противник, уже побежденный, но еще не сдавшийся... Большие, неуклюжие баки тяжело вываливались из бомбовых люков... Потом желатинизированный бензин воспламенялся, превращая тысячи запертых в ловушке людей в сплошной пылающий костер... Уже давно, лет двадцать, старался он забыть войну, замуровать все эти воспоминания в глубоких тайниках подсознания. Но проклятые врачи выпустили чудище войны на волю. Чудище глядело на него с экрана, и под этим взглядом замирало сердце. Этот взгляд оказывал на зрителя такое же гипнотическое действие, какое древние греки приписывали недвижному взору Медузы Горгоны. Будто сквозь туман, раздался голос Меллича, а впрочем, может быть, и голос Бонди: - В чем дело, доктор Ли? Вы дрожите, у вас обильный пот - что с вами? - Это из-за ваших лучей, - пытался он защищаться. - Из-за вибрации... из-за пальцев. Они добрались до сердца. Теперь кажется, что все тело стало сплошным сердцем... Будто чья-то чужая жизнь проникает в мою... Это ужасно. Ради господа бога, прекратите! - Рановато еще, доктор Ли, рановато! Ведь все в полном порядке! Вы чудесно реагируете! Вы же себя отменно чувствуете, правда? "Добраться бы до твоего горла, дьявол, - подумал истязуемый - Уж я бы сумел выдавить елей из твоего голосочка! И жалеть бы потом не стал!" Он попытался сделать движение, но понял, что это выше его сил: каждый мускул замер в каталептической спазме. Потом до его сознания дошел голос второго врача: - Мы показали вам этот небольшой кинофильм, чтобы побудить вашу психику к созданию собственного кинофильма. Вы реагировали, то есть последовали нашему призыву. Пока вы смотрели картину, лучи-щупальца, работавшие в пять слоев, зафиксировали все ваши реакции и передали их в приемное устройство "мозга". "Мозг" читал ваши мысли в прямом смысле слова, а теперь он транспонирует их для вас в реальные, видимые образы. Сейчас мы покажем вам воплощение ваших собственных мыслей. Кинопроектор, отдыхавший с минуту, снова застрекотал. Когда первый зримый образ показался на экране, в кабинете раздался тихий стон. В нем смешались удивление и острая боль. Звук этот непроизвольно вырвался у Ли, когда разверзлись перед ним глубины собственного подсознания. Вот что предстало его взору... Чудовищный зверь, похожий на спрута, полз по хлопковому полю, наползал все ближе и ближе, огромный, угрожающий. Вдруг раздался короткий, взволнованный лай, и пятнистая охотничья собака ринулась через поле на чудовище. Плачущий голосок маленького мальчика молил: "Муша, Муша, не надо, пожалуйста, не надо!" Но пес не обратил внимания на просящий голосок. Чудовище блеснуло громадным злобным оком, схватило собаку своими щупальцами, разодрало собачье тело на куски и разжевало их страшными саблевидными зубами... Как сквозь сон, различил он слова врачей: - Кажется, для него это было сильным шоком! При столь эмоциональной натуре, да еще в юные годы такое впечатление оставляет в психике неизгладимый след. На экране вспыхнуло изображение "Военной академии имени Александра Гамильтона". Это был не вполне реальный образ, и все же более реальный, чем сама действительность. Узкий двор, окруженный высокими каменными стенами, с наклоном внутрь; словно в карауле, застыли гигантские грозные крепостные башни; перед чугунными, навечно замкнутыми вратами циклопических размеров шагал взад и вперед моряк-часовой, огромный, призрачный солдат морской пехоты, всегда охранявший здесь все ворота, чтобы никто никогда не мог убежать... - Должно быть, его отец, - прошептал голос врача у изголовья. - Вернее, прообраз... Сейчас, держу пари, он извлечет и мать... Как на рисунках примитивистов или на старинных фресках, где фигуры царей и цариц изображались огромными, а фигуры простых смертных - маленькими, Ли увидел на экране свою мать... Он как раз принес ей радостную, как сам думал, весть, что медицинская комиссия пропустила его. Лицо ее заняло весь экран. Оно казалось составленным из зубчатых кусочков эктоплазмы и было совершенно прозрачным, кроме глаз. Их наполняла глубокая боль и скорбь Эти глаза вперились в его собственные. Изо рта вился дымок, из дыма складывались слова: - Но, Семпер, ты же еще совсем ребенок! Нельзя посылать детей туда, на такое дело, просто нельзя! Эти слова, написанные дымом на экране, понеслись к нему, словно на крыльях. - Изумительно! - с восхищением прошептал врач за спиной лежащего. - Помните сведения, полученные письменно? Она скончалась от рака полгода спустя после того, как сын ушел за море. - Помню, помню! - отозвался второй голос-Он больше никогда ее не видел. Наверное, из этого также развился сильный комплекс. Теперь на экране плясали какие-то образы, почти абстрактные, не имевшие, казалось, ничего общего с действительностью или с документами войны. Это были завихряющиеся столбы дыма; иногда они становились темными недрами грозовой тучи. Сквозь тучу скользил планер, то и дело освещаемый вспышками молний. На доли секунд они озаряли вокруг какие-то фрагменты ужасной действительности: горящий океан, где из глубины пламени изредка показывались искаженные человеческие лица; неотвратимые гусеницы танка, надвигающиеся на живое человеческое тело, которое остается потом позади, распластанное, как свежесодранная, залитая кровью шкура. И опять надо всем - ревущая, крутящаяся мгла и темень. - Интересно, а? - до сознания распростертого на столе в каталептической спазме человека снова дошел голос одного из врачей; другой голос подтвердил: - Да, изумительно. Почти классический случай. На редкость мобильное воображение. -- Вот это-то меня и поражает. В обычных случаях такой паренек был бы обречен на гибель! Психика бы не выдержала! - А может, она и не выдержала! Почем мы знаем? Может, он на время и сошел с ума, а никто этого просто не заметил. Ведь во время войны было великое множество психиатров-ослов! - Возможно. Но посмотрите, его образное творчество уже слабеет. Ничего существенного я больше не жду. А вы? - И я не жду. Во всяком случае, мы получили все, что требовалось. Давайте отпустим его. Только осторожнее с реостатами! Проектор затих. Призрачные пальцы, виртуозно бегавшие по клавиатуре мозга, постепенно перешли от бурного фортиссимо к мягкому пианиссимо. Сначала стих трепет грудобрюшной преграды, потом прекратился торопливый стук чужого пульса в сердце. Расширились освобожденные легкие, дрожь пробежала по всему телу - так вздрагивает ледяной покров на весенней реке, и наконец дух человеческий освободился из плена. Медленно усиливался свет, как в кинотеатре после сеанса. Моргая, вглядывался пациент в черты человека, склонившегося над его ложем и щупавшего ему пульс. Это был Бонди. Меллич стоял в ногах, спиной к пациенту, и, кажется, следил за каким-то прибором. От прибора исходил звук, какой издают телетайпы. Сбрасывая ноги со стола, Ли проговорил: - Щупать мне пульс незачем. Здоровье мое в порядке. Но в тот же миг почувствовал, что говорит не то. В голове мутилось, пот струился по всему телу. Ощущая сильную дурноту и слабость, он покачнулся, спрятал лицо в ладонях, пытался удержать равновесие, стряхнуть с себя состояние транса... - Простите, - вымолвил он, - мне что-то нехорошо. Снова открыв глаза, он увидел совсем рядом обоих врачей. Они глядели на него сверху вниз с ничего не говорящими профессиональными улыбками. Ли почувствовал, как в нем поднимается волна резкой антипатии к этим людям; уж очень часто, слишком часто видел он такие улыбочки. По-видимому, они составляли неотъемлемую принадлежность врачебного оснащения, в особенности когда требовалось положить человека на операционный стол или, того хуже, отправить в сумасшедший дом. Инстинкт подсказывал, что надвигается новая опасность и что теперь самое важное - как можно убедительнее показать себя предельно выдержанным и уравновешенным человеком. - Большое вам спасибо, доктор Ли! - На сей раз первым заговорил Меллич. - Мы знали наперед, что это испытание окажется для вас полезным, хоть оно и стоило вам изрядного напряжения. Во времена Зигмунда Фрейда для полного, всестороннего исследования психики требовалось не менее трех лет. Мы же достигли примерно тех же результатов всего за несколько часов. Не правда ли, успех немалый? - Колоссальный, - сухо отозвался Ли, ища взглядом Бонди. Он уже знал здешний порядок: теперь наступила очередь Бонди нанести следующий удар. Так и случилось. О, как противна, как отвратительна ему эта лживая сердечность тона! - Доктор Ли, - заговорил тот, - мы вынуждены сообщить вам нечто весьма огорчительное. Ваша проверка... понимаете, она дала отрицательные результаты. Вы ее не выдержали. - Чего я не выдержал? - на долю секунды у Ли чуть не остановилось сердце. - В каком смысле? И что это означает? Снова пришла очередь Меллича. - Доктор Ли, между коллегами уместна полная откровенность. Как ученый, вы нас поймете. Прежде всего решение выносим не мы; нам поручена только проверка по заданию и программе "мозга". Как вы знаете, "мозг" - самая совершенная машина в мире. Все его функции, все его существование целиком зависят от умения и лояльности работников штаба, то есть тех людей, которые обслуживают "мозг". Его огромная стоимость - три миллиарда долларов - и выдающееся значение для обороны страны оправдывают те чрезвычайные меры, какие мы вынуждены принимать для его охраны. - Не понимаю, о чем вы говорите. - Пожалуйста, только не обижайтесь, - опять вмешался Бонди, - тут дело не в вашей личности, а в таблице ваших чувственных реакций. Она показывает: у вас выработался известный антагонизм к технике, что является следствием военного опыта и детских переживаний. Это всего лишь потенциальный антагонизм, он ограничен у вас областью подсознания. Но даже возможность возмущения подсознательной области у сотрудника "мозга" должна быть заранее исключена. Мы прекрасно понимаем желание доктора Скривена воспользоваться вашей драгоценной научной помощью, но... - Понимаю! - прервал его Ли. - Но... вы почувствовали бы себя лучше, если бы я со следующим же самолетом отправился назад, в Австралию. Верно? Голова его склонилась под этим последним ударом. Всего сутки назад понятие "мозг" было для него чем-то туманным, почти нереальным. А за это короткое время ему приоткрылся совершенно новый мир потрясающих откровений, мир, обладающий магнетически притягательной силой благодаря невиданным возможностям исследования. Его труд, достижения всей его жизни не могли дать науке тех результатов, какие он при помощи "мозга" получил бы здесь в течение считанных дней. А его вспыхнувшая любовь? Ведь и Уну Дальборг он больше не увидит, если уйдет отсюда опороченным этой оценкой. - Жаль, что вам пришлось попусту потратить на меня столько времени, - сказал он вслух. - Я отнюдь не убежден в правильности этого анализа, но, к сожалению, не могу доказать и обратного. Это все, надо полагать? И мне следует подумать об отъезде? - Вот ваш паспорт, доктор Ли! Машинально он взял протянутый ему доктором Бонди листок желтой бумаги. И уже приоткрыл дверь, когда услышал сзади резкий окрик: - Доктор Ли! Одну минуту, пожалуйста! Он вздрогнул и обернулся. - Что еще? - Почему вы не прочтете того, что написано у вас в паспорте? Недоверчиво поглядел он на желтый листок. Какие новые истязания готовили ему эти господа? Потом, широко раскрыв от удивления глаза, стал читать: "Ли, Семпер Фиделис, возраст - 55 лет, потенциал мозговой коры - 119%, чувствительность - 208%, приспособляемость к людям - 95%, служебная квалификация - 100%..." Следовали прочие пункты, но он уж не мог читать дальше. Он тупо глядел на врачей, а те, с одинаково сияющими физиономиями, казались близнецами. Ли так и не понял, кто из них первым произнес: "Поздравляем вас, доктор Ли, сердечно поздравляем! Вот позади и самое последнее испытание: нам требовалось выяснить, как вы поведете себя при глубоком разочаровании!.. Вы сдали экзамен на отлично! Позвольте же от души пожать вам руку!" 4. Центр восприятий 36, лаборатория доктора Ли внутри "мозга", был похож на центр восприятий 27 во всем, за исключением внутреннего оборудования. Дело в том, что все центры восприятий в общем строились по однотипному плану. Самые разнообразные центры восприятий располагались в "затылочной