ем продуктом фантазии, это было реальностью. Он, конечно, знал, что сцена была проекцией и не обладала конкретной или объективной реальностью. Он знал также, что ничто из того, что он видел или переживал, не существовало вне его воображения. Но опасность все же была. В этом воображаемом мире могли быть вещи, способные нанести субъективные или психосоматические повреждения. Кроме того, опасность или страх могли быть настолько велики, что это грозило длительными душевными расстройствами. Он дрожал, хотя здесь небыло холодно; здесь было жарко, тягостно, душно, и он совершенно определенно находился не на Земле. Келдрен дал волю своей живой фантазии, сильно опираясь на прочитанное. Джиллиад вздохнул и напружинил плечи. Грязь под ногами хлюпала при каждом движении. Казалось, здесь не было ничего, кроме грязи, грязи и луж с гнилой водой до самого горизонта -- необычно близкого. Низкое, варварски-красное солнце пылало в небе, отсвечивая в грязи и лужах кровавой краснотой. Джиллиад вдруг почувствовал дрожь в ногах и слабость в коленях. Только сейчас он осознал, что дрожит от страха. Если Келдрен придерживался его указаний, то тут была не только эта сцена, он поместил в нее кое-что еще. О, Боже... Существо, медленно поднимавшееся над черной гранью горизонта, имело маленькую звериную головку на вытянутой, как у лебедя, шее длиной с фабричную трубу. Тело, следовавшее за этой шеей, казалось почти таким же большим, как сама планета -- громадным, пульсирующим, беспорядочно усеянным иглами. Существо, шатаясь, направлялось к нему, выбрасывая ногами гигантские фонтаны воды и грязи. Первым импульсом Джиллиада было повернуться и бежать, но какая-то необъяснимая упрямая жилка заставила его остаться на месте. Должно быть решение, должен быть ответ... сосредоточиться! Сосредоточиться... В это мгновение что-то со свистом упало с неба, и рядом с ним в грязь плюхнулся длинный сверкающий предмет. Келдрен, завороженно смотревший на экран, вскочил. -- Минуточку! Это сюда не относится. Я этого не планировал. Остерли снова вдавил его в сидение. -- Сядьте и закройте рот. Они увидели, как Джиллиад кинулся к блестящему предмету и поднял его на плечо. Вспышка, вторая, третья... В боках чудовища появились большие дымящиеся дыры. Оно поднялось на дыбы и дико заметалось. Дыр становилось все больше, и вдруг длинная шея обмякла и рухнула, как разрезанная веревка. Многочисленные ноги постепенно слабли, и гигантское тело тяжеловесно легло на бок и застыло. Экран разом потемнел, и зрители облегченно вздохнули. -- Боже мой, ему удалось! -- сказал Кейслер полуоблегченно, полураздраженно. -- Как же, черт возьми, он смог? Они ворвались в соседнюю комнату, но Остерли тут же большую часть людей отправил назад. -- Совершенно секретно, -- сказал он холодно и закрыл дверь. -- Как вы себя чувствуете? -- повернулся он к Джиллиаду. -- Без особого желания повторить, -- ответил Джиллиад, закуривая. -- В общем и целом мне теперь все понятно. -- Кейслер пододвинул стул. -- Пожалуйста, поправьте меня, если я в чем-то ошибусь. Проектор создал определенную ситуацию, которая, чтобы действовать субъективно убедительно, должна раздражать мозг как при непосредственном взаимодействии с Машиной. Это раздражение вы использовали для того, чтобы ввести ваши собственные сфантазированные представления или, скажем, ваше оружие, которое вы себе вообразили, если вам так больше нравится. Верно? Джиллиад глубоко затянулся. -- Правильно. Келдрен создал для меня чужую планету с неземным чудовищем, стало быть, я должен был противопоставить классический ответ. Я был космонавтом и поэтому послал сигнал кораблю-матке, чтобы мне доставили оружие, которое, к счастью, прибыло вовремя. -- Я ничего не понимаю, -- сказал Остерли. -- Вы знали, что все это было не в действительности. Почему бы вам просто не сказать себе, что это иллюзия? Вы же резистентный. -- Я этого не мог. И никто не сможет. Единственное решение в том, чтобы на одно внушение ответить другим. ГЛАВА 11 -- Яд и противоядие. -- Келдрен нервно потеребил себя за мочку правого уха, а голос его слегка вибрировал от облегчения. -- Мне очень жаль, мистер Джиллиад, в самом деле жаль. -- Не расстраивайтесь. Вы хорошо поработали. Остерли нахмурился. -- Ну, в будущем пусть он подобное оставит себе. Джиллиад сел и опустил ноги на пол. -- Будет еще хуже, намного хуже. -- Я вас не понимаю. -- А надо бы. -- Кейслер закурил одну из своих длинных сигар. -- Что, по вашему мнению, будут делать иммунные, если начнут войну -- запускать ракеты и сбрасывать зажигательные бомбы? Нет, мой друг, если они нападут, то это будет субъективное нападение; они забросают нас проекциями. Их картины проникнут в наш мозг, и мы пропали -- еще до того, как поймем, что случилось. И до сих пор Дэйв Джиллиад -- единственный, кто нашел решение. --Но он же резистентный. -- Остерли побледнел. --Верно, но, может быть, нормальному пониманию можно обучить. Мы должны заняться этим. -- Надеюсь, вы правы. А что с моей проблемой? -- Лучше рассказать ему обо всем. -- Кейслер попытался выпустить дым кольцом, но у него ничего не вышло. --Хорошо. -- И Остерли подробно рассказал о подозрениях, что шпионская организация иммунных все еще существует. Джиллиад задумался. -- Я вообще-то не эксперт, но мне все больше становится понятным, что Машина -- это обоюдоострый меч. Вы можете покрыть проекциями весь город? -- Смогли бы, но это чертовски опасно. --Тогда я лучше сначала поговорю со специалистами . -- Он повернулся к Кейслеру. -- В общих чертах я бы предложил следующее... Хотя мы этим и не добьемся всего, но, надеюсь, все же многого. Пока Джиллиад излагал свой план, а Кейслер все время кивал, Остерли все больше возбуждался. -- Это действительно может сработать, дружище! -- Он беспокойно забегал взад и вперед, потом споткнулся о какой-то предмет в углу и выругался. -- Что это за дурацкая штука? -- Он ожесточенно потер ногу. Джиллиад улыбнулся. -- Штанга, какими пользуются тяжелоатлеты. -- Какой атлет сможет поднять этот аппарат? Это и для слона тяжеловато. Что за этим кроется? Келдрек дружески улыбнулся. -- Мне очень жаль, мистер Остерли, но это совершенно секретно. Сотрудник секретной службы покраснел и улыбнулся. -- Ну, другого я и не заслужил, Келдрен. Вернемся к теме. Мы сможем сделать это за три дня. -- А через четыре дня, может, даже раньше, я смогу вам сказать, что представляет эта моя штанга, -- сказал Джиллиад и затушил сигарету. -- Мы можем начать с самого утра. Скажем, в семь, часов. Остерли посмотрел на часы, кивнул и поднял воротник пальто, чтобы прикрыться от дождя. Было раннее утро. -- Пора. Надеюсь, получится. Я задействовал всех подходящих людей, включая всю полицию и три четверти армии. Джиллиад швырнул окурок в урну, но промахнулся. -- Из-за этого могут возникнуть трудности. -- Я отдал приказ не стрелять, а только идентифицировать и брать на заметку. Мы схватим их, если ни один безучастный зритель... -- Он помолчал. -- А вот и один из них. Джиллиад, которого перед этим торопливо проинструктировали, не оглянулся. -- Вы его знаете? -- Конечно. Энерготехник по имени Ройс. -- Он подождал. -- Ладно, идемте. Джордж Ройс вошел в свою двухкомнатную квартиру, не предполагая, что за ним следят. Он включил кофеварку, бросил в кухонный автомат яйцо и пару ломтиков ветчины и стал ждать, пока будет готов завтрак. Это был ничем не примечательный человек с бесформенным носом и глубоко посаженными глазами. Он передвигался странно шаркающей походкой, с безвольно висящими длинными руками, немного сутулясь. Плечи казались какими-то неуклюжими, но сильными. Когда автомат, вытолкнул завтрак, зазвенел звонок у входной двери. Ройс выругался про себя. Кто бы мог быть в такое время..? Он подошел к двери и открыл ее. -- Мистер Ройс? -- Остерли показал свое удостоверение. -- Простите за беспокойство, обычная проверка... можно войти? -- Я собирался позавтракать. -- Ройс неохотно впустил их. -- Пожалуйста, побыстрее. -- Можете спокойно завтракать, -- сказал Остерли. -- Я только хотел узнать, не видели ли вы вчера тут на улице какой-нибудь драки? -- Драки? -- Ройс прожевал. -- Вы ошиблись адресом. Я работаю по ночам и только десять минут назад вернулся домой. -- Очень жаль. -- Остерли повернулся к Джиллиаду. -- Нам сегодня не везет. Из-за дождя никто ничего не видел. -- Он повернулся опять к Ройсу. -- Простите за беспокойство. -- И добавил как бы мимоходом. -- А не лучше ли вам поскорее снять мокрую одежду? Ройс проглотил непрожеванный кусок и свел брови. -- О чем вы говорите? На улице ясно и солнечно... -- Он замолчал, медленно положил вилку, встал и подошел к окну. -- Так-так. -- Его голос странно изменился. -- Бравые жители нашего города бегают с зонтиками и в плащах, и нигде -- в самом деле, нигде -- ни капли дождя. Внезапно и с ужасающей скоростью он повернулся и прыгнул вперед. Послышался сухой хрустящий звук. Остерли пошатнулся и застонал. -- Больно, да? -- Ройс ехидно усмехнулся. -- При переломе руки у всех так, я слышал. Этой рукой вы уже не сможете вытащить оружие, верно? -- Он разорвал карман Остерли и забросил пистолет в угол. -- Это избавит вас от искушения и перелома второй руки, верно? -- Он продолжал улыбаться. -- Если я буду вынужден пожонглировать вами еще, я постараюсь сделать это без излишней жестокости. Я просто дерну за сломанную руку. Хоть это и больно, но зато у вас останется здоровой вторая рука, чтобы хотя бы помахать. -- Он прислонился к стене и закурил. -- Неужели восприимчивые настолько обнаглели? -- Он выпустил дым через ноздри. Ну, хорошо, прекрасная попытка. Удалась. Но на самом деле вы дилетанты. Воскресный удар в пятнадцатиборье ничего не решает, даже такой безжалостный удар. -- Он посмотрел на Остерли сверху вниз. -- Боже мой, сотрудник секретной службы! -- Ройс выдохнул дым прямо в лицо Остерли. -- Вы вспотели, да; вы не выносите боли. Люди вашего сорта не приспособлены к выживанию. Вы отомрете, как малочисленный вид. -- Он повернулся к Джиллиаду. -- А вы, мой дорогой, вы, кажется, потеряли самообладание. Почему вы не выхватываете оружие? Джиллиад с трудом скрыл дрожь в своем голосе. -- Мне это не нужно, я справлюсь с вами и без него. Остерли выпрямился. -- Ради Бога, Дэйв... -- Боль в руке оглушала его, но он должен был предупредить Джиллиада. -- Не заходите слишком далеко! Разве вы не видите, что он хочет нас разъединить? -- Это очень несправедливо. -- Ройс, казалось, чуть ли не облизывался от удовольствия. -- Не будете ли вы так любезны повторить? -- повернулся он к Джиллиаду. -- Я сказал, что справлюсь с вами и без оружия. -- Вы хвастаете, но это звучит как-то не очень уверенно. Как вы себе это представляете? Джиллиад выпрямился. -- К вашему удовлетворению я чувствую себя действительно не очень уверенно, но в Лондоне я довольно часто боксировал. -- Лондон? Ах, да, потому-то вы и показались мне знакомым. Вы относитесь к резистентным, я припоминаю. Как мило с вашей стороны положить себя на блюдечко. -- Он расхохотался. -- Боксировать! А что еще? Вы не страдаете манией величия? Хотите убить меня перышком или ударить бумажным пакетиком? -- Он двинулся вперед, опустив руки и выпячив подбородок. -- Я доставлю вам удовольствие, Джиллиад. Но предупреждаю вас, что я раз в десять сильнее вас, а моя реакция лучше раз в двадцать. Прежде чем хвастаться и утомлять себя и меня своим увечным героизмом, лучше подумайте о том, что я могу потушить вашу жизнь двумя пальцами. Я могу одним движением ладони оторвать вам руку или одним ударом проломить череп. -- Он приблизился еще на шаг. -- Вас нужно упаковать в ящик со стружками, написать "осторожно, стекло" и закопать, Джиллиад. Не только вас, а всех восприимчивых. Биологически вы на этапе вымирания, вытесняемые более совершенным видом. -- И духовно тоже? -- Лицо Джиллиада покраснело от гнева. -- По-моему, вы проявляете все симптомы прогрессирующей паранойи. Ройс мрачно нахмурил брови. -- Вы глупы, мой друг, глупы и неблагодарны. Вы ответили оскорблением на мое предупреждение. -- Он недобро