метапсихическое сканирование самого большого континента, что располагался на некотором удалении от зоны умеренного климата. Часть планеты с преобладанием пространств суши находилась в начале зимы, но снега пока не было, и растительность ещЕ не поражала своей пышностью. -- Переместимся к восточному побережью? Там теперь большая река пересекает старый континентальный шельф и довольно любопытная береговая линия побережья. -- Согласна. Судно слежения приблизилось к планетарной поверхности, защищенное ро-полем от гравитационно-инерционных издержек и временным сигма-полем -- от атмосферной абляции. Регион, избранный Лума-Эру, раскинулся прямо возле терминатора, и они высадились в тот момент, когда солнце садилось за низкие холмы, прочертив пляшущую золотистую дорожку по синим водам пронизываемого ветрами залива. У подножия холмов, где сел корабль, росли твердо-ствольные деревья с густо-зеленой хвоей. Другие деревья в низинах по обоим берегам реки указывали на хлорофильную дегенерацию опадающей листвы, окрашенной в рыжие, желтые и рубиновые тона. Крондаки осторожно спустились, с трудом пробрались сквозь гравитационное поле, вдвое превышающее оптимум для их расы, и заскользили по поверхности низкорастущих антофитов. Некоторые высохли, другие, ещЕ зеленеющие, имели звездчатые розовые, желтые или белые половые органы. В воздухе пахло терпиэолом, геранилом, ацетатом, кумарином и фенил-этиловым спиртом. Ощущался также хлористо-йодистый аромат от морских организмов на скалистом берегу моря. Легкий бриз шелестел в хвойных лапах, волны разбрызгивались, накатывая на сушу. Невидимое создание на вершине одного из деревьев исполнило сложнейшую фиоритуру частотой где-то между двумя и четырьмя тысячами циклов в секунду. Маленькие белокрылые особи летели низким клином над водами залива, направляясь в сторону открытого моря. Монстры некоторое время обозревали пейзаж с применением как первичных, так и высших органов чувств. Солнце село; безоблачное небо поменяло цвет с желтого на аквамариновый, потом на фиолетовый, усеянный первыми яркими звездами. Главная луна в полной фазе огромным янтарным диском выплыла над чернеющим восточным морем. Одна из маленьких лун-близнецов также показалась на горизонте, скромно посверкивая серебром сквозь ветви деревьев. -- Да, мир разрушен, -- подтвердила Дота-Эфу с патетической уверенностью. -- В нынешнем состоянии планета, безусловно, непригодна для колонизации какой-либо из сопричастных рас Содружества. -- Да, безнадега, -- согласился Лума-Эру, -- Экологическая инженерия вплоть до десятой степени едва ли что-нибудь даст. Странно, все это напоминает мне об их мире. -- Помедлив, он выдал неуклюжий расовый образ, из тех, что столь часто становились мишенью для насмешек гораздо менее великодушных планетологов Симбиари и Полтроя. -- А что, пожалуй, ты прав. Давай вернемся на борт и сопоставим корреляты? -- С удовольствием. А то боюсь, моя плазма не вынесет этой жуткой гравитации. Крондаки вернулись на корабль и сразу прошли в контрольный отсек, где компьютер подтвердил предчувствие Лума-Эру. Предположительный процент совместимости составил 98 -- невероятно! -- Таким образом, если допустить крайне проблематичную перспективу их принятия в Содружество, наша бедная сиротливая планетенка будет неминуемо колонизована ими. -- Дота-Эфу вызвала на дисплей добавочные данные. -- Вот важный момент. Недавно они отправили экспедицию на самую "гостеприимную" из близлежащих планет -- пыльную красную бесплодную пустыню с обедненной атмосферой. А ещЕ строят орбитальные станции в тщетной попытке организовать отток населения. -- Идиоты! Почему бы просто не ограничить рождаемость? -- Это противоречит морали большинства этнических групп, остальные же слишком невежественны, чтобы оценить репродуктивные перспективы своей планеты. Пойми, Ток, люди даже более плодовиты, чем полтроянцы, и это накладывает как технические, так и мотивационные сложности для применения противозачаточных средств. Их главные рычаги сдерживания прироста населения -- голод, аборты, высокий процент детской смертности среди аборигенов второго статуса и война. -- Ох уж эти люди! Не перестаешь им удивляться! -- Лума-Эру озадаченно поднял две пары щупальцев. -- Если непредсказуемый Лилмик в самом деле решит обременить ими Содружество, нас ждут интересные времена. Думаю, мы с тобой ещЕ скажем спасибо, что на дальнем краю галактики имеются десятки солнечных систем, требующих нашего персонального внимания. Его подруга подсветила свой умственный тонус едва уловимой насмешкой. -- И все же есть в них какая-то бесшабашная смелость. Представь себе расу их уровня, всерьез пытающуюся освоить бесплодную, пустынную, почти безвоздушную планету... Или -- хуже того -- искусственные спутники! -- Это выше моего понимания. Дота-Эфу вызвала из компьютера последний блок данных. -- Если земляне будут приняты в Содружество, проблема их перенаселенности разрешится за один день. На сегодня у нас семьсот восемьдесят две экологически совместимые планеты в радиусе двадцати тысяч световых лет от них, и все они готовы к обживанию. Она махнула в иллюминатор на залитый лунным светом приморский ландшафт в обрамлении вечнозеленых деревьев. -- А с этой семьсот восемьдесят три. -- Пугающая перспектива. Всего за несколько тысячелетий они расплодятся по всей галактике. Дота-Эфу содрогнулась. -- Полетели отсюда! Ее спутник включил ро-поле на полную безынерционность и направил судно слежения в межпланетное пространство. 6 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА Внешне ничего подозрительного в смерти трех моих племянниц не было. В начале января 1995 года близнецы Жанетта и Лоретта двадцати одного года и их сестра Жаклин двумя годами моложе возвращались после уик-энда, проведенного в Норт-Конвей. На скользком шоссе их новенький "RX-11" потерял управление, перевернулся и вспыхнул. Дени прилетел на похороны из Эдинбурга, куда его пригласили в качестве эксперта и свидетеля защиты на сенсационном суде над доктором Нигелем Вайнштейном. И вновь они с Виктором с двух сторон поддерживали свою вдовую мать во время старомодного и мучительного франко-американского veillйe [Ночного бдения (франц.).], заупокойной мессы и траурной процессии к кладбищу на окраине Берлина, где сестер похоронили рядом с отцом. Солнышко была не просто убита горем. В еЕ тоскливом оцепенении и Дени, и я углядели оттенок безумия, но не распознали страха. Дени надо было немедленно возвращаться в Шотландию, и он упросил меня задержаться на недельку в Берлине -- понаблюдать за поведением матери. Когда я сообщил ему, что у Солнышка острая депрессия, он поручил Колетте Рой приехать в Берлин и проконсультироваться с семейным врачом Ремилардов. Доктор Рой, жена Гленна Даламбера, изучала психические аномалии оперантов и была на отделении лучшим корректором (если не считать Дени). Поверхностный осмотр ничего не выявил, и Колетта стала настаивать, чтобы я привез Солнышко в Хановер для более фундаментального обследования в клинике Хичкока. Солнышко наотрез отказалась ехать. Заявила, что нипочем не оставит пятерых детей (в возрасте от тринадцати до восемнадцати), даже когда Виктор предложил нанять экономку на полный день. Страшная тревога Солнышка за свое уже довольно взрослое потомство была расценена Колеттой как ещЕ один симптом психоза; однако в этом она ошибалась. Мать двух метагигантов умудрилась завуалировать тайные мысли с такой тщательностью, какую ни один из нас при еЕ латентности не считал возможной. Лишь когда Дени после оправдания Вайнштейна вернулся в Нью-Гемпшир и стал еЕ умолять, Солнышко согласилась пройти двухнедельный курс лечения в Хичкоке и последующие ежемесячные проверки. Она также позволила взять экономку в дом на Суиден-стрит, который четыре года назад Дени и Виктор купили для неЕ на паях. В экономки желало наняться немало местных кумушек, но Виктор всех отверг и выписал из Монреаля мадам Рашель Фортье, женщину, по сложению напоминавшую амазонку. Она предъявила блестящие рекомендации и соответствующие запросы -- от них глаза на лоб лезли. Солнышко не имела возражений против экономки, во всяком случае внешне. Одним словом, к середине февраля все как будто уладилось. И я смог отправиться на симпозиум по научной фантастике. Начиная с 1991-го я каждый год ездил в Боскону на предварительное сборище любителей фантастики, писателей, художников, ученых и книготорговцев. Незнакомые с подобного рода мероприятиями смогут составить о них некоторое представление, если я скажу, что на известного операнта и близкого родственника одного из самых выдающихся метапсихологов мира там смотрели без всякого интереса. Для участников симпозиума я был обычным лавочником, о котором рядом с такими знаменитостями, как автор нашумевшего "Тессаракта-Один", продюсер видеосерии "Мир гномов" или художник, написавший серию лунных пейзажей с натуры, и упоминать-то не стоило. Иногда на симпозиумах мы с одним приятелем-книготорговцем занимали по очереди столик в торговом зале, и я предлагал покупателям второсортные раритеты, рассказывая о том, что в Хановере у меня ассортимент гораздо разнообразнее. Но большей частью я просто слонялся по залу, выискивал у других дельцов интересные названия, участвовал в дискуссиях или посещал пресс-конференции любимых авторов. На приемы, устраиваемые во время симпозиума почти каждый вечер, я не ходил, предпочитая пить всерьез, в одиночку. Правда, одно-единственное мероприятие все же удостаивал своим посещением: заключительный бал-маскарад с участием всех светских львов и львиц, даваемый по традиции в пятницу, в ночь закрытия симпозиума. Там всегда была возможность познакомиться с какой-нибудь знаменитостью и сторговать по дешевке оттиск корректуры с собственноручной авторской правкой, или машинописную копию (как ни странно, подавляющее большинство научных фантастов по сей день отказываются работать на компьютере), или первое издание с автографом, или какой иной литературный курьез, могущий быть выставленным на продажу. Боскона XXXII проходила в отеле "Шератон Бостон". В пятницу, десятого числа, едва открылось торговое помещение, я сразу обошел столы, приветствуя старых друзей и знакомых. Антикварные находки были скудней сравнительно с другими годами, а цены, наоборот, выше. Новые книги почти перестали печатать в твердом переплете, даже самые крупные издательства перешли на бумажные обложки большого формата. А уж карманных изданий -- в ответ на читательский бум 90-х годов -- было как в августе блох на спаниеле. Компьютерная печатная технология спровоцировала проявление большого количества доморощенных издателей всех жанров, не исключая фантастического, и они наиздавали малыми тиражами всякой твари по паре. И тем не менее я ухитрился найти первое издание "Ярости" Генри Каттнера, а также прекрасный экземпляр "Мира Д. "в лондонском издании 1935 года. Торгуясь из-за последнего с моим старым знакомым Ларри Пальмирой, я вдруг уловил в его поведении странную враждебность. Сначала невысказанные мысли были слишком туманны, а когда мы сошлись на цене чуть выше, чем я рассчитывал, мне явственно послышался его внутренний голос: Вот так-то, ублюдок, пробуй на других идиотах свои фокусы, а я тебе впредь ни цента не сброшу! Я подписал чек и, улыбаясь, подал ему. Он завернул покупку и сказал на прощанье: -- Всегда приятно иметь с тобой дело, Роги. Заглядывай, как будешь в Кембридже. -- Непременно, Ларри, -- ответил я и с тяжелым сердцем отошел. Решив проверить свои подозрения, я остановился у столика другой приятельницы, Файделити Свифт, и сделал вид, будто интересуюсь первым изданием "Странного Джона" в бумажной обложке. Она никак не хотела сбавлять непомерно завышенную цену -- двадцать пять долларов. Тогда я проникновенно заглянул ей в глаза и пробормотал: -- Фай, детка, ты уж чересчур строга ко мне. А ведь со мной шутки плохи. Знаешь, говорят, метапсиха не обкрутить... -- Нет, а кто говорит? -- рассмеялась она. Но в мозгу еЕ я увидел страшный образ: сад Нерона, освещенный заживо горящими людьми. Merde dans sa coquille! [Дерьмо вместо мозгов! (франц)] -- подумал