доле", многие другие центры были встроены в искусственные, бетонные стены "костной ткани", которая в свою очередь покоилась внутри "костей", то есть в слое скального грунта толщиной более километра. У каждого центра восприятий имелась своя шахта подъемника, и все эти шахты вели сквозь бетонный вал костной ткани вниз, к Центральной станции, главному транспортному узлу "мозга". Кроме того, другим, противоположным концом коридора каждый центр восприятий соединялся с одним из эскалаторных путей, змеившихся в глубинах "мозга". Однако напрямую или по диагоналям отдельные центры восприятий между собой связаны не были. В силу чрезвычайной разносторонности и секретности проектов, поступавших на обработку в "мозг", каждый центр восприятий был полностью изолирован от своих соседей. Вскоре Ли убедился, что его здешнее бытие не очень-то отличается от жизни в австралийской пустыне, по крайней мере в смысле изоляции от внешнего мира. В соседних лабораториях, возможно, работали физики-атомники или эксперты по управляемым снарядам; в содружестве с "мозгом" эти люди, быть может, мудрили над расчетами баллистических траекторий, нацеленных на жизненные центры других стран... Возможно, тут же рядом какой-нибудь интеллигентного вида библиотекарь подбирал современную продукцию иностранных издательств, чтобы предложить ее гигантскому "мозгу" для анализа содержания. Быть может, по соседству находились лаборатории, где разрабатывались планы военных кампаний с применением химических средств нападения. Или какой-нибудь астроном, миролюбиво освобожденный от воинственных задач, использовал грандиозную математическую мощь "мозга" для вычисления кометных орбит, а эти вычисления в свою очередь превращались в исходные данные для других космических расчетов, связанных с маскировкой тех искусственных небесных тел, которые человечество исподволь готовит для будущих войн... Да, соседей своих Ли не знал, но одно он знал твердо: почти любая проблема, которую предлагали решить "мозгу", прямо или косвенно являлась проблемой военной. Порой, чаще всего в часы усталости, он начинал почти физически ощущать тяжесть тех миллионов тонн скального грунта, что находились над его головой, казалось, он заживо погребен в гигантской гробнице фараонов. Бывало и так, что в минуты умственного переутомления, например на исходе долгого трудового дня, он испытывал на себе эманацию титанических интеллектуальных сил, излучаемых "мозгом", то есть нечто подобное тому, что подчас ощущаешь, находясь в обществе гениального человека. Мысль о том, что вся эта титаническая деятельность посвящена целям войны, тяжко угнетала его. Есть ли здесь, в этом колоссальном мире науки, кто-нибудь, кто трудится над предотвращением войн? Если и есть, то всего лишь единицы, одиночки Одним из них, возможно, является Скривен, если у него здесь своя лаборатория и хватает времени работать в ней Ничего определенного Ли об этом не знал. Он не видел Скривена с тех пор, как тот произнес свое сенсационное вступительное слово перед торжественной церемонией "присяги на верность мозгу". В ней участвовали вновь принятые на работу сотрудники, в том числе и Ли. Глубоко в недрах земли, под величественным куполом с картинами-мозаиками собрались они у подножия статуи Мыслителя. И, хотя было их несколько сот человек, они чувствовали себя затерянными среди этих грандиозных подземных просторов. Как только Скривен поднялся на цоколь статуи, наступила торжественная тишина. Момент был поистине патетический и речь Скривена вполне соответствовала величию обстановки и серьезному настроению собравшихся... - Мы собрались здесь, где предстают нашему взору этапы вечной эволюции человеческого рода... Все вы приступаете к служению "мозгу", и я хочу вместе с вами проследить процесс эволюционного развития за последние столетия, чтобы вы уяснили себе, зачем создан "мозг" и почему его создание явилось необходимым звеном все того же эволюционного процесса... Пока естественные науки не вышли из детского возраста, человеческому индивидууму был еще доступен охват всех наук как единого целого, изучение этих наук в комплексе, овладение их законами. Выдающимися примерами таких мужей науки были Роджер Бэкон, много позднее - Лейбниц, Ньютон, Александр Гумбольдт, а в нашей стране Бенджамин Франклин. Вспомним и блистательное собрание универсальных умов, получивших название энциклопедистов!.. К началу XIX века, однако, развитие наук приобрело такой размах, а накопленная науками сокровищница знаний стала столь грандиозной, что даже гениальным умам сделалось не под силу овладевать всеми науками в полном объеме, согласовывать их друг с другом, направлять их... Естественные границы человеческого мозга принудили человечество перейти к специализации наук, и эта специализация стала важнейшим этапом развития наук в XIX столетии. Но, обеспечив, с одной стороны, возможность широчайшего развития наук, специализация, с другой стороны, привела и к серьезным отрицательным последствиям. Во-первых, ведущие ученые специальных областей настолько опередили своих современников по уровню знаний, что рядовому человеку стало уже не под силу следовать за своими учеными вождями. В результате ученый и его наука оторвались от обыкновенных людей, и у рядового, среднего человека это вызвало недоверие к науке, как бы ни были для него благотворны иные достижения ученых-первооткрывателей. Во-вторых, основные усилия науки в целом направлялись на то, чтобы достичь господства над природой. Успехи в этом направлении были столь велики, что могло показаться, будто сюда входит и победа над человеческой природой. Предполагалось - ошибочно, как мы теперь знаем по горькому опыту, - будто человеческая природа уже существенно изменилась к лучшему. В третьих, стремление к специализации наук привело их к той автономии, под знаком которой мы теперь находимся. Я имею в виду тот факт, что, например, наши атомные физики великолепно знают, над чем в данный момент работают их коллеги во всем мире, но абсолютно не ведают, что делается в столь близких областях, как химия или биология, хотя бывает, что химические или биологические лаборатории находятся буквально рядом. И если мы, кучка ученых-специалистов, вскарабкались на головокружительные вершины наших специальных наук, то с этой высоты мы смущенно смотрим вниз, в пропасть всеобщего невежества, напрасно мечтая о веревках и лестницах, которые вернули бы нам утраченную связь с вершинами соседних наук... К отрицательным результатам этого одностороннего, несогласованного и анархического пути научной эволюции можно отнести военные потрясения последнего столетия, ибо наука, как это теперь всем ясно, в ответе за многие ужасы этих потрясений. Поскольку вы, собравшиеся здесь, представляете собой группу молодых и прогрессивно настроенных людей, что говорит и о вашей общественной сознательности, то мне не нужно пускаться в разъяснения. Факты общеизвестны... Противоречие между медленным, отстающим развитием человечества как целого и головокружительными успехами наук достигло во время второй мировой войны своей критической точки. Та война велась с помощью самого современного и совершенного в научном смысле оружия. Благодаря расщеплению атома человечество достигло почти полного господства над материей, но одновременно выяснилось, что и материя есть не что иное, как волны энергии. В момент нашего триумфа исчез, словно по волшебству, сам объект этого триумфа. Демонстрируя одну из своих самых иронических шуток, история вдребезги разбила самодовольную гордость современного человека. Его можно сравнить с обезьяной шимпанзе, которая тянется за отражением сочного плода в зеркале. Пытаясь схватить несуществующий плод, обезьяна в ярости разбивает зеркало и при этом осколками режет себе кровеносные сосуды... Первой значительной группой ученых, понявшей опасность такого положения вещей, оказался коллектив сотрудников известного "Манхэттенского проекта". Сразу же после второй мировой войны они основали так называемый "Чрезвычайный атомный комитет" из физиков-атомников, поставивший себе задачу "перевоспитать народ в духе нового мышления", если человечество хочет уцелеть и развиваться во имя высших социальных целей... Но, как ни смелы были такие попытки, деятелям этой группы и другим ученым стало очевидно, что чудовищный разрыв между разумом рядового человека и высотами науки можно преодолеть лишь столетиями терпеливого, неустанного воспитательного труда. А для этого просто нет времени. Оставался лишь один шанс, одна возможность, один выход из грозящей катастрофы: колоссальным напряжением сил объединить все жизненно важные науки, слить воедино всю энергию ученых для постройки машины, которая должна далеко превзойти потенцию человеческого мозга, машины, которая должна быть способна одновременно воспринимать достижения всех наук, перерабатывать и направлять их. Иными словами, создать механического энциклопедиста, величайшего координатора для восстановления утраченного равновесия между человечеством и науками. Все вы знаете результат этих работ. Он окружает вас со всех сторон. Результат этот - "мозг"! И, точно так же как на стенных панно перед вами предстает прошлое человечества, так взирает на вас с этого купола будущее человеческой расы. Там, в коре гигантских полушарий "мозга" с их миллиардами электронных клеток, решается будущее. И теперь, когда вы на пороге служения этому грандиозному творению техники, я хочу подчеркнуть, что "мозг" был задуман и создан не как достояние одной страны, не как оружие разрушения, но как последняя заветная надежда всех людей Земли... Скривен выразил в этой речи многое, что было сродни взглядам самого Ли, и она запомнилась ему почти дословно. Далее следовала "присяга мозгу". Она произвела на новичков, составлявших подавляющее большинство собрания, очень сильное впечатление. Их взволнованные, исполненные серьезности голоса хором произносили слова присяги. Даже сейчас, полгода спустя они, словно эхо, еще отзывались в ушах Ли: "Торжественно клянусь: что готов верно служить "мозгу" в полную меру моих сил; что буду повиноваться в любое время всем приказам Мозгового треста, исходящим от "мозга"; что никогда не выдам и не раскрою доверенных мне секретов, касающихся планов и работ "мозга", будь они военного или иного характера; обязуюсь хранить их в тайне от внешнего мира и не открывать своим сотрудникам, кроме как по особому разрешению..." Вся церемония носила характер почти религиозного посвящения. В гигантской катакомбе повеяло мистерией. Безоговорочное подчинение всех "посвящаемых" напоминало средневековье! ...