е Бредлоуфов; я извергну из твоего рта пламя, чтобы убедить их в правдивости твоих слов. Купи следующие химические вещества и оборудование: эфир глицерина, азотную кислоту, часы, моток двадцатишестимиллиметровой медной проволоки и маленький строительный детонатор. Изготовь бомбу. Затем проникни в Дом Бредлоуфов, заложи бомбу в подвале к насосу АЗА45. Затем с помощью наркотических стрел обездвижь Алекса Бредлоуфа III". - Значит, это он сказал христианам. Они явились сюда по его зову. - Ты не виноват, - сказал Гноссос. По этажам здания, сотрясая стены, пронеслась взрывная волна. Христиане ломали поддерживающие Щит машины. Они заложили новые бомбы, чтобы совершить то, что бомбе Сэма сделать не удалось. Пол покачнулся еще сильней от второго взрыва... И Щит дрогнул.....и отлетел... Бредлоуф издал душераздирающий вопль, прервав его на середине, когда из дыры в стене вылетела черная миллионноглазая птица с медными когтями и, подхваченная порывом холодного ветра, ринулась на него. Казалось, зал увеличился в размерах до десятка галактик. Он как будто сам сделался микрокосмосом. И вместе с тем это помещение, в котором они находились, переполнялось существом вне их измерения, поэтому с другой стороны оно необычным образом сжалось до размеров маленькой каморки. Перемешались верх и низ. Звезды померкли и пожрали сами себя. Тьма шершавым языком слизала свет. Сэм метался по созданному Богом и лишенному Бога пространству, натыкаясь на огромные перья, гонимые ветрами, то холодными, как лед, то горячими, словно сердце вулкана. Он бросался из стороны в сторону, сопротивляясь надвигающейся черноте, которая тянулась к нему липкими щупальцами. Тут он увидел Алекса Бредлоуфа. Сначала он увидел его с содранной кожей и кровоточащего. Потом он увидел его почерневшим и обуглившимся. Угли превратились в темных птиц, которые, вонзившись в тело всемогущей черной птицы, и снова оживили его. Он увидел, как из истлевших ноздрей Бредлоуфа вырвалась молния, и черви пожрали его черный язык. Он увидел, что в наказание ему посланы все мыслимые и немыслимые адские муки. И с ужасом ждал момента, когда Бог обратит свой гнев на всех остальных и раздерет их печень на части своими острыми клыками и когтями. Перья упали с Бредлоуфа, черные слипшиеся перья. Своим клювом птица-Бог выщипала перья, оставляя на их месте зияющие дыры, из которых сочился желтый гной... Не осталось ни тепла, ни холода. Все вытеснил ужас. Тут внезапно, без всякого предупреждения, в его мозгу раздались слова. Он услышал знакомый голос Хуркоса: "Послушай, послушай меня. Я Его вижу. Я вижу Бога!" "И я Его вижу!" - мысленно возопил Сэм. "Нет, я хочу сказать, что вижу Его своим псионическим зрением. В Нем ничего нет! Он совсем маленький!" "Объясни!" - это крикнул Гноссос. "Он совсем крошечный. Он не всемогущ. Зал не увеличился. Бредлоуф не сожжен и не съеден червями. Бог пытается запугать Бредлоуфа до смерти. Его единственное оружие - страх и иллюзии. У Него ничего больше не осталось. Он растерял все силы. Наверное, после долгих лет заключения и последнего всплеска энергии, который понадобился, чтобы создать Сэма. Он опустошен". "Но что же тогда происходит?" - подумал Сэм. "Он нас водит за нос! Я сейчас пошлю вам истинную картину. Я гляжу сквозь его обманы и иллюзии. Я вижу. Телепатирую вам". В мгновение ока все в зале стало на свои места. Бредлоуф не обуглился. Но он и в самом деле был мертв. Глаза его были пусты, как у рыбы. Обеими руками он держался за сердце. Оно, наверное, отчаянно взывало о помощи. Если его вовремя отвезти в больницу - здесь, в городе, - чтобы поставить новое сердце, пока не начал разрушаться мозг, то он снова будет жить. - Где? - спросил Гноссос. Тогда они увидели это существо, висевшее на краю Щита. Маленькое, розовое, бесформенное создание. Оно послало вместо себя Сэма лишь по той причине, что у человека вышло бы лучше, чем у него самого. На минуту на них снова нахлынули видения, но Хуркос с помощью своей более сильной энергии прогнал их. Затем +++++ поднял стул и обрушил его на розовую улитку. Еще раз, еще и еще раз. Он колотил с яростью, которую Сэм в нем раньше и не подозревал. И Хуркос убил Бога. Глава 11 Бредлоуф вошел в бар, на мгновение задержался у двери, поискал их глазами и, увидев, улыбнулся. Он умер всего лишь семь часов назад, но сейчас снова выглядел здоровым и бодрым. Собственно говоря, таким бодрым он давно уже не выглядел. Он пробирался через толпу, время от времени останавливаясь, чтобы обменяться рукопожатиями со старыми друзьями, уже прослышавшими о его недавнем приключении. Наконец он добрался до их столика и присел на свободный стул. - Я по дороге проходил мимо церкви. Христиане собирают пожитки и выселяются из своих домов в подвалы. Мне было как-то неловко на них смотреть. Их жизни теперь потеряли всякую цену. - Теперь в них могут стрелять, и они останутся невредимыми, - сказал Хуркос. За долгое, долгое время он впервые по-настоящему расслабился. Он полностью удовлетворил свое желание отомстить - на большее он не мог и надеяться. Сэм сначала опасался, не повредился ли Хуркос психически, потому что он, в конце концов, совершил убийство. Но он убил не человека. В этом было все дело. То, что он убил, находилось рангом ниже человека, то есть на самом деле являлось животным. - Они смогут жить вечно. - Некоторые из них - возможно.. Но не забывай, что они старики. Им по пятьдесят - шестьдесят лет, в то время как всем нам не больше тридцати. Не очень-то приятно в эру вечной молодости пребывать в преклонном возрасте. - И смешно и трагично, - сказал Гноссос, отхлебнув из стакана. - А вы как себя чувствуете? - Как нельзя лучше, - ответил Бредлоуф, нажимая кнопки с названиями напитков на клавиатуре робота-официанта и безуспешно пытаясь отвести руку Гноссоса, опускавшую в машину монеты. - Еще бы, - сказал Хуркос. И добавил: - Гноссос, я сегодня убил Бога. Выйдет из этого эпическая поэма? - Я как раз размышлял на эту тему, - ответил поэт. - Но лучше бы Он был Голиафом. Что героического в том, чтобы раздавить жалкого слизняка? Сэм, осушив свой стакан, поставил его на стол. - Пойду прогуляюсь, - произнес он, вставая. - Скоро вернусь. - Прежде чем кто-нибудь успел заговорить, он повернулся к двери, пробрался через толпу и вышел наружу. Ночь уступала место рассвету; горизонт уже окрасился золотистой полоской зари. - С тобой все в порядке? - спросил Гноссос, выходя следом за ним. - Я не болен, если ты это имеешь в виду. Просто немного не в себе. - Да. Да, я знаю, что ты хочешь сказать. - Цель жизни: превзойти своего создателя. И вот... - А с чего ты решил, что прогулка тебе поможет? Я, например, собираюсь напиться. - Да-а, - протянул Сэм. - Но ты же знаешь, что и это тоже бесполезно. Может, и я потом напьюсь. Но сейчас я хочу пройтись. - Хочешь, я пойду с тобой? - Нет. Сэм сошел с тротуара на мощенную камнем улицу. Дороги здесь были кривые, ибо законы предписывали сохранять в первозданном виде эстетические традиции старой Земли, хотя при этом дороги в Надежде были гораздо чище и лучше приспособлены для передвижения. Он забрел на улицы, которые завязывались узлом, извиваясь между причудливыми старыми зданиями и петляя среди растущих в парке редких деревьев. В его мозгу теснились воспоминания о находившейся у Бредлоуфа за Щитом камере, всплывали картины холодной пустоты. Он все еще не мог избавиться от прохладного ощущения ерошившего ему волосы ветра из пустого резервуара. Он шел по парку, где вдали блестело озеро. Волны мягко ударялись о пристань. Время от времени раздавался всплеск - это била хвостом рыба. Где-то лаяла собака. А ему на ум приходили вопросы. Кто он такой? Кем он был раньше? И куда - куда же! - он направляется?  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОЛЕТ ДУШИ *  И станет человек на распутье между старой дорогой и новой... (Составлено по записям в дневнике Эндрю Коро) Глава 1 Когда-то давно, вскоре после того, как кровь моей матери была смыта с улиц нашего городка, а ее тело сожжено на погребальном костре за городом, я пережил то, что психологи называют "психотравмой". Мне это кажется очень удачным термином. Чтобы понять, что именно со мной произошло, нужно знать, какие события всему этому предшествовали. Посреди ночи явились горожане, схватили мою мать, обезглавили, засунули в ее безжизненный рот крест, вырезанный из черствого хлеба, и сожгли ее тело на костре из кизилового дерева. Мне тогда было пять лет. Это были времена, когда люди еще убивали друг друга, когда Надежда еще не успела сделаться столицей нашей галактики и сформировать общество, где один человек не убивает другого и где правят здравый смысл и справедливость. Это было тысячу лет назад, век спустя после Первой Галактической войны, до того, как Комбинат Вечности дал нам бессмертие. И что хуже всего, это произошло на Земле. Остальная часть галактики потихоньку вставала на ноги, осознавая, что шовинистические мечты, которые сотни лет будоражили человечество, вряд ли когда-нибудь сбудутся. Мысль о Надежде родилась в лучших умах, как последняя возможность выживания того, чем должен являться человек, мечта о бесцарствии, незамутненная Утопия, последний шанс, но шанс, лучше которого у человечества не было. А земляне все продолжали охотиться на ведьм. Чтобы спрятать меня от тех, кто готов был размозжить мою голову только из-за того, что моя мать умела поднимать карандаши (только карандаши и кусочки бумаги!) силой мысли, мои дед с бабкой заперли меня в своем доме в кладовке. Я навсегда запомнил эти запахи: нафталин, старые резиновые сапоги, пожелтевшая газетная бумага. Стоит мне закрыть глаза, и я явственно представляю развешанные кругом пастмы шерсти и пряжи, пучки трав и воображаемых злых пауков, копошащихся в темноте. Я плакал. Что же мне еще оставалось делать? На третий день охотники на ведьм решили, что я сгорел в доме во время пожара, потому что меня они так и не нашли, а моему деду они доверяли - он для виду охотился вместе с ними и ждал, когда все немного успокоятся. И вот на третий день меня выпустили из кладовки и привели в гостиную. Бабушка поцеловала меня и утерла мне слезы серым холщовым передником. В тот же день ко мне пришел дедушка, что-то пряча в своих грубых, мозолистых руках. - У меня для тебя сюрприз, Энди. Я улыбнулся. Он раскрыл ладони, и в них оказался маленький черный, как уголь, комочек с блестящими бусинками-глазами. - Цезарь! - воскликнул я. Цезарь был азиатским скворцом, каким-то непостижимым чудом спасшийся от устроенного мракобесами побоища. Я кинулся к дедушке и, подбегая к нему, услышал, как птица чирикнула, повторяя услышанные слова: "Энди-малыш, Энди-малыш". Я остановился, не в силах пошевельнуться, как будто к ногам привязали пудовые гири, и уставился на Цезаря. Он захлопал крыльями. "Энди-малыш, Энди-малыш, Эн..." И тут я отчаянно закричал. Крик вырвался из моих легких непроизвольно, сорвался с губ и эхом прокатился по комнате. Птица своим чириканьем передразнивала слова моей матери, точь-в-точь повторяла ее интонации. На меня нахлынул поток воспоминаний: от теплой кухни до сожженного трупа, от сказок на ночь до обезглавленного, безжизненного тела. Добрые воспоминания перемешались с дурными, перепутались, сплелись в одно целое. Я повернулся и выбежал из гостиной. Следом захлопал крыльями Цезарь. Дед тоже побежал за мной, но мне казалось, это уже был не мой дед, а один из тех мракобесов, что кидали камни в окна нашего дома, требуя смерти моей матери. Я ворвался в кладовку, слетел вниз по ступеням, ударившись о бетонный пол, чуть было не сломал шею, непрестанно отмахиваясь от преследовавших меня, как в кошмарном сне, крыльев и оранжевого клюва. Я заперся в комнатушке, где хранился уголь, а Цезарь бился снаружи в толстую дверь. Когда наконец ко мне вломился дедушка, я стоял на коленях, пригнув голову к полу, и, не в силах больше кричать, что-то хрипло шептал. Локти и колени у меня были ободраны о серый бетонный пол, на котором красным горошком проступили капли крови. Меня уложили в постель, успокоили, вылечили, а потом отослали подальше от Земли к тетке, которая жила в другой Солнечной