Майкл Коуни. Здравствуй, лето... и прощай --------------------------------------------------------------- Перевод: Кирилл Плешков (kir@pleshkov.spb.su) "Если" N2 - 1995. ? http://www.esli.ru OCR & spellcheck: Андрей Подрубаев --------------------------------------------------------------- Глава 1. Я часто вспоминаю тот день в Алике, когда мы с отцом и матерью торопливо носились туда-сюда, складывая в кучу на крыльце наши вещи, готовясь к отпуску в Паллахакси. Хотя я был тогда еще мальчишкой, но уже достаточно хорошо знал взрослых, чтобы по возможности держаться в стороне во время этого ежегодного события, которое почему-то всегда вызывало состояние, близкое к панике. Мать бегала вокруг с отсутствующим взглядом, постоянно спрашивая о местонахождении жизненно необходимых предметов и затем отвечая на свои же собственные вопросы. Отец, высокий и величественный, спускался и поднимался по ступеням, ведущим в подвал, с канистрами для предмета его гордости -- самоходного мотокара. Каждый раз, когда родители бросали взгляд на меня, в их глазах не было любви. Так что я старался не попадаться им на глаза, тем не менее следя за тем, чтобы не были забыты мои собственные вещи. Я уже сунул в кучу свой слингбольный мяч, кругляшечную доску, модель грум-глиссера и рыболовную сетку. Во время тайного визита к мотокару я спрятал за задним сиденьем клетку с ручными бегунчиками. В это мгновение из дома появился отец с еще одной канистрой в руке. Он хмуро взглянул на меня. -- Если хочешь принести хоть какую-то пользу, можешь заправить бак. -- Он поставил канистру рядом с машиной и протянул мне медную воронку. -- Не пролей. В наши дни это большая ценность. Он имел в виду дефицит, возникший вследствие войны. Мне казалось, что вряд ли он когда-либо имел в виду что-либо другое. Когда он вернулся обратно в дом, я отвинтил пробку, вдыхая пьянящий запах спирта. Эта жидкость всегда привлекала меня; моему мальчишескому разуму казалось невероятным, что жидкость, особенно жидкость, очень напоминающая воду, способна гореть. Как-то раз, по предложению приятеля, я попытался ее пить. Спирт, говорил приятель, основа пива, вина и всех прочих возбуждающих, запрещенных напитков, которые подавали в забегаловках. И вот однажды ночью я пробрался в подвал, крепко держась за теплый камень, чтобы отогнать страх, открыл канистру и отхлебнул из нее. Судя по тому, как спирт обжег мой рот и горло, я вовсе не удивился тому, что он может приводить в действие паровой двигатель. Но я не мог поверить тому, что люди пьют это для удовольствия. Шатаясь и испытывая тошноту, я какое- то время стоял и стонал, прислонившись к стене, чувствуя, как вдоль позвоночника стекает холодный пот. Была зима, и холодная планета Ракс наблюдала за мной, словно дьявольский глаз; ледяные зимние ночи в Алике навевали ужас. Но я всегда связывал Паллахакси с летом и теплом, и именно туда мы сегодня отправлялись. Я вставил носик воронки в горловину мотокара, наклонил канистру, и спирт с бульканьем потек в бак. Через дорогу за мной наблюдали три маленькие девочки. Они разинули грязные рты от восхищения и зависти при виде великолепной машины. Я поставил пустую канистру на землю и поднял другую. Одна из девчонок швырнула камень, который ударился о полированную поверхность, затем все три с воплями кинулись по дороге прочь. За домами через дорогу виднелись высокие шпили зданий Парламента, где Регент возглавлял Палату Депутатов и где в маленьком темном кабинете работал мой отец в должности секретаря министра общественных дел. Мой отец -- парл, а мотокар, во всем своем блеске, служил веским доказательством социальной значимости отца. Досада детишек была понятна, но чем же виновата машина? Я повернулся и взглянул на наш дом. Это было большое сооружение из местного желтого камня. В окне промелькнуло встревоженное лицо матери. Mесколько разумных цветов охотились в саду за неуловимыми насекомыми, и, помню, меня тогда удивило, что сад выглядел в том году столь неухоженным. Повсюду росли сорняки -- расползлись, словно раковая опухоль, удушая последние синеподы изумрудными гарротами. Их неумолимое наступление внушало необъяснимый страх, и я внезапно содрогнулся, представив себе, что к тому времени, когда мы вернемся из отпуска, они завладеют домом и, пробравшись ночью сквозь обшивку стен, задушат нас во сне. -- Дроув! Надо мной возвышался отец, протягивая мне еще одну канистру. Я виновато поднял глаза, и он со странным выражением пожал плечами. -- Ладно, Дроув. -- Он тоже разглядывал дом. -- Я сам закончу. Иди собери свои вещи. Быстрым взглядом я окинул свою комнату. В Паллахакси мне понадобится совсем немного вещей: там нас ожидает другой мир и другие занятия. В соседней комнате слышались быстрые шаги матери. На подоконнике стояла стеклянная банка с моим ледяным гоблином. Я чуть не забыл о ней. Я внимательно рассмотрел ее, и мне показалось, что я вижу тонкую пленку кристаллов на поверхности густой жидкости. Я огляделся вокруг, нашел палочку и осторожно дотронулся до ледяного гоблина. Ничего не произошло. Прошлой зимой, когда далекое солнце едва было заметно на небе и Ракс казался ночью жуткой холодной глыбой, среди соседских ребят возникло повальное увлечение ледяными гоблинами. Никто не мог в точности сказать, с чего началось это увлечение, но вдруг оказалось, что у всех есть стеклянные банки, наполненные насыщенными растворами, в которых с каждым днем росли удивительные кристаллы, пришедшие с болотистых прибрежных равнин, где жили ледяные дьяволы. -- Надеюсь, ты не собираешься брать эту гадость с собой! -- воскликнула мать, когда я вышел из комнаты с гоблином в руках. -- Не могу же я его оставить, правда? Он почти готов. -- Чувствуя страх в ее голосе, я развил свою мысль. -- Я начал делать его тогда же, когда и Джоэло с нашей улицы. Гоблин Джоэло ожил два дня назад и чуть не откусил ему палец. Смотри! -- Я покачал банкой у нее под носом, и она отшатнулась. -- Убери эту мерзлую дрянь! -- крикнула она. Я с удивлением уставился на нее, так как до сих пор не слышал, чтобы мать ругалась. Я услышал шаги отца и, быстро поставив гоблина на стол, отвернулся и начал возиться в углу с кучей одежды. -- Что случилось? Это ты кричала, Файетт? -- О... О, все в порядке. Дроув меня немного напугал, вот и все. В самом деле, ничего страшного, Берт. Я почувствовал руку отца на плече и с некоторым колебанием повернулся к нему лицом. Он холодно посмотрел мне в глаза. -- Давай говорить прямо, Дроув. Хочешь поехать в Паллахакси -- тогда веди себя как следует. У меня хватает забот и без твоих глупостей. Иди и отнеси вещи в машину. * * * Мне всегда казалось несправедливым, что отец может силой заставить меня подчиниться его воле. Когда человек становится взрослым, полностью формируется его интеллект, и с этого момента он начинает катиться вниз под гору. Вот так же и с моим отцом, с обидой думал я, загружая мотокар. Напыщенный старый дурень, сознавая свою неспособность победить меня интеллектуально, вынужден прибегать к угрозам. В некотором смысле я вышел победителем из этого небольшого поединка. Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат на крыльцо и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я пытался поспевать за ним -- безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я доставил себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник, в то время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье. Я обнаружил, что размышляю о том, почему мне нравится время от времени пугать мать, и решил, что меня подсознательно возмущает ее глупость. Она жила во власти предрассудков, считая их неопровержимыми аргументами в любом споре. Мы все страшно боялись холода -- подобный страх вполне естественен, и, несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам ночь, зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала мать, был куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный. Все дело в том, что ее сестра попала в сумасшедший дом. В этом нет ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту историю в форму высокой драмы. Мне всегда казалось, что тетя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком случае, она уговорила его одолжить ей мотокар -- она хотела показать меня каким-то дальним родственникам. Была зима. Мы были на полпути домой, в совершенно безлюдной местности, когда кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился. -- О Господи, -- тихо сказала тетя Зу. -- Нам придется идти пешком, Дроув. Надеюсь, твоим маленьким ножкам хватит сил. -- Я в точности запомнил ее слова. И мы пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой до темноты, что вместе с темнотой придет холод, а мы были слишком легко одеты. -- О Господи, -- сказала тетя Зу несколько позже, когда солнце скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. -- Мне холодно. Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет холодно -- страшно холодно, -- я смогу прижаться к одному из них, зарывшись в теплую длинную шерсть. Лорины -- безобидные, мирные создания, и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов. В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву. Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет. -- Если бы у меня была меховая шуба... -- пробормотала тетя Зу. -- Мы могли бы прижаться к лоринам, -- нервно предложил я. -- С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному животному? -- огрызнулась тетя Зу, раздражение которой усиливал страх. -- Ты что, думаешь, я не лучше локса? -- Извините. -- Почему ты идешь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке. У меня такая легкая одежда. Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и, несмотря на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми клыками. Я сунул руки в карманы и молча зашагал быстрее. И все же подсознательно я постоянно думал о лоринах: если все остальное -- включая тетю Зу -- не поможет, животные обо мне позаботятся. Они всегда так поступали... -- Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов. Я остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так же не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы ее страх передался мне. Когда мы поднялись на холм, я увидел далекие огни -- слишком далекие. Зимний ветер хлестал по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лед по пути к сердцу. Я слышал бормотание тети Зу. -- Фу... Фу... -- молилась она солнечному богу. -- Фу, мне холодно. Согрей меня, согрей меня... Помоги мне. По бокам дороги тянулись низкие живые изгороди, состоявшие из колючих неразумных растений. Зная о наших страхах, каким-то странным образом ощущая их, у дальней стороны дороги стояли лорины, лохматые головы которых выделялись бледными пятнами в свете Ракса; они с доброжелательным любопытством разглядывали нас, ожидая, когда холод окончательно лишит наши трясущиеся тела способности двигаться. -- Мне нужна твоя куртка, Дроув. Я старше тебя, и я не могу столь хорошо переносить холод. Ее пальцы впились в меня, словно когти. -- Пустите! -- я вырывался, но она была больше и сильнее меня. Она оказалась у меня за спиной, срывая с меня куртку, и я ощущал ее отчаяние и ужас. Я бросился бежать, но слышал топот ее ног позади. Внезапно я ударился о ледяную поверхность дороги, а тетя Зу упала на меня, срывая куртку и издавая неразборчивые жуткие вопли. От страха я погрузился в полусонное состояние и вскоре едва слышал ее удаляющиеся шаги. Лежа, я почувствовал, как меня поднимают лорины, и, словно в тумане, осознал, что мне тепло. Потом они куда-то несли меня, обнимали, успокаивали своим бормотанием. Когда я заснул, образ тети Зу, со стоном бредущей по залитой светом Ракса дороге, изгладился из моего сознания. * * * На следующий день лорины принесли меня домой, оставив у порога, под теплыми лучами солнца Фу, после чего удалились по своим делам. Когда я пришел в себя, то увидел нескольких из них: один стоял возле локса, понукая животное, запряженное в тележку с навозом; другой сидел на корточках в поле, удобряя посевы. Третий раскачивался на ветвях ближайшего дерева обо, грызя зимние орехи. Я открыл дверь и вошел в дом. Мать полдня отмывала меня; она сказала, что от меня воняет. Лишь