оторую  он  держал.  Я  могу  попасть   в
шестипенсовик на том конце  крикетной  подачи,  -  ответил  он  совершенно
спокойно, приподнимая миску. - Выберите любой цветок в комнате, и я попаду
в него, даже лежа вот так.
   - В этом нет необходимости.  Так  зачем  вы  бросили  миску  в  доктора
Экзетера?
   - Я не делал этого.
   - Ладно, тогда зачем вы бросили миску в Библию?
   - Мой дядя - религиозный фанатик. Я бы сказал, религиозный маньяк,  но,
увы, не обладаю необходимой квалификацией для такого заключения. Он годами
пытается обратить меня в свою веру,  и  если  уж  он  разойдется,  его  не
остановить. Я не мог уйти, так что единственный способ избавиться от этого
пустозвона, который я смог придумать, - устроить сцену. Вот  я  и  устроил
сцену.
   - Вы не могли просто попросить его уйти?
   - Я пытался, сэр.
   - Вы могли позвонить сиделке и попросить ее вывести его.
   - Он мой законный опекун и известный проповедник. Он мог сопротивляться
и, возможно, одержал бы верх.
   - Из какой веры он пытался обратить вас? - Лизердейл  менял  темы,  как
мошенник двигает шары.
   - Из веры в то, во что верили мои родители.
   - А во что они верили?
   - Мой отец говорил: "Не говори о вере, покажи ее".
   - Вы отказываетесь отвечать на вопрос?
   - Я ответил на вопрос. - Какое это-то имеет отношение к смерти Волынки?
- Меня  учили,  что  ценятся  не  слова,  а  поступки.  Отец  считал,  что
оголтелые,  нетерпимые  миссионеры  вроде  моего  дяди   Роланда   нанесли
непоправимый ущерб несчетному количеству людей, навязывая им  чужие  нормы
ценностей и веры. В результате  эти  люди  оказались  в  смятении.  От  их
племенных обычаев ничего не осталось, а то, что  предлагалось  взамен,  не
понималось ими. Он считал...
   "Может  быть  использовано  в  качестве  свидетельства..."  Даже   если
Лизердейл и отличается широтой взглядов и терпимостью - доказательств чего
до сих пор не было, - в любом нормальном английском жюри присяжных  всегда
найдется пара догматичных христиан.  Эдвард  глубоко  вздохнул,  проклиная
себя за глупость: опять не уследил за языком.
   - Отец считал, что  человек  должен  делать  свою  жизнь  примером  для
других, для себя и для того бога - или  богов,  -  в  которого  он  верит.
Надеюсь, вы не хотите проповеди, не так ли, инспектор?
   - И это спровоцировало вас на метание миски?
   Еще один крученый!
   - Он оскорблял моего отца. - Эдвард решил занести эти слова в протокол.
- Он обвинял его в поклонении Дьяволу. - Попробуйте-ка вынести это на  суд
двенадцати честных людей и закона!
   - Именно такими словами - "поклонение дьяволу"?
   - Примерно такими. А как бы вы реагировали, если кто-то...
   - Мы интересуемся вашими реакциями, сэр. Вы всегда становитесь  буйным,
когда кто-то делает неуважительное замечание о вашем отце?
   - Я не помню никого другого, способного на подобную бестактность.
   По мере продолжения допроса западный говор  Лизердейла  становился  все
более  протяжным.  Интересно,  подумал  Эдвард,  так  ли  выделяется   его
поставленное в школе произношение? Он  попытался  справиться  с  этим,  но
подобные попытки съедали драгоценные мозговые клетки, так необходимые  ему
для ответов. Он понял, что по каким-то причинам полицейский невзлюбил  его
и наслаждается его промахами.
   - Что заставило вашего дядю выдвинуть такое обвинение?
   Эдвард потер затекшую шею.
   - Спросите его. Я не в силах понять ход мыслей своего дяди.
   - В молодости он и сам был миссионером.
   - Да, я знаю.
   - Где вы родились, мистер Экзетер?
   Какое это имеет отношение к смерти Волынки?
   - В Британской Восточной Африке. В Кении.
   Вопросы лягушками прыгали с  темы  на  тему:  Кения,  Фэллоу,  Грейндж.
Каждый раз, когда Эдвард отвечал вопросом на вопрос, Лизердейл менял  тему
и подходил к нему с другой стороны.  Что  за  гадостью  они  красят  здесь
потолки!
   - А как ваш отец относился к миссионерам в Ньягате?
   - Понятия не имею. Мне  едва  исполнилось  двенадцать,  когда  я  уехал
оттуда. Мне едва исполнилось двенадцать, когда я последний раз  говорил  с
отцом. Мальчики в этом возрасте  редко  считают  родителей  смертными,  не
говоря уже о расспросах на эту тему.
   - Раньше вы говорили несколько иначе.
   - Верно, - согласился Эдвард, злясь на себя. - Я помню, что он  говорил
мне насчет миссионеров, но не знаю, как он с  ними  поступал  на  деле.  Я
помню, как к нам на пост приезжали миссионеры и встречали хороший прием.
   - Можете вы назвать кого-то из них?
   - Нет. Это было так давно...
   - А преподобный доктор Экзетер приходится братом вашему отцу?
   - Приходился братом. Мой отец погиб, когда мне было шестнадцать.
   Лизердейл подкрутил ус.
   - Приходился вашему отцу младшим братом?
   - Вовсе нет! Он гораздо старше.
   - Есть ли у вас доказательства, мистер Экзетер?
   - Я довольно хорошо знаю обоих.
   - А документальные свидетельства?
   Эдвард недоуменно посмотрел на него:
   - Сэр, какое это имеет отношение к расследованию?
   - Будьте добры, отвечайте на поставленный вопрос.
   - Я полагаю, что возраст отца записан в моем свидетельстве о  рождении.
Боюсь, я редко перечитываю свое свидетельство о рождении.
   Манеры! Он начинает огрызаться. Ему показалось или в глазах  Лизердейла
действительно вспыхнул огонек? Он  сидит  против  света,  так  что  трудно
сказать наверняка.
   - Когда  британский  подданный  рождается  в  колониях,  кто  заполняет
свидетельство о рождении?
   - Полагаю, администратор округа.
   - Значит, ваше свидетельство о рождении заполнено рукой вашего отца?
   - Возможно. Обязательно посмотрю, когда выпишусь из больницы.
   - Я спрашивал вас о возрасте вашего отца. У вас имеются  доказательства
вашей точки зрения  непосредственно  здесь,  под  рукой  -  ну,  например,
фотография?
   Что за  наглость!  Лицемер  чертов!  Этот  наглец  рылся  у  Эдварда  в
кошельке, пока он лежал  без  сознания!  Желание  встать  и  одернуть  его
казалось просто неодолимым.
   - У меня есть фотография.
   - Не будете ли вы любезны показать ее?
   Кипя гневом, Эдвард открыл тумбочку и достал кошелек.
   - Только, пожалуйста,  осторожнее.  Она  хрупкая,  а  это  единственная
сохранившаяся фотография моих родителей.
   Лизердейл почти не смотрел на снимок.
   - На ней ваши родители сняты в Африке?
   - Да. Ее сделал кто-то из гостивших у нас и прислал ее нам еще до моего
отъезда.
   - Так когда она была сделана?
   Куда клонит этот хитрый дьявол?
   - В  тысяча  девятьсот  восьмом.  Мне  тогда  было  одиннадцать,  почти
двенадцать.
   - И как по-вашему, сколько лет мужчине на фотографии, сэр?
   Не выпуская фотографии из рук, Лизердейл дал ее Эдварду, чтобы тот  мог
посмотреть.
   - Около  сорока,  полагаю.  Никак  не  пятьдесят.  И  наверняка  больше
тридцати.
   Изображение и без того не  отличалось  четкостью,  а  за  шесть  лет  в
кошельке карточка основательно вытерлась, словно группа на веранде  стояла
в густом тумане. Лицо его матери закрыла тень.  Вот  он  сам  стоит  перед
родителями, застенчиво улыбаясь, рука отца покоится на его плече.
   - Ваш отец - Камерон Экзетер, сын Орейса Экзетера и миссис  Экзетер,  в
девичестве Мариан Камерон из Уолд-Холла, Вертинг, графство Суррей?
   Эдвард плавал, и еще как. Ему даже  показалось,  что  кровать  под  ним
покачивается. Это похуже экзамена по геометрии. "Докажите, что треугольник
А-Дэ-Цэ подобен треугольнику Дэ-Цэ-Ка..."
   - Кажется, да. Я не знаю точно, где они жили, кроме того, что это  было
где-то в Суррее. Я даже имен их точно Не помню.
   Лизердейл кивнул, словно ловушка захлопнулась.
   - Их старший сын Камерон родился в тысяча восемьсот сорок первом  году,
мистер Экзетер. Значит, в тысяча девятьсот восьмом  году  ему  исполнилось
шестьдесят семь лет. Сколько, вы сказали, ему лет на фотографии?
   Эдварду отчаянно хотелось пить,  но  он  не  решался  брать  стакан  на
случай, если у него дрожат руки.
   - Сорок?
   - Его мать, ваша бабка, скончалась в тысяча восемьсот пятьдесят  пятом,
почти шестьдесят лет назад.
   - Боюсь, вы что-то путаете. Сложная это штука - арифметика.
   - Ваш дядя видел эту фотографию?
   - Не знаю. Я мог показывать ее,  когда  только  приехал  в  Англию.  Не
помню.
   - Постарайтесь вспомнить.
   - Это  было  слишком  давно.  Я,  право  же,  не  помню,  сэр.  Что  вы
предполагаете?
   - Я предполагаю, что мужчина на фотографии или не  ваш  отец,  или  ваш
отец не тот, за кого себя выдавал.
   Нет, в этом разговоре абсолютно нет никакого смысла! Это  просто  сети,
чтобы запутать его. Эдвард в замешательстве  провел  рукой  по  волосам  и
понял, что весь вспотел. Он повернул голову,  чтобы  дать  отдохнуть  шее,
посмотрел, как торопливо пишет  в  блокноте  сержант,  потом  уставился  в
потолок в ожидании продолжения.
   Когда он повернулся к Лизердейлу,  тот  снова  невозмутимо  подкручивал
усы. Эдвард уже знал - это плохой знак. Впрочем, он вряд  ли  так  уверен,
как пытается казаться.
   - Вы неплохо поработали, инспектор! - Он  со  стыдом  услышал  в  своем
голосе некоторую дрожь. - Увы, вас скорее  всего  дезинформировали.  Вчера
был  отпускной  день.  Вы,  наверное,  телеграфировали  сегодня  утром   в
Сомерсет-Хауз или в  министерство  колоний,  да?  Уайтхолл  должен  сейчас
стоять на ушах, это вполне естественно - вот-вот разразится война.  Кто-то
там ошибся, отвечая вам.
   - Всю информацию я получил у вашего дяди.
   О Боже! Эдвард придержал язык, прежде чем успел ляпнуть что-нибудь.
   - Мне кажется, вам стоит проверить все, что он вам наговорил. Свяжитесь
с министерством колоний.
   - Ладно. Можете ли вы назвать мне кого-нибудь,  с  кем  бы  я  мог  там
связаться, сэр?
   С заметным облегчением Эдвард ответил:
   - Да! Мистер Олдкастл. Жаль, я не знаю его должности.  Я  всегда  писал
ему на дом.
   - Его полное имя?
   - Джонатан Олдкастл, эсквайр.
   - Вы можете вспомнить его адрес?
   - Да! В последние два года я писал ему  каждую  неделю  или  две.  Ага,
Дубы, Друидз-Клоуз, Кент.
   Лизердейл кивнул и уселся поудобнее.
   - Вы списывали в школе этот адрес, сержант?
   Послышался шелест страниц.
   - Да, сэр, - отозвался сержант.
   - И этот мистер Олдкастл отвечал на ваши письма, сэр?
   - С завидной регулярностью. Он был очень добр - и щедр.
   Снова толстые пальцы потеребили седой ус.
   - Экзетер, в Кенте нет населенного пункта под  названием  Друидз-Клоуз.
Пункта с таким названием в Британии вообще не существует.
   - Но этого не может быть!
   - Сержант, можете ли  вы  подтвердить  то,  что  я  только  что  сказал
свидетелю?
   - Да, сэр.
   Эдвард помолчал немного.
   - Кажется, мне нужен стакан воды, - сказал он.


   Начиная с этого момента,  все  пошло  хуже,  гораздо  хуже.  Лизердейлу
удалось  сбить  его  с  толку,  и  теперь  он  не  давал  ему  возможности
опомниться. Каким-то образом они вернулись к Грейфрайерз-Грейндж...
   - Вы зарезали Тимоти Боджли?
   - Нет!
   - Вы в этом уверены? Вы точно помните?
   - Нет, сэр, я не помню, но...
   И к Африке...
   - Кто такой "Джамбо"?
   - Кто? - яростно переспросил Эдвард. Подлец! Письмо!
   - Есть в Англии кто-нибудь, кто знал бы вашего отца?
   - Не знаю.
   И снова к Грейндж...
   - Вам приходилось быть в этом подвале раньше?
   - Нет, сэр. Я не помню такого.
   - Может ли школьник забыть посещение склепа четырнадцатого века?
   - Скорее всего нет. Так что, думаю, я не...
   - Вы слышали стук людей в дверь одновременно с  криками  этой  женщины?
Она долго кричала? Как долго вы удерживали ее стулом?
   Постепенно, неизбежно Эдвард начал сбиваться.
   - Вы помните эту вещь, мистер Экзетер?
   - О, так вы нашли его! - "Что ты ляпнул, дурак проклятый!"
   Лизердейл прыгнул, как кот, выпустив когти.
   - Вы знаете, что он был потерян!
   - Это ключ. Я не знаю, от чего этот ключ...  Нет,  я  не  узнаю  его...
Многие ключи похожи на этот - большие, ржавые... -  Увести  его  подальше,
срочно!.. - Я так понял, потому что вы  спрашивали  раньше  о  двери...  -
Безнадежно. Признав полное поражение, подозреваемый рассказал о  послании,
переданном ему Джинджером. "Предатель! Доносчик! Стукач!"
   Лизердейл закреплял свою победу, разя  его  вопросами,  как  сабельными
ударами.
   - Почему вы убили его? Почему вы спорили с ним? Почему вы кричали?  Что
вы кричали? Какую тайну он вам открыл? Опишите кухню.
   - Большая. Высокая. Очень старая. А что?
   - Насколько высокая? Там высокие потолки?
   Эдвард вытер вспотевший лоб.
   - Откуда мне знать? Пятнадцать футов?
   - Двадцать один. Вы помните полку на стене под колоколами?
   -  Я  помню  полки,  шкафы,  а  колокола...  -  Ну  да,   длинный   ряд
колокольчиков, по одному на каждую комнату дома.
   Лизердейл хмуро улыбнулся.
   - Да, это ключ от кухни в Грейфрайерз-Грейндж.  Мы  нашли  его,  мистер
Экзетер, в горшке на верхней полке.
   - Ото!
   - Двадцать футов, да еще плохое освещение. На запыленных нижних  полках
никаких следов, мистер Экзетер. Что вы скажете на это?
   - А что вы на это скажете, сэр?
   - Я скажу, что единственный способ положить ключ в этот  горшок  -  это
бросить его так, чтобы он отрикошетил от потолка. Тот,  кто  смог  сделать
такое  с  первой  попытки  при  плохом  освещении,  должен  быть  отменным
метателем. Подающим, возможно?