усмехнулся. -- Но я все равно все еще склонен проявить милость. Я оставляю вам шанс -- нет, не потому, что вы его заслужили. Вы ударите первым. -- Он выставил подбородок. -- Давайте, мой друг, бейте. И Джиллиад ударил. Остерли, скорчившись от боли, пытался предупредительно крикнуть, но было уже поздно. Он увидел, как кулак Джиллиада описал короткую дугу. Это явно был удар, которому не слишком помешала близость Ройса, и не слишком сильный, но он почему-то достиг цели. Остерли растерянно увидел, как --Ройс слегка покачнулся. -- Еще раз? -- Вперед вылетела левая рука Джиллиада, потом последовал боковой удар правой. На этот раз Ройс не только покачнулся. Он отлетел назад, налетел на низкий столик и растерянно схватился за него. Роису как-то удалось удержаться на ногах, он несколько раз тряхнул головой, вытер тыльной стороной ладони кровь в уголке рта и, наконец, выпрямился. Он казался полуоглушенным и чуть ли не вне себя от неожиданности. -- Боже мой! -- сказал он сдавленно. -- Ну, вы еще поплатитесь, подлец. Я не знаю, как вам это удалось, но вы пожалеете, ей-богу! Еще никто не пробовал на мне перчаток из метало-кожи, чтобы не поплатиться за это. -- И он шагнул вперед. Для Остерли темп атаки был непостижимым, но Джиллиад, казалось, отреагировал так же быстро. Он остановил Ройса тремя прямыми слева и жестоко ударил снизу прямо в солнечное сплетение. Ройс разинул рот, скорчился и рухнул на пол. Джиллиад поглядел на него сверху вниз и потер суставы пальцев. -- Супермен, -- сказал он почти печально. ГЛАВА 12 Джиллиад взял стул и подтащил его к Остерли. -- Вам лучше сесть. -- Спасибо. -- Остерли осторожно опустился на стул. -- Он неудачно сломал мне руку. Сложный перелом. В правом верхнем кармане у меня зеленая ампула. Отломите у нее кончик и подержите у моего носа. Джиллиад достал ампулу, и Остерли глубоко вдохнул. -- Слава Богу, теперь полегче. -- Кровь опять вернулась в его бледное лицо. Ройс застонал, откатился в сторону и сел. Джиллиад подождал, пока он встанет, и опять ударил. Он попал Ройсу в подбородок, и тот опять рухнул на пол без сознания. Остерли прервал радиопередачу и сказал: -- Как, черт возьми, вы это сделали? -- Вы сами видели. Я его ударил. Остерли закончил свое сообщение и скорчил гримасу. -- Я знаю, вы шутник. Но как же получилось, что ваши кулаки не отскочили и не разлетелись, как яичная скорлупа? Как получилось, что вы оказались быстрее его? Джиллиад рассмеялся. -- Мне очень жаль, я не хотел вас сердить. Теперь мне нет нужды объяснять назначение штанги. Я добился этого с помощью Машины. Как вы знаете, любая идея становится для восприимчивого реальностью, если он долгое время на ней сосредоточен. У меня было чувство, что должен быть какой-то промежуточный путь, какой-то компромисс. Я сосредоточился на том, что я -- в моих фантазиях -- так же силен, как иммунный. К тому же, я был намерен и дальше оставаться таким же сильным. Вероятно, влияет процесс единства подсознательных инстинктов, так как после шести заседаний я смог выжать тяжелую штангу одной рукой. Это на четверть превышает последний мировой рекорд подъема двумя руками. -- Он улыбнулся почти самодовольно. -- Рефлексы, очевидно, тоже ускорились. Но выросла ли моя вероятная продолжительность жизни, я должен буду еще доказать. -- Проклятье! -- Физиономия Остерли выражала странную смесь уважения и неодобрения. -- Но ведь вы рисковали всем, вы не находите? Вы ведь могли надолго нарушить ваш обмен веществ. Возможно, вы навсегда повредили некоторые области мозга. Джиллиад пожал плечами. -- Я под профессиональным наблюдением, моя только идея. Научные оценки показывают, что подвергнуться такой процедуре может каждый. Прежде чем Остерли успел ответить, в квартиру ворвались вооруженные люди. -- Все в порядке, сэр? Сообщение получено. -- Если не считать сломанной руки, да. Закуйте нашего друга, пока он не пришел в себя. Он подождал, пока не закончили с Рейсом, и спросил: -- Еще сообщения были? -- Мы вспугнули двадцать семь человек, сэр, но в целом картина выглядит не слишком хорошо. Шестеро ушли, восемнадцать застрелены при самообороне и трое взяты живыми. -- Сотрудник службы вздохнул. -- Операция обошлась нам очень дорого: семьдесят восемь убитых и двенадцать раненых. И плюс сорок один человек гражданских, попавших в проекцию на Торонто-стрит, когда один из иммунных начал отбиваться. К счастью, его подстрелил с крыши один из наших людей, иначе он разгромил бы всю улицу. Остерли, покачиваясь, встал. -- Отведите меня к врачу, пусть он меня заштопает. Дел полон рот. -- Он криво улыбнулся Джиллиаду. -- В следующий раз, перед тем как заварить кашу, мы должны удостовериться, что сможем ее расхлебать. Четыре часа спустя Остерли с загипсованной рукой обсуждал с Кейслером создавшееся положение. -- Надо как-то заставить арестованных заговорить. Вопрос в том -- как именно? Как только они заговорят -- они мертвецы, еще до того, как успеют выдать что-то действительно полезное. Опыты показывают, что они умирают и в том случае, если прибор удалять из их черепа хирургическим путем. Что же нам делать? Кейслер наморщил лоб. -- Выглядит так, будто... нет, минуточку... как же его звали?.. Польтер?.. Поллард?.. -- Он нажал что-то на письменном столе. -- Алло, мне нужен энциклопедический отдел... да, хорошо, позвоните мне. -- Он закурил сигару и пыхтел ею, пока на письменном столе не загорелся красный огонек. -- Алло, кто это?.. А, это вы, Лепарн. Хорошо. Послушайте, это как раз ваша область. Я пытаюсь вспомнить американского ученого, который усовершенствовал электронный детектор. Родился еще до Машины, году в 2010. Мне кажется, его звали Поллинг, но я не уверен. Лепарн несколько раз щелкнул языком и наконец сказал: -- Поллард, мне кажется... нет, точно, Эндрю Поллард. Дайте мне десять минут на уточнение. Кажется, где-то были подробные сведения о его жизни. Через семь минут он заговорил снова. -- Уже нашли, подробное жизнеописание с техническими записями и чертежами... -- Чудесно, спасибо, -- сказал Кейслер и повернулся к Остерли. -- Наши друзья заговорят, нет слов. -- Я не понимаю. -- Ну, тогда слушайте. В 2040 году один из гениев электроники создал прибор, который назвали электронным детектором. В принципе, эта машина была детектором лжи, который намного превосходил все, что было изобретено в этой области. Короче говоря, аппарат не нуждался ни в каком устном ответе, но был способен оценивать чувственные реакции. Подозреваемого нужно было только подсоединить к прибору, после чего ему задавали вопросы. Не играло никакой роли, были ли ответы на эти вопросы или они игнорировались, чувственные реакции были такими же самыми, и машина их записывала. После допроса магнитная лента вынималась и вставлялась в полицейский компьютер типа G, который интерпретировал результаты допроса. Хочу привести пример: подозреваемый совершил убийство. Значит, вопрос мог бы звучать следующим образом: "Ты убил Джона Смита?" Если он слышит вопрос, он чувственно реагирует на него, и машина это воспринимает. Тщательным и основательным опросом можно определить не только точную дату и время, но и примененный способ. Это, конечно, требует большой работы и точного мышления, но результаты верны. И еще один пример. Вопросы могут звучать так: "Вы его задушили, застрелили, закололи, отравили и так далее? Это было утром, после обеда, вечером? Вы убили его из корыстных побуждений, из чувства мести, ревности или действовали по заданию?" Как только магнитная лента вставляется в компьютер, отрицательные ответы отбрасываются, и мы имеем дело со следующим результатом. Кейслер схватил блокнот и начал писать. Через пару минут он пододвинул блокнот через стол к Остерли. Остерли перевернул его и прочел: Вопрос: Вы убили Джона Смита? Ответ: Да. Вопрос: Каким образом? Ответ: Удушил. Вопрос: Когда? Ответ: В субботу вечером, 19-го мая. Вопрос: Почему? Ответ: Из ревности. Остерли вернул блокнот. Его рука слегка дрожала. -- Боже мой, если это получится, они наши; они расколются, сами об этом не зная. Мы сможем установить, люди ли они, откуда взялись и что им нужно. -- Ну, не так быстро, -- порывисто сказал Кейслер. -- Чтобы задать точные вопросы такого рода, нужен примерно десятичасовой непрерывный допрос с заранее подготовленными вопросами. -- Вы сможете построить детектор? -- У нас есть описание. Я не сомневаюсь, что техники соберут его за день-два. -- Тогда пусть принимаются за работу. Позовите их сейчас же. -- Он набил трубку и раскурил ее, пока Кейслер выполнял его желание. Наконец, он сказал: -- Вы слышали, как Джиллиад свалил Ройса? -- Да. -- Вам не кажется, что Джиллиад слишком много на себя берет? Кейслер покачал головой. -- Он не сделал ничего, предварительно не посоветовавшись со мной. -- Он улыбнулся. -- Я знаю, что вас беспокоит. Эта суперсила, но это совсем не нужно. Он лечится под моим наблюдением. Повысить телесные способности -- это логическое следствие его образа мыслей. -- Не поймите меня неправильно, -- сказал Остерли. -- Откровенно говоря, он мне нравится, и это вовсе не связано с тем, что он спас мне жизнь. Но только он какой-то... ну, слишком смелый, что ли. Он сломя голову кинулся в такое дело, от которого волосы дыбом поднимаются. Сверх того, он смотрит на все с самых разных точек зрения, и, при всем этом, он ведь только новичок. -- Он таким и был, -- поправил его Кейслер, скрестив на груди руки. -- Но давай сейчас выясним одно: Джиллиад рискует, конечно. Но это -- говоря вообще -- рассчитанный риск. Он ничего не делает, не посоветовавшись предварительно с моим штабом. Во-вторых, этот фонтан идей, который, кажется, мешает вам, очень просто объяснить. Джиллиад всю жизнь находился под угнетением и ему всячески мешали, поэтому он просто не мог пользоваться своим значительным интеллектом в полную силу. В нашем свободном обществе, где он может задавать вопросы, его разум развернулся. Свобода -- как дождь на сухую землю, и его мозг немедленно начал продуктивно работать. Остерли выдохнул большое облако дыма. -- Мне немного полегчало. -- Ну и хорошо, наслаждайся этим, пока оно есть, -- сказал Кейслер. -- Что это значит? -- У нас новые проблемы, не такого личного плана, а более настоятельные. Если все так, как мне кажется, то у нас, может быть, еще недель восемь времени, пока мы не будем вынуждены защищаться, прижавшись спиной к стене. Остерли тщательно выбил свою трубку. -- Нет необходимости напоминать мне об этом. -- Но я все же делаю это, так как от того, что мы решим в ближайшие часы, зависит наша победа или поражение. Иммунные, как вы понимаете, не в игрушки играют. Они не берут в плен и не ведут переговоров о перемирии. Они попытаются стереть нас с лица земли. Остерли втянул голову в плечи. -- У вас есть предложения? -- Кое-какие. -- Кейслер достал из стола бумагу. -- Во-первых, нам нужно немедленно заняться программой обучения субъективной обороне. -- Субъективной обороне? -- Вы видели, как применял ее Джиллиад. Нам нужно научить наших людей, как встречать проецируемую картину, чтобы сохранить трезвый ум. -- А мы сможем это? -- Если у нас будет время -- да. Результаты первых исследований обнадеживают. Но это касается только четверти населения. Одержимым и склонным к одержимости это не помогает. Так же у стариков и больных, у детей и младенцев, которым при проекционной атаке могут быть причинены серьезные повреждения. -- И что же нам теперь делать? -- Лицо Остерли побледнело и приняло свирепое выражение. Кейслер пристально посмотрел на него. -- Мы должны превратить их в иммунных, -- сказал он. ГЛАВА 13 Он оставил позади бесчисленные, как ему казалось, контрольные пункты, его документы несчетное количество раз настойчиво проверялись. И вот, наконец, он взобрался на невысокий холм и увидел дом. Это было длинное одноэтажное деревянное здание перед впечатляющей кулисой высоких пихт. Джиллиаду все это казалось нереальным, архаичным и скорее данью традиции, чем действительностью. Высокое деревянное здание, каких не строили уже сотни лет, с наличниками, просторной верандой и, что