ыл ли ты инструментом. Да, был. Причем на редкость ценным инструментом -- по многим причинам, которые я не хочу сейчас объяснять. У меня нет выбора, кроме как сместить тебя и назначить кого-нибудь другого -- может, не такого хорошего, -- но я буду уверен, что он не сумасшедший и не доведет окружающих до больничной койки. -- Мои чемоданы упакованы и ждут в спальне, -- скептически заметил я. -- Довольно ясный намек, не правда ли? Меня вышвыривают. -- Твои чемоданы упакованы, так что можешь убраться немедленно. Но если хочешь отправиться в Панама-Сити и присоединиться к экспедиции, приказ у меня. -- Он вынул из кармана куртки бумаги и взглянул на часы. -- Ты успеваешь к вылету. Если же не хочешь лететь в Панама-Сити, то имеется назначение в Айдахо заполнять отказы на освоение заброшенных территорий. Выбирай. -- А что хотелось бы Лиз? -- Не будь идиотом. Почему, ты думаешь, я здесь? По-твоему, ради тебя? Я делаю это для нее. Она хочет, чтобы ты летел в Бразилию, в противном случае вы никогда не встретитесь. Я уже был на ногах. -- Согласен. -- Подожди минуту. Я имею в виду то дерьмо, от которого ты должен избавиться. -- Уоллакстейн встал и положил руки мне на плечи. -- Ты не глуп. Ты имел доступ к самым секретным материалам. Ты знаешь, что происходит. Заражение не приостановлено -- оно лишь затаилось, переваривая уже завоеванное; когда экспансия продолжится, это станет началом конца. У нас не осталось сил для дальнейшего сопротивления. Операция "Ночной кошмар" -- последняя научная операция. Если она провалится, средств на что-либо другое у нас не будет. Это последний шанс найти слабое звено в хторран-ской экологии. И надо сделать это быстро. Мы в разгаре наступающего краха, остервенения масс. Лучшее, что могу сказать о поведении толпы, -- это то, что она непредсказуема. Люди бегут в укрепленные города. Каждый сошел с ума. Это не просто расхожие слова, Джим, я говорю буквально: никто не остался незатронутым. Мы все -- зомби. Просто у некоторых это проявляется более заметно. На пересечении коллективных и личных драм и появляются кататоники, берсеркеры, распутники и бог знает кто еще. Я не могу приказать тебе стать нормальным -- такой вещи, как здравомыслие, больше не существует. Все, о чем я могу просить тебя, -- притвориться. Поступай так, как будто ты в своем уме. Держи свое сумасшествие под контролем. Демонстрируй его только там и только так, чтобы это не подрывало наших усилий. Обещаю, что, если ты найдешь способ уничтожать червей, мы разрешим тебе перетрахать всех собак, цыплят и бойскаутов, каких пожелаешь. Просто помни, что на первом месте. -- Передо мной никогда не стоял такой вопрос, -- сказал я. -- Я всегда помнил, в чем заключается моя работа. Если я и злюсь, то лишь потому, что не уверен, помнят ли другие, в чем заключается их работа. -- Меня не интересует, почему ты теряешь голову. Я просто хочу, чтобы ты это прекратил. Сможешь? Он пристально смотрел на меня, от его ярко-голубых глаз некуда было скрыться. -- Я поговорю с Лиз, -- пообещал я. Он долго изучающе смотрел на меня. -- Не знаю, верить ли тебе. -- Я тоже не знаю, какие слова прозвучат убедительно, или, вернее, убедят вас. Я все понял. Я дурак, и вы хотите остановить меня. Не знаю, возможно ли перестать быть дураком, но, даже если это и возможно, я чертовски уверен, что за одну ночь ничего не получится. Но если вы спросите, что я хочу сделать, я отвечу: все от меня зависящее, чтобы эта проклятая война с этими проклятыми червями пошла по-другому. И если для этого нужно проглотить мою проклятую гордость, встать прямо здесь, перед вами, на колени и вымаливать право лететь в Бразилию, я готов даже на это. Не ради Бразилии, а ради Лиз. Она -- лучшее, что когда-либо было у меня. Я скорее умру, чем стану жить без нее. Итак, да, я сделаю все, что вы хотите. Все. Я обещаю, что найду способ справиться с моей злобой, не впутывая в это других людей. Не знаю какой, но найду. -- Я перевел дыхание. -- Этого достаточно? Этого было достаточно. Он передал мне приказ. -- Не подведи меня. Я поступился своим прикрытием ради тебя. Сдержи слово. Я кивнул. Почему-то мне казалось нелепым благодарить его. Слов не было. Неожиданно я ощутил замешательство. Вернуться к Лиз гораздо труднее, чем отправиться в Айдахо. Я нерешительно пожал плечами -- жест понимания, и благодарности, и всего, что я сейчас ощущал, -- и пошел за чемоданами. -- Возьми только рюкзак, -- сказал дядя Аира. -- Остальное можешь оставить. Оборудование уже на пути в Бразилию. -- Вы продумали все, не так ли? -- Машина ждет внизу. До вылета осталось тридцать минут. Вполне достаточно, чтобы вымыть ноги. Чистые носки лежат в нижнем ящике. -- Вы не хотите пожелать мне удачи? Ко мне снова начало возвращаться хорошее настроение. Он покачал головой. -- Если она тебе необходима, то я посылаю не того человека. "Горячее кресло", передана от 3 апреля (продолжение): РОБИНСОН.... Итак, если каждый завтра запишется на модулирующую тренировку, мы все будем спасены от дьявольских хторран? ФОРМАН. Будьте внимательны, Джон. Вы слышите только то, что хотите слышать, а не то, что говорю я. Если существует путь спасения, мы должны стать такими людьми, которые пойдут ради этого на все. На модулирующей тренировке мы понимаем, что большинство решений, которые приходится принимать, -- очень трудные решения. Они вступают в противоречие с наиболее устоявшимися нашими взглядами на то, каким должно быть разумное поведение разумного человеческого существа. РОБИНСОН. Значит, вы даже не уверены, что мы сумеем спастись от гигантских пурпурных червей-людоедов, не так ли? Вы -- просто еще один оппортунист, еще один обманщик, воспользовавшийся моментом. ФОРМАН. Подтекст вашего шоу, Джон, определяется тем, что ваш идеализм был предан -- жуликами, шарлатанами, двуличными обманщиками, возможно, просто всеми людьми, которым вы верили. Вот почему вы так скептически ~ и надо сказать, это вполне объяснимо -- относитесь к "сердцевинной группе", и модулирующей тренировке, и всему остальному, что осмеливается затрагивать высшие устремления человечества. Вас слишком часто обманывали и обводили вокруг пальца, били и ломали, унижали и принуждали, дергали за ниточки и оставляли в дураках, били до синяков, до боли и оставляли истекать кровью в грязи. И тогда вы решили для себя, что никогда больше не допустите ничего подобного, ей-богу. Я прав? Если все верно, можете просто кивнуть головой. Ну, а знаете ли вы, что каждое второе человеческое существо на этой планете испытало такое же предательство? Мы все озлоблены. Тот, кто честен, признается в этом. Нас всех обманывали и обжуливали, и все мы испытываем такую же злобу к лицемерам и насильникам, что и вы. Но большинство, в отличие от вас, не имеют возможности расправляться с ними во всеуслышание -- вот откуда ваш рейтинг. Ваша задача -- быть рупором гнева, и вы справляетесь с ней очень хорошо. Беда лишь в том, что вы похожи на цепного пса, который не понимает разницы между поднятой рукой, которая собирается его ударить, и рукой, которая хочет его погладить. Вы кусаете обе, просто на всякий случай. ФОРМАН (продолжает после рекламной паузы).... "Сердцевинная группа" -- это не организация и не общественный институт. Это -- неформальная общность людей, связанных только преданностью общей цели. "Сердцевинная группа" -- идея, подход, обязательство, оперативный контекст и способ достижения результатов. Она подразумевает, что если мы как индивидуумы направим свои личные устремления в одну сторону -- так выстраиваются отдельные намагниченные частички в направлении общего полюса, -- то сможем удивительным образом изменить планету. Когда достаточное количество отдельных личностей выстроится в одну шеренгу, когда определится шеренга всего человечества, тогда сверхъестественные результаты будут не только возможны, но просто неизбежны. РОБИНСОН (после длительной паузы). Хорошо. Вы выразили свою мысль достаточно ясно. Итак, него предполагает добиться эта магическая шеренга? Какова цель? ФОРМАН. Благодарю, я думал, что вы никогда не зададите этот вопрос. Когда мы впервые поняли, что "сердцевинная группа" сложилась, первоочередной целью стало пробудить политическую волю к отпору и победе надхтор-ранским вторжением. Это было шесть лет назад. Позже, осознав масштаб того, с чем имеем дело, мы поняли, что были близоруки. Мы перенацелились и посвятили себя выживанию человечества и спасению той части земной экологии, которую можно спасти, независимо ни от каких обстоятельств. Сегодня, узнав намного больше о том, какие плоды приносит этот процесс, мы снова расширили нашу цель. Мы посвятили себя выживанию Геи как экологической системы и нас самих как ключевого звена, отвечающего за целое. РОБИНСОН. Ли. Это звучит так, будто заодно вы забыли о хторранском заражении. Вы не создаете оружия, а придумываете жаргонные словечки. ФОРМАН. Напротив. Мы признаем, что масштаб заражения, возможно, превышает наши нынешние способности противостоять и победить. Вероятно, это всегда было за пределами наших возможностей. Нам нужно ясно представлять себе, что выполнимо, а что нет. Но в одном отношении нам повезло -- это заражение произошло в наши дни. По крайней мере, сейчас мы имеем возможность вывезти значительную часть генофонда за пределы планеты, где он будет вне досягаемости. Уже задействовано шестьдесят низкоорбитальных шаттлов, и еще тридцать собираются на конвейере. Мы осуществляем по меньшей мере шесть вылетов из Мауи ежедневно. С каждым кораблем в космос отправляется очередная партия банок семян. Мы снабжаем станции "Луна" и обе "Лагранж" едва ли не быстрее, чем они могут принимать грузы. В Луна-Сити накрыты куполами еще три кратера для создания там биосферы. Обе установки "Лагранж" наполнены воздухом, укреплены и загерметизированы. Эмиграция с Земли достигает примерно ста человек в месяц, а в будущем году, е это же время, она возрастет до ста человек в неделю. Переходя в космос, мы занимаем господствующую позицию. Мы создаем неуязвимую крепость, из которой в конечном итоге сможем предпринять мощную контратаку. Пусть это займет тысячу лет -- поиск слабого места в хторран-ской экосистеме, -- но мы найдем его и воспользуемся им. Это --  наша планета. Я обещаю вам, что мы сохраним, защитим и восстановим все ценное и неповторимое, что есть в этом мире. РОБИНСОН. Гм-пф. (Встает и высоко поднимает руку.) Спасайтесь, кто может, люди! Будет еще хуже. (Отступает назад.) Я рад, что не надел сегодня новые ботинки. Мне бы их оттоптали. Вы опреденно умеете заливать, док. Я хочу сказать, что все это звучит потрясающе, но насколько я могу судить, это не более чем очередная тачка дешевой трепотни. Почему бы просто не выйти и не сказать, что мы драпаем во все лопатки? Что ваши научные мальчики не способны ни на что, кроме как сосчитать зубы у червя и потом сообщить нам, что это опасно? ФОРМАН. Мы не драпаем... РОБИНСОН. Верно. Идет стратегическая эвакуация. Но даже это не выдерживает критики. На планете остался по меньшей мере миллиард видов. Вы рассчитываете спасти их всех? Лично я сомневаюсь. А что будет с теми, кого забудут? Кем мы станем? Жратвой для червей? ФОРМАН. Никто не будет забыт. Вы имеете в виду, что некоторые из нас бросают всех остальных? Это не так. Все остальные создают возможность для некоторых из нас трудиться в тихой гавани. Считайте это страховкой. Мы создаем возможность для человечества выжить при наихудшем сценарии развития событий... Чтобы развить это положение дальше, давайте поставим следующий мысленный эксперимент. Допустим, гастропода покидает свое родное поселение и отправляется в соседний лагерь. Какие бы микроорганимы ни несла в себе эта особь, ядовитые жигалки, роящиеся над другим лагерем, в ходе кормления неизбежно заразятся ими, и, также неизбежно, их рой передаст полный спектр паразитов каждой гастроподе во втором лагере. И наоборот, гостящая гастропода почти моментально инфицируется полным набором местных микроорганизмов, имеющихся во втором лагере. Если гостящая гастропода не погибнет сразу в результате внезапной инфекции -- а, как выясняется, они обладают исключительной приспособляемостью, -- то в конечном итоге и гость, и местные черви станут хозяевами совокупной популяции микроорганизмов, живущих в их крови и внутренних органах. Когда гастропода-гость вернется в родной лагерь, процесс повторится. Таким образом, популяция микроорганизмов хторранской экологии использует жигалок как механизм передачи новых бактериальных и вирусных форм. Этот же механизм, как предполагается, является также путем распространения в популяциях хторран и людей нервных симбионтов. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 30. "ИЕРОНИМ БОСХ" Вкусно. Быстро. Дешево. Заверните пару. Соломон Краткий Воздушный корабль был кошмарных размеров -- и столь же кошмарного цвета. Он был специально раскрашен под королевского червя, и сходство было пугающим. Я увидел его случайно, мельком, глядя в иллюминатор вертушки и наслаждаясь лимонно-розовым предвечерним небом над Панама-Сити. Что-то красно-пурпурное и непомерно огромное засверкало в свете прожекторов. Мой мозг моментально отождествил этот образ с червем. Но это не могло быть червем -- оно возвышалось над расположенными поблизости зданиями. Оно простиралось на открытом поле, и рядом с ним все казалось игрушечным, старательно прорисованным, словно на миниатюре. Какое-то мгновение мой мозг боролся с несоответствием увиденного. Несоразмерность масштабов не укладывалась в голове; я лишь моргал, не понимая, что же такое вижу. Королевские черви никогда не покидают своих гнезд, так что это не королевский червь. И здания -- не жилые дома, а самолетные ангары. Ах, боже мой! Да ведь это "Иероним Босх", вот что это такое! Он был потрясающим! Я хотел было сказать "прекрасным", но не смог. Ничто, раскрашенное в такие цвета, не могло быть прекрасным. Ничто с такой внешностью не могло относиться к нашей планете. Только он был нашим. Более ярким, более сильным, более выразительным, чем любой хторра-нин, когда-либо выползший из яйца. Я не мог сдержать гордости за него. И его предназначение. Он был построен компанией "Эмейзинг инкорпорей-тед" еще в те дни, когда в мире оставалось достаточно миллионеров, чтобы путешествия на дирижабле были прибыльным капризом. В те навсегда утраченные времена, чтобы провести каникулы на борту этого корабля, приходилось записываться за три года вперед. Я тоже долгое время втайне мечтал накопить денег на этот фешенебельный аэрокруиз. С тех пор как пришли хторране, миллионеров на Земле стало гораздо больше -- одни получили сразу множество наследств, другие сумели нажиться на умелом использовании законов об освоении заброшенных земель. Но огромные состояния почти ничего не значили. Инфляция вследствие нехватки рабочих рук съела большую часть доходов, а об остальном позаботилась нехватка товаров. Некоторые из предметов роскоши еще оставались доступными, например кофе и шоколад, но сама идея роскоши приказала долго жить. Стала немодной. В известной степени даже постыдной на фоне всех смертей. До хторран этот воздушный корабль назывался "Фантазией". Огромная воздушная бонбоньерка поднимала НЕ своем борту триста пассажиров в потрясающе роскошных условиях. Она экстравагантно проплывала над Европой и Атлантикой, вниз и вверх над обеими Америками, ^ снова над океаном -- до Гонолулу, Токио, Гонконга, -- а потом обратно через Аляску и великую северо-западную ледяную пустыню, через Канаду до Нью-Йорка и Бостона и затем через Ирландию снова в Европу. В те далекие прекрасные времена она плыла по летнему небу, как город в облаках. Все лето напролет, с мая по сентябрь, она парила над миром, который был проще и не так ужасал. Теперь... это был "Иероним Босх" -- огромная летающая лаборатория, специально оборудованная для операции "Ночной кошмар". Он представлял собой гигантский приплюснутый эллипс, заключающий в себе три отдельных фюзеляжа. Основной фюзеляж тянулся вдоль длинного киля из углеродистых полимеров и керамических волокон, а по бокам к нему на аутригерах крепились два дополнительных фюзеляжа, почти такой же длины и диаметра. Все три находились внутри внешнего корпуса -- надутой под давлением оболочки. От носа до хвоста главный фюзеляж тянулся на триста пятьдесят метров, а дополнительные -- на триста метров каждый. Дирижабль был на треть длиннее, чем знаменитый "Гинденбург", и, вместе с полными боковыми баллонами, имел в четыре раза большую подъемную силу. Двенадцать расположенных в ряд почти бесшумных холодных реактивных двигателей позволяли ему свободно поддерживать крейсерскую скорость двести километров в час, а иногда двести пятьдесят -- если позволяли погода и командир. А еще он идеально подходил для нашей операции. Он мог висеть над хторранской мандалой днями, даже неделями, позволяя наблюдателям сбрасывать на поселение червей тысячи датчиков, камер и всевозможных анализаторов. Впервые у нас появится возможность наблюдать повседневную жизнь лагеря червей. Один раз сброшенные дистанционные анализаторы будут передавать информацию месяцами. У нас даже имелись датчики, способные прикрепляться к червю, пробуравливать его кожу и непрерывным потоком выдавать данные о его передвижениях и другую информацию. Операция "Ночной кошмар" давала уникальную возможность изучить социальную структуру хторров. Мы могли фотографировать, слушать, нюхать, пробовать на вкус и щупать все что угодно -- от мельчайшего микроорганизма до самого крупного королевского червя. Мы ожидали обнаружить ранее неизвестные нам стороны заражения. Окончательно решить вопрос, разумны черви или все-таки нет. Мы могли проследить, что они едят и что выделяют. Посчитать их зубы, попробовать их отрыжку, понюхать у них подмышки. Наши нанодатчики попадут в кровяное русло, кишечник, мозг -- не только червей, но и каждой твари в очаге заражения. Мы зарегистрируем каждый приход и уход каждого организма-хозяина и его симбионтов, проследим формы поведения, их взаимоотношений, взаимодействий -- все и все, что могло бы дать ключ к пониманию того, кто они есть на самом деле. Потревожит ли их наше присутствие? Этого мы не знали. Думали, что да, но насчет этого тоже имелась теория. Раскрашенный воздушный корабль напоминал гигантского червя, и мы надеялись, что гастроподы увидят в нем небесного бога, наблюдающего за ними. Мы и раньше несколько раз встречались с подобным феноменом. Дирижабли с розовыми, красными и пурпурными полосами вызывали самые поразительные реакции у хторран. К тому же "Иероним Босх" имел новейшее активно- кристаллическое покрытие с высоким разрешением, способное генерировать и менять ярчайшие изображения со скоростью сто двадцать кадров в секунду. Зрелище просто ослепительное: самоходная выставка фейерверков. Я видел фотографии, мультипликационные ролики, я даже побывал в моделируемых реальностях, но что есть, то есть -- ни один тренажер не может подготовить человека к восприятию зрелища такого масштаба. Мы снижались над "Иеронимом Босхом", а пурпурная громада все разрасталась и разрасталась, пока мой мозг не отказался верить, что на свете существует предмет таких размеров: шириной с футбольное поле и в три раза больше длиной. Он напоминал грозовое облако, прилегшее на землю отдохнуть. А потом шасси вертушки ударилось о посадочную полосу, и я завороженно уставился на него снизу вверх. Мы катились и катились, а он по-прежнему нависал над нами, алый гигант под оранжевым заходящим солнцем. Наконец вертушка остановилась у носа огромного корабля. Он был по меньшей мере в километре отсюда, но все равно целиком заслонял собой все. Я неохотно оторвался от иллюминатора, и то лишь после того, как дверца вертолета распахнулась, впустив внутрь влажную жару тропиков. Я стал пробираться к выходу следом за остальными шестью пассажирами. С высоты наступающие желтые сумерки казались прозрачными и морозными. Но сейчас, ступив с трапа в сырую раскаленную печь, я понял, насколько обманчив вид. Нездоровая экваториальная атмосфера обрушилась всем своим весом на мои легкие, и я поник под яростным натиском горячего влажного воздуха. Пот полился ручьями еще до того, как я понял, до чего же жарко. Оставалось надеяться, что автобус аэропорта оснащен кондиционерами. Должен же здесь быть автобус! Я вытер лоб тыль-. ной стороной ладони; она стала мокрой. Может быть, лучше встать в тени вертушки? Я проглядел все глаза, но вплоть до горизонта не было видно ни одной живой души. Опять при планировании кто-то что-то недосмотрел. Я не знал, что делать. Идти в здание аэропорта и отметиться или отправляться прямо к "Босху"? Складывалось впечатление, что мы оказались за несколько километров от чего бы то ни было. Однако пока я стоял, нахмурившись и щурясь от яркого света, позади раздался хриплый гудок. Обернувшись, я увидел обшарпанный старый некрашеный джип, который, подскакивая на кочках, мчался к нам по траве между двумя взлетно-посадочными полосами. Им лихо управляла чернокожая девчонка с вытаращенными сумасшедшими глазами. Она резко затормозила, джип подпрыгнул и юзом заскользил по влажной глине. На вид девчонке было не больше двенадцати лет, и я почему-то подумал о Холли. Ей тоже было бы сейчас двенадцать. -- Кто здесь Маккарти? -- крикнула девчонка. Я поднял руку. -- Поехали, -- приказала она. -- Вас ждут. Попутчики с интересом посмотрели на меня. Не обращая на них внимания, я забросил рюкзак за спинку заднего сиденья джипа. -- Для тебя я капитан Маккарти, -- поправил я. Она ухмыльнулась. -- Прости, дружок, но я не из вашей армии. Просто такси. Залезай. Пожав плечами, я сел на переднее сиденье. -- - Ты не хочешь захватить еще кого-нибудь? -- Я показал большим пальцем на пассажиров, оставшихся возле маленького вертолета. - Не-а. Она так резко крутанула руль, что мы едва не вывалились на траву, а потом помчались по полю между вертушкой и покоящимся вдалеке воздушным кораблем. Отсюда "Иероним Босх" больше походил на большого голого слизня, нежащегося в грязной луже. По мере того как мы приближались, он превращался в стену, тень, небо и, наконец, крышу всей Земли. Он внушал благоговейный трепет. Интересно, произведет ли встреча с Господом Богом с глазу на глаз столь же огромное впечатление? Джип свернул и понесся прямо к переднему входу корабля, видневшемуся неясным проблеском света в темноте. Мы оказались в странном бесконечном промежутке между асфальтом снизу и огромным нависающим потолком сверху. Весь остальной мир сократился до узкой полоски света над далеким горизонтом. Солнце заходило, и мы мчались сквозь только-только начавшие сгущаться сумерки. После раскаленного желтого панамского дня я почти ничего не различал в тени. Я был благодарен царившей здесь прохладе, и только потом сообразил, что кондиционеры корабля окружили стоянку стеной холодного воздуха. Конечно, у него хватало энергии; половина его поверхности была покрыта ячейками солнечных батарей -- они занимали тридцать пять тысяч квадратных метров на его спине. Ближе к ярко освещенному оазису перед входом темная кровля над нами сменилась сверкающими огнями. Гирлянды фонарей над головой указывали нам путь к гостеприимному вестибюлю, из которого в огромное розовое чрево корабля уходила грандиозная светящаяся лестница такой ширины, что по ней свободно промаршировал бы целый оркестр1. Джип затормозил прямо у подножия лестницы, где несколько офицеров стояли вокруг переносного терминала, напоминавшего пюпитр -- но мой взгляд был прикован только к одной фигуре, одетой в цвета армии Соединенных Штатов. Генералу Тирелли. Лиз. Даже в бесформенном комбинезоне она выглядела так воинственно и отточен-но, что ею впору было резать хлеб. Я медленно вылез из джипа. Как ее приветствовать? Хотелось схватить ее в охапку и прижать к себе, но что-то в ее взгляде предупреждало меня не делать этого. Я растерялся и, чтобы скрыть замешательство, отвернулся и полез за своим рюкзаком. Девчонка уже газанула, мешок за что-то зацепился, и я едва его не лишился. Должно быть, со стороны это выглядело отнюдь не грациозно. Выпрямившись, я отдал честь. -- Генерал Тирелли. Капитан Харбо. Капитан Джеймс Эдвард Маккарти прибыл для прохождения службы. Приношу извинения за возможные неудобства, вызванные моей задержкой. Я был устал, небрит и грязен. Я не мылся и не переодевался трое суток, моя полевая форма покрылась разводами пота, грязью и розовой пудрой, а сам я выглядел изможденно и далеко не по-военному. Если я пахнул так же 