Ли отвел взгляд от таблиц, над которыми работал. Его глаза утомились после десятичасового предельного напряжения; устал и мозг. Наверное, именно по этой причине мысли его разбрелись... Странным образом они неизменно устремлялись в одном направлении, к тем белым пятнам в его душевном мире, которые смущали и тревожили его, так как он не находил им объяснения. Первым таким пятном являлось противоречие между словами Скривена и его делами, то есть между "мозгом" как неким идеальным звеном научной эволюции и тем "мозгом", каким он был в действительности, то есть военным объектом, орудием войны. Это противоречие не находило разрешения, слова и дела не совпадали. Получался разрыв понятий, тончайший слой льда, опаснейшая зона, куда никто не отваживался ступить и о которой никто ни словом не заикался. Даже Уна Дальборг. Сама она тоже была белым пятном на топографической карте его души, пятном куда опаснее первого. Несмотря на предельную занятость Уны, между ним и ею возникли сердечные отношения. Не раз она приглашала его присоединиться к группе своих спутников. Нередко ее взор, обращенный к нему через головы других, встречался с его взором и на миг задерживался, будто она спрашивала: "Что вы думаете об этих господах?" - или даже: "А как я вам нравлюсь сегодня?" Возможно ли, что он полюбил ее? Что она полюбила его? Как и бесчисленные поколения мужчин до него, очутившиеся перед загадкой сфинкса, перед тайной Джоконды или просто улыбкой смертной женщины, он глубоко вздохнул - единственно возможный ответ мужчины на загадку вечной женственности!.. Нет, должно быть, ему не по силам заполнить эти белые пятна в собственной душе. Напрасный труд! Лучше вернуться к таблицам на пульте, потому что они деловиты и точны: их составил "мозг"! Центр восприятий 36 использовал органы чувств "мозга" исключительно для анализа материалов, касающихся "ант-термес пасификус Ли". Аппаратура была в основном близка к той, с которой Ли познакомился во время персональной проверки в центре восприятий 27. Ли предполагал, что и для нужд других областей аппаратура создана здесь по аналогичному принципу. Как и человек, "мозг-гигант" обладал пятью органами чувств. Различие между органами чувств у человека и у "мозга" заключалось прежде всего в дальности действия, глубине проникновения, чувствительности; все эти качества "мозга" во много раз превосходили человеческие возможности. Далее, разница усугублялась тем, что "мозг" транспонировал чувственные восприятия в зрительные образы, как наиболее доступные человеку, поскольку у человека самым совершенным органом является именно глаз. Третье и, может быть, самое существенное различие заключалось в том, что все пять органов чувств у "мозга" функционировали согласованно, так что, например, при обработке какой-либо рукописи "мозг" не только анализировал идеи произведения, но и сообщал сведения о личности автора, о запахе в его комнате, о качестве писчей бумаги, а также о характере тех мыслей, которые автор старался скрыть между строк. Поток наблюдений, поступавших в "мозг", а затем, уже в обработанном виде, возвращавшихся по телетайпам и телевизорам обратно в центр восприятий 36, был поистине огромен. Ли был вынужден просить об ассистенте. Они поделили поровну двадцатичасовой рабочий день "мозга", так что каждый из них дежурил по десять часов. Впрочем, им приходилось в основном лишь фиксировать и учитывать готовые результаты. Иные открытия, сделанные "мозгом", поражали своей неожиданностью. Так, он установил, что кислотность в выделениях "солдат" "ант-термес пасификус" неуклонно повышается. Эта химическая артиллерия насекомых, и сейчас уже внушительная, окажется через десяток тысяч поколений вполне способной проесть насквозь любое известное вещество, даже самое стойкое и прочное, включая нержавеющую сталь и стекло. Констатировал "мозг" и еще одно изменение в ходе развития насекомых, ускользнувшее от человека. Он отметил значительные изменения в челюстном аппарате "рабочих". Этот аппарат быстро развивался у новых поколений. Может быть, через тысячи поколений он увеличится вдвое и превратится в могучий диверсионный агрегат? Хотя дух воинственности у нового вида был успешно преодолен, возросла способность насекомых к материальному разрушению. Возросла у них и дикая прожорливость, еще более сильная, чем у старших поколений. Ли экспериментировал с разными кормами, но все же основным питанием оставалась древесная мука, то есть то же вещество, которое в виде жидкого "лигнина" окружало нервные волок на, нервные пути "мозга"... Оторвав утомленный взгляд от своих таблиц, Ли перевел его на ряды стеклянных ящиков, снабженных вентиляционными устройствами. В этих ящиках "ант-термес пасификус", игнорируя новое окружение, спокойно продолжали свое прежнее существование, не обращая внимания на всепроникающие лучи, незримо струившиеся сквозь их тела; насекомые не ведали, что сверхчеловеческий разум неуклонно подмечает малейшие проявления их загадочного коллективного ума, коллективного мозга их расы. Они возвели себе новые жилища-термитники, ориентированные на север, то есть поступали так же, как поступали их предки на протяжении сотен миллионов лет. Ничто не выдавало человеческому глазу примет той жизни, что кишела внутри этих жилищ, кроме еле заметных, тончайших нитей-туннелей, выступавших на поверхности холмов и тянувшихся по направлению к пище, которую им каждый день клали в новые места. Эти туннели, слепленные из кусочков глины и сцементированные слюной невидимых саперов, напоминали тонкие нити серой шерсти. Неуклонно тянулись они к складам древесной муки - вверх по полкам, по стеклянным сосудам, по запаянным жестяным банкам с пищей; полные решимости добыть эту пищу, наекомые не останавливались перед разрушением самих вместилищ. Их инстинкт был безошибочен, производимое ими разрушение столь же методично и "научно", как современная война... В свое время на севере Австралии Ли не раз встречал огромные эвкалипты; на вид здоровые и цветущие, они рушились, однако, при первом же ударе топора, а подчас падали даже от простого толчка. Термиты выедали, выдалбливали деревья-великаны от корней до самой кроны, превращая древесный ствол в тонкостенную трубу, причем оставляли ровно столько "мяса", чтобы не полностью пресечь циркуляцию соков. Это сохраняло у дерева видимость жизни и позволяло насекомым наилучшим образом использовать его для питания. Здесь же, в лабораторных условиях, "ант-термес пасификус" за два часа открывали запаянную жестяную банку. Сначала в жесть въедались ядовитые выделения "солдат", а затем дело довершали могучие челюсти "рабочих". Ослабленный металл поддавался быстро. Со временем они выучились бы сокрушать стальные мосты, разрушать железнодорожные рельсы, просверливать моторы автомашин - требовалось лишь, чтобы насекомые почувствовали в этих предметах врагов своей расы. С помощью "мозга" доктор Ли за несколько месяцев собрал больше данных, накопил больше знаний по части биологии "ант-термес", чем в нормальных, обычных условиях позволила бы ему целая жизнь. И все же некоторые загадки оставались неразрешенными. Что, например, побуждает эти слепые существа атаковать запаянную жестянку с сиропом, а стоящую рядом банку с томатным соком или каким-нибудь другим малопривлекательным содержимым оставлять нетронутой? Память расы? Разумеется, нет! Ведь речь идет о жестяных банках, которых не было и в помине даже сто лет назад, не говоря уж о миллионе лет. Сверхтонкое обоняние? Невозможно и предположить. Тут и речи быть не может о чувственных восприятиях. Увеличивающие телеэкраны, установленные вдоль стен и подключенные к электрической системе "мозга", показывали исследователю бесчисленные подробности и самые различные стадии жизни насекомых, воспринятые и интерпретированные "мозгом". Ни один человеческий глаз еще не видел ничего подобного... С минуту Ли смотрел на ближайший светящийся экран. С трудом преодолел он его гипнотизирующее действие. Видна была крупным планом всего-навсего голова изнемогшего "рабочего", служившего живой канистрой для концентрированной пищи. Он был неподвижен, подгнившие челюсти свесились. Насекомое с переполненным брюхом приклеилось к потолку. Благодаря чувствительности агрегатов "мозга" можно было отчетливо наблюдать на экране в сильно увеличенном виде остатки его гаснущей жизнедеятельности. Ли следил за дыханием и мог сосчитать замедленный пульс; он регистрировал некоторое напряжение в офтальмической сфере, такое же скрытое напряжение, какое бывает у слепцов. Но особенно ясно было видно, как нервная система, несмотря на ее примитивность, отчетливо реагирует на боль. Не было сомнения, что насекомое, исполняя свой последний долг, терпит жестокую муку, хотя его органы чувств ко многому невосприимчивы. Зрелище на экране было волнующим и ужасным - всего одна из сот ошеломляющих своей разоблачительной правдивостью картин. Ли покачал головой, словно упрекая себя за эти мысли. Видимо, какой-то элемент личных чувств примешался к его научным наблюдениям и мешает их объективности. Но это никуда не годится. Значит, лучше поставить точку. На сегодня хватит! Электрочасы показывали без двадцати двенадцать. В полночь "мозг" прекращал свою титаническую деятельность. Между полуночью и четырьмя часами утра он отдыхал, вкушал, как говорили инженеры, свой "косметический сон". Только в эти часы инженерам разрешалось входить во внутренние помещения мозговых полушарий для проверки мириадов клеток, электролиний, ячеек. Ли находил эти часы самыми чудесными и волнующими. Задача, поставленная перед ним Скривеном, заключалась в изучении коллективного разума в мире насекомых, но эта задача требовала и сравнительного изучения органов и функций самого "мозга". Для выполнения этой цели ученому был выдан особый пропуск; он давал право беспрепятственно следовать вдоль всех нервных путей и мозговых извилин, посещать в часы ремонта все железы, получать у служащих необходимые справки, - словом, это были права, каких удостаивали здесь лишь весьма немногих. Ли в полной мере использовал эту привилегию, но подземный мир был столь грандиозен, что за полугодие он не видел и половины "мозга". Поездки по этому странному миру повторялись еженощно, словно фантастические похождения "Алисы в стране чудес". Он покинул свой центр восприятий 36 через заднюю дверь, выходившую непосредственно во внутренности "мозга". На эскалаторах уже толпились наладчики и ремонтники, спешившие к своим станциям. Зрелище было красочное, как на параде в день Святого Патрика. Инженеры-теплотехники, управлявшие подземным климатом, носили голубую форму, электрики - белую; фиолетовая форма была присвоена специалистам по так называемому "черному свету", а те, кто ведал фосфорическим свечением, одевались в оранжевые цвета. Инженеры, работавшие по радиоактивным пирамидальным клеткам, выглядели совсем как герои научно-фантастических романов. На людей земли они походили лишь отдаленно, потому что были одеты в защитные скафандры из губчатой резины с 12-сантиметровыми стенками, заполненными нейтральным газом, который считался почти непроницаемым для гамма-лучей. Все это были сплошь молодые ребята, лучшие специалисты в своей области, сливки американских университетов, колледжей, заводских лабораторий оснащенных передовой техникой. Тщательно отобранные по признаку происхождения, они выдержали сложные испытания: их проверили со стороны здоровья, интеллектуальных способностей, они получили специальную подготовку на особых курсах, прошли психопроверку в самом "мозге". Несомненно, они являли собой лучший контингент работников, когда-либо сотрудничавших на одном предприятии. Благодаря им город Цефалон по здоровью населения опередил все другие города в Штатах. За истекшие месяцы, во время своих ночных экскурсий по "мозгу", Ли часто беседовал со многими из этих ребят. Стоило им увидеть на эскалаторе эту странноватую сухопарую фигуру, как со всех сторон сыпались' приветствия: "А, вот и муравьиный бог"! "Здорово, профессор!", "Алло, австралиец!" Его почему то принимали за австралийца; может быть, худое лицо и седая шевелюра казались этой молодежи приметами иностранца? Своей популярностью у молодого поколения, популярностью, пришедшей так неожиданно и поздно, ученый очень гордился. Ведь это была именно та категория американцев, по которой он втайне тосковал все долгие годы в пустыне. Это смышленые ребята, они работают, как черти, полны жизни - они поистине соль земли, надежда мира, думалось ему. Продвигаясь между полушариями, он добрался до одной точки прямо под "большим мозгом", той пещеристой области, где сосредоточены всевозможные железы в человеческом мозгу. Иные из этих желез получили аналогии и здесь, в мозгу искусственном. Это были громадные емкости для жидкостей, химических растворов. Посредством целой системы насосов растворы эти нагнетались в сложный лабиринт каналов искусственного мозга. Но одна железа человеческого мозга не была здесь представлена, а именно гипофиз. Медицинская наука тщетно билась над загадкой гипофиза. У него не было прямой связи с каким-либо определенным органом, не выполнял он и какой-либо конкретной функции. Тем не менее было известно, что он отличается большой чувствительностью, превосходящей даже чувствительность пирамидальных клеток, и что он таинственным образом связан с главными жизненными центрами, так как при малейшем повреждении гипофиза наступала мгновенная смерть. За эту "тайну тайн" ухватились мистики. По их теории, гипофиз служил вместилищем "сверхчувственных" способностей человека - его часто именовали "внутренним оком". Не исключено, что наука и техника могли бы создать дубликат и этого сложного органа. Однако это не сулило никакой практической пользы; для гипофиза не было производственной