тему и тогда по кабелям побежит ток, магнитные двери закроются и кабина начнет опускаться прямо на него, пока не собьет или не раздавит его. И все же он решил не торопиться и благополучно добрался до пятнадцатого этажа, откуда переходный тоннель вел в соседнее здание. Стараясь двигаться бесшумно, он приближался к выходу в тоннель -- здесь проходила граница, отделяющая занятую революционерами часть здания; его осторожность оказалась не лишней: он заметил тень полицейского, которого узнал по фуражке, когда тот сделал шаг назад и попал в полосу яркого света. И тут уж осторожность не помогла: из динамика раздался металлический голос: -- Внимание! Пост номер семнадцать. Приближается человек. Расстояние пока двадцать два метра. Сейчас он остановился... Мортимер повернулся и побежал, стараясь держаться в тени. Видимо, сработали автоматические наблюдающие системы! Им ведь даже свет не нужен, они реагируют на тепло. "Тепло?--размышлял он.-- А что, если их можно обмануть? Как избавиться от тепла собственного тела? Вода!"--вдруг осенило его. Холодная вода, холод испарения! Он знал, где находятся душевые, забежал в первую же и прямо в одежде встал под душ. Воду не отключили, какое счастье! Ледяные струи обдали его, но он не торопился завернуть кран, пока не промок насквозь. Его трясло от озноба, однако возбуждение перекрывало все остальные ощущения. Он снова приблизился к постовому. На расстоянии двадцати двух метров должна быть критическая точка... Сейчас он находился примерно там, где его обнаружил термоглаз... Здесь он пробирался мимо него... Вот уже дистанция сократилась до двадцати метров... до пятнадцати... до десяти... Полицейский повернулся и, казалось, прислушался. Мортимер бросился бежать прямо на него. Он рассчитывал на то, что здесь дежурит не так уж много охранников и что этот резервный, не каждому известный выход, скорее всего, охраняется одним-единственным постовым... Полицейский повернулся, видимо, еще ничего не понимая... Мортимер был уже в двух шагах... Неожиданно с другого конца прохода ударил флюоресцирующий луч... Мортимер бросился к полицейскому и, сжавшись в комок, загородился им... Это было его единственным спасением... Кто бы ни был стрелявший, человек или робот,-- он сейчас защищен--ведь сотрудники полиции носили униформу из особой ткани, от которой луч длительностью в тысячную секунду так рефлектировал, что оружие отключалось само собой... Мортимер обеими руками держал перед собой ошарашенного полицейского, а когда он начал сопротивляться, ударил его кулаком в лоб, и тот обвис мешком, больше не помышляя о сопротивлении. Однако Мортимеру не оставалось ничего другого, как вновь отступить. Таща за собой полуоглушенного охранника, он пополз назад, а когда, оглянувшись, увидел в проходе какую-то фигуру, выхватил у полицейского гамма-пистолет и послал луч. Он предусмотрительно целился в точку рядом с противником, чтобы не произошло самоотключение. Этого предупреждения оказалось вполне достаточно, его преследователь отпрянул назад, и Мортимер тут же вскочил и бросился бежать, не выпуская из рук излучателя. Теперь он был по крайней мере вооружен. Что теперь? Кажется, его больше не преследовали, вполне естественно при такой нехватке полицейских, но все могло в любой момент измениться. Деблокирующий отряд уже наверняка высадился и мог находиться где-нибудь поблизости. Мортимер снова мысленно представил себе план здания, и его осенила идея. Надо подняться этажом выше! На сей раз он воспользовался пожарной лестницей, до которой он добрался, расплавив замок двери гамма-лучом, и снова побежал в том же направлении--к переходной галерее. Этот этаж находился как раз на уровне ее крыши. Сквозь окно он видел эту крышу--гладкую, двускатную, с зеленовато поблескивающими краями,--и все же это была вожделенная дорога к свободе! Вряд ли здесь есть сторожевой пост -- и все же ему следовало торопиться. С помощью гамма-пистолета он прорезал синтетическое оконное стекло, пролез через отверстие и заскользил, словно с ледяной горки, к фасаду противоположного здания. Хотя край крыши находился от него более чем в полутора метрах, у него закружилась голова, а ровная поверхность под ним, казалось, опускалась и вздымалась, словно палуба корабля в штормовую погоду. Он чувствовал, как облепила все его тело влажная одежда, и боялся, что вот-вот соскользнет вниз. На секунду закрыв глаза, он попытался сосредоточиться. Затем снова открыл их, заставляя себя не отводить взгляд от тупо загнутого конька крыши, и как можно бесшумнее стал продвигаться дальше. Добравшись до окон на противоположном конце галереи, он поднял гамма-излучатель. Раскаленная точка с тихим шипением поползла по синтетическому стеклу, оставляя после себя тонкий разрез. Мортимер не стал вырезать круг целиком, чтобы избежать шума падающего стекла, а отогнул его внутрь, точно клапан, несколько минут он напряженно вглядывался в темноту за окном, но, не увидев ничего подозрительного, пролез в проем. И тут же отпрянул назад, так как его встретили встревоженное пересвистывание и визг и еще какой-то острый звериный запах. Он понял, что попал в виварий, где содержатся подопытные животные. Он попытался разглядеть что-либо в полумраке, ожидая увидеть клетки, но вдруг что-то теплое коснулось его ноги, потом какое-то существо вскочило ему на плечо, и Мортимер почувствовал, как острые зубы вонзились ему в шею. Это оказался загон для крыс, глаза его различали длинные заостренные тела больших белых крыс, снующих от стены к стене и словно раздумывавших, напасть на него или подождать. Он с омерзением сбросил с плеча тяжелое животное и побежал к двери. Она казалась запертой, но, к счастью, она отпиралась изнутри, Мортимер опрометью бросился вон, преследуемый стаей свистящих крыс. Он находился в биологическом отсеке, в той части здания, которую знал хуже, хотя и представлял, где он находится и куда ему бежать дальше. Крысы отстали, видимо, разбежались по коридорам, так как до него временами доносился легкий топот и глухое попискивание. Пробегая мимо широкого окна, он бросил из него взгляд и увидел внизу несколько открытых грузовиков, заполненных людьми в униформе. Они наверняка постараются вначале отрезать служебную часть здания, а это значит, что у него еще есть реальный шанс спастись. Мортимер еще не пришел в себя после столкновения с крысами и потому старался не задерживаться в незнакомых помещениях, где его могло ждать высокое напряжение, низкие температуры, нейтронные лучи или ядовитые газы. Только когда он добрался до статистического отдела, где раньше уже бывал, Мортимер перевел дух. Здесь с ним уже ничего не могло случиться. Он знал, что тут помещаются электронные тумблеры, читающие и пишущие приборы, анализаторы -- и, конечно, никаких крыс. Когда он, спокойно спустившись в лифте, добрался до первого этажа, к нему подкатил робот-автомобиль. Первой мыслью было выхватить гамма-пистолет и послать в машину огненный луч, но тут он заметил, что это был вовсе не полицейский автомобиль, а один из тех, что несут общую службу надзора. -- Специальный контроль,-- возвестил динамик приятным голосом диктора новостей, модуляция которого была положена в основу всех автоматических разговорных систем оповещения. -- Я -- Стэнтон Бараваль. У меня переработка,-- объявил Мортимер. -- Тембр голоса в порядке,--сообщил робот.-- Контроль радужной оболочки. Мортимер положил подбородок на специальную дугу, и яркая молния на миг ослепила его левый глаз. -- Радужка в порядке. Анализ крови. Мортимер вставил палец в углубление и почувствовал легкий укол. Кажется, все идет гладко, но он теряет драгоценные секунды. -- Кровь в порядке,-- объявил автомат.-- Проходите. Мортимер со вздохом облегчения открыл дверь и от неожиданности втянул голову в плечи. Справа от него шел настоящий бой, из-за дверей гаража неслись раскаленные фиолетовые трассы от ракетной винтовки, повсюду раздавались взрывы -- это осаждающие бросали газовые бомбы, надеясь захватить окруженных живыми. Потом неожиданно светящиеся нити исчезли, и из укрытия вышла полицейская машина, которая приблизилась к гаражу-- видимо, полицейские хотели убедиться, что газ сделал свое дело. Внезапно она остановилась, распахнулись двери гаража и оттуда, стреляя на ходу, выполз танк, он завернул за ближайший угол и помчался дальше, к свободной территории. В ту же секунду за ним устремились несколько седороллеров. Танк подошел к стеклянной стене и с грохотом пробил ее. И хотя преследователи оказались возле пробоины уже через несколько секунд и исчезли в ней, у Мортимера было впечатление, что бегство удалось. В зеленой чаще уйти от погони было не так уж трудно. Он и сам стремился как можно быстрее укрыться среди зеленых насаждений. Мортимер решил рискнуть. Он подбежал к гаражу, не заботясь о прикрытии, оседлал седороллер и направил его прямо к только что проделанной бреши. Возле самой стены он притормозил и спрыгнул с машины. Ему удалось остаться никем не замеченным. Он юркнул в пролом и быстро оглянулся... Все оказалось так просто! Бесчисленные тропинки вели через большой парк, не отделенный никакими ограждениями от жилого квартала. Слева послышались выстрелы, и Мортимер побежал направо. В город он вошел, никем не остановленный. По всему было заметно, что произошло что-то необычайное. Ночь еще не кончилась, а кругом группками толпились люди, о чем-то спорившие. Сначала Мортимер удивился, что жителям не запретили выходить из домов, что на улицах не видно отрядов полиции, но тут же вспомнил, что с начала восстания -- как ни трудно было в это поверить--не прошло и часа. Все эти охранные меры еще последуют, в этом можно не сомневаться, но пока что полиция занималась революционерами в центре. Следовало использовать выигрыш во времени, который у него еще был. Чтобы не бросаться в глаза в изодранной и мокрой одежде, нужно как можно быстрее раздобыть машину. Автоматическое такси быстро доставило его в аэропорт, и он не спеша вошел в просторный зал ожидания, откуда открывался отличный вид на стартовую зону. Да, там, вдали, по-прежнему стоял корабль, обшитый светлым синтетическим материалом, гордый и далекий от всего, что происходило у людей, он, как и прежде, сверкал в лучах яркого солнца, находившегося почти в той же точке, что и тогда... Мортимер быстро сориентировался. Трапы выходят в гражданскую стартовую зону, а за ними, слева, точно такие же трапы, только ведут они к двум секторам космоплавания--исследовательскому и транспортному. Большинство трапов были в собранном состоянии, их стеклянные стены и крыши телескопически втянуты одна в другую, лишь один, развернутый, выбегал в поле ракетодрома, и это был как раз тот самый, что вел к стартовым фермам нового исследовательского корабля. Мортимеру это показалось хорошим признаком. До сих пор он не был уверен, что не гоняется за фантомом, всякий раз избирая этот корабль своей целью. Но теперь он верил, что Майда подсказала ему именно это решение. Он подумал, где может располагаться подход к этому соединительному проходу, и пошел налево. Снова на всякий случай вынул гамма-пистолет, спрятанный под тужуркой,-- ведь никто не пропустит его просто так в тот сектор, который закрыт для обычных пассажиров. Он быстро направился к одной из дверей, предполагая, что за ней находится исследовательский сектор. Удивительно, что нигде нет ни души. Конечно, час поздний, и охрану несут роботы вместо обычного персонала, но хоть несколько живых охранников должны же быть здесь?! И тут он увидел их, как только заглянул за ограждение пульта,-- на земле лежали трое или четверо мужчин в униформе, очевидно, они были без сознания. Мортимер уловил позади шорох... Не успел он обернуться, как кто-то изо всей силы ударил его ребром ладони по руке, и он выронил оружие. Кто-то резко повернул его, втащил в дверь, и вот он уже стоит перед двумя вооруженными людьми. -- Кто ты? Что тебе здесь надо?--спросил один. -- Послушай, давай влепим ему заряд!