От лимонного джуса першило в горле. Где третий серебряный робот? Где? Где? О, его, наверное, разбили на кусочки. Отдали на слом. Бросили в мусорный ящик. Расплавили. Понаделали из него украшений для богатеньких сучек, таких, какую я сама здесь только что изображала. Не дури. С чего ты взяла, что он был... расчленен? Совэйсон у телефона захлебывался словами: - Что? Почему мне не сообщили? Когда? Хм. Что? Нет, не видел. Он вернулся от телефона и посмотрел на меня. - Что ж, можете выбирать. Тот другой вам не нужен. Он совсем такой же, как и этот. Конечно, некоторые покупатели хотят проверить физические данные. В обнаженном виде. Но мадам, я не думаю, чтобы вам было нужно именно это. Или как? Я сжала руками подлокотники и не хотела думать о том, что он только что сказал. - Мне нужен другой робот, - проговорила я. - О, эта чертова машина оставила мне записку. Никогда их не смотрю. Их ведь проверяют. Нет... э-э... с моделью все в порядке, вы не думайте. - Даже пьяный, он как раз вовремя вспомнил, что надо вести себя соответственно служебному положению. - Э.М. всегда производит проверку, когда мы выпускаем новый механизм для показа. Мы очень придирчивы к ним. Самую плевую вещицу тщательно осматриваем, ведь наши модели не на один год. Иначе разве бы мы позволили им ходить без сопровождения? - Что же... - начала я, не зная, что сказать. Как бы вы осведомились о здоровье робота? Меня всю трясло. Я пыталась взять себя в руки, как это сделала бы моя мать. - А с этим что случилось? - Да ничего. Компьютер ничего не отметил. Только изменились несколько показаний. Ничего такого, что отразилось бы на других, э-э, моделях, могу вас в этом заверить. Вы же знаете эти компьютеры. Ресничка оторвалась... В этом я не специалист, не понимаю, что это означает. Жаргон. Но вам-то не о чем беспокоиться. Ее заменят. И завтра его спустят в производственный центр. - Куда? - В производственный центр. Это подвал. А вы любопытная крошка, не правда ли? Но, боюсь, туда я вас провести не смогу. Строго засекречено. А то я потеряю свое замечательное рабочее место. - Робот, - сказала я, - тот, которого проверяют, именно его... я и хотела купить. Господи, как у меня язык повернулся? Совэйсон вытаращил глаза. Я сглотнула. Не знаю, красная я была или белая, но меня бросало то в жар, то в холод. Я постаралась успокоиться и, дождавшись, когда жар схлынул, но еще не сменился холодом, бездыханным голосом произнесла: - Его мне рекомендовала подруга. Я хочу только его. И никого больше. - И, пока Совэйсон не успел опомниться, добавила: - Если образец еще здесь, я бы хотела увидеть его. Сейчас. - А-а, - только и смог вымолвить Совэйсон. Вдруг он улыбнулся, вспомнив про виски, выпил и налил себе еще. - Э-э, сколько вам лет, вы сказали? - Восемнадцать. Почти девятнадцать. - Вы понимаете, почему я спрашиваю? Чтобы купить такой товар - ведь это не просто слуга, а товарищ, э-э, так сказать, исполнитель - нужно быть во всяком случае старше восемнадцати. Или хотя бы иметь официальное согласие вашей матери. Вас как зовут? - Как меня зовут, вас не касается, - ответила я, сама себе удивляясь. - По крайней мере, до тех пор, пока я не решусь покупать. А я еще не решила, ведь вы не можете показать мне робота, которого я хочу. - Я этого не говорил. - Ну так дайте мне взглянуть на него, или не морочьте мне голову. - Хотите навестить больного, - произнес Совэйсон, безжалостно бередя мою глубокую рану, происхождение которой я и сама не могла себе объяснить. - Ну хорошо. Пойдемте, посмотрим на пациента. Держа бокал в руке, он шел впереди, забывая придерживать двери, которые едва не захлопывались у меня перед носом. Теперь при всем желании я не смогла бы сама вернуться обратно. Мы вошли в коридор, потом в одну из темных камер, где что-то жужжало. Когда белые замшевые туфли Совэйсона переступили порог, там зажегся холодный, очень тусклый и безжизненный свет, как в больничном морге, который однажды показывали по видео. В помещении находился предмет, похожий на вертикальный гроб с отверстиями, из которого тянулись провода, соединявшие его с каким-то тикающим и гудящим ящиком. - Вот, - сказал Совэйсон. - Надавите на ручку, и вы его увидите. Во всей красе. Мне стало страшно, и я долго не могла сдвинуться с места. Потом я подошла, взялась за ручку, и машина перестала гудеть, а передняя стенка гроба медленно отползла вверх. Нет смысла растягивать описание, я вообще еле заставила себя все-таки сделать его. Фигура в контрольном гробу была закутана в какой-то мягкий непрозрачный пластиковый мешок с прикрепленным к нему проводами. Из него торчала только голова. Это была голова Сильвера с его каштановыми волосами, но под длинными темно- коричневыми бровями зияли два отверстия, внутри которых вращались маленькие серебряные колесики, совсем как шестеренки в часах. - Можете увидеть и еще кое-что, если хотите, - язвительно сказал Совэйсон. Он подошел к мешку и приоткрыл его так, что я увидела плечо, серебряный скелет руки, в котором тоже вращались колесики, но кисти там не было. Ее сняли. На это Совэйсон обратил особое внимание. - За пальцами нужны специальный уход и контроль. Это самая важная деталь у моделей-музыкантов. Но не пойму, что тут еще сломалось. - Он заглянул в мешок и стал что-то внимательно разглядывать. Я вспомнила, как Сильвер играл на гитаре и пел зажигательные песни, похожие на огонь, вспомнила его яростные аккорды. Вспомнила, как он целовал Египтию, как легко сбегал по лестнице в садах с развевающимся бордовым вельветовым плащом, как неторопливо шел по улице, оглядываясь на флаеры, как задержал свои губы на моих. - Теперь он не очень-то симпатичен, верно? - сказал Совэйсон. Со мной произошло что-то странное. Я ощутила это, когда услышала его слова они привели меня в замешательство, сначала я не поняла, в чем дело, а потом догадалась. Я излечилась от своей страсти. Конечно. Да и кто бы на моем месте не излечился? - Нет, - сказала я Совэйсону. - Не думаю. Я повернулась и вышла из комнаты. Я подождала его в коридоре. Меня уже не трясло. Выбравшись из камеры, он привел меня обратно в офис, где я сказала ему, что подумаю, а в ответ на его протесты добавила: - Спрошу разрешение у матери. - Черт побери! Я знал, что ты несовершеннолетняя. Столько времени из- за тебя потерял... - Выпустите меня, - сказала я. - Да ты маленькая... - Выпустите меня, или я вызову полицию. - Ищешь одних развлечений. Я бы тебя развлек. Богатая детка. Ни дня в жизни не проработала. - Моя мать, - сказала я, - близко знакома с Директором Э.М. Совэйсон пристально посмотрел на меня. Он мне не поверил и тем не менее начал лихорадочно вспоминать, что он мне выболтал про Директора, отца своей подружки, про Э.М. и про то, какова тут его роль. А тем временем машинально вызвал мне лифт. Спускаясь я была абсолютно хладнокровная. Владела собой. Вышла во внешний двор, и ворота открылись передо мной. Я вышла наружу, не шатаясь. Ворота за мной не закрылись, и я снисходительно улыбнулась: он опять забыл включить автозапор. Я чувствовала себя двадцатипятилетней и искушенной. Я освободилась от своих юношеских мечтаний. Я могла делать все, что хотела. Какая я была дурочка! Я гордилась, что сумела преодолеть это, что повзрослела. Уроки матери, наконец пригодились, я стала полноценной личностью. Я осознала себя. Я вспомнила о Сильвере и слегка пожалела его, не испытывая никаких других чувств. Конечно, все эти фрагменты потом сложат вместе, натянут на суставы-шарниры распыленную кожу, чтобы мышцы, в том числе и лицевые, стали гладкими. Все воссоединят. На полсекунды я задумалась, что он там ощущает в этом мешке, в гробу, а потом поняла, что он даже ничего про это не знает, ведь его выключили, как лампочку. Завтра его спустят в подвал, разберут на части, а потом могут и не собрать. Я поднялась на эскалаторе на Пэйшенс Мэйдель Бридж и пошла над Олд- Ривер по стеклянному туннелю, куда искусственно подается кислород, время от времени останавливаясь и глядя вниз на городские огни, отражающиеся в отравленной воде, на освещенные суда с застекленным верхом, оставляющие пенистый след, на кутерьму рыб-мутантов. По мосту, как обычно бродили три- четыре человека и бродили не просто так. Девушка играла на мандолине, один из мужчин показывал фокусы, другой пел. У него был удивительный голос, но с роботом, конечно, не сравнить. Сойдя с моста, я увидела, что произошли налеты на Стэйриа Сэконд Оунер Эмпориум и на Финн Дарлз Фид-о-Март: там было полно полиции, машин с мигалками и больничных фургонов. На дорогу выкатилась огромная банка из-под фруктовых консервов и стала перелетать от одной машины к другой. С меня довольно. Я знала, что город жесток и жизнь там небезопасна. Поэтому я поехала на автобусе до Джеггида и зашла в ресторан выпить кофин- гляссе, но не успела сделать и первый глоток через пахнущую шоколадом соломинку, как кто-то ущипнул меня за руку. - Поздновато ты гуляешь, - сказала Медея, усаживаясь напротив меня. - А мать знает? - спросил Джейсон, подсев к ней. Они смотрели на меня своими узкими глазами. На сильный щипок я даже не отреагировала: слишком стала хладнокровна, чтобы возмущаться, к тому же мне словно ввели обезболивающее. - Мать на севере. - О-о, - сказала Медея. - В Чез-Стратосе теперь можно повеселиться. Медея, как и Еиптия, красит волосы в темно-голубой цвет, но если у той длинные шелковые пряди, то эта завивает их кудряшками. Волосы Джейсона соответствуют его цветосущности, они какие-то бежевые, только здорово выгорели, когда он занимался серфингом в Кейп-Энджеле. А Медея всегда ложится под черным тентом и не загорает. Никогда не могла понять, почему они считаются моими друзьями, какие они друзья. - Видели демонстрацию против роботов? - спросила я. Конечно, они ничего не видели, но я спросила нарочно, наслаждаясь своей невозмутимостью. - Какую демонстрацию? - не поняла Медея. - А, эти роботы, которые похожи на людей, - сообразил Джейсон. - Придурки какие-то суетятся. Мать надолго уехала? - Ненадолго. - Почему бы не закатить вечеринку до ее возвращения? - Что ты, для этого она чересчур сознательная, - сказала Медея. - В самом деле? - Да, - отрезала я. - Ты все толстеешь, - сказала Медея. - Плюнь на эти капсулы. А я, наверное, Евниция Альтима - такая худая. Но я только что достала таблетки. Мне двадцать пять, надо быть умницей. И без тебя знаю, что я толстушка. - Слушай, почему ты не покрасишь волосы ну хоть в рыжий, что ли, цвет - для разнообразия? - сказал Джейсон. Это было уже слишком. У меня похолодело в животе. Он что, уже прослышал где-то про мои фантазии? Хотя вряд ли. Джейсон любит чувствовать свое превосходство. В детстве он однажды меня успокоил, когда я чего-то испугалась. Ему было столько же лет, сколько мне, но он был очень добрым, по крайней мере, казалось. Однако он любил власть. И в тот же день уже сам попытался меня напугать, чтобы снова утешить. Такое он вытворял частенько. Обычно у него было несколько ручных зверьков, и они постоянно болели, а он за ними ухаживал. Но потом они снова заболевали, и однажды отец Джейсона - а у них с Медеей есть отец - запретил ему их держать. Тогда он стал играть с электрическими безделушками. - Чего мать не захочет, она не сделает, - сказала Медея. Она поднялась с места, и Джейсон тоже встал, будто был привязан к ней за веревочку. Ей шестнадцать с половиной, а ему шестнадцать ровно. Их родили по ускоренному методу с распределением темпа, и они настоящие двойняшки. - До свидания, Джейн, - вежливо попрощался Джейсон - До свидания, Джейн, - проговорила Медея. Они вышли, а ко мне подкатил робот-официант на треножнике с колесиками и присоединил их счет к моему, как будто мы договаривались, что я плачу. Не то чтобы им нечем было платить, это они просто так пошутили. Я тоже решила пошутить и платить за них отказалась, дав официанту их домашний адрес. Отец будет взбешен (в который раз). Раньше бы я не спорила и заплатила, но сегодня... О, сегодня у меня словно выросли крылья. Миры парили, как птицы, над моим такси. Городские огни расплескивались по ветровому стеклу, будто осколки ночи. Я была в полете. Колесо неба, крылья каруселей, и снег, и сталь, и огонь. Мы взберемся на небо, мы оседлаем алых коней... Что это? Это же песня - какая? - какая? - это песня Сильвера. Я оставила робота-официанта с моим недопитым кофином, вошла в кабину и набрала номер Кловиса. - Изолятор, - осторожно ответил Кловис. - Привет, - сказала я. - Слава богу. Я думал, это опять Остин. - Кловис, - начала я. - Да, Джейн, - отозвался он. - Кловис, - что ему сказать? - Кловис. Кловис. Пауза. - Что случилось? - спросил он так мягко, что его голос на секунду напомнил мне голос... голос... - Кловис, понимаешь... Кловис... - Где твоя мать? - Уехала. Кловис... - Да, я Кловис. Где ты сама? - Не помню. А! Я в Джеггиде. В ресторане. - Я не могу приехать к тебе, понимаешь? Спускайся в парк такси. Бери тачку и езжай сюда. Если через десять минут тебя не будет, я забеспокоюсь. Джейн? - Что? - Ты можешь это сделать? - Кловис! Ой, Кловис, у меня из глаз бежит черная вода! - Это у тебя краска потекла. - Ах, да. Совсем про нее забыла, - я засмеялась. - Возьми себя в руки и ищи такси. Я уже успокоилась и слегка развеселилась. Потом умылась в дамской комнате и спустилась к такси. Повсюду сверкали городские огни, словно звезды на ночном небосклоне. Они расплескиваются по ветровому стеклу... я лечу... мы взберемся на небо... - Нью-Ривер Роуд, дом 21, - сказала я водителю-роботу, поразительно похожему на человека. - Боже праведный, - сказала я, взмахивая перед ним своими черными ногтями, - вы почти так же правдоподобны, как особые образцы Э.