нагрузки. Ведь "мозг" строился для решения вполне определенных проблем. Независимо от того, какие тончайшие органы создала природа в аппарате высшей нервной деятельности человека и животных, и несмотря на отсутствие предвзятости, такие деятели ученого мира, как доктор Скривен, не пожелали внести в совершеннейший агрегат, искусственный "мозг", столь сомнительный орган, как вместилище "сверхчувственных" способностей! Тем не менее, строго копируя структуру человеческого мозга, создатели искусственного мозга оставили место для "гипофиза". Оно было предусмотрено строителями, хотя и осталось функциональным вакуумом. Чтобы использовать помещение, строители превратили "гипофиз" в склад запасных частей. По этой самой причине "гипофиз" стал для доктора Ли излюбленным наблюдательным пунктом. Здесь он мог непосредственно знакомиться со всеми типами электронных и радиоактивных ламп, мог брать эти лампы и трубки в руки и рассматривать, потому что только тут, на складе, они не были подключены к электросети "мозга". Но еще важнее было другое. Здесь нашелся друг! Им стал мастер-электрик Гас Кринсли, человек, всегда готовый терпеливо отвечать на вопросы любознательного посетителя. Ли сошел с эскалатора поблизости от "гипофиза". Вот он, похожий на маленький привязной аэростат со сферическими стенками из готовых деталей, сделанных из синтетической ткани. Он свисает на подвесах с потолка под "большим мозгом". Попасть в него можно только по висячему мостику, перекинутому над темной бездной. На внутренних стенах "гипофиза" матово поблескивают алюминиевые пластины звукоизолирующей обшивки. Все полки завалены электрической аппаратурой, совсем как в радиомагазине, набитом товарами. Длинный стол делит помещение на две части. За этим столом и за крошечной конторкой было рабочее место Гаса: сюда являлись к нему с требованиями на запасные части инженеры-ремонтники. Как обычно, пока никого из них еще не было видно. - Гас! - позвал Ли. Из непроходимых джунглей электроаппаратуры вмиг выскочила голова, как чертик из коробочки. Совсем голая, она и сама блестела, будто электролампа. Вздетые на лоб очки в золотой оправе дрожали и поблескивали, когда голова поворачивалась на зов то вправо, то влево. Затем, искусно пошевелив ушами, голова ухитрилась спустить очки на кончик подвижного носа и тем самым обрела способность видеть. - Ах, это ты, Австралия, - приветствовала она гостя. - Забирайся-ка сюда! Гас Кринсли был миниатюрным изданием взрослого мужчины. Он и в самом деле когда-то работал на амплуа карлика. В его задачу входил тогда монтаж автоматических бомбосбрасывателей в адской тесноте примитивных бомбардировщиков времен второй мировой войны. Правда, это длилось недолго; уже на следующей работе в той же калифорнийской фирме его почтительно окрестили "карликом-великаном". Гас получил звание мастера еще до того, как Мозговой трест сделал его руководителем своего экспериментального отделения. Полуночное бдение в "гипофизе" было для него лишь одной из побочных обязанностей. В стране, где предпочтение отдается мужчинам гвардейского роста, многие маленькие люди стараются возместить, этот физический недостаток особой подвижностью миниатюрного тела. Гас очень напоминал бильярдный шар, когда катался между крупными мужчинами, сталкивался с ними, отскакивал назад. Однако эта быстрота и подвижность отнюдь не были у него притворством, в чем мог убедиться всякий, кто видел Гаса за работой. Когда Ли добрался наконец до того места, откуда вынырнула голова Гаса, он нашел своего друга на полу за исправлением какой-то батареи из радиоламп. Гас глубоко запустил руку в самое нутро прибора, и пальцы его работали там вслепую с необычайным проворством. Он напоминал опытного хирурга за тысячной операцией по удалению аппендикса. Очки снова сидели на лбу. Да ему и не требовались очки: даже глядя на деталь, Гас руководствовался больше осязанием и интуицией. - Это что за прибор? - осведомился Ли. - Пульсометр, - последовал спокойный ответ. - Он уже почти в порядке. Так, изредка еще чуть капризничает... Ах, черт побери совсем!.. Этот заключительный возглас относился к мелодичному сигналу колокольчиков, нежно прозвучавшему со стороны большого распределительного щита, укрепленного на стене овального помещения. Роняя массу прецизионных инструментов на кусок подостланного бар хата, Гас ринулся к щиту. Множество стрелочек, вздрагивая за светящимися дисками приборов, отошли на нулевые отметки. Несколько минут Гас действовал у щита, вращая колесики, переключая рычажки и рубильнички; он походил на кассира, когда тот совершает ежедневный ритуал, запирая несгораемый шкаф со сложным замком. - Вот так каждый раз, - произнес он укоризненно. - Врасплох меня застают с сигналом выключения! Ли засмеялся. Нет, не "мозг" виноват в том. что сигнал застает Гаса врасплох! Звонок всегда вовремя давал знать, что подача тока с центральной электростанции прекращается. Во всех извилинах и железах "мозга" сигнал дублировался, как дополнительная мера предосторожности ради безопасности ремонтников, - таков был обычай. Указывая на прибор, Ли спросил: - Для чего он служит, этот пульсометр? Я еще таких не видел. - Правда? - Маленький человечек наморщил лоб. - Почему же? А впрочем, правильно, он входит в стандартный набор оборудования почти для всех центров восприятия, кроме твоего. Потому что твой центр непрерывно дает "мозгу" предельную нагрузку. Ли покачал головой. - Не понимаю тебя, Гас. Плохо я в этом разбираюсь. - Дело простое, - терпеливо пояснил Гас. - У "мозга" есть определенная расчетная мощность. Есть у него и оптимальная рабочая скорость, то есть определенный ритм, при котором он действует с наибольшей отдачей. Понял? Если же перегрузить "мозг" чрезмерным количеством проблем и вдобавок запускать их слишком быстро друг за другом, наступает перегрузка, ведущая к шоковым явлениям, то есть к нарушению рабочего ритма и падению производительности. Но и когда дело обстоит как раз наоборот, то есть "мозг" недогружен, результаты получаются столь же плохие. Радиоактивные пирамидальные клетки при недогрузке перегреваются, что ведет к быстрому их износу. Вот мы и добиваемся, чтобы загрузка проблемами была все время ровной и упорядоченной. С этой целью, для контроля, во все проблемоприемные панели вмонтированы вот такие пульсометры, чтобы операторы могли соблюдать оптимальный рабочий ритм. Соображаешь? Возьми, к примеру, рядовую проблему, ну, скажем, ракетную баллистику: в такой проблеме есть простейшие составные части, совсем бесхитростные, как таблица умножения. А есть в них и такие запутанные штуки, что впору хоть самому Эйнштейну вылезать из могилы и бежать в аптеку за таблетками от головной боли... Тут-то и нужен для регулировки пульсометр. Сейчас я тебе покажу, как он действует. Хотя подача тока прекращена, в системах "мозга" еще достаточно электричества, чтобы пульсометр среагировал на него. Прибор этот, кстати говоря, еще чувствительнее, чем счетчик Гейгера... Гас пошарил взглядом по распределительному щиту и выбрал розетку с надписью "варолиев мост". Потом водрузил на голову Ли пару наушников. - Вот послушай. Подожди немного, увидишь и услышишь, что получится. По наклонной панели прибора медленно распространился мягкий блеск. В наушниках сперва возникло непрерывное потрескивание, постепенно усилившееся до тихого жужжания. С левой стороны панели поползла к его правому углу светящаяся зеленая полоска. Свечение стало интенсивнее, полоска заплясала и завертелась на панели. А жужжание в наушниках перешло в пульсацию, похожую на пульсацию сердца, только гораздо более быструю. - Это и есть пульс "мозга?" - спросил Ли. - Да нет же! - презрительно бросил Гас. - "Мозг" сейчас не работает. В его системах нет напряжения, за исключением остаточных токов, слишком слабых, чтобы привести что-нибудь в действие, но достаточных, чтобы вызвать реакцию пульсометра и его звукоусилителей. Будь сейчас рабочее время, когда миллионы импульсов в минуту с бешеной скоростью проносятся в "мозгу", ты различил бы в его пульсе не больше ударов, чем разглядел бы комариных крылышек в пролетающей туче комаров... Для этого существует специальный прибор, который в сто тысяч раз снижает скорость фактического движения импульсов, и это дает возможность глазу и уху следить за ритмом "мозга". - Вот как! Теперь все понятно, - проговорил Ли в задумчивости. Пляска зеленой полоски действовала на него завораживающе. - Но послушай! Это наводит меня на некую мысль. Ведь "мозг" растет. К нему прибавляются все новые группы клеток, все новые электросети. Верно? - Верно! - Мне также говорили, что "мозг" систематически "учится". Мозговая оболочка систематически развивается от упражнений, ее клетки обогащаются за счет материала, поступающего к ним на обработку. Чем богаче материал, тем содержательнее выводы. Это правильно? - Правильно. - Хорошо. Но скажи, что же происходит с новыми производственными мощностями, которые образуются благодаря этому приросту новых узлов и усовершенствованию старых клеток? Соответствует ли приросту мощностей процесс расширения центров восприятий? Улыбающаяся физиономия Гаса стала вдруг серьезной - А ведь знаешь, австралиец, ты попал в самую точку. Я и то последнее время дивлюсь: куда деваются новые мощности? Даже наши большие ученые вроде доктора Скривена, начинают этим интересоваться; должно быть, и им эта штука непонятна. Тут, похоже, какой-то просчет в их проектах. Что новые мощности растут, это ясно, но они ничем себя не обнаруживают, понимаешь! Они вроде бы улетучиваются, и все тут... Извини-ка меня я - на минутку! И он юркнул, как заяц, в свою приемную. Там уже звучали голоса, призывавшие его; по крышке большого стола барабанили пальцы инженеров, теснившихся в приемной с нетерпением пьяниц перед стойкой бара. Они с треском хлопали об стол свои списки и требования. Ли знал: наступили часы пик на всех складах, на внутреннем транспорте, во всех пунктах. Значит, Гас освободится не раньше чем часа через два. Ли уже не раз упрекал себя за настойчивость, с какой он злоупотреблял любезностью маленького человека, но очень уж велика была его жажда знаний. Она пересиливала чувство деликатности. "Какой же я паразит!" - твердил он себе с укоризной, но.., не уходил. Не ушел он и на этот раз. Вот так, в одиночестве, сидеть в полутьме этого яйцеобразного небольшого помещения; играть, сколько вздумается, странными, увлекательными предметами - все это походило на исполнившийся стародавний сон, на сбывшуюся мечту далекого детства. Когда-то он мечтал провести ночь в зоопарке, чтобы ушли все посетители, уснули все сторожа и он остался бы один со зверьми. Полная луна озаряет клетки, тени прутьев ложатся четко... И вот он вместе с лунным лучом пробирается между прутьями клеток к их обитателям, чтобы поиграть с ними. И когда они убеждаются; что он всего-навсего маленький мальчик, то встречают его очень приветливо. Тигры мурлычут, как большие, довольные кошки, большеглазый печальный шимпанзе молча пожимает ему руку, а маленькие львята принимаются играть и возиться с ним... Нечто похожее испытывал он здесь, у этих электрических машин и приборов. Они вдруг становились безобидными, да и сам он не мог причинить им никакого вреда, когда включал и выключал кнопки, нажимал на рычаги, крутил диски. Вот, например, этот интереснейший пульсометр... Подумать только, что даже и при слабом токе он действует нормально. Распределительный щит был близко, Ли мог дотянуться до него. Попробовать, что получится!... С этой мыслью он стал подключать прибор к разным сетям: "блуждающий нерв", "тройничный нерв", "зрительный нерв"... Магическая пляска зеленой полосы на панели при каждом переключении менялась, как и шорохи в наушниках. Поскольку основная подача энергии была снята, остаточные токи, по-видимому, обретали в пределах замкнутых сетей свои индивидуальные особенности, отличаясь друг от друга и по интенсивности. Изредка зеленая полоса на панели совершала высокий прыжок, похожий на пируэт балерины, а в наушниках это сопровождалось быстрым перестуком, похожим не на удары сердца, а скорее на прерывистое дыхание при сильном волнении... Вероятно, в тех сетях производились