я, а вслух произнес: -- Черт меня побери, чтоб я помнил! Двадцать -- последнее слово, и деньги на бочку. -- Продано! Облегчение хлынуло из еЕ ума, точно кровь из перерезанной глотки. Кошмарная картинка померкла, но тревога не улетучивалась. Я подал деньги, взял покупку и, прощаясь, передал Файделити самые благожелательные телепатические напутствия, наложенные на портрет женщины, сбросившей тридцать фунтов и десять лет. Вдобавок сдобрил еЕ простоватые черты кинематографическим сексапилом. -- До встречи, Роже! -- выдохнула она (всю тревогу как рукой сняло). Я подмигнул и поспешил прочь из торгового зала. Суд! Проклятый шотландский суд! Вайнштейну повезло: ему вынесли пресловутый приговор "за недостаточностью улик", хотя многочисленные свидетели показали, что безумный святоша не был вооружен, не представлял никакой опасности и не оказал сопротивления, когда Нигель набросился па него. Только квалифицированное заключение консилиума психиатров насчет снижения чувства ответственности из-за временного помрачения ума, а также свидетельство Дени относительно случаев непредумышленного извержения психокреативного огня, задокументированных в его лаборатории на примере подопытного X (личность Люсили была раскрыта лишь на суде), обеспечили оправдательный приговор. Но и тогда не обошлось без злобных статеек о "людях, наделенных особой привилегией попирать законы простой человечности". Метапсихический конгресс, состоявшийся за четыре месяца до суда, попытался унять тревогу общественности, заверив, что лишь незначительный процент оперантов обладает умственными способностями, которые можно расценивать как угрозу простым смертным, к тому же и не всякий нормальный человек, будучи спровоцирован, подобно Вайнштейну, удержится от применения насилия. В Штатах сожжение Мигелем безумного убийцы обсуждалось столь же горячо, как ещЕ не стершийся в памяти случай 80-х годов, когда вполне благопристойный электронщик застрелил в нью-йоркской подземке четверых разнузданных хулиганов. За рассудочной аргументацией и научно-обоснованными доводами в глубинах подсознания маячил атавистический ужас. Человек, застреливший Джин Макгрегор и Алану Шонавон, объявил их ведьмами и в свое оправдание процитировал Библию. Разумеется, интеллигентные люди понимали, что в метапсихических силах нет никаких дьявольских козней и черной магии, что они являются естественным этапом человеческой эволюции. Но с другой стороны... Есть простое лекарство против иррационального страха, отдельного человека. Я сам опробовал его на Файделити Свифт. Но воздействие это временное: точно так же хороший актер заставляет публику поверить в реальность своего героя. Операнты могут на некоторое время рассеять страхи нормальных, но как навсегда убедить их в наших благих намерениях? Пребывая в унынии, я занес в номер книги, перед тем как идти на ужин. Но, увидев мелькающие в коридоре фигуры в масках, вспомнил, что маскарад в большом зале отеля уже начался. Будет много музыки, напитков, оживленных бесед и такая толпа, что никому и в голову не придет заботиться о моей странной ментальной атрибутике. Двери лифта открылись, и мне бросились в глаза юноши в рыцарских костюмах, девушка с огненными волосами (ее наряд состоял из чешуйчато-серебристого бикини и четырехфутового меча), монументальная негритянка в вечернем платье из белого атласа с маленьким драконом, переброшенным через плечо, коренастый джентльмен средних лет в строгом смокинге, чью сугубо светскую внешность нарушала лишь вертящаяся на голове тюбетейка, и огромная обезьяна, щеголяющая в изумрудных мехах и явно пренебрегающая дезодорантами. -- Перегружен! Перегружен! -- запротестовала пестрая толпа, когда я хотел войти в лифт. Обезьяна разинула пасть и показала мне белые клыки и мясистый язык. Все-таки есть на свете справедливость. Я выпустил в это вонючее животное свой самый мощный принудительный импульс и скомандовал: -- Вон! Она повиновалась, как овечка, и под одобрительный ропот я занял еЕ место. Далее мы без остановки проследовали на первый этаж. Народу в зале было тысячи две -- половина в маскарадных костюмах. Оркестр наяривал мелодии типа "Прочти мои мысли", "Человек-ракета", "Полет на летающей тарелке", "Восход Земли" Дариуса Брубека, темы из "Мира гномов" Джона Уильямса. В перерывах конферансье представлял художников и писателей, в то время как прожектор выхватывал упомянутых звезд из толпы. Был также парад самых оригинальных масок; самые красивые, смешные или изобретательные проходили под овации. Я направился прямиком в открытый бар. Опрокинув три скотча, заметно повеселел. Предусмотрительно переколов значок участника так, чтобы имя было почти скрыто под лацканом смокинга, я протанцевал с пятью очаровательными дамами, среди коих одна оказалась вычурно одетым трансвеститом, но это я обнаружил слишком поздно. Затем представился почетному гостю симпозиума, трясущейся старой развалине, и вместе со стаканом клубничной сельтерской вручил ему слабый принудительный заряд, в результате чего стал обладателем автографа на экземпляре подарочного издания его ранних рассказов. На какое-то время отошел в уголок передохнуть... и тут испытал второе за день потрясение: увидел Элен. Хотя ей было уже за пятьдесят, у меня по-прежнему дух захватило. Высокая стройная фигура, затянутая в платье из металлизированной ткани, струящейся от шеи, как расплавленное золото; руки, плечи и спина обнажены; стоячий ворот украшен сверкающими оранжевыми топазами; на запястье горел огромный браслет из таких же камней. Она перекрасилась в блондинку и соорудила на голове высокую замысловатую прическу из локонов на манер древней гречанки. Ее партнером по танцу был человек в костюме Дракулы. Я залпом осушил свой стакан и начал приближаться к ним по зеркальному паркету. Бедный Дракула ничего не смог противопоставить моему принуждению. Почему-то оркестр вдруг переключился на ретро. Элен стояла среди танцующих, изумленная исчезновением своего клыкастого кавалера, и не замечала меня. Я не помню хода своих мыслей. Возможно, их и не было -- все вытеснило непреодолимое желание хоть немного побыть рядом с ней. -- Voulez-vous m'accorder cette danse, Madame? [Разрешите пригласить вас на танец, мадам? (франц)] -- Нет!.. Да. (О Боже!) -- Позвольте заметить: ваш костюм слишком шикарен, чтобы называться карнавальным. (Однако же для нашей встречи после стольких лет лучше места не придумать, чем карнавал.) Ты часто бываешь в Босконе? -- Нет, в первый раз. Дочь убедила меня, что мне здесь понравится. Она... страстная поклонница научной фантастики. Дочь... твоя и Дона... сейчас ей, должно быть, двадцать... Можно узнать, как еЕ зовут? -- Аннарита Латимер. Вон она, рыжая в серебристом купальнике. Я проследил за еЕ кивком и с удивлением увидел огненноволосую красавицу, с которой ехал в лифте. Она стояла слишком далеко, чтобы проверить еЕ на оперантность, к тому же я плохо различаю ауры в ярко освещенных местах. Поэтому я напрямик спросил Элен: -- Она унаследовала умственные силы? -- Думаю, да. (Она не пускает меня, Роже. У нее, в уме сверкающая стена из черного стекла, которую можно заметить только на очень большом расстоянии...) Так вот почему я ничего не углядел в лифте. -- А чем занимается Аннарита? -- беззаботно продолжал я расспрашивать. -- Учится в колледже? -- В школе драматического искусства. По-моему, из неЕ выйдет замечательная актриса. -- Sans doute, -- пробормотал я. -- А твой муж? Музыка смолкла. Мы зааплодировали, потом конферансье взял микрофон и начал выкликать маски, получившие призы. Я подвел Элен к краю танцевальной площадки, где томился Дракула. Она выдала мне поспешное телепатическое сообщение: Стэнтон умер три года назад, теперь я замужем за ним. -- Гил, дорогой! Познакомься с моим старым другом, Роже Ремилардом. Это мой муж, Гилберт Андерсон. (Третий, добавила она про себя.) Дракула поклонился мне, как будто я невесть какая знаменитость. Довольно приятные (если не учитывать хорошо пригнанных клыков) черты сложились в задумчивую, но не нарушающую приличий мину. -- Ремилард... Ремилард. А вы, случаем, не родственник... -- Ремилард -- весьма распространенная франко-американская фамилия, -- перебил я. -- Благодарю вас за доставленное удовольствие потанцевать с Элен. Мы не виделись очень много лет. Как вам симпозиум? Он пробормотал подобающие случаю условности, умело вытянул из меня источник моих скромных доходов и в конце концов, видимо, решил, что меня нечего опасаться. -- Может, встретимся как-нибудь, пообедаем... или, скажем, проведем вместе уик-энд... -- Неплохая идея. Сговоримся, -- ответил я с таким же липовым энтузиазмом и одновременно показал Элен, что ничего подобного у меня и в мыслях нет. Кто он такой? -- спросил я еЕ. Главный управляющий? Биржевик? Вице-президент и главный юрисконсульт одной акционерной компании. Ага, тогда понятно, почему он выбрал такую маску. Я прикинулся, будто увидел знакомого в другом конце переполненного зала, и раскланялся с ними. Уходя, я напутствовал Элен: Ты ещЕ красивее, чем прежде, будь счастлива, chйrie, и постарайся никогда не иметь дела с оперантами... Несчастнее самой побитой собаки, я пошел искать себе укромный уголок, представший мне в виде маленькой полупустой гостиной с коктейль-баром. Скрючился на табурете у стойки, заказал себе двойную водку со льдом, а когда прикончил еЕ, мой ум был уже далек от оперантного статуса. Поэтому, чтобы привлечь мое внимание, ему пришлось похлопать меня по плечу. Я исподлобья глянул на того, кто осмелился меня побеспокоить. Высокий молодой человек в полосатом пиджаке. Темноволосая голова окружена ярким красным нимбом. -- Так и я знал, что ты сидишь где-нибудь и надираешься, как свинья, -- сказал Виктор. -- On y va! [Пошли! (франц.)] Он взял меня под локоть и точно удавкой скрутил мой ум. Искры посыпались из глаз, череп раскалывался, я стоял перед ним и слова не мог вымолвить. Он что-то настойчиво шептал мне по-французски, пытаясь выволочь из бара, но меня ноги не слушались. Потом что-то треснуло в голове, я громко застонал, все-таки сдвинулся с места и последовал за ним -- чистый зомби! -- Так-то лучше. -- Виктор потащил меня к лифту. -- За номер я уже рассчитался, пошли соберем вещи. -- Что?.. -- пробормотал я. -- Какого черта? Лифт был переполнен гомонящими участниками симпозиума. Виктор нажал кнопку моего этажа. Не знаю, что за трюк он применил, но я почувствовал, что быстро трезвею и вновь способен понимать умственную речь. Только головная боль не проходила. Поедешь со мной в Берлин, дядя Роги, ты нужен Maman. Солнышку?.. Dieu, с ней что-то серьезное, ты сообщил Дени?.. Не суетись, дядя Роги. Ничего страшного. Ты нужен Maman для того, чтобы она наконец очухалась, а я освободился от преследований Дени. Мы вышли из лифта. Голова налилась свинцом, и меня шатало от стены к стене, словно утлую лодчонку в шторм. Виктор вставил в прорезь пластиковую дощечку с кодом и бесцеремонно втолкнул меня в номер. Я дотащился до кровати и рухнул на нее. Бормоча проклятия, племянник отпустил умственную хватку и направился в ванную собирать мои туалетные принадлежности. Горизонтальное положение обеспечило приток крови к мозгам, и я немного пришел в себя. Чего ему от меня надо? Он вышел, держа в одной руке пижаму, в другой -- целлофановый пакет. -- Все очень просто. Maman утратила чувство реальности. У неЕ какие-то странные фантазии насчет меня. -- Он открыл шкаф, поснимал с плечиков мою одежду и принялся запихивать еЕ в чемодан. -- Она дурно влияет на братьев и сестер. У меня совершенно определенные виды на их будущее, a Maman делает все, чтобы мне помешать. Пока они были маленькие, я терпел, но больше я не позволю подрывать мой авторитет. Как будто ей мало того, что случилось с девочками. Я медленно сел на постели. Повернувшись ко мне спиной, Виктор вытряхивал из ящика письменного стола книги и журналы, приготовленные мною на продажу, и складывал их в дорожную сумку. -- Я уговаривал еЕ поехать в Хановер и подлечиться. Это было бы идеальное решение проблемы. Но Maman категорически отказывается оставить на меня младших. Она что-то подозревает -- как в случае с Papa. -- Так это ты убил Дона? Он рывком застегнул молнию на чемодане, достал из шкафа мою куртку и швырнул еЕ мне. -- Papa сам наложил на себя руки -- никто в этом не сомневается. Он совсем опустился и уже не хотел жить. С тобой, дядя Роги, происходит нечто подобное, но ты намного умнее. К тому же ты бесхребетная тварь, и думаю, у тебя никогда не хватит духу. -- Он открыл дверь. -- Пошли. У меня не было выбора. Принуждение словно гвоздодером сорвало с кровати. Я семенил за ним, содрогаясь от страшных догадок. -- А за что ты убил девочек? -- спросил я, когда мы остановились у лифта. Он пожал плечами. -- Ces garces, elles йtaient chaux lapins [Эти девки совсем распоясались (франц.).]