а мне. -- Это не комплимент. Не забывайте, что в машине образцы и записи, которые надо доставить домой как можно быстрее. Они уникальны. -- Я с подозрением понюхал содержимое кружки. -- Боже! Кого вы собрались отравить? Меня? -- Вы заявили, что я кровожадна. Словами вам не отделаться -- испытайте это на себе. Я содрогнулся и отвернулся. -- Рейли! Что делают эти три червя? -- Просто спускаются с холма. Я протиснулся мимо Уиллиг и вернулся обратно к работающим пультам. Их экраны ярко горели в приглушенном освещении машины. Рейли вывел на один экран тактическую схему, а экран рядом показывал внешний обзор. Картинка была подернута розовым туманом, но виднелись три темные тени, прокладывающие себе путь вниз по склону, покрытому сахарной коркой. На схеме это были животные среднего размера. -- Они молодые, -- сказал я. -- В самом крупном всего 400 килограммов. Хотелось бы мне посмотреть их полосы. Можешь увеличить резкость? Рейли пробежался по клавиатуре, вызывая телефотоизображение. Еще несколько нажатий на клавиши -- и картинка заметно прояснилась. Но это не помогло. Мех червей был запорошен пылью, и, кроме того, двигаясь сквозь сугробы, они поднимали вокруг себя большие облака пыли. Судя по схеме, они направлялись не прямо на нас. Неожиданная мысль пришла мне в голову. -- Как выглядит наша машина снаружи? - Что? -- Да так, не обращай внимания. -- Я уже залезал в башню. -- Мы все еще похожи на боевую машину -- или просто на очередной бугор в пыли? Пройдут они мимо -- или нам предстоит драка? Сквозь стекло башни виднелась только розовая пелена. Все закрывал тостый слой пыли, но свет все-таки пробивался. Я постучал по клавишам рабочей станции башни, на крыше наружу высунулась камера и, развернувшись вокруг своей оси, показала вид транспортера сверху. Он был весь розовый, но очертания все-таки выдавали сделанный человеком предмет. Любопытство червей хорошо известно -- если они нас заметят, то непременно обследуют. А если почувствуют внутри движение, то на-падут. Или не нападут? В последний раз, когда я оказался в подобной ситуации, черви не напали -- по крайней мере, до тех пор, пока мы не попытались удрать из упавшей вертушки. И я до сих пор не уверен, что они нападали. С таким же успехом это могла быть реакция на ярко светящийся, напоминающий червя дирижабль, который забирал нас. Я спустился в главный отсек и снова заглянул через плечо Рейли. -- Выдвинуть пушки? -- спросил он. -- Не надо, пусть остаются под крышками. Может быть, эта троица скорее любопытна, чем агрессивна. Кроме того, я не думаю, что червь способен взломать нашу броню. Давай прикинемся мертвыми и посмотрим, что они предпримут. Черви были уже почти у подножия холма. За ними в сугробах на склоне остались широкие борозды. Скоро эта часть Мексики надолго покроется плотной коркой. Здесь не хватит личинок, чтобы съесть все дочиста. Возможно, гнездо под волочащимися деревьями еще слишком молодо и не может производить достаточное количество яиц. -- Они увидели нас... -- сообщил Рейли. Черви скосили глаза в нашем направлении и негромко зачирикали. Они сомневались и остановились, чтобы посовещаться. Если бы не их щебет, они выглядели бы почти комичными созданиями -- взгляд искоса делал их похожими на подвыпивших игрушечных гусениц, а припудренный розовым мех придавал очарование плюшевых медвежат. Но все портили издаваемые ими звуки. Их сильно приглушало одеяло пыли, покрывающее окрестности, но даже без усилителя сигналов то, что доносилось до нас, леденило кровь. Они обменивались неприятными вибрирующими звуками, похожими на писк насекомых, с причудливыми обертонами, которые придавали крикам неземное тревожное звучание. Я оглянулся. Уиллиг сидела на своем рабочем месте, наблюдая за приборами. Локи и Валада смотрели из-за ее спины. Сзади ко мне подошла Лопец, протирая заспанные глаза. Она уставилась на экран, дважды моргнула и моментально собралась. -- Что они делают? -- спросила она. -- Думают, -- ответил Рейли. -- Зигель, -- - тихонько позвал я. -- Ты послал "SOS"? -- Послал, но подтверждения не получил. -- Все правильно. Держи канал открытым. -- Ладно, ладно, капитан. -- Оп! -- произнес Рейли. -- Они идут. Надумали. В кабине стало тихо. Экраны говорили сами за себя. Черви направлялись прямо к нам. К счастью, существуют достаточно простые способы защиты от ядовитых жигалок. Одежда из любой мелкой сетки сделает вашу кожу недоступной для них. Кроме того, масла и жирные мази, похоже, защищают от укусов. Любая парфюмерия, приготовленная на основе естественных земных экстрактов, также является эффективным репеллентом. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 23. ЕЩЕ ГЛУБЖЕ Если смерть неизбежна, вы можете лечь поудобнее и извлекать из этого удовольствие. Соломон Краткий Вокруг них поднимались облака пыли. Черви скользили по ярко-розовым сугробам, как снегоуборочные машины, отбрасывая в обе стороны волны розовой пудры. Она клубами поднималась в воздух, образуя почти неподвижные туманные полосы позади каждого животного. Приблизившись к машине, они разошлись в стороны и с опаской окружили ее. Три чудовища кружили и кружили вокруг транспортера, пока не превратили большую часть сугробов в грязное красное месиво. Мы слышали, как чавкала грязь под огромными тушами. Пыль уже начала превращаться в вязкую слякоть. Скоро она схватится, как цемент. Черви начали тереться о танк боками, пробуя его своим мехом. -- Они неплохо счистили пыль с наших бортов, -- доложил Рейли. -- Скажи им, чтобы не забыли протереть лобовое стекло, -- сказал ему Зигель. -- Какие у нас шансы сдвинуться с места? -- спросил я. Рейли посмотрел на вспомогательный дисплей и разочарованно доложил: -- Слово "глинобитный" вам что- нибудь говорит? Я потеребил ухо. Тело снова зачесалось, мечтая о ванне. Скоро оно начнет болеть. Рейли поднял на меня глаза: -- Что, ответной шутки не предвидится? Я покачал головой. -- Кажется, я сейчас не в шутливом настроении. -- Я присел за самый последний терминал и зажег экраны. Черви перестали кружить вокруг машины. Они с любопытством смотрели на нее. Один, самый крупный, подплыл вплотную к нашему правому борту и начал водить клешней по металлу. Царапающий, скрежещущий звук громко отдавался внутри кабины. Уиллиг посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. -- Не так забавно, как вы ожидали, да? -- поинтересовался я. Она не ответила -- и я удержался от реплики, что запас ее остроумия подошел к критическому пределу. Скрежет продолжался. Звук был медленный, он тянулся мучительно долго, словно чудовище было не вполне уверено в своих ощущениях. Червь недоуменно продолжал царапать. По нашим нервам водили наждачной бумагой. -- Сидите все тихо, -- шепнул я, заметив, что Рейли Уже открыл крышку над красной кнопкой зарядки пу-шек. Потянувшись через его плечо, я аккуратно снял палец Рейли с кнопки и закрыл крышку. -- Ему просто интересно. Непосредственной опасности нет. Мои слова не убедили Рейли, но он утвердительно кивнул, демонстративно скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Червь продолжал свое исследование, но теперь расширил репертуар подозрительных звуков, дополнив его постукиванием. Казалось, он был прямо над нами. -- Что это за черт?.. -- проговорила Лопец, подняв глаза к потолку. -- Рейли, верхнюю камеру! -- приказал я. Он вывел изображение на главный экран; зрелище было пугающее -- червь долбил кончиками клешней по крыше машины. Они вытягивались и извивались, как вывихнутые шеи птиц. Между ними виднелись глаза хторра -- словно игрушечный щенок заглядывал через край стола. -- "Здесь был Килрой"1, -- прошептал я. Уиллиг хихикнула -- но это была нервная реакция. В конечном итоге -- наконец -- червь потерял интерес и соскользнул с транспортера, сдал назад, сдвинув пыль в складчатый сугроб, потом повернулся и подплыл к своим компаньонам. Все трое обменялись приглушенными пурпурными звуками и направились вверх по склону к роще волочащихся деревьев. Вздох облегчения внутри кабины был невероятным, словно весь экипаж одновременно получил пробоины. -- Хорошо, хорошо, -- сказал я. -- Только не надо быть самоуверенными. Мы еще не выбрались из леса... -- Кэп, взгляните сюда... Рейли показывал на экран. Черви осматривали след нашего тигра. Шер-Хан оставил борозду с ровными краями в нежной пудре, и три чудовища изучали ее с напряженным интересом. Теперь они плыли вдоль борозды к роще. -- Что они замышляют? -- спросила Уиллиг. -- Не знаю. Они, похоже, возбуждены. 1Образчик типичной надписи туриста на историческом памятнике. -- Думаете, они чуют запах тигра? -- Нет, -- высказал я мысль, неожиданно пришедшую в голову. -- Думаю, что они чуют запах гнезда в следах тигра. -- Счастья это им не прибавило, -- заметила Уиллиг. -- А вдруг это сторожа рощи? -- предположил Рейли. Я задумался. -- Если это так, то Шер-Хан в большой опасности. Эти ребята, скорее всего, не жалуют незваных гостей, как ты думаешь? -- Я позвал: -- Зигель! Готовь тигра. Если черви полезут в дыру, переходи на готовность номер один. Но не стреляй, пока они не атакуют Шер-Хана. -- - Ладно, ладно, капитан, -- согласился Зигель. Рейли трудился над клавиатурой. На экранах появились новые изображения червей. Мы разместили на поверхности целый комплект датчиков. Большая часть угнездилась на ветвях, сторожа квартирантов, но несколько осталось на уровне человеческого роста и на земле. Черви перебрались из слепящего розового света в фуксиновую тень под деревьями. Световые пятна придавали им колдовской вид. Мех искрился розовым инеем и серебряными блестками. Большие глаза вращались в разные стороны с шелестящим спут-пфут, избегая ярких лучей и пытливо взглядываясь в темно-синий сумрак между переплетающимися корнями. Вдруг один из червей застыл, его глаза закрутились, словно он пытался обнаружить источник какой-то тревоги -- звука, или запаха, или постороннего света. Внезапно глаза остановились, сфокусировавшись на одной точке -- прямо на нашем датчике. Прибор висел примерно посередине ствола волочащегося дерева, так что червь мог подойти довольно близко. Зрелище было устрашающее. Он смотрел на нас прямо в глазок датчика в течение долгой мучительной минуты, потом, так и не удовлетворив свое любопытство, скользнул половиной туши вверх по колоннообразному стволу и придвинул морду еще ближе к камере. Огромные глаза заполнили экран. Прибор, укрепленный высоко на дереве с противоположной стороны рощи, показывал жирного розового червя, мор-гающего на крошечный невзрачный серенький комочек. -- Почему он так заинтересовался? -- спросила Ло-пец. -- Ведь это не живность. -- Должно быть, улавливает инфракрасное излучение или, что хуже, радиоволны. -- Отключить? -- Не надо, давай посмотрим, что он сделает. Может быть, узнаем что-нибудь новое. Неожиданно червь потерял интрес к датчику и поспешил присоединиться к своим сородичам. Двух других хторран намного больше интересовал след тигра. Рейли вопросительно взглянул на меня. -- Ну... -- протянул я. -- Мы только и узнали, что этот червь не слишком наблюдателен. -- Смотрите, они направляются к корням, -- показала Уиллиг. -- Что ж, мы оставили достаточно четкий след... Трое хторран цепочкой углубились в фиолетовую тень лабиринта ползучих корней. Они продвигались медленно, но без видимых усилий. Складывалось впечатление, что такая перепутанная чаща и есть наиболее естественная хторранская среда обитания. -- Думаете, они полезут вниз, в гнездо? Я пожал плечами. -- Все зависит от взаимоотношений между червями и волочащимися деревьями, от отношений между этими червями и этими деревьями, -- уточнил я. -- Может быть, эти черви охраняют эту рощу, может, они владельцы земельного участка, а может, захватчики. -- Они нашли вход, -- доложил Рейли. Гастроподы проследили путь нашего тигра прямо до зева туннеля. Отверстие гнезда манило вниз. Темная дыра была глубокой, красной и на вид влажной; ее окаймляло сплетение нежных коричневых вен. Черви скосили глаза друг на друга и шумно защебетали. -- Это, должно быть, их язык, -- пробормотал Рейли. -- Если и язык, то с большими пропусками, -- сказал я. -- Сколько ни бились в Окленде, они смогли идентифицировать эти звуки лишь с выражением