намного позже я узнал, что тетя Зу попала в сумасшедший дом. Вернемся к дню нашего отъезда из Алики. Весь наш багаж был должным образом погружен в мотокар, от которого теперь интригующе пахло спиртом. Машиной пользуются редко; большую часть времени она стоит возле дома, молчаливо обозначая должность моего отца с помощью флага Эрто, изображенного на борту. Я проскользнул обратно в дом, намереваясь сказать "до свидания" своей комнате, но меня остановила мать. Она намазывала хлеб ореховым маслом; на столе стоял кувшин сока кочи. -- Дроув, я бы хотела, чтобы ты что-нибудь поел, прежде чем мы поедем. Последнее время ты стал плохо есть. -- Послушай, мама, -- терпеливо сказал я. -- Я не голоден. Впрочем, у нас дома никогда не бывает того, что мне нравится. Она восприняла это как критику ее кулинарных способностей. -- Как я могу накормить вас на деньги, которые приносит отец, со всем этим нормированным распределением? Ты понятия не имеешь, что это значит. В магазинах ничего нет -- вообще ничего. Может быть, тебе стоило бы как- нибудь самому сходить за покупками, молодой человек, вместо того чтобы все каникулы болтаться по дому. Тогда бы ты знал, что это такое. -- Я только сказал, что не голоден, мама. -- Еда -- топливо для тела, Дроув. -- В дверях стоял отец. -- Так же, как спирт -- топливо для мотокара. Без топлива в виде еды твое тело не сможет двигаться. Ты станешь холодным и умрешь. Благодаря моей должности в правительстве мы можем получать еду, без которой другим, кому повезло меньше, приходится обходиться. Ты должен понимать, какое это счастье для нас. Я медленно закипал, пока мы ели жареную рыбу и сушеные фрукты. Мать бросила на меня взгляд, который можно было бы даже назвать хитрым, и обратилась к отцу: -- Интересно, мы увидим этим летом ту девочку -- как ее зовут, Берт? -- Дочь директора консервного завода, Конча? -- рассеянно ответил отец. -- Златовласка, или что-то в этом роде. Прекрасная девушка. Прекрасная. -- Нет, нет, Берт. Маленькая девочка -- они с Дроувом были такими друзьями. К сожалению, ее отец -- хозяин гостиницы. -- Вот как? Тогда я не знаю. Я что-то пробормотал, быстро вышел из-за стола и взбежал по лестнице в свою комнату. Девочка была не маленькая -- она была чуть ниже меня ростом и одного со мной возраста, а имя ее -- которое я никогда не забуду, пока жив, -- было Паллахакси-Кареглазка. С тех пор не было ни дня, чтобы ее лицо не всплывало в моей памяти; миловидные ямочки на щеках, когда она улыбалась, -- что бывало часто; искренняя грусть в ее больших карих глазах, -- что было лишь один раз, когда мы прощались. Последнее, что я забрал из комнаты,-- маленький зеленый браслет. Кареглазка однажды уронила его, а я подобрал, но не вернул. Он должен был послужить поводом для новой встречи. Я сунул браслет в карман и спустился вниз, к родителям, которые уже готовы были ехать. Проходя через кухню, я заметил стеклянную банку. Я взял ее, внимательно рассмотрел и понюхал. Мать выкинула моего ледяного гоблина. Глава 2. Последние приготовления проходили в молчании. Отец торжественно зажег горелки, в то время как я, все еще переживая из-за моего предательски уничтоженного ледяного гоблина, наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Послышался обычный приглушенный хлопок, когда пары спирта воспламенились, и вскоре пар пошел по трубам и цилиндрам, и шипящий звук из котла возвестил о том, что мотокар готов к поездке. Мы забрались внутрь; отец и мать рядом на переднем сиденье, а я сзади, рядом с котлом. Мы проехали мимо последнего общественного калорифера, небольшого сооружения из вертикальных труб, над которым клубилось легкое облачко пара, и оказались на открытой местности. Отец и мать о чем-то беседовали, но я на своем заднем сиденье не слышал слов; прямо позади меня шипели и стучали клапаны. Перед нами простирались холмы, словно медленные волны моря, когда грум достигает наивысшей точки. Тут и там виднелись возделанные поля корнеплодов, но большей частью вокруг была открытая равнина, где мирно паслись локсы под незаходящим солнцем раннего лета. Все вокруг было свежим и зеленым после долгой зимы, ручьи и реки все еще несли свои воды; позже они высохнут от жары. Невдалеке группа из четырех локсов тащила тяжелый плуг; между ними шагали два лорина, время от времени похлопывая их по гладким бокам и, несомненно, мысленно их ободряя. Наверху плуга на непрочном возвышении сидел фермер, издавая бессмысленные крики. Как и большинство людей, жизнь которых прошла под солнцем Фу, он был мутантом, и у него была одна лишняя рука с правой стороны. В этой руке он держал кнут, которым постоянно размахивал. После нескольких дней пути по почти безлюдной пустыне мы наткнулись на застрявший на обочине грузовик. Рядом с разбитой машиной сидели двое. Как обычно, из пустыни появились несколько лоринов и сели рядом, дружелюбно подражая людям. Отец что-то сказал матери; я не сомневался в том, что он намеревался ехать дальше, но в последний момент затормозил и остановился в нескольких шагах от грузовика. От машины невыносимо несло рыбой. -- Я могу подвезти вас до почты в Бекстоне, -- крикнул отец, когда двое поспешили к нам. -- Оттуда вы сможете сообщить о том, что случилось. Вам придется ехать на багажнике, внутри места нет. Они что-то благодарно пробормотали, устроились позади меня, и мы поехали дальше. -- Привет, сынок, -- крикнул один из них сквозь лабиринт сверкающих трубок. Перебравшись через бортик, он уселся рядом, заставив меня придвинуться ближе к котлу. Он сунул свою руку мне под нос, и я заметил, что на каждой руке у него всего по два пальца -- гигантские клешни, начинавшиеся от запястья. Я пожал этот странный предмет, больше из интереса, чем из вежливости. Его компаньон с риском для жизни просунул свою узкую голову между движущимися частями механизма. Я подумал, что лишь человек с очень длинной шеей мог проявить подобные чудеса ловкости. Путешествие продолжалось, и компания странных попутчиков хоть как-то развлекла меня. Мужчина рядом со мной представился как Паллахакси-Гроуп, а его товарищ -- Джуба-Лофти, и время в их обществе пролетело незаметно, пока впереди не появились дома и мечущиеся в небе птицы не возвестили о том, что мы прибыли в Бекстон-Пост. Попутчики снова пожали нам руки, поблагодарили отца за то, что подвез, и направились в сторону почты, небольшого домика, белого от помета почтовых голубей. * * * Незаходящее солнце постепенно клонилось к закату, когда мы спустились с холмов и поехали по прибрежной равнине. Изменилось и настроение людей; здесь мы видели больше улыбающихся лиц, больше признаков искреннего дружелюбия, когда останавливались, чтобы пополнить запасы пищи и воды. Время от времени дорогу пересекали реки, и мы при каждой возможности заправляли мотокар водой; даже в этих мирных краях было заметно, что взгляд людей задерживается на канистрах со спиртом дольше, чем следовало бы. У нас оставалось лишь несколько канистр; как раз достаточно, сказал отец, явно гордясь точностью своих расчетов, чтобы доехать до Паллахакси. В конце концов мы достигли побережья и рыбацких деревень, и краешек солнца появлялся на горизонте на более длительное время, пока мы ехали по дорогам вдоль скал и смотрели на океан, словно смешанный с кровью. Глядя на волны, разбивавшиеся розовыми брызгами о камни, слыша их гудение и шум, трудно было представить себе перемены, которые произойдут в конце лета, с приходом грума. Океан существует вне времени, но даже океан подчиняется смене времен года. Позже дорога вновь свернула в глубь суши, следуя вдоль русла широкой реки, по которому плыли глубоко осаженные лодки, тянувшие за собой сети. Наконец мы проехали мимо хорошо знакомого ориентира -- древнего каменного укрепления на склоне холма; вскоре мы уже двигались по узкой улице, а впереди лежала знакомая гавань, казавшаяся живой от лодок и морских птиц, висевших сетей, плавающего мусора, занятых работой мужчин и запаха рыбы и соли. Мы приехали в Паллахакси. Глава 3. Паллахакси расположен вокруг каменистой бухты, и дома, построенные в основном из местного камня, уступами поднимались от гавани вверх по скалам, за исключением стороны, обращенной к берегу, где бухта переходит в долину. С течением времени небольшая рыбацкая деревушка выросла до города средних размеров, раскинувшегося на склоне горы и по краям прибрежной низины. Около десяти лет назад был построен консервный завод, что привело к дальнейшему росту населения. Прежде гавань была достаточно велика, чтобы удовлетворить местные потребности, но с ростом судоходства в западной части гавани был сооружен длинный волнолом, отгородивший водное пространство. Рыболовные суда могли теперь разгружаться непосредственно у причала на волноломе; небольшие паровые вагонетки увозили рыбу по узким улочкам на консервный завод. В гавани находился и рынок, где рыбаки- частники продавали свой улов. Первое, что заинтересовало меня по приезде в Паллахакси, -- новый консервный завод, о котором я слышал от отца. Он располагался дальше в городе, за мысом, известным под названием Палец. Судя по всему, старый консервный завод был уже не в состоянии расширяться дальше; более того, как сказал отец, его оборудование устарело. Я ощущал напряжение, возникшее между мной и отцом. Внезапно я возненавидел новый завод. Я давно знал старый завод, знал в лицо многих работавших там людей, наблюдал за разгрузкой рыбацких лодок, восхищался сложной системой рельсов и механизмов. Завод был моим старым другом. Теперь отец говорил, что он устарел и должен быть снесен, чтобы освободить место для домов. Как он сказал, завод был бельмом на глазу. Для разгрузки улова на новом заводе судам даже не потребуется заходить в гавань, они смогут разгружаться в заливе ближе к северу, за Пальцем. Вдобавок ко всему, новый завод был собственностью правительства, и отец исполнял там роль консультанта; так сказать, работа во время отпуска. Через два дня после нашего приезда я прогулялся по окрестным скалам, посмотрел на новые дома с вершины каменного утеса, затем вернулся в наш летний коттедж в южной части города. Я начинал ощущать первые признаки скуки. В коттедже было пусто; отец занимался новым заводом, а мать ушла в город за покупками. Я сел на крыльцо, глядя вдаль на широкий простор залива Паллахакси; внизу справа на конце волнореза виднелся маяк. Прямо на западе, за самым горизонтом, лежала Аста, с которой мы воевали. Думаю, эта близость врага придавала некоторую пикантность жизни в Паллахакси. Коттедж был довольно примитивным деревянным строением, расположенным на поднимавшейся вверх лужайке, недалеко от вершины скалы. Поблизости стояли и другие коттеджи, разных форм и размеров; среди них паслись локсы, почесываясь боками о доски. На крыльце соседнего коттеджа сидел лорин, нахально передразнивая меня. Я уже собирался прогнать его, когда на дальнем конце поля заметил какого-то человека. Он не отрывал от меня взгляда и явно направлялся сюда. Прятаться в коттедж было слишком поздно. -- Привет, парень! -- издали крикнул он. Не глядя в его сторону, я оставался сидеть, ковыряя грязь большим пальцем ноги и искренне желая, чтобы он убрался. Один взгляд на него сказал мне достаточно. Среднего роста, коренастый, с веселыми чертами лица и живой походкой, он явно относился к тому типу людей, кто -- как заметила бы моя мать -- "прекрасно умеет обращаться с детьми". -- Что-то у тебя грустный вид в такой чудесный день. -- Он стоял передо мной, и, еще не взглянув на него, я уже знал, что он улыбается. --Угу. -- Насколько я понимаю, ты -- Алика-Дроув. Рад с тобой познакомиться, парень. Я друг твоего отца; позволь мне представиться. -- Его дружелюбная улыбка гипнотизировала, заставив меня встать и ощутить его рукопожатие. -- Меня зовут Хорлокс-Местлер. Его занесло далеко от дома -- город Хорлокс находился в глубине материка, почти у самой границы с враждебной Астой. На какое-то мгновение его имя показалось мне знакомым. -- Чем могу помочь? -- спросил я. -- Я хотел бы видеть твоего отца. -- Его нет. -- Вот как? Могу я спросить, где он? Его неослабевающая вежливость начинала меня бесить. Я почувствовал себя так, словно мне давали урок хороших манер. -- Вероятно, он на новом заводе, -- сказал