М. - Какие? - переспросил он. - Электроник Металз. Коппер, Голдер и Сильвер. - Никогда о них не слышал. - Вас никогда не расчленяли? - Как видите, нет. - Интересно, на что это похоже. Он выглядел таким... таким... - Не могли бы вы, - проговорил он, - реветь потише, пока находитесь в машине? Это ведь отвлекает. Он же человек, а я и забыла про эту новинку на линии Джеггида. Огни ударялись о ветровое стекло. Мы летели. Мне удалось сдержать слезы. Просто непонятно, откуда они взялись. Когда я добралась до пятнадцатой галереи дома Кловиса, его дверь распахнулась прежде, чем я успела рот открыть, от одного взгляда. Кловис с озабоченным видом стоял босиком посреди ковра. - Он умирает, - произнесла я. - Они хотят его убить. Седатив, который он мне приготовил, был без запаха и горчил. Я заснула в его комнате для гостей на черных атласных простынях, которые перемежались зелеными и устричными. Атлас постелен здесь намеренно, чтобы всю ночь скользили с одного конца кровати на другой. Кловис обычно создает своим голосом всевозможные неудобства в надежде, что они скоро уберутся. Заснула я, только проглотив таблетку, а когда открыла глаза, он принес мне китайский чай и яблоко. - Если найдешь на кухне что-нибудь съедобное, оно твое. После снотворного я была, как лунатик, но все же отыскала несколько полуфабрикатов для тостов. Кловис встал в дверях. - Кажется, я дал тебе слишком много серенола. Ты хоть помнишь, что рассказывала мне вчера? Ты была в таком трансе. Я смотрела на горячую тарелку с тостами, а видела два серебряных глазных отверстия с колесиками внутри. - Нет, мало я тебе дал серенола, - сказал Кловис, когда я снова заплакала. Я рассказала ему все, сидя на тахте. Такому представлению позавидовала бы сама Египтия. - Удивляюсь я тебе, - сказал Кловис, передав мне большую коробку с носовыми платками и подняв с пола упавший тост. - Маленькая робкая Джейн против могущественной "Электроник Металз Лимитед". Как звали этого болтуна? - Со-Со-Со... - Точно, Совэйсон. Я с ним поговорю. - Что? - Что? - передразнил мое изумление Кловис. - Кловис, я не могу туда вернуться. Я ничего не могу сделать. Он знает, что мне нет восемнадцати. А мать не... - Я не люблю объяснять дважды. Пойдем. Кловис прошел обратно в комнаты и набрал номер на лишенном видео телефоне, усилив громкость приема. Я встала в дверях кухни и услышала тягучий, соблазнительный сонный голос Египтии. - Доброе утро, Египтия. - О, Боже. Ты знаешь, который час? Я этого не перенесу. Только ненормальный может звонить в такое время. -Ненормальные не пользуются телефоном. Ты, надо полагать, спала? - Ничего подобного, - сладко зевнула она. - Я не могу спать. Ах, Кловис, я просто в ужасе, даже заснуть не могу. Мне дали роль. Конкордасис ставит "Останки брата спроси у павлина". Они говорят, только один человек может сыграть Антектру. Только я могу ее сыграть. Только я смогу ее правильно понять и почувствовать, но, Кловис... я не готова к этой роли. Я не могу. Кловис, что мне... - Я хочу купить тебе замечательный подарок. - Какой? - встрепенулась она. - Джейн говорит, ты заторчала от одного робота. - О! О, Кловис, в самом деле? Но нет. Я не могу. Я должна сосредоточиться на роли. И блюсти целибат. Антектра девственница. - Счастлив сообщить, что этой пьесы я не знаю. - А Сильвер - его зовут Сильвер - он обалденный любовник. Он может... - Пожалуйста, не рассказывай, - перебил ее Кловис. - А то это прозвучит как упрек. - Ты бы в него влюбился. - В него, видимо, все влюбляются. Того и гляди, через год его выберут мэром. Между прочим, его разобрали на части в гадком подвале, где у них, у Э.М., побочная линия по производству мясных пирожков. - Кловис, я что-то не улавливаю. - Ты ведь, кажется, имела дело с человеком из металла. А из него выпотрошили часовой механизм. На котлеты. Или на пирожки. - Я с ним ничего такого не делала. Они что, хотят заставить меня платить? - Заплачу я. За владение. На твое имя - ведь тебе есть восемнадцать. Со скидкой - если правильно использовать ситуацию. Поврежденный товар. - Кловис, ты неподражаем, но я действительно не могу позволить себе его принять. - Ну, тогда одолжи его Джейн на время. Просто чтобы наложить на него лапу, извини за выражение. - У Джейн еще ни одного мужика не было. - Не было, так будет, верно, Джейн? Египтия замолчала. Я превратилась в стекло и не двигалась, чтобы не разбиться. - Через час, - сказал Кловис. - На Арборской стороне моста. - Я в Арборе не бываю. Меня ограбят и похитят. - Конечно, Египтия. Ты же звезда. Кловис отключился и набрал другой номер. - "Электроник Металз"? Нет, мне не надо отделение по контактам. Я хочу поговорить с человеком по имени Совэйсон. Он ждал, и я сказала: - Кловис, они не согласятся, - он замолчал, потому что на линии послышался голос Совэйсона, и задрожала всем телом, как осенний лист... Я села на пол, прислонила голову к стене и поплыла как будто под действием серенола. Сквозь туман, я слышала, что Совэйсон отвечает не слишком любезно. - Откуда вы знаете, что один из серебряных образцов не в порядке? - Мои шпионы, - сказал Кловис, - могут проникнуть всюду. - Что? Э-э. Взгляните сами... - Я не люблю пользоваться видео. - Это, должно быть, э-э, та паршивая девчонка, не так ли? А вы еще одно богатое чадо... - Я еще одно богатое чадо. И я советую вам не горячиться, мой пернатый друг. - Что?! Кто это тут... - Совы, - отчетливо произнес Кловис, - сын. - Это пишется Совэй... - завопил Совэйсон. - Да пусть пишется хоть "сволочь", мне плевать, - сказал Кловис. - Я звоню от имени леди, которая нанимала вашу бракованную рухлядь позапрошлой ночью. Я встала, зашла в зеленую ванную и открыла кран. Не могла я их больше слушать. Минут через пятнадцать после того, как я легла в воду, Кловис постучал в дверь и сказал: - Какая ты чувствительная, Джейн. С тобой все в порядке? Если ты вскрыла себе вены, то отпусти, пожалуйста, руки в воду, чтобы не запачкать стены. Кровь так трудно отмыть. - Я в порядке. Спасибо за заботу. - Заботу? Этот сын Совы - просто медуза. Я полагаю, ты вернешь мне наличными, как только выжмешь из Деметры благословение. Тогда мы сможешь и Египтию вывести из игры. - Они тебе не позволят, - сказала я сквозь слезы, которые текли прямо в воду. Мой собственный водопроводный кран никто не в силах завернуть. - Зачем я все это делаю? - спросил кого-то Кловис. - Переворачиваю мир вверх дном - и все ради жалкой кучки гнилых орехов и дверных болтов, которые все равно ни на что не годятся. О горе мне, горе! Прости, моя ласточка. Он удалился, и я услышала, как ожил и зашумел душ в другой ванной, цвета красного дерева. Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я услышала, как он, насвистывая, выходит из квартиры. О мужчинах К-3 многое сочиняют. По крайней мере, Кловис отлично умеет свистеть. Я лежала в ванне, позволяя воде смывать с кожи жизненно важное сало, против чего меня всегда предостерегала мать. ("Кожные элементы восстанавливаются. Но нельзя спорить с природой, дорогая".) Да нет, Кловис вовсе не это имел в виду, А если и это, "Электроник Металз" никогда не отдаст испорченного робота. Или вернутся демонстранты. Или Египтия, если подпишется, то предъявит свои законные права и заберет его себе. Или он уже превратился в кучу металлолома. Плакала я уже давно, но вдруг все резко изменилось. Слезы потекли еще быстрее, и я поспешно выскочила из ванны. Так же поспешно я собралась тогда на вечеринку к Египтии. Каким-то образом я уже все знала. Когда я снова услышала, как движется лифт, я вся похолодела. Дверь спросила у меня, открываться ли ей. Стоило прислушаться к голосу разума, но я распахнула ее не раздумывая. А там стоял Остин. - Где Кло? - спросил он. Я ждала кого угодно, только не его. Поэтому смотрела на него, онемев. - Да, я знаю, что я красивый, - сказал он. - Я думала, у тебя есть ключ, - пробормотала я. - Бросил ему в лицо, - сказал Остин. - Этот дурацкий сеанс. Ты знала, что в столе магнит? Держу пари, что знала. - Кловиса нет, - сказала я. - Я подожду. - Он уехал на пляж. - Еще одна ложь. Остин поверил. - Надеюсь, кто-нибудь там засыплет ему лицо песком. Он повернулся, прошествовал обратно по коридору и нажал кнопку лифта. Я почувствовала и неловкость, и облегчение, когда лифт проглотил его и исчез. Был час дня, если верить говорящим часам Кловиса. Я причесалась в тридцатый раз. Оправила свое черное платье, подкрасила черные ногти и белое лицо. За окном над Нью-Ривер плыли похожие на синяки облака. Мог и дождь пойти. Свой дождь я прекратила, глаза высохли. Я сварила настоящий кофе - им у Кловиса был забит весь буфет, но пить не смогла. Кофейный столик покрылся пылью. Очевидно, квартирный автоочиститель не включали целую неделю. Чего я ждала? Что позвонит Кловис и сообщит, что ничего не вышло? Что откроется дверь, войдет Кловис, пожмет плечами и скажет: тебе лучше забыть обо всем, Джейн? А все-таки не от того ли ты боишься мужчин, что у тебя нет отца? Вчера вечером какое-то время все казалось таким простым. Женщина не может любить робота. Ну, что для меня может значить эта заводная кукла? Но оказалось, я не способна держаться этой истины. Для меня он был живой. Человек, Кловис. Настоящий. Я услышала лифт. Нет ли в другом конце галереи еще одной маленькой квартирки? Может быть, это ее обитатели? Дверь затряслась, задрожала, как будто пробежала рябь по воде, наконец, открылась. Вошел Кловис и Сильвер. Сильвер был в голубой одежде и темно-красных ботинках. Я не могла оторвать от него взгляда. Потом посмотрела на Кловиса. Кловис был удивлен и, казалось, уже давно. Он подошел ко мне и сказал: - Ну что же ты, Джейн. - Потом протянул мне пластиковую папку. - Документы, - кратко пояснил он. - Копии ордера сборочного цеха, права на владение и квитанции на денежный перевод с банковской печатью. Гарантия два года с отметкой об ограничении ее действия по вине покупателя, не давшего завершить контрольную проверку. Египтия подписала подтверждение твоего права на временное пользование. На шесть то ли месяцев, то ли лет. Кстати, она все-таки сумела продрать глаза и заподозрила какой-то подвох, так что пришлось накормить ее ленчем и купить ей серый плащ с меховой подстежкой. За который ты мне тоже должна. - Может так получиться, что я не смогу тебе отдать, - сказала