выпрямился, снова поворачиваясь лицом к своему мучителю. - Мы используем их, капитан, чтобы разводить в них птиц, - сказал Третий. - Не веришь? Смотри! Он протянул руку и снял крышку. Прямо в лицо Томияно с шумом вспорхнула белая птица. Ошеломленный, он отступил назад, споткнулся о какой-то горшок и рухнул на землю под металлический грохот покатившихся котлов. Двое колдунов от души рассмеялись, и мгновение спустя послышался смех моряков с корабля, а также со стороны продолжавшей расти толпы возле фургона. Томияно, пошатываясь, поднялся; птица кругами взмыла в небо и скрылась. Молодой колдун повернулся и снова подплыл к своему начальнику; оба посмотрели на Уолли. - Теперь твоя очередь, воин, - сказал своим высоким голосом Четвертый. Сердце Уолли отчаянно билось, и он думал о том, сколько потребуется времени на заклинание, и как быстро он сможет прыгнуть. Ему следовало это сделать, пока второй измывался над моряком. Последовала пауза, мучительно долгая пауза, во время которой колдуны смотрели на воина, а воин смотрел на них. Уолли старался дышать медленно и не напрягать мускулы, но вскоре ему самому уже хотелось, чтобы они наконец начали что-то делать - что бы они ни замышляли. - Ты оказался поразительно глуп, Уолли, - сказал Четвертый. - Даже для воина ты был чересчур глуп. - Я с этим не спорю, - ответил Уолли. Что дальше? Четвертый слегка кивнул под капюшоном. - Это очень скромный воин, колдун Ресалипи. Разглядывая скрытое в тени лицо, Уолли заметил на нем бисеринки пота - колдун не хотел убивать. Вероятно, если бы Уолли собирался на них напасть, он бы мог это сделать, но хладнокровное убийство не каждому по вкусу. Уолли знал это. Коричневый капюшон повернулся к оранжевому и что-то тихо прошептал. Возможно, Третий предлагал совершить казнь? - Нет, Ресалипи, - сказал Четвертый, - думаю, наш скромный воин может стать примером для других. Я предлагаю тебе выбор, лорд Уолли. Ты можешь сейчас умереть, или доползти обратно до своего корабля на брюхе, демонстрируя свою покорность. Надежда! Надежда, словно маленький огонек, вспыхнувший среди погасших углей. Уолли Смит готов был скорее поползти на брюхе, нежели погибнуть. - И после этого я и корабль сможем безопасно уйти? Ты можешь мне в этом поклясться? Даже столь слабой попытки сопротивления оказалось почти достаточно, чтобы колдун передумал. - Торг здесь неуместен! - взвизгнул он. В этот момент младший снова что-то ему предложил. - Хорошая мысль! Знаешь, воин, мы в гильдии колдунов клянемся огнем. Снимай эту тряпку и бросай сюда. Уолли мгновение поколебался, начиная, наконец, осознавать, что происходит. Он сорвал набедренную повязку, скомкал ее и перебросил через настил колдунам. Все это время, пока они с ним забавлялись, он оставался в живых. Он мрачно взглянул на Томияно, который удивленно молча наблюдал за происходящим. В сторону толпы он смотреть не стал. Третий скользнул вперед, поднял кусок ткани и бросил ее перед своим начальником, который протянул руку и что-то пробормотал. Ткань начала дымиться, затем вспыхнула. Оба посмотрели на Уолли, чтобы увидеть, произвело ли это на него впечатление. - Итак, я клянусь, - сказал Четвертый. - Теперь - иди сюда и ложись. - Он показал на настил. У Уолли снова возникло мгновенное искушение отказаться. Та часть его, которая принадлежала Шонсу, отчаянно сопротивлялась при мысли о возможном унижении. Голый, за исключением шнурка, стягивавшего волосы, чувствуя себя смертельно униженным и уязвимым, он подошел к указанному месту, опустился на колени и лег, подняв голову и глядя на них. Колдун с минуту с некоторым удивлением разглядывал его. - Что ж, давай, ползи! Если остановишься - умрешь. Уолли посмотрел на его спутника - даже тот был изумлен. - У меня на корабле есть один чересчур горячий юноша, - сказал он. - Капитан, пожалуйста, возвращайся на корабль и предупреди их. Можешь привязать Ннанджи к мачте, если потребуется. Я не хочу лишних неприятностей. - Но скажи ему, пусть посмотрит, - сказал младший колдун. Он рассмеялся, и капитан, перепрыгнув через несколько котлов, бросился бежать. - Ползи, воин! Уолли поднялся на четвереньки. - Я сказал, на брюхе! Уолли распростерся на земле и пополз по холодной, неровной и невероятно загаженной дороге. По этой дороге прошло множество лошадей. Он прополз мимо котлов и фургона, и толпа расступилась перед ним. Ему нужно было преодолеть лишь расстояние, впятеро длиннее корабля. Это заняло около десяти лет. - Выше голову, воин! Колдуны следовали за ним, крича толпе, чтобы те уступили дорогу воину. Перед ним открылся коридор из удивленных, насмешливых лиц, выкрикивавших непристойные комментарии. Он обогнул груды товаров на пристани. Он прополз мимо колес тележек лоточников и ножек торговых столов. Он убеждал себя, что к делу следует подходить прагматически - унижение намного предпочтительнее смерти. Еще до того, как он достиг конца первого корабля, раздался смех. Затем в него полетели отбросы, тухлая рыба и кое-что потверже. - Выше голову, воин! Он увидел босые ноги, сапоги и сандалии, а затем доходившие до земли мантии, и понял, что появились новые колдуны. Из толпы слышались советы двигаться быстрее и быть осторожнее, чтобы ничего себе не ободрать. Дети начали выстраивать полосу препятствий из тюков и ящиков, так что ему приходилось ползком их огибать. - Выше голову, воин! - снова послышался позади высокий голос. Ему уже прежде приходилось терпеть издевательства толпы, когда его путь лежал в Зал Судеб Богини, но тогда он был Уолли Смитом, сбитым с толку, полным страданий Уолли Смитом. Теперь же он был воином-Седьмым, и уже привык считать себя таковым. Сейчас унижение причиняло намного большие страдания. - Дорогу воину! Коридор из людей и ящиков изгибался, пока не привел к фургону, и он послушно прополз под ним, встреченный радостными криками, когда появился с другой стороны. Интересно, подумал он, от чего он уползает - от музыки? От белой птицы или горящей тряпки? Возможно, колдуны все это время лишь блефовали. Однако Кандору погиб. Гарнизон Ова тоже погиб, и, вероятно, гарнизон Ауса тоже. Толстый моряк взбежал по своим сходням. Возможно, ему не удалось бы проделать весь путь до конца, если бы внезапно у него не возникла мысль о Ннанджи. Ннанджи обвинил его перед Имперканни в использовании чужого имени. Это было неблагородно, но того, что происходило сейчас, Ннанджи никогда бы ему не простил. А Уолли заставил парня принести четвертую клятву, "Твоя честь - моя честь". Значит, он уничтожил честь Ннанджи точно так же, как и свою собственную. Ннанджи убил бы его, заколол бы его безоружного, как отверженного, без всякого предупреждения... если только Ннанджи в своих собственных глазах не оказался бы таким же отверженным и потому не имел бы на это права. Возможно, Ннанджи скорее готов был бы убить самого себя - естественное поведение в подобной культуре. Уолли в отчаянии начал вспоминать сутры. Что соответствовало в Мире поведению римлянина, падающего на собственный меч, или прусского офицера, пускающего себе пулю в висок? Он не мог найти в сутрах ничего, что говорило бы о том, что Богиня ожидает сеппуку. На жаргоне моряков - "Он обмыл свой меч". Ну конечно. Теперь он уже видел свою глупость во всех ее проявлениях. Шонсу или Ннанджи никогда не отправились бы на берег безоружными, но даже если бы они каким-то образом оказались в ловушке, как Уолли, они бы прыгнули с пристани. Именно этого ожидали колдуны; вероятно, того же ожидали и боги. Ему не хватило веры. Он ошибся не один раз, а дважды. Ннанджи ценил собственную честь превыше всего в Мире, а Уолли буквально втоптал ее в грязь. Этого невозможно было ни простить, ни забыть, ни понять. Четвертая клятва была необратима. Он не мог поступить более жестоко, даже если бы планировал это заранее, и вполне возможно, что, вернувшись на "Сапфир", он мог найти Ннанджи уже мертвым. Он все еще отчаянно искал выход, когда понял, что его мучения уже почти подошли к концу, и в тревоге о своем подопечном он ползет совершенно машинально и не обращает внимания на язвительные замечания вокруг. Впереди виднелись сходни "Сапфира": оазис, Святой Грааль. Он закончил дистанцию и вполз на сходни. Он поднялся на колени, а затем на ноги, ожидая какого-то финального подвоха, но ничего не последовало, если не считать насмешливых поздравлений со стороны зрителей. Он был неописуемо грязен, исцарапан и весь трясся. Он повернулся и посмотрел на колдунов. Ему показалось, что они наблюдают за ним с каким-то извращенным удовлетворением, но из-под капюшонов трудно было различить выражение их лиц. Он кивнул головой, изображая поклон, развернулся и поднялся по сходням. Первое: Колдун видит воина. Второе: Воин ползет. Но это не конец всей истории. x x x На палубе, возле сходней, очень бледная Джия подала ему кусок ткани, и он обернул его вокруг бедер. Мгновение они молча смотрели друг на друга, затем он окинул взглядом палубу. Там стояли моряки, и Брота с Таной, но он не видел ни одного лица. Никто не смотрел на него. Он был невидим. За исключением Джии. Взгляд рабов всегда должен был быть опущен. Джия никогда не смотрела ему прямо в лицо, кроме тех случаев, когда они были наедине. - Только ты! - прошептал он. - Только ты не беспокоишься о чести? - Чести? Чести раба? - Она схватила его за руку и потащила на бак. Ошеломленный, он позволил отвести себя в тесную душевую кабинку, где было темно и пахло плесенью. Она стянула с него повязку и заработала насосом, отчего стала почти такой же мокрой, как и он, когда смыл с себя грязь. - Джия... Извини, - сказал он. - Извини? Я же тебе говорила! Ее страх превратился в злость, и подобная перемена, происшедшая с обычно мягкой и послушной рабыней, оказалась большей неожиданностью, чем все колдовство, свидетелем которому он был. - Где Ннанджи? - спросил он. - Понятия не имею! Вымывшись, наконец, дочиста, он обнял ее и поцеловал; она пыталась сопротивляться его намного превосходящей силе - и это тоже было колдовством - но он настоял, пока она не уступила и не ответила тем же. Когда они разделились, она мгновение снова смотрела на него в полумраке, а затем разрыдалась. Он крепко обнял ее; с обоих ручьями стекала вода. - Ты говорила мне, любовь моя, и я должен был послушаться. Мне очень, очень жаль. Она прислонила голову к его груди и прошептала: - Нет, это ты извини меня, господин, за то, что я так с тобой разговаривала. - Никогда больше не называй меня "господин"! Никогда! - Но... - она испуганно посмотрела на него. - Как же мне тебя называть? - Называй меня "любовь моя", когда я этого заслуживаю, - сказал он, - и "идиот" во всех остальных случаях - и это последний приказ, который я тебе отдаю. О, Джия, ты единственная нормальная личность в Мире, и я безумно тебя люблю. Идем. Посмотрим, что нам удастся спасти после всего того, что я устроил. Она подала ему его килт и сапоги. Он поспешно провел гребнем по волосам, а затем заставил себя снова выйти на палубу, под безжалостный солнечный свет. Брота, Тана, Томияно, другие моряки... никто из них все еще не реагировал на его присутствие, на невидимого воина. Его появление вызвало веселые возгласы с пристани. Он даже не взглянул в ту сторону. Его заколка для волос и меч находились в рубке. Он направился прямиком через палубу. Когда он обходил крышку кормового люка, открылась дверь, и вышел Хонакура, очень усталый, напомнив Уолли доброго старого сельского доктора, выходящего из комнаты больного. "Можете теперь войти". Старый жрец попытался пройти мимо Уолли, но тот преградил ему дорогу. - Ну, старик? Хонакура посмотрел на него без какого-либо выражения на лице. - У этого молодого человека голова словно кокосовый орех. Никогда не встречал головы крепче. Но теперь до него дошло. - Большое тебе спасибо, жрец. Мутные глаза старика, казалось, внезапно вспыхнули. - Я это сделал не ради тебя. Ты презренный безумец. Старик ушел. Уолли вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Телка сидела на одном из сундуков у дальней стены, тупо глядя в пространство. Ннанджи стоял посреди