осторожно обошли "Мерседес", заглянули в окна (ключи болтались в замке зажигания), даже под машиной посмотрели, но Эрика не обнаружили. Вдоль всей стены гаража протянулся искусно сделанный верстак. Над ним были развешаны инструменты, причем напротив каждого на стене был изображен его контур. Рейчел заметила, что топора нет на положенном месте, но не акцентировала на этом внимание, потому что целиком была занята поисками Эрика. Ведь не ради же инвентаризации она сюда явилась. В гараже человеку негде было спрятаться, так что, когда Бен снова заговорил, он уже не шептал: - Начинаю думать, что он был здесь, но ушел. - Но вот же его "Мерседес". - Этот гараж на две машины, так что, может, он держал тут другую, джип или пикап, что-то более пригодное для поездок по горным дорогам. А возможно, понимал, что ФБР может дознаться, что он с собой учудил, и будет за ним гоняться, разыскивая его машину, вот и сбежал в джипе или что там у него было. Рейчел не могла отвести взгляда от черного "Мерседеса", застывшего, как огромный спящий зверь. Она посмотрела на паутину под потолком. На грунтовую дорогу, ведущую от гаража, освещенную солнцем. Покой этого горного убежища теперь казался менее зловещим, чем по приезде. Ни в коем случае не мирным и безмятежным, и уж совсем не приветливым, но все же менее угрожающим. - Куда он мог поехать? - спросила она. Бен пожал плечами. - Откуда мне знать. Но если я пороюсь как следует в доме, что-нибудь может указать мне нужное направление. - А у нас есть время на поиски? Когда мы оставляли Сару Киль в больнице прошлой ночью, мы еще не знали, что в игру включилось ФБР. Я просила ее не рассказывать о том, что случилось, и не говорить никому об охотничьем домике. Я ведь думала, это партнеры Эрика начнут разнюхивать, будут пытаться что-нибудь из нее выудить, а, с ними-то, надеялась, она справится. Но она не сможет врать правительственному агенту. А если ее убедят, что мы предатели, она, конечно, решит, что поступает правильно, рассказав об этом домике. Поэтому рано или поздно они будут здесь. - Согласен. - Бен задумчиво разглядывал "Мерседес". - Значит, у нас нет времени решать, куда мог поехать Эрик. Кроме того, там в гостиной на полу экземпляр досье по проекту "Уайлдкард". Нам только и требуется его собрать и убираться отсюда подобру-поздорову, у нас уже будет необходимое доказательство. Он покачал головой. - Конечно, иметь досье важно, даже очень, но не думаю, чтобы этого было достаточно. Она начала нетерпеливо ходить взад-вперед, стараясь держать пистолет дулом к потолку, чтобы пуля от случайного выстрела не срикошетила от бетонного пола. - Послушай, в этом досье все, черным по белому. Нам нужно только передать его прессе... - Во-первых, - перебил Бен, - там в основном сугубо научные вещи - результаты лабораторных испытаний, формулы и все такое. Ни один репортер в этом не разберется. Им придется обратиться к специалистам-генетикам за разъяснениями. - Ну и? - Ну и генетик может оказаться профаном или просто консерватором в своем деле, так что в любом варианте он может этому не поверить и сказать репортерам, что это все шутка, мистификация. - С этим мы справимся. Мы разыщем генетика... Бен снова перебил ее: - Может быть и хуже. Допустим, репортер передаст бумаги генетику, который сам занят исследованиями в этой области для правительства, для Пентагона. Ведь логично предположить, что федеральные агенты связывались со многими учеными, занятыми исследованием рекомбинантных ДНК, и предупредили их, что к ним могут обратиться за консультацией репортеры с крадеными бумагами, крайне секретными по характеру. - ФБР не может знать, что я так поступлю. - Но если у них есть на тебя досье, а у них оно есть, они достаточно хорошо тебя знают, чтобы предположить такую возможность. - Ну ладно, ты прав, - без энтузиазма согласилась она. - И тогда поддерживаемый Пентагоном ученый будет просто счастлив ублажить правительство и обеспечить себе жирный кусок, так что он побежит туда сразу, как заполучит бумаги. Конечно, есть доля вероятности, что человек науки не захочет рисковать своими привилегиями или впутываться в дело, связанное с государственными секретами. И в этом случае он про-, сто велит репортеру забирать проклятые бумаги и убираться ко всем чертям и после этого будет держать язык за зубами. Но это в самом лучшем случае. А всего вероятнее, он выдаст репортера ФБР, а репортер выдаст ФБР нас. Бумаги уничтожат, и, готов поспорить, с нами произойдет то же самое. Рейчел не хотелось верить его словам, но она знала, что он недалек от истины. В лесу снова заверещали цикады. - Так что мы теперь будем делать? - спросила она. Видимо, Бен уже размышлял об этом, пока они безрезультатно обыскивали комнату за комнатой, потому что ответ у него был готов: - Если у нас будут и Эрик, и бумаги, мы сможем чувствовать себя увереннее. У нас будет не только куча зашифрованных бумаг, которые сможет понять горстка посвященных, у нас будет и ходячий мертвец с пробитым черепом, и, клянусь Богом, это достаточно впечатляюще, чтобы гарантировать нам доступ к любым средствам массовой информации. Все газеты и телестанции будут без конца рассказывать эту историю, не получив никакого экспертного заключения по бумагам. И тогда ни у правительства, ни у кого другого не будет причин хотеть, чтобы мы умолкли навсегда. Как только Эрика покажут по телевизору, его портрет появится на обложках "Тайм", "Ньюсуик", "Нэшнл инкуайрер". Им хватит материала на декаду, а ведущие на телевидении каждый вечер будут отпускать шуточки насчет зомби, так что, убив нас, они ничего не выиграют. Он перевел дыхание, и у Рейчел создалось впечатление, что сейчас он выступит с таким предложением, которое ей совершенно не понравится. И он подтвердил ее опасения: - Значит, так. Как я уже сказал, мне тут надо все обыскать, вдруг удастся докопаться, куда он уехал. Но власти, того и гляди, сюда нагрянут. А мы не можем рисковать экземпляром досье по проекту, так что тебе придется уехать с бумагами, а я... - Ты хочешь сказать, разделиться? - спросила она. - Ну нет. - Иначе ничего не получится, Рейчел. Мы... - Нет. От одной мысли оставить его ее бросило в дрожь. Она и подумать не могла о возможности остаться одной и внезапно осознала с необыкновенной четкостью, сколь крепкими стали связывающие их узы за последние сутки. Она любит его. Господи, до чего же она его любит. Он смотрел на нее своими ласковыми, успокаивающими карими глазами. Голос его не был покровительственным или командирским, но в нем чувствовалась сила убеждения. С человеком, который так говорит, спорить не станешь. Возможно, он научился так разговаривать во Вьетнаме в трудные моменты с теми, кто ниже по званию. Он пояснил: - Ты заберешь отсюда бумаги, сделаешь еще копии, пошлешь их друзьям в разные концы страны, а оставшиеся спрячешь так, чтобы можно было быстро до них добраться. Тогда нам не придется беспокоиться, что мы потеряем этот единственный экземпляр или что его у нас отнимут. У нас будет хорошая гарантия. Тем временем я тщательно здесь пороюсь, посмотрю, что попадется. Если найду что-то, указывающее, как отыскать Эрика, я встречусь с тобой в заранее назначенном месте, и мы отправимся в погоню. Если ничего не найду, мы встретимся и спрячемся вместе и будем решать, что делать дальше. Ей не хотелось расставаться, оставлять его здесь одного. Может, Эрик где-нибудь рядом. Или вдруг нагрянут агенты ФБР. В любом случае Бена убьют. Но его аргументы были убедительными. Черт бы все побрал, он был прав. И тем не менее она попыталась возразить: - Если я поеду одна и заберу машину, как же доберешься ты? Он взглянул на часы, но не для того, чтобы узнать время (как она подумала), а чтобы дать ей понять, что следует торопиться. - Ты оставишь мне "Форд", - велел он. - Его скоро тоже придется бросить, потому что полицейские возьмут его на заметку. А ты поедешь в этом "Мерседесе". - Они и "Мерседес" объявят в розыск. - Конечно. Но они узнают, что разыскивается черный "Мерседес-560" с этими номерными знаками, управляемый похожим на Эрика мужчиной. А тут ты сядешь за руль, не Эрик, а номерные знаки мы снимем с одной из машин, припаркованных у дороги там, внизу. Так что этого будет достаточно. - Я вовсе не уверена. - А я уверен. Поеживаясь, будто на дворе стоял ноябрь, а не июнь, Рейчел спросила: - А где мы потом встретимся? - В Лас-Вегасе. Его ответ удивил ее. - Почему именно там? - В Южной Калифорнии для нас слишком опасно. Не уверен, что нам здесь удастся спрятаться. Но если мы поедем в Вегас, у меня там есть местечко. - Какое местечко? - У меня там мотель на бульваре Тропикана, к западу от побережья. - Ты крутишь дела в Вегасе? Старомодный консерватор Бекки Шэдвей - делец в Вегасе? - Моя компания по торговле недвижимостью время от времени приобретала там собственность, но дельцом меня вряд ли можно назвать. По меркам Лас-Вегаса все это мелочевка. В данном случае речь идет о старом мотеле всего на двадцать восемь комнат, с бассейном. И ремонт там требуется основательный. Он вообще сейчас закрыт. Я подписал купчую две недели назад, и в следующем месяце мы хотим его снести и построить новый - на шестьдесят домиков, с рестораном. Там еще не отключили электричество. Квартира менеджера довольно убогая, но ванная комната в порядке, есть мебель, телефон. Мы могли бы там спрятаться, переждать, придумать, что делать дальше. Или просто подождать, когда Эрик окажется у всех на виду и ФБР не сумеет больше все скрывать. Так или иначе, если нам не удастся узнать, где он, нам остается только прятаться, больше ничего. - Значит, я должна ехать в Вегас? - Так будет лучше всего. В зависимости от того, насколько сильно ФБР жаждет нас изловить, - а если учесть, что поставлено на карту, то я полагаю, они ни перед чем не остановятся. Они скорее всего разослали уже своих людей по главным аэропортам. Ты можешь ехать по шоссе вдоль озера Сильвервуд, затем свернуть на шоссе 15 и добраться до Вегаса к вечеру. Я последую за тобой через пару часов. - Но если появится полиция... - Если мне не надо будет беспокоиться о тебе, я легко ускользну от них. - Думаешь, они такие профаны? - обиженно спросила она. - Нет. Я просто знаю свои возможности. - Потому что тебя к этому готовили. Но то ведь было больше пятнадцати лет назад. Он криво улыбнулся: - А кажется, будто вчера. И он держал форму - что верно, то верно. С этим она не могла не согласиться. Как это он сказал о Вьетнаме - что-то вроде того, что там учишься быть всегда готовым к чему угодно - например, к тому, что мир всего за одни сутки может стать темным и враждебным, причем как раз тогда, когда ты меньше всего этого ждешь... - Рейчел? - окликнул он, снова глядя на часы. Она поняла, что, если хочет выжить, если хочет быть с ним вместе в будущем, ей надо его слушаться. - Ладно, - согласилась Рейчел. - Ладно. Мы разделимся. Но мне страшно, Бенни. Наверное, я не такая уж крутая, как казалось. Прости, но я ужасно боюсь. Он подошел и поцеловал ее. - Бояться вовсе не стыдно. Страха нет только у сумасшедших. Глава 24 - Страх перед адом Доктор Истон Золберг опоздал на встречу с Джулио Вердадом и Ризом Хагерстормом, назначенную на час дня, почти на двадцать минут. Они ждали его у закрытых дверей офиса, и наконец он появился и торопливо направился к ним через широкий холл с руками, полными книг и пакетов. Он был больше похож на двадцатилетнего студента, опаздывающего на лекцию, чем на шестидесятилетнего профессора, не успевшего вовремя прибыть на деловую встречу. На нем был мятый коричневый костюм на размер больше, чем нужно, синяя рубашка и галстук в зеленую и оранжевую полоску, который, по мнению Джулио, можно было приобрести только в тех магазинчиках, что торговали всякими смешными штуками для розыгрышей и карнавалов. Золберга, как ни старайся, нельзя было назвать привлекательным или даже просто таким, как все. Он был мал ростом и толст. На круглом, как луна, лице - маленький приплюснутый нос, который у других мужчин мог сойти за курносый, а у него напоминал свиной пятачок, маленькие, близко посаженные серые глазки, кажущиеся водянистыми и близорукими за стеклами очков, зато рот неожиданно большой, особенно по сравнению