я, еще не совсем выйдя из оцепенения. Сильвера теперь я видела только краем глаза, он стоял возле двери, но его голубой огонь озарял всю комнату подобно тлеющим уголькам. - Значит, увидимся в суде, - сказал Кловис. Зачем-то я сказала: - Остин приходил. Я его убедила, что ты на пляже. - Думаю, так оно и есть, - отозвался Кловис. - Явное ощущение, что под ногами песок. Перемена обстановки не повредит. - Его лицо продолжало выражать удивление. Он отвернулся от меня, снова приблизился к Сильверу, посмотрел на него, потом обошел и оказался у двери. - Ты ведь знаешь, где что у меня, - проговорил он. - Если нет, то самое время разведать. Иисус же, возгласив громко, испустил дух, - добавил он. Дверь захлопнулась за ним, щелкнув своим механизмом. Я осталась одна. Одна с роботом Египтии. Я должна была заставить себя посмотреть на него. С ботинок на длинные ноги, потом - на руки, опущенные по бокам. Плечи с лежащими на них волосами поверх голубой рубашки. Шея. Лицо. Все нетронутое. Целое. Спокойные тигриные глаза. Да что это, в самом деле? Уж не выдумала ли я его? Какой-то призрак или как будто смотришь на лицо выздоровевшего больного... Да нет, воображение разыгралось. Известна ли ему официальная ситуация - кто им владеет постоянно, а кто временно? Должна ли я об этом ему сказать? Он медленно мигнул своими янтарными глазами. Слава Богу, действуют. Слава Богу, они не менее красивы, чем были тогда, когда я увидела их в первый раз. Он улыбнулся мне и сказал: - Привет. - Привет. - Я была так возбуждена, что едва это чувствовала. - Ты меня помнишь? - Да. - Не знаю, что и сказать тебе. - Говори, что хочешь. - Вот я сейчас скажу: "Садись, пожалуйста, будь как дома. Чашечку чаю?" Он засмеялся. Я полюбила его смех. Всегда любила. Но он разбил мое сердце. Я теперь страдала, глубоко страдала оттого, что он здесь со мной. Никогда в жизни со мной такого не было. Я не могла даже плакать. - Я вполне расслаблен, - сказал он. - Я всегда расслаблен. Можешь на этот счет не беспокоиться. Он меня обезоруживал, но я была готова к этому. Что бы еще ему сказать? Он заметил мои колебания и приподнял одну бровь. - Что? - сказал он. Человек. Ну, человек же! - Ты знаешь, что произошло? Что они с тобой сделали? - Кто они? - "Электроник Металз". - Да, - сказал он. И все. - Я видела тебя там, - произнесла я. Это прозвучала бестактно. - Я сожалею, - откликнулся он. - Вряд ли это было тебе приятно. - А тебе? - Мне? - Ты был без сознания? - Без сознания - это не те слова, которые можно применить ко мне. Отключен - если ты это имеешь в виду - был частично. Для контрольной проверки требуется, чтобы по крайней мере одна половина мозга функционировала. У меня в животе похолодело. - Ты хочешь сказать, что все сознавал? - Вроде того. - Это было... больно? - Нет. Я не чувствую боли. Мои нервные окончания реагируют скорее по принципу рефлекса тревоги, чем боли. Боль как предупреждающий сигнал не нужна моему телу так, как человеку. Поэтому никакой боли. - Значит, ты слышал, что он говорил. И что я говорила. - Думаю, что да. - Ты не способен к неприязни? - Нет. - К ненависти? - Нет. - К страху? - Трудно сказать. Я весь на виду. - Ты отдан в собственность, - сказала я. - Ты принадлежишь Египтии. Ты одолжен мне. - Ну и что? - Ты не сердишься? - Разве я выгляжу сердитым? - Ты употребляешь первое лицо: говоришь "я". - Было бы нелепо говорить как-то по-другому, я бы обязательно запутался. - Я тебя не раздражаю? - Нет, - снова мягко засмеялся он. - Спрашивай все, что хочешь. - Я тебе нравлюсь? - Я не знаю тебя. - Но ты как робот считаешь, что все же можешь узнать? - Лучше, чем других людей, если ты позволишь проводить-с собой больше времени. - Ты этого хочешь? - Конечно. - Ты хочешь заниматься со мной любовью? - В этот вопрос я вложила сердечную боль, раздражение, страдание, скорбь, страх - все, чего он был лишен. - Я хочу делать все, что ты ждешь от меня. - Без всякого чувства. - С чувством огромного удовольствия от твоего счастья. - Ты красивый, - сказала я. - Знаешь, что ты красивый? - Да. Разумеется. - Ты притягиваешь людей, как магнит. Это ты тоже знаешь? - Это метафора? Да, знаю. - Ну, как все это называется? - бесцеремонно спросила я. Это прозвучало, как вопрос ребенка, что такое солнце. - Как это называется, Сильвер? - Знаешь, - сказал он, - самый простой способ обращаться со мной - это принимать меня таким, какой я есть. Ведь ты не можешь стать такой, как я, а я - как ты. - А ты бы хотел стать человеком? - Нет. Я подошла к окну, посмотрела на Нью-Ривер и на его слабое сапфирово- серебряное отражение в стекле. Я сказала ему одними губами: я люблю тебя. Я люблю тебя. А вслух проговорила: - Ты гораздо старше меня. - Сомневаюсь, - сказал он, - мне всего три года. Я обернулась и взглянула на него. Наверное, это правда. Он усмехнулся. - Ну хорошо. Когда я появился на свет, мне было уже примерно двадцать- двадцать три. Но если считать с того момента, как я был приведен в действие, то я еще ребенок. Я перевела разговор на другую тему: - Это квартира Кловиса. Ты чем так его ошеломил? - Просто он, как и ты, все не мог запомнить, что я робот. - А он... хотел заниматься с тобой любовью? - Да. Но он подавлял в себе эту мысль, она была ему отвратительна. - А тебе она была отвратительна? - Опять двадцать пять. Ты об этом уже спрашивала в другой форме, и я тебе ответил. - Ты бисексуален? - Я могу приспособиться к любому, с кем имею дело. Чтобы доставить ему удовольствие? - Да. - А это, в свою очередь, доставляет удовольствие тебе? - Да. - Ты запрограммирован на него? - Так же, как и люди в какой-то мере. Я вернулась в комнату. - Как ты хочешь, чтобы я тебя называла? - Ты собираешься меня переименовать? - Сильвер - это сокращение, а не имя. Есть разница. - Но только, - сказал он, - не называй меня Разница. Я засмеялась от неожиданности. Это было похоже на каламбуры Кловиса. - Прекрасно, - сказал он. - Мне нравится твой смех. Я его раньше не слышал. Будто мечом пронзил. Я переживаю все так остро, неужели ничего не чувствует? Да нет, он чувствует гораздо тоньше меня. - Пожалуйста, - сказала я, - называй меня Джейн. - Джейн, - произнес он. - Джейн - грань кристалла, звук капель дождя, падающих на гладкую поверхность мрамора, стройная цепочка робких звуков. - Не надо, - проговорила я. - Почему не надо? - Это ничего не значит. Никто еще не находил в моем имени поэзии, а ты ее находишь буквально во всем. Это самое обыкновенное имя. - Но сам звук, - возразил он. - Чисто фонетически это так чисто, прозрачно и прекрасно. Подумай об этом, если не думала раньше. Пораженная, я подняла руку. - Джейн, - произнесла я, пробуя на вкус, вслушиваясь в свое имя. - Джеен. Джеин. Он смотрел на меня тигриными глазами, которые лучились светом, притягивая к себе. - Я живу со своей матерью в двадцати милях от города, в заоблачном доме, - сказала я. Он висит прямо в воздухе. За окнами плывут облака. Мы пойдем туда. Он рассматривал меня с тем пристальным вниманием, которое я уже научилась распознавать. - Не знаю, чего я от тебя хочу, - неуверенно произнесла я. Неправда, неправда, но хотела я столь невозможного, что лучше было не говорить. - У меня нет... это у Египтии... а у меня нет... никакого опыта. - Не надо меня бояться, - сказал он. Но я боялась. Он водил серебряным ногтем по моему сердцу. 4 Я не хотела оставаться у Кловиса. Он мог в любое время вернуться, хотя, наверное, собирался задержаться. К тому же не хотелось давать ему повод воображать, как мы занимаемся любовью, разъезжая по этим черным атласным простыням. Де еще все осложнялось тем, как он сам воспринял Сильвера - я, не хотела так его называть, но не могла придумать ничего лучшего. Когда мы мчались в такси по загородному шоссе, я поняла, что не хочу держать его и у себя в Чез-Стратосе. Внезапно, но абсолютно четко, я осознала, что своего дома у меня нет. Я всегда окружена людьми. Рядом то Кловис, то Хлоя. То мать. Если мать вдруг сейчас дома, то я не смогу привести: это требует объяснений. "У нас три подвижных робота, дорогая. Еще один нам ни к чему. - Но это личностный робот, мама. - А что он делает, чего не могут остальные?" Да... В такси я просто окаменела от волнения. Когда мы шли по улице, все смотрели на него, и, как и раньше, девяносто девять из ста вовсе не подозревали, что он робот. На оживленном перекрестке он взял меня за руку, как любовник, как друг. Предупредительность. Мне потребовалось все мое мужество, чтобы повести его в парк такси, за три квартала. Поведение его было вполне естественным. Интерес, настороженность, несомненное знакомство с подземными переходами, уличными эскалаторами, как будто он всегда жил в городе. Но все же были некоторые моменты... Он не пустил меня под одну из арок. "Там из воздушного кондиционера капает вода". Я ее не видела и не увидела, но из-под арки вышли двое мужчин, отряхаясь и чертыхаясь. Он увел меня с неровной мостовой, а сквозь толпу мы проскальзывали без единого столкновения, чего я совершенно не умела. Водитель такси был робот. Ему было все равно. Интересно, если бы он был с головой, то как отреагировал бы на предмет, вышедший из той же мастерской, что и он сам? На улице я забрасывала его вопросами. Иногда повторяющимися, я этого не замечала. Некоторые, наверное, казались ему дикими. "Ты спишь в ящике?" " Я вообще не сплю." "А что делаешь?" "Кто-нибудь размыкает мою цепь и прислоняет меня к стене." Это показалось мне черным юмором, и я не поверила, хотя он и сказал, что не умеет лгать. Иногда до прохожих долетали обрывки нашего разговора, и они оборачивались. Меня даже удивляло, что почти никто не знает, в чем тут дело. Ни рекламная кампания, ни демонстрация не способствуют распространению этой новости. Хотя это тоже мысль - внедрить роботов в массы, показать, как легко они сходят за людей, а потом затрубить: вот они, наши товары! Пишу это, как чистая рационалистка. На самом деле ничего подобного. Когда мы сели в такси, я обрадовалась, но напрасно: ведь я опять осталась с ним наедине. Я казалась себе несуразной, толстой, некрасивой, инфантильной. Слишком много я взяла на себя. Но не могла же я оставить его в этой контрольной камере, раз Кловис дал мне возможность вызволить его оттуда. Если бы я хоть не знала, что он там безглазый, с обнаженным механизмом, полумертвый. Стыдясь самой себя, я спросила прямо: - Если бы они сделали полную проверку и разобрали тебя на части, это была бы твоя смерть? - Возможно, - ответил он. - Ты боишься ее? - Я об этом не думал. - Не думал о смерти? - А ты думаешь? - Не так уж часто. Но эта проверка - твои глаза, твои руки... - Мое сознание работало только частично. - Но ты. - Джейн, ты снова пытаешься наделить меня тем, к чему я не приспособлен - способностью к эмоциональному самоанализу. Я стала смотреть в окно на пролетающие мимо пейзажи, окутанные дорожной пылью, на розовато-лиловое небо. Где-то раздался гром, заставив содрогнуться отдаленные холмы. Он тоже глядел в окно. Нравится ли ему такой ландшафт, или он к нему равнодушен? Одинаково ли значимо для него, если человек красив и если не очень? Мы подъехали к дому, и я расплатилась. Ветер бился в бетонные стены и засыпал деревья розовой пылью. Стальные опоры дома в сполохах далеких молний были почти одного цвета с Сильвером. - Привет, Джейн, - сказал лифт. Пока мы плыли вверх, он осматривался, прислонившись к стене. А я глядела на него. Зачем я это сделала? Дура. Я не могу его купить. Когда мы вышли из лифта в фойе, один из космонавтов как раз катился к своему люку. Но ни он, ни Сильвер будто не замечали друг друга. Мы вошли в клетку внутреннего лифта и поднялись в Перспективу. Как только мы там очутились, раздался оглушительный удар грома и комната сначала окрасилась в бледно-розовый, а потом в темно-багровый цвет. Хотя Чез-Стратос надежно укреплен и защищен, все же видеть грозу так близко довольно страшно. Когда я была маленькой, я всегда жутко пугалась, но мать обычно приводила