Дэйв Дункан. Прошедшее повелительное ---------------------------------------------------------------------- Dave Duncan. Past Imperative ("The Great Game" #1). Пер. - Н.Кудряшов. М., "АСТ", 1997. OCR & spellcheck by Harryfan, 15 February 2002 ---------------------------------------------------------------------- Стоите, вижу, вы, как своры гончих, На травлю рвущиеся. Поднят зверь. Шекспир. "Генрих V", акт III. "Вставайте, Ватсон, вставайте! - кричал он. - Игра началась!" Сэр Артур Конан Дойл. "Убийство в Эбби-Грейндж". Слушайте все народы и веселитесь все земли! Близок приход уничтожившего Смерть, Освободителя, сына Камерона Кисстера. В семисотое Празднество явится он в Сусс. Нагим и плачущим придет он в мир, и Элиэль омоет его. Она выходит его, оденет и утешит. Возрадуйтесь же и вознесите хвалу, восславьте эту милость и провозгласите избавление ваше, ибо он несет смерть самой Смерти. Филобинский Завет, 368. ЗАМЕТКИ ПЕРЕВОДЧИКА (С ДЖОАЛИЙСКОГО) В джоалийском и родственных ему языках географическое название, как правило, состоит из корня и приставки. Английские эквиваленты (например, Наршленд, Наршвейл, Нарсия и т.п.) не способны передать все оттенки оригинала. Джоалийский язык - единственный, в котором имеется двадцать слов для обозначения проходов через горные перевалы в зависимости от их сложности, зато нет ни одного слова, обозначающего горный хребет. Флора и фауна Вейлов развивалась независимо от земной, однако эволюция имеет обыкновение заполнять схожие экологические ниши схожими по внешности видами. Форма - следствие функции: жук - он везде жук (почти), птицы откладывают яйца, иначе им было бы тяжело летать, и так далее. Чтобы не перегружать неподготовленного читателя избытком новых названий или сносками с латынью, я позволил себе использовать описательные термины (вроде "плодов-колокольчиков") или присваивать названия по принципу внешнего сходства. Роза есть роза есть, так сказать, роза. Соответствие, впрочем, может быть чисто условным: так, "моа" в данном случае означает вовсе не гигантского страуса, но двуногое млекопитающее. Время и расстояние даются в привычных единицах. Транскрипция имен и названий по возможности приближена к оригиналу. Существительные мужского рода, как правило, начинаются с согласных б,д,г,к,п,т, женского - с гласных а,е,м,о,у,э, среднего - с согласных ф,ж,л,м,н,р,с. Абстрактные понятия склоняются по особым правилам и начинаются с в, ч или а. Следующие друг за другом гласные произносятся не слитно, но раздельно, словно разделенные дефисом: "Элиэль" звучит как "Эль-и-эль", но никак не "Элель". Сдвоенные гласные означают долгий звук. Джоалийский язык изобилует беглыми гласными, обозначенными в тексте апострофом. Так, первая гласная в "Д'вард" растянута значительно сильнее, чем в нашем "двор". БОГИ. ПЯТЬ ВЕЛИКИХ БОЖЕСТВ ПЕНТАТЕОНА _Висек_. Прародитель. Обыкновенно считается мужчиной, но также и триадой: Отцом, Матерью и Первоисточником. Висек может упоминаться как в единственном, так и во множественном числе, в формах мужского, женского или среднего рода, практически непереводимых на европейские языки. Свет, Всезнающий, Отец Богов и т.д., может перенимать атрибуты других богов - такие, как мудрость, созидание, справедливость. Поклонение Висеку несет в себе зачатки монотеизма. Везде, кроме Ниола, где расположен его главный храм, Висек кажется слишком далеким и абстрактным, чтобы быть популярным в народе. Его ассоциируют с солнцем, огнем и серебром. Многочисленные аватары Висека включают в себя _Чиола_ (судьбу) и _Вайсета_ (солнце). _Эльтиана_. Жена. Владычица. Богиня любви, материнства, деторождения, плодородия, сельского хозяйства, путешествий. Ее жрецы одеты в красное; ее символ - перечеркнутый круг, ее главный храм расположен в Рэндоре. Эльтиана - единственная из великих божеств, чье имя носит одна из четырех лун. В числе ее аватар _Оис_, богиня горных переходов. _Карзон_. Муж. Бог созидания и разрушения, а значит, и войны, силы, отваги, мужества, мора и отмщения, природы и скотоводства. Его жрецы носят зеленые одежды. Символ - молот. Главный храм расположен в Тарге. Его ассоциируют с луной Трумб. Под именем _Зэца_ он выступает как бог смерти, самый устрашающий из богов. Цвет Зэца - черный, его символ - череп. В числе других аватар: _Гарвард_ (сила), _Кен'т_ (мужество) и _Крак'т_ (землетрясения). _Астина_. Дева. Богиня целомудрия, долга, справедливости, покровительница воинов и атлетов. Ее жрецы одеваются в синее, ее символ - пятиконечная звезда. Главное святилище расположено в Джоале. Ее ассоциируют с Иш, голубой луной. Ее аватары _Иилах_ (атлетика), _Ирепит_ (покаяние), _Иш_ (постоянство и долг) и _Урсула_ (справедливость). _Тион_. Юноша. Бог - покровитель искусств, красоты, науки, познания, медицины. Его жрецы облачаются в желтые одежды. Главный храм расположен в Суссе. Изменчивая и непредсказуемая желтая луна Кирб'л связана с его аватарой - богом веселья. Его аватары: _Эмбер'л_ (драма), _Кирб'л_ (Шутник), _Джинуу_ (отвага), _Иела_ (пение) и _Паа_ (исцеление). СОСТАВ ТРУППЫ ТРОНГА Тронг Импресарио Амбрия Импресарио, вторая жена Тронга К'линпор Актер, сын Тронга Эльма Актер, жена К'линпора Утиам Флейтист, дочь Амбрии Гольфрен Флейтист, муж Утиам Ама Актер, двоюродная сестра Амбрии Дольм Актер, муж Амы Пиол Поэт, брат первого мужа Амбрии Гэртол Костюмер, двоюродный брат Тронга Олиммиар Танцовщица, сестра Эльмы Клип Трубач, двоюродный брат Гэртола Элиэль Певица, сирота УВЕРТЮРА 1 Лето 1914 года выдалось изумительно погожим. Над всей Европой светило яркое солнце - изо дня в день, с безоблачного неба. Отпускники беспечно разъезжали по всему континенту, наслаждаясь зеленью лесов, купаясь в ласковых морских волнах. Они беспрепятственно пересекали границы. Почти никто не замечал грозовых туч, сгустившихся на политическом горизонте. Даже газеты - и те не уделяли этому внимания. Война обрушилась внезапно, как горная лавина, и унесла все прочь. Второго такого лета уже никогда не будет. Ближе к концу июня на борт греческого парохода "Гермес", готового к отплытию из Порт-Саида, поднялся джентльмен, которого звали - если верить записи в судовом журнале - Джулиус Крейтон, полковник Джулиус Крейтон. Он был вежлив, непроницаем и таинственен. За все время, что пароход шел через Средиземное море, он никому ничего не рассказал ни о себе, ни о своих занятиях. Несомненно, это был английский аристократ, но дальше этого заключения ни судовые офицеры, ни пассажиры так и не продвинулись. Всех изрядно заинтриговало то, что он сошел с корабля в Черногории, в Каттаро - городке, стоявшем в стороне от дорог. Странный народ эти англичане, решили все. Если бы они могли проследить дальнейший маршрут Джулиуса Крейтона, то удивились бы еще больше. Джулиус ступил на европейскую землю двадцать восьмого июня. По чистой случайности именно в этот день в Сараево убили эрцгерцога Франца Фердинанда. Это стало началом всемирной катастрофы. От границ Черногории до Сараева не больше пятидесяти миль. Впрочем, я еще раз обращаю внимание читателя на то, что полковник Крейтон не имел абсолютно никакого отношения к этому событию. Он довольно быстро продвигался на северо-восток, перемещаясь преимущественно верхом по глухим сельским районам, и в конце концов оказался в предместьях Белграда. Там, в фургоне, стоявшем в густом лесу, он удостоился беседы с цыганским вожаком. Чуть позже его могли видеть в гостях у графа, потомка древнего дворянского рода, владельца живописного замка в Трансильвании. В Вене он встретился с несколькими людьми, в том числе и с женщиной, известной как самая изощренная куртизанка в Австрии, чье тело не имело равных в Европе. Впрочем, суть их встречи не имела никакого отношения к ее профессии. К пятнадцатому июля он достиг Санкт-Петербурга. Хотя столицу Российской Империи сотрясали забастовки рабочих, ему удалось несколько часов провести за беседой с монахом, известным как своею святостью, так и своими политическими связями. Два дня он провел в пещере в Шварцвальде. И двадцать третьего, когда Австрия предъявила Сербии ультиматум, полковник Крейтон прибыл в Париж. Город гудел, возбужденный скандалом с Кайо, однако это не помешало полковнику встретиться с двумя художниками и одним издателем газеты. На ночном марсельском поезде он выехал в европейскую штаб-квартиру Иностранного легиона. Большую часть дня он провел в тамошней церкви, вслед за чем вернулся в столицу. Двадцать восьмого июля, когда Австрия объявила войну Сербии, он взял билет в купейный вагон поезда, отправляющегося паромом в Лондон - невероятное достижение, учитывая царившую на Северном вокзале панику. По прибытии в Англию он исчез. 2 Эдвард Экзетер прибыл из Лондона в Грейфрайерз в четыре часа пятнадцать минут пополудни. В субботу, в самый разгар лета маленькая станция была почти пуста. В Париже царила паника, да и в Лондоне поезда, следующие из столицы на море, брались чуть ли не штурмом. В Грейфрайерз стояла обыкновенная сельская тишь. С чемоданом в руке он вышел из станционного здания. На дороге его ждал боджлевский "роллс", за рулем которого восседал Волынка собственной персоной. - Чертовски славно с твоей стороны подхватить меня тут, Боджли, - сказал Эдвард, забираясь в машину. - Рад видеть тебя, старина, - ответил Волынка. - Не против прокатиться немного? - Он только что не сиял от гордости: ну как же, разрешили вести "роллс"! Вот так Тимоти Боджли отвез Эдварда Экзетера к себе в Грейфрайерз-Грейндж - отвез несколько кружным путем, но все же постаравшись не опоздать к обеду. Эдвард поблагодарил миссис Боджли за то, что та согласилась приютить его, прибывшего так внезапно. Собственно, он сам напросился в гости, но воспоминание об этом было для него слишком болезненным. Миссис Боджли убеждала его, что в этом доме ему рады всегда. Потом следовал провал. Так бывает. Он совершенно не помнил, что происходило на протяжении следующего часа. Какие-то обрывочные воспоминания о самом обеде - разрозненные страницы потерянной книги. Самым ярким воспоминанием было его огорчение от того, что на нем блейзер и шерстяные брюки. Он чувствовал себя, как бродячий пес, угодивший в питомник породистых собак. Один из его чемоданов украли в Париже, а купить себе что-нибудь пристойное из вечерней одежды в Лондоне он просто не успел. К тому же у него не было английских денег, а банки по субботам не работали. Девять или десять лиц за столом ему запомнились смутно. Родителей Волынки он, разумеется, знал хорошо: мать - большую, громогласную миссис Боджли и отца - седеющего генерала с белоснежными усами на красном лице. Был еще майор Как-его-там, типичный колониальный вояка. Была вдова, леди Как-ее-там-еще, и викарий. И еще какие-то люди. Обрывки разговора о неизбежности войны... Майор пространно объяснял, как французы и русские словно жернова разотрут бошей в порошок. Все соглашались, что война закончится к Рождеству. И позже, когда дамы оставили мужчин беседовать за портвейном и сигарами, разговор опять зашел о войне, о том, что давно пора преподать немцам хороший урок, о том, в какой род войск запишутся Эдвард Экзетер и Тимоти Боджли, о том, как им повезло, что они так молоды и могут служить в армии. Вечер завершился пением патриотических песен у рояля, вслед за чем все разошлись - рано, ибо утром генералу предстояло выступать в церкви. Еще позже Эдвард сидел, развалясь, в кресле, у окна, а Волынка в халате поверх пижамы - на диване они болтали, как в старые добрые времена. В последнее время Волынка зачитывался "Затерянным миром" Конан Дойла. И сейчас он взахлеб рассказывал Эдварду о книге - обещал одолжить сразу, как дочитает сам. Они ностальгически вспоминали школьные деньки, не без удивления заметив, что всего неделю назад покидали стены Фэллоу без особого сожаления. Потом вернулись к военной теме, и в голосе Волынки зазвучала горечь. - Добровольцем? Куда мне, старина. Медики забракуют. - Даже эти слова давались ему с трудом: из груди у него вырывались хрипы, как у умирающей кошки. Волынка страдал астмой, он даже до середины крикетной площадки не мог добежать, не посинев, хотя силой не уступал многим. Да, шансов попасть на войну у него не было никаких, а Эдвард не знал, как утешить его, и только мямлил что-то насчет возможности работы в разведке. Волынка передернул плечами, пытаясь скрыть досаду. - Слушай, ты не против устроить набег на кухню - как в старые добрые времена? Должно быть, Эдвард согласился, хотя совершенно не помнил этого. Возможно, они надеялись, что обычная мальчишеская шалость поможет им справиться с ощущением нереальности. Ощущением, так внезапно вторгшимся в их жизни. Из строго упорядоченной, почти монастырской дисциплины закрытой школы их выбросило в мир, стоящий на грани безумия. Кухня располагалась в самой старой части Грейндж, большой каменной пристройке, гулкой, заставленной старой мебелью и полной беспокойных, неожиданных теней. На этом для Эдварда Экзетера реальность закончилась. Все, что случилось потом, напоминало смазанные фотографии в газетах или рисунки в "Иллюстрейтед Лондон ньюс". Какая-то женщина кричала, и крики ее эхом отдавались от каменных сводов. Глаза у нее были дикие, и волосы ниспадали тяжелыми кудрями. Там был нож. Там была кровь - фарфоровая миска, в которую лилась кровь. Он смутно помнил, что кто-то барабанил в дверь, пытаясь войти, и что сам он отбивался деревянным стулом от маньяка с окровавленным ножом. Потом была отчаянная боль в ноге. Потом - тьма и кошмар. 