-  Не  послышалось  ли  мне  презренное  имя  бесчестной  обезьяны?   -
пророкотал поразительно низкий бас,  а  где-то  глубоко-глубоко  в  недрах
пещеры заворочалось нечто невообразимо огромное.
   - Мы всего лишь ничтожные путешественники, господин дракон, - торопливо
выкрикнул в ответ Марко, - и пришли насладиться красотами твоей пещеры.
   -  Ха!  Некогда  эта   сырая   пещера   была   частью   величественного
кораллово-хрустального  дворца   Царя   драконов   в   океанской   пучине,
охраняемого гигантскими креветками, что восседали на боевых крабах и имели
при себе армию жалящих медуз. Купол матери-жемчужины поддерживался  мощным
железным столпом, которым регулировались глубины всех рек и морей. А потом
явился этот шустрый Царь обезьян и попросил у меня какое-нибудь оружие.  Я
предложил ему все, что имелось в моем арсенале, - но проходимца  устраивал
только тот мощный железный столп, который он и украл,  чтобы  использовать
как посох. И когда подлая обезьяна  стащила  опорный  столп,  бурные  воды
затопили мой замок и вышвырнули его  на  сухую  землю.  Тут,  в  окружении
высохших останков моей армии и моего дворца, я и живу. И только жемчужина,
лежащая в той нише, где прежде был столп, напоминает мне о былом  величии.
А вы - вы видели ту гнусную обезьяну? Да? Видели? О, даже  сам  рассказ  о
моем несчастье приводит меня в ярость! Слышите? В ярость! - Тут дракон так
заревел, что даже стены пещеры задрожали.
   - Не пора ли нам отсюда? А, молодой хозяин? - спросил сфинкс, когда  со
стен начали сыпаться камни... и на сей раз это уже была точно не  загадка,
а настоятельная просьба.
   Стремглав выскочив из содрогающейся пещеры, все трое  сбежали  вниз  по
склону. Потом вскочили на коня и зашлись возбужденным смехом.
   - Неужели наши приключения могут  продолжаться  и  продолжаться...  без
конца? - выкрикнул Марко, когда они поскакали прочь.
   - Могут... если очень захочешь, - шепнула ему на ухо Си-шэнь.
   - Но как? - спросил Марко, пожимая ладонь девушки, что держала  его  за
пояс.
   - Мой хозяин - тот самый здоровяк, которого ты видел на  представлении,
- говорит, что хочет продать меня в наложницы, подобно  несчастной  По-ши.
Ему срочно нужны деньги для выплаты игорных долгов. И еще он говорит,  что
запросто может натренировать новую акробатку, а из меня, пока моя  сила  и
молодость не пришли в упадок, нужно извлечь выгоду. С тех пор как он завел
эти речи, я живу  в  постоянном  страхе.  Но  мои  горестные  слезы  могут
обратиться слезами счастья - если тем, кто меня купит, станешь ты!
   - Увы, жизнь со мной будет долгим и тяжким странствием,  -  со  вздохом
ответил Марко.
   - Дитя верблюжьего кизяка не страшится странствий, - ответила Си-шэнь.
   Долгое-долгое мгновение Марко размышлял.  Женщина,  которая  смогла  бы
разделить все тяготы его скитаний. Он даже  не  смел  надеяться  встретить
такую. А теперь - точно не мог надеяться встретить другую такую вновь.
   - Так я и сделаю! - выкрикнул он. - Да!
   Карие  глаза  девушки  заблестели  от  радости  под   золотыми   лучами
восходящего солнца.
   - Я немедленно скажу отцу, чтобы он переговорил с твоим хозяином!
   А потом Марко повернулся в седле, чтобы поцеловать Си-шэнь -  еще...  и
еще.



        17

                            Кунь: Исполнение.
                            Желтая земля сверху; желтая земля снизу.
                            Стойкая кобылица находит друзей на юго-западе.

   - Нет, Марко! Даже и речи быть не может! - заявил  своему  сыну  мессир
Никколо Поло. - Это путешествие слишком опасно для женщины - а она слишком
опасна для нас. Одна женщина  среди  стольких  мужчин  неизбежно  навлечет
беду.
   Все трое Поло стояли во внутреннем дворике постоялого  двора,  наблюдая
за репетицией актеров. Си-шэнь, в желтой шелковой куртке  и  шароварах,  с
перевязанными желтой лентой в два змеиных хвоста волосами,  практиковалась
в акробатике. Сначала она легла лицом вниз  на  соломенный  мат  в  центре
помоста и неправдоподобно выгнула вверх голову, руки и ноги.  Потом  одной
рукой стала осторожно устанавливать тарелки, блюдца  и  наполненные  водой
чашки на поднятую голову, подошвы и ладонь другой руки, пока  над  ней  не
воздвиглись колеблющиеся и позвякивающие горки  посуды.  Слуги  постоялого
двора и играющие  поблизости  в  шахматы  торговцы  изумленно  глазели  на
девушку,  тыкали  пальцами  и  хохотали.  Наконец,  с  той  же  предельной
осторожностью, Си-шэнь опустила всю посуду на землю.
   - Марон! Надо же, как искусна! - воскликнул Маффео. - Но не бросает  ли
ее искусство вызов грубым вкусам? Не потакает ли им? И разве ты, Марко, не
встречался - и не проводил время - со многими обворожительными гетерами на
всех тех дорогах, которыми мы следовали? -  Дядя  Маффео  хитро  подмигнул
племяннику и сунул в рот пригоршню соленых зерен.
   - Да, встречался, - ответил Марко. - И  достаточно  со  многими,  чтобы
понять, что она... особенная... не такая, как все.
   - Для разговора об "особенных", сынок, у  нас  будет  время,  когда  мы
вернемся  домой,  -  с  непривычной  теплотой  в  голосе  сказал  Никколо,
перебирая свои нефритовые четки. - Что, если Хубилай скоро  нас  отпустит?
А, Марко? Что тогда? Мы с твоим дядей тоже холостяки - но у нас и в мыслях
нет обременять себя женами и наложницами, детьми и домашним  хозяйством  в
этих языческих краях.  Наше  богатство  остается  в  наших  кошельках  для
самоцветов, а наши привязанности остаются в Италии. А почему?  Потому  что
мы хотим располагать собой, чтобы всегда иметь возможность  вернуться  под
наш фамильный герб с четырьмя скворцами. И мы рассчитываем, что и ты,  мой
мальчик, вернешься с нами в родную Венецию, где  тебе  можно  будет  найти
христианскую невесту подобающего происхождения, которая обеспечит  фамилию
Поло наследниками. И позволь мне напомнить тебе,  Марко,  что  христианки,
мягко говоря, не очень охотно делят домашнее хозяйство с наложницами!  Что
ты тогда будешь делать со своей прелестной катайской актрисой? Утопишь  ее
в канале? А здесь хозяин девушки отдаст ее солидному господину, способному
обеспечить все ее потребности  на  всю  оставшуюся  жизнь.  Поверь,  много
достойных мужчин захотят ее купить. Они и дадут ей ту роскошь,  к  которой
всегда так стремятся женщины. А что хорошего принесешь ей ты, если  купишь
ее по прихоти, а потом бросишь? Добра не будет ни  твоей  семье,  ни  тебе
самому. Нет, Марко. Я сказал - нет!
   Си-шэнь тем временем встала на голову на фарфоровой урне,  одновременно
вращая  подошвами  босых  ног  два  ярких  зонтика  из   рисовой   бумаги.
Бело-голубая урна балансировала на деревянной подставке -  а  та,  в  свою
очередь,  на  красном  лакированном  столике,  который  держали  на  своих
мускулистых  плечах  два  актера  из  труппы.  Когда   девушка,   наконец,
спустилась на землю, Марко отозвал ее в сторону.
   - Ну как? - с нервным смешком спросила Си-шэнь. - Они разглядывали меня
будто тушеную курицу на рынке.
   - Сказали - нельзя, - грустно  ответил  Марко.  -  Они  надеются  скоро
вернуться домой и говорят, что дорога слишком  тяжела  для  женщины.  Я-то
знаю, что они не правы. Но я так же должен подчиняться своему отцу, как ты
- своему хозяину. Обязательно оставь на этом постоялом дворе записку, куда
вы направитесь дальше, и оставляй  такие  же  записки  на  всех  постоялых
дворах всех городов, где побывает ваша  труппа.  Вот  тебе  одна  из  моих
личных печатей - можешь запечатывать  записки  ею.  Если  мы  справимся  с
поручением великого хана, он вознаградит меня всем, что  я  пожелаю.  А  я
желаю тебя, Си-шэнь. Я пройду по твоим следам,  найду  тебя  и  привезу  в
Ханбалык. А пока постарайся поводить за  нос  своего  хозяина  и  потянуть
время. Я обязательно тебя найду. Обещаю.
   - Если только меня к тому  времени  не  продадут,  -  грустно  ответила
Си-шэнь и попыталась улыбнуться. В глазах у девушки  стояли  слезы.  Потом
она вернулась на помост и, видимо от огорчения, устроила  целый  фейерверк
акробатических трюков. Легкая как воробышек, Си-шэнь грациозно изгибалась,
головокружительно кувыркалась и прыгала - носилась по сцене, будто пушинка
на ветру.


   Марко задумался о том, что заставляет человека находить особую  красоту
и привлекательность в тех местах, где он что-то - или кого-то -  оставляет
позади. Когда они входили в этот провинциальный городишко  Гуэлинь,  Марко
не чувствовал ничего, кроме  усталости  и  тревоги.  И  люди,  и  животные
нуждались в отдыхе, а троим Поло к тому же требовалось обсудить дальнейший
маршрут. Теперь же люди  славно  отъелись,  несколько  ночей  поспали  под
крышей и получили на императорской почтовой станции приблизительные карты,
свежих животных и припасы.
   Встреча с Си-шэнь запала глубоко в душу молодого венецианца, и, покидая
гостеприимный город и наслаждаясь его экзотической красотой, он чувствовал
тяжкую тоску. Сгорбившись на  своем  пони,  Марко  наблюдал  за  утренними
хлопотами горожан, занятых своими  семьями  и  работой  по  дому.  Уличные
торговцы продавали  со  своих  лотков-кухонь  вдоль  обсаженной  коричными
деревьями дороги  пышущую  паром  рисовую  кашу  и  пончики.  Бритоголовые
чумазые ребятишки в ярких стеганых курточках забавлялись шумными играми  в
грязных проулках, где в поисках объедков слонялись свиньи и цыплята. А вот
крестьянин в широкополой соломенной шляпе ведет на  поле  своего  смирного
буйвола -  и  останавливается  поболтать  с  торговцем  побегами  молодого
бамбука, которые  тот  тащит  в  тяжелой  плетеной  корзине,  свисающей  с
наплечного  шеста.  Вот  тощий  пес  -  стоит  и  лает  среди  горшков   с
луком-резанцем на носу сампана, который  одновременно  и  плавучий  дом  и
средство существования для рыбака, что шестом выталкивает  свое  судно  из
дерева и ивовых прутьев в речную быстрину.
   И никто из них, похоже, не замечал особого очарования ни загнутых вверх
соломенных и черепичных крыш под бледным утренним  солнцем,  ни  окутанных
дымкой холмов. Ряды вершин внезапно возникали перед глазами,  будто  шпили
из складчатой зеленой парчи - и исчезали  в  отдаленной  речной  мгле.  Но
горожане не останавливались насладиться этим великолепием, ибо занимало их
только одно - как бы наполнить рисовые чашки  своих  домочадцев.  А  кроме
того, они никого и ничего не оставляли позади. Марко же буквально впивался
глазами в зеленеющую роскошь города, в сверкающую  реку,  что  вилась  меж
похожих на зубы демона холмов, - и глубокая печаль туманила его взгляд.
   И все же времени погружаться в столь трогательные  чувства  и  у  Марко
оказалось немного. Стоило отряду  миновать  кирпичные  стены  города,  как
людские  толпы  и  сутолока  быстро  испарились.  Вскоре  они  выехали  на
пустынный проселок, что шел вдоль реки сквозь плотные заросли бамбука. Там
Марко поотстал от остальных, желая остаться наедине  со  своими  грустными
мыслями - которым вскоре суждено было резко прерваться.
   Четыре фигуры в плащах  выскользнули  из  бамбуковых  зарослей.  Четыре
призрачные фигуры в плащах из овечьих шкур окружили его пони. Твердые  как
сталь пальцы зажали Марко  рот.  Четыре  пары  сильных  рук,  несмотря  на
сопротивление,  быстро  стащили  его  на  землю  и  отволокли  в  полумрак
тенистого оврага.
   - Кто вы такие? - сумел выдохнуть Марко, когда в  горло  ему  уткнулись
четыре острых ножичка.
   - Говорим мы. А ты слушаешь, -  прорычал  высокий  желтокожий  мужчина,
который как будто был у них главарем. Судя по лицу и  по  расшитой  куртке
под плащом - куманец из западных степей.
   - Вам нужно золото? - спросил Марко.
   - Нет, кое-что поценнее золота, - с  северокатайским  акцентом  ответил
главарь куманских бандитов. -  Нам  нужны  сведения  о  том,  как  Хубилай
собирается покорить богатый город Паган,  что  в  душных  джунглях  южного
Бир-мяня.
   - Но я ничего об этом не знаю, - совершенно искренне признался Марко. -
Могу сказать только то, что и так всем известно. В прошлом году  -  тысяча
двести  восемьдесят  четвертом  по  латинскому  летосчислению  -   лучники
великого хана разбили боевых слонов Нарасигапати,  царя  Бир-мяня,  и  тот
бежал в свою богатую столицу Паган. Но мне не известно ни о  каких  планах
дальнейшего продвижения по речной долине и завоевания самой столицы.
   - Значит, говоришь, ничего не известно? - сказал желтокожий куманец.  -
Но тогда зачем Хубилай посылает своих лазутчиков в эти южные  приграничные
области? И почему эти лазутчики переговариваются  в  потаенных  пещерах  с
жонглерами  и  акробатами?  Ведь  известно,   что   Хубилай   намеревается
использовать целую армию этой презренной публики для  покорения  Бир-мяня,
ибо ценит их ловкость при боевых действиях в джунглях.
   - Так вы, оказывается, знаете об этом  куда  больше  моего,  -  заметил
Марко. - Нас послали сюда  всего-навсего  проследить  за  сбором  солевого
налога. А потом  мы  засмотрелись  на  прекрасные  и  поразительные  трюки
акробатов. - Тут Марко вспомнил Си-шэнь и подумал про себя, что  отец  был
прав - слишком уж опасно это путешествие. Даже для самой отважной женщины.
   - Здесь и без вас  хватает  алчных  чиновников,  чтобы  вытряхивать  из
крестьян  лишние  крупинки  соли,  -  оскалился  куманец.  -  Нам  отлично
известно, что вы тут по какому-то тайному поручению Хубилая.  Иначе  зачем
вам запрашивать на каждой почтовой станции примерные карты? Вот  видишь  -
мы следили за каждым вашим шагом. А теперь говори, что это за поручение, -
или отведаешь лакомые лезвия наших острых ножичков.
   И, словно подчеркивая  свои  слова,  степной  бандит  провел  тонкую  и
предельно жгучую кровяную черточку по злосчастному горлу Марко Поло.



