был занят тем же. Он держал в руках снятый с предохранителя огнемет и выглядел очень встревоженно. -- Где машина прикрытия? -- потребовал я ответа. Они молча покачали головами. -- Марано связывалась с вами? -- Последний сеанс связи был примерно полчаса назад. Я уже забеспокоилась, почему она запаздывает, но тут вы... Уиллиг замолчала на полуслове, не решаясь смутить меня напоминанием о моей временной недееспособности. Я отмахнулся от ее деликатности и показал на небо. -- Видите? Они оба кивнули. -- Через полчаса мы будем в розовом по шею. -- Я начал отдавать приказы: -- Зигель, верни птиц, законсервируй тигра внизу и восстанови спутниковую связь -- мы продолжим операцию с базы. -- Мой наушник, запищав, ожил. -- Локи, закачай во все резервуары воздух на случай, если нам придется немного подышать из консервной банки. Лопец и Рейли, живо наверх, в турели, -- вести круговое наблюдение по полной программе. Всем приготовиться к отправлению. Уиллиг, экстренно вызовите транспортную вертушку. Давайте, шевелитесь! Все в ма-шину! Я залез в бронетранспортер последним и задраил лкм| с герметическим "ф-фу- ушшш". Уиллиг отрапортовала первой. -- Капитан, я не могу подключиться к сети, - Что? -- Спутники отказываются признавать наш код. -- Этого не может быть. -- Я даже не могу получить метеокарту. Ее слова отдавали безумием. -- Дайте я сам попробую. Я шлепнулся на сиденье и застучал по клавишам, одновременно проговаривая четкую последовательность ко-манд в микрофон. "Простите. Ваш код недействителен". Дерьмо! Чепуха! Я попробовал еще раз -- на этот раз со своим личным служебным номером. "Простите. Ваш код недействителен". Какое-то время я сидел неподвижно, отказываясь ве-рить. Строка на экране была для меня чем-то непостижи-мым -- словно удар дверью по лицу. -- Сукин сын. -- Я тихонько выдохнул. -- Он нас от-резал. - Кто? -- Покойный Рэнди Данненфелзер. -- Что? Разве он умер? -- Завтра, -- заверил я и позвал: -- Зигель? -- Тигр переведен в режим консервации, но я никак не могу связаться со спутником. -- Неудивительно. Ладно. Будем действовать по плану Б. Валада, как у нас с продовольствием и водой? -- Хватит на две недели. -- Больше и не надо. Уиллиг, какая скорость ветра? -- Сорок. -- Дерьмо! Мы не успеваем удрать. Ладно. Надо заякорить эту штуку. Проверьте герметичность. В общем, сами все знаете. Работать! Пока они трудились, я вернулся к терминалу. Может, попробовать? Один раз это сработало, правда, с тех пор утекло много времени. Где гарантии, что опять сработа-. ет? Я медленно набрал личный номер и пароль капитана Дьюка Андерсона, будучи полностью уверен, что их не примут, однако... На экране зажглась заставка связи. -- Гореть мне в адском пламени. -- Ух ты. -- Уиллиг заглянула мне через плечо. -- Как вам удалось? -- Я знаю волшебное слово. Уходите, не то испортите все колдовство. Скрестив руки на груди, я задумался. Надо было что-нибудь изобрести. Я не мог запросить информацию, касающуюся сектора нашего пребывания. Данненфелзер был кем угодно, но только не дураком. Он наверняка запустил в сеть программы-ищейки, следящие за всеми запросами, и тогда сектор будет автоматически засекречен. И с содержанием загружаемого текста я тоже должен быть предельно осторожен. Под подозрение попадет любое обращение к сети из нашего района. Я не мог обратиться напрямую ни к кому из военных. Все сообщения по этим каналам скорее всего просматриваются и сразу станут известны Данненфелзеру. Он не глупец. Если я обращусь к кому-нибудь из знакомых, они тут же попадут в его черный список. Хотя есть один человек... может быть, два. Я набрал код Лиз, снабдив сообщение грифом "Частное/Лично/Секретно/Только для личного ознакомления", а затем зашифровал его и пропустил через скрэмб-лер. "Я знаю, что ты сердишься на меня, -- передал я. -- И не буду винить тебя, если ты проигнорируешь это послание. Но у меня нет другого канала связи. Нас полностью отключили от сети. Повторяю: нас отключили от сети. Мы даже не можем попросить об эвакуации. А на нас надвигается большое розовое облако, Лиз, это нечестно. Может быть, я и заслужил подобное отношение, но мои люди не должны пострадать вместе со мной. Мы попали в чрезвычайную ситуацию, возможно, смертельно опасную..." -- Я остановился на середине фразы. Чего я хочу от нее? Каких действий жду? Я в растерянности покачал головой. Она ничем не может помочь. Эвакуировать нас уже поздно. Розовое облако накроет нас раньше, чем успеет долететь вертушка. Связь с сетью восстановит контакты с внешним миром, но, поскольку мы отключились первыми, почти все, что мы можем сказать, будет звучать глупо. Поэтому я мягко завершил: "Не знаю, чем ты можешь нам помочь. Наверное, ничем. Но если мы не вернемся, ты, по крайней мере, будешь знать, что с нами сделали. Не дай им уйти безнаказанными. -- Я сделал паузу, обдумывая следующие слова. Должен ли я сказать, как сильно люблю ее? Честно говоря, в данный момент я не ощущал никакой любви. Я вздохнул. -- Это все, связь кончаю". Был еще один человек, который мог получить послание от капитана Дьюка Андерсона (покойного). Но я не знал, как он отнесется к использованию служебного пароля его отца. Пароль я унаследовал в результате цепи очень неприятных событий, и, хотя давно не пользовался им, его, похоже, так и не удосужились аннулировать. Я набрал в грудь воздуха и передал: "Генерал Андерсон, это -- капитан Джеймс Эдвард Маккарти. Я не знаю, помните ли вы: несколько лет тому назад вы вытащили генерала Тирелли и меня из сахарной вьюги? Прошу прощения, что обращаюсь к вам подобным способом, но, похоже, я опять попал в такую же ситуацию". Хотел бы я знать, что можно рассказать ему об операции. Что он делает? Что ему разрешено знать? Я подозревал, что Лиз иногда общается с ним -- несколько раз она упоминала его имя, но никогда особо не откровенничала насчет служебных обязанностей Дэнни. "Дело в том, сэр, что у меня нет другого способа сообщить о себе. Я отрезан от сети. Думаю, что это сделано по непосредственному указанию генерала Уэйнрайта или кого-то из его подчиненных. Ведомая машина была отозвана, и нас бросили здесь одних. Это неправильно, сэр. Мы оказались в очень затруднительном положении. Мы исследуем крупное -- повторяю, крупное -- экологическое открытие, а с нами играют в грязные политические игры. Мои солдаты нуждаются в помощи. Я прошу не за себя. Я прошу за них. Пожалуйста, справьтесь у генерала Тирелли. Она введет вас в курс дела. Нам угрожает смерть. Пожалуйста, помогите. Связь кончаю". Я загрузил сообщение и отсоединился. Оставалось надеяться, что во время прохождения по сети никто не обратит внимания на место отправки. Уиллиг терпеливо ждала, когда я закончу передачу, и доложила: -- Край грозового фронта дойдет до нас через пять минут. Тигр законсервирован, обе птицы на борту, проходят дезобработку, машина заякорена и расклинена, организованы посты наблюдения, работают верхние сканеры. Мы перешли в режим экономии, и степень прогнозируемой безопасности настолько велика, что голова кружится. -- Потом более мрачным тоном добавила: -- Вы уже бывали в такой ситуации, верно? Что нам предстоит? -- Скучать, главным образом. -- По выражению лица Уиллиг я понял, что она мне не верит, и, пожав плечами, добавил: -- Если повезет. -- Валяйте, -- - сказала Уиллиг, -- пугайте меня. Я покачал головой. -- Не знаю. Я ожидаю безумного всепожирания от начала и до конца пищевой цепи, но что может произойти еще, понятия не имею. Мне не известно, как волочащиеся деревья и их квартиранты реагируют на сахарную вьюгу, и еще меньше я знаю о том, что может произойти внизу, где остался тигр. -- Итак, что будем делать? Я решил все быстрее, чем за полсекунды. Не так уж много оставалось вариантов. Правило номер один (на ближайшую неделю): когда сомневаешься, не делай ничего. Чисти оружие. Ешь. Спи. Оружие мы уже проверили, ложиться еще рано... -- Будем ужинать. Большинство людей верит, что процесс колонизации/заражения начался с эпидемий, однако элементарный анализ происшедшего показывает, что они серьезно заблуждаются относительно последовательности событий. Конечно, эпидемии, прокатившиеся по земному шару, были самыми драматичными и опустошительными из числа первых свидетельств хторранского присутствия на нашей планете, но в действительности первые хторранские виды должны были присутствовать на Земле -- размножаться и приспособляться к ней -- по крайней мере, в течение пяти-десяти лет до вспышки первой из эпидемий. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 17. ЕЩЕ ОТКРЫТИЕ Лучшая в мире приправа -- голод. Соломон Краткий Наш ужин состоял из той же желтой, маслянистой, похожей на хлеб массы, которой кормили стада зомби, бродившие по Калифорнийскому побережью, только наш вариант был без транквилизаторов. Хотя в нынешнем положении я предпочел бы транквилизаторы. Но правительство, в своей неоспоримой мудрости, признавало нас людьми и предоставляло нам возможность вдоволь насладиться беспокойством, страхом, гневом и отчаянием. Я задумался о людях в стадах. Понимают они свое положение или нет? Не все ли им равно? Счастливы они -- или просто ничего не осознают? И имеет ли это вообще какое-нибудь значение? Есть ли у кого-нибудь из нас выбор? В мире, где будут господствовать хторране, рано или поздно мы все, наверное, закончим в том или ином стаде. Интересно, буду ли я помнить, как любят, заботятся? Наверное, нет. Наверное, у меня вообще не останется никаких чувств. Мысль о том, как это будет выглядеть, настолько подавляла, что я не мог есть и даже забыл про остатки ужина на пластиковой тарелке. Огромные стада на юго-западе были одновременно и предупреждением и предвидением. В теплые летние месяцы они росли, но зимой редели -- во-первых, вымирали больные и пожилые, и, во-вторых, страдания от холода способствовали частичной реабилитации некоторых людей. И тем не менее стада, похоже, стали постоянным явлением. Мы наблюдали очень крупные стада в Индии, но там они существовали недолго -- первый же сезон муссонов положил конец великой индийской миграции. Также ходили слухи о стаде численностью более миллиона, кочующем по центральному Китаю, но воссозданная Китайская Республика отказывалась подтверждать даже получение запросов о предоставлении информации. Сканирование со спутников ничего не давало. Как бы вы отличили толпу утративших самосознание китайцев от военнопленных? И тех и других пасли с помощью танков. Это навело меня на мысль о свободе -- еще одном пункте в списке наших потерь на этой войне. Даже те из нас, кто считал, что он свободен, всего лишь жили в мире иллюзий. Свободным можно быть только там, где есть выбор. Лишите человека выбора -- и свобода исчезнет. А человечество больше не имело выбора -- мы были вынуждены сражаться на этой войне. Единственное, что нам оставалось, -- противодействия, которые зависят от действий Хторра. Мы и черви вцепились друг в друга в объятии смертельного танца, и они, кстати сказать, были увлечены музыкой не меньше нашего. Может быть, даже больше. Эта мысль не отличалась новизной. Хторране целиком зависели от своей биологии, как и мы от своей. Если бы только понять природу этого порабощения -- и нашего и хторранского. Я вспомнил, что говорил Форман на модулирующей тренировке: "Вы порабощены во всем. Вы только притворяетесь, что это не так". Сейчас я опять понял, что он имел в виду. Мы были рабами обстоятельств. Сидели в танке и ждали, когда пройдет буря. Ничего другого не оставалось. Мы были свободны делать только то, что позволяла Вселенная. Нас занесет сахарной пудрой, и мы даже не сможем узнать, как глубоко уйдем; а потом придется ждать, пока сладкую розовую пыль не пожрут голодные орды каких- нибудь хторранских насекомых, вылупившихся из-под земли. А тот сладкий пух, который они не успеют сожрать, расплывется густой липкой грязью и на многие дни покроет землю плотным одеялом, смертельным для еще большего числа хторранских существ -- растений, мелких зверей, насекомых, -- всего, что не сумеет очиститься от клеклой массы. Если выпадет достаточно толстый слой пудры, то через неделю, считая с этого момента, все окрестные холмы превратятся в пустыню, залитую слоем черной