провел  ночь в  постели  этой  белокурой
шлюхи...
     - Она не шлюха.
     - Я точно знаю, кто она.
     - Да?
     - Да. Это та высокая белокурая шлюха из "Пресс диспатч". Я видел  ее во
вторник, когда просматривал их архивные номера.
     - При чем здесь это? - спросил Чейз.
     - При всем. И сначала я убью ее. Чейз молчал.
     - Ты меня слышишь, Чейз?
     - Это несерьезно.
     - Очень серьезно.
     Чейз медленно, глубоко вдохнул и сказал:
     -  Ты же  говорил,  что убиваешь только  тех,  кто заслужил  возмездие,
причем после того,  как досконально изучишь их биографии и узнаешь  обо всех
грехах. Почему ты нарушаешь свои правила? Ты что, начинаешь убивать всех без
разбора?
     -  Девушка  заслужила  смерть, -  заявил  Судья.  -  Она  прелюбодейка.
Разрешила тебе остаться у нее на ночь, вы остались вдвоем, и за одно это она
заслуживает смертного приговора.
     - Так ты за этим  звонишь мне в первый раз за три дня -  чтобы сказать,
что убьешь ее первой?
     - Да.
     - Почему?
     - Она тебе нравится, Чейз? Чейз промолчал.
     -  Надеюсь, она тебе  нравится, -  сказал Судья,  - потому что  в  этом
случае будет интересно посмотреть на твою реакцию, когда я покончу с ней.
     Чейз ждал, не осмеливаясь заговорить.
     - Так она тебе нравится, Чейз?
     - Нет.
     - Лжешь, я видел, как ты уходил от нее - насвистывая и очень довольный,
- да-да, очень довольный!
     - А я знаю, кто ты, - сказал Чейз. Судья засмеялся:
     - Сомневаюсь.
     -  Послушай. Ты примерно моего роста, блондин, с  длинным тонким носом,
ходишь, ссутулив плечи и аккуратно одеваешься. Ты педант во всем,  что бы ни
делал.
     - Это только описание. К тому же не слишком точное.
     - Еще полагаю, что ты гомосексуалист, - продолжал Чейз.
     - Это не правда! - воскликнул Судья с чрезмерной горячностью. Очевидно,
он и сам почувствовал это, потому что заговорил уже более спокойным тоном:
     - Тебя неверно информировали.
     - Не уверен, - сказал Чейз. - Думаю, я вот-вот доберусь до тебя.
     - Нет, - отрезал Судья. - Ты не знаешь моего имени, в  противном случае
уже сообщил бы в полицию.
     -  Не  трогай  ее, -  попросил Чейз.  В ответ  Судья  только рассмеялся
долгим, гортанным смехом и повесил трубку.
     Чейз  судорожно нажимал  на рычаг, пока  не послышался  длинный  гудок,
затем  нашел  в  справочнике номер Гленды и  набрал его.  Она  подошла после
третьего гудка.
     - Мне нужно с тобой поговорить, - сказал Чейз.
     Она мгновение колебалась, потом произнесла:
     - У тебя такой взволнованный голос. Я надеюсь,  ты не собираешься снова
выяснять отношения.
     -  Вовсе  нет. Это  очень важно, Гленда.  Тут  дело жизни и смерти. Она
хихикнула:
     - Это самое старое выражение на свете.
     - Пожалуйста, не надо, - попросил он. - Я серьезно. Сейчас же выезжаю.
     - Ты забыл, какой сегодня день.
     - Твоя мама еще не ушла?
     - Нет.
     - А когда намерена уйти?
     - После обеда.
     - Слишком поздно!
     - Послушай, Бен, - возмутилась она, - я сейчас рассержусь.
     Он заставил себя помолчать немного и ответил размеренным тоном:
     -  Хорошо.  Если тебя устроит, я приеду в  восемь.  Но только прошу, до
того  времени  не  открывать дверь незнакомым  людям, как  бы  долго  они ни
звонили.
     - Что случилось? - спросила она.
     - Не могу сказать по телефону, - ответил  Чейз.  - Сделаешь  так, как я
говорю?
     - Хорошо, - согласилась Гленда. - Жду тебя в восемь.
     Чейз  слонялся  по  комнате,  пока не  почувствовал,  что  так время не
скоротаешь.  Он  подошел  к  буфету  и  взялся  за свою  бутылку  виски.  Он
прикладывался к ней  уже несколько  дней  кряду, но,  когда  стал  наливать,
понял,  что  ее  содержимого  хватит еще надолго, потому что и  сегодня  ему
совершенно  не хотелось затуманивать  свои мозги, ведь в любой момент  можно
столкнуться с Судьей. Он заткнул бутылку пробкой, снова поставил ее в буфет,
закрыл дверцу, чтобы не соблазняться, вымыл стакан, вытер и убрал его.
     Да, многое изменилось за последнее время - и его воздержание от выпивки
лишнее  тому подтверждение. Он принял  душ, стараясь как можно дольше тянуть
время,  несколько   раз   намыливался   и  споласкивался.  Потом   побрился,
позанимался  гимнастикой.  Взглянул  на часы:  было несколько минут шестого.
Чуть меньше трех часов оставалось до того момента, когда он сможет объяснить
ситуацию Гленде и предложить ей свою защиту. Три часа -  это не очень долго.
Вот только за эти часы она может оказаться мертвой.