было самым невероятным, с камином, из трубы которого вился дымок. Она, должно быть, спятила, подумал он сердито и, тяжело ступая, пошел по гравийной дорожке вверх, через сад с маленькими клумбами, с поросшими кувшинками прудами и обвитыми розами беседками. Трава и пруды были настоящими, кувшинки и вьющиеся розы -- нет; по крайней мере для него или другого иммунного. Джиллиад ненадолго остановился, чтобы рассмотреть розы, удавшиеся очень хорошо, как он вынужден был признать. Это, должно быть, стоило многих часов интенсивной концентрации -- создать субъективные цветы такими нежными. Он немного пересмотрел свое мнение -- спятила она или нет, но ее способности к концентрации и наглядности, должно быть, уникальны. Оторвав взгляд от роз, он увидел ее. Она стояла на веранде, прислонившись к косяку и отвернув лицо. Она совершенно не соответствовала его представлению о ней. На ней были темные брюки и мягкий пуловер. Она вовсе не казалась холодной и равнодушной, как он предполагал. Маленькая, стройная и почти эльфоподобная. Большие темные глаза чуть раскосы; полные губы прекрасной формы, казалось, готовы были улыбнуться. Среди ее предков должны быть североамериканские индейцы и китайцы, подумал он. Черные волосы и... Он раздраженно призвал себя к порядку, но все же пошел на компромисс с собой. Лучше с самого начала получить ясную картину. Подойдя ближе, он вежливо кашлянул. -- Простите... -- Мистер Джиллиад? -- спросила она тихим, нежным и странно певучим голосом. -- Э-э... да, -- сказал он торопливо и немного смущенно. -- Кейслер говорил, что вы придете, и я вас высматривала. У него не сложилось впечатления, что она занималась именно этим: она все еще смотрела вдаль. -- Вы не хотите войти? -- Она повернулась и вошла в дом, даже не взглянув на него. Он послушно пошел за ней, чувствуя, как от смущения вертит в руках несуществующую шляпу. Она сделала неопределенный жест. -- Чувствуйте себя как дома. Кресло в углу, мне кажется, будет для вас самым удобным. Пока горит камин, немного жарковато, но к вечеру станет прохладно, и тогда теплу только радуешься. -- Спасибо. -- Он сел и попытался непринужденно улыбнуться. -- Вы проголодались. Все уже готово. Нет-нет, не вставайте! Поедим без формальностей. Рядом с вашим креслом поднос, поставьте его на подлокотники. Я сейчас привезу все на чайной тележке. Он повиновался, и при этом ему пришло в голову, что он вынужден сидеть, как маленький ребенок на высоком стульчике. Немного погодя она вернулась с тележкой. Они ели молча. -- Сейчас я все уберу. Хотите кофе? -- Да, пожалуйста... Можно мне закурить? -- Конечно. -- Она подняла на него взгляд. -- Вам уже кое-что обо мне рассказали, как я заметила. -- Ну... хм... -- Можете спокойно признаться. Что вам говорили? Что мужчины меня не интересуют? Это обычная версия. Может быть, люди правы, но значит ли это, что мы не сможем работать вместе? -- Разве я говорил это? -- К нему вдруг вернулась уверенность. -- Нет, но вы насторожены и напряжены. -- Она медленно покачала головой. -- Может быть, это моя вина. Я обладаю тем, что некоторые люди называют "скверным характером", иначе говоря, я резка в ответах и бываю невежливой. Это, видимо, соответствует истине, но, возможно, вы сможете принять меня такой, какая я есть. Он слабо улыбнулся. -- Возможно, я уже сделал это. Она посмотрела ему прямо в лицо. -- Мне кажется, я без особого труда смогу полюбить вас. Он выпустил дым. -- Предполагается, что я использую понятие "полюбить" в его чистой форме. Она спокойно восприняла его замечание. -- Да. Вы правы. -- Она присела на подлокотник его кресла и задумчиво поглядела на него. -- Вы не кажетесь очень чувствительным. С первого взгляда вас можно принять за боксера. Но глаза и рот вас выдают. -- Она тихо рассмеялась. -- Да, да... чересчур откровенно, чересчур лично, но такова уж я... к сожалению. Джиллиад улыбнулся. -- А не проще ли передать право судить об этом другому? Она кивнула. -- Хорошо. Кейслер мне все о вас рассказали принес копии всех документов ваших опытов. -- Включая самоанализ? -- Все. -- И вы все равно были готовы принять меня? -- Он немного покраснел. -- Не смущайтесь. Я достаточно долго работала в психиатрии, чтобы не получить шока. Личность создают не отдельные факторы. Многие великие и важные люди были повышенно сексуальны. Что создает личность -- так это равновесие факторов. -- Спасибо за понимание. Но должен признаться, что не изменил бы эту сторону моего характера, даже если бы мог. Я знаю структуру своей личности и сожалею по поводу некоторых ее аспектов, но ничего не хотел бы менять. Она слегка улыбнулась. -- Про вас можно было бы сказать, что вас мало наказывали. Они с ненормальной храбростью вымеряли ваши слабости и недостатки, но проверка ваших уравновешивающих факторов была поверхностной. Он вздохнул и загасил сигарету. -- Вы нежное существо, как я и предполагал. -- Он смахнул с пиджака столбик пепла и ответил на ее взгляд своим. -- Но вы все же испуганы и очень одиноки. Она слегка побледнела. -- Это вам Кейслер сказал? -- Кейслер мне вообще ничего не говорил. Страх -- это нечто такое, что можно почувствовать, даже если вы пытаетесь скрыть его за прямотой и тем, что вы называете "скверным характером". -- Он встал, подошел к камину и посмотрел на огонь. -- Если мы собираемся работать вместе, нам нужно доверять друг другу. -- Это новый трюк, мистер Джиллиад? Если да, оставьте его при себе. Да, я действительно понимаю ваши чувства, но это вовсе не означает, что я помогу вам! Джиллиад не потерял самообладания и только улыбнулся. -- Мисс Стауэр, или вы предоставляете мне ключ к вашей личности на блюдечке, или вы сильно во мне заблуждаетесь. А может быть, вы намеренно провоцируете меня? Я угадал? Она застыла, лицо ее покраснело, потом она медленно опустилась в кресло. -- Жаль, но я это заслужила. Простите меня. -- Уже забыто. Они некоторое время молчали. -- Вы нервничаете, -- сказала она немного погодя. -- Что случилось? Он снова закурил. -- Через месяц -- два начнется война. По всей вероятности -- так как мы имеем дело с иммунными -- субъективная война. И так как мы с вами единственные восприимчиво-резистентные в нашей свободной стране, от нас может зависеть судьба всей провинции. Она нахмурила брови. -- Мы не слишком долго ходили вокруг да около, не правда ли? -- Она резко тряхнула головой и заговорила снова, не дав ему времени ответить: -- Отсюда же логически вытекает, что мы самые предпочтительные мишени для начала нападения. -- Она встала. -- Меня уже несколько раз пытались убить, -- сказала она и улыбнулась, а потом вдруг сменила тему. -- Можно полюбопытствовать? Провинция намерена без всякой поддержки воевать с десятью тысячами городов? -- Я не знаю. -- Я думаю, что вы уже сделали вывод, что выбор у нас небольшой: бороться или умереть, или и то, и другое. Героическая картина, но не героизм выигрывает войны. -- Она впервые сердечно улыбнулась. -- Я быстренько все уберу, а потом мы сможем побеседовать серьезно. Через несколько минут она вернулась и села во второе кресло. -- Я хочу представить проблему так, как вижу ее я. Мы могли бы бороться одни, но одни мы будем побеждены. Поэтому нам необходимо чудо или союзники. Последнее мне кажется самым практичным. Он кивнул. -- А мы? Она улыбнулась. -- Это не моя идея, а завершение вашей. Наша столица подверглась проекции. Субъективно дождь лил как из ведра. Все восприимчивые натянули плащи, а оставшиеся иммунные, которых не коснулось субъективное воздействие, ничего этого не заметили и тем самым выдали себя. -- И что? -- Почему бы нам не нанести удар первыми? Мы могли бы облучить проекциями Крепость Нью-Йорк, Цитадель Чикаго или даже Объединенный Лондон. Мы могли бы применить проекцию, которая охарактеризовала бы истинное положение. Он остолбенел. Это казалось разумным, ошеломляюще разумным. Субъективное послание было бы принято только восприимчивыми, которые получили бы время на подготовку. Оппозиция же, невосприимчивая к субъективным впечатлениям, даже не заметила бы, что такое послание передано. Машина была, как уже говорилось, обоюдоострым мечом, и при таком ее применении иммунные несомненно оказались бы в проигрыше. В подобном случае иммунные были бы так же исключены, как нормальные люди во время заклинания духов. ГЛАВА 14 -- Черт побери, это хорошо, -- сказал он. -- Могу я уведомить соответствующие инстанции? -- Они не сочтут это пустой тратой времени, верно? -- У нас не так уж много времени. Где у вас это? -- Снаружи, в нише. Наберите 3-М. Прямой провод. Вернувшись, он сел в кресло напротив нее и закурил: -- Они были очень возбуждены. -- И я тоже, а вы всю заслугу в этом деле свалили на меня. -- Но это и была ваша идея, -- сказал он и, немного злясь, добавил: -- За кого же вы меня принимаете? -- Не сердитесь. Это моя манера благодарить себя. Очень мило с вашей стороны. -- Действительно? -- Он сделал мрачную гримасу. Она укоризненно покачала головой. -- Как быстро вы раздражаетесь. Вы становитесь похожим на мальчишку. -- Она вдруг улыбнулась, и ее лицо, казалось, осветилось изнутри. -- Простите, пожалуйста. Мне кажется, вы имеете право на объяснение. -- Нет нужды, -- порывисто сказал он. -- Когда я говорил о доверии, я не имел в виду вашу личную жизнь. -- Мне это понятно, но я все же хотела бы рассказать вам. -- Она вздохнула. -- Кроме Эда Кейслера я об этом никому не рассказывала. Можно сигарету? -- Он подал ей сигарету, и она нервно закурила. -- Вообще-то я не курю, но сейчас... с чего же мне начать? Итак... Его звали Гордон; нам казалось, что мы любим друг друга. Может, так оно и было. Давно это было. Однажды он забыл прийти на свидание, потом снова... о, нет, никакой другой женщины, в самом деле никакой. Гордон относился к тем, кто вовремя не попал в хорошие руки. Он прятал в сарае Машину. И вот он стал одержимым второй степени, прежде чем я нашла его и вылечила. После субъективных любовных афер одержимые довольно равнодушны к реальным женщинам, и это стало концом нашей истории. Ну, я попыталась -- к своему стыду должна в этом признаться -- убежать с помощью Машины из действительности. Я знала, что никогда не стану одержимой. Так я создала мужчину своей мечты. Мы постоянно встречались в розовой беседке и говорили о любви, искусстве, поэзии и красоте звезд. -- Она мгновение помолчала. -- Однажды -- там же, в розовой беседке -- он обнял меня и поцеловал таким поцелуем, который не имел ничего общего ни со сказкой, ни с романтикой. Теоретически я должна была бы отреагировать -- я так полагаю. Это ведь были мои собственные желания, мои собственные телесные потребности, выразившиеся через подсознание. Но вместо этого я вырвалась; я не могла вынести того, что в действительности было мною самой. Это было бы безопасно. Я нашла бы, возможно, определенный вид счастья, но мне вдруг стало так противно... и это был конец моей второй фантазии и моего возлюбленного, которого я придумала. Годом позже возник Тодд. После всего, что мы теперь знаем, он явно должен был быть иммунным, но тогда я об этом не подозревала. Он был таким спокойным, нежным, внимательным... Однажды -- это произошло в этой самой комнате, если быть точной -- он дал мне что-то в стакане. Что-то неприятное. Культура мутированных бактерий, которая через несколько месяцев развилась бы в болезнетворную. За это время он мог бы исчезнуть невредимым, и на него не пало бы никакого подозрения. Джиллиад нахмурился. -- Вы наблюдали за ним и поймали на месте преступления? -- Не я, секретная служба. -- За вами наблюдали? Она слегка покраснела. -- Да, к сожалению. -- Она подняла руку и снова опустила. -- День и ночь. Даже в стенах встроено оружие. -- Вы имеете ввиду, что вашей жизни постоянно, каждую секунду грозит опасность? -- Да, каждую секунду. Наблюдения нет только в моей спальне и в ванной, но все комнаты контролируются. Дверь не откроется, пока комната не будет проверена. -- Хм, спасибо. Теперь я по-настоящему чувствую себя как дома. -- Он улыбнулся, чтобы замечание не было таким колким. -- Я полагаю, что