        18

                            Фын: Изобилие.
                            Гром рокочет над вспышкой молнии.
                            Великий царь сияет подобно полуденному солнцу.

   "Но кто... и зачем?" - такие мысли мелькали  в  голове  у  Марко,  пока
кровь неспешно стекала по груди мимо серебряного  крестика,  что  висел  у
него на шее. И страдающий разум Марко тут же выдал  ответ  -  будто  вдруг
снизошедшее откровение. А ведь этот куманец не  просто  главарь  бандитов!
Это бывший младший чиновник по имени Хутан, с которым Марко встречался  во
дворце Ханбалыка. Сын прекрасной куманской наложницы  злого  и  продажного
министра  Ахмата  Бемакети,  несколько  лет   назад   убитого   катайскими
повстанцами.
   Марко прекрасно помнил  скандал,  что  потряс  всю  столицу.  Верховный
управитель Заоксианы Ахмат был самым могущественным человеком в  Ханбалыке
после великого хана. Поговаривали,  что  он  колдун  и  использует  черную
магию,  чтобы  подчинить  Хубилая  своей  воле.  И  действительно.   Марко
припоминал, как пронзительные черные глаза управителя Ахмата  околдовывали
своими гипнотическими чарами всех, кто находился в его присутствии.
   Так Ахмат расправлялся с каждым, кто становился его врагом,  и  повышал
по  службе  каждого,  кто  был  его  союзником.  Так  он  овладевал  всеми
прекрасными женщинами и всем богатством, какого только  мог  пожелать  для
себя  и  своих  многочисленных  сыновей,  многие   из   которых   страдали
болезненной  алчностью  и  похотливостью.  Ахмат  правил  два   с   лишним
десятилетия - и катайцы уже не могли этого выносить, ибо он  заставлял  их
чувствовать себя рабами на своей  собственной  земле.  Тогда  они  создали
тайное общество, призванное убить управителя  Ахмата...  и  всех,  носящих
бороды, - сарацин и монголов, татар  и  христиан.  Ибо  в  пришлецах  этих
катайцы видели угнетателей, которые с помощью  грубой  силы  завладели  их
Срединным царством, нажили себе  богатство  за  счет  непомерных  налогов,
насиловали и принуждали к сожительству их дочерей.
   И в подобранную астрологами ночь заговорщики  выманили  Ахмата  из  его
роскошного особняка в старом городе Тай-тине и привели в зимний дворец.  А
там  ослепили  внезапно  зажженными  свечами  и   обезглавили.   Благодаря
энергичным действиям монгольской стражи  мятеж  удалось  быстро  подавить.
Главари заговорщиков были казнены -  и  катайский  люд  вернулся  к  своим
повседневным занятиям.
   Но  в  каком-то  смысле  все  же  мятеж  удался.  Ибо  чары,   которыми
ненавистный колдун окутал Хубилая, развеялись. Узнав о том зле, что творил
его управитель, великий хан осудил  Ахмата.  Марко  хорошо  помнил,  какие
громадные злорадствующие толпы  катайцев  собрались  поглазеть,  как  труп
Ахмата будет выброшен из дворца Ханбалыка  на  ледяную  площадь,  где  его
разорвут голодные псы.
   С самых зловредных сыновей Ахмата живьем  содрали  кожу,  но  некоторым
удалось спастись. В числе последних оказался и  Хутан  -  тот  самый,  что
стоял теперь перед Марко и пробовал пальцем  окровавленное  лезвие  своего
ножа. Ходили слухи, что Хутан, чья мать была родом из степей,  примкнул  к
воинству злейшего врага Хубилая,  Хайду-хана  из  Самарканда  -  отважного
Степного Волка.
   Подобно  Хубилаю,  Хайду-хан  тоже  был  внуком  великого   завоевателя
Чингиса, чьи конные орды пожгли и разграбили Катай, уничтожив чуть  ли  не
половину его населения. Подобно  Хубилаю,  Хайду-хан  тоже  присвоил  себе
титул Хахана - великого  хана.  Но  в  отличие  от  Хубилая  Хайду-хан  не
сделался просвещенным и катаизированным Сыном Неба. Пока Хубилай заботился
о том, как поднять из руин великую империю, Хайду-хан  и  его  приверженцы
остались верны грубой кочевой  жизни  настоящих  монгольских  воителей.  И
бесстрашные конники Хайду то  и  дело  щипали  и  кусали  западные  фланги
Хубилая - подобно злобным степным волкам.
   Теперь все стало  ясно:  Хутан,  мятежный  сын  умерщвленного  колдуна,
верховного управителя Ахмата, укрылся в травянистых  степях  на  куманской
родине своей матери, чтобы стать лазутчиком Хайду-хана. И с помощью  угроз
и пыток он надеялся вытянуть из  Марко  сведения  о  планируемом  Хубилаем
нашествии на Бир-мянь. Неясным оставалось только  одно  -  что  же  теперь
делать...
   - Говори. Быстро. Или один взмах моего ножа - и твой ленивый  язык  уже
никогда ничего не скажет. - Кончиком ножа Хутан ткнул венецианца в  нижнюю
губу. Кровь снова закапала...
   И тут Марко вдруг явилось мучительно-жуткое видение  безъязыких  нищих,
встречавшихся ему в самых разных землях. Как они мычали, пуская  слюну.  А
потом, с удесятеренными от страха силами,  Марко  бешено  изогнулся  -  и,
вырвавшись из рук двух лазутчиков в овечьих плащах, бросился  бежать  вниз
по склону тенистого оврага. Четверо негодяев бросились в  погоню,  и  один
сразу вырвался вперед. Чувствуя, что его  достают,  Марко  прямо  на  бегу
взмахнул левой ногой - и попал точно в пах  преследователю.  Тот  согнулся
пополам и завопил от боли. Тогда Марко  повернулся  и  размашистым  ударом
правой ноги поверг врага на землю.
   Этим приемам, именуемым "Утиная лапка" и "Лапка селезня", Марко обучили
инструкторы по боевым искусствам в Ханбалыке. Но остальные трое лазутчиков
по-прежнему его преследовали - а приемами, чтобы уложить всех троих, Марко
не владел.
   Но тут он вдруг услышал дикий вопль наподобие рева разъяренного слона -
и в овраге появилась еще одна фигура. Высоченный мужчина,  широкоплечий  и
златовласый, в мохнатой меховой куртке и с мощным боевым топором в крепких
руках. Топор он крутил над головой так, будто  это  была  почти  невесомая
игрушка. За гигантом следовал стройный катаец в красном кожаном шлеме и  в
кожаных же красных доспехах поверх черной шелковой  куртки  и  штанов,  со
сверкающим обоюдоострым мечом. Дико рыча, белокурый  медведь  бросился  на
Хутана и приложился ему по лбу обухом  своего  топора.  С  залитым  кровью
лицом куманец упал на колени.
   Невысокий катаец тем временем элегантно взмахнул мечом и, применив удар
"Возжигание небес", чикнул по груди ближайшего к нему лазутчика,  разрывая
плащ и оставляя на куртке ярко-алое пятно. Под напором Марко и  его  вновь
обретенных союзников  четверо  вооруженных  ножами  куманских  бунтовщиков
быстро пошли на попятный. Осатаневшие от  страха,  они,  будто  напуганные
кузнечики, попрыгали в залитую туманом бамбуковую  чащу,  оставляя  позади
себя бурый кровяной след.
   - Будем преследовать? -  задыхаясь  от  возбуждения,  спросил  у  Марко
огромный блондин.
   -  Нет,  -  ответил  Марко.  -  Пусть  вернутся  к  своему  хозяину   с
невыполненным заданием. Хайду-хан обойдется с ними, как всегда, жестоко. А
заодно поймет, что  его  лазутчикам  не  взять  нас  так  же  просто,  как
бир-мяньским племенам поймать  в  яму  слона.  И  позвольте,  друзья  мои,
поблагодарить вас за помощь.
   - Видишь коня без всадника - рядом беда, - бросил в ответ блондин.
   - Теперь вы, должно быть, далеко от своей родины, - предположил Марко.
   - От моей родины? - переспросил гигант и озадаченно наморщил лоб. - Да,
моя родина очень далеко. На севере. Очень далеко на севере. И на западе. А
теперь я брожу по дорогам вместе с этим немым пажом. Язык у него есть,  но
говорить не может.
   - Приглашаю вас и вашего пажа последовать за мной, чтобы встретиться  с
моим отцом. Он обязательно захочет вас вознаградить.
   - Да. Теперь поедем с вами, - сказал могучий блондин и сплюнул в темное
кровяное пятно.


