что стоит только перерезать веревку и сесть в нее, то даже такая большая и старая посудина приплывет туда, куда надо. Река - это самый безопасный путь, который должен привести их в Киев. Это проще, чем идти вдоль берега, где на каждом шагу их могут поджидать созданья, напоминавшие то, которое только что бегало вокруг дома. Впрочем, на реке могло произойти крушенье... Он не умел плавать, и, вполне возможно, что мальчик, тоже. Итак, все его мысли вновь возвращались к берегу, и он дал себе слово, что если им удастся выбраться из этого дома без сколь-нибудь серьезных происшествий, они должны немедленно отправляться прямо на юг и идти как можно осторожней. - Мы все-таки попытаемся еще раз, - сказал Петр. Саша же взглянул на него и с беспокойством прошептал: - Не забывай, что я говорил тебе: этот старик - колдун, и он ужасно опасен. - Да, да. Скорее всего, так же, как и ты. Разве не это я слышал во все время нашего пути от Воджвода? - съязвил Петр. - Нет, я, конечно, не такой как он. - Саша взъерошил волосы. - Он может возвращать назад умерших! - Но ведь я-то не умирал, черт побери! - Ты был уже холодный, Петр. Ты был холодный, как лед, твое лицо уже теряло все признаки жизни, и, в первую очередь, цвет... - Я просто замерз от долгого пути через этот лес, тем более почти три дня без всякой пищи. - Он дотянулся до кувшина с водкой, налил почти половину чашки и сделал несколько медленных глотков. Сейчас он не хотел ни говорить, ни думать об этом, во всяком случае, не этой ночью. - Но ведь так было, Петр, - сказал Саша. - Почему ты отворачиваешься от правды? - Потому что все, о чем ты говоришь, сплошное безумие! - ответил тот. Во всяком случае, он больше ничего не мог сказать по этому поводу. Он допил водку и наполнил чашку в очередной раз. А Сашу не покидали грустные мысли о том, что Петр очень зол на него. Он продолжал думать об этом, когда тот, медленно передвигаясь на пьяных ногах, отправился спать. Его родственники очень походили на Петра: они тоже отказывались верить в то, что над ним тяготело проклятье. Но, тем не менее, косо посматривали на него и часто хмурились при этом, если дела шли не так, как им бы того хотелось. Петр, разумеется, не поверил, что во дворе появилось какое-то странное существо, даже и тогда, когда оно едва не разделалось с ним, и, конечно, он не верил ни в каких колдунов. Однако его хмурый взгляд говорил Саше, что он еще поразмыслит о своих убеждениях. Возможно, что он и ошибался на этот раз, но признаться в этом он смог бы только тогда, когда, как он сам не раз говорил Саше, найдет здесь хоть одного, самого плохонького представителя этого племени. А возможно, что в этом и была его ошибка. Ведь избежать ошибки очень трудно, особенно в подобной ситуации. Перед таким волевым и, возможно, обладающим сверхъестественной силой созданьем, как Ууламетс, собственные сашины желания и попытки хоть как-то повлиять на их будущую судьбу напоминали лишь тихий шепот, который едва ли звучал на фоне страшной бури, и, разумеется, его никто не мог услышать. Но Саша был уверен, что те, к кому он обращался, были здесь, однако эта уверенность не могла доставлять ему полной радости, когда он находился в таком отвратительном месте. Но самым худшим был неотступный страх, что Ууламетс знал о сашиных тайных устремлениях. Это приглашение на ночную прогулку было обращено именно к нему, а не к Петру... А Петр в этот момент бессильно опустил голову на руку, как будто мужество и уверенность полностью покинули его. Прошло еще много времени, прежде чем наконец-то вернулся Ууламетс. Петр в конце концов уснул на одеялах около очага, подложив под себя меч. Он выпил достаточно много, так что его сон сопровождался храпеньем и тяжелыми вздохами. А Саша продолжал ждать, иногда проваливаясь в дремоту, приходил в себя и всякий раз прислушивался, не раздавались ли на крыльце шаги старика. И когда он наконец услышал шаги Ууламетса, постукивание тяжелого посоха и скрип дверной щеколды, то бросился к порогу, чтобы снять со старика потертый кафтан. - А ты все еще не спишь, - сказал то, стараясь говорить полушепотом и осторожно пристраивая у стены свой посох. - Я не собирался беспокоить тебя в такой час. Вряд ли кто-нибудь смог врать такому человеку, как этот старик, Саша сам пришел к такому выводу. Он подошел к столу и налил Ууламетсу полчашки водки. - Мой приятель собирается уходить отсюда. Что-то ему не понравилось здесь. Старик, слегка нахмурясь, взял чашку и, склонившись над столом, медленно выпил. - Мне это не удивительно. - Мой приятель и я... - тут Саша сделал паузу и поклонился. - Мы хотим отправиться в Киев, хозяин. Мы хотим оставить вас. - И это после того, как сначала попытались ограбить мой дом... - Это было лишь одеяло да связка репы. Но больше ничего. - ...без всяких угрызений совести. - Мы понимали, что ничего не должны вам, мой господин. Ведь в конце концов, мы не воры. Вот чего только мы не понимаем: что же все-таки вы хотите от нас? И мы хотим, чтобы вы сказали нам об этом. - Ха. - Ууламетс выпил еще, вытер свои тощие седые усы тыльной стороной ладони. - Сказать тебе? Саша глубоко вздохнул и сложил ладони, чтобы кончики пальцев касались друг друга, как это делают торговцы на ярмарках. - Но в дорогу нам нужна связка репы и одно одеяло. Неплохо бы еще и связку вяленой рыбы, а если бы вы могли отвезти нас на лодке до Киева, мы были бы вам очень благодарны. Ууламетс пристально смотрел на него, неподвижными, как у волка глазами, а потом ухмыльнулся, так же весело и приятно, как, возможно, это мог седлать добрый домовой. - В Киев? - Да, господин, если вы можете. Если же нет... - Я не хочу. - Тогда нам потребуется одеяло, репа и рыба. Ну, еще нужна чистая рубашка и подходящий кафтан для Петра. Ведь он все-таки не простого звания, он не может идти в таких лохмотьях. - Да, уж в этом я уверен. Человек из общества, где не привыкли утруждаться: там все легкое, и руки, и душа и еще более легкая мораль. - Но он не вор. Никто из нас не вор и никогда им не был. - Голос мальчика начал дрожать, и он очень боялся, что может все испортить. - Мы собираемся заплатить за все, что возьмем, но дело в том, что вы не хотите брать деньги. Я предложил отработать за все это и выполнил свое обязательство. Теперь мы должны бы быть в расчете. Чего же вам еще надо? - Его голос сорвался, а подбородок предательски задрожал. - Если вы предложите сделать что-то еще, что на ваш взгляд уравняет наш счет, то мы готовы сделать все, что лежит в пределах здравого смысла. Ууламетс упорно не сводил с мальчика своего волчьего взгляда. Он сделал еще глоток, поставил чашку на стол и встал, выпрямившись во весь рост. - Предлагаешь сделку, а? - Только в обмен на те вещи, которые нам нужны, господин. Еще нам бы очень хотелось, чтобы вы доверяли нам и не устраивали никаких обманов. - А ты очень осторожный малый. - И не готовили нам никаких неожиданных случайностей. Ууламетс повернулся и сделал несколько шагов в сторону очага, где спал Петр. Там он остановился и почесал затылок, взъерошив седые волосы, словно раздумывая о чем-то, затем медленно повернулся и взглянул на Сашу. - Да, да. Очень умный и ловкий малый, - сказал Ууламетс, опять переходя на полушепот. - Предположим, что у меня есть виды на тебя. - Что? - спросил Саша. - У меня нужда в умном парне. И это мне может понадобиться завтра ночью, если кое-что произойдет. - А что нужно делать? - Выкапывать корни. - При этом на губах старика появилась улыбка, скорее напоминающая звериный оскал. - Но придется делать и кое-что еще. Возможно, что эта работа займет несколько ночей. Во всяком случае, пока я не найду то, что ищу. Он подумал, что наверное был дураком, раз собирался спросить согласия у Петра, но все-таки вовремя вспомнил, что сказал бы Петр по этому поводу. В то же время ему непременно хотелось знать, что же именно толкнуло его на сделку с Ууламетсом. Что было сильнее: случай получить работу или тяга к колдовству, которым несомненно обладал Ууламетс? - Вот и все, что я хочу от тебя, - сказал старик. - А когда я получу то, что хочу, ты можешь забирать свою репу, свою рыбу и два одеяла. Когда у меня хорошее настроение, я бываю щедрым. 8 Утро следующего дня началось с заготовки дров: таково было желание старика, который провел очередной день в сидении за столом, в то время как бедный малый наколол, перетаскал и сложил дрова, обливаясь потом. Петр наблюдал за происходящим, не допуская даже мысли, что должен подменить мальчика. Он выздоравливал, причем так быстро, что иногда это начинало его беспокоить, особенно если учесть, что ему наговорил мальчик о месте, в котором они находились. Еще вчера рана была покрыта засохшей коркой, а сегодня утром струпья и короста сменились новой розовой кожей, которая была еще очень тонкой, но он уже подумывал о том, что при необходимости вполне мог бы и пуститься бегом. Однако ему казалось очень опрометчивым показывать свое состояние старику. Поэтому он только лишь наблюдал за Сашей, как тот, обливаясь потом, таскал дрова, сдирая кожу и натирая мозоли на руках. Он даже задремал прямо на крыльце под слабыми солнечными лучами, которые пробивались через кроны деревьев, и сквозь сон прислушивался к звону топора и шорохам реки, оставаясь на крыльце все время, пока солнце достаточно грело. По крайней мере, так он был все время рядом с мальчиком и в какой-то момент даже сказал самому себе, что теперь, когда он стал чувствовать себя гораздо лучше, он сможет воспротивиться барским замашкам этого неуемного старика или же просто-напросто приставить свой меч к его глотке и заявить ему о том, что они забирают его лодку, одеяла и все остальное, что может понадобиться им в пути. Но всякий раз, когда его мысли завершали свой круговорот, он вновь возвращался к раздумьям о том, что его выздоровление проходило невероятно быстро, а за этим немедленно следовали воспоминания о том ужасном существе, которое поджидало их за дверью в прошлую ночь, и, в таком случае, было бы гораздо благоразумней как следует еще раз обдумать все происходящее. Подобные мысли были бы слишком утомительны даже для здорового человека. А Ууламетс, тем временем, сидел, погрузившись в свою книгу, а Саша потел и колол дрова, пока поленница не выросла выше его головы. После дров он занимался стиркой, для чего в котле была приготовлена горячая вода. Отмочив и как следует прополоскав одежду в котле, он развесил ее на ветках деревьев сушиться на солнце. Когда он покончил со стиркой, изрядно содравши кожу с ладоней, на крыльце появился Ууламетс и сказал, что они могут постирать и свою одежду, а пока она будет сохнуть, он даст им кое-что из своих запасов, и если эти вещи подойдут им, то они могут даже взять их себе. Им не оставалось ничего, как последовать его совету, и даже удалось еще и помыться горячей водой. - Боже мой, - пробормотал Петр. - Смотри, какое радушие с самого утра. Что это случилось со стариком? Ууламетс подал им не только одежду, которая хоть и оказалась не совсем по размеру, но была вполне сносным облегчением, а принес еще бритву и бронзовое зеркальце, и Петр, усевшись на колоду, начал бриться, пребывая в самом хорошем за последние дни настроении, в то время как Саша заканчивал стирку. Но оно сохранялось у него лишь до тех пор, пока он не задумался над тем, почему старик неожиданно стал таким любезным после вчерашней ночи, и над тем, где же все-таки находилась та собака, которая всю ночь преследовала их, и не было ли все произошедшее частично следствием того, что он прошлой ночью много выпил. Его совсем не устраивали ответы, к которым он приходил и которые указывали на то, что причины происходящего находились в пределах ограниченного пространства, в которое и он, и мальчик попали волею судьбы, но заключения и выводы указывали еще и на то, что границы необъяснимого постоянно сужаются, подступая все ближе и ближе к нему. - Старик разговаривал с тобой о чем-нибудь прошлой ночью? - наконец спросил он Сашу, когда они сидели на куче поленьев, поджидая, пока просохнет одежда. - Я сказал ему, что мы хотим добраться до Киева, - сказал Саша. - Он же потребовал, чтобы я помог ему кое в чем до нашего ухода. Он согласен за эту помощь дать