его схватили на месте преступления? Она кивнула. Ее лицо внезапно побледнело. -- Да, меня постоянно преследовали. Он сказал: "Там на столе стоит твой стакан", и вдруг загремело, и из стены блеснула молния. За мгновение до этого он еще улыбался и шел ко мне, а в следующее мгновение он был мертв и рухнул у моих ног. О, Боже! -- Она закрыла лицо ладонями. Через несколько мгновений она глубоко вздохнула и опять почти улыбалась. -- Простите, мне все еще трудно об этом говорить. -- Вы боитесь, -- тихо сказал Джиллиад. -- Вы боитесь не самих мужчин, а тех ассоциаций, что с ними связаны. -- Да, я это знаю, понимаю умом, но мне от этого не легче. Как только ко мне приближается мужчина, я цепенею. И ничего не могу с собой поделать. Он снова закурил. -- Шок. Шоковое состояние -- вам это уже объясняли? Она кивнула. -- Да, мне это говорили, и давно -- почти два года назад. Он, морща лоб, разглядывал свою сигарету. -- Знаете, я не психолог да и не хочу лезть не в свое дело, но на вашем месте я бы... -- Он вдруг смущенно замолк. -- Пожалуйста, продолжайте. -- Она заинтересованно наклонилась к нему. -- Ну, хорошо, но вам это не понравится. Ваш наблюдающий врач, наверное, оторвет мне голову. -- Он встал и посмотрел на нее сверху вниз. -- Прекратите свою борьбу, девушка, отбросьте свое стремление жить сообразно тому рисунку своей личности, который вы вообразили. Вы человеческое существо; вы проделали в больницах выдающуюся работу; никто, кроме вас, не сомневается в вашей храбрости или ваших способностях к состраданию. Она с побледневшим и напряженным лицом смотрела на него. -- Я вас не понимаю. -- Тогда я вынужден выражаться понятнее. Вы пытаетесь соответствовать этому вымышленному представлению о своей личности, вы живете не так, как вам в действительности следует жить. Могу поспорить на любую сумму, что вы боритесь против слез, побуждений, чувств -- против всяких естественных реакций, и все это накапливаете в себе. -- Он наклонился вперед. -- Плюньте на это, пусть все идет само собой, выплачьтесь основательно, закройтесь в комнате и кричите, пока не рухнут стены. Разорвите в клочья вашу постель и не боритесь вы с состраданием к самой себе. Насладитесь этим по самое горло. Никто ничего не будет об этом знать, только вы; раскройтесь, пока напряжение не раскололо вас. Вы единственная, кто еще верит, что вы так чертовски совершенны и должны иметь такое самообладание. Она продолжала смотреть на него с побледневшим лицом. -- Вы подлец, -- сказала она тихо. По ее щеке побежала слеза. Вдруг она закрыла лицо ладонями и всхлипнула. Он взял ее под руку и помог встать с кресла. -- Идите в свою комнату, девочка, и выплачьтесь. Он подвел ее к двери, и та почти мгновенно открылась и тут же закрылась, как только Ванесса -- переступила порог. Он несколько секунд смотрел на дверь, потом пожал плечами и начал ходить взад и вперед по комнате. -- Дверь справа ведет в гостиную, -- сказал вежливый мужской голос, казалось, прямо из стены. Он слабо улыбнулся. -- Спасибо за подсказку, -- ответил он сухо. -- Не за что. Все, что вы ей сказали, записано и будет передано наблюдающему врачу. И помилуй вас Бог, если вдруг проявятся психические последствия. -- Я имею право свободно высказывать свое мнение. -- Мистер, вы даже не знаете, насколько близки к тому, чтобы неоднократно быть застреленным. Без вашей категории секретной службы вы сейчас лежали бы носом кверху. Джиллиад лишь весело рассмеялся. -- Острый глаз в замочной скважине спальни? Очевидно, все ваши предки были толстыми тетками и старыми девами. Стена испустила ругательство, а потом все стихло. Он вышел а гостиную и разделся. Ему не удалось побороть искушение, и он проверил, открываются ли дверь. Она, как он и предполагал, была заперта. Ему показалось, что прошло всего несколько секунд, как он заснул. Он был разбужен тем же вежливым голосом из стены, только звучал он на этот раз не укоризненно, а настойчиво. -- Проснитесь, мистер Джиллиад! Проснитесь! -- Я слушаю вас. Что случилось? -- Тревога. Уровень "желтый". Причина неизвестна. Мы не знаем, прямое это нападение или субъективное, но так как наши приборы сошли с ума, что-то, значит, случилось. Конечно, мы прикроемся. Активированы все минные поля и все вооружение, но этого, возможно, будет недостаточно... ГЛАВА 15 А в это время, в городе, Остерли сидел перед рядом экранов связи и потел. Внезапно свалилось столько работы. Как гром среди ясного неба на него вдруг свалилось командование. Он был неподходящим для этого человеком; он любил очень долго размышлять и действовать осторожно. А теперь без всякого предупреждения на него навалилась такая ответственность, что он должен был молниеносно принимать решения, которым сам инстинктивно не доверял -- совсем не было времени тщательно все обдумать и приходилось действовать наобум и чем-то слепо рисковать. Такая работа предполагала наличие уверенности в себе, а вот ее-то у него и не было. Я перегружен, думал он подавленно. Такие чрезмерные перегрузки не для меня. Если рассуждать здраво, я даже не специалист в секретной службе. В принципе, я провинциальный полицейский, хотя и уголовного отдела, но все равно лишь полицейский. Допрашивали иммунных, группы экспертов работали с тщательно продуманными вопросами, устраивали перекрестные допросы... И Остерли ждал сообщений. Лабораторные техники послали проекции в Чикаго и Нью-Йорк; они изготовили усилитель и спроецировали субъективное предупреждение прямо в Объединенный Лондон. Джозе Гаваит из Ииспигута электроники сконструировал шлем, который, как надеялись, мог сделать человеческое существо иммунным к субъективному нападению. Будет ли он функционировать и можно ли его применять для детей, младенцев и стариков? Сколько и за какое время их смогут изготовить? Остерли пожевал мундштук своей трубки и нахмурился. Рядом даже не было Кейслера для утешения. Кейслер руководил отделом инструктирования, сотрудники которого сами были обучены по блиц-программе. Отдел должен был обучать население технике субъективной обороны. Уже закончили курс штаб армии, важные люди из секретной службы и определенные люди в правительстве. Остерли тоже, хотя все это казалось ему по-настоящему фантастическим. Если на тебя нападают субъективный лев, создай силой воображения субъективное ружье, которое могло бы его убить. С помощью этого теста Остерли получил практическое доказательство действенности метода, но его сомнения не исчезли. А если он или кто-нибудь другой в серьезной ситуации не будет знать, что нужно делать? Он и сам едва-едва сумел вспомнить об этом; лев казался таким чертовски настоящим, а уж иммунные, конечно, создадут своему противнику не такую простую ситуацию. Это уж наверняка. Один из экранов засветился, и он нажал кнопку: -- Да? -- Харрис из службы связи, сэр. Мы приняли радиосообщение из Цитадели Чикаго. Минуточку, мы сейчас его передадим. С помехами, но, очевидно, настоящее... На экране появились слова: "Вызываем Торонто... следуя вашему совету..., бурная реакция иммунных... тяжелая борьба... спасибо... пожелайте нам удачи... Цитадель Чикаго". Остерди медленно набил трубку. Удалось, по крайней мере хоть в одном городе удалось. Послание достигло цепи и привело к восстанию. Но почему эта мысль не пришла никому в голову раньше? Конечно, потому, что все были слишком заняты вопросом выживания, а иммунные с особой ловкостью всем этим манипулировали. Он раскурил трубку и нахмурился, но к чему все эти манипуляции, ведь они обладали оружием, которым при умелом применении можно уничтожить противника за каких-нибудь десять лет? Что-то тут не так. Картина еще не полная. Один из экранов засветился, и голос произнес: -- Допрос закончен, сэр. Мы программируем компьютер. -- Подождите, я сейчас буду. -- Он нажал кнопку. -- Броудж, поднимитесь сюда и замените меня. Вызовите, если что-то случится. В компьютерном отделе уже загружали данные, но подождали, пока за Остерли не закроется дверь, и только потом нажали кнопку выдачи информации. Что-то зажужжало, старомодный компьютер щелкнул, потом появился результат: Вопрос: Как вас зовут? Ответ: Мэрли. Вопрос: Почему вы называли себя Рейсом? Ответ: Чтобы скрыть свою личность. Остерли подумал о том, как много нужно было задать вопросов, чтобы прийти к двум таким простым ответам. Вопрос: Почему вы хотели скрыть свою личность? Ответ: Это обычное дело. Вопрос: Все иммунные так поступают? Ответ: Да. Вопрос: Сколько вам лет? Ответ: Двести восемнадцать. Вопрос: До какого возраста вы рассчитываете дожить? Ответ: Примерно до трех тысяч лет. Вопрос: Как это достигается? Ответ: Я подвергся особому лечению. Вопрос: Кто провел это лечение? Ответ: Врачи -- я не знаю их имен. Вопрос: Вы человек? Ответ: Да, я человек, человек высшей ступени. Вопрос: Все иммунные -- люди высшей ступени? Ответ: Да. Вопрос: Иммунные -- это организация? Ответ: Да. Вопрос: Для достижения мирового господства? Ответ: Оно уже достигнуто. Вопрос: У вас есть правительство? Ответ: Директория. Вопрос: С руководителем? Ответ: Да. Вопрос: Как его зовут? Ответ: Он анонимен. Мы все анонимны. Вопрос: А есть ли кто-то над руководителем? Ответ: Да, Наивысший. Вопрос: Он тоже иммунный? Ответ: Не знаю, мне кажется, нет. Вопрос: Он -- человек? Ответ: Не знаю. Мне кажется -- нет. Вопрос: Это неземное существо? Ответ: Не знаю. Вопрос: Вы можете его описать? Ответ: Нет, я никогда его не видел. Вопрос: Чем он занимается? Ответ: Он -- источник власти. Выдача результатов внезапно прекратилась несколькими словами: "Данные использованы. Негативные реакции -- три тысячи пятьсот семьдесят пять". -- Боже мой! -- с ужасом сказал кто-то. -- Неудивительно, что им понадобилось так много времени. Остерли никак на это не отреагировал. Он был слишком занят ответами, от них у него даже лоб покрылся испариной. Итак, иммунные были организацией сверхлюдей -- и численность их неизвестна. Организация, захватившая власть над миром и без особого труда превратившая его практически в тюрьму. И теперь она с той же циничной неутомимостью старалась уменьшить население -- продавая Машины Мечты и хладнокровно манипулируя испуганными и угнетенными людьми. Иммунные имели достаточно времени -- они были практически бессмертными. Но больше всего Остерли угнетало неизвестное -- кем или чем был Наивысший? Это определенно не было просто религиозным символом... Так, значит, чем же был Наивысший, чем? Он подавил дрожь. Это, должно быть, что-то ужасное. Что-то давшее группе нормальных людей сверхъестественную власть. Существо, что обучило их прогрессивной хирургии, дало им -- видимо, в качестве вознаграждения -- невероятную силу и почти бессмертие. И им же, как будто этого все еще было мало, дало самые дьявольские методы порабощения, какие только можно было представить. Видимо, и применение этого оружия оттуда же родом -- Машина Мечты была ни чем иным, как аппаратом саморазрушения. Он на мгновение остановил бег своих мыслей и нахмурился, чувствуя, что начинает понемногу понимать. Нет абсолютно совершенного оружия! Еще никто и никогда не создавал такое оружие, которое нельзя было бы повернуть против его создателя. Поэтому иммунные и хотели как можно скорее устранить восприимчиворезистентных. Возможно, вначале они были нужны в качестве объектов исследования, но сейчас они представляли угрозу. Их хотели устранить, пока они не слишком много поняли и немногому научились. У Джиллиада уже был подобный случай; он успешно доказал, что Машина была палкой о двух концах. А если он сможет научиться пользоваться ею в совершенстве... Боже милостивый, этого они не могут допустить... или нет? И Наивысший тоже не допустит, кем бы или чем бы он ни был. Остерли попросил соединить его с лабораторией. -- Шестая комната? Изменить допрос. Убрать все личное. Сконцентрируйтесь на существенном. Мне нужна точная или хотя бы принимая численность имунных и все имеющиеся данные о Наивысшем: местонахождение, вид, происхождение -- все! Передайте все эта в комнату допроса. Пусть разработают новые комплексы вопросов. Чрезвычайно