. Их дерзость переходила всякие границы. Противно даже. Я хотел их выдать замуж за своих сотрудников. Знаешь, это лучшее средство укреплять деловые связи. А сестренки принимали мои подарки, обещали слушаться, но в решительный момент заартачились. Как известно, всякое принуждение имеет границы. Возможно, в детстве я с ними переусердствовал, и от страха они стали безрассудными. Вели себя просто вызывающе, позорили всю семью. Этого я не допущу. -- Mon zob! [Хрен тебе! (франц)] -- усмехнулся я и едва не завизжал от боли: он провел ослепляющий апперкот мне в мозг. Выбирай выражения, дядя Роги... По-твоему, заботиться о своем добром имени смешно? Боюсь, ты не отдаешь себе отчета, насколько высоко я поднялся в деловом мире. Впрочем, неудивительно, ведь мы с тобой видимся только на похоронах. Но теперь все изменится. Подошел лифт. Я находился под таким жестким контролем, что моргнуть не мог без ведома этого мерзавца. Однако же он сам сказал, что не в силах вечно принуждать меня... Ты прав, подтвердил он, в том-то и дело. Вся семья против меня -- и ты, и Maman, и мой знаменитый братец. А я, в отличие от тебя, озабочен своей карьерой и нуждаюсь в некоторой поддержке. Одна Ивонн мне не перечит. Правда, она далеко не так привлекательна, как еЕ покойные сестры, но молодость -- ходовой товар, и надеюсь, мне удастся выдать еЕ за моего помощника Робера Фортье. Полин, к сожалению, ещЕ мала, но как только она созреет... Ах ты, ублюдок, династию решил создать... Tu l'as dit bouffi [Вот именно (франц.)]. Лифт остановился на первом этаже. Виктор велел мне взять багаж, сдал в рецепцию кодовую карточку, расплатился за парковку машины, оставив клерку не слишком щедрые чаевые. Затем потащил меня в подземный гараж. Я лишь теперь начал понимать, что мое положение почти безвыходно, хотя никак не мог взять толк, зачем я ему понадобился. Так или иначе, он может принудить меня к чему угодно, а Дени даже ничего не узнает. Он теперь занят глобальными проблемами и давно махнул рукой на своего взбалмошного дядюшку. Мы спустились в чрево огромного отеля. Виктору пришлось оставить свой "порше" на самом нижнем уровне, поскольку гараж был забит машинами участников симпозиума. Там было тихо и безлюдно. Шагая к своей спортивной машине, он буквально тянул меня за собой. Поедем по окружной, минуя Хановер. Завтра же начнем необходимые приготовления. Когда новости дойдут до моего братца, ты уже обоснуешься в Берлине и будет сделано оглашение в церкви Святой Анны. Оглашение?.. Ну да, ты что, до сих пор не понял? Ты женишься на Maman и тем самым успокоишь Дени. Будешь жить с нами., поможешь мне держать в узде братьев и сестер. А со временем я найду тебе и другое применение. -- Не-ет! -- взвыл я и откуда-то из глубин сознания вызвал силу, чтобы оборвать связующую нас нить; после чего запустил ему в голову чемоданом. Он пригнулся, и чемодан врезался в белый, до блеска отполированный кузов. Виктор нанес ответный удар: мне в мозг впились ледяные осколки. Я споткнулся, но чудом устоял на ногах и бросился бежать. Мощный разряд ударил меня промеж лопаток; я решил, что он сломал мне позвоночник, но все ещЕ полз вперед, не переставая вопить. -- Ferme зa, vieux dindon! Arrкte de deconner! [Прекрати, старый дурак! Не делай глупостей! (франц.)] Он в три прыжка настиг меня, опрокинул на спину, уперся коленом в грудь. Глаза его сверкали как два электрода дуговой сварки, и при желании он мог превратить меня в полного идиота, спалив дотла мое серое вещество. Но, судя по всему, это не входило в его планы. Значит, я действительно ему нужен, раз он колеблется. Быть может, у меня ещЕ есть шанс. Внутри моей грудной клетки скопился огненный сгусток, и я, твердя заклинания, стал выводить его на внешнюю спираль, виток за витком. Глаза Виктора затуманило сперва удивление, потом тревога. Он отшатнулся, поэтому снаряд не поразил его в лицо, а лишь пропахал неглубокую борозду на черепе. Он взревел и опрокинулся навзничь. В страхе я забился под ближайшую машину. После психокреативного всплеска нервы были накалены, а мышцы размякли до студенистой массы. Я услышал, как Виктор, кряхтя, поднимается на ноги, поливая меня по-французски и по-английски. Ну все, теперь мне конец! Но вдруг он опять шмякнулся оземь, точно кто-то ударил его сзади кувалдой. Я лежал в полутьме, вдыхая вонь бензина и машинного масла. Виктор почти не подавал признаков жизни, только грудь едва заметно вздымалась. Послышался размеренный перестук шагов, эхом отдающийся от бетонных стен подземного гаража -- оплота городской жизни. Волосы стали дыбом у меня на голове, кишки связались в тугой узел. Я не видел ауры приближающегося операнта, потому что она была намеренно притушена, но ощущал еЕ каждой клеткой. Ряды машин заслоняли его от меня, пока он не вышел на площадку, где лежал Виктор. Тогда я разглядел тяжелые ботинки, красные шерстяные гетры и заправленные в них брюки. Из рукавов макинтоша высунулись две лапищи, одна схватила Виктора за пояс, другая -- за шиворот. Тело моего племянника подскочило вверх и скрылось из поля зрения. Башмаки протопали к "порше". Я услышал, как открылась и вновь с щелчком захлопнулась дверца. Ноги незнакомца приблизились к моему убежищу; он поставил на асфальт мой чемодан и дорожную сумку. Напряжение воздуха рассеялось, и на меня накатили волны благостного облегчения. Твое психическое усилие выше всяких, похвал. Во всяком случае, ты обеспечил надежное прикрытие моему необходимому вмешательству. Это ты?.. А кто же?.. Теперь несколько лет можешь не беспокоиться о Викторе. Впредь он поостережется связываться с тобой и постарается найти иные способы решения своих семейных проблем. Значит, Солнышко... Да, по-видимому, ты спас ей жизнь. Не говоря уже о своей собственной. Если б вы поженились, Виктор в конце концов реализовал бы свой подсознательный Эдипов комплекс и устранил бы исходящую от матери угрозу своим амбициям. Не понимаю. Почитай "Гамлета". Но только не в ненастную ночь... Au'voir, cher Rogi. До новых встреч. Я начал выбираться из-под машины. Тяжелые башмаки удалялись. Когда я наконец выпрямился во весь рост, в гараже было пусто. Виктор сидел, уткнувшись в рулевое колесо "Порше". Ну, прохвост Роги, опять вывернулся! Быть может, твое творчество ещЕ более изобретательно, чем ты до сих пор полагал? Я поднял чемодан и сумку. Мой костюм был весь в грязи, насчет лица сомневаться не приходилось. Однако на симпозиумах по научной фантастике бывает много странных происшествий, и едва ли привычный ко всему персонал отеля станет требовать от меня объяснений. Лифта пришлось ждать черт знает сколько. 7 Конкорд, Нью-Гемпшир, Земля 13 мая 1995 Джерет Элсворт. Дени! Какая встреча! Ну садись, садись! Сколько ж мы не виделись? Лет десять? Дени Ремилард. Двенадцать. С тех пор как я получил доктора медицины. Элсворт. Да-а, много воды утекло. Бребефская академия очень гордится своим выпускником. Стыдно признаться, но, пожалуй, мы не раз козыряли твоим именем, пытаясь выбить субсидии. Ремилард. Ну и правильно. По крайней мере, сброшу часть вины оттого, что сам ничем не помог родной школе. Элсворт. Скажешь тоже -- ничем! Мы весьма признательны за твою щедрость. Тебе наверняка приятно будет услышать, что теперь в мире около десятка бесплатных школ для особо одаренных детей из малообеспеченных семейств. Правда, они пока не могут похвастаться титаном вроде тебя. В лучшем случае парочкой гениев. (Смеется.) Ремилард. Не удивляйтесь, святой отец, у оперантов коэффициент "ай-кью" ничуть не выше, чем у обычных людей. Среди нас тоже полно болванов. Элсворт. Боюсь, это повлечет за собой серьезные осложнения. Ремилард. Уже повлекло. Но мы стараемся этого не афишировать. Немецкая группа только что закончила мета-психическое обследование заключенных и содержащихся под стражей невменяемых преступников. Страшно сказать, у скольких обнаружились задатки принуждения и телепатии. У психопатов содержание оперантных черт также выше, чем ожидалось. Элсворт (качая головой). У тебя есть научная гипотеза по этому поводу? Ремилард. Возможно, они бы не сдвинулись по фазе, если б не дополнительная нагрузка на психику. Умственная эволюция неизбежно оставляет на обочине плохо адаптирующихся. А проходимцы, хотя и приспособились, но избрали ложный путь. Соблазну употребить свои силы во зло подвержены даже умы высшего порядка. Метапреступники, не осознающие своих сил, считающие телепатию простой проницательностью, а принуждение -- силой воли, быстро попадаются. Но те, кто похитрей, безнаказанно разгуливают на свободе и находят себе могущественных покровителей. А в народе они слывут колдунами... Элсворт. Поневоле приходят на ум проповедники порочных культов и наделенные даром магнетизма политические извращенцы ранга Сталина и Гитлера. Ремилард. Впереди у нас ещЕ много великих открытий. Когда-нибудь мы будем знать намного больше об оперантном генотипе. Но сегодня -- из чисто практических соображений -- нас прежде всего заботит низший слой оперантов. Элсворт. Могу себе представить. Подонки встречаются среди всех групп населения, однако нормальным подобная мысль и в голову не приходила до процесса над доктором Вайнштейном, которого, разумеется, нельзя причислить к разряду обычных преступников. (Достает трубку и начинает еЕ набивать.) Преступные операнты неминуемо станут серьезной правовой проблемой. Думаю, многие из них смогут оказывать принуждение на присяжных и свидетелей или же читать мысли обвинителей. Ремилард. Не исключено. Но основная проблема лежит вне зала суда. У судебных властей всегда есть возможность последовать примеру верховного судьи Шотландии на процессе Вайнштейна: привести служебную собаку-операнта в качестве amicus curiae [Консультанта на судебном процессе (лат).]