ьше
других  программистов  в  том,  что  им не  следует беспрекословно выполнять
приказы.  Вопрос  стоит  об  их  свободе. Сперва  нас заставили  разработать
системы  банков  данных,  затем  речь  пошла  о  выборочном  распространении
информации, -- а  что это, .если не цензура? И теперь ко всему этому надзор:
мы друг  за другом должны шпионить! И еще компьютеризация  города! Разве это
не орудие подавления?
     Они  заметили, как громко звучат  их  голоса, и стали  говорить тише: в
конце  концов, они не на  избирательном  участке,  а в зале  вычислительного
центра, к тому же принадлежащего правительству.
     -- Из  разговоров  с коллегами я знаю, -- сказала Эдвиге, -- что многие
из  них  не  хотят выполнять  эти  приказы. Ведь  любой,  кто  хоть  немного
соображает, видит, что происходит у него на  глазах. Нужно установить с ними
связь, вовлечь в общие действия!
     --  Эдвиге права,  -- сказал  Бен. -- Предлагаю, чтобы каждый  искал  в
кругу своих знакомых таких, кому можно доверять.
     -- И сколько времени на это уйдет? -- спросил Харди. -- Недели, месяцы?
Вы  бы подумали, как трудно  привлечь  людей  к  борьбе,  а  ведь вы  хотите
привлечь  многих!  Хорошо, я понимаю --  нужно попытаться!  Но, может, стоит
все-таки делать и что-нибудь еще?
     --  Деятельность, в которой  участвует  много людей,  почти  невозможно
сохранить  в  тайне, -- сказал Джонатан.  --  Я  не  верю,  что  цели  можно
достигнуть, увеличив число  единомышленников. Подумайте над  тем, что я  вам
сказал:   благодаря  своим  знаниям  и   тем   возможностям,   которые   нам
предоставляет наша работа,  мы располагаем  силой, которую по-настоящему еще
не осознали.  Мы можем  ею воспользоваться, даже если нас  будет мало; такой
курс действий мне кажется более разумным.
     --  Я  тоже так  считаю,  -- поддержал его Франсуа. -- Я  за  то, чтобы
никого больше  в эти  дела не посвящать. Зато сами давайте сразу примемся за
работу. Предлагаю использовать  сегодня послеобеденное  время на обдумывание
возможных конкретных действий. Пусть каждый записывает все, что ему придет в
голову, а вечером мы встретимся и посмотрим,  что из записанного годится и с
чего мы начнем.
     -- Согласен,  -- сказал Бен. -- А теперь пошли обедать, пока на  нас не
обратили внимания. Они  договорились встретиться в восемь  вечера в столовой
рядом с  кегельбаном;  это  было излюбленное место  встреч  всех сотрудников
банка данных, но сегодня, однако, посетителей было совсем мало: политические
события всех испугали,  и  зал  оказался в  полном распоряжении  Бена и  его
друзей.
     На столе сразу появилась кучка вырванных  из блокнотов  листков, на них
были записаны все предложения по  поводу действий, которые могли бы нарушить
работу автоматической системы. Многообразие таких  возможностей изумило  их.
Они говорили  торопясь, перебивая друг друга,  но исключительно по существу.
Для  ушей  постороннего  разговор  звучал  бы  как  сугубо  профессиональная
дискуссия, а не обсуждение подготовки к революционным действиям.
     Итогом   явился  довольно   длинный   список.   Каждый  предоставил   в
распоряжение остальных все свои  знания, и  среди них  оказалась информация,
считавшаяся  совершенно секретной:  коды  для  расшифровки  заблокированного
материала,  не подлежащие огласке внутренние адреса для вызова данных и  так
далее.  Тут  же  были  и  рекомендации,  как  нарушать  работу  периферийных
автоматических  устройств,  --  например,  счетных  и  разменных  автоматов,
охраняющих устройств входов и лифтов,  телетайпов  и дисплеев общей  системы
связи. Естественно,  пока еще они  знают  не все, что может пригодиться  для
претворения в жизнь их идеи, но это поправимо...
     Бен аккуратно сложил листки с записями и сунул их во внутренний  карман
куртки.
     -- Придется  поработать над этим еще некоторое время, -- сказал он,  --
пока мы все не проверим. Начать лучше с  акций небольшого  масштаба -- нужно
посмотреть, так ли все пойдет, как мы надеемся.
     -- А  тем временем готовиться к большому удару, --  вставил Франсуа. --
Он будет знаком к началу восстания.
     Джонатан кивнул:
     --  И  на  этот раз  у  нас  действительно  есть  шанс,  потому что  мы
парализуем также средства связи и транспорт, обслуживающие полицию.
     В динамике над дверью раздался щелчок, послышался голос:
     -- Господина Бена Эрмана просят к видеофону. Господина Эрмана -- срочно
к видеофону!
     Джонатан повернулся к Бену:
     -- Кто знает о том, что ты здесь?
     Бен удивленно пожал плечами:
     -- Я никому не говорил!
     -- Ну, иди же! -- поторопил его Франсуа. -- Но будь осторожен!
     Бен встал и вышел  из  зала.  Кабинка видеофона  была  в  другом  конце
коридора. Войдя в нее,  он увидел, что  экран  включен; на  нем вспыхивали и
гасли, повторяясь снова и снова, слова: "Пожалуйста, ждите".

     Оставшиеся в зале несколько встревожились. Они молча ждали Бена.
     А потом те, кто сидел ближе к открытому выходу на лестницу, а за ними и
остальные  услышали, испуганные, топот тяжелых сапог. Длился он меньше  трех
секунд, а затем они оказались в двойном кольце людей в форме. Люди эти  были
неразличимы, каждый в одной  руке держал дубинку, в другой -- высоковольтный
электробич.
     Наконец сквозь  двойное  кольцо полицейских прошел невзрачный маленький
человек  в  гражданской одежде,  и  все  оцепенели  от ужаса:  шеф секретной
службы, лишь изредка появляющийся на страницах газет и на экране телевизора.
И однако, если твоя совесть была не совсем чиста, это лицо ты едва ли мог бы
забыть...
     --  Пожалуй,  этого  хватит, -- сказал он.  Он  переходил  от одного  к
другому,  останавливался  перед каждым, разглядывал его. -- Решили,  значит,
ударить в самое  уязвимое место. Думаю, вы еще поймете, какими детскими были
ваши замыслы. Увести!
     Через минуту в комнате никого не осталось.</i>

        8

     Время до полудня Бен провел  на следующий день как  в полусне. Будто он
не  совсем еще  проснулся, будто  пребывает в  воображаемом пространстве,  в
воображаемом времени, отделенных от реальности царством сновидений.
     До этого,  в шесть  утра, звонок вырвал его из мира, внезапно обретшего
существование. По-настоящему он с  этим миром еще не соприкоснулся,  но ведь
откуда-то тот  появился, и вернуть его  в небытие уже невозможно. Реальность
это или сон? Фрагмент прошлого или абрис какой-нибудь параллельной вселенной
--  из  тех,  о  которых им рассказывали  на  уроках физики?  Различия между
несуществующим, возможным и реальным стерлись, и было неизвестно, удастся ли
когда-нибудь снова провести четкие границы.
     Бен с облегчением обнаружил, что ни в то время, когда средство  на него
действовало, ни позднее, когда оно  действовать  перестало, ощущения тошноты
не появлялось. По-видимому, он провел эту ночь спокойно, не  обнаружив перед
другими  никаких признаков  того,  что  он не  пребывал  в нормальном сне, а
совершал путешествия в неведомое. И когда теперь, все еще погруженный в свои
грезы,  он  машинально совершал повседневные,  ставшие  привычными действия:
вытирался  и причесывался,  ел  и пил, занимался физическими  упражнениями и
участвовал в хоровой декламации, -- сознание его было уже раздвоенным, и ему
только постепенно удалось справиться с  потоком нового, обрушившимся на него
за такое короткое время.
     К полудню он уже был в  хорошей форме, в четырнадцать часов сел, внешне
спокойный, на свое место перед дисплеем и включил связь с рабочим блоком.
     Прежде чем появились обычные последовательности печатных знаков, прошло
необычно много  времени. Много -- то  есть на доли секунды  больше обычного,
однако, учитывая, как  быстро  осуществляются  всегда  адресация и  обратный
вызов, это было слишком долго. Только теперь Бен кинул взгляд на контрольные
часы... вчера он не записал стоимость  машинного времени, потраченного им за
день, но определенно по меньшей мере десяти минут не хватает. Кто-то побывал
на его рабочем  месте,  и этот кто-то  вызывал  содержимое  собранных  Беном
массивов  данных. Зачем? И кто это  был? Не достиг ли он  уже точки, которой
страшится,  -- момента разоблачения? Не раскрыта  ли его игра, не поняты  ли
его замыслы?
     Если  не считать некоторых  незначительных отступлений от установленных
правил, которые только  он,  как  профессионал,  и  мог заметить,  на  такую
возможность  ничто  не указывало.  Может  быть,  здесь побывал  какой-нибудь
начальник,  контролер,  кто-то  из сослуживцев... а может,  виноват работник
группы   очистки,  недостаточно   осторожно   пользовавшийся  аппаратом  для
устранения статического электричества, или ремонтник, который ночью проверял
состояние компьютера? Но как ни хотелось Бену  верить, что именно  так все и
было, он знал совершенно точно, что доступ к данным может получить лишь тот,
кто знает код.
     Какова  бы, однако, ни  была  причина  случившегося,  выяснением  ее он
сейчас  заниматься  не мог  и опять  вызвал данные  по  Харди  Вэману, номер
14-5566850-19W. И пересмотрел его фотоснимки, обновляющиеся каждый год.  Да,
назвать  это  лицо приятным  нельзя:  вроде  бы молодое, но, присмотревшись,
видишь на нем выражение  разочарования и усталости, какое встречается только
у стариков перед  переводом в категорию Z -- нигиляцией. Волосы были черные,
подбородок слегка скошен назад;  это придавало лицу презрительное выражение,
становившееся на фотографиях заметнее год от года.
     Бен  посмотрел  на часы.  Времени было  еще мало --  четырнадцать часов
двадцать минут, -- и он вдруг решил, что разыщет Харди прямо сегодня. Теперь
он больше не был уверен, что у него будет возможность  долго продолжать свои
розыски без помех.
     Инструктивное письмо
     по проблеме подрастающего поколения
     Особенно грубые проявления социальной безответственности наблюдались  в
архаическую эпоху  в вопросах, связанных с появлением  на свет и воспитанием
подрастающего   поколения.   К  роковым  последствиям   приводили  следующие
обстоятельства:
     a)   Вопрос  о   подрастающем   поколении  находился  исключительно   в
компетенции отдельных лиц.
     b) Количество производимых на  свет детей зависело от случайных влияний
и решений.
     c) В процесс размножения мог включиться каждый, кто этого хотел.
     d)  Совершенно  не учитывались  данные о  наследственности  принимающих
участие в размножении лиц.
     e)  Отсутствовало  какое бы  то ни было законодательство о генетическом
отборе.
     f) Воспитание грудных младенцев и маленьких детей доверялось родителям.
     g)  Таким  образом,  воспитывать и обучать  детей  на  первом этапе  их
развития получали возможность лица, не имеющие специальной подготовки.
     h) Семья продолжала влиять отрицательно на ребенка даже после того, как
он становился школьником.
     i)  Обучение проходило под знаком  индивидуалистических, а не социально
ориентированных представлений.
     Широкое,  неконтролируемое  распространение  генетически  обусловленных
соматических и психических болезней вызывало серьезные сомнения  в том,  что
хотя  бы  часть наличного  человеческого  материала  окажется.  пригодной  к
общественному сплочению. Нарушалось равновесие  между  желаниями индивидов и
налагаемыми   обществом   обязанностями,  что   вызывало  у  людей   чувство
ущемленности  и  агрессивное  поведение.  В  результате  свобода  отдельного
человека  оказалась существенно ограниченной;  дальнейшее  совершенствование
общества в  таких условиях было невозможно. Поэтому Свободное  Общество было
вынуждено    разработать   совершенно   новые   методы,   регулирующие   как
деторождение, так и воспитание молодого поколения.
     Иметь   детей    разрешается   лишь   парам,   которые    удовлетворяют
соответствующим требованиям.  Вариации  в генетическом  отношении  не  могут
выходить  за  пределы +2,5 процента.  За  норму  принимается  спектр качеств
среднего  гражданина.  Плод на  протяжении шести  недель  находится  в  теле
матери,   затем   посредством   гормонального  шока  выбрасывается   наружу.
Дальнейшее созревание происходит в инкубаторе. За время этой длящейся десять
месяцев  фазы  развития проводится  не меньше трех проверок  на генетическую
полноценность.
     Уход за  детьми первые  два года  их жизни  осуществляется в стерильной
обстановке автоматическими устройствами. Для  развития сенсорных  и моторных
способностей используется программа, имеющая целью пробуждение осязательных,
слуховых, зрительных и иных ощущений.
     Детей старше двух лет направляют в дошкольные  классы, где их обучает и
воспитывает   по  утвержденным   учебным  планам  специально  подготовленный
персонал.  До двадцати двух лет  растущий  гражданин усваивает  все элементы
поведения,  необходимые  члену  Свободного  Общества.  Более  поздние  этапы
планирования предполагают полную компьютеризацию.
     По  причинам  биологического  порядка  индивид   в   период  созревания
находится   в  особом  психическом  состоянии,   отличающемся  от  состояния
взрослых. Оно  характеризуется прежде  всего  готовностью к  усвоению  любой
информации,   повышенной   готовностью  к   риску,   недостаточно   развитой
способностью сосредоточиваться, выраженной тягой к необщепринятому мышлению,
использованием элементов игры  в серьезных делах.  Поскольку  индивид в этой
фазе развития особенно восприимчив к новому и  открыт для обучения, именно в
этот   период   ему   должны   прививаться   все   необходимые   социальные,
трудотерапевтические и псевдопрофессиональные умения  и навыки. Если человек
архаической эпохи не расставался  с  этими инфантильными моделями поведения,
даже когда становился взрослым (в результате чего общество все более и более
превращалось  в  котел,  в  котором  бурлили  противоборствующие  течения  и
мнения),  то  гражданин Свободного  Общества  в отличие  от  него  достигает
подлинной зрелости. После этого он  к восприятию новой информации и усвоению
новых  элементов  поведения  более  не способен:  это  является  необходимым
условием для оптимальной и устойчивой  адаптации  к  существующей социальной
структуре.  Наступлению  стадии  взрослости  способствует  полугодовой  курс
гормональных инъекций.  По окончании  курса и  в  дополнение  к нему  память
индивида  подвергается шоку, освобождающему взрослого гражданина  Свободного
Общества от воспоминаний о фазе  созревания и обучения, так как в дальнейшей
жизни  воспоминания  эти будут для него лишь помехой. Поскольку инфильтрация
элементов поведения  и  мышления, характерных  для  детей  и  подростков,  в
государство взрослых была бы  для последнего вредной, для двух вышеназванных
категорий молодого поколения отводятся специальные  районы, доступ а которые
гражданам, не  принадлежащим к числу  специально подготовленного  персонала,
закрыт.  Всякое общение между этими  районами,  с  одной стороны, и  внешним
миром -- с другой строжайшим образом воспрещается, и  для предотвращения его
используются автоматические средства контроля.