--предложил другой и поднял газовый пистолет. Мортимер сжался в комок, будто это могло защитить его от дурманящего облака, но мужчина с пистолетом медлил. Мортимер понял, что перед ним вовсе не сотрудники службы охраны, скорее они принадлежат к восставшим. -- Я один из ваших,-- сказал он быстро.-- Я Мортимер, Мортимер Кросс. -- Не знаю такого,-- мужчина покачал головой.-- Ладно, пойдешь с нами. Третий, скрутивший ему руки за спиной, пинком подтолкнул его вперед. Они вели его к установке дуплексной теле- и видеосвязи, с помощью которых обычно поддерживается связь наземного отряда обслуживания с рубкой готовящейся к старту ракеты. На экране появилось лицо, хорошо знакомое Мортимеру. Но Бребер сделал вид, что не узнал задержанного. -- Этот человек утверждает, что он один из наших,-- доложил командир маленького отряда.-- Говорит, что его имя Мортимер Кросс. Бребер оставался невозмутим. -- Не предусмотрено -- выключите его. Прежде чем Мортимер успел осознать вынесенный ему приговор, на светящемся экране появилось другое лицо-- женское. -- Майда! -- закричал Мортимер. -- Бребер ошибается! -- воскликнула девушка.-- Он наш. Впустите его! На какие-то доли секунды на экране вновь возникла разъяренная физиономия Бребера, потом экран погас. Человек с газовым пистолетом пожал плечами и снова поднял свое оружие... И тут внимание его отвлекли громкие крики, донесшиеся из зала ожидания. Пока один из охранников буравил дулом пистолета спину Мортимера, двое других всматривались в то, что происходит за дверью. Большими прыжками к ним мчался мужчина. -- Это я, Гвидо,-- пробасил он, задыхаясь.-- Немедленно стартуем, они висят у меня на хвосте. Из дверей показалась группа преследователей. Несколько светящихся трасс прошили весь зал из конца в конец, но восставшие тут же ответили огнем, вынудив преследователей остановиться. Из затененного пространства выкатились сразу пять роботов и стали угрожающе быстро приближаться. -- Скорее! Уходим! -- приказал Гвидо. Роботы были уже у самой двери. Охранники и Гвидо быстро повернулись и бросились бежать к проходу. Никто из них больше не обращал внимания на Мортимера, и тот, не раздумывая, помчался следом за ними. Впереди открылась дверь, и они влетели в нее. Отошла вверх бронированная плита, и за ней обнаружилась вторая дверь, беглецы выскочили из шлюза и вошли в корабль. Зазвенел звонок. Ровный голос автомата несколько раз повторил: "Внимание, быстрый старт. Внимание, быстрый старт..." Он произносил эти слова так спокойно и приветливо, словно приглашал всех на чашку чаю. Раздался оглушительный рев, корабль задрожал, закряхтел, сила тяжести навалилась на них,-- все лежали на полу, там, где их застал подъем, словно придавленные чьей-то мощной лапой. 10 Когда они вновь обрели способность думать, корабль находился уже в пятидесяти километрах над Луной. Гравитация была очень сильной, и к тому же она застала их не в мягких, обтянутых пенорезиной навигационных креслах, а на твердом полу. Мортимер чувствовал себя разбитым и по бледным, искаженным лицам остальных понял, что им приходится не лучше. У одного хлынула кровь из носа, другой в растерянности вынимал осколки бутылки из-под виски из кармана своей куртки. Каждый был занят своим делом, видимо, поэтому никто не обращал никакого внимания на Мортимера. Он встал, убедился, что цел и невредим, и нерешительно двинулся вдоль изогнутого дугой коридора. Но не успел он еще уйти далеко, как откатилась в сторону раздвижная дверь, и на пороге появилась Майда. Через секунду она была уже в его объятиях. Она целовала его, и он ощутил соленый привкус слез. Его самого душил ком в горле, и он не мог вымолвить ни слова, только беспомощно гладил ее спину. Чей-то крик вырвал их из забытья. -- Дорогу, черт побери! Мужчина с трудом катил на колесах ящик с перевязочным материалом -- ускорение все еще заметно превышало одно g--и без всяких церемоний оттолкнул парочку, оказавшуюся на его пути. Мортимер откашлялся. -- Если бы не ты, лежал бы я сейчас без сознания в ракетной гавани. -- Не надо об этом!--Лицо Майды стало суровым, словно она стыдилась своих чувств. Мортимер был тоже заметно смущен, но слова его прозвучали жестко: -- Значит, бегство тоже было запланировано... -- Как последний выход--да,--подтвердила Майда. -- А я должен был остаться,--констатировал Мортимер. -- Да, ты должен был остаться. Потому что это не бегство из трусости, как ты, вероятно, думаешь. Единственная его цель--не дать умереть идее революции. Для этого нам нужны все, кто доказал, что сможет начать все заново, все сначала. -- И я не вхожу в их число,--с горечью заключил Мортимер. Майда испытующе посмотрела на него. -- Нет,-- ответила она. И тут же улыбнулась чуть печально: --Ты -- нет. -- Зачем же тогда ты меня спасла?--допытывался Мортимер. Лицо ее снова стало жестким. -- Потому что я была глупа, глупа и сентиментальна. Она решительно повернулась и пошла, а он так и остался стоять в недоумении. Мортимер слишком устал, он чувствовал себя таким разбитым, что неспособен был даже на внутренний протест. Им овладела невероятная апатия и ощущение абсолютной пустоты, он наконец осознал всю бессмысленность происходящего. Он стоит тут, в этом пустынном коридоре, в окружении людей, с которыми у него нет ничего общего, его выжали, как лимон, и сейчас он мечтает только об одном: приткнуться где-нибудь, забыться, умереть... Голос диктора вывел его из полусонного состояния. Мортимер пришел в себя, увидел, что стоит, прислонившись к стене с закрытыми глазами, да у него и не было ни малейшего желания открывать их, вот только уши закрыть он не мог. -- Всей команде на палубу "А"! Приказ повторили еще несколько раз. Наконец Мортимер очнулся от своей летаргии, просто не имело смысла и дальше оставаться в этом углу, ничего не видеть, не ощущать, не думать, не слышать. Он выпрямился, словно только сейчас пробудившись от сна, и впервые осознал смысл приказа: "Всей команде на палубу "А"!" Он не знал, где находится эта палуба "А", но несколько мужчин быстро, насколько им это позволяла гравитация, прошли мимо него, и он решил последовать за ними. Палуба "А" оказалась помещением в носовой части корабля, заполнявшим всю ее вплоть до лестниц и лифтовой шахты,--собственно, это помещение служило соединительным переходом между центральной рубкой управления и диспетчерской, расположенными в носовой части, и другими помещениями, находившимися в среднем секторе. Окон тут не было, как, впрочем, и в коридорах и проходах, которые Мортимер мельком успел увидеть, у него было такое впечатление, будто он находится в цокольном этаже электростанции, генераторы которой посылают вибрацию в глубину земли, так что ее можно скорее слышать, чем ощущать. ...Мортимер вошел одним из последних. Примерно двадцать пять мужчин и около десятка женщин уселись полукругом, съежившись из-за давящей силы гравитации. В центре был Никлас в своем кресле-каталке, за ним, как и во время первой их встречи, расположился худощавый молодой человек с оскаленными зубами, рядом с ним на табурете уселся Гвидо с повязкой на шее. Затем Мортимер увидел Бребера, присевшего на корточки в первом ряду, и Майду, прислонившуюся спиной к стене. Наверняка были здесь и те трое, схватившие его в гавани, но Мортимер уже не помнил их лиц. Один из мужчин подвинулся, Мортимер благодарно кивнул ему и опустился рядом. Никлас поднял руку. Смолк последний шепот. -- Соратники,-- начал Никлас,--мы собрались по весьма печальному поводу, но нужно смотреть фактам в лицо. Наша революция потерпела поражение. То, что мы готовили годами, ради чего жили и боролись, окончилось неудачей. Вы можете спросить, друзья мои, как получилось, что в наш план, так хорошо продуманный и выверенный до последней детали, могла вкрасться ошибка. У вас есть на это право. Сегодня я хочу ответить вам лишь одним словом -- "предательство". Другого не может быть -- нас предали! Гул возбуждения прошел по рядам. Никлас вновь поднял руку. -- Я назначу комиссию, которая изучит все детали и сообщит о результатах. Он запрокинул голову, и его жуткие прикрытые линзами глаза уперлись в потолок. Это был один из тех редких моментов, когда с него словно спала застывшая на лице маска и черты его расплывались, подобно тонкому слою льда, тающему на солнце. Он был похож на слепого певца или на прорицателя, который даже в минуту смерти выкрикивает свои пророческие слова. -- И все же, соратники, мы не сдадимся! Нас мало, но вполне достаточно, чтобы не погасли искры любви к свободе. Как бы смешно это ни звучало, но нас вполне достаточно, чтобы достичь цели. Мы та элита, о которую рано или поздно споткнутся нынешние правители. Сейчас мы спасаемся бегством, но когда-нибудь мы вернемся и вновь подарим человечеству свободу! Никлас снова вытянулся в своем кресле и бессильно поник, склонив голову набок, словно она была слишком тяжела для него. С минуту царила тишина, затем первым зашевелился бледнолицый молодой мужчина, неподвижно застывший позади Никласа; подтолкнув коляску, он покатил ее к лифту. Гвидо поднялся со своего места. -- Я хочу еще кое-что сказать по поводу сегодняшней ситуации. Мы захватили этот корабль--и это было предусмотрено планом нападения на правительственный центр: в случае неудачи мы должны были спасти небольшую группу наших лучших людей. Никлас уже объяснил, какая задача стоит перед вами. Я считаю, мы должны восхищаться этим человеком, не теряющим мужества даже в самой отчаянной ситуации. И нам надо радоваться, что мы имеем такой образец человека-борца! Глухой стук костяшек пальцев по синтетическому покрытию пола заменил аплодисменты -- этот звук напоминал дробь града по железной крыше, и тут же все стихло, словно слушатели устыдились сами себя. -- Положение у нас очень серьезное,--продолжал Гвидо,-- но не отчаянное. У нас есть даже козырь в игре: этот корабль. Это один из тех проектов, на которые ученые не жалели денег, заработанных народом. Вместо того чтобы создать лучшую жизнь для людей, они стремились достичь чужих миров. Этот корабль должен был первым преодолеть межзвездное пространство, пробиться в соседние галактики. Снова волна возбуждения прошла по рядам собравшихся. Гвидо пришлось повысить голос, чтобы добиться тишины. -- Но мы вовремя узнали об этом замысле и рады, что смогли помешать этому. Не то что мы имеем что- либо против космического перелета, но сначала необходимо решить другие задачи: охрана природы, медицинские исследования, воспитание критически мыслящих членов общества, поощрение людей искусства.-- (Снова костяшки пальцев застучали по полу.) -- Этот корабль пришелся нам кстати -- он оборудован для многолетних экспедиций, на нем созданы жизненные условия, которых еще никогда не было на космических кораблях. Его оболочка изготовлена из нового, чрезвычайно огнеупорного и поглощающего протоны керамического материала. Корабль развивает такую скорость, какую получали пока лишь частицы в синхрофазотронах. Это значит, что мы недосягаемы для любых преследователей. ...Теперь закричали все разом и захлопали в ладоши. Они не спали около тридцати часов, но неожиданно появившаяся надежда заставила их забыть про усталость. -- А теперь перейдем наконец к практическим вопросам. Мы будем соблюдать здесь двадцатичетырехчасовой день, как и на Земле и на всех станциях Солнечной системы, обслуживаемых людьми. Сейчас мы больше всего нуждаемся в отдыхе, и потому я объявляю, друзья мои, этот момент нулевой точкой отсчета времени. Пожалуйста, сверьте ваши часы!--Когда процедура была завершена, Гвидо сказал с плохо скрываемым волнением: -- Отныне начинается не просто новый день, но новый этап нашей жизни.