с остальными чертами, и к тому же скошенный подбородок. Без конца извиняясь, профессор непременно захотел пожать руки обоим детективам, несмотря на груз в собственных руках; в результате он то и дело ронял то одну, то другую книгу, а Джулио и Риз наклонялись, чтобы их подобрать. В офисе Золберга царил полный хаос. Книги и научные журналы лежали на всех полках, на полу, стопками в углах комнаты и на всей мебели. На большом письменном столе в явном беспорядке громоздились папки, карточки, блокноты и еще невесть что. Профессор убрал горы бумаг с двух стульев, чтобы дать Джулио и Ризу возможность сесть. - Только посмотрите, какой чудесный вид, - сказал Золберг, неожиданно останавливаясь у окна, как будто впервые заметив, что находится за стенами его офиса. Кампусу Ирвин Калифорнийского университета крупно повезло: там было много деревьев, просторных зеленых лужаек и цветочных клумб. Этот большой участок принадлежал округу Ориндж. Из окон офиса доктора Золберга на втором этаже была видна дорожка, вьющаяся через зеленую поляну с тщательно подстриженной травой и множеством ярких цветов - коралловых, красных, розовых, алых - и исчезающая под ветвями джакаранды и эвкалиптов. - Господа, нам с вами повезло больше, чем кому-нибудь: вот мы здесь, на этой прекрасной земле, под этим замечательным небом, в стране благосостояния и терпимости. - Профессор подошел поближе к окну и распахнул руки, как будто собирался обнять всю Южную Калифорнию. - И посмотрите на деревья, на эти деревья. Здесь у нас есть великолепные экземпляры. Я люблю деревья, просто обожаю. Это мое хобби - деревья, изучение деревьев, выведение необычных видов. Это дает прекрасную возможность расслабиться после занятий биологией и генетикой. Деревья такие величественные, такие благородные. Они все время что-нибудь нам дают - фрукты, орехи, красоту, тень, древесину, кислород - и ничего не просят взамен. Если бы я верил в перевоплощение, в своей будущей жизни я хотел бы быть деревом. - Он взглянул на Джулио и Риза. - А вы? Разве вы не думаете, как здорово было бы вернуться сюда деревом, прожить длинную, прекрасную жизнь дубом или гигантской сосной, отдавать себя, как отдают апельсиновые деревья и яблони, отрастить мощные ветви, по которым будут карабкаться дети? - Золберг моргнул, удивленный собственным монологом. - Но, разумеется, вы здесь не за тем, чтобы говорить о деревьях и реинкарнации, не так ли? Вы меня простите, но... понимаете, этот вид из окна захватил меня на какую-то минуту. Несмотря на поросячью физиономию, явную неряшливость и определенную склонность к опозданиям, в пользу доктора Золберга говорили по меньшей мере три вещи: острый ум, жизненная энергия и оптимизм. В мире нытиков, где половина интеллигентов грустно ждет Армагеддона, доктор Золберг являлся приятным исключением, во всяком случае, с точки зрения Джулио. Он практически сразу проникся к профессору симпатией. Когда Золберг уселся в большое кожаное кресло за письменным столом, заваленным бумагами, и наполовину скрылся за этой бумажной горой, Джулио приступил к делу: - По телефону вы сказали, что у Эрика Либена была темная сторона, которую вы могли бы обсудить при встрече... - И строго конфиденциально, - перебил Золберг. - Если эта информация важна для дела, то, безусловно, она должна попасть в досье, но если нет, я надеюсь, вы сохраните ее при себе. - Могу вам это обещать, - заверил Джулио. - Но я уже говорил, расследование чрезвычайно важное, речь идет по меньшей мере о двух убийствах, а также возможной утечке информации государственной важности. - Вы хотите сказать, что смерть Эрика не была случайной? - Нет, - ответил Джулио. - Тут, бесспорно, был несчастный случай. Но погибли еще люди... У меня нет права разглашать подробности. И пока дело не закончено, могут погибнуть и другие. Так что детектив Хагерсторм и я рассчитываем на ваше содействие. - Ну разумеется, разумеется. - Истон Золберг помахал пухлой рукой, чтобы развеять все сомнения в его желании сотрудничать с полицией. - Хотя я и не уверен, связаны ли эмоциональные проблемы Эрика с этим делом, но предполагаю и боюсь, что связаны. Как я уже сказал... У него была темная сторона. Однако, прежде чем поведать им о темной стороне доктора Либена, Золберг потратил четверть часа на восхваление умершего ученого. По всей видимости, он не мог говорить о человеке плохо, сначала не похвалив его. Эрик был гением. Великим тружеником. Щедрым по отношению к своим коллегам. Обладал хорошим чувством юмора, разбирался в искусстве, отличался замечательным вкусом и любил собак. Джулио уже начал подумывать, а не организовать ли комитет по сбору средств на памятник Либену, чтобы затем водрузить его в специальной нише главного общественного здания. Он бросил взгляд на Риза и увидел, что того явно забавляет болтливость Золберга. Наконец профессор сказал: - Но он был озабоченным человеком. Глубоко, глубоко озабоченным. Он какое-то время был моим студентом, хотя я быстро понял, что ученик вскоре превзойдет учителя. Когда мы стали коллегами, наши дружеские отношения сохранились. Друзьями мы не были, просто хорошие отношения. Эрик не допускал к себе настолько близко, чтобы отношения могли перейти в дружбу. Поэтому прошли годы, прежде чем я узнал о его... одержимости молоденькими девушками. - Насколько молоденькими? - спросил Риз. Золберг заколебался. - У меня такое чувство... будто я его предаю. - Вполне вероятно, что многое мы уже знаем, - успокоил его Джулио. - Своим рассказом вы просто подтверждаете это. - Правда? Ну, тогда другое дело... Я знаю, что одной из девушек было четырнадцать. Эрику тогда был тридцать один год. - Это было еще до Генеплана? - Да. Тогда Либен был еще в университете. Но всем уже было ясно, что он не сегодня-завтра покинет его и быстро завоюет свое место в мире... - Уважаемый профессор не станет хвастаться налево и направо, что он спит с четырнадцатилетними девочками, - заметил Джулио. - Откуда же вы узнали? - Это произошло в уик-энд. Его адвокат уехал из города, а ему нужно было, чтобы кто-то внес за него залог. Он не мог никому довериться, боялся, что все узнают о грязных подробностях его ареста. И хотя мне тоже все это не понравилось и Эрик понимал, что я его осуждаю, но он знал: я никогда не смогу разгласить то, что мне доверено. К моему стыду, он, вероятно, был прав. Истон Золберг постепенно все глубже утопал в кресле, как будто пытался спрятать за горами бумаг свою неловкость, вызванную теми непривлекательными подробностями, о которых ему приходилось рассказывать. В ту субботу, одиннадцать лет назад, после звонка Либена он поехал в полицейский участок в Голливуде. Человек, находившийся там, разительно отличался от того Эрика Либена, которого знал доктор Золберг: нервный, неуверенный в себе, потерянный, сгорающий со стыда... Накануне ночью Эрика арестовала бригада по борьбе с преступлениями против нравственности. Это случилось в дешевом мотеле, куда голливудские проститутки, многие из которых были несовершеннолетними наркоманками, водили своих хахалей. Его поймали с четырнадцатилетней девицей и обвинили в изнасиловании, что неизбежно, даже если девица признается, что взяла с клиента деньги за секс. Сначала Либен утверждал, что девушка выглядела значительно старше своего возраста и он не мог знать, что она несовершеннолетняя. Однако позднее, возможно тронутый добротой и заботой Золберга, Либен расчувствовался и рассказал ему о своем влечении к совсем юным девушкам. Золбергу вовсе не хотелось ничего этого знать, но он не мог отказать Эрику в сочувствии и выслушал его. Он понимал, что этому обычно отстраненному и занятому только собой одиночке, который вряд ли когда-нибудь изливал другому душу, именно сейчас, в тяжелый момент его жизни, отчаянно хочется поведать о сугубо интимных переживаниях постороннему. Так что Истон Золберг его выслушал, испытывая при этом смешанное чувство жалости и презрения. - В его случае это была не просто похоть, желание быть с молоденькими девушками, - говорил он теперь Джулио и Ризу, - а самая настоящая одержимость, ужасная, постоянная потребность. Уже тогда, хотя ему был всего тридцать один год, Либен страшно боялся постареть и умереть. Он уже начал заниматься исследованиями в области продолжительности жизни. Но к вопросу старения подходил не только с научной точки зрения. Пытался решить эту проблему и в своей частной жизни, но излишне эмоционально и неразумно. Во-первых, ему казалось, что он каким-то образом поглощает жизненную энергию молодости тех юных девушек, с которыми спит. Прекрасно зная, что это нелепость, Эрик все равно не мог не преследовать таких девушек. Он не стал растлителем малолетних в прямом смысле, не брал детей силой. Имел дело обычно с теми, кто сам соглашался. Как правило, это были подростки, сбежавшие из дома и вынужденные заниматься проституцией. - И иногда, - добавил Истон Золберг уныло, - он любил... их слегка поколачивать. Не то чтобы бить, а так, немного приструнить. Когда он мне об этом рассказывал, у меня создалось впечатление, что он впервые пытается объяснить это самому себе. Девушки были молоды и потому полны особого юного высокомерия, того самого, которое возникает из уверенности, что они будут жить вечно, и Эрику казалось, если, он сделает им больно, он лишит их этого высокомерия, научит их бояться смерти. Как он сам выразился, он "воровал их невинность, энергию их юной невинности" и каким-то образом чувствовал, что сам молодеет, что эта украденная невинность и молодость переходят к нему. - Энергетический вампир, - заметил Джулио с содроганием. - Да! - согласился Золберг. - Именно. Энергетический вампир, который может остаться вечно молодым, питаясь юностью этих девушек. И в то же время Эрик знал, что все это - чистая фантазия, что девушки не помогут ему оставаться молодым, но даже такое знание не могло заставить его от этой фантазии отказаться. Он понимал, что болен, даже шутил по этому поводу, называл себя дегенератом, но у него не было сил избавиться от своей одержимости. - Что случилось с обвинением в изнасиловании? - спросил Риз. - Я не слышал, чтобы его судили или признали виновным. В полиции на него ничего нет. - Девицу передали органам по делам несовершеннолетних, - объяснил Золберг, - и поместили в какое-то не слишком строгое заведение. Она оттуда сбежала, уехала из города. У нее не оказалось никаких документов, и она назвалась чужим именем, так что найти ее не смогли. Без девушки у них ничего не было против Эрика, так что обвинение пришлось снять. - Вы не посоветовали ему обратиться к психиатру? - спросил Джулио. - Да, но он не захотел. Что ни говорите, он был человеком очень высокого интеллекта и сам все проанализировал. Он понимал, точнее, верил, что понимает, в чем причина его психического состояния. Джулио наклонился вперед. - Ив чем же, по его мнению? Золберг откашлялся, открыл было рот, потом покачал головой, как бы говоря, что ему нужно время, чтобы решиться продолжать. Он явно чувствовал себя неловко, понимая, что предает доверившегося ему Эрика, хоть Эрик и был уже мертв. Бумажных завалов доктору показалось теперь недостаточно, чтобы спрятаться, поэтому он встал и отошел к окну, поскольку здесь имел возможность повернуться к Джулио и Ризу спиной, скрыв от них свое лицо. Огорчение Золберга из-за того, что ему приходится предавать уже умершего человека, с которым он был просто знаком, могло бы показаться чрезмерным, однако Джулио проникся к профессору еще большей симпатией. В век, когда почти никто не верил в моральные аксиомы и друзей предавали без малейших угрызений совести, старомодная щепетильность Золберга выглядела особенно трогательной. - Эрик рассказал мне, что, когда он был ребенком, его дядя совершал с ним развратные действия, - продолжал Золберг, адресуясь к оконному стеклу: - Хэмпстед, так его звали. Надругательство началось, когда Эрику было четыре года, и продолжалось пять лет. Дядя наводил на него ужас, но он стыдился пожаловаться. Стыдился, потому что его семья была религиозной. Это очень важно, вы сами увидите. Они были фанатически религиозны. Назарейцы. Очень строгая секта. Никакой музыки. Никаких танцев. Холодная, ограниченная вера, делающая