системе, где люди взрослели быстрее. Я вырос, стал одним из первых участников проводимых Комбинатом Вечности опытов и пережил Цезаря, деда, охотников за ведьмами и всех остальных. Годы спустя, на одном приеме у конгрессмена Хорнера, какой-то психолог объяснил мне, что у меня психическая травма, вызванная смертью матери и моим нынешним ее восприятием. Я сказал ему, что "травма" - дурацкое слово, и пошел танцевать с хорошенькой девушкой. Теперь, по прошествии стольких лет, я испытывал почти такой же страх, как и тогда, когда мне было пять лет и три дня назад погибла моя мать. Это был страх смерти - душный, липкий, всепоглощающий. В начале охоты на меня всегда нападает страх. И не важно, что я отправляюсь на охоту уже в двухсотый раз - мне никуда не деться от знакомых ощущений. Если меня убьют в этих джунглях, Комбинат Вечности не подоспеет вовремя, чтобы оживить меня. Если я умру, то так и останусь мертвым. Очень надолго - навечно. Зачем же рисковать? Не странно ли, что в нашей обширной галактике, где можно найти так много разнообразных занятий и способов заработать на жизнь, кому-то пришло в голову выбрать такое опасное дело, как охота на зверя? Но ничего не происходит без причины. В действиях человека, поскольку он является частью природы, всегда присутствует какая-то логика. Он, как правило, может дать им объяснение. Иногда, правда, это объяснение вызывает новые вопросы... У Дикого, во всяком случае, была веская причина отправиться на эту охоту: зверь убил его брата, который ходил на него в прошлый раз. Дикий жаждал мести. Настроен он был решительно - совсем как Гамлет. Лотос была с нами потому, что не могла нас оставить, зная, что мы подвергаемся опасности. Иначе она сошла бы с ума. А я? Отчасти из-за денег. За этого зверя обещали щедрый куш, треть которого по праву принадлежала мне. А кроме того, я родился на Земле и на меня повлияло извращенное сознание этой планеты. Мне нравилось убивать. Зверей, конечно, как вы понимаете. На своего собрата я никогда не поднял бы руку. Но звери... Ну, звери другое дело... Погрузив в летун последнюю камеру, я поглядел на своих спутников. - Лотос! Дикий! Пошевеливайтесь! - Ладно, ладно, - проворчал Дикий, спрыгивая с крыльца дома для гостей. До завершения экспедиции мы жили на земном ранчо конгрессмена Хорнера под присмотром его помощника, Сэма Пенуэля, человека с очень большими странностями. Конь, в котором было триста пятьдесят фунтов живого веса, предпочитал не наступать своими копытами на скользкие полированные ступени из блестящего пластстекла. Да, его полное имя - Дикий Конь, хотя, собственно, при рождении его нарекли Джексоном Линкольном Эйнштейном - в честь знакомого генерала, знаменитого президента и гениального ученого. Но мы все звали его Дикий Конь - в первую очередь за его дикий нрав - ну и, конечно, потому что он был очень похож на лошадь. Дикий был естественным мутантом, а не продуктом искусственных утроб. На Земле когда-то очень давно разразилась ядерная война, последствия которой сказались на всей цивилизованной галактике. Через несколько поколений на свет появился Дикий - мускулистый, подвижный, с лохматой головой и лошадиным задом. Но, заметьте, не зверь, а человек, причем незаменимый в такой экспедиции. - Где Лотос? - спросил я. - Ягоды собирает. Ты же ее знаешь! - Что он знает? - спросила Лотос, выпорхнув с порывом ветра из-за забора на своих нежно-голубых полупрозрачных крылышках. - Что ты тут говорил у меня за спиной. Дикий? Дикий Конь, переступив с копыта на копыто, умоляюще сложил руки. - Что же можно сказать за спиной у создания, у которого такие большие уши, моя хорошая? Лотос опустилась на траву рядом со мной. Проведя пальцами по нежным, удлиненным, как у всех эльфов, ушам, она поглядела на Дикого. - Ты на себя посмотри... Если бы у меня на голове висели два таких раздувшихся пузыря, я бы воздержалась от подобных замечаний. Дикий заржал, тряхнув огромной головой, чтобы своей пышной гривой прикрыть торчащие в стороны уши. Лотос удовлетворенно произнесла: - Надеюсь, что я не опоздала. - Вся беда в том, - сказал я, обнимая ее за тонкую талию (двенадцать дюймов) и оглядывая ее крошечную фигурку (четыре фута одиннадцать дюймов), - что мы можем прождать тебя весь день и не рассердиться - и ты это прекрасно знаешь. - Потому что я самая симпатичная девушка в округе, - сказала она, кокетливо стрельнув зелено-голубыми глазами. - Потому что кроме тебя на ранчо вообще нет женщины, - пробормотал Дикий. - А коней, Дикий, кроме тебя я вообще никогда не встречала, - улыбнувшись, произнесла она таким тоном, что он не знал, рассвирепеть ему или рассмеяться. Сама же она залилась смехом. Вот такой была наша Лотос. Забавная смесь из рождественских свечей, новогодних хлопушек и ярмарочных шаров, что позволяло ей легко и быстро перемещаться в пространстве. Она была одним из лучших специалистов-ботаников, занимавшихся пост-А-военными растениями, и, кроме того, экспертом по воздушной разведке, поскольку могла лететь впереди, приземляться туда, куда нашему летуну никогда бы сесть не удалось, и сообщать обо всех опасностях и интересных находках, которые ожидали нас на пути. Вы скажете, зачем же нужен ботаник в охоте на зверя? Верно, мы, как правило, занимались животными-убийцами, которые причиняли беспокойство небольшим поселениям на сельскохозяйственных (со времени войны) планетах. Но время от времени встречались растения не менее смертоносные, чем звери. На Фаннере-Н были ходячие растения, которые, учуяв поблизости теплокровное существо (зачастую человека), кидались на него, опутывали корнями, всю ночь прорастали в него, поглощали богатые белком ткани и с рассветом уходили прочь - довольные, подросшие на несколько дюймов, с новыми побегами - до следующего наступления темноты. А это происходило на Фаннере-Н каждые девять часов. Так что Лотос порой была нам просто необходима. - Нам пора двигаться, - сказал я. - Я хочу установить эти камеры до наступления темноты. - После вас, Бабочка, - произнес Дикий, отвешивая самый учтивый поклон, на который только был способен, учитывая его не вполне человеческую конституцию, и делая рукой куртуазный жест. Лотос облачком впорхнула в летун. За ней последовал Дикий, а последним вошел я, закрыв за собой дверь. В рубке располагалось три кресла - посредине сидела Лотос, я пилотировал. Летун - это круглый шар, состоящий из независимых друг от друга наружного и внутреннего корпусов. Таким образом, столкнувшись, как, например, это однажды случилось на Капистрано, с восемнадцатифутовой летучей мышью, можно позволить ей растерзать наружный корпус на кусочки и даже не почувствовать этого и нисколько не сбиться с курса. Двигатели и система управления находятся во внутреннем корпусе. Я дернул за рычаг, поднял летун в воздух и взял курс на джунгли, росшие вокруг Харрисбургского кратера. На экранах возникло изображение леса: отвратительные гниющие заросли, на опушках - серо-зеленые папоротники с толстыми листьями, опутанными паутиной с налипшим на нее коричневым пометом. Потом пейзаж сменился: папоротники были вытеснены гигантскими деревьями, такими же серыми и безжизненными. - Ты почти ничего не рассказал о том звере, что убил Гарнера, - сказал Дикий. Гарнер был его братом. Двойняшкой, хоть он, в отличие от Дикого, и имел совершенно нормальный человеческий облик. - Я стараюсь об этом не думать. - Расскажи нам, - попросила Лотос, заворачиваясь в легкую ткань своих крылышек, словно в накидку. - Расскажи нам о том, что ты узнал от мистера Пенуэля. - Гарнер - не единственная жертва. Всего в тех четырех отрядах было двадцать два человека. Двадцать из них больше не вернулись. - А еще двое? - спросила Лотос. - Спасательные экспедиции нашли их - разорванными в клочья. Под нами простирался серо-зеленый лес... Пролетев еще миль пять и очутившись над лесом, где преобладали огромные сучковатые деревья, я разыскал небольшую полянку и посадил на нее летун. Лотос полетела вперед, чтобы присмотреть, куда бы еще можно было установить камеры и пусковые механизмы к ним. Если что-то появляется в десяти футах перед объективом камеры, она начинает снимать. Конечно, нам предстояло запечатлеть на пленку массу всякой всячины, но того, кого мы искали, нетрудно было заметить. Мы слышали его описание от трех человек - все трое говорили, что он приблизительно восьми футов роста, человекообразный и отвратительный. Первой и последней характеристике соответствовали многие, но человекообразных среди зверей было немного. Однако ни одно из этих описаний никоим образом не объясняло, почему двадцати двум опытным охотникам не удалось его уничтожить. Дикий устанавливал объектив и протягивал ко мне провод, прикрывая его тонким слоем пыли. Я маскировал камеру среди кустов и камней. Оба мы стояли спиной к одному и тому же участку леса. Это было ошибкой... Глава 2 Дикий услышал бы первым, но уши его все еще были закрыты густыми лохмами, мешая его обычно острому слуху. Когда же его услышал я - подозрительный щелчок и яростное шипение, - он уже собирался на нас прыгнуть. Я вскинул ружье... Прицелился... Проклятье, какой он огромный. Большой и бесшумный - нам не так уж редко встречалось такое сочетание. Паук смотрел на нас сквозь кроны деревьев с высоты в тридцать футов, с отвисшим животом, похожим на огромную грушу, который в свою очередь был прорезан злобно оскаленным слюнявым ртом, сжимавшимся и разжимавшимся над нами, словно огромные клещи. Никакого пищеварительного тракта. Просто раскрыл рот - и а-ам! Меня тошнит от пауков. Это довольно распространенная мутация, и они всегда мерзки и отвратительны. От этого меня тошнило больше, чем обычно. Все его тело было покрыто отвратительными злокачественными струпьями, а густо растущие на лапах волосы слипались от гноя. - Не стреляй пока! - крикнул я Дикому. Но он не нуждался в моих указаниях. Ему не раз приходилось видеть, как эти существа, реагируя на выстрел, прыгали и проглатывали державшего ружье. Большой паук не столь велик, каким кажется, потому что если подожмет свои мохнатые ноги, то уменьшится в размере до пятнадцати футов и превратится в шарик, который может, перекатываясь, погнаться за тобой. С пауком нужно обращаться бережно и нежно, пока не приготовишься убить его наверняка. Иначе он убьет вас первым. - Камни, - тихо сказал я, следя за уставившимся на меня взглядом фасетчатых глаз. Мы очень медленно и осторожно, на цыпочках, прокрались вдоль валунов, за которыми я спрятал камеру... Паук следил за нами, поворачивая свою до странности крошечную голову, где под глазами у него росли тонкие волосинки. Кроме этих волосинок ничего не шевелилось - он, казалось, окаменел. В долю секунды - времени не хватило бы даже на то, чтобы вспомнить, как тебя зовут, - он мог начать двигаться быстрее самого быстроногого человека. Камни, вдоль которых мы пробирались, были на самом деле древними развалинами, образовавшимися после А-взрыва, сровнявшего с землей город Харрисбург, являвшийся тогда столицей округа. Теперь от него осталось обширное нагромождение пещер и стен из кирпича и камня, густо посыпанных известью. Паук осторожно и бесшумно переставил мохнатую лапу и издал звук, похожий на сипение расстроенной гармони. Мы подошли к тому месту, где в стене виднелся разлом, ведущий в узкую ложбину длиной четыреста футов, на другом конце которой находился вход в темный туннель, углубляющийся дальше в развалины, - в этот туннель такому зверю было не пролезть, но мы с Диким там могли поместиться. - Давай, - прошептал я. - Бегом! Добравшись до разлома, мы шмыгнули в ложбину и скрылись с глаз паука. Дикий был у туннеля первым. Когда нужна скорость, его ноги - просто подарок судьбы, но - о Боже! - посмотрели бы вы на него, когда он пытается танцевать! Я был уже на полпути к туннелю, когда появился паук. Взобравшись на стену, он глядел на нас обвиняющим взглядом огромных, мерцающих красным огнем глаз. Еще бы - ужин ускользнул. Нехорошо. Потом вылезло брюшко с открытыми и щелкающими челюстями. Щелк-щелк! Щелк! Ф-сс-ш-ш-ш... Дикий, открыв огонь из вибропистолета, зацепил одну из его лап. Паук, отдернув свою конечность, отчаянно