   То, как Марко и могучий северянин общались тем вечером у костра, вполне
может озадачить жителей тех мест, где все говорят на одном языке и  других
не знают. Но тут следует заметить, что венецианцы  обычно  начинали  учить
чужие языки  чуть  ли  не  с  колыбели.  А  если  няньки  и  другие  слуги
оказывались иностранцами - то как раз с колыбели.  Немецкий  и  славянский
почти незаметно для себя выучивали на набережных каналов. С  куда  большим
трудом овладевали греческим и латынью. Ибо греческий был, в конце  концов,
главенствующим  языком  венецианских  Заморских  владений  -   заграничных
колоний  республики,  отошедших  к  ней  главным  образом   при   крушении
Византийской империи. Для торговли с сарацинами  требовалось  как  минимум
знание арабского. А поскольку турецких  купцов  с  Леванта  прибывало  все
больше  и  больше,  каждый  мало-мальски  толковый  венецианский  торговец
овладевал уже основами и турецкого.
   Если же знаешь несколько языков, куда легче научиться любому другому.
   Волосы могучего северянина были, пожалуй, не желтее, голубые  глаза  не
голубее, а красное лицо не краснее, чем, к примеру, у сакса или  англа.  И
все же было в этих желтых волосах, голубых глазах и красном лице что-то...
именно скандинавское.  Германо-шведское.  Или  варяжское,  как  выражались
русы. Как же занесло его в Катай - страну еще более далекую (считая от его
родных земель), чем даже от родины самого Марко?
   Об этом венецианец и спросил. Северянин думал довольно  долго.  Наконец
последовал лаконичный ответ:
   - Шел - и пришел.
   О том, почему О-ла-фу - таково было его катайское имя - "шел" от самого
Константинополя  (от  Микельгарда,  "Великого   Города",   как   выражался
северянин) до Катая вместо того, чтобы грести, плыть или хотя бы "идти"  к
своим родным лесам, островам и  фиордам,  Марко  спрашивать  не  стал.  Но
мало-помалу и сам пришел к двум заключениям. Во-первых, что  человек  этот
бросил службу в варяжской охране восточного императора раньше условленного
времени - и без разрешения. А во-вторых, свою туманную северную родину  он
оставил не просто ради занятных приключений в заморских краях.
   Проговорили Марко и О-ла-фу далеко за  полночь.  На  обрывках  фраз  из
самых разных языков - не слишком стыкующихся друг  с  другом,  но  все  же
достаточно понятных. На близком к итальянскому "лингва франка", общему для
Средиземноморья...  на  вопиюще  неклассическом  ромейско-греческом...  на
всевозможных славянских языках, что были в ходу от юга  Балкан  до  рек  и
озер Великой Руси... на вымирающем восточноготском Крыма...  на  множестве
вариантов  турецкого  со  всех  концов  Малой  и  Большой  Азии...  совсем
чуть-чуть на обиходной латыни...  совсем-совсем  чуть-чуть  на  нескольких
татарских и даже на катайском. А если при всем при том  венецианец  выучил
немного варяжского, а варяг - малость венецианского? Только на пользу.
   В самом начале северянин назвал себя Олафом. Потом  сказал,  что  зовут
его Олавр. Тогда Марко решил для простоты звать его Оливером  -  на  манер
англов.  Азиаты,  впрочем,  звали  гиганта  О-ла-фу  -  если   только   не
Голубоглазым, Огненнобородым, Большеносым или Демоном Ниоткуда. Последними
двумя  именами  пользовались  за  глаза.  И  на   предельно   почтительном
расстоянии. Ибо Олафу и впрямь был невероятно  могуч,  а  его  красное  от
солнца тело носило множество боевых шрамов. Великое множество шрамов.
   Азиаты вообще не видели особого смысла в схватке один на один, с боевым
топором против меча. Они считали, что стрельба из  лука  с  несущегося  во
весь опор коня имеет куда больше смысла (и,  между  прочим,  требует  куда
большего мастерства). По крайней мере, пока не  кончатся  стрелы.  Но  они
охотно соглашались с тем, что поединок требует большей отваги.
   До поздней ночи, окруженный круговыми кострами  внутренней  монгольской
стражи, окруженными, в свою очередь, кострами внешней стражи татар, Оливер
то расхаживал, то садился. То и дело хмурился. Никогда не улыбался. Только
покачивал своим громадным боевым топором в  могучих,  исчерченных  шрамами
руках - а немой паж тенью скользил позади.
   - Бывало тебе когда-нибудь страшно? - спросил Марко.
   - Не. Никогда не бывало! - мотнул головой Оливер.
   - Но почему? Порой это так естественно... что с топором, что без.
   Оливер снова мотнул головой  и  выразительно  подергал  свою  рыжеватую
бороду.
   - Потому что есть получше топора.
   - Что же? - спросил Марко.
   Оливер  долго-долго  смотрел  куда-то   вдаль,   потом   повернулся   и
долго-долго смотрел на Марко. Наконец сунул руку под свою мохнатую  куртку
(северянин называл ее "сэрк" и утверждал, что на нее пошла медвежья шкура)
и достал оттуда затянутый ремешком мешочек. А  из  мешочка  вынул  кусочек
кости или камня.
   - Что за странная чепуховина? - поинтересовался Марко.
   Оливер испустил хрип, который, скорее  всего,  призван  был  изображать
смех.
   - Не чепуховина. Хо! Не-а, не чепуховина. Футарк.
   - Что-что?
   - Ну, кто-то зовет руны. Другие - футарк. У северян  вроде  как  буквы.
Вроде... как там? Ну, санктус...
   - Святыня?
   - Ага, святыня. Вроде как кладут на  могильный  камень.  Вроде  как  на
волшебной палочке. Вроде ведьмина знака. Руны. Футарк. Теперь смотри...  -
Длинный, мозолистый палец Оливера указал туда... сюда...
   - Фея, Всадник, Лед, Шип.
   Древность, Разбойник, Язва, Норна.
   Год, Солнце, Град, Бык.
   Муж, Озеро, Розга, Руно.
   Шип, Норна; Норна, Шип...
   "Норна" - пропело слабое эхо, когда  искры  костра  взлетели  вверх,  в
непроглядную тьму, - а потом растаяло на шепчущих ночных ветерках.
   Перечисление продолжалось. Порой перевод этих странных угловатых знаков
был труден для понимания, а порой просто невозможен. Служили они символами
вещей из списка? Или он состоял всего лишь из названий букв? Или... Одного
взгляда на благоговейно вытянувшееся лицо  Оливера  Марко  хватило,  чтобы
удержаться от смеха, несмотря  на  забавное  звучание  некоторых  пунктов.
Вместо этого венецианец спросил:
   - И что все это значит?
   Оливер перевернул свою вещицу. Линии знаков  на  лицевой  стороне  были
короче. Северянин помолчал. Потом сказал:
   - Значит... вроде как... "Аве  Мария  бережет  Оливера  от  зла".  -  И
северянин энергично кивнул. Потом положил свой амулет,  талисман  или  как
там это называлось обратно в мешочек, а мешочек снова сунул на  грудь  под
мохнатую куртку.
   - Да, Оливер, это и впрямь святыня.
   Еще один энергичный кивок. Какое-то бурчание.  А  потом,  не  прощаясь,
Оливер вдруг встал и ушел. Подозвав немого пажа и перекладывая из  руки  в
руку  громадный  боевой  топор,  О-ла-фу   возобновил   свой   неустанный,
беспокойный ночной дозор. Интересно, подумал  Марко,  может  он  видеть  в
темноте? Может почуять человека? Расхаживая взад-вперед, северянин  и  его
немой слуга продолжали свою стражу.
   А Марко вдруг  подумалось,  что  в  перечне  и  в  заключении  Оливера,
наверное, содержится больше того, что слышали его уши. "Аве"  руны  вполне
могли отнести не только к "Марии". В конце концов, христианами  скандинавы
стали недавно... а вспомнить им есть что.
   Все они, конечно, весьма склонны к тому, чтобы при малейшем оскорблении
или ином вызове бросаться в поединок и убивать друг друга своим  громадным
оружием.  В  отличие  от  более  просвещенных,   более   обходительных   и
уравновешенных венецианцев, которые умеют молча улыбаться - и держать  нож
под плащом. Или, по крайней мере, вежливо  пригласить  обидчика  в  погреб
отведать вина...
   Тут глаза Марко вдруг наполнились слезами. Ах, это  венецианское  вино!
Ах, эти венецианские фрукты! Как был бы он счастлив порадовать  всем  этим
Си-шэнь!  Изысканные  сласти!  Охлажденные  альпийскими  снегами  напитки!
Мраморные дворцы и виллы, золотистые картины и гобелены, богато  груженные
гондолы Наитишайшей Венеции! Венеция! Город единственный  и  неповторимый,
великий рынок купцов всей земли! Город, украшенный жемчугами, наряженный в
золотые одежды! Венеция, невеста моря!
   Венеция!
   Потом в  голове  у  Марко  возникла  любопытная  мысль.  Одна  из  этих
ерундовых рун показалась ему... знакомой. Та, что повторялась чаще  других
и означала "шип". Кажется, точно такая же есть и на "проклятом" Хубилаевом
свитке. Марко тут же отозвал Оливера с его беспокойного  дозора  и  поднял
сонного ученого Вана. Точно! При пляшущем  свете  костра  выяснилось,  что
руна, которую Оливер называет "шипом", - тот же самый  загадочный  символ,
что вновь и вновь появляется на свитке!
   Сколько же волшебства может таить в себе одна ночь!
   Волнение охватило Марко, стоило им сравнить значки на амулете Оливера с
отметками на  аккуратно  извлеченном  из  разноцветного  шелкового  кокона
свитке-карте.  Этот  новый  кусочек  головоломки  наверняка   поможет   им
разгадать трудную загадку местопребывания Спящей Красавицы! Поможет  найти
это потаенное место! Поможет добиться  великой  благодарности  Хубилая!  А
тогда Марко обязательно отыщет Си-шэнь и вместе с ней вернется  в  Палаццо
ди Поло, под щит с четырьмя скворцами! Домой, в милую сердцу Венецию!
   Что, если Спящая Красавица дремлет там, где "шипы"?




        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НАЙДЕНЫ ВЕСЕЛЫЕ КРАСАВИЦЫ


        19

                                    Цзе: Разрешение.
                                    Гром над дождем приносит избавление.
                                    Двигайся дальше - и почки распустятся.

   В поход выступал караван из пятидесяти коней и верблюдов;  последние  -
не высокие  и  стройные  одногорбые  аравийские,  а  невысокие  и  плотные
двугорбые верблюды Бактрии (беговые верблюды,  так  называемые  дромадеры,
или "хадджаннахи", столь  незаменимые  на  горячих  сухих  песках,  сильно
страдают от льда, снега и холода, а значит,  не  годятся  на  севере  и  в
горных районах). По мере же приближения каравана к тропическим зонам и  по
мере истощения запасов провизии верблюдов постепенно оставляли позади.
   В каких-то  иных  местах  земного  шара  пятьдесят  животных  могли  бы
показаться цифрой недостаточной, но ни одна другая страна  мира  не  имела
столь эффективной почтовой системы, как империя великого хана. Более 10000
почтовых станций располагались через точно отсчитанные интервалы  -  почти
повсеместно. Прибыв на  такую  станцию,  путнику  по  казенной  надобности
следовало лишь предъявить тонкую металлическую табличку с начертанными  на
ней  имперскими  символами,  что  служила  чем-то  наподобие   внутреннего
паспорта. И его тотчас обеспечивали жильем, провизией, а  также  столькими
конями из двухсоттысячной императорской конюшни, скольких ему взбредало  в
голову потребовать.
   Местные  чиновники  невысокого  ранга  по  малозначительной  надобности
получали табличку-пропуск из бронзы  или  латуни.  Такая  табличка  давала
доступ  к  ограниченным  жизненным  благам  на  ограниченной   территории.
Доверенным же посланникам - таким, к  примеру,  как  Поло,  -  с  имеющими
государственную важность  поручениями  вручали  таблички  из  серебра.  Но
только золотая табличка обеспечивала ее обладателю  безопасный  проезд  за
границы империи великого хана. Только драгоценная золотая  табличка  могла
доставить Поло домой - в Наисветлейшую Венецию.
   Итак,  дикую  местность,  что  казалась  заброшенной  даже  вездесущими
божествами-демонами Катая, Поло преодолевали на  различных  животных.  Ибо
катайцы и монголы - а также их придворные художники - ценили  разнообразие
конских  пород  точно  так  же,  как  Никколо  Поло   ценил   разнообразие
самоцветов.
   А кони здесь были всякие - начиная  с  гордых  и  гладких  традиционных
пород древнего Катая, ведущих  свое  происхождение,  быть  может,  еще  со
времен полулегендарного чжоуского царя Вэня, - коней  менее  шерстистых  и
куда менее тяжеловесных,  чем  мощные  боевые  кони  Европы,  выводившиеся
специально для того, чтобы носить на  себе  солидную  массу  закованных  в
железные латы  рыцарей.  Различались  они  от  изящных  длинноногих  пород
катайских  долин  и  холмов  до  полудиких  татарских   пони,   несомненно
родственных тем яростным конькам, что едва ли не тысячелетие  назад  столь
стремительно перенесли гуннов от неприступной в то время Великой Катайской
стены в 10000 ли к полям пред нерушимым (опять-таки - в то  время)  вратам
Рима.
   Руководствуясь "проклятым" Хубилаевым  свитком,  отряд  направлялся  на
юго-запад. Ни в коем случае не прямо на запад - составить трапезу  воронам
или  грифам,  которым  уже  не  грозили   безжалостные   стрелы   великого
Чингис-хана.  Однако  временами  сама  местность  вела  путников   то   на
юго-восток, по дну извилистой лощины, то на  северо-запад,  вдоль  ровного
горного гребня. А то и точно на юг - в края туземцев, где  в  непроходимых
джунглях надрывно кричат похожие на призраков гиббоны. Или на  север,  где
все с ужасом сознавали, что в любую секунду из высоченной травы бескрайних
равнин на них может броситься пятнистый снежный барс.
   И пока отряд проделывал  свой  путь  на  юго-запад  (окольный  путь  на
приблизительный юго-запад - отчасти из-за норовящего спрятаться солнца,  а
отчасти из-за обманной стрелки далекого от точности магнитного компаса), -
пока изобильные провинции и  людные  торговые  города  Центрального  Катая
сменялись скверным климатом и пересеченной местностью,  изящных  катайских
кони, как и верблюдов, стали оставлять на почтовых  станциях.  Взамен  там
давали свежих животных  -  пониже  ростом  и  погрубее.  Зато  куда  более
приспособленных к скудному корму суровых ландшафтов.
   Оставшимся позади коням и верблюдам был обеспечен добрый уход  -  а  со
временем их перегоняли обратно на северо-восток. Постепенно -  со  станции
на станцию. В конце концов эти традиционные кони  Северного  Катая  должны
будут оказаться на своей родине. Рано или поздно  великому  хану  доложат,
когда и откуда вернулся каждый из них, занесут все сведения на специальную
карту, и Хубилай узнает... А впрочем, быть может, и не узнает. У  великого
хана множество разных дел и забот - но дней в его жизни не больше,  чем  у
любого смертного. Будь то Сын Неба или сын земли.


   - Царство Чамба - как жаркая подмышка меж провинциями  Южного  Катая  и
Бирмянем, - заметил Маффео Поло своему старшему брату и племяннику,  когда
весь  отряд  расселся  на  раскидистом  банановом  дереве,   спасаясь   от
внезапного муссонного паводка. Потом  дядя  Маффео  аккуратно  отжал  свою
пропитавшуюся влагой бороду и закончил мысль: - Вот эта подмышка теперь  и
потеет.
   Никколо Поло не ответил брату. Стащив с ноги мягкий кожаный ботинок, он
уже успел оторвать  от  ступни  и  лодыжки  добрый  десяток  иссиня-черных
пьявок.
   - ...Десяток отборных несравненных рубинов, каждый  размером  с  крабий
глаз; ценою же сказанные рубины в полный набор  из  двенадцати  серебряных
крестильных ложек... - бормотал он себе  под  нос,  задумчиво  разглядывая
собственную кровь, разведенную ядом пьявок, - как она сбегает струйкой  по
лодыжке и капает - кап-кап-кап - прямо в густое сплетение надземных корней
бананового дерева, в переполненное водой болото...
   Марко сидел рядом с маленьким золотистым сфинксом в развилине меж  двух
мощных подпорок, выдерживавших на себе тяжесть раскидистого банана  и  его
надземных корней, что втягивали из  сырого  воздуха  пищу.  Он  тоже  снял
ботинки,  чтобы  оторвать  присосавшихся  пьявок.   Вот   мерзкие   твари!
Совершенно невидные для глаз, липнут к  ветвям  в  этих  влажных  лесах  и
терпеливо дожидаются,  пока  мимо  пройдет  лакомый  кусочек  человеческой
плоти. А потом с точностью просто сверхъестественной  падают  за  воротник
или в ботинок - и кусают так, что кожа немеет, а кровь разжижается.  А  уж
тогда проклятые паразиты неторопливо наслаждаются своей  трапезой  -  пока
хозяин лакомой плоти с отвращением их не оторвет.
   Остальные члены отряда  тоже  расселись  по  качающимся  веткам  банана
подобно стайке встревоженных голубей - а их еще более  встревоженные  кони
стояли на привязи по колено в мутной  от  грязи  воде.  Монголы  и  татары
недовольно ворчали, срывая ненавистных пьявок со  спин  друг  у  друга.  В
Европе на столь редких и ценных лечебных пьявок  был  большой  спрос  -  а
здесь... здесь людям только этих паразитов и не хватало!
   Один молодой  круглолицый  татарин  пострадал  особенно  сильно.  Марко
видел, как над лежащим на ветвях дерева парнем склонились двое товарищей и
отрывали целые горсти липких черных слизняков от его обескровленного тела.
Лицо несчастного совсем побледнело - от желтизны осталась лишь тень. Марко
задумался, сможет ли татарин продолжить путешествие, - а если  он  потерял
крови столько, что уже  не  сможет,  то  что  же  им  тогда  делать.  Увы,
красное-красное вино Европы, столь незаменимое при  малокровии,  было  так
далеко - в целом мире оттуда.
   Как же так вышло, что они расселись на ветвях дерева столь чудовищного,
в месте столь неприветливом, да еще отрывают от своей кожи  столь  мерзких
паразитов? "От гадов непотребны" - подобно  псу  Одиссея.  Винить  в  этом
снова следовало  "проклятый"  Хубилаев  свиток  -  ибо  негоже  преданному
вассалу винить самого великого хана. Согласно маловразумительной трактовке
ученым Ваном запутанного  клубка  букв  и  символов,  смутно  очерчивавших
направление поиска, отряду следовало держать курс на юго-запад,  пока  они
не набредут на "след единорога".
   Подобно  многим  сказочным   зверям,   что   в   христианских   странах
принадлежали лишь мифологии, здесь, в приграничных районах Катая, единорог
был хоть и редким, но вполне реальным животным.  Его  толстый  черный  рог
растирали в порошок и продавали в  качестве  средства  для  восстановления
мужеских способностей пожилым богачам по всей  империи.  Ибо,  как  ехидно
указывали  аптекари:  "Рог   единорога   возвращает   детородному   органу
прискорбно утерянное им приподнятое положение".
   И в то же  время,  как  получилось  и  со  многими  другими  сказочными
существами, реальность далеко не соответствовала  благородным  образам  из
европейских  бестиариев.  Азиатские  единороги  вовсе   не   походили   на
трогательных однорогих пони. И никаких высоких нравственных качеств у  них
не  наблюдалось.  Скорее  наоборот.  Это  были  громадные  черные  зверюги
размером почти со слона, только шкурой потолще, а мозгом поменьше, и  пуще
всего на свете обожали они валяться в грязи. Бессмысленные красные  глазки
единорогов всегда  сверкали  злобой.  Твари  эти  бросались  на  все,  что
двигалось,  и  безжалостно  крушили.  Нет,  существа   эти   были   крайне
малосимпатичны и чрезвычайно  опасны.  И  все  же  обладание  единственным
черным рогом на грубых рылах неизбежно производило их в единороги. Поэтому
Марко надеялся, что при встрече капризным зверям может прийтись  по  вкусу
знаменитое "единорожье миролюбие".
   Вот этих-то зверюг, согласно туманной  интерпретации  ученого  Вана,  и
предписывал преследовать загадочный Хубилаев свиток. На почтовых  станциях
юго-западных провинций им посоветовали поискать  единорогов  в  болотах  у
южных рубежей. Где-то еще  им  порекомендовали  пересечь  границу  царства
Чамба у залива Цзы-нам, где, в лесах черного  дерева,  по  слухам,  таятся
мерзкие черные единороги - и топчут все, что шевелится.
   Царство Чамба было богатой страной со своими  собственными  законами  и
языком. Со времен капитуляции перед опустошительными монгольскими ордами в
1278 году престарелый его царь платил империи великого хана ежегодную дань
в размере двадцати больших слонов и дерева алоэ. Таким образом, серебряная
табличка Поло здесь признавалась и отряду разрешено  было  исполнять  свою
секретную императорскую миссию.
   Поудобней  пристроившись  в  сплетении  надземных  корней  раскидистого
бананового дерева,  Марко  обрисовывал  гнетущую  сцену  в  своем  путевом
дневнике: "...Чамба  -  край,  изобилующий  черным  деревом  и  алоэ.  Как
приличествует стране, богатой единорогами, здешний царь имеет  326  детей,
включая  150  взрослых  сыновей.  Чамба  также  край  непроходимых  болот,
свирепых бурь и  муссонных  приливов  -  каковые  и  вынудили  нас  искать
прибежища на ветвях буйно разросшегося дерева в болоте Шести Драконов, где
мы ждем, пока воды схлынут. Хочется надеяться, что они не поднимутся  выше
и не станут угрожать нашим коням. Воистину прав  дядя  Маффео:  Чамба  как
потная подмышка на могучем теле Катая..."