нам еду и одеяла. Саша старался не глядеть на Петра, когда рассказывал об этом. Он все время смотрел в ту сторону, где за пределами двора начиналась серая стена леса. Петр, тем не менее, понял, что Саша не сказал ему всей правды. Он видел явную разницу между тем непосредственным и беспокойным парнем, который был таким находчивым, сопровождая его в пути, и этим молодым человеком, который отказывался взглянуть в его сторону, когда отвечал на вопрос, и который говорил теперь спокойным, размеренным, словно отрепетированным голосом. - Так что же он хочет заставить тебя сделать? - спросил Петр. Саша на мгновенье замер в нерешительности и, все еще не глядя на Петра, ответил: - Мне думается, что эта работа связана с волшебством. Петр было фыркнул, но вовремя остановился, не желая реагировать на услышанное именно таким образом, потому что это мгновенно возводило между ними почти непроницаемую стену. - Разумеется, ты немедленно сказал ему, что и сам являешься колдуном. - Нет, не являюсь, - сказал Саша. - Не являюсь, во всяком случае по сравнению с ним. Поэтому я не говорил вообще ничего. Однако ты - говорил кое-что. - Я? - Ты сказал, что думаешь об этом как о ничего не стоящей чепухе, как о вздоре. А это отпугивает тех, кто ищет себе помощников. Ведь если бы ты был колдуном, ты никогда не стал бы выбирать себе помощника среди людей, подобных тем, кого ты сейчас являешь. Раз ты сомневаешься в чем-то, что может нарушить заклинание или что-то в этом роде, ты не добьешься успеха, если даже и будешь таким же способным, как и он. Петр все время держал рот на замке и пытался думать точно так же, как этот молодой и легковерный малый, который преклонялся перед колдунами и домовыми и которого он всеми силами старался вытащить из этого места, даже если тот был чрезвычайно настойчив в своей собственной глупости. "Почему, в конце концов, я должен заботиться о нем?" - стал задумываться Петр. - "Если он доволен всем этим, оставь его. Кто заставляет отвечать за дураков?" А затем он попытался рассуждать более глубоко, опускаясь в те области сознания, где отсутствовали слова, а действовали лишь образные воспоминания, о том, как мальчик заботился о нем здесь, в этом доме, о том, как он отдавал ему свой кафтан и остатки собранного в поле зерна и не имел на его счет ни одной задней мысли, в отличие от Дмитрия, не допуская даже намека на эгоизм. Но факт оставался фактом: с этим мальчиком было удобно. Мальчик, без гроша за душой, был, на самом деле, его другом, чего ни Дмитрий, ни остальные никогда не смогли сделать из-за черствости их сердец. Поэтому, несмотря на все свои внутренние протесты, он чувствовал в себе необходимость сделать что-то действительно полезное, пока Саша работал, до костей истирая свои пальцы. Это было совершенно незнакомое чувство, которое он и сам не мог понять, почти так же, как он не мог, например, понять, почему он не попытался ускользнуть из этого дома сегодняшним утром, просто, забыть про все долги и уйти. - Не верь ему, - сказал Петр, обращаясь к Саше тихим слабым голосом. - Он не такой благообразный, как кажется. Ведь я не спрашиваю, где он взял всю эту одежду, которая сейчас на нас. Она явно не его размера, и я не думаю, что она когда-нибудь принадлежала ему... Ведь только один Бог знает, что, на самом деле, произошло с ее владельцем. Все, что мы должны сделать прямо сейчас... - Он уже было подумал о том, чтобы войти в дом, взять в руки меч и забрать все, что им нужно. Но Саша был слишком честен, чтобы поддержать это... - Мы должны спуститься к реке, отвязать лодку и уплыть подальше отсюда. Саша ответил ему лишь после небольшой паузы: - Я не думаю, что нам удастся далеко уйти. - Но ведь ты и так слишком много переработал на него, а о тех двух чашках чая, которые мы выпили, не стоит и беспокоиться. Саша с некоторой тревогой взглянул на Петра. - Нет, - сказал он. - Пожалуйста, потерпи еще хотя бы один день. Когда я разговаривал с ним, он сказал, что с охотой поможет нам, если мы поможем ему... - Помогать ему... В чем, собственно, мы можем помочь ему, скажи мне ради Бога? Что именно он просил тебя сделать? - Он не посвящал меня во все подробности... - Боже мой... - Возможно, что эта помощь включает в себя многое... - Ради Бога, малый, послушайся меня... - Я думаю, что он должен сдержать свое слово, именно так они поступают чаще всего... - Они, они... Эти жалкие мошенники в Воджводе, которые врут по три раза в час каждому попавшему в их сети простаку. И этот человек точно так же обманет тебя, Саша Васильевич, можешь даже не сомневаться в этом. Он может искалечить нас, отравить или сделать Бог знает что еще, но помочь... - Он не может врать, если дело касается волшебства, я не думаю, что он может так поступить. - Саша нахмурил брови. - И ты не можешь знать, что все колдуны в Воджводе являются шарлатанами. Возможно, что большая часть их похожа на меня: они владеют очень малой долей искусства волшебства, которой не достаточно, чтобы добиться настоящих результатов. Они всего лишь не мешают событиям развиваться. Но я знаю многое, что связано с этим, и знаю, как опасно использовать в таких случаях ложь. Огромная опасность подстерегает любого из них, если они, и на самом деле, не знают, что хотят получить. Очень опасно бездумно пользоваться этим даром. Я знаю это, Петр. Я не способен на что-то серьезное, но я знаю, как действуют эти вещи, потому что я чувствую их. - Он даже несколько раз стукнул себя в грудь. - Вот здесь. Но я не могу дать тебе лучших объяснений. - Батюшки мои! - Я говорю как раз о тех самых вещах, с некоторыми из которых мы столкнулись в этом доме. Когда ты сталкиваешься с ними в очередной раз, то ты узнаешь о них все больше и больше. - Послушай, малый, но ведь так может пройти вся жизнь... - Я знаю, знаю, что ты скажешь. Ты думаешь, что я просто дурак. Но ведь это не так, Петр! Саша встал с бревна и пошел прочь. - Подожди, малый... Саша остановился, согнув плечи и опустив голову. - Ведь я никогда не говорил, что ты дурак, - продолжал Петр. - Я прошу у тебя прощенья, поверь мне. Я говорю это от чистого сердца. Ты очень благоразумный юноша, но ты не должен полностью полагаться только на себя. Ведь именно ты спас мою жизнь, и я никогда не забуду этого. - Тогда слушай, что я говорю, - сказал Саша. - А что потом? Поверить этому человеку? Нет, я отказываюсь. - Просто не делай ничего. По крайней мере, пока. И не оставляй меня здесь одного. Мальчик был явно напуган, это было очевидно, но он еще не потерял своего рассудка. - Не смей ходить куда-нибудь, не сообщив мне об этом, - очень сурово заявил ему Петр. - Если же ты должен будешь пойти куда-то со стариком, то мы должны идти вместе. Вот мое отношение к происходящему. - Но ведь ты-то, как раз, и не сможешь пойти. Если он отправляется за каким-то лишь ему одному известным делом, твоя помощь будет бесполезной, если ты не веришь в то, что происходит. Ему очень не понравится это. - Это тот самый человек, который вырвал меня у смерти, чтобы вновь вернуть в жизнь. Это великий мастер, парень. Следует отдать должное его ловкости и уменью. И, разумеется, если он может делать, то, что ты говоришь, он не будет нуждаться в моей помощи. Я глубоко убежден, что он предпочтет твою. Саша выглядел очень расстроенным. - Но только не планируй уйти с ним тайком, - сказал Петр. - Ты слишком чистосердечен, и если его занятия могут сделать тебя счастливым, то я готов поверить во что угодно, по крайней мере на то время, пока он будет занят своими заклинаниями. Я не буду делать ничего, что так или иначе может обидеть его, за исключением того, что буду сопровождать вас. Одежда высохла к вечеру, поленница была сложена, полы вымыты, рыба почищена, обед приготовлен, подан и съеден... По сашиным представлениям, теперь старик должен был подняться из-за стола, взять свой кафтан, посох и предложить ему отправиться с ним. Так оно в конце концов и вышло. Когда Ууламетс собрался, Саше оставалось лишь смиренно произнести: - Да, мой господин. Затем он снял с колышка свой новый кафтан и одел его, стараясь не глядеть в сторону Петра. Он все-таки боялся темноты, уже сгущавшейся за дверью дома, боялся старика, и, в равной мере, боялся, как бы Петр не выкинул какую-нибудь глупую шутку. Петр тоже встал и взялся за свой кафтан, висевший рядом с дверью. Саша наблюдал за ним краем глаза, когда Ууламетс сказал: - Тебе не обязательно идти вместе с нами. Петр не сказал ни слова, только потуже подтянул пояс, да снял с соседнего колышка шапку. - Оставайся здесь, - совершенно недвусмысленно сказал ему старик. Но Петр, должно быть, не слышал его, так как не обратил на эти слова никакого внимания. Тогда Ууламетс начал хмуриться. Он посмотрел на Сашу, который притворялся, что не замечает раздражения старика по поводу упрямой настойчивости, с которой Петр собирался последовать за ними, и старался как можно ниже опустить голову, все время думая о том ужасном созданье, которое могло поджидать их в темноте двора, и как им удастся преодолеть границу этого зловещего пространства и добраться до леса. - Ну хорошо, - сказал в конце концов старик, подхватывая свой посох. - Очень хорошо. С этими словами он открыл дверь и спустился на темное крыльцо. Тяжелое хлопанье крыльев послышалось на крыше. Когда же Саша, пересиливая страх, взглянул вверх, то не увидел ничего, кроме промелькнувшей тени. Петр шел сзади, почти рядом с ним, и Саша неожиданно почувствовал радость от его присутствия. Эта радость смешивалась с чувством вины, потому что в глубине души он все-таки осознавал, что как ни ждал он помощи от Петра, но, тем не менее, ему не хотелось выдавать это за предмет своего желания. У него были предчувствия надвигающихся на них несчастий, среди которых больше всего его беспокоило нечто, чего он не мог выразить словами, а только лишь ощущал, что оно сосредоточено вокруг Ууламетса, подобно злонамерению, которое не имеет конкретного назначения и источника и за которое поэтому никто не несет никакой ответственности. В этом и заключалась главная опасность, это был риск, которого было очень трудно избежать. Поэтому единственное, что он желал, так это чтобы Петр был рядом с ним. Петр же упорно шел следом, сначала по неровной тропинке, а потом по старой дороге, туда, куда вел их Ууламетс. Вскоре они вышли к реке, где у причала стояла старая лодка. - Куда мы идем? - спросил наконец Петр, когда они отошли на значительное расстояние от дома. Но старик ответил ему не более того, чем ответил ему Петр на предложение остаться дома. Тогда Петр поймал в темноте сашину руку и остановил его. - Куда мы идем? - задал он вновь все тот же вопрос. Но Саша лишь попытался высвободиться, зная, что нет смысла пытаться убеждать в чем-то Петра, и уж наверняка никакого смысла нет в том, чтобы пытаться в чем-то убедить Ууламетса. Он лишь хотел удержать обоих от попыток выдвинуть свои ненужные сейчас аргументы, сделать то, чего хотел старик, и вернуться назад вместе с ними, целым и невредимым. Старик тоже замедлил шаг. Казалось, что он растворился среди лесной чащи, превратившись в ее часть. Он стоял согнувшись, опираясь на свой посох, и ухмылялся с тревогой и беспокойством. - Эй, малый? - позвал он негромко. Его голос стал еще более глухим и низким, так что задевал за живое, напоминая чем-то голос дяди Федора: - Ведь у нас с тобой была заключена сделка. Разве ты забыл об этом, парень? Саша хотел поскорее догнать старика, а Петр все продолжал удерживать его. - Куда мы идем? - в очередной раз спросил он, и тогда Ууламетс, опираясь на посох двумя руками, ответил: - Вверх по реке. Нам осталось очень немного. - Теперь это был спокойный, даже безмятежный голос, в котором звучала уверенность, отгонявшая все детские страхи. Ууламетс даже добродушно улыбнулся. Вполне возможно, что всего лишь минуту назад его улыбка могла изображать и оскал вурдалака. Скорее всего, это была лишь игра лунного света, и мимолетное наваждение, вызванное беспричинной паникой. Нужно быть полным дураком, чтобы представить себе, что в этом лесу, через который они шли совершенно спокойно столько времени, могло быть какое-то зло. Ууламетс делал им знаки рукой, продолжая улыбаться. Здесь следовало либо идти, либо чувствовать себя полным дураком. Саша предпочитал первое. Петр попытался было безуспешно остановить его, с отвращением повторяя: "...