   Допрос наконец  закончился.  Эдвард  в  отчаянии  созерцал,  как  книги
Джинджера Джонса приобщаются к вещественным доказательствам вместе  с  его
драгоценной фотографией - самой дорогой для него вещью на свете. Полисмены
ушли.
   Он не  признался.  Ему  даже  не  выдвинуто  обвинений,  но  совершенно
очевидно, теперь это только вопрос времени.



        28

   И второй бесконечный день в своей тюрьме Элиэль провела, ощипывая  кур.
Девочка стерла пальцы до крови.  Она  занималась  этим  старательно,  ибо,
поступи она иначе, это означало бы еще один  голодный  день  и,  возможно,
порку. На обед ей принесли вареную курицу и  куриный  бульон.  Она  видеть
больше не могла ничего куриного.
   Завтра начнутся Празднества, а ее там не будет. Она больше  никогда  не
увидит Празднеств, никогда не будет петь для настоящих  зрителей,  никогда
не станет актрисой. Хуже всего была мысль о том, что она долго не  вынесет
такого обращения и сломается. Очень скоро она станет на колени и  поцелует
башмак Иллы, хотя бы ради общества, ради кого-то,  с  кем  можно  было  бы
поговорить.
   Правда, пока она этого еще не сделала.
   Элиэль поплакала, чтобы быстрее уснуть.
   Проснулась она в темноте. Это было не так, как тогда, когда ее разбудил
Жнец. Она медленно, неохотно выныривала из сна. Какой-то звук не давал  ей
покоя. Она попробовала натянуть на ухо рваное одеяло, но  добилась  только
того, что теперь на холоде торчали пятки.
   Вот, снова! Что-то стучит.
   Она недовольно подняла голову.
   Стук в окно!..
   Она поднялась на колени. В темноте Элиэль плохо  видела  даже  квадраты
переплета. Но там  что-то  было!  Тук-тук!  Это  не  просто  ветер  стучит
ветвями.
   Мгновенный приступ страха сменился возбуждением. Продолжая  кутаться  в
одеяло, она вскочила на ноги и подбежала к окну. По стеклу колотился конец
толстой веревки: "Тук-тук!"
   Она нетерпеливо задергала  задвижку,  распахнула  маленькую  створку  и
выглянула, но ничего не увидела. По небу  неслись  облака.  Их  края  были
подкрашены зловещим багровым светом Эльтианы.  Ни  одной  другой  луны  на
небосклоне! Только зловещий знак Владычицы!
   Пронизывающий ветер растрепал  ей  волосы  и  заледенил  кожу.  Веревка
раскачивалась, ударяя по лицу. Ощупав веревку в темноте, Элиэль обнаружила
внизу петлю, схватила ее и втащила в комнату. Петля была не скользящая, но
всплывшие в памяти ассоциации заставили  ее  поежиться.  Совсем  стемнело.
Эльтиана скрылась за облаком. Может, это знамение?
   Тут веревка дернулась обратно, словно какой-то озорник на крыше потянул
ее к себе. Погоди! Погоди! Дай мне хоть капельку времени, отчаянно  думала
Элиэль, вцепившись в веревку. Ее тянуло к окну. Она дернула изо всех  сил,
пытаясь не упустить такой возможности. Веревка чуть ослабла.
   Кто-то ей явно сигналит. Она нырнула в петлю, пропустив ее под мышки, и
забралась на подоконник. Проем оказался маленьким даже для  ее  роста,  но
она была ловкой. Она извернулась и уселась на подоконнике  ногами  внутрь,
телом на улице. Девочка крепко держалась за оконную раму. Ветер трепал  ее
хламиду, мало отличавшуюся от ночной рубахи. Решительно, это не та одежда,
которую она выбрала бы для полуночных акробатических упражнений на  высоте
двух этажей над булыжниками двора. Лучше уж не думать  об  этом!  Ее  лицо
находилось на уровне каменной перемычки. Элиэль ждала рывка,  ощущая,  как
внутри нее все сжалось, словно она  сидит  на  мамонте,  минующем  перевал
Рилипасс.
   Петля затянулась, приняв на себя ее вес. Стуча зубами, она  лихорадочно
вглядывалась вверх, в черные тучи. Отсюда можно было разглядеть карниз,  а
над ним - бледное пятно. Лицо? Проверяет, делает ли она то, чего он от нее
хочет? Она боялась кричать, и он тоже. Она надеялась только,  что  у  него
большие, сильные руки. Девочке показалось, что он помахал, она помахала  в
ответ. Лицо исчезло.
   Она замерзнет до смерти, если он сейчас же не  начнет  действовать.  От
холода  и  неудобного  положения  глаза  ее  начали   слезиться.   Веревка
натянулась еще сильнее, врезаясь в спину. Элиэль выпрямилась, отталкиваясь
ногой от подоконника, и приготовилась лезть  по  стене  наверх.  Вниз  она
предпочитала не смотреть. На мгновение  показалась  Эльтиана,  озарив  все
багровым светом. "Быстрее, - подумала она, - пока богиня не видит!"
   Веревка пошла вниз. Застигнутая врасплох, она, тихо пискнув, откинулась
назад.  Ноги  ее  соскользнули  с  подоконника,  и  она  больно  ударилась
коленками  о  каменную  стену.  Тут  девочка  сообразила,  что  ей   нужно
спускаться по стене. Камень под босыми ногами был шершавым и холодным.
   Должно быть, ее  спаситель  был  исключительно  сильным,  поскольку  он
отпускал веревку медленно и плавно. Она увидела под  собой  приближающееся
окно и обогнула его - хорошо, что проемы такие маленькие. Должно еще  быть
окно на первом этаже. Да, вот оно,  и  гораздо  больше.  Очень  скоро  она
ощутила под ногами холодные,  ужасно  холодные  булыжники  двора.  Элиэль,
облегченно вздохнув,  прислонилась  к  стене  и  пробормотала  благодарные
молитвы всем богам, которых вспомнила. Кроме Владычицы Эльтианы во всех ее
ипостасях, конечно.
   Справа от нее светилось одинокое окно. Остальной храм спал. Если богиня
и знала о нарушении ее  священных  повелений,  она  еще  не  подняла  свою
стражу.
   Элиэль выскользнула из петли.  Веревка  продолжала  опускаться,  ложась
кольцами у ее ног. Дрожа  от  холода,  она  начала  собирать  ее.  Хорошая
веревка дорого стоит. Как это она не  догадалась  надеть  сандалии?  Тихое
царапанье заставило девочку поднять глаза.  На  фоне  неба  вырисовывалось
массивное тело - темное на темном,  только  два  глаза  слегка  светились.
Дракон! И он начал спускаться вниз по гладкой  стене.  Скрежет  когтей  по
камню сделался опасно громким. Она отошла чуть в сторону, не испытывая  ни
малейшего желания быть раздавленной упавшим драконом. Элиэль всегда знала,
что драконы потрясающе умеют лазить, но никогда раньше не думала, что  они
способны одолеть и гладкую каменную стену.
   Рядом с ней показался темный раздвоенный хвост, отчаянно дергающийся из
стороны в сторону. Он коснулся земли и тут же  подвинулся,  уступая  место
туше. Оч-чень темный  хвост!  Ну  конечно  же,  это  Звездный  Луч,  а  ее
спаситель - Т'лин собственной персоной. Кого еще она знает  из  владельцев
драконов? Девочка подавила желание  позвать  его.  Когтистые  задние  лапы
ступили  на  булыжник.  Мгновение  Звездный  Луч  балансировал   на   них,
растопырив кожистые складки и хлопая ими, как маленькими  крыльями.  Потом
извернулся и,  отфыркиваясь,  опустился  на  все  четыре.  Глаза  дракона,
мерцая, светились бледно-зеленым светом.
   Элиэль подбежала к нему и посмотрела наверх.
   - Т'лин Драконоторговец!
   - Нет, - послышался ответный шепот. - Но дракон его. Он не сделает тебе
ничего плохого. - Седок повернулся отвязать веревку. Значит, это  Звездный
Луч опускал ее по стене.
   - Разумеется, не сделает. Это же Звездный Луч.
   - Ох, ладно. Давай сюда. - Он протянул руку.
   Она колебалась только долю секунды. Кто бы это ни был, она уже доверила
ему свою жизнь. Элиэль взялась за руку и стала ждать рывка. Он последовал,
но какой-то слабоватый. Тут  до  нее  дошло,  что  рука,  за  которую  она
держится, слишком маленькая и гладкая для Т'лина.
   - Уфф! - недовольно произнес шепот. - Ну ты и тяжелая. Чупу!  -  Дракон
повернул голову и в недоумении уставился на него. - Чупу! - повторил он. -
Тьфу! Я хотел сказать, Восок!
   Звездный Луч вздохнул и  послушно  подогнул  лапы,  улегшись  пузом  на
булыжник.
   - Ну! - шепнул седок. - Наступай на мою ногу. Лезь сюда, вперед.
   Он   был   почти   мальчишка,   заметно   уступающий   ростом    Т'лину
Драконоторговцу, но Элиэль не собиралась смотреть в зубы дареному дракону.
Она  вскарабкалась  в  седло.  Положение  нельзя  было  назвать   удобным,
поскольку задравшаяся хламида оставляла ее ноги голыми, и она была  зажата
между седоком и жесткой спинной  пластиной.  Две  затянутые  в  кожу  руки
сомкнулись вокруг нее.
   В ближнем окне зажегся свет.
   - Тьфу! - произнес ей на ухо мальчишеский голос.  -  Держись  изо  всех
сил! Вондо! Зомф!
   Командовать Звездному Лучу "Зомф" было, пожалуй, ошибкой.  "Варч"  было
бы уместнее. Дракон вскочил на ноги и стрелой устремился  через  двор.  Он
перемахнул через стену и понесся сквозь кусты. Ветки трещали и хлестали по
лицу. Элиэль удержалась от крика и согнулась в три погибели, изо всех  сил
прижимаясь к пластине.  Хорошо  еще.  Звездный  Луч  сложил  свои  кожаные
складки, чтобы не цепляться ими за кусты, и ей удалось  спрятать  под  них
голову. Ее спутник отчаянно чертыхался, откинувшись назад.
   Зубодробительный толчок чуть не сбросил ее - дракон перемахнул еще одну
стену. Несколько камней с грохотом обрушились на ночную улицу. Не  получая
дальнейших команд, дракон вполне мог бы пересечь улицу  и  карабкаться  на
стену противоположного дома.  К  счастью,  он  уклонился  вправо  и  начал
набирать скорость.
   - Пять Богов! - взвыл парень. - Как сказать ему "Тише"?
   - Варч! - крикнула Элиэль, разгибаясь.
   Звездный Луч неохотно замедлил ход. Правда, от его скорости  все  равно
захватывало дух. Ночь неслась навстречу ледяным ветром. Когти  клацали  по
мостовой. Хорошо еще, на улице никого не было.
   - Тьфу! Спасибо. Меня зовут Гим Скульптор.
   - Элиэль Певица.
   - Рад слышать это. Было бы дурным тоном спасти не ту  девицу.  Как  там
будет "налево" и "направо"? Я все забыл.
   - Вилт и чаз. Ты что, хочешь сказать, ты не умеешь править драконом?
   - Чаз! - скомандовал Гим. - Нет. Никогда раньше не садился на  дракона.
Ничего, бог защитит нас! Он меня и послал.



        29

   После ухода инспектора  Лизердейла  Эдвард  провел  несколько  часов  в
мрачном отчаянии, снова и снова возвращаясь мыслями к страшному допросу  и
отчаянно жалея, что не может взять назад большую часть своих ответов. Хуже
всего, конечно же, было его идиотское хвастовство насчет меткого  кидания.
Если оно само  по  себе  и  не  заслуживало  повешения,  то  приближало  к
виселице, это уж точно. Версия полицейских  казалась  абсолютно  бредовой.
Этот ключ скорее всего запасной и лежал в горшке уже не первый год. Однако
если другого объяснения  запертой  двери  не  найдется,  присяжные  примут
полицейскую версию. Единственным объяснением могло быть только волшебство.
Но английские присяжные,  увы,  имеют  незавидное  свойство  не  верить  в
сверхъестественные явления.
   И он сам тоже.
   Загадка отцовского возраста сводила его с ума, хотя к убийству это явно
не имело никакого отношения. То, что он знал о своей  семье,  до  сих  пор
ограничивалось  познаниями  двенадцатилетнего  мальчишки.  Он  никогда  не
обсуждал таких вещей со святошей Роли. Он знал, что братья не  виделись  с
тех пор, как Камерон эмигрировал в Новую Зеландию. Кажется,  отец  говорил
еще что-то насчет того, что Роланд тогда изучал богословие.  Судя  по  его
теперешнему  возрасту,  старый  маразматик  получил  сан  где-то  в  конце
шестидесятых. Родители Эдварда поженились в  Новой  Зеландии  и  ненадолго
заезжали в Англию,  прежде  чем  отправиться  в  Африку.  Семья  тогда  не
собиралась целиком, поскольку Прескотты находились в Индии, а Роланд -  на
Фиджи или на Тонга, или где-то в этом роде. Собственно, это все, что  знал
Эдвард.
   Подумать, так в  рассуждениях  Лизердейла  имеется  своя  логика.  Если
Камерон Экзетер  работал  чиновником  в  правительственных  органах  Новой
Зеландии в шестидесятые годы, как могло ему спустя  сорок  лет,  в  Кении,
быть сорок с небольшим?
   Но если глава округа Экзетер - самозванец, тогда почему  этот  факт  не
получил отражения в заключении комиссии? Эдвард сотню  раз  перечитал  это
проклятое заключение, но в нем и намека не было на такую тайну. Оно вообще
не касалось биографии отца. Теперь это забавное  упущение  показалось  ему
зловещим, чем-то угрожающим, затаившимся до поры.
   Святоша Роли явно знает больше, чем говорит. Ждет, чтобы Эдвард  ползал
перед ним на коленях,  моля  о  снисхождении.  Показывал  ли  он  ему  эту
фотографию, прибыв в Англию?  Он  не  помнил,  хотя  странно  было  бы  не
показать. Допустим, он ее показал. Тогда старый хрыч не мог  не  заметить,
что сорокалетний мужчина - не его брат. Тогда почему он не сказал сразу? И
почему не сказал этого четыре года спустя,  после  резни,  когда  на  него
легло бремя опекунства  над  сыном  самозванца?  Чтобы  наложить  лапу  на
остаток семейных денег?
   _Обвинение считает_, что,  когда  дедушка  Экзетер  скончался,  завещав
остатки своего богатства неправедного троим своим детям, подлинный Камерон
Экзетер уже умер и был похоронен на противоположном конце света.  Каким-то
образом некто значительно моложе присвоил себе его имя, получил денежки  и
поспешно покинул Новую Зеландию. Таким  образом  он  мог  считать  себя  в
безопасности до  тех  пор,  пока  держится  подальше  от  брата  и  сестры
покойного. Милорд, обвинение изложило свою позицию.
   _Высокоученая защита_ выражает свое  сомнение.  Зачем  тогда  подобному
мошеннику хоронить себя в африканском буше?
   Затем, парирует обвинение, что преподобный  Роланд  Экзетер  отошел  от
активной миссионерской деятельности и направлялся  на  родину.  Самозванцу
грозило разоблачение.
   Но почему в Африку? Почему не в Париж или Вену, или даже в Америку?
   Эдвард попробовал посмотреть на этот вопрос глазами судьи  и  пришел  к
неминуемости обвинительного приговора. Он не мог отрицать неопровержимости
фотографии. Но поверить в то, что отец, память о  котором  была  для  него
священна, мог оказаться таким  мошенником?..  Нет!  Когда  умерла  Милдред
Прескотт, отец стал опекуном Алисы и, следовательно,  хранителем  ее  доли
наследства. Он взял девочку к себе и заботился о ней, как о родной дочери.
Он не отправился в  Европу,  чтобы  промотать  эти  деньги.  Он  оставался
служить людям Ньягаты до самой смерти.
   Что, если за четыре года до смерти отца Роланд Экзетер  уже  видел  эту
фотографию? Нет, это совершеннейшая бессмыслица! Святоша Роли  устроил  бы
целую историю - разоблачил бы самозванца, забрал  бы  все  деньги  себе  и
вышвырнул бы Эдварда на улицу. Ведь точно, вышвырнул бы?
   Значит, Эдвард не показывал  этой  фотографии  Роланду.  Правда,  он  с
уверенностью может утверждать, что сейчас она находится на пути в  Лондон.
Преподобный джентльмен скоро будет иметь удовольствие созерцать ее.  Тайна
его семьи не может иметь ничего общего с убийством в  Грейфрайерз-Грейндж.
Но какой  полицейский  откажется  от  возможности  так  запросто  взять  и
раскрыть подлог двенадцатилетней давности?
   К  куску  недоваренной  трески,  поданной  на  ужин,  Эдвард  почти  не
прикоснулся.


