цвет метапсихического общества. Один стул пустовал. Председатель, полноватая женщина с огненно-рыжими волосами и экранированным умом, не излучавшим, однако, опасных обертонов (их Финстер уже научился распознавать), удалилась за кулисы. Большинство президиума столь же безобидно: старый гуру, четверо высокопоставленных русских, Джеймс Макгрегор, супружеская чета из местных, трое молокососов от семнадцати до двадцати двух -- вероятно, отпрыски самой мадам. Притупить их бдительность не составит труда: кто-кто, а прорицатель Хорек мастер сеять сумятицу в умах. На дальнем от него краю восседал козырной туз. Одет в строгий смокинг, на лице высокомерная улыбка. Но весь облик юношеский. Да, отними у Дени Ремиларда медвежью умственную хватку, дай ему гитару в руки -- вот вам Джон Денвер, кумир нынешней молодежи! Монстр в цивильном платье!.. С ним будет потруднее всего. Невероятный принудительный радиус, а сам он, говорят, принуждению не поддается. Потому уж лучше держись тактики запудривания мозгов, сгущай свои проекции между Ремилардом и трибуной. А что потом?.. Решится ли профессор нанести ответный удар? За ним не водится слава пацифистского отребья вроде Макгрегора и этой Сахвадзе. К тому же он никогда не демонстрировал свои силы на публике и всячески избегает распространяться о них. Значит, от него можно всего ожидать. Ну да что поделаешь, ты так или иначе должен довести дело до конца. Скорость и внезапность решают все, а уж там одна надежда -- на свои ноги. Так, приготовились!.. -- Вы изменили ход мировой истории, -- говорил Генеральный секретарь, обращаясь к участникам конгресса. -- За каких-нибудь шесть лет вы подали надежду, открыли новые перспективы грядущего тысячелетия перед народами -- большими и малыми. Спасибо вам -- всем, у кого хватило разума понять и претворить в жизнь вашу мечту! Мы стали свидетелями конца смертельной гонки вооружений, зарождения истинно глобального менталитета. Но не будем обольщаться. Человечеству ещЕ предстоит разрешить сложнейшие проблемы, являющиеся не менее страшной угрозой цивилизации, чем недоброй памяти политика ядерного устрашения. В Африке свирепствует чума. В мусульманских странах не прекращаются кровопролитие и террористические выступления. Во многих уголках планеты мы видим голод и страдания, вызванные стихийными бедствиями. Человечество испытывает катастрофическую нехватку энергии. К тому же -- чего греха таить -- до сих пор имеются разногласия относительно роли оперантов по отношению ко всему остальному населению. Эти трудности необходима преодолевать сообща, честив и открыто. Все мы принадлежим к единой великой семье людей. Все ратуем за мир, процветание, счастье для нас и наших детей. И я ещЕ раз благодарю вас за все, что вы сделали и продолжаете делать во имя этого светлого будущего. Делегаты встали и начали аплодировать. Финстер повернулся к стоящим позади него телохранителям. В руках у него блеснула серебристая трубочка. Произведенного ею звука никто не расслышал в громе оваций, а иглы, заряженные смертельным ядом, сеяли мгновенную смерть. Четверо медленно и бесшумно опустились на пол. Теперь твой выход, сказал себе Сергей. Внезапный и очень мощный выброс адреналина ослабил принудительную хватку. Неуклюже повернувшись, Сергей повалился на киллера и выбил у него из рук игольчатое оружие. Финстер взмахнул рукой и мастерским приемом карате переломил ему шею. Затем одно короткое движение ботинка расплющило ему гортань. Парализованный, онемевший, но уже освобожденный от умственных пут, Сергей наблюдал, как Хорек схватил со складного столика, стоящего в нише просцениума, огромный букет красных роз. Генеральный секретарь на сцене улыбался, раскланивался, махал рукой в ответ на нестихающие рукоплескания. Финстер благоговейно приблизился к нему, и глава советского государства потянулся за цветами. Губы Сергея беззвучно шевельнулись. Он поймал в противоположной кулисе взгляд академика Сахвадзе и послал ей телепатический импульс. Она вздрогнула, точно