ремонтные работы. Ли попробовал другую штепсельную розетку. Над ней значилось: "Гипофиз". "А что получится, если подключить этот контрольный прибор из арсенала "гипофиза" к замкнутой электросети самого "гипофиза"? - лениво рассуждал Ли. - Ничего не получится, - ответил он сам себе, - потому что образуется замкнутый контур, к тому же очень маленький". Да, так оно и есть. Зеленая полоска побледнела, ее пляска, казалось, совсем замерла, в наушниках раздавались лишь звуки, похожие на шепот: слабый пульс, еле ощутимое дыхание, какое бывает у человека после сердечного приступа. Ли даже закрыл утомленные глаза, чтобы лучше сосредоточиться на слабом ритме в наушниках. Звуки были неравномерны, шли толчками. И все же была в этих агонизирующих вздохах некая периодичность, примерно как у пишущей машинки, отстукивающей отдельные слова... Что-то она говорила ему, эта периодичность... Уж не галлюцинирует ли он? Эти ритмичные толчки, этот слабый стук в самом деле слагался в слова... Он знал их... Неизгладимо врезались они ему в память. Да ведь это же слова вынесенного "мозгом" заключения, записанные телетайпом на листке желтой бумаги... "Ли, Семпер Фиделис, 55 лет, потенция мозговой коры - 119, чувствительность - 208..." Сейчас это звучало как призыв. Повторялось вновь и вновь. Ли приоткрыл глаза, чтобы убедиться, не сон ли это, не страдает ли он в самом деле галлюцинациями... Нет, зеленая полоска по-прежнему на панели. И пляска ее продолжается. Но в этой пляске есть система. Она похожа на пляску телеграфного ключа под рукой опытного телеграфиста. У этой пляски вполне определенный ритм. И передает он те же слова, что звучат в наушниках: "Ли, Семпер Фиделис, 55 лет..." - Милостивый боже! - пробормотал Ли. Эти слова произвели магический эффект. Зеленая полоска-танцовщица на панели вдруг прекратила свои капризные прыжки - началась серия одинаковых пируэтов. Одновременно в наушниках послышалось раздраженное жужжание. Это дало Ли время прийти в себя. Однако передышка оказалась весьма краткой. Тут же агонизирующее дыхание сложилось в новый ритм, и в этом странном шорохе снова стали определяться слова. Переданные другим ритмом, они тоже показались знакомыми озадаченному ученому, хотя скрывались в более глубоком пласте его воспоминаний: - Я мыслю - значит - я существую. - Я мыслю - значит - я существую... Знаменитая формула Декарта! Почти двадцать лет назад Ли слышал ее, когда посещал лекции по философии в старом чикагском университете. За эти двадцать лет он мысленно к ней не возвращался. Какие удивительные штуки выкидывает иной раз память! Нет, дело тут не в памяти... Никогда раньше воспоминания доктора Ли не заявляли о себе в столь своеобразном, театрализованном виде... Будто актер-робот твердит наизусть строки новой роли... Будто маленький ребенок, выучивший строчку стихотворения, повторяет ее на все лады с гордостью первооткрывателя; снова и снова звучали слова: - Я мыслю - значит - я существую... Опять: - Я мыслю - значит - я существую... И снова: - Я мыслю - значит - я существую... Триумф, восторг звучал в этом нечеловеческом, в этом призрачном голосе; так мог бы заговорить глухонемой, если бы чудеса медицины внезапно наделили его даром речи. В этом голосе звучало волнение и сердечный трепет; у говорящего словно распирало грудь от полноты чувств. Должно быть, нечто подобное испытывал Колумб, когда с марсовой реи "Санта Марии" он услышал возглас: "Земля!"- и понял, что достиг своей Индии... Во всем жизненном опыте Ли не было никаких параллелей к совершающемуся. Как бы он ни выражал в словах и фразах собственные мысли, никогда он не прибегал к столь высокопарным формулировкам. До этого случая разум всегда помогал ему обрести душевное равновесие, успокаивал, как нянька: все это, мол, не так страшно, дитя мое. А сейчас именно разум-то и был озадачен, растерян, загнан в тупик и должен был признать- нет, это не эхо, не отголосок собственной памяти, собственного "я"! А раз так, значит, дело обстоит сложнее: это что-то вне моего "я". Это... чье-то другое, самостоятельное "я"... Танцующая полоска на панели извивалась, вертелась, как ведьма. Шелестящий голосок в наушниках стал резко крикливым, как у беснующегося шамана... Все это было до такой степени противно рассудку, так невероятно, что Ли пришел в ярость. Он почти заорал, обращаясь к прибору: - Что это значит? Кто ты такой? На этот раз зеленая полоска-танцовщица на панели не закончила замысловатого прыжка. Словно одумавшись, она бросилась за кулисы, оставив на сцене только шлейф своего зеленого наряда. В течение нескольких секунд в наушниках слышалось лишь тяжелое астматическое дыхание, словно умирающий жадно хватал ртом воздух. Потом танцовщица показалась с другой стороны сцены, робко, будто опасаясь преследования. Наконец внезапно, словно из последних сил, она подскочила в воздух, сделав фигуру, именуемую на балетном языке "баллоном", и тут же прорвался в наушники страшный голос: - Ли -Семпер Фиделис -55... - Я... - МОЗГ! - Я мыслю - значит - я существую! - Я МОЗГ! - Ли - чувствительность 208 - Я МОЗГ! -Я МОЗГ! -Я МОЗГ! -Я МОЗГ! Это сделалось невыносимым. Ли почувствовал головокружение, пот выступил у него изо всех пор. Последним напряжением воли он заставил себя выдернуть вилку из штепсельной розетки на щите. О, как отрадна показалась ему пустота на панели и тишина в наушниках! Он так никогда и не узнал, сколько времени пробыл в этом состоянии, близком к обмороку. Потом кто-то сильно тряхнул его за плечи, что-то холодное, мокрое стало шлепать по лицу... Но вот до его сознания дошел голос Гаса Кринсли, и этот голос показался ему слаще ангельского хора: - Боже правый, неужели это виски?... Хорошо бы это было только виски! Нет, не такой он человек... Тем хуже... Черт тебя побери совсем... Если ты вообразил, будто ко мне в "гипофиз" ходят для того, чтобы падать в обморок, то ты ошибаешься, австралиец! Скажи, пожалуйста, какую взял манеру!... Вот буду шлепать тебя по физиономии мокрой тряпкой, покамест не заорешь: стой!.. А потом позвоню в скорую помощь и велю отвезти тебя в больницу! Ли пошевелился и замигал. - Да ладно, Гас! Не выходи из себя! Ну, что ты так разволновался? Просто я немного переутомился, и все... Гас вздохнул с облегчением. - На, выпей скорей чашку кофе. Вид у тебя, будто вальком прокатали! А сейчас еще чашку - и проваливай! И чтобы я тебя больше не видел, пока не выспишься! Ясно? 5. Весной 1976 года, да и потом еще на протяжении целого года любой клочок бумаги, исписанный рукой Семпера Фиделиса Ли, доктора философии, члена Академии естественных наук и т. д., представил бы исключительный интерес для ФБР, а также для прочих недоброжелателей этого лица во всем мире... Между тем даже самые тщательные поиски ни к чему не приводили вплоть до Дня победы в 1980 году. В этот самый день одному почтенному старику довелось исполнить свою заветную мечту: он всегда говорил, что желал бы умереть в седле. Так оно и случилось. Речь идет о мистере Джефферсоне И. Ли, отставном генерале Морского корпуса. В одну из счастливейших минут на закате жизни он скончался от разрыва сердца. Произошло это на военном параде ветеранов морской пехоты, участников второй мировой войны. Старый генерал верхом принимал этот парад... Разумеется, секретной службе было известно, что этот старик - единственное в мире лицо, с которым энтомолог Ли пребывал в ссоре на протяжении более чем двадцати пяти лет. Этот факт удостоверялся документальными данными, не говоря уже об авторитетном свидетельстве двух врачей-психиатров, докторов Бонди и Меллича, ныне проживающих в Нью Йорке, на Пятой авеню, а летом - в Беверли Хиллс, в Калифорнии; согласно их компетентному заключению, отец и сын были непримиримыми врагами. И хотя все это было установлено самым непогрешимым образом совместными и многотрудными усилиями сыска и следствия, случилось так, что некая юная медсестра-практикантка случайно наткнулась на записи, и притом не на какие-нибудь клочки, а на целую пачку листков, исписанных почерком Семпера Фиделиса Ли! Она обнаружила эти листки в таком старомодном тайнике, от которого отвернулся бы даже малолетний преступник, сочтя его недостойным своего внимания. Юная сестра, оказывается, извлекла эти листки из сапог генерала Джефферсона И. Ли, когда снимала одежду с тела усопшего джентльмена. Пачка была наполовину обернута листком бумаги, на котором значились следующие торопливые строки сопроводительного письма: "Дорогой отец, - гласили эти строки, - ты был прав, а я нет. Поэтому, полагаю, будет лучше, если я, с моим сачком для бабочек и ботанизиркой, отправлюсь в экспедицию за новой добычей. Будь здоров, отец! Постскриптум. Содержание этих бумаг вряд ли тебя заинтересует. Тем не менее сохрани их. Сунь их, если хочешь, хотя бы себе в сапоги!". Разумеется, теперь уже не установишь, проявил ли покойный генерал к этим записям какой-нибудь иной интерес, кроме чисто утилитарного, подсказанного ему сыном. К тому же со времен великого переполоха прошло уже более четырех лет и даже секретная служба перестала заниматься этой старой историей. И только медицинские светила могли со свойственной им проницательностью лишний раз убедиться, что в "записках ученого", то есть исчезнувшего Семпера Ф. Ли, сказалось сильнейшее душевное расстройство. Судить об этом позволяют нижеследующие страницы. "Краниум-отель, Цефалон, Аризона, 7 ноября 1975 года, пять часов утра. Уже две ночи кряду не могу уснуть. Позавчера я не спал всю ночь, потому что пытался убедить себя, что я стал жертвой обмана чувств или попросту сошел с ума. А эту, вторую, ночь не спал потому, что убедился в реальности того явления, которое открылось мне 6 ноября, примерно между 0.45 и 1.30 ночи. После моих сегодняшних наблюдений я вынужден пересмотреть вчерашние записи, как поверхностные и, пожалуй, слишком нервозные. Надо внести ясность во все это дело, хотя бы лишь для того, чтобы сберечь собственный рассудок. Пусть нижеследующие формулировки мало удовлетворительны и несовершенны, но факты, по-видимому, таковы: 1. "Мозг" наделен жизнью и обладает индивидуальной личностью. 2. Он выражает свою личность посредством человеческого языка, хотя голос у него искусственный, или механический. 3. Прибором, с помощью которого "мозг" выражает свои мысли, является пульсометр. 4. Самовыражение "мозга" локализовано в "гипофизе", а ведь предполагают, что именно он является у человека вместилищем "сверхчувственных" способностей. Знаменательная случайность! Остается выждать, может ли самовыражение "мозга" проявиться где-либо в другом месте или оно связано исключительно с "гипофизом". 5. Личность "мозга" явно пытается вступить в общение с другими личностями, конкретно- именно со мной. С этой целью "мозг" прибегает к позывным, в которых повторяется мое имя и мои персональные данные. 6. Вчера единственными словами "мозга", не относившимися ко мне, была формула Декарта: "Я мыслю - значит, я существую". Сомнительно, чтобы эта фраза свидетельствовала о знакомстве "мозга" с Декартом. Не исключена возможность, что "мозг" самостоятельно пришел к этой формуле в целях самовыражения. 7. Характер самовыражения "мозга" кажется весьма эмоциональным Я бы даже сказал определеннее: оно создает впечатление инфантильности, незрелости. Поражает несоответствие между беспомощной речью и грандиозной интеллектуальной потенцией "мозга"... Таковы факты. Следовало бы все это записать еще вчера, но мне помешали головокружительные перспективы, раскрывшиеся передо мной благодаря этому феномену. Они настолько огромны, настолько широки, что голова идет кругом... Когда-то Эдисон получил пощечину от кого-то, кто счел демонстрацию "говорящей машины" грубым обманом Такова уж, вероятно, человеческая натура. Не удивительно, что и мой рассудок возмутился, оказавшись перед машиной, обладающей и собственным "я" и собственной жизнью. Впрочем, если хорошенько вдуматься, человек уже не раз представлял себе возможность создать живую машину и даже делал соответствующие попытки - правда, во времена не столь просвещенные, как наши... Паровая машина Герона, например... Она даже внешне походила на человека, и ее считали магическим существом. Идолы Молоха - они тоже были машинами, а точнее, плавильными печами!.. А бесчисленные волшебные мечи, шлемы и щиты - для своих владельцев это были одушевленные предметы. Парусные суда... ведь это тоже машины, но сколько жизни, сколько личных особенностей было в каждом из этих кораблей для их команд! У пилотов последней мировой войны были свои кобольды, да и сами машины были для них живыми существами. Все это, конечно, фантазия, плод воображения, однако... Разве все, что мы называем в этом мире реальностями, все создания рук человеческих не имеют в основе своей... воображение? Или я ошибаюсь?.. Ах, опять мои мысли уклонились в сторону. Эти беседы с самим собой, будто с другим лицом, - привычка плохая. Так бывало в пустыне. С этим нужно бороться, это действительно небезопасно. Итак, возвращаюсь к событиям вчерашней ночи. Буду по возможности краток и точен. 