слабляющего
веселья.  Эта  тишина творила  с Джеком  то, что он не  мог передать словами
своим  картежникам-друзьям на  прошлой  неделе.  В  такие  минуты перед  ним
возникала  совсем  другая  Ребекка  --  с  редким  чувством  юмора,  умением
посмеяться над несуразностями  жизни, и Джек особенно остро чувствовал,  как
необходима ему эта женщина.
     Именно  такие моменты, пусть крайне редкие, делали их партнерство столь
надежным и безусловным для него. Джек надеялся, что таких моментов будет все
больше, что Ребекка все чаще будет выпускать на свободу свое сокровенное "я"
и однажды, если у него хватит  терпения, эта другая Ребекка заменит нынешнюю
Снежную королеву.
     Пока  же, как и обычно,  перемена в  ней оказалась кратковременной. Она
отвернулась от окна и сказала:
     -- Пойдем-ка лучше поговорим с медицинскими экспертами и посмотрим, что
они там нашли.
     Джек ответил:
     -- Хорошо. И попробуем сменить выражение лица, Чандлер. Давай окаменеем
и докажем, что у нас тоже есть совесть и уважение к смерти.
     В ответ она улыбнулась, и на этот раз это была ее обычная улыбка.
     Она первой вышла из комнаты.
     Он -- следом за ней.

        2
     Войдя в холл, Найва Руни закрыла  за собой дверь в детскую, чтобы крыса
-- или что это там было -- не смогла шмыгнуть обратно в спальню.
     Она поискала эту тварь в  комнате Джека  Доусона, но, ничего не  найдя,
закрыла дверь и в нее, и в детскую.
     Затем  внимательно осмотрела кухню, заглянула  даже  в  шкафы.  Никакой
крысы. В кухне было две двери: одна вела в холл, другая -- в нишу-столовую.
     Найва закрыла и эти двери.
     Теперь существо могло находиться либо в столовой, либо в гостиной.
     Но твари там не было.
     Найва безуспешно  осмотрела  все,  что только  могла. Несколько раз она
останавливалась и, затаив дыхание, прислушивалась... Ни звука.
     Она  старалась  обнаружить  не  столько  загадочное  существо,  сколько
подходящую дыру, через которую оно могло пробраться сюда. Ничего похожего.
     Наконец  она  остановилась в  переходе  между гостиной  и холлом.  Было
включено все освещение. Нахмурясь, Найва оглядела все вокруг.
     -- Куда же делась эта тварь? Ведь она должна быть здесь, в квартире.
     Да. Существо  наверняка  здесь.  Найва не могла отделаться от ощущения,
что она не одна и за ней кто-то следит.

        3
     Помощник медицинского эксперта  Айра  Голдблюм, высокий, светлокожий, с
волосами даже  не русыми, а белыми,  с голубыми, в серую  крапинку арийскими
глазами, походил больше на шведа, чем на еврея.
     Джек с Ребеккой нашли его на втором этаже, в спальне Вастальяно. Он уже
закончил осмотр тела Морранта, бегло оглядел труп самого хозяина и  доставал
из черной кожаной сумки какие-то инструменты.
     -- Такое -- не  для людей со слабым желудком. Я, видимо, вообще работаю
не там, где надо.
     Джек успел заметить, что сегодня Голдблюм бледнее обычного.
     -- Мы полагаем, это связано с двумя другими убийствами: Чарли Новелла в
воскресенье  и вчерашним  убийством  Коулсона.  В  ваших  данных  эта  связь
прослеживается? -- спросила Ребекка.
     -- Вполне возможно.
     -- Только возможно?
     --  Да, есть шанс, что удастся  связать  их в единое  целое. Количество
ран...  деформированность  трупов  -- совпадения  есть. Но давайте  подождем
результатов вскрытия.
     Джек был искренне удивлен:
     --   А  раны?  Неужели  их  характер  не  указывает  явным  образом  на
взаимосвязь всех этих убийств?
     -- Количество ран,  конечно,  наводит на некоторые  размышления.  Но не
характер... Вы успели их рассмотреть?
     -- С первого взгляда они кажутся какими-то укусами, может быть, укусами
крыс, -- ответил Джек.
     --  А  мы полагаем,  что  под ними  скрыты ножевые ранения, -- добавила
Ребекка.
     Джек поддержал ее:
     --  Видимо, крысы появились  к тому моменту, когда оба уже были мертвы.
Вы согласны с нашим мнением?
     --  Нет,  никоим  образом  не  согласен.  Даже  после  предварительного
обследования  можно  с полной  ответственностью говорить, что никаких ран от
холодного оружия ни  на одном из  трупов нет. Вастальяно и его телохранитель
были просто зверски  искусаны.  Они  умерли  от потери  крови. Телохранителю
прокусили три артерии, а Вастальяно просто изжевали.
     -- Но ведь не настольно же агрессивны крысы? Они не нападают на людей в
их собственных домах, черт возьми, -- возразил Джек.
     На это Голдблюм ответил:
     -- А  я и не думаю, что это были крысы.  Я видел их укусы  и  знаю, что
говорю.  Время  от времени  на  помойках  находят  бродяг  или  алкоголиков,
скончавшихся  от  сердечных  приступов  или  инсультов. Такие  трупы  обычно
обнаруживают  не  сразу, и  за это время их прилично  "обрабатывают"  крысы.
Поверьте, я  безошибочно  определю, где  были  крысы.  Эти  случаи -- что-то
другое. По целому ряду признаков.
     -- Не могли ли это быть, скажем, собаки? -- спросила Голдблюма Ребекка.
     -- Нет. Укусы  слишком маленькие. Я думаю, кошек тоже  можно не брать в
расчет.
     -- У вас есть какие-то предположения? -- спросил Джек.
     --  Нет,  это что-то  странное.  Может,  все прояснится  по результатам
вскрытия.
     Ребекка сказала:
     -- А вы  знаете, что  дверь в ванную  была закрыта? Патрульным пришлось
взломать ее.
     --  Я  об  этом слышал.  Еще  одна  тайна  закрытой  двери,  -- ответил
Голдблюм.
     -- Может быть,  здесь и  нет никакой тайны: если  Вастальяно  был  убит
животными, вполне возможно, что они смогли пролезть под дверью.
     Голдблюм покачал головой:
     -- Сомневаюсь. Нет и нет. Это существо должно быть намного крупнее, чем
то, что способно пролезть через щель.
     -- Какое же?
     -- Ну, наверное, со взрослую крысу.
     Ребекка на секунду задумалась, затем сказала:
     -- В ванной  ведь есть вентиляционная труба, может, по ней эти существа
туда и пробирались.
     -- Но на выходе труба крепится решеткой, и ячейки в ней еще меньше, чем
щель под дверью.
     Ребекка зашла  в  ванную комнату,  вытягивая шею, внимательно осмотрела
потолок.
     -- Решетка на месте, -- разочарованно сказала она.
     -- А маленькое окошко закрыто, -- добавил Джек.
     -- На защелку, -- уточнил Голдблюм.
     Ребекка поправила челку.
     -- А как насчет ванны? Там ведь сливное отверстие.
     Голдблюм отверг это предположение:
     --  Нет,  при  современной  системе  канализации  пролезть  через  него
невозможно.
     -- А через унитаз?
     -- Тоже вряд ли.
     -- Но все же возможно?
     --  Только предположительно. Кроме того, я уверен, что животное было не
одно.
     -- А сколько же? -- спросила Ребекка.
     -- Трудно сказать точно, но, думаю, не меньше дюжины.
     -- О Господи! -- воскликнул Джек.
     -- Может, и две дюжины. Может, и больше.
     -- Почему вы так думаете?
     --  Видите  ли,  Вастальяно был большим,  грузным, мощным  человеком. С
одной-двумя-тремя  тварями размером с крысу он безусловно справился  бы, что
бы ни  представляли  собой  эти  животные. Я думаю,  он справился бы даже  с
десятком  таких крысообразных существ. Они, конечно, покусали бы его,  но он
все-таки смог бы  отбиться, а нескольких бы точно уничтожил. Мне кажется, их
была целая туча, они просто облепили его со всех сторон.
     У  Джека по спине побежали мурашки: он представил, как Вастальяно лежит
на полу  ванной, облепленный крысами или чем-то похуже,  криком  кричит  при
каждом укусе или ударе когтями. Его атакуют со всех сторон. Он  уже не может
ни собраться  с  мыслями,  ни с  силами,  чтобы  оказать сопротивление. Руки
буквально скованы повисшими на  них бесчисленными  тварями.  Какая зловещая,
кровавая смерть!
     Джек содрогнулся от этих мыслей.
     -- А Росс, его телохранитель? Он умер такой же смертью?
     --  Да,  с ним,  видимо, произошло  абсолютно то же самое,  --  ответил
Голдблюм.
     Ребекка выпустила воздух через сжатые зубы.
     -- Ваши догадки делают  проблему  с закрытой  изнутри  дверью еще более
трудноразрешимой, чем она казалась на первый взгляд.
     Что же получается?  Вастальяно и  его  телохранитель  готовили на кухне
ужин. Там-то  на них и напали. Росса облепили сразу же, а Вастальяно удалось
сбежать. Он не  смог  добраться до входной двери, так как  они  отрезали ему
этот путь. Тогда он бросился наверх и заперся в ванной. И вот здесь крысы --
или кто там еще -- каким-то образом пробрались в запертую ванную комнату. Но
каким образом?
     -- И как они оттуда выбрались? -- опередил ее с вопросом Голдблюм.
     -- Я считаю, что единственный возможный вариант -- унитаз.
     -- Эту версию  следует отбросить по причине  большого числа нападавших.
Даже если бы в системе канализации  не было  специальных  заглушек  от крыс,
даже если  бы  эти твари  умели надолго задерживать  дыхание, чтобы проплыть
большое расстояние, все  равно версия не работает. В ванную пробралось целое
полчище  грызунов. Значит,  они  четко  следовали  друг  за  другом,  словно
коммандос. Крысы не так умны и не так решительны. Я вообще не знаю животных,
способных на это.
     От воображаемой картины  кусающих и грызущих тварей у Джека перехватило
горло. Пришлось  сглотнуть  слюну,  чтобы  снова прийти в  себя.  Наконец он
сказал:
     --  Даже если Вастальяно  и его  телохранитель были  облеплены этими...
существами, неужели  они  не прикончили хотя бы пару из  них? Мы не  нашли в
доме и одной мертвой крысы или еще какой твари, кроме мертвых людей.
     -- И никаких продуктов жизнедеятельности животных, -- добавил Голдблюм.
     - Чего?
     -- Ну, помета, например.  Если в этом участвовали десятки животных,  на
месте происшествия обязательно остался бы  их помет. Если вы найдете  волосы
животных...
     --  Мы будем искать их очень тщательно. Пропылесосим пол вокруг каждого
трупа. Если удастся найти хотя бы несколько волосков, это во многом прояснит
картину.
     Голдблюм с  силой  провел  руками  по  лицу, словно  желая снять с себя
напряжение и усталость.  На щеках у него выступили отчетливые красные пятна,
но взгляд голубых глаз оставался прежним.
     Помолчав, он добавил:
     --  Есть еще  один момент,  который  меня  тревожит. Жертвы  не были...
съедены. Они были покусаны, исцарапаны... и все такое, но, насколько  я могу
судить, не  тронут ни  грамм  человеческой плоти. Крысы съели бы  все мягкие
покровы тела, чтобы  добраться до внутренних органов. Точно так  поступил бы
любой другой  хищник  или любитель  падали. Здесь  же я ничего подобного  не
наблюдаю. Эти существа убивали целенаправленно и методично, а затем исчезли,
не тронув добычу. Это  ненормально, неестественно. Что же побудило пакостных
тварей на жестокие убийства? Зачем они это сделали?

        4
     После беседы с медицинским экспертом Джек и Ребекка решили поговорить с
соседями. Вполне  возможно,  кто-то  из них что-нибудь да слышал  или  видел
вчера ночью.
     Выйдя  из  дома Вастальяно, они  остановились  на боковой  дорожке. Оба
стояли, одинаковым жестом засунув руки в карманы.
     Серые тучи нависли над землей  еще ниже, чем час назад, небо еще больше
потемнело.  Вокруг  крутились снежинки, правда, их было  не очень много. Они
лениво падали на  землю, если их вдруг не подхватывал порыв ледяного  ветра.
Тогда они  улетали  вдаль,  как  хлопья пепла  с  обгоревшего неба.  Ребекка
сказала:
     -- Я думаю, нам не дадут заниматься этим делом.
     -- Нас отстранят от расследования двух этих убийств? Или всего дела?
     -- Нет, только  этих  двух. Скажут,  что между четырьмя убийствами  нет
прямой связи.
     -- Но ведь связь-то есть.
     -- Я  прекрасно  это  знаю.  Но нам  скажут, что  смерть  Вастальяно  и
Морранта не имеет никакого отношения к гибели Новелла и Коулсона.
     -- Думаю, Голдблюм поможет нам это доказать.
     Ребекка выглядела расстроенной.
     -- Терпеть не могу отстранений. Я привыкла завершать то, что начато.
     -- Нас еще никто не отстраняет.
     -- Ты что, не понимаешь? Если это сделало какое-то животное...
     -- И что из того?
     -- ...то они не смогут классифицировать происшедшее как убийство.
     -- Но это же убийство, -- решительно заявил Джек.
     -- Разве можно предъявить обвинение животному?
     Джек кивнул:
     -- Я понимаю, что ты имеешь в виду.
     -- Вот именно.
     -- Но  послушай!  Если животные были  натренированы убивать, это все же
убийство, а человек, который их натаскивал, -- убийца.
     Ребекка сказала:
     -- Если  бы на трупах  Вастальяно и Росса были собачьи  укусы, то тебе,
возможно,  удалось бы  привлечь внимание  к  этому моменту. Но  какое мелкое
животное можно  натренировать на убийство?  И  заставить выполнять  команды?
Будут это делать крысы? Нет. Кошки? Нет.
     --  Я слышал о тренированных хорьках. Иногда их используют на охоте. Не
для охоты как таковой, а просто  ради  спорта. Добычу  они не  приносят,  от
добычи хорьки оставляют лишь мокрое место.
     --  Хорьки?  Я многое бы отдала  за то,  чтобы видеть, как ты  докажешь
капитану  Грешему,  что  по  городу бродит  некто  с  клетками, наполненными
тренированными хорьками, способными устроить подобную вакханалию.
     -- Да, звучит неубедительно, -- согласился Джек.
     -- Мягко говоря.
     -- Ну и что нам остается?
     Ребекка в ответ только пожала плечами.
     Джеку пришла мысль о Баба Лавелле.
     Колдовство?
     Нет.  Конечно  же, нет.  Еще  можно  было  бы  допустить,  что  Лавелль
специально  обставляет  убийства  таким  жутким  антуражем,  чтобы  запугать
противников   своей  мнимой  колдовской   силой.  Но  представить,  что  его
колдовские чары действительно могут работать, -- это уж слишком.
     И все  же. Как понять эпизод с запертой изнутри ванной? А тот факт, что
ни  Вастальяно, ни его телохранитель не смогли убить ни одного существа  или
животного? А отсутствие -- полное! -- следов их жизнедеятельности?
     Ребекка, догадавшись, о чем в эту минуту думает напарник, отвлекла его:
     -- Ладно, пойдем пообщаемся с соседями.
     Внезапно проснулся ветер. Он заметался вдоль улицы, как живое существо,
злое и коварное.