завертел ею. Дикий снова выстрелил и снес животному другую лапу. Она огромным шнуром повисла на камнях, продолжая извиваться, не ведая о том, что уже отделена от тела. Я бежал. Паук опустился в ложбину. Я отчаянно напряг легкие и голосовые связки, чтобы поторопить Дикого. Тот снова выстрелил и вспорол зверю бок. Но кровь у пауков не идет, а дырка величиной с кулак этого малыша остановить не могла. Кроме того, в спешке мы позабыли еще одну очень важную вещь: туннели иногда оказываются обитаемыми. Когда Дикий снова поднял пистолет и прицелился в паучью голову, из туннеля, извиваясь, выползло розоватое червеобразное существо и, защищая свое жилище, выпустило жесткие трехдюймовые иглы, одна из которых вонзилась Дикому в руку, отчего он, пошатнувшись, упал на землю и выронил оружие. Паук издал хриплый вопль, покачивая головой и клацая челюстями. Червяк, превратившийся теперь для нас в гораздо более непосредственную опасность, зашипел, выгнул покрытую панцирем спину и бросился вперед, дергаясь рывками, и метал иглы, которые могли пронзить камень. Я побежал к Дикому, чтобы оттащить его к стене, где звери не могли бы напасть со спины. Но тащить конеподобного человека весом в триста пятьдесят фунтов - чертовски трудно. Я склонился над Диким Конем, повернувшись спиной к пауку, и вытащил шип из его руки. Рука сильно кровоточила. Очень много крови. И нечем было ее остановить. Я повернулся к червяку, ища у него на теле уязвимое место. Живот его был покрыт панцирем, но два передних сегмента приподнимались кверху наподобие "бегущей" змеи. Я прицелился в эти два мягких сегмента из вибропистолета и спустил курок. Червь дернулся, подскочил, несколько раз перевернулся, выпуская новые иглы, просвистевшие у нас над головами. Когда я закончил стрелять, он упал на землю и замер. Но оставался паук... Он успел перелезть через стену, воспользовавшись задержкой, которая понадобилась нам, чтобы разделаться с червяком. За ним тянулась нитка паутины, прикрепленная другим концом к валуну. Он приготовился поймать нас в сеть. Дикий застонал, дернул копытом и снова потерял сознание. Черты лица его исказились, кровь заливала все тело. Паук кинулся на нас. Быстро переступая мохнатыми лапами, он бесшумно скользил по земле. Я выстрелил. Его лапы мгновенно поджались, превратив паука в шар, который откатился назад, как комок пыли, гонимый ветром. После этого он надолго застыл в неподвижности, и я уж было грешным делом подумал, что он мертв. Но наконец он шевельнулся, встал и, прижавшись к каменной стене, принялся наблюдать за мной, выбирая момент для атаки. Я тоже не шевелился, стараясь предугадать его следующее движение. Но я не ожидал, что он с такого расстояния выплюнет в нас паутиной, похожей на струю жидкого дыма. Она неторопливо ползла по направлению к нам, извиваясь, как вылепленная из тумана змея. По-видимому, паук мог направить две струи одновременно, потому что к нам приближались сразу две змеи. Одна ударилась о стену слева и, оттолкнувшись от камня, взвилась кверху; вторая попала в противоположную стену на той же высоте и закрепилась, зацепившись за неплотно прилегавшие друг к другу камни. Затем зверь начал плести паутину, протягивая нити от стены к стене, затягивая нас в свою сеть. Я сел на землю, прислонившись спиной к Дикому, и снова нащупал курок пистолета. Сеть паутины упала мне на руку. Пришлось потратить несколько драгоценных секунд, освобождая пальцы и пистолет от липкого месива. Когда я снова поднял оружие, паук уже успел продвинуться на пятьдесят футов вперед. Я выстрелил. Но паутина была столь плотной, что поглотила выстрел. Частично я смог ее растворить. И все же паук плел сеть быстрее, чем я мог ее разрушить. Еще одна нить упала мне на спину. Другая закрутилась вокруг правого уха, сползла по плечу и оплела меня за талию. Дикий был покрыт паутиной почти полностью. Я снова выстрелил в нее. Паутина поглотила выстрел. Растворилась. На ее месте появилась новая. Паук отчаянно зашипел и завизжал, уже больше не таясь, торжествуя, уверенный в победе. Вокруг меня оплелось еще несколько липких струй, привязывая руки к груди. Еще. Еще. Меня помещали в кокон. Я выронил пистолет, потому что кровь не поступала больше в руки, пальцы онемели и не могли держать оружие. Еще одна липкая нить легла мне на лоб - я ощутил ее прохладное прикосновение - и забилась в глаз. Другая, извиваясь, оплела губы, залезла в нос и застряла там, щекоча мне ноздри. Дикого уже не было видно под белым сугробом из серебряной пряжи. Паук сжался перед прыжком... Глава 3 Лотос в минуту опасности? Беспомощная, перепуганная девчонка? Нет. Лотос совсем не такая. Лотос - девушка, которая появляется из-за деревьев в ту минуту, когда паук готов пожрать ее друзей, и кидается на зверя, потому что у нее нет ружья. Почему нет ружья? У нее есть нож, вот почему. Она держит его за поясом. Видна только разукрашенная рукоятка - до тех пор, пока она не пустила его в дело. А как обращаться с ножом, ей объяснять не надо. Я, оплетенный паутиной, наблюдал, как черный мохнатый мутант спускается ко мне по выстроенной им серебристой дороге. И тут на фоне утреннего неба появилась она и сразу же приступила к делу. Опустившись пониже, она с полсекунды раскачивалась в нерешительности, а потом спикировала зверю на затылок. Лотос обхватила его ногами за шею, оседлала, как дикого мустанга, и поскакала верхом, как ковбои скачут на настоящих конях на ранчо Хорнера. Паук дико завращал глазами, пытаясь увидеть ее, но для этого ему не хватило кругозора. Как раз в тот момент, когда он повернул их до предела, она вонзила ему в левый глаз серебристое лезвие по самую рукоять. Паук встал на дыбы. Поток липкой жидкости внезапно прекратился, и зверь, покачиваясь, засеменил назад по наклонной серебряной плоскости, издавая звуки, похожие на верещание расстроенной трубы. Он как пьяный шатался из стороны в сторону. Я хотел крикнуть, предупредить Лотос, что эта тварь может покатиться по земле и подмять ее под себя, но мой рот был зажат быстро засыхающей паутиной, а двинуть руками, чтобы освободиться от нее, я тоже не мог. Лотос вытащила нож и поразила им второй глаз. Паук, заметавшись, кинулся к стене, но был не в силах, мучаясь от раздирающей боли, перелезть через нее. Спотыкаясь во внезапно наставшей для него тьме, он ковылял от одного камня к другому, пытаясь найти выход, и не находил его. Тогда он превратился в шар и покатился. - Лотос! - завопил я. Но через оболочку на моих губах вырвался лишь приглушенный хриплый шепот. Но она уже была в воздухе и отчаянно била крыльями, пока ее не подхватил легкий ветерок. Тогда она расправила крылья и стала парить над волосатым шаром, наблюдая за агонией паука. Он умер. Не сразу, медленно. Один раз он чуть было не наткнулся на собственную паутину и не свалился на нас с Диким. Когда он затих, Лотос осторожно спланировала на краешек паутины. - Энди! Дикий! Я попытался крикнуть. Вместо крика из паутины раздался низкий глухой гул. - Я тебя слышу! Сейчас я тебя раскопаю. "Да здравствуют ее продолговатые уши", - подумал я. Она принялась рубить ножом серебристые волокна. Через некоторое время, пробравшись ко мне, она освободила меня от гадости, спутавшей мне руки и заткнувшей рот. Мы вместе откопали Дикого и были готовы к самому худшему. Но все оказалось не так уж плохо. Он все еще не пришел в сознание, но паутина, обложившая рану от иглы, остановила фонтанирующую кровь. - Придется нам лететь назад, - сказал я. - А как же камеры? - Мы успели установить только две. - Закончи работу. - Я не могу... - Закончи работу, - настойчиво повторила она. - Я поглядела, что там впереди. Иди полмили по главной тропе, и тебе попадется на пути шесть перекрестков. Если установить на них камеры, у нас будет достаточно информации, чтобы понять, часто ли здесь появляется зверь. И будь добр, сначала доставь сюда летун - я возьму там аптечку и позабочусь о Диком. - Но он, может... - С ним все будет нормально. В летуне достаточно медикаментов, чтобы оказать ему всю необходимую помощь. Лотос была хорошей медсестрой; она не раз мне перевязывала раны. - Ладно, - сказал я. - Через минуту вернусь. Вернулся я, правда, через четыре минуты, но когда посадил летун в ложбину, на Диком уже не осталось ни клочка паутины. Я взял камеры, перекинул их через плечо и потащил ношу, рассчитанную на двоих, держа пистолет наготове и зорко поглядывая по сторонам... x x x Три часа спустя я, пошатываясь, приплелся назад, не скрывая своей смертельной усталости. Лотос и Дикий сидели, весело хихикая над чем-то. - Неплохой способ отлынивать от работы, - сказал я вместо приветствия. Дикий поднял на меня глаза и тихонько заржал. - Если хочешь, можем с тобой поменяться. По мне, лучше расставлять камеры, чем возиться с этой проклятой рукой. - Как же, как же! - По-моему, нам пора убираться отсюда, - вмешалась в нашу перебранку Лотос. - Кажется, приближается гроза, а я не хотела бы встретиться с тем, что вылезет во время дождя. Во время ливня у растений-вампиров на Фаннере-Н пробуждался зверский аппетит. - Хорошо. Ты можешь идти, Дикий? - Как-нибудь доковыляю. x x x Однажды люди начинают тебе казаться животными. Лица превращаются в морды. Глаза становятся похожи на матовые бусинки. Уши вдруг обрастают шерстью. Вместо ногтей появляются когти. А ты знаешь, что животных можно убивать: стреляй в них сколько угодно, только людей не трогай. И ты идешь смазывать ружье... Но ты понимаешь, что просто представляешь их животными в своем воображении, чтобы можно было убить их и отомстить за мать - и таким образом стереть из своей жизни целую главу. В глубине души боишься, что тебе хочется пролить горячую человеческую кровь - приникнуть к свежей ране и насосаться... Я, должно быть, стонал во сне. Это был старый и давно знакомый сон; сколько я себя помнил, он все время повторялся. Очнувшись ото сна в полутемной спальне, я оказался в объятиях мягких бархатных крыльев, рядом со мной лежало ее легкое тело, губы прижимались к моим... На следующее утро мы пошли снимать камеры. Рука у Дикого почти прошла (спасибо таланту Лотос и заживляющей мази). Мы надеялись, что к полудню он окончательно поправится и сможет начать охоту - в том случае, если камеры запишут что-нибудь интересующее нас. А интересного там было немало. - Не нравится мне это, - проворчал Дикий, в шестой раз прокручивая пленку. - Ну, нам и не такие страшилища встречались, - ответил я, чтобы приободрить их, а заодно и себя. Но и это тоже выродок хоть куда. Семи с половиной футов, потяжелее Дикого. Две волочащиеся по земле конечности с шестидюймовыми когтями, а посередине бочкообразной груди - пара дополнительных, меньших по размеру рук. Эти руки беспрестанно теребили друг друга, царапались, выискивали насекомых, действуя при этом со странной согласованностью. Рот был настоящей сокровищницей для биолога, интересующегося формами зубов у хищников. На левой части лица у зверя располагался один запавший глаз, а на месте другого зияла недоразвитая глазница. Лицо было покрыто морщинистой кожей, на которой в некоторых местах росли пучки жестких волос. - По виду он ничуть не опаснее паука. - Вот и я об этом. Не нравится он мне. - Как? - По-моему, - вмешалась Лотос, - Дикий хочет сказать, что слишком уж он просто выглядит. Такого простака, каким выглядит этот зверь, взял бы первый же посланный за ним отряд. У него должно быть что-то еще, помимо когтей, зубов и лишней пары рук. Выглядел он устрашающе. К тому же не следовало забывать о тех двадцати двух охотниках. - А ты что думаешь? - Даже не знаю, что сказать, - едва слышно пробормотала Лотос. - Это было бы все равно что устанавливать причину смерти до убийства. - И что же мы решим? Может, отказаться, пока не поздно? Они оба покачали головами. - Нам ведь эти деньги пока что не нужны. - Но там был Гарнер, - возразил Дикий. Улыбнувшись, я выключил камеру. - Ладно. Давайте начнем. Дикий, как твоя рука? Он размотал повязку и расправил мускулистую руку. Рана затянулась новой, нежной и упругой кожей. Рука была красная и распухшая, но без шрама. - Как нельзя лучше. Пора отправляться. Что мы и сделали. Глава 