   В девять часов сиделки совершали вечерний обход. Они  делали  пациентам
массаж, перестилали постели на ночь,  убирали  цветы,  поскольку  спать  в
помещении  с  цветами  вредно.  Германия  вторглась  в  Бельгию,  Британия
объявила войну. Добровольцы записывались тысячами.  Даже  эти  потрясающие
новости не доходили до Эдварда в его  нынешнем  состоянии.  Все  равно  он
выпал из жизни по меньшей мере на три месяца,  пока  не  срастется  кость;
смерть на виселице представлялась ему сейчас куда вероятнее боевой славы.
   Эдвард заметил  перемену  в  отношении  сиделок.  Они  делились  с  ним
последними  новостями,  но  не  задерживались  поболтать.  Даже  когда  он
старался казаться веселым и разговорчивым, они не отвечали  ему.  Они  уже
знали, что он убийца.
   Эдвард пытался почитать последнюю главу "Затерянного мира", но  строчки
сливались перед глазами. Зловещее название книги  -  теперь  он  это  ясно
видел - как нельзя более кстати соответствовало происходящему.
   Погасили свет. Больница затихла. Жизнь за окном, казалось,  замерла.  В
Грейфрайерз по вечерам вообще тихо. А  сегодняшний  вечер  все  и  подавно
стремились провести с семьями или друзьями, пытаясь  свыкнуться  со  столь
внезапно поразившей мир катастрофой. Если где-то и проходил патриотический
митинг, то до больницы Альберта не долетало ни звука.
   Сон не шел. Эдвард хмурился и страдал в промокшей от пота постели. Надо
бы завтра попросить о встрече того адвоката,  о  котором  говорила  миссис
Боджли. Или это будет означать  признание  вины?  Может,  лучше  подождать
Лизердейла с обвинением? Кто мог убить старину Волынку? Как? Зачем? Он  не
понимал уже ровным счетом ничего.
   Единственное, в чем он может быть уверен, - это в том, что у  него  нет
другого выбора, кроме как оставаться здесь и ждать. Бежать  некуда.  Разве
что к Алисе... нет, он не может так ее подставить. Он не может  ходить.  У
него нет ни денег, ни одежды. Да и невозможно натянуть брюки поверх  шины.
Вот если бы у него уже был гипс...
   Допустим, он все-таки показывал карточку святоше Роли?  Допустим,  Роли
узнал на ней своего брата, но на тридцать лет  моложе,  чем  ему  положено
быть? Это объяснило бы его упоминания о поклонении  дьяволу.  То  есть  он
хотел сказать, что Камерон подобно доктору Фаусту продал  душу  дьяволу  в
обмен на вечную молодость?
   О Боже! Это еще безумнее, чем ключи, сами собой запрыгивающие в горшки,
или убийцы, свободно проходящие сквозь запертые двери.


   Должно быть, он все-таки заснул. Разбудил его свет из  коридора.  Вошла
ночная сиделка. Эдвард видел только темный силуэт. Он приветственно поднял
руку.
   - Не спится? - спросила она. - Что, болит?
   - Нет. Плохие новости.
   - О, они придержат немцев, пока вы не  попадете  на  фронт.  -  Сиделка
положила руку ему на лоб, проверяя температуру.
   - Не это. Мои личные дела.
   - Простите. Я могу вам помочь?
   - Найдите мне хорошего адвоката.
   Она произнесла "О!" так, словно только сейчас вспомнила, кто он такой.
   - Хотите, я попрошу у доктора снотворное?
   Эдвард уже думал об этом.
   Он чуть не сказал "да".
   - Нет, спасибо. Обойдусь.
   - Я еще зайду попозже. - Она выплыла,  и  палата  снова  погрузилась  в
темноту. Только тоненький луч света пробивался через дверную щель.
   Он вернулся к своим мрачным мыслям. Постепенно до него дошло еще  одно:
запоздалая реакция сиделки свидетельствовала о том, что Лизердейл  отозвал
своего сторожевого пса. Возможно, тот  просто  потребовался  для  какой-то
более  неотложной  работы.  Замечательно!   Теперь   подозреваемый   может
выбраться из больницы и удрать  в  Бразилию  или  куда-нибудь  еще.  Когда
вернется сиделка, он попросит у нее пару костылей.


   Сквозь полудрему Эдвард услышал, как опять открылась дверь. Щурясь,  он
рассмотрел все тот же темный силуэт на фоне дверного проема. Он  удивился,
с чего это сиделка сняла шапочку. Но увидев ее  длинные  кудрявые  волосы,
понял, что ошибся. Это не сиделка!
   - Двард Кисстер? - Голос был хрипловатый. И этот акцент  -  на  Эдварда
сразу же нахлынули воспоминания. Целая лавина воспоминаний!
   Он забился, как выброшенная на берег рыба, пытаясь то ли сесть,  то  ли
дотянуться до веревки звонка. В результате только дернул ногу, и все  тело
пронзило болью. Эдвард вскрикнул.
   Тут он увидел в ее руке что-то, отсвечивающее металлом, и закричал  уже
во всю глотку.
   Она шагнула от двери, заходя к нему справа. Угроза!
   Он закричал, призывая на помощь, выкрикивая первые  слова,  что  пришли
ему в голову.
   - "Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом!" - Схватив ближайшее к  нему
оружие, оказавшееся все той же миской в форме почки, он продолжал кричать.
- "Иль трупами своих всю брешь завалим. В дни мира..." - Он изо  всех  сил
швырнул миску. - "...украшают человека смирение и тихий..." -  Атака  явно
застала ее врасплох, и снаряд  ударил  ей  прямо  в  лицо.  Она  с  криком
отшатнулась назад. Миска со звоном упала на линолеум. - "...скромный нрав!
Когда же грянет ураган войны..."
   Он снова потянулся к звонку. Нет, эта рука нужна для метания.
   - "...бешенства личиной..." - Она бросилась к нему, извергая  проклятия
на каком-то незнакомом  языке  и  подняв  клинок.  -  "...глазам  придайте
разъяренный блеск..." - Он метнул графин  с  водой  -  она  отбила  его  в
сторону, и графин разбился. Где же все? - "...Пускай, как  пушки,  смотрят
из глазниц..." - Он продолжил  обстрел  пепельницей  и  попал.  -  "...Как
выщербленный бурями утес..." - Он свешивался с кровати. Боль сотрясала все
тело раскатами землетрясения.
   Она чуть отступила - зловещая черная  фигура.  Он  продолжал  выкликать
свой монолог так громко, как только мог.
   - "Сцепите зубы и раздуйте ноздри..." - Он уже держал  наготове  книжку
Волынки. Ну почему, почему  никто  не  идет!  -  "...В  вас  кровь  отцов,
испытанных в бою..." - Она подалась вперед, и он швырнул Конан Доила.  Ему
показалось, что он попал, но она только  рассмеялась  и  снова  заговорила
своим утробным голосом:
   - Ну, что дальше, Двард?
   Она была права: запас снарядов иссяк. Почему его никто не слышит? Он  в
жизни не кричал так громко.
   -  "Пример  подайте  вы  простолюдинам;  учите  их  сражаться!"  -  Она
бросилась, стремительная, как змея. Он отклонился еще  сильнее  вправо  и,
намотав на левую руку  подушку,  парировал  удар.  Но  при  этом  чуть  не
свалился с кровати. Боль в ноге заставила его  заорать.  Больше  всего  он
боялся потерять сознание. Вихрем  взметнулись  перья.  Он  пошарил  правой
рукой и наткнулся на пустое судно. - "Ведь нет средь вас столь  низких..."
- Он изо всех сил ударил ее по руке, жалея, что судно пустое  -  могло  бы
быть и потяжелее. Она вскрикнула и выронила нож. Он попытался схватить  ее
за платье, надеясь, что в ближней борьбе одолеет ее, но она  выскользнула.
Ох, черт, снова нога!
   Он совсем охрип от крика.
   - "Стоите, вижу, вы,  как  своры  гончих..."  -  Она  нагнулась,  чтобы
подобрать нож. Он швырнул судно ей  в  голову  и  промахнулся.  Она  снова
бросилась на него, и на этот раз он  решил,  что  все  кончено.  -  "...на
травлю рвущиеся. Поднят зверь!"
   - Изыди! - послышался голос из угла.
   Женщина с воплем обернулась.
   Эдвард не заметил, как он вошел, но  это,  несомненно,  был  тот  самый
мистер Олдкастл, который приснился  ему  вчера.  В  пальто  с  каракулевым
воротником и  допотопной  бобровой  шапке  он  не  производил  впечатления
опасного противника. И  все  же,  угрожающе  нацелив  трость  на  безумную
женщину, он казался до удивления спокойным.
   - Вон, шлюха! Убирайся пол лизать у ног своих господ  презренных,  дабы
они твой жалкий труп псам гончим не швырнули на потеху!
   Женщина без единого слова выскользнула в дверь. Ее  шаги  стихли  почти
мгновенно.
   Кризис миновал.
   - Эй! - прохрипел Эдвард. - Задержите ее!
   - О нет, мой юный друг, нам смысла нет ее препровождать под  стражу.  -
Мистер Олдкастл снял шапку и с отсутствующим видом  потер  ее  рукавом.  -
Ведь тварь сия известна  мастерством  своим  от  всяческих  оков  свободно
избавляться. Поверь: уж проще во сто крат на  шлюпку  василиска  посадить,
чем эту шлюху заточить в темницу.
   - Вы хотите сказать, - произнес Эдвард, откидываясь на кровати,  -  что
она может проходить сквозь запертые двери? - Он взмок, его трясло.  Сердце
колотилось так,  словно  он  на  своих  двоих  одолел  дистанцию  Большого
Национального Кубка - с барьерами, ямами и всем прочим, - но он  был  жив.
Он чуть не плакал от боли, но был жив.
   - Воистину ты прав. Когда бы не ее зловещий  дар,  ужель  зашла  б  она
столь далеко? - Маленький человечек хихикнул. -  Признаюсь,  в  декламации
весьма ты преуспел! Быть может,  плавности  ей  чуть  недостает,  но  этот
недостаток избытком чувства возмещается с лихвой. Сам Кин великий вряд  ли
б смог сих строк волнительней изречь.
   Он шагнул к кровати и внимательно посмотрел на Эдварда. От него исходил
странный запах нафталина.
   - Скажи, ту боль, что ногу так тебе терзает, ты в силах далее терпеть?
   -  Э-э...  бывает  и  хуже.  -  Эдвард  перевел  дыхание.  -  С  учетом
обстоятельств, на удивление неплохо. - Конечно, состояние его трудно  было
назвать приятным. Хоть он еще и не нуждался в  пуле,  чтобы  ее  закусить,
зубам приходилось несладко.
   - Воистину заняться исцеленьем стоит  нам  без  отлагательств.  Постой,
вздохни, расслабься на минуту. Я только ненадолго отлучусь.
   С этими словами мистер Олдкастл положил шапку и  трость  на  кровать  и
поспешил к двери. Темный силуэт мелькнул в светлом прямоугольнике двери, и
он исчез.
   - Ангелы и прислужники добра хранят меня! - пробормотал Эдвард, ибо эта
ночь, похоже, принадлежала Шекспиру. - Что, во имя Неба, здесь происходит?
- Его пульс постепенно возвращался в  норму.  Понятно,  что  это  не  сон.
Перья, вода и осколки стекла на линолеуме... и пятна крови  -  значит,  он
все же попал в нее.
   И в довершение всего на кровати  лежали  старомодная  шапка  и  трость.
Стало быть, мистер Джонатан Олдкастл действительно был здесь и намеревался
вернуться. Может, он сейчас  перепрыгнул  в  Друидз-Клоуз,  несуществующий
город, куда тем  не  менее  доставляют  почту?  Спокойно,  дружок!  Только
истерики тебе сейчас не хватало.
   Самое странное - почему вокруг царит такая тишина? Поднятый ими  грохот
должен был бы разбудить всю больницу. Эдвард подумал, а  не  позвонить  ли
ему, но решил подождать возвращения своего загадочного хранителя.
   Тот не заставил себя ждать. Он вернулся со светлым  узлом  на  плече  и
парой огромных костылей.  Старик  слегка  согнулся  под  грузом,  так  что
казалось, будто он спешит. На  самом  же  деле  мистер  Олдкастл  двигался
довольно медленно.
   - Твои пожитки ждут тебя снаружи, мастер Экзетер. - Он  испустил  тихий
кудахчущий смешок, к которому Эдвард начал уже привыкать. - И да  подождет
сей перелом внутри! Обуй же сей башмак  немедля.  -  Он  протянул  Эдварду
знакомый левый ботинок и бросил ему на грудь халат.
   - Минуточку, сэр! Я же не могу двигаться с этой ногой!
   - Воистину ты уподобишься той куропатке,  что,  раненной  прикинувшись,
врага отводит от гнезда. Но поспеши, отважный мой, ибо чудища похуже  этой
шлюхи учуять след твой могут очень скоро, и против них уже  ни  мне  и  ни
тебе не  устоять.  -  Мистер  Олдкастл  продолжал  возиться  с  тросиками,
удерживавшими ногу Эдварда на весу.
   - Но если я сбегу, это будет равносильно признанию вины.
   - Останься - и продемонстрируешь, что смертей.
   Ответить Эдварду не  дала  острая  боль,  пронзившая  его,  когда  нога
опустилась на кровать. Он только молча глядел на старика до тех пор,  пока
не смог вздохнуть и утереть пот с глаз.
   Плутовское лицо сморщилось.
   - Ах, юный друг мой, ужель не  знаешь  ты,  что  уж  пробудились  войны
драконы и что сигнальные огни  оборотились  погребальными  кострами,  и  в
пламени их поколение сгорит. И ужас скоро будет править миром.
   - Да, но при чем здесь...
   - О мастер Эдвард, те же злые силы, что бедствия сии на мир призвали, в
довольстве от проделанной работы могут взгляд свой на тебя оборотить. Ведь
до сих пор влекли к себе их помасштабнее задачи. Ты был для  них  помехою,
но  малой,  зато  имел  большую  ценность  для  сил  иных  -  ты  с   ними
познакомишься, и скоро. Нам повезло, что в хлопотах  своих  они  лишь  эту
шлюху подрядили тебя убить - и трижды неудачно. Теперь же, к делу  подойдя
серьезней, они страшнее хищников пошлют, и я боюсь, что утреннего света не
увидишь, коль ты со мной не убежишь сейчас.
   Иными словами: стисни зубы и давай!
   Как бы абсурдно это ни звучало, его замысловатая речь убедила  Эдварда.
С этой логикой трудно было спорить - и потом, кто, как не он,  только  что
спас Эдварду жизнь. Юноша задрал левую ногу и начал натягивать ботинок.
   Следующие несколько минут оказались воистину прогулкой  по  раскаленным
углям. Эдвард решил относиться к этому, как к испытанию мужества. Он сел и
накинул на плечи халат. С помощью мистера Олдкастла он опустил правую ногу
на пол и встал, опираясь на левую. Потом, перенеся вес на костыли,  шагнул
по усыпанному перьями полу к двери.  Держать  правую  ногу  на  весу  было
мучительно, но касаться ею земли - еще хуже.
   Ясное дело, это обречено  на  провал.  Сиделки  увидят  его  и  отведут
обратно. Они позвонят в полицию. Но у него не  было  сил  спорить,  и  он,
обливаясь потом, молча одолевал шаг  за  шагом  по  полутемному  коридору,
грохоча костылями, а мистер Олдкастл страховал его, идя  рядом.  Маленький
человечек, похоже, сильно нервничал, не в силах ускорить их продвижение.
   За столиком дежурного никого не  было.  Старый  чемодан  Эдварда  стоял
рядом, а на нем красовалось его канотье. Мистер Олдкастл нахлобучил  шляпу
ему на голову под залихватским углом и сам взялся за чемодан. Потом прошел
вперед и отворил дверь на лестницу.
   Эдвард хотел сказать, что есть еще лифт,  но  зубы  его  оказались  так
стиснуты, что он не издал ни звука. Возможно, мистер Олдкастл считал,  что
старая скрипучая клетка перебудит сиделок и санитаров, а может, он  просто
не доверял современной технике. Эдвард одолел три марша на  одной  ноге  и
одном костыле, цепляясь за перила побелевшей рукой.  Мистер  Олдкастл  нес
другой костыль. Судя по тому,  как  он  управлялся  с  чемоданом,  он  был
гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд.
   Им так никто и не встретился - даже за стойкой регистратуры у  главного
входа. Эдвард вывалился из больницы на свежий  ночной  воздух.  Интересно,
осталась ли за ним по всему пути от кровати мокрая дорожка пота?