я, делая усилие, чтобы взять себя в руки. -- К сожалению, ничем больше не могу помочь. Думаю, он пробудет там достаточно долго. Могу я предложить вам сока кочи? -- Большое спасибо, молодой человек, но, боюсь, у меня нет времени. Мне нужно идти. -- Внезапно он с хитрецой посмотрел на меня. -- Скучаешь? -- Возможно. -- Скоро сюда придет грум; такому парню, как ты, следовало бы иметь лодку. С лодкой во время грума можно отлично развлечься. Ну ладно. Надеюсь, встречу твоего отца на заводе, если потороплюсь. Пока. -- Он ушел подпрыгивающей походкой. Я смотрел ему вслед, не в состоянии решить, понравился ли он мне в конце концов или нет. Я вернулся в коттедж и остановился, глядя на карту, которую мать повесила на стену. Маленькие флажки обозначали позиции войск Эрто в соответствии с тем, что сообщалось ежедневно в газетах и постоянно обсуждалось среди взрослых. Красные стрелки показывали основные направления продвижения войск. Казалось, мы наступали по всей линии фронта, но мой скептицизм по этому поводу достиг такой степени, что я вовсе не удивился бы, если бы передовой отряд врага постучался к нам в дверь. Я надел плавки и спустился на пляж. * * * Когда я вернулся в коттедж, то обнаружил, что отец с матерью уже вернулись. Они встретили меня с многозначительным видом. Было понятно, что они только что говорили обо мне. Мы сели обедать. Отец закончил есть спелый желтошар, вытер пальцы и откашлялся. -- Дроув... Я бы хотел с тобой кое о чем поговорить. -- Да? -- Это звучало вполне серьезно. -- Как ты знаешь, у меня есть различные обязанности, связанные с моим постом в правительстве, которые мне удобно исполнять, пока мы здесь, в отпуске в Паллахакси. Обычно эти обязанности не отнимают у меня много времени, но, к несчастью, в этом году, как я сегодня узнал, будет иначе. -- Я забыл сказать: тебя искал один человек. Его зовут Местлер. -- С Хорлокс-Местлером мы виделись. Надеюсь, ты был с ним достаточно вежлив, Дроув. Он из тех людей, с кем следует считаться. -- Угу. -- По-видимому, с сегодняшнего дня я буду проводить большую часть времени на новом заводе. Мы не сможем быть вместе, одной семьей, как я надеялся. Ты будешь во многом предоставлен самому себе. Я нахмурился, стараясь выглядеть разочарованным. -- И не стоит ожидать, что мама будет постоянно в твоем распоряжении. Ты не из тех парней, кто готов подружиться с кем угодно, но я не вижу в этом ничего плохого. Есть люди, которых нам не хотелось бы видеть среди твоих друзей. Однако... -- Он сделал паузу, задумчиво глядя куда-то в точку в трех шагах позади меня, стараясь восстановить нить своих рассуждений. -- Не в моем обычае покупать тебе подарки, -- продолжал он, -- поскольку я считаю, что человек должен ценить то, что он и так получает. -- Угу. -- Тем не менее я не могу позволить, чтобы ты болтался без дела. Того и гляди, угодишь в какую-нибудь переделку. Я собираюсь купить тебе лодку. -- Мерзло здорово, папа! -- радостно воскликнул я. Он натянуто улыбнулся, не обращая внимание на слово, сорвавшееся с моего языка. -- Я видел подходящую лодку в мастерской у Сильверджека. Небольшая плоскодонка. Ты должен уметь с нею управляться, если в тебе вообще есть хоть что-то от моряка. Мать нежно улыбнулась мне. -- Какой хороший у нас папа, верно, Дроув? -- Спасибо, папа, -- послушно сказал я. -- Можешь забрать лодку в любое время, -- сказал он. -- Просто скажи Паллахакси-Сильверджеку, кто твой отец. * * * На следующее утро, позавтракав, я выглянул в окно; все та же заря окрашивала небо в розовый цвет, все те же животные паслись за оградой; но сегодня все было по-другому. Сегодня я должен был идти в мастерскую Сильверджека, чтобы забрать лодку. Туманное море заманчиво простиралось до черных бугров суши на дальнем краю залива; сегодня я смогу поближе с ним познакомиться. Я быстро натянул куртку. -- Подожди меня, если собираешься в город, Дроув. Мне нужно сделать кое- какие покупки. Мы можем пойти вместе. -- Мать смотрела на меня, рассеянно улыбаясь поверх чашки стувы. Когда мы добрались до центра города, оказалось, что мать вовсе не собирается меня отпускать. Мы вместе заходили в магазин за магазином, где она размахивала своей парловской карточкой каждый раз, когда кто-либо проявлял нежелание ее обслуживать, ссылаясь на нормированное распределение. Вскоре я уже сгибался под тяжестью покупок и испытал ни с чем не сравнимое облегчение, когда мать наняла запряженную локсами повозку, чтобы отвезти все это добро домой. -- Ну я пошел, -- сказал я, когда был погружен последний пакет. -- Подожди немного, дорогой. Я просто умираю от жажды. Неподалеку, возле гавани, есть очень приятное местечко, но мне не хочется идти туда одной; здесь порой встречаются очень странные типы. По дороге к бару мы прошли мимо гостиницы "Золотой Груммет", и я старался не смотреть слишком явно в сторону окон, поскольку мать знала, кто там живет, и украдкой следила за мной. Я увидел Паллахакси-Эннли, мать Кареглазки, но она меня не заметила. Когда мы уже сидели в баре, мать помахала рукой кому-то в другом конце зала. Если отца нет рядом, она приходит в неистовство и не хуже него умудряется привлекать к себе внимание. Я пришел в крайнее замешательство, когда из-за столика поднялись двое и подошли к нам -- женщина одного роста и возраста с моей матерью, а с Нею подросток, мой ровесник. Мать представила их мне; женщину звали Дреба-Гвилда, а парня -- Дреба-Вольф. Она познакомилась с ними вчера. Вольф выглядел пай-мальчиком, и я сразу понял, что, по мнению матери, он подходящий друг для меня. Собственно, я подозревал, что встреча не была случайной. Несомненно, муж Гвилды был парлом. Вольф широко улыбался мне. -- Насколько я понял, Дроув, сегодня у тебя будет лодка. -- Угу. -- Я сам страшно люблю плавать. Дома у меня есть шлюпка, но я не могу привезти ее сюда. Впрочем, это все равно не имеет смысла, это не для грума. У тебя, как я понимаю, будет плоскодонка? -- Угу. -- Сейчас ты, конечно, не сможешь ею пользоваться. Могут быть неприятности. Тебе придется дождаться грума. Я пойду с тобой и помогу забрать лодку. Там надо все хорошенько проверить. С этим народом в Паллахакси нужно быть поосторожнее. Они все поголовно воры. Ясное дело, их испортили туристы. В этот момент мать прервала свою безостановочную беседу с Гвилдой. -- Ты хороший мальчик, Вольф. Ты должен быть рад тому, что у тебя появился столь полезный друг, Дроув. Ну, бегите. Мы шли вместе по улице, и я почему-то чувствовал себя рядом с Вольфом неряшливым малолеткой. -- Ты знаешь, что Паллахакси изначально был основан астонцами? -- спросил он. -- Это самая близкая точка к Асте в этой части материка. Паллахакси был колонизирован одним из астонских вождей еще в эпоху Возрождения. Его звали Юбб-Габоа. Несколько веков спустя войска Эрто спустились с Желтых Гор и оттеснили астонцев в море. -- Они что, не умели плавать? -- История -- страшно увлекательная штука, Дроув. Оказывается, когда узнаешь о делах наших предков, понимаешь больше и о себе, и об окружающем мире. Согласен? -- Угу. -- Мы пришли. Это мастерская Сильверджека. Ну, кто здесь главный? Где твоя лодка? -- Слушай, я не знаю. Я никогда здесь раньше не был. Вольф уверенно направился в сторону здания, и я последовал за ним. Это было огромное, напоминавшее сарай сооружение, пропахшее опилками и смолой, заполненное лодками на разных стадиях изготовления. Всюду работали люди, склонившись над верстаками и ползая под лодками. В ушах эхом отдавался стук молотков, шум пил и морские ругательства. Никто не обращал на нас внимания. Затем мы оказались в небольшом кабинете. Дверь позади захлопнулась, внезапно отрезав шум. Человек, сидевший за столом, при виде нас поднялся и неуклюжей походкой направился к нам; весь его вид выражал некую первобытную угрозу. Сначала мне показалось, что на нем меховая куртка, но потом я понял, что он голый по пояс. Он был самым волосатым мужчиной из всех, кого я когда-либо видел, и у него было странное выпуклое лицо; подбородок поднимался вверх к носу, а лоб -- вниз, как у рыбы. Пока я таращился на него, Вольф спокойно произнес: -- Вы, вероятно, Паллахакси-Сильверджек. Лодка для Алика-Дроува уже готова? Чудовище, которое, казалось, готово было разорвать нас на куски, остановилось. Где-то под волосами появился широкий рот. -- Ну да, парни. Конечно, готова. Никто никогда не посмеет сказать, что Сильверджек опаздывает с лодкой. Идите за мной. Он повел нас через двор к берегу. Там в нескольких шагах от мягко плескавшихся волн лежала самая прекрасная лодка из всех, какие мне приходилось видеть. Снаружи она была покрашена в голубой цвет, а внутри покрыта лаком. В ранних летних сумерках она, казалось, блестела. Лодка была с плоским дном, высокой мачтой и выглядела быстрой, специально рассчитанной на то, чтобы скользить по водной поверхности грума. Она была около четырех шагов в длину, достаточно маленькой для того, чтобы я мог управляться с нею в одиночку, но достаточно большой, чтобы взять на борт по крайней мере трех пассажиров, если бы мне этого захотелось. -- Выглядит неплохо, -- оценил Вольф. -- Самая лучшая лодка в Паллахакси, -- прогудел Сильверджек. -- Я покажу вам, как ставить паруса. -- Все в порядке, -- запротестовал Вольф. -- Я уже имел дело с лодками. -- Многие парни говорят так, а потом нарываются на неприятности, -- снисходительно проворчал Сильверджек, вращая лебедку. Я начал испытывать к нему теплые чувства; мне показалось, что и Вольф нашел в нем родственную душу. Голубой парус плескался на легком ветру; жаль, что мы вынуждены были ждать грума. Сильверджек продолжал: -- Все-таки не сочти за труд и послушай, когда тебе объясняют. Эта лодка сделана для грума. Если ты выйдешь на ней в море сегодня, у тебя будут большие неприятности, парень. -- Он сжал плечо Вольфа, рыча от смеха, и я втайне благословил его. -- Сегодня очень небольшое волнение, -- холодно заметил Вольф, бросая взгляд на спокойную зеленую водную гладь залива. -- У нее достаточно высокие борта для такой погоды. Я думаю, мы можем сегодня поплавать, Дроув. -- Слушай, Вольф, может быть, все-таки стоит подождать? -- слабо спросил я. Сильверджек уставился на нас. -- Чья это лодка, парни? Мне говорили, что она для Дроува, но, похоже, всем заправляет Вольф. Вольф надменно разглядывал меня. -- Хочешь сказать, что ты струсил? У меня горели щеки, когда я наклонился и взялся за планшир. Вольф поднял лодку с другой стороны, и мы столкнули ее в воду. Мы забрались внутрь; легкий ветерок шевелил парус, лодка удалялась от берега. Я заметил, как волосатая спина Сильверджека исчезает за большой перевернутой яхтой; он не оглядывался. Я почти сразу же забыл о Сильверджеке, захваченный медленным скольжением среди стоящих на якоре рыбацких лодок, прогулочных яхт и шлюпок, заполнявших внутреннюю гавань, глядя на Паллахакси с новой точки зрения. С вершин мачт за нами наблюдали птицы-снежники; люди, работавшие на западном берегу, махали нам, каким-то странным образом чувствуя, что это наш первый выход в море. На восточном берегу рыбацкие лодки поменьше разгружали свой улов прямо на открытом рынке, и сотни снежников ссорились за место на плоской крыше. Мы миновали высокую каменную дамбу и мягко выплыли в глубокую голубизну внешней гавани. Послышался голос Вольфа. -- Похоже, в этой лодке полно воды, -- сказал он. Глава 4. Я сидел на кормовой банке, держа румпель, а Вольф -- посредине, удерживая парус. Мы были уже во внешней гавани и как раз выходили из-под прикрытия скал; дул свежий бриз, подгоняя нас в сторону маяка на конце волнолома. Вода здесь была немного неспокойной, и время от времени волна перехлестывала через невысокий планшир. -- Значит, вычерпывай ее, Вольф, -- скомандовал я, пытаясь поддержать свой авторитет шкипера. Он беспокойно огляделся вокруг. -- У нас нет ничего подходящего, чтобы вычерпывать воду. -- Тут всего несколько капель. -- Хуже. Лодка протекает. Вода просто фонтаном бьет. Смотри! Когда я приподнялся с места, поток ледяной воды залил щиколотки, и я почувствовал, как вверх по ноге поднимается холодный страх. Мы погружались. Вода была ужасно холодной. Я лихорадочно огляделся вокруг в поисках помощи. До ближайшего судна было страшно далеко, и мы были обречены