Селия Фридман. Черные Земли ----------------------------------------------------------------------- C.S.Friedman. The Black Lands (1993) ("Coldfire" #3). Пер. - В.Топоров. М., Центрполиграф, 1997 (серия "Мастера фэнтези"). OCR & spellcheck by HarryFan, 24 May 2002 ----------------------------------------------------------------------- 1 "Вот оно, - подумал Дэмьен, - наконец-то добрались". Города побережья лежали перед ним в глубокой, в форме полумесяца, долине, раскрывающейся навстречу морю. На востоке и на западе от долины высились голые скалистые пики двух основных горных хребтов континента; двумя гигантскими иззубренными клешнями нависали они над городами с прилегающими угодьями и потом забирались далеко в море. А там, постепенно снижаясь, превращались в два исполинских волнореза с россыпью каменистых островов и островков на концах, пряча под сенью своих отрогов удобную гавань, защищая и эту гавань, и находящиеся к северу от нее города как от бурь, так и, при случае, от иноземного вторжения. С первого взгляда становилось ясно, что здешние жители добились немалых успехов. Глядя сверху вниз на города, - сейчас, в лунном свете, хорошо были видны три, а днем наверняка окажется больше, - Дэмьен наблюдал все признаки благоденствия. Возделанные участки земли на склонах гор, разветвленная система дорог, паутиной опутавшая всю долину. Даже то, что все поселки были расположены практически на уровне моря или лишь чуть выше его, свидетельствовало о безопасности этого плодородного уголка, ведь если бы здесь случались наводнения, люди наверняка перебрались бы куда-нибудь на плоскогорье. Дэмьен стоял у обрыва невысокой горной гряды, футах в двухстах над долиной, и озирал страну, в которую они, приложив такие усилия, все-таки сумели попасть. В нескольких сотнях ярдов к востоку широко разлившаяся к этому времени река, остававшаяся, правда, по-прежнему бурной, обрушивалась вниз с утеса грохочущим водопадом. Последние каскады пенных струй, разбивавшихся в водном зеркале на мельчайшие капельки, Дэмьену уже не было видно. Когда же он разглядывал застланную туманом долину, ему показалось, будто возле кипевшего брызгами озера под утесами мелькают какие-то тени. Порождения Фэа? Или люди? Возможно, влюбленные парочки, рискнувшие выйти в ночь, чтобы предаться страсти. Или даже, быть может, туристы из северных протекторатов или откуда-нибудь еще дальше; туристы или купцы - откуда ему знать, что за коммерция процветает в здешних городах, на чем зиждется их благосостояние? Одно можно было сказать наверняка: после долгих недель, проведенных в гиблом туманном лесу и на голых гранитных скалах, Дэмьен от души радовался тому, что снова видит людей. Кем бы ни оказались эти люди. Священник чувствовал, как после долгого напряжения наконец расслабляется, и, хотя прекрасно понимал, что в городах их могут поджидать опасности ничуть не менее гибельные, чем за их стенами, ничего не мог с собой поделать: при одном взгляде на столь значимые достижения человеческой цивилизации его охватил безудержный восторг. Зато Йенсени испытывала совершенно иные чувства. Она даже не подошла к краю утеса, оставшись возле лошадей, словно вознамериваясь спрятаться за их крупами. Человечество означало для нее предательство и опасность - как же быстро эта малышка научилась всего бояться! - так что, разумеется, предстоящий спуск в долину ее страшил. Но по крайней мере она не предпринимала никаких попыток к бегству. Этого Дэмьен никак не ожидал - и то, что он за последние дни так и не сумел ничего придумать насчет ее будущего, объяснялось во многом тем, что он не ожидал, что девочка задержится с ними на столь долгий срок. Какое-то время казалось, что Йенсени, подобно дикому зверьку, убежит от них при первых же признаках опасности. Растворится в кустах, как перепуганная белочка. Но сейчас она уже вела себя поспокойнее, хотя страх испытывала ничуть не меньший. Сейчас она гораздо больше походила на человека. Какой же иронический поворот событий: урок подлинной человечности преподала девочке ракханка! Дэмьен подумал о том, замечает ли сама Хессет происходящие с Йенсени перемены. И осознает ли юмор ситуации. "Любовь - это самый универсальный язык", - напомнил он себе. И вновь посмотрел на девочку: по-прежнему испуганную, по-прежнему прячущуюся, но уже ждущую Хессет, которая как раз направилась в очередной раз утешить ее. "Одиночество - тоже". Со вздохом священник поискал взглядом Тарранта. В последний раз он видел его в нескольких сотнях ярдов отсюда: стоя на берегу реки, тот смотрел вниз, в долину. Тогда Дэмьен подошел к нему и предложил подзорную трубу. Но посвященный покачал головой, не отрывая глаз от раскинувшейся перед ним панорамы. Он изучал южные города, пользуясь всеми доступными ему особыми методами. Дэмьен молча постоял рядом с ним. В конце концов Охотник, кивнув, отошел от края; капельки тумана играли у него в волосах настоящими брильянтами. - Нашего врага здесь нет, - тихо сказал он. И хотя совсем рядом грохотал водопад, Дэмьен почему-то без труда расслышал каждое его слово. - Хотя его люди здесь побывали, на этот счет нет никаких сомнений. - Было вторжение? - спросил Дэмьен. А вот ему пришлось орать во весь голос, и не впервые он позавидовал особым способностям Тарранта. - Или они лишь засылали лазутчиков? Охотник смахнул прядь волос со лба; вода закапала по лицу подобно слезам. - Точно не знаю. Следы сложные и налагаются друг на друга, как кольца на стволе дерева, рассортировать их непросто. Но судя по здешним крепостным сооружениям... - Он описал рукой круг в воздухе. - Или, точнее, судя по отсутствию таковых, конфликт, если он и имеется, носит скорее дипломатический, нежели военный характер. Чего мы с вами никак не ожидали. Охотник посмотрел вверх по течению реки, холодные воды которой пенились почти у них под ногами. Это предоставило Дэмьену редкую возможность всмотреться в лицо этого человека так, чтобы он сам не заметил, что его лицо разглядывают. С Таррантом происходили какие-то перемены - причем явно не в лучшую сторону. Дэмьен не смог бы выразить этого словами, но понимал тем не менее совершенно определенно. "Может быть, это голод", - подумал он. И при мысли о городах в долине и о судьбах их обитателей он задрожал. Он припомнил, сколько ночей прошло с тех пор, как они покинули лагерь Терата, сколько долгих ночей в бесплодных странствиях по безлюдным землям. Хотя Таррант и не заговаривал о своих потребностях, было ясно, что именно означают для него эти города. Свежая пища. Омоложение. А может быть, даже, если выпадет такая удача, - Охота. Дэмьена затошнило, и он стремительно отвернулся. "Ты никогда не привыкнешь к этому. Никогда. Не привыкнешь - и не смиришься. Да и упаси меня Бог смириться". В последние ночи Таррант тщательно избегал Йенсени, да и остальных участников экспедиции сторонился тоже. Не ехал больше вместе со всеми, но летел над вершинами деревьев, сопровождая их в птичьем образе. Что само по себе было и не плохо, решил Дэмьен. Одному Богу ведомо, как отреагировал бы Охотник, если бы ему предложили разделить седло с кем-нибудь из участников экспедиции, и как отнеслась бы кобыла Хессет к тому, что ей придется нести троих сразу. Даже для сильных лошадей существует предельная нагрузка. Нет, выбранный Таррантом порядок продвижения и впрямь оказался наилучшим. Вот если бы только не казалось это демонстративное отшельничество одним из проявлений странной скорби, окутавшей теперь Охотника подобно черной туче, которая прямо на глазах становилась все гуще и чернее по мере того, как они продвигались вперед. "Он побывал пред ликом Господа, - без устали напоминал себе Дэмьен. - И его отринули. Он заглянул в глаза необратимости тяготеющего над ним проклятия. Неужели такое не должно было вызвать в нем перемену? Должно, непременно..." Покаяние означает для него смерть - так пояснил Владетель. А смерть, согласно его философствованиям, означает вечное проклятие. Имеется ли выход из этой интеллектуальной ловушки, в которую заманил себя колдун? Найдется ли стезя, на которую он согласится ступить? Понятно, мысль о спасении этой падшей души вместо ее окончательного уничтожения была чисто умозрительной концепцией, и раньше Дэмьен думал совсем не об этом. Да и сейчас он не был уверен в том, что такое возможно. - Необходимо будет избавиться от лошадей, - объявил Охотник. - Что? - Дэмьену потребовалось несколько секунд, чтобы очнуться от размышлений. - Но зачем? - Потому что они нас выдадут. На Восточном континенте нет существ, хотя бы отдаленно похожих на лошадей, и Матерям об этом известно. Если они прислали своим наместникам какое-нибудь предупреждение, то в него наверняка включено и описание лошадей. В горах мы могли бы просто спрятать их, но не здесь же? Он указал на залитые огнями города. Дэмьен поразмыслил над его словами. Мысль о том, что в незнакомых землях, да к тому же принадлежащих их врагу, придется странствовать без лошадей, была не из приятных... Однако Охотник был прав. Даже если им и удастся спрятать лошадей где-нибудь в городе - что само по себе сомнительно, - попасть на какой-нибудь корабль, не объявив о них, будет просто невозможно. А если Матери и впрямь известили здешние власти об их побеге, с таким же успехом можно намалевать красные мишени у себя на одежде. Черт бы побрал все это. Какое невезенье. - И что вы предлагаете? - Убить их, - спокойно отозвался Охотник. - Или отпустить на волю прямо здесь, перед спуском в долину. - Но второе ведь означает для них медленную смерть, не так ли? Слабая улыбка заиграла на тонких губах Охотника. - Мой конь не так уж плох, преподобный, он выживет. А кобыла Хессет наверняка не отстанет от него, таким образом и у нее появится шанс. - Ну и каковы же эти шансы? - Древние ксанди по самый край жизни сохраняли способность к воспроизводству. И у их потомков хоть в какой-то мере сохранились те же самые инстинкты. Я уверен, что, совместив наши умения, нам с вами удастся восстановить эти инстинкты. Дэмьен изумленно уставился на посвященного: - А вы ни о чем не забыли? - И, поскольку Охотник промолчал, он пояснил свою мысль: - Ведь для воспроизводства кое-что нужно? Или, по-вашему, это не имеет значения? - Мой конь не кастрирован, - хмыкнул Таррант. - Это понятно. Но и неукротимым жеребцом его тоже не назовешь. Потому что в противоположном случае само присутствие кобылы... - Я ведь не говорил, что не преобразил его, преподобный Райс. Я остановил выработку определенных гормонов с тем, чтобы он держался джентльменом в смешанном обществе. Но это легко повернуть и в обратную сторону. И через пару месяцев нормальной гормональной активности... - Он пожал плечами. - Мне кажется, прежние привычки восстановятся достаточно быстро. - Но в этом случае... - Дэмьен поглядел на лошадей. - У них будет приплод. Охотник улыбнулся: - Вполне вероятно. - И насколько удачный? - Генетическое сочетание далеко от идеального, но определенный шанс у них есть. В любом случае больший, чем если мы возьмем их с собою. Дикие лошади. Не ксанди. И не какой-нибудь иной прирученный эквивалент. Дикая, по-настоящему дикая порода, да еще в здешних суровых условиях. Что ж, результат может получиться достаточно интригующим, решил священник. Богу ведомо, свежая кровь будет в этой стране далеко не лишней. И тут ему в голову пришла несколько иная мысль. Он резко посмотрел на Тарранта: - Это вы о них так заботитесь или о себе? Тот пожал плечами: - Некогда они были дикими животными и вновь могут стать дикими. В какой мере сохранился инстинкт выживания после стольких веков насильственной эволюции? Я бы не сказал, что этот эксперимент оставляет меня совершенно безразличным. "В том-то все и дело, - подумал Дэмьен. - Стоит тебе приняться за проект, и ты уже не можешь отвлечься от него. Вся эта планета представляет собой для тебя всего лишь огромную экспериментальную лабораторию, испытательную площадку для твоих любимых теорий. А ничто другое тебя по-настоящему не волнует, не правда ли? Десять тысяч человек могут погибнуть у тебя на глазах, а ты и бровью не поведешь, но стоит кому-нибудь поставить под угрозу судьбу одного из твоих драгоценных экспериментов, и ты готов обрушить небо ему на голову". Что за темное тщеславие могло