        30

   - Восок!  -  решительно  скомандовал  Гим.  Но  Звездный  Луч  даже  не
шелохнулся. Он стоял, опустив голову на плечо  Т'лину  Драконоторговцу,  и
громко урчал.
   - Восок!  -  тихонько  прошептал  Т'лин.  Дракон  опустился  на  брюхо,
продолжая блаженно прижиматься к хозяину. Он урчал с такой силой, что  мог
разбудить всех соседей.
   В маленьком, тесном Нарше не так уж много мест,  годных  на  то,  чтобы
спрятать дракона, но двор скульптора  был  из  таких  мест.  Звездный  Луч
занимал почти все пространство между необработанными каменными  блоками  и
недоделанными изваяниями. Человек с фонарем запирал ворота.
   Элиэль торопливо перекинула ногу через вьючную пластину и с неприличной
поспешностью соскользнула на  землю.  Она  вздрогнула,  коснувшись  босыми
ногами ледяного острого гравия. Девочка еще не  успела  одернуть  хламиду,
когда рядом с ней приземлился Гим. Оступившись, он сдавленно ругнулся.  Не
самое торжественное явление благородного героя, совершившего блистательный
подвиг. Он поднялся, злобно бормоча что-то под нос и посасывая оцарапанную
ладонь.
   Элиэль успела сделать только два неуверенных шага к  Т'лину,  когда  из
дома вышла дородная женщина.
   - Милая! Ты, поди, замерзла! Ступай же быстрее в  дом.  -  Она  втащила
Элиэль в уютную, полную аппетитных  ароматов  кухню,  освещенную  четырьмя
свечами. Закутанная в меха ламы, Элиэль оказалась рядом с большой чугунной
плитой. Женщина отворила дверку и пошуровала угли в топке большой железной
кочергой. Потом подкинула в  огонь  еще  несколько  кусков  угля  из  ярко
начищенного медного ведерка. На стене висели  такие  же  блестящие  медные
кастрюли. На полу лежал ковер с  кистями.  На  полке  стояли  раскрашенные
фарфоровые тарелки, стояли так, чтобы были видны картинки на  них.  Может,
дом, где жила семья Гима, и уступал роскошью королевскому дворцу  в  Юрге,
но состоянием своим они никак уж не уступали труппе странствующих актеров.
   Элиэль  начала  непроизвольно  дрожать.  Она  не  знала,  от   перемены
температуры или от  нервной  реакции,  но  всерьез  опасалась,  что  может
рассыпаться на части.
   - Горячий суп! - объявила женщина так,  словно  возглашала  по  меньшей
мере явление кого-то из старших богов: Оставив в покое огонь в плите,  она
склонилась, чтобы укутать ноги Элиэль своим шерстяным халатом.
   - Спасибо, - выдавила девочка, клацая зубами.
   - Овощной или куриный бульон?
   - Только не куриный, пожалуйста!
   - Я мать Гима, Эмбилина Скульптор, а ты, должно быть, Элиэль Певица.
   - Да, но теперь...
   - Объяснения подождут! - остановила ее Эмбилина.  Без  верхнего  халата
она казалась не такой округлой. Она  была  скорее  стройной  и  неожиданно
молодой для матери такого мальчика, как Гим. Ее  миловидное  бледное  лицо
покрывал миллион мелких морщинок. На ней  было  довольно  дорогое  платье,
голубое, под цвет глаз. Она улыбалась.
   Вошел Т'лин Драконоторговец и  тут  же  заполнил  собой  все  помещение
кухни,  чуть  не  цепляясь  тюрбаном  за  потолок.   Рядом   с   красивыми
золотисто-рыжими волосами Эмбилины его обветренное лицо  и  медная  борода
казались дремуче-варварскими. Он начал стягивать верхнюю одежду,  сохраняя
на лице непонятное угрюмое  выражение.  Шагнув  к  плите,  чтобы  отогреть
пальцы, он продолжал прятать глаза от Элиэль.
   Дверь закрылась за мужчиной, должно быть, отцом Гима. Он  был  среднего
роста, мускулистый, хотя рядом с торговцем драконами казался маленьким. Он
стиснул руку Элиэль в своей огромной лапе, шершавой,  как  терка.  Он  был
столь же смугл, сколь была бледной его жена.
   - Меня зовут Кольвин Скульптор.
   - Элиэль Певица.
   Он кивнул, изучая ее спокойными угольно-черными глазами.
   - Ты моложе, чем я думал, и ты храбрая  девочка.  -  Он  говорил  очень
медленно, словно читал по бумажке.
   - М-м-мне н-нек-когд-да было думать! В-вся заслуга Г-г-гима.
   Смуглый мужчина покачал головой:
   -  Вся  заслуга  бога.  Гим  пошел  благодарить  его  за  благополучное
возвращение. Не хочешь навестить его?
   - Конечно! Сейчас же. - Элиэль встала, пошатываясь.
   - Потом! - крикнула Эмбилина от плиты. - Девочка промерзла чуть  не  до
смерти, и суп...
   Но скульптор произнес:
   - Всему свое время.
   Он говорил негромко, но убедительно. С ним не хотелось спорить.
   - Ты обещаешь никому не открывать то место, куда я отведу тебя?  Никому
не слова!
   Это помогло Элиэль  преодолеть  свою  нерешительность  -  ее  несносное
любопытство взвыло, как потревоженный дракон.
   - Разумеется! Честное  слово,  никому  не  скажу,  -  как  можно  более
искренне пообещала она.
   Скульптор кивнул и повернулся к Т'лину.
   Но Т'лин уже нашел себе стул поудобнее и уселся, вытянув длинные  ноги.
Он производил странное и пестрое впечатление - разноцветные трико,  камзол
с вышитой подбивкой. Кроме того, от него исходила и угроза. Длинный меч  в
зеленых ножнах лежал у ног, а на  голове  до  сих  пор  красовался  черный
тюрбан. Он отрицательно покачал головой:
   - Терпеть не могу тайн. Он них зла гораздо больше, чем добра.
   Румяное лицо Кельвина скривилось, как от боли.
   - Не такая уж это тайна. Обыкновенная  молельня  Тиона.  Просто...  моя
личная.
   Взгляд Т'лина остался холоден, как сталь.
   - Тогда к чему все эти клятвы хранить тайну?
   - Ну... там у меня ценные вещи, и я не хочу, чтобы о них  говорили.  Не
все ведь гнушаются красть у бога.
   - Боги могут  позволить  себе  потери  куда  большие,  чем  мы,  бедные
трудяги. Нет, я отблагодарю богов, но по-своему, позже.
   Кольвин задумчиво почесал румяную щеку.
   -  Это  кольцо  у  тебя  в  ухе  -  означает  ли  оно   особый   культ,
Драконоторговец?
   Т'лин угрожающе сдвинул рыжие брови:
   - Если и так, это не помешало твоему богу просить у меня помощи.
   Скульптор задумался и, похоже, решил не спорить.
   - Тогда пошли, Элиэль Певица.
   - Минуточку! - Эмбилина преградила им путь, словно разъяренная  богиня.
- Уж не собираешься ли ты тащить бедную девочку на улицу босиком?
   Последовала небольшая задержка, пока Элиэль обувала башмаки  хозяйки  и
надела ее теплый плащ - и то, и другое на порядок большего размера.  Потом
еще одна, когда Кольвин  попробовал  выйти  и  столкнулся  нос  к  носу  с
драконом. Звездный Луч, как и все его сородичи отличавшийся  любопытством,
решил посмотреть, что творится в доме, и его морда заполнила весь  дверной
проем.
   - Попробуй откинуть занавески,  -  невозмутимо  посоветовал  Т'лин,  не
вставая со стула. - И закрой дверь, пока ему в голову не взбрело зайти.
   Это сработало.  Огромная  морда  переместилась  к  окну,  и  скульптору
удалось наконец проскользнуть мимо чешуйчатого плеча. Элиэль следовала  за
ним, перешагивая через когти, как через древесные корни.
   Холодно-голубые лучи Иш, пробивающиеся меж туч,  изморозью  отсвечивали
на чешуе дракона.  Кольвин  провел  Элиэль  вокруг  дракона  к  маленькому
сарайчику у ограды. Дверь  была  открыта,  но  Элиэль  обратила  внимание,
насколько она мощная и толстая. И еще три засова, запирающихся  на  замок.
Если это всего только "личная" молельня - что же за  тайна  хранится  там,
внутри?  Сарай  был  завален  обычным  хламом:  инструментами,  поленьями,
причудливыми каменными и металлическими обломками.  Куда  больше  интереса
вызывала створка в полу и ведущая вниз лестница.
   Скульптор спускался первым, освещая дорогу.
   - Это очень старое место, - его голос звучал глухо. -  Возможно,  здесь
когда-то был храм.
   А теперь, значит, молельня - маленькое  низкое  помещение,  заполненное
причудливыми тенями, скорее всего отгороженная часть большого подвала.  Те
куски стен, что она могла разглядеть, представляли собой  грубую  каменную
кладку, а местами были просто высечены из скалы. Единственный свет исходил
от двух канделябров, поставленных на толстый яркий ковер, казавшийся здесь
совсем чужим. Этим обстановка и ограничивалась. Холодный воздух был напоен
ароматом благовоний.
   За ковром темнела ниша, а в нише стоял бог.
   Гим, должно быть, уже закончил свою молитву и с  улыбкой  оглянулся  на
вошедших. Собственно, только теперь Элиэль смогла разглядеть юношу. Он все
еще напоминал медведя в своей тяжелой шубе. Без шапки  его  золотые  кудри
рассыпались по плечам. Глаза оказались того же голубого  цвета,  что  и  у
матери. На верхней губе был легкий пушок. Возможно,  он  считал,  что  это
усы. Великодушно решив не обращать внимания на такие мелочи, она пришла  к
выводу, что ее спаситель - вполне  симпатичный  молодой  человек.  Что  ж,
очень приятно! Она улыбнулась в ответ и только потом посмотрела на бога.
   Его изваяние не было просто поставлено в нишу. Скорее это нишу  высекли
в рыхлом желтом песчанике, чтобы из нее вырастал  восхитительно  сделанный
Тион. Статую в человеческий рост легко было узнать по безбородому  лицу  и
по флейте в руках. Обыкновенно Юношу изображают нагим, но этот носил узкую
набедренную  повязку,  напоминавшую  скорее  шарф  -  крайне  непрактичное
одеяние, неминуемо свалившееся бы с любого смертного. Он как бы выходил из
стены, поставив одну ногу на пол. Он чуть  склонил  голову,  повернув  ее,
будто прислушиваясь или собираясь приложить флейту к губам.  А  может,  он
только что кончил играть? Глаза его  смотрели  на  посетителей,  загадочно
улыбаясь. Пламя свечей  трепетало,  бросая  на  него  таинственные  блики.
Казалось он шевелился.
   - Какой замечательный! -  прошептала  Элиэль.  -  Ты  сам  его  сделал,
Скульптор? Ох, как здорово! - Она бросила еще  один  взгляд  на  это  лицо
безупречной красоты и обернулась посмотреть на Гима. Тот поспешно наклонил
голову. - Извините, - пробормотала она. - Я не хотела... нет, я... но...
   - Я привел тебя сюда не за тем, чтобы восторгаться искусством,  Певица,
- буркнул Кольвин. Видно было, что он прячет улыбку.
   - Да, но... Гим? Посмотри на меня.