на смерть от истощения, которой предшествовало медленно надвигающееся безумие, по мере того как вода постепенно охлаждала бы наши тела и замораживала наш разум. Перед лицом наихудшего я все же сумел переключить свое внимание на более практические проблемы. -- Мы никогда не доберемся до волнолома, -- сказал я. Слева от нас нависала высокая черная скала. -- Может быть, нам удастся выгрести к берегу, против ветра. Смотри, там пляж. Мы могли бы добраться до берега. Это недалеко. -- Чем мы будем грести? -- беспомощно сказал Вольф. Всю его напыщенность как ветром сдуло, он, казалось, уменьшился в размерах, сжавшись на центральной банке, обхватив себя руками и дрожа, в то время как вода дошла ему уже до пояса. Лодка наполнилась с пугающей внезапностью. Вскоре она почти с краями оказалась под водой. Единственным, что выступало над поверхностью, были мы с Вольфом от груди и выше, а также мачта. -- Вольф, -- осторожно сказал я, -- не делай резких движений, а то все рухнет. Просто вынь из-под себя сиденье и будем грести им к пляжу. Ладно? В то же время я нащупал под водой рукоятку румпеля и взялся за нее. Вдвоем, отчаянно дрожа, мы принялись продвигать лодку в сторону берега. Ситуация была крайне необычной, и у меня возникали сомнения, нет ли какой- либо ошибки в моей теории, но судя по тому, как оставался сзади плавающий на поверхности мусор, мы, похоже, двигались. Наконец, мы достигли берега, выбрались из лодки и вытащили ее на пляж. -- Тебе придется придумать какое-то объяснение, -- сказал Вольф. -- Твой отец наверняка захочет знать, зачем ты спустил лодку на воду. Я промолчал и критически оценил наше положение. Мы стояли на очень маленьком галечном пляже длиной шагов в тридцать. Шагах в пятнадцати от воды возвышалась отвесная скала. Карабкаться по ней вверх было бесполезно. И тут я заметил большое круглое отверстие метрах в двух вверх по скале. Оттуда сочилась бурая жижа. -- Что это? -- спросил я. -- Это сточная труба, -- поморщился Вольф. -- Великовата для сточной трубы, а? Достаточно большая, чтобы в нее залезть. -- Да, но лучше забудь об этом. Я не собираюсь лазить ни по каким сточным трубам, Алика-Дроув. Я продолжал обследовать нашу территорию. Дойдя до ее восточного конца, я забрался на большой валун, выступавший в море, подумав, что, может быть, есть обходной путь, но обнаружил лишь нагромождение камней с глубокой лужей среди них. Я спустился к краю лужи и заглянул в глубину. Она была чистой и зеленой; казалось, там было пусто, и я уже собирался повернуться и уйти, когда мне почудилось какое-то движение у дна, среди покачивавшихся зеленых зарослей. Похоже, мое любопытство разделил снежник. Промчавшись мимо меня, он врезался в лужу. Однако я не услышал всплеска. Когда я повернулся, озерцо среди камней сделалось непрозрачным и искрилось; над твердой поверхностью торчала задняя часть птицы. Ее перепончатые лапы беспомощно трепыхались, а потом замерли. Я содрогнулся. Секунду назад я собирался сунуть в эту лужу руку. Я подобрал камень и бросил: подпрыгивая, он пронесся вдоль твердой мерцающей поверхности и упал в море. Краем уха я услышал, как Вольф зовет меня, но продолжал зачарованно смотреть на лужу. Я собирался уходить, когда странная кристаллическая структура вновь растворилась в прозрачной воде. На поверхности плавал мертвый снежник. Затем тонкая прядь серебристо-голубых нитей поднялась со дна лужи и мягко обвила птицу, увлекая на дно. Потрясенный, я слез с валуна и вернулся к Вольфу. Он стоял вместе с группой детей, которые, казалось, материализовались из камня; они разглядывали лодку. -- Там ледяной дьявол, -- сказал я вместо приветствия, а потом замолчал, когда они повернулись ко мне. Кроме Вольфа, на пляже стояли мальчишка и две девочки. Одной из девочек была Паллахакси-Кареглазка. * * * Она нерешительно посмотрела на меня, похоже, узнав, потом снова отвела взгляд. Она ничего не сказала, и мне на ум тоже не шли никакие слова; я лишь пробормотал что-то вместо приветствия всем троим. Другая, уже почти девушка, была выше ростом и явно о себе высокого мнения -- копия Вольфа в женском варианте. Их спутником оказался паршивый грязный мальчишка, полное ничтожество. Он заговорил первым. -- С чего вы решили, что лодка поплывет, если вы не вставили затычки? Я опустил голову. Сопляк оказался прав. В транце было два отверстия, куда следовало вставить пробки. Я укоризненно посмотрел на Вольфа. Он глядел прямо перед собой, слегка покраснев. -- Ведь это ты шкипер, -- холодно сказал он. -- Ты должен был проверить свою собственную лодку, прежде чем выходить в море, Алика-Дроув. -- Сразу видно, невежественные туристы, которые пытаются строить из себя моряков, -- сказала высокая девочка с презрением. -- Моряков, потерпевших кораблекрушение, -- добавил мальчишка. -- Заткнись, Сквинт. Что ж, вам повезло, что мы оказались рядом, правда, Кареглазка? Как видите, мы знаем здешние места. Мы живем здесь круглый год. Верно, Кареглазка? -- Верно, -- немедленно отозвался Сквинт, что-то жуя. -- Послушай, может быть, придержишь свой язык, Сквинт? Теперь... -- Высокая девочка торжествующе разглядывала нас. -- Полагаю, вы рассчитываете, что мы вытащим вас из того дерьма, в которое вы сами же и вляпались. -- Они вылезли из этой сточной трубы, Дроув, -- устало сказал Вольф. -- Словно бегунчики. -- Еще что-либо подобное, и мы оставим вас здесь подыхать с голоду или сходить с ума от холода. А если бы вы забрались в этот штормовой водосток, вы бы никогда оттуда не выбрались без нашей помощи -- там настоящие катакомбы. -- Один мой знакомый там как-то раз заблудился, -- пропищал с набитым ртом неугомонный Сквинт. -- Он блуждал там много дней и сошел с ума, и, когда его нашли, от него остался один скелет, и птицы выклевали его глаза. Высокая девочка какое-то время молчала, переваривая эту живую, хотя и неполную картину; затем утвердительно кивнула. -- Я помню эту историю. Помнишь, Кареглазка? Кареглазка оторвала взгляд от моря. -- Оставь их в покое, Лента, разве ты не видишь, что они промокли и замерзли, и, если мы не заберем их отсюда, они скоро умрут, а если ты хочешь именно этого, то я не хочу. -- Она выпалила все это на едином дыхании, и ее лицо стало ярко-красным. Лента хмуро посмотрела на нее, потом пожала плечами. -- Сквинт, забей дырки водорослями и отведи лодку назад. А вы следуйте за мной. -- Она влезла в сточную трубу и скрылась из виду. Вольф двинулся следом, за ним я, а Кареглазка держалась позади. Мы не могли идти по туннелю в полный рост, но медленно продвигались вперед, полусогнувшись, чем-то напоминая лоринов. Впереди отдающийся эхом голос Ленты постоянно предупреждал нас о жутких последствиях поворота не в ту сторону, а прямо под ногами я слышал, или мне казалось, что слышал, какой- то шум и визг. Кроме Ленты, все молчали; она взяла на себя роль лидера и наконец остановилась там, где сверху просачивался дневной свет. Вонь в этом месте была особенно сильной. -- Мы находимся под главным рыбным комбинатом города, -- объявила Лента. -- К счастью для вас, они сейчас не моют полы, и вся провонявшая рыбой вода не хлещет прямо сюда. Теперь пойдем по этому туннелю направо. Если вы пойдете налево, у вас могут быть большие неприятности. Я врезался в Вольфа, который внезапно остановился; он раздраженно ткнул меня локтем в живот. -- Дальше некуда, -- бросил он. Нервы его были на пределе. -- Здесь я вас покину, -- объявила Лента без какого-либо сожаления. -- Я живу дальше и предложила бы вам пойти ко мне и там привести себя в порядок, но моим родителям это не понравится. Они приличные люди, если вы понимаете, что я имею в виду. Сзади послышался спокойный голос Кареглазки. -- Вы вполне можете пойти к нам и там помыться, если хотите. -- Спасибо, -- сказал я. Вольф промолчал. Она протиснулась мимо нас и взобралась по железным скобам, вделанным в стену вертикальной шахты. Несколько секунд она возилась наверху, затем полоска света над нами резко расширилась, превратившись в яркий прямоугольник. Кареглазка выбралась из отверстия и взглянула сверху. -- Поднимайтесь, -- позвала она. Я оказался в одном из самых чудесных помещений, которые когда-либо видел. Оно было невысоким и длинным. Вдоль каменных стен рядами выстроились громадные деревянные бочки, чаны и кадки, древние, таинственные и запретные, словно иллюстрация из книги моей матери. В углу я заметил несколько канистр, показавшихся мне знакомыми; я внимательно изучил их -- естественно, они содержали спирт. Но не для машин, а для опустившихся типов, спивавшихся в баре "Золотого Груммета". Так говорила моя мать. В воздухе стоял очаровывавший меня густой запах спиртного. -- Пивной подвал, -- спокойно отметил Вольф, для которого, по-видимому, это не представляло никакой романтики. -- Зачем здесь выход в сточную трубу? -- Чтобы мыть бочки, -- объяснила Кареглазка. -- Больше похоже на лазейку для контрабандистов. Должен тебе сказать, что мой отец работает на таможне, занимается всей этой контрабандой, которая пошла с тех пор, как началась война. Где вы взяли этот спирт? Он произведен в Асте! -- Оставь ее в покое, -- я сердито одернул парня. -- Где твои мерзлые манеры, Вольф? Мы здесь гости. Этот спирт был здесь за годы до того, как началась война. Все этим занимаются. И мой отец занимался. А ведь он парл. Вольф сразу смутился. Глаза Кареглазки светились благодарностью. Глава 5. Мы с Вольфом сидели в мягких креслах с высокими спинками, завернутые в одеяла, а Паллахакси-Эннли кормила нас супом. Мы находились в задней комнате "Золотого Груммета", ожидая, когда наши родители нас заберут; каждый раз, когда Эннли торопливо входила и выходила, из бара слышались шум разговоров и взрывы смеха, и вскоре в воздухе повис слабый запах спиртного и дыма. Вошла Кареглазка, а за нею мать Вольфа и мужчина, который, видимо, был его отцом, судя по его крайне подозрительному взгляду, свойственному сотрудникам таможни. -- Дурак ты, Вольф, -- с ходу бросил он. -- Дураком был, дураком и останешься. -- Подумать только, я обнаруживаю собственного сына в какой-то забегаловке, -- плакала его мать. Эннли, войдя, услышала эти слова. У женщины был такой вид, словно ее ударили. -- Вот его одежда, -- спокойно сказала она, протягивая вещи. -- Я ее постирала. Она чистая и сухая. Мамаша сухо кивнула Эннли и вытолкала сына за дверь. -- Спасибо, что вы за ним присмотрели. Кареглазка, Эннли и я неуверенно глядели друг на друга; казалось, внезапно вокруг нас возникла пустота. -- Тебе удалось связаться с родителями Дроува, дорогая? -- наконец спросила Эннли. -- Они придут позже. -- Послушайте, если мои вещи высохли, я могу уйти, -- поспешно сказал я. -- Ни в коем случае, -- твердо сказала Эннли. -- Вы можете разминуться по дороге. Оставайся пока здесь; в конце концов, еще не поздно. Мне нужно заниматься своим делом, но я уверена, что Кареглазка останется и поговорит с тобой. Да, дорогая? Кареглазка кивнула, опустив глаза, и Эннли ушла, закрыв за собой дверь. Кареглазка села в кресло, в котором до этого сидел Вольф, и посмотрела прямо на меня, слегка улыбнувшись. На ней было белое платье с какими-то розовыми и голубыми цветочками, из-за чего у нее был вид недосягаемо красивого ангелочка; я бы предпочел потертые джинсы и свитер, которые были на ней до этого. У нее обнаружились симпатичные коленки и на ногах -- аккуратные туфельки. За долгое время мы не произнесли ни слова, и, если бы это продолжалось дальше, мы бы так никогда и не заговорили. -- Тебе нравится мое платье? -- спросила она, давая мне шанс посмотреть на нее более открыто. -- Да. Красивое. Она улыбнулась, играя с чем-то, что висело на тонкой цепочке у нее на шее. Оно блеснуло на свету, и я узнал его. Это был кристалл, возможно, выращенный из ледяного гоблина, такого же, как тот, которого выбросила моя мать, но, более вероятно, настоящий, вырубленный из уничтоженного ледяного дьявола и символизировавший победу над злом. Вид этого кристалла смутил меня; было нечто обескураживающее в религиозном символе, висевшем на девичьей шее. Она проследила за моим взглядом и слегка покраснела. -- Маме нравится, когда я ношу его, -- объяснила она. Кареглазка разгладила рукой перед платья, и тонкая ткань натянулась вокруг обозначившейся