необходимо! Едва он отключил связь как его вызвали снова. -- Только что получено сообщение из Нью-Йорка. Оно гласит: "От свободных граждан Нью-Йорка свободному Торонто -- стоп -- в большом долгу перед вами -- стоп -- ваше послание получено -- стоп -- иммунные оказали яростное сопротивление -- стоп -- устроили атаку роботов -- стоп -- их скоординированная оборона провалилась -- стоп -- ушло более тысячи -- стоп -- советуем расстреливать все летающие объекты, которые не опознаваемы в качестве мирных -- стоп -- конец". -- Как они передали это -- дымовыми сигналами? -- Нет, сэр, с помощью старого интерконтинентального пеленг-луча. Приборы не использовались двести лет, но им, очевидно, удалось заставить их заработать. Самое прекрасное в этом то, что этот луч невозможно перехватить, так как он очень узко сфокусирован, сэр. Да и с такой старой аппаратурой едва ли кто-то еще может обращаться. -- Это звучит очень вдохновляюще. А как, по-вашему, обходятся в Лондоне? Почтовое голубями? И он отключился. Он уже не один, у него есть союзники. В Чикаго живет, вероятно, миллионов шесть, в Нью-Йорке около двенадцати миллионов, и если Объединенному Лондону, тоже удастся обратить иммунных в бегство, то на их сторону встанут еще двадцать миллионов человек. Лондон охватывал теперь всю юго-восточную часть Британского острова до южного побережья. Вся левая стена лаборатории вспыхнула красным светом. -- Внимание! Ко всем частям обороны. Тревога, уровень "красный", сектор Ж-З. Ж-3! Остерли почувствовал, как его сердце сжала стальная рука. Ж-З -- это дом Ванессы Стауэр. Боже милостивый! Конечно, иммунные только и ждали такого удобного случая: обе козырные карты находились в одном месте! ГЛАВА 16 Их надо было бы держать порознь. Но теперь слишком поздно! Можно было бы надеяться на две сотни охранников и минные поля, но вряд ли речь могла идти об обычном нападении. Скорее, субъективная атака с помощи обученных специалистов, чьи знания о проецируемой смерти начинаются там, где кончаются знания его собственных людей. Он отдал приказы об обороне, которые ему самому казались бессмысленными. К тому времени, когда он сможет ввести резервы -- нужны ли они еще будут? К тому времени все может уже кончиться. А в бунгало Джиллиад орал: -- Да откройте же вы эту проклятую дверь! -- Она открыта. И в спальню девушки тоже. -- Есть в доме оружие? -- Напротив, в стенном шкафу. Два "лестона" и два "уоррингтона". -- Я возьму "уоррингтон", с "лестоном" я не умею обращаться. -- Только осторожно! Для закрытых помещений он не пригоден. -- Поздно об этом беспокоиться. -- Джиллиад-взял оружие. -- Что случилось? -- На нашей радарной системе множество точек. Не можем идентифицировать. -- На каком расстоянии? -- При их скорости -- в трех минутах, примерно. -- Спасибо. -- Он немного помедлил. -- Я очень сожалею о моем предыдущем замечании. Джиллиад вошел в другую комнату. Ванесса уже была там и стояла у окна. Она слабо улыбнулась ему. -- Все нормально? -- Она казалась бледной, но спокойной. -- На тот случай, если мы не выживем: большое спасибо. Я выплакалась. Не знаю, изменилось ли мое настроение, но напряжение прошло. -- Она замолчала и, прислушиваясь, наклонила голову. -- Я что-то слышу. Он сосредоточился и услышал звук -- высокий и пронзительный, как от тучи комаров. -- Как еще далеко? -- спросил он стену. -- Минуты две, мистер Джиллиад. Он посмотрел на девушку. -- Приготовьтесь, это субъективное нападение. -- Откуда вы знаете? -- Если бы они были еще в двух минутах полета, мы не смогли бы их слышать. -- Мистер Джиллиад,-- прервал его голос из стены, -- мы видим их на экранах, а наши приборы измерили высоту и азимут. Мы уже использовали два перехватчика. -- Бросьте, друзья, это проекция, излучаемая специалистами. Вы видите то, что должны видеть, включая указания ваших приборов. -- Вы уверены в этом? -- Достаточно, чтобы попытаться доказать вам это. -- Он повернулся к девушке. -- Сосредоточенно думайте вот о чем: здешние стены не боятся бомб, они полутораметровой толщины и не пропускают излучения. Во время налета окно закроется толстой металлической броней. Устройство отклонения на крыше защищает нас от ракет; дом герметический и имеет автономный воздухопровод... -- Боже мой, ваш дом полностью изменил форму и цвет! -- выпалил тем временем голос из стены. -- Я же говорил, что речь идет о субъективном нападении. Мы используем возбуждение с помощью проекции только для того, чтобы организовать оборону. -- Мы рады за вас, но чувствуем себя здесь, снаружи, совершенно беззащитными. -- Тогда постройте защиту. Насколько я знаю, вы уже проходили обучение. Представьте себе бомбоубежище типа нашего и сделайте его. Некоторое время было тихо, затем испуганный недоверчивый голос сказал: -- У меня крыша над головой. Совершенно непонятно. Я могу влезть на нее и потрогать руками! -- Вы вообразили достаточно прочное бомбоубежище? -- Вообразил? Да я молил об этом! -- Остальные тоже сделали? -- Мой друг Уолт говорит, что мы выглядим, как линия Мажино, что вполне может быть. -- Очень мило. -- Джиллиад заметил, что вспотел. Шум подлетающих машин перерос в пронзительный вой. -- Спрячьтесь за кресло. Ванесса. Как только все кончится, они придут удостовериться, что мы мертвы. Если это будет не так, тут начнется стрельба. Он встал за стол. -- Молитесь, чтобы они вошли через эту дверь. -- Я вас прикрою, -- сказала она и встала рядом, держа в руке маленький серебристый пистолет. -- Я же сказал, что вам лучше уйти за кресло. -- Я знаю, но здесь я чувствую себя увереннее. Он пожал плечами и тут же разозлился на себя за то, что у него тряслись руки и что он не мог побороть эту дрожь. -- Я боюсь. -- Я знаю. -- Она коснулась его руки кончиками пальцев. -- Я тоже, но пока справляюсь с этим. Пока она говорила это, вдруг возник странный скрип, постепенно перешедший в непереносимый визг. Он застыл, напрягся, и в следующее мгновение страшное давление на голову едва не свалило его с ног. Здание содрогнулось, со стены на пол упала картина и разбилась. За домом загремело, будто упал шкаф с посудой; затем звук постепенно затих. Джиллиад насчитал восемь тяжелых взрывов, прежде чем рев самолетов затих и наступила тишина. Он заставлял себя думать о том, что не было никаких самолетов и бомб. Где-то снаружи, в соответствующем удалении, группа иммунных обслуживала Машину Мечты, чтобы заставить их поверить, будто воздушный налет состоялся на самом деле. Он же, со своей стороны, использовал то же самое раздражение, чтобы построить субъективную оборону -- воображаемое бомбоубежище -- бунгало. Противник при своем появлении -- как иммунный -- не мог видеть их субъективной защиты. Они не могли знать, что над ними крыша полутораметровой толщины, существующая лишь в мозгу двух людей в этом здании. Два человека, убежденные, по мнению иммунных, в реальности бомбардировки настолько, что погибли из-за этого. Он положил руку на плечо девушки. -- Прикройте меня. Дверь медленно открылась. В комнату вошли два человека. Они шли почти небрежно, оружие вяло висело в руках. Совершенно очевидно, они были уверены, что их жертвы уже мертвы. Вспышка пламени отбросила их назад, как струя воды из пожарного шланга. Они попытались вскинуть оружие, но тут же превратились в распадающиеся на глазах пылающие контуры. По комнате закружились тлеющие куски, и ее заполнили жар и дым. Джиллиад закашлялся, потер горящие глаза, а в следующее мгновение пистолет девушки позади него издал резкий хлопок. Он повернулся и увидел третьего мужчину, с широко раскрытыми глазами падавшего на пол. Он вскинул оружие и напрягся, но больше никто не появлялся. -- Мне кажется, он прошел через кухню. -- Ванесса присела на корточки и трясущейся рукой положила оружие на пол, а потом вдруг скорчилась и упала. Он подхватил ее, не дав удариться, но она, казалось, тут же пришла в себя. -- Что-то я совсем расклеилась... я еще никогда... не убивала человека.-- Она вздрогнула и освободилась из его объятий. -- Луч пистолета изменяет химический состав человеческого тела. При виде этого становится дурно. Он положил ей руку на плечо. -- Я тоже не получил удовольствия от убийства этих двоих, но пусть ваша совесть вас не грызет. Вы спасли мне жизнь. -- И себе тоже, -- ответила она. -- Вы бы перепугались и могли промахнуться. -- Он встал и помог подняться ей. -- Снаружи все в порядке? -- спросил он стену. -- Первый класс. Благодаря вашему совету, мистер Джиллиад. У нас без потерь. Мне очень жаль, что вам одним пришлось управляться с этими тремя. Такой дым, что мы не могли воспользоваться оружием в стенах. Можно было бы по ошибке убить вас. -- Все нормально... ах, да. Машина еще в действии. -- Мы уже установили это. Только что определено ее местонахождение. -- Будьте внимательны, там может быть еще кто-нибудь. На вашем месте я бы еще раз прожег местность. -- Хорошая идея... о, мистер Джиллиад... -- Голос ненадолго смолк. -- Что касается того вашего замечания... вы на меня не обиделись? -- Боже мой, конечно, нет. -- Спасибо. Я был чересчур рьян, и это мне урок. Кличку "тетушка" Миллер я... А-а! Издалека донесся громкий хлопок, потом серия сильных взрывов. Через иесколько секунд голос возник снова. -- Вы были правы -- Машина и два техника. Они сидели у дерева и курили. Мы убили обоих. Через двадцать минут появился Остерли с трубкой в зубах. -- Я уже дорогой узнал, что с вами ничего не случилось, но захотел убедиться в этом сам. Если так пойдет дальше, у меня будет прекрасная коллекция язв желудка, лучшая в мире. Что тут было? Джиллиад кратко рассказал ему. Остерли только качал головой. -- Кажется, будто мы близки к решению, но последние две недели я весь в мыле, должен вам сказать. -- И он рассказал Джиллиаду о допросе. -- Я изменил метод. Незадолго до моего ухода получены первые ответы. Судя по всему, у иммунных выборный руководитель, избранный на том основании, что он наладил первый контакт с Наивысшим. Никто не знает, кто он -- этот Наивысший. Они не знают, человек ли это, инопланетное ли существо, группа ли, или машина. Они знают только, что вся власть исходит от него, и все знания тоже от него. Несмотря на то, что он для них сделал, они очень его боятся. -- А может, это вымысел? Может быть, вообще нет никакого Наивысшего? Может, его изобрели только для того, чтобы все повиновались? -- Может быть, но я так не думаю. Я... -- Остерли замолк, так как зазвонил его аппарат вызова. Он некоторое время вслушивался, а потом сказал: -- Вы уверены, что это на самом деле? Точно никакого трюка? Ну, хорошо, рискнем. -- Он прервал контакт и устало посмотрел на Джиллиада. -- Обнаружен самолет, летящий со стороны бухты. Он передает, что прибыл с мирными намерениями, и утверждает, что из Британии. ГЛАВА 17 Пока машина направлялась к подходящей посадочной площадке, Остерли уже ждал там, чтобы понаблюдать за ее приземлением. Самолет не казался иллюзией, скорее, торопливо подлатанным музейным экспонатом. Остерли не удивился бы, если некоторые части самолета оказались бы привязанными веревками. Самолет производил адский шум и приводился в движение прямоточным воздушно-реактивным двигателем. Над посадочной площадкой грохот стих, и самолет выдвинул три несущих винта, которые хотя и надрывно взвыли, но плавно и без труда посадили его. Вооруженные солдаты с оружием наготове тут же окружили самолет. Открылась дверь. Из нее вышел мужчина и спрыгнул на землю. Затем он поднял руки над головой и широко улыбнулся. Остерли выругался и протолкался через окружение. -- Кто вы, черт побери? Тот в ответ опять улыбнулся. -- Можете называть посланником. Я представляю Свободный Комитет Объединенного Лондона. Мы приносим вам огромную благодарность. -- Вы рисковали всем, осмелившись лететь на этой штуке. -- Да, это было немного опасно. Я трижды сбивался с курса и был вынужден ориентироваться способом древних моряков. По звездам. На первый взгляд, очень просто, пока сам не попробуешь. -- Зачем вы сюда прилетели? Все в порядке! Можете опустить руки. -- Спасибо. Мы решили, что лучше всего как можно