        5
     Миссис  Киллен,  учительница  в  школе Уэлтон, не  могла  взять в толк,
почему этот вандал разгромил только шкаф Пенни.
     -- Может быть, он хотел разбить все, но почему-то  передумал? Или начал
с твоего шкафа, моя милая Пенни,  а услышав звуки чьих-то  шагов, испугался,
что  его  поймают,  и  скрылся?  Правда,  ночью  школа  закрыта.  И  система
сигнализации  должна  была  сработать. Как же  он  забрался  сюда,  а  потом
выскользнул из здания?
     Сама-то Пенни отлично знала, что  никакой это не вандал.  Она понимала,
что разгром шкафа каким-то образом был  связан с событиями этой  ночи у  них
дома. Но  она не знала, как сказать о них, чтобы ее не  приняли за маленькую
девочку,  и не решилась объяснить миссис Киллен то,  что не могла  объяснить
самой себе.
     Поговорив о  происшедшем и выразив Пенни  искреннее  сочувствие, миссис
Киллен отослала девочку  в подвал, где хранились запасы учебников и школьных
принадлежностей.
     --  Возьми  все, что  испорчено.  Пенни,  --  учебники,  новые тетради,
блокноты, карандаши. И не задерживайся. Урок математики скоро начинается,  а
это тот предмет, которым тебе надо заниматься больше всего.
     Пенни спустилась на первый этаж, постояла у стеклянных дверей, глядя на
порхающие снежинки.  Затем через холл  пошла в заднюю часть  здания -- через
пустой  спортивный  зал, через  класс для  музыкальных занятий,  где вот-вот
должен был начаться урок,  и оказалась перед  дверью в конце коридора. Пенни
открыла  дверь  и  нащупала выключатель. Длинная узкая лестница вела вниз, в
подвал.
     Коридор первого  этажа, по которому она только что прошла, был наполнен
запахом  мела, пыль  от которого спускалась сюда из  всех  классов,  хвойной
мастики, которой  надраивали  пол, сухим  жаром обогревателей. Но в  подвале
запахи были совсем другие.  Пенни уловила испарения от отсыревшего бетона  и
вонь  химикатов,  которыми  регулярно  обрабатывали  подвал  от моли,  чтобы
уберечь  книги  и другую бумажную продукцию. Но отчетливее всего пахло здесь
сыростью, запах был неприятный, хоть и не резкий.
     По  узеньким ступенькам  Пенни  спустилась до конца  лестницы. Ее  шаги
резко  отдавались  от стен  и потолка подвала.  Он тянулся  под всем зданием
школы, от одного конца до другого, и делился на две части. Напротив лестницы
находилась котельная,  отделенная тяжелой железной дверью,  всегда запертой.
Большая  часть подвала  приходилась  на  эту  сторону  от  двери.  В  центре
помещения  стоял массивный  стол,  а  вдоль стен громоздились  металлические
полки с книгами и канцелярскими принадлежностями.
     Пенни взяла с полки пустую  корзинку и стала  отбирать то,  что ей было
нужно.  Она потянулась  за  учебником,  когда услышала позади  себя странный
звук. Тот самый звук! Шипяще-скребуще-шепчущий звук, его она слышала ночью в
своей спальне.
     Пенни посмотрела по сторонам.
     Она никого не увидела. Правда, она и не могла видеть все помещение. Под
лестницей лежали  большие тени. В углу, у самой двери в котельную,  лампочка
на   потолке    перегорела.    Стеллажи   крепились   на   ножках   примерно
пятнадцатисантиметровой  высоты, и, естественно,  под  нижнюю полку свет  не
проникал.  Так  что  здесь  хватало  мест,  где  мог  спрятаться  кто-нибудь
маленький и шустрый.
     Пенни  застыла  на месте  и ждала, прислушиваясь.  Прошли десять долгих
секунд.  Потом  пятнадцать,  двадцать...  звук  не  повторялся.  Пенни   уже
подумала, не почудился ли он ей. Прошло  еще несколько томительных секунд, и
тут  что-то громко  хлопнуло наверху.  Это была  дверь,  отделявшая лестницу
подвала от первого этажа.
     Пенни помнила, что оставила ее открытой.
     Значит, только что кто-то или что-то эту дверь захлопнул.
     С корзинкой, полной книг и школьных принадлежностей, Пенни пошла было к
ступенькам,  но  резко  остановилась.  Сверху  послышались  те  же  звуки --
шипение, скрежет, шепот.
     Ночью  она пыталась  убедить себя в  том,  что  никакого существа  в ее
комнате не было, а был  просто сон. Теперь  Пенни поняла, что это не так. Но
что  же тогда?  Дух? Привидение? Что за привидение? По  крайней мере, не  ее
мама.  Она  бы, пожалуй,  не возражала,  если  бы  где-то  рядом  все  время
находился ее  дух. Это было  бы даже здорово. Но тот дух в лучшем случае был
злым, а в худшем -- весьма опасным и коварным. К тому же привидения не ходят
за людьми, так себя не проявляют, они живут в определенных домах, которые не
могут покинуть.  Тем  более они не  станут бегать по городу,  преследуя одну
девочку.
     Но дверь же кто-то закрыл.
     Может, сквозняк?
     Может  быть.  Но  там,  наверху,  что-то  двигалось. Это точно  был  не
сквозняк. Это было что-то непонятное.
     Может, опять показалось?
     Ты так думаешь?
     Пенни стояла  у самой лестницы, запрокинув голову, стараясь хоть что-то
рассмотреть. Чтобы успокоить себя, она затеяла с собой разговор.
     -- <i>Ладно, если это не привидение, то что же тогда?
     -- Что-то плохое.
     -- Ну, я так не думаю.
     -- Что-то очень-очень плохое.
     -- Прекрати! Прекрати запугивать сама себя! Ведь оно  не  тронуло  тебя
ночью, правда ?
     -- Да, это так.
     -- Ну вот видишь. Значит, все в порядке.
     -- Но зачем оно вернулось?</i>
     Тут  новый звук отвлек Пенни от  внутреннего диалога. Еще хлопок. Но он
совсем не похож на тот, когда захлопнулась дверь в  подвал. Еще раз!  Словно
кто-то  всем  телом  бросается  на  стену.  Как  летняя   муха,  когда   она
бессмысленно бьется в окно.
     Хлопок!
     Неожиданно погас свет.
     Пенни учащенно задышала.
     Хлопки прекратились.
     В этой  внезапной  темноте  Пенни со  всех сторон  окружили странные  и
неприятные звуки. Она чувствовала какое-то движение.
     Уже не одно неизвестное существо было в подвале. Их было много.
     Но кто это был?
     Что-то коснулось ее ноги и быстро исчезло в сплошной тьме.
     Пенни не  выдержала и закричала.  Кричала она  громко, но не настолько,
чтобы ее услышали наверху.
     В музыкальном классе дети запели рождественскую песенку. А миссис Марч,
учительница   музыки,  громко   заиграла   на  пианино.  Шла  подготовка   к
рождественскому вечеру перед каникулами.
     Если бы  Пенни стала кричать  громче, теперь ее все равно  никто  бы не
услышал.  Но и она  сама  из-за музыки и  пения перестала слышать звуки этих
противных существ. Она знала: они все еще  здесь. Она была абсолютно в  этом
уверена.
     Пенни сделала  глубокий  вдох  и решила  не сдаваться.  Ведь она уже не
ребенок!
     "Они не станут меня трогать", -- с надеждой подумала она.
     Но убедить себя в этом не могла.
     Пенни осторожно направилась  к нижней ступеньке  лестницы.  Одной рукой
она держала корзину, другую  вытянула вперед, как  слепая. Да она и на самом
деле ничего не видела в темноте.
     Два окошка  в стене  подвала света почти не пропускали. Во-первых,  они
располагались  слишком  высоко,  на уровне  улицы.  Во-вторых, были  слишком
маленькими.  И вдобавок грязными. Даже в ясный день толку от них никакого не
было, а в такую пасмурную погоду и подавно они не  могли рассеять царивший в
подвале мрак.
     Пенни дошла до лестницы и посмотрела вверх.
     Сплошная темень.
     Она поставила ногу на первую ступеньку.
     Миссис Марч  продолжала  стучать  по клавишам, а дети пели о снеговике,
который вдруг ожил.
     В  конце лестницы, сантиметрах в десяти от пола, возникли чьи-то глаза.
Обладавшее ими существо могло быть размером с  кота. Но, конечно, это был не
кот. Не тот Чеширский кот, который  по желанию мог выставлять напоказ  любую
часть  своего  тела. А Пенни не  была Алисой, и  подвал  школы Уэлтон не был
Страной чудес. Нет, это не Чеширский кот, милое, доброе создание.
     Глаза были большими и яркими. Очень яркими. Гораздо более яркими, чем у
котов. Похожими на два маленьких фонарика. И цвет их тоже необычный: белый с
какими-то серебристыми проблесками. Холодные  глаза внимательно смотрели  на
Пенни сверху.
     Она сняла ногу со ступеньки лестницы.
     Существо, в свою очередь, с лестничной площадки  скользнуло на  верхнюю
ступеньку, сократив расстояние между собой и Пенни.
     Пенни попятилась.
     Существо  миновало  еще  две  ступеньки.  Его  приближение  можно  было
определить  по нараставшей яркости немигающих  глаз. Темнота  скрывала форму
тела.
     Тяжело  дыша, с сердцем,  бьющимся  громче, чем  звуки  музыки наверху,
Пенни  отходила все дальше  назад, пока не уперлась в металлический стеллаж.
Теперь некуда было бежать и негде было спрятаться.
     Спускаясь, существо продвинулось уже на треть лестницы.
     Пенни вдруг захотелось писать. Она припала спиной к полкам и напряженно
сжала ноги.
     Существо прошло пол-лестницы и двигалось все быстрее.
     Наверху, в музыкальном зале, дети явно распелись: звуки  лились громко,
задорно, что миссис Марч одобрительно называла "с силой".
     Краем  глаза  Пенни  заметила  какое-то  движение  в подвале,  какое-то
посверкивание.  С  усилием  оторвав  взгляд  от  существа,  двигавшегося  по
лестнице, Пенни быстро осмотрелась.
     И тут же пожалела, что сделала это.
     Глаза.
     Серебристо-белые глаза.
     Вся темнота была  заполнена ими. Два глаза  уставились на нее с пола, с
расстояния примерно в метр. Они разглядывали ее с холодной бесцеремонностью.
В тридцати сантиметрах от них  светились еще  два  глаза. Еще четыре холодно
поблескивали на метровой высоте над полом, в центре помещения.
     На мгновение Пенни  подумала,  что неверно оценила размеры  существ, но
потом поняла, что эти двое взобрались на рабочий стол посреди подвала.
     Две, четыре, шесть пар глаз  злобно  уставились на нее с полок у стены,
еще три пары устроились на полу рядом с дверью в котельную.
     Одни глаза  оставались  на  месте, другие беспрестанно метались  взад и
вперед.  Были  и  такие,  что  медленно  двигались  по  направлению  к  ней.
Пространство  над  лестницей тоже  было  их. Пенни окружили два десятка этих
существ. Сорок ярких, злобных, неестественных глаз.
     Сотрясаясь  от страха. Пенни  отвела взгляд  от этого  скопища и  снова
посмотрела на лестницу.
     Одинокая  тварь  уже  заканчивала  свой  путь  вниз.  Она  была уже  на
последней ступеньке.

        6
     Соседи Винса Вастальяно жили в таких же домах. Это были комфортабельные
жилища, обставленные дорогой  мебелью.  Городские  эти дома очень напоминали
сельские усадьбы, так они были уединенны.
     Никто из их обитателей не видел, не слышал ничего необычного в ту  ночь
-- ночь крови и убийств.
     Меньше  чем за полчаса  Джек и  Ребекка закончили  обход  соседей Винса
Вастальяно -- и с  востока, и  с запада -- и вернулись на  боковую дорожку к
его дому. Они так же держали руки в карманах -- ветер усиливался буквально с
каждой секундой. Теперь он превратился в свистящий кнут, вытряхивал мусор из
урн,  сотрясал голые деревья, задирал  полы пальто и больно  жалил  открытые
части тела. Головы им девать было некуда, и они втянули их в плечи.
     Снег  шел не переставая  и грозил превратиться в  нешуточный  снегопад.
Улицы еще оставались черными, но скоро они преобразятся.
     Джек и Ребекка подходили  к двери дома Вастальяно,  когда услышали, что
их  кто-то  зовет.  Это  был Гарри  Албек, он раньше  их оказался  на  месте
происшествия.
     Гарри кричал  им из окна  одной из  черно-белых  машин,  припаркованных
вдоль тротуара.  Ветер относил  его  слова в сторону,  и Джек, нагнувшись  к
открытому окну машины, сказал:
     -- Извини, Гарри, я ничего не слышал.
     Слова вырывались наружу вместе с белым паром.
     -- Вас и детектива Чандлер просят срочно связаться с отделом.
     -- А что случилось?
     -- Это связано с  делом,  по которому вы работаете. Еще одно  убийство,
очень похожее на эти. Только, по-видимому, еще более... кровавое.