        9

     К  допросу Харди Бен  подготовился хорошо: на этот раз ничто не  должно
было  застать его врасплох. Ему было точно известно, где тот работает: Харди
принадлежал к бригаде  очистки, в  чьи обязанности входило очищать  от  пыли
кабели оптической связи, проводку и трубы. Работала бригада у задней стороны
машин. Люди были здесь не нужны,  по крайней  мере  для  функции управления.
Неавтоматизированным  оставалось только  обслуживание,  в  котором время  от
времени нуждались и технические устройства.
     Работа эта была опасной. В зоне, отведенной для человеческого обитания,
жизнь  граждан  Свободного Общества охранялась  всеми  мыслимыми средствами,
физически --  мерами безопасности,  морально  --  правилами и предписаниями.
Забота  о физической  безопасности членов Общества заходила так далеко,  что
даже при большом желании  нельзя было нанести никому  телесного повреждения;
если  бы кто-нибудь  ударил  своего  врага  ножкой  стула  по голове,  ножка
сломалась бы,  не  причинив сколько-нибудь серьезного вреда.  Даже  столовые
ножи и вилки делались из гнущейся пластмассы,  стены были обиты пенопластом,
напряжение в розетки подавалось низкое. Но, самое главное, никаких врагов не
было:  малейшее поползновение  к  агрессивным  действиям  ликвидировалось  в
зародыше посредством психотренинга и  психиатрических  превентивных  мер  до
того, как оно могло реализоваться.
     Здесь,  однако,  все  было  иначе. Катясь на  автоматически управляемой
автомотрисе  по переплетениям рельсов,  Бен  вполне  это осознал.  Уже  сами
размеры того, что его окружало, были несоизмеримы  с человеческими: огромные
залы и туннели, оголенные опоры, оси, провода... ступени, проломы, на первых
этажах  -- открытые окна; все это без  перил,  без  предупреждающих световых
сигналов, без мягкой  обивки. Дышать  было  трудно,  пришлось надеть фильтр,
однако, когда Бен его на миг снял,  он ощутил какой-то не знакомый ему запах
--  то  ли озона,  то ли синильной кислоты. Это была настоящая  преисподняя,
едва   обеспечивающая   гражданам  низших   категорий   минимальные  условия
выживания.
     Перед тем как Бен сюда отправился, ему сунули брошюрку--план, с помощью
которого он мог здесь ориентироваться. Огромные залы соединялись трубами, --
проезжая по ним, приходилось  наклоняться, чтобы не  задеть головой  бахрому
пыли, свисавшую, как паутина, сверху. Наконец дорога пошла круто  под уклон,
и Бен вцепился в  поручни  своей открытой автомотрисы. Еще несколько  ровных
поворотов,  русло  подземной  реки,  сток дымящихся химикалий,  а  потом два
воздушных  шлюза   --  вход  в  подземную   часть  исполинского  процессора,
центральной вычислительной машины, управляющей городом.
     Где-то здесь и должен был быть Харди... Слева высилась огромная стена с
бесчисленными  монтажными  платами,  справа зияли отверстия кондиционера, из
которых  с потоком  воздуха строго определенной  температуры  сюда поступали
распыленные  поверхностно-активные  вещества;  благодаря   им  автоматически
устранялись дефекты в  изоляции, появлявшиеся то там, то  здесь из-за  порчи
изоляционных материалов, создававшей раньше серьезные проблемы.
     Еще  поворот,  за  ним  другой... Но тут дорогу Бену преградила  группа
людей: на колее, по которой он ехал,  стояла грузовая автомотриса с мигающим
красным   крестом.  Автоматика   выключила   движение,   столкновение   было
предотвращено.  Человек  в  полосатом  бело-красном комбинезоне  санитара  с
криком подбежал к Бену:
     -- Ты что, сигнала тревоги не видишь? Освобождай путь, да побыстрей!
     За   спиной  санитара   появился   человек  в   синем  комбинезоне.  Он
предостерегающе ткнул того в бок:
     --  Брось,  Пол! Это посетитель,  о котором нам сообщили заранее. -- Он
повернулся к Бену. -- Вы опоздали, Харди попал в аварию: ударило током. Ведь
это ему вы хотели задать вопрос?
     Бен вышел  из  автомотрисы,  подошли  еще  двое и сняли  ее  с рельсов.
Грузовая автомотриса сразу тронулась с  места,  и, когда  она проезжала мимо
Бена, он увидел  лицо,  которое  всего час  назад рассматривал  на  дисплее:
неприятное, узкое,  ни молодое  ни старое, которое, однако, даже в бессилии,
похоже, выражало презрение к окружающему миру...
     Бен  повернулся к  человеку в синем комбинезоне: по-видимому,  тот  был
главным в группе.
     -- Что с ним случилось?
     -- Его только что нашли. Но мы все выясним.
     -- Выясните сейчас же! -- потребовал Бен.
     Между  тем из боковых  входов,  чьи  зевы в слабом свете люминесцентных
полос он  сперва не разглядел, из  углов  и ниш выходили  все новые и  новые
люди; они были грязные, в руках у всех были какие-то непонятные инструменты,
и Бену казалось,  будто люди  эти никого и ничего не боятся. У  некоторых  в
полумраке только и  можно было разглядеть, что белки  глаз.  Собралась целая
толпа, люди тихо бормотали. У Бена  было ощущение, будто ему грозит какая-то
опасность, будто здесь  накопилась  ненависть и в любой момент может на него
излиться,  хотя он  и не  понимал за что.  Невольно  он  отступил  назад, на
насыпь,  откуда  было лучше  видно  и в случае  чего легче было  скрыться  в
темноте.
     Человек в синем комбинезоне поднял руку, и толпа умолкла.
     -- Кто нашел Харди? -- спросил он.
     -- Я!
     Вперед  шагнул человек,  в  руке у  него  был  шест,  на конце которого
торчали три острия, и он поставил его около себя вертикально, как копье.
     -- Где это было?
     -- Вон  там,  у распределителя.  Я позвал Билла, и он поднял тревогу  и
вызвал санитара.
     -- Кто-нибудь видел, что с ним произошло?
     Главный в группе обшарил глазами лица. Ни один из тех, на кого упал его
взгляд, не шевельнулся, однако Бену почудилось в задних рядах толпы какое-то
движение,  и, приглядевшись,  он увидел, что  высокий  широкоплечий  человек
крепко   держит   за  руку  под  плечом  другого,  меньшего,   будто   желая
предотвратить  возможность  каких-то  действий,  которые  тот,  может  быть,
замышляет.
     -- Э-э...  выйди вперед... да-да,  ты! -- приказал  Бен и повернулся  к
главному. -- Я сам задам ему два-три вопроса!
     Когда коротышка, выбравшись из  толпы, нерешительно  шагнул к Бену, тот
сказал:
     -- Я из службы контроля: ты знаешь, что ты должен мне отвечать?
     Коротышка кивнул и опустил глаза.
     -- Я знаю, ты что-то видел. Скажи что!
     Человек  покачал  головой. Бен подождал немного, потом  сказал главному
громко, чтобы слышали все:
     -- Я  беру  его  с собой.  И  тебя тоже: это будет  гарантией,  что  не
возникнет никаких  трудностей.  Тебе  ведь  известно,  что  я  связан  через
телекоммуникатор с вычислительным центром?
     Намек  помог:  даже  если  сказанное   не  было  правдой,  почтение   к
вышестоящим инстанциям было у этих людей в  крови. Бен, главный  в группе  и
коротышка сели в автомотрису, и она повезла их в штольню.
     Бену  было  ясно:  по  какой-то причине  коротышка не хочет  говорить в
присутствии  своих   товарищей   и  прежде  всего   необходимо  его  от  них
изолировать.
     Они  доехали  до  вертикальной шахты,  вышли  из  автомотрисы,  вошли в
застекленную  будку сторожа,  и  Бен  опять  задал  свой  вопрос.  Человечек
взглянул вопросительно на главного своей группы, тот кивнул ему и сказал:
     -- Нужно отвечать.
     -- Да,  я видел все своими  глазами.  Это не  несчастный  случай. Харди
выдернул два  ввода из рельса, по которому подводится  ток.  Держал он их за
изоляцию, поднес к голове и приложил оголенные концы к своим вискам, правому
и  левому.  Смотреть  было  страшно,  как  его  затрясло и  задергало.  Лицо
сделалось безумным. Потом он упал.
     Коротышка умолк.
     -- Это все?
     -- Да!
     -- Хорошо, -- сказал Бен. -- А теперь  я  хотел бы увидеть Харди -- где
он?
     Главный  повел его в санитарную комнату. Харди лежал, возле него  сидел
врач. Увидев Бена, врач поднялся и шагнул ему навстречу.
     --  Тяжелый  электрошок, -- сказал он. -- Непонятно,  как  такое  могло
случиться,  но,  судя по всему,  оба его  виска  одновременно  оказались под
напряжением.
     Глаза у Харди были открыты, но он не двигался; лицо его было обращено к
потолку.
     -- Он в здравом рассудке?
     --  Он  в  сознании, --  поправил  врач.  --  Если бы  под  напряжением
оказались другие части тела, возможно, наступил  бы паралич,  однако с  этим
справиться  было бы можно. Но тут речь идет о мозге. Да, он в сознании. Но в
здравом ли он рассудке? Понимает ли, что вокруг  него происходит? Помнит  ли
что-нибудь? Кто это знает?
     Неслышными шагами  Бен подошел  к койке  и наклонился  к пострадавшему.
Когда его лицо попало в поле зрения Харди, тот вдруг приподнялся и закричал:
     -- Уходи, я ничего не знаю!  Ничего, ничего, ничего не знаю! Ничего  не
знаю...
     Врач потянул Бена в сторону, но Харди все. кричал и кричал.
     -- О чем он? -- спросил врач.
     -- Мне пока это не известно, -- ответил Бен.
     Он  попрощался и отправился к подъемнику. Тот поднял его вверх, назад в
безопасное жизненное пространство Свободного Общества.
     Заметки к симпозиуму "Порядок и антипорядок"
     Предварительные замечания к определению понятий
     Порядок: закономерность, регулярность
     Антипорядок: случайность, хаос, энтропия
     Антитезы: порядок -- хаос
     определенность -- неопределенность
     События  в  макромире,  где  живет  человек,  подчиняются  определенным
законам.   Единственным   источником   неопределенности   является  микромир
(квантовые процессы). Воздействия изнутри на социальную структуру могут лишь
следовать  модели  квантового  усилителя. Имеется в виду  последовательность
связей, превращающая микрособытие  в  макрособытие.  Примером  может служить
усилительное устройство, делающее электронные импульсы доступными слуху  или
зрению.  Эффекты  такого  рода  наблюдаются и  в  биологических  организмах,
например когда случайные изменения в генах  приводят  к  мутациям.  Процессы
такого  же  рода  действуют  и  в  мозгу;  здесь  они  вызывают  неожиданные
эмоциональные реакции, непредсказуемые мысли, нелогичные решения и т. п.
     В  начальных геологических, биологических или социологических ситуациях
случайные события приводят  иногда к изменениям, которые в той мере, в какой
это  касается экологической  системы, оказываются  улучшениями.  Однако едва
экосистема  поднимется  на  более  высокую  ступень  организации,  случайные
влияния неизменно становятся разрушительными. Следовательно, любое вызванное
случайностью  изменение наносит ущерб  нормальному  функционированию  нашего
совершенного государства.
     В  мире,  контролируемом  человеком, случайности  места  нет. Исключить
самую возможность ее -- наша задача. Наш мир должен целиком контролироваться
и всесторонне управляться.  Случайные  влияния  в области  техники  ведут  к
авариям, стихийность  в общественной области  влечет за  собой  беспорядки и
волнения. Профессиональные  группы, основу  деятельности которых  составляют
производство  идей и  фантазия, воздействуют на  социальную  структуру, если
являются   ее   элементами,   разрушительно;   деятельность   всякого   рода
изобретателей, реформаторов, художников и писателей отрицательно сказывается
на удовлетворенности граждан;  поэтому  из официального списка вышеназванные
профессии исключаются.
     В области техники использование генераторов случайных чисел допускается
лишь  по особому разрешению, прежде всего  для целей моделирования и научных
исследований.  С  завершением  переходного этапа разрушительная  случайность
будет  устранена из  действующей структуры  нашего государства окончательно.
Таким образом,  путем  создания непреодолимой  преграды  между  микромиром и
макромиром будет достигнуто состояние абсолютного порядка.

