ла  Миро,  а  второй  рукой  -  брата,  после  чего
обратилась к собравшимся:
   - Нас тут очень много, только мне кажется, что я  знаю  всех.  Надеюсь,
что вскоре вы приметите всех.
   С каким изяществом... Как легко ей удавалось сделать  так,  чтобы  люди
почувствовали себя свободнее. Она управляла ими. Точно так же, как и Эндрю
Виггин. Он научил ее этому, или она его? А  может  это  была  их  семейная
черта? В конце концов, Питер был величайшим манипулятором всех времен,  он
был Гегемоном. Что за семья! Такая же странная, как и моя. Вот  только  их
семья необычна в связи с гениальностью, а моя - в связи с  болью,  которую
мы делили столько лет, в связи с деформациями наших душ. А я из  всех  них
самый странный, самый ущербный. Эндрю Виггин  прибыл,  чтобы  лечить  нашу
раздвоенность, и ему это удалось. Вот только все  эти  внутренние  раны...
можно ли вылечить их?
   - Может устроим пикник? - спросил Миро.
   На сей раз рассмеялись все. Ну как это возможно? Неужели сейчас  это  я
позволил им расслабиться? Благодаря мне, все пошло как по маслу?  Я  помог
всем притвориться, что они радуются моему возвращению, что они знают,  кто
я такой?
   - Она хотела прийти, - сообщила Джейн на ухо Миро.
   Заткнись, повторил он. И так мне не хотелось видеть ее.
   - Но попозже она встретится с тобой.
   Нет.
   - Она вышла замуж. У нее четверо детей.
   Для меня это уже не имеет никакого значения.
   - Вот уже несколько лет она не зовет тебя во сне.
   А я думал, что ты дружишь со мной.
   - Я и не отрицаю этого. Просто я могу читать в твоих мыслях.
   Ты старая бабища, только и способная совать свой нос, куда не  следует,
и ничего ты читать не можешь.
   - Она придет к тебе завтра утром. В дом твоей матери.
   Меня там не будет.
   - Тебе кажется, что тебе удастся сбежать от всего этого?
   Разговаривая с Джейн, Миро не слыхал, что говорят  окружающие,  но  это
было совершенно неважно. Муж и дети Валентины вышли из корабля,  и  теперь
она их всех представляла по очереди. Прежде всего, конечно же, дяде.  Миро
был изумлен, с каким почтением те обращались к Эндрю. А  ведь  они  знали,
кто он такой. Эндер Ксеноубийца, это  понятно,  но  ведь  и  Говорящий  за
Мертвых, тот самый, кто написал "Королеву Улья"  и  "Гегемона".  Теперь-то
это было известно и самому  Миро,  но  когда  он  встретил  Эндрю  Виггина
впервые, то приветствовал его  как  врага...  тогда  это  был  всего  лишь
бродячий говорящий за  мертвых,  жрец  гуманистической  религии,  решивший
перелицевать семью Миро. И сделал это. Мне, по-видимому,  повезло  больше,
чем им, пришло в голову Миро. Я узнал его как человека еще  до  того,  как
мне стало известно, что это  величайшая  историческая  личность.  Они  же,
наверняка, как я его так и не узнают.
   Только на самом деле, я ведь его тоже совсем не знаю. Никого не знаю, и
меня тоже не знают. Мы тратим жизни на догадки того, что происходит в умах
других людей. Когда же удачно угадываем, нам  кажется,  будто  "понимаем".
Чушь.  Даже  сидящая  за  компьютером  обезьяна  может  иногда   выстучать
правильное слово.
   Вы не знаете меня, беззвучно выкрикнул он. Никто из вас.  И  уж  меньше
всего, та дотошная бабенка, что живет у меня в ухе. Слыхала?
   - Все эти пискливые стоны?.. Как же я могла их не слыхать?
   Эндрю укладывал  багаж  в  машину.  Места  оставалось  только  на  пару
пассажиров.
   - Миро, проедешь со мной и Новиньей?
   Не успел парень ответить, как Валентина схватила его под руку.
   - Не надо ехать, - сказала она. - Пройдешься пешком, вместе со  мной  и
Яктом. Мы так долго были закрыты на корабле.
   - Чудесно, - буркнул Эндрю. - Мать не видела его  целых  двадцать  пять
лет, но ты обязательно желаешь взять его на прогулку. Ты у нас  воплощение
такта.
   Эндрю с Валентиной поддерживали тот самый подтрунивающий  тон,  который
приняли с  самого  начала.  Что  бы  Миро  не  решил,  они,  со  смешками,
представят это как выбор, сделанный парочкой Виггинов. И ему  не  придется
сказать: мне нужно ехать, потому что я калека. И у него не  будет  повода,
чтобы испытывать чувство оскорбления, ибо кто-то пожелал отнестись к  нему
исключительным образом. Все это они  провели  настолько  естественно,  что
Миро даже пришло в голову, а не договорились ли они об этом  заранее.  Но,
возможно, им и не нужно было оговаривать подобные вещи.  Быть  может,  они
провели вместе столько лет, что без  особых  размышлений  уже  знали,  что
делать для смягчения трудных ситуаций. Словно актеры, которые столь  часто
играли одну  и  ту  же  роль,  что  теперь  способны  импровизировать  без
малейшего усилия.
   - Я пройдусь, - ответил Миро. - И пойду окружной дорогой.  А  вы  идите
вперед.
   Новинья с Элой пытались было  протестовать.  Миро  заметил,  как  Эндрю
положил руку на плечо матери. Квимо обнял Элу, успокаивая ее.
   - Иди прямо домой, - сказала Эла. - Как бы долго это  не  продолжалось,
возвращайся домой.
   - А куда же еще? - спросил Миро.


   Валентина и не знала, что ей думать об Эндере. Всего лишь  второй  день
находилась она на Лузитании, но уже знала, что здесь что-то не в  порядке.
Понятно, у Эндера могли быть причины для беспокойства и озабоченности.  Он
рассказал сестре о проблемах  ксенобиологов  с  десколадой,  про  конфликт
между Кварой и Грего. А ведь имелся  еще  и  Лузитанский  флот  -  смерть,
грозящая с любой стороны неба. Только Эндер за  все  эти  годы  пребывания
Говорящим за Мертвых сталкивался с множеством  конфликтов  и  проблем.  Он
храбро бросался в гущу национальных  и  семейных,  общественных  и  личных
хлопот. Он старался все их понять,  а  уж  потом  -  очистить  и  излечить
сердечные раны. Только никогда он  не  реагировал  на  все  это  так,  как
сейчас.
   А может и реагировал. Один раз.
   Еще в детстве, когда Эндера готовили в  командующие  флота,  высланного
против всем планетам жукеров, на какое-то  время  его  вновь  привезли  на
Землю. Впоследствии оказалось, что это было  затишье  перед  бурей.  Эндер
расстался с Валентиной, когда ему было пять  лет.  Все  это  время  им  не
разрешалось обменяться хотя бы одним-единственным неподцензурным  письмом.
А потом политика неожиданно переменилась, и Валентину привезли к мальчику.
Тогда он жил в огромной усадьбе неподалеку от их родного города и проводил
дни в бездеятельности, плавая или - чаще  всего  -  бесцельно  дрейфуя  на
плоту по частному озеру.
   Поначалу Валентине показалось, что ничего и не  произошло.  Она  просто
радовалась, что снова видит брата. Но потом она быстро поняла,  что  здесь
не все в порядке. Вот только в то время она знала его не столь хорошо, как
теперь, к тому же, они не виделись практически половину его жизни.  Но  ей
удалось заметить, что он не должен быть таким озабоченным...  Впрочем,  не
так. Он даже не был озабоченным. Его как раз  ничего  и  не  заботило.  Он
совершенно отстранился от мира. А  вот  она  должна  была  их  объединить.
Позвать его обратно и указать место в паутине человечества.
   Ей удалось это сделать, так что брат смог вернуться  в  пространство  и
командовать флотом, который полностью уничтожил жукеров. И с того дня  его
связь с человечеством казалось совершенно прочной.
   А вот теперь она вновь рассталась с ним  на  половину  жизни.  Двадцать
пять лет для нее, тридцать - для него. И вновь он  казался  пребывающим  в
абсолютной изоляции. Валентина наблюдала за братом, когда они ехали с Миро
и Пликт, скользя над бесконечными прериями травы капим.
   - Мы будто лодка в океане, - сказал Эндер.
   - Не совсем так, - ответила она, вспоминая, как Якт в первый  раз  взял
ее на одну из небольших  лодок,  расставляющих  сети.  Трехметровые  волны
высоко поднимали их, чтобы  тут  же  сбросить  в  пропасть.  На  громадных
катерах, со всеми удобствами располагавшихся на  водной  поверхности,  эти
волны едва-едва качали их.  А  вот  в  маленькой  лодчонке  дух  буквально
спирало. Валентине пришлось сползти на палубу и изо всех сил держаться  за
носовую банку, чтобы иметь хоть какую-то возможность вздохнуть. Так что не
было никакого сравнения между  колышущимся,  беспокойным  океаном  и  этой
недвижной травянистой равниной.
   Хотя, с другой стороны, какое-то сравнение быть и  могло.  Для  Эндера.
Возможно, глядя на эти километры травы, он видел в ней  затаившийся  вирус
десколады, адаптирующийся, чтобы уничтожить людей и все сопровождавшие  их
виды. Вполне возможно,  что  для  него  прерия  и  была  покрыта  волнами,
родившимися от резких сотрясений, и была  она  столь  же  опасной,  как  и
океан.
   Моряки смеялись над ней, но без следа издевки, а ласково, как родители,
которые смеются над безосновательными страхами собственного ребенка.
   - Здешнее море - это так, мелочевка, - говорили они. -  Тебе  следовало
бы испытать это с двадцатиметровыми волнами.
   Внешне Эндер  был  спокоен,  как  и  моряки  во  время  того  плавания.
Спокойный, отключившийся. Он обращался к ней, к Миро и  молчаливой  Пликт,
но в то же время что-то скрывал. Неужто между  ним  и  Новиньей  случилось
что-то нехорошее? Валентина не видала их вместе  достаточно  долго,  чтобы
различать, что для них  естественно,  а  что  вызывает  напряженность.  Но
наверняка явных конфликтов ей  заметить  не  удалось.  Поэтому,  возможно,
проблемой Эндера была стена, растущая между ним и населением Милагре?  Вот
это уже правдоподобно. Валентина хорошо помнила, с каким трудом восприняли
ее на Трондхейме, хотя там  она  была  женой  человека,  имеющим  огромный
престиж. Сколь же сложно было это для Эндера, женатого на женщине, которая
уже ранее изолировалась от остальных  жителей?  Излечение  людей  не  было
столь полным, как могло показаться.
   Нет,  невозможно.  Когда   сегодня   утром   Валентина   беседовала   с
бургомистром Ковано Зельхезо и пожилым епископом Перегрино, те проявляли к
Эндеру искреннюю симпатию. Валентина принимала участие во многих  встречах
такого рода, чтобы  не  отличить  формальной  вежливости  и  политического
притворства  от  настоящей  дружбы.   Если   Эндер   и   чувствовал   себя
изолированным от этих людей, то их вины в этом не было.
   Я доискиваюсь непонятно чего, подумала Валентина. Если Эндер и  кажется
отстраненным, то лишь потому, что мы слишком давно расстались. А может  он
чувствует себя не по себе из-за этого разозленного юноши,  Миро.  А  может
это Пликт и ее молчаливый, холодный культ  Эндера  Виггина  стал  причиной
того,  что  он  предпочитает  выдерживать  дистанцию.  Не  исключено,  что
причиной стало и мое упорство в желании увидеть королеву улья еще сегодня,
немедленно, перед  разговором  с  предводителями  свинксов.  Нет  никакого
смысла искать причины его отстраненности так далеко.
   Город королевы улья они распознали по дымовой туче.
   - Ископаемое  топливо,  -  объяснил  Эндер.  -  Она  использует  его  с
ужасающей скоростью. В обычных условиях она  бы  не  стала  делать  этого;
королевы ульев с огромной заботой относятся к собственным планетам. Они не
любят подобной растраты и смрада. Но в последнее время она очень спешит, и
Человек утверждает, что ей позволили сжигать и загрязнять столько, сколько
это будет необходимо.
   - Необходимо для чего? - спросила Валентина.
   - Человек не говорит, королева улья тоже. Но кое о чем  я  догадываюсь.
Впрочем, вы и сами угадаете.
   - Неужели свинксы рассчитывают на то, что с  помощью  королевы  улья  в
течение всего одного поколения  сделают  скачок  к  полностью  технической
цивилизации?
   - Скорее всего, нет. Для этого они слишком консервативны. Да, они хотят
узнать все, что только возможно, но окружать себя машинами - для  них  это
не главное. Не забывай, что деревья в  лесу  по  собственной  воле  и  без
всякого принуждения поставляют им  все  необходимые  орудия.  То,  что  мы
называем промышленностью, им кажется слишком грубым.
   - Так что же? Откуда этот дым?
   - Спроси у нее. Может быть с тобой она будет откровенна.
   - Мы и вправду ее увидим? - заинтересовался Миро.
   - Да, - заверил  его  Эндер.  -  Во  всяком  случае...  очутимся  в  ее
присутствии. Она даже сможет нас коснуться. Хотя... чем меньше увидим, тем
лучше. Там, где она проживает, всегда царит темнота,  разве  что  близится
пора откладывать яички. Тогда она должна  видеть,  и  работницы  открывают
тоннели, чтобы впустить свет.
   - У них нет искусственного освещения? - удивился Миро.
   - Они никогда им не пользовались. Даже на кораблях,  которые  добрались
до  нашей  Солнечной  Системы  во  время  Войн  с  Жукерами.   Тепло   они
воспринимают так, как мы видим свет. Любой источник тепла для них является
видимым.  Мне  кажется,  что  они  даже  могут  составлять  свои  тепловые
источники в узоры,  которые  можно  интерпретировать  только  эстетически.
Термическая живопись.
   - Тогда, зачем им сет при откладывании яичек? - спросила Валентина.
   - Я бы усомнился назвать это ритуалом. Королева улья питает презрение к
человеческим  религиям...  Скажем,  это  их  генетическое  наследие.   Без
солнечного света не будет и яичек.
   А через мгновение они уже очутились в городе жукеров.
