Мой  двоюродный  дед  Урия  Гаррисон  был не  из  тех  людей,  кому вам
захотелось бы стать поперек дороги -- вечно угрюмый, темнолицый, с косматыми
бровями  и  копной  жестких  черных  волос, он являлся неизменным  и  весьма
деятельным участником  всех  моих  детских  ночных  кошмаров.  Мне  довелось
встречаться с ним лишь в  очень юном возрасте.  Позднее он и мой отец крупно
повздорили  по какому-то поводу, и  вскорости отец  умер --  умер внезапно и
странно, задохнувшись  в  собственной постели за  сотню миль от Аркхэма, где
жил двоюродный  дед. Моя тетка  София открыто  порицала  последнего  и после
этого  прожила  недолго  --  бедняжка  свалилась  с  лестницы, запнувшись  о
какое-то  невидимое препятствие.  Кто  знает,  сколько еще людей подобным же
образом поплатились за собственную неосторожность? Рассказы о  темных силах,
с которыми якобы знался Урия Гаррисон, передавались из уст в уста с оглядкой
и только опасливым шепотом.
     Я  не  берусь  судить, в  какой  степени  эти  рассказы имели под собой
реальные  основания,  а  в какой  были  всего  лишь  пустыми  злонамеренными
сплетнями. Никто из членов нашей семьи не виделся с ним после смерти отца, а
моя мать  с  тех  пор и  до конца своих  дней питала к родному дяде глубокую
неприязнь,  даже ненависть;  но при  этом она  никогда  не  забывала  о  его
существовании. Не забывал и я -- как его самого, так и его старинный особняк
на  Эйлсбери-Стрит,  в  той части  Аркхэма, что  лежит на южном  берегу реки
Мискатоник  неподалеку от известного Пригорка Палача с его заросшим вековыми
деревьями кладбищем. Ручей, берущий начало на этом пригорке, протекает через
земли моего деда,  также  почти сплошь занятые  лесом. Он жил  один в  своей
обширной усадьбе, если не считать  какой-то женщины, которая -- как правило,
по ночам -- делала уборку в  доме.  Я хорошо  помнил эти комнаты с  высокими
потолками,  небольшие  окна,  из  которых в большинстве  случаев  были видны
только густые  заросли деревьев  и  кустарника;  помнил  полукруглый оконный
проем  над входной дверью и вечно  запертую глухую мансарду,  куда почему-то
никто  не  решался  заходить  в  дневное  время  и  где  строго  запрещалось
появляться  с лампой  или  свечой после  наступления темноты. Дома, подобные
этому,  не могут не оставить след в детском сознании, и, действительно,  все
время, пока я  в  нем  жил,  меня тревожили странные  фантазии,  а  порой  и
кошмарные сновидения, спасаясь от которых, я обычно бежал в  мамину спальню.
В одну  из таких  ужасных  ночей  я,  свернув  по  ошибке не в тот  коридор,
наткнулся на дедушкину  экономку;  мы  молча  уставились друг  на друга,  ее
неподвижное  лицо  не выражало никаких  эмоций -- мне оно показалось как  бы
висящим  в бесконечной  дали  пустого  пространства.  Оправившись от первого
потрясения, я  развернулся и бросился  наутек,  подгоняемый  новым  кошмаром
вдобавок к тем, что увидел во сне.
     Я никогда не скучал по своему двоюродному деду.  Мы не были с ним особо
близки в ту пору, когда я жил в его доме; позднее же наши контакты сводились
к ежегодной  отправке мною двух  коротких поздравительных открыток -- в день
рождения  старика  и на Рождество, --  которые неизменно оставлялись  им без
ответа.
     Тем большим сюрпризом явилось для меня сообщение о том, что именно я по
завещанию унаследовал всю его собственность, причем без каких-либо условий и
оговорок,  кроме  разве что  одного пункта, который  обязывал  меня провести
летние  месяцы  первого  года  после смерти  Урии  Гаррисона в его  усадьбе.
Выполнение  этой  стариковской причуды не  должно было доставить мне  особых
хлопот --  он недаром предусмотрительно упомянул о летних месяцах, прекрасно
зная, что  в  остальное время я  буду занят своей  преподавательской работой
вдали от Аркхэма.
     Я  не делал  секрета из своих  планов  относительно  этого неожиданного
наследства.  Аркхэм  к тому времени  заметно  разросся,  и городская  черта,
некогда удаленная от  дедовского дома, ныне  подошла к нему почти  вплотную,
так  что  в желающих приобрести  эту землю  недостатка  не было.  Я не питал
особой любви к  Аркхэму, хотя он и представлял для меня определенный интерес
благодаря  своей  старинной   архитектуре,  в  которой,  казалось,   оживали
новоанглийские  легенды  двухвековой давности. В любом случае,  перебираться
сюда  надолго  я  не  собирался.  Но  прежде,  чем  продать усадьбу  старого
Гаррисона,  я  должен  был, согласно  условиям завещания, провести в ней три
летних месяца.
     И вот в  июне  1928 года  я -- невзирая  на  протесты  и просьбы  своей
матери, уверявшей,  что  над  Урией  Гаррисоном  и  всей его  собственностью
тяготеет  какое-то   ужасное  проклятье  --  переселился  в  старый  дом  на
Эйлсбери-Стрит.  Мне не  потребовалось много времени для обустройства --  по
приезде из  Братлборо я застал  в  доме чистоту  и порядок. Очевидно, старой
экономке в свое время были даны соответствующие указания.
     Разъяснения на этот счет я  надеялся получить  у  мистера Сэлтонстолла,
поверенного  в делах моего двоюродного деда,  к которому я  направился, дабы
изучить все  подробности завещания. Однако  престарелый адвокат, по сей день
сохранивший приверженность к высоким воротничкам и строгим  черным костюмам,
отговорился полным неведением.
     -- Я никогда не бывал внутри дома, мистер Дункан, -- сказал он. -- Если
ваш дед распорядился содержать дом в порядке, он должен был передать кому-то
второй  ключ. У меня имелся только один  -- тот самый, что я переслал вам. О
существовании других ключей от дома мне ничего не известно.
     Что касалось последней воли Урии Гаррисона, то здесь все было предельно
ясно. Я должен был провести в доме три месяца -- июнь, июль и август -- либо
девяносто дней с момента моего  приезда, если дела задержат меня в Братлборо
после  первого  июня.  Никаких  иных  условий,  ограничивающих  мою  свободу
действий, в завещании указано не было --  в том числе и запрета на посещение
таинственной мансарды.
