Кэролайн Дж.Черри. Русалка -------------------- Кэролайн Дж.Черри. Русалка ("Русалка" #1). Пер. - В.Ершов. C.J.Cherryh. Rusalka (1989) ("Rusalka" #1). ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 -------------------- 1 Зима заметно отступала. Янтарные вечера и дневной туман постепенно съедали оставшийся снег, превращая его в бесчисленные лужи. Целый день с крыш и навесов соскальзывали и с глухим стуком падали в последние осевшие сугробы сверкающие сосульки. Одна, особенно большая, все еще висела на крыше там, где около украшенного петухом крыльца, выходящего на запад, натекла огромная лужа. Где-то совсем рядом раздавался звук, похожий на потрескивание льда. Это тетка Иленка взбивала масло. В это самое время Петр Кочевиков, направив лошадь прямо на крыльцо, решил добраться до сосульки. Саша Мисаров остановился и, не выпуская из рук полных ведер и затаив дыхание, наблюдал, как падает сосулька. Лошадь, прогромыхав по деревянному настилу, чуть приостановилась перед мощеной бревнами дорожкой, увязая в грязи, как на грех, всеми четырьмя ногами, а потом ступила на бревна, заливая их грязью. Тут из кухни выскочила тетка Иленка и, размахивая ложкой, начала причитать, вспоминая все силы, начиная от Солнца на небе до великих князей и их наместников на земле. - Петр! Петр! Ты только посмотри, что ты сделал с моим крыльцом и моим помостом! Ах, Боже мой... Иленка увидела, что маслобойка упала, а молоко начинает подтекать на крыльцо, и тут же схватила стоявшую в углу метелку. - Посмотри! Посмотри! - закричал кто-то из молодых парней. - Оглянись, Петька! Теперь тебе не миновать беды! Метла засвистела в воздухе, Петр подхватил шапку и пригнулся в седле, направляя лошадь в сторону от дорожки, а вместе с ним и остальные хулиганы, среди которых почитай все были сыновья из богатых семей Воджвода. Они с гиканьем и смехом развернули коней, чтобы поскакать назад, в оружейные залы. Тетка Иленка загнала Петра в угол между конюшней, изгородью и баней, но ему удалось перемахнуть через стоявшие рядом банные скамьи, и он опять поскакал вдоль покрытой грязью дорожки, выворачивая бревна и обдавая свою преследовательницу с ног до головы грязью. Вытаращив от неожиданности глаза, Иленка вновь было схватилась за метлу, чтобы возобновить атаку, но вся конная ватага уже опять мчалась по двору, разбрызгивая грязь и разбрасывая небольшие горсти монет. - Это за маслобойку! - закричал Дмитрий. С очередным взмахом шапки в грязь посыпались новые монеты. - А это за вино! - закричал Петр, едва не задев резного петуха на воротном столбе у конюшенного двора. Продолжая громко смеяться, он резко откинулся в седле, чтобы не удариться головой о ворота. Последний комок грязи тяжело шлепнулся об забор, и хулиганы скрылись вдали. Саша опустил на землю ведра и бросился выбирать из грязи серебро. Он протянул монеты Иленке, которая, к общему удивлению, на этот раз не обрадовалась деньгам. - Хулиганье! - продолжала выкрикивать она, а затем изо всех сил ударила метлой у сашиных ног. - Прибери здесь все! Как будто и в этом была его вина. Чаще всего во многом, что бы ни случалось в трактире "Петушок", виноват был именно он, Саша Мисаров. Вот и теперь он был виноват в очередной раз и в том, что разбилась маслобойка, доставшаяся Иленке еще от ее бабки, и что убежало масло, и что Петр Кочевиков и его распоясавшиеся собутыльники вытоптали лошадьми весь трактирный двор, и он стоял среди этого разбоя, словно круглый дурак. Хорошо еще, что Дмитрий Венедиков догадался хоть как-то уладить все на скорую руку, да тетка Иленка не съездила его метлой по-настоящему. А дядя Федор... Он наверняка скажет, после десяти лет терпеливого молчания: - Зачем мы держим этого непутевого мальчишку? Петр, тем временем, не чувствовал никакого огорчения по поводу произошедшего. Он был в меру пьян, под ним была добрая лошадь, которую он только вчера выиграл в кости, у него были друзья, и не простые, а со связями, вплоть до двора самого великого князя Микулы. Молодые девицы и женщины влюблялись в него до безумия, лишь только ловили его взгляд или слышали его постоянные остроты. Он был настоящим баловнем судьбы и уж едва ли помнил о таких человеческих недугах, как голод и бедность, и никогда не вспоминал о своих родственниках, которые и сами по много лет не встречались с ним, если не было нужды занять денег. Он не был, как говорится, рожден для богатства, но по всему было видно, что он умел извлекать пользу из жизни. Он, казалось, не обладал врожденными манерами, но всегда имел запас остроумия и редкую способность к подражанию. Дети из знатных семей Воджвода вполне обоснованно считали, что Петр, по его собственным словам, служил противоядием от скуки и лекарством от чрезмерной серьезности. Итак, вечер только начинался для веселой компании, которой удалось вполне благополучно покинуть "Петушок". - Едем вместе с нами на постоялый двор, - сказал Василий. - У меня есть другие дела, - чуть подмигнув ему, ответил Петр. Василий всегда понимал его с полуслова и подмигнул ему в ответ, а простодушный или попросту глуповатый Иван спросил: - Какие еще дела? Тут Андрей и Василий уже не выдержали и, сорвав с головы шапки, принялись колотить его. - Но ведь, вот какой мошенник, - сказал Дмитрий, - никак не соглашается назвать ее имя. Кто же это такая, кого наш Петр предпочитает игре в кости? Тот лишь лукаво улыбнулся. - Настоящий мужчина никогда не скажет этого, - заметил он и поскакал вдоль Торговых рядов. Ему еще нужно было успеть заменить свою лошадь и купить пригоршню леденцов... Может быть, из-за теплой погоды, но так или иначе, старый Юришев закончил игру со своими почтенными приятелями очень рано. Это был тот самый вечер, когда очаровательная красавица Ирина, по уверениям ее служанки, должна была быть совсем одна. Петр обошел дом кругом и, пройдя через калитку девичьего сада, взобрался на крышу бани, а оттуда перелез на лестницу, и по ней дошел до дверей, которые, как его уверяла все та же служанка, будут открыты с того часа, как взойдет луна. Но уже спустя несколько минут Петру пришлось покинуть дом через окно второго этажа, а старик Юришев с мечом в руке уже бежал по садовой дорожке, огибая дом, и выкрикивал: - На помощь! Стража! На помощь! Петр даже упал, когда приземлялся на грязную мостовую, но быстро поднялся и сначала побежал в сторону конюшен, находящихся у трактира "Цветок", в котором он всегда останавливался, но слуги боярина отрезали этот путь, и ему пришлось отступить к восточной стороне дома. Сюда же спешил и запыхавшийся хозяин с поднятым мечом. - А, черт! - выругался Петр, делая бросок в сторону. Его нога задела за один из больших цветочных горшков, он упал и, с пронзительным криком, начал переворачиваться, стараясь спастись от бешеных взмахов меча. - Попался! - кричал Юришев, замахиваясь мечом в очередной раз, в то время как Петр продолжал уворачиваться от сверкающего клинка. Наконец ему удалось, перевернувшись почти на месте, вскочить на ноги. В этот момент в доме распахнулись ставни, и вдоль улицы понеслось: - Негодяй! Петр споткнулся об остатки разбитого горшка и почувствовал удар в бок. Он увидел, что рукоятка меча находится невероятно близко от его груди, и тут же взглянул прямо в лицо Юришеву. Оба застыли на мгновенье, будто пораженные шоком от смертельного страха. Петр громко закричал, как только Юришев дернул клинок на себя. Возможно, что именно шок заставил боярина замешкаться. Петр, обхватив руками бок, спотыкаясь, бросился со всех ног вдоль по улице, прежде, чем стража смогла остановить его. Он бежал прямо на конюшенный двор трактира, и, выскользнув через его задние ворота, оказался в темном переулке. Он стоял в темноте, прислонясь к воротам с наружной стороны, и переводил дыханье. До него доносились звуки, смысл которых не оставлял никаких сомнений: его искали. Теперь и конюшня, и его комната на постоялом дворе будут тщательно обысканы. Сейчас ему следовало уходить отсюда подальше. Он должен идти не торопясь, чтобы ничем не отличаться от обычных прохожих, но прежде следовало успокоиться, потому что он чувствовал, как тяжело постукивало сердце после борьбы и быстрого бега. Он не ощущал сильной боли от раны, не ощущал и сильного кровотечения, прикладывая к ней пальцы. Это позволяло надеяться, что, скорее всего, рана представляла лишь сквозной порез кожи чуть выше пояса, который, может быть, и разболится к утру, но уже дня через три не будет его беспокоить. "Чертов старик!" - подумал он. "И эта чертовка Ирина, у которой даже в мыслях не было предупредить его о засаде и которая даже не удосужилась сообщить своей служанке, что ее муж был кем-то предупрежден. Возможно, Юришев и сам уличил ее в происходящем, и сопротивление Ирины было полностью сломлено. И только один Бог знает, что еще она могла рассказать своему мужу..." В самом конце дороги он заметил всадников и понял, что поиски охватили теперь все улицы и переулки. - Он убежал, скорее всего, в другую сторону! - прокричал кто-то из них. В этот момент зазвонил колокол, извещавший об охоте на вора. При этом звуке распахнулись ставни во всех домах переулка. Петр старался держаться все время в тени, а затем, сопровождаемый собачьим лаем, бросился в чей-то сад. Он бежал, а страх только придавал ему силы и выдержку. Миновав три квартала, он уже со спокойным лицом, уверенной неторопливой походкой заставил себя войти в освещенный фонарями конюшенный двор трактира "Олениха". Там он заплатил молодому конюшему, чтобы тот отнес записку Дмитрию, который должен был находиться в общем зале. - Мне нужно поговорить с ним, - пояснил он и добавил, чтобы малый ненароком не напугал Дмитрия: - Это записка от его сестры... Петр надеялся, что конюший не обратил особого внимания на его трясущиеся руки и прерывистое дыхание. - Поторопись, малый! Через некоторое время конюший вернулся в сопровождении Дмитрия и указал тому пальцем в самый темный угол. Тогда Петр вышел вперед, чувствуя, как подрагивают его колени и тело пронзает острая боль от раны. Слабость охватила его именно сейчас, когда он надеялся вот-вот получить помощь. - Ты весь в крови, - воскликнул Дмитрий. - Это все люди старика Юришева, - сказал Петр. Ему было стыдно признаться, что это сделал сам боярин, и поэтому он старался говорить уклончиво. - Женщину вынудили поступить таким образом, я больше чем уверен в этом... Он сделал несколько шагов в сторону приятеля, чувствуя, что вот-вот упадет, и попытался ухватиться за Дмитрия. Но тот очень поспешно убрал свою руку и отступил назад, показывая тем самым, что у него нет желания быть замешанным в этом деле. - Я не шучу, Дмитрий! - Так, значит, вот почему вся эта суматоха на улицах? А боярская стража? Они видели тебя? А тем временем, колокол продолжал звонить, напоминая об опасности всем жителям Воджвода. - Они видели меня, да еще и ранили в бок. Ради Бога, Дмитрий, не будь таким недоверчивым. Послушай, мне нужно где-то спрятаться, пока все не утихнет... - Но только не у меня! Поищи какое-нибудь другое место, но только подальше от меня! Я не хочу иметь никаких неприятностей, связанных с этим! Петр, словно в шоке, неподвижно смотрел на Дмитрия. - Тогда, может быть, Василий... - Ни Василий, ни кто либо еще! - очень резко сказал Дмитрий. - Это звонит колокол, предупреждающий об охоте на вора. Слышишь? Убирайся отсюда! - Я хочу сам попросить Василия, - сказал Петр, собираясь было идти прямо на постоялый двор. Но Дмитрий схватил его за плечо и повернул с такой силой, что Петр едва не согнулся от боли. - Нет, - прошипел Дмитрий. В слабом свете фонарей его лицо напоминало застывшую маску. - Нет! Мы не хотим иметь с тобой дела при подобных обстоятельствах! Подумать только, жена Юришева?! Ведь его двоюродный брат заседает в суде! - А твоя сестра - княжна... - Оставь в покое мою сестру! Не впутывай ее в эту историю! Только попробуй упомянуть стражникам ее имя или имя моего отца - и я вырву твое сердце, Петр Кочевиков! А теперь оставь меня! Убирайся отсюда! Дмитрий быстро поднялся на освещенное крыльцо трактира, а Петр неподвижно смотрел ему вслед, испытывая такое же чувство, какое он только что уже