        7
     Глаза у  них совсем не  напоминали  нормальные глаза. Это были  щели  в
печной дверце, за которой полыхает адский жар. Серебристо-белый  жар. В этих
глазах не было зрачков и сетчатки, как у всех людей и животных. Только белый
адский огонь, пульсирующий и мерцающий.
     Существо  на  лестнице  спустилось с  последней  ступеньки на пол.  Оно
двинулось по направлению  к  Пенни, но  внезапно  замерло, подняло взгляд  и
стало внимательнейшим образом разглядывать девочку.
     Пенни некуда  было  отступать,  металлические  полки  и так  уже больно
впивались ей в лопатки.
     Тут  вдруг  она поняла,  что музыка  наверху  больше не играет. Там все
затихло.  Паралич,  вызванный  страхом,  не позволил  ей сразу осознать, что
песенка "Снеговик,  снеговик" в  музыкальном классе уже  секунд тридцать как
смолкла.
     Спохватившись, она раскрыла рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но
в  тот  же  момент  голоса  зазвучали снова. На этот  раз  пели "Рудольф  --
небесный олень". И пели еще громче и воодушевленнее.
     Существо у подножия лестницы продолжало разглядывать Пенни. И, хотя его
глаза не походили  на глаза  животного.  Пенни вспомнила какую-то журнальную
фотографию  тигра, изготовившегося  к  прыжку.  Глаза у  тигра  были  совсем
другими, но объединяло их то, что это были глаза хищников.
     Пенни  уже  привыкла  к  темноте  подвала,   но  по-прежнему  не  могла
рассмотреть,  как  выглядят  существа,  есть  ли  у  них мощные челюсти  или
огромные  клыки.  Все,  что  она  видела,  --   это  леденящий  душу  взгляд
немигающих, бело-огненных глаз.
     Существа справа, как по команде, вдруг двинулись в ее сторону.
     Пенни резко повернулась к ним. У нее перехватило дыхание, а сердце чуть
не выпрыгивало из груди.
     По  движению серебристых глаз Пенни поняла, что они спускаются  с полок
на пол.
     Они нападают!
     Еще двое, сидевшие на столе, тоже спрыгнули на пол.
     Пенни закричала так громко, как только могла.
     Музыка не прекращалась. Ни на такт.
     Никто ее не услышал.
     Все существа, за исключением того, что оставалось у лестницы, собрались
в группу.  Сверкающие  глаза теперь напоминали россыпь бриллиантов на черном
бархате.
     Ни одно из них не подходило к Пенни. Похоже, они чего-то ждали.
     Через мгновение все глаза повернулись к лестнице. Та тварь задвигалась.
Но не по направлению к Пенни, а к своим собратьям.
     Теперь лестница была свободна, хотя ступеньки в темноте она не видела.
     Это какая-то хитрость!
     Она понимала, что теперь дорога открыта, можно бежать.
     Нет. Это -- ловушка.
     Но зачем снова устраивать  ей ловушку? Ведь недавно она уже побывала  в
одной. Они уже давно могли бы обрушиться на нее, давно могли бы убить.
     Пульсирующие серебристо-белые глаза так же следили за Пенни.
     Миссис Марч так же громко играла на пианино. Дети так же дружно пели.
     Пенни, как спринтер-профессионал,  рванула  к лестнице,  вспрыгнула  на
нижнюю ступеньку и помчалась наверх. С каждым шагом она ожидала, что вот-вот
проклятые твари  схватят  ее за  пятки  и  потащат назад. В одном  месте она
споткнулась, чуть не покатившись вниз, но  свободной рукой смогла удержаться
за перила и продолжить рывок  наверх. Вот последняя ступенька. Все, площадка
лестницы.  Вот  дверная  ручка. Уже коридор. Свет, безопасность. Она  быстро
захлопнула за собой дверь, подперев ее спиной. Она едва дышала.
     В  музыкальном  зале продолжали  петь.  Все  та же песня о Рудольфе  --
небесном олене.
     Коридор был абсолютно пуст.
     Пенни  почувствовала,  что  ноги  у  нее  стали  ватными  и  больше  не
подчиняются  ей. Медленно  опустившись,  она  села на  пол, опираясь о дверь
спиной,  и  поставила  рядом  корзинку  с  учебниками.  Все  это  время  она
продолжала держать ее,  да так  крепко, что на  ладони  вспух красный рубец.
Рука сильно болела.
     Песня окончилась.
     Но ее тут же сменила другая -- "Серебряные колокольчики".
     Пенни немного отдышалась,  успокоилась и  попыталась здраво рассуждать.
Что же это за злые маленькие твари? Откуда они взялись? Чего хотят от нее?
     Пенни не нашла ни одного приемлемого ответа ни на один вопрос.
     Она  перебирала одно предположение за другим: гоблины, гремлины или  им
подобные существа.  Но какой это ответ --  здесь ведь настоящая жизнь, а  не
детская сказка.
     Как  ей  быть?  Как  рассказать  о  случившемся,  чтобы  не  показаться
маленьким ребенком? Или, того  хуже, слегка не  в себе? Конечно, взрослые не
любят называть детей сумасшедшими. Ты можешь быть  глупой как пень, лепетать
что-нибудь без  остановки, кусать мебель, дергать  котов  за  хвост  и  даже
разговаривать  со  стенами.  Но,  пока  ты  ребенок,  упомянут  только  твою
"эмоциональную неуравновешенность".
     Если  бы  она  рассказала  миссис  Киллен  или  своему отцу о том,  что
произошло  в школьном  подвале,  они бы  подумали,  что  таким  образом  она
вызывает  к себе  внимание  и  сочувствие, поскольку  до  сих пор  не  может
свыкнуться со смертью матери.
     Действительно,  несколько месяцев после  смерти мамы Пенни болела, была
раздражительной, агрессивной, сторонилась людей. Она доставила немало хлопот
и отцу, и, как ни странно, самой себе тоже.
     Да, тогда  ей понадобилась помощь  других людей. И теперь, расскажи она
обо всем, что  пережила  в подвале,  получится, что такая  помощь  требуется
снова.  Ее   пошлют  к  "консультанту",  который  на  самом  деле   окажется
обыкновенным психиатром.  И он ей не поверит. Поверят только в  одном случае
--  если сами увидят то, что довелось пережить ей. Или  когда  для нее будет
уже слишком поздно...
     Да, тогда бы они поверили. Когда бы ее уже не было.
     Сама Пенни не сомневалась:  рано или поздно существа с горящими глазами
постараются  ее  убить. Она не понимала, зачем  им это, но  ощущала  их злые
намерения, необъяснимую ненависть. Пока ей не причинили никакого физического
вреда, это правда, но  они  становятся все наглее.  Прошлой ночью существо в
спальне  повредило  только пластиковую бейсбольную  биту, которой  орудовала
сама Пенни. Но сегодня они разорили ее  шкаф в школьной раздевалке, а теперь
осмелились показаться и угрожать  ей, зверски напугав Пенни в  этом чертовом
подвале.
     Что же дальше?
     Только худшее.
     Видимо, им доставлял удовольствие страх, который они внушали. Казалось,
больше всего  они хотели внушить ей ужас. Но когда-то, как и кошка, играющая
с мышкой, они устанут от этой игры. И...
     Пенни невольно содрогнулась при этой мысли.
     "Что же мне делать?" -- подумала она с жалостью к самой себе.
     "Что же мне делать?"

        8
     Из отеля, который считался лучшим в городе,  открывался вид  на Сэнтрал
Парк. Именно здесь Джек и  Линда провели свой  медовый месяц  тринадцать лет
назад.  Они  не  могли  позволить  себе  Багамы,  или Флориду, или  хотя  бы
Кэтскиллз.  Они  остались в  городе, поселившись  в старинной гостинице, что
было для них большой  роскошью. Это был незабываемый  медовый месяц  --  три
дня, заполненные смехом,  любовью и долгими разговорами о будущем. Тогда они
пообещали  себе отправиться на Багамы через десять  лет. Но через десять лет
двое детей и новая  квартира требовали от  них иного. Поездку на  Багамы они
отложили  еще на пять лет. А через год Линда умерла. Полтора года  после  ее
смерти  Джек часто  думал  о  Багамах,  которые теперь  ненавидел,  и  часто
вспоминал этот старый отель.
     Убийство произошло на пятнадцатом этаже. Возле лифта был выставлен пост
--  двое  полицейских  в  форме,  Йигер  и  Тафтон.  Они  пропускали  только
полицейских и тех, кто снимал номера на пятнадцатом этаже.
     Ребекка спросила Йигера:
     -- Кто потерпевшие?
     Тот ответил:
     -- По крайней мере, двое из них -- типичные мафиози.
     У  Йигера  были огромные желтые зубы, и  каждую  паузу в  своей речи он
сопровождал непроизвольным движением языка по зубам.
     Стоило Йигеру сделать очередное движение языком вдоль зубов, в разговор
вступил Тафтон:
     -- Представляете себе  таких быков -- высокие,  с мощными ручищами. Шею
им обухом не перешибить: они подумают, что это просто дунул ветерок.
     Йигер добавил:
     -- Третий парень был одним из Карамацца.
     Он  замолчал, и его язык начал движение вдоль верхних зубов,  оглаживая
их снаружи и изнутри.
     -- Член семьи Карамацца...
     Новая пауза, и он прошелся языком по нижним зубам.
     -- ...его зовут...
     Еще одно движение во рту.
     -- Его зовут Доминик Карамацца.
     Джек воскликнул:
     -- О черт! Брат Дженнаро?
     -- Да, младший брат "крестного отца", любимый брат, его правая рука.
     Все  это  быстро  сообщил  Тафтон,  пока   Йигер   совершал   очередную
манипуляцию  языком. Тафтон  буквально  выпаливал фразы. Джек  подумал,  что
тягучая  речь Йигера была для него постоянным  раздражающим фактором.  Они и
внешне очень  различались:  один -- долговязый, другой --  плотно сбитый,  с
резкими, выразительными жестами, заостренными чертами лица.
     -- Его не просто убили, -- продолжал он, -- его буквально  разорвали на
куски. Не думаю, чтобы какое-нибудь  похоронное бюро взялось  бы подготовить
тело  для  погребения  в открытом гробу.  Вы  же знаете, какое  значение эти
сицилийцы придают похоронам!
     Джек хмуро заметил:
     -- Скоро по улицам потекут реки крови.
     -- Похоже на новую войну  кланов, какой мы  не видели уже много лет, --
согласился с ним Тафтон.
     Ребекка спросила:
     -- Доминик? Не тот ли, о ком все лето писали газеты?
     Йигер кивнул:
     -- Ага... Окружной прокурор уже почти прищучил его за...
     Стоило Йигеру  замешкаться, облизывая  мясистым  розовым языком большие
желтые зубы, как Тафтон тут же воспользовался паузой:
     --  ...за  торговлю  наркотиками.  Он  контролирует   весь  наркобизнес
Карамацца.  Двадцать  лет его пытались посадить за решетку,  но  он тоже  не
промах. Такой хитрый  лис никогда  бы не сел. Каждый раз он покидал зал суда
победителем.
     Джек спросил:
     -- Что он делал в отеле?
     -- Думаю, прятался, -- ответил Тафтон.
     -- И зарегистрировался под вымышленным именем, -- добавил Йигер.
     Тафтон продолжал:
     -- Окопался здесь  с двумя  гориллами.  Они  знали,  что кто-то  за ним
охотится, и готовы были защищать его. Но не сумели. Прикончили и их.
     Йигер с издевкой переспросил:
     -- Прикончили?
     Он   в  очередной  раз   прошелся  по   зубам,  издавая  отвратительный
причмокивающий звук:
     --  Это называется прикончили,  черт возьми? Это  можно  назвать только
полным истреблением. Какая-то чертовщина! Если быть  точными, то их, похоже,
жевали. Да! Разжевали на куски.
     Дверь   в  двухкомнатный   люкс   полицейским,   прибывшим   на   место
преступления, пришлось взламывать. Судмедэксперт, фотограф  и специалисты из
лаборатории занимались каждый своим делом.
     Гостиную,  в  бежевых и  васильковых  тонах,  обставленную  современной
мебелью,  можно было бы  назвать  уютной, если бы  не  следы крови. Они были
повсюду.
     На полу гостиной рядом с перевернутым кофейным столиком  на спине лежал
мужчина лет тридцати. Высокий, сильный. Черные брюки и рубашка были изодраны
в  клочья, рубашка из белой превратилась  в  малиновую  --  так ее пропитала
кровь.  Тело  убитого  было  почти  в  таком  же состоянии,  что  и  останки
Вастальяно и Морранта, -- зверски искусано и обезображено.
     Ковер вокруг жертвы был пропитан кровью, но место битвы не ограничилось
этой частью комнаты.  Через  всю гостиную, туда и обратно, пролегал широкий,
извилистый  красный  след  --  панические  передвижения  жертвы,  пытавшейся
убежать от нападавших.
     Джек почувствовал, что к горлу подступает тошнота.
     Ребекка не выдержала:
     -- Какая-то чертова скотобойня.
     Убитый  пытался  воспользоваться  оружием:  его  наплечная  кобура была
пуста, а пистолет с глушителем 38-го калибра лежал рядом.
     Джек остановил одного из экспертов, собирающего мазки крови:
     -- Вы не трогали пистолет?
     Тот ответил с обидой в голосе:
     -- Конечно,  нет.  Мы  возьмем  его  в лабораторию  и  попытаемся снять
отпечатки.
     -- Интересно, стреляли из него или нет?
     -- Это я могу вам точно сказать. Мы нашли четыре стреляные гильзы.
     -- Калибр этот?
     -- Ага...
     -- А пули? -- спросила Ребекка.
     -- Тоже нашли. Все четыре.
     И стал подробно объяснять:
     -- Две  -- в стене, одну --  в наличнике двери, а  еще одну -- прямо  в
спинке этого кресла.
     Ребекка констатировала очевидное вслух:
     -- Похоже, он ни разу не попал, куда целился.
     -- Видимо, так.
     Джек задумчиво произнес:
     -- Не мог же он промахнуться все четыре раза, если стрелял в упор.
     Эксперт раздраженно хмыкнул:
     -- Если бы я знал, черт возьми.
     Пожав плечами, он опять занялся своим делом.
     В спальне крови оказалось больше, чем  в гостиной: там было  два трупа.
Полицейский  фотограф со знанием дела  щелкал аппаратом  с  разных ракурсов,
медицинский эксперт Брендан Малгру,  высокий  худощавый  человек  с торчащим
кадыком, фиксировал положение обоих трупов.
     Одна из  жертв  лежала  на  огромной  двуспальной  кровати,  вытянув  к
изголовью  босые  ноги.  Рукой  он  сжимал  вспоротое  горло,  вторая  рука,
вытянутая вдоль тела, была развернута ладонью кверху.
     Махровый его халат превратился в костюм из крови.
     -- Доминик Карамацца, -- сказал Джек.
     -- Откуда  ты знаешь? -- спросила Ребекка, вглядываясь  в изуродованное
до неузнаваемости лицо мужчины.
     -- Интуиция подсказывает.
     Второй мертвец лежал  плашмя  на  полу. Его  голова  была  повернута  в
сторону,  а  лицо  просто располосовано.  Та  же  экипировка  телохранителя:
рубашка с открытым воротом, черные брюки и наплечная кобура.
     Джек  отвел глаза  от  этой  плоти,  превращенной  в  фарш. У него явно
начались нелады с  желудком:  приступы тошноты  сменялись изжогой. Он понял,
что настало время ментоловых таблеток, и начал искать их в кармане.
     Обе жертвы  в спальне были вооружены, но и  им оружие не  помогло. Тот,
что лежал на полу, все еще сжимал в руке пистолет с глушителем -- такой  же,
как у его коллеги в гостиной.
     Доминик Карамацца оружие в  руке не удержал, оно валялось неподалеку  в
скомканных простынях.
     Джек прокомментировал:
     --  "Смит  и  вессон",  "магнум-357".  Оставляет   в  противнике  дырку
величиной с кулак.
     В отличие от пистолета револьвер не имел глушителя.
     Ребекка заметила:
     -- Выстрел из такой пушки в помещении должен наделать немало шуму.
     Джек спросил Малгру:
     -- Стреляли из обоих пистолетов?
     Медэксперт кивнул:
     --  Да. Магазин  пистолета,  судя  по разбросанным гильзам,  расстрелян
полностью. Из "магнума" сделано пять выстрелов.
     -- И ни одного попадания в цель, -- заметила Ребекка.
     Малгру согласился:
     -- Похоже, что  так. Тем не  менее  берем  мазки  со всех  пятен крови,
рассчитывая получить образец крови, не принадлежащей убитым.
     Им пришлось посторониться, чтобы не мешать фотографу, и Джек заметил  в
стене слева от кровати две большие дыры.
     -- Это из "магнума"?
     --  Да. --  Кадык  Малгру  качнулся, как гиря, вверх-вниз. -- Обе  пули
пробили стену и вылетели в соседнюю комнату.
     -- Господи! Там никто не пострадал?
     -- Нет, никого  не задело, но парень в  соседнем  номере чуть  с ума не
сошел.
     -- Его можно понять.
     -- Он успел кому-нибудь об этом рассказать?
     -- Может  быть, его  опрашивал кто-то  из  патрульных,  но официального
допроса еще не было.
     Ребекка взглянула на Джека:
     -- Давай займемся, пока он свеженький.
     -- Хорошо, только подожди еще секунду. Еще один вопрос. А  эти  трое...
Не были ли они... искусаны до смерти?
     -- Похоже, что так и есть.
     -- Укусы крыс?
     -- Следовало бы дождаться результатов анализов и вскрытия...
     -- Пока мне хотелось бы услышать неофициальную точку зрения, -- уточнил
Джек.
     -- Ладно. Раз неофициально... Это не крысы.
     -- Собаки? Кошки?
     -- Не похоже.
     --  Вы обнаружили какие-нибудь следы пребывания здесь животных? Волосы,
еще что-нибудь?
     Малгру был удивлен:
     -- Я  уже думал об  этом, но странно, что  и вы заговорили о  том же. Я
искал везде, но ничего не смог найти.
     -- Еще что-нибудь странное, необычное?
     -- Вы не обратили внимания на дверь?
     -- А кроме двери?
     -- Разве этого недостаточно?
     Малгру ошеломленно уставился на них.
     -- Послушайте, первым  двум полицейским пришлось взломать дверь номера.
Она была заперта изнутри. Окна  тоже заперты изнутри, причем, судя по всему,
их не открывали со времени последней покраски. И убийцы... будь то  люди или
животные...  Как им  удалось  выбраться отсюда?  Вот вам  первая  загадка --
запертая изнутри дверь! Мне лично все это кажется странным, а вам?
     Джек тяжело вздохнул:
     -- По правде  говоря,  эти странности,  повторяясь  из раза  в раз, уже
становятся вещами обыденными.