--Он жестом погасил вспыхнувшие было аплодисменты и добавил уже без всякого пафоса: -- Спенсера вы все знаете. Он укажет вам ваши кабины. Разумеется, дежурная команда остается на своих постах. Подъем завтра в пять часов. Благодарю вас, друзья. Спокойной ночи! 11 Спальные места были разыграны по жребию, и Мортимеру повезло -- он получил отдельную кабину: собственно говоря, это был крохотный чулан, где помещались лишь стул, откидной столик, стенной шкаф и ложе, впрочем, довольно удобное--с пенорезиновым матрацем, посредине которого бьшо углубление, соответствующее форме тела взрослого человека. Ни подушек, ни одеяла не было, зато в избытке форсунки и распылители, антенны и переплетения проводов. Мортимер предположил, что все это, скорее всего, части кондиционера, поддерживавшего на нужном уровне температуру и влажность воздуха, а также иные, не известные ему, но необходимые для обеспечения жизнедеятельности человека показатели, поэтому одеяла и тому подобные вещи были здесь просто не нужны. Имелось еще множество рычагов, назначения которых Мортимер не знал, но они ему и не понадобятся. Он разделся до нижнего белья и улегся, прикрывшись брюками. По всей вероятности, он тут же заснул, ибо, когда позже он попытался восстановить события, память не сохранила ни одной подробности и не было никакого свидетельства того, что он хоть раз повернулся во сне. Однако позднее, вспоминал он, его охватил гнетущий страх. Неожиданно он поймал себя на том, что у него даже пот выступил на лбу, ему казалось, что на него навалилась невероятная тяжесть, он был словно в полусне. Он сам так объяснил причину всего этого: необычное положение, сверхмощная гравитация. В мозгу роились беспорядочные мысли, обрывки каких-то эпизодов, случившихся в последние дни или часы. Вдруг привиделась ему Майда с каким-то призрачным искаженным лицом. Мортимер знал, что это всего лишь продолжение его лихорадочных грез, и тщетно пытался оживить в памяти черты ее правильного, нежного и своенравного лица: чуть впалые щеки, темные волосы,--но за этим не было зримого образа, и что-то неясное, невообразимо пугающее затаилось где-то в глубине его сознания; оглядываясь назад, он подумал, что это, должно быть, предчувствие, смутный и оттого непреодолимый страх перед теми силами, которые могли прочесть его мысли, глубоко вторгнуться в его сознание и беспрепятственно творить там все что угодно. Наверное, он бился как в припадке, потому что вдруг вспомнил, как больно ударился тыльной стороной ладони о какой-то твердый край, подскочил словно ошпаренный и проснулся. А потом долго лежал, вслушиваясь в темноту, чувствуя, как что-то неведомое приближается к нему. Внезапно он привстал с постели и нанес удар по белой массе, которая была уже совсем рядом и пыталась накрыть его, несмотря на его отчаянные попытки сопротивляться. Он лихорадочно шарил вокруг, пока руки его не наткнулись на какую-то оболочку, обтянутую пенорезиной,--полую форму, которая плотно облегает человеческое тело, словно литейная форма -- только что отлитую металлическую деталь. У него было ощущение, будто его размололи, что он уже не в состоянии протиснуть свое тело сквозь еще остававшийся зазор, он сник, однако все еще греб руками и ногами, пока и они не вошли в предусмотренные для них углубления, он дрожал всем телом и ощущал себя совершенно расплющенным. Он почувствовал, что форма принимает его тело, и несколько раз вздохнул, преодолевая удушье. Он жадно ловил ртом воздух, стараясь делать как можно меньше движений, он словно слился в единое целое с предательской западней из искусственной кожи, пенорезины и полиэтилена и готов был уже смириться со своей участью... И тут его тело неожиданно расслабилось, возможно, просто оцепенело, возможно, было раздавлено тяжестью и уже вообще больше не существовало, но это не было похоже на Ничто, на абсолютную черноту, безмолвие и опустошенность, нет, он различал какие-то смутные образы, видел каких-то незнакомых людей, например пожилого мужчину благородной наружности, с коротко остриженными белыми волосами, тот без конца сцеплял и расцеплял гибкие пальцы, которые, словно играя, ощупывали сами себя. Морщинистое желтовато-коричневое лицо. А рядом -- другое лицо с большими, преданными карими глазами, юное и древнее одновременно, узкая гибкая спина под белым пальто, распущенные волосы, профиль молодой женщины или девушки, световые блики на щеке, тонкий нос и узкий подбородок. Он улавливал душевные волнения этих и других не знакомых ему людей, затем почувствовал короткий импульс, направленный на него самого. Мысли его путались. И тут послышался громкий голос -- на сей раз это не был голос главного диктора-информатора,--голос этот произносил слова, которые Мортимер хотя и не слышал, но каким-то другим, не поддающимся объяснению образом улавливал: То, что вы делаете, безрассудно! Ваши идеи устарели. Ваши замыслы обречены на провал. То, что происходит, совершается вовсе не по вашему желанию. Вам нетрудно убедиться в этом--проведите тайное голосование, и пусть каждый скажет, чего он в действительности хочет! Поставьте на обсуждение идеи, не совпадающие с вашим официальным мировоззрением! Рискните вернуться на Землю! Скажем, тайно приземлитесь в одном из уединенных природоохранных парков, смешайтесь с обычными людьми и попытайтесь жить так же, как они. Откажитесь от ваших искаженных идеалов и вкусите хотя бы крупицу удовлетворенности, как и все остальные 60 миллиардов людей, живущие сегодня на Земле! Мортимер чувствовал, что слова эти искренни и убедительны, хотя не было в них ни навязчивости, ни желания подавить чью-то волю, как это бывает при гипнозе. Он воспринимал их легко и свободно, и не потому, что они действовали на его чувства, а потому что в них была неумолимая логика. Но, в отличие от интуитивного восприятия, для осознания этой логики необходимо время... Мортимер снова обрел спокойствие и самостоятельность мышления, освободился от посторонних впечатлений, попытался разобраться в своих мыслях и определить, как он должен действовать. После нескольких робких попыток мыслить он почувствовал себя увереннее. Ему казалось, что он освобождается от сковывающей его движения пелены, он ждал... но ничего не происходило, Мортимер старался не дать разочарованию овладеть собой и шел всеми возможными, иной раз странными и запутанными путями -- он словно настраивал незнакомый музыкальный инструмент и, вслушиваясь в извлекаемые звуки, собирался продолжать эксперимент в зависимости от полученных результатов. На какой-то миг он почувствовал как бы дуновение и всеми силами старался продолжать это мысленное прощупывание, это напоминало скорее действие, чем мышление... сковывающая его пелена поднялась еще выше и наконец полностью освободила его. Словно кто-то резко повернул выключатель -- сразу прояснилось его сознание, что-то неуловимо менялось, хотя он не смог бы точно сказать, что именно,-- это было похоже на легкие шорохи при переключении микрофонов. Мортимер приподнялся на своем ложе, взглянул на светящийся циферблат часов. Они были установлены по новому корабельному времени, провозглашенному Гвидо, и показывали половину второго. Он чувствовал себя словно после ночного кутежа. Шатаясь, он встал и ощупью пошел к двери. Снаружи горел тусклый свет. Мортимер уже наметил свой путь и начал взбираться по винтовой лестнице в узкой цилиндрической шахте, которая связывала все этажи корабля между собой, он направлялся наверх, к палубе "А", где еще оставалось двое дежурных. По настоянию Мортимера один из них провел его к Гвидо, и они разбудили его. Кабина Гвидо была не больше той, что занимал он сам, и лишь отличалась чуть большим комфортом--два стула, укрепленный в полу пульт, служащий письменным столом. Гвидо сделал ему знак, предлагая сесть. -- Что случилось? Только, пожалуйста, покороче! -- Повязка на его шее казалась белым шелковым шарфом и даже придавала Гвидо элегантность. Мортимер рассказал о своем странном приключении. -- Здесь, по-видимому, какое-то влияние, находящееся вне нашего контроля,--добавил он.-- Возможно, существует какой-то вид радиосвязи с Землей или с лунным центром, непосредственно влияющий на наш мозг. Это может оказаться очень опасным! Гвидо потер лоб. -- Не могу себе представить, что это означает. Мы ведь контролируем радиосвязь. Правда...-- Мортимер видел, что его собеседник колеблется, не зная, стоит ли ему продолжать,-- ...правда, есть кое-что, о чем я пока еще никого не оповещал, чтобы не тревожить людей. Он бросил испытующий взгляд на Мортимера. -- Ну ладно, завтра все равно узнаете: на борту остались люди, которые не пошли за нами... Может быть, они... -- Кто они? -- Ученые. Несколько исследователей, собиравшихся совершить на корабле пробный полет; потому-то он и стоял в полной готовности--перед стартом. Женщины и мужчины. Нам пришлось усыпить их с помощью инъекций. Их уже не успевали снять с корабля. -- Где эти люди? Гвидо взмахнул рукой, словно ловя насекомое. -- Пришлось запереть их в лазарете. Справиться с ними не составило труда. Они все удалились от жизни, убежали от действительности, заблудившись в собственных сложных умопостроениях. Мы их усыпили. -- Но если то, что я испытал, исходит от них, значит, они не обезврежены и не удалились от жизни. Гвидо спрыгнул с койки и тут же согнулся пополам -- он забыл о гравитации. Наконец он выпрямился и сделал знак Мортимеру. -- Пойдем посмотрим! Они миновали несколько коридоров, прошли через шахту и попали в среднюю часть корабля, где размещались лаборатории. Перед дверью они увидели дежурного, который при их появлении встал. -- Что с пленными?--спросил Гвидо. -- А что с ними может быть? Лежат, не шевелятся. Гвидо прислушался, нет ли шума за дверью, и приказал: -- Открой, только осторожно. Вахтер отпер замок и слегка откатил дверь в сторону. В образовавшуюся щель он направил дуло гамма-излучателя, приготовившись к любой неожиданности, но за дверью не было ни малейшего движения, и он откатил ее полностью. В больничном помещении находились около двадцати мужчин и женщин. Большинство в белых халатах или комбинезонах, и лишь немногие были в гражданской одежде. Одни лежали на полу и на больничных койках, другие, погрузившись в сон, сидели в операционных креслах. Мортимер с волнением узнал среди лежащих двух мужчин и девушку -- это они являлись ему во сне, или как еще можно назвать это состояние. -- Это они, сомнений быть не может,--сказал он.--Я видел их, хотя и мельком. -- Они еще без сознания,--заметил Гвидо.-- Неужели в них причина тех странных вещей, что ты пережил? Он подошел к лежавшему ближе всех мужчине и, опустившись перед ним на колени, поднял его руку и закатал рукав. -- Странно! Посмотри-ка на эту кожу! -- Он нажал большим пальцем на предплечье, на коже осталась вмятина, словно в тесте. Кожа очень медленно принимала первоначальную форму, и вмятина постепенно исчезла. Мортимер опустился на корточки рядом с Гвидо и тоже взял эту безжизненную руку--она была холодной, как пластилин. Мортимер открыл молнию на груди мужчины, разорвал рубашку и приложился ухом к коже. Ощущение было отвратительное--словно он прикоснулся к резиновой кукле. И все же он вздохнул с облегчением: -- Они живы! Сердце бьется. Но они в странном состоянии. Я насчитал лишь десять ударов в минуту. Гвидо пожал плечами. -- Это в принципе неважно. Они выведены из строя и не смогут причинить нам вреда. Вот что сейчас важнее всего. -- Какой газ вы применили? -- Сомналь-бета. Нормальной плотности. -- Они должны были давно пробудиться,-- пробормотал Мортимер. -- Оставь их и идем. Нам самим нужно отдохнуть! -- Что с ними будет? -- А что с ними должно быть? Нас и без того уже слишком много. Придется от них избавиться. Другого выхода нет... И он махнул рукой дежурному: -- Закрывайте!.. 12 На следующее утро беглецы снова собрались на палубе "А". -- Соратники,--начал Гвидо,-- нам не удалось в эту ночь как следует разместить вас. На корабле всего тридцать кабин, а нас больше пятидесяти. Но впредь мы позаботимся о том, чтобы каждый получил собственное спальное место. Это по поводу размещения, а теперь я скажу несколько слов о проблеме питания. После окончания нашей беседы каждый получит завтрак. О горячем обеде мы тоже позаботились, время и место будут объявлены позже... И тут отворилась дверь, Беннет, тень Никласа, вкатил коляску со своим подопечным, Никлас пошептался с Гвидо, и тот объявил: -- Внимание! Никлас хочет вам кое-что сказать. Никлас сидел, вцепившись в подушки. Лицо его, как всегда, напоминало лик мумии, губы сложились в тонкую серую ниточку. Наконец он выпрямился и обратился ко всем: Соратники, нас постигла нелегкая судьба. Но нет такого удара, который способен был бы выбить нас из колеи, уничтожить наши идеалы. Сейчас мы должны сплотиться, как никогда раньше. Каждый должен быть готов прийти на помощь другому, все должны быть готовы пожертвовать собой и, если надо, отдать последнее ради правого дела. Нам предстоит длинный трудный путь. Те, кому принадлежит власть на Земле, уверены, что победили нас. Им неведомо, что победить нас невозможно. Однажды...