груди. Я поспешно отвел взгляд, крайне смутившись. -- Мама очень набожный человек, -- продолжала она. -- Моя мама точно такая же, -- заверил я, чувствуя, что мне становится ее жаль. -- Она верит во все. Даже... В этот момент открылась дверь, и грубый шум бара заполнил комнату. Появилось пышущее здоровьем лицо, на котором все еще сохранялись остатки профессиональной улыбки хозяина гостиницы; я узнал Паллахакси-Гирта, отца Кареглазки. -- Привет, Алика-Дроув, -- приветствовал он меня. -- Надеюсь, я не помешал? -- он многозначительно подмигнул. -- У нас здесь не хватает рабочих рук, и мне придется забрать у тебя Кареглазку. Извини, но сам понимаешь... -- Он поколебался. Позади него клубился дым и слышался гул голосов. -- Может быть, наденешь что-нибудь и пройдешь в бар? -- Я принесу твою одежду, Дроув, -- сказала Кареглазка, поспешно выходя из комнаты. Я вспомнил об изумрудном браслете. Его нужно было вернуть. Чуть позже я сидел в углу бара и наблюдал за происходящим вокруг. Все было совсем не так, как я ожидал. Действительно, были и запах, и дым, и хриплый смех, и шум разговоров, но во всем этом не чувствовалось чего-то плохого. Вместо этого я видел лишь полный зал людей, явно наслаждавшихся обществом друг друга. Это озадачило меня. -- Здорово, парнишка! -- проревел чей-то голос. Я вздрогнул, оглядываясь по сторонам. Надо мной склонилась широкая физиономия, мое плечо сжимала громадная рука. Почерневшие зубы ощерились в ухмылке. Я тупо смотрел на это явление, пока не узнал его и не почувствовал себя несколько глупо. Это был водитель грузовика, с которым мы расстались в Бекстон-Посте, как его там звали? Гроуп. Позади него вытягивал шею его приятель, рассеянно улыбаясь поверх стакана с какой-то темной жидкостью. -- Я думал, вы в Бекстон-Посте, -- выпалил я, не придумав ничего лучшего. Гроуп, пошатываясь, обошел вокруг стола и уселся на скамью рядом со мной, подвинувшись, чтобы дать место своему другу. Оба они курили длинные черные сигары, от которых отвратительно воняло. Я огляделся вокруг в поисках помощи, но Кареглазка была в другом конце помещения, неся множество кружек, с которых хлопьями падала пена. Она выглядела слишком чистой и прекрасной для того, чтобы находиться среди этой неотесанной публики, и внезапно мне стало очень грустно. Гроуп кричал прямо мне в ухо: -- Ты же нас помнишь. Нам пришлось бросить этот мерзлый грузовик ржаветь. Мы с Лофти теперь парлы, так же, как и твой папаша. Правительство забрало себе все рыбокомбинаты, не только новый завод. Они говорят, это крайне необходимо в интересах нации. Нет времени чинить сломанные грузовики; они говорят -- мол, оставьте его и берите другой. Надо кормить людей, пихать им в горло рыбу, пока они не станут похожи на грумметов, а, Дроув? -- он расхохотался. В другом углу я заметил Хорлокс-Местлера, аккуратно одетого, но чувствовавшего себя в этой толпе вполне непринужденно. Он заметил меня и приветственно поднял руку. "Каковы же служебные отношения между ним и моим отцом?", -- подумал я. Шум разговоров и взрывы смеха обрушились на меня, казалось, мне не хватает воздуха для дыхания. С одной стороны на меня навалился Гроуп, а с другой -- крупная, суетливая женщина, от которой несло тушеным мясом. Я сглотнул комок в горле, ощущая тошноту. Внезапно передо мной оказалась Кареглазка. -- Привет, -- хихикая, пробормотал Гроуп. -- Что тебя привело ко мне, малышка? -- Дроув, у нас запарка. Ты не мог бы... -- она поколебалась, -- ты не мог бы немного помочь? С чувством огромного облегчения я встал. -- С удовольствием, -- искренне согласился я. -- Что нужно? -- У нас кончается спиртное в баре. Ты не мог бы принести бутылки из подвала? Знаешь, где это? -- Конечно. За пределами бара было изумительно прохладно, и я не спешил зажигать лампу, наслаждаясь свежим воздухом. Потом я спустился вниз по полутемному проходу. Когда я открыл дверь подвала, неожиданный порыв холодного воздуха внезапно погасил лампу. Я на ощупь двинулся вперед, держа лампу в одной руке и нащупывая дорогу другой. Я вспомнил ящик посреди подвала, служивший в качестве стола; среди многочисленного добра, хранившегося в подвале, я видел спички. Несмотря на всю мою осторожность, я достиг ящика раньше, чем ожидал, стукнувшись голенью. Какое-то мгновение я потирал ногу, бормоча ругательства. Затем увидел прямоугольник света рядом с ящиком. Люк в канализацию был открыт. Я отчетливо помнил, что Кареглазка закрывала его, после того как мы с Вольфом поднялись в подвал, и не было никаких причин для того, чтобы он снова был открыт, -- разве что отец Кареглазки занимался уборкой. Но он бы ни за что не забыл закрыть люк. Через него могли забраться воры. Или контрабандисты. Свет в полу замигал, становясь ярче, и вскоре яркое пятно появилось на низком потолке. Кто-то шел сюда по сточной трубе. У меня разыгралось воображение. Если контрабандисты застанут меня здесь, то могут прирезать. Я направился к двери так тихо, как только мог, но от страха потерял нужное направление и налетел на бочку. Свет становился все ярче, и я смотрел на него, словно загипнотизированный, не в силах пошевелиться. Из люка появилась рука, державшая лампу. Весь подвал ярко осветился, и я шагнул назад за громадную бочку. Затем появились две руки. Большие и волосатые, они ухватились за край люка, и из него выбрался человек. Громадного роста, одетый в темную потрепанную одежду, с лицом, покрытым спутанными волосами, как у лорина, - - я сразу же узнал его еще до того, как он встал, и бочка скрыла его от меня полностью. Это был Сильверджек. Он немного подождал, потом тихо свистнул. Я услышал какое-то движение за дверью, и Сильверджек отступил назад, когда появилась вторая пара ног, босых, как и у него, но не волосатых; это были ноги женщины. Последовал разговор шепотом, из которого я уловил лишь несколько слов. Голос женщины был почти неразличим, но я слышал, как Сильверджек сказал: -- Изабель, до начала грума. Последовала долгая пауза. Наконец Сильверджек повернулся, спустился в люк, забрал лампу и исчез, закрыв за собой крышку. В подвале снова стало тихо, женщина, очевидно, ушла, и я на одеревеневших ногах выбрался из своего укрытия. Я пошарил вокруг, нашел спички и зажег свою лампу. Какое- то время я размышлял о случившемся, но делать, похоже, ничего не оставалось, кроме как отнести ящик с бутылками наверх. Шум обрушился на меня лавиной. Кареглазка ловко сновала между столиками. Кто-то потребовал пива. Кареглазка схватила несколько кружек и понесла их посетителям в дальнем конце зала. Когда она проходила мимо какого-то грубияна, я заметил, как его рука скользнула по ее талии. Она ловко увернулась и прошла мимо, обнесла пивом горланящую группу, словно ничего не произошло. Какое-то мгновение я смотрел на этого типа, одержимый жаждой мщения, потом внезапно мне показалось, что я не могу в точности сказать, кто это был. Они все выглядели одинаково, а Кареглазка уже снова стояла за стойкой, улыбаясь мне. Все это ее совершенно не волновало: к подобному она давно привыкла. Впервые я понял, насколько мало о ней знаю и насколько отличается ее жизнь от моей. Больше я об этом вечере почти ничего не помню; кажется, постепенно все вошло в свою колею, я несколько раз спускался в подвал, чтобы пополнить запасы в баре, несколько раз мне хотелось ударить тех, кто слишком заинтересованно смотрел на Кареглазку, и все это время вокруг продолжались пьянка, шум и смех, которые я почти не замечал. Потом внезапно наступила тишина, когда дверь резко распахнулась, и на пороге, с лицом, напоминавшим Ракс, грозно вглядываясь в густой дым, появился мой отец. Глава 6. Меня очень долго держали под домашним арестом, не разрешая покидать коттедж, и я не видел никого, кроме матери с отцом и время от времени обитателей соседних коттеджей. -- Я никогда не думал, что когда-нибудь мне придется вытаскивать собственного сына из какого-то кабака, где он, оказывается, сидит в компании неотесанных пьяниц! -- разглагольствовал отец в первый день. Мать вторила ему: -- Мы не знали, где ты был, Дроув. Тебя видели, когда ты спускал на воду лодку -- как я понимаю, вопреки всем предостережениям, -- а когда лодка вернулась, тебя в ней не оказалось. Мы перепугались: я думала, отец с ума сойдет. -- Ведь приходила Паллахакси-Кареглазка и сообщила, где я. -- Выдумки! Мы ничего не слышали, не знали, что и думать, пока я не связалась с Дреба-Гвилдой, и она сказала, что они только что забрали своего мальчика Вольфа из гостиницы и ты там с этой шлюхой. -- Ты имеешь в виду Кареглазку, мама? -- холодно спросил я, но, похоже, поторопился. Мать все еще владела ситуацией. -- Я имею в виду эту девку-прислугу, с которой ты, похоже, связался, несмотря на все наши с отцом советы. -- Ее лицо театрально исказилось. -- Ой, Дроув, Дроув, что ты с нами делаешь? Разве мы заслужили подобное? Подумай о своем несчастном отце, даже если ты не хочешь думать обо мне. Ты навлек позор на его голову, унизил его перед коллегами... Так продолжалось несколько дней, пока наконец у матери не исчерпались вариации на эту тему, и она впала в укоризненное молчание. Облегченно вздохнув, я смог увидеть всю эту историю в более здравом свете. Я уже знал худшее; теперь я готов был поразмышлять о том, какая из всего этого вышла польза. Во-первых, я снова встретился с Кареглазкой, и похоже было -- хотя я с трудом мог это себе представить, -- что я ей нравлюсь. Я подумал, что, возможно, она намеренно не стала говорить моим родителям, где я, чтобы дать мне возможность остаться с ней подольше. Я ухватился за эту идею. Конечно, она, скорее всего, не могла предполагать реакцию моих родителей. Я лишь надеялся, что непристойная стычка с отцом не слишком подпортила мой образ. Далее следовал интересный вопрос относительно Сильверджека. У меня не было никаких сомнений -- этот тип доставлял спиртное из Асты и снабжал им "Золотой Груммет", а также, возможно, все подобные заведения в Паллахакси. Очень здорово знать об этом, и только жаль, что мне не с кем поделиться. Отец несколько раз упоминал Сильверджека в разговоре с матерью -- похоже, волосатый тип был на грани того, чтобы получить какую-то работу для Правительства, но ведь он торговал с врагом под самым носом у парлов. В моих глазах он приобрел облик романтического героя. Так текли день за днем, и я продолжал оставаться наедине со своими собственными мыслями. Наконец однажды за завтраком отец попросил меня передать соль, а мать, воспользовавшись намеком, положила передо мной чистую одежду. Когда отец уехал на работу, она несколько раз бросила на меня задумчивый взгляд и, наконец, заговорила. -- К тебе сегодня придет твой друг, Дроув. -- Гм? -- Я вчера видела Дреба-Гвилду, и мы договорились устроить тебе большой сюрприз. К тебе придет ее мальчик, Вольф, и вы вместе отправитесь гулять. Ты рад? -- Ракс! Да ведь именно Вольф втянул меня в эту мерзлую историю! Вольф просто дурак, мама. -- Чепуха, Дроув; у него такие приятные манеры. И, пожалуйста, не надо так ругаться. Надеюсь, ты не будешь ругаться при Вольфе. Сейчас мне надо идти. Желаю хорошо провести время, дорогой. -- Широко и нежно улыбнувшись мне, она собрала свои вещи и отправилась по магазинам. * * * Вольф явился около полудня, одетый довольно небрежно, но тем не менее щеголевато. То, чего мне никогда не удалось бы добиться, даже если бы я и захотел. -- Привет, Алика-Дроув, -- весело сказал он. -- Послушай, что ты тогда сказал своим родителям? Вольф поморщился. -- Это все в прошлом, Дроув. Сегодня начинается новая эра в твоих развлечениях и образовании. Уже запланировано, что мы отправляемся на рыбную ловлю вместе с нашим общим другом Сильверджеком, чтобы увидеть, как народ зарабатывает себе на жизнь. Его манера строить из себя взрослого, похоже, стала еще назойливее с тех пор, как я видел его в последний раз, но идея морской прогулки выглядела привлекательно. Впрочем, привлекательно для меня было сейчас все, что позволило бы мне покинуть коттедж. -- Ты берешь с собой рыболовные снасти? -- спросил я. -- Мне нужно найти свои. -- Все есть, -- сказал он. -- Я тебе говорю, Дроув, все уже организовано. У моих родителей есть кое-какие связи с этим Сильверджеком, и к тому же они, похоже, хотят, чтобы мы