меня сюда, показывала грозу - вот как природа могущественна, - и объясняла, что нам это ничем не грозит. Так что годам к десяти я перестала бояться грозу и сама приходила в Перспективу наблюдать за ней к большому удовольствию Деметры. Но в самый момент вспышки и грохота, когда будто взрывается комната, не скажу, что я чувствую себя в безопасности. Сильвер гулял по Перспективе, заходил в балконные выступы и в свете молний казался то белым, то ярко-голубым. Туча разбивалась, как волна, футах в ста от дома, из нее хлестал дождь, струи которого отражались на металлическом лице и шее Сильвера. - Как тебе вид? - громко спросила я. - Восхитительный. - Ты можешь делать такие оценки? - То есть художественные? Да. Он отошел от окна и положил руку на крышку пианино, на гладкой поверхности которой бурлили и пенились тучи, так что у меня кружилась голова. Сильвер открыл его и пробежал по клавишам. Звуки вылетали из-под его пальцев, как молнии. - Немного расстроено, - сказал он. - В самом деле? - Чуть-чуть. - Я скажу кому-нибудь из роботов, чтобы настроили. - Я могу сделать это сейчас. - На нем играет мать. Я должна спросить у нее. Он выкатил глаз. На этот раз я поняла, в чем дело. Его мыслительный процесс стал перестраиваться, потому что я отреагировала неадекватно. Ведь он тоже был роботом и мог отлично настроить пианино. Но я, вместо того, чтобы с радостью согласиться, отказалась, как будто он мог по-человечески запороть работу. - Мои комнаты наверху, - сказала я. Я повернулась и поднялась к себе в пристрой, ожидая, что он последует за мной. Едва войдя, я нажала кнопку на кронштейне, опустив на все окна зеленые шелковые шторы, и встала посреди персидских ковров, оглядываясь по сторонам. Горшки с вьющимися растениями. За одной дверью - искусно сконструированная механическая кровать. За другой - ванная, отделанная под древний Рим. Мне улыбались стереомагнитофон, видеоблок, интеллектуальные игры - все роскошное, дорогое. Словно впервые попав в комнату, я двигалась по ней, трогая вещи. Книги на полках, одежда в шкафу (к каждому предмету по два соответствующих набора белья). Я открыла даже шкафчик со своими старыми игрушками, с куклами, ждущими меня в аккуратных правильных позах, будто в приемной врача. Но здесь не было вещей, которые я покупала себе сама. Разве что всякая мелочь вроде лака для ногтей или сережек - они оказались здесь потому, что мать сказала: "Знаешь, это тебе пойдет", а может, это сказал Кловис. Или Египтия. Или Хлоя их подарила. Как я любила когда-то свои игрушки. А теперь я переросла их, и вот сидят они, бедняжки, и ждут доктора, который никогда не придет и не поиграет с ними. Мне стало так грустно, что из глаз снова хлынули слезы. Вы же знаете, как часто я плачу. Я уже поняла, что он за мной не пошел, поэтому сидела на тахте, продолжая лить слезы. Потом снизу послышались звуки пианино - мелодия, взрываемая синкопами. В нее удачно вписался очередной раскат грома. Я вытерла лицо ярко-зеленым платком из бронзового ящика и опять спустилась вниз. Пока он не кончил, я стояла в южной части Перспективы и смотрела на его атласные волосы, летавшие над клавишами, как будто погрузившись в музыку, он в ней нырял. Потом он встал, обошел пианино и улыбнулся мне. - Я настроил. - Я же тебя об этом не просила. Я хотела, чтобы ты поднялся со мной. - Нужно еще кое-что прояснить, - сказал он. - Будучи человекоподобным, я вполне самостоятелен. Если ты хочешь, чтобы я сделал что-то конкретное, скажи об этом со всей определенностью. Я отвлеклась и прослушала. - Что ты сказал? - Нужно было просто сказать: пойдем со мной наверх. Я бы оставил пианино и последовал за тобой. - К черту все! - закричала я. Ничего я не хотела, ничего мне надо. Это значило только то, что мои переживания начали выхлестываться наружу. Его лицо застыло, глаза стали сатанинскими. - Не смотри на меня так, - сказала я. Лицо его прояснилось. - Я говорил тебе об этом. - Переключение мыслительного процесса? Я тебе не верю. - Об этом я тебе тоже говорил. - Да разве ты можешь об этом знать?! - закричала я. - Я все о себе знаю. - Да ну? - Иначе я не мог бы функционировать. - Тогда матери ты, должно быть, понравишься. Знать себя - это так важно. Из нас никто не знает. Я не знаю. Он терпеливо смотрел на меня. - Значит, чтобы ты выполнял мои желания, - сказала я, - нужно отдавать тебе приказы? - Не обязательно приказы. Скорее инструкции. - Какие же инструкции давала тебе Египтия в постели? - Все эти инструкции я уже знал. - Откуда? - А как ты думаешь? И это, скажете, не человек? - Египтия красива. Ты способен оценивать такую красоту? - Да. - Зачем ты навязался на мою голову? - Ты говоришь так, будто жалеешь об этом. - Завтра я отошлю тебя обратно к ней. К Кловису. - Что я такое говорю? Почему не могу остановиться? - Ты мне не нужен. Я ошиблась. - Мне очень жаль, - тихо произнес он. - Ты об этом сожалеешь? Что можешь меня осчастливить? - Да. - Ты хочешь всех сделать счастливым? - воскликнула я. За окном снова загрохотало. Дом задрожал - или это меня трясло? - Кто же ты, по-твоему? Иисус Христос? Молния. Сполох. Гром. Комната закачалась перед глазами, а когда выровнялась, он стоял передо мной и легонько придерживал за плечи. - У тебя какая-то психологическая травма, - сказал он. - Если ты скажешь какая, я постараюсь помочь. - Это ты, - проговорила я. - Это ты. - Меня учили предвидеть реакцию людей на мои поступки. - Египтия была твоей первой женщиной, - заявила я. - Египтия такая же юная девушка, как и ты. И уж, во всяком случае, не первая у меня. - Проверки? Контрольные проверки? Пианино, гитара, голос, постель? - Естественно. - Да что же тут естественного? - Я вырвалась из его рук. - Естественно с деловой точки зрения, - рассудительно сказал он. - Но что-то там не так. Тебя же снова хотели проверить. Он стоял и смотрел на меня сверху вниз. Ростом он был примерно пять футов одиннадцать дюймов. За его спиной кроваво-красное небо начинало темнеть; темнели и его волосы. Глаза были, как два бесцветных огонька. - Моя спальня наверху, - сказала я. - Иди за мной. Мы вошли в мои апартаменты. Я захлопнула дверь. Потом взяла самоохлаждающийся графин с белым вином, налила два стакана и, немного поколебавшись, протянула один ему. - Напрасные расходы, - сказал он. - Я хочу думать, что ты человек. - Я знаю, что ты этого хочешь. Но я не человек. - Сделай это, чтобы доставить мне удовольствие. Чтобы я стала счаст-ли- вой. Он выпил очень медленно. Я - быстро. И сразу поплыла. Отблески молний просвечивали сквозь штору. - А теперь, - сказала я, - пойдем в спальню. Мать оформила ее по моей цветосущности. И будем заниматься любовью. - Нет, - сказал он. Я остановилась и взглянула на него. - Нет? Ты же не умеешь говорить "нет". - Мой словарь богаче, чем ты думаешь. - Но... - Нет, потому что ты не хочешь меня, вернее, твое тело не хочет, это еще важнее. - Ведь ты должен мня осчастливить, - возразила я. - Насилие тебя счастливой не сделает. Даже если ты о нем просишь. Он поставил стакан, отвесил мне поклон, будто дворянин в старинных фильмах, и вышел. Я осталась стоять с разинутым ртом посреди комнаты. За шторами сверкало и гремело. Он снова стал играть на пианино. Ситуация была чудовищная. В таком тягостном положении я еще ни разу не оказывалась. Что ж, я это заслужила. Слегка опьяневшая, я сидела у себя, слушая его музыку. Временами, когда я остаюсь одна, я пытаюсь играть на пианино, но у меня так плохо получается. А он играл виртуозно, играл целый час. Знакомые вещи, незнакомые. Классические, модернистские. Как будто в Перспективе горел свет, хотя я и не могла этого видеть. Послезавтра вернется мать. Объяснение будет тяжелым. Тяжелым, как тучи за окном. У меня есть только сегодняшний и завтрашний день, а я все испортила. Я приняла душ, вымыла волосы и подставила голову под автосушилку. Потом стала примерять одно платье за другим, но ни одно меня не устраивало. Наконец я влезла в черные джинсы, слишком тесные (хотя теперь я этого не чувствовала, ведь я почти ничего не ела сегодня, а завтра мне как раз надо было принимать капсулы Венеры Медийской), и надела шелковую рубашку, подаренную Хлоей и которую я еще не надевала, так как не понравилась Деметре. Пианино надолго замолчало. Было около шести, гроза ушла. Голубой закат залил небо и Перспективу, но его там не было. Он куда-то исчез. Я говорила, что владеет им Египтия и что я отошлю его обратно. Мог ли он уйти? Может ли робот принять такое решение? Я вышла из Перспективы, лифт был на антресолях, а не в фойе. Кровь во мне заволновалась, я не могла вынести неведения. Я вернула лифт и спустилась. Он был в библиотеке, в кресле с высокой спинкой рядом с балконом. Горела лампа. Он читал. Свет ему, значит, все-таки нужен, хотя на каждую страницу он тратил не больше пятнадцати секунд. Я робко вошла в библиотеку, приблизилась к нему, спустилась на пол перед креслом и прислонилась головой к его колену. Оно казалось совсем настоящим. И рука, которая начала поглаживать мои волосы, тоже была настоящая. - Привет, - сказал он. Никакого недовольства, само собой. Меня же раздражала его невозмутимость. - Послушай, - тихо сказала я. - Я хочу все объяснить. Я на тебя смотреть не буду, а вот так прислонюсь и буду говорить. Я немного опьянела и поэтому так размякла. Это ничего? - Все хорошо, Джейн, - сказал он. Я закрыла глаза. - Я очень глупая, - снова заговорила я. - И жуткая эгоистка. Это потому, что я богатая и не знаю настоящей жизни. Я спрятана от нее. Поэтому всегда делаю кучу ошибок. Он тихонько засмеялся. - Не надо меня перебивать, - еле слышно произнесла я. - Я хочу извиниться. Я знаю, тебе безразличны мои... мои заскоки. Но я должна извиниться для собственного спокойствия. Прости меня. Тут вот в чем дело. У меня никогда не было сексуальных отношений с мужчиной. Так, свидания, но ничего серьезного. Я девственница. - Тебе всего шестнадцать. - Почти все мои друзья начали в тринадцать-четырнадцать. Все равно. Все равно я теперь никогда не пойду с мужчиной. Не хочу. - Я остановилась, не потому, что ждала ответа, просто нужно было удержат слезы. - Потому что я в тебя влюбилась. Пожалуйста, не надо смеяться или успокаивать. Или говорить, что это пройдет. Не пройдет. Я тебя люблю. - Мой голос был спокойным, приятно было это сознавать. - Я знаю, что ты не любишь. Не умеешь любить. Я знаю, что мы все, как ломтики пирога - не надо, - взмолилась я, почувствовав, что он затрясся в беззвучном смехе. - Но у нас с тобой меньше двух дней, потом вернется мама, а Египтия захочет тебя обратно. Я не знаю, готова я или нет, но, пожалуйста, сделай меня женщиной. Я ведь не похвастаться этим хочу и не избавиться кое от чего, будто ногти обстричь, и не от скуки. А потому... потому... - я замолчала и потерлась о него щекой. Его длинные пальцы гладили меня по голове и прижимали к себе. Я знала, что на этот раз попала в точку. Он мог если не доставить мне телесное удовольствие, то хотя бы принести успокоение. Он мог мне помочь. Вспомнить свою функцию. Его ласка передалась мне, сила и ласка. Пусть я его не знала - он был непознаваем, - но я доверилась ему. Я медленно поднялась с пола и протянула ему руку, он взял ее, встал с кресла и посмотрел на меня. Глаза его были полны нежности и сатанинской радости. Именно сатанинской и именно радости. - Я люблю тебя, - сказала я, встретившись с ним взглядом. - Я знаю, - отозвался он. - Ты произнесла это в квартире Кловиса у окна. - Ты слышал? Ведь я даже не шептала... - Я видел твое отражение в стекле. Как и ты мое. Движение губ. - Ну... тогда ты знаешь. Я не хотела, я боялась это говорить. Случайно вырвалось. - "Я люблю тебя", сказала она случайно. - Не бойся говорить это. Насколько я знаю, ты первый человек, который меня полюбил. - Но ведь... - Да, ко мне тянулись. Отдавались. Но не любили. - Только не надо смеяться надо мной, ладно? - Что ты, Джейн? - А может быть, - сказала я, - ты сможешь обойтись без моих