выпестовать столь утонченные и вместе с тем извращенные чувства? Это было превыше понимания самого Дэмьена - или же ему так казалось. - Ну, - подтолкнул его Охотник, - так как вы решите? Раз уж я предложил вам выбор, - сухо добавил он. Дэмьен устоял перед искушением смерить его презрительным взглядом. - А вам не кажется, что на этот счет следовало бы посоветоваться и с Хессет? Нас ведь все-таки трое. И тут же он вспомнил, что на самом деле их теперь не трое, а четверо. Сколько еще времени останется девочка в их компании? Он подумывал о том, а не отдать ли ее на попечение кому-нибудь из здешних жителей, но как отнесется к этому она сама? И как быть с намеками на обладание определенными сведениями, хотя она так ничего и не рассказала? - Надо посоветоваться с Хессет, - закончил он. Имея в виду не только судьбу лошадей. "Почему ты решил стать священником?" - спросила у него девочка. На этот вопрос было так трудно найти ответ. Так трудно подыскать надлежащие слова. Так трудно объяснить этому ребенку, что означает для него Истинная Церковь - и что означает Бог, - и это было тем труднее, что она конечно же ни на мгновение не забывала о жестокостях, творимых здесь Святошами. Всю свою короткую жизнь Йенсени провела взаперти - из страха перед Господом и его слугами. И все же она задала ему этот вопрос. Глядя на него широко раскрытыми сияющими глазами, лишь в самой глубине которых плясали искорки темного страха. Задала вопрос и ждала ответа. "Почему ты решил стать священником?" Как донести до ее сознания тот единственный миг откровения, который заставил его отвернуться от мирской жизни и, ликуя, ступить на самую трудную из мыслимых троп? Сейчас ему уже казалось, будто он всю свою жизнь был священником, будто ему от рождения хотелось стать священником. Но ведь когда-то же ему пришлось принять решение, не так ли? Не с самого же детства готовил он себя к духовному званию. Но теперь Дэмьен ясно смог припомнить только один случай, о котором ей и поведал. Тогда он был юн, совсем юн, и они изучали в школе историю планеты Земля. Он вспомнил о том, как учитель, связуя воедино разрозненные факты, вдохновенно повествовал им о жизни на материнской планете, и как это отличалось от его обычной сдержанной манеры преподавания. И ночью после этого урока Дэмьену приснился сон. Фантастический сон, полный самых ужасных видений. Видений, связанных с тем, чем могла на самом деле оказаться планета Земля, - подлинным хаосом, в котором кипели энергии, амбиции и надежды, слишком яркие и изменчивые, чтобы их можно было воспринять. Он вспомнил блестящие металлические капсулы, скользящие по поверхности Земли отнюдь не на конной тяге, вспомнил и другие капсулы, стремительно и бесшумно пролетающие по небу, вспомнил о словах и зрительных образах, передающихся из города в город и с континента на континент за какие-то доли секунды. И, разумеется, главное изобретение человечества: космический Корабль. Огромный, как океан, могучий, как землетрясение, он стоял, готовый покорить межгалактические просторы, готовый распространить человеческое семя по всей вселенной. Эти видения были такими яркими, такими материальными, что, когда он проснулся, в горле у него пересохло, а сердце бешено колотилось в груди. И тут он наконец понял кое-что про планету Эрна. Понял по-настоящему. Не той долей мозга, которая запоминает факты из истории планеты Земля лишь затем, чтобы выдержать стандартный тест и тут же напрочь позабыть, - нет, он понял душою и сердцем. Понял, какова была Земля и какою могла бы стать Эрна, получившая по праву рождения - пусть и совершившегося в чудовищных муках - истинное наследие человечества. И он понял также, впервые в своей юной жизни, как распорядилось здешнее Фэа людским племенем. И будущим людского племени. Жизнь бессмысленна, вот что осознал он в те минуты. Единственное, чем человечество занимается на планете Эрна, - это борьба за выживание в условиях изо дня в день нарастающих могущества и свирепости самой планеты. Человечество здесь обречено - и под знаком этой обреченности его собственная жизнь, его мечты, даже его немногочисленные достижения становились лишенными всякого смысла. Так чего ради продолжать? За что бороться? Это было ужасающее откровение, оно едва ли не превысило возможности его неокрепшего разума. На протяжении нескольких месяцев он боролся со всеобъемлющей депрессией, да и многих его ровесников ожидала сходная участь. В результате четверо его одноклассников были вынуждены обратиться к психиатру, тогда как пятый - он сам узнал об этом лишь много лет спустя - предпринял попытку самоубийства. Остальные постарались заблокировать соответствующие участки собственного сознания, или же просто отказались понимать, в чем тут вообще заключается проблема, или нашли какие-нибудь другие способы спрятать голову в песок. Со временем большинству из них предстояло адаптироваться к происходящему, нарожать собственных детей на этой проклятой - и отвечающей проклятиями на проклятия - планете. Возможно, со временем кто-нибудь из их детей даже захочет стать колдуном. Так почему же он стал священником? Потому что Единый Бог является живым выражением человеческого оптимизма. Потому что Святая Церковь представляет собой величайшую надежду человечества, а может быть, и единственную его надежду на этой дикой и враждебной планете. Потому что, лишь обратившись всей силой и страстью к Господу, Дэмьен смог оправдать свое собственное существование. Любая другая профессия лишь подчеркивала бы утилитарность и вместе с тем бренность всего сущего. Он не рассказал Йенсени всего этого прямыми словами. Ему не хотелось нагонять на нее такое отчаяние, в какое ему самому довелось погрузиться в юности. И главным, что священник утаил от нее, стало учение Пророка, блестящее видение которым ситуации придало его собственной жизни если не смысл, то цель. Потому что это могло бы породить другие вопросы, а тогда пришлось бы давать на них вполне конкретные ответы... А ему вовсе не хотелось объяснять ей, что смертоносный демон, путешествующий вместе с ними, это все, что осталось от некогда ослепительной фигуры. Время для этого еще не настало. С этой истиной было не так-то просто примириться и ему самому, а ведь он бок о бок сражается вместе с этим человеком уже около года. И неужели так уж необходимо подвергать такому риску ее только что наметившееся понимание - еще такое тонкое, такое хрупкое. К тому же не следует забывать о той ночи, когда они с Таррантом вступили в схватку. Он и сам не знал, много ли и что именно увидела Йенсени той ночью. К собственному изумлению, Дэмьен обнаружил, что почему-то не может спросить ее об этом. Как будто и его собственные воспоминания о моменте Покоя оказались хрупкими и нематериальными, как сновидение, и неточно сформулированная фраза способна лишь погубить их окончательно. Как, впрочем, и любая фраза. И все же это воспоминание они делили на двоих - и оно никуда и никогда от них не уйдет. Ответы на все ее вопросы. Самая суть веры всей его жизни. Он поглядел на девочку, прильнувшую к теплому мохнатому телу Хессет, подобно тому, как - у него на глазах - приникали к телу матери детеныши ракхов, и его душу обдало волной непривычного тепла. Возникшая между ракханкой и девочкой связь удивляла его. Разумеется, в отношении к нему со стороны Йенсени какой-то смысл имелся: одинокая и запуганная, лишенная отчего крова и какой бы то ни было надежды, она естественно потянулась в ту сторону, откуда повеяло простой человеческой заботой. Но Хессет?.. Ракханка ведь ненавидит людей и все, что с ними связано, и даже - так ему, по крайней мере, казалось, - детей. Так что за особые чувства вступили в силу во взаимоотношениях их обеих, откуда взялась и что означает подобная близость? Он не осмеливался задавать вопросы, чтобы не нарушить создавшееся хрупкое равновесие. Но не переставал удивляться. И восхищаться. И время от времени (правда, не часто) завидовать. Лошадей они решили отпустить. Никому это не нравилось, но все понимали, что другого выбора нет. Таррант одним легким Творением вернул своего жеребца к виду, в каком его создала природа, затем расседлал его, выпряг и выпустил на волю. Подверг он Заговору и кобылу Хессет - что явно не понравилось самой ракханке, - и в конце концов-удовлетворился своей работой и в этом случае. Он даже попытался внедрить обоим животным непреодолимое отвращение к смертоносным колючкам, выращенным Терата, в надежде на то, что лошадям удастся избежать участи, которая может привидеться только в самом кошмарном сне. После чего отпустил их. "Тем самым мы изменяем здешнюю экосистему", - подумал Дэмьен, следя за тем, как уносятся вдаль лошади, сперва откровенно неохотно, а потом со все возрастающей уверенностью в собственных силах. В последний раз он заметил жеребца, когда тот поднял голову к ветру и его черная грива взметнулась в воздух. А в душе у священника прозвучало одно-единственное слово: "Навсегда". Если бы подобное решение подсказал кто-нибудь другой, Дэмьен отнесся бы к этому с явным предубеждением по поводу возможных последствий, но Владетелю, как знатоку в этой области, он полностью доверял. Лес самого Охотника представлял собой, конечно, страшное место, но экосистема в нем была сбалансирована безукоризненно. И если Таррант решил выпустить здесь на волю двух способных к размножению лошадей, значит, окружающая среда обитания с этим справится. На сей счет у Дэмьена не было никаких сомнений. Со спуском в долину предстояло подождать до рассвета. С того момента, как села Кора, естественного света просто не хватило бы для безопасного нисхождения, а Таррант был категорически против того, чтобы зажечь фонари. Не стоит извещать о своем появлении всю долину, предостерег он, иначе из какого-нибудь города наверняка пришлют гвардейцев для проведения торжественной встречи. И Дэмьен согласился. Так что они дождались, пока в небе не начало светать и тени гор и скалистых островков не прочертили воду озера длинными стрелами в сторону запада, а уж потом разобрали лагерь и снялись с места, как раз когда Таррант покинул их в поисках безопасного убежища. - А как быть с седлами? - озадачилась Хессет. После короткого обсуждения решили закопать их где-нибудь в укромном уголке. Да ведь и впрямь едва ли стоило рисковать возможностью того, что какой-нибудь бродяга, поднявшись по склону, обнаружит на вершине походное снаряжение. И лишь тщательно закопав все, что оставалось лишнего, и заровняв землю на вскопанном месте, Хессет достала свой диковинный головной убор и нахлобучила его по самые глаза, скрыв заодно и уши... "Опять время маскироваться", - подумал Дэмьен. Сейчас он даже порадовался тому, что с ними нет Тарранта, - одним маскарадным костюмом меньше. Что же касается Йенсени... с девочкой им все-таки придется расстаться. Где-то в одном из этих городов. Они подыщут ей кров или, по меньшей мере, обеспечат ее средствами к существованию, чтобы она осталась здесь в целости и сохранности, когда им самим придется отправиться в поход на вражескую территорию... "А что, если у нее все-таки есть необходимые нам сведения? Или вдруг ее сила способна помочь нам?" Дэмьен покачал головой, отгоняя подобные мысли. Слишком много "если". Слишком много неопределенности и неизвестности. Стены, которыми окружен ее травмированный разум, высоки и крепки, и если бы у них был в запасе хотя бы месяц хотя бы относительной безопасности на то, чтобы потрудиться над разрушением этих стен, тогда девочка, возможно, и открылась бы, тогда, возможно, и поделилась бы с ними своими драгоценными знаниями... но не в недельный срок и не под гнетом постоянной угрозы преследования. А так и речи быть не могло о том, чтобы ломать ее через колено - ни властью Тарранта, ни хитроумно продуманной ложью со стороны самого Дэмьена. Связавшись веревками, они начали спуск. Путь оказался трудным, но вполне преодолимым; однажды, правда, Йенсени оступилась и проскользила на спине целый ярд, но ему удалось удержать ее на страховке. И это было единственной неприятностью. Ветерок время от времени бросал им в лица морось брызг недалекого водопада, окрашенных рассветом в розоватые тона, руки легко находили надежные выступы камней, и к тому времени, когда Кора поднялась