чаще бывали вместе -- не знаю, почему. Может быть, они считают нас подходящей компанией друг для друга. - - На его лице появилась кривая саркастическая усмешка, которая мне не понравилась. Мы направились вниз по холму в сторону гавани. Когда мы дошли до места, где крутая дорога нависает над внешней гаванью, Вольф остановился и прислонился к стене, глядя на стоявшие на якоре лодки. -- Должен тебе сказать, что пока тебя не было, Дроув, происходили некоторые довольно странные события. -- Какие же? -- спросил я. -- Я кое-что выяснил насчет этого штормового водостока. -- Ты имеешь в виду сточную трубу? -- Я имею в виду штормовой водосток. Так вот, он разветвляется отсюда во все стороны и проходит под большей частью города. Моя теория такова. Ночью, когда темно, лодки проходят вокруг дальнего мыса и затем прямо через залив к берегу под вашим коттеджем. -- Он показал в ту сторону. -- Потом они под прикрытием скал подходят к этому берегу и там разгружаются. Затем товар доставляется по туннелям. -- Ты что, имеешь в виду эту чепуху насчет контрабанды? -- беспокойно спросил я. -- Я думаю, вряд ли они доставляют по туннелям молоко. -- Почему ты так мерзло уверен, что они вообще что-либо доставляют? Он хитро посмотрел на меня. -- Потому что я их видел, -- ответил он. -- Видел? -- Я с ужасом подумал, что этот Пинкертон может погубить Кареглазку. -- Я расследую это дело с тех пор, как у меня возникли подозрения в подвале "Груммета". Обычно каждую третью ночь там разгружается лодка. Я легко могу ее узнать: у нее желтая рубка. Именно в этом мне и нужна твоя помощь. Ночью, когда будет следующая доставка, мы спрячемся возле этого каменного пруда и будем наблюдать за происходящим с близкого расстояния. Мы воспользуемся твоей лодкой, чтобы добраться до пляжа. -- Не стоит. Он отвернулся, и мы продолжали спускаться по холму. -- Подумай, Дроув, -- небрежно сказал он. -- Во всяком случае, это интересная забава, если не нечто большее. Лучше, чем рассказать все отцу, чтобы он начал официальное расследование, тебе не кажется? Я имею в виду, что могу и ошибаться. Ну ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом, хорошо? Ты встречался в последнее время с этой девочкой из "Груммета" -- как там ее зовут? -- Послушай, ты же мерзло прекрасно знаешь, как ее зовут, и ты мерзло прекрасно знаешь, что я много дней вообще никого не видел. -- Что-то мы нервные стали, -- холодно сказал он, когда мы миновали рыбный рынок и вошли во двор мастерской Сильверджека. Вольф повелительным тоном спросил, где хозяин; почти немедленно появился Сильверджек и повел нас к воде. Маленький катер, уже под парами, над которым клубился белый дымок, мирно покачивался у берега рядом с пирсом. Я огляделся вокруг в поисках своей собственной лодки и увидел ее -- похоже, в хорошем состоянии -- под навесом. -- Паровой катер, -- заметил я. Я отношусь к паровым катерам немногим лучше, чем к плавающим мотокарам. Сильверджек почувствовал мое настроение. -- Отличное судно, -- быстро сказал он со странной почтительностью. -- На нем с нами ничего не случится. Прошу всех на борт. -- Подождите, -- сказал Вольф. -- Еще не все пришли. -- Он выжидающе оглянулся назад, в сторону города. -- Ты ничего не говорил о других, -- недовольно сказал я. -- Я думал, мы отправимся на рыбную ловлю втроем. Здесь все равно больше нет места. -- Вон они, -- сказал Вольф. К нам шла нарядно одетая девушка, осторожно ступая по мусору, которым был усыпан пирс; она держала за руку мальчика поменьше, столь же хорошо одетого. Сначала я не узнал их, но когда они подошли ближе, оказалось, что это Паллахакси-Лента и ее младший брат Сквинт. -- Вольф! -- поспешно прошептал я. -- Что, Ракс побери, они здесь делают? Я не могу вынести одного их вида. Ты что, с ума сошел? -- Привет, дорогая, -- вкрадчиво сказал Вольф, не обращая на меня внимания, взял Ленту за руку и помог ей подняться на борт. Сквинт последовал за нею, сердито глядя на нас, и Сильверджек оттолкнулся от берега. Двигатель запыхтел, и мы заскользили среди стоявших на якоре лодок; их было значительно меньше, чем в последний раз, когда я видел гавань. Часть лодок с более глубокой осадкой были вытащены на берег в ожидании грума. В начале нашего путешествия Сильверджек был в отличном расположении духа, сидя на руле, куря старинную трубку и рассказывая нам морские истории. Тем временем его слушатели разбились на две группы. Вольф и Лента сидели по одну сторону кокпита и почти не обращали внимания на рассказчика, разматывая леску и что-то еле слышно шепча друг другу, в то время как Сквинт и я сидели напротив. Сквинт слушал Сильверджека, разинув рот, а я предавался грустным мыслям о предательстве Вольфа. Не то чтобы я прежде был о нем высокого мнения, но никогда не ожидал от него подобного. -- А теперь взгляни на небо, парень, -- Сильверджек обращался к Сквинту, как единственному внимательному слушателю. -- Видя, как светит здесь солнце Фу, ты никогда не поверишь, что сейчас творится на юге. Я там был и могу тебе рассказать. Тяжелые тучи, туман и настолько плотное море, что по нему почти можно ходить. Испарение, понимаешь ли. А если ты попадешь на мелководье, ледяной дьявол схватит твой корабль и не отпустит его, пока не пройдет полгода и не пойдут дожди. Много лет назад, когда я был молодым, я часто заставлял грум работать на себя. Мы ждали в Южном океане, пока солнце не становилось настолько ярким, что обугливалась верхушка мачты, и море вокруг исчезало, превращаясь в пар, и было единственное место во всем океане, где что-то можно было увидеть сквозь облака -- это уже на самом Полюсе. Так что мы ждали там, почти умирая от жары и влажности, пока облака над нами скручивались в громадную спираль, по мере того как солнце уходило на север. А когда уже совсем ничего не было видно, вода начинала тащить нас, и мы следовали за ней, словно запряженная повозка, а течение увлекало нас на север. Так мы следовали за грумом... Сквинт с широко открытыми глазами жевал орехи. -- Как насчет контрабанды? -- внезапно вмешался Вольф. -- Тебе много приходилось иметь дела с контрабандой в свое время, Сильверджек? Лодка слегка качнулась, и я подумал, заметил ли это Вольф. Он наверняка ничего не мог знать о делишках Сильверджека в "Золотом Груммете". -- Контрабанда? -- я почувствовал тревогу в маленьких глазках под густыми бровями. -- Контрабанда? Да, я слышал разговоры о контрабанде. Мы обогнули Палец, и неприступные черные скалы уступили место более ровному ландшафту речного устья, где располагался новый консервный завод. Волны здесь были выше, и катер заметно бросало из стороны в сторону, пока он, пыхтя, двигался вперед. Мы забросили две лески, но не поймали ни одной рыбы. Потом Сильверджек поднялся и извинился, попросив меня взять руль; ему нужно было отдохнуть. Он спустился по лесенке в небольшую каюту и закрыл за собой люк, оставив нас одних, смущенно глядевших друг на друга. Похоже, мы чем-то расстроили капитана. Потом мы наткнулись на косяк рыбы и какое-то время были заняты тем, что вытаскивали леску, отцепляли очередную рыбу в брызгах крови и чешуи, снова забрасывали леску, и все повторялось сначала. Я пытался сосредоточиться на руле, слегка раздосадованный тем, что все удовольствие приходилось на долю попутчиков. Прямо на нашем пути появилась маленькая паровая шлюпка; я не видел никаких признаков ее экипажа и сначала решил, что она дрейфует без какой-либо цели, но когда мы подошли ближе, то увидел над бортом удочку. Мы уже были совсем близко от устья реки и нового консервного завода. Мне снова показалось, что шлюпка дрейфует в этом направлении, и я предположил, что ее пассажир уснул. Я дал несколько коротких гудков. Лента прекратила сражаться с пойманной рыбой. -- Неужели нельзя без этого ребячества? Я показал на шлюпку, до которой теперь было не более двадцати метров. Забыв о рыбалке, они поднялись, глядя на дрейфующую лодку. Я сбавил ход, и стало видно человека, который лежал на дне лодки, запрокинув голову на руки. -- У него, наверное, плохо с сердцем, -- предположил Сквинт. -- Он ловил рыбу, у него клюнула очень большая, и он так обрадовался, что упал замертво. -- Заткнись, Сквинт, -- скомандовала Лента. -- Сделай хоть что-нибудь полезное. Иди и позови Сильверджека. -- Подойди к ее борту, -- сказал Вольф, как раз тогда, когда я именно этим и занимался. Из каюты выбрался Сквинт, красный и слегка испуганный. -- Я не могу разбудить Сильверджека, -- сказал он. -- От него странно пахнет. Почти невероятным образом вся ответственность вдруг свалилась на нас. Лишь мгновение назад мы весело ловили рыбу; теперь же, без всякого предупреждения, у нас на руках оказались два бесчувственных тела. Помню, у меня возникла дикая мысль, не запах ли разложения почувствовал Сквинт в каюте. Давление в котле упало, и я не был уверен в том, что следует делать. Вторая лодка билась о наш борт, и Вольф с Лентой смотрели на меня, ожидая распоряжений и удачно воспользовавшись моментом, чтобы отказаться от руководящей роли. Вода была неспокойной, и скалы казались очень близкими. Свежий ветер раскачивал нашу лодку. -- Мне плохо, -- сказал Сквинт. -- Лента, -- решительно сказал я, -- иди и попытайся разбудить Сильверджека. Сквинт, ступай на подветренную сторону. Вольф, возьми багор и ткни этого человека. -- Когда они бросились исполнять порученное, я понял все преимущества руководящего положения. Сквинта стошнило за борт. Лента коротко взглянула на него, затем враждебно посмотрела на меня. -- Буди Сильверджека сам. Эта каюта не место для женщины. Тем временем Вольф схватил багор и, чуть не потеряв равновесие, когда лодку качнуло волной, воткнул острый конец под ребра лежавшему. Все сомнения относительно его здоровья разрешились, когда он дико заорал, вскочил на ноги, хватаясь за бок, и разразился бранной тирадой. Впрочем, она оборвалась столь же внезапно, как и началась. Неожиданно наступила тишина, и все застыли с широко открытыми глазами, в то время как лодки продолжали биться бортами друг о друга. Он быстро проверил показания приборов, сел за руль и резко двинул рычаг вперед. Двигатель затарахтел, и вода вокруг кормы вспенилась. Плавно набирая ход, паровая шлюпка описала широкую кривую и устремилась в сторону устья. Мы посмотрели друг на друга, и я понял, что мои попутчики перепугались. Какое-то время все молчали, затем Вольф озвучил наши мысли, задумчиво сказав: -- Странно, но он, похоже, изъяснялся на астонском диалекте. Сквинт был более прямолинеен. -- Это шпион, -- решительно заявил он. -- Грязный астонский шпион. Глава 7. -- За ним! -- завопил Сквинт, пока я нерешительно трогал рычаг. -- Чего ты ждешь? -- спросил Вольф. Шлюпка быстро удалялась; она была явно быстроходнее, чем рыболовный катер Сильверджека. Так и подмывало немедленно кинуться в погоню, но мне показалось, что подобное поведение недальновидно. Не стоит кого-либо преследовать, если не собираешься его поймать, а меня вовсе не прельщала перспектива ловить астонского шпиона, доведенного до отчаяния и, возможно, вооруженного. -- Пусть уходит, -- сказал я. -- Мы потом сообщим о нем. -- Пусть уходит? -- недоверчиво переспросил Вольф. -- Что ты за патриот, Алика-Дроув? Самое меньшее, что мы можем сделать -- провести расследование. Поймать этого типа и допросить, и если он будет честно отвечать, то мы не сделаем ему ничего плохого. -- Что-то я не заметил, чтобы минуту назад ты рвался его допрашивать. -- Это была довольно глупая ситуация, Алика-Дроув. Нельзя же допрашивать человека, которому только что воткнули багор под ребра. Кроме того, мы все были захвачены врасплох. Ты же не мог ожидать, что встретишься в этих водах лицом к лицу с астонским шпионом. -- Скорее, скорее! -- вопил Сквинт, прыгая вокруг и опасно раскачивая лодку. -- Этот мерзляк уходит! Я выпрямился, окидывая взглядом океан. Единственное находившееся в пределах видимости судно принадлежало уходящему шпиону. В середине лета в море всегда почти никого нет; лодки с глубокой осадкой уже вытащены на берег, а для плоскодонок вода еще не вполне подходящая. Вольф обратился к Ленте и Сквинту: -- Кто за то, чтобы преследовать шпиона? -- Я! Я! -- заорал Сквинт. Лента молча кивнула. -- Большинство на моей стороне, -- удовлетворенно