--Он старался говорить как можно громче, но издавал лишь дребезжащие хрипы,-- настанет день, когда мы вернемся и откроем глаза всем тем, кто предпочитает вести тупую, стадную сытую жизнь, мы освободим всех, кто мечтает вырваться из золотой клетки. Да здравствует свобода, да здравствует либеральная партия! Еще несколько секунд он сидел, выпрямившись, затем откинулся на спинку. Беннет увез его из комнаты. Гвидо вновь завладел вниманием собравшихся. -- Поблагодарим Никласа за его слова. Они укрепляют нашу решимость не сдаваться, как бы тяжело ни было. Что же касается продовольствия, то для начала мы будем распределять его экономно. Корабль был предназначен для генерального испытания, и пропитания нам должно хватить на годы, однако пока что мы не нашли основного склада. Думаю, что мы просто не успели еще как следует осмотреть корабль. Где-то должны быть плантации водорослей, баки с гидропоникой, помещения для разведения жирных червей, чтобы обеспечить команду белками, углеводами и витаминами. -- Какие еще, к чертям, жирные черви?--крикнул один из мужчин. -- Специально выведенная порода червей, если их разрезать на части, они быстро вырастают до размеров взрослых особей. Они питаются остатками пищи и отходами и производят пригодные для питания белковые вещества. Мне очень жаль, что это звучит неаппетитно, но все это крайне важно для длительных космических перелетов больших экипажей. -- Ну, тогда приятного аппетита!--снова крикнул мужчина. -- Тише, пожалуйста! Вы не на увеселительной прогулке! -- Гвидо с железным спокойствием пропустил мимо ушей все упреки.-- Нам придется еще больше ограничить себя, например, в том, что касается воздуха. Здесь положение такое же, как и с продовольствием. Агрегатов, обеспечивающих регенерацию воздуха, которые мы пока обнаружили, надолго просто не хватит. Это означает, что мы должны и здесь экономить--никаких лишних движений, никаких спортивных снарядов, сигарет и тому подобного. Кто-то крикнул: -- Тогда заморозьте нас сразу же! Все рассмеялись. -- Мы это обдумаем,--пообещал Гвидо.-- А теперь о переключающих устройствах в кабинах. Для тех, кто незнаком с ними, пользоваться этими приборами небезопасно. Поэтому всем, кроме инженеров, запрещается даже прикасаться к ним. Теперь о распределении работы. Команда подобрана таким образом, что для выполнения каждой технической задачи у нас есть соответствующие специалисты. О распределении обязанностей я скажу в конце. Я думаю, не надо лишний раз подчеркивать, как важно... Никто не узнал, что было важно. По лестнице с верхнего этажа в зал скатился мужчина, по его виду нетрудно было определить, что это опытный астронавт. -- За нами погоня! -- выкрикнул он.-- Мы должны разогнаться до трех g, а может быть, даже больше. Через две минуты начнется спектакль! Займите свои места на койках, если не хотите, чтобы вас превратили в отбивные котлеты. Ну, живо! Все рассыпались по кабинам, словно бумажки, разметенные ветром. После небольшой сутолоки у лестницы ни души не осталось на палубе "А". А еще через секунду мощная сила ускорения придавила их, и они почувствовали себя маленькими и жалкими. Мортимер лежал на своей пенорезиновой койке. За несколько секунд давление дошло до критической отметки. Он чувствовал себя расплющенным, как камбала, ощущал, как сердце судорожно пытается справиться с перегрузками, как сжимаются сосуды, а желудок словно погружается куда-то в глубину тела. Может, они превысили ускорение и перешли за три g? Однако невыносимее всего была неизвестность. Как долго сохранится это состояние, сколько мучительных часов должно еще пройти, пока не кончатся эти перегрузки, эта противная, подкатывающая к горлу тошнота... А мозг судорожно искал выхода, перебирал все варианты спасения. Мортимер вспомнил прошедшую ночь, и неожиданно ему блеснул лучик надежды. Он знал, что это запрещено, но сейчас ему было не до запретов. Его рука поползла вверх, тяжелая, словно свинец, она с трудом преодолевала упругую силу ускорения, инерцию массы -- сантиметр за сантиметром. Перед ним был пульт. Множество рукояток. Какая из них нужная? Он вспомнил, как в момент пробуждения на тыльной стороне ладони отпечаталось бледно-голубое пятно... Должно быть, вот эта... или та? Нет, скорее эта... Он уже не в состоянии был дольше держать руку кверху и с силой нажал на первую попавшуюся... Рука словно стокилограммовый груз упала на резиновую подкладку... На минуту все замерло. И вдруг он увидел, как кирпично-красный потолок придвинулся к нему, как он опустился ниже и его самого окутал занавес. Свет погас. Треснула искра. Контакт возник... Он больше не чувствовал тяжести, не чувствовал и боли. Вокруг него заиграл поток образов и мыслей. Перед ним возникли очень ясно и отчетливо блок-схема, прямоугольники, менявшие свои места. Постоянно меняющиеся узоры. Затем смутно: терраса, ползучие орхидеи, а вдали-- изломанная лунная горная цепь. И словно пунктиром пронеслось: дискуссия о стратегии, о планах по поводу корабля... А потом пошло и вовсе неопределенное: любовь, страсть, печаль, девичья головка, знакомые черты, но словно сфотографированные через мягко рисующий объектив. Имя: Люсин. Дальше возникло что-то требовательное: призыв, воззвание, вопрос, приглашение. Потом опять мягко: рука, скользящая по клавишам, стрекочущий звук клавикордов. И снова вспыхнуло ярко: раздражение, какие-то слова, написанные или произнесенные. Сначала искаженно, затем отчетливо: Это преступники, поверь мне, это асоциальные типы, больные. Иначе они не стали бы прибегать к насилию, уничтожать жизнь! И голос в ответ, а может, просто акцентированное мышление: "Я не могу поверить, что асоциальные типы способны создать такую сложную организацию. Ведь нападение было отлично спланировано..." ...и в конце концов все же провалилось. "Я, насколько мне позволили детали, ознакомился с количеством информации в плане: он содержит восем-надцшпь процентов избыточности. Если учесть фактор риска, это приближается к оптимальному значению. Это доказывает, что все участвующие мужчины отличаются высоким уровнем интеллекта! Но интеллект не в счет, если социальное значение образа действий дегенерировано. Эти люди--чудовища: Их цель не созидание, как у нормальных людей, а разрушение, уничтожение порядка. Они не думают о других и без оглядки идут к своим деструктивным целям, не обращая внимания на то, что при этом гибнет. Они убийцы! Убийцы..." Мы не убийцы! Удивление, изумление, вопросы... Мы не убийцы! Никаких букв, никакой речи. Прямая коммуникация. Мортимер вырывался из плена чужих представлений, сливавшихся в хаотические потоки образов, ставших для него миром изображений, открывшихся внезапно прозревшему; царством звуков, обрушившихся на избавившегося от глухоты. Потом Мортимер понял, что он сам ответил на вопрос. Это был его собственный ответ. Он "разговаривал" А теперь он снова "слушал". -- Эй, где ты, отзовись! Кто ты? Пожалуйста, отзовись! "Как я должен отозваться?--спрашивал себя Монтимер.-- Как я могу выйти на связь с вами? Кто вы и в каком состоянии находитесь?" Теперь звучало медленно и чрезвычайно внятно: Мы относимся к команде корабля. К группе исследователей. Лишь пятеро из нас присоединены к коммуникационной сети. Остальные даже мыслительно парализованы. Мортимер был сбит с толку и не находил пока, что ответить. И тут снова появился мягкий задумчивый голос: Я ведь знаю тебя: ты Стэнтон Бараваль. Ты не помнишь меня -- Деррека Хири из Кибернетического центра? Мы вместе работали в группе планирования семь. Где ты? Что-то изменилось в тебе! Как ты попал на корабль? Можем ли мы помочь тебе? В Мортимере ожили воспоминания--или по крайней мере в той его части, которую он не мог отделить. "Я был сломлен, поглощен кем-то неизвестным и отдан ему в беспомощном состоянии. Спасите меня!" Он собирался так ответить, но подавил это абсурдное желание. Вместо этого он сделал упор на другое: "Преступники--это вы! Живете в роскоши, преследуете свои личные интересы, забыв о человечестве, хотя могли бы ему помочь! Вы морите людей голодом, держа в руках ключ к изобилию. Вы оставляете детей умирать, заперев лекарства в ваших сейфах. Я не Стэнтон Бараваль и не хочу, чтобы вы меня спасали. Я ненавижу и презираю вас!" Ему хотелось только одного--отключиться от этой сети, которая грозила опутать его мягкой паутиной, он хотел отделиться от этих голосов, на которые в нем отзывались те струны, которые звучали совсем иначе, нежели только что данный им ответ. И тут оборвалась связь, погасла искра, Мортимер почувствовал озноб и тяжесть в желудке, он лежал на своем ложе, отданный во власть слабости и боли, и вдруг понял, что всхлипывает, и почувствовал, как по вискам его сбегают слезы и у него нет сил вытереть их. Но больше всего его терзала не сама боль, а страдание оттого, что он отверг искреннее участие, грубо попрал сострадание, правда, на что-либо другое у него просто не хватало сил. Он все еще цеплялся за то, что было для него истиной, хотя она уже давно не казалась ему столь неоспоримой, как когда-то. И все же она еще стоила того, чтобы ее защищать--жертвуя собой. 13 Хотя официальным предводителем считался Никлас, фактическое руководство перешло к Гвидо. Когда три дня спустя команда вновь собралась, на всех сказалось напряжение последних дней. Лица осунулись, щеки ввалились, у всех покраснели глаза. -- Никлас хочет сказать вам несколько слов,-- объявил Гвидо. Слепой, как всегда, восседал в своем кресле. Голос его звучал тише, чем в прошлый раз, но в нем еще чувствовалась несломленная воля: -- Соратники! Последние дни выдались трудными для всех. Но это лишь закалило нас. Мы должны выстоять. Выстоять!--Он сделал длинную паузу, казалось, что он уже закончил свою речь, и тут он заговорил опять:--Наша цель священна. Наше предназначение-- освобождение человечества. Мы не должны погибнуть. Мы должны победить! Последние слова они разобрали с трудом. Беннет, обменявшись взглядом с Гвидо, вывез Никласа из комнаты. Слово взял Гвидо. -- Соратники, я созвал вас, ибо есть проблемы, которые я могу решить лишь с вашим участием. -- Гравитация раздавит нас!--выкрикнул кто-то.--Когда вы наконец прекратите все это? -- Нас продолжают преследовать,--пояснил Гвидо.-- Дюжина космических крейсеров мчится за нами. Но наш корабль быстрее, мы можем уйти от них. Вот почему мы вынуждены наращивать скорость, а это влечет за собой увеличение гравитации. Вы же не хотите попасть в лапы полиции? Раздались громкие крики: -- Нет, никогда! Мы не сдадимся! Гвидо кивнул. -- Я так и думал. Давление--не самое большое зло. Если захотим, мы сможем еще больше увеличить скорость. Ионный двигатель позволит нам увеличить ее в двадцать раз.... -- А кто это вынесет?--перебил его чей-то голос. -- ...У меня есть ободряющая весть. Мы уверены, что на этом корабле существует антигравитационная система, нейтрализующая воздействие силы тяжести. Однако мы еще не знаем, как ввести ее в действие... Снова кто-то прервал его: -- Дилетант! Но Гвидо не дал сбить себя. -- ...