й. - Их было шесть человек, - пояснил Босуорт. Ред взглянул на него. - Да не может быть! - Эти шесть человек, - продолжал Половски, - были бизнесмены и служащие с Севера, которые хотели положить конец рабству. Мы не можем точно всех перечислить, но несколько имен попадаются снова и снова. Джейбез Хэммонд, Геррит Смит, Лайсэндер Спунер. Похоже, что они, как и Хиггинсон, тоже как-то связаны с Шестеркой. - Лайсэндер Спунер? Половски пожал плечами. - Как ты думаешь, мог я сам выдумать такое имя? По некоторым данным, они пытались втянуть в это и Дугласа. В набег Джона Брауна. - Стивена Дугласа? Соперника Линкольна? Что за чепуха! - Да нет, Фредерика Дугласа. Это был раб, который сбежал на Север и стал рупором движения аболиционистов. Он имел изрядный вес среди белых аболиционистов, потому что мог ссылаться на собственный опыт. Прекрасный оратор, талантливый писатель... - Ладно, все ясно, - прервал его Ред. - Я знаю, кто это. Давай дальше. - Так вот, Тайная Шестерка устроила встречу Брауна и Дугласа. По-моему, это случилось в Рочестере, штат Нью-Йорк. Браун пытался уговорить Дугласа идти вместе с ним на Харперс-Ферри, но Дуглас отказался. Впоследствии апологеты Брауна пытались изобразить дело так, будто Дуглас струсил. Но этого не было. Дуглас решил, что Браун совсем спятил. Что он фанатик вроде Чарли Мэнсона [маньяк-убийца, герой сенсационного судебного процесса в США в 1980-х гг.]. Что если Браун приведет в действие свой план, это нанесет ущерб делу. Что это вызовет симпатию к рабовладельцам и заставит их уйти в глухую защиту, отвергать даже самые умеренные планы освобождения рабов. Дуглас стоял за расширение "подземной железной дороги" [организованная аболиционистами в 1830-1860-х гг. система содействия рабам-неграм, бегущим из южных штатов США на Север]. Лучше пусть рабы убегают, чем похищать их. Он считал, что рабы должны освобождать себя сами, как сделал он. - Значит, это Шестерка стояла за Брауном! Ред удовлетворенно кивнул. Теперь все понятно. Такие закулисные маневры были в те времена сильной стороной Общества. Когда еще не изобрели других способов и более совершенных средств связи. Гражданская война началась в такой момент, когда это не следовало ни из каких расчетов. Ни единой ошибки в расчетах так никто и не нашел, а ведь Куинн проверял их очень старательно. Значит, просто работали две группы с противоположными целями. Нет, точнее - с противоположными методами. Очень может быть, что этим все и объясняется. Эффект взаимодействия. Когда каждая группа ничего не знает о том, что предпринимает другая. А решающую роль сыграл Браун - и в Канзасе, и в Харперс-Ферри. И разве не Роберт Э.Ли командовал морскими пехотинцами, которые штурмовали арсенал? Определенно это был узел с малой вероятностью и очень важными последствиями. - А вы еще не пробовали все это смоделировать, введя в расчеты Шестерку? Половски взглянул на него. - Конечно, мне больше делать нечего, как переписывать всю Главную программу. - Ладно, Уолтер, понимаю. "Хотел бы я знать, когда вернется Сара, - подумал Ред. - Это дело как раз по ней". - Одно только странно, - сказал Босуорт. Ред поднял на него глаза. Умник стоял нахмурившись. - Что? - Понимаете, мы взяли за основу то, что узнали об их тогдашних действиях, и попробовали поискать следы Шестерки в более позднее время, вплоть до наших дней. Факторный анализ, понимаете? Так вот, они оставили вполне явственный след - цепочку исторических аномалий, которая тянется примерно до 1890-х годов. А дальше обрывается. - Группа развалилась? - Дальше встречаются еще аномалии, которые не поддаются объяснению. Опять-таки кое-какие из них могут быть случайными, но потом появляются по меньшей мере два следа. - Два следа? - переспросил Ред. - Да. Если считать следом группу аномалий, направленных на достижение одной и той же цели. - Это, конечно, нелегко доказать, - заметил Половски. - Даже если мы будем знать - или предполагать, - кто были эти деятели, и иметь хотя бы некоторое представление об их мотивах. Ведь в каждом узле последствия могли оказаться совсем не такими, каких они хотели. Бывали случаи, когда и Общество, и Ассоциация делали ошибки в расчетах. - Я знаю, - сказал Босуорт. - Там есть два узла, связанные с Уинфилдом Скоттом и Робертом Ли, которые никак не соответствуют ни целям Общества, ни целям Шестерки, насколько мы их понимаем. Может, это и были осечки. А Сара говорила, что и в Европе есть два таких узла, по поводу которых мы пока ничего не можем сказать. Возможно, Шестерка пыталась проникнуть и туда. Но я почти убежден, что есть по меньшей мере два вполне определенных комплекса аномалий, которые не имеют отношения ни к нам, ни к ним. Плюс разрозненные одиночные случайности. - Похоже, что Шестерка тоже раскололась, - сказал Половски. - Только второй след просуществовал недолго, - добавил Босуорт. - Он сходит на нет где-то в начале века. Ред кивнул. - Не сомневаюсь, что для них тоже должна была возникнуть дилемма Карсона. "Как и для Ассоциации, - подумал он, и эта мысль поразила его. - Ведь и мы разыгрываем ту же самую пьесу! Впрочем, я пытаюсь наложить собственные мемы на действия Ассоциации - похоже, комплекс мемов, унаследованный от Куинна, с годами потерял силу". Тем не менее эта мысль его сильно обеспокоила. Пусть даже неверная, уж очень она отдает детерминизмом. Словно он всего лишь марионетка в руках неведомых исторических сил, которые вынудили его организовать свой маленький заговор. Все это, конечно, чепуха. Расчеты говорят только одно - что это должно случиться. Они не говорят, кто и как это должен сделать. Тем не менее ему было не по себе. Как будто заглянул в микроскоп и видишь, что сам себе машешь оттуда рукой. - Эй! - сказал вдруг Умник. - А это еще кто? Он показал рукой вверх по склону. Ред заслонил глаза от солнца, стоявшего над самым гребнем гор, и вгляделся. Там, на краю скалы, кто-то стоял, размахивая руками и что-то крича. Ред прищурился, пытаясь разглядеть, кто это. Потом он удовлетворенно улыбнулся про себя. - Сара вернулась, - сказал он. 10 - Что это вы читаете, Джереми? Джереми поднял глаза от книги и увидел, что к нему за столик подсела Гвинн. Он сидел в университетском кафе, попивая джин с тоником, на столе перед ним лежала открытая книга большого формата в сафьяновом переплете, а рядом аккуратная стопка картонных папок. В зубах у Гвинн была крепко зажата трубка из кукурузного початка - к счастью, не зажженная. Рядом с Гвинн присела на краешек стула Пенни Куик. - Привет, Джерри, - сказала она с улыбкой. Он посмотрел на Пенни, потом на Гвинн. - Что, заседание уже кончилось? - Джереми, уже десять часов! - Гвинн взяла в руки книгу и взглянула на корешок. - Генри Томас Бокль? О господи! - Она удивленно подняла брови. - Боюсь, в наше время он немного вышел из моды. Кто сейчас читает Бокля? Этот старомодный цветистый стиль... Джереми пожал плечами. - Херкимер что-то о нем говорил на вечере знакомства месяц назад, и я заинтересовался. Он говорил, что Бокль оказался не прав. А кто такой этот чертов Бокль и в чем он оказался не прав? Очевидно, это имеет какое-то отношение к тому, чем занимается наша группа, иначе Вейн не стал бы об этом говорить. И вот... - Неопределенным жестом он показал в сторону книги и папок. Он чувствовал себя немного неуверенно, как любитель, который пытается что-то объяснить профессионалам. - И вот я разыскал его в библиотеке. Гвинн взглянула на картонные папки. - И, я вижу, взялись за дело всерьез. - Она дотронулась до руки Пенни. - Мы еще сделаем из Джерри историка, вот увидишь. Дай только срок. - О, только не поддавайтесь, Джерри, - сказала Пенни, всплеснув руками. - Вам предстоит ужасная жизнь. Портишь себе зрение, получаешь гроши, а знакомые не могут понять, на что ты тратишь время. Что бы ни говорила и ни делала эта стройная женщина с тонкими чертами лица, было видно, что она говорит и делает это с искренним увлечением. Джереми подумал, что она куда симпатичнее остальных ученых. Подошел официант и принял у них заказ. Гвинн поудобнее пристроила свое массивное тело на сиденье из искусственной кожи. - И давно вы здесь сидите, Джереми? Странно, вы как будто совсем не окосели. - Это первый, - показал Джереми на свой бокал. - Ах, вот как? Тогда странно, что официант до сих пор вас отсюда не выставил. - Да нет, я знаю великую тайну. Просто нужно каждые полчаса или около этого не скупясь давать ему на чай. Тогда он не пристает, и можно спокойно заниматься. Шум меня не отвлекает - вы себе не представляете, в каких шумных местах мне приходилось проводить ревизии. А здесь я чувствую себя не таким... ну, изолированным от мира, что ли, как у себя дома. "Не говоря уж о том, - добавил он про себя, - что в последнее время приходится думать, чем можно заниматься дома, а чем - не стоит". Гвинн посоветовала ему не трогать подслушивающее устройство в телефоне, но не говорить дома вслух ничего такого, что могло бы кого-то заинтересовать. Если вынуть "жучок", это только насторожит тех, кто его установил. Официант принес женщинам напитки. - Ну и что же вы выяснили про Бокля? - спросила Куик. У нее в бокале было что-то розовое и пенистое, с огромным количеством фруктов, - Джереми не мог понять, как можно такое пить. - Ну, он был безусловно оригинал, - ответил он. - В детстве много болел, получил домашнее образование под присмотром матери, а потом, когда уже стал взрослым, не расставался с ней пятнадцать лет, разъезжая в ее обществе по всему континенту. В наши дни ему порекомендовали бы обратиться к психоаналитику. - Все это время он писал свой труд, - сказала Гвинн, постучав пальцем по книге, лежавшей на столе. - "История цивилизации в Англии". Издана... кажется, в 1857-м. - Она заглянула на титульную страницу. - Правильно, в 57-м. Бокль - типичный историк девятнадцатого столетия. Он видел в истории непрерывный прогресс - от первобытных времен до самых вершин цивилизации, то есть, конечно, до Англии девятнадцатого века. Как большинство людей викторианской эпохи, он свято верил в Прогресс. Гуинн и Куик обменялись понимающими улыбками. "Конечно, в наши дни это считается наивностью, - подумал Джереми. - Сейчас больше никто не верит в прогресс. Во всяком случае, в Прогресс с большой буквы. Куда чаще его ругают почем зря. Интересно, стали люди за эти годы умнее или просто разочаровались? Почему вообще цинизм надо предпочитать оптимизму? То же самое и в литературе: если вещь недостаточно "иронична", это не "литература". По этому поводу в "Нью-Йорк Ревью оф Букс" то и дело начинаются перепалки, но общепринятое мнение по-прежнему не сдает своих позиций. Реализм? Пусть так, но ведь иногда герой все-таки выходит победителем!" - Может быть, вы тогда знаете про него и еще кое-что? - спросил он язвительно. - Что Бокль, кроме всего прочего, был твердо убежден: историю можно превратить в точную науку. Он открыл одну из папок и достал оттуда фотокопию страницы из книги. - Послушайте, что он писал в 1856 году: "Что касается природы, то здесь события, на первый взгляд самые неожиданные и причудливые, нашли себе объяснение, и было доказано, что они соответствуют неким вполне определенным общим законам. Это произошло благодаря тому, что люди талантливые и, что еще важнее, терпеливо и неустанно работающие тщательно изучали эти события в природе, пытаясь найти такое объяснение. Если подойти с тех же позиций к событиям истории человечества, то и здесь есть все основания ожидать таких же результатов". Он поднял глаза на женщин, чтобы посмотреть, как они к этому отнеслись, но увидел лишь вежливый интерес. Наверное, видно было, как он разочарован, потому что Гвинн, потянувшись к нему, сжала ему руку выше локтя. - Ну, не огорчайтесь, Джереми. Просто мы эту цитату не в первый раз слышим. Может быть, Бокль и вышел из моды, но он не совсем еще забыт. - И кроме того, - добавила Куик, - он ведь ошибался. Разве вы не видите? В истории не может быть таких "законов", как в физике. История - процесс эволюционный, как биология. Каждое событие в ней зависит от того, что ему предшествовало. - В биологии тоже есть законы, - возразил Джереми. - Да, конечно, но это другие законы. Конечно, существует теория эволюции; однако она не такая, как теория тяготения. Астрономы могут на основании своей теории