патоки. А через месяц или около того здесь раскинется темно-красная хторранская степь. А год спустя будет возвышаться ярко-красный лес, сказочный мир резвящихся кроликособак и гигантских красных гусениц-людоедов, которые вместе распевают песни любви, восторга и жратвы... Я почувствовал такое отчаяние, словно меня придавило обрушившимся потолком. Как я ни пытался приподнять его, он оставался на месте, он возвращался обратно и с каждым разом пригибал меня все ниже и ниже. Я не мог его сбросить. Когда я был чем-нибудь занят, то мог притвориться, что не чувствую его. Когда я был занят, у меня не оставалось времени отвлекаться на посторонние мысли. Когда я был занят, я не стал бы иметь дела с вещами, в реальность которых не хотел верить. Но сейчас у меня не было никаких дел, и давящее чувство безысходности навалилось, как толстое розовое душное одеяло. Я постарался подавить дрожь, но не сумел. Тогда я притворился, что потягиваюсь. Откинулся на спинку сиденья; она тревожно скрипнула, но выдержала. Закинув руки за голову, я потянулся -- но нет, так и не смог заставить свой позвоночник хрустнуть долгим успокаивающим хрустом, который отдается во всех суставах. Проклятье! Все сегодня получается почти, но не совсем. Уиллиг внимательно наблюдала за мной. Я уставился на нее в упор: -- Знаете что? - Что? -- Вы напоминаете мне собаку, которая у меня когда-то была. - О? Я кивнул. -- Она лежала на полу у моих ног, готовая терпеливо ждать, пока я не решу что-нибудь сделать -- приготовить ей поесть, пойти погулять, поиграть в мяч; ее игра в поддавки заключалась в том, что она не отрывала от меня глаз. Она даже спала, насторожив уши. Я могу поклясться, что она считала по звуку переворачиваемые мною страницы. Когда' я заканчивал читать, она садилась и смотрела на меня. Она никогда ни о чем не просила прямо, но постоянно была тут как тут. Всегда. Целиком настроенная на каждое мое движение. -- Я выразительно посмотрел на Уиллиг. -- Она не напоминает вам кое-кого из наших общих знакомых? Уиллиг наливала новую чашку коричневой жижи. Она вставила ее в держатель перед моим терминалом и посмотрела на меня большими мягкими карими глазами. -- Давайте подбросим мячик и посмотрим, на кого он Упадет. -- Ага, эти дети тут же его поймают, и никто вас не узнает. Я взял кружку, из которой валил пар, и осторожно отхлебнул глоток. Ух! Никто не любил эту дрянь, но все ее пили. То, что она, возможно, ядовита, лишь прибавляло ей достоинств. Самый эффективный способ убить опасную личинку, плавающую в воде, -- добавить туда коричневой бурды. Вы могли оставить открытый сосуд с этой жижей в поле, кишащем хторранскими паразитами, на целый год и, вернувшись, обнаружить, что в ней ничего, абсолютно ничего, не выросло. То, как она прочищала ваш вкутрен-, ний водопровод, граничило с чудом. Технология анти-септики ушла вперед на световые годы. Еще коричневая бурда была хороша как антикорро-зийное покрытие, смазка, для отпугивания акул и против овечьих клещей. Особняком стоял ее аромат. -- Аххх, -- произнес я тоном ценителя и устроил целое представление с облизыванием губ и утиранием рта тыльной стороной ладони. -- Ум-м-м. Уиллиг удивленно подняла бровь. -- О, в самом деле? -- Очень вкусно, -- солгал я. -- В следующий раз можете добавить побольше серной кислоты, договорились? -- Увы, кислота вся вышла, так что пришлось заменить ее потом бизона. -- Прекрасный выбор. Я развернулся к терминалу. Рядом стояла тарелка с забытыми остатками ужина. Я поставил кружку и поймал себя на том, что где-то посередине между желтой и коричневой отравами принял решение, -- Зигель, -- позвал я. -- Яволь, майн капитан! -- Раскочегарь-ка тигра. - А? -- Пока мы тут сидим, стоит немного поработать. Надо посмотреть, что произойдет в той дыре, когда начнется розовый снегопад. -- Вы попали в самую точку. -- Спустя секунду: -- Мы ожили. Я медленно надвинул шлем, стараясь настроиться на реальность киберпространства как можно осторожнее. Это не помогло. Оказавшись там, я вздрогнул и, подавляя приступ дурноты, стал барахтаться, пытаясь сохранить равновесие на дне гигантского влажного желудка. Все вокруг было скользким, маслянистым на вид. Меня передернуло, к горлу подступила тошнота. Зигель умудрился что-то сделать с аудио - и видеоспектрами -- резкость восприятия уменьшилась. Я по-прежнему ощущал ритмическое сокращение, пульсацию, неумолкаемый производственный гул живой фабрики, но все это больше не производило такого ошеломляющего впечатления. -- Начинай отбирать пробы, -- распорядился я. -- Тут возникла еще одна проблема, -- сообщил Зи-гель. -- Нам с Шер-Ханом надо выбраться из болота на дне. Его уровень повышается. Не очень быстро, но все-таки я беспокоюсь. -- Правильно беспокоишься, -- согласился я и только потом понял, о чем речь. -- Слишком скользко выбираться, да? -- Можно, я использую когти? -- Думаю, придется. Только ступай помягче. Постарайся не нанести серьезную травму; будем надеяться, что нервная система этой штуки не способна чувствовать боль. Зигель взял на себя управление тигром. Почти сразу же ощущение, что ноги скользят, пропало, сменившись кошачьим цеплянием, сопровождающим каждый шаг. Мы двигались наверх и к выходу. Я ощущал, как плоть под нами судорожно сжимается. Хотелось вынуть руки из сенсорных манипуляторов и вытереть их. Я был весь липкий, грязный, измазанный слизью. Подавляя отвращение, я заставил себя сосредоточиться на работе. -- Здесь, -- отметил я. -- Видишь вон ту большую медузу? -- Понял. -- Давай подойдем поближе. Мне хочется посмотреть, что из себя представляют маленькие крупинки внутри. Их пробу возьми в первую очередь. -- Будет сделано, -- отозвался Зигель. Пока Зигель сосредоточенно работал, я держал язык за зубами. Большинство рутинных процедур исходно запрограммировано, но все равно кто-то должен управлять программой, конкретно сообщая, что он хочет. Мы вплотную приблизились к огромной глыбе студенистой плоти и стали внимательно ее рассматривать. Из головы тигра на стебельках вылезли глаза и сфокусировались на объекте, расположившись сверху и снизу от него; затем из того места, где у живого тигра расположены челюсти, выскользнула пара трехпалых клешней. Мы захватили пригоршню кроваво-красной массы и оттянули на себя; она потянулась, как резиновый клей. Пальцы имели тактильные сенсоры, так что мы ощущали липкую влажность, словно ухватили ее голыми руками, -- ощущение не из приятных. Теплая и мягкая, она судорожно сжималась и пульсировала, словно пытаясь выскользнуть из нашей хватки. -- Что препочитаете? -- спросил Зигелъ. -- Проткнуть, открутить или отрезать? -- Подожди минуту... Я изучал зернышки, рассеянные в студенистой массе. Разной формы и разных размеров, они висели внутри паутины из тончайших капилляров, или нервов, или чего-то еще, пронизывающего весь студень. Что это такое, я не мог понять. -- Освети эту штуку сзади, -- пробормотал я, и глаз на стебельке направил свой луч прямо на меня сквозь массу, которую я рассматривал. -- Дай увеличение побольше. И мир словно взорвался, а я съежился. Крупинки превратились в булыжники, а потом -- в астероиды, висящие в красноватом космосе. Бледные волоконца стали ветвящейся сетью гигантских кабелей, уплывающих вдаль. -- Зигель, смотри! Я услышал, как он с шумом втянул воздух; потом донеслось: -- Красотища! -- Увеличь резкость, -- прошептал я, и спектр сместился: цвета, казалось, стали более насыщенными и изменили тона, очертания предметов приобрели резкость, ранее непонятные, расплывчатые детали превратились в остроугольные конструкции. Каждая крупинка стала блестящим черным комочком, завернутым в прозрачное волокнистое покрывало, концы которого порхали и исчезали в пространстве. Мы придвинулись еще ближе и разглядели, что на поверхности многих черных комочков имеется едва заметный намек на скорлупу и наличие разделительной мембраны. Пока мы смотрели, окружающее крупинки желе пульсировало. По студенистой массе пробежала волна. Спустя пятнадцать секунд по океану комочков прошла вторая волна. Что мы видим? Семена? Яйца? Какие ужасы растут здесь? Сколько осталось времени до того момента, когда из них вылупятся полчища чудовищ и выползут наверх с широко раскрытыми удивленными глазами -- черные, страшные и голодные? -- Потрясающе, -- сказал Зигель. -- Да, -- согласился я, Зигель приказал процессору попробовать еще несколько увеличений, и мы рассматривали крупинки в последовательно смещающемся спектре цветов и в синтезированном свете. Их строение становилось все яснее и яснее. -- Как вы думаете, весь пузырь заполнен этими штуками? -- спросил Зигель. -- Давай посмотрим. Я шепотом отдал следующую команду, и картинка внезапно двинулась на нас сквозь мелькающую по сторонам бескрайнюю красноватую пучину. Мимо косяками проплывали острова и горы. Повсюду в пространстве висели астероиды шаров, связанные между собой бесконечной сетью артерий. Картины сменялись, повторяясь снова и снова, -- одинаковые по сути, но различающиеся в деталях. Каждая черная крупинка была центром собственной эфемерной вселенной, заключенной в тонкую оболочку, которая как бы подчеркивала отличие, отде-ленность каждого индивидуального мирка от окружающего пространства. Общая картина напоминала клеточное строение, хотя и не совсем. Пока не совсем. -- Боже мой! -- Восклицание вырвалось у меня одновременно с озарением. По спине пробежал холодок, от которого неприятно приподнялись волоски на спине и шее. Я взглянул на показания приборов в нижней части пульта. Машина летического интеллекта в нашем танке была не такой мощной, как большие ЧАРЛИ в Атланте и Хьюстоне, но и ей хватило сообразительности, чтобы разглядеть повторяющиеся закономерности фрактального пейзажа. Однако мне и без того все было ясно. Предельно ясно. Я понял, что это за структуры и во что они превращаются. Только непрофессионал не понял бы. Черные крупинки -- семена. Или яйца. Или клетки. Или даже сырой клеточный материал, находящийся в процессе превращения в семя, яйцо или клетку. Сомневаться не приходилось. Внутри красной мясистой земляники развивались существа. Их, скорее всего, не встретишь снаружи, но они, несомненно, порождали тварей наверху. Я и раньше чувствовал, что мы столкнулись с чем-то очень важным. Но не догадывался, насколько это важно. Здесь таился ответ на один из самых кардинальных вопросов этой войны. Оставалось лишь переправить эти кадры в Хьюстон. Внезапно у меня пересохло в горле. Я сделал большой глоток воды. -- Зигель, надо взять пробы. -- Будет сделано. Как прикажете обращаться с этим красным желе? -- С осторожностью. -- Не могли бы вы выразиться немного поконкретнее -- Погоди, я еще смотрю. -- Я читал рекомендации ИЛа. -- Ладно. Судя по показаниям Шер-Хана, это вещество не такое жидкое. По консистенции оно приближается к флегме, к тому же имеет протоклеточное строение: множество мелких образований лежит, как виноградные грозди в пластиковых мешках -- но и это еще не все. Я думаю, мы наблюдаем тот же принцип матрешки, или рекурсивный ряд, что и при спуске. Множество мелких мешочков с веществом упаковано в мешки среднего размера, множество средних мешков упаковано в более крупные и так далее -- до самых больших. Должно быть, такой принцип защиты соблюдается по всему гнезду. Если верна карта Уиллиг, вокруг этой камеры расположено по меньшей мере еще штук двадцать таких же. Хоро- шо, -- принял я решение. -- Оттяни кусок, какой сможешь ухватить, отрежь и запакуй. Могу поспорить, что эта штуковина обладает способностью к самозалечива- кию, так что в крови ты сильно не перепачкаешься. Зигель хмыкнул и принялся за работу. Я немного понаблюдал за ним, затем вынырнул из киберпространства и взглянул на Уиллиг. -- Как погода? -- Сахаристость от легкой до умеренной, с порывами сахарной ваты, ожидающимися в любую минуту. Выгляните сами. -- Я как раз собирался. Рейли, пусти-ка меня на свое место. Рейли опустился на руках из турели, а я, подтянувшись, залез во вращающееся кресло и осмотрелся. Крышу наблюдательного фонаря уже запорошило небольшим слоем розовой пыли, но по бокам видимость была хорошая. Легкая розовая изморозь покрывала всю поверхность транспортера. Пока я смотрел, по броневым