        10

     Встреча с Харди подействовала  на  Бена  гораздо сильнее, чем он себе в
этом признавался. Если к встрече с Барбарой он был совершенно неподготовлен,
то  здесь  все  было иначе. В случае с Харди  он все продумал  заранее, да и
нельзя было считать того совсем ему незнакомым человеком хотя бы потому, что
Харди  играл  важную  роль  в  его сновидении. Но,  спрашивается,  Харди его
сновидения -- тот ли самый  Харди,  который  лежит  сейчас в  больнице из-за
того,   что  хотел,  прежде  чем  встретиться  с   Беном,   уничтожить  свои
воспоминания? Если ему, Бену, кажется, будто  он и еще трое лиц,  с которыми
он  якобы вступал в  контакт, вместе участвовали в  каком-то событии, то  из
этого еще не следует, что событие это на самом деле имело место. Действующих
лиц он во сне видел  смутно, впечатление такое, будто это всего лишь  схемы,
средоточия  действия, которые, возможно, просто по воле случая воплощаются в
любое конкретное лицо, которое в этот момент занимает его мысли.
     Как бы то ни было, Бен пришел  к твердому убеждению, что прошлое хоть и
частично,  но все  же  ему  открылось,  и  решил,  что  сегодня  же  вечером
использует следующую  ампулу. Однако  незадолго  до ужина  сосед из спальной
кабины рядом сказал, что ему звонили. Бен вошел в кабинку видеофона и набрал
номер, который дал сосед. Экран осветился, но остался пустым.
     -- Как  хорошо,  что мы снова встретились! Мне бы  хотелось еще  раз  с
тобой увидеться... --  Хотя женщина, голос которой  он слышал, не назвалась,
Бен сразу узнал Барбару. -- Алло, ты  здесь? Ты меня слышишь? А что если  мы
встретимся сегодня вечером? --  Она  не  стала дожидаться ответа. -- Так что
жду  в девятнадцать тридцать на конечной станции подземки,  "Западный сектор
города". Понял? В девятнадцать тридцать!
     Экран погас,  оставив Бена в полной  растерянности. Но несмотря  на все
сомнения, он с  первого же мгновения знал, что  приглашение примет. Невзирая
на все  опасения, естественные,  когда  речь  идет  о  встрече  с  девушкой,
любопытство взяло  верх.  Он получил подтверждение  тому, что  Барбара знает
что-то о его прошлом. Сегодня ему станет известно, что именно!

        11

     Когда  он  вышел из  переполненного  вагона  подземки,  оказалось,  что
моросит дождь,  и  он поспешил  надеть  дыхательный  фильтр. Подождал,  пока
пройдет  основной  поток  пассажиров, и оглядел опустевшую платформу.  Через
минуту ему  уже казалось,  что  придется ни с чем вернуться домой, но тут из
темноты вынырнула фигура. Это  была Барбара. Она взяла его за руку и повела.
Они старались  держаться  в  тени.  Хотя  в  этом  квартале  противозаконные
поступки такого рода,  возможно, не так уж редки, он ни за  что на свете  не
хотел  бы, чтобы  его увидели вместе с девушкой. Туман  этому помогал,  да и
дыхательные маски и дождевые накидки  тоже скрывали всех, на ком они были, в
единообразной анонимности.
     Барбара  ввела  его в какое-то  здание. Они подождали несколько секунд,
пока не убедились, что в вестибюле больше никого нет,  и тогда вошли в лифт.
Бен  обратил  внимание, что Барбара набирает странное  сочетание цифр --  по
нескольку  раз нажимает  на одни  и  те  же кнопки, будто  над  стандартными
двенадцатью этажами есть и другие, куда тоже можно подняться. Каково же было
его  изумление,  когда  он  обнаружил,  что  эта  абсурдная  мысль  отвечает
действительности! На экране появлялись  теперь, вспыхивая ненадолго,  цифры,
обозначающие  следующие  этажи:  13, 14,  15... Может, помещения  для машин,
ремонтные  мастерские,  зона ограниченного доступа? Цифры  росли  и росли, и
лифт остановился  только на "76". По-видимому, они в  одном из башнеподобных
зданий,  которые  в  нескольких  местах в городе  уходят в неведомые высоты;
увидеть их  верхние этажи невозможно, потому что эти этажи всегда теряются в
тумане.
     Они с Барбарой вышли в коридор, и Бен не поверил своим глазам: они были
в холле со стенами из зеркал  и мрамора, пол устилали толстые ковры, потолок
был покрыт мозаикой ламп  из  шлифованного стекла. Барбара потянула  его  за
собой:
     -- Нам нельзя оставаться здесь слишком долго!
     Они  дошли до двери, и Барбара сунула в щель для личного номера кусочек
серебристой фольги. Прислушалась...  потом  быстро выдернула фольгу и нажала
кнопку.
     -- Что ты делаешь?
     -- Там сейчас никого нет. Одна моя подруга здесь убирает. Она и сказала
мне об этом. Пришлось заплатить ей десять пунктов.
     -- Но где мы?
     Они  уже  вошли в  квартиру, там  было еще  великолепнее, чем  в холле:
высокие  потолки,  огромные  комнаты  --  двадцать шагов  от одной стены  до
другой.
     --А ты не догадался? Здесь живет гражданин категории В.
     Они подошли к окну во всю стену -- вид был ошеломляющий. Они с Барбарой
были  высоко над  морем облаков, воздух  вокруг  был почти  чистый. Над ними
свободно изгибалось черно-синее небо; несколько  облаков  над  горизонтом на
западе, освещенные  снизу розово-красным  светом,  казалось,  разлетались  в
стороны. Далеко  внизу вокруг  дома что-то  колыхалось: это было  серое море
смога.
     -- Здесь жить можно, правда? -- сказала Барбара.
     Она подошла к Бену вплотную, и он невольно подался назад.
     -- Что случилось? Я сделала  что-нибудь не так? Разве ты не рад, что мы
опять вместе?
     -- Слушай, Барбара, я не знаю, меня ли ты на самом  деле ждала. Похоже,
нас что-то связывает, но я не  знаю, что  именно. Мои воспоминания...  я все
забыл.
     -- Забыл?  Кто бы этого не хотел -- забыть? Но пойдем, не будем  терять
времени!
     Она  шагнула к стенному шкафу, открыла его; как  по мановению волшебной
палочки,  взгляду  Бена  предстала  батарея бутылок всех цветов  и размеров.
Барбара взяла два стакана и наполнила их. Один протянула Бену:
     -- Пей! Не надо задумываться!
     Она  подняла  стакан,  коснулась  им  его  стакана.  Тончайшее   стекло
зазвенело, и будто что-то шевельнулось в памяти Бена,  не сон на этот раз, а
подлинное воспоминание о прошлом... но, едва появившись, тут же исчезло. Бен
стал пить жидкость, чуточку сладкую, чуточку терпкую и чуточку оглушающую --
должно быть, какие-то концентрированные вещества...
     -- Нам не... Ведь нас могут...
     Кончиками пальцев Барбара коснулась его губ:
     -- Ни о чем не думай -- все в порядке!
     Через  дверь под  аркой, открывшуюся  в стене, Барбара вошла  в смежную
комнату и исчезла за углом. Бен  медленно пошел за нею следом и  увидел, что
пол  в  комнате застлан толстым  пушистым  ковром --  настоящим  газоном  из
крученых ниток, в котором утопали ступни ног. Справа  от  Бена  продолжалась
стена из цельного  стекла,  а перед ней стояла огромная  постель, по меньшей
мере раз в шесть шире той, на которой он всегда спал.
     Позади  раздался шорох, он повернулся и  увидел Барбару. Она  успела за
это время переодеться.  То, что было  на ней  теперь, спускалось от плеч  до
пола  и  волочилось  по   ковру.  Бен  не  сразу  осознал,  что  одежда  эта
полупрозрачная,  -- он впервые видел тело женщины, и все его куклы не шли ни
в какое сравнение с тем, что он видел.
     Чувство омерзения, отвращения, которое всегда вызывали у него, возникая
в  его  воображении,  такого  рода картины,  сейчас,  к  его  изумлению,  не
появилось.   Зато  появилось  и   охватило   его   прямо-таки  экстатическое
возбуждение,  головокружительное  раскачивание  между  ликующей  радостью  и
убийственным смущением, между желанием и страхом.
     -- Иди же, иди! -- прошептала Барбара.
     Она легла на кровать, потянулась, вытянулась.
     -- Я хотел тебя спросить... мы должны...
     Бен был не в состоянии говорить связно.
     -- Тебе не нужно меня ни о чем спрашивать. Это в прошлом, и хорошо, что
в прошлом. Мы вместе, и больше я ничего не желаю.
     Она притянула его к себе, и то, что произошло между ними, произошло так
естественно, что никаких  подробностей он потом  вспомнить не  мог. Осталось
только  чувство неописуемого  блаженства,  и чувство  это  перевесило  стыд,
вызванный  мыслью, что он  предался ужасным извращениям, самым  тошнотворным
отклонениям, какие только можно себе представить.
     К себе  Бен  вернулся  лишь только на следующее  утро. Всю эту  ночь он
провел  вне  дома  и  за  это  время  нарушил  не  меньше  десятка  законов,
предписаний и  неписаных правил. Они  с Барбарой торопливо оделись.  В самый
последний момент,  когда  уже  наступил  рассвет,  они  вышли, спустились на
лифте,  и вместе с  туманом  и  кисловатым  запахом  выхлопных газов на  них
обрушилась повседневность. Они молча разошлись в разные стороны.
     Бен понимал, что объяснить, где он был  это  время,  ему будет нелегко;
нужно  спокойно  что-то  придумать.  Ибо  он  не может  отрицать  сам  факт:
незаконное  отсутствие в  ночные часы. Это  влечет за собой  не только вычет
пунктов, но, как правило, и расследование. Его обрадовало, что, входя в свой
жилой  блок, он никого не встретил. Он прошел в  спортивный зал, оттуда -- в
небольшой подвал, где хранился спортивный инвентарь.  Закрыл за собой дверь,
достал  из кармана полиэтиленовый чехольчик с  личным номером. Оторвал часть
прозрачного  чехольчика,  покрывавшую карточку с передней стороны  (она была
той  же величины  и  формы,  что и  сама карточка), и  принялся  тереть  ею,
прижимая  изо  всех  сил,  о  пластик  пола.  По  пылинкам,  которые  начали
приставать к полиэтилену, Бен  понял, что материал наэлектризовался. И тогда
он всунул  полиэтиленовую пленку  в  щель двери.  Он рассчитывал на  то, что
чувствительные к заряду моновибраторы будут этим выведены  из строя. И когда
он, вытащив из  щели пленку,  вставил вместо нее сам номер, то  увидел,  что
надежда его сбылась: дверь не открывается.
     Теперь он  стал ждать  и,  когда  в  спортивном зале послышались  шаги,
застучал в дверь и закричал:
     -- Я не могу выйти, замок сломался!
     Его  услышали,  и  вскоре  дверь  открылась.  Бен  сразу  направился  к
модератору,  заявил, что  просидел запертым в подвале всю ночь,  и попросил,
чтобы от утренних занятий его освободили. Пришлось  ждать прихода мастера из
отдела ремонта -- он должен был установить, что именно произошло, после чего
Бена отпустили и даже разрешили лечь в своей спальной кабине.
     Как приятно было нежиться в своей постели, зная, что остальные сейчас в
классах  и  спортивных  залах!  Собственно  говоря,  его должна была  мучить
совесть:  ему  бы  никогда  в  голову не пришло, что  он способен  так легко
отбросить основные правила, определявшие до сих пор его  жизнь. Но почему-то
он чувствовал  себя  превосходно,  и  не  только  из-за приятной  усталости,
которую испытывал: он теперь ощущал в себе силы, о существовании которых  до
этого  не  подозревал, и им владело неодолимое желание ставить  перед  собой
трудноразрешимые задачи.
     Теперь  для  него было просто невозможно провести в бездеятельности всю
первую половину  дня.  Быстро приняв решение, он  спустился  на первый  этаж
блока,  в медицинскую комнату, и попросил  снотворных  таблеток.  В коробку,
которую  дали, ему удалось  незаметно положить шприц для инъекций -- и через
пять  минут  он уже снова лежал в своей  постели  и ждал сновидений, которые
вызовет к жизни активация глубоко погребенного содержимого памяти.
     II
     <i>Улицы  были  безлюдны, почти  все время на  них  царила мертвая тишина.
Электрички не  ходили,  такси  были запрещены.  Зато взад-вперед  разъезжали
набитые полицейскими патрульные  джипы, и иногда можно было увидеть ползущий
танк. Бен перебегал из парадного в парадное. Когда нужно было обогнуть угол,
он  останавливался и  сперва удостоверялся в том,  что впереди все спокойно.
Наконец он нырнул  в  проход  между  двумя домами.  В заднем  дворе, где  он
оказался, находилась оснащенная устаревшей техникой  типография; здесь они и
печатали свои листовки. На большее они не осмеливались.
     От группы остались считанные  люди, в том числе Джонатан, Харди, Эдвиге
и Франсуа.  Остальные,  выйдя из  заключения, о подпольной борьбе  не хотели
даже слышать.
     Свою работу  в центральном банке данных сохранил только  Бен. Он  тогда
чудом избежал ареста и так и не знал до сих пор, кто в тот раз вызвал его  к
видеофону. Было  ли это случайностью или же кто-то захотел его спасти? Когда
он увидел  из окошка кабины видеофона приближающихся полицейских, он присел,
а потом  незаметно  выскользнул через  дверь;  в  его нагрудном кармане были
спрятаны   листки   с   перечнем   способов   саботажа   --   неопровержимое
доказательство бунтовщических намерений  группы.  Поэтому  всех остальных  и
продержали под  арестом так недолго. Но по этой  же  самой  причине товарищи
смотрели теперь на  Бена  как на чужого.  Так стало несмотря на то, что роль
его была важнее других: у него был больший, чем у них, доступ к информации о
происходящих   событиях,   а   когда   нужно  было   провести   какую-нибудь
запланированную ими акцию, на клавиши пульта ложились его, а не их пальцы...
Однако Бен не был доволен своим положением. Ибо, хотя ему этого не говорили,
тень подозрения на нем лежала:  некоторые  считали, что  именно он сообщил о
замыслах товарищей и месте встречи.
     Сейчас они сидели в задней комнате, вход в которую был замаскирован под
стенной шкаф. Здесь они были в относительной безопасности.
     Набрасывали  текст новой  листовки. Харди записывал  черновые  фразы, а
остальные  помогали формулировать окончательный вариант. Но всем  было ясно,
что их положение безнадежно.
     -- По-моему, то,  чем мы  здесь  занимаемся, бессмысленно,  --  сказала
Эдвиге.  --  Только вдумайтесь: мы  призываем к сопротивлению!  А кто Сейчас
настолько  глуп,  чтобы  сопротивляться?  Все  знают,  чем   это  грозит  --
заключением, исправительным лагерем...
     -- Значит, все бросить? -- усмехнулся Франсуа.
     --  Нет, --  ответила Эдвиге, --  но  если мы не в состоянии  придумать
ничего, кроме красивых слов, можно свертывать все прямо сейчас.
     -- Не думай, что расстаться с  нами тебе будет очень легко! -- закричал
Франсуа. -- Сама знаешь, что...
     -- Оставь Эдвиге в покое,  -- оборвал  его  Джонатан.  --  Она  говорит
только то, что думаем мы все.
     Харди отодвинул лист, на котором писал, и положил на него карандаш.
     -- Что же ты предлагаешь? Придумал что-нибудь получше?
     Джонатан кивнул.
     -- Возможно.
     -- Каждое слово из тебя как клещами вытаскиваешь! -- сердито воскликнул
Франсуа.
     -- Слушайте внимательно! --  Джонатан  понизил голос, словно боясь, что
его подслушают. -- Мне пришла в голову  одна  мысль... и, если я прав... это
решит нашу проблему. -- Он помолчал.  -- Знаете ли вы, что такое  разрушение
по стратегическим соображениям? Этим  средством пользовались во всех войнах,
и  прежде всего  тогда, когда войскам приходилось отступать. Речь шла о том,
чтобы уничтожить важные  объекты, не допустив тем самым, чтобы они попали  в
руки врагу.  Спрашивается, не предусмотрело ли и наше правительство что-либо
подобное на такой случай?
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Предусмотрело в каком смысле? И что должно быть разрушено?
     Голос Джонатана зазвучал тверже:
     -- Я убежден,  что  в важнейшие  блоки центрального компьютера заложена
взрывчатка. И  наверняка  есть  код,  известный только  самой верхушке,  при
помощи которого заряды эти могут быть взорваны. Ведь совершенно очевидно: те
никогда   не   допустят,  чтобы  компьютерная   система  со  всеми  данными,
хранящимися в ее памяти, и бесчисленными программами, на которых держится их
власть, попала в руки другим. Понимаете, что я хочу сказать?
     Все заговорили, перебивая друг друга, восхищенные и воодушевленные этой
мыслью; после долгого перерыва снова затеплилась надежда. Однако очень скоро
они поняли, что решающий вопрос в следующем: как узнать этот код?
     -- Ты об этом думал? -- спросил Франсуа. -- Да, -- ответил Джонатан. --
Если кто и может узнать его, так это Бен.
     Бен подумал о себе в этой связи еще до того, как Джонатан его назвал, и
все-таки  слова Джонатана застали  его врасплох. Все смотрели на него -- кто
умоляюще, кто просительно, кто требовательно. Он заговорил не сразу:
     -- Вы  знаете: я и так делаю все, что  возможно. Но тут у меня  никаких
возможностей нет.
     -- У тебя есть возможность, -- сказал Джонатан. -- И возможность эта --
Барбара Буланже.
     -- Не понимаю... -- проговорил, запинаясь, Бен.
     -- Ну, ты ведь наверняка, как, впрочем, и другие,  заметил, что Барбара
к тебе  неравнодушна.  А работает  она секретарем  директора. Тебе  все  еще
непонятно?
     Бен покачал головой.
     --  Я не  испытываю к Барбаре никаких чувств. Она красивая  девушка, но
меня не интересует...
     -- С этой минуты интересует, -- сказал жестко Джонатан. -- По-моему, мы
друг друга поняли.
     То, что говорилось потом, прошло мимо ушей Бена -- он ничего не слышал.
Он  думал  о  Барбаре...  Джонатан психолог  по  профессии  и,  быть  может,
наблюдательнее  других.  Если  вспомнить...  да,   интерес  к  нему  Барбара
проявляла. И нельзя отрицать, что она на самом деле замечательная девушка --
не только красивая, но и обаятельная...
     Сочетать приятное  с полезным?  Ничего  подобного  Бену  до сих  пор не
приходило в голову. "Ты обязан это  сделать,  обязан", --  шептал внутренний
голос. Ну... а что еще Бену оставалось?