        9
     Тед Джернсби, техник  телефонной компании, возился с  распределительной
коробкой в колодце неподалеку от школы Уэлтон. Мрак в глубокой шахте колодца
рассеивали  осветительные лампы, которые  они  с  Энди  Карнсом принесли  из
грузовика. Лампы давали не  только свет,  но и  какое-то тепло, достаточное,
чтобы его  чувствовать и  думать,  что в колодце сейчас лучше, чем на улице,
продуваемой  холодным  ветром. Но  все-таки он замерз: приходилось  работать
голыми руками, и пальцы совсем окоченели.
     Хотя дождевые  колодцы не соединялись  с канализационной  системой,  до
Теда  время от  времени  долетал тяжелый  гнилостный  запах,  порой до  того
сильный,  что заставлял Теда  не  просто  морщиться,  а  испытывать приступы
тошноты.  Он  хотел  только  одного  --  чтобы  Энди  побыстрее  вернулся  с
источником питания и они побыстрее закончили ремонт.
     Тед  положил на пол  узконосые плоскогубцы, поднес  руки  ко рту и стал
обогревать  их своим  дыханием.  Он  отошел  от  лампы,  чтобы  взглянуть на
неосвещенную часть подземного туннеля.
     В глубине туннеля заколебался, задрожал свет  карманного  фонарика. Это
Энди. Наконец-то!
     Но почему он бежит?
     Энди  Карнс вынырнул из  темноты, тяжело  дыша.  Ему  было  двадцать  с
небольшим,  то есть он был  вдвое  моложе Теда. Они работали  вместе  только
неделю. Энди был  красавец  с  белокурыми  волосами,  здоровым цветом лица и
веснушками, которые напоминали капли воды на сухом песке. Ему бы самое место
быть где-нибудь на пляже в Майами или Калифорнии, а не  в колодце Нью-Йорка.
Сейчас  он  был настолько бледным, что веснушки  на  его лице превратились в
темные дырочки. Глаза у него были какие-то дикие, и весь он дрожал.
     -- Что случилось? -- спросил Тед.
     Энди, стуча зубами, с трудом выдавил:
     -- Там, в боковом туннеле.
     -- Что там такое?
     Энди с ужасом оглянулся:
     -- Слава Богу, они за мной не погнались.  Я уж боялся, что они охотятся
за мной.
     -- Что ты несешь?
     Энди открыл  было рот,  но  заколебался  и  покачал головой. Испуганным
голосом он сказал Теду:
     -- Ты мне не поверишь  никогда в жизни. Я сам в это с трудом верю, но я
видел все собственными глазами.
     Тед нетерпеливо отстегнул  фонарик от пояса с инструментами  и уже было
направился туда, откуда только что прибежал Энди, но тот крикнул:
     -- Погоди, Тед! Это может быть... очень опасно.
     -- Почему? -- твердым голосом спросил он напарника.
     --  Эти глаза... -- Энди передернуло при этих словах. -- Их  я в первую
очередь  и  увидел.  Множество  глаз,  сверкающих в темноте.  Там, в глубине
бокового отсека.
     -- И всего-то? Какая-то кучка  крыс... Стоит из-за них так волноваться.
Поработаешь под землей еще пару недель и привыкнешь к ним.
     -- Нет, там  были не  крысы. Ведь у  крыс глаза красные,  верно?  А эти
белые. Или... как будто серебристые. Да, серебристо-белые. Очень яркие. И не
потому, что  отражали свет моего  фонарика. Нет. Я и не светил в ту сторону,
когда они показались. Они сами  светились. Излучали  свой свет. Буквально...
пятна огня,  ярко  горящего пламени.  Заметив  их,  я посветил фонариком,  и
оказалось,  что они находились чуть ли не в двух метрах от меня, эти чертовы
чудища, буквально у меня под ногами.
     Тед не выдержал:
     -- Какие еще чудища? Говори толком.
     Энди стал  их  описывать, и голос у него  дрожал. Тед терпеливо  слушал
его, не перебивая, но  в глубине души твердо  знал, что  в  жизни такого  не
бывает.  Знать-то  знал,  но  предательский  холодок  страха  несколько  раз
пробежал по  его  спине.  Тем более  нельзя  все так  оставлять. Несмотря на
протесты Энди,  он  пошел в туннель. И  ничего там не обнаружил,  не то  что
чудищ,  описанных  Энди. Он даже завернул  за  угол и  прошел еще  несколько
метров вглубь. Ничего. Фонарик освещал пустоту.
     Тед вернулся обратно.
     Энди ждал его,  оставаясь  в пятне  света  от рабочих ламп  и с опаской
всматриваясь в темноту. Лицо его было таким же бледным.
     -- Абсолютно ничего.
     -- Они были там минуту назад.
     Тед молча выключил фонарик, снова прикрепил его к поясу и, засунув руки
в отороченные мехом карманы, сказал:
     -- Сегодня ты в первый раз работаешь под землей.
     -- Ну и что?
     -- Раньше ты этого не делал?
     -- Ты имеешь в виду, спускался ли я в канализацию?
     --  Это не канализация,  это дренажная система. Так бывал ты раньше под
землей?
     -- Нет. А какое отношение это имеет к происходящему?
     --  У тебя не  бывало  так,  что  в  переполненном кинотеатре  ты вдруг
чувствовал себя... запертым, одиноким?
     -- Я не страдаю клаустрофобией, -- резко среагировал Энди.
     --  А  тут нечего стесняться. С моими напарниками прежде такое  бывало.
Некоторые  ощущают  дискомфорт,  оказавшись в  ограниченном пространстве:  в
лифтах, в переполненных людьми помещениях. И  это  вовсе не значит,  что они
страдают  клаустрофобией. Но, попадая на ремонтные работы под землей, многие
чувствуют себя  подавленными,  начинают дрожать  и задыхаться. Кажется,  что
стены  движутся  на  тебя,  слышатся  какие-то  загадочные  звуки,   чудятся
видения... Если это то, что сейчас происходит с тобой, не  надо волноваться,
парень. Это не значит, что тебя уволят или что-то в этом роде.  Уверяю, нет.
Просто постараются не посылать тебя на подземные работы. Вот и все.
     -- Тед, но я ведь действительно видел их, я тебе клянусь.
     -- Энди, там ничего нет. Я туда ходил и убедился в этом.
     -- <i>Но я видел их!</i>