от электрического разряда, и заколебалась. Дура! -- взъярился Сергей и нацелился на американца. Но... Матерь Божья! Заглушающая мысли и боль волна эмоций накатила на него, придавив к полу. Он уже умер?.. Нет, ещЕ жив! Увидев ярко-оранжевую вспышку, он потрясение заморгал. Нервная система (или еЕ обрывок, все ещЕ связанный с мозгом) содрогнулась от лобовой атаки тысячи связанных умов. Потом он услышал два телепатических голоса: НЕТ! НЕТ! НЕТ! Дени Ремилард и Тамара Сахвадзе, расплачиваясь за свою нерешительность, вдвоем поддерживали страшную безголовую фигуру. Трусы! -- обвинил их Сергей. Трусы! НЕТ! НЕТ! НЕТ! -- умоляли они разбушевавшуюся публику. Но гнев и скорбь уже стали единым живым организмом, умы делегатов стихийно сплотились в метаконцерте, направленном против объекта общей ненависти. НЕТ! НЕТ! НЕТ! Что-то сверкающее ярче солнца пулей пронеслось мимо Сергея. Не иначе огненный ангел явился мстить ему за грехи. НЕТ!.. Не ангел, а маленький человечек, окутанный клокочущим пламенем, завертелся на месте, и обугленные кости посыпались со сцены в зал. От каждого по способностям, подумал Сергей, каждому по потребностям. Он закрыл глаза и в последний раз улыбнулся. 11 Лакония, Нью-Гемпшир, Земля 7 февраля 1998 В годы сопричастности, забрезжившей для аборигенов планеты Земля, Галактическое Содружество постепенно усиливало свою психологическую опеку. Все больше посланцев внеземных цивилизаций ловили вспышки оперантности среди различных групп населения, собирали данные о численности метапсихически одаренных детей, о спектре и потенциальной мощности различных метафункций, с тем чтобы обеспечить им зеленую улицу. Результаты упомянутой деятельности внушали членам Содружества в равной мере энтузиазм и тревогу. Известно, что даже в доисторические времена земной Разум отличался исключительным творческим компонентом, однако в современном обществе психокреативные способности начали вселять в человеческую душу животный ужас. Аналитики крондаки наконец доподлинно убедились в том, что Лилмик рыцарски отстаивал ещЕ на первом этапе плана Вторжения: умственный потенциал человечества, вне всяких сомнений, превосходит возможности любой другой расы -- как сопричастной, так и нет. Но доживут ли недоразвитые земляне до того, чтобы полностью реализовать его? Вопрос по сей день оставался открытым. Непосредственное общение с противоречивой планетой, как правило, осуществляли жители Симбиари и Полтроя. Ввиду гуманоидного обличил напяливание иллюзорных тел не требовало от них чрезмерных душевных усилий. Полтроянцы даже не всегда утруждали себя этим. По сравнению с усредненным человеком они малость ниже ростом, но при наличии париков, светлого грима, скрывающего серо-фиолетовую кожу, и контактных линз, надетых на рубиновую радужную оболочку, вполне могли сойти за представителей многих земных популяций. Два полтроянских психогеоморфолога -- Фритизо-Пронтиналин, назвавший себя Фредом, и его коллега Вилианин-Тинамикадин, проходящий под кличкой Вилли, -- выполняли свое первое довольно утомительное задание по сбору компьютеризованных данных в разных частях света с целью выявить корреляцию оперантности в экстрасенсорном спектре. Характер их деятельности предполагал долговременное проживание вблизи гранитных массивов. Выдвинутые гипотезы не подтверждались ни в одном из выбранных объектов наблюдения, кроме Нью-Гемпшира, где корреляты оказались так неожиданно высоки, что исследователи даже заподозрили некую подтасовку. Усталые, обескураженные, они позволили себе небольшую передышку и перебазировались из Уотервильской долины, их тайного пристанища, в Лаконию. Предвкушая экзотические развлечения, они влились в толпу зрителей, наводнивших Лаконию по случаю ежегодного мирового первенства собачьих упряжек. Небо затянули свинцовые тучи, температура приближалась к точке замерзания соляного раствора. Для полтроянцев -- обитателей зимних планет -- лучшей погоды не придумаешь, потому у Фреда и Вилли сразу поднялось настроение. За