     --  Первое  время  у  вас,  возможно,  будут  нелады  с  соседями,   --
предупредил  меня мистер  Сэлтонстолл. --  Ваш двоюродный дед был  человеком
странным и  малоприятным  в общении. Он не позволял никому появляться вблизи
дома, соседи же, в  свою очередь, порвали  с  ним  знакомство -- в последние
годы  он  практически  не  выходил  за  пределы  усадьбы,  если  не  считать
регулярных  прогулок на  старое кладбище.  Злые языки  поговаривали,  что он
предпочитает компанию мертвецов обществу живых людей.
     -- А как он выглядел в последнее время? -- спросил я.
     -- Вы же  знаете,  это был очень крепкий,  энергичный старик, -- сказал
адвокат, -- но, как  это часто бывает, однажды заболев, он очень быстро сдал
и умер неделю спустя.  "Умер от  старости",  как заявил местный  доктор,  не
найдя иного определения для диагноза.
     -- А его рассудок?
     Сэлтонстолл натянуто улыбнулся.
     --  Ну, мистер Дункан,  коль уж  речь зашла о его рассудке,  вам должно
быть  известно, что  у людей имелись на  сей  счет серьезные сомнения. Взять
хотя бы его  интерес к  ведьмам, колдовству и прочей демонической дребедени.
На  одно  только  исследование  Салемского  процесса  он истратил целую кучу
денег. Впрочем, вы и сами убедитесь, когда заглянете в его библиотеку -- она
забита книгами подобного сорта. А в остальном, если не брать во внимание эти
его  причуды,  он  был достаточно  разумным, я бы  даже  сказал, расчетливым
человеком.
     Судя по этому описанию,  Урия  Гаррисон  нисколько не изменился  с того
времени,  когда  я  видел  его  последний раз,  еще  в  далеком  детстве. Не
изменился  и дом.  При виде его мне почему-то пришло  в  голову  сравнение с
кучкой  сгрудившихся  под  дождем  людей,  напряженно  вглядывающихся вдаль,
откуда  вот-вот  должен  появиться почтовый  дилижанс  --  именно  дилижанс,
поскольку   никакое  другое,  более  современное  средство  передвижения  не
вязалось с этим  двухсотлетним  домом, где по  сей день отсутствовали  такие
обычные   ныне  вещи„как  электрическое  освещение  и  водопровод.  За
исключением  мебели  и   кое-каких  элементов  отделки,  старое   здание  не
представляло ни малейшей ценности --  дело было в самом земельном участке, к
которому с каждым годом все ближе придвигались городские кварталы.
     Старинная мебель из вишневого, орехового и красного дерева сравнительно
неплохо сохранилась,  и я был почти уверен в том, что Рода -- моя невеста --
пожелает перевезти ее  в  наш новый дом, который я намеревался  построить на
средства, вырученные от продажи аркхэмской усадьбы. Наших совместных доходов
--  я  работал  на  факультете  английского   языка  и  литературы,  а  Рода
преподавала  филологию  и  археологию  --  вполне  хватило  бы на содержание
приличного особняка.
     Я  решил,   что  в  течение   трех   месяцев   как-нибудь  проживу  без
электричества и водопровода; труднее было обойтись без телефона, поэтому я в
первый же  день отправился в Аркхэм и договорился  о скорейшем проведении  в
усадьбу телефонной линии. По пути я завернул на телеграф и отправил послания
моей  матери  и Роде, в которых сообщил о своем благополучном вселении в дом
Гаррисона и, кроме того,  пригласил Роду прикхать сюда на досуге и осмотреть
мою новообретенную собственность. Плотно пообедав в ресторане, я закупил еще
кос-каких продуктов, не желая возиться с растопкой старинной кухонной плиты,
и поехал обратно в свою временную резиденцию.
     В  то время я работал  над докторской  диссертацией и захватил  с собой
необходимые книги  и документы;  кроме того,  к моим услугам была библиотека
Мискатоникского университета, расположенного всего лишь в миле от усадьбы --
там  я  мог  найти  все  недостающие сведения  о  Томасе  Харди и топографии
Уэссекса.  Просидев  за  работой  до  вечера,  я  почувствовал  усталость  и
отправился  в спальню  деда,  которая,  в  отличие от  комнаты  для  гостей,
находилась на втором этаже. Так завершился первый день  моего  пребывания  в
доме Урии Гаррисона.
     II
     Рода  приятно  удивила  меня,  приехав  уже  на следующий  день --  без
предварительного уведомления, сама  за  рулем  двухместного  родстера.  Рода
Прентис -- это чопорное  имя никак не  шло столь жизнерадостной и энергичной
девушке. Я не слышал шума двигателя и скрипа отворяемой двери и вздрогнул от
неожиданности, когда в холле раздался знакомый голос:
     -- Адам! Ты здесь?
     Выйдя из кабинета, где я сидел за книгами -- при свете лампы, поскольку
день был  пасмурным и  надвигалась гроза  -- я  увидел  ее:  дождевые  капли
блестели   в  распущенных  по  плечам  светлых  волосах,  тонкие  губы  были
полуоткрыты, а голубые глаза с любопытством оглядывали обстановку дома.
     Обнимая свою невесту,  я почувствовал, как по  телу ее пробежала легкая
дрожь.
     -- Неужели  ты должен будешь три месяца жить в этом доме?! -- вскричала
она.
     --  Он как  будто  специально  предназначен  для  написания  докторских
диссертаций, -- улыбнулся я. -- Здесь никто меня не беспокоит.
     --  Но  меня беспокоит  сам дом, --  сказала Рода  с необычной для  нее
мрачной серьезностью. -- Здесь как-то жутко.
     --  Все, что  было здесь жуткого, теперь уже мертво.  Я говорю  о своем
двоюродном деде. Когда он был жив, этот дом и впрямь казался мне средоточием
зла.
     -- Он кажется таким и сейчас.
     -- Ты что, действительно веришь в призраков?
     Она хотела сказать что-то еще, но я сменил тему разговора.
     --  Ты подоспела  как  раз к  обеду.  Едем в Аркхэм,  там неподалеку от
Французского Холма есть очень приличный старомодный ресторанчик.
     Она  промолчала,  хотя  по  се нахмуренным бровям  я  видел, что ей  не
терпится высказать какую-то мысль. За обедом ее  настроение улучшилось, и мы
добрых два часа просидели  в  ресторане, говоря  о своей работе  и  о  наших
планах  на будущее.  По возвращении  в  усадьбу я  предоставил  Роде на ночь
комнату для  гостей,  которая находилась как раз  под моей спальней, так что
она  могла  просто постучать  в  потолок,  если ей,  как я выразился, "будут
слишком уж досаждать всякие призраки".