Мы доверили корабль группе опытных астронавтов. Нет никаких причин сомневаться в их добросовестной работе. Если у нас и возникают трудности, то только потому, что корабль этот построен по новым принципам. На это никто из нас не рассчитывал. Здесь есть приборы и системы, назначение которых загадка для нас. Мы рады, что по крайней мере знаем, как управляться с двигателями и навигационным оборудованием. Намного сложнее другое, и я думаю, лучше открыто сказать вам об этом: пока нам не удалось обеспечить непрерывное снабжение воздухом, водой и пищей. Мы нашли соответствующие агрегаты, но их мощность недостаточна. В режиме длительного пользования они обеспечат снабжение в лучшем случае десяти человек. Такая команда, как наша, сможет продержаться при самых оптимальных условиях в течение недели. Затем установки начнут работать на замену использованных запасов. -- Но ведь корабль предназначался для межзвездных экспедиций и был соответствующим образом оборудован! Здесь что-то не так! -- Возможно, это каким-то образом связано с новой системой. Но мы решим проблему. Одна наша группа уже работает над увеличением мощности агрегатов. -- Но в нашем распоряжении всего четыре дня! -- послышался недоумевающий голос. -- Нам это известно,-- ответил Гвидо.-- Но все мы сидим в одной лодке, и нам ничего другого не остается, как набраться терпения. Прежде всего это значит: сократить потребление до минимума. Расходовать сейчас воду на умывание, а уж тем более на купание нельзя. Количество углекислого газа в воздухе на грани допустимого, поэтому не делайте никаких ненужных движений, оставайтесь на своих койках, отдыхайте, это необходимо. И главное--железная дисциплина. Кстати, нам снова придется уменьшить рацион питания на одну треть. На сегодня все. Мортимеру жизнь на корабле казалась дурным сном. Переживания последних дней не остались без последствий, разочарование опустошило его душу. Чужеродные мысли, снова и снова вспыхивавшие в его мозгу, точно тлеющие угольки, приводили его в замешательство. Голод и частые фазы ускорения вызывали слабость, а недостаток кислорода--тупую боль под переносицей. Он мог лишь с трудом обдумывать мучившие его проблемы, но не принимал никаких решений. Его пребывание на корабле не было предусмотрено, а потому для него не нашлось и никакого задания. Его использовали на случайных работах, а в последнее время вместе с несколькими мужчинами он занимался расширением гидропонических плантаций. Они собрали все емкости--чтобы облегчить эти работы, корабль дважды в день снижал ускорение до половины g,-- но вскоре они вынуждены были признаться самим себе, что все их усилия бесполезны. Прежде чем они смогут вырастить килограмм фасоли или бананов, они умрут от голода. Они перестали обсуждать сложившееся положение, ни у кого уже не было ни малейшего сомнения в том, что все они обречены на гибель от голода, жажды или удушья. В один из редких часов, когда ускорение было снижено до нормального, Мортимер, осматривая корабль, попал в одно из носовых помещений, судя по всему, оно служило совещательной комнатой. Всю переднюю стену занимал огромный экран. Комната была погружена в полумрак, но экран светился, и Мортимер увидел на нем изображение Вселенной. Это было первое зримое свидетельство того, что они находятся в космосе, ибо корабль был одет в толстую броню, защищающую от гамма-излучений и протонных ливней, и не имел ни одного иллюминатора--только несколько плоских антенн. В увеличенном изображении звезды казались цветными роями, искрами пастельных тонов или радужной вуалью. Мортимер сел на стул возле двери. Когда глаза его привыкли к сумраку, он заметил, что он здесь не один -- впереди в нескольких метрах от него сидел еще кто-то, и, к своему изумлению, он обнаружил, что это Майда. Она наверняка заметила его, но ничего не сказала и даже не шелохнулась. Он медленно встал, прошел вперед и молча уселся рядом с ней. Оба следили за увеличенным фрагментом звездного неба, и, хотя ни один из них не произнес ни слова, оба чувствовали, что их ничто не разделяет. Перед ними чередовались звездные туманности, мириады солнц, сгустившиеся в причудливые облака, туманные пятна, спирали, диски и ядра. Впервые они почувствовали, как одиноки они посреди этой бескрайней пустоты и как нужны друг другу, чтобы противостоять этому одиночеству. На шестой день путешествия Мортимер принял решение. Он разыскал Гвидо и предложил ему объединиться с учеными. -- Я убежден,--сказал он,-- что на этом корабле предусмотрены все условия для многолетнего пребывания в космосе. Но все это бесполезно для нас, ибо мы не знаем, как этим пользоваться. Нет никакого сомнения в том, что исследователи знают, как обращаться с этими системами. Мы должны их заставить помочь нам. -- А зачем им это?--спросил Гвидо, но Мортимер предвидел заранее это возражение. -- Когда весь кислород будет израсходован, они тоже погибнут. -- Они все еще находятся в закоченелом состоянии,-- засомневался Гвидо.-- У меня такое впечатление, будто они делают это умышленно. Как же нам установить с ними контакт? -- Я уже сделал это.-- И Мортимер рассказал о странном разговоре, который он вел. Гвидо задумался. -- Вообще-то говоря, ты нарушил приказ. Кто знает, может быть, это опасно--устанавливать такие контакты? Если все так, как ты говоришь, то, очевидно, мы имеем дело с каким-то внушением. А может, это и хорошо, что ты попытался разгадать эту загадку. Я пока ничего не скажу остальным. А то могут расценить твою беседу как сделку с врагом. И все же возможно, в этом кроется выход. Если же не удастся...-- Гвидо не договорил. Оба понимали, что их ждет, если "это не удастся". Гвидо размышлял, не повторить ли эксперимент Мортимера. Они прошли в его кабину, и Мортимер опустился на свое ложе. Он решительно дернул рычаг вниз. Механизм действовал безотказно, потолок опустился. С помощью своего рода мысленного входа в зацепление была установлена связь. Снова его захлестнул поток мыслей, представлений, эмоций... Но Мортимер не обращал сейчас на это внимания, он думал о Дерреке--как бы мысленно пытался произнести это имя, не делая ни малейшего движение губами. "Алло, Деррек! Алло, Деррек! Отзовитесь!" -- Это ты, Стэнтон!--ответил кто-то.-- Говорит Деррек. Кто меня зовет? "Я, Мортимер Кросс. Мне поручено вступить с вами в переговоры. Я бы хотел поговорить с вашим шефом". -- О!--Это было не возгласом, а каким-то соответствующим ему знаком удивления.--Минуту, я разбужу его. Мортимер услыхал, как несколько раз позвали: Профессор ван Стейн! Профессор ван Стейн! Перед ним возник образ старика с коротким седым ежиком--лицо пленного ученого, которого Мортимер уже видел. -- На связи желающий вести переговоры, профессор! Возник новый голос, глухой и неопределенный: -- По мысленному каналу? -- Да! -- Хорошо, я готов. Мортимер с удовлетворением отмечал, что уже может сосредоточиться на отдельных потоках в сумятице представлений. Очевидно было, что и ему удалось добиться, чтобы его понимали, так как ему отвечали без промедления. "Говорит Мортимер Кросс. Хочу быть кратким, профессор. Вы наверняка сознаете особенность вашего положения". -- Да, конечно. Что дальше? "Вы в наших руках, и лучше вам признать это. У нас возникли некоторые проблемы с обслуживанием систем корабля, и мы требуем, чтобы вы помогли нам". Вы не справляетесь с системой? Этого следовало ожидать. А в чем трудности? Мортимер на минуту задумался. Он понял, что умалчивать о чем-либо не имеет смысла. "У нас трудности с питанием, с водой и кислородом. Нам не хватит имеющихся запасов". Вы, видимо, полагали, что летать в межзвездном космическом корабле так же легко, как ездить на почтовых лошадях? А преодолеть предел ускорения и протонной стены можно и на летающем океанском пароходе? Предел скорости движения, за границей которого безобидный свет звезд становится смертельным дождем гамма-лучей, период жизни одного человеческого поколения, за пределы которого не может выйти целесообразная исследовательская работа,--все это вы, вероятно, собираетесь пережить в этаком комфортабельном вагоне-ресторане с видом на звездные туманности! Что значат в этих условиях вопросы питания и регенерации воздуха! "Для нас они означают многое--по крайней мере, в данный момент. А если быть точными--и для вас тоже". Безмолвный вопрос был реакцией на эту реплику. Мортимер понял, что имелось в виду. "Если воздух не содержит более кислорода, то и вы, и все остальные члены вашей группы погибли. В каком бы состоянии вы ни находились, вам нужен кислород. Как только он будет израсходован, вы погибнете". Заблуждаетесь! Благодаря гормональному вмешательству, которое я сейчас не могу описать подробно, мы снизили свой метаболизм до одной пятой нормальной скорости реакции. Если мы применим все наши вспомогательные средства, то сможем пойти еще дальше. Одним словом, наша потребность в кислороде составляет одну пятую той концентрации, которая обычно требуется для человека и в которой нуждаетесь вы и ваши люди. Это значит, что мы еще долго будем жить после того, как вы погибнете от удушья. Можете поверить моим словам: в течение длительного времени, когда мы будем находиться на корабле, бессмысленно расходовать физическую энергию-- необходимо только мышление при минимальном потреблении энергии. Так как всем нужно поддерживать связь, мы установили в изголовьях своих коек антенны, способные принимать токи мозга; кстати, для этого вам не нужно запирать антигравитационные кассеты. Эти токи после некоторых усиливающих фаз направляются в компьютер, который анализирует их и очищает от всего лишнего, не содержащего информации. Затем эти токи направляются во все места, где расположены комбинированные принимающие и передающие устройства. Там они наконец фокусируются и передаются в автоматически запеленгованные центры в коре головного мозга. Итак, вы видите, тут нет никакого волшебства, это всего лишь высокоразвитая биотехника. "Мы ни минуты и не думали о волшебстве",-- возразил Мортимер. Тем лучше! Тогда вы по крайней мере знаете, с чем вам придется столкнуться. Не предавайтесь иллюзиям -- именно для этого я вам все и рассказываю. "Не сомневаюсь в истинности того, что вы сказали. Но несмотря на ваши выдающиеся технические знания, факт остается фактом: мы можем делать с вами все, что сочтем нужным. Большинство моих соратников, например, за то, чтобы без всякого сожаления выставить вас в вакуум, поскольку вы для нас бесполезны. Помогите нам--и вы сохраните себе жизнь". А как вы гарантируете мне это? "Никак",-- отвечал Мортимер. Тогда я считаю разговор законченным. Поток мыслей оборвался, и вместо него снова отчетливее выступил фон прочих впечатлений. Мортимер обратил внимание, что теперь ему все легче удается изымать и воспринимать отдельные нити--так из хора улавливают голоса отдельных ораторов. "Минуту, профессор, останьтесь-ка". Просьба оказалась тщетной, ван Стейн больше не отзывался. Наоборот, шумы стали слабее, образы бледнее, было такое впечатление, будто один за другим участники ментальной связи отключались. Мортимер уже собирался прекратить попытки наладить связь, как вдруг снова обозначился поток мыслей, тонкий ручеек смутных представлений, а затем он уловил робкий вызов: Мортимер Кросс, вы еще здесь? Вы слышите меня? Он тотчас сконцентрировался и установил контакт-- он увидел юное лицо и снова узнал девушку в белом плаще, которая бросилась ему в глаза во время осмотра пленных, девушку, чей образ оставался в его памяти еще перед первой попыткой установить контакт -- очевидно, как сохранившееся представление о ней человека, того, кто любил ее. Теперь он узнавал ее--не как фотографическое изображение, а скорее как нечто давно знакомое и близкое. "Говорит Мортимер Кросс. Да, я еще здесь. Что вы хотите?" Голос или то, что соответствовало голосу, был трогательным. Я Люсин Вилье. Ассистентка профессора ван Стейна. Я слышала ваш разговор. "Ах, вот как! Чем могу быть полезен?" Послушайте! Остальные отключились, они спят, если вам так угодно это называть. Никто нас не подслушивает, я уверена. "Прекрасно, -- отозвался Мортимер.-- Что же вы хотите мне сообщить?" Собственно, ничего. Но, пожалуйста, останьтесь, не исчезайте! Позвольте только один вопрос: вы нас действительно убили бы? Это было больше, чем просто вопрос, это были не только слова--желание жить, существовать и сохранить молодость, и еще страх, что все это можно потерять. Все эти чувства были переданы и восприняты одновременно. "До этого дело не дойдет,--твердо ответил Мортимер.