над восточными горами, они уже стояли на плодородной земле долины, а перед ними простиралось возделанное поле. Золотые лучи заиграли на склонах, и, пока они упаковывали снаряжение, их то и дело окатывало бодрящим дождиком речной воды. И как же трудно было связать красоту этого мирного пейзажа с суровостью и неприглядностью мест, которыми они совсем недавно пробирались, совместить нынешний покой с памятью о только что перенесенных тяготах. "Да нет, не так уж и трудно", - подумал Дэмьен, взглянув на Йенсени, по-прежнему окруженную пеленой одиночества и покинутости. Потому что, на взгляд девочки, они принесли в этот рай с собой частицу ужасов, оставшихся позади. И предстояли им не меньшие ужасы. И между двумя безднами цветущий дол выглядел всего лишь тонкой перемычкой. "Господи, сделай так, чтобы мы никогда не забыли об этом", - мрачно подумал Дэмьен. Свернул в клубок и сунул в сумку Тарранта последнюю веревку. Потом перекинул ремень сумки через плечо, собравшись в дальнейший путь. - Вперед, - прошептал он своим спутницам. - Пошли. Йенсени изо всех сил старалась не испугаться. Возможно, будь дело ночью, ей и удалось бы совладать со страхом. Она постепенно привыкла к ночным переходам. Когда всходила Кора, весь мир заливали мягкие золотые лучи, как будто в небе зажигали гигантскую лампу, все тени сразу же как будто теплели и добрели. От Коры, в отличие от солнца, не исходило никакого шума, и ее свет был вовсе не таким пронзительным; зажмурившись и хорошенько постаравшись, девочка даже могла вообразить, будто она вернулась домой. К себе в покои, в отцовский замок, где единственным источником освещения служит масляная лампада. А когда Кора садилась, Йенсени становилось еще лучше. Ночь окутывала ее своею тьмой, давая ей возможность представить себе, будто она находится вовсе не в чистом поле, а в маленькой закрытой комнатке, уютной и безопасной. А когда чередой всходили луны, звуча каждая на свой лад: Домина тихо постукивала, Прима глухо гудела, а Каска едва слышно шептала, - их свет также, в отличие от солнечного, не наполнял собою небес, и девочка по-прежнему чувствовала себя в безопасности. Но день все-таки наступил. И они вошли в город. Город оказался страшным, просто-напросто чудовищным местом: здесь у Йенсени сразу же закружилась голова, она почувствовала испуг и слабость. Дома были высокие, стены толстые, и они так тесно лепились друг к дружке, что, проходя по улице, она поневоле вспоминала о том, как пробиралась по долине демонов, надеясь лишь на то, что земля сама собой не разверзнется под ногами. У домов тоже, как выяснилось, имеются голоса - и очень громкие, - и хотя она старалась не слушать их, полностью отключиться от этих стенаний ей не удалось. Иногда она случайно прикасалась к какой-нибудь стене - и тут же до сих пор сочившиеся оттуда по капле голоса поднимались до настоящих воплей, как будто всю историю этого дома спрессовали, втиснув в одно-единственное мгновение. Противоречивые обвинения, мелкие ссоры, однажды даже ярость мужчины, с мечом набросившегося на соседей... Все это было страшно, слишком страшно, и она не могла устоять под таким напором, не говоря уж о том, чтобы противостоять ему. Один раз проходившие по улице горожане оттиснули ее спиной к витрине мясной лавки - и восприятие ничем не прикрытых страданий бессловесной скотины настолько поразило девочку, что она, заплакав, обессиленно опустилась на колени. Дальше она идти уже не смогла. Тогда Дэмьен взял ее на руки и какое-то время пронес - и ей так понравилось лежать у него на груди, окунаясь в исходящее от него тепло... и конечно же пытаясь закрыться ото всех этих чудовищных голосов, чтобы не чувствовать кроющихся за ними страданий. Ради своих спутников Йенсени надо было продержаться, и она понимала это. Даже не зная цели их путешествия на юг, она понимала, что прибыли они сюда осуществить некую судьбоносную миссию, а ее собственное включение в состав отряда явно снижает их шансы на успех. И девочка изо всех сил старалась не быть обузой. Но толпа! Но голоса! Узкие улицы, казалось, притягивали и впитывали солнечный свет, отражая и усиливая и его яркость, и присущий ему грохот, и все это было совершенно невыносимо. Иногда Йенсени просто-напросто переставали слушаться ноги, она застывала посредине улицы, ее начинало трясти, а толпа, подобно реке, обтекала ее, раздваиваясь направо и налево. Тогда к ней подходила Хессет и шептала ей что-нибудь на ухо, какие-то слова на родном наречье, которых девочка, разумеется, не понимала, а понимала она только то, что такими словами утешают детей, утешают маленьких ракхене, когда тем бывает грустно и одиноко. И эти слова утешали и ее самое. Иногда же, когда Сияние становилось особенно сильным, она останавливалась лишь затем, чтобы послушать эти слова, и даже не пыталась идти дальше, пока прикосновение деликатной руки священника не напоминало ей о необходимости продолжить путь. И даже тогда, даже после этого, слова Хессет оставались с нею, - и девочке казалось, будто это маленькие ракхи играют в высокой траве. И это уменьшало ее страх и смягчало одиночество. Если бы только она могла навсегда спрятаться в руках у Хессет, вот это было бы счастье! И чтобы та не умолкала... А города со всеми его ужасами, напротив, было бы и не видно и не слышно. В конце концов, дойдя до какого-то многоэтажного здания, путники по знаку Дэмьена остановились. Это был довольно старый дом, и, хотя его жильцы щеголяли в ярких праздничных нарядах, краска на стенах давно облупилась, ступени крыльца покосились, а колонны, казалось, были готовы рухнуть в любое мгновение. Девочка поплотнее прильнула к Хессет, стараясь не слышать голосов, которые переполняли дом. - Ты думаешь? - спросила ракханка. Священник уныло кивнул: - Местечко, конечно, малосимпатичное. Затем он поднял руку и быстро начертал пальцами в воздухе какой-то знак; Йенсени содрогнулась так, словно ей в тело впились одновременно тысячи иголок. Хессет встревоженно поглядела на девочку. - Болтать они не станут, - пробормотал Дэмьен, после чего вся компания все-таки вошла в дом. Большой холл, в котором они очутились, был столь же обшарпанным, как и фасад здания. На дорожки было больно ступить, но все же Йенсени пришлось пойти на это, лишь бы не отходить от Хессет ни на шаг. Нечаянно она наступила на полусмытое бурое пятно - и едва не задохнулась от мучительной боли в боку; лишь рука Хессет удержала ее от того, чтобы опуститься наземь. "Асст", - шепнула загадочное словечко ракханка, и Йенсени сразу же стало самую малость полегче. Но теперь она шагала медленно и настороженно. И когда ковровая дорожка закончилась, пол сразу же стал гораздо лучше - он не так сохранял человеческую боль, как толстая ткань. Девочка замерла, сдерживая дрожь, пока Дэмьен договаривался не то с хозяином, не то с приказчиком. Наконец сделка была заключена; священник расстался с пригоршней монет, получив взамен связку тяжелых ключей. Хозяин или приказчик уже собрался было уходить, но тут ему на плечо легла тяжелая рука священника. - И никаких вопросов, - невозмутимо приказал Дэмьен, и Йенсени почувствовала, как в ее тело вновь впились иголки. На мгновение что-то произошло и с хозяином, затем он утвердительно кивнул. "Творение, - подумала девочка. Пробуя на звук новое для себя выражение, пытаясь всесторонне понять его. - Он применил Творение". Они поднялись по лестнице. Коридоры здесь были мрачными, узкими и низкими, но для Йенсени они все равно обернулись радостной переменой к лучшему. Она застыла посреди коридора, пока Дэмьен возился с ключами, примеряя, к какой двери подходит какой. В конце концов все сработало, и он пригласил своих спутниц в номера. Хессет со вздохом сбросила с плеча тяжелую сумку. - Как же плохо без лошадей. - В самую точку, - согласился Дэмьен, повторив ее движение. - Но тут уж ничего не поделаешь. Йенсени посмотрела на него: - А вам самому разве не вредно управлять людьми подобным образом? На мгновение наступила тишина. Девочка услышала, как Дэмьен сделал глубокий, медленный вдох. После чего спросил: - А что ты, собственно говоря, имеешь в виду? Она тщетно попыталась найти слова. Но сама концепция его магического действия была ей совершенно чужда и, соответственно, не поддавалась определению. - Вы говорили, что ваш Бог не дозволяет использовать Фэа для подчинения людей... только для лечения и тому подобное. Но разве того человека внизу вы не взяли под свой контроль? - А поскольку священник ничего не ответил, она добавила: - Когда приказали ему: "Никаких вопросов". И вновь он ничего не ответил. Вслух. Но она услышала его слова столь же отчетливо, как если бы они и впрямь прозвучали. Они были у него в глазах, во всем теле, в дыхании. "Как ты об этом узнала?" Затем Дэмьен подошел к ней и присел на корточки, чтобы не подавлять своим ростом. Взгляд прямо в глаза был очень приятен. Да и сами глаза у него были хорошие - карие и теплые. Девочка прямо-таки почувствовала, как исходящее из них тепло овевает ей лицо. - Дело, которое мы должны здесь сделать, очень важно, - объяснил священник. Голос его был мягок и спокоен, он тщательно выбирал слова. - Если мы потерпим неудачу, пострадает множество людей. Подобно тому, как пострадал твой отец. Ты ведь не забыла?.. Мы прибыли сюда, чтобы прекратить и предотвратить такие дела. С тем, чтобы от них больше никто не пострадал. А иногда для достижения этой цели... иногда нам приходится идти на вещи, которые не нравятся нам самим. На вещи, которые мы в другом случае никогда не сделали бы. - Но это же все равно плохо? - спросила Йенсени. Несколько долгих мгновений он молчал. Девочка чувствовала, что Хессет смотрит сейчас на них обоих, длинные уши подались вперед, ловя неизбежный ответ. Или в самом ее вопросе заключалось нечто скверное? Но ей ведь всего-навсего хочется понять. - Моя Церковь полагает, что это плохо, - сказал священник в конце концов. - А я иногда и сам не знаю. - Он медленно поднялся, выпрямился во весь рост. - Во имя успеха нашей миссии, Йенсени, мы уже сделали много дурного, и я подозреваю, что предстоит еще больше. Так, знаешь ли, устроен мир. Иногда решение представляет собой всего лишь выбор из двух зол - меньшего и большего. - Таррант мог бы гордиться тобой, - фыркнула Хессет. Священник бросил на нее жгучий взгляд - и между ними разыгралось нечто, оставшееся вне разумения Йенсени, однако она хорошо ощутила остроту, ярость и боль этого столкновения. - Мог бы, - пробормотал священник. Потом отвернулся от них обеих. - Да и чей же я, по-твоему, ученик? Здесь они и решили ее оставить. Они не говорили ей этого. Да и не нужно было говорить. Уже в ходе путешествия стало ясно, что они не собираются брать ее с собой дальше, на юг, и, следовательно, оставят где-то здесь, в каком-нибудь городке. Так что никакого выбора у них не было. Да, конечно, они постараются обо всем позаботиться, может быть, даже попробуют найти дом, куда бы ее приняли... но в конечном итоге все сводилось к одному и тому же. Они оставят ее здесь. В этих городах. Переполненных голосами. Среди домов, кричащих от боли, среди людей, кричащих от боли, обреченной на жизнь, полную такого безраздельного страха, о существовании которого они, должно быть, даже не подозревают. И тогда исчезнут детеныши ракхов. И исчезнет Хессет. И исчезнет Дэмьен, а вместе с ним и последние кусочки того хрупкого Покоя, который она обрела в лесу. Покоя столь сладостного и согревающего, что она отдала бы жизнь за то, чтобы обрести его вновь. Какая-то часть этого Покоя по-прежнему оставалась в ней самой - и оставалась в нем. Она чувствовала это, когда он к ней прикасался. А если он уйдет... она лишится этого Покоя. Лишится навеки. И останется в полном одиночестве. А она ведь уже познала одиночество и слишком хорошо знает, как это больно. А потом эти люди спасли ее. Она все еще оплакивает отцовскую смерть, все еще просыпается ночью, сотрясаясь всем телом после ужасных кошмаров, но священнику и ракханке удалось как-то смягчить ее страдания, и обретенный Покой несколько приглушил ее горе. А теперь она всего этого лишится. И даже думать об этом ей было невыносимо. Иногда, вспоминая отца, она неожиданно впадала в ярость - и это ее пугало. "Почему, - спрашивала она у него. - Почему ты меня покинул? - Мысленно произнося эти слова, она стыдилась их, но обвинения вырывались из глубин сердца слишком страстно и слишком стремительно, чтобы этот поток можно было остановить. - Почему ты не сумел оберечь меня по-настоящему? Почему отправился на смерть, и умер, и оставил меня одну-одинешеньку? И что прикажешь мне делать теперь, когда я осталась совсем одна?" Девочка чувствовала, что обвиняя отца, она тем самым и предает его, но ее гнев был слишком искренен и слишком силен, чтобы она могла отказаться от обвинений. "Где ты? Где ты сейчас, когда я так нуждаюсь в тебе? Или ты не понимал, что все должно случиться именно так?" Слезы лились у нее по щекам, тело дрожало от стыда и от страха; Йенсени выглядывала в убогое окно, за которым сиял солнечный свет и слонялись по улице отвратительные люди, и отчаянно старалась не думать о будущем. 