        10
     Рядом с  люксом  Доминика  Карамацца находился  внушительный и красивый
номер с огромной кроватью, письменным столом, двумя креслами, бюро и шкафом.
Все  там было нежно-коралловым.  Занимал номер Берт  Уикки, мужчина  лет под
пятьдесят,  высокий  --  около  шести  футов, когда-то  несомненно стройный.
Сейчас  атлетическое  тело  его  напоминало  груду  мяса, проросшего  жиром:
массивные плечи стали округлыми, грудь  -- тоже, живот нависал над ремнем, а
брюки туго  обтягивали толстые ляжки.  Очень может быть,  что прежде это был
привлекательный  мужчина,  но  теперь  лицо его  являло  последствия  многих
излишеств  -- обжорства,  пьянства,  курения. Размытые черты лица  дополняли
налитые кровью, чуть навыкате, глаза.
     В   комнате,    где   нежно-коралловый   цвет   дополнялся   бирюзовыми
вкраплениями, Уикки смотрелся как жаба на праздничном торте.
     Голос его удивил Джека. Он ожидал,  что тот заговорит медленно и густым
басом. Уикки оказался неистовым холериком. Он не мог сидеть на одном  месте:
вскакивал,  бегал по  комнате, снова садился, снова вскакивал,  вышагивая по
комнате,  и при этом говорил, отвечал на вопросы и... жаловался!  Берт Уикки
жаловался не переставая!
     -- Это ведь не займет много времени, правда? Мне уже пришлось  отменить
одну деловую встречу. Неужели придется отменить и следующую?
     Джек успокоил его:
     -- Не волнуйтесь, мистер Уикки, нам не потребуется много времени.
     -- Я  завтракал здесь, в номере. Не очень  хороший  завтрак, надо прямо
сказать:  апельсиновый  сок был  слишком  теплым,  а кофе, наоборот, слишком
холодным.  Я  заказывал  хорошо  прожаренную   яичницу,  так   они  принесли
пережаренную.  А  ведь  от  отеля с такой репутацией  и  такими ценами можно
ожидать хотя бы приличного завтрака в номер. Ну ладно. Я побрился,  оделся и
стоял  в ванной,  причесываясь,  когда  услышал крики.  За  ними  последовал
душераздирающий  вопль. Я вышел из ванной, прислушался и понял, что кричат в
соседнем номере. И еще я понял, что вопит не один человек, а несколько.
     -- Что это были за крики? -- задала вопрос Ребекка.
     -- Как от внезапного испуга, страха. Да-да, животного страха.
     --  Нет, я хотела спросить, не помните  ли вы слов, которые выкрикивали
ваши соседи?
     -- Никаких слов в этих криках не было.
     -- Может быть, какие-нибудь имена?
     -- Никаких слов или имен, ничего подобного.
     -- Что же тогда?
     -- Ну,  может, там были слова  или имена, а может, и то и другое. Через
стену  трудно расслышать. Но шум был явный, и я подумал: "Господи, еще здесь
что-то случилось!" Эта поездка не заладилась с самого начала.
     Уикки не  просто жаловался, он оказался настоящим нытиком. У Джека даже
зазудели зубы.
     -- Что было потом? -- спросила Ребекка.
     -- Ну, крики, собственно, длились недолго. Там сразу начали стрелять.
     -- Тогда это и появилось? -- спросил Джек, указывая на дыры в стене.
     -- Нет, в стену они попали где-то через минуту после начала  пальбы. И,
черт  возьми, из чего это построено, если  стены можно так легко прострелить
насквозь?
     -- Когда в ход пускают "магнум-357", никакие стены его не остановят, --
ответил Джек.
     --  Не  стены,  а  туалетная бумага,  --  не  унимался  Уикки  в  своем
настойчивом  желании  унизить  владельцев  отеля.  Он  подошел  к  телефону,
стоявшему на прикроватной  тумбочке,  и, положив руку на  аппарат, продолжал
рассказывать: -- Как только началась стрельба, я бросился к телефону и велел
телефонисту  на  коммутаторе  срочно вызвать полицию.  И  знаете,  когда они
приехали?  Интересно,  в  этом   городе  полицейские  всегда  так  долго  не
приезжают, если кто-то нуждается в защите?
     -- Мы стараемся как можем, -- ответил Джек.
     -- Так вот, я положил трубку и остановился, не  зная, что делать. Вопли
и   стрельба   продолжались,  и  тут  я  сообразил,  что  могу  оказаться  в
простреливаемой  зоне.  Пошел  в  сторону  ванной,  решив  закрыться  там  и
отсидеться до прихода полиции. И тогда, о Боже, я действительно оказался под
огнем! Первая пуля, пробив стену,  прошла буквально  в сантиметрах  от моего
лица.  Вторая  -- еще ближе.  Я упал на  пол и  вжался в  ковер.  Но эти два
выстрела оказались последними, а через несколько секунд затихли и крики.
     -- И что потом? -- поинтересовался Джек.
     -- Потом я стал ждать полицейских.
     -- Вы не выходили в коридор?
     -- А зачем?
     -- Ну, чтобы прояснить обстановку.
     --Да вы в своем уме? Кто скажет, на что я мог напороться  в коридоре? А
если бы там торчал один из них, с пистолетом в руке?
     -- Значит, вы никого не видели? И не слышали чего-нибудь определенного,
вроде имен?
     -- Я же говорил, что нет.
     Джек не знал, о  чем  еще  его  можно было  спросить. Он  посмотрел  на
Ребекку. Она тоже выглядела озадаченной: еще один тупиковый вариант.
     Они встали, но  Берт Уикки,  не желая  замечать, что разговор  окончен,
продолжал ныть:
     -- Эта поездка не задалась с самого начала. В самолете я оказался рядом
с неугомонной старухой из Пеории. Она болтала без умолку от самого Чикаго. А
самолет  бросало в  такие  воздушные  ямы!..  Вчера сорвались две сделки.  А
вдобавок ко всему я обнаруживаю, что этот  отель кишит крысами. И ведь такой
дорогой отель!
     -- Крысы? -- быстро переспросил Джек.
     -- Что-что?
     -- Вы сказали, что отель кишит крысами?
     -- Да, именно так.
     --И вы их видели? -- спросила Ребекка.
     --  Это просто срам!  Такая  гостиница,  с такой репутацией и вся кишит
крысами.
     -- Так вы их видели или нет? -- переспросила Ребекка.
     Уикки, настороженно подняв голову, спросил:
     -- С чего вдруг вас заинтересовали  эти крысы? Они,  по-моему, не имеют
отношения к убийствам.
     -- Вы видели их или нет? -- В голосе у Ребекки появился металл.
     --  Ну,  если быть точным,  то нет. Я их  слышал. Слышал их писк внутри
стен.
     -- Внутри стен?
     --  Точнее,  в  отопительных  трубах. Судя  по  звукам, они были  очень
близко, прямо  в стене  моего  номера,  но  вы ведь сами знаете,  как далеко
разносится звук по металлическим трубам. Крысы могли быть и на другом этаже,
и даже в другом крыле здания, но создается впечатление,  что  они  рядом.  Я
взобрался  вон на тот стол, приложил ухо к вентиляционной решетке и клянусь:
они были рядом, в нескольких сантиметрах от меня. Слышался их писк. Забавный
такой писк. То ли лопотание, то ли улюлюканье. Их было не меньше полудюжины,
опять  же  судя  по звукам.  Я  слышал, как  их  когти стучали по металлу...
отвратительный скрежещущий звук, от которого мурашки идут  по всему телу. Я,
конечно, пожаловался, но менеджмент  тут  оставляет  желать  лучшего  --  им
просто наплевать на ваши жалобы. По тому, как они относятся к своим жильцам,
можно судить, что это далеко не один из лучших отелей в городе.
     Джек догадался,  что  ко  времени  появления  крыс  Уикки  уже  накалил
администрацию  мелкими  придирками  и  своим  нытьем  и  в  нем видели  либо
законченного невротика,  либо  скупердяя,  увиливающего от  оплаты  услуг по
причине неудовлетворительного сервиса.
     Подойдя к окну, Уикки посмотрел  вверх, на зимнее небо,  затем вниз, на
заснеженную улицу, и резюмировал:
     -- Ну  вот, теперь еще  и  снег  посыпал, и погода ухудшится  донельзя,
чтобы уже окончательно все испортить! Где тут справедливость?
     В глазах Джека он перестал быть жабой на торте.
     Теперь Уикки  напоминал  огромного,  жирного,  волосатого  и капризного
ребенка.
     Ребекка спросила:
     -- Когда вы услышали крыс?
     -- Сегодня утром.  Я только-только успел позавтракать и  позвонить вниз
дежурному  портье, чтобы сказать, как погано здесь кормят. Дежурный со  мной
не согласился,  я  положил  трубку и именно  тогда  услышал  шевеление крыс.
Послушав их возню и убедившись, что это могли быть только крысы, на этот раз
я  позвонил  самому  управляющему.  Но  и  этот  разговор  не   дал  никаких
результатов. Вот тогда я и решил принять душ, одеться, упаковать вещи, чтобы
до  первого делового свидания зарегистрироваться в другой гостинице. С  меня
довольно.
     -- Вы  не могли  бы вспомнить точное время, когда  послышалась крысиная
возня?
     -- С  точностью до  минуты  не скажу, но было это  примерно  в половине
девятого.
     Повернувшись к Ребекке, Джек сказал:
     -- Всего за час до убийства в соседнем номере.
     Ребекка выглядела озадаченно.
     -- Одна загадка за другой, -- только и сказала она.

        11
     Три изуродованных тела все  еще лежали в номере  Карамацца там, где  их
настигла  смерть.  Эксперты  продолжали  работать. Один  из них  старательно
пылесосил ковер в гостиной: все содержимое пыльного мешка ждет скрупулезного
лабораторного исследования.
     Джек и Ребекка  занялись ближайшей решеткой отопительной  системы.  Она
закрывала  отверстие  размером  30 на  20  сантиметров  в  стене  под  самым
потолком. Приставив к стене стул, Джек встал на него и начал разглядывать ее
устройство.
     --  В  вентиляционное  отверстие  по  всему периметру вмурован железный
уголок. Решетка  привинчена  к  нему  мощными шурупами,  --  начал он  вести
репортаж сверху.
     Ребекка подтвердила:
     -- Даже отсюда видны головки двух шурупов.
     -- Ничего хитрого. Но если кому-то понадобилось бы проникнуть в комнату
через  вентиляционный  выход, потребовалось бы как минимум отвинтить хотя бы
один шуруп, чтобы отодвинуть решетку в сторону.
     -- И крысы на такое просто не способны, -- констатировала Ребекка.
     -- Если бы даже это была очень  умная крыса, какой никогда еще  не было
на земле, своего рода Альберт Эйнштейн среди крыс, ей такая работа все равно
оказалась бы не по зубам. Изнутри торчит лишь заостренный  конец шурупа. Чем
бы она могла ухватиться за него, а уж тем более вывинтить? Своими лапками?
     -- Ни лапами, ни зубами, -- подтвердила Ребекка.
     -- Да, для такой работы требуются сильные и умелые человеческие пальцы.
Но вентиляционный выход слишком мал для человека. Даже для ребенка.
     Ребекка высказала новое предположение:
     --  Давай  представим  себе, как множество  крыс,  несколько  десятков,
бьются в вентиляционной шахте, пытаясь выбраться из нее через это отверстие.
Если такая орава станет давить на решетку изнутри,  не исключено, что шурупы
выскочат  из  отверстий,  а  решетка в  конце  концов  вывалится,  освободив
грызунам путь в комнату.
     -- Не исключено.  Но даже  для  таких действий  крысы  должны были быть
умнее, чем  они  есть. Решетка  могла бы  вывалиться лишь  при  условии, что
отверстия в ней больше, чем шляпки шурупов.
     Джек  слегка  подвигал  решетку.  Она  чуть-чуть  подалась  вверх-вниз,
вперед-назад. Но едва ощутимо.
     -- Эта штука стоит на своем месте очень прочно.
     -- Но какая-нибудь другая может быть не так тщательно закреплена, -- не
сдавалась Ребекка.
     Джек спустился со стула.
     Они  обошли заново весь номер: еще  две решетки оказались  в  гостиной,
одна в спальне и одна в ванной.
     Все они были закреплены намертво.
     -- Через  трубы отопительной системы, -- вынес  Джек свой  вердикт,  --
никто пробраться сюда не мог. Если даже предположить, что крысы, навалившись
на решетку  большой  массой,  умудрились выдавить  ее, то никто  в  жизни не
убедит  меня,  что  они убрались  отсюда через  то  же  отверстие, аккуратно
привинтив решетку на старое место.  Ни одна крыса,  никакое другое животное,
как бы его ни дрессировали, не способно справиться с такой задачей.
     -- Нет. Конечно же,  нет, -- подтвердила Ребекка, -- это звучит  просто
смешно.
     -- Итак, -- произнес Джек.
     -- Итак, -- подхватила Ребекка и, вздохнув, сформулировала свой вопрос:
-- Ты готов считать  простым совпадением тот факт, что  Уикки  услышал возню
крыс в стенах своего  номера незадолго до того, как трое человек здесь  были
искусаны насмерть?
     -- Я не люблю совпадений, -- сказал он.
     -- Я тоже.
     -- В конце концов оказывается, что они никакие не совпадения.
     -- Вот именно.
     -- Но на  этот раз, скорее  всего,  именно так и  было. Я имею  в  виду
совпадение. Если только...
     -- Если только что?
     -- Если только  не принимать в расчет вмешательство потусторонних  сил,
черной магии...
     -- Нет уж, уволь.
     -- ...или демонов, проходящих сквозь стены...
     -- Джек, ради Бога!
     -- ...приходящих, чтобы убить, и исчезающих затем совершенно бесследно.
     -- Я не хочу этого слышать!
     Джек улыбнулся ей:
     -- Я шучу, Ребекка.
     --  Черт тебя  побери.  Ты, может  быть, и  пытаешься  изобразить,  что
говоришь это ради шутки, но я-то чувствую, что в глубине души ты...
     -- Я просто открыт к восприятию всего нового.
     -- Если ты действительно хочешь обернуть все это в шутку...
     -- Да. Это просто шутка.
     -- Ну вот, опять.
     -- Может быть,  у меня и чрезмерно  открытая  душа, но зато меня нельзя
назвать человеком с негибким интеллектом.
     -- Меня тоже.
     -- Или упрямым.
     -- Меня тоже.
     -- Или трусливым.
     -- А что под этим может подразумеваться?
     -- Догадайся сама.
     -- Ты хочешь сказать, что я напугана?
     -- А разве нет, Ребекка?
     -- Чем именно?
     -- Ну, хотя бы тем, что произошло вчера ночью.
     -- Ничего подобного.
     -- Тогда давай поговорим об этом.
     -- Только не сейчас.
     Джек взглянул на часы.
     -- Двадцать  минут  двенадцатого. Ленч начинается  в двенадцать,  а  ты
обещала поговорить об этом во время ленча.
     -- Я сказала: если у нас будет время пообедать.
     -- У нас будет время пообедать.
     -- Сомневаюсь.
     -- А я уверен, что будет.
     -- Здесь еще много работы.
     -- Продолжим после ленча.
     -- Еще нужно опросить стольких людей.
     -- Возьмемся за них после обеда.
     -- Ты просто несносен, Джек.
     -- Я неутомим.
     -- Ты упрям.
     -- Я целеустремлен.
     -- Да, черт же побери!
     -- И очарователен тоже.
     Похоже,  что  с этим  она  не  согласилась. Отойдя  в сторону,  Ребекка
задержалась возле изуродованного трупа.
     За  окнами валил густой  снег. Небо совсем потемнело.  Еще не кончилось
утро, а казалось, что уже наступили сумерки.