Очень немного". Он стоял совсем близко от него, когда Ууламетс повернулся и, нащупав посохом дорогу, вновь начал прокладывать перед ними путь. - Но ведь он сумасшедший, - пробормотал Петр, переводя дыханье. - Отправляться ночью в такое место, чтобы выкапывать корни... Ветки то и дело били их по лицу, будто кто-то невидимый все время размахивал перед ними метлой. Корни задевали за ноги. Саша без особого успеха пытался всякий раз ухватить ветку, которую отпускал Ууламетс, и она тут же била его по щеке. Он поминутно вздрагивал, но продолжал идти, иногда смахивая слезы, наворачивающиеся от боли, но торопился, опасаясь потерять в темноте фигуру старика. - Сумасшедший, - продолжал выражать свое неудовольствие Петр. - Мы все сумасшедшие, раз выбрались из дома в такое... Звуки, доносившиеся с реки, заглушали треск раздвигаемых кустов, особенно на близком от воды расстоянии. Течение здесь было быстрым, вода постоянно подмывала берег, и они шли, разбрызгивая грязь и часто попадая в многочисленные лужи. Особенно сильно страх охватил мальчика, когда он полностью потерял из виду Ууламетса, и в его воображении тут же возникла ужасающая картина того, что старик решил просто подшутить над ними, оставив их на растерзание тем страшным существам, которые могли обитать на этом затянутом ночным мраком берегу. Он провалился в воду, и остановился, увязая в грязи по самые лодыжки. Петр оттащил его назад и некоторое время продолжал удерживать. - Давай вернемся назад, - сказал Петр. - Он хочет, чтобы мы заблудились. Оставь его! Идем назад, к дому. Но Ууламетс вновь возник впереди них, словно серый призрак, приглашая следовать за собой. И Саша пошел вперед. У него не был объяснений на тот счет, почему он делает это. Наверное просто потому, что ему казалось невозможным повернуть назад на глазах у старика, стоящего впереди и наблюдающего за ними. Да и глупо было бы делать что-либо такое, что могло повлиять на безрассудство Петра или на характер Ууламетса. Он не имел представления, почему Петр все-таки отпустил его и почему сам решил следовать за стариком и мальчиком. Возможно потому, что Петр думал о том же самом, что и Саша: о страшном существе, которое подстерегало их прошлой ночью за стенами дома. И поэтому Петр мог прийти к выводу, что идти назад, к дому, не такая уж безопасная вещь. Казалось, что сейчас для них нигде нет безопасного места, и, разумеется, его не было и там, куда сейчас шел Саша, где их ждал Ууламетс, и где лунный свет и звуки реки сплетались в удивительное кружево, обманом действующее на глаза и уши. Единственной надеждой в этом пугающем пространстве был сам старик. - Вот сюда, - сказал Ууламетс, придерживая мальчика за плечо, - сюда, сюда, мой добрый малый... - и неожиданно повернул Сашу лицом к воде. - Видишь вот этот куст боярышника? - Что ты собираешься делать? - спросил старика Петр, пытаясь ухватить его за руку. Но тому стоило лишь взглянуть на него, как весь облик Петра резко изменился: сейчас он был напуган и обескуражен и всем своим видом напоминал человека, который по ошибке ухватил за руку какого-то незнакомца. В этот момент сердце мальчика тяжело забилось, особенно когда он увидел, как Петр Кочевиков был в одно мгновенье укрощен и запуган, и он чуть было не ощутил, как костлявая ладонь старика сжала руку Петра с такой силой, что узловатые цепкие пальцы проникли едва ли не до костей, прямо сквозь рукав кафтана. Но тут Ууламетс посмотрел ему в глаза, ослабил давление на руку, а затем похлопал его по плечу. И в загадочном лунном свете все представилось так, что нигде и никогда вам не удалось бы увидеть более мягкого обращения и нежного отеческого взгляда, как сейчас между этой парой. - Добрый малый, - сказал Ууламетс и, сжав теперь уже руку мальчика, вложил в нее нож. - Вот здесь, здесь, вот на этом месте, как раз около реки... здесь надо копать. - Для чего? - спросил тот, хотя, казалось, и не был настолько глуп, чтобы не понять этого. Сейчас все окружающее постепенно отдалялось и представало перед ним, будто во сне. Он оглянулся и увидел Петра, стоящего с несчастным видом сзади него, на самом открытом месте, слева от деревьев. - Для того, чтобы ты мог кое-что отыскать там, парень, - сказал Ууламетс, сдавливая его плечо. - Копай здесь, да следи за тем, чтобы не свалиться в воду... Саша приблизился к самой прибрежной кромке и опустился на колени, ощущая, как вода пропитывает штаны и полы кафтана. В этом месте все звуки реки особенно громко и отчетливо отдавались в его ушах. Он не исключал возможности, что эта часть берега могла быть сильно подмыта, и отметил про себя этот факт лишь с той целью, чтобы не забывать о нем, не наклоняться очень низко и не особенно доверять тому, что было под ногами. Он начал рыть землю острием ножа, и только теперь почти в полной мере смог осознать все происходящее, особенно когда Петр сказал, обращаясь к нему: - Разве каждый из нас уже сошел с ума? На что Ууламетс ответил: - Тише, веди себя спокойно и будь терпелив... Старик не успел договорить до конца, как неожиданно отпрянул назад. Река заглушила все окружающие звуки, кроме шума сухих колючих ветвей, когда они трещали и ломались, цепляясь за его кафтан. Случай, казалось, был самым обычным, но здесь он показался весьма примечательным, возможно потому, что после всего случившегося с ними, был бы не менее примечательным и всякий другой случай, на этом заколдованном участке берега, в такую лунную ночь, когда в дело вступают волшебные силы. Но ничего, кроме странного бормотанья старика больше не нарушало привычную тишину, и Саше даже показалось, что Ууламетс разговаривает сам с собой, напевая очень тихую, даже нежную песню. "Этот волхв, этот колдун", говорил сам себе Саша, "этот волшебник заставлял их сохранять тишину и говорить шепотом. Он наверняка сам мог поддерживать и окружавшую их тишину и даже успокоить саму реку". Старик продолжал негромко петь, и журчащие звуки его слегка гнусавого голоса, казалось, словно укутывали их в полупрозрачную ткань из безжизненных веток и мертвого лунного сияния. Он, видимо, и сам не мог очнуться скорее всего, даже и не имел такого желания. Земля и покрывавшие ее листья пахли влагой и гнилью, серебряное лезвие ножа поблескивало в лунном свете и монотонно врезалось в хитросплетения корней, которые бежали от куста к самой кромке берега. Но ведь в этих корнях не было никакой силы. Саша никогда не слышал ничего подобного этому и подумал, что, скорее всего, было еще нечто, чего хотел Ууламетс... Так что же здесь нужно отыскать? Этот вопрос Саша готов был задать, когда повернулся в сторону Ууламетса. Внезапно он потерял дар речи, когда краем глаза заметил какое-то странное движение. Оно тут же исчезло, как только он взглянул в том направлении. Там по-прежнему стояли облитые лунным светом только Ууламетс и Петр, и оба не отрываясь смотрели в его сторону... Петр, казалось, был чем-то встревожен и порывался сказать, что опасность была где-то совсем рядом... - Саша! - закричал он, и мальчик повернулся в сторону, вновь замечая краем глаза все то же странное движение: будто что-то белое, почти невесомое, парило в воздухе недалеко от Петра. Но виденье исчезало, как только Саша поворачивался прямо в том направлении, где стоял Петр, с поднятыми руками, словно белый призрак был виден лишь ему одному, и Ууламетс, крепко сжимавший свой посох, опираясь на него. Его губы непрерывно двигались, но никаких звуков не было слышно... Саша вскочил на ноги и в тот же миг увидел, как Петр неожиданно свалился на землю, словно его лишенное костей тело больше не могло поддерживать само себя. Саша бегом преодолел разделявшее их пространство и, приблизившись, почувствовал, как в воздухе пронеслось что-то холодное, холодное столь смертельно, что сам воздух, который он вдохнул, казалось, отдавал зловредной сыростью и гнилью. - Петр! - закричал Саша и бросил взгляд в сторону Ууламетса, рассчитывая на помощь. Виденье вновь пронеслось в пределах его углового зрения, словно след белого облака, которое тут же исчезло, как только он захотел взглянуть прямо на него: он опять видел только одного Петра... Но как только он чуть перевел взгляд, чтобы попытаться определить, куда все-таки исчезал этот странный призрак, то своим боковым зрением он вновь увидел, как тот медленно двигался вокруг Петра. Тогда Саша понял, что может видеть его лишь только так, краем глаза, и было ясно, что видение никуда не исчезало и не перемещалось: оно непрерывно парило вокруг и над Петром, кружась и укутывая его белым туманом... - Остановите это! - взмолился он, хватая за рукав Ууламетса. - Остановите это, разве вы не видите? Помогите ему! - Помочь ему? - Слова прозвучали так, словно старик почувствовал себя оскорбленным, и ударил посохом по земле, прямо между своими ногами. - Черт с ним! Не он первый! Белый призрак был все еще там, легко и бесшумно двигаясь над Петром, и вдруг... Петр начал следовать за ним, как будто мог отчетливо видеть его. Ууламетс бросился вслед, волоча за собой Сашу, которого удерживал за рукав, и раздвигая ветви кустов своим посохом. Он без устали бормотал одно и то же: - Так ты видел ее, малый? Ты хорошо разглядел ее? Саша все время, пока они пробирались через лес, пытался уберечься от веток и острых колючек. Теперь он уже понимал, что они преследовали призрак... и он был почти уверен, что это был за призрак. - Так ты видел ее? - Да, - запинаясь проговорил Саша. Ему было трудно дышать, но желание идти вперед и разглядеть загадочное виденье не оставляло его, и он поминутно вертел головой, чтобы не терять из вида быстро идущего впереди него Петра, который никогда бы не пошел в этот лес по собственной воле. - Петр! - закричал он. - Остановись! Но Ууламетс ухватил его, словно крысу и неожиданно ударил по голове концом посоха. - Пусть он идет! - прорычал он. - Пусть идет. Скажи мне только, когда вновь сможешь увидеть ее! Некоторое время он вообще ничего не видел ни в одном из направлений, ослепленный неожиданным ударом посоха, но поклялся себе, что постарается. Он несколько раз глубоко вздохнул и попытался уверить себя, что обязательно увидит то, что требовал от него старик, потому что очень боялся потерять Петра, если они вдруг остановятся прямо сейчас... Ведь ни ему, ни Петру больше не от кого было ждать помощи, как от волшебства, которым обладал Ууламетс, и от его же хорошего расположения, которое Саша и был должен купить. - Я вижу ее, - соврал он, а затем соврал еще раз, когда его зрение восстановилось, и он наконец-то смог разглядеть фигуру идущего впереди них Петра. - Она все еще там... И старик заторопился вперед, увлекая мальчика за собой сквозь густо сплетенные ветки, которые били его по лицу и по рукам. Так они шли, когда Саша нечаянно споткнулся и буквально сел верхом на поваленное дерево. В это-то момент он и потерял из виду Петра, который скрылся среди густых кустов. - Петр! - позвал он, замирая от испуга. - Петр! - Замолчи! - сказал старик, ухватив его за воротник и пытаясь поднять с дерева. Петра нигде не было видно, когда он с трудом встал на ноги, ощущая руку Ууламетса, который по-прежнему ухватив его за воротник, теперь увлекал вдоль склона, усыпанного полусгнившими листьями. Здесь Саша едва не упал еще раз, а потом они вместе со стариком, скользя по мокрым листьям, начали спускаться вниз... И тогда он увидел на дне лощины какое-то бледное пятно. Он бросился вниз, а старик тяжело дыша старался не отставать, чертыхаясь и проклиная его, когда им приходилось спотыкаться и терять равновесие. Да, это был Петр, одиноко лежавший на земле, Петр, с абсолютно белым холодным лицом и такими же ледяными руками... - Но где же она? - закричал Ууламетс. - Где она?! Саша обхватил Петра, пытаясь отыскать в нем хоть какие-то признаки жизни. Его руки безжизненно падали, когда он пытался согреть их своими, а лицо было холодным и мокрым, как будто он только что вышел из реки, хотя вся его одежда была сухая. Каким-то образом на его голове все еще оставалась шапка. Саша снял ее, тихо окликнул Петра, и от