. Нет, настоящая сложность состоит в том, чтобы уличить их. Метапреступники умеют ловко заметать следы. Для этого у них в арсенале немало изощренных способов, к примеру, постгипнотическая суггестия. Конечно, она имеет свои ограничения и, вероятно, не сработает при совершении убийства в присутствии множества свидетелей, зато в менее эмоциональной сфере очень действенна. Воровство, мошенничество, тайные заговоры -- вот где операнту полное раздолье. Слышали, банковский мир до сих пор бурлит из-за утраты права на конспирацию. Объективно финансисты понимают, что шанс операнта-мошенника вклиниться в их деятельность практически равен нулю. Пока... Но что будет потом, когда оперантов станет больше? Мировая экономика в критическом состоянии, не все даже отдают себе отчет, насколько глубок этот кризис. Экономисты держат язык за зубами -- боятся усугубить положение. До сей поры единственной заботой швейцарских банкиров была охрана секретных счетов КГБ и ЦРУ. А теперь потенциальная оперантная преступность повергла их в настоящий шок, и противоядие пока не найдено. Для надзора нужны целые отряды оперантов, и ещЕ не факт, что юные умы будут в восторге от такой карьеры. Элсворт. Умственная полиция! Я и не думал, что доживу до такого. Ремилард (с натянутым смешком). Поглядели бы вы мою ежедневную почту. Простые люди уже не склонны считать нас героями. А телевизионные проповеди брата Эрнеста, евангелиста из Алабамы!.. Послушать его, так мы вестники анархии, творцы зла и до Страшного Суда осталось не более пяти лет. И ведь у этого человека огромная аудитория. Антиоперантное движение повсюду набирает силу. Взять хотя бы испанских los Hijos de la Tierra, Сыновей Земли, или исламских фундаменталистов, объявивших нас посланцами шайтана. Я глубоко убежден, что оперантность в третьем тысячелетии станет основой величайших социальных изменений -- если нам удастся выжить во втором. Однако не исключено, что воинствующее нормальное население изберет самый простой способ разрешить поставленную нами дилемму... Элсворт (затушив спичку и разгоняя рукой дым.) Опять эсхатологические прогнозы! Пораженчество! И у кого?! У того, кто воспитан па высоких принципах иезуитской морали! (Указывает на фотографический портрет Тейяра де Шардена [Тейяр де Шарден Пьер (1881 -- 1955) -- французский философ и католический теолог, член ордена иезуитов Целью своей жизни считал радикальное обновление христианского вероучения в соответствии с современной наукой Вершиной эволюции, согласно его учению, является пункт "Омега" -- символическое обозначение Христа.].) У того, кто с молодых ногтей впитал ностальгию отца Пьера по единству и глобальному сознанию, его оптимистические надежды на пришествие Омеги! Чтобы я больше этого не слышал! Умники вроде тебя, бесспорно, бросили вызов нам, обычным людям, но мы как-нибудь справимся. В конце концов, теперь не средние века и нами не управляют мракобесы. Ремилард. Да, слава Богу. Будьте снисходительны ко мне, отец Джарет. Вы ведь знаете, я, сталкиваясь со сложностями бытия, всегда грешил нигилизмом и сомнениями. Собственно, и теперь из-за этого к вам пожаловал. Элсворт. А я полагал, тебе попросту стыдно стало оттого, что ты забыл старого учителя! Ремилард. Мне нужен совет особого нравственного свойства. Ни один из философов и моралистов Дартмута не смог меня понять. Элсворт. Да ну? Ох уж это юное нахальство интеллектуальной элиты! Ничьи проблемы не сравнятся с вашими! Я часто думаю -- что заставило Джона фон Неймана обратиться к вере на смертном одре? Он хотел примириться с этим миром? Страшился величия Бесконечности? Нет. Он попросил: "Приведите мне умного священника". Ремилард (с улыбкой). И ему, разумеется, привели иезуита. Элсворт (вздыхает). Бьюсь об заклад, это стоило бедняге лишнего часа в чистилище... Ну так что тебя мучит? Ремилард. Две вещи, отец Джарет. И обе имеют значение как во всеобщем, так и в личном плане. Первая будет проходить у нас под маркой исповеди. Элсворт. Гм. Ремилард. Этот вопрос мы до некоторой степени уже затронули. Предположим, мне известно имя метапреступника. Но я установил его путем умственного вторжения, прочтя тайные мысли мерзавца. Иными словами, пошел на сознательное нарушение прав личности. Элсворт. Стало быть, вся великая нравственная дилемма нечто вроде кражи обличительного письма. Ну что я могу сказать?.. Красть грешно. Ремилард. Признаюсь, грешен. Но не в том дело. Если бы я украл письмо, то можно было бы передать его компетентным властям. А как быть, когда воруешь мысли? Элсворт. Н-да... Ремилард. Кроме моей телепатии, иных доказательств вины нет. Но я еЕ не выдумал, поскольку результаты злодеяний налицо. Человек умеет здорово ставить экраны -- понимаете, что это значит?.. Даже оперант не в силах за них проникнуть и уличить его. Короче, суду представить абсолютно нечего. А кое-какие из его преступлений даже не оговорены в современном уголовном кодексе. Скажем, нет закона против нанесения умственных увечий, поскольку ущерб недоказуем. Так что же мне делать? Элсворт (медленно выпуская дым). Любопытная задача. Ремилард. Я знал, что она вас заинтересует. Объективно все так и есть. Изнутри его мозг -- сплошная куча дерьма. Элсворт. Так. А этот метапсихический монстр, он что, лично тебе знаком? Я имею в виду, ты достаточно близко его знаешь, чтобы избежать недоразумения? Ремилард. Он мой родственник. Элсворт. Ясно. И речь идет о серьезных нравственных злоупотреблениях? Ремилард. Более чем серьезных. Элсворт. И ты, конечно, не можешь притащить этого человека в полицейский участок и вывернуть Наизнанку его мозг. Ремилард. Не могу. Во-первых, он попросту убил бы меня при первой же попытке. Во-вторых, даже если бы мне удалось вытряхнуть из него признание, скажем, с помощью друзей-оперантов, все равно такие улики неприемлемы. В Соединенных Штатах никто не вправе вынуждать человека свидетельствовать против самого себя. Элсворт. Тогда единственный выход -- добыть вещественные доказательства. Уподобиться правительственной ищейке и всеми правдами и неправдами раскопать улики для предъявления суду. Ты, разумеется, понимаешь... я не собираюсь толкать тебя на путь греха. Ремилард. Но я... не могу. Элсворт. Не можешь или не хочешь?.. Ты, вероятно, слишком занят, чтобы добиваться торжества справедливости. У тебя другие дела. Ремилард (хмурясь). Да, у меня дела. Долг перед мета-психическим сообществом, перед всем развивающимся человечеством. Скорее всего, мне вовсе не удастся получить компромат на одного-единственного преступника, а поиски могут насторожить его и поставить под угрозу мою жизнь... Мою работу. Элсворт. Он вправду способен тебя убить? Ремилард. Или нанести мне тяжелую умственную травму. Элсворт. Ну, в общем, ты не обязан подвергать себя опасности во имя чьего-то блага. Caritas non obligat cum tanto incomodo [Любовь не принуждает тебя ко многим неудобствам (лат.).]. Такой долг налагают на себя лишь служители закона, но никак не частное лицо. Ремилард (со вздохом). Да, безусловно. Элсворт. С другой стороны, Христос учит нас: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" [Евангелие от Иоанна, 15, 13.]. В этом истинное величие любви. Он, конечно, имел в виду нравственный идеал... Доблесть не всегда сопряжена с доводами рассудка. Твоя работа, несомненно, очень важна. Ремилард. Так-то оно так, но я не могу сидеть сложа руки и смотреть, как ему все сходит с рук! Сам он не откажется от своей гнусности. Элсворт. Наберись терпения. Время лучший советчик. Ремилард. Я отвлекаюсь на другое. А это... воистину мелочь по сравнению с прочими моими проблемами. Я устранился прежде, когда у меня были только смутные подозрения, и моя непричастность стоила многим жизни. Теперь же, когда я совершенно уверен, у меня связаны руки. Элсворт. Думаешь, ты единственный, кто сталкивается с подобными проблемами? Они вечны, Дени! Вечны, как племя человеческое. Внемли царю Давиду: "Не завидуй делающим беззаконие... Уповай на Господа и делай добро... Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень" [Библия, Пс., 36, 1, 3, 5, 6.]. Ремилард. Но если "делающий беззаконие" -- твой родной брат? Элсворт. Ох, сынок! Ремилард. Быть может, именно я виноват в том, что он стал таким. Я с детства не любил его и никогда не пытался убедить в том, что он... "делает беззаконие". Напротив, я радовался, что уехал из дома сюда, к вам, подальше от него. Я всегда избегал его, даже когда понял, что он обдуманно подавил умственные силы моих младших братьев и сестер. Знаете почему? Я боялся. И до сих пор боюсь. Элсворт. Но ты должен хотя бы избавить их от его влияния. Ремилард. Я пытался. Но из них только одна совершеннолетняя, и она не желает. Он еЕ околдовал. А другие... Я уговаривал мать переехать ко мне вместе с ними. Я знаю, ей бы хотелось, но она тоже отказывается. Он и на неЕ влияет. Я не могу их заставить. Элсворт. Тогда на сегодняшний день ты сделал все, что мог. Продолжай убеждать мать и старшую сестру, так чтобы не навлечь на них беды. Ведь твой брат и для них представляет опасность? Ремилард. Я подозреваю, что он виновен в смерти нескольких человек, угрожавших его бизнесу. И наверняка знаю, что он убил трех моих сестер, когда те осмелились не подчиниться ему. Элсворт. Боже Всемогущий! Я бы на твоем месте взял револьвер и пристрелил его как собаку! Ремилард. Ничего бы вы не взяли. И я не возьму -- вот в чем весь ужас... Ладно, отец Джерет, отложим этот разговор до лучших времен. Пока я могу лишь следовать вашему совету и вооружиться терпением... Вторая проблема не столь тяжела, поэтому давайте обсудим еЕ ex confissio [Не в рамках исповеди (лат.).]. Элсворт. А грехи тебе не отпустить? Ремилард. Собственно, я и первый разговор не назвал бы в полном смысле исповедью. Я так сказал, только чтобы не накладывать на вас рискованных обязательств. Элсворт. Упоминание о милости Божией смущает великого ученого! Как миллионам образованных католиков, тебе и в голову не приходит испросить у Бога прощения. Ты сохранил чувство вины, но не чувство греха, и отпущение без искупления кажется тебе компромиссом... Ремилард. М-м, возможно. Элсворт. Но милость Господня -- это дар и таинство. Она дается нам, даже когда мы не в силах исправить зло, но покаялись в содеянном. Если бы ты обратился к психологу, он бы попытался снять твое чувство вины, но в твоем случае, как и во многих других, это едва ли удалось бы. Вот где у нас, духовных лиц, перед вами преимущество. Мы можем дать отпущение и тому, кто его не заслужил. Ремилард (негромко смеется). Пространственно-временная гармония. Элсворт. Что-что? Ремилард. Да ничего. Бога тоже можно принудить. Просто шутка с точки зрения теории динамического поля. Элсворт. Так ты желаешь отпущения или нет? Ремилард. Желаю. Элсворт (тихо шепчет молитву, потом поднимает руку). Ну, давай вторую проблему. Ремилард. Должен ли я заняться воспроизводством?.. Породить потомство? Элсворт. Ты серьезно? Ремилард. Мне об этом все время твердит мой неугомонный дядюшка Роги и выдающаяся женщина из Советского Союза Тамара Сахвадзе. Мне на следующей неделе исполняется двадцать восемь, и, по их мнению, я должен жениться и стать отцом, дабы передать по наследству свои уникальные гены. Элсворт. А тебе это не импонирует? Ремилард. Даже не знаю. Интеллектуальные игры всегда интересовали меня больше, чем любовные. Не могу сказать, что не испытывал биологических потребностей, но всякий раз с легкостью их подавлял, поскольку меня никогда страстно не влекло ни к женщине, ни к мужчине. Если честно, секс кажется мне обузой. Сколько энергии можно было бы обратить на более продуктивные цели. Бог свидетель, мне для работы суток не хватает! Элсворт. Иудеям в Ветхом Завете дан строгий наказ плодиться и размножаться. Но в Новый Завет этот наказ не перенесен. Нынче никому не вменяется в обязанность продолжать свой род. Ремилард. Два человека, чье мнение я высоко ценю, думают иначе. Во-первых, Тамара, она из неомарксистов. Во-вторых, Ургиен Бхотиа, тибетский лама, проповедник абстрактного идеалистического гуманизма. Элсворт. Я их понимаю. Для обеих идеологий определяющим является благо общества вопреки благу личности. А христианство и западная цивилизация в этой области предоставляют личности свободу. Итак, мы установили, что ты свободен в своем выборе, но вопрос, как я понимаю, более щекотливого свойства: как сделать наилучший выбор... Не сочти меня бесцеремонным, твои гены в самом деле такая драгоценность. Ремилард. Мой метапсихический потенциал подвергали всестороннему анализу. Вот недавно в Токийском университете завершено сравнительное исследование, подтвердившее, что мои высшие функции превосходят всех известных метапсихологов мира на несколько порядков. Я способен к деторождению и, по всей вероятности, передам мой метапсихические аллели потомству -- особенно если и моя партнерша будет наделена ими. Элсворт (закашлявшись, откладывает трубку). Н-да, словно монарший союз былых времен... Только особы королевской крови заключали браки не по любви, а из высших политических соображений. Помнится, Ядвига, королева польская, отреклась от возлюбленного и вышла замуж за великого князя литовского Ягайло, дабы объединить земли, обратить литовских язычников в христианство и спасти свое королевство от тевтонских рыцарей. Акт самопожертвования в чистом виде, ибо даже у нее, королевы, не было моральных обязательств для подобного поступка. Ремилард. А у меня?.. Все-таки я прежде всего человек, а не оптимальный фенотип? Элсворт. Я же говорю, ты абсолютно свободен в своем выборе. Коль скоро мысль о браке тебе отвратительна, ты волен оставаться холостым. Однако... Ремилард. Ну?.. Элсворт. Твои предпочтения эгоистичны и, пожалуй, даже нездоровы. Ты и в детстве