     Шутки  шутками,  но  я  и  впрямь почувствовал, как после приезда  моей
невесты  в  атмосфере дома  появилась какая-то  напряженность. Казалось, дом
освободился от спячки и теперь внимательно  следил  за  каждым  моим  шагом,
словно  был осведомлен о моих  намерениях  продать дедовскую собственность и
догадывался об  опасности, грозившей ему в  этом  случае, ибо новый владелец
почти  наверняка распорядился  бы  о  его  сносе. Ощущение  это необъяснимым
образом завладевало  мной, усиливаясь на  протяжении всего вечера.  Впрочем,
если подумать,  здесь не было  ничего особо странного -- любой  дом с годами
накапливает своего  рода энергию, получая ее от  людей, которые поколение за
поколением живут и умирают в его стенах. Соответственно, чем старше дом, тем
сильнее проявляется его энергетическое поле.  Именно обилие старинных зданий
придаст  Аркхэму  его  неповторимую  атмосферу,  и дело  здесь не  только  в
архитектуре  города, но  и  в людях,  чьи дела, помыслы  и  судьбы  наложили
незримый отпечаток на дома и вещи, окружавшие их при жизни.
     В этот  момент мои мысли приняли иной оборот -- а что, если тревожившие
меня ощущения были  вызваны  не просто импульсивной реакцией Роды на мрачную
обстановку дома, а  самим  фактом ее  появления  здесь, ускорившим  развитие
событий,  которые  при иных  обстоятельствах подготавливались бы  исподволь,
медленно и незаметно?..
     Было уже довольно поздно, когда мы разошлись по своим комнатам. Я уснул
почти сразу, благо дом  находился в стороне от проезжей дороги; кроме  того,
насколько я успел заметить, здесь никогда не было шорохов и скрипов, обычных
для большинства старых домов. Засыпая, я слышал, как  Рода  внизу беспокойно
ходит по комнате -- она еще не ложилась.
     Далеко за полночь я внезапно открыл глаза.
     Несколько секунд  я  лежал  неподвижно,  силясь понять,  что  послужило
причиной моего  пробуждения. Звуки собственного дыхания? Чье-то  постороннее
присутствие? Или то и другое вместе?
     Я  вытянул  руку  и  тотчас наткнулся  --  ошибки быть  не  могло -- на
обнаженную женскую грудью. Одновременно  я почувствовал рядом с собой жаркое
прерывистое дыхание -- еще миг,  и  кровать опустела, и я скорее угадал, чем
услышал, как кто-то открыл дверь и вышел прочь из моей спальни.
     Окончательно проснувшись, я сбросил легкую простыню -- ночь была душной
и влажной, и я спал без одеяла, --  выбрался  из постели, слегка трясущимися
руками зажег  лампу и долго  в одних трусах стоял  посреди комнаты, не зная,
что предпринять дальше.
     Признаться, я сперва  подумал было о Роде, что лишь доказывает  степень
моей растерянности, поскольку подобный поступок был совсем не в  ее  духе --
пожелай она провести ночь в  моей постели, она бы прямо  так и сказала;  это
случалось между  нами уже не раз. И потом, женская грудь,  которую я нащупал
рукой,  была  не упругой  и  восхитительно  округлой, как у  моей невесты, а
старой и вялой, с большими дряблыми сосками.  Прикосновение к ней не вызвало
у меня никаких чувств, кроме ужаса и отвращения.
     Взяв лампу, я вышел из комнаты, намереваясь обыскать дом. В тот момент,
когда я достиг  центрального  холла,  где-то  высоко  вверху  и --  как  мне
показалось -- вне дома  раздался истошный женский вопль, в котором явственно
слышались боль и  страх. Звук  этот,  медленно угасая, проплыл  над  домом и
вскоре окончательно растаял в вышине. Все это продолжалось не более тридцати
секунд,   в  течение  которых  я  стоял  совершенно   неподвижно,  а  затем,
развернувшись, медленно отступил в свою спальню.
     Прошло еще около часа, прежде чем я вновь задремал, а когда на рассвете
проснулся,  воспоминания о  ночных  событиях  перемешались  в моей  голове с
обрывками сновидений, так что я уже готов был усомниться в их реальности.
     Однако,  появившись  на  кухне, где  Рода  была  занята  приготовлением
завтрака; я по выражению ее лица сразу догадался, что здесь не все ладно.
     -- Этой ночью в доме была посторонняя женщина!  -- сказала она, даже не
ответив на мое приветствие.
     -- Значит, это мне не приснилось! -- вскричал я.
     -- Кто она такая? -- Рода смотрела на меня в упор.
     -- Понятия не имею.
     -- Что за причуда -- затевать уборку в доме среди ночи,  --  продолжила
она. -- Эта женщина...
     -- Так ты ее видела?
     -- Видела, разумеется. А что, тебя это удивляет?
     -- И как она выглядела?
     -- Она показалась мне довольно молодой,  но  только  сначала -- потом у
мсня возникло впечатление, будто я вижу перед собой древнюю старуху. Ее лицо
было лишсно всякого выражения -- словно  окаменело,  и только глаза казались
живыми.
     -- А она тебя заметила?
     -- Вряд ли. По крайней мере, я в этом не уверена.
     -- Все точно!  -- воскликнул я. -- Это была  экономка моего двоюродного
деда!  Когда  я  сюда приехал, в доме  была чистота, ни одной пылинки. Да  и
сейчас  -- посмотри вокруг. Старик  не отменил своих прежних распоряжений, и
она продолжает приходить  сюда  каждую ночь.  Однажды  в  детстве я  ее  уже
видел...
     --  Чушь какая-то! Урия Гаррисон  умер в марте  -- больше  трех месяцев
назад. Самый  последний дурак давно бы уже сообразил, что раз хозяина нет  в
живых, приходить сюда незачем. В конце концов, кто ей платит?
     И действительно -- кто? Я ничего не мог на это ответить.
     Разумеется,  я  не  стал распространяться обо всех  подробностях ночных
событий. Я только заверил Роду, что ни разу не видел этой женщины со времени
той первой и единственной встречи,  когда еще  малолетним ребенком застал ее
за ночной уборкой.
     -- Я  хорошо запомнил ту же самую особенность, о которой говорила ты --
странную невыразительность ее лица.
     -- Адам, это было более двадцати лет назад, -- сказала Рода. -- Вряд ли
мы с тобой видели одну и ту же женщину.
     -- Почему  бы нет? Во  всяком  случае, я не исключаю такой возможности.