3 До рассвета оставался час, не больше. Ветер - пережиток недавней зимы - гнал по небу облака, то открывая, то закрывая луны, отчего узкие улочки то становились черными, как угольный погреб, то вновь делались такими светлыми, что можно было читать вывески, со скрипом раскачивающиеся на ветру. Над крышами из пластин сланца, над дымовыми трубами белыми зубами сверкали ледяные вершины Наршволла, на которых тут и там темнели черные языки теней. Скрежет драконьих когтей по булыжной мостовой означал, что ночной страж завершает очередной круг по спящему городу. Страж верхом на драконе медленно ехал по Торной Дороге. Работу стража нельзя было назвать ни слишком прибыльной, ни слишком престижной. В эту ночь ее можно было назвать чертовски холодной, и мысли стража касались главным образом теплой кровати с теплой женой, ждущих его с рассветом. На нем были шлем из железа и кожи и стальная кираса, надетая поверх одного слоя меховой одежды и двух слоев шерстяной. Он поочередно грел руки, перекладывая фонарь из одной в другую. Этой ночью в Нарше он рисковал скорее отморозить пальцы, чем столкнуться с какой-то другой опасностью. Нарш - тихое место, но когда-то в незапамятные времена отцы города ввели комендантский час, так что кому-то приходилось поддерживать его. Иногда комендантский час нарушали любовные парочки, воровато крадущиеся в ночи. Но чаще всего за всю ночь стражу не встречалось ни души. Все злоумышленники наверняка попрятались еще задолго до его приближения, заслышав шаги дракона и завидев свет фонаря. Разумеется, комендантский час распространялся только на пешеходов. Тех, кто ездил верхом на драконах или в каретах, это не касалось, и уж тем более это не касалось отцов города или их друзей. Царап, царап - скрежетали когти. Ветер хлопал ставнями и завывал в дымоходах. Непроглядная тьма в очередной раз окутала Торную Дорогу, только неверный свет фонаря падал на двери и проваливался в зияющие отверстия проулков. В просвете облаков мелькнула и снова пропала четвертая луна, Эльтиана, кроваво-красная звезда на востоке. Страж пробормотал про себя молитву - обычную молитву Владычице. Он просил Владычицу больше не давать прибавление в его и без того немалое семейство. Они и так с трудом существовали на его мизерное жалованье. Затем из-за туч вышел Трумб - точнее, не вышел, а словно выпрыгнул из засады, - и его полумесяц осветил город, заиграв на шпилях храма Владычицы. Он выхватил из темноты двойную цепочку людей, бредущих по улице прямо перед стражем. На мгновение страж лишился дара речи, потом бросил своему дракону короткое "Варч!". Скорее всего дракона это тоже изрядно удивило, ибо он привык передвигаться по ночным улицам неспешным "зайбом". И другого шага от него не требовали вот уже много лет. Немного помедлив, словно припоминая все, чему его учили в его драконьей юности, он послушно убыстрил шаг, и ночной страж Нарша обрушился на нарушителей закона. Их было около дюжины, и они следовали по росту - от высокой пары во главе процессии до замыкавшего ее ребенка. Каждый нес на спине большой мешок. Страж обогнал процессию, осветив всех по очереди фонарем. По виду путников он заключил, что они нездешние, ибо только некоторые были одеты в обычные для Нарша меха. Все остальные дрожали, сгибаясь под ударами ветра. Чужаки! Нарушители комендантского часа! Выкрикивая команды, страж развернул дракона и остановил его перед парой, возглавлявшей процессию. Те тоже остановились. Некоторые с облегчением опустили на землю свои мешки и подняли на него глаза. Он воззрился на них сверху вниз со строгостью, подобающей представителю закона. Сам представитель закона, однако, не внушал того ужаса, на который рассчитывал. Дракон был так себе - чешуя давно уже потеряла блеск в тех местах, где о нее терлись стремена, да и седло сползло вперед так, что страж сидел криво, лишившись возможности удобно опираться о вьючную пластину. Дракон, деликатно пофыркивая, разглядывал нарушителей с не меньшим интересом, чем страж. Несмотря на устрашающий вид, мало найдется животных, превосходящих кротостью драконов, и большинство людей хорошо знают это. Страж не представлял себе, что делать с таким количеством нарушителей, причем половина из которых - женщины. - Хо! - произнес он. И подумав, добавил: - Кто такие? Главным, судя по всему, являлся высокий мужчина в развевающемся плаще; его белоснежная борода живописно трепетала на ветру. Когда он, кланяясь, сорвал шапку, под ней обнаружилась аккуратная лысина в обрамлении курчавых седых волос. Вся его фигура внушала уважение. Голос оказался звучным, как колокол. - Я Тронг Импресарио, а это - члены труппы, носящей мое имя: певцы, музыканты, актеры. Мы бродячие артисты, которые служат Покровителю Искусств. По внешности их скорее можно было назвать простыми бродягами, но страж припомнил, что два дня назад видел афишу, извещавшую о представлении за Стригальней. - Вы ходите по городу до рассвета, а это запрещено! Тронг - или как его там - повернулся к востоку и театрально простер руки: - Воззри, о господин! Робкие лучи рассвета уже окрашивают небо на горизонте, гоня прочь ночную мглу! - Он говорил с джоалийским произношением, хотя это никоим образом не объясняло, как он ухитряется видеть горизонт сквозь двухэтажный каменный дом. - Прости нас, если мы преступили закон! - воззвала спутница Тронга. Она почти не уступала ему ростом. Голос ее отдавал стальными нотками и казался еще более мощным. Распознать произношение было сложнее; единственное, что можно было сказать с полной уверенностью, - это то, что она родом не из Наршвейла. - "Рассвет" есть понятие растяжимое. Мы ведь нездешние, так что незнакомы с вашими законами. Страж не понимал, зачем нужно тратить деньги на то, чтобы слушать, как пришлые оборванцы читают стихи или даже поют. Нет, это не для Нарша. Впрочем, если кого и интересуют такие штуки - так это городских богачей. И их жен, конечно. Поэтому он решил не связываться с бродягами, чтобы не навлечь на себя немилость знати. - Куда вы и зачем? - спросил он скорее для того, чтобы выиграть время. - Мы держим путь в храм, - величаво пророкотал Тронг, - совершить жертвоприношение. Нас ожидает нелегкий путь на Празднества святого Тиона в Сусс. Без покровительства богини Оис нам не одолеть опасный перевал Рилипасс. Ах! В свое время страж и сам участвовал в Празднествах Тиона. Он состязался в кулачных боях до тех пор, пока лицо его не превратилось в лепешку. Да, и на этом его боевые подвиги закончились. Куда еще могут стремиться бродячие актеры в это время года? И кто в здравом уме осмелится проехать на мамонтах через Рилипасс, не принеся жертву в храме? Нельзя гневить богиню перевалов Оис! Страж бросил быстрый взгляд на небо и снова увидел красную луну, смотревшую вниз через маленький просвет в облаках. Оис была аватарой Владычицы, Эльтианы, имя которой носила эта красная луна. Эльтиана смотрела на стража - какое он примет решение? Она может рассердиться, если он помешает паломникам почтить ее аватару. Лучше уж не связываться с этими бродягами - пусть себе идут куда хотят. - Вы бы хоть утра дождались! - Но нам безотлагательно нужно в Сусс, - быстро заговорила женщина. - Ты же знаешь, что это не обычное празднество. Оно проводится в Суссе в семисотый раз, и не мы одни спешим одолеть перевал. Очередь на мамонтов велика, как никогда. Наше нетерпение происходит единственно из благочестия, о страж. Действительно, за последние несколько недель через Нарш прошло необычно много людей, спешивших на Празднества. Правда, его жена утверждала, что артистов, атлетов и калек не больше обычного, а вот жрецов и жриц - видимо-невидимо. - Ступайте с миром, - объявил страж, убирая дракона с дороги. - Но в следующий раз будьте уважительнее к закону. Странники взвалили мешки на плечи и молча побрели дальше. Трумб спрятался в тучи, и на улице снова стало темно. Последнее, что увидел страж, прежде чем бродячие актеры скрылись за углом, - это маленькую девочку. Согнувшаяся под тяжестью мешка, она заметно хромала. Ну, эта-то зачем так рвется на Празднества, страж догадывался. АКТ ПЕРВЫЙ. ТРАГЕДИЯ 4 Убийство! Нельзя сказать, чтобы убийства шли сплошной чередой, но и на отсутствие их жаловаться не приходилось. Кэррутерс с семьей отдыхал в Харрогите, Робинсон отправился в поход по Шотландии, у Харди был перелом шейки бедра, а Ньюлендз угодил в больницу с острым приступом аппендицита. Из этого следовало, что мистеру Маггинзу Лизердейлу придется управляться в лавочке одному. Из этого следовало, что инспектор Лизердейл - за шесть месяцев до выхода на пенсию, вот бедолага! - будет вкалывать за начальника отдела, заместителя начальника отдела и группу инспекторов, не получая за это ни на полпенни больше. К этому можно было бы добавить угрозу гражданской войны в Ирландии и настоящую войну, готовую уже разразиться в Европе. Боши и русские вцепились друг другу в глотку, а лягушатники объявили мобилизацию, результатом чего явились официальные распоряжения немедленно сообщать о любой подозрительной активности, будь то беспорядки или демонстрации. Половина личного состава находилась в отпуске. И вот вам убийство - первое в графстве за двадцать лет. Не какая-нибудь там пьяная драка в кабаке, переросшая в поножовщину. Не какая-то уличная ссора из-за женщины, куда там! Для бедняги Маггинза Лизердейла это было бы слишком примитивно. Нет, собственный сын старшего констебля убит в собственном доме старшего констебля, отчего Старик, разумеется, на две трети выведен из строя. Как вам это понравится?! Всемирный потоп, да и только! На церкви Святого Георгия как раз зазвонили колокола, когда длинный автомобиль с урчанием ворвался в Бишопс-Уоллоп. Откинувшись на кожаные подушки, положив котелок на коленку, Лизердейл слушал этот звон со странным ощущением нереальности. Его вытащили из постели посреди ночи, и глаза теперь слипались сами собой. Стыд, да и только. Староват он для настоящего сыщика. Несмотря на то что было еще рано, солнце уже пекло вовсю: погожий выходной, погожее лето. Война, убийство, безумие - а колокола Бишопс-Уоллоп звонят, как обычно. Они звонили так и много лет назад, когда Лизердейл еще мальчишкой проводил каникулы в деревне у деда с бабкой, в домике с высокой черепичной крышей и потолками, даже тогда казавшимися ему слишком низкими. Колокол-тенор в те дни немного фальшивил; фальшивил он и сейчас. Вполне возможно, так было и во времена Ричарда Львиное Сердце. Колокола звонили даже тогда, когда машина пронеслась по Стернбриджскому мосту. Инспектор подумал, что бы сказал его дед на это чудо. Или его отец, если уж на то пошло. Разодетые в воскресные костюмы люди тянулись на утреннюю службу точно так же, как поколения их предков. Собаки облаяли нарушителя спокойствия и сочли свои старания вполне успешными - машина убыстрила ход и, миновав деревню, начала подъем на холм. По длинной, обсаженной березами и каштанами аллее они помчались