инструкций? А? - Хорошо, - согласился он. Он притянул меня в свои объятия. Так увлекает за собой откатывающаяся от берега волна. Неумолимо. Головокружительно. Упругость губ, их влажность - все как у человека... только ощущения при поцелуе совсем другие. Потом он поднял меня на руки, будто я ничего не весила, и понес в лифт. Я не Египтия. Я не хочу вдаваться в подробности. Я и боялась и нет: Я ликовала и была переполнена отчаянием. Его нагота ослепила меня, хотя когда- то давно Деметра выясняла, что знакомство с мужской наготой было заложено в зрительных нервах, которые она для меня выбрала. Но он был потрясающе красивый и серебряный, а в паху горел огонь. Почему считают мужской член безобразным? Сильвер был весь красивый. А я... я была неловкой, но его мягкость и бережность вскоре не оставили от этого и следа. У меня не было ни слезинки, ни кровинки. Я не была даже поранена. Его волосы скользили по мне, словно набегавшие волны. Металл совсем не чувствовался, если не смотреть. Наощупь - настоящая кожа, но кожа идеальная - ни шероховатости, ни царапин. А когда я, преодолевая смущение, сказала: "Извини, но по-моему, я не могу, ну, в смысле, кончить", почти сразу же напряжение внутри стало расти, накатили волны экстаза, я прильнула к нему и перевела дух только тогда, когда они схлынули. Он продолжал меня обнимать, и я сказала: - А как же ты? - А я - нет. - Но... ведь... ты же... - Мне это не нужно. - Улыбки не было видно в темноте, но она слышалась в голосе. - Я могу изобразить, если хочешь. Мне это часто приходится делать. - Нет. Со мной не изображай. Никогда. Пожалуйста. - Значит, не буду. Астероид проделал дырку в шторе. Я заснула. Потом проснулась, и он лежал рядом, обвив меня руками и закрыв глаза, как будто спал. Когда я шевельнулась, он открыл их, мы посмотрели друг на друга, и он сказал: - Ты красивая. Я не стала спорить, тем более что он, пожалуй, был прав. По крайней мере, в тот момент. Моя радость была его радостью. Дура я была, когда говорила, что он не умеет любить. Он может любить всех. Он и есть любовь. Утром мы вместе встали под душ. - Тебе это действительно нужно? - Городская грязь ни для кого не делает исключений, - сказал он, намыливая волосы под зеленым водопадом. - Не беспокойся. Я абсолютно нержавеющий. Он позавтракал вместе со мной, чтобы доставить мне удовольствие. Ел он совсем как молодой парень, который, экономя время, глотает, не прожевав. - Ты можешь чувствовать вкус? - Могу, если приведу в действие нужные схемы. - Забавно, - сказала я и хихикнула. Мой смех его заинтриговал, и он пустился во все тяжкие. Подражал каким- то идиотским голосам, пел нелепые песни, отпускал игривые шуточки, и я ничего не могла с этим поделать. Один из космонавтов пришел прибраться на столе, и я в смущении замолчала: они были так непохожи. Космонавт подал мне маленький поднос с витаминами и капсулами физического совершенства. Я должна была их принять. Но забыла. Мы вернулись в постель. Когда экстаз схлынул, я снова заплакала. - Тебе должно быть так противно, - рыдала я. - Разве я выгляжу так, будто мне противно? - Ты играешь. Это часть твоей роли. И еще говоришь, будто я красивая. - Ты красивая. У тебя кожа, как крем. - Ну да. - А глаза - как раковины каури, в них все цвета моря. - Нет, я некрасивая. - Красивая. - Ты это всем говоришь. - Каждый красив по-своему. Я вылезла из постели, подошла к зеркалу и принялась рассматривать себя, поднимая над головой волосы, широко открывая глаза. Он лежал на простынях, улыбаясь, как сонный лис. - А с Египтией, - нахально спросила я, - ты изображал оргазм? - Много-много раз, - ответил он таким уныло-ироничным тоном, что я опять рассмеялась. В следующий раз, когда мы занимались любовью, экстаз пронзил меня, как копье, я закричала и была этим поражена. Телефон возле моей кровати замурлыкал около полудня. Я отключила видео и сняла трубку. Видео в данном случае совершенно ни к чему. - Плохие новости, - сказал Кловис. - Это не я. Здесь таких нет. - Джейн, не остри. Когда возвращается Деметра? - Завтра. - Сожалею, что приходится так рано прервать твой amor impropre, но Египтия решила предъявить свои права. Она говорит, что отдавала тебе своего металлического партнера всего на шесть часов. И только. Ты хочешь его, я платил за него, но мы ничего не можем поделать. Ей восемнадцать, и он записан на ее имя. - Ну наплел бы ей что-нибудь... - Нет. Мне что, делать больше нечего? Или ты думаешь, что моя жизненная миссия - быть твоей нянькой? В его голосе слышалось раздражение. Потому что ему не удалось помочь мне. Это грызло его. К тому же он видел Сильвера. - Что мне делать, Кловис? - Пошли его на Остров скоростным паромом. А то она поставит на уши адвоката. И свою мать в этой канаве. - Но... - Ты что, считала ее своей подругой? Все в комнате замерло. Смешно. Ничего, конечно, и не двигалось, но раньше казалось живым, а теперь - нет. - Хорошо, - сказала я. - Или можешь послать его сюда, если хочешь. Египтия придет его забирать, и, может быть, мне удастся ее уговорить. - В твою квартиру? - переспросила я. - В мою квартиру. А ты думала, я имел в виду середину реки? - Я верну тебе деньги, - проговорила я, завязывая в тугой узел конец простыни. - О, пустяки. Я отключила телефон. - Ну что ж, - сказал мой любовник. - Ты слышал? - Да. - Кловис тебя хочет. И Египтия тоже тебя хочет. - Это понятно, ведь официально я принадлежу им. - Тебе это все равно? - Ты желаешь, чтобы сказал, что мне жаль расставаться с тобой. Я позволила себя обнять. Хотя знала, что это бесполезно, все прошло, все мертво, как бурые листья, падающие с деревьев. - Мне очень жаль расставаться с тобой, Джейн. - Но с ними ты останешься тем же самым. - Я буду тем, чем они захотят. Я встала с кровати и отправилась в ванную. Там я открыла все краны, подставила руки под струи воды и держала так непонятно зачем. А когда вернулась, он был уже готов и надевал тутовые ботинки. - Я желаю, чтобы ты хотел остаться со мной, - сказала я. - Я хочу. - Только со мной. - Ты не можешь меня изменить. Ты должна принять меня таким, какой я есть. - Может, я больше тебя не увижу. Он придвинулся ко мне, и я снова оказалась в его объятиях. Я теперь знала наощупь ткань его одежды, она отличалась от его кожи и волос. Даже в таком горе его прикосновения меня успокаивали. - Если ты меня больше не увидишь, я все равно останусь в тебе. Или ты жалеешь, что мы провели это время вместе? - Нет. - Так радуйся же. Даже если все кончено. - Я не позволю этому так кончиться, - сказала я и неистово прижалась к нему, но он поцеловал меня и отстранил - осторожно и окончательно. - Флаер через десять минут, - сказал он. - Как же ты... - Бегом. Я бегаю так, как ни одному мужчине не снилось. - А деньги? - Роботы ездят бесплатно. Стукнешь по щели, и она засчитает монету. Электронные волны. - Чему ты радуешься? Когда ты уйдешь, у меня ничего не останется. - У тебя останется весь мир, - сказал он. - И еще, Джейн, - он остановился в дверях, - не забывай об одной вещи. Ты, - он приглушил голос и одними губами произнес: красивая. Он вышел, и все краски дня осыпались и свет его померк. 5  Нужно ли описывать этот день? Я все время думала о них. Представляла себе, как он приходит в квартиру Кловиса. Вот они разговаривают, сыплются бесчисленные намеки, он отвечает остроумно, все той же улыбкой, как будто излучающей свет. Я представила их в постели. Почти. Как в испорченном видео - расплывающиеся движения рук, сверкание плоти. Разум отказывался это воображать. И все же я не могла перестать об этом думать. Я готова была убить Кловиса, взять нож и убить. И Египтию. И убежать. В надвигающуюся темноту. В другую страну, в другой мир. Около семи вечера словно перевернулась страница. Прямая, как стрела, я села на скомканной постели и стала вырабатывать план. Безумный план, дурацкий план. Как будто он сам внушил мне такой образ мыслей. Совершенно новый, необычный для меня - логический. Я не помнила, где идет конференция физиков, пришлось узнавать у оператора информации. Пока он наводил справки, я чувствовала, как во мне растет чувство вины. Потом я вызвала конференцию и держала линию двадцать минут, пока не нашли, наконец, мать. Чувство вины по-прежнему мучило меня. - Что случилось, дорогая? - спросила мать. - Мама, я сделала ужасно дорогую покупку, и мне не хватило моей карточки. - Джейн, у меня через пять минут заседание, я председатель. Может быть, это подождет? - Нет, мама. Извини, но ждать нельзя. Понимаешь, заплатил-то Кловис. - Ты виделась с Кловисом после того, как мне о нем рассказала? Дорогая, нужно быть осторожнее. - У меня это прошло, - кратко сказала я. - Дорогая, - сказала мать, - включи, пожалуйста, видео. Я включила. Это было несколько вызывающе, так как она увидела меня раздетую в постели, в моей любовной постели, с кремовой кожей и глазами, похожими на раковины каури, о чем я никогда не подозревала. И она, казалось, тоже каким-то образом поняла, что разговаривает с совершенно новым человеком, которого раньше не знала. - Так-то лучше, - сказала она, хотя я в этом вовсе не уверена. - Я рада, что ты отдыхаешь. Она никогда не уставала мне повторять, чтобы я изучала свое тело. Не надо стесняться его. Теперь, казалось, это ее мнение перестало быть столь категоричным. - Мама, Кловис заплатил за эту вещь, а теперь я не могу ей пользоваться. Ты не могла бы послать ему сегодня денежный ордер? - Сколько это стоит? Я развернула квитанцию и бесстрастно назвала сумму. Голос матери тоже стал бесстрастным. - Это слишком дорого, милая. - Боюсь, что да. Но мы же можем заплатить, разве нет? Или мы не богатые люди? - Раньше ты такого не делала, Джейн. Что это за вещь? Машина? - Это усложненный особый образец робота. - Понятно. Робот. - Он умеет играть на пианино. - При такой цене следует ожидать чего-то подобного. - И еще, мама, дело в том... я уже давно об этом думаю... я бы хотела.. . ну, в общем... - Не надо раздувать, Джейн, Джеен, Джеин. - Мне бы хотелось иметь собственную квартиру в городе. Хотя бы на несколько месяцев. - Еще и квартиру. - Я же не ребенок, мама. У всех моих друзей есть свое жилье. - У тебя есть собственные комнаты. - Это не одно и то же. - Эти комнаты и все, что в них находится, принадлежат тебе, Джейн, как если бы это была твоя квартира. Ты можешь делать в них все, что хочешь. Полная свобода. Даже лучше, чем если бы ты имела свою, где пришлось бы выполнять обязанности по дому. - О... я... - Ты ведь действительно еще дитя. Как ты собираешься справляться с повседневной домашней работой? Ты хоть понимаешь, что от нее никуда не деться? Даже в полностью автоматизированной квартире нужно за всем следить. А ты не... Джейн, мы обсудим это, когда я вернусь домой. - Я купила робота, чтобы он мне помогал. - Да. Ты очень последовательна в своих поступках. - Как ты заплатишь Кловису? - Дорогая, ты, кажется, пытаешься мной командовать. И сама, я уверена, понимаешь, что это не очень умно с твоей стороны. - Мама, ну пожалуйста. - Я должна идти, дорогая. Увидимся завтра вечером и обо всем поговорим. Почему бы тебе не записать все на пленку? Ты выражаешься гораздо яснее, когда успокоишься и поразмыслишь. Спокойной ночи, дорогая, спи крепче. Линия отсоединилась, и видео погасло. Я дрожала, сыпала проклятиями и грызла простыню. Завтра придется снова через все это пройти, и она одержит верх. Все так глупо. С матерью же невозможно воевать. Египтия с пятнадцати лет имеет полный доступ к состоянию своей матери, а месячный лимит установлен ей только потому, что иначе бы она перерасходовала и не накопленные еще средства. Но лимит-то ее - двадцать тысяч И.М.