2 Церковь была маленькой, а полоска земли, на которой она стояла, - узкой, грязной и со всех сторон окруженной домами, так что небольшая лужайка вокруг церкви пребывала в постоянной тени. А раз так, то и в запустении. Не будь здесь чугунной ограды - скорее для видимости, через нее мог бы с легкостью перемахнуть любой непрошенный гость, - церковь ничем не отличалась бы от соседних домов этого бедного квартала, да и фасад ее, более чем обшарпанный, не мог скрасить общей картины. Наверняка в богатых районах города имелись церкви и покраше, а в центре, не исключено, даже кафедральный Собор. Может быть, и здесь, как в Мерсии, городская жизнь разворачивалась вокруг расположенного в самом центре Собора, где роскошные сады с цветочными орнаментами обрамляли высокое здание, на позолоченных арчатых вратах которого играло сияние Коры, и верующих туда тянуло как мух на мед. "Такой Собор - красивый и величественный - непременно должен был быть построен и здесь", - подумал Дэмьен. И здесь, как и в Мерсии, его наверняка самым тщательным образом охраняют. Когда он подошел к чугунным воротцам, по улице мимо него прогромыхала колымага, в которую были впряжены какие-то низкорослые коренастые животные, используемые в здешних местах как ездовые и тягловые. Справа послышался крик, а вслед за этим - звон разбитого стекла; очередная ссора жителей, мрачно подумал священник. Скученность здешней жизни его удручала. Но сейчас, в двойном свете - солнце еще только начинало садиться, а из Галактики над головой лила золотое сияние Кора, - он решил осмотреть Божий дом. Более чем скромная церковь, это уж несомненно, и к тому же она явно знавала лучшие времена. Окна дымчатого стекла были защищены от взлома колючей проволокой, а на проемах первого этажа имелись к тому же толстые решетки. Но вопреки непритязательному внешнему виду и обилию средств защиты эту церковь, судя по всему, посещали, причем посещали часто. Ступеньки крыльца были порядком стоптаны, обитые бронзой двери отполированы до зеркального блеска прикосновениями бессчетного количества рук. За те несколько минут, что Дэмьен простоял здесь, не менее десятка мужчин и женщин поднялись по ступеням - в одиночестве, парами или непринужденно переговаривающимися группками. Так что, естественно, их вера наложила свой отпечаток на здешнюю обитель. Молитвы многих тысяч, звучащие изо дня в день, впитались в старинный камень и в резьбу по дереву, запечатлевшись в стенах с такой же отчетливостью и очевидностью, как любая из решеток или тяжелых щеколд. Вера этих людей и все, за ней кроющееся. А это означало, что порча, наведенная Матерями, непременно должна была запечатлеться и тут. И тому, кто обладает даром Видения, вчитаться в нее будет крайне просто. По крайней мере, Дэмьен надеялся, что это будет просто. Он собрался для Творения... и в последний миг заколебался. Не то чтобы он боялся того, что его обнаружат и разоблачат. В эту окраинную церквушку он забрел именно потому, что пособники местной Матери, даже если они дожидаются его появления, скорее всего будут искать его в церквах побогаче или же в кафедральном Соборе. А на этих окраинных улочках ему обеспечена полная безвестность, что только подчеркивалось его кое-как залатанной и покрытой пылью странствий одеждой. Нет, никто не обратит здесь внимания на рядового путника. К тому же в этих краях, столь кардинальными и безжалостными мерами избавленных от колдовства, крайне маловероятно, что Матери или их приспешники смогут сфокусироваться на его творении и тем самым выявить, где он сейчас находится. Да, скорее всего, они даже не знают, как подступиться к решению подобной проблемы. Здесь ему была обеспечена безопасность в той же степени, как в любом другом месте этой перенаселенной и подверженной порче страны, и вовсе не мысль о возможной поимке заставила его сейчас затрепетать в унылой церковной тени. Во всяком случае, не совсем страх обнаружения. Нечто иное... Нечто, похожее на... "Я боюсь Познания, - подумал он. Страх и впрямь охватил холодными щупальцами его сердце. - Я боюсь Видения. Я боюсь распознать подлинный облик здешней порчи и понять, насколько далеко она зашла". Он и близко не подходил ни к одной из церквей с тех пор, как им пришлось бежать из Мерсии. А это означало, что до сих пор у него не было шанса собственными глазами Увидеть, какие превращения претерпели здешние жители, не было шанса проанализировать влияние и воздействие тайного владычества ракханских Матерей на веру этих людей. Еще не было. И вот, стоя у ворот этой скромной церквушки, пока местные жители, один за другим, проходили мимо него, Дэмьен осознал, что ему и не хочется ничего Видеть. Не хочется понимать. И никогда не захочется. Его руки крепко вцепились в чугунную ограду, костяшки пальцев побелели. "Знание - это сила, - напомнил он себе. - И оно необходимо тебе. Не обладая знанием, ты не сможешь бороться с врагом". Но его одолели сомнения, усугубленные испытываемым страхом. Поначалу священник решил, что, совершив Творение в непосредственной близости от одной из местных церквей, он сможет Увидеть здешнюю порчу в ее истинном виде, сможет распознать определенные направления, в которых развивается деградация его веры, сможет уловить некий смысл... А что, если не сможет? Что, если ему удастся вызвать нужный образ - но только затем, чтобы убедиться в том, что он не в силах расшифровать заложенное в нем послание? Порча, которой оказался подвержен здешний край, поражает само сердце; так вправе ли он подвергнуть себя риску столкнуться с ней напрямую? "Но мне придется, - лихорадочно убеждал он себя. - У меня нет другого выхода". И вновь собрался для Творения. Невольно думая о том, что трудно не Усилие, а Откровение. Невольно думая: "Как хорошо бы моему сердцу стать бесчувственным хотя бы на несколько кратких мгновений..." Осторожно прикоснулся он к окрестным потокам Фэа - они были сильны и обильны, чего еще мог бы пожелать колдун? - и подключился к земным энергиям с тем, чтобы они перестроили его Зрение так, чтобы оно соответствовало специальным длинам волн Фэа. На мгновение ему стало страшно взглянуть на церковь, и он продолжал смотреть себе под ноги. Серебряно-синее Фэа рябилось и пузырилось на щербатом асфальте, рисунок потоков оказался темным и сложным, под ним исчезли трещины и неровности. Затем, медленно-медленно, он поднял взгляд. И Увидел. "О Господи..." На мгновение он просто остолбенел, отказываясь воспринимать то, что подсказывали ему чувства. Затем, постепенно, пришло Понимание. Церковь была чиста. Чиста! Ее Фэа дышало теплом, проникнутым надеждой и верой, проникнутым молитвами многих поколений, как это можно было бы ожидать где-нибудь в совершенно другом месте и в совершенно иное время. Музыкальное звучание храма не окрашивалось диссонансами земной порчи, но было наполнено гармонией истинной богобоязни. Дэмьен взирал на это с изумлением, взирал, не веря собственным глазам. Он даже покачал головой, словно в надежде перефокусировать Видение на надлежащий лад. Но ничего не изменилось. Аура здания была яркой и чистой, как это и подобает Истинной Церкви. Потоки, обегающие здание, искрились фрагментами человеческих надежд, впитывая их в себя, надежд столь же чистых, как сияние Коры посередине Галактики. А что касается Фэа, истекающего из самого здания... оно было столь же сладостно и богобоязненно, как то, что струится из великого кафедрального Собора в Джаггернауте; и, прислушиваясь, он различил шепот вплетающихся в поток молитв, он уловил слабый, но сладкий запах веры в Единого Бога. Но это же невозможно. Просто-напросто невозможно. Дэмьен отчужденно всмотрелся в происходящее, пытаясь постигнуть его смысл. С какой стати живущие на Востоке ракхи приложили столько усилий и потратили столько времени, чтобы взять под свой контроль Единую Церковь, а добившись цели, не предприняли ничего, чтобы изменить и извратить ее? Какова же тогда их заветная цель, если это не посягновение на дух человека? И как понимать силу, которая, судя по всему, руководит ими самими? Дэмьен был в состоянии понять демона, питающегося человеческой деградацией, заклятого Врага, целью которого было приспособить веру человека к собственным темным замыслам... но не то, что происходило здесь. Этого он не понимал. Эти люди были тверды в своей вере, и их вера приносила свои плоды. Сама земля отвечала на их истовую набожность. "Этого ли ты хотел? - безмолвно обратился он к самому себе. И чего хотят все остальные - регенты, протекторы, Матери, неизвестный враг, становящийся с каждой ночью все ближе и ближе. - В какую игру здесь играют? И по каким правилам?" Вплоть до последней минуты ему казалось, будто он представляет себе самый общий характер происходящего, по меньшей мере, хотя бы на уровне понятий о Добре и Зле, но сейчас оказалось поставлено под сомнение даже это. Если человечество и обрело здесь врага, то сама природа этого врага была настолько иносущностна, что Дэмьен даже предположительно не взялся бы судить о мотивах, которыми тот руководствуется; не говоря уж о его планах, по-видимому, настолько долгосрочных, что в контексте одного-единственного года - или даже одного столетия - общие очертания уловить просто невозможно. И от этого Дэмьену стало страшно. Очень страшно. Так страшно, как еще никогда не было раньше; так страшно, что он впервые за все время усомнился в том, правильно ли поступил, взявшись за дело, которое не смог бы осуществить никто другой. Даже опираясь на помощь Тарранта. Даже рассчитывая на специфическую помощь Хессет и девочки. "Так что ж ты такое? - вопросил он. - Что тебе нужно?" Но ответа не последовало - лишь молчание да приглушенный шепот веры. Чистой веры. Праведной. Устрашающей. Смятенный, с трясущимися руками, он отпрянул от церкви и поплелся в убогую гостиницу дожидаться ночи и возвращения Тарранта. 