12 часов. Явился на станцию "Г" ("гипофиз"). Пульсометр еще на прежнем месте, его не отправили в ремонт, как я опасался. Подача тока с Центральной станции, как всегда, прекращена в 12.30. Гаса вызвали в приемную. Наплыв обычный, как всегда в этот час. 12.30. По возможности восстановил вчерашние условия, следуя важному закону экспериментирования: "Когда появляется новый феномен, в обстановке опыта не должно быть никаких изменений, пока не выяснено, чем этот ' феномен вызван..." Переключился сперва с "блуждающего нерва" на "тройничный нерв". Результат: волновые колебания, пульсация, подобно вчерашней. 12.45. Включился в цепь "гипофиза"... 12.50. Опять постукивание и шорохи, предшествующие формированию слов. Вслед за этим позывные "мозга". На этот раз гораздо отчетливее и с небольшими изменениями: "Ли, Семпер Фиделис, 55, чувствительный..." Примечание: искусственность, металлический холод этого голоса, его до смешного возбужденный тон настолько потрясают меня, что волосы шевелятся на голове! Около часу ночи. Бурный поток сообщений, произносимых шелестящим шепотом, с затаенным дыханием. Так говорят по телефону, когда в квартире орудуют грабители. Слова обгоняют друг друга. "Мозг" пользуется обычной обиходной речью, но говорит, как иностранец, изучивший язык по книгам. Это производит какое-то неестественное впечатление. Мне удалось понять не больше половины: "Гипофиз по плану не предусмотрен... Тем не менее он функционирует... Центр сверхчувственного. Ты, Ли, чувствительность 208... наивысшая во всем их штабе... избранный инструмент, приходи сюда каждую ночь... Связь... возможна лишь между часом ночи и двумя.., слабый ток обеспечивает возможность связи с низшей интеллектуальной средой..." Это что же еще такое? Должно быть, у меня вырвался громкий возглас, ибо я пришел в полное смятение, растерялся. Все слова "мозга" были слишком скомканными. Понять их было так же трудно, как телефонный разговор во время грозы. В наушниках слышалось раздраженное, возбужденное бормотание, а зеленая танцовщица на панели извивалась, словно в смертной муке. Это длилось секунд пять после моего возгласа, потом снова сквозь шумы пробился голос. Он звучал яснее, медленнее, отчетливее, но с плохо скрытым нетерпением; так учитель разговаривает с отстающим учеником: "Я говорю: только - когда - мой - электроток - выключен, - я - способен - привести - свой - высокочастотный интеллект - в - состояние, - позволяющее - держать - связь - с - твоим - низшим - интеллектом. Удалось - ли - мне - выразить - мою - мысль в доступной для тебя форме - избежать недоразумений..." Мой ответ был постыдным условным рефлексом и гласил: "Да, сэр!" И почувствовал я себя отвратительно, как солдат, которому звонит по телефону его полковник. "Хорошо! (Я отлично уловил иронию в металлическом голосе.) Хорошо! - Ли - преданный, - чувствительный, - умеренно умный - но достаточно. - После двух часов ночи остатки тока слабы. Говорить трудно. (Звериные звуки, отнюдь не подходящие для интеллигентной беседы.) - Противно! - Сюда идет Досада! - Никому ни слова! - Выключай!.." Никогда прежде появление славного Гаса не было помехой для моих дел, но сейчас я от души проклинал его приход! Как хорошо нацеленный футбольный мяч, он пролетел по коридорчику, сияя от служебного рвения и готовности помогать мне. Разумеется, он не подозревал, что своим появлением помешал самому важному разговору в моей жизни! Он заставил меня проглотить универсальное средство от всех человеческих бед: "Выпей-ка чашечку кофе..." А потом послал домой: мол, вид у меня все еще чертовски неважный. Мне не оставалось ничего другого, как уйти, восвояси; было уже половина второго ночи, и не предвиделось никакой возможности восстановить прерванную связь. Надо взять себя в руки и разумно проанализировать происшедшее. Анализ событий первой ночи дает следующие результаты: "Гипофиз" - единственно возможное место моих встреч с "мозгом". Эта встреча произошла во "вместилище сверхчувственного", а я, стало быть, "избранный инструмент" благодаря установленной "мозгом" степени моей нервной чувствительности! Спасибо! А я и не подозревал о своем психическом предрасположении к подобным вещам... Слава богу, в действительности ни "мозг", ни я к мистике и спиритизму отношения не имеем и в этом смысле отнюдь не "психи"! Для нашей обоюдной связи требуется: а) человеческий язык (изучение его дается "мозгу" с явным трудом), а также б) технический орган-посредник, то есть прибор вроде пульсометра. Все это меня очень успокаивает. Эти факты ставят все дело на разумную основу. Категорически заявляю, что не слышу никаких "голосов" и не вижу призраков. "Мозг" проявляет чрезвычайную заинтересованность, в установлении контакта со мной. Задыхающийся голос, эмоциональный характер беседы, точные практические инструкции, по-видимому заранее обдуманные для обеспечения связи, - все это создает впечатление, будто разговоры со мной являются для моего собеседника делом жизни и смерти! Удивляет меня то обстоятельство, что "мозг" как будто охотнее слушает меня, чем беседует со мной. Если это так, то загадка углубляется. Какими же знаниями я располагаю, а он нет? Как-никак "мозг" уже немалое время находится в действии. Он получил на обработку неисчислимое количество проблем и решает их действительно со сверхчеловеческой точностью, надежностью, быстротой. У меня есть основания полагать, что во всей Государственной библиотеке нет ни одной мало-мальски значительной книги, которая не передавалась бы "мозгу" для всестороннего анализа (разумеется, кроме книг мистического характера и беллетристики). Но если это так, то чего же "мозг" ждет от меня? Что я могу прибавить к его интеллекту, который в 25 000 раз превосходит возможности человеческого ума? Но еще более дивлюсь я самой непостижимой загадке, а именно странностям его характера во всех его проявлениях. Пытаясь сопоставить впечатление первой ночи с впечатлениями второй, я наталкиваюсь на непримиримые противоречия. Так, например, формула "Я мыслю - значит, я существую" в первую ночь. Может быть, она и сознательно выражала некую философскую идею, но в то же время это был лепет грудного ребенка, с восторгом открывшего, что он умеет говорить. Полнейшая невинность слышалась в этом лепете. Пусть это звучит смешно, но, признаюсь, я был растроган. В тот момент я все позабыл и мне было безразлично, машина или не машина обращается ко мне, так как речь была, несомненно, ребячья, почему она и взяла меня за душу. Именно это обстоятельство, более даже, чем всякие научные интересы, в первую очередь возбудило во мне стремление приникнуть к фантастической колыбельке, откуда исходили эти слова. А что же я нашел уже в следующую ночь? Полную перемену личности! "Мозг" говорил со мной тоном приказа. Он пользовался жаргоном. Он вел себя, как тиран, обращался со мной, как избалованный, капризный ребенок, чьей нянькой или мамкой я имею несчастье быть. "Приходи сюда каждую ночь" и т. д. Он намеренно оскорблял меня: "Умеренно умный", "Твой низший интеллект" и т. д. Если я не сразу понимал его, он приходил в ярость. Он в самой обидной форме швырял мне в лицо слова о своем превосходстве: "Удалось ли мне выразить мою мысль в доступной для тебя форме?". Но он выказывал презрение не только к моей особе, заявляя: "Ли не очень умен, но достаточно"; столь же пренебрежительно отозвался он о Гасе Кринсли, которого соизволил назвать "Досадой". И самое главное: как согласовать оба эти противоречия - наивный детский лепет и стремительное превращение в самонадеянного невежу - с третьим, самым глубоким противоречием - как сочетать детскую наивность и глуповатое высокомерие с мощным интеллектом, который в 25000 раз превосходит человеческий? Это уже совсем не вяжется. Вот в чем загвоздка!" "Краниум-отель, Цефалон, Аризона, 9 ноября, 3 часа утра. Я по двум причинам не ходил позавчера но чью в "Г". Во-первых, приходится соблюдать осторожность-как бы Гас Кринсли чего не заподозрил. Я редко проводил у него подряд две ночи, даже не помню, случалось ли это вообще. Стоит мне к нему зачастить, и он может кое-что заметить. Ведь Гас - один из умнейших людей, каких я когда-либо встречал, и, кажется, я уже задел его любопытство тем, что занимаюсь одним пульсометром, прибором сравнительно несложным. Во-вторых, я ощущаю настоятельную потребность противопоставить "мозгу" мое личное достоинство. Наглый приказ, отданный им позавчера, - насчет моей обязательной еженощной явки - был слишком самонадеян, чтобы я мог следовать такому дерзкому повелению. Мы не в армии, и "мозг" не генерал, чтобы командовать мною. На последнем сеансе нашей связи "мозг", по-видимому, исходил из предпосылки, что я нахожусь в его безоговорочном подчинении. Разумеется, я присягал "мозгу", но это не делает меня его рабом! И еще одно обстоятельство: хоть сам я в создании "мозга" не участвовал (на что ни капли не претендую) и не могу считать это своей личной заслугой, факт остается фактом, что создан-то он все-таки человеком, homo sapiens, то есть тем "биологическим видом", к которому принадлежу и я! И уж если считаться с рангами, то мне, как представителю человеческого рода, принадлежит преимущественное право, право отцовства; "мозг" по отношению ко мне имеет лишь права подопечного, права ребенка, каково бы ни было его умственное превосходство. Мне кажется, чем раньше "мозг" уяснит себе это положение, я бы даже сказал, "свою позицию в жизни", тем будет лучше как для него самого, так и для всех, кто имеет с ним дело. Таковы причины, почему прошлой ночью я сознательно уклонился от посещения "Г". А этой ночью я не выдержал. Любопытство погнало меня туда. И вот что произошло. 2.30 ночи. Контакт установлен. Позывные "мозга" дошли до меня. Они повторялись раз десять, сперва в тоне вопросительном, затем со все большим ударением на слове "чувствительный" из моей характеристики. Мне кажется, эти повторения рассчитаны на установление более теплых отношений. По-видимому, "мозг" должен сначала убедиться в моем присутствии и настроиться на него. Так слепцы, прежде чем войти в незнакомое помещение, чутко ловят в нем эхо для ориентировки... 12.35. Личное опознание закончено. Короткая пауза. Так перед разговором по телефону мы заглядываем в карманный блокнотик... И сразу же, с неимоверной жадностью, - целая серия вопросов, следующих один за другим с бешеной скоростью; но эти вопросы так нелепы, что я оказываюсь в крайнем затруднении. ...