И тогда они признают, что кто-то что-то делает. - Ты очень умна, - признал епископ. - Подобное было бы наилучшим советом для крупного города, тем более - на планете, не столь подчиняющейся христианским принципам. Но мы всего лишь деревушка, и люди здесь почитают Бога. Сегодня они нуждаются в утешении и подкреплении, а вовсе не в полицейских часах, закрытых барах, пистолетах и патрулях. - Это вы делаете выбор. Как и обещала, я всего лишь делюсь с вами советом. - Мы благодарны за это. Будь уверена, что сегодня вечером я буду начеку. - Спасибо за приглашение, - сказала Валентина. - Но вы сами видите, что пользы от этого получилось мало. Она поднялась со стула, после долгого сидения в столь неудобной позиции все ее тело болело. Но она не склонилась сама, ни головы не склонила. Даже сейчас, когда епископ протянул руку, чтобы она поцеловала ее. Вместо этого она крепко пожала руку ему, затем бургомистру Ковано. Как равный равному. И как чужие друг другу. Валентина вышла разгоряченная. Она предупредила их и сказала, что следовало бы сделать. Но, как и большинство лидеров, которые никогда еще не встречались с настоящим кризисом, они сами тоже, собственно, и не верили, что сегодняшняя ночь хоть в чем-то будет отличаться от всех других. По правде, люди верят лишь в то, что видели сами. Завтра Ковано поверит и в комендантский час и в закрытые бары в моменты общественных беспорядков. Только вот завтра будет уже поздно. Завтра им останется лишь подсчитывать число жертв. Сколько могил придется выкопать рядом с могилой Квимо? И чьи тела опустить в них? Валентина была здесь чужой и не знала почти что никого, но никак не могла согласиться с неизбежным взрывом. У не имелся только один выход. Надо поговорить с Грего. Убедить его в серьезности происходящего. Если бы он сам ходил от бара к бару, советовал проявлять терпение, апеллировал к спокойствию, тогда, возможно, беспорядков можно было бы избежать. Один он мог сделать это. Его знали. Знали, что он брат Квимо. Это его слова довели вчера до бешенства. Его бы слушали, и тогда ситуацию удалось бы успокоить, спустить на тормозах, разрядить. Она должна найти Грего. Вот если бы тут был Эндер. Она сама всего лишь историк, а он на самом деле вел людей в битву. Вообще-то, детей. Он вел в бой детей. Только это все равно... он бы знал, что делать. Почему его нет рядом сейчас? Почему все это легло на нее? Ведь она не умеет справляться с насилием и войной. Никогда ей этого не удавалось. Ведь именно затем и родился Эндер, третий ребенок, зачатый по приказанию правительства в эпоху, когда за более, чем за двух детей родителям грозили чудовищные карательные санкции. А все потому, что Петер был слишком жестоким, а она, Валентина, излишне мягкой. Эндер обратился бы к разуму бургомистра и епископа. А если бы и нет, он знал бы, как самому пройтись по городу, успокоить людей, взять ситуацию в собственные руки. Но, хотя Валентина сама желала, чтобы брат был сейчас рядом, она вместе с тем понимала, сто и ему не удалось бы отвернуть того, что должно было случиться. Возможно, что даже того, что она предложила - не достаточно. Свои предположения она основывала на том, что было ей известно самой, о чем она читала на различных мирах, в разные времена. Огонь сегодняшней ночи наверняка разнесется еще шире. Но теперь она уже серьезно начинала опасаться, что ситуация намного хуже, чем предполагала с самого начала. На Лузитании люди слишком долго жили в чуждом мире, не давая выхода собственным страхам. Всякая иная колония мгновенно распространялась, занимала всю свою планету, буквально за несколько поколений брала ее в собственное владение. Здесь же все до сих пор проживали в маленьком лагере, будто в зоопарке; и пугающие похожие на свиней существа наблюдали за ними из-за решеток. Очень трудно оценить, сколько всего за это время накопилось в душах этих людей. И, видимо, этого удержать невозможно, даже на один-единственный день. Много лет тому назад смерть Либо и Пипо была трагедией. Но тогда речь шла об ученых, которые работали с pequeninos. Это можно было сравнить с катастрофой самолета или же взрывом космического корабля. Если на борту остался только экипаж, то люди сильно и не переживали. Ведь экипажу платили за возможный риск. Вот когда погибали гражданские лица, тогда происходящее пробуждало страх и злость. А по мнению обитателей Лузитании, Квимо и был таким невинным гражданским лицом. Нет, даже больше: он был святым человеком, несущим с собою огонь братства и веры полу-животным, которого того не заслуживали. И убийство это было не только жестокостью, но еще и святотатством. Епископ Перегрино не ошибался: люди на Лузитании были весьма набожными. Он только забывал, как реагируют подобные люди на оскорбление собственного бога. Он забыл лекции по истории христианства, подумала Валентина. А может он просто верил, что подобные вещи закончились вместе с крестовыми походами. Если собор и вправду составляет центр жизни Милагре, если люди преданы своим пастырям, то почему Перегрино представил, будто ярость, возникшая по причине убийства священника, найдет себе выход в обычной молитве. Нет, он еще сильнее разъярит их, ведя себя так, будто смерть Квимо ничего особенного не представляет. Вместо того, чтобы смягчить ситуацию, он ее лишь усугублял. Она продолжала разыскивать Грего, когда услыхала колокольный звон. Зов на молитву. Но ведь это не обычное время для мессы. Удивленные люди поднимают голову: почему это бьют в колокола? А потом вспоминают, ведь отец Эстеваньо мертв. Отец Квимо погиб, его убили pequeninos. Да, Перегрино, с этими колоколами ты великолепно придумал. Это как раз поможет людям поверить, что ничего не произошло, что все идет так, как всегда. Оборони нас, Боже, от всех мудрых людей. Миро, сжавшись, лежал в изгибе корня Человека. Вчера ночью он почти не спал. Сейчас же он лежал неподвижно, а братья крутились возле него, палки выбивали ритм на стволах Человека и Корнероя. Миро слыхал разговоры и большую их часть понимал. Вообще-то он не совсем хорошо знал Язык Отцов, но братья и не пытались скрывать горячечных дискуссий. Ведь он был Миро. Ему доверяли. И парень знал, насколько братья разгневаны и перепуганы. Отцовское дерево по имени Поджигатель убило человека. Причем, не обычного человека - он и его племя убили отца Эстеваньо, после Говорящего за Мертвых - самое любимое из людских существ. Невообразимо! А что им делать? Они обещали Говорящему не воевать друг с другом, но как иначе можно наказать племя Поджигателя и показать людям, что pequeninos осуждают это преступление? Война - это единственное решение: все братья из всех племен должны напасть на лес Поджигателя и вырубить все деревья кроме тех, которые противились его планам. А их материнское дерево? Вот здесь все еще продолжалась дискуссия: достаточно ли будет убить всех братьев и деревья-сообщников в лесу Поджигателя, или же следует вырубить еще и материнское дерево, чтобы семя Поджигателя уже не смогло запустить корней в почву этого мира? Или же оставить его при жизни, чтобы оно могло поглядеть на уничтожение собственного племени, а потом сжечь. Это самый чудовищный способ казни, и единственный случай, когда pequeninos пользовались огнем в границах леса. Миро все это слыхал. Он хотел было обратиться к ним, хотел сказать: и зачем все это теперь? Но он знал, что pequeninos ничто уже не удержит. Слишком уж были они рассержены. Отчасти, по причине смерти Квимо, но еще из-за того, что им было стыдно. Нарушив пакт, Поджигатель опозорил их. Люди уже никогда не поверят свинксам, если те не уничтожат Поджигателя и его племя. Решение было принято. Завтра утром все братья отправятся в поход в лес Поджигателя. Пройдет много дней, прежде чем все они соберутся, поскольку это должно стать общим деянием всех лесов на планете. Когда они будут готовы, и лес Поджигателя будет окружен со всех сторон, тогда его уничтожат так, что никто и не догадается, что когда-то он рос в этом месте. И это увидят люди. Спутники покажут им, как свинксы карают трусливых убийц и тех, кто не придерживается договоров. Тогда люди снова поверят pequeninos. Тогда pequeninos в присутствии людей смогут поднять голову без всякого стыда. Миро постепенно начинал понимать, что они не просто позволяют ему слушать свои разговоры и дискуссии. Они специально позаботились о том, чтобы парень все слышал и понимал. Они хотят, чтобы он отнес известие об этом в город. Они желают, чтобы он объяснил людям, каким образом pequeninos намереваются покарать убийц Квимо. Разве они не понимают, что я здесь чужой? Кто меня выслушает, мальчишку-калеку из прошлого, который так медленно говорит, и которого так трудно понять. Я не смогу повлиять на других людей. Я не смогу повлиять на других людей. Я даже своим собственным телом не владею. И, тем не менее, он должен был попытаться. Миро медленно поднялся, выпутываясь из корней Человека. Он попытается. Пойдет к епископу Перегрино и расскажет о том, что планируют pequeninos. Епископ повторит это всем, и после этого люди почувствуют себя лучше, зная, что тысячи невинных новорожденных pequenino погибнет, чтобы заплатить за смерть одного-единственного человека. В конце концов, а что такое дети свинксов? Обычные черви, живущие в мрачных внутренностях материнского дерева. Людям никогда не придет в голову, что моральной разницы между массовым убийством детей свинксов и резня невинных младенцев царем Иродом после рождения Иисуса нет почти никакой. Им важна справедливость. Так вот, по отношению к ней, чем является полное уничтожение племени pequeninos? Грего: стою посреди покрытой травой площади, посреди возбужденной толпы, и каждый из собравшихся соединен со мною напряженным, невидимым кабелем, так что моя собственная воля стала их волей, мои уста провозглашают их слова, их сердца бьются в моем собственном ритме. Мне не было знакомо такое чувство, такой жизни, когда я являюсь частью группы, и не только частью, но и разумом, центром. Мое собственное "я" охватывает их, мой гнев - это их гнев, их руки - мои руки, их глаза видят лишь то, что я им покажу. Меня воспаляет ритм: последовательность вопроса - ответа, обращения - ответа. - Епископ приказывает молиться за справедливость, вот только разве этого нам достаточно? - Нет! - Pequeninos обещают, что сами уничтожат лес, который убил моего брата, но разве мы верим им? - Нет! Они заканчивают предложения за меня; когда я прерываюсь, чтобы набрать воздуха в легкие, они кричат за меня, так что голос мой никогда не затихает, а только исходит из гортаней пяти сотен мужчин и женщин. Епископ пришел ко мне, наполненный спокойствием и терпением. Бургомистр пришел ко мне, угрожая полицией, замешательствами, что-то говоря о тюрьме. Валентина пришла ко мне, ледяной интеллект, говоря что-то об ответственности. Все они знают мою силу, о которой я и сам не знал, силу, которая родилась, когда я перестал их слушать и сам, наконец, сказал людям о том, что лежит у меня на сердце. Я перестал обманывать людей и дал им правду, и вот теперь прошу: вот кем я стал, кем стали мы вместе. - Если кто-то обязан покарать тех свиней, которые убили Квимо, то это только мы. Человеческие руки обязаны отомстить за человеческую жизнь! Говорят, что убийц осудили на смерть... но одни лишь мы имеем право указать палача! Мы должны проследить, чтобы приговор был исполнен! - Да! Да! - Они позволили, чтобы мой брат в мучениях умирал от десколады! Они глядели, как его тело сгорает изнутри! А теперь мы сами сожжем их лес в пепел! - Сжечь их! Огонь! Огонь! Ну вот, как они зажигают спички, как вырывают пучки травы и зажигают их. Какое же пламя мы разожжем вместе! - Завтра мы отправимся в карательную экспедицию... - Сегодня! Сейчас! Немедленно! - Завтра! Мы не можем ехать сейчас... надо взять воду и запасы... - Сейчас! Сегодня! Все спалить! - Я говорю вам: мы не доберемся туда за одну ночь. Ведь это же сотни километров отсюда. Нужно пару дней, чтобы... - Pequeninos тут же, за оградой! - Но это ведь не те, что убивали Квимо... - Все они сволочи! - Но ведь это же не они убили Квимо, правда? - Они убили Пипо и Либо! - Все они убийцы! - Спалить их! - Всех их сжечь! - Лузитания для нас, а не для зверей! Они что, с ума сошли? Как они могут думать, что он разрешит им убить этих