        Глава 10

     Гленда была в короткой  зеленой юбке и блузке  темно-табачного цвета, с
широким  воротником и  рукавами-фонариками;  каждую длинную манжету украшали
восемь пуговок. Свои золотые волосы  она  стянула в два конских хвостика  за
ушами  и благодаря этой прическе, как ни  странно,  казалась  одновременно и
очень  юной,  и  искушенной,  хотя,  подумал Чейз, мать, пришедшая в  гости,
наверняка заметила только невинность этого нарочито детского штриха.
     Закрыв дверь, они долго целовались, как  будто их разлука длилась много
дней, а не несколько часов. Обнимая Гленду и чувствуя ее язык у себя во рту,
Чейз удивлялся, как далеко  могут  зайти отношения между мужчиной и женщиной
за такое короткое время.  Это, конечно, была не любовь с первого взгляда, но
нечто  очень похожее.  Сначала он  отстраненно,  издали  оценил  ее  женские
достоинства,  потом  ощутил  к  ней  половое  влечение,  хотя  и  оставшееся
неудовлетворенным, потом  дружеские чувства и, наконец, своеобразную любовь.
Они не женаты, и он не может физически овладеть  ею, но его захлестнул шквал
чувств: любовь, желание, нежность, стремление главенствовать  над ней  - все
то, что,  по-видимому, испытывает любой  молодожен. Они  почувствовали такое
родство потому, подумал он, что в чем-то дополняли друг друга, однако ему не
хотелось углубляться  в дебри психологии. Хотелось просто радоваться, послав
куда подальше свой комплекс вины.
     - Хочешь выпить, - спросила она, высвобождаясь из его объятий, - Нет, -
ответил он. - Нужно серьезно поговорить. Иди сюда.
     Когда они уселись  рядом на диване, как в начале  вчерашнего вечера, он
сказал:
     - К тебе не пытались войти незнакомые люди?
     - Нет, - удивленно ответила она.
     - А кто-нибудь звонил по телефону?
     - Только ты.
     - Хорошо,  - сказал он. Но это значило, что  Судья не отменил, а только
отложил исполнение своих планов.
     Она взяла его руку в свои ладони и спросила:
     - Бен, в чем дело, что случилось?
     -  Понимаешь,  никто  мне  не  верит, - посетовал  он.  - Из-за  Ковела
полицейские не хотят меня даже слушать.
     - Я буду слушать, - сказала она.
     - Ты и должна слушать, - ответил он, - потому  что  все  это касается и
тебя.
     Гленда  долго  ждала, когда Чейз продолжит, но  он молчал, и тогда  она
сказала:
     - Пойду принесу нам что-нибудь выпить.
     - Нет, - возразил он, удерживая ее. - Если я начну пить, чтобы оттянуть
все это, то потеряю самообладание и вообще ничего не расскажу.
     В  следующие  двадцать  минут он  ни  разу  не  взглянул  на  нее, хотя
рассказал ей  все - даже об операции "Жюль Верн" и о туннеле. И о бамбуковой
решетке. И о женщинах. Рассказал обо всем, вплоть до последней угрозы Судьи.
     - Теперь мне уж точно необходимо выпить, - сказала Гленда.
     Чейз не  стал останавливать  ее. Когда она вернулась с двумя стаканами,
он взял один и сказал:
     - Ну так что, это меняет дело? По-моему, да.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Нас.
     - А  почему что-то  должно  измениться? - спросила она  с  неподдельным
недоумением.
     -  Но ты же теперь знаешь, кто я  такой, что я сделал, как участвовал в
убийстве этих женщин.
     - Это был не ты, - сказала она.
     - Я стрелял наравне со всеми.
     - Послушай меня.  - Ее нежный голос зазвучал с необычной серьезностью и
твердостью, как будто крошечный, но решительный  молоток  заколачивал  слова
так, чтобы никаких сомнений не оставалось.  -  Когда  ты воевал во Вьетнаме,
было  два Бенжамина  Чейза. Один  Бен всерьез  воспринимал  приказы  и четко
исполнял  их,  потому  что  его  воспитали  на  непреложной  истине:  всякий
авторитет  всегда  прав   и   неподчинение  -   признак  бесхребетности  или
недисциплинированности. Этот первый  Бен к тому  испытывал панический страх,
который еще больше усилил его уважение к авторитетам, потому что  этот страх
внушал ему: в  одиночку  ты  умрешь. Но  был и другой  Бен, умеющий отличить
добро  от  зла,  отличить  инстинктивно,  несмотря  на  стремление  общества
перепутать его нравственные суждения. Это  тот Бен, которого  я знаю, второй
Бен.  Он  больше года пытался  уничтожить остатки  первого Бена  - того, кто
слепо подчинялся Захарии, - и прошел все круги ада, чтобы очиститься. Первый
Бен  умер. Его  убила  война,  и  это  одно  из  немногих  полезных убийств,
совершенных на этой глупой войне.
     И теперь совершенно  нет  причин, чтобы второй Бен,  мой  Бен, стыдился
себя и желал быть наказанным. А еще меньше причин у меня обвинять моего Бена
в  чем-либо,  что  совершил  умерший Бен.  -  Она  умолкла, покраснела, явно
удивляясь внезапному приступу красноречия, и  опустила глаза на свои круглые
колени. - Это, конечно, упрощение, но я так думаю. Ты понимаешь меня?
     -  Да,  -  сказал  он.  Обнял  ее  и  стал  целовать.  Когда  его  руки
соскользнули  с ее груди и стали гладить полные  бедра,  он понял, что  дело
идет к новому разочарованию, и, отодвинувшись, сказал, снова переключаясь на
Судью:
     -  Тебе не кажется, что я упустил нечто важное, возможно,  какой-нибудь
крошечный след?
     - Вообще-то нет, - задумчиво  произнесла  она. - Я узнала его по твоему
описанию, но не знаю,  как его зовут и вообще ничего о нем. - Она отпила  из
своего стакана  и вдруг резко отставила его. - А  ты  не  спрашивал  у Луизы
Элленби, не приставал ли кто к погибшему парню - может быть, за много недель
до  убийства?   Если  Судья  действительно  выслеживал  их,  производя  свое
"расследование", они могли заметить его или встретиться с ним.
     Чейз сказал:
     -  Подозреваю, что они ни разу  не заметили чего-либо подобного. К тому
же наверняка следователь спрашивал Луизу об этом.
     -  Он  же  не  знает   того,  что  знаешь  ты,  в  частности,  об  этих
"расследованиях".
     - Пожалуй, ты права, - согласился он. - Я позвоню Луизе. Если она дома,
можно поехать к ней прямо сейчас.
     Девушка оказалась дома и обрадовалась его звонку. В десять часов Чейз и
Гленда вышли из квартиры и направились  к "мустангу".  Вечер выдался тихий и
не  такой душный, как  день. Чейз огляделся в  темноте, прикидывая  наиболее
подходящее место, где мог притаиться человек с пистолетом.
     Чейз попытался убедить Гленду, что ей совершенно ни к чему ехать с ним,
что глупо маячить перед домом вдвоем, но она и слушать ничего не желала:
     - Если  мы боимся  выходить  из дому, значит,  Судья  уже победил, ведь
правда?
     Тогда он принялся объяснять, что с ней  будет, если в  нее попадет пуля
тридцать  второго калибра, но она  только отмахнулась: он  ведь сам говорил,
что Судья не умеет стрелять.
     Когда он вместе с ней сошел с тротуара, чтобы проводить ее до дверцы со
стороны пассажира, она сказала:
     - Не надо изображать учтивого джентльмена.  Терпеть не могу, когда  мне
открывают двери, точно я инвалид.
     - А если джентльмену нравится быть учтивым тоном спросил он.
     - Тогда отвези меня  в  такое место, куда принято  приходить  в длинном
бальном платье, чтобы мне действительно потребовалась помощь.
     Он отпустил ее руку:
     - Очень хорошо, мисс Самостоятельность. Но как мы сядем в машину, чтобы
нас не заметили?
     -  А  ты  думаешь, он наблюдает за нами  с  соседней  крыши? И при этом
невероятно зоркий, чтобы стрелять в такой темноте.
     - Все равно, - сказал Чейз, подходя к водительской дверце; он открыл ее
на мгновение раньше,  чем  она  свою. За  это мгновение он понял:  произошло
нечто ужасное...
     Он оставлял машину запертой, и Гленда не смогла бы открыть свою дверцу,
пока он не отпер ее изнутри.
     - Ни с места! - крикнул он поверх "мустанга".
     Девушка  среагировала лучше,  чем  он  мог  ожидать.  Она не распахнула
инстинктивно дверцу, как сделал бы почти каждый, думая, что опасность сзади.
Открой она ее хотя бы на дюйм, в следующий миг упала бы замертво.
     - В чем дело? - спросила она.
     - Он побывал в машине.
     - Судья?
     - Да. - Чейз  откашлялся.  Во рту у него  пересохло, и  язык прилипал к
небу, когда он пытался  говорить. - Не открывай дверцу дальше, но  не хлопай
ею и не прикрывай, отпусти, пусть сама закроется.
     - Почему?
     - Я думаю, он начинил машину взрывчаткой.
     Гленда  долго  молчала,  а когда  наконец  заговорила, стало  ясно, что
теперь она первый раз испугалась по-настоящему:
     - Откуда ты знаешь?
     - Когда  я открывал  свою дверцу,  в салоне  зажегся  свет. Так вот, от
кнопки  на  окне  твоей  дверцы  к  бардачку  тянется   одножильный  провод.
Взрывчатка наверняка там, потому что он вытащил лампочку  из дверцы бардачка
и оставил саму дверцу открытой.
     - Но как ты сумел...
     - Во Вьетнаме мы всегда  осматривали машину прежде, чем садиться в нее.
Конг частенько преподносил такие сюрпризы.
     Пока они говорили, Гленда медленно отпускала дверцу  и теперь, когда та
прикрылась, осторожно убрала с нее руку.
     - Отойди от машины и зайди за дом, - распорядился Чейз.
     - Что ты собираешься делать?
     - Обезвредить ее.
     - Я тебе не позволю...
     - Я это делал десятки раз, - успокоил девушку Чейз. - Иди, не волнуйся.
     Когда она отошла достаточно далеко, чтобы в случае чего  взрыв не задел
ее, Чейз открыл свою дверцу и сел на водительское сиденье.
     Мимо с натужным ревом проехал белый  продуктовый  фургон, и  похожее на
рокот моря эхо заметалось между  кирпичных стен многоквартирных  домов. Чейз
наклонился над панелью, разделяющей сиденья, и стал всматриваться в открытый
бардачок. Даже при слабом освещении он увидел характерный изгиб гранаты. Она
была тщательно прикреплена клейкой лентой  к  полочке,  которую образовывала
открытая дверца  бардачка, и обмотана длинным проводом, опутавшим  маленькую
дверцу  вдоль  и  поперек.  Провод огибал кнопку возле окна  на пассажирской
дверце и тянулся прямо к заднему кольцу в верхней части гранаты.
     Чейз вышел из машины и направился к лестнице дома, где ждала Гленда.
     - У тебя в квартире есть инструменты? Мне нужны кусачки.
     - По-моему, есть такие,  знаешь, тоненькие щипчики, - сказала она, - из
набора елочных лампочек.
     - Сойдет, - решил он.
     Пока Гленда ходила за щипчиками, он  стоял  на лестнице, засунув руки в
карманы",  и  пытался  не  думать,  что  стало бы  с нею,  если  бы  граната
взорвалась. Он бы, наверное, тоже пострадал, но ее буквально разорвало бы на
куски вместе со стальной дверцей  "мустанга", которая разлетелась бы с такой
же легкостью, как стекло.
     Девушка вернулась с инструментом и спросила:
     - Это надолго?
     - Минут на  пять, -  сказал  он.  -  Жди здесь.  Теперь  вряд ли  стоит
остерегаться Судьи. Он уверен, что взрыв прикончит нас.