скорее наладить прямую связь. -- Иммунные в бегах? -- Да, но хаос будет продолжаться еще не один месяц, а мы уже потеряли много хороших людей. Остерли поморщился. -- То же самое мы слышали из Нью-Йорка и Чикаго. Вы не смогли захватить иммунных врасплох? -- Врасплох! -- Посланник печально улыбнулся и покачал головой. -- Вы еще не в курсе, верно? У вас тут свободное общество, и вы понятным образом склонны к упрощениям. Вы считаете, что мы объединились, разработали план, подготовили заговор, а потом подняли организованный мятеж? Ничего подобного. Хотя несколько групп и организовалось, но в основном это была борьба одиночек против одиночек сразу же после получения вашего сообщения. Образно говоря, мы взорвали храм над своими головами. -- Я, к сожалению, не совсем вас понимаю. -- Каждая цивилизация -- цивилизация иммунных тоже -- это сложное образование; не все главные опоры установлены точно друг напротив друга. Вы ведь должны знать, как поступают иммунные; они предпочитают методы Серых кардиналов. Восприимчивые, которые верили в свою власть, хотели и остаться у власти, хотя они тоже приняли сообщение. Люди на вершине, руководители районов, участков, вымуштрованные в повиновении полиция и милиция. Откровенно говоря, были отчаянные схватки, в которых с обеих сторон погибло много восприимчивых. Остерли растерянно смотрел на него. -- Удивительно, что вы победили. -- Победила ненависть. Было слишком много жестокости, слишком много безжалостных преследований. Многие люди -- и мужчины, и женщины -- буквально взбесились, когда узнали правду. Я видел человека, вооруженного ломом, и он, как безумный, бросился на отряд полицейских человек в двадцать. Он свалил пятерых из них, пока его не застрелили. И подобное происходило повсюду. И вот подобные акции одиночек привели к тому, что мы победили. Иммунные сами виноваты в своем поражении: слишком много было казнено жен, мужей и сыновей. Это и привело к невероятному героизму, который увлек колеблющихся. Когда я улетал, среди солдат началось массовое дезертирство, а отдельные полицейские подразделения отказывались стрелять в восставших. Остерли только пораженно кивал. -- Как вас зовут? -- Мэйкпис. -- Вас, конечно, из соображений безопасности проверят, но несмотря на это -- добро пожаловать в Торонто. -- Он пристально посмотрел на самолет. -- У вас действительно крепкие нервы. Мэйкпис криво усмехнулся. -- Раньше, может быть, да, но теперь, после этого перелета уже нет. У нас был, конечно, компенсатор силы тяжести, но при посадке он закапризничал, поэтому нам пришлось воспользоваться винтами. Весь самолет был собран группой техников третьего класса под присмотром историка и двух специалистов по роботостроению. В бунгало все медленно принимало свой нормальный облик, когда действие проекции стало проходить. Большие, черные кратеры вокруг дома исчезали, земля опять приняла первоначальный вид. Укрепления охранных постов побледнели, и опять появились старые укрытия и блиндажи. Само бунгало потеряло свою компактность, и Джиллиад увидел, как картина медленно воспарила над полом и вернулась на свое прежнее место на стене. Он не забыл, что в действительности она никогда и не покидала своего места, но такое гротескное возвращение в нормальное состояние действовало весьма беспокояще. Трупы утащили, рабочие вычистили копоть и пятна крови, но Джиллиад никак не мог выбросить из головы смерть своих противников. Он расстроено налил себе полный стакан и выпил его, не задумываясь. Но это было только начало; ему придется привыкать к этому, ведь это только увертюра. -- Вы плохо себя чувствуете? -- Рядом с ним стояла Ванесса и вопросительно глядела на него. -- Ужасно. -- Он хотел было выпить еще, но передумал. -- Но, по крайней мере, это не так плохо, как публичное сожжение. При нем еще нужно аплодировать, знаете ли. Это было жертвоприношением, огненной жертвой, чтобы очистить расу от одержимости... Давайте поговорим о чем-нибудь другом. -- Да, я тоже хотела предложить это же. Хочу поблагодарить вас за совет. Вы действительно были правы, Дэвид. -- Вот и хорошо, -- сказал он резко. Она тихо рассмеялась. -- Я начинаю вас понемногу понимать. Вы лаете, но не кусаетесь. -- Не надо так по-матерински -- или правильнее "по-сестрински"? Я неподходящий для этого тип. -- Он закурил сигарету и сменил тему. -- Остерли сказал мне, что у иммунных есть руководитель. Хотел бы я знать, кто это! Руководитель иммунных, вероятно, не соответствовал ни одному из представлений о нем. Его звали Джин Вельт -- имя, которое провинция Онтарио и ее союзники узнали в ходе следующей недели продолжавшегося допроса. Это был коренастый темноволосый мужчина со своеобразной привычкой приподнимать плечи таким образом, что его часто принимали за горбатого. Его одежда, казалось, была всегда сшита не по мерке и болталась на нем. Кроме того, он носил неухоженную бороду. Недоброжелатели за его спиной отпускали о нем шуточки, прежде всего по поводу его нервной привычки потирать ладони, будто он их моет. Он стал руководителем иммунных не по своей воле, а скорее изза всестороннего принуждения к этому. Джин Вельт мог вступать в связь с Наивысшим; он был одаренным организатором, интеллектуалом, умелым стратегом. Директория просто втолкнула его на трон абсолютной власти. Он плохо чувствовал себя на своем посту, так как предпочитал пользоваться своими талантами скрыто. Он находил удовольствие в том, чтобы манипулировать, управлять незаметно, махать хлыстом руками других. Ему нравилось двигать людьми, как шахматными фигурами, хитрить, оставаясь невидимым, быть безжалостным. А в качестве видимого руководителя он был на виду, подвергался критике, ему приходилось действовать осмотрительно, и, что самое плохое, его могли привлечь к ответу. Директория всегда хотела знать, где, как и почему. А Вельт это ненавидел. Он воспринимал это, как шпионаж за ним. И считал предательством по отношению к самому себе. И вот неожиданно навалились беспокойства. Из Нью-Йорка, Чикаго и Лондона устремились иммунные и рассказали ужасные вещи о безумной и самоубийственной революции. Несмотря на личный героизм, они вынуждены были бежать, и их становилось все больше. Они требовали ответа, возмездия и немедленных результатов. По непонятным причинам до сих пор не было никаких сообщений из Канады. Знать бы заранее, что там происходит! Кто бы мог подумать, что одна-единственная провинция на таком гигантском континенте добьется столького за такое короткое время? Конечно, у него там были свои люди, но проклятая система помех сковала всякий обмен информацией. Вельт немного сжался у своего письменного стола и нервно потер руки. Каждое мгновение, каждый день какой-нибудь дурак мог потребовать, чтобы он опять связался с Наивысшим. А им бессмысленно объяснять, как функционирует Наивысший... Он вздрогнул и впервые признался себе, что боится этого контакта. Причина была даже не в самой ответственности, а, скорее, в тех формулировках, в которых слышалось глубокое презрение. Конечно, там не было никаких особых акцентов, оттенков, никакого ощутимого сарказма, но... -- Ты спрашивал меня, как можно создать бомбу, верно? -- Да, но... -- И я сказал тебе это, и ты создал ее. -- Да, но... -- А потом ты использовал ее, и она взорвалась? -- Да, но... -- Значит, все остальное, что ты можешь еще сказать, несущественно. Ты спросил меня, как сделать бомбу. Я тебе объяснил. Она была опробована и выполнила свою задачу. Что касается меня, я выполнил свой долг. Это была упрощенная версия одного из разговоров, который он вел с Наивысшим. Над тобой издеваются с помощью неоспоримой логики, колют равнодушием, бьют твоим же оружием. Продолжая пример: если пытаешься подчеркнуть, что бомба подняла на воздух полконтинента, то тебя просто обезоруживают логикой. -- Разве я приказывал тебе взорвать ее? А ты определил необходимую мощность взрыва? Я не могу нести ответственность за твои действия и недостаток точных данных. Впервые за многие годы Вельт задал себе самый ужасный из всех вопросов: Кем был Наивысший? Ты входишь, видишь свет -- яркий свет -- и слышишь голос, но кто это говорит? ГЛАВА 18 Раздумья Вельта были прерваны Бриджменом, его адъютантом. Бриджмен положил на стол стопку сообщений, упал в кресло и начал угрюмо разглядывать ногти. -- Чертовски плохо... Вельт не ответил. Он посмотрел на сообщения, потом на Бриджмена и вдруг попытался определить, кого он больше ненавидит. Не то чтобы он имел против этого человека что-то конкретное, просто ему мешало его присутствие. Коротко подстриженные волосы, голубые, ничего не выражающие глаза навыкате, короткая толстая шея -- после полутора сотен лет совместной жизни проходит все, кроме ненависти. Нервная высокопарность Бриджмена, сальный голос, его неприятная привычка громко откашливаться посреди фразы, его нескончаемый репертуар банальностей... Вельт внутренне вздохнул. Так было со всеми -- или нет? И с его последней женой, и с предпоследней, и со всеми предыдущими. Знаешь не только то, что они скажут, но и то, как они это скажут. Узнаешь их настолько хорошо, что жизнь превращается в цепь бесконечных и утомительных повторений. Долгая жизнь вдруг ужасным образом прекратилась в ловушку. Боишься смерти и стонешь под грузом жизни. Годы тянутся бесконечно и без всякой видимой цели. Не у него одного такое чувство, все они... Он как-то приходил с этой проблемой к Наивысшему. -- Вы просили долгую жизнь и получили ее. -- Многие из нас страдают нервными расстройствами. -- А разве вы спрашивали о возможных побочных явлениях, когда просили долголетия? -- Нет, мы же не подозревали, что... -- Тогда это ваша ошибка, а не моя. Тема исчерпана. Вельт передернулся при воспоминании об этом разговоре и, чтобы отвлечься, схватился за сообщения. Их чтение не доставляло ему удовольствия, реакцию восприимчивых можно было назвать опустошительной. Казалось непостижимым, что эти короткоживущие неполноценные существа могли ощущать такую ненависть. В некоторых действиях проявлялось безумие. Вот здесь, например... Чикаго, да? Да, какой-то сумасшедший, напавший с ломом на двадцать полицейских. Он убил четверых и тяжело ранил пятого, пока его не обезвредили. Нападение на Канаду надо ускорить. Там-то и находится очаг беспокойства. Устранить его, и тогда они опять смогут утихомирить города. Его мысли перескочили на Джиллиада. Надо было убить его еще при рождении. Он предлагал это, но ученые перекричали его. Они хотели знать, что случилось с Джиллиадом, почему он от природы был резистентным. Их аргументы перевесили -- а вдруг на свет появятся еще такие же? Нужно было собрать факты. Нужно изучить этот особый случай, чтобы уметь с ним бороться. Единственной проблемой было то, что они не представили ничего, кроме своих теорий, да еще этот сложный план его устранения, который и поставил их теперь в такое трудное положение. Бриджмен перебил поток его мыслей. -- Директория сегодня вечером объявляет особое заседание. Звучит не слишком хорошо, верно? -- Звучит глупо. Мы ничего не можем сделать. -- Ким, кажется, другого мнения. Ким за то, чтобы уничтожить Канаду через восемь дней. -- Вот пусть он и попытается. Дальнодействующие проекционные устройства требуют времени для их сборки. -- Ха! Ким об этом подумал. Он предлагает наводнить район маломощными передатчиками. -- Ну, вот еще! -- Вельт нахмурил брови и подергал себя за бороду. Это должно получиться, только почему он сам не додумался до этого? Он почувствовал, как в нем появляется надежда. Может, ему сделают выговор и снимут? Тогда супермозг Ким пойдет по его стопам -- но он не захочет этого. Никто не хотел этого, никто не хотел на этот проклятый пост; никому не нужен трон козла отпущения. Вдруг на экране на его письменном столе появился текст: "Все сообщения об особом задании отрицательны. Отсутствие сообщений указывает на то, что все порученцы погибли при выполнении задания. Операцию "Джиллиад" считать проваленной. Подписано: Дж. Уинтерс, командующий округом". Прежде, чем Вельт успел поразмыслить над этим, появилось следующее