3 В прибрежных городах медленно наступал вечер, окрашенный багрянцем предзакатного солнца. И еще долго после того, как сгустились сумерки, с городских улиц можно было увидеть далекие блики солнечных лучей, разливающихся над водами моря и скалистыми островками. А когда солнце все-таки село, в небе осталась Кора: свет, лишенный тепла, панцирь ложного золота, надетый на город. Ну скоро, наконец, погаснет и этот свет? Когда они сошли на берег в Мерсии, закат Коры отставал от солнечного на два часа; интересно, каков этот интервал сейчас? Со вздохом Дэмьен выпустил из руки приоткрытую занавеску. Сильный северный поток в здешнем регионе означает, что он не сможет воспользоваться Фэа для получения информации о планах Матерей и о деталях организованной ими погони. Конечно, можно попробовать использовать Фэа, текущее с юга, чтобы Познать врага... но такие вещи лучше получаются у Тарранта. Охотник гораздо острее воспринимает и истолковывает странные и зачастую загадочные видения, с которыми связано Познание с большого расстояния. Вот пусть он сам это и расхлебывает. Дэмьен окинул взглядом гостиничные покои: спальню и маленькую гостиную, разделенные шторой, вставленной в арчатый проем. Конечно, он ляжет в гостиной, а спальню предоставит в распоряжение Хессет и девочки. Хоть какая-то приватность. После долгих недель, проведенных в походных условиях, подобная роскошь наводила разве что не на игривый лад, хотя, видит Бог, сколько раз они видели друг друга обнаженными! Тем не менее появившаяся возможность уединиться была, несомненно, приятна. Славная примета цивилизации. И, разумеется, теперь следовало считаться с присутствием девочки. Девочки... Она спала, прильнув к Хессет, как котенок; обе, понятно, улеглись на диване. Какой спокойной выглядела она сейчас, когда стены дома защитили ее от внешнего мира. Но насколько надежна эта преграда? Дэмьену не требовалось задействовать Творение, чтобы понять, что их временное убежище прямо-таки пышет убогостью и преступлениями. Почему же это не смущает ее? Почему ясновидческие образы не одолевают ее здесь так же, как на улицах? "Потому что сейчас она находится на своей территории, - предположил священник, следя за тем, как она все глубже зарывается в объятия Хессет. - Она рассматривает гостиничную комнату как собственную территорию, и поэтому ничто ее не смущает". И какие же можно из этого сделать выводы применительно к ней самой? Симптомом чего было ее поведение на улице - истинной мощи или психической нестабильности? Он вполне обоснованно полагал, что считаться следует с обеими возможностями, равно как и с их комбинацией. А это означало, что девочка и впрямь может оказаться опасной. Разок-другой он попробовал было Познать ее, но совершенно безуспешно. Какою бы силой ни обладала Йенсени, выявить это он со своим Видением был бессилен, более того, он подозревал, что так же обстоит дело и с Видением Тарранта. Что, само по себе, крайне тревожило. Почувствовав, что на них пристально смотрят, на диване заворочалась Хессет. - Таррант? - сонно спросила она. Дэмьен покачал головой: - Еще не показывался. - Он потянул за шнур люстры, заставив светильник немного опуститься, так ему было удобней. - А ночь давно настала, - пробормотал он, зажигая четыре свечи. Строго говоря, четыре огарка, которые весьма неохотно разгорелись по новой. - Кора уже почти села. Интересно, где же его носит? Янтарные глаза ракханки осуждающе смотрели на него. - Тебе это прекрасно известно. - Она погладила длинные волосы Йенсени, распутывая пряди полувыпущенными когтями. - Не так ли? Он шумно вздохнул: - Да. Ты конечно же права. - Какое-то время он постоял, вглядываясь в пламя четырех свечей, еле-еле разгоравшихся в прокопченных колпаках. Затем, еще раз вздохнув, подтянул лампу повыше. - Обычно он управляется с этим быстрее. "Сколько же он убьет сегодня?" Дэмьен старался не думать об этом. Все повторялось. Муки совести вызвали острую боль в висках, ему пришлось потереть их сухими пальцами. Нынче ночью ему не помешало бы побывать в освященном приделе церкви, не помешало бы окунуться в прозрачные воды формального богослужения. Не только не помешало бы, но и отчаянно хотелось. Но если Матери ищут его в этом городе... Он не имеет права рисковать. Даже просто подойти к церкви и прикоснуться к ограде было достаточно рискованно, а войти внутрь равнозначно самоубийству. И вдруг он вздрогнул, потому что скрипнула дверь, его рука машинально потянулась к мечу, укрепленному за спиною. Однако оружие было в ножнах и лежало оно на кровати в добрых десяти футах от того места, где он сейчас стоял. Да и зачем ему меч? Это же Таррант. Дэмьен гневно закусил губу, когда в проеме дверей показалась мощная фигура Охотника. Лишь посмотрев на дверь, тот взглядом унял скрип петель. Владетель оглядел комнату, заглянул через штору в спальню, презрительно прищурился. И вдруг все в номере показалось Дэмьену вдвойне отвратительным, воздух - вдвойне затхлым. Черт побери этого высокомерного аристократа! И черт побери его вдвойне за то, что он не желает скрыть собственного презрения. Его ведь не было с ними, когда они отправились на поиски безопасного пристанища, не так ли? Вот и не следует осуждать сделанный ими выбор. "Полегче на поворотах. Не позволяй ему сбивать себя с толку. Не ставь всю эту проклятущую миссию в зависимость от собственных нервишек". Не произнеся ни слова, Таррант проследовал к столу и уселся в кресло. Дэмьен кивнул Хессет, которая тут же, правда не без труда, высвободилась из объятий Йенсени и присоединилась к мужчинам. Когда все трое уселись за стол, Дэмьен зажег настольную лампу; свет заплясал за разноцветным стеклом, отбрасывая на людей и ракханку жесткие желтые тени. В таком освещении глаза Тарранта показались Дэмьену и вовсе нечеловеческими. Что ж, так он больше похож на себя истинного, подумал священник. Но мысль эта была не из приятных. Почувствовав, что Охотник собирается презрительно отозваться об их пристанище, Дэмьен упредил это замечание. - Здесь безопасно. Это первое безопасное место, которое нам попалось. - У девочки были неприятности, - некстати добавила Хессет. - Что вы говорите?! У девочки... - Узкие щелки бледных глаз обратились в ее сторону. На губах у Охотника играла презрительная усмешка. - А с чего мы взяли, будто нам известно, кто она такая? Или она все же решила поделиться с нами своими драгоценными тайнами? Или по-прежнему ведет чисто паразитическое существование... - Не надо, - перебил его Дэмьен. Рука священника вновь сама собой потянулась к плечу - туда, где в обычных условиях должен был находиться меч; жест получился чисто инстинктивным. - Не усугубляйте того, что и само по себе плохо. От Владетеля веял сейчас такой холод, которого в обычных условиях нельзя было ожидать даже от него. В последние дни он взял за правило всячески избегать общества Йенсени и прекращать любые разговоры, которые могли бы вылиться в заданный ей вопрос. И теперь его враждебность, похоже, стала еще более явной, чем раньше, и священник толком не знал, как далеко эта злость может зайти и как следует на нее реагировать. Когда они спасли девочку, Таррант разозлился и совершенно справедливо насторожился, но даже тогда не проявлял столь откровенной враждебности. А сейчас он походил на ядовитую змею, изготовившуюся нанести смертельный удар. И все это началось той ночью в лесах, подумал Дэмьен. Той ночью, когда Таррант пошел в атаку на девочку и Нечто вмешалось. Неужели этот мимолетный эпизод оказал на него такое впечатляющее воздействие? "Она увидела Господа", - напомнил себе Дэмьен. Интуитивно он не сомневался в этом, хотя они с девочкой никогда не обсуждали ту ночь. И Таррант наверняка знал об этом тоже. Не мог не знать. А каким чудовищным испытанием для него обернулось, должно быть, осознание того, что какой-то случайной девчонке оказалось даровано то, в чем ему самому было категорически отказано. И из ревности вполне могла родиться ненависть, подумал Дэмьен. Изощренная, отъявленная ненависть. Ничего удивительного в том, что Охотник с той поры сам не свой. Заставив себя отвлечься от этой темы, он решил повернуть разговор в более безопасное русло: - В городе имеется надежная гавань... - И надежно охраняемая, это уж наверняка. - Вы думаете, Матери приказали разыскивать нас даже здесь, на далеком юге? - осведомилась Хессет. - Вне всякого сомнения, - подтвердил Таррант. - Я вижу это в потоках Фэа. Чувствую в запахе ветра. Весь этот город провонял засадой и западней. Дэмьен тоскливо вздохнул. До сих пор он подозревал то же самое и надеялся на то, что Таррант развеет его подозрения. - Ну и что же? Вы что-нибудь придумали? - Нам надо действовать как можно быстрее. Подняться на борт, прежде чем местная Мать сообразит, что мы здесь. Создав достаточное Затемнение, мы сможем сговориться с каким-нибудь капитаном... - Погодите-ка, - перебил его Дэмьен, - погодите минутку. Мы ведь договаривались, что, попав сюда, сначала займемся сбором всевозможных слухов и сплетен, не так ли? Чтобы выявить характер и возможности нашего врага, прежде чем предпринять следующий шаг. Разве не в этом заключался наш план? И мне не нравится замысел помчаться вслепую на вражескую территорию, даже не узнав предварительно о... - Непозволительная роскошь, - рявкнул Охотник. - Для нас, во всяком случае. Неужели вы полагаете, будто наймиты Матери будут сидеть сложа руки, пока мы не запасемся сведениями, картами и надлежащей отвагой? За ваши головы объявлена награда... - Откуда вы знаете? - Да уж, поверьте, знаю. Знаю наверняка. И даже знаю предложенную сумму - и она, поверьте, достаточно велика, чтобы все аборигены, с которыми придется иметь дело, глядели в оба. Неужели вы и впрямь хотите остаться здесь в сложившейся ситуации? Неужели и впрямь думаете, будто здесь вам удастся собрать достаточно информации, чтобы ради нее стоило рискнуть жизнью? - Но и ваш план выглядит ненамного лучше, - с вызовом вмешалась Хессет. - Бегство вслепую... и куда... ради чего? - Необходимо покинуть этот континент. Вырваться из паутины, сотканной Матерями, прежде чем они нас поймают. Я понимаю, что подобный подход не кажется вам привлекательным... - Мягко сказано. - Но уверяю вас, остаться в городе означает подвергнуться максимальному из возможных рисков. В этом городе или в любом другом на здешнем побережье. Дэмьен покачал головой: - Земли, которыми управляют Матери, не имеют торговых сношений с южным королевством, неужели вы забыли об этом? Войны в строгом смысле слова, возможно, и нет, но отношения носят явно враждебный характер. И судоходство строжайшим образом воспрещено. - Действительно, - сухо согласился Охотник. - Торговые связи с южным королевством находятся под запретом. - В его ровном голосе послышались нотки презрения. - И кого, по-вашему, это останавливает? Правило первое любых исторических процессов гласит: "Торговля развивается в любом случае". Вот так-то, священник. Всегда и в любых условиях. На время она может замереть - скажем, на период войны, когда организована строгая морская блокада, - но как только оборона одной из сторон дает хоть малейшую трещину, в эту трещину начинают просачиваться контрабандисты. Выгода - гораздо более сильная мотивация поступков, нежели патриотизм, Райс. Значительно более сильная. - Вы хотите сказать, что мы сумеем найти корабль? Таррант кивнул: - Вне всякого сомнения. - А есть какие-нибудь предположения относительно того, как нам его найти? - Честно говоря, я уже кое-что предпринял. - Он достал сложенный листок бумаги и передал его Дэмьену. Священник осторожно развернул его, поднес к свету. "Ран Москован", - значилось там. "Номер лицензии в Анджело Дуро 346-298-и". Под этим на листке было написано название одного из местных баров, его адрес и время предполагаемой встречи. - Днем он торговец, а ночью контрабандист, - пояснил Таррант. - У него свой корабль - быстроходный, на паровом ходу, и на этом корабле достаточно тайников, чтобы любой другой контрабандист позеленел от зависти. Согласно данным, полученным мною в ходе Познания, это самое надежное, что мы можем отыскать во всем городе. Встретитесь с ним завтра и договоритесь о цене. - Он откинулся в кресле. - Только не вздумайте скупиться. Золото - это единственный хозяин, которому такие люди служат верно. - Это проще сказать, чем сделать, - проворчал Дэмьен. Он посмотрел на Хессет, и ракханка, разгадав значение его взгляда, полезла в карман. Жалкая пригоршня монет, которую она высыпала на стол, не впечатляла, а ничего другого у нее не было. - У меня тоже осталось пятьдесят золотых в поясе. А все остальные деньги исчезли вместе с моей поклажей, и куда она подевалась, одному Богу ведомо. - И все это деньги северной чеканки, здесь они не в ходу, - подчеркнула Хессет. - То есть это самый верный способ выдать себя, если нас действительно ищут. Охотника их причитания, казалось, ничуть не огорчили. - Об этом я тоже подумал. Он сунул руку в карман и достал маленький шелковый кошелек. Весь в грязи, если не в крови, заметил Дэмьен. Не произнеся более ни слова, Охотник высыпал содержимое кошелька на стол. Это были драгоценные камни - в грязи, в крови, и тем не менее драгоценные. - Откуда?.. - выдохнула Хессет. Да и Дэмьен не сразу сообразил. Лишь через пару секунд он задал вопрос: - Терата? Охотник кивнул. - Мне пришло в голову, что нам может понадобиться капитал. Хотя, конечно, воспользоваться подношениями, сделанными демону Калесте... С дивана донесся стон. Тихий, едва слышный, но настолько пронизанный болью, что даже Таррант внезапно замолк и резко посмотрел в ту сторону. Застонала девочка. Она только что проснулась, ее глаза были широко раскрыты, все ее тело сотрясала сильная дрожь. Трудно было понять, что именно она сейчас