помещения, очень бледный... юный, обиженный и уязвимый. Он все еще держал ножны с седьмым мечом, с болтавшимися ремнями и пряжками перевязи. Уолли подошел к нему. Он собирался что-то сказать, но какое-то мгновение мог лишь смотреть на странно пришибленный взгляд бесцветных глаз Ннанджи. - Боги жестоки, милорд брат. - Ннанджи... - Я не мог бы этого сделать. Это было абсурдно. "Я не мог бы проявить подобную трусость, и потому у тебя больше смелости, чем у меня?" Несомненно, что-то из извращенной логики Хонакуры. - Ннанджи, прости меня. Ннанджи грустно покачал головой. - Боги жестоки. "Когда низко пасть придется"? Старик объяснил, что тебе пришлось страдать, брат... но я не мог бы этого сделать. Даже ради Самой Богини. У него был такой вид, словно он хотел утешить Уолли, заключив его в объятия. - О... О, проклятье! - Небольшая уловка могла бы извинить поведение Уолли в глазах Ннанджи, но это была ложь. Он не мог спрятаться за подобным обманом, как бы позорна ни была правда. - Я не думал о загадке. Мне даже в голову это не пришло. Я полз, потому что не хотел умирать. Ннанджи закрыл глаза и содрогнулся. - В моем мире это был бы достойный выход. - Уолли никак не смог бы примирить две культуры, слишком разным был в них способ мышления. Но он должен был попытаться - попытаться показать Ннанджи, что его поступок не был для него самого столь ужасен. - Я нарушил закон. Я понес наказание. Видишь ли, это не повредило никому, кроме меня. Думаю, это лучше, нежели смерть. Я говорил тебе, что делаю в этом мире все, что в моих силах... но я тебя предупреждал. Я сказал, что я не настоящий воин. - Уф! - Ннанджи тряхнул головой, словно проясняя мысли, и отвернулся, пряча лицо. - Но боги, вероятно, знали, что ты поступишь именно так. - Полагаю, да. Возможно, мне следовало прыгнуть. Возможно, она позволила бы мне... вернуться невредимым. - Для понятия "плавать" подходящего слова не нашлось. Время тянулось медленно. С пристани доносился шум толпы. - Я предупреждал тебя, Ннанджи. Тогда, в первый день, когда мы сидели на стене в храмовом саду... - "Я не из тех героев, о которых говорится в эпосах". Я помню. - Я не могу освободить тебя от четвертой клятвы. Она необратима. Но вторая утратила силу, если именно этого тебе хочется. Мы остаемся братьями по клятве, но мы можем никогда больше не встречаться. В следующем порту ты можешь уйти. Ннанджи повернулся и распрямил худые плечи. - Нет. У меня тоже есть своя роль. Старик все еще так считает. Я остаюсь. - Он протянул Уолли его заколку. Удивленный и довольный, Уолли взял ее и воткнул в волосы. - Может быть, это не очень надолго. Маленький бог предупреждал меня: наказание за ошибку - смерть, или еще хуже. Хонакура, возможно, ошибается относительно загадки. Возможно, я все испортил. Так что, может быть, это ненадолго. Ннанджи судорожно сглотнул. - Хуже? Ты уже был наказан, брат. Может быть, и нет... И это и моя вина, брат! - Никогда! Что ты имеешь в виду? - Ты просил меня предупредить тебя, когда ты будешь совершать ошибку. Когда ты снял свой меч... - Ты меня предупредил. Я пренебрег твоим предупреждением. Ннанджи вытащил седьмой меч. Сердце Уолли замерло, а затем забилось чуть быстрее обычного. Он был не вооружен. К Ннанджи с обнаженным мечом в руке следовало относиться весьма осторожно. - Я мог бы остановить тебя, брат, - мягко сказал он. Уолли промолчал. В полумраке рубки свет отражался от смертоносного лезвия, которым Ннанджи поводил из стороны в сторону, задумчиво глядя на него. - Я должен был тебя остановить. Но ты был Ее посланником. Был? С одним сегодня определенно было покончено - Ннанджи был грубым образом излечен от поклонения перед героем. Потом он взглянул на Уолли и заставил себя слабо улыбнуться - улыбка получилась скорее кривой, чем радостной. - Был и есть, - сказал он. - Ее посланником, я имею в виду. - Он протянул ему ножны и перевязь. Меч он оставил у себя. С нарастающей тревогой Уолли взял перевязь и начал ее застегивать, думая о том, что сейчас происходит под этой рыжей шевелюрой. - Надеюсь, что я им являюсь до сих пор. Но сегодня я не чувствую себя героем. Ннанджи снова посмотрел на меч в своей руке, глядя на игру света на сапфире, серебре и стали клинка. - Помнишь последнее, что сказал Бриу, милорд брат? - Нет. - Самое последнее. Он сказал: "Полагаю, мы должны продолжать пытаться делать, как лучше". Возможно, Ннанджи сожалел о том, что поменял наставника. Нет; он расчетливо посмотрел на Уолли, а затем опустился на колено. Держа седьмой меч в обеих руках, он торжественно произнес: - Живи с ним. Носи его и служи Ей. Умри с ним в руках. Это был ритуал посвящения. Сутры требовали его для первого меча новичка, но воины применяли его к любому новому клинку. Ннанджи воспользовался им для повторного посвящения - обновления, возрождения Шонсу. Но это также означало дружбу, поскольку когда воин получал новый меч, он просил своего лучшего друга, чтобы тот вручил ему его. Так что это означало прощение и примирение, торжественную присягу и новое начало. Это означало: "Будь отныне воином". Оно было полно юношеского воинского романтизма, типичного для Ннанджи, и казавшегося сейчас удивительно уместным. Злясь на возникший в горле комок, Уолли произнес ответ: - Да будет он моей честью и моей гордостью. Он взял меч и улыбнулся Ннанджи, который поднялся с земли. - Спасибо тебе, брат. Постараюсь сделать все, что смогу. Ннанджи не улыбнулся в ответ, лишь тихо сказал: - Я тоже. Оба резко обернулись на звук открывающейся двери. - Господин! - поспешно сказала Джия. - Корабль вот-вот отойдет. А новичка Катанджи на борту нет. x x x Ннанджи был уже почти у двери, когда пальцы Уолли сомкнулись у него на плече, словно челюсти льва. - Плохая тактика, брат! - Действительно! - сказал Ннанджи. Он остался на месте, а на разведку отправился Уолли. Его встретили ироничные приветствия с пристани. Дерево и горшки были уже собраны и не слишком аккуратно сложены на палубе. Снова поднимался ветер. Матросы стояли у швартовов, Брота сидела у руля, а двое моряков, наклонившись, уже взялись за сходни. Они сердито выпрямились, когда на сходни ступил Уолли. Одним из них был Томияно, и глаза его метали огонь на Уолли. Ожог на его левой щеке почернел и потрескался, словно обугленная шкура аллигатора. Даже под толстым слоем жира он доставлял ему адскую боль. Голос его звучал невнятно, поскольку он старался не двигать этой стороной рта. - Что, дьявол тебе побери, ты делаешь, воин? - Наш Первый еще на берегу. - Эти, с мешками на головах, велели нам уходить, - пробормотал капитан. - Ты собираешься с ними спорить? - Видимо, придется. - Уолли ступил на сходни, и толпа тут же смолкла. Внизу, на пристани, было теперь восемь или девять колдунов. Они выстроились в ряд, пересекая дорогу от воды до складов, а зрители теснились за их кордоном по обеим сторонам. Четвертый с визгливым голосом тоже был там, но теперь рядом с ним стоял Пятый, безликий монах в красном с пятном-тенью вместо лица - так что "Сапфир" привлек крупную рыбу. Катанджи мог быть за многие мили отсюда, но хотелось надеяться, что он где-то рядом, в толпе, и его отделяет от корабля лишь пустая дорога. Его метка на лбу представляла собой гноящуюся рану, но она бы не выдержала тщательного осмотра. Уолли прошествовал по сходням под направленными под него взглядами; у него по спине бежали мурашки в ожидании какого-либо непредсказуемого сверхъестественного нападения. Он остановился в футе от края, скрестил руки и уставился на Четвертого и Пятого. - Я бы хотел поговорить с тобой, адепт-колдун, - крикнул он. Две головы в капюшонах, одна в красном, а другая в оранжевом, повернулись друг к другу, о чем-то совещаясь. Затем Четвертый медленно вышел вперед и остановился в нескольких футах от него, вне пределов досягаемости меча. Из-под капюшона на Уолли глянули холодные глаза. - Чего ты еще хочешь, воин? - спросил визгливый голос. Уолли попытался прочесть тонкие черты его лица. В них было что-то новое - не столь явное торжество? Негодование? Возможно, обида? - Я бы хотел поблагодарить тебя за то, что ты сохранил мне жизнь, адепт. На самом деле я бы пожал тебе руку, если бы ты мне позволил. "Конечно, если ты можешь читать мои мысли, ты понимаешь, что я лишь хочу отвлечь твое внимание и внимание твоих приятелей". - Пожать руку колдуну? Ты когда-нибудь просил кого-нибудь из воинов пожать тебе руку, Шонсу? "Скорее, Катанджи!" "Шонсу!" - Раньше ты не называл меня этим именем, колдун. Лицо под капюшоном вспыхнуло. - Неправда! Уолли собирался лишь отвлечь их внимание. Дразнить колдунов могло быть опасно - но поучительно. Он улыбнулся. - Ты лжешь, адепт! Колдун оскалился. - Нет! Было бы забавно привести в исполнение первоначальный приговор, но у нас нет больше желания с тобой связываться. Можешь демонстрировать свой героизм, что может быть опасно. На твоих друзей это произведет впечатление. "Первоначальный приговор? Ну-ка, что ты еще скажешь?" - Нет, адепт. Ты пощадил меня, и я ценю это. Я еще раз предлагаю тебе свою руку. - А я еще раз ее отвергаю. Терпение моих хозяев не безгранично. Пока что лишь моя клятва защищает тебя. Возвращайся на свой корабль, Шонсу! Тебе еще много предстоит ползать, когда ты вернешься в свое гнездо. Краем глаза Уолли заметил, как кто-то вырвался из толпы и побежал к краю пристани. Он не посмел повернуться. Капюшоны колдунов, вероятно, безнадежно ограничивали их периферийное зрение. "Где мое гнездо? Ты знаешь о Шонсу больше, чем я". - Что ж, надеюсь, твоя снисходительность не причинила тебе вреда. Лицо колдуна снова стало красным. Кто-то вскочил на сходни позади Уолли и взбежал на палубу. Уолли обернулся, изображая удивление, и успел заметить худенькую фигурку Катанджи, позади которой развевался лоскут набедренной повязки. - Кто это был? - взвизгнул колдун. Уолли пожал плечами. - Какой-то мальчишка. Что ж, прощай, адепт. Да пребудет с тобой Богиня. Если я встречу кого-то из колдунов, я пощажу его ради тебя. - Именно об этом тебе и следует беспокоиться, Шонсу! - Колдун повернулся и скрылся прочь. Уолли снова начал подниматься по сходням; его била дрожь от отпустившего напряжения. Однако колдун был прав. Теперь, когда его знали по имени, репутация Шонсу опустилась значительно ниже нуля. Как он теперь сможет набрать себе войско? x x x - Невидимки, - сказал Уолли. - Наверняка. Он стоял на корме, возле правого борта, обнимая одной рукой Джию. Хонакура сидел чуть выше на ступенях, на этот раз на уровне глаз, словно мокрая черная обезьяна, опираясь локтями на колени. Ннанджи прислонился к борту, поставив ногу на нижнюю ступень, суровый, словно тундра. Взгляд его, казалось, был обращен куда-то внутрь. Рядом с ним новичок Катанджи, снова в подобающем воину одеянии, казался маленьким, скромным и неприметным, ожидая, когда на него обрушатся небеса - стоит только брату поймать его наедине, или еще раньше, если лорд Шонсу решит обрушить их на него самолично. Остальные двое были внутри рубки - Телка успокаивала Виксини, или, может быть, наоборот. Аус уплывал вдаль; "Сапфир" начало покачивать с борта на борт, по мере того как ветер посреди Реки становился все сильнее. Солнце было еще высоко, и до заката было еще очень далеко. Работа в качестве посланника Богини была весьма напряженной - в первые три дня своей миссии Уолли успел настроить против себя два города колдунов, всю гильдию воинов и целый корабль моряков. И, возможно, самих богов. В данный момент самым важным были моряки. А взамен он узнал... что? Он описал все, что видел - горящую тряпку, появление птицы, исчезновение кинжала, необъяснимый ожог моряка. Включая истории из Ова, истории о магических флейтах и яростных огненных демонах. Включая истории из храмовых казарм, которые пересказывал Ннанджи. Однако еще хуже того, что он видел, было то, что он слышал. - Я думал, что, возможно, они могут читать чужие мысли, - сказал он; Шонсу не знал слова "телепатия". - Слышать то, о чем мы думаем? Но это можно исключить, поскольку мне удалось их одурачить, когда я прикрывал Катанджи; они не знали, о чем я