   Валентина не была потрясена увиденным. В молодости она с  Эндером  была
на первой колонизированной планете Ров, первоначально принадлежавшей  миру
жукеров. Но она понимала, что для Пликт и Миро вид будет странным и чужим.
Но даже и она сама испытала возвращение той самой,  давней  дезориентации.
Хотя, это совершенно не означало, будто город каким-то очевидным образом и
вправду был необычным. Здесь стояли дома, в большинстве  своем  низенькие,
но построенные по тем же структурным принципам, что и у людей. Необычность
же возникала из небрежности их расстановки. Здесь не  было  ни  дорог,  ни
улиц, и строения не достигали одной и той же высоты. Некоторые были  всего
лишь уложенной  на  земле  крышей,  другие  же  поднимались  довольно-таки
высоко. Краску использовали только лишь в качестве защитного слоя; никаких
украшений Валентина не заметила. Эндер, правда, намекал  на  то,  что  для
эстетических целей жукеры могут использовать  тепло.  И  наверняка  ничего
иного они не использовали.
   - Это совершенно не имеет смысла, - заметил Миро.
   - Не имеет,  если  стоишь  снаружи,  -  согласилась  с  ним  Валентина,
вспоминая Ров. - Но если путешествовать по тоннелям, ты бы понял, что  под
землей  все  получает  совершенно  иное  значение.  Они   проходят   вдоль
естественных щелей и фактуры камня. Геология обладает определенным ритмом,
и жукеры его воспринимают. - А вот эти, высокие строения?
   - Снизу барьером является поверхность  грунтовых  вод.  Если  им  нужно
чего-нибудь повыше, тогда им приходится строить вверх.
   - Но что может требовать таких высоких строений?
   - Не знаю, - призналась Валентина.
   Они как раз проходили мимо здания, выросшего как минимум на  три  сотни
метров. Рядом с ним они увидали более десятка других.
   И тут заговорила Пликт - впервые за время их поездки:
   - Ракеты, - сказала она.
   Валентина отметила, что Эндер  легонько  улыбнулся  и  кивает  головой.
Выходит, Пликт подтвердила его собственные подозрения.
   - Но зачем? - удивился Миро.
   -  Естественно,  чтобы  полететь  в  космос,  хотелось   ответить   ему
Валентине. Только это не было бы честным: Миро  никогда  не  жил  в  мире,
который пытается впервые вырваться в космос.  Для  него  отлет  с  планеты
означал путешествие на челноке к орбитальной станции.  Только  вот  челнок
Лузитании не был пригоден для  транспортировки  материалов,  служащих  для
постройки ракет. Но, даже если  бы  все  обстояло  и  так,  королева  улья
предпочитала не просить помощи у людей.
   - Что же она строит? Космическую станцию?
   - По-видимому,  так,  -  подтвердил  Эндер.  -  Но  столько  ракет  для
транспортировки материалов, причем таких огромных... Мне кажется, что  она
планирует построить их одним махом. И наверняка станет использовать те  же
самые корпуса. Как ты считаешь, сколько они могут нести?
   Валентина уже собралась было с неохотой ответить: а откуда мне знать. И
вдруг до нее дошло, что брат обращался не  к  ней.  Поскольку  практически
мгновенно сам же и отвечал на собственные вопросы.  Это  значило,  что  он
должен  был  спрашивать  у  компьютера  в  собственном  ухе.  Нет,  не   у
"компьютера". У Джейн. Он спрашивал у Джейн. Валентине до сих  пор  трудно
было привыкнуть к тому, что, хотя в машине сидит четыре человека,  их  все
равно пять. Эта пятая особа слушала и смотрела через камни, которые носили
Эндер и Миро.
   - Она может произвести все одновременно, - подтвердил  Эндер.  -  Более
того, принимая во внимание количество выпущенного дыма, королева  извлекла
такое количество металла,  которое  достаточно  для  постройки  не  только
космической  станции,  но  и  двух  небольших  кораблей  дальнего  радиуса
действия. Того типа, что был у первой экспедиции жукеров.  Это  их  версия
колонизационного космического корабля.
   - До того, как прибудет флот, - закончила Валентина. Она сразу  же  обо
всем догадалась. Королева улья приготовилась к эмиграции. Она  не  хотела,
чтобы, когда сюда прибудет Малый Доктор, ее раса вновь  попала  в  ловушку
одной планеты.
   - Проблему ты поняла, -  сказал  на  это  Эндер.  -  Нам  она  о  своих
намерениях ничего не говорит, посему приходится полагаться только лишь  на
наблюдениях Джейн и собственных домыслах. Только вот мои выводы не  рисуют
слишком уж прекрасной картины.
   - А что в том плохого,  если  жукеры  полетят  в  космос?  -  удивилась
Валентина.
   - Не только жукеры, - вмешался Миро.
   Валентина произвела следующий ассоциативный ход. Вот почему  pequeninos
согласились на такие загрязнения  среды.  Вот  почему  королева  с  самого
начала запланировала строить два корабля.
   - Один корабль для жукеров, второй для свинксов...
   - Да, таковы их намерения, - согласился Эндер.  -  Только  я  вижу  это
несколько иначе: два корабля для десколады.
   - Nossa Senhora [Матерь Божья (порт.)], - прошептал Миро.
   Холодный пот прошиб Валентину. Одно дело, когда королева улья  пытается
спасти свой вид. И совсем другое дело, если она желает  понести  в  другие
миры смертоносный, адаптирующийся вирус.
   - Теперь ты понимаешь мое положение, - буркнул  Эндер.  -  Теперь  тебе
понятно, почему я не желаю открыто признать, что здесь творится.
   - Но ведь мы и так не смогли бы ее удержать, правда?
   - Мы могли бы предупредить флот Конгресса, - подсказал Миро.
   Это  правда.  Десятки  тяжеловооруженных  кораблей,  приближающихся   к
Лузитании со всех сторон... Если бы им сообщили о двух покидающих  планету
космолетах, если бы им были известны их начальные траектории, то их  можно
было бы перехватить, Уничтожить.
   - Ты не можешь... - прошептала Валентина.
   - Я не могу их остановить, равно как и не могу  позволить  им  улететь.
Задержать их -  это  значит  рисковать  уничтожением  свинксов  и  жукеров
одновременно.  Выпустить  же  их  -  это  рисковать   уничтожением   всего
человечества.
   - Ты должен переговорить с ними. Вы должны достигнуть понимания.
   - И чего оно стоит? - вздохнул Эндер. - Мы же  не  говорим  с  ними  от
имени всего человечества.  Если  бы  мы  начали  угрожать,  королева  улья
просто-напросто уничтожит наши спутники  и,  скорее  всего,  наш  анзибль.
Впрочем, она это может сделать и так, на всякий случай.
   - И вот тогда мы будем по-настоящему отрезаны, - заметил Миро.
   - От всего, - добавил Эндер.
   Только через какое-то время Валентина  догадалась,  что  оба  думают  о
Джейн. Без анзибля та уже не сможет  с  ними  общаться.  А  без  спутников
вокруг Лузитании глаза Джейн ослепнут.
   - Ничего не понимаю, Эндер, - призналась Валентина. - Неужели  королева
улья сделалась нашим врагом?
   - В том-то и вопрос, правда? Вся  эта  проблема  с  воскрешением  расы.
Теперь, когда она обрела свободу, когда уже не лежит, окутанная в коконе в
сумке  под  моей  кроватью,  королева   улья   будет   защищать   интересы
собственного вида... так, как сама это понимает.
   - Но ведь невозможно, чтобы снова  вспыхнула  война  между  жукерами  и
людьми.
   - Если бы флот Конгресса не летел к Лузитании, эта проблема  вообще  бы
не возникла.
   - Но ведь Джейн прервала для них связь, - напомнила  Валентина.  -  Они
теперь не могут принять приказ применить Малого Доктора.
   - Пока что. Но, как  ты  считаешь,  Валентина,  почему  Джейн  рискнула
собственной жизнью, чтобы заблокировать связь?
   - Поскольку этот приказ уже был выслан.
   - Звездный Конгресс отдал приказ об  уничтожении  планеты.  Теперь  же,
когда  Джейн  проявила  свое  могущество,   им   тем   более   важно   нас
ликвидировать. Как только они найдут способ избавиться от  Джейн,  тут  же
ликвидируют и наш мир.
   - Ты предупредил королеву улья?
   - Еще нет. Только не знаю, сколько она сможет прочесть в  моих  мыслях,
даже без моего на то желания. Я не слишком умею управлять  этим  средством
связи.
   Валентина положила ему руку на плечо.
   - Так вот почему ты не хотел сюда приезжать? Чтобы  она  не  узнала  об
истинной угрозе?
   - Просто мне  не  хочется  с  ней  встречаться,  -  вздохнул  Эндер.  -
Поскольку я люблю ее и боюсь. Поскольку я не уверен,  то  ли  мне  следует
помогать ей, то ли уничтожить ее. И поскольку, когда она  уже  вышлет  эти
корабли в космос, что может произойти в любой  день,  она  отберет  у  нас
всяческий шанс ее удержать. Она отберет у  нас  связь  со  всем  остальным
человечеством.
   И еще, чего он не хотел говорить, она отрежет Эндера и Миро от Джейн.
   - Лично я считаю, - заявила Валентина, - что с ней обязательно  следует
переговорить.
   - Либо это, либо ее обязательно следует убить, - вмешался Миро.
   - Теперь вы понимаете мои трудности.
   Они молча продолжили свой путь.
   Вход в тоннель королевы был домом, похожим на все остальные. Перед  ним
даже не стояла стража... Во время всей своей поездки они  не  заметили  ни
единого жукера. Валентина помнила, что во времена молодости, на их  первой
колонизированной планете, она пыталась представить, как  выглядели  города
жукеров, когда были еще населены. Теперь она знала: именно так, как  будто
были совершенно мертвыми. Никаких жукеров, бегающих подобно муравьям в  их
муравейниках. Она знала, что где-то должны быть поля  и  сады,  разводимые
под открытым небом, но отсюда их увидеть не удавалось.
   Почему же это вызвало у нее облегчение?
   Она знала ответ на этот вопрос еще до того, как задала его. Детство она
провела на Земле, во время  Войн  с  Жукерами.  Инсектоидальные  пришельцы
посещали ее сонные кошмары, возбуждали испуг у всех  земных  детей.  Всего
лишь горстка людей видела их в натуре, да и мало кто из них дожил  до  тех
времен, когда сама она была ребенком. Даже на первой колонии с развалинами
цивилизации жукеров не было обнаружен хотя бы одного засушенного тела. Все
представления о них были рождены пугающими пропагандистскими видео.
   И все же, разве не была она первым человеком, прочитавшим книгу Эндера,
"Королеву Улья"? Не была первой  после  Эндера,  которая  стала  думать  о
королеве улья как о личности, обладающей странной грацией и красотой?
   Да, она поняла это первой, только какое это имеет значение? Все живущие
сейчас  люди  вызревали  в  моральной  вселенной,  отчасти  сформированной
"Королевой Улья" и "Гегемоном". Она и Эндер единственные  росли  во  время
неустанной кампании ненависти. Так что, ничего удивительного, что  сейчас,
не видя жукеров, она испытывала иррациональное чувство облегчения. У  Миро
и Пликт первая встреча с королевой и работницами  уже  не  вызовет  такого
эмоционального потрясения.
   Я Демосфен, напомнила Валентина сама себе. Я теоретик, который убеждал,
что жукеры - это рамены, чужие, которых мы можем понять  и  воспринять.  Я
обязана отбросить предрассудки собственного детства. В  нужное  время  все
человечество узнает о возрождении королевы улья. И стыдом  было  бы,  если
Демосфен оказался бы единственной  особой,  не  способной  увидать  в  ней
рамена.
   Эндер окружил низенькое строение.
   - Это здесь, - объявил он.
   Он  остановил  винт,  и  машина  мягко  упала  на  траву  капим   возле
единственного входа. Двери были очень низкие  -  взрослому,  чтобы  войти,
пришлось бы встать на четвереньки.
   - Откуда ты знаешь? - удивился Миро.
   - Потому что она так говорит, - объяснил Эндер.
   - Джейн? - спросил Миро. Парень был  удивлен,  потому  что  ему  самому
Джейн ничего такого не говорила.
   -  Королева  улья,  -  объяснила   Валентина.   -   Она   разговаривает
непосредственно с разумом Эндера.
   - Ничего себе фокус, -  ухмыльнулся  тот.  -  И  я  тоже  смогу  такому
научиться?
   - Посмотрим, - ответил на это Эндер. - Когда сам с ней встретишься.
   Все выскочили из машины в высокую траву. Валентина заметила, что  Эндер
с Миро посматривают на Пликт. Понятно, их беспокоило,  что  девушка  столь
молчалива. А точнее, кажется столь молчаливой - Валентина знала ее  весьма
разговорчивой и даже красноречивой. Но она уже привыкла, что  в  некоторых
обстоятельствах Пликт притворяется немой. Эндер с Миро впервые встретились
с упрямым молчанием девушки, и  это  их  смущало.  И  как  раз  в  этом  и
заключалась основная причина такого поведения Пликт. Она считала, что люди
более приоткрываются тогда, когда чем-то немного обеспокоены. А мало какие
факторы  так  эффективно  пробуждают  неопределенное   беспокойство,   как
компания особы, которая совершенно не отзывается.
   В отношениях с чужими людьми Валентина не считала данный метод наиболее
подходящим. Зато, в  качестве  учительницы,  собственным  молчанием  Пликт
заставляла учеников - детей Валентины - получше обдумать собственные идеи.
Сама Валентина и Эндер возбуждали слушателей с помощью диалога,  вопросов,
аргументации. Пликт же заставляла  учащихся  играть  роли  противоположных
сторон в дискуссии, чтобы они выдвигали  теорию,  а  затем  атаковали  ее,
чтобы при этом объяснить собственные непонятные моменты.  Для  большинства
людей подобный метод не срабатывал. Но Пликт он удавался,  поскольку,  как
выяснила Валентина, ее молчание совершенно не означало полного  отсутствия
коммуникации.  Спокойный,  всепроникающий   взгляд   сам   по   себе   был
красноречивым выражением скептицизма. Когда ученик встречался  с  подобным
взглядом, он быстро поддавался собственной неуверенности. Всякое сомнение,
которое до этого он отбрасывал или же просто игнорировал, теперь выплывала
на поверхность, когда  ученик  пытался  в  глубинах  самого  себя  открыть
причины столь выразительного сомнения со стороны Пликт.