жизнь серой. Разумеется, из-за того, что делал с ним дядя, Эрик считал себя грешником, хоть тот и делал это силой. Так что он боялся сказать родителям. - Типичный случай, - кивнул Джулио. - Даже и не для религиозных семей. Ребенок винит себя в преступлении взрослого. - Его страх перед Барри Хэмпстедом рос, можно сказать, с каждым днем. И наконец, когда ему было девять лет, Эрик пырнул дядю ножом и убил. - В девять лет? - изумился Риз. - Боже милостивый! - Хэмпстед спал на диване, - продолжал Золберг, - и Эрик убил его ножом для разделывания мяса. Джулио подумал, какое же действие на девятилетнего мальчика должна была произвести еще и эта травма - в дополнение к многолетнему физическому истязанию. Он мысленно представил себе зажатый в маленькой руке огромный нож, как он опускается и поднимается, опускается и поднимается, разбрызгивая капли крови с лезвия, как мальчик не может отвести полные ужаса глаза от кошмарной раны, насмерть перепуганный тем, что он сделал, но вынужденный идти до конца. Джулио вздрогнул. - Хотя все тогда узнали, что происходило, для родителей Эрика с их перекрученными мозгами он все равно был прелюбодеем и убийцей, и они начали лихорадочную кампанию, крайне вредную с психологической точки зрения, по спасению его души от адских мук, заставляя его молиться денно и нощно, наказывая, принуждая читать и перечитывать вслух отрывки из Библии, пока у него не пересыхало горло и он мог говорить только шепотом. Даже когда ему удалось вырваться из этого ненавистного дома и окончить колледж - без всякой поддержки, берясь за любую работу и добиваясь стипендий, - когда на его счету уже была целая куча научных достижений, Эрик продолжал отчасти верить в ад и в то, что уж ему-то его не избежать. Может, и не только отчасти. Неожиданно Джулио сообразил, что он сейчас услышит, и холод, какого раньше ему не приходилось испытывать, пробежал по его спине. Он взглянул на напарника и увидел на лице у него выражение ужаса, под стать собственным ощущениям. Все еще разглядывая солнечный пейзаж за окном, который, однако, казался теперь почему-то темнее, Истон Золберг сказал: - Вы уже знаете, что Эрик посвятил всего себя изучению проблем продления жизни и возможности достижения бессмертия путем генной инженерии. Но теперь вы, возможно, поймете, почему он хотел добиться этой цели, которую многие сочтут недостижимой и иррациональной. Несмотря на образование, на способность рассуждать разумно, Эрик не мог побороть свою боязнь: в глубине души он был уверен, что, когда умрет, попадет в ад, и не только потому, что грешил со своим дядей, но и потому, что убил его, и, следовательно, он прелюбодей и убийца. Эрик сказал мне, что боится встретить в аду дядю Барри, потому что тогда вечность для него будет полным подчинением похоти Барри Хэмпстеда. - Бог ты мой, - голос Джулио дрогнул, и он мысленно перекрестился, чего не делал вне церкви с детских лет. Отвернувшись от окна, стоя теперь лицом к детективам, профессор проговорил: - Для Эрика Либена бессмертие на земле было целью, которую он себе поставил не только из любви к жизни, но и из особого страха перед адом. Думаю, теперь вы понимаете, что он был обречен стать одержимым. - Неизбежно, - согласился Джулио. - Одержимый молоденькими девушками, одержимый идеей продлить жизнь, одержимый стремлением надуть дьявола... С каждым годом эта одержимость росла. Мы с ним после того вечера, когда он передо мной исповедался, стали реже встречаться; возможно, он жалел, что доверил мне свои тайны. Сомневаюсь, чтобы он рассказывал о своем дяде и детстве даже жене, когда через несколько лет женился. Скорее всего я был единственным. Но, несмотря на все растущую дистанцию между нами, я встречался с беднягой Эриком достаточно часто, чтобы знать, что с возрастом его страх перед смертью и проклятием усилился. Больше того, достигнув сорока, он впал в натуральную панику. Мне жаль, что он вчера погиб. Он был блестящим ученым, в его власти было так много дать человечеству. С другой стороны, он был несчастным человеком. И, возможно, смерть его явилась в какой-то мере благодеянием, потому что... - Да? - спросил Джулио. Золберг вздохнул и провел рукой по круглому лицу, на котором явно проглядывала усталость. - По правде говоря, я иногда беспокоился, как может поступить Эрик, если ему удастся добиться успехов в исследованиях. Ведь покажись ему, что он сумеет основательно продлить свою жизнь, внеся изменения в генную структуру, и он способен был сделать глупость и проэкспериментировать на самом себе, даже когда результаты еще не проверены. Он понимал бы, на какой риск идет, но в сравнении с его неистребимым страхом смерти и жизни после смерти этот риск наверняка показался бы ему несущественным. И только Бог знает, что могло случиться с ним, если бы он использовал себя в качестве морской свинки. "Что бы ты сказал, - подумал Джулио, - если бы знал, что прошлой ночью тело Эрика исчезло из морга?" Глава 25 - В одиночестве Они не стали приводить ксерокопию проекта "Уайлд-кард" в порядок, просто собрали все бумаги с пола гостиной и сложили их в полиэтиленовый пакет для мусора, который Бен нашел в одном из ящиков на кухне. Он закрутил края пакета, перетянул его покрытой пластиком проволокой и положил на пол "Мерседеса", рядом с сиденьем водителя. Они проехали по грунтовой дороге до калитки, где был припаркован "Форд". Как они и надеялись, на связке ключей в зажигании нашелся ключ от калитки. Нервничая, Рейчел ждала в "Мерседесе". Она с тревогой оглядывала лес, крепко сжимая в руке свой пистолет. Бен пошел дальше по дороге пешком и скоро исчез из виду там, где на площадке у поворота стояли три машины. Они проезжали мимо них раньше, по дороге в горы. Бен унес с собой два номерных знака от "Мерседеса", а также отвертку и плоскогубцы. Вернулся он с номерными знаками от "Доджа", которые и прикрепил к "Мерседесу". Сев с Рейчел в машину, он сказал: - Приедешь в Вегас, пойди в телефонную будку и найди номер человека по имени Уитни Гэвис. - Кто это? - Старый друг. Он на меня работает. Присматривает за тем старым мотелем, о котором я тебе рассказывал, - гостиницей "Золотой песок". Это он ее нашел и предложил мне. У него есть ключи. Он тебя впустит. Скажи ему, что остановишься в квартире менеджера, а я присоединюсь к тебе вечером. Можешь рассказывать ему все, что захочешь. Он умеет держать язык за зубами, а если мы его в это дело втягиваем, он должен знать, насколько все серьезно. - А если он слышал про нас по радио или по телевидению? - Для Уитни это значения не имеет. Он не поверит, что мы убийцы или агенты русских. У него хорошая голова на плечах, он прекрасно разбирается, когда ему вешают лапшу на уши, и отличается редкостной преданностью. Ты можешь ему доверять. - Как скажешь. - За офисом мотеля есть гараж на две машины. Не забудь спрятать там "Мерседес" сразу же, как приедешь. - Не нравится мне все это. - Я и сам не в восторге, - согласился Бен. - Но так будет правильно. Мы же уже все обсудили. - Он наклонился, повернул ее лицо к себе и поцеловал. С трудом заставив себя оторваться от него, она спросила: - Ты обыщешь дом и сразу уедешь, так? Даже если не узнаешь, куда поехал Эрик, правда? - Да. Я не хочу, чтобы агенты ФБР меня здесь накрыли. - А если ты догадаешься, куда он скрылся, ты не станешь преследовать его в одиночку? - Разве я тебе не пообещал? - Сделай это еще раз. - Я сначала приеду за тобой, - заверил Бен. - Я не поеду за Эриком один. Мы займемся этим вместе. Она заглянула ему в глаза и не нашла там ответа на свой вопрос: говорит он правду или лжет? Но если он ее и обманывал, она ничего не могла поделать, слишком мало оставалось времени. Откладывать больше было нельзя. - Я люблю тебя, - сказал он. - Я тоже люблю тебя, Бенни. И если ты позволишь себя убить, я тебя никогда не прощу. Он улыбнулся: - Ты редкая женщина, Рейчел. Ты способна заставить биться сердце даже у камня, и только из-за тебя мне необходимо вернуться живым. Так что не волнуйся. Значит, я вылезаю, а ты закрываешь дверь, так? Он снова поцеловал ее, на этот раз легко и нежно. Вылез из машины, захлопнул дверцу, подождал, пока она нажала на кнопки, закрывающие дверь, и помахал ей рукой. Она двинулась по гравию, постоянно посматривая в зеркало заднего обзора, чтобы видеть Бена как можно дольше. Потом дорога свернула, и он исчез за деревьями. Бен проехал на "Форде" по фунтовой дороге и оставил его перед домом. На небе появилось несколько крупных белых облаков, и тени от них падали на бревенчатое строение. Держа в одной руке ружье, а в другой "магнум" (Рейчел взяла пистолет тридцать второго калибра с собой), он поднялся по ступенькам террасы. Хотелось бы знать, наблюдает за ним Эрик или нет. Бен уверил Рейчел, что Эрик уехал, спрятался в другом месте. Может, и так. Многое говорило в пользу такого предположения. Но осталась какая-то, пусть небольшая, вероятность, что мертвец все еще здесь, возможно, подсматривает за ним из леса. Ззззз... Ззззз... Он сунул револьвер за пояс сзади и осторожно вошел в дом через главную дверь, держа ружье наготове. Снова прошел по комнатам, разыскивая что-нибудь, что указывало бы на другие убежища Эрика, подобные этому охотничьему домику. В принципе он не соврал Рейчел. Действительно, необходимо было все здесь обыскать, но на это не требовалось часа, как он утверждал. Если не найдет ничего полезного за пятнадцать минут, он покинет дом и пошарит по периметру вокруг, нет ли там каких-нибудь признаков, что Эрик ушел в лес - смятых кустов, следов на земле. Обнаружив такие следы, придется искать Эрика в лесу. Рейчел он об этом не сказал, потому что тогда она ни за что не поехала бы в Вегас. Но Бен не мог преследовать беглеца в лесу вместе с Рейчел. Он это понял, когда они шли сюда. Она не так уверенно чувствовала себя в лесу, как он, не была достаточно проворной. Пойди она с ним, он все время беспокоился бы о ней, что его отвлекало бы, а это давало Эрику преимущество, если, конечно, мертвец бродил где-то там. Бен сказал Рейчел, что звуки, которые они слышали, производили звери. Возможно. Но когда он увидел, что дом пуст, ему снова вспомнились эти звуки. Пожалуй, подумал Бен, он слишком поспешно решил, что это не Эрик крался за ними в тени, через кусты и деревья. Всю дорогу до основного шоссе Рейчел была почти уверена, что в любой момент из придорожного леса может выскочить Эрик и рвануть дверь машины. Со сверхчеловеческой силой, питаемой дикой яростью, он, возможно, сумеет даже разбить кулаком стекло. Но Эрик так и не появился. Когда она наконец выехала на шоссе у озера, она уже меньше беспокоилась об Эрике, ожидая теперь появления полицейских или федеральных агентов. Каждый встречный автомобиль казался ей патрульной машиной. У нее было впечатление, что до Вегаса не меньше тысячи миль. И еще ей казалось, что она бросила Бена на произвол судьбы. Когда Пик и Шарп прибыли в аэропорт в Палм-Спрингс сразу после встречи с Утесом, выяснилось, что в вертолете "Белл Джет Рейнджер" что-то сломалось. Заместитель директора, полный с трудом сдерживаемой ярости, которую ему не удалось излить на Утеса, чуть не откусил летчику голову, как будто бедолага не просто управлял машиной, а отвечал за ее конструкцию, надежность и ремонт. Пик подмигнул летчику из-за спины Шарпа. Нанять другой вертолет не было возможности, а два вертолета шерифа находились в разгоне. Шарп неохотно согласился, что у них нет другого выбора, как ехать к озеру Эрроухед на машине. Подъехал темно-зеленый седан с красной мигалкой, которая обычно хранится в багажнике, но которую можно привинтить к крыше отверткой меньше чем за минуту. И сирена там тоже имелась. Они воспользовались и сверкающей мигалкой, и завывающей сиреной, чтобы расчистить себе дорогу по шоссе 111, ведущему на север, затем практически вылетели на шоссе 1-10. Средняя скорость на всем протяжении пути не падала ниже девяноста миль в час, мотор ревел, машина тряслась, как в судорогах. Сидевший за рулем Джерри Пик ужасно боялся, как бы не лопнула шина, потому что на такой скорости это означало верную смерть. Шарпа, похоже, лопнувшие шины не волновали, зато он все время жаловался на отсутствие в машине кондиционера и на то, что