последние несколько недель они проделали огромную работу в Норвегии и прихватили оттуда в Нью-Гемпшир знаменитые саамские шапки "четырех ветров", коими прикрыли свои лысые фиолетовые черепа. В остальном же их одежда была традиционно американской, достаточно теплой и удобной, но слишком блеклой по сравнению с парками и дохами на рыбьем меху, что носят на родине. Любопытствующим они представлялись лапландцами -- это объясняло их низкорослость и обеспечивало симпатии, поскольку многие погонщики были скандинавского происхождения. В субботу утром Фред и Вилли присутствовали на первом этапе спринтерской гонки эскимосских лаек. Когда упряжка, за которую они болели, пришла в хвосте, они отправились выразить сочувствие владелице -- миниатюрной блондинке с фиалковыми глазами по имени Марси Найберг, -- она чем-то неуловимо напоминала им соплеменниц. -- Мне везет, как всегда! -- посетовала тронутая их участием женщина. -- Не привезла с собой воск для полозьев, а в Лаконии его днем с огнем не сыщешь. Называется "ядовито-зеленая жгучка" -- вы небось и не слыхали про такую. -- Да нет, не приходилось, -- сознался Фред. -- У нас в Норвегии другие сорта. А Вилли полез в карман своего анорака. -- Постойте-ка! Постойте-ка! -- Он с торжествующим видом извлек плоскую баночку из розоватого металла с поролоновой наклейкой на крышке. -- Марси, я случайно прихватил с собой нашу мазь. По-моему, для такого снега в самый раз. На, попробуй! Марси с сомнением разглядывала баночку. -- Никогда не видала... А что это за надпись сбоку? Разве у норвежцев не такой же алфавит, как у нас? -- Да это по-саамски, -- объяснил Вилли. -- Ну, язык лапландцев, понимаешь?.. Пользоваться очень просто. Намазываешь губочкой -- и все. М-м... новая мазь, только что изобрели. -- Хм, ну что ж, после обеда попробую. Спасибо вам огромное. Марси надо было распрягать собак. Полтроянцы не стали ей мешать и пошли смотреть забег другой весовой категории. Здоровые маламуты резво тянули салазки с грузом по тонне на каждую собаку. Фред и Вилли восхищались выносливостью мохнатых четвероногих, а больше всего их заинтересовал призер-погонщик, неосознанно применявший телепатическую связь с собаками. По окончании гонки Фред и Вилли от души его поздравили. Фред имел неосторожность похвалить его телепатические поощрения и заработал в ответ такое словечко, что у него с головы чуть шапка не свалилась. -- Я?! Я в их паскудные игры играю? Ах ты, падла, да знаешь ли, что за это я мозги вышибить могу?! Черноволосый верзила с квадратной челюстью и номером 22 на куртке грозно придвинулся к ним. Вокруг столпилось ещЕ несколько погонщиков, и вид у всех был далеко не дружелюбный, а ведущий маламут зловеще оскалился на полтроянцев. К счастью, хозяин крепко держал его за ошейник. Фред пустился в извинения: -- Не обижайтесь, пожалуйста! Вы меня не так поняли! Мы прибыли из Норвегии и не знали, что... э-э... подобное поведение здесь считается неспортивным. Двадцать второй смягчился. -- Ну так и быть... коли вы иностранцы, прощу на первый раз. Но ты впредь остерегись, приятель. В наших краях, ежели кого умником назовешь, так и схлопотать недолго. -- Да уж, -- подхватили остальные. -- Что верно, то верно! Здоровяк подозрительно прищурился. -- А сами-то вы не из энтих? -- Нет-нет, что вы! -- заторопился Вилли. -- Мы из Лапландии. Саамы, племя оленеводов, может, слыхали? -- Оленеводы? -- переспросил погонщик. -- Вроде слыхал чтой-то. -- У нас тоже бывают снега. Наши собаки в основном из породы шпицев. Похожи на маленьких лаек. Погонщик ничуть не заинтересовался сообщением Фреда, а его огромная косматая зверюга продолжала рычать. -- Во, видал? -- Он ткнул пальцем в большой круглый значок, приколотый слева от стартового номера. -- Гляди и запоминай, коли жизнь дорога. Фред и Вилли хорошенько рассмотрели значок. На нем был изображен голубой диск с белыми мазками -- Земля, снятая из космоса. -- Красиво, -- заметил Фред. Человек неприятно ощерился. -- Я Сын