поросят... ведь они же ничего не сделали. - Это Поджигатель! Мы должны наказать лишь Поджигателя и его лес! - Наказать их! - Убить всех свинксов! - Сжечь их! - Огонь! Мгновение тишины. Перерыв. Оказия. Придумай нужные слова. Думай, как из извлечь... ведь они ускользают. Они были частью моего тела, моего разума, а вот теперь ускользают. Всего один спазм, и я уже утратил контроль, если вообще мог иметь над ними хоть малейшую власть; ну что могу я сказать им в это мгновение, чтобы вернуть им разум? Слишком долго. Слишком долго размышлял. Детский голос прервал мгновение тишины - голос мальчишки, который еще не стал взрослым, как раз такой невинный голосок, который сумел кипящий их сердцах праведный гнев довести до взрыва, к извержению неотвратимых действий. Ведь крикнул ребенок. - За Квимо и Христа! - Квимо и Христос! Квимо и Христос! - Нет! - завопил Грего. - Погодите! Вы не можете сделать этого! Все бегут, окружая его, бросая на землю. Он становится на четвереньках, кто-то наступает на пальцы. Где же тот столик, с которого он обращался к ним? Вот он, за него надо держаться, потому что меня раздавят, растопчут, убьют, если не встану, я должен отправиться с ними, встать и идти с ними, бежать с ними, ибо, в противном случае, меня просто разнесут на кусочки. И вдруг все они исчезли, с воплями и криками, топот ног переместился с поросшей травой площади на такие же поросшие травой улицы, поднятые вверх огоньки, голоса, вопящие: "Огонь!" и "Спалить!", и "Квимо и Христос!", все эти звуки и образы, будто лавовый ручей текущий с площади в сторону леса, ожидающего на ближайшем холме. - Боже в небесах, да что же они творят! Это Валентина. Грего стоял на коленях возле столика, опираясь на нем, а рядом стояла Валентина, глядя, как вытекают из холодного, пустого кратера, из места, в котором вспыхнул пожар. - Грего, что же ты натворил, сукин сын? Я? - Я хотел повести их в поход на Поджигателя. Я хотел повести их в поход за справедливостью. - Ты всего лишь физик, идиот ты недоделанный. Ты что, никогда не слыхал о принципе неопределенности? - Физика элементарных частиц. Филотическая физика. - Физика толпы, Грего. Ты не руководил ими. Это они руководили тобой. Теперь же тобой воспользовались, и через мгновение уничтожат лес наших самых лучших друзей, наших адвокатов среди pequeninos. И что мы тогда будем делать? Ведь это же война между людьми и свинксами, разве что последние проявят нечеловеческую выдержку. И все только лишь по нашей вине. - Поджигатель убил Квимо. - Согласна, это преступление. Но то, что разжег ты, Грего, это кошмар. - Это сделал не я! - Тебе советовал епископ Перегрино. Бургомистр Ковано предостерегал. Я тебя молила. Ты никого не желал слушать. И, чтобы там ни было, это натворил ты. - Но ведь ты предостерегала перед волнениями, а не перед этим вот... - Это и есть волнения, идиот! Хуже, чем волнения. Это погром. Избиение. Резня младенцев. Это первый шаг на длинном и чудовищном пути к ксеноциду. - Ты не можешь обвинять меня в этом! Ее лицо - такое ужасное в блеске луны, в свете, падающем из окон и дверей бара. - Я обвиняю тебя лишь в том, что ты натворил. Несмотря на все предупреждения, ты распалил огонь в жаркий, сухой и ветреный день. Именно в этом я тебя и обвиняю. А если ты не возьмешь на себя ответственности за все последствия своих поступков, тогда ты недостоин жить в человеческом обществе и, надеюсь, будешь навсегда лишен свободы. Она ушла. Куда? Что делать? Ведь я же не могу оставить его самого. Ведь это нечестно, оставлять его самого. Только что он был таким великим, с полутысячей сердец, разумов, ртов, с тысячью рук и ног. И вот теперь все исчезло, как будто это огромное новое тело умерло, а он остался словно дрожащий призрак человека, одинокий вьющийся червяк духа, лишенный сильного тела, которым только что владел. Никогда еще он не был таким перепуганным. Его почти что убили в своем стремлении, чтобы поскорее избавиться от него... почти что втоптали в траву. Но ведь они принадлежали ему. Это он сам создал их, превратил в единую толпу, и хотя его не поняли, для чего он это делал, ими руководило то бешенство, которое он сам возбудил, и тот план, который он сам вложил им в головы. Просто они не на то замахнулись, вот и все. А помимо этого, все делали именно так, как он сам от них ожидал. Так что Валентина была права - он за все это был в ответе! То, что они творят сейчас, это сделал именно он, как будто бы сам бежал во главе и указывал путь. Что же можно сделать? Остановить их. Снова воцариться над ними. Встать перед толпой и умолять, чтобы они остановились. Ведь не затем же они побежали, чтобы сжечь далекий лес обезумевшего отцовского дерева по имени Поджигатель. Им хотелось устроить резню свинксов, которых знал, хотя и терпеть не мог. Он должен им помешать; в противном случае на его руках будет кровь жертв, будто смола, которой невозможно ни смыть, ни стереть... пятно, которое останется уже на всю жизнь. Он бросился бежать, направляясь по грязной полосе их следов на улицах, по тропе втоптанной в землю травы. Грего бежал, пока не почувствовал резь в боку, до того места, где они остановились, чтобы выломать ограду... Ну почему же нет деструктивного поля, когда оно нужно? Почему никто не включил его? А потом помчался дальше, где уже выстреливали в небо языки пламени. - Стойте! Погасите огонь! - Спалить! - За Квимо и Христа! - Умирайте, свиньи поганые! - Вон там один удирает! - Убить его! - Спалить! - Деревья сырые... огонь их не берет. - Возьмет! - Срубить эту дровеняку! - Вон еще одно! - Осторожно, эти малые сволочи атакуют! - Поломать его! - Давай сюда косу, раз сам не способен! - Разорвать этих свиней! - За Квимо и Христа! Кровь брызгает по широкой дуге и пятнает лицо Грего, когда он скачет вперед, чтобы помешать им. Знал ли я его? Знал ли голос этого pequenino, прежде чем он распался в визг агонии и смерти? Уже не узнаю. Его убили. Ее. Убили ее. Жену. Никогда не виданную им жену. В таком случае, мы уже почти что в центре леса, а этот великан - это материнское дерево. - Там вон стоит дерево-убийца! Сразу видать! На краях поляны, на которой рос громадина ствол, меньшие деревья начали наклоняться, валиться, ломаться у самых корней. Какое-то мгновение Грего думал, что это люди их срубают, но заметил, что поблизости никого нет. Деревья ломались сами, бросались в объятия смерти, чтобы своими стволами и ветками раздавить людей-убийц, чтобы спасать материнское дерево. Несколько секунд им это даже удавалось. Люди вопили от боли, десяток или даже два из них прижали или даже пленили падающие деревья. Но наконец рухнули все, которые могли, а материнское дерево все еще стояло посреди поляны. По стволу проходили волны, как будто это сжимались кишки, как будто дерево кого-то проглотило. - Оставьте его! - заорал Грего. - Это ведь материнское дерево! Оно ни в чем не виновно! Но его заглушили вопли раненых и плененных, крики ужаса, когда до них дошло, что лес способен ответить ударом на удар, что это уже не кровавая забава в справедливость и месть, но истинная война, и обе стороны ужасны... - Сжечь его! Спалить! Крик заглушал вопли попавших в плен. Листья и ветви сваленных деревьев вытягивались в сторону материнского дерева; их зажигали, и они занимались пламенем. Кое-кто из людей понял, что огонь, охватывающий материнское дерево, сожжет и раненых, лежащих под братскими деревьями. Их пытались спасать. Только большинство людей было охвачено бешенством триумфа. Для них материнское дерево было Поджигателем, убийцей; оно было всем тем, что являлось для них чужим в этом мире, врагом, замкнувшим их внутри ограды, управителем, без всяческой причины держащим их на маленьком клочке земли на столь обширной планете. Материнское дерево было сейчас палачом и повелителем, чудачеством и угрозой. И вот сейчас они его победили! Грего задрожал, слыша крики плененных, которые видели приближающийся огонь, отчаянные вопли тех, которых огонь уже достал, торжествующую песнь людей, совершивших это убийство. - За Квимо и Христа! За Квимо и Христа! Еще немного, и он сам бросился бы бежать. Он не мог вынести того, что видел, чувствовал и слышал: ярких, оранжевых языков пламени, вони горящего тела, треска живого дерева в огне. Но он не сбежал. Вместе с остальными Грего работал на самой границе пожара, чтобы извлечь раненых из под ветвей. Он был весь в ожогах, один раз на нем занялась одежда, но резкая боль не имела ни малейшего значения, она была чуть ли не милостью, поскольку являлась тем наказанием, которого он заслужил. Он обязан погибнуть здесь. Грего, возможно, и поступил бы так, бросился бы в огонь, чтобы уже не выйти из него, пока не очистится от своего злодеяния, пока от него не останутся только кости и зола... Но раненые люди до сих пор ожидали, чтобы их вырвали из пожара, все еще оставались те, которых он должен был спасать. А кроме того, кто-то потушил огонь у него на плече, кто-то помог поднять дерево, чтобы лежащий под ним парень выполз на свободу, и как же мог он умереть, ибо был частью всего этого, когда спасал ребенка? - За Квимо и Христа! - дрожащим голоском прокричал парнишка, отодвигаясь от пламени как можно подальше. Это он, тот самый малец, слова которого заполнили тишину и направили толпу сюда. Это ты натворил, подумал Грего. Это ты оторвал их от меня. Мальчишка поднял голову и узнал спасителя. - Грего! - воскликнул он и бросился к взрослому, обнимая ручонками за ноги, прижимая голову к бедру. - Дядя Грего! Старший сын Ольгадо, Нимбо. - Как мы им показали! - заявил он. - За дядю Квимо! Повсюду трещал огонь. Грего поднял мальчишку и, пошатываясь, вынес его за линию пожара, подальше в темноту, где было холодно. Все люди направлялись в эту сторону, куда их спихивал огонь, ветер, подгонявший пламя. Большинство было как и Грего: обессиленные, перепуганные, обожженные на пожаре или же при спасении других людей. Но некоторых, может даже и многих, внешний огонь не коснулся; зато они были обожжены огнем внутренним, тем самым, который развели на площади Грего и Нимбо. - Спалить их всех! - Голоса то тут, то там; небольшие группки, словно маленькие водоворотики в широком потоке... только сейчас он уже несет ветви, факелы из горящего сердца леса. - За Квимо и Христа! За Либо и Пипо! Никаких деревьев! Долой деревья! Шатаясь, Грего выступил вперед. - Оставь меня, - попросил Нимбо. Вперед. - Я сам могу ходить. Только дело было слишком срочным. Грего не мог останавливаться ради Нимбо, не мог позволить, чтобы мальчишка шел сам, не мог ожидать его, но не мог и оставить здесь. Нельзя же оставить в горящем лесу сына собственного брата. Потому-то он нес мальчика, а уже через мгновение, с ногами и руками, сведенными от боли усилий, с плечом, словно белое солнце страдания на месте ожога, вышел из леса на покрытое травой пространство перед старыми воротами, где тропинка выбегала из чащи на встречу с дорожкой из лаборатории ксенобиологов. Толпа собралась в этом месте. У многих в руках были факелы, но по какой-то причине они не приближались к двум отдельным деревьям, стоящим на страже: к Человеку и Корнерою. Грего протиснулся меж людьми. Он все еще нес Нимбо на руках. Сердце билось как сумасшедшее, оно было переполнено страхом и гневом, но в нем теплилась и искорка надежды. Грего уже понимал, почему люди с факелами остановились, а когда пробрался вперед, то понял, что был прав. Около двух сотен жен и братьев pequenino собралось возле двух последних отцовских деревьев. Они были маленькие, и у них не было ни малейшего шанса, тем не менее, поглядывали они вызывающе. Они будут сражаться до тех пор, пока не погибнут, но не допустят, чтобы эти два дерева сгорели... Но они сгорят, если чернь того пожелает, ведь свинксы не смогут помешать толпе, переполненной жаждой убийства. Но между поросятами и людьми стоял Миро, настоящий великан по сравнению с pequeninos. Он был безоружен, но разложил руки, как будто желая всех их защитить, а может быть - удержать. И хриплым, невразумительным голосом он бросал вызов толпе. - Сначала убейте меня! - заявил он. - Вам нравится убивать? Так убейте меня! Точно так же, как они убили Квимо! Убейте! - Не тебя, - ответил ему кто-то с факелом в руке. - Но эти деревья должны исчезнуть с лица земли. И все эти свинтусы, если у них