испытал, глядя в лицо боярина Юришева. Он ощутил, как дрожат его колени и подгибаются ноги, будто он израсходовал весь запас своих сил. Возможно, это было следствием того, что ему потребовались дополнительные силы для излишней смелости и решительности, а, может быть потому, что они были просто ограничены, и после всех злоключений сегодняшней ночи, когда он выдерживал удар за ударом, его сил хватило лишь на то, чтобы добраться до постоялого двора, где он надеялся получить помощь друзей. Но, как теперь оказалось, ему больше некуда было идти. Сейчас он сам должен решиться на что-то. Конюший видел его здесь и наблюдал за его встречей с Дмитрием. И если у Дмитрия из-за этого возникнут какие-то неприятности, то его отец доберется до Петра, где бы тот ни был, и ему не придется рассчитывать на пощаду. С этими мыслями он вышел за ворота конюшни и нырнул в ближайший переулок. В этот момент звон колокола прекратился. "Это хорошо", - подумал Петр и затаил дыхание. У него даже закружилась голова при мысли о том, что вся эта суматоха постепенно затихнет. Или его преследователи временно разошлись по домам и погоня готова вот-вот возобновиться с новой силой? Он продолжал идти и чувствовал, как кровь все сильнее истекает сквозь прижатые к ране пальцы, а в ушах все настойчивее раздаются глухие тяжелые удары, которые заглушают все остальные звуки. Нарастающая боль в боку и спине мешала ему осмысленно воспринимать окружающую обстановку. Единственное, что еще не подводило его, были глаза, которые обшаривали улицу в поисках подходящего убежища. Так он шел, полагаясь на зрительную память, и наконец добрался до колодца, за которым были знакомые ворота, украшенные петухами, миновав которые он оказался на мощеной бревнами, покрытой грязью дорожке. Спотыкаясь и скользя по жидкой грязи, он добрался до конюшенного двора, куда через изрезанные полосками света ставни доносились смех и крики из переполненного трактира. Он мог даже различить голос Федора Мисарова, который велел принести очередной кувшин вина из погреба. Ноги сами потащили Петра подальше от трактира. Федор Мисаров всегда поддерживал сторону Юришева, который, в свою очередь, держал в кармане всю местную власть. Петр подумал о том, не поискать ли ему темное местечко где-нибудь в конюшне, где он смог бы немного отдохнуть. Он хотел лишь присесть в темноте... собраться с мыслями, привести в порядок дыхание и вновь обрести остроту восприятия окружающего, чтобы обдумать, что делать дальше, куда идти, а может быть... может быть, вывести одну из лошадей, стоящих сейчас в конюшне, и... на время вообще сбежать из Воджвода. Он вырос на улицах этого города, родившись здесь, он провел тут всю жизнь, а о других местах знал лишь по рассказам Василия да Дмитрия или их приятелей. Но он был уверен, что обязательно найдет подходящее место, где сможет укрыться. Его способности помогут ему отыскать тот единственный счастливый путь, который приведет к удаче. А он очень верил в свою судьбу... ...Если бы только утихла боль, если бы только он не потерял вместе с вытекающей кровью остатки жизни... Он прилег, уткнувшись лицом в солому, не обращая внимания на фырканье лошадей, которых встревожило его присутствие, а может быть, и запах крови, разносившийся в темноте конюшни. Но все звуки, возникавшие сейчас во дворе, тонули в громком пении, по-прежнему доносившемуся из трактира. Так он лежал, отдыхая от пережитого напряжения, и уговаривал себя, что кровь не будет так сильно вытекать, если он будет лежать тихо, не делая лишних движений. Но смертельный страх не проходил. Ведь он, на самом деле, знал, что обманывает сам себя: кровь по-прежнему вытекала из раны, и он был близок к потере сознания. В этот момент лошадь неожиданно пришли в движение, и послышался чей-то голос: - Тппру-у, Хозяюшка, в чем дело? Ему даже показалось, что недалеко от него появился свет, и даже послышались звуки приглушенных шагов, будто кто-то шел по соломе. Если это люди боярина, выследившие его, то они наверняка убьют его прямо здесь. Но это был всего-навсего мальчик, который в поднятой руке держал фонарь. Петр узнал в нем Сашу Мисарова, который теперь замер в нескольких шагах, не сводя с него застывшего испуганного взгляда. Вопрос же о том, что здесь делает Петр, прозвучал по меньшей мере, глупо. - Я умираю, - огрызнулся тот, пытаясь приподняться. Но это была неудачная попытка. Он тут же упал вниз лицом, на солому, и даже закричал, когда Саша попытался его поднять. - Я схожу за дядей, - сказал Саша. - Нет! - Петр был еще в состоянии говорить, несмотря на то, что лицо его полностью утонуло в соломе, сердце тяжело стучало, а дыхание было затруднено. Его тело только что испытало новый приступ боли, и теперь казалось, он всем своим существом пытался определить, насколько лучше или хуже его новое положение. - Нет! Только позволь мне немного отдохнуть здесь. Не зови своего дядю. Я попал в беду и не хочу, чтобы и он оказался замешан в этом. Я только отдохну здесь и через час-другой отправлюсь своей дорогой... - Но ведь ты истекаешь кровью, - сказал мальчик. - Я знаю об этом, - проговорил Петр сквозь зубы. - У тебя есть что-нибудь для перевязки? - Только то, что я использую для лошадей. - Принеси! Мальчик исчез. Петр по-прежнему лежал, уткнувшись лицом в солому, и пытался собрать силы, чтобы еще раз попытаться встать: возможно, что его не оставляло желание выбраться из конюшни на улицу, отыскать там укромное место и присесть. Может быть, он смог бы послать мальчика в "Цветок", чтобы тот попытался привести оттуда его лошадь... Нет, он не мог позволить себе ничего подобного. Ведь они наверняка обыскали все окрестности, поговорили почти с каждым встречным и непременно будут следить за его комнатой на постоялом дворе... Наконец мальчик вернулся и, шурша соломой, опустился рядом с ним на колени. - Я принес воду и немного бальзама для раны... Петр, закусив губу и находясь все в той же неудобной позе, пытался развязать узел на своем поясе. Наконец узел был развязан. - Сделай все, что ты можешь, малый. Я буду в долгу перед тобой. Мальчик очень осторожно ослабил пояс, поднял рубашку и застыл, сдерживая дыхание. - Ну, что ты таращишь глаза! - проговорил Петр. - Перевязывай! Лошади завозились и зафыркали, когда с тяжелым стуком, разбрызгивая грязь, во двор трактира въехали верховые. Послышался звон колокольчика. - Эй, есть здесь кто-нибудь? - раздался грубый голос. - Сторож! - Подожди! - быстро сказал Петр. Но мальчик уже вскочил на ноги и бросился к дверям, а Петр так и остался стоять на коленях, упираясь локтями в покрытый соломой пол. Он даже не мог дышать от боли, и теперь отдыхал, опустив голову на руки, чтобы как-то справиться со слабостью и сделать два-три глубоких вдоха. Он слышал, как всадники обменялись приветствиями с мальчиком и как один из них спросил: - Ты не видел Петра Кочевикова? Петр тут же впал в отчаяние, пока не услышал ответ мальчика, который прозвучал очень слабо, будто говоривший находился от него на значительном расстоянии. - Нет, господин. - А ты знаешь его? - Да, господин, знаю. Он был здесь сегодня, еще засветло. - Кто-нибудь появлялся около трактира? - Нет, господин. Только лишь те, кто сейчас сидит внутри... - Их следует проверить. Петр сделал глубокий вдох, убеждая себя, что должен пересилить боль и спрятаться в тени, потому что если Саша даже и будет стоять на своем, преследующие должны будут обыскать конюшню. Он с трудом поднялся с пола, помогая себе руками, качнулся в сторону и упал, повторяя про себя: "Дурак!" Он сумел сдержать рвущийся наружу крик и попробовал дышать, чтобы поскорее рассеялся туман, все еще стоявший в его голове после падения и мешавший ему видеть окружающее. До него доносились приглушенные голоса, среди которых он различал один, принадлежавший Федору Мисарову. - А что он сделал? - Убил, - последовал ответ. - Кого? - Самого боярина Юришева. Господин Юришев застал его в верхнем зале, прямо у дверей комнаты своей жены, и преследовал негодяя до самой улицы, пока сам не свалился - замертво... "Да нет же, нет!" - подумал про себя Петр. "Они все врут!" - Если вы увидите его, - продолжал все тот же голос, - то не испытывайте судьбу. Потому что на жертве не было ни малейшей раны. "Человек просто умер", продолжал рассуждать Петр, прислушиваясь к разговору. "Какие же дураки! Ведь он был просто никудышный слабый старик!" Теперь Петр ждал, со злобным предвкушением, когда Саша Мисаров вступит в разговор и заявит, что ему известно, где следует искать злодея, потому что Петр не видел никакой причины, которая хоть как-то могла бы удержать мальчика от доноса. Ставки были очень высоки, чтобы незнакомый человек мог, ни с того, ни с сего, принять на себя подобный риск. Но прошло некоторое время, и всадники, развернувшись, ускакали. "Боже мой", подумал Петр, "неужели мальчика все еще нет здесь?" Ему казалось, что Саша мог быть или в помещении трактира, или, услышав все подробности о происшедшем, рассказать все Федору, который должен был тут же вернуть погоню... Но вместо этого он услышал, как старший Мисаров давал тому наставления: - Не забудь запереть на ночь ворота. Потом до Петра донесся и голос мальчика, который казалось, был совсем рядом, где-то около стены конюшни. - Хорошо, дядя. Я так и сделаю. Петр почувствовал, что теряет последние силы, и даже пучки соломы, которые он сжимал все это время, вывалились из его ослабевших рук, а из глаз непрерывно текли слезы. Каждый вздох заканчивался резкой болью в боку и спине. Он увидел, как мальчик вошел в конюшню и бегом бросился в его сторону. Он рассказал, что теперь уже и городская стража ищет Петра. Он еще говорил что-то, просил, чтобы Петр держался, обещал, что еще раз перевяжет его и позаботится о нем... А Петр терялся в догадках, почему он так поступает. 2 Петр проснулся от резко ударившего в нос запаха лошадей и сена, и только потом уже ощутил боль. Но все же ночь благополучно прошла, и солнечные лучи, играя плавающей в воздухе пылью, уже пробивались сквозь щели между бревнами. Пробуждение обрадовало его, и даже боль в боку показалась ему вполне сносной. Он боялся двигаться, но, тем не менее, не оставлял мысли об этом. Лежа и раздумывая над тем, с чего бы ему начать свое движение, он прислушивался к окружающему: лошади занимались своими обычными делами, лениво переступая в стойлах, трактир пробудился и постепенно наполнялся звуками и голосами, среди которых он различал голос Иленки, покрикивающей на мальчика: - Сашка, а ну бери ведра, ленивая деревенщина! - А где-то в соседях, совсем рядом, заливался петух. Затем он попытался припомнить, почему он лежал на этом полу, уткнувшись лицом в солому, и воспоминания постепенно вернули его к произошедшему: слуги, исполняющие княжеский закон, до сих пор ищут его по всему городу, смерть старого боярина Юришева неотвратимо свершилась, и потому он, Петр Кочевиков, проживший в Воджводе всю свою жизнь, должен покинуть этот город, а придурковатые боярские стражники, к тому же, объявили его замешанным еще и в колдовстве... Эти заявления были нелепы хотя бы потому, что он хорошо запомнил, как выглядело лицо Юришева, когда они стояли, столкнувшись нос к носу, и оба были смертельно напуганы. Скорее всего, испуг и свел старого боярина в могилу, и произошло это тут же, на месте. А что касается колдовства, то в Воджводе не найдется ни одной местной ведьмы, способной совершить такое дьявольское чудо. По крайней мере те из них, кто жил в городе или ближайших окрестностях, промышляли тем, что собирали различные слухи, а потом недорого сбывали их своим посетителям. Если где и были подлинные колдуны, подумал Петр, то уж никак не в Воджводе. Все случившееся объяснялось очень просто: старик умер от испуга, а его стража всего-навсего лишь защищала теперь свою репутацию. Вероятно, кто-то из них тайно внушил отговорку о колдовстве местным властям, а остальные дружно ее подхватили. Вот такова была, на самом деле, правда о случившемся прошедшей ночью. Петр Кочевиков гораздо больше верил в человеческие слабости, чем в способности колдунов, потому что доказательства человеческой слабости встречались