   Гим поднял глаза, покраснев, как кровоягода. Он чуть улыбался...
   Сходство было абсолютным! Вернее, почти абсолютным. Гим казался моложе.
И чуть выше, но это единственно за счет ботинок. Босой Гим не превышал  бы
ростом выходящего из стены бога.
   - Старший брат, да, Кольвин Скульптор? Или  ты  представлял  себе  Гима
таким, каким он будет еще через пару лет?
   - Я ваял не с сына. Я никогда не ваяю с натуры.
   Она могла только переводить  взгляд  с  непроницаемой  улыбки  бога  на
пунцового от смущения Гима и обратно.
   - Скажи ей, отец. Пожалуйста.
   - Я изваял это благословенное  создание  много  лет  назад,  -  ответил
Кольвин в своей тяжеловесной манере. - В ночь, когда я закончил работу,  я
возблагодарил бога, вернулся домой и узнал, что моя жена понесла.
   Она снова покосилась на Гима, и тот покраснел еще сильнее, хотя на лице
его появилась глупая улыбка.
   - Значит, бог?.. - Бог даровал мальчику сходство со статуей?
   - Изваяние старше, - сказал скульптор. - Гим похож на свою  мать,  а  я
очень любил ее - и сейчас люблю. Это может объяснить сходство, которое  ты
видишь. Но мы пришли сюда благодарить бога, а не говорить об искусстве.
   Элиэль собиралась стать  на  колени,  но  увидела,  что  Кольвин  хочет
сказать еще что-то.
   - Надеюсь, ты достаточно взрослая, чтобы хранить тайны, Элиэль  Певица.
Если ты поклянешься не вынести ни слова из  того,  что  услышишь,  я  могу
объяснить еще немного.
   Как тут не пообещать  что  угодно,  если  тебе  вот-вот  откроют  тайну
подземной молельни? Это почти так же замечательно, как бегство по отвесной
стене в полночь. И к тому же далеко не так страшно.
   Он задумчиво почесал подбородок.
   - Вот уж, право, не знаю, сколько я могу тебе открыть.
   Гим держался тише воды, ниже травы.
   - Братство Тиона? - предположила она.
   Глаза Кольвина вспыхнули.
   Осечка?
   - Все, что я знаю, - поспешно проговорила Элиэль, -  это  что  Тронг  с
сыном ходили к ним на  собрание  позавчера  вечером.  Наш  общий  знакомый
сказал, что они входят в какое-то общество, которое он  назвал  "Братством
Тиона". Сами они ничего про это не рассказывали. - Ну что ж,  зато  теперь
она знает, куда они ходили.
   Скульптор недовольно фыркнул:
   - Таинства Тиона - никакое не общество! Но верно, они  просили  братьев
из нарсианской ложи о помощи. Разумеется, мы помолились за них и  принесли
жертву - и здесь, и в храме Владычицы. Похоже, наши  молитвы  не  остались
без ответа. - Он осторожно прокашлялся, глядя на бога.  -  Мы  знали,  что
произошло там, ибо у нас в храме свой человек, один из братьев.
   Что он там делает, удивилась Элиэль. Но, конечно  же,  служение  одному
богу вовсе не лишает возможности поклоняться и  другим.  И  потом,  оракул
вещал при людях.
   Кольвин улыбнулся - это был неспешный процесс, словно солнце,  медленно
встающее из-за гор.
   - Мы послали туда человека, понимающего древнюю речь, чтобы  знать  все
наверняка. Жрецы открыли  не  все,  что  сказал  Оракул.  Владычица  особо
подчеркнула - отдать тебя ее слугам. Она настаивала, чтобы тебя заперли  и
стерегли две недели.  Она  сказала,  что  остальные  члены  труппы  должны
заплатить храму сто звезд - деньгами или службой - и сразу же убраться  из
города, чем быстрее, тем лучше. Так что казалось, будто Владычица  сменила
гнев на милость, разрешив всем членам  труппы,  кроме  одного,  уехать.  -
Скульптор снова прокашлялся, на этот раз громче. -  Мы  думали,  что  этот
член труппы  не  представляет  для  нас  никакой  ценности.  Младший,  без
которого можно обойтись... Одно треснувшее яйцо из дюжины - не  беда.  Все
образовалось как нельзя лучше. Но святой Тион так не считал! Он  заботится
о тех, кто служит ему. Случилось так - и об этом я попрошу тебя молчать, -
что мой сын как раз начал посвящение в Таинства Тиона. -  Он  поколебался,
потом  пожал  плечами.  -  В  обряд  посвящения  входят  молитвы  и  пост,
заканчивающиеся  со  следующим  появлением  Кирб'ла.  В  ту  ночь   облака
разошлись, и показался Кирб'л.
   - Да, я  его  видела!  -  Элиэль  покосилась  на  Гима.  Он  застенчиво
улыбнулся в ответ.
   - По завершении обряда, - продолжал  его  отец,  -  посвящающийся  спит
перед образом бога. И здесь, на этом месте, Гиму был дарован сон,  точнее,
видение. Расскажи ей, сын.
   Гим потер верхнюю губу. Огонек свечи отражался в его голубых глазах.
   - Я увидел, как еду верхом на черном  драконе  к  храму,  -  его  голос
задрожал от возбуждения. - В точности так,  как  все  случилось!  Я  знал,
какое окно мне нужно и что мне делать с веревкой. Так все  и  вышло!  И  я
знал, что это  не  обычный  сон!  То  есть  я  ни  разу  в  жизни  еще  не
дотрагивался до дракона, не то чтобы ездить верхом! Вот я и рассказал  все
отцу, и...
   Старший Скульптор усмехнулся:
   - Он вытащил меня из-под одеяла в самый разгар  сна!  Обрати  внимание:
Гима здесь не было, когда приходили актеры!  Он  ничего  не  знал  ни  про
оракула, ни про Элиэль Певицу. И тут он, захлебываясь, говорит что-то  про
спасение девушки, которую против воли  удерживают  в  храме  Владычицы!  Я
сразу понял - бог услышал наши молитвы. Он указывает нам,  как  поступить.
Мы навели кое-какие справки и узнали, что  в  городе  сейчас  только  один
торговец драконами, и отправились поговорить с ним. И у него в табуне  был
только один черный дракон. И еще, он знал тебя лично.
   Ого, да это прямо-таки сцена из драм Пиола Поэта!
   - И что? - нетерпеливо подпрыгивала на месте Элиэль.
   Кольвин Скульптор снова усмехнулся:
   - Я думаю, остальное расскажет тебе он сам. Да  и  суп,  наверное,  уже
готов. Жена спустит с меня шкуру. Ты знаешь уже достаточно, чтобы  понять,
кого благодарить.
   - Это бог спас тебя, Элиэль, - искренне произнес Гим.
   Конечно. Только почему? Почему? Почему???
   И какая из аватар Тиона откликнулась на молитвы? Опустившись на колени,
Элиэль пристальнее вгляделась в лицо статуи. Загадочность  улыбки,  решила
она, происходит от поворота головы и глаз: губы улыбаются в одну  сторону,
глаза - в другую. В руке он держал флейту Тиона. Бог, крадущий девчонку из
храма другой богини и посылающий на это дело дракона  и  неопытного  юнца.
Этим богом мог быть только только Кирб'л, Шутник.
   Кельвину каким-то образом удалось поставить ее прямо перед скульптурой.
Одной из положительных сторон Юноши  было  то,  что  он  категорически  не
признавал печатных  текстов.  Имелись  Красные,  Зеленые,  Белые  и  Синие
Писания. Желтых - не было.
   Пока она обдумывала, с какими словами  обратиться  к  богу,  свою  речь
начал Кольвин. Его молитва казалась монументальным произведением:
   - О покровитель  искусств,  красоты  и  молодости!  Благодарю  тебя  за
благополучное возвращение моего  сына,  за  оказанное  нам  доверие  и  за
возможность послужить тебе. И как всегда, я благодарю тебя за радости  дня
минувшего и возможности дня грядущего. Аминь.
   - Аминь, - отозвался Гим, и Элиэль вторила ему.
   Такое интимное обращение к богу было ей внове. Впрочем, похоже,  настал
ее черед. Она посмотрела на бога: его глаза добро улыбались, глядя на  нее
с загадочным удовольствием.
   - Благодарю тебя, святой Тион, за спасение меня от самой мерз...
   - Поосторожнее! - рявкнул Скульптор. - Не богохульствуй, она  как-никак
Владычица!
   Элиэль сделала глубокий вдох и начала сначала.
   - Тогда я просто скажу,  что  благодарна  за  то,  что  меня  спасли...
Спасибо тебе, о Тион! - Она замолчала.  Остальные  ждали.  -  И  я  обещаю
служить... служить тебе, о покровитель красоты и искусств, по  мере  своих
слабых сил. - Она вспомнила про Празднества и попробовала представить себе
Утиам, восходящую по ступеням большого храма, чтобы получить из  рук  бога
алую розу. - И еще прошу тебя: будь милостив к моим друзьям, ибо им  плохо
без  меня,  и,  ну...  мне  хотелось  бы,  чтобы  им  повезло   на   твоих
Празднествах. Во славу твою, разумеется. Аминь.
   - Аминь, - отозвался Гим.
   Его отец деликатно кашлянул:
   - Я не жрец, Элиэль Певица... но позволь мне дать тебе совет.
   - Пожалуйста.
   - Если все твои неприятности вызваны каким-то прегрешением по отношению
к святой Оис или к самой святой Эльтиане,  ты  могла  бы  попросить  Тиона
заступиться за тебя.
   - Но я ничего не... я не знаю, что я могла такого сделать, -  возразила
Элиэль. - Но да. Пожалуйста, о Тион, убереги меня от гнева других богов  и
от всего, что там еще предсказано. Аминь.
   Вышло, конечно, не совсем так, как она хотела. Снова  Гим  повторил  за
ней эхом "аминь". Но скульптор немного помолчал и последовал его примеру -
от него явно не укрылось упоминание о пророчествах.
   - Я уже принес благодарность святому Тиону,  отец,  но  могу  повторить
все, если ты хочешь послушать. -  Гим  все  еще  переживал  свое  недавнее
приключение.
   Скульптор улыбнулся:
   - Ты уже не маленький, чтобы я  присматривал  за  твоими  молитвами.  Я
понимаю, что сердце твое переполнено, а все, что я понимаю, очевидно также
и богу.
   В другом поощрении Гим и не нуждался. Он воздел руки к лику бога:
   - О  покровитель  искусств,  благодарю  тебя  еще  раз  за  возможность
услужить тебе, за то приключение, что ты подарил мне,  и  за  то,  что  ты
даровал мне благополучное возвращение. Все мои помыслы - о служении  тебе,
о Тион, и больше всего я надеюсь послужить тебе своею музыкой,  но  и  всю
жизнь мою я посвящу служению тебе так, как ты этого пожелаешь. Аминь.
   - Аминь, - повторила Элиэль.
   - Аминь, - повторил и Скульптор, низко поклонившись. Потом он  поднялся
с колен - церемония завершилась.
   Амбрия Импресарио говорила, и не раз, что боги подарили  Элиэль  Певице
необычайно чуткие уши. Элиэль услышала и те слова, что  Кольвин  прошептал
чуть слышно:
   - Боже, помни: он ведь так еще молод!
   Она-то услышала. Гим - точно нет. А бог?