нет достаточно ума, чтобы убежать. - Я первый, - еще раз заявил Миро. - Это мои братья. Сначала меня. Он говорил громко и медленно, чтобы его поняли. Толпа до сих пор еще пылала злостью, по крайней мере - некоторые. Но многим уже было достаточно, многим же вообще было стыдно, в глубинах собственных сердец они открывали чудовищные деяния, которые совершили нынешней ночью, когда собственные души они отдали во владение толпы. Грего до сих пор чувствовал это, он до сих пор был объединен с ними. Он знал, что сейчас они могут склониться в ту или иную сторону: распаленные яростью еще способны раздуть последний пожар... но может перевесят и другие, остывшие, или же другие, которых разогревал только лишь румянец стыда. У него был последний шанс хотя бы частичного искупления собственной вины. Поэтому-то он и вышел, с Нимбо на руках. - Меня тоже, - воскликнул он. - Меня тоже убейте, прежде чем подымете руку против этих братьев и этих деревьев. - С дороги, Грего, убирайся с этим калекой! - Если вы их убьете, то чем будете отличаться от Поджигателя? Грего встал рядом с Миро. - С дороги! Спалим последних и покончим со всеми! Только в голосе этом уже не было уверенности. - За вашими спинами пылает пожар, - сказал им Грего. - Слишком много уже погибло людей и pequeninos. - Он выговаривал слова хрипло, дыхание было прерывистым от ядовитого дыма в легких. Но его слышали. - Лес, который убил Квимо, растет далеко отсюда, и Поджигатель все так же стоит целехонький. Сегодня ночью справедливость не восторжествовала. Были только убийства с резней. - Свинксы это свинксы! - Так? А вам понравилось бы, если бы было наоборот? - Грего приблизился к одному из мужчин; тот выглядел усталым, похоже, что он уже не хотел больше убивать. И Грего обратился именно к нему, указывая на говорящего от имени толпы. - Вот ты! Хотел бы ты понести наказание за то, что сделал он? - Нет, - буркнул спрашиваемый. - Если бы он кого-нибудь убил, то ты сам посчитал бы справедливым, чтобы кто-то другой пришел к тебе ночью в дом и убил твою жену и детей? - Нет. - Уже несколько голосов разом. - А почему нет? Люди это люди, так? - Никаких детей я не убивал, - заявил выступавший от имени большинства. Теперь он пытался защищаться. "Мы" куда-то исчезло. Теперь он был всего лишь человеком, человеком-одиночкой. Толпа таяла, распадалась. - Мы сожгли материнское дерево, - объяснил Грего. За его спиной прозвучал пискливый звук, несколько тихих, высоких стонов. Для братьев и спасшихся жен его слова стали подтверждением наихудших опасений. Материнское дерево сгорело. - Это громадное дерево посреди леса... у него внутри были все их дети. Все. Лес не сделал вам ничего плохого, а мы пришли и прикончили всех их детей. Миро сделал шаг вперед, положил руку на плече Грего. То ли он опирался на нем? Или поддерживал? Миро заговорил... нет, он обратился не к Грего, к собравшимся: - Вы все. Возвращайтесь по домам. - Может быть нам следовало бы погасить пожар, - предложил Грего. Но уже весь лес пылал. - Возвращайтесь, - повторил Миро. - И не выходите за ограду. Но гнев еще не остыл до конца. - Какое ты имеешь право нам приказывать? - Не выходите за ограду, - сказал Миро. - Некто иной прибудет, чтобы защитить pequeninos. - Кто? Полиция? Люди расхохотались, в их голосах чувствовалась злость, поскольку многие из них сами были полицейскими, либо же они видели полицейских среди толпы. - Они уже здесь, - сказал Миро. Раздалось низкое жужжание, поначалу тихое, едва слышимое среди треска огня, затем все более громкое. В поле зрения появилось пять глайдеров. Они окружили толпу, скользя над самой травой: то черные на фоне пылающего леса, то блестящие отражением огня. Наконец они остановились, после чего все пять упали на траву. Только теперь люди начали различать темные силуэты. С каждой летающей платформы сошло по шесть пассажиров. То, что люди приняли за блестящие машины, смонтированные на глайдерах, оказались живыми существами, не столь крупными как обычный человек, но и большими по сравнению со свинксами, с большими головами и многофасеточными глазами. Они не сделали ни единого угрожающего движения, просто встали в ряд перед глайдерами. Только жесты были бы излишними. Достаточно было самого вида, пробуждающего воспоминания о давних кошмарах и ужасающих рассказах. - Deus nos perdoe! - выкрикнуло несколько человек. Господи, прости нам все прегрешения. Они уже ожидали смерти. - Возвращайтесь по домам, - приказал Миро. - И не выходите за ограду. - Кто это? - Детский голосок Нимбо задал вопрос от имени всех стоящих. Ему ответили шепотом: - Дьяволы. - Ангелы истребления. - Смерть. И в самом конце - правда, из уст Грего, поскольку он знал, что это за существа. - Жукеры, - объявил он. - Жукеры здесь, возле Милагре. Они не бросились бежать. Ушли, пугливо оглядываясь, отступая перед этими странными существами, о присутствии которых здесь никто не подозревал, о могуществе которых могли только лишь догадываться или же помнить из старинных видео, которые смотрели еще в школе. Это были жукеры, которые когда-то уничтожили чуть ли не все человечество, пока их самих, в свою очередь, не уничтожил Эндер Ксеноубийца. В книге, называющейся "Королева Улья", заявлялось, что на самом деле они были прекрасны и не должны были погибать. Но сейчас, глядя на лоснящиеся, черные экзоскелеты, на тысячи линз в блестящих зеленых глазах, люди не видели красоты - один только ужас. Когда же они возвратятся домой, то будут знать, что это они, а не карликовые, отсталые поросята, ждут за оградой. Если до сих пор люди жили в тюрьме, то сейчас очутились в одном из кругов преисподней. В конце концов под двумя деревьями остались только Миро, Грего и Нимбо. Стоящие вокруг них pequeninos следили за пришельцами с удивлением... но без какого-либо страха, поскольку им были неведомы связанные с насекомыми кошмары, затаившиеся в нервной системе и подсознании людей. Кроме того, жукеры прибыли сюда как спасители и защитники. Но прежде всего, pequeninos испытывали не любопытство, но боль того, что они утратили. - Человек просил у королевы улья помощи, но та сказала, что не может убивать людей, - объяснил Миро. - Потом Джейн со спутников заметила пожар и сообщила об этом Эндрю Виггину. Тот поговорил с королевой улья и объяснил, что та должна сделать. Это, чтобы ей не пришлось никого убивать. - Нас не убьют? - спросил Нимбо. Грего понял, что последние несколько минут Нимбо ожидал смерти. А потом до него дошло, что он тоже ждал ее. Только лишь после объяснений Миро он удостоверился, что жукеры прилетели сюда не затем, чтобы наказывать за то, что он с Нимбо натворили нынешней ночью. А точнее, за то, что он, Грего, запустил в движение, так что достаточно было малейшего толчка. И Нимбо, в невинности своей, этот толчок сделал. Грего осторожно встал на колени и поставил мальчика на землю. Руки у него совершенно отнялись, а боль в плече сделалась невыносимой. И он заплакал, но не от страданий. Жукеры задвигались и быстро приступили к делу. Большинство из них осталось на земле. Они отбежали, занимая позиции вокруг города. Некоторые же возвратились к глайдерам, по одному на машину. Они пролетели над горящим лесом и занявшейся травой, опрыскивая все чем-то, что покрыло и постепенно загасило огонь. Епископ Перегрино стоял на невысоком фундаменте, выстроенном только лишь сегодня утром. Люди же из Милагре уселись на траве. Здесь собрались все, до последнего человека. Епископ пользовался небольшим усилителем, чтобы все слыхали его слова. Хотя, в этом не было никакой необходимости. Царила ничем не нарушаемая тишина. Мрачное настроение охватило даже самых маленьких детей. За епископом был лес: почерневший, но не совершенно безжизненный. Несколько деревьев даже зеленело. Перед епископом, каждое у своей могилы, лежали тела. Ближе всего находились останки Квимо, отца Эстеваньо. Все остальные принадлежали людям, что погибли два дня назад - под упавшими деревьями или же в пламени. - Эти могилы стали полом часовни. Входя сюда, мы будем идти по телам покойных. По телам тех, которые погибли, неся смерть и уничтожение нашим братьям pequeninos. И по телу отца Эстеваньо, который умер, неся слово Христово в еретический лес. Он умер как мученик. Другие же умерли со злобой в сердцах и кровью на руках. Говорю это откровенно, чтобы Говорящему за Мертвых уже ничего не пришлось прибавлять после меня. Говорю откровенно, как Моисей обращался к детям израилевым, когда те отдали честь золотому тельцу и отбросили завет с Господом. Из всех нас лишь малая горстка не виновна в этой крови. Отец Эстеваньо умер чистым, но, тем не менее, имя его кощунственно повторяли уста убийц. Говорящий за Мертвых и те, что оправились вместе с ним, чтобы привезти тело замученного священника. И Валентина, сестра Говорящего, которая предупреждала бургомистра и меня о том, что произойдет. Валентина знает историю, знает людей, но мы с бургомистром верили, будто знаем вас, что вы сильнее истории. Позор нам, ибо мы пали как и остальные. И я тоже. Грех лежит на каждом из нас, кто мог все удержать, но не сделал этого. На мужчинах, которые присматривались в молчании. На женах, которые не пытались удержать мужей дома. И на тех, которые, держа факела в руках, убивали племя наших христианских братьев, мстя им за преступление, совершенное их дальними родичами, живущими на другой стороне континента. Право, по-своему, тоже пытается помочь справедливости. Герао Грегорио Рибейра вон Гессе находится в тюрьме, но за другую свою вину. За преступление обмана доверия, за выдачу секретов, которые не ему принадлежали. Он сидит в заключении не за резню pequeninos, поскольку вина его не больше, чем вина всех вас, которые за ним пошли. Вы понимаете меня? Виновны мы все, и все должны жалеть свои грехи, все мы обязаны каяться и молиться Христу, чтобы он простил нам чудовищное преступление, совершенное с его именем на устах! Я стою на фундаменте новой часовни, посвященной отцу Эстеваньо, Апостолу Среди Pequeninos. Плиты этих фундаментов вырваны из стен нашего собора... Теперь в них зияют дыры, сквозь которые во время мессы на нас может дуть ветер и лить дождь. И таким собор останется, израненным и искалеченным, пока мы не закончим постройку этой часовни. А как мы закончим ее строить? Мы возвратимся, каждый к себе, и каждый разберет одну стену в доме, соберет кирпичи, которые выпадут и принесет их сюда. И вы тоже оставите свои дома разбитыми, пока не завершим строить эту часовню. А после того, мы извлечем кирпичи из стен каждой из наших фабрик, каждого строения нашей колонии, чтобы не осталось ни одного, на котором не было бы ран нашего греха. И раны эти останутся, пока стены не вырастут достаточно высоко, чтобы уложить крышу. И балками и стропилами для нее мы сделаем из этих вот обугленных деревьев, что пали в лесу, защищая своих собратьев от преступных рук. И вот после того мы придем сюда, все, и войдем сюда на коленях, один за другим. Пока каждый из нас не пройдет в смирении по телам наших мертвецов и под телами тех древнейших братьев, что были деревьями в третьей жизни, которое Господь наш милосердный даровал им, а мы отобрали. И все мы будем молить о прощении. Мы будем молиться достойному нашему отцу Эстеваньо, чтобы тот заступился за нас. Мы будем молиться Иисусу Христу, чтобы он чудовищные вины наши взял в своем искуплении, дабы мы не провели целую вечность в аду. Будем молиться, дабы Господь очистил нас. И только лишь после того исправим мы наши стены, излечим дома. В этом наше покаяние, дети мои. И будем молиться, чтобы оно оказалось достаточным. Посреди засыпанной пеплом поляны стояли Эндер, Валентина, Миро, Эля, Квара, Оуанда и Ольгадо. Они глядели на то, как самую из уважаемых жен четвертуют живьем и высаживают в землю, чтобы из тела второй жизни она выросла в новое материнское дерево. А когда она умирала, спасшиеся жены забрали из щели старого дерева мертвых новорожденных и малых матерей, которые жили там. Их укладывали на истекающем кровью теле, пока не получился холмик. Через несколько часов росток через останки пробьется на свет. Используя их материю, она будет расти быстро, пока не достигнет достаточной высоты и толщины, чтобы открыть дупло в собственном стволе. Если она вырастет достаточно быстро, если откроется