был пленником своей рассудочности, а теперь, уж прости, она переходит всякие границы. Ремилард. Тамара и Гленн Даламбер говорят, что я холоден, как лягушка. А Ургиен Бхотиа находит во мне прискорбную склонность к восточному отшельничеству, что противоречит устремлениям эволюционного авангарда, культивирующего принципы всеобщей любви. Элсворт. Силы небесные! Неужто твой лама читал Тейяра? Ремилард. Нисколько не удивлюсь. Элсворт. Не знаю, стоит ли повторять прописные истины, но от всякого, кому многое дано, много и потребуется. Это к вопросу о наилучшем выборе. А вот любовь... Здесь твой тибетский друг прав. Твое обостренное чувство долга свидетельствует об отвлеченной, абстрактной любви ко всему человечеству. Но мне кажется, такой человек, как ты, должен изведать любовь и в конкретном смысле. Брак и семейная жизнь -- наиболее традиционный путь к этому. Впрочем, если ты убежден в невозможности... Ремилард. М-м... да нет, я не убежден. Элсворт. Может, ты просто боишься? Ремилард. Мой дядя, претендующий на роль свата, даже предложил мне кандидатуру идеальной спутницы. Она работает со мной в Дартмуте. Поначалу я не принял этого всерьез. Но из любопытства поглядел анализ еЕ метафункций и обнаружил, что они сильны как раз в тех областях, где мне похвастаться нечем. Например, в творчестве. Она удивительная женщина. По темпераменту -- моя противоположность, к тому же... знает толк в сексе, не то что я. Элсворт. Ну и ну! А ты посвятил бедняжку в свои великие евгенические планы? Ремилард. Пока нет. Зато я с полной объективностью изложил свои выводы одному из моих ближайших коллег, и он подтвердил полное еЕ соответствие. Мой долг перед развивающимся человечеством мы тоже обсудили. Генетика всегда имела тенденцию скорее к эволюционным скачкам, нежели к поступательному развитию. Я -- один из таких скачков. Элсворт. Ишь ты!.. Нет, ей-богу, Дени, в нашем разговоре есть что-то сюрреалистическое. Ты говоришь о себе как о выдающемся наборе половых желез, а об этой молодой женщине как об источнике подходящих яйцеклеток. Если ты еЕ не любишь, как же можно на ней жениться? Ремилард. Почему нет. Брак по расчету существует с незапамятных времен. Она, конечно, согласится, когда постигнет генетические преимущества нашего союза. Элсворт. Дени, ты же не племенной бык! Вам придется не только работать, но и жить под одной крышей, растить детей... Ремилард. Отчего брак нельзя изучать, как всякую другую материю? Многие ученые исследуют психодинамику стабильных супружеских связей, приводящих к взаимному удовлетворению. Наиболее сомнительным фактором мне представляется сексуальная искушенность Люсиль. Нам придется со всей откровенностью обсудить еЕ потенциально сдерживающее влияние на мое либидо. Элсворт. Люсиль? Так у неЕ есть имя? И что, она привлекательна? Ремилард (с удивлением). Пожалуй, да. Даже красива, в строгом смысле. А по натуре совсем не строга -- странно... И все же с характером. Наверно, придется подкорректировать еЕ манеры. Знаешь, ведь я ужасный сноб. Элсворт (смеется). Ну тогда, само собой, надо подкорректировать. А ты ей хоть немного нравишься? Ремилард. Прежде она меня на дух не переносила... Когда-то я довольно бестактно тянул еЕ в нашу Группу. Но теперь мы в целом ладим. Она смирилась с оперантностью, которая в детстве и ранней юности была для неЕ большим испытанием. Возможно, она все ещЕ побаивается меня. Над этим тоже надо будет поработать. Элсворт. Я вижу, ты уже принял решение. Отведи в нем какое-то место любви. Ремилард. Мы постараемся полюбить друг друга. И дети помогут. Наблюдать сочетание метапсихических признаков в потомстве невероятно интересно. Мы начнем развивать оперантные черты и отрабатывать технику восприятия на зародышевой стадии. Это будет метапсихический аналог исследований Пиаже. Люсиль наверняка увлечется. Элсворт. Буду от всей души молиться за ваших бедных малюток. И тебя с Люсиль тоже. Ремилард. Вы должны сделать больше, отец Джерет. Повенчать нас. Я сообщу вам дату, как только мы с Люсиль обо всем договоримся. Думаю, это не займет много времени. 8 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА По идее, такой брак должен был закончиться полной катастрофой. Предопределенный нечеловеческими существами из других миров, гнусным образом подстроенный мною, заключенный по хладнокровному соглашению двух зрелых людей ради некой абстрактной цели, союз Дени Ремиларда и Люсиль Картье, если оценивать его с точки зрения сентиментальных представлений, бытовавших в конце двадцатого века в Соединенных Штатах Америки, был в высшей степени странным. Средства массовой информации, наперебой допытывались подробностей первого в истории метапсихического affaire d'amour [Романа (франц.).] и были страшно разочарованы, когда врачующиеся наотрез отказались обсуждать романтические аспекты своего соединения, а сосредоточились на преемственности ментальных признаков. У интервьюеров глаза на лоб лезли, когда "влюбленные" страстно обсуждали при них выборочное скрещивание, ненадежность позитивной евгеники, дифференциацию пенетрантности и экспрессивности, с одной стороны, и доминантности и эпистаза, с другой. Перед лицом таких экзотерических тем авторы колонок светских сплетен и телепропагандисты "человеческого фактора" обратились в паническое бегство, и лишь в номере "Природы" появилась строго научная статья по поводу генетической целесообразности брачного союза Ремилард -- Картье. 22 июля 1995 года Люсиль и Дени обвенчались в скромной католической церкви Хановера. На церемонии лично присутствовали родственники и коллеги молодой четы, а при посредстве ВЭ -- несметное количество оперантов со всех концов планеты. На невесте было бледно-голубое льняное платье, на женихе -- двубортный летний костюм синего шерстяного полотна. Шафером Дени был доктор Гленн Даламбер, подружкой невесты -- доктор Уме Кимура. Свадебный банкет состоялся в "Хановер-Инн", после чего новобрачные отбыли в Брюссель на симпозиум по инструктивной метапсихической технике. Традиционный букет незабудок и белой резеды Люсиль передала коллеге-операнту Эмили Бушар, буквально вслед за нею сочетавшейся браком с главой отдела общественных связей при отделении мета-психологии Жераром Трамбле. Вернувшись из короткого научно-свадебного путешествия, молодые несколько месяцев прожили на казенной квартире, принадлежавшей Дартмутскому колледжу, а в начале 1996-го Дени, по моему наущению, купил большой старый дом номер пятнадцать по Ист-Саут-стрит. Обставив его по своему вкусу и набросав "Предварительный метапсихический план", они принялись делать детей с тем же усердием и компетентностью, какими отличалась их экспериментальная работа. Филип родился в девяносто седьмом, Морис -- в девяносто девятом. Рождение в 2001 году мертвого ребенка стало для супругов большим ударом, однако они быстро утешились пересмотром и усовершенствованием Родового Плана, а также вычиткой корректуры своего первого совместного труда "Развитие метапсихологии". Следующий ребенок -- Северен -- появился на свет в 2003-м; двумя годами позже -- Анн, затем у Люсили случился выкидыш; в 2009-м она родила Катрин и в 2011-м -- Адриена, после чего Дени и Люсиль преждевременно сочли свой репродуктивный долг выполненным. Все шестеро детей оказались метапсихически одаренными, здоровыми франко-американцами; родители воспитывали их в строгости и безмерно любили. Как и друг друга. Да-да! Мой племянник давно утверждал, что любви можно научиться, если очень захотеть, и оказался прав. Я, разумеется, не совал нос в их интимную жизнь, но думаю, они занимались сексом с той же увлеченностью, что и всем остальным. Я проводил в их доме много времени и могу засвидетельствовать: да, они действительно одарили друг друга нежной, преданной любовью, а вдобавок стали близкими друзьями, что встречается гораздо реже. Если бы меня спросили, на чем основан успех этого далеко не типичного брака, я бы сказал -- на взаимной вежливости. С самого начала они поставили за правило проявлять друг к другу заботу и внимание, словно один -- почетный гость в доме другого. Все размолвки обсуждались открыто, с достаточным пылом, но без упреков и оскорбления. Никогда, ни при каких обстоятельствах они не позволяли себе грубости, неуважения, едких насмешек в адрес друг друга и никогда не воспринимали взаимное присутствие как нечто само собой разумеющееся. На первом этапе семейной жизни, когда они ещЕ не притерлись друг к другу, их отношения казались мне какими-то искусственными, сродни благотворительной деятельности. Судите сами, две уникальные личности, одна из которых могла легким принудительным импульсом заморозить гениталии дикого павиана, а другая обладала темпераментом, способным в буквальном смысле поджечь дом, в быту проявляли куртуазность, какую даже королева Виктория сочла бы чрезмерной. Нечего и говорить, что все это донельзя озадачивало меня, выросшего среди вечной брани и скандалов между дядюшкой Луи и тетушкой Лорен. Позже я убедился, что свою изысканную вежливость Люсиль и Дени привнесли и в отношения с детьми. Лишь много позже, уже после Вторжения, увидев, что на таких же принципах строится уклад большинства оперантных семейств, я понял всю ценность этой тактики. В доме, где эмоции постоянно выплескиваются в атмосферу (искусство ставить умственные экраны далеко не сразу усваивается детьми), царит такая "толчея" мыслей и чувств, что просто невозможно обойтись без выдержки и строго продуманных действий. Уме Кимура объяснила мне, что японцы в условиях жестокой нехватки жизненного пространства вынуждены обращаться к столь экстремальным формам вежливости. Хорошие манеры, как выразился один остряк, есть самый эффективный способ помешать людям перебить друг друга. Мощные операнты Дени и Люсиль инстинктивно поняли, что им необходимо придерживаться правил приличия в большей степени, нежели обычным людям, и внушили это своим детям. Взаимная вежливость (но не в смысле отделения друг от друга) сгладила первый год семейной жизни. Поначалу их связывали всего лишь профессиональное уважение, согласованная цель и список теоретически совместимых черт характера, который Дени окрестил "Сонет в компьютерном переводе с португальского". С помощью телепатии они постигали достоинства и недостатки друг друга, потому их медовый месяц был лишен романтического глянца с неизбежно следующим отрезвлением. Будучи людьми зрелыми и здравыми, они упорно работали над искоренением собственных несовершенств, снисходительно смотрели не неисправимые черты характера и неуклонно стремились возвыситься в глазах друг друга. Этому (я глубоко убежден) помогало полное удовлетворение от сексуальной близости того типа, каким наслаждались в свое время мы с Уме. Когда Люсиль и Дени как следует узнали друг друга, между ними возникла нежная привязанность, а позже -- любовь. Им не дано было пережить удара молнии, подобно мне и Элен, взрыва физической страсти, вспыхнувшей между Марком и Синдией Малдоуни, утонченного метапсихического слияния Джона с Доротеей Макдональд по прозванию Алмазная Маска. Дени и Люсиль как бы взрослели вместе. Умы их сохраняли свою индивидуальность и в то же время поддерживали, поощряли, добавляли друг другу свою силу, словно сказочные белая и красная роза, тянущиеся сплетенным стеблем прямо к солнцу, вместо того чтобы обрастать колючками и стелиться по земле. Люсиль была смелее, решительнее. Дени -- мудрее и справедливее. Впоследствии он стал ещЕ более академичен и замкнут, она же превратилась в гранд-даму оперантного общества, такую же блестящую и полную противоречий, как их последнее чадо -- Поль, которого они зачали после Вторжения и воспитали в соответствии с канонами экзотического менталитета Содружества. Дени и Люсиль написали в соавторстве шесть основополагающих трудов, посвященных человеческой метапсихологии. В осуществлении Вторжения они приняли самое непосредственное участие. Дени расстался с жизнью как мученик Единства, так и не познав его. Люсиль и по сей день жива; столетнюю годовщину Вторжения она отметила как признанный матриарх прославленного клана. Их наследие грандиозно, однако наиболее неоспоримой частью его являются потомки, полностью оправдавшие ту невероятную авантюру, на которую они решились не без моей помощи в 1995 году. Семеро их детей стали магнатами -- основателями Конфедерации землян. А среди их внуков достаточно назвать Джека Бестелесного, причисленного в Содружестве к лику святых, и Марка, прозванного Ангелом Бездны. А теперь появились ещЕ два поколения -- дети Марка -- Хаген и Клу и их новорожденное потомство, обладающее, как и следовало ожидать, драгоценными генами высших метафункций и самоомоложения, о котором Дени с Люсиль, давая обет, и не мечтали. Эти мемуары я посвящаю всем Ремилардам, живым и умершим, а прежде всего тому, кто является и тем и другим одновременно. 