на каждом шагу, а колдовство всегда стояло под вопросом, как, например, в случае с "маленьким старичком", который, считаясь самым распространенным домовым, должен был бы оберегать конюшни, но которого никто никогда не видел. Колдовство на самом деле всегда было предметом ничем не ограниченной веры в возможности других людей. Он наверное мог бы даже воспользоваться этим в другое время, но именно сейчас эта самая человеческая слабость предлагала ему выбор: или быть повешенным с соблюдением всех правил и законов, или же получить более быструю расправу. Стража будет гоняться за ним без всяких правил... возможно, подгоняемая страхом самим оказаться на месте Юришева. Единственный путь получить хоть какую-то безопасность заключался в том, чтобы покинуть пределы города, а для этого он должен миновать городские ворота... где стража, по общему мнению, редко выполняла свою работу должным образом, следя за теми, кто входит или выходит за городские стены. Но теперь, после совершенного убийства, они будут очень тщательно следить за выходом из города, и нет никакой надежды выбраться за ворота днем. Поэтому для него не оставалось ничего лучшего, как прятаться в конюшне до наступления темноты, а потом испытать судьбу, разумеется при условии, что он сможет ходить, в чем, однако, у него еще не было полной уверенности. Рана по-прежнему продолжала болеть, хотя прошедшая ночь должна была бы ее успокоить. - Как ты себя чувствуешь? Петр ухватился за ограждение стойла, чтобы попытаться встать. Но его испуг был напрасным: это всего-навсего вернулся Саша, силуэт которого вырисовывался в дверях. В руках у него были ведра. Он подошел ближе и опустился около деревянной подпорки. - Я принес тебе яблоко, - сказал мальчик. При этом он поднял одно из ведер с водой и добавил: - А это очень чистая вода, мы заливаем ее только в кормушки. - Спасибо, - сказал Петр, в голосе которого не слышалось приличествующего такому случаю одобрения. Он припомнил свои завтраки в "Цветке", постель в своей комнате, свои любимые вещи, лошадей, все еще так и остававшихся в конюшнях, и ему стало грустно. Он подумал о том, что никто из его друзей не протянул ему руку помощи, и вот теперь оставался этот мальчик, прислуживавший в "Петушке", над которым, как было известно всему городу, с самого рожденья тяготело проклятье неудач. Так говорили злые языки, но Петр Ильич Кочевиков воспринимал эти слухи почти так же, как относился к разговорам о колдунах, ворожеях или гаданьям на кофейной гуще. Родители этого ребенка погибли в огне, что явилось кульминацией всех несчастий, которые могут припомнить многие, и которые начались именно с момента его рождения... Теперь все, посещавшие "Петушок", часто поговаривали между собой, подталкивая при этом друг друга локтем, когда Саша совал свой нос в дела, происходившие в общем зале трактира: "Взгляни-ка на него, да пролей каплю на пол для домового, разве не видишь, что среди нас человек с дурным глазом..." Петр вспомнил, что и сам не раз поступал так, принимая все это за шутку, и так же делали его друзья. И если бы он соблазнился прямо сейчас этой быстро промелькнувшей в его голове мыслью, то мог бы подумать, что его собственные дела складываются так плохо именно из-за присутствия мальчика... Он даже не рискнул бы посчитать его сейчас дураком, потому что не мог представить себе, где бы еще в Воджводе ему удалось бы провести так безопасно целую ночь, как не в компании Саши Мисарова. - Как ты чувствуешь себя с утра? - спросил тот, усаживаясь на корточки перед Петром. Он достал из глубины кафтана хлеб, яблоко и протянул все это Петру. - Лучше, - ответил Петр, припоминая отдельные моменты прошедшей ночи, когда Саша перевязывал его рану и допоздна сидел около него. А может быть, Саша обычно и спит прямо здесь, в конюшне? Это было вполне возможно, если учесть отношение родственников к мальчику. - Они говорят, - сказал Саша, - будто ты прошлой ночью вломился в дом боярина Юришева. Петр даже прикрыл глаза, а его рука, вместе с яблоком, замерла на полпути ко рту. - Я просто навещал там друга. Я не вор, - сказал он. Разумеется, подумал он про себя, и сама госпожа и ее богатые родственники будут отстаивать версию кражи со взломом. Никак иначе не может быть сказано о боярыне Ирине, кроме как об убитой горем вдове. - Они говорили еще, что тебя кто-то нанял, чтобы напустить колдовство на этот дом. - Напустить... колдовство... Саша чувствовал себя явно не в своей тарелке. - Я не собирался делать ничего такого, - продолжал Петр с замирающим сердцем. - Но они наверное говорили о чем-то определенном? - Они говорили, что это было связано с делами самого боярина Юришева. Кто-то из его врагов нашел колдуна, а уж этот самый колдун и решил все устроить через твое участие, и именно от этого боярин и умер. - Ах, Боже мой, - только и смог сказать Петр. - Вот охотники за ворами и ищут тебя. Они были и здесь. Я не знаю, слышал ты или нет их прошлой ночью... Я знаю, что Дмитрий Венедиков твой приятель, да еще Василий Егоров. Я мог бы отнести им записку. Петр тут же вспомнил, как Дмитрий вытолкал его прочь, и это воспоминание до боли обожгло и испугало его. - Нет, - сказал он, - не нужно. - Но ведь они богаты, - запротестовал Саша. - Они могут помочь тебе. Так вот, значит, где было объяснение тому участию, которое мальчик принял в судьбе Петра: он сам выдал себя, заведя разговор о его богатых друзьях, от которых надеялся получить маленькую выгоду и для себя. Но Саша с самой прошлой ночи ошибался, надеясь, что богатые друзья помогут Петру. - Так все-таки почему же? - спросил он мальчика, пытаясь между словами откусить сморщившееся за зиму яблоко. - Почему ты рискуешь, приглядывая за мной? Саша только покачал головой, будто все еще раздумывая над происходящим. - Ведь нельзя сказать, что я могу быть неблагодарным, - заметил Петр. Саша по-прежнему не спускал с него глаз, а Петр хотел знать, насколько могут совпадать его собственные мысли с рассуждениями мальчика. Наконец Саша сказал: - Но что же ты будешь делать, если не обратишься к своим друзьям? - Да нет, разумеется, они помогут, - сказал Петр. - Они, вне всякого сомнения, узнают, что произошло. Но им не нужно знать, где я нахожусь именно сейчас, на тот случай, если кто-нибудь спросит их об этом: тогда они абсолютно честно смогут сказать, что не знают. Но со временем они уладят это дело. Ведь у них есть и связи и влияние. Поэтому все, что мне сейчас необходимо, это остаться здесь, вне досягаемости стражи. - И как долго ты собираешься пробыть здесь? - Я не знаю, может быть, несколько дней. Ведь сейчас я не могу даже ходить, Саша Васильевич! Если же ты отправишься к моим друзьям и при этом что-то случиться, да если стража узнает обо мне раньше, чем мои друзья успеют хоть что-то предпринять в городской думе, меня убьют немедленно, без следствия, без суда и без всякой тому подобной канители. Теперь ты знаешь, какова, на самом деле, правда. Поэтому самым безопасным для меня будет оставаться здесь, пока мои друзья не исправят положение. Мне нужно всего лишь спрятаться и больше ничего, только место, где я мог бы поспать, ну, может быть, немного еды, но я боюсь даже просить, чтобы... Саша все больше хмурился, а Петр неожиданно почувствовал, что опускается до того, чтобы упрашивать конюшего, который ничего не должен ему и который, вполне возможно, если жадность возобладает над ним, может, отправиться прямо к Дмитрию и рассказать ему, где скрывается Петр. А если Дмитрий откажет ему... то найдутся и другие места, куда может отправиться Саша Васильевич, чтобы продать свою тайну. - Я принесу тебе еду, - сказал мальчик, и его взгляд при этом был очень беспокойным. - Но ты должен знать, что здесь такое место, где то и дело снуют разные люди. Сколько дней тебе может понадобиться? - Если наверняка, - сказал Петр, пытаясь выторговать как можно больший срок, на который он мог отважиться остаться, - если наверняка, то не более четырех дней. Саша внимательно посмотрел на него, и в его взгляде не было заметно особенного удовлетворения. - Хорошо, - сказал он наконец. С этими словами он вывел лошадь из самого последнего темного стойла, и, собрав вилами несколько охапок соломы, бросил ее в угол освободившегося пространства, а затем помог Петру добраться туда. Петр от испытанного напряжения даже потерял дыхание, когда мальчик устраивал его на новом месте. - Набрось на себя соломы, - посоветовал ему Саша. Солома вызывала зуд, но она же и согревала. В стойле было гораздо лучше, чем в проходе, где постоянно чувствовался сквозняк. Саша накрыл солому попоной, выложил хлеб и, пододвинув наполненную водой меру, которой обычно отмеряли зерно, уселся около Петра, молча разглядывающего окружавшие его удобства. Он все еще думал о Дмитрии, когда Саша, закончив свою работу, вышел из конюшни. Воспоминания с каждым разом вызывали у Петра новые приступы ярости, особенно когда дошла очередь до боярыни Ирины, которая, так же, как и Дмитрий, старалась спасти себя и свою репутацию... Затем его мысли вновь вернулись к Саше, который, вполне возможно, уже отправился добывать свою выгоду. А кто бы, в конце концов, отказался от нее в этом мире? Ведь каждый мог понять мальчика, который хотел сделать что-то лично для себя. А если вспомнить, то и Петр Ильич Кочевиков сам начинал жизнь, не чураясь подобных правил. Так же жил и Илья Кочевиков, сын трактирного игрока, чужой человек в Воджводе, для которого самыми близкими людьми на протяжении всей жизни были городские стражники, и который погиб так и неизвестно от чьей руки и неизвестно по каким причинам, хотя слухов и пересудов об этом ходило очень много. Теперь каждый мог думать, горько размышлял Петр, что после стольких прошедших лет грехи отца можно было бы искупить самим образом собственной жизни, а кроме того, каждый мог думать, что и друзья всегда остаются друзьями: и в плохие, и в хорошие времена. Дмитрий и другие его приятели происходили из семей, где отцы жили в вечном страхе перед окружающим миром: они постоянно помнили, что прежде всего должны были спасать самих себя, и сам Бог запрещал им рисковать для кого бы то ни было, кто не относился к их кругу... Вот так они и должны были бы рассудить. Наверняка, его друзья сидели сейчас в трактире и потихоньку обсуждали друг с другом все стороны этой ужасной истории. Особенно, они должны были бы обсуждать меру своей ответственности за него. "Как мы можем доверять ему?" - наверняка говорил кто-то из них. "Да, конечно, как ни крути, а здесь сказывается воспитание, кроме всего. Он был забавником, а теперь ему не до смеха. Бедный малый..." "А возможно..." И от этой мысли Петр буквально похолодел, а кусок хлеба стал сухим и застрял у него в горле, "возможно, что эта самая любвеобильная и томящаяся от скуки Ирина отыскала способ, как одним махом отделаться от опостылевшего мужа, и нашла для этой цели козла отпущения". Сейчас никто во всем городе, при подобных обстоятельствах, не посмел бы занять сторону Петра, да и вокруг города не было ни единого места, куда не проникли бы слухи и сплетни о случившемся, а потому он нигде не мог чувствовать себя в безопасности. Поэтому, чтобы хоть как-то успокоить себя, он стал думать о самых дальних местах, какие только приходили ему на ум: о Южном море, о сказочном Киеве, о Большой реке, и строил планы, как преодолеть ворота Воджвода, как незаметно проскользнуть мимо сторожей. Но постепенно, спустившись с небес на землю, он задумался над тем, хватит ли серебра в его кошельке, чтобы подкупить конюшего и уговорить его помочь Петру, и о том, сколь велики могли быть ожидания мальчика по части вознаграждения и как они могли вырасти, если родственники боярина назначат награду за помощь в поисках злодея. Ведь родственники Ирины, если Саша в конце концов сможет сообразить, что же произошло на самом деле, были из той породы, которые готовы заплатить сколько угодно, лишь бы быть уверенными, что смерть Петра наступит без всякого разбирательства. Те же, кто согласится в конце концов приютить злодея-колдуна, никогда не будут интересоваться, виноват он или нет. Везде, куда ни глянь, приближение весны