сообщение: "Тактический отход из Цитадели Чикаго, несмотря на повторяющиеся фанатические нападения, завершен успешно. Дж. Шерборн, губернатор". Вельт длинно, и громко выругался. Что, черт побери, думает этот Шерборн? Может, он считает, что его обязанность -- пропаганда для газет девятнадцатого века? Тактический отход! Шерборна разбили, а остатки его войска прогнали ко всем чертям. "Сегодня в Торонто приземлился самолет из Объединенного Лондона. Вслед за ним два больших летательных аппарата. Предположительно, связь Онтарио -- Нью-Йорк. Связные до сих пор неизвестны. Агент 10/5". Вельт приподнялся в кресле и опять сел. -- Бриджмен! -- позвал он. Лицо его сильно покраснело. Бриджмен вздрогнул. -- Да, сэр? -- Созовите внеочередное заседание Директории через час, понятно? -- Но, сэр, за час... -- Через час, я сказал! Можете также сообщить мистеру Киму, что я намерен вынести его предложение на утверждение. Часом позже, во время внеочередного заседания Хуберт Ким уже не был больше таким самоуверенным. -- Это был совет, а не определение преследуемой нами политики. -- Ким был высоким лысым мужчиной с густыми черными, нервно подергивающимися бровями. -- Мне кажется, мы должны как можно скорее начать действовать. Вельт мрачно посмотрел на него. -- Избави меня Бог от стратегов письменного стола. Брови Кима взлетели и опустились, он покраснел. -- Но я действительно невижу причин. -- Закройте рот и слушайте! -- заорал Вельт. Кто-то крикнул: "Тихо", но без особого старания; и никто его не поддержал. Вельт не обратил на выкрик внимания. -- Насколько мне известно, вы предлагаете наводнить Онтарио маломощными передатчиками? -- Да, хм... это, собственно... -- А как вы собираетесь доставить туда эти передатчики? Всем, очевидно, известно, что по военным масштабам у нас вообще нет воздушного флота. Немногие имеющиеся у нас самолеты -- гражданские и для бомбовых ударов, на чем основана ваша затея, не приспособлены. Во-вторых, даже если бы такие машины были, как нам провести их через оборонительную систему, которая, как мы теперь знаем, защищает границы Онтарио? Ответы остались за Кимом, а Вельт разбивал его план пункт за пунктом. -- Переоборудование наших гражданских машин для военных целей заняло бы на восемь недель больше, чем планы проекционного наступления, который уже находится в стадии осуществления. Пришлось бы создавать и изготавливать подходящие приборы, чтобы защитить эти машины от оборонительных систем. У нас нет пилотов с боевым опытом, никого, кто был бы в состоянии руководить операциями и, несомненно, очень мало добровольцев для такой миссии. То, что предлагает уважаемый коллега -- возвращение в прошлое. Он хотел бы, чтобы мы переставили назад стрелки часов. Ему хочется величественных дел, с помощью которых мы завоевали бы мир, переделали бы его и снова прибегли к помощи обычного оружия, которое наш недоразвитый -- пусть даже численно превосходящий -- противник мог бы поднять почти на равный уровень. -- Он сделал паузу, задыхаясь и покраснев от гнева. Он был чрезвычайно раздражен, так как почти что пришел сам к этой же идее. Позже, конечно, после детальных размышлений, ошибки стали отчетливо видны, но сначала... -- Есть какие-нибудь вопросы? -- свирепо воскликнул он. Никто не отозвался, никто не встретился с ним взглядом, но он почувствовал, как его ненавидят. Ну да, это основано на взаимности; каждый ненавидит, презирает или чувствует отвращение к кому-нибудь. Он спросил себя, что же связывает их друг с другом: страх, чувство превосходства, общая злокачественная болезнь или все это, вместе взятое? Проблема как раз в том, что они слишком, хорошо себя знали. Ничего невозможно скрыть, нет никаких загадок и тайн. Так было не всегда. Его мысли вернулись к тому яремечи, когда он был совсем молодым. На самом деле молодым, а не неизменным сорокатрехлетним последних двух столетий. Тогда он много и громко говорил, броско одевался и пенился идеями. Большинство его идей должны были быстро сделать его богатым, и все без исключения либо были на грани законности, либо ставили его в конфликт с законом, либо оказывались невыполнимыми. И в конце концов, ему приходилось зарабатывать свой хлеб в качестве мелкого служащего. Но он обладал способностью втираться в доверие и скоро выдвинулся на ответственный пост. И тут, благодаря умению считать, он так успешно и разнообразно подделывал бухгалтерские книги, что двое других служащих были уволены за мошенничество, прежде чем проверяющие нашли настоящего виновника. Он получил восемнадцать месяцев. Судья давал ему два года, но Вельта выпустили досрочно. После этого Вельт годами менял одно сомнительное занятие на другое: продавал из-под полы краденые автомобили, устраивал игорные дома и заводил пивные. Для настоящего преступления у него не хватало таланта и смелости. Он был пограничным обитателем придонного мира, всегда в прыжке, всегда спасающийся бегством при малейшем признаке опасности. И однажды во время одного такого обходного маневра, меняя транспорт, он обнаружил... В некоторых отношениях у него было своеобразное методическое мышление. Так, например, у него всегда была с собой карта улиц. Он вышел из поезда на маленьком вокзале, проехал дальше на омнибусе, вышел из него, прошел пешком по другой улице, где царило оживленное движение. Участок, который он выбрал, был около шести миль длиной и змеился, следуя старой улице, по лесистой и все еще слабо заселенной местности. На полпути он наткнулся на туман. Туман плавал на низком холме -- струящийся, ярко-красного цвета. Он было испугался, но прежде чем успел повернуться и побежать, раздался голос: -- Не пугайся. Я буду тебе помогать. ГЛАВА 19 Вельт, все еще испуганный, подумал о суевериях, о религии, о голосах из горящих кустов, и спросил себя, какую жертву ему придется принести -- что было типично для него. -- Бежать отсюда не в твоих интересах. Голос звучал совершенно безучастно и нейтрально, но Вельту слышалась в нем угроза. -- Я могу дать многое. Я здесь, чтобы давать. Во всяком случае, ты не должен забывать, что должен будешь нести последствия своего выбора, если этот выбор окажется неумным. Идем. Дрожа и все еще внутренне спрашивая себя, не предусмотреть ли ему какую-нибудь жертву на всякий случай, он ступил в туман и мгновенно увидел, что это никакой не туман. Он почувствовал свет, пространство, он услышал голоса -- и это было все. -- Чего ты хочешь? Вопрос был для него неожиданным, и он пробормотал что-то глупое о желании -- смесь религии и сказок все еще довлела над ним. -- Недостаточные данные. Пожалуйста, точнее, -- сказал голос. Ему понадобился почти час, чтобы разобраться, что это не фея, которая может превратить тыкву в золотую карету. Это было и не божество. Оно не могло выполнять глупые и совершенно невозможные желания, но что-то это все-таки было. Оно могло давать техническую информацию. Странно, но Вельт никогда не спрашивал себя о причине. В то мгновение, когда он понял, какие сокровища перед ним появились, поток жадности вытеснил всякое любопытство. Его первая мысль была направлена на то, чтобы оставить это сокровище только для себя, и два последующих часа он потратил на то, чтобы торопливо исписать свою записную книжку, пока голос давал ему указания по созданию относительно простого прибора. У Вельта были только начальные познания в электронике, но голос, очевидно, был готов выражаться предельно понятно и обучать его. Четыре часа спустя он отдал свои последние деньги за радиоэлектронные детали, а час спустя опять вернулся и построил прибор по простым, но вполне достаточным наброскам в своей записной книжке. У него хватило самообладания, чтобы сосредоточенно работать, но нетерпение делало его руки неуверенными н выжимало пот на лбу. Кто-нибудь мог вдруг пройти мимо, прежде чем он... Наконец, прибор был готов, и он нервно нажал кнопку. Не было слышно ни звука, но кружащийся красный туман вдруг исчез, и то место, где он находился, превратилось в обычный ландшафт. Ничто не указывало на то, что тут что-то находилось, что-то, преподнесшее ему на серебряном блюдце всю Землю. Вельт почувствовал поднимающуюся в нем волну триумфа, опьянение безграничной властью. Он был хитрым, по-настоящему хитрым; он всегда знал об этом, но это был первый удобный случай в его жизни доказать это. Его действия были гениальными. Он вымолил себе светопреломляющий прибор, который делал эту штуку невидимой для всех остальных. Все принадлежало ему, только ему, так как никто и никогда этого не найдет. Истощенный и опустошенный, он вернулся обратно в город. Успокоившись, он начал строить планы. Вельт действительно был не глуп. Он быстро понял, что масса технической информации, которую предоставил в его распоряжение Голос, даже тогда превосходила возможности его восприятия, когда тот переводил ее в простейшие понятия. Поэтому ему пришлось найти различных специалистов, которые могли бы реализовать то, что он открывал. Задача была нетрудная. На дне было достаточно возможностей для контактов, и Вельт использовал их. Он нашел потерявшего работу по причине пьянства специалиста в электронике; хирурга, которому было запрещено работать по специальности; химика, употреблявшего наркотик; биолога, ушедшего из общества из-за нервного срыва и считавшего, что у него рак, и боявшегося операции. Это было немного, но достаточно для начала. Как уже говорилось, Вельт был хитер. Для начала он вывел формулу антиалкогольного соединения и предоставил ее химику. Тот воплотил ее в реальность и дал выпить вместо виски специалисту-электронику. Электроник выпил это средство, а потом пил виски, водку, джин и оставался трезвым. Через четыре недели он опять почти пришел в норму. Со временем все участники излечились от своих телесных недугов, но только не от душевных. И только тогда Вели произвел на свет прибор, который собрал электроник и который при первом же включении сгорел. Вельт только посмеивался. Он один знал, что прибор в короткое мгновение функционирования врастил в его сотрудников веосознанный приказ о верности ему и друг другу. Теперь вся организация принадлежала только ему. После этого он сосредоточился на том, чтобы заработать деньги. На рынке появился целый ряд приборов, за которые на дне платили фантастические цены. Хитрый прибор, который можно было спрятать в карман, для выявления и вывода из строя охранной сигнализации. Сварочный прибор размером не больше карандаша, которым можно было вскрыть мощнейший сейф. У Вельта хватало идей, но он боялся. Законным путем он мог бы заработать денег больше, но легальные предприятия имели неприятную особенность вызывать вопросы. Конкурирующие концерны захотели бы знать, почему группа бывших неудачников достигла такого прогресса в определенных областях. Этим заинтересовались бы репортеры; нет, риск себя не оправдывал. Прошло немного времени, и легальный мир в образе полиции начал интересоваться из-за растущего числа невероятных преступлений маленькими мастерскими и гаражами. Вельт был проинформирован об этом задолго до того, как полиция начала круглосуточное наблюдение за домом, и принял ответные меры, обговорив их со своими партнерами. -- Я думаю о своего рода гипнотическом проекторе, который убедил бы полицию, что она на неверном пути. Наконец, он появился с точными данными для прибора, но прежде чем тот был готов, электроник обнаружил, что в приборе скрыты и другие возможности. Вельт привлек хирурга, хирург нашел не слишком щепетильного невролога, и они принялись за работу. Через четыре дня машина была переделана и опробована на человеке, которого подозревали в предательстве. Шпион стал одержимым -- и была построена первая Машина Мечты. Невролог первым понял ее значение. -- Господа, с этой машиной мы со временем сможем завоевать весь мир, естественно, если сами не станем ее жертвами. -- Он посмотрел на Вельта. -- У вас есть... э-э... какие-нибудь друзья, которым может что-то прийти в голову? -- Нам нужен только механизм, который бы экранировал изнучение, -- тотчас же сказал электроник. Вельт получил