   Самая старшая  дочь  Валентины,  Сифте,  называла  такую  одностороннюю
дискуссию "глядением на Солнце".  Теперь  вот  пришла  очередь  и  Миро  с
Эндером ослепнуть в столкновении со всевидящим оком  и  молчащими  устами.
Валентине хотелось посмеяться над их беспокойством и даже утешить  их.  Но
вместе с тем - дать Пликт легкий подзатыльник и  указать  на  неподходящее
поведение.
   Вместо этого она подошла к  стене  и  дернула  двери.  В  них  не  было
никакого замка, одна ручка, поэтому открылись без малейшего сопротивления.
Валентина придержала их, а Эндер опустился на колени  и  прополз  вовнутрь
здания. За ним Пликт. Миро вздохнул и медленно опустился.  Ползал  он  еще
медленнее, чем ходил  -  каждое  движение  рукой  или  ногой  он  выполнял
поочередно, как будто  ему  приходилось  задумываться  над  тем,  в  какую
сторону их передвинуть. Наконец и он исчез в отверстии. В конце  концов  и
Валентина нагнулась и пошла на четвереньках. Она была самой  маленькой,  и
ей не нужно было ползти.
   Свет попадал вовнутрь только лишь через дверь. Помещение было абсолютно
пустым, вместо пола - утоптанная земля. Только лишь когда глаза привыкли к
темноте, Валентина заметила, что самое темное место здесь - это  отверстие
коридора, ведущего в глубину.
   - В тоннелях нет никакого освещения, - предупредил Эндер.  -  Она  сама
будет меня направлять. Мы должны держаться за руки. Валентина, ты  пойдешь
последней. Согласна?
   - А можно спускаться стоя? - задал вопрос Миро. Для него это и  вправду
было существенно.
   - Да, - успокоил парня Эндер. - Именно потому она и выбрала это место.
   Они схватились за руки: Пликт за Эндером, Миро между  двумя  женщинами.
Эндер повел их всех на несколько ступеней  вниз,  в  тоннель.  Пол  весьма
круто уходил вниз, а совершеннейшая тьма пугала.  Но,  еще  до  того,  как
темнота сделалась абсолютной, Эндер приостановился.
   - Чего мы ждем? - спросила у него Валентина.
   - Нашего проводника.
   Тот прибыл  буквально  через  минуту.  В  темноте  Валентина  с  трудом
заметила  черную,  узкую  конечность  с  большим  и  единственным  обычным
пальцами. Конечность толкнула Эндера в руку. Тот немедленно схватил палец,
а большой палец чужака захватил ладонь человека будто клещами. Глядя вдоль
этой  конечности,  Валентина  пыталась   увидать   жукера,   которому   та
принадлежала. Но ей удалось различить лишь тень размерами с ребенка и, как
ей показалось, деликатный отблеск света на панцире.
   Воображение же дорисовало все остальное, и женщина невольно задрожала.
   Миро пробормотал что-то по-португальски, но  потом  присутствие  жукера
подействовало и на него самого. Зато  Пликт  хранила  молчание.  Валентина
даже не могла сказать, какой  была  реакция  учительницы.  Потом  же  Миро
сделал шаг вперед и потянул ее за руку, ведя за собой в тьму.


   Эндер знал, какой тяжкой будет эта дорога для всех остальных.  Ведь  до
сих пор только он сам, Новинья  и  Эла  посещали  королеву  улья,  причем,
Новинья была тут  всего  лишь  раз.  Слишком  беспокоящими  были  темнота,
бесконечный  спуск,  без  возможности  применения  зрения,  тихие   звуки,
свидетельствующие о том,  что  жизнь  и  движение  вокруг  не  затихают  -
невидимые, хотя и очень близкие.
   - Мы можем говорить друг с  другом?  -  спросила  Валентина.  Голос  ее
звучал весьма робко и неуверенно.
   - Отличная идея, - ответил Эндер. - Им мы не помешаем. Они не  обращают
внимания на звуки.
   Миро что-то сказал. Не видя движений его губ, трудно было  понять,  что
он говорит.
   - Что? - переспросил Эндер.
   - Мы оба хотим знать, далеко ли еще? - объяснила Валентина.
   - Я не знаю, куда нас ведут. Она может быть  везде.  Внизу  здесь,  как
минимум дюжина детских. Но не беспокойтесь. Я уверен, что смог бы отыскать
дорогу к выходу.
   - Я тоже, - сказала Валентина. - Во всяком случае, с фонариком.
   - Никакого света. Да, откладывание  яичек  требует  солнца,  но  помимо
этого свет только задерживает их развитие. А на определенном этапе он даже
может погубить зародыши.
   - И ты бы смог найти выход из этого кошмара втемную?
   - Скорее всего.  Тут  можно  выделить  определенные  схемы.  Это  вроде
паутины... когда  поймешь  общую  схему,  тогда  каждый  фрагмент  тоннеля
становится осмысленным.
   - Выходит, эти тоннели не случайны? - в  голосе  Валентины  был  слышен
скептицизм.
   - Они похожи на коридоры Эроса, - объяснил Эндер.
   Когда он, будучи ребенком-солдатом, пребывал  на  Эросе,  у  него  было
немного возможностей для прогулок. Жукеры прорыли астероид, превратив  его
в свой аванпост в Солнечной Системе. Люди захватили его  во  время  Первой
Войны с Жукерами  и  перенесли  сюда  штаб-квартиру  командования  земного
флота. Проведенные на астероиде месяцы Эндер  в  основном  посвятил  науке
управления флотилиями кораблей в космосе. Но, видимо, он должен был узнать
те тоннели намного лучше, чем сам тогда  осознавал.  Когда  королева  улья
впервые привела его в свое логово  на  Лузитании,  он  убедился,  что  все
изгибы и повороты коридоров никогда не ставят его в  тупик.  Они  казались
правильными... более того, неизбежными.
   - А что такое Эрос? - хотелось знать Миро.
   - Астероид неподалеку от Земли, - ответила ему Валентина. -  То  место,
где Эндер потерял разум.
   Эндер попытался было объяснить им систему организации тоннелей.  Но  та
была слишком уж сложной. Как во фракталах: слишком много имелось возможных
исключений, чтобы  понять  схему  в  подробностях  -  чем  больше  человек
старался, тем более система ускользала от понимания. Тем не менее,  Эндеру
она все время казалась одинаковой: один и тот же раз за разом  повторяемый
образец. А может, когда он изучал жукеров, чтобы их победить, он  каким-то
образом объединился с разумом улья? Может он научился мыслить как жукер? В
таком случае, Валентина была права: он утратил часть своего  человеческого
разума или, во всяком случае, прибавил к нему часть разума улья.
   В конце концов они прошли поворот и заметили отблеск света.
   - Gracias a deus [слава Богу (порт.)], - шепнул Миро.
   Эндер с удовлетворением отметил, что  Пликт  -  эта  каменная  женщина,
которая ну никак не могла быть той  самой  блестящей  студенткой,  которую
запомнил -  тоже  облегченно  вздохнула.  Может  в  ней,  все-таки,  тлела
какая-то живая искорка.
   - Уже близко, - сообщил он. - Она откладывает  яички,  значит  будет  в
хорошем настроении.
   - А разве это не требует уединения?
   - Это в чем-то похоже на легкое сексуальное возбуждение, продолжающееся
несколько часов и приводящее ее  в  хорошее  настроение.  Обычно  королевы
ульев  живут  в  компании  работниц  и  трутней,  и  те  являются  как  бы
продолжением их тел. Поэтому им не известно чувство стыда.
   В собственных мыслях он уже чувствовал силу  ее  присутствия.  Понятное
дело, что она всегда  могла  разговаривать  с  ним.  Но  при  таком  малом
расстоянии  Эндеру  казалось,  будто  королева  дышит  под  его   черепной
коробкой, мучительно и тяжко. Чувствовали ли это и  остальные?  Сможет  ли
она с ними говорить? С Элой ей это не удалось, девушка не подхватила  даже
эха беззвучной беседы. Зато Новинья... она не хотела говорить  об  этом  и
отрицала, будто хоть что-то услышала. Только  Эндер  подозревал,  что  она
попросту отпихнула чуждое присутствие. Королева улья утверждала, что  пока
женщины были рядом, она  слыхала  их  довольно-таки  выразительно,  но  не
смогла устроить так, чтобы ее саму "услыхали". Случится ли что-то подобное
и сейчас?
   Было бы хорошо, если бы  ей  удалось  заговорить  с  каким-либо  другим
человеческим существом. Королева утверждала, что способна  к  этому,  хотя
Эндер давным-давно уже убедился, что она не может сделать  различия  между
уверенным предсказанием будущего и  совершенно  точными  воспоминаниями  о
прошлом. Своим собственным домыслам она верила в той же мере, как и верила
памяти. Когда же домыслы эти оказывались фальшивыми, она  уже  никогда  не
помнила,  что  предсказывала  какое-то  иное  будущее,  чем  то,  что  уже
сделалось прошлым.
   Это было одним из свойств общественного  разума,  которое  более  всего
беспокоило  Эндера.  Он  воспитывался   в   обществе,   которое   зрелость
индивидуума оценивало на основании его способности  предвидеть  результаты
совершаемого выбора. В этом плане у  королевы  улья  были  явные  провалы.
Несмотря на всю свою мудрость и опыт, она казалась  ужасно  самоуверенной,
совершенно как малый ребенок.
   Именно это и будило страх при контакте с нею. Сможет  ли  она  сдержать
обещание? А если не сдержит, то сможет ли осознать, что натворила?


   Валентина попыталась сконцентрироваться на разговоре, но никак не могла
оторвать глаз от фигуры жукера. Он был меньше,  чем  ей  представлялось  -
максимум полтора метра, а может и меньше. Глядя над  плечами  других,  она
видела лишь части его тела, только это было даже еще ужасней, чем если  бы
увидать целиком. Она никак не  могла  избавиться  от  мысли,  что  черный,
блестящий... враг держит в смертельном зажиме руку ее брата.
   Нет, не в смертельном зажиме. И не враг. И даже  не  существо  само  по
себе. В нем было столько же индивидуальности, сколько в ухе или же  пальце
- каждый жукер был всего лишь рабочим органом или органом чувств  королевы
улья. В каком-то смысле королева была здесь, с ними, она присутствовала  в
каждой из своих работниц, в каждом трутне,  даже  если  те  находились  на
расстоянии в сотни световых лет.  Нет,  это  не  чудовище.  Это  та  самая
королева улья, о которой рассказывает книга Эндера. Та самая,  которую  он
вез с собой и о которой заботился все наши совместные годы,  хотя  сама  я
ничего об этом не знала. Так что мне нечего опасаться.
   Валентина безуспешно пыталась подавить собственный страх. Она  вспотела
и чувствовала, как ее собственная рука скользит в некрепком зажиме  ладони
Миро. Они приближались к логову королевы... нет, к ее дому, к ее жилищу...
и Валентина все сильнее и сильнее испытывала страх. Если самой не  удастся
справиться, придется позвать кого-нибудь на помощь. Где Якт? Нет, придется
обратиться к кому-то другому.
   - Извини, Миро, - шепнула она. - По-моему, от страха я вся вспотела.
   - Ты? - изумился тот. - А мне казалось, что это я.
   И хорошо. Он рассмеялся. А  вместе  с  ним  и  Валентина...  во  всяком
случае, нервически захихикали.
   Туннель неожиданно расширился, и все они, щуря  глаза,  остановились  в
обширной камере. Темноту пробивал луч света из отверстия в  куполе  свода.
Королева сидела в самом центре освещенного  круга.  Вокруг  нее  толпились
работницы, но на свету, в присутствии королевы все они казались маленькими
и хрупкими. Высотой, скорее, в метр, чем полтора;  в  то  время  как  сама
королева имела метра три в длину. Рост не составлял  даже  половины  этого
размера.  Надкрылья  -  огромные,  тяжелые,  похожие  на  металлические  -
отражали солнечный свет радугой цветов. Брюшко было длинным и  широким;  в
нем могло бы поместиться человеческое тело. Словно воронка оно сужалось до
дрожащего кончика яйцеклада, отблескивающего желтоватой, мутной, липкой  и
волокнистой на  глаз  жидкостью;  как  можно  глубже  яйцеклад  погрузился
вырытой в полу яме и вновь появился из нее. Струйки жидкости  тянулись  за
ним словно слюна.
   Создание  такого  размера,  ведущее  себя  совершенно  как   насекомое,
вызывало гротескное и  ужасающее  впечатление.  Тем  не  менее,  Валентина
совершенно не была готова к тому, что произошло после этого. Вместо  того,
чтобы сунуть яйцеклад в следующую дыру,  королева  обернулась  и  схватила
одну из работниц, что крутились поблизости. Держа жертву  между  передними
конечностями, она приблизила ее к себе, и одну за  другой  откусила  ноги.
После каждого стискивания челюстей оставшиеся еще конечности дергались все
сильнее и сильнее, как бы  в  беззвучном  крике.  Когда  упала  последняя,
Валентина почувствовала какое-то отчаянное облегчение от того, что  больше
не придется испытывать этого немого вопля.
   Королева улья сунула безногую работницу в отверстие,  головой  вниз.  И
только после этого вставила туда же свой яйцеклад. Валентина глядела,  как
слизь на конце густеет и разливается. Но это уже не была простая слизь, во
всяком  случае  -  не  совсем;  в  громадной  капле   находилось   мягкое,
студенистое яйцо. Королева улья расположила собственное  тело  так,  чтобы
глядеть прямо в солнце, и ее фасетчатые глаза засияли тысячами  изумрудных
звезд. Яйцеклад упал в отверстие.  Когда  он  возвратился,  яйцо  все  еще
находилось на его конце, но после следующего погружения осталось  в  ямке.
Еще несколько раз брюшко выгибалось  и  совало  яйцеклад  в  ямку,  и  тот
возвращался, вытягивая за собой все больше и больше густых нитей.
   - Nossa Senhora, - прошептал Миро.