Как бы то ни было, у нсе имеются ключи от  дома. А мистер Сэлтонстолл уверял
меня в обратном.
     -- Сейчас это не так уж важно. Мне хотелось бы знать другое... Впрочем,
ты приехал сюда лишь накануне и просто не успел бы нанять прислугу.
     -- Я и не пытался.
     -- В  это  я верю. Ты  не пошевелишь и пальцем, чтобы убрать пыль, даже
если,  будешь  сидеть  в  ней по  самые  уши.  --  Она  пожала  плечами.  --
Обязательно  выясни, кто эта женщина, и запрети ей здесь  появляться.  Вовсе
незачем давать людям лишний повод для сплетен.
     Покончив с этой темой, мы наконец приступили к завтраку, после которого
Рода должна была отправляться в обратный путь.
     За едой мы почти не разговаривали, Рода  казалась чем-то озабоченной  и
отвечала на мои вопросы лишь односложными репликами, а потом ни с того ни  с
сего воскликнула:
     -- О, Адам! Разве ты не чувствуешь это?
     -- Чувствую что?
     -- Что этот дом хочет тобой завладеть. Не ты им,  а  он тобой -- я  это
чувствую. Он тебя как будто подстерегает.
     После  минутного  замешательства,  я  начал  с  самым  серьезным  видом
втолковывать ей, что дом  этот является неодушевленным объектом и кроме меня
-- да еще, быть может,  каких-нибудь  мышей  --  здесь нет  ни одного живого
существа, а само по себе  здание не может хотеть или не хотеть чего бы то ни
было.
     Как  ни странно, ее  мои  слова  не  убедили,  и когда  час  спустя она
собралась уезжать, я вдруг услышал ее умоляющий голос.
     -- Адам, поехали вместе -- прямо сейчас.
     -- Ты хочешь, чтобы я лишил нас обоих целого состояния ради одной твоей
прихоти?
     -- Это вовсе не прихоть, Адам. Будь осторожен.
     На том мы и расстались. Рода обещала заехать ко мне еще через некоторое
время и попросила писать  ей чаще и  подробней  обо  всем, что  здесь  будет
происходить.
     III
     События этой  ночи пробудили во  мне воспоминания далекого детства -- я
вновь живо  представил  себе  зловещий  и мрачный  облик  Урии  Гаррисона  и
припомнил свои  детские фантазии  и страхи,  связанные  с  наглухо  закрытой
мансардой,  куда  не  смел  входить  никто  из  нашей семьи  за  исключением
двоюродного деда. И вот  я решил, что настала пора  проникнуть в  мансарду и
разобраться, наконец, со всеми дедовскими секретами.
     Вчерашняя дождливая погода сменилась ярким солнцем, которое, врываясь в
раскрытые окна, придавало внутреннему  убранству  дома  оттенок спокойной  и
благородной старины, не имевшей ничего общего с теми зловещими образами, что
прежде рисовало мне воображение. Этот день  был  как будто специально создан
для  того, чтобы раз и  навсегда покончить с темными  загадками прошлого. Не
долго думая, я взял связку ключей, переданную мне  мистером Сэлтонстоллом, и
отправился наверх, прихватив с собой керосиновую лампу, поскольку в лишенной
окон мансарде не было никакого естественного освещения.
     Что касается ключей, то они не понадобились. Мансарда была не заперта.
     "И пуста",  -- подумал я, перешагнув  порог и оглядываясь  по сторонам.
Впрочем, не совсем пуста.  Посреди комнаты стоял один-единственный  стул, на
котором  лежали предметы женской одежды и резиновая  маска --  из числа тех,
что  отливают  по  форме  человеческого  лица.  Поставив  лампу  на  пол,  я
приблизился, чтобы внимательно рассмотреть эти вещи.
     Вот что я обнаружил: простое  домашнее платье из хлопчатобумажной ткани
очень старомодного фасона  и расцветки с преобладанием серых и темных тонов,
передник, пару резиновых перчаток, чулки  с подвязками, комнатные  туфли  и,
наконец, маску. Последняя оказалась вполне обычным  изделием подобного рода,
если  не считать прикрепленного к ней парика --  необычным был лишь сам факт
нахождения ее  среди этих  вещей. Одежда скорее всего принадлежала  экономке
Урии Гаррисона -- вероятно, она пользовалась этой комнатой для переодевания.
С другой стороны, если это  делалось с  ведома старика, мне  было непонятно,
почему  он  позволял уборщице так  запросто входить  в мансарду,  являвшуюся
запретной зоной даже для его близких родственников.
     С маской тоже было не все ясно. Вряд  ли она завалялась здесь по чистой
случайности;  на  ощупь  резина была не затвердевшей,  а  мягкой и гибкой --
стало быть, ею пользовались еще сравнительно недавно. Потрогав рукою  пол, я
убедился,  что   мансарда,  как   и   весь  дом  в  целом,   содержалась   в
безукоризненной чистоте.
     Закончив  осмотр одежды, я поднял лампу повыше и  только сейчас заметил
рядом со своей тенью другую, огромную тень, захватывавшую всю высоту стены и
часть  скошенного потолка  мансарды -- темное расплывчатое пятно, как  будто
выжженное  на  дереве  языками  пламени.  Приглядевшись,  я обнаружил  в  ее
очертаниях сходство  с человеческой фигурой, точнее -- с уродливо искаженной
человеческой  фигурой,  поскольку  на  месте  головы  у  нее  было  какое-то
непропорционально маленькое бесформенное пятно.
     Когда я попытался  подойти к стене  поближе, контуры тени расплылись  и
почти  исчезли. Насколько я  мог судить, дерево  в этом  месте и впрямь было
опалено чем-то  похожим на струю пламени.  Отступив  на  несколько  шагов, я
прикинул  угол падения тени и, сделав  нехитрый расчет, пришел к выводу, что
источник пламени должен был находиться где-то на уровне пола.
     Повернувшись  кругом, я  тщательно  исследовал  противоположную сторону
комнаты  и  обнаружил  в  искомой  точке,  прямо  напротив  тени,  небольшое
отверстие в  том месте, где пол  мансарды  сходился с крышей -- в этой части
дома между полом и скатом крыши не было промежуточной перегородки. Отверстие
по размерам  не превосходило  обычную мышиную норку, да оно  и не могло быть
ничем  иным; куда  больше  меня  заинтересовали  начертанные на полу красным
мелом  или масляной  краской странные  геометрические фигуры,  расположенные
таким образом, что мышиная нора оказывалась как бы притягивающим их центром.