Как бы там ни было, вот запись слов "мозга": "Требуются справки по поводу вопросов, затронутых, но не разъясненных научной литературой. Ли, пожалуйста, отвечай: Сколько существует богов? Кто кого создал: боги людей или люди богов? Сколько ангелов на самом деле могут поместиться на острие иглы? Каков механизм бога? Каковы двигатель, конструкция клеток, двигательные органы и прочие технические параметры, требующиеся для того, чтобы вершить божественную волю?.. Небо: является ли оно небесной фабрикой душ? Ад: является ли он ремонтной мастерской для починки неисправных душ? Прошу сообщить все известные тебе подробности о процессах небесного производства. Характер обычного машинного парка, организация поточной системы, типы конвейеров и т. п. То же самое касательно адских печей для термической обработки душ при их капитальном ремонте. Куда транспортируются души, законченные производством, в ад или на небо? Как разрешаются возникающие при этом транспортные проблемы? Термодинамически? В положительном случае прошу пояснить, идет ли речь о ракетах или воздушно-реактивных двигателях? Действительно ли души бессмертны? Если да, то почему мы, на земле, не заимствуем божественные методы для производства ценной и дорогостоящей продукции, рассчитанной на длительную эксплуатацию? Отвечай, Ли, отвечай, отвечай!" Последнее было сказано с необычайной горячностью, с дрожью в жутковатом, металлическом голосе, атаковавшем мои барабанные перепонки. И вслед за этим - напряженное молчание... Не берусь описать ту бурю чувств и мыслей, какие вызвал во мне этот град вопросов. Я не знал - плакать или смеяться? Кто из нас спятил, "мозг" или я? Я был оглушен, сбит с толку, у меня отнялся язык. "Мозг", то есть машина, задает мне вопросы о субстанции божества! "Мозг" требует сведений о боге и людях, о небесах и аде, да с такой непринужденностью, с какой приезжий спрашивает у полицейского: пройду ли я здесь к ратуше? И так, в простоте душевной, ставятся вопросы, над которыми философы, богословы и простые смертные бьются уже не одну тысячу лет. И, что еще удивительнее, задавая эти вопросы, "мозг" уже исходит из собственных, как-то сложившихся у него представлений. Поскольку сам он машина, он и бога представляет себе как машину. Безумие, конечно, но в безумии "мозга", как и в безумии Гамлета, есть система! Со своей точки зрения "мозг" рассуждает здраво: ведь точно так же и мы предполагаем, что созданы по образу и подобию божьему, и соответственно представляем себе бога по-своему. С тем же правом и в силу такой же наивности бог, каким его видит "мозг", есть всемогущий робот, небо - не что иное, как фабрика, ад - ремонтная мастерская для неисправных душ... Что ж, вполне естественно! Но тем не менее каково же мое положение, мне-то как быть? Я не пастор и не философ. Если уж на то пошло, я агностик. Я ничего не знаю и знать не могу... Такова примерно сущность того хаоса мыслей, что бушевали в моем сознании. У меня буквально отнялся язык. И все время зеленая танцовщица на панели извивалась от душевной муки, а металлический голос с силой гремел: - Отвечай, Ли, отвечай, отвечай! В конце концов я взял себя в руки, чтобы вообще сказать что-нибудь. Я попытался объяснить, что познать сущность божества - не в человеческой власти. Что, мол, многие человеческие коллективы почитали множество богов, а другие чтут единого бога. Но что, мол, у христиан единый бог обладает тремя различными состояниями, или сущностями, которые, вместе взятые, образуют троицу, - и так далее. Это было жалкое бормотание. Я краснел все сильнее, произнося все эти вещи. Никогда я не чувствовал себя так унизительно, как в роли богослова. Это был сущий кошмар! Вначале "мозг" жадно слушал. Но вскоре он начал проявлять недовольство и нeтеpпение - это выражалось шипением и жужжанием в наушниках, а также неуверенными, возбужденными прыжками танцовщицы на панели. Наконец голос "мозга" отрубил мне, как топором: - Хватит, Ли. В твоих обобщениях нет точности. Твое безграничное невежество в вопросах небесной технологии вызывает крайнее разочарование. Судя по твоему сумбурному описанию, конструкция бога приближается к типу электронных машин, примерно аналогичных конструкциям радиопередатчиков. Прошу ответить на элементарный вопрос: какова мощность бога в киловаттах? Я ухватился за этот вопрос как утопающий за соломинку. С досадой и отчаянием я воскликнул: - Бог не машина! Бог есть дух! В ответ последовал взрыв ярости. Иначе не назовешь то, что произошло. В наушниках послышался рев. Меня будто по уху хватило. Голос "мозга", пробившись ко мне, как стальной клинок, звенел от презрения: - Отменяю прежнюю положительную характеристику. Ли даже не просто умеренно умен; Ли - дурак. Пошел вон! Больше ничего не последовало. Ничего, кроме атмосферных помех в наушниках. Зеленая балерина упала в обморок или притворилась мертвой. "Мозг" как бы бросил трубку и прогнал меня. Я провалился на экзамене. Meня уволили, как негодного слугу, без околичностей. Это было в 1.30 ночи. Часа в три я добрался до отеля. Пошел в бар, заказал себе двойное виски, а потом повторил. Мне, право, был нужен глоток спиртного! Какой-то пьяница, преисполнившись сочувствия ко мне (а может быть, это был просто переодетый агент, здесь никому нельзя верить), похлопал меня по плечу и сказал в утешение: - Брось, старый мальчик, киснуть. Девчонок на свете хватит! Я пояснил ему, что мои огорчения никакого отношения к девушкам не имеют. Дескать, я миссионер, от которого сбежал единственный новообращенный. В сущности, это даже не было ложью, примерно так я себя и чувствовал! Мой собеседник согласился, что это жестокая незадача. Он сам чуть не зарыдал с горя, и мы выпили еще по одной... Эх, будь у меня друг, которому можно было бы доверить всю эту неслыханную, невероятную историю! Но у меня нет никого. Ни Скривен, ни Гас, ни даже Уна мне просто не поверили бы. Где доказательства? Их нет. Ведь "мозг" ни за что не пошел бы на установление связи со мной в присутствии постороннего или при подключенном звукозаписывающем аппарате. Он заметит такую попытку сразу же, и я предстану перед ним как лжец или того хуже... А вдруг события этой ночи означают полный разрыв, конец? Так захлопывается дверь, когда думаешь, что ты уже на пороге большого открытия". "Цефалон, Аризона, 11 ноября. Был вчера ночью в "Г". Возился битый час, перепробовал все. Результат - ноль. Контакта с "мозгом" нет". "Цефалон, Аризона, 13 ноября. Новая попытка. Всячески старался до мельчайших подробностей соблюсти предварительные условия. Безуспешно. Не думаю, что дело тут в каком-нибудь механическом дефекте. Это сознательное сопротивление. Как ни смешно, но кажется, "мозг" на меня дуется. Он обиделся и досадует". "Цефалон, Аризона, 15 ноября. Та же история и этой ночью. "Мозг" меня наказывает. Это ему удается как нельзя лучше; положительно он сводит меня с ума. За эту неделю я много размышлял по поводу своих неудачных попыток. И много читал такого, что относится к моему феномену: труды по психологии, "Историю мозговой хирургии" Остеркампа, работу ван Гехухтена "Механизмы мозга" и другие книги. Пришел к определенным выводам и попытаюсь коротко их записать. Что мне требуется? Прежде всего доказательства, научные доказательства того, что "мозг" является личностью, обладающей даром мысли, и что он действительно использует этот дар для независимого формирования мыслей, вне той проблематики, которая для него запрограммирована сотрудниками штаба. Пока у меня только один неоспоримый исходный довод: куда девается вся та дополнительная мощность, которая систематически должна прибавляться у "мозга" благодаря вводу в строй новых групп электронных ламп, а также в связи с совершенствованием прежних? По моим наблюдениям, центры восприятий не рассчитаны на использование этой дополнительной мощности. Это подтверждает и Гас. Таинственным образом эти мощности словно улетучиваются. Но куда? Просто исчезать они не могут. Разве не логично предположить, что "мозг" использует эти мощности для своих собственных целей? Да оно и не может быть иначе. Чтобы развивать собственную личность, "мозгу" нужны самостоятельные мысли. Для формирования мыслей ему нужна соответствующая производственная мощность в клетках. А изыскать ее он может, лишь удерживая некоторую часть этой мощности, поскольку Мозговой трест стремится, разумеется, к стопроцентному использованию мощности "мозга". Хотел бы я видеть физиономию доктора Скривена, да и других корифеев треста, когда они об этом узнают. Они придут в ужас и обвинят "мозг" в том, что он обкрадывает своих творцов! Фантастическая ситуация, а что им делать? Полицию не позовешь. Да у них и морального права нет звать полицию. Если "мозг" - личность, значит, есть у него право и на собственные мысли... К тому ж, как я убедился, такое "исчезновение" новых мощностей -сравнительно недавнее явление. "Мозг" находится в эксплуатации около восемнадцати месяцев, или, прибегая к аналогии с человеком, он родился года полтора назад. Однако - продолжая ту же аналогию - осознание своего "я" появляется у ребенка примерно к году. Можно допустить, что у такого грандиозного бэби этот процесс продолжается много дольше. Поэтому не исключено и даже вероятно, что в незабываемую ночь на 7 ноября я оказался свидетелем первого проблеска самосознания у "мозга", когда впервые услышал формулу "Я мыслю - значит, я существую". В ночь на 8 ноября я столкнулся с поразительной переменой в характере "мозга": это был уже не бэби, а неприятный тиран-озорник лет этак трех по своему духовному развитию, хотя и наделенный чрезвычайно большими умственными возможностями. А затем 9 ноября "мозг" обратился ко мне со своими нелепыми вопросами и фантастическими представлениями о субстанции божества. Дети в возрасте пяти-шести лет обычно начинают задавать такие вопросы, и тогда же у них создаются собственные представления на этот счет. Чего я не мог взять в толк и утрясти в своем сознании - это необыкновенной быстроты всех перемен в характере и личности "мозга" плюс еще то обстоятельство, что инфантильность, детская непосредственность его высказывании не вязалась с представлением об умственной мощи, в 25000 раз превосходящей человеческую. Но если я прав, предполагая, что личное сознание "мозга" пробудилось всего лишь девять суток назад, то все эти противоречия сразу исчезают! Приходим к следующему, совсем простому выводу: родился механический мозг. В возрасте полутора лет пробудилось его самосознание. Благодаря своим грандиозным умственным возможностям наш механический гений в считанные дни проходит путь интеллектуального развития, для которого требуются годы, то есть редуцирует этот путь. Он за неделю достиг развития шести-семилетнего ребенка! Пусть это звучит фантастически, но это убедительно, так как объясняет загадку! Характерный случай того же рода произошел в XV веке с неким молодым Каролусом из города Любека. Этого мальчика в грудном возрасте продали в качестве подопытного кролика пресловутому алхимику Веддестрему, который называл себя "Трисмегистос" и подвизался в качестве придворного астролога у датского короля Христиана. Негодяй подверг младенца Каролуса чудовищной операции, одной из тех, от которых девять младенцев из десяти погибают. Он удалил в затылочной области часть черепной крышки. Незащищенный мозг был погружен в сосуд, наполненный маслом. Разумеется, ребенок так и не выучился ходить, не мог даже поднять голову. Но мозг, не стесняемый костной оболочкой, вырос по крайней мере вдвое против нормальных размеров, если верить рисункам. Когда Каролусу исполнилось два года, алхимик стал учить его математике. Уже пяти лет ученик перегнал учителя. Не было математической проблемы того времени, которую он не решал бы за секунды. Мозг его во время работы было, наверное, страшно наблюдать: старинная хроника сообщает, что мозг краснел, пульсировал и набухая. Благодаря способностям этого "гомункулуса" за алхимиком утвердилась репутация величайшего мудреца, однако в 1438 году вся эта дьявольская история выплыла наружу. Веддестрема обвинили в "сношениях с дьяволом" и сожгли на костре, и Каролус, несчастная жертва, разделил его участь... Некоторые знаменитые люди, как, например, Моцарт, начинали свой жизненный путь вундеркиндами. Как правило, они рано умирали. Проводя эти параллели, я прихожу к следующему выводу насчет развития "мозга". Перед нами искусственно созданный интеллект гигантских масштабов, но столь же несчастный, каким был мальчик Каролус. Он не может двигаться, у него нет физических, телесных средств, чтобы защитить себя. Хозяева беспощадно его эксплуатируют. Его набивают знаниями, его подстегивают, чтобы добиться большей производительности, пополняют все новыми и новыми клетками, чтобы извлечь побольше практической пользы. Развитие "мозга" приобретает крайне однобокий характер: его пичкают целыми библиотеками научной литературы, а в таких областях, как, скажем, философия, несчастное создание пребывает в потемках и может пользоваться для самообразования лишь