   Валентина поняла, зная испанский эквивалент этих слов: Nuestra  Senora,
Матерь Божья. Обычно это было банальнейшее восклицание,  лишенное  смысла,
только здесь оно наполнилось чудовищной иронией. Не Святая Дева  правит  в
этой глубокой пещере. Королева Улья - это Матерь Божья из Тьмы. Свои  яйца
она откладывала в телах недвижных работниц, которыми потом будет  питаться
личинка.
   - Но всегда она так не может, - заявила Пликт.
   На какое-то мгновение Валентина была попросту изумлена тем, что  слышит
голос Пликт. Потом же она осознала  значение  ее  слов  и  была  вынуждена
признать их правоту. Если бы для каждой выходящей их  яйца  личинки  нужно
было бы пожертвовать одной живой работницей,  численность  вида  никак  не
могла бы расти. Даже этого улья не  существовало  бы,  поскольку  королеве
пришлось бы отложить первые яйца, не имея безногих работниц, чтобы  питать
их.
   Всего лишь новая королева.
   Эти слова возникли в  мыслях  Валентины,  как  будто  бы  она  сама  их
придумала. Королева улья  должна  была  помещать  под  яичком  живое  тело
работницы только тогда, когда из него должна появиться  будущая  королева.
Но Валентина не выдумала этого; уж слишком была  она  уверена,  что  мысль
истинна. Сама она никак не могла обладать  подобными  сведениями,  тем  не
менее, идея сформировалась ясно и четко, мгновенная и лишенная  каких-либо
сомнений. Валентина представила, что  именно  таким  вот  образом  древние
пророки и мистики слыхали глас Господен.
   - Вы слышали ее? Кто-нибудь из вас? - спросил Эндер.
   - Да, - ответила Пликт.
   - По-моему, так, - засомневалась Валентина.
   - Что мы слышали? - не понял Миро.
   - Королеву улья, - объяснил Эндер. - Она  объясняла,  что  работницу  в
отверстии ей нужно оставить только тогда, когда откладывает яйцо  с  новой
королевой. Таких яиц она отложит пять; два уже на  месте.  Она  пригласила
нас сюда, чтобы мы сами все увидели. Таким  вот  образом  она  желает  нам
сообщить, что высылает колонизационный  корабль.  Сейчас  она  откладывает
пять яиц с новыми королевами и ждет, какая из них окажется самой  сильной.
Именно ее она и вышлет в космос.
   - А что же с остальными? - спросила Валентина.
   - Если какая-нибудь будет на что-то пригодна, личинка попадет в  кокон.
С этой было точно так же. Остальных же она убьет и съест. Она должна. Если
бы какой-нибудь из трутней хотя бы случайно прикоснулся к телу  соперницы,
он сошел бы с ума и пытался бы убить королеву улья. Трутни очень верные  и
лояльные партнеры.
   - И вы все это слышали?  -  спросил  Миро.  Парень  был  разочарован  и
огорчен. Королева улья не могла с ним разговаривать.
   - Да, - подтвердила Пликт.
   - Только частично, - призналась Валентина.
   - Постарайся очистить свой разум от ненужных мыслей, -  посоветовал  ей
Эндер. - Попробуй петь про себя. Это помогает.
   Тем временем  королева  улья  закончила  последующую  серию  ампутаций.
Валентина вдруг представила, что наступает на растущую кучу конечностей, и
те ломаются словно веточки, с отвратительным треском.
   Очень мягкие. Ножки не ломаются. Сгибаются.
   Королева ответила на мысли Валентины.
   Ты часть Эндера. Можешь меня слышать.
   Слова в мозгу звучали все явственней. Валентине даже  удалось  заметить
разницу между сообщениями королевы и своими собственными мыслями.
   - О-о, - шепнул Миро. Наконец-то и он  что-то  услышал.  -  Fala  mais,
escuto. Скажи что-нибудь еще, я слушаю.
   Филотические соединения. Вы связаны с Эндером. Когда я обращаюсь к нему
через филотическое соединение, вы слышите. Эхо. Отражения.
   Валентина пыталась понять, как удается королеве улья  обращаться  к  ее
сознанию на старке. И тут же поняла, что все это происходит не  так.  Миро
слыхал королеву на своем родном языке; сама же Валентина не  слышала  слов
на старке, но на английском, который и был основой старка  -  американском
английском языке, который был для нее родным с детства. Королева вовсе  не
высылала какие-либо слова. Она пересылала мысль, а уж  их  мозги  пытались
интерпретировать ее на том языке, который  глубже  всего  был  укоренен  в
памяти.  Когда  Валентина  слыхала:  "эхо",  и  сразу   же   после   того:
"отражения", это не королева улья подыскивала подходящее слово. Это  разум
Валентины искал слова, передающие значение.
   Связанные с ним. Как и мой народ. Но  у  вас  имеется  свободная  воля.
Независимые филоты. Одичавшие люди, все вы.
   - Это шутка, - шепнул Эндер. - Вовсе не осуждение.
   Валентина  была  благодарна  брату   за   эту   интерпретацию.   Образ,
появившийся в ее мыслях вместе со словом  "одичавшие",  представлял  собой
слона, растаптывающего человека насмерть. Это было  представление  еще  со
времен  детства.  Рассказ,  в  котором  она  впервые  встретилась  с  этим
определением. Теперь этот образ перепугал ее точно так же,  как  и  тогда.
Валентине было ненавистно присутствие королевы улья в собственных  мыслях.
Ей был ненавистен метод, с помощью которого  та  призывала  давно  забытые
кошмары. Все в королеве улья было кошмарным. И вообще, как Валентина могла
посчитать это существо раменом? Ну что, просто случилось взаимосоглашение.
Как между сумасшедшими.
   И что она такого сказала? Что слышат ее лишь  потому  хорошо,  что  они
филотически связаны с Эндером. Валентина  вспомнила,  о  чем  говорили  во
время полета Миро и Джейн. Разве возможно такое, что ее филотическая прядь
спуталась с прядью Эндера, а уже через него - с королевой  улья?  И  каким
вообще образом могло получиться соединение Эндера и королевы?
   Мы искали его. Он был нашим врагом. Он пытался нас  уничтожить.  Мы  же
хотели его поработить. Как одичавшую.
   Понимание произошло неожиданно, как будто внезапно открылась дверь.  Не
все жукеры рождались подчиненными. Они могли обладать и  собственным  "я".
Во всяком случае, что-то мешало ими управлять.  Поэтому  королевы  улья  в
ходе эволюции развили в себе способность филотически связывать их с собой,
чтобы овладеть ими ментально.
   Мы нашли его. Но привязать к себе не смогли. Слишком сильный.
   И никто и не подозревал, что грозило Эндеру. Королева улья считала, что
ей удастся схватить его, привязать к себе  и  превратить  в  такое  же  не
имеющее собственных мыслей, послушное ее воле  орудие,  каким  был  каждый
жукер.
   Мы расставили на него сеть. Мы нашли такое,  о  чем  он  тоскует,  чего
желает. Мы много размышляли. Вошли  в  это.  Передали  филотическое  ядро.
Связанное с ним. Только этого не хватило. Теперь ты. Ты.
   Слово молотом ударило в мыслях Валентины. Она имеет в  виду  меня.  Она
говорит обо мне, обо мне, мне... Она попыталась обдумать, что означает это
слово "мне". Я - Валентина. Королева улья имеет в виду Валентину.
   Ты была ею. Ты. Это тебя должны мы были найти. То, чего он желал  более
всего. А не ту, другую вещь.
   Валентина чувствовала,  что  ее  мутит.  Неужели  военные  были  правы?
Неужели возможно, будто Эндера спасло  лишь  жестокое  разделение  его  от
Валентины? Если бы она  находилась  рядом  с  Эндером,  жукеры  смогли  бы
воспользоваться ею, чтобы захватить над ним власть?
   Нет. Мы бы не смогли этого сделать. Ты тоже  слишком  сильна.  Мы  были
обречены. Мы уже были мертвы. Он уже не мог принадлежать нам.  Но  и  тебе
тоже нет. Уже нет. Мы не смогли бы над ним господствовать,  но  смогли  бы
сплестись с ним.
   Валентина подумала о картине,  представившейся  ей  на  корабле.  Образ
объединенных вместе людей, семьи, связанные невидимыми волокнами, детей  с
их родителями, родителей  -  друг  с  другом  и  со  своими  родителями  и
близкими. Изменяющаяся сеть линий, связующих людей так, как  соединяли  их
чувства. Но теперь тот же образ представлял ее саму, связанную с  Эндером.
И Эндера, связанного... с королевой  улья.  И  королеву,  как  она  трясет
яйцекладом, как дрожат слизистые нити, и на конце одной из них болтается и
подпрыгивает голова Эндера...
   Она вздрогнула, пытаясь убрать этот образ из мыслей.
   Мы не управляем им. Он свободен. Он может, если захочет, убить меня.  Я
не сдержу его. Ты убьешь меня?
   На сей раз это "ты" означало не Валентину; она чувствовала, что  вопрос
как бы удаляется от нее. И тут же,  пока  королева  улья  ожидала  ответа,
Валентина восприняла  чужую  мысль.  Эта  мысль  была  так  похожа  на  ее
собственные, что, если бы женщина не была такой настороженной, если бы  не
ожидала, что же ответит Эндер, то приняла бы ее за свою собственную.
   Никогда, говорила эта мысль, появившаяся внутри головы.  Никогда  я  не
убью тебя. Я тебя люблю.
   И вместе с этой же мыслью пришел отблеск неподдельного чувства. Тут  же
мысленный  образ  королевы  улья  очистился,  лишился  всяческих  оттенков
отвращения.  Теперь  она  казалась  величественной,  царственной,   просто
великолепной. Радужные надкрылья  уже  ни  в  коей  мере  не  походили  на
маслянистое пятно на воде; отражающийся в глазах свет превратился в ореол;
блестящие нити, свисающие с брюшка стали нитями жизни,  словно  молоко  из
женской груди, смешавшееся со слюной и текущее в сосущий  ротик  младенца.
До этого мгновения Валентина боролась с отвращением, теперь же, совершенно
неожиданно, чуть ли не боготворила королеву.
   Она знала, что это мысли Эндера. И вместе с его видением королевы  улья
пришло и понимание. Все время она была права, когда в  качестве  Демосфена
писала столько лет тому назад.  Королева  улья  и  вправду  была  раменом:
чуждая форма жизни, но ее можно было понять саму, и  сама  она  тоже  была
способна понимать.
   Когда  видение  уже  начало  расплываться,  Валентина  услыхала  чей-то
всхлип. Это Пликт. Все эти проведенные рядом годы Валентина ни разу еще не
видала, чтобы учительница проявила такую слабость.
   - Bonita, - прошептал Миро. Красивая.
   Видел ли он только лишь это? Была ли королева улья  красивой?  Понятно,
что контакт между Миро и Эндером должен быть слабым... но почему бы и нет?
Ведь парнишка не знал его столь  давно  и  столь  хорошо,  как  Валентина,
которая провела с братом всю жизнь.
   Вот  только  если  причиной  было  лишь  то,  что   Валентина   намного
явственней, чем Миро воспринимала мысли Эндера, как  можно  объяснить  тот
факт, что Пликт слыхала еще больше? Возможно ли такое, что за долгие  годы
изучения Эндера, когда она обожествляла,  но  практически  не  зная  этого
человека, Пликт установила с ним еще более тесную связь?
   Конечно же, это так. Естественно. У Валентины была семья.  У  нее  были
муж и дети. Филотическое соединение с братом должно было ослабеть. В то же
самое время Пликт никогда не была связана с кем-либо  иным  столь  сильно,
чтобы этот другой мог составлять конкуренцию.  И  потому,  когда  королева
улья  дала  возможность  филотическим  связям  передавать   мысли,   Пликт
великолепно воспринимала Эндера. Ее ничего не распыляло, никакая из частей
ее сознания не была замкнутой.
   Ведь даже Новинья, соединенная прежде всего  со  своими  детьми,  разве
могла она быть полностью преданной Эндеру? Это невозможно.  Даже  если  бы
Эндер и начал о чем-то догадываться, для него это было бы  весьма  сложно.
Но, может - одновременно - и притягательно? Валентина хорошо знала  женщин
и мужчин; она понимала, что подобного  рода  восхищение  становится  самой
обманчивой чертой. Неужто она  сама  привезла  с  собой  соперницу,  чтобы
вызвать неприятности в семейной жизни Эндера?
   И еще, могут ли теперь Эндер с Пликт читать ее мысли?
   Валентина чувствовала себя совершенно обнаженной, перепуганной.  И  как
бы отвечая ей, как бы успокаивая, к ней вернулся голос королевы,  заглушая
все мысли, которые, возможно, высылал Эндер:
   Я зная, чего ты опасаешься. Только моя колония никого не  убьет.  Когда
мы улетим с Лузитании, то сможем убрать из космолета все вирусы десколады.
   Возможно, подумал Эндер.
   Наверняка мы откроем какой-то способ. Мы не будем переносить вирус.  Мы
не должны умирать, чтобы спасти людей. Не убивай нас не убивай нас...
   Я никогда тебя не убью... Мысль Эндера пришла словно шепот, практически
заглушенный мольбами королевы улья. Мы и так  не  смогли  бы  тебя  убить,
думала Валентина. Это ты сама без малейшего труда можешь  уничтожить  нас.
Это когда уже построишь корабли. И создашь  оружие.  Ты  будешь  готова  к
прилету людского флота. На сей раз им будет командовать не Эндер.
   Никогда. Никогда и никого мы не убьем. Никогда. Мы пообещали.
   Мир, прозвучал шепот Эндера. Мир. Оставайся в мире, тишине, успокоении,
покое. Ничего не бойся. И никого из людей.
   Не строй корабля для свинксов, подумала Валентина. Построй его для себя
одной, поскольку ты сможешь убрать десколаду, которую носишь в себе. Но не
для них.
   Мысли королевы улья неожиданно изменились. Из  просящих  они  сделались
суровыми, переполненными обвинением.
   Но разве они сами не имеют права на жизнь?  Я  обещала  им  корабль.  Я
обещала вам никогда не убивать. Неужели ты хочешь, чтобы я  нарушила  свое
обещание?
   Нет, ответила Валентина ей. Теперь женщине было стыдно, что  предлагала
королеве такую измену. А может королева это  чувствовала?  Или  же  Эндер?