4 После короткого, но утомительного перехода мы расположились лагерем неподалеку от того места, где зверя засекла камера. Первой - вечером - на часах была Лотос, потом ее сменил я и, отдежурив половину положенного времени, услышал, что справа приближается некое существо крупнее средних габаритов. Держа наготове пистолет, я вытянулся за густой полосой растительности и затаился. Мои защитные очки с инфракрасными стеклами разгоняли темноту, и видел я, должно быть, не хуже зверя. Может, лучше бы мне было находиться в темноте. В жизни этот парнишка оказывал гораздо более сильное впечатление, чем на пленке, снятой бесстрастным объективом. В первую очередь камера не уловила легкой пружинистой походки мутанта. Происхождение его я установил быстро: обезьяна. Наверное, когда большой взрыв стер с лица земли город и пригороды, неподалеку находился зоопарк - неподалеку, но на достаточном расстоянии, чтобы не исчезнуть со взрывом. Остальное доделала радиация. Оставаясь незамеченным, я наблюдал, как зверь вприпрыжку проследовал мимо. От него изрядно разило потом, несмотря на то что дул холодный ветер. Поднявшись с земли, я отступил на свою прежнюю позицию. Я пока не открывал огня, потому что хотел сначала прикинуть, сколько выстрелов понадобится, чтобы остановить зверюгу. Я оценил ситуацию и теперь мог ждать, когда он снова появится. Опускаясь на землю, краешком глаза я заметил, что зверь вернулся и, стоя в десятке ярдов от меня, прищурившись, наблюдает за мной. Я мысленно отругал себя за то, что забыл про обезьянье любопытство и хитрость. Внезапно он бросился на меня. Я поднял пистолет и выстрелил. Синий-белый, синий-белый! Но когда вспышка погасла и ночь снова вступила в свои, на мгновение нарушенные права, обезьяны там не было - ни живой, ни мертвой. Если бы я убил ее, то там лежал бы ее громадный труп. Если бы я ранил ее, она бы так быстро не ускакала. Значит, она жива и бродит где-то поблизости. Темень стояла непроглядная, даже инфракрасные очки не спасали. Я замер, прислушиваясь. Меня внезапно осенило, что зверь сейчас, возможно, пригнувшись, движется по тропинке за густым кустарником к тому месту, откуда ему проще было бы совершить прыжок. Я выбранил себя за то, что промазал, извиняя себя лишь тем, что зверь слишком быстро двигался и попасть в такую мишень было вообще невозможно. Не дожидаясь, пока он атакует, я стал пробираться назад через кустарник, держа наготове оружие и пытаясь уловить, куда следует целиться. На расстоянии сотни ярдов от меня, посреди полянки, возвышался небольшой бугорок. Если бы мне до него добраться, я бы мог обозревать местность с высоты, обнаружить мутанта, когда он зашевелится, и не дать ему близко подобраться ко мне. Я начал осторожно продвигаться к холмику. Звать на помощь было бесполезно. Не успев достигнуть гряды, отделявшей меня от лагеря, крик полностью растворился бы в глухом лесу. Ветер был не просто холодным. Он был ледяным и пронизывающим. Я продрог до костей. Добравшись до холмика, я обнаружил, что это вовсе никакой и не холмик. Полянка была покрыта густым клевером, который на опушке достигал в высоту лишь нескольких дюймов, а к середине становился все выше и образовывал этот самый бугорок в пять с половиной футов высотой, похожий на шляпу гриба. Остановившись, я повернулся, чтобы идти назад, но обострившийся за годы охоты инстинкт самосохранения приказал мне остановиться. Где-то впереди, поджидая меня, засел зверь. Где именно - я не знал, но возвращаться тем же путем было равносильно самоубийству. Единственно правильное решение в моей ситуации - это продолжать отступать через поляну, затем к гряде, перебраться через нее и очутиться в лагере. Я отступил. Сделать это было гораздо труднее, чем сказать. Преодолев полпути, по плечи утопая в густой растительности, я услышал поблизости яростное рычание и фырканье. Я остановился и замер, стараясь даже не дышать. Где-то совсем рядом, спрятавшись под зыбкой поверхностью клевера, двигался зверь и вынюхивал меня. Поддавшись минутной панике, я выстрелил. Выстрел выжег в море клевера открытое пространство размером с человека. Рычание не прекратилось, теперь оно было еще ближе. Я заставил себя успокоиться. От такой бесцельной стрельбы толку мало, она лишь раздразнит зверя. Вокруг свистел ледяной ветер. Наконец я увидел то, что искал. Зыбь на поверхности клеверного моря. Если через него двигалось, пригнувшись, такое большое тело, оно должно было оставить след на поверхности. Прицелившись в это место, я... ...метнулся в сторону, чтобы уклониться от прыгнувшего на меня зверя! Чуть было не задев меня, он проскочил мимо и нырнул в клевер, исчезнув в зелени. Я выстрелил в это место, но он был уже далеко. Мое сердце бешено стучало. Я снова внимательно вгляделся в поверхность клеверного моря. Он снова прыгнул. На этот раз, несмотря на то, что я отчаянно дернулся в сторону, ему удалось зацепить меня когтями. Кровь брызнула из раны на плече, а затем вязким потоком заструилась по телу. Всю руку от плеча до кисти прострелило словно огнем, и я переложил пистолет в здоровую ладонь. Заставляя себя не обращать внимания на боль, я снова огляделся в поисках зыби на клевере, обозначавшей присутствие противника, уже почти приготовившись к тому, что зверь сожрет меня прежде, чем я его обнаружу. И когда по моим ногам снизу вверх уже поползла сковывающая усталость, я засек его. Тщательно прицелившись, я выстрелил. Зверь выпрямился во весь рост, схватившись за бок, и покачнулся. Дрожа, я выстрелил еще раз и ранил его в ногу. Из раны хлынула кровь. Я снова прицелился. И тогда вдруг все затуманилось, слилось и превратилось в медленный поток действий, лишь подсознательно отмечавшихся в моем мозгу. Зверь, пошатываясь, пытался уйти... Я не мог выстрелить... Зверь что-то сделал, и я не мог выстрелить... Курок был как каменный... Ночь поглотила его... Я потерял сознание. Потом я увидел солнце и услышал пение птиц, надо мной склонилось прекрасное лицо Лотос, она вливала мне в рот что-то теплое. Потом Дикий испортил картину, сунув в нее свою лошадиную морду. - Что случилось? - Мы нашли тебя в клевере. Почти мертвым. Что это было? С их помощью мне удалось подняться. В голове у меня гудело, как после катания на американских горках, потом шум постепенно улегся. - Я застрелил его. Во всяком случае ранил. Он хотел меня убить. - Почему же ты его не убил? - спросила Лотос. - Кажется.., он выбил у меня оружие. - Нет, - возразил Дикий. - Когда мы тебя нашли, пистолет был у тебя в руке. Ты, вероятно, держал его, когда зверь уходил. Ты так вцепился в него, что мы его едва смогли вынуть из твоих пальцев. Почему ты в него не выстрелил? Я попытался припомнить. Я вспомнил сине-белый витралуч, разорвавший темноту. Потом какое-то восклицание, которое у меня не вырвалось. Потом я не мог выстрелить. Я пересказал им свои воспоминания. - Гипноз? - недоверчиво произнес Дикий. - Не думаю. Я не был в трансе. Это что-то.., что-то другое. - По-моему, нам пора рвать когти, - сказала благоразумная Лотос, - иначе мы кончим так же, как Гарнер. Извини, Дикий, но так оно и будет! Нужно заводить мотор и поскорее смыться. - Нет, - произнес я, стараясь выглядеть бодрее, чем был на самом деле. - Мы возьмем его. Я знаю, что возьмем. - Но есть и другая работа, более легкая, - возразила она. - Мы пролили свою кровь, - сказал Дикий. - Когда проливаешь свою кровь на охоте, ты обязан достать зверя, чего бы это ни стоило. Речь идет о мести. Передернув своими легкими голубыми крыльями, Лотос пронзила меня насквозь своим самым ядовитым взглядом. - И для тебя ведь это значит нечто большее, так, Энди? - Да, - пробормотал я. Нет смысла скрывать что-либо от Лотос, от ее глаз, которые проникают прямо в душу. - Да, видимо, так. Хотя я не знаю, что именно. - И я снова отключился. x x x Два дня спустя. Все мои раны благополучно затянулись. Зверя мы с тех пор не видели, но у нас хватало опыта, чтобы не подумать, будто он уполз и издох в своей берлоге. В нашей работе это опасно: стоит на секунду успокоиться - и тебе конец. Мы решили, что он просто вернулся в свое логово где-то в лесу, чтобы зализать раны. Мы перестали строить предположения по поводу того, почему я не смог убить его, когда имел такую возможность, поскольку это была не самая интересная тема для разговоров. Потом обычно снятся кошмарные сны. Оставив все относительно тяжелые вещи в летуне, мы нагрузились переносными матрасами, пищей, водой и оружием. В основном оружием. Внимательно изучив следы чудовища (человекоподобные, с четырьмя пальцами, каждый из которых заканчивался острым когтем), ведущие прочь от места столкновения на полянке с клевером, мы углубились в лес. На второй день похода мы нашли место, где он упал и отлеживался, чтобы собраться с силами и пойти дальше. На третий день следы привели нас к Харрисбургскому кратеру - там они заканчивались. Мы стояли на краю огромной воронки, оставленной суперядерной ракетой с тройной головкой. Как известно, кратер имеет в диаметре две мили с четвертью. Огромное пространство, испещренное тысячами образовавшихся в результате взрыва, воспламенившего горные породы и почву, пузырьков. Во многих местах были разломы, ведущие в неизученный лабиринт пещер и туннелей. Очевидно, одну из этих пещер облюбовал зверь. - Как же мы его обойдем? - спросил Дикий. - Он такой большой! И скользкий! - Мы его обязательно отыщем, - сказал я. Но я не хотел здесь оставаться. Сам не знаю почему, но я приказал всем отступать на ранчо и убираться подальше от этого места. Лотос, конечно, была права: у меня была более веская причина, чем просто отомстить бессловесному животному. На мгновение я почувствовал себя Гамлетом, который бродит по замку и разговаривает с призраком. Но это ощущение прошло. Причина моей целеустремленности скрывалась в той ночи, когда я мог убить его и не убил. Когда он чуть было не убил меня. Но почему? И что все-таки случилось с теми двадцатью двумя? - Пожалуй, это место ничем не хуже других, - сказала Лотос. - Давайте разобьем здесь лагерь. Махнув рукой, она показала на тридцатифутовый участок плотной земли между лесом и кратером. Кое-где на безжизненной поверхности между вулканическим стеклом и растительностью пытались пробиться жалкие травинки. У них это не очень хорошо получалось, но хоть что-то радовало глаз в этом жутком месте. - Ну что ж, здесь мы и расположимся, - сказал я, сбрасывая на землю свою поклажу. - Завтра обыщем пещеры. Ночь опустилась на нас черным туманом. На небе взошли звезды, но они не могли сравниться с сияющим полем, раскинувшимся у наших ног. Перед нами на пространстве двух с четвертью миль вулканическое стекло, отдавая дневную жару, переливалось всеми цветами радуги. Синие оттенки носились по его поверхности в погоне за красными, янтарные пятна кружились в хороводе с черными, цепляясь за зеленые прожилки. Я сидел на краю кратера лицом к лагерю и махал ногами. Дикий все еще доедал свой ужин. Он обычно трапезничал по два часа кряду, причем ни одна из этих ста двадцати минут не пропадала даром. Лотос присела рядом со мной, поджала под себя крошечную ножку и положила голову мне на плечо. От ее прохладных волос исходил сладкий запах. Еще мне было очень приятно, что ее черные, как смоль, пряди обвивались вокруг моих ушей и подбородка. - Как красиво, правда? - сказал я. По поверхности расплылись оранжево-серебристые разводы. - Очень, - ответила она, поплотнее прижимаясь ко мне. Лотос была нашим утешением. Она сплачивала нашу маленькую команду. Мы с Диким и месяца бы без нее не протянули. Я, правда, удивляюсь, как ей, такой хрупкой и крошечной, удавалось утешать большого и неуклюжего Дикого. Но поскольку она всякий раз оставалась цела, этот увалень, умел быть нежным и трепетным. - Ты боишься? - спросил я. Она вся дрожала, хотя ночь была теплая. - Ты же меня знаешь. - Мы его поймаем. - Ты говоришь так уверенно... - Мы должны его поймать. Мы же отчаянные ребята. Я ощутил у себя на шее что-то влажное и знал, что это слеза. Я крепко обнял ее и забормотал: "Ну-ну, успокойся" и все, что обычно говорят в таких случаях. В общем, сидя там, я чувствовал себя неловко