        12
     Лавелль показался в дверях черного хода. По  крыльцу он спустился вниз,
на бетонную площадку  перед домом, остановился у газона с пожухлой  травой и
посмотрел вверх, на гущу падающего снега.
     Никогда раньше  он не  видел снега. Разве  что на  фотографиях. За свои
тридцать лет  он успел побывать  на  Гаити,  в  Доминиканской Республике, на
Ямайке, на некоторых островах Карибского бассейна и, оказавшись весной этого
года в  Нью-Йорке,  опасался  здешней зимы. Но,  вопреки  ожиданиям,  она не
принесла  ему дискомфорта.  Более того,  он воспринял ее с  радостью.  Может
быть, потому, что пока зима  была ему в диковинку. Когда-нибудь она надоест,
но пока даже ледяной ветер и холодный воздух приятно бодрили.
     К  тому  же этот  великий  город  оказался огромной  кладовой  энергии.
Энергии, от которой он зависел, -- энергии зла.
     Конечно,  зло существовало повсюду, в любом  уголке мира,  а не в одном
только Нью-Йорке. На островах  Карибского моря его тоже было  предостаточно.
Именно там  он  и начал восемь  лет  назад  практиковать черную  магию, став
черным колдуном  --  Бокором. Но  в  этом  городе, где миллионы  людей  были
втиснуты  в  малое  пространство, где  каждую  неделю  убивали,  насиловали,
грабили, и случалось это в год сотни, нет, тысячи раз, психопаты, извращенцы
и  маньяки  составляли целую армию, сам воздух был пронизан злом. Его  можно
было видеть и обонять, если иметь к этому тягу  и  склонность. А  они были у
Лавелля. С  каждым новым  злодеянием флюиды зла,  излучаемые  падшей  душой,
пополняли  дьявольскую   энергетику,  усиливая  ее   разрушительность.   Над
Нью-Йорком  носились потоки  злой  энергии,  и  с  ее  помощью  Лавелль  мог
достигать любой цели. Он упивался энергией  полуночных  приливов дьявольской
мощи, трансформируя ее в энергию своих заклинаний и проклятий.
     В  атмосферу  города  поступали  и   потоки  иной  энергии  --   добра,
излучаемого чистыми  душами. Это  были реки любви, надежды, отваги, доброты,
невинности,  дружелюбия,  благородства  и  достоинства.  От  них проистекали
добрые  поступки,  они тоже имели сильное  энергетическое поле,  но его мощь
была недоступна Лавеллю. Она была во власти Хунгона, белого колдуна, который
использовал  ее  для исцеления  больных,  исполнения  желаний  добрых людей,
сотворения чудес. Да, Лавелль не был Хунгоном, он был Бокором. Белой магии и
ее ритуалам Рада он предпочел  черную магию с ритуалами Конго и Петро. И она
диктовала абсолютную преданность сделанному выбору.
     Хотя  Лавелль уже долгое  время  служил  злу, это не  сказалось на  его
внешности: он не выглядел ни злым, ни мрачным, он выглядел вполне счастливым
человеком. Вот и теперь, широко улыбаясь, он  стоял возле газона  с  мертвой
травой  на заднем дворе дома,  подняв  голову навстречу  снежинкам.  От него
исходило  довольство собой, спокойствие и уверенность. И чувствовал  он себя
необыкновенно сильным.
     Высокий мужчина,  Лавелль в своих узких черных брюках и в  длинном,  по
фигуре, сером кашемировом  пальто казался еще выше. Несмотря  на  худобу, он
выглядел  весьма внушительно.  Даже  случайный  прохожий  не  отнес бы его к
слабакам -- он так  и  дышал уверенностью и силой, а одного его взгляда было
достаточно,  чтобы тут  же посторониться и уступить ему дорогу. У  него были
длинные руки с мощными и костистыми запястьями,  лицо же своим благородством
чем-то напоминало лицо известного актера Сиднея Пуатье. Кожа  у Лавелля была
совершенно темной, просто черной, с  красноватым отливом  спелого баклажана.
Падая на его лицо, снежинки тут же таяли, оседая на бровях и курчавых черных
волосах.
     Дом,  из которого он  только что вышел,  представлял собой  трехэтажное
кирпичное  здание  в  псевдовикторианском  стиле,  с  фальшивыми  башенками,
колоннадой и резьбой. Дом был построен в начале века и считался тогда частью
состоятельного  и фешенебельного района. К концу второй мировой войны он еще
оставался  жилищем  солидных  представителей  среднего  класса,  но   уже  в
семидесятых  годах престиж района резко снизился. Многие дома превратились в
доходные,  где  сдавались  отдельные  квартиры.  И хотя  этот  сохранил свою
самостоятельность  и  не разделил печальную  судьбу собратьев по району, все
они несли на себе печать запустения. Такое  жилище не  отвечало  притязаниям
Лавелля, но он вынужденно  жил здесь до  тех пор, пока  не закончит  победой
начатую войну. Дом служил ему убежищем на время войны.
     Улица состояла  из целого ряда кирпичных домов, похожих  друг на друга,
как  близнецы. Перед окнами  был свой небольшой дворик,  обнесенный забором.
Даже не  дворик,  а небольшая площадка, засеянная  травой, уже  уснувшей  на
зиму. В дальнем углу двора к гаражу вела неопрятная, замусоренная дорожка.
     Во дворе дома, где жил Лавелль, рядом с гаражом примостился миниатюрный
металлический  сарайчик  с двумя дверцами, окрашенный в белый  цвет. Лавелль
купил его в торговом доме "Сиэрз" еще месяц тому  назад, оплатив  доставку и
установку.  Туда-то,  насмотревшись  вдоволь на падающий снег, и  направился
Лавелль. Он открыл одну дверку сарая и вошел внутрь.
     Его сразу же  обдало  жаром. Сарай не отапливался,  даже  не был покрыт
термоизоляцией,  тем не менее маленькое это  строение -- три на четыре метра
--  заполняло  тепло.  Едва  прикрыв  дверь,  Лавелль  тут  же  сбросил свое
девятисотдолларовое пальто: так ему дышалось легче.
     Воздух в сарае был  пропитан  необычным запахом, сильно отдающим серой.
Большинству людей он показался бы неприятным, но Лавелль  с жадностью втянул
в себя  порцию побольше и расслабился. Он наслаждался. Зловоние казалось ему
приятнейшим  из ароматов, поскольку это  был совершенно особый запах.  <i>Запах
мести.</i>
     Его тело моментально покрылось потом. Он снял с себя рубашку.
     Потом  заговорил   на  странном  языке  --   послышалось  что-то  вроде
монотонных причитаний. Он  снял с себя брюки, туфли, нижнее белье. Опустился
на колени и стоял так, абсолютно голый, на грязном полу.
     Затем стал тихо напевать. Мелодия была бесхитростной  и  чарующей, и он
вел ее чисто. Он пел тихим голосом, неслышным для постороннего уха.
     Пот струился с него ручьями, черное тело блестело.
     Медленно раскачиваясь взад и вперед, он начал впадать в транс.
     То, что он выговаривал,  представляло  собой ритмические группы фраз --
невероятную  смесь французского,  английского,  суахили  и банту. Они быстро
сменяли  друг друга.  Мелодия напоминала  то  гаитянские,  то  ямайские,  то
африканские напевы.
     Черный маг пел о мести.  О  смерти. О крови своих врагов. О крахе семьи
Карамацца, всех ее членов, одного за другим -- последовательность событий он
устанавливал сам.
     Наконец он запел  об убийстве  двух детей того полицейского, оно  могло
оказаться очень кстати в самое ближайшее время.
     Перспектива гибели детей ничуть не угнетала его. Напротив, возбуждала.
     Его  глаза  пылали.  Длиннопалые  ладони  медленно  скользили  по телу,
вверх-вниз, нежно лаская его.
     Дыхание  все  более  учащалось,  выбрасывая  из  легких  волны  жаркого
воздуха.
     Капли пота на эбонитовой коже вспыхивали оранжевыми бликами.
     В неосвещенном сарае был полумрак,  углы его уходили в  полную темноту.
Неяркий  желтоватый  свет был в  центре  сарая.  Он подымался  из  отверстия
диаметром метра полтора. Копал его Лавелль  целых шесть часов, совершая  при
этом все  необходимые  ритуальные  церемонии.  Он попеременно общался  то  с
богами  зла -- Конго Саванной, Конго Моссаи,  Конго Моудонгом, то с ангелами
зла -- Зондором, Красным Ибосом, с Петро Маман Пембой и Ти Жан Пье Фином.
     Углубление в  полу сарая  напоминало лунный кратер. Его стенки  конусом
уходили вниз  на  метровую глубину, образуя на дне плоскую площадку.  Стоило
задержать  на ней  взгляд, как  начинало казаться,  что на самом деле кратер
намного  глубже. Каким-то  таинственным образом перспектива раздвигалась,  и
взор  проникал  вглубь  на  десятки,  если  не  сотни  метров,  завороженный
колдовским огнем.  И то, куда он  был  устремлен,  переставало быть  ямой  в
грязном сарае, неожиданно превращаясь в волшебное окно. Оно открывало путь к
центру земли. Так было, пока вдруг новое мерцание не возвращало все на круги
своя -- в обычную неглубокую яму.
     Продолжая петь, Лавелль наклонился вперед.
     Он всматривался в загадочный пульсирующий желтый свет.
     Он смотрел в самую его глубину.
     Устремляя взгляд все глубже...
     Еще глубже...
     Еще...
     Почти до преисподней.
     В самую преисподнюю.

        13
     Незадолго  до полудня Найва Руни закончила  уборку в квартире Доусонов.
Она больше не видела и не слышала крысу или что там это было, за которой все
утро гонялась из комнаты в комнату.  Крыса исчезла,  как будто бы ее и вовсе
не было.
     Она оставила записку, где  просила Джека Доусона позвонить  ей  вечером
домой. Ему следовало знать о крысах и договориться о санитарной обработке их
жилья. Записку она прикрепила к холодильнику магнитом в  виде бабочки -- так
Доусоны оставляли ей список продуктов, которые следовало купить.
     Надев  резиновые   сапожки,  пальто,  шарф  и  перчатки,  она  погасила
последнюю лампу в холле. Теперь квартиру едва освещал сероватый дневной свет
с  улицы.  В холле  окон  не было,  и он  погрузился в  темноту. Найва  чуть
задержалась у двери и прислушалась, все ли в порядке.
     В квартире царила могильная тишина.
     И она закрыла дверь на ключ.
     Через  несколько  минут  после  ухода  Найвы  квартира  ожила.  Что-то,
сливаясь с полумраком,  переместилось из детской спальни в темный холл. Даже
если бы Найва  задержалась,  она  увидела бы  лишь яркие,  сверкающие, белые
глаза. Помедлив возле двери детской, существо направилось в гостиную, громко
стуча когтями по деревянному полу и издавая злобное шипение.
     Из детской комнаты показалось  второе существо. Оно также передвигалось
под  покровом  темноты  --  тень  среди  теней.  Отчетливо  виднелись только
сверкающие глаза.
     Появилась и третья едва видимая шипящая тварь.
     Четвертая.
     Пятая.
     Еще одна, еще...
     Вскоре они заполонили всю квартиру: скреблись во всех углах, забирались
на мебель и под мебель, лазали по стенам с проворством тараканов. И при этом
фыркали  и  шипели,  словно  общаясь друг с другом  на  диковинном гортанном
языке. Безостановочно  шныряя из комнаты  в комнату,  они держались  в тени,
избегая даже тусклого дневного света, едва сочившегося из окон.
     Вдруг  все  существа  замерли на  месте,  как бы  подчинившись какой-то
команде.  И,  как  по команде,  начали покачиваться из  стороны  в  сторону,
описывая дуги своими светящимися глазами. Они двигались  в такт с ритмичными
заклинаниями, которые Баба Лавелль произносил в своем убежище в другом конце
города.
     Покачивания прекратились.
     Они замерли и затаились.
     Теперь они ждали.
     Лишь глаза в темноте сверкали по-прежнему.
     Назревало очередное убийство, и они были к нему готовы.
     И жаждали его.

        ГЛАВА ТРЕТЬЯ

        1
     Лицо капитана  Уолтера  Грешема,  начальника  отдела  по  расследованию
убийств, по-своему напоминало лопату.  Нет, он не был уродом. Напротив,  был
даже  красив  грубоватой мужской  красотой.  Но все черты лица  были  как бы
сдвинуты вперед и вниз, как  бы сходились к  подбородку, так что при взгляде
на него на ум сразу приходила садовая лопата.
     Он прибыл в отель за несколько минут до полудня и нашел Джека и Ребекку
у окна возле лифта на шестнадцатом этаже. Окно выходило на Пятую авеню.
     Грешем сказал им:
     -- Я вижу во всем этом организованную гангстерскую войну. Ее масштабы и
правила  начинают напоминать  прославленные  двадцатые  годы. Даже если  это
просто разбираются  между собой наркодельцы, все равно плохо. Я  не потерплю
такого в своем районе.  Перед тем как  приехать сюда, я говорил с  городским
комиссаром.   Он   согласен:  дело  меняется,  настало   время   взяться  за
расследование  в  полную  силу.  Мы приступаем  к  формированию  специальной
группы,  предоставляем  ей две комнаты  и  организуем  дополнительные  линии
связи.
     --  Значит,  нас  с  Джеком  отстраняют  от расследования?  -- спросила
Ребекка.
     --  Нет, нет!  --  заторопился Грешем. -- Наоборот, вас ставят во главе
группы.  Отправляйтесь в  отдел  и срочно  определяйте общий план  действий.
Нужно прикинуть, сколько понадобится патрульных и детективов, сколько машин.
Как  можно быстрее установите прямые  контакты  с городскими и  федеральными
службами  по борьбе с незаконным оборотом  наркотиков, чтобы в работе нам не
мешали   бюрократические  препоны   при   запросах  необходимой  информации.
Займитесь  всем этим  сейчас же. Я  жду вас в своем  кабинете  в пять  часов
вечера.
     -- Но у нас еще здесь полно работы, -- сказал Джек.
     --  С  этим  и  другие могут справиться.  Да, кстати, пришли  кое-какие
ответы на ваши запросы по Лавеллю.
     -- Из телефонной компании?
     -- Да.  Человек  по имени  Баба  Лавелль у  них не числится. Правда,  в
прошлом году у них появились два новых клиента  с такой фамилией, и я послал
человека, чтобы он поговорил с обоими, но оба оказались белыми, и ни один из
них никогда в жизни не слышал имени Баба. Оба они вне подозрения.
     Подхваченный внезапным порывом ветра, снег зашуршал по окну, как песок.
Другой снежный заряд скрыл внизу Пятую авеню.
     -- А что насчет электрокомпании? -- спросил Джек.
     -- То же самое. Никакого Баба Лавелля.
     -- Он вполне мог использовать имя кого-нибудь из своих друзей.
     Грешем покачал головой:
     --  У меня  есть  информация  также  из  иммиграционного  управления: в
течение  последнего  года  такого  запроса  на  вид   жительства  вообще  не
поступало.
     Джек нахмурился:
     -- Так что, он здесь нелегально?
     -- Или его тут вообще нет, -- не удержалась Ребекка.
     И Джек, и Грешем недоумевающе посмотрели на нее.
     Она продолжала:
     -- Я не убеждена, что в природе существует Баба Лавелль.
     -- Конечно, существует, -- раздраженно проговорил Джек.
     Но Ребекка не слушала его:
     -- Пока  что мы лишь слышали о  нем нечто неопределенное.  А когда дело
дошло до реальных доказательств его существования, мы остались ни с чем.
     Грешема   ее   высказывание   заинтересовало,  и,   увидев  это,   Джек
расстроился. Теперь Грешем забросал вопросами Ребекку:
     -- Вы  считаете, что Лавелль  --  подставное  имя? Вымышленное лицо, за
которым и скрываются настоящие убийцы или убийца?
     -- Вполне возможно, -- ответила Ребекка.
     Грешем с энтузиазмом подхватил эту версию:
     -- Не  исключено, что нас хотят сбить  со следа. Просто какой-то другой
клан наехал на Карамацца в борьбе за лидерство.
     -- Лавелль существует, -- сказал Джек.
     -- Вы, похоже, абсолютно в  этом уверены? Но почему? -- спросил Грешем.
-- Вообще-то не знаю...
     Джек посмотрел в окно, на заснеженные небоскребы Манхэттена:
     --  Не стану утверждать, что  у  меня обоснованное  объяснение.  Скорее
всего... интуиция. Я нутром чувствую: Лавелль существует. И сейчас он где-то
здесь, неподалеку. Он где-то  здесь... Думаю, что это самый подлый и опасный
сукин сын, с каким любому из нас приходилось когда-либо сталкиваться.