со скоростью сорок миль в час. Свод из летней листвы мелькал над головой; казалось, машина несется по зеленому туннелю. Всю свою жизнь инспектор ездил на работу на велосипеде, в форме. На велосипеде он слышал дроздов и дятлов, видел бабочек, порхавших в живых изгородях. Лизердейл попросил шофера опустить черный кожаный верх - ему хотелось хотя бы ощущать на лице ветер с ароматами клевера и тимофеевки. Август в Англии! Полускошенные луга были пусты. Пасшиеся в низинах лошади лениво отмахивались хвостами от мух. Куда бы он ни посмотрел, подернутый дымкой горизонт украшали шпили и башенки церквей. Когда-то он мог назвать их все по памяти, да и сейчас, возможно, смог бы - Святого Петра в Баттон-Бент, Святого Олбена в Крэнли. Романские, готические, ампирные. Вот уже тысячу лет каждый англичанин живет на расстоянии пешей прогулки от церкви. Он вытащил из кармашка часы и тут же сообразил - колокола уже сказали ему время. Должно быть, Элси сейчас выходит из церкви Святого Уилфрида. Да, рано он сегодня начал работу. Впрочем, эта поездка - пустая трата времени. Труп есть, убийца есть... Дело из разряда "открыл-закрыл". Возможно, мотивы убийства покажутся всяким умникам не слишком убедительными, но ему, полицейскому, хорошо знакома изнанка жизни. Такое могло случиться даже в маленькой сонной Грейфрайерз, где убежавшая лошадь становится темой разговоров на месяц. Такое случается, просто об этом редко говорят. Идея поездки в Фэллоу целиком принадлежала миссис Боджли, а Старик сейчас готов согласиться на все что угодно. Так что Лизердейлу дали покататься в "роллс-ройсе". Он зевнул. Фэллоу? Ему приходилось несколько раз проезжать мимо ворот, правда, внутри он не бывал ни разу. Не его участок. Да и ведомство не его - какое он имеет отношение к учебным заведениям для юных джентльменов? Фабрика снобов. Иногда мальчики из Фэллоу показывались в Грейфрайерз - в выходные дни, с родителями, похожие друг на друга как две капли воды в строгой школьной форме, шляпах и галстуках. Даже голоса у них были одинаковые - безупречное произношение и манеры под стать китайскому мандарину. Он уже успел поговорить о Фэллоу с полицейским врачом, но ответ был именно такой, как он и ожидал. Весьма уважаемая школа, сказал Уоткинс. Конечно, не Итон или Харроу. Во второй десятке, зато, возможно, лучшая во второй десятке. В тесных отношениях с министерством по делам колоний. Выпускает тех, кому предстоит управлять империей. Можно сказать, специализируется на этом. Выпускников Фэллоу можно встретить где угодно, в любой из колоний. На руководящих постах, разумеется. Бремя белого человека, пальма с пинией и прочая чушь. Милейшая миссис Боджли и представить себе не могла, что мальчик из Фэллоу может превратиться в жестокого убийцу. Или ее столь же безупречный сын - в жертву. Но Лизердейл мог. Стыдно! Очень, очень стыдно! 5 Небо уже начинало светлеть, когда труппа Тронга добралась наконец до храма. Они так и шли вереницей по росту. Процессию возглавляла монументальная фигура Тронга Импресарио, рядом с ним шествовала не менее живописная Амбрия. Последней плелась маленькая Элиэль Певица. Ветер все не стихал, швыряя по узкому ущелью улицы пригоршни снега. Согнувшись под тяжестью мешка, Элиэль тащилась за Клипом и Олиммиар. Она терпеть не могла Наршвейл. Из всех стран, которые труппа обходила из года в год, эта была самая противная. В Наршвейле было холодно, и свинцовое небо, казалось, в любой момент готово разродиться снегопадом. В самом же Нарше на улицах постоянно воняло гарью. Нарсиане обогревали углем свои уродливые каменные дома с крышами из пластин черного сланца. От жителей города тоже воняло, наверное, потому, что они никогда не стирали свою одежду. Одежду из шерсти ламы не постираешь, она не просохнет до следующей зимы. В особенности же она не любила храм и его богиню Оис, хотя таких вещей не произносят вслух. Возможно, и Амбрия чувствовала что-то похожее, поскольку всегда говорила Элиэль, чтобы та подождала снаружи. Если старая грымза считала, будто Элиэль не знает, что творится внутри, она глубоко заблуждалась. В деревеньках, где выступала труппа, всем иногда приходилось спать в одной комнате. Элиэль прекрасно знала, что бывает в темноте и под одеялом. Утиам и Гольфрен часто занимались этим, ведь они поженились меньше чем год назад. К'линпор Актер и Эльма тоже делали это, и Дольм Актер с Амой тоже, пусть и не так часто. Даже Тронг и Амбрия занимались этим иногда. Все притворялись, будто ничего не слышат, но стоило одной паре заняться этим, как она тут же распаляла остальных. Все они были женаты и занимались этим, потому что им хотелось и, должно быть, нравилось заниматься этим. То, что происходило в храме Оис, - совсем другое дело. Тут были замешаны деньги, и хотя считалось, что это посвящается богине, никто из других известных Элиэль богов и богинь не требовал таких жертв. Ее часто интересовало, что думают по этому поводу сами жрицы. Она даже спросила Утиам как-то раз, не за этим ли их мужчины каждый год ходят в храм. Утиам возмутилась и ответила, что нет, разумеется. Тронг Импресарио никогда не позволит им этого, даже холостякам. - Ты хочешь сказать, это нехорошо? - с самым невинным видом спросила Элиэль. - Ну конечно, нет! - заявила Утиам: негоже обсуждать то, что угодно богам. Впрочем, она сильно покраснела и постаралась поскорее сменить тему разговора. Идущие впереди Тронг и Амбрия свернули за угол. Они дождутся у дверей храма остальных, а потом Амбрия прикажет Элиэль остаться на улице. Право же, Элиэль не понимала, зачем ей тащиться всю дорогу туда и обратно с тяжелым мешком на спине. Она вовсе не собиралась ждать на улице, замерзая до смерти, - у нее были совсем другие планы! Заметив, что Утиам с Дольмом продолжают разговаривать, не обращая на нее внимания, она юркнула в нишу и постаралась слиться со стеной. Девочка задыхалась, и сердце ее колотилось часто-часто. Она еще не завтракала, но все же ощущала в желудке неприятную тяжесть. Ежегодная поездка на мамонтах через перевал Рилипасс всегда так действовала на нее. Перевал считался самым опасным: огромные глыбы льда и снега ежесекундно готовы были сорваться вниз. Порой даже осторожный мамонт мог поскользнуться и упасть в бездонную пропасть. В общем, те еще ощущения. Все совершали приношение Оис, перед тем как отправиться через Рилипасс. Все, кроме нее, но, похоже, одна-единственная двенадцатилетняя девчонка не слишком-то интересовала богиню. Могущественная Оис понимала: сбрось она лавину на Элиэль - придется хоронить всех, кто едет с ней в одном паланкине. Элиэль решила сбежать и помолиться Тиону. Она знала одну совсем особую молитву. Она рискнула заглянуть за угол, но Дольм с Утиам все топтались на улице. "Придется подождать. Хорошо еще, что мое убежище не на самом ветру", - подумала Элиэль и попыталась отогреть кончик носа, дыша на него. Некоторые большие города имеют по нескольку храмов, но даже в дырах вроде Нарша найдется по крайней мере по часовне на каждого бога Пентатеона или хотя бы на одну из его аватар. Оис, стражница перевалов, была аватарой Эльтианы - Владычицы. В Нарше имелась часовня Кирб'ла, Шутника, а Шутник, как известно, - аватара Тиона, Юноши. Странное дело, но угрюмые нарсиане из всех аватар Тиона выбрали именно эту. Странно, потому что у нарсиан с юмором обстояло хуже всего - а Элиэль было с кем сравнивать. Их труппа каждый год обходила семь вейлов. В последний раз они провели в Нарше две недели. Труппа три раза исполнила комедию и четыре - трагедию, а сборов не хватило даже на пропитание. Так, во всяком случае, сказала Амбрия. Мельники да пастухи, бурчала она, нет в мире больших скупердяев. У них, поди, и чувства юмора нет. Почему же они так превозносят Шутника? Пиол Поэт сказал, что юмор - высшая форма искусства, ибо дарит людям радость и веселье. Должно быть, говоря это, он сам шутил. Еще один взгляд из-за угла - путь свободен. Элиэль выскользнула из ниши и поспешила обратно той же дорогой, что пришла, стуча башмаками: клип-клоп, клип-клоп. С рассветом на улице показались первые горожане, все в вонючих шерстяных и меховых одеждах. Жалкие троглодиты! Тронг Импресарио бесподобно играл Трастоса, особенно в той сцене, где он умирает, но они сидели с каменными лицами. Надо же, ни хлопка! В этом году Пиол в обеих пьесах написал реплики для Элиэль, хоть и совсем маленькие. В трагедии она играла посланца богов - пела за сценой, а в комедии - молодого герольда, одежды которого скрывали ее хромоту. И вот она играла в Нарше впервые в жизни, и ее встретили абсолютно равнодушно. Никто не вызывал ее на "бис", никто не рукоплескал стоя. В Лаппине она однажды завоевала аплодисменты; ее пению рукоплескали и раньше. Ничего, сегодня вечером она будет играть уже в Суссленде. В Суссвейле теплее и уютнее, и там не воняет угольной гарью. Суссиане будут рукоплескать ей. Она свернула за угол. К счастью, святилища повсеместно - словно по закону - лепились друг к другу. Часовни ютились позади храма Владычицы, словно цыплята под крылышком у курицы. Одна посвященная Висеку - Отцу, одна - Карзону, Мужу, одна - Астине, Деве. Часовня Юноши располагалась последней в ряду. Что было в других домах, Элиэль не знала. Возможно, там жили жрецы. Клип-клоп, клип-клоп... Времени у нее немного. Все молитвы заучены заранее. Сначала она попросит бога, чтобы тот ждал ее на празднествах - на случай, если Оис обидится на них за что-то. Потом помолится за своих друзей. Пусть труппа выиграет драматический конкурс, Пиол Поэт - конкурс на лучшую пьесу, а все остальные получат призы исполнителям. Год, когда труппа Тронга не завоевывала по меньшей мере три розы, считался неудачным. Особо она будет молиться за Утиам, репетировавшую "Полемику Айронфеба" несколько месяцев и исполнявшую ее так, что у Элиэль до сих пор слезы на глаза наворачивались. Теперь Утиам замужем. Через год она потеряет форму, на руках у нее будет младенец - тут уж не до игры. Клип-клоп... Девочка запыхалась и вспотела в плаще из шерсти ламы. Она чуть сбавила шаг. Если она будет задыхаться, она не сможет петь для бога. И последняя молитва. Совсем короткая, маленькая такая просьба. Юноша - покровитель искусств, а значит, и покровитель актеров. А еще он бог красоты - вот почему уроды и калеки не допускаются на Празднества. И еще он бог исцеления. Каждый год на завершающей церемонии он творит по меньшей мере одно чудо, исцеляя какого-нибудь паломника. Так что ведь совсем не дерзостью будет попросить его выправить ногу Элиэль Певицы, чтобы в будущем она тоже могла участвовать в Празднествах и петь в его честь. Верно? Вход в молельню находился под аркой, выкрашенной в желтый цвет. Поправив на спине мешок, Элиэль проковыляла внутрь. Она никак не рассчитывала, что там окажется кто-то еще. В небольшое квадратное помещение свет проникал через дверь и несколько высоко расположенных окон. Внутри находился только невысокий алтарь для приношений, два канделябра - Элиэль подозревала, что они вовсе не из чистого золота, - и большая лягушка, вырезанная из желтого камня. Девочка бывала здесь уже много раз. Ей казалось, что бог красоты мог бы претендовать и на помещение покрасивее. Хотя, с другой стороны, простота тоже по-своему красива... если кому-то нравится сараи. Лягушка была символом Юноши, ассоциирующимся с Кирб'лом - Шутником и с желтой луной, чье поведение так непохоже на поведение остальных лун. Так что с лягушкой все в порядке. Физиономия у нее была хитрая, и косые глазки немного раздражали Элиэль. Человек, находившийся в молельне, раздражал ее значительно сильнее. Маленький сгорбленный человечек казался бы еще меньше, не будь на нем бесформенной меховой шубы. Он деловито подметал пол обглоданным веником, вздымая тучи пыли. Увидев тень, он оглянулся. Из-под капюшона виднелось лицо с миллионом морщин. Глазки косили в разные стороны. Он, наверное, совсем старый, старше даже Пиола Поэта. - Благословляю тебя, девица! - прошепелявил человечек, брызгая слюной. - Я пришла помолиться богу! - только и нашлась что ответить Элиэль. - И сделать приношение, надеюсь? Уж не принесла ли ты мне завтрак? - Он покосился на ее мешок. К своему огорчению, Элиэль заметила, что из-под мехов