Земли, смекаешь, коротышка? Нормальный человек и горжусь этим! Слыхал про нас? -- Да, -- нейтральным тоном отозвался Вилли. -- То-то! Бог создал Землю для нормальных людей, а не для всякой там сволочи, которая плюет на законы природы и мнит себя выше всех. -- Святая правда! -- загомонили погонщики. -- Верно говоришь, Джерри! Маламут, заливаясь хриплым лаем, едва не оборвал ошейник. -- Уж не знаю, как у вас, в Норвегии, а тут мы не допустим, чтоб всем заправляли сучьи умники. Понял мои слова? -- Понял, понял! -- испуганно попятился Фред и заметил только теперь, что у многих в толпе такие же голубые бляхи на куртках. -- Что ж, спасибо за науку, -- сказал Вилли. -- И примите наши поздравления. Собаки у вас и впрямь славные. Они поспешили прочь, преследуемые презрительно-враждебным сотрясением воздуха. Отойдя подальше, остановились у буфетного киоска и перевели дух. -- Проклятый невежа! -- проворчал Фред. -- Да, влипли мы с тобой. -- Эти бляшки, должно быть, ввели не так давно. В прошлом году на состязаниях по прыжкам с трамплина в Нью-Гемпшире я их не видел. Тогда Сыновей Земли не очень жаловали, и они пытались скрывать свою принадлежность к данной организации. -- А теперь все наоборот. -- Фред огляделся. -- Клянусь Любовью, на каждом третьем эта бляха! Пожалуй, надо известить власти. -- Да они, я думаю, уже в курсе. Но все равно лишний сигнал не помешает. До второго забега с участием Марси оставалось ещЕ немного времени. Перед тем как идти болеть за новую подругу, полтроянцы решили подкрепиться. Вилли выудил из кармана кредитную карточку и взял в буфете две сосиски с квашеной капустой и горчицей и две кока-колы. Закусывая на ходу, гуманоиды проследовали к месту гонок. Напиток бодрил, хотя на их вкус был недостаточно сладким, и они добавили в него четыре леденца из кленового сахара. Сосиски оказались вполне съедобными, жаль только, что белки чересчур питательны для здорового обмена веществ -- впрочем, не смертельно. В спортивном азарте рассеялся неприятный осадок от инцидента с Сыновьями Земли. Собаки лаяли, погонщики вопили, снег припорашивал все вокруг искрящейся пылью. Великолепное зрелище! Вдобавок при подсчете очков оказалось, что Марси победила. Фред и Вилли кинулись к ней с поздравлениями, и, как мать детишек, она заключила их в объятия. -- Это все ваша мазь! Только благодаря ей. Я вас обожаю, мальчики! Волосы Марси совсем побелели от инея. Фред и Вилли, позабыв о цвете кожи и несовместимых хромосомах, крепко расцеловали еЕ в румяные щеки, так как прочли у неЕ в уме такое желание. Затем она отстранилась, пригладила выбившиеся из-под капюшона пряди, развязала жилет с номером 16, сняв его через голову. Под ним на куртке обнаружилась голубая бляшка. Марси все тараторила, загоняя собак в фургончик. -- Послушайте, ребята, нынче будет вечеринка с пивом и танцами. Приходите! Я угощаю! Заодно расскажете всем о вашей чудодейственной лапландской мази. -- Мы бы с удовольствием... -- уныло начал Фред. -- Но нам надо ехать, -- закончил Вилли. -- Возьми себе мазь на память. Я бы дал тебе про запас, но у меня была только одна баночка. Марси пригорюнилась. -- Жалко! Я так хотела ещЕ с вами встретиться. Может, как-нибудь в другой раз, а? В Адирондаке через две недели... -- Да мы недолго пробудем в Штатах, -- перебил Фред. -- Нам тоже очень жаль, -- добавил Вилли. -- Ну что ж, -- вздохнула она. -- Рада была познакомиться. Буду вас вспоминать. Полтроянцы повернулись и зашагали вдоль трассы. Из громкоговорителя донеслось объявление о новом забеге. Погонщики торопились распрячь и увести собак. -- Домой пора, -- сказал Фред. -- Ох, если б это было возможно! -- Как будто не знаешь, что я имел в виду. Бок о бок они направились к стоянке машин. 