горячий ветер из открытых окон бьет ему в лицо. Создавалось впечатление, будто, твердо уверенный в своем предназначении, он даже мысли не допускает, что может погибнуть здесь, в машине; а кроме того, убежден, что имеет право на комфорт вне зависимости от обстоятельств - как коронованный принц. По существу, Пик неожиданно осознал: именно так Шарп и смотрит на вещи. Они уже достигли гор Сан-Бернардино и ехали по шоссе 330, милях в тридцати от Раннинг-Спрингс. Извилистая дорога заставила их слегка сбросить скорость. Шарп всю дорогу молчал, о чем-то думал. Гнев его поулегся. Теперь он рассчитывал, строил планы. Пик почти слышал щелканье, урчание, гудение и тиканье этакого механического Макиавелли, каким ему представлялся мозг Шарпа. Наконец, когда вспышки солнечного света, перемежающегося с лесной тенью, проникли сквозь лобовое стекло и наполнили машину призрачным движением, Шарп сказал: - Пик, ты, может, удивляешься, почему мы только вдвоем едем, почему я не взял полицейских или не вызвал подкрепление из своей конторы. - Да, сэр, я удивился, - признался Пик. Шарп пристально посмотрел на него. - Джерри, ты тщеславен? "Держи ухо востро, Джерри!" - подумал Пик, едва Шарп назвал его по имени, потому что знал: босс не тот человек, который может быть со своим подчиненным запанибрата. - Как сказать, сэр, - осторожно ответил он, - я хотел бы преуспеть, стать хорошим агентом, если вы об этом. - Я большее имею в виду. Ты хочешь получить повышение, иметь власть, руководить расследованием? Пик догадывался, что Шарп отнесется с подозрением к младшему агенту со слишком большими амбициями, поэтому не рассказал ему о своей мечте стать легендой Бюро по оборонной безопасности. Вместо этого он без особого энтузиазма признался: - Ну, я всегда мечтал стать когда-нибудь помощником начальника калифорнийского отделения, чтобы самому принимать участие в операциях. Но сначала мне надо многому научиться. - И все? - удивился Шарп. - Ты мне показался умным и способным молодым человеком. Мне казалось, ты должен стремиться к чему-нибудь повыше. - Спасибо, сэр, но в агентстве полно умных и способных парней моего возраста, так что, если я получу должность помощника начальника при такой конкуренции, я буду счастлив. Шарп немного помолчал, но Пик знал, что разговор еще не окончен. Им пришлось сбавить скорость, чтобы сделать резкий поворот вправо, за которым они увидели енота, переходящего дорогу. Пик нажал на тормоз и дал зверьку уйти. Наконец заместитель директора произнес: - Джерри, я внимательно за тобой наблюдал, и ты мне понравился. У тебя есть все, чтобы далеко пойти. Если ты хочешь перебраться в Вашингтон, я уверен, там найдется для тебя подходящая работа. Неожиданно Джерри Пик испугался. Слишком уж Шарп ему льстил, слишком много обещал. Что-то нужно было заместителю директора от Пика, а со своей стороны он хотел что-то ему продать за высокую цену, возможно, куда большую, чем Пик готов был заплатить. Но если Пик откажется от сделки, этот человек навсегда станет его врагом. Шарп, - так что держи это при себе, но через пару лет директор уходит в отставку и собирается рекомендовать меня на свое место. Пик верил, что Шарп говорит искренне, но у него также было ощущение, что Джэррод Макклейн, директор Бюро, сильно удивился бы, услышав о своей грядущей отставке. - Когда это произойдет, - продолжал Шарп, - я избавлюсь от многих, кого Джэррод насажал на высокие посты. Я не хочу показаться неуважительным, но директор - человек старой школы, и он окружил себя не столько настоящими агентами, сколько бюрократами. Я хочу вытащить на свет Божий больше молодых и агрессивных парней вроде тебя. - Сэр, просто не знаю, что и сказать, - заметил Пик, что было одновременно и правдой, и попыткой уйти от ответа. Шарп наблюдал за Пиком почти так же внимательно, как Пик следил за дорогой. - Но люди вокруг меня должны быть абсолютно надежны, преданы моей идее преобразования Бюро. Они должны быть готовы идти на риск, приносить жертвы, отдавать все для успешной работы Бюро и, разумеется, для блага страны. Время от времени, не слишком часто, но и не так уж редко, они будут попадать в ситуации, когда надо будет слегка нарушить закон или вообще пренебречь им - опять же для блага страны и Бюро. Когда имеешь дело со всяким сбродом - террористами, советскими агентами, - необязательно строго придерживаться правил, если хочешь одержать верх, а правительство создало наше Бюро, чтобы побеждать, Джерри. Ты хоть и молод, но поработал достаточно и понимаешь, о чем я говорю. Уверен, тебе и самому уже доводилось обходить закон. - Ну, сэр, конечно, но не слишком, - осторожно ответил Пик, чувствуя, что шея у него под воротником начинает потеть. Они проехали указатель: "ДО ОЗЕРА ЭРРОУХЕД - 10 МИЛЬ". - Ладно, Джерри, буду говорить с тобой откровенно. Рассчитываю, что ты твердый, надежный человек и не подведешь меня. Я не взял с собой много народу, потому что получил указание из Вашингтона, что с миссис Либен и Бенджамином Шэдвеем надо покончить. И раз нам придется это делать, то чем меньше нас, тем лучше. - Покончить? - Их придется ликвидировать, Джерри. Если мы найдем их в доме с Эриком Либеном, мы попытаемся захватить Либена, чтобы его можно было потом изучать в лабораторных условиях, но Шэдвея и женщину необходимо ликвидировать без лишнего шума - организовать, скажем, что-то вроде попытки к бегству. Но если народу будет много, ничего не получится. Чем больше людей; тем больше шансов, что слух об этой ликвидации достигнет средств массовой информации. Своего рода удача, что мы можем заняться этим вдвоем, потому что мы сумеем покончить с ними до того, как прибудут полицейские и журналисты. Ликвидировать? У Бюро нет права ликвидировать гражданских лиц. Безумие какое-то. Но вслух Пик только заметил: - А зачем ликвидировать миссис Либен и Шэдвея? - Боюсь, это тайна, Джерри. - Но в ордере на арест указано, что они разыскиваются за шпионаж и убийство полицейских в Палм-Спрингс... это что, просто для прикрытия? Чтобы заставить местных полицейских помочь нам в розыске? - Да, - подтвердил Шарп, - но ты об этом деле многого не знаешь, Джерри. Это секретная информации, и я не имею права ею с тобой поделиться, даже несмотря на то, что прошу тебя помочь мне в этом, с твоей точки зрения, незаконном и, возможно, даже аморальном деле. Но как заместитель директора, я уверяю тебя, Джерри, что Шэдвей и миссис Либен представляют смертельную опасность для страны, и мы не можем позволить им обратиться к местным властям или прессе. "Чушь собачья", - подумал Джерри, но промолчал, продолжая вести машину под шатром из ветвей деревьев. - Решение о ликвидации, - продолжал Шарп, - не принадлежит мне одному. Оно поступило из Вашингтона, Джерри. И не только от Джэррода Макклейна. Значительно выше, Джерри. Значительно. С самого верха. "Чушь собачья, - опять подумал Джерри. - Он что, хочет, чтобы я поверил, что президент распорядился хладнокровно убить двух несчастных граждан, которые не по своей вине попали в серьезную переделку?" Потом ему пришло в голову, что, не пойми он многого о Шарпе в больнице, он вполне мог оказаться достаточно наивным, чтобы поверить каждому его слову. Новый Джерри Пик, видевший, как Шарп обращался с Сарой Киль и как отступил перед Утесом, был далеко не так доверчив, как прежний, вот только Шарп об этом не знал. - С самого верха, Джерри. Непонятно почему, но Пик был уверен, что у Энсона Шарпа есть свои личные причины желать смерти миссис Либен и Шэдвея и что Вашингтон о планах Шарпа даже не подозревает. Он не знал, откуда у него такая уверенность, но не сомневался, что прав. Пусть это будет интуиция. Легенды сыска - и будущие легенды тоже - должны доверять своей интуиции. - Они вооружены и опасны, уверяю тебя, Джерри. Хоть они и не виновны в преступлениях, перечисленных в ордере на арест, они виновны в других, о которых у меня нет права тебе рассказать, так как ты еще не имеешь соответствующего доступа. Но не сомневайся, мы пристрелим не просто пару законопослушных граждан. Пика поражала собственная вдруг обретенная прозорливость относительно своего дерьмового босса. Еще вчера, когда он трепетал перед старшим по должности, ему нипочем бы не заметить того душка, который шел от гладких речей Шарпа, а сегодня он чуть не задохнулся от вони. - Но, сэр, - осторожно возразил Пик, - а если они сдадутся, отдадут оружие? Нам все равно... надо их ликвидировать... без лишнего шума? - Да. - Значит, мы судьи, присяжные и палачи в одном лице? В голосе Шарпа послышалось нетерпение: - Джерри, черт бы все побрал, думаешь, мне это нравится? Я убивал во время войны, во Вьетнаме, мне моя страна тогда сказала, что я должен убивать. Но и тогда мне это не нравилось, хотя речь шла о явном враге. Так что меня вовсе не переполняет радостью перспектива убить Шэдвея и миссис Либен, которые вроде бы значительно меньше этого заслуживают, чем Вьетконг. Но у меня есть совершенно секретная информация, убеждающая меня, что они представляют смертельную угрозу для моей страны, я получил приказ от самых высоких инстанций покончить с ними, и я знаю, в чем мой долг. Мне вовсе не хочется их убивать. Если желаешь знать правду, меня от этого тошнит. Никому не нравится сознавать, что иногда правильным будет поступить аморально. К сожалению, с точки зрения морали в мире преобладают серые тона, а не белые и черные. Мне это не нравится, но я должен выполнить свой долг. "Да уж, - подумал Джерри, - ври больше, тебе это до смерти нравится. Тебе это настолько нравится, что при одной мысли о возможности пристрелить их ты уже готов обоссаться". - Джерри, ты ведь тоже знаешь, в чем твой долг? Могу я на тебя рассчитывать? В гостиной Бену попалось на глаза то, чего раньше они с Рейчел не заметили: бинокль, лежащий рядом с креслом около окна. Подняв его к глазам и выглянув в окно, он смог ясно увидеть поворот грунтовой дороги, где он и Рейчел прятались, стараясь рассмотреть дом. Получается, что Эрик сидел в кресле и следил за ними в бинокль? Меньше чем за пятнадцать минут Бен закончил осмотр гостиной и трех спален. В окно третьей спальни он увидел сломанную ветку на дальнем краю лужайки, далеко от того места, где они с Рейчел вышли из леса. Скорее всего именно здесь нырнул в чащу Эрик, после того как увидел их в бинокль. И тот шум в лесу, который они слышали, должно быть, тоже производил Эрик. Преследуя их. Вполне вероятно, что он и сейчас там, наблюдает за домом. Пришло время поискать его. Бен вышел из спальни и через гостиную прошел в кухню. Толкнул дверь с сеткой, но тут краем глаза увидел топор. Он был прислонен к стенке холодильника. Топор? Отвернувшись от двери, он нахмурился, с удивлением глядя на острое лезвие. Он был уверен, что, когда они с Рейчел вошли в дом, топора там не было. По спине пополз холодок. Они закончили свой обход в гараже, где обсуждали, что делать дальше. Вернувшись в дом, направились прямиком в гостиную, чтобы собрать бумаги по проекту. После этого опять пошли в гараж, сели в "Мерседес" и поехали к калитке. Они ни разу не проходили мимо холодильника с этой стороны. Был там топор или нет? Бен почувствовал, что холод достиг затылка. Объяснить появление топора можно было двояко. Первое: возможно, когда они были в гараже и строили планы на будущее. Эпик прятался в кухне, надеясь застать их врасплох. Они находились от него совсем близко, даже не догадываясь об этом, всего несколько секунд отделяли их от смертельного удара. Затем, по какой-то причине, узнав их дальнейшие планы, Эрик решил на них не нападать, действовать иначе и отложил топор. Или... Или Эрика тогда в доме не было, он вошел позже, когда увидел, что они уехали на "Мерседесе". Он бросил топор, подумав, что они не вернутся, а затем убежал, услышав, как Бен возвращается на "Форде". Или одно, или другое. Что именно? Найти ответ на этот вопрос следовало немедленно. От него зависело все. Так что именно? Если Эрик уже был здесь, когда Рейчел и Бен разговаривали в гараже, почему он на них не напал? Почему он передумал? В доме было тихо, как в безвоздушном пространстве. Прислушиваясь, Бен пытался определить, таится ли в этой тишине ожидание, которым полон сейчас не только он, а