простейших эмоций. -- И тем не менее... -- начал Рейли. -- В том, что это заслуживает внимания, я с тобой согласен. Здесь имеет место какой-то вид общения. -- Телепатия? -- Это слишком просто, -- сказал я. -- Мне кажется, что мы не замечаем очевидного. Может быть, они испускают ультразвук или что-нибудь еще - -- не знаю. С таким же успехом ты можешь считать это волшебством наподобие телепатии, только подобный ответ -- ловушка, он запирает двери для любых других вариантов. Реакцией Рейли было неубедительное кряхтение. Он расстроенно почесал ухо. Разочаровавшись в чем-нибудь, парень мог раскиснуть -- это за ним наблюдалось. Пока мы не получили никаких ответов -- только новые вопросы. -- Ого, они пошли, -- предупредила Уиллиг. Пушистые розовые черви с переливающимся бархатным мехом легко вошли в мягкие красные губы гнезда. Сексуальный символ был слишком очевиден. Я одновременно испытывал и любопытство и отвращение. -- Зигель, следи за своими экранами. Все три червя спускаются вниз. -- Нет проблем, Шер-Хан вооружен и готов. -- Не стреляй, пока на тебя не нападут. Я хочу посмотреть, как черви поведут себя на дне. -- Я уже слышал это, капитан, -- напомнил Зигель. -- Знаю, что слышал. Но еще я знаю, как хочется тебе открыть счет собственным червям. -- Я выпрямился и обвел взглядом кабину транспортера. -- То же самое относится ко всем. Мы получили здесь возможность за один раз узнать о хторранах больше, чем за пять лет. Так что не портите все. Давайте проведем образцовую операцию -- для учебника. Все приборы здесь и в гнезде можно заменить. Если нашей жизни не будет угрожать непосредственная опасность, я не хочу, чтобы вы предпринимали любые враждебные действия. Тигр снабжен электроимпульсной гранатой, мы взорвем его только после нашей эвакуации... Я знал, что им неприятно слышать мои слова. Сам факт, что я счел необходимым сказать об этом, доказывал мое превосходство, недоверие, неуважение и подразумевал, что они не в полной мере осознают ответственность работы. Однако они не знали, что слова эти предназначаются больше для ушей записывающего модуля в черном ящике, чем для их собственных. Но я не мог объяснить ничего. Только не здесь, во всяком случае. Может быть, позже. Более мягким тоном я добавил: -- Лично я предпочел бы последить за гнездом несколько месяцев, чтобы увидеть, как развиваются эти штуки внутри, однако мы лишены подобной роскоши. Всем вам известно, что на этот счет говорят действующие приказы: "Вы призваны уничтожать любое и каждое скопление вражеского заражения, которое являет собой экологическую опасность либо в данный момент, либо в будущем" -- а это означает все хторранское. -- Я процитировал вторую часть приказа: -- "Все исследования хторранской экологии, любые эксперименты и наблюдения, могут быть осуществлены только там, где подобные действия не противоречат военным целям операции". В данном случае у нас есть возможность заняться исследованием. Так давайте выжмем из нее максимум. В будущем это может оказаться самым важным из того, что мы здесь сделаем. Вопросы есть? Вопросов не было. Отлично. -- Рейли? -- Черви примерно на полпути вниз. Наш датчик следит за движением по туннелю, так что мы можем засечь их в любую минуту... Ага, вот и первый. У, черт. -- Рейли расстроенно поцокал языком. -- Вот дерьмо! Этот гад нашел датчик. -- Одна из гастропод ухватила прибор челюстями. Мы смотрели прямо в хторранскую пасть, сплошь усеянную концентрическими кругами зубов, уходящими в глубь глотки чудовища. -- Такую картину не захочешь увидеть еще раз, -- заметил Рейли. -- Эту картину ты вряд ли увидишь еще раз, -- ответил я. -- Нажми-ка на кнопку тазера. Может, он выплюнет прибор. Рейли нажал на клавишу -- изображение на экране мигнуло и потом неожиданно исчезло. Рейли проверил дисплей системного контроля и печально покачал головой. -- Датчик мертв, -- доложил он. -- Его раздавили. -- М-м, -- задумавшись, протянул я. -- Надеюсь, что червь разгрыз его от злости. Честно говоря, не хотелось бы выяснить, что высоковольтный разряд хторране считают деликатесной приправой. -- Может быть, у слизней аналогичная реакция? -- предположил Зигель по переговорной сети. Я поправил наушник. -- А ну-ка повтори. -- Ну, те слизни, в гнезде. Если что-то помешало или потревожило -- атакуй. Датчик причинил червю боль, и он его раскусил. Может быть, эти существа вообще не испытывают чувства страха. Или, по крайней мере, не так, как мы. Они не знают, что такое паника или бегство; все, на что они способны, -- это кусаться. -- Гм. А вот это -- интересная мысль. Хотелось бы только собрать побольше данных для подтверждения. Выдели ее в бортовом журнале, ладно? Она заслуживает более детального изучения. -- Непременно выделю. Рейли показал на схему гнезда. Черви опять двигались вниз. Они уже почти на дне. -- Вот сейчас мы разберемся, квартиранты это, домовладельцы или кто-то еще.. . Изображение на дисплеях сменилось, показывая внутренность гнезда. Из устья туннеля вниз влажно выскользнул первый червь. При спуске с его меха слезла почти вся розовая корка за исключением лишь нескольких мазков, налипших на бока, и цвет полос был ярок и отчетлив. Червь пылал красной злобой. На боках выступили резко очерченные пятна; пронзительно-оранжевый цвет дисгармонировал с насыщенным фиолетовым и пурпурным. Червь выглядел разъяренным. Он ворвался в главную камеру гнезда воплощением яростного ужаса. Следом ввалился второй червь, раскрашенный в те же цвета насилия. Последняя гастропода -- самая маленькая -- имела не столь яркие полосы, но комбинация цветов была точно такой же. -- Не очень добродушная группа туристов, а? -- заметил Рейли. Прежде чем я успел ответить... Существует ряд способов защищать дома и другие сооружения от ядовитых жигалок. Обычные оконные сетки недостаточно мелки, чтобы задержать хищников размером с москита. Простейший способ -- занавесить все двери и окна пропитанными репеллентом занавесками, позаботившись замазать все щели и незащищенные края быстро затвердевающим поролоном. Повешенные в несколько слоев, перекрывающиеся противомоскитные занавески позволят человеку входить и выходить из помещения, не впуская внутрь жигалок. Более изощренная защита включает в себя покрытие всего строения полимерным аэрозолем, создающим непреодолимую преграду для хищных насекомых. Но такой способ непрактичен в местах с высокой влажностью, частыми дождями, снегопадами и ветрами, если аэрозольный слой постоянно не возобновляется. Внутри более крупных сооружений, таких как административные здания, ангары, фабрики, склады и подземные убежища, необходимо поддерживать небольшое избыточное Давление. Поскольку ток воздуха постоянно будет направлен наружу, любая открытая дверь окажется для жигалок непреодолимым препятствием. Репелленты и другие пахучие вещества создают некоторый сдерживающий эффект, но пользоваться ими надо постоянно. Отпугивающие вещества рекомендуется использовать в дополнение к другим защитным средствам, а не вместо них. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 24. ОХРАННИКИ РОЩИ Ранний червь носик протирает. Соломон Краткий ... Самый большой из трех монстров открыл пасть и испустил такой леденящий кровь рокот, какого я еще никогда не слышал: "Ххтпта-арррррррггххх!" В нем одновременно кричало множество звуков и чувств. Я слышал стихийную ярость. Слышал душевную муку и сжимающий сердце ужас. Крик чудовища выходил за пределы восприятия и понимания, но общий смысл передавался невероятной глубиной вложенного в него чувства. Это был вопль предательства, безумия, смерти. Я физически ощущал, как он распарывает мое тело. Я слышал чувства, которым нет названия. Все в машине содрогнулись от ужаса. А потом -- черви ринулись в атаку. Все трое разом. Они врезались в толстую рыхлую мякоть гнезда как бешеные. Они вгрызались в красные пузыри, глотали визжащих слизней, рвали пульсирующие артерии, полосовали и бросали обрывки, поливающие струями темного сиропа все кругом. Черви рвали на мелкие куски все соединительные сплетения и паутины, размалывали их в конфетти -- и все время кричали, ревели, выли как сумасшедшие. Из корней волочащегося дерева текла кровь, густая и Черная, как нефть. Она текла отовсюду: капала с потолка, заливала стены, била из свисающих обрывков вен. Слизни на полу снова завизжали, остервенело кусая друг друга. Красные пузыри дергались и сокращались в эпилептических конвульсиях. Все гнездо вспенилось кровавым водоворотом. Изображение на экранах потеряло резкость и распалось на куски. Камеры озлобленно дергались. Из динамиков доносились выматывающие душу звуки. Кровавая оргия затянулась на целую вечность. Она все продолжалась и продолжалась. Ярость чудовищ не знала ни пощады, ни границ. К горлу подступила топшота, к счастью, я не надел ВР-шлем. -- Зигель, -- прохрипел я. -- Ты в порядке? -- Я не в виртуальной реальности, если вы это имели в виду. -- Хорошо. -- Что происходит? -- воскликнула Лопец. -- Что они делают? -- Это явно не квартиранты, -- сказал я. -- И, наверное, не хозяева гнезда. -- И обеими руками вцепился в спинку кресла "Рейли. -- По-моему, они -- мародеры, что-то вроде хторранских ренегатов. По какой-то причине они не хотят, чтобы гнездо жило и производило на свет... -- Конкуренция! -- воскликнул Рейли, перебивая меня. -- Вот что это такое! Они убивают конкурентов. -- О дерьмо! А ты ведь прав. Точь-в-точь это здесь и происходит. -- Меня поразила страшная догадка. -- Помните мертвого червя, которого мы нашли?.. Это они его убили. Все совпадает! Они, по всей видимости, наделены разумом, а тот хторр был неприручен. Они не могли позволить дикому червю свободно разгуливать по территории, которую собирались колонизировать. Сейчас происходит почти то же самое. Мы видим умышленное уничтожение. -- Нет, -- запротестовала Уиллиг. -- Этого не можех, быть. Червям нет смысла убивать друг друга и разрушать^ гнезда. Лицо Уиллиг выдавало ее замешательство, но она явно готова была отстаивать свою точку зрения. -- Наоборот, смысл есть. Таким образом они не дают развиваться другим семьям червей. Тривиальнейшее явление. Они борются за генетическое превосходство. Больше пищи, больше шансов для спаривания -- и в конечном итоге больше потомства. Люди постоянно занимаются тем же самым. - Нет! Одна только мысль об этом злила и расстраивала Уиллиг. Я пристально посмотрел на нее: -- Вы когда-нибудь работали в корпорации? -- Э... -- Ее злость как рукой сняло. -- Ладно, беру свои слова назад. -- И она с несчастным видом замолчала. Изображения на экранах заваливались набок, дергались, плясали. Рейли переключался с одного монитора на другой, но неистовство не оставило в гнезде ни одного спокойного уголка. Вся камера судорожно сжималась, пытаясь извергнуть захватчиков. Показания беспорядочно зажигались и гасли, не в силах справиться с противоречивыми потоками информации отдатчиков. -- Может, нам следует остановить их? -- предложила Лопец. -- Зачем? -- Я искоса бросил на нее взгляд. -- И как? -- Э... -- Она заволновалась в поисках ответа, но так и не смогла подыскать подходящего. -- Пусть продолжают, -- решил я. -- Все есть полезная информация. Просто мы узнали, что черви могут причинять друг другу такое же зло, какое причиняют людям. -- Но это -- я не нахожу слов -- отвратительно! -- Согласен. Ты испытываешь такое же почтение к жизни, как и мы все, как и большинство профессиональных солдат. Не важно, какого рода жизнь, просто ненавистно наблюдать, как ее уничтожают. -- Э... Да... -- согласилась Лопец с редким для нее румянцем смущения. У нее были длиннющие ресницы. Она украдкой взглянула на меня и отвела глаза, смутившись еще больше. Лопец так усердно старалась выглядеть образцовым солдатом, так тщательно скрывала от окружающих свою мягкость, что терялась, когда кто-нибудь указывал на ее тайное "я" и говорил: "Ага! Вот и ваше сострадание". Это было нетрудно заметить. Иногда я и сам продолжал испытывать такие же чувства. Теперь это происходило не так часто, как когда-то, но все же иногда случалось. Я не мог оторвать взгляд от ужасов, творящихся на экранах. Густые потоки начали иссякать, вены гнезда истощились. Теперь кровь волочащихся деревьев