-- Ваши коллеги поймут, что им ничего другого не остается, как помочь нам". А я уверена, что этого они делать не станут. Они не позволят себя принуждать. Лучше умрут. Они говорят, что нам не придется страдать, мы даже не почувствуем боли. Но ведь после этого все будет кончено, не так ли? Мортимер не ответил. Вы нас действительно убили бы? Я не могу в это поверить. Если я верно понимаю ваши мысли... Вы же не преступник! Вы не сделаете этого--просто не сможете! "Скажите, как нам наладить регенерацию воздуха или по крайней мере замедлить течение физических процессов в организме, и вы уже поможете нам. Тогда с вами ничего не случится--это я гарантирую". В ответе он почувствовал разочарование и грусть. Как вы можете предлагать мне такое! Что вы обо мне думаете? Даже если бы я захотела, это все слишком сложно: для замедления жизненных процессов нужна инъекция белковых препаратов, для каждого человека -- своя. Не трудитесь, вам ее не получить. Мне жаль вас, Мортимер. Вы, пожалуй, мне симпатичны, хотя и ожесточены. Прощайте! Они сидели на полу, безучастные ко всему, и чего-то ждали, хотя и не надеялись больше. Они изнемогали от слабости и истощения, их рацион был сведен к мизерным порциям, которые только возбуждали аппетит, но не насыщали. Воды, правда, еще было достаточно, на воздух был таким спертым, что каждый боялся сделать лишнее движение, чтобы не задохнуться. -- Соратники,--сказал Гвидо,--благодарю вас за то, что пришли. Вы знаете сами: положение наше отчаянное. Мы достигли того рубежа, когда нужно принимать Решения. Запаса воздуха хватит еще на два дня. Продовольствие можно было растянуть, но какой в этом смысл в данных обстоятельствах? Вы можете верить нам -- мы сделали все, что могли, но у нас просто нет больше запасов и регенерационные установки не справляются. Практически у нас осталось два выхода -- или мы сдаемся... -- Это было бы хуже смерти! -- Об этом и речи быть не может! -- Ведь это означает, что нас ждет обезличивание! Гвидо взмахом руки погасил шум. -- Или летим дальше и погибаем от удушья... Все молчали. Затем слова попросил мужчина с рыжевато-бурыми волосами и загорелым лицом. -- Есть компромиссное решение. Двадцать пять из нас примут смерть добровольно, десять останутся жить. Для них регенераторов хватит! Все сразу ожили, апатии как не бывало, словно кто-то с кнутом прошелся по рядам. -- Кто же эти десять избранников? -- Самые молодые, разумеется! -- Это потому, что ты к ним относишься... -- Будем голосовать! -- Нет, будем тащить жребий!.. И тут открылась дверь грузового лифта, показалась коляска Никласа. Беннет вкатил ее и жестом приказал всем успокоиться. -- Тихо! Никлас хочет говорить с вами! -- крикнул, Гвидо. Слепой вздрогнул. Он поднял голову, покачивающуюся из стороны в сторону, словно буек на волнах. Медленно, как бы нехотя, смолкли негодующие крики. -- Соратники, час испытаний настал. Теперь главное-- выдержать.-- Никлас запнулся, тяжело задышал.-- Если мы выдержим, мы победили! Мы должны преодолеть самих себя... во имя победы! Выстоять, выстоять...-- Он подтянулся, поднял голову, невидящие глаза уставились в пустоту.-- Судьба закаляет нас. Мужайтесь, друзья... Мужчины, все еще очень взволнованные, слушали Никласа с растущим беспокойством. Наконец кто-то не выдержал и крикнул: -- Болтовня!.. На мгновенье все смолкли. А потом словно вихрь прокатился по рядам: -- Хватит! -- Нам не нужны проповеди! -- Дай нам кислород! -- Убирайся! Никлас сидел как каменный. Даже голова перестала качаться. Трудно было понять, теплится ли еще жизнь в этом теле. Беннет быстро вкатил коляску в грузовой лифт. Дверь за ними закрылась. Возмущение улеглось, но тут же вспыхнула новая дискуссия. Гвидо опасался, что теперь с падением авторитета руководителя восстания падет и дисциплина. Он пробовал перекричать шум, но это ему не удавалось. Маленькая, приземистая женщина с пронзительным голосом завладела всеобщим вниманием. -- Во всем виноваты ученые, которые спят где-то на корабле и крадут у нас последние остатки кислорода. Нам нечего больше ждать! Выбросьте их за борт, паразитов! В вакуум их! В ответ раздался ропот. Казалось, пламя гнева вспыхнуло еще ярче, прежде чем окончательно угаснуть. -- Где они? Вон их! Несколько рассудительных членов команды попытались унять страсти, но они не смогли ничего сделать -- слепая лихорадка психоза уже успела охватить почти всех. Неожиданно дверь грузового лифта снова открылась. Некоторые сразу заметили это, и шум постепенно улегся. Была мертвая тишина, когда из двери вышел, пошатываясь, белый как мел, Беннет. -- Никлас исчез! --крикнул он.-- Что-то случилось. Вы только послушайте! -- Он поднял небольшой магнитофон и включил его. Раздался глухой голос Никласа: "Это последнее испытание. Если мы выстоим, мы спасены. Я иду первым, следуйте за мной. Мы уходим в свободу, в вечную свободу..." С тихим щелчком запись оборвалась. Мы должны найти его! -- крикнул Беннет.-- Помогите мне! Иначе что-нибудь случится! -- Что еще может случиться?--отозвался кто- то.--Он просто сошел с ума, вот и все. -- Он не мог уйти далеко, в своей коляске он передвигается слишком медленно. Внезапно раздался истеричный крик молодого мужчины: -- Давление падает! Мы теряем воздух! На помощь, мы задохнемся! Все вскочили, и тут неожиданно ожил бортовой динамик: -- Говорит центральный отсек. С палубы "В" ушел воздух. Непосредственной опасности для жизни нет. Падение давления незначительное. Переборки безопасности закрыты. Членам ремонтной группы в вакуумных костюмах немедленно прибыть на палубу "В". Повторяю: членам ремонтной группы в вакуумных костюмах прибыть на палубу "В". Ждите новых сообщений. Конец передачи. Несколько мужчин бросились к лестнице. Остальные, бледные, взволнованные, толпились возле динамика. Что-то снова щелкнуло, и возбужденный голос выкрикнул: -- Шлюз открыт! Человек за бортом! Теперь уже ничто не удерживало их вместе, один за другим они исчезали в дверях. Мортимер вспомнил об экране в совещательной комнате и поднялся наверх. Он включил систему, притушил освещение и стал лихорадочно крутить ручки вертикального и горизонтального перемещения... Звезды тихо проплывали на экране. Вот! На экране возникло нечто чуждое, постороннее: кресло-коляска, парило в искрящемся небе, медленно крутясь по инерции... Вот опрокинулась спинка, и стала видна фигура человека, сидевшего без защитного костюма, пристегнутого двумя узкими ремнями. Нижняя часть тела была прикрыта пледом. Это был Никлас. Медленно вращаясь, он становился все меньше, лицо с тускло блестевшими линзами было поднято, словно он прислушивался к чему-то, только одному ему понятному, словно он и после смерти снова призывал к вниманию-- одинокий и недоступный, как всегда. 14 Когда коляска удалилась настолько, что превратилась в маленькое темное пятнышко, растворявшееся в пелене звездной туманности, Мортимер почувствовал руку на своем плече. Это был Гвидо, позади него стоял Бребер. -- Мы хотим предпринять еще одну, последнюю попытку-- объединиться с учеными,--сказал Гвидо.--Они не говорили о том, что нам надо вернуться на Землю и где-нибудь высадить их? -- Говорили, конечно. При первом же моем контакте. -- Тогда они должны нам помочь, -- заключил Гвидо.--Иначе мы не сможем выполнить их пожелание. -- Вы собираетесь повернуть назад, к Земле?-- Мортимер не скрывал своего удивления. -- Посмотрим. Пошли! Сейчас я объясню тебе, что мы затеваем. Придя в свою кабину, Мортимер лег на койку. Он уже хорошо изучил маленький операционный щит на стене и не сомневался, что сможет включиться в коммуникационную сеть и при этом избежать погребения под потолочным матом, который хотя и защищал его от гравитации, но зато отрезал от окружающего мира. Он надавил кнопку и, действительно, в ту же секунду начал воспринимать чужие мыслительные образы. "Вызываю профессора ван Стейна!--мысленно произнес он, стараясь четко отделять слова одно от Другого.--У нас есть предложение. Просим ответить!" Он ощущал различные оттенки эмоций--от категорического отказа и возмущения до напряженного ожидания. Ему удалось даже уловить волнение Люсин Вивье, он не удержался и послал ей закодированный ободряющий импульс. Говорит ван Стейн. Что вам угодно? "Я веду переговоры по поручению руководства корабля. Мне велено заявить, что мы готовы сохранить жизнь вам и вашим людям, готовы вернуться на Землю и высадить вас так, чтобы вы смогли связаться с вашими властями и вновь занять свои рабочие места. Но тогда вы должны нам немедленно помочь!" Ваше предложение устарело и обсуждению не подлежит. Время работало на нас. Скоро мы будем освобождены, и для этого нам не потребуется даже пальцем пошевелить. Мортимер громко сказал Гвидо: -- Он отклоняет. Гвидо молча кивнул. Мортимер снова сосредоточился на своем партнере. "Вы ошибаетесь! Так как нас уже ничто не спасет, мы уничтожим корабль". Небольшая пауза, явная растерянность. Мортимер почувствовал, что уверенность его растет. Я не верю вам. Ни один человек не сдаст позиций, пока еще существует надежда, а надежда существует, пока человек жив. И если вы думаете о схеме замедления, о бомбе замедленного действия или еще о чем-то подобном, то это безрассудство. Мы отключим их, как только вы потеряете способность двигаться. Мортимер уловил выражение какого-то чувства, какого-то мнения или позиции, которое вновь заставило его усомниться: чувствовалось, что профессор поймал проблеск надежды и усилил свой натиск. Мортимеру пришлось прибегнуть к последнему отчаянному средству. "Слушайте меня внимательно, профессор! До сих пор вы имели дело только с людьми, чьи физические силы и побуждения соответствовали средним значениям. Мы вовсе не чудовища, какими нас считает один из ваших сотрудников, однако мы готовы принести себя в жертву и пренебречь собственными интересами ради достижения цели. К тому же положение у нас безвыходное. Вы можете торжествовать победу, но это очень опасно для вас. Люди, доведенные до крайности, действуют не всегда в соответствии с нормами. И если вы полагаете, что при голосовании у нас те, кто цепляются за жизнь, окажутся в большинстве, то могу вас заверить: голосовать мы не будем. Среди нас есть люди, абсолютно не считающиеся с желаниями остальных. И один из них--Бребер. Вы, наверное, уже слышали о нем. Он вооружен, в отличие от меня, и я даже не смогу помешать ему сделать то, что он задумал". Мортимер не пытался скрывать свои взгляды и чувства, напротив, старался как можно откровеннее излагать свое мнение о Бребере и свои оценки -- все, что знал о нем. Он восстанавливал в памяти детали, подробности операций, которые возглавлял Бребер, вспоминал о его жестокости и жажде разрушения. Он рисовал дикие сцены, картины гибели и хаоса -- раскаленные перегородки, расплавленный металл, взрыв корабля... Неужели он станет...-- Видимо, ван Стейн не решался довести мысль до конца. "Он это сделает, -- подтвердил Мортимер.-- Будьте уверены!" Мортимер почувствовал, что у его партнера зарождается страх, вполне обоснованный и пока еще сдержанный,-- очевидно, он думал о своих сотрудниках, о корабле, о том, какую задачу ему предстоит выполнить, но все же это был страх. Снова Мортимер поймал себя на чувстве удовлетворения от того, что он выиграл, однако готовность его партнера к уступкам тут же замкнулась. Мортимер совершенно отчетливо ощущал: нарисованная им картина разрушения возымела свое действие, но, очевидно, профессор боялся, что окажется в положении человека, застигнутого врасплох или обманутого. Кто даст гарантию, что вы действительно будете выполнять наше соглашение? -- выразил свое сомнение ван Стейн. "Профессор, я вижу, вы еще не полностью осознали свое положение. Сейчас пятнадцать часов сорок минут. Бребер немедленно отправится к реактору и разогреет его. Не пройдет и двадцати минут, как будет достигнута критическая отметка. Единственный, кто может остановить Бребера, это вы. Я делаю последнее предложение. Но сначала ответьте мне на один вопрос: вы в состоянии в кратчайший срок выйти из вашего оцепенения? Сколько времени вам на это потребуется?" Профессор медлил с ответом, и Мортимер продолжал: "Можете не отвечать мне. Если вы не в состоянии сделать то, о чем вас просят, все потеряно. Советую вам: возвращайтесь как можно скорее в нормальное состояние. Я буду ждать вас, а потом отведу к реактору. Вы сможете сами во всем убедиться и затем действуйте, как сочтете необходимым". Мортимер поднялся и отключил связь. -- Нам не миновать этого!