   Смоченное в ягодных чернилах перо замерло  над  пергаментной  страницей
дневника, пока Марко вспоминал тот день, когда он впервые услышал об  этих
страшных единорогах. Вскоре после того, как Поло ощутили  на  себе  хватку
сильной руки Катая, отец Марко описал их путешествие великому хану в  зале
для неофициальных аудиенций летнего дворца в Чэнду...
   - В Византии, о повелитель, нам посчастливилось найти превосходный...
   - В Византии, - повторил Хубилай-хан, блестяще  подражая  венецианскому
произношению греческого  слова,  которое  он  слышал  впервые.  -  Что  за
Византия?
   Вопрос он адресовал не Никколо Поло, а своему главному ученому -  тому,
что, казалось, дремал неподалеку  от  трона.  Ученому  возраста  немыслимо
древнего, похожему скорее на высохшего  гомункула,  чем  на  человека.  Но
морщинистые веки старца мигом  приподнялись,  а  из  почти  безгубого  рта
послышался голос:
   - Ви-зен-ти-ум, о повелитель, суть  старое  название  "Великой  Сирии".
Некогда оттуда прибывало посольство, как утверждалось, с богатыми дарами в
виде золота, янтаря и шерсти, что превосходнее шелка. Но в  Бирмяне  столь
богатая дань была грабительски отобрана, и послы смогли положить  к  Трону
Дракона лишь несколько плодов бетеля и  рог  единорога.  Причем...  -  тут
голос старца задрожал, - даже не такой уж большой рог. -  И  ученый  пожал
плечами, выражая тем самым одновременно смирение,  пренебрежение  и,  быть
может, чуть-чуть гордости  за  то,  что  он  помнит  подробность,  помнить
которую стоило уже потому, что Хубилай об этом спросил.
   Лицо великого хана побагровело.
   - Бир-мянь посмел отобрать дары, предназначенные для Трона  Дракона!  -
Узкие глаза наполнились бешеным гневом - будто оскорбление  было  нанесено
только что, а не тысячу лет назад. Потом лицо Хубилая как-то  задергалось,
пошло морщинками - и разъехалось в широчайшей улыбке. - Значит,  поперлись
в такую даль, одолели многие тысячи ли - и не  смогли  предложить  ничего,
кроме плодов бетеля и рога единорога? Ха-ха-ха!  Ох,  ха-ха-ха...  -  А  в
следующий миг лицо  великого  хана  уже  выражало  полную  серьезность.  -
Впрочем, такой рог - прекрасное лечебное  средство.  Особенно  для  мужчин
много, много старше меня.
   И Хубилай окинул внимательным взглядом окружающих. А те, даже не  успев
припомнить главное применение рога единорога для нужд пожилых (но все  еще
полных душевной бодрости) мужчин, дружным хором воскликнули:
   - О да, великий хан, конечно, великий хан...


   Но тут, прерывая мысли  Марко,  привязанные  под  деревом  кони  забили
копытами и тревожно заржали...



        20

                                           Бо: Разорение.
                                           Гора покоится на твердой земле.
                                           Но спелый плод так и не съеден.

   И стоило коням заржать, как прилипшие к  ветвям  дерева  монгольские  и
татарские конники тоже с  громкими  возгласами  принялись  тыкать  куда-то
пальцами. Даже ученый Ван - редко склонный повышать голос - выкрикнул:
   - Смотрите! Смотрите! Это же грозовой дракон!
   Все немедленно обратили взгляды на затопленное болото Шести Драконов  и
увидели, как пусть не шесть, но по крайней мере один дракон поднимается из
болотной жижи. Рыцарь Хэ Янь - редко склонный вздыхать - тяжело  вздохнул.
Ибо каждый катаец знает, что драконы - предвестники грозовых ливней.  Даже
сам Сын Неба бил в громогласный барабан  драконовой  кожи  только  в  пору
засухи. Вот те на! Только ливня им теперь и не хватало!
   В благоговейном ужасе Марко уставился на громадное чешуйчатое существо,
что поднималось в мрачнеющее небо. Над головой ящера  уже  роились  черные
грозовые облака,  где  сверкали  молнии,  а  от  изогнутого  дугой  хвоста
тянулись радуги. В  отличие  от  нелепых  единорогов  настоящие  азиатские
драконы были  куда  величественней  собственных  недвижных  изображений  в
европейских бестиариях. Могучие тела их переливались всеми цветами радуги,
а возникали и исчезали они примерно так же, как возникает и  исчезает  для
слуха едва слышная нота.
   - Марон! Никак  не  пойму,  реальна  эта  языческая  тварь  -  или  мои
стареющие глаза и разум меня подводят! - воскликнул Маффео и  дернул  себя
за бороду, словно желая удостовериться хотя бы в ее реальности.
   - Хорошо еще, что этот зверь поднимается, - утешил его ученый Ван.  Ибо
каждый катаец знает, что  падение  дракона  на  землю  предвещает  великое
несчастье и ужасные катастрофы - голод, войны и мор.  -  Это  только  лишь
летающий грозовой дракон, который принесет всего-навсего иллюзию  дождя  -
или, точнее, ливня - в уже и без того затопленное болото.
   И тут, словно в подтверждение, после длинного высверка молнии и жуткого
громового раската,  по  головам  несчастных  путников  забарабанил  теплый
муссонный ливень. Возбуждение  Марко  при  виде  дракона  мигом  сменилось
унынием, стоило ему увидеть,  как  уровень  воды  медленно,  но  неуклонно
ползет вверх по дрожащим ногам перепуганных коней.
   - В своих владениях Хубилай  такого  потопа  не  допускает,  -  заметил
Марко, обращаясь к Оливеру  и  его  немому  пажу,  что  сидели  верхом  на
ближайшей ветке, пока крупные дождевые капли  обрушивались  на  их  хмурые
лица.
   Светловолосый гигант лишь хмыкнул в ответ.


   Действительно,  Хубилай  всегда  проявлял  заботу  о  делах  засухи   и
наводнений,  которые  грозили  разрушить  с   таким   трудом   завоеванное
благополучие его империи. Марко вспомнил один из весенних дней  в  главном
приемном зале Ханбалыка - в этих высоких палатах, способных вместить шесть
с лишним тысяч персон в свои золоченые  стены,  столь  богато  расписанные
всевозможными зверями и птицами, а также батальными сценами.
   Шел довольно заурядный прием, когда от колоссальной мраморной  лестницы
вдруг послышался отчаянный трезвон  курьерских  колокольчиков.  Курьерские
станции располагались через каждые три мили по главным дорогам империи как
часть почтовой системы великого хана.  Гонцы,  с  прикрепленными  к  поясу
колокольчиками, доставляли во дворец важные сведения  -  а  то  и  корзины
свежих  фруктов  для  императора.  Покрыв  трехмильное  расстояние,  гонец
передавал свою ношу следующему гонцу на следующей станции, причем все  это
аккуратно записывалось чиновником. Так великий хан мог оперативно получать
(или передавать) известия из самых отдаленных уголков его империи. И вот -
запыхавшийся  гонец  рухнул  на  колени  у  широкого  изысканного  порога,
призванного отваживать духов-демонов,  которые,  как  считалось,  норовили
проникнуть в зал.
   - Можешь подойти. Подойди.
   Голос великого хана, до того монотонный  и  распевный,  вдруг  сделался
будничным. И только прозвучало это "подойди",  как  старший  гонец,  низко
склонив  голову,  пополз  вперед  на  четвереньках.  Приблизившись   ровно
настолько, сколько было положено по протоколу, - и ни шагом дальше, -  он,
так и не разгибая спины, вытащил свиток, развернул его и  принялся  читать
вслух. Все - и великий хан в первую очередь - знали  наизусть  тот  список
регалий,  с  которого  начал  чиновник,  -  но  здесь  ничем  нельзя  было
пренебречь. Ни единой буквой. Даже если б Большой дворец горел. Закончив с
регалиями, старший курьер лишь на миг умолк,  переводя  дыхание,  и  потом
продолжил:
   - Сыну Неба имеется доложить  о  том,  что  дожди,  коим  Трон  Дракона
никогда не позволит задержаться, начались сей год слишком  рано  и  падают
исправно с Западных  Небес  на,  следственно,  Западные  Нефритовые  горы.
Уровень дождевой воды в Главном мерном водоеме Храма Ив,  что  в  Западных
Нефритовых горах, достиг шестой отметки - и упорствует  подниматься.  Быть
может, Сын Неба возжелает отдать своим верным подданным,  слугам  и  рабам
надлежащие приказы... - Было  там  и  еще  что-то,  но  это  что-то  имело
отношение лишь к церемонии. Тренированный голос старшего  гонца  понизился
до шепота, и дальше его уже никто не слушал.
   Все ждали слов Сына Неба, что восседал на украшенном  искусной  резьбой
Троне Дракона в церемониальной мантии небесно-голубой парчи с вышитыми  на
ней  радужными  драконами.  На  троне  и  в  мантии  драконов.   Драконов,
приносящих дождь. Длинная жемчужная бахрома на высокой  филигранно-золотой
короне с солнцем и луной закачалась, когда великий хан заговорил:
   - Пусть дуют в рога, и звонят в колокола, и бьют в  гонги  -  но  не  в
барабаны. Никто пусть не бьет в барабаны. Пусть зажгут сигнальные огни,  и
пусть гонцы готовы будут отправиться как конным,  так  и  пешим  порядком.
Послание же имеет быть следующим:
   Дело  растущего  зерна  продолжать  рост.  Всем  же  прочим  немедленно
прекратить все дела и заниматься лишь  нижеследующим.  Где  есть  дамбы  -
удлинять; все плотины - возвышать, все каналы -  углублять.  Из  налоговых
хранилищ извлечь гречиху и просо на прокорм работников. Где нет ни  проса,
ни гречихи, раздать другое: пшеницу на севере, рис на юге. Где нет запасов
топлива для варки,  немедленно  изъять  таковые  из  частных  хранилищ.  В
возмещение заплатить наивысшую рыночную цену...
   Ладан и прочие обрядовые приношения предлагать во всех местах  культов.
Все молитвы всем богам, какие известны, читать без  перерыва.  Последовать
могут  и  дальнейшие  указания.  Сказанные  же  выполнить  без   задержки.
Выполнять!
   Тут все писцы, то и дело макавшие перья в каменные чернильницы, собрали
свои принадлежности и, пятясь, удалились.
   - Всем по своим местам! Немедленно! - произнес Сын Неба. - Подать  моих
слонов! Теперь же! Как горько я сожалею, что подагра не дает мне встать  в
стремена! Вперед, мои носильщики! Вперед!
   Подобные речи Хубилай порой произносил  с  большим  воодушевлением.  Но
голоса никогда не повышал.
   И буквально через считанные мгновения в громадных палатах  не  осталось
ни  единого  человека.  Все,  что  происходило,  было  похоже   на   взмах
гигантского веера, гасящего столь же гигантские свечи, - пламя трепещет, и
мощные фитили тонут в пахучем воске. Из людей там остались  только  старые
евнухи низших рангов - давно не мужчины и уже не вполне  люди.  Именно  их
порой дрожащие, но твердые руки и занялись тлеющими углями.
   Из мест близких и далеких, с башни и из храма, с холма, со стены  и  из
крепости слышалась разноголосица гонгов, колоколов и рогов.  Не  слышалось
только барабанного боя. Великий  хан  весьма  мудро  приказал  не  бить  в
барабан, ибо каждому катайцу известно, что  барабан  будит  драконов.  Бой
барабана считался голосом дракона. То был голос грома и молнии - а гром  и
молнию вызывали драконы. Драконы же вызывали и дождь - а  дождя  было  уже
достаточно. Оставалось только  молиться,  чтобы  его  было  не  более  чем
достаточно.