виднеется желтая хламида. Значит, эта древняя кукла - местный жрец. Девочка никогда его раньше не видела; помнится, ее всегда интересовало, кто прибирает молельню и уносит дневные приношения. Значит, она не может просто попросить его уйти. Но она не хотела, чтобы этот старый длинноносый жрец подслушивал ее молитвы. И уж вовсе не собиралась отдавать ему свою последнюю медную монетку. Все же, раз она сюда пришла, лучше поскорее закончить с делами, чтобы вернуться ко входу в храм и ждать там остальных. А может, лучше встретиться с ними уже в месте посадки на мамонтов? - Я хотела спеть для бога. Старик вздохнул, продолжая беззубо улыбаться. - Значит, я должен порадоваться твоему пению. Что ж, этот завтрак, конечно, легче вчерашнего, зато и запомнится надолго. Это, наверное, лучшее, что ты умеешь делать? Его замечание уязвило Элиэль, как уязвило бы любого настоящего артиста. Он над ней потешается! - Музыка - моя профессия! Он удивленно прикусил губу и поставил веник в угол. - Да будет твое приношение достойно бога! Как тебя зовут, дитя? - Элиэль Певица. - Как! - Старик повернулся с неожиданной прытью. Глаза его широко раскрылись, хотя на нее смотрел только один. - Так ты Элиэль? А где тогда Дочерь? Девочка застыла от неожиданности. - Какая еще дочерь? Жрец шагнул к ней, лихорадочно потирая руки. Скрюченные пальцы побелели от холода. - Дочерь Ирепит, конечно! Неужели ты ничего не знаешь о Пророчестве? Ты не понимаешь, что тебе грозит страшная опасность? В городе Жнец! Ты гораздо моложе, чем я ожидал! - Не прекращая возбужденно лопотать, он шлепал вслед за попятившейся к выходу Элиэль; его морщины собрались, словно от боли. - Смерть ищет тебя, чтобы разорвать Цепь! Кто следит за тобою, дитя? Отец? Родители? У нее не было родителей, но она не собиралась докладывать это сумасшедшему старику, пугавшему ее Жнецами, опасностью, какими-то цепями, какими-то дочерьми Ирепит - кем бы они ни были. У него точно не все дома. - Спасибо за предупреждение, - сказала она, стоя в дверях. - Я пойду и прослежу за этим. Она повернулась и побежала. Клипклопклипклопклип... 6 Большая машина, мягко урча, въехала в ворота Фэллоу. Лизердейл без особого энтузиазма окинул взглядом заросшие плющом фасады зданий в готическом стиле, тенистые вязы, залитый солнцем центральный газон. Готика, конечно, смахивала на пышные особняки железнодорожных магнатов. Однако время уже наложило на фасады свой отпечаток. Очень скоро все это будет считаться настоящей стариной, даже по английским меркам. "Интересно, - подумал он, - во что обойдется послать сына учиться в место вроде этого - даже без круглогодичного содержания. Впрочем, раз ты задаешься таким вопросом, значит, уже не можешь себе этого позволить". Если бы Элси подарила ему сына, мальчик пошел бы по стопам отца - прямиком в приходскую школу Грейфрайерз. Обучился бы читать, писать и считать и в четырнадцать покончил бы с учебой. Все это классическое образование с перспективой поступления в университет - не про нашего брата. Отсюда выходят офицеры, министры - люди, правящие империей. Высший свет начинается здесь, на фабрике снобов. Машина плавно остановилась перед огромным парадным входом. Ни портика, ни высокого крыльца здесь не было, хотя архитектура здания и намекала на такую возможность. Утро стояло волшебно мирное: где-то ворковали голуби, да тихо пощелкивал и шипел, остывая, мотор. - Тюдор-Хауз, сэр, - объявил шофер, открывая дверцу. Ну да, ему положено знать, ведь он довольно часто отвозил сюда молодого господина. Лизердейл выбрался из "роллса". - Полагаю, я не задержусь здесь больше чем на двадцать минут... во всяком случае, вы вполне успеете выпить чашечку чая, если хотите. На профессионально бесстрастном лице появилось подобие вежливой улыбки: - Ну что вы, сэр! Я подожду здесь. Откуда-то выбежали человек восемь мальчиков и с любопытством обступили машину. Они разнились по росту от немногим более четырех футов до немногим менее шести, все в шляпах и взрослых костюмах - и ни одной руки в кармане. Они стояли на почтительном расстоянии, чтобы, не дай Бог, не коснуться машины и не навлечь на себя гнев водителя, и вполголоса обменивались репликами типа: "Ух ты! Развивает больше..." или "Движок не меньше тридцати лошадиных сил!" Должно быть, у них родители в колониях и никого родных в Британии, вот им и приходится торчать здесь все летние каникулы. Боже правый, да сколько же стоит хотя бы одевать ребенка так? Будь это утро субботы, Лизердейл решил бы, что они собрались на церковный парад. Тут он заметил, что самый высокий мальчик - с востока, да и кожа остальных троих тоже отличалась разными оттенками шоколадного. Возможно, они и не христиане вовсе. Слегка опешив от такого предположения, он поднялся на крыльцо. - Инспектор Лизердейл? Говоривший стоял в дверях - бородатый мужчина с брюшком, изрядно напоминавший покойного короля Эдуарда. "А как вы думаете, кто еще может испортить такое замечательное летнее воскресенье?" - Мистер Джонс? Джонс все смотрел мимо посетителя на машину в тысячу гиней. Возможно, его удивление и имело под собой некоторые основания. Полисмены не имеют обыкновения разъезжать этаким вот манером. В прихожей, пышной, погруженной в полумрак зале, царила такая тишина, что казалось, будто она отдается эхом от стен. Здесь пахло кремом для обуви, мелом, тетрадями и промокашками. Мраморная лестница с чугунными перилами вела куда-то вверх. Лизердейла проводили в комнату, где стояли старомодные кресла и неистребимо пахло трубочным табаком. При том, что окна были открыты, воздух казался затхлым и мертвым. Со стен, зажатые книжными полками, смотрели портреты пожилых джентльменов; линолеум на полу истерся до опасных пределов. - Это наша учительская, - пояснил Джонс, хотя в этом не было никакой нужды. - Разрешите предложить вам чаю, инспектор? Лизердейл отказался от чая и выбрал кресло спинкой к окну. Оно оказалось удобнее, чем можно было ожидать; пожалуй, даже слишком удобное для человека, которому удалось поспать только два часа. Джонс уселся напротив, предварительно убрав номер "Таймс", каковым помахал в воздухе, что, вероятно, означало крайнюю степень возмущения. - Читали утренние новости? Эти прусские бандиты вторглись в Люксембург! И объявили войну России. Бельгия, Голландия, Швеция - все объявили мобилизацию. Бандиты! - Плохо, - согласился Лизердейл. - Кайзер просто маньяк! Неужели он не понимает, что у нас слова не расходятся с делом? Англия уже не первый год ясно дает понять, что в случае вторжения в Бельгию или Люксембург мы не останемся в стороне, разве не так? Неужели эти слепцы надеются, что мы не сдержим слова? Что на них не обрушится вся мощь Британской империи? - Он сердито хлопнул газетой по колену. - Гунн ведь даже не скрывает планов разбить Францию с Россией, а потом взяться за нас. Лизердейл издал звук, долженствующий означать согласие. Сходство Джонса с покойным королем было прямо-таки поразительным, если не считать того, что Джонс носил пенсне, поблескивавшее в солнечных лучах. По давней привычке Лизердейл мысленно составил его описание: возраст - за пятьдесят, рост - пять футов восемь... нет, девять дюймов, вес - около четырнадцати стоунов [1 стоун = 14 фунтам = 6,34 кг], одет аккуратно, волосы - каштановые, седеющие на висках, борода окладистая. - Я хочу сказать, у нас просто не остается иного выбора, правда? - не унимался Джонс. - Если у него самая большая армия в мире и он ее все наращивает, а его соседи, глядя на это, начинают тревожиться и прикупают себе несколько лишних пушек, а немцы поднимают крик, что их окружают... - Он замолчал, словно потеряв нить рассуждения, и выпрямился, готовый выслушать посетителя. - Безумцы! - добавил он. - Гунны! Джонс говорил с чисто оксбриджским произношением, в котором не осталось и следа от говора его предков, шахтеров из Уэльса, чуть растягивая гласные, отчего речь - намеренно или нет - приобретала оттенок надменности. Он был одет в коричневый твидовый костюм от Харриса, пару крепких ботинок и неожиданно старомодный галстук. Лизердейл решил, что галстук ему не нравится. Какую бы школу, университет или полк этот галстук ни олицетворял, в данный момент он красовался на ослепительно белом воротничке исключительно для того, чтобы произвести впечатление на него, Лизердейла. - Я постараюсь не задерживать вас более, чем необходимо, мистер Джонс. - Он вытащил из кармана блокнот. - Мне нужна кое-какая информация общего характера. Если точнее, мне хотелось бы посмотреть личные дела двоих ваших мальчиков. Точнее, на сегодняшний день уже бывших ваших. - Мне очень жаль, инспектор, но это совершенно невозможно, - серьезно ответил Джонс. Возможно, он просто забавлялся, водя сельского полисмена за нос. А может, он всего-навсего цыпленок, которого оставили стеречь ферму, боящийся шаг ступить, пока овчарки проводят выходной у моря? - Речь идет не о краже яблок из чужого сада, мистер Джонс. - Уж не думает ли тот, что у Лизердейла нет лучшего занятия в воскресенье? Наставник потеребил бороду кончиками пальцев. - Я не сомневаюсь, что вас привело сюда серьезное дело. Я был бы рад помочь вам, инспектор, однако шкаф с личными делами заперт, и у меня нет ключей. Ну конечно, для него теперь важнее всего поддержать репутацию школы. В нем за версту виден наставник - человек, которому приходится постоянно следить за своей речью. В этом он походил на священника. Одним словом, книга с пожелтелыми, обтрепанными страницами и истертой обложкой с облупившейся позолотой. Всегда можно сказать заранее, на какой странице откроется такая книга. Джонс взялся за подлокотники, словно собирался подняться из кресла, завершая беседу. - Жаль, что вы не упомянули документы, когда звонили сюда, инспектор. Я бы сберег ваше время, и вам бы не пришлось напрасно ехать сюда. Я объяснил бы вам, что наше начальство вернется не раньше, чем в четверг, и что со всеми серьезными делами следует обращаться к нему. Видите ли, я всего лишь, так сказать, in loco magistr [заменяю магистра (лат.)], так что не полномочен давать какие-либо объяснения. - Пенсне блеснуло. Нет, это не свидетель, которого нужно водить, как десятифунтового лосося на пятифутовой леске. Какое там - обычный сторожевой пес, которого надо приструнить, чтобы знал свое место. Тогда он поможет, если только знает что-то. Присяжные ни за что не вынесут обвинительный приговор, если им не предоставить убедительные мотивы преступления. Джонс может пролить свет на мотив этого преступления. Кто нападал - убийца или жертва? А может, оба? Лизердейл решил попробовать еще несколько капель меда, прежде чем добавить дегтя. - С вашего позволения, ваше полное имя, сэр? - Дэвид Джонс. Преподаватель французского. Сколько сотен мальчиков научились говорить по-французски с этим произношением? - Вы здесь уже... сколько лет? - Десять... нет, одиннадцать. А до этого... - Спасибо, это не обязательно, сэр. Мне просто хотелось знать, насколько хорошо вы знакомы с интересующими меня мальчиками. Пенсне вновь блеснуло, и взгляд Джонса стал непроницаемым. - Инспектор, я не уверен, что могу обсуждать кого-то из наших учеников без соответствующего разрешения администрации или по крайней мере не посоветовавшись с адвокатом. Ну что ж, забавно! - Ключи от шкафа с личными делами - у кого они? - У ректора, разумеется. У доктора Гиббса. - А запасной комплект? У вас имеется запасной комплект? - Право, не знаю. Если и есть, мне неизвестно, где он. - Мистер Джонс, дело не может ждать до четверга. Как мне связаться с ректором? Джонс улыбнулся, сверкнув золотым зубом: - Не думаю, что вам это удастся, инспектор. Он собирался на Крит - на раскопки. С ним четверо мальчиков из старшего класса, и еще двое догоняют их - во всяком случае, они собирались туда. Полагаю, доктор Гиббс и его спутники сейчас в Греции. И со сложившейся на континенте ситуацией, боюсь, их возвращение может занять больше времени, чем планировалось. Лизердейл с минуту задумчиво смотрел на него. - Скажите, согласно правилам, члены совета попечителей могут дать такое разрешение? Джонс задумался. - Полагаю, что могут, однако совет обыкновенно... - Собственно, сэр, мы с вами работаем на одного человека. Генерал Боджли не