листам, подпрыгивая, перекатывались ажурные пуховые шары всех размеров. Иногда, ударяясь о броню или стекло, они рассыпались, но большинство просто катилось дальше. Пуховики были одновременно и поразительно прочными, и удивительно хрупкими -- одуванчики с предохранителем тоньше волоска. Они могли проплыть сотни километров, не разрушаясь, но потом, внезапно и в большинстве случаев без всяких на то причин, их структура становилась такой ломкой, что они рассыпались от первого прикосновения. Достаточно было неожиданного дуновения ветерка, чтобы пуховики превратились в облачка яркой пыли. Миллиарды мельчайших розовых пыли- Нок могли часами висеть в воздухе удушливым сладким туманом и так же легко могли упасть снежинками, кото-Рьге накапливались волнами огромных заносов. Земля вокруг уже покрывалась слоем безе. Без соответствующего респиратора человек задохнется от приторных до отвращения миазмов. Мелким животным забьет дыхательные пути. Насекомые потеряют способность двигаться -- их членики облепят мелкие липкие частицы. Растения не смогут расти -- листья покроются плотным слоем глазури. Смертность будет огромной. Месяц здесь будет стоять смрад разложения, и еще год не выветрится хторранская вонь. Впрочем, нас больше волновало, что произойдет в ближайшие несколько дней. Розовый снег станет сигналом к началу хторранской оргии взаимного пожирания. Они, наверное, уже вылупляются, изо всех сил торопясь прогрызть путь наружу из своей скорлупы, в порыве бешеного отчаяния стараются нажраться как можно быстрее, прежде чем подоспеет следующее звено хторранской пищевой цепи. Разницы между пищей и едоком не было. Заведенный порядок нарушился: жри, чтобы тебя сожрали. В прошлый раз, когда я попал в такую вьюгу, мне довелось наблюдать всю последовательность событий как бы изнутри, глядя сквозь стекло такого же наблюдательного фонаря. До сих пор меня иногда мучают ночные кошмары... Даже за то недолгое время, пока я смотрел, розовое марево заметно сгустилось. Горизонт растворился в тумане; поле зрения сжималось, по мере того как на нас накатывалась самая плотная волна шторма. Выше по склону, высокие и зловещие, застыли волочащиеся деревья; их черные лохмы начали таять в мягкой пушистой дымке и на моих глазах растворились на фоне ярко-розового неба. Мое воображение дополнило картину. Замысловатая конструкция каждого дерева тоже покрылась легкой изморозью, и розовые волшебные очертания рощи проступили словно на гравюре сладкой зимней фантазии. Что делают квартиранты во время розовой вьюги? Тоже питаются? Образуют ли они рой? Могут ли вообще двигаться в сахарном тумане? Я не рвался проверить это на себе. Я поежился и скатился вниз. Здесь, внутри машины, стоял успокоительный серый полумрак. Экраны и приборные доски светились, но даже сюда пробивался жутковатый отблеск розового сияния. -- Все в порядке, Рейли, скворечня в полном твоем распоряжении. -- Я похлопал его по спине, когда он полез наверх. -- Постарайся не подхватить снежную слепоту. Надень очки. Если почувствуешь, что это для тебя слишком, закрывай шторки и спускайся. -- Ну как там, очень плохо? -- спросила Уиллиг. -- Невозможно понять. Кругом все розовое. Не видно, какой толщины слой -- настолько он плотен. Он просто есть. Эту штуку не берет даже радар, она все впитывает в себя как губка. Со спутника можно определить только ширину штормового фронта, но не его глубину. -- Другими словами?.. -- Мы застряли здесь надолго. Вероятно, на неделю. Вы не захватили колоду карт? -- Шутите! -- Ничуть. Первый Ежегодный Северо-Восточный Мексиканский конкурс сальных лимериков объявляю открытым. Однажды леди по имени Уиллиг... -- Так не пойдет! -- завопила капрал Уиллиг. -- Вы пользуетесь своим преимуществом. У вас грязный склад ума. -- Простите? -- произнес я, начальственно приподняв бровь. -- Кто вы такая? И что вы сделали с настоящей Кэтрин Бет Уиллиг? -- Кроме того, -- засопела она, -- держу пари на обед с бифштексом, что вам ни в жизнь не найти рифму на Уиллиг. -- Было бриллиг1, -- ответил я. -- Дайте полчаса, и я придумаю вторую рифму. А тем временем составьте для каждого расписание сна и дежурств и посадите Лопец и Рейли прослушивать радио по всему диапазону. Посмотрим, не удастся ли нам узнать прогноз погоды из новостей - ах да, и посмотрите, не осталось ли той коричневой отравы. Мне надо продезинфицировать носки. 'Было бриллиг (Тюаз ЬгШщ -- англ.) ~ первые бессмысленные слова баллады "Тарабарщина" {"1аЪЬетос1су") Льюиса Кэрролла из книги "Алиса в Зазеркалье". -- Простите, но я только что использовала ваши носки для последней порции. -- Она уже наливала бурду в кружку. Я попробовал. -- Слабовато. В следующий раз заварите оба носка. -- Я стараюсь экономить. Спереди донесся голос Зигеля: -- Эй, капитан! Здесь происходит нечто забавное. Можете вернуться на связь? -- Уже иду. Я упал в кресло, быстро развернулся и, надвинув шлем, провалился обратно в киберпространство. Давайте проделаем мысленный эксперимент. Пройдем назад от первой вспышки эпидемий и посмотрим, какие события должны были произойти, чтобы эпидемия разразилась. Необходимо выяснить механизм распространения ее возбудителей среди населения. Что это было? Вопрос далеко не праздный. Если хотите, он, несмотря на обманчивую простоту, имеет глубокий подтекст. Выяснив механизм первоначального инфекционного процесса, мы сможем намного глубже заглянуть в хторранскую экологию и, не исключено, увидеть некоторые из потенциально слабых ее сторон. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 18. СЛИЗНИ Килограмм на килограмм, амеба -- самое хищное существо на Земле. Соломон Краткий -- Дай-ка я угадаю, -- предложил я еще до того, как мое зрение сфокусировалось. -- Что-то двигается. -- Вы подглядывали, -- обвинил меня Зигель. -- Нет. -- Я не стал вдаваться в объяснения. -- Показывай. Оказалось, что Зигель обнаружил гнездо -- о боже! ну и мерзость! -- серых слизнеподобных существ. Они напоминали жирных голых улиток. Их кожа переливалась серебристыми, розовыми и белыми отблесками. Их было, наверное, сотни, и все они влажно скользили друг по другу, вылезая наружу и снова уползая внутрь медленно копошащегося клубка. Их крошечные глазки блестящими черными бусинками усеивали мертвенно-серые тела. -- Фу, -- поморщилась Уиллиг; она следила за записью видео. -- Мне приходилось посещать подобные вечеринки. -- Вы, наверное, устраивали подобные вечеринки, -- поправил Зигель. -- Перестаньте, -- распорядился я. -- Ты взял экземпляр в качестве пробы? -- Целых три. Только не знаю, сколько они протянут в сумке для проб. -- Не беспокойся об этом. Заморозь их. -- Сделано, -- доложил он. -- Как вы думаете, что это за твари? -- И сам предложил неприятно поразивший меня вариант: -- Зародыши червей, а? -- Не знаю. Может быть. -- Мысль очень интересная. -- Должны же черви откуда-то браться. Может быть, это младенцы, еще не отрастившие мех. -- Они не отращивают мех, а заражаются спорами, прорастающими в нервных симбионтов. Симбионты, которые вылезают из тела, похожи на волосы. Остальные же просто заполняют его. По тому, сколько внутри волос, можно судить о возрасте хторра. Это просто большие жирные волосяные матрацы, -- говорил я, поглощенный Другими мыслями, прикидывая, насколько вероятно дикое предположение Зигеля. Не попал ли он в самое яб-лочко? Черви должны откуда-то браться. Почему бы не отсюда? Да или нет? Возможно. По-видимому. Не знаю. Вот уже шесть лет я натыкался на самые разные проявления хторранского заражения. Я видел таких вполне понятных существ, как черви, кроликособаки и волочащиеся деревья. Я встречал менее понятных, но столь же неприятных тварей -- ночных охотников, тысяченожек и "детские пальчики". Видел луга, покрытые сочным ковром цветков мандалы, красные подпалины кудзу, поля голубого и розового норичника, усеянные хлопьями фантастического галлюциногена. Видел бескрайние степи ящеричной травы, заполоняющей великие американские прерии, -- высокая, коричневая и острая как бритва, когда она высыхала, эта трава могла изрезать насмерть. Видел тянущиеся вверх побеги черного бамбука и джунгли деревьев- столбов. Я летал по небу, черному от роев тре-пыхалок, выслеживал катящиеся по западным равнинам стаи гигантских пуховиков -- мечтательно дрейфующие перекати- поле из ночного кошмара. Все это я видел -- но до сих пор не наблюдал истока всего этого. И болезни я тоже видел; все те, которые еще циркулировали среди выжившего населения Земли. Например, легкая, напоминающая грипп инфекция заставляла вас потеть, плавать в собственном липком соку, бежать из дому куда глаза глядят и до изнеможения в беспамятстве слоняться по улицам. Даже когда острый период кончался, дикое, бредовое состояние продолжалось; выжившие обычно бродили стадами слабоумных лунатиков, что-то бормоча. Это была смерть на ногах -- мозг отключался, и тело двигалось само по себе. И все-таки это лучше вспухающих под кожей бубонных желваков, которые жгли мучительной болью и обычно убивали в течение нескольких часов, но порой кошмар продолжался днями и даже неделями; жертвы корчились и стонали в агонии и зачастую кончали с собой, прежде чем болезнь успевала перейти в заключительную стадию. Я сам однажды дал усыпляющие таблетки, потому что другого выхода не было. Позже -- это было совсем другое время -- меня взяли в патрульный полет. Мы летели над Тихим океаном к западу от Пальмиры и к югу от Кауайи, время от времени пикировали и на бреющем полете следили за исполинской рыбой-энтерпрайз, которая регулярно появлялась в районе Гавайских островов. Она величественно бороздила гладкую серую поверхность океана, периодически надолго исчезая в глубине -- мы могли видеть ее огромную черную тень, тяжело рассекающую глубину, а потом, так же внезапно, она могла, протаранив волны, подняться на поверхность, и реки воды стекали с инкрустированной ракушками спины. Один раз она повернулась на бок, и мы увидели глаз -- чудовищную выпуклость размером с плавательный бассейн. У меня возникло невероятно странное чувство, что она смотрит на нас и -- откуда-то я знал это -- сожалеет о физической невозможности рвануться вверх и поймать крошечную стрекозу, шпионящую за ней. С одной из наших вертушек выстрелили гарпуном с радиомаяком в тушу чудища. Взрывом вырвало огромный сгусток розовато-серой плоти -- картина скорее напоминала гейзер, чем рану. После бесконечно долгой паузы тварь отреагировала и нырнула, но исчезала с поверхности медленно; сначала ушел ее передний конец, затем вода стала захлестывать бока, поступая к продольному хребту, выступающему посередине спины. Это был остров, исчезающий под волнами. Я подумал об Атлантиде. О китах. О подводных лодках и авианосцах. Обо всех вещах, безвозвратно утраченных для нас. Я раньше не задумывался над тем, что никогда больше океаны на этой планете не будут безопасны для нас. Как размножаются эти монстры? Сколько они живут? До каких размеров вырастают? Наконец последний продолговатый островок гигантской туши исчез под волнам, и она, как тонущий корабль, пошла ко дну. Как много видел я разнообразных кусочков хторран-ской экологии. Я наблюдал упорное расползание красной чумы по зелено-голубой Земле, и несмотря на свою непоколебимую решимость сопротивляться любым доступным мне способом, я не мог избавиться от мысли, что хторранская экология -- рассматривать ли ее как мириады отдельных специфических проявлений или как общий процесс, поражающий воображение своими масштабами, сложностью и причудливостью, -- так или иначе хторранская экология была восхитительнейшим торжеством жизни. Разнообразие, живучесть, плодовитость растений и животных повергали меня в благоговейный трепет. Это было прекрасно, блистательно, ошеломительно -- но непреложным фактом было и то, что на фоне невероятной прожорливости, насущных нужд и мощи этого процесса человеческие существа были столь незначительны, что даже если мы выживем, то о нас вспомнят только задним числом -- и то лишь в том случае, если мы сумеем найти себе нишу в новом мировом порядке. Лично у меня стремление выжить исчезло давным-давно, убитое моим участием в слишком многих смертях и сгоревшее в огне слишком частых вспышек ярости. Нет, я