вовремя, то несколько спасшихся детей, которые сейчас ползают по стенкам открытого дупла старого материнского дерева, можно будет поместить в новой пристани, которой станет молодое дерево. Если кто-то из детей окажется малой матерью, ее перенесут к спасшимся отцовским деревьям, Корнерою и Человеку, для оплодотворения. Если новые дети родятся в их маленьких тельцах, тогда выживет и лес, познавший как наилучшие, так и наихудшие черты человеческой расы. Если же нет... если все дети будут самцами, что вполне возможно, если самки окажутся бесплодными, что тоже вполне возможно, либо если все они ранены жаром огня, поглотившим ствол материнского дерева, либо же, если они слишком ослабели за эти дни голода, что пройдут, пока новое материнское дерево сможет принять их... тогда лес умрет, когда умрут их братья и жены. Человек с Корнероем проживут еще с тысячу лет как бесплеменные отцовские деревья. Может быть, другие племена почтят их, и принесут малых матерей. Возможно. Но они уже не будут отцами собственного племени, окруженные своими сыновьями. Они будут деревьями-одиночками без собственного леса, единственными памятниками дела, ради которого жили: сосуществования людей и pequeninos. Что же касается злости на Поджигателя, то она прошла. Отцовские деревья Лузитании согласились с тем, что моральный долг, повисший на них в связи со смертью отца Эстеваньо, был полностью и даже с добавкой оплачен резней леса Корнероя и Человека. Более того, Поджигатель даже завоевывал новых сторонников своей ереси. Разве люди не показали, что они не достойны Христовой любви? Это pequeninos, утверждал Поджигатель, отмечены, чтобы нести в себе Дух Святой, ибо людские существа явно Бога в себе не имели. Мы уже не должны убивать людей, проповедовал он. Мы должны только ждать, пока Дух Святой не поубивает их всех. Тем временем же, Господь послал нам королеву улья, чтобы она построила нам космолеты. Мы понесем с собою Дух Святой, чтобы он осудил все миры. Мы станем ангелами смерти. Мы станем Иисусами Навиными и теми израэлитами, которые очистили Ханаан, дабы дать место народу, избранному Богом. Многие pequeninos верили ему сейчас. Поджигатель уже не казался им безумным; в языках пламени, поглощающих невинный лес, они видели первые признаки апокалипсиса. Многие pequeninos признали, что человечество ничему большему уже их не научит. Господь Бог уже не нуждался в людских существах. Но здесь, на поляне в лесу, по щиколотки в золе, братья и жены, стоящие на страже перед новым материнским деревом, не подчинялись доктрине Поджигателя. Именно они, которые более всего узнали людей, даже вызвали их сюда, чтобы те помогали и были свидетелями попытки возрождения. - Поскольку нам известно, - объяснил Садовник, который стал теперь представителем спасшихся братьев, - что не все люди одинаковы, равно как не одинаковы и все pequeninos. Христос живет в некоторых, в других же - нет. Не каждый из нас как лес Поджигателя, и не каждый из вас - убийца. Вот почему случилось так, что в тот день, перед самым рассветом, когда материнское дерево смогло открыть щель в стройном своем стволе, Садовник держал за руку Миро и Валентину. Жены осторожно перенесли в новый дом слабых, оголодавших детей. Сложно было что-либо предусматривать, но существовала надежда: новое материнское дерево было готово буквально за полтора дня, и более трех дюжин детей выжили к моменту переезда. Целая дюжина из них может оказаться способными к оплодотворению самками, и даже если только четвертая часть из них родит малышей, лес вновь расцветет. Садовник дрожал от охвативших его чувств. - Братья никогда еще не видали этого за всю историю нашего мира, - сказал он. Несколько братьев опустились на колени и осеняли себя знаком креста. Многие молились во время бдения. Валентине вспомнила то, о чем ей рассказывала Квара. - Эля тоже молилась, - шепнула она Миро. - Эля? - Перед пожаром. Квара была с нею возле часовни Ос Венерадос. Она молилась, чтобы Бог открыл дорогу к разрешению наших проблем. - Каждый тогда молился об этом. Валентина подумала о том всем, что произошло после молитвы Эли. - Могу предположить, она разочарована тем ответом, который дал ей Бог. - Люди обычно всегда разочарованы. - Но может то... что материнское дерево открылось столь быстро... может это и есть началом ответа. Миро с удивлением пригляделся к ней. - Разве ты верующая? - Скажем так, что я предполагающая. Предполагаю, что может существовать некто, кто заботится о том, что нас ожидает. Это на целый шаг больше, чем просто желать. Но и на целый шаг меньше, чем надеяться. Миро слегка усмехнулся, и Валентине было трудно сказать, означает эта усмешка удовлетворение или же просто веселье. - И что Бог сделает теперь, в ответ на молитвы Эли? - Подождем и увидим, - ответила ему Валентина. - Именно мы должны решить, что сделаем. А решать нам исключительно глубинные секреты Вселенной. - Ну что же, это уже воистину божественное дело, - подтвердил Миро. Через мгновение появилась Оуанда. В качестве ксенолога она тоже участвовала в бдении, и хотя сейчас было и не ее дежурство, ей незамедлительно передали известие о том, что материнское дерево раскрылось. Ее прибытие, обычно, означало быстрое исчезновение Миро. Но не на сей раз. Валентина с радостью отметила, что взгляд Миро уже не следит, равно как и не избегает Оуанды. Женщина здесь просто присутствовала, точно как и он сам она работала с pequeninos. Наверняка эта нормальность была несколько натянутой. Только Валентина по собственному опыту знала, что нормальность всегда в чем-то притворна, и люди беспрерывно играют роли, которые, по их мнению, они обязаны играть. Просто-напросто, Миро достиг того этапа, когда уже мог сыграть в нормальные отношения с Оуандой, хотя они находились в абсолютном противоречии с его истинными чувствами. Впрочем, может и не таком уже и противоречии. Оуанда в два раза старше его. Это уже не та девушка, которую он когда-то любил. Они любили друг друга, но никогда вместе не спали. Валентина была рада этому, когда Миро признался, хотя говорил с печалью и злостью. Она уже давно заметила, что в обществах, требовательных к чистоте и верности, как на Лузитании, молодежь, которая усмиряла и контролировала свои юношеские эмоции, становилась людьми одновременно сильными и цивилизованными. Те же, кто был либо слишком слаб, чтобы взять себя в руки, либо слишком уж презирал общественные нормы, чтобы пытаться, чаще всего становились овцами или же волками: либо бездумными представителями стада, либо хищниками, которые хватают все, что угодно, ничего не давая взамен. Когда Валентина встретила Миро в первый раз, она боялась, что это то ли плачущий над своей долей слабак, то ли эгоистичный хищник, ненавидящий собственную ограниченность. К счастью, все оказалось иначе. Возможно, он жалеет о давнем благочестии. Это естественно, ему бы хотелось соединиться физически с Оуандой, когда он был еще сильным, и оба находились в соответствующем возрасте. Только Валентина не жалела парня. Миро доказал этим собственную внутреннюю силу и чувство ответственности перед обществом. Валентина совершенно не удивилась тому, что Миро, абсолютно сам, удержал толпу на тот решающий момент, который и спас Корнероя и Человека. Не удивило ее и то, что сейчас Миро с Оуандой с большим трудом делали вид, что они всего лишь пара людей, исполняющие свои обязанности... что их отношения совершенно нормальны. Внутренняя сила и внешнее уважение. Такие люди удерживают общество в рамках, руководят им. В отличие от овец и волков, они играют роль, гораздо более важную, чем им предписывает сценарий страхов и приманок. Они реализуют сценарий приличий, долга, чести... цивилизации. И тогда игра становится действительностью. Если в человеческой истории и можно заметить цивилизацию, подумала Валентина, то она существует исключительно благодаря таким вот людям. Пастырям. Новинья встретила его в дверях школы. Она опиралась на плечо Доны Кристы, с момента прибытия Эндера на Лузитанию уже четвертого принципала Детей Разума Христова. - Мне нечего тебе говорить, - заявила она. - По закону мы до сих пор являемся супругами, но это и все. - Я не убивал твоего сына, - сказал Эндер. - Но и не спас его, - парировала она. - Я люблю тебя. - Лишь настолько, насколько способен к любви. Да и то, лишь тогда, когда у тебя останется свободная минутка позаботиться обо всех других. Ты думаешь, будто являешься каким-то ангелом-хранителем и отвечаешь за всю вселенную. А мне хотелось только, чтобы ты взял ответственность за мою семью. У тебя великолепно получается любить людей миллиардами, а вот десятками уже не так хорошо, с одной же женщиной совершенно не справляешься. Это был суровый приговор. Эндер знал - что несправедливый, только он пришел сюда не ссориться. - Прошу тебя, возвращайся домой, - сказал он. - Ты же любишь меня, и я нужен тебе точно так же, как и я тебе. - Теперь мой дом здесь. Я уже перестала нуждаться в тебе и в ком-либо ином. И если ты хотел сказать только это, то понапрасну тратишь мое и свое время. - Нет, это не все. Она ждала. - Файлы в лаборатории. Ты поставила на них пароли. Мы должны решить проблему десколады раньше, чем вирус нас убьет. Новинья усмехнулась, и в усмешке этой была горечь и издевка. - Зачем ты обращаешься ко мне с этим? Ведь Джейн сможет обойти мои пароли. - Она не пыталась, - сказал он в ответ. - Ну конечно же, чтобы меня не оскорбить. Но ведь сможет, разве нет? - Скорее всего. - Тогда пускай этим и займется. Ведь сейчас тебе нужна только она. А в о мне ты никогда по-настоящему и не нуждался. У тебя ведь была она. - Я старался быть тебе хорошим мужем, - сказал Эндер. - Я и не утверждал, что смогу защитить тебя от всего, но делал, что мог. - Если бы ты старался, мой Эстеваньо был бы жив. Она повернулась к нему спиной, и Дона Криста провела ее по коридору. Эндер следил за ними, пока они не исчезли за поворотом. После чего повернулся сам и покинул школу. Он не знал, куда направляется; знал лишь одно, что обязан туда дойти. - Мне очень жаль, - тихонько сказала Джейн. - Да, - буркнул Эндер в ответ. - Когда я уйду, Новинья, возможно, вернется к тебе. - Ты не уйдешь, если только мне удастся как-то справиться с этим. - Но ты не успеешь. Через два месяца меня отключат. - Заткнись, - буркнул он. - Но ведь такова правда. - Заткнись и дай мне подумать. - И что? Теперь ты уже собираешься меня спасать? Роль спасителя в последнее время тебе как-то не удается. Эндер не ответил, а Джейн уже не заговаривала с ним до конца дня. Он вышел за ограду, но к лесу не приближался. Весь день он провел, валяясь в траве, один, под жарким солнцем. Время от времени он пытался размышлять о проблемах, которые до сих пор его мучили: приближающийся флот, дата отключения Джейн, десколада, которая безустанно пыталась убить всех людей на Лузитании... Планы Поджигателя распространить десколаду по всей галактике, и мрачные настроения в городе, поскольку королева улья все еще удерживала посты вокруг ограды; а еще люди, в рамках покаяния, рушили стены своих домов. Иногда же его разум был свободен от всяческих мыслей, и Эндер стоял, сидел или лежал на траве, слишком безразличный, чтобы даже плакать. Ее лицо возвращалось в воспоминаниях, губы и язык формировали ее имя, беззвучно молили. Но он знал, что если бы даже произнес его, если бы даже кричал, даже если бы сделал так, чтобы она услыхала его голос, то все равно бы не ответила. Новинья. 