        2
     В школе Уэлтон старшие классы распустили на обеденный перерыв. Но Пенни
не  пошла к своему новому  шкафчику за коробкой с обедом. Она не чувствовала
голода. Она сидела  за партой,  положив  голову на руки и притворяясь, будто
спит.  Девочке  казалось, что  в желудке у нее застрял  тяжелый, как свинец,
комок. Она  чувствовала себя больной. И вирус  был тут ни при чем.  Причиной
был страх, который овладел ею с утра.
     Она  никому не рассказала о  чудовищах в подвале,  да  и не  собиралась
этого  делать.  Она  знала -- все  равно  ей никто не  поверит.  И никто  не
воспримет всерьез слова о том, что чудовища собираются убить ее.
     Но сама-то она знала, что дело идет именно к этому. Но  почему,  почему
выбрали именно ее? Пенни не могла бы сказать, когда и как  это случится,  не
знала, сможет ли  убежать от них в следующий раз, и не знала, есть ли  выход
из этой ситуации. Но  она точно знала, что с  ней собираются  сделать. Знала
наверняка.
     Пенни волновала  не  только ее судьба --  она боялась и  за Дэйви. Если
чудовища охотятся за ней, они вполне могут напасть и на Дэйви.
     После  смерти  мамы она  особенно чувствовала  свою  ответственность за
брата.  В  конце концов, она  была старшей сестрой! А старшая сестра обязана
присматривать за младшим братом и защищать его, даже если иногда он и бывает
несносным.
     Сейчас  он на втором этаже, вместе с учителями и  одноклассниками. Пока
Дэйви на людях, его жизнь в безопасности. При таком скоплении  народа  твари
из подвала  не вылезут  на свет Божий. Они,  судя по  всему, очень  скрытные
существа.
     Но что будет позже, когда уроки кончатся и они пойдут домой?
     Пенни не знала, как защитить себя и Дэйви от этого кошмара.
     Притворяясь по-прежнему  дремлющей, она тихо прочитала  молитву. Но она
почти не верила, что это поможет.

        3
     В холле  отеля Джек и Ребекка задержались возле телефонов. Джек пытался
позвонить Найве  Руни: получив от  капитана  задание,  он  не сможет забрать
детей из  школы. Вот если бы Найва была свободна и, забрав Пенни  и Дэйви из
школы, оставила бы их  на время  у себя дома... Но Найвы не было, телефон ее
не отвечал. Джек позвонил себе домой, рассчитывая, что она все еще там. Но и
его телефон молчал.
     После   некоторых  колебаний  он  набрал  номер  Фэй  Джэмисон,   своей
свояченицы, единственной сестры Линды. Фэй любила  Линду почти так же, как и
сам Джек, поэтому он испытывал к ней расположение, хотя была она непростым в
общении человеком. Интересно, что недостаток был продолжением ее достоинств:
Фэй  полагала, что ни один человек не проживет  без  ее  советов, и была  на
редкость внимательна к окружающим. Она давала советы мягким, проникновенным,
почти материнским голосом, даже  если объект  забот был  ее вдвое старше. Но
при  всех своих добрых намерениях иногда была  она  чертовски надоедливой. В
такие минуты терапевтический голос свояченицы напоминал  Джеку пронзительный
вой полицейской сирены.
     Именно так сложился их телефонный разговор. Джек спросил:
     -- Фэй,  не  могла  бы ты  забрать детей из школы,  а  я заеду  за ними
попозже?
     Она ответила:
     -- Конечно, Джек, но, если они будут тебя ждать, а ты не приедешь, дети
огорчатся.  А  если подобное будет случаться слишком часто, они почувствуют,
будто папа их бросил...
     - Фэй!..
     -- Психологи утверждают, что если дети потеряли одного из родителей, то
им требуется...
     --  Фэй,  извини,  но у  меня сейчас  действительно нет времени,  чтобы
слушать, что говорят психологи. Я...
     -- Но для этого ты должен выделять время, дорогой.
     Джек тяжело вздохнул.
     -- Да, наверное, ты права.
     Он взглянул  на Ребекку. Она терпеливо ждала. Он поднял  брови и  пожал
плечами, потому что Фэй тараторила дальше:
     --  Ты -- просто  отставший от  времени  родитель, дорогой.  Ты  наивно
полагаешь, что  сможешь справиться с  детьми  только  нежностью и пирожными.
Ничего плохого в этом нет, но огромную роль играет также и...
     -- Фэй, послушай меня внимательно. В девяти случаях из десяти я заезжаю
за детьми сам и вовремя. Но иногда это просто невозможно. Моя работа, как ты
понимаешь, не укладывается во время. Я не могу бросить  горячий  след только
из-за того, что  моя  смена кончается. И в данный  момент у нас именно такая
сложная ситуация.  Критическая  ситуация. Понимаешь меня? Так вот, скажи: ты
заберешь детей из школы или нет?
     -- Конечно же, дорогой. -- Голос у нее был обиженный.
     -- Я очень благодарен тебе, Фэй.
     -- Не стоит.
     -- Извини, если был несколько резковат.
     -- Совсем нет, не беспокойся. Дэйви и Пенни останутся на ужин?
     -- Если ты не против.
     -- Конечно, нет. Мы очень любим, когда они навещают нас, Джек. Ты и сам
прекрасно это знаешь. А ты поужинаешь с нами?
     -- Не уверен, что выкрою для этого время, Фэй.
     -- Я бы советовала не пропускать ужины с детьми, дорогой.
     -- Я и не собираюсь этого делать.
     -- Ужин -- важнейший семейный ритуал, возможность для всех членов семьи
поделиться впечатлениями, накопленными задень.
     -- Согласен с тобой.
     -- Дети особенно нуждаются в таких минутах покоя и семейного единения в
конце каждого дня.
     -- Да знаю, знаю. Я постараюсь успеть к ужину.
     -- Они останутся у нас на ночь?
     --  Думаю,  что  так сильно  я  не  задержусь.  Послушай,  я  тебе  так
благодарен. Просто не  знаю, что бы я делал без тебя и Кэйта, на кого бы мог
положиться. Действительно, просто не знаю. Но мне уже  пора бежать. Увидимся
позже, пока!
     И пока Фэй не приступила к новому поучению, Джек быстро повесил трубку,
чувствуя и вину, и облегчение.
     Резкий  сильный  ветер  обрушивался  на город с запада,  мчался  по его
холодным серым  улицам, подхватывая снег и унося его куда-то вдаль. Выйдя из
отеля,  Джек и Ребекка не мешкая устремились к  машине.  Дорогу им преградил
незнакомец, высокий хорошо одетый мужчина со смуглым лицом.
     --  Лейтенант Чандлер? Лейтенант Доусон? Мой босс хотел бы поговорить с
вами.
     -- А кто он, ваш босс? -- спросила Ребекка.
     Вместо   ответа   мужчина   указал  на  шикарный   черный   "Мерседес",
припаркованный  чуть  поодаль, и  молча  направился  к  машине  в  очевидной
уверенности, что они последуют за ним без дополнительных расспросов.
     Немного поколебавшись, Джек  и  Ребекка  действительно пошли  вслед  за
незнакомцем. Когда они  подошли к  машине, сильно затемненное боковое стекло
задней двери опустилось,  и Джек узнал  человека в "Мерседесе". Ребекка тоже
все  поняла:  дон  Дженнаро  Карамацца  собственной  персоной. Глава  самого
могучего мафиозного клана в Нью-Йорке.
     Высокий мужчина сел на переднее сиденье рядом с водителем,  а Карамацца
открыл свою дверцу, жестом приглашая Джека и Ребекку присоединиться к нему.
     -- Что вы хотите? -- спросила Ребекка, не двигаясь с места.
     -- Немного поговорить, -- ответил Карамацца с едва заметным сицилийским
акцентом. У него был на удивление интеллигентный голос.
     -- Ну и говорите, -- предложила Ребекка тем же решительным тоном.
     -- Здесь неудобно и слишком холодно. Давайте побеседуем в комфорте.
     Снег падал прямо на сиденье лимузина Карамацца.
     -- Мне и так неплохо, -- ответила Ребекка.
     --  Не  могу  сказать  того  же  о себе.  --  Карамацца  нахмурился. --
Послушайте, у меня очень ценная информация.  Я решил лично передать  ее вам.
Понимаете, <i>лично!</i> Настолько это важно. Но я не собираюсь говорить на улице.
     Джек решительно подтолкнул Ребекку:
     -- Полезай внутрь.
     Не скрывая неодобрения, она подчинилась требованию Джека. Он последовал
за ней, и они оказались на откидных сиденьях, лицом к Карамацца. Их разделял
встроенный  бар  и  телевизор. На  переднем сиденье помощник  Карамацца Руди
нажал на  кнопку,  и  за спиной  водителя поднялась перегородка из  толстого
стекла.
     Карамацца положил себе на колени атташе-кейс, но не торопился открывать
его, а разглядывал Джека и Ребекку.
     Старик  был  похож  на  ящерицу: прикрытые тяжелыми,  набухшими  веками
глаза, почти  полностью  лысая голова,  морщинистое лицо. Картину  довершал,
подчеркивая сходство, широкий узкогубый рот.
     Движениями  он также походил на  ящерицу: заметная неподвижность  вдруг
сменялась всплесками  активности  и  быстрыми поворотами головы. Джек поймал
себя  на  мысли,  что  не  удивился  бы,  увидев  за узкими  губами  длинный
раздвоенный язычок.
     Карамацца повернул голову в сторону Ребекки.
     -- Вы можете не опасаться, здесь вам ничто не грозит.
     -- Опасаться? Но я вас не боюсь.
     -- Ну, когда вы так неохотно садились в машину, я было подумал...
     Ребекка ответила ледяным тоном:
     -- Страх тут ни при чем. Я опасалась, что в химчистке не смогут вывести
эту вонь, если ею пропитается моя одежда.
     Маленькие  жесткие   глазки  Карамацца  еще  сузились.  Джек  внутренне
застонал.
     Старик сказал:
     --  Я не понимаю, почему мы не можем вести себя цивилизованно? Особенно
сейчас, когда наше сотрудничество в обоюдных интересах.
     Казалось, говорил не глава мафии, а банкир.
     --  Да? Вы  действительно этого не понимаете? Тогда разрешите  вам  все
объяснить.
     Джек решил вмешаться:
     -- Ребекка, послушай...
     Но остановить ее не успел.
     -- Вы -- вор, убийца, торговец наркотиками и подонок. Такого объяснения
достаточно?
     -- Ребекка!
     -- Не беспокойся, Джек, я никого не оскорбила. Свинью ведь не оскорбишь
тем, что назовешь ее свиньей.
     -- Ребекка,  не  забывай, что он потерял  сегодня племянника и  родного
брата.
     -- Которые тоже были убийцами, торговцами наркотиками и подонками.
     Карамацца, пораженный ее напором, не мог раскрыть рта.
     А Ребекка продолжала наносить удары:
     -- Похоже, вы не особенно убиваетесь по своему брату? Что ты думаешь по
этому поводу, Джек?
     И тут Карамацца без какой-либо злости или хотя бы недовольства в голосе
произнес:
     -- Сицилийцы не плачут в таких ситуациях.
     В устах старого,  умудренного опытом человека столь  тривиальная  фраза
прозвучала глуповато. Карамацца продолжал своим спокойным голосом банкира:
     -- Но мы, сицилийцы, не лишены сантиментов. Мы  мстим за смерть близких
людей.
     Ребекка рассматривала его с явным презрением.
     Морщинистые руки  старика  неподвижно лежали на  кейсе. Старик  перевел
свои змеиные глаза на Джека.
     -- Лейтенант Доусон, в этом деле я предпочел бы иметь дело с вами. Судя
по всему, вы не разделяете... предрассудков своего партнера?
     Джек покачал головой:
     -- Вы ошибаетесь, я абсолютно согласен со всем, что она сказала. Просто
я не стал бы говорить такое в лицо.
     Он взглянул на Ребекку. Она улыбнулась ему, благодарная за поддержку.
     Глядя на нее, но обращаясь к Карамацца, Джек сказал:
     --  Иногда агрессивность моего партнера и  давление на собеседника явно
превышают допустимые пределы  и вредят делу. К сожалению, лейтенант  Чандлер
не может или не хочет этого понять.
     Улыбка быстро исчезла с лица Ребекки.
     Карамацца с явным сарказмом заметил:
     -- С кем я  сейчас говорю?  С  парой святош  или аскетов? Как будто  вы
никогда  не получали взяток,  хотя бы в те времена, когда были обыкновенными
фараонами,   топтавшими  улицы   и  зарабатывавшими  с  грехом  пополам   на
квартплату?
     Джек, глядя в настороженные, жесткие глаза старика, ответил:
     -- Да. Именно так. Я никогда в своей жизни не брал взяток.
     -- Даже как знак внимания?..
     - Нет.
     -- ...например,  за  благосклонность к  преступнику, которого совсем не
тянуло за решетку?
     - Нет.
     --  Или за порцию кокаина,  немного травки от  торговца,  которому надо
было, чтобы вы смотрели в другую сторону?
     - Нет.
     -- А бутылка виски или двадцать долларов на Рождество?
     - Нет.
     Карамацца внимательно разглядывал их минуту-другую. Облако снега вокруг
машины скрывало очертания города. Наконец он сказал как бы сам себе:
     -- Значит, мне довелось беседовать с двумя ненормальными.
     Он произнес это слово с полным презрением, настолько возмущала его сама
мысль о том, что где-то в мире могут быть честные чиновники.
     -- Вы ошибаетесь,  в  нас  нет ничего ненормального. Не все полицейские
охвачены  заразой  коррупции   и  взяточничества.  Я  сказал  бы  даже,  что
большинство этим не страдают.
     -- Нет, этим страдает абсолютное большинство, -- парировал Карамацца.
     Джек был настойчив:
     --  Неправда. У нас  есть, конечно, черные овцы,  но их  совсем мало. Я
горжусь людьми, с которыми работаю.
     Карамацца не отступал:
     -- Нет, большинство берут на лапу, в разной степени, но берут.
     -- Это неправда.
     Ребекка сказала:
     -- Нет смысла спорить с ним, Джек. Ему удобно верить в то, что всех нас
можно купить. Надо же оправдать то, что он творит сам.
     Старик тяжело вздохнул, открыл кейс, лежавший у него на коленях, достал
внушительный конверт и протянул его Джеку.
     -- Это должно вам помочь.
     Джек взял конверт, сохраняя безразличие.
     -- Что здесь?
     --  Успокойтесь,  не  деньги, это все,  что  мы смогли  узнать  об этом
человеке, Баба Лавелле. Адрес  его последнего местожительства, ресторан, где
он бывал  до начала войны  с нами и до своего  исчезновения, имена  и адреса
всех торговцев,  которые толкали его товар в течение последних двух месяцев,
хотя многих из них вы уже не сможете допросить.
     Ребекка, как всегда, выстрелила "в яблочко":
     -- Потому что вы их убрали?
     -- Ну зачем же так? Может, они просто уехали из города.
     -- Ну конечно!
     -- Короче, там только информация. Возможно, она у вас уже есть, хотя  я
склонен считать, что пока у вас нет таких данных.
     Джек спросил Карамацца:
     -- Зачем вы передаете ее нам?
     Старик приподнял наплывающие веки.
     -- Вы что, не понимаете? Я хочу, чтобы Лавелля нашли. Я хочу, чтобы его
остановили.
     Держа конверт в руке и хлопая им по колену, Джек сказал:
     -- Я думаю, у вас шансов найти его  куда больше, чем у нас. Он -- часть
вашего мира. Вы можете задействовать свои связи и источники информации.
     --  В этом случае обычные контакты не помогут.  Этот  Лавелль... Он  --
одиночка. Хуже того, создается впечатление, что он... мираж.
     Ребекка спросила:
     -- Вы-то уверены, что этот  Лавелль существует? Может быть, это  просто
фикция? Может быть, ваши враги его придумали, чтобы им прикрываться?
     Карамацца  ответил  с  такой  убежденностью,  что   одним  своим  тоном
поколебал скепсис Ребекки:
     --  Нет, он существует.  Он нелегально въехал  в Штаты  прошлой весной,
проследовав с Ямайки через Пуэрто-Рико. В конверт вложено его фото.
     Услышав  это, Джек поспешил  раскрыть  конверт  и, покопавшись,  извлек
фотографию размером двадцать на двадцать сантиметров.
     Карамацца объяснил:
     -- Это увеличенное  скрытое фото Лавелля, сделанное  в ресторане вскоре
после того, как он начал работать на нашей территории.
     "Господи, -- подумал  Джек, -- "наша территория"! Совсем как английский
герцог жалуется на крестьян, вторгшихся в пределы  его  полей  для  охоты на
лис!"
     Снимок  был  немного  размытый,  но лицо Лавелля вполне  пропечаталось.
Вглядевшись в него, Джек решил, что узнает гаитянца, встретив его на улице.
     Человек этот запоминался: очень темный негр с правильными чертами лица,
широкие брови, большие,  глубокопосаженные глаза,  высокие  скулы  и большой
рот. Он был  красив и даже эффектен. На фотографии он улыбался кому-то,  кто
не попал в объектив. Улыбка у него была чарующая.
     Джек передал фотографию Ребекке.
     Карамацца продолжал:
     --  Лавелль хочет отнять у меня бизнес,  уничтожить авторитет в  семье,
представить  меня  слабым и беспомощным. Меня! Понимаете, МЕНЯ!  Я  стою  во
главе организации вот уже двадцать восемь лет. МЕНЯ!
     Это был  уже  не бесстрастный  голос банкира, в нем  звучали  злость  и
ярость. Он не говорил, а выплевывал слова, словно они имели дурной вкус и он
хотел побыстрее избавиться от них:
     -- Но  это не самое худшее. Нет. Ему мой бизнес и  не нужен. Как только
он его заполучит, то сам сразу отойдет  и пустит в дело другие семьи. Он  не
хочет, чтобы дело было в руках кого-либо, кто носит  фамилию Карамацца.  Это
не борьба за контроль над территорией. Для Лавелля это только месть, желание
изолировать и деморализовать, заставить меня страдать. Он  хочет  уничтожить
мою империю, убив  моих сыновей  и племянников.  Всех, одного за  другим! Он
угрожает моим лучшим друзьям, всем, кто когда-либо что-либо для меня значил.
Он  обещает  убить   моих  драгоценных  внуков.  Всех  пятерых.   Вы  можете
представить, он  угрожает младенцам! Никакая месть, насколько бы оправданной
она ни была, не должна затрагивать детей.
     Ребекка спросила Карамацца:
     -- Он что, прямо говорил вам об этом? Когда? При каких обстоятельствах?
     -- Несколько раз.
     -- Так вы встречались с ним?
     -- Тогда бы его просто уже не существовало на этом свете.
     Расставшись с  имиджем  банкира,  позабыв о  спокойствии и величавости,
старый Карамацца  словно  окончательно превратился  в рептилию. Только  не в
простую  ящерку, а в  змею, облаченную  в костюм  за  тысячу долларов. Очень
ядовитую змею.
     Карамацца уточнил:
     -- Подонок Лавелль говорил все эти вещи по  телефону, каким-то  образом
откопав мой незарегистрированный номер. Я меняю его, но Лавелль узнает новый
практически сразу после его установки. Говорит, что, убив всех моих друзей и
родственников, он... собирается... Он собирается...
     Вспомнив  все  угрозы  Лавелля,  Карамацца  замолчал,  не  в  состоянии
говорить.  Ярость  сковала  его челюсти. Зубы сжались,  мышцы на шее и щеках
напряглись. Его магнетические  черные глазки светились теперь нечеловеческим
гневом и злобой -- у Джека по спине забегали мурашки.
     Когда Карамацца справился  с собой, он вновь заговорил,  но теперь  изо
рта его вылетел лишь резкий, жесткий шепот:
     -- Эта  сволочь,  вонючий черномазый,  кусок  дерьма,  он  сказал,  что
искромсает мою жену, мою Нину. Так и  сказал: искромсаю. А после нее  обещал
расправиться с дочерью.
     Тут голос старика смягчился:
     -- Моя Роза, моя прекрасная Роза, свет моей жизни! Ей двадцать семь, но
выглядит  она  на  семнадцать.  Очень  умная  девочка.  Кончает  медицинский
колледж. Собирается  стать  врачом. Кожа  --  как  фарфор, прекрасные глаза,
красивее я не видал.
     Он замолчал на минуту, видимо представляя свою Розу, и снова перешел на
злой и хриплый шепот:
     -- Лавелль сказал, что он изнасилует мою дочь и разрежет ее на  куски у
меня на глазах. Он смеет говорить мне подобные вещи!