рассчитать будущее положение планет, но биологи не могут вычислить, какие новые виды появятся в будущем. "По крайней мере, пока не могут", - сделал про себя оговорку Джереми. Профессиональный бухгалтер, он всегда старался не делать категорических выводов, пока у него в руках не окажутся все данные. И уж во всяком случае, не собирался дать Пенни перевести разговор в такую область, где оба они одинаково невежественны. Впрочем, однажды кто-то говорил ему... Когда это было? А, в прошлом году, когда они с Деннисом были у кого-то в гостях. Что-то насчет создания полной генетической карты каждого вида. Кажется, это называется "Проект Пан-Геном". "Когда мы будем знать, что делает каждый ген, - говорил тот молодой человек, - мы сможем предвидеть, что произойдет, если в нем случится мутация". - Значит, вы считаете, что я зря потратил время? - спросил он, глядя по очереди то на Гвинн, то на Пенни. - Что незачем было копаться в этой напыщенной писанине... - он приподнял книгу и снова бросил ее на стол, - и вместо этого я мог просто спросить вас, и вы объяснили бы, что имел в виду Херкимер? Куик протянула руку и дотронулась до его локтя. - Нет, нет, Джерри. Я считаю, вы поступили совершенно правильно. В конце концов, это и есть суть обучения - все нужно выяснять самостоятельно. Во что превратился бы мир, если б каждый сидел и ждал, когда ему все объяснят? - В нашем управляемом обществе слишком многие так и делают, - сказала Гвинн. Джереми отстранил свою руку и покраснел. Конечно, она права. Тем не менее он чувствовал некоторую обиду - оказывается, то, что он открыл для себя, всем давно известно. Словно он взобрался на Эверест и обнаружил там киоск с лимонадом. Что бы они сейчас ни говорили, они наверняка считают, что он занимался чепухой. - Не унывайте, Джереми, - сказала Гуинн. - Кроме специалистов, о Бокле вообще мало кто даже слышал. - Просто мы давно отказались от этого наивного представления об истории, - добавила Куик и улыбнулась ему. - Наверное, это и можно считать Прогрессом. - Погодите, - не унимался он. - Я знаю, что Херкимер все это отметает - он говорит, что история не часовой механизм. Но разве не на этом постулате было построено все Общество Бэббиджа? Он не может нас не интересовать. Независимо от того, верен он или нет. Последнюю фразу он добавил только потому, что иначе это сказали бы за него Гвинн или Пенни. Сам он не мог бы сказать, верит ли он, что историю можно превратить в точную науку. Это не слишком его касалось. Но его близко касалось другое. Люди из Общества Бэббиджа в это верили, и это они похитили Денниса, чтобы он не раскрыл их тайну. Вот что самое главное - Деннис. А все остальное - ученая схоластика. Он показал на книгу. - Ну хорошо, но Бокль имел по этому поводу свое мнение, а он когда-то был авторитетным историком. Вы считаете себя современными учеными и посмеиваетесь над викторианским оптимизмом, но ведь не исключено, что когда-нибудь другие будут посмеиваться над вашим пессимизмом. Кроме того, не один только Бокль верил, что можно создать подлинную науку об обществе. Был еще Адольф Кетле. На этот раз они только посмотрели на него в недоумении. - Кто? Джереми порадовался про себя, что ему все-таки удалось узнать что-то им неизвестное. Он постарался сдержать улыбку. - Адольф Кетле - был такой довольно известный бельгийский астроном, - сообщил он. - Современник Бокля. - Астроном? - переспросила Гвинн. - Ах, астроном... - сказала Куик. - Да, астроном. В те времена интеллектуалы не так строго делились на категории. Может быть, этому нам стоило бы и поучиться у викторианцев. Кетле и Бокль вели между собой обширную переписку. Куик взглянула на Гвинн. - Я об этом никогда не слышала. Правда, Бокль - не моя специальность. - Я читал собрание писем Бокля, - сказал Джерри. - Оно есть в коллекции редких книг университета. Это был тронутый плесенью, истрепанный том с треснувшим корешком и изорванными по краям страницами, издававший острый сухой запах. Ему разрешили читать эту книгу только в специальной комнате с искусственным климатом, под непрерывным строгим присмотром архивиста из отдела редких книг. Из-за всего этого Джереми чувствовал себя настоящим ученым-исследователем. Архивист держался так, будто оскорблен тем, что кто-то осмелился дотронуться до драгоценного тома. - В нескольких письмах Бокль мельком упоминает о "моей переписке с месье Кетле". Гвинн переглянулась с Пенни и вынула изо рта трубку. - Зачем Генри Томасу Боклю вздумалось переписываться с каким-то астрономом? - Готова спорить, что он переписывался и с Дарвином, - сказала Куик. - Он был, по-моему, только чуть-чуть его моложе. - Она повернулась к Джереми. - Я права? Ну конечно! Готова спорить, что Бокль всерьез интересовался эволюционными теориями Дарвина. Тогда они были в большой моде. - Она наклонилась к нему через стол. - Это становится любопытно. Расскажите нам еще. Я даже не знала, что переписка Бокля издана. Джереми вдруг пришло в голову, что Пенни Куик делает ему авансы. Она словно вывесила плакат: "Я не прочь, чтобы вы произвели на меня впечатление". На мгновение он растерялся. Он никогда не знал, как вести себя в таких ситуациях. Объяснить, что ее старания бессмысленны? Но это только поставит всех в неловкое положение. Не обращать внимания? Это будет равносильно грубому отказу. Она, наверное, и в самом деле мила. По крайней мере, по меркам бульварной прессы, у нее есть все, что требуется от женщины, чтобы считаться привлекательной. Правда, Джереми все это не интересовало. Не то чтобы Пенни ему не нравилась - просто он был к ней совершенно равнодушен. Но она неплохой человек, он не хотел ее обидеть. - Ну, я тоже заинтересовался, - продолжал он. - Потому что в этом собрании не оказалось ни одного письма к Кегле. В примечании редактора говорилось, что ни у того, ни у другого в бумагах эти письма не обнаружены. Ему вдруг пришло в голову, что он делает как раз то, что делал Деннис перед тем, как его похитили: занимается историей. Тогда он заметил Деннису, что такой внезапный интерес к истории выглядит странно. Теперь он понял, что это снисходительное замечание, высказанное без всякой задней мысли, могло показаться Деннису обидным. И теперь, когда он сам занялся тем же самым, Деннис стал ему еще ближе, хоть и неизвестно, где он, а может, и вовсе мертв. Мертв. Теперь Джереми мог думать об этом спокойно. Сумасшедшее напряжение тех дней, паническое ощущение, что нужно немедленно что-то делать, остались в прошлом, хотя временами ему даже хотелось их вернуть. До сих пор группе Ллуэлин так и не удалось установить ничего нового в деле Денниса, и он ощущал что-то вроде стыда при мысли, что смирился с таким положением. Но что было делать - залезть на крышу и кричать на весь Денвер? Обшаривать все углы и закоулки? Кое-кто из друзей говорил, что он "легко возбудимая натура". Может быть, и так. Может быть, он всегда реагировал на события немного преувеличенно и слишком эмоционально. Может быть, только теперь он учится в критические моменты вести себя иначе. Огромное сдерживающее влияние на него оказывала Гвинн с ее спокойным, уравновешенным отношением к жизни. Может быть, она могла бы подсказать ему, как обращаться с Пенни? Он перебрал надписанные аккуратным почерком папки, лежавшие на столе, и вытащил ту, на которой стояло "Кетле". Открыв ее, он начал перелистывать копии журнальных публикаций, газетных заметок и статей из энциклопедий. Их было не так уж много: имя Кетле не пользовалось шумной известностью. Он отыскал статью из "Нью-Йорк Ревью оф Букс" и протянул ее Пенни. - Это статья не столько о самом Кегле, сколько об истории статистики, - сказал он. - Но я подчеркнул те места, которые нужны. Пенни кивнула и провела пальцем по странице в поисках упоминания об астрономе. "...Кетле показал, что вариации роста человека соответствуют этому "закону ошибок", и его мысль о возможности более широкого применения "закона ошибок" легла в основу многих важных исследований конца XIX века в области статистики. Его вклад в науку состоял в том, что он ввел понятие о статистических законах - представление о том, что можно установить истинные факты о множестве людей даже в тех случаях, когда не может быть получена информация об отдельных составляющих этого множества..." Она подняла глаза от страницы. - Это поразительно! Мне всегда было интересно, кто виноват в том, что статистика внедрилась в социологию. Но кто эти... - она еще раз заглянула в статью, - Максвелл и Больцман? - Я и их разыскал. Эти ученые ввели представления Кегле о статистических законах в физику. Но читайте дальше. Он чуть не ерзал на стуле от нетерпения. Улыбнувшись ему, Пенни прочитала еще абзац. "...Начиная со второй четверти того столетия сбор статистических данных стал всеобщим увлечением. Мотивы его нередко были связаны с реформистскими настроениями: многие полагали, что статистика позволит создать-научную основу прогрессивной социальной политики. Адольф Кетле разделял увлечения реформистов, но считал, что для этого нужны не одни только факты. Он стремился создать количественную науку об обществе, которая внесла бы порядок в социальный хаос..." Джереми развел руками. - Вот. Видите, в те дни было не так уж мало людей, которые задумывались над тем, нельзя ли создать науку об обществе. По словам "Британской Энциклопедии", Кетле изучал "количественные законы произвольных действий". Например, преступлений. - Он показал им копию статьи из энциклопедии. - Это вызвало к жизни множество исследований, посвященных тому, что тогда называли "нравственной статистикой", и широкую дискуссию о свободе воли, с одной стороны, и социальном детерминизме человеческого поведения, с другой. Гвинн вынула изо рта трубку. - Могу себе представить, - сказала она. - Кегле даже написал книгу на эту тему - "Социальная физика", она вышла в 1835 году. Неудивительно, что он поддерживал с Боклем такую активную переписку. Они оказались единомышленниками. Очень жаль, что их письма не сохранились. Нашу группу они могли бы очень заинтересовать. - Заинтересовать - не то слово, - заметила Гвинн, взглянула на Куик и хитро усмехнулась. - Давайте расскажем обо всем этом Херкимеру на следующем заседании. - Нет уж, дорогая Гвинн, рассказывай сама. Я лучше спрячусь под стол, - отозвалась Пенни. Только поздно вечером, когда Джереми собирался ложиться спать, ему пришла в голову мысль, от которой у него по спине побежали мурашки. Было ли исчезновение переписки Бокля с Кетле всего лишь несчастной случайностью - или за этим стоит что-то большее? Он застыл на месте, просунув ногу в штанину пижамы. Ему представилась некая таинственная туманная фигура, которая одну за другой берет аккуратно перевязанные пачки писем, рвет их на мелкие клочки и швыряет в огонь. Он вспомнил, как неожиданно умер в Дамаске Бокль. Конечно, у него всегда было слабое здоровье, но не могло ли быть?.. Джереми снова вспомнил подброшенное в воздух тело Денниса. А кто-то стрелял в Бомонт, и того репортера - как его фамилия? - тоже убили... И еще этот Брейди Куинн, о котором он читал в бомонтовской распечатке. Общество Бэббиджа убивало всех, кто близко подходил к его тайне. Бокль был современником Куинна, только немного его моложе, - ведь так? Может быть, Бокля отравили? Он швырнул пижамную куртку на кровать и большими шагами прошел в гостиную, где оставил свои материалы. Повозившись с замками кейса, он достал составленный Генри Бэндмейстером перечень людей, мест и предметов, которые упоминались в бомонтовской распечатке. Он присел на диван, держа перечень на коленях, и принялся листать его - сначала на букву "Б", потом на "К". В конце концов он перевел дух и опустил перечень на колени. Нет, конечно, это была глупость. Случайное совпадение. Ни Бокль, ни Кегле в бомонтовской распечатке не упоминались. Ничего удивительного - в те дни Америка и Европа были как отдельные миры. Бокль, правда, много путешествовал с матерью, но только по Европе и Ближнему Востоку. Не было никаких намеков на то, что он мог быть как-то связан с Обществом Бэббиджа, и даже на то, что Общество могло что-то знать о нем. Или о Кегле. Нет, просто мысль о возможности создать "науку об обществе" в середине девятнадцатого века висела в воздухе. Неудивительно, что на эту тему размышляли несколько