тогда думал. Значит, остается невидимость. Когда Джия со мной говорила, рядом с нами стоял невидимый колдун. Хонакура вздохнул. - И сколько же их на борту сейчас? - Кто знает? Продолжай говорить, и, возможно, мы услышим их смех. Ннанджи поднял голову и начал оглядываться по сторонам, словно пересчитывая невидимых колдунов. Или, возможно, наблюдая за моряками. Они почти закончили приводить в порядок палубу, и взгляды, которые они время от времени бросали на пассажиров, носили явный оттенок угрозы. Томияно взбежал по другим ступеням на корму, намереваясь поговорить со своей матерью, сидевшей у руля. Вместо похищенного кинжала у него был новый. - Мой разум давится, когда я прошу его проглотить невидимость, - пожаловался старик. Он не слышал прежде, как Ннанджи рассказывал историю Тарру о колдуне на осле, первое упоминание на эту тему, так что Ннанджи ее повторил специально для него. Хонакура обнажил беззубые десны в жуткой гримасе. - Мой тоже, - согласился Уолли. - Но я не вижу другого объяснения. Возможно... если моя глупость вообще имела какой-то смысл, она дала мне возможность побеседовать с колдунами. И кое-что я все же узнал. Так что все было не совсем впустую. - Почему не невидимые воины? - мрачно заметил Ннанджи. - Сделай меня невидимым, милорд брат, и я очищу Ов и Аус для тебя. Он бы и сам это сделал, и с превеликим удовольствием. Томияно спустился обратно и поспешил в дальний конец палубы. Моряки, мужчины и женщины, столпились вокруг него, словно группа детей, замышляющих какую-то шалость. - История достопочтенного Тарру может иметь другое объяснение, - пробормотал Хонакура. - Колдуны, возможно, могли менять метки на лбу. Тогда человек на осле просто становился кожевником, или слугой, или кем-то еще. - Я сам видел, - терпеливо сказал Уолли. Старик не мог свыкнуться с мыслью о том, что у воина могут быть мозги. - И это объясняет также и появление фальшивого таможенника, если ты был прав, сочтя его колдуном. - И это тоже! Однако метки не могут объяснить, каким образом они подслушали нас с Джией. Вероятно, на палубе находился колдун. Хонакура вздохнул. - Да. И если бы я мог менять свой облик, полагаю, я бы выбрал себе внешность примерно как у того таможенника - молодого и красивого. Ты бы меня тогда полюбила, Джия? - Он был очень симпатичный, - тактично сказала Джия. Она улыбнулась и поцеловала Уолли в щеку. - Но я люблю только воинов. - Одного воина, - сказал Уолли. - Одного большого, сильного воина. Он поцеловал ее в ответ. Прошло много времени с тех пор, как они делили пуховую постель в королевских покоях храмовых казарм, когда его тело ощущало всю ту страсть, которую должен был ощущать Шонсу. Храм уже начинал казаться старыми добрыми временами. Среди команды затевалось что-то недоброе. Моряки исподтишка бросали на них хитрые взгляды. Что-то было решено, о чем-то они договорились. Позорный поступок Уолли превратил их страх в презрение. Капитан был обезображен на всю жизнь, сам корабль оказался в опасности. Что бы ни было причиной первоначальной враждебности моряков, теперь у них были веские причины возмущаться непрошеными гостями - и меньше поводов бояться Богини. Посланники не ползают в грязи. - Дальше, - сказал Уолли. - Как они узнали, что я на борту? С помощью таможенника. Я ушел в рубку до того, как меня можно было увидеть с берега - я в этом уверен. У меня хорошее зрение, но я не мог различить людей на набережной. Хонакура задумчиво наморщил свое обезьянье лицо. - Мне кажется, что они могут посылать друг другу вести, милорд. Колдуны в каменоломне видели, как ты поднялся на борт голубого корабля. Я видел не слишком много голубых кораблей в Аусе. - В лишенном письменности Мире корабли, естественно, не имели написанных на носу имен. - Возможно, - сказал Уолли. - Хотя я убежден, что колдуны не знали меня как Шонсу. По крайней мере вначале. Тонди могла сообщить им мое имя, но весть об этом не успела бы дойти до Ауса. Меня узнал кто-то в толпе. - Он слишком выделялся. Рослые воины встречались редко. - Тогда, возможно, они могут видеть на расстоянии, - сказал жрец. - Они увидели, что мост разрушен, но, возможно, не видели, что воины его пересекли. Затем колдуны с обеих сторон встретились у разрушенного моста... Это вполне возможно! Вот почему они так долго догоняли нас у каменоломни! - Возможно, - заключил Уолли. - И они видели меня на борту, когда "Сапфир" входил в порт? Может быть, может быть! Моряки ненавязчиво распределились по всей корме. Детей отправили вниз. Ннанджи выпрямился и протянул руку, словно проверяя, свободно ли двигается его меч. В последний момент он передумал, взявшись рукой за ближайший штаг и прислонившись к нему. Теперь он ощущал опасность, исходившую от штатских - с каждой минутой его напряжение росло. - Ты собрал впечатляющий перечень могущественных способностей твоих противников, милорд, - заметил Хонакура. Голос его прозвучал достаточно цинично для того, чтобы Ннанджи бросил на него раздраженный взгляд. - И что же ты узнал, старик? - спросил Уолли. - Признаюсь, очень мало. Я не видел никого, кто наблюдал бы за кораблем. Я видел, как ты спустился по сходням, а потом двух колдунов, которые пошли за тобой, но я не видел, откуда они пришли. Они не проходили мимо меня. Уолли что-то проворчал. Были ли эти двое до этого невидимы? Невидимок на этой оживленной портовой дороге затоптали бы насмерть за несколько минут. Значит, они были невидимы на борту "Сапфира", а затем последовали за ним на берег? - Местные жители не слишком были склонны разговаривать с чужаком о колдунах, - сердито сказал Хонакура. - Естественно. Однако мне все-таки удалось узнать, что они здесь уже давно - больше десяти лет. - Десять лет? - Уолли подобного не ожидал. - Сколько же еще городов они захватили? - Не знаю. Послышался тихий голос: - Милорд? - Да, новичок? - Позвольте мне сказать, милорд; это было одиннадцать лет назад, в День Воинов, 27344. - В самом деле? - сказал Уолли. - Откуда ты знаешь? Парнишка слегка покраснел. - Одна девушка сказала, милорд. Она продавала грушевый сидр в кружках. У нее была родительская метка воина. Уолли почувствовал, как улыбка сползает с его лица. Он бросил взгляд на Ннанджи, который предостерегающе нахмурился. - И как, вкусный сидр? Катанджи скорчил гримасу. - Отвратительный, милорд. Меня заинтересовала родительская метка; сидр я не люблю. На этот раз Уолли рассмеялся, несмотря на нараставшее на палубе напряжение. - Что же она еще тебе рассказала, после того как ты поблагодарил ее за превосходный сидр? Набравшись уверенности в себе, Катанджи сказал: - Ее отца убили колдуны, милорд, так что я не думаю, что она может меня выдать, хотя она заметила мою метку. Здесь они не используют огненных демонов. Местный гарнизон устроил ежегодный банкет, и туда явились колдуны, которые вызвали воинов на поединок. - А воины все были на две трети пьяны - или на четыре трети. И что произошло? - Они все выбежали в парадные двери, размахивая мечами и... И крича, милорд. Она сказала, что колдуны убили их, поразив ударами грома. - Ударами грома? - Это было что-то новое. - Вспышками молний, - с серьезным видом сказал Катанджи, - и ударами грома. Как только один из них выходил наружу, его тут же убивали. Это было не так, как в Ове. Их не растерзали на куски и не загрызли, милорд. Как она сказала, на телах не осталось почти никаких следов. Несколько ожогов, но почти без крови. "От другого - ум возьмешь..." - Продолжай! - сказал Уолли. - Потом колдуны приказали всем выйти, проверяя, не остался ли в живых кто-то из воинов среди гостей. Они нашли двоих, пытавшихся выбраться через заднее окно, и тоже их убили. Затем колдуны сожгли дом, для верности. Погибло восемнадцать человек, весь гарнизон. И она еще рассказала, что с тех пор в город приходило еще около дюжины воинов, в разное время, и их всех тоже убили, милорд. - Молодец! - сказал Уолли. - Ннанджи, я думаю, тебе стоит иначе отнестись к вопросу о сходе на берег без разрешения. Ннанджи кивнул, гордо ухмыляясь. Катанджи облегченно вздохнул. - Колдуны изгнали всех красильщиков. - Что они сделали? - Все красильщики покинули город. Девушка не знала, почему, но из-за этого поднялись цены на ткань и на одежду. - Он бросил взгляд на команду. - И на кожу... Я думал, морякам это может быть интересно. - Неважно! - прорычал Ннанджи. - Что еще? - Почти все... О, милорд! Следующий город вверх по течению - Км Сан, и там нет колдунов. Но следующий за ним - Вэл, и там они есть. Колдуны, я имею в виду. Она ничего не знала о других городах, даже об Ове. Народ не слишком много путешествовал, за исключением торговцев, моряков и менестрелей. В Мире не было ни газет, ни телестанций. - Ты очень хорошо поработал, новичок! Это очень важная информация. И тебе удалось все это выяснить за очень короткое время. Катанджи покраснел, явно довольный собой, наслаждаясь словами похвалы. - У меня не было времени поговорить с кем-то еще, милорд. - Ннанджи, научи своего подопечного сутрам семьсот семьдесят второй, семьсот восемьдесят третьей и семьсот девяностой. Ннанджи кивнул - эти сутры касались военной разведки и шпионажа. - И восемьсот четвертой, милорд брат! - Он слегка улыбнулся - про кошек. - Однако, - сказал Уолли, - твоя метка заживет как следует через несколько дней, новичок. Не думаю, что нам придется плыть обратно в Аус, но если придется, не пытайся повторить тот же трюк снова, ясно? - Конечно, милорд, - ответил Катанджи, однако не слишком охотно, и Ннанджи подозрительно посмотрел на него. Затем его внимание оказалось отвлечено. Из двери на баке вышла изящная Тана, встреченная широкими улыбками. Не этого ли ждали моряки? При ней не было меча. В пределах видимости не было никакого оружия, если не считать кинжала капитана. - Итак? - заметил Хонакура. - Ты думаешь, теперь ты низко пал, и обрел знание от другого? Как насчет того, чтобы поднять войско, или замкнуть круг? Уолли яростно уставился на него. - Это ты мне скажи! - Это твоя загадка, милорд. - Да, но ты ведь кое-что понял, не так ли? - Думаю, да. - Старик хитро посмотрел на него. - Ты сам сказал это, милорд, но это кажется столь очевидным, что вряд ли мне... - Кажется, у нас проблемы! - сказал Ннанджи. Тана держала две рапиры и две фехтовальных маски, направляясь на корму к воинам. - Адепт Ннанджи! - Она остановилась рядом с главной мачтой, стройная и восхитительная, одетая все в те же два коротеньких куска желтой ткани, заманчиво улыбаясь. - Ты обещал мне урок фехтования! Ннанджи громко сглотнул. - Как я могу я сражаться с такой красавицей? - прошептал он. Уолли беспокоило другое. - Это какая-то ловушка. Ради всех богов, проверь ее рапиру, прежде чем начнешь. - Высказывая подобные опасения, он руководствовался вовсе не сутрами или воинскими инстинктами Шонсу - у Шонсу никогда не возникало мыслей о подобного рода вероломстве. Шонсу никогда не видел "Гамлета", акт пятый. Ннанджи недоверчиво взглянул на него. - Так или иначе, здесь нет места, чтобы вытащить оружие, не то что фехтовать! - Он посмотрел в сторону более просторной площадки на кормовой палубе. Места все равно было мало. Уолли покачал головой. - Видишь, какие короткие эти рапиры? А если на нас нападут пираты, бой будет именно здесь, так что имеет смысл потренироваться. Самое широкое свободное пространство на "Сапфире" находилось перед грот-мачтой, где стояла Тана, но оно было миниатюрным по меркам сухопутного воина, зажатое между шлюпками и передним люком. Команда собралась вокруг, с нескрываемым весельем ожидая продолжения. - Я польщен, ученица Тана, - голос Ннанджи звучал не слишком убедительно. - Дай мне подержать твой меч, - сказал Уолли, думая о канатах над головой. - И не недооценивай ее! На лице Ннанджи снова отразилось недоверие - он мог подозревать о возможных проблемах, но явно не сомневался в своей способности одолеть девушку-Вторую. Уолли не был в этом столь уверен. Воины упражнялись на очень длинных мечах, таких длинных, что с ними с трудом можно было управляться одной рукой, и притом обожали головокружительные прыжки и удары, что