сопровождалось грязью. Грязь была кругом, и она постоянно собиралась на мощеных бревнами дорожках, когда чьи-нибудь чуть оступившиеся ноги соскальзывали с бревна в лужу, а потом вновь становились на помост. Затем эта грязь и попадала с бревен помоста на деревянный пол трактира. Поэтому постоянно использовались вода и щетки, с помощью которых отмывались бревна и полы. Однако вода, смешиваясь с грязью, застаивалась рядом с бревнами и служила постоянным источником этому бесконечному процессу. Саша неустанно объяснял этот очевидный факт Иленке, стараясь убедить ее в том, что, если бы дорожка была в ширину не на два, а на три бревна, то людям приходилось бы меньше оступаться и на полу было бы меньше грязи. Но тетка Иленка не поддавалась ни на какие уговоры, а хотела только одного: чтобы помост, крыльцо и пол были выскоблены жесткой щеткой. И Саше ничего не оставалось делать, как скрести, потому что все равно ему нашли бы какую-нибудь другую работу или же, что вполне могло случиться, в один прекрасный день они могли ничего не найти для Саши Васильевича, о чем он нередко мог слышать из разговоров дяди и тетки. Прошло почти десять лет с тех пор, как они взяли к себе этого мальчика, о котором во всем городе никто не хотел сказать доброго слова, выговаривая лишь опасения о том, что он может стать причиной многих несчастий. Теперь ему было пятнадцать лет, он был уже достаточно высокий, но все еще продолжал тянуться вверх. Он боялся, что однажды, когда он сделает какую-нибудь досадную ошибку, и дядя Федор, который всегда внимательно следит за ним, скажет, как он уже частенько поговаривал, что мальчик вполне может позаботиться о себе и сам. Федор Мисаров вполне мог сказать, что они заботились о нем и проявляли милосердие целых десять лет, пожалев в свое время пятилетнего ребенка, оставшегося сиротой. Они не обращали внимания на то, что он был им не родной, пока он болтался где-то, не попадаясь никому на глаза, до тех пор, пока что-нибудь не случалось в трактире или поблизости от него. В таких случаях дядя Федор очень строго предупреждал мальчика, что за все происшествия, начиная от пожара на кухне или порчи лошади в конюшне, все в городе будут припоминать, что есть особые причины, по которым подобные случайности происходят в "Петушке". Поэтому дядя всегда старался держать мальчика подальше от глаз посетителей трактира, заставляя его часами подметать двор, носить воду или убирать навоз из конюшни. Дядя Федор всегда наставлял его быть аккуратным и тщательно выполнять любую работу. И Саша старался быть внимательным и осторожным, как только мог. Он всегда тщательно ухаживал за лошадьми, аккуратно обращался с посудой, когда приходилось мыть ее, и осторожно носил полные ведра с водой. Он всегда тщательно проверял все задвижки, замки и двери в стойлах, следил за лампами и горшками с маслом, и даже за поднимающимся тестом, которое Иленка ставила для хлеба, и заготавливал дрова для растопки печей. Саша скреб и чистил все кругом и ни разу не разбил ни одной тарелки и не оставил незапертых ворот... И все завидовали ему и считали его очень удачливым. А может быть, все было гораздо хуже, чем простая зависть. Он очень хорошо помнил все слухи и знал, что говорили о нем некоторые люди, жившие по соседству с его родителями, когда те неожиданно погибли. Ведь даже дядя Федор и тетка Иленка напрочь отрицали это, утверждая, что он не виноват в этом пожаре, иначе они никогда не взяли бы его к себе. Ведь и дядя Федор, и тетка Иленка рисковали своим добрым именем, своим состоянием, которое все было заключено в этом трактире, и они не раз говорили ему об этом, пытаясь таким образом отвлечь его от подобных мыслей. Но он всякий раз возвращался к этим воспоминаниям, когда казалось, что окружающие обходятся с ним очень подло. Больше всего на свете он старался не желать никому зла, потому что очень часто ему снился огонь и слышались крики родителей внутри горящего дома. Еще ему снилась женщина, стоявшая у дверей соседнего дома, которая постоянно твердила, что этот мальчик - колдун... Его отец одно время слишком часто бил его, как утверждала эта старуха, и вот... дом сгорел... Саша согнул спину, как частенько советовал ему дядя Федор, и скреб бревенчатый помост, пока не перестал думать об этой старухе. Он скреб и смывал грязь водой, снова скреб, и снова смывал, пока бревна не стали абсолютно чистыми, а справа и слева от дорожки не образовались большие грязные лужи. - Хорошо, хорошо, - раздался сзади него чей-то голос, и он узнал человека раньше, чем оглянулся в его сторону через плечо. Это был Михаил, его сводный двоюродный брат, который был старше его. Одетый по-праздничному, он направлялся вверх по улице в трактир "Олениха", где ухаживал за дочкой хозяина. Саша слышал, как еще утром Михаил говорил об этом на кухне. Саша подхватил свою щетку и ведро и решил пройти по самому краю бревен. И, хотя места на помосте, чтобы разойтись двоим, было достаточно, Михаил плечом оттеснил его с дороги прямо в грязь. - Неуклюжий болван, - сказал он, превращая все происходящее в забаву. Саша временами ненавидел его, но это раздражение быстро проходило. Он не отваживался даже подумать, например, о том, чтобы затолкать своего разряженного противника в грязь прямо сейчас, после одной из его мелких проделок. Проступки, подобные этому, были очень опасны для его репутации и положения в доме и могли нарушить расположение к нему, хотя бы внешнее, дяди Федора и тетки Иленки. Но он втайне надеялся, что такой случай может произойти позже, где-нибудь по пути к "Оленихе", и возможно, что лужи там окажутся значительно больше. Он даже испугался, когда поймал себя на этом, испугался нарастающего раздражения к Михаилу, испугался самой мысли о том, чтобы поднять руку на двоюродного брата и самому сбросить его в грязь. Больше всего на свете он боялся, что все разговоры соседей о нем могут оказаться правдой, боялся, что даже не желая Михаилу зла, он каким-то образом мог сделать то, чем сейчас был очень напуган, нечто похожее на то, что, как все говорили, сделал Петр Кочевиков со старым боярином, тайно сговорившись с кем-то. Петр вполне откровенно спрашивал его, почему Саша помог ему в самый первый момент. Но ведь это было так просто: Петр никогда не причинял ему никакого вреда, а сам, тем временем, отчаянно нуждался в помощи... Так было до тех пор, пока у ворот трактира не появилась стража, и не было произнесено этих страшных слов, связывающих Петра с колдовством и убийством... В тот момент Саше очень хотелось спрятаться как можно дальше, в самый темный угол, чтобы никто и никогда даже не вспомнил бы о его существовании. Теперь же... Теперь он продолжал помогать Петру Кочевикову, и даже приносил ему еду. Он помогал ему спрятаться от закона, потому что, услышав обвинение, предъявленное Петру, он всем своим сердцем почувствовал, что Петр невиновен во всех приписанных ему грехах, он не любитель таких забав, он не способен сотворить подобную жестокость и невредимым сбежать оттуда. Петр просто не может причинить никому никакого вреда, и нельзя даже помыслить, чтобы соединить Петра и убийство. Точно так же, как нельзя соединить Петра и колдовство... И если они верят, что Петр Ильич был замешан в этом, тогда они в любой момент могут поверить, что любой человек способен на такие вещи, и если охотники найдут того, кто укрывал его, то тогда весь город может припомнить массу самых разных слухов о конюшем из "Петушка", и никто не будет интересоваться, правда это или нет. Поэтому Саша хотел, чтобы Петр Ильич как можно скорее оставил их конюшню - это было все, что он мог придумать в качестве решения. Но Петр отказался, ссылаясь на то, что ему нужно было еще некоторое время, чтобы окрепнуть, а Саша и сам не знал, как еще можно помочь такому ослабевшему человеку, который едва ли мог передвигаться. Невозможно было выгнать его на улицу, даже если бы Саша и был абсолютно уверен, что никакая стража никогда не узнает, кто прятал от них беглеца всю ночь и весь день. Он же думал о том, как хорошо было бы выпроводить его из конюшни, просто сказать ему, что он должен уйти, и быть уверенным, что при этом он окажется за воротами "Петушка" раньше, чем кто-нибудь успеет увидеть его. Саша должен был убедить себя сделать это прежде, чем с обитателями трактира произойдет что-то ужасное, потому что они-то уж явно не несут никакой ответственности за Петра Кочевикова, даже если он совершенно ни в чем невиновен. Саша же нес полную ответственность и за дядю Федора, и за тетку Иленку, которые приютили его именно тогда, когда никто другой не рискнул бы этого сделать... Но мальчик чувствовал всем сердцем, что он не хочет видеть Петра пойманным и убитым. Он надеялся придумать что-то. Он надеялся, что ничего страшного не произойдет. Но он знал, что такие надежды редко сбываются. 3 Мальчик пришел только под самый вечер, захватив с собой пару вареных репок и большой кусок хлеба, увидев который Петр очень обрадовался. Работа на кухне не прекращалась весь день: с утра доносились запахи свежеиспеченного хлеба, а к вечеру пахло тушеным мясом. По бревенчатой дорожке не прекращался топот ног приходящих и уходящих людей, сопровождаемый криками, смехом и хлопаньем дверей в трактире. Но за все это время пока никто, слава Богу, не заявился в конюшню за лошадьми, и Петр мог позволить себе проспать несколько часов, пока голод не разобрал его. Он был бы рад, если бы кто-нибудь предложил ему то маленькое блюдце молока с кусочками хлеба, которое все еще оставалось около стойла после вчерашнего завтрака, наверное, какой-нибудь черной или белой кошки. Прежде всего Саша отломил кусочек хлеба и положил его на блюдце. Он оставлял его не для кошки, а для того, кто доглядывал за домом и за конюшней. - В трактире говорят, - сказал Саша, откусывая хлеб, - будто за тебя объявлена награда от боярыни и ее родни. Петр почувствовал, что теряет присутствие духа. - Так, так. И сколько же? - Они говорят, - голос Саши перешел на правдиво-доверительный тон, - шестьдесят серебром. - Могу только сказать, что я немного обижен. Саша недоверчиво посмотрел на него, будто почувствовал вырвавшуюся наружу горечь, а возможно, и от той мысли, что он не должен был бы заводить этот разговор. Но почему же он все-таки заговорил об этом? Петру было очень важно это узнать. Возможно, мальчик хотел выяснить, сколь более высокую цену могут предложить ему друзья Петра? - Почему они так думают о тебе? - спросил мальчик. - Я имею в виду колдовство. "Может быть, он боится меня?" - подумал Петр, пытаясь спорить с самим собой. Это обстоятельство открывало пред ним новые возможности и позволяло по-иному взглянуть на отношения с мальчиком. "Может быть, только по этому этот малый не отправился до сих пор за стражей?" - Вполне возможно, что я знаю кое-кого, кто занимается колдовством, - сказал Петр. - Кто же это? И это спросил тот самый мальчик, который выставлял блюдечко с хлебом и молоком, чтобы задобрить домовых, охраняющих конюшни и амбары, и который никогда и никому не поверил бы, если бы ему сказали, что все это обычно съедает кошка. Он немедленно возразил бы на это точно так же, как обычно делают старики: кошка не может съедать оставленное всякий раз. - Я наверное был бы недостаточно сметливым, если бы сказал это. Разве не так? Саша закусил губу и нахмурился, а Петр почувствовал, что дальнейший разговор в этом направлении может оказаться небезопасным, учитывая глубокое выражение горя, которое он увидел на детском лице. Он потерял появившуюся было нить разговора и теперь не знал, в какую сторону лучше направить его. Любое неосторожное слово может или заставить мальчика помочь ему, или вынудит побежать за сторожами. - Но ведь если ты знаешь такого колдуна, - сказал Саша, - почему же он не помог тебе? Любая мысль погибала от той туповатой монотонности, с которой Саша Васильевич задавал вопросы. - Я не верю в то, что ты сделал это, - продолжал он. - Мне кажется, что скорее это сделали родственники боярыни. И они наверняка все врут. Его родственники говорили, что Юришев знал о том, что ты должен прийти в дом, и устроил ловушку. Но теперь