--сказал он. -- А не лучше ли было попробовать силой заставить его подчиниться? -- Нет, -- ответил Мортимер.-- Мы зависим от его доброй воли. Наших знаний недостаточно, чтобы определить, не пытается ли он с помощью технических трюков провести нас. Он может с нами сотворить все что угодно--например, окутать нас смертельной газовой смесью и тому подобное. В действительности наша судьба в значительно большей степени зависит от него, чем он сам считает. Нам остается лишь надеяться, что он верит в честную игру и потому будет придерживаться правил. Дверь открылась, на пороге стоял Бребер. -- Кончайте. Хватит копаться! Пора действовать. Я им сейчас задам жару.--Он выбежал. ...Охранник, дежуривший перед лабораторией с плененными учеными, открыл дверь. Гвидо и Мортимер с беспокойством наблюдали за неподвижной фигурой ван Стейна. -- Будем надеяться, что он сможет сам себя разбудить,--сказал Гвидо. -- Не сомневаюсь,--ответил Мортимер.-- Они так хорошо овладели искусством управления мозговыми импульсами, что, без сомнения, могут с помощью определенных ментальных операций, например введения в действие кодов, комбинаций букв и тому подобного, вызвать включение мозга. При известных обстоятельствах может оказаться достаточно одних лишь сновидений. Вероятно, контрольным автоматам, защищающим человеческую жизнь, мы обязаны тем, что они предохраняют нас от того, чтобы ван Стейн уже сейчас не отдал какой-нибудь губительный для нас приказ. Гвидо ответил скептической ухмылкой. -- Чего это он так долго тянет? Через несколько минут профессор ван Стейн пробудился. Дрожь прошла по телу ученого, его щеки порозовели, дрогнули веки, пальцы рук начали сжиматься и разжиматься. Гвидо взглянул на часы. -- Еще семь минут. Мортимер подошел к ван Стейну, чтобы помочь ему встать на ноги, но рука профессора, за которую он взялся, бессильно упала. С кормы корабля донесся шум. -- Лишь бы не опоздать!--Гвидо не в силах был сдерживать свое нетерпение. Мортимер указал на лицо профессора. Глаза его были открыты. Губы шевелились. Произносимые шепотом слова были уже слышны, хотя почти неразличимы. -- Еще минутку... Я сейчас... Я в порядке. -- Если он не поторопится, Бребер поджарит нас, как цыплят на вертеле,--заметил Гвидо.--Малопривлекательная перспектива. Профессор, однако, правильно рассчитал время. Через минуту он поднялся, хотя и с усилием, оторвался от топчана и сделал несколько неуверенных шагов. Гвидо и Мортимер, поддерживая его, подвели к лифту. Через тридцать секунд они уже стояли в блоке управления, в средней части корабля, откуда управлялись реактор, установка водородной ионизации и система ускорения. Бребер сидел в передвижном кресле оператора, зажав в углу рта сигарету и держа в руке бутылку виски--неизвестно, где он ее раздобыл! Он полузакрыл глаза, и по лицу его разлилось блаженство. Ван Стейн оторвался от своих помощников и двинулся к операционному щиту. Скорость разогрева мезон-ноантимезонной плазмы была максимальной. Черная стрелка температурного индикатора приближалась к красной зоне. В камере бушевали 400 миллионов градусов мезонной температуры. -- Блеф! -- объявил профессор, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. -- Вы еще не так удивитесь, -- заявил Гвидо. 450 миллионов градусов. 500 миллионов -- рубеж безопасности. -- Неприкрытый маневр, -- прохрипел ван Стейн.-- Автоматическая контролирующая система выключится сама, как только возникнет опасность. Гвидо молча указал на ту часть пульта управления, с которой был снят щит. Даже для непосвященного было ясно, что вся схема нарушена--несколько проводов были прикреплены к контактам пружинными зажимами, выключив таким образом промежуточные элементы. Достав из кармана платок, ван Стейн вытер лоб. -- Не дойдет же он до такой степени безумия... Гвидо шагнул к нему, схватил его за плечи. -- Ради бога, неужели вы не понимаете, что мы действительно пойдем до конца?! Профессор затряс головой. Помещение наполнилось угрожающим гулом. Потом к нему присоединился звон, похожий на пение циркулярной пилы. Бребер с наслаждением вслушивался в эти звуки, словно это была прекрасная музыка. Мортимер с тревогой наблюдал за ним. 550 миллионов градусов... 600 миллионов градусов... -- Блеф! -- снова бросил ван Стейн.-- Предел безопасности учтен. Вам он хорошо известен, но и мне тоже, он наступает лишь при температуре семьсот миллионов градусов. Установка кондиционирования уже не справлялась с охлаждением. От боковой стенки исходил жар; словно хищное животное, вползал он в помещение, пожирая остатки кислорода. 650 миллионов градусов... 700 миллионов. Последний рубеж перейден. Жара парализовала дыхание. Пот ручьями стекал по коже. Неожиданно красный отсвет лег на приборы, на стены, на одежду, на искаженные лица людей. Его отбрасывало пурпурное пятно на боковой стенке, которая была ближе всего к плазменной камере. Все сильнее чувствовался запах горелого. Лак на металлических поверхностях плавился и пенистыми ручейками стекал на пол. Пятно на стенке стало оранжево-красным, потом ярко-желтым... затем края его вдруг вспучились, и разжиженный изолирующий материал выдавился наружу как гигантская капля, она упала вниз и стала растекаться по полу, гоня перед собой волну обугливающегося коврового покрытия. 800 миллионов градусов! Ван Стейн не выдержал: -- Прекратите! Вы сошли с ума! Я сдаюсь. Я принимаю ваши условия. Только немедленно прекратите! Гвидо подбежал к пульту и схватился за рукоятку регулятора температуры. Но Бребер, быстро обернувшись, оттолкнул его. Лицо его превратилось в ухмыляющуюся маску. Из углов рта сбегала слюна. -- Убери пальчики! -- прорычал он. Гудение и визг заглушали голоса, но жесты Бребера не вызывали никаких сомнений. Он поднял гамма-пистолет и направил его на Мортимера, от неожиданности тот попятился. -- Бребер, послушай же, он согласен! -- закричал Гвидо и бросился к нему, но гамма-луч, опаливший пол перед ним, заставил его остановиться. -- Прекрати, Бребер! Отключай! -- Не верь ему! -- рычал Бребер.-- Старый негодяй задумал провести нас. Я ставлю точку. Гибель в огненном хаосе! Адский финал! Ногой он отшвырнул табурет к раскаленной стене, ярко вспыхнуло пенорезиновое сиденье. Все вокруг заволокло дымом. От удушливой вони перехватило дыхание. Ван Стейн бросился на пол. Мортимер прижал к носу мокрый от пота платок. Ему казалось, что он на пределе сил, и все же он надеялся, что у них есть еще шанс и они смогут спасти корабль, а значит, и собственную жизнь. Сквозь пелену слез он следил за Бребером, который, зажав в правой руке излучатель, водил им из стороны в сторону, а левой хватал все предметы, до которых мог дотянуться, и швырял их в огонь. Ручеек расплавленного металла уже подбирался к нему справа, и тут с грохотом отвалился кусок потолка, и Бре-беру пришлось отскочить в сторону... В ту же секунду Мортимер нажал на выключатель, который он нащупал позади себя, помещение превратилось в раскаленный и дымящийся вулканный ландшафт, дьявольская тень Бребера, отпрыгнувшего в сторону, вдруг покачнулась, на мгновение замерла и осела на пол. Его крики--или то был безумный хохот?--заглушили даже адский вой пламени. Мортимер снова нажал на выключатель--тусклый свет, напоминающий прозрачную жидкость, залил помещение... Тело Бребера неподвижно застыло в дымящейся лавообразной массе. Нечеловеческим усилием Мортимер передвинул рукоятку регулятора температуры вниз. Кожа его пальцев осталась на раскаленном шарике... Он искоса следил за тем, как Гвидо распахнул дверь и вытащил ван Стейна наружу. Мортимер почувствовал, что ноги у него подкашиваются. Комната погрузилась в темноту--видимо, расплавилась проводка. Со всех сторон его окружала кипящая масса дыма и лавы. В последнем проблеске сознания, боясь погрузиться в беспамятство, он бросился к открытой двери, почувствовал на лице прохладное дуновение... и рухнул на пол. Сильные руки подхватили его и потащили прочь от бурлящего пекла. Затем все поглотила темнота. Какое это было наслаждение--всей кожей ощущать золотистое тепло солнца, купаться в ярком свете. Но это и утомляло. Они опустились на скамейку, обращенную к широкому, вероятно застывшему языку ледника. Они почти не разговаривали, словно драгоценным даром, наслаждаясь этой близостью друг к другу, этим покоем, чувством надежной защищенности и согласия с собственным внутренним миром, сознанием того, что они у себя дома. Мортимер вытянул руку вдоль спинки; сверкание пробило созвучие вневременности. Он запустил руку в песок, зачерпнул пригоршню и стал медленно выпускать сухие песчинки сквозь пальцы, словно лаская их. Более крупные кристаллики отскакивали в сторону и возвращались в свою стихию. Мортимер зачерпнул еще, потер песчинки между пальцами и высыпал их на ладонь: они были с острыми краями, неровно обломанные, блестяще-черные или пастельных тонов, и почти все--прозрачные. В некоторых кристалликах различались концентрирующиеся вокруг центра, наподобие слоев луковицы, молочно-матовые шаровые поверхности--следы излучающих включений. Ожил легкий ветерок, пробежался по листьям и взъерошил их, охладил согретую солнцем кожу. -- Может, вернемся в отель?--спросил Мортимер. Майда задумчиво смотрела на облако легких, как перышки, летучих семян, которое медленно удалялось, поднялось над землей, потом неожиданно остановилось, будто наткнувшись на препятствие, и плавно пошло вниз, делая изящные повороты, словно стайка макрелей, и наконец налетевший порыв ветра разметал семена. Майда попробовала поймать долетевший до них комочек пуха, но он уклонился, поднялся выше и унесся вдаль. Они долго сидели молча, наслаждаясь покоем, и каждый понимал, что и двое других ощущают то же самое и между ними нет сейчас никаких границ. -- Не надо, мне не холодно. -- Вы уже ходили в ту сторону? Куда ведет эта дорога? Пойдемте посмотрим! Люсин, вскочив на ноги, указала на плоский холм, к которому вела извилистая тропинка. -- Пойдемте.