   Так великий хан не допускал наводнений. Но теперь Хубилай - и даже  его
императорские почтовые станции - был слишком далеко, а  муссонный  паводок
поднимался все выше в сплетении водных путей болота Шести Драконов, что  в
вассальном царстве Чамба. Ибо дожди вассалами человеку не приходились.
   Сидя на ветвях раскидистого бананового дерева, Марко в страхе наблюдал,
как мрачные волны подбираются к бокам ошалевших  коней.  Отец  его  бубнил
себе под нос что-то про четыре десятка камушков бирюзы, каждый размером  с
ноготь на большом пальце взрослого сарацина. А дядя все вздыхал об Италии,
где на ветвях деревьев рассиживаются не люди, а пухлые голуби. Монгольские
и татарские всадники, не переставая отрывать пьявок от своих  кровоточащих
тел, о чем-то глухо переговаривались. Ученый Ван...  странствующий  рыцарь
Хэ Янь... татарский раб Петр... Оливер со своим немым  пажом  -  все  они,
хмурые, промокшие до нитки, липли к надземным корням мощного банана.
   А маленький сфинкс, которого путники вызволили из зловещей  пещеры  феи
Облачного Танца, восседая на затейливо изогнутой ветви,  лениво  вылизывал
свою мокрую золотистую шерстку.
   - Сфинкс! - возопил Марко. - Прелестный сфинкс! Ведь ты  мастер  всяких
загадок! А здесь слишком влажно для существа, привыкшего к жаркому  солнцу
пустынь!  Наше  грозное  оружие  и  быстрые  кони,  наши  сильные  руки  и
серебряные пропуска здесь нам не подмога! Скажи, как нам выбраться из этой
проклятой сырости!
   "Шлеп-шлеп", продолжал шлепать маленький язычок. А потом сфинкс все  же
заговорил...



        21

                                               Люй: Странствие.
                                               Огонь пылает на горе;
                                               Стойким путникам - счастье.

   - Попроси банан  унять  это  жуткое  наводнение,  -  отозвался  сфинкс,
продолжая вылизывать свою золотистую шерстку. А потом загадочно улыбнулся.
   - Марон!  Мало  того  что  в  этом  Богом  проклятом  месте  мы  должны
рассиживаться  на  ветвях  подобно   растрепанным   голубям   венецианской
Терра-Фирмы! Так нам еще, как последним психам,  предлагают  пообщаться  с
деревом! - возмутился Маффео. -  Лично  я  не  собираюсь  болтать  с  этим
переросшим кустом.
   - И я... с тобой... тоже... - послышался  голос  -  будто  тихий  вздох
ветра.
   - Ну вот, ты еще и  оскорбил  этот  спасительный  банан,  -  недовольно
заметил сфинкс. - Теперь нам крупно повезет, если мы не утонем.
   - ...утонем...  -  прошелестел  тихий  голос  оскорбленного  бананового
дерева.
   - Марон! Тут ни от кого  разумного  слова  не  добьешься,  -  проворчал
Маффео, чувствительно дергая себя за бороду. - А тем  временем  кони  -  и
люди, между прочим, - сатанеют, оказавшись в такой подлой ловушке!
   Уставившись на  бурные  воды,  Марко  вспоминал  рассказ  своего  деда,
переданный тому его дедом, - историю о последствиях одного проступка слуги
дожа Марчелло,  когда  однажды  летом  вопреки  всем  известным  наукам  и
традициям, разуму и логике этот дурень допустил, чтобы растение, именуемое
"громовым чертополохом",  лишилось  подпорок  на  краю  крыши  Герцогского
дворца. Как небо почти тотчас потемнело, как оглушительно загрохотал  гром
и как хлынули потоки неистового ливня. Беременные женщины, кобылы  и  овцы
все разом выкинули. Повсюду вдруг скисло все молоко, а сыры примыкающей  к
Венеции Терра-Фирмы весь тот сезон выходили порченые.
   Те,  кто  опрометчиво  поспешил  вставить  в   свои   окна   новомодные
застекленные рамы (а стекло, искусством  дутья  которого  особо  славилась
Венеция, надо заметить, прежде использовалось лишь для сосудов,  да  и  то
людьми богатыми, не удовлетворявшимися посудой глиняной), - так  вот,  эти
модники уже после первого удара грома могли собирать  осколки.  С  третьим
раскатом пузыри на концах стеклодувных трубок лопнули  в  мелкую  пыль.  С
четвертым все стеклодувы оказались на коленях, распевая "Dies Irae... dies
ilia... teste David cum Sibylla", в полной уверенности, что тот самый день
гнева наконец пришел.
   Новое вино в кадках, трубках и бочонках, вспенившись, хлынуло прочь. То
же, что осталось, скисло и прогоркло, - даже рабы  из  Арсенала  пить  его
отказывались, угрожая скорее  мятежом.  Вконец  разбушевавшаяся  Адриатика
разнесла все дамбы вдоль Лидо. Бросаясь на берег будто табун  взбесившихся
коней, море грохотало подобно целой армии, ведущей ожесточенную битву, - и
затопило все суда во всех бухтах.
   К счастью, проступок негодного  раба  не  остался  незамеченным  и  его
приволокли к ногам дожа. А тот, не рискуя тратить время на  созыв  сената,
приказал тотчас казнить болвана. Труп подняли на тот самый край крыши, где
слуга еще недавно сидел, болтая ногами и сшибая -  вот  глупец!  -  побеги
громового цветка.
   И оставили сидеть в том же положении - но уже с отрубленной головой  на
окровавленных коленях.
   Гром еще поворчал, но постепенно стих. И тут по всей Венеции и даже  по
Терра-Фирме до самого острова Азолы все мало-мальски здравомыслящие матери
вытащили своих детей из-под перин, где те в страхе прятались. И  заставили
каждого ребенка проглотить хотя бы три драхмы прославленного венецианского
бальзама, помогающего  решительно  от  всего,  кроме  "черной  смерти",  и
содержащего 365 ингредиентов, включая плоть ядовитых гадов.
   Но мало того. Мощь и размах незваной грозовой  бури  оказались  таковы,
что несколько купцов сбились в своих подсчетах. Сбились! Допустили  ошибки
в подсчетах! И это венецианские  купцы,  которые,  как  известно,  никогда
голову не теряли!  Даже  когда  татары  с  помощью  катапульт  забрасывали
распухшие трупы в их зарубежные фактории!
   Долго же оправлялась венецианская торговля от этого несчастья!  Агат  и
сердолик, индийский миткаль и мальвовые ткани, а также  обе  разновидности
нарда - все упало в цене на малую долю дуката. И еще  многие  месяцы  даже
самые богатые едва могли предложить на  рынок  длинный  (иначе  -  желтый)
перец, белладонниум и ликиум, мальчиков-певчих, кабульскую медь,  шелковый
газ (как выпряденный, так и нераспутанный), а  также  свинец  для  чеканки
фальшивых монет.
   И все - из-за простого пренебрежения к законам мира растений.  А  разве
старый отец Павел не вдалбливал в  Марко  мудрые  слова  Плиния  Старшего?
"Дикая местность суть одна громадная аптека". И  что,  если  бы  Марко  не
попросил своего опрометчивого дядю Маффео остеречься и не оскорблять более
мощный банан, на котором они расселись?..


   - Ну что, чужеземные трюкачи? Может, знаете пару-другую фокусов,  чтобы
отсюда спастись? - Воспоминания Марко внезапно прервал назойливый голос  с
верхних ветвей дерева.
   Сфинкс взглянул наверх, помахал своим львиным хвостом - и нахмурился.
   - Кто это там, сфинкс? - спросил Марко.
   -  Ваш  старый  неприятель.  Царь  обезьян,  что  охраняет  пещеру  феи
Облачного Танца.
   - Далеко же его оттуда занесло. Ведь  может  статься,  лукавая  госпожа
наконец обратится к нему после стольких столетий -  а  он  не  услышит  ее
бессмертных слов.
   - Для Великого Мудреца из Пещеры водного занавеса расстояние ничего  не
значит! По остроте мой слух не уступает моему разуму! - затараторила белая
короткохвостая обезьяна, ловко перепрыгивая по упругим  ветвям  поближе  к
измученным путникам.
   - Что же привело тебя к нам в это затопленное болото? - поинтересовался
Марко.
   - Меня привел долг. Переродившись, госпожа приобрела  кроткий  облик  и
теперь очень одинока. Облачная плясунья желает, чтобы сфинкс вернулся в ее
пещеру, - она скучает по его пустой, но забавной болтовне.
   -  Вот  еще!  -  возмутился  сфинкс,  не  переставая  вылизывать   свою
золотистую шерстку. -  Я  никогда  не  болтаю.  Тем  более  -  впустую.  И
возвращаться в эту мерзкую пещеру у меня нет ни малейшего желания.
   - Перерожденная госпожа стала кротка и  ласкова  как  бабочка.  Или  ты
предпочитаешь сидеть с жалкими смертными на этой подмоченной деревяшке?  -
фыркнула обезьяна.
   - Никакие мы не жалкие смертные, - прорычал рыцарь  Хэ  Янь,  угрожающе
покачивая алебардой.
   - ...и не подмоченные деревяшки... - тихо прошелестел банан.
   - Марон! Подумаешь, госпожа! - проворчал дядя Маффео.
   А Марко подумалось, что все это  как  сцена  из  катайской  оперы.  Все
выделывают пируэты и дуют в трубы, а главный волшебник тем временем  важно
расхаживает туда-сюда, делая пробные взмахи боевым топором. Но ведь сейчас
они не в опере.
   - Послушайте-ка  вы  все!  -  закричал  Царь  обезьян.  -  Да  вы  хоть
понимаете, кто я такой? Известно ли  вам,  что  сам  Нефритовый  император
зовет меня  "равным  небу"?  Знаете  ли  вы,  что  я  способен  одолеть  и
перехитрить самых могучих и смекалистых демонов, духов звезд и  гигантских
многоглавых людоедов?
   - И все же забрать маленького сфинкса против его воли ты не  можешь,  -
заметил Марко.
   - Знаете, знаете, кто я такой? - продолжала  бахвалиться  обезьяна,  от
возбуждения переходя на визг. - Знаете? На небесных Персиковом и  Коричном
пирах я сижу рядом с Нефритовым императором  лицом  к  двери!  Мне  ведомы
Внутренние и Внешние превращения! Сила моя такова,  что  я  запросто  могу
доставить в пещеру госпожи всю вашу компанию! А там  госпожа  высосала  бы
вас, как паук мотыльков, -  не  подвергнись  она  перерождению  в  кротком
облике!
   - Ну,  жалких  смертных  ты,  может,  и  доставишь,  -  пожав  плечами,
отозвался Марко, - но я сильно сомневаюсь, что  ты  способен  захватить  с
ними и их коней.
   - Никто не смеет сомневаться в силе Великого Мудреца, равного небу,  из
Пещеры водного занавеса! -  вскричал  Царь  обезьян.  Красные  глазки  его
запылали гневом и неистовством. Вдохнув в себя ветер,  он  вдруг  сделался
невообразимо огромен и многорук. Бесчисленные эти руки  тотчас  подхватили
сфинкса, людей, коней - и потащили их в небо.  Наконец,  оседлав  грозовое
облако, Царь обезьян вместе со своей ношей полетел прочь  от  затопленного
болота.
   Напрасными были возгласы изумления и страха.  И  излишней  была  улыбка
маленького сфинкса, когда все они поплыли под пасмурным куполом.
   Облегченно вздохнув, банановое дерево снова погрузилось в свои  древние
бессвязные грезы.
   Грозовое облако то ныряло, то подпрыгивало,  словно  бумажный  змей  на
отчаянном ветру. Зажатый в одной из могучих  рук  Царя  обезьян,  Марко  с
тошнотворной смесью страха и  надежды  смотрел  вниз.  Затопленное  болото
осталось позади. Теперь они летели над  прибрежной  равниной,  где  густые
леса то и дело сменялись пахотными землями. Вот бы как-нибудь выскользнуть
из обезьяньей хватки...
   - Я продрог и хочу есть, - заявил маленький сфинкс.
   - Очень скоро тебе будет тепло и сытно  в  пещере  кроткой  госпожи,  -
пророкотала могучая обезьяна.
   - Не-ет, - захныкал сфинкс. - Мне  холодно!  Я  проголодался!  Если  ты
немедленно меня не накормишь, я пожалуюсь госпоже, что ты жестоко со  мной
обращался! Я обижусь и не стану развлекать ее шутливой беседой! Тогда  она
разгневается - и уже никогда не скажет тебе второго слова!
   - Но  здесь  нет  еды,  -  проворчал  Царь  обезьян.  -  Придется  тебе
подождать.
   - Я не могу ждать! Немедленно опусти меня вон туда - в ту  крестьянскую
деревушку! Я вижу там буйвола с плугом. Где  буйвол,  там  молоко.  А  для
сфинксов нет ничего лучше молока.
   -  Марон!  В  этих  краях  даже  такая  мелочь  разборчивей  франкского
монаха... - начал было Маффео, но старший брат и племянник тут же на  него
зашикали.
   - А если я опущу тебя вниз полакать молока - ты  похвалишь  меня  перед
госпожой? - спросил Царь обезьян.
   - О, тогда я обязательно выскажу госпоже все, что на самом деле о  тебе
думаю, - ответил сфинкс.
   - Ну, раз так, то ладно, - пробормотала обезьяна. - Только  поторопись.
- И, соскочив с облака, Царь обезьян  поплыл  вниз  -  к  свежевспаханному
рисовому полю. Похожие на  грибов  в  своих  соломенных  шляпах  крестьяне
завопили благим матом при виде многорукого привидения и стали  разбегаться
кто куда.
   Тут Поло и их люди, следуя примеру крестьян, ловко  повыскальзывали  из
массивных обезьяньих рук - и тоже бросились врассыпную.  Сфинкс  же  успел
вспорхнуть на плечо улепетывающему Марко.
   - Стойте! - проревел Царь обезьян.
   - Спасибо за прогулку! - крикнул Марко через плечо.
   А пока кони и их хозяева спасались бегством, Хэ Янь со своей  алебардой
- вдруг показавшейся Марко больше, чем когда-либо раньше, -  и  Оливер  со
своим громадным боевым топором  и  изящным  пажом  сдерживали  оторопевшую
обезьяну в бушующем смерче яростного  боя.  Три  человека  вновь  и  вновь
схватывались с гигантским и многоруким Царем обезьян, вооруженным огромным
посохом, который он  вытащил  из-за  уха.  И  противники  оказались  столь
искусны и достойны  друг  друга,  что  ни  капли  крови  за  весь  бой  не
пролилось.
   Монгольские и татарские всадники издали пускали в Царя обезьян  стрелы,
но он превращал их в розовые лепестки, что мягко падали  к  его  ногам.  И
все-таки тяжело ему было сражаться в столь неуклюжем обличье. Вскоре  Царь
обезьян стал заметно уставать.
   Наконец, громогласно рыгнув, Великий Мудрец из Пещеры водного  занавеса
выпустил из себя ветер - и восстановил  свой  обычный  обезьяний  облик  и
размеры. Отчаянно гримасничая, Царь обезьян прыгнул в  ближайшее  грозовое
облако и был таков.
   -  Блестяще,  сфинкс,  -  выдохнул  Марко,  пока  все  наблюдали,   как
гримасничающая обезьяна уплывает,  грозя  им  украденным  у  Царя  морских
драконов железным посохом - теперь сжавшимся до размеров иглы.
   - Ты же  просил  меня  вызволить  вас  с  той  подмокшей  деревяшки,  -
самодовольно улыбаясь, ответил золотистый сфинкс.
   - А нельзя было как-нибудь попроще? - поинтересовался Марко.
   - Мы, сфинксы, не получаем удовольствия, когда выходит попроще. Зато мы
получаем  громадное  удовольствие,  лакая  теплое  молоко   буйволицы,   -
восхитительнее даже козьего молока в землях Греции и Египта!  -  И  сфинкс
нетерпеливо облизнулся.