        АКТ ТРЕТИЙ. УЛИЧНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ


        31

   - И вот ко мне валом повалили гости, - продолжал Т'лин Драконоторговец.
- Очень недурная собой - дама по имени Утиам Флейтист, а  с  ней  прыщавый
юнец по имени Не-Помню-Как-Там-Его Трубач. Оба, похоже, лучше  разбирались
в моем ремесле, чем я сам. Интересно, и как прикажете  мне  вести  дела  в
Нарше, если меня только и делают, что  зажимают  в  углу,  чтобы  поведать
трагическую сагу о девице, заключенной в темницу по повелению богини?
   Казалось, он шутил, но лицо его  тем  не  менее  оставалось  совершенно
серьезным. В маленькой кухне царило некоторое напряжение.  Драконоторговец
отказался  посетить  семейную  молельню  -  очень  неожиданный   поступок,
граничащий с серьезным оскорблением. То, что  молельня  оказалась  тайной,
могло  послужить  оправданием,  но  могло  и  ухудшить  ситуацию,  ибо  он
отказался от редкой чести.
   Вообще-то Элиэль привыкла  ложиться  поздно,  но  было  уже  далеко  за
полночь. Суп оказался  горячий  и  вкусный.  Эмбилина  чуть  ли  не  силой
заставила ее сесть на самый удобный стул.  Элиэль,  закутанная  в  одеяла,
слушала и клевала носом.
   - Интересно, они что, думали, я  пойду  против  воли  богини?  -  Т'лин
закатил зеленые глаза к потолку. - Я что,  рехнулся?  -  Все-таки  он  был
слишком велик для этой кухни. Его вытянутые ноги занимали чуть не всю  ее,
а черный тюрбан почти упирался в потолок. Меч лежал под рукой. - Они  даже
не знали, где эту девицу прячут. В общем, я их прогнал, и  они  уехали  на
мамонтах.
   Кольвин Скульптор разделся до поношенной блузы и  таких  же  поношенных
кожаных лосин. Он сидел, опершись  мускулистыми  руками  о  колени,  хмуро
поглядывая то на плиту, то на торговца драконами. Ноги его были  разуты  -
подобная вольность тоже была непривычной, но, возможно,  умышленной.  Этим
он как бы показывал, что  гость  его  не  так  уж  и  подавляет.  Конечно,
размерами Кольвин уступал Т'лину, но все же был крепким, рослым мужчиной.
   Из окна за всем этим внимательно наблюдали два огромных зеленых  глаза.
Драконы вообще производят впечатление свирепых созданий, хотя на  деле  по
большей части совершенно безобидны.
   Гим продолжал пребывать в таком возбуждении, что  ему  не  сиделось  на
месте, и мать сделала ему замечание, чтобы он не  ерзал.  Он  тоже  скинул
свои меха, уменьшившись при этом в  объеме  чуть  не  вдвое.  В  рубахе  и
шерстяных лосинах  он  казался  теперь  самым  обыкновенным  подростком  -
нескладные руки-ноги и во все лицо  улыбка.  Его  сходство  со  статуей  в
молельне все так же поражало, но  Гиму  еще  предстояло  возмужать,  чтобы
достичь полного сходства с изваянием.
   Элиэль сонно прикидывала, каким ремеслом он может заниматься. Его  руки
казались гладкими и не такими загрубелыми, как у отца. Скорее всего он  не
скульптор, хоть и носит  отцовскую  фамилию.  С  другой  стороны,  он  уже
достаточно взрослый, чтобы владеть собственным ремеслом.
   - На следующее утро ко мне  заявились  еще  двое  гостей,  -  продолжал
Т'лин, - и они сообщили мне, что сам бог желает впутать меня в  это  дело!
Ну  как,  спросил  я  их,  человек  может  в  этом  городе  заработать  на
пропитание?
   Гим ухмыльнулся и пригладил рукой свои золотые кудри. Да,  он  красивее
даже Гольфрена Флейтиста, а уж Клип Трубач по сравнению с ним так и  вовсе
страшилище. Интересно, сквозь  дрему  подумала  Элиэль,  есть  ли  у  него
сценический талант? Даже так он ни дать ни взять Юноша в трагедии! Надо бы
предложить ему поучиться у нее. Забавная мысль, если не считать того,  что
он, похоже, совсем про нее забыл.  Должно  быть,  считает  ее  совсем  еще
маленькой. Придется поставить его на место...
   Но как? Что бы такое сделать? Такое, по сравнению с чем даже  спуск  по
веревке с отвесной стены покажется ерундой?
   - Бред! - возмущался Т'лин. - Нет, только представьте себе: они  хотели
одолжить моего любимого дракона. И  кому  -  мальчишке,  который  даже  не
отличает "вилт" от "чаз"!
   - И  что  же  тогда  тебя  убедило?  -  невозмутимо  спросила  Эмбилина
Скульптор. Как ни в чем не бывало  она  безупречно  исполняла  обязанности
радушной хозяйки и угощала гостей домашним печеньем. Во взгляде ее не было
видно и следа тревоги.
   Интересно, а мать Элиэль тоже была такой красивой? Впрочем, ей так и не
довелось побыть матерью по-настоящему.
   - Чтобы заработать себе на хлеб, - буркнул в ответ Т'лин, -  мне  нужны
тишина и покой. И потом, я не сомневался, что этот  отпрыск  свернет  себе
шею, а уж Звездный Луч как-нибудь сам найдет дорогу домой.
   Ухмылка Гима сделалась еще шире.
   - А почему ты сам не отправился на нем? - удивилась Элиэль.
   В зеленых глазах Т'лина отразился неподдельный ужас.
   - О Бриллиант из Бриллиантов на сцене! Уж слишком  тяжел  я  для  таких
эскапад. И потом кто, как не святой Тион, выбрал для  этих  штук  жокея  в
легком весе. Если честно, - признался он со скорбной миной, -  а  ты  ведь
знаешь, я никогда не вру, - я не ожидал, что  все  предприятие  увенчается
успехом. Я был уверен, что это чистое самоубийство.
   Гим довольно хихикнул.
   - А если бы храмовая стража схватила его, что тогда?
   Т'лин самодовольно огладил бороду.
   - Мне пришлось бы объявить его вором - как иначе я получил  бы  обратно
своего дракона?
   У Гима отвисла челюсть.
   - Но ты ведь так не думал? -  хмуро  улыбнулся  его  отец.  -  Тебя  бы
повесили, только и всего!
   - Как бы то ни было, что вышло - то вышло, - недовольно пробурчал Т'лин
и устремил взгляд своих зеленых глаз на Элиэль.  -  Я  пришел  сюда,  чтоб
торговать драконами, а вместо  этого  завоевал  ненависть  всего  местного
духовенства! Мне придется сматывать удочки, и неизвестно еще, смогу  ли  я
когда-нибудь  сюда  вернуться.  -  Он  крепко  стиснул   своими   лапищами
подлокотники кресла. - Жрецы и стража, должно быть, уже рыщут  по  улицам.
Ладно, Скульптор, она твоя. Я свое дело сделал, мне пора!
   Какое-то мгновение Элиэль потешила себя  надеждой  навечно  остаться  в
этой уютной кухоньке. Ну их, эти драмы и странствия... Вот бы стать членом
этой доброй семьи... От этой мысли у нее на душе потеплело, но  -  увы!  -
Она прекрасно знала, что этому не бывать.
   - Не торопись! - сказал Кольвин, тоже глядя на  нее.  -  Нам  надо  еще
узнать, почему все так? Зачем Эльтиане так нужна была эта девочка?  Почему
Кирб'л хотел освободить ее? И  что,  ради  всего  святого,  делать  с  ней
теперь, когда она здесь? Объясни-ка, Певица!
   - Я свое дело сделал, - повторил Т'лин, но даже  не  пошевелился  чтобы
встать.
   Четыре пары глаз в  упор  смотрели  на  Элиэль.  Вернее,  пять,  считая
дракона. Правда,  тот  испытывал  некоторые  трудности,  поскольку  стекло
запотело от его дыхания. Две пары голубых глаз, две пары зеленых,  одна  -
черных...
   Элиэль  подавила  зевок.  Она  решила,  что  историю  надо  изложить  с
подобающим достоинством. Жаль, нет здесь Пиола Поэта, он  бы  облек  ее  в
стихи. А так придется обойтись прозой. Она  отбросила  одеяла  и  уселась,
выпрямив спину, как Мать на Троне Радуги в "Суде Афароса".
   - С тобой все в порядке, милочка? - с беспокойством спросила Эмбилина.
   - Все в порядке, благодарю вас. Слышал ли кто-нибудь из  вас,  смерт...
знает ли кто-нибудь из вас, что такое "Филобийский Завет"?
   Т'лин с  Кельвином  хором  сказали  "да",  а  Гим  отрицательно  мотнул
головой.
   - Это такая книга пророчеств, - объяснил его отец.  -  Лет  восемьдесят
назад одна жрица в Суссе, обезумев,  начала  выкрикивать  пророчества.  Их
записали. Ее родственники издали эти записи в память о ней. А что?
   Т'лин издал свое драконье фырканье. Элиэль понимала, что ей никогда  не
догадаться, о чем он думает на самом деле.  И  все  же  он  явно  удивился
упоминанию "Завета". Еще он казался недовольным и встревоженным.
   - Обычно пророчества настолько расплывчаты, что их можно отнести к чему
угодно, - буркнул он. - Но вот многое из того, что  наговорили  в  Филоби,
подтвердилось - так я, во всяком случае, слышал. В  самом  деле,  при  чем
они-то здесь?
   - Ну... в общем, там предсказано, - загадочно объявила Элиэль,  -  что,
доведись мне попасть на нынешние Празднества Тиона в  Суссе,  это  изменит
мир.
   Последовало недоуменное молчание. В плите  потрескивал  огонь.  В  окне
светились зеленые глаза Звездного Луча.
   - Она что, часто так? - поинтересовался Гим.
   - Нет, - задумчиво ответил Т'лин. - Она кривляется, есть немного, но не
сочиняет. Валяй дальше, о ипостась Детины.
   - Оракул объявил, что я - дочь Кен'та.
   - Угу! - Рыжая борода Т'лина неприязненно дернулась.
   - Это не моя вина! - обиделась Элиэль.
   - Нет, не твоя. И не твоей матери. Ты можешь подтвердить  это,  Кольвин
Скульптор?
   - Мне говорили, что оракул упоминал об этом. Владычица  всегда  злится,
когда ее Муж путается со смертными.
   - Бедняжка! - воскликнула Эмбилина, взяв Элиэль за руку. -  Это  ничего
не значит, милая.
   Элиэль снова постаралась походить на Амбрию в "Суде Афароса".
   - Очень даже может значить. И  Владычица,  и  Муж  решили,  что  нельзя
допустить, чтобы я исполнила пророчество.
   - Ну, Эльтиана-то ясно, - сказал Т'лин.  -  Но  откуда  ты  знаешь  про
Карзона?
   Элиэль набрала в легкие побольше воздуха.
   - Мне сказал об этом Жнец.
   Гим хихикнул и покосился на отца... на торговца драконами...  на  мать.
Глаза его расширились.
   - Продолжай, - буркнул Т'лин, буравя ее ледяным взглядом.
   Элиэль изложила все как было, опустив только имя  Дольма.  Она  описала
его как "одного знакомого".
   Представление вышло на славу. Когда  она  закончила  рассказ,  Эмбилина
чуть не плакала, глаза Гима сделались почти  такими  же  большими,  как  у
Звездного  Луча,  а  двое  мужчин   мрачно   смотрели   друг   на   друга.
Драконоторговец жевал рыжий ус. Скульптор хрустел суставами пальцев.
   - Клянусь четырьмя лунами! - взрычал наконец Т'лин. - Воистину твой бог
- Шутник.
   - Верно, - кивнул Кольвин, - но он и мой бог. Мне кажется, наш  долг  -
доставить ее на Празднества.
   - Вот и мне так кажется.
   - Я не уверена, что хочу... - запротестовала Элиэль.
   - У тебя нет выбора, девочка!
   - Вот именно, нет, - кивнул Драконоторговец.
   - Это возможно?
   Т'лин не ответил. Вцепившись рукой в бороду,  он  мрачно  уставился  на
плиту.
   - Похоже, мы вляпались в серьезную распрю между нашими богами!  Я  ведь
не говорил вам еще про  мою  первую  гостью  -  скрюченную  старую  каргу,
таскающуюся с обнаженным мечом.
   Остальные молча ждали. Эмбилина шевелила губами в беззвучной мольбе.
   - Синяя монахиня,  конечно,  -  продолжал  Т'лин.  -  Из  тех  безумных
фанатиков, что не дают спать честному труженику. Дело было на рассвете,  к
тому же я мучился похмельем. Я выслушал ее со всеми возможными терпением и
вежливостью, за что душе  моей  наверняка  уготовано  теплое  местечко  на
небесах. Потом выгнал ее! - Он стиснул поросший  рыжей  шерстью  кулак.  -
Я-то думал, это просто старческий маразм. Эх, знать бы тогда...
   Кольвин удивленно поднял тяжелые брови:
   - Она пришла до того, как вещал оракул?
   - Во всяком случае, раньше, чем стало известно о том, что  произошло  в
храме. Она бормотала что-то насчет опасности, грозящей  Элиэль  Певице.  Я
сделал вид, что не знаю, о  ком  она  говорит.  Она  улыбнулась  мне,  как
безмозглому дитяте, и убралась прочь, пообещав вернуться. Я в свою очередь
пообещал вырвать ноги тому из своих людей, кто подпустит  ее  ко  мне  еще
раз.
   - А кто такие синие монахини? - поинтересовался Гим.
   - Служительницы богини покаяния, - ответил его отец.  -  Орден,  сестры
которого редко встречаются в наших краях. Безобидные букашки.
   Т'лин покачал головой:
   - Безобидные-то безобидные... Рассказывают только...  Когда  в  Лаппине
правил Падздон Диктатор - тот,  кого  прозвали  Жестоким,  -  он  выступал
как-то с речью перед горожанами с балкона, и монахиня из толпы нацелила  в
него меч и начала кричать, чтобы он покаялся. Его стражники не могли к ней
пробиться, а сам он не смог или не захотел уйти с балкона. Прежде чем  она
договорила, он упал с балкона и умер!
   - Ты в это веришь? - недоверчиво пожал плечами Кольвин.
   - Верю, - хмуро  кивнул  Т'лин.  -  Мой  отец  видел  это  собственными
глазами.
   В наступившей тишине снова стало слышно, как в плите трещит огонь.
   - Значит, Дева на стороне Элиэль - на стороне Юноши, - тихо  произнесла
Эмбилина Скульптор, голубые глаза которой теперь были полны тревоги.  -  А
Прародитель? Известно ли, как к этому относится он?
   Ее муж покачал головой:
   - Если бы он принял решение, остальные не спорили бы друг с другом.
   - Это совершенно очевидно! - объявила Элиэль.  -  Трагедии  всегда  так
кончаются! Тем, что Прародитель  изрекает  истину.  Время  Висека  еще  не
пришло.
   Гим улыбнулся, но возражать ей никто не стал.
   - Ты должен доставить девочку  в  Суссленд,  Т'лин  Драконоторговец,  -
твердо сказал скульптор.
   Здоровяк застонал:
   - Но почему я?
   - А кто еще? Жрецы уже прочесывают город. Владычица... - Кольвин  пожал
плечами, задумчиво посмотрев на сына. - Это возможно?
   - В обычной ситуации я ответил бы, что это возможно, - вздохнул  Т'лин.
- В обычной ситуации я сказал бы, что мог бы съездить в Филоби и вернуться
еще засветло. Но Суссволл всегда опасен. Чего же  ждать  от  него  сейчас,
когда Владычица гневится на нас и готова на все, лишь бы  нас  остановить?
Клянусь потрохами! Когда мы заявимся туда, нас будет ждать наготове  целая
армия Жнецов!
   Элиэль уже успела подумать об этом: как она вернется в труппу, если там
Дольм?
   Гим как-то сразу скис под суровым взглядом отца.
   - Мне не стоило бы спрашивать. - Скульптор снова похрустел пальцами.  -
Не отвечай, если не хочешь...
   Гим немного расслабился и снова ухмыльнулся:
   - Нет, я не делал этого.
   - Чего не делал? - удивилась его мать.
   Кольвин рассмеялся и хлопнул сына по колену.
   - Когда он молился прошлой  ночью  Тиону,  он  собирался  просить  бога
помочь ему попасть на Празднества. Верно, сын?
   Гим мечтательно улыбнулся. Вид у него был  скорее  зеленого  мальчишки,
никак уж не романтического героя, спасителя девушек из темниц.
   - Я думал об этом. Но ты ведь просил меня этого не делать. Вот я  и  не
делал.
   Во взгляде отца светилась теперь уже настоящая гордость.
   - Я обратил внимание - ты  уклонился  от  прямого  обещания!  Я-то  был
уверен, что ты не поддашься соблазну. Я горжусь тем,  что  ты  устоял.  Но
Тион знает, как страстно ты этого желаешь. Выходит, он взял верх.
   Гим неуверенно улыбнулся:
   - Ты... ты хочешь сказать, что я могу ехать туда?
   - Теперь тебе просто придется ехать, сынок! Кто,  как  не  ты,  нарушил
неприкосновенность храма Владычицы? Если  жрецы  найдут  тебя,  то  просто
разорвут на части. И пусть это  будет  тебе  наградой.  Ты  поможешь  нам,
Драконоторговец?
   - Какая лавине разница, двоих  хоронить  или  троих?  -  мрачно  кивнул
Т'лин.
   Кольвин издал фырканье, которого не устыдился бы и торговец драконами.
   - Четверых! Уж не думаешь ли ты, что синяя монахиня  вернулась  в  свою
обитель?
   Т'лин запрокинул голову и зарычал - но от ярости или от  смеха,  Элиэль
не поняла. За окном громко рыгнул в ответ Звездный Луч.
   - Только этого еще не  хватало!  -  вскочил  на  ноги  торговец.  -  Он
перебудит полгорода и уж наверняка - всех жрецов храма Владычицы!
   Элиэль поднялась, но он смерил ее таким взглядом, что она застыла.
   - Я не могу взять тебя! Каждая ящерица на  улице  будет  остановлена  и
допрошена с пристрастием. Можешь ты одеть эту приносящую одни хлопоты юную
особу так, чтобы она сошла за мальчишку, а, Эмбилина Скульптор?
   Мать Гима задумчиво осмотрела Элиэль:
   - Наверное, у нас найдутся какие-нибудь изношенные шмотки.
   - Отлично! - Т'лин перевел взгляд на Гима. - Нет такого города, чтобы в
нем не было-калитки влюбленных.
   - Я знаю путь за стену, господин, - ответил подросток.
   Т'лин кивнул.
   - Есть у тебя свое ремесло, юнец?
   Гим неуверенно улыбнулся:
   - Вообще-то я учился у моего дяди, Голтога Живописца. Я играю на  лире,
но...
   - С этой минуты тебя зовут Гим Гуртовщик!  -  Драконоторговец  состроил
суровую мину. - Запомни: я нанял тебя в прошлый шеядень в Лаппине и  плачу
тебе полумесяц за две недели службы. - Он  ухмыльнулся.  -  Впрочем,  могу
платить и два. Пойми, обыкновенно я вообще не плачу зеленым  новичкам,  но
ты неплохо начал. Скажем так, ты произвел на меня  некоторое  впечатление.
Приведешь девчонку ко мне в лагерь  тотчас,  как  она  соберется.  Сумеешь
сделать это - произведешь на меня еще большее впечатление.
   - Постараюсь, господин! - Гим расправил плечи. - С божьей помощью.
   - Надеюсь, он поможет. - Стоя, Т'лин казался не  менее  величественным,
чем верхом. Он повернулся к скульптору. - А что ты и  твоя  славная  жена?
Жрецы будут охотиться и за вами.
   Муж с женой обменялись взглядами.
   - Что будет с нами и нашими детьми? - переспросил Кольвин.  -  Ты  что,
Т'лин Драконоторговец, в Наршвейл на пикник приехал? - Он покачал головой.
- У нас достаточно друзей, которые помогут нам заплатить Владычице,  чтобы
та сменила гнев на милость.
   Т'лин не стал спорить, только нахмурился при упоминании о детях.
   - Как бы это не обошлось вам в стоимость нового храма. - Он  задержался
и приподнял Элиэль за подбородок своей  шершавой  ладонью.  -  Большинство
женщин ждут по крайней мере до тех пор, пока у них титьки не отрастут.  Ты
же ухитрилась весь мир поставить на уши, проказа маленькая!
   Элиэль и сама так считала, но знала, что Амбрия не  одобрила  бы  такой
вульгарности. Она напустила на себя самый неодобрительный вид.
   - Подожди, Драконоторговец. То ли еще будет, когда я окажусь в Суссе.