растекалась по камере. Темные лужи разливались, заполняя впадины на неровном полу. Зрелище напоминало сумерки над умирающим болотом. От лихорадочно подергивающихся в жидкой слякоти обрывков измочаленной плоти летели брызги. Но потом -- наконец -- конвульсии яростной борьбы начали ослабевать. Гнездо проиграло битву и теперь умирало; непроизвольные судороги перешли в редкие, слабые сокращения и подергивания. Все три червя упивались победой. Исчерченные черными полосами, страшные и свирепые, они продолжали бросаться в разные стороны, но теперь они ели, жадно глотали самые мясистые органы маточного гнезда в оргии ненасытности. Их бока заметно раздулись. Ходили слухи, будто желудок у хторран безразмерный и по своей вместимости превосходит черную дыру среднего размера. Сейчас мы видели тому доказательство. Неожиданно раздался голос Зигеля: -- Капитан, нас просят принять радиограмму. -- А? От кого? Хотя какая разница... -- Я включил связь. -- Капитан Джеймс Эдвард Маккарти на связи. С кем я говорю? Ответил мужской голос с ленивым протяжным техасским выговором: -- Вы просили об эвакуации? -- Да, просил. Кто вы? -- Э... скажем, меня послал один ваш хороший друг. -- Этого не может быть. У меня нет никаких друзей. -- Ладно, пусть нет, но ваше оборудование еще имеет кое-какую ценность как утиль. Вы хотите, чтобы мы вас забрали, или нет? -- Хотим! -- ответил я, наверное, чуточку поспешнее, чем следовало бы. -- Хорошо. Слушайте внимательно. -- Голос звучал с обманчивой ленцой. -- Примерно через семь минут мы будем прямо над вами... -- Мы ничего не ловим своим радаром. На чем вы летите? -- усомнился я. -- Вам известно, какой толщины слой розовой пыли? -- У нас высотный грузовой скример. Мы находимся примерно на милю выше пыли. Теперь слушайте меня. Мы сбрасываем спасательную гондолу, так что держите канал связи открытым. Гондола будет наводиться по вашему лучу и приземлится как можно ближе к вам. -- Мы здесь не очень-то свободны в передвижениях, -- сказал я. -- Приклеились намертво. Нам придется добираться до нее на своих двоих. Что вы подразумеваете под "как можно ближе"? -- Постараемся опустить ее прямо к вашему порогу, -- пообещал голос. -- Парашютом будет управлять оператор-человек. В зависимости от ветра радиус приземления -- от двадцати до тридцати метров. Я на секунду прикрыл глаза, пытаясь зрительно представить, как это будет выглядеть. Хотя все равно. У нас нет выбора. Открыв глаза, я обвел взглядом мой экипаж. У всех было одинаково озабоченное и тревожное выражение. Самой трудной частью была не сама эвакуация. -- Все в порядке! -- рявкнул я. -- Чего расселись? Собирайтесь! Надеть кислородные маски и накидки. Зи-гель, ты отвечаешь за контейнеры с пробами. Захвати все. Локи, Валада, вы поможете Зигелю. Лопец, понесешь блоки памяти. Рейли, отвечаешь за огонь. Стрелять только замораживающими ракетами. Вы с Уиллиг прикроете Наш отход. -- В микрофон я сказал: -- Мы будем готовы. -- Пакуйтесь полегче, -- посоветовал голос. -- Вас всего семеро, верно? Так что запас веса остается небольшой. -- Я тоже беспокоюсь насчет веса. Вы должны обязательно забрать нас с первой попытки. Сколько времени Даете на погрузку? -- Немного. Нам бы хотелось, чтобы вы оторвались от земли за три минуты или даже быстрее. -- Управимся, -- ответил я и повернулся к команде. Зигель уже бунтовал. -- Почему прикрывают Уиллиг и Рейли?.. -- Потому что ты можешь унести больше, чем они, вот почему. У тебя еще будет шанс, Курт, но не сегодня. А теперь давай, готовься! Он явно обиделся, однако начал собираться. Впрочем, в одном Зигель был прав: он лучше других управился бы с оружием в случае нападения. Он был сильнее и обладал более быстрой реакцией. Но если черви выберутся из гнезда и нападут на нас по пути к спасательной гондоле, в первую очередь они атакуют людей с оружием. Нравилось мне это или нет, но я должен был принять решение. Кем можно пожертвовать? И кто определенно не запаникует? Ответ был очевиден. Рейли и Уиллиг подходили больше, чем Зигель, Локи, Лопец или Валада, хотя бы по той простой причине, что они стояли на месте гораздо лучше, чем бегали. Вылупившись на свет, ядовитая жигалка меньше мошки. Она должна беспрерывно кормиться в течение трех часов, чтобы выжить; также жигалке необходимо кормиться перед спариванием. Жигалка спаривается после каждого сеанса кормления. Она сразу же откладывает яйца и потом снова должна искать пишу. Каждый раз при кормлении она растет. Чем крупнее жигалка, тем больше половых партнеров она привлекает. Зарегистрированы взрослые жигалки размером со шмеля. Жигалка кормится и производит потомство, пока не умирает. Средняя продолжительность жизни жигалки в хторранской мандале не превышает недели. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 25. "ПУСТЬ ЖИВЕТ!" Если вы не переносите жару, держитесь подальше от пожаров. Соломон Краткий Гондола спускалась, как ангел с небес. Прекрасная и грациозная -- сама Добрая Глинда не выглядела бы столь приветливо. Мы увидели ее сначала на радаре, а потом в видеокамеру. "Сперва телеобъектив показал, как на фоне розовой дымки появилось слегка светящееся пятно, потом постепенно, спускаясь, оно становилось все ярче и приобретало более ясные очертания. Это была круглая штука -- яркая и переливающаяся. Она висела на стропах тройного парашюта, как гондола воздушного трамвая. Оператор, управляющий ею, несомненно был профессионалом. Он опускал гондолу сужающимися кругами, резко и коротко подергивая стропы и выпуская маленькие облачка из холодного реактивного двигателя -- чтобы оставаться внутри перевернутого конуса, упирающегося вершиной в нас. -- Лучше бы ему приземлиться поближе, -- сказал Рейли. -- Грязи очень много, идти по ней -- сущее мучение. -- Даже хуже: придется красться на цыпочках, верно? -- Валада с тревогой посмотрела на меня. -- Не знаю, -- ответил я после короткого молчания, сам весьма встревоженный. -- Я не знаю, что делают квартиранты, когда выпадает розовая пыль. И никто не знает. Теперь на меня смотрели все мои ребята. Первым заговорил Зигель: -- Вы эксперт, капитан; что думаете вы? -- Если честно, не знаю. -- По их лицам было видно,' что этого недостаточно. -- Могу только предположить... что квартирантам нет нужды роиться, когда вокруг достаточно пищи. Может быть, в пыли каждый кормится в одиночку... Но, с другой стороны, квартиранты не способны думать -- они просто реагируют на раздражитель. Вопрос в том, является ли раздражителем земля, покрытая большими сугробами пыли. Я с досадой потер небритый подбородок. Экипаж ждет от меня решения, а не лекции. -- Послушайте, -- сказал я. -- Мы будем в защитных костюмах -- накидки, кислородные маски и все остальное. Пусть каждый постарается добраться до гондолы как можно быстрее. Она приземлится достаточно близко. Рейли недоверчиво хмыкнул. На его дисплее предполагаемое место посадки представляло собой широкий эллипс, границы которого постоянно менялись по мере снижения гондолы и экстраполяции возможного разброса точек приземления. Я понимал, почему Рейли сомневается. Эллипс по-прежнему охватывал слишком большую площадь. На наших глазах он менял очертания и сжимался, пока наконец не превратился в ярко-красный косой крест, который несколько секунд еще дергался туда-сюда по экрану, а потом, словно преодолев нерешительность, замер в одной точке. Дерьмо! Она оказалась недостаточно близко. Спустя мгновение модуль ударился о землю. Удар был сильный, аппарат дважды подпрыгнул, спружинив на рессорах и подняв огромное облако пыли, почти полностью закрывшее место посадки. Даже транспортер вздрогнул. Запарусившие парашюты сдуло с гондолы раньше, чем она погрузилась в розовую слякоть; огромный шелковый балдахин надулся, отполз в сторону и наконец распластался, словно прилег отдохнуть на склоне. -- Гондола ждет, -- сообщил голос из-за облаков. -- Давайте! -- Уже в пути! -- крикнул я в ответ и распахнул люк. -- А, черт!.. Локи показывал на экран. Черви тоже почувствовали удар. Оторвавшись от еды, они скосили глаза в сторону, потом вверх. На наших глазах они бросили свое застолье и заскользили вверх по туннелю. -- Дерьмо! -- выругался я. -- Уиллиг, Рейли! К нам набиваются попутчики. Пошли -- все вперед! Живее! Живее! Живее! Я выталкивал их из люка одного за другим. Уиллиг и Рейли были первыми, Уиллиг сразу же пошатнулась под тяжестью гранатомета, и на какую-то секунду я испугался, что допустил страшную ошибку, но она быстро выправилась и без звука заняла позицию. Она подала знак, подняв большой палец. Я не видел ее лица, но наверняка сейчас каждое мгновение доставляло Уиллиг удовольствие. По крайней мере, я надеялся на это. Другие последовали за ними, растянувшись цепочкой. Каждый нес не менее двух тяжелых коробок -- образцы, пробы, память и все остальное. Я тащил на себе черный ящик с бортовым журналом. В накидках и кислородных масках мы напоминали големов, но, ступив в розовую пыль, сразу превращались в снеговиков или плюшевых медвежат. Жижа местами доходила до пояса и была вязкой. Все с натугой брели по склону, как исполненные решимости альпинисты. Я покидал машину последним. Перевел ее в режим самоуничтожения и включил взрыватель, потом с трудом потащился следом за остальными. Гондола лежала метрах в сорока, а может, пятидесяти -- короткий рывок в нормальных условиях, но здешние условия нельзя назвать нормальными. Слой грязи был толстым, густым, как сироп, и уже начал покрываться твердой ломкой корочкой. Каждый шаг давался с трудом. Под ногами ничего не было видно, непонятно, куда ступаешь -- на камень, на корень или на скользкую землю. Это напоминало прогулку по призрачной красной трясине. Дальше идти стало еще опасней. Под розовым одеялом таились стелющиеся побеги кудзу. Ее листья, покрытые восковым налетом, скользили, как куски мыла. Неосторожно поставив ногу, можно было расшибить лицо -- или задницу. Не один из нас добавил к следам подошв еще и отпечаток седалища. Позади осталось двадцать метров, а я уже чувствовал, как стучит от перегрузки сердце -- приходилось напрягаться, чтобы миновать эту кашу как можно аккуратнее, Пот заливал глаза, стекал по шее и по телу. Что это была за каша! Экипаж в беспорядке растянулся почти по всему пути от транспортера до спасательного модуля. Хуже всех приходилось Уиллиг и Рейли. Они остались позади. -- Давайте сюда, -- позвал я. -- Пока можно... -- Не останавливайтесь! -- крикнула в ответ Уиллиг. Я видел, что она с трудом удерживает равновесие. Дерьмо! Черви пока оставались в туннеле, но я уже знал, чем все закончится. Не успел я додумать эту мысль, как первый червь вырвался из рощи. На какой- то момент он притормозил, чтобы сориентироваться -- момент тянулся целую вечность, -- а потом с ревом рванулся прямо наперерез нашей цепочке. Следом за ним появились два других. Рейли уже приготовился к стрельбе. Уиллиг выглядела немного неуверенной, но... Мне захотелось бросить груз, ящики с бортовым журналом, памятью, со всем остальным и кинуться к ней на помощь, но я знал, что это невозможно. Не хватит времени. Нельзя. Записи ценнее. Кроме того, их двое против трех червей. Если каждый выстрелит по два раза... Черви скатывались вниз по склону, разбрызгивая грязь, кричали: "Хторр! Хторр!", размахивая похожими на лапы богомола клешнями, как боевыми знаменами. Их глаза злобно мигали, щурясь от пыли, которая клубами поднималась вокруг. Рейли выстрелил первым -- ракета прошла над склоном, оставив за собой светлую струю холода, которая тут же расплылась шлейфом бурно клубящейся пыли. Она вошла в червя с чмоканьем, отдавшимся громким эхом даже среди приглушающей все звуки розовой тишины. Червь на мгновение застыл, когда граната взорвалась внутри него, потом, казалось, почувствовал боль и растерянность, словно спрашивая: "Что это? Как вам это удалось?" Свободно висящая кожа вокруг его глаз вздулась пузырями, тело распухло, как дирижабль, руки конвульсивно задергались, а весь мех встал дыбом -- затем он просто замерз в этом положении. Затрещав, хторр затвердел и замер неподвижной статуей, чуть приподнявшейся и склонившейся набок. Внезапно он оделся морозной шубой, сначала белой, а потом, когда начала оседать