и вместе с тем был чертовски счастлив. Лотос почти никогда не плачет. Если она заплакала, значит, она и впрямь очень волнуется за кого-то из нас. Тогда уж ее не остановить, пока она до конца не выплачется. А когда все пройдет, она никогда не вспоминает о том, что плакала; и вам тоже лучше ей об этом не напоминать. Итак, она плакала. А я прижимал ее к себе. Внезапно раздался крик Дикого... Глава 5 Когда-то очень давно, еще до того, как мне пришлось покинуть родной дом, я сидел у окна на втором этаже, и тут из ночной мглы появились два гигантских красных глаза. Большие, как блюдца, они осветили дом алым светом. Это был джип, покрытый простынями и красным целлофаном и разрисованный под дракона членами организации "Рыцари Дракона за Сохранение Человечества". Мне показалось забавным, что взрослые люди играют в такие смешные игры. Снизу, из внезапно открывшейся и поглотившей Дикого ямы, глядели малиновые глаза паука, опустившего на глубину в сотню футов свои скрученные веретеном лапы. За этими фарами скрывалось кое-что пострашнее джипа. Гораздо страшнее. - Дикий! - крикнул я. - Здесь! Слева! Я взял у Лотос принесенный из лагеря фонарик и опустил его, освещая круто уходивший вниз туннель. Он тянулся футов на пятьдесят. Вероятно, это логово самки паука. Самки, как правило, смелее самцов. От главного туннеля ответвлялось еще несколько боковых ходов, забитых паутиной и липкими яйцами. - Она, наверное, подобралась слишком близко к поверхности! - крикнул Дикий. - Я просто наступил на землю. Она заколебалась, подалась, и я провалился. Он скатился в один из боковых туннелей и запутался в липкой паутине. Паутина здесь была другого рода, чем та, в которую нас поймал тот паук. Она служила защитной оболочкой яйцам и поэтому была более толстой и тягучей. Внизу возилась паучиха-мать, уже оправившаяся от испуга и готовая встать на защиту своего потомства. - Лотос! - крикнул я. - Скалолазные крючья и твой нож! Живей! Она поднялась в воздух, улетела и почти сразу же вернулась. Я привязал крючья к сапогам и взял ее нож, чтобы прорубать ступени в стенах туннеля. - Я спускаюсь. Дикий. - А как же эта страшилина? - Она вроде бы напугана. - Эти твари быстро приходят в себя. Лучше тебе сюда не соваться. - Дикий, ты с ума сошел. Я начал спускаться по склону туннеля. Пришлось перевернуться спиной к пауку - это было дико неприятно, но спускаться головой вниз у меня бы тоже не получилось. Я каждую минуту был готов к тому, что она сейчас раскроет пасть и кинется на меня. Время от времени оглядываясь через плечо, я видел следившие за мной красные глаза. Они не мигали. Ни век, ни ресниц. Когда я добрался до боковой пещеры, в которую попался Дикий, у меня под ногти набилось столько грязи, что больно было рукам. Я разрубил паутину, скатал ее в шарик и забросил его за спину Дикого. Я не хотел бросать его вниз из страха, что он потревожит паучиху и она, раскрыв пасть на животе, бросится наверх. Когда я освободил его руки и голову, он тоже стал мне помогать. Мы быстро убрали остатки липкой нити. - Ты первый, - сказал я. - Получится у тебя? - Копыта прекрасно помогают сохранить равновесие. Он выбрался из пещеры с кладкой яиц и начал подниматься вверх по наклонной плоскости с такой легкостью, словно прогуливался по цветущему саду. Когда он почти добрался до верха, я тоже начал карабкаться. Но наши передвижения потревожили паучиху-мать. Я услышал, как, быстро приближаясь, шуршат ее лапы. - Я не могу выстрелить, Энди! - вскричала Лотос. - Ты мне мешаешь! В ответ я начал выкрикивать какие-то слова, которые, наверное, мне лучше было бы держать при себе, и тут мохнатые лапы, обхватив меня за талию, оторвали от стенки. Сопротивляться ее цепкой хватке было бесполезно. Но она не была готова к такому весу. Паучиха покачнулась, потеряла равновесие, и мы оба покатились вниз, завернули по ходу туннеля - она отчаянно дрыгала ногами - и упали с высоты двадцати футов на дно пещеры. Я сидел верхом на паучихе. Она завопила. О Боже, какие это были вопли! Они многократным эхом отразились от стен. Несмотря на сумасшедшее биение сердца, я оглядел пещеру и увидел, что, судя по экскрементам, это гнездо, где обитает несколько пауков. Пока что мы здесь были одни, но вопли привлекут других насекомых. Я почувствовал что-то мокрое и взглянул вниз. Моя нога застряла у нее в кишках. Во время падения она упала на спину, и я оказался верхом на ее брюхе. Челюсти ее подрагивали. Я выдернул ногу и обнаружил, что все еще сжимаю в руке нож. У меня выступила испарина, сердце бешено билось, я думал только о том, чтобы мне не выронить свое единственное оружие. Паучиха дернула головой, пытаясь сбросить меня. Я ударил ее ножом в глаз, как это раньше сделала Лотос, вытащил лезвие, и из раны хлынул поток слизи. Она завопила, заглушая крики своих сородичей, уже переполнявшие пещеру, и в ярости покатилась по земле. Меня отбросило к стене, где я нашел валун и спрятался за него. Паучиха продолжала танец смерти, неуклюже дрыгая лапами в разные стороны. Притаившись за камнем, я плотно сжимал поврежденную руку, как будто давление могло облегчить боль, и боялся взглянуть на рану до тех пор, пока не увидел собственными глазами, что паучиха мертва и больше не бросится на меня. Умерла она не сразу - долго билась в агонии. Когда я наконец посмотрел на свою руку, то заметил, в чем причина боли: из мяса торчал маленький кусочек кости. Голова у меня кружилась, я чувствовал себя тысячелетним стариком; мне казалось, что я старше самой Вселенной. Сверху, из туннеля, в который упали мы с паучихой, послышалось громкое шуршание. Голова у меня закружилась еще сильнее, рука горела нестерпимо, в мозгу пронеслись нарисованные страхом многочисленные образы паука-самца, один другого омерзительнее. Я не без труда поднялся на ноги, словно у меня под ногами была тонкая прослойка воздуха, а не дно каменистой пещеры. Мои глаза казались мне раскаленными углями, вставленными в больные глазницы, а голова - куском льда, она таяла. Пошатываясь, я выбрался из пещеры и двинулся к туннелю, в конце которого мерцал свет, надеясь, что он выведет меня из смрадного подземелья. Означает ли этот свет свободу или же это сияние конца моей жизни? В конце туннеля я обнаружил разветвление. Стены там становились стеклянными, и туннели извивались лабиринтом под поверхностью Харрисбургского кратера. Меня встретили вспышки бирюзово-малиновых потолков, отражавших мое искаженное болью и страхом лицо словно цветные зеркала. Тысячи моих лиц разных цветов, размеров, форм и структур. Как будто зеркальная комната на карнавале. Реальность отодвинулась от меня еще дальше, головокружение и лихорадка усилились. Я повернул вправо, а вместе со мной - тысяча моих изображений, искалеченная армия в коридорах вечности. Моя рука превратилась в пылающее дерево, корни которого уходили мне глубоко в грудь и оплетали легкие. Задыхаясь, я побрел дальше по извивающимся стеклянным коридорам, зная, что мне нужно как-то выбраться отсюда, но в лихорадке не сообразив, что мне нужно повернуться и направиться назад по собственным следам. И тогда я наткнулся на логово зверя. Того самого зверя. Туннель заканчивался углублением, заваленным гниющими объедками обильных трапез. В одной из стен открылся пролом, от которого вверх, к спасительному полукруглому отверстию в дне кратера, вела лестница - неровная, с острыми краями, но которую вполне можно было использовать. Я почувствовал себя человеком, попавшим под лед замерзшей реки и увидевшим наконец у себя над головой полоску проруби. Но путь к спасению мне преграждал зверь. Умирающий, он все же еще не умер. Я остановился, раскачиваясь из стороны в сторону. На мгновение я подумал, что сейчас вот упаду на мутанта и буду лежать неподвижно, пока он меня не сожрет. С огромным усилием я слегка разогнал окружавший меня туман - ровно настолько, чтобы быть в состоянии с горем пополам владеть своим телом. Зверь следил за мной, оторвав от земли тяжелую голову, его единственный красный глаз как отвратительный фонарь ярко выделялся даже на фоне причудливо раскрашенных светящихся стен. Он заворчал, попытался подняться и взвыл. Нога у него была раздроблена. Моя работа. Он поджал под себя другую ногу и принял сидячее положение, переместив тяжесть тела на здоровую руку и здоровую ногу. Он зарычал. Я увидел, что, даже будучи тяжело раненным и слабым, зверь собирается совершить прыжок. Я огляделся в поисках обломка стекла и нашел кусок размером с мой кулак. Я наклонился, чувствуя при этом, как стремительно усиливается головокружение, подобрал его и взвесил на ладони. Отведя назад здоровую руку, я с размаху швырнул им зверю в голову. Вместо этого попал ему в грудь. Я огляделся в поисках другого обломка, а зверь тем временем попытался подняться: бой инвалидов - нелепый, почти смешной, но настоящий бой не на жизнь, а на смерть. Стены переливались всеми цветами радуги и, когда я делал резкие движения, казалось, приближались и отступали... Я нашел кусок стекла с острыми краями и размахнулся, чтобы бросить его. И тут зверь заговорил. - Пусть Цезарь замолчит! - крикнул он. - Пусть он замолчит! Я чуть было не выронил осколок. Краски на стенах задергались в сумасшедшем танце. Зверь снова и снова повторял слова как заклинание. А потом бросился на меня. Если бы зверь оттолкнулся обеими лапами, сила удара была бы гораздо больше. И все же он сбил меня с ног и, когда мы катались по земле, провел по щеке когтями. Освободившись, я откатился к дальней стене. Надо мной был выход. - Энди! - В отверстии появились головы Лотос и Дикого. Значит, это они шуршали у входа в отвесный туннель, а не самец-паук! - Пусть Цезарь замолчит! - нараспев повторял зверь. - Пусть он замолчит! Они застыли, как громом пораженные. Дикий уже вскинул ружье и приготовился выстрелить. Теперь он разжал пальцы, не в состоянии выстрелить в существо, столь похожее на человека. - Убейте его! - крикнул я. - Он разумный, - возразила Лотос, в замешательстве теребя себя за пальцы. - Он зверь! - Он не просто животное, - сказал Дикий, держа в руках бесполезное оружие. - Это мои слова! - крикнул я хриплым и, вероятно, безумным голосом. - Я говорил это в тот раз, когда стрелял в него в джунглях. Наверное, он и тогда говорил слова, услышанные от других охотников, а я подумал, что он разумен. Вот поэтому я и не смог снова в него выстрелить. Человеку не позволено убивать человека. Но он тут ни при чем! Это не человек, это - скворец-пересмешник. - Это мои слова! - кричал зверь, подбираясь ко мне по дну пещеры и время от времени осторожно оглядываясь на Дикого и Лотос. Но его уловка действовала. Она связывала им руки. Дикий и Лотос не могли в один миг забыть веками внушавшуюся им заповедь. Он разговаривал, это делало его человеком. И они не могли в него выстрелить. - Это мои слова! - повторил он. - Вот видите! - Вот видите! - раздалось эхо его голоса. Лотос выхватила у Дикого ружье, прицелилась. Но выстрелить не смогла. - Держи, Энди! - Она перекинула оружие через зверя. Звякнув, оно ударилось о стену в пяти футах от меня. Я из последних сил потянулся за ним, каждый дюйм казался мне милей. И тут зверь оказался на мне. Я из последних сил лягнул его ногой и, угодив по нижней челюсти, оглушил его. Но он, быстро оправившись, снова бросился вперед и глубоко запустил когти мне в бедро. Я взвыл от боли и снова собрал остатки сил, хотя мое тело говорило мне, что это - конец. Снова лягнув его ногой, я продвинулся еще на несколько дюймов вперед. Мои пальцы нащупали ружье. Странное чувство - казалось, холодный металл накачал меня силой. Я приставил ствол к злобной физиономии и, задыхаясь, обхватил пальцами курок. - Вот видите! - взвизгнул он, протягивая ко мне длинную волосатую руку. Азиатский скворец? Мог ли я быть в этом уверен? Когти прошлись по моей груди. Через мое сознание пронеслись вспышками странные сцены: дом, охваченный огнем, горящая женщина, люди, превращавшиеся в животных. Куда бы я ни посмотрел, лица становились мордами... Я спустил курок, увидел его лицо, потонувшее в красном фонтане, и погрузился во тьму. x x x Когда я пришел в себя, у меня над головой было синее