еще один прячущийся человек, или это тишина одиночества? Одиночества, вскоре решил он. Мертвая, гулкая, пустая тишина, которая возможна, только если ты абсолютно и несомненно один. Эрика в доме не было. Бен взглянул сквозь сетчатую дверь на лес за пожелтевшей лужайкой. В лесу все было тихо, и у него возникло беспокойное ощущение, что Эрика нет и там. - Эрик? - позвал он осторожно, но достаточно громко, однако ожидаемого ответа не получил. - Куда, черт побери, ты подевался, Эрик? И опустил ружье, зная, что нет больше смысла держать его наготове. Он нутром чувствовал, что в этих горах Эрика не встретит. Полная тишина. Тяжелая, давящая, гнетущая тишина. Бен ощущал, что находится на грани ужасного открытия. Он сделал ошибку. Чудовищную ошибку. Которую нельзя исправить. Но какую? Какую ошибку? Где он напутал? Он взглянул на брошенный топор, отчаянно стараясь сообразить. Затем у него перехватило дыхание. - Бог ты мой, - прошептал он, - Рейчел. ДО ОЗЕРА ЭРРОУХЕД - 3 МИЛИ. Из-за медленно двигающегося грузовика с трейлером Пик застрял там, где обгон запрещен, но Шарп не обратил на небольшую скорость внимания - он все еще уговаривал Пика согласиться на убийство Шэдвея и миссис Либен. - Разумеется, Джерри, если у тебя есть какие-то предубеждения, тогда оставь это дело мне. Конечно, я рассчитываю, что ты меня прикроешь, если будет нужно, это же твоя работа, но, если мы сможем разоружить Шэдвея и женщину без хлопот, я займусь их ликвидацией сам. "А я все равно буду считаться соучастником убийства", - подумал Пик. Но вслух сказал: - Что вы, сэр, я вас не подведу. - Рад это слышать, Джерри. Ты бы меня очень разочаровал, если бы оказался другим, чем я думал. Я хочу сказать, что был уверен в твоей преданности делу и мужестве, когда решил взять тебя на это задание. И у меня не хватает слов, чтобы выразить, как благодарна будет тебе твоя страна за такую преданность. "Ты психопат и ублюдок, обманщик, мешок с дерьмом", - подумал Джерри. И ответил вслух: - Сэр, я не хочу делать ничего, что может нанести ущерб интересам моей страны или как-либо повредить Бюро. Шарп улыбнулся, приняв это заявление за полную капитуляцию. Бен медленно обошел кухню, внимательно рассматривая потеки от супа и желе из брошенных банок, поблескивающие на кафельном полу. Он и Рейчел старались обходить эти пятна, когда были на кухне, и тогда Бен не заметил следов Эрика во всей этой грязи, хотя, если бы они там были, он бы их обязательно увидел. Зато теперь он увидел то, чего раньше не было: почти полный отпечаток ступни на толстом слое соуса из банки с тушенкой и след пятки на арахисовом масле. Следы от мужских ботинок большого размера. Еще два следа обнаружились около холодильника, куда Эрик на подметках перенес остатки масла и соуса, когда относил топор и, естественно, прятался. Прятался. Господи Иисусе! Когда они с Рейчел прошли из гаража в гостиную собрать бумаги по проекту "Уайлд-кард", Эрик, пригнувшись, прятался за холодильником. С бьющимся сердцем Бен отвернулся от холодильника и поспешил к двери, ведущей в гараж. ОЗЕРО ЭРРОУХЕД. Они прибыли. Медленно движущийся грузовик с трейлером свернул на стоянку около спортивного магазина, и Пик прибавил скорость. Посмотрев на врученный Утесом листок бумаги, Шарп сказал: - Мы правильно едем. Теперь на север по шоссе вокруг озера. Мили через четыре должен быть правый поворот, там установлены почтовые ящики, один - с большим красным петухом на крышке. Крутя баранку, Пик краем глаза заметил, что Шарп взял на колени черный "дипломат" и открыл его. Внутри оказались два пистолета тридцать восьмого калибра. Он положил один на сиденье между ними. - Что это? - спросил Пик. - Тебе оружие для этой операции. - У меня есть служебный револьвер. - Сейчас не охотничий сезон. Нельзя поднимать шума со стрельбой, Джерри. Соседи любопытные сбегутся, могут даже позвать какого-нибудь помощника шерифа, если тот случится поблизости. - Шарп достал из "дипломата" глушитель и принялся навинчивать его на свой пистолет. - Твой служебный револьвер нельзя использовать с глушителем, а мы совсем не хотим, чтобы кто-нибудь нам помешал, пока не расположим трупы так, чтобы все соответствовало сценарию. "Что мне, черт побери, делать?" - подумал Джерри, ведя машину вокруг озера и ожидая появления красного петуха. Рейчел уже миновала озеро Эрроухед и теперь ехала по шоссе 138, приближаясь к озеру Силвервуд, откуда вид на высокие горы Сан-Бернардино был еще более захватывающим, хотя в данный момент ей было не до пейзажей. От озера Силвервуд шоссе шло прямо на запад, оставляя горы позади, до пересечения с шоссе 15, где она предполагала дозаправиться, а потом по шоссе 15 доехать через пустыню до Лас-Вегаса, лежащего на северо-востоке. Ей предстояло проехать более двухсот миль через необыкновенно красивую и совершенно необитаемую территорию. Так что даже в более благоприятных обстоятельствах то был неблизкий путь. "Бенни, - подумала она, - как бы мне хотелось, чтобы ты был рядом". Она миновала дерево, расщепленное молнией, которое воздело к небу свои обугленные ветви. Недавно появившиеся облака сгущались. Среди них уже виднелись тучки. В пустом гараже Бен увидел следы какой-то жирной жидкости на бетонном полу, сверкающей в проникших сюда лучах солнца. Он присел на корточки и принюхался. Вряд ли легкий запах соуса от говядины ему померещился. Эти следы наверняка уже были, когда они с Рейчел вернулись сюда с бумагами, но он их не заметил. Он встал и пошел дальше по гаражу, тщательно разглядывая пол, и уже через несколько секунд заметил влажную коричневую кляксу размером с фасолину. Он тронул ее пальцем и поднес палец к носу. Арахисовое масло. Сюда его принес на каблуке ботинка Эрик Либен, когда они с Рейчел были в гостиной, торопливо заталкивая бумаги в мешок для мусора. Вернувшись сюда с Рейчел и бумагами, Бен спешил, главным ему казалось отправить ее из дома и всеобще из этих гор, пока не появились либо Эрик, либо полиция. И он не посмотрел вниз и не увидел следов арахисового масла. И, разумеется, у него не было оснований искать Эрика в тех местах, которые он только что осматривал. Он не мог ждать такой сообразительности от человека со страшной черепной травмой, от ходячего мертвеца, который, как те лабораторные мышки, должен был плохо ориентироваться, быть не в своем уме, умственно и эмоционально нестабильным. Значит, Бену не следует винить себя: нет, он правильно поступил, отправив Рейчел в "Мерседесе", предполагая, что отправляет ее одну, и не сообразив, что в машине она вовсе не одна. Как он мог догадаться? Это был единственный выход. Это не его вина, эту неожиданность нельзя было предвидеть, не его это вина, но он проклинал себя на чем свет стоит. Эрик, притаившийся на кухне и слышавший, что они собираются делать, понял, что у него есть шанс остаться с Рейчел наедине, и, по-видимому, эта перспектива показалась ему настолько соблазнительной, что он решил отказаться от нападения на Бена. Он прятался за холодильником, пока они не прошли в гостиную, потом прокрался в гараж, взял ключи в зажигании, тихонько открыл багажник, вернул ключи на место, залез в багажник и захлопнул крышку. Если у Рейчел лопнет шина и она откроет багажник... Или если где-нибудь в пути Эрик отбросит заднее сиденье и выберется из багажника... Сердце Бена билось так, что, казалось, выскочит из груди. Он бегом кинулся из гаража к "Форду", стоящему перед домом. Джерри Пик заметил красного железного петуха на одном из десятка почтовых ящиков. Он свернул на узкую дорогу, ведущую вверх по крутому склону мимо редких подъездных дорожек и домов, в основном спрятанных в лесу, что тянулся по обе стороны дороги. Шарп закончил привинчивать глушители к обоим револьверам. Затем взял две запасные обоймы из "дипломата" и положил одну из них рядом с револьвером, предназначенным для Пика. - Я рад, Джерри, что в этом деле со мной ты. На самом деле Пик не говорил, что он с ним, да и не считал для себя возможным участвовать в хладнокровном убийстве и продолжать дальше жить как ни в чем не бывало. Тогда уж точно с мечтой стать легендой придется расстаться. С другой стороны, если он ослушается Шарпа, его карьере в Бюро придет конец. - Здесь щебенка должна переходить в гравий, - предупредил Шарп, снова сверившись с инструкциями, которыми снабдил его Утес. Несмотря на сделанные недавно открытия и те преимущества, которые они ему давали, Джерри Пик не знал, что делать. Просто не видел выхода, который сохранил бы ему самоуважение и карьеру. И, въезжая глубже в темноту леса, почувствовал, что начинает паниковать. Впервые за много часов он стал ощущать себя беспомощным. - Гравий, - отметил Энсон Шарп, когда они съехали со щебенки. Неожиданно Пик понял, что его положение значительно хуже, чем он думал, потому что Шарп наверняка убьет и его. Если Пик попытается помешать ему убить Шэдвея и миссис Либен, он сначала пристрелит его и сделает так, чтобы обвинить в этой гибели беглецов. Что к тому же даст ему повод убить Шэдвея и миссис Либен. "Они прикончили беднягу Пика, и мне ничего больше не оставалось". Из него еще и героя сделают. С другой стороны, Пик не сможет просто отойти в сторону и дать ему убить их, так как это придется Шарпу не по душе. Если Пик не примет с энтузиазмом участия в убийстве, Шарп перестанет доверять ему и скорее всего пристрелит после того, как покончит с Шэдвеем и миссис Либен. И опять-таки свалит это на них. Господи Иисусе! С точки зрения Пика, мозг которого работал на полную катушку, как никогда в жизни, у него имелись только два выхода: присоединиться к убийству и таким образом завоевать полное доверие Шарпа или пристрелить Шарпа, прежде, чем он успеет кого-нибудь убить. Но нет, это тоже не решение... - Уже близко, - заметил Шарп, наклоняясь вперед и внимательно вглядываясь сквозь лобовое стекло. - Теперь давай медленно-медленно. ...Тоже не решение, ведь, если он пристрелит Шарпа, никто ему не поверит, что Шарп собирался убить Шэдвея и миссис Либен, потому что какой мог бы быть у этого говнюка мотив! И потащат Пика в суд за убийство начальника. Суды всегда были суровы с убийцами полицейских, даже если убийца тоже полицейский, так что наверняка его посадят в тюрьму, где все эти семифутовые преступники без малейших признаков шеи будут просто счастливы изнасиловать бывшего правительственного агента. Значит, ему остается один ужасный выход - участвовать в убийстве, опуститься до уровня Шарпа, забыть о легенде и смириться с тем, что он просто еще один проклятый Богом гестаповец. Настоящее безумие - попасть в ситуацию, где нет правильных ответов, только неправильные. Это бред какой-то, это несправедливо, черт бы все побрал. Пик почувствовал, что голова у него скоро лопнет от напряжения, с которым он пытается найти нужный ответ. - Вот калитка, о которой она говорила, - указал Шарп. - Смотри-ка, открыта! Ну-ка остановись. Пик остановил машину и выключил двигатель. Вместо ожидаемой лесной тишины немедленно после того, как мотор заглох, в окна ворвался посторонний звук - звук форсируемого мотора другой машины, приближающейся к ним. - Кто-то едет, - констатировал Шарп, хватаясь за свой револьвер с глушителем и распахивая дверь как раз в тот момент, когда на дороге впереди них появился двигающийся на большой скорости голубой "Форд". Пока служащий на бензозаправочной станции наполнял бак очищенным бензином "Арко", Рейчел купила себе в автомате конфет и банку кока-колы. Она прислонилась к "Мерседесу", жуя конфету и запивая ее кока-колой в надежде, что большая доза сладкого поднимет ей настроение и длинный путь не покажется таким одиноким. - В Вегас едете? - спросил служащий. - Да. - Так и думал. Я всегда догадываюсь, куда кто едет. У вас такой вид, для Вегаса. Значит, так, сначала вы должны поиграть в рулетку. Ставьте на номер двадцать четыре. У меня такое предчувствие глядя на вас. Ладно? - Ладно. Двадцать четыре. Он подержал банку с кока-колой, пока она доставала деньги из бумажника, чтобы расплатиться с ним. - Если выиграете целое состояние, половина моя. Но если проиграете, то это работа дьявола, я тут ни при чем. Она уже почти тронулась с места, когда он наклонился и заглянул в окно. - Вы поосторожнее