13. СВОБОДА ВОЛИ Среди нас имеются такие, которые считают, будто бы необходимо сдержать людей в их исследованиях десколады. Ведь десколада это сердце нашего жизненного цикла. Мы опасаемся того, что им удастся открыть способ убить ее на всей планете, а это уничтожит нас на протяжении одного поколения. А если вам удастся заблокировать эти исследования, тогда десколада за несколько лет убьет их. Действительно ли она такая страшная? Почему ее не могут нейтрализовать? Потому что десколада мутирует не случайным образом, согласно законов природы. Она адаптируется совершенно разумно, чтобы уничтожить нас всех. Нас? Тебя? Мы все время с ней боремся. Не в лабораториях, как люди, но в наших собственных организмах. Прежде, чем отложить яйца, наступает фаза, когда я готовлюсь к производству всех антител, которые им будут нужны в течение всей жизни. Когда же десколада изменяется, мы узнаем об этом, поскольку работницы начинают умирать. И вот тогда орган, находящийся рядом с моими яйцекладами, создает новые антитела, а мы откладываем яйца новых работниц, которые уже могут сопротивляться изменившейся десколаде. То есть, ты тоже пытаешься ее уничтожить? Нет. Этот процесс идет уже совершенно инстинктивно. Он происходит в теле королевы улья, сознание в нем участия не принимает. Мы не можем не бороться с реальной угрозой. Наша иммунная система более эффективна и намного быстрее адаптируется, чем у людей. Но если десколада не будет уничтожена, нас будет ждать тот же самый, что и их самих, конец. Разница состоит в том, что если десколада нас все-таки уничтожит, то во всей Вселенной уже не имеется королевы улья, которая бы продолжила наш род. Мы последние. Ваш случай еще более драматичнее, чем их. А мы сами еще более беспомощные. Мы не знаем биологии, всего лишь обычное земледелие. Наши естественные методы борьбы с болезнями были столь эффективными, что, в отличие от людей, мы не знали потребности того, чтобы понять жизнь и ее контролировать. Но разве так должно быть? Либо погибнем мы, либо погибнете вы с людьми. Если десколада выживет, она убьет тебя. В противном случае - умрем мы. Это ваш мир. Десколада живет в ваших телах. Если придет время выбирать между нами и вами, то в живых останетесь вы. Ты говоришь от своего имени, подруга. Но вот что сделают люди? Если они обнаружат такой метод уничтожения десколады, что при этом вымрете и вы, мы запретим им применить его. Запретишь им? Но разве люди когда-нибудь кого-нибудь слушали? Мы никогда не запрещаем, если у нас нет власти на то, чтобы и удержать. Ага. Это ваш мир. И Эндер знает об этом. Если другие об этом не помнят, мы им напомним. У меня есть еще одно дело. Спрашивай. А что же с такими, как Поджигатель, которые желают разнести десколаду по всей Вселенной? Им ты тоже запретишь? Нельзя им приносить десколаду в какой-либо мир, где уже имеется жизнь на многоклеточном уровне. Но ведь они именно это и желают сделать. Им нельзя. Неужто ты им запрещаешь? Мы никогда не запрещаем, если у нас нет власти на то, чтобы удержать. Так зачем же ты все время строишь эти корабли? Близится людской флот. Там имеется оружие, способное уничтожить весь этот мир. Эндер уверен, что они им воспользуются. Неужто мы обязаны сотрудничать с ними и оставить все ваше генетическое наследство на этой единственной планете, где вас можно уничтожить одним ударом? Потому-то ты и строишь эти космолеты, даже зная о том, что некоторые из нас способны воспользоваться ими для разрушительных целей? Это вы будете отвечать за то, как станете использовать космические путешествия. Если вы станете врагами жизни, то и сама жизнь станет вашим врагом. Мы передадим корабли всем вам, как расе. И вот тогда вы, как раса, решите, кто останется, а кто покинет Лузитанию. Имеется огромный шанс того, что группа Поджигателя получит большинство. Что именно они и станут принимать решение. Так что же, мы сразу же должны признать правоту людей, пытающихся вас уничтожить? Может Поджигатель и прав. А вдруг это люди заслуживают уничтожения. Какое у нас имеется право решать, кто из вас прав? У них Система Молекулярной Деструкции. У вас имеется десколада. У каждого имеется возможность уничтожить противника, каждая раса способна на подобное чудовищное преступление, и тем не менее - в каждой из рас имеются индивидуумы, которые никогда сознательно не допустят подобного зла, и которые, тем самым, заслуживают того, чтобы им сохранили жизнь. Мы не станем выбирать. Всего лишь построим корабли и позволим сделать так, чтобы и вы, и люди сами разработали собственное будущее. Ты могла бы нам помочь. Ты бы могла не отдавать корабли в руки группы Поджигателя, а контакты поддерживать только лишь с нами. Гражданская война среди вас была бы чудовищной. Неужели только лишь потому, что вы не согласны друг с другом, позволили бы уничтожить их генетическое наследство? Так кто здесь чудовище и преступник? Как нам рассудить вас, раз обе стороны склонны полностью уничтожить другой народ? Выходит, надежды нет. Кто-то должен погибнуть. Разве что ученым удастся обнаружить такой вид десколады, которая даст возможность вашей расе выжить, и в то же самое время - утратит свою убийственную силу. Как это можно? Мы не биологи. На такое способны только люди. В таком случае, мы не можем мешать им в исследованиях. Мы обязаны им помочь. У нас нет выбора, хотя наш лес из-за людей практически погиб. Мы должны помочь. Мы знали, что ты придешь к такому выводу. Знала? Именно потому мы и строим корабли для pequeninos. Потому что вы способны быть мудрыми. Когда богослышащим на Дао стало известно про обнаружение Лузитанского Флота, они начали посещать дом Хань Фей-цы, дабы выразить ему свое восхищение. - Я не приму их, - заявил тот. - Ты обязан, отче, - заявила Хань Цинь-цзяо. - Они хотят поздравить тебя с успехом. - В таком случае, я сообщу им, что это исключительно твоя заслуга, а я не имею со всем этим делом ничего общего. - Нет! - Воскликнула Цинь-цзяо. - Тебе нельзя этого делать. - Более того, я скажу им, что считаю все это чудовищным преступлением, приведшим к смерти благородной души. Я скажу, что богослышащие Дао - это рабы жестоких и немилосердных властей, что мы все свои силы обязаны посвятить низложению Конгресса. - Не заставляй меня слушать это! - простонала Цинь-цзяо. - Ты никому не можешь сказать что-либо подобное. Это правда. Си Вань-му глядела из уголка комнаты, как они оба, отец и дочь, начинают ритуал очищения: Хань Фей-цы за свои бунтарские слова, а Хань Цинь-цзяо - за то, что их слушала. Понятное дело, что при чужих господин Хань ничего бы и не сказал. Даже если бы он что-то из этого и вымолвил бы, то ему сразу пришлось бы очищаться, и это признали бы достаточной причиной, что боги отрицают его слова. Эти ученые, нанятые Конгрессом для сотворения богослышащих, свою работу сделали хорошо. Даже зная всю правду, Хань Фей-цы был совершенно беспомощен. Вот почему навстречу всем гостям, появлявшимся в их доме, выходила Цинь-цзяо, и это именно она принимала выражения признания. Вань-му сопровождала ее в течение нескольких первых визитов. Только она не смогла выдержать того, когда Цинь-цзяо раз за разом рассказывает о том, как вместе с отцом открыла существование компьютерной программы, живущей в филотической сети анзиблей, и о том, как они собираются эту программу уничтожить. Понятно, что в глубине собственного сердца Цинь-цзяо не верила, что совершает убийство. Только, одно дело знать об этом, а другое - еще слушать, как этим убийством хвастаются. Потому что Цинь-цзяо именно хвасталась, хотя одна лишь Вань-му понимала это. Цинь-цзяо приписывала заслугу только лишь отцу, но ведь девочка знала, что все сделала именно Цинь-цзяо. Поэтому, когда она говорила об этом, как о богоугодном деле, на самом деле она восхваляла саму себя. - Пожалуйста, не заставляй меня слушать этого больше, - обратилась Вань-му к своей госпоже. Цинь-цзяо какое-то время глядела на свою тайную наперсницу, как бы оценивая ее. - Уходи, если это тебе нужно, - заявила она холодно. - Я вижу, что ты до сих пор остаешься в неволе нашего врага. Мне ты не нужна. - Ну конечно же, нет, - признала Вань-му. - Ведь у тебя есть боги. Говоря это, она не могла скрыть горькой иронии. - Богов, в которых ты не веришь, - с укором заявила Цинь-цзяо. - Конечно, к тебе они ни разу не обращались. Так зачем же тебе верить? Ладно, раз твое желание таково, я освобождаю тебя от обязанностей моей тайной наперсницы. Возвращайся к своей семье. - Если на то воля богов. На сей раз, упоминая богов, девочка даже не пыталась маскировать своей горькой иронии. Она была уже в пути, когда за ней отправилась Му-пао. Женщина была старой и толстой, поэтому и не могла рассчитывать на то, что догнать Вань-му пешком. Она ехала на ослике и выглядела очень смешно, ударяя пятками по бокам животного. Ослы, паланкины, все эти реквизиты древнего Китая - неужто богослышащие и вправду считают, что подобные демонстрации делают их более достойными святости? Почему они не пользуются флаерами или машинами на воздушной подушке, как все порядочные люди со всех остальных планет? Тогда Му-пао не пришлось бы унижаться, подпрыгивая и пошатываясь на ослике, который сам еле выдерживает такую тушу. Чтобы, по мере возможности, смягчить неудобства пожилой женщины, Вань-му повернула и встретилась с нею на полпути. - Хозяин Хань Фей-цы приказывает тебе вернуться, - сообщила Му-пао. - Передай господину Ханю, что он очень милостив и добр, но меня прогнала моя госпожа. - Господин Хань говорит, что молодая госпожа Цинь-цзяо имеет право прогнать тебя как свою тайную наперсницу, но только не отправлять из его дома. Ведь ты подписывала контракт с ним, а не с нею. Это правда. Вань-му даже и не подумала об этом. - Он просит, чтобы ты вернулась, - прибавила Му-пао. - Еще он попросил меня сказать, чтобы ты вернулась хотя бы из жалости, если не желаешь сделать этого по воле долга. - Передай ему, что я буду послушна. Он не должен просить чего-либо у стоящей столь низко, как я. - Он будет доволен. Вань-му пошла рядом с осликом Му-пао. Шли они очень медленно, для большего удобства пожилой женщины, равно как и животного. - Я еще никогда не видала его таким взволнованным, - рассказывала Му-пао. - Вообще-то, мне бы не следовало тебе говорить об этом. Но он был совершенно вне себя, когда я сообщила ему о твоем уходе. - Боги разговаривали с ним? Девочке было бы очень горько, если бы ей стало известно, что господин Хань позвал ее назад лишь потому, что этого, по каким-то неизвестным причинам, от него потребовал копошащийся в мозгах надзиратель. - Нет, - ответила на это Му-пао. - Все было совершенно иначе. Понятно, что я никогда не видела, как это выглядит, когда с хозяином разговаривают боги. - Ну, конечно. - Он просто не желал, чтобы ты уходила. - В конце концов, он и так меня наверняка отошлет, - вздохнула тихонько Вань-му. - Но я с удовольствием объясню ему, почему совершенно не пригодна для Рода Хань. - О, естественно, - буркнула под нос Му-пао. - Ты никогда не была к чему-то пригодной. Только это вовсе не значит, что ты не нужна. - Что ты имеешь в виду? - Счастье в одинаковой степени может зависеть как от полезных, так и совершенно ненужных вещей. - Это что, мысль какого-то древнего мудреца? - Это мысль старой толстухи на осле. И запомни ее хорошенько. Когда же Вань-му осталась одна с господином Ханем в его комнате, она не заметила ни малейшего следа волнения, о котором вспоминала Му-пао. - Я разговаривал с Джейн, - сообщил он девочке. - Она считает, что тебе лучше остаться, раз уж ты знаешь о ее существовании и веришь, что она вовсе не враг богам. - Так теперь я стану служить Джейн? - спросила Вань-му. - Стану ее тайной наперсницей? Ей не хотелось, чтобы ее слова прозвучали издевательски. Интригующей была сама мысль сделаться тайной наперсницей нечеловеческой личности. Но Хань Фей-цы отреагировал на это так, будто желал смягчить оскорбление. - Нет, - заявил он. - Ты не будешь ничьей служанкой. Ты повела себя очень храбро и достойно. - И все же, вы вызвали меня, чтобы я выполнила условия контракта. Господин Хань склонил голову. - Я позвал тебя, поскольку ты единственная, кто знает правду. Если же ты уйдешь, то в этом доме я останусь сам. Вань-му уже хотела было возразить: как же это вы можете быть сами, если здесь находится ваша дочь? И всего лишь пару дней назад это вовсе не было бы жестокостью, ведь господин Хань и молодая госпожа Цинь-цзяо были друзьями столь близкими, как это только возможно для отца и дочери. Но вот теперь между ними выросла непреодолимая стена. Цинь-цзяо жила в мире, в котором победно служила богам и пыталась хранить спокойствие в отношении временного умопомешательства отца. А сам господин Хань жил в мире, где его дочь и все общество были рабами коварного Конгресса, и только он один-единственный знал правду. Как могут они договориться, стоя на различных берегах столь широкой и глубокой пропасти? - Я останусь, - пообещала Вань-му. - И буду тебе служить изо всех своих сил. - Мы будем служить друг другу, - ответил на это Хань Фей-цы. - Моя дочь обещала тебя учить. Теперь твоим учителем буду