пыль, розовой. Второй червь промчался мимо, равнодушный к судьбе товарища. Ракета Уиллиг встретила его на полпути -- но она лишь задела его; червь запнулся и кувырком заскользил в сторону, оторопевший и взбешенный, яростно размахивая руками. Он не был убит! У него оторвало полбока, ему размозжило один глаз, но ревел он по- прежнему. Перевернувшись на ноги, он неудержимо заскользил вниз по склону. Рейли достал его своим вторым выстрелом, но... третий червь обрушился на него как снежная лавина. Прицелиться мешало тело первого червя. Уиллиг развернулась для выстрела, но было уже поздно, червь ухватил Рейли зубами и стал трепать его, как терьер крысу. Его крик был ужасен. Уиллиг следовало выстрелить, но она колебалась, надеясь, что еще остался шанс на спасение. Я не мог винить ее, я тоже надеялся, хотя наперед знал все... -- Стреляйте! Проклятье! Убейте его! Убейте! А потом червь повернулся и оказался почти на ней, но каким-то образом Уиллиг удалось выстрелить. Была ли она слишком близко, или промахнулась, или граната оказалась бракованная -- разобрать было нельзя, так быстро все произошло. Ракета вырвалась и взорвалась прямо перед червем, земля вспучилась и разошлась в стороны, ударив гейзером холодного взрыва. Червя подняло в воздух, он извивался и корчился. Уиллиг отбросило взрывом назад. Она оставила после себя шлейф клубящейся пыли. Червь с трудом проскользнул вниз. Он казался оглушенным, во всяком случае, не атаковал. -- Вставайте, Уиллиг! Поднимайтесь! Стреляйте в него! Стреляйте еще раз! Рейли лежал в стороне, ноги его дергались. Он был еще жив! Уиллиг, похоже, получила травму. Она пыталась встать, но не могла, и постоянно падала навзничь в розовую слякоть, бешено молотя по воздуху руками. Она что-то пыталась сказать, но до меня доносились только приглушенные и невнятные звуки. Она была не в себе либо от паники, либо от боли. Я колебался. Может, стоит вернуться? Но в этот момент мимо меня с трудом прошел Локи, спотыкаясь и поскальзываясь. Возможно, он имел шанс, может быть, все они имели -- червь моргал в растерянности, неуверенно размахивая руками. Но, вероятно, он был испуган не меньше нашего, может быть, ему было больно, он горбился и качался из стороны в сторону, но не нападал. -- Забери ее, Локи! -- крикнул я и подумал, не пойти ли мне самому за Рейли. И в этот момент я увидел, как волочащиеся деревья взорвались яростью. Впечатление было такое, будто все они сразу распались на части. Огромное облако искрящихся красных точек поднялось над покрытыми розовым инеем кронами. -- О боже! Квартиранты! Все бегом! -- Я даже не посмотрел, подчинились они или нет. -- Локи! Оставь их! Он пытался помочь Уиллиг, но она не могла даже стоять, не то что идти -- не было сил или нарушилась координация. Локи неожиданно подхватил ее и неуклюже взвалил на плечо. Он с трудом двинулся к нам, проламывая твердую корку сугробов. С таким же успехом он мог просто приклеиться к месту -- так медленно он продвигался. Им явно не успеть. Рой опустился на них обоих и на Рейли тоже. Вероятно, в воздухе стоял запах крови и растерянности. Вокруг червя тоже жужжало облако голодных квартирантов. В защитных костюмах люди, возможно, имели шанс, но именно эти квартиранты оказались маленькими красными хищниками, которых мы называли терками. Это были воздушные пираньи, самые кровожадные из всех. В какой-то момент показалось, что Локи и Уиллиг все-таки удастся уйти. Они продолжали упорно продвигаться сквозь рой свирепых кровососов, но слой хищников на их телах продолжал расти. Терки облепили накидки, комбинезоны, садились на спины, на руки, на головы -- пока фигуры людей окончательно не превратились в дьявольские кипящие сгустки. Один лишь вес бесчисленного множества терок повалил их обоих в розовую грязь. Возможно, они яростно отмахивались от мириад крошечных хищников, а может быть, просто копошащийся рой создавал иллюзию, что его жертвы отчаянно сопротивляются, но, как бы то ни было, стало ясно, что костюмы не устоят перед натиском. Большое черное пятно расплылось по бледной пыли. Червь приходил в себя. Пошатываясь, он двинулся вперед: посмотреть, в чем там дело. В запасе оставалась, может быть, минута, прежде чем квартиранты настигнут остальных. Я уже кричал: -- Вперед! Вперед! Черт вас возьми! Черт! Черт! Черт! Бегом! Я бешено размахивал руками, подгоняя оставшихся к гондоле, и, ослепленный паникой, бросился следом за ними, тщетно стараясь выбраться из неподатливой грязи, проламываясь сквозь корку, спотыкаясь, поскальзываясь, буксуя, падая, протягивая руки к светящемуся желтым дверному проему в отдалении. Ослепленный, видящий только плывущую пелену перед глазами, хрипящий, вскрикивающий, не знающий даже, преследуют ли меня эти твари, я каждую секунду ожидал, что меня собьет ревущий червь или накроет облако алых кровососов, которое запеленает всех нас в агонию режущих мелких укусов, отвратительного царапанья и щипков, повалит в сугробы, растащит на части нас, забившихся в крике; в голове мелькали страшные картины -- пасть, зубы, уходящие концентрическими рядами прямо в ад, летящие от Рейли капли крови, Уиллиг, молотящая по воздуху руками, тщетная борьба Локи, взорвавшийся рой, неистовые насекомые, водоворот крошечных жующих ртов -- и крики! Боже мой, крики! Дикая ругань и другие звуки тоже, влажные всхлипы. Кровь стучала в висках. Сейчас червь уже добрался до них и... Лопец первая оказалась у гондолы. Аппарат был размером с небольшой микроавтобус, только с посадочными лыжами вместо колес. Она нажала на красную панель рядом с люком -- панель откинулась, Лопец ударила по кнопке, и люк гондолы открылся, выпав наружу и образовав трап. Хрустнула корка, поднялось облако пыли. Лопец забросила внутрь свои коробки, потом повернулась и помогла Валаде залезть в модуль. Следующим подошел Зигель, спотыкаясь и скользя по раскисшей розовой каше -- она пенилась, как сироп, -- и, подтолкнув Лопец вверх по трапу, повернулся, поджидая меня. Я пропихнул его внутрь, пользуясь черным ящиком как тараном, и повалился на Зигеля сверху, не оглядываясь назад. Дверь с лязгом захлопнулась за мной. Я запутался в куче конечностей и металлических коробок. Кто-то матерился, кто-то кричал. Слышались всхлипывания. Я пытался высвободить свои ноги и старался, чтобы мои приказы услышали: -- Чтоб вас всех! Кто-нибудь, нажмите на кнопку запуска! Кто-то нажал. Я почувствовал, как модуль резко вздрогнул. Надувался первый из подъемных шаров. С глухим ударом освободились еще два и тоже начали наполняться гелием. Когда все три серебристых шара раздуются, как спелые дыни, гондола пойдет вверх и поднимется высоко над розовой мутью. Если понадобится, она унесет нас до стратосферы. -- Закрепите все ящики и пристегнитесь сами. Кто-нибудь ранен? -- Я сел, подтянувшись за поручень. -- Лопец, присмотри за Валадой. Сделай ей анестезию, если потребуется. Маски не снимать! -- Я соскользнул по стенке и повалился на бок, но все-таки сумел заслонить собой дверь. -- Забудь об этом, Зигель. Ты не вернешься... -- Только один выстрел, капитан. -- Пусть живет! Если ты промахнешься или только ранишь червя, он атакует модуль. -- Тогда разрешите мне застрелить его с воздуха! -- Я сказал: пусть живет! Глаза Зигеля наполнились такой ненавистью и злобой, что на секунду мне показалось, будто он собирается броситься на меня. Он уже отворачивался, когда я поймал его за плечо, развернул и, сжав его лицо обеими руками, притянул к себе. -- Слушай! Она была и моим другом тоже -- я сам едва не бросился к ней. Она знала, на что идет! И Рейли знал. И Локи тоже знал. Они оплатили твой билет на этот автобус. Не потеряй его, совершив какую-нибудь глупость. Я был прав, но Зигелю по-прежнему не хотелось это слышать. Модуль задрожал и дернулся. Мы оба взглянули вверх... -- Первый баллон наполнился, -- доложила Лопец. -- Второй и третий... -- Гондола снова задрожала, поехала в сторону и опасно накренилась. Жижа под нами хлюпала, пытаясь удержать рвущуюся на свободу машину. -- Второй и третий баллоны сейчас тоже наполнятся. -- Принайтуйте это, -- Я указал на черный ящик. Зигель грубо схватил его и прихватил парой зажимов, прикрепленных к полу. Я огляделся вокруг; все остальные уже привязались ремнями; по периметру кабины шли сиденья. Толкнув Зигеля в одно из них, я упал в другое -- напротив. Валада протянула мне один конец привязного ремня, а за вторым пришлось нагнуться. Я еще шарил под сиденьем, когда гондола наконец с чмоканьем вырвалась из проклятой трясины и поднялась в воздух. Какое-то время стояла полная тишина. Мы смотрели друг на друга, грязные и еще не пришедшие в себя от быстрой смены событий. Еще не веря себе, мы поднимались в небо. -- Высота? -- спросил я. Лопец посмотрела на экран перед ней. -- Семьдесят пять метров и продолжает расти. -- Еще недостаточно высоко, -- сказал я и расстегнул ремни, чтобы можно было повернуться и выглянуть из окна. Нет -- не тот борт. Я перебрался на противополож-ную сторону и, наклонившись над Зигелем, выглянул наружу. -- Повернись и посмотри, -- приказал я ему. Внизу можно было разглядеть неясный серый бугор транспортера, вмерзшего в кондитерский пейзаж. Неподалеку покрытый инеем червь занимался чем-то ужасным. В центре утрамбованного пятна в меренге, окруженный сердито роящимся облаком, кормился червь. Даже будучи не в себе, каким-то обособленным участком мозга я понял, что это объясняет странную форму ран, которую мы наблюдали у мертвого дикого хторра. Сначала три цивилизованных червя убили его, потом налетели квартиранты и начали жадно насыщаться, пока не перестала течь кровь. Еще один пример страшного партнерства. Я отстегнул от пояса дистанционный взрыватель, взвел его и нажал на красную кнопку. Транспортер исчез во вспышке. Возник красивый яркий шар оранжевого огня и стал быстро распухать, поглотив обоих мертвых червей и третьего -- который пожирал тела наших товарищей, -- рощу волочащихся деревьев, гнездо под ней и проклятых тварей, еще порхающих в воздухе. Все они моментально превратились в пепел. А пламя все распространялось. Взрывная волна настигла нас. В течение короткого неприятного мгновения на модуль обрушилась серия угрожающих толчков, потом все стихло, и мы продолжали подниматься в тишине. Мир внизу горел. Розовая корка воспламенилась и пылала. Вокруг поднимался черный дым, полыхало жаром, как от печи. Мне было наплевать, что адский огонь может докатиться до Чиуауа, оставив пол-Мексики сожженной и обугленной. Черт с ней! Черт со всем на свете! Жигалка откладывает яйца в мясистые съедобные доли пурпурной хторранской ягоды. Яйца пребывают в состоянии покоя до тех пор, пока ягоду не съедает подходящий организм-хозяин. Когда яйца жигалки попадают в орган, выполняющий функции желудка, из них появляются прожорливые личинки. Чтобы их не снесло в нижние отделы кишечника, личинки многочисленными сильными жвалами прикрепляются к слизистой желудка. После этого они начинают питаться содержимым кишечника, отдавая предпочтение веществам с высоким содержанием клетчатки. В этом плане наиболее подходящими для личинок жигалки являются несколько видов хторранских организмов, в частности гастроподы, кладбищенские воры (горпы) и кроликособаки. Хозяевами могут быть и другие хторран-ские жизненные формы, но они пока остаются неизвестными. Ряд земных видов также создает приемлемую среду обитания для личинок жигалки. В этот список входят (но не ограничивают его) крупный рогатый скот, лошади, ослы, овцы, козы, ламы, страусы, свиньи, собаки, кошки и люди. Вместе с тем земные организмы очень тяжело переносят заражение личинками ядовитых жигалок, которое обычно приводит к прободению желудка, тяжелым инфекционным заболеваниям и смерти. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 26 ГОЛУБАЯ ФЕЯ Выбирайте себе смерть тщательно. Вам придется иметь с ней дело очень долго. Соломон Краткий Внезапно мы вырвались из преисподней, и мир снова стал голубым. Мы с изумлением переглядывались, а лимонно-желтое солнце светило сквозь иллюминаторы. Мы неожиданно почувствовали себя чистыми. Мы плыли в свежем голубом небе, оставив позади все случившее-ся в каком-то другом, ужасном, розовом кошмарном мире. Я огляделся вокруг и увидел нервные улыбки. Как и мне, всем хотелось захихикать -- значит, мы были еще живы. -- Мы спаслись, да? -- прошептала Валада. Ее вопрос не нуждался в ответе. Опершись рукой на стекло, я смотрел в прекрасное, новое, залитое солнечным светом небо. Как легко быть благодарным за такие маленькие радости! Мир внизу был накрыт огромным розовым ковром, наползающим мягкими клубами на четко прочерченный горизонт. Прямо под нами из глубины высвечивало зловещее оранжевое зарево. Даже без черной копоти оно выглядело жутко. Как далеко оно распространится? Не имеет значения. Тот мир уже мертв. Надо отнестись к этому как к интересному экологическому эксперименту и выбросить из головы -- это просто еще одно оружие против злокачественного хторранского заражения. Мы всплывали к вершине неправдоподобно яркого голубого неба. Я посмотрел на часы. Еще нет и половины десятого. Все произошло чересчур быстро... Самолет сделал два захода. В первый раз пилоту не понравился угол сближения, он сделал вираж, чтобы поймать нас на другом направлении. Вторая попытка удалась. Воздушный крюк зацепился на трос, скользнул по нему до соединительного узла, защелкнулся; включились, подъемники. Трос натянулся, и нас рывком протащило по небу. Им понадобилось много времени, чтобы втянуть нас внутрь. Пилот должен был снизить скорость, но так, чтобы, с одной стороны, не потерять высоту, а с другой не тащить нас за собой, как мешок картошки по булыжной мостовой. В основном это ему удалось, но все-таки мы почувствовали облегчение, когда наконец с тяжелым ударом ввалились в брюхо самолета и грузовой люк захлопнулся под нами. Голос в моем наушнике сказал: -- Добро пожаловать на борт, капитан. Рад, что вы все здесь. Надеюсь, в пути не сильно трясло. Мы постарались затащить вас помягче. Но остаток пути, обещаю, будет несравнимо более гладким. Меньше чем через час мы опустим вас на землю в целости и сохранности. Прошу прощения, но сегодня мы не можем доставить вас прямо в Хьюстон. Нам бы и хотелось сделать вам такое одолжение, но это чуть в стороне от наших краев. Мы высадим вас в Сан- Антонио, а там вы пересядете на вертушку и к ужину будете дома. И это, черт меня возьми, самое большее, что мы можем для вас сделать. Надеюсь, вы не обидитесь, если я попрошу вас посидеть до конца пути в гондоле. Так будет лучше -- для всех нас. В продовольственном шкафу есть обычный набор закуски и выпивки. Да, чуть не забыл: кто-нибудь нуждается в медицинской помощи? -- Нет, мы в порядке, -- заверил я. -- Спасибо, что забрали нас. Кто вы? -- Ах, вы действительно хотите знать это. -- Голос прозвучал скорее утвердительно, чем вопросительно. -- Да, хочу, -- прямо ответил я. -- Ладно, могу сказать, -- медленно, но без обиняков заявил он. -- Но тогда мне придется нажать на большую красную кнопку, которая открывает грузовой люк... и ваша гондола просто-напросто вывалится наружу. Знаете, эти штуки стукаются о землю гораздо сильнее, когда к ним не привязаны парашюты. Вот что я скажу: почему бы вам не считать, что вас подобрала Голубая Фея?.. -- Я вас понял. Спасибо. -- Конечно, поняли, я уверен. На этом все, связь кончаю. Зигель смотрел на меня широко открытыми глазами. Как и остальные. В ответ на их недоуменные взгляды я неопределенно пожал плечами и мрачно покачал головой: -- Я не знаю. Ваши догадки ничуть не хуже моих... -- Во дела! -- воскликнул Зигель с преувеличенным уважением. -- Эти феи могут быть крутыми! ... На самом деле мои предположения были намного убедительнее. Просто не хотелось высказывать свои подозрения вслух. Мы замолчали, каждый погрузился в собственные мысли. В основном мы думали о Рейли, Уиллиг и Локи.. Валада начала тихонько всхлипывать. Лопец обняла ее за плечи и притянула к себе, успокаивая как могла, но и сама выглядела чертовски расстроенной. Зигель просто спрятался в раковине собственных переживаний, угрюмо надувшись. Я же думал о другом. Со своими переживаниями я разберусь позже. Наедине с собой. Это была одна из вещей, которым я научился на модулирующей тренировке. То чувство, которому ты сопротивляешься, ни за что не оставит тебя в покое. Если не дать себе пережить его, можно попросту завязнуть. Оно будет преследовать тебя повсюду, поскольку не получило завершения. Но если дать ему свободу -- полную свободу, а не механическую игру в пересказывание своих проблем, -- тогда энергия, вложенная тобой в переживания, высвободится и со всей этой историей будет покончено раз и навсегда. Она перестанет глодать твой мозг -- просто растворится в прошлом. Я очень долго не понимал, о чем толкует Форман, но когда попросил его объяснить, в чем суть, он лишь посоветовал не мучить себя. "В реальной жизни понимание похоже на утешительный приз, его получают даже те, кто приходит к финишу последним. Так что просто сиди и жди, -- сказал он. -- И ты поймешь". Я сидел и ждал. Позже мы занимались упражнением, процессом, изгнанием нечистой силы, если угодно. Называйте это, как хотите. Это упражнение нельзя выполнить неправильно. Всего лишь требовалось прийти в комнату и выслушать инструкцию. А по инструкции полагалось вспомнить все ужасные вещи, которые кто- либо когда-либо сделал вам. Вспомнить о случаях, когда вас предавали, когда вы попадали в безвыходные положения, когда вам отказывали, вами играли, обманывали, когда вас принуждали, ограничивали, оскорбляли -- о всех тех случаях, когда вас ломали и обходились со зверской жестокостью. Форман и его помощники неслышно ходили по проходам между рядами стульев, шепотом спрашивая, поглаживая, подталкивая, настаивая: "Кто вас обидел?" "Кто вас ударил? Кто причинил вам боль? Кто повалил вас и держал, заставляя плакать от бессилия? Вы помните этот момент? Помните, что вы при этом чувствовали?" "Думайте о работодателе, который обещал вам золотые горы, о человеке, всегда говорившем правильные вещи, и о том, как однажды он оказался лицемером, негодяем и злопамятным трусом -- не напоминал ли он тех живодеров со школьного двора, которые изводили вас каждый день, дразнили и задирали до тех пор, пока просыпаться по утрам и идти в школу не стало для вас мучением? Вспомните, в чем вы провинились перед ними? Вы смешно выглядели, или одевались не так, или просто не хотели быть такими, как все... А вот еще. Подумайте о любимом человеке. Который жестоко обошелся с вами. Который бросил вас ради другого, потому что ему или ей нравилось трахаться с другим или другой больше, чем с вами. Думайте обо всех, кто вас бросил. Припомните каждый случай, когда у вас не было возможности сказать прощай -- или поквитаться. А ваши мать и отец? Какие чувства вы испытываете к ним? Может быть, между вами осталась какая-то недоговоренность? Что-нибудь вроде злобы или сожаления? Чего вы им так и не простили? Вспомните все злодеяния против вас -- и все подлости, совершенные вами в ответ. Вы держали всю эту злобу в себе много лет и держите до сих пор? И когда она выйдет наружу, не лопнет ли ваше лицо? Может быть, она всегда проявляется в неподходящий момент? И направлена на совершенно посторонних людей? А знаете почему? Потому что всю жизнь вы подавляли в себе всю вашу злость, все ваши страхи, всю вашу печаль... Знаете, сколько уходит энергии, чтобы сдерживать это? Расходуется вся ваша энергия. Вся ваша жизнь. Итак, прямо сейчас я говорю вам: перестаньте сдерживаться. Так будет правильнее. Не сдерживайте больше слезы. Пусть они текут. Пусть нахлынет все разом. И течет, течет, течет. Теперь у вас есть возможность выразить все, чему вы сопротивлялись всю жизнь..." И мы это сделали. Я удивился самому себе. Мне и в голову не приходило, сколько боли накопилось внутри за всю мою жизнь. Я думал, что давно справился со всем этим. Мне казалось, что я могу справляться с собой. Однако здесь и сейчас, в самой середине модулирующей тренировки, из меня извергся водоворот слез и ярости. Он излился подобно темной маслянистой крови, захлестнувшей гнездо волочащихся деревьев. Все пропиталось, залилось, погрузилось и в конечном итоге утонуло во все-затопляющей трясине. Звуки высвобождающейся энергии, боли, скорби, безумия, должно быть, напоминали то, что слышалось в Дахау. Но на этом упражнение не закончилось, далеко не закончилось. Одного за другим, по мере того как проходил пик эмоций, нас уводили в большую пустую комнату и, вручив дубинку, подводили к огромному, возвышающемуся над человеком манекену. Сначала я почувствовал себя глупо и смутился, но манекен начал говорить. Он лишь отдаленно напоминал живого человека: артикуляция не совпадала с тем, что он произносил грубым голосом. Но потом он начал говорить ужасные вещи, произносить ужасные слова. Он говорил сразу и мужским и женским голосом, этот глас сразу всех людей в мире произносил самые непереносимые слова, которые когда-либо я слышал: "Ты недостаточно хорош. Ты маленького роста. Ты недостаточно сильный. Ты некрасивый. В тебе нет талантов. Ты недостаточно умен". И тогда я поднял дубинку и стал бить, лупить, охаживать его. Я нападал, словно рехнувшийся, настолько осатанев от ярости, что даже не осознавал, чем занимаюсь. Мой мозг находился где-то в другом месте, а все, что осталось, было чисто физической вспышкой единственного чувства, которое я испытывал, -- желания убить. И я лупил по манекену, пока он, всхлипывая, не повалился на пол, и я тоже опустился на пол, всхлипывающий, обессиленный, выжатый, беспомощно ползающий. Следующее, что я запомнил, -- как мне помогли подняться на ноги и мягко подтолкнули к другому этапу упражнения, бесцельному хождению по кругу, как в стаде. Всех, кто прекращал буйствовать, безумствовать, изгонять нечистую силу -- называйте это как хотите, -- отправляли ходить по кругу и избавляться от этого, оставляли каждого наедине с собой парить в розовом бездумном блаженстве, отсутствующе бродить, подобно сумасшедшим в бедламе. Кружить до тех пор, пока мы опять не обретали свое вербальное "я" в той степени, чтобы беспомощно улыбнуться сквозь еще текущие по щекам слезы и потом, каким-то образом, снова прийти в себя, но уже ощущать себя по-другому: изменившимся, трансформированным. Позже, гораздо позже, когда эта часть процесса закончилась и мы почувствовали себя очистившимися, цельными и приятно новыми и пустыми, я спросил Формана: "Что теперь будет?" -- Что будет теперь? -- переспросил он. -- Теперь вы начнете накапливать новые проблемы. Только на этот раз, поскольку вы стали больше, то и проблемы будут больше, а справившись с ними, вы подготовите себя к новому набору проблем, еще более сложных. -- И так без конца? -- подавленно ужаснулся я. -- Нет, почему же, конец будет, -- сказал он. -- О, это хорошо -- и когда же я его достигну? -- Когда умрешь, -- сообщил Форман. И все рассмеялись. Даже я. Шутка предназначалась не только мне -- всем сразу Но он был прав. Это никогда не кончается, а просто продолжается, продолжается и продолжается. И это огорчало и злило больше всего -- не важно, сколько конов ты выиграешь, все равно жизненная игра заканчивалась, когда тушили свет. Его выражение, не мое. Однако я помнил, как легко было потом, когда упражнение закончилось и я избавился от всего груза. Я помнил, как приятно чувствовать пустоту внутри, себя. Гадал: состояние ли это просветленности или просто усталость? Хотя какая разница. Я находился в другом месте, и там мне не было больно. Так однажды ночью... мы поругались, Лиз и я. Началось с дурацкого спора -- мы шутили, куда денем все деньги, которые собирались выиграть в лотерею, но потом, непонятно как, разговор перешел в: "Это похоже на тебя...", а затем к: "Ты же знаешь, что твои поступки сводят меня с ума..." Вскоре мы уже бранились, упрекая друг друга в страшных вещах, и нам не было важно, кто прав, а кто виноват -- мы оба были не правы и весь спор был настолько глупым, настолько мелким, что впору бы устыдиться. Только ни один не хотел признать это первым. Она кинулась в спальню и начала рвать простыни в клочья, а я заперся в ванной и стоял под душем прямо в одежде и матерился. Через некоторое время я сорвал одежду и швырнул ее в закрытую дверь, она громко шлепнула и влажно сползла на пол. Я лег в ванну и на полную мощность включил самую горячую воду. Но