только председатель вашего совета, но и мой старший констебль. Возможно, мне стоило привезти с собой записку от него, но мне показалось, что вы поможете и так. - Помочь? Уверяю вас... - Если быть точным, это его машина с шофером ждет меня на улице. Возможно, если мы дозвонимся к нему по телефону... Сторожевой пес, виляя хвостом, ластился к ноге. - Инспектор... э-э... Лизердейл, поверьте, я делаю все, что в моих силах! Я не знаю, где хранятся ключи. Я не знаю точно, где сейчас наш ректор. Я могу показать вам телеграмму от него, но она отправлена с какого-то полустанка в Австрии, так что, боюсь, она вам не поможет. Наш казначей отдыхает в Швейцарии. Если только у генерала Боджли нет запасного комплекта ключей - в чем я очень сомневаюсь, - я даже представить себе не могу, у кого они вообще могут быть. - Джонс в сильном волнении вцепился левой рукой в бороду. - Разве у доктора Гиббса нет секретаря? - Катается на лодке в Блэкпуле, кажется. Сейчас же август, инспектор, самый разгар каникул! Вся Англия отдыхает. Впрочем, если кто-то из Фэллоу попал в беду, я, разумеется, готов оказать следствию любую посильную помощь. Вот так-то оно лучше. Лизердейл кивнул. - Мне нужна информация о двоих ваших учениках, вот и все. - Как их зовут? - Один - Эдвард Джордж Экзетер. Джонс застыл. - Экзетер? О Боже! Надеюсь, вы не хотите сказать, что они попали в эту историю на Балканах? - Насколько мне известно, сэр, к Балканам это не имеет ни малейшего отношения. - Но ведь именно Экзетер и Смедли направлялись вдогонку доктору Гиббсу. Те двое, о которых я говорил. - Им пришлось прервать поездку. Они вернулись домой из Парижа. - Ну что ж, уже легче. Право же, легче! Я так беспокоился о них, и я... - Улыбка Джонса исчезла так же быстро, как появилась. - Вы хотите сказать, произошел несчастный случай? - Нет, сэр. На этот раз шок, поразивший Джонса, был действительно неподдельным. - Экзетер попал в беду? - Что вы можете сказать мне о нем, сэр? Учитель глубоко вздохнул: - Экзетер был одним из лучших выпускников этого года! Прекрасный во всех отношениях молодой человек! Он жил здесь, в Тюдор-Хауз! Я был его наставником, инспектор, так что хорошо его знаю. Экзетер, пожалуй, последний, кого я мог бы заподозрить в нарушении закона! Ведь дело в этом, правда? Вы имеете в виду, что им интересуется британская полиция? - Боюсь, дело обстоит именно так. В замешательстве Джонс вытащил из кармана льняной носовой платок и промокнул вспотевший лоб. Его расстройство и удивление казались искренними. - Я хотел сказать, я надеюсь, с ним не случилось никакого несчастья? - Пожалуй, преждевременно делать заключения, сэр. Против него пока не выдвинуто обвинений, но на сегодняшний день ситуация выглядит достаточно мрачно. - Господи, спаси и помилуй! - Джонс откинулся на спинку кресла. - Экзетер? Я выдвинул его на аттестат с отличием, инспектор, и он полностью оправдал мои надежды. Я не мог бы дать высшей оценки никому - ни одному из моих мальчиков. Вы не просили... я хочу сказать, я вел записи о своих мальчиках из Тюдора. Я с радостью предоставлю их вам. - Он снова сделал попытку встать, хотя на сей раз значительно более энергично. - Позже, сэр, я буду рад ознакомиться с ними. А пока я хотел бы услышать, что вам известно о нем. Характер, происхождение. В особенности - семья. Джонс снова погрузился в кресло, вытирая лицо платком. Он помолчал, собираясь с мыслями, потом заговорил, не поднимая глаз: - Лидерство, инспектор. Наш основной продукт - лидерство. Они попадают к нам совсем детьми. А выходят от нас молодыми людьми. Довольно невинными молодыми людьми, если мерить мировыми мерками. Но зато из того сплава, что позволит им служить империи. Часто паренек, окончив эту школу, через три или четыре года получает под свое начало территорию примерно в половину Англии: администратор, судья, солдат, инженер, сборщик налогов, блюститель порядка - все в одном лице. И не ради власти, не ради денег, но единственно из чувства долга! Лизердейл ждал. Джонс блеснул стеклами пенсне. - Латынь, греческий и прочие науки сами по себе ничего не значат. В этом мире важно не то, что вы знаете, но то, что вы собой представляете! Esse non sapere [не в мудрости суть (лат.)] - вот школьный девиз. Мы учим их чести, достоинству и искусству актера. Вот что они выносят отсюда. Не все, конечно, далеко не все. Но лучшие действительно овладевают этим в полной мере. Экзетера я причислил бы к лучшим. - Он упрямо посмотрел на полицейского. Миссис Боджли говорила примерно то же самое. - Конкретнее, пожалуйста. Джонс убрал платок в карман. - Эдвард Экзетер? Родился в Британской Восточной Африке, если не ошибаюсь, в девяносто шестом. Сюда попал, когда ему было около двенадцати лет. Вышел - формально - неделю назад. Прекрасный ученик, гордость школы. Похоже, этим летом у него будет шанс послужить родине. Он сделал паузу. Лизердейл продолжал молча ждать - он чувствовал; еще немного, и что-то проявится. - На долю Экзетера и так уже выпало достаточно трагических переживаний. Вы, наверное, помните о событиях в Ньягате? - Смутно. - Отец Экзетера был администратором округа. Они с женой оказались в числе убитых. Все произошло за несколько дней до того, как они собирались уехать в отпуск. - Генерал упоминал об этом - вскользь. Впрочем, он... гм... не вдавался в подробности. - В общем-то это было мягко сказано. Джонс поморщился: - Вам стоит почитать официальное заключение. Все это дело - из тех бессмысленных кровопролитий, что, похоже, являются неизбежной платой за прогресс. Видите ли, меньше десяти лет назад весь этот район и на карту-то нанесен не был. Варварство продолжает тлеть под самой поверхностью. Враждебно настроенные воины из соседнего племени - меру или как их там, голод, браконьерство... резня и все сопутствующие ужасы и как результат - карательные меры. Одним словом, история движется вперед, оставив позади еще несколько могил. - Мистер Джонс тяжело вздохнул. - Сколько Экзетеру тогда было лет, сэр? - Шестнадцать. - Он находился здесь, в Фэллоу? Как он это воспринял? - Право же! А вы как думаете? Он был сражен, разумеется. Сообщение о трагедии пришло в выходной, и никто из Уайтхолла не дал себе труда известить его. Так что он узнал обо всем из газет утром в понедельник. Он не видел родителей четыре года и как раз надеялся повидаться с ними летом. - Братья, сестры? Джонс снова вздохнул: - Никого. Он замечательно быстро справился с отчаянием. Сильный характер. Его оценки почти не понизились. А потом, когда худшее, казалось, было позади, опубликовали результаты расследования, и это снова разбередило раны. - Будьте добры, сэр, повторите еще раз название местности. И точную дату - во всяком случае, настолько точную, насколько вы помните. - Лизердейл уже знал, что ему будет оказана вся возможная помощь. Он не получил никакого удовольствия - слишком легкой оказалась победа. - Каким образом, сэр? - Я хотел сказать, разбередило раны Экзетеру. - Джонс осторожно снял пенсне и протер его носовым платком, потом, прищурив глаз, оценил результаты. - В самом кровопролитии нет вины его отца. Как я сказал, убийцы - обыкновенное сборище бандитов, зашедших на чужую территорию. Однако Экзетера резко критиковали за то, что он не держал для охраны своих учреждений гарнизона специально подготовленных туземцев. Юный Экзетер сказал бы вам - и я почти готов поддержать его точку зрения, - что его отца обвинили в том, что он слишком хорошо справлялся со своей работой. Если бы он оказался плохим администратором и правил с помощью угроз, ему бы требовалось защищать себя! Еще один парадокс, э? В общем, в свои молодые годы Экзетеру уже пришлось пережить такое, что не пожелаешь никому. - А его опекун? Джонс водрузил пенсне на нос и недоверчиво прищурился: - Почему вы спрашиваете, сэр? Разве он не может сказать вам этого сам? Он что, пропал? - Нет, сэр. - Лизердейл перелистал свой блокнот. - Сотрясение мозга, сложный перелом правой ноги и ряд менее серьезных ушибов. Когда я уезжал из больницы, он еще не пришел в сознание. - Боже правый! - задохнулся Джонс. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями. - Опекуном является его дядя, преподобный Роланд Экзетер, глава миссионерского общества "Светоч". Он назвал это имя так, словно преподобный доктор Экзетер был известен каждому, - и правда, Лизердейлу доводилось слышать о нем. Он умолчал о том, что уже имел со святым отцом телефонный разговор рано утром. Равно как и о том, что экономке преподобного Экзетера потребовалось довольно много времени, чтобы уговорить того хотя бы подойти к телефону. Да и подошел он в конце концов только для того, чтобы объяснить: его религиозные убеждения не позволяют ему путешествовать по воскресеньям - нет, ни в коем случае, даже чтобы навестить раненого племянника, обвиняемого к тому же в совершении убийства. - Экзетер переписывался также с каким-то типом из министерства по делам колоний, - нахмурившись, сказал Джонс. - Уверен, у меня где-то записаны его имя и адрес. Мистер Олдкастл, если не ошибаюсь. Видите ли, в таких случаях правительство его величества принимает посильное участие. - А другие родственники? - Насколько мне известно, только кузина. Лизердейл навострил уши, но виду не подал. - Друзья семьи? - Не слышал, чтобы он упоминал кого-либо. - Мистер Джонс, вам ни о чем не говорит имя или прозвище "Джамбо"? - Весьма распространенное прозвище, только и всего. У нас в четвертом классе учится Джамбо Литтл. - Нет. Ладно. Расскажите мне о кузине. - Мисс Алиса Прескотт. У меня, кажется, есть ее адрес. - Насколько они близки? Джонс изобразил понимающую улыбку: - Два месяца назад Экзетер был у нее на дне рождения; ей исполнился двадцать один год. До достижения совершеннолетия она - как и он - находилась под опекой дяди - преподобного Экзетера. Я не видел юную леди несколько лет, но полагаю, что молодой человек пребывает в сильном смятении. Как к нему относится она, мне неизвестно. Он на три года моложе, и они в близком родстве. - Я прослежу, чтобы ее оповестили о случившемся, сэр. - Благодарю вас. Уверен, Экзетер будет весьма благодарен за это. Если она хоть отчасти такова, какой он ее считает, она откликнется. Хороший школьный наставник - это не просто надзиратель. Акции Джинджера Джонса в глазах Лизердейла заметно повысились. Доверие и дружбу по меньшей мере одного из своих подопечных он завоевал, это точно. - Расскажите мне о самом юноше, сэр. - Крепкий... - Джонс задумался на мгновение. - Неплохой спортсмен, хотя и не выдающийся, если не считать крикета. Он один из лучших подающих, учившихся в последние годы в нашей школе. Немного склонен к одиночеству, особенно после трагедии, но, несмотря на это, его любили. Безупречно выполняет все, за что берется. Прирожденный лидер - младшие слушались его беспрекословно, а ведь он никогда не повышал голоса. Они на него только что не молились. Немного слабоват в математике - он просто не видел в ней особого смысла. Зато поразительные способности к языкам. Окончил школу с медалями по греческому и немецкому, да и по латыни был близок к этому. Чуть хуже французский, - помедлив, добавил он. Ну да, именно такая информация будет наиболее убедительна в суде. - Итак, он окончил школу. Не знаете ли вы, каковы его дальнейшие намерения? Джонс не торопился с ответом. - Насколько я знаю Экзетера, ему, как и всем остальным, не терпится надеть форму. Проучить гуннов как следует! - А если бы мобилизацию не объявляли? - Он собирался в Кембридж. Похоже, он давно уже сделал выбор в пользу двух или трех колледжей - на такие дела в семье деньги имеются. - А дальше что? По отцовским стопам? Министерство по делам колоний? Пауза. - О нет. Современные языки. Лизердейл сделал пометку в блокноте. Свидетель чего-то недоговаривает. Возможно, молодой Экзетер держит обиду на организацию, обвинившую его отца за то, что тот был слишком хорош для своей работы. Впрочем, вряд ли это имеет какое-либо отношение к убийству. Мотив! Лизердейлу просто необходим был мотив. Что превратило образцового школьника в жестокого убийцу? - А родственники с материнской стороны? - Если и есть, самому Экзетеру о них ничего не известно. Его мать родом из Новой Зеландии. - Но из