не стремился выжить -- это было странное чувство, -- но я хотел знать. Теперь меня вело по жизни любопытство. Я не остановлюсь, пока не пойму -- если не почему, то уж во всяком случае как. А возможно, зная как, я смогу узнать и почему. И может быть, когда-нибудь даже -- кто. Чем больше погружался я в проблему хторранского заражения, тем больше ощущал ее поразительное разнообразие и начинал чувствовать скрытую логику процесса. Я пока не мог выразить это словами, но чувствовал логичность одних взаимоотношений и напряженность других -- как если бы одни были предтечей того, что должно быть, а другие -- лишь временным приспособлением к кошмарным условиям переходного периода. Все чаще и чаще, думая об отдельных кусочках враждебной экологии, я пытался ощутить, как они сложатся в окончательную картину, к которой двигалось заражение. Вещи, на которые я смотрел, виделись мне не разрозненными проявлениями, а составными частями крупного процесса. И теперь я всегда прислушивался, не возникает ли у меня ощущение логичности. Это гнездо. Здесь, внизу, должны находиться существа, способные двигаться и ползать, потому что должен существовать способ доставки семян и яиц и всех тех тварей, которые из них прорастут или вылупятся, на поверхность, где они смогут внести посильную лепту в процесс пожирания Земли вплоть до голого шара из грязи. Эти серые слизни -- являются ли они зародышами червей? Или просто слизнями? Да? Нет? Возможно. По-видимому. Не знаю. Моих знаний не хватало даже на то, чтобы возникло какое-нибудь ощущение. С точки зрения логики в этом был смысл, и по той же логике -- не было. Отсутствовали промежуточные звенья. Хторранская экология была слишком сложной, слишком взаимозависимой, слишком замысловато устроенной. Решения природы всегда простые и изящные -- но только не на Хторре, там природа, похоже, имела собственные представления о простоте и изяществе. Может ли одноклеточное существо представить себе человека? В этом заключалась суть проблемы. Представьте себя амебой, перетекающей и ползущей, постоянно голодной, рыщущей повсюду в поисках пищи, обволакивающей добычу, переваривающей ее, время от времени делящейся пополам. Сможете ли вы представить себе, что вы и другой точно такой же одноклеточный организм способны объединиться ради общей пользы? И если сможете, то хватит ли у вас фантазии расширить границы воображения до множества самостоятельных клеток, объединяющихся в слитные группы, для того чтобы увеличить шансы на выживание и успех каждого члена? Сможете ли вы, бездумная амеба, постичь возможности органа? Хватит ли у вас способностей перебросить от этого мостик к понятию многоклеточного организма, существа, состоящего из множества разнообразных неразделимых групп клеток, каждая из которых работает совместно с другими, выполняя свою специализированную функцию на благо целого? И если вы все-таки сможете перепрыгнуть через эту пропасть и представить себе все множество взаимосвязей между миллионами разнообразных специализированных клеток, а также процессы и органы, необходимые для существования даже такого мелкого существа, как белая мышь, то сумеете ли вы представить себе человека? Сможете ли вы понять, что такое разум, не обладая собственным разумом? И если вы, одноклеточная амеба, сумеете как-то, самым невероятным способом, представить себе существование более развитых созданий, чем вы сами, то сможете ли сделать еще более невероятный скачок к пониманию взаимоотношений между этими существами? Представляя себе отдельное существо, можно ли представить семью? Племя? Акционерное общество? Город? Можно ли вообразить государство с общими целями? И наконец, сможете ли вы сделать самый большой скачок и понять процессы, происходящие в мире? Сможете ли? Может ли амеба понять человека? Может ли человек понять природу Хторра? Амеба, по крайней мере, имеет хорошее оправдание -- она вообще не может понимать. Беда же человека в том, что он не в состоянии понимать за определенными пределами. Иногда, во сне, меня посещали видения -- как что-то большое и безмолвное двигается в ночи, громадная фигура, больше рыбы-энтерпрайз, поднимается из глубин сна. Я ощущал ее, как стену, как гору, как прилив сущего, она поднимала меня на своем гребне. Иногда, во сне, я слышал ее призыв -- одинокий звук, глубокий и страшный, приглушенный вопль отчаяния Он звучал жалобно, словно огромный гонг резонировал на дне бездны подсознательного. Его печаль была всепроникающей, от нее нельзя было скрыться. Я пытался обернуться и посмотреть, что там позади Ощущение было такое, что там скрывается лицо, или голос, или человек, которого я знаю, но, сколько я ни оглядывался, это пряталось за пологом сна. Иногда ощущение становилось сексуальным -- горя-чее, скользкое, влажное объятие, окутывающее меня целиком, словно все мое тело глубоко погружалось в матку чего-то родного. Иногда я слышал, как меня окликали по имени откуда-то издалека. А иногда я знал -- внезапно как будто расправлялся миллионократно, и в мозгу фейерверком взрывалось понимание. В это наикратчайшее, раскаленное добела мгновение я не только понимал огромность мысли, охватившей меня. Я становился существом, способным творить и владеть грандиозным. Я тянулся к нему, но, прежде чем пальцы смыкались вокруг него, я просыпался, весь в поту и дрожащий -- и это нервирующее своей незавершенностью ощущение продолжало мучить меня сутки и недели; мой сон нарушался, а тело болело от желания, удовлетворить которое не было никакой возможности. Иногда ощущение было такое, словно меня окутывал влажный туман моего собственного разума, по-прежнему отравленного похмельным восторгом от пережитых ярких галлюцинаций. Или, возможно, мозг просто покрывался испариной, и это была более мягкая форма галлюциногенной лихорадки. Иногда я ощущал себя червем. Как червь видел, слышал и чувствовал всем своим телом -- все сразу. От этого я подергивался. Чесались те места, которых я не мог почесать. Возникал голод на те вещи, которых я не мог попробовать, которых не знал. Безнадежно отчаявшийся, как подросток, мечтающий познать тайну совокупления, я испытывал чувство, намного более глубокое, намного превосходящее это простейшее стремление, о котором человек по-прежнему ничего толком не знает. Иногда я сидел в одиночестве и нянчил в себе это потрясающее влечение, нащупывая более совершенные отношения, чем грезились раньше. А иногда я был уверен, что сошел с ума, и сумасшествие пожрало меня, а то, что осталось, бредет вниз по глухому коридору навязчивой идеи. Иногда я чувствовал себя распоротым. Мне хотелось рассказать кому-нибудь, что именно я чувствую, но еще сильнее я ощущал необходимость держать язык за зубами. Предполагалось, что мне доверено открытие. Но если то, что я открыл, было настолько пугающим, что ставило под сомнение мою способность выполнить свое предназначение, то я не осмеливался сообщить об этом. Я не мог позволить им остановить меня. Только не сейчас. Итак, я хранил молчание и странные сны про себя. И гадал, что же такое безуспешно пыталось поведать мое подсознание. Так являются эти бездумные слизни детенышами червей или нет? У меня никак не складывалась цельная картина. Я не мог найти логику. Меня глодала мысль, что здесь кроется что-то страшно важное. Я не находил себе места, уверенный, что должен это видеть, но никак не могу. На руках была половина головоломки -- и ничего, чтобы приставить к ней. Как я ни вглядывался, ничего разглядеть не удавалось. Мне показалось, что Зигель что-то говорит. -- А? Что? Прости. -- Я спросил, о чем вы задумались? -- О, э... так, о ерунде. -- Я быстро нашелся: -- Просто я думал, что мы, по всей видимости, близки к тому, чтобы отхватить за эту штуку одну из умопомрачительных премий. -- Разве это ерунда? -- удивился Зигель. Я ухватился за тему: -- На что ты собираешься потратить свою долю? -- Придумаю что-нибудь. Например, куплю чашку кофе и буду просто сидеть и целый день его нюхать. -- Кофе? -- спросила Уиллиг. -- А что такое кофе? -- Это похоже на коричневую бурду, только пе так противно. -- Я помню кофе. -- Но я тут же пожалел об этом. Слишком отчетливо вспомнился горячий ароматный запах. -- О господи! Я могу убить за чашку настоящего кофе. Даже растворимого. -- Я тоже, -- согласился Зигель. Рейли пробормотал сверху нечто малоинтеллигентное, но это тоже звучало как согласие. -- Интересно, на какую низость вы способны ради чашки кофе? -- поинтересовалась Уиллиг. -- Мы фантазируем, или у вас есть кто-то на примете? -- Данненфелзер. -- Шутите! -- Он заправляет личным буфетом генерала Уэйн-райта. -- Предложите мне свежую клубнику и копченого лосося из Новой Шотландии, и я подумаю, не согласиться ли... -- начал я, но, содрогнувшись, оборвал себя. -- Нет, забудьте, что я сказал. Если я когда-нибудь дойду до такого отчаяния, то приказываю вогнать мне пулю в мозги, ибо пользы человечеству уже не принесу. -- Соблаговолите оформить это письменно. -- Не надо так спешить. -- Эй, это правда, насчет Данненфелзера? Отчего таким отбросам всегда достается самый большой кусок пирога? -- Потому что хорошие люди слишком уважают себя, чтобы обманывать товарищей, -- пояснил я. -- Ах да, я и забыл. Спасибо за напоминание. -- Всегда к твоим услугам. -- Капитан! - Да? -- Я насчет гнезда -- это действительно важно? -- Думаю, что да. Думаю, это -- то, как они попали сюда. Согласно документам, первая волна эпидемий унесла по меньшей мере три миллиарда человеческих жизней. Точную цифру мы никогда не узнаем. Также следует отметить, что вторичные и третичные волны заболеваний в совокупности с множеством эффектов, сопутствующих массовой смертности, вызовут еще два миллиарда смертей. Численность выжившего человечества в конечном итоге может стабилизироваться на уровне трех с половиной миллиардов. Любые другие прогнозы представляются нам ненадежными, "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 19. СЕМЕНА И ЯЙЦА Третий глаз не нуждается в контактной линзе. Соломон Краткий На минуту воцарилось молчание. Наконец Зигель тихо попросил: -- Объясните, босс. -- Насчет деталей полной уверенности у меня нет, -- сказал я, -- но могу поспорить на усохшие яички Рэнди Данненфелзера, что вся эта штука -- своего рода матка-инкубатор. Мы никогда не видели ни космических кораблей, ни каких-либо свидетельств их прилета -- ни очевидцев, ни следов посадки. Вообще ничего. Мы не могли понять, откуда они взялись, верно? Все ломали голову над одним тем же вопросом: как началось заражение? -- Они сбросили споры из космоса, -- сказал Зигель. -- Так говорит доктор Зимф. -- И да и нет. Беда этой теории заключается в том, что она неправдоподобна. Мы пытались моделировать заброску семян из космоса. Если пакет был слишком мал, он сгорал при входе в плотные слои атмосферы. Даже при хорошей изоляции он все равно сгорит, только времени на это уйдет чуть больше. А чтобы благополучно достигнуть Земли, он должен иметь такие размеры, что обязательно останется кратер. В сотнях испытаний -- и настоящих и виртуальных -- погибали все семена, кроме самых простейших, и все яйцеклетки. Перегрузки были чрезмерными, удар -- слишком сильным. Денверские лаборатории бились над этим три года, прежде чем махнули рукой и занялись более насущными делами. Понимаешь, проблема заключается в следующем. Предположим, что ты задался целью хторроформировать какую-нибудь планету. Позаботиться о благополучном приземлении каждого растения и животного в отдельности ты не можешь, это займет слишком много времени. Ты должен думать о главной цели. Следовательно, твоя задача -- доставить туда генофонд твоей экологии, правильно? -- Правильно, наверное. -- Отлично. Мы с тобой люди, поэтому оперируем понятиями семян и яйцеклеток. Но хторране не обязаны думать так же. Поэтому давай думать о генетическом коде, как таковом. По сути, только в нем ты и заинтересован. Ты можешь извлечь голый код из клетки и хранить его в метавирусной цепочке. Итак, теперь ты имеешь исходную информацию, но как доставить код на поверхность планеты? Можно сбросить пакет, который выдержит температуру спуска и даже удар при приземлении. Но и в этом случае тебе необходима какая-нибудь среда, в которой код