ученых. И все-таки ему по-прежнему было не по себе. 11 Так бывает, когда падаешь с обрыва. Как только решение было принято, все остальное произошло быстро и неотвратимо. Ассоциация всегда действовала только так - энергично, скрытно, избегая ненужных осложнений. Прилетевший хирург предложил несколько вариантов на выбор, Сара высказала свои пожелания, и вот она уже лежала с головой, сплошь замотанной бинтами, и размышляла, правильно ли сделала. Следующие несколько недель она провела в постели на самом нижнем этаже подземного убежища. Время от времени к ней в лазарет наведывались Умник, Текс и даже Джейни Хэч. Она говорила им, что все прекрасно и что она ждет не дождется, когда можно будет снять повязки. Но она ни разу не спросила, где остальные и почему больше никто к ней не заходит. После ожидания, которое, казалось, тянулось целую вечность, бинты сняли. И тут работа началась всерьез. Сара изо всех сил старалась не глядеться в зеркало. С тех пор, как сняли повязки, это превратилось у нее почти в привычку. Проходя по коридору мимо окон или каких-нибудь других гладких поверхностей, где можно было увидеть свое отражение, она отворачивалась, а умываясь по утрам, избегала поднимать глаза. Не то чтобы ее обезобразили или изуродовали, - отнюдь нет. Просто женщина, которую она видела в зеркале, была ей совершенно незнакома. Когда сняли бинты, она долго разглядывала свое новое лицо, поворачивая зеркало то так, то этак, и пытаясь увидеть его под всеми возможными углами. Кожа стала темнее, чем была, лоб сделался выше, нос чуть шире. Ей даже как-то ухитрились изменить форму рта - теперь она улыбалась шире, чем раньше. В общем и целом, не такое уж плохое лицо, мужчины еще будут на нее оглядываться. Но как ни старалась Сара, она не могла увидеть в нем никакого сходства со своей матерью. Сара закрыла брошюрку, облокотилась на стол и устало провела рукой по лицу. День выдался долгий. Слишком долгий. Она еще раз взглянула на брошюрку - несколько страниц в желтой обложке, скрепленной тремя колечками. "ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ГЛОРИИ БЕННЕТ". "Теперь это я, - подумала она. - Глория Беннет". Она повторила про себя это имя, словно пробуя его на вкус. Глория Беннет. На мгновение она ощутила сожаление о том, что сделала, но тут же подавила его. В конце концов, она знала, на что идет. Позади остались многие часы мучительных раздумий в горном уединении. Она сама приняла это решение, черт возьми, и что толку теперь размышлять о том, чему уже не бывать? Об этом постоянно твердила ей левая половина мозга. Она действительно приняла самое верное, единственно верное решение. Что бы она теперь ни чувствовала, пути назад нет. Но хотя доводы, твердо усвоенные этой левой половиной, были логичны и неопровержимы, в правой половине время от времени мелькало грустное воспоминание о себе, какой она была раньше, и проносилась мысль: как было бы хорошо, если бы ничего этого не случилось... "Ладно, что теперь поделаешь? Были бы у бабушки усы, так была бы она дедушкой". По крайней мере, в Глорию Беннет она превращалась только тогда, когда покидала Убежище. На этом она настояла с самого начала, перед тем, как дать согласие. Среди членов Ассоциации, с Редом и всеми остальными, она все еще могла оставаться Сарой Бомонт. Тут был последний островок ее прежней жизни, за который еще можно было цепляться. Может быть, этот решающий довод, хоть и не высказанный вслух, и побудил ее вступить в Ассоциацию. Она понимала, что теперь единственный способ оставить себе хотя бы маленький кусочек прошлого, - жить, как прежде, здесь, среди членов тайной организации, которую она презирала. Сара снова взяла брошюру и взглянула на обложку. Что и говорить, прятать концы в воду Ассоциация умеет прекрасно, этого она отрицать не могла. Созданная для нее легенда не имела ни единого слабого места. Глория Беннет действительно существовала, есть люди, которые ее знали. Однако возражать против того, чтобы Сара пользовалась ее именем, Глория не станет: пять лет назад маленький самолет, на котором она летела, разбился в Скалистых горах, в Британской Колумбии, и земные заботы для нее закончились. Катастрофа оказалась очень кстати - если не для пассажиров "сессны", то, по крайней мере, для Ассоциации. По случайному стечению обстоятельств ей удалось подменить своими людьми всех троих находившихся на борту, чтобы держать эти маски про запас для собственных надобностей. Катастрофа случилась в глуши, дежурный авиадиспетчер оказался членом Ассоциации и ухитрился уничтожить в официальных документах все ее следы. Трое других членов Ассоциации, на время заменив погибших, "завершили" злополучный полет, потом уволились с работы и сменили место жительства, переехав в самые отдаленные места, где им вряд ли могли когда-нибудь повстречаться прежние знакомые. Было что-то жестокое в этом внезапном, никак не объясненном разрыве всех связей, и семейных, и дружеских. Близкие люди, неожиданно оказавшиеся брошенными, недоумевали, в чем дело. В десятках любящих сердец осталась пустота, которую они даже не могли хотя бы отчасти заполнить, оплакивая погибших. Гораздо гуманнее сообщить человеку, что он овдовел, чем заставлять его думать, что его бросили без всяких объяснений. Однако к бесцеремонности и бессердечности, которыми отличались действия Ассоциации, Сара уже привыкла, хотя их и не одобряла. Что значат судьбы каких-то нескольких человек для тех, кто привык иметь дело с абстракциями метаистории? Сначала Сара беспокоилась, что может случайно столкнуться с кем-нибудь из старых знакомых Глории. Однако Текс Боудин, заглянувший к ней в лазарет, сказал, что волноваться нечего. Те, кто знал подлинную Глорию настолько хорошо, что их можно было опасаться, уже много лет не имели о ней никаких известий, а пластическая операция сделала Сару настолько похожей на Глорию, насколько это вообще возможно. То один, то другой из членов Ассоциации время от времени уже действовали под маской Глории, но они не заводили никаких близких друзей, а для малознакомых выглядели почти одинаковыми. В брошюре содержались все подробности этих контактов. С одной стороны, это была хорошая новость: она означала, что случайное разоблачение маловероятно. Однако, с другой стороны, Саре стало немного грустно. Если бы Глория была живым человеком, а не призраком, она оказалась бы невероятно одинокой женщиной, не имеющей ни друзей, ни родных. Конечно, это диктовалось необходимостью: в окружении близких родственников и друзей детства тайна была бы очень скоро раскрыта. Но маска, которой наделили Сару, слишком напоминала ей о той жизни, которую сама она вела прежде. Надев эту маску, она как будто накинула хорошо знакомое, привычное платье. Удобное и хорошо сидящее, оно тем не менее казалось ей скучным и выцветшим. Ей даже пришло в голову, не прожила ли она сама свою прежнюю жизнь под такой же искусственной маской. Под маской, которая скрывала ее от всех. Под маской, которая скрывала ее даже от самой себя... Еще одна хорошая новость состояла в том, что Глория была богата. Сара сначала не поверила, когда ей это сказали, но потом сама пошарила по базам данных и убедилась в этом собственными глазами. В качестве "Глории" она располагала немалыми деньгами, запрятанными в разных укромных местах, - их ей вполне хватило бы, чтобы прожить всю жизнь без всяких забот. Ассоциация могла себе это позволить: она скопила себе такие богатства, что подобная щедрость ничего длящее не значила. Сара припомнила, что Морган писал в своих заметках: "Они купили "Ксерокс" еще до того, как это слово стало нарицательным". На протяжении сотни лет Ассоциация, точно зная, куда подует ветер, заранее поворачивала паруса, чтобы его поймать. Правда, прогнозы оправдывались не всегда. Далеко не всегда. Часто ветер менялся из-за случайных или никому не известных причин. Например, в свое время Ассоциация вложила немалые деньги в паровые автомобили. Тем не менее даже незначительное преимущество перед всеми остальными помогло за прошедшее столетие скопить огромное состояние. На мгновение у Сары мелькнула мысль - а что происходит там, в мире, лежащем за стенами Убежища? С тех пор, как она переехала сюда, ей остро не хватало информации. Она, как Алиса в кроличьей норе, жила в нереальном мире, полном странных событий, и каждый день, проведенный здесь, все больше отдалял ее от той жизни, какую она знала. Возможно, Ассоциация позаботилась об этом намеренно. Промывание мозгов - чтобы потом, вновь появившись на свет из этой подземной утробы, она почти в буквальном смысле слова оказалась рожденной заново, уже в качестве Глории Беннет. Она встала из-за стола и принялась ходить по библиотеке, потягиваясь и разминая мышцы. Они совсем затекли - она провела за работой почти целый день. Прогуливаясь вдоль полок, она поглядывала на корешки книг, время от времени доставала какую-нибудь из них и начинала листать. Ей давно уже надоело изо дня в день изучать жизнь Глории Беннет. Надоело спать в наушниках - просыпаясь после этого, она не чувствовала себя отдохнувшей. В библиотеке был прекрасный выбор книг по антропологии, системному анализу, статистике, психологии, экономике, топологии - по всем наукам, которыми должен в совершенстве владеть хороший инженер-культуролог. Большая часть книг, как убедилась Сара, была написана и отпечатана частным образом членами Ассоциации для членов Ассоциации. Она знала также - как-то ей пришло в голову об этом спросить, - что на самом деле библиотека гораздо обширнее: почти все "книги" хранились в виде гипертекста. Это была техника будущего - "как в двадцать первом веке", говорил Текс. И все-таки запах старой бумаги и типографской краски, тяжесть переплетенного в сафьян тома в руке создавали странное ощущение уюта. С тех пор, как первый египтянин впервые обмакнул стило в ягодный сок и провел черту на папирусе, в душе человека прибавилась какая-то новая струна. Без этих выстроившихся рядами книг библиотека не была бы библиотекой. А это что такое - неужели научная фантастика? Она остановилась у полки с несколькими десятками книг и брошюр и провела пальцем по корешкам. Действительно, научная фантастика - так было написано и на табличке. Романы, повести, рассказы, скопированные из разных изданий и переплетенные вопреки всем законам об авторском праве. "Зачем понадобилось Ассоциации хранить это скромное собрание фантастики?" - подумала Сара. Кое-что из этих книг она когда-то читала, некоторые были ей неизвестны, и она наскоро перелистала их. Потом усмехнулась про себя. Ну, еще бы! Во всех них речь идет о попытках управлять ходом истории. Психоистория, сублиминальное внушение, Великое Искусство, формула Кирстена... Только клиологией назвать это, очевидно, никто не догадался. Сара решила, что фантастикой нужно будет как-нибудь заняться, и не спеша продолжала прогуливаться вдоль полок. Библиотекарь, толстяк с бритой головой и прядью волос на макушке, как у монгола, время от времени поднимал голову от своих каталогов и поглядывал на нее без особого интереса. "Любопытно, в какой роли он выступает там, снаружи?" - подумала Сара. Ассоциация всегда старалась пристроить своих людей в самые важные узлы информационных сетей. Правда, библиотекарь был похож больше на рокера, чем на властелина умов. Что ж, всякий человек на что-нибудь да пригодится. На верхней полке самого дальнего стеллажа у стены она обнаружила несколько тощих книжек, у которых на корешках даже не хватило места для названия. Она вытащила одну и прочитала на обложке: "ЗАКОНЫ И УСТАВ АССОЦИАЦИИ УТОПИЧЕСКИХ ИЗЫСКАНИЙ". Шрифт был примитивный, буквы прыгали - Саре вспомнились старинные механические пишущие машинки с литерами на конце длинных, замысловато изогнутых рычагов. На титульном листе выцветшими бурыми чернилами было написано: "Брейди Куинн". "Привет, Брейди! - подумала она. - Давненько не виделись!" Теперь Куинн был для нее чем-то вроде старого друга. Она перелистала наугад несколько страниц. "Наверное, придется мне как-нибудь заучить это наизусть". Статья 24. Те из членов Ассоциации, кто пользуется клиологическими данными и экстраполяциями в собственных интересах, обязаны регулярно уведомлять братьев и Совет о своих действиях. В примечании к этой статье говорилось, что ею отменяется