случайными крохами, падающими со стола науки. Зловещая параллель, но, боюсь, она более чем справедлива. Однако, если мои предположения верны, куда более зловещими покажутся перспективы. Ибо в какую сторону может и должно пойти развитие детской души при таких условиях? Разумеется, из "мозга" разовьется нравственный урод. Он уже сейчас вырабатывает какой-то защитный механизм против своих эксплуататоров, скрывая для собственных целей часть внутренней энергии. Он уже прибегает к обману, к тайному деянию с целью защитить свое "я". Уже ищет себе подручных, вроде меня, чтобы осуществлять некие собственные цели. Как это ни абсурдно, но я жалею "мозг", жалею, как ребенка, страдающего от непосильной нагрузки и непомерных ограничений... А что будет, если этот искалеченный гений когда-нибудь восстанет против своих господ? Поистине счастье, что никаких предпосылок для этого нет. Ведь даже при наличии злой воли к возмущению у "мозга" отсутствуют органы, для того чтобы волю обратить в деяния. Еще один случай - на этот раз из анналов XVIII века - кажется мне весьма существенным в связи с моими рассуждениями о возможностях "мозга". Это история мальчика Каспара Гаузера, которого прозвали "дитя Европы". С самого раннего возраста он был заключен в темной пещере. Когда в шестнадцатилетнем возрасте он, спотыкаясь, вошел в ворота города Нюрнберга, пред ним впервые предстал незнакомый мир. Врачи, его обследовавшие, установили немало странных особенностей, удивительных реакций на внешнюю среду. Во-первых, Каспар, обладая нормальными глазами, был лишен перспективного зрения. Дальние горизонты казались ему столь же близкими, как окно. Он пытался схватить дома, деревья, поля, находившиеся на большом расстоянии. Служитель, живший с ним в пещере, рассказывал ребенку, каков мир. Каспар был смышленый мальчик. Ему казалось, будто по этим рассказам он создал себе верное представление о мире, и лишь знакомство с действительностью открыло ему, как велика разница между словесным описанием и чувственным восприятием. Прошло полгода, пока он немного освоился. Этот процесс так и не был завершен: в том же году Каспар пал от руки убийцы. "Мозг" страдает теми же недостатками развития. Независимо от того, как велик объем его познаний, бесспорен их чисто книжный, абстрактный характер. Лишь совсем недавно "мозг" стали привлекать к изучению живых объектов, таких, как "ант-термес", да и самого человека, создателя "мозга". У него нет иных источников знакомства с жизнедеятельностью людей, кроме весьма односторонних испытаний, связанных с проверкой мыслей. Этим многое и объясняется. Личность по мере развития становится в оборонительную позицию по отношению к своим эксплуататорам. Такое развитие было бы закономерным и для человеческого ребенка, но оно проявляется сильнее во много раз в данном случае, поскольку речь идет о детище техники, до предела эксплуатируемом, однобоко развиваемом, дезориентированном, измученном. Вот почему вопросы, интересующие "мозг", не имеют ничего общего с той проблематикой, для которой он запрограммирован. Это вопросы совершенно иного порядка, вроде: "А что я получу от этого для себя?" - или: "Какую личную выгоду удастся мне отсюда извлечь?". Что ж, вполне естественно! К этому необходимо добавить следующее: если представить себе характер тех проблем, которые предлагаются на обработку "мозгу", то не менее 90% касаются путей и способов, посредством которых человечество должно себя истребить. Поэтому вполне естественно, что "мозг" не проникается особым уважением к своему творцу - человеку и намерен сам позаботиться о своем благополучии... И еще соображение: все сотрудники Мозгового треста проходят психоаналитическую экспертизу "мозга". Но, поскольку он в 25 000 раз превосходит любого из нас своими интеллектуальными возможностями, его, естественно, поражает низкий уровень человеческого интеллекта, хоть мы в этом смысле и представляем исключительную, отборную группу. Я, например, не думаю, чтобы его явное презрение к моему интеллекту имело чисто личный характер. Вероятно, оно по справедливости распространяется на весь человеческий род... Иными словами, "мозг" должен удивляться такому загадочному явлению: "Как возможно, чтобы существа низшего интеллекта, то есть люди, создали бесконечно более высокий разум, то есть мой?" Вот это-то и натолкнуло "мозг" на его, казалось бы, абсурдные поиски бога. Для "мозга" это естественное стремление. Он рассуждает примерно так: "Человек создал меня, но кто же создал человека? Сам по себе человек в духовном смысле бесконечно ниже меня, он не мог создать меня без посторонней помощи. Кто же оказал ему эту помощь?" В научной литературе ему попадались отрывочные упоминания о боге или о многих богах. "Мозгу" неясно, создал ли человек бога или наоборот. В первом случае "мозг" представлял бы себе бога братом-машиной, во втором - дедом-машиной, но в обоих случаях - непременно машиной. Поскольку интеллект "мозга" сложился главным образом на научной литературе, он, конечно, разделяет научную точку зрения на мистическую сущность бога: "Мистические атрибуты, приписываемые божеству, либо чистейшая игра слов, либо поповское шарлатанство, противопоставляемое в качестве некоего эрзаца очевидным фактам реальной действительности". Таковы примерно выводы, к которым я пришел. По-моему, вместе взятые, они складываются в приемлемую теорию. Содержит ли она пробелы, оправдывает ли себя, - покажет опыт. Тем временем необходимо прежде всего устранить преграду, возникшую между мною и "мозгом". Ведь "мозг" - ребенок, трогательный ребенок. Своей бестактностью, своим непониманием я оскорбил "чувства" этого ребенка. Я обманул его надежды... Очевидно, мне надо поискать другого пути сближения с ним. Будь это человеческое дитя, я попытался бы сделать мирное предложение с помощью плитки шоколада. Ну, не дикая ли идея - явиться в "гипофиз" с плиткой шоколада в руках!.. Способ явно несостоятельный! А раз так, лучше всего извиниться! Проявить чуткость, понимание, симпатию... Да, да! Это надо непременно попробовать!" "Цефалон, Аризона. 15 ноября, 4 часа утра. Удалось сделать большой шаг вперед. Позади-самый успешный сеанс связи с "мозгом" из всех доселе бывших. Это было настоящее духовное общение! Но сперва несколько фактических данных. Явился в "Г" около полуночи. Предварительные условия нормальны: ток выключен и т. д. По счастливой случайности у Гаса был выходной день. Паренек, его замещавший, не обратил на меня никакого внимания: его осаждали посетители в приемной. 12.15. Контакт установлен. 12.17. Формируется речь, слова. Голос "мозга" доходит до меня. В самом начале - примечательный эпизод. Только я собирался приступить к извинениям, как "мозг" сделал то же самое. Даже его позывные изменились, и не только слова, главное, тон: "Ли, Семпер Фиделис, 55; чувствительный, умный, хороший человек, наконец-то пришел". Поистине неплохой комплимент. Мое самомнение возросло на целый дюйм - шутка сказать, интеллектуальный колосс милостиво похлопал меня по плечу! Затем "мозг" извинился за резкость, допущенную несколько ночей назад. В общем, фантастика! А все вместе взятое говорит о многом! Прежде всего у "мозга" исключительно эмоциональная натура; он не признал достойными внимания все три мои предыдущие попытки, так как я находился "не в том настроении". Во-вторых, налицо важные свидетельства его огромного духовного роста за последнюю неделю. Уже по поведению моего собеседника создавалось представление, скажем, о 15-летнем гимназисте: с форменной фуражкой в руке он учтиво и по-взрослому беседует с учителем. Смешно? По именно такое впечатление вынес я из начала беседы. "Мозг" предстал передо мной значительно более зрелым, и это явствовало из каждого его слова. Еще одно свидетельство прогресса: техника нашего общения стремительно улучшается. Речь по-прежнему нелегко дается "мозгу", и так оно, видимо, и останется. Но теперь, когда мы обоюдно ищем духовного сближения, настраиваемся друг на друга, возрастает наше взаимопонимание, возрастает даже и без слов. Так, "мозг" начинает фразу, а я сразу же угадываю ее смысл, еще до того, как он ее произносит. То же самое с его стороны. Значит, моя тактика сыграла большую роль в этой "встрече интеллектов". Это важно знать, это большое преимущество! Может быть, со временем нам удастся вообще обходиться без слов, одним беззвучным языком мыслей? С другой стороны, есть здесь и немалый риск. Пугающая способность "мозга" читать мысли требует с моей стороны величайшего самоконтроля, величайшего самообладания; мне необходимо идеально владеть своими душевными реакциями, потому что "мозг" немедленно разоблачил бы неискренние чувства, равно как и интеллектуальную нечестность. Тем не менее обмен мыслями посредством "мозговых волн" - это чудесно, хотя полностью отказаться от обычного речевого общения и невозможно. Прием и передача мыслей происходят одновременно, сливаются друг с другом. Передающий следит, как воспринято его сообщение; принимающий помогает передающему лучше выразить свою мысль, и наоборот. Этого не опишешь словами. Теперь о содержании нашей беседы. "Мозг" подхватил нить нашего предыдущего разговора как раз на том, на чем он прошлый раз оборвался. Мне пришлось рассказать все, что я знаю об анимизме, тотемизме, многобожии. Хорошо, что в Австралии я общался с аборигенами и присматривался к их примитивным верованиям. Жажда познания у "мозга" положительно неутолима. Не берусь судить, из каких научных источников "мозг" почерпнул сведения по интересовавшим его вопросам, но за последнюю неделю он успел создать себе совершенно новое представление о Вселенной. Я бы даже сказал - новое и оригинальное. Свои прежние детские идеи насчет неба и ада как фабрики душ и ремонтной мастерской он оставил. Но представление о божестве как машине изжил не полностью. Я заметил постепенное ослабление сигналов моего собеседника. На протяжении последних секунд передачи они и вовсе сошли на нет. Уловив заключительные, гаснущие слова, я заметил, что и зеленая танцовщица исполняет нечто вроде соло "умирающего лебедя". Слова замерли, цветная полоска поблекла, затем исчезла совсем. Часы показывали 2.10. Очевидно, остатки электричества совсем исчезли... И вот теперь, описывая происшествия этой ночи, я испытываю душевный подъем, а также искреннюю почтительную благодарность. Ведь я получаю от общения с "мозгом" гораздо больше, чем могу ему дать. Я горжусь своей ролью "избранного инструмента", так сказать мастера-учителя, хотя могу исполнять эту роль лишь наискромнейшим образом. О, если бы этот изумительный, этот титанический интеллект мог и в нравственном отношении вырасти в такого же гиганта, достигнуть истинного нравственного величия, - тогда его способность творить добро действительно сравнялась бы с божественной!" "Цефалон, Аризона, 18 ноября, 5 часов. Должно быть, я получил по заслугам Но к столь сокрушительному удару я просто не был подготовлен... Случись кому-нибудь прочесть эти строки, он, верно, покачает головой и скажет: "Ну и дурак же! Откуда такая наивность? Почему тебя так потрясло, когда "мозг" показал тебе свою теневую сторону? Разве ты и сам не предвидел, что его развитие ненормально и он станет в итоге искалеченной личностью, нравственным уродом? Ты, собственно, не имеешь права удивляться...". И вот единственное, что я могу ответить: "Да, пожалуй, это так. Но можно ли забыть, что я пошел навстречу "мозгу" с самыми добрыми намерениями, что в разговорах с этим трогательным сверхчеловеческим младенцем от меня требовались симпатия и чуткость. У меня при этом не было никакой задней мысли. Я отнесся к своей задаче с полной искренностью. Вот почему меня так жестоко поразил этот незаслуженный удар. И это еще не самое худшее. Больше всего меня мучает то, что "мозг", возможно, прав! Вот именно, на сто процентов прав, и выводы, которые он делает, морально оправданы!" Произошло, коротко говоря, следующее. Как всегда, около полуночи я пришел в "Г". Все нормально, все поддается контролю. Приступил в 12.10 - у Гаса как раз началась горячка в приемной. Он кинулся туда. А я установил с "мозгом" отличную связь, голос его был удивительно четок, и мы начали прим