может порождать живые существа; таким образом, ты снова возвращаешься к семенам и яйцеклеткам, правильно? Видишь ли, главная проблема с семенами и яйцеклетками -- особенно яйцеклетками -- заключается в том, что чем сложнее устроено взрослое существо, тем нежнее его яйцеклетка и тем больше питательных веществ необходимо ей для развития, не говоря уже о проблеме с питанием молоди. Все то, что ты можешь придумать для обеспечения сохранности яйца и питания вылупившейся из него молоди, будь то естественные или технические средства, окажется еще более сложным и менее устойчивым, чем сам организм, ради которого все и затеяно. Посуди сам. Как послать яйца тысяченожек на расстояние в десять или двадцать световых лет да еще обеспечить их выживание? Каким образом доставить их на поверхность планеты? Как гарантировать, что яйцо получит должное питание и должную защиту в надлежащем гнезде и в течение всего времени, необходимого для его созревания? Как ты можешь быть уверен, что для тысяченожки найдется подходящая пища и она проживет достаточно долго, чтобы достичь половозрелости и произвести на свет других тысяченожек? Но ведь это только один вид, а мы описали уже сотни хторранских существ. Как можно заранее учесть такие разные нужды? Кроликосо-баки, гнусавчики, горпы, рыба-энтерпрайз -- какое приспособление необходимо, чтобы вырастить их всех? Зигель пожал плечами. -- Не знаю. Я никогда раньше не задумывался над этим. -- А ответ таков, -- сказал я. -- По крайней мере, большая его часть. Доктор Зимф была права: хторране засевают нашу планету из космоса. Но не обычными семенами и яйцеклетками. Они забрасывают семена волочащихся деревьев. Ты видел когда-нибудь маму-семя волочащегося дерева? Оно большое и похоже на ананас. Когда его разрежешь, видно, что наружная скорлупа состоит из множества сетчатых, напоминающих марлю слоев. Можно потратить всю жизнь, обдирая их. Внутренняя скорлупа семени волочащегося дерева заполнена еще большим количеством слоев из того же волокнистого материала, только толще и тверже. Под микроскопом можно увидеть, что он состоит из тысяч и тысяч крошечных ячеек, не совсем клеток, но и неклетками их назвать нельзя; они не растут и вообще не делают ничего. Мы никак не могли объяснить предназначение внутренних слоев -- то ли это запасы пищи, то ли амортизатор, то ли изоляция, то ли еще что-нибудь, -- но теперь, держу пари, я знаю. Те маленькие ячейки -- сублимированные ядра всех остальных существ их экологии. Видишь ли, семя волочащегося дерева -- одна из немногих вещей, которую можно сбросить из космоса и с достаточной вероятностью ожидать, что оно это выдержит. Семя будет сбрасывать наружную кожу слой за слоем, как плавучие якоря или концентрические парашюты, тормозящие падение. Могу поспорить, что семена из космоса имеют еще более толстую облочку, чем семена волочащихся деревьев, выросших на Земле. Но как бы то ни было, мама-семя падает, верно? Если условия подходящие, оно прорастает волочащимся кустом, потом -- деревом. Оно разносит свои собственные семена и дает начало другим деревьям, и довольно скоро появляется роща волочащихся деревьев, кочующая по округе. Что они ищут? Место с оптимальным сочетанием солнечного света, воды и почвы и, может быть, даже легкой добычи для квартирантов. Роща волочащихся деревьев выбирает место, отдельные деревья пускают корни, они объединяются и начинают копать или выращивать большую центральную камеру под землей. Должен же быть какой-то механизм, какое-нибудь существо, или процесс, или что-нибудь еще. Я вдруг поймал себя на том, что мой энтузиазм шокирует слушателей, но не мог сдержаться -- так я был возбужден. Пока я говорил, идея приобрела еще большую отчетливость. -- Хорошо. Итак, довольно скоро вы получаете маточное гнездо. Тогда некоторые из внутренних органов волочащегося дерева начинают созревать. Хотя, возможно, они -- не органы дерева, а скорее симбионты. Я не знаю. Но чем бы они ни были, они вырастают во все это хозяйство -- туннели, трубы, камеры, большие пористые пузыри, осьминогов, медуз и прочих штуковин. Все это. -- Люблю слушать, когда вы выражаетесь по-научному, -- заметила Уиллиг, но, несмотря на свою эскападу, она была зачарована, как и все остальные. Весь экипаж -- не только Уиллиг, но и Рейли, Зигель, Локи, Лопец и Ва-лада -- был увлечен моей теорией. -- Давайте дальше, -- нетерпеливо сказал Зигель. -- Большие красные пузыри -- фабрики-инкубаторы. Все остальное -- система обеспечения. Маленькие крупинки -- сублимированные ядра, причем не сами по себе, а спаренные с каким-то механизмом генетического копирования. Там же должна находиться инструкция, предусматривающая, какого рода яйцеклетку надо вырастить и какой уход должен быть обеспечен, чтобы эта яйцеклетка созрела. Держу пари, что некоторые органы действуют как инкубаторы для высиживания яиц и ухода за существами, которые из них вылупятся. Туннель, по которому мы спустились, по сути, не вход, а выход. Это -- - родовой канал. -- Из него выходят черви? -- Все выходит, -- ответил я, содрогнувшись от этой мысли, и откинулся в кресле, пораженный масштабом только что осознанного. -- Эта дыра существует не шесть месяцев, а по меньшей мере шесть лет, возможно, больше. Такие рощи -- по всему миру -- и есть то, с чего началось! заражение. Если б мы знали, если б мы только поняли:.. Неожиданно я ощутил беспомощность. -- Мы будем сжигать эти рощи везде, где только обнаружим, -- решительно заявил Зигель. -- Может, у нас еще есть шанс... -- Слишком поздно, -- сказал я. -- Эти маточные гнезда -- всего лишь своего рода спускаемые аппараты, заключительное звено процесса транспортировки. В них можно вырастить хторранских младенцев, но, покидая гнездо, они начинают растить своих собственных детенышей.  -- Я почувствовал, насколько пораженчески звучат мои слова, и небрежно добавил: -- И тем не менее ты прав, мы должны сжигать эти гнезда, по крайней мере, так мы сможем.; замедлить темпы заражения. Но изучать их тоже необходимо. В этом малиновом желе могут сейчас произрастать такие существа, каких мы еще не встречали. -- А как насчет слизней? -- спросила Уиллиг. -- Это младенцы червей или нет? -- Не знаю. Вообще-то они слегка маловаты, но в данных обстоятельствах это ничего не значит -- атмосфер-ное давление внизу почти вдвое больше. Однако у них нет меха. Без меха червь слеп и постоянно находится в состоянии кататонии, а эти ребята сравнительно шустрые. Но, -- я пожал плечами, -- возможно, внизу есть существа, которые сами не могут выбраться на поверхность, и эти маленькие друзья служат им как бы такси. Если это все, на что они способны, тогда безразлично, выживут они или сдохнут, не так ли? -- Так, наверное. -- Но... если это черви, тогда у нас есть возможность изучить способ их размножения. Доктор Зимф считает, что мы получим по-настоящему реальный шанс победить червей, если обнаружим какой-нибудь биологический или химический агент, способный прерывать их репродуктивный цикл. Проблема в том, что никто толком не знает, как они размножаются. Считается, что они откладывают своего рода большие кожистые яйца, но на самом деле никто ни разу не видел червя, откладывающего яйца. Мы пока даже не можем определять их пол и лишь предполагаем наличие у них разных полов. А сказать наверняка не можем. -- Главное, что они могут, -- заметил Зигель. -- Остальное не считается. Кстати, капитан! - Да? -- Не думайте, что я хочу сменить тему, но как, по-вашему, черви сношаются? -- Не знаю. Когда вернемся, спроси Данненфелзера, если тебя к нему допустят. Я не добавил еще кое-что, о чем подумал: "Если мы вернемся..." Мы сделали потрясающие записи, а картины виртуальной реальности просто бесценны. В нашем распоряжении оказались свидетельства важнейшей и ранее неизвестной части хторранского заражения. Мы наблюдали такие явления и такие формы поведения, увидеть которые раньше не приходилось и мечтать. Это должно наконец помочь нам выявить горячие точки, прежде чем карта Земли целиком окрасится в розовый цвет. У нас появится возможность находить и нейтрализовать материнские гнезда, прежде чем они начнут изрыгать своих голодных красных детенышей. Все, что от нас требовалось -- это пережить розовый шторм и вернуться на базу. Я пытался подбодрить себя. Так ли уж тяжело нам придется? В конце концов, эта машина и сконструирована в расчете на подобные испытания. С другой стороны.. . меня уже давно не было бы в живых, если бы я недооценивал хищность врага, Только на этот раз больше всего я должен опасаться не хторран. Враг в человеческом облике оказался противником посильнее. Что, если кто-то в Хьюстоне не хочет, чтобы мы вернулись? "Горячее кресло", передача от 3 апреля (продолжение) РОБИНСОН.... Что такое "сердцевинная группа", доктор Форман? ФОРМАН. Сердцевинная группа -- это совокупность людей, посвятивших себя контекстуальному сдвигу. Многие из них прошли курс модулирующей тренировки. Но не все. РОБИНСОН. Ах, моди. Понятно. Итак, теперь нам все ясно. Ваши последователи -- люди, которым вы лично промыли мозги -- вынашивают секретный план захвата контроля над правительством Соединенных Штатов. (Показывает панку бумаг.) Здесь у меня статья доктора Дороти Чин, одной из ваших... неудачниц. Как вы называете людей, которые встают и выходят вон? ФОРМАН. Людьми, которые встают и выходят вон. РОБИНСОН. Вот именно. Ладно, пусть Дороти Чин будет одним из ваших дезертиров, человеком, который не стал заниматься модулирующей тренировкой потому, что на ней "под видом семинара по мотивационным возможностям проводилось политическое внушение с использованием различных современных методов промывания мозгов, имеющее целью продемонстрировать, доказать и внедрить в умы чудовищный, механистический, самодовлеющий, безапелляционный, бихевиористский взгляд на управление людьми, оправдывая таким образом в сознании участников присвоение ими прав и полномочий, до сих пор принадлежащих Богу и правительствам". По госпоже Чин, ваша тайная цель -- подменить намерения законных избранников народа своей собственнной преступной программой, и вы занимаетесь этим, систематически вербуя в свои ряды ключевые фигуры в Администрации, палатах Конгресса -- от обеих партий, -- различных работников средств массовой информации и, что наиболее опасно, ключевые фигуры в Вооруженных Силах Соединенных Штатов, во всех родах войск. ФОРМАН. Ваша паранойя дает себя знать, Джон. По-моему, вам самое время пройти очередной курс медикаментозного лечения. РОБИНСОН. Значит, вы отрицаете, что существует "сердцевинная группа"? ФОРМАН. Отнюдь. Но ваша интерпретация ее сути и целей настолько неверна, что мне остается только гадать, не специально ли вы искажаете смысл, втайне желая прослыть борцом за правду, или... РОБИНСОН. Или что? ФОРМАН. Или вы просто неумный человек. Хотя, если откровенно, то в последнем, отдавая вам должное, я сильно сомневаюсь и вынужден принять первое. "Сердцевинная группа" -- отнюдь не группа людей. Это -- идея. РОБИНСОН. Но люди, являющиеся членами "сердцевинной группы" все-таки существуют, не так ли? И эти люди -- одни из самых значительных и уважаемых в стране. Во всем мире. Правильно? Так не является ли это частью замысла главного моди? ФОРМАН (вздыхая). Модулирующая тренировка входит в курс армейского нравственного воспитания еще со времени Московских договоров. До эпидемий более шести миллионов человек закончили один из семи курсов тренировки, которые проводились под патронажем федерального правительства и охватывали буквально каждого мужчину и каждую женщину, когда-либо - надевавших военную форму, будь то сухопутные войска, военно-воздушные силы, флот, космический корпус или почтовая служба Соединенных Штатов; кроме того, еще по меньшей мере двадцать миллионов гражданских участвовали в семинарах, спонсируемых Модулирующим Фондом. РОБИНСОН. А вы получали процент с каждой завербованной вами души, не так ли? ФОРМАН. Простите, тата шла в Модулирующий Фонд, а не лично мне. Я получаю от Фонда жалованье, раз, мер которого определяет совет управляющих. Неплохой выпад, но ваша информация опять оказалась ложной. Дело в том, что ни в самой тренировке, ни в чем-либо, с нею связанном, нет ничего