9 Нью-Йорк, Земля 6 ноября 1996 Еще не отзвучали в ушах победные поздравительные речи кандидатов в президенты, а генеральный штаб избирательной кампании в Сан-Франциско уже опустел. Баумгартнер, кандидат от республиканской партии -- креатура Кирана О'Коннора -- потерпел поражение, но Киран был готов к такому исходу. Четыре сектора на полиэкране "Сони" показывали то один, то другой избирательный округ с комментарием о том, что большинство голосов благополучно отдано демократам; а порой изображение сливалось в портрет мужественного человека с серебряной шевелюрой. При этом Си-би-эс, Эн-би-эс, Эй-би-си и Си-эн-эн в один голос твердили, что Ллойду Баумгартнеру на сей раз выпала участь произнести поздравительно-благодарственную речь. Киран потянулся за пультом дистанционного управления, лежащим на столике для коктейлей. Когда он нажал кнопку звука, помещение наполнил размеренный голос Баумгартнера. В бесстрастной манере он прочел свою короткую речь; глаза немигающе глядели в объектив, а поза говорила о том, что он и в поражении умеет сохранять выдержку. Генерал поблагодарил проголосовавших за него избирателей, партию, сделавшую на него ставку, верных членов штаба и свою миловидную жену Нелл, которая стояла рядом и улыбалась сквозь слезы. Он ни словом не упомянул о том, что будет баллотироваться вновь на судьбоносных выборах 2000 года, но сторонники и противники считали это само собой разумеющимся. Его соперник Стивен Пикколомини выиграл борьбу, уцепившись за фалды фрака бывшего президента, однако не собрал решающего перевеса; его пределом остались несчастные двенадцать избирательных округов, а Демократическая партия сколотила большинство в сенате с преимуществом всего в два места. -- В следующий раз победа будет за вами, генерал, -- пробормотал Уоррен Гриффит. -- И за нами. Речь закончилась под аплодисменты. Камеры стали показывать сборщиков голосов для Баумгартнера, набившихся в холл старого отеля "Сент-Фрэнсис". Многие плакали, кое-кто грозно потрясал кулаками; помещение пестрело плакатами: СИЛЬНЕЙШИЙ ЕЩЕ ПОБЕДИТ! К микрофону подошел кандидат в вице-президенты. Киран нажал на перемотку и ещЕ раз послушал, с каким гордым достоинством Баумгартнер объявил себя побежденным. Затем выключил "Сони", и настенный экран снова стал великолепной копией "Кошмара" Фюзели. Президент корпорации "Рогенфельд акуизишнз" и один из главных стратегов Кирана Гриффит уже полгода не снимал со стены эту аллегорию. Когда Киран с Виолой Норткат прибыли вчера вечером на избирательное бдение, на это счет было немало шуток. Гриффит поднялся со стула и торжественно произнес: -- И все-таки мы заслужили праздник! Он протопал на кухню и вернулся с бутылкой "Пола Роджера" и тремя бокалами. Гости, как подобает всем воспитанным телепатам, были приятно удивлены. -- Наш кандидат не проиграл, -- заявил Гриффит. -- Он лишь не одержал впечатляющей победы. Сняв проволочную оплетку, он легко вытащил пробку и мастерским психокинетическим усилием удержал рвущийся наружу поток. Затем учтиво поклонился Кирану, ожидая тоста. Киран О'Коннор кивнул, глядя на поднимающиеся в бокале пузырьки, и его суровые черты немного смягчились. Уловив бессловесный намек, Уоррен Гриффит опустился на стул с гнутой спинкой, а Виола свернулась калачиком на обитом кожей диване, натянув на ноги юбку из верблюжьей шерсти. Где-то в глубине дома старинные часы хрипло пробили три. Мне понравился лозунг сторонников Баумгартнера, подумал Киран. За это и выпьем: "Сильнейший ещЕ победит!" Остальные двое повторили его мысль вслух. Киран лишь чуть-чуть пригубил шампанское; Грифф и Виола осушили бокалы до дна и наполнили их снова. -- За генерала! -- проговорила женщина. -- Он оказался сильней, чем мы ожидали. -- Упоминание о метамозговом тресте и его влиянии на демократов было вполне уместно, -- заметил Грифф. -- Тревога по этому поводу принесла ему добрых шестнадцать процентов голосов. Мы шли на риск, но теперь можно смело утверждать, что роман Америки с оперантной кликой подходит к концу. Перед началом кампании едва ли один избиратель из ста знал, что такое метапринуждение или пробная коррекция. -- Включая Баумгартнера, -- цинично усмехнулась Виола. Грузная блондинка лет пятидесяти, одна из первых завербованных О'Коннором оперантов, стала непревзойденной охотницей за живыми черепами. Именно она обследовала весь персонал штаба и удостоверилась, что лишь лоялисты могут влиять на Баумгартнера. Однако генерал вопреки ожиданиям оказался не очень-то психологически податлив. -- Прежде чем мы выдвинем Баумгартнера кандидатом на выборах двухтысячного года, -- сказал Киран, -- необходимо убедиться, что он ничего не заподозрил. Возможно, в октябре мы слишком сильно надавили, когда он хотел отвертеться от антисоветской речи. Виола пожала плечами. -- Лен и Невиль сочли необходимым, чтобы генерал выразил сомнения по поводу искреннего стремления Кремля к миру. И мы применили постгипнотическую суггестию. Уверяю тебя, Кир, доктор Пристайн был очень осторожен, когда под наркозом цементировал ему канал. -- Однако ж не зацементировал, -- откликнулся Киран. -- У Баумгартнера много друзей в аэрокосмических кругах. Он был близок с теми, кто готовил экспедицию на Марс, и потому искренне верит, что русские отказались от экспансионистской политики. Когда преодолеваешь твердое убеждение, нельзя полагаться на постгипноз, как нельзя оказывать долговременное принуждение. -- Что ты предлагаешь? -- вскинулась Виола. -- Как нам его переубедить? Киран снял ноги со столика, заставленного кофейными чашками, бутылками с пивом и сельтерской, остатками всякой снеди. -- Когда в политбюро возобладают сторонники жесткой линии, нам не понадобится его переубеждать. -- Жесткой линии? -- переспросил Грифф. -- А когда они возобладают? Киран, порывшись на столике, нашел нетронутый сандвич с яйцом и копченой лососиной, густо намазал его горчицей. -- Когда нынешний генеральный секретарь прикажет долго жить и в Узбекистане вспыхнет гражданская война. Виола и Грифф во все глаза уставились на него. Он показал им умственную схему, подчеркнув ряд ключевых моментов. -- Господи Иисусе! -- прошептал Гриффит. -- Вам об этом тревожиться нечего, -- Киран откусил кусок сандвича и, тщательно прожевав, запил шампанским. -- У вас на повестке дня ближайшее будущее Баумгартнера. Грифф, подыщи ему какую-нибудь синекуру в одном из наших фондов... скажем в Айронз-Конрад. Я хочу, чтобы в глазах общественного мнения он полностью отмежевался от военно-промышленного комплекса и большого бизнеса. Отныне он политик и философ. -- И все же, -- вставила Виола, -- на нас висят возможные подозрения Баумгартнера в незаконных психических манипуляциях. Но без его согласия рискованно проводить глубокое сканирование. Оно никогда не применялось к человеку, находящемуся вне узкого круга оперантов. -- Нам надо знать, -- настаивал Киран. -- Чего бы это ни стоило. Крайне важно, чтобы у него не возникло и тени сомнения насчет нашей метаактивности. Для будущей избирательной кампании нам нужен человек, полностью уверенный в том, что операнты представляют опасность для нормального человека. Виола нахмурилась. -- Для хорошего просвечивания пациента необходимо привести в бесчувственное состояние по меньшей мере на тридцать шесть часов. А без госпитализации это невозможно. Надо придумать заболевание, которое удовлетворило бы и его, и окружение. Никакой психиатрии. Не хватало нам только газетной шумихи. -- Глаза! -- воскликнул Гриффит. -- У моего дядюшки недавно начались жуткие головные боли, и он ослеп на один глаз. Потом доктора его вылечили, и он стал как новенький. -- Почему бы и нет, -- согласилась Виола. -- Пристайн, думаю, знает, как это лечится и какие симптомы. А Грета наверняка сумеет вызвать и головные боли, и слепоту. Мы отвезем Баумгартнера к нашему офтальмологу, и все будет шито-крыто. Киран кивнул. -- Только по-быстрому. Мне он нужен. Пусть поездит с лекциями, привлечет спонсоров на промежуточные выборы девяносто восьмого. Если мы правильно разыграем карту антиоперантного настроя в библейском поясе [Районы на Юге и Среднем Западе США.], ещЕ по крайней мере четыре места в сенате отойдут республиканцам. -- Мы еЕ разыграем гораздо быстрее, -- пробормотала Виола. -- Как только установим связь с нашим добрым сеньором Араньей! Гриффит вопросительно посмотрел на нее. Виола виновато оглянулась на Кирана, но он успокоил еЕ взмахом руки. -- Я и сам собирался ему сказать. -- Крестовый поход против оперантов? -- Вот именно. Тебе известна моя цель -- не допустить чужих оперантов к политической власти и в правительственные круги. А ещЕ важнее настроить массы против их клики. На этой неделе в "Тайме" прошла статья о том, что совет швейцарских банкиров намерен нанять нескольких экспертов-телепатов. Читали? -- Нет! Господи, если они на это пойдут, их примеру последуют японцы. А после министерство юстиции и казначейство захотят создать свой метакорпус... Словом, тогда всю нашу организацию можно будет спустить в унитаз! -- Не выйдет, -- отрезал Киран. -- К счастью, в Верховном суде заседает республиканское большинство. В будущем году мои люди из Чикаго развернут кампанию насчет того, что всякая форма оперантного просвечивания служащих частных корпораций есть нарушение конституционных прав личности. Это заложит основу для дальнейших действий... таких, как выступление Араньи. Ну что ж, ты, Виола, скажи наконец Гриффу, зачем, собственно, мы прибыли в Нью-Йорк. Она усмехнулась, достала из-под столика замшевые сапоги и начала их натягивать. -- Наш умный Хорек Финстер выловил для нас крупную рыбу. Завтра он прилетает в Кеннеди со своим новым питомцем под мышкой. Зовут этого человека Карлос Мария Аранья, доминиканец в миру. Мы перетащили его сюда из Мадрида... тамошние власти были только рады избавиться от него. -- Аранья? -- нахмурился Грифф. -- Так это он развернул фанатичное антиоперантное движение в Испании? Как уж их, не помню... Hijos de Putas [Сукины сыны (исп.).], что ли? Виола Норткат фыркнула. -- Полно тебе, Грифф! Hijos de Tierra -- Сыновья Земли. Кир считает, что настала пора открыть их отделение в Северной Америке. -- Она выпрямилась, потопала ногами, обутыми в сапоги, стряхнула крошки с юбки. -- Мы сыграем и на фанатизме Араньи, и на разумной оппозиции Баумгартнера. Испанец будет вести грязную игру, а генерал -- уравновешивать его нетерпимость. Ведь мы не намерены сжигать еретиков-оперантов у столба, верно? Во всяком случае, пока... Куда ты задевал наши пальто, Грифф? Нам с Кираном надо вернуться в наше маленькое платоническое гнездышко в "Плазе" и хоть немного поспать. Кукарача прилетит ранним рейсом "Иберии", и бедняге Финстеру понадобится наша помощь. Киран рассмеялся и тоже встал. -- Не надо нервничать, Ви. Фабби уже приручил инквизитора. Это было, пожалуй, самое трудное задание из всех, что ему доставались по сей день, но он справился на славу. -- Не зря же факиром служил! -- Уоррен сперва подал пальто Виоле, потом Кирану. -- Знаешь, я бы хотел с ним познакомиться. Конечно, если это не нарушает твоих планов конспирации. О'Коннор улыбнулся и послал в ум помощника ободряющий и в то же время предостерегающий импульс: -- Как-нибудь в другой раз, Грифф. Бедняга наверняка на последнем издыхании, а мне надо с ним ещЕ многое обсудить до его отлета в Москву. В Москву?! Кир, не говори мне, что... -- Я и не собираюсь ничего тебе говорить, Грифф. У тебя своя голова на плечах. Иначе б ты не входил в мою организацию. Я в скором времени свяжусь с тобой по вопросу приобретения "Петро-Паскуа". Но Кир, этот человек единственный разумный русский лидер за всю историю... Честное слово, ты не можешь... Могу. Не заблуждайся, Грифф, если это входит в мои планы, как в данном случае, я все могу. -- Спасибо за гостеприимство, не провожай. Мы с Ви сами найдем дорогу. 