полного отчаяния начал похлопывать ладонями по его лицу, а затем тряхнул: - Петр Ильич, просыпайся... Ууламетс, подталкивая его в бок, опустился рядом на колени и положил свою ладонь Петру на лоб. Сердце у Саши едва не выпрыгнуло из груди, когда он случайно прикоснулся к этой ладони и почувствовал, как она горяча. И еще, должно быть, он ощутил и боль, хотя и не был уверен, потому что как раз в этот момент Петр шевельнулся, и его глаза открылись. Тогда старик неожиданно схватил его за горло и сжал, с дикой настойчивостью требуя ответа: - Куда она ушла? Дурак, куда она ушла? Петр даже не пытался сопротивляться. Саша обхватил его руками, стараясь оттеснить старика, и закричал, глядя вверх и указывая на гребень лощины: - Туда! Ууламетс поднялся и некоторое время пристально смотрел в том направлении, пока Саша крепко обхватив Петра руками, старался прижать его к себе. Он чувствовал, что тот уже начинает дышать. - Где? - вновь и очень резко спросил Ууламетс. И вновь раздался тяжелый удар посоха о землю. - Она исчезла, - сказал Саша, и прикрыл голову Петра своей рукой, ожидая, что старик может нанести удар. Но Ууламетс опустился на поваленный полусгнивший ствол почти рядом с ними, прислонив к плечу посох. - Что ты видел? - спросил он, и в голосе его чувствовалось утомление. - Что ты видел, малый? - Я не совсем уверен, - сказал Саша. Сейчас он дрожал с ног до головы. Он должен был врать, но это у него всегда получалось очень плохо. Он старался не отпускать от себя Петра, как единственную свою опору в этом мрачном месте. А в этот самый момент его воображение рисовало жуткие картины: ему чудилось, что кто бы сейчас ни был перед ним, пусть даже это был и Петр, Саша должен был быть готов к тому, что в любое мгновенье может быть разодран на куски когтями и клыками. О таких случаях часто рассказывали путешественники: Петр на самом деле мог давным-давно исчезнуть где-то в глухой лесной чаще, а Саша мог держать в своих руках лешего или еще какое-нибудь более страшное существо, принявшее облик его приятеля. Но в этот момент Петр пробормотал что-то неразборчиво и грубо, и начал поминутно вздрагивать, как и Саша, что окончательно доказывало, что это наверняка был Петр Ильич, которого мальчик держал своими руками. Петр даже взглянул на него, стыдясь своей слабости и пытаясь подняться. Затем все-таки высвободился от удерживающих его рук и сел, не сводя глаз с Ууламетса. - Моя дочь предпочла тебя, - сказал старик грубым и хриплым голосом. - Но я бы никогда не удивился этому. - Ууламетс потряс посохом в их сторону, слегка задевая Петра по ногам. - Так куда же она ушла? - Твоя дочь, - пробормотал Петр. Он покачивал головой и теребил руками волосы. - Твоя дочь, старик... - Куда она ушла? - едва не закричал Ууламетс. Петр подтянул колени вверх, обхватив их руками, а Саша бросился между ними, думая, что старик захочет ударить его. Но Петр, тем временем, глубоко вздохнул и поднял руку, указывая прямо перед собой в сторону лесной чащи, а Ууламетс встал и начал вглядываться туда, будто мог что-то увидеть кроме лунного света да плотной стены безжизненных деревьев. - Ты действительно смог разглядеть ее? - прошептал Саша, а Петр лишь покачал головой и продолжал все так же сидеть, когда Ууламетс вернулся к ним. - Нам надо отправляться домой, - сказал старик, и Саша очень обрадовался этому. - Да, господин, - сказал он, подавая Петру руку, чтобы помочь встать на ноги. Петру было нечего сказать, и поэтому за все время пути он не произнес ни слова. Он только один раз запротестовал, отказываясь от помощи и уверяя, что может идти сам, хотя было видно, что он хромал, тяжело дышал и часто терял равновесие на скользких местах. - Помогите ему, - упрашивал Саша, обращаясь к старику, но Петр не хотел помощи ни от того, ни от другого и продолжал ковылять, пока они не дошли до крутого подъема, ведущего во двор. В этот момент что-то ударилось о забор. - Вероятно, кролик, - сказал Саша, увидев, что Петр остановился около ворот и, казалось, застыл там. Он ухватил его за руку и потащил по дорожке вслед за стариком. Он и сам боялся оглянуться назад, чтобы поинтересоваться, что или кто может наблюдать за ними сквозь забор. Теперь-то он знал, что все, что окружало их, было самой настоящей реальностью. Он знал, что все что он видел и слышал, происходило на самом деле, а не казалось ему, как знал и то, что теперь и сам стал частью всего окружавшего их. Он понимал, что Петр подвергался опасности, потому что это существо, этот белый призрак, на самом деле был мертв и проводил время за охотой на берегу реки. И то, что Ууламетс сказал, обращаясь к Петру: "Моя дочь предпочла тебя...", еще больше усложняло дело... - Еще немного вперед, - сказал он Петру, из которого, казалось, вышли остатки сил за время их путешествия, или так действовал на него окружающий холод. Неожиданно ощущение холода начало действовать и на Сашу, в тот самый момент, когда он вновь заметил краем глаза белый призрак. - Хозяин! Господин мой, Ууламетс! - позвал он, поскорее ухватившись за Петра. Старик быстро повернулся назад. - "Оно" здесь, - сказал Саша. - "Оно" здесь, и преследует нас... - Скорее в дом, - сказал им старик, уже с самого крыльца. Он поднял задвижку и распахнул дверь, откуда на них хлынули золотистые потоки света от горевшего очага, образуя на крыльце странную картину из мечущихся теней. - Быстрее, внутрь. И в этот момент Саша подумал, что кто бы ни был этот призрак, дочь или нет, старик был охвачен смертельным ужасом. 9 В доме ощущалось тепло, там были стеганые одеяла, в которых можно было завернуться, освободившись от влажной, почти сырой одежды, там была чашка водки... и Петр наконец в полной мере ощутил, что возвращается к жизни. Он чувствовал себя чуть глупым и в чем-то слегка обманутым. Остановившись около печки, он пил водку из чашки, в то время как Ууламетс прошел прямо к своей драгоценной книге, освещенной масляной коптилкой, а Саша метался между печкой и столом, откуда раздавалось бормотанье старика. Он все еще не освободился от испуга и, видимо, поэтому не сменил промокшую одежду, в которой сидел на земле у реки. И все это безрассудство, как в итоге с полным правом мог считать Петр, стоило им того, что они едва не повстречались со смертью. - Вот, - угрюмо сказал Петр, протягивая мальчику чашку, - выпей немного. Это согревает. Саша сделал небольшой глоток, сморщил лицо, как только проглотил обжигающую влагу, и тут же вернул чашку. Пока ни Петр, ни старик не произнесли ни слова, а тишина, стоявшая в доме, нарушалась лишь странными звуками, будто под домом что-то двигалось, видимо испытывая какое-то неудобство. Доносившаяся с низу возня скорее всего напоминала медведя, пожелавшего устроить себе берлогу в подвале, если только забыть о том, что в это время года медведи уже просыпаются и подобные занятия для них сейчас просто не имели смысла. Саша же продолжал вертеться в пространстве между столом и печкой, не сводя глаз ни с Петра, ни с Ууламетса. В какой-то степени обстановка в доме раздражала Петра. Сейчас он больше всего хотел, чтобы поскорее наступило утро, когда солнце наполнит смыслом окружающее и объяснит весь тот кошмар, который произошел этой ночью. И надеялся, что с первыми солнечными лучами и сам освободится от этого кошмара, как от ужасного сна. Он подумал, что его память находилась в страшном беспорядке или от удара в момент падения в лесу, или от того, что он поверил в тот бессмысленный вздор, который постоянно вбивал в его голову мальчик, и в итоге просто-напросто вообразил, что рядом с ним находится девушка, которая появилась прямо из кустов боярышника, твердость и остроту шипов которого он мог подтвердить по своей израненной правой руке. Он сделал еще глоток. Ууламетс перевернул очередную страницу, затем еще одну, открыл чернила и что-то записал, поскрипывая пером, которое явно принадлежало черному ворону. Неожиданно Петр почувствовал, как его охватывает дрожь, в горле покалывает, а душевное равновесие постепенно исчезает. Тогда он подумал о том, что во время обеда Ууламетс наверняка имел возможность что-то подсыпать в рыбу, а, может быть... (Он постарался как можно быстрее проглотить то, что было у него во рту и почувствовал, как жидкость обожгла его больное горло и все остальное, что встретилось на ее пути)... даже и в вино. Но это было бы слишком жестоко. Следующая его мысль была о том, что они должны были бы уйти отсюда завтра, не дожидаясь, пока он совершит над ними очередного насилия... В этот момент Ууламетс поднялся из-за стола, убрал чернила, закрыл и отодвинул книгу. Нахмурившись и некоторое время помедлив, он подошел к огню и остановился около Саши и Петра. - Она, - спросил он, - она выглядела... очень несчастной?.. Петр откинул назад волосы, поднял чашку и пристально взглянул на старика. - Кто выглядел несчастным? Этот твой призрак? Или, быть может, эти странные виденья, вызванные твоими заклинаниями из грибов или невесть чего еще, что ты подливаешь в этот чай? - Моя дочь, - закричал на него Ууламетс. - Моя дочь. Показалась ли она несчастной? - Она твоя дочь! - воскликнул Петр и от неожиданности даже сбросил одеяло, совершенно не обращая внимания на Сашу, который тут же ухватил его за руку. Он уселся перед огнем, не выпуская чашку из рук, накинув себе на спину одеяло. - Она лишь призрак, вызванный в воображении под действием грибного яда, налитого в чай. Как я могу узнать, счастлива она или нет? Разумеется, он мог бы добавить, что девушка, которую он видел во сне, была потерянной и рассерженной, и что она пыталась заговорить с ним... А ее лицо, с беззвучно шевелящимися губами, было бледным и покрыто, словно бисером, водяными каплями... - Дерзкий негодяй! - произнес в раздражении старик и сорвал с него одеяло. - Моя дочь никогда не имела никакого представления о мужчинах, и лишь только поэтому она выбрала тебя! Петр пристально смотрел на него, стараясь понять, насколько легче с подобным безумием согласился бы Саша. Сейчас он стоял на коленях рядом с Петром, уговаривая его ответить Ууламетсу... - Ведь это его дочь, - нашептывал мальчик, дергая Петра за локоть. - Он очень беспокоится о ней. Не забывай, что она умерла, Петр... - Тогда тем более, у него был вполне обоснованный повод беспокоиться о ней! Ты понимаешь, что это безумие, полнейшее безумие! - Он задумчиво разглядывал свою чашку с каким-то фатальным безрассудством и, видимо, ощущал естественный страх от того, что ее содержимое может оказаться отравленным. - Так скажи ему! - Она была вся промокшая, вот как она выглядела, - прорычал Петр, - и я очень сомневаюсь, что она была намного счастливее меня. - Его зубы начали постукивать один о другой, и он тут же сделал большой глоток того яда, который был всего-навсего лишь плод его воображения. Но сейчас, до самого рассвета, у них не было иного лекарства, он очень хорошо это знал, и может быть поэтому решил ублажить мальчика, если уж не старика. - Она пыталась что-то сказать, но под конец исчезла... - За каким деревом? - задал Ууламетс неожиданный вопрос. - За каким деревом? В том месте был чертовски густой лес, разве ты не заметил этого? За каким, черт возьми, деревом? Откуда мне знать? - Он припомнил рассказы старых бабок, что утопленницы очень часто появляются около своих любимых деревьев, где завлекают приглянувшихся им молодцов, обрекая их на смерть. Вот и он, должно быть следовал за ней, но только во сне. Доза снотворного была так велика, что он даже свалился с ног, а Ууламетс все сочинял какие-то небылицы, стараясь приободрить их своими вопросами о происходящем, как обычно поступают знахари и шарлатаны, и заполнял их память только тем, что было нужно ему. - Я не спросил ее о ее дереве, это просто не пришло мне в голову. Ууламетс отошел от них с явным негодованием, а Саша схватил Петра за руку и зашептал: - Петр, я думаю, что она - русалка. А это самый опасный из всех призраков... она очень опасна, даже для собственного отца. Ведь весь этот мертвый лес лежит на ее совести. Не шути такими вещами, лучше поговори с ним. Расскажи ему все, что ты видел. - Я ничего не видел, - сказал Петр с нарастающим раздражением. - Он наверняка отравил ту рыбу, что была