их не видно и не слышно, а служанка боярыни повесилась, ее нашли еще вчера утром. Они говорят, что она помогала тебе... "Боже мой", - подумал Петр, - "они убили эту бедную девочку..." - Люди боятся, - сказал Саша. Петр рассек рукой воздух. - Если есть колдун, - продолжал мальчик, - значит, он сделал и это? - Нет никакого колдуна! - едва не закричал Петр. - Я не виделся с женой Юришева, а боярин решил устроить ловушку, чтобы поймать меня. Должно быть, с ним случился припадок, и теперь вся его семья хочет доказать факт прелюбодейства и требует конфискации приданого жены, а ее родственники хотят вернуть все назад. Им нужны деньги эти деньги, на которые Юришев построил мельницу! И вот теперь они убили служанку. Ты думаешь, они не убили бы и меня, и кого угодно еще, если бы это свидетельствовало в пользу Юришева? Здесь замешаны деньги, Саша Васильевич, и из-за них они готовы убить и тебя, точно так же, как и меня. Пожалуйста, не будь дураком на это счет! Саша выглядел испуганным. - Мои друзья делают сейчас все возможное, - сказал Петр. - Но дело требует времени. Должно быть, у них назначены необходимые в таких случаях встречи, а возможно, они уже и виделись с нужными людьми. А пока все это продолжается, все, что ты должен сделать, так это достать мне какую-нибудь одежду. - Одежду? - Ты же видишь, что я весь перемазан кровью, и даже обычной грязью. Если же на мне будет чистая одежда, шапка или что-то в этом роде, то любой, кто войдет сюда, не будет приглядываться ко мне. Мне нужно что-нибудь большое, объемистое, похожее на то, что обычно носит твой дядя. - Мой дядя! - Да мне не нужны хорошие вещи, я вполне обойдусь каким-нибудь старьем... И, может быть, каравай хлеба... Саша выглядел так, словно у него было несварение желудка. - Ведь для всех будет только лучше, - сказал Петр, - если я смогу убраться из города недели две или около того, а для этого мне нужна твоя помощь, Саша Васильевич. - Я... Мальчик неожиданно умолк, а где-то совсем рядом послышались шаги. - Кто-то идет! - прошептал он. - Укройся! Петр отодвинулся в свой угол и осторожно подгреб на себя солому, а Саша вновь укрыл его сверху попоной и вышел из стойла. Петр слышал легкий скрип соломы под его ногами. - Что ты здесь делаешь? - раздался чей-то голос. - Ужинаю, - сказал Саша. - Сейчас я просто решил минутку передохнуть. - Мальчик был явно напуган: Михаил стоял в проходе между стойлами, с головы до ног покрытый грязью. Саша решил не спрашивать, как это случилось. Он и без того почувствовал слабость и пустоту в желудке. Утреннее раздражение уже прошло, и сейчас он чувствовал только ужас от того, что его тайное злое пожелание сбылось и доказательства пришли прямо к нему в дом... "Слава Богу, что я не подумал тогда о чем-нибудь более худшем", - мелькнула в его голове навязчивая мысль. - Хватит стоять с открытым ртом, - едва не закричал Михаил. - Дурак! Разве не понятно, что я не могу войти в дом в эдаком виде! Принеси мне воды и сухую одежду. Ты слышишь, что я сказал? - Я сейчас же вернусь, - ответил Саша и быстро пошел к дверям конюшни, выбежал на бревенчатые подмостки, поднялся на крыльцо и скрылся внутри дома. Пройдя сзади кухни и ведущей наверх лестницы, он добрался до комнаты Михаила, которая запиралась только тогда, когда в доме находились посторонние. Он открыл дверь и, сорвав висевшую на деревянных вбитых в стену колышках первую попавшуюся одежду, побежал назад. - Куда ты собрался, Саша? - бросилась было за ним тетка Иленка. - Саша Васильевич, что это ты такое делаешь? Он остановился уже за порогом, подпрыгнув на месте. - Михаил упал в лужу, - сказал он и выбежал на улицу прежде, чем Иленка смогла хоть что-нибудь понять. Шаги, тем временем, приближались к стойлу. Петр старался даже, насколько было возможно, сдерживать дыхание, потому что боялся малейшего шороха соломы или неосторожного движения попоны. Неожиданно человек остановился: кто-то еще, спотыкаясь на бегу, появился в конюшне. - Я нашел твою одежду, - раздался голос мальчика. - Прежде подай мне воды, дурак! - Я принес и воду, - сказал Саша. Послышался дребезг передвигаемого ведра. - Я сейчас вернусь, в ты можешь пока раздеваться. Шаги мальчика вновь удалялись. Петр по-прежнему сдерживал дыхание, прислушиваясь к шагам в проходе между стойлами и к странным звукам, похожим на удары по ограде стойла, как будто ее раскачивали взад и вперед. Мгновенье спустя он понял, что означал весь этот шум, сопровождаемый скрипом и глухим ворчаньем: Михаил снимал свои сапоги, начиная таким образом приводить себя в порядок, как посоветовал ему Саша. "Боже мой, только не это", - подумал Петр, представив себе, как замерзший и мокрый Михаил устроится со всеми удобствами на куче попон и соломы, лежащих в углу стойла. Как только шаги приблизились, его убежище было обнаружено тут же, потому что Михаил, посвечивая фонарем, дернул попону в свою сторону. Он закричал от неожиданности, отскакивая назад, а Петр, задыхаясь и пошатываясь, вскочил на ноги и ухватился за меч. Михаил же продолжал кричать, призывая на помощь и с шумом выбираясь из стойла в центральный проход. - Помогите! - кричал он, уже почти раздетый, скользя голыми ногами по соломе. - Это он! Это он! Петр выбежал из стойла вслед за ним, не выпуская из руки меч, пытаясь догнать его. Он не обращал внимания на боль, которая укорачивала его дыхание, и уже протягивал руку, чтобы схватить Михаила, думая только о том, чтобы не дать ему выбежать из конюшни. Но он упустил эту возможность, потому что был вынужден почти согнуться от неожиданно усилившейся боли, и рука его бессильно опустилась. Михаил стрелой вылетел в темноту двора, с криком и воплями спасаясь от погони. - Проклятье, - задыхаясь произнес Петр, все еще продолжая бежать к дверям, когда в конюшне появился Саша, размахивая пустыми руками. На лице его застыл ужас. - Останови этого дурака! - Я пытался! - закричал в ответ мальчик. - Мне нужно выбраться отсюда, - сказал Петр, хватая мальчика рукой. - Достань мне лошадь! - Но у нас уже не осталось на это времени! - вновь закричал Саша. - Идем, идем! Саша уверенно выдержал направление. Петр же почти ничего не видел. Он лишь держался за руку мальчика и следовал за ним. Они бежали в сторону от дверей, выходящих на западную часть дома, прямо в угол двора, где виднелся сеновал и сад. - Дурак! - сказал Петр, поворачивая назад от возникшего прямо перед ним забора. Он уже слышал звуки колокола и поднявшуюся вокруг суматоху. - Ведь здесь тупик! - Нет, - сказал Саша, и Петру ничего не оставалось, как вверить свою судьбу в руки мальчика и продолжать следовать за ним вдоль стогов сена, за которыми в самом углу, на границе с соседним участком, забор, окружавший территорию трактира, был слегка завален. Саша проскользнул через отверстие. - Тебе-то легко! - задыхаясь побормотал Петр и, разрывая рубашку о края досок, проделал тоже самое. Он даже оставил на заборе часть кожи с правой руки, но звуки погони, добравшейся уже до конюшни, придавали ему силы. Он бежал, не обращая внимания на боль, согнувшись и прижимая руку с мечом к ране в боку, а Саша вел его лисьими тропами, пробираясь через соседский сад к воротам, откуда они выбрались наконец на узкую дорогу, проходившую сзади "Петушка". Колокол по-прежнему звонил, крики не стихали, и Петр бежал вслепую, не понимая, то ли его глаза перестают видеть, то ли на дороге было действительно очень темно. - Куда мы идем? - спросил он наконец, тяжело переводя дыхание. Какие-то внутренние ощущения подсказывали ему, что они все время двигались поперек холма, так и не спускаясь с него. Саша, так же задыхаясь и разводя руками, как бы показывая направление, сказал: - К Дмитрию Венедикову. - Только не к нему! - А к кому же тогда? Куда? Петр открытым ртом глотал воздух. - К воротам, - сказал он. - К городским воротам. Вот все, что нам остается. Я должен прямо сейчас исчезнуть из города... Саша неожиданно затих, и охватившая его за несколько минут до этого торопливость вдруг куда-то исчезла. Он сделал еще два или три глубоких вдоха, прежде чем сказал: - И что же мы собираемся там делать? Куда мы собираемся идти? "Мы" прозвучало, как свершившийся факт. Петр принял это сразу и неожиданно для самого себя. Городская стража наверное уже догадалась, что в "Петушке" кто-то помогал ему, и счастье для Федора Мисарова, что тревогу поднял именно Михаил, а иначе вся их семья была бы вовлечена в эту историю. - Я не знаю, - признался он мальчику. - Давай сначала все-таки выберемся за ворота, хорошо? А там будет видно, что делать. Внезапно он ощутил колющую боль в боку и почувствовал, что рубашка намокла и прилипла к коже. Он надеялся, что это был всего лишь пот. Казалось, что сама рана болела меньше, а может быть, это тяжелый шум в ушах только притуплял боль? Перед тем, как отправиться дальше, он немного помедлил, сунул меч в ножны и пристроил их так, чтобы оружие не сразу бросалось в глаза. Теперь к общему шуму, который так и не смолкал в глубине улицы, прибавился еще и собачий лай. - Нам нужны лошади, - бормотал он. - Мы могли бы уже проскакать почти через весь город, если бы успели достать лошадей. Саша, скорее всего, опасался слов, поэтому все время молчал. Он молча шел рядом с Петром по извивающейся дороге дальше, теперь уже вниз по холму, пока тот безуспешно пытался придумать, как достать лошадей или хотя бы одежду, чтобы быть менее заметными. Остальные мысли кружились в бесконечном хороводе, заставляя его время от времени вспоминать о том, что будет, если его поймают и ему придется пронзить себя собственным мечом, а мальчик, который помогал ему, может быть, если не зазевается, сумеет убежать, иначе его достанут стрелы, пущенные людьми боярина... То, что мальчик помог ему улизнуть от погони благодаря слепому случаю, и то, что они ушли достаточно далеко, еще ничего не решало. У Петра было неприятное ощущение, что Саша ожидает от него чего-то из ряда вон выходящего, похожего на те граничащие со смертельной опасностью трюки, которыми он славился на весь город... Но тогда это был Петр Ильич, который не чувствовал приступов острой боли у себя в боку. А теперь предстояло дело вовсе не шуточное. Он потрогал повязку и ощутил, как его пальцы слегка прилипли к ней. Сейчас боль была меньше, чем прошлой ночью, и он подумал, что это дурной признак. Ему было не до прошлых шуток, не до друзей, которые так вдруг оставили его, не до чего, а все, о чем он, пожалуй, еще вспоминал, так это о нескольких серебряных монетах в своем кошельке, от которых Саша так благородно отказался, чтобы не грабить его. Но постепенно острота ума вновь начала возвращаться к нему. - Подожди, малый, - неожиданно сказал он, хватая Сашу за плечо и прижимая его спиной к ближайшему забору. - У меня есть одна мысль. И затем внезапный удар обрушился на лицо мальчика. Саша даже подпрыгнул на месте, а потом начал медленно опускаться на колени, ухватившись рукой за челюсть. Но Петр поймал его за рубашку и удержал почти на весу. - Извини, - коротко сказал он. - Помогите! - изо всех сил кричал Саша Васильевич и сломя голову несся к воротам. - Помогите мне! Убивают! Стражники вскочили со своих мест, хватаясь за копья и фонари, стараясь осветить дорогу и бегущего по ней человека. Колокол по-прежнему продолжал звонить, и его звуки растекались вниз по холму, до самых ворот. - Бог ты мой, - воскликнул один из них, взглянув на лицо мальчика и хватая его за руку. - Они убивают моего дядю! - всхлипывая, кричал Саша. - Этот убийца и его помощники, их было по меньшей мере трое! Ведь я Саша Мисаров из "Петушка". Мы вместе с дядей Федором пытались задержать этого человека, которого стража нашла в наших конюшнях... Но он сумел убежать от них, а мы бросились вслед за ним, чтобы схватить его, пока они подоспеют, но он оказался не один... Они убьют моего дядю, они наверное уже убивают его, ох, помогите, пожалуйста, помогите... - Успокойся, парень, успокойся! Где он? - Вон там! - Саша показал дрожащей рукой в направлении Воловой улицы. - Мой дядя там, они убивают его, скорее, бегите, остановите их! Их было трое там, трое! Стража бросилась бежать. Тем временем, Саша