европейцев? Джонс снисходительно усмехнулся: - Ищете ложку дегтя, инспектор? Не могу не признать, у него темные волосы, и загорает он почти дочерна, но его глаза! Голубые, как небо. Я бы сказал, этакие корнуолльские. Почему-то это задело Лизердейла. - Я не видел его глаз, - сказал он. - Они были закрыты. - Пожав плечами, он возобновил допрос. - А как у него с личной жизнью? Ничего такого на горизонте? Казалось, преподаватель французского постарел с начала допроса на несколько лет. Покровительственный тон, отличавший его поначалу, давно уже исчез, но от этого вопроса на его щеках появился сердитый румянец. - Я уже говорил вам, как высоко ценю Экзетера. Экзетер - молодой английский джентльмен. - Будьте добры, мистер Джонс, отвечайте прямо. Джонс фыркнул: - У мальчиков в закрытой школе нет личной жизни. То, что может случиться во время каникул, - вне пределов моего зрения, но даже так я сомневаюсь, чтобы эти правила нарушались. В школах типа Фэллоу целомудрие блюдут тщательнее, чем в любом известном мне монастыре. Я, кажется, уже говорил вам, что мистер Экзетер неравнодушен к своей кузине. Лизердейл нехотя записал ответ. - Заранее прошу прощения за следующий вопрос, однако я обязан задать его. Как насчет "любви, что даже имени себя стыдится"? - Нет! Любой намек на такое в Фэллоу - повод к немедленному исключению, будь то ученик или наставник! - Мгновение Джонс просто свирепо смотрел на него, потом перевел дух. - Конечно, это всегда потенциальная проблема в обществе, состоящем исключительно из мужчин. В некоторых школах, пусть даже примерных... нет, я совершенно уверен. Мы не наивны. Мы следим за этим. У нас вот уже много лет не было ни одного случая. Холодный душ и постоянная физическая нагрузка, инспектор! - И Экзетер?.. - Абсолютно гарантированно. Похоже, он говорит совершенно искренне. Возможно, он просто не настолько хорошо знает своих подопечных, как ему представляется. Единственным вразумительным мотивом в этом деле может быть порыв страсти. С минуту Лизердейл продолжал крутить в пальцах ручку, думая, что бы еще спросить об Экзетере. Уверенность наставника в этом мальчишке смущала его. Она мешала ему: на присяжных такое всегда производит впечатление. Когда он поднял взгляд, Джонс устраивался в кресле поудобнее. - А другой мальчик, интересующий вас, инспектор? Смедли, полагаю? - Тимоти Фитцджон Боджли. - Что?! - Подобного ужаса от Джонса вряд ли можно было бы ожидать, скажи ему даже, что его назначают обучать принца Уэльского ивриту. - Объясните, пожалуйста. - На данный момент подробности дела засекречены, мистер Джонс. До воскресных газет информация не дошла, однако что-то наверняка просочится в завтрашние выпуски. Наставник застонал: - Ради всего святого, скажите мне! Это ужасно! - С вашего позволения, сначала ваша оценка молодого Боджли. Он тоже проживал у вас в корпусе? - Да. Они с Экзетером дружили в младших классах, и эта дружба продолжалась и дальше - пожалуй, со стороны Экзетера в меньшей степени, чем со стороны Боджли. Экзетер более, так сказать, самостоятелен. - Джонс снова протер пенсне, близоруко щурясь, будто вообще ничего не видит без него. - Боджли - мальчик болезненный. Его постоянно беспокоит астма. Из-за этого он не мог участвовать в играх... его прозвали Волынкой. - Его отец - выпускник Итона. - Лизердейл умолчал о том, что изучал биографию начальника по принадлежавшему самому этому достойному джентльмену справочнику "Кто есть кто". Джонс слабо улыбнулся непонятно чему. Потом вернул пенсне на место и, похоже, ожил. - Вас интересует, почему он не отправил собственного сына туда? Из-за астмы. Фэллоу ближе к дому, чем Итон. Или вас интересует, почему председателем совета попечителей у нас не выпускник Фэллоу? Что ж, это вопрос политики... точнее, денег и политики, инспектор. И если вы хотите знать, не из лучшей ли семьи молодой Боджли по сравнению с большинством остальных наших мальчиков, ответ будет - да. В жилах Боджли течет голубая кровь. Его будущее в империи лежит где-то на уровне полномочного представителя, куда выше администратора округа, на которого мог бы рассчитывать Экзетер. Форин Оффис, дипломатический корпус - вот возможное поле его деятельности. Он несколько капризен и избалован, любит жалеть себя. Я могу представить, что некто старше, с более сильным характером мог бы сбить его с пути истинного - что я совершенно исключаю в отношении Экзетера. Однако в принципе он славный молодой человек, и я уверен, в чем бы вы ни подозревали этих двоих, ваша информация неверна. Он сделал попытку улыбнуться, однако результат вышел довольно жалкий. - Вот. Я был с вами совершенно откровенен, не так ли? Теперь, надеюсь, вы откроете мне, какая с ними случилась неприятность? Меньше чем неделю назад я смотрел на то, как мои юные друзья выходят в большой мир, лежавший, казалось, у их ног. Я еще просил Экзетера совершить приношение Посейдону - стакан ретсины от моего имени... И вот вы говорите мне, что он вернулся и его подозревают в чем-то недозволенном. - Я мало что могу сообщить. - Лизердейл не закрывал свой блокнот. - Предыстория вам уже известна. Когда родители Смедли отозвали его обратно из Парижа, Экзетер вернулся с ним. Он обнаружил, что ему некуда деться, однако его и раньше приглашали в Грейфрайерз-Грейндж... Где он обыкновенно проводил каникулы, пока были живы его родители? - Здесь, - тихо ответил Джонс. - Он постоянно жил в Фэллоу с двенадцати лет, за исключением редких случаев вроде летних лагерей, школьных экскурсий или визитов к друзьям. У нас учится много детей, родители которых служат за морем. В таких случаях другие родители часто заботятся о друзьях своих сыновей - ну, например, приглашают пожить на Рождество. - И никогда - у дяди? - Очень редко. Насколько мне показалось, их отношения более чем прохладны. Лизердейл сделал пометку в блокноте. - А мог он как старый ученик просто вернуться в Фэллоу? Джонс не без досады покачал головой: - Инспектор! Он же только что окончил школу! Неужели вы сами не помните, что эта веха означала в вашей жизни? Если альтернативой была гостеприимность друга... Ворон только-только вылетел из гнезда! Любопытный момент, подумал про себя Лизердейл. Парень, должно быть, пребывал в возбужденном состоянии. А его дядьку, похоже, изрядно удивило, что он вернулся в Англию. - Экзетер телеграфировал Боджли из Парижа и получил приглашение. Он прибыл вчера. - Рассказывая, инспектор продолжал внимательно наблюдать за Джонсом. - Я могу пересказать вам только официальное сообщение, переданное в прессу. Поместье генерала Боджли Грейфрайерз-Грейндж было разбужено сегодня вскоре полуночи шумом ссоры в кухонной пристройке. В кухне был обнаружен мистер Эдвард Джордж Экзетер, раненый и без сознания, и тело мистера Тимоти Фитцджона Боджли. Мы подозреваем умышленное убийство. - Боже правый! - Краска сбежала с лица Джонса, превратив его в пергаментную маску. Он облизнул пересохшие губы - даже язык его, казалось, побледнел от волнения. - Мертв! Как? - Характер повреждений не подлежит разглашению, сэр. - Инспектор! Я знаю этих мальчиков уже много лет. Они мои друзья, мой труд, а до прошлой недели они были и моими подопечными! Лизердейл решил верить ему. Возможно, это и неблагоразумно с его стороны, но в конце концов кто, как не он, ведет расследование. Он имеет право на ошибку. - Надеюсь, это останется между нами, сэр? Мне не хотелось бы, чтобы это попало в лапы газетчикам. Джонс облизнул губы. - Могу я рассказать это доктору Гиббсу по его возвращении? - Думаю, это не принесет особого вреда. Экзетер упал или был сброшен с лестницы. Он получил травмы, которые я вам уже перечислил. Боджли зарезан разделочным ножом. Джонс несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем смог выдавить из себя хоть какой-то звук. - И никого, кроме них двоих на кухне? - Больше я ничего не могу вам сказать, сэр. - Но ради всего святого, почему?.. - Мотив? Хороший вопрос. Что двоим молодым джентльменам делать на кухне в такое время суток? Поскольку погреб используется для хранения генеральских вин, можно предположить, что они отправились туда не за чашкой чая. - Полагаю, такую шалость исключать не стоит, - хрипло согласился Джонс. - Эта шалость быстро превратилась во что-то другое... - Лизердейл в надежде ждал, однако, если Джонс и пришел к желательному для него заключению, он этого не показал. Жаль. Лизердейлу хотелось знать, кто из двоих был зачинщиком, а кто сопротивлялся. Даже учитывая заметное превосходство Экзетера в росте и весе, единственное, чего он мог придерживаться - версии самозащиты. Это не избавит его от обвинения в убийстве, однако, если ему попадутся достаточно сердобольные присяжные, может подарить надежду на помилование. Он закрыл блокнот. Дело из разряда "открыть-закрыть". Ему не удалось раскопать мотив, но, черт возьми, обвинение и не обязано представлять мотивы. На следующем же заседании прокурор объяснит присяжным, как Экзетер зарезал друга и, убегая с места преступления, свалился с лестницы. Защита будет настаивать на невнятных показаниях о женских криках - пусть их, они не смогут объяснить исчезновение женщины сквозь запертую изнутри дверь. Пусть попробуют растолковать, каким это образом Боджли сбросил своего гостя в погреб, вонзив при этом разделочный нож себе в спину с такой силой, что пригвоздил себя к тиковой столешнице. Присяжные удалятся на совещание, а потом судья, надев черную шапочку, приговорит Эдварда Джорджа Экзетера к повешению. Внезапно Лизердейла одолело неодолимое желание зевнуть. Пора уезжать. Больше в Фэллоу он ничего не добьется - если он вообще чего-то добился здесь. Ему и так дана редкая возможность - расследовать убийство без раздражающей опеки. Все равно дело отнимут у него не далее как завтра. Ничего, когда Старик придет в себя, у него будет все необходимое для передачи в Скотленд-Ярд. Даже если Старик и не очухается, вернется Робинсон - если, конечно, не застрянет в отпускных пробках. Где-то вдалеке зазвонил телефон. - Скорее всего газетчики, - устало сказал он. - Мой вам совет - не говорите им вообще ничего. - Инспектор поднялся из кресла. - Вы не поищете те записи, о которых говорили, сэр? Джонс не тронулся с места, глядя на посетителя так, словно его ударили. Когда он наконец заговорил, стало ясно, что он просто размышлял. - Сын генерала убит в собственном доме. При этом генерал как старший констебль формально возглавляет расследование? Не в слишком ли сложном положении он оказался, инспектор? - Совершенно с вами согласен, сэр. Полагаю, он обратится в Скотленд-ярд. Конечно, обратится - когда придет в себя... или когда ему будет дозволено, ибо у Лизердейла имелось сильное подозрение, что почтенная миссис Боджли изрядно вмешивается в полицейские дела мужа. - Министр внутренних дел может заинтересоваться этим делом. Я бы не удивился, - сухо проговорил Джонс. Его глаза снова сделались невидимыми за сверкающими стеклами пенсне. Как только Лизердейл ступит за порог, Дэвид Джонс бросится к телефону - разыскивать руководство. - Не мое дело оспаривать приказы, сэр. Они молча смотрели друг на друга. - Вам не позавидуешь, инспектор, - мягко произнес преподаватель. Лизердейл уловил нотку вызова: каста, все за одного. - Ничего не поделаешь, долг, сэр. Джонс почесал бороду. - В обычное время нарушить воскресный отдых министра внутренних дел - святотатство, тем более по такому ничтожному поводу, как умышленное убийство. Но, боюсь, время сейчас необычное. Кабинет министров заседает почти непрерывно с начала кризиса. В выходной-то? В сезон банковских отпусков? С ума сойти! Историческое событие! Вам не приходило в голову, что стандартные процедуры в Уайтхолле могут занять некоторое время, а? Лизердейл даже не думал об этом. Пусть чертовы лягушатники, боши и макаронники сами разбираются со своими делами на континенте. Он надеялся, что правительство его величества удержит страну в стороне от этого. Пусть они там хоть поубивают друг друга, ему все равно. Но он понял, что этот наглый учитель французского говорит дело. Если Боджли и дальше будет вести себя как идиот... - Полагаю, вы совершенно правы, сэр. А теперь... - Если бы у вас имелась информация о постороннем лице на месте