     Две-три случайные встречи,  несколько приятных  слов...  Все  оказалось
невероятно просто. Джонатан хорошо разбирался в человеческих чувствах.
     Совместный обед  в столовой,  встреча в одном  из  немногих  оставшихся
кафе...
     И вскоре Барбара пригласила его к себе. Она жила в опрятной квартирке в
одном из огромных жилых зданий, предназначенных для более высокопоставленных
служащих  банка  данных.  У  нее,  как  у секретаря  директора,  было  много
возможностей, которых другие не имели.
     Они  лежали  на широком  диване.  Барбара  уже перестала  стесняться  и
испытывала потребность в нежности, и игры  эти доставляли Бену удовольствие.
Вначале он себя  спрашивал, не  придется  ли  ему,  чтобы  разыгрывать перед
девушкой влюбленного, мобилизовать  все свои актерские способности, но сразу
же стало ясно,  что никакой необходимости в  этом  нет:  ему  не нужно  было
притворяться, он был на самом деле влюблен. И потому избегал  говорить с ней
о банке  данных больше, чем это было безусловно необходимо, и избегал  о нем
выспрашивать. Однако друзья его становились день ото дня нетерпеливее.
     Бен высвободился из объятий Барбары и закурил.
     -- Что вообще ты думаешь о нашей работе? -- спросил он. --  Не боишься,
что   нас  с   тобой  видят  вместе?  Ведь  для  большинства  я  возмутитель
спокойствия.
     -- Знаю, -- ответила Барбара. -- Возможно, именно этим ты и привлек мое
внимание. Не такой, как другие, не такой раболепно покорный.
     -- А о себе ты что  скажешь?  Ты  ведь точно  такая, как  они: послушно
следуешь  правилам,  делаешь,  что  тебе  прикажут  и,  таким  образом, сама
помогаешь угнетать. Думала ты хоть раз о том, чтобы сделать что-нибудь?
     Барбара приподнялась на локтях и нежно на него взглянула.
     -- Кто же тебе сказал, что  я  ничего не  стала бы  делать? Думаешь, ты
случайно избежал тогда ареста?
     Бена словно ударило током. -- Так это была ты? Это ты позвонила мне?
     --  Я,  --  ответила  девушка.  --  Я не  могла допустить,  чтобы  тебя
схватили. По-моему, я уже тогда была в тебя влюблена.
     Она  попыталась  притянуть  Бена  к  себе, но он  сидел  прямой, словно
окаменев.
     --  А остальных бросила на  произвол судьбы? -- Теперь голос его звенел
возмущением. -- Старалась ради себя самой... дело тебе безразлично!
     Реакция его ошеломила Барбару.
     -- Не сердись! -- умоляюще сказала она. -- Я ведь сделала это из лучших
побуждений. Ты не пострадал -- уже хорошо.  Не смотри на меня так зло, прошу
тебя!
     -- Послушай, Барбара! -- сказал Бен. -- Ты знаешь, как я люблю тебя. Но
какой во  всем  этом  смысл -- сейчас, в  этой ситуации? Уже сегодня свобода
существует  только  на бумаге. На самом же деле  у  нас система, которая нас
беззастенчиво  угнетает,  -- хорошо  живется  только самой верхушке. Если мы
надеемся на что-то  в будущем, мы не  вправе  сидеть сложа руки.  Мы  должны
отодвинуть  наши личные  интересы на  второй план и посвятить себя обществу.
Ведь это нужно всем, а, значит, нам тоже.
     -- Но что же мы можем предпринять? -- спросила Барбара.
     -- Есть одна возможность... -- Быстро  наверстывая потерянное время, он
рассказал ей о секретном коде. -- Его наверняка знает твой шеф. Нужно, чтобы
ты добыла  для меня  этот  код, только и  всего. У тебя  есть  доступ к  его
письменному столу, к его блокноту, к его бумагам. Нужно  только поискать.  А
когда найдешь, сказать мне. Вот и все. Ты это сделаешь?
     Барбара  лежала,  откинувшись  на подушки.  Пока  он  говорил,  она  не
проронила  ни слова. Выражение ее обрамленного длинными  белокурыми волосами
лица было странно беспомощное.  Она не  произнесла ни слова  и теперь, когда
Бен замолчал, но когда он  наклонился к ней и поцеловал в лоб,  щеки и губы,
она страстно к нему прижалась.
     -- Ты это сделаешь, Барбара? -- спросил Бен.
     -- Да, --  ответила  она чуть слышно. --  Я  сделаю для тебя все,  Бен.
Да... я попробую.

     И вот код у него. Барбара  ничего не рассказала ему  о том, как она код
достала. Похоже было  даже, что она  хотела  бы об этом  забыть. И когда они
снова оказались в объятиях друг друга, сила ее  чувства почти испугала Бена,
тем более  что на этот  раз  вид у  нее вовсе  не был счастливым  -- скорее,
разочарованным.
     И Бену тоже встреча эта не  принесла  радости. Он  шептал нежные слова,
рисовал радужные картины будущего, но в душе спрашивал себя,  претворится ли
в действительность хотя бы ничтожная часть того, о чем он говорит...
     А потом быстро распрощался  --  настолько быстро,  что  это  было почти
невежливо.
     Друзья его  ждали. Ему показалось, что  глаза, которые н  него впились,
выражают физический голод.
     Несколько  секунд  Бен  чувствовал  гордость  за  то, что  ему  удалось
сделать, но потом понял, что все выглядит не так, как он себе рисовал.
     -- Вот!
     И он бросил  на стол листок, на котором были нацарапаны две-три буквы и
цифры.
     -- Код этот ты должен ввести сам, -- сказал Харди.
     -- Сам? -- переспросил Бен.
     -- А кто же еще?
     -- Я не представляю себе истинных  масштабов разрушений, -- сказал Бен,
-- Возможно, я тоже взлечу на воздух вместе со всем остальным.
     -- Ты не хочешь рисковать? -- спросил Франсуа.
     --  А  не мог бы ты использовать какой-нибудь периферийный терминал? --
спросил Харди.
     Бен помедлил немного, потом сказал:
     -- Это очень трудно: мое рабочее место в центре, и около других входных
блоков я  не бываю. Но  можно сделать  по-другому:  я запущу  программу, и в
конце будет приказ о разрушении. Тогда я успею покинуть здание.
     -- И когда все должно произойти? -- спросил Франсуа.
     --  Лучше не откладывать, прямо завтра, --  сказал Харди, -- а то, пока
суд да дело, что-нибудь случится.
     Он повернулся к Бену:
     -- А вообще-то ты уверен, что Барбара не проговорится?
     Бен кивнул:
     -- Она нас не предаст.
     -- Теперь еще кое-что... --  сказал,  растягивая слова, Джонатан. -- Ты
должен проследить, чтобы Барбара обязательно была в вычислительном центре --
я имею в виду, когда...
     -- Я  устрою так, чтобы во второй половине дня ее в здании не было,  --
перебил его Бен.
     Все на него уставились.
     -- Ты  этого  не сделаешь! -- сказал Харди. --  Она  может задуматься о
том,  что,  собственно,  происходит.  Может  проявить  слабость.  Нет,  Бен,
предупреждать ее нельзя.
     -- Харди прав, -- поддержал его Джонатан.
     И это было как смертный приговор.
     -- Да, конечно, -- сказал Бен.

     В  ту ночь  он не смог заснуть. За  последние  годы  он совершил немало
актов  саботажа, и никогда  его  не мучили мрачные предчувствия, никогда  не
испытывал  он  сомнений, никогда не  знал  страха. На этот  раз было  иначе.
Почему,  он и  сам не мог объяснить:  ведь речь  идет вовсе  не о том, чтобы
поднять в воздух здание; взорвется всего лишь несколько небольших зарядов, и
действующие электронные  схемы превратятся  в кучу жести  и проволоки. Вот и
все.  Разорванные провода, разрушенные  запоминающие  устройства...  Что тут
страшного?
     Но в  то  же время он понимал,  что центральный процессор нечто особое:
это  мозг огромной  системы, и  от его  работы зависит функционирование всех
машин страны,  начиная с  силовых  станций  и  кончая  последним  телефонным
аппаратом. Что произойдет, если мозг погибнет? Остановятся ли устройства  на
периферии? Или же  какие-то процессы будут продолжаться -- неконтролируемые,
не  подвластные человеку? Например, на  атомных электростанциях,  на военных
заводах,  на нефтеперегонных  установках?..  Ответов  на эти  вопросы  он не
знает. Однако пути назад нет.
     А  потом он  подумал о Барбаре. Он мог бы провести  сегодняшнюю  ночь с
ней, но на это физически не способен. Что делать?