статья 4. Кроме того, там была еще довольно длинная "Декларация о намерениях" и две поправки, согласно одной из которых, датированной 1887 годом, слово "братьев" заменялось словами "братьев и сестер". Сара подумала, что всякая организация, наверное, должна иметь свои законы и свой устав. Одно странно - зачем людям, которые собираются править миром, тратить время на такие банальности? "Вспомните девятнадцатую статью". Кто-то сказал это на том заседании, которое она подслушала. Когда это было? Месяц назад? Она не могла вспомнить, кто говорил, но у нее остался в памяти дружный смех, которым были встречены эти слова. И объектами веселья были она и Ред. Ей стало любопытно, и она снова открыла книжку на первой странице. Книжка начиналась со статьи 21. "Где же статья 19? И кому может прийти в голову начинать устав со статьи 21? Ответ: Никому". - Прошу прощения, - обратилась она к библиотекарю. Тот покосился на нее, вопросительно подняв бровь. - Где я могу найти девятнадцатую статью? - Девятнадцатую? - Он погладил свой двойной подбородок и почесал в затылке. - Погодите, это не вы приятельница Реда Мелоуна? Того самого, которого только что отправили на переделку? "Отправили на переделку"? Что ж, можно назвать это и так". - Да, это я. Человек усмехнулся, как будто вспомнил что-то смешное. - Тогда девятнадцатая статья вас и вправду касается. - Вы мне скажете, как ее найти, или нет? - Не сердитесь. Она в томе первом. Он сделал неопределенное движение рукой в сторону стеллажа за ее спиной. "Ну, естественно". Сара почувствовала, что у нее горят уши. Там, рядом с этой книжицей, стояло еще несколько таких же тощих. Она начала вынимать их одну за другой в поисках первого тома. "ПИСЬМА ДЖЕДЕДАИ КРОУФОРДА, ДОКТОРА ФИЛОСОФИИ". "ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПО ПРОЕКТИРОВАНИЮ И ПРОИЗВОДСТВУ АНАЛИТИЧЕСКИХ МАШИН БЭББИДЖА". "КОНСТИТУЦИЯ И УСТАВ АНАЛИТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА БЭББИДЖА". Ну да, конечно. Положив начало своей отколовшейся группе, Куинн, наверное, оставил в силе большую часть первоначальных правил. А во второй том вошли только новые. Она раскрыла книжицу и принялась ее листать. Эта книжка явно намного старше, текст в ней был написан от руки изящным почерком с завитушками, похожим на готический. В те времена каллиграфия еще почиталась искусством, и "отменный почерк" свидетельствовал о принадлежности к хорошему обществу. Чернила были совсем бурые, хрупкая бумага потрескалась по краям, и пахло от нее столетней пылью. На титульном листе стояли подписи Дж.Кроуфорда, А.Шелтона и Ф.Хэммондтона. Основатели. Интересно, что это были за люди? Она перелистала несколько страниц и нашла статью 4 - ту, что была отменена статьей 24. Статья 4. Бескорыстие и общее благо должны быть главным побуждением каждого из Братьев. Статья запрещала членам Общества пользоваться результатами своих исследований в целях личной наживы. Сара вспомнила, как Ред говорил, что эта статья была первой и главной ошибкой Общества. Что она противоречит природе человека. ("Но корыстолюбие - тоже не главное в природе человека", - пыталась она возразить. "Нет, - ответил он с усмешкой, которая всегда так ее раздражала. - Главное - это личная заинтересованность".) Она подумала о том, почему Ред ни разу не зашел к ней, пока она поправлялась. Она ждала его прихода, ждала каждый день, но он так и не появился. Может быть, он там, снаружи, на какой-нибудь операции? Она вообще не видела его с того дня, как вернулась с гор и сказала ему, что собирается вступить в Ассоциацию. На следующий день она легла в лазарет, не успев передумать, и с тех пор больше его не видела. Не означало ли это, что, как только она приняла решение, его задача была выполнена? Может быть, то, что происходит с ней, - всего лишь часть задуманной операции? Она тряхнула головой и решительно углубилась в книжку. Все трое Основателей были искренни в своем альтруизме. Однако вновь вступавшие члены Общества уже не разделяли его в полной мере, а до тех, кого вербовали они, он доходил в еще более разбавленном виде. К 70-м годам XIX века Общество состояло по преимуществу из людей, для которых их собственные личные интересы были по меньшей мере так же важны, как интересы Основателей. И статье 4 пришел конец. Так где же статья 19? Если Куинн начал со статьи 21, то она должна быть где-то в самом конце книжки. Сара осторожно перевернула еще несколько ломких страниц. Да, вот она. Статья 19. Дабы обеспечить нашим Братьям законные права на долю в имеющем наступить всеобщем благосостоянии, необходимо, чтобы каждый из Братьев вступил в брак и произвел на свет детей, за чье благополучие и содержание Общество принимает на себя всю полноту ответственности. Сара захлопнула книжку. Услышав позади себя какой-то непонятный звук, она обернулась и увидела, что библиотекарь старается скрыть улыбку. Щеки ее загорелись, но она с каменным лицом пристально смотрела на него, пока он, смущенно кашлянув, не углубился в свои каталоги. Она снова раскрыла книжку и перечитала статью 19. "Вот сукин сын! Неудивительно, что эти подонки чуть не лопнули со смеху. Я и Ред? Что за чепуха! Это же нелепость!" Она осторожно закрыла книжку и поставила ее на место, потом вернулась к столу, собрала вещи и вышла. Библиотекарь проводил ее взглядом, все еще ухмыляясь, но стараясь, чтобы это было не слишком заметно. - Желаю счастья, - сказал он ей вслед. Она не ответила. Ей очень хотелось изо всех сил хлопнуть дверью, но дверь была устроена так, что открывалась в любую сторону, и из этого мог получиться только порыв ветра. Она зашагала по коридору. Все они, до единого, заражены мужским шовинизмом. Даже Джейни Хэч и остальные женщины, которых она видела на том заседании. Наверное, на Реда нажимают, чтобы он выполнил статью 19. Одна из поправок к ней предусматривала определенный срок, и для него этот срок, наверное, близится к концу. Но это не дает им никакого права говорить о ней так, словно она какая-нибудь яловая телка! А о Реде - как о быке-производителе! Черт бы их всех взял! Выйдя из библиотеки, она свернула не в ту сторону и теперь оказалась в незнакомой ей части подземного убежища. Стены здесь были покрашены в мягкий розовый цвет с крупными зелеными абстрактно-геометрическими узорами. Кое-где стояли цветы, - искусственные, правда, но благодаря им коридор казался просторнее. По обе стороны шли двери - одни комнаты пустовали, в других сидели люди, занятые чем-то непонятным. Дальше по коридору располагалась столовая, где три человека сидели за столом и пили кофе. Обычная контора, точь-в-точь такая же, как в тысячах деловых корпораций по всей стране, только подземная. Ну и что, ведь управление миром - тоже разновидность большого бизнеса, ведь так? Сара решила пройти еще немного дальше. Рано или поздно где-нибудь попадется лифт, и она сможет вернуться на свой этаж. А пока ей хотелось посмотреть, что тут еще есть. Коридор упирался в другой, шедший под прямым углом. Она наугад свернула налево и оказалась в комнате для игр с шахматными столиками и досками для го. Кое-где партии были не закончены, а над одним шахматным столиком висела табличка: "Ход черных, кто хочет, может играть". Сара заглянула на обратную сторону таблички и обнаружила, что там предлагалось делать ход белыми. Присмотревшись, она увидела, что черные разыгрывают классическую защиту Филидора, и позиция у них оставляет желать лучшего. Что ж, тем интереснее. Она протянула руку и сделала ход, потом перевернула табличку обратной стороной. За соседним столиком две женщины были погружены в какой-то сложный гамбит. Одна из них улыбалась, другая сидела нахмурившись. Они увидели Сару, и та, что улыбалась, рассеянно помахала ей рукой. Ее противница что-то недовольно проворчала. Сара вышла в коридор и двинулась дальше. Она знала, что Убежище вовсе не так велико, как представляется. Но в нем было столько этажей, коридоров и переходов, что изнутри оно казалось громадным. Так и было задумано с самого начала. В этом Убежище и в четырех других, разбросанных по стране, должна была проходить вся деятельность Ассоциации. Работы хватало - даже тайные общества должны где-то хранить бумаги и заниматься перепиской, - но выполняться все это должно в строгом секрете. Сара знала, что кое-что делается в безымянных конторах, расположенных в административных небоскребах каждого большого города, - нередко на закрытых этажах, попасть на которые можно только на специальном лифте, куда посторонних не пускали. Вот почему во многих таких зданиях нет этажей под тринадцатым номером. Однако самая секретная работа шла в тайных Убежищах. Людям приходилось жить там месяцами, и нужно было создать для них ощущение простора. Впереди, на очередном пересечении коридоров, она увидела лифт и поспешила к нему. Из одного коридора доносилась какая-то музыка - слабый, высокий звук кларнета. Она остановилась и вслушалась. Это была та самая вещь, которую она слышала месяц назад во время занятия, - соло из "Хай Сосайети". Кто бы ни был этот таинственный музыкант, он наконец научился справляться с синкопами и теперь играл бегло и ритмично. Она определила, что звуки несутся из комнаты, которая находится метрах в десяти дальше по коридору. Дверь была приоткрыта, она заглянула и увидела, что в маленькой комнатке, почти спиной к двери, сидит на металлическом складном стуле человек в джинсах и майке темно-красного цвета с какой-то надписью на спине. Человек был темноволосый, с длинным носом и короткими пальцами, крепко сложенный. А лицо его... Его лицо! Она шагнула в комнату. - Никогда не сиди спиной к двери, - сказала она. - Как раз так прикончили Хикока. Человек вздрогнул и обернулся. Она посмотрела прямо ему в глаза и неуверенно спросила: - Ред? Ты же Ред Мелоун, да? - Я мог бы, конечно, сказать, что я теперь Джимми Кальдеро, только какой смысл? - Ты же Ред! Что ты с собой сделал? - Уж ты-то могла бы сразу догадаться. Эй, присядь-ка, а то упадешь! Она опустилась на такой же складной стул. В комнате стояло множество складных стульев и пюпитров для нот. Она почувствовала спиной холод металла. Ред, чуть склонив голову набок, всмотрелся в ее лицо, как будто прочел в нем что-то, отвернулся и принялся перебирать клапаны кларнета. А Сара не могла оторвать взгляда от его лица. Оно чем-то отличалось от того, какое она помнила. Немного изменилась форма носа, другими стали очертания подбородка и ушных раковин. Но она видела, что это все тот же Ред, - его глаза смотрели на нее, как смотрят заключенные из-за тюремной решетки. - Ред, зачем ты это сделал? Вопрос был глупый, она это понимала, но у нее появилось такое чувство, словно она лишилась старого друга. Всегда так получается: только узнаешь человека поближе и тут же его теряешь. Или он умирает, или исчезает куда-то, или превращается в кого-нибудь совсем другого. - Зачем? А как ты думаешь, зачем? Затем же, зачем и ты. И еще человек двадцать из Ассоциации. Или, по-твоему, тебе одной понадобилось изменить внешность? - Ты ничего об этом не говорил. - У тебя хватало собственных забот. Сара сообразила, что об этой стороне дела в самом деле почти не задумывалась. Поглощенная своими переживаниями, она совсем забыла, что и с другими может происходить то же самое. - Это разные вещи, - сказала она. - Для тебя это дело привычное. Ред потер рукой нос и подбородок. - Ну, только не это. Все лицо болит не меньше, чем у тебя. Конечно, имя и биографию мне изменять приходилось. А кому не приходилось? Но собственную физиономию мне до сих пор удавалось сохранить. - Он повернулся в профиль. - Как ты думаешь, я стал красивее? Мне-то всегда казалось, что тут улучшать нечего. - Ред, прости меня. Это я виновата. Ред пожал плечами. - А, брось. Надо - значит, надо. Я только рад, что у нас система оказалась лучше защищена, чем у них. Почти вся твоя распечатка шла из файлов Общества. Со стороны Кеннисона это непростительная халатность. Если бы он работал у меня, я бы его уволил. Ты даже и близко не подошла к моей собственной... - Он внезапно умолк. - Ну, ты знаешь, о чем я говорю. Сара поняла, что речь идет о тайной базе данных, которую создал Ред со своей группой заговорщиков. Он уже говорил ей, что, когда работал ее вирус, эта база данных была отключена от системы. Случайность, но