1 Стенфордский марширующий оркестр использовал эту лестницу в своем знаменитом клипе. Все 1024 музыканта (I киломузы-кант), одетые в переливающуюся блестками белую униформу со сверкающими золотыми галунами, торжественно спустились по ее ступеням, играя "Лайт Май Файр", а их музыка была слышна даже на корме корабля. -- Прим. автора. Назовем его агентом X. Какова бы ни была его природа, он должен обладать способностью существовать и действовать в прохторранской экологии. Это означает, что возбудители, вызвавшие все эпидемии, исходно присутствовали в окружающей среде, причем были довольно широко распространены -- чтобы агент Xгарантированно имел доступ к ним. Только при таких условиях могло произойти первоначальное внедрение болезнетворного возбудителя в восприимчивую к нему популяцию людей, и только таким путем это могло повторяться достаточно часто, чтобы вызвать распространяющиеся волны инфекционного процесса, который мы и наблюдали. Итак, где источник микроорганизмов-возбудителей? Возможно, они присутствовали в агенте X исходно как симбионты или паразиты? Такой вариант сомнителен -- слишком много насчитывается возбудителей различных болезней. Таким образом, остается открытым вопрос: где агент X черпает возбудителей хторранских эпидемий? "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 31. ЗЕМНЫЕ НАСЛАЖДЕНИЯ Конституция гарантирует каждому гражданину право делать из себя круглого идиота, публично или в частном порядке -- как ему заблагорассудится. Соломон Краткий Лестница поехала вверх вслед за нами. Капитан Харбо прошла мимо меня, отдавая в микрофон отрывистые приказы. За ней шла Лиз. -- Э, генерал... -- Потом, -- коротко сказала она. -- Через полчаса в главном салоне начнется инструктаж. У вас есть время помыться и почиститься. Я увижусь с вами позже в моих апартаментах. И она ушла. Я остановился и осмотрелся. Мы находились в огромном вестибюле площадью не меньше акра. За конторкой портье стояли два клерка. Виднелось еще несколько человек, переговаривающихся по телефону или работающих за терминалами. Они, по- видимому, были заняты той массой мелких дел, которые сопутствуют любой большой операции. Некоторые посмотрели на меня, потом отвернулись с притворным равнодушием. Сегодня явно не мой бенефис. Я чувствовал себя не в своей тарелке, свиньей, случайно затесавшейся на пышный карнавал. Хотя теперь это и военный корабль, большая часть прежних удобств сохранилась. Здесь царила атмосфера тихой, неброской изысканности. Все вокруг было просторным -- чего другого, а свободы тут хватало. Светлые стены, высокие потолки, зеркала, занавеси, цветные лампы, пушистые драпировки и толстые ковры, скрадывающие звуки, -- все имело целью создать расслабляющую и шикарную обстановку, причем каких-либо бросающихся в глаза ограничений в весе, характерных для воздушных лайнеров, я не заметил. Кстати, все на борту было сделано из волокнистой керамики и легких пенополимеров. В трюме этого корабля можно перевезти стадо слонов, если понадобится. -- Сюда, капитан. Дайте мне ваш рюкзак. Стюард был еще подростком, но говорил таким мягким и почтительным тоном, что, казалось, вообще не имел возраста. На нем были тщательно подогнанные шорты и аккуратная маечка пастельного цвета. Бирка на груди сообщала, что его зовут Шон. Ухоженные волосы подстрижены, на лице -- широкая дружелюбная улыбка. Он был чересчур хорошеньким, этот мальчик. Я невольно подумал, не голубой ли он. -- У вас вся команда не старше шестнадцати? -- спросил я. Шон вежливо улыбнулся. Этот вопрос ему явно задавали множество раз. -- Командиру корабля, кажется, больше двадцати одного. -- Неожиданно пол под ногами легонько, почти неощутимо вздрогнул. -- О, -- сказал Шон, жестом приглашая следовать за ним. -- Вам захочется на это посмотреть. Он светился такой гордостью, словно построил "Босха" собственными руками. Дружелюбный и внимательный, он словно не замечал моего затрапезного вида, хотя на него явно произвели впечатление и заинтриговали несомненные следы моего недавнего участия в боевых действиях. Я испытывал страннейшее чувство, будто меня с размаху выдернули из одного мира и швырнули в другой -- без инструкций, руководств, даже без квалификационной карточки. Я чувствовал себя не только грязным, но и лишним. Так много всего произошло, происходит... Шон провел меня на правую прогулочную палубу. Она тянулась по всей длине корабля -- ее убегающая вдаль перспектива поражала. Коридор просто растворялся вдали, словно в дымке. Пол был легким и упругим; прогулочная палуба заодно служила для бега трусцой. Вдоль наружной стены тянулся поручень, собственно, это была не стена, а бесконечное окно из армированного стекла, четырехметровой высоты, наклоненное наружу, такое прозрачное, что, казалось, его вообще нет. Вы как бы стояли на балконе или, если хотите, на полке длиной в милю. Наклонившись, можно было увидеть внизу землю. -- На жилой палубе в каждом номере есть балкон. Если наша скорость больше десяти километров, окна следует держать закрытыми. Но обычно на закате капитан Харбо старается организовать полчаса тихого полета, и тогда можно выйти на балкон. Многие находят это очень романтичным. Правда, я не знаю, удастся ли это в нашем путешествии, но думаю, что когда мы будем на месте, вы сможете держать окна открытыми сколько захочется. -- Мы встанем над крупным хторранским заражением. Необходимо держать окна закрытыми и соблюдать герметичность. -- О, мы летим, -- сообщил Шон. -- Уже отчалили. Я ничего не заметил, однако шагнул ближе к окну и посмотрел вниз. Душные сумерки остались внизу, а мы медленно парили в залитом ярким тропическим солнцем небе. Мы тихо поднимались над лоскутным одеялом па-намского пейзажа с обожженными солнцем складками желтых и коричневых полей, островками светлых домиков с красными черепичными крышами и зелено-голубыми плавательными бассейнами, редкими пятнами промышленных предприятий и узкими черными лентами шоссе, змейками убегающими вдаль. По дорогам медленно ползли крошечные машины. -- На какую высоту мы поднимемся? -- Я должен проверить. Все зависит от балласта, атмосферного давления, ветровых потоков и горючего... -- Но, как правило?.. -- настаивал я. -- Как правило, командир держится в полукилометре от земли. Она любит такую высоту, чтобы можно было наслаждаться видом. -- Поколебавшись, он добавил: -- Иногда мы поднимаемся выше. Все зависит от того, что внизу. Иногда оттуда стреляют. -- М-м, веселая мысль. -- Если хотите, я провожу вас в каюту. Я прошел следом за ним по коридору в просторный высокий зал. -- Это и есть главный салон? -- Нет, это "Винный погреб". -- В ответ на мой недоуменный взгляд Шон пояснил: -- Так называется здешний бар. Как бы в шутку. Это единственный бар, который расположен ниже главной палубы. Главная палуба этажом выше, а главный салон просто невозможно пропустить -- он почти прямо над нами. Но самый лучший обзор открывается из носового салона. Хотя из салона на корме вид тоже приятный. По главной палубе вдоль всего корабля тянется транспортерная дорожка. А выше расположена жилая палуба. Сюда, капитан... Он провел меня вверх по широкой лестнице на самую! шикарную палубу воздушного корабля. В те дни, когда он] еще был "Фантазией", пассажирам предлагались лучшие? условия в мире. Кухня была высшего класса, а обслуживание не имело себе равных. Номера состояли из трех комнат или больше. Пространство здесь не ограничивали. И хотя корабль был реквизирован Северо-Американ-ской Оперативной Администрацией на законном основании и теперь считался военным судном, его персонал был по-прежнему укомплектован, а корабль управлялся экипажем "Эмейзинг Инкорпорейтед". Лиз однажды объяснила мне это. Вложения корпорации в лайнер составляли более шестисот пятидесяти миллионов долларов бонами, и они крайне неохотно отнеслись к желанию Администрации заполучить его во что бы то ни стало. Даже не говоря о потере миллионных доходов, корпорация не верила, что корабль когда-нибудь вернут. Они нашли покладистого судью, одного из тех, что еще покупались, и оклеили все стены ограничительными предписаниями, судебными запретами и законами о лицензировании широковещательной деятельности. Ни одна из бумаг не сумела предотвратить конфискации, но все вместе -- каждый их пункт и параграф -- они затянули его передачу до того момента, когда она должна была происходить через суд, и так по горло заваленный другими, ждущими своей очереди делами. В конце концов Администрация получила предложение. Корпорация не собиралась свертывать свою сутяжническую деятельность. В качестве компромисса Администрации предлагалось заключить контракт, арендовав воздушный корабль на семь лет по расценкам, составляющим восемьдесят пять процентов от дохторранских, с выплатой шоколадом, кофе, нефтью или долларами (не в бонах). Правда, это было трудно назвать компромиссом, скорее напоминало грабеж на большой дороге. Но Администрация нуждалась в корабле для операции "Ночной кошмар". И заплатила. А взамен получила самый большой, самый роскошный летучий отель по эту сторону от Луна-Сити. "Эмейзинг Инк" сохранила контроль над своим имуществом и продолжила прежнюю деятельность, как бы продав все билеты одному заказчику. Корпорация снабжала команду и вспомогательные службы согласно ранее установленным нормам, армия внесла законопроект, а Конгресс, сжав зубы, пересмотрел законы о налогообложении. В чисто долларовом выражении вся операция была колоссальной тратой средств, не поддающейся оправданию, но, с точки зрения морали и наиболее эффективного расходования людских ресурсов, такое решение сочли наиболее выгодным из всех возможных. Теперь у Северо-Американской Оперативной Администрации не болела голова о том, как снабжать, поддерживать в готовности и летать на этом корабле, не говоря уже о дополнительной головной боли относительного подбора, обучения и содержания квалифицированной наземной службы, летного экипажа, стюардов, поваров и вспомогательных служб. Но что еще важнее, это позволяло военным и научной команде сконцентрировать все свои усилия на выполнении задания, а не на снабженческих и транспортных мелочах. Полет на борту этого корабля, с его неизменно отличным меню, был равноценен отдыху с лечением. Духовный заряд, который получали пассажиры, или обслуживающий персонал, или даже просто те, кто видел его над своей головой, оправдывал все. Это было равносильно заявлению: "Видишь, не все стоящее кануло безвозвратно. Смотри, хорошие вещи еще возможны". Жилые помещения остались, конечно, первоклассными. Делить или разгораживать просторные каюты, чтобы вместить больше пассажиров, не пришлось, так как наплыва гостей не ожидалось. Лимитирующим фактором был вес, а не объем; крайний предел -- триста пассажиров независимо от того, сколько они займут места. На борту хватало пространства для всех вместе и для каждого в отдельности. Все внутри "Иеронима Босха" было большим. Да и как же иначе? Единственное, что он имел в избытке, -- это пространство. Каждый получал его столько, сколько хотел, если только не заполнял его чем-то еще. Согласно брошюрам, которые я читал, "Босх" имел несколько великолепных театров, бальных и гимнастических залов. В какой-то момент его конструкторы даже решили предусмотреть плавательный бассейн, но здесь ограничение в весе все-таки проявило себя. Если бы число пассажиров снизили до ста двадцати пяти, то был бы и бассейн, но тогда билеты на лайнер стоили бы в три раза дороже. Впрочем, ладно... я не платил вовсе. Поэтому мог позволить себе брюзжать. Шон проводил меня по длинному коридору правого борта главной палубы до двери с прикрепленной на ней звездой. -- Я надеюсь, вы не будете возражать, если мы поселим вас вместе с генералом Тирелли. Он отомкнул дверь с помощью пластиковой карточки, -- Э... Не возражаю. -- Она расположилась в большой спальне. Ваши вещи я уже отнес. Он показал в сторону спальни на противоположной стороне номера. Я прошел туда. Если это маленькая спальня, то каких же размеров тогда большая? На кровати поместилось бы шесть, даже восемь человек, если они покладисты, но я, наверное, мог бы поднять кровать одной рукой. Вся мебель была отлита из пенофлекса и имела пушисто-упругий вид. Я гадал, что Лиз имела