У. в месяц. У Кловиса, насколько я знаю, вообще нет никакого лимита. У Хлои и Дэвидида тоже, хотя они довольно бережливы. А у Джейсона и Медеи, которые все еще живут вместе с родителями, есть собственный дом на морском берегу в Кейп-Энджеле и Ролле- Амада с кнопочным щитком. А деньги они достают либо подделывая подпись отца, который еще не разу этого не заметил, либо используя одну из шести своих кредитных карточек, каждая с двухнедельным тысячным лимитом, а то и в магазине прихватят, что плохо лежит. А у меня? Тысяча в месяц. Хотя раньше этого хватало с лихвой. С лихвой, потому что всю одежду мне покупала мать. Даже постельное белье, даже мыло... я дико озиралась по сторонам. У меня было все, что могло понадобиться, и даже больше. Я должна быть ей благодарна. Мой взгляд остановился на вульгарной - с моей точки зрения - антикварной лампе, пятнистой, как пантера. Мать не жалела на меня денег. Одни ковры стоят многие тысячи... По коже поползли мурашки. Что-то щелкнуло в голове. - Нет, - громко сказала я. - Нет, нет... Я представила Сильвера, которому я хотела дать другое имя, да так и не дала. Он шел по тротуару, оборачиваясь и провожая взглядом пролетевший флаер. Я вспомнила его лицо на фоне темного неба, когда он стоял на балконе перед тем, как во второй раз меня поцеловал. Я почувствовала, что он держит меня в объятиях, а меня пронзает копье. Я вспомнила камеру, его обнаженные механические нервы. Я будто наяву видела, как Кловис и Египтия не могут его поделить между собой. Я встала с кровати, как лунатик. Вспомнив о матери, я хотела было надушиться "Лаверте", но моя кожа до сих пор пахла только им, его запах заглушил бы даже аромат духов. - Хорошо, - сказала я. - Почему бы и нет? Раз это все мое. Нужно самой принимать решения, сказала она однажды, когда я спросила у нее, что мне делать. - Да, мама. Я как раз собираюсь сама принимать решение. Самоохлаждающийся графин снова был полон вина, и я выпила немного, а потом позвонила в Каза-Бьянку, самый большой и дорогой комиссионный магазин в городе. Едва сознавая, что делаю, я пригласила их представителя в Чез-Стратос, чтобы оценить содержимое моих комнат. И у богачей бывают трудные времена, когда они распродают вещи, но ассистенты-люди в Казе, с которыми я говорила, все же немало удивились - и оживились, предвкушая наживу. Конечно, они надуют меня. Я смотрела на квитанцию Э.М. на буквы С.И.Л.В.Э.Р. и на цену. Ничего, хватит. И еще останется на какую-нибудь захудалую квартирку. А на тысячу в месяц худо-бедно проживу, если экономить. Сознавала ли я, что делаю? По спине катился ледяной пот, в голове стучало, слегка подташнивало. Но я выпила еще вина, оделась и напудрила лицо, чтобы установить барьер между собой и тем, кто придет из Казы. Потом я проинструктировала лифт, и он сказал: "Привет, Джейн. Да, Джейн, я понял". Представительница явилась через час, очень проворная, лет сорока без омоложения. У нее были длинные кроваво-красные ногти - явный просчет при ее работе. Или это для устрашения. Когда она вышла из лифта в фойе, у нее жадно забегали глаза. - Добрый вечер, - сказала она. - Я Джеральдина из Каза-Бьянки. - Проходите, пожалуйста. - Я вела себя, как будто она пришла ко мне на вечеринку. Что ж, я часто чувствую на вечеринках такую же скованность. Птичья клетка подняла нас в Перспективу. - Простите, - заговорила Джеральдина, - а остальную часть дома вы не включаете? - Нет. Только мои комнаты. - Жаль. Проходя по Перспективе, она ахала от восхищения. Сквозь облака цвета индиго мерцали звезды. Астероид горел на востоке, как неземная неоновая реклама. - Боже мой! - воскликнула при виде его Джеральдина. - Кстати, - добавила она, когда мы поднимались по боковой лестнице, - боюсь, что нам потребуется подтверждение вашего права на владение имуществом, которое вы собираетесь продать. Вы знаете об этом? Она думала, что я десятилетняя девочка и мне можно заморочить голову. А что - она может. Я прочувствовала к ней отвращение. Мне уже хотелось, чтобы внезапно приехала мать и положила всему этому конец. Что я делаю?! - Вот, - показала я свои апартаменты, где успел уже прибраться один из космонавтов. - Ага, - сказала Джеральдина. - По телефону вы говорили, что идет абсолютно все. - Если вы можете дать приемлемую цену, - мой голос дрожал. - Какого же дьявола вам отсюда уезжать? - удивилась Джеральдина. - Я собираюсь жить с любовником, - объяснила я. - И мама хочет сменить обстановку. Джеральдина открыла свою большую сумку, вытащила оттуда портативный мини-компьютер и пристроила его на столике. - Я только посмотрю ваше право владения, если не возражаете. Я протянула ей ленту с описью. На ней был мой личный код и устное описание всего, что находится в комнатах. Верность описания должен проверить компьютер. Опись Деметра хранила у себя, но я послала за ней космонавта. Пока компьютер занимался своим делом, Джеральдина кружила по комнате, колдуя с маленьким калькулятором над каждой вещью. - Компьютер сейчас закончит, - сказала она. - А у вас есть очень хорошие вещи. Я думаю, большинство из них Каза-Бьянка сможет взять. - Еще одежда. Шкафчик с косметикой. Парикмахерский узел. Все ленты. Можете забрать, если хотите, все, что найдете в ванной, в уборной. - Ну, я сама этого делать не буду, - одернула она меня. Я стушевалась и едва удержалась от извинений. - Что ж, - проговорила Джеральдина, - очень надеюсь, что ваш любовник сумеет вас всем этим обеспечить. На этот раз я промолчала. Это уж мое дело. И дело моего любовника, моего возлюбленного. А чем он мог меня обеспечить? Я отворила кукольный шкафчик. - Ого! - воскликнула Джеральдина. - Да некоторые из них... - она осеклась. - Конечно, подержанные игрушки продать труднее. Но эти, кажется, сохранились хорошо. Вы вообще-то играли в них? - Они долговечные. Мать не хотела, чтобы моя агрессивность по отношению к игрушкам отражались на них, и поэтому покупала только такие, у которых не выпадали волосы и не отваливались уши. Там был единорог-качалка без единой царапины, медведь с блестящей угольно-черной шерстью. "Вот видите, - мысленно сказала я им, - вас все-таки купят, полюбят, будут с вами играть." Плакать перед Джеральдиной было нельзя. И я не стала. Я налила себе вина, а ей не предложила. Все равно она меня ненавидит. Компьютер зажег белую лампочку и выдал клочок бумаги. Джеральдина внимательно прочитала его. - Да, все в порядке. Я включаю сканирование. Вот. Сменный отдел доводит до вашего сведения, что завтра же мы готовы начать. Или сегодня поздно вечером, если хотите. - Боюсь, что мне нужно до завтра уже все закончить. И потом деньги. Или я договариваюсь с другой фирмой. - О, что вы, - сказала Джеральдина. - Обслуживание у нас быстрое, но не настолько же. Да у вас нигде и не получится быстрее. - Тогда простите, что отняла у вас время. Она взирала на меня с удивлением. - Ну хорошо, - сказала она. - А что за спешка? Ваша мать об этом знает? - Компьютер же вам ясно сказал, что эти комнаты - моя собственность. - Так. А мама и не знает, что птичка собралась улететь из гнезда. Верно? Мать знала. Я же сказала ей. Джеральдина посмотрела на белый кожаный саквояж. - Что в нем? Можете не говорить. Немного одежды, коробка любимой косметики и фото дружка. Ваш юноша тоже состоятельный? Компьютер зажег желтую лампочку и отключился. Сканирование было закончено. - А ванная и спальня? - спросила я. - О. Фред видит сквозь стены. А вы? Я заставила себя обернуться и взглянуть на нее. Глаза увлажнились, но я не мигала. Зрачки были твердыми и жесткими. Мое лицо как будто стало серебряным. - Я хочу, чтобы мне позвонили не позже, чем через два часа. Если условия меня устроят, то машина для перевозки должна прибыть через час после этого. - Да, мадам, - сказала Джеральдина. - Я передам ваши требования. - Если мне не позвонят до десяти часов, я обращусь куда-нибудь еще. - Да кто же будет этим заниматься на ночь глядя, - возразила она, запаковывая компьютер и убирая калькулятор. - Я могла бы вам это устроить, - сказала она и взяла в руки пятнистую пантеру. - Могла бы. Я туго соображаю. Она целую вечность простояла с пантерой в руках, пока до меня дошло, на что она намекает. Я перепугалась, будто нарушила этикет. Я не знала, как поступить. Пока я собиралась с мыслями, Джеральдина поставила пантеру обратно и твердыми шагами вышла из комнаты. Я догнала ее у лифта и сама нажала кнопку. Она смотрела мимо меня печальными густо накрашенными глазами. Мне было очень интересно, у всех ли она вымогает ценные вещи. Если да, то, наверное, ее квартира загромождена этим барахлом, его уже накопилось столько, что скоро она сможет бросить работу. Мне стало жаль ее, женщину с дряблой кожей и плотоядными ногтями. Выйдя в фойе, она сразу направилась к нижнему лифту, но у дверей задержалась, обернулась и посмотрела на меня. - Жить в бедности, - сказала она, - будет для вас очень тяжело. Но мне кажется, что у вас должно получиться. Я была потрясена. - Джеральдина, - закричала я, оставив смущение, потому что мне очень захотелось подарить ей эту пантеру и недомолвки стали неуместны, - куда мне послать... - Бросьте, - перебила она. - Вам пригодится любая ценность, за которую можно получить деньги. Двери закрылись. Я плюхнулась на полу в фойе, размышляя, не оказывалась ли она в свое время в такой же ситуации, и встала, только когда зазвонил телефон. Это была Каза-Бьянка. Они подъедут к полуночи и выплатят мне такую сумму, какой я в руках никогда не держала. Ее должно было хватить. Угадайте, что я сделала, когда фургон из Каза-Бьянки увез все мои вещи? Конечно, заплакала. Уходила вся моя старая жизнь. Странно, но я вряд ли когда-то всерьез о ней задумывалась, а когда, наконец, задумалась, она стала казаться совсем не моей. Я бродила по быстро пустеющим комнатам, увертываясь от автоматов, и плакала. Прощайте, книги, прощайте, мои ожерелья, прощайте, шахматы из слоновой кости. Прощай, мой черный мишка. Прощай, мое детство, мои корни, прощайте, вчерашние дни. Прощай, Джейн. Кто же ты теперь? Я сделала записи для матери и оставила ленту на консоли, чтобы та, войдя и включив свет, сразу увидела ее. Я старалась изъясниться, хотя вряд ли это у меня получилось. Я сказала, что очень люблю ее и скоро обязательно позвоню. Я попыталась объяснить, что я сделала. О Сильвере я не сказала ничего. Ни слова. Хотя говорила я только о нем. Наверное, просто повторяла его имя без конца. Я знала, что она поймет. Мудрая, добрая, самая лучшая мама на свете. Я ничего не могла от нее скрыть. Я взяла свой белый саквояж с чеком Каза-Бьянки на предъявителя и в четыре часа утра полетела в город на флаере. Там сидела шумная компания, в мой адрес летели грязные шуточки - на большее они не решались, не без основания опасаясь полицкода. Но я все равно боялась их. Я никогда близко не сталкивалась с такими людьми: в позднее время брала такси, ходила только по ярко освещенным улицам, а если замечала что-то подобное, то всегда переходила на другую сторону. Меня, наверное, защищала аура матери, а теперь, в добровольном изгнании, я уже не имела этой защиты. Сейчас мне страшно все это вспоминать. Я до сих пор еще не верю, что сделала это. Из будки у подножия Лео-Энджес Бридж я позвонила в бюро срочной аренды, подала заявку и поехала на такси по адресу, который мне там дали. Смотритель был человек - он жутко ругался, что я подняла его с постели. Было еще темно. Ближайший фонарь горел в пятистах футах. Мое окно выходило на развалившееся кирпичное здание с торчащими железными балками. Не знаю, что там было до землетрясения, но рядом все поросло сорняками. Все это я увидела, когда сквозь грязное окно пробился дневной свет: осенние краски поросшего сухой травой пустыря привели меня в уныние. Я, конечно, не могла заснуть, съежившись вместе со своим саквояжем на старой тахте возле окна. Я понимала, что оставаться здесь нельзя, что я должна идти домой. Но где мой дом? Когда наступил день, я сидела все на том же месте. Я понимала, что должна отправиться сначала к Египтии, а потом к Кловису. Отдать деньги Кловису, уговорить Египтию. И забрать Сильвера. Теперь я могу купить его, как Каза-Бьянка купила мою мебель. Он принадлежал бы мне. И все же я была не в состоянии ни купить его, ни владеть им. Не могла привести его в это страшное место. Я задремала, а когда проснулась, день уже догорал между железными балками. Живот подвело от голода, ведь я ничего не ела, кроме сэндвича, который сделала на кухне. Еще выпила воды из крана в замызганной ванной, которая все же имелась в снятой мной квартире. Вода пахла химией и, наверное, кишила микробами. Скоро мать вернется домой. Что она станет делать? Я едва не обезумела, представив себе ее потрясение, когда она увидит комнаты без мебели и без меня. Только сейчас я начинала понимать, что натворила. Я хотела было срочно бежать вниз, к платному телефону в фойе по разбитым цементным ступеням: лифт здесь вообще не работал. Но не сделала этого - я боялась, ужасно, дико боялась Деметры, которая хотела мне только добра. Наконец, я вынула блокнот, который положила в саквояж вместе с деньгами и одеждой, и начала записывать вторую часть того, что со мной приключилось. Когда стало совсем темно, я включила голую лампочку, которая давала мало света, но стоила денег, и это меня очень беспокоило. До конца месяца у меня осталось три сотни. На что мне их потратить? Ночью я замерзла, мне хотелось включить радиатор. Или еще можно потерпеть? Между балок зажглись звезды. Эта улица так и называется - улица Терпимости. Сильвер, ты нужен мне. Все это я затеяла ради тебя, так как же я могу упрекать тебя в чем-либо? Я для тебя - ничто. (Кто знает, не противно ли тебе прикосновение настоящей плоти?) Но с тобой я была красивой. Всю ночь и утро, когда ты был со мной: красивой я никогда раньше не была. Я так устала. Завтра я должна принять окончательное решение. Пролетел флаер. Здесь тихо, и слышны свист воздушных линий и шум города, который никогда не ложится спать.  * Часть 3 *  Дай розе ты любое имя, Но свойства Ее останутся все те же: И поцелуя цвет, и даже Тень пламени. Другое имя нужно дать ей. "Любовь" ее зовите, братья, Ее любовью стану звать я. Любовь же - море, что всечасно Преображается - напрасно: Всегда оно Одно. 1 Закончив вторую часть, я той же ночью увидела его во сне. Он вообще приснился мне впервые. Мы летели над городом. Не на флаере, а на крыльях, будто ангелы со старой религиозной картинки. Я ощущала своим телом ритм движения крыльев - вверх-вниз. Это не требовало никаких усилий, и приятно было лететь и видеть его летящим впереди. Мы миновали порушенные балки, и наши тени упали на оранжевую осеннюю траву. Говорят, если летаешь во сне, значит этот сон сексуальный. Может, и так. Но ничего такого не было. Когда я проснулась, было раннее утро, и я выглянула в окно, чтобы посмотреть на озаренные оранжевым светом балки, куда падали наши тени. За развалинами едва виднелся голубой призрак города, линия конусообразных домов и далекая колонна Делюкс Хайпериа Билдинг. Вид не казался больше ни безобразным, ни унылым. Ярко светило солнце. Лет через пять, если развалины так и останутся, из сорняков вырастет молодой лес. Небо было голубое, как рубашка Сильвера. Очарованная сном, солнечным светом и осенней травой, я отправилась в ванную и включила горячую воду, хоть она и дорогая. Я приняла душ, оделась и причесалась. Волосы начали менять цвет. И лицо. На волосах, видимо, просто слезла краска, нужно было восстанавливать бронзу, но я продала парикмахерский узел. Можно было сделать это в косметическом кабинете, но там вряд ли смогут подобрать точно такой же оттенок. Да и в любом случае это недешево. Придется возвращаться к естественному цвету, хоть он и не соответствует цветосущности. Но это ладно, я что же случилось с лицом? Я включила три лампочки из четырех и увидела, что оно немного осунулось, стали выдаваться скулы. Теперь я в чем-то выглядела старше, но в чем-то - и моложе. Я ближе наклонилась к заляпанному стеклу, и два моих глаза слились в один, искрящийся зеленым и желтым. Я положила чек Каза-Бьянки в сумочку через плечо, вышла и спустилась по растрескавшейся цементной лестнице. Не могу сказать, что я чувствовала, наверное, не чувствовала ничего. Улица переходила в жалкое подобие бульвара, рядом с которым была старая надземная дорога, которой давно уже не пользовались. В ожидании городского автобуса я позавтракала в какой-то забегаловке булочкой с изюмом, чашкой чая и яблоком. При свете дня настроение у меня сильно поднялось. Конечно, раньше я бывала в таких трущобах только с кем-то и в качестве экскурсанта, но ориентироваться здесь все же могла. Под голубым небом и здешний тротуар не казался таким уж неприглядным. Люди бежали в разные стороны, о чем-то споря на ходу; из продуктовых магазинов валил пар. С надземки свисали цветы. Город я всегда знала. У меня не было причин опасаться даже теперь. Ночью я спала на старой ворсистой тахте прямо в джинсах, и они достаточно помялись, чтобы не привлекать внимания. Блузка тоже была помята. - Опять опаздывает, - устной стенографией сказала одна женщина другой за моей спиной. - Идти, что ли, на флаер - так столько денег. - Лоботрясы гаражные, - отозвалась вторая. - Не хотят обслуживать рабочие окраины, вот в чем вся беда. В центре-то никаких проблем. А здесь пешком ходи. Потом они принялись шептаться, и, поняв, что они говорят обо мне, я похолодела от нервного напряжения. Я уловила слово "актриса", произнесенное с жалостью, насмешкой и любопытством, и была крайне удивлена тем, что не уступаю в экзотичности Египтии, хоть и на этих бедных улицах. Удивлена и в то же время обрадована. Быть актрисой в этом конце города означало вести борьбу за выживание. Они не будут меня ненавидеть. Я была символом равных возможностей. Но, во всяком случае, с голоду я не умру. Наконец, прибыл автобус. Я сошла в Бич, отправилась в банк Мэгнэм и получила деньги по чеку. Потом я в силу привычки села на флаер и пожалела об этом, опуская монету. Я совсем не умела экономить, пускалась в неоправданные расходы, и это еще раз доказывало, что ситуацией я не владею, но думать об этом не хотелось. И о матери тоже. И о Кловисе, и о Египтии, и даже о нем. Я добралась до Рэйсина и пошла по Нью-Ривер Бридж к дому Кловиса. Возле его двери я внутренне похолодела, но все же попросила ее пропустить меня. Может быть, его - их - нет дома. Или - заняты. Тогда дверь не откроется. Дверь все не открывалась, не открывалась, а потом открылась. Я вошла, держа перед собой сумочку, словно щит, но в жилых комнатах стояли кушетки, лежали подушки, висели со вкусом подобранные украшения, а их не было. Меня сотрясала дрожь, но я не обращала на это внимания. Я села на тахту с черными подушками и стала смотреть в окно, возле которого призналась в любви его отражению, а он увидел это и понял. Через несколько минут Кловис появился из главной спальни в темно- голубом костюме-тройке, будто собрался уходить. Держался он, как всегда, элегантно и небрежно, но, взглянув на меня, сразу покраснел. Я еще ни разу не видела, как краснеет Кловис, это был почти болезненный румянец, по чередованию оттенков можно было высчитать пульс. Я вспомнила, что ему всего семнадцать. Я сама начала краснеть из солидарности, но не отпустила глаза, и Кловис первым отвернулся и подошел к раздатчику с выпивкой. - Привет, Джейн. Что тебе налить? - Я не хочу пить. Я принесла деньги. - Неужели? Надеюсь, точны вы, как король. Он опрокинул стакан и снова обрел обычную невозмутимость. Я встала, открыла сумочку и принялась отсчитывать крупные банкноты на столике перед его носом. Это заняло немало времени. Он смотрел, иногда отхлебывая из стакана. Рукава его рубашки были кружевными, такими же, как у Сильвера, когда он стоял на Большой Лестнице. Когда я закончила, Кловис сказал: - Ты же знаешь, его здесь нет. - Знаю. - Я знала это и раньше. Если бы он был тут, рядом, я бы, наверное, это почувствовала. - Теперь, пожалуйста, скажи, сколько ты потратил на Египтию. Ты ей купил меховое пальто? - Да нет. Она сама его купила, ей продлили кредит. - Вернуть тебе деньги за ленч? - Не надо, Джейн, - сказал Кловис. - Да и вообще все это могло бы подождать. - Не могло. - Тебе пришлось залить мать слезами с ног до головы? Я пристально посмотрела на него. Даже забавно, как во мне могло поместиться столько неприязни, столько отвращения к нему. Не хотелось с ним ссориться, не хотелось и откровенничать, но что-то меня заставило, ведь он был первым человеком, с кем я могла поговорить. - Хочешь знать, как я достала деньги? - Я буду этим шокирован? - Возможно, - упрямо сказала я. - Я продала все, что у меня было. По крайней мере, то, что я считала своей собственностью. Все, что было в моих комнатах. Кровать, стулья, украшения, книги, стерео. Все. И почти всю одежду, и... - О Господи, - проговорил Кловис. Он достал из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. - Так вот почему Деметра звонила мне в полвосьмого утра. Я отшатнулась, отступив от него на шаг. - Что она сказала? - О, она была спокойна и собрана, как всегда, и говорила очень мало. Кловис, Джейн у тебя? А когда я сказал, что нет и не взглянуть ли ей на часы, она попросила меня не пытаться ей грубить. Не знаешь ли ты, где может быть Джейн? А я сказал, что понятия не имею и вообще тут и пытаться нечего, грубить нетрудно. И она отключилась. - Ты был один? - спросила я. - Вполне один. - Значит, его с тобой не было? - Кого? А, робота. Нет. Я отослал его Египтии. Она хотела его. - Его хотел ты. - А-а. Ты разгадала мою неприкрытую ложь. - Но теперь я отдала тебе деньги. Так что можешь не волноваться. - Правильно. Но Египтия... - С ней я договорюсь. - Да ну?! - Кловис уставился на меня. - Это говорит наша милая маленькая Джейн? Какие чудеса, какие химические изменения может произвести любовь с человеческим духом! После того, как я все ему рассказала, этого я вынести уже не могла. Моя рука взлетела, как пружина, и закатила ему пощечину. Должно быть, больно. Еще одно потрясение для Кловиса, который весьма разборчив в любых контактах, кроме постельных. Он отлетел и, не глядя на меня, невозмутимо произнес: - Если ты собираешься драться, лучше уйди. - Ты думал, я захочу остаться? - Нет. Ты будешь охотиться за своим куском железа по всему городу. - Да нет, пойду прямо к Египтии, куда ты его послал. Что-то не получилось, Кловис? Пришлось отослать его раньше, чем дошло до дела? - Ну уж. Если ты ни к чему не приспособлена, то это не значит, что все должны быть такими же. Задохнувшись от возмущения, я схватила свою пустую сумку и бросилась к двери. В лифте я повторяло это слово - не приспособлена. Потом истерически рассмеялась. Конечно, я неприспособленная. Ну и что? Я вышла из лифта с этим истерическим смехом, чем очень удивила омоложенную пару перед дверью. Колебаться больше нельзя. Помедлив еще, я бы испугалась, вернее, осознала, что боюсь. Но все-таки интересно - месяц назад я бы сгорела от стыда, если бы меня застали в одиночку хохочущей в лифте. Я дала Кловису пощечину, но он был прав. Я переменилась. На Остров пришлось переправляться паромом, потому что мост был закрыт на ремонт, да и в любом случае это тридцать минут ходьбы. Водоем, окружающий Остров, используется как резервуар. На бетонной платформе, поддерживаемой бетонными пилонами, посреди пышных садов возвышаются башни богачей. Египтия занимает верхний этаж, поэтому на крыше у нее свой садик из миниатюрных десятифунтовых пальм и бассейн. Внешний лифт, овальная позолоченная дверь Египтии - все вдруг показалось таким неправдоподобным после доходного дома на улице Терпимости. Или доходный дом казался неправдоподобным? Конечно, это говорят мои гены - мне следует прямиком отправляться домой, в Чез-Стратос. (Кловис, Джейн у тебя? Ты не знаешь, где она может быть? Видимо, она позвонила и Египтии. И Джейсону с Медеей. И Хлое. Вот только Дэвидида нет. Он на экваторе, мама. Только Египтия может рассказать ей о Сильвере, если этого не сделал Кловис. Сильвер. Не хочу его так называть. Это регистрационное имя... Должна ли я вступить в борьбу с Египтией?) Лифт остановился прямо напротив позолоченной овальной двери и выпустил меня в высокую огороженную клетку. Комнатные растения у Египтии погибают. Она забывает включать