        22

                                             Да-го: Переразвитие великого.
                                             Высокие воды скрывают лес.
                                             Стропила прогибаются.

   - Размышляя о своем гневе,  я  просто  поражаюсь  своей  терпимости,  -
обращаясь к Марко, заметил  хан  ханов  одним  весенним  днем,  когда  они
прохаживались среди цветущих персиковых деревьев  его  личного  дворика  в
Ханбалыке. Хубилай и одет был в персикового цвета парчовый халат, расшитый
золотистыми цветками персика. - Разве меньше года назад не отказало мне  в
дани одно туземное племя?  Разве  не  нанесли  они  серьезное  оскорбление
скромному чиновнику,  собиравшему  весьма  умеренный  пятидесятипроцентный
зерновой налог для Трона Дракона? Поверит ли кто? Но это  правда!  Великий
Чингис, дед нынешнего Сына Неба, возвел бы  целую  башню  из  их  голов  -
которая вскоре стала бы башней из черепов. Но разве Мы так поступили? Нет.
Мы так не поступили! Разумеется, Наши войска - впрочем, давай, друг Марко,
говорить без церемоний - разумеется,  Мои  войска  были  победоносны.  Мои
войска всегда победоносны. Таков неизбежный закон  природы.  Но  разве  я,
имея на то все основания, содрал с бунтовщиков кожу? Посадил их на  колья?
Нет! Ничего подобного...
   Я их всего-навсего сослал - всех до единого.  Разумеется,  всех.  Разве
станет Сын Неба на Троне Дракона разрушать  семьи?  С  моим  неизменным  и
безграничным  милосердием  я  позволил  им,  забрав   поклажу   и   обозы,
отправиться в царство Чамба,  что  у  самых  границ  Нам  Вьета.  В  столь
интересное место! Ведь там можно увидеть,  как  дикие  слоны  забавы  ради
выдергивают из земли целые деревья! Весьма нередко. И даже днем там  можно
услышать вой призраков. Как они называются, эти призраки, что  воют  днем?
А, По-ло?
   - Привидения, о повелитель?
   - Да нет! Не привидения! Или привидения? Проклятие! А-а! Гиббоны! Такие
белые, тощие, вроде призраков -  и  воют  днем.  Что,  несомненно,  должно
повышать у человека уважение  к  его  предкам.  "Гиббоны"  -  вот  как  их
называют. Н-да. Такова, По-ло, моя беспредельная терпимость.  А?  Ну,  что
скажешь, юноша?
   Марко, не испытывая никакого желания слушать чей-либо вой в любое время
дня и ночи, посмотрел прямо в круглое багровое лицо великого  хана  -  что
при более формальных обстоятельствах могло повлечь немедленную казнь  -  и
слегка возвысил голос:
   - Просто так, о великий повелитель, "Великим Повелителем" не назовут.
   - Разумеется, - отозвался Хубилай-хан. -  Всегда  говори  со  мной  без
страха, Марко, ибо я желаю слышать только правду. Хотя никакие  уловки  со
мной не...
   Но те цветки персика в императорском  дворике  давно  увяли.  И  теперь
Марко... хоть и не в изгнании... но тем не менее  по  воле  великого  хана
заброшен в это царство, где днем воют подобные призракам гиббоны. Воют они
здесь, впрочем, и ночью.


   Запах первым оповестил путников о том, что неряшливая кучка  соломенных
хижин, выстроенных  на  сваях  вдоль  заросшего  буйной  зеленью  морского
рукава, где в линию росли длинные  пальмы  с  фараоновыми  орехами,  -  не
просто безымянная рыбацкая деревушка. Запах поведал им, что они  входят  в
предместья рыночного города: запах навоза и пряностей,  кипящего  масла  и
пота, мусора и соленого воздуха. И чего-то еще -  безымянного,  но  в  чем
Поло безошибочно распознавали "аромат торговли".
   Вскоре,  миновав  глиняные  стены,  они   оказались   в   беспорядочном
нагромождении  низеньких  деревянных  домишек  и   поразительных   храмов,
непохожих на все, виденные Марко прежде. Напоминали они большие побеленные
колокола с длинными шпилями, покрытыми как бы золотистой  листвой,  весело
поблескивавшей под солнцем. Звучно  распевающие  монахи  носили  оранжевые
хламиды, а желтоватая их кожа отсвечивала  золотом.  Они  ставили  дымящие
латунные жаровни с ладаном перед громадными идолами, усеянными рубинами  и
увешанными ароматными венками. Чертами лиц  эти  идолы  смутно  напоминали
греков. "Интересно, - подумал Марко,  -  это  из-за  каких-нибудь  древних
купцов... или сюда добрались войска Александра Великого? Нет, вряд  ли.  А
впрочем, неважно".
   - Рубины размером с пуп чамского Будды, -  пробормотал  мессир  Никколо
Поло, перебирая свои лучшие нефритовые четки.
   Нюх вел путников по узким проулкам, где воняло  прогорклым  маслом  для
жарки и застоялой мочой, где играли голые ребятишки,  а  тощие  желтоватые
псы, встрепанные цыплята  и  бледно-розовые  свиньи  слонялись  в  поисках
объедков. Проулки внезапно закончились у мелкого залива, на глади которого
покачивались рыбацкие  джонки  с  прямоугольными  парусами.  Вдоль  берега
располагались временные лотки, с которых торговали овощами и рыбой, мясной
закуской и ремесленным товаром. Беззубые чамбские женщины, одежда  которых
ограничивалась отрезом яркой ткани вокруг бедер, сидели на корточках перед
горками странно пахнущих драконьих яиц  и  экзотических  фруктов.  Яростно
препираясь с  покупателями,  они  одновременно  умудрялись  кормить  своих
детишек. Коричневые, как орех, мальчуганы с полосками ткани в  паху  и  на
голове правили красочно татуированными слонами, которые важно топали среди
крытых соломой лотков, неся в татуированных хоботах бревна черного дерева.
И повсюду, повсюду в раскаленном воздухе жужжали мухи и москиты.
   - Погодите-ка, а это что такое? - заинтересовался татарин  Петр,  когда
они проходили по рыночной площади. - Мои дьяволы подсказывают мне обратить
внимание вон на тот  ковер.  -  С  этими  словами  Петр  вытянул  из  кипы
всевозможного барахла, наваленной у торгового  лотка,  красный  с  золотом
шерстяной ковер и принялся внимательно разглядывать полустертый рисунок.
   - Что, парень, подбираешь украшения  для  своей  свадебной  юрты?  -  с
лукавым блеском в глазах осведомился Маффео.
   - А вы посмотрите на этот узор, - ответил Петр с нотками возбуждения  в
своем обычно ровном голосе. - Не этот ли самый символ  начертан  в  свитке
великого хана и на амулете голубоглазого великана -  который  он  называет
"шипы"?
   Все Поло обступили ковер и принялись  увлеченно  разглядывать  рисунок.
Ковер этот оказался не простой подстилкой  с  татарского  седла  с  "двумя
желтыми, одной синей" или с "двумя синими, одной  желтой",  а  куда  более
сложным изделием из персидского Исфагана, что к  востоку  от  монгольского
Лоп-Нора. Часто  повторяющийся  символ  был  выткан  местами  изорвавшейся
золотой  нитью  у  выцветшей  каштановой  кромки.  Точно!  Тот  же   самый
рунический знак, что появлялся  на  "проклятом"  Хубилаевом  свитке  и  на
амулете северянина! Тот самый, который Оливер называл "шипы"!
   - Откуда ковер? - спросил Марко у седобородого  купца,  тощие  бедра  и
шишковатый череп которого обмотаны были грязно-белыми тряпками. Для  чамца
темнокожий коробейник был слишком высок, худ и круглолиц. Быть может, сюда
его занесло из Больших Индий?
   Беззубо улыбнувшись, старик махнул куда-то в сторону моря.
   - Скажи, где сделан ковер, и мы  щедро  тебе  заплатим,  -  нетерпеливо
перебирая четки, пообещал Никколо Поло.
   Согласно кивнув, старый торговец своим  дорожным  посохом  начертил  на
земле вполне узнаваемую карту: к югу от берега Чамбы и вокруг  полуострова
Меньших Индий. Потом на запад по проливу Меньшей Явы, что лежит  к  северу
от австралийской Терры Инкогниты. Дальше на северо-запад к берегу Бенгалии
- и по суше к диким горам Тибета. Тут путеводный посох замер - а  волнение
троих Поло от появления нового ключа к разгадке возросло до предела.
   - Он описывает долгое морское путешествие от Чамбы в Большую  Индию,  а
потом по суше к Тибету.  Странно,  как  этого  коробейника  вместе  с  его
любопытным ковром сюда занесло. Но если мы все же решим последовать  этому
сомнительному указанию - не быстрей ли будет добраться по суше? -  спросил
дядя Маффео, очищая от кожуры ароматный плод манго.
   - А какое еще направление нам остается? - с серьезной миной на  усталом
лице спросил Никколо.
   - Путь по суше наверняка станет  кратчайшей  дорогой  на  тот  свет,  -
заметил Марко. - Ибо земли меж Чамбой и  Большей  Индией  подчинены  царям
Лонгкока и Бир-мяня. А оба они - злейшие враги великого хана, и  посланцев
его встретят не иначе как  копьями.  Если  мы  хотим  добраться  до  места
выделки этого ковра, нам следует либо возвращаться назад  через  провинции
Южного Катая, либо последовать совету старика и отправиться морем.
   - Но здесь даже нет порядочных кораблей - только жалкие скорлупки,  что
разлетятся в щепы при первом же ветерке! - вскипел Маффео.
   - Марко прав. Морской путь куда безопаснее. -  Никколо,  казалось,  уже
принял решение. - Мы поплывем вдоль самого берега и станем почаще  бросать
якорь для пополнения  припасов.  Ветры  теперь  благоприятные  -  так  что
плавание, надо думать, не затянется. Если удастся зафрахтовать  просторный
и удобный корабль, мой зад с радостью поприветствует передышку от седла.
   Достигнув согласия, которое вполне устроило их расположенные к  морским
путешествиям венецианские умы, Поло щедро расплатились со старым торговцем
раковинами каури (ибо тот наотрез отказался принимать замечательную валюту
великого хана на бумаге из коры тутового дерева).  А  затем  спустились  к
пристаням, чтобы зафрахтовать самый быстрый, самый большой и самый удобный
корабль, какой только можно было найти в царстве Чамба.
   Удача  сопутствовала  им.  Поло  нашли  средних   габаритов   катайское
купеческое судно, что остановилось поторговать и пополнить запасы провизии
по пути из Манзи, богатейшей провинции великого  хана,  в  Большую  Индию.
Добротный четырехмачтовый корабль сработан был  из  двойного  слоя  еловых
досок, сколоченных железными гвоздями,  проконопаченного  с  обеих  сторон
смесью известки, рубленой пеньки и древесного масла. В придачу  к  парусам
на судне имелись ряды весел, за каждым из которых сидели четверо  гребцов.
Снаружи были привязаны гребные шлюпки для рыбалки и высадки на мелководье,
а  на  палубе  располагались  небольшие,  но  удобные   каюты,   обещавшие
путешествие куда более комфортное, чем опасный сухопутный маршрут.
   Поло весьма обрадовались столь подходящему кораблю -  но  странствующий
рыцарь Хэ Янь отказался с ними плыть.
   - Прошу добрых господ простить ничтожного  рыцаря,  но  у  меня  давняя
вражда с могучими морскими  драконами,  и  на  ваш  корабль  я  взойти  на
осмелюсь.  Как  бы  соленые  твари  не   решились   напасть   на   жалкого
странствующего  рыцаря  и  не  пустили  это  достойное  судно  ко  дну.  Я
отправлюсь по суше и встречусь с благородными господами в царстве Тибета.
   - Если только переживешь все тяготы путешествия и сумеешь найти  нас  в
Тибете - ибо известно, что  место  это  дикое  и  безлюдное,  -  проворчал
Никколо. И все Поло заметно помрачнели, так как уже  успели  привыкнуть  к
обществу странного и непритязательного рыцаря четырех имен.
   - Я обязательно вас найду, - заверил их Хэ Янь. И, со своей  неизменной
полуулыбкой, решительно двинулся прочь - в тот самый  путь  в  тысячу  ли,
который, как известно, начинается с первого шага.
   Марко смотрел, как рыцарь твердой  походкой  поднимается  на  невысокий
холм над пахнущей морем  гаванью.  И  что  же  это  был  за  хитрый  трюк,
благодаря которому рыцарь, казалось, исчез, еще не дойдя до вершины?  Нет,
должно быть, Марко подвело зрение. Но показалось -  Хэ  Янь  вдруг  исчез.
Будто его там и не было.