        32

   Под газовым фонарем стояла двуколка. Возница спрыгнул с козел и трусцой
подбежал к крыльцу. Он был одет в спортивный костюм  и  котелок.  На  лице
красовались  военного  вида  усы  щеточкой.  Да  и  голос  возницы  звучал
по-военному отрывисто.
   - Вы его забрали! - Он хмуро глянул на них из-под кустистых бровей.
   - Именно так! - сдавленно хихикнул  мистер  Олдкастл.  Все,  что  видел
сейчас Эдвард, - это его пушистую шапку и каракулевый воротник. -  Изволь,
взгляни, какого петушка тебе в твой птичник я веду -  отменный  рекрут,  я
ручаюсь в этом.
   - Еще бы не так, черт меня побери! А вы уверены, что я мечтал об этом?
   - Как бы то ни было, он твой теперь всецело. Представься же ему, избрав
то имя, что сочтешь всего уместней.
   Мужчина неодобрительно покосился на Эдварда.
   - Крейтон, - бросил он. - Я знал твоего отца. - Он протянул руку, потом
сообразил, что обе руки Эдварда заняты.
   Крейтон был явно из военных, скорее всего он служил в Индии. В его речи
проскальзывали нотки, которых волей-неволей набираешься,  годами  командуя
туземными войсками.
   -  Рад  познакомиться,  сэр,  -  выдавил  Эдвард.  С  трудом   сохраняя
равновесие на одной ноге и костылях, он  так  сильно  дрожал,  что  боялся
упасть. От одной мысли об этом ему уже делалось дурно.
   - Ей-богу! - встревожился Крейтон. - Парню, похоже, совсем плохо. Разве
нельзя было немного облегчить его страдания, сэр?
   - Увы! - Мистер Олдкастл с досадой стукнул тростью по гранитной ступени
крыльца. - Увы, пришлось истратить мне запас тех сил,  что  б  стоило  мне
поберечь и дале!
   Реакция Крейтона поразила  Эдварда  даже  в  нынешнем  его  болезненном
состоянии. Не секрет, что англо-индийские  офицеры  отличаются  непомерным
высокомерием, особенно в общении со штатскими, но этот, похоже,  относился
к старичку с повышенным пиететом.
   - Конечно, сэр! Я и в мыслях не имел упрекать вас. Вы ведь знаете,  как
мы благодарны вам за помощь.
   - Я знаю, сэр, не тратьте слов напрасно. - Мистер Олдкастл испустил уже
знакомый Эдварду сухой смешок. - Вдобавок дал возможность я  ему  характер
проявить. Его он выказал отменно, когда судьбой был загнан в угол.
   - Надеюсь, - буркнул Крейтон. - Но он не  сможет  совершить  переход  с
такой ногой.
   - Все это мы попробуем уладить, мой полковник.
   - Ах! - Лицо Крейтона несколько  прояснилось.  -  Очень  мило  с  вашей
стороны, сэр. Ладно, обопрись на меня, парень. Раз уж ты никак  не  можешь
вернуться, попробуем вытащить тебя отсюда.
   Эдвард видел, что ему не слишком радовались, но это его и не  удивляло.
Война или нет, ясно было, что очень скоро всю округу поставят  на  ноги  в
поисках беглеца.
   - Я вовсе не хочу быть обузой, сэр.
   - Хочешь или нет ты ею уже стал. Не твоя вина. К тому же мой  почтенный
друг верно заметил. Что-что, а мужество я вижу. Именно то, чего  я  и  мог
ожидать от сына твоего отца. Пошли.
   После таких слов у Эдварда уже не оставалось иного  выбора,  кроме  как
спуститься с крыльца и водрузиться в двуколку, постаравшись  не  закричать
от боли.


   Крейтон взялся за вожжи, мистер Олдкастл уселся  рядом  с  ним.  Эдвард
вытянулся на скамейке за их спинами. Пони зацокал  копытами  по  пустынной
улице. Скоро газовые фонари Грейфрайерз  остались  далеко  позади,  и  они
потряслись по залитой лунным светом проселочной дороге. Эдварда  спасли  и
от  карающего  правосудия,  и  от  женщины  с  ножом,  однако  теперь   он
превратился в беглеца, всецело зависевшего от мистера  Олдкастла  и  этого
полковника Крейтона. Он и понятия не имел, кто они такие или зачем  он  им
нужен.
   На  нем  не  было  ничего,  кроме  бинтов,  халата,  одного  ботинка  и
соломенной шляпы - не лучший наряд для бегства из тюрьмы и тем  более  для
прогулки по ночной Англии. По мере того как покрывавший его  пот  просыхал
на прохладном ночном воздухе, он дрожал все сильнее. Ногу  сводило  адской
болью каждый раз, когда двуколка подпрыгивала на ухабе. Эдвард подозревал,
что  она  болтается  под  повязкой.  О  том,  что  это  означает  для  его
переломанных костей, он старался не думать. Одним словом, ему  приходилось
несладко.
   - Джентльмены? - окликнул он их, не в силах более терпеть. - Не  можете
ли вы объяснить мне, что происходит?
   - Это не так просто, - фыркнул Крейтон. - Но спрашивай.
   - Я ведь не убивал Тимоти Боджли, ведь нет?
   - Нет. Хотели убить тебя. Насколько я понимаю,  он  попал  под  горячую
руку. Чертовски жаль, но кстати для тебя.
   - Но почему, сэр? Зачем кому-то убивать меня?
   - Этого я пока не могу тебе открыть - бесцеремонно  заявил  Крейтон.  -
Одно скажу - это те же бандиты, что убили твоих родителей.
   - При всем моем  к  вам  уважении,  сэр,  -  возразил  Эдвард,  подумав
немного, - это совершенно невозможно. Ньягатских убийц поймали и повесили.
   Крейтон не поворачивался к нему,  сконцентрировав  внимание  на  темной
дороге. Впрочем, его отрывистую речь было слышно и так.
   - Я имел в виду не шайку кровожадных ниггеров. Это всего лишь пешки.  Я
говорю о тех, чьими стараниями они сошли с ума.
   - Тех миссионеров, которые свергли их идолов? Но они ведь...
   - За ньягатской трагедией стояла Палата, и даже тогда целью было  убить
тебя.
   - Меня? - Эдвард не верил своим ушам. - Что за Палата?
   - Тебя. Точнее, не дать  тебе  родиться.  Тут  у  них  вышла  некоторая
путаница. Это долгая история, и ты, возможно, не поверишь, если я расскажу
ее сейчас. Погоди немного.
   На этом разговор закончился. Он прав - Эдвард не верил даже  тому,  что
видел и слышал сам. Быть подозреваемым в убийстве Волынки  уже  достаточно
плохо. Оказаться ответственным за  смерть  собственных  родителей  и  весь
кровавый кошмар Ньягаты - стократ хуже.
   И все же это загадочное письмо Джамбо свидетельствовало:  его  родители
хранили какие-то тайны, которые не успели открыть ему. Кто бы ни был  этот
Джамбо, он так и не получил этого письма.
   Проклятие! Он забыл захватить письмо! Оно осталось в больнице.
   Всему этому никак не могло найтись логичных, земных объяснений.  Мистер
Олдкастл говорил, что те, кто стоит за всей этой ужасной тайной, развязали
и всемирную войну, и он же уверял, что  эта  женщина  с  тяжелыми  кудрями
обладает способностью  проходить  сквозь  запертые  двери.  Значит,  через
запертые  двери  она  вошла  в  Фэллоу  и  вышла  из  Грейфрайерз-Грейндж.
Маленький человечек тем не менее прогнал ее без видимого усилия. К тому же
кто-то поразил больных и персонал  больницы  необъяснимой  глухотой.  Куда
подевались все сиделки? Не постигла ли их судьба Волынки? Как  вообще  сам
мистер Олдкастл смог явиться так быстро  на  это  бредовое  декламирование
Шекспира?
   Во всем этом не было решительно  никакого  смысла.  Нет  смысла  искать
логику Шерлока Холмса там, где потрудился Мерлин.
   Единственное, что грело душу,  -  мысль  о  том,  какое  будет  лицо  у
инспектора Лизердейла, когда тот узнает об исчезновении подозреваемого.