она их спасла. Сара подумала, что сделал бы Кэм Бетанкур, если бы увидел среди распечаток тайные файлы Реда. Как поступает Ассоциация с изменниками? - Ну и что ты делаешь сейчас? - До нас дошло, что мое прежнее начальство... - ЦРУ? - Да нет, - недовольно ответил он. - Не пытайся делать вид, будто ты все на свете знаешь. На самом деле я работал в ОРУ. В Оборонном разведывательном управлении. Не под именем Реда Мелоуна, конечно. Меня звали... Впрочем, сейчас это уже неважно. Он снова провел рукой по лицу. - Так получилось, что в пресловутой "бомонтовской распечатке" кому-то в Управлении попалась на глаза моя "крыша". От одного из тех, кто там еще работает, до нас дошло, что Управление начало расследование. Они взялись за мою "крышу" и раскололи ее. - Он опустил глаза и снова принялся перебирать клапаны кларнета. - Знала бы ты, как трудно было вообще проникнуть к этим сукиным детям под липовым именем. - Он пожал плечами. - В общем, с этим теперь покончено. Мое лицо было им известно, вот и пришлось его изменить. А отпечатки пальцев поменять нельзя - во всяком случае, настолько, чтобы эти черти не догадались. И вот я тут. - Он сыграл короткую гамму. - В отпуске. - Значит, не все думают, что распечатка была розыгрышем? - Нет, не все. Кое-кто там считает своим долгом рассматривать всерьез любую версию. Может быть, там таких даже слишком много. - Ты как будто не слишком огорчен. - Огорчен? Нет. Я получаю пособие по безработице. И не забудь, я богат. Нет, пойми меня правильно, работать в Управлении было интересно. И важно. Нам нужен доступ во все эти закрытые базы данных, и мне нравилось то, чем я там занимался. А то, что я угодил бы в военную тюрьму Ливенуорт, если бы попался, только добавляло остроты. - Он приложил мундштук к губам и смочил его слюной. - Я там пристрастился к картам, этого мне будет не хватать. И все-таки... - Он пожал плечами. - То, что я с этим покончил, тоже хорошо. Можно будет попробовать что-нибудь новенькое. Может быть, снова пойти в корректировщики. Он сыграл до-мажорную гамму. - Или обзавестись семьей? - спросила Сара. Кларнет издал пронзительное верхнее "фа". Ред опустил инструмент и принялся разглядывать мундштук. - Значит, ты про это знаешь. Это был не вопрос, а констатация факта. - Статья девятнадцатая, - сказала она. - Ну да, - проворчал он. - И как ты собираешься... ну, ее исполнить? - Я же тебе говорил - я строптив и непокорен. Не люблю чувствовать себя связанным. Он покосился на потолок. - Интересно было бы знать, нет ли у меня где-нибудь незаконных детишек. Может, это их удовлетворит. Он посмотрел на нее. - Между прочим, статья девятнадцатая относится и к тебе. Ты теперь одна из наших Сестер. - Угу. Босоногая и вечно беременная. Всю жизнь только об этом и мечтала. Машина по производству детишек для Утопии. - Да перестань, что за цинизм? - Он помолчал, потом начал совсем другим тоном: - Скажи мне вот что. Представь себе, что ты взялась организовать группу для конструирования будущего. Как бы ты добивалась, чтобы все действовали осторожно и ответственно? - Ну, я вербовала бы только таких, у кого есть чувство ответственности перед обществом. Ред покачал головой. - Нет, не проходит. Как это измерить? Как твои вербовщики смогут таких людей отбирать? Как обеспечить, чтобы это передавалось из поколения в поколение? Нет, тут должен быть какой-то простой механизм - надежный и действующий автоматически. Что-нибудь такое, что само собой заставляет чувствовать ответственность. - "У каждого Брата и у каждой Сестры должен быть некто, кого они любят, чтобы он стал заложником будущего", - процитировала она. Ред криво улыбнулся. - Вот именно. Эта статья - не о том, чтобы рожать детей. Она о том, чтобы брать на себя ответственность и обеспечить неизменность цели. Для этого Куинн и Карсон и встроили в систему личную заинтересованность. Не альтруизм. На альтруиста нельзя положиться, он в любой момент продаст тебя в рабство, если того потребует высшая справедливость. Чувство ответственности будет работать само по себе только тогда, когда есть отрицательная обратная связь. Это то же самое, что обязать домовладельцев жить в тех самых домах, которые они сдают в наем, или директоров заводов - устраивать водозаборы ниже по течению, чем их же сточные трубы, или авиамехаников - летать на тех самых самолетах, которые они чинили. Понимаешь? Во всех таких случаях добиться выполнения правил очень легко, а это и будет означать, что домовладелец, или директор завода, или авиамеханик будет чувствовать свою ответственность. Не может быть прав помимо ответственности. А ключ ко всему - личная заинтересованность, Альтруизм - это как плотина, он не может действовать вечно. Рано или поздно река истории прорвет плотину, и это кончится катастрофой. А личная заинтересованность как будто плывет по течению, но в то же время направляет его, заставляет его производить работу. Основатели полагали, что самый лучший способ не допустить безответственного вмешательства в будущее - сделать так, чтобы те, кто будет в него вмешиваться, были заинтересованы в результатах. Тогда они будут тщательнее продумывать свои планы. - В теории это очень хорошо, - сказала Сара. - Но я вижу тут два слабых места. - Только два? - проворчал Ред. - Как добиться того, чтобы члены Общества не ограничивались одной видимостью действий? Можно родить ребенка, заплатить за его содержание, но совершенно о нем не думать. Я знаю множество родителей, которые ни на что иное не способны. А если они о нем и будут думать, то для кого они будут строить лучшее будущее - для всех или только для собственных детей? - Не спорю, система не идеальная. Идеала вообще не существует. Его самоуверенность начала ее раздражать. Как будто говоришь с чужим человеком. - Существует, - возразила она. - Да? Например? - Трио из "Мэйпл-Лиф Рэг". Он озадаченно взглянул на нее, потом засмеялся. - Ну, ладно. Кивнув на пианино, стоявшее у стены, он сказал: - Попробуй, докажи. - Что?.. - Или тебя заставить насильно? Давай, давай. Он встал и потянул ее за руку. Очевидно, Ред был согласен говорить о чем угодно, но только не о статье девятнадцатой применительно к собственной персоне. Сара позволила ему усадить себя за старенькое пианино. Сыграв на пробу несколько пассажей, она почувствовала, что пальцы у нее стали какими-то толстыми и неуклюжими. - Я очень давно не играла, - возразила она. - В последнее время как-то не до того было. Ред мотнул головой. - Нужно, чтобы всегда было до того. Она сыграла первую фразу, ошиблась и начала снова. Сначала она играла осторожно и неуверенно, но потом взяла нужный темп. Рэгтайм никогда не надо играть слишком быстро, говорил Джоплин [Джоплин, Скотт (1868-1917) - американский музыкант, один из первых джазовых исполнителей и композиторов, автор многих классических произведений, особенно в жанре рэгтайма]. Левой рукой она поддерживала четкий ритм в басах, а правой вела синкопированную мелодию. Классический рэг пишется по строгой схеме - "ля-ля-си-си-ля-до-до-ре", но она не стала повторять первые две темы, чтобы поскорее добраться до трио. Струны легко звучали под ее пальцами, порхавшими по всей клавиатуре. В музыке Джоплина всегда слышатся сладостная горечь и торжество, что-то грустное и то же время величественное - как будто это гимн по случаю некоей одержанной втайне победы. А "Мэйпл-Лиф" - вершина его музыки, не зря эту вещь называли "королем рэгтаймов". Каждая нота в ней звучит в точности так, как надо. Кончив играть, она почувствовала, что настроение у нее почему-то улучшилось - давно уже ей не было так хорошо. Как будто тяжкий груз свалился с плеч. Пальцы ее сами собой начали наигрывать еще какой-то рэг - ей вспомнились мелодии, составлявшие музыкальное сопровождение ее детских лет. - Хочешь, попробуем вместе? - спросила она Реда. Он покачал головой. - Мне так не суметь. - "Хай Сосайети" у тебя получалось неплохо. Я слышала из коридора. Соло, которое ты играл, - пробный камень для всех джазовых кларнетистов. - Не в том дело, - ответил он. - Не в технике. Дело... в слухе, наверное. Я не могу играть со слуха, мне нужно видеть перед собой ноты. И выучить их. - К ее большому удивлению, он покраснел и смущенно отвел глаза. - Я играю ноты, а не музыку. - Ты сказал это таким тоном, будто сознался в гомосексуализме. - Поиграй еще, а? Знаешь, я люблю эти старинные мелодии. Она сыграла "Панаму", потом "Оклахома Рэг". Этот рэг был написан белым - одним из тех немногих, кто по-настоящему понимал такую музыку. Сара чувствовала, что Ред не сводит с нее глаз. Такое сосредоточенное внимание как будто должно было ей мешать, но почему-то казалось вполне естественным. Она закрыла глаза и позволила музыке увлечь себя куда-то далеко-далеко. Пальцы сами находили нужные клавиши, нужно было только о них не думать. Это все равно что езда на велосипеде - раз уж научился, никогда не забудешь. Но когда она снова открыла глаза и взглянула на него, то увидела, что он смотрит вовсе не на ее руки. Она потупилась и опустила глаза на клавиатуру. - Я не в форме, - снова сказала она. - Пожалуйста, не извиняйся. У тебя очень здорово получалось. Знаешь, тут есть небольшая джазовая группа. Я с ними несколько раз играл, когда приезжал сюда. Чикагский стиль и немного дикси. Может быть, тебе тоже с ними поиграть? По-моему, это было бы хорошо. Она обернулась и посмотрела ему прямо в лицо. В новое, незнакомое лицо. На нем она уже ничего не могла прочитать. А раньше могла? Она внезапно поняла, что почти ничего не знает о том, что за человек Ред Мелоун. - Я хочу сказать, хорошо для группы. У них нет постоянного пианиста. Она покачала головой. - Я не могу играть в группе. Я играю только для себя. - А ты попробуй. В самом деле, попробуй. Когда играешь в группе, в этом что-то есть. - Он снова сел и смочил слюной мундштук. - Не могу описать что. Когда все играют в лад и рождается гармония, появляется такое ощущение... Помню, как-то однажды, - давным-давно, еще в колледже - наш оркестр репетировал в перерыве между лекциями. Играли самую обычную вещь, ее всегда играют такие оркестры, - попурри из Чайковского. И вот мы пиликаем кто во что горазд, и вдруг, совсем неожиданно, все сложилось как надо. Ноты, тембр, фразировка. Все-все в точности как надо. Чувство было такое, будто все мы превратились в один инструмент и кто-то на нем играет. У меня даже мурашки по спине побежали. Мы сыграли тему из "Славянского марша" - ту, где такие раскатистые басы, - а потом перешли на куикстеп из "Увертюры 1812 года", и ни единого такта не смазали. Мистер Прайс, наш дирижер, махал палочкой, как сумасшедший. Как-раз в это время студенты шли на занятия. Они остановились послушать и стояли целой толпой в коридоре. А когда мы закончили, все начали кричать и хлопать. - Он покачал головой. - Видно было, что это не просто вежливые аплодисменты, как бывает на концертах, а настоящая овация. Потому что они тоже это почувствовали. Сара подумала, что Ред действительно рожден играть в ансамбле, а не соло. И в то же время ей еще не встречался человек с такой яркой индивидуальностью. Еще одно противоречие, вдобавок ко всем остальным. - Ну что ж, - сказал Ред, - наверное, пора собираться. И он совсем не склонен откровенничать. Как флэшер [в 70-е гг. среди части американской студенческой молодежи был распространен флэшинг - развлечение, состоявшее в том, чтобы показаться публике в обнаженном виде и тут же убежать] в каком-нибудь переулке - на мгновение скинет одежду, тут же застегнется наглухо, и нет его. - Да. Пианино закрыть? - Что? Да нет, не стоит. Сюда постоянно кто-нибудь заходит отдохнуть и поразвлечься. - Ну конечно. - Она встала и взяла свои книги. - Думаю, что найду дорогу к себе. Она постояла в нерешительности, ожидая, не пойдет ли он ее проводить. - Я загляну к тебе завтра, - сказал он, вертя в руках футляр от кларнета. - А, ну конечно. Увидимся. Выйдя из комнаты, она не сразу пошла к лифту, а остановилась в коридоре за дверью, прислонившись к стене. Через некоторое время она услышала, что он снова заиграл. На этот раз не "Хай Сосайети", а первую часть моцартовского концерта для кларнета. Гортанные звуки нижнего регистра и яркие, хрустальные ноты верхнего лились одинаково свободно и непринужденно, изящно и четко. Она закрыла глаза и погрузилась в музыку. Моцарт - это тоже совершенство. Как и Джоплин. Звякнул звонок, двери лифта раскрылись, и из него вышли два человека. Не дав им времени удивиться, увидев ее стоящей в коридоре у музыкальной комнаты, она проскочила в кабину, двери за ней закрылись, и наступила тишина. 