чувствует. Страх? Изумление? Смятение? - Что? - прошептала она. Явно понимая, что на нее обращены взгляды присутствующих. - Что это такое? Йенсени с трудом поднялась на ноги и пристально посмотрела на них. Нет, подумал Дэмьен, не на них. На стол и на разложенные по его поверхности самоцветы. Девочка медленно подошла к спутникам, не сводя взгляда с камешков на столе. Дэмьену не надо было прибегать к колдовству, чтобы понять, что она источает страх и что Охотник питается этим страхом. - Что это? - шепотом спросила она. - Что это вы сюда принесли? Голос ее задрожал, затряслись и руки, когда она протянула их к столу. На миг Дэмьену захотелось убрать от девочки драгоценные камни, убрать их вообще с глаз долой, но этот миг прошел, - и она увидела их, она к ним прикоснулась, она принялась перебирать рассыпанные по всему столу драгоценности, словно выискивая что-то известное ей, и вскрикивая от боли после каждого прикосновения. Священник вспомнил о том, как Йенсени восприняла город, его стены и колонны, его жителей, - и потянулся к ней, чтобы оттащить ее в сторону, чтобы оттолкнуть от нового источника страданий. Но и его самого, подобно обоим его спутникам, парализовало любопытство. Любопытство и страх. Наконец найдя что-то, девочка судорожно охнула, после чего, всхлипывая, извлекла этот камешек из общей груды. Не то рубин, не то гранат, решил Дэмьен, нечто сверкающее собственным темно-багровым светом из-под коросты грязи и запекшейся крови. Ее дрожащие пальцы обтерли грани камня, очистили его от грязи. Она прерывисто, судорожно дышала, воспринимая все новые болезненные уколы, которые, несомненно, приносило каждое прикосновение к камню. Дэмьену мучительно хотелось помочь ей, но он просто не знал, с чего начать. - Это его камень, - выдохнула девочка. Слова душили ее. В уголках глаз навернулись слезы, сами показавшиеся в свете лампы брильянтами. - Его! Первой сообразила Хессет. - Речь о ее отце, - прошептала она. - Это, должно быть, его камень. - Но как?.. - начал было Дэмьен. Холодная рука, опустившись ему на плечо, призвала его к молчанию. Он посмотрел на Охотника и увидел, что взгляд того прикован к поверхности стола. Нет, выше... Он проследил за направлением этого взгляда - и у него перехватило дыхание. В гостиничном номере творилось нечто невероятное. В воздухе начала формироваться человеческая фигура, поворачиваясь то так, то этак в свете лампы и, казалось, черпая энергию и субстанцию из разложенных на столе драгоценных камней. Сперва она выглядела бесформенной и нематериальной, казалась клубом пыли, в котором, слетевшись на пламя, плясали мотыльки. Но постепенно она набирала силу и вещественность, превращаясь в некий предмет, сперва неопределенный, и только спустя пару минут можно стало определить, что это такое. Рука. Человеческая рука. Смуглая, с едва заметным шрамом на тыльной стороне, с аккуратно подстриженными и чистыми ногтями, с легким намеком на ткань шелкового рукава на запястье. Пока они следили, рука становилась все материальнее и тверже, и вот уже на одном из пальцев заблистал в оправе алым цветом драгоценный камень. Не надо было смотреть на тот, который держала Йенсени, чтобы понять: это один и тот же камень; эта мысль пронзила священника с такой же остротой, как если бы он вошел в процесс Познания, и источник ее происхождения был, судя по всему, тем же самым. - Но как? - поразился он. И хотя ответ был совершенно очевиден, он не мог поверить тому. Неужели Йенсени?.. И тут, совершенно внезапно, видение исчезло. Растворилось в радужном каскаде света и растаяло в ночи. Рука девочки, дрожа, продолжала сжимать драгоценную находку, по обеим щекам у нее бежали слезы. - Это его камень, - прошептала она. - Он сказал мне, что отдал его одному из своих людей. - Тому, кто позже стал жертвой Терата, - добавил Таррант. Девочка кивнула, продолжая всхлипывать: - Я чувствую, как он умер... Она задышала еще судорожней, и рука у нее задрожала. Дэмьен предположил, что перстень не был снят похитителем с руки, а отрублен вместе с пальцем. - Она черпает силы не из земной Фэа, - вслух поделился своей догадкой Таррант. - Это нечто более сильное. И более необузданное. - Они убили его, - прошептала девочка. - Они убили этого человека и они убили моего отца - и они не прекратят убивать, если вы их не остановите! Дэмьен увидел, что Хессет потянулась к девочке. - Но если это и впрямь сильнее, чем земное Фэа... - начал он. - И необузданней, священник. Не забывайте об этом. В здешнем мире есть силы, не поддающиеся укрощению... - ...и люди не умеют использовать их, потому что они думают только об укрощении и обуздании, - подхватила Хессет. - А вот ракхи знают, что использовать силу можно, только покорившись ей. - Она нежно, трепетно посмотрела на девочку, которую уже успела заключить в объятия. - И она это, по-моему, тоже знает, - прошептала ракханка. Девочка посмотрела на участников экспедиции. Лицо ее было залито слезами, нижняя губа дрожала, но, когда она заговорила, голос ее зазвучал сильно и строго: - Возьмите меня с собой. Дэмьен почти физически ощутил, в какой гнев пришел от этих слов Таррант. - Исключено! - рявкнул он. - Они убили моего отца! Таррант, пропустив ее слова мимо ушей, обратился к Дэмьену: - Это ваших рук дело, священник. Так что и решение извольте найти сами. - Но я хочу помочь вам! Таррант поднялся с места. В этом темном убогом помещении рост его казался и вовсе исполинским. Он навис над девочкой подобно ночному призраку. Лицо у него было кромешно-мрачным. - Она нестабильна, - объявил он свой приговор. - И предельно недисциплинированна. И я не вижу ни малейших признаков того, что она может контролировать силу, которой пользуется, или хотя бы осознавать ее природу. - Но я знаю, где Черные Земли! - выкрикнула Йенсени. - И все тамошние ловушки знаю! Если вы не возьмете меня с собой, вы их не разглядите, и тогда он убьет вас! На мгновение наступила тишина - страшная тишина, заряженная подозрительностью, страхом и - да! - слабыми признаками надежды. Наконец обретя дар речи, заговорил Дэмьен: - А что такое Черные Земли? - Там живет Принц. Которого называют Неумирающим. - Йенсени говорила озлобленно, не сводя глаз с Тарранта. Словно провоцируя его на то, чтобы он велел ей замолчать. - В самом центре Пустошей. Говорю вам, я это видела. И я могу провести вас сквозь преграды. - Но как? - не выдержал Таррант. И голос его был холоден как лед. - Как ты все это узнала? - Я видела... картины. - Сейчас ей явно стало трудно подыскивать слова, ведь выражений, соответствующих ее опыту, в ее языке не было. - Он обычно рассказывал мне истории... и появлялись картины. - Твой отец рисовал их для тебя? - спросила Хессет. - Он и не подозревал о том, что они появляются, - ответила девочка шепотом. - Он никогда ничего не видел. - Слезы вновь хлынули у нее по щекам; искреннее горе преодолело возникшую было враждебность. - Иногда они появлялись во время его рассказов - и я собственными глазами видела то, о чем он рассказывал. Как будто я переносилась туда сама. Черные Земли, Пустоши и все эти места на юге... - Она замолчала, уткнувшись в плечо Хессет. Выплакалась в теплую золотистую шерсть. - Я могу привести вас туда, - всхлипывая, добавила она. - Я могу провести вас сквозь все преграды! - Исключено, - холодно повторил Охотник. А вот Дэмьена одолели сомнения: - Но если она знает дорогу... - Подумайте хорошенько, священник! Два народа находятся в состоянии войны друг с другом. Все прибрежные районы превращены в единую оборонительную линию на случай возможного вторжения со стороны моря. И один из протекторов отправляется в самое сердце страны врага, видит все там собственными глазами. Почему вы не спрашиваете самого себя, как такое могло получиться, преподобный Райс? Да что я говорю! Почему вы не спросите об этом у самой девочки? Йенсени вырвалась из рук Хессет, ее смуглое личико пожелтело от страха. - Он этого не хотел! - закричала она. - Он хотел помочь! Он думал, что спасет их... И тут все сошлось воедино в размышлениях Дэмьена - ее отец, ракхи, кровавое вторжение... Протектор Кирстаад договорился с врагом, а потом поплатился жизнью за собственное предательство. Что означало: если ответственность за случившееся вторжение можно возложить на одного человека, то этим человеком оказался отец Йенсени. "О Господи, - подумал Дэмьен, глядя на то, как корчится малышка, несомненно ожидая с их стороны гневной и презрительной реакции. - Что за чудовищное бремя пало на эту юную душу!" - Я не хочу, чтобы моя жизнь зависела от ребенка, священник. Имеется у нее информация или нет, мы ее здесь оставим. - Нет! - внезапно запаниковав, воскликнула Йенсени. - Только не здесь! Только не среди этих голосов! - Тише, - выдохнул Охотник, и при звуке его заряженных энергией слов, казалось, затрепетал сам воздух. - Немедленно успокоиться! Задыхаясь, девочка осталась наедине со своими страхами. - Посмотрите на нее, - воззвал Таррант. - Или вы и теперь усомнитесь в моем решении? В нашей миссии нет места ребенку. И вам следовало бы знать это с самого начала. - Я не могу оставить ее здесь. - Не можете? Так как же прикажете поступить? Может, останемся здесь и поищем для нее няньку? Каждый разговор с местными увеличивает опасность разоблачения! Или прикажете обратиться в сиротский приют? - Хорошо, а что же вы сами предложите? - поинтересовался Дэмьен. - Я вас слушаю. Ледяной взгляд Охотника остановился на девочке. - Вам прекрасно известно, что я предложу, - прошипел он. И в голосе у него прозвучал смертный приговор. - Мой ответ вам прекрасно известен. - Нет, - разгадав его намерения, возмутилась ракханка. - Вы не имеете права... - Ага. Возвращаемся к вопросу о морали? Или мы уже позабыли урок, преподанный нашим врагом? Если мы хотим добиться успеха, то должны быть готовы на любые жертвы. На любые, не правда ли? - Что-то я не помню такого урока, - буркнул Дэмьен. А Хессет добавила: - Она же еще ребенок... - И вы полагаете, что я позабыл об этом? У меня, любезная ракханка, были и собственные дети, не так ли? Я вырастил их, я их воспитал, а когда они встали на моем пути, я их убил. Детьми, знаете ли, можно пожертвовать. - Двумя, - вмешалась Йенсени. Охотник от изумления заморгал. - Что такое? - Двумя детьми, - повторила девочка. Ее тонкий голос дрожал. - Вы убили только двоих детей. На мгновение он недоуменно уставился на нее. Или, может быть, испуганно? Потом резко отвернулся, схватил кошелек, сунул его в карман туники. - Вы нашли ее, - злобно бросил он Дэмьену. - Вы от нее и избавитесь! Однако священнику показалось, будто в голосе Тарранта прозвучало и нечто иное, кроме естественного гнева, нечто куда менее самовластное. Неужели Охотник боится? И тут же посвященный исчез, грохнув за собой дверью. По всей комнате заклубилась пыль. - Это правда? - спросила у Дэмьена Хессет. - То, что она сказала. Священник посмотрел на девочку и понял, что и его самого охватил страх. Действительно ли столь необузданно ее могущество или речь должна идти всего лишь о душевной нестабильности? Но как можно с полной гарантией отличить одно от другого? - Насчет чего? - Насчет его детей? Что он убил не всех? Дэмьен отчаянно зажмурился. - Не знаю. Церковь утверждает... нет, Хессет, я этого действительно не знаю. - Он посмотрел на дверь, столь решительно и бесповоротно захлопнутую Таррантом. - Пожалуй, мне лучше отправиться вслед за ним. - Дэмьен... - Он прав: мы не можем терять здесь времени... "И не можем позволить себе раскол сейчас, когда мы оказались на расстоянии практически одного удара от нашего врага", - мысленно добавил он. Подхватив куртку, он устремился к выходу, но голос Хессет заставил его замереть на пороге: - Должно быть, это приливное Фэа, Дэмьен. Он обернулся. Он не поверил собственным ушам - и понял, что это написано у него на лице. - Ты уверена? Хессет кивнула. - Но ведь люди не могут... Он не закончил фразу. Сама такая возможность казалась полностью исключенной. - А может, теперь уже могут? - тихим голосом возразила ракханка. Она вновь притянула к себе девочку и гладила ее по волосам наполовину выпущенными когтями. - Может быть, ваше племя наконец приспособилось к условиям нашего мира. Когда-то вы ведь и земной Фэа пользоваться не умели, а сейчас посвященные