заметил Вольф. -- Подвинься, Алика-Дроув. Я освобождаю тебя от командных функций. -- Это бунт! Он схватил меня за руку, отрывая мою ладонь от рычага -- символа моего авторитета. Я не стал сопротивляться, прекрасно сознавая, что все они против меня. Пожав плечами, я ушел с кокпита, обогнул каюту и в мрачном настроении направился на нос. Вскоре наша цель скрылась из виду среди рыболовных лодок, стоявших на якоре в устье. Мне стало интересно, каким образом будет получать сырье консервный завод, когда начнется грум; с падением уровня воды устье будет судоходным лишь для самых маленьких плоскодонок. На оконечностях мысов стояли квадратные здания; в то время я думал, что это просто посты охраны, на случай неожиданного нападения на консервный завод. Внезапно над каждым постом быстро поднялся столб густого дыма, и мгновение спустя над водой разнесся гул мощных двигателей, слышный даже на фоне нашей тарахтелки. Мы были почти между мысами; там стояли люди, глядя на нас и жестикулируя. Они хотели, чтобы мы остановились. Я вскочил на ноги и направился на корму; у меня не было никакого доверия к новому капитану лодки. Спустившись в кокпит, я обнаружил там состояние полной анархии. Сквинт, решительно наморщив свое маленькое личико, цеплялся за рычаг, который был сдвинут вперед до упора, а Вольф пытался оторвать его руку и в то же время удерживать руль. Лента что-то кричала брату, но это лишь усиливало желание мальчишки любой ценой рваться вперед. -- Я тебе говорю: они хотят, чтобы мы остановились, Сквинт! Отпусти рычаг, чтоб тебя заморозило! Ты же посадишь нас на камни! Меня это никак не касалось. Если им хотелось разбить лодку, это было их личное дело, а не мое. Я уже собирался сесть, когда увидел, что глаза Сквинта расширились от внезапного ужаса. Открыв рот, он отчаянно рванул рычаг назад. Когда двигатель затих, я посмотрел вперед. Что-то поднималось прямо из воды перед нами, нечто черное и огромное, в потоках воды и клочьях водорослей. В первый момент я подумал лишь о жутких рассказах Сильверджека о неизвестных морях и обитавших там странных чудовищах. Перед нами возвышалась Рагина, королева ледяных дьяволов и легендарная любовница Ракса. Мне даже не пришла в голову мысль, почему столь могущественное чудище вдруг заинтересовалось четырьмя ребятишками в лодке. Перед нами, преграждая путь, появилось раскачивающееся щупальце. Лодка резко качнулась, когда Вольф отпустил руль. Мы чуть не потеряли равновесие, и тут чары рассеялись. Мы двигались параллельно толстому ржавому кабелю, с которого свисали в воду вертикальные цепи; он был протянут между двумя зданиями на мысах и, очевидно, служил для защиты устья и, соответственно, консервного завода от непрошеных гостей. Однако другую лодку они пропустили... Столбы дыма испускались паровыми лебедками, которые при появлении нашей лодки подняли кабель со дна моря. -- Кто-то приближается, -- беспокойно сказал Сквинт. От причала на одном из мысов к нам двигался быстроходный катер. Когда Вольф развернул лодку и направил ее в открытое море, я увидел людей, собравшихся на носу вокруг какой-то большой и сложной машины. Внезапно их окутало белое облако, и я услышал странное шипение. Вода в нескольких шагах от нашей лодки внезапно вспенилась. -- Это паровая пушка! -- встревоженно пробормотал Вольф. -- Ракс! Придется остановиться. -- Он потянул рычаг назад, и мы мягко закачались на волнах, в то время как катер быстро приближался. Лицо Вольфа покраснело, и его страх быстро сменился возмущением. -- Какое право они имеют в нас стрелять, вот что мне хотелось бы знать! Здесь Эрто! Они что, с ума сошли? Я еще поговорю об этом с отцом! -- Поговори, Вольф, -- саркастически сказал я. -- А пока поговори с ними, чтобы помочь нам выбраться из этого переплета. Ты не хуже меня знаешь, что консервный завод -- запретная зона. Эти, на катере, думают, что мы астонцы! Он бросил на меня испепеляющий взгляд, который сменился заискивающей улыбкой, когда катер подошел к нашему борту. Я заметил, что Сквинт, Лента и я автоматически переместились в переднюю часть кокпита, оставив на корме одного Вольфа, который держал обличавший его румпель. -- Это всего лишь компания подростков, -- услышал я чей-то крик, затем лодка качнулась, и в нее спрыгнул человек. На нем была черно-синяя форма эртонского флота, и он стоял посреди кокпита, возвышаясь над нами. -- Ладно, -- сказал он. -- Чья это лодка? -- Она принадлежит Паллахакси-Сильверджеку, -- поспешно сказал Вольф. - - Он лежит пьяный в каюте, и нам пришлось взять управление на себя. Мы шли к вам за помощью. Последовала короткая возня у двери в каюту, когда морской офицер, не веривший в пустые слова, отодвинул нас в сторону и спустился вниз, чтобы проверить сказанное Вольфом. Сквинт укоризненно смотрел на Вольфа. -- Как насчет шпиона? -- громко прошептал он. -- Ты не сказал ему про шпиона! -- Заткнись! -- прошипел в ответ Вольф. -- Теперь мы уже не можем ничего изменить, да это и к лучшему. Они никогда не поверили бы в шпиона, но мы, по крайней мере, можем доказать, что Сильверджек пьян. Офицер поднялся из каюты, брезгливо вытирая руки куском ткани. -- Вы знаете, что устье -- запретная зона в военное время? У нас есть дела поважнее, чем играть роль няньки. Вы понимаете, что вас могли убить, если бы вы попали под удар наших пушек? А если бы вы налетели на заграждение? -- Да, но мы думали, что ничего страшного не будет, -- пробормотал было Вольф, но тут же нашелся: -- Наверное, стоит сказать вам, что отец моего друга занимает очень важный пост на консервном заводе. Его зовут Алика- Берт. Чтоб тебя заморозило, Вольф, чтоб тебя заморозило, подумал я. Ты что, не можешь понять, что я не нуждаюсь в отце? Но отрицать очевидное было бы глупо, и я ответил: -- Именно так. Мой отец -- Алика-Берт. Меня зовут Алика-Дроув. И я вполне могу справиться с этой лодкой и сам! Офицер пожал плечами, и на лице его появилось странное выражение. * -- Уверен, что можешь, -- пробормотал он. -- Счастливого пути. -- Он перепрыгнул на борт катера, который отошел в сторону и умчался прочь. Я направился в сторону кормы, и Вольф отступил в сторону, освобождая руль. -- Это было впечатляющее зрелище, Алика-Дроув, -- сказал он. * * * После того как я безупречно провел лодку через гавань Паллахакси и привязал ее у набережной, мы договорились встретиться на следующее утро. Уже наступил вечер, когда я вошел во двор, где хранились лодки. Я хотел убедиться, что с моей плоскодонкой все в порядке; мне не удавалось взглянуть на нее в течение нескольких дней. Пока я рассматривал корпус, обеспокоенный несколькими царапинами на лаковом покрытии подошел Сильверджек, пошатываясь и потирая громадными волосатыми кулаками покрасневшие глаза. -- Надо было меня разбудить, парень, -- сказал он. -- Когда мы вернулись? -- Недавно. -- Я спал. -- Вы были пьяны. -- Ну-ну, парень, -- он с тревогой посмотрел на меня. -- Не стоит об этом распространяться, верно? -- Да чего вспоминать, -- я повернулся, собираясь уйти, но он схватил меня за руку. -- Отцу не скажешь, а, парень? -- А почему бы, собственно, и нет? Я еще расскажу и про то, как вы контрабандой доставляли спирт в "Золотой Груммет". -- Идем-ка со мной, Дроув, -- спокойно сказал он, отпустив мою руку и давая мне возможность самостоятельно принять решение. Я пошел за ним. -- Садись, -- сказал он, усаживаясь за свой стол и закуривая отвратительную сигару. -- Нам надо кое о чем поговорить. -- Твой отец -- парл, и, я полагаю, ты думаешь так же, как и он. Теперь послушай меня. Здесь, в Паллахакси, мы бы и не знали, что идет война, если бы не Правительство с его нормированным распределением, мерзлыми ограничениями и мелкими грязными секретами. Мы продолжаем торговать с Астой, хотя приходится делать это исподтишка; мы продолжаем производить столько же рыбы и зерна, как и всегда, но Парламент заявляет, что мы не можем ими пользоваться, и забирает их у нас. Они говорят, что в городах на материке голод. Как же они управлялись до войны, хотелось бы мне знать? Мне кажется, что это война Парламента, не наша. Почему они не могут оставить нас в покое и воевать с астонцами сами -- не знаю! Голос его сорвался на крик, и я уставился на него. -- Хорошо, что не все думают так, как вы, -- сказал я, воспользовавшись любимой фразой отца. Он крепко стиснул мое плечо. -- Все так думают, Дроув, -- прошептал он. -- Все. Ты скоро поймешь, что у Парламента нет друзей здесь, в Паллахакси. * * * Я медленно возвращался в коттедж, погруженный в серьезные размышления. У меня было какое-то приподнятое настроение, и требовалось некоторое время, чтобы успокоиться; но когда я остановился на ступенях, которые вели на вершину утеса, и взглянул через гавань на стоявшие на якоре лодки, дома на противоположном склоне, среди которых был старый консервный завод, на людей, которые работали, развлекались и просто сидели на набережной, я понял, в чем дело. Я любил город Паллахакси и все, что было с ним связано, -- лодки, жизнь, саму атмосферу. И если Паллахакси был против Парламента, дисциплины и ограничений, которые тот собой представлял, значит, и я тоже. Думаю, по мере того, как я все больше осознавал себя как личность, я нуждался в ком- то или чем-то, с кем мог бы сверить свои чувства, и таковым оказался для меня Паллахакси. Поднимаясь дальше, я прошел мимо старой женщины. Она выглядела изможденной и усталой, но непобежденной; внезапно мне показалось, что она символизирует город под ярмом Правительства, и мне захотелось сжать ее руку и сказать: я с тобой, мать. Родители хотели знать все подробности нашего путешествия, но я представил им сокращенный отчет, опустив проступок Сильверджека. Потом я задал вопрос: -- Папа, мы встретили человека, который ловил рыбу, и у него был астонский акцент. Он вошел в устье, и мы направились следом, чтобы выяснить, кто он, но нас туда не пустили. Что может делать астонец возле нового завода? Отец улыбнулся с разочаровывающей непринужденностью; похоже, у него было хорошее настроение. -- Он может там работать, Дроув. У нас есть несколько беженцев -- это люди, которые родились в Эрто, но жили в Асте, когда была объявлена война, и которым удалось выбраться оттуда до того, как они были интернированы. Некоторые из них жили в Асте с детства, но им все равно пришлось бежать, иначе бы их арестовали. -- Они потеряли все, что у них было, -- добавила мать. -- Вот какие злодеи эти астонцы. Глава 8. На следующее утро после завтрака я отправился на набережную. За последние несколько дней яркий солнечный свет сменился легкой туманной дымкой, которая предшествует наступлению грума, но, тем не менее, день был прекрасный, и я втайне надеялся, что он пройдет без каких-либо чрезвычайных событий. Морских птиц было меньше, чем обычно; большая их часть уже улетела на север, чувствуя приближение грума. На рыбном рынке было не слишком оживленно, но я ненадолго остановился, чтобы понаблюдать за аукционистом, Продающим разнообразный улов. Скоро, когда начнется грум, день уже будет недостаточно длинным для того, чтобы распродать весь улов, и аукцион будет затягиваться до поздней ночи. Постоянно приходилось иметь в виду, что Парламент, с его ненасытной жаждой контролировать все и вся, не упустит своего, установит определенные квоты, и в итоге половина улова сгниет на каком-нибудь заброшенном складе. Рядом с рынком стоял монумент в честь какого-то давно забытого события. Я никогда не понимал страсти Парламента к возведению монументов в честь самых незначительных событий или персон, но обелиск в Паллахакси служил отличным местом встречи. Облокотившись на ограждение, спиной ко мне, стояли Вольф, Лента, Сквинт и Кареглазка. Внезапно у меня перехватило дыхание. -- Привет, -- сказал я, подходя к ним сзади. Вольф и Лента, естественно, не обратили на меня внимания, поглощенные какой-то сугубо личной беседой, но Сквинт обернулся и следом за ним Кареглазка. Кареглазка слегка улыбнулась, а Сквинт сказал: -- Привет. Все готовы? -- Готовы к чему? -- Мы же собираемся поймать этого вонючего шпиона, верно? Выследить и поймать. --- Это не шпион, -- сказал я и рассказал ему о том, что говорил мой отец, но он не желал со мной соглашаться. -- Ладно, -- сказал он, -- мы