сверхъестественного, странного и необычного, как нет ничего дурного или постыдного в самом факте получения доходов образовательным фондом. Почему мы не можем быть капиталистами? Наши успехи доказывают, что тренировка приносит плоды. Люди хотят жить полнокровной жизнью, и тренировка помогает им обеспечить себя необходимыми для этого инструментами. Кстати, судя по записям Фонда, вы сами прошли базовый курс тренировки, когда учились в колледже... РОБИНСОН. Да, я совершил массу глупых и сумасшедших поступков в то время. Однажды даже стал республиканцем. Ну и что с того? Теперь я поумнел. ФОРМАН. Модулирующая тренировка сильно изменилась с тех пор, как вы ею занимались. По просьбе президента Соединенных Штатов мы разработали усовершенствованный курс специально для того, чтобы дать людям возможность противостоять обстоятельствам и перегрузкам хторранского заражения. Из этого курса и родилась идея "сердцевинной группы". РОБИНСОН. Значит, вы признаете, что ключевые фигуры в правительстве входят в эту вашу так называемую "сердцевинную группу"? ФОРМАН. И каждый день их входит все больше и больше. В том, что человек посвящает себя будущему, нет преступления. В настоящее время мы проводим четыре самостоятельных курса в разных частях страны. Две тысячи человек посещают наши занятия, и еще шесть тысяч подключаются по телекоммуникационным каналам. Но они не совсем те, кого вы называете "ключевыми фигурами", Джон. Удивительно большое число наших курсантов относится к той категории людей, которую вы, по своему невежеству, назвали бы обыкновенными. Но они необыкновенные. Стремление к совершенству никогда не бывает обыкновенным. Все эти люди -- каждый из которых идет по жизни своей дорогой -- хотят стать частицами процесса трансформации окружающего нас мира. РОБИНСОН. Значит, тогда вы обязаны признать, что цель этой группы -- влиять на правительство. ФОРМАН. Нет. Любой идиот может влиять на правительство. Даже вы. Меня интересует нечто более важное, чем сиюминутная власть. Я посвятил себя тому, чтобы изменить этот мир. РОБИНСОН. Но чтобы это сделать, вам и вашей группе необходима власть, не так ли? ФОРМАН. "Сердцевинная группа"  -- не люди, Джон. Это абстрактная идея. Любой, кто хочет расширить свое видение того, что возможно в этой Вселенной, автоматически становится членом группы. У человечества всегда была своя "сердцевинная группа", и во все времена в нее входили люди -- не важно, знали они об этом или нет, -- которые бросали вызов тому, что есть, и таким образом могли создавать то, что будет. РОБИНСОН. И тем не менее, доктор Форман, существует группа людей, прошедших курс модулирующей тренировки и считающих себя членами "сердцевинной группы", и эта группа в настоящее время активно влияет на обе ветви федерального правительства, включая исполнительную власть, обе палаты Конгресса, армию и даже средства массовой информации. Это так? ФОРМАН (кивает). Модулирующая тренировка -- для преуспевающих людей. Она нужна тем, кто знает, как добиться результатов, и кто хочет обучиться технологии сознания, дабы иметь возможность поднять свою личную производительность на качественно новый уровень. РОБИНСОН. Избавьте нас от своего вербовочного жаргона, док, просто ответьте на мой вопрос. ФОРМАН. Это и есть ответ. На наших курсах занималось множество высокопоставленных чиновников. Ничего зловещего в том, что эта технология приносит плоды, нет. По сути, с той же целью вы каждый день чистите зубы. Почему же вас так пугает трансформация общественного сознания? РОБИНСОН. По-моему, доктор Чин права. Вы сошли с ума и опасны. *^то вы собираетесь делать со всей этой трансформацией? ФОРМАН. Знаете старую притчу? Когда придет время железных дорог, у вас будут железные дороги. Когда придет время аэропланов, у вас будут аэропланы. Когда придет время зиллабангов, у вас будут зиллабанги. Что такое зилла-банги? Не знаю. Для них еще не пришло время. Но я знаю, что наступило время трансформации, и то, что мы собираемся сделать с ней -- это стать совершенно другим видом человеческих существ. И я не думаю, что у нас есть большой выбор, ибо если мы сами не трансформируем себя в более сильный, более процветающий вид, то хторране трансформируют нас в вид вымирающий... Просто заразить одну или две особи в популяции недостаточно для того, чтобы гарантировать вспышку эпидемии, даже хторранской. Необходим постоянный источник заражения, а не спорадическое или случайное инфицирование. Только переносчик возбудителя может гарантировать повторное заражение в той мере, которая сделает эпидемию неизбежной. Таким образом, для этого требуется хторранский эквивалент, например, блохи или москиты. Прежде нем вспыхнет эпидемия, прежде чем возникнут злокачественные заболевания, должен появиться постоянный переносчик их возбудителей. В настоящее время наиболее вероятным кандидатом на роль переносчика является встречающаяся повсеместно ядовитая жигалка -- прожорливое жалящее "насекомое". В начшге своего жизненного цикла жигалки мельче мошки, но при достаточном питании могут вырастать до размеров стрекозы. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 20. В СУМЕРКАХ Собака была первой попыткой природы создать неврастеника. Пришлось потренироваться на собаках, прежде чем было достигнуто совершенство. Соломон Краткий Вьюга замела окрестности толстым покрывалом тишины и розовой пыли. К утру она превратится в густую вязкую массу, а к концу завтрашнего дня покроется твердой хрустящей коркой. В оврагах и ложбинах, куда натекут озерца сладкой грязи глубиной с метр и больше, застывшую массу будет почти невозможно разбить. Может пройти целый год, прежде чем она растрескается, раскрошится и в конечном итоге вымоется дождями, но до того времени сахарные пласты будут служить запасами легкоусвояемого белка для любого голодного детеныша червя, только что вылупившегося из яйца. Это чисто хторранское угощение, земное животное обломает зубы или вывихнет челюсть, если попробует откусить кусочек от этого каменного леденца. Сидя в бронетранспортере, мы следили за происходящим под землей. Дел у нас было более чем достаточно, скучать не приходилось. Наш тигр ползал вверх и вниз по стенам маточного гнезда, пробуя на вкус, нюхая, трогая, измеряя, записывая, сканируя, исследуя и отбирая пробы всего, что попадалось на пути. Мы брали образцы где только могли. Наши иглы укалывали и пронзали, мы отрезали кусочки от стен, отщипывали от каждого органа. Мы протыкали и Долбили, делали все, что запросто могло спровоцировать гнездо на ответное возмущение. Но его обитатели -- эмбриональные представители хторранской экологии -- едва реагировали. Очевидно, гнездо имело достаточно плотную изоляцию, чтобы действия тигра могли вызвать роение квартирантов наверху. Уиллиг тихо сидела на своем рабочем месте, наблюдая, как картина трехмерного изображения гнезда на экране близится к завершению. Зигель и я по очереди следили за неустанными поисками тигра -- поставляли Уиллиг сырой материал для ее карты. Рейли и Лопец зашторили наблюдательные фонари наверху и ушли в кормовой отсек немного отдохнуть, если удастся. Они разбудили Локи и Валаду и упали на согретые коллегами койки. Валада с удовольствием потянулась, Локи только почесался и пошел посмотреть, не осталось ли коричневого пойла. Розовый закат превратился в красноватые сумерки. Красные сумерки погасли, и мы оказались в бархатно-черной колодезной тьме. Внутри гнезда-матки существа неустанно двигались в своем забытьи. Если розовое покрывало наверху и оказывало на них какой-то эффект, это проявлялось не сразу. -- Капитан?.. -- окликнула меня Валада со своего рабочего места. Измученный, я поднялся и, шагнув вперед, заглянул ей через плечо. -- Что там у тебя? Она показала на один из дисплеев. Несколько серых слизней пытались медленно ползти вверх по туннелю. -- Мне кажется, вы правы насчет того, что эти ребята служат такси. Уже час, как они пытаются преодолеть этот склон. -- Хорошо, но где пассажиры? -- Над этим я тоже поработала. -- Валада вызвала на экран новую серию изображений. -- Смотрите, это другая часть гнезда. -- Серые слизни безжалостно обгладывали край одного из студенистых органов, выделяя при этом столько же, сколько съедали. Вокруг них лежали влажные кучки. -- Часть этого добра прилипает к их бокам, -- сообщила Валада. -- Но, заметьте, они просто заглатывают пищу, не разжевав ее. Хотите пари, что больщинство яиц проходит через их кишечник неповрежденными? Слизни вылезают на поверхность, оправляются, яйца созревают в их дерьме, и новое поколение спокойно может жрать первого встречного. -- Обычное дело для новых поколений, -- пробормотал я, думая о другом. -- Я награждаю тебя только половиной дополнительного пайка... -- Только половиной? -- запротестовала она. -- Ты упустила одну вещь. Как только мы получим возможность просканировать одного из этих маленьких гадов, то увидим -- могу спорить на что угодно, -- что часть яиц уже проклюнулась в брюхе слизней и вылупившиеся из них твари благополучно пожирают внутренности своих такси. -- Фу. -- Валада наморщила нос. -- Согласен, но природа не любит отходов. Особенно хторранская. Если слизни -- просто такси, то, как только они попадают на поверхность, их работа заканчивается, так? Что они делают потом? Ждут, пока сдохнут? Это расточительно. Используй их как жратву -- и ничего не пропадет даром, даже визг. Мне действительно не терпится посмотреть, что внутри какой-нибудь из этих улиток. Валада согласно кивнула. -- Мы должны вернуть тигра. Три штуки лежат у него в морозилке. -- Ты права. Я одобрительно потрепал ее по плечу и пошел вперед, в отсек водителя. Кокпит. Или так называемый мостик. Пока Зигель на вахте, это самое тихое место в машине, а мне нужно было подумать. Все было выключено и заперто, но даже в режиме консервации отсек оставался активным командным центром. Все семь экранов на передней панели по-прежнему ярко светились, контролируя состояние машины и экипажа. Я постоял немного, изучая показания приборов. Мы находились в довольно хорошем состоянии, учитывая, конечно, наши обстоятельства. Либо Уиллиг, либо Зигель контролировали дублирующие экраны на корме; если случится что-нибудь требующее вмешательства, они сразу заметят. Я оперся руками на спинку водительского кресла, перенес на них свой вес и проделал разные упражнения на растяжку, чтобы расслабить сведенные мышцы спины, Болело все: голова, спина, ноги, ступни; я постарел раньше времени. И больше не чувствовал себя счастливчиком. Появилось предчувствие, что я не переживу эту войну. Впрочем, ее не переживет никто. И тем не менее... парадоксальность ситуации заключалась в том, что, хотя оставшееся в живых человечество и оцепенело в ужасе перед погибельным роком, расползающимся по коже планеты, мы по-прежнему сохраняли способность эмоционально отделять себя от страха и таким образом могли оценить красоту невероятной хтор-ранской экологии. Я еще не встречал ученого или техника, которого не восхищала бы работа механизмов заражения. Я не мог это объяснить. Даже не был уверен, что понимаю это, но испытывал восхищение и сам. Чем больше наблюдал я хторранскую жизнь, тем больше поражала меня ее сложность. Разрозненные кусочки настолько точно совмещались друг с другом, что это не поддавалось описанию. Взаимоотношения превосходили обычный симбиоз. Соединяясь, два хторранских вида становились абсолютно новым растением или животным. По сути, ни один организм не был по-настоящему независимым существом. И тем не менее вынужденное партнерство не тяготило и не ограничивало их, а, наоборот, скорее, совершенствовало и расширяло возможности. Могут ли нервные реснички существовать отдельно от голых слизней? Способны ли слизни выжить среди поджидающих их опасностей, если бы об этом их не предупреждали нервные симбионты? Может быть, да, может быть, нет -- кто знает? Но сложите оба вида вместе, и получится червь, огромный, голодный, свирепый, оснащенный сенсорной системой, позволяющей выслеживать жертву на огромном расстоянии даже на пересеченной местности. Не сомневаюсь, что нам предстоит открыть еще более поразительные примеры партнерства. Если мы сможем проследить жизненный цикл всего, что