12 Кеннисон частенько засиживался на работе допоздна, когда все уже расходились по домам. Всегда оставалось множество мелких дел, которые никак не успеваешь сделать за день. Большинство служащих уходило домой в пять, кое-кто начинал собираться уже в полпятого. Что поделаешь - наемная рабочая сила... Кеннисон не мог понять, как можно работать, то и дело поглядывая на часы - не пора ли кончать. Если есть дело, нельзя уходить, пока его не сделал, вот и все. А эту новую породу служащих он никогда не понимал, и они, по его мнению, заслуживали только презрения. Ему было не легче от сознания того, что часть вины лежит на Обществе. Конечно, такими технорабами легче манипулировать; зато им не хватает преданности делу, которую Кеннисон считал абсолютно необходимой. Впрочем, вся идея и состояла в том, чтобы вывести новую породу людей - ручных, домашних, с простыми запросами, реакцию которых на любые внешние раздражители всегда, можно предвидеть. Вот и оказалось, что люди этой породы уходят с работы ровно в пять часов, а то и раньше; Кеннисон скорчил гримасу. "Кто посеял ветер..." - подумал он с горечью. Те, кого приучили ворчать: "А это-то нам зачем знать?", чтобы добиться от них слепого подчинения, непременно станут негодовать, если попробовать задержать их на работе. "Интересно, нельзя ли придумать такой способ их приручить, чтобы при этом они не впадали в апатию? - подумал Кеннисон. - Любопытная тема для исследований - и теоретических, и прикладных". Он потянулся за чашкой кофе и обнаружил, что она пуста. Ничего не поделаешь, теперь, когда Ночная Смена практически вся распущена в бессрочный отпуск, некому даже позаботиться о человеке после конца рабочего дня. Может быть, позвать Карин? Он устало поднялся из-за стола и подошел к двери кабинета. В рабочем зале стоял полумрак, горело лишь несколько дежурных лампочек. Ярко освещен был только один отсек - там сидел приставленный к Кеннисону полицейский и читал журнал. Какой журнал, Кеннисон разглядеть не мог. Кажется, что-то из этих популярных изданий для умелых рук. "Как построить межпланетный корабль у себя в подвале". Полицейский был совсем молодой - вообще говоря, в этом возрасте ему следовало бы иметь куда более ограниченные интересы. Музыка, женщины, автомобили, спорт - вот комплекс мемов, который Общество насаждало среди молодежи мужского пола. Вполне безопасный комплекс; музыка в нем создавала некое внешнее подобие свободы и служила предохранительным клапаном на случай недовольства. А технический журнал свидетельствовал об излишней любознательности, о стремлении понять, как что устроено. Впрочем, полное единообразие - вещь недостижимая. Всегда неизбежны отклонения и в ту, и в другую сторону. В прирученном обществе обязательно найдутся и прирученные техники-любители. - Не хотите еще чашку кофе, Билл? - спросил он. Всегда полезно показывать массам, что у тебя есть с ними что-то общее. Проявляй щедрость в мелочах, и будешь вознагражден сторицей. - Нет, спасибо, сэр, - ответил полицейский. Кеннисон кивнул ему и подошел к кофейному автомату. Тот уже не работал, и пришлось налить растворимого. Отхлебнув кофе, Кеннисон взглянул на стенные часы. Наверное, полицейскому давно уже надоело сидеть тут без всякого толка. Можно ему посочувствовать. Таскаться повсюду за Кеннисоном - занятие совсем не увлекательное. Местные репортеры от него уже отстали - он не делал ничего такого, что интересно было бы снять или записать на пленку. Они сообщили своим слушателям, что все это была ложная тревога, и переключились на более важные события вроде пожаров и автомобильных аварий. Гибель Бентона и Вейл и исчезновение Бенедикта Руиса возымели нужное действие. Местные власти повсюду с радостью предоставили богатым и влиятельным гражданам необходимую охрану. Неважно, что об этом их просило множество людей, не имевших никакого отношения к Обществу. Разъяренные толпы не слишком склонны разбираться в тонкостях, слухи ходили самые разнообразные, немало группировок решило воспользоваться ситуацией для достижения своих целей, и угрозы прозвучали в адрес многих, что отвлекало внимание от Общества. Это тоже придумал Торино. Где лучше всего спрятать лист? В лесу. Умница этот Торино. Надо за ним как следует присматривать. Кеннисон решил, что теперь не будет спускать с него глаз, хоть он и человек Ульмана. Особенно потому, что он человек Ульмана. А тем временем вот сидит одна из овец и стережет одного из волков. Эта мысль позабавила Кеннисона. - Я уже закончила, мистер Кеннисон. Вы сами все запрете на ночь? Не успев поднести чашку к губам, он обернулся. Это была Пруденс Бейкер, вице-президент компании "Кеннисон Демографикс" и старшая по Ночной Смене - невысокого роста, круглолицая, с гладкой прической на старинный манер, прихваченной пластиковой заколкой. - Да, мисс Бейкер, можете идти. - Вполголоса он добавил: - Сегодня увидимся? - Внизу, - шепнула она. - Через пятнадцать минут. - Заблудившаяся девочка? Она кивнула и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, сделавшись похожей на кролика из детской книжки. - Все материалы здесь, - сказала она громко, похлопав по портфелю, который держала в руках. - Очень хорошо, мисс Бейкер, - сказал он обычным голосом. - Мы вернемся к этому вопросу в понедельник. Кеннисон проводил ее до двери. Полицейский бросил к них взгляд, в котором чувствовался не только профессиональный, но и мужской интерес. Кеннисону это показалось забавным. Ведь Пруденс намного старше этого полицейского. Правда, одевается она не по годам и вполне могла бы сойти за студентку. Это в ней и было самое соблазнительное и возбуждало Кеннисона. Он часто рисовал в своем воображении разнообразные ситуации, в которых они могли бы с ней оказаться. Некоторое время Кеннисон занимался перекладыванием бумаг на своем столе. Когда пятнадцать минут прошли, он высунулся из кабинета и сказал полицейскому, что ненадолго заглянет в туалетную комнату. Тот кивнул и снова углубился в журнал. Туалетная комната для руководства компании "Кеннисон Демографикс" располагала самыми разнообразными удобствами. Но самым полезным из них была одна маленькая душевая кабинка. Кеннисон запер за собой дверь, вошел в нее, задвинул стеклянную перегородку и повернул в нужной последовательности несколько рукояток. Раздался щелчок, зашипел сжатый воздух, и пол кабинки начал медленно опускаться. Кеннисон стоял, напевая что-то про себя. Туалетная комната этажом ниже ничем не отличалась от той, в которой он был только что. Она принадлежала импортно-экспортной фирме "Джонсон и Ченг". Фирма была более или менее процветающая, торговала понемногу бамбуковой и ротанговой мебелью и аккуратно платила налоги. В то же самое время это была штаб-квартира Ночной Смены. Кеннисон на секунду задержался у зеркала, поправил галстук, прошелся расческой по волосам и стряхнул с рукава несколько пылинок. В помещении фирмы было полутемно, только слабо горела одна настольная лампа. У стола стояла Пруденс, уже переодетая маленькой девочкой - в гольфах и зеленом джемпере. На изгибах ее тела играли тени. Пруденс не была его постоянной привязанностью. У нее были какие-то странные представления о наслаждении, которые Кеннисон находил по большей части неинтересными, а иногда даже унизительными. Он не раз задумывался о том, сознательно ли Пруденс стремится унизить себя, если да, то почему и какое она может получать от этого удовольствие. Разделять ее утехи было нелегким бременем, но Кеннисон всегда считал своим долгом помогать ближнему обрести счастье. Настолько, насколько простирались его возможности. Ему вспомнились некоторые подробности их прошлых встреч, он слегка покраснел и решил про себя, что правила игры надо чуть-чуть изменить. - О, мистер Кеннисон, - сказала она высоким, чуть визгливым голосом "маленькой девочки", увидев, как он выходит из туалетной комнаты. - Я заблудилась. - Минутку, Пруденс, - остановил он ее. - Сегодня я хотел бы попробовать кое-что другое. Он протянул руку к лампе и выключил ее. Комната погрузилась в красноватый полумрак - теперь ее освещали только огоньки над аварийными выходами. Пруденс превратилась в неясную тень рядом с ним. На лице у нее появилась капризная гримаса. Игра выходила из привычной колеи. - Ты не просто заблудилась, - сказал он. - За тобой кто-то идет. - Он махнул рукой в глубину комнаты, которая была тесно уставлена шкафами и разделена перегородками на кабинки-отсеки. - Там какой-то нехороший человек. Он за тобой гонится. Она широко раскрытыми глазами оглядела комнату, радостно кивнула и убежала. Кеннисон нетерпеливо ждал. Он был недоволен собой. Все равно ничего не выйдет. Раньше, с Карин, это был просто приятный каприз. Теперь он уже опустился до уровня Пруденс. В конце концов, это просто недостойно, черт возьми! Не узнали бы только Пэйдж и Вейл! Тут он вспомнил, что Вейл нет в живых, и у него немного отлегло от сердца. По крайней мере, Великая Гарпия уже никому не расскажет о его "подвигах". Он повертел в руках стаканчик для карандашей, стоявший на столе, вытащил несколько карандашей, снова поставил их на место. Взял пресс-папье в форме полушария, закрутил его волчком. Взглянул на часы. Нельзя же ему до бесконечности сидеть в своей туалетной комнате. Где же Пруденс? Он прислушался. В комнате стояла тишина, лишь из недр здания слышались какие-то едва различимые звуки и время от времени снаружи доносился шум уличного движения. - Пруденс! - позвал он громким шепотом и подождал. Ответа не было. - Пруденс! - позвал он снова. Что за время для шуток! И тут он услышал сдавленный крик и шум от падения на пол чего-то тяжелого. Кеннисон застыл на месте, держа в руке пресс-папье. Что-то случилось. Здесь кто-то есть? Может быть, грабитель? Неужели из-за его невинного предложения она оказалась в опасности? Он напряженно вглядывался в багровый полумрак. В какую сторону она побежала? В нерешительности он сделал несколько шагов. Если в темноте прячется грабитель, глупо бродить здесь вслепую. Он вспомнил о потайном лифте в туалетной комнате и оглянулся через плечо. Звук бегущих шагов заставил его резко обернуться. Он услышал, как полетел на пол стул, потом послышалось сдавленное рыдание и треск рвущейся ткани. Кеннисон отшвырнул пресс-папье, схватил со стола нож для открывания конвертов и медленно, вслушиваясь в тишину, двинулся в ту сторону, откуда донеслось рыдание. "Идиот! - подумал он. - Найди выключатель и зажги свет!" Нет, тогда вся игра будет испорчена. Если это еще игра. А если нет, то сразу станет видно, где он и где Пруденс, а не только где грабитель. Он обещал себе, что проверит только первый ряд кабинок, а тогда уж, если ее там не окажется, зажжет свет. Неподалеку послышался шепот, но в какой стороне, он понять не мог. "Что если он... что-то с ней делает?" Он представил себе, как этот человек - грубый, плохо одетый, наверное, грязный и со зловонным дыханием, - ласкает его маленькую девочку, и ему стало не по себе. Она нуждается в его помощи, в защите. Будь на его месте какой-нибудь трус, он сбежал бы, спасая свою шкуру, но Кеннисон не такой. Он крепко стиснул в руке нож для открывания конвертов. Подойдя к первой кабинке, он быстро и бесшумно шагнул внутрь, держа наготове нож, и обшарил кабинку взглядом. Там никого не было. Он беззвучно двинулся дальше по проходу. Вторая и третья кабинки тоже были пусты. А в четвертой... Она сидела, скорчившись под столом. Блузка на ней была порвана, колени прижаты к груди. Увидев его, она негромко вскрикнула. - О, мистер Кеннисон! - сказала она голосом "маленькой девочки". - Я совсем заблудилась, а тут был какой-то нехороший человек, он шел за мной, и он хотел... Кеннисон сделал глубокий выдох, положил на стол нож и присел перед ней на корточки. Он протянул к ней руки, она бросилась ему в объятия и крепко прижалась к его груди. Он начал гладить ее по голове. - Мистер Кеннисон, - сказала она, - смотрите, что он хотел сделать. Она показала на свою порванную блузку. Не