у нас на обед, вот что он сделал. Ведь я велел тебе следить за ним, а в итоге нам мерещится утопленница, и в подвале мы слышим медвежью возню. - Он сделал очередной глоток, уговаривая себя, что если водка тоже была отравлена, то она наверняка должна обеспечить крепкий сон без всяких сновидений, а ночью ничего лучшего и не надо. - Петр, а она сказала что-нибудь? - Я не хочу больше говорить об этом. - Оставь его, - сказал Ууламетс из своего угла. - Пусть он напьется до отупения, если это то, чего он хочет. Совершенно не обязательно, чтобы он был трезвым. - И Ууламетс вновь уселся за стол и занялся своей книгой. - Ну пожалуйста, - не унимался Саша, - господин Ууламетс... - Не будь таким легковерным, - огрызнулся Петр. - Сегодня ночью ничего не понадобиться, - сказал Ууламетс, - кроме его присутствия здесь. Любой человек может чувствовать законное негодование, когда единственная компания, в которой он вынужден находиться, состоит из такого созданья, как этот старик. Разумеется, у него здесь был новый друг, вот этот самый мальчик, о котором он должен заботиться и которого он должен опекать... Петр подумал, что однажды он произвел в друзья Дмитрия, и перенял от него множество недостатков, как в свое время унаследовал массу недостатков от своего отца. Конечно, он при этом имел свои собственные, один Бог знает, сколько их было, и среди них особенно выделялось то, что он постоянно искал уважения и преданности среди тех, кто был моложе его. Скорее всего, это происходило потому, что он, как иногда казалось ему самому, не мог внушать этого чувства более зрелым людям... Тем самым зрелым людям, которые, черт бы их побрал, не имели чувства юмора, которые не умели даже смеяться и были заняты тяжелым, порой изнурительным трудом и мелкими заботами. Среди них попадалось и множество негодяев, которые лишь посмеивались над теми, кого грабили. Это было еще более жестоко, и Петр никогда не хотел попасть в их число. Достаточно, что среди них был его отец, бог, покровительствующий этому племени, знал это, и Петр, конечно, старался не отставать от него, с той лишь разницей, что стремился чаще всего при случае ощипывать дураков, чтобы они поумнели, да устраивал всевозможные проделки над трезвыми и трудолюбивыми людьми, например, просто будил их среди ночи, обычно для собственного развлечения. Он всегда стремился сколотить компанию богатых и веселых приятелей, среди которых должна обязательно быть подходящая женщина, где он мог бы демонстрировать свой острый ум. Все это, как ему казалось, составляло достаточно скромные устремления для веселого и беззаботного парня, живущего в мире, где, как ни странно, очень немногие стремились выполнять такую роль. Но этой ночью он решил, что должен выйти из этого ряда. Он, должно быть, заблуждался во всем, если в итоге оказался здесь, без единого друга в целом мире, только с мальчиком, который, как он считал, был на его попечении, и который был из породы тех самых трезвых волов, безнадежно принимающих этот мир всерьез, и который теперь каким-то образом держит его самого в руках и меняет как товар в какой-то странной сделке с каким-то самозваным колдуном, совершая все это, разумеется, для его же, Петра, собственного блага, и никогда не согласится с тем, что этот колдун отравил их каким-то дурманящим ядом... и только Бог знает, что случилось, на самом деле, с его дочерью... Наконец-то он понял, что был пьян. Вероятно, колдун варит людей в своем котле, или скармливает их кому-то, кто сидит у него в подвале. Разумеется, что это домовой. Русалки, домовые и дворовые лешие постоянно устраивают возню под домом, как раз под теми самыми половицами, где сидит старик. Уронив голову на руки, он прислушался к разговору, который вели мальчик и Ууламетс. Старик рассказывал о заклинаниях и колдовстве, о том, как он узнал, что сможет вернуть свою дочь назад, если ему удастся отыскать нужное дерево. А мальчик стоял подле него и выслушивал все это. Тот самый мальчик, который считал самого себя колдуном, сейчас внимательно слушал старика и даже отвечал на его вопросы. "Какой она показалась тебе?" спрашивал старик. А Саша отвечал: "Словно что-то легкое и почти прозрачное, похожее на белое облако. А вы не смогли разглядеть ее, господин?" Старик ответил после небольшой паузы: "Нет". Тогда мальчик тут же задал следующий вопрос: "Как вы узнали, где следует ее искать?" В этот момент до Петра донеслись характерные звуки наполняемой чашки, и ответ старика: "Сам не знаю. Но моя дочь не согласилась бы так легко расстаться с жизнью. Предрасположенность..." В этот момент чашка стукнула о стол. "Предрасположенность ее матери и моя способность помогли мне...", сказал Ууламетс, резко обрывая разговор. "Иди спать, малый..." Чашка явно подвергалась опасности. Саша осторожно забрал ее из ослабевших пальцев Петра и поставил на полку, а Петр даже не дернулся. Старик по-прежнему был занят книгой, Петр спал, и Саша посчитал, что это было хорошо: Петр определенно не имел никакого понятия о происходящем. Этот факт никоим образом не позорил его, и это Саша тоже понимал. Ведь если человек был слеп и глух по отношению к некоторым вещам всю свою жизнь, и затем у него, как скажем у Петра, под ногами оказывался кто-то еще, то, как Саша уже давно представлял себе, он мог насмехаться над ним и разыгрывать его именно так, как делал это Петр, когда с кажущимся безрассудством проносился на коне под аркой ворот "Петушка", там где была укреплена вывеска, но внешне это выглядело лишь простой случайностью. И Петр, в отличие от других окружавших его людей, знал гораздо лучше, где следовало остановиться. Вот приблизительно так Саша и воспринимал Петра, и сам при этом был весьма раздосадован присутствием этой девушки-призрака, которая, кроме всего, оказалась очень жестокой: все русалки всегда отличались редкой жестокостью, такова была их природа. Но пока... пока Петр был единственным из них, кто хотя бы мельком видел ее, и единственным, кто мог, Саша надеялся на это, иметь по крайней мере случай для объяснения с ней. Она же постоянно исчезала и устраивала свои проделки, на этот раз уже над бедным Петром, который провел всю свою жизнь в счастливой уверенности, что на дворе может быть только собака, а в подполе - только медведь, и что никакие желания Саши Мисарова не могут иметь над ним никакой силы. Он же на самом деле хотел, чтобы Петр был в безопасности. Это единственное, о чем он разрешал себе думать, сидя рядом с ним у огня, прислушиваясь к тихому шелесту страниц книги, которую все еще читал старик, и чувствуя, что домовой в подвале дома был очень сильно обеспокоен и явно показывал, что он здесь является хозяином. Он сам хотел иметь и покой и безопасность. Он не мог простить Ууламетсу, что тот пытался разыграть их, а главное, того, что старик не предупредил его именно тогда, когда предупреждение могло бы помочь. Он не мог простить и себя, за то что растерялся, когда следил за Петром, и забыл, что его желание могло иметь некоторую силу и против волшебства. Поэтому теперь он сидел, напрягая волю, и посылал внутренние желанья, которые заключали их с Петром безопасность, и делал это со всей силой, какую только имел. Он не хотел видеть русалку: он потерял к ней всякий интерес, был убежден в этом и старался поддерживать эту убежденность, насколько ему позволяли внутренние силы. Спустя некоторое время он заметил, что домовой немного успокоился и теперь без всякой цели просто бродил по подвалу. Саша подумал, что это был хороший знак. Он и не мог заставить себя думать по-другому. Однако совершенно неожиданно у него появилось странное обостренное чувство настороженности, как будто откуда-то слева исходило что-то, и, к тому же он заметил, что уже сравнительно долго не слышно шелеста страниц: все это время Ууламетс, не отрываясь, смотрел на него. Тогда он понял, что увлекшись, сделал огромную ошибку, фактически позволяя обнаружить свое занятие. Ууламетс долго смотрел на него, и наконец согнул палец, подзывая его к себе. Саша отбросил одеяло, встал и подошел к столу с нарастающим ощущением опасности. Прямо под его ногами завозился домовой, так что сотрясались даже потолочные балки. Он подумал о том, что желал бы утихомирить его, прямо сейчас, около старика, и таким образом испытать себя в сравнении с сидевшим перед ним колдуном, но это была лишь мимолетная мысль, всю глупость которой он отчетливо понимал, как понимал и то, насколько глупо было сейчас вообще что-либо делать, кроме как оставаться благовоспитанным и уважительным, без малейшей попытки защитить себя, возможно за исключением лишь того случая, когда будет рушиться самая последняя надежда. Итак, мальчик поклонился и взглянул на Ууламетса. Половицы на полу мягко заскрипели. - Кто послал тебя? - как можно спокойней спросил его старик. - Можете мне поверить, хозяин, нас никто не посылал. Только... - Только что? - Когда я был еще маленькой, мои родственники думали... - Он начал запинаться, и убрав руки за спину, сделал глубокий вдох, - ...что я или колдун, или человек с дурным глазом, или что-то еще в этом роде. Но единственное, что сказали колдуны в Воджводе, так это то, что я родился в дурной день. - Родился в дурной день... - Старик фыркнул и потянулся за своей чашкой. Сделав глоток, он помолчал, а Саша чувствовал, как у него останавливается сердце и прерывается дыхание. Он еще некоторое время боролся с головокружением, когда старик продолжил: - Они были просто дураки. Саша не знал, что ответить на замечание Ууламетса. Его первым предположением было то, что старик считал их дураками из-за ошибки, но отнюдь не из-за того, что им не удалось утопить его еще при рождении. Он надеялся, что его теперешний хозяин, Ууламетс, не имеет большой склонности к тому, чтобы исправить их возможную ошибку, если дело было только в ней. И он, сдерживая дыханье, даже надеялся на то, что Ууламетс, может быть, скажет ему кое-что более приятное о нем самом, чем любой из колдунов в Воджводе. - Как же ты забрел в такую даль, - спросил старик, - если ты никого не убивал? Ему показалось, будто Ууламетс воздействовал на него, пытаясь уже второй раз остановить его сердце. Во всяком случае он чувствовал себя именно так. Он чувствовал, что задыхается, но все же проговорил: - Я сам не знаю, господин. Я старался не думать об этом. - И как же ты это делал, как ты пытался? Объясни мне. - Я пытался не думать ни о чем, что могло бы повредить нам в дороге. - Кто научил тебя этому? - Да просто я учился этому всякий раз, когда дела шли достаточно плохо, и после каждого такого случая я знал, как следует поступать, чтобы в следующий раз было лучше. Я просто знаю, как сделать, чтобы было лучше. Ууламетс поднял бровь и некоторое время смотрел на него, пока его рот не скривился в отвратительной усмешке. - ...Знаю, как седлать, чтобы было лучше, - хихикнул он. - ...