небо, на обоих берегах мелькали деревья, а подо мной была водная гладь. Дикий, отломив кусок стеклянного пузырька, превратил его в лодку и спустил ее в небольшую речушку, протекавшую через ранчо конгрессмена Хорнера. Такой маршрут был гораздо короче, чем тот, которым мы прибыли. - Что ты чувствуешь? - спросила Лотос, потерев мне лоб. - Облегчение, - прохрипел я. - Я знаю, - сказала она, проводя крошечной ладонью по моим щекам. - Нет. Нет, ты не знаешь, - сказал я, поворачивая лицо к стеклянному дну и глядя в глубокую воду. * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЛЕСТНИЦА В ИНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ *  И увидишь - по новым волнам поплывет Старина головой дракона... Глава 1 - Мы прибываем через одиннадцать минут, мистер Пенуэль, - сказала стюардесса, открывая в улыбке белые-пребелые зубы и сияя синими-пресиними глазами. - Через три минуты выходим из гиперпространства. - Спасибо, - удалось выговорить Сэму в промежутке между зевками. Она еще раз улыбнулась и пошла по проходу прочь: в тусклом свете пассажирского салона ее гладкие ноги сверкали загаром. Пенуэль... Пенуэль... Прошло уже десять месяцев с тех пор, как Хуркос разрушил розовый кокон в кабинете Бредлоуфа. Десять месяцев, как из пустого резервуара за стеной полился холодный воздух, подобный дыханию замороженного чудовища. Но Сэм все еще не привык к своему имени. Частенько он не откликался на обращение "мистер Пенуэль". Такую фамилию предложил Бредлоуф. "Пенуэль" на древнееврейском означало "лицо Бога", и Алексу очень понравилась такая шутка. Пенуэль... Без Алекса он бы до сих пор оставался просто Сэмом, почти никем. Он и сейчас чувствовал себя неуверенно, но все же не так, как в ту ночь десять месяцев назад. В самый трудный момент ему помогла дружеская поддержка Алекса Бредлоуфа. Личная забота Бредлоуфа и его влияние в официальных кругах помогли Сэму занять должность помощника конгрессмена Хорнера, где вал срочной и ответственной работы заставил на время позабыть обо всех мучивших его проблемах. Теперь он знал ответы. Пусть они были верны только сегодня, но ответы эти были настолько хороши, чтобы позволить ему жить спокойно; по крайней мере до тех пор, пока он, впадая в меланхолию, не начинал вспоминать свои прежние страхи. Раздался тихий свист и тяжелый, долгий, приглушенный грохот - корабль выходил из гиперпространства в обычный космос. Сэм сдвинул переключатель обзорного экрана и посмотрел на картинку, появившуюся на вмонтированном в спинку переднего сиденья мониторе. Сначала была видна только чернота бесконечного космоса, а затем камеры корабля медленно повернулись вниз и влево, захватывая в поле обзора покрытый дымкой зеленый шар - Чаплин-1, планету земного типа, на которой существовала весьма многочисленная и развитая колония. С такой высоты казалось, что все у них там нормально, но ни из одного города Чаплин-1 не поступало радиосигналов. Три с четвертью миллиона человек не то впали в летаргию, покинув свои радиостанции, не то были мертвы. Правительство Надежды хотело исключить вторую вероятность, но здравый смысл советовал исключить первую. Необходимо было выяснить, что же произошло на самом деле, и этот корабль был отправлен на помощь. Какого рода должна быть эта помощь, никто не знал. Существовало широко распространенное мнение, что на Чаплин-1 появились какие-то необычные существа, потому что в последней войне, которая велась более тысячи лет тому назад, Чаплин-1 стал мишенью для ядерного удара. Но несмотря на возможные опасности, на правительственном корабле летела группа искателей сокровищ, правда на всякий случай прихватив с собой огромный бронированный летун, оснащенного различными видами оружия. Сэм не видел охотников за сокровищами - все путешествие они занимались проверкой своего оборудования и тестированием приборов летуна. Остальные пассажиры были представлены двумя репортерами, которые, узнав, что Сэм всего-навсего представитель Хорнера, то есть выполняет очередную политическую миссию, быстро потеряли к нему всякий интерес. Ну и, конечно, на корабле были тысячи тонн продуктов, воды, медикаментов, пятьдесят пять роботов-хирургов с гиподермическими руками и две огромные стационарные системы для медицинских исследований. Планета, укрытая за облаками, затаила угрозу. - Нет связи с наземными службами, - сказал пилот. Его голос гулко звучал в проходе. Сэм уже был готов выключить экран, когда из-за туч вынырнула тонкая серебряная игла и, лениво вращаясь, устремилась прямо на них. Для космического корабля она была слишком тонкой. - Понаблюдав за иглой еще немного, Сэм понял, что это была старая добрая баллистическая ракета... Глава 2 "Раса" - массивный, грузный корабль полного жизнеобеспечения, целый корабль-мир - сотрясался от бурной деятельности населявших его существ. Коридоры были его венами; они лихорадочно пульсировали, а кровью служили члены экипажа, его сырье, его рабы. Слаги - существа, похожие на виноградных улиток, стремительно передвигались по извивающимся коридорам. Их бело-желтые тела энергично растягивались и сокращались, словно внутренности стремились двигаться быстрее, чем могли позволить наружные покровы. И все это происходило под Песню Расы. Слаги толпились во входах и выходах у металлических ульев - их призывали в разные места корабля, чтобы срочно выполнить то или иное задание. Повсюду раздавалась Песня Расы. Команды уборщиков мусора, проталкиваясь по змеящимся коридорам, регулярно очищали палубы от тел тех слагов, которые, будучи загнанными до предела, сворачивались в колечко, когда их двойные сердца разрывались от непосильной нагрузки. Тела, изуродованные теми слагами, которые, не заметив павших, не останавливались и не огибали их, и складывались мусорщиками в большие кучи на тележки с магнитным приводом, тихо плывшие по воздуху вслед за ними, а потом опорожняли эти тележки в мусороприемники, сбрасывая трупы в ухмыляющуюся пасть огнедышащего дракона - огромной печи, которая быстро распоряжалась ими. Улиткообразные торопились, бежали, падали и умирали. Даже работники мусоросборочной команды, чтобы справиться со своей работой, трудились из последних сил и сами, в свою очередь, становились пищей для печи-дракона. И эта сумасшедшая гонка была тем бременем, которое все с радостью несли, продираясь сквозь космический хаос. x x x Странное утешение слаги находили в том, что, несмотря на короткую и многотрудную жизнь, поколения лежали в гнездах, зрея, чтобы прийти им на смену. Зрея быстрее, чем могла истребить весь их род такая невыносимая жизнь. А когда наступит перенаселение, "Раса" выпустит рядом еще один корабль, корабль-почку, и Империя будет расти и становиться все более великой. Знание того, что каждая смерть приближала заветную цель, дарило им радость. Они были бесконечно счастливы - у них была общая цель, за которую стоило жить и умереть. И эта безумная преданность лелеялась и направлялась Существом в Сердце корабля. Глава 3 Боевая ракета не разрушила корабль, но все же пробила дыру в нижней части, а значит, все, кто находился в том отсеке, погибли. Будь это метеор, корабль легко мог уклониться или разрушить его; но современные суда не оборудованы защитой от самонаводящихся ракет, как вообще не были оснащены оружием: с кем воевать в мирном космосе? Сейчас корабль падал, по спирали приближаясь к поверхности планеты, и должен был разбиться. Если... "Если, - подумал Сэм, - они доберутся до летательного аппарата в грузовом трюме, где находились искатели сокровищ. Если они сумеют забраться внутрь и вылететь из корабля раньше, чем он будет разрушен, они спасут хотя бы самих себя". Из динамика раздался непонятный скрип - пилот пытался сказать нечто, не основанное на показаниях приборов. Корабль вращался все быстрее и быстрее, устремляясь вниз. Сэм отстегнул ремень безопасности, схватился за спинку переднего сиденья и с большим трудом поднялся на ноги. Он успел повернуть в проход, когда корабль наклонился еще сильнее. Корпус выл, как тысяча баньши <Баньши - персонаж кельтского фольклора, дух женщины, завывания которой слышны в той семье, где кто-нибудь скоро умрет.>. От страшных перегрузок скоро начнут отлетать заклепки. Ему предстояла битва на вершине холма - в прямом и переносном смысле. Он должен был подняться по накренившемуся полу и добраться до двери в грузовой трюм. Но даже если это ему удастся, он не был уверен, что сможет открыть ее при таком ускорении, работавшем сейчас против него. Но он не мог сдаться и приготовиться умереть, как, похоже, сдались безмозглые репортеры, визжащие за его спиной. Сэм пробивался вперед, борясь со все увеличивающейся силой тяжести, преодолевая склон, который становился все отвесней. Он тяжело дышал, лицо его стало багровым от натуги, пот струился по лицу, обжигая глаза. За спиной что-то загромыхало. Это оторвался и съехал вниз по проходу радарный модуль. Сэм упрямо двигался вперед. У двери трюма он прислонился к сиденью справа от прохода и попытался повернуть колесо запорного механизма. Оно не поддавалось. Ему приходилось противостоять силе тяжести, увеличивающейся с каждой секундой при ускорении их падения, и бороться с тугим механизмом. То и дело включались двигатели, пытаясь предотвратить быстро приближающийся конец, но их дерганье мало помогало Сэму. Он чувствовал себя как мотылек, который хочет поднять свечу и унести ее с собой. Его сердце гулко стучало, глаза наполнились слезами. Когда Сэм решил, что его грудная клетка сейчас треснет, как ореховая скорлупа, и сердце выскочит наружу, он почувствовал, что колесо повернулось, и дернул дверь. Он вовремя догадался убрать руки прочь - огромная круглая дверь резко распахнулась, увлекаемая силой тяжести, и с размаху врезалась в стену. За ней был грузовой трюм, а в нем - летательный аппарат. Вход в шарообразный летун был еще открыт. Там его заметили, поняли его намерения и ради него задерживали старт. Позади двое репортеров боролись друг с другом; каждый из них пытался первым последовать за Сэмом. В результате не успели оба. Сэм преодолел уже половину пути, когда палуба качнулась ему навстречу и словно кулаком ударила в лицо, порезав подбородок. Он ощутил во рту привкус крови, почувствовал, что скользит обратно к двери, теряя опору под ногами. Он ухватился за вделанное в пол кольцо для закрепления груза и подтянулся. С трудом сосредоточившись, он увидел, что пандус летуна находится в десяти ярдах от него. Оглядев палубу, он понял, что может преодолеть оставшиеся тридцать футов, если будет по очереди хвататься за крепежные кольца, подтягиваясь к ним. Но он не был уверен, хватит ли ему сил и времени. В передней части корабля раздался удар и герметичная дверь между пилотской и пассажирской кабинами захлопнулась; громко завыла сирена. Лобовое стекло вылетело или, скорее, влетело в рубку управления, вероятно пришпилив, словно сотней булавок, осколками пластстекла всех, кто там находился, включая синеглазую стюардессу с красивыми загорелыми ногами. Вскоре то же самое произойдет и с корпусом корабля. Если они не разобьются раньше, что было весьма вероятно. Дотянувшись до следующего кольца, он пополз по палубе. На удивление быстро, подгоняемый смертью, Сэм добрался до опущенного пандуса. Чьи-то руки, подхватив его, втянули внутрь аппарата. Он поднял взгляд, чтобы поблагодарить, увидел, что его спаситель оказался человеком с лошадиными ногами, и охотно провалился в небытие. Глава 4 Распускались сети. Они расцветали как розы в фильме при замедленной съемке. Появлялось новое поколение - никто не считал, которое в бесконечном круге рождений. Вновь народившиеся слаги быстро двигали челюстями, выискивая хоть какую-нибудь пищу. Вокруг них развевались сети, не давая им вгрызаться в палубу и портить обшивку - кожу корабля. Словно по единому приказу, тысячи розовых молодых улиткообразных поднимали тела, опираясь только на задние сегменты, и жалобно мяукали - они требовали еды. Вокруг них опускались клубы качающихся защитных сетей. Затем сети разошлись в сторону, и жертвенные слаги выступили со своих мест, ликуя, что их время наконец-то настало, что вот сейчас и они