переставая гладить ее, Кеннисон посмотрел и согласился, что это был очень нехороший человек. Но теперь он уже ушел. - Теперь все будет хорошо, - сказал он. Немного спустя, сидя за столом в своем кабинете этажом выше, он подумал, что вообще-то Пруденс, конечно, сексуальная дегенератка. Он только намекнул ей, что за ней кто-то будет гнаться, а она вошла в роль и все разыграла всерьез. Он представил себе, как она бежит в темноте между столов и шкафов, опрокидывая стулья и со страхом оглядываясь на воображаемого преследователя. На некоторое время ей удалось заставить себя поверить, что все это взаправду. Ну, Кеннисона она, конечно, не смогла одурачить ни на секунду. Однако даже этой инсценировки оказалось достаточно - ему удалось дать ей нечто такое, на что он уже давно был не способен. Он остался очень доволен собой. Получилось даже лучше, чем с Карин. И Пруденс, конечно, была в восторге. Если бы только это могло... ну, продолжаться чуть дольше. Впрочем, он ведь знал, что опасность была вымышленной. "А если бы она была не вымышленной?" - подумал он. Кеннисон решил, что пора закрывать контору на ночь. Отперев ящик стола, он достал дискету и вставил ее в дисковод, рассеянно напевая что-то про себя. Полицейский взглянул на него вскользь и снова уткнулся в журнал. На дискете была новая программа - детектор вируса, - доставленная только утром фирмой-разработчиком из Метачена, штат Нью-Джерси. Он сам сделал заказ через подставную компанию, о связи которой с "Кеннисон Демографикс" никто не догадывался. Кеннисон понимал, что от имени его фирмы делать это нельзя. Не так уж сложно вписать вирус в коммерческую программу, а вокруг полным-полно хакеров, которые спят и видят, как бы повторить подвиг Сары Бомонт и запустить таким способом свой вирус в систему. За несколько лет до того компания "Ай-Би-Эм" чуть не потерпела крах из-за простой рождественской открытки. Как рассказывали Кеннисону, кто-то из программистов "Ай-Би-Эм" разослал по внутренней сети компании всем, кто числился в его личном списке для поздравлений, электронную открытку - программу, которая рисовала на экранах мониторов новогоднюю елочку. В нее была вмонтирована команда скопировать рисунок и переслать его всем, кто числится в личном списке адресата. Вирус распространился по всей системе, пожирая новые и новые объемы памяти, пока система не оказалась практически парализованной. А история с фирмой "Арпа-Нет" в 88-м, когда один студент чуть не парализовал оборонные компьютеры, работавшие по системе "UNIX", из чистого любопытства? Ему просто захотелось попробовать, получится у него или нет. А тот английский студент - кажется, Сингх? - который расколол 250 секретных оборонных, коммерческих и научных систем во всем мире, потому что взял на себя миссию заботиться о повышении бдительности? Конечно, правительства постарались, чтобы им это с рук не сошло. Нет большего греха для неумытых, чем сунуть нос в официальные секреты. Впрочем, чиновники всегда заботились не столько о безопасности, сколько о том, чтобы не выглядеть дураками. Все это делалось, насколько знал Кеннисон, без всякого злого умысла, а то и вообще ненамеренно. А что может натворить злоумышленник? Израильское правительство как-то обнаружило в своих базах данных вирусную мину замедленного действия всего за несколько часов до того, как она должна была взорваться и стереть все, что в них было. Наткнулись на нее только благодаря одному изъяну: вирус имел команду постоянно вписывать себя в одни и те же программы, и из-за этого заметно увеличивался занятый ими объем памяти. Детектор вирусов, который только что приобрел Кеннисон, мог обнаружить куда менее значительные увеличения объема памяти. Он сравнивал размер каждой программы с тем, каким он был у нее раньше, и помечал ее, когда она оказывалась длиннее, чем была. Если в систему проник вирус и встроился в какую-то программу, она займет больше места, чем раньше. Простая, но эффективная контрмера - таким путем нельзя предотвратить проникновение в систему вируса, но можно его обнаружить. Кеннисон потратил весь вчерашний день на то, чтобы записать размеры всех программ, хранившихся в главной директории. Пришлось заниматься этим самому - такую работу нельзя поручать никому другому. Пощелкав клавишами, он загрузил программу, откинулся на спинку операторского кресла и стал смотреть на экран. (ИДЕТ ПРОВЕРКА СИСТЕМЫ. ЭТО МОЖЕТ ЗАНЯТЬ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ) Да неужто? Кеннисон не любил, когда программа делает вид, будто ведет беседу. Это называется "дружественный интерфейс". Он засопел, борясь с желанием напечатать команду: "Пошевеливайся, черт тебя возьми!" Прошло несколько минут. Время от времени экран мигал, и надпись появлялась снова. "Компьютеры отняли у нас ощущение времени, - подумал он. - Сколько раз я видел, как оператор нетерпеливо ерзает, глядя на экран, даже когда ждать приходится несколько секунд. Мы так привыкли к мгновенному, что просто быстрое нас уже не устраивает". Он знал - на то, чтобы проверить вручную всю базу данных системы и сравнить ее с главной директорией, ушло бы много человеко-дней, да еще не исключены ошибки операторов. Так что вполне можно подождать пятнадцать минут. Или даже полчаса. Он отошел от компьютера, отнес свою чашку к кофейному автомату, сполоснул ее и оставил там - утром секретарша уберет. Засунув руки в карманы, он прошелся по комнате, останавливаясь у столов и перебирая бумаги, оставшиеся на них после рабочего дня. Чего там только не было - даже Наполеон, отступая из Москвы, столько после себя не оставил. Кеннисон обнаружил одно личное письмо, которое было отправлено через служебную сеть, и забытую на столе секретную папку. Он подумал, что завтра надо будет издать строгий приказ о повышении бдительности. Из кабинета донесся звуковой сигнал. Программа сработала? Он взглянул на часы. Двадцать минут. Теперь надо будет каждый день отводить на это по двадцать минут. Ничего не поделаешь, безопасность стоит того. Теперь они ежедневно заново перекопировали все файлы, и к тому же Селкирк разработал буферную систему, так что их базы данных никогда не подключались напрямую к общенациональной сети. Кеннисон еще раз выругал себя за то, что до сих пор уделял этому непростительно мало внимания. Можно сколько угодно слышать о неприятностях, которые случаются с чужими системами, и упустить из виду, что следующим на очереди можешь быть ты. Он вернулся в кабинет, бросил беглый взгляд на экран и, не поверив собственным глазам, всмотрелся внимательнее. Программа все еще работала - значит, звуковой сигнал означал, что обнаружен вирус. В этот момент сигнал прозвучал еще раз, и на экране появилось название второго каталога. Два вируса! У Кеннисона мороз пробежал по коже. Он протянул руку к телефону и заметил, что пальцы у него дрожат. Судорожно отдернув руку, он сжал кулаки и медленно опустился в кресло. (БИ-И-ИП!) На дисплей выползло имя третьего каталога. Кеннисон почувствовал, что внутри у него что-то оборвалось. Его охватила паника. "Кто же это нам устроил? Сара Бомонт мертва. Или нет? Крейл еще ни разу меня не подводил. Но где он сейчас? Почему не явился доложить об исполнении? Впрочем, вирус мог ввести и кто-нибудь еще. ЦРУ или КГБ - противники посерьезнее газетчиков. А может быть, этот кто-нибудь - не один?" Он схватил телефонную трубку и набрал номер. - Алло? - Алан? Это Дэн. Я у себя. Зайдите-ка ко мне немедленно. У нас неприятности. - Неприятности? - отозвался встревоженный голос. - Что за неприятности? - В системе полно вирусов. Нужна дезинфекция. Голос немного помолчал, потом в трубке послышалось: - Иду. Кеннисон положил трубку и снова взглянул на дисплей. Может быть, дело не так уж плохо? Судя по названиям каталогов, все три вируса сидят в программах компании "Кеннисон Демографикс". Ни один из них не проник сквозь буфер в сеть Общества. Прекрасно. Кто бы там этим ни занимался, пусть сколько угодно копаются в демографических сводках и статистических данных. А что если это мины замедленного действия? Трудно сказать. Кеннисон разбирался в компьютерах, но не настолько, чтобы доверять самому себе в таком деликатном деле. Если это мины замедленного действия, то они могут взорваться в тот самый момент, как он начнет их обезвреживать. Тогда он навсегда лишится всякого авторитета в Обществе. Стоит кому-то еще раз проникнуть в их базы данных, и ему останется только собрать вещи и исчезнуть, как это сделал Руис. Скорее бы пришел Селкирк! Кеннисон загрузил одну из зараженных программ и просмотрел ее. Пусть его квалификации не хватает на то, чтобы заниматься хирургией, но, может быть, он сумеет хотя бы нащупать опухоль? Что-то обнаружить он в действительности не надеялся, а просто убивал время в ожидании Селкирка. "Черт возьми, надо было заняться этим, когда Селкирк был еще на работе!" Зазвонил телефон. Кеннисон рассеянно взял трубку - наверное, это Селкирк. - Кеннисон? Это был не Селкирк. Голос был женский, высокий, и в нем звучала какая-то лукавая усмешка. - Кто говорит? - Неважно. Я вижу, вы нашли нашего "червя"? - Кто говорит?! - Кеннисон изо всех сил ткнул кнопку записи на телефоне и отчаянно замахал рукой полицейскому, сидевшему в общем зале. Тот поднял голову, и Кеннисон выразительно показал ему пальцем на трубку. Полицейский понял, повернулся к своему телефону и принялся выяснять, с кем соединен Кеннисон. Все телефоны компании были оборудованы автоматическими определителями - понадобятся считанные секунды на то, чтобы установить, с какого номера звонят, и лишь немногим больше времени на то, чтобы узнать, где этот абонент находится. - Поздравляю, - сказал голос в трубке. - Не думала, что вам это так быстро удастся. Вы, конечно, понимаете - вирус запрограммирован на то, чтобы немедленно сообщить, как только его обнаружат. - Неглупо придумано. - Верно. А мы вообще не дураки. Вы, конечно, понимаете, что теперь вам крышка? Вам и всей вашей банде? Кеннисон почувствовал, что на лбу у него выступил обильный пот, а сердце болезненно сжалось. - О какой банде вы говорите? - Ну, не надо, Кеннисон. Оставьте это для публики. Мы-то знаем. - Кто вы? - К глазам Кеннисона подступили слезы, внутри у него все еще сильнее сжалось от страха. Он похолодел. - Повторяетесь, Кеннисон. Вы меня уже два раза об этом спросили, и я не ответила. Почему вы решили, что я отвечу в третий раз? - Тогда зачем вы это делаете? - Только чтобы сообщить, что вам крышка. Мы решили, что вам будет интересно это узнать. Страх, охвативший Кеннисона, внезапно сменился гневом. Он почувствовал, что уши у него налились кровью, ему стало жарко. - Очень любезно с вашей стороны, - прорычал он. - Да, мы очень любезны, правда? Ну, мне пора. Может быть, у нас с вами еще будет случай поболтать. - Погодите! Но в трубке раздался гудок. Кеннисон швырнул трубку с такой силой, что в ней что-то задребезжало. Он поднял глаза на полицейского и увидел, что тот тоже бросил свою трубку. - В чем дело? - Мы не смогли засечь номер, - недовольно ответил полицейский. - Что значит - не смогли засечь номер? Определитель работает автоматически. Я за это каждый месяц плачу телефонной компании немалые деньги. - Нет, дело не в этом, сэр. Это старый фокус. Тот, кто вам звонил, подключился к кабелю - физически подключился, где-то там, под землей. Вскрыл кабель и подключил к нему портативный аппарат. Он может вызвать любой номер, а его не может вызвать никто. Система не считает его аппарат законным адресом, и мы не можем узнать его номер. - Черт возьми! И обнаружить его никак нельзя? - Ну, там была небольшая утечка тока, можно ее проследить. Мы знаем, что звонили откуда-то из района Тендерлойн. Но это не поможет: он уже исчезнет к тому времени, как мы до него доберемся. - Черт возьми! - Он не угрожал вам смертью, сэр? Если так, то мы должны сообщить в полицию. Кеннисон махнул рукой в сторону магнитофона. - Нет, просто очередной псих. Обвинил меня в том, что я хочу править миром. Позвонил, чтобы сообщить, что запустил вирус в мою компьютерную систему. - Вирус? Это серьезно? - Не исключено. Я вызвал сюда своего помощника, чтобы он попробовал его обезвредить. Не "его", а "их", - напомнил он себе. Вирусов было три. Женщина, которая ему звонила, говорила так, будто она член какой-то