10 Алма-Ата, Казахская ССР, Земля 15 сентября 1997 Едва солнце скатилось за выжженные холмы, по площади перед дворцом культуры имени Ленина пошел гулять холодный ветер. Желтые листья, рано облетевшие от сильных заморозков, что охватили в тот год Среднюю Азию, метались вокруг памятника Абаю и сидящего перед ним полковника Сергея Архипова. Противно посасывала язва, и Сергей время от времени клал в рот таблетку для понижения кислотности. Теперь ему необходимо поесть, но он не может оставить свой пост, пока первое вечернее заседание шестого конгресса метапсихологов не закончится и Дониш не предоставит ему отчет о настроении своих коллег. Наконец люди начали торопливо спускаться по ступенькам дворца. Большие группы великих мозгов сворачивали налево в парк, направляясь к гостинице "Казахстан", где располагались иностранцы. А местные операнты потянулись по проспекту Абая к автобусным остановкам, мимо Сергея. Один из них, подтянутый человек в зеленой ветровке, размахивал на ходу атташе-кейсом. Волосы черные, цвет лица смуглый, на голове черная тюбетейка с белыми узорами. Сергей, не дожидаясь, пока он подойдет, направил ему возмущенное телепатическое послание: Шевели ногами, умник черножопый, у меня сейчас прободение случится, я уж думал, ты всю ночь будешь заседать! -- Добрый вечер, товарищ полковник! -- приветливо отозвался молодой сотрудник КГБ Камиль Дониш и уселся рядом на скамейку. -- Доклад о психоэнергетических проекциях и вправду несколько затянулся. Итальянец Франко Брисен доложил, что его сотрудники из Туринского университета сумели остановить рост злокачественных опухолей у крыс. -- Тише! -- сердито прошипел Сергей. -- Я что, за этим тебя послал? Говори, как настроены метапсихи и что они думают по поводу исламских выступлений! Я должен передать информацию помощникам Генерального перед вечерним заседанием. -- Все сожалеют, что мы пошли на крайние меры. Но едва ли можно ожидать, что они станут на сторону фанатиков, которые клеймят их как слуг шайтана. -- Ладно, ты мне лапшу на уши не вешай, умен больно! Я слишком погано себя чувствую, чтоб дискуссии разводить. Мне нужны точные сведения. Принимают иностранцы наши заверения в том, что бунты являются единичными явлениями и мы держим ситуацию под контролем, или нет? Черные глаза Камиля сверкнули. -- Товарищ полковник, вы упорно цепляетесь за старые времена! Конечно нет! Повсюду теперь есть адепты ВЭ, и весь мир видит, что происходит в Узбекистане. А средства массовой информации не поднимают шума единственно потому, что сами операнты проявляют сдержанность. Они поставляют прессе голые факты, без сенсационных прикрас, способных разжечь гнев общественного мнения. Советскому Союзу решено поверить на слово. Правда, у многих сердце кровью обливается из-за убийства "невинных" наблюдателей во время штурма летного поля в Бухаре, но большинство делегатов конгресса люди политически умные, они понимают всю тяжесть положения, чреватого гражданской войной. В целом, товарищ полковник, народы мира на нашей стороне. Никто не хочет, чтобы республики Средней Азии взорвались, как Иран и Пакистан. -- А их не заботит собственная безопасность здесь, в Алма-Ате? -- Ну что вы! -- отозвался Камиль. -- Им известно, что ближайшие бои ведутся в тысяче километров отсюда. Кроме того, они понимают, что Алма-Ата современный город с очень небольшим процентом шиитов среди населения. У кого были сомнения, те остались дома. Но основная масса поверила обещанию академика Тамары Гаврыс-Сахвадзе, что Алма-Ата встретит их ещЕ радушнее, чем в девяносто втором. Так что товарищ Генеральный секретарь может выступать спокойно, не опасаясь враждебных откликов. -- Уже легче. Он вас, умников, любит, вы, можно сказать, рупор его политики. А если Генерального холодно примут на конгрессе, это даст пищу отдельным группировкам в Москве для его дискредитации. -- Сергей спроецировал образ человека, балансирующего на канате. Камиль помрачнел. -- Не только его, но и всех нас. Вам ли, товарищ полковник, не понять нашей критической роли в открытом обществе. Все советские граждане радуются новой свободе и личной ответственности за процветание общества. Но гласность была бы невозможна без контроля, осуществляемого нами, адептами ВЭ, из Двадцатого отдела КГБ. -- Еще бы, все вы патентованные герои! -- язвительно усмехнулся Архипов. -- Вот и продолжайте выполнять свой долг, выявлять реакционеров и террористов, но упаси вас Господи запугивать простаков. Особенно простаков-мусульман. -- Многие мои собратья по вере очень отстают в общественном сознании, -- признал Камиль. -- Эпоха Разума воцарилась слишком быстро, чтобы все смогли ассимилироваться. Согласно учению Пророка, чары -- один из семи разрушительных грехов, в чем нас, как правило, и обвиняют. Более того -- распространяются слухи, что наше появление на Земле предвещает конец света. То, что КГБ опирается на оперантов, приводит в ярость реакционеров и пугает даже правоверных мусульманских граждан. -- А пороховой погреб на юге вот-вот вспыхнет, и я лично не вижу никакого выхода. Пока генеральному везло. Бунты были мелкие, мы сумели их подавить силами тамошней милиции и приграничных частей КГБ. Но если антиоперантное безумие будет нарастать, то джихад подхватят огромные массы среднеазиатских суннитов. Тогда восстание сможет подавить только армия, а мы окажемся в глубокой жопе. Воображение Сергея нарисовало во весь рост портрет маршала Егора Камышинского, министра обороны, приверженца жесткой линии и давнего противника Генерального секретаря в Политбюро. К портрету Сергей добавил рога, волчьи клыки, а вместо полового члена торчала ввысь тактическая ракета. Камиль захихикал. -- Для ясновидца-неофита вы хорошо навострились, товарищ полковник. Вам бы надо сдать повторный экзамен на оперантность. Сергей выругался и сплюнул на тротуар. Проходящая мимо красивая молодая женщина, видя такое бескультурье, нахмурилась. -- Назвала вас грубым старым ослом, -- прошептал Камиль. -- Сам вижу, -- прорычал Сергей. -- А тебя, черножопый, в прежние времена под трибунал бы отдали за разговор в таком тоне со старшим по званию. -- В прежние времена! Да если б мы жили в прежние времена, то вы бы сейчас тряслись, что американские ракеты взорвут вас со всеми потрохами, а не смотрели бы по японской технике лучшие американские фильмы и спортивные программы со всех концов света и не слушали английские серебряные диски. Выше голову, товарищ полковник! Новый мир не так уж плох. Кто бы мог подумать, что ребятам из КГБ все будут аплодировать? Сергей потряс головой и сунул под язык ещЕ одну таблетку. Камиль открыл дипломат и вытащил мини-диктофон. -- Здесь мои приглушенные комментарии по поводу открытия конгресса и дневных докладов. Ничего неординарного не происходит, так что товарищу Генеральному не о чем волноваться. Операнты озабочены сохранением своего имиджа на планете и ненадежностью приемов, позволяющих выявить скрытых психопатов... А ещЕ предложением американского правительства исключить оперантов из политических структур. Однако статус оперантов в Советском Союзе не внушает конгрессу опасений. Наша страна видится всем как весьма перспективная, быстро наращивающая темпы технического прогресса после отказа от неудачных политических экспериментов. Наши успехи в разработке программы воспитания юных субоперантов встречены с восхищением, равно как и новые школы для акселератов ВЭ и телепатические тренировки. Японцы полагают, что их обучающая техника превосходит нашу. Может быть, так оно и есть. Завтрашний день будет весь посвящен образованию. Ожидается оживленная дискуссия. -- Чтоб вы сдохли с вашими дискуссиями! -- проворчал Сергей. -- Дай Бог, чтобы речь Генерального прошла гладко, а потом махну недельки на две в Сочи -- язву лечить. Камиль Дониш поднялся со скамьи. -- До свиданья, товарищ полковник Поищу вас вечером в публике. Постарайтесь упокоить свою язву каким-нибудь йогуртом или рисовым пудингом. Иначе сверхчувствительным соседям в зале заседаний будет не по себе. Сергей бросил вслед молодому нахалу непристойное меню собственного изготовления. Но тот и ухом не повел. Ох, уж эти ясновидцы! Такие дерзкие, неподкупные, а ради своей глобальной элиты не задумываясь родину продадут! Генеральный очень рискует, строя на них свою политику. Ведь советский мозговой трест на девяносто процентов состоит не из славян. Взять хотя бы Камиля -- таджик, а они так быстро плодятся, что скоро превысят число чистокровных русских. Двадцатый отдел КГБ и группа метапсихологов -- сплошные чурки... впрочем, как и все советское общество -- оперантное или нет. До чего докатились!.. Не заботясь о том, что его тайные мысли могут подслушать, полковник Сергей Архипов пошел по проспекту Ленина по направлению к ближайшему кафе. У него в распоряжении сорок пять минут, чтобы перекусить, потом надо идти в алма-атинское отделение КГБ и договариваться об организации встречи Генерального в аэропорту. Коллега приглашал на ужин, но Сергей под благовидным предлогом отказался. Казахской кухней только желудок себе растравлять. В кафе, как всегда, стояла длиннющая очередь, причем на многих были значки участников шестого конгресса. Сергей полез в карман за служебным удостоверением в полной уверенности, что его немедленно усадят за свободный столик. Так и случилось. Но едва он уселся и взял в руки меню, как другой человек решительно подошел к столику и отодвинул стул. Маленький франтоватый человечек, явно иностранец; на значке надпись: ДЖ. СМИТ -- УНИВЕРСИТЕТ САЙМОНА ФРЕЗЕРА -- ВАНКУВЕР. Два верхних резца разделены щербиной, как у хорька. Сергей открыл было рот, чтобы поставить наглеца на место, и тут же, помимо своей воли, закрыл его. Смит управлял им, как марионеткой. -- Привет, Сережа! Как поживаешь, старик? -- Финстер прищелкнул пальцами и не успел усесться за столик, как молодая официантка уже бросилась к нему со вторым меню. -- Помнишь, как мы с тобой на карачках выползали из паба в Эдинбурге? Да, много воды утекло с тех пор... Кстати, слышал печальные новости из Ташкента? Великий муфтий Средней Азии убит. Ужас! Бедняга шел в мечеть и вдруг ни с того ни с сего вспыхнул, как огненный столп. Говорят, это дело рук какого-то извращенца операнта. Весь город горит. Я еле оттуда выбрался, едва поспел на последний самолет... Ну, что будем заказывать? -- Надо подумать... -- услышал Сергей голос издалека. (Неужели это его собственный?) Доктор Петр Сахвадзе с нескрываемым отвращением разглядывал дымящийся серебряный поднос. -- Наше фирменное блюдо! -- Метрдотель ухмыльнулся в усы. -- Специально для аксакала. Вы должны разрезать и дать каждому из гостей ту часть деликатеса, которая лучше всего соответствует его характеру. С днем рождения вас и приятного аппетита! Он положил перед Петром нож и вилку и с гордым достоинством удалился. Собравшиеся за столом -- дочь Тамара, внуки, коллеги -- засмеялись, захлопали. Телепатические приветствия так энергично звучали в эфире, что Петру был почти понятен их смысл. Баранья голова злобно ощерилась на него с подноса; одно ухо вздернуто, другое опущено вниз. Вместо глаз перепелиные яйца, фаршированные маслинами, в раскрытой пасти огромный гранат, на шее ожерелье из золотистой бумаги. Петру, как имениннику и старейшине, надлежит не только разделить этот шедевр кулинарного искусства, но и сопроводить выдачу каждой порции соответствующим афоризмом. -- Да-а, -- проговорил он, обращаясь к голове, -- выходит, не только на наши оперантные головы беды сыплются. Мы с тобой товарищи по несчастью. Присутствующие засмеялись -- все, кроме старшего внука Валерия, которого Петр безжалостно доводил тем, что любимая