преступления, вы бы не приехали сегодня сюда! С чего это он так ухмыляется? - Вы знакомы с историей со взломом у нас, инспектор? - Со взломом? У _вас_, мистер Джонс? - Взлом случился на Троицу - вот здесь, в Тюдор-Хауз. Любой преступник, пытающийся проникнуть в здание, где сотня юных глоток готова поднять такой галдеж, какой ему и не снился, страдает исключительной безрассудностью. Вам не кажется, инспектор? И потом, что у нас здесь красть? Початую пачку печенья? Глаза Джонса возбужденно блестели сквозь стекла пенсне. Лизердейл ощутил некоторую неловкость. - Не вижу, какое это имеет отношение к нашему делу, сэр. О взломе в Фэллоу в Грейфрайерз не сообщали - другой округ. Джонс разочарованно улыбнулся. - Возможно, никакого. И все же такое совпадение... Мне кажется... - Улыбка исчезла с его лица, словно его поразила новая мысль. С неожиданной легкостью он вскочил. - Инспектор, где сейчас Экзетер? - задыхаясь, спросил он. - В больнице Альберта в Грейфрайерз. - Под охраной, инспектор? Вы говорили, что ему не предъявлено официального обвинения, но вы, надеюсь, оставили кого-нибудь охранять его, да? 7 Продолжая про себя возмущаться - вот дурацкий старикашка! - Элиэль Певица, хромая, вышла из городских ворот. Как, с чего это ей должна грозить опасность? Почему ее должна искать Смерть? Здесь, на открытом месте, ветер достигал прямо-таки сокрушительной силы. Лавина, а не ветер. Она посильнее нахлобучила шапку и постаралась не думать о лавинах. Низкое солнце освещало людскую суету. Торговцы ставили свои палатки, спустившиеся с Наршслоупа пастухи гнали на продажу стада лам. Вдалеке виднелись снежные вершины Наршволла. Чуть ближе горы переходили в голые холмы, а совсем рядом зеленые склоны спускались к долине Наршфлэта. Вода в Наршуотере была цвета грязного молока, по которому плыли последние льдины. От города реку отделял широкий грязный, почти полностью вытоптанный луг. Летом и осенью - пока открыты перевалы - здесь держали мамонтов. Сюда съезжались торговать пастухи и крестьяне. Почти все города проводят празднества или игры на таких лугах. Правда, Элиэль сильно сомневалась, что угрюмые жители Нарша увлекаются тем и другим сильнее, чем они увлекаются театром. Вскоре она миновала рынок и увидела мамонтов, дюжину серо-бурых гор с бивнями. Их окружал низенький забор, который они с легкостью могли бы перешагнуть. Скорее всего забор предназначался для того, чтобы удерживать людей снаружи, а не мамонтов внутри. Мамонты больше и сильнее всех, и в их маленьких глазках светится ум. Когда она ковыляла между длинными цепочками людей, один из самцов задрал хобот и затрубил. Она решила счесть это приветствием. Но толпа! Нет, толпы! Она никогда еще не видела, чтобы здесь собиралось столько народа. Все норовили протиснуться к шаткой лесенке, у подножия которой путешественники вносили плату, вслед за чем поднимались в паланкины. Она взволнованно окинула взглядом всю картину. Если все, кого она видит здесь, надеются уехать сегодня, им просто не хватит мест! Дюжина мамонтов, по десять... ну, двенадцать пассажиров на паланкин - это будет... будет... ну, все равно на всех, кто толпится на лугу, не хватит. И где труппа? Посадка еще не началась, значит, они еще не могли уехать, но где же они тогда? Впрочем, не все пришли сюда ради мамонтов. Невдалеке отряд мужчин упражнялся с пиками, другой - занимался стрельбой из луков. Чуть дальше она заметила лагерь из трех-четырех палаток и маленький табун драконов. Ей показалось, что это Т'лин Драконоторговец. Т'лин был ее тайным другом. Он кочевал со своим табуном по всем вейлам, так что пути их пересекались часто, но в этом году она не видела его с зимы, когда они выступали в Юргленде. Обидно будет, если она не успеет переговорить с торговцем до отправления мамонтов, ведь ей есть что ему рассказать. Первый мамонт подошел к лесенке принимать пассажиров. Старый погонщик у него на шее казался куклой, так высоко он сидел. Никого из труппы так и не было видно. Элиэль начала беспокоиться по-настоящему. Может, они ждут ее в храме? Или послали кого-то в гостиницу искать ее? Семисотые Празднества Тиона привлекли больше народа, чем обычно. Люди вокруг нее прощались, утирая слезы, выкрикивали последние напутствия и предостережения. Необычно много было жрецов и монахов, разноцветные одеяния которых выглядывали из-под шерстяных плащей. Другую часть составляли купцы. Их сопровождали носильщики с добром. А некоторых - вооруженные охранники. Еще на Празднества направлялись атлеты - здоровые парни, выслушивающие последние наставления отцов, дядек или просто друзей. Кроме них Элиэль заметила обычных калек и слепцов, собиравшихся на Празднества в надежде на чудо. Остальные - мужчины и женщины - скорее всего были просто паломниками. Она протискивалась сквозь толпу - мешок и хромота отчаянно мешали ей. - Элиэль! Облегченно вздохнув, она обернулась на голос. Это оказалась Утиам Флейтист - одна и без вещей. Утиам была дочерью Амбрии. Ей исполнилось восемнадцать, и она была самой красивой актрисой в труппе - и по внешности, и по голосу, и по осанке. Сейчас же она казалась холодной как лед, но от этого не менее прекрасной. Элиэль так обрадовалась ей! - Балда маленькая! Где тебя носит? - А... - ответила девочка. - Я ходила помолиться Кирб'лу. - Тут она сообразила, что так и не успела сделать это. - А где все? Что их задержало? Тут столько людей... - А будет еще больше! Храм битком набит. - Но Празднества начнутся в бедродень! - А ведь был уже коленодень! - Если мы не... - Был плохой знак! - Что? Лицо Утиам оставалось мрачным. Она нагнулась к Элиэль и зашептала ей на ухо - толпа подступила слишком близко. - Тронг Импресарио, как всегда, принес в дар богине белого петуха. И когда жрецы начали читать по его потрохам, они обнаружили, что у него нет печени. Что за ерунда! Как это у петуха может не оказаться печени? Что за ужасное знамение! Надежды Элиэль перейти перевал сегодня вдруг померкли. Должно быть, богиня здорово обижена на что-то. - И что теперь? - Нам придется подождать, пока жрецы не разберутся с остальными, и принести жертву побольше. При взгляде на лицо Утиам Элиэль пробрала холодная дрожь. - Ты не хочешь сказать... - О нет! По крайней мере надеюсь, что нет. - Впрочем, она явно не была уверена. - Жрецы предложили детеныша дракона. Элиэль поперхнулась. - Амбрию кондрашка хватит! - Детеныш дракона стоит больше, чем их труппа заработает за несколько недель. Да, день, похоже, выдался разорительный. Плохие времена для труппы означали пустой желудок. - Но в конце концов, - улыбнулась Утиам, - они сошлись на альпаке. Нет, с Амбрией все равно случится припадок. Даже альпака обойдется им в выручку за несколько вечеров, особенно если учесть прижимистость этих нарсиан. - Возможно, нам не удастся уехать сегодня, - выпрямилась Утиам. - Я лучше вернусь в храм. - Подобная перспектива явно не слишком радовала ее. - Мне тоже идти? - Тебе не обязательно. Подожди лучше здесь - на всякий случай. Кажется, я видела Т'лина Драконоторговца. - Кого? - переспросила Элиэль. Она надеялась, что дружба с Т'лином - ее секрет. Довольное выражение лица Утиам означало, что той все известно. Но Элиэль еще успеет к Т'лину. Сначала она может пошататься здесь. Тут она вспомнила предостережение сумасшедшего жреца насчет того, что ей грозит опасность. - Утиам, Ирепит богиня чего? Кто такие дочери Ирепит? Утиам казалась удивленной - что ж, было с чего. - Есть такой монашеский орден - в Носоквейле, кажется. Они... - В Ринувейле, - раздался скрипучий голос у нее за спиной. - Не в Носоквейле. Элиэль сердито оглянулась. - Подслушивать - грех! Утиам с размаху залепила ей такую затрещину, что она пошатнулась. Это было несправедливо - она ведь всего-навсего повторила то, что столько раз говорила ей Амбрия. Говорившая оказалась монахиней в просторной шерстяной хламиде с отделкой из грубой кожи. Трудно сказать, какого роста она была когда-то - теперь она так сгорбилась, что казалась чуть ли не ниже Элиэль. На морщинистом лице выделялся длинный тонкий нос - красный нос с блестящей каплей на конце. Щеки же были старчески желтые, хотя мороз окрасил их неким подобием румянца. Волосы и шею скрывал платок - некогда синий, как и ее хламида, но теперь выцветший и вытертый. Да и глаза, смотревшие на Элиэль, казались того же вылинявшего серого цвета; они заметно слезились на ледяном ветру. - Простите ее, святая госпожа, - сказала Утиам. - Она у нас непутевое отродье. - Она тряхнула Элиэль за плечо. - Проси прощения! - Ошибки молодости прощаются легко! - пробормотала женщина. Она не сводила своих выцветших, слезящихся глаз с лица Элиэль, все еще стоявшей с пылающими ушами. - Сказано в Синем Писании, в "Книге Элайет": "Время - возмездие богов". Не потому ли молодым, чья жизнь столь беспечна, так не терпится, чтобы дни шли быстрее, а старики, утратившие способность радоваться, дорожат каждым мгновением? - Она сощурилась, очевидно, ожидая ответа. На боку у нее, почти касаясь острием земли, висел обнаженный меч. - М-мать? - пробормотала Элиэль, с опаской косясь на это совершенно неуместное здесь оружие. - Сестра, - поправила ее монахиня. - Сестра Ан. - Ее губы были почти такие же бледно-серые, как и глаза, и все же казалось, будто холод не беспокоит ее. Она перевела взгляд на Утиам. - Разве не удивительно, что столько людей взбудоражено пророчеством? - Пророчеством, сестра? - переспросила Утиам. Меч был самый что ни есть настоящий - блестящее лезвие без единого пятнышка ржавчины. Только теперь Элиэль обратила внимание на правую руку женщины, покоившуюся на эфесе. Рука тоже была серой, а пальцы - такие скрюченные, что сестра вряд ли смогла бы ухватить ими рукоять как следует. Одного взгляда на дрожащую старуху было достаточно, чтобы замерзнуть самому. Синий цвет - цвет Астины, Девы, богини множества самых разных вещей от справедливости до солдат с атлетами. Может, этим и объясняется то, что ее жрица носит меч? Хотя если подумать, с чего это Астине быть богиней солдат, когда богом войны является Карзон, мужчина? И при чем здесь атлеты? О них должен был бы заботиться Юноша - слышал ли, кто-нибудь когда-нибудь об атлете-женщине? Нет, миру стоило бы быть немного логичнее, а эта вооруженная старуха только запутывала все еще сильнее. - Семисотые Празднества! - Сестра Ан вдруг улыбнулась, показав несколько желтых обломков - все, что осталось у нее от зубов. - Великие чудеса предсказаны. Благодарение богу! Но не пора ли Нам поспешить к этому славному юноше, что продает билеты? Улыбка старухи показалась Элиэль отвратительной. Ее выговор был незнакомым, но скорее всего это из-за зубов - точнее, их отсутствия. Утиам рассматривала монахиню с забавной опаской. - Мы ждем, пока нас догонят друзья, сестра. Да благословит твой путь Владычица. - Ах, - вздохнула старуха. - Лучше уж попроси, чтобы Дева даровала тебе благополучное возвращение. - Бормоча что-то себе под нос, она побрела прочь, опираясь на свою клюку, чуть не чиркая кончиком меча по грязной траве. Толпа расступалась, чтобы пропустить ее, - что ж, вполне естественно. - Не уходи слишком далеко, - велела Утиам. - И не нарывайся на неприятности. - Она повернулась и тоже поспешила сквозь толпу. Элиэль решила, что теперь ничто не мешает ей повидаться с Т'лином Драконоторговцем. 