полив. Когда они становятся бурой шелухой, она плачет над ними. Слишком поздно. Я прикоснулась к дверной панели. - Кто там? Голос двери воспроизводит голос Египтии, его бархатистость, чувственность. - Джейн. - Минутку, Джейн. Должно быть, ему нравится ее голос. Он музыкант, а ее голос очень музыкален, с разнообразными модуляциями. Он здесь. Я это чувствую. Я могу наделать глупостей. Я продала свой мир, и если Египтия скажет "нет", то я потеряла все. А разве она скажет что-то другое? Я думала, Кловис лжет, будто Египтия потребовала его обратно. Но упрямый Кловис, который был им пленен - да, именно пленен, все же отослал его Египтии, как и договаривались, мстительно соединив концы. А Египтия, получив своего любовника, опять провела с ним всю ночь. Или часть ночи. То, что она должна кому-то выплатить его стоимость, - теперь уже мне, - вряд ли ее остановит. Она пустит в ход козырную карту - законное владение. Она скажет: нет. Через десять минут я снова прикоснулась к панели. - Кто там? - Джейн. Я уже говорила. - Я все еще вызываю Египтию. Подожди, пожалуйста. Значит, сейчас она с ним в постели. Поэтому она и не впускает меня. Он стискивает ее, она в экстазе кричит, совсем, как я. Его лицо висит над ее лицом или затерялось в ее длинных темных волосах. Она такая красивая. А квартира такая богатая. Он способен ее оценить. А что он найдет у меня? Мрачную комнату? Я должна уйти. Но я не уходила. И вдруг дверь распахнулась. Я услышала какой-то странный шум, он встревожил меня. Я невольно отшатнулась, потом шагнула вперед и остановилась на пороге, не давая двери закрыться. А по длинному коридору, увешанному зеркалами, тем временем пробирался Лорд. Я вспомнила этого парня с мягкими ладонями, который приставал ко мне в Садах Вавилона в тот первый вечер. И Лорд тоже вспомнил меня. - О, черт, это ты, - сказал он, встав в позу. - О, черт, это я. - Я продолжала изумляться себе - ответ прозвучал неплохо, хотя я только повторила его слова. - Ну, так проходи. Мы тут рождаем в муках "Павлина". Он, должно быть, имел в виду пьесу. - Обычно мы репетируем в театре Годвайль, - добавил он, глядя на себя в зеркало. - Но милая Египтия привела нас сюда. Потом мы пойдем завтракать в Ферьер. Ты к нам не присоединишься? - Вряд ли. - Боюсь, ты навсегда останешься в моей памяти девушкой, которую затошнило от выпивки. Хотелось ответить на это, но я не сразу придумала, как. - С вашими девушками это должно случаться частенько, - сказала я, - только почему вы уверены, что именно от выпивки? Я обогнула его и, пройдя немного по коридору, попала в огромную гостиную Египтии. В голосе у меня звенело - я все еще не могла в себя поверить. Оглушенная и возбужденная, я искала его глазами и не находила. Вместо этого я увидела, как на чисто вымытом полу остервенело дрались пятеро актеров, в то время как три актрисы замерли, запрокинув головы, закатив глаза и заломив руки. Остальные, шесть или семь человек обоего пола, стояли в стороне или возлежали на сдвинутых стульях. Один из них завернулся в шкуру индийского тигра. Другой, сидя за кофейным столиком с маленькой машинкой, сверялся с рукописью. Стройный и красивый, он кричал тонким мелодичным голосом: "Нет, Поль, в пах, дорогой, в пах. Коринф, ты должен его потрошить, а ты будто мороженое ему подаешь". - Попробовал бы ты такое мороженое, - завопил в ответ Коринф, сверкая швами на джинсах. Конфетный поднос свалился с какого-то шкафа, но звон его было едва слышно. Египтия стояла на маленькой лесенке, ведущей в спальню. Ее лицо было таким белым, что я испугалась за ее жизнь. Потом только до меня дошло, что она загримирована под свою роль. Она слегка наклонилась вперед. В отверстиях ее глаз - в зрачки как будто капнули позолотой, - зияли бездны. Она переживала всю сцену с такой глубиной, какая остальным и не снилась. Она была совершенна и ирреальна. Каким-то загадочным, неизъяснимым образом она стала похожа на робота. Как он к этому отнесся? К ее безупречной коже, будто у гладкого сочного плода, к ее океаническим волосам? Упал последний актер. Египтия разлепила губы. Она собиралась произнести свой текст, и, хотя я была поглощена своими переживаниями, я все же была зачарована и самозабвенно ждала, что произойдет дальше. И вот в этот самый момент Лорд крикнул ей через всю комнату: "Егип, тут твоя маленькая подружка. Ты можешь выйти?" Я готова была его убить. Все уставились на меня, и я залилась краской, будто это я была виновата, а не он. Оптические, как у робота, зрачки Египтии сверкнули, будто она очнулась после потери сознания. Она взглянула на меня, не узнавая. Кто я? В жестоком мире Антекры таких нет. Я подошла к ней. - Я не хотела тебя прерывать. - Это... ничего. Что случилось? - Мне нужно поговорить с тобой. Не сейчас. Когда закончишь. - О, - ее глаза закрылись. Я решила, что она совсем обессилила, и у меня закружилась голова. - О, Джейн, - выговорила она. - Где он, - не выдержала я. - Скажи просто, где. Пожалуйста. Пожалуйста, Египтия. - Кто? - Внезапно мы, каждая во власти своих переживаний, соприкоснулись. - Сильвер. - Где-то там... в спальне... или на крыше... - Не с тобой. Почему не с тобой? - Дорогая, он робот. Внезапно я услышала в ее голосе не явную, но непримиримую жестокость. Вместо того чтобы отпрянуть, я положила руки ей на плечи, и ее большие глаза, такие чувствительные ко всему - и ни к чему, стали наплывать на меня. - Египтия, я продала все свое барахло. Ушла из дома матери. Отдала Кловису деньги за... него. Я все-таки добралась до нее, рассеяв ее сосредоточенность на себе. - Как, все? - ахнула она. - Но ведь ты... - Знаю. Иначе мне не набрать было столько денег. Даже одежду, Египтия. И только ты одна во всем мире можешь понять, зачем я это сделала. Вокруг нас актеры зевали от скуки, не в силах подслушивать, и потягивали минералку и выпивку Египтии. Я не обращала на них внимания и только крепко держала ее. - Послушай, Египтия. Ты такая чуткая, такая отзывчивая. В тебе столько любви... Он - робот, но я в него влюблена. Для кого-то другого это прозвучит глупо, но тебе, я знаю, можно сказать, ты поймешь. Египтия, я люблю его. Я довела ее до предела. Глаза ее сладострастно наполнились слезами в тот самый момент, когда это должно было произойти с моими. - Джейн... - Он - моя жизнь, Египтия. - Да, да, Джейн. - Египтия, разреши мне его забрать. Совсем, с собой. У тебя так много всего. У тебя - твой талант, - в тот момент я была в этом уверена, хотя, возможно, играла с огнем, - у тебя твой талант, а я... он нужен мне, Египтия. Египтия! Она резко притянула меня к себе, потом отстранила и властно взглянула мне в глаза. Она была Антекра. Она была Богиня. - Возьми его, - произнесла она. И отпустила меня. Я поднялась по лестнице в фойе спальни. Оттуда одна дверь вела в сад на крыше, и я наугад открыла ее. Пошатываясь, я подошла к бассейну и осела на пол рядом с ним. Потом я засмеялась, да так, будто воистину сошла с ума, - обхватив себя руками, шумно переводя дыхание, тряся головой, так что разлетевшиеся волосы стали похожи на золотой платок. Я уговорила ее. Но самое смешное, что я верила каждому своему слову. Наконец, я поднялась. По голубому небу ветер торопливо гнал целые флотилии облаков цвета бисквитов. Шумели кронами маленькие пальмы в кадках. Вода в бассейне была зеленой, как кислый фрукт. Он сидел у края воды не далее, чем в десяти футах от меня, положив руки на гитару. Одет он был в темно-голубое, и тени, падавшие на его лицо, едва давали разглядеть его. Оно казалось серьезным и спокойным, плоские глаза ничего не выражали: цепи разомкнуты. Постепенно лицо его прояснялось, но он не улыбнулся. Я испугалась. Он спросил: - Что с тобой случилось? - А что? - Я не знала, о чем говорить с ним. - Ты разве не рад видеть меня? Я думала, ты всегда рад видеть любого. Приятно было пообщаться с Кловисом? А с Египтией, наверное, и подавно? Он не ответил. Положил гитару. (Гитара и одежда, должно быть, Египтии. С собой он ничего не носил, когда был со мной). Он встал, подошел ко мне вплотную и стал рассматривать мое лицо. Я не в силах была взглянуть на него. В который уже раз я повторила: - Я ушла из дома матери. Я отдала Кловису все деньги. Я сказала Египтии, что ты мне нужен, и она согласилась отпустить тебя. - Озадаченная, я сдвинула брови. Как она могла его отпустить? - Я живу в какой-то крысиной норе, в трущобах. Тебе придется притворяться человеком, моим любовником. Не знаю, сумею ли я выжить. Может, в конце концов, и не сумею, тогда ты вернешься к Египтии. Ты с ней спал прошлой ночью? - Я не сплю, - сказал он. - Ты знаешь, о чем я. Так как? - Нет, - сказал он. - Я был в отделении для роботов. Прошлой ночью она была с мужчиной. Я подняла глаза на его красивое задумчивое лицо. - Она... тебя... - Ты выглядишь так, будто необыкновенно взволнована. - Убить ее мало! - закричала я. Ребяческая угроза, но именно это я имела в виду. Такой ярости, как сейчас, я никогда еще не испытывала, у меня от нее потемнело в глазах. Он легонько взял меня за руки. - Джейн! Какая разница? - Большая. - Я - машина. - А Кловис... наверное, он... - Кловис не ставил меня в отделение для роботов. - Ну, конечно. Боже мой, Боже мой! - повторяла я в отчаянии. Он обнял меня, и мы вместе склонились над бассейном, отчетливо отразившись в прокисшей воде. Наконец, я сказала: - Если ты не захочешь пойти со мной, я это пойму. Здесь гораздо более эстетично. Он спросил: - Какие у тебя духи? Такой прекрасный запах. - Я ничем не душилась. - Значит, ты сама так пахнешь. - Не может быть. Запах человеческого тела должен казаться тебе отвратительным, если ты умеешь обонять. - Человеческое тело крайне соблазнительно. В конце концов, это лишь особая форма материи. - С целой кучей всяких органов. - Тоже вид механизма. Иногда менее эффективный, чем другие. Биологически более привлекательный. - Угу, - сказала я, как ребенок. Он засмеялся. Я посмотрела на него и проговорила: - Это ничего не значит, но у меня такое ощущение, будто я продала за тебя свою душу. - Понимаю, - сказал он. - Хочешь выкупить ее обратно? - Я хочу только тебя. Глаза его совсем потемнели. - Тогда я постараюсь сделать так, чтобы ты об этом не жалела. 2 - Ну, и что здесь такого ужасного? - спросил он два часа спустя, когда я съежилась на пороге своей жалкой каморки на улице Терпимости. - Надеюсь, я смогу ее согреть. Хотя бы к зиме, если буду экономной и накоплю денег. Еще можно попытаться замазать трещины и дыры. - Можно. - Но она так ужасно выглядит. И этот запах... - Тут нет никакого запаха. - Есть Запах человеческого горя. - Так будь счастливой, и он исчезнет. Я была крайне удручена своим положением, а он, недолго думая, незамысловатой шуткой заставил меня рассмеяться. - Ну, - начала я, потрогав осыпавшуюся штукатурку, - не знаю, с чего начать. И как. - Судя по всему, - сказал он, - я стал твоей инвестицией. Мы снова отправились в город. Переулками, боковыми улочками он водил меня по совершенно не знакомым продуктовым и хозяйственным магазинчикам. Он, не нуждавшийся в еде, советовал мне, что купить, лишь изредка я догадывалась об этом сама. Под сводами надземки он обнаружил открытые сараи, где были свалены в кучу банки с клеем, деревянные планки и настенные зеркала. Он знал, где находится все, что нам необходимо. День клонился к вечеру, и мы задержались в какой-то забегаловке. Я просила его притвориться человеком, но страхи мои скоро исчезли. Для меня он и был человеком. Но в забегаловке, жутко проголодавшись, я поглощала недорогую, но очень вкусную еду одна, и это меня обеспокоило. - Денег мало, - сказал он. - Было бы безумием расходовать их на ненужную для меня пищу. - По крайней мере, выпей кофина. К тому же сейчас холодно. Все вокруг в пальто. (Даже я. Свою меховую куртку я катала по всей тахте и даже для лучшей маскировки втирала в нее штукатурку). - Ой, надо ведь забрать твою одежду у Египтии. Его это позабавило. - Мы можем сходить за ней. Или я один. - Нет! - Боиш