Я  вспомнил  о  черной магии, к  которой,  по  слухам, был  неравнодушен мой
покойный родственник,  однако  в этих рисунках не было  ничего  похожего  на
пентаграммы, тетраэдры  и круги, связанные в моем представлении с различными
колдовскими действиями -- скорее наоборот.
     Я поднес  лампу поближе и увидел лишь беспорядочное переплетение линий,
которые -- стоило  мне отойти на  несколько  шагов  назад,  к  самому центру
мансарды  -- вновь  сложились в  рисунок,  расположенный  как будто  в  иной
пространственной плоскости. Когда был сделан рисунок -- тридцать, а может, и
его лет  назад -- определить  я не  смог, хотя его давнее происхождение было
вполне очевидным.
     По  мере  того, как я  обследовал сначала  огромную  тень, а  после  --
загадочные линии на  полу  перед  мышиной  норой,  я  чувствовал  постепенно
нараставшее  напряжение,  которое,  казалось,  исходило   отовсюду;  у  меня
возникло впечатление, будто мансарда -- как ни странно это звучит -- ЗАТАИЛА
ДЫХАНИЕ,  наблюдая за моими  действиями.  Огонек  фитиля  задрожал  и  начал
коптить, темнота вокруг заметно сгустилась. На  какой-то  миг я ощутил  себя
как бы висящим в бездонном пространстве космоса, тогда как Земля, вращаясь в
обратную  сторону, исчезала где-то  далеко  внизу -- но  этот момент прошел,
нормальное  вращение  Земли  восстановилось,  комната  вновь  была освещена,
фитиль горел ярко и ровно.
     Мое отступление из мансарды сильно смахивало на бегство; в памяти вновь
ожили  фантастические чудовища из  моих детских кошмаров  -- казалось, будто
они преследуют меня по пятам. Очутившись на лестнице, я отер со лба и висков
капли холодного пота,  погасил  лампу, и,  понемногу  приходя в  себя, начал
спускаться  вниз.  На  сей раз  тревожные  предчувствия моей  невесты уже не
представлялись  мне лишенными всякого повода. Тем не  менее,  я не собирался
отказываться от  дедовского наследства и потому должен был провести в старом
доме все три долгих  летних месяца,  каких бы тревог  и волнений  мне это не
стоило.
     Я не  бсз оснований горжусь своим  методическим  складом ума. Иногда  в
шутку Рода называет меня "маленьким  педантом" --  имея  в виду, разумеется,
мое  пристрастие  к  абсолютно  точному  и  достоверному  изложению  фактов,
касающихся книг, писателей и вообще  всех обстоятельств литературной  жизни.
Если  уж я  за что-то берусь, то  не  успокаиваюсь,  пока не  довожу дело до
конца. И вот теперь передо мной стояла задача --  найти разумное  объяснение
ночному происшествию и тому, что мне довелось увидеть и пережить в мансарде.
Неужели я в обоих случаях оказался жертвой галлюцинаций?
     Прежде всего следовало разобраться с экономкой.
     Телефонный  разговор  с  мистером  Сэлтонстоллом  не  внес  в это  дело
ясности. Он лишь еще раз подтвердил  то, что сказал  мне  накануне -- он  ни
разу не слышал, чтобы Урия  Гаррисон нанимал кого-нибудь для ухода за домом,
и ничего не знал о наличии второго ключа.
     -- Впрочем,  вам,  мистер  Дункан, должно  быть известно,  -- сказал он
напоследок, -- что ваш двоюродный  дед  был  очень  скрытным и необщительным
человеком.  Если  он не хотел, чтобы люди знали о каких-то его  делах, то --
можете не сомневаться  -- именно так оно и случалось. Хотя, почему бы вам не
поспрашивать у соседей? Я-то бывал в доме лишь пару раз, а они год  за годом
торчат  поблизости. Соседи, знаете ли,  народ любопытный --  от них мало что
может укрыться.
     Поблагодарив его за совет, я попрощался и повесил трубку.
     С соседями все обстояло не так уж просто. К ним нужно было найти особый
подход.  Я  уже  отмечал,  что  усадьба Гаррисона стояла  как  бы на отшибе;
ближайший  дом находился в сотне  метров отсюда  и  первое время казался мне
вообще необитаемым. Однако на  сей раз, выглянув из окна, я заметил  на  его
крыльце человека, который грелся на солнышке, сидя в кресле-качалке.
     Так и не придумав никакого  подходящего повода для  знакомства, я решил
вести разговор напрямик.  Выйдя из  дома, я быстрым  шагом  пересек лужайку,
разделявшую две усадьбы. Человек в качалке оказался глубоким старцем.
     --  Доброе утро, сэр, -- приветствовал я его. -- Не  могли бы вы помочь
мне в одном вопросе?
     -- А кто вы, собственно, такой? -- прозвучало в ответ.
     Я  представился,  объяснив, что являюсь  наследником мистера Гаррисона.
Мой собеседник тотчас оживился.
     -- Дункан,  говорите? Старик ни разу  вас не поминал.  Да и, сказать по
правде, беседовал-то  я  с ним  всего раз десять  за эти годы. Чем могу быть
полезен?
     -- Я бы хотел найти женщину, которая при нем занималась уборкой в доме.
     Он быстро взглянул на меня из-под прищуренных век.
     -- Молодой человек, я и сам был бы не прочь взглянуть на нее поближе --
из чистого любопытства. Она не появляется нигде, кроме дома вашего деда.
     -- Вы видели, когда она приходит?
     -- Нет. Видел ее только в окнах, по ночам.
     -- А когда она покидает дом?
     -- Не знаю. Я не видел ее ни входящей, ни выходящей. Вообще не видел ее
при свете дня. Может, она живет где-то внутри -- откуда мне знать?
     Его  слова  меня порядком озадачили. Сперва я подумал было, что  старик
намеренно  вводит  меня  в  заблуждение,   но  вскоре  отбросил  эту  мысль,
убедившись в его искренности.
     -- Это еще не все, Дункан. Вы уже видели голубые огни?
     -- Нет.
     -- А слышали что-нибудь странное?
     Я замешкался с ответом.
     -- Значит, слышали, --  ухмыльнулся старик. --  Ну-ну,  старый Гаррисон
любил  заниматься этакими  вещами. Не удивлюсь, если он и сейчас  занимается
ими.
     -- Мой двоюродный дед скончался еще в марте, -- напомнил я.
     -- А чем вы мне это докажете? -- спросил он.  -- Нет, конечно, я видел,
как  из дома вытащили гроб и отнесли его на кладбище -- но это все, что  мне
известно. Я не знаю, кто или что находилось в гробу.