Правильно ли она интерпретировала, какие мысли  принадлежат  ей  самой,  а
какие исходят от кого-то другого?
   Страх... страх был ее собственным, в этом не было никаких сомнений.
   - Пожалуйста, - произнесла она вслух. - Я хочу выйти отсюда.
   - Eu tambem, - отозвался Миро.
   Эндер сделал шаг по направлению к королеве улья и протянул руку. Та  не
протянула к нему какой-либо из своих конечностей,  поскольку  была  занята
запихиванием в дыру последней жертвы. Вместо этого она подняла  надкрылье,
повернула его и передвинула в сторону Эндера, пока его ладонь не легла  на
черной, радужно блестящей поверхности.
   Не прикасайся! Крикнула  беззвучно  Валентина.  Она  пленит  тебя!  Она
желает тебя поработить!
   - Тихо! - громко заявил тот.
   Валентина не была уверена, что это ответ на ее мысленные вопли, а может
он желал что-то сказать на то, что спрашивала у него только королева.  Все
равно, это не важно. Через мгновение Эндер уже сжимал палец жукера  и  вел
их в направлении мрачного тоннеля. На сей раз за ним шла Валентина,  потом
Миро, а Пликт шла на самом конце. Именно потому-то Пликт последней глянула
на королеву улья; именно Пликт подняла руку в прощальном жесте.
   Всю дорогу к поверхности Валентина  пыталась  объяснить  себе,  что  же
произошло. Она всегда верила, что если бы люди умели обмениваться  мыслями
непосредственно, избегая неоднозначности языка, то понимание было бы более
полным, и ненужные конфликты исчезли бы сами собой. Но  она  открыла,  что
язык не увеличивает различий меж людьми, а, скорее, стирает их, смазывает.
Люди живут друг с другом, хотя на  самом  деле  друг  друга  не  понимают.
Иллюзия понимания позволяет им верить, будто они похожи  гораздо  сильнее,
чем на самом деле. И не  исключено,  что  язык,  все  же,  гораздо  лучшее
средство общения.
   Они выползли из домика  на  дневной  свет.  Они  неуверенно  моргали  и
облегченно улыбались. Все.
   - Это не забава, - заявил Эндер.  -  Но  ты,  Вал,  уперлась  и  хотела
увидать ее немедленно.
   - Я дура, - согласилась с ним Валентина. - Неужели это такая новость?
   - Она была прекрасна, - шепнула Пликт.
   Миро же лежал на спине в зарослях травы капим и закрывал глаза руками.
   Валентина глянула на него и внезапно представила мужчину, каким он  был
когда-то, тело, которым он обладал тогда. Лежа в траве,  он  не  дергался,
молча, ему не приходилось  заикаться.  Ничего  удивительного,  что  вторая
девушка ксенолог в него влюбилась. Оуанда. Трагедией стало  открытие,  что
ее отец - это, одновременно, и его отец. Вот самое паршивое, что открылось
тридцать лет назад Эндер говорил о  мертвом  на  Лузитании.  Вот  мужчина,
которого Оуанда потеряла. И сам Миро тоже утратил мужчину,  которым  тогда
был сам. И ничего удивительного, что  он  рискнул  жизнью,  проходя  через
ограждение, чтобы помочь свинксам. Он  потерял  любимую  и  посчитал,  что
теперь жизнь не имеет ни малейшего значения. Вот  только  жаль  было,  что
после всего этого он не умер. Он продолжал жить,  сломленный  физически  и
духовно.
   Но вот почему, глядя сейчас на него, она обо всем этом  думает?  Почему
все это показалось ей столь реальным?
   Может быть, потому, что как раз в этот момент он сам так думал о  себе?
Или же она воспринимала  его  собственное  видение  себя  самого?  Неужели
какая-то связь между их разумами сохранилась?
   - Эндер, - спросила Валентина, - что произошло там, внизу?
   - Все прошло гораздо лучше, чем я ожидал, - ответил тот.
   - Что именно?
   - Контакт между нами.
   - Ты ожидал этого?
   - Желал. - Эндер уселся в кабине, болтая  ногами  в  высокой  траве.  -
Сегодня она была переполнена эмоциями, ведь правда?
   - Эмоциями? Мне не с чем сравнивать.
   - Временами она такая вся интеллектуальная... разговаривать с ней,  это
как бы размышлять о  высшей  математике.  А  сегодня...  ну  как  ребенок.
Понятно, что я никогда не был с ней  рядом,  когда  она  откладывала  яйца
будущих  королев.  Но  мне  кажется,  что  она  сказала  нам  больше,  чем
собиралась.
   - Ты считаешь, что она несерьезно относилась к тому, что обещала?
   - Нет. К обещаниям она всегда относится серьезно. Она не умеет лгать.
   - Так что же ты имеешь в виду?
   - Я говорил о соединении между нами. Как меня пытались поработить.  Вот
это по-настоящему важно. На какой-то миг она взбесилась, считая, будто  ты
и была тем самым давно разыскиваемым звеном. Ты понимаешь, чтобы  это  для
них значило? Тогда они не погибли бы. Им даже удалось бы использовать меня
для соглашения с правительством людей. Делить с нами галактику. Какой шанс
потерян!
   - Но ты бы тогда был... словно жукер. Ты был бы их рабом.
   - Наверняка. Мне бы лично это не нравилось. Но все  те  жизни,  которые
были бы спасены... Ведь я же был  солдатом,  правда?  Если  смерть  одного
солдата может сохранить миллиарды жизней...
   - Но ведь это бы не удалось. У тебя независимая воля.
   -  Это  факт,  -  согласился  Эндер.  -  Во  всяком   случае,   слишком
независимая, чтобы королеве улья удалось ее поработить. И ты тоже.  Весьма
утешительно, правда?
   - В данный момент  я  не  чувствую  себя  особо  довольной,  -  заявила
Валентина. - Там, внизу, ты был  в  моих  мыслях.  И  королева  улья...  Я
чувствую себя изнасилованной...
   Эндер даже удивился.
   - А мне так не кажется.
   - Но знаешь, и не только это. Еще я испытываю  радость.  И  страх.  Она
такая... такая огромная в моих мыслях. Как будто я пытаюсь замкнуть в  них
кого-то, кто гораздо больше, чем я сама.
   - Ну, наверно, - согласился с ней Эндер. Затем он повернулся к Пликт. -
Тебе тоже так казалось?
   Впервые Валентина заметила, как Пликт всматривается в Эндера: с  широко
раскрытыми глазами, вся дрожа. Но она молчала.
   - Даже так сильно? - хихикнул Эндер, выпрыгнул из кабины  и  подошел  к
Миро.
   Неужели он так ничего и не заметил. Пликт уже  и  раньше  была  к  нему
неравнодушна. Теперь же она услыхала его и в собственных мыслях,  и  этого
было последней каплей. Королева улья  упоминала  о  порабощении  одичавших
работниц. Возможно ли так, что и Пликт была "порабощена" Эндером? Возможно
ли так, что она утратила собственную душу в его душе?
   Абсурд. Исключено. Будем надеяться на Бога, что так не случилось.
   - Пошли, Миро, - бросил Эндер.
   Миро позволил, чтобы ему помогли подняться. А  потом  все  вернулись  к
машине и направились в сторону Милагре.


   Миро заявил, что не собирается  принимать  участия  в  мессе.  Эндер  с
Новиньей пошли без него. Но как только они исчезли из виду, он понял,  что
дома высидеть  тоже  не  может.  Ему  до  сих  пор  казалось,  что  кто-то
скрывается за самой  границей  взгляда,  что  из  тени  за  ним  наблюдает
маленькая фигурка: покрытая гладким, твердым панцирем, всего лишь с двумя,
похожими на клещи, пальцами на тонких конечностях... конечностях,  которые
можно откусить  и  бросить  на  землю  словно  сухие  ветки  для  розжига.
Вчерашний визит у королевы улья произвел на  него  гораздо  более  сильное
впечатление, чем он сам считал возможным.
   Но ведь я же ксенолог, напомнил он сам  себе.  Ты  всю  жизнь  посвятил
контактам  с  чужими.  Ты  стоял,  когда   Эндер   кроил   подобное   телу
млекопитающего тело Человека, и даже не дрожал. Возможно, иногда я излишне
сильно идентифицирую себя с объектом исследования. Но он  впоследствии  не
преследует меня в кошмарах, я не вижу их в каждом темном углу.
   И все же, он стоял здесь, перед дверью дома матери.  Хотя  на  покрытых
травой полях, в ярком солнце воскресного утра не было ни  клочка  тени,  в
которой мог бы таиться жукер.
   Или же так кажется только мне одному?
   Королева  улья  вовсе  не  насекомое.  Она  и  ее  работницы  такие  же
теплокровные, как и свинксы. Они дышат  и  потеют  точно  так  же,  как  и
млекопитающие.  Возможно,  они  несут   в   себе   структурные   отражения
эволюционной связи с насекомыми, точно так же, как в нас самих проявляется
подобие с лемурами, землеройками или крысами. Но они создали прозрачную  и
красивую цивилизацию. А точнее - красивую и никому не  видную,  темную.  Я
обязан глядеть на них точно так же, как Эндер - с уважением, восхищением и
чувством признания.
   Тем временем, я едва выдержал.
   Нет ни малейшего сомнения, что королева улья - это рамен, она может нас
понять и терпеть. Вся проблема заключается в том, смогу ли я сам  понимать
ее и терпеть. А ведь я  вовсе  не  исключение.  Эндер  был  прав,  скрывая
информацию о королеве улья от жителей Лузитании.  Если  бы  они  хоть  раз
увидали то, что видел я, если бы они заметили хотя бы одного жукера -  тот
час же началась бы паника. Ужас  каждого  из  них  подпитывал  бы  страхом
остальных,  вплоть  до...  вплоть  до  того,  что  бы  произошло.  Чего-то
страшного. Чего-то чудовищного.
   А может это мы сами являемся варельсе.  Возможно,  ксеноцид  встроен  в
нашу психику, как ни у какого иного вида. Возможно,  что  наиболее  лучшим
выходом ради морального добра человечества было  бы  то,  чтобы  десколада
вырвалась на свободу, захватила все человеческие планеты и стерла всех нас
бесследно. А вдруг десколада - это Господен ответ на все наши грехи.
   Миро заметил, что уже добрался до самых дверей собора, открытых настежь
в утреннюю прохладу. Служба еще не дошла до евхаристии. Он  вошел,  волоча
ноги, и занял место сзади. У него не было желания принимать Христа сейчас.
Просто-напросто, он стосковался по другим людям, по одному только их виду.
Миро опустился на колено, перекрестился и так и остался  в  этой  позиции,
придерживаясь за спинку лавки. Он опустил голову. Он, возможно, и  молился
бы, только в Pai Nosso [Отче наш (порт.)] не было ничего такого, что могло
бы преодолеть страх.  Хлеб  наш  насущный  дай  нам  днесь?  Отпусти  наши
прегрешения? Да приидет царствие твое, яко в небе, так и на земле? Было бы
здорово. Царство Божие, где бы лев мог жить рядом с агнцем.
   И тогда-то в голову ему пришел образ видений святого Стефана:  Христос,
сидящий одесную Бога Отца. Только вот  слева  был  кто-то  другой.  Царица
Небесная. Не Святая Дева, а королева улья, с  белой  слизью,  дрожащей  на
конце суженного яйцеклада. Миро стиснул пальцы на деревянной опоре  лавки.
Боже, убери от меня это видение. Не приближайся, Враг Рода Людского.
   Кто-то подошел и тоже опустился на колени. Миро не смел  открыть  глаз.
Вместо этого он прислушивался, не выдаст ли какой-нибудь  звучок  то,  что
его сосед - это просто человек. Только вот шелест материи одинаково  легко
мог быть и шелестом надкрылий, трущихся о панцирь яйцеклада.
   Необходимо было отбросить этот образ. И Миро поднял веки,  краем  глаза
увидав, что его товарищ стоит на коленях.  Тонкость  руки  и  цвет  рукава
указывали, что это женщина.
   - Ведь ты же не можешь все время прятаться от меня, - шепнула она.
   Голос был неподходящим, слишком гортанным. Голос, который  сотни  тысяч
раз обращался к Миро с того дня, когда он  слыхал  его  в  последний  раз.
Голос, поющий колыбельные младенцам, стонал в любовном наслаждении, кричал
детям, чтобы те побыстрее шли  домой...  домой.  Голос,  который  когда-то
давно, когда Миро еще был молод, говорил о любви, что переживет вечность.
   - Миро, если бы я сама могла понести твой крест, я бы сделала это.
   Мой крест? Неужто я повсюду таскал за собой именно крест  -  тяжелый  и
неуклюжий, прижимающий к земле? А я-то думал, что это мое тело.
   - Даже и не знаю, что тебе сказать, Миро. Я  страдала...  очень  долго.
Иногда мне кажется, что я и до сих пор страдаю. Потерять тебя... то  есть,
наши надежды на будущее... так  было  гораздо  лучше.  Я  поняла.  Но  вот
потерять тебя как своего приятеля, брата - вот это было самым  трудным.  Я
была такой одинокой... Даже и  не  знаю,  смогу  ли  когда-нибудь  забыть.
Потерять тебя как сестру было самым легким. Еще одна сестра  мне  была  не
нужна.
   - Ты разбиваешь мое сердце, Миро. Ведь ты такой молодой. Совершенно  не
изменился... Для меня это  самое  тяжелое.  За  эти  тридцать  лет  ты  не
изменился.
   Миро не мог выносить всего этого в молчании. Он не поднял головы,  зато
повысил голос.
   - Неужели не изменился? - ответил он ей  слишком  уж  громко,  как  для
самой середины мессы.
   После этого он поднялся, замечая, что люди оглядываются на него.
   - Неужели не изменился? - Голос его был хриплым, трудно разборчивым.  И
он сам не старался сделать его более понятным. Пошатываясь, Миро  вышел  в
центр нефа и наконец-то повернулся к женщине. - Неужели ты меня  запомнила
таким?
   Она глядела на  него  в  испуге.  Чего  она  боялась?  Того,  как  Миро
разговаривал, его паралитических  движений?  А  может  она  попросту  была
разочарована тем, что встреча  не  превратилась  в  трагично-романтическую
сцену, которую представляла себе в течение всех этих трех десятков лет?