происходит в этом маточном гнезде, какие сюрпризы нас ждут? Какие тайны хторранского развития будут наконец раскрыты? Я наклонился вперед и включил один из экранов, чтобы проверить состояние Шер-Хана. Его необходимо вернуть назад. Отделения для проб почти заполнены, а энергетические клетки скоро потребуют подзарядки. Мы могли бы нагрузить его новым запасом дистанционных датчиков широкого спектра и снова отправить в гнездо. Отпущенные на свободу, эти датчики способны самостоятельно найти место, и таким образом мы получим более детальную картину. Я взглянул на часы. Еще рано. Если проработать внизу всю ночь, то можно провернуть все перед рассветом. Но в результате розового шторма, возможно, все- таки произойдет что-нибудь интересное, так что нужно доставить туда более мощные датчики как можно скорее. Я не хотел рисковать, выводя Шер-Хана из гнезда на аварийном энергетическом запасе, -- он был слишком мал. Ладно, решено. Мы выведем его сейчас. Я откинулся в кресле и еще раз потянулся, стараясь добиться хруста в позвоночнике, но либо запас хруста закончился, либо мускулы слишком сильно свело. Я добился лишь болезненной судороги. И поковылял обратно в главный отсек. -- Зигель, высаживай оставшиеся датчики и возвращай тигра домой. Как только он выйдет в туннель, дальше его поведут Рейли или Локи. Переложите пробы в морозильник, загрузите в зверя импульсную гранату и максимум универсальных датчиков, а потом отправьте обратно вниз. Операциями на борту пусть займется Вала-да; она или Рейли могут провести зверя по туннелю вниз. Мы вступим в дело, когда он попадет во внутреннюю камеру. Я хочу, чтобы первые датчики были на месте до восхода. Все понял? Отлично. Вперед. Уиллиг взглянула на меня. -- Еще есть время поспорить с вами? -- Только покороче, -- распорядился я и, взявшись за поручень под крышей транспортера, повис на нем. -- В вашем распоряжении три минуты. -- Столько мне не потребуется, -- ответила она. -- Я думаю, что мы совершаем ошибку, выводя тигра сейчас. Что, если в это время там случится что-нибудь важное? -- Я думал об этом. Если там произойдет что-то важное, мы уловим это через датчики. Но если мы не выведем тигра сейчас и не перезарядим, то рискуем потерять не только его, но и пробы тоже. Я считаю, что безопаснее сделать это сейчас. Сегодня ночью ничего не произойдет -- пока шторм в самом разгаре, -- а вот насчет завтра я не уверен. Жрачка будет готова, только когда осядет пыль. И к этому моменту мне бы хотелось иметь Шер-Хана полностью перезаряженным. -- Хорошо, -- согласилась Уиллиг. -- Диспут окончен. -- Она повернулась к своим приборам. -- Я тут наметила обратную дорогу. В основном по твердой почве, слой пыли не должен быть глубоким, но есть одно или два места, где придется как- нибудь извернуться. Промоина, в которой можно раз-другой оступиться. Тому, кто поведет тигра назад, придется действовать вслепую. Лучше предоставить это ИЛ- машине, а оператор пусть посидит сложа руки и получит удовольствие от верховой езды. -- Точь-в-точь моя мысль. -- Я одарил ее самой разлюбезной улыбкой. -- Чтобы быть блестящим командиром, надо позволять своим подчиненным рожать блестящие идеи; в этом весь секрет. Сделайте все, как решили. Уиллиг уже занималась этим. Она даже не обернулась. -- Когда вас разбудить? -- Вы укладываете меня в постель? -- Вы и так уже на полпути к ней. Когда я буду укладывать вас в постель, вы это почувствуете. Я проковылял в задний отсек и повалился на нижнюю койку. И внезапно снова оказался один -- опять нахлынуло все, чему я сопротивлялся последние часы. Все сразу навалилось на меня. Гудело все -- голова, сердце, руки. Все тело вибрировало. Я прижал пальцем вену на шее. Пульс отвратительно частил. Сколько времени я держал себя в таком напряжении? День? Неделю? Всю жизнь? Я не помнил, когда в последний раз позволил себе расслабиться, и не был способен на это даже сейчас. Я лежал на койке и дрожал. Мне было хорошо известно это чувство: тревога перерастает в панику, которая сменяется отчаянием, фрустрацией и бритвенно- острым ощущением ужаса. Мозг лихорадочно работал. Я боялся позволить себе расслабиться, боялся, что если я это сделаю, то отпущу и свою жизнь; я был настолько изможден, что не сумел бы потом восстановить контроль над телом, не осталось бы ничего, что не давало мне рассыпаться. Я просто испарился бы. Просто впал бы в бессознательность и исчез бы навсегда. Подо мной открылась бы дыра, и я провалился бы в бездну -- даже не смерти, а на ступеньку ниже нее. Я резко сел. Слишком резко -- закружилась голова. Я сжал ее руками и начал медленно считать, ожидая, когда пройдет головокружение. Когда успокоится тело. Только оно не успокаивалось. Не могло успокоиться. Желудок сжимали спазмы, как гнездо копошащихся хторранских тварей под рощей. Было так плохо, что хотелось выскочить из кабины, распахнуть дверь и помчаться голым по розовой пыли. Наша работа будет иметь смысл, только если мы вернемся живыми. Сумеем ли? Какой толщины достиг слой пыли? Как быстро он расплывется в липкую жижу? Похоронит нас заживо, или мы просто обнаружим, что не можем выбраться? Бронетранспортер может прилипнуть к земле уже завтра. Заберут ли нас отсюда, если мы попытаемся вызвать вертушку? И, что более важно, глянет ли кто-нибудь на собранные нами данные? Или мое имя теперь настолько ненавистно, что от наших проб отмахнутся, даже не взглянув на них, просто потому, что там будет стоять моя фамилия? Что сейчас делает генерал Уэйнрайт? Что приготовил мне Данненфелзер? И что скажет доктор Зимф? Ничего печатного, я уверен. А самое главное, как поведет себя Лиз? Что я мог сказать ей? Что сделать, чтобы исправить положение? Слишком далеко я зашел на этот раз. Ощущение было мерзкое... Я снова лег на спину. Такого звона во всем теле я еще никогда не испытывал. Что я делал, когда в последний раз сходил с ума? Не знаю. Даже не могу припомнить, когда я был таким ненормальным. Нет, неправда. Я был еще ненормальнее, чем сейчас. Намного ненормальнее. Но в тот раз это доставляло мне удовольствие. -- Я не знаю, -- прошептал я. -- Просто не знаю. И услышал в голове голос Формана: "Это я понял. Ты не знаешь. Но если бы ты знал... что бы ты тогда знал?" -- Нет. Я действительно не знаю. "Я тебя слышу, -- засмеялся он. -- Но если бы ты действительно знал... что бы ты знал?" Я невольно рассмеялся. В прошлый раз, почувствовав себя загнанным в чудовищную ловушку и потерявшим всякую надежду, я сочинил больше сотни лимериков. Некоторые были настолько ужасны, что даже я смущался читать их. Сочинение лимериков не вылечило тогда моего сумасшествия -- только направило его в русло более приемлемого поведения. В том и состояла вся соль шутки. Доктор Дэвидсон говорил, что абсолютно нормальных людей не существует. Максимум, на что способен любой -- научиться как можно ловчее обманывать окружающих, чтобы никто не мог увидеть правду. Лимерики... Дурацкая идея. Хотя -- это было хоть ка-юш-то занятием. Занятием, которое отвлекает. С чем бы срифмовать Марано? Ничего не приходит в голову. Придется попробовать се имя. Секс в исполнении крошки Лидии Показывать можно детям по видео. У Лидии лишь цена Целомудрия лишена -- Такое бесстыдство едва ли вы видели. Рано или поздно я подберу вторую рифму на Уиллиг. Я заснул прежде, чем смог ее придумать. Жигалка -- идеальный пример параллелизма в эволюции. Это существо является аналогом москита в хторранской экологии. Хотя оно меньше, проворнее и намного прожорливее, но функционально эквивалентно земному аналогу. Жигалка жалит свою жертву, впрыскивает антикоагу-. гянт и сосет кровь (или жидкость, выполняющую роль крови у хторранских организмов), всасывает с кровью вирусы и бактерии и доставляет их прямиком к следующей своей жертве. Жигалка имеет исключительно высокий уровень метаболизма. Из-за своих малых, размеров и быстрого роста она должна питаться весь день напролет. За двадцать четыре часа одна жигалка способна покусать и заразить до сотни Разных животных -- как хторранских, так и земных. Она больше других подходит на роль первичного переносчика хторранских микроорганизмов. В результате возникает чрезвычайно эффективный источник инфицирования. Сейчас, когда пишутся эти строки, большинство ученых считает жигалку первопричиной Распространения хторранских эпидемий среди населения Земли. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 21. ВОСПРОИЗВВДЕНИЕ Проблема с кошками в том, что, когда тянешь их наверх, они всегда цепляются за дно. Соломон Краткий Нерифмуемая Уиллиг легонько потрясла меня, чтобы разбудить. -- Капитан Маккарти? -- А? Что? -- Пытаясь сесть, я треснулся головой о верхнюю койку. Потом боком скатился на пол, потирая лоб. -- Который час? -- Половина восьмого. Ничего не происходило, поэтому мы дали вам поспать подольше. -- А вот этого не надо было делать... -- Вы нуждались в отдыхе. -- Простите, но в армии, в которой я служу, капралы имеют обыкновение подчиняться приказам капитанов. -- Добавьте это к списку обвинений в мой адрес в будущем трибунале. Я дала вам поспать подольше, но... -- Что стряслось? -- Пока ничего. Мы перезарядили и заново загрузили тигра. Я думала, вы проснетесь от шума. Он отправился обратно в дыру в шесть тридцать утра. ИЛ провел его без каких-либо проблем. Мы уже имеем данные с половины широкоспекторных датчиков. Зигель устанавливает остальные. -- Что "но"? -- Что-то двигается наверху. Пока оно за горизонтом... -- Как пыль? -- Прекратила выпадать еще ночью. День стоит ясный. Видимость почти неограниченна. Пейзаж такой розовый, что так и ожидаешь увидеть Изумрудный Город. -- И?.. -- подтолкнул я ее, пробираясь в нос машины. Уиллиг шла следом. -- Вдали видны столбы пыли. Как показал анализ, там двигаются три объекта. Я похлопал Локи по спине, чтобы он освободил мое место. -- Давайте посмотрим, Локи показывал через мое плечо: -- Здесь и вот здесь... -- Вижу. -- Это черви? -- Похоже на червей, -- сказал я. -- Но с таким же успехом это могут быть джипы. Или сумасшедшие мотоциклисты. Или бандиты. -- Угу, -- подтвердила Уиллиг. -- Ни один человек в своем уме не полезет в это дерьмо. -- Ну, тогда круг сужается всего до двух миллиардов оставшихся в живых. Нормальных людей больше не существует. -- Вы знаете, что я имею в виду. -- Слыхали когда-нибудь о ренегатах? Уиллиг прикусила язык. -- Однако, -- добавил я, -- я все-таки склоняюсь в пользу червей. Здесь их места, а не людей. Вы проследили за ними? Локи протянул руку над моим плечом и нажал на клавишу. -- Вот карта, на нее наложена схема перемещения. Видите, они рыщут туда- сюда, но все время продвигаются на северо-восток. Через час будут здесь. -- Хорошо, -- сказал я. -- Тогда у нас есть время позавтракать. -- Оттолкнувшись от консоли, я развернулся в кресле к Уиллиг: -- Мне подайте ветчину с яйцами -- яйца вкрутую, ветчина с корочкой, большой бокал апельсинового сока, белый тост с плавленым сливочным сыром и клубничное желе. Грейпфрут дольками в сиропе. Очистите три штуки. -- Будете есть то же, что и рядовые, -- парировала Уиллиг. -- Коричневое. Липкое. Но без ограничений. -- Ладно, попытаться все-таки стоило. -- Я повернулся обратно к Локи: -- Сколько ты на вахте? -- Всего час. -- Хорошо, полезай наверх в фонарь. Если проснулся Рейли, пусть пересядет во вторую башню. Проверь оружие. Используем замораживающие ракеты и вяжущий аэрозоль. Эта розовая пыль довольно взрывоопасна, пока не осядет. -- Не хотите запустить птицу-шпиона? -- спросила Уиллинг. Я подумал. Почесал голову. Поковырял пальцем в ухе. Пригладил волосы. Потер щеку. Надо бы побриться. Подбородок отчаянно зудел. Очень хотелось принят душ. Я поднял глаза на Уиллиг и сказал; -- Не-а. Мы рискуем потерять ее из-за пыли, а он еще может понадобиться. Давайте просто окопаемся. Зи-гель, в гнезде что-нибудь происходит? Зигель отозвался не сразу. Казалось, он подыскивал подходящие слова, но так и не смог найти. -- Ну, что там? -- спросил я. -- Э... какая-то чертовщина. Даже не знаю, как и объяснить. -- Не паникуй. В этом мире все чертовщина. Дай-ка я взгляну на запись. Я потянулся наверх, надел ВР-шлем и на этот раз провалился в киберпространство с удивительной легкостью. Сегодня хторранское