12 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА Мы пока не стали изгоями, но к нам уже относились с недоверием. Страшное преступление и молниеносное наказание в Алма-Ате многократно показывали на телеэкранах всего мира. Его последствия обсуждались на разных уровнях и с неодинаковой эмоциональной нагрузкой, но обвинительного приговора никто вынести не решался: человечество ещЕ не было готово к тому, чтобы повернуть вспять и оттолкнуть от себя оперантов. В ходе расследования, длившегося больше года, советские судебные эксперты с помощью ученых из других стран выявили, что орудием убийств Генерального секретаря и великого муфтия послужила не психоэнергетика, а химическое взрывчатое вещество, почти не оставляющее следов. Оперантность агента-провокатора засвидетельствовали все делегаты во Дворце культуры имени Ленина и главным образом члены президиума. Специальными псевдогипнотическими приемами киллер одурманил находившихся в непосредственной близости от Генерального секретаря. Лишь Дени и Тамара избежали временного умственного паралича, но и они не смогли предотвратить убийство. Подлинную личность преступника установить так и не удалось. Вначале он заслонил свое лицо букетом, потом, перед взрывом, когда бросился бежать, низко опустил голову, а заживо настигшая его кремация окончательно уничтожила все улики. После гибели советского руководителя мир оцепенел от ужаса. Особая комиссия по расследованию, назначенная Организацией Объединенных Наций и состоявшая из виднейших метапсихологов, представила подробный анализ так называемого Акта Возмездия. Вкратце выводы еЕ следующие: 1. Убийцу Генерального секретаря дотла спалила психоэнергетическая проекция. 2. Источником энергии стали оперантные умы делегатов конгресса, ставших свидетелями преступления. 3. Психоэнергетика была сфокусирована и направлена посредством так называемого "метапсихического концерта", то есть умственной синергии, в которой коллективное усилие по мощности превосходит сумму составляющих. 4. Силу энергетического порыва с предельной точностью вычислить невозможно, ибо еЕ характеристики являются аномалией. (В частности, не было никаких акустических эффектов, в отличие от взрыва, снесшего голову Генерального секретаря.) Тем более не представляется возможным подсчитать процент энергии, порожденной каждым делегатом в отдельности. 5. Психокреативная метафункция, способная порождать энергию, пока мало изучена. Кроме случая Вайнштейна, не имеется никаких данных о разрушительном воздействии психической энергии. В равной мере не до конца исследован метаконцерт. Его проявления регистрировались в экспериментальных условиях магнитными приборами, но ни одному ученому ещЕ не доводилось лицезреть эффект, даже отдаленно сопоставимый по силе с Актом Возмездия. 6. Комиссия единодушно утверждает, что возмездие стало результатом стихийной, неосознанной ярости делегатов. Проще говоря, их так потрясла смерть советского лидера, что общая ненависть к преступнику вылилась в мгновенный убийственный залп. 7. Комиссия считает нецелесообразным принятие каких бы то ни было судебно-административных мер к исполнителям Акта Возмездия: если учесть чудовищность преступления, коему делегаты стали свидетелями, в силу неизбежно вступает правило ограниченной ответственности. 8. При аналогичных провокационных обстоятельствах не исключены повторы Акта Возмездия. 9. В связи с этим Комиссия рекомендует юристам, социологам, теологам, специалистам в области этики и морали рассматривать проблемы виновности, связанной с проявлением метапсихической оперантности, в каждом конкретном случае. Извечный вопрос о том, правомерно ли считать волю деянием, необходимо всякий раз ставить заново, когда ipso facto [Фактически (лат.).] первая обернется вторым. Споры о философских и правовых аспектах оперантности породили множество статей, брошюр и монографий, причем поток этот не схлынул, пока данная тема окончательно не разрешилась во Вторжении. Дени, разумеется, не участвовал в работе следственной комиссии. (Факт его непричастности к деструктивному метаконцерту был доказан лишь в 2017 году, когда по его личной просьбе протекторат Симбиари предпринял повторное расследование трагических событий.) Люсиль же, которая на конгрессе не присутствовала