   Гигантские джонки под прямоугольными парусами  покачивались  на  мутных
водах; снасти их громко скрипели, трещали  и  скрежетали.  Так,  угрожающе
кренясь, бубня и бормоча, пища  и  стеная,  суда  пробирались  по  мелкому
Южно-Катайскому морю...
   Бесконечную  череду  дней  плавание  длилось  без  каких-либо  заметных
событий - пока корабль  огибал  полуостров  Меньших  Индий  и  тащился  по
Яванскому проливу, забравшись так далеко  к  югу,  что  на  небе  даже  не
появлялась Полярная звезда. Хотя перемены в небе и вселяли в монгольских и
татарских всадников тревогу,  все  же  морское  путешествие  предоставляло
людям  и  животным  прекрасную  возможность  отдохнуть  и  поправить  свою
амуницию. А Марко проводил время,  обмениваясь  загадками  со  сфинксом  и
делая записи в своем путевом дневнике.
   Одним знойным, нагоняющим  дрему  днем  к  ним  приблизилась  небольшая
флотилия корявых судов под черными парусами, и гребцы закричали:
   - Пираты!
   Но темная флотилия подплывала все  ближе  и  ближе.  Наконец  катайский
капитан, нахмурившись, произнес:
   -  Это  не  обычные  морские  разбойники.  Это  киноцефалы  Андаманских
островов, где живут люди с головами - и повадками - злобных псов!
   Никколо Поло перекрестился, а  Маффео  лишь  саркастически  усмехнулся.
Пристальнее вглядевшись в висящее у них на хвосте пиратское  судно,  Марко
понял, что капитан прав. На палубе корабля  и  впрямь  стояли  существа  с
телами нормальных  людей  -  но  мохнатыми  головами,  острыми  клыками  и
высунутыми языками громадных и свирепых мастиффов.



        23

                                  Дуй: Радость.
                                  Воды сверху; воды и снизу.
                                  Благородный муж находит утеху в друзьях.

   Аляповатые,   но   быстроходные   пиратские   суденышки   под   черными
треугольными парусами  догнали  и  окружили  надежный  купеческий  корабль
подобно стае диких псов. Рычащие твари с острыми ножами в когтистых лапах,
щелкая зубами и брызгая пеной, бросились на борт.  Защищавшихся  катайских
мореходов и монгольских стражников они рвали  и  ножами,  и  клыками  -  в
равной степени смертоносными.  Люди  доблестно  обороняли  свое  судно,  а
Оливер и его паж боевым топором и мечом разнесли великое множество  песьих
черепов. Но еще более великое множество песьеголовых пиратов текло на борт
бесконечной рекой - и набрасывалось на людей с беспредельным - и бездумным
- неистовством.
   - Что-то не нравится мне эта иллюзия, молодой господин, -  обращаясь  к
Марко, выдохнул ученый Ван, пока они совместными усилиями обрезали привязь
рыбацкой шлюпки и сбрасывали ее в пенную воду.
   Катайские мореходы сдерживали бешеных псов на скользкой от крови палубе
своего корабля, который они некогда поклялись защищать,  -  а  Поло  и  их
уцелевшие спутники тем  временем  соскальзывали  по  пеньковым  канатам  в
гребные лодчонки, прихватив с  собой  столько  провизии,  сколько  удалось
унести. Когда уже отчалили в бурное  море,  к  ним  перелетел  и  дрожащий
сфинкс.
   - Марон! - взвыл Маффео. -  Тут  нам  и  крышка!  Пропадем  мы  в  этих
скорлупках без мяса и вина! Да еще без коней! Теперь только  на  святых  и
надежда!
   - Церендибские сапфиры, подобные  бледно-голубым  звездам,  с  оттенком
свежепроцеженного индиго; ценою же сказанные сапфиры в дойную верблюдицу с
двумя  верблюжатами...  -  с  посеревшим  лицом  бормотал  Никколо   Поло,
перебирая свои вторые по значению янтарные четки.
   - Похоже, и благословенные  святые  нам  уже  не  в  подмогу.  Ибо  нас
преследуют морские драконы!  -  воскликнул  Марко,  увидев,  как  из  воды
высунулась громадная чешуйчатая голова.
   На  вид  эта  серо-зеленая  массивная  голова  была  сущим   уродством.
Выпученные красные глаза, вытянутое рыло, полная неровных клыков разинутая
пасть. Широкий, будто у кобры, капюшон служил мерзкой голове как бы фоном.
Прямо под облюбованной рачками шеей торчали две неуклюжие передние лапки с
тремя когтями - одним длинным посередине и двумя короткими по бокам.
   Голосом, подобным ревущему прибою, нелепая голова произнесла:
   - Великий Нага-хан, Басудара,  Океанский  император  морских  драконов,
шлет вам свой царственный привет. - И, будто  знойный  и  смрадный  ветер,
лица путников ожгло отвратительное дыхание твари.
   Потом дракон продолжил:
   -   Нага-хан,   Басудара,   Повелитель   Пучины,   желал   бы    узнать
местонахождение человека-дракона, порой  именуемого  "Хэ  Янь".  За  столь
незначительную услугу Непостижимый  Нага-хан,  Басудара,  вознаградит  вас
безопасной доставкой в любой выбранный вами порт.  Так  говорит  император
морских драконов, Басудара.
   - В любой порт? - с округлившимися  глазами  переспросил  Маффео.  -  А
вознаградит ли нас царь  драконов  безопасной  доставкой  в  Величайший  и
Наисветлейший порт Венецию?
   С  шумом  разбивающейся  о  берег  морской  волны   чешуйчатая   голова
прочистила горло.
   -  Согласно  императорским  записям,  далекий  и  незначительный   порт
Венеция, ко всеобщему прискорбию, не  подпадает  под  юрисдикцию  Великого
Наги-хана, Басудары. Желающим получить безопасный доступ в отдаленный порт
Венецию следует обращаться  непосредственно  к  его  светлости  Верховному
Василиску  Византии.  Непостижимый  же   Нага-хан,   Басудара,   милостиво
вознаградит вас безопасной доставкой в любой  порт,  подпадающий  под  его
благосклонную юрисдикцию. Так  говорит  наимудрейший  Нага-хан,  Басудара,
Повелитель Пучины.
   - Ну, раз так, то мы ничего не знаем о  местонахождении  рыцаря,  порой
именуемого Хэ Янем. Когда мы в последний раз о нем слышали, странник  этот
бродил где-то в высочайших Гималаях, - твердо заключил Никколо.
   - Горы высочайших Гималаев не находятся под властью или попечительством
Повелителя Пучины, - разочарованно прошипел морской дракон.
   - И что, ты бросишь нас тут утопать? -  возопил  татарин  Петр.  -  Мои
сухопутные ноги ходить по воде не умеют!
   Морской дракон испустил мрачное шипение.
   -  Мудрый  Океанский  император,  Басудара,  рекомендует  вам  поискать
прибежища вон на том небольшом, но приятственно изобильном  островке,  ибо
страшные опасности поджидают беззащитных  в  открытом  море.  Так  говорит
Нага-хан всех морских драконов, Басудара. - И  чудовищная  голова  исчезла
меж волн.
   Поло принялись вглядываться в направлении, указанном чешуйчатой тварью,
и поняли, что, несмотря на их отказ предать странствующего рыцаря Хэ  Яня,
таинственный посланник оказался более милосерден, чем можно было  ожидать.
Ибо  он  все-таки  направил  их  к  берегу  прелестного  островка  -   так
продуваемого ветрами, что сдуло его даже со всех морских карт.


   За неимением другого названия в записках морских путешественников  Поло
назвали свое прибежище Островом Утех. Местечко это, богатое пресной водой,
изобилующее пряностями и  фруктовыми  деревьями,  пальмами  с  фараоновыми
орехами и рыбой, поначалу и впрямь утешило измученных путников. Меднокожие
низинные жители Острова Утех и ведать не ведали ни о великом  хане,  ни  о
каком-либо другом достойном правителе, а поклонялись они  зловещим  идолам
со змеиными головами. Жили  туземцы  подобно  животным  -  хотя  и  весьма
симпатичным. Ходили, однако, слухи, что собратья их, облюбовавшие для себя
туманные холмы в центре острова, куда более дики и свирепы.
   Низинные люди ходили  совершенно  голыми,  если  не  считать  небольших
клочков ткани в паху, - и следовали при этом любопытной традиции.  Выменяв
полотна шелка у некогда проплывавших мимо  купцов,  они  занавешивали  ими
входы в свои незамысловатые соломенные хижины.  Туземцам  и  в  голову  не
пришло, что шелк предназначен для одежды. Они  видели  в  нем  всего  лишь
красочное убранство для своих конических домиков. Низинные  мужчины  вволю
пили крепкое и пряное пальмовое вино. А низинные женщины пели и  грациозно
танцевали -  и  не  считали  целомудрие  за  добродетель.  Потому-то  люди
великого хана и решили, что это остров утех. Никто не торопился  отплывать
оттуда на жалких гребных лодчонках, чтобы потом тщетно бороться  в  них  с
неистовыми морскими штормами.
   Но все же, хотя рыба и фрукты, цветы и женщины были воистину сладостны,
трое Поло не испытывали особой радости от задержки.
   - Мы ищем Спящую  Красавицу,  а  не  этих  веселых,  -  угрюмо  заметил
Никколо.
   "Нет, не этих", - повторял про себя  Марко.  Ибо  только  одна  веселая
красавица занимала его мысли. Си-шэнь.
   Да, Поло находили мало радости в том, чтобы  торчать  на  берегу  этого
уединенного  острова  -  так  далеко  от  обязанностей,  дел   и   удобств
цивилизации. Утехи этих мест не удовлетворяли их желаний  и  потребностей.
Им требовалось одно  -  найти  Спящую  Красавицу,  которая  теперь,  после
обнаружения странного ковра с рунами, казалась так мучительно близка. Поло
жаждали представить это  сказочное  создание  великому  хану  и  запросить
положенную награду: позволение вернуться домой,  в  милую  сердцу  Венецию
("...вместе с Си-шэнь", - добавлял про себя Марко).
   Но оказалось на этом острове и нечто, вызывавшее у прилежных  искателей
Спящей Красавицы крайнее раздражение. То  были  сны.  Каждый  вечер,  пока
мужчины  пили  и  закусывали  перед  построенными  ими  в  местной  манере
соломенными  хижинами,  женщины  пели  и  танцевали  для  них  под  музыку
рокочущих барабанов и  тоскливые  посвисты  длинных  флейт.  С  гирляндами
ароматных  цветов  поверх  голых  грудей  женщины,  изящно   жестикулируя,
излагали  предания  своего  острова.  И  все,  что  эти  предания  в  себе
содержали, снилось мужчинам всю ночь. Если женщины пели о войне,  мужчинам
снилось сражение - и они то и дело, крича, просыпались. Если женщины  пели
о любви, мужчины ерзали и ворочались - а потом  прокрадывались  к  хижинам
женщин. Если же женщины пели о змееглавых духах, то змеи эти и вползали  в
беспокойный и мучительный сон.
   Вначале  Поло  решили,  что  к  пальмовому  вину  подмешивают  какие-то
снадобья, и запретили своим людям его пить. Но волшебные сны продолжались.
Тогда  стало  ясно,  что  сам  остров  заколдован.  Но   откуда   исходило
колдовство? Возможно, то была месть морских  драконов,  что  направили  их
сюда после того, как Поло отказались выдать местонахождение рыцаря Хэ Яня?
Или колдовство исходило от духов сна этого не занесенного ни на одну карту
острова?
   - Иллюзии живут здесь будто сами по себе, -  хмуро  заметил  Ван  после
одной особенно бурной ночи.  -  Но  я  что-то  не  припомню  упоминания  о
подобных странностях в "Аналектах"...
   -  Согласно  Гиппократу,  земля,  воздух  и   вода   имеют   нескольких
собственных духов, - с серьезным видом отозвался Никколо. -  Однако  никто
из древних географов не описывал столь необычных земель.
   - Марон! Мне приснилось грандиозное венецианское пиршество! - с  зевком
пробуждаясь от глубокой дремы, присоединился к беседе  Маффео.  -  Каплуны
вареные, жареные и пареные. На каждого по поросенку, а внутри этих поросят
всякие вкусности - фиги, сквобы, жаворонки. И конечно же громадные  пироги
с мясом - всевозможных форм, с хрустящей корочкой. Так и  сочатся  пряными
соусами! Полно лимонов и апельсинов, чтобы выдавливать  на  восхитительную
жареную телятину. Под  рукой  у  каждого  судок  с  великим  разнообразием
пряностей лучшего помола... -  Дядя  Маффео  снова  зевнул.  Потом  окинул
взглядом кислые лица остальных, негромко рыгнул и погрузился в молчание.
   - Моим дьяволам тошно и неловко, - сказал татарин Петр.
   - Могут ли руны охранять спящие души? - спросил Оливер.
   А потом мужчины снова окунулись в  вялую  рутину  еды,  питья,  зрелища
того, как женщины сплетают свои гипнотические чары, - и  призрачных  снов.
Вскоре все лишились ощущения времени и желания  спастись.  Пресытились  ли
они - или всего лишь утомились?
   Поло же тем временем нервно  расхаживали  по  берегу  -  и  лихорадочно
прикидывали, как же им выбраться с этого "восхитительного" Острова Утех.



        24

                                     Цзя-жэнь: Домашние.
                                     Ветер поднимается от пламени.
                                     Царя и его домашних не страшит ничто.