в виду. В какой спальне я буду сегодня ночевать? До сих пор она не подала никакого намека. -- Вы позволите разобрать рюкзак? -- Шон взялся за мой вещмешок. -- О нет. Все в порядке. Просто бросьте его в шкаф. -- В шкафу можно было поставить машину. -- Ванная комната здесь. Ванна, возможно, немного глубже, чем вы привыкли, так что будьте осторожны. Ее длина -- три метра. Вот этим включается гидромассаж, это -- для вспенивания воды, распылитель программируется автоматически. О качестве воды не беспокойтесь, по закону ее требуется пропускать через регенератор только один раз -- мы пропускаем трижды, прежде чем подать в краны. Это панель управления лампами для загара. Этим включают пар, этим -- сухой пар, только, пожалуйста, закрывайте стеклянную дверь, если захотите попариться в сауне. Здесь массажный стол. Вы знаете, как им пользоваться, не так ли? Я тупо кивнул. -- Все каюты оборудованы, как эта? -- У нас только один класс. -- Удивительно. -- Да, сэр. Таково наше кредо. Вот выход на балкон. Видите эту красную? Когда она загорается, окна автоматически закрываются. А когда можно выйти, вы услышите звонок и свет станет зеленым. Вот здесь бар. Мы возобновляем его содержимое каждое утро. Отрезвляющие -- внизу. Они очень сильнодействующие, дают хорошую встряску, когда теряешь контроль над собой, так что будьте с ними поосторожнее. Если предпочитаете какие-нибудь особо крепкие или безалкогольные напитки, скажите мне или наберите названия на терминале вот здесь. Корабельная библиотека -- одна из лучших в мире. Если захотите ознакомиться с каталогом, просто нажмите здесь. Там вы найдете видео, музыку, книги, справочные материалы. .. Ах да, у нас еще есть полная армейская библиотека, включая связь со всеми тремя армейскими и научной сетями. Телефоны стандартные с полной видеосвязью. Он проводил меня обратно в гостиную. -- Проекционный экран вот здесь. Его опускает вот эта кнопка, видите? Насчет слишком громкого звучания музыки или видео можете не беспокоиться, каждая комната имеет звукоизолирующий слой метровой толщины. Если понадобится помощь, это -- кнопка справочной. Вам объяснят все, что имеется в вашем распоряжении в каюте и вообще на корабле. -- Он ослепительно улыбнулся мне. -- Если у вас есть вопросы, я буду рад ответить на них. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха. -- Шон, -- сказал я. -- У меня складывается впечатление, что я могу пожелать чего угодно. Вы, наверное, уже готовы мне это предоставить, верно? -- Ну... -- начал он. - Что? -- Однажды наш пассажир попросил рассыльную службу принести ему слоновье ухо со сдобной булочкой. - И?.. -- Ну, было уже поздно, и на кухне все были заняты. Пришлось ему обойтись без сдобной булочки. Я невольно рассмеялся. -- Эта шутка настолько стара, что уже поседела. Что еще мне полагается знать? На какую кнопку нажать, чтобы вызвать гарем? Я сказал это в шутку, без всяких задних мыслей, однако Шон просто шагнул к справочной панели. Не моргнув глазом, он вызвал меню "Компаньоны" и вывел его на дисплей размером со стену. -- Мужчин или женщин? -- поинтересовался он. Я был настолько поражен, что не мог ответить. Просто покачал головой, словно мне все равно. -- У нас имеется специальный контингент, -- сообщил он. -- Но служащие также могут сделать вам массаж или согреть постель. Шон стал перелистывать изображения на огромном экране, где поочередно появлялись симпатичные мужчины и привлекательные женщины всех типов и возрастов. Лишь некоторые были абсолютно голыми, большинство же поз были не более соблазнительными, чем на фотографиях дружеской вечеринки на пляже. Никакой похоти это представление не вызывало. -- Если кто-нибудь вам понравился, -- предложил Шон, -- вы можете сделать заказ прямо сейчас. Это тоже входит в перечень услуг, на нашем корабле все происходит в соответствии с контрактом. -- Он пояснил: -- Все уже оплачено. Так что можете воспользоваться возможностью. Я не знал, смущаться мне или радоваться. Мне казалось, что я уже все видел. Оказывается, я снова ошибся. -- Согреть постель. Мне это нравится. Хороший эвфемизм. Компания предлагает услугу, пассажиры ею пользуются, мальчики и девочки зарабатывают немножко -- или много -- сверху, компания берет комиссионные и платит из них Администрации. Меня могли обвинить в растранжиривании денег, только деньги больше ничего не стоили. Разве что еще не все об этом знали. Неожиданно мне в голову пришла мысль. -- А вашей фотографии здесь нет? Шон нажал на другую клавишу, и на стенке появился второй Шон, на котором не было ничего, кроме улыбки и полотенца. Собственно, он даже не завернулся в полотенце, а просто держал его перед собой. Он стоял обнаженной спиной к камере и со счастливым выражением оглядывался через плечо на фотографа. Классическая поза Бетти Грэбл. Зеркало в полный рост демонстрировало остальные его прелести. Полотенце -- это было очень маленькое полотенце -- он держал на уровне бедер, но прижимал его к телу так плотно, что этим только подчеркивал ту часть, которая больше всего и могла заинтриговать возможного заказчика. В общем, было ясно, что Шон блюдет свой интерес -- равно как и удовольствие. Я перевел взгляд с экрана на него. В ответ он радостно улыбнулся. Ладно, с ним все ясно. Но все равно это трудно было воспринять. Наверное, где-то в глубине моей души все-таки жила старомодная девственница. -- Не желаете увидеться со мной после обеда? -- спросил он. -- Я бы очень хотел. Паскудная мысль промелькнула у меня в голове. Интересно, он говорит это искренне или обязан по роду службы? Говорит ли он это каждому пассажиру? -- М-м... -- начал я. -- Спасибо, Шон. Это самое прекрасное предложение, которое я получил за долгое время, и, может быть, при других обстоятельствах я бы им воспользовался, но сейчас у меня связь с другим человеком. Наверное, это будет нехорошо. -- Такой ответ был универсален: удобный способ отказать, не задев при этом ничьих чувств. Странно, но сейчас каждое слово в нем было правдой. -- Конечно, -- сказал Шон. -- Но если передумаете, дайте мне знать. Мне действительно хотелось бы побороться с вами. Вы очень сексуальны. -- Он отдал мне пластиковую карточку. -- Это ваш ключ. Я буду вашим постоянным помощником. И еще Мицци, она освободится попозже вечером. Он пошел к двери. -- О, минутку, Шон. Я рылся в кармане в поисках десятибоновой монетки. -- Спасибо, но это не обязательно. Чаевые тоже заранее оплачены. -- Я удивился, и он пояснил: -- Это тоже одна из наших обязанностей -- не брать чаевых. Нам достаточно хорошо платят. -- В первый раз с начала его гордой демонстрации корабля улыбка Шона померкла, и он смутился. С неохотой он добавил: -- На самом деле предложение чаевых на борту нашего корабля считается оскорблением. Мы не наемная прислуга. Мы -- хозяева. Наша единственная цель -- сделать все, чтобы здесь вы чувствовали себя совершенно свободно. -- О. -- Я запихнул монету обратно в карман. -- Я не знал. -- Капитан Маккарти, могу я говорить откровенно? -- Конечно. Профессиональные манеры моментально испарились, и в течение секунды Шон превратился снова в шестнадцатилетнего мальчишку. -- Вы все -- каждый на этом корабле -- воюете. Вы даже не представляете, как вам завидуют. Вы что-то делаете. Мне, наверное, даже не понять всего. Я знаю, что моя работа не кажется вам стоящей. Большинство ваших парней считают, что мы лакеи и... ну, вы понимаете. Мы не обижаемся. Мы вас кормим, меняем вам постельное белье, можем сделать вам массаж или что-нибудь еще, если захотите. Хоть раз в жизни вы можете забыться и позволить себе, чтобы заботились о вас. Я знаю, что вам странно это слышать, но мы действительно заботимся о наших гостях. Мы обучены заботиться. Меня начали готовить к этой профессии, когда мне было двенадцать. Шон напоминал маленького мальчика, в первый раз попавшего на военную базу с экскурсией: его глаза были полны благоговейного восторга и удивления. -- Ваши люди -- вы все -- наши особые гости. Вы не просто клиенты, вы -- те, кто выиграет эту войну для нас. Если мы предлагаем вам все, что только можем, этим мы тоже помогаем победить в этой войне. Это -- наш вклад в победу. Забота о вас. Для нас честь делать это. Я невольно был тронут. И невольно испытывал сомнения. Часть меня говорила, что речь Шона была хорошо продуманным действом, еще одной услугой, предлагаемой компанией. Здесь все было направлено на то, чтобы ты почувствовал свою исключительность. По сути, именно это, а не что-то другое компания и продавала: не просто длительный спокойный полет, а мощный эмоциональный заряд. Но даже при этом... даже зная то, что знал я, хотелось верить Шону. Хотелось расслабиться и плыть в ласковом море удовольствий. И какая, черт возьми, разница, верю я или нет? Даже если я знал, что меня обманывают, все равно это правда. Работа Шона -- заботиться обо мне так, чтобы я смог выиграть эту войну. А потом я невольно рассмеялся про себя. Даже если это правда, я не верил ей. Затем смех пропал -- предполагалось, что я могу выиграть войну. Но это предположение не обязательно верно. Никто и не подозревал, что эту войну уже невозможно выиграть. Но... Я искоса взглянул на Шона. Он по-прежнему ждал моего ответа. Я потянулся, чтобы взъерошить ему волосы, но в последний момент сообразил, что так ведет себя мужчина с маленьким ребенком, и вместо этого положил руку ему на плечо и легонько сжал его. -- Знаешь, я не могу вспомнить, когда в последний раз мне говорили, что просто хотят сделать меня счастливым. По крайней мере, без задних мыслей. С тех пор прошла целая вечность. -- Я пожал плечами, принимая условия. -- Спасибо. Обещаю, что изо всех сил буду стараться не создавать трудностей -- если сумею. Когда заметишь, что я злюсь, врежь мне дубинкой и снова предложи десять вариантов, как стать счастливым, договорились? Он радостно ухмыльнулся. -- Есть, сэр! И отдал самую образцовую честь, какую я только видел. Вот дьявольщина! Я отсалютовал в ответ, чувствуя себя последним идиотом. Хотя какого черта! По крайней мере, я еще ни разу не видел, чтобы мне отдавали честь с таким энтузиазмом. Прежде нем хторранские эпидемии могли распространиться среди населения Земли, прежде нем любой их переносчик мог начать инфицирование, должен был образоваться резервуар возбудителей болезни, откуда переносчик мог черпать их. Инфекционный процесс нуждается, требует резервуара. Должен существовать какой-нибудь механизм с участием организма-хозяина, в котором возбудитель мог бы существовать без всяких ограничений. Процесс передачи возбудителя и инфицирования невозможен в отсутствие биологического партнера, обеспечивающего условия для выживания и воспроизводства возбудителей. Если мы хотим досконально восстановить метод хтор-ранской колонизации, то весьма важно выявить этот резервуар инфекции. Где или что он? "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 32. ПРОДОЛЖИТЕЛЬНЫЙ БРИФИНГ Заменить мозги можно только молчанием. Соломон Краткий Генерал Тирелли вошла в зал через заднюю дверь. Она даже не взглянула на меня, просто решительным шагом прошествовала по центральному проходу и поднялась на сцену. За ней в кильватере проследовало несколько бук-сиров -- так я называл неизбежный эскорт адъютантов и помощников, сопровождавших каждого высшего офицера. У меня было хобби оценивать каждый буксир по его манере деликатно водворять высокие чины на отведенные для этого места, располагать перед ними микрофоны, камеры, раскладывать инструктивные материалы, ручки, записные книжки и ставить графины с водой. Что мне нравилось в Лиз, так это то, как она нетерпеливо отметала буксиров в сторону и сразу переходила к делу. Я заметил Дуайн Гродин, электронную картофелину, тихо сидевшую в первом ряду. -- Прошу всех сесть, пожалуйста, -- громко сказала Лиз. Она ждала с заметным нетерпением. Я смыл с себя столько Мексики, сколько можно было оттереть мочалкой, надел чистое белье и нейтральный серый комбинезон и физически чувствовал себя намного лучше, чем в последние дни, но все еще злился. В данный момент в основном на Лиз. Мне не понравилось, как холодно она меня отшила. Поэтому я проигнорировал ее призыв и решил постоять. Не спеша проследовав в дальний конец зала, я занял позицию у выхода. Скрестив