     Придя на  следующий день  на  работу, он постарался выглядеть таким же,
как всегда, бросаться в глаза не больше, но и не меньше обычного.
     Тратить попусту время он не стал. Сел за пульт и ввел команды к запуску
программы, которую для этого  приготовил.  Ввел код, который должен был быть
вызван  позднее, и ввел команду начинать. Теперь уже его больше ничего здесь
не задерживало.
     Перед  тем  как  покинуть  здание,  он зашел  в  кабинку  общественного
видеофона. Одной рукой прикрывая телеобъектив, другой  набрал номер Барбары.
Подождал... Потом услышал ее голос.
     -- Надеюсь, ты знаешь, кто  говорит. Помнишь, однажды  ты предостерегла
меня?  Сегодня я  предостерегаю тебя.  Не  медля, сразу же  уходи из здания!
Постарайся уйти как можно дальше. Всего тебе доброго!
     Он  пошел  на  риск, поступил  наперекор  требованию  своих  друзей. Но
поступить иначе он не мог.
     В   дневное  время  такси   ходили.  Их  было  не  так  уж  много,  но,
позаботившись своевременно, достать  машину все-таки было можно. В одной  из
них Бена  ждал Харди  -- за  квартал от  банка данных. Они  сразу же поехали
прочь,  но  далеко  им отъехать  не удалось:  водитель  отказался  превысить
установленную  максимальную   скорость   в  тридцать   километров.   Быстрее
позволялось ездить только полицейским машинам.
     Спустя  двадцать  пять  минут  Бен и Харди  увидели  первые последствия
акции: погасли уличные  фонари.  Еще  через две  минуты раздалось  несколько
взрывов,  а  за  ними  последовала  вспышка  -- ярче  тысячи  солнц. Они  не
пострадали:  таксист резко  затормозил,  и машина, глухо  ударившись о  край
тротуара, остановилась.
     И  тогда  они   увидели,   как  на  другом   конце   города,  там,  где
экспериментальный  реактор,  поднялся почти до  самых облаков огромный столб
дыма. Через  промежуток времени,  необходимый для двух-трех вдохов,  до  них
докатилась наконец взрывная волна; посыпались  оконные стекла,  закачались и
стали падать стены домов, с которых срывало крыши. Люди метались  по улицам,
бросались в  подворотни,  искали спасения в  парадных -- и  рушащиеся  стены
хоронили их под собой.  Внезапно все  кругом окутало облако  пыли,  и дышать
стало почти невозможно. Город погрузился в тьму.</i>

        12

     Сцены, силой  химического препарата  обретшие  жизнь  в  сознании Бена,
взволновали его  не меньше,  чем  сцены  первого  сновидения.  Но  он словно
обжился  в них: к  тому, что там  происходило,  он  относился теперь гораздо
спокойнее,  был в  состоянии  трезво  все  анализировать.  Пока  еще  он  не
установил, что в них основано на  действительных фактах,  а  что  нет, но от
этого еще  больше  окрепло  его намерение доискаться истины и  не дать сбить
себя  с толку.  Вот  почему, не откладывая, прямо  сегодня, он отправился на
поиски третьего в списке, Джонатана Умана.
     Когда он за несколько минут до двух часов пополудни шел по коридору, из
своего кабинета, словно бы случайно, вышел Освальдо Эфман. Что-то подсказало
Бену, что это вовсе не случайность. Освальдо положил руку ему на плечо:
     --  У  меня для  тебя  приятная  новость: с сегодняшнего дня ты  можешь
приступить к работе в отделе психологического программирования.
     -- Вот  уж не думал, что это может произойти так  скоро! Ведь  я еще не
прошел курс...
     -- Ха, что такое курс? С работой ты  освоишься быстро.  Я пошлю к  тебе
Гунду, первое время она будет тебе помогать.
     -- Но я еще не кончил последний случай...
     -- Об этом можешь не беспокоиться. Это не важно. Им может заняться твой
преемник.
     -- Кто будет моим преемником?
     -- Пока мы еще никого не подобрали, но ведь это не срочно.
     -- И все-таки  мне  бы  не  хотелось  бросить работу  не закончив.  Мне
хватило бы двух-трех дней.
     Освальдо  отступил от  него на  шаг.  По-прежнему дружелюбно, но теперь
более твердо сказал;
     --   Мне  бы  хотелось,  чтобы  к   своей  новой  работе  ты  приступил
безотлагательно.
     Он кивнул Бену и вернулся в кабинет.
     Через несколько  минут появилась  Гунда.  До  этого он  видел  ее,  как
правило, издали, и ему почти  не доводилось с ней  разговаривать. Сейчас  он
смотрел на нее совсем другими  глазами. Она была красива.  У нее были  более
правильные  черты, чем  у Барбары, бархатистая смуглая кожа,  черные волосы.
Гунда  присела  перед ним на  пульт;  ему показалось, что она  скорее  хочет
посмотреть, как он  будет уходить со своего  прежнего рабочего места, нежели
ему помочь. А может, она вообще здесь для того, чтобы за ним наблюдать?
     Бен собрал немногие принадлежавшие ему вещи и сложил в папку.
     -- Можем идти, -- сказал он.
     -- А ты не хочешь вернуть данные в основную память? -- Гунда улыбнулась
ему и поболтала ногами.
     Что это,  дружеский совет? Или приказ? В  любом случае того же  требуют
инструкции, а инструкции он обязан выполнять.
     Он посмотрел на нее пристально, и она спокойно встретила его взгляд.
     Бен поставил основной тумблер на красное и напечатал несколько  знаков.
В принципе можно  было обойтись  всего несколькими командами,  но  он сделал
больше, чем требовалось, -- установил последовательность нескольких адресов,
раскодировал  данные, и  проделал  это  так  быстро, что  проследить  за его
операциями  смог бы только  очень  опытный  программист.  Уголком  глаза  он
поглядывал на Гунду и видел, что она немного растеряна.
     Значит,   можно   рискнуть;   и   в   промежутках   между   несколькими
малосущественными  командами он  задал  новый  код  и  закрепил  возможность
обратного  вызова.  Строки  исчезали  с  экрана,  едва  на  нем  появившись,
сочетания знаков  были  малоупотребительные,  и он  надеялся, что  Гунде они
неизвестны.
     Он встал.
     -- Все. Ты покажешь мне мое новое рабочее место?
     -- С удовольствием. Нам нужно на следующий этаж -- пошли!
     Новое  место отличалось от  прежнего  лишь  несколькими несущественными
деталями,  однако  стол  с  картотекой,  полированные  откидные  доски перед
пультом, кресло с мягкой обивкой посвященный воспринял бы как доказательство
повышения по службе.
     Бен достал из кармана блокнот и положил на него металлический карандаш.
     -- Я готов.
     -- Пока еще никакого  нового задания для тебя нет, -- сказала Гунда. --
Не хочешь выпить со мной чашечку ментолового чая?
     Бен  снова  повернулся  к  девушке,  внешне  спокойный  и  приветливый,
внутренне, однако,  настороженный: что  ей от него нужно?  Что  означает эта
неожиданная  доброжелательность? Не  приставили  ли  ее следить  за ним?  Не
готовят ли  для него ловушку?  Есть ли у него по-прежнему основания  думать,
что  исключительность  его   последнего   задания  предопределена   высокими
инстанциями,  или  же  просто  руководство  отдела  пытается  его  незаметно
отстранить?
     -- Я бы с удовольствием выпил с тобой чаю, -- сказал он и улыбнулся, --
но боюсь, что это вызовет толки.
     Он уже заметил, что мимо входа в отсек несколько раз проходили люди,  и
сейчас трое направлялись к Бену явно для того, чтобы с ним поздороваться. Он
с  досадой  передернул  плечами, и Гунда,  к  его  радости,  согласилась  со
сказанным и кивнула.
     -- Жаль -- но все равно мы скоро увидимся!
     Бену,  наверное, следовало  бы уделить  несколько минут  своим  гостям,
однако  он  решил поскорее  их выпроводить,  и это ему  удалось. Наконец  он
спокойно  сел  за  пульт  и  поворотом  тумблера  ввел  блок  в операционную
готовность. В принципе необходимости подробно знакомиться с компьютером нет:
до этого он работал на таком же, только, меньшей емкости. Большая емкость --
это, кстати, совсем неплохо.
     Он  ввел  новый  код и попробовал вызвать  свою  прежнюю программу. Его
уловка сработала: по  дисплею снова побежали данные,  с которыми он  работал
увлеченнее,  чем с любыми другими, им предшествовавшими. Это его случай, его
собственный, и прав на него он не признает ни за кем другим.
     Следующий предстоящий ему важный  шаг -- посещение  Джонатана. Учитывая
реальные обстоятельства, он не может больше  рисковать, не может отправиться
к Джонатану  в  рабочее  время.  Придется  пожертвовать вечером, но,  может,
все-таки поверят, что он лицо официальное.
     Всю вторую половину дня Бен занимался данными, касавшимися Джонатана, и
установил, что особой надежды на успех у него нет. Но попытаться он должен.

     Извлечение из "Списка мер безопасности"
     Генераторы случайных чисел
     Генераторы случайных  чисел  можно рассматривать  как овеществленные  в
виде специальных устройств меры по  порождению  непредвиденных событий.  Эти
последние  подчиняются не абсолютным, а лишь вероятностным  законам и потому
не  удовлетворяют  требованиям  неограниченной  безопасности.  Они  повышают
уровень энтропии в мире  и таким образом  препятствуют достижению общей цели
перехода  к  порядку  более высокого уровня.  Использование  их, особенно  в
научных,   технических  и   эстетических   целях,   приводит   к   появлению
необщепринятых идей и, таким образом, отрицательно сказывается на социальной
устойчивости.
     Как свидетельствует наука, генераторы случайных чисел встречаются также
в  мире  физических и биологических  явлений, а  котором  они, как  правило,
действуют по аналогии с  квантовыми усилителями. Мы  имеем здесь дело  еще с
одним  источником процессов,  связанных с возрастанием энтропии и выражающих
тенденцию   к   хаосу  (тепловой   смерти  Вселенной).  Необходимо  провести
соответствующие научные  исследования  и разработать меры,  которые позволят
поставить преграду на пути случайных процессов естественного происхождения и
изгонят генераторы случайных чисел из нашей эпохи.
     Целенаправленное  использование стохастических  процессов  до  сих  пор
имеет место в нескольких определенного рода ситуациях и в нашем государстве,
например   для  справедливого   распределения   льгот,  дефицитных  товаров,
генетических  особенностей  и т. п.  Однако  считать  оправданным применение
генераторов случайных чисел в  подобных  ситуациях нельзя. Сейчас проводятся
исследования, имеющие целью  добиться, чтобы распределение благ  зависело от
психологических  характеристик  получателя.  До  тех  же  пор,  пока  способ
регуляции не разработан, при распределении  благ надлежит  руководствоваться
таблицами случайных  чисел.  Поскольку и их использование никак не  возможно
считать бесспорно справедливым, они подлежат засекречиванию, и доступ  к ним
разрешен лишь лицам классов А и В.
     Принято   считать,   что   в  некоторых   специализированных   областях
социоструктуры,  например  в играх  и лотереях (игральные кости,  лотерейные
машины),  генераторы случайных чисел ничем заменены быть не могут.  Признать
удовлетворительными устройства,  работающие по этому принципу, нельзя:  так,
например,  они  не предотвращают возможности того,  что  выигрыш  достанется
лицу, чьи заслуги перед государством недостаточны. Поэтому в последнее время
выигрыши  стали  выплачиваться в  соответствии с  заслугами вознаграждаемого
перед обществом.  С этой целью в игральный автомат  вводится психологический
усилитель, влияющий на работу устройства в духе государственных интересов.