послужат общему делу. Качнувшись назад, они в едином порыве бросились вперед, к молодым улиткообразным, открывая поры на передних сегментах, чтобы вытекли соки, возбуждающие аппетит, наполняя воздух пахучей тяжестью. И молодые улитки, дико визжа в ответ, вонзали недавно ороговевшие десны в мягкие тела жертвенных улиток, отрывая и глотая большие куски плоти, пьянея от запаха крови. А жертвенные слаги с радостью шли им навстречу, готовые выполнить свой долг. Главное Существо в Сердце корабля обратилось к другим делам, беспокоящим Его. Улиткообразные, ведающие движением корабля и наблюдением за пространством, обнаружили еще один корабль, который быстро двигался прочь от судна, недавно ими подбитого. Если этот кораблик ускользнет, для "Расы" появится опасность - человечество, кишащее в галактике над ними, узнает о его существовании. Среди штурманов и радистов поднялась паника - они поспешно переключали рычаги управления своими ложноножками; кораблик, как выяснил старший радист, был шаром, полым внутри. Да, определенно полым. Сначала они боялись, что это может быть бомба. Но кораблик летел прочь от "Расы", а не к нему. Все же надо с ним расправиться. На той высоте, где они сейчас находились, скорость кораблика была больше, чем скорость "летуна", но экипаж улиткообразных поднял в воздух огромный, как гора, корабль и отправился в погоню, плавно скользя над поверхностью Чаплин-1, чтобы найти и разрушить маленький кораблик... Глава 5 - Вам хорошо? - спросил его тоненький голос с мелодичными китайскими интонациями, когда он выплыл из чернильной темноты, которая казалась бесконечно густой и вязкой. Но вот наконец забрезжил свет, и Сэм потянулся к словам, словно они были маленьким маячком, способным вывести его из обморока в реальность, - милый, нежный маячок. - Да с ним все в порядке, - сказал другой голос, более грубый. - У тебя нет сострадания, - ответил ему китайский голосок. Сэм открыл глаза и обнаружил, что глядит в маленькое личико эльфа. Эльф! Девушка-эльф! Заостренные уши... Тонкие мелкие черты лица... Миниатюрное, но хорошо сложенное тело... Крылья! Пара голубых бархатистых крыльев, мгновение назад развевавшихся за ее спиной, мягко сложились в виде плаща. Тога, которая кончалась у ее круглых милых коленок, была такого же цвета. Он вспомнил Хуркоса и успокоился. Это был мутант, появившийся, быть может, под влиянием среды, а быть может, выращенный в искусственной утробе. Эта конкретная мутация дала прекрасный результат. Сэм никогда не видел таких красивых девушек. - Вы хорошо себя чувствуете? - спросила она; маленькие губки раздвигались, выпуская милые слова. Сэм застонал и попытался сесть. - Не перенапрягайтесь, - сказала она, дотронувшись до его плеч тонкими прозрачными руками цвета перламутра и пытаясь своими изящно вылепленными пальчиками удержать его, заставить лечь обратно. - Я.., ничего... - произнес Сэм, превозмогая головную боль, от которой, как он уже знал, будет нелегко избавиться. - Я же тебе говорил, - сказал грубый голос. Сэм повернулся вправо, посмотрел в красивое широкое лицо человека, которому принадлежал грубый голос. Его голову обрамляла непокорная грива волос, наполовину закрывая большие уши. Сэм вспомнил, как внутрь летуна его втаскивал человек с лошадиными ногами. - Наверное, мне следует поблагодарить вас за спасение... - Не берите в голову, - ответил человек-лошадь, немного краснея и смущенно усмехаясь. - Все же вы спасли мне жизнь... - Не благодарите Дикого особенно сильно, - сказал третий голос. Это был Эндрю Коро - с ним Сэм уже как-то встречался несколько месяцев назад на ранчо Хорнера на Земле, когда идея экспедиции только начала обсуждаться. Коро, сделав шаг вперед, оказался между девушкой-эльфом и человеком-лошадью. - А не то он разволнуется, и с ним потом сладу не будет. - Пф! - фыркнул Дикий. - Я, кажется, не знаком с вашими.., коллегами, мистер Коро. - Конечно нет, - кивнул Коро. - Извините меня. Это Лотос, наша нянька, утешительница и милый дружок. Еще она довольно известный ботаник, но если вы заговорите с ней о цветах, они вам потом будут сниться по ночам. Я вас предупредил. А это Дикий Конь, - продолжал он, указывая на второго мутанта; девушка-эльф хотела что-то сказать, но не успела. - Дикий - наши мускулы, как вы уже могли догадаться, но некоторым образом он еще и наши мозги. А меня вы знаете, мистер Пенуэль. - Сэм. Рад познакомиться с вами. Вы сделали неплохую работу для конгрессмена Хорнера. Есть у вас что-нибудь от головной боли? x x x - Это приспособление не хуже любого другого, - сказал Энди. - Сойдет, - проворчал Дикий, скрестив руки на массивной груди и постукивая копытами по металлической палубе. - Сэм? Нравится? Тебе ведь здесь сидеть. Дикий снял подвесную кровать и без труда согнул ее в грубое подобие кресла. Вдвоем с Коро они прикрепили его к полу, а Лотос пришила к нему запасной ремень. Сэм вспомнил о флексопластовом кресле в корабле желеобразного существа. На мгновение ему показалось, что все произошедшее с ним, словно укрепленное на огромном колесе, вращается вокруг, и идет все та же пьеса, в которой только появилось несколько новых лиц. Сэм сел в импровизированное кресло и застегнул ремень. - Думаю, вполне пойдет. - Хорошо, - сказал Коро, усаживаясь на место пилота. - Ну, а теперь давайте наконец выясним, что же случилось с городами колонистов. Коро задал курс на город Чаплин-Альфа, увеличил скорость и включил автопилот. Летун понесся с бешеной скоростью. Сэм с интересом приглядывался к этой троице. Все они были абсолютно не похожи друг на друга не только внешне, но и характерами. Лотос была нежной, ласковой, она очень гордилась своими двумя мужчинами. Она привносила мир и спокойствие в группу. Ей удавалось делать это легко, шутя и играючи, и Сэму понадобилось всего несколько минут, чтобы оценить по достоинству это замечательное умение. Дикий весь искрился энергией и жаждой деятельности. Он быстро принимал решения и быстро переходил от слов к делу. Его отличало редкостное дружелюбие. Похоже, он был человеком, который готов отдать вам все, что у него есть, а потом вколотить вашу голову в плечи, если вы вдруг обманете его доверие и окажетесь простым воришкой. Он с мальчишеским восторгом относился к вполне обычным вещам - этого качества большинство людей лишается очень рано и, однажды утратив, уже не может никогда приобрести снова. А Коро... Коро очень отличался от них обоих. Конечно, он тоже был весьма дружелюбен, всегда любезен. Но в нем не было той искренности, что была у Дикого и Лотос, его не так-то легко было понять. Он держал себя несколько отстранение, его темные глаза были подернуты меланхолической дымкой, отчего всегда казалось, что он страдает от тайной боли. Несмотря на предупреждение, Сэм с Лотос заговорили о ботанике. Наконец Коро начал сбрасывать скорость аппарата и переключил управление с автоматического на ручное. - Мы почти на месте, - сказал он, прерывая Лотос, которая как раз повествовала о своих приключениях с игольчатой розой. Все посмотрели вперед. Разговор был прекрасным способом отвлечься, забыть про ракету, продырявившую их корабль, и не поднимать до поры до времени вопроса о том, кто мог выпустить боевую ракету в мире, где не было войн. Под руками Коро ожили обзорные экраны. Перед взорами людей показался город Чаплин-Альфа. Точнее, то, что было городом... Когда-то здесь был цветущий мегаполис. Теперь от него остался лишь пепел. Как беспомощно оказалось мирное сообщество колонистов перед бедой! Оно не ожидало ничего подобного, потому что ничего подобного никогда не случалось. В древнем мире полиция и спасательные команды толпами явились бы сюда. Но уже несколько веков не было полиции, и никто не мог предвидеть, что пятьдесят пять роботов-хирургов будут уничтожены еще в полете. Пепел. Бело-серое тончайшее покрывало пепла, как саван, накрыло все кругом. Обломки того, что было домами, лежали кучами, напоминающими горбы верблюда. Там и сям, словно обглоданные кости, торчали балки; кое-где на них еще виднелись, словно куски мяса, остатки кирпичной или каменной кладки. В иных местах руины протянулись длинными рядами - дома падали по обеим сторонам улиц, рассыпаясь, разлагаясь, как труп огромного животного. Растения. Только Лотос знала, как они называются. Они, извиваясь словно змеи, оплетали разрушенные стены, пробивались через кучи мусора, питаясь тем удобрением, что получилось из двух миллионов мертвых тел, без сомнения погребенных под развалинами. Некоторые другие, с узкими, как лезвия, листьями, поглощали углерод, расцветая на хорошо удобренной почве. - Люди... - начала Лотос. - Погибли, - закончил Коро. - Но как... - Их убили. Все замолчали. - Но ведь люди не убивают, - убежденно сказал Дикий. - Не таким же образом. А после появления Щита Бредлоуфа и смерти Бога... Сэм был немного удивлен, услышав, с какой легкостью человек-конь упомянул смерть Бога. Ну да, конечно. Тогда средства массовой информации разнесли эту новость по всей галактике. Бредлоуф раздавал интервью до полного изнеможения. Хуркосу на разных ток-шоу досталось лишь ненамного поменьше внимания. Поэма Гноссоса "На смерть Бога" стала бестселлером во всех мирах, названия которых только можно было вспомнить. За учеными Бредлоуфа гонялись, им не давали работать, у них пытались выудить как можно больше сведений обо всем происшедшем. Одному Сэму удалось с большим, правда, трудом остаться в тени. Пресса постаралась разузнать все подробности и оповестить о них как можно шире, но за десять месяцев к сенсации привыкли и перестали считать ее новостью. Дикий говорил верно. Сейчас меньше чем когда-либо человек способен на убийство. Вдохновителя агрессивных чувств больше нет. Человек никогда не был так здрав рассудком. И жестокость, тем более в таких масштабах, просто невозможна. Люди просто не смогли бы этого сделать... "И, - подумал Сэм, - они этого не делали!" - Это не люди, - сказал он вслух. - Что? - воскликнули все чуть ли не в один голос. - Голову даю на отсечение, что это не люди. Не те люди, которых мы знаем. - Говори понятнее, - сказал Коро. - Тебя слушать еще хуже, чем Дикого. Сэм стиснул обеими руками ремень безопасности. - Эти.., убийцы - из другой галактики, не из нашей. Они вполне могут оказаться не людьми. Память вернула его к тому времени в корабле, когда у него было только имя и Гноссос высказал предположение, что им управляют экетрагалактические силы. Тогда Гноссос ошибался. Но теперь, кажется, его теория находила подтверждение. Имея такие убедительные доказательства, Сэм не мог придумать ни одного возражения, и все же... А вдруг он тоже заблуждается? - Может, вы решите, что я ненормальный, - произнес он, собираясь вслух поведать им о своей идее и надеясь, что, облаченная в слова, она будет выглядеть менее бредовой, чем сейчас, существуя только в его мыслях. - Подумайте сами. Во-первых, в этой галактике нет людей, способных на такую жестокость. Во-вторых, даже если бы у этих людей была армия, у них не может быть оружия, при помощи которого город превращается в кучу головешек. Это должен быть кто-то снаружи. Остальные слушали, пытаясь найти в его аргументах какой-нибудь изъян. Первым заговорил Дикий: - Но разве Бог, который наделял нас агрессивностью, не наделял ею и все другие разумные существа во Вселенной? Я так понял, что люди и в самом деле были хорошими, а все их плохие качества происходили от шизоидной личности Бога. А не может Бог из другой Вселенной управлять всем нашим миром? Сэм начал было что-то говорить, но неожиданно понял, что не может придумать ни слова в ответ. Доводы Дикого казались разумными. Когда Хуркос убил розовую личинку, священного червя, все разумные существа во Вселенной должны были почувствовать себя лучше. Может быть. Бог управлял только частью Вселенной и... Но нет. Он был существом высшего порядка, единственным в своем роде. С ним не было других богов. Это факт. Ученые Бредлоуфа заявили, что это факт, а к ним трудно подкопаться. Следовательно, иногалактники тоже не могут убивать, у них не может быть жажды крови: Но вот лежит в руинах целый город, скрывая под развалинами два миллиона