уже красный как рак, разваренный и распаренный, по-прежнему продолжал злиться. А потом вдруг вспомнил о всесилии процесса избавления, переживания, изгнания -- называйте как хотите, -- и недолго думая начал буйствовать прямо в ванне. Я колотил по воде и орал. Я гнал волну бешенства из живота, выдавливал ее из горла, напрягал тело изо всех сил. Меня поразило, каким узким каналом оно оказалось и как долго пришлось выпускать ярость через столь крошечное отверстие в окружающий мир. Я лягался и шлепал руками, разбрызгивая воду, старался производить как можно больше шума, помогая себе шипением пены и плеском бегущего из кранов кипятка. Воды на стенах и на полу было больше, чем в ванной, когда Лиз наконец сломала задвижку на двери и ворвалась ко мне, встревоженная, испуганная, плачущая. Она подумала, что у меня начался припадок -- в известном смысле так оно и было, но только я вызвал его сам. К тому моменту, когда она сломала дверь, он уже закончился, и я, выдохшийся, повалился ей на руки, даже не в силах объяснить, чем занимался. Я обхватил ее, а она обняла меня, вся промокнув, и дело кончилось тем, что Лиз залезла в ванну, и я извинялся, что напугал ее, а она стащила с себя одежду, и мы заново наполнили ванну, и я объяснил, что специально довел себя до приступа ярости, а потом заверил Лиз, что злился вовсе не на нее, а на самого себя за тупость, слепоту и упрямство, и начал просить у нее прощения, а она начала извиняться передо мной, а потом мы оба рассмеялись над тем, как глупо себя вели, и посмотрели друг на друга и... Одно вызывало другое -- мы прижались друг к другу щеками, обнялись, а затем остальные части наших тел тоже слились самым естественным образом, и наконец слились наши души -- и мы стали снова теми, кем нам полагалось быть с самого начала. Я чуть не утонул в ванне. И это было бы хорошо. Я заслуживал счастливую смерть. Вспомнив, что больше всего на свете люблю мириться с Лиз Тирелли, я улыбнулся. Но тем вечером я узнал еще кое-что. Я понял, что могу справиться с печалью, или злостью, или страхом, или любой другой болью, которая может мне встретиться. Я мог справиться с ней самостоятельно, один, без всякой помощи, если понадобится -- уединившись в собственной ванной. Единственное, что требовалось, -- это тряпка и ведро. Я всерьез не задумывался над багажом, накопленным мною за последние несколько дней. Еще не задумывался. Просто тащил его за собой, сделав мысленную заметку позвать первого попавшегося коридорного. Только никто не появлялся. Я знал, что сделаю первым делом, когда вернусь домой. Либо залезу в ванну, либо... Это мысль. Можно спуститься в гимнастический зал. Там есть борцовские куклы. Одну можно представить себе генералом, а другую его коротышкой- лизоблюдом. А после... Не знаю, что сделаю после, но, по крайней мере, условия справиться с собой там лучше, чем где-либо. У меня имелась довольно неплохая версия, кем была Голубая Фея или, по крайней мере, кто ее послал. Где-то по пути должны были вмешаться люди дяди Аиры. Едва ли кто-нибудь скажет мне правду, но это и неудивительно. Почему группа дяди Аиры сочла нас -- меня? -- заслуживающими спасения? Или, может быть, дело не во мне? Может быть, у дяди Аиры имелись некие причины быть заинтересованным в материалах, которые мы везли с собой? Неприятная мысль. Проклятье! Еще один повод для злобы -- образцы в наших ящиках были для них важнее наших жизней. Но не прошло и часа, как я сам поступил точно так же. Я решил, что пробы важнее, чем жизнь Рей-ли, и Уиллиг, и Локи. Хотя достаточно ясно предвидел последствия этого решения. Долго же придется сидеть в ванне. Слишком много надо выплакать. Личинка ядовитой жигалки -- не паразит. Она выполняет в организме хозяина уникальную пищеварительную функцию. В кишечнике личинки можно обнаружить большие колонии пищеварительных бактерий. Хотя каждая отдельная личинка обычно служит хозяином только для одного определенного вида микроорганизмов, таких видов среди пищеварительных бактерий насчитывается много. В пробах из желудков червей присутствовало в среднем по меньшей мере от двадцати до тридцати разновидностей микроорганизмов, активных в данном организме-хозяине. Эти симбиотические микробы расщепляют молекулы целлюлозы до усвояемых молекул крахмала и Сахаров, позволяя питаться пищей, которая при других обстоятельствах не усваивается не только самими личинками жигалки, но организмом, в котором они находятся. Таким образом, бактерии помогают переваривать пищу сразу обоим своим хозяевам. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 27. В ПУТИ Удовлетворенность есть процесс восприятия собственной жизни, как бы она ни была плоха.. Соломон Краткий В Сан-Антонио мы пробыли на земле меньше пяти минут. Самолет подрулил к стоянке, гондола опустилась из грузового люка, ее дверь открылась, и безликая женщина в шлеме и очках указала на поджидающий вертолет. Она настойчиво, почти со злостью размахивала своим жезлом. -- Пошли, -- скомандовал я, подхватив свой шлем и коробки. Было ясно, что мы не дождемся здесь ни ответов на вопросы, ни вежливости. -- Вы хотите сказать, что мы даже не посетим Аламо? --  удивилась Лопец. -- Один из моих предков одержал здесь выдающуюся победу1. -- Оставь это на потом, маха2. Сейчас неподходящее время для шуток. Я плечом подтолкнул ее в направлении вертушки, лениво рассекающей лопастями воздух. Наверное, пинок был сильнее, чем требовалось, но я пребывал не в лучших чувствах, и существовало еще одно дело, которым мне не терпелось заняться. 1 Во время Техасской войны за независимость мексиканцы осадили францисканскую миссию Аламо в Сан-Антонио и взяли ее 6 марта 1836 года, при этом весь гарнизон миссии погиб. 2 М а х а -- женщина (исп.). Я обратил внимание, что аэротакси не имеет никаких опознавательных знаков. Любопытно, но для каких-либо выводов маловато. Я залез в него с чувством изжоги в желудке. Думать о том, что ждет нас по приземлении в Хьюстоне, не хотелось. Дверь захлопнулась за моей спиной, и мы поднялись в воздух, прежде чем я успел найти где сесть, не говоря уж о том, чтобы пристегнуться. Я упал в одно из передних кресел, обращенное спинкой к кабине пилотов. Оставшиеся в живых члены моего экипажа озадаченно смотрели на меня. -- Что, черт возьми, происходит? -- спросил Зигель. Я покачал головой. Лучше им этого не знать. Но Зигеля такой ответ не удовлетворил. -- Давайте говорите, капитан. Это не похоже на обычную процедуру. Нас должна была встретить команда, принимающая отчеты. И медицинское подразделение. -- Помолчав секунду, он добавил: -- И капеллан тоже. Лопец хмыкнула. -- Да, что за выпады? Это неправильно. Я вздохнул. Посмотрел на свои ботинки. Подумал, сильно ли будут вонять мои ноги, если я разуюсь. Интересно, существует ли способ расшнуровать их, находясь в другой комнате. Рассеянно почесал затылок. Одним словом, старался выглядеть немногословным добродушным капитаном. Потом снова встретился с ними глазами. Мое представление их не убедило. Тогда я пожал плечами и сказал: -- Хотите послушать, что я думаю? Я думаю, что авиакомпания "Голубая Фея" нас не любит и не хочет увидеть еще раз. -- Но когда-нибудь, -- спросил Зигель, -- мы получим прямой ответ? -- Кто-то хочет, чтобы мы не оставили следов. Чем меньше мы знаем, тем труднее кому-нибудь из нас проговориться. -- Не переведете ли вы это на нормальный язык? -- попросила Валада, сняв шлем и откинув черные волосы с глаз. Она была здорово раздражена. Я надул щеки и выпустил воздух, издав губами неприличный звук. -- Послушайте, я согласен с вами, да, здесь что-то происходит. Хотя одно абсолютно ясно: операция проводится втайне, и нам с вами не полагается этого знать. -- Почему вы так уверены? -- Потому что никто не сказал нам ни слова. Вот почему. Валада, казалось, хотела запустить в меня своим шлемом. Но вместо этого повесила его на спинку соседнего кресла и сердито покачала головой. -- Это черт знает что, -- сказала она. -- Хоть это вы понимаете? Просто черт знает что. -- Прошу прощения, но мне известно не больше вашего. А строить догадки я не собираюсь. Я приложил одну руку к уху, а другой показал на потолок, Валаду это не убедило. Зигель изрек тихое: "О!" А Лопец произнесла что-то по-испански, но слишком быстро, чтобы я успел перевести. Что-то насчет "cojones"1 и что-то насчет "la verdad"2. Я обвел взглядом внутренность вертушки; это была серийная модель, не совсем военная, не совсем гражданская, не совсем правительственная -- вообще никакая. Незаметная. Бросив шлем, я водрузил ноги на коробки, лежавшие передо мной. Внезапно в голову пришла мысль. Я оглянулся на стенку за моей спиной, и мне показалось, что я вижу телефон! Тоже не армейский! Обычная гражданская линия связи! Вынув его из держателя, я набрал свой личный номер. Удивительно, но он работал. В трубке сразу послышался гудок. Я заколебался, водя пальцем по кнопкам. Кому позвонить первому?.. Лиз не ответила, а оставлять сообщение я не хотел. Проклятье! Кому бы еще? Данненфелзеру? Не очень хорошая идея. Соблазнительная, но неподходящая. О, я набрал номер Марано. Она ответила почти моментально: -- Марано слушает. 1 "Яйца" (исп.). 2 Здесь: "брехня" (исп.). -- Это Маккарти, -- тихо, но очень выразительно сказал я. -- Что, черт возьми, с вами произошло? -- Капитан! -- Она почти взвизгнула. -- Где вы? -- В воздухе. -- Я взглянул на часы. -- Меньше чем через час будем дома. Куда ты делась? -- Мы получили специальный сигнал к отходу... -- Ее голос звучал смущенно. -- Какой такой специальный сигнал? -- А? Разве вы его не получили? -- Ее удивление было искренним. -- Подожди, -- сказал я. -- Расскажи мне, в чем он заключался. -- Это была шифровка -- она пришла по красной линии. Прием не подтверждать, сохранять радиомолчание, не пытаться ни с кем связаться, а просто следовать в точку с такими-то координатами на максимально возможной скорости -- для немедленной эвакуации. -- Мы не получали никакого сигнала, -- произнес я, -- по той простой причине, что его никто не посылал. Нас намеренно... Я прикусил язык, чтобы не сказать еще чего-нибудь. Предполагалось, что гражданские линии связи не прослушиваются, но никто в это не верил. -- Э, послушай... -- начал я. -- Должно быть, произошла путаница. Дома я разберусь. Не переживай. И, э... -- Я постарался говорить обычным тоном. -- Наверное, тебе не стоит говорить об этом кому-нибудь, пока я кое-что не выясню, договорились? -- Есть, сэр. Я рада, что вы все в порядке... -- И только тут она поняла, что, возможно, поспешила. -- Э, вы все в порядке?.. Я замялся, не представляя, как ей рассказать. Марано поняла мое молчание. Ее голос упал. -- Насколько плохо? -- спросила она. -- Очень плохо, -- ответил я. Слова едва давались. -- Рейли. И Уиллиг тоже. И Локи. -- О нет... В трубке наступила долгая тишина, В конце концов я был вынужден спросить: -- Лидия, ты еще здесь? Она всхлипнула и с трудом выдавила: -- Да, я здесь. Я виновата... -- Не надо. Э... потом поговорим, хорошо? -- Хорошо. Судя по тону, Марано чувствовала себя так же паршиво, как и я. -- Связь кончаю. -- Я отключился. Сидя в кресле, я долго, нахмурившись, смотрел на те-лефон, потом снова набрал номер Лиз и на этот раз оставил сообщение, коротенькое. Не хотелось говорить сейчас обо всем, что я на самом деле чувствовал. Только не в присутствии своих подчиненных. Поэтому я просто сказал: "Я на пути домой. Нам надо о многом поговорить. М-м... я люблю тебя. Пожалуйста... будь на месте. Ты мне нужна. Очень". Я повесил телефон на место и весь остаток такого трудного пути просидел молча. Когда личинка жигалки достигает достаточно крупного размера, она перестает держаться за слизистую желудка хозяина, превращается в покрытую прочной неперевариваемой оболочкой куколку и, пройдя с пищевым комком через кишечный тракт, попадает с экскрементами наружу. Вскоре после экскреции, обычно через сутки, из куколки выходит взрослая ядовитая жигалка. Личинки проводят внутри пищеварительной системы здоровой гастроподы всего три или четыре недели. Поэтому, чтобы сохранить способность переваривать растительную пищу -- как хторранскую, так и земную, ~ гаст-ропода должна постоянно заражаться яйцами жигалок. Этот симбиоз явно полезен для обоих партнеров: гастропо-да более эффективно использует ресурсы окружающей среды, а в результате процветают как сами жигалки, так и их микрофлора. Однако ясно, что симбиоз более важен для жигалок, чем для червей, потому что червь может выжить без жигалок в своем пищеварительном тракте, а жигалка не способна завершить цикл развития без хозяина. Это предполагает, что хторранская ягода является важной составляющей рациона гастропод, ибо в противном случае жигалка не была бы столь зависима от этого пути проникновения в организм хозяина. Как результат наших предварительных исследований, для предотвращения распространения ядовитых жигалок -- и, возможно, червей -- было предложено уничтожать хтор-ранскую ягоду; однако прежде чем приступить к любым программам по уничтожению растения, настоятельно рекомендуется провести дополнительные эксперименты. С одинаковой вероятностью возможно, что без пищеварительной помощи со стороны личинок жигалки и их симби-отической микрофлоры аппетиты червей опасно возрастут и будут представлять намного большую опасность для населения в зонах заражения и вблизи них. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 28. ХЬЮСТОН Умеренность необходима во всем. Особенно в умеренности. Соломон Краткий Вертушка приземлилась, сильно ударившись о землю, и почти в тот же момент распахнулся люк. Я узнал этот прием. Пилоту что-то не нравилось, и он хотел, чтобы мы вытряхнулись из его машины немедленно. От удара заболели почки, сморщившись, я спускался по ступенькам. Данненфелзер допустил ошибку. Нет, не в том, что поджидал меня внизу у трапа. Я настолько устал, что прошел бы мимо, даже не заметив его, -- но он раскрыл свой рот. Это и было его ошибкой. Я уверен, что он собирался произнести что-то страшно умное. Только не знаю что, потому что не дал ему возможности договорить до конца. Я просто схватил его за грудки и ударил спиной о ближайшую машину. -- Сукин ты сын! Проклятый предатель человеческого рода! Из зависти ты готов продать саму правду! Его глаза выкатились, как яйца всмятку, а в лице не было ни кровинки, как у мертвеца, -- если не считать крови, хлеставшей из носа. Я даже не помнил, как съездил ему по морде, просто продолжал бить его спиной по чертовой машине -- снова, снова и снова. Когда меня наконец оттащили, он как подкошенный повалился на землю. Тем не менее я его даже зауважал -- он ни разу не захныкал. Только шмыгал носом и пытался подняться на ноги, показывая руками, чтобы ему помогли. -- Все хорошо, все хорошо... Меня потрясло, как я его отделал, и в то же время разочаровало. Я чувствовал незавершенность. Хотелось постучать его башкой о стену. Хотелось услышать, как хрустят его кости. Меня переполняла ярость, смешанная с исступленным восторгом. Это было настолько приятное чувство, что все проклятые последствия могли катиться к чертям. Мне и так хватит что сказать трибуналу. Неожиданно я заметил, что мои руки кровоточат, с костяшек пальцев капает кровь. Я их порезал, когда головой Данненфелзера расшиб окно в машине. Я стряхнул с себя руки Зигеля и Валады. -- Все в порядке. Я закончил. -- Потом добавил: -- На этот раз, во всяком случае. Двое дружков Данненфелзера уводили его. Они выглядели такими же потрясенными, как и он. -- Боже мой, посмотрите на ваши руки, -- простонала Вал ада. - -- Отведем его к санитарам. -- Нет, -- сказала Валада. -- Я захватила из вертушки аптечку первой помощи. -- Она уже прижигала тыльные стороны моих кистей бактерицидными ватными тампонами. -- Вам повезло. Упав с трапа, вы отделались содранной кожей. Сейчас немного побрызгаем спреем, все| будет в порядке. -- А? -- А лейтенанту Данненфелзеру не повезло. Надо же было ему споткнуться и так удариться о стену. -- Валада, о чем ты бормочешь? -- Зигель удивленно уставился на нее. -- Я знаю, что я видела, -- заявила она и посмотрела на других. -- Бедный маленький Данненфелзер так скакал от радости, празднуя нашу встречу, что ненароком налетел на стену. Капитан Маккарти ссадил себе костяшки пальцев, когда бросился ему на помощь. Верно? -- Спасибо, Кристин, -- сказал я. -- Но тебя могут отдать под трибунал за лжесвидетельство. Кроме того, это тот случай, которым я предпочитаю гордиться. -- Прошу прощения, капитан, но я так не думаю. -- Тем не менее я настаиваю. Это мое дело, а не ваше. Валада фыркнула и пожала плечами. -- Вытяните руки. Она яростно потрясла флакон и побрызгала из него на мои пальцы. От замораживающего состава почти мгновенно прекратились и боль и кровотечение. Я бросил взгляд через плечо. Данненфелзер, поддерживаемый своими друзьями, ковылял ко мне. Он выглядел ужасно, весь опухший и красный. Завтра будет еще страшнее. Валада перехватила мой взгляд и попыталась встать между нами. Я сказал: -- Все в порядке. Я уже закончил. Однако Зигель и Лопец снова приготовились нас разнимать. Валада закончила с моими руками и повернулась к Данненфелзеру, чтобы обработать его раны. Он остановил ее жестом руки и направил на меня дрожащий палец. Ему потребовалось время, чтобы собраться с мыслями, но в конце концов он сумел прокрякать: -- Мне известно, кто вас подобрал. Вы еще не слышали последнего слова. Я знаю, кто вас подобрал. -- В таком случае, ты знаешь больше моего. -- Я было отвернулся, но потом снова повернулся к нему. -- Рейли, Уиллиг и Локи мертвы из-за твоей мелкой пакости. Скажи спасибо, что я не убил тебя. И все-таки когда-нибудь я скормлю тебя червю... Я резко оборвал фразу. Выражение лица Данненфел-зера все равно не изменится. Почему я должен тратить на него силы? -- А, черт с ним. Подхватив ящик с бортовым журналом, я протиснулся между Валадой и Зигелем и направился к отдаленному терминалу аэропорта. Однако ядовитые жигалки и их личинки выполняют не только вспомогательную роль в разыгрывающейся перед нами биологической драме. Более важная роль заключается в том, что они создают путь передачи -- и взаимодействия ~ хторранских бактериальных и вирусных сообществ. Вследствие непомерного аппетита жигалки постоянно жалят и сосут кровь у всех особей в поселении-мандале. Экологическое моделирование показывает, что такое поведение вызывает и поддерживает единообразие в микрофлоре всех гастропод в пределах лагеря. Полный набор разновидностей микроорганизмов обнаруживается во всех червях, обитающих в зоне роения жигалок. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 29. ЛЫСЫЙ Если никто не обзывает вас дураком, значит, вы умерли. Соломон Краткий Первое, что я хотел сделать -- залезть под горячий душ, чтобы вода почти обжигала, чтобы все время меня окутывало облако пара. Хотя нет, это я сделаю во вторую очередь. Сначала надо разыскать Лиз и посмотреть, будет ли она разговаривать со мной. Но, когда я вошел в квар-тиру, ее там не было. Зато был лысый. Что меня поразило прежде всего -- так это невероят-ный блеск его головы. На ней не было абсолютно ни одной волосинки. Он был высокий и худой, с большим носом и ярко-голубыми глазами, увеличенными стеклами очков. Одет в армейскую форму, а на лице -- знакомая улыбка. И он сидел в моем кресле -- моем уютном кресле -- со стаканом колы. Когда я вошел, он выключил телевизор и встал. Последний раз я видел его на совещании, когда президент санкционировала ядерную бомбардировку заражения в Колорадо. Тогда он тоже показался мне знакомым. Я не стал спрашивать: "Как вы сюда попали?" Ответ был очевиден. У него было по четыре звезды на плечах и нашивка группы дяди Аиры. Вместо этого я спросил: -- Где Лиз? -- Она попросила, чтобы сначала с вами поговорил я. -- Понятно. Кто вы такой, черт возьми? Я был уверен, что знаю этот голос, от него по телу пробегали мурашки. Когда я говорил с этим человеком в последний раз, новости тоже были плохими. -- Ты не узнаешь меня, Джим, не так ли? -- Если бы узнал, то не спрашивал бы. -- Я бросил ящики на пол и стянул куртку. -- Вам известно, как поступают с непрошеными гостями, вломившимися в частное владение, даже если это генералы? Он бросил мне ключ. -- Лови. Можешь вернуть его генералу Тирелли. Или просто оставить на столе. Я решил не стоять перед ним навытяжку. Как ни плохи мои дела, невозможно навредить себе еще больше в своем собственном доме. Я начал снимать ботинки, замялся было из ложного чувства учтивости, но потом решил: какого дьявола, его сюда никто не приглашал -- и стащил башмаки. Эффект трехдневного ношения одних и тех же пропотевших носков оказался еще хуже, чем я ожидал. На какой-то момент мне показалось, что в комнату заполз горп и сдох. Я стащил вонючие носки и бросил их в камин, потом босиком прошлепал на кухню, надеясь удрать от запаха, однако ноги настояли на том, чтобы пойти туда вместе со мной. Я схватил кока- колу из холодильника и осведомился с враждебной учтивостью: -- Вам долить? -- Нет, спасибо. Лысый прошел за мной на кухню, ополоснул свой стакан и поставил его в раковину. -- Джим, -- сказал он. -- Не надо катить на меня бочку. Дело серьезное. -- Вы так и не ответили на мой вопрос. -- Я твоя добрая фея. -- Он не шутил. -- Хватит с меня фей на сегодня, спасибо... -- Я -- дядя Аира. -- Чушь! Дядя Аира мертв -- я был там. Казалось, с того момента прошла целая вечность, но воспоминания были по- прежнему пугающе свежи. На сцене сидел червь. В стеклянной клетке. Стекло разбилось. Червь бросился в аудиторию. Прямо на публику. Я отстрелил ему глаза: сначала один, потом второй. Он едва не убил меня. Дядя Аира сидел в первом ряду Он погиб одним из первых. Или не погиб? Дядя Аира был высок и худ, с темными курчавыми волосами, в круглых очках, с ярко-голубыми глазами, большим носом и... -- О боже. -- Мороз пробежал по моей спине. -- Это -- вы? Ручная граната взорвалась где-то позади сердца, мозг Переполнился, и через пару секунд я начал дрожать. Испугавшись, что потеряю сознание, я ухватился обеими руками за край раковины и ждал, когда это чувство пройдет, но становилось только хуже. Я уставился на пустой стакан. Ощущение реальности, и без того хрупкое, теперь распадалось на куски. Горло так пересохло, что в нем сдох бы даже верблюд. -- Кто еще до сих пор жив? -- выдавил я. Он покачал головой. -- Только я один. -- Даже если это неправда, вы все равно ответили бы так. Все лгут. Он положил руку мне на плечо. -- Посмотри на меня, Джим. Я дернул плечом, стряхнув руку, и продолжал изучать раковину. -- Еще одна игра в яйца, да? Яйцо внутри яйца, которое тоже внутри яйца. -- Ты помнишь политическую обстановку, в которой проходила та конференция? Большинство делегатов стран четвертого мира даже не верили в существование таких вещей, как хторране. Они приехали вовсе не ради сотрудничества с Соединенными Штатами. Они приехали обокрасть нас. Каждый был себе на уме. Ты же их видел. Я уверен, ты помнишь, как ты потерял терпение и вскочил, чтобы вступить в спор с доктором Куонгом в присутствии трех тысяч людей. Они знали, что проводится секретная операция, и знали, что я с ней связан. Поэтому мы инсценировали мою смерть, выпустив червя. Это придало всему достоверность, а нам дало возможность запрятать операцию настоящего дяди Аиры так глубоко, что она как бы и не проводилась. -- Вы имеете в виду, что та операция дяди Аиры, в которой я участвовал... -- Внезапно смысл сказанного дошел до меня. Я оторвал взгляд от раковины и ошеломленно уставился на него. Его глаза смотрели неожиданно печально. -- Это было только прикрытие, не так ли? Существует более глубокий уровень. -- Да, это так, -- бесстрастно подтвердил он. -- И вы пришли сюда, чтобы завербовать меня, верно? Так обычно и делаются подобные вещи. Или убить? Он покачал головой: -- Нет. Мы не собираемся тебя убивать. -- Наверное, я должен почувствовать облегчение. Но не чувствую. -- И я добавил: -- Знаете, я всегда подозревал, что вокруг меня что-то постоянно происходит. Только не знал, что именно. Но я чувствовал -- здесь что-то не так. События, обстоятельства -- они не укладывались в рамки здравого смысла. Это был тот уровень взаимоотношений, который я так и не мог понять до конца. -- Секрет лучше всего спрятать внутри другого секрета. Раскрыв первый, человек настолько доволен собой, что ему даже в голову не приходит продолжить поиски -- нет ли там