     Вновь забравшись в  машину, Чейз наклонился над панелью и,  крепко сжав
щипцами  провод, начал стремительно перегибать его взад вперед. Вероятность,
что  ручная  граната  взорвется,  была  ничтожна  мала,  хотя  он  и  не мог
чувствовать  себя  абсолютно спокойно,  пока  не  перекусил  провод.  Провод
провисал  дюймов на  десять, так  что  Судья  дал возможность Чейзу спокойно
поработать над ним.
     Конечно, Судья не  натянул провод вовсе не для  того, чтобы Чейзу  было
легче обезвредить  гранату.  Он  преследовал  другую  цель.  Граната  должна
взорваться не  раньше, чем девушка почти настежь откроет дверь, так чтобы на
нее  обрушилась  вся мощь взрыва. Больше того, при такой длине провода, если
учесть,  что  между выдергиванием  кольца  и взрывом пройдет  не менее  семи
секунд,  она могла бы  успеть даже  сесть  в машину, не  заметив  провода, и
осознать опасность, только когда было бы уже поздно.
     Чейз сильно крутанул провод в последний раз и перекусил его. Он отложил
щипцы в сторону,  перебрался на  пассажирское  сиденье, открыл дверцу, давая
доступ  в салон свету  с  улицы, и принялся  перекусывать провода, крепившие
гранату. Они снялись без  особого труда вместе с кусками черной изоляционной
ленты. Отцепив  наконец  металлическую гранату, Чейз  взвесил  ее  на  руке.
Настоящая боевая граната, а не бутафория, которую Судья подложил из  желания
попугать.
     Чейз завернул гранату в кусок вощеной ткани, который отыскал  в машине,
засунул ее в бардачок и запер его.
     Выйдя из машины,  он отцепил  провод от кнопки возле окна и засунул его
под сиденье, закрыл дверцу, подошел к лестнице и сообщил Гленде:
     - Готово.
     - А где же динамит? - спросила она.
     - Это не динамит, а всего лишь ручная  граната. Я завернул ее и запер в
бардачке.
     Девушка выглядела совсем больной, кровь отхлынула от лица.
     - А это безопасно?
     -  Совершенно безопасно.  Она  не может взорваться,  если не  выдернуть
кольцо.
     - Где он раздобыл ручную гранату?
     -  Не  знаю,  - пожал  плечами  Чейз,  -  какая-то  возможность  всегда
найдется. Когда-нибудь, может статься, я это выясню.
     - Что теперь будем делать? - спросила она.
     - Едем к Луизе Элленби,  как и собирались. Уж теперь-то  этого  подонка
просто необходимо выследить.
     Пока он заводил двигатель, она сказала:
     - Ну и нервы у тебя! Ты, похоже, даже не взволнован.
     - Как  бы не  так, - возразил он. - По-моему, я еще ни разу в жизни так
не беспокоился.  -  Он знал,  что  ему  нельзя  выплескивать  эмоции,  нужно
сохранить ненависть к Судье. Она поможет победить,  если он не разбазарит ее
по пустякам.
     Луиза  Элленби  открыла  дверь, облаченная  в пижамную  куртку с  синим
цветочным узором, которая едва прикрывала  ее ягодицы; вид  у нее был весьма
зазывный.
     -  Я знала, что вы вернетесь за обещанной наградой... - защебетала было
она, но тут увидела Гленду и воскликнула:
     - Ой!
     - Можно  войти? -  спросил  Чейз. Она в смущении отступила и закрыла за
ними дверь.
     Чейз представил Гленду как своего близкого друга, хотя понял, что Луизе
и  так все  ясно.  Она  надула губки - не по-женски, а  совсем по-детски - и
сказала:
     - Не хотите выпить на этот раз?
     -  Нет, - отказался Чейз. - У нас всего несколько вопросов, мы  надолго
не задержимся.
     - А я выпью. - Она прошла через комнату и соорудила себе напиток. Какой
-  Чейз не  смог  определить.  Она стояла,  отставив  правое бедро,  так что
пижамная куртка  слегка топорщилась  на ее круглых крепких ягодицах, которые
казались мягкими и белыми на фоне загорелых  ног.  Вернувшись, она села так,
что на какой-то миг совсем оголилась, потом заложила ногу  на ногу, скрыв от
взгляда самое интересное. - Что это за вопросы?
     Чейзу стало неловко. Он  видел, что Гленда просто-таки наслаждается его
смущением  и  яростью девочки.  Она  сидела на  одном из  жестких  стульев и
выглядела восхитительно,  так же положив ногу  на ногу. Однако ее ноги  были
куда  соблазнительна нее,  несмотря  на  весьма откровенную  наготу  молодой
хозяйки дома.
     - Ты сказала, что гуляла с Майком год до  того, как.., как его убили, -
перешел к делу Чейз.
     - Ну да,  примерно. - Луиза  взглянула  на Гленду,  на  ее ноги,  потом
перевела взгляд на  Чейза и не сводила  с него глаз  до самого их ухода. - А
что?
     - Ты никогда не замечала, чтобы  вас кто-нибудь преследовал - следил за
вами?
     - В последнее время? Нет.
     - Не только в последнее время, недели, может, даже месяцы назад.
     Она подумала, отпила из своего стакана и наконец сказала:
     - В начале года, в феврале или в марте, что-то такое было.
     Чейз почувствовал, как у него перехватило дыхание: он боялся произнести
даже слово из какого-то  суеверного страха, что все окажется напрасным и они
уйдут, так и не узнав ничего нового. Наконец он спросил:
     - Что ты имеешь в виду?
     -  - Ну, в первый раз, тогда Майк сказал, что какой-то  тип  преследует
нас, я  только посмеялась. - Она нахмурилась, видимо вспомнив,  как беспечно
смеялась тогда, думая теперь,  что была слишком легкомысленна. - Дикая идея,
прямо  как в кино. Майк вообще  был такой: то одна фантазия,  то другая. Он,
знаете  ли,  собирался  стать  знаменитым  художником.  Сначала  намеревался
работать   в   мансарде,  как   монументалист.  Потом  -  сделаться  книжным
иллюстратором,  а  после этого -  промышленным  дизайнером.  Он никак не мог
решить,  кем  именно,  но  обязательно хотел стать  знаменитым  и непременно
разбогатеть. Мечтатель. - Она покачала головой, такая мудрая задним  числом,
знающая, что мечты и планы зачастую не сбываются.
     -  Так  что  там  насчет преследования? - осторожно  спросил  Чейз.  Он
избегал  жестко гнуть свою линию, чтобы  не рассердить  девушку,  потому что
знал: такой уж у нее характер: чуть что,  замкнется и не скажет ни  слова. С
другой  стороны, ему  не хотелось сидеть тут до  утра,  выслушивая биографию
Майкла Карнса.
     - Это  был  человек  в  "фольксвагене", -  сказала Луиза.  - В  красном
"фольксвагене". Послушав Майка  с неделю,  я  и сама стала  приглядываться и
поняла, что это не фантазия. Кто-то действительно  ездил за нами  в  красном
"фольксвагене".
     - Как выглядел тот человек?
     - Я его так  и  не рассмотрела.  Он  держался  далеко  позади  и всегда
парковал машину подальше от нас, если выходил из нее. Но Майк его знал.
     Чейзу  на  миг  показалось, будто у  него едет  крыша, жутко захотелось
схватить  Луизу  и вытрясти из  нее все  без этой тягомотины с  вопросами  и
ответами. Сдержавшись, он спокойно спросил:
     - Кто же был этот человек в "фольксвагене"?
     - Не знаю, - произнесла она. - Майк мне не говорил.
     - И тебе не было интересно? - не поверил он.
     - Конечно было. Но когда Майку  что-нибудь втемяшится  в голову, его не
переубедишь.  Однажды вечером,  когда мы ехали в "Даймонд-Делл"  - это такое
водительское кафе на  Галасио, - он  вышел  из машины, подошел к тому типу в
"фольксвагене" и поговорил с ним. Вернувшись, он сказал, что знает его и что
тот  больше не  будет мозолить глаза.  Так оно  и оказалось. Тот тип уехал и
больше за нами не следил. Я так и не узнала, что это была за история.
     -  Но что-то  же ты думаешь об этом, - настаивал Чейз.  -  Не  может же
быть, чтобы ты успокоилась, не попытавшись узнать поточнее.
     Она отставила свой стакан и сказала:
     - Майк не хотел говорить об этом, и я, кажется, знаю почему... Тот тип,
как я полагаю, клеился к нему.
     - Гомосексуалист, - подытожил Чейз.
     - Это только мои домыслы, - сказала Луиза. -  У меня нет доказательств.
- Она взялась было за стакан и вдруг просияла:
     - Слушайте, так вы думаете, что это и есть тот тип с кольцом?
     - Может быть, - уклончиво ответил Чейз.
     - Кто он такой?
     - Пока не знаю, но узнаю. - Он поднялся, Гленда тоже встала.
     - Держу пари, это он и есть! - воскликнула Луиза.
     - И вот еще что, -  спохватился Чейз. - Мне  нужен список друзей Майка,
ребят его возраста, с которыми он был близок.
     - А девушек? - спросила она чуть-чуть вызывающе.
     Он на миг задумался и решил, что вряд ли парень в возрасте Майка станет
обсуждать  такие вещи со своими девушками, ведь сам факт, что к нему клеится
гомосексуалист,   способен    поставить   под    вопрос   его    собственную
мужественность. А  вот своим сверстникам он  вполне мог преподнести  это как
шутку, чтобы посмеяться.
     - Нет, только мальчики, - уверенно сказал он.
     - Сколько?
     - Пять или шесть.
     - Это, наверное, слишком много. У Майка не было столько друзей. Я  знаю
только троих.
     - Что ж, достаточно и этого.
     Она  взяла  с  письменного  стола  листок  бумаги  и  печатными буквами
записала  три фамилии. Потом встала, отнесла на место ручку и  протянула ему
листок. Все  эти вставания и хождения были явно  продуманы и предназначались
для того, чтобы он мог бросить несколько мимолетных взглядов на то, что,  по
ее мнению, сулило ему райское блаженство.
     -  Спасибо, -  поблагодарил  он, увидев  адреса  рядом  с  фамилиями, и
подумал: интересно, с кем из друзей Майка она спала?
     В дверях Луиза придвинулась к нему вплотную и прошептала:
     - А знаете,  нам  могло бы  быть очень  хорошо.  Гленда  стояла впереди
Чейза, спиной к  нему, и, по идее, не должна была слышать, но она обернулась
и приятно  улыбнулась младшей  девушке. А  потом сказала совсем не  приятную
вещь:
     - Но  беда в том, что  ты  слишком  стараешься,  Луиза, честное  слово,
слишком.
     Луиза  покраснела,  отпрянула  -  неосознанно  в  первый  раз за  вечер
сверкнув голым телом - и захлопнула дверь у них перед носом.
     - Она ведь еще совсем девчонка, - заметил Чейз, искоса глядя на Гленду.
Но та явно не желала ничего слышать. - Зачем ты так с ней?
     - Она ведет  себя  совсем  не  как  девчонка, -  отрезала Гленда. -  Ни
капельки не похоже.
     Чейз  понял,   что   девушка   ревнует,   и  если   бы   не  удручающие
обстоятельства, он бы, наверное, порадовался этому.
     В машине она, похоже, успокоилась и спросила:
     - Что дальше, детектив Чейз?
     Чейз сидел за рулем,  всматриваясь в темную улицу, и думал  о Судье. Он
постарался убедиться, что от дома Гленды за ними никто не следует, но не мог
отделаться  от  чувства,  будто ему в затылок нацелен  пистолет  -  или ей в
затылок. После истории с гранатой он стал чрезмерно бдителен.
     - Посмотрим, нет ли дома кого-нибудь из этих ребят, - предложил он.
     - В одиннадцать вечера, в воскресенье?
     - Скорее всего, нет, - согласился Чейз. - Но попытка не пытка.
     Он поехал  вперед, то  и  дело поглядывая  в водительское зеркальце. Их
никто не преследовал, по крайней мере физически.