трупов. - Все, наверное, произошло очень быстро, - сказал Коро. - Кажется, никому не удалось уцелеть. - Давайте посмотрим на Чаплин-Бета, - предложила Лотос. - Уверен, там будет то же самое. - Коро начал разворачивать летательный аппарат на сто восемьдесят градусов. Лотос скрестила крылья перед грудью, закрыв руки и плечи бархатистой ширмой. - Все же давайте посмотрим. Коро закончил разворот, и все четверо ахнули, увидев летящую скалу. Даже не скалу, а целое плато. Огромнейший корабль, имевший в поперечнике несколько миль. Летун был лишь маленькой песчинкой, едва заметной пылинкой на его фоне. - Что за... - начал Коро. Необъятный корабль находился на высоте в три тысячи футов - это расстояние равнялось его ширине и было лишь частью длины. Казалось, он весь цельный - не было видно ни соединительных швов, ни иллюминаторов на его безупречно гладкой поверхности. Видимо, он приводился в движение каким-то магнитным полем - его поверхность вибрировала в ответ на молчаливый призыв двигателей, способных потрясти звезды. Единственными отметинами на корпусе огромного корабля были три ряда крохотных отверстий. (Хотя крохотными они казались только с самого большого расстояния; при ближайшем рассмотрении они, должно быть, имели не один фут в поперечнике.) Каждый ряд состоял из пятисот отверстий. Из центра среднего ряда появилось белое облачко, и серебристая ракета - точно такая же, как та, что разрушила их космический корабль, - медленно вращаясь, полетела к ним. - Вниз! - закричал Сэм. Коро ударил по клавишам, направляя аппарат вниз, ниже курса ракеты. Ракета, рыская, как торпеда, пролетела мимо. Развернувшись по плавной дуге, она снова направилась к ним, корректируя курс. - У нее свой двигатель! - просипел Коро, не разжимая зубов. - И свой радар. б В скорлупках коридоров и путанице комнат сразу за пределами Сердца корабля матки улиткообразных извивались в предродовых судорогах. Их большие мягкие тела сжимались, изнывая, а из огромных блюдцеобразных глаз текли слезы экстаза. Над ними и вокруг них в паутине будущих гнезд висели тонкостенные резервуары с клетками мужской спермы - зрелой, густой; они, казалось, только и ждали контакта с репродуктивными сегментами тел самок. Словно подчиняясь незримому знаку, сотни гигантских самок начали извиваться и подпрыгивать еще сильнее, остатки их рассудка сдались под натиском половых гормонов. Ткань головного мозга пузырилась и бродила, разлагаясь, перерождаясь в питательный раствор, чтобы репродуктивный сегмент мог усвоить мужские клетки и вырастить из яиц личинки. Первыми распались клетки, ведавшие памятью и логикой, чтобы не допустить долгого и болезненного осознания того, что с ними происходит. Конец жизни материнского тела станет долгим, упоительным оргазмом. Самки пищали и дергались в жгучем наслаждении, разрывая качающиеся резервуары со спермой, подвешенные самцами, которых они никогда не видели, и упивались одним лишь духом мужского присутствия. Оставались голые центральные сегменты без кожи - на поверхности каждого размеренно сокращалось коричневое ядро - раз-два, раз-два. Центральные сегменты впитывали плодотворную жидкость и сотрясались, когда она проникала в коричневое ядро, наполняя все тело сладостной истомой. Воздух был густым, сладким, паутина - сырой и тяжелой от спермы. На сотнях материнских тел ядра, оплодотворенные спермой, начали медленное, но отчетливо заметное движение к центру репродуктивного сегмента, чтобы устроиться на ложе из питательного протеина там, где прежде был мозг. Материнские тела извивались и дрожали. Все сегменты, кроме центральных репродуктивных, отмирали и начинали загнивать. Формировалось новое поколение - пока еще только в яйцеклетках. Когда-нибудь они станут взрослыми улиткообразными. Из безумия выходит жизнь... x x x В стрелковой рубке, самой удаленной от Сердца корабля, улиткообразные подготовили несколько программ ведения боевых действий против круглого врага, внезапно исчезнувшего с радарных экранов, хотя ракетный удар по нему не был нанесен. Это означало, что враг обо всем догадался и применил антирадарную защиту. Положение становилось сложнее, чем они предполагали. Улиткообразные, жужжа, переговаривались, выбирая смерть для шара. x x x А в Сердце корабля Главное Существо на мгновение отвлеклось от боя с летающим шаром и четырьмя людьми; также позабыло оно о самках и цикле воспроизводства потомства - оба эти происшествия были такими естественными, такими запланированными. В настоящий момент ему интереснее всего было узнать, о чем думают молодые слаги. Слаги означали жизнь. Жизнь служила ему орудием. Вообще-то оно не считало их марионетками, хотя тысячи незримых нитей действительно тянулись от него к улиткообразным; эти нити могли быть приведены в действие, если возникнет необходимость. Тем не менее обычно Главное Существо планировало основную линию, было архитектором главной цели и методов ее достижения, не заботясь о наводящих скуку каждодневных деталях. В Его памяти хранился план действий "Расы" и полутора сотен кораблей-почек, которые, будучи выпущены в разные стороны, разлетелись, неся в себе план, надежды и мечты. Вся Вселенная лежала перед глазами Главного Существа, и поэтому Его планы в силу необходимости стали поистине космическими, без лишних подробностей. Так что хотя оно иногда потягивало за какие-то нити, но никогда не задействовало все нити одновременно. В настоящее время Существо рассматривало идею уничтожения всего живого в этой галактике. Со времен Падения, когда Вакуум Иерархий спровоцировал Большой Провал, оно исполняло свой долг - перед собой, "Расой" и кораблями-почками. Эти странные двуногие, двурукие, двуглазые создания были вызовом улиткообразным и "Расе". Вызовом тому, что ожидает "Расу" и слагов. Необходимо уничтожить их всех до последнего. Это было непременным условием дальнейшего осуществления плана, предначертанного "Расе". Эти существа должны умереть, прежде чем какое-либо сложное действие продолжит общий план. То есть, проще говоря, смерть человеку. С маленькой буквы. И только так. Глава 7 Коро судорожным движением стер пот, выступивший на лбу, и начал что-то переключать на панели. - У нас есть антирадарное устройство только потому, что на Капистрано водятся гигантские летучие мыши. Радар просто необходим, когда отправляешься охотиться на многотонных чудищ, обладающих природным радаром. - Он включил устройство на полную мощность и поднял летательный аппарат на сотню футов вверх. Ракета под ними понеслась назад к кораблю. Если им повезет, они увидят, как крохотный взрыв вопьется в корпус необъятного корабля. Это была общая для всех видов автоматических ракет проблема. Конечно, самонаводящиеся ракеты облегчали задачу артиллеристов, выпускавших их по сотне за раз, но всегда оставалась вероятность, что ракета, сильно отклонившись от курса, могла поразить самого стрелка. Выпустив клубы густого желтого дыма, ракета ударила в корпус другого корабля, создав в толстой металлической обшивке дыру футов десять в поперечнике. Вряд ли это огромное тело заметило такой булавочный укол. - Вот вам и подтверждение экстрагалактической теории, - сказал Сэм. Антирадар придавал им относительную невидимость - хотя бы на короткое время, - и Коро подвел аппарат поближе, зависнув всего в пятидесяти футах над кораблем-горой. - Но ведь смерть Бога должна была и его избавить от жестокости! - А что теперь? - спросила Лотос. Сэм был удивлен, увидев, какое самообладание проявила эта хрупкая женщина во время ракетной атаки, которая могла привести к гибели их маленького экипажа. Даже он с трудом сдерживал крик, а ее, казалось, больше интересовала возможность изучить летающую гору, полную людей (если, конечно, там были люди) из другой галактики. - Теперь? Войдем внутрь, - сказал Коро таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. - Войдем внутрь корабля. Сэм, Дикий и Лотос разом посмотрели на него, словно он представлял собой какой-то диковинный экземпляр. - Ты с ума сошел! - Лотос произнесла это так, будто оглашала диагноз. - И что нам это даст? - спросил Дикий, почесав свою гриву. - Коро прав, - сказал Сэм после недолгого молчания. - Прав? - Лотос поднесла ладошку к уху, словно защищаясь от подобной нелепости. - Да. Энди совершенно прав. У нас нет оружия, которым их можно было бы сбить. Кроме того, раз нам противостоят "разумные существа, а не звери, я уверен, что никто из нас не смог бы нажать на спусковой крючок. Мы выросли пацифистами. Мы давно живем в мире без войн. Давайте посмотрим правде в лицо: единственный способ, которым мы можем попытаться спасти себя и всю галактику, - срочный анализ проблемы. - Хорошо сказано, - заметил Коро. - И кто туда пойдет? - спросила Лотос. - Ты останешься, - ответил ей Коро, - ты слишком хрупкая для такой работы. - Он заметил, как она вздрогнула, и поспешил добавить нечто более приятное: - Кроме того, надо, чтобы кто-нибудь подготовил робота-хирурга для работы на случай, если нас там ранят. Дикий остается тоже. Надо идти после наступления темноты, потихоньку, а Дикий своими копытами расшумится на пол-Вселенной. - Хорошо, - сказал Дикий, поворачиваясь к иллюминатору, чтобы еще раз взглянуть на гигантский корабль. - Сэм? - Я пойду, - ответил Сэм. Коро пустил летуна вращаться на орбите вокруг чужого корабля, уравняв скорость аппарата со скоростью громоздкого судна. - Подождем, пока они не посадят его где-нибудь и пока не стемнеет. Ему придется сесть, чтобы исправить повреждения от удара ракеты. Возьмем с собой кое-какое оборудование, прорежем дыру у него в боку и попробуем выяснить что сможем. Все очень просто. - И опасно, - сказала Лотос, глядя на них взглядом, в котором можно было прочесть очень многое. x x x У основания возвышавшегося над ними монолита они оглянулись на небольшую рощицу, где был спрятан летун. Им пришлось напрячь зрение, чтобы увидеть очертания корпуса, и, даже тогда казалось, что это всего лишь игра теней, а не реальный предмет. - А что теперь? - спросил Сэм, поворачиваясь к огромному черному корпусу, чуждому монолитному чудовищу. Коро тихонько постучал по металлу ручкой своего ножа. Двигаясь вдоль борта, они уловили едва заметное изменение звука - словно намек на пустоту. Они повторили свои действия, шагая в обратную сторону, чтобы убедиться, что им не показалось. - Прорежем дыру здесь, - сказал Коро; он протянул руку за спину и достал ручной лазер, включил его на полную мощность. На них были космические скафандры, и сейчас, по молчаливому уговору, они надвинули шлемы, положившись только на тот запас воздуха, который предоставлял каждому баллон, укрепленный за левым плечом. Определить, насколько воздух, которым дышали эти существа, соответствовал нормальному воздуху Надежды, они не могли, а задохнуться в потоке неизвестного газа, который хлынет на них из прорезанной дыры, им совсем не хотелось. Синий луч лазера казался почти черным. Коро начал вырезать пластину обшивки перед собой. Под воздействием холодного пламени луча металл подался, и на землю упал круглый кусок внешней обшивки. Он был полдюйма в толщину, но на этом дело не заканчивалось. Под первым слоем находился второй. Всего они прошли двенадцать слоев - словно взрезали слоеный торт - и наконец заглянули сквозь дыру в обшивке внутрь, в тускло освещенный коридор, широкий, как улица в Надежде. Их дыра оказалась на уровне пола. - Ты первый, - сказал Коро, подставляя колено, чтобы Сэм мог на него встать. - Потом втащишь меня. К тому времени, когда оба они, тяжело дыша, оказались внутри корабля, анализатор атмосферы, прикрепленный к запястью Коро, показывал "прибл, надежд, норм.". Они сделали несколько шагов по коридору, собираясь снять неудобные шлемы, когда до их слуха донесся изнуряющий, запутанный ритм Песни Расы: Сэм, Сэм, Сэм, Сэм... Рвущийся, рвущийся, рвущийся... К подобию... Рвущийся к подобию В водовороте дней. Сэм. Сэм... Сэм... Сэм был ошеломлен ветрами гармонии, он ощущал, как его качают порывы ритмов этой странной песни. Песня Расы пульсировала в ушах, и он не мог справиться с легкой вибрацией, которая раздражала его слуховой аппарат, отвлекала его, звала и в то же вр