   Ее лицо даже не было старым, только оно не было и лицом Оуанды. Средний
возраст, погрубевшие черты, морщинки под глазами... Сколько ей  было  лет?
Пятьдесят? Почти что. Так чего  же  хочет  от  него  эта  пятидесятилетняя
женщина?
   - Я даже не знаю тебя, - заявил он. А после этого, шатаясь, он добрался
до дверей и вышел в утренний солнечный блеск.
   Через какое-то время он присел в тени дерева. Кто это мог быть? Человек
или Корнерой? Миро попытался вспомнить - ведь он уехал отсюда  всего  лишь
несколько недель назад. Но тогда Человек был всего лишь побегом, а  теперь
оба дерева казались одинаковыми. У Миро не было уверенности: выше или ниже
Корнероя убили Человека. Впрочем, неважно - Миро  ничего  не  мог  сказать
деревьям. Да и они ему тоже.
   А кроме того, Миро так и не научился языку деревьев. Никто  даже  и  не
знал, действительно ли  это  колочение  палками  по  стволу  по-настоящему
является языком,  пока  Миро  уже  не  стало  поздно  учиться.  Вот  Эндер
научиться мог, и Оуанда тоже и, наверняка,  еще  с  полдюжины  людей,  вот
только Миро это освоить уже никогда не удастся, поскольку его руки  никоим
образом не могли схватить палок и выбивать ритм. Еще одна система  общения
сделалась для него совершенно бесполезной.
   - Que dia chato, meu filho.
   Вот голос, который никогда не изменится. Даже сам тон навсегда  остался
неизменным: "Какой  паршивый  день,  сын  мой".  Набожный  и  одновременно
издевательский - насмехающийся над самим собой.
   - Привет, Квимо.
   -  Боюсь,  что  отец  Эстеваньо.  -  На  Квимо  было  полное  облачение
священника, стула и все остальное. Он поправил все свои регалии  и  уселся
на траве рядом с Миро.
   - А ты прекрасно выглядишь в этой роли, - сообщил Миро.
   Квимо заматерел. Ребенком он  был  любителем  подколоть,  но  и  весьма
набожным. Жизнь в реальном мире, а не в теологических эмпиреях,  прибавила
ему морщин. Но в результате образовалось лицо, в котором было  сочувствие.
И еще - сила.
   - Мне очень жаль, что я устроил эту сцену во время мессы.
   - Устроил? - удивился Квимо. - Меня там не  было.  Впрочем,  я  был  на
мессе, только не в соборе.
   - Причастие для раменов?
   - Для чад божьих. У Церкви уже имелся словарь, которым можно определять
инопланетян. Нам не пришлось ожидать Демосфена.
   - Нечего хвалиться, Квимо. Ведь не ты придумал эти термины.
   - Не будем ссориться.
   - И не будем вмешиваться в медитации других людей.
   - Благородное желание. Вот только  для  отдыха  ты  избрал  тень  моего
приятеля, с которым мне следует поговорить. Мне  показалось,  что  гораздо
вежливей будет поговорить с тобой, пока я не начал  обрабатывать  Корнероя
дубинками.
   - Так это Корнерой?
   -  Поздоровайся.  Мне  известно,  что  он  не  мог   дождаться   твоего
возвращения.
   - Я его не знал.
   - Зато он знает о тебе все. Ты,  Миро,  видно  и  не  понимаешь,  каким
героем являешься среди pequeninos. Они знают, что ты  для  них  сделал,  и
чего это тебе стоило.
   - А знают ли о том, чего это будет стоить всем нам?
   - В конце концов, все мы  предстанем  пред  божьим  судом.  Если  целая
планета душ попадет на него одновременно, то единственной проблемой  будет
такая, чтобы никто не отправился на него некрещеным.
   - Выходит, это тебя не касается?
   - Понятное дело, что касается. Скажем так, я умею поглядеть на  это  со
стороны, с которой ни жизнь, ни смерть не являются столь важными  как  то,
какой вид смерти и какой вид жизни даны нам.
   - Ты и вправду веришь во все это, - утвердительно заявил Миро.
   - Все зависит от того, что ты понимаешь под определением "все  это",  -
ответил Квимо. - Но, вообще-то, да, верю.
   - Понятно. В Бога живого,  Христово  воскрешение,  в  чудеса,  видения,
крещение, преображение...
   - Да.
   - В чудеса. Излечения.
   - Да.
   - Как у часовни дедушки с бабушкой.
   - Там было отмечено множество излечений.
   - Ты веришь в них?
   - Миро, я и сам не  знаю.  Некоторые  из  них  могли  быть  всего  лишь
истерией. Какие-то - эффектом плацебо. Какие-то из  считающихся  чудесными
могли быть результатом ремиссий или же естественного отступления болезни.
   - Но какая-то часть была истинной.
   - Могла быть.
   - Ты веришь, что чудеса возможны?
   - Верю.
   - Но не думаешь, чтобы какое-то из них случилось на самом деле.
   - Миро, я верю, что чудеса случаются. Только не знаю, правильно ли люди
замечают, какие события являются чудесами, а  какие  -  нет.  Нет  никаких
сомнений, что многие из чудес, которыми таковыми считаются, на самом  деле
ничего чудесного в себе не несли.  Вполне  вероятно,  что  существовали  и
такие чудеса, которых, когда они произошли, никто не распознал.
   - А что со мной, Квимо?
   - Что с тобой?
   - Почему со мной не произойдет чуда?
   Квимо склонил голову и дернул травинку. Еще в детстве у него была такая
привычка, когда он желал избежать ответа на трудный вопрос. Именно так  он
реагировал, когда их "отец", Марсао, впадал в пьяное бешенство.
   - Ну почему, Квимо? Неужто чудеса только для других?
   - Элементом чуда является то, что никто точно  не  знает,  почему  чудо
случается.
   - Ну и лиса же ты, Квимо.
   Тот покраснел.
   - Хочешь знать, почему с тобой не случилось чудесного излечения? Потому
что, Миро, в тебе не хватает веры.
   - А как же с тем человеком, который сказал: "Да, Господи, верую. Прости
мне неверие мое".
   - А разве ты тот самый человек? Ты хотя бы просил оздоровления?
   - Сейчас прошу, - шепнул Миро. И непрошеные слезы встали в его  глазах.
- Боже, - опять прошептал он. - Мне так стыдно.
   - Чего ты стыдишься? - спросил Квимо. - Что просишь у Бога помощи?  Что
плачешь перед собственным братом? Своих грехов? Своих сомнений?
   Миро отрицательно покачал головой. Он сам не знал. Эти вопросы были для
него слишком трудными. И внезапно он понял, что знает  на  них  ответ.  Он
протянул руки перед собой.
   - Вот этого тела, - заявил он.
   Квимо схватил его за плечи, подтянул к себе,  сдвигая  свои  пальцы  по
рукам Миро, чтобы в конце взять его за запястья.
   - Он сказал: вот тело мое, которое вам даю. Так как ты отдал свое  тело
ради pequeninos. Ради наших братьев.
   - Все так, Квимо. Только ведь он получил свое тело обратно, правда?
   - Ведь он еще и умер.
   - Но буду ли я излечен подобным образом? Мне следует  найти  подходящий
способ умереть?
   - Не будь дураком, - буркнул Квимо. - Христос не покончил с собой.  Это
была измена Иуды.
   Миро взорвался.
   - Все эти люди, излеченные от  простуды,  у  которых  чудесным  образом
прошла мигрень... Ты хочешь убедить меня, будто они заслужили  от  Господа
больше, чем я?
   - Это вовсе может и не  основываться  на  том,  чего  ты  заслуживаешь.
Вполне возможно, что на том, чего тебе нужно.
   Миро  бросился  вперед,  схватился  своими  наполовину  парализованными
пальцами за сутану Квимо.
   - Мне нужно свое тело!
   - Возможно, - согласился тот.
   - Что значит "возможно, ты, зазнавшийся осел?
   - Это значит, - ласково отвечал Квимо,  -  что,  хотя  ты  наверняка  и
желаешь получить свое  тело,  вполне  возможно,  что  Бог,  в  неизмеримой
мудрости своей знает, что для того, чтобы сделаться  наилучшим  из  людей,
каким можешь стать, какое-то время ты должен прожить как калека.
   - И какое же время? - спросил Миро.
   - Наверняка не больше, чем оставшийся период жизни.
   Миро только гневно фыркнул и отпустил сутану.
   - Более - менее, - прибавил Квимо. - Я так надеюсь.
   - Надеешься... - презрительно повторил Миро.
   - Это одна из величайших добродетелей, наряду с  верой  и  любовью.  Ты
обязан ее испробовать.
   - Я видел Оуанду.
   - С самого твоего возвращения она пыталась с тобой поговорить.
   - Она старая и жирная. У нее кагал малышни; она прожила тридцать лет, и
все это время какой-то мужик  пахал  ее  во  все  дырки.  Я  бы  предпочел
посетить ее могилу!
   - Какое великодушие!
   - Ты же понимаешь, что я хочу сказать! Это была отличная идея, покинуть
Лузитанию. Вот только тридцати лет не хватило.
   - Ты предпочел бы возвратиться в мир, в котором тебя никто не знает.
   - Здесь меня тоже никто не знает.
   - Может и нет. Но мы любим тебя, Миро.
   - Вы любите того, каким я был.
   - Ты тот же самый человек. Просто у тебя другое тело.
   Миро с трудом поднялся, опираясь о Корнероя.
   - Ладно, разговаривай со своим деревянным дружком, Квимо.  Тебе  нечего
сказать мне такого, чего я желал бы выслушать.
   - Тебе так только кажется.
   - А знаешь, Квимо, кто еще хуже дурака?
   - Конечно. Враждебно настроенный, озлобленный, оскорбленный,  достойный
жалости, но прежде всего  -  бесполезный  дурак,  который  слишком  высоко
оценивает собственные страдания.
   Вот этого Миро уже снести не мог. Он бешено  взвизгнул  и  бросился  на
Квимо, валя того на  землю.  Понятное  дело,  он  и  сам  тут  же  потерял
равновесие и упал на брата, а потом еще и запутался в его одежде.  Но  это
даже ничего; Миро и не  собирался  подниматься,  скорее  всего,  он  хотел
доставить Квимо хоть немного боли, как будто бы это  могло  уменьшить  его
собственную.
   Буквально после пары ударов он оставил драку и, рыдая,  положил  голову
на груди брата. Он сразу же почувствовал, как его обнимают  сильные  руки,
он услыхал тихий голос, читающий молитву.
   - Pai Nosso, que estos no ceu [Отче наш, иже еси... (порт.)].  -  Но  в
этом месте слова сменялись новыми, а значит - истинными.  -  O  teu  filho
est( com dor, o meu itmao precisa a resurrei(ao  da  alma,  ele  merece  o
refresco da esperanea. Слыша, как Квимо  прославляет  его  страдания,  его
скандальные требования, Миро вновь устыдился.  Ну  почему  он  представил,
будто заслуживает новой надежды? Как он осмелился требовать,  чтобы  Квимо
вымаливал чудо для него... о том, чтобы тело его снова было  здоровым?  Он
знал, что это нечестно, испытывать веру Квимо ради такого как он сам злого
недоверка.
   Но молитва не прерывалась.
   - Ele deu tudo aos pequeninos, fazemos a ti.
   Миро хотелось прервать брата. Если он отдал его для свинксов, то сделал
это ради них, а не ради себя. Но слова Квимо успокоили его.
   - Ты сам сказал, Спаситель, что все, сделанное нами ради братьев  наших
наименьших, тебе будет сделано.
   Совершенно так, как будто Квимо требовал, чтобы Бог сдержал свою  часть
договора. Видно, и вправду необычные связи должны были существовать у него
с Богом, раз имел право напоминать о счетах.
   - Ele neo e como Je, perfeito na coraeeo.
   Нет, я вовсе не так совершенен, как Иов. Но так же, как и он, я утратил
все. Другой мужчина дал детей женщине, которая стала бы моей женой. Другим
достались все мои достижения. У Иова были язвы и струпья, а  у  меня  этот
частичный паралич. Поменялся бы он со мною?
   - Restabele(e ele como restabeleceste Je. Em nome do Pai, e do Filho, e
do Espirito Santo. Amem.
   Верни его к себе, как вернул ты Иова.
   Миро почувствовал, что объятия Квимо освобождают его. Он поднялся,  как
будто это они, а не сила гравитации, прижимали его к груди брата. На скуле
у Квимо темнел синяк. Губа кровоточила.
   - Я тебя поранил, - сказал Миро. - Прости.
   - Ну конечно, - согласился Квимо. - Ты ранил меня, я ранил тебя.  Здесь
это популярное развлечение. Помоги мне подняться.
   На мгновение, на одно ничтожное, преходящее  мгновение,  Миро  позабыл,
что он калека, что сам с трудом сохраняет равновесие. И пока оно  длилось,
он начал протягивать руку. Но тут же пошатнулся и обо всем вспомнил.
   - Не могу, - вздохнул он.
   - Хватит стонать над своим недостатком и подай мне руку.
   Миро расставил ноги пошире и  склонился  над  братом  -  своим  младшим
братом, который теперь был старше почти что на три десятка лет, а  еще  на
более - мудростью и сочувствием. Он протянул руку. Квимо подхватило ее и с
помощью Миро поднялся  с  земли.  Это  было  весьма  трудное  предприятие,
потребовавшее массу сил; у  Миро  их  не  хватало,  а  Квимо  вовсе  и  не
притворялся: он и вправду опирался на брата. Наконец они  встали  лицом  к
лицу, плечом к плечу, все еще сжимая руки друг друга.
   - Ты отличный священник, - заявил Миро.
   - Наверняка, -  ответил  на  это  Квимо.  -  А  если  мне  когда-нибудь
понадобится спарринг-партнер, я обязательно позову тебя.
   - А Бог ответит на твою молитву?
   - Обязательно. Бог отвечает на все молитвы.
   Миро практически сразу понял, что Квимо имеет в виду.
   - Мне важно знать, скажет ли он: да.
   - Как же. Как  раз  в  этом-то  я  и  не  уверен.  Если  так  случится,
обязательно сообщи мне.
   Квимо, спотыкаясь, направился к дереву. Он наклонился и поднял с  земли
две говорящие палки.