     Старик  продолжал  разглагольствовать в том же  духе,  но, кроме  своих
догадок  и  подозрений, не  смог  сообщить  ничего  конкретного.  Многое  из
сказанного я  уже слышал раньше - о нелюдимости моего деда, о  его  занятиях
"дьявольскими штучками",  и  о том,  что мертвый Урия Гаррисон гораздо лучше
живого -- "если  только  он и  вправду мертв".  Старик  назвал усадьбу  деда
"дурным  местом" и  в заключение  признал, что,  если ее хозяина оставляли в
покое, тот не причинял никакого  вреда соседям. А беспокоить его опасались с
тех пор,  как старая миссис Бартон однажды вздумала  пойти к  нему в  дом  и
выбранить его за то, что он тайком от  людей держит у себя какую-то женщину.
На следующее  утро  миссис Бартон была найдена  мертвой  в  своей спальне --
"разрыв сердца от испуга", как объяснил ее смерть мой собеседник.
     На примере этого разговора я убедился, что обращаться  за информацией к
соседям не имело  смысла. Оставался  еще один источник -- личная  библиотека
моего покойного деда, где я обнаружил весьма солидную подборку книг, древних
и современных,  так или  иначе связанных с  черной магией и колдовством. Там
были старинные издания Олауса Великого, Евнапия, де Рохаса, а также "Malleus
Maleficarum" и множество иных сочинений, названия которых  мне ровным счетом
ничего  не говорили  -- "De Natura Daemonum" Анания, "Quaestio de Lamiis" де
Виньята, "Fuga Satanae" Стампа и многие другие.
     О том,  что мой дед внимательно прочел все эти книги, свидетельствовали
бесчисленные пометки  и замечания, сделанные его  рукой на полях. Я с трудом
разбирал  старинный   шрифт,   но   главное  было  ясно   --  Урия  Гаррисон
интересовался не просто  демонологией и  колдовством  в их  распространенном
понимании, но в первую очередь всем, что было связано с суккубами, а также с
переходом некой "сущности" из одного состояния в другое -- перевоплощениями,
двойниками и тому подобными  вещами. Немало  пометок  было сделано  напротив
магических  формул и  заклинаний,  имевших  своей  целью  причинение  смерти
кому-либо в отместку за нанесенную обиду.
     Перелистывая  страницу за  страницей,  я  постепенно  перестал обращать
внимание на сам  текст, сосредоточившись на  замечаниях и сносках, в которых
из  книги в книгу повторялась одна и та  же тема -- о "сущности", "душе" или
"жизненной силе",  как  по  разному именовалось это  понятие, о  возможности
обретения новой телесной  оболочки путем изгнания  оттуда прежней  "души"  и
вселения на  ее место  иной, чужеродной  "сущности". Нельзя сказать, чтобы я
был  очень удивлен, разбирая дедовские каракули  -- в конце концов, мало  ли
какой  еще  вздор  может прийти в  голову  престарелому  одинокому человеку,
находящемуся на самом пороге смерти.
     Я все еще возился с книгами, когда раздался телефонный звонок. Это была
Рода, и звонила она из Бостона.
     --  Бостон! --  я  был в недоумении. --  Не очень-то  далеко  ты успела
отъехать к этому времени.
     --  Я  задержалась  здесь,  чтобы  посмотреть  в  библиотечных  архивах
некоторые редкие книги. Это касается твоего покойного родственника.
     -- А книги, наверное, о колдовстве, -- догадался я.
     -- Да. Адам, я думаю, тебе лучше будет уехать из этого дома.
     -- И ни  за  что ни  по что отказаться  от целого состояния?  Благодарю
покорно.
     --  Не  будь таким  упрямым.  Я тут  провела  небольшое исследование  и
кое-что  выяснила.  Только не  перебивай, послушай меня  серьезно.  Твой дед
неспроста  выдвинул  такое условие --  ты был нужен ему для какой-то  вполне
определенной цели. Добра из этого не выйдет, вот увидишь. Как ты там вообще?
     -- Я в полном порядке.
     -- Ничего ТАКОГО не случалось? Ты понимаешь, о чем я говорю.
     Я в подробностях описал все события этого  дня. Она слушала меня молча,
а когда я закончил, снова взялась за свое.
     -- Ты должен немедленно уехать оттуда, Адам.
     По мере  того, как она говорила, во мне нарастало  раздражение. С какой
стати  она взяла  на себя право распоряжаться моими поступками?  Она всерьез
уверена, будто  лучше меня самого  знает, что  идет мне во благо,  а  что во
вред. Нет, это уж слишком!
     -- Я остаюсь здесь, -- сказал я твердо.
     -- Но,  Адам, эта  тень в  мансарде  -- ты разве  не  понял? Оттуда, из
отверстия, появляется что-то неведомое и ужасное. Именно его тень выжжена на
стене.
     Я не выдержал и рассмеялся:
     -- Я всегда говорил, что женщины -- создания нерациональные.
     -- Адам, то, что бродит ночью по дому -- это не человек. Я боюсь.
     -- Приезжай ко мне, -- сказал я, -- и не бойся. Я буду тебя защищать.
     Она повесила трубку.
     IV
     Следующая ночь  оказалась  богатой  на то, что  я с недавних  пор решил
считать галлюцинациями. Все началось со звука шагов на лестнице вскоре после
того, как я лег в постель. Несколько секунд я прислушивался, а затем, встав,
осторожно прокрался к двери и, слегка приоткрыв ее, выглянул наружу.
     Женщина только  что  миновала  мою дверь, направляясь на первый этаж. Я
бросился назад к своему чемодану, вытащил из  него  халат --  которым до сей
поры  еще не имел случая воспользоваться -- и поспешил вниз, надеясь застать
ее за работой.
     Я старался  двигаться как можно тише, нащупывая ногами ступени. Лампу я
не  взял, но лунный свет, проникая в окна, отчасти рассеивал мрак и позволял
мне ориентироваться. На полпути  вниз  я начал  испытывать уже знакомое  мне
ощущение -- как будто за мной следили.
     Я обернулся.
     В темной пропасти позади и чуть выше меня неподвижно висел призрак Урии
Гаррисона -- заросшее  бородой  лицо,  горящие  глаза,  копна густых  волос,
высокие, туго  обтянутые кожей скулы -- ошибиться было невозможно. С  минуту
мы молча смотрели  друг  на друга,  а  затем  видение исчезло, сжалось,  как
проколотый булавкой воздушный шарик; осталась лишь тонкая лента из какого-то
темного вещества, которая, змееподобно извиваясь, поплыла вниз по лестнице и
растаяла без следа в нескольких метрах от того места, где я стоял.