--Мортимер протянул Майде руку и помог ей встать. Она сбросила с себя оцепенение и улыбнулась, словно понимая, что ее застали врасплох. Они неторопливо зашагали по хрустящему стеклянному песку, порой останавливаясь возле каких-то необычных цветов, перед клумбами и живым изгородями из низких мохнатых кустарников, перед стелющимися по земле ползучими растениями. Тут и там над этим морем зелени поднимались странные, высокие стебли зонтичного растения с цветками, как бы вросшими друг в друга, какие-то коричневые соцветия лежали на мху, подобно игрушечным шарам, то и дело попадались бесцветные растения-альбиносы; словно стариковские бороды, свисали воздушные корни. Наконец они достигли конца пути -- цепи, преградившей им дорогу. -- Жаль! -- сказала Люсин. Пришлось повернуть обратно, они двинулись назад, к скальной террасе, обогревавшейся инфракрасными лучами. Солнце заметно опустилось, за один час оно обошло четверть небосклона. Они поднялись в лифте в рабочий кабинет, расположенный под куполом здания. Облокотившись о парапет, они с высоты окинули взглядом местность. Отсюда долина казалась очень уютной и почти игрушечной-- возможно, это ощущение возникало из-за соседства суровых и грозных скал, окружавших их со всех сторон. Скалы уже закрыли часть света, словно чудовищное теневое покрывало окутало западные склоны. Они почти осязали, как темнота и холод подминали под себя теплую зелень; и от этой силы, этой тяжести по зеленому морю заходили волны, поднятые ветром и, казалось, вздымавшие в листве и цветах юркие убегающие гребни. Граница между светом и тенью медленно, но неуклонно отступала, и когда она достигла вершины холма, где кончалась дорога, началась причудливая игра света--словно лучи изгибались вокруг холмов, и там, позади, обнажилась полоска ландшафта, обычно невидимая. Мортимер неожиданно обнаружил, что не может оторвать глаз от того, что появилось там, позади, и это видение было отталкивающим, отвратительным и в то же время знакомым и притягательным-- оно наполняло его тревогой: ворота, встроенные в скальную стену, вещь из чужих сфер, указание на то, что долина была вовсе не тем, чем казалась вначале. Это был неведомый мир. 15 Профессор сдержал слово. Большая часть людей на корабле мирно лежала на своих койках в кабинах или на аварийных кроватях в антигравитационном помещении, избежав страданий и боли. Инъекции сделали свое дело, они все погрузились в сон, охвативший все, кроме мозговой деятельности, которая, как объяснил ван Стейн, шла на более низком энергетическом уровне и потому могла сочетаться с оцепенением, или, вернее, с замедлением прочих физиологических функций. Сон контролировался с помощью сложной системы--постоянно регистрировался пульс, измерялось кровяное давление, потребление кислорода, выделение двуокиси углерода. Как только отмечались какие-либо отклонения, спящего тут же будили и вместе с ним -- прикрепленного к нему врача. Когда потолочные и напольные части коек в кабинах сопрягались друг с другом, одновременно закрывались сети из гравитационных лееров, своего рода клеток Фарадея, снижавших силу тяжести, уменьшавших воздействие гравитации. Из бесчисленных сопел, соединенных с климатической установкой, поступал воздух определенной температуры и влажности--при этом автоматически регулировались необходимые в каждом отдельном случае дозы. В изголовье каждого спального места была прикреплена антенна, воспринимающая токи головного мозга, так что лежащий мог вступать с остальными в процесс обмена мыслями. Вместе с тем, отдав мысленный приказ, он мог отключаться на любой срок, оставаясь контактным для интенсивных импульсов, так что в случае опасности каждый был досягаем. Правда, те, кто был размещен в неприспособленных помещениях, не были подсоединены к коммуникационной сети, однако о контроле за их состоянием тоже позаботились. Бодрствовали всего лишь шестеро: ван Стейн, его ассистентка Люсин, медик, бравший анализы крови, Гвидо, Ольсон, главный инженер и он же пилот корабля, а также Мортимер, выполнявший роль своего рода посредника между учеными и повстанцами. Консервацию команды пришлось проводить в большой спешке, так как кислород был почти на исходе. Для шести остальных кислорода, обеспеченного регенерационной установкой, вполне хватало, и они уже отметили, что в отсеках постепенно улучшался состав воздуха. Инженер Ольсон осмотрел реактор и установил, что последний эксперимент погибшего Бребера, если не считать незначительного повышения радиации и разрушения оборудования и нескольких переборок, никаких других неприятных последствий, к счастью, не имел. Подкосные соединения каркаса и сама электростанция остались невредимыми. Ольсон повернул корабль, чтобы осуществить замедление и затем направиться к Земле. Обсуждать больше было нечего, корабли преследователей давно исчезли из поля зрения, на какое-то время опасность отдалилась. Лишь в момент сближения с Землей они снова могли возникнуть у них на пути, но до этого было еще далеко. Сначала корабль снизит скорость до начальной, и лишь после этого начнется собственно возвращение. Если бы они все находились на своих койках, они могли бы замедляться намного интенсивнее, чем с одним g, но это пугало Гвидо. -- По крайней мере один из нас должен нести вахту. Может случиться такое, что потребует немедленных действий. Тщетно пытался профессор отговорить его: -- С помощью коммуникационной системы вы всегда сможете следить за установками и даже включать и выключать их по мере надобности. Мы бы выиграли во времени! -- Спешка нам ни к чему,-- возражал Гвидо.--Хоть ваши установки и работают безукоризненно, я все-таки предпочитаю полагаться на человека. Они сидели в центральной рубке в носовой части корабля, откуда могли обозревать на восьми экранах восемь октантов поля зрения. Ольсон, принявший участие в дискуссии, указал вдруг на один из светящихся экранов. -- Это уже ни на что не похоже! Посмотри--что это за световое явление, вон там? Действительно, на экране засветился неопределенным зеленовато-синим светом флюоресцирующий цилиндр, затем исчез, появился снова, слегка сдвинувшись в сторону. Он двигался параллельно продольной оси корабля и сужался на обоих концах до нити, которая терялась в черной бездне космоса. Ван Стейн, взволнованный, поспешил к приборной доске, сменил некоторые программы, стал наблюдать... Цветной линейный веер спектрограммы вспыхнул на матовом стекле. -- Притом эти флюоресцирующие линии...--пробормотал ван Стейн. Он нажал несколько кнопок скоростного вычислителя, сравнил цифры на бегущей бумажной ленте с таблицей, которую он после нескольких быстрых манипуляций со считывающим устройством спроецировал на стену. Совершенно обессиленный, он опустился на вертящийся стул. -- На это я не рассчитывал,--прошептал он подавленно. -- Оружие?--спросил Ольсон. -- Лазерный луч,--отвечал ван Стейн.-- Из усилителя высоких частот. Своего рода гигантский гамма- пистолет. Только луч этот идет параллельно и точно совпадает по фазе. Мы замышляли нечто совсем другое. А теперь... -- ...Теперь вашим оружием стреляют в вас! -- подхватил Гвидо. Несмотря на то что ему самому угрожала опасность, он не мог удержаться от злорадства. -- Уже несколько столетий ни одно из научных открытий не используется в целях разрушения,--тихо сказал ученый как бы себе самому.--Я не понимаю этого! -- Кардини плевал на это,--подливал масла в огонь Гвидо. Но тут вмешалась Люсин: -- В нас могут стрелять? Ради бога, надо же что-то делать! -- Люсин права,-- поддержал ее врач.--Мы можем уклониться? Тем временем цилиндр переместился на другую сторону. Несколько раз он находился в угрожающей близости. -- Для этого нам надо мчаться быстрее света,--резюмировал ван Стейн.-- В лучшем случае мы можем отклониться от нашего маршрута, чтобы уйти из поля обстрела. Ольсон сел за операционный пульт, после нескольких манипуляций с настроечными рукоятками словно какая-то сила попыталась лишить их равновесия, сместить их в сторону. Корабль снова повернулся, все длилось около тридцати секунд -- это было заметно по полосам света, бежавшим теперь по обзорным полям под косым углом. Затем Ольсон увеличил ускорение почти на два g. Они медленно вышли из опасной зоны. -- Теперь мы в безопасности? -- спросила Люсин. -- Пока да. Но они наверняка запеленгуют нас радаром. Неизвестно, как долго это продлится. Ведь они могут обнаружить нас довольно быстро.-- Ван Стейн снова склонился над вычислителем, бормоча при этом себе под нос какие-то числовые данные и физические термины: -- Отдаление от Земли... десять миллиардов семьсот двенадцать миллионов километров. Скорость света триста тысяч километров в секунду... Это составляет... восемь часов пятнадцать минут. Время, необходимое, чтобы гамма-луч с Земли дошел до нас. Такое же время им требуется, чтобы определить изменение нашего курса. Это напоминает стрельбу дробью. Точно прицелиться на таком расстоянии невозможно, им остается надеяться, что хоть один выстрел попадет в цель. То есть в нашем распоряжении примерно двойное количество времени, чтобы уклониться. Это немного. В конце этого промежутка нам надо снова менять курс. И снова, и снова... -- И тогда мы будем в безопасности? -- поинтересовался врач. Ван Стейн втянул голову в плечи. -- Нет, конечно. Речь идет только о вероятности попадания. Минутку, я попытаюсь высчитать...-- Он снова забормотал:-- Угол рассеивания может быть...-- Он взглянул на светящийся экран, на котором было изображение только что покинутого кораблем сектора. Нити света все еще шли поперек.--...Скажем, сто двадцать километров... Ширина лучевого пучка составляет около... ста метров. Длительность импульса равна...-- Он нажал на кнопку хронометра, понаблюдал за появлением луча и засек время.-- Одна десятая секунды. Предположим, что мы внутри поля рассеивания, это означает, что... минутку... да, вот данные: им нужно послать четырнадцать тысяч четыреста импульсов, чтобы нащупать всю поверхность цели. Другими словами, они нас накроют самое позднее через пять лет. Люсин следила за рассуждениями профессора с широко раскрытыми глазами. -- Как вы можете думать сейчас о числах! -- испуганно сказала она.-- Скажите лучше, что произойдет, если в корабль попадут! Профессор показал на световые нити на экранах. -- Сами гамма-лучи невидимы. То, что мы видим на экране, это высвеченные ими частички межзвездной материи, которые либо взрываются, вспыхивают, либо уносятся прочь. От этих ударных процессов и происходит свет--явление флюоресценции. Корабль, правда, защищен против излучения, но пучок такой интенсивности...-- Он не решился закончить свою мысль. Гвидо пришел в себя. Нам надо поразмыслить, что можно сделать. Единственное, что совершенно исключается,-- это то, что мы сдадимся.--Лицо служителя муз дергалось от нервного тика. Он попытался справиться с собой и спросил:-- Можем ли мы уклоняться от курса в течение нужного нам времени, как вы считаете, профессор? Ведь, пожалуй, нам ничего другого не остается, как только удирать отсюда поскорее! В конце концов, должен же лазерный луч где-нибудь стать слабее? , Ван Стейн покачал головой: -- Речь идет о луче почти идеальной параллельности.-- По выражению лица Гвидо он уловил, что тот ничего не понял, и добавил: -- Он не расширяется и потому не теряет энергии. Он так же быстр, как свет, то есть достанет нас без труда. -- Но что-то ведь мы должны...-- начал Гвидо, но ван Стейн перебил его, хлопнув ладонью по столу: -- Стоп! Есть еще одна возможность.-- Он задумался.-- Да, это возможно. Хотя мы не в силах убежать от гамма-луча, но мы в состоянии разогнаться настолько, чтобы гамма-излучение стало для нас безобидным светом. Мы, так сказать, убежим от частоты. Хотя для этого нам придется на... несколько стотысячных долей "с" ускориться, но это не проблема--в нашем распоряжении энергия в неограниченном количестве, а стену ускорения мы преодолеем с помощью антигравитационных сеток. В результате мы еще совершим запланированную межзвездную экспедицию! Его голос снова обрел твердость и четкость, в нем слышалась надежда. -- Вот что я предлагаю,--сказал он.-- Мы ускоряемся с сотней g -- это наивысшая достижимая тяга. Разумеется, все мы должны улечься на защитные койки. Из вашего дежурства ничего не выйдет, Гвидо!--Он повернулся к врачу.-- Подготовьте все необходимое, доктор Цик. А я тем временем займусь выработкой программы, согласно которой мы, раз уж это неизбежно, произведем маневры уклонения. На наше счастье, паузы между сменами курса будут быстро удлиняться! Поторопитесь -- любая минута, пока мы еще будем тащиться с одним g, может оказаться смертельной. У них не оставалось другого выбора. Они улеглись на койки, восприняли инъекции как необходимость, прекрасно сознавая, что уменьшенная вероятность попадания еще вовсе не означает, что угроза их жизни миновала. Судьба их была пока неясна. Они не знали, как долго продлится обстрел гамма-лучами, как долго им придется убегать. На Земле могут пройти столетия, пока они будут мчаться в космическом пространстве, почти не старея--и дело тут не только в их заторможенном метаболизме, но и в дилатации времени, которая уже сказывалась при подобных скоростях. Они двигались навстречу массовому полю Вселенной, тогда как Земля пребывала в относительном покое. Они выпадали из своего времени, из своего столетия. Никогда они уже не ступят на Землю, которую знали прежде; и все цели, ради которых они жили, теряли сейчас свое значение. Это было неотвратимо. Они становились отверженными. 16 Космос бесконечно велик и бесконечно пуст. И все же он полон событий--возникают и исчезают элементарные частицы, излучение пронизывает космос, рои нейтрино мчатся во всех направлениях, сталкиваются звездные туманности, проникают одна в другую и вновь расходятся. Электромагнитные волны нес