Как сделать лучше. Разумеется, что лучше. - И он продолжал еще некоторое время хихикать, видимо, каким-то собственным мыслям. А Сашу в этот момент охватило отвратительное чувство, сдавившее его горло. - Так значит, знаешь, как лучше всего можно стать таким как я? - Да, господин. - Очень неглупо, - сказал Ууламетс. - Ты находчивый малый. Твоему приятелю очень повезло. "Повезло находиться рядом со мной?" подумал Саша. Он не на шутку был удивлен и даже сжал свои руки, от неожиданно охватившей его совершенно безрассудной надежды, которую он вдруг почувствовал в этом старике, которой был осведомлен явно больше всех, кто до сих пор обращал внимание на мальчика. Но опять-таки, он не исключал и того, что Ууламетс, говоря об удаче, сопутствующей Саше, имел в виду только то, что Петр, всего-навсего, не попал в еще большую беду, находясь в его компании. - Если рассмотреть самую суть, - сказал Ууламетс, - то ты ухитряешься поступать очень благоразумно и очень удачно охраняешь себя от собственной неопытности, которая может причинить тебе вред. Это почти безупречная защита. Очень хорошая работа, парень. - Благодарю вас, мой господин, - прошептал Саша и еще раз пожелал, чтобы и он, и Петр были в безопасности против очередного нападения, которое наверняка должно вот-вот последовать. - И ты очень осторожен. Ты не очень-то падок на лесть и совсем не доверяешь, когда тебя хвалят. - Нет, мой господин, совсем не доверяю. Ууламетс сдвинул брови. Он вновь согнул палец, подзывая мальчика еще ближе. "Нет", подумал Саша, и остался стоять на прежнем месте. Старик улыбнулся, и улыбка превратилась в неприятную усмешку. - Да, у тебя безупречная защита. Но не забывай, что ведь яйцо тоже безупречно, но ранимо. Неопытно и слишком слабо. Никогда не забывай этого. Ты еще слишком молод, Саша. Когда-то у меня был ученик, но, к сожаленью, он оказался дураком. Сейчас он еще сильнее хотел, чтобы с ними ничего не случилось, куда бы не занесла их судьба. Его желание было столь велико, что он почти не замечал ни окружавшей его комнаты, ни Ууламетса, сидевшего перед ним. Он видел только себя и Петра, как единое неразделимое целое, и лишь догадывался, что в этот момент Ууламетс встал, взял в руки свой посох и сделал шаг в сторону. Он не обращал на старика никакого внимания. Сейчас его занимал только Петр и их общая безопасность, а остального он просто не хотел видеть. - Ты очень упрямый, - донеслось до него бормотанье старика. - Но мне приходилось встречать дураков и раньше. Он же продолжал стоять, стараясь изо всех сил не двинуться с места. Неожиданная резкая боль пронзила его лодыжки, и он даже не заметил, как опустился на колени, будто сам пол приблизился к нему. - Хорошо, малый. Очень хорошо. Волшебство очень легко дается молодым. - Теперь он почувствовал легкое прикосновение к своим волосам, и услышал, как старик продолжал: - Но еще проще оно дается тем, кто сам является волшебным созданьем. Твой приятель находится в опасности, вернее вы оба находитесь в ужасной опасности, и ты должен благодарить самого себя, что тебе удалось найти этот дом прежде, чем моя дочь нашла тебя. Но теперь-то она наконец вас отыскала. Я допускаю, что могу кое-чем помочь этой беде, но как же я смогу заставить ее отказаться от задуманного? Поэтому теперь не должно быть никакого вмешательства в происходящее с твоей стороны, иначе ты пропащий человек, малый. Я достаточно силен, чтобы немного побить тебя для вразумленья, но я решил не делать этого. Саша подумал, что, видимо, его собственные усилия не пропали даром и его желанья подействовали даже на Ууламетса. Поэтому он решил не останавливаться на этом, а продолжал поддерживать свои внутренние устремления еще и еще, не прерываясь ни на мгновенье, а потом вдруг прервал их и встал, наконец исчерпав все свои возможности. - А это уже наглость с твоей стороны, - заметил Ууламетс, стоявший сзади него, опершись о посох. - Вы сказали, что отпустите нас, и исполните свое обещание, если я сделаю то, что вы просили. Вы обещали дать нам с собой еду, одежду и одеяла. - Да, разумеется, я хотел бы поступить именно так, - сказал старик. - Но весь вопрос в том, как вы сможете выйти из этого леса, а это уже совсем другое дело. - Ууламетс вернулся к столу и прислонил посох к стене. - Сила волшебства в значительной мере зависит от долгого опыта, а легкость, с которой оно достигается, зависит от молодости. Чем проще повод для обращения к нему, я думаю, что ты понимаешь меня, тем легче может быть достигнут результат. Моя дочь значительно старше тебя, но причины, по которым она прибегает к волшебству, гораздо проще твоих. Ты можешь назвать в качестве первой причины то, что она - русалка. А разве ты смог бы остановить ее сегодняшней ночью? Думаю, что нет. Поэтому, вполне возможно, ты хотел бы получить совет. Несомненно, он хотел получить совет, но только от кого-то другого, не от этого старика. Но Петр вот-вот был готов сбежать из этого дома, и, поэтому Саша не мог отказываться от предложения. Ууламетс был прав в одном: они действительно оказались в серьезной опасности. А искать помощь можно было только здесь, в этом доме. - Что мы должны сделать? - спросил Саша с достаточной кротостью в голосе. Однако, как и раньше, он не был настроен верить всему, что скажет Ууламетс. Но Ууламетс на самом деле был достаточно благоразумен, чтобы понимать это. Он долго и пытливо смотрел на мальчика. - Я хочу вернуть свою дочь, - наконец сказал он, - и все остальное представляется мне очень просто: она хочет заполучить твоего приятеля, ты же хочешь, чтобы он остался жив. Твое желание имеет определенную силу, что может оказаться полезным, если ты будешь и дальше упорствовать в своем прямодушии, да еще научишься парочке полезных вещей. - Чему именно, мой господин? Ууламетс ухмыльнулся, оскалив зубы. - Например, попытаешься узнать характер своих врагов и саму сущность своих собственных желаний, а так же сущность естества, с которым тебе придется столкнуться. Мне всегда хотелось иметь рядом с собой кого-нибудь еще вроде тебя, парень, еще в то время, когда ты даже не появился на свет. 10 Петр приоткрыл один глаз, приподнялся и вдруг сморщился от резкой боли, разрывавшей его голову на части. Много, слишком много водки выпил он прошлой ночью. Его все еще преследовали путаные картины ночных снов, где в сплошную карусель сливались и лес, и когда-то утонувшая девушка, и он, бегущий через чащу и преследующий исчезающее лицо... Это, возможно, была самая приятная часть сновидений. А что касается самой неприятной, то он неминуемо с ней столкнулся, стоило ему лишь проснуться с ужасной головной болью и вновь увидеть дневной свет, пробивающийся сквозь ставни. Ууламетс уже сидел за своей книгой. Но большее потрясение, бросившее его в дрожь, Петр испытал, когда поднял голову и увидел, что на самом краю лавки сидел Саша и спокойно беседовал со старым безумцем. Их головы иногда тесно соприкасались, как у людей, посвящающих друг друга в свои сокровенные тайны. Но самое обидное и повергающее Петра в полное расстройство заключалось в том, что о чем бы они ни говорили, они сразу замолчали и оба уставились на него с одинаковым многозначительным выражением, как будто он уличил их в тайном сговоре. Его состояние после выпитого ночью напоминало ему ощущения, вызванные появлением призрака, после подмешанной, как он был уверен, в рыбу отравы. Вот что было началом всех его напастей, после которых все окружающее потеряло смысл и после чего последовала та ужасающая сцена в лесу... Или, что тоже очень возможно, ему только приснилось, что они были в лесу. Он отвернулся и стал пристально смотреть на темные пыльные стропила, где не было раздражавшего глаза яркого света, и так попытался сдержать подступающую тошноту. Вскоре он услышал скрип дерева и уверенные шаги. Это к нему подошел Саша и склонился над ним: встревоженное молодое лицо выплыло на фоне темного потолка. - С тобой все хорошо? - спросил он. - Надеюсь, что будет, - пробормотал Петр. Говорить ему было еще трудно. - Может, хочешь чая? Он чувствовал, как его выворачивает изнутри. - Нет, - сказал он и закрыл глаза. - Я хочу просто немного полежать. Саша похлопал его по плечу. Но даже легкое прикосновение отдавалось болью по всей коже. Он слышал, как мальчик отошел к столу и сказал старику, что с Петром все в порядке. Петр припомнил, что Саша и Ууламетс говорили прошедшей ночью о нем, когда утром он вновь увидел их, уютно сидевших и шептавшихся о чем-то. И под впечатлением этих мыслей он почувствовал пустоту и слабость в груди, которая теперь уже не имела ничего общего с выпитой вчера водкой. Так он и страдал почти все утро, пока Саша не принес ему чай с медом и немного лекарства, на котором настаивал Ууламетс. Он выпил чай, но отказался от отвратительного варева, которое приготовил для него старик. Саша умолял его принять лекарство, убеждая в том, что от него не может быть никакого вреда, но Петр выплеснул содержимое чашки на тлеющие угли. - Петр! - едва не закричал Саша. - Пусть помучается еще, - сказал Ууламетс, полагая, что Петр будет вполне удовлетворен собственной безопасностью. - Пусть моя боль остается при мне, - сказал он. - По крайней мере я буду знать, что обязан этим самому себе... Держись подальше от меня! - Пусть будет так, - сказал Саша. - Дурак! - прошептал Петр. Его голова по-прежнему раскалывалась от страшной боли при малейшем напряжении. Он медленно сполз вдоль каменной кладки, подбирая под себя колени. Саша вернулся к своему колдуну, а Петр так и остался в этой позе: голова шла кругом от постоянной путаницы в мыслях, которые так и не покидали его после сновидений и пьяных кошмаров прошедшей ночи, обостренные тяжелым утренним похмельем. Его меч по-прежнему стоял около стены, недалеко от сидящего за столом старика. Он отметил про себя его местонахождение и заодно еще раз оглядел комнату, как бы проверяя наличие одеял и одежды, висящей на колышках около двери, и связки репы, висевшей под потолком, на тот случай, если он решится претворить в жизнь свой план побега. Для этого ему остается лишь сломить упрямство мальчика и любыми средствами заставить его сесть в лодку, а дальнейшее уже не будет представлять большого труда. Ведь, рано или поздно, должен же Саша обрести здравый смысл? Что, в конце концов, может сделать старик против такого молодца, как Петр, да еще вооруженного мечом и с огромным стремлением к побегу? Ведь единственным источником страха были незаурядные таланты старика управляться с тяжелым посохом, да его влияние на Сашу, которое продолжаться только лишь до тех пор, пока ему удавалось подсыпать свое зелье в рыбу, которая составляла их обед. В конце концов, с большой осторожностью и немалыми усилиями, Петру удалось встать, и он, медленно передвигая ноги, спустился к реке, на разведку. Саша поспешил за ним по узкой сырой дорожке, ведущей с берегового откоса к стоящей у причала старой лодке. Петр нахмурился, увидев, что одиночество нарушено, и, скрестив на груди руки, повернулся в его сторону. - Пожалуйста, - начал Саша, - вернись в дом. - Разумеется, я вернусь туда, но в свое время, - сказал Петр. Он должен был так или иначе поговорить с этим опасным безумцем, а для этого он должен набраться терпенья, которого ему всегда не хватало. Рассуждая таким образом, Петр внимательно приглядывался к стоявшему против него мальчику, и отметил про себя, что, разумеется, Саша был высок и достаточно силен для своего возраста, возможно даже слишком, чтобы Петру удалось силой заставить его сесть вместе с ним в лодку, если мальчик будет сопротивляться попыткам Петра сбежать из этого дома. И с этими мыслями Петр повернулся и медленно побрел к самому краю причала, откуда прыгнул в старую лодку, поднимая вокруг себя клубы пыли и остатков залежавшихся листьев. - Петр! Саша не отставал от него. Он догадался, что тот задумал. А Петр продолжал осматривать лодку, стараясь не обращать никакого внимания на тревогу, которая прозвучала в голосе мальчика, а может быть, просто, не хотел вступать в бесполезный спор. Он хотел отойти с ним подальше от борта, и поэтому упорно двигался вперед, туда где находилась небольшая палубная надстройка, которая могла служить хоть каким-то убежищем: не было смысла начинать что бы то ни было, находясь у самого борта, где мальчик мог случайно свалиться в воду, и не было никакой нужды усложнять положение тем, чтобы вытаскивать из воды наполовину бесчувственное тело, особенно учитывая теперешнее состояние Петра. - Петр, ну пожалуйста! Петр отошел за надстройку, ближе к корме, и прислушался к приближающимся шагам. Там Саша и догнал его. У него мелькнула мысль, что, возможно, это даже очень хорошо: в самом начале убедиться, в каком состоянии находится лодка. Поэтому, пожав плечами, словно одобряя свои внутренние побуждения, он повернул назад, к рулевой рукоятке, которая слегка покачивалась, под действием течения реки, удерживаемая покрытым плесенью канатом. - Все выглядит так, будто эта посудина поможет нам хоть чуть-чуть приблизиться к Киеву, - сказал он Саше, поднимаясь к огораживающему рукоятку барьеру, чтобы проверить ее исправность. - Или ты не согласен с этим? - Мы не сможем уйти далеко, - сказал Саша. Он остановился почти рядом с Петром. - Петр, пожалуйста, послушай меня. Ведь она очень опасна... - А мне кажется, что лодка выглядит вполне прилично, - сказал Петр, не обращая внимания слова мальчика. - Петр! - Саша схватил его за руку и старался оттащить подальше от барьера. Он в страхе бросился от кормы, увидев