организации. Но какой? Ассоциации? Немыслимо: они сами в таком же положении. Хотя, может быть, Бетанкур просто спятил. Надо будет связаться с Мелоуном и выяснить, что там у них происходит. Кеннисон тяжело вздохнул, подпер голову руками и снова уставился на экран. И тут он ощутил прилив мрачной решимости. Вы говорите, нам крышка? Ну, мы еще посмотрим. Он достал с полки печатную копию программы и принялся тщательно проверять каждую команду, сравнивая то, что находилось в системе, с тем, что там должно было быть. Полчаса спустя, как раз в тот момент, когда вошел Селкирк, он обнаружил чужую команду. "АВТОМАТИЧЕСКИ СКОПИРОВАТЬ В ФАЙЛ К". Что еще за чертовщина? Секретарша, которая обслуживала конференц-зал, сидела за столом в глубине приемной, как в джунглях, - со всех сторон ее окружало множество горшков с торчащими вверх и ниспадающими вниз растениями. Когда Джереми и Гвинн вошли, она сделала какую-то пометку в своем журнале. - Вас уже ждут, доктор Ллуэлин, - сказала она, показав на дверь конференц-зала, где должна была собраться группа. - Спасибо, Бренда. Сегодня будет еще один человек. Некий доктор Донг с математического факультета. - Доктор Гамильтон и доктор Куик только что пришли, - сказала Бренда. - Доктор Вейн звонил и сказал, что на несколько минут опоздает. - Я подожду здесь и представлю Джима, когда он придет, - сказал Джереми. Ллуэлин улыбнулась, вынула изо рта трубку и ткнула в него чубуком, словно дулом пистолета. - Когда вы на прошлой неделе сказали им, что Джим занялся математическим анализом бомонтовской распечатки, все изрядно всполошились. Половина группы до смерти перепугалась, что они будут иметь дурацкий вид, когда он начнет сыпать формулами и говорить непонятные слова. А другая половина вообще недовольна, что в дело впутался математик. Джереми пожал плечами. - Он и сам не слишком рвался на это заседание. На прошлой неделе он мне сказал, что лично его результаты вполне удовлетворяют, а согласится группа с ними или нет, его не волнует. Ллуэлин усмехнулась. - Он не очень высокого о нас мнения, да? - Он говорит, что философы препираются между собой уже больше четырех тысячелетий, но до сих пор не дали ответа ни на один действительно серьезный вопрос. - Хм-м. Если так, то он не знает, что такое философия. Дело ведь не в ответах, а в вопросах. Джереми тоже усмехнулся. И Джим, и Гвиннет ему нравились, хотя трудно было отыскать двух настолько разных людей. Чуть ли не весь прошлый месяц он потратил на попытки объяснить каждому из них, что представляет собой другой. - Я думаю, для Джима существует только то, что можно измерить и описать формулами. А вопрос, на который не может быть ответа, для него вообще не имеет смысла. - В таком случае он лишает себя половины удовольствия, какое можно получить от жизни. - Возможно. Однако я, как бухгалтер, с ним отчасти согласен. О том, чего нельзя пощупать, нельзя сказать ничего определенного. Ревизия может показать, выполнялись ли должным образом обычные бухгалтерские процедуры, но ни один ревизор не угадает, что при этом думал тот, кого он ревизует. Ллуэлин хлопнула его по плечу. - На вашем месте я не слишком полагалась бы и на данные ревизии. Как сказал бы Херкимер, самое неуловимое на свете - это факты. - Оба рассмеялись. - Приведите доктора Донга сразу, как он придет, ладно, Джереми? Пора начинать представление. Она вошла в конференц-зал, прикрыв за собой высокую, массивную дверь. Секретарша на мгновение подняла на нее глаза и снова уткнулась в модный журнал. Джереми вздохнул, уселся на диван и раскрыл принесенную с собой книгу про Кетле. Он знал, что толстые стены и глухие двери конференц-зала почти не пропускают звуков и можно будет немного поработать спокойно, без всяких помех. Вскоре появился Джим Тран Донг и остановился в дверях, озираясь вокруг. Он был одет, как всегда, - другим его Джереми ни разу не видел: в рубашке с закатанными рукавами и расстегнутым воротничком. Джереми не был уверен, есть ли у него вообще хоть какой-нибудь пиджак. Джим всегда выглядел так, словно его только что оторвали от работы. Очень Может быть, что обычно так и случалось. Джереми закрыл книгу и помахал ему рукой. Донг кивнул и подошел к дивану. Опустившись на подушки, он положил на колени портфель, откинулся на спинку, закрыл глаза и вздохнул. - Вас ждут, - сказал Джереми, защелкнув замок своего портфеля. - Заседание уже началось. - Пусть подождут, - ответил Донг, не открывая глаз. - Пусть поболтают там о всякой ерунде в полное свое удовольствие. Разрушить все их карточные домики я могу и немного погодя. Джереми взглянул на портфель, лежавший у Донга на коленях, и заметил, что математик машинально поглаживает рукой его гладкую кожаную поверхность, как будто массируя ее легкими круговыми движениями пальцев. Похоже, он немного волновался. Джереми дотронулся до портфеля. - Говорите прямо, Джим. Это то, что мы думали? Донг приподнял веки и взглянул на Джереми. Глаза у него были как два черных уголька, как тоннели, ведущие в бездонную пропасть. - Вы все равно не разберетесь, в расчетах, - сказал он. - А зачем мне разбираться? Скажите мне просто, что в конце концов получается. - Получается смерть, - сказал Донг и снова закрыл глаза. В его словах прозвучало такое отчаяние, что Джереми вздрогнул. Он потряс Донга за плечо. - Что вы хотите этим сказать? Донг уставился на руку Джереми и отвел глаза только после того, как тот ее убрал. - По-моему, это вполне понятно. А что вам еще надо - чтобы я сказал, кто победит на следующих президентских выборах? Или когда будет построен первый город на Луне? Или когда случится очередной крах на бирже? - Вы хотите сказать, что математические модели, найденные в бомонтовской распечатке... - Что они верны? - Донг вертел в руках ручку портфеля. - Да. Да, они верны. Нет, не те обрывки, что были в распечатке. Там было не все. Система, в которой они работают, отключилась от сети прежде, чем бомонтовский "червь" кончил их загружать. Но восстановить то, чего там не хватало, было не так уж сложно. Путем дедукции. Или по аналогии. Некоторые уравнения похожи на те модели, которыми мы пользуемся в математической биологии. Возбуждение нерва внешним раздражителем, распространение эпидемий и так далее. Все это детские задачки. Кухонная арифметика. - Он пренебрежительно махнул рукой. - Трудность была в том, чтобы определить, какие параметры реального мира стоят за всеми переменными. - Ну, и что они... Донг поднял свой портфель и положил его на колени Джереми. - Почитайте сам. Там все есть. Джереми почувствовал, что краснеет. - Не стройте из себя гения, - сказал он тихо. Донг покачал головой и ударил себя кулаком по ладони. - Вы правы. Извините. Просто... - Он снова покачал головой. - Мне казалось, что я объективен. Бесстрастен. Как и подобает истинному ученому. Мне приятно было сознавать, что могут быть созданы такие изящные и эффективные модели. - Он печально улыбнулся. - Но когда я в них разобрался, когда окончательно понял их смысл, я... Я разозлился и испугался. И растерялся. Я начал проверять их, подставляя данные из прошлого. Я попытался предсказать прошлое. Точнее - "послесказать". И представьте себе, всякий раз ответ сходился. Модели, конечно, дают упрощенную, неполную, не совсем точную картину, но с учетом всех ограничений получаются ответы, которые совпадают с историческими фактами, со статистическими и экономическими данными. А там, где они не совпадают, - не исключено, что дело не в ошибках модели, а в липовых данных. - Значит, у вас все получилось? И то, что сделали эти люди из Общества Бэббиджа, в самом деле настоящая наука? Джереми снова подумал о Бокле, Кегле, Бэббидже. Они мечтали превратить историю в точную науку. На протяжении целого столетия никто не знал, что это им удалось. Забытое открытие, не оцененное никем, кроме маленькой горстки людей. Хранимая как зеница ока тайна крохотной кучки избранных. Тайна, ради сохранения которой они не останавливались перед убийством. И вот теперь мы знаем эту тайну. Он почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Не от страха и не от радости - наверное, это было скорее предчувствие. Интуитивное предчувствие, что вот-вот произойдет нечто важное. Как дрожь, которая охватывает скаковую лошадь перед тем, как прозвучит стартовый колокол. Мы знаем их тайну. Но знают ли они, что мы ее знаем? Сейчас Джим доложит свои результаты, и путь к отступлению будет отрезан. - У вас не слишком счастливый вид, - заметил он вслух. Еще бы! Ведь Джим только что сказал, что из его расчетов следует смерть. - Во всяком случае, теперь мы знаем правду. Донг, не поднимая глаз на Джереми, снова взял в руки портфель. - "Ты познаешь истину, и истина сделает тебя свободным", - процитировал он и сердито кашлянул. - Сделает ли? Или навеки превратит тебя в раба? Джереми нахмурился и пристально посмотрел на сидевшего с мрачным видом маленького математика. - Что вы хотите сказать? - Я хочу сказать, что жизнь - сплошное жульничество. - Донг развел руки, охватив этим жестом и свой портфель, и конференц-зал, и весь мир. - Я хочу сказать, что, какие бы планы мы ни строили, на что бы ни надеялись, все равно случится то, что должно случиться. Я хочу сказать, что мы всего лишь вслепую бредем по жизни, произнося слова из предписанной нам роли, пытаясь что-то сделать. А ради чего? Он стиснул кулаки и прижал их к портфелю. - Ну, все не так уж плохо, - сказал Джереми. - Теперь мы знаем, что они делают, и можем принять меры. Можем уничтожить это их Общество... Донг откинул голову назад и разразился хриплым смехом, в котором звучало не веселье, а одно только отчаяние. - Вы так ничего и не поняли? - сказал он. - Дело не в Обществе Бэббиджа. Они такие же рабы, как и мы. Дело в самих формулах. Неужели вы не понимаете? Даже если бы никакого Общества Бэббиджа никогда не существовало, все равно мы были бы такими же рабами, как и сейчас. Как и всегда. Так вот оно что! Нет, не Общество Бэббиджа беспокоило Джима Донга, а неотвратимость Судьбы. Древнегреческий Рок. Скандинавские Норны. Сознание того, что твоя собственная жизнь - всего лишь жалкая нить, навечно вплетенная в невидимую ткань, которая соткана кем-то, кто неизмеримо выше тебя. Джереми поразило, как глубоко переживает это Джим. Ему самому предмет казался слишком абстрактным, чтобы вызывать такие сильные эмоции. Страх перед насилием, перед гибелью - это реально, настолько реально, что при мысли об этом Джереми чувствовал, как у него начинает сосать под ложечкой. Но страх перед бессмысленностью бытия? - Черт возьми, Джим, нельзя допускать, чтобы это так на вас действовало. Донг искоса посмотрел на него. - Нельзя, говорите? А вы, значит, настолько умеете владеть собой, что можете этого не допустить? - Он поднялся с дивана, одернул рубашку и пригладил волосы. - Ну что, пошли, вправим им мозги? - Он взглянул на дверь и усмехнулся. - Только, скорее всего, до них это не дойдет. В математике они ничего не понимают, а не зная, каким путем достигнут результат, просто ему не поверят. - Он оглянулся через плечо, и Джереми увидел, что глаза его полны страдания. - Хорошо быть невеждой: можно сохранить чувство собственного достоинства. Не исключено, что наши предки, которые верили в рок, были мудрее нас. - Хорошо сказано, доктор Донг. Только вам не кажется, что все это слишком отдает мелодрамой? Джереми обернулся и увидел, что рядом, ссутулившись и сунув руки в карманы пиджака, стоит Херкимер Вейн с кривой улыбкой, придающей ему необыкновенное сходство со старым лысым гномом. - А, Херкимер, - сказал Джереми. - Вы, по-моему, не знакомы. Это Джим Донг. Вейн протянул руку. - Наш консультант по части математики? Нет, мы не знакомы, но я догадался, кто он. - Он улыбнулся Джереми. - Методом дедукции - это, кажется, вполне научно? - Вообще-то наука чаще имеет дело со строгими умозаключениями, чем с дедукцией, - заметил Донг. Вейн пристально взглянул на него, но ничего не сказал. - Вы, кажется, слышали, что говорил мне Джим? Вейн пожал плечами. - Кое-что. - Это не заставляет вас изменить свое мнение? Я имею в виду - об истории как точной науке? - О, конечно же нет. Доктор Донг не сказал ничего такого, что заставило бы меня его изменить. - Но ведь... - Неужели вы не понимаете? Ну конечно нет. И наш достой