явно оказывалось бесполезным на борту корабля. Ннанджи взглянул наверх, осторожно вытащил меч и подал его Уолли. Потом подошел ближе, чтобы проверить рапиры, которые предлагала Тана. Нахмурившись, словно догадавшись о предупреждении Уолли, она протянула ему обе и предложила выбрать. Ему явно не понравилась ни одна из них, но он взял одну и попытался сделать несколько выпадов. Потом вышел на середину свободного пространства и повернулся к ней лицом. Они надели маски. - До семи, адепт? Ннанджи опустил рапиру. - Я думал, это должен был быть урок, ученица? - Конечно, адепт. Какая же я глупая. - Она встала в позицию. - Попробуй чуть выше, - сказал из-под маски Ннанджи. - Лучше. Давай? Тана сделала выпад, Ннанджи отступил и упал на спину на крышку люка. - Один! - крикнула Тана. Толпа взвыла. В следующий раз он продержался на долю секунды дольше, стараясь изо всех сил устоять на ногах, пока в воздухе мелькали клинки. Но затем он снова начал отступать, и то ли он не был уверен в том, что находится позади, то ли попытки вспомнить помешали сосредоточиться. Последовал укол в голову. - Два! Он не учел возможности вскочить на крышку люка, что дало бы ему больше пространства для маневра, но Ннанджи никогда не видел фильмов о пиратах. В третий раз он яростно атаковал, сумев сохранить равновесие. Тана без труда отступала к мачте. Это был быстрый и дьявольский поединок, не похожий на тот стиль, к которому Ннанджи привык. Он зацепился рапирой за ванты, и Тана ткнула его под ребра. - Три! Команда вопила, словно стая попугаев. Уолли, стиснув зубы, тихо ругался. Если Тана была Второй, то водяные крысы оценивали ранг намного выше, нежели сухопутные жители, но на него произвела впечатление подобная демонстрация воинского мастерства, и он подумал, что и сам не отказался бы от подобной тренировки. Корабль качнулся... - Четыре! - торжествующе крикнула Тана. Она сорвала маску и раскланялась под громкие приветствия. С пунцовым лицом Ннанджи побрел к своим друзьям, словно побитый пес, все еще держа в руках рапиру, килт и маску. Он шел почти три минуты. Избегая взгляда наставника, он перегнулся через поручни, словно готов был сложиться пополам и стравить за борт. x x x Непрошеные гости опозорились, так сказать, на собственной территории. Время забавы кончилось, пора было переходить к делу. Томияно медленно пересек палубу, вскочил на крышку кормового люка и упер кулаки в бока. Трое моряков скользнули позади него, встав напротив гостей - поближе к пожарным ведрам. - Мы намерены высадить вас на первой же пристани, Шонсу. Оттуда вы сможете добраться пешком. Ннанджи выпрямился и повернулся к ним. Корабль вышел на середину реки и двигался на безопасном расстоянии от берега. Уолли увидел фермы. Там должны были быть и пристани. - Напоминаю тебе, капитан, - с деланным спокойствием сказал он, - что я оплатил дорогу до первого порта, где я смогу набрать себе отряд воинов. Моряк криво ухмыльнулся. - Кто станет тебе служить, Шонсу? Первые же воины, которых ты встретишь, отдадут тебя под суд за трусость. Наш договор никогда не сможет быть выполнен. Вы сходите на берег, и скатертью дорога! Назвать воина трусом - это влекло за собой кровь, столь же однозначно, как молния влечет за собой удар грома. Томияно, возможно, хотел спровоцировать драку, чтобы иметь возможность убить пассажиров, завладев в итоге седьмым мечом и прочими ценностями, которые им принадлежали. Зловещим признаком было отсутствие детей. Однако присутствовали подростки вроде Матарро, так что, возможно, кровопролитие не входило в его главные намерения. Но подобный вариант явно не исключался. С этим вариантом Уолли согласиться никак не мог. Ннанджи только что продемонстрировал собственное бессилие в условиях корабля, и даже Шонсу не смог бы противостоять буре летящих ножей. Он не мог и обратиться за помощью к Броте, даже если бы это позволила ему собственная гордость, поскольку она была предупреждена заранее и потому вынуждена была бы согласиться. Он мог бы уступить и сойти на берег, рассчитывая на то, что Богиня не даст кораблю уйти, но моряков явно более не беспокоило божественное вмешательство, и Уолли решил, что они, вероятно, правы. Он не мог более требовать помощи от этой компании. Он получил "Сапфир", как мог бы получить необъезженную лошадь, и ехать на ней было его делом. В эпосах герои никогда не падали с лошадей. Подчиниться и сойти на берег сейчас означало отказаться от своей миссии - он был в этом уверен. Это могло быть очередным испытанием, или началом наказания. Но удовлетворительного выхода попросту не было. А Ннанджи ждал, что он станет делать. Будь же теперь воином! Уолли все еще держал меч Ннанджи. - Лови! - крикнул он и бросил меч рукояткой вперед. Томияно подхватил его, словно цирковой жонглер. Другие моряки опустили руки к ведрам и застыли. - Какого дьявола? - разъяренно спросил капитан. Уолли взял рапиру и маску из вялых рук Ннанджи, не обращая внимания на его удивленный взгляд. - Лови! - снова крикнул он, бросая маску. Томияно увернулся. Маска ударилась о ванты, упала и покатилась по палубе. - Что ты делаешь, ради всех демонов? - прорычал он. - Как хочешь, - Уолли подошел к краю люка. - Моряк Томияно, я, Шонсу, воин седьмого ранга, настоящим наделяю тебя правом оказывать сопротивление пассажиру, вооруженному рапирой. - Что? Ты с ума сошел! - Посмотрим. - Что ты задумал? Уолли вскочил на крышку люка. - Моряк, ты наглый пес. Тебя следует высечь. Защищайся! Он прыгнул вперед и нанес удар рапирой. Томияно отразил его и инстинктивно сделал ответный выпад. Уолли парировал его и снова нанес удар. Где-то позади послышался голос Ннанджи: "Дьявольщина!" "Дзынь-дзынь-дзынь..." За несколько мгновений Уолли оценил противника. Он двигался быстро и владел несколькими очень хорошим приемами. Намного лучше, чем Тана. Возможно, примерно как Шестой? Затем Уолли перешел к делу. Он скользнул острием по груди моряка, оставив красный рубец. Капитан выругался и сделал выпад; Уолли парировал. После ответного выпада Уолли острие рапиры снова прочертило полосу по ребрам моряка. Затем Уолли преднамеренно ткнул его в нос; было опасно наносить удар столь близко от глаз, но это должно было быть больно. Поток крови был весьма впечатляющим. Приходя в себя перед бешеной атакой, Томияно спрыгнул назад с крышки люка. Уолли последовал за ним и погнал его спиной вперед по его собственной палубе, нанося безжалостные удары. Зачем он позволил себя втянуть в подобное безумие? Не только лишь для того, чтобы произвести впечатление на Ннанджи или на моряков. Он как бы давал сигнал богам: "Вот моя плоть, а вот меч. Если я утратил право на жизнь, возьмите ее. Если объявлен приговор - приведите его в исполнение". Рапира против меча - силы были явно неравны. Томияно мог идти на риск, который Уолли не мог себе позволить, поскольку все его неприятности сводились к очередной царапине, в то время как первая же ошибка Уолли могла оказаться последней. Ему приходилось также наносить сильные удары, в то время как в руке Томияно был меч Ннанджи, острее которого просто не было - он мог разрезать плоть столь же легко, как воздух; его прикосновение могло быть смертельным. Однако у Уолли было два преимущества. Просто удивительно, какое ускорение могли придать мускулы Шонсу рапире за несколько дюймов ее движения, и сколь тяжкий удар он мог нанести. И, хотя капитан был удивительно ловок, Шонсу был лучшим в Мире. Это было не состязание. Это была бойня. И команда ничего не могла сделать. Их капитану не угрожала реальная опасность. Они вряд ли бы стали вмешиваться, если только он не позвал бы на помощь. А Томияно не стал бы звать на помощь, хотя исход поединка складывался явно не в его пользу - Уолли правильно его оценил. Не слышалось ни звука, кроме тяжкого дыхания, отрывистого лязга металла и тяжелого топота сапог Уолли, когда он переступал с правой ноги на левую. Перепуганные моряки столпились вокруг. Ему уже приходилось заниматься этим прежде - Шонсу знал, как драться на палубе корабля. Его стиль полностью изменился. Ни суматоха, ни уходящая из-под ног палуба нисколько ему не мешали. Мелькание рапиры и меча, казалось, превратилось в звенящий серебристый туман. Томияно отступил назад почти до предела, парируя удары, как только мог. Уолли неумолимо наступал, отбивая защиту противника, словно тот был паралитиком, пробивая ее, словно бумагу. Вскоре оба тяжело дышали и вспотели, но с капитана, кроме того, потоками текла кровь. Его спина, грудь и ребра были исцарапаны и ободраны, словно его высекли. - Хватит! - выдохнул Уолли. - Бросай меч. Однако бой продолжался. Томияно был гордым человеком. Он не мог сдаться. Он не мог позвать на помощь. Он испробовал все, что знал, и несмотря на это оказался побежден. Тем не менее он не мог сдаться. Уолли перестал наносить удары, продолжая парировать выпады противника. - Я сказал, брось меч! Томияно все еще пытался убить своего противника. Их безумная погоня по палубе закончилась, и выпады его становились все слабее и неувереннее, но он не собирался сдаваться. Уолли решил, что придется сломать ему ключицу. - Последний шанс, моряк! Внезапно капитан перехватил меч обеими руками и нанес мощный, протяжный, медленный удар сверху вниз, словно косой или клюшкой для гольфа. Уолли попытался парировать его, но меч выбил у него из рук рапиру и прорезал килт, повредив бедренную артерию. Вот это удар! Он лежал на спине, глядя на пару торжествующих, обезумевших от боли глаз позади лезвия, занесенного для последнего удара, на фоне ослепительно ярких парусов и неба, слыша лишь удары собственного сердца, выталкивавшего из его тела жизнь алым фонтаном. Время застыло навечно. Никто не дышал. Затем моряк выругался и отвернулся, убрав меч. Уолли попытался сесть, и тут кто-то погасил свет.  * Книга третья. МЕЧ НОСИТ ДРУГОЙ *  1 Ннанджи бросился вперед, на ходу вспоминая сутру "Как останавливать кровь", но его опередил один из моряков, уже зажимавший пальцами пах Шонсу. Появилась Тана с ведром воды - речной народ явно знал, что делать, когда рядом нет лекарей. Ннанджи оставил раненого воина на их попечение, удовлетворившись тем, что убрал с дороги Джию. Она бы все равно ничем не помогла, только перемазалась бы в крови. Над Шонсу возникла тень опустившейся на колени Броты, явно знавшей свое дело. - Ему нужна теплая постель, - сказал он Джии, ведя ее назад к рубке. - Там в сундуках есть одеяла. Подойдя к двери, они услышали странный рыдающий звук. Он исходил от Телки, которая, вероятно, выбралась наружу, чтобы понаблюдать за схваткой. Она и раньше уже так завывала, сердито вспомнил он - что за ошибка природы! Он дал ей пощечину. Она сразу же вернулась к своему обычному тупо-молчаливому состоянию. Джия прошла мимо нее. Жрец все еще сидел на ступенях, словно постаревший на тысячу лет, потрясенный до глубины души. - С тобой все в порядке, старик? - спросил Ннанджи. Хонакура кивнул, потом взял себя в руки и улыбнулся. Катанджи... - Мух ловишь, новичок? - Э... нет! - Нет... дальше? - Нет, наставник. - Тогда закрой рот и стой смирно. "Ответственность", - говорил Шонсу. Из толпы доносился голос Броты: - Он приходит в себя. Вставь ему рукоятку ножа между зубами... иглу... - Да, она явно знала, что делает. Ннанджи глубоко вздохнул и огляделся по сторонам. Общее настроение переменилось. Даже речные крысы должны были оценить демонстрацию воинского мастерства, свидетелями которой они только что были - невероятно! Они не могли отправить подобного героя на корм рыбам, а сейчас, похоже, им этого и не хотелось. Так что он мог немного расслабиться и подождать, пока Шонсу придет в себя. Однако ему нужен был его меч; он снова двинулся вперед в поисках капитана. Томияно стоял, опираясь на фальшборт, судя по всему, едва держась на ногах. Рядом с ним хлопотала пожилая женщина, пытаясь обтереть его полотенцем. Он сопротивлялся ее попыткам, прижимая одной рукой тряпку к кровоточащему носу, а в другой сжимая меч Ннанджи. Его глаза были затуманены от боли, и он все еще с трудом дышал, весь в царапинах, порезах и ссадинах, от пропитавшихся потом волос до измазанных кровью Шонсу ног. Для штатского он выдержал неплохую схватку, вероятно, лучшую из всех, какие Ннанджи когда-либо видел. Даже если Шонсу и сумел его как следует отделать, моряку удалось парировать многие из ударов, и даже одна удачная попытка была подвигом в поединке с Шонсу. Он продолжал держаться на ногах, что недвусмысленно говорило о его силе воли. Он с усилием сосредоточился и увидел Ннанджи; женщина предусмотрительно отошла. Ннанджи протянул руку. - Могу я получить назад свой меч, капитан? Томияно убрал тряпку от лица и поднял меч, так что его острие почти касалось пупка Ннанджи. Рука моряка тряслась, что было не удивительно, и острый конец покачивался перед мишенью. - Что ты станешь с ним делать, сынок? - Уберу его в ножны, моряк. Несколько минут они продолжали пристально смотреть друг на друга. Кровь текла из разбитого носа капитана и сочилась из его порезов. Если бы моряки были пиратами, и собирались скормить Шонсу пираньям, это был самый подходящий момент для того, чтобы воткнуть Ннанджи в живот его собственный меч. Однако ему уже не в первый раз угрожали мечом, и ничего не оставалось делать, кроме как ждать и смотреть, и он ждал. Рука его была неподвижна - рука же капитана тряслась. Другие моряки наблюдали за ними. Это было очень важно Они оба стояли так достаточно долго, пока дыхание моряка постепенно успокаивалось, но в конце концов Ннанджи почувствовал, что они меняются ролями - уже не моряку было интересно, боится ли он меча у своего живота, а ему самому было интересно - не боится ли моряк вернуть ему меч. Наконец Томияно опустил меч, вытер лезвие тряпкой и протянул его Ннанджи, рукояткой вперед. Ннанджи взял меч, убрал в ножны и сказал: - Спасибо. И ушел. Все прошло достаточно гладко. Толпа вокруг раненого еще не разошлась, так что он направился к рубке, чтобы посмотреть, приготовлена ли уже постель... и у двери снова столкнулся лицом к лицу с Хонакурой. Старик явно оправился от потрясения - он иронически улыбался, в своей обычной манере. - Ну, старик? Этому у тебя тоже найдется объяснение? - Объяснения - как вино, адепт, - ответил жрец. - Когда их слишком много за один день, это может быть вредно. Проклятые стариковские увертки! - А может быть, как хлеб, который печет моя мать: очень хороший, пока свежий, но чем дальше, тем труднее его проглотить. Старик лишь покачал головой, и Ннанджи выпалил: - Почему Она его не защитила? - Она это сделала. Он взглянул на собравшихся вокруг Броты и раненого воина. - Это защита? Я не видел никаких чудес. Хонакура сухо усмехнулся. - Я видел два! Ты смог бы получить подобную взбучку, а потом не довести дело до конца? Ннанджи задумался. - Наверное, нет. А ведь его унизили перед всей командой. - В чем-то это помогло. - Как? Впрочем, неважно. Какое второе чудо? Старик снова хихикнул, отчего можно было прийти в ярость. - Я даю тебе возможность самому догадаться, адепт. - У меня нет времени играть в игрушки, - огрызнулся Ннанджи. - И без того дел по горло. Он направился в рубку, ощущая странное раздражение от глупой ухмылки старика. x x x Шонсу перевязали, отнесли в рубку и уложили на синий ватный матрас. Брота посмотрела на него, молча бросив взгляд в сторону Ннанджи, затем вперевалку вышла. Остальная команда последовала за ней. Джия начала смывать кровь с тела своего господина. Он был без сознания и бледен как... просто очень бледен. Ннанджи взял его заколку для волос, перевязь и меч. Он сел на один из сундуков и проверил мешочки. Шонсу говорил ему о сапфирах, но Ннанджи лишь присвистнул при их виде и поспешно положил их в собственный мешочек, прежде чем кто-либо увидит. Затем он пересчитал все деньги своего наставника. "Мое добро - твое добро", но он намеревался хранить их отдельно. Пока он выложил свои собственные монеты на сундук. Из окна подул холодный ветер, шевеля его косичку. Он снял свои ножны, заменив их на ножны Шонсу, а затем сел и какое-то время разглядывал седьмой меч, прежде чем убрать его в ножны за спиной. Он пожалел, что у него нет зеркала - наверняка ни одному Четвертому еще не приходилось носить подобного меча. С некоторой неохотой он спрятал в свою сумку и зажим для волос. Появился Катанджи, все еще бледный. Ннанджи подозвал его к себе. - Сколько у тебя денег, подопечный? - Пять золотых, две серебряных, три оловянных и четырнадцать медных, наставник, - удивленно ответил Катанджи. Откуда у этого сорванца столько? - Ладно. Пересчитай мои, хорошо? Катанджи моргнул, но присел возле сундука и сосчитал, не прибегая к помощи пальцев: - Сорок три золотых, девятнадцать серебряных, одна оловянная и шесть медных. Правильно. - Тогда возьми их и позаботься о них для меня, - сказал Ннанджи. Его брат повиновался, сунув монеты в свою сумку. - Они не собираются высаживать нас на берег, - сказал он. - Другие хотели, но Брота не позволила - пока. Капитана отвели в трюм. Он... он будет жить? - Шонсу? Конечно. Катанджи с сомнением посмотрел на раненого, затем его лицо приобрело выражение, которое их мать называла "вареным". - Ннанджи... Они не хотят со мной разговаривать, когда у меня меч. Ннанджи открыл рот, чтобы изречь несколько истин о поведении, подобающем воину... и вспомнил. - Тогда сними его. На лице мальчишки отразилась неподдельная радость. С невероятной быстротой он обернул вокруг бедер дурацкую повязку - словно боялся, что Ннанджи может передумать. Затем он привязал к поясу мешочек с деньгами и убежал. Однако будет еще достаточно времени, чтобы сделать из него воина, когда они все покинут этот проклятый плавучий сарай. Прошло два или три часа; Ннанджи решил оставаться там, где был. Это была лучшая оборонительная позиция, какую только можно было найти, и при этом он мог следить за Шонсу. Раненый находился в сознании, но не полностью. Когда к нему обращались, он открывал глаза и, похоже, понимал, но большую часть времени просто лежал и постоянно метался, часто прося пить, и Джия давала ему воды через соломинку. Потом он снова ложился и закрывал глаза. Он непрерывно дрожал и потел. Она не покидала его. У двери был положен свернутый матрас, чтобы Виксини случайно не уполз, но ребенок пока вел себя хорошо. Ннанджи немного поиграл с Виксини и немного поговорил с рабыней, но в основном он думал об искусстве фехтования. Техника боя на борту корабля была очень интересной; очень мало работы ногами, и лишь короткие шаги. Огромная работа для руки и плеча - уколы, а не удары лезвием. Он бы не смог сражаться на равных с Томияно, даже на суше. Но он наверняка победил бы там Тану - она бы даже не сумела приблизиться к нему. И тем не менее, на корабле он со всей очевидностью снова выглядел новичком. Хороший воин должен уметь сражаться в любых условиях, и Шонсу определенно умел. Насколько хорош был Томияно? На два или три ранга ниже Шонсу. Но он сражался более длинным мечом, чем тот, к которому он привык. Добавим ему за это пол-ранга и отнимем один, поскольку он находился на собственной палубе, и по крайней мере два за то, что сражался мечом против рапиры. Проблема была в том, как оценить Шонсу. Уровня Седьмых никто не измерял. "Чтобы быть Седьмым, - любил говорить Бриу, - нужно просто быть непобедимым". Шонсу был лучшим в Мире, может быть, и не в одном? В конце концов он решил, что ранг Томияно мог бы быть где-то между пятым и шестым. И притом он был моряком! Где он научился так сражаться? Вероятно, от своего покойного брата, о котором упоминала Тана. Если не от него, то, вероятно, вокруг были и другие не хуже него, поскольку очень трудно намного превосходить своих партнеров по фехтованию. Да, ему следовало бы научиться сражаться в новых условиях. Для начала он вспомнил свой поединок с Таной, а затем поединок Шонсу, тщательно воспроизводя в памяти каждый шаг и каждый выпад. x x x Утреннее солнце всходило очень медленно, сверхъестественно медленно для женщины, прожившей всю свою жизнь в тропиках. Дул легкий ветер, и Река была широкой и светлой. Следовало признать, что день был прекрасный; для ее комплекции это был лучший климат. В Аусе говорили, что в этом направлении безопасно, нет отмелей или неожиданных преград. Движение было не слишком оживленным. Команда предусмотрительно держалась поодаль от нее, пока она размышляла над своим решением, так что она сидела в одиночестве у руля, и ничто ее не отвлекало. Она спала плохо, и проснувшись, не приблизилась к решению ни на шаг, хотя обычно оказывалось, что сон часто помогает в разрешении возникших проблем. Единственное, что пришло ей на ум во сне - она поняла, чего именно не хватает. Она была уверена, что оно - он - непременно появится, и нужно лишь ждать. Хороший торговец умел быть терпеливым, так что она могла предоставить ему сделать первый ход. Воин был все еще жив, и каким-то образом она знала, что он будет жить. Казалось, он понимал обращенную к нему речь, но мог отвечать, лишь мыча и кивая головой. Она никогда прежде не видела, чтобы из одного тела вытекло столько крови. Даже в Йоке ее палуба не в такой степени напоминала бойню. Том'о все еще находился под действием снотворного, и она намеревалась какое-то время продержать его в таком состоянии. Если он оскорбил богов, то со всей определенностью должен был за это ответить. Слава Всевышней, у него не была сломана ни одна кость, но он был основательно избит. Снотворное могло помочь ему легче перенести полученные увечья. Он начал становиться раздражительным, еще до того, как началась эта пытка, и Тана тоже. Тана начинала все больше отбиваться от рук. После Йока, казалось, вернулась прежняя ровная, рутинная жизнь, за исключением того, что они не зашли в Хул и даже не проходили мимо Йока или Джуфа; так или иначе, туда они заходили лишь раз в год, за весенним урожаем. Однако все было уже не так, как раньше. Перемены носились в воздухе, хотя она отказывалась это признать. Теперь же перемен было намного больше, чем им когда-либо хотелось. Что-то происходило... люди начали собираться на главной палубе. Она искоса наблюдала за ними, не показывая, что обращает на них внимание. Затем она увидела появившуюся миниатюрную фигурку, с трудом поднимавшуюся по ступеням у правого борта. Вот и он. Именно его и недоставало. Он медленно приблизился, слегка задыхаясь, и улыбнулся ей. Не поздоровавшись, он сел рядом с ней на скамейку, не дожидаясь приглашения. Лишь пальцы его ног касались палубы. Она свирепо взглянула на его сверкающую макушку. - Тебе нечего здесь делать, когда я держу руль. - Он поймал ее в ловушку, вынудив заговорить первой. - Я ненадолго. Ты что-нибудь решила, госпожа? - Я решила, что мне столь же не нравятся нищие на борту моего корабля, как и воины. Его глаза были удивительно ясными для его явно преклонного возраста. - Я выше тебя рангом. Лина была права - он был жрецом. Это было ясно по манере его речи. Шестой? На какое-то мгновение у нее возникло желание потребовать у него доказательств, затем она передумала. Судя по настроению команды, они готовы были пасть перед ним ниц, если он действительно жрец-Шестой. Тогда приказывать им будет он, а не она. Она что-то проворчала, пытаясь заставить его сказать что-либо еще, но он продолжал молчать, сложив руки на коленях и глядя прямо перед собой, и болтал ногами, словно ребенок. Конечно, он ждал ее ответа. Какая наглость! Затем ее внимание снова переключилось на главную палубу. - Что там происходит? - Она надеялась, что ее догадка неверна, - Еще один урок фехтования. О, нет! Она потянулась к свистку. - Это его идея. - Не верю! Мужчина-Четвертый просит дать ему урок женщину-Вторую? Старик, улыбнувшись, кивнул, не глядя на Броту. Вероятно, ему было больно поворачивать шею на такой угол. - Адепт Ннанджи - тщеславный молодой человек. Он говорит, что вы фехтуете по-другому. Это так? - Да. Но я никогда не встречала сухопутного жителя, который признал бы, что у нас это получается лучше. - Не уверен, что он зашел столь далеко. Но он всегда охотно учился. Бойцы заняли исходную позицию; большая часть команды встала вокруг, чтобы наблюдать за новым состязанием. Старик снова замолчал, позволяя ей продолжать разговор. - Я могла бы высадить вас всех на берег, - сказала Брота. Она видела по пути множество небольших пристаней, к большинству из которых "Сапфир" с его скромной осадкой мог бы пристать. Однако рядом не было никаких поселений, где мог бы найтись лекарь, способный отличить рану от меча от укуса змеи. - Однако ты не собираешься этого делать. - Посмотрим. - Я уверен, что ты этого не сделаешь, госпожа. Я не говорил, что ты не можешь попытаться. - Значит, ты пришел меня предупредить? На этот раз он повернул голову, обнажив десны в улыбке, затем снова вернулся к наблюдению за поединком. Доносился звон ударяющихся друг о друга рапир, но толпа была странно молчалива. - Ты жрец! - Да. - Что делает жрец среди воинов? - Собираю чудеса. - Например? - Например - твой сын не прикончил Шонсу, когда тот упал на землю. На палубу. - Ты думаешь, он до сих пор посланник Богини, после той глупой выходки в Аусе? Маленький человечек устроился поудобнее на скамье. - Не пытайся предугадать поступки богов, госпожа Брота. Если она хотела, чтобы так поступил воин, Шонсу был единственным, кого она могла выбрать. Верно? - Но почему... - Не знаю. Но я это выясню, если проживу достаточно долго... или нет, если так будет угодно судьбе. Я научился терпению много лет назад. Она взглянула на вымпел и поправила курс. Паруса наполнились сильнее, и корабль радостно накренился. - Расскажи мне тогда о другом чуде. - Ты когда-нибудь видела рабыню, которую так любят? Или столь молодого Четвертого? Каждый, кто помогал Шонсу, был вознагражден. - А мой сын был наказан за то, что помешал? Он кивнул. - Даже если я позволю вам остаться, остальная семья может не согласиться. Он усмехнулся, не глядя на нее. - Один! - послышался голос воина. Толпа зароптала. - Он побеждает ее! - воскликнула Брота. - Он очень быстро учится. Не стоит недооценивать адепта Ннанджи. Он не настолько глуп, как могло бы показаться. Молодость! Он из этого вырастет. - Шонсу потерял много крови, - сказала Брота. - Если это все, то он будет на ногах через несколько дней - вероятно, еще до того, как мы достигнем Ки Сана. Что потом? Он захочет отомстить Том'о за то, что тот его ранил. Старик снова усмехнулся. - Только не Шонсу. Он пожмет ему руку и предложит несколько уроков. - Тогда он не похож ни на одного воина в Мире! - Совершенно верно. - Он не стал объяснять. - Кроме того, я никогда не слышала, чтобы сухопутный давал моряку уроки фехтования. Некоторые даже считают это незаконным. - Это действительно так? - Есть какие-то сутры на этот счет, - пробормотала она. Водяных крыс не слишком заботили сутры. - А что, если он умрет? Я видела многие раны, старик. Брат моего мужа погиб от пореза на руке. Мой племянник... - Пореза от меча? Было ли это угрозой? Каким образом этот проныра узнал об этом? Но он продолжал пристально следить за поединком, словно ничего не говорил. - Два! - крикнул Ннанджи. - Шонсу не собирается умирать. Ему может быть очень плохо... - Старик замолчал, словно обдумывая внезапно возникшую мысль. - Да, ему может быть очень плохо. Но он не умрет. И у тебя не будет никаких проблем с нами. Твоя дочь вполне может договориться с адептом Ннанджи. Его брат... - Его брат - маленький бесенок! Сегодня утром Олигарро учил его вязать узлы. Зачем сухопутному уметь вязать узлы? Он громко рассмеялся, брызжа слюной. - Об этом попросил его Ннанджи. Но ты можешь сама догадаться. А рабыня никогда не покинет своего хозяина, так что с ней проблем тоже не будет. - Есть еще и другая. Я не люблю корабельных шлюх. Этот Катанджи намекал кое на что ребятам. Верно? - Я этого не замечал. - Он удивленно посмотрел на нее. - Впрочем, я не думаю, что от Телки есть какой-то прок. Если хочешь, можешь избавиться от Телки, госпожа. - Как? Он подмигнул, и они оба внезапно рассмеялись. - А сердце юной Таны полностью принадлежит лорду Шонсу, - сказал жрец. - Разве юность не прекрасна? Ты помнишь, как это было, госпожа? Огонь любви? Боль разлуки? Как один человек становится солнцем, а все остальные в Мире - лишь звездами? - Он вздохнул. Как могла она забыть? Томи, молодой и стройный, красивый, статный, словно алмазная нить. Что могли сухопутные знать о бурных ухаживаниях речного народа, о нескольких часах, проведенных вместе, когда два корабля встречались в порту - зная, что могут никогда больше не увидеть друг друга? А теперь от Томи не осталось ничего, кроме сына, которому хватает смелости дерзить воину-Седьмому, и своенравной, строптивой дочери... Снова послышался торжествующий крик Ннанджи. Тана еще не выиграла ни одного очка. Теперь ей это уже и не удастся, поскольку рыжеволосый юноша успел освоить присущую водяным крысам работу ногами. - Тана всегда настаивала на том, что выйдет замуж за Седьмого, - согласилась Брота. - Том'о говорит, за говночиста-Седьмого... - Она позволила конфронтации перейти в беседу, почти в заговор, словно они вдвоем о чем-то сговаривались. Этот сморщенный старец был столь же остр на язык, как и любой торговец. - Однако - не за этого Седьмого, - сказал он. - Сколько бы она ни пыталась. - Рассчитываешь, что вы пробудете на борту какое-то время, верно? Он кивнул и с трудом поднялся. - Думаю, нам предстоит довольно долгое путешествие. - Куда? В Ки Сане есть воины. - Но Шонсу не сможет их завербовать, из-за раны, которую нанес ему твой сын. Так что договор продолжает оставаться в силе. - Он лучезарно улыбнулся. Даже когда он стоял, его глаза были на одном уровне с ее глазами. Она яростно взглянула на него. - Я могу вернуть тот драгоценный камень. Он покачал головой. - Вы пожали друг другу руки. Я предупредил тебя, госпожа Брота. Не пытайся больше противоречить Богине. Служи Ей хорошо, и будешь вознаграждена. - А если он умрет? - Он не умрет. - Ты не можешь этого знать. - Однако его сверхъестественная уверенность произвела на нее впечатление, к тому же обычно она могла чуять ложь за сотню шагов. - Я знаю, - просто ответил старик. - Я уверен. - Уверен - серьезное слово! - Есть одно пророчество, госпожа. Я знаю, что Шонсу сейчас не умрет, потому что знаю, кто его убьет. И это будет не твой сын. Он ушел прочь, пошатываясь на качающейся палубе. - Четыре! - крикнул Ннанджи. Он выиграл "урок". 2 - Слишком поздно выкидывать их за борт, - сердито сказал Томияно. "Сапфир" только что обогнал неповоротливую баржу с рудой и намеревался обойти с подветренной стороны судно со скотом. Оно не отбирало у них ветер, но соседство в течение нескольких минут могло быть не самым приятным. Да, было уже поздно - слишком много свидетелей. На Реке была оживленно, словно на рыночной площади. Лучи утреннего солнца плясали на волнах. Над головой пронзительно кричали чайки. Брота ничего не ответила. - За этот проклятый меч мы могли бы купить целый корабль. Не говоря уже о его заколке. А в кошельке у него наверняка нашлось бы куда больше драгоценностей. За четыре дня дела у него существенно пошли на поправку. Синяки постепенно сходили, хотя спина его все еще была основательно разукрашена, и он с трудом двигал руками, словно они были столь же стары, как сутры. Он стоял, прислонившись к поручням рядом с ней, и что-то ворча. Ей не казалось, что он говорит всерьез, но вполне возможно, он лишь испытывал ее, искушал. Несмотря на суровое испытание, его характер не изменился в лучшую сторону. Чего бы это ему ни стоило, но он победил воина-Седьмого - мало кто из моряков когда-либо мог этим похвастаться. Она повернулась, глядя на обгоняющую их галеру, взмахивавшую позолоченными веслами, словно крыльями, с испещренным фантастическими узорами носом. Галера намеревалась обойти их судно, прежде чем оно успело миновать баржу со скотом. На мгновение до "Сапфира" донесся запах. Уф! - Он умрет, - сказал Томияно. Он повернулся и осторожно облокотился о борт. Его грудь была почти так же разукрашена, как и спина, и с обожженного лица клочьями слезала кожа. - Его нога похожа на дыню. Ты его слышала? Ни одного осмысленного слова. Один бред! - Я говорила тебе, чтобы ты держался подальше от рубки. - Я только заглянул в окно. А запах от его раны можно почувствовать даже из трюма. Проклятые сухопутники, по всему кораблю! Этот Ннанджи просто опасен. Каждый раз, стоит мне взглянуть на него, я жду, что он начнет кому-то угрожать. Самоуверенный щенок! Брота молчала. Ннанджи обещал, что не будет ни на кого доносить в Ки Сане. Ннанджи был под контролем. Тане для этого потребовалось совсем немного. Он крутился вокруг нее, словно дрессированный мотылек. - И еще этот Катанджи! - Томияно сплюнул за борт. Очевидно, кровь ударила ему в печенку. Слабительное из ревеня - вот что ему было нужно. Интересно, подумала она, сможет ли пиво замаскировать вкус, поскольку он никогда не принял бы его добровольно. - Ты единственный, кто им недоволен. Похоже, он вполне уживается с остальными. - Это я и имею в виду! Ты видела, как Дива на него смотрит? А Мей? Но мы должны выкинуть их в Ки Сане, не так ли? Брота задумчиво чуть повернула руль. Вероятно, было ошибкой никогда прежде не брать пассажиров - Томияно реагировал так, словно его насиловали, и некоторые из других членов команды вели себя аналогично. Он родился на "Сапфире", и никогда в жизни не спал где-либо в другом месте. Он боготворил старую посудину. С галеры донесся яростный рев. Она сменила курс, а затем, ощетинившись веслами, c трудом увернулась от баржи со скотом. Брота начала планировать следующий поворот. Несколько огромных грузовых кораблей, в три раза крупнее "Сапфира", громоздились впереди, в то время как крошечные роскошные яхты сновали туда-сюда, словно стрекозы - вероятно, владельцы прибыли сопровождать свой груз. Она никогда не видела столь оживленного движения так далеко от порта. Вдоль берега стояли большие дома-усадьбы; они приближались к пригородам. Ки Сан, вероятно, был огромным городом, и она чувствовала, как даже у нее самой нарастает возбуждение. Команда уже в ожидании выстроилась вдоль борта на главной палубе. - Ты собираешься вышвырнуть их в Ки Сане? - Подождем, что скажет парнишка. - Он? Он сказал Тане, что никогда до Ауса не видел ни одного города. Этот Ки Сан... - Томияно окинул взглядом берег и движение на реке. - Там наверняка есть на что посмотреть. Он всосет их всех и даже не чихнет. Парень останется на борту! Конечно, Ннанджи мог решить остаться, но скорее всего он еще не пришел ни к какому выводу. Сейчас он был на главной палубе вместе с остальными; его косичка медно отсвечивала в лучах утреннего солнца, а на ней еще ярче сверкал серебряный грифон, украшенный сапфиром. Все были там, за исключением Шонсу и его рабыни. Настоящая преданность. Похоже, она никогда не спала. Томияно, несомненно, смотрел на меч, и внезапно осознал его значение. - Но ведь он не сможет сойти на берег, не так ли? Воины окажутся большей угрозой, нежели колдуны! - Он рассмеялся, потом пробормотал что-то презрительное о воинах, но себе под нос, так что Брота могла сделать вид, что не слышала. Для поединка не требовалось никаких причин. Меч гарантировал Ннанджи смерть, стоило только кому-то из высокопоставленных заметить его при нем. Конечно, теоретически он мог носить меч в ножнах, а при себе иметь свой собственный, но адепт Ннанджи наверняка счел бы это ниже своего достоинства. И это не спасло бы его от штатских, или от воинов, не страдавших лишними угрызениями совести. Судно с лесом и две рыбацких лодки впереди... - У меня голова раскалывается, - сказала она. - Глаза устали. Жаль, что ты не можешь мне помочь. - Еще как могу! - Но твоя спина... - Я же сказал, что могу! Она оставила его и направилась к лестнице. Она устала от его жалоб, и остальная семья вела себя не лучше, хотя и не столь грубо. Она собиралась позволить воинам остаться - пока не продаст сандаловое дерево. Она высадит их прямо перед тем, как "Сапфир" отчалит. Так будет безопаснее. Если, конечно, боги не проявят великодушия, как предсказывал старик. Она была торговкой, а слова стоили дешево. Будет видно. x x x Брота была на палубе вместе с остальной семьей, сидя на крышке люка, когда показался сам Ки Сан, во всем своем великолепии под лучами солнца. Ей случалось видеть многие города в Мире, но даже на нее это зрелище произвело впечатление. Множество зеленых медных крыш было разбросано по холмам, среди леса шпилей и куполов. На самой высокой вершине сиял белизной и золотом дворец. Оживленная набережная тянулась, насколько хватало взгляда, очерчивая изгиб Реки и гигантскую изгородь мачт и парусов, и уходя по дуге вдаль. Вокруг, словно мошки, носились лихтеры и баржи. Над водой разносился непрерывный грохот лебедок и колес фургонов. Наблюдая за проплывающей мимо шумной пристанью, Брота подумала о том, сумеют ли они вообще найти место для швартовки. В этот момент от пристани отошло небольшое судно, и Томияно поставил "Сапфир" в образовавшийся просвет с той же легкостью, с какой попадал в плевательницу. Он торжествующе улыбнулся половиной лица. Команда радостно кинулась спускать паруса и бросать швартовы. Брота тяжело поднялась и подошла к адепту Ннанджи. - Ну, адепт? Хочешь остаться на борту? Он сглотнул и кивнул, все еще в ужасе глядя на город. - Хочу. Ты пошлешь за лекарем, госпожа? - Хорошо. - И еще, госпожа! - Он отвел взгляд от берега и слегка содрогнулся. - Я хотел бы продать Телку. Рабыня, у которой начинается истерика при виде крови - не слишком подходящий спутник для воина. - Это верно. - Брота с серьезным видом кивнула. Молодец, Тана! Ннанджи, запинаясь, продолжал: - Э... ты не могла бы продать ее вместо меня? Ты бы могла выручить больше, чем я. - Вероятно. Когда мужчина вот так продает рабыню, это означает, что она не слишком хороша. Если ее продает женщина, она может заявить, что та чересчур хороша. Конечно, я требую комиссионных. Одну шестую? Его лицо поникло. - Тана сказала, что ты хочешь только одну пятую. - Ладно. Для тебя - одну пятую. Он просиял. - Ты очень добра, госпожа. - Спасибо, адепт. x x x Таможенник ушел, Матарро послали за лекарем. Возможность получить Седьмого в качестве пациента привлекла Шестого, которого сопровождали трое учеников, тащивших его сумки. Это был толстенький человечек с низким, вкрадчивым голосом и мягкими манерами; зеленая полотняная мантия была свежевыглажена, черные волосы прилегали к скальпу. Увидев инвалида, он нахмурился. Лекари столпились вокруг, что-то бормоча и ощупывая больного, в то время как непрофессионалы в напряженном ожидании собрались в дальнем углу рубки. Брота предусмотрительно встала справа от Ннанджи. Наконец, Шестой поднялся и с некоторым сомнением посмотрел на собравшихся. - Кому я имею честь доложить? - спросил он. - Мне, - сказал Ннанджи, выступив вперед. Брота шагнула вслед за ним. - Рана очень тяжелая, - осторожно сказал лекарь. Естественно. - Если бы он был штатским, я бы посоветовал позвать хирурга, чтобы тот отнял ему конечность. Брота сдержалась, но рука Ннанджи, сжимавшая меч, слегка дернулась. - Нет. Лекарь кивнул. - Я так и думал. Тогда с сожалением вынужден заявить, что за этот случай я не возьмусь. Брота готова была вмешаться, но парень знал верный ответ. - Мы уважаем твои знания, достопочтенный. Однако, пока ты здесь, возможно, ты мог бы что-либо посоветовать... относительно этих царапин от рапиры у меня на ребрах. Что ты порекомендуешь? - В одном глазу у него блестела слеза, но он, похоже, этого не замечал. Лекарь понимающе кивнул и посоветовал Ннанджи находиться в прохладном месте, побольше пить, следя, однако, чтобы не захлебнуться, прикладывать к царапинам горячие компрессы каждые два часа, а в промежутке применять бальзам, который один из учеников достал из сумки. Ннанджи с серьезным видом поблагодарил его и заплатил золотой за бальзам и за совет. - Ты вернешься завтра, достопочтенный? - спросила Брота. Ннанджи выглядел несколько удивленным, но Шестой радостно просиял и сказал, что, конечно, он придет снова проверить ссадины адепта. У нее не было намерения оставаться здесь на ночь, но она не хотела, чтобы он разболтал гарнизону о Седьмом в порту. Пока, по крайней мере. Она проводила лекарей с корабля. - Как долго, достопочтенный? - спросила она. - Пять дней? - сказал толстенький Шестой. - На открытом воздухе. Но он был сильным человеком. Конечно, ты можешь позвать жрецов. "Пять дней", - подумала Брота. Лекарь почти сам не стал жертвой меча, когда уходил, поскольку Матарро и Катанджи организовали ему почетный караул у трапа, как это было принято на больших кораблях, и салютовали весьма неумело. Брота подавила улыбку и крикнула Ннанджи, чтобы тот пришел и преподал им урок. Он в ярости вылетел из рубки и с удовольствием выполнил ее просьбу. x x x - Ради всех богов! - сказал Матарро, когда монстр ушел. - Он что, в самом деле думает, что мы простоим так весь день? - Нет, - Катанджи снова расслабился, приняв более удобную позу. - Он просто расстроился из-за Шонсу. Нандж в основном в порядке. Затем мимо них проследовала направлявшаяся на берег Брота, и они снова отсалютовали мечами, но уже не столь рискованно. Они смотрели, как на пристани раскладывают образцы товаров - сандаловое дерево и несколько медных котлов. Брота устроилась в кресле, а оживленная портовая жизнь Ки Сана продолжалась вокруг под жарким солнцем. Фургоны, грохотавшие с грузом бочек и тюков, поднимали облака едкой, пахнущей лошадьми пыли, в то время как высокопоставленные торговцы проходили мимо со своими свитами, с презрительной усмешкой бросая взгляд на товары. Лоточники толкали нагруженные тележки, зазывая покупателей; носильщики катили тачки. То и дело среди всего этого движения мелькали носилки, пешеходы, мулы и коробейники, платья, мантии и набедренные повязки, желтые, коричневые и оранжевые, на фоне всеобщей суматохи и шума. Территорию патрулировало немалое число воинов. - Что теперь происходит? - зачарованно спросил Катанджи. - Да все та же самая тошниловка, - ответил Матарро. - Если какому-нибудь торговцу станет интересно, что тут у нас, он подойдет, посмотрит и скажет, что все это дерьмо, а Брота ему ответит, что он дурак и что это отличный товар. Потом они попытаются договориться о цене, а потом, если у него серьезные намерения, он поднимется на борт и взглянет на наши запасы. Наконец, они пожмут друг другу руки. Какое-то время ничего не происходило. Несколько торговцев по-собачьи фыркнули и удалились. Затем Тана вывела Телку, умытую, причесанную и подобающе одетую, и повела ее на пристань. Первые отсалютовали и любовно посмотрели им вслед. - Ты ни разу не пробовал, - сказал Матарро. - Пробовал! - Катанджи закатил глаза. - Прошлой ночью! Нандж храпел, словно точильный камень. Я подкрался и попробовал. Три раза. - Она похожа на кучу дерьма! - с сомнением сказал юнга. - Вовсе нет! - заверил его Катанджи. - Стоит мне начать, и она просто звереет. ЕЙ нравится! Она так стонет и вздыхает! Просто здорово! - Он пустился в описание живописных деталей. На Матарро это произвело впечатление, но он все еще не был убежден. - Можешь поклясться на мече? Катанджи ответил, что, конечно, может, с уверенностью человека, слова которого никогда не подвергаются сомнению. Затем их внимание снова переключилось на пристань. Появление Телки вызвало значительно больший интерес, нежели целая груда сандалового дерева. Торговец-Шестой прервал переговоры у соседнего корабля и поспешил к ней, чего было достаточно для того, чтобы Брота тут же вскочила со своего кресла. В тот же момент дорогу пересек Пятый, за ним еще один Шестой. За ними последовали другие, образовав толпу, которая начала расти и толкаться. Матарро несколько раз недоверчиво выругался, и из рубки появился Ннанджи, чтобы посмотреть, что происходит. Похоже было, что Брота ведет аукцион, судя по взмахам рук и громким голосам. - Они что, никогда баб не видели? - спросил Катанджи. - Таких - нет! - с горящими глазами ответил Матарро. Затем в задней части толпы произошло некоторое замешательство, и она поспешно расступилась, пропуская пришедших последними воинов. - Святые корабли! - сказал Матарро. - Шестой? Ннанджи снова заперся в рубке, а потом выглянул в окно, бормоча что-то себе под нос, дрожа от ярости и разочарования. Джия накладывала бальзам. Она взглянула на него - лицо ее было бледным, а глаза покраснели - и откинула тыльной стороной ладони волосы со лба. На лице ее появилась слабая улыбка. - Адепт? Если ты положишь свой меч под край подстилки и будешь держаться поближе к двери, ничего страшного не случится. Однако Ннанджи не мог столь легко избавиться от ответственности. Он оставался в рубке, раздраженно ходя взад и вперед у окна. Толпа быстро рассеялась, оставив лишь отряд воинов и нескольких любопытных зрителей. - Джия! Смотри! - внезапно воскликнул Ннанджи. Вместе они смотрели, как Телке помогают сесть в носилки. Не веря своим глазам, они увидели, как ее уносят в сопровождении вооруженного эскорта. - Я видел много чудес рядом с Шонсу, - прошептал Ннанджи, - но никогда не видел ничего подобного. Рабыня в носилках? Брота на мгновение остановилась, чтобы поговорить с одним из торговцев, затем протопала наверх по сходням. Оказавшись в безопасности на собственной палубе, она откинула назад голову и прорычала хорошо подобранный набор речных проклятий, размахивая в воздухе кулаками. Ее команда разбежалась кто куда, зная, что в подобном настроении с ней лучше не разговаривать. Она резко развернулась и быстро направилась в сторону рубки. Катанджи семенил за ней. Матарро следовал за ним, более осмотрительно. Она чуть не сорвала дверь с петель. - Вот твои деньги! - рявкнула она, с силой впихивая маленький кожаный мешочек в руку Ннанджи. - Двадцать золотых! - Шестой купил ее? - Да! Достопочтенный Фарандако, воин-Шестой, староста Ки Сана! - Казалось, она выплевывает слова. - Я подняла цену до пятидесяти, и она поднялась бы еще выше - до восьмидесяти или девяноста. Но тут является ваш достопочтенный воин и говорит, что двадцати за рабыню более чем достаточно, и забирает ее. Воины! Вооруженное ограбление! Ннанджи посмотрел на маленький мешочек, все еще лежавший в его громадной ладони, посмотрел на Броту... посмотрел на беспокойное, покрасневшее лицо Шонсу. - Брат, - грустно сказал он, - нам нужен благородный воин. Ответа не последовало. - Он был еще великодушен! - Брота все еще тряслась от ярости. - Ему незачем было платить больше одного золотого. Или вообще не платить! - Почему, госпожа? - спросил Ннанджи. - Что такого особенного в Телке? Почему носилки? - Король, - сказала Брота, понизив голос почти до обычного уровня. - Он коллекционирует таких, как она, рабынь. - Я рада за бедную Телку, - сказала Джия. - Она будет жить во дворце. Богиня вознаграждает тех, кто помогает моему господину. Ннанджи и Брота переглянулись, удивленные и несколько пристыженные из-за того, что сами об этом не подумали. - Что ж, ты подняла цену до пятидесяти, - сказал Ннанджи, высыпая монеты в раскрытую ладонь. - Пятая часть будет... десять, верно? Значит, десять тебе и десять мне - ровно столько я за нее и платил. Брота фыркнула, но взяла деньги, пока он не передумал. - Держи, Катанджи, сохрани их для меня, - сказал Ннанджи. Потом он вспомнил, что двое Первых были оставлены на страже. Он обрушился на них, выгнав обоих из рубки с обещаниями всяческих бед на их головы. - Пятьдесят золотых! - прорычал Катанджи, когда они снова были на своем посту, на безопасном удалении. - За подстилку? - Он с отвращением поморщился. - Парень, кого-то ждет королевское разочарование! Матарро ухмыльнулся, зная, что на сей раз он значительно ближе к истине. Затем они расхохотались. Они хохотали так громко, что чуть не выронили мечи. 3 - Три сотни! - Томияно поспешно оглянулся через плечо, боясь, что торговцы могли услышать его изумленный возглас. Однако они были заняты присмотром за рабами, которые носили с корабля сандаловое дерево и грузили его в фургон. Брота молча кивнула, продолжая собирать монеты со стола в кожаный мешочек. Никогда еще на борту "Сапфира" не оказывалось столь прибыльного груза; это вполне стоило тех тридцати золотых, что они потеряли из-за задержки на пристани, где к ним на борт поднялся Шонсу. Полдень еще не