руки на груди, с нарочито безразличным видом прислонился к стене -- и подумал об обещании, данном дяде Аире. Не так-то просто его сдержать. Я изучал боевое подразделение из двенадцати человек, занимавших последний ряд. Они были приписаны к экспедиции по моему настоянию, несмотря на протесты научного отдела, считавшего, что на их место лучше взять еще двенадцать ученых. Более того, лимит веса, отведенный на тяжелое военное снаряжение, можно было бы использовать с большей пользой, взяв дополнительные датчики и приборы наблюдений. Лиз поддержала меня, считая, что охрана необходима. На том и порешили. Но это была не та команда, которую подобрал я. Я собрал отделение из закаленных ветеранов, мужчин и женщин, с которыми мне доводилось работать. Те солдаты казались высеченными из грубого камня. А эти были детьми. Высокие, широкоплечие, с прямыми спинами и великолепной выправкой -- таких следует использовать вместо дверных косяков. Они раздражали своей начищенно-стью, наглаженностью и внимательностью; единственное, что было высечено из камня, -- это скулы. Непривычному глазу эти ребята могли показаться настоящими солдатами -- особенно на фоне рыхлых ученых, большинство из которых выглядели так, будто их сшили из больших розовых мешков с желе, -- но я разбирался лучше. Эта команда была кем-то вымуштрована и доставлена сюда, потому что хорошо смотрелась. Возможно, это было своего рода поощрение: кто-то решил, что они заслуживают каникул, и вычеркнул рабочих лошадей, заменив их породистыми жеребцами. Эти ребята были слишком самонадеянны, слишком уверены в себе -- такие большие, сильные и добродушные. Все это отдавало показухой. У них не было смертельного прищура глаз. Им не дано было понять, что такое душевное истощение и насмешливое смирение, в них отсутствовало ядро молчаливой стойкости. Они были девственниками. Я молил Бога, чтобы их сила не потребовалась на что-то большее, чем перетаскивание багажа. Любопытно, чья это инициатива и почему Лиз ей не воспрепятствовала? На передней стене зала доминировал шестиметровый проекционный экран. Лиз стояла перед ним и смотрела на собравшихся. Зал был устроен по принципу театрального; сейчас в нем присутствовали все приписанные к экспедиции. Нас было сто восемьдесят. Латиноамериканцы послали дополнительно восемьдесят пять человек, которые должны были встретить нас в Амапа. Внутреннее чутье подсказывало, что среди нас было слишком много ученых и слишком мало опытных бойцов. Я знал, что мы не планируем никаких высадок, но... я также знал, что случайности происходят только тогда, когда к ним не готовишься. -- Поздравляю вас всех. Операция "Ночной кошмар" официально началась... -- сказала Лиз. Ей пришлось подождать, пока стихнут аплодисменты. -- Мы опоздали ровно на один год и один день, но теперь мы в пути. Доктор Зимф уверяла меня перед отлетом, что хторране по-прежнему там и ждут нас, и все разведывательные данные подтверждают ее предсказание, так что путешествие будет ненапрасным. -- Послышались редкие вежливые смешки. Шутки походя не были сильной стороной Лиз, и она об этом знала. -- Я получила записку от президента. Она пишет: "Генерал Тирелли, не буду напоминать, насколько важна ваша работа. Вы и ваша преданная команда знаете это лучше, чем кто-либо. Вы несете с собой надежду всего человечества. Вы имеете в своем распоряжении самое лучшее снаряжение, самую лучшую информацию и максимальную поддержку, какую только могут оказать Соединенные Штаты, Вы также несете с собой наши самые искренние надежды на быстрое и успешное завершение операции. Заглядывая вперед, я хочу иметь возможность поблагодарить всех и каждого из вас лично за отлично проделанную работу. Примите мое полное доверие и наилучшие пожелания всех людей Земли". -- Лиз свернула бумагу и засунула ее в карман без всяких комментариев. Резким тоном она продолжила: -- Нас сопровождают несколько наблюдателей от бразильского правительства... -- Ей снова пришлось переждать, пока не стихнут аплодисменты. -- Я знаю, что некоторые из вас уже встречались с доктором Хулианом Амадором и доктором Марией Родригес. Приветствовать вас обоих на борту -- для нас честь. Позвольте мне также представить вам посла Хорхе-Молиньеро, который будет путешествовать с нами, по крайней мере, до Амапа -- в качестве нашего гостя и связующего звена: о ходе нашей операции он будет докладывать напрямую своему правительству, так что, пожалуйста, оказывайте ему максимальное содействие. То, что посол Хорхе-Молиньеро не удостоился такого теплого приема, как двое ученых, не осталось незамеченным. Натянутые отношения между Севере-Американской Оперативной Администрацией и Латиноамериканским Тайным Советом ни для кого не были секретом; ситуация особенно обострилась после освобождения Южной Мексики -- и бразильцы протестовали громче всех. В итоге операция "Ночной кошмар" перестала быть просто крупномасшабной разведывательной акцией, теперь она тащила за собой большой груз политического багажа, став, ко всему прочему, еще и попыткой растопить лед в отношениях между двумя сверхдержавами. Ни посол Хорхе-Молиньеро, ни генерал Тирелли не испытывали по поводу этого особого оптимизма. Лиз откашлялась и продолжала: -- В Амапа к нам на борт поднимется доктор Оши Хи-кару, бразильский министр науки, официальный представитель на первом этапе операции. -- Она замялась, словно решая, как бы помягче сформулировать свою следующую мысль, но потом высказалась напрямик: -- Некоторые из присутствующих в этом зале имели печальный опыт сотрудничества с отдельными личностями, которые представлялись полевыми экспертами... Это было явное преуменьшение; с таким же успехом она могла сказать, что "Титаник" всего лишь не вписался в поворот. Замечание Лиз вызвало кивки и ухмылки; иронически фыркнул не я один. На планете осталась единственная процветающая отрасль -- информационные специалисты, кормящиеся на хторранском вторжении. -- Да, мы в курсе всех недоразумений, с которыми вы сталкивались, -- подтвердила Лиз. -- Но я хочу подчеркнуть: сейчас не та ситуация. Бразильское правительство вкладывает больше имеющихся в его распоряжении средств и ресурсов в изучение хторранского заражения, чем любое другое правительство на планете. Их отношение, в частности, к данной операции являет собой один из примеров абсолютной самоотверженности. Вы еще оцените информацию, которую собрали бразильские специалисты -- и продолжают собирать даже сейчас, пока мы с вами здесь разговариваем. Она настолько полна и детальна, что наверняка заинтересует каждого, Я уверена, что вы приятно удивитесь, поговорив с учеными, которые присоединятся к нам в Амапа. Мы начинаем не с нуля, поэтому, пожалуйста, отнеситесь с должным вниманием к огромной работе, которую проделали наши хозяева. Лиз взглянула на посла. Он всем своим видом выражал суровую непреклонность и выглядел так, словно данный свыше приказ не топорщить перья был для него почти невыполним. Лиз перевела глаза на остальных. -- Хочу напомнить вам, что эта экспедиция является совместной. Мы находимся здесь по приглашению бразильского правительства. Мы в гостях. Помните, пожалуйста, об этом и ведите себя и свои дела соответствующим образом. Пожалуйста, будьте хорошими гостями. -- И выделила голосом каждое слово: -- Читайте. Ваши. Инструкции. Она поочередно посмотрела на офицеров и ученых, как бы проверяя, не упустила ли чего. Нет, кажется, сказано все. Удовлетворенная, Лиз шагнула к трибуне, распечатала свою собственную брошюру с инструкциями и, раскрыв ее, положила перед собой. Едва глянув на первую страницу, она сказала; -- А теперь, если вы посмотрите на экран за моей спиной... -- На экране появилась неизбежная карта бассейна Амазонки. -- Почти два года мы ведем полномасштабное спутниковое наблюдение за тремя крупнейшими очагами заражения. Цель "Альфа" -- здесь, чуть восточнее места, где река Япура пересекает границу между Колумбией и Бразилией, "Бета" -- к северу от Коари, где Карабинари впадает в Амазонку, а "Гамма" -- пониже, где Рио-Пурус на протяжении восьмидесяти километров течет по заболоченной местности. Во всех трех лагерях мы собирали информацию с помощью скайболов, "барсуков", "ос" и "пауков", а также четырежды распыляли дистанционные нанодатчики. Мы считаем, что имеем достаточно полное представление о каждом из трех поселений. Команда доктора Силверстайн проделала фантастически огромную работу по картографии, а группа доктора Браун завершила равный ей труд по систематизации данных вплоть до идентификации многих особей, обитающих в поселениях. Спасибо вам всем. Лиз подняла руку, подчеркивая, что сейчас выскажет только свое личное мнение. -- Как вы знаете, -- спокойно начала она, -- некоторые считают, что наблюдений с помощью электронных приборов, которое мы вели и продолжаем вести, вполне достаточно и вероятность того, что данная операция прибавит к нашим познаниям о хторранах что-нибудь важное, ничтожно мала. Я ни в коем случае не согласна с этим. И сомневаюсь, что кто-то из присутствующих разделяет подобные взгляды. Я думаю, мы собрались здесь, потому что необходимость всем вместе взглянуть на феномен собственными глазами и выяснить, что же на самом деле происходит в этих поселениях, перевешивает у каждого из нас соображения удобства и безопасности. По комнате пронесся добродушный смех в знак того, что шутку оценили. Лиз сделала вид, что не слышит, и продолжила, сохраняя серьезный вид. -- Я знаю, чем вы пожертвовали, чтобы оказаться здесь, те неудобства, которые вам приходится испытывать... И не могу представить себе лучшего свидетельства вашей решимости расширить знания человечества, чем ваше присутствие на борту этого корабля. И я благодарю вас всех за это. Она обвела взглядом зал, позволив себе слабо улыбнуться и кивнуть, как бы признавая роскошь интерьера. Ее взгляд пробежал по богатой отделке стен, высокому потолку, роскошным люстрам, мягким коврам на полу и глубоким креслам, и мысленно -- по другим удобствам воздушного лайнера за стенами зала. Затем она выждала, когда стихнут последние взрывы веселого смеха и хлопки. -- Нет, я серьезно, -- добавила она уже более суровым тоном; иронический огонек в ее глазах погас. -- Мы подвергаемся риску. Я не хочу недооценивать опасность, но абсолютно убеждена, что если мы будем соблюдать все правила безопасности, это не должно стать очень опасным делом. Все вы прошли подготовку, вас всех тщательно проинструктировали по поводу возможных опасностей, так что нет необходимости повторяться. Разрешите только напомнить еще раз, что халатности здесь нет места. Мы уязвимы. Мы будем находиться вдалеке от помощи. Но у нас не должно возникнуть никаких проблем, если мы будем начеку и будем очень внимательно относиться к тому, что делаем. Каждый из нас. Она медленно обвела взглядом зал, словно желая заглянуть в глаза каждому из присутствующих. Я ждал, когда она посмотрит на меня, но взгляд скользнул мимо, словно я был невидимкой. Черт бы ее побрал! Очень хотелось, чтобы наши глаза встретились. Я думал, что она ждала меня! -- Хорошо, -- сказала Лиз, переворачивая страницу брошюры. -- Теперь подумаем о выборе цели. Поселения на Карабинари и Рио-Пурус находятся слишком близко от Коари, чтобы сбросить со счетов влияние человека на эти лагеря. К тому же лагерь на Рио-Пурус неудобен тем, что расположен в болотистой местности. Поселение Япура -- на возвышенности, но оно на шестьсот километров отстоит от побережья. Туда труднее добраться и труднее оттуда выбраться. Я буду с вами честной: никому не хочется на Япуру. Капитан Харбо говорит, что это -- лишний день полета туда и лишний день обратно -- и никакой поддержки с земли западнее Манауса. Тем не менее... -- Для пущего эффекта она сделала паузу и посмотрела на зал. Всем было известно, что она сейчас скажет. -- Тем не менее... очаг заражения Япуры самый старый и самый большой, и он имел меньше всего контактов с людьми. Похоже, это хторранский эквивалент большого города. Она повернулась к кафедре, чтобы свериться со своими записями, потом снова постучала указкой по экрану. -- Ладно, следует обсудить некоторые вопросы деликатного свойства. Прошу вас на время забыть свои возможные симпатии и антипатии относительно международных