     Выйдя из  оцепенения,  я попытался рассуждать здраво и в конечном счете
пришел к  выводу,  что  в данной галлюцинации  не было ничего  неожиданного,
поскольку в  течение целого  дня мои  мысли так или иначе  вращались  вокруг
двоюродного деда и его колдовских занятий Странно только, что призрак явился
мне  наяву --  или это все  же  был сон? Я  долго соображал, как  и  зачем я
очутился на  лестнице,  и уже  направился  было  обратно  в спальню,  когда,
наконец, вспомнил о  ночной женщине. Я должен был ее выследить. Собравшись с
духом, я зашагал по ступеням вниз.
     На  кухне горел свет -- лампа была зажжена, но  светила тускло и как-то
неровно. Я подкрался к двери и заглянул, внутрь.
     Женщина  была  здесь и, как всегда, занималась  уборкой. Настал  момент
заговорить с ней и потребовать объяснений.
     Я уже открыл было рот, но что-то  меня задержало.  Эта женщина вызывала
во  мне  инстинктивное  отвращение. Я  вдруг  вспомнил  прежнюю  экономку, с
которой однажды встречался в  детстве, и, приглядевшись, узнал в нынешней ту
же  самую женщину.  Ее  неподвижное,  лишенное  выражения лицо нисколько  не
изменилось  за двадцать прошедших лет,  движения были  столь же размеренны и
однообразны  --  и  даже  платье  ее показалось мне тем  же самым! Я  уже не
сомневался в том, что именно она прошлой ночью была у меня в постели.
     С трудом  преодолевая отвращение, я шагнул через порог, с моих губ  уже
готов был сорваться сердитый окрик.
     Но я не издал ни звука. Она  медленно  повернула голову, и на несколько
мгновений наши взгляды  скрестились -- я  увидел  страшную  огненную бездну,
глаза,  не  имевшие  ничего   общего  с   человеческими.  Это   было  что-то
непередаваемое - голод и  похоть, ненасытная,  всепоглощающая злоба пылали в
ее взоре.  В остальном эта встреча точь-в-точь повторяла ту, что запомнилась
мне  с детских  лет  -- женщина стояла  совершенно неподвижно,  лицо ее,  за
исключением глаз, не выражало ни малейших эмоций. Не в силах более выдержать
этот взгляд, я попятился за порог, в спасительную темноту холла.
     Одним духом взбежав  вверх по лестнице, я закрыл за собой дверь комнаты
и замер, прислонясь к  ней спиной. По  лицу моему струился пот, мысли были в
ужасном  смятении  - да, конечно, это существо  не  могло быть  обыкновенной
женщиной; между ней и  покойным дедом  существовала какая-то особая связь, в
силу  которой она  до сих  пор  каждую ночь  приходит  в  дом и  механически
выполняет свою работу. Но вот откуда приходит -- это оставалось загадкой.
     Я  все еще стоял  за  дверью, когда на лестнице вновь  раздались  шаги.
Сперва я подумал, что она опять -- как в прошлую ночь -- направляется ко мне
в спальню, и весь похолодел от ужаса. Но шаги миновали  второй этаж и начали
подниматься по лестнице, ведущей в мансарду.
     По  мере ее удаления ко мне возвращалась  былая  решимость,  и, в конце
концов, я отворил дверь и выглянул наружу.
     Повсюду  была  темнота.  Но  нет  --  наверху,  там,  где  заканчивался
лестничный пролет, из-под двери мансарды пробивалось голубоватое свечение. Я
медленно двинулся вверх, с каждым моим шагом свечение как будто ослабевало.
     Дойдя до двери мансарды,  я прижался  к ней  ухом. Ни звука.  Я  рывком
распахнул дверь.
     Женщины в комнате не было. И только у  самого пола, в том месте, где он
смыкался с крышей, разливалось пятно голубого света, который, словно вода из
раковины, стремительно  вытекал  наружу через  мышиную нору! В  то  же время
окружавшие  ее каббалистические  рисунки светились сами  по себе, и свет  их
также медленно угасал.
     Я зажег спичку и огляделся. Женское платье, как и в прошлый раз, лежало
на стуле. Здесь же была и маска.
     Подойдя к стулу, я дотронулся рукой до маски.
     Она была еще теплой.
     Спичка догорела и обожгла мои пальцы.
     Теперь меня обступала сплошная стена мрака. Но с той  стороны, где была
расположена мышиная нора, исходило необъяснимое  притяжение, столь  сильное,
что я невольно опустился на колени и едва не устремился вслед за исчезнувшим
голубым  сиянием.  Вновь  Земля   подо   мной   перестала  вращаться,  время
остановилось, и дикий, безумный страх окончательно парализовал мою волю.
     Я замер, не в силах двинуться с места.
     И тогда из глубины  мышиной норы  в комнату снова хлынул  поток  яркого
голубого света.  С  его появлением я враз освободился  от  сковывавших  меня
незримых пут и, как был, на карачках, бросился прочь из мансарды. В дверях я
обернулся, ожидая  увидеть  преследующее меня  по  пятам  сверхъестественное
чудовище.
     Но позади меня была лишь темнота -- неподвижная, непроницаемая темнота.
     Добравшись  до  своей  комнаты,  я  упал  на   кровать  и  уставился  в
пространство перед собой, ожидая  дальнейших  событий.  Я понимал,  что Рода
была  права  --  мне  следовало  уехать  --  но  одновременно  что-то во мне
сопротивлялось отъезду; это была уже не просто боязнь лишиться наследства, а
нечто иное, какая-то жуткая связь, возникшая между мной и этим домом.
     Ожидание затянулось, никакие посторонние звуки нс нарушали тишины, если
не считать шума ветра  за стенами дома и хриплого плача совы где-то в районе
старого кладбища.
     В  конце концов,  я  задремал и  увидел  во  сне,  как  голубое  сияние
заполняет  мансарду,  течет  вниз по  ступеням  лестницы,  проникает  в  мою
спальню,  а  из  мышиной  норы  наверху  одна  за  другой  вырастают  фигуры
женщины-экономки -- то  одетой и  с  маской на лице, то  в виде  безобразной
старухи  или  же  полностью обнаженной, ослепительно  красивой  девушки -- и
вслед за  ней мой двоюродный дед Урия Гаррисон, заполняющий собою весь  дом,
мою  комнату  и, наконец, меня самого.  Я  проснулся в холодном  поту уже на
исходе ночи - небо за окнами начинало светлеть.