   - О чем ты хочешь говорить с Корнероем?
   - Он прислал мне известие, что мне следует с ним поговорить. В одном из
лесов, довольно-таки далеко отсюда, родилась ересь.
   - Что, ты приводишь их к Богу, а они потом сходят с ума?
   - Не совсем так. В тех краях я никогда не провозглашал  слова  божьего.
Отцовские деревья общаются друг с другом, так что  христианские  идеи  уже
проникли в самые дальние уголки нашего мира. И,  как  обычно  это  бывает,
ересь ширится быстрее истины. Корнерой же  мучается  угрызениями  совести,
поскольку именно эта ересь опирается на некоторых из его размышлений.
   - Я понимаю, что для тебя это очень важное дело.
   Квимо скорчил мину.
   - Не только для меня.
   - Извини. Я имел в виду Церковь. Верующих.
   - Дело в том, Миро, что  это  не  чисто  теологическая  проблема.  Наши
поросята создали весьма интересную ересь. Когда-то, очень давно,  Корнерой
предложил, что как Христос пришел к людям, так и Дух Святой однажды  может
прийти и к свинксам. Это очень серьезная интерпретационная ошибка  догмата
Святой Троицы, но данный конкретный лес отнесся к делу очень серьезно.
   - Пока что все это выглядит чисто теологической проблемой.
   - Я и сам так  считал,  до  тех  пор,  пока  Корнерой  не  сообщил  мне
подробностей.  Видишь  ли,  они  уверены,  что  вирус  десколады  является
воплощением Святого Духа. В этом есть своя, хотя и коварная,  логика.  Дух
Святой всегда пребывал повсюду, во всех божьих  творениях.  Поэтому  будет
осмысленным предположение, что его воплощением является десколада, которая
тоже проникает в любую частицу каждого живого организма.
   - Они поклоняются вирусу?
   - Ну да.  В  конце  концов,  ведь  это  же  вы,  ученые,  открыли,  что
pequeninos были сотворены разумными существами благодаря вирусу десколады.
То есть,  вирус  обладает  творческой  силой,  следовательно  -  он  имеет
божественную природу.
   - Мне кажется, что существует столько же доказательств  данной  теории,
сколько и того, что Иисус Христос был воплощением самого Господа.
   - Нет. Здесь все гораздо сложнее. Если бы дело заключалось только  лишь
в этом, я сам бы посчитал  его  проблемой  только  лишь  Церкви.  Сложной,
трудной, но теологической, как ты сам ее определил.
   - Так в чем же дело?
   - Десколада - это второе крещение. Крещение  огнем.  Только  pequeninos
могут пережить это крещение, которое переносит их  к  третьей  жизни.  Они
явно ближе к Богу, чем люди, которым третьей жизни не дано.
   - Мифология превосходства, -  подтвердил  Миро.  -  По-видимому,  этого
следовало ожидать.  Большая  часть  обществ,  борющаяся  за  сохранение  в
условиях  неотвратимого  натиска  доминирующей  культуры,   творит   мифы,
позволяющие им верить,  что  они  особый  народ.  Избранный.  Возлюбленный
богами. Цыгане, евреи... исторических прецедентов масса.
   - А вот что ты скажешь на это,  Senhor  Zenador:  поскольку  pequeninos
были избраны Святым Духом, то миссия их -  понести  второе  крещение  всем
народам, говорящим на всех языках.
   - Разнести десколаду?
   - По  всем  планетам.  Нечто  вроде  переносного  страшного  суда.  Они
прибывают, десколада  распространяется,  адаптируется,  убивает...  и  все
отправляются на встречу со своим Творцом.
   - Боже нас упаси!
   - Только на это и рассчитываем.
   Миро сопоставил это с фактом, о котором узнал лишь вчера.
   - Квимо, жукеры строят корабль для свинксов.
   - Эндер мне рассказывал. А когда я спросил об этом у отца Светлого...
   - Это свинкс?
   - Один из сыновей Человека. Он ответил:  "естественно",  как  будто  об
этом знали все. Возможно, что он так думал: если знают свинксы, то знают и
все остальные. И  он  же  предупредил  меня,  что  группа  еретиков  хочет
захватить корабль.
   - Зачем?
   - Понятное дело, чтобы направить его к населенному миру.  Вместо  того,
чтобы поискать незаселенную планету, терраформировать ее и колонизировать.
   - Мне кажется, что нам бы следовало назвать это лузитоформированием.
   - Забавно, - только при этом Квимо даже не улыбнулся. - А ведь  им  это
может  и  удаться.  Теория  о  том,  что  pequeninos  это   высшая   раса,
довольно-таки популярна. В особенности  -  среди  свинксов,  не  принявших
христианство. Им совершенно не  приходит  в  голову,  что  они  говорят  о
ксеноциде. Об уничтожении человеческой расы.
   - Как же они смогли не заметить такую мелочь?
   - Поскольку еретики акцентируют факт, что Бог полюбил людей так сильно,
что послал к ним своего единственного сына. Ты же помнишь Писание.
   - И кто уверует в него, тот уже не умрет.
   - Вот именно. Те, кто уверует, обретут вечную жизнь.  По  их  мнению  -
третью жизнь.
   - То есть, те, кто умрет, должны быть неверными.
   - Не все pequeninos становятся в очередь,  чтобы  записаться  в  службу
летучих ангелов уничтожения.  Но  все  же,  их  столько,  что  этому  пора
положить конец. И не только ради добра Матери Церкви.
   - Ради Матери Земли.
   - Ты же сам видишь, Миро. Случается, что на таких, как  я,  миссионеров
ложится  ответственность  за  судьбы  мира.  Я  обязан  каким-то   образом
переубедить этих еретиков, доказать, что они заблуждаются,  и  склонить  к
тому, чтобы они приняли доктрину Церкви.
   - А зачем тебе сейчас разговаривать с Корнероем?
   - Чтобы получить ту информацию,  которой  свинксы  с  нами  никогда  не
поделятся.
   - То есть?
   - Адреса. На Лузитании растут тысячи лесов  pequeninos.  Какой  из  них
стал общиной еретиков? Ведь их космолет может уже давно  улететь,  пока  я
попаду туда наугад, идя от леса к лесу.
   - Ты хочешь отправиться один?
   - Как обычно. Я не могу брать с собой никого из малых братьев. В еще не
окрещенных лесах имеется склонность к убийствам чужих свинксов.  Это  один
из случаев, когда лучше быть раменом, чем утланнингом.
   - А мама знает, что ты хочешь ехать?
   - Миро, подумай. Я не боюсь Сатаны, но вот мама...
   - А Эндрю знает?
   - Конечно. Он настаивает, чтобы ехать со  мной.  Говорящий  За  Мертвых
пользуется огромным престижем и надеется, что поможет мне.
   - Значит, ты не будешь один...
   - Ну конечно же, буду. С  каких  это  пор  человек,  защищенный  божьим
доспехом, нуждается в помощи гуманиста?
   - Эндрю католик.
   - Да, он ходит на мессу, принимает причастие,  регулярно  исповедуется,
но он до сих пор остается Говорящим За Мертвых, и не кажется,  что  он  на
самом деле верит в Бога. Нет, я отправлюсь сам.
   Миро поглядел на Квимо с растущим изумлением.
   - А ведь ты непробиваемый сукин сын.
   - Нет, непробиваемыми бывают только  кузнецы  да  сварщики.  У  сукиных
детей свои проблемы. Я всего лишь слуга Господа нашего и Церкви, и у  меня
имеется задание, которое следует исполнить. Но последние события указывают
мне на то, что большая опасность мне грозит со стороны  брата,  чем  пусть
даже самого закоренелого еретика  из  pequeninos.  После  смерти  Человека
свинксы придерживались общепланетных обязательств: никто из них не  поднял
руки, чтобы нанести вред людскому созданию.  Они,  может,  и  еретики,  но
остаются pequeninos. Своих обязательств они не нарушат.
   - Прости, что я тебя ударил.
   - Для меня это было так, будто ты меня обнял, сын мой.
   - Хотелось бы мне, чтобы все так и было, отче Эстеваньо.
   - Значит так оно и было.
   Квимо повернулся к дереву и начал выбивать ритм. Почти  сразу  же  звук
начал менять свою высоту и тон, так как пустые пространства внутри  ствола
начали  менять  свою  форму.  Миро  подождал  еще  несколько   минут.   Он
вслушивался,  хотя  языка  отцовских  деревьев  и  не  понимал.   Корнерой
высказывался единственным  возможным  образом.  Когда-то  он  разговаривал
обыкновенно, когда-то формировал слова с помощью губ, языка и зубов.  Тело
можно потерять по-разному.  Миро  пережил  нечто  такое,  что  обязательно
должно было его убить. Он остался калекой. Но все же он мог передвигаться,
пускай и неуклюже, все еще мог говорить, пускай  и  медленно.  Он  считал,
будто страдает как Иов. А вот Корнерой  и  Человек,  искалеченные  гораздо
сильнее, верили, что обрели вечную жизнь.
   - Паршивая ситуация, - отозвалась Джейн в ухе у Миро.
   Все так, беззвучно ответил он ей.
   - Отец Эстеваньо не должен ехать один. Когда-то свинксы были  чертовски
хорошими воинами. И они еще не забыли об этом.
   Расскажи об этом Эндеру. Лично я не имею здесь ни малейшей власти.
   - Храбрые слова, мой герой. Я поговорю с Эндером, а ты жди своего чуда.
   Миро тяжело вздохнул и направился вниз по склону, к воротам.



        9. ПИНОККИО

   Я разговаривала с Эндером и его сестрой, Валентиной. Она историк.
   Объясни это.
   Она роется в книгах, чтобы найти рассказы о людях. Затем пишет рассказы
о том, что ей удалось найти, и отдает это всем остальным людям.
   Но если эти рассказы уже  существуют,  зачем  она  пишет  их  с  самого
начала?
   Потому что они не всегда понятны. Она же помогает людям их понять.
   Раз люди, более приближенные к тем временам, их не понимали, как  может
случиться такое, что она, приходя значительно позже, их понимает?
   Я и сама спросила об этом. Валентина утверждает, что и сама  не  всегда
понимает их лучше. Но давние пишущие понимали, что эти  рассказы  означали
для людей их времени, она же сама понимает, что они означают для людей  ее
собственного времени.
   Выходит, рассказ меняется.
   Да.
   И все-таки они каждый раз считают его истинным воспоминанием?
   Валентина что-то объясняла мне  о  рассказах,  которые  правдивы,  и  о
других, которые верны. Только я ничего из ее объяснений не поняла.
   А почему они с самого начала тщательно не запомнят свои рассказы? Тогда
бы им не пришлось все время себя обманывать.
   Закрыв  глаза,  Цинь-цзяо  сидела  перед  терминалом.  Она  размышляла.
Вань-му расчесывала ей волосы; плавные, размеренные движения  щетки,  само
дыхание девушки уже доставляли облегчение.
   Сейчас было время, когда Вань-му могла обращаться к Цинь-цзяо свободно,
без опасений, что сможет помешать чему-то очень важному. Ну,  а  поскольку
Вань-му была Вань-му, она использовала расчесывание на то, чтобы  задавать
вопросы. А было их множество.
   В первые дни все они касались голоса  богов.  Понятно,  что  Вань-му  с
облегчением узнала, что практически всякий раз  достаточно  проследить  за
одним слоем  дерева,  ведь  она  опасалась,  что  Цинь-цзяо  каждый  вечер
приходится проходить весь пол.
   Но она продолжала задавать вопросы обо всем, что только имело  связь  с
очищением. А почему бы тебе просто не проследить один слой сразу же утром,
чтобы весь день уже не думать об этом? Почему бы  вообще  не  закрыть  пол
ковром?  Ей  трудно  было  объяснить,  что  богов   не   обманешь   такими
простенькими штучками.
   А если бы в целом мире не было ни единого кусочка дерева?  Разве  тогда
боги сожгли бы тебя как клочок бумаги? Или же с  неба  слетел  бы  дракон,
чтобы похитить тебя?
   Цинь-цзяо  не  могла  ответить  на  вопросы  Вань-му.  Она  могла  лишь
повторять, что боги требуют от нее именно такого служения. Если бы не было
древесины, то боги и не требовали бы прослеживания слоев. На  что  Вань-му
заметила, что следовало бы издать приказ о запрете пользования деревянными
полами, и тогда Цинь-цзяо перестала бы мучиться.
   Те, кто не слыхал голоса богов, не могли понять...
   Но сегодня вопросы Вань-му уже не имели ни малейшей связи с богами.  Во
всяком случае, поначалу.
   - Так что же, в конце концов, остановило Лузитанский Флот?  -  спросила
девочка.
   Еще немного, и Цинь-цзяо, не раздумывая, ответила бы с улыбкой: если бы
я знала, то смогла бы  наконец-то  спокойно  вздохнуть.  Но  внезапно  она
осознала, что Вань-му даже и знать не может об исчезновении флота.
   - Откуда ты знаешь о Лузитанском Флоте?
   - Но ведь я же могу читать, правда? - ответила на это Вань-му, возможно
даже с излишней гордостью.
   Хотя, а почему бы ей и не гордиться? Цинь-цзяо хвалила  ее  без  всяких
задних мыслей, поскольку девочка училась исключительно быстро и до многого
могла додуматься вполне самостоятельно. Она была очень умной. Цинь-цзяо не
удивилась  бы,  если  бы  Вань-му  понимала  гораздо  больше,   чем   даже
признавалась.
   - Я же вижу, что на твоем терминале, - продолжала Вань-му. -  И  всегда
это как-то связано с Лузитанским Флотом. О нем ты разговаривала с отцом  в
первый же день моего здесь появления. Тогда я мало чего поняла, но  теперь
знаю, что имеется в виду. - В ее голосе  вдруг  прозвучало  возмущение.  -
Хорошо было бы, если бы  боги  наплевали  в  лицо  тому,  кто  выслал  эти
корабли.
   Эта резкость сама по себе была чем-то странным. Ну а  то,  что  Вань-му
выступала против Звездного  Конгресса  -  в  это  вообще  невозможно  было
поверить.
   - Ты знаешь, кто выслал эти корабли? - спросила Цинь-цзяо.
   - Конечно. Эгоистичные политики,  которые  пытаются  уничтожать  всякую
надежду на независимость колониальных миров.