что-то, похожее на белую вуаль, прикрывающую парящее в воздухе лицо и заполнявшее пространство над палубой, в котором, он был уверен в этом, ничего не должно было быть. Одновременно он почувствовал, как повеяло ледяной влагой с резким запахом речной воды и водорослей, и как холодное прикосновение тронуло его кожу. - Бежим! - закричал Саша. Петр побежал, постоянно оглядываясь назад, и неожиданно остановился у самого борта, столкнувшись с Сашей. Видение вскоре исчезло, а он продолжал стоять, пытаясь унять дрожь в коленях и вновь подступившую головную боль. Он по-прежнему ощущал порывы ледяного ветра на мокрой руке и лице. Он еще не привык убегать от опасности, похожей всего лишь на холодный ветер, так же, как не привык, позволять, чтобы при этом его хватали ледяными пальцами, удерживая на месте. - Что-то попало мне на лицо, - сказал он, глядя на верхушки деревьев. - Что-то, похожее на водяные брызги. - Но ни одна из веток не нависала над кормой лодки. - Может быть, это в воде играла рыба? - Она ищет тебя, - сказал Саша, стараясь удержать его за руку. - Ради Бога, Петр, очнись. Не забывай, что она все еще здесь! Ему и самому очень хотелось прийти в свое привычное состояние. Может быть, это все еще водка продолжала действовать на него? Ведь старые пьяницы очень часто наблюдали картины, которых никогда не было в действительности, и, вполне возможно, что они тоже испытывали прикосновение несуществующих пальцев к своему лицу? - Петр! Вернемся в дом! Пожалуйста! Он встал на самый край лодки и прыгнул на причал, едва удержавшись на ногах. Саша приземлился рядом с ним, поймал его руку и потащил за собой вверх по холму. За время подъема он раз или два ощутил знакомое дуновение холода. Ощущение это быстро прошло, словно ледяное облако, растворившееся в воздухе и исчезнувшее с последним сильным взмахом ледяных пальцев. Петр же, не переставая, бежал из всех сил, ощущая боль и спотыкаясь на каждом шагу, пока не добрался до крыльца, где теряя силы, прижался к стене дома, обхватив руками раненый бок. Этого не могло быть на самом деле. Он стыдился своего бегства, и все время оглядывался вокруг, в надежде увидеть что-то, кроме серой громады леса и берега реки, но при этом не мог объяснить того простого факта, что по его шее стекала холодная речная вода. Саша распахнул дверь и закричал, едва не задыхаясь и глотая слова: - Хозяин, господин Ууламетс. Она была здесь! Петр стоял на прежнем месте, все так же прислонясь спиной к стене, когда Ууламетс торопливо спустился во двор и остановился, в надежде что-нибудь увидеть. - У твоей дочери очень холодные руки! - сказал вдруг Петр, не удержавшись от доли сарказма, на который был способен в данный момент, чтобы разбавить им то небольшое представленье, которое разыгрывал перед ними Ууламетс, или то сумасшествие, которым тот явно страдал, или что-то еще, чем могло быть, на самом деле, поведение старика. Тем временем, Ууламетс вернулся к дому, явно раздосадованный и не скрывающий гнева. - Дурак. Иди в дом и сиди там, иначе мы ничем не сможем помочь тебе. Петр открыл было рот, чтобы выразить свой обычный протест, но старик проскользнул мимо него в дом, и ему ничего не оставалось делать, как следовать за ним, или же доводить до конца план побега, но дрожь в коленях, мучительная пульсирующая боль в голове и неприятная пустота в желудке не оставляли ему выбора. - Петр. - Саша поймал его руку, когда они медленно входили в дом. - Ты видел теперь все это при дневном свете. Ведь ты это видел, верно? Тот кивнул, поскольку согласие в данный момент привносило мир в их отношения. На самом деле, этот шаг не был капитуляцией, потому что внутри себя он решил не вступать в дальнейшее обсуждение всего, что происходило в этом доме и в этом лесу. Поэтому, войдя в комнату, он уселся около огня, чтобы еще раз обдумать все случившееся, в то время как Саша продолжал обсуждать с Ууламетсом происшествие на реке, особенно отмечая то, что ему не удалось ничего рассмотреть... - Но Петр должен был все видеть, при полном дневном свете... - На самом деле, не имеет большого значения, происходило это днем или ночью, - сказал Ууламетс. - Дневной свет может лишь скрыть от нас многие подробности. На самом же деле ты никогда не сможешь увидеть ее полностью с помощью одних лишь своих глаз. - Ты просто сумасшедший, - неожиданно резко сказал Петр, по-прежнему сидя около самого очага. - Как это можно видеть что-то без помощи глаз? - Очень просто, - сказал Ууламетс. - Мы почти всякий раз делаем это, разве я не прав? Ты видел ее в своем воображении. Он почувствовал неожиданную неловкость от того, что Ууламетс разбил все его доводы и не оставил ему никакой опоры. - Вот, пожалуй, единственное место, где она действительно могла быть, - заметил он в раздражении, ощущая, как опять втягивается в разговор. - Ведь на самом деле она и была всего лишь игрой воображения. Игра воображения, вот все, что мы наблюдали и что преследовало нас. - Ты ошибаешься. Опасность, которая исходит от нее, к сожалению не ограничивается воздействием на твое весьма слабое воображение, Петр Кочевиков. Твое заблуждение и вред, который от него исходит, именно сейчас подвергают опасности твоего молодого приятеля, который возможно может, а возможно и нет, сделать для тебя большое дело: помочь тебе. И если оно окажется не по силам для его здравого смысла, то у тебя вообще не будет никаких шансов рассчитывать на чью-либо заботу и помощь. Жизнь - очень большая роскошь в этом лесу. А Петр, отвернувшись и глядя вдоль комнаты, еще раз вытер свою шею, под влиянием не проходящего ощущения леденящей сырости, и еще раз постарался убедить себя, что это всего лишь холодная роса, брызнувшая на него с ветки или что-то еще в это роде. Разумеется, была еще и другая возможность: он мог поступать как и те, кто был рядом с ним. Он мог улыбнуться Ууламетсу и сказать, что он очень сожалеет и готов принять за правду любые доводы старика, например, так, как это делал Саша. И поскольку Саша решил придерживаться тех же взглядов на вещи, что и старик Ууламетс, то Петр увидел в этой ситуации единственную надежду вырваться из этого леса, а то, что он внутреннее смирился с сумасшествием старика, откладывало их побег на какое-то более отдаленное время. Он просидел почти целый день, прислушиваясь к тому, что рассказывал Саша Ууламетсу о событиях на реке. Он, черт возьми, рассказал ему о том, что они ходили осматривать причал, если уж не саму лодку. Но вскоре он рассказал и об этом, поддавшись настойчивым расспросам старика. Петр старался смотреть в потолок, на потемневшие стропила, и, поминутно сжимая зубы, обращался ко всем богам в недоумении, почему его так просто оседлал какой-то дурак. Но он и сам знал ответ на этот вопрос: он понимал, что Саша нашел в отношениях со стариком как раз то самое, к чему стремился всю свою жизнь. Ведь старый колдун сказал ему, что его собственное представление обо всем происходящем вокруг абсолютно правильное, а его желания действительно могут изменить существующее положение дел именно тем самым путем, как мальчик и собирался сделать мальчик. - Ну, а что ты скажешь по поводу лошадей? - спросил он Сашу, когда тот присел рядом с ним поближе к огню. - Каких лошадей? - Или о царской карете. Или это будет по плечу лишь нашему призраку, а ты пока будешь считаться новичком в этих делах? - Петр, послушай старика. Пожалуйста, послушай его. Но тот сделал движение рукой, будто находясь на торжественном приеме, и сказал: - Разумеется. Я уже и так слушаю его целый день без передышки. Я уже узнал, что у меня есть третий глаз и все прочее. Боже мой, малый, я-то думал, что в тебе гораздо больше здравого смысла. - Петр... - Теперь он хочет отыскать это проклятое дерево. Чудесно. Давайте отправимся в лес, и я найду вам вполне подходящий экземпляр. А пока мы будем ковылять в темноте, опасаясь свалиться в трясину, он будет петь свою песню, чтобы его дочь встала из могилы. Вот это, уверяю тебя, будет зрелище. Во всяком случае, сегодня ночью я постараюсь обойтись без рыбы, у меня будет обед по собственному рецепту. Саша выглядел совершенно разбитым. - Я никогда не был беззащитным. Учитель Ууламетс... - Учитель, я не ослышался? - Не забывай, что он все время говорит нам лишь правду. Я клянусь тебе в этом. Из-за того, что она находится здесь, в этом лесу нет никаких животных, и это только благодаря моей удаче мы смогли так далеко войти в него и добраться до дома старика. - Браво! И таким образом мы стали приманкой для призрака. - Если мы сможем найти ее дерево, или старику удастся околдовать ее, то тогда мы будем спасены. Иначе мы не будем в безопасности даже здесь. Она никогда не откажется от тебя. - Очень настойчивая молодая дама. Почему бы нам не открыть дверь и не пригласить ее в дом? - Не смей говорить так. Будь очень осторожен и не пытайся сам вызывать какие-нибудь ее действия. Это не подходящий случай для того, чтобы разыгрывать шутки. Петр вновь ощутил холод на своей спине. Удивительно, что это ощущение усилилось после ужина, который состоял из рыбы для старика и мальчика, а сам он обошелся лишь парой небольших реп и даже не притронулся к выпивке. Он ужасно хотел спать, особенно утомленный поскрипыванием бревен в стенах дома, и подумал, что причиной этого скрипа, скорее всего, была неустойчивость земли, оттаивающей после зимних холодов. Когда бревна скрипели, то казалось, что весь дом приходил в легкое движение, от половиц до стропил. Но ощущения могли очень часто вводить в заблуждение, особенно, когда человек был утомлен и его клонило ко сну. Саша давным-давно мирно спал рядом с Петром на теплых камнях, завернувшись в одеяло. Ууламетс наконец кончил писать и, устроившись на своей кровати, тоже спал, тихонько похрапывая. Петр подложил руки под голову и дремал при затухающем огне очага, прислушиваясь к потрескиванию половиц и стропил и к завыванию ветра, раскачивающего сухие деревья. Неожиданно до него донеслись одинокие шаги, сначала на дорожке, а затем на крыльце. Он приготовился было разбудить Ууламетса и даже поглубже вздохнул для этого, полагая, что тот, несомненно, знал всех своих визитеров и их привычки. Но по каким-то необъяснимым причинам он на мгновенье задержал этот вздох и замер, не шевелясь и не произнося ни звука. Наконец кто-то постучал в дверь. Саша зашевелился, а Ууламетс проснулся и теперь сидел в кровати. Несколько мгновений никто не двигался. Затем Ууламетс поднялся и направился к двери. - Не открывай ее! - закричал Петр, глядя на то, что собирался сделать старик. Он быстро прополз под столом и, миновав лавку, наконец-то добрался до меча, как раз в тот момент, когда дверь открылась и в комнату ворвался ветер, который начал раздувать тлеющие в чаге угли. Петр ухватился за меч, освобождая его от ножен, и с бьющимся до боли сердцем, помогая себе рукой, перебрался через лавку и встал на ноги. Она уже была там: парящее в воздухе, смешанное с туманом белое облако, подрагивающее на ветру. Кое-где среди этой туманной белизны виднелись остатки речных водорослей. Ветер все сильнее кружил по комнате, раскачивая подвешенные к потолку связки сухой травы и выдувая искры из очага. - Закрой дверь! - закричал Петр. - Ради Бога, закрой ее! На этот раз его услышали. Ууламетс с усилием начал закрывать ее, и Саша подбежал к нему и навалился на нее всем своим весом, пока засов не встал на свое место. Стоявшая рядом метла упала, а вместе с ней с полки свалилась последняя чашка и с треском разбилась. - Боже мой, - задыхаясь проговорил Петр. Ууламетс лишь молча взглянул на него. А Саша выглядел как настоящий призрак. Он все еще прижимался к двери, хотя в доме все успокоилось и ветер больше был не страшен его обитателям. Петр даже забыл убрать меч в ножны, а положил его на стол и налил в стоящую там чашку водки из кувшина, хотя бы не пролив ничего на стол. Сейчас это было все, на что были способны его руки. Пока дом потрескивал, из подвала, в котором явно кто-то находился, доносилось недовольное рычанье. Сейчас Петр ощутил в полной мере, как велико его желанье попасть в Киев или в какое-то другое место, где он смог бы провести хотя бы сегодняшнюю ночь, если на то пошло. - Всего один ветер? - невнятно