обретают этот дар без каких бы то ни было усилий со своей стороны. Может быть, само Фэа может изменять людей - конечно, медленно, на протяжении многих поколений. По спине священника побежали мурашки. Если Фэа способно видоизменять человека так, как она видоизменяет аборигенов... Он посмотрел на получеловеческий облик Хессет, на чисто человеческие формы ее тела, и невольно задрожал. А что, если адаптация к здешнему миру означает необходимость пожертвовать самой человеческой сущностью? Что, если ценой универсального Видения станет полная утрата человеческого наследия? Но он не мог позволить себе размышлений на эту тему. Сейчас, во всяком случае. Это была совершенно неизведанная область страха, а с него сейчас более чем хватало и имевшихся опасностей. Он потянулся было за мечом, но затем решил не брать его с собою. Такое и впрямь выглядело бы слишком подозрительно. Он взял вместо этого охотничий нож и сунул его в карман, где тот не должен был привлечь к себе ничьего внимания. - Оставайся здесь, - приказал он Хессет. - И позаботься о ней. - Не оставляйте меня, - прошептала девочка. Он посмотрел на нее и понял, со всей отчетливостью и бесповоротностью, что Таррант прав, что взять ее с собой означает подвергнуть и себя, и миссию совершенно непредсказуемому риску, что девочка может навлечь на всех гибель... Но она знает дорогу. Она видела Черные Земли. Так что же рискованней: взять ее с собой или отправиться в путь вслепую, на собственных ошибках и ранах распознавая одну ловушку за другой, одну опасность вслед за другой? И внезапно он утерял веру в правоту Тарранта. Внезапно он уже ни в чем не был уверен. - Я вернусь, - пробормотал он. И, плотно закрыв за собой дверь, отправился на поиски Охотника. Прохладная ночь. Тяжелый воздух, пропитанный запахами рыбы, мучнистой росы и человеческих испражнений. Дэмьен сделал глубокий вдох, словно надеясь по запаху определить, в какую сторону отправился Охотник. Мимо него, пошатываясь, пробрела "ночная бабочка", пробормотав пьяное извинение после того, как врезалась плечом в кирпичную стену. Молодой человек бросился к ней на помощь - и от стены они отошли уже вместе, весело обмениваясь какими-то непристойностями. "Городская жизнь", - подумал Дэмьен. Такое творится к каждом городе. В конце концов, все они на одно лицо. Он привалился к кирпичной стене гостиницы, слишком хорошо сознавая, что своим непотребным внешним видом ничуть не отличается от аборигена. "Завтра первым делом куплю новую рубашку, - пообещал он себе, ощупывая рваный рукав собственной. - Новые брюки. Пару нижнего белья. Господи! Какие жалкие удовольствия..." Убедившись в том, что никто за ним не следит, Дэмьен перенес тяжесть тела на спину, закрыл глаза и сосредоточился. Хотя между ним и Таррантом давно уже существовал канал связи, он еще ни разу не пользовался этим каналом для поисков. На определенном уровне осознание этого злило его и сейчас, потому что тем самым нарушалась взаимная договоренность между ним и Таррантом не пользоваться каналом иначе чем по обоюдному согласию. "К черту все это", - мрачно решил он. И попробовал найти зависшую в духовном пространстве нить, ухватиться за нее и придать ей прочность и неподвижность. Однако это оказалось весьма непросто. Канал не играл автономной роли, его значение не сводилось к тропе наименьшего сопротивления вдоль потоков Фэа. Понадобилось определенное время, чтобы нащупать эту нить, и еще какое-то время, чтобы научиться воспринимать струившуюся по ней информацию. "Где он?" Дэмьен теперь пытался определить длину нити, ее направление, ее звучание. "Где? Как далеко отсюда?" Ни словесного, ни образного ответа он не получил. Лишь зыбкую подсказку, в какую сторону следует направиться. Что ж, и это неплохо. Он пошел по узкой улочке, и как раз вовремя: из окна третьего этажа высунулась чья-то голова, а это означало, что его заметили и, если он простоит на месте еще несколько минут, кто-нибудь из местных жандармов пристанет к нему с ненужными расспросами. А тогда... "Тогда все и закончится", - мрачно подумал он. Образ, подсказанный Охотником, - весь город, превратившийся в одну сплошную засаду, - нагнал на него страху. Он и сам понимал, что если они не уберутся отсюда как можно скорее, то, не исключено, не выберутся уже никогда. И он отправился по следу Тарранта в полуночные трущобы, ориентируясь в потоках Фэа по связующему их между собой каналу. Миновал густонаселенные кварталы, примыкающие к центральной части города, миновал битком набитые дома окраин, миновал остающиеся за белыми каменными стенами сады пригородных резиденций богачей... Сперва он опасался того, что Охотник отправился убивать, отправился изливать свою ярость в свирепом кровопролитии, но затем понял, что этого не следовало бояться или, вернее, если и следовало бояться, то не этого. Потому что, охваченный жаждой убийства, Таррант не забрел бы в такую даль, а если уж он забрел, значит, на уме у него что-то другое. Он ищет спасения. Или одиночества. Он ищет молчания - как внешнего, так и внутреннего, - чтобы собраться с мыслями. И сохранить контроль - и над самим собой, и над ситуацией. У городской черты вились какие-то порождения Фэа, смешавшись с кучей мелких демонов, - и последних оказалось более чем достаточно, чтобы он пожалел о том, что отправился в путь без меча. За спокойствие путешествия с Таррантом (подумал он, отделываясь от одной особенно назойливой твари, ухитрившейся впиться когтями ему в плечо, прежде чем он располосовал ее охотничьим ножом), так или иначе приходится расплачиваться тем, что перестаешь помнить о том, что такие твари вообще бывают. В присутствии Охотника эта мелкота, разумеется, предпочитает не возникать. Правда, именно это обстоятельство и помогло ему в конце концов найти Тарранта. Подобно тому, как ребенок играет в "горячо" и "холодно", он устремился туда, где мелькало меньше всего ночной нечисти, и попал наконец в место, где тварей не было вовсе. Еще несколько шагов - и он обошел несколько грубо привалившихся друг к дружке валунов, за которыми высилась ровная стена сплошного гранита. Таррант стоял там, его темная натура пожирала энергию ночи, прежде чем ею успевало воспользоваться какое-нибудь существо демонического происхождения. Вдалеке, едва видное отсюда, шумело море, омывая тяжкими валами гранитный остров; тишина стояла такая, что прибой можно было расслышать даже здесь. Поскольку Охотник явно не собирался спуститься с верхнего валуна, Дэмьен спрятал нож и взобрался к нему. Когда он поднялся на верхушку, Таррант не удостоил его и взглядом, да и вообще почти не отреагировал на его появление. Только сухо сказал: - У вас заражено плечо. Тихо выругавшись, Дэмьен присел и провел быстрое Исцеление. Вскоре его раны были промыты и зашиты. Изящные ноздри раздулись, вбирая ночные запахи. - А где кровь? - Это были всего лишь царапины, - заверил его Дэмьен. - Поганые здесь дела творятся, ничего не скажешь. - Местные порождения Фэа не в силах кормиться в городе. Вот они и собираются за воротами, дожидаясь, пока пища сама не придет к ним. Он неотрывно смотрел в южную сторону. Ищет признаков врага или просто любуется морем? Его профиль, более чем отчетливый в лунном свете, представлял собой пугающую и вместе с тем безупречную маску. "Как он владеет собой, - подумал Дэмьен. - Каждая волосинка на месте. Каждый дюйм кожи гладок и безукоризнен. И холоден, бесконечно холоден. Ничего удивительного в том, что самый обыкновенный солнечный свет может оказаться для него смертоносным". - Это правда? - спросил Дэмьен. - Что именно? - То, что девочка сказала про ваших детей? Что вы не всех убили? Ответ прозвучал еле слышным шепотом: - А вы разве сами не знаете? - Мне казалось, что знаю. Но теперь я в этом не уверен. - А что сказано в священных текстах? - Что вы уничтожили свою семью. Убили детей и расчленили тело жены. Только это. - Только это... - тихо повторил Таррант. Казалось, сама эта фраза позабавила его. - Но это так, - надавил Дэмьен. Охотник вздохнул: - Моего старшего сына в ту ночь дома не оказалось. Заночевал у соседей, как я припоминаю. Я не думал, что его жизнь имеет такое значение, чтобы пускаться за ним в погоню. - Остальных смертей вам хватило. Бледные глаза посмотрели на священника, искры в них показались в лунных лучах трещинами во льду. - Этого было достаточно, чтобы уговор вступил в силу. А мне ничего другого и не требовалось. - Вот оно как, значит? Отвернувшись, Таррант вновь уставился в морскую даль. - Так оно и есть, священник. Такова истина. Можете, если вам хочется, внести поправки в священные тексты. Святая Церковь от этого, несомненно, только выиграет. На миг Дэмьен онемел от изумления. А затем выпалил: - Ну и дерьмо же вы! Сами хоть это понимаете? - А когда Охотник промолчал в ответ, добавил: - Вы хотите убедить меня в том, что один из ваших сыновей в ту роковую ночь отсутствовал чисто случайно? Это было самым главным Творением за всю вашу жизнь, и вы спланировали его недостаточно тщательно для того, чтобы собрать под один кров всех подлежащих уничтожению жертв? - Он сплюнул себе под ноги. - Что же я, по-вашему, полный идиот? Охотник тихо хмыкнул: - Вы сами говорили про себя такое. - А я уверен, что вы сами решили оставить его в живых. Я уверен, что ваша единственная слабость заключается в тщеславии, и в тот раз вы этой слабости поддались. Род Таррантов был вашим высшим Творением, и вы не смогли устоять перед искушением посмотреть, как ваш сын сумеет распорядиться наследием - страной, властью, титулом - после вашего ухода. Речь не о милосердии, Охотник, а о еще одном вашем эксперименте вдобавок ко всем прочим. - Таррант промолчал. - Ну как? Прав я или нет? Серебряные глаза глянули на него - осуждающе и презрительно. - А зачем вы сюда явились? Дэмьен негромко ответил: - Хессет сказала, что девочка пользуется приливной Фэа. По голосу Тарранта он понял, как отвратительна тому такая возможность. - Вот как? Человечество наконец адаптировалось к этой силе. - А вас это, судя по всему, не очень удивляет. - У долгожителя вырабатывается особое зрение, преподобный Райс. Я родился в эпоху, когда посвященные появлялись крайне редко, и мне довелось наблюдать, как их количество возрастает с каждым новым поколением. Однако лишь у весьма немногих людей нашей породы имеются собственные дети, и к тому же Видение, как правило, не передается по наследству. Но какое же другое объяснение было бы здесь уместно? Эта планета изменяет нас, вырабатывает у нас общие признаки с аборигенами. Но приливное Фэа... это и впрямь нечто исключительное. Он покачал головой, сложив руки на груди. Все это выглядело на редкость человечно. И на удивление уязвимо. - Той ночью... - прошептал он. Дэмьену не было нужды спрашивать какой. Речь могла идти об одной-единственной ночи. - Той ночью мне показалось... если наш враг и впрямь Йезу... О Господи! - В попытке сохранить самообладание Таррант прислонился спиной к валуну. Может быть, на него нахлынули воспоминания? - У нас не было ни малейшего шанса, и вы сами прекрасно понимали это. Против одного из представителей этого клана - ни малейшего. Ни малейшего шанса против демона, который может заставить наши собственные чувства работать против нас. - Он сделал глубокий вдох, потом медленно заговорил: - Вот мне и показалось... И вновь наступило молчание. Вдалеке шумел прибой - и в этом шуме слышалось предостережение о грядущей буре. Вот только разыграется ли она здесь или пройдет стороной? - Ничего хорошего, - прошептал Таррант. И сразу же повторил: - Ничего хорошего. - О чем это вы? Таррант покачал головой. В небе над океаном мелькнула молния. - Я не сомневался в том, что могу справиться в открытом бою с любым демоном... Но Йезу... Это все меняет. - То, что вы говорите, на самом деле означает, что нам нужна эта девочка. Медленно и тщательно взвешивая каждое слово, Таррант ответил: - Ее дар Видения чрезвычаен и, судя по всему, проникает сквозь иллюзию, созданную Йезу. Мне кажется, что если мы не собираемся отказаться от задуманного, то из этого дара можно извлечь определенную пользу. - Ну так что же? - нажал на него Дэмьен. Слишком уж уклончиво изъяснялся Охотник. - Едет она или нет? - Если вы на этом настаиваете, - прошептал Владетель. И