из-за новорожденного Филипа, не только вошла в комиссию, но и обнародовала свой собственный случай порождения психокреативной энергии -- такая акция требовала в те годы немалого мужества. К счастью, комиссия решила не включать ту давнюю историю в свой отчет. О, мой потенциальный читатель, ради Бога, не подумай, что массовая реакция на Акт Возмездия была столь же благоразумной и осмысленной! Куда там -- в Штатах поднялась невероятная шумиха, средства массовой информации до тошноты обсасывали подробности и даже ввели в обиход термин "психоудар" наряду с уничижительным "умник" (последний, кстати сказать, был принят оперантами и в дальнейшем употреблялся как обычное нарицательное). По мере приближения третьего тысячелетия из щелей выползали подонки и фанатики всех мастей. Так, к 1999 году движение Сыновей Земли имело приверженцев во всем мире; им даже удалось сорвать девятый конгресс метапсихологов в Лондоне. Страшное землетрясение в Калифорнии заставило людей вспомнить предсказания Нострадамуса, несмотря на то что время сейсмической катастрофы можно отнести к любому столетию после шестнадцатого, а координаты местности, приводимые знаменитым астрологом, также весьма туманны. Вдобавок были извлечены на свет ещЕ два пророческих катрена из "Столетий" Нострадамуса. L'an mil neuf cens nonante neuf sept mois, Du ciel viendra un grand Roi deffraieur. Resusciter le grand Roi d'Angolmois. Avant que Mars rйgner par bonheur. Apres grand troche humaine plus grande s'appreste, Le grand moteur des Siиcles renouvelle. Pluie, sang, laict, famine, fer et peste Au feu ciel veu courant longue estincelle. Приблизительно это можно перевести так: В месяц седьмой года тысяча девятьсот девяносто девятого Сойдет с неба Царь Ужаса И воскресит могучего Царя Монголов, Прежде чем наступит безумие Марса. На смену человеческим страданиям придут ещЕ более страшные. Обновится великая причинная сила веков. Дождь, кровь, молоко, голод, железо [войны] и болезни Протянутся по небу длинной вереницей огненных искр. Истерические прогнозы отождествляли с Царем Ужаса воинственного лидера Советского Союза -- маршала Камышинского. А в мятежах, прокатившихся по Средней Азии, людям с богатым воображением виделся новый Чингисхан. (Никто пока не предполагал, что китайцы с живейшим интересом наблюдают за ускоренным распадом Советского Союза.) Непрекращающееся кровопролитие в странах ислама, естественно, приносило народам жестокие страдания, обезумевшая стихия гноила урожаи в одних районах мира и выжигала в других -- все это, по видимости, укладывалось в пророчества. При упоминании о молоке всем вспомнился Армагеддон, отравивший на несколько лет молоко и кровь не только на Ближнем Востоке, но и на Балканах. Июль девяносто девятого прошел относительно спокойно, зато в августе наблюдавшееся в Европе солнечное затмение вновь укрепило страхи суеверных насчет близкого конца света. Кризис миновал; за ним последовал новый, 11 ноября, когда Земля попала в огромный метеорный поток Леонида и подтвердилась Нострадамусова "вереница огненных" искр. Однако Земля выстояла, День Гнева опять был отложен на неопределенное время, хотя эсхатологи, как прежде, нацелились на рубеж двух тысячелетий. Как ни горько об этом писать, в те годы клан Ремилардов постигли новые утраты, разумеется не замеченные историками Содружества под наплывом более грандиозных событий. Я же, как семейный хронист, вынужден о них поведать. По следам "алма-атинского дела" Дени много и напряженно размышлял о злоупотреблении метафункциями и наконец, всесторонне обсудив вопрос с Ургиеном Бхотиа и Тамарой Сахвадзе, пришел к убеждению, что единственно приемлемым курсом для людей, наделенных высшими умственными силами, должен стать непреклонный пацифизм. Тем не менее одиозная проблема Виктора оставалась открытой. Дени поделился с женой всем, что знал или подозревал о преступлениях младшего брата. Люсиль одновременно пришла в ярость и встревожилась за Солнышко и латентных братьев и сестер