Васильевич подбежал к высоким воротам Воджвода, поднял железную щеколду у маленького переговорного окна, едва заметного в тени, отбрасываемой каменной аркой, и распахнул его, беспокоясь о том, что Петра все еще не было видно. Ведь может случиться что-то ужасное, если их пути вдруг разойдутся. Петр страдал от потери крови, это было очевидно, и он мог упасть где-нибудь, мог застрять в Торговых рядах, а Саша оставался здесь, один-одинешенек, на свободе, но без всякого представления о том, что делать. Весь этот план принадлежал целиком ему, может быть, только кроме того, что мальчик не сказал стражникам около ворот, что именно Петр напал на его дядю, а выдумал историю о каких-то грабителях... И вот, если теперь Петр не придет к воротам, он не может даже представить себе, куда он пойдет и как будет жить. Но как раз в тот момент, когда он открыл ворота, и тяжелая перекладина повернулась, издавая ужасный скрип, раздались чьи-то торопливые шаги. - Двинулись, - сказал Петр, хрипло, с тяжелой одышкой. Саша проскользнул в темноту дороги, а Петр, не теряя рассудка, закрыл за ними ворота. Вышло так, что тяжелая перекладина со стуком опустилась на свое место. - Они заперлись сами по себе! - Петр тяжело дышал, пытаясь прийти в себя. - Вот так удача! Саша как раз только что очень надеялся, что так оно и произойдет. Он очень хотел этого, и его желание было гораздо сильнее, нежели в прошлый раз, когда он пожелал неудачи Михаилу. От холода у него дрожали колени, и он подумал о том, что на таком ветру неплохо было бы надеть потеплее кафтан. Он вспомнил кухню в "Петушке", куда ему захотелось вернуться, где он любил сидеть в тепле около печки. Он никогда уже не сможет сделать этого, никогда не увидит свою постель, лошадей и конюшню, не увидит ничего, что изо дня в день составляло целую его жизнь. Он был очень расстроен этими воспоминаниями, и ему не оставалось ничего другого, как следовать за Петром, который держал его за локоть и вел влево, где дорога огибала городскую стену. Петр тяжело дышал, ему было не до разговоров. Саша был тоже подавлен и растерян, чтобы высказать что-то о происходящем: его губа была рассечена, скулы болели, и он припомнил, что даже стражники у ворот были напуганы видом его лица. Ему показалось, что Петр, может быть, просто пожалел ударить его второй и третий раз. 4 - Куда же мы идем? - спросил Саша, когда северная дорога увела их на достаточное расстояние от города: вокруг чернели почти освободившиеся от снега поля, над которыми раскинулось ночное небо. - На юг, - коротко ответил Петр. - Но ведь, на самом деле, мы идем к северу! - возразил ему Саша. - В том-то все и дело. Если ты хочешь сбежать от княжеской милости, то в первую очередь, ты должен сбежать из княжеской земли. А главное, ты не должен идти именно тем путем, где они тебя ожидают. - Так куда же все-таки мы идем? - Есть и другие и княжества и царства, - сказал Петр в промежутках между приступами одышки, - все, что мы должны сделать, так это уйти как можно дальше... Все будет хорошо. Вскоре Петр был вынужден ненадолго присесть. Они добрались до места, откуда, как им показалось, виднелся то ли большой лес, то ли гребень холма, то ли еще что-то, большое и темное, растянувшееся к востоку. Саша не мог определить, что именно это было, и поскольку кругом не было видно ни огонька, то Петр присел на первый попавшийся камень, ухватившись руками за раненый бок. Голова его безвольно повисла. Саша опустился на корточки, чтобы лучше разглядеть его в темноте. Сейчас он испугался еще больше, чем тогда, у ворот, когда врал стражникам, чтобы отвлечь их внимание. Рана Петра вновь кровоточила, сейчас он не сомневался в этом, и от этого Петр слабел. Мальчик не имел представления, что он смог бы сделать без лекарств, без чистой перевязи, а главное, без всякой надежды отыскать их где-нибудь. Северная дорога, по которой они шли, вела, насколько он знал, только к Беловице. Это была всего лишь небольшая деревня, в которой негде было спрятаться, и она была еще ближе к княжескому двору, чем Воджвод. - Со мной все будет хорошо, - приговаривал Петр, безуспешно пытаясь подняться с камня. - Со временем мы должны будем свернуть с этой дороги, потому что они наверняка будут преследовать нас, если только у них хватит для этого смелости. Ведь, как знать, может быть, тот самый колдун помог нам перелететь и через городские ворота. Саша почувствовал неприятный холодок, когда Петр сказал это. А тот рассмеялся и продолжал: - Один Бог знает, что теперь наговорит стража или твой двоюродный брат, который видел, как я выбегал из того темного угла! Отец Солнце! Ты бы только видел его лицо! Конечно, я должен был бы в момент преобразиться, жаль только, что мой покровитель-колдун не смог превратить меня в копну сена... - Не смейся над этим! - сказал совершенно серьезно Саша. - Полевик может услышать нас. - Но ведь он должен понимать шутки. - Это не смешно. - Но должно быть. Все это сущая чепуха, обычно рассказываемая на ночь. Поверь мне, что все, начиная от околдованного мной Юришева и кончая нашими превращениями при бегстве через ворота, все это сущая чепуха. Боже мой, да я припоминаю, что еще ребенком я разыгрывал беса на кухне в "Оленихе", когда меня заставляли подтаскивать дрова или посылали в подвал, где обычно развешивали колбасу... - Ты не мог делать такого! - Но я делал. Они были в замешательстве и постоянно гадали, что им делать, чтобы избавиться от домового, который поедал их продукты и приносил большой урон в хозяйстве. В конце концов, они уяснили, что все это началось с тех пор, как они наняли меня. Я же побился с ними об заклад, что их дела пойдут в гору, когда они меня отпустят. - Ты вор?! - Я был всего-навсего лишь голодным ребенком. У меня не было близких родственников. А не случай, если ты когда-нибудь интересовался этим, то должен знать, что "маленький старичок", пребывающий по твоему убеждению где-то рядом с амбарами и конюшнями "Петушка", есть не что иное, как черно-белая кошка. Саша даже вздрогнул, услышав подобные разговоры. - Это не принесет удачи, - сказал он. - Не следует говорить такие вещи, Петр Ильич. - Бедный Саша. Ведь пора бы понять, что нет никаких домовых, и в обычной бане никто не прячется. Банник не тронет тебя и никогда не расскажет тебе даже такой чепухи, что обычно говорят ряженые колдуны в торговых рядах. Саша вскочил, отбежал на несколько шагов и уселся на корточках по другую сторону дороги, чтобы быть на почтительном расстоянии от Петра Кочевикова. Этот человек был злой. Он не чувствовал страха. Тетка Иленка не раз говорила об этом, а Саша еще не верил ей. И вот теперь он был вынужден идти вместе с ним, если только Петр не свалится от потери крови прямо на дороге, еще до наступления утра. Тогда Саша останется один со всеми свалившимися на него напастями. Надо же сказать такое - нет колдунов. Да стоит ему только захотеть... Но вот в этом-то и была. Он мог сделать слишком много, используя свои желания, и поэтому удерживал себя от некоторых из них, словно чувствуя, что Петр Ильич может догадаться о его намерениях. - Нет никаких колдунов, - доносился до него, тем временем, голос Петра с противоположной стороны дороги. - Прекрати это! - Если бы привидения и домовые были и на самом деле чем-то осязаемым, они давным-давно явились бы за мной. И они никогда не крадут того, что люди оставляют для кошки, хотя ты считаешь, что это не так. Саша встал и повернулся лицом в его сторону. - Мы и так уже попали в большую беду, Петр Ильич. А пустые насмешки никак не помогут нам. - Нет, помогут. Они помогут нам не быть дураками. - Петр, покачиваясь, поднялся на ноги. - Это поможет нам, если наши преследователи, например, будут готовы подозревать каждый стог сена и каждую лошадь, а стражники у ворот, которые упустили нас, вряд ли будут заявлять направо и налево, что они просто-напросто поддались обману и оставили свой пост. Они будут говорить, что были околдованы, и они наверняка не пойдут сюда, в эту темень, разыскивать колдунов и оборотней, которые могут проходить прямо через запертые ворота. Так скажи спасибо им за то, что они такие дураки. - Так куда же мы все-таки идем? - спросил Саша, глядя, как Петр сворачивает с дороги, направляясь через луговину на восток. - Прямо в ад, ко всем чертям, - сказал Петр. - Или иди со мной, или возвращайся назад и объясняй стражникам, что ты "тоже был околдован". - Я не хочу! - закричал Саша. Но Петр молчал, продолжая идти, и мальчику ничего не оставалось, как догонять его. В темноте они вышли на какое-то место, напоминавшее заброшенную дорогу. Она сильно заросла сорняками, так что идти по ней было еще труднее, чем по чистому полю. Но все-таки это было неплохо, считал Петр, так как дорога вселяла уверенность, что их путешествие будет не напрасным: она удержит их от случайного падения в овраг, она поможет избежать тупиков и хоть куда-нибудь да приведет, или, по крайней мере, уведет как можно дальше от Воджвода. В конце концов, он надеялся хотя бы на это. - Расскажи что-нибудь, - обратился он наконец к мальчику, видимо почувствовав, что его рассудок слабеет, а мысли разбегаются во все стороны. - О чем? - спросил Саша. - О чем хочешь, мне все равно. - Да я и не знаю ничего, что мог бы тебе рассказать. - Бог мой, да например, что ты хочешь делать, где бы ты хотел побывать и что тебе хотелось бы увидеть? - Я не знаю, потому что никогда не думал об этом... Я думал только о том, что мы спрячемся где-нибудь, на время, до тех пор пока твои друзья... - Не будь наивным... Неужели ты собираешься работать на старика Федора всю оставшуюся жизнь? Наступила тишина. - Он хотя бы платил тебе? - Нет, - ответил Саша слабым голосом. - Вот старый скряга... Михаил только и делает, что тратит деньги без всякого счета, а ты с утра до вечера только работаешь? - Михаил его родной сын. - А ты еще назвал меня вором. У него не было никакого желания продолжать спор, потому что даже это отнимало силы, но детская покорность судьбе и наивное простодушие привели его в ярость. - Он просто держит тебя за дурака, малый, используя тебя как ломовую лошадь, поэтому его сын и может просаживать отцовские денежки в первом попавшемся трактире, а ты еще пытаешься оправдать его. - Он не может обманывать меня. - Ха-ха. Он просто молча обманывает тебя, только и всего. - Петр вновь почувствовал приступы боли, которая обострялась при каждом шаге. Он уже хотел оборвать разговор, но приводимые ребенком аргументы вызывали негодование, и ему захотелось попытаться понять мальчика. - Ты должен был бы разбить голову Михаилу еще несколько лет назад. Это, возможно, пошло бы на пользу вам обоим. - Я не могу. - Михаил придурковат, а ты нет. Возможно, ты никогда об этом и не думал. Ты позволяешь людям помыкать собой, и они пользуются твоей слабостью, даже не задумываясь над этим. Это происходит и в случае с Михаилом, и с дядей, не говоря уже о твоей тетке. Ты хочешь быть колдуном, малый... - Не говори так, это приведет к беде! - сказал Саша. - К беде! Ты не веришь в них, а я, может быть, один из тех, кто верит. - Ты - один из тех... кто верит?... Возможно, что Саша принял это за издевательство, потому на некоторое время установилась тишина. - Послушай, малый, конечно, каждый может притворяться и воображать, что угодно. В каждом есть скрытые тайные силы, каждый пытается возмещать свои собственные недостатки на окружающих дураках. Но учти, что ведь со временем ты станешь взрослым. - Каждый только и говорит о том, что я неудачник, - воскликнул Саша. - Но ведь я хотел, чтобы Михаил упал в лужу, ты понимаешь это? Я хотел, чтобы мы удачно миновали городские ворота, чтобы за нами не было погони и чтобы щеколда упала на свое место... - Да ведь и я хотел того же самого, но наша удача никак не связана с нашими желаниями. - Она связана с моими! Дом моих родителей сгорел, Петр Ильич. Михаил свалился в лужу, а мы прошли через ворота, и нас пока никто не нашел. Иногда это дает хороший результат, а иногда - плохой, но ты не можешь заранее предсказать, какой он будет. Например, ты можешь сказать, что больше не желаешь выносить побоев своего отца, и... твой дом сгорает