там, в пустыне. Там может быть несладко. - Знаю, - сказала она. Она выехала на шоссе 1-15 и двинулась на северо-восток, к далекому Барстоу, чувствуя себя очень одиноко. Глава 26 - Человек-чудовище Бен бросил "Форд" в крутой поворот и нажал было на педаль газа, но внезапно увидел у открытой калитки темно-зеленый седан. Он резко затормозил, и "Форд" пошел юзом по грязной дороге. Рулевое колесо едва не вырвалось из рук. Но Бен справился с машиной и сумел не угодить ни в одну из канав по бокам дороги. Подняв столб пыли, "Форд" замер футах в пятидесяти от калитки. Впереди внизу двое мужчин в темных костюмах уже вылезли из седана. Один держался сзади, тогда как второй бегом рванулся вперед, быстро приближаясь к Бену. Он напомнил ему чересчур старательного марафонца, забывшего надеть спортивные трусы и кроссовки. Желтоватая пыль, клубившаяся сквозь затейливый узор солнечного света и тени, была похожа на мрамор и казалась такой же плотной. Но, несмотря на пыль и разделяющие их тридцать ярдов, Бен четко видел револьвер в руке бегущего мужчины. Видел он и глушитель, что его сильно удивило. Ни полицейские, ни федеральные агенты глушителями не пользуются. Партнеры Эрика вообще стреляли по полицейским из автомата в самом центре Палм-Спрингс, так что вряд ли они стали бы осторожничать здесь. Затем, через секунду после того, как он разглядел глушитель, Бен увидел ухмыляющееся лицо бегущего человека и одновременно поразился, растерялся и испугался. Энсон Шарп. Последний раз он видел Энсона Шарпа шестнадцать лет назад во Вьетнаме, в 1972 году. И тем не менее был уверен, что узнал его. Время не слишком изменило Энсона Шарпа. Весной и летом 1972-го Бен постоянно ждал, что этот здоровенный подонок выстрелит ему в спину или наймет какого-нибудь бродягу из Сайгона для этой цели, потому что Шарп был способен на все, но Бен проявлял особую осторожность и не давал ни малейшей возможности разделаться с собой. И вот перед ним снова Шарп, как будто перешагнувший время. Какого черта он явился сюда больше чем через полтора десятилетия? Бену вдруг пришла в голову безумная мысль, что Шарп искал его все время, надеясь свести с ним счеты, но сумел найти только сейчас, независимо от всех остальных событий. Но, разумеется, вряд ли такое могло быть, просто невозможно, так что Шарп наверняка каким-то образом связан со всей этой историей, с проектом "Уайлдкард". Не добежав футов двадцати, Шарп принял классическую позицию стрелка, широко расставив ноги, встал посреди дороги и открыл огонь. С легким нам, сопровождаемым треском, пуля пробила лобовое стекло в футе от головы Бена. Дав задний ход, он повернулся на сиденье, чтобы разглядеть дорогу сзади. Управляясь одной рукой, поехал назад по грунтовой дороге с наибольшей скоростью, на какую мог рискнуть. Услышал, как еще одна пуля срикошетила от машины где-то совсем рядом... Но тут он свернул за поворот, и Шарп не мог его больше видеть. Он ехал до самого дома задним ходом. Там остановился, включил нейтральную скорость, оставив мотор работать и поставив машину на ручной тормоз - единственное, что удерживало ее на верху холма. Затем быстро вылез из машины и положил ружье и "магнум" на дорогу. Перегнувшись, Бен наполовину всунулся в машину и взялся за ручку ручного тормоза, одновременно внимательно следя за дорогой. Двумястами ярдами ниже из-за поворота показался седан "Шевроле". Машина шла быстро, расстояние сокращалось. Они сбросили скорость, завидев его, но не остановились, и он рискнул подождать еще пару секунд, прежде чем отпустить ручной тормоз и отступить в сторону. Под действием силы тяжести "Форд" покатился вниз по дороге, которая была настолько узкой, что "Шевроле" не мог посторониться. "Форд" подскочил на кочке и свернул слегка вбок. Бен уже подумал, что он так и скатится в канаву, не причинив никому никакого вреда, но "Форд" подскочил еще раз и вышел на прежний курс. Водитель машины остановился, сделал попытку дать задний ход, однако "Форд" слишком быстро набирал скорость, чтобы столкновения можно было избежать. Он опять подскочил на кочке и свернул немного влево, и в последнюю секунду "Шевроле" вильнул вправо, едва не свалившись в канаву. Но все равно машины столкнулись с грохотом и скрежетом, хотя это столкновение не было лобовым и не принесло того вреда, на который рассчитывал Бен. Они сцепились правыми передними бамперами, затем "Форд" скользнул влево, как будто собираясь развернуться на сто восемьдесят градусов и, оказавшись рядом с "Шевроле", вместе подняться в гору. Но когда он совершал первую четверть этого пируэта, его задние колеса прочно застряли в канаве и он рывком остановился поперек дороги, надежно ее забаррикадировав. От удара машина противника откатилась футов на тридцать назад, едва не угодив в канаву, и остановилась. Обе передние дверцы распахнулись. С одной стороны появился Энсон Шарп, с другой - водитель, оба оказались целыми-невредимыми, как и ожидал Бен, когда увидел, что "Форд" не ударил им в лоб. Бен схватил ружье и "магнум", повернулся и побежал вокруг дома. Он рысью промчался по двору, покрытому высохшей травой, к гранитным зубьям, из-за которых они раньше наблюдали за домом вместе с Рейчел. Секунду помедлил, оглядывая лежащий впереди лес и прикидывая, где бы укрыться. Затем побежал между деревьями к старому руслу реки с густым кустарником по бокам, уже сослужившему ему и Рейчел добрую службу. За его спиной, издалека, Шарп позвал его по имени. Все еще путающийся в паутине этических проблем Пик поотстал от своего босса и осторожно наблюдал за ним. Заместитель директора потерял голову сразу же, как заметил Шэдвея в голубом "Форде". Он рванул по дороге и начал стрелять из неудобной позиции, не имея ни малейшего шанса поразить цель. Кроме того, Пик заметил, что женщины в машине нет, так что если они убьют Шэдвея прежде, чем зададут ему несколько вопросов, то вряд ли узнают, куда она делась. Шарп вел себя глупо, и Пик был неприятно поражен. Теперь Шарп шел по периметру двора. Он дышал, как озлобленный бык, и был настолько возбужден, в такой ярости, что не понимал, как сам подставляется под пули. То и дело он заходил по колено в заросли и всматривался в ряды деревьев. С трех сторон двор был окружен навесистыми склонами, изрезанными оврагами и поросшими лесом, где были тысячи великолепных мест, чтобы спрятаться. Пику было ясно, что в данный момент они Шэдвея потеряли. Им следует немедленно обратиться за подмогой, иначе беглец окончательно улизнет в гущу леса. Но Шарп обязательно хотел пристрелить Шэдвея. Он не желал прислушиваться к голосу разума. Пик просто смотрел, наблюдал и молчал. Заглядывая в лес, Шарп заорал: - Правительство Соединенных Штатов, Шэдвей! Бюро по оборонной безопасности! Ты меня слышишь? Мы хотим с тобой побеседовать, Шэдвей! Ссылка на власти уже не сработает, в этом можно было не сомневаться, если учесть, что Шарп начал стрелять, как только увидел Шэдвея. Пик подумал, что, возможно, заместитель директора сейчас переживает нервное потрясение и этим объясняется его поведение с Сарой Киль, его решимость убить Шэдвея и его идиотская, безответственная пальба на дороге пару минут назад. Топая вдоль кромки леса и временами заглядывая за кусты, Шарп продолжал вопить: - Шэдвей! Эй, это я, Шэдвей, Энсон Шарп! Помнишь меня, Шэдвей? Помнишь? Пик сделал шаг назад и вздрогнул, как будто кто-то дал ему пощечину: Шарп и Шэдвей были знакомы, черт побери, знали друг друга не просто абстрактно, как преследователь и преследуемый, но лично. И не было сомнений: хамские манеры Шарпа, его красное лицо, выпученные глаза и затрудненное дыхание ясно говорили, что они были злейшими врагами. Здесь сводились старые счеты, так что, если и были у Пика какие-то сомнения относительно того, что, может, Шарп действительно получил приказ сверху уничтожить Шэдвея и миссис Либен, они тут же испарились. Шарп решил их убить, только Шарп, и больше никто. Пик готов был поспорить, что он прав. Но его правота ничего не решала. Да, теперь он знал, что Шарп врет, но это дела не меняло. Прав он или не прав, все равно надо было выбирать: либо пойти на поводу у заместителя директора, либо взять его на мушку, и в любом случае Пик не сможет сохранить одновременно и самоуважение и карьеру. Шарп зашел поглубже в лес и спустился по склону в темноту под переплетающимися ветками елей и сосен. Он оглянулся, крикнул, чтобы Пик тоже к нему присоединялся, сделал еще несколько шагов сквозь кусты, снова оглянулся и еще раз настойчиво крикнул, увидев, что Пик не двигается. Пик неохотно пошел за ним. В отдельных местах трава была такой высокой и жесткой, что кололась сквозь носки. На брюках появились травяные пятна, кое-где налипли колючки. Облокотившись о ствол дерева, он испачкал руку в смоле. То и дело спотыкался о лианы. Сучки цепляли его за пиджак. Его грязные кожаные туфли скользили по камням, еловым иголкам, мху, по чему угодно. Перебираясь через поваленное дерево, Пик ступил ногой прямо в муравейник. И хотя он немедленно убрал ногу и смахнул муравьев, несколько насекомых все-таки поползли по нему, так что он был вынужден остановиться, закатать штанину и смахнуть чертовых муравьев со своей искусанной лодыжки. - Мы неподходяще одеты, - заметил он, догоняя Шарпа. - Тихо, - приказал Шарп, пробираясь под низкой еловой веткой, усеянной колючими шишками. Пик поскользнулся и упал бы, не схватись он рукой за ветку. С трудом удержав равновесие, буркнул: - Мы тут шеи переломаем. - Тихо! - с яростью прошипел Шарп, гневно взглянув на Пика через плечо. На его лицо было страшно смотреть: дикие, расширенные глаза, раздутые ноздри, оскаленные зубы, сжатые челюсти, на висках пульсируют артерии. Этот безумный вид подтвердил подозрение Пика, что Шарп потерял контроль над собой, стоило ему увидеть Шэдвея. И теперь им движет маниакальная ненависть и жажда крови. Они прошли через узкий лаз в зарослях кустов, украшенных оранжевыми, ядовитыми на вид ягодами. Вышли на высохшее русло реки и увидели Шэдвея. Он оказался футах в пятнадцати от них, двигаясь по руслу через лес, шел быстро, пригнувшись, и нес ружье. Пик съежился и прижался к берегу, стараясь превратить себя в как можно менее удобную мишень. Но Шарп остался на виду, как будто считал себя суперменом, громко позвал Шэдвея по имени и сделал несколько выстрелов из своего пистолета с глушителем. Пользуясь глушителем, приобретаешь бесшумность, но зато теряешь в меткости, так что, учитывая расстояние между Шарпом и Шэдвеем, ни один выстрел не мог попасть в цель. Либо Шарп был не в курсе относительно дальности своего оружия, что маловероятно, либо он был настолько ослеплен ненавистью, что уже не мог поступать разумно. Первым выстрелом он содрал кору с дерева, росшего на краю русла двумя ярдами левее Шэдвея, а вторая пуля попала в камень. Тут Шэдвей исчез за поворотом русла, но Шарп все равно выстрелил еще трижды, хотя и не видел того, по кому стрелял. Даже самый лучший глушитель от употребления быстро портится, и мягкое "пам", сопровождающее выстрелы Шарпа, становилось все громче с каждым выстрелом. Пятый и последний выстрел по звуку напоминал удар деревянной колотушкой по жесткой резиновой поверхности. Разумеется, он не был оглушающим, но достаточно громким, чтобы прокатиться по лесу эхом. Когда эхо стихло, Шарп несколько секунд внимательно прислушивался, затем кинулся через сухое русло к тому же лазу в стене кустарника, через который они попали сюда. - Пошли, Пик. Сейчас мы возьмем этого стервеца. Следуя за ним, Пик заметил: - Но нам его в этом лесу не догнать. Он куда более подходяще одет. - Мы же выходим из леса, черт возьми, - кипятился Шарп. И в самом деле, они вернулись во двор домика тем же путем, что и пришли. - Я только хотел заставить его пошевеливаться, чтобы он тут не засел и не выжидал, когда мы уйдем. Сейчас он задвигался, черт побери, и наверняка отправится прямиком вниз с горы к дороге около озера. И если нам повезет, мы прищучим этого ублюдка, когда он будет пытаться спереть машину какого-нибудь рыбака. А теперь шевелись. У Шарпа все еще был дикий, осатанелый, полубезумный вид, но Пик уже понял, что в конечном счете заместитель директора не был полностью одержим ненавистью, как