   Сидя на обдуваемом ветрами холмике  и  оглядывая  густо-лазурное  море,
Марко, чтобы хоть как-то занять время, записывал на  пергаментных  листках
своего путевого дневника: "Завоевательные походы великого хана за  пределы
Катая, несмотря на  Его  мудрое  руководство  и  блистательную  стратегию,
нередко сталкивались с трудностями, несчастьями, а подчас и поражениями".
   В настоящий момент великий хан был очень  далеко.  Но  когда-нибудь  он
вполне может приказать, чтобы дневник Марко перевели  и  прочитали  вслух.
Так что выбор слов требовал большого благоразумия - даже здесь, на этом не
отмеченном на картах островке. А если чтец, запнувшись, попытается  слегка
изменить смысл, великий хан сразу заподозрит неладное.  Это  как  пытаться
обмануть его святейшество в вопросах доктрины. Нет-нет, не пройдет. Никоим
образом.
   Окунув перо  в  ягодные  чернила,  Марко  продолжил  запись.  "Подобные
случаи, полагаю, объясняются самим естеством монголо-татарских воинов. Да,
безусловно, в суровых степях они мчатся, как неистовые ветра, -  но  вянут
подобно нежным цветкам во влажных тропических джунглях.  В  своих  плотных
кожаных доспехах - когда им не  приходит  в  голову  их  снять  -  монголы
пекутся там, словно цыплята в печке. А сняв доспехи,  становятся  слабы  и
беззащитны, как яйца без скорлупы.
   Всем известно, что войска великого хана пока так и не покорили Бир-мянь
- несмотря на энергичные атаки лучниками грозных боевых слонов, что  возят
на своих могучих спинах  целые  крепости  с  вражескими  воинами.  И  хотя
махараджа Чамбы платит великому хану  дань,  чамбские  мятежники  все  еще
таятся в лесах и,  будто  бешеные  псы,  хватают  за  пятки  императорских
сборщиков дани. Подобные бунты  не  прошли  бы  безнаказанно  ни  в  четко
очерченных пределах Катая, ни в богатой южной провинции  Манзи,  где  есть
простор  для  действий  степных  всадников.  Полагаю,  тропический  климат
подтачивает их  силы  -  как  можно  со  всей  ясностью  увидеть  на  этом
злосчастном острове".
   Марко прервался, чтобы смахнуть с лица прядь каштановых волос и макнуть
перо в ягодные чернила. Потом продолжил.
   "Монголо-татарские воины не приспособлены также и для моря -  оттого-то
и не выказывают большого желания покинуть  это  Богом  оставленное  место.
Нехватка у них флотских навыков оказалась воистину несчастьем для великого
хана во время отмеченных дурными  знамениями  нашествий  на  Чипангу,  где
жемчуга алы, как восходящее солнце,  а  дворцы  и  храмы  крыты  чистейшим
золотом.
   Известно, что отправленные в первое нашествие 30000  малопригодных  для
морского плавания  монгольских  воинов,  а  также  нерадивых  катайских  и
корейских  мореходов  высадились  на  отделенном  от  Чипангу  необитаемом
островке после того, как мощный шторм разметал их эскадру в лето  Господне
1274-е. (Подобно тому  как  одиннадцатью  годами  спустя  и  мы  оказались
выброшены на берег  этого  уединенного  острова.)  Этим  тридцати  тысячам
удалось  спастись,  хитроумно  захватив  японские  корабли,  посланные  их
уничтожить. Но когда в году 1281-м великий хан предпринял второе нашествие
на Чипангу, флот его действовал еще неудачнее - и я хорошо помню, как..."
   - Прекрасно известно, - заметил как-то великий хан в  главном  приемном
зале Ханбалыка, слегка вороша свою пушистую бородку, - что  все  люди  мне
повинуются. Разве не так?
   - О да, великий хан, конечно, великий хан,  -  разом  откликнулись  все
присутствующие, а среди них - Никколо, Маффео и Марко Поло. Все трое  Поло
не  расценивали  подобное  выражение  согласия  как  ложь,  трусость   или
лицемерие. Считалось простой вежливостью  (а  также  проявлением  здравого
смысла)  ответить  "о  да,  великий  хан"  на  любое  заявление   Хубилая,
заканчивавшееся словами "разве не так?".
   - Итак, все люди мне повинуются. А те, кто  не  повинуется,  непременно
будут. Верно, что я снисходителен. Я крайне снисходителен. Настолько,  что
даже не требую полной покорности и послушания от всех. Хотя  так  было  бы
лучше для мира, согласия и общего блага. Но я, в  своем  снисхождении,  не
отнимаю корон у ваших императоров и пап.
   Тут Поло вспомнили, с какой относительной  легкостью  латинский  Запад,
куда  слабее  татарского  Востока,  сместил  византийского  императора.  А
великий хан тем временем задумчиво отхлебнул глоток пряного рисового  вина
из своей  громадной,  усыпанной  самоцветами  чаши.  (Шепотом  передавался
слушок, что наедине с собой Сын Неба  предпочитает  перебродившее  кобылье
молоко  своих  предков.  Тайна   эта   содержала   в   себе   определенную
деликатность. Ибо надменные коренные катайцы  считали  молоко  всего  лишь
железистым выделением, годным только для варваров или  несмышленых  детей.
Так что слушок этот распространялся  как  можно  тише  -  и  шепчущий  рот
приближался почти к самому уху собеседника.)
   - И дело тут не в  тщеславии,  -  продолжил  Хубилай,  оторвав  от  губ
усеянный  драгоценностями  сосуд  (пока  Никколо,  отчаянно   морща   лоб,
прикидывал его безумную стоимость). - Нет, тут не тщеславие, а всего  лишь
точность, с какой я, внук великого властителя Чингис-хана,  могу  заявить:
человек способен добраться от берегов Желтого моря  к  берегам  Индийского
океана, а оттуда до самого Средиземноморья - и остаться при этом  целым  и
невредимым. Я повторяю: "способен".
   Великий хан щелкнул  пальцами  -  и  перед  ним  тотчас  возник  черный
лакированный поднос в форме цветка хризантемы, где разложены были  горячие
ломтики пряного мяса в тонких оболочках слоеного теста. Выбрав себе  один,
царственный внук непобедимого Чингис-хана  положил  его  в  рот  и  махнул
рукой. Тогда  слуга  обошел  с  подносом  всех  высших  сановников.  Самое
любопытное, что всем хватило как раз по ломтику. Утонченный внук  могучего
Чингис-хана наблюдал, как все, благодаря за оказанную честь, опускаются на
колени и повергаются ниц. И цивилизованный внук безжалостного  Чингис-хана
наблюдал, как все едят.
   - Мне просто приятно оказать вам честь, - сказал он, - и покормить  вас
так, как отец кормит своих  любимых  сыновей.  Другие,  не  столь  великие
монархи, страшась яда, дали бы сначала поесть вам. Но не я. Ха. Нет, не я.
   Еще один легкий жест - и в руках у Хубилая оказалось горячее и  влажное
полотенце. Великий хан неторопливо вытер рот и  пальцы.  Немой  слуга  тем
временем склонился над черным лакированным подносом с  нефритово-жемчужной
инкрустацией, куда  затем  было  брошено  полотенце.  Сын  Неба  милостиво
наблюдал, как слуга  предлагает  поднос  с  полотенцем  всем,  удостоенным
чести. И хан ханов наблюдал, как они вытирают пальцы и рты. Потом высказал
надежду, что все теперь подкрепились. Все снова  опустились  на  колени  и
поверглись ниц, заверяя повелителя, что воистину подкрепились.
   Хубилай  чуть  наклонил   голову,   увенчанную   золоченой,   усыпанной
самоцветами державной шапкой, столь отличной от небольших кожаных  шапочек
или кожаных шлемов монгольских воителей.
   - По правде, - заметил он, - есть только три  вещи,  которые  должны  у
меня быть и которых я не имею. Желать ли мне несметных богатств? Ха, они у
меня есть! Желать ли мне беспредельного могущества? Ха, и оно у меня есть!
Сынов? Внуков? Поднятого из руин и процветающего царства? Все, все  это  у
меня есть. Все дал мне Тянь, Высший небесный владыка.
   - И ты, - Хубилай назвал имя одного из влиятельнейших сановников,  -  и
ты, - последовало еще  одно  имя.  Великий  хан  называл  имя  за  именем,
благодаря своих верных слуг и заверяя  их  в  своем  настоящем  и  будущем
благоволении. Называя одного за другим, он назвал их  всех.  А  под  конец
сказал: - И ты, По-ло, и твой младший брат, и твой разумный сын. Все трое.
Вы также мне помогли. Вас не ждет моя неблагодарность. Нет-нет.
   И все-таки есть три вещи, которые должны у меня быть  и  которых  я  не
имею.  Первая  и  наиглавнейшая  -  это  покровительство  Бхайшаджья-хана,
лазурно-лучистого Будды-хана врачевания,  которое  вернет  доброе  здравие
моему любимому сыну, царевичу Чингину, и избавит меня  от  этой  несносной
подагры.
   -  Следующее  -  сюзеренитет  островов   Чипангу,   этих   неуступчивых
островитян с их клановыми спорами и враждой. Для  них  же  самих  было  бы
лучше признать  меня  своим  верховным  властителем.  Если  они  этого  не
сделают, я снова  пошлю  на  них  мои  боевые  флотилии.  Священный  ветер
наполнит паруса... я сотру в порошок их золотые города... возведу башни из
черепов... впрочем,  достаточно.  Еще  не  время.  Надо  посоветоваться  с
астрологами на императорской Террасе  Управления  Небесами.  Они  как  раз
вычисляют подходящее время для  этого  доблестного  морского  похода.  Все
знают, что из-за тех островов восходит солнце. И я буду  ими  править.  Но
пока что не правлю.
   Тут  великий  хан  не  то  тяжко  вздохнул,  не  то  фыркнул.  Усеянная
самоцветами чаша бесшумно упала на бесценные  ворсистые  ковры  -  подарок
племянника Хубилая, хана Персии. И ни капли из чаши не вытекло...
   Седеющая  голова  великого  хана  чуть  наклонилась.  И   вдруг   резко
вскинулась. Глаза,  мгновение  назад  полузакрытые,  широко  распахнулись.
Огненный взгляд пронесся по всему императорскому приемному залу. Сын  Неба
высматривал, не позволил ли себе кто-то заметить происшедшее.  Нет,  никто
не позволил. Все, как того требовал обычай, опустили глаза долу.  Тогда  в
пристальном взгляде великого хана  засветилось  довольство.  И,  чисто  из
вежливости, он испустил грандиозную винную отрыжку.
   - А в-третьих, мне не по душе все время находить в моей  рисовой  чашке
одно и то же кушанье  -  нет-нет,  -  сказал  затем  Хубилай.  -  Я  люблю
подремать - многотрудное царствование уже порядком меня утомило. Дремать я
буду долго. Но проснусь свежим и обновленным. Я люблю  власть.  Следом  за
властью я люблю жизнь. Следом  за  жизнью  я  люблю  красоту.  Но  где  та
красавица, что поднимется вместе со мной, обновленная сном?..
   Как Марко уже  не  раз  подмечал,  речи  великого  хана  бывали  подчас
сбивчивы  -  но  никогда   не   бывали   праздны.   В   надлежащее   время
лазурно-лучистому  Будде-хану  врачевания   были   предложены   надлежащие
приношения. Трое Поло, опять-таки в надлежащее время,  были  отправлены  в
трудное и опасное путешествие за новым кушаньем для рисовой чашки великого
хана. Им предстояло отыскать долго дремавшую  красавицу,  которую  Хубилай
пробудит в надежде восстановить  собственные  иссякающие  силы.  А  прежде
всего этого, словно  желая  доказать,  что  могущество  его  пока  еще  не
уменьшилось, Хубилай предпринял  визит  на  Террасу  Управления  Небесами,
чтобы посоветоваться с астрологами насчет часа, наиболее  подходящего  для
доблестной атаки на Чипангу...


   Пока Марко описывал в своем дневнике  астрологическую  обсерваторию,  к
нему по песчаному берегу приблизились две фигуры. Сфинкс, при каждом  шаге
аккуратно стряхивавший песок со своей львиной лапки. И немой паж  Оливера.
Марко обрадовался компании и решил их позвать.
   - Паж! Прелестный сфинкс!  Не  хотите  ли  послушать  одну  историю?  -
крикнул он, не забывая о лестном обращении к маленькому существу.
   Паж, казалось, заколебался - но  сфинкс  тут  же  подбежал  к  Марко  и
свернулся калачиком у его ног.
   - Прелестная загадка еще посмотрит, прелестна ли загадка, - как  всегда
загадочно прошептал он, деловито вылизывая свою  золотистую  шерстку.  Паж
неохотно последовал  за  спутником  и,  с  заметной  неловкостью  усевшись
невдалеке от Марко, стал вглядываться в море из-под  надвинутой  на  самые
глаза кожаной шапочки.
   - Позвольте я расскажу вам о нашествии  Хубилая  на  Чипангу,  -  начал
Марко.
   Слуга продолжал угрюмо глядеть вдаль, а сфинкс выгнул спину и загадочно
улыбнулся. Остроконечные уши его, казалось, навострились, а  в  золотистых
глазах заблестело нечто, превосходящее человеческое разумение.



        25

                                  Ли: Сияние.
                                  Яркое пламя сверху; яркое пламя и снизу.
                                  Солнце всходит дважды на дню.

   Итак, Марко начал читать сфинксу и немому пажу Оливера,  пристроившимся
рядом с ним на ветреном берегу, отрывок из своего путевого дневника:
   - Грандиозная процессия сопровождала великого хана к Террасе Управления
Небесами, что представляет собою каменную башню в восточной  части  города
Тай-тиня. Хубилай со своим любимым  сыном  Чингином  ехали  в  паланкинах,
занавешенных золотой и пурпурной парчой с вышитыми на  ней  императорскими
символами солнца и луны.  Ибо  императора  неотвязно  мучила  подагра,  не
позволявшая Сыну Неба сесть на коня, а царевич Чингин в тот день  особенно
ослаб от своей странной изматывающей болезни. Спереди  и  сзади  паланкины
великого хана и царевича Чингина охраняли фаланги  монгольских  всадников.
Их парадные седла, кожаные доспехи и отороченные мехом шлемы украшены были
серебром и перьями феникса. В  руках  конники  держали  луки,  алебарды  и
развевающиеся знамена с солнцем  и  луной.  Разгоняя  по  сторонам  шумную
толпу, музыканты звенели огромными тарелками. Особо