        13

     Как уже дважды за эти дни, путь Бена  и сейчас лежал  в северо-западную
часть города, туда, где  живут  граждане  низших категорий. На первый взгляд
квартал   этот   ничем   не   отличается   от   других:  те  же  стандартные
двенадцатиэтажные  здания  с  общими  залами  для  сна, классными комнатами,
столовыми,  залами  для  занятий  спортом и для  развлечений.  Однако,  если
приглядеться получше,  на всем был виден налет запущенности: на тротуарах --
отбросы, движущиеся тротуары  --  в грязи, поручни  липкие.  Сами люди одеты
неряшливо: похоже, им  все равно, если комбинезон им не  по росту,  если  он
разорван или  испачкан. Но больше всего  Бена снова и снова  пугали  лица --
неправильность  черт,   отклонения  от  облика  здорового  члена  Свободного
Общества.
     Найти блок, где жил Джонатан, Бену никакого труда не составило. Никаких
препятствий там не  возникло тоже,  и, однако, он знал, что оставляет  след:
каждый   раз,  когда  он  вводил  в  щель  транспортную  карточку   F,   она
регистрировалась, у каждого заграждения  ему приходилось совать в щель  свой
личный номер, и  когда сразу после этого заграждение отодвигалось в сторону,
вызванные  процедурой опознания электронные импульсы уже хранились в  памяти
центрального процессора. Но теперь Бен примирился с мыслью,  что скрыть свои
действия  ему в  любом  случае  не  удастся,  что  речь идет не о том, чтобы
замести следы, а скорее о том, чтобы быстрее закончить последние разыскания.
     Подойдя  к  кабине  Джонатана,  он  увидел,  что  занавеска  перед  ней
отдернута: внутри никого нет.
     Он  обратился  к  человеку,  который  вытирал  бумажным носовым платком
грязные руки, -- зрелище было не из приятных.
     -- Я ищу Джонатана Умана. Ты не можешь сказать, где он?
     Будто  желая пожаловаться кому-то на то, что  ему  то и дело досаждают,
человек оглянулся. Потом, снова повернувшись к Бену, сказал:
     -- Отстань от меня, какое мне дело до Джонатана?
     Бен  стал смотреть, кого бы  еще  ему  спросить.  Увидел,  что из одной
кабины за  ним  наблюдают.  Занавеска  в  кабине была наполовину  отдернута,
внутри сидел на кровати, вытянув ноги, человек.
     -- Ты знаешь, где Джонатан?
     -- Я не имею  к нему  никакого отношения!  От меня вы ничего  о нем  не
узнаете, уж извините.
     Резким движением втянув ноги в кабину, человек задернул занавеску.
     Бен  постоял  с  минуту  в  растерянности,  потом  решил  обратиться  к
модератору.
     Модератор сидел на  застекленном  балкончике,  выступающем  из передней
стены зала. Бен поднялся к нему по лестнице и справился о Джонатане Умане.
     -- Что тебе нужно от Джонатана?
     Недоверие модератора было достаточно очевидным.
     -- Я хочу его увидеть -- это запрещено?
     -- Послушай,  --  сказал  модератор, --  советую  тебе:  исчезни!  Хотя
подожди, сначала я установлю твою личность. Откуда ты вообще взялся?
     Бену пришлось предъявить личный номер.
     --  Я здесь  по  службе,  выполняю задание отдела.  Теперь, наконец, ты
скажешь, что произошло с Джонатаном?
     Тон модератора сразу изменился.
     -- Извините... я ведь этого  не  знал. Джонатана увезли  два дня назад.
Острый психоз.  Правда, он  и  раньше  не был совсем  здоровым, у  нас часто
возникали с ним трудности...
     -- Трудности какого рода?
     -- Ну...  он часто выходил из себя, скандалил...  Что еще  вам сказать?
Спросите у врачей. Они знают лучше.
     Модератор  явно  не  собирался  ничего говорить.  Он написал что-то  на
листке и сунул листок Бену -- адрес клиники. Бен поблагодарил его и ушел.
     В клинике ему  еще раз пришлось предъявить документы: уж здесь он сойти
за  обычного  посетителя  никак  не  мог.  Через  некоторое  время  появился
психиатр,  он  был  готов  отвести  Бена к  Джонатану.  Они  вошли  в  лифт,
спустились  на несколько этажей  под землю, пошли по бесконечному  коридору.
Справа и слева  --  стены  с  круглыми стеклянными  окошками-иллюминаторами.
Стекла медного цвета; было ясно, что  увидеть в них что-нибудь можно  лишь с
одной стороны.  Шагая по  коридору, Бен  пытался  незаметно в них заглянуть,
узнать, что  за  ними  происходит, но  это  ему не  удавалось.  И  вдруг  он
вздрогнул  от  ужаса при виде словно  прилипшего изнутри к стеклу  лица или,
скорее, рожи: широкий расплющенный нос, глаза, глядящие в пустоту...
     -- Ну, вот мы и пришли, -- сказал психиатр.
     Он  внимательно посмотрел  в  окошко, потом  вставил  в щель  магнитную
карточку -- дверь скользнула в сторону. Они вошли.
     Бен  с  огромным трудом узнал  Джонатана, так хорошо ему  знакомого  по
фотографиям. Джонатан забился в угол, руки и ноги его дергались. Голова была
опущена.
     -- Ему помочь трудно, -- сказал врач.
     Джонатан, похоже,  услышал:  он поднял голову. Взгляд  его скользнул по
врачу, потом  по  Бену...  Неожиданно он вскочил, прыгнул к Бену, схватил за
воротник, рванул...
     -- Так я и думал, что этим я обязан тебе! Предатель!
     Психиатр выразительно посмотрел на Бена, словно желая сказать: "Ну как,
убедился?"
     -- Ведь это из-за тебя мы  провалились! И  с такими  трусами мы  хотели
совершить революцию!..
     Он по-прежнему держал Бена за воротник, а Бен слабо отбивался.
     -- У него в голове полная неразбериха. Он сам не знает, что говорит, --
сказал врач.
     -- Мы  все  на твоей  совести! И  я, и Барбара,  и Харди! А  теперь  ты
сговорился с этим! -- Он отпустил Бена и показал на психиатра. -- А знает ли
он, что ты тоже был с нами? Скажи, что ты от них за это получил?
     Джонатан говорил  с  трудом.  Казалось, язык и  губы  так  же мало  ему
подвластны,  как  и  остальные части  тела, трясущиеся  и  дергающиеся.  Бен
попытался его прервать:
     --  Я должен задать тебе несколько вопросов. Успокойся, пожалуйста!  Ты
понимаешь меня?
     Джонатан  снова  бросился  на  Бена, крича  задыхающимся,  охрипшим  от
напряжения голосом:
     -- Предатель! Трус! Дерьмо!
     Ничего подобного Бен, направляясь сюда, не ожидал. Сцена эта  не просто
неприятна, она может обернуться  катастрофой, и он,  Бен, неизбежно окажется
под  ударом.  Стоит  врачу  прислушаться, обратить  внимание  на  обвинения,
которые бросает Джонатан, и...
     -- Все галлюцинации, фантазии  душевнобольного! Психиатр пришел Бену на
помощь,  он оттеснил  Джонатана назад; это оказалось совсем просто:  больной
выбился из сил...
     Когда Бен,  выйдя  в сопровождении врача  из палаты, заглянул в окошко,
Джонатан, уставившись в пол, снова сидел в углу.
     Нервы у  Бена были  на  пределе.  Психиатр заметил это и  предложил ему
несколько успокоительных драже.
     -- Не переживайте! Эти шизофреники строят для себя воображаемый мир, из
которого им потом так и не удается выбраться. В свои фантазии они включают и
окружающих, им  кажется,  будто  все  против  них что-то  замышляют.  Острая
паранойя, тяжелый бред преследования.
     Бен постарался сбросить с себя подавленность.
     -- Тут действительно ничего нельзя сделать. Пойдемте!
     Уже  в  вагоне   подземки,   по   пути  домой,  он  вдруг  осознал  два
обстоятельства. Во-первых, врач не задал  ему ни  одного  вопроса о цели его
посещения.  А  во-вторых,  Джонатан неизлечим, если состояние, в  котором он
находится,   на  самом  деле  является  болезнью,   вызванной  естественными
причинами. Но ведь тогда  -- и над этим стоило задуматься -- его не стали бы
помещать в отдельную палату. Он бы подлежал досрочной нигиляции.
     Бен ехал долго. Он  был  поглощен  своими мыслями  и  испугался,  когда
вагон, завизжав колесами, начал поворачивать. Лишь  теперь он заметил, что в
вагоне,  кроме него,  никого нет. За окнами царила  тьма, только проносились
светящимися  змеями,  появляясь,  чтобы  тут  же  исчезнуть,  флуоресцентные
лампы...
     Вот  наконец  и огни  станции. Здесь он  должен  выйти, но поезд, к его
изумлению,  не  остановился.  Бен  поднялся,  подошел к  двери, стал  искать
стоп-кран, однако  подземка была  автоматизирована, и в вагоне  не  было  ни
кнопок, ни выключателей, ни стоп-крана.
     Промелькнула  вторая станция,  новый  поворот... небольшое  замедление,
потому  что начался  подъем, затем с ошеломляющей скоростью поезд  покатился
вниз... Теперь он двигался по узкому кругу, и центробежная сила прижала Бена
к  стенке  вагона.  Скрипя  тормозами, поезд остановился,  дверь  скользнула
вбок... снаружи  снова станция, но трафарета  с  названием  нет  и  никакого
другого  указателя  тоже. На стене станции --  старые плакаты,  под ними  --
деревянные  скамьи,  с  которых  наполовину  облупилась  краска.   Выйдя  на
платформу,  Бен  обнаружил,  что пыли  там ему  по щиколотку.  Эта  станция,
очевидно, была  давным-давно заброшена, она  словно явилась из тех времен, о
которых он знал только по урокам  истории. Ему стало интересно, и он подошел
к стене, на которой висели плакаты. Строки пожелтели, прочесть их было почти
невозможно. Зато изображения на некоторых плакатах сохранились очень хорошо,
хотя  Бену было непонятно, почему такого рода изображения могли оказаться на
станции подземки:  пенящаяся жидкость в стаканах;  средство передвижения, на
колесах которого широкие  резиновые ободья, а закругленная  крыша спускается
до самых колес; люди в яркой одежде, идущие на лыжах по снежной  трассе... А
потом  Бен вздрогнул: на четырех меньших, гнетущего  серого цвета листках он
разглядел  фотографии  Барбары, Харди,  Джонатана  и...  свою. Он  попытался
стереть  пыль, прочитать  надписи под фотографиями. Старинным  шрифтом  было
написано:
     РАЗЫСКИВАЕТСЯ... ОБВИНЯЕТСЯ
     В ПОДСТРЕКАТЕЛЬСТВЕ К МАССОВЫМ
     ВОЛНЕНИЯМ... ОПАСЕН, ПРИМЕНЯЕТ ОРУЖИЕ...
     СООБЩИТЬ ПОЛИЦИИ...
     Бену послышался  шорох, он  обернулся... за одной  из колонн  пряталась
тень.
     Ему уже  давно  было не по  себе,  а  сейчас он  почувствовал настоящий
страх. Во рту пересохло,  он  облизал нервно губы. Обернувшись, он попытался
разглядеть что-нибудь в зловещем сумраке... Сзади -- шорох, шаги. Из темноты
вышла фигура -- да, значит, слух его не обманывал. Снова шаги, он  посмотрел
влево  -- там  тоже  кто-то появился. Они шли  к нему со всех  сторон, люди,
закутанные в темные дождевые накидки, и лица у всех были закрыты.
     -- Ты знаешь, кто мы? Узнаешь?
     -- Нет, -- ответил Бен и закашлялся, потому что говорить стало трудно.
     Его ударили больно в ребра.
     -- Это тебе поможет вспомнить!
     -- Я не знаю... Кто вы?
     Бен попытался отступить, но кольцо вокруг него сомкнулось.
     --  Нам не нравится,  что ты суешь нос в наши  дела! Похоже,  предавать
доставляет тебе удовольствие! Но мы это из тебя выбьем!
     Они  надвинулись  на  него,  заломили ему  руки за спину.  Он попытался
вырваться, но они были сильнее. Человек, стоявший перед ним, запустил руку к
нему в карман  и  вытащил его личный номер в прозрачном чехольчике. Вынув из
чехольчика номер, всунул в  плоский ящичек,  который  ему  протянули  сзади.
Послышалось тихое гудение. Человек  вынул номер, вложил  в чехольчик и сунул
назад в карман Бена.
     -- Это  наше первое  и  последнее предупреждение,--  сказал Бену  голос
прямо в ухо. Голову его крепко держали, он не мог повернуть  ее. -- Прекрати
свои расследования или тебе будет плохо!
     Кольцо  разомкнулось,  однако  голову и  руки его держали  по-прежнему.
Потом  его больно  пнули,  и  он, споткнувшись и едва удержавшись  на ногах,
влетел в вагон.  Дверь закрылась,  поезд рванулся с места, и  толчок  бросил
Бена на сиденье.  Поезд сделал  круг  до конца  и снова  вошел в туннель. На
следующей  станции  он,  как  и  полагается,  остановился,  и  Бен мгновенно
выскочил из вагона.
     Больше никто нигде его не останавливал, и он успел вернуться до отбоя.
     Бен повалился на постель .и только  теперь почувствовал, как его тошнит
и как у него болит голова. Он принял две успокоительные таблетки. Напряжение
постепенно его оставило.
     Немного  полежав,  он поднялся  и  достал  из  укромного  местечка  под
патроном лампы последнюю  ампулу и шприц. Он должен раскрыть тайну во что бы
то ни стало.