отношений и сконцентрироваться на информации, которую вы услышите. Произнося последние слова, она в упор смотрела на посла. Лицо Молиньеро оставалось непроницаемым. -- Колумбийское правительство только недавно поделилось с нами этой информацией, и я говорю сейчас с его разрешения. Надеюсь, вы оцените ту серьезность, с которой они отнеслись к делу, и отдадите должное их беспристрастности. Они осуществляли наблюдательные полеты из Юана Молоко через границу, чтобы обследовать заражение Япура. Гастроподы явственно расширяли свой ареал на запад. Некоторые япуранские черви заходили примерно на сто километров в глубь колумбийской территории, и правительство страны было серьезно озабочено судьбой индейских племен в этом районе. Само по себе это не было причиной для беспокойства, однако облеты выявили присутствие людей в очаге заражения Япура и показали, что хторране не просто используют их в пишу, а нашли какой-то способ удерживать их в поселении как рабов. Некоторое время это было только подозрением, но сейчас мы почти уверены в этом. Лиз сделала паузу, чтобы все прочувствовали важность новостей. Я огляделся кругом, интересуясь реакцией. Они словно получили пощечину. Лица стали пепельными. Некоторые просто уставились себе под ноги. Кое-кто, все еще не веря, с надеждой смотрел на Лиз, но она только кивнула с мрачным видом, подтверждая сказанное. -- Большинство из вас знают, -- продолжала она, -- что впервые мы обнаружили присутствие людей в крупном хторранском поселении полтора года назад в Скалистых горах. Тот очаг заражения был уничтожен с помощью двух ядерных устройств. С тех пор мы держим этот район под строгим контролем, постоянно наблюдая, не попытаются ли хторране его реколонизовать, и если предпримут такую попытку, то как быстро пойдет процесс. Ядерный вариант по-прежнему остается на повестке дня. Человеческое присутствие в Скалистых горах считалось добровольным. Фотодокументы свидетельствовали, что мы имели дело с племенем ренегатов, которые научились каким-то образом жить и сотрудничать с хторрана-ми как симбиотические партнеры. Именно этот факт и послужил оправданием для применения ядерных устройств. К сожалению, у нас нет оснований расценивать присутствие людей в поселении Япура с тех же позиций. В любом случае... -- Здесь она бросила еще один взгляд на посла. -- И бразильское правительство, и Латиноамериканский Тайный Совет решительно настроены против использования термоядерных устройств в качестве сдерживающего фактора. Таким образом, этот случай -- вне нашей компетенции. Решение о любых изменениях в политике будет приниматься не здесь и не нами. Тем не менее рекомендации экспедиции будут иметь определенный вес как для Се веро- Американской Оперативной Администрации, так и для Латиноамериканского Тайного Совета. Пожалуйста, имейте это в виду. Лиз помрачнела. Вцепившись руками в края кафедры, она напряженно подалась вперед, словно обращалась к каждому из нас. -- Наша озабоченность по поводу человеческого присутствия в заражении Япура вызвана проблемой: если хторране держат людей в качестве пищи или рабов, какие действия, в таком случае, должны предпринять мы? Какую моральную позицию нам занять? Должны ли мы вызволять их оттуда? Какой ценой? Имеем ли мы на это моральное право? Я не знаю, можно ли здесь ответить на эти вопросы. Но я знаю, что для нас жизненно важно выяснить, что делают хторране с захваченными ими людьми, потому что это определит окончательное решение. Лиз перевела дыхание и перелистнула страницу инструкций. -- Я хочу предупредить еще об одном. На протяжении двух последних лет мы следили за уровнем активности в каждом из очагов заражения. Все три, похоже, имеют один и тот же цикл развития: первоначальный всплеск очень быстрого роста и экспансии сменяется продолжительным периодом освоения, а за ним идет следующий всплеск. Но каждая вспышка -- не просто распространение поселения вширь, это также изменение всего поведения. Даже вид мандалы с воздуха становится другим. Без дополнительных комментариев Лиз отступила в сторону, чтобы на загораживать кадры аэрофотосъемки. На огромном экране сменялись фотографии, сделанные со спутника. Характерную форму заражения в виде мандалы ни с чем нельзя спутать. Черви закладывали самые большие дома и загоны у центрального ядра, а потом тянули проспекты вокруг этой сердцевины. По мере роста, по периметру мандалы появлялось новое кольцо построек. В результате получалась не совсем спираль и не совсем концентрические кольца, а скорее и то и другое вместе. Вид был зловещий и вместе с тем прекрасный, напоминающий завихрения лепестков хризантемы. На равном расстоянии вдоль любой из осей располагались круговые структуры поменьше -- мини-мандалы, которые невольно напомнили мне глазки на павлиньих перьях. Каждый глазок был центром заметной активности и роста. Следя за сменяющимися кадрами, мы могли видеть медленно перемежающиеся отливы и приливы движения по лагерю. Поселение пульсировало, словно под ним билось сердце. Можно было различить ритм, лежащий в основе роста. Мандала то сворачивалась, то разворачивалась, и темп сокращений лихорадочно возрастал до тех пор, пока не стало казаться, что весь лагерь вот-вот взорвется изнутри, поскольку не может больше сдерживать такое сумасшествие. Потом он на мгновение замер, как бы колеблясь, несколько раз судорожно дернулся и внезапно выплеснулся наружу -- зеленый ковер джунглей захлестнули потоки крови и огня. Едкие алые языки закружились быстрым водоворотом, захватывая все новые и новые территории, окружая их и образуя замысловатые узоры, пока наконец не залили все зеленое и последние островки растительности окончательно исчезли. Вслед за этим на безмолвном пепелище начали появляться новые дома червей; они возникали как грибы, и каждый занимал математически точное положение внутри разрастающейся мандалы. Новые структуры росли под зашитой завихрений -- это явно был преднамеренный захват новой территории и ее освоение. Купола домов и окружающие их загоны сначала росли медленно, словно порыв экспансии истощил энергию лагеря, но прямо на наших глазах активность начала возрастать, и цикл стал неизбежно приближаться к новому потрясающему взрыву жизни. Так продолжалось снова и снова. Всякий новый выплеск был пугающе больше предыдущего. Как и говорила Лиз, каждый взрыв изменял весь лагерь. С каждой новой инкарнацией характер цветов и движения становился причудливее и сложнее. Они повторяли то, что произошло раньше, но угадать заранее характер их развития было невозможно. Вероятно, специалист по теории хаоса мог бы определить, что здесь происходит, но для меня любой шаг их эволюции казался столь же вычурным и прекрасным, как множество Манделъброта', -- и естественным и чуждым в одно и то же время. Неожиданно экран погас, и Лиз вернулась за кафедру. -- Как вы могли заметить, мы застали конец одного цикла и начало следующего. Новый период экспансии ожидается в течение следующего месяца. По нашим предположениям, он зависит от плотности населения. Когда плотно закупоренный сосуд переполняется, он лопается и содержимое разливается. Тревожит нас то, что япуранское поселение достигло пределов, ограниченных географией местности. Оно не может разрастаться вширь. И не способно вместить больше хторран. Что произойдет, когда лагерь столкнется с препятствиями для роста, когда неудержимая сила натолкнется на непреодолимое препятствие? Мы думаем -- я предупреждаю, что это только гипотеза, -- мы думаем, что заражение приспособится к обстоятельствам совершенно неожиданным и непредсказуемым путем. Позвольте пояснить. Вы не могли оценить по аэроснимкам всей сложности жизни в лагере. Видимая картина -- лишь отражение более глубинных процессов. Каждое расширение, любое изменение отражает возникновение новых симбиозов, новых форм кооперации, новых стереотипов поведения, которые у хторранских видов ранее на наблюдались. 1 Названное в честь математика Бенуа Мандельброта множество представляет собой построенные с помощью компьютера фрактальные структуры невероятной сложности и красоты. Они возникают при многократном повторении графического решения простого уравнения в двухмерном пространстве. Если разным значениям переменных в уравнении придать разные цвета, на плоскости возникает рисунок. Этот рисунок поистине бесконечен, так как уравнение можно решать заново бесконечное число раз, получая все более точные значения, и на рисунке будут появляться все более мелкие детали. При этом кажется, что смотришь в трубу калейдоскопа и перед тобой открывается причудливый мир замысловато переплетающихся форм и цветов. На сегодня мы можем только предполагать, что каждая экспансия -- это Ътвет на достижение порога критической плотности населения. По достижении порога начинается новый тип поведения. Мандала трансформируется -- выходит на новый уровень эффективности. Потом следует новый выплеск. По нашему мнению, сейчас мы наблюдаем предпоследнюю стадию, когда все отдельные составляющие хторранской экологии наконец становятся активными, и следующая трансформация будет не просто физическим расширением лагеря, а чем-то большим. Возможно, мы станем свидетелями вулканического взрыва хторранской жизни, приливной волны, которая сметет на своем пути все столь же безжалостно и столь же неумолимо, как весенний паводок смывает все в речной дельте. -- Лиз замялась. -- Это самое большее, что мы можем предположить. Я молю Бога, чтобы мы ошибались. Но... самое удивительное в хторранах то, что, какой бы большой беды мы от них ни ожидали, они всегда умудряются преподнести нам еще большую беду. Они не просто хуже, чем мы их себе представляем. Они хуже, чем можно представить. В зале долго стояла тишина. Потом Лиз заговорила снова: -- Наш маршрут пройдет над заражением Карабина-ри. Мы собираемся воспользоваться этим и посмотреть, как черви отреагируют на наше присутствие в небе. Прошлый опыт полетов на аппаратах легче воздуха показал, что гастроподы видят в дирижаблях и воздушных щарах некое подобие ангелов, возможно, даже Бога. Кто знает? Однако если япуранские черви похожи на своих североамериканских сородичей -- а у нас нет причин сомневаться в этом, -- первой их реакцией будет оцепенение и растерянность. После короткого периода паники они быстро перейдут в состояние общения -- по двое, трое и четверо. Потом, закончив общение, они долгое время смотрят наверх. Похоже, воздушные корабли производят на них такое же впечатление, как явление Девы Марии над куполом собора Святого Петра на Пасху на толпу римских католиков. Тот же благоговейный восторг и страх, поклонение и массовая истерия. Представьте себе, что бы вы чувствовали, находясь в толпе во время подобного события. Верующий вы или нет -- безразличным вы не останетесь. Мы хотим извлечь пользу из этого феномена. Некоторые из вас уже знают, что наружная оболочка "Иеронима Босха" представляет собой, по сути, один огромный дисплей, не имеющий аналогов. Даже небоскреб Мацу-сита в Нью-Йорке не имеет такого электронного табло. Мы собираемся поэкспериментировать с разными рисунками и сочетаниями цветов на бортах и днище корабля и проверить все возможные реакции червей. Покажем им цвета, к которым наиболее привычно их зрение, попробуем разные ритмы и звуки, сложные сочетания бегущих узоров. Мы хотим выяснить, какие изображения воздействуют на хторранскую нервную систему. Разработана программа циклических изображений -- фрактальные, хаотичные, имеющие аналитическое выражение, случайные, гармонические, построенные на основе музыки -- все, что могли придумать в детройтских лабораториях. Может быть, удастся погрузить лагерь в некое подобие гипнотического транса. Заражение Карабинари станет нашим пробным камнем. Там мы позволим себе некоторый риск, который над япуранским лагерем будет запрещен. В карманах ваших кресел вы найдете сборники инструкций. Можете взять их прямо сейчас. Вы увидите, что это довольно объемистые документы. И конечно, каждая страница должна быть изучена. Меня постучал по плечу адъютант, Дэн Корриган, один из помощников Лиз. Он держал пачку книг с моей фамилией на наклейке сверху. Я поблагодарил его и, разорвав бандероль, быстро пролистал тома. Это были прекрасно подготовленные