гнездо не выглядело столь враждебным; неизвестно, к добру это или нет. Передо мной был тот же комок слизней, а может быть, и другой. Они по- прежнему выглядели как крошечные голые черви. Но я однажды видел младенца червя, только что из скорлупы. И он родился -- вылупился? -- с волосами. Таким образом, кем бы ни были эти слизни, они, должно быть, пока эмбрионы или... что-нибудь еще. -- Готово, -- доложил Зигель. -- Вот запись... Реальность сместилась и замигала; показатель времени сообщал, что картинка снята меньше чем час назад. Слизней в клубке было больше. И сам клубок тоже был больше. -- Мы рассаживали датчики, -- сказал Зигель. -- Один выскользнул. Ладно, лучше смотрите сами. Датчик по форме походил на слизня, только в твердой оболочке. По интеллекту его не сравнишь с тигром -- довольно глуповатая штука, -- но с работой он справлялся. Прямо перед нами один из датчиков пытался переползти через кучу извивающихся влажных тварей и неожиданно нарушил равновесие в ней. Несколько тварей начали медленно съезжать вниз. Моментально все слизни закричали резкими, тонкими голосами, слившимися в пронзительный визг. Как только они подняли шум, клубок распался на несколько более мелких. Некоторые слизни рассыпались по скользкому полу камеры. Все они теперь двигались быстрее, сворачиваясь и разворачиваясь в злобном возбуждении. Некоторые органы гнезда отреагировали на шум и переполох, подрагивая в резонанс и издавая бульканье. Это только подхлестнуло панику среди слизней. -- Теперь посмотрите сюда, -- сказал Зигель. -- Наблюдайте за теми двумя, что справа. Слизни визжали как поросята, оторванные от матери. Двое, справа, были возбуждены больше всех. Один случайно врезался в другого, на что оба отреагировали со страшной, животной злобой. Они развернулись мордами друг к другу, выгнули спины и покрылись пупырышками, похожими на гусиную кожу. Один попытался встать на дыбы, другой атаковал его, яростно кусая. Первый взвизгнул от боли и тоже начал кусаться, они покатились кувырком, вскрикивая и извиваясь на мягком полу, как угри. Эти бледные слизни обладали удивительно большими пастями. Сканирование первых трех экземпляров показало, что зубов у них нет -- только десны с острыми краями. Нетрудно было поверить, что они и в самом деле детеныши червей: ярость, с которой они сражались, послужила бы достаточным доказательством для многих. -- Сейчас начнется, -- предупредил Зигель. -- Просто удивление берет. Два слизня завертелись волчком, неожиданно налетели на большой красный пузырь и отрикошетили в кучу возбужденных сородичей. В тот же момент клубок взорвался яростью, каждая особь превратилась в такую же бешеную тварь, как те двое, что вызвали цепную реакцию. Каждый атаковал ближайшего соседа, иногда они сплетались в венок кусающих друг друга за хвост бестий, иногда сбивались в кипящие яростью клубки, то распадающиеся, то вновь сплетающиеся. Не прошло и нескольких секунд, как все до одного слизни в куче-мале вступили в драку. Закапала густая кровь, потом она потекла струйками и наконец полилась ручьями. Еще через несколько секунд картина сражения прояснилась. Каждый слизень атаковал, каждый кусал, каждый яростно пожирал. Серьезно раненные и не выдержавшие нападений особи вскоре перестали двигаться и были быстро пожраны. Вскоре накал ярости начал спадать, в какой-то момент все сразу прекратилось, сменившись оргией жадного пожирания, глотания, бездумного жевания. В конечном итоге, начал восстанавливаться первоначальный клубок; на этот раз слизней в нем были меньше, зато они стали намного жирнее. От их исчезнувших собратьев осталось всего несколько темных пятен. Уцелевшие слизни были по-прежнему возбуждены, но мы видели, что теперь они успокаиваются и вскоре вернутся в прежнее, более спокойное состояние. Зигель вернул изображение настоящего времени. -- Довольно жуткая публика, а? -- Мне доводилось видеть собрания и похуже. Но тон мой был не слишком убедителен. Зигель прав. Жестокость этих созданий не вязалась с их безобидным толстым, аморфным видом. -- Что вы об этом думаете? -- Любопытный защитный механизм, -- сказал я. -- Если тебя потревожили, возьми и сожри кого-нибудь. Мой голос прозвучал гораздо спокойнее, чем следовало, по мнению моего желудка. -- Ну и? Думаете, это детеныши червей? -- спросил Зигель. Я заколебался, прежде чем ответить. -- Не знаю. Я видел новорожденных червей. У них был мех. Может быть, это какая-то переходная фаза. -- Я снял ВР-шлем и начал размышлять вслух: -- Детенышей, которых я видел, приручила семья ренегатов. Они уже имели трех червей, но хотели еще. Думаю, предполагалось их разведение. Меня всегда интересовало, что из этого выйдет -- кто кого будет разводить, в конечном итоге. Но я был там, когда появился четвертый червь -- только что вылупившийся младенец. Ренегаты считали это очень важным событием. По их терминологии, произошло завершение. Позже, когда у меня появилась возможность вернуться туда с соответствующим оружием, они обзавелись уже целым выводком маленьких червей. Я так никогда и не узнал, откуда взялись детеныши и как эти люди приручали их. Нет, вру -- кое-что мне известно. Это был процесс импринтинга. По-моему, он происходит в тот момент общения червей, когда они сплетаются вместе, но это по- прежнему не отвечает на вопрос, как человек может приручить червя, если останется с ним один на один. -- Но вы знаете, что это возможно, вы сами видели доказательство, -- сказал Зигель. Я задумчиво кивнул. -- Да, я знаю, что это возможно. Я только не знаю, как они это делали. Не могу представить себе человека, спускающегося в гнездо волочащихся деревьев и выносящего оттуда несколько таких вот детенышей. И не могу представить прирученного червя после того, как он начал расти. Но вопрос насчет ренегатов требует ответа. Я убежден, что этот процесс должен быть простым и подразумевает присутствие при вылуплении червя. Может быть, все предельно просто: его достаточно кормить, ласкать, нянчить и тыкать носом в лужу каждый раз, когда ему захочется выразить свое мнение на ковре. Точно так же, как приручают людей. Многих, во всяком случае. -- После задумчивой паузы я добавил: -- Если это так, то, боюсь, в будущем мы увидим намного больше ренегатов. Зигель не ответил. Эта мысль явно расстроила его. Однако Уиллиг точно поняла, о чем я думал. -- Значит, вы считаете, что все мы неизбежно превратимся в ренегатов? -- Не знаю. Нам известно, что люди могут жить в лагерях червей, и нам известно, что человек может приручить червя так, чтобы сосуществовать с ним как с партнером. Или наоборот. Но каков механизм -- это мы узнаем только в том случае, если Бразильская экспедиция генерала Тирелли завершится успехом. На нашем континенте мы не изучаем лагеря червей, мы сжигаем в них все дотла. И особенно ренегатов. -- Вы с этим не согласны? -- Напротив, очень даже согласен. Я считаю, что мы должны сжигать каждого проклятого ренегата, где бы его ни встретили. Но очень хотелось бы сначала допросить нескольких, вот и все. Беда только в том, что довольно быстро они перестают понимать человеческую логику. Для общения нет точек соприкосновения. Они не хотят или не могут вернуться к своему прежнему состоянию. Я не знаю. В этот момент меня прервал Зигель: -- Капитан... -- Его голос звучал подавленно. - Да? -- Главный экран. Я посмотрел на главный экран, показывающий вершину отдаленного холма. Султаны пыли рассеялись. Три червя застыли на гребне, глядя вниз. Они изучали нас, как три изголодавшихся путника смотрят на очень короткое меню в придорожной харчевне. Первоначально ядовитые жигалки образовывали постоянные рои над хторранскими гнездами, имеющие такую плотность, что воздух становился серым и зернистым. Освещенность земли под ним заметно снижалась. Незащищенный человек в гнезде-мандале с большой вероятностью подвергнется нападению жигалок. Без соответствующей защиты он получит столько укусов этих ненасытных "насекомых" в оголенные участки кожи, что в течение нескольких минут превратится в окровавленную массу. Не исключено даже, что большая часть крови будет высосана из тела несчастной жертвы в течение часа. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 22. ВГЛУБЬ Всю жизнь мучаешься. Потом умираешь. Потом твое лицо забрасывают грязью, Потом тебя едят черви. Скажи спасибо, что все происходит именно в таком порядке. Соломон Краткий Какое-то время я не говорил ничего. Не то чтобы сказать было нечего -- просто слова сейчас были лишними. Но Уиллиг выжидательно смотрела на меня, хотя я и не мог видеть выражения ее лица, сидя за своим терминалом. Зигель, я знал, тоже с нетерпением ждал моего решения. Парня следовало подтолкнуть. И остальным тоже не помешала бы некоторая уверенность в том, что их капитан не струхнул. -- Ладно, -- вздохнул я. -- Зигель, проверь, сильно ли мы увязли. На случай, если придется пропахивать борозду... -- Мы сидим довольно глубоко, -- сообщил он не слишком радостным тоном. -- - Я сделал несколько прикидок прошлой ночью и еще несколько как раз перед тем, как вы проснулись. Довольно клейкая штука, Мы по бедра в грязи. -- Теперь скажи то же самое, только короче. -- Я думаю, нас засосало. -- Ты не можешь сдвинуться с места? -- Я пытался всю ночь. Но что бы я ни делал, становилось только хуже. Это вещество -- я не знаю, что это такое, не грязь, не песок, -- оно ни на что не похоже. Плы-вет как жидкость, а когда начинаешь двигаться -- схватывается, как цемент. Тракам не за что зацепиться. Мне жаль, капитан, но машина не может сдвинуться ни на миллиметр. -- Все верно. Мы завязли. Имеем снаружи трех червей. И не можем вызвать помощь. А теперь давай выкладывай плохие новости. Зигель не ответил. Тишина на переговорном канале неприятно затянулась. Отвратительная мысль пришла мне в голову. Уиллиг пристально наблюдала, как я поднимаюсь из кресла и направляюсь в кокпит, чтобы лично взглянуть на Зигеля. А заодно проверить Локи и Валаду, работающих на своих постах. Лопец спала. Я протянул руку и выключил переговорный канал. -- Ладно, -- тихо сказал я Зигелю. -- Сдаюсь. Что ты не хочешь говорить? Зигель озадаченно посмотрел на меня: -- Я все сказал, капитан. -- Тогда я не понял. Вы -- ребята неглупые и понимаете, в какое положение мы попали. Но вы воспринимаете это чересчур уж спокойно. Что происходит? -- Капитан. -- Зигель развернулся вместе с креслом лицом ко мне. -- Если вы боитесь Рэнди Данненфелзера, почему мы должны бояться трех маленьких хторран? -- У этих маленьких хторран большие рты. -- Данненфелзер кусает больнее. Я поднял руку. -- Пусть насчет этого болит голова у биологов. Мы получали какие-нибудь сигналы по сети? Какие-нибудь сообщения? Зигель погрустнел. -- Простите, сэр. Ничего не было. -- Merde. -- В ответ на насмешливый взгляд Зигеля я добавил: -- Пардон за мой французский. Я хотел сказать: дерьмо! -- Я опустился в кресло второго водителя. -- Все в порядке, мы пошлем "SOS". Потребуем немедленной эвакуации. По всем каналам. Они не смогут это проигнорировать. -- А если все-таки проигнорируют? -- Тогда ты и я получим привилегию давать свидетельские показания, когда их будет судить трибунал. Зигель особой радости не выказал. -- Вы уверены, что хотите послать "SOS"? -- Ты что же, думаешь, мы сумеем выбраться самостоятельно? -- Я указал на ветровое стекло. Первые хтор-ранские насекомые уже проедали дорожки, но их было не так много, как я ожидал. -- Думаешь, они сильно голодны? Мне так не кажется. Слой этой дряни достаточно толстый, а местность заражена не так сильно, и я не думаю, что здесь соберется достаточно личинок, чтобы выесть нам путь на свободу. Это больше не транспортер, а дот. Не так уж много у нас осталось возможностей... -- Но нам пока не удалось выяснить, от чего погиб тот червь, -- заметил Зигель. -- Не надо искушать меня. Зигель пожал плечами. -- А мне нравятся мертвые черви. -- Знаешь что? Вы слишком кровожадны -- вы оба, ты и Уиллиг. Давай посылай "SOS". -- Спасибо, -- поблагодарила Уиллиг, подойдя сзади. -- Мы стараемся изо всех сил. Всегда приятно, когда тебя замечают. -- Она шагнула ко мне, чтобы подать кружку с чем-то горячим и отвратительным на вид -- возможно, с намерением проверить эту гадость н