     III
     <i>День и ночь грохотали  взрывы. Руины, оставшиеся от города,  планомерно
сравнивали с землей.  Вслед  за взрывниками появлялись  бульдозеры и тяжелые
катки: на месте прежнего города  должен вырасти новый  -- здоровый, светлый,
-- так, во всяком случае, говорили.
     Они  жили впятером  в подвале полуразрушенного дома. Похоже, что раньше
здесь был склад -- они нашли несколько мешков хлопка  или  другого  похожего
материала,  чудом уцелевших  от пожара.  Из содержимого мешков они соорудили
жалкие постели; ночами было довольно холодно, но об отоплении и речи быть не
могло.  Источниками  света служили несколько свечей.  А пищу они добывали во
время коротких вылазок в зараженную радиоактивностью местность вокруг.
     Их осталось  только  пятеро. Почти  все  время  они сидели  неподвижно,
закутавшись в  старые одеяла, и дремали. Разговаривали мало, а если разговор
все же начинался, он сразу переходил в ссору. Все они были раненые, больные,
облученные, и нервы у всех были как натянутая струна.
     Им  уже не  раз  приходилось  менять пристанище.  Бригады  санирования,
покончив  с  одной  улицей,  переходили  на  другую,  и  впереди  шла   цепь
полицейских  и  солдат.  Ибо события, предшествовавшие катастрофе, забыты не
были.  По транзисторному  приемнику, принимавшему  те несколько  станций,  в
радиусе действия которых  они находились, они слышали перечни разыскиваемых.
Были там и их имена.
     -- Кто-то  нас предал,  --  сказал  Харди.  Он сбросил  с себя одеяла и
заметался по комнате. -- Только так я могу себе это объяснить. Иначе  откуда
они знают наши имена?
     И он злобно посмотрел на Бена.
     -- Держи  себя  в руках,  -- одернул его Джонатан.-- Что толку жалеть о
том, чего не вернешь? В лужу мы сели все вместе.
     Харди от него отмахнулся. Остановился перед Беном и сказал:
     --  Признайся: проболтался  ты! Предупредил  Барбару  --  и этого  было
достаточно, бонзы спаслись.
     --  Это  же  бессмыслица,  --  возразил  Бен.  -- Тогда бы  они  смогли
предотвратить разрушения. А разве они их предотвратили?
     -- А  может,  они  и не хотели! --  воскликнул Харди.-- Может,  то, что
случилось, как раз их и устроило!
     -- Но ведь правительство теперь у нас новое! -- перебила его Эдвиге.
     Казалось, Харди с трудом сдержался, чтобы ее не ударить.
     --  Вот  именно!  --  заревел  он.  --  Мы  ведь так  замечательно  все
продумали:  хотели  сами  сформировать   правительство!  Даже  посты  в  нем
распределили! И чем все кончилось? Мы не знаем, кто теперь наверху, но, судя
по всему, новое правительство куда хуже старого!
     -- Не нужно на меня кричать, -- сказала Эдвиге.
     -- Не  ссорьтесь! -- сказал Джонатан. -- От этого  нам лучше не  будет.
Сейчас нужно думать прежде всего о  том, как нам спастись. Кто знает,  может
все у нас еще впереди!
     -- Ты неисправимый оптимист, --  сказала Эдвиге.-- Ты что, в самом деле
думаешь,  что мы когда-нибудь  отсюда  выберемся?  Что,  интересно, мы можем
теперь сделать? Нам только и остается, что ждать, когда они нас найдут.
     --  Вы правы,  внешне ничего не изменилось.  -- Джонатан встал  и начал
растирать окоченевшие  руки. -- Тон нового правительства почти такой же, как
у  прежнего. Но, может, именно в этом  наш шанс.  Если у нас и вправду будет
строиться  новое государство, то будет  восстановлена и старая  компьютерная
система.  А это  по  нашей  части  --  как-никак мы специалисты.  И  у  Бена
по-прежнему сохранились те бумаги -- перечень действий, ставящих под  угрозу
существование системы. Что бы вы ни говорили, я твердо убежден: когда-нибудь
мы ими воспользуемся.
     Джонатан  стоял  выпрямившись,  с  высоко  поднятой  головой,   и  Бену
почудилось,  будто  перед  ним пророк, который сквозь время  и  пространство
прозревает далекое будущее. Но он  знал, что пророков нет  и ни в чем нельзя
быть уверенным. Есть  одни только  шансы, и  даже они  ничтожны. Да,  записи
по-прежнему у  него, в  его нагрудном  кармане, -- он машинально положил  на
карман  руку и услышал похрустывание  бумаги. Но действительно ли записи эти
представляют еще какую-нибудь ценность?
     Они услышали, как  кто-то спускается  по лестнице --  это был  Франсуа,
который сейчас нес вахту.
     -- По-моему, принимаются за нашу улицу!
     Харди, который,  совсем  обессилев, опирался  о стену,  поднял  голову.
Глаза его неестественно блестели: у него был жар.
     -- Я сматываюсь: мы здесь как в мышеловке!
     -- Оставайся на месте! -- приказал ему Джонатан.
     Но Харди уже взбегал по ступенькам,  и они тут же услышали, как он идет
по усыпанной обломками стен мостовой...
     -- Если мы здесь останемся, нам конец, -- сказал Бен.
     --  Не  хочу больше  перебегать  из  одной  дыры в  другую.  Словами не
выразить,  до  чего  я устала. Больше не  могу. -- И Эдвиге, вытянувшись  на
своей импровизированной постели, закрыла глаза.
     Джонатан бросил на нее презрительный взгляд. Постом сказал:
     -- Вы все отдаете себе отчет в том, что будет, если нас поймают? --  Он
обвел их  взглядом, однако ответа  не последовало. -- Не исключено,  что они
знают о том,  кому  обязаны  катастрофой,  -- продолжал Джонатан.  Несколько
секунд он смотрел на Бена, однако и тот на его слова никак не реагировал. --
Но  вполне  вероятно,  что  мы  в их  черных  списках  числимся  на  тех  же
основаниях, что и многие другие.  Естественно, если мы попадем к ним в руки,
скрыть не  удастся ничего. У них  есть способы заставить человека  говорить.
Достаточно им поймать одного, и...
     Он сдвинул рукав пальто и посмотрел на часы. Открыл рот, чтобы  сказать
что-то  еще... и  тут они  услышали короткую автоматную очередь.  Не слишком
близко, но и не слишком далеко. Все подумали об одном и том же: Харди.
     -- Нужно выбираться отсюда! -- прошептал Франсуа.
     Подчеркнуто спокойно Джонатан сел на первый попавшийся мешок.
     -- Надо дождаться  ночи. Тогда попробуем прорваться. Но  на  этот  раз,
похоже,  придется  туго:  кольцо  вокруг района сужается.  Остается одно  --
попробовать выйти из оцепления, попасть на ту сторону.
     Франсуа впился в него глазами:
     -- Ты думаешь, может получиться?
     Джонатан неопределенно махнул рукой.
     -- Надежды мало. Последняя и очень сомнительная попытка, ничего  более.
А для того,  чтобы ни  один  из нас  не  мог  предать  другого,  я предлагаю
применить одно необычное средство.
     Он  встал  и направился в угол, где  лежало несколько оставшихся у него
вещей: сумка, коробка,  обернутая газетной бумагой, небольшой ломик, который
в  случае  необходимости  можно было  использовать  как  оружие.  Он  открыл
коробку, вынул из  нее продолговатый футлярчик -- пластмассовую  коробочку с
несколькими ампулами. Там же лежали шприц  и несколько игл. Взяв одну из них
пальцами, Джонатан навинтил ее на шприц.
     -- Этот препарат стирает воспоминания, -- сказал он. -- Необходимые для
повседневной жизни способности  остаются, но  все, что мы делали в последние
месяцы и годы, мы забываем -- и сами события, и вовлеченных в них людей.
     Он замолчал и  прислушался,  и они услышали  постукивание  и  негромкое
потрескивание: группа очистки приближалась.
     -- Времени у нас немного, -- сказал Джонатан. -- Оголите до плеча руку,
каждый получит  свою дозу. Экономить я не  буду -- пройдут годы, а  может, и
десятилетия, прежде чем воспоминания оживут опять.
     --  А...  через  сколько  времени... -- спросил, запинаясь, Франсуа, --
через сколько времени средство начнет действовать?
     -- Часа через два-три, -- ответил Джонатан. -- Сейчас уже темнеет, и мы
разойдемся в разные стороны. Пройти через оцепление каждый будет пытаться  в
одиночку. Кого-то из  нас могут  ранить, кто-то попадет  в руки полицейских.
Однако, когда начнутся допросы, никто не сможет ничего рассказать.
     Они  молчали.  Возможно,  они  верили его  словам, а  возможно,  просто
слишком устали, чтобы говорить. Один за другим они подходили к  Джонатану, и
он вводил каждому препарат. Не миновало это и Эдвиге: Франсуа завернул рукав
у так  и  не поднявшейся  девушки,  и  Джонатан  встал около  нее на колени.
Последнюю инъекцию он сделал себе. Потом встал и тихо сказал:
     -- Желаю удачи!
     Больше они друг друга не видели. Один за другим они поднялись крадучись
по  лестнице  и  исчезли  в  сгущающихся сумерках. Осталась  только лежавшая
безучастно Эдвиге.
     Выйдя наверх, Бен остановился на мгновение:  он  еще  слышал осторожные
шаги Франсуа,  который вышел чуть раньше. Не все ли равно  куда идти?  Почти
сразу приняв  решение, Бен  перешагнул невысокую стену слева, оказался среди
обломков  сброшенной с  дома  крыши и полез дальше через руины. Нужно  найти
место,  где спрятаться.  И выбрать такое место нужно очень продуманно, чтобы
инфракрасными детекторами его  не обнаружили. Он  заглядывал во все новые  и
новые полуразрушенные комнаты, но безрезультатно.  Один раз попытался влезть
через окно в какой-то  подвал, но начали осыпаться  кирпичи,  и  он повернул
назад.  Остановился, прислушался... издалека доносился шум, и  совсем близко
из громкоговорителя раздавались слова:
     -- Призываем всех сдаться! Без медицинской помощи вы погибнете! Кладите
руки на затылок и выходите по одному из укрытий...
     Бен повернулся и побежал прочь. Снова и снова приходилось прыгать через
металлические  балки и остатки стен. Он старался двигаться бесшумно,  но это
было  невозможно.  Между  тем  местность  с  каждым  шагом  становилась  все
фантастичнее. Дома  выглядели  так,  будто их  разрезали бритвой,  некоторые
части  остались  совершенно нетронутыми  --  можно было  заглянуть  в  жилые
комнаты,   где   стояла   мебель,   висели  занавески,   лежали   и   сидели
мумифицированные  трупы;   и  тут  же,  совсем  рядом,  прокатилось   колесо
разрушения и все превратило в пыль.
     Войдя через ворота в узкий проход между двумя полуразрушенными стенами,
Бен неосторожно  наступил на  кусок жести, поскользнулся и  упал с грохотом.
Тут же взлетела осветительная ракета, за ней другая, третья... Как загнанный
зверь, он пытался скрыться в каком-нибудь темном  углу, однако свет от ракет
ослеплял  его, и  было  чувство,  будто он  стоит  беззащитный  на  открытой
лестничной площадке...
     Тут  он увидел неширокую щель между стеной  дома и перевернутым вагоном
подземки и с трудом в нее втиснулся.
     За спиной послышались шаги,  теперь  уже совсем рядом, -- казалось, ему
наступают на пятки.
     Шаги загрохотали и впереди.
     Снова он попытался уйти в сторону, нашел короткий крытый отрезок улицы,
явно   остаток  какой-то  галереи.  Нырнул  туда,  но,  к  своему  отчаянию,
обнаружил, что оказался в тупике: другого выхода отсюда не было.
     -- Сдавайся! Поднимай руки  и выходи! -- прокричал  усиленный мегафоном
голос.
     Бен  лежал,  не  шевелясь, в углу. Тяжело  дыша, выбившись  из  сил, он
прижал руку к пронизываемой болью груди и вдруг услышал шуршание: записи! Он
вскочил как  ужаленный. Об этом  не  подумал никто, даже Джонатан.  Если его
сейчас схватят, бумаги будут доказательством его вины. Он вертел головой как
дикий зверь, попавший в ловушку.
     Куда спрятать записи, чтобы их не нашли?
     Каменная  кладка  стены,  сорванная оконная рама... Прямо  перед ним --
водоразборный кран.
     Он опять услышал шаги. Они приближались.
     --  Стой!  Буду  стрелять! --  заорал  Бен,  надеясь выиграть  хотя  бы
несколько секунд.
     Дрожащими  руками он открутил от крана головку. Вытащил бумажные листки
из нагрудного кармана,  свернул их так, чтобы они занимали  как можно меньше
места. Втиснул под неплотно прилегающую прокладку  и снова навинтил головку.
Бросился  через дорогу, надеясь скрыться в сумраке на другой стороне... Удар
в плечо повалил его на мостовую, а потом он услышал три коротких щелчка.
     В глазах у него  потемнело.  Он еще  слышал,  как приближаются шаги, но
вдруг все замерло,  и он очутился в мире без света, без звука, без земли под
ногами. И все быстрее, быстрее стал падать в бездонную пустоту.</i>