     ***

     Джерри Тейлора, значившегося в списке третьим, они застали дома. Он жил
с родителями в районе Брэддок-Хойтс, в двухэтажном каменном доме с участком,
засаженным   роскошным   садом.   В  Брэддок-Хойтс   селились   в   основном
представители  среднего  класса  с  семьями:  врачи,  юристы,  преуспевающие
бизнесмены. Мужчина,  открывший дверь, высокий, седеющий, одетый в  потертые
джинсы, белую рубашку и поношенный свитер, казалось,  не удивился, что к его
сыну в такое позднее время заявились двое взрослых.  Он спросил, не влип  ли
Джерри  в  историю, кивнул, когда они  уверили его,  что  нет, провел  их  в
гостиную и  сказал, что Джерри появится через  несколько  минут. Он вышел  и
больше не возвращался.
     Джерри   Тейлор   оказался   худым   парнишкой   с  длинными  волосами,
ниспадающими   на  слегка  сутулые   плечи.  Одет   весьма  непритязательно:
расклешенные  джинсы  да  рабочая рубашка.  Едва войдя в комнату, он  принял
равнодушный  вид,  хотя было  ясно, что это совсем не  в его  характере.  Он
внимательно  выслушал  Чейза,  ответил  на  его вопросы,  не  сообщив ничего
нового, и проводил их до дверей.
     Они пошли к машине; каменный дом возвышался позади них как крепость.
     - Интересно, у него все друзья такие необщительные? - спросила Гленда.
     - Это болезнь поколения, - сказал Чейз.
     - Безразличие? - удивилась она.
     - Скорее - напускное безразличие. Они хотят выглядеть всезнающими и все
испытавшими.
     - Ты так говоришь, будто лет на сорок старше его.
     - Я именно так ощущаю. Она погладила его по плечу:
     - Что ты еще скажешь?
     - Сколько тебе лет? - спросил он.
     - Боже, какие мы тактичные!
     - Извини,  -  сказал он, обнимая ее.  -  Я  спрашиваю не  из  праздного
любопытства, у меня есть причина.
     - Двадцать один, - сообщила она.
     - А я думал, меньше.
     - Так вышвырни меня из машины. Он засмеялся:
     -  Мне  просто хотелось  узнать, какие сейчас самые популярные  злачные
места  у  восемнадцати-девятнадцатилетних. Я  уверен, что за  то время, пока
меня не  было, они сменились. Год-два -  это  слишком много, чтобы  "клевое"
место оставалось "клевым".
     - Бутербродные на Галасио весьма популярны. Но шанс найти там одного из
двух парней, должна тебе сказать, исключительно мал.
     -  Пожалуй, - согласился Чейз. -  Так что  едем  к тебе и ждем. Если не
поймаем ни одного из них по телефону сегодня, выйдем на них завтра утром.
     - Завтра понедельник, - возразила Гленда. - Я работаю.
     - У тебя есть отгулы? - спросил он.
     - Семь дней.
     - Возьми отгул.
     - Но...
     -  Пойми, иначе мне  придется  отправиться вместе  с тобой  на работу и
сидеть  там, чтобы быть уверенным в твоей безопасности, а значит, мне ничего
не удастся сделать.
     Она на миг задумалась и сказала:
     -  Ладно.  Теперь  поехали  домой,  а  то немного  жутко сидеть тут  на
открытом месте.
     Дома у Гленды Чейз  тщательно  запер дверь  и накинул дверную  цепочку.
Затем  он задернул  шторы на  всех окнах  и проверил, закрыта  ли стеклянная
дверь балкона, хотя казалось маловероятным,  что Судья  забросит  веревку на
перила и вскарабкается по  ней на  третий  этаж. Это трюк для  мелодрам  - в
жизни такого не бывает.
     - Скотч, - сказала Гленда, протягивая ему стакан.
     Они выключили  свет, зажгли фонарики  у дальней стены и уселись на пол,
опершись спиной на диван и глядя на разноцветные блики.
     -  По-моему, у  тебя уже достаточно оснований  обратиться в  полицию, -
заметила Гленда.
     - Граната?
     - Да.
     -  Не забывай, я  служил в армии. Если они продолжают  думать,  будто я
малость не в себе, могут предположить, что я незаконно привез гранату в США.
И еще, чего доброго, посадят на несколько дней.
     - А без  гранаты? -  спросила она. -  Может быть, у тебя для них вполне
достаточно сведений?
     -  И  каких же? Что  убийца  носил кольцо на мизинце. Или свидетельство
подружки, что он, кажется, приставал к  Майку. Или то, что некто собирал обо
мне  сведения в  университете  под  чужим именем?  - Он попробовал  скотч. -
Подлинного имени-то мы не знаем.
     - Зато есть описание его внешности.
     -  А  они  скажут,  что его  недостаточно или что я его  выдумал. -  Он
поставил стакан на кофейный столик. - Нет, я  не допущу, чтобы со мной снова
так  обращались. Уж  если я  приду к ним,  то пусть они  подавятся  своим..,
своими шляпами.
     Гленда засмеялась и подобрала под себя ноги:
     - Шляпами, да? Он улыбнулся:
     -  Послушай,  мы  ничего  не можем сделать,  пока  не поговорим с  теми
ребятами, а их наверняка еще  нет дома. Давай немного отвлечемся и поговорим
на другие темы. Я,  например,  даже не знаю, какие книжки  ты читаешь, какую
музыку любишь, нравится ли тебе ходить на танцы...
     - Ох, братец, - вздохнула девушка, - рискуешь соскучиться.
     Но шли часы за  часами, а он и не думал скучать, потому что ее суждения
отличались  свежестью. Общение с ней поднимало его дух, заставляло отступить
все  проблемы.  Время от времени они целовались, он обнимал ее  за плечи, не
более того. Между ними  словно существовало  молчаливое  соглашение избегать
даже  намека  на  более тесный контакт,  пока дело не  прояснится и Судья не
будет обнаружен.
     Через сорок пять минут зазвонил телефон.
     - К черту этих твоих бывших ухажеров! - заявил Чейз.
     - Скорее всего, это мама, -  парировала она. Гленда подошла к телефону,
взяла трубку.
     - Алло...  Да? - Она немного помолчала. - Мне это  не нравится. - Снова
молчание. - А теперь послушайте  меня... - Она остановилась  посреди  фразы,
посмотрела на трубку и положила ее на рычаг.
     - Ну что, не мама? - поддразнил Чейз.
     - Нет, -  сказала  она.  - Это Судья. Он сообщил мне, что убьет сначала
меня, потом тебя и в довершение ко  всему Луизу Элленби. Он поздравил меня с
тем,  что ты нашел и  обезвредил гранату, и, по  его словам, в следующий раз
сделать это будет не так просто.  А напоследок пожелал мне  приятно провести
вечер.


        Глава 11

     Норман Бойтс, друг Майкла  Карнса, имя которого  стояло первым в списке
Луизы Элленби, оказался дома, когда вскоре после полуночи Чейз позвонил ему.
Правда,  он дважды  сказал  о  своем намерении  отправиться спать  и желания
помочь у него было еще меньше, чем  у Джерри Тейлора.  Но было совершенно не
важно,  хочет он помочь или нет, потому  что самое  главное он сказал:  Майк
никогда  не говорил, будто к нему пристает  гомосексуалист или что некий тип
преследует его.
     Последний  мальчик,  Мартин  Кейбл,  уже  спал.  Его   мать  отказалась
подзывать сына:
     - Поймите, летом он работает шесть дней в неделю и ему нужен отдых.
     - Я отниму у него всего пять минут, - пообещал Чейз.
     - Он уже спит. Я не стану его будить.
     - А вы не скажете, где он работает? - спросил Чейз.
     - Это вы сегодня звонили? - спросила она.
     - Да.
     Она немного помолчала и сказала:
     -  Мартин  с  восьми  часов   утра  работает   в   бассейне   гостиницы
"Губернаторская" спасателем.
     - Спасибо, - произнес Чейз в  пустоту, потому что  женщина уже повесила
трубку.
     - Что, не удалось? - спросила Гленда.
     - С парнем придется встретиться утром. Она зевнула:
     - Тогда спать. После визита моей мамы и веселенькой сценки с гранатой у
меня глаза слипаются.
     В постели они немного подержали друг друга  в  объятиях, но  оба знали:
ночь  для того,  чтобы спать, -  и  только.  Это была  первая ночь за  много
месяцев, когда Чейзу ничего не снилось.
     В половине  девятого  в гостиничном бассейне  они застали двоих молодых
людей: один из них чистил металлическую ограду возле кромки воды, другой мыл
белый  трамплин для ныряния  - до  открытия в десять оставалось не так много
времени.  С  нескрываемым  интересом  парни  посмотрели на  Гленду,  и  Чейз
подумал, что  они явно  плохо  воспитаны. Но  когда один  из  них восхищенно
присвистнул, Гленда улыбнулась, принимая как лесть то, что его мать сочла бы
грубостью.  Это  было  еще  одно  различие  между ними, из-за которого  Чейз
чувствовал себя старым и усталым.
     Чейз подошел к парню, надраивавшему лесенку у мелкого края бассейна:
     - Мартин Кейбл?
     - Вон Марти, - сказал тот, указывая на юношу на трамплине.
     Мартин   Кейбл  выглядел  худым,   но  мускулистым   -  бицепсы   четко
вырисовывались, даже когда он не напрягал рук, -  и казался более  жестким и
жилистым,  чем штангист. Черная шевелюра  закрывала уши и затылок, но борода
еще  не  росла.  Когда  они  подошли, парень  уселся  на  трамплине,  слегка
возвышаясь над ними.
     - Мартин Кейбл? - спросил Чейз.
     - Да. - Он не напускал на себя скучающего вида, как Джерри Тейлор, и, в
отличие  от Нормана  Бейтса, проявил  дружелюбие. Солнце,  отражаясь в воде,
бросало призрачные мерцающие блики на его лицо и грудь.
     - Насколько мне известно, ты дружил с Майклом Карнсом.
     - Ага.
     - Хотел бы задать тебе несколько вопросов, если найдется пара минут.
     Парнишка стрельнул глазами на  Гленду, остановил взгляд на ее  стройных
лодыжках, потом  снова оглядел ее с ног до головы.  Наслаждаясь зрелищем, он
щедро разрешил:
     - Ага, валяйте, спрашивайте.
     - Ты хорошо знал Майка?
     - Мы были близкими друзьями,  даже  устраивали свидания с  девушками  в
одной машине.
     - Вместе учились в школе?
     - Ага. Вместе окончили в прошлом июне.
     - Майк был неравнодушен к девушкам? - поинтересовался Чейз.
     - Еще как! - ответил парень. - Господи!
     -  Как я  слышал, помимо Луизы Элленби, у  него  имелось еще  несколько
девушек на примете.
     -  Не  только на примете,  -  разоткровенничался  Мартин. - Он  спал со
всеми. Никак не мог насытиться,  наверно, потому, что это было  для него все
еще в новинку.
     - В новинку?  - переспросил Чейз. Он чувствовал, что  за этими  словами
кроется то, что их интересует, но не был уверен.
     - В первый раз он переспал с девчонкой еще в средней школе, в последний
день  учебы.  За  одну  ночь  он  превратился из  застенчивого подростка,  у
которого был  один  спорт на уме,  в.., в  общем,  в  кобеля.  Вы понимаете,
наверное, встречали таких людей?
     - Да, - подтвердил Чейз.
     - Мы даже советовали ему  поумерить свой  пыл,  дабы не  истощить  себя
преждевременно.
     Поскольку  вопрос  о  мужской потенции  Майкла Карнса они уже выяснили,
похоже, наступил подходящий момент спросить о главном, но только  так, чтобы
парень не замкнулся:
     - А он никогда не говорил тебе, что к нему.., пристает мужчина?
     - Голубой?
     - Ну да.
     Он снова взглянул на Гленду, потом на Чейза, раздумывая, и сказал:
     - А вы не представились. Чейз представил себя и Гленду.
     - Чем же объясняется столь пристальный интерес к Майку?
     - Мне кажется, - стал объяснять Чейз, - полиция ничего не делает. Вы же
знаете, я связан с этим делом и мне совершенно не улыбается мысль о том, что
на свободе бегает псих, который здорово на меня зол.
     Кейбл понимающе кивнул. Минуту спустя он заговорил  быстро и  невнятно,
точно обманывал чье-то доверие и хотел побыстрее отделаться:
     - Два  года назад Майк в первый раз переспал с девчонкой  и после этого
будто сдвинулся...  Знай вы его родителей,  все бы  поняли. Они  никогда  не
разрешали ему ничего  лишнего,  никаких развлечений, не говоря уж о сексе. И
он как с цепи сорвался. Даже учиться стал плохо.
     - Когда это произошло?
     - Где-то в середине второго  семестра старшего класса. Он хотел учиться
в университете, но у него бы ничего не вышло, закончил он второй семестр так
же  плохо, как первый. Хуже всего дело обстояло с физикой,  и кончилось тем,
что ему пришлось заниматься с репетитором.
     - А с кем именно? - спросил Чейз.
     - Учитель, который по субботам давал частные уроки. Я не  знаю, как его
фамилия, и никогда его не видел.
     - И этот самый учитель приставал к Майку?
     - Ага. Я только спустя год об этом узнал. Майк подтянулся и таки влез в
университет на дневное, а я уехал в  Питтсбург. Мы редко  переписывались, но
всегда встречались, если я приезжал на выходные и на  каникулы.  В феврале у
нас  было свидание  с  рыжими  двойняшками,  с которыми Майк познакомился  в
университете, очень кстати, милыми.  По  дороге  домой,  после того  как  мы
проводили  девчонок, он и рассказал мне  об этом  типе,  который преследовал
его, куда бы он ни пошел.
     - Это и был учитель физики?
     - Ну да.
     -  А  что  Майк  о  нем  рассказывал? Даже  самая  мелкая деталь  может
оказаться важной. Кейбл скосил глаза и облизнул губы:
     - Он  прекратил  брать уроки  по  субботам,  потому  что  преподаватель
пытался убедить его, будто  ничего  плохого не случится,  если  они  лягут в
постель.  Это было почти год назад,  когда мы  еще учились в старшем классе.
Потом,  по  словам  Майка, этот  тип продолжал  надоедать ему,  периодически
пытался заговорить  с ним. Но когда он  звонил,  Майк вешал трубку. Тогда он
стал преследовать Майка повсюду - жуть, да и только.
     - Но ты не помнишь его фамилии?
     - Нет.
     - И даже имени?
     - Даже имени.
     - Может, прозвище?
     - Майк конечно же не называл его прозвищем.
     - Да, наверное.
     -  Вот и все, - сказал Кейбл. Он стиснул руки  и захрустел суставами. -
Жаль, что так мало.
     - Думаю, вполне достаточно, как раз то, что надо, - возразил Чейз.
     -  Ну, тогда хорошо.  -  Кейбл  отвернулся  от Чейза,  тряхнул головой,
отбрасывая с лица густые волосы, улыбнулся Гленде и сказал:
     - У вас обалденные ноги!
     - Спасибо, - поблагодарила она.
     Из-за  палящего  солнца  Гленда  казалась  миражем   в  волнах  марева,
поднимавшегося  от  тротуара, в  то время как она шла  к машине.  Красавица,
подумал  Чейз, и Кейбл прав насчет ее ног. Сумеет  ли он помочь ей исполнить
обещание, заключенное в  ее теле, стать  для нее мужчиной? Он быстро прогнал
эти мысли и сел в машину.
     - Ты красивая, - сказал он.
     - Боже,  что за комплимент! - произнесла она с притворным удивлением. -
Я думала, что буду выслушивать их по крайней мере через день.
     - Я плохо  формулирую, но, признаться, приревновал к  этому парню. Я же
видел, как ты засияла в ответ на его похвалу твоим ногам.
     - Может быть, я и эмансипированная женщина, но у меня тоже есть эго.
     -  Я буду  стараться, - пообещал он, дотрагиваясь  до ее голого колена.
Оно было прохладным и крепким. Прикосновение  вызвало такую волну  желания и
вины одновременно, что он тут же убрал руку. - Достала?
     Она  открыла  конверт  и  вытащила  шесть  отпечатанных  на  мимеографе
страничек:
     -  Список  всех  учителей,  преподающих в  старших, младших и выпускных
классах.
     - С адресами и  телефонами, -  одобрительно заметил он. - Как  тебе это
удалось?
     -  Фокус, которому научилась, постоянно крутясь среди репортеров. - Она
наклонилась  вперед,  щелкнула  зажигалкой  на  щитке,  достала  сигарету  и
закурила. Затянулась один раз, а потом довольствовалась  тем, что держала ее
в руке. - Я встретилась  со школьным инспектором  и назвалась представителем
коммерческой фирмы,  рассылающей  по  почте  запросы.  Он  пребывал в  таком
отчаянии, что приходится  работать летом, когда все учителя в отпуске, и так
обрадован возможностью пообщаться с милой молодой женщиной в мини-юбке,  что
даже не  спросил,  почему мы  запрашиваем информацию лично, а не по почте. К
тому же я выписала ему чек со своего собственного счета в  качестве платы за
список, и мне даже не пришлось объяснять этого. Двадцать пять тысяч долларов
за имя, адрес и телефон почти трех тысяч сотрудников  - а они, наверное, уже
не раз продавали этот список за гораздо большие деньги.
     Он восхищенно покачал головой:
     - При такой голове тебе даже не обязательно иметь такие ноги.
     - Не правда.
     - Не правда?
     - Если бы он  не  пялился  на ноги, то наверняка более здраво мыслил. И
задал бы массу всяких неудобных вопросов.
     Чейз вернул ей список:
     - Что ж, благодаря твоим ногам мы приближаемся к месту назначения.
     - Ты действительно думаешь, что он учитель физики?
     -  Многое  сходится.  Включая даже  глушитель  для  пистолета.  Обладая
профессиональными знаниями,  он запросто мог смастерить его сам. Я помню, он
говорил, что плохо стреляет именно из-за глушителя.
     Чейз  остановил  машину у ее дома. Они поднялись  в  квартиру  и вместе
просмотрели список,  обводя фамилии  учителей физики  -  их  оказалось всего
трое.  Он  обзвонил  их  всех  за  десять  минут  и  с  каждым  перемолвился
несколькими словами.  Ни один из  них, похоже, не был  Судьей. Оставался еще
один  шанс:  совсем не обязательно, чтобы  репетитор по физике  преподавал в
школе именно физику; теперь  они обвели  фамилии учителей  естествознания  в
старших  и  младших  классах  и позвонили всем  тридцати  девяти. Двенадцать
номеров  не ответили, еще четверых не  было дома,  но они должны были прийти
после обеда. Среди остальных двадцати трех Судьи не оказалось.
     К половине  седьмого у них остался только один человек. Чарльз Шинблут,
учитель естествознания в  начальной школе. Но когда Чейз набрал  его номер в
седьмой раз, он ответил:
     - Шинблут у телефона.
     -  Вы  мистер   Шинблут,  учитель  естествознания  в  младших   классах
уолтерсонской школы? - спросил Чейз.
     - Да, это я.
     - Чарльз Шинблут?
     - Да. Кто это?
     Чейз повесил трубку.
     - Ну? - спросила Гленда.
     - Это не Судья, - сказал он. - Мы идем по ложному следу.