казалось вначале. Да, он кипел от ярости, не всегда действовал разумно, но полностью соображения он не потерял. Он был все еще опасен. Убегая, Бен спасал свою жизнь, но он так же панически боялся за Рейчел. Она ехала в Неваду в "Мерседесе", не подозревая, что в багажнике прячется Эрик. Каким-то образом Бен должен догнать ее, но с каждой минутой она удалялась от него все дальше и дальше, сводя его шансы до минимума. По крайней мере, он должен добраться до телефона и поговорить с Уитни Гэвисом, своим приятелем в Вегасе, чтобы, когда Рейчел позвонит ему насчет ключей, он смог предупредить ее об Эрике. Разумеется, Эрик может вылезти из багажника сам, или его может кто-то выпустить задолго до того, как Рейчел приедет в Вегас... Рейчел одна ночью в пустыне... странные звуки из багажника... ее холодный мертвый муж неожиданно вырывается из заточения, сорвав заднее сиденье с креплений... забирается в машину... Чудовищная картина настолько потрясла Бена, что он не отважился даже представить, что может быть дальше. Если он зациклится на подобной картине, она станет казаться ему неизбежной и он не сможет рационально действовать. Он решительно запретил себе думать об этом и свернул с высохшего русла на оленью тропу, по которой можно было сравнительно легко подняться футов на тридцать, пока тропа не свернула к двум елям в неудобном для него направлении. После этого двигаться стало значительно труднее, грунт был неровный, опасный. Заросли колючей ежевики заставили его сделать крюк чуть не в пятьдесят футов; длинный склон с очень мягким грунтом вынудил подниматься по касательной, остерегаясь, что земля поползет под ним и он скатится вниз; груды сухих деревьев и кустов принуждали либо идти в обход, либо лезть напролом, рискуя сломать ногу или вывихнуть лодыжку. Не единожды он пожалел, что надел не охотничьи сапоги, а кроссовки "Адидас". Хорошо хоть джинсы и рубашка с длинными рукавами несколько защищали его от колючек и сучков. Несмотря на все трудности, он шел вперед, зная, что рано или поздно выйдет на более низкий уровень, где местность не такая дикая и где стоят дома. Там ему будет легче. Кроме того, ему ничего не оставалось, как двигаться, ведь он не знал, преследует ли его еще Энсон Шарп. Энсон Шарп. Невозможно поверить. В свой второй год во Вьетнаме Бен в звании лейтенанта командовал взводом разведчиков и подчинялся командиру роты Олину Эшворну, вместе с которым они провели серию очень удачных рейдов в глубь территории противника. Джордж Мендоза, сержант его взвода, попал под автоматный огонь, выполняя задание по спасению четырех американских военнопленных, которых держали во временном лагере перед переводом в Ханой, и Энсона Шарпа прислали вместо него. Шарп не понравился Бену сразу, с первой встречи. То была инстинктивная реакция, так как внешне у Шарпа все было в порядке. Он, конечно, не шел ни в какое сравнение с Мендозой, но был вполне компетентен, не признавал ни наркотиков, ни алкоголя, и это выделяло его среди других солдат, сражающихся в этой несчастной войне. Возможно, он слишком злоупотреблял властью и был излишне крут с подчиненными. Возможно, в его рассуждениях о женщинах сквозило какое-то неприятное неуважение к ним, но это сначала казалось обычным надоевшим и не слишком серьезным проявлением женоненавистничества, с которым приходится сталкиваться довольно часто там, где собирается много мужчин. Бен не видел в этом ничего плохого - до поры до времени. И возможно, Шарп слишком поспешно выступал против нападения на обнаруженного противника или слишком торопился выйти из боя. Но сначала никто не считал его трусом. Однако Бен относился к нему настороженно и даже чувствовал себя виноватым в том, что не доверяет своему новому сержанту без основательных причин. Еще ему не нравилось в Шарпе отсутствие каких-либо убеждений. Он не имел своей точки зрения на политику, религию, смертную казнь, аборты или какие-либо другие проблемы, волновавшие его современников. Он странно относился к войне - ни за, ни против. Ему было наплевать, кто победит, он считал одинаковыми с моральной точки зрения как квазидемократический Юг, так и тоталитарный Север, если вообще когда-либо задумывался о морали. Он поступил в морские пехотинцы, чтобы его не забрали в пехоту, и совсем не испытывал той суровой гордости и преданности, которые сделали морскую пехоту родным домом для большинства служивших в ней. Он хотел сделать военную карьеру и в армию пошел не потому, что считал это своим долгом, а в надежде получить доступ к власти и уйти на хорошую пенсию через короткие двадцать лет. О пенсиях и различных благах для военных он мог говорить часами. Он не отличался любовью к музыке, искусству, литературе, спорту, охоте, рыбалке или чему-то еще. Любил он только самого себя. Он сам, любимый, был своей единственной страстью. Хоть он и не был ипохондриком, он ревностно заботился о состоянии здоровья, мог долго говорить о своем пищеварении, о том, работал у него желудок или нет и как выглядел его утренний стул. Любой другой мог просто сказать: "У меня голова раскалывается", тогда как Энсон Шарп в таком же состоянии тратил две сотни слов, чтобы описать степень и характер своих страданий в мельчайших подробностях, и часто пальцем показывал, где именно у него болит сильнее. Он тратил много времени на прическу, всегда умудрялся быть чисто выбритым, обожал зеркала и другие отражающие поверхности и делал все возможное и невозможное, чтобы обеспечить себе максимальный комфорт, каким только может пользоваться солдат в военной зоне. Трудно хорошо относиться к человеку, который не любит никого, кроме себя. Но если Энсон Шарп был ни плохим, ни хорошим, когда прибыл во Вьетнам, просто слабым эгоистичным человеком, война поработала над ним, как над куском глины, и в финале вылепила чудовище. Когда до Бена дошли подробные и достоверные слухи о связях Шарпа с черным рынком, он провел расследование, которое показало, что круг преступной деятельности Шарпа был чрезвычайно широк. Он участвовал в краже почтовых посылок, товаров, направляемых в столовые, и он же вел переговоры по продаже краденого преступному миру Сайгона. Кроме того, выяснилось, что хоть он сам не употреблял наркотики и не торговал ими, Шарп помогал вьетнамской мафии сбывать их американским солдатам. Но самое отвратительное, что удалось выяснить сыщикам Бена, - это что Шарп использовал заработанные нечестным путем деньги для содержания наложницы в одном из самых бандитских районов Сайгона. Там, заручившись помощью особо опасного вьетнамца-головореза, выполнявшего параллельно функции слуги и тюремщика, он держал одиннадцатилетнюю девочку - Май Ван Транг, которую превратил в настоящую рабыню и использовал для своих сексуальных нужд, когда имел такую возможность. В остальное время ею по своему усмотрению пользовался головорез. Последовавший за расследованием трибунал прошел совсем не так, как рассчитывал Бен. Ему хотелось засадить Шарпа в военную тюрьму на двадцать лет. Но еще до суда потенциальные свидетели стали исчезать один за другим с подозрительной скоростью. Двух вольнонаемных, торговцев наркотиками, согласившихся свидетельствовать против Шарпа, нашли с перерезанным горлом в пустынных переулках Сайгона. Еще одного - лейтенанта - взрывом разнесло на части во время сна. Головорез-многостаночник и Май Ван Транг исчезли, и Бен был уверен, что первый жив и где-то прячется, а девочка мертва и неизвестно где похоронена, что совсем нетрудно в стране, раздираемой войной и покрытой безымянными могилами. Поскольку Шарп находился под стражей, когда эти столь удобные для него убийства и исчезновения имели место, он с полным правом мог заявить о своей невиновности, хотя, вне всякого сомнения, такое удачное развитие событий было следствием его влияния в преступном мире. К началу трибунала не осталось ни одного свидетеля, так что суд мог полагаться только на слово Бена и его помощников, а Шарп в это время с ухмылкой настаивал на своей невиновности. Прямых улик оказалось недостаточно, чтобы засадить его в тюрьму, зато было полно косвенных, чтобы потерять работу. В конце концов его лишили сержантских нашивок, понизили до рядового и уволили из армии. Даже такой незначительный приговор был ударом для Шарпа, чья глубокая, неустанная любовь к самому себе не позволяла терпеть какое-либо наказание. Главной и, возможно, единственной его заботой были собственный комфорт и благополучие, и он считал само собой разумеющимся, что ему, как баловню судьбы, будет всегда везти. Прежде чем с позором покинуть Вьетнам, Шарп использовал все свое влияние, чтобы организовать неожиданный визит к Бену, слишком короткий, чтобы расправиться с ним, но достаточно продолжительный, чтобы передать ему угрозу: - Слушай, говнюк, когда вернешься домой, помни, что я там тебя жду с нетерпением, Я буду знать, когда ты приедешь, и я буду готов. Бен не принял угрозы всерьез. Во-первых, еще до трибунала Шарп стал нерешительным в бою до такой степени, что в некоторых случаях готов был ослушаться приказа, но не рисковать своей драгоценной шкурой. Вполне возможно, что, если бы его не судили за воровство, операции на черном рынке, торговлю наркотиками и изнасилование, он был бы привлечен к суду за дезертирство или что-нибудь в этом роде, связанное с его растущей трусостью. Он мог рассуждать о мести на родине, но сделать что-нибудь у него не хватит пороха. Да и кроме того, Бена мало волновало, что и как случится дома. К тому времени, хорошо это или плохо, но он привязал себя к этой войне до конца. И имел все основания полагать, что домой он скорее всего вернется в ящике и ему будет наплевать, ждет его Энсон Шарп или нет. Теперь, спускаясь сквозь тенистый лес и достигнув наконец наполовину расчищенных участков, где между деревьями мелькали дома, Бен недоумевал, каким образом выгнанный из армии с позором Шарп мог стать агентом Бюро по оборонной безопасности. Человек, превратившийся в чудовище, как Шарп, обычно продолжает катиться дальше по наклонной плоскости. К этому времени он должен был бы отсидеть два или три срока за преступления на гражданке. В лучшем случае он мог стать мелким жуликом, едва сводящим концы с концами, чьи аферы настолько незначительны, что не привлекают внимания властей. Даже если он исправился, он не смог бы скрыть позорные обстоятельства своего увольнения из армии. А это автоматически исключало возможность его работы в каком-либо правоохранительном учреждении, особенно таком значительном, как Бюро по оборонной безопасности. "Так каким же образом он это сделал, черт побери?" - удивлялся Бен. Он раздумывал над этим вопросом, пока перелезал через забор и осторожно огибал двухэтажное кирпичное строение и дом из соснового бруса, перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, стараясь по возможности не высовываться. Не дай Бог кто-нибудь выглянет в окно и заметит человека с ружьем в одной руке и большим револьвером, засунутым за пояс брюк, - он немедленно позвонит шерифу округа. Если предположить, что Шарп не соврал насчет того, что он агент Бюро, а врать ему вряд ли был смысл, то как же ему удалось так там выдвинуться? Ведь вряд ли это совпадение, что именно Шарпу поручили расследование, связанное с Беном. Вероятнее предположить, что Шарп сам организовал это назначение, когда прочитал досье на миссис Либен и узнал, что Бен, его давний и, вероятно, подзабытый враг, связан с Рейчел. Он разглядел здесь давно откладываемую возможность свести счеты и ухватился за нее. Но обычный агент не выбирает сам себе задания, так что Шарп, видно, забрался достаточно высоко, чтобы самому распоряжаться своей судьбой. Хуже того, он занимал столь высокий пост, что мог себе позволить открыть стрельбу без всякой провокации и рассчитывать, что ему сойдет с рук убийство, совершенное на глазах коллеги. Столкнувшись с угрозой, которую представлял собой Шарп, в дополнение к тому переплету, куда они с Рейчел попали, Бен начал чувствовать, что снова оказался на войне. На войне по тебе начинают стрелять, когда ты меньше всего этого ждешь, и обычно с самой неожиданной стороны. Именно так он и воспринял появление Энсона Шарпа: стрельба с неожиданной стороны. Около третьего