        14

     На  этот раз  реактивация  глубоко зарытого  содержимого  памяти обрела
форму  запутанного  сновидения.  И однако  сейчас это проходило иначе, чем в
прежние  два раза. Он заметил,  что не  раз был на грани пробуждения:  может
быть, средство теперь  действовало слабее, он к нему стал менее чувствителен
--  видимо,  сказывалось  привыкание.  Он   метался,  на  какие-то  секунды,
по-прежнему  не открывая глаз, оказывался в настоящем, и тогда его охватывал
страх, что он может вернуться в действительность окончательно, а потом уже и
не понимал, где он находится на самом деле.
     Он проснулся  совсем  внезапно, от чего-то страшного в своем сновидении
(вспомнить, от чего именно, он,  вырванный  из состояния сна, уже не мог), и
увидел прямо над собой чье-то лицо -- черты невыразительные, волосы спутаны,
на висках пряди торчат в стороны: Харди!
     Почти не было времени отдать себе  отчет  в  том, что он по-прежнему  в
постели,  что Харди с цилиндрическим предметом в руке стоит на коленях у его
подушки. Он услышал, как Харди шепчет: "Как хорошо, что ты говоришь  во сне!
Спи еще!" Он почувствовал на своем лице холодную жидкость с резким  запахом,
оседающий  аэрозоль,  и  почти  мгновенно  снова  погрузился  в  сон  или  в
бессознательное состояние.
     Проснувшись, Бен  не  мог сообразить,  сколько времени назад  произошло
событие, которое до сих пор стояло у него перед глазами. И тут же вспомнился
эпизод сновидения,  на который его "я" реагировало особенно сильно. От этого
эпизода, которого он  ждал  с  самого  начала  сна, перекидывался  мостик  к
настоящему.  Эпизод этот содержал в себе воспоминание о записях... Что такое
сказал Харди: он, Бен,  говорил во сне? Он подскочил как ошпаренный. Если он
говорил во сне  о записях и  о  месте, где они спрятаны,  которое он  теперь
знает, значит, о них известно и Харди...
     Теперь  он  уже окончательно проснулся  и  сосредоточенно  думал. Потом
обратил внимание на то, что лежит в одежде и надеть ему нужно только куртку.
Не поднимаясь с постели, быстро причесался, потом посмотрел вокруг.  Часы на
стене показывают девять  часов  десять  минут... еще не заметили, что он  не
встал; пока он в кровати, от взглядов снизу он скрыт. Конечно, как только он
встанет, его заметят, но сейчас ему это все  равно.  И быть может, даже есть
способ как-то остаться неузнанным. Одним прыжком он очутился на полу, прижал
к лицу  бумажный платок и стремглав  выбежал из спальни.  Прыжок, которым он
преодолел барьер  на выходе из зала, на  стадионе принес бы ему все мыслимые
почести. Но сейчас он на это даже не обратил внимания.
     Свои надежды Бен возлагал на то, что положение расследователя позволяет
ему в случае острой необходимости заказать себе  одноместный магнитокар.  Он
кинулся к ближайшему видеофону, сунул  в  щель личный номер  и сделал заказ.
Через две минуты автоматически управляемый магнитокар стоял уже у  тротуара.
Бен  вскочил в него, набрал адрес и поднялся в  воздух --  выше  всех других
средств передвижения, в том числе и магнитопоездов общественного транспорта.
Он испугался, услыхав вой сирены, но тут же сообразил,  что  это звуковыми и
световыми сигналами расчищает себе путь машина, внутри которой он сидит.
     У Харди, конечно, несколько часов форы,  но на  общественном транспорте
добираться долго. Только на это Бен и рассчитывал.
     Когда  он оказался наконец за  чертой  города, там, где  для  всеобщего
обозрения  сохранялся  как  достопримечательность кусок  старого  мира,  Бен
направил   магнитокар   к  одной  из  обзорных  башен.  Оттуда,  с   высоты,
исторические места были видны как на ладони.
     Он нажал на  кнопку, направляющую  машину в  парк, выпрыгнул  из  нее и
смешался с  толпами  экскурсантов. Для  них это  был праздничный день,  и не
только потому, что они хоть на время вырвались из  однообразного круговорота
физических упражнений,  учебных занятий и  психотренинга, но и потому, что к
дрожи ужаса, который здесь испытываешь, примешивалось одновременно и чувство
радости.  Здесь можно видеть не только стены погибшего города такими, какими
они  стали в  конце  последнего десятилетия взрывов,  но и тела  несчастных,
которые  тогда погибли,  -- они выглядели  как  живые, будто  все  случилось
только  вчера, потому  что для сохранности их облили  полиэфирной  смолой. И
хотя было видно, какие  у них страшные  раны, бросалось  в глаза также,  что
люди эти худы как скелеты, что они отчаянно голодали, что тела  их разъедали
болезни -- это был  смертный  час общества, обреченного на гибель. У граждан
Свободного  Общества такое просто не укладывалось  в голове, и  когда они об
этом слышали на занятиях, многие были не в состоянии даже допустить, что это
правда. Но тут они воочию видели, что все это было. И, толкаясь, пробирались
на башни обзора, на галереи, в проходы, пересекавшие территорию и отделенные
от руин только  стенами из свинцового стекла; толпились перед установленными
через  каждые  пять  метров  подзорными  трубами,  позволявшими  рассмотреть
недоступные невооруженному глазу подробности.
     Все  это Бену было сейчас безразлично. Он спустился на лифте  на первый
этаж,   в  фойе,  где  громкоговорители  передавали   записанные  на  пленку
объяснения. Напротив  входа в лифт начинался коридор, по которому можно было
попасть  непосредственно  в  старую часть города. Бен поспешил  туда, но ему
мешала толпа идущих впереди экскурсантов,  и в то время,  как он сквозь  нее
пробирался, ему  послышался негромкий звон. Лихорадочно растолкав людей,  он
обнаружил, что одно из окон коридора разбито... Водоразборный кран на месте,
отвинченная головка лежит на земле -- он  опоздал, но уйти далеко  Харди  не
мог, и хотя  кажется,  что  уже ничего нельзя поделать, он не  признает себя
побежденным, он должен во что бы то ни стало Харди найти.
     Бен  поспешил  дальше  по  проходу, который  нигде не разветвлялся,  по
лестнице  взбежал на следующий  этаж:  оттуда  можно было  видеть всех,  кто
находился в  зале.  И это было почти как чудо: в  толпе,  втекавшей в правую
галерею обзора, он увидел Харди. Тот сам себя выдал: все продвигались вперед
спокойно, а он, лихорадочно  спеша, расталкивал людей у стен, где толпа была
не  такой  плотной,  и сверху казался  быстро движущейся точкой  в ритмичном
волнообразном движении толпы.
     Боясь  потерять  Харди из виду,  Бен  бросился за  ним следом; хотя  он
старался,  насколько это было возможно, не слишком толкать людей, вслед  ему
катилась волна растерянности. Харди  заметил его только тогда, когда Бен был
уже  совсем  рядом,  и  ввинтился  в  самую  гущу  толпы отчаяннее прежнего.
Продвигался  он, однако, медленно, и Бен начал его догонять.  Очень скоро он
был  уже  на  расстоянии вытянутой  руки  от  преследуемого. Он  вцепился  в
комбинезон Харди и уже не отпускал. В давке плотно к нему  прижался,  ощупал
его карманы, что было нелегко,  так как Харди, в той мере, в какой позволяла
обстановка, защищался. Сжатые со всех сторон, лишенные возможности  свободно
двигаться,  они вели  безмолвную и  упорную борьбу, перевеса в  которой Бену
сперва не удавалось добиться. В конце концов, однако, он обратил внимание на
то, что  Харди  все  время  держит  одну руку  у себя на груди, и понял: тот
спрятал бумаги в кармане куртки. Не церемонясь, Бен рванул куртку за край, и
все кнопки отстегнулись. Харди отбивался так, будто  защищал свою  жизнь, но
очень скоро выяснилось, что Бен сильнее, и наконец, торжествующий, он сжимал
бумаги  в руке, смятые,  во многих местах надорванные,  однако сохранившиеся
целиком. Он тут же ринулся  прочь от Харди, и толпа их разделила, вытолкнула
через проходы со счетными устройствами;  расстояние  между  ними  непрерывно
увеличивалось, и наконец Бен потерял Харди из виду.
     Когда  между ними шла  отчаянная  борьба, вокруг были сотни  людей,  но
никто  не обратил внимания на  происходящее. Бен держался гущи толпы, и его,
как  и  других,  толпа  несла  по  коридорам  и лестницам,  а потом, заметив
лестницу направо, он вырвался из толпы и кинулся вверх. Побежал к ближайшему
выходу, выскочил наружу и быстро, но  по-прежнему стараясь не  привлекать  к
себе внимания, зашагал к ближайшей остановке подвесной дороги.
     Долго стоять  в очереди  ему не пришлось: комфортабельное путешествие с
видом  на  город с  высоты птичьего полета  было  роскошью  и стоило дорого.
Экономить пункты,  однако, Бену больше  было не нужно, и для него  уединение
отдельной  кабины свою стоимость вполне  оправдывало. Едва  исчезнув из поля
зрения  людей,  дожидавшихся следующих  кабин,  он вынул бумаги  из кармана,
разгладил  их и попытался разобраться в написанном. Это оказалось совсем  не
просто:  на  бумаге  были  в  основном  буквенные   и  цифровые  обозначения
характеристик  и параметров, и только кое-где попадались написанные  от руки
слова, указывавшие  на  скрытый за  условными  обозначениями  смысл.  Затем,
однако, увидев хорошо известные  ему последовательности кодов, он смог почти
без  труда   все   расшифровать.  Так  вот  оно,  тайное   сокровище  группы
заговорщиков! На первый взгляд,  какая-то чепуха,  перечень трюков и фокусов
вперемешку с инструкциями по нанесению  материального ущерба. И объект всего
этого  --  государственная  компьютерная  система.  Здесь  указывалось,  как
подключаться к чужим программам и  заблокированным областям машинной памяти,
как обходить учет машинного  времени, замыкать,  чтобы стало невозможным  их
использование,  хранящиеся  в запоминающих  устройствах  программы, узнавать
коды к засекреченным  данным, изготовлять и  подделывать магнитные карточки,
которые обеспечат доступ в закрытые зоны, вводить, в заблуждение контрольные
устройства,  целиком  или  частично  выводить из  строя приборы...  Все  это
выглядело немного нелепо, подходило скорее  неопытным юнцам, но уж  никак не
серьезным революционерам.  При  более внимательном рассмотрении, однако, все
начинало  выглядеть  по-другому.  От  компьютерной системы,  от бесчисленных
вычислительных устройств в центре и  на периферии,  от программ, картотек  и
датотек  зависело  функционирование   всего  государства.  Система  обладала
многократным дублированием, она казалась совершенно неуязвимой. Однако Бен и
сам, в ней работая, обнаруживал то одно, то другое слабое место; будь у него
раньте  такое намерение, он бы уже  мог без труда использовать  компьютерную
систему для нанесения ущерба.  Разумеется, он этого не делал. Однако в руках
людей, которые, невзирая на последствия, захотели бы применить такие знания,
информация эта могла  стать опасным оружием. Нарушение различных контрольных
функций  создало  бы невообразимый  хаос, а  отказ программ  выравнивания  и
ремонта  мог бы  воспрепятствовать восстановлению  нормального состояния  до
выяснения причин аварии. Без системы этой, роковым образом связавшей людей и
автоматы,  было  абсолютно  невозможно обеспечить порядок, снабжение, работу
средств информации, связи, транспорта и многого  другого, и авария, если  бы
ее  не  удалось  Ликвидировать  сразу,  поставила  бы  под  угрозу  миллионы
человеческих  жизней.  Чем  дольше  Бен  изучал  написанное на  листках, тем
задумчивей  он  становился.  Он  не  собирался  вступать  в  единоборство  с
государством, однако  в  будущем эти  записи  могли помочь ему разрешить его
собственные проблемы и надежнее защитить самого себя.

     О применении цифровых вычислительных
     машин
     Устройство компьютера делает его инструментом, пригодным для порождения
порядка и уничтожения информации. С  автоматизируемыми и компьютеризируемыми
процессами связаны в первую очередь следующие функции:
     управление
     планирование
     программирование
     организация
     классификация
     регистрация
     руководство
     вычисление
     формализация
     подсчет
     Когда  главной  целью  государства   является   достижение  наибольшего
порядка, компьютер -- наилучшее средство для претворения этой цели в жизнь.
     В архаическую эпоху особые возможности, которые  в этом смысле содержит
в  себе  компьютер, не понимались и не  использовались.  В некоторых случаях
вычислительные   машины  применялись   даже   таким   образом,  что   вместо
консолидации  наблюдалось усиление факторов, вызывающих  неопределенность. К
числу этих последних  принадлежат прежде  всего  интерактивные методы -- те,
посредством   которых  человеческий  мозг   взаимодействует   с  логическими
процессами вычислительной машины. Так как  на первый план  при этом выходили
стихийные и  интуитивные  решения,  результаты оказались непредсказуемыми --
элементарный пример того, как может  быть  использовано  во зло само по себе
полезное средство. Иллюстрации тому легко найти прежде всего в бесконтрольно
развивавшихся тогда науке  и технике, а также в использовании компьютера для
решения   художественных  задач  (компьютерная   графика   --   компьютерное
искусство).
     Приведенный  выше  пример  из  истории  показывает,  что  отрицательные
последствия  при использовании  компьютера  неизбежны, если он  подвергается
стихийным воздействиям со стороны человека. Отсюда проистекает необходимость
предоставлять  обрабатывающим  информацию устройствам все  большую и большую
самостоятельность.  Конечной  целью  такого  развития  является  система,  в
которой  сеть  мощных  вычислительных  машин, процессоров  и  банков  данных
работает   по   законодательным   программам    на   основе    автоматически
регистрируемых данных без какого-либо вмешательства человека.
     Основополагающим   принципом  при  использовании  компьютера   является
непременное  условие, чтобы, служа  человеку, он  приносил  ему максимальную
пользу.  Благодаря своей безупречной  точности компьютер  представляет собой
идеальный  инструмент  управления  и  руководства  государством.  Какие-либо
произвольные   Действия,  которые   в  архаических   политических   системах
наблюдались достаточно часто, благодаря компьютеру становятся невозможными.
     Сверхупорядоченные программы, по которым работает компьютерная система,
содержат все статьи Основного Закона с  приложениями  и  дополнениями. Чтобы
полностью учитывать  в своей  работе  все аспекты  реального  положения дел,
установленные  в  качестве периферических  вычислительных  машин  процессоры
должны располагать исчерпывающими сведениями о социальной  ситуации и прежде
всего   о  конкретных  социальных,  психологических  и   медицинских  нуждах
населения.  Соответственно  социосистема   построена  таким  образом,  чтобы
максимально   облегчить   осуществление   наблюдения   и   контроля.  Данные
медицинских  обследований  и  психологических тестов дополняются сведениями,
полученными   при  посредстве  сети   тесно   сгруппированных  оптических  и
акустических  сенсоров.   Первая  фаза  оценки  происходит   в  периферийных
устройствах  --  данные  о  поступках,  соответствующих среднестатистической
норме,  сбрасываются,  данные  же  об  отклонениях  от  вышеназванной  нормы
передаются для анализа в центральный процессор.
     Таким образом, в системе "человек -- машина) компьютер обретает ведущую
роль:  он  берет  на себя  функции  прежних  правительств,  причем, выполняя
идеально их обязанности, оказывается полностью  свободным от их недостатков.
Он  является совершенным орудием управления -- бескорыстным и неутомимым  --
на службе у человека.

        15

     Бен едва смог дождаться второй половины дня. Ему не терпелось проверить
на своем  терминале несколько  трюков, относящихся  к  работе с  центральным
компьютером. А пока он на разных видах транспорта разъезжал без определенной
цели по городу:  зашел в ресторан-автомат, потом в  зал игральных автоматов,
потом  в  парикмахерскую -- сделать  массаж лица и маникюр. И  тут ему  тоже
пригодились  знания, почерпнутые из записей: вместо своего личного номера он
сунул в  прорезь кусок фольги, и однако  проход  открылся, Бен  смог войти и
получить  жетоны на  обслуживание  роботами  в