        Глава 12

     Анна  и  Гарри  Карнс  жили   в  скромном  белом  деревянном   доме  на
Винклер-стрит, в одном из старейших жилых районов  города, населенном людьми
среднего   достатка.   На  подъездной  дорожке,  усыпанной  гравием,   стоял
трехлетний "рамблер"; в окнах нижнего этажа горел свет. Плотные желтые шторы
скрывали от Чейза внутренний интерьер комнат,  но он полагал, что они так же
уродливы, как сам дом и весь квартал. Тишину нарушали только шум грузовиков,
проезжающих по шоссе в  трех  кварталах отсюда, да телевизор,  включенный на
полную громкость в соседнем доме.
     - Ну что, идем? - спросила Гленда.
     - Я уж думаю, -  сказал Чейз, - может быть, гомосексуализм здесь ни при
чем?
     - Но человек, который преследовал их, ездил на красном  "фольксвагене",
как говорит Луиза Элленби. И когда ты  обвинил его по телефону, реакция, как
тебе показалось, была слишком бурной.
     - Но считается, что голубые не так склонны к насилию, как обычные люди.
И  те,  с  которыми я  общался,  вполне  подтверждают  это  мнение.  Не могу
представить, чтобы хоть один из  геев,  которых я  знал, взял  нож  и  пошел
убивать.
     - Отвергнутый любовник, - предположила Гленда.
     - Слишком банально, чтобы быть  правдой. Она скользнула поближе к нему,
не обращая внимания на панель между сиденьями.
     - В чем дело, Бен? По-моему, ты просто ищешь отговорку, лишь бы не идти
и не говорить с родителями Майкла.
     Он посмотрел на освещенные окна и вздохнул:
     - Они, чего доброго, начнут благодарить меня за попытку спасти их сына,
и я снова сделаюсь героем. Знала бы ты, как мне это надоело.
     - А может быть, и не  начнут, - возразила она. - Они и не знают, кто ты
такой.
     Он распахнул дверцу машины и поставил ногу на край тротуара:
     - Ну, пойдем, покончим с этим.
     Дверь открыла Анна  Карнс, седая женщина, не пользовавшаяся косметикой;
но и пользуйся она ею, вряд ли это бы помогло. Слишком резкими были черты ее
лица  -  сплошные  углы и плоскости, глаза чрезмерно  близко  посажены, губы
тонкие и поджатые. На ней бесформенно висело домашнее платье, доходившее  до
середины толстых икр. Нет, она вовсе не заботилась  о  стиле,  просто платья
такой длины, по-видимому, носила всегда.
     - Входите, пожалуйста, - пригласила она. - Рада вас видеть.
     Серость.  Все в доме выглядело  серым, грустным и обыденным.  Мебель  в
гостиной темная и тяжелая: на спинках кресел и диванов - белые чехлы. Горели
две лампы, причем обе тусклые, какие-то подслеповатые. Телевизор работал, но
казалось, никто его не смотрит.  Стены комнаты окрашены в унылый  коричневый
цвет - такими обычно бывают стены в общественных учреждениях -  в школах или
в  коридорах  мэрии.  На стенах висело  с  полдесятка табличек  с  девизами,
полностью соответствующими вкусам хозяев.
     Гарри  Карнс  оказался таким  же  серым,  как его жена  и  их  комната,
человеком низенького роста и хилого сложения. Руки его дрожали,  если только
он  не клал их  на  подлокотники  кресла;  он избегал  смотреть  на  Чейза и
устремил свой взгляд куда-то за его левое плечо.
     Чейз  и Гленда сели на диван, не прислоняясь к спинке;  им было явно не
по себе  в  этой  комнате  с  чехлами,  лозунгами  и  выставленными  напоказ
библиями.  Миссис Карнс то и  дело бросала неодобрительные  взгляды на голые
ноги Гленды, едва  прикрытые мини-юбкой, а мистер Карнс усердно притворялся,
будто вообще не  знает, что Гленда женщина.  Общее  настроение  было как  на
похоронах.
     Когда наконец покончили с благодарностями, Чейз сменил тему разговора:
     -  Я пришел, чтобы задать  несколько вопросов о Майкле. Видите ли, я не
уверен,  что полиция  тщательно  занимается этим делом, а мне очень хочется,
чтобы оно побыстрее решилось, учитывая, что убийца может быть зол на меня.
     - Что за вопросы? - спросила миссис Карнс. Где-то в коридоре на  втором
этаже  пробили  старинные часы. Звук  показался Чейзу глухим и  далеким, как
обрывки кошмарного сна.
     - В основном о школе, - ответил Чейз.
     - Он был хороший мальчик, - сказал мистер Карнс. - Старательно учился в
школе, а потом в колледже.
     -  Давай  не  будем  лгать мистеру  Чейзу,  - заявила  Анна  куда более
решительно, чем ее муж. - Мы же знаем, что это не так.
     - Но  он был  хороший мальчик,  - упорно повторил старик; казалось,  он
пытается убедить не столько жену, сколько самого себя.
     - Он свихнулся, - отрезала миссис Карнс. - И год от года становился все
более неузнаваемым.
     - Как это свихнулся? - не понял Чейз.
     -  Стал  гулять,  - принялась  объяснять миссис Карнс. - Приходил среди
ночи,  и обычно с девушкой. Вы  же знаете, где  его убили, в  этом греховном
месте, которое они называют парком.
     Не желая продолжать разговор на эту тему, Чейз сказал:
     - Я пришел в основном для того, чтобы  спросить о репетиторе, с которым
Майкл занимался физикой в выпускном классе.
     - Он гулял каждую ночь  и плохо учился,  - продолжала гнуть свое миссис
Карие. -  Мы уже все перепробовали. Его бы выпороть как следует, но где там,
он был  сильнее и меня и отца. Когда мальчик вырастает и  теряет уважение  к
старшим, что тут поделаешь? Он работал и скопил денег на машину. И вот тогда
удержать его стало и вовсе невозможно.
     Мистер  Карнс  молчал;  отвернувшись,  он  уставился  в  телевизор, где
показывали состязания дрессированных собак, до тошноты предсказуемые.
     - С кем он занимался физикой? - настойчиво спросил Чейз.
     Миссис  Карнс  тоже посмотрела  на экран: собака  прыгнула через обруч,
другой  пудель перекувырнулся назад. Под аплодисменты невидимой  публики она
сказала:
     - Я не помню его фамилии. А ты, отец? Муж отвел взгляд от телевизора и,
как раньше, вновь устремил его за левое плечо Чейза.
     - Я с ним не встречался, - сказал он.
     - А  вы платили по чекам? Должны же вы  были записывать чеки  на чье-то
имя?
     - Мы платили наличными, - уточнила  миссис Карнс, - восемь долларов  за
два  часа каждую субботу, и  Майк брал деньги с собой. Через некоторое время
учитель  заметил способности  Майка  к  физике и предложил  заниматься с ним
бесплатно.
     - Майк был способным мальчиком, - вступил в разговор мистер Карнс. - Из
него могло бы что-то получиться.
     - Если бы он не  свихнулся, - почти согласилась жена. - Но он свихнулся
и никак не желал угомониться и взяться за ум.
     Чейз почувствовал, что Гленда слегка  прикоснулась ногой к  его ноге, и
понял:  ее тоже раздражает этот  завуалированный непрекращающийся спор между
мужем  и женой и  их враждебность к слабостям единственного сына - если  это
были слабости.
     Он спросил:
     -  А как вы нашли частного  репетитора - или он занимался с учителем из
своей школы?
     - Его фамилию нам сообщили в  школе, - сказала она. - У них есть список
рекомендуемых  репетиторов. Но он не преподавал там.  По-моему, он работал в
католической школе.
     -  Это  была  частная  школа,  -  подал голос Гарри Карнс, - однако  не
католическая. Какая-то академия в городе.
     - Школа для мальчиков? - уточнил Чейз.
     - Кажется, да.
     - А  по-моему,  именно  приходская  школа,  -  возразила его  жена. Она
смотрела на мужа так, будто хотела, чтобы он взял свои слова обратно.
     - А вы,  случайно, не  помните названия школы? - спросил Чейз старика -
этого усталого старика.
     - Нет, - сказал  Гарри Карнс. - Но она точно  не  приходская.  Я помню,
Анна тогда еще опасалась, как  бы  он не оказался католиком. Она не  хотела,
чтобы Майк брал частные уроки у католика.
     - Нужно соблюдать осторожность, - заявила старуха. - Я всегда старалась
соблюдать  осторожность,  когда  дело  касалось  Майка.  Это  ты уделял  ему
недостаточно внимания. Может быть, если бы оба бдели, он бы не свихнулся.
     - И последнее, - сказал Чейз. -  Правда, это может вас расстроить. Если
вы не захотите отвечать, так и скажите.
     Анна  Карнс  покосилась на  голые  ноги  Гленды,  нахмурилась, перевела
взгляд  на  Чейза.  Гарри  смотрел через  плечо  Чейза,  словно  манекен  со
стеклянными глазами.
     - Похороны состоялись в  четверг. Вы, случайно,  не заметили, - спросил
Чейз, - во время церемонии незнакомых людей?
     - Там было много народу, - сказала Анна.
     - В основном его приятели, - добавил Гарри. Старуха продолжила:
     - Мы  почти не знали его друзей. Пару  раз он приводил на вечер  или на
ночь каких-то подвыпивших мальчишек. Но я не велела ему делать этого впредь,
если  они не знают меры  и  не умеют вести себя  как взрослые. И конечно, на
похороны пришли девушки, с которыми он..,  был знаком, девушки из школы и из
колледжа.
     Чейз повторил им описание Судьи со слов Брауна.
     - Такого человека там не было?
     - Не помню, - вздохнула Анна. - Пришло много народу.
     - А вы, мистер Карнс?
     - Тоже не припомню.
     Старик плакал. Слезы  еще не скатились  по щекам, а только собирались в
уголках глаз большими каплями.
     Жена увидела его состояние и примирительно сказала:
     - Я, наверное,  слишком  строга к  мальчику. Он ведь  Не  был таким  уж
пропащим. Нельзя обвинять ребенка в его недостатках, ведь правда? Все дело в
родителях, в нас. Если  у  Майка были какие-то плохие черты,  если он не был
идеальным, то  лишь потому,  что мы сами не идеальны.  Нельзя  же  воспитать
праведного  ребенка, если  сам грешишь. Так что  мы  сами виноваты.  Правда,
папа?
     - Да, - согласился он. - Мы сами грешили, и нельзя обвинять мальчика.
     Чейзу стало  слишком тошно,  чтобы  дольше  оставаться  там.  Он  резко
поднялся и взял Гленду за руку.
     -  Спасибо, что уделили нам время, и извините за беспокойство, - сказал
он. - Извините, что напомнил вам все это.
     - Ничего, - произнесла мать Майка. - Мы рады помочь.
     Гленда в  первый раз подала голос. Она взяла со столика вечернюю газету
и спросила:
     - Это сегодняшняя газета?
     - Да, - ответила Анна.
     - Если вы прочитали ее, нельзя ли мне взять? Я сегодня не сумела купить
газету.
     - Пожалуйста, - сказала  Анна,  провожая  их по коридору к двери. - Там
все равно ничего интересного.
     - Вы служили в армии,  - сказал им  вслед  Гарри  Карнс.  Он повернулся
вполоборота в своем кресле и смотрел на расстегнутый воротник Чейза.
     - Да, - ответил Чейз.
     -  Думаю,  именно  это  и  нужно  было  Майку. Если бы  мы убедили  его
отслужить  в армии, а потом  уж пойти в  колледж, может быть,  все сложилось
по-другому. Там его привели бы в чувство, научили уму-разуму.  Возможно, ему
не помешало бы год-другой побыть там, где вы.
     - Меньше всего на свете, - резко возразил Чейз.
     - Может быть, вы правы, а может быть, и нет.
     -  Уж  поверьте  мне,  -  сказал Чейз: теперь он окончательно  перестал
сочувствовать старику, разозлившись из-за  легкости, с которой тот готов был
послать своего сына в самое пекло. В дверях миссис Карнс снова поблагодарила
его и сказала, что рада была познакомиться с Глендой. А затем спросила:
     - Милая, а вам не холодно в этом вашем платьице?
     - Вовсе нет, - ответила Гленда. - Сейчас ведь лето.
     - Да, но все-таки...
     - К тому же,  - перебила Гленда, - я нудистка. Если  бы закон позволял,
предпочла ходить совсем без платья.
     - Ну, до свидания, -  произнесла Анна  Карнс.  Она деланно улыбнулась и
закрыла дверь.
     - Ты  кажешься такой  мягкой,  нежной  и  милой  - пока  не  выпускаешь
ядовитые коготки, - сказал Чейз. - С тобой не соскучишься.
     Гленда взяла его под руку, и они пошли к машине.
     -  Черт бы их побрал,  меня от этой пары чуть не стошнило. Им совсем не
жалко своего сына - только себя. Если бы  он отправился воевать и его убили,
они бы наверняка лопнули от гордости.
     - Вот именно, - согласился Чейз. - Я с такими уже встречался.
     Он усадил Гленду в машину, обошел вокруг и сел за руль.
     - Посмотри, это тебя  заинтересует, -  сказала она, развертывая газету,
которую взяла на кофейном столике у Карнсов.
     -  Да,  кстати,  зачем она тебе  понадобилась? Гленда  прочитала  вслух
заголовок:
     - "Хозяин таверны застрелен".
     - Ну и что?
     - Это Эрик Бренц, - объяснила она. - На первой полосе его фотография. -
Девушка протянула Чейзу газету.
     Он принялся читать при свете уличного фонаря.
     - Расскажи, что там, - попросила Гленда.
     - В  него выстрелили пять раз. Дважды в голову и трижды в грудь, причем
с близкого расстояния.
     -  Боже  мой,  -  воскликнула  она,  дрожа  всем  телом,  и  машинально
потянулась за сигаретой, которую зажгла, но курить не стала.
     - Сегодня в десять минут первого его обнаружила сестра.
     -  Это  последний,  вечерний  выпуск,  -  заметила Гленда. - Он недавно
вышел, и, наверное, там только короткая информация.
     - Так и есть.  Почти ничего не  сказано, только как  его нашли и где он
жил - в городской квартире на Галасио, там прежде были поля для гольфа.
     - Я знаю  этот район.  Дома там  стоят впритык друг  к другу.  И  никто
ничего не слышал?
     - Нет.
     - А улики?
     - О них ни слова, - сказал он.
     - Что ты об этом думаешь, Бен?
     -  Это Судья, - сказал Чейз, абсолютно уверенный  в этом, хотя подобный
вывод его мало радовал.
     - Ты не можешь так безапелляционно утверждать.
     - И  все-таки это он. Выходя в  субботу днем из таверны,  я был уверен,
что Бренц знает человека, которого я описал, но мне так ничего и не  удалось
из  него выудить.  Он, наверное, пытался дозвониться  Судье в субботу, когда
тот  караулил  возле  твоего дома.  Но, похоже, не  смог связаться с ним  по
меньшей  мере до  воскресенья,  возможно даже,  до  воскресного вечера.  Он,
вероятно, попросил  Судью зайти к нему сегодня  утром  и, видимо, намекнул о
причине. У него было вполне достаточно времени сообразить, кто я такой, и он
соединил  все   обрывки   информации   воедино.  Может  быть,  он   собрался
шантажировать Судью.  Судя по виду  Бренца,  это  явно  не  противоречит его
принципам.
     Гленда загасила сигарету в пепельнице:
     - Все, не выношу больше даже запаха.
     -  А  я  уж удивлялся, почему  целый день нас  никто не преследует и не
досаждает нам, - произнес Чейз. - Теперь, кажется, понял. Если Бенц позвонил
Судье вчера и попросил зайти сегодня  утром, при этом намекнув, для чего, то
ему пришлось бодрствовать почти всю ночь.  Возможно,  Бренц позвонил ему как
раз  после того,  как  он подложил гранату в мою  машину.  Убив  Бренца, он,
вероятно,  отправился  домой  и  улегся  отсыпаться.  Я  где-то  читал,  что
сумасшедшие,  совершив  убийство,  спят  без  задних ног  от  эмоционального
перенапряжения.
     - Если он  весь день спал, - предположила Гленда, - то вскоре встанет и
объявится.
     - Да, - согласился Чейз. - Поэтому мы едем к тебе и запираемся до утра.
Все равно раздобыть в школе список репетиторов по физике мы сможем не раньше
девяти часов. Так что пока отдохнем.
     - Да,  поехали домой,  -  сказала она.  -  А то  здесь, на  улице, меня
прямо-таки мороз по коже продирает.
     - Ты  же нудистка, -  напомнил  он, - и должна быть  привычной  к таким
вещам.
     - Это же мороз совсем другого рода. И вообще,  Бен, прекрати острить. Я
хочу, чтобы меня отвезли домой и поили виски, пока я не усну.
     - Заметано, - пообещал он. По пути от дома, где прежде жил Майкл Карнс,
их никто не преследовал.


        Глава 13

     Во  вторник утром  Гленда позвонила  на  работу и  взяла  второй  отгул
подряд.  После  того  как  они  позавтракали,  Чейз  набрал  номер  школы  и
представился  отцом мальчика,  которому  нужен  репетитор  по  физике, чтобы
подготовить его к экзамену в физическом колледже. Секретарша оказалась милой
и услужливой. Через десять минут он получил фамилии четверых преподавателей,
заинтересованных в такой работе.
     -  Двое  из  них  фигурировали  в  прежнем списке, - заметила Гленда. -
Значит, это либо Монро Каллинз, либо Ричард Лински.
     -  Не обязательно,  - возразил  Чейз. -  Может  быть, год  назад  школа
рекомендовала других педагогов.
     - Мы все сейчас узнаем, правда?
     Он кивнул  и снова  снял  трубку. Он набрал номер Монро Каллинза и стал
ждать, представляя себе, что почувствует Судья, когда услышит голос  Чейза и
поймет: роли  поменялись.  Точнее,  их  поменяли,  причем не случайно,  а  в
результате упорного поиска, напряженных размышлений.
     Никто не отвечал.
     - Может быть. Судья торчит здесь, следит за домом?
     - А если этот тип просто пошел покупать газету или отправился по другим
делам? Попробуй позвонить другому.
     Он  отставил  телефон,  посмотрел на номер Ричарда Лински,  затем  снял
трубку.
     Снова никто не ответил на его звонок.
     - Черт! - взорвалась  Гленда.  Чейз  вытер вспотевшие  ладони о джинсы,
которые она час назад погладила для него.
     -  Давай  наберемся терпения.  Мы  попробуем  позвонить еще  раз  около
полудня,  может быть, кто-нибудь из них  явится домой на обед. -  На джинсах
Чейза остались темные полосы пота.
     В течение следующего часа  Гленда пыталась читать, усевшись с  ногами в
одно  из  кресел  с  плюшевой обивкой.  Чейз тоже решил почитать,  но только
бродил вдоль книжных полок в коридоре, вынимал  то  один томик, то другой  и
тут  же ставил  на место. Казалось, он  ищет какую-то конкретную  книжку, на
определенную тему, хотя ни о  чем таком он не думал. Ему пришло в голову, уж
не разыскивает ли он стеклянных собачек, спрятанных за книгами.
     В одиннадцать зазвонил телефон.
     - Я подойду, - сказал Чейз.
     - А если это не он?
     - Кто же еще?
     -  Ну,  например, моя мама.  Или  кто-нибудь с  работы.  -  Она встала,
подошла  к  телефону,  но не сняла трубку,  а  только  смотрела  на  него, в
бездействии слушая, как он звонит. Наконец решилась:
     - Нет, все-таки я сама.
     - Ну, давай.
     -  Алло!  -  Гленда улыбнулась  и  прикрыла  трубку  рукой.  Улыбка  ее
выглядела  так,  будто  она отчеканена  молотком  на куске жести,  твердом и
начавшем ржаветь. - Мама, - прошептала она.
     Чейз вернулся к книжным полкам и в конце концов выбрал иллюстрированную
историю  эротического искусства. Он  не  думал, что это возбудит  его  прямо
сейчас, но там по крайней мере хоть читать было почти нечего.
     Мать Гленды продержала ее у телефона минут пятнадцать. Положив  трубку,
Гленда сказала:
     - Мама спрашивала, не слишком ли серьезно я заболела.
     - А откуда она знает, что ты сказалась больной?
     -  Позвонила на работу, чтобы что-то мне рассказать, там ей и сообщили.
- Она вернулась в свое кресло, взялась было за книжку, но тут же предложила:
     - Может, позвоним этим субъектам?
     Он посмотрел на стенные часы в коридоре:
     - Еще немного подождем.
     -  Пожалуй, ты  прав,  - согласилась  Гленда.  В следующие  полчаса она
зажгла и погасила четыре сигареты, хотя не сделала ни одной затяжки.
     В полдень, когда они позвонили, ни одного из мужчин по-прежнему не было
дома.
     - Следующая попытка в три, - заявил Чейз.
     Они немного поиграли в карты, вместе приняли ванну, что не привело ни к
каким  эротическим  последствиям,  немного  посмотрели  телевизор   и  снова
попытались читать.
     Но и в три ни один из абонентов не ответил.
     В половине шестого - тоже.
     - Я  просто лопну от нетерпения, если мы не  доберемся до них как можно
скорее,  - сказала Гленда.  - Мне уже приходят на ум  бредовые  идеи,  вроде
того, что они оба Судьи.
     - Я тебя понимаю, - признался Чейз. - Сам недавно искал в твоем книжном
шкафу стеклянных собачек.
     - Стеклянных собачек?
     Прежде чем он успел объяснить, зазвонил телефон.
     - Твоя мама уже звонила, а для сослуживцев поздновато. - Он снял трубку
и сказал: "Алло".
     -  Не можете же вы вечно сидеть взаперти, - произнес  Судья. - Рано или
поздно придется выйти.
     -  Почему  бы тебе не подняться к нам? -  спросил Чейз. - Это бы решило
твои проблемы.
     Судья засмеялся:
     -  Ты все время недооцениваешь меня  - или это такая шутка? В  общем, я
позвонил  только сказать, что на время  покидаю свой пост - иду домой, чтобы
поесть и поспать. Так  что вы совершенно  спокойно можете выйти за  хлебом и
молоком. - Он снова принялся смеяться и долго не мог остановиться.
     - А ты здорово уверен в себе, правда? - спросил Чейз.
     -  Почему  бы и нет?  Времени  у  меня хватит:  я  могу неделями  ждать
подходящего момента.
     За долгие часы ожидания у  Чейза хватило времени обдумать,  что сказать
Судье, если  тот снова  позвонит. Так  что  теперь все шло точно по готовому
сценарию.
     - А ты тщательно исследовал прошлое Эрика Бренца, прежде чем убить его?
     Судья несколько секунд молчал, а потом резко и нервно заговорил:
     - Я знал его так хорошо, что этого не потребовалось. Он уже многие годы
заслуживает смерти.
     - Но в особенности теперь, когда узнал про твои дела.
     - Я убил его не по личным причинам, - сказал Судья. - Ты должен понять.
Он  был грешником,  заслужил  смерть - и,  убив его,  я  облагодетельствовал
общество. - От избытка эмоций речь Судьи стала нечленораздельной. Он повесил
трубку.
     Чейз сказал:

     ***

     - Давай снова попробуем обзвонить номера.
     - Думаешь, он звонил из дому?
     -   Думаю.   Сейчас  этот  выродок  уже   не   принимает  никаких   мер
предосторожности.
     Он  позвонил Монро Каллинзу. Никто не  ответил. Колеблясь, набрал номер
Ричарда  Лински;  ответили после шести гудков.  Чейз  заставил  человека  на
другом конце провода сказать "алло" несколько раз, но сам не  отвечал. Когда
Лински дал отбой, Чейз повесил трубку.
     - Ну, что? - спросила Гленда.
     -  Это он, -  сказал  Чейз. - Настоящее  имя  Судьи  -  Ричард  Лински.
Известный репетитор по физике. Мы поймали его.
     Чейз отнес  сумку с вещами Гленды в комнату мотеля и поставил у изножия
двуспальной  кровати, Затем вернулся  к двери,  запер  ее,  проверил  замок,
накинул цепочку. Комната оказалась  маленькой, но чистой и удобной. В ванной
окна не было вовсе, а в единственном окне комнаты стоял кондиционер.
     - Если никуда не высунешься, будешь здесь в безопасности, - сказал он.
     - А если высунусь?
     - Гленда...
     Девушка   стояла   в   дверях  ванной,  уперев  руки  в  бедра,   очень
привлекательная в  гневе.  Она уже больше часа  была такой  привлекательной,
потому что именно столько времени злилась на него.
     - Я знаю адрес Лински не хуже тебя и могу добраться туда прямо вслед за
тобой, если возьму такси, как только ты уйдешь.
     Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. Она  не сопротивлялась, но
и не поощряла его.
     - Гленда, ты же знаешь, как это опасно: он убил двух человек и грозился
убить нас. Я обучен самообороне, а ты  нет.  Я был на  войне, а  ты нет. Все
очень просто.
     - Нет, все может быть еще проще, - сказала она. - Пойди в полицию.
     - Я же сказал тебе, что пока не хочу.
     - Но почему?
     - Я должен удостовериться, что это  Судья, что я ни в чем не ошибся. Не
хочу, чтобы надо мной снова смеялись.
     Она вся сжалась, отпрянула от  него, потерпев поражение,  но продолжала
спорить, хотя уже и не так настойчиво:
     - Бен,  ты  же можешь  позвонить по телефону  и  высказать ему  все  на
расстоянии, правда? Ты бы и так все быстро узнал.
     - Я должен, - твердо сказал он.
     Хотя  он  изо всех  сил пытался убедить ее, что рассуждает здраво, но и
сам толком не понимал мотивов своих поступков. Она совершенно права, но Чейз
ощущал необъяснимую потребность увидеть Судью  лично и сделать развязку всей
этой истории как можно более острой и внезапной.
     - Если  Лински  виновен, его отпечатки  совпадут с отпечатками на ноже,
которым убили Майкла Карнса. Дать анонимную взятку полиции...
     - Я  должен так поступить, - повторил он, когда она иссякла, как старый
фонограф.
     Гленда, устав, всей тяжестью тела оперлась на него.
     - Ну ладно, ладно.  Но я  бы предпочла, по крайней мере,  сидеть у себя
дома. Ждать здесь, в незнакомом месте, просто невыносимо.
     - Я уже объяснил тебе, почему так  надо,  - сказал Чейз,  обнимая ее  и
нежно  поглаживая  ей  затылок.  - Может  быть, он  все наврал,  сказав, что
намерен ужинать и спать. Может быть,  он только и ждет  того, что я выйду из
квартиры, чтобы добраться до тебя.
     - Но  когда  мы  вышли,  его  не  было,  и  по пути  сюда  нас никто не
преследовал.
     - И  все же я  не могу рисковать, когда речь идет  о тебе. Теперь же он
никак не  может знать,  где ты. - Он  поцеловал  ее,  чуть-чуть  небрежно, и
выпустил из объятий. - Я должен идти, а то он уйдет из дому, и я упущу его.
     - Я буду тебя ждать, - неохотно произнесла Гленда, наконец садясь.
     - Никуда не денешься, а то я позвоню в "Пресс диспатч"  и скажу, что ты
вовсе не больна.
     Она не улыбнулась его шутке, и Чейз счел это вполне естественным.
     Он отпер  дверь, снял  цепочку и  вышел на  бетонную дорожку. Подождал,
пока Гленда закроет  дверь,  запрет оба  замка, и выехал  из мотеля  в своем
"мустанге".
     Впервые за много дней оставшись в полном одиночестве, он обнаружил, что
его мысль блуждает по путям,  которых  он старался избежать.  Однако  спор с
Глендой  заставил его определить  для  себя,  что, собственно, она для  него
значит и  что  с ним будет,  если он  ее потеряет.  До  этого он  интуитивно
чувствовал, что такой потери он просто не перенесет, но в этот момент должен
был  осмыслить  причины, по которым  ее  смерть погубит  его.  Конечно, есть
простая истина:  он  любит  ее так, как  еще не  любил ни одной  женщины, но
случается, человек теряет возлюбленную, а потом все-таки находит счастье.
     Дело не только в этом. Он должен был осознать и принять вторую причину,
по  которой ее  смерть  нужно предотвратить любой ценой:  если она  погибнет
из-за Судьи,  в  этом  будет  косвенная вина  Чейза. Не появись  он  в жизни
Гленды, Судья  не узнал  бы о  ее  существовании. Он, Чейз,  навлек  на  нее
опасность, и если  не сможет оградить от нее возлюбленную, то  вина, которая
уже лежит на нем, во сто крат возрастет.
     И тогда он сойдет с ума.


        Глава 14

     Без  четверти  восемь вечера Чейз припарковал машину в двух квартала от
дома  Ричарда Лински  и  прошел  остальной  путь  пешком, по противоположной
стороне  улицы.  На  углу,  полускрытый  за  телефонной  будкой,  он оглядел
местность, стараясь хорошенько запомнить ее при свете, чтобы, когда он будет
возвращаться сюда  в темноте, можно было свободно ориентироваться. Это  было
чистенькое небольшое  бунгало, второе от угла, в  хорошем состоянии, недавно
покрашенное: белое с  изумрудно-зеленой отделкой  и темно-зеленой черепичной
крышей. Оно стояло  на небольшом  участке, тоже ухоженном, обсаженном низкой
живой  изгородью,  такой  ровной, что  казалось,  будто  ее  подстригают  по
линейке.
     Он  повернулся  и двинулся по улице, перпендикулярной той,  на  которой
стояло бунгало, нашел узкий проулок и прошел  вдоль  него достаточно далеко,
чтобы увидеть заднюю часть дома  Лински. Заднее крыльцо,  не такое  большое,
как широкая, крытая передняя веранда, вело к глухой, без окна, двери черного
хода. Окна располагались  по  сторонам двери, оба занавешенные веселенькими,
красными с оранжевым, шторами.
     Чейз вернулся в "мустанг" и стал ждать, пока стемнеет.
     Сначала он попробовал занять себя  игрой в слова, потом послушал радио,
но  вскоре бросил эти попытки. Он  старался не  думать о  своем опрометчивом
решении  явиться сюда  в одиночку,  потому  что не  хотел ломать  голову над
побудившими его мотивами. Он вышел из машины и  гулял неподалеку от бунгало,
пока не стемнело.
     К бунгало  Чейз  подошел  по  знакомому  узкому  проулку  и  пополз  на
четвереньках вдоль колючей изгороди к  тому месту, где  в  ней  был  проход,
ведущий к задней двери.  Окна кухни светились, хотя  Чейз никого и не увидел
за  ними. Он подождал  десять  минут,  ни о чем не думая, расслабившись, как
научился делать  во  Вьетнаме перед  решительными сражениями;  потом  быстро
двинулся  вперед, перебегая от  куста к кусту,  лишь на миг останавливаясь у
каждого. Достигнув заднего крыльца, он присел  на корточки  так, что от окон
его отгораживали  деревянные  перила,  ступеньки и само  возвышение крыльца,
тонущее в темноте.
     Внутри  радио  играло  инструментальные версии  мелодий из  бродвейских
представлений; время  от времени музыку прерывал довольно громкий неприятный
голос, читающий рекламные объявления. Больше ничего слышно не было.
     Чейз  ненадолго отошел от дома и обследовал газон, расстилавшийся перед
ним.  Кое-где росли кусты и небольшие  деревья,  отбрасывавшие  густую тень,
стояла  тачка,  полная увядших  петуний.  Ничто не  двигалось и  не отражало
света.
     Чейз,  убедившись,  что  вокруг никого  нет,  снова  вернулся  к  дому,
медленно   пополз  по  ступеням  на  заднее  крыльцо.  Там  стоял  маленький
журнальный столик и  два  кресла. Под ногой  у  него скрипнула доска,  и  он
замер.  На  лбу выступили  капли  липкого пота; он непроизвольно  вздрогнул,
когда одна  из них скатилась по щеке, мимо уха, на шею, точно таракан. Когда
Чейз решился идти дальше, половица снова скрипнула, но он теперь был уверен,
что Судья не  ожидает его. Он подошел к стене дома и  затаился между окном и
дверью. Жаль, что у его нет пистолета. А  что он здесь делает без пистолета?
Да  просто  пришел разведать.  Он посмотрит на  Судью,  на  Лински, и  потом
убежит, убедившись, что тот  соответствует  описанию -  распутает эту нить и
позовет полицию.
     Чейз  знал,  что лжет сам себе.  Нагнувшись  пониже,  он поднял лицо  к
оконному  стеклу  и  всмотрелся  в  крошечную  освещенную  кухню. Он  увидел
сосновый стол,  три  стула, соломенную  корзинку с  яблоками посреди  стола,
холодильник, плиту - но Судьи не было. Повернувшись, он прокрался мимо двери
ко второму окну. Здесь  перед ним  предстало  зрелище  рабочей части  кухни:
банки  с  мукой,  сахаром  и  кофе, полка  с  инструментами,  полная  разных
половников,  лопаточек  и  вилок,  ящики  для  хранения  продуктов,  миксер,
включенный в розетку, - но Судьи не  было. Если только Лински не стоит прямо
за  дверью,  чтобы его не  было  видно  - а это маловероятно, -  он где-то в
другой комнате.
     Чейз   открыл  раздвижную  дверь   и  отпрянул,  услышав  ее   высокий,
мелодичный,  поющий звук, который, казалось, разорвал тихий вечерний воздух,
как пушечный выстрел. Он наверняка всполошил хозяина.
     Но  никто не вышел посмотреть, в чем дело. Скорее всего, громкая музыка
заглушила шум.
     Чейз взялся  за дверную ручку и медленно повернул  ее  до упора, сделал
глубокий вдох, чтобы немного успокоить нервы, и толкнул дверь. Она оказалась
не  заперта. Он быстро вошел в дом, оглядел пустую  кухню и закрыл за  собой
дверь. Петли были хорошо смазаны: дверь ни разу не скрипнула.
     В  первый  раз  с  того  момента,  как  он  задумал  эту  вылазку, Чейз
почувствовал свою беззащитность, безоружность, и у него заболел затылок, как
в тот раз,  когда Судья стрелял в него  и  промахнулся.  Он  подумал,  уж не
порыться ли в ящиках буфета возле раковины в поисках хорошего  острого ножа,
но  тут  же отбросил  эту мысль. Во-первых, он  сообразил, что, если  начнет
рыться в ящиках со столовым серебром, никакие  скрипки и фанфары не заглушат
шума. Во-вторых, этот  поиск только отнимет у него драгоценное время: за эти
минуты  Судья может зайти  в  кухню,  чтобы  взять,  скажем, стакан воды,  и
наткнется  на него; а ведь вся идея его предприятия заключается в том, чтобы
застать Судью врасплох. К тому же он будет больше удовлетворен, если возьмет
Лински голыми руками, а не с помощью безликого оружия.
     Конечно,  он не будет  пытаться захватить Судью - если  только  тот  не
увидит его  и другого  выхода не останется, -  потому что это  дело полиции.
Лучше всего застать Судью спящим, быстро опознать его, не разбудив, и тут же
унести ноги. Лучше всего, если все пройдет спокойно.
     Еще одна ложь.
     Он постоял в коридорчике между кухней  и столовой, потому что не  знал,
куда теперь  идти;  свет  горел только в кухне и в гостиной. Через несколько
минут он убедил  себя, что никто не  прячется за большим сосновым сундуком и
под обеденным столом,  и быстро  подошел  к открытой  двери, которая вела  в
гостиную. Пол здесь был застелен толстым ковром, заглушавшим звук шагов.
     Кто-то кашлянул. Мужчина.
     Во  Вьетнаме,  когда   выпадало   особенно  сложное  задание,  он  умел
сосредоточиться  на  его  выполнении  с  целенаправленностью,  какой  больше
никогда  и  ни  в  чем  не достигал,  становясь  почти одержимым  конкретной
задачей. Сейчас ему хотелось  выполнить свою  задачу так же  быстро, чисто и
аккуратно, как  тогда, но ему  мешали мысли  о Гленде,  которая сидит одна в
незнакомом мотеле и ждет, когда он вернется.
     Чейз понимал, что непозволительно оттягивает момент. Нельзя колебаться,
надо войти.
     Он  согнул руки и сделал медленный вдох, готовясь к схватке, хотя точно
знал, что ее не будет.
     Снова ложь.
     Самое  умное, самое цивилизованное, что можно сделать,  - это повернуть
назад, по возможности тише пройти через темную столовую, потом через  кухню,
выйти в заднюю дверь и вызвать полицию.
     Он вошел в гостиную.
     В большом белом кресле у телевизора сидел человек с газетой на коленях.
Очки для  чтения  в  черепаховой оправе были  сдвинуты почти  на кончик  его
тонкого  прямого  носа; он  напевал  бодрую мелодию, которой Чейз не  узнал.
Человек читал комикс.
     На миг  Чейзу показалось, будто  он совершил роковую ошибку, потому что
ему  в  голову не  приходило такое: маньяк-убийца предается столь будничному
развлечению  -  сидит,  погрузившись  в новые  похождения  популярных героев
комиксов. Потом человек поднял глаза и принял  хрестоматийную позу  крайнего
изумления: глаза округлились, рот приоткрылся, лицо заострилось  и побелело.
И  Чейз  увидел, что этот человек в точности  соответствует описанию  Судьи.
Высокий. Блондин. Резкое лицо с тонкими губами и длинным прямым носом.
     -  Ричард Лински? - спросил Чейз. Человек в кресле, казалось, прирос  к
своему  месту - как  будто  манекен, который  посадили туда,  чтобы  отвлечь
Чейза, пока настоящий Судья, настоящий Ричард  Лински, не подкрадется сзади.
Иллюзия  была  такой  полной,  что  Чейз  чуть  было   не  обернулся,  чтобы
посмотреть,  действительно  ли  в  столовой  никого  нет,  или  его   страхи
оправданны.
     Человек в  кресле с такой силой  вцепился в листки газеты, будто они из
стали.
     - Судья? - спросил Чейз.
     - Ты, - прошептал человек.  Он скомкал  "стальные" листки и  вскочил  с
кресла так проворно, будто сидел на гвозде.
     - Да, - произнес Чейз, внезапно успокоившись, - это я.