     Старик снова замолчал, громко и глубоко дыша. Пальцы с длинными ногтями
судорожно сжимались и разжимались. Наконец он заговорил:
     -- Я хочу, чтобы вы остановили эту сволочь.
     -- Вы задействовали всех своих людей в поисках Лавелля? -- спросил  его
Джек. -- Использовали все возможности?
     - Да.
     -- Но так и не смогли найти?
     - Н-е-ет.
     В это протяжное "нет" Карамацца вложил всю свою боль, страх, ярость.
     -- Он  исчез  из Вилледжа и где-то скрывается. Вот почему я передаю вам
всю информацию. С фотографией Лавелля вы можете задействовать свою поисковую
систему, можете поместить ее в газетах, показать  по каналам  телевидения. И
тогда не только полицейские, каждый житель Нью-Йорка сможет опознать его. Уж
если я сам не  могу достать  Лавелля, то хочу, чтобы вы  схватили и упрятали
его куда-нибудь подальше. Когда он окажется за решеткой...
     -- Вы  найдете  возможность  добраться до него в тюрьме,  --  закончила
Ребекка фразу, которую Карамацца не стал бы произносить вслух. -- То есть мы
его арестуем, но он никогда не предстанет перед судом -- его убьют в тюрьме!
     Карамацца не стал опровергать эту мысль, но они-то знали, что это сущая
правда.
     Обращаясь к Карамацца, Джек сказал:
     --  Вы убеждены,  что Лавеллем  движет жажда мести. Но за что  он мстит
вам? Что заставляет его строить планы по уничтожению всей вашей семьи вплоть
до внуков?
     -- Я не стану этого говорить. Не могу. Потому что скомпрометирую себя.
     --  Вернее  говоря,  выдадите  информацию  для  обвинения,  -- заметила
Ребекка.
     Джек вложил фотографию Лавелля в конверт и заметил как бы невзначай:
     -- Я хочу поговорить с вами о Доминике.
     Дженнаро Карамацца вдруг словно бы ссохся при  упоминании имени убитого
брата.
     Джек быстро добавил:
     -- Я имею в  виду, что он, похоже, скрывался в этом отеле, зная, что за
ним  охотятся. Почему же  он  не забаррикадировался  в своей квартире или не
обратился за  помощью  к нам? В  этом  плане,  видимо, ваш  дом  в  Бруклине
превращен в неприступную крепость?
     Старик ответил:
     -- Да, мой дом -- это действительно крепость.
     Он медленно моргнул -- раз, два, -- совсем как настоящая ящерица.
     -- Это крепость, но она не гарантирует полной безопасности. Лавелль уже
добрался до моего дома.
     -- Вы хотите сказать, что он успел убить кого-то прямо в вашем доме?
     - Да.

     - Кого?
     -- Джинджера и Пеппера.
     -- Кто это?
     -- Мои собаки, пара папильонов.
     -- А-а-а...
     -- Ну, такие маленькие собачки, вы знаете.
     -- Я не  уверен,  что  точно представляю,  как они  выглядят, -- сказал
Джек.
     Ребекка пояснила:
     -- Это миниатюрные спаниели с длинной шелковистой шерстью.
     Карамацца оживился:
     -- Да, да, очень игривые.  Все  время играли и гонялись друг за другом.
Любили сидеть на руках и ласкаться.
     -- И они были убиты в вашем доме?
     Карамацца взглянул на Джека.
     -- Да,  прошлой ночью. Растерзаны  на  куски. Каким-то образом -- мы до
сих пор не знаем как -- Лавел-лю или кому-то из его людей удалось пробраться
в дом, убить моих дорогих маленьких собачек и уйти совершенно незаметно.
     Он хлопнул костлявой рукой по кейсу, голос его сорвался на фальцет:
     -- Черт возьми, это абсолютно невозможно. Мой  дом буквально запечатан.
Его охраняет целая небольшая армия!
     Он заморгал быстрее, но заговорил несколько спокойнее, чем прежде:
     -- Джинджер  и Пеппер были такими  ласковыми, они даже почти не  лаяли.
Собаки не заслужили такой смерти. Это были два маленьких невинных существа.
     Джек  сидел  ошарашенный:  этот  убийца,  этот  патриарх  наркобизнеса,
рэкетир  с  внушительным  стажем,  ядовитый  и опасный  человек-ящерица,  не
оплакавший гибель своего брата, на грани истерики из-за смерти двух собачек!
Он взглянул на  Ребекку. Та пристально смотрела на Карамацца -- с удивлением
и отвращением, как смотрят на какую-нибудь тварь, выползающую из-под камня.
     Старик продолжал:
     -- Ведь они же, в конце концов,  не были сторожевыми собаками,  никогда
ни на  кого  не  нападали и  не  представляли никакой опасности. Просто пара
симпатичных маленьких спаниельчиков...
     Не зная, как обращаться к главе мафии, Джек решил остановить Карамацца,
вернуть его из истерическо-патетического  состояния, куда он  мог  ухнуть. У
Джека еще были вопросы.
     -- Говорят, что Лавелль использует против вас черную магию.
     Карамацца кивнул:
     -- Он это тоже говорит.
     -- И вы верите?
     -- Похоже, он настроен весьма серьезно.
     -- Но сами-то вы верите в это?
     Карамацца посмотрел в окно на бушующий вокруг лимузина снег.
     Хотя Джек и ощущал, что Ребекка недовольно  щурится, он твердо повторил
вопрос:
     -- Вы верите в это?
     Карамацца повернулся от окна.
     --  Верю  ли  я, что черная магия  работает? Если бы  месяц  тому назад
кто-нибудь задал мне этот вопрос, я рассмеялся бы ему в лицо, но сейчас...
     Джек подсказал:
     -- Сейчас вы думаете, что, может быть...
     -- Да, действительно. Чем черт не шутит...
     Джек  заметил какую-то  перемену в глазах старика.  Они стали такими же
злыми, холодными и настороженными, как и  раньше. Правда, в  них появилось и
кое-что новое:  страх. А к таким  ощущениям этот старый  и  коварный ублюдок
явно не привык.
     -- Найдите его, -- сказал Карамацца.
     -- Постараемся, -- ответил Джек.
     Ребекка быстро добавила:
     -- Это наша работа.
     Ее  тон  и  слова как будто  хотели  отвести  мысль  о том, что в своих
действиях они  могли руководствоваться  заботой о  Дженнаро Карамацца и  его
кровожадном клане.
     -- Остановите его, -- попросил Карамацца.
     Его тон  никогда еще не был таким мягким  по отношению  к  полицейским.
Никогда. Он даже был на грани того, чтобы сказать "пожалуйста".
     Черный лимузин отъехал от тротуара и вырулил на дорогу, оставляя  после
себя глубокий след на снежном покрове.
     Джек и Ребекка минуту-другую провожали взглядом удалявшийся "Мерседес".
     Ветер  стихал.  Снег все еще падают, более густой, чем раньше. Снежинки
лениво опускались  на землю, и у Джека создалось впечатление, что он попал в
один  из  новомодных  стеклянных  домов,  в   котором,  если  его  потрясти,
начинается метель.
     --  По-моему, нам  лучше вернуться  в управление.  -- услышал он  голос
Ребекки.
     Джек вынул фотографию Лавелля из конверта и сунул ее себе в карман.
     -- Что ты опять придумал? -- насторожилась Ребекка.
     Вместо ответа Джек протянул ей конверт.
     -- Я