я. Вань-му коснулась лбом пола. - Я недостойна таких милостей. - Нет! - воскликнул господин Хань. - Мы оба знаем правду. Никакие боги ко мне не обращаются, так что ты не должна падать передо мною ниц. - Мы обязаны жить в этом мире, - ответила ему Вань-му. - Я буду относиться к вам как к человеку, уважаемому среди богослышащих, поскольку мир ожидает от меня именно этого. А вы, по тем же самым причинам, должны относиться ко мне, как к простой служанке. Господин Хань горько усмехнулся. - Мир ожидает и того, что когда мужчина в моем возрасте переводит молоденькую девочку от своей дочери к себе, то делает это из развратных целей. Мы и в этом обязаны выполнять ожидания мира? - Это не лежит в вашей натуре, чтобы злоупотреблять собственной властью именно таким образом. - Но в моей натуре нет и согласия на то, чтобы ты унижалась передо мною. Перед тем, как узнать правду о собственной болезни, я принимал поклоны других людей, свято веря в то, что так они проявляют уважение к богам, а не лично ко мне. - И это вовсе не изменилось. Те, которые верят, что вы богослышащий - отдают честь богам. Бесчестные же делают это лишь затем, чтобы вам польстить. - Но ведь ты не из бесчестных. И ты не веришь, что боги говорят со мной. - Я не знаю, говорят они или нет. Равно как и в то, говорили ли они с кем-либо вообще, и могут ли они это делать. Я знаю лишь то, что ни от вас, ни от кого-либо другого они не требуют выполнения всех этих смешных и унизительных ритуалов... на их выполнении настаивает Конгресс. А вы должны их выполнять, поскольку этого требует ваше тело. Потому-то и я сама прошу позволить мне выполнять ритуалы унижения, которых мир требует от людей моего круга. Господин Хань мрачно кивнул. - Мудрость твоя, Вань-му, превышает и твои года, и твою ученость. - Я очень глупая девушка. Если бы у меня оставалась хоть капелька ума, я бы молила вас отослать меня от этого дома как можно дальше. Для меня опасно жить рядом с Цинь-цзяо. В особенности же, когда она увидит, что вы приблизили меня в то время, как она от себя меня удалила. - Ты права. Я очень самолюбив, прося, чтобы ты осталась. - Да, - признала Вань-му. - И все же я останусь. - Почему? - спросил господин Хань. - Поскольку я уже не смогла бы вернуться к давней жизни. Слишком много я узнала о мире, о галактике, Конгрессе и богах. Если бы сейчас я вернулась домой и притворялась, что остаюсь такой, как и раньше, то до конца жизни испытывала бы на губах вкус яда. Господин Хань очень серьезно кивнул, но тут же усмехнулся, а затем и вовсе расхохотался. - Почему вы смеетесь надо мной? - Смеюсь, ибо думаю, что ты никогда не была тем, кем была. - Не поняла. - Мне кажется, что ты всегда притворялась. И, вполне возможно, обманула даже саму себя. Но в одном никаких сомнений нет: ты никогда не была обыкновенной девушкой, ты никогда бы не вела простую, обычную жизнь. Вань-му пожала плечами. - Будущее это тысячи нитей, а прошлое - это ткань, которую уже невозможно соткать наново. Может я и была бы счастлива. А может и нет. - Так значит мы все вместе, все трое. Только лишь сейчас Вань-му заметила, что они не одни. В воздухе над терминалом висело улыбающееся ей лицо Джейн. - Я рада, что ты вернулась, - сказала она. Присутствие Джейн на какое-то мгновение пробудило надежды Вань-му. - Так ты не погибла? Тебя пощадили? - Цинь-цзяо вовсе и не собиралась погубить меня так быстро. Но план ее развивается без малейших помех, поэтому я, без всяких сомнений, умру строго по расписанию. - Но почему ты возвращаешься в этот дом? Ведь именно здесь прозвучал твой смертный приговор? - До того как умереть, мне еще многое нужно успеть сделать. Возможно, мне даже удастся обнаружить шанс на выживание. Так уж сложилось, что в мире Дао имеется несколько тысяч человек, гораздо более умных, чем остальное человечество. - Только лишь по причине генетических манипуляций Конгресса, - вмешался Хань Фей-цы. - Это так, - согласилась Джейн. - Говоря точнее, богослышащие с Дао и не являются собственно людьми. Вы совершенно иной вид, созданный и порабощенный Конгрессом, чтобы обеспечить им перевес над всем остальным человечеством. Однако, по счастливому стечению обстоятельств, один из представителей этого вида в какой-то мере смог освободиться от власти Конгресса. - И разве это свобода? - буркнул Хань Фей-цы. - Даже в этот момент желание очищения просто неотвратимо. - Так и не надо ему сопротивляться, - посоветовала Джейн. - Я могу с тобой разговаривать, когда ты будешь выгибаться. Чуть ли не в тот же миг Хань Фей-цы распростер руки, выполняя ритуальные движения. Вань-му отвела взгляд. - Не делай этого, - сказал Хань. - Не прячь от меня своего лица. Я просто-напросто калека, и ничего более. Если бы я потерял ногу, мои близкие не побоялись бы глядеть на культю. Вань-му поняла истину этих слов и уже не отводила взгляд. - Как я уже говорила, представитель этого вида в какой-то степени смог освободиться от власти Конгресса, - начала Джейн. - Теперь я надеюсь получить вашу помощь по вопросам, которые сама пытаюсь решить в течение тех нескольких месяцев, которые у меня еще остались. - Я сделаю все, что только в моих силах, - пообещал Хань Фей-цы. - А если я хоть чем-то смогу помочь, то обязательно сделаю это, - прибавила Вань-му. Только лишь сказав это, девочка осознала, сколь смешно это ее предложение. Господин Хань, один из богослышащих, один из людей с наивысшими интеллектуальными способностями. Сама же она всего лишь необразованный представитель самых обычных людей, и ей нечего предложить. Тем не менее, никто из присутствующих не стал издеваться над ее предложением, никто его не отбросил. Подобная милость еще раз доказала Вань-му, что Джейн - это людское существо, а не имитация. - Сейчас я расскажу вам о проблемах, которые хочу решить. Люди слушали. - Как вам уже известно, мои близки приятели находятся на планете Лузитания. Им угрожает Лузитанский Флот. Мне бы хотелось остановить этот Флот перед тем, как тот совершит необратимые уничтожения. - Я уверен, что им уже отдан приказ применения Малого Доктора, - вмешался Хань Фей-цы. - Ну да, мне тоже уже известно об этом. И я стараюсь, чтобы приказ этот не привел к уничтожению не только людей на Лузитании, но двух других видов раменов. Джейн рассказала им о королеве улья, и как сложилось, что жукеры снова живут во Вселенной. - Королева улья уже строит космолеты. Она работает очень быстро, чтобы сделать максимально много до прибытия Флота. Только ей не удастся построить их столько, чтобы спасти всего лишь ничтожную часть популяции. Сама королева улья может улететь или выслать другую королеву, с которой делит всю свою память. И нет значения, спасутся ли работницы. Только вот для pequeninos и для людей это вовсе не безразлично. Мне бы хотелось спасти их всех. Тем более, что мои самые близкие друзья, некий Говорящий За Мертвых и молодой человек, страдающий от поражения мозга, не покинут Лузитании, если не спасутся все остальные люди и свинксы. - Так они герои? - спросил Хань Фей-цы. - Каждый из них доказал это уже много раз. - Я не верил, что герои все еще существуют. Си Вань-му не произнесла того, что чувствовала в глубине собственного сердца: господин Хань и сам точно такой же герой. - Я исследую каждую возможность, - говорила Джейн. - Только все сводится к невозможности, в которую человечество верило уже три тысячи лет. Если бы удалось построить космолет, который был бы быстрее света, столь скорый, как информация анзиблей, переходящая от одного обитаемого мира к другому, тогда было бы достаточно, если бы королева улья построила всего десять кораблей. В таком случае, нам удалось бы вывезти всех обитателей Лузитании на другие планеты еще до того, как туда прибудет Лузитанский Флот. - Если бы тебе удалось построить такой корабль, - заметил Хань Фей-цы, - ты могла бы создать собственный флот. Ты смогла бы атаковать Лузитанский Флот и уничтожить его еще до того, как он добрался бы до Лузитании. - Это невозможно, - отрезала Джейн. - Ты можешь представить полет со скоростью, быстрее скорости света, но не можешь представить уничтожения Лузитанского Флота? - Представить-то я могу. Только вот королева улья откажет. Она сказала Эндрю... моему приятелю, Говорящему За Мертвых... - Брату Валентины! - воскликнула Вань-му. - Так он тоже жив? - Королева улья сказала ему, что никогда и ни под каким предлогом не станет делать оружия. - Даже ради спасения собственного вида? - У нее будет один космолет, чтобы улететь с планеты. Другие тоже получат достаточно кораблей, чтобы спасти собственную расу. Этого для нее достаточно. Ей не придется никого убивать. - Но ведь если Конгресс настоит на своем, тогда погибнут миллионы! - Ответственность падет на Конгресс, - подтвердила Джейн. - Во всяком случае, Эндрю говорит, что королева улья отвечает так каждый раз, как только он поднимает этот вопрос. - И что же это за мораль? - Ты забываешь, что она лишь недавно открыла другие разумные расы, причем была опасно близка к уничтожению одной из них. А потом эта другая разумная раса чуть не уничтожила ее саму. Но именно сам факт, что она сама чуть не совершила ксеноцид, более всего влияет на моральную аргументацию. Она не может удержать иные расы от таких поступков, но желает быть уверенной, что сама этого не сделает. Убивать она станет лишь тогда, когда это будет единственной надеждой спасения ее собственного вида. Поскольку же эта возможность не единственная, то боевой звездолет она строить не будет. - Полет со сверхсветовой скоростью, - задумчиво сказал Хань Фей-цы. - Это твой единственный шанс? - Единственный, который хоть чуточку правдоподобен. По крайней мере, нам известно, что кое-что во Вселенной движется быстрее света: информация передается вдоль филотического луча между анзиблями без заметного истечения времени. Очень способный молодой физик с Лузитании, который в этот момент как раз пребывает в тюрьме, днем и ночью бьется над этой проблемой. Я выполняю для него все расчеты и произвожу имитации. Именно в этот момент он проверяет гипотезу о природе филот, используя столь сложную модель, что для реализации программы я ворую машинное время почти у тысячи университетов. Надежда имеется. - Пока живу - надеюсь, - подтвердила Вань-му. - Но кто выполнит для него все эти эксперименты, когда тебя уже не будет? - Потому-то спешка так и важна. - А зачем тебе я? - спросил Хань Фей-цы. - Я не физик, а за эти несколько месяцев не выучусь достаточно, чтобы это имело какую-то разницу. Если кто и сможет это совершить, то лишь твой сидящий в тюрьме физик. Либо сама ты. - Каждый нуждается в объективном критике, который спросит: а про это ты подумала? Или даже скажет: брось ты этот тупик и попробуй чего-нибудь другое. Вот для этого ты нам и нужен. Мы станем давать тебе отчеты о нашей работе, а ты все оценишь и скажешь то, что придет тебе в голову. Трудно сказать, какое случайное слово укажет на разыскиваемое решение. Хань Фей-цы покачал головой. - Вторая моя проблема носит даже еще более сложный характер, - продолжила Джейн. - Откроем мы полеты со сверхсветовой скоростью или не откроем, но часть pequeninos получит свои космические корабли и покинет Лузитанию. Дело в том, что в своих телах они носят самый страшный, наиболее предательский из всех известных нам вирусов. Он уничтожает всякую форму жизни, с которой сталкивается, за исключением тех немногих, которые он деформирует и заставляет образовывать некий симбиоз, жизнь, полностью зависимую от присутствия данного вируса. - Десколада, - догадался господин Хань. - Иногда о ней упоминали, как о причине вооружения флота Малым Доктором. - Это и на самом деле может оправдать его использование. С точки зрения королевы улья, нельзя давать шансов одной расе за счет другой. Однако, Эндрю мне часто объяснял, что у людей подобных проблем нет. Если ему придется выбирать между спасением человечества и свинксов, он выберет людей. А в связи с ним - я тоже. - И я, - прибавил господин Хань. - Могу поспорить, что pequeninos испытывают то же самое, только наоборот. Если даже и не на Лузитании, то где-то, когда-нибудь, чуть ли не наверняка вспыхнет чудовищная война, по ходу которой люди воспользуются Молекулярным Деструктором, а свинксы - десколадой в качестве окончательного биологического