документы. Они содержали информацию в основном на уровне готового решения. Значительную часть экологических материалов, что приятно, написал я, но раздел, касающийся оборудования экспедиции, как научного, так и военного, поражал. Он был полон сюрпризов. Я и не представлял себе, что нанотехнология достигла такого уровня. Правда, многие вещи были разработаны явно до появления хтор-ран, но только сейчас с них сняли гриф высшей секретности. Я в изумлении листал страницы. Некоторые датчики вполне могли сразиться в шахматы с гроссмейстером. Читать эту книгу было интереснее, чем рождественский каталог "Товары -- почтой". Мне хотелось изучить каждую цифру в таблицах. Но Лиз продолжала выступление, и я, неохотно закрыв книгу, снова стал слушать. -- А теперь давайте немного поговорим об услугах, которые предоставлены в наше распоряжение на "Иерони-ме Босхе". Ее слова были встречены одобрительным смехом, разрозненными хлопками и парой-тройкой сальных острот. -- Да, шикарный корабль, -- сухо согласилась Лиз. -- Да, мальчики и девочки, которые провожали вас в ваши каюты, будут только счастливы продемонстрировать, какие удовольствия имеются в вашем распоряжении. Да, вы все заработали право развлечься. Учитывая то, какая вам предстоит работа через несколько дней, было бы жестоко, глупо и совершенно бесполезно просить вас отказаться от удовольствий. Мы находимся в летающем саду земных наслаждений, и вы всего лишь люди. Поэтому... -- Она замолчала и медленно обвела взглядом зал. На этот раз мне показалось, что ее глаза задержались на мне, но уверен я не был. -- Поэтому вот что я вам скажу. Пожалуйста, отвечайте за свое поведение. Здесь не публичный дом, а вы не студенты, празднующие окончание пасхальных каникул. Вас ждет работа, много работы. Я надеюсь, что вы выполните ее с присущей вам самоотверженностью и вдохновением. Не позволяйте себе отвлекаться. Отдыхайте после того, как выполните дневное задание, а не перед этим и не вместо этого. Мне не хочется издавать приказы, которые всем нам создадут трудности. Пожалуйста, отвечайте за свое поведение, и мне не придется этого делать. Благодарю всех за внимание. На этом все. Она сошла со сцены и направилась по проходу к задней двери зала. Буксиры поспешили следом за ней. Я любил ее, но ненавидел ее профессиональное второе "я". Оно было чертовски безликим. Меня так разозлило ее невнимание, что я готов был сечас же вызвать Шона, чтобы она застала нас в постели. Но потом я вспомнил ухмыляющуюся физиономию Рэнди Данненфелзера, и на этом моя мысль иссякла. Если резервуарами возбудителей эпидемий служат хторранские организмы, тогда возбудители явно не могут быть столь же опасными для хозяев, как для людей и других земных видов. Своим присутствием они могут даже приносить значительную пользу своим естественным хозяевам. Существует и другой вариант. Возможно, возбудителей эпидемий вообще нет в хторранских организмах; они существуют только в виде спор или какой-либо другой инцес-тированной форме -- до тех пор, пока не попадают в подходящие для развития условия, например в кровяное русло человека. Недостаток этой гипотезы в том, что она лишь отодвигает нас еще на шаг назад от решения вспроса. Если хторранские возбудители существуют в виде скор, то где они были, прежде чем стать спорами? И как. они попали сюда? Таким образом мы не только не отвечаем на вопрос о том, как утвердилась на Земле хторранская экология, мы демонстрируем, что все предыдущие гипотезы относительно начального этапа колонизации ошибочны и не работают. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 33. ПРОДОЛЖЕНИЕ БРИФИНГА О мужчинах и женщинах достаточно знать только то, что все мужчины -- кобели, а все женщины -- суки. За исключением тех случаев, когда все наоборот. Соломон Краткий Хорошо, что "Иероним Босх" был наполнен гелием, а не водородом, иначе мы бы взорвались. Спор в каюте А-4 был не просто горячим -- он обжигал. Его нельзя было оценить по шкале Рихтера. Дело было не в словах. Здесь и не пахло театром. Слова маскировали бушующие под ними страсти. Еще никогда не испытывали мы такой ненависти друг к другу. Лиз ворвалась в комнату, как айсберг, пропоровший борт "Титаника". На ее лице была написана решимость и непреклонность. -- Итак, капитан, -- заявила она, -- начиная с этого момента между нами сугубо служебные отношения. Я -- генерал Тирелли. Вы -- капитан Маккарти. Вы спите в одной комнате. Я -- в другой. Полагалось бы разместить вас где-нибудь еще, но все остальные каюты были заняты, пока вы раздумывали, присоединиться ли к нам. -- Она подняла руку. -- Нет, помолчи. Я еще не закончила. Если абсолютно честно, то я не жаждала твоего присутствия. Ты бросил меня, когда я больше всего нуждалась. Я не могу полагаться на тебя... -- Тогда почему я здесь? -- Этого хочет дядя Аира, а не я. -- Дядя Аира говорил другое. -- Он ошибался. -- Сильно сомневаюсь, -- резко отпарировал я, чувствуя, как внутри поднимается гнев, но я собирался держать свое слово, даже если это убьет меня. Я с трудом проглотил ком в горле. -- Дядя Аира не совершает глупых ошибок. Лиз уловила перемену в моем тоне, остановилась и внимательно посмотрела на меня. -- Хорошо, -- согласилась она, перевела дыхание и тоже понизила тон. -- Да. Я хотела, чтобы ты приехал, но это было тогда, когда я этого хотела. Сведения дяди Аиры устарели. Сейчас я не хочу видеть тебя здесь. Я передумала. Пожав плечами, я направился к балкону и ударил по кнопке, открывающей окна. -- Что ты делаешь? -- Ты не хочешь меня. Я ухожу. Я -- попрыгунчик. Не беспокойся, дорогу в Панама-Сити я найду. -- Не будь глупцом, Джим. Я пожал плечами. -- Я и не могу. Окна заперты, пока мы не снизим скорость до сорока километров. Придется подождать захода солнца и тогда спрыгнуть. Тебя это устроит? -- Она не ответила. -- Или ты хочешь, чтобы я вышиб стекло креслом? Думаю, я еще не забыл, как это делается. Лиз покачала головой. -- Опять твои дурацкие остроты. И ты еще удивляешься, почему никто не хочет иметь с тобой дело. -- Подожди. -- Я поднял руку, сосчитал до одного... Она с интересом смотрела на меня. - Что? -- Я дал обещание дяде Аире... -- Он рассказал мне. -- Вот как? -- Я попросила его не беспокоиться и не посылать те-|бя. Он ответил, что уже поздно, ты в пути, Я сказала, что отошлю тебя назад. Он посоветовал решить это, когда ты появишься здесь. Этим я сейчас и занимаюсь. Я решаю. Я -- генерал Тирелли. Ты -- капитан Маккарти. Я сплю здесь. Ты спишь там. И конец дискуссии. -- Конец? И у меня даже не будет возможности извиниться? -- Я уверена, что извинения подготовлены прекрасные, Джим. Ты всю жизнь учился тому, как надо извиняться. Ты способен извиниться лучше, чем любой мой знакомый. Ты мог бы преподавать курс извинений. Но я уже это видела. Я слышала все твои извинения. Снова, снова и снова. Я видела эти представления, Джим, и устала от них. Ты не можешь сказать ничего, чего бы я еще не слышала, и никакие слова ничего не изменят. -- Я люблю тебя, -- мягко сказал я. -- Я тоже люблю тебя, -- ответила Лиз, но тон ее не изменился. -- Ну и что? -- Она скрестила руки на груди с неприступным видом. -- Это работает только в кино, Джим, но мое решение неизменно. Только ради того, что наши гормоны совпадают, я не собираюсь отключать свой мозг. Я опустил взгляд на свои руки. Костяшки пальцев побелели -- так крепко я сжимал спинку кресла. Почти наяву я видел, как оно летит в ближайшее окно. Но капитану Харбо это не понравится, дядя Аира расстроится. -- Я дал слово. -- В горле жгло так, что я едва выдавливал слова. Мой голос дрожал. -- Поклялся дяде Аире, что если он даст мне шанс, я сделаю все возможное, чтобы утрясти все с тобой. И он дал мне понять, что ты тоже хочешь этого. Ее тон по-прежнему оставался чересчур резким. -- Если ты ждал, что я встречу тебя с распростертыми объятиями... -- Я ждал, что ты заткнешься и выслушаешь меня, -- грубо оборвал я, удивляясь сам себе. -- Я услышал все, что ты хотела сказать. Теперь моя очередь. Удивительно, но Лиз замолчала. Это стоило ей труда, но она замолчала. Со скрещенными на груди руками, она закусила губу и посмотрела на ковер так, словно он был не тем местом, на котором можно стоять, затем, подыскивая более подходящее место, отступила к стене и прислонилась к ней спиной, по-прежнему скрестив руки на груди. Она смотрела на меня ледяным взором и ждала. Я набрал в грудь воздуха и попытался вспомнить, что собирался ей сказать. -- Всю дорогу сюда я старался представить, что могу сказать тебе и что ты можешь мне ответить. Я не считал, что ты будешь счастлива видеть меня. Но и не мог вообразить такой нескрываемой враждебности. Я думал, ты выслушаешь то, что я должен тебе сказать. А теперь я остался в дураках, потому что не могу придумать ни одного слова. Ты не хочешь слушать мои извинения. Тебе известно, что я пообешал дяде Аире. Больше мне сказать нечего. И даже если бы я мог придумать что-нибудь еще, ты все равно не пожелала бы выслушать. Раз мои слова ничего не изменят, тогда зачем вообще говорить? Итак, я сойду в Амапа и буду ловить самолет домой. Спасибо за каникулы. Мне казалось, что я сказал все, как вдруг появилась еще одна мысль: -- Знаешь, Лиз... генерал Тирелли, мне казалось, что я могу кое-чем помочь в этой операции. Я заработал должность офицера по науке. Но вместо этого мне дали под зад ногой. Да, я сошел с ума. Но дядя Аира сказал, что ты действительно ценишь мою работу и что планировалось повысить меня в чине. Ладно, хорошо, я был идиотом. Законченным занудой. Задницей. Уверен, ты можешь добавить к этому целый букет таких наименований, которые я даже не могу себе представить. Ты всегда ругалась лучше меня. Но тем не менее я все-таки считал, что могу принести здесь пользу. А сейчас ты заявляешь, что я не способен и на это. Так что мое пребывание здесь бессмысленно. Теперь все стало совершенно ясно. Я смотрел прямо на нее и говорил так спокойно, как только мог Лиз бесстрастно выдерживала мой взгляд. -- Ты всегда казалась мне единственным человеком, на которого я могу положиться, несмотря ни на что. Я рассчитывал на твою силу, твою выдержку, твою мудрость -- с самой первой нашей встречи. Я восхищался тобой. Мне казалось, что ты всегда знаешь, как справиться с любым делом. Ты была для меня примером для подражания, мне нравилась твоя манера держать себя и командовать людьми, я хотел быть похожим на тебя. Каждый раз, когда ты обращалась ко мне, я словно получал награду. Каждый раз, когда ты хвалила меня, я воспринимал это как Божье благословение. Я бы сделал для тебя все. Не потому, что люблю тебя, а потому... просто потому, что ты -- это ты. А после того, как мы стали спать вместе, я был чертовски удивлен. Чем больше я узнавал тебя, тем лучше ты мне казалась. И тем больше мне приходилось работать над собой, чтобы быть достойным тебя. А потом ты пригласила Дуайн Гродин, и я решил, что потерял твое доверие. Не могу выразить, как мне было больно. Я так расстроился, что готов был провалиться на месте. Ну, и потерял контроль над собой, потому что стал недостаточно хорош для тебя. Залез в ванну и орал до тех пор, пока меня не стошнило. Не помню, когда еще я так орал. А потом дядя Аира, который, как оказалось, пережил смерть, только в мягкой форме, пришел и объяснил, что ты не утратила веру в меня, а просто разозлилась, как и я. До меня дошло, как беспросветно глуп я был. Итак, я сел на самолет, думая, что, может быть -- повторяю, может быть, -- мы сядем и поговорим, и, может быть -- повторяю, может быть, -- ты поймешь меня и простишь. А теперь я обнаруживаю, что ты не хочешь понять, не хочешь выслушать и не хочешь простить. И после всех усилий собрать себя заново из кусочков я снова рассыпаюсь на части. Единственный человек, которому я могу сказать об этом, это -- ты, а тебя для меня нет. Невозможно объяснить, как мне сейчас больно. -- Ты закончил? -- спокойно спросила Лиз. - Да. -- Для человека, которому нечего сказать, ты наговорил достаточно. -- Она грустно покачала головой. -- Мне жаль, что ты мучаешься. Но и мне не легче. Прости меня, Джим. Я пыталась, правда пыталась. Но мы не можем собирать все по кусочкам снова и снова. Быть рядом с тобой -- все равно что танцевать в обнимку с тикающей