дотла... Мальчик почти сорвался на крик. - Но это бессмыслица, - сказал Петр. Саша насупился, отвернулся в сторону и некоторое время тер глаза. - Это тебе сказал твой дядя? - Нет, это сказала наша соседка. Наш дом сгорел дотла. Люди в городе говорили, что я приношу лишь одни несчастья, будто я человек с дурным глазом, а дядя Федор никогда не разрешал мне приближаться к посетителям и объяснял мне при этом, что, если кого-то из них постигнут неудачи, то люди будут уверены, что в этом моя вина. - Очень любезно с его стороны. - Но это не простое совпадение! Все происходит в зависимости от моих желаний... - Тогда почему бы тебе не захотеть стать князем или царем? Саша опять насупился и ничего не сказал на это замечание. - Тогда нечего и говорить, что все происходит так, как ты того хочешь. - Ты не можешь знать, как это может повернуться в том или другом случае. Если ты рассуждаешь о подобных вещах, то представь себе, что царь может умереть или случиться война. Мне не нравится такое, и я даже не желаю думать об этом! - Значит, у тебя большие замыслы. Так чего же ты все-таки хочешь, малый? - Я не хочу ничего. - У тебя нет никаких желаний? Тогда пожелай, чтобы мы благополучно выбрались из этой истории, если это сработает. - Ты так ничего и не понял. Ведь нельзя именно так прямо выражать свои желания. Например, если бы мы умерли, то уж наверняка бы выпутались из этой истории, и желание было бы выполнено, но вот таким образом. Ты должен думать о чем-то таком, что не содержит никакого вреда в себе, и даже тогда ты не знаешь чего-то конкретного, потому что думаешь сразу обо всем... - Итак, ты пытаешься ничего не хотеть и стараешься ни в чем не нуждаться. Но ведь, на самом деле, это сплошная чертовщина, Саша Васильевич. Это та самая чертовщина, в которой ты живешь. Саша шмыгнул носом. Петр порой удивлялся и собственной доверчивой глупости, которая, возможно, и привела к тому, что он был предан всеми, кого он до сих пор знал, и поймал себя на том, что вот и теперь был готов поверить этому ребенку с убежденностью и верой, которых он не испытывал сейчас ни к кому другому, принимая во внимание, что совсем недавно он имел свои собственные иллюзии и находился в плену собственных фантазий, о которых, по крайней мере, было приятно вспоминать, если они еще оставались при нем. Но Саша был другой. Бедный сумасшедший парень, подумал Петр. И ведь он не совсем потерял рассудок. Во всяком случае, хорошо, что его не подталкивали к этому. - Но так ты не сможешь добиться верного результата, парень. Ты ведь загадываешь лишь вероятное желание. А вот, к примеру, что ты должен пожелать для нас: царь выезжает на прогулку и встречает нас с тобой. Он видит, какие мы честные и правдивые, и... делает нас богатыми и счастливыми. Так пожелай нам жениться на царевнах и умереть через сто двадцать лет, богатыми, как бояре, и окруженными многочисленными внуками... - Так ничего не получится. - Ты слишком простодушен или чрезмерно правдив, Саша Васильевич. Тебе нужно учиться смеяться. В том-то и состоит твоя беда, что ты уж слишком серьезен. Пока они шли, он все время похлопывал Сашу по плечу, и это очень помогло ему: когда в следующий момент он ударился лодыжкой о выступавший из земли камень, то удержался от падения, тут же опершись рукой о плечо мальчика. - Петр! На ногах он устоял только с сашиной помощью. - Пустяки, - сказал он. Но нога, видимо, была все-таки повреждена, потому что следующие несколько шагов он смог пройти только опираясь на Сашу. - Пожалуй, мне лучше ненадолго присесть, - сказал Петр, коротко и тяжело дыша. - Для человека в моем положении, я прошел изрядный путь. Жаль, что приходится задержаться. Саша надергал остатков сорной травы и привычно, как делает конюх, подбирая сено с сырой земли, выбрал из нее ту, что была посуше. Теперь Петр лежал на подстилке около зарослей колючего кустарника с густыми, плотно переплетенными ветками. Вторую охапку сухой травы мальчик положил сверху, закончив сооружать единственное доступное по сезону убежище. У них не было ни одеяла, ни теплой одежды. Петр был в одной рубашке, а Саша в самом легком кафтане. Он продолжал упрекать себя за то, что не успел захватить попону или какую-нибудь подходящую одежду. Ему следовало думать об этом, а не только о том, как бежать, сломя голову, со двора. Или, к примеру, он мог бы вспомнить и о еде, которая вполне могла бы разместиться у него в карманах... если бы Петр еще раньше взял да и сказал ему: "Давай, убежим отсюда, раз и навсегда..." Теперь, когда они перестали двигаться, Петр может замерзнуть: ночной холод вместе с ветром доберется до них, а одеяло из сухой травы было единственным, что Саша мог придумать. - Ты добрый малый, - сказал Петр, постукивая зубами. - Хороший парень... У тебя гораздо больше чуткости, чем у Дмитрия, и вряд ли он когда-нибудь обретет ее... Саша продолжал дергать траву, до тех пор, пока ему не стало жарко, пока он не содрал кожу на руках, и, в конце концов, соорудил около Петра небольшой стог, похожий скорее на маленький крепостной вал. Затем он улегся рядом и навалил всю эту гору сухой травы сверху на них обоих. Теперь, по крайней мере, он ощущал слабое тепло. Он устроил внутри нечто, похожее на нору, расстегнул кафтан и придвинулся, как можно ближе к замерзавшему Петру. - Пожелай, чтобы завтра был теплый день, - пробормотал Петр. - Пожелай нам лошадь, а лучше сразу две, когда дойдет до этого очередь, да не забудь про царскую коляску. - Лучше я пожелаю, чтобы ты был жив, - сказал Саша, стараясь, чтобы это его желание исполнилось как никакое другое. Он пытался не дрожать, ощущая рядом с собой холодный бок Петра. Но дрожь, которую он с трудом удерживал, была не от холода, а от страха. - Хорошо, - сказал Петр. Дрожь, охватившая и его, понемногу стихала. - Но я буду рад, если ты не забудешь при этом кое-какие детали. А спустя еще некоторое время, добавил, все еще слегка подрагивая: - Не забудь все-таки пожелание про лошадей: постарайся, чтобы обе были быстрыми, если найдешь время, и запомни, что мне всегда больше нравились черные. 5 - Так-таки нет лошадей, - посетовал Петр, просыпаясь утром. В воздухе попахивало морозцем, как тут же успел заметить Саша, а в такое время лучше всего было бы оставаться в их относительно теплом укрытии. Но опасения возможной погони и острые насмешки Петра портили все впечатление об отдыхе. - Ни лошади, ни нового кафтана, ни кареты, - сказал Петр. - А я еще ожидал, что к завтраку пожалует сам царь. А может быть, к ужину, как ты думаешь? Саша вскочил, вытряхнул остатки засохшей травы из своих волос и почувствовал, как самые мелкие из них провалились за ворот. - Да, я вижу, что чувства юмора у тебя нет, - продолжал Петр. Любой мог бы разозлиться на Петра, если бы в этот момент он не попытался подняться и, покачнувшись, ухватился рукой за ветки кустарника, покрытые острыми шипами. Саша даже поморщился, внутренне содрогнувшись, когда тот разодрал о колючки ладонь. Он опустил руку вниз, стряхивая кровь, затем обсосал рану и поднял руку вверх. Кровь все еще сочилась. - Ты, случаем, не делаешь заговоры от малых ран? - спросил он. - Нет, - печально произнес Саша, и начал помогать ему подниматься. - Но мне очень хотелось бы. Прошло еще некоторое время, прежде чем они двинулись в путь. Холод по-прежнему стоял в воздухе, но при их безодежности он же и был единственным помощником: разогнать его они могли только быстрой ходьбой. И все время мальчик старался помогать Петру. - Становится немного лучше, - проговорил наконец Петр, когда движение и тепло от поднявшегося солнца разогрели его спину. С этого момента его мысли оживились и голова понемногу начала работать. Он прежде всего подумал о том, что мальчик все утро выглядел тихим и печальным. - Не вешай голову, - сказал он. - Теперь мы уже далеко и от города, и от большой дороги. Мы пересечем ее снова, в конце концов, но уже в таком месте, где нас не будут искать... - Но в какой же город мы идем? Куда приведет нас эта дорога? Разве ты никогда не слышал, что говорят люди о дороге, ведущей на восток? Эта дорога ведет к Старой речке, и большинство опасается ходить по ней. Здесь ходят только беглецы и разбойники... - А мы кто такие, как ты думаешь? - Но... - начал было Саша с выражением страданья во взгляде. Казалось, что он все еще раздумывает над этим. - Но? - повторил Петр, а поскольку Саша продолжал молчать, закончил: - Вдоль берега реки мы пойдем на юг. Там наверняка должна быть дорога, или сможем использовать реку: попробуем построить лодку или что-то в этом роде. Река течет прямо к морю, и мы сможем попасть в Киев, где много богатых людей. Саша устало тащился рядом с ним, обхватив себя руками, и выглядел при этом очень сосредоточенным. - Что ты такой серьезный? - спросил Петр. Однако ответа не последовало. Тогда Петр похлопал его по плечу. - Все будет хорошо, парень, вот увидишь. Мальчик по-прежнему оставался безмолвным. Тогда Петр легонько потряс его. - Нет никаких желаний? - Нет, - сказал Саша вялым голосом. - И нет лошади? - Нет. - Ты выводишь меня из терпения. Вновь последовало лишь одно молчание. - Послушай, малый, - Петр с силой сжал плечо мальчика, сдерживая свой вспыльчивый нрав. - Ты можешь идти, куда хочешь. Если ты хочешь вернуться назад, возвращайся. Если ты хочешь идти вперед, иди вперед. Только, ради Бога, сделай что-нибудь по собственному разумению. Если ты не хочешь больше слышать про лошадей, то так и скажи: "Закрой свой рот, Петр Ильич". Попробуй, это пойдет лишь на пользу твоей смелости. Саша отвернулся, но Петр продолжал удерживать его. - Скажи, скажи это, парень! - Я больше не хочу слышать о лошадях! Петр выпустил его. - А теперь я хочу попросить у тебя прощенья. Он попытался сделать поклон прямо по ходу движения, снимая воображаемую шапку. Но это было явной ошибкой: лишние движения вызывали боль. Некоторое время они шли молча. - Твой дядя грабитель, - неожиданно сказал Петр. - Я распутник и транжира, игрок, обманщик и, время от времени, даже проявляю дурной характер, но я клянусь тебе, что я никогда не был грабителем, а ты пытаешься обвинить меня в этом. Посмотри мне в глаза, малый! Саша поднял глаза и остановился, испуганный, словно кролик. - Так, хорошо, - сказал Петр. - Теперь скажи еще раз про лошадей. - Я больше не хочу говорить о лошадях, Петр Ильич! - Тогда прими мои глубокие извинения, сударь. Саша выглядел так, будто был напуган ощущениями того, что сходит с ума, но продолжал смотреть на своего спутника. - Ты имеешь на это полное право, - сказал Петр, и заметил, что медленно-медленно, едва заметно с лица мальчика начала сходить угрюмость. - Тогда идем дальше. Считай, что ты получил мои извинения, и тебе не следует быть таким хмурым. - Почему же не следует? У нас нет одеял, нет никакой еды, а слуги закона хотят убить нас... - Тогда чего же еще нам опасаться? Что еще может случиться с нами? Я думаю, что теперь нам может стать только лучше. Если только ты пожелаешь, то... мы можем получить даже ужин... - Закрой рот насчет ужина, Петр Ильич! Петр рассмеялся. Мальчик сердито смотрел на него, а он продолжал смеяться, пока ему не стало плохо, и он схватился за свой бок. - Остановись! - закричал Саша. Не оставалось ничего больше делать, как пожать плечами и отправиться дальше. Петр шел и все время покачивал головой. - Прости меня, - сказал Саша, догоняя его. - Считай, что я уже простил, - сказал Петр не очень любезно. - Я не сумасшедший, - сказал Саша. - Конечно, нет. В том-то все и дело, парень. - Я не могу быть сумасшедшим, - сказал Саша. - Разве ты не видишь, что я просто не могу! Я не могу... - И все потому, что твои желания сбываются, - сказал Петр с некоторой неприязнью. - Бог мой, да забудь ты весь этот вздор... Или, в конце концов, с помощью твоих заклинаний достань нам лошадей. Наступила неожиданная пауза, и казалось, что тишину не нарушает даже дыханье. - А в тех случаях, когда ты боишься потерять выдержку, парень... тогда смейся. Неужели это так трудно сделать? Раздался еще один короткий вздох, а затем последовала слабая попытка рассмеяться. - Тебе нужно попрактиковаться еще, - сказал