его. Он получил и время -- в образе долголетия, и тут все вышло у него из-под контроля. Число членов организации, которую он основал, теперь исчислялось миллионами, и иммунные начали гнездиться во всех странах Земли. Одержимость росла. Вельт без угрызений совести наблюдал, как цивилизация катится к своему упадку. Теперь -- уже иммунный -- он имел престиж, теперь с ним обращались с большим вниманием. Он привлекался для совета министрами и генералами, и чувство власти, которое он ощущал, грозило его раздавить. Но он ничего не потерял от своей осторожной хитрости. Со стороны казалось, будто он заботится только об общем благе. Он был одержим долгом и самоотверженностью, служа примером своим коллегам. Люди начали говорить: -- Слава Богу, что есть иммунные. Без них нам конец. -- Организация хотя скромно и отвергала это, но умело добивалась вознаграждения за заботу о всеобщем благе и ловко захлопнула двери тюрем, в которые втолкнула ничего не подозревавшее человечество. -- Когда мы нападем? Вельт заметил, что кто-то крикнул ему, и заставил себя вернуться мыслями к современности. Нападем? О, да! И он решительно сказал: -- Ровно через девять недель мы начнем большое проекционное наступление. Эти девять недель Онтарио и ее союзники тоже не сидели, сложа руки. Специалисты и профессионалы из Объединенного Лондона, Нью-Йорка и Чикаго потоками устремились в провинцию, полные надежды реализовать знания канадцев. Конструкторские описания проекционных устройств передавались дальше и немедленно использовались. Объединенный Лондон послал проекцию на Париж, и там мгновенно вспыхнуло гигантское восстание. Следующей целью был Берлий. Иммунные хотя и были подготовлены, но потерпели там одно из своих тяжелейших поражений. Стычки там далеко перешагнули все привычные размеры, и немцы уже почувствовали, что лекарство иногда бывает хуже самой болезни. Группы резистентных возникли еще лет тридцать назад, и ими было создано множество тайных складов оружия. Иммунные, хотя они и покрыли главные улицы проекциями, не были готовы к вооруженному мятежу, и еще меньше к относительно мелким, но стратегически очень умелым нападениям. Хотя большая часть оружия была вековой давности, но оно производило неестественно много шума, а его действие на малом расстоянии было опустошительным. Проекционные техники обстреливались опытными партизанами или подвергались нападениям штурмовых групп, возникающих будто ниоткуда и немедленно исчезающих снова. Союзники тоже начали отдавать предпочтение тактике. Следом проекции была подвергнута Барселона в Испании. Здесь иммунные не слишком хорошо подготовились. Часть города была построена как крепость, куда можно было бежать в случае необходимости, но защитные устройства не были еще готовы. Испанцы разрушили укрепление за несколько часов с помощью изобретательной импровизации. Они отключили управление всеми транспортными средствами, удалили регуляторы и направили транспорт на квартал иммунных. Поезда метро понеслись на конечные станции и с такой силой ударялись в упоры и пустые, вагоны, что взрывались буквально как бомбы. Прежде чем возникала мысль о расчистных работах, в этот хаос влетал следующий поезд. На улицах творилось то же самое: общественный транспорт, служебные машины и тяжелые грузовики врезались в здания или сталкивались и превращались в груды обломков на перекрестках. Вышло из строя электроснабжение, повсюду горело, а потом на иммунных напало население: мужчины, женщины, дети со всем оружием, какое только удалось найти. Нескольким сотням иммунных удалось бежать из города, и это было все. ГЛАВА 20 В других областях тоже достигли прогресса. Специалисты из освобожденных городов встретились на совещании с Кейслером и другими психиатрами. Исходя из имеющихся фактов, они начали составлять точную картину психологии иммунных. -- Эти люди -- параноики особо безрадостного типа. В нормальные времена их бы отнесли к тем личностям, что пишут угрожающие анонимные письма, издеваются над детьми, мучают животных, клевещут на людей. Неудачники, находящиеся в разладе с собой и окружающим миром и из злости разрушающие счастье других. Кроме того, они трусливы. Вы только вспомните, как неохотно они сражаются с открытым забралом. В одной руке целебная мазь, в другой -- плеть. -- Верно, в этом лекарстве ключ к нашему выживанию. Они не уничтожили нас по той простой причине, что тогда и сами бы потеряли право на существование. Они не смогут больше никого эксплуатировать, никем манипулировать и мучать. -- Мания преследования. -- Вот именно. По-моему, эти люди не вступят в открытый бой, они будут предавать друг друга и массами сдаваться. -- К сожалению, открытого боя не будет. Нам придется перенять их манеру действий -- на субъективном поле боя, которое они выберут сами. -- Может быть. -- Немецкий эксперт поклонился. -- Будь у нас немного времени, мы смогли бы -- мой американский коллега и я -- решить загадку черепного механизма иммунных. Наши исследова ния, к сожалению, прерваны, потому что этот механизм содержит взрыватель. То есть, если пытаешься его удалить или исследовать поподробнее, он взрывается. Поэтому мы начали новую серию экспериментов, чтобы создать новый проекционный прибор, работающий на том же принципе, но использующий другую частоту. Если у нас получится, то можно будет обойти защитный механизм иммунных. Проще выражаясь: наши друзья иммунные вдруг обнаружат, что они стали восприимчивыми -- во всяком случае, по отношению к нашим проекциям. -- Раз уж мы заговорили о проекциях, -- сказал кто-то, -- то два города, которые мы облучали, не отзываются. -- Мы можем только предполагать, что эти города -- места передышки иммунных, где вообще нет восприимчивых. -- Узнали что-нибудь еще о Наивысшем? -- Нет. Вероятно, это тайна, известная только руководителю иммунных. Его зовут Вельт, как мы установили в ходе допросов. Имя, кажется, голландское, но мы знаем, что он менял его по меньшей мере пять раз, так что оно ни о чем не говорит. В других районах тоже продолжались работы. Час от часу усиливалось и расширялось обучение защите от субъективных атак. Как только освобожденные города предоставили свои запасы сырья, начало расти число похожих на клетки защитных сооружений для детей и других ослабленных групп населения. А в бунгало Джиллиад и девушка, несмотря на строжайшую охрану, были буквально загнаны специалистами. По мере того, как проходили недели и опасность нападения становилась все ближе, из стратегических соображений было решено в целях безопасности разлучить их. На случай, если один из них погибнет -- они, конечно, не выражались так прямо, но это ясно слышалось в мотивировках. Джиллиад вернулся в столицу, а Ванессу доставили в новую секретную лабораторию на севере. А неделей позже... Остерли проснулся и схватился за край кровати. Что это? Он выглянул в окно и увидел, что еще темно. Что же, черт побери, его разбудило? Он схватил свой пиджак, порылся в правом кармане, ища трубку, и в этот момент здание затряслось и закачалось, как при сильном землетрясении. Снаружи что-то загремело, ударилось и с треском рухнуло на крышу. Вдали закричал испуганный голос: -- Землетрясение! Всем лечь на землю! Остерли все еще держался за кровать, а дом качался и стонал. -- Вдруг над его головой заверещал аварийный звонок, и во всем городе взвыли сирены. Субъективное нападение! Хорошо, что есть Джиллиад! Он был единственным в городе, кто мог это определить. Несомненно, это он заметил признаки опасности и нажал кнопку тревоги. Остерли с удивлением обнаружил, что короткое, но основательное обучение автоматически вызвало правильную реакцию. Дом приобрел усиленные стены и стал сейсмопрочным. Тряска затихла и стала едва заметной; стон стен прекратился. Он вскочил с кровати и быстро оделся. Спустя несколько мгновений ворвался Кейслер. -- Готов? -- Готов. Они побежали к лестнице, но внезапно остановились у двери. Прямо перед ними из разорванной трубы ударил фонтан воды; вся улица тряслась, вспучивалась, а в земле, как рты, открывались и закрывались гигантские зигзагообразные разрывы. В них сыпался мусор и щебень; опрокинулось здание, рассыпалось и погребло под собой улицу. -- Что теперь? -- Остерли нетерпеливо повел плечами. Кейслер слабо улыбнулся. -- Моя фантазия просто противится крыльям, но я видел изображения воздушных такси и представляю их управление. -- Я тоже, -- сказал Остерли. Восемьдесят секунд спустя они на тридцатиметровой высоте неслись к Центру. Под ними падали здания, на западе полыхало. Остерли был вынужден постоянно вызывать из памяти реальные факты, чтобы весь этот театр не удручал его и не ослаблял волю к обороне. Не было никакого землетрясения. Не было --никакого пожара. Противник проецировал в его мозг миражи, но так убедительно, что все происходящее казалось реальным. Итак: не было никакого воздушного такси. В действительности они обычной дорогой бежали к Центру, но мысленным представлением воздушного такси они успешно противостояли иллюзии, которая иначе уничтожила бы их. Полицейский, парящий над крышами на слабеньких, но все же функционирующих кожаных крыльях, кивнул им. Остерли снова вспомнил о том, что полицейский тоже не летал. То, что они видели, было мысленной защитой, которую он использовал, чтобы защитить свой мозг, свой разум от субъективного нападения. Поскольку полицейский верил, что он летает над крышами, проявления этого нападения для него неопасны. -- Там все выглядит очень уж плохо, -- сказал Кейслер и протянул руку. Остерли посмотрел в указанном направлении и почувствовал дыхание страха. За городом -- черные и угрожающие в предутренних сумерках -- вздымались горы, которых раньше там не было. Две вершины курились черным, красновато окрашенным по краям дымом. Но в Центре его уверенность снова вернулась к нему, как только он услышал, что сотрудники лаборатории по громкоговорящей системе оповещали городи провинцию: -- Внимание, граждане, внимание! Наблюдатели сообщают о трех активных вулканах в двадцати милях от города. Имейте в виду, что эта вулканическая деятельность не реальна, а субъективна. Несмотря на это, вы должны принять защитные меры! Представьте, что у вас огнеупорная одежда. Это защитит вас от огня и раскаленного пепла, падающего с неба. Костюмы имеют смотровое стекло и забрало и оснащены дыхательными аппаратами, так что вам нет необходимости дышать горячим воздухом или вулканической пылью! Я повторяю рекомендации для... Остерли удивленно обернулся. Эти совсем недавно обученные люди уже далеко превзошли его. Он пошел в отдел, где регистрировались потери. -- Как наши дела? -- Неплохо, мистер Остерли. Немного лучше, чем предполагалось. До настоящего времени сорок два погибших и двадцать семь раненых. Остерли ненадолго задержал дыханье, а потом глубоко вздохнул. Чудесно. Потери, конечно, не радовали, но были намного ниже, чем он предполагал. Несмотря на защитные меры, они ожидались по меньшем мере раз в двенадцать большими. -- Как функционируют клетки? -- До настоящего времени вообще никаких потерь. Дети и старики, очевидно, вообще не заметили того, что произошло. Из громкоговорителя на стене вдруг закричал чей-то голос: -- Внимание, говорит группа наблюдения. Только что взорвался конус вулкана номер три. Дождь из раскаленного добела пепла! Конус два испускает лаву. Вот теперь началось по-настоящему! Второй голос перекрыл первый: -- Девятая группа наблюдения. Накатывается гигантская приливвая волна, за ней идет ураган. Оценочная высота волны четыреста метров. Скорость ветра между ста двадцатью и ста пятьюдесятью. Остерли, только-только собравшийся по привычке вставить в зубы трубку, застыл. Это был конец. У человеческого воображения тоже есть предел. О, Боже! Огонь, прилив и буря. Иммунные однозначно пошли на все. Он заметил, что в углу о чем-то бурно спорят. Вдруг вперед выступил Джиллиад и поднял руку. -- Господа, пожалуйста... -- Он подождал, пока не наступит тишина. -- Мистер Хартли, один из наших экспертов из Нью-Йорка, считает, что мы мыслим слишком мелкомасштабно