        Глава 15

     Чейз знал, насколько важно сосредоточиться исключительно на выполняемой
задаче,  но  во Вьетнаме  он  никогда не  накручивал себя  перед  операцией.
Слишком  часто  Конга  не  оказывалось  там,  где  предполагалось,  и  поход
заканчивался  без  единого  выстрела. Люди  накручивали  себя,  взвинчивали,
исходя из того, что лучше справились бы с боевым заданием в таком состоянии,
но оказывались  разочарованными и не находили  выхода своей нервной энергии.
Чаще  всего  они  срывали  свое напряжение  на ни в  чем не  повинном мирном
населении,  впадали  в  искусственную  паранойю,  временную шизофрению,  при
которой звук  орудийной  пальбы  и  запах горящих  зданий служили  как будто
успокаивающим  средством, благодаря  которому  их напряжение  спадало  и они
снова обретали  самоконтроль.  Чейз  лишь один раз  позволил  себе дойти  до
такого состояния - и операция провалилась; память об этом постоянно угнетала
его.
     Теперь,  когда  он  наконец  оказался  лицом  к   лицу  с  Судьей,  его
способность владеть собой и  сохранять  спокойствие оказалась  очень ценной.
Столкновение   не   привело   к  немедленному  насилию,  как  это,  по   его
представлению, могло случиться.
     - Что ты здесь делаешь? - спросил Судья, Он попятился  от белого кресла
по направлению к телевизору, вытянув руки в стороны и шевеля пальцами, будто
пытался  отыскать  какой-нибудь  предмет, которым можно воспользоваться  как
дубинкой.
     -  А ты как  думаешь? -  спросил Чейз.  Он медленно  двинулся к Лински,
отрезая ему путь к отступлению.
     - Тебе нельзя сюда. Чейз промолчал.
     - Это мой дом, - сказал Судья.
     Когда Судья  подошел  к телевизору вплотную, Чейз  остановился в десяти
футах от него, не  сводя  с него глаз  и выжидая удобного момента. Он жалел,
что дело дошло  до этого, жалел, что ему  не удалось как следует рассмотреть
Судью, оставшись незамеченным.
     Снова ложь.
     - Больше никому нельзя сюда, - твердил Судья.  - Это мой дом, и я хочу,
чтобы ты убрался вон. - Казалось, он был в меру разозлен, вот только голос у
него дрожал.
     - Нет, - сказал Чейз.
     - Убирайся!
     - Нет.
     - Черт бы  тебя побрал!  -  воскликнул Судья. Он стоял, вытянув руки  в
стороны, как крылья, и уже начинал плакать. Слезы выкатились из уголков глаз
и оставили мокрые дорожки на щеках.
     -  Я хочу,  чтобы  ты  немедленно подошел  к  телефону на той  тумбе  и
позвонил в полицию,  - велел Чейз. Но,  уже произнося эти слова, он понимал,
что это невозможно.
     - Не буду, - возразил Судья.
     - Будешь.
     -  Ты  меня не  заставишь,  -  сказал Судья. Говоря  это,  он  медленно
поворачивался  и,  произнеся  последнее  слово,  схватил  какой-то  предмет,
лежащий на телевизоре.
     Чейз слишком поздно  увидел,  что это пистолет. Он не понимал, как  мог
упустить  это движение Судьи.  Должно быть,  уже  утерял былую  хватку.  Или
подсознательно  позволил  ему это сделать.  Пока Судья вскидывал пистолет, к
которому  по-прежнему  была  приделана  серая  трубка  глушителя, он  шагнул
вперед, но двигался недостаточно быстро. Пуля попала ему в  левое плечо,  он
качнулся  в сторону, потерял равновесие и повалился прямо на торшер, а затем
вместе с  ним рухнул  на  пол.  Обе лампочки от  удара разбились,  и комната
погрузилась  почти  в полную  темноту,  которую разбавлял только слабый свет
далеких уличных фонарей, просачивающийся сквозь тяжелые шторы.
     - Ты помер? - спросил Судья.
     Чейзу казалось, будто  в  плечо забит  гвоздь,  вся  рука  онемела.  Он
чувствовал,  что вдоль бока бежит кровь, но не хотел протягивать другую руку
и выяснять, насколько серьезно ранен, - во-первых, потому,  что, если рана и
впрямь  серьезная,  он не  желал  знать об  этом,  а  во-вторых, потому  что
предпочитал, чтобы Судья думал, будто он умер или умирает.
     - Чейз?
     Чейз, затаившись, ждал.
     Судья  отлепился от  телевизора и  нагнулся, стараясь  разглядеть  тело
Чейза  среди теней и мебели. Чейз не  был уверен, но ему казалось, что Судья
держит пистолет прямо перед собой, как учитель, тыкающий указкой в  классную
доску. Это хорошо. Это делало его более уязвимым.
     - Чейз?
     Чейз  с  трудом приподнял  с пола раненую руку, тяжелую и безжизненную,
согнул ее  в локте и  положил ладонью на ковер; вторая рука уже находилась в
таком  же  положении.  Он  чувствовал слабость, его лихорадило;  внутри  все
переворачивалось, пот  градом  катил с лица и  струился  по позвоночнику. Он
знал, что  все это от шока, но когда Судья нападет, ему  хватит сил  одолеть
его.
     -  Ну, как  наш герой? - спросил Судья. Вероятно,  он перестал плакать,
потому что в его голосе послышался низкий, довольный смешок. - Хочешь, чтобы
тебя снова пропечатали  в  газете? -  Он  засмеялся и  сделал  еще  один шаг
вперед.
     Чейз оттолкнулся от пола  и кинулся Судье под ноги, не обращая внимания
на  боль в  плече. Он  проскользнул  под  стволом  пистолета,  который Судья
по-прежнему держал перед собой, как  старуха, заподозрившая, будто  в ее дом
забрался грабитель.
     Пистолет выстрелил, шипение глушителя было едва слышно на таком близком
расстоянии;  пуля ударилась где-то в другом конце комнаты, не  пройдя даже и
близко от Чейза.
     Они врезались в телевизор, стоявший позади;
     Судья задел его бедрами и сшиб с тумбочки. Телевизор ударился о  стену,
а потом о пол, дважды  громко бухнув, хотя кинескоп и  не разбился. Судья не
смог упасть назад из-за того, что мешала мебель, потерял равновесие и рухнул
на Чейза. Пистолет вылетел из его рук и стукнулся о деревянную ножку кресла.
Он попытался было полезть  за ним, но Чейз крепко держал его  и не собирался
выпускать.
     Перекатившись вместе  с Судьей так, чтобы  оказаться  сверху, он ударил
его  коленом в пах. Лински вскрикнул, и его крик тут же перешел в сдавленный
стон боли. Он попытался  подняться  и стряхнуть  с  себя Чейза, но  ему едва
удалось дернуться. Он снова заплакал.
     Раненое  плечо Чейза жутко саднило  оттого,  что  он  перекатился через
него; у него было такое  ощущение, будто кости уже сгнили. Превозмогая боль,
он  обеими руками ухватил Судью  за шею,  нащупал сонные артерии и, зажав их
большими  пальцами,  не  отпускал,  пока  не  убедился, что  убийца  потерял
сознание. Он встал, шатаясь взад-вперед,  как пьяный.  Лински лежал на полу,
раскинув руки в стороны, теперь похожий на птицу, которая упала на  землю  и
сломала спину о камень.
     Чейз стер пот  с лица. Его  желудок, только  что перекрученный, слишком
быстро почувствовал себя  свободным, и  он  подумал, что его сейчас стошнит.
Однако он не мог позволить себе этой роскоши.
     Снаружи проехала машина, полная орущих подростков, взвизгнув тормозами,
свернула за угол, посигналила и двинулась дальше.
     Чейз перешагнул  через распростертое тело  Ричарда Лински и выглянул  в
окно. Ни души. Похоже, звуки борьбы не привлекли внимания за пределами дома.
     Он отвернулся от стекла  и прислушался к дыханию Лински.  Оно оказалось
неглубоким, но ровным.
     Чейз  направился  было  через  комнату  к  другому  торшеру,  по дороге
наткнулся на оттоманку, но потом-таки нашел лампу и зажег ее.
     Он  осмотрел  свое  плечо,  ощупал  дырку  в  мясистой  части  бицепса.
Насколько он  понимал, пуля прошла навылет. Через минуту  он разглядит  рану
получше при более ярком освещении, а пока нужно обезвредить Судью.
     Он вызовет полицию. Только не сразу.  До этого ему нужно  распутать еще
пару нитей.