Петр. Саша подумал о том, что сейчас стояла та самая наихудшая пора, когда земля еще не ожила, остававшиеся в зиму ягоды и семена уже исчезли, а новые были еще в почках, клубни же были все выкопаны, насекомые еще не вывелись из яиц, и все это означало, что даже мыши в небольшом городском саду, рядом с трактиром, не смогли бы найти сносного пропитания, не говоря уже о двух дрожащих от холода путниках, заброшенных в эту пустыню. Но когда-то здесь, видимо, было посеяно зерно, потому что кое-где виднелись высохшие колоски явно одичавших со временем хлебных злаков. Возможно, несколько лет назад здесь были возделываемые поля, или зерно занесло сюда случайно, с полей, расположенных ближе к Воджводу. Саша не мог этого знать. Но, так или иначе, они могли собрать оставшиеся в густой засохшей траве колосья, особенно около камней, где они лучше сохранились во время зимы. В зарослях кустарника сохранилось немного сморщенных засохших ягод, которые или не сумели достать птицы, или это были ядовитые ягоды, чего, разумеется, ни Саша, ни Петр не знали. Петр уже не говорил: "А ну, пожелай, чтобы у нас появилась порядочная еда". Саша и сам изо всех сил хотел, чтобы именно так и случилось, чтобы у них была еда и они чувствовали себя безопасно и их не настигла погоня, но он даже не представлял себе, куда могут завести подобные желания в этом диком месте. Он продолжал думать о разбойниках и безнадежно пытался не вспоминать о своей, оставшейся теперь так далеко, постели, и о кухне, где хозяйничала тетка Иленка, или о чем-нибудь еще, что было гораздо больше того, что они хотели получить сейчас. Но другой пищи, кроме зерна, которое Саша собрал с одичавших колосьев, у них не было, а впереди, куда они шли, начинала подниматься полоса леса, которая прошлой ночью была значительно левее, а теперь закрывала уже почти весь горизонт. Она становилась все более и более отчетливой, по мере того как они шли по дороге. Саша был абсолютно уверен, что в лесу должны быть разбойники и страшилища. Об этом рассказывали путники, нередко заходившие в "Петушок". Они говорили о лесных бесах и чудищах, которые хватают и тащат в чащу всех, кто попадается им на лесных дорогах, о дьявольских лесных духах, которые запутывают лесные тропинки, чтобы человек заблудился в лесу и достался привидениям или диким зверям. Он попытался было заикнуться об этом Петру, но тот назвал все эти рассказы бабушкиными сказками, и, как делал всегда, лишь посмеялся над этим. Но Саша продолжал и после этого держать все свои страхи при себе. Он никогда еще не видел леса, но знал, насколько там могло быть опасно, и от одного этого возникающее перед ним темное пространство постепенно теряло свою привлекательность, особенно когда он увидел опустошенные зимой безжизненные луговины. Возможно, что под тенью деревьев сохранилось еще достаточно снега. Он был почти уверен в этом. Наверняка за зиму там были нанесены большие сугробы и до сих пор стоял сильный холод. Тонкая одежда едва-едва спасала их, лишь когда не было ветра и когда солнце грело их спины. - Мне кажется, что нам пора остановиться, - сказал мальчик, глядя на Петра, как только день еще начал клониться к вечеру, - и отдохнуть. Нам не следует входить в лес, пока не наступит утро. А пока я могу собрать еще немного зерна - нам не повредит, если оно будет у нас в карманах, когда мы окажемся там. И еще я приготовлю постель. Они были на вершине покрытого кустарником склона, где дорога уже почти полностью заросла, а внизу начинались луговины, граничащие с лесом. Петр остановился и огляделся кругом, опираясь на меч, который он использовал теперь как дорожный посох. - Ты сообразительный малый, - сказал он, переводя дух. - Да, я тоже думаю, что это очень благоразумно. В зарослях кустарника и густо переплетенных остатках травы Саша надеялся набрать колосьев, которые составили бы их ужин, после которого они могли рассчитывать на относительно безопасный ночлег. Кроме надвигающихся сумерек, которые незаметно подступали, пока Саша заготовлял солому и сухую траву, используя для этого меч, его беспокоили звуки, раздававшиеся вдалеке, и которые напоминали ему конский топот. Он с опаской посматривал в ту сторону, поддаваясь тревоге. Вот звуки раздались снова, сопровождаемые вспышками света, озарявшими все северо-западное пространство неба и растянувшиеся вдоль горизонта холмы. Солома и засохшая трава, как часто повторял Саша, была их единственной защитой от непогоды. Они набрали ее достаточно, хотя она была мокрая и наполовину гнилая, и теперь Петр сидел, укрывшись сашиным кафтаном и стуча зубами от холода, привязывал стебли соломы к самым толстым веткам кустарника, стараясь делать все так, как показал ему Саша. Получалось нечто, похожее на достаточно прочную соломенную крышу, как уже мог видеть Петр, когда они пригнули ветки к земле и те образовали как бы деревянную решетку, устланную соломой. Конечно, в ней было еще множество щелей, от которых можно было бы избавиться, если бы на ветках были листья. Гром грохотал уже вовсю, а они все продолжали свою работу, увязывая охапку за охапкой, ряд за рядом, а Саша рубил новые охапки и затаскивал их под навес, устраивая постель из сухой травы и подкладывая в изголовье побольше соломы. - Ты очень находчив, - проговорил Петр, стуча зубами, когда Саша присоединился к нему под наскоро изготовленную крышу. - Я хочу сказать, мой дорогой, что не знаю ни одного знатного господина в Воджводе, которого предпочел бы вместо тебя. - Я должен был бы захватить одежду, - сказал Саша и вздрогнул, когда очередной удар грома обрушился где-то совсем рядом. Его руки побелели, пока он вязал узлы из скрученной засохшей травы. Последовал еще один оглушительный треск, молния осветила все вокруг с неестественной четкостью, разрывая сгущающийся мрак. - Прости меня, Петр Ильич. - Нам обоим нужно было спешить в тот момент. А если бы у нас и была одежда, то ночью она все равно бы промокла. Новый раскат потряс окрестности. - Я приношу одни несчастья! - Прошлой ночью, насколько я помню, рядом со мной был "колдун"... Саша нахмурился и сердито посмотрел, услышав очередную насмешку. - Может быть, мои желания сбываются тогда, когда дело касается каких-нибудь неприятностей, может быть, на мне лежит проклятье, и может быть поэтому меня опасаются даже колдуны. - Опасаются... колдуны? - Мой дядя водил меня к ним, вскоре после того, как умерли мои родители. Он спрашивал у них, могу ли я оказаться колдуном, но они сказали, что нет. Они не нашли во мне ничего "колдовского", но лишь заметили, что я родился в плохой день. - Но ведь это все чепуха. - Я думаю, что они-то должны знать. Грохот и вспышки не прекращались, и Саша поминутно вздрагивал. - Они были просто ряжеными мошенниками, все, без исключения. - Я этого не знаю. - Но зато я знаю. Люди, приносящие несчастье, и колдуны - все они лишь обманщики. Ты рассказываешь колдуну о своих несчастьях и спрашиваешь его, что делать, и он говорит тебе, а потом продает все эти сведения другому посетителю, скорее всего, твоему сопернику. - Веришь ли ты вообще во что-нибудь? - Я верю в самого себя. А вот лучше скажи мне: если эти колдуны так могущественны, то почему они не могут разбогатеть? Это на какой-то момент озадачило мальчика. Он собрал очередную охапку соломы, затем сказал: - Есть колдуны, а есть колдуны настоящие. - И только потому, что ты веришь в них? - Я знаю, что они есть. - Но я, к примеру, знаю, что молоко в конюшне выпивает кошка, и поэтому я верю в кошку, парень. - Не говори так. - Мальчик сделал какой-то непонятный знак, кулаком и большим пальцем. - Полевик оставит нас без зерна, мы не должны говорить так. - Полевик... - повторил Петр. - Да, полевик. Мы должны оставлять ему что-нибудь, мы должны задобрить его. Ведь у нас и без того хватает несчастий. - Может быть, ты просто боишься, а, малый? Саша не открывал рта. Он пытался завязать узел, когда раздались очередные угрожающие раскаты грома. - Это еще терпимо, - сказал Петр. - Видимо, подошла большая туча, а мы совсем маленькие перед ней. Я думаю, тебе не удастся поднять ее повыше, и я не думаю, что ты сможешь отогнать ее назад... Вот ведь в чем состоит по-настоящему опасная мысль, не так ли? Вот что мы имеем: этой туче на нас наплевать, мы уже и без того замерзли и ничего не ели со вчерашнего дня, а ты на самом деле уверен, что можешь только пожелать, и она пройдет мимо нас стороной. Так давай же, попробуй. - Не шути так! Не забывай, что у нее есть молнии! - Так, может быть, пожелаем, чтобы и молния убралась подальше от нас? Попросим Отца Небесного. - Не говори так. - Ну хорошо, хорошо. Тогда просто, скажем, старого-престарого старичка. - Петр обратил свой взгляд к небу, которое проглядывалось сквозь раскачивающиеся на холодном ветру стебли сухой травы. - Слышишь меня? Ну тогда сделай что-нибудь ужасное! Можешь даже попытаться убить меня! Может быть, тебе повезет больше, чем старику Юришеву! Но только, прошу тебя, пожалей мальчика, он очень добр к тебе! - Петр! Закрой рот! Как-никак, а это было все-таки хоть маленькое развлечение. Боль в боку была очень сильной, ветер становился ледяным, и руки его дрожали. Но, тем не менее, он сказал: - Бьюсь об заклад на твой завтрак, что молния не ударит в нас. Гром расколол небо прямо над их головой. Саша подпрыгнул на месте. То же произошло и с Петром. А когда начался дождь, и небо продолжало громыхать прямо над ними, и им ничего не оставалось, как поглубже забраться в свое убежище, Петр начал думать о том, что он может не дожить до завтрашнего утра, при таком холоде да еще при просачивающейся сверху воде. Ему было очень тесно в небольшом пространстве, где нельзя было уснуть в таком состоянии. Саша спал как теплый комок около него, не давая возможности подвинуть затекшие колени. Может быть, именно это присутствие уменьшало боль в боку, поэтому, порываясь два или три раза разбудить мальчика, он так и не сделал этого: места в их убежище явно не доставало и мальчику просто некуда было бы подвинуться. Он надеялся, что от холода рана онемеет, если только он сможет думать об этом достаточно долго и достаточно упорно. Прошло еще много-много времени, прежде чем солнце вновь вернулось на небо. - Просыпайся, - сказал он, едва ли не из всех сил встряхивая мальчика. - Просыпайся, черт побери. - А когда, наконец, признаки сознания появились на детском лице, добавил: - Видишь, мы все-таки живы. Старичок оставил нас в покое. - Прекрати это! - сказал Саша. - Поднимайся, - сказал Петр. Его глаза были влажными от боли в боку и одновременно от надежды, что она может вот-вот стихнуть. - Поднимайся. Ты ведь должен мне завтрак. Саша встал на ноги и тут же поднял вверх промокшую соломенную крышу, обдавая их градом мелких камней и водяными брызгами. Однако Петр все еще продолжал лежать, пытаясь привести в чувство свои затекшие за ночь ноги, и прошло еще некоторое время, прежде, чем он нашел силы подняться, используя для этого свой меч и камень, оказавшийся недалеко от него, с левой стороны. И наконец, с помощью Саши, который, видимо, неосторожно ухватил его, он окончательно встал на ноги, издав слабое рычанье. - Прости, - сказал Саша. Петр кивнул. Из-за тяжелого дыханья он не мог произнести ни слова. Затем последовал единственный доступный завтрак, состоящий из горсти зерна. Его руки все еще так дрожали, что он едва мог поднести их ко рту, а подрагивающие зубы с трудом разгрызали жесткие зерна. Он просто заталкивал их за щеку, чтобы потом, в течение долгих часов, попытаться что-нибудь сделать с ними, еще не уверенный в том, что в его жизни достанет на это. - Ты не должен говорить подобных вещей о Боге на небе, - сказал Саша, когда они отправились в путь. - Ты должен попросить у него прощенья. Пожалуйста, прошу тебя. - О чем? - удивленно спросил Петр. - За то, что он не прибил нас? - Не забывай, что сейчас мы идем в лес. Там наверняка есть лешие, и только Бог знает, что еще. Не следует обижать эти существа! Пожалуйста! - Это просто какая-то бессмыслица, - сказал Петр, но в его голосе не было слышно прежнего задора. - Ведь, в конце концов, у меня есть колдун, который помогает мне.