бомбой. -- В ее голосе появилась такая усталость и скука, что мне стало еще больнее. -- Ты считаешь, что тебе было трудно? -- Ее лицо исказилось и осунулось. -- Как ты думаешь, каково же было мне? После каждого твоего фокуса все смотрели на меня. Меня провожали взглядами в кафетерии, в коридорах, глазели на меня на совещаниях. Я знаю, о чем они думали: "Что она в нем нашла? Как ей удастся все уладить на этот раз? Почему она не может держать его в узде?" Каждый раз, когда ты взрывался, ты привлекал к себе внимание, а это привлекало внимание ко мне. Все начинали удивляться: "Неужели она собирается защищать его снова?" Ты подрывал мой авторитет. Нет. Ты подорвал его. Разрушил. Все, ради чего мне пришлось работать столько времени, вся моя карьера -- все пошло псу под хвост, Джим. Ее слова ложились как кирпичи, тяжелые сгустки боли, которые она клала один на другой, медленно, основательно. Я чувствовал себя как тот человек из рассказа Эдгара Аллана По, которого заживо замуровали. Только в моей стене кирпичи были отлиты из душевной муки. -- Ты превратился в испорченного ребенка, потому что знал: твоя мамочка всегда готова таскать для тебя каштаны из огня. Но каждый раз, занимаясь этим, я теряла еще одну частичку своего авторитета, потом еще и еще, пока мне вообще не перестали доверять. Больше не осталось никого, к кому бы я могла обратиться за помощью. Я -- банкрот. Я не имею авторитета. Ты разрушал не только себя, Джим, -- ты утянул на дно и меня. Известно ли тебе, до чего ты достукался? Нам едва не прикрыли операцию "Ночной кошмар" только из-за того, что ты был в ней офицером по науке. Я была вынуждена заменить тебя. Тебя спасло только то, что ты написал инструкции по заражению, -- иначе тебя просто вышвырнули бы вон. И самое поганое то, что об этом знают все. Это больше ни для кого не секрет, Джим. Ты -- открытая книга. Ты и я -- мы вместе развлекаем окружающих мыльной оперой. Все сплетничают насчет нас. Мне это ненавистно. Я не желаю, чтобы посторонние обсуждали подробности моей личной жизни. Не хочу, чтобы кто-то знал, с кем я сплю, когда и чем занимаюсь в постели. Не хочу, чтобы за мной подсматривали. Я хочу вернуть себе право на частную жизнь. Если раньше она стояла, скрестив руки на груди и опираясь о стену прямой спиной, то теперь безнадежно сгорбилась, опустив руки. -- Мы даже не захватывающая драма, Джим, а просто очередная дурацкая комедия, годная на то, чтобы посмотреть и забыть. Эти люди готовились к операции почти два года, а твоя мелочная выходка едва не смыла весь их труд в унитаз. Они настолько злы, Джим, что тебе нет нужды выпрыгивать из окна. Тебя вышвырнут из него. Разве ты не заметил, что до сих пор никто не сказал тебе ни слова? Даже не кивнул в знак приветствия. Тебя избегают. Даже если я и попытаюсь найти какой- нибудь выход, чтобы оставить тебя, то все равно не смогу. Если я предложу этим людям уважать тебя, они рассмеются мне в лицо, и я потеряю остатки авторитета и способность руководить. Я не в том положении, чтобы командовать. Ее глаза были невероятно печальными. А потом наступило худшее из всего, и это меня чуть не убило. Лучше уж оказаться голым на дне ада, чем услышать ее слова. -- Мне следовало подать в отставку. Но если бы я это сделала, операцию наверняка отменили бы. Поэтому я долго думала и решила, что ты обходишься мне чересчур дорого. Я больше не могу себе этого позволить. Да, ты здесь, и я даже не могу избавиться от тебя. Но я не хочу этого. Правда, не хочу. Я хочу заниматься своим делом. Я хочу разделаться с операцией и вернуться домой. Если президент меня отпустит, я улечу на "Луну" или на один из "Лагранжей". Сейчас и Л-4 и Л-5 снова открыты. Там хотят создать генетические заповедники. -- Лиз с тяжкой покорностью покачала головой. -- По запасному варианту, если дело обернется еще хуже, человечество закончит свое существование там. В космосе. Изгнанное с родной планеты. Но, по крайней мере, хоть кто-то выживет. -- А потом она добавила таким тихим голосом, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать: -- Мне, правда, все равно, выживу я или нет. Мне просто хочется куда-нибудь уехать, где я смогу работать, не мучаясь так сильно. Несмотря на причиненную мне боль, я не мог не пожалеть Лиз. Мне хотелось подойти к ней, упасть на колени и вымаливать прощение. Я хотел... Хотя не важно, чего я хотел. Мои желания не имели никакого значения. Я утонул в кресле, закрыв лицо руками. Поправить ничего нельзя. Что бы я сейчас ни сделал, это только усугубит ситуацию. А потом она удивила меня, испустив вопль такой душевной муки, что я вскочил как ужаленный и ошеломленно уставился на нее. Лиз медленно сползала по стене, пока не оказалась на полу, прижав колени к груди и безвольно свесив руки, потерянная и сломленная. Подняв лицо к потолку, она издала долгий стон отчаяния. -- Наша экспедиция -- только потеря времени, -- простонала она. -- Мы проигрываем войну. Уже проиграли. Ты еще не знаешь. Никто не знает. Доктор Зимф сказала об этом президенту только на прошлой неделе. Хтор-ранское заражение достигнет критической биомассы меньше чем через тридцать шесть месяцев. Может быть, даже быстрее. С этого момента мы перестанем контролировать очаги заражения и будем удерживать островки безопасности. Видел последние карты? Даже самые маленькие розовые пятна не исчезают. Пропадают зеленые. Мы проигрываем. Умираем. Все оказалось правдой. То, о чем нас предупреждали. Все это происходит -- шаг за ужасным шагом. Ни ты, ни я, ни кто другой уже не в силах это остановить. О боже, как я боюсь. Я не хочу жить, как живем мы, и не хочу умирать. Я не хочу больше находиться здесь и не хочу быть собой. Все эти храбрые молодые мужчины и женщины, эти славные добрые дети -- все ждут от меня воодушевления. Я так устала лгать и притворяться... Неожиданно она посмотрела на меня: -- Скажи что-нибудь. Я не пошевелился, даже не поднял глаз. - -- Джим, скажи что-нибудь. Какую- нибудь глупость. Все равно что. Одну вещь я любила в тебе -- ты никогда не сдавался. У тебя всегда находились слова, больше всего нужные в данный момент. Скажи сейчас что-нибудь. Я встал. -- Не могу. Если ты сдаешься, то и я тоже. Ты была единственным, что до сих пор поддерживало меня. -- Я прошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Бросился ничком на кровать и уставился в наклонное окно на отливающее красным море внизу. Теперь давайте подойдем к тому же вопросу с другой стороны, Хторранская колонизация на первой стадии должна была развиваться скрытно. Мы уже доказали, что не замечали ее присутствия годами, и это дало ей время, необходимое для кормежки, роста, воспроизводства, укрепления своих позиций, распространения и подготовки к следующим ста-диям развития без каких-либо прямых или опосредованных воздействий на компоненты земной экологии. Следовательно, первая стадия хторранской колонизации должна была происходить на биологической арене, легкодоступной, простой и не бросающейся в глаза. Давайте поищем такую арену биологической активности -- какой-нибудь простой природный процесс, который происходит повсюду и всегда; процесс, в который легко могла внедриться чуждая экология, потому что он является самым нижним звеном в пищевой цепи. Как называется такой процесс? Его называют гниением. "Красная книга" (Выпуск 22. 19А) 34. ПОСЛЕ НАКОВАЛЬНИ Многое можно сказать в пользу того, чтобы мужчина думал своим членом. Средний пенис гораздо более стоек в своих желаниях, чем средний мужчина. Соломон Краткий Я проснулся, словно от толчка. -- А? Стук в дверь повторился. -- Джим! -- Уходи. Вместо этого дверь открылась. Лиз встала на пороге, но в комнату не вошла. Я перекатился на живот и уставился в окно. -- Что? -- громко спросил я. -- Ничего. Ее голос звучал странно. Страннее, чем обычно. -- Что, забыла повернуть нож? -- Джим, не надо, пожалуйста. Я перевернулся на спину и посмотрел на нее. Лучи заходящего солнца косо пронизывали комнату и обливали Лиз золотым светом. Ее волосы блестели, как расплавленная медь, а кожа светилась изнутри, она вся излучала ангельское сияние. Мне было больно даже просто глядеть на нее. -- Что тебе надо? -- Не знаю. Долго, мучительно долго тянулось время, а она все стояла, растерянная и смущенная. Ее взгляд блуждал по комнате. Сначала он остановился на дальнем окне, потом перешел на потолок, скользнул вниз по стене, на самый наикратчайший момент задержался на мне и снова быстро уплыл в сторону. -- Мне просто не хочется быть одной. Я пожал плечами. -- Мое общество лучше, чем одиночество? Я должен расценивать это как комплимент? -- Джим, при желании ты можешь быть невероятно добрым и сострадательным. -- После всего, что ты наговорила, мне кажется, ты ищешь сострадания не по тому адресу. Хватит и вибратора. Она вздрогнула, но, надо отдать ей должное, устояла. -- Я вовсе не хотела сделать тебе больно. -- Нет, хотела. Ты хотела поквитаться со мной. Я много раз делал тебе больно. Ты копила все свои обиды, а потом извергла на меня Везувий. Я был слеп, как крот. Все сказанное тобой -- правда, я заслужил твой гнев. Но не отрицай, Лиз, ты хотела побольнее уязвить меня, отомстить за свою боль. И ты преуспела в этом. Так больно меня еще ни разу не били. Так что, пожалуйста, уйди и оставь меня в покое... -- Мне страшно. Я одинока. Мне надо за кого-нибудь держаться. И ты единственный человек... -- Она дошла до середины комнаты и остановилась. Я сел и уставился на нее в упор. -- Не верю. И это ты заявляешь, что я занимаюсь саморазрушением? Что здесь, черт возьми, происходит? Только недавно ты говорила, что больше не хочешь меня видеть. Говорила о каких-то обидах, настолько оскорбительных, что ты их никогда не простишь и не забудешь. Вот что ты мне говорила. Я резко вскинул руку, чтобы удержать ее от ответа -- а себя от дальнейших слов. Чем я занимаюсь? Больше всего на свете мне хотелось оказаться в объятиях Лиз Тирелли... в постели Лиз Тирелли. Мне нравилось смотреть в ее глаза. Я любил смешить ее. Любил, когда она ловила ртом воздух, охала и хихикала. Так какого дьявола я так груб с ней? -- Что? -- спросила она. Я покачал головой, не в силах говорить. Невысказанные слова застряли в горле. Я с трудом сглотнул, закашлялся и стал бить себя по груди. Лиз быстро прошла к бару и, вернувшись со стаканом пузырящейся холодной минералки, насильно всунула его в мою руку и осторожно поднесла ее к моим губам. Я не мог отказаться и выпил воду, даже не почувствовав вкуса. Она продрала мне горло, как сырой песок, но после этого я снова мог говорить. Поставил стакан на стол рядом с кроватью и поднял на нее глаза. -- Не надо объяснять мне. что здесь стоит на кону -- для всех. И в особенности для нас с тобой. Может быть, именно поэтому я так и злюсь. Все вышло из-под контроля, и перспектива потерять все пугает меня не меньше твоего. Но больше всего я страшусь потерять тебя. Иногда это настолько меня пугает, что я не могу даже вздохнуть и начинаю дрожать так сильно, что мне кажется, будто я умираю. -- Даже рассказывая об этом, я начал нервно подергиваться. Осторожно набрав в грудь воздуха, я перешел к следующей мысли: -- Понимаешь, я прилетел в Панаму, так как думал, что, может быть, у нас еще есть шанс. А потом я попал на этот долбаный летающий кошмар и получал оплеуху за оплеухой. Единственным человеком, поговорившим со мной по-человечески, был симпатичный маленький стюард -- но ему за это платят. -- Это тот, что с симпатичной попкой? -- Я не обратил внимания. -- Зря. Они носят обтягивающие шорты. -- Ну, тогда у них всех, наверное, симпатичные попки. Хотя да, у Шона приятная задница. Стройные ноги. Милая улыбка. Но он -- не ты. Мне не нужен секс. Во всяком случае -- не из сострадания и. уж точно, не оплаченный заранее. Все. что я хотел с того самого момента, когда прибыл сюда, -- это сесть с тобой, как бывало, и просто обсудить все. Ну и, в конце концов, мы поговорили -- да так, что я до сих пор подумываю, не вызвать ли мне врача. В этот момент она протянула руку и положила ее мне на плечо -- легонько, словно боялась дотронуться до меня. Запах ее духов был дурманящим, галлюциногенным. Он навевал видения, от которых я испытал такую боль, что меня затрясло. Я прикрыл глаза от кричащего соблазна, п