дома на склоне он едва не столкнулся с четверкой мальчишек, играющих в войну и прячущихся друг от друга. Он их заметил только в последний момент, когда один из них выскочил из укрытия и открыл огонь по другому из автомата с пистонами. Впервые в жизни Бен как бы на мгновение вернулся на войну, впервые сам пережил ту психическую травму, от которой, если верить прессе, страдает каждый ветеран. Он упал, перевернувшись несколько раз, и затаился с бьющимся сердцем за низким холмиком, сдерживая готовый вырваться крик. Прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем он пришел в себя. Мальчики его не заметили, но дальше он передвигался ползком от одного укрытия к другому. От холмика к кусту азалии. От азалии к небольшой загородке из известняка, где наткнулся на растерзанный трупик белки и воспринял это как предупреждение. Затем он сполз вниз по склону, через густую траву, и подлез под очередной забор. Еще через пять минут, почти через три четверти часа, после того, как он ушел из охотничьего домика, Бен скатился по покрытому кустарником склону в сухую канаву вдоль шоссе, опоясывающего озеро. Сорок минут, это надо же. Как далеко в пустыню успела забраться Рейчел за сорок минут? Не думай об этом. Шевелись. Он немного посидел, пригнувшись в зарослях, переводя дыхание, затем встал и посмотрел в обе стороны. Никого. Ни одной машины. Поскольку он не хотел отказываться ни от ружья, ни от "магнума", которые делали его крайне подозрительным для посторонних, ему еще повезло, что он оказался в этом месте во вторник днем. Потому что рано утром к озеру ехали бы яхтсмены, рыбаки и туристы, а к вечеру многие бы возвращались. Но в середине дня, без пяти минут три, они еще не двигались с места. Опять же хорошо, что он не попал сюда в уик-энд, вот тогда бы на дороге было полно машин в течение всего дня. Решив, что услышит звук мотора издали и, следовательно, успеет спрятаться, он выбрался из канавы и направился на север по шоссе в надежде где-нибудь украсть машину. Глава 27 - Снова в пути Без пяти минут три Рейчел проехала через перевал Эль-Кайон. Викторвилль был еще в десяти милях к югу, а до Барстоу оставалось почти сорок пять миль. Это был последний участок шоссе, на котором хоть изредка встречались какие-то признаки цивилизации. Если не считать Викторвилля и одиноких домов, магазинов и автозаправочных станций между ним и Хесперией и Яблоневой долиной, дорога шла в основном через огромные пустынные участки, покрытые белым песком, грядами камней, высушенной растительностью, деревьями Джошуа и другими кактусами. На протяжении ста шестидесяти миль между Барстоу и Лас-Вегасом ей должны были встретиться, по существу, только два населенных пункта - Калико, город-призрак (с несколькими ресторанами, заправочными станциями и парой мотелей), и Бейкер, стоящий у входа в Долину смерти, который был настолько мал и умудрялся промелькнуть мимо так быстро, что казался миражем. Хэллоран-Спрингс, Кэ-Нева и Стейтлайн тоже должны были попасться ей по дороге, но ни один из них и городом назвать было нельзя. В каком-то проживало меньше пятидесяти человек. Здесь, где начиналась великая пустыня Мохаве, человек попробовал установить свою власть, но дальше Барстоу все равно продолжала править пустыня. Если бы Рейчел так не беспокоилась о Бене, она могла бы получить удовольствие от бескрайних просторов, мощности и послушности "Мерседеса" и чувства удивительной свободы, которое всегда испытывала при путешествии через пустыню. Но она не могла отделаться от мыслей о нем, жалела, что оставила одного, несмотря на убедительность доводов в пользу его плана и отсутствие выбора. Она подумывала, не повернуть ли назад, но боялась уже не застать его в домике. К тому же если она вернется к озеру, то может попасть прямиком в лапы полиции, так что Рейчел продолжала гнать "Мерседес" вперед к Барстоу со скоростью шестьдесят миль в час. Когда она была в пяти милях от Викторвилля, ее напугал странный глухой стук, который, казалось, доносился откуда-то снизу: четыре или пять ударов, и затем - тишина. Она вполголоса выругалась, ожидая, что в любой момент машина сломается. Сбавила скорость до пятидесяти миль, потом до сорока и приблизительно с полмили внимательно прислушивалась к "Мерседесу". Шорох шин по асфальту. Урчание мотора. Тихий шепот кондиционера. Никакого стука. Она снова довела скорость до шестидесяти и продолжала слушать, подумав, что неизвестный дефект проявляет себя только на высоких скоростях. Еще миля позади, и никакого стука. Наверное, она попала в выбоины на асфальте, решила Рейчел. Она их не заметила, да и не помнила, чтобы машина подскакивала одновременно со стуком, но другое объяснение ей в голову не приходило. Рессоры и подвески у "Мерседеса" были самого высшего качества, так что они, наверное, смягчили тряску, а она, занятая странными звуками, просто не обратила внимания на небольшую вибрацию. Еще несколько миль Рейчел нервничала. Не то чтобы она ждала, что внезапно отвалится весь задний мост или взорвется двигатель, но боялась, что любая поломка может задержать ее. Однако машина продолжала прекрасно работать, и она расслабилась и снова вернулась мыслями к Бену. Зеленый "Шевроле" пострадал при столкновении с "Фордом" - погнута решетка, разбита фара, изуродован бампер, но двигаться на нем было можно. Пик проехал по грунтовой дороге до гравия, потом по щебенке до шоссе вокруг озера, в то время как Шарп сидел рядом и оглядывал лес вокруг, держа пистолет с глушителем на коленях. Шарп был уверен (так он заявил), что Шэдвей пошел в другом направлении, но все равно соблюдал осторожность. Пик все время ждал, что раздастся ружейный выстрел и пуля пробьет боковое стекло. Но на шоссе он выбрался живым. Они поехали по главной дороге и наткнулись на ряд припаркованных машин и грузовичков, вероятно принадлежавших рыболовам, которые через лес направились к озеру, к своим излюбленным глухим и труднодоступным местам. Шарп вычислил, что Шэдвей спустится с горы южнее машин, вспомнив, что проезжал мимо них, когда двигался к домику, и пойдет на север вдоль шоссе, возможно прячась в канавах или в лесу на обочине дороги, чтобы найти себе новые колеса. Пик поставил свой седан в ряд с последней из шести машин, грязным, побитым "Доджем", слегка подавшись назад, чтобы Шэдвей не заметил их, когда подойдет поближе. Шарп и Пик сидели пригнувшись на переднем сиденье, высунув головы ровно настолько, чтобы видеть сквозь лобовое стекло и окна стоящий рядом "Додж". Они приготовились быстро среагировать при малейшем признаке, что кто-то возится с одной из машин. Во всяком случае, Шарп приготовился. Пик все еще находился на распутье. Порывистый ветер шумел в кронах деревьев. Стрекоза зловещего вида пролетела мимо лобового стекла, лениво махая прозрачными крылышками. Тихо тикали часы на приборной доске, и у Пика возникло странное, но вполне понятное ощущение, что они сидят на бомбе с часовым механизмом. - Минут через пять он появится, - сказал Шарп. "Надеюсь, нет", - подумал Пик. - Мы прищучим ублюдка, будь покоен, - добавил Шарп. "Только не я", - подумал Пик. - Он думает, что мы ездим взад-вперед по дороге, разыскивая его. Он не догадается, что мы его тут поджидаем. Он попадет прямо в наши объятия. "Господи, надеюсь, что нет, - подумал Пик. - Надеюсь, он пойдет на юг, а не на север. Или переберется через гору и спустится с другой стороны и никогда даже не приблизится к этой дороге. О Господи, сделай так, чтоб он просто перешел через дорогу, спустился к озеру и по воде перебрался на другую сторону". - Мне показалось, - заметил Пик, - что он лучше вооружен, чем мы. Я заметил ружье. Об этом нельзя забывать. - Он не станет в нас стрелять, - возразил Шарп. - Почему? - Потому что он сраный моралист, вот почему. Такой чувствительный. О своей чертовой душе слишком заботится. Такие, как он, могут убивать на войне, причем на такой войне, в которую они верят, или в ситуации, когда у них не будет абсолютно никакого выбора, как только убить, чтобы защитить себя. - Ну, если мы начнем стрелять, у него не будет другого выбора, как тоже стрелять. Разве не так? - Тебе его не понять. В такой ситуации, когда нет войны, если есть куда сбежать, если его не зажали в угол, он всегда предпочтет сбежать, а не стрелять. Это лучший выбор с моральной точки зрения, видишь ли, а ему нравится думать о себе как о хорошем парне. Здесь, в лесу, полно места куда бежать. Значит, если мы стреляем и убиваем его, все кончено. Но если мы промахиваемся, он не станет стрелять, этот ублюдок и ханжа, он побежит и даст нам еще шанс пристрелить его и будет продолжать давать нам такие шансы, пока рано или поздно мы его или упустим, или прикончим. Только ради всего святого, никогда не загоняй его в угол, всегда оставляй ему лазейку. Когда он побежит, мы сможем выстрелить ему в спину, и это будет самый мудрый выход, потому что этот парень был морским пехотинцем, и чертовски хорошим, лучше многих, пожалуй, самым лучшим, должен отдать ему справедливость, лучшим из лучших. И, похоже, сохранил форму. Так что если он будет вынужден, то снесет тебе голову голыми руками. Пик так и не мог решить, какие из новых откровений Шарпа более омерзительны: то ли, что, сводя какие-то счеты, они собираются убить не только невиновного человека, но человека высоких моральных принципов, которые он свято блюдет и скорее подвергнет себя смертельному риску, чем будет пытаться убить их, готовых с легким сердцем прикончить его, или что они собираются выстрелить ему в спину, если им представится случай; или что этот парень, если у него не будет выбора, способен справиться с ними без всякого труда. Пик последний раз спал накануне днем, больше суток назад, и ему очень хотелось спать, но, выслушав откровения Шарпа, он забыл про сон, раздумывая, какие сделать из них выводы. Шарп неожиданно наклонился вперед, как будто заметил идущего с юга Шэдвея, но, по-видимому, тревога была ложной, потому что он снова откинулся на сиденье и шумно вздохнул. Он не просто зол, он напуган, подумал Пик. И напрягся, собираясь задать вопрос, который наверняка разозлит Шарпа. - Вы его знаете, сэр? - Да, - коротко подтвердил Шарп, явно не желая вдаваться в подробности. - Откуда? - Это было не здесь. - А когда это было? - Давно, - отрезал Шарп, тоном давая понять, что больше задавать вопросы не следует. Со вчерашнего вечера, сначала это го расследования, Пик не переставал удивляться, что человек, занимающий пост заместителя директора, сам непосредственно участвует в операции, плечом к плечу со своими подчиненными, вместо того чтобы управлять ими из офиса. Дело, безусловно, было важным. Но Пик сподобился участвовать и в других важных делах, и ему еще ни разу не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из высокопоставленных офицеров пачкал собственные руки. Теперь он понял, в чем дело: Шарп предпочел влезть в самую грязь, потому что обнаружил, что его давний недруг, Шэдвей, замешан в это дело и, только непосредственно участвуя в операции, он сможет убить Шэдвея и сделать так, чтобы убийство казалось оправданным. - Давно, - повторил Шарп больше самому себе, чем Джерри Пику. - Давным-давно. Внутри просторного багажника "Мерседеса" было тепло, так как его нагрело солнце. Но свернувшийся в темноте Эрик Либен ощущал другое, более сильное тепло: странный и почти приятный жар в крови, в плоти, в костях, жар, который, казалось, превращал его во что-то... иное, отличное от человека. Внутренний жар и тепло багажника, темнота, движение машины и завораживающее шуршание шин убаюкали его и привели в состояние, похожее на транс. На какое-то время Эрик забыл, кто он такой, где он, как сюда попал. Мысли лениво плавали в его голове, как пятна мазута на воде, меняя форму, смешиваясь и образуя небольшие омуты. Временами то были приятные и легкие мысли: очаровательные изгибы тела Рейчел, гладкость ее кожи, Сара, другие женщины, с которыми он занимался любовью, его любимый плюшевый медвежонок, с которым он всегда спал в детстве, отрывки из понравившихся фильмов, строчки из любимых песен. Но иногда в мозгу появлялись темные и пугающие образы: дядя Барри, манящий его к себе; незнакомая мертвая женщина в мусорном