еще чего-нибудь. Точно так же Специальные Силы служат прикрытием для Неограниченной Пехоты, в частях которой ты по чистой случайности начинал службу. А НП, в свою очередь, -- прикрытие для Объединенного Разведывательного Управления, куда ты попал, в итоге, тоже случайно. Именно это и означает дядю Аиру в действительности -- Объединенную Разведку. Хотя агентство, по сути, служит прикрытием для... операции, которая не существует и не имеет названия. Я не существую. У меня нет власти. Нет бюджета. Я не имею офиса. И не служу под чьим-либо началом. -- Но вы сидите рядом с президентом, -- напомнил я. -- Когда мне необходимо -- да, -- подтвердил он. -- А Лиз? -- Она -- генерал Специальных Сил. Я поймал себя на том, что сжимаю подбородок, заставил себя опустить руку, взял стакан с кока-колой и прошел мимо генерала Аиры Уоллакстейна -- да, теперь я вспомнил его имя -- в гостиную. Он молча последовал за мной. Я огляделся, выбирая, где бы сесть. Даже в собственном доме я больше не доверял мебели. -- Знаете, а ведь я удивился, когда мы перебрались под землю. Зачем надо переезжать в секретный бункер? Чем таким важным мы занимались, чтобы жить в экранированном убежище класса А? Здесь -- чистое от радиоволн пространство. Везде экранированные провода, каждый сигнал шифруется и прослеживается или задерживается на выходе. Я не мог не заинтересоваться. Почему мы вдруг стали такими важными шишками? Теперь все понятно. Я чувствую себя шутом. Вы меня использовали. И Лиз тоже, правильно? Я был просто... просто кухонной посудой. Не так ли? Он ответил не сразу, казалось подыскивая подходящие слова. Я воспринял это как согласие. -- Понял. Ладно, спасибо, что просветили. Полагаю, мне надо пойти и собрать свои вещички... -- Они уже собраны. Я замер на полпути к спальне. -- Простите? -- Твои вещи уже собраны и упакованы, -- повторил Уоллакстейн. Я открыл дверь спальни. На полу стояли три пузатых чемодана и вещмешок. -- Меня выбрасывают вон? -- На самом деле... -- начал он. -- Сукин вы сын. Вы что, не могли оставить мне немножко гордости и дать уйти самому? -- Если ты позволишь мне закончить... -- Хорошо. -- Я поднял руки над головой. -- Валяйте, объясняйте, какой я шут гороховый. Это обычно и говорят в подобных случаях. -- Замолчи, дурачок, -- устало произнес он, -- и слушай. Прежде всего я не знаю, что именно свербит у тебя в заднице, но, закончив курс модулирующей тренировки, ты превратился в самого эгоистичного, самого самоубийственного осла, каких я когда-либо встречал. Нет, нет, кланяться не надо. Ты честно заслужил эту награду. Ты обладаешь потрясающим свойством находить дерьмо, где бы ты ни оказался, причем только для того, чтобы попасть в него и увязнуть по уши. Хуже того, ты ухитряешься попутно вымазать в нем всех окружающих, дабы мы тоже имели возможность насладиться. Ты -- проклятый мазила, даже не представляющий, что ты прокакал. Ты не оставлял нам ни единого шанса. Если бы ты хоть раз сел, подождал немного и поверил людям, на которых работаешь... Ладно, что там. Честно говоря, ты не стоишь того, чтобы с тобой возиться. Даже Лиз так считает. Последняя фраза ударила больно. Что до остального--я почти не обратил на это внимания. Приходилось слышать и похуже. Но узнать, что Лиз не только бросила меня, но еще и вычеркнула из мыслей... Я опустился в кресло. Упал в него. Разве мало мне досталось сегодня? Зачем же еще и это? Перехватило горло. Я успел подавить рыданье, прежде чем оно выскочило наружу, и прикрыл рукой лицо. -- Ага, -- сказал он понимающе. -- Так вот чем можно привлечь твое внимание? Надо ударить по яйцам, да? -- А катитесь вы... Я бы вскочил и врезал ему, если бы не вспомнил, как кто-то утверждал, что только дурно воспитанные люди бьют старших по званию. Вместо этого я позволил себе высказать все, что считал нужным. Это было почти столь же сильно: -- Почему вы всегда защищаете меня, когда все закончено, и ни разу -- перед этим или во время? Почему люди всегда обещают поручить мне какое-нибудь дело, а потом отстраняют, даже не дав возможности доказать, что я могу справиться? Я задницу отсидел, составляя инструкции для операции "Ночной кошмар". По моим материалам написаны целые главы "Красной книги". Я специалист по червям. Никто не был в стольких их гнездах. Нет никого, кто бы... а, черт с ним, мне даже не надо объяснять вам. Вы сами должны знать. Я -- это он, парень, что заработал должность офицера по науке в экспедиции. Но тут генералу Уэйнрайту приспичило поиграть в политику, и кого первого бросили на съедение львам?.. -- Ты начал первый, Джим, когда расправился с майором Беллусом. -- Я его не трогал. Он сам обделался. Я предложил ему изучить инструкции. Вместо этого он три ночи подряд набирался злобы против хторран. Мы вообще не должны сейчас вести этот спор, генерал. Я оставлю это для суда над этим идиотом. Он подвергал опасности жизнь моих людей! Где стремление к совершенству в этой долбаной армии? Где разведка в этом Объединенном Управлении? И где, наконец, тот чертов зонтик, который, похоже, закрывает всех вокруг меня, но всегда таким образом, что я промокаю, когда начинает лить дождь из дерьма? -- Теперь я мерял шагами комнату. Остановившись, я посмотрел на чемоданы в спальне -- это уже слишком. Мое горло неимоверно напряглось. -- Я думал, что она любит меня. Правда, думал. -- Я оглянулся на Уоллакстейна. -- Так кто из нас проститутка? Я или Лиз? -- Никто, -- спокойно ответил он. -- Тогда почему она бросает меня таким способом? -- Она не бросает тебя. Вспомни, ты сам бросил ее, ушел, не дав вымолвить ни одного слова. Если бы ты подождал, если бы дал ей возможность поговорить прежде, чем ты взбесишься, то услышал бы о наших планах. -- Что это вы запланировали? -- подозрительно спросил я. -- Мы собирались присвоить тебе звание полковника. Не здесь. В поле. Подальше от генерала Уэйнрайта. Мы планировали создать под твоим началом новую отрасль. Твоя работа заключалась бы в обучении и руководстве полевыми оперативниками. Никто лучше тебя не знает контактных процедур. Мы хотели посмотреть, сколько знаний ты успеешь передать, прежде чем тебя накроет закон средних величин. -- Почему же вы не сказали об этом раньше? Почему она не сказала? -- Потому, тупица, что ты никогда никому не даешь вставить ни единого слова. Ты никак не можешь допустить, что у кого-то другого тоже есть мозги и он тоже соображает, что в данном случае подходит лучше всего. Ты сразу начинаешь орать. Возможно, ты знаешь своих червей, но, будь уверен, в людях ты ни черта не разбираешься. -- Ладно, согласен, но если я так много знаю, почему меня никогда не слушают? Он фыркнул и покачал головой. -- Ты что, и в самом деле слеп, как крот? Тогда слушай. Каждый раз твой отчет читает больше людей, чем самый скандальный номер "Нью-Йорк тайме". Резюме изучает каждый чином выше капитана и все, кто имеет хоть какое-то отношение к территориям, помеченным желтым и далее. К твоему сведению, я знакомлюсь с твоими рапортами в первоначальном их виде; это первое, что я делаю каждое утро. И не только я. Ты и не подозреваешь, как широко известен, и не знаешь, как высоко ценится твоя интуиция во всем, что касается заражения. -- Мне об этом никто никогда не говорил, -- Мы не хотели, чтобы это запало тебе в башку. Ты и так почти невыносим. -- Вы не обманываете меня? -- Единственный недостаток твоих писаний в том, что там слишком много злобы и слишком мало удивления. Но, учитывая то, что тебе пришлось испытать, я готов сделать на это скидку. Когда ты зацикливаешься и во что бы то ни стало держишься своего мнения... Ладно, да, я говорю правду. -- У-у... -- протянул я, более чем ошарашенный. -- Вот именно: у-у... Твоя страсть ко всему хторран-скому стала легендарной. Но это и твое самое слабое место. Это делает тебя нетерпеливым, а когда ты становишься нетерпеливым, то сходишь с ума. Большинство из нас всего лишь люди, Джим. Нам нужно сесть и потолковать, прежде чем появится решение. А ты теряешь терпение раньше, чем мы успеваем что-то придумать. -- Он указал на ящики, которые я приволок с собой. -- Это бортовой журнал? Я кивнул. -- Ты и представить себе не можешь, сколько людей мечтает посмотреть на то, что ты обнаружил в том гнезде. Ты мне его не доверишь? -- Это вы приказали забрать нас оттуда, не так ли? Потому что хотели заполучить эти записи? Дядя Аира медленно покачал головой. -- Буду с тобой честным до конца. Я не знаю, кто приказал вас вытащить. Это выясняется. -- Для пущей ясности он добавил: -- Не один я хотел бы увидеть эти записи. -- Так вот почему Данненфелзер встречал нас у трапа вертушки?.. -- Гм. Я не удивлюсь, если выяснится, что он-то и отдал приказ об эвакуации. -- Конечно. По-видимому, он пытался спасти свою задницу, -- сказал я. -- Только ему не выкрутиться. Слишком многие знают обстоятельства дела. Его отдадут под трибунал? -- Если ты будешь настаивать -- да. Но, возможно, там будет сразу два обвиняемых. Ты сильно его избил. При свидетелях. Ты будешь настаивать на своем, а он на своем. Гнусная заварится каша. -- Отлично. Вот мы ее и заварим. Уоллакстейн, похоже, здорово рассердился. -- Знаешь, вы друг друга стоите. Он хочет того же самого. -- А я хочу, чтобы в протокол занесли то, что он сделал!.. Я хочу, черт возьми, справедливости! Я поймал себя на том, что снова кричу. -- Ты не справедливости хочешь, а мести. -- Какая разница! Он заслужил. Давайте назначим день суда прямо сейчас. Вот телефон. -- Мне жаль, Джим, но у тебя ничего не выйдет. - Что? -- Послушай меня. -- Уоллакстейн потер нос. Ему явно не нравилось то, что он собирался сказать. -- Генерал Уэйнрайт и я... имели небольшую беседу. Он действительно не любит тебя. Я пожал плечами. -- Взаимно. -- Он из старой армии, Джим, и понимает тебя не больше, чем ты его. Но, нравится нам это или нет, он нужен, чтобы система работала и каждый мог заниматься своим делом. Я хочу, чтобы ты это понял. -- Вы говорите так, словно у меня есть будущее, -- скептически заметил я. Дядя Аира медленно кивнул. -- Генерал Уэйнрайт берет на сворку Данненфелзера. А я -- тебя. -- Значит, вот какова цена? Я могу продолжать карьеру, если перестану уважать себя. Генерал выглядел раздраженным, усталым и разочарованным. -- Помнится, в прошлый раз мы тоже не нашли общего языка. Иногда я не понимаю, зачем вообще беспокоюсь. Сядь. -- Он сел напротив меня и продолжал более спокойным тоном. От его слов меня мутило все сильнее и сильнее: -- Между прочим, что за дьявольщина с тобой происходит? Я не о Беллусе и Данненфелзере. Речь обо всем. Думаешь, я не наблюдал за тобой все эти годы? Ты и впрямь считаешь, что мне не известно обо всех твоих испытаниях? Ты думаешь, меня это не волнует? Господи, я же не шутил, сказав, что я твоя добрая фея. Ты не представляешь, сколько раз я менял для тебя декорации. Группа дяди Аиры заботится о тебе. Ты просто не знаешь об этом. Все, что от тебя требовалось, -- лишь небольшое желание сотрудничать. -- Мне казалось, что я сотрудничаю. -- Ой. -- Он схватился рукой за голову, словно она раскалывалась от боли. И возвел глаза к потолку, вступив в немой диалог с Богом. Спустя мгновение, он снова посмотрел на меня -- с грустью и безнадежностью во взгляде, -- Знаешь, даже у Бога иногда случается плохой день. Но ты -- ты превращаешь это в дело всей своей жизни. Ты и так всегда был озлоблен и старался сделать себе еще хуже, но в последние три месяца ты побил все рекорды. -- Теперь он был абсолютно серьезен. -- С тобой что-то происходит, Джим. Мы надеялись, что, получив некоторую свободу, ты сам разберешься и придешь в норму. Мы надеялись на это, потому что ни у кого нет времени взять тебя за ручку и провести через это, да и ты уже не раз неплохо справлялся со своими проблемами. Но что-то не сработало. Теперь все. Дальше ехать некуда. Я говорю только один раз: все кончается здесь. Сегодня. Прямо сейчас. Сию минуту. Что бы с тобой ни происходило, справься с этим. Понял? Справься или не пугайся под ногами. -- Думаете, это так просто? -- поинтересовался я. -- Вы приказываете человеку стать нормальным -- и он становится им? -- Хотелось бы надеяться, -- вздохнул генерал. -- Все было бы намного проще. Ты спросил меня, б