        Глава 16

     В ванной Чейз содрал с себя  пропитанную кровью рубашку  и бросил  ее в
раковину. Затем промыл рану и  принялся  останавливать кровотечение,  губкой
промакивая кровь до тех пор, пока  она  почти  не перестала  идти. Отыскав в
аптечке  спирт, вылил на рану полбутылки,  чуть не потеряв  от  острой  боли
сознание.   Некоторое  время   он  стоял,  опершись  на   края  раковины,  и
рассматривал  себя в зеркало:  круги  под глазами стали темнее,  белки  глаз
воспалились. Когда он почувствовал, что  в состоянии двигаться, нашел ватные
тампоны, макнул один  из них в  мертиолат и прижал к ране. Сверху обложил ее
оставшимися  тампонами  и  заклеил  широкой   полосой  пластыря.  Далеко  до
профессиональной перевязки, но, по крайней мере, кровь не текла на пол.
     В спальне он  взял из шкафа одну из рубашек Судьи и кое-как влез в нее.
Схватись  они не десять  минут  назад, а сейчас - он  бы наверняка  оказался
побежденным, потому что плечо и спина здорово онемели.
     На кухне Чейз нашел большой пластиковый пакет  для мусора, бросил  туда
окровавленные  рубашки,  полотенце и губку.  Кусками туалетной бумаги и ваты
тщательно вытер раковину и зеркало и тоже бросил их в пакет.  Стоя в дверях,
придирчиво оглядел ванную,  решил,  что не оставил следов,  выключил свет  и
закрыл за, собой дверь.
     Вторая пуля  Судьи не попала в Чейза, но вдребезги разнесла трехфутовое
декоративное зеркало,  которое  висело на стене над  баром  в дальнем  конце
гостиной. Куски стекла валялись по всей комнате. За пять минут он собрал все
крупные  стекляшки,  хотя  сотни крошечных серебристых осколков  по-прежнему
блестели на ковре и на обивке стульев.
     Пока  он размышлял,  как от  них избавиться, Судья пришел в себя.  Чейз
подошел к  стоящему посреди  комнаты  стулу,  к которому  он привязал убийцу
бельевой веревкой, найденной  в кухне. Стул был жесткий, с прямой спинкой  и
множеством завитушек,  за которые  оказалось  очень удобно  цеплять веревку.
Судья принялся извиваться, пытаясь освободиться от пут, но вскоре понял, что
это ему не удастся. Чейз спросил:
     - Где у тебя пылесос?
     - Что? - Судья еще плохо соображал.
     - Пылесос.
     - Зачем он тебе?
     Чейз сильно ударил его по лицу здоровой рукой.
     - В подвале, - сказал Судья.
     Чейз  принес  пылесос,  включил  его и  собрал  все  кусочки  разбитого
зеркала, которые смог  разглядеть.  Через пятнадцать минут, удовлетворенный,
он отнес пылесос на место.
     - Что ты задумал? -  спросил Судья. Он все еще пытался освободиться  от
веревки, как будто не убедился до конца, что это безнадежно.
     Не ответив, Чейз поднял телевизор и поставил на тумбочку, всунул  вилку
в розетку и  включил его. Он  работал.  Шла  комедия положений,  из  тех,  в
которых  папаша  всегда полный идиот, мамаша немногим лучше, а детки - ушлые
чудовища.
     Потом он поднял  торшер, на  который  падал,  и осмотрел  металлический
абажур: погнулся, конечно, но по виду нельзя сказать,  что погнулся недавно.
Чейз  вывернул поврежденные лампочки  и вместе  с большими  кусками  зеркала
выбросил  в  пластмассовый пакет для  мусора,  где  уже лежали окровавленная
рубашка и полотенце. Более мелкие стеклянные осколки  он смел на страницу из
журнала, и она вместе с самим журналом последовала в пакет.
     - Где у тебя запасные лампочки? - спросил он у Лински.
     - Не скажу.
     - Скажешь, никуда не денешься.
     Судья  молчал, злобно  глядя на Чейза. Чейз  заметил,  что,  как и было
задумано,  на шее  у  Судьи  не  оставалось  синяков.  Он  надавил  пальцами
достаточно метко и быстро, чтобы серьезно повредить ткани.
     Чейз три раза ударил Лински по лицу тыльной стороной ладони.
     -  В  кухне  под раковиной, за  коробкой  стирального порошка, - сказал
Лински и спросил:
     - Что ты хочешь всем этим доказать?
     Чейз  не  ответил.  Нашел   лампочки,  ввернул   две  в  торшер,  нажал
выключатель, и они загорелись.
     Вернувшись в кухню,  он налил ведро воды, взял мыло, аммиачную жидкость
от  пятен  и  пакет  молока  -  любимый  пятновыводитель  его  матери  -  из
холодильника. В гостиной, с помощью тряпки  и  всех трех веществ по очереди,
он стер самые  заметные пятна крови  с ковра.  Оставшиеся  бледно-коричневые
разводы терялись в длинном ворсе.
     Потом он убрал все причиндалы, а тряпку тоже бросил в мусор.
     После этого, встав  посреди комнаты, он  медленно осмотрел ее в поисках
следов борьбы. Кровь он вытер,  мебель поставил  на свои места, битое стекло
выбросил.  Единственное, что могло  привлечь внимание, -  светлый  квадрат в
рамке сажи на стене, где висело зеркало.
     Чейз вытащил из стены оба  гвоздя;  остались две едва заметные дырочки.
Потом бумажным полотенцем прошелся по грязной раме, успешно затерев пятно на
стене.  Ясно, конечно, что  здесь  что-то  висело, но можно  подумать, будто
сняли этот предмет несколько месяцев назад.
     Судья наблюдал за его манипуляциями, не задавая больше вопросов.
     Закончив, Чейз уселся на ручку кресла неподалеку от Судьи и сказал:
     - У меня к тебе есть вопросы.
     - Пошел к черту, - отрезал Судья.
     - Почему?
     - Я уже все объяснил.
     -  Объясни  еще  раз. - Чейзу казалось, что рука  вот-вот отвалится, но
сильная боль держала его начеку.
     -  Они были прелюбодеи, - сказал Лински. - Я следил за ними и наблюдал,
пока не узнал наверняка.
     - А почему  тебя это беспокоило? Потому что Майк должен был быть  твоим
любовником?
     Вероятно, Судья понял, что выхода  нет, так же как нет надежды что-либо
скрыть, и бесполезно отрицать свое сексуальное извращение. Он признался:
     - Это  был красивый мальчик, и я  ему как  будто нравился. Но я  сделал
колоссальную ошибку, попытавшись  сблизиться с ним. Это  стало у  меня почти
манией - его юность, грация, которую с возрастом теряют, улыбка,  энтузиазм,
жизненная энергия. Мне не следовало все это начинать.
     - И поэтому ты убил его.
     -  Нет, - сказал Судья. - Началось все из-за этого, но  потом приобрело
гораздо более  серьезный  оборот. - В его глазах появилась искра нездорового
интереса, болезненное возбуждение. - Став следить за ним, я увидел, какой он
безнравственный  -  и как безнравственно все  поколение.  На меня  произвели
удручающее  впечатление  эти собачьи  свадьбы в  Канакауэе. Вскоре я со всей
очевидностью понял,  что  необходимо предостеречь  молодежь,  а иначе страна
падет, как пал когда-то Рим.
     Чейз  почувствовал усталость:  он надеялся  услышать  что-нибудь  более
свежее и оригинальное. Но похоже, у всех сумасшедших одни и те же идеи.
     -  И ты в  одиночку  собрался изменить  нравственность  всего  молодого
поколения, лишь показав ему, что бывает с.., прелюбодеями.
     -  Да, -  сказал  Судья. - Я знаю, что сам запятнан. Не думай, будто  я
слеп к собственной  слабости.  Но, начав этот  крестовый  поход, я  бы  смог
расплатиться за собственные  грехи и внести вклад в укрепление  христианских
устоев общества.
     Чейз засмеялся.
     - Не вижу ничего смешного, - сказал Судья.
     - А я вижу. Тебе надо было познакомиться с родителями Майкла Карнса. Ты
с ними никогда не встречался?
     - Нет, -  ответил  Судья в недоумении. Чейз все  еще смеялся, но  вдруг
понял,  что  это  нездоровый  смех,  слишком вымученный  и  напряженный.  Он
перестал смеяться и посидел молча, стараясь овладеть собой. Потом спросил:
     - А что Бренц?
     - Я знал его - в библейском смысле слова.
     - Он был твоим любовником? - уточнил Чейз.
     -  Да.  Но это был  мелочный,  мерзкий  тип,  да к  тому же  грозил мне
разоблачением. То, что он сам замешан, его не волновало. Он говорил, что ему
наплевать, пусть хоть весь город знает.
     - У него правильное отношение к своим пристрастиям, - заметил Чейз.
     -  Выставлять  напоказ собственный грех, упиваться  им? Это, по-твоему,
здоровое отношение?
     - Гомосексуализм - грех только для тех, кто хочет так думать, -  сказал
Чейз. - Для всех остальных это просто другой способ смотреть на мир.
     - Ты испорчен, как и все остальные, - сказал Судья. - По крайней  мере,
я считаю его слабостью, чем он и является.
     - Как давно вы с Бренцем были любовниками?
     - Два года назад, - ответил Судья, - может, чуть раньше. После этого мы
изредка виделись, но только по делам.
     -  Когда он позвонил тебе и рассказал, что я приходил  и  интересовался
тобой?
     - В воскресенье  днем.  Он  назначил мне встречу  в понедельник утром и
сделал ошибку, намекнув, будто знает, в чем я замешан.
     - А почему  он  не  пошел прямо в полицию?  Судья  предпринял очередную
безрезультатную   попытку  освободиться  от  веревки,  потом,   запыхавшись,
откинулся на спинку стула. Когда он снова смог говорить, то произнес:
     -  Ему  нужны были  деньги. Однажды, два года назад,  он  точно так  же
грозился разоблачить меня, и тогда мне пришлось от него откупиться.
     - Я думал, у него денег больше, чем у тебя, - удивился Чейз.
     - Он игрок по натуре. Почуяв шанс, он не мог им не воспользоваться.
     - Ты застрелил его из этого пистолета?
     - Да.
     - Где ты взял гранату?
     Лицо Судьи на миг прояснилось.
     - Я  майор запаса. Летом у нас были маневры,  и  мне  ничего не  стоило
стащить гранату из металлического ящика, где они хранились. Я решил, что она
может пригодиться; так и случилось.
     Чейз  нашел в столовой бумагу и ручку, прихватил  с журнального столика
большую иллюстрированную книгу  об Африке  и  принес это все в гостиную.  Он
положил книгу на колени Лински, на нее бумагу, а на бумагу - ручку и сказал:
     - Я привязал тебе каждую руку  отдельно. Сейчас я  освобожу твою правую
руку  и продиктую признание, а ты  его напишешь.  Если  попытаешься выкинуть
какой-нибудь финт, я из тебя душу вытрясу. Ты мне веришь?
     - Верю, - сказал Судья.
     Чейз  продиктовал признание, убедился,  что оно написано  правильно,  и
снова  привязал руку  Судьи.  Книгу он  вернул  на  журнальный столик, ручку
положил в ящик письменного стола.
     - Тебе, должно быть, ужасно интересно, - сказал  Судья.  - Не знаю, как
ты нашел меня, но это,  похоже, захватывающая  история, как  раз для  первой
полосы газеты.
     - В газету это  не попадет, - сказал Чейз. - Во  всяком случае, то, что
связано со мной.
     - Чепуха,  Чейз.  Чистейшая  чепуха.  Ты же знаешь, что никуда тебе  не
деться от первой  полосы.  Даже  если не  хочешь в этом  признаваться,  ты -
любитель рекламы,  дешевый герой войны, который  понюхал  славы и  теперь не
может отвыкнуть.
     - Нет, - возразил Чейз. - Ты ничего не понимаешь.
     - Тебе нравится  быть знаменитостью, верно? Ты убил всех  этих женщин и
детей...
     - Не я один.
     - А теперь  каждый раз, когда в  газете появляется  твоя фотография, ты
играешь на  этом "геройстве". Кавалер  медали  за доблесть. Что  за комедия,
Чейз. Ты отвратителен.
     - Я не хотел этой медали, - признался Чейз. Он и сам не понимал, с чего
это ему вздумалось оправдываться именно перед Судьей.
     - Ну да.
     - Именно так.
     - Но ты взял ее и машину, да еще пошел на торжественный обед.
     - Потому что так я мог быстрее  всего  с этим  покончить  и вернуться к
нормальной жизни. Стоило мне от чего-нибудь отказаться,  пресса  стала бы  в
десять раз любопытнее.
     - Все это рационализм.
     - Ничего  подобного! - рявкнул  Чейз. - Черт возьми,  к  чему мне  быть
героем? Я  просто хочу жить счастливо,  как  могу,  как  умею. Никакой  я не
герой.
     - Почему  ты  не  сказал  этого  журналистам?  Чейз  в волнении  встал.
Довольно, больше он не собирается обсуждать это.
     - Ты правда собирался убить Гленду? - сменил он тему.
     - Эту шлюху блондинку, с которой ты гуляешь?
     - Гленду, - повторил Чейз.
     - Конечно, - сказал Судья. - Она греховодница, как и ты, как и девчонка
Элленби.  И я  все равно  смогу вас  убить, вас  всех,  вынести  вам должный
приговор.
     - Да?
     - Ты же, надеюсь, не  думаешь, что меня посадят в тюрьму? Меня отправят
в психиатрическую больницу, на лечение. Правда,  если  мне  подсунут доктора
Ковела, я подниму  вой до небес. - Он смеялся до тех пор, пока не закашлялся
и из глаз не потекли  слезы. - Я выйду оттуда, может быть, через  десять или
пятнадцать лет. Не станут  же  меня там держать до смерти. - Он посмотрел на
бумажку,  лежащую у его ног. - К тому  же  ты  силой заставил  меня написать
признание, и на суде это могут учесть.
     Чейз взял пистолет, лежавший на телевизоре:
     - Ты сам делал глушитель?
     - Да, - сказал Судья. - Ничего сложного.  Кусок трубы нужного диаметра,
инструменты из школьной  мастерской - вот и все. -  Он улыбнулся  Чейзу. - И
славное же вышло  бы  фото на первой полосе - ты стоишь надо  мной с орудием
убийства в руке, торжествующий и прославленный.
     Чейз сильно ударил его тыльной стороной ладони. Когда  у  Судьи отвисла
челюсть, он вставил пистолет ему в рот и спустил курок. Один раз.
     Уронив пистолет, он отвернулся от  мертвеца, прошел в ванную  комнату и
только  поднял крышку унитаза,  как его вырвало.  Он долго стоял на коленях,
выкашливая желчь,  пока наконец раздиравшие  его  внутренности  судороги  не
стихли.  Он трижды спустил воду, закрыл крышку и  сел на нее, вытирая со лба
холодный пот.
     Итак, дело сделано.
     И никакой лжи больше не надо.
     Награжденный   медалью  за  доблесть,  самой   священной  и   ревностно
охраняемой государственной наградой, он хотел только лишь одного: забиться в
комнату на чердаке у миссис Филдинг и посвятить себя покаянию. Но ему  этого
не позволили.
     Потом он  встретил Гленду, и все изменилось. Уже и не могло быть речи о
том, чтобы  вернуться  к затворничеству, отдалиться от происходящего вокруг.
Теперь  он хотел  только покоя, любви и  нормальной жизни. Ковел, полиция  и
Ричард Лински не давали ему этого. Газетчики, узнай они, что Чейз решил дело
самостоятельно, тоже не дали бы.
     Скрывая  от  самого себя, он,  с момента  своего решения прийти сюда  в
одиночку, знал, что собирается убить Лински именно таким образом. И когда он
убирал следы  борьбы в  гостиной, он знал об этом. Но признался себе, только
когда спустил курок.
     Обратившись к своей  совести,  он не  обнаружил  вины. Это  не  то  что
женщины в туннеле.  Они  не сделали ему  ничего  плохого, ничем не угрожали.
Судья же отнял у него всякую надежду на покой.
     Чейз поднялся  и подошел к  раковине.  Он  полоскал рот,  пока не исчез
неприятный  вкус,  потом  вернулся  к  унитазу,  сел на крышку  и  попытался
обдумать все происшедшее.
     Он  не  чувствовал  вины, потому что другие люди загнали его в угол - и
освободиться  ему  удалось лишь с помощью смертоносных навыков, полученных в
армии. Он выиграл по их  правилам. Чейз сожалел о содеянном, но чувство вины
относилось лишь к тем вьетнамским женщинам, которые будут жить в его памяти,
пока он не умрет. Теперь  ему стало абсолютно  ясно: он умышленно не заметил
пистолета на телевизоре и  принял пулю в плечо как заслуженное наказание,  и
одновременно  она  подтолкнула  его  к  действию,  на  которое  было  трудно
решиться. Ричард  Лински был такой же жертвой всеобщего  ханжества, как и он
сам.  Будь  крутым  на  войне и  дома  -  вот  всеобщий принцип,  и он  стал
приверженцем этой морали.
     Больше ему не нужно быть героем.
     Чейз встал и вышел из ванной.
     В комнате он отвязал тело Ричарда Лински, и оно распростерлось на полу.
Затем  принялся  тщательно вытирать  стул  влажными бумажными полотенцами, и
когда с него исчезли следы крови, поставил его на место, к обеденному столу,
а полотенца бросил в мусорный пакет.
     Осмотрев  пистолет,  Чейз  обнаружил, что  в  обойме  не  хватает  трех
патронов, но тут уж  он  ничего  поделать  не мог.  Впрочем,  это  вовсе  не
доказательство, что Судья стрелял в кого-то еще или что он не покончил жизнь
самоубийством. Чейз  вытер пистолет полотенцем и прижал