пробормотал Ууламетс, обращаясь к нему. Петр выпил и поднял глаза на старика. Его не покидало болезненное чувство, что Ууламетс, к тому же, знал все окружающее их, а он, Петр, нет. Вслед за ним и Саша знал окружающие места гораздо лучше Петра. А Петр был все еще очень далек от того, чтобы поверить, будто Ууламетс имеет хоть какие-то достаточно добрые намерения по отношению к Саше или к нему. Стальной меч, лежащий на столе, выглядел устрашающе и грозно, как всегда, но, как видно, он был бесполезен при встречах с призраками. Саша начал подбирать разбросанные связки сушеных трав, уцелевшие чашки и остальные предметы, свалившиеся на пол один Бог знает откуда. - Иди, иди, - сказал старик, помахивая рукой Петру, и тот взял чашку, подхватил свой меч, ножны и отправился к одеялам, чтобы присесть там, пока Саша убирал комнату. Петр сидел, мрачно думая о том, что он здесь бесполезен. Он был абсолютно бесполезен и для старика, и для Саши, если учесть, что в этом месте почитались законы волшебства, а никак не настоящий живой ум. И потому у него не было каких-либо внутренних побуждений встать и помочь ему. Это был в полном смысле сашин старик, поэтому пусть он и работает на него. Старик же хотел использовать Сашу в качестве приманки для этого странного призрака, потому что выяснил для себя, что тот обладает достаточной ловкостью и уменьем, так что его, Петра Кочевикова, приберет к себе какой-нибудь черный бог, если он окажется достаточно глуп и останется здесь, находясь фактически за пределами того, чего так хочет Саша. А может быть, этого, на самом деле, хочет сам старик? Как знать? И Саша стал для него почти столь же бесполезным. Он очень изменил свой образ мыслей и свои привязанности. Кто знает, почему? Может быть, старик "околдовал" его, втягивая в свои дела? Но если все происходящее вокруг Петра совершалось лишь благодаря волшебству, а сам Ууламетс был непревзойденным мастером в этом деле, то Петру казалось, что единственное, на что могли рассчитывать и он, и Саша, это сбежать отсюда еще до того, как старик сумеет впутать их обоих в свои таинственные планы. Но что он надеялся найти в Киеве? Еще одного Дмитрия Венедикова или других таких же приятелей, какие окружали его в Воджводе? Саша был его единственным другом, каких у него еще никогда не бывало, который сносил любое неудобство со стороны Петра, и был единственным, который, знает Бог, заботился о нем в пути через этот лес и защищал от призрака. Так почему же он так или иначе должен идти в Киев, когда его друг находится сейчас здесь, в полном распоряжении Ууламетса? Он поставил чашку, вложил меч назад в ножны и бросил ревнивый взгляд в сторону Ууламетса, который сидел за столом, склонив голову на крепко сжатые узловатые руки. Его губы не переставая двигались, произнося, должно быть, какие-то одному Богу известные заклинания, которые могли исполниться, а могли и не сбыться: у Петра все еще были сомнения на этот счет, особенно, если это касалось призраков. Ведь никогда не было никакой уверенности в том, что колдовство даст нужный результат. Не было никакой уверенности даже и тогда, если бы сработала какая-то часть колдовства, которое Ууламетс направляет против... Бог весть кого. И наконец, после таких раздумий, Петр сказал, даже не пытаясь подняться с места: - Так что же мы собираемся с ней делать? Однако Ууламетс продолжал бормотать, похоже разговаривая сам с собой. Саша перестал подметать пол и теперь стоял, опираясь на метелку и глядя на Петра с каким-то неопределенным выражением: возможно это было беспокойство. - Предположим, что мы нашли ее дерево, - продолжал Петр, ощущая как его захватывает нарастающая волна собственной глупости с каждым словом, слетающим с языка. - И что же затем? Вы вдвоем будете упрашивать ее оставить меня в покое? При остром уме он всегда старался все расставить по своим местам, но именно в тот момент, когда Саша перестал убирать с пола черепки от разбитых горшков и чашек, Петр почти преднамеренно заставил себя вспомнить то самое лицо, которое совсем недавно парило в ночном воздухе и исчезло, словно уносимое ветром. Он заставил себя пережить еще раз весь страх, который тогда охватывал его. Сейчас он отказывался верить в то, что это было, но продолжал упорно напоминать себе, что он все-таки немного поумнел и теперь, именно по этой причине, собирается поверить в произошедшее с ним, если все это действительно существует здесь и связано именно с этим лесом. А Саша по-прежнему стоял, держа в руках метелку, а в ногах у него лежали битые черепки. - Учитель Ууламетс говорит, что может вернуть ее назад, к жизни. - А разве такая разновидность колдовства не является опасной? Это замечание Саша оставил без ответа. - И как же он собирается это сделать? - спросил Петр. - Что ему для этого нужно? Могу сказать тебе, что даже я слышал кое-что о средствах для колдунов... - Я не знаю, что он собирается делать, - сказал Саша. - Он говорил лишь о том, что хочет отыскать место, где она находится постоянно. Ведь он не может ни видеть, ни даже слышать ее. Я сам могу лишь едва-едва видеть ее, вот в чем дело. Но зато ты можешь видеть ее ясно и отчетливо. Разве не так? Саша явно хотел признания, и вся его поза, выражающая ожидание, подтверждала это. Петр кивнул с явной неохотой и нахмурился. - Русалка чрезвычайно сильна, - сказал Саша, переходя на полушепот, в то время как старик продолжал что-то бубнить в другом углу комнаты. Саша подошел ближе и уселся на корточках около огня, прислонив метлу к каменной кладке печи. - Учитель Ууламетс сказал, что ей было всего шестнадцать лет, и он до сих пор не знает, что произошло, на самом деле: была ли это лишь простая случайность, или что-то другое. Если она просто утонула, это одно дело: с таким типом русалок очень плохо иметь дело. Но если она утопилась, то это еще хуже. И сразу последовал вопрос. - А что именно плохо? - Да то, что многие были убиты ею. Петр скривил губы и некоторое время задумчиво рассматривал камни между своих ног. - Так значит, вот чем она занимается? Ищет мужчин. Я когда-то слышал об этом. И что же она делает с ними? Он тут же подумал, что это очень глупый вопрос, видя как засмущался Саша. Тем не менее мальчик сказал: - Я не совсем уверен... И я не думаю, что кто-нибудь может точно сказать это. Они... - ...все умерли, - закончил за него Петр. - Замечательно. - Вот почему мы не должны отходить от тебя ни на шаг. Потому что мы не знаем. Петр очень ненавидел это "мы", и его ненависть была неподдельна. Он с хмурым видом взглянул на меч, который все еще сжимал в ладони. - Русалки спят очень мало, - продолжал Саша, - пока не исполнят свое желание И если им очень долго ничего не попадается, то они просто увядают. Но если они пробуждаются, особенно самые неистовые из них, то они становятся чрезвычайно опасными. И ведь не только она охотится здесь, кроме нее есть еще водяной. Петр уставился на Сашу, не скрывая тоскливого выражения лица. - Да, разумеется, есть еще и водяной, охраняющий реку, и леший, охраняющий лес. Эти таинственные существа есть в каждом уголке, окружающего нас пространства. Они подкарауливают нас везде, и каждое из этих привидений выражает свое неудовольствие и требует выкупа. - Он покачал головой. - Полнейшее безрассудство с их стороны, должен сказать. - Не... - ...шути? Думаешь, Они шуток не понимают? - Нет, действительно не понимают. - Я не знаю, почему ты так уверен. А может быть, все эти годы они только и делали, что дожидались именно хорошей шутки. - Не... - ...смей говорить в таком тоне? - Петр сделал легкое движение рукой, напоминающее реверанс. - Весь мир ненавидит легкомыслие. Пожалуй, я исправлю эту ошибку и извинюсь перед первым же лешим, которого встречу здесь. - Петр... - Я говорю вполне серьезно. - Он взял в руки чашку. - Ну, прошу тебя, будь добрым малым. Сегодня у меня была очень тяжелая ночь. - Но ты не должен больше пить. - Да я и не буду. - Он все еще продолжал держать в руке чашку, и Саша после короткой паузы взял ее и вскоре вернулся с наполненной почти наполовину. Петр уселся поудобней и выпил, прислушиваясь к потрескиванию углей и к звукам доносившимся из-за стола, где старый Ууламетс не то что-то напевал, не то просто бормотал себе под нос, смешивая очередное зелье в своих горшках. Саша некоторое время наблюдал за стариком, стоя неподвижно и сложив руки на груди, а Петр, глядя на него, мрачно подумал, что если Саша хотя бы до некоторой степени был сведущ в колдовстве, то наверняка он улавливал какой-то особый смысл в занятиях старика. Разумеется, что при этом на его лице не было ни самодовольства, ни самоуверенности. Петр подобрал под себя одеяло, пододвинул поближе меч, исчерпав таким образом весь запас удобств, которые можно было получить в теперешней ситуации, и закрыл глаза. Он пытался хоть немного отдохнуть без воспоминаний о белом облаке... Он смог увидеть ее лицо, стоило ему только закрыть глаза. Это было лицо молодой девушки, очень бледное и безнадежно несчастное. У нее были красивые длинные волосы, маленький подбородок и огромные глаза, которые смотрели на него и с тоской, и с гневом... Он подумал, что во всем происходящем с его стороны не было никакой ошибки, и ему было трудно даже вообразить, чем он мог так провиниться, хотя и признался, продолжая рассуждать сам с собой, что, разумеется, грехи у него были. Это заговорила его внутренняя совесть, которая слегка освежила его память против всякого на то желания. Он вспомнил не об одной дюжине шальных проделок, в которых принимал участие в Воджводе. Но его подсознание мгновенно поправило его, заставляя вспомнить о сущности ее натуры, и его тут же охватило чувство протеста: он не причинил ей никакого вреда, а она упорно продолжала преследовать его. Она едва ли была старше Саши. А ведь он вряд ли согласился бы представить Сашу той компании, где обычно сам проводил время, или посвятить Сашу во многие вещи, которые представляли для него личный интерес. Он не мог отчетливо выразить причины такого отношения, за исключением, может быть, того, что это привело бы в смущение их обоих. Она была так молода и так похожа на Сашу, что он воспринимал ее облик не иначе, как выражение оскорбленной невинности, а поэтому преследование с ее стороны казалось ему гораздо менее опасным, нежели мстительное недоверие подлеца или негодяя. Но он по-прежнему считал, что у нее не было причин преследовать его. Ведь он не совершил никакого греха, повторяя ошибки собственного отца: тот не оставил ему иного, положительного примера. Она парила в воздухе совсем близко от него, словно была влюблена, как ему порой казалось, что было слишком для молодой девушки, с которой он не собирался разделять постель. Он делал отчаянные попытки вырваться из этого ужасного сна, который в этом смысле становился просто невыносимым для него... Вдруг он почувствовал чье-то прикосновение к своей руке и тут же пришел в себя. Он увидел, что лежит прямо против тлеющего очага, все еще излучавшего тепло, но несмотря на это принялся яростно вытирать свое лицо и шею. Но там он не обнаружил никакой воды. Тогда он сел посреди одеял, в полутемной комнате, освещаемой мерцающим заревом тлеющих углей, и понял, что за руку его держал всего-навсего Саша, а холодная вода, стекающая по его шее, была реальностью лишь в его ощущениях. - С тобой все хорошо? - прошептал Саша. Петр перевел дыханье, откинулся на теплые камни и бросил взгляд в сторону кровати старика. Ему все еще казалось, его окружает ледяная вода. - Черт бы побрал такую удачу, - прошептал он, глядя на Сашу и пожимая плечами. Поеживаясь, он обернул старое, но сухое одеяло вокруг своей шеи. - Мне довелось ухаживать за многими женщинами, но самой преданной из них оказалась мертвая девица. Сашины пальцы вновь осторожно сжали его руку. - Может быть, ты хочешь, чтобы я разбудил старика? - Нет, нет. Ведь это же был всего лишь сон, и он уже прошел вместе с этой дрожью. Саша продолжал сидеть неподвижно. Петр поглубже завернулся в одеяла и обхватил себя для верности руками. Только через какое-то время он осознал, что Саша давно уже сидел рядом с ним. Он был очень рад этому. Уж если ему суждено поверить в русалку, подумал он, то м