девушка и не смотрит в его сторону. Во время застолья Валерий держался с обычной спокойной доброжелательностью, но голубые, как у покойного отца-поляка, глаза странно поблескивали. Так вот, значит, кто затеял шутку с бараньей головой! Петр откашлялся и продолжал: -- Я в вашей мозговой хирургии ни черта не смыслю. Я всего лишь психиатр с отсталыми взглядами. И если вы доверите мне делать трепанацию бараньего черепа, боюсь, это затянется до поздней ночи и мы пропустим выступление высокого гостя во дворце культуры. Поэтому я с особым удовольствием и неимоверным облегчением передаю право разрезать этот кулинарный шедевр устроителю данного торжества, всеми уважаемому Валерию Юрьевичу. К тому же я, увы, не могу оделить моего дорогого внука той частью, каковой он заслуживает, ибо она помещается на другом конце барана. Под оглушительный хохот он поклонился и сел. Валерий вспыхнул до корней волос. Тамара напустилась на старшего сына: -- Я на тебя положилась, а ты ведешь себя как мальчишка! Неужели мы будем есть эту мерзость! -- Позвольте мне? -- раздался негромкий голос. Американец Дени Ремилард, сидящий по правую руку от Петра, бросил напряженный взгляд на вертящуюся дверь кухни. И в следующую секунду произошло чудо. Две упитанные официантки проворно выкатили в зал тележку, уставленную всевозможными яствами. Расставив их на столе, они убрали со стола серебряный поднос и принялись накладывать на тарелки гостей бишбармак, оказавшийся на удивление вкусным. Кроме тушеной баранины с вырезанной звездочками лапшой, были ещЕ ароматный бульон в пиалах, круглые воздушные булочки, пикантный плов, маринованные грибы, тающая во рту дыня, салат из огурцов, помидоров, лука-шалота и местной зелени. В выборе вин Валерии проявил гораздо больше серьезности; на столе было даже любимое именинником "Шато Латур". Петр чуть не прослезился от умиления, тут же простил выходку внука и предоставил ему слово для первого тоста. Затем старик предложил выпить за Дени, Дени -- за шестой конгресс, Тамара -- за седьмой, что состоится на будущий год в Бостоне. -- Поедешь с нами, папа, -- сказала она Петру. -- Твой следующий день рождения отметим на американский лад. -- Нет-нет, пожалуйста, больше никаких застолий! -- взмолился Петр. -- Если навестите нас в Нью-Гемпшире, -- подхватил Дени, -- мы вас попотчуем нашими фирменными блюдами: ветчиной с бобами и пирогом с тыквой и сбитыми сливками. -- Наверняка это гораздо вкуснее, чем баранья голова... Наша грузинская кухня тоже славится на всю страну. Это мои внуки испорчены обитанием на месте стоянки Марка Поло... Дорогой профессор, я вам так благодарен за спасение обеда. Никто из присутствующих не обладает столь дальним радиусом принуждения, чтобы вразумить официанток. -- Называйте меня Дени. Я с удовольствием помог вам выпутаться из трудного положения. Но думаю, при желании любой из ваших внуков справился бы с этим не хуже меня. О нет, что вы, профессор! -- в один умственный голос запротестовали Валерий, Илья и Анна. Петр не понял, но выражение лиц молодых людей говорило само за себя. -- Верно, верно. Она из молодых да ранних. Как это говорится по-английски?.. -- Молокососы! -- подсказал Дени. Петр удовлетворенно улыбнулся. -- Вот-вот! Хотят мир перевернуть своими умственными трюками, а стариков не уважают. Смотрите, Дени, чтобы и ваш новорожденный сын не вырос таким же. -- Мы заложили нравственные основы ещЕ до его рождения, -- на полном серьезе ответил Дени. -- В завтрашнем докладе я расскажу о воспитательной технике, которую мы с женой разработали специально для Филипа. Ученые выразили живой интерес. -- Прекрасно, что в вашем плане дородового обучения присутствует этика, -- отметил Ургиен Бхотиа. -- Ведь новобрачные так эгоцентричны. Маленький человек оценивает добро и зло прежде всего с позиций собственной выгоды. -- Если ребенок нормален, это вполне допустимо, -- ответил Дени. -- И даже для слабых оперантов не страшно. А вот мы с Люсиль пока не можем с точностью определить, какова будет степень оперантности нашего потомства, возможно, вы читали нашу статью в "Природе"... Алла и Мукар Кизим, близкие друзья и коллеги Тамары по институту, многозначительно переглянулись. -- Признаться, нас она озадачила, -- проговорила Алла. -- Мы решили не заводить детей до тех пор, пока не будет выработано оптимальное руководство по воспитанию юных умов как до, так и после рождения. Но мы также боимся, что не сможем их контролировать. У наших коллег бывали случаи... -- И не только у ваших, -- перебил Дени. -- В Америке такие случаи тоже бывали. -- Зато в Шотландии с этим все в порядке, -- заявил Джеймс Макгрегор. -- Даже нормальные кельты с незапамятных времен являются принудительными. -- И, поколебавшись, добавил: -- Правда, все они малость со сдвигом. Мой доклад как раз посвящен этим проблемам. -- У нас принято относиться к детям с большой заботой, -- вставила Тамара. -- Вполне типично для суровых климатических условий, когда начинающаяся жизнь так уязвима. Психологи утверждают, что из-за чрезмерной доброты наши дети зачастую не имеют внутреннего стержня. У них отсутствует инициатива -- слишком уж их в детстве опекали. В результате, становясь взрослыми, они сталкиваются с тяжелой действительностью, и либо ожесточаются, либо покорно склоняют голову под ударами судьбы. -- У каждой нации, -- заявил Ургиен, -- своя сила и своя слабость. То и другое коренится во взаимоотношениях родителей и детей. На мой взгляд, теория Дени об этическом воспитании юных умов -- самая важная тема конгресса. И ещЕ я бы провел семинар по нравственному общению оперантов и неоперантов. В свете ташкентской трагедии это крайне актуально. Воцарилось неловкое молчание. Наконец Аннушка Гаврыс выпалила: -- Не может быть! Не может быть, чтобы кто-то из нас!.. Это невозможно! -- Как ни грустно, девочка, -- возразил Макгрегор, -- но это вполне возможно. Мой лучший друг Нигель Вайнштейн именно потому и устранился от активной метапсихической деятельности. -- Вероятно, он провокатор, -- предположила Тамара и, уже не думая об отце, перешла на телепатическую речь: Наши внутренние проблемы... Вам, гостям, виден только светлый лик Советского Союза: прогрессивные экономические реформы, неудержимый поток информации, гордость людей новой политикой гласности... но в Кремле есть фракция, оказывающая решительное противодействие нашему лидеру, считающая его предателем идеалов марксизма-ленинизма. В основном это милитаристская верхушка, которая никак не может смириться с сокращением военного бюджета... Маршал Камышинский сам рвется к власти в Политбюро и люто ненавидит Генсека и нового председателя КГБ Кирилла Пазухина... Ходят слухи, что исламские бунты спровоцированы агентами Главного разведывательного управления, с тем чтобы дискредитировать Двадцатый отдел. Убийство великого муфтия вполне может вписываться в такую схему. Неужели маршал готов развязать гражданскую войну лишь бы свалить политического противника? -- с недоверием спросил Ургиен Бхотия. Пожертвовать жизнью тысяч людей для утверждения своей власти?! Так ведь погибнут не славяне, а чурки, с горечью заметил Мукар Кизим. И этого дурака маршала никак нельзя остановить? -- спросил Макгрегор. Ему семьдесят три года, ответила Тамара, но его прихлебателю, начальнику ГРУ Вадиму Терехову, всего пятьдесят шесть, и он кандидат в члены Политбюро. Консенсус держится только на том, что Генеральный секретарь популярен среди трудящихся и составляет сильную оппозицию военщине и твердолобым марксистам. Надеюсь, у него хорошие телохранители, заметил Дени. Сегодня его будут охранять девять самых сильных умов, которым я доверяю, как себе, ответила Тамара. Генеральный секретарь закруглялся. Он отложил свои бумаги и говорил с участниками конгресса как в личной беседе. Финстер прошептал: -- Теперь недолго осталось. Надеюсь, телекамеры будут работать. Я хочу, чтобы вся планета увидела эффектный финал. Полковник Сергей Архипов уже не владел ни голосовыми связками, ни мышцами собственного тела. Лишь малая часть сознания, ещЕ принадлежащая ему, равнодушно отмечала, что жить осталось недолго. Время от времени он даже задавал вопросы своему поработителю, и тот отвечал прямо, без недомолвок. За ужином Хорек вкратце посвятил его в подробности своей биографии: испорченный ребенок, бездарный прорицатель в заштатном заведении, наркоман. Полупристойное "избавление" от всего этого с помощью некоего американца, страдающего манией величия, продвижение по службе от шпиона до шантажиста-подстрекателя, теперь вот специализация на мокрых делах... Сергей даже порадовался в глубине своей горькой российской души, что хозяин Хорька, капиталист-эсплуататор О'Коннор, является столь ярым противником метапсихического глобализма. Ведь ретивый марксист маршал Камышинский в Москве придерживается аналогичной точки зрения! Если сокрушительная миссия киллера удастся, то выиграет одновременно и О'Коннор, и Камышинский. Все остальные проиграют. Ни хрена себе! Четверо других кагебешников стояли рядом с Сергеем и Финстером, и у всех, включая недомерка в щегольском твидовом костюме, на лацкане красовалась эмблема: золотой щит, меч, красная звезда, а над ним черная девятка, означающая Девятый отдел, который отвечает за безопасность высших руководителей, в данном случае Генерального секретаря. Для подчиненных Архипова Хорек оставался невидимым. Очень ценное качество при таком ремесле, как наемный убийца, однако, объяснил Сергею Финстер, имеет свои слабые стороны. Во-первых, расстояние. Когда удаляешься от наблюдателя, создать у него иллюзию несравненно сложнее, чем в непосредственной близости. А Финстер к тому же поневоле отвлекался на принуждение Сергея, что сокращало радиус его "шапки-невидимки" всего до девяти метров. Стало быть, он никак не мог незамеченным выйти на сцену и самолично прикончить Генерального секретаря. И засаду устроить не мог, поскольку план О'Коннора состоял в том, чтобы подхлестнуть антиоперантные настроения политическими убийствами, замаскированными под заговоры оперантов. Сергей крайне удивился, узнав, что Финстер вооружен. Он предполагал, что умник убивает с помощью астрального огня, порожденного одной лишь умственной силой. Ведь именно так действовал метапсихолог из Шотландии, чье преступление прогремело на весь мир. Но Хорек растолковал ему, что ментальное пламя -- довольно сложный трюк и его таланты на эту область не распространяются. Вот босс его, О'Коннор, тот умеет, кроме всего прочего, зажарить мозги и остановить сердце. Такой способ, не в пример психокреативному огню, чище и эффективнее, зато не вызывает сенсации, входящей в задачу Финстера. Потому он намеревался использовать дьявольское приспособление, имитирующее астральный огонь, дабы публика убедилась, что Генсек -- подобно муфтию -- пал жертвой террориста-операнта. А скажи, Хорек, продолжал расспрашивать Сергей, ты и в Эдинбурге должен был убрать профессора Макгрегора? Да, ответил Финстер. Но на демонстрацию это уже не имело смысла. Туда я пошел только для того, чтобы представить боссу отчет из первых рук. Я до этого шесть раз на него покушался, и все без толку: его охраняли. Собратья-метапсихи? Нет. Кто-то другой... повыше. Я так и не решился рассказать об этом боссу. Кто он такой, твой босс, что ты так верно ему служишь? Почему идешь на убийства ради него? (Усмешка.) Я его люблю. Да будет тебе! Почему? А ты почему работаешь на КГБ? Сперва из патриотических побуждений. Потом вошел во вкус власти, за что меня и вываляли в дерьме, как всех остальных. А после (смех)... когда нас перестроили, это стало просто работой. И несмотря на все почести, она уже не доставляет тебе удовольствия? Нет. Вот где мы с тобой не сходимся, Сережа. Я всегда свою работу любил! А это задание станет моим звездным часом. Скажешь тоже! Какой у Хорька может быть звездный час? Смех. Публика в зале тоже смеялась. Последнюю остроту Генерального встретили продолжительными аплодисментами. Финстер обрубил поток ненужных мыслей полковника КГБ и сделал стойку. Позади коммунистического лидера за красным столом сидело более десятка человек -- весь