все равно собирались прогуляться вокруг Пальца, так что можно будет заодно и пошарить вокруг. Вольф небрежно обернулся, впервые заметив мое присутствие. -- Как хочешь, -- сказал он. -- Мы идем. Пошли, Лента. -- Он взял ее за руку, и они двинулись прочь. -- Пошли, Дроув, -- сказал Сквинт, и, поскольку я не знал, что собирается делать Кареглазка, и, естественно, вовсе не хотел оставаться в стороне, то пошел за ними. Дорога к Пальцу идет вдоль края гавани, прежде чем начать плавно подниматься, углубляясь в густой лес. Мы поднялись в тень деревьев, где дорога превращалась в тропинку. Несколько лоринов наблюдали за нами из ветвей и в своей обычной манере предупреждали нас криком каждый раз, когда мы приближались слишком близко к опасному дереву анемону, пожирающему людей, распространенному в этих краях. Некоторые говорят, что сначала это была водяная тварь, но в результате бесчисленных отливов и грумов она приспособилась к жизни на суше и теперь населяет большую часть прибрежной зоны. Оно намного больше, чем ее материковая разновидность и, видимо, оно состоит в отдаленном родстве с ледяным дьяволом. Вольф остановился, глядя вниз на гавань, все еще видимую сквозь деревья. -- Смотрите! Там, внизу, та лодка с желтой рубкой! -- Он показал в ту сторону. -- Это та самая лодка, о которой я вам говорил. Та самая, которую они используют для контрабанды! Мы сошли с тропинки и направились между деревьями к краю утеса, который обрушивался неподалеку водопадом громадных валунов к голубой воде далеко внизу. Мы увидели, как из рубки появилась фигура, прошла на нос и начала вытаскивать якорную цепь. -- Это Сильверджек, -- с благоговейным трепетом прошептал Сквинт. -- Сильверджек -- контрабандист! Вольф обернулся с видом человека, который уже достаточно увидел. -- Помнишь, что я говорил, Дроув? Он взял Ленту за руку, и они направились обратно к тропинке. Мы с Кареглазкой молча шли сзади, а Сквинт носился вокруг нас четверых, не в силах скрыть своей радости. -- Сильверджек -- контрабандист, -- распевал он снова и снова, пока Лента грубо не велела ему заткнуться. Я смотрел на Ленту и Вольфа, которые шли впереди, рука об руку, склонив головы друг к другу и тихо переговариваясь. Лента была одета в короткое платье, которое демонстрировало ее, без всякого сомнения, хорошенькие ноги, и я обнаружил, что смотрю на обратную сторону ее коленок. -- Лента очень красивая, правда? -- спросила Кареглазка. Я все испортил. У меня была прекрасная возможность превознести до небес внешность Кареглазки за счет Ленты, но у меня не хватило духу. -- Нормальная девчонка, -- пробормотал я. -- Тебе нравятся высокие девочки? Я бы хотела быть такой высокой, как Лента. Я повернулся, чтобы взглянуть на нее. Она улыбалась мне своими чудесными глазами, и на щеках ее появились знакомые ямочки. Я поколебался. Думаю, я уже собирался сказать, что мне нравятся девочки, которые выглядят, как Кареглазка, но Вольф в ту минуту умолк и мог нас услышать. -- Они строят там внизу пристань, -- сказал он. -- Смотрите. Мы обогнули оконечность мыса. Тропинка извивалась вдоль самого края скалы. Далеко внизу работали люди -- рыли землю, погоняли локсов, тащивших груженные булыжниками телеги, долбили кирками поверхность скалы. -- Там глубоко, -- заметила Лента. -- Вероятно, потребовалось громадное количество камней, чтобы построить эту дорогу. Зачем все это нужно? Вольф молчал. Он не знал. -- Когда наступит грум, они не смогут проводить большие рыболовные суда в устье, к новому заводу, -- объяснил я. -- Когда построят пристань, то смогут где-то разгружаться; затем можно будет доставлять рыбу на завод с помощью запряженных локсами телег. Можно будет даже построить рельсовый путь. Там, в море, -- показал я, -- канал Паллахакси, который выходит прямо в океан. Там никогда не бывает мелко, даже во время грума, так что суда всегда могут подходить с той стороны, прямо к этой пристани. -- Я все знаю про канал, -- сказал Вольф. -- Смотрите, -- воскликнула Кареглазка. Светлая голубизна моря была нарушена в нескольких местах коричневыми, в белой пене, пятнами выступающих камней, которых не было еще вчера. Уровень моря быстро понижался -- вскоре грум будет здесь. * * * Мы начали спускаться по откосу с Пальца, и деревья вокруг стали реже; под нами простирался сельский пейзаж. Вольф и Лента с серьезным видом начали обсуждать цели экспедиции, словно это имело какое-то значение. -- Мы собираемся произвести разведку местности вокруг консервного завода, или вы намерены целый день ходить вокруг да около? -- сурово спросил нас Вольф. -- Разведку! -- с энтузиазмом заорал Сквинт, брызгая во все стороны частичками ореха. -- Я с вами, -- сказала Кареглазка. -- Ладно. -- Вольф встал на пень, окидывая взглядом местность. -- Завод в той стороне; я вижу трубы. Между нами и заводом -- река. А прежде чем мы доберемся до реки, нам, похоже, придется преодолеть нечто вроде болота. Мы покинули дорогу, направившись прямо через луг к реке. Деревьев здесь было немного; растительность была представлена в основном низким кустарником безвредной разновидности и высоким тростником. Вскоре земля под ногами стала мокрой, и нам пришлось перепрыгивать с кочки на кочку, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, а в траве блестела вода. -- Постойте, -- сказал Вольф, когда мы выбрались на более сухой участок. -- Мы сбиваемся с курса. Нам нужно туда. -- Он показал налево. -- Мы промочим ноги, -- возразил я. -- А здесь земля сухая. Вольф посмотрел на меня, изображая удивление. -- Ты что, боишься промочить ноги, Алика-Дроув? -- Да, я боюсь промочить ноги, -- твердо сказал я. -- Тебя это волнует? -- Что ж, в таком случае ты можешь пойти здесь, а мы пойдем там. -- Я с тобой, Дроув, -- улыбнулась Кареглазка. Сквинт беспокойно переводил взгляд с одной пары на другую. -- А мне что делать? -- У тебя есть выбор, Сквинт, -- ответил Вольф. -- Что ж, спасибо. -- Он угрюмо нахмурился, чувствуя, что Вольф не хочет видеть его рядом с собой, но все же склонялся к тому, чтобы остаться с сестрой. -- Чтоб вас всех заморозило, -- внезапно сказал он, направляясь в другую сторону. -- Я пойду один. Мы с Кареглазкой двинулись вперед по сухой земле, и голоса остальных постепенно утихли вдали; вскоре тростники скрыли их из виду. На нашем пути лежал небольшой ручеек, и я перепрыгнул его, потом протянул руку Кареглазке. Она оперлась о нее и тоже прыгнула. Рука об руку мы шли среди густой травы и кустов, направляясь примерно на восток. Я думал, что делать дальше. Разговор как-то сам собой прекратился, как бывало, когда мы с ней оставались одни. -- Я... Я рада, что мы здесь, -- вымолвила она. -- Хорошо, правда? Я имею в виду, что мы вместе. -- Мне тоже нравится, -- сумел сказать я. -- Я боялась, что остальные все время будут вертеться рядом, а ты? -- К счастью, они не боятся промочить ноги, -- ляпнул я. -- Дроув... -- сказала она, внезапно сглотнув, и я наконец понял, что она волнуется так же, как и я. -- Я... люблю тебя, Дроув. В самом деле люблю тебя! Я уставился на нее, думая, как она сумела сказать это, и надеясь, что она знает: я испытываю то же самое чувство. Я несколько раз открыл и закрыл рот, потом сжал ее руку, и мы пошли дальше. Мы подошли к большому неглубокому озеру, которое извивалось среди тростников и кустарников, и немного постояли, глядя на воду и ничего не говоря. Однако на этот раз молчание было непринужденным, поскольку нам обоим нужно было много о чем подумать. Потом внезапно все переменилось. Думаю, Кареглазка увидела это первой. Она сильнее сжала мою руку и слегка приоткрыла рот -- и в этот самый момент я увидел, что поверхность озера дрожит. Оно появилось из-за поворота, где рукав озера исчезал из виду; оно появилось, словно ледяной луч вдоль поверхности, простирая сверкающий кристаллический отросток, потом другой, стремительно заполняя все пространство блестящими алмазными гранями, вытягиваясь вперед, в то время как озеро стонало и скрипело и внезапно стало тихим, неподвижным, кристально-твердым. Послышался далекий пронзительный вопль, полный ужаса, затем испуганный мальчишеский крик. -- Там, в озере, ледяной дьявол! -- крикнула Кареглазка. -- Он кого-то схватил! Глава 9. Вся поверхность озера теперь блестела, словно отполированное серебро на полуденном солнце; трещины, возникшие в момент кристаллизации, исчезли, и все озеро теперь представляло собой единую однородную массу. За исключением того, что где-то под этой сверкающей поверхностью таился ледяной дьявол... Сделав шаг, я услышал треск. Земля, которая мгновение назад была мокрой и податливой, теперь стала твердой, блестя сквозь траву все тем же холодным зеркалом. Снова послышался крик Вольфа. -- Идем, -- крикнул я, таща за собой Кареглазку. Мы осторожно шагали по жесткой упругой траве, опасаясь наступить на стеклянистую поверхность, на случай если ледяной дьявол почувствовал наше присутствие. Я обнаружил, что оказался в тупике, балансируя на кочке, зная, что до следующей слишком далеко. Я огляделся вокруг и увидел Кареглазку, тоже стоявшую на ненадежной опоре. -- Что будем делать? -- спросил я. -- Ты можешь вернуться назад? -- Могу... -- она повернулась и посмотрела в ту сторону, откуда мы пришли. Послышался далекий крик Ленты. -- Но не думаю, что это поможет, Дроув. Ледяной дьявол заморозил всю воду вокруг. Нам никогда не выбраться отсюда, если только мы не пойдем по поверхности. -- Это безопасно? -- Говорят, что да. Говорят, пока ты идешь и пока ледяной дьявол занят чем-то другим... Если бы он захотел поймать нас, ему пришлось бы отпустить того, кого он уже поймал. -- Ладно. Я пойду первым. Я ступил на хрустальную поверхность озера. Под ногами она была твердой, как камень; я наклонился и осторожно дотронулся до нее: холодная. Я кивнул Кареглазке, и она сошла со своей кочки, крепко держась за мою руку. -- Где они? -- спросила Кареглазка. -- По-моему, Вольф звал оттуда. Вольф снова закричал, и внезапно я увидел его и Ленту за кустами, шагах в тридцати от нас. Лицо Ленты было белым от боли, а Вольф склонился над ее лодыжкой. Когда мы подошли, он взглянул на нас. -- Ледяной дьявол схватил ее за ногу, -- безжизненно сказал он. Я присел рядом с ними. Правая нога Ленты прочно застряла в озере. Ногу прихватило чуть выше лодыжки, и сквозь прозрачный кристалл я мог различить туманные очертания ее ступни в красной туфле. Давление, похоже, было значительным, и меня удивило, что девушка не кричит. -- Что будем делать? -- спросил Вольф. Все смотрели на меня, и я не мог понять, почему. -- Кареглазка, -- попросил я, -- не могла бы ты немного посидеть с Лентой? Мне нужно поговорить с Вольфом. -- Я подумал, что таким образом мы могли бы спокойно обсудить безнадежную ситуацию, не тревожа больше попавшую в ловушку подругу. Мы с Вольфом отошли в заросли. -- Я однажды видел, как подобное произошло с птицей, -- рассказал я и описал гибель снежника. -- Пока Лента шевелится, ледяной дьявол знает, что она жива, и не нападает. Не думаю, что его щупальца очень сильные -- даже у такого большого ледяного дьявола, как этот. Это всего лишь тонкие отростки, чтобы обхватить тело и утащить его вниз. -- Так что же нам делать? Я задумался. Был один возможный выход, но я не был уверен, что Лента сможет это выдержать. Мы вернулись к девочкам. Кареглазка с надеждой посмотрела на нас, но, увидев наши лица, отвела взгляд. Вольф присел рядом с Лентой, взяв ее за руку. -- Лента, -- сказал я, вернувшись, -- я хочу, чтобы ты попыталась кое- что сделать. Я хочу, чтобы ты не шевелилась, вообще, так долго, как только сможешь. Тогда ледяной дьявол подумает, что ты умерла. Она кивнула. Ее щеки блестели от слез. -- Потом, как только он расслабится и озеро снова превратится в воду, прыгай назад, -- сказал я. -- Там есть кочка, и ты успеешь выскочить еще до того, как ледяной дьявол опомнится и снова кристаллизует озеро. Мы будем стоять там и подхватим тебя. Готова? Мы отступили на безопасное расстояние, оставив ее сидеть там. Она посмотрела на нас и попыталась улыбнуться, заставляя себя не шевелиться. Глядя на нее, я понял, что ей это не удастся. Холод от застывшего озера пронизывал ее, и как бы она ни пыталась -- а она действительно пыталась -- Лента не могла сдер