это было так непохоже на Охотника, что Дэмьен умолк и пораженно уставился на него. Удивляясь тому, что подобный поворот разговора позволил ему обойтись без гнева и без угроз. Удивляясь и возникшему у него - и не совсем приятному - чувству: правила, по которым ведется игра, самым решительным образом меняются, причем никто не удосужился объяснить ему, каковы новые. И с каких пор они введены в действие. - Вам решать, преподобный Райс. - И вновь в небе вспыхнула молния. - Это ваша экспедиция, ваша миссия... Так что сами и решайте. Над морем загрохотал гром. - Ладно, - решился Дэмьен. - Мы возьмем ее. А если она действительно прибегает к приливной Фэа, то не исключено, что Хессет сумеет научить ее управлять этой энергией. - Ракхи не предпринимают Творений в интересах людей, - напомнил Таррант. - Иначе нам могла бы помочь сама Хессет - и тогда надобность в девочке отпала бы. Насколько я припоминаю, равнинные ракхи используют Творения только ради себя или себе подобных. Дэмьен вспомнил о том, как ластится девочка к Хессет и как та отвечает ей любовью и лаской. - Почему-то мне кажется, что с этим проблем не будет. Вспыхнула новая молния. Дэмьен мысленно сосчитал до восьми - и ударил гром. Гроза приближалась. - Я рассказал вам, где найти Рана Москована, - предпочел уйти от темы Охотник. - И я могу обещать приличные шансы, что он возьмется помочь нам, а взявшись помочь, не донесет. Но не более того. - А время, которое вы указали, действует только на нынешнюю ночь? - На нынешнюю или на завтрашнюю. Выбор за вами. После этого он выйдет в море. Выйдет в море - то есть отправится на юг. На территорию противника. - Два дня, - пробормотал Дэмьен. Впрочем, ему тоже казалось, что он и так уже слишком задержался в этой чертовой гостинице. Посмотрев на Тарранта, он задал последний волнующий его вопрос: - А вы? - Выбор за вами, преподобный Райс. Священник вздохнул: - Знаете, когда вы злились, с вами было куда проще иметь дело. Ему показалось, будто Охотник улыбнулся. - Пора бы вам домой, преподобный. Будет дождь - да еще какой! И словно в подтверждение его слов зигзаг молнии рассек небо. И гром раздался практически сразу же. - Джеральд... Удивленный непривычным обращением, Охотник посмотрел на Дэмьена сверху вниз. Священнику с превеликим трудом дались слова, но произнести их было необходимо: - Если вы действительно думаете, что мы не можем одержать победу... если вы полагаете, что у нас нет никаких шансов... то скажите мне. Скажите прямо. - И что тогда? Вы капитулируете и отправитесь восвояси? - Я прибыл сюда рискнуть жизнью ради победы. А не лишиться ее в ходе самоубийственной авантюры. От этого никому не будет проку. - Дэмьен сделал паузу, дав Охотнику возможность возразить, а затем добавил: - Мне может не нравиться то, как вы живете, но я ценю ваши суждения. И вам об этом известно. И если вы скажете, что у нас нет шансов, что у нас нет ни малейшего шанса, я продумаю нашу миссию заново. - И повернете обратно? - Ну, знаете... - Дэмьен закашлялся. - Сформулируем это так: я попробую найти иной способ атаковать врага. Молчание. - Ну, так что же? - Шанс есть, - прошептал Охотник. - Зыбкий, но есть. И присутствие девочки при всех связанных с этим осложнениях может застигнуть врага врасплох. Хотя кому это в конечном счете пойдет на пользу, покажет только время. Дэмьен почувствовал, как что-то (и конечно же это был страх) отпускает его. Впервые за несколько долгих минут он позволил себе сделать глубокий вдох. - Что ж, этого достаточно. - Интересно, почему столь туманная оценка шансов принесла ему такое невероятное облегчение? - Благодарю вас. Холодная капля упала на голову, другая - на руку. Частая дробь дождя близилась, шум накатывался со стороны моря. И все же ему было страшно задать следующий вопрос: - А какую же цену они назначили? Первые капли упали уже и на светло-каштановые волосы Тарранта. - Десять тысяч за вас, преподобный Райс. Пять тысяч за Хессет. Две тысячи за любого другого, кто на момент поимки окажется рядом с вами. Дэмьен подумал о девочке и оцепенел от страха. - Живыми или мертвыми? - Только мертвыми, - спокойно сообщил Охотник. - Допрашивать вас они, знаете ли, не собираются. Просто хотят убрать со сцены. - И вновь бледные глаза остановились на Дэмьене. - Не медлите, священник. Идти вам долго, а вот-вот обрушится ливень. - А вы? - О себе-то уж я сумею позаботиться. - И уже умолкнув было, Таррант неожиданно добавил: - Как всегда. Но Дэмьен не торопился с уходом. Он стоял на месте, вглядываясь в лицо Тарранта и размышляя над тайнами его прошлого. "Значит, его прямые потомки до сих пор могут быть живы, - понял он. - Целый клан Таррантов, порожденный этой демонической гордостью и окрещенный в ходе ритуального жертвоприношения. О Господи! Жить и умирать в тени такой истории твоего рода... Да и каково пришлось мальчику, вернувшемуся домой - и заставшему плоды истинной бойни? Какую печать наложило это на все последующие поколения? Страшно и подумать о таком". И тут дождь полил по-настоящему, и Дэмьен поспешил спуститься по скользким камням на более надежную почву. За сплошной стеной дождя Таррант превратился в невидимку. Если он по-прежнему оставался на месте. Если в последнее мгновение не подыскал себе пристанища понадежней. "Да и мне следовало бы поступить точно так же", - попрекнул себя Дэмьен, под проливным дождем бредя в далекую гостиницу. 4 Мать города-государства Эсперанова не любила заставлять дожидаться аудиенции своего регента. Остальные люди были ей глубоко безразличны - она бы без тени смущения оставила их просиживать в приемной по многу часов, но только не своего регента. На протяжении многих лет она самым тщательным образом строила взаимоотношения с ним, она превратила его в послушную собачонку, готовую по первому хозяйскому свисту броситься на спину в грязь, лишь бы нашлось сухое место, куда поставить ногу госпоже. Иногда она и впрямь испытывала к нему чувства, отдаленно напоминающие материнские, - как к собственной кошке... как к щенку, мокнущему под дождем. Как к домашнему животному. Да-да, вот именно. Как к домашнему животному. Заставлять его ждать ей не хотелось, но приливное Фэа было сегодня капризно. Мать уже дважды пыталась войти в мнимо человеческий образ, но потоки не сулили более или менее стабильной фиксации. Она слишком много времени попусту провозилась над этим и уже готова была с досады расцарапать себя когтями, когда энергия наконец заискрилась в комнате. Энергии было немного, но вполне достаточно. Воспользовавшись моментом, она несколькими давным-давно разученными пассами создала маску, заглянуть сквозь которую люди были бессильны. Правда, энергии не хватило на то, чтобы перебить специфический запах представительницы племени ракхов, но это уже не имело значения. Человеческое обоняние недостаточно остро. Огорченная вынужденной задержкой, она торопливым шагом прошла к регенту, дожидавшемуся в зале для аудиенций. Подобно большинству Матерей, она носила просторные, даже несколько мешковатые одеяния, что сводило возможность разоблачения к минимуму. Тем не менее бывали случаи, когда сила приливной Фэа внезапно покидала ее, и тогда ей приходилось снимать иллюзорную личину раньше положенного срока. Как правило, она успевала к этому времени оказаться где-нибудь в укромном месте, но однажды развоплощение произошло прямо на глазах церковного служки-человека. Его, разумеется, пришлось убить. Придумав какую-то религиозную мотивацию. Ересь? Одержимость? Она и сама не помнит. Человек увидел ее подлинное лицо - и ему пришлось умереть. Точка. Человеческие религии тоже на что-то годятся. Некоторые Матери заходили в своем стремлении обрести псевдочеловеческую внешность настолько далеко, что стали сбривать с лица щетину. Дело заключалось в том, что, чем больше твой истинный облик соответствует человеческому, тем легче создать иллюзию полной идентичности. Но Мать Эсперановы не могла заставить себя пойти на это. Люди настолько отвратительные существа; порой она с трудом дотерпевала до конца проведенный на людях день, и утешала ее лишь мысль о том, что ночью - в своей секретной комнате, куда не ступала нога человека, она сможет сбросить ненавистный образ вместе с мешковатыми одеяниями и наконец расслабиться, приняв или, вернее, восстановив подлинный образ, которым благословила ее планета Эрна. "И запах, - думала она, проходя мимо одного из служек. Острый отвратительный запах человека шибанул ей в ноздри, и она поморщилась. - Нельзя забывать об их запахе!" Зал для аудиенций, строго говоря, был небольшой комнатой, религиозное убранство которой свели к минимуму. Комнатой, в которой можно уединиться для неформального общения - и, соответственно, с близкой тебе персоной. Во всяком случае, регент сам полагал, что является близкой к Матери персоной. Людям такое нравится - и она время от времени именно такими свиданиями подпитывала служебный пыл и без того послушного служаки. "Глупые животные", - подумала она о людях, открывая дубовую дверь. Кинси Доннел уже дожидался ее, и, как всегда, встреча с ним не сулила никаких сюрпризов. Знакомые глаза на ничем не примечательном лице, лишь самую чуточку подобострастном. Вялое выражение или, точнее, отсутствие какого бы то ни было выражения. Слабый налет волнения, причину которого она легко могла бы угадать, не раскапризничайся сегодня приливное Фэа. И тем не менее это ее заинтересовало: регент Эсперановы редко приходил в волнение. - Кинси, - произнесла она вместо приветствия. Подойдя к Матери, он опустился на одно колено, затем поцеловал ей руку: - Ваша Святость. - Какой сюрприз. - Ловя каждое ее слово, он медленно и с известной неуклюжестью поднялся на ноги. - Что вас сюда привело? Вялые глаза неожиданно загорелись: - Их нашли. Здесь. В Эсперанове. - Кого? - Чужестранцев. Из Мерсии, людей с Запада. - Последнее определение он произнес с особым трепетом. Мать почувствовала, что сердце у нее в груди забилось сильнее, а когти непроизвольно обнажились; оставалось только порадоваться тому, что иллюзия распространяется не только на лицо, но и на руки. - Расскажите. - Их нашел Селкирст. Вы его помните? У него контора частного сыска. Он взял под наблюдение менял и ювелиров, решив, что если люди с Запада каким-то образом доберутся сюда, то им наверняка понадобятся наши деньги. Потому что, пояснил он, они потеряли лошадь в Кирстааде, а с нею, скорее всего, треть припасов. Вот он и расставил своих людей в нужных местах, указав им, кого искать, но не объяснив почему. "Разумеется, - подумала Мать. - Чтобы не делиться с ними вознаграждением". - Продолжайте. - Он обнаружил священника. То есть не он сам, а один из его людей. Человек подпадал под описание - естественно, бородатый и измученный дорогой, но все остальные приметы совпали. Сыщик прошел за ним от ювелира в магазин охотничьих товаров, потом в бакалею. Проверил насчет его покупок - и тоже все совпало. Солонина, высококалорийные продукты, витамины. - Оружие? Регент покачал головой: - Одежда и всякие мелочи в дорогу. Бритва, кружка. Мать с трудом втянула когти в подушечки. - Ясно, - прошептала она. - Значит, у нас. Что ж, тем лучше. Мы готовы к приему. - Хотите, чтобы я их арестовал? - А женщина с ним? Регент задумался, не без усилия: - По-моему, нет. - А что насчет лошадей? Тут он окончательно впал в замешательство. Ни он сам, ни его информатор явно не представляли себе, что такое лошадь. - Не думаю, Ваша Святость. Мать с трудом сдерживала нарастающее раздражение. - Ну, и где он сейчас. - Селкирст доложил, что он остановился в гостинице в бедной части города. С почасовой оплатой. Люди Селкирста следят за гостиницей. Но... - Он вновь запнулся. - Продолжайте же! - Да, знаете ли... Он сказал, что его люди допросили владельца. Чтобы выяснить насчет женщины. Чтобы получить подтверждение. Но тот говорил как-то странно. Как будто и сам не знает, кто у него остановился. - В создавшихся обстоятельствах это не представляет собой ничего странного. Произнося эти слова, Мать почувствовала в глубине души чисто звериный охотничий азарт, почувствовала настоящий голод. "Мы охотимся на колдуна, - напомнила она себе. - Что ж, тем интереснее будет охота". Она однажды уже охотилась на человека. Происходило это в Черных