     А разбудил меня громкий стук в парадную  дверь дома. Я  чувствовал себя
совершенно обессиленным и не без труда спустился вниз.
     На крыльце перед дверью стояла Рода.
     -- Что случилось, Адам?! -- вскричала она. -- Ты выглядишь ужасно.
     -- Убирайся, -- сказал я ей. -- Ты нам не нужна.
     В  первый  момент  я сам  удивился  своим  словам, но я  и вправду  был
возмущен ее несвоевременным появлением  -  можно было подумать, я  не  смогу
обойтись без ее дурацких назиданий.
     -- Стало быть, я опоздала, -- вздохнула она.
     -- Убирайся, -- повторил я. -- Оставь нас в покое.
     Она  оттолкнула  меня и  вошла в  дом. Я последовал за  ней. Она  сразу
направилась в кабинет и  вскоре вышла оттуда с моими дневниками и  рукописью
диссертации о Томасе Харди.
     -- Тебе это уже не понадобится? -- спросила она.
     -- Забирай, -- сказал я. -- Забирай это все.
     Она пошла к двери.
     -- До свидания, Адам.
     -- До свидания, Рода.
     К  моему удивлению,  она и впрямь безропотно удалилась. Не скажу, что я
вовсе  не  был  этим  встревожен,  но  где-то  в   глубине  души  я  испытал
удовлетворение -- такой оборот дела меня устраивал.

     V
     Большую часть  дня я провел  в полном бездействии, с нетерпением ожидая
прихода ночи.  Сейчас я затрудняюсь описать  тогдашнее мое состояние. Страха
не было и  в помине,  оставалось лишь  любопытство и страстное желание новой
встречи.
     День тянулся бесконечно. Часть его я проспал; есть  совсем  не хотелось
--  у  меня  разыгрался  аппетит  иного  рода,  но это  обстоятельство  меня
нисколько не тревожило.
     Наконец, наступила ночь.  Я заранее предвкушал грядущие события и, не в
силах усидеть на месте, долго расхаживал по первому этажу, то и  дело бросая
взгляд  на лестницу, ведущую  наверх,  пока  не сообразил,  что  мне следует
находиться в комнате моего деда и там ждать появления ночных гостей.
     Время шло,  часы  в холле пробили девять,  потом десять, одиннадцать. Я
сидел и ждал -- вот-вот на лестнице послышатся  шаги, шаги женщины, которую,
как я знал,  зовут Лилит; но прежде возникло голубое сияние, оно просочилось
в щель под дверью и заполнило собой всю комнату, как это уже бывало во сне.
     Только на сей раз я не спал, чувства мои были обострены до предела.
     Голубой  свет, становясь  все ярче,  слепил глаза,  и я  едва  различал
фигуру  обнаженной  женщины,  появившуюся  в  центре  комнаты.  Рядом  с ней
обозначились   хорошо   знакомые   черты   моего  двоюродного  деда   темная
змееподобная лента, плавно изгибаясь, потянулась от него к моей постели...
     Но тут,  к моему ужасу  и отчаянию, ход событий  был грубейшим  образом
прерван.  Я почувствовал  запах  дыма, а  затем  характерный  треск горящего
дерева.
     С улицы донесся голос Роды.
     -- Адам! Адам! -- кричала она.
     Видение начало  на глазах распадаться. Последнее, что я успел заметить,
было выражение дикой ярости на призрачном  лице Урии Гаррисона; его спутница
из  очаровательной девушки  в один миг  превратилась в  кипящую от бешенства
старую  каргу. Но  мне теперь  уже  было  не  до них.  Бросившись  к окну, я
распахнул его настежь и что было силы завопил:
     -- Рода!
     Моя  тревога  оказалась  напрасной  --  она позаботилась  обо  всем.  К
подоконнику была приставлена садовая лестница.
     Старый  дом сгорел дотла вместе со всем  содержимым. Пожар, однако,  не
внес изменений в порядок  наследования. Мистер Сэлтонстолл  подвел  под  это
дело юридическую базу, пояснив, что я исправно выполнял последнюю волю моего
деда вплоть до момента, когда не  зависящие от меня стихийные обстоятельства
сделали дальнейшее ее выполнение невозможным. Итак,  я унаследовал земельный
участок,  тут же  выгодно сбыл  его с рук, и вскоре  мы с  Родой поженились,
несмотря на все вполне очевидные недостатки ее характера.
     --  Я  сама подожгла дом, -- сказала она мне  после. Оказывается, в тот
день, прихватив  мои  записи,  она отправилась в  библиотеку Мискатоникского
университета, знаменитого своей коллекцией редких старинных книг. Просмотрев
те  из  них,  которые  имели  отношение  к  колдовству  и  демонологии,  она
заключила, что призрак, населяющий  дом, являлся духом Урии Гаррисона. По ее
словам, тот  самый пункт был внесен в  завещание единственно для того, чтобы
какое-то  время  держать  меня  в пределах досягаемости  потусторонних  сил,
поскольку старый Гаррисон намеревался -- ни много, ни мало -- завладеть моим
телом, изгнав из него мою "сущность" и заменив ее своею собственной. Женщина
эта  якобы  была  суккубом, возможно, его  повелительницей, а  мышиная  нора
являлась выходом в другое измерение.
     Вот  уж воистину -- доверьте дело  женщине,  и она вмиг состряпает  вам
романтическую  историю  даже  из  такого, казалось бы, совсем не подходящего
материала. Суккуб -- это же надо придумать!
     Временами ее рассуждения начинают действовать мне на  нервы. А иногда я
и впрямь сомневаюсь -- кого я, в конце концов, такой: Адам  Дункан или  Урия
Гаррисон? С Родой на эту  тему лучше не заговаривать. Один раз я попробовал,
и вот что она мне ответила:
     -- Знаешь, Адам, тебе этот опыт в чем-то даже пошел на пользу.
     Нет,  что  там не  говорите,  женщины -- создания  нерациональные. Рода
упрямо  не желает отказываться от этих нелепых  суеверий. К  сожалению, я не
могу предложить ей более разумную, научно обоснованную  версию происшедшего.
Я все ищу и не нахожу ответа на те вопросы, что порой задаю сам себе, сидя в
одиночестве  и  вспоминая  странные события,  участником --  или жертвой? --
которых мне однажды случилось стать.
     Рассказ  опубликован  во  2-ом  томе  полного собрания  сочинений  Г.Ф.
Лавкрафта (МП  "Форум"  совместно  с  фирмой No2 "Техномарк", Москва, 1993).
Перевод В. Дорогокупли


Популярность: 46, Last-modified: Thu, 12 Dec 2002 08:01:23 GMT