   Толчок и внезапная тишина вырвали Эдварда из  зябкой  дремоты.  Крейтон
спрыгнул с повозки. Судя по скрипу, он отворил ворота и под  уздцы  провел
через них пони. Потом он забрался обратно на козлы, и  повозка  заскрипела
дальше по полю. Луна стояла еще  довольно  высоко,  а  небо  уже  начинало
светлеть на востоке.
   Эдвард не знал точно, как долго они ехали - возможно, около часа, - как
не знал и того, где они находятся. Впрочем, его знакомство  с  окружающими
Фэллоу местами ограничивалось Грейфрайерз. Похоже, полковник Крейтон  тоже
не знал этого, поскольку направление подсказывал мистер Олдкастл.
   Эдвард совершенно окоченел. Нога болела отчаянно. И все же он был жив и
даже - на данный  момент  -  свободен.  Впрочем,  и  то,  и  другое  могло
оказаться временным состоянием.
   За следующими воротами дорога полностью заросла. Двуколка петляла между
деревьями, что росли на вершине небольшого холма. Пони  осторожно  выбирал
путь, колеса  цеплялись  за  кусты.  Густые  деревья  заслоняли  небо  над
головой. В воздухе стоял запах прелых листьев. Минут  через  десять  тропа
исчезла окончательно.  Высокая  трава  и  мох  сменились  папоротниками  и
ракитником. Здесь явно не пасли коров. Стояли предрассветные сумерки.  Все
вокруг казалось серым.
   Крейтон натянул вожжи.
   - Выходим, Экзетер. Я помогу спуститься.
   Вылезать из двуколки оказалось еще мучительнее, чем забираться  в  нее.
Чертова нога готова была порвать повязки вместе с шиной.  Трава  оказалась
сырой и холодной.
   - Оставь один костыль и обопрись на  меня,  -  посоветовал  Крейтон.  -
Всего несколько шагов. Да, и шляпу тоже сними.
   В этом подлеске и несколько шагов  -  подвиг.  Почти  сразу  же  Эдвард
оступился и чуть не упал.
   - Еще несколько ярдов и хватит, - сказал Крейтон. - Нам только зайти за
этот камень. Вот, молодчага. Тебе лучше сесть на траву. Я знаю, что  твоей
за... сам знаешь, какому месту будет холодно, но это ненадолго.
   Эдвард не сомневался, что трава покрыта росой. Так  почему  бы  ему  не
сесть хотя бы на эту каменную стену? Ладно, просто  вытянуть  ноги  -  уже
восхитительная роскошь. Он перевел дух и оглянулся. Крейтон стоял рядом  с
ним на коленях, обнажив голову. Так непривычно видеть англичанина на улице
без шляпы...
   - А где мистер Олдкастл?
   - Где-то поблизости, - тихо ответил Крейтон. - Он,  несомненно,  слышит
все, что ты говоришь. Есть предположения насчет того, где мы?
   Эдвард удивленно огляделся по сторонам. Роща  состояла  в  основном  из
дубов, растущих тесно друг к другу. Кое-где белели редкие березки.  Тишина
царила невероятная -  ни  птиц,  ни  шелеста  листвы,  ничего.  Жуть!  Ему
отчаянно  хотелось  сыпать  шутками,  а  он  знал,  что  это   -   признак
подступающей паники. Паникой можно было объяснить и стук  зубов,  хотя  он
предпочел списать это на холод.
   Низкая стена сбоку от него оказалась на поверку вовсе и  не  стеной,  а
длинным замшелым валуном, наполовину вросшим в землю. Неподалеку  виднелся
еще один, и он сообразил, что они сидят в кругу врытых в землю  камней.  В
юго-западной Англии много таких мест, сохранившихся с незапамятных времен.
Где-то камни до сих пор стоят вертикально, а где-то  упали  или  повержены
почитателями новых богов. Большой валун рядом  с  ним  был  частью  такого
круга.
   - Это заставляет меня вспомнить про Дубы, Друидз-Клоуз, Кент, - ответил
он, чувствуя себя полнейшим идиотом.
   - Верный ход мыслей. Это очень древнее место. И то, что  нам  предстоит
сделать, - тоже древний ритуал. Цена, которую мы  должны  заплатить.  Тебе
придется поверить мне на слово.
   Крейтон достал из  кармана  большой  складной  нож,  расстегнул  правую
запонку и закатал рукав, обнажив запястье. Вытянув правую руку так,  чтобы
не испачкать штаны, он резанул по тыльной стороне  запястья.  На  замшелую
поверхность валуна закапала кровь. В предрассветных сумерках она  казалась
черной.
   Потом Крейтон передал нож Эдварду.
   Момент истины.
   Интересно, подумал Эдвард, что бы сказал  дядюшка  Роланд,  случись  он
здесь. Впрочем, он вполне мог представить себе реакцию Роли.
   Боль оказалась сильнее, чем он ожидал.  Руку  словно  обожгло  холодным
огнем, но с первой попытки у него получилась только  неглубокая  царапина,
кровь из которой  почти  не  шла.  Он  стиснул  зубы  и  резанул  сильнее.
Показалась кровь, и он покапал ею на камень - ни  дать  ни  взять  кобель,
помечающий столбик.
   - Умница, - пробормотал Крейтон. Он отобрал нож, сложил его одной рукой
и спрятал в карман.
   - Что теперь, сэр?
   - Подожди, пока кровь не перестанет, - шепотом ответил тот. - Ничего не
говори - и вообще постарайся опустить глаза. Во всяком случае,  не  пялься
слишком откровенно на... гм... на то, что можешь увидеть.
   Ну, говорить-то Эдвард мог  и  воздержаться,  но  зубы  его  продолжали
стучать сами собой. Пальцы рук и ног казались совсем ледяными. Даже  нога,
похоже, онемела от холода; во всяком случае, боль попритихла.
   Что-то шевельнулось на противоположной стороне круга - тень в подлеске.
Он старался не смотреть в ту сторону, но  это  оказалось  не  так  просто.
Впрочем, кто бы или что бы там ни шевелилось, разглядеть это было довольно
трудно, почти невозможно.
   Пятно перемещалось от камня к камню - шныряя туда-сюда, застывая, чтобы
посмотреть на пришельцев, как белка, привлеченная соблазнительным  орехом.
Мужчина? Мальчик? Он передвигался совершенно  бесшумно,  темное  пятно  на
фоне серых кустов, словно сгустившаяся  тень.  Он  набирался  храбрости  и
осторожными пританцовывающими шажками приближался к ним. Потом отшатывался
назад,  будто  пугался  или  решал,  что  зайти  с  другой  стороны  будет
безопаснее.
   Постепенно Эдвард  составил  некоторое  представление:  никаких  одежд,
худой - ужасно худой, ростом не больше ребенка. Голова казалась окруженной
облачком серебряных волос, но, не имея возможности разглядеть как следует,
Эдвард не мог утверждать, просто ли это светлые волосы или же  седина.  Он
был слишком мал и на вид слишком юн, чтобы оказаться мистером  Олдкастлом,
и все же было в нем что-то знакомое  -  может,  манера  выставлять  голову
вперед? Или, возможно, он  был  слишком  стар,  чтобы  оказаться  мистером
Олдкастлом. Одно ясно - это не сон.
   И это не человек. В роще было тихо, как в могиле.
   Ближе, дальше, снова ближе... В конце  концов  дух  приблизился  к  ним
всего на десять или двенадцать футов,  хоронясь  за  соседним  камнем.  Он
выглянул с одной стороны валуна, потом с другой. Последовала пауза.  Потом
он выглянул еще. Потом,  решившись,  нырнул  в  подлесок  и  спрятался  за
упавшим камнем. Они не видели его, но при желании могли коснуться рукой.
   Эдвард обнаружил, что может лишиться чувств,  задержи  он  дыхание  еще
немного. Что находится по ту сторону валуна?  Краем  глаза  он  следил  за
потеками крови на камне, почти ожидая, что они  вот-вот  исчезнут.  Однако
они никуда не делись.
   Голос, донесшийся до него, звучал  тихо-тихо,  словно  шелест  ветра  в
траве.
   - Сними повязки, Эдвард.
   Слова звучали совершенно ясно и недвусмысленно, без какого-либо  намека
на вирши а-ля Шекспир. Момент истины. Финал.
   Эдвард опустил взгляд на белый кокон бинтов,  скрывавший  его  ногу  от
кончиков пальцев до бедра. Потом покосился на  Крейтона  -  тот  испытующе
смотрел на него.
   Хуже ему - беглому калеке - все равно не будет. Эдвард начал возиться с
узлами и булавками. Спустя минуту Крейтон протянул  ему  нож.  Дело  пошло
быстрее.  О  том,  как  он  будет  заматывать  все  это  обратно,   Эдвард
предпочитал не думать.
   Ему не придется заматывать. Он знал это. Он резал и рвал бинт, пока  не
обнажил ногу - чертовски нормальную ногу без намека на перелом.
   Крейтон склонился вперед, пока не коснулся лицом  колен,  и  остался  в
этом положении, разведя руки в стороны.
   "Ну, дядя Роланд, что ты на это скажешь?"
   Эдвард подобрал ноги - ничего, даже не затекли - и принял ту  же  позу:
на коленях, низко склонив голову и раскинув руки.
   Будь это бог или дьявол - он не может не отблагодарить его за оказанную
милость, верно?
   Спустя еще несколько мгновений звякнул сбруей пони. Чирикнула  утренняя
птаха, к ней присоединились другие, и скоро лес звенел  птичьими  трелями.
Уже совсем рассвело. Листья шелестели на ветру,  которого  только  что  не
было и в помине. Мир пробуждался от древнего сна.
   Крейтон выпрямился, за ним Эдвард. Они поднялись на ноги, не глядя друг
на друга.
   Эдвард сложил нож и протянул полковнику.
   - Оставь его здесь, - резко произнес Крейтон. -  И  бинты  тоже.  -  Он
шагнул к пони.
   Так, словно это было само  собой  разумеющимся,  Эдвард  собрал  бинты,
шины, костыль и аккуратно положил их рядом с кровавыми потеками. На  одной
обутой и одной босой ноге он захромал за Крейтоном,  но  когда  подошел  к
двуколке, тот молча протянул ему второй костыль.
   Он вернулся в круг. Там, где они с Крейтоном преклоняли  колена,  трава
осталась примятой. За камнем, там, где хоронился дух, не  было  ничего.  А
что он ожидал увидеть?
   Он наклонился положить костыль  рядом  с  другими  приношениями.  Потом
передумал и опустился на колени.
   - Спасибо, сэр! - негромко произнес он, склонив голову.
   Ему показалось, что он услышал тихий смешок и еще  более  тихий  голос,
говорящий:
   - Поклонись от меня Руату.
   Всего лишь ветер, конечно.



        33

   Когда труппа выступала в Нарше, актерам приходилось идти на компромиссы
в том, что касается сценических костюмов. Играя герольда, Элиэль поддевала
под   тунику   длинные   джоалийские   чулки   и   все    равно    мерзла.
Экспериментировать с настоящей мужской одеждой нарсиан ей до  сих  пор  не
приходилось.  Это  оказалось  еще  неудобнее,  чем  она  думала  -  ужасно
неудобно! С другой стороны, в теплых краях этот маскарад вообще не  удался
бы. Пусть она и не доросла еще до той зрелости, которую так грубо упомянул
Т'лин, но будь на ней одна набедренная повязка, ее никто не принял  бы  за
мальчика. Так что у  проклятого  нарсианского  климата  оказались  и  свои
преимущества. Правда, без материнской помощи Эмбилины ей ни за что  бы  не
удалось одеться.
   Сначала она натянула нижние  штаны,  скорее  широкий  матерчатый  пояс,
перехваченный клапаном снизу. За этим следовали поношенные шерстяные чулки
и чертовы шерстяные штаны  -  латаные-перелатаные,  удерживающиеся  лямкой
через шею. Хорошо еще, что у нее маленькая грудь! Поверх штанов надевалась
шерстяная рубаха, застиранная настолько, что сбилась почти в войлок. Потом
еще одна,  доходившая  ей  почти  до  колен.  Потом  башмаки.  Волосы  она
подколола так,  чтобы  они  не  выбивались  из-под  нахлобученной  на  уши
остроконечной шапки. Девочка с отвращением посмотрела на свое отражение  в
зеркале. Как ее и предупредили, это была не одежда, а  обноски.  На  одной
коленке зияла дырка, другая была заштопана.
   - Ну и как? - с улыбкой спросила Эмбилина Скульптор.
   - Велико!
   -  Ммм,  -  задумчиво  протянула  Эмбилина.  -   Мужчины   предпочитают
посвободнее. Кстати, если захочешь...  в  общем,  постарайся  найти  кусты
погуще, ладно, дорогая?
   Ее улыбка  была  такой  доброй,  что  на  мгновение  Элиэль  захотелось
броситься в эти добрые  объятия.  У  нее  защипало  глаза,  и  она  быстро
отвернулась. Она ведь больше  не  приемыш  в  актерской  труппе,  которому
поручают всякие мелочи. Каким-то образом (каким, она пока  не  знала)  она
оказалась  очень  даже  важной  особой   -   можно   сказать,   Персонажем
Исторической Значимости! Она  должна  вести  себя  соответственно.  Может,
спустя сотни лет поэты вроде Пиола будут писать  о  ней  свои  бессмертные
пьесы.
   Элиэль шагнула из спальни. Без специальных  башмаков  походка  ее  была
неуверенной. Не обычное "клип-клоп", а какое-то "топ-шмяк"...
   -  Хорошо  еще,  -  безмятежно  заявила  она,  -  что  моя  сценическая
подготовка научила меня изображать мальчиков.
   - Э-э... да. Сюда, милая.
   Гим уже ждал ее на кухне - без шапки, но в остальном полностью одетый и
готовый к выходу. На плече его висела лира в  кожаном  футляре.  При  виде
Элиэль он отважно улыбнулся, но улыбка быстро сползла с  его  лица.  Глаза
покраснели,  словно  он  с  трудом  сдерживал  слезы.   Хорошо,   конечно,
доверяться богу. Но хотелось бы, чтобы Тион выбрал  ей  в  спутники  героя
ненадежнее.
   Впрочем,  отец  Гима  казался  еще  более  опечаленным,  хотя  старался
держаться гордо.
   - Ох, милый! - только и сказала Эмбилина. - Ты попрощался с сестрами?
   - Они же спят, мама!
   - Конечно, но ты бы хоть заглянул к ним в спальню, чтобы я могла  потом
сказать им, что ты прощался.
   - Да, мама, - терпеливо повторил Гим и повернулся к отцу. - Я, конечно,
не могу пойти попрощаться с Инкой?
   Кольвин покачал головой:
   - Не думаю, чтобы Дилтин Строитель обрадовался, когда ты забарабанишь к
нему в дверь, тем более в такой час. Мать сходит к Инке утром  и  передаст
ей от тебя привет.
   - И передаст, что я буду писать?
   - И передаст, что ты будешь писать. А  теперь  поспеши.  Вся  городская
стража, поди, уже  ищет  Элиэль  Певицу.  Жрецы,  наверное,  уже  обшарили
полгорода. Держи ухо востро. Спеши,  но  не  без  оглядки.  И  остерегайся
засады у лагеря торговца - они должны знать, что она бежала на драконе.
   Гим побледнел сильнее.
   - Что мне делать тогда?
   - Ты у нас герой, сын. Мне  кажется,  тебе  лучше  оставить  девочку  у
стены, а самому отправиться на разведку -  впрочем,  там  на  месте  будет
виднее.
   Гим с несчастным видом кивнул.
   - Но стражники могут арестовать Драконоторговца и отобрать его табун!
   - Нет. Для этого им нужно разрешение магистрата... впрочем, ради такого
серьезного дела они и его могут из постели вытащить. Ступай, мой  мальчик,
доверься богу.
   Последовавшее   прощание   обернулось   сплошными   рыданиями.   Элиэль
отвернулась и старалась не слушать. С ней  еще  никто  и  никогда  так  не
прощался.


   У нее с собой не было никаких пожитков, кроме нескольких старых одежек.
Эмбилина настояла,  чтобы  она  захватила  их  с  собой,  и  они  как  раз
уместились в мешке Гима поверх его шмоток. Еще он тащил свою лиру,  однако
издал носом возмущенный звук,  когда  Элиэль  предложила  понести  ее.  Он
зашагал в темноту, мелькая длинными ножищами,  как  ласточка  -  крыльями.
Вдруг он замедлил ход и покосился на нее.
   - Ты чего хромаешь?
   - Вовсе я не хромаю. Это тебе кажется.
   - Вот и хорошо! - кивнул он и  снова  устремился  вперед.  Похоже,  Гим
забыл, что это она героиня, а он всего лишь ее спутник. Но она ни  за  что
не попросит его сбавить ход, ни за что! Очень скоро она совсем вспотела  в
своей тяжелой шерстяной куртке, надетой поверх всех этих  дурацких  одежд.
Ей было жарко - ну разве что кроме тех мест, которые леденил ночной ветер.
Возможно, мужчины вели бы себя получше, когда бы одевались поудобнее.
   На первом же  перекрестке  Гим  задержался  и  осторожно  огляделся  по
сторонам. Потом двинулся дальше.
   - Кто такая Инка? - спросила она.
   - Моя девушка, кто же еще.
   - Красивая?
   - Прекрасная!
   - Ты ее любишь?
   - А то!
   - А она тебя?
   - Еще как! Тебе страшно?
   - Угу. А тебе?
   - Жуть.
   Ага, и это ее отважный спутник! Однако неважно он выучил свою роль!
   - Тогда, на драконе, ты казался не таким напуганным, а?
   Гим свернул в узкий проулок.
   - Ну... да, тогда святой Тион показал мне, что делать! А этого  он  мне
не показывал. Давай сюда. И потом, все, что тогда от меня  требовалось,  -
это кричать "Чупу!" и держаться, зажмурившись. Я живописец, а не герой.
   Да нет, он и в самом деле храбрый! Настоящий  герой  -  иначе  с  какой
стати бог избрал его? Она решила, что его  искренность  куда  симпатичнее,
чем кичливость Клипа Трубача.
   - А я актриса, а не Исторический Персонаж.
   Он хихикнул:
   - Я бы и не поверил в это, даже скажи мне об этом бог. Тебе бы не  меня
в спутники, Элиэль Певица, а кого-нибудь вроде Дартона Воителя.
   - Ты видел?
   - Меня отец водил. Только на "Варилианца". Я там половины не понял. Ты,
наверное, была там в маске.
   - Ага, в маске. Я там три песни исполняла.
   Он промолчал, поэтому ей пришлось самой намекнуть:
   - Ничего я была в роли герольда?
   - Ничего, - утвердительно кивнул Гим. - Классный герольд,  если  только
девчонки