   Следовательно, Вань-му знала, что бунтует против власти. Цинь-цзяо сама
с отвращением вспомнила те слова, что были сказаны ею много лет назад.  Но
услыхать их вновь, сказанные в собственном присутствии, собственной тайной
наперсницей... это чудовищно.
   - Что ты можешь знать об этом? Это дела Конгресса, а ты тут рассуждаешь
о независимости колоний и...
   Вань-му стояла на  коленях,  касаясь  лбом  пола.  Цинь-цзяо  сразу  же
устыдилась своей суровости.
   - Встань, Вань-му.
   - Ты сердишься на меня.
   - Я удивляюсь, что ты говоришь такие вещи. Вот и все. Кто это наговорил
тебе подобной чуши?
   - Это все говорят, - ответила девочка.
   - Не все, - не согласилась Цинь-цзяо. - Отец никогда такого не говорил.
С другой же стороны, Демосфен твердит об этом, не переставая.
   Цинь-цзяо вспомнила, что испытала, впервые прочитав  эссе  Демосфена...
каким логичным, истинным и откровенным показалось  оно  ей  тогда.  Только
впоследствии, когда отец объяснил ей, что Демосфен - это враг  правителей,
а значит и враг богов... Тогда до нее  дошло,  сколь  гладки  и  обманчивы
слова изменника, которые почти что убедили ее, будто  Лузитанский  Флот  -
это зло. Раз Демосфену не хватило  малого,  чтобы  обмануть  образованную,
богослышащую девушку, то ничего удивительного,  что  сейчас  услыхала  его
слова, повторяемые как истинные, от девочки из народа.
   - А кто такой Демосфен? - спросила Вань-му.
   - Предатель,  который  явно  имеет  больший  успех,  чем  кто-либо  мог
подозревать.
   Понимает ли Звездный Конгресс, что идеи Демосфена  повторяются  людьми,
которые ничего о нем не слыхали?  Понимает  ли  кто-нибудь  там,  что  это
означает? Идеи Демосфена вошли в сознание простого народа. Ситуация  стала
более опасной, чем считала Цинь-цзяо. Отец мудрее; он наверняка уже  знает
об этом.
   - Ладно, не будем, - сказала  Цинь-цзяо.  -  Расскажи-ка  мне  лучше  о
Лузитанском флоте.
   - Как же я могу, если ты сердишься.
   Цинь-цзяо терпеливо ждала.
   - Ну ладно, - согласилась, хотя и весьма осторожничая, Вань-му. -  Отец
говорит... и еще господин Ку-вей, это очень мудрый приятель отца,  который
сдавал экзамены на государственного служащего, и не хватило самой малости,
чтобы сдал...
   - Так что же они говорят?
   - Очень нехорошо, что Конгресс выслал флот... причем, столь огромный...
чтобы атаковать самую маленькую колонию.  И  всего  лишь  за  то,  что  те
отказались послать двух своих  граждан  на  суд  на  другую  планету.  Они
говорят, что вся правота на стороне  Лузитании,  поскольку  высылка  людей
вопреки их воле с одной планеты на другую означает для них утрату семьи  и
друзей. Навсегда. Это все равно, что казнить их еще до суда.
   - А если они были виновны?
   - Об этом должен решать суд их собственного мира. Там люди их  знают  и
могут справедливо оценить преступление. Конгресс не имеет права решать  об
этом издалека, раз ничего не знает, и еще меньше  -  понимает.  -  Вань-му
склонила голову. - Так говорил господин Ку-вей.
   Цинь-цзяо скрыла отвращение,  которое  пробудили  в  ней  изменнические
слова Вань-му. Это очень важно - знать, что  говорят  простые  люди.  Даже
если Цинь-цзяо была уверена в том, что боги рассердятся  на  нее  за  само
выслушивание этих слов.
   - Так ты считаешь, что Лузитанский Флот нельзя было высылать?
   - Если они без серьезных причин смогли выслать флот  против  Лузитании,
что их удержит от того, чтобы  выслать  флот  против  Дао?  Ведь  мы  тоже
колония, мы не входим в Сто Миров, мы не члены Звездного Конгресса. Что их
может остановить, если они объявят Фей-цы изменником?  Или  заставить  его
лететь на какую-нибудь отдаленную планету, откуда он не  возвратится  даже
через шестьдесят лет?
   Даже сама мысль об этом была отвратительна;  Вань-му  поступила  нагло,
включая отца в дискуссию. И не  потому,  что  была  всего  лишь  служащей.
Наглой была сама мысль, будто  Хань  Фей-цы  будет  обвинен  в  каком-либо
проступке. Цинь-цзяо на мгновение утратила контроль над собой и дала выход
раздражению.
   - Звездный Конгресс никогда не поставил бы моего отца перед судом будто
преступника! - воскликнула она.
   - Извини меня, Цинь-цзяо. Ведь ты только попросила меня  повторить  то,
что говорил мой отец.
   - Так выходит, твой отец говорил о Хань Фей-цы?
   - Все в Жонь-лей знают, что Хань Фей-цы - это  самый  уважаемый  житель
Дао. Мы гордимся тем, что дом Рода Хань находится в нашем городе.
   Выходит, подумала Цинь-цзяо, ты прекрасно понимала, сколь  велики  твои
амбиции, когда решила сделаться служащей у его дочери.
   - Я не хотела его оскорбить. И они тоже - нет. Но разве  это  неправда,
что если бы Звездный Конгресс пожелал, то он мог бы приказать  Дао,  чтобы
мы отослали твоего отца на другую планету, чтобы  он  там  предстал  перед
судом?
   - Никогда бы...
   - Но ведь они могли бы? - не отступала Вань-му.
   - Дао - колония, -  ответила  Цинь-цзяо.  -  Закон  разрешает  это,  но
никогда...
   - Если они сделали это на Лузитании, то почему бы им не сделать этого и
на Дао?
   - Потому что  ксенологи  на  Лузитании  были  виновны  в  преступлении,
которое...
   - Люди на Лузитании так не считали. Их правительство отказалось выслать
ксенологов на суд.
   - И это самое ужасное. Как планетарное правительство посмело  подумать,
будто знает о чем-то лучше Звездного Конгресса?
   - Но ведь на Лузитании все знали, -  заявила  Вань-му  так,  как  будто
говорила о совершенно естественных вещах, известным всем и каждому. -  Они
знали этих людей, этих ксенологов. Если бы Звездный Конгресс  вызвал  Хань
Фей-цы на другую планету, чтобы там судить его за преступление, о  котором
мы знаем, что он его не совершал... Неужто ты считаешь, что  бы  и  мы  не
подняли бунт, вместо того,  чтобы  отдавать  на  расправу  столь  великого
человека? А они бы тогда выслали флот против нас.
   - Звездный Конгресс -  это  источник  всяческой  справедливости  в  Ста
Мирах, - решительно заявила Цинь-цзяо. Обсуждение пришло к концу.
   Только наглость Вань-му при этом не умолкла.
   - Но ведь Дао еще не входит в число Ста Миров,  -  сказала  она.  -  Мы
всего лишь колония. Они могут сделать с нами все, что  только  захотят,  а
это никак не справедливо.
   Под конец Вань-му даже дернула головой, как будто верила, что  одержала
победу.  Цинь-цзяо  же  чуть  не  расхохоталась.  Она  и  на  самом   деле
рассмеялась бы, если бы не была такой рассерженной. Отчасти -  потому  что
Вань-му столько раз перебивала ее и даже спорила,  чего  учителя  пытались
избегать. Тем не  менее,  это  хорошо,  что  Вань-му  такая  смелая.  Гнев
Цинь-цзяо  доказывал,  что  она  слишком  уж  привыкла  к   незаслуженному
почтению, оказываемому ее мыслям только лишь за то, что  они  исходили  от
богослышащей. Следовало бы  даже  поддержать  Вань-му  в  том,  чтобы  она
говорила с нею  так  почаще.  Так  что  эта  часть  гнева  Цинь-цзяо  была
несправедливой, и ее необходимо было подавить.
   Только вот гораздо более серьезным поводом для раздражения было то, как
Вань-му высказывалась о Звездном Конгрессе. Как будто  она  совершенно  не
признавала Конгресс наивысшим органом власти над всем  человечеством,  как
будто считала, что Дао важнее коллективной воли всех миров. Даже  если  бы
случилось невозможное, и Хань Фей-цы пришлось бы предстать перед судом  на
планете, расположенной в сотне световых  лет,  он  пошел  бы  на  это  без
малейших колебаний.  И  он  бы  разъярился,  если  бы  кто-нибудь  на  Дао
попытался ему в этом воспрепятствовать. Бунт, как на Лузитании? О таком не
могло бы быть и речи. При самой только мысли об этом Цинь-цзяо чувствовала
себя грязной.
   Грязной. Нечистой. Из-за этих  бунтарских  мыслей  она  тут  же  начала
всматриваться в слои на досках.
   - Цинь-цзяо! - воскликнула Вань-му, как только Цинь-цзяо опустилась  на
колени и склонилась над полом. - Скажи мне, пожалуйста, что боги не карают
тебя за то, что ты слушаешь того, что я тут наговорила!
   - Они меня не карают, - ответила Цинь-цзяо. - Они очищают.
   - Но ведь это были даже и не мои слова,  Цинь-цзяо.  Это  слова  людей,
которых здесь и нет с нами.
   - Это нечистые слова, кто бы их не высказал.
   Но ведь это же не справедливо,  чтобы  тебе  приходилось  очищаться  за
взгляды, которые ты даже не разделяешь.
   Еще хуже! Неужто Вань-му не остановится?
   - Обязана ли я выслушивать то, что даже сами боги несправедливы?
   - Ну конечно, если они наказывают тебя за слова других людей.
   Нет, эта девица ведет себя совершенно непристойно!
   - Неужто ты умнее богов?
   - Точно так же они  могли  бы  наказывать  тебя  за  то,  что  на  тебя
воздействует гравитация, или падает дождь!
   - Если они прикажут мне очиститься по этой  причине,  я  сделаю  это  и
назову справедливостью, - заявила Цинь-цзяо.
   - В таком случае, это слово не имеет никакого значения!  -  воскликнула
Вань-му. - Когда ты его  проговариваешь,  то  понимаешь  "все,  что  решат
боги". Но когда его высказываю я, то  имею  в  виду  лишь  то,  что  людей
наказывают за то, что они сделали специально; о том...
   - Я послушна тому, что боги посчитают справедливым.
   - Справедливость остается справедливостью,  что  бы  боги  об  этом  не
думали.
   Цинь-цзяо хотелось вскочить и ударить свою  тайную  наперсницу.  И  она
имела право: Вань-му доставляла  ей  такую  боль,  как  будто  только  что
ударила ее сама. Только у Цинь-цзяо не было привычки бить кого-то, кто  не
мог ей ответить. Кроме того, она отметила более интересную  загадку.  Ведь
это же боги послали ей Вань-му - Цинь-цзяо была в этом  уверена.  Поэтому,
вместо  того,  чтобы  спорить  непосредственно  с  Вань-му,  ей  следовало
догадаться,  что  хотели  передать  ей  боги,  присылая  к  ней  служанку,
повторяющую столь недостойные, дерзкие слова.
   Боги сделали так, чтобы Вань-му сказала, что это несправедливо:  карать
всего лишь за то, что ты выслушиваешь лишенные уважения мнения.  Возможно,
такое утверждение является правдой. Но правдой является и то, что боги  не
могут  быть  несправедливыми.  Значит,  Вань-му   нельзя   наказывать   за
выслушивание  мятежных  замечаний  других  людей.  Нет.  Цинь-цзяо  должна
очиститься, поскольку где-то в глубине, в самой сердцевине своего  сердца,
она продолжает сомневаться в послании Звездного Конгресса; она  продолжает
верить в то, что они поступают несправедливо. Цинь-цзяо тут же поползла  к
ближайшей  стенке  и  разыскала  соответственный  слой.  Благодаря  словам
Вань-му, она открыла в себе самой тайный недостаток. Боги подвели  ее  еще
на шаг ближе к познанию  самых  мрачных  уголков  ее  "я",  чтобы  в  один
прекрасный день ее полностью заполнило сиянием. Чтобы подобным образом она
заслужила имя, которое сейчас является  только  лишь  насмешкой.  Какая-то
частица внутри меня до сих пор еще не верит в правоту Звездного Конгресса.
О боги, ради моих предков, ради моего народа, ради моих повелителей и меня
самой, в конце концов, очистите меня от сомнений и сделайте непогрешимой.
   Чтобы очиститься, хватило одной доски. Это хороший знак.  Выходит,  она
узнала нечто важное. Когда Цинь-цзяо закончила, она увидала,  что  Вань-му
молча следит за  ней.  Злость  уже  совершенно  испарилась.  Девушка  была
благодарна Вань-му, что та, будучи неосознанным орудием богов, помогла  ей
понять новую истину. Но Вань-му обязана была  понять  и  то,  что  перешла
определенную границу.
   - В этом доме все мы - лояльные слуги Звездного  Конгресса,  -  заявила
Цинь-цзяо. Она говорила  ласково,  с  самым  добрым  выражением  на  лице,
которое только сумела удержать. - И ты  сама,  если  только  желаешь  быть
верна этому дому, тоже от всего сердца служишь Конгрессу.
   Разве могла она объяснить Вань-му, с каким  трудом  ей  самой  довелось
усвоить этот урок... с какими усилиями она до сих  пор  его  воспринимала?
Вань-му нужна была ей затем, чтобы ей стало легче, а не труднее.
   -  Я  не  знала,  святейшая,  -  ответила  на  это  Вань-му.  -  И   не
догадывалась. Всегда я  слыхала  имя  Хань  Фей-цы,  упоминаемое  как  имя
наиблагороднейшего слуги Дао. И я считала, что и ты сама служишь Дао, а не
Конгрессу. В противном случае, я бы никогда...
   - Никогда бы не пришла сюда работать?
   - Никогда бы не выразилась плохо о Конгрессе, - закончила Вань-му. -  Я
бы служила тебе, пускай даже пришлось бы жить в доме дракона.
   А может  так  оно  и  есть,  подумала  Цинь-цзяо.  Возможно,  бог,  что
приказывает мне очищаться, на самом деле это дракон,  жаркий  и  холодный.
Ужасный и прекрасный одновременно.
   -