оружия. Так что имеется громадный шанс гибели обоих видов. Именно потому я и желаю найти вирус-заменитель, который бы исполнял функции десколады, необходимые для жизненного цикла pequeninos, но был бы лишен ее хищных черт возможностей к самоадаптации. То есть, селективно бездеятельную его форму. - Мне казалось, что методы нейтрализации десколады уже имеются. Насколько помню, на самой Лузитании уже принимают соответствующие средства вместе с питьевой водой. - Десколада расшифровывает все эти препараты и приспосабливается к ним. Все это похоже на бега. В конце концов. Десколада выиграет один из забегов, но тогда уже не будет людей, с которыми гонку можно было бы продолжить. - Ты хочешь сказать, что этот вирус разумен? - удивилась Вань-му. - Один из ученых на Лузитании в этом просто уверен. Это женщина по имени Квара. Другие с ней не соглашаются. Но вирус и вправду ведет себя так, будто обладает разумом. Во всяком случае, если говорить о приспособляемости к изменениям окружающей среды и преобразовании других видов к собственным потребностям. Лично я считаю, что Квара права. Десколада - это разумный вид, обладающий собственным языком, который она использует для очень быстрой передачи информации из одного конца света в другой. - Я не вирусолог, - заявил Хань Фей-цы. - И тем не менее, если бы ты просмотрел результаты исследований Эланоры Рибейры фон Гессе... - Ну конечно же, я просмотрю их. Вот только хотелось бы верить в свои способности. - И третья проблема, - сообщила Джейн. - Возможно, самая простая из всех. Богослышащие с Дао. - Да, - вздохнул господин Хань. - Твои убийцы. - Не по собственной инициативе, - напомнила ему Джейн. - К вам у меня претензий нет. Но перед смертью мне бы хотелось решить это: найти способ перестройки ваших измененных генов. Чтобы хоть будущие поколения были свободны от этих сознательно вызванных навязчивых идей, сохраняя при этом ваш необыкновенный ум. - Но где ты найдешь генетиков, которые согласились бы работать над проблемой, которая в глазах Конгресса уже сама по себе является преступлением? - Если желаешь, чтобы кто-то совершил предательство, - заявила Джейн, - то кандидата стоило бы поискать среди уже известных предателей. - Лузитания, - шепнула Вань-му - Именно. С вашей помощью я передам эту проблему Эланоре. - Но ведь она же занимается решением проблемы десколады. - Нельзя постоянно работать над одной-единственной проблемой. Это позволит ей отвлечься, возможно, что даже даст новый толчок. Помимо всего прочего, проблема Дао может оказаться достаточно простой. В конце концов, ваши перестроенные гены создали самые обычные генетики, работающие на Конгресс. Здесь трудности исключительно политические, а не научные. Вполне возможно, что для Эли ваша проблема покажется совершенно банальной. Она уже говорила мне, с чего следует начать. Нам нужны образцы тканей, по крайней мере, для начала. Надо, чтобы местный медицинский техник просканировал их на молекулярном уровне. Я же перехвачу управление аппаратурой и буду уверена в том, что Эля получит все нужные данные. Затем я переправлю их на Лузитанию. Вот и все. - Чья ткань будет нужна? - спросил Хань Фей-цы. - Не могу же я просить у собственных гостей, чтобы они дали мне образцы. - Честно говор, именно на это я рассчитывала, - вздохнула Джейн. - Ведь сюда их приходит множество. Мы можем использовать омертвевшую кожу. Даже образцы фекалий или мочи могут содержать клетки организма. - Я займусь образцами из туалета, - вмешалась Вань-му. - Нет, - начал спорить господин Хань. - Я займусь всем, чем необходимо. Даже собственноручно. - Вы, господин? - изумилась Вань-му. - Я сама хотела взяться за это дело, поскольку серьезно опасаюсь, что, приказывая это сделать другим слугам, ты сильно унизишь их. - Никогда бы я не просил сделать что-либо низкое и оскорбительное, что сам отказался от его исполнения. - В таком случае, сделаем это вместе. Но не забывайте, господин, что вы еще помогаете Джейн прочесть все отчеты, в то время как я сама могу заниматься только лишь физическим трудом. И не настаивайте заниматься тем, чем могу заняться я. Вместо этого вам лучше посвятить свое время тому, что можете сделать только вы сами. Джейн вмешалась еще до того, как Хань Фей-цы сумел ответить: - Мне бы хотелось, чтобы и ты, Вань-му, читала эти отчеты. - Я? Но ведь у меня нет никакого образования. - Тем не менее. - Но ведь я их даже не пойму. - Я помогу тебе, - пообещал господин Хань. - Ничего из этого не выйдет. Я не Цзинь-цяо. Вот она бы сумела. Это не для меня. - Я следила за тобой и Цзинь-цяо в течение всего процесса, приведшего к открытию меня самой, - заявила Джейн. - Множество ключевых идей пришло от тебя, а не от Цзинь-цяо. - От меня? Но я ведь и не пыталась... - Правильно, не пыталась. Ты только высматривала. Искала совпадений. Задавала вопросы. - Это были глупые вопросы, - смутилась Вань-му, но в глубине души она была очень рада: кто-то да заметил! - Вопросы, которые не задал бы ни один из специалистов, - отрезала Джейн. - Только именно эти вопросы и привели Цзинь-цяо к самым основным концептуальным переломам. Возможно, Вань-му, ты и не из богослышащих, но у тебя имеются собственные таланты. - Я буду читать и отвечать, - пообещала Вань-му. - Но и собирать образцы тканей. Всякие образцы, лишь бы только господину Ханю не нужно было встречаться со своими богослышащими гостями. Лишь бы ему не приходилось выслушивать, как его восхваляют за чудовищные дела, которых он не совершал. Хань Фей-цы все же противился: - Не хочу даже и думать о том, что ты... - Будь умнее, Хань Фей-цы, - перебила его Джейн. - В качестве служанки Вань-му будет невидимкой. Ты же, как хозяин дома в этом плане будешь таким же заметным как слон в посудной лавке. Что бы ты не делал, все замечается. Так что пускай лучше Вань-му занимается тем, что сама сделает самым наилучшим образом. Мудрые слова, подумала девочка. Вот почему меня просят оценить работу ученых, раз каждый обязан делать то, что умеет лучше всего. Но она молчала. Джейн рекомендовала им начать с собственных тканей. После этого Вань-му собрала образцы от всех домашних. Большая часть находилась на гребешках и в грязной одежде. Через неделю у нее уже были образцы тканей более десятка богослышащих гостей, также взятые с одежды. Так что фекалий никому собирать и не пришлось. Но девушка была готова даже к такому. Понятное дело, что Цинь-цзяо сталкивалась с ней, но не заговаривала. Вань-му очень страдала, видя, как холодно относится к ней давняя госпожа. Ведь когда-то они были приятельницами, и Вань-му все так же продолжала ее любить... Во всяком случае, она продолжала любить ту молодую девушку, какой Цинь-цзяо была перед тем памятным днем. Сейчас же она уже ничего не могла сказать или сделать, чтобы возобновить старую приязнь. Теперь их дороги разошлись. Вань-му приготовила образцы, тщательно упаковав и обозначив их. Но вот технику она их не отдала. Она придумала более простой способ. Девушка оделась в старое платье Цинь-цзяо, чтобы выглядеть как богослышащая студентка, а не как служанка, и отправилась в ближайшее учебное заведение. Там она сказала, что занимается одной проблемой, но вот в подробности пока посвятить никого не может. И она попросила, чтобы принесенные ею образцы были исследованы в лаборатории. Как она и предполагала, никто и не посмел выпытывать богослышащую, пускай и совершенно незнакомую. В лаборатории провели молекулярное сканирование, и Вань-му надеялась, что Джейн сдержала собственное обещание, перехватив управление компьютером и выполнив все нужные для Эли анализы. Возвращаясь домой, она выбросила собранные образцы, а полученные результаты исследований сожгла. Джейн получила все то, о чем просила. Так что теперь не стоит рисковать тем, чтобы Цинь-цзяо - или же кто-нибудь из подкупленных Конгрессом слуг - узнала, что Хань Фей-цы занимается биологическими экспериментами. Она не боялась того, что кто-нибудь распознает ее, Си Вань-му, в молоденькой богослышащей студентке, посетившей университет. Такое просто невозможно. Тот, кто ищет богослышащих, даже не глянет на простую служанку. - Выходит, что ты потерял свою женщину, а я свою, - отозвался Миро. Эндер вздохнул. Иногда у Миро появлялось желание поговорить. А поскольку сразу же под поверхностью всегда вздымалась горькая ирония, он был непосредственным и более, чем немножко, невежливым. Эндер не мог злиться на эту его болтливость - собственно говоря, никто, за исключением его самого и Валентины, не мог слушать медленную речь Миро, не проявляя при этом нетерпения. Парень столько времени проводил один на один со своими мыслями, что было бы жестокостью отказывать ему в беседе только лишь потому, что Миро ведет себя бестактно. Эндеру не нравилось, когда кто-либо напоминал ему о том, что Новинья его бросила. Занятый совершенно другими делами - в основном, спасением Джейн, и лишь постольку-поскольку, другими проблемами, он старался не думать об этом. Но после этих слов Миро к нему вернулось это болезненное, пустое и пугающее чувство. Ее нет. И уже недостаточно просто заговорить, чтобы она ответила. Не достаточно просто протянуть руку, чтобы коснуться ее пальцев. А самое паршивое из всего: что это прошлое никогда и не возвратится. - По-видимому, так, - признал Эндер. - Ты, наверное, предпочитаешь их не сравнивать, - заявил Миро. - В конце концов, она была твоей женой целых тридцать лет, а Оуанда моей девушкой - самое большее, пять. Но вот если начать от зрелости. С самого раннего детства она была моей самой близкой подружкой... разве что, если не считать Эли. Поэтому, если хорошенько подумать, я был с Оуандой большую часть своей жизни, а ты с мамой - всего лишь половину своей. - Спасибо. Я уже чувствую себя получше. - Только не злись на меня. - Это ты не злись на меня. Миро рассмеялся. Излишне громко. - Что, Эндрю, паршивое настроение? - захихикал он. - Тебе немного не по себе? Вот этого было уже слишком. Эндрю заерзал на стуле и отвернулся от терминала. Сейчас он изучал упрощенную модель сети анзиблей, пытаясь понять, где в этом запутанном лабиринте может скрываться душа Джейн. Не шевелясь, он глядел на Миро, пока тот не замолк. - Разве я сделал это с тобой? - спросил Эндер. Миро же был, скорее взбешенным, чем опешившим. - А может этого мне и было нужно, - отрезал он. - Ты об этом подумал? Вы все были такими осторожными. Давайте позволим Миро сохранить его достоинство. Пускай себе думает над собой, пока у него мозги не завернутся. Просто, не будем говорить о том, что с ним случилось. А вам не приходило в голову, что мне нужен и кто-то такой, кто бы надо мной посмеялся? - А тебе не приходило в голову, что мне этого не нужно? Миро снова рассмеялся, но на этот раз тише, мягче. - Один ноль в твою пользу, - похвалил он. - Ты относился ко мне так, как хотел бы, чтобы относились к тебе самому; сейчас же я отношусь к тебе так, как хотел бы, чтобы относились ко мне. Мы даем друг другу собственные лекарства. - Твоя мать и я до сих пор являемся супружеской парой, - напомнил Эндер. - Я тебе кое-что скажу. Выслушай мудрые замечания моей, более-менее двадцатилетней жизни. Тебе станет легче, если ты начнешь соглашаться с тем, что она уже никогда не вернется. Теперь уже навсегда она будет находиться вне твоего влияния. - Это Оуанда находится вне влияния. С Новиньей не так. - Она с Детьми Разума Христова. Ведь это же орден, Эндрю. - Не совсем. Это лишь орденское отделение, принимающее только супружеские пары. Без меня она не может присоединиться к ним. - Вот именно. Ты получишь ее назад, как только присоединишься к Filhos. Представляю себе, каким ты будешь Dom Cristao. Эндер не смог сдержать улыбки. - Спать в раздельных кроватях. Непрерывно молиться. Никогда не прикасаться друг к другу. - Если это супружество, Эндрю, то мы с Оуандой тоже женаты. - Это супружество, Миро. Поскольку пары у Filhos da Mente de Cristo вместе трудятся, вместе проводят занятия. - Значит мы с тобой тоже супружеская пара, - заметил Миро. Ты и я. Ведь мы вместе пытаемся спасти Джейн. - Приятели, друзья, - поправил его Эндер. - Мы только друзья. - Скорее, мы соперники. Джейн держит нас на поводке словно любовников. Слова Миро напомнили про обвинения Новиньи. - Нас трудно считать любовниками, - ответил Эндер. - А Джейн - не человек. У нее нет даже тела. - Странная логика. Ведь ты сам говорил, что ты с мамой можете быть супружеской парой, даже не прикасаясь друг к другу. Эндеру эта аналогия не понравилась, потому что касалась слишком истинной. Неужто Новинья все эти годы по праву ревновала его к Джейн? - Если рассматривать проблему практически, она живет в наших головах, - признал Миро. - А это такое местечко, куда жена никогда не доберется. - Мне всегда казалось, что твоя мать ревнует к Джейн, потому что тоже хотела бы иметь кого-то столь же близкого. - Bobagem. Lixo, - бросил Миро. Бессмыслица. Чушь. - Она ревновала к Джейн, потому что хотела быть близкой к тебе. Но ей это не удалось. - Не она. Она всегда была... замкнута в самой себе. Случалось, что мы оба были очень близки, но она всегда возвращалась к своей работе. - Так же как и ты возвращался к Джейн. - Это она тебе сказала? - Не дословно. Но бывало так, что ты разговаривал с ней и внезапно замолкал. Ты хорошо говоришь про себя, но видны легкие движения челюсти, а глаза и губы реагируют на то, что говорит тебе Джейн. Она на это глядела. Ты рвал связь, уходя куда-то. - Не это нас разделило, - шепнул Эндер. - А смерть Квимо. - Смерть Квимо была всего лишь последней каплей. Если бы не Джейн, если бы мама и вправду верила, что ты принадлежишь ей душой и сердцем, то после смерти Квимо она обратилась бы к тебе вместо того, чтобы от тебя отвернуться. Миро сказал вслух то, чего Эндер более всего опасался. А именно, что все случившееся - это его вина. Что он не был хорошим мужем. Что оттолкнул свою жену. А самое паршивое, когда Миро уже закончил, Эндер знал, что все это правда. Чувство утраты, теперь уже невыносимое, внезапно удвоилось, бесконечно разрослось в его душе. Он почувствовал на плече руку Миро, тяжелую и неуклюжую. - Бог свидетель, Эндрю, я не хотел доводить тебя до слез. - Бывает. - Здесь не только твоя вина. И не Джейн. Не забывай, что у мамы совершенно поехала крыша. Она всегда была такой. - Она слишком настрадалась в детстве. - Поочередно теряла всех тех, кого любила. - А я позволил ей поверить в то, что и меня она тоже потеряла. - И что ты должен был сделать? Отключить Джейн? Один раз ты уже такое сделал, помнишь? - Разница здесь в том, что сейчас у нее есть ты. Все время, пока тебя здесь не было, я мог оставить Джейн, потому что у нее был ты. Я мог реже с ней разговаривать, даже попросить, чтобы она отключилась. Она бы простила. - Возможно, - признал Миро. - Но ведь ты этого не сделал. - Потому что не хотел, - признался Эндер. - Я не хотел ее оставлять. Я верил, что мне удастся сохранить старую дружбу и в то же самое время быть хорошим мужем для собственной жены. - Тут дело не только в Джейн. Была еще и Валентина. - Догадываюсь. И что теперь? Мне вступить в Filhos и ждать, пока не прилетит флот и не взорвет здесь все на кусочки? - Делай то же, что и я, - сказал Миро. - А именно? - Набираешь воздух в грудь. Выпускаешь. Потом снова. Эндер задумался. - Вот это я бы смог. Даже уже делал, когда был совсем маленьким. Еще какое-то время он чувствовал руку Миро на собственном плече. Вот почему мне нужно иметь собственного сына, думал Эндер. Чтобы его поддержать, когда он маленький, а затем опереться на нем, когда сам буду уже старым. Но у меня не было собственных детей. Я будто Марсао, первый муж Новиньи. Окруженный всеми этими детьми и понимающий, что они не мои. Разница лишь в том, что Миро мне друг, а не враг. И это уже что-то. Может я и был плохим мужем, но все еще могу завоевать и удержать друга. - Перестаньте-ка плакаться в жилетку и возвращайтесь к работе. Это в ухе раздался голос Джейн. Она ожидала довольно долго, пока не заговорила, достаточно, чтобы он был почти что готов к ее подколкам. Почти что, но не совсем, поэтому эти ее слова Эндера рассердили. Рассердило именно то, что она все время подслушивает их и подсматривает. - Вот сейчас ты разъярился, - сообщила ему Джейн. Ты понятия не имеешь, что я испытываю, подумал Эндер. И не можешь знать. Потому что ты не человек. - Ты думаешь, я не знаю, что ты чувствуешь, - сообщила Джейн. Какое-то время Эндер боролся с головокружением, потому что в этот миг ему показалось, будто Джейн слышит нечто более глубокое, чем просто разговор. - Но ведь и я сама тебя один раз потеряла. - Я вернулся, - проговорил про себя Эндер. - Но не до конца, - ответила она ему. - Совершенно не так, как раньше. Потому-то смахни-ка пару дурацких слезинок жалости над самим собой со своих щечек и признай их моими. Чтобы сравнять счеты. - Я и сам не знаю, зачем мучаюсь, спасая тебе жизнь, - беззвучно заявил Эндер. - Я тоже не знаю. И ведь уже говорила, что это напрасная потеря времени. Эндер возвратился к терминалу. Миро остался рядом, изучая имитацию сети анзиблей на экране. Эндер понятия не имел, о чем Джейн говорит с Миро... но был уверен, что разговор такой ведется. Он уже давно догадался о том, что она может вести несколько бесед одновременно. И с этим уже ничего не сделаешь; хотя его немного раздражало, что Джейн близка Миро точно так же, как и для него. Разве возможно такое, думал он, чтобы один индивидуум любил другого, не пытаясь подчинить его себе? Неужто это так глубоко закодировано в наших генах, что убрать это будет просто невозможно? Моя территория. Моя жена. Мой приятель. Моя любовница. Моя раздражающая и наглая компьютерная личность, которую вскоре сотрут из за наполовину безумной девицы, гения с психозом навязчивых идей, живущей на планете, о которой я в жизни не слыхал... и как же я смогу жить без Джейн, когда она уйдет? Эндер увеличил масштаб схемы. Больше, еще больше, пока экране не начал показывать всего лишь по несколько парсеков в каждую сторону. Теперь он видел модель небольшого фрагмента сети - линии с полудюжины филотических лучей в глубине пространства. Теперь они уже не походили на сложную, плотно сплетенную ткань - скорее на линии, расходящиеся друг с другом на миллионы километров. - Они не касаются друг друга, - шепнул Миро. И вправду, нет. Эндер никогда не осознавал этого. В его воображении галактика всегда была плоской, такой, какой ее показывали звездные карты, горизонтальный разрез той части ее спирального рукава, откуда с Земли начали распространяться люди. Но ведь галактика не плоская. Никакая пара звезд не лежит в той же плоскости, что любая другая пара. Филотические лучи, соединяющие космолеты, планеты и спутники, распространялись по идеально прямым линиям, от одного анзибля к другому. На плоской карте они казались пересекающимися, но вот на трехмерном увеличении компьютерного экрана было ясно, что они даже и не касаются друг друга. - Как она может в этом всем жить? - буркнул Эндер. - Как может она существовать в этом всем, если помимо конечных точек, никаких других соединений между этими линиями не имеется? - В таком случае... может она существует и не здесь? Вдруг она живет в сумме компьютерных программ всех терминалов? - Но тогда она могла бы заархивировать себя на всех доступных ей компьютерах и... - И ничего. Ей не удалось бы открыться наново, потому что для анзиблей использовали бы только чистые компьютеры. - Вечно это продолжаться не может, - признал Эндер. - Компьютеры на разных планетах должны общаться друг с другом. Это важно. Конгресс быстро убедится в том, что нет такого числа людей, чтобы даже за год вручную вписать то количество информации, которую компьютеры пересылают через анзибли всего за час. - То есть, ей следует спрятаться? Переждать? И снова появится через пять или десять лет, когда случится оказия? - Такое возможно, если она именно этим и является... суммой программ. - Наверняка в ней имеется нечто большее, - заявил Миро. - Почему? - Ведь если бы она была всего лишь суммой программ, пускай даже самозаписывающихся и самоисправляющихся, то эту сумму должен был бы создать какой-то программист или группа программистов. В этом случае она реализует только лишь те процедуры, которые вписаны в нее в самом начале. Тогда у нее нет свободы воли. Тогда она марионетка. Не личность. - Ну что же, раз уж разговор зашел об этом... - вздохнул Эндер. - Возможно ты слишком узко определяешь свободу воли. Разве человеческие существа не похожи друг на друга? Не запрограммированы своими собственными генами и окружающей средой? - Нет, - не согласился Миро. - Тогда чем же? - Наши филотические связи доказывают, что это неправда. Поскольку мы можем соединяться друг с другом волевым актом, к чему неспособна никакая другая форма жизни на Земле. Мы обладаем чем-то, являемся чем-то, что не было вызвано ничем иным. - Так что же это такое? Душа? - Даже не душа. Священники утверждают, что наши души создал Бог, а это отдает нас во власть следующего кукловода. Если Бог создал для нас свободную волю, то он же отвечает и за каждый наш выбор. Бог, наши гены, окружающая среда или же какой-нибудь идиот-программист, набивающий код на старинном терминале... свобода воли никак не смогла бы появиться, если бы мы сами, в качестве индивидуумов, были результатом какой-то внешней причины. - То есть... Насколько мне помнится, официальный ответ философии на вопрос о свободе воли говорит, что таковой не существует. Имеется всего лишь иллюзия свободы воли, поскольку причины нашего поведения столь сложны, что мы просто не можем их расшифровать. Если у тебя имеется ряд костяшек домино, которые поочередно падают, ты всегда можешь сказать: эта косточка упала потому, что вон та ее толкнула. Но если у тебя имеется бесконечное число костяшек, которые можно проследить в бесконечном числе направлений, ты не угадаешь, где началась причинно-следственная цепочка. Потому-то ты и думаешь: эта костяшка домино упала потому, что так ей захотелось. - Bobagem, - буркнул Миро. - Согласен, что такая философия не имеет никакой практической ценности, - признался Эндер. - Валентина объясняла мне это таким образом: даже если свободы воли не существует, чтобы жить вместе в обществе, мы должны относиться друг к другу так, как будто она у нас имеется. В противном случае, если кто-либо совершит нечто ужасное, его нельзя будет наказать. Ведь это же не его вина, это все гены, окружающая среда или Бог заставили его поступить таким образом. А если кто-либо совершит нечто хорошее, мы не сможем его вознаградить, ведь и он тоже марионетка. Как только ты признаешь, что все вокруг марионетки, так какого черта вообще с ними разговаривать? Зачем что-либо планировать, творить, желать, мечтать, если все это только сценарий, встроенный в нас кукловодом. - Ужас. - Потому-то мы признаем нас самих и всех окружающих существами разумными. Мы относимся к каждому так, будто он осознает собственные действия, а не совершает их только лишь потому, что его кто-то к ним подталкивает. Мы наказываем преступников. Мы вознаграждаем альтруистов. Совместно мы планируем и строим. Даем обещания и ожидаем их выполнения. Свобода выбора - это всего лишь идея, но когда каждый поверит в то, что людские деяния являются ее результатом, когда в соответствии с этой верой принимает ответственность, результатом становится цивилизация. - Свобода воли - это только выдумка... - Так объясняла мне Валентина. Это означает, что свободы воли не существует. Не думаю, что она сама в это верит. Мне кажется, она считает, что если сама она цивилизована, то обязана верить в эту выдумку, а следовательно - она совершенно честно верит в свободу воли и считает, что вся эта теория обычная чушь... Но она верила бы в нее и тогда, если бы это было абсолютной правдой... То есть, никто ничего толком не знает. Эндер рассмеялся, потому что Валентина тоже смеялась, когда много-много лет назад говорила ему об этом впервые. Тогда они были почти что детьми; сам он в то время писал "Гегемона" и пытался понять, почему его брат Питер совершил все те ужасные вещи, которые совершил. - Это не смешно, - заявил Миро. - А мне казалось, что да, - ответил на это Эндер. - Либо мы свободны, либо - нет, - сказал Миро. - Либо свобода воли существует, либо ее не существует. - Дело в том, что мы должны в нее верить, чтобы жить как цивилизованные существа. - Вовсе нет, - запротестовал парень. - Ведь если это неправда, то зачем нам вообще стараться жить как цивилизованным существам? - Поскольку тогда у вида имеются наибольшие шансы на выживание. Поскольку