наступил, и хорошая для плавания под парусом погода, похоже, могла пропасть зря. - Следующий порт? - спросила она. - Три дня до Вэла. После этого еще три, может быть четыре, до Дри. Пять дней! Груз? - Медь, - сказал ее сын, и она кивнула. Ки Сан гордился своими медными изделиями. Ее собственное собрание котлов было подвергнуто осмеянию, но, к счастью, у них в трюме было лишь несколько десятков, остатки. Загрузиться хорошим местным товаром, и все можно будет продать вместе. Более того, прямо напротив того места, где они стояли, располагался большой склад медных изделий - возможно, это была одна из подсказок Богини, а может быть, и нет, но это позволяло обойтись без найма фургона. И в самом деле, перед складом уже в ожидании стоял торговец. Она подала мешочек Томияно и двинулась впереди него через дорогу. Если бы им пришлось идти далеко, она взяла бы свой меч. Если бы потребовалось, его бы взял с собой и Томияно. Торговец был Третьим - молодым, нервным, вероятно, недавно начавшим самостоятельное дело. Его хозяйство было небольшим по местным меркам, однако в его сарае хватило бы места, чтобы вместить "Сапфир". Она подобающим образом приветствовала его, и он приветствовал ее в ответ. Последовали обычные жалобы на то, что торговцы торгуют лишь с торговцами, но она уже знала, что следует отвечать, и мало кто из торговцев ставил сутры превыше прибыли. Качество товара произвело на нее впечатление, и Томияно знаком показал ей, что товар ничем не хуже любого другого. Котлы, кружки, сковородки, ножи, блюда - главным образом блюда. Блюда были тяжелыми. Она бродила среди штабелей товара, не в силах отвести взгляда от сверкающего металла, который был везде, даже свисал с потолка. Она нашла уголок посвободнее и приступила к переговорам. Объем, вес, погрузка, повреждения... Затем она с благодарностью приняла предложенное ей кресло, продолжая играть роль беспомощной вдовы. Томияно искусно подыгрывал ей, реагируя на ее незаметные знаки. Сколько меди они могут взять на борт? Зависит от того, сколько блюд, сколько котлов. Она обратилась за помощью к торговцу, зная, что "Сапфир" намного вместительнее, чем могло показаться - каюты были маленькими. Они стали обсуждать размер трюма. Она сказала - большой, а Томияно терпеливо возразил, что маленький. Торговец поверил моряку. - Вот, - внезапно сказала она, доставая мешочек. - Три сотни, которые мы только что выручили за дерево. Ты забираешь их, а мы забираем столько, сколько сможем увезти. Самый простой выход, не так ли? - Она невинно улыбнулась. Томияно зарычал на нее: три сотни золотых - им никогда не увезти столько. Однако у торговца возникли подозрения. - Ты серьезно, госпожа? - Конечно. - Нужно было не дать ему опомниться. - Три сотни за все, что мы сможем увезти, по нашему выбору. С доставкой на борт. Он рассмеялся. - Госпожа! Это будет стоить не меньше тысячи. Попался! - Три сотни в этом мешочке, которые мы только что выручили за дерево. Если доставишь груз сразу, мы сможем выиграть дополнительных полдня пути. Если я пойду куда-то еще, мне придется торговаться, и мы останемся здесь на ночь. Он кивнул, глядя на корабль и что-то подсчитывая в уме. - За весь груз... восемь сотен. Она вперевалку вышла из сарая и посмотрела на Томияно. - Там еще двое, а там трое, - сказал он, показывая. Торговец что-то крикнул ей, но она продолжала идти дальше. Семь сотен. Она не останавливалась, в то время как Томияно неистовствовал по одну сторону от нее, а торговец по другую. - Все лучшие мастера города... - Для товара на триста золотых у нас просто нет места! Он поцарапается и погнется. А вес! Он нас утопит. Она фыркнула. - С Шонсу на борту? Ха! Булыжная мостовая не позволяла ей идти слишком быстро. - Пять сотен, мое последнее слово. - Торговец все еще шел за ними, а впереди уже виднелся склад другого торговца медью. - Что, если он умрет? - проворчал Томияно. Теперь уже не могло быть и речи, чтобы выкинуть кого-то за борт. - Лекарь сказал, что у нас есть пять дней. Пока прошла лишь половина одного. - Четыреста, - сказал торговец. Они подошли к следующему складу, который был намного больше. Владелец был уже предупрежден своими агентами и ждал. Он жестом приветствовал ее. - Договорились! - рыдающим тоном произнес молодой человек у нее за спиной, и она, повернувшись, протянула ему обе руки. x x x Котлы были везде: в каютах, вдоль проходов, в шлюпках, на палубах. Блюда ушли в трюм, и Томияно волновался об осадке, смещении груза, незаконченном ремонте, балласте и дифференте. Торговец истерически рыдал, крича, что он разорен. Команда была потрясена, всерьез сомневаясь в том, что Брота в своем уме. Что они будут делать с котлами по всей палубе, если пойдет дождь? Как в случае опасности добраться до шлюпок? Брота игнорировала все их замечания. Она умела пользоваться благоприятной возможностью, и не думала, что Шонсу предстоит умереть. За весь товар она могла выручить по крайней мере втрое больше. Пять дней. Во всяком случае, его нога еще не начала чернеть. Единственным местом, где не было металла, оставалась рубка. Часть груза сначала разместили там, однако Ннанджи вытащил все наружу и с яростным взглядом встал в дверях, скрестив на груди руки, с седьмым мечом за спиной. Он мог быть простым воином, но, похоже, догадался, что происходит и почему. Рубка осталась свободной. "Сапфир" медленно отвалил от пристани, слушаясь руля с неохотой, и, как ей показалось, с негодованием. x x x Рубка осталась единственным местом, где можно было есть, так что когда они бросили якорь, именно там был подан обед - жареный дронт и остро пахнущий пирог с ламантином, свежий ржаной хлеб и дымящиеся блюда свежих овощей из Ки Сана. Брота сидела на одном из сундуков, а все остальные расположились на полу. Она ощущала странные настроения всей компании. Команда беспокоилась о балласте и о грузе, а также о завтрашней погоде; но они также радовались неожиданной удаче с сандаловым деревом, веря, что Богиня теперь к ним благосклонна. О Хуле уже забыли. Единственным, что омрачало их радость, было осознание того, что раненый в углу скоро умрет от своих ран, как умерли Матирри и Брокаро. Пассажиры были угрюмы, но столь же уверены в том, что он будет жить. По мере того, как блюда передавались по кругу, тут и там начинались разговоры, а затем снова тревожно замолкали. Вошел Томияно, неся большой медный котел со странной змеевидной трубкой наверху. Брота затаила дыхание. Он обвел всех взглядом, пока не заметил Ннанджи, затем осторожно пробрался среди ног и аккуратно поставил котел на палубу. - Адепт Ннанджи, - хрипло сказал он. - Ты знаешь, что это? Ннанджи хмуро посмотрел на него и покачал головой. - Твой наставник видел несколько таких же в Аусе, - сказал Томияно, - но больших размеров. По какой-то причине они его очень заинтересовали. Я надеялся, что ты знаешь. Мы взяли его вместе с другими. Ннанджи закрыл глаза. - Он сказал только: "Я увидел несколько медных змеевиков, которые, как я думал, могут иметь какое-то отношение к колдунам, и подошел поближе, чтобы взглянуть на них". - Его голос приобрел некоторые черты голоса Шонсу. Он снова открыл глаза. - Ничем не могу тебе помочь, капитан. Но, возможно, ты позволишь мне купить его, так что он сможет на него посмотреть, когда придет в себя. - Я дарю его тебе, - хрипло сказал Томияно. Брота мысленно вознесла молитву Всевышней: предложение мира! Невероятно! Но примет ли его воин? - Я не могу принять дар от тебя, капитан, - сказал Ннанджи. - Сколько стоит купить котел? Томияно покраснел от ярости. - Пять золотых! Ннанджи спокойно полез в свой кошелек и отсчитал четыре золотых и двадцать одну серебряную монеты, положив их на палубу у ног моряка. Безумие! Как только он закончил, моряк пинком отшвырнул деньги и протопал на другую сторону рубки, с потемневшим от гнева лицом, оставив котел на месте. Брота вздохнула и решила не вмешиваться. Когда мужчины ведут себя как дети, женщинам лучше всего оставаться в стороне. - Какой следующий порт, миледи, и как далеко? - спросил из угла Хонакура. - Вэл, примерно три дня пути, - ответила она с набитым ртом. - В Вэле колдуны! - резко сказал Ннанджи. Брота быстро посмотрела на Томияно. - Это правда? - Я не спрашивал, - хмуро признался он, злясь на самого себя. - О погоде, течениях, вехах, мелях, торговле - спрашивал, но о колдунах не догадался! Я не спрашивал и насчет Дри - следующего за ним. - В Дри все в порядке, - сказал Катанджи. У парнишки прямо-таки дар бросать камни в спокойную воду, подумала Брота. - Я не разрешал тебе сходить на берег, - прорычал в наступившей тишине Ннанджи. Катанджи ничего не ответил, продолжая есть. Ннанджи признал свое поражение. - Ладно. Что тебе удалось выяснить? - Левый берег - страна колдунов, - сказал его брат, показывая хлебной коркой в сторону гор. - Ты что, не можешь отличить правое от левого? - Он прав, адепт, - сказала Брота. - Мы идем вверх по течению, так что та сторона - левый берег. Ннанджи яростно сверкнул глазами, поняв, что угодил в ловушку. В глазах Катанджи плясали веселые огоньки, но он был достаточно осторожен для того, чтобы не улыбаться. - На юге - Черные Земли, наставник, - сказал он. - Колдуны захватили по крайней мере три города на левом берегу - Аус, Вэл и Сен, может быть, и другие. И, конечно, Ов, по другую сторону от гор Реги-Вул. Даже моряки, похоже, не знают больше чем о двух или трех городах. Но на правом берегу колдунов нет, по крайней мере, здесь. Ки Сан, Дри, а потом Каср - там все в порядке. Его брат кивнул и прорычал: - Молодец, новичок. Голос его снова звучал как у Шонсу - Катанджи заметил это и скрыл улыбку, набив рот пирогом. - Молодец, - снова пробормотал Ннанджи, задумчиво морща лоб. Он посмотрел на Броту. - Значит, пройдем мимо Вэла? - Хватит с меня колдунов, - ответила она. - Мы можем отправиться в Дри. - Но за пять дней туда было не добраться. Обед закончился, и блюда были убраны. Олигарро принес свою мандолину и немного поиграл. Затем Холийи сыграл несколько мелодий на своей свирели. Потом наступила сонная тишина... Было уже почти темно. В небе засиял Бог Сна, странно низкий, большой и яркий. - Нандж! - сказал Катанджи. - Спой нам песню. - Нет, - ответил Ннанджи. - Да! - сказали все остальные. К пассажирам теперь относились благосклонно. Меняющие Курс принесли удачу. В конце концов Ннанджи дал себя уговорить. Голос его был тонким и не слишком сильным для менестреля, но подсознательный дар подражания вел его сквозь мелодию, а слова, похоже, не представляли для него проблемы. Он выбрал одну из великих саг, о встрече у Илли и о десятилетней осаде, о великом герое Акилисо-Седьмом, и о том, как он гневался в своем шатре из-за того, что один из его подданных увел у него девушку-рабыню. Это была знакомая история, но он исполнял ее, как менестрель, понижая голос и делая паузы, с торжествующими и грустными интонациями - все в нужных местах. Но когда он дошел до места, когда брат Акилисо по клятве вышел на поединок вместо него, он внезапно остановился. - Думаю, на сегодня достаточно, - сказал Ннанджи. - Закончу завтра. В рубке раздались аплодисменты и одобрительные возгласы; кто-то украдкой вытер глаза. Брота с трудом расправила плечи. Она была столь же захвачена песней, как и все остальные. Старик, возможно, был прав. Шонсу мог прийти в себя еще до того, как они достигнут Дри, где должны быть воины. Тогда Богиня отпустит "Сапфир". Три сотни золотых за груз сандалового дерева! Но она думала, что Шонсу, скорее всего, умрет. Из тени послышался мальчишеский голос Матарро. Уже было совсем темно, лишь светились окна. Пятна отраженного света плясали на потолке. - Адепт Ннанджи? Что ты будешь делать, если лорд Шонсу умрет? - Это тебя не касается, мальчик, - бросила его мать. - Все в порядке, - послышался тихий голос Ннанджи из темноты с другой стороны. - Это касается воинов, так что он имеет право интересоваться. Я тоже умру, новичок. Брота похолодела от ужаса. - Отбой! - громко объявила она, поднимаясь на ноги. Один или двое детей последовали за ней, но остальные не шевелились, ожидая