8 С дюжину городских ребятишек ошивалось вокруг драконов, и двоим мужчинам приходилось то и дело отгонять их гортанными окриками уроженцев Фиона. Сам Т'лин стоял у палаток, беседуя с двумя другими помощниками. Драконоторговец был крупным мужчиной с огромной рыжей бородой и обветренным лицом. К поясу его крепился меч. Одевался Т'лин по обыкновению ярко. В Наршвейле он, как и все, носил шубу из меха ламы, но башмаки его были синие, чулки - желтые, а торчавшие из-под красной куртки ножны - зеленые. Голову Т'лин обвязывал черным тюрбаном. Ясное дело, под всем этим он наверняка носил что-то белое. Никто из богов Пентатеона не мог обидеться на Т'лина за неуважение к своему цвету. Он казался таким же огромным, как его драконы. Когда Элиэль приблизилась, глаза торговца равнодушно скользнули по ней. Он ничем не выдал, что узнал ее, однако почти сразу же прекратил разговор, повернулся и зашагал в табун, на ходу доставая из кармана платок. Довольная, что застала его свободным от работы, Элиэль обошла табун с другой стороны. Только несколько огромных блестящих рептилий стояли, пощипывая сено и довольно похлопывая складками жабо. Большинство драконов лежали, флегматично пережевывая жвачку. Длинные чешуйчатые шеи вздымались к небу, как пальмы. Элиэль заметила мелькнувший за драконьими спинами черный тюрбан и поспешила в том направлении. Она любила драконов. Собственно, так она и познакомилась с Т'лином - когда прогуливалась у его табуна. Иногда у него было всего пять или шесть зверей, иногда - сорок, а то и больше. Сегодня ей показалось, что драконов пятнадцать - двадцать, значит, он может и продавать, и покупать. Когда Элиэль была помладше, она тешила себя мечтами о том, как выйдет замуж за Т'лина и все свое время будет проводить с драконами. Они такие страшные на вид и такие нежные на самом деле! От них хорошо пахнет, и они переговариваются такими забавными урчащими звуками. Проходя между драконами, она касалась кончиками пальцев сверкающей чешуи. Из-под низких бровей на девочку смотрели зеленые, как изумруды в пещерах, глаза. В темноте драконьи глаза и впрямь светятся. Она нашла Звездного Луча - дракона, на котором ездил сам Т'лин, - и задержалась поприветствовать его. Абсолютно черных драконов не бывает, но Звездный Луч имел окраску, называемую поздними сумерками. Свою кличку он получил за игру света на чешуе. Он и впрямь напоминал звездное небо. Два длинных кожных отростка на шее были длиннее, чем у любого другого известного ей дракона, и казались маленькими крылышками. Он изогнул шею - понюхать Элиэль и негромко заурчал, обдав ее ароматом свежего сена. Ей было приятно думать, что он узнал ее, хотя, возможно, это ей только казалось. Т'лин стоял рядом с пяти- или шестилетним драконом цвета "осбийского сланца" - голубовато-серого. Его еще ни разу не навьючивали: длинный ряд костяных пластин на спине оставался пока целым. Зверь тихо, довольно урчал - Т'лин деловито протирал ему чешую платком. Потом он пригнулся, словно затем, чтобы посмотреть на когти, и улыбнулся Элиэль, раздвинув бороду. Даже так его лицо находилось почти на одном уровне с ее. Здесь, между "осбийским сланцем" и снежно-голубой самкой, им никто не мешал, да и от ветра их заслоняли драконы. - Ну и как поживает возлюбленная Тиона, Подруг Богов, великая певица? - Она живет хорошо, спасибо, - вежливо ответила Элиэль. Несмотря на ранний час, Т'лин казался необычно усталым. Возможно, ему пришлось ехать верхом всю ночь. Она заметила в его левом ухе маленькое золотое колечко и подумала, что не видела его раньше. Как странно! И почему только в одном ухе? - Как ваше ремесло изображения богов на подмостках? - спросил Драконоторговец. - Неважно, во всяком случае, в Нарше. Ничего, сегодня вечером мы встретим прием получше. Жители Суссии любят искусство. Если богам будет угодно, - добавила она на всякий случай. Т'лин громко фыркнул. Такая уж у него была привычка; Элиэль подозревала, что он заразился этим, слушая своих драконов. - Так тебе не нравятся достойные, солидные бюргеры Нарша? Предпочитаешь сумасшедших голодранцев из Суссленда? - Т'лин сокрушенно покачал своей огромной головой. - Они рождаются уже тронутыми, а потом совсем сходят с ума. Элиэль задумалась в поисках достойного ответа. - Нарсиане так скупы, что даже своим насморком тебя не заразят - пожадничают. - Собственно, эту реплику она приготовила заранее, и она казалась ей вполне удачной. В зеленых глазах Т'лина мигнул хитрый огонек. - Да суссиане не отличат достойного собрания от пьяной потасовки! - А как процветает достойное ремесло драконокрада? - перешла в наступление Элиэль. Т'лин закрыл лицо руками и застонал: - Боги не дадут мне соврать, этот ребенок меня с кем-то путает! Никогда еще не пересекал горных перевалов торговец честнее! Это замечание напомнило ей о возникших у труппы проблемах. Охота беззаботно болтать пропала. - У меня есть для тебя кое-какие новости. Кустистые рыжие брови Т'лина хмуро сдвинулись: - Я жду их с нетерпением. Воистину ты бесценный источник информации, а информация - единственное, что помогает бедному, но честному человеку в житейских невзгодах. Т'лин, конечно, шутил, но от взгляда его быстрых зеленых глаз не скрылась ее озабоченность. Вполне возможно, очень немногое из того, что рассказывала Элиэль, являлось для него действительно новостью. Порой труппе случалось играть в богатых домах, иногда даже в домах правителей, и там она могла услышать или заметить что-то такое, что он не мог бы узнать ни от кого другого. Все остальное являлось пустыми слухами. Но торговца интересовало все: болтовня на рынке или форуме, цены на съестное, жизнь богатеев, жалобы бедноты, воля богов, урожай, дороги... "Когда я покупаю дракона, - сказал как-то раз Т'лин, - я не просто смотрю на его когти. Я рассматриваю каждую чешуйку, каждый зуб. Я заглядываю ему в глаза и в уши. Иногда какая-то мелочь может рассказать мне о важном, особенно вместе с другими мелочами, верно? Например, молодой дракон со спиленной уже вьючной пластиной. Но когти у него еще не сточены, а чешуя не стерлась от подпруги - знаешь ли ты, что это означает, о ипостась Астины? Ну конечно же, это означает, что ему до сих пор почти не приходилось работать, верно? Выходит, ему просто везло, да? А возможно, с ним что-то не так. Скажем, дурной характер. Так вот, когда я приезжаю в новый вейл торговать, я не могу просто взять и спросить, какие у них тут цены на драконов, - мне никто не скажет. То есть сказать-то, конечно, скажет, да только соврет. Я во всяком случае, не поверю. Нет, на новом месте я смотрю на все - абсолютно на все! И посмотрев, решаю, сколько здесь должны стоить драконы и что мне выгоднее - покупать или продавать". Потом он торжествующе улыбнулся и взлохматил свою медную бороду. А она так и не поняла до конца, говорил он серьезно или так, язык чесал. Когда Элиэль Певица рассказывала новости Т'лину Драконоторговцу, она выкладывала ему все, что могла вспомнить. Он никогда не говорил ей, что слышал об этом раньше или что ему что-то неинтересно. Под конец он выуживал из всего вороха одну-две новости, но Элиэль никогда не знала заранее какие именно. И действительно ли они интересовали его больше, чем другие. Вполне возможно, он просто вел себя как хороший торговец. Если его лицо и меняло выражение, рыжая борода это скрывала. А потом Элиэль получала вознаграждение. Когда она была младше, наградой служила поездка на драконе, теперь же Т'лин давал ей деньги - порой несколько медяков, а однажды целую джоалийскую серебряную звезду. Иногда - редко - он хвалил ее за хороший рассказ или говорил, что ей стоило обратить больше внимания на то или это. Постепенно Элиэль научилась замечать То, Что Может Интересовать Т'лина, - она училась запоминать это и раскладывать должным образом в своей голове. Впрочем, актеры вообще отличаются хорошей памятью. Она набрала в легкие побольше воздуха и начала с наводнения в Мапленде. Потом описала волнения в Лаппине, где погибло шесть человек и сожгли два дома. Потом вспомнила о необычном числе монахов и жрецов на Фандорпасском перевале - всех цветов: белых, красных, синих, желтых, зеленых - и сколько их ждет здесь очереди на мамонта... хотя он, наверное, и сам это заметил. Еще она рассказала про магистрата здесь, в Нарше, - тот умер, и в следующий головадень соберется совет выбирать ему замену. Это напомнило ей... - Мне сказали, что в городе Жнец! Снежно-голубая самка оглушительно рыгнула и, повернув голову на длинной шее, с осуждением посмотрела на Элиэль, словно это она, а не дракониха произвела не совсем приличный звук. - И еще в городе пруд-пруди таргианцев, - гордо закончила свой рассказ девочка. - Я слышала, как они говорят. Они пытались исказить свою речь, но мы - люди театра - хорошо разбираемся в произношении. Два синих монаха приходили на спектакль позавчера, и три хорошо одетые женщины вчера. Я слышала двоих молодых людей у булочника. Один - толстый - нездешний, а другой - местный купец с женой. Я их еще раньше видела. Я подслушала белого жреца на улице. Они все старались говорить с джоалийским произношением, но я точно знаю: они все из Таргии. Ну, откуда-то из Таргдома. - Она чуть-чуть подумала. - Это все. На протяжении всего рассказа Т'лин только смотрел на нее, неподвижный, как статуя. Должно быть, Элиэль не единственный его информатор в Нарше. Она часто видела, как он разговаривает с людьми, которые никак не могли быть покупателями: с детьми, с нищими, со жрецами. По большей части все они жили здесь; возможно, одна только Элиэль странствовала, как и он сам. Раз или два Т'лин говорил ей об этом. Местные много знают, говорил он, но путешественники, бывающие здесь изредка, лучше видят перемены. Он молча достал платок и начал протирать чешую сланцевого дракона. Чудище заурчало. Урчание дракона - довольно-таки устрашающий утробный звук, словно мухи жужжат в жестяной коробке. - Люди умирают каждый день, - сказал Т'лин. - Далеко не всякая внезапная смерть - дело рук Жнеца. - Но ведь случается все-таки! - И не все таргианцы шпионы. - Тогда с какой стати они старались изменить произношение? Т'лин пожал плечами. - Из-за чего случились беспорядки в Лаппинвейле? - Последователи Д'мит'рия Карзона напали на дом, а котором, по их словам, собирались те, кто поклоняется Предвечному. Дом сожгли, и при этом погибло шесть человек. Никто не был наказан. - Это должно заинтересовать Т'лина. Таргианцы обычно строго карают за нарушение законов в землях, которыми правят. Правда, сам Таргленд, говорят, то еще гнездо смутьянов. - В Лаппине есть храм Зоана, бога истины, ипостаси Висека, Предвечного, главного божества, - сказал Т'лин, немного помолчав. - Тогда зачем белым понадобилось молиться ему в доме, а не в храме? И какое до этого дело последователям Карзона? - Так я слышала. Он задумчиво почесал бороду. - Ты уверена, что они поклонялись Прародителю? Повтори именно те слова, что ты слышала. Интересно, до сих пор Т'лин Драконоторговец никогда не признавался, что рассказанное Элиэль - для него новость. Это взволновало ее, и она прикинула, сколько он ей заплатит на этот раз. Девочка зажмурилась, изо всех сил напрягая память. Потом снова посмотрела на него. - Единый? - Ты уверена? - Не совсем, - призналась она. Глаза Т'лина превратились в пару холодных зеленых камней. - Что ты знаешь о Едином? - Ну... обычно так говорят о Висеке, Прародителе, Первоисточнике. Или о его аватарах, например, о Зоане. - Благословенны аватары Висека, Отца и Матери богов, да святится имя его. Ты сказала "обычно"? А кто еще Единый? - Ну... а... - Теология вся такая запутанная, и Т'лин вроде никогда раньше не проявлял к ней интереса. Странно. Он продолжал протирать драконью чешую, храня молчание до тех пор, пока Элиэль не начала беспокойно ерзать. - Есть еще бог, имя которого никогда не упоминается, - сказал он наконец. - Его называют Единым и Неделимым Истинным Богом. - Висек. Драконоторговец покачал головой. - Прародителя никогда не называли Единым, пока не появился этот, другой. Другие боги не принимают Единого. Полагаю, у него были последователи в Лаппине. Судя по тому, что ты рассказала, их теперь стало меньше. Действительно, там не было ни храма его, ни часовни. Элиэль кивнула, несколько опешив от столь неожиданного интереса к богам. Впрочем, возможно, этот интерес был и праздным, поскольку Т'лин внезапно сменил тему. - Опиши этих чужаков из Тарга! Так, чтобы я узнал их при встрече. Никого с уродливыми ушами? - Конечно, нет! Какой из него шпион? Но вот тот толстяк, которого я видела с местными... местный - Гаспак Жестянщик. Он надеется, что у него есть шанс сделаться новым магистратом, и если он поддержит джоалийцев, а не таргианцев... Т'лин усмехнулся и выпрямился. - Ты никогда не слышала про крестьянина, который купил леопарда, чтобы тот охранял его кур от лис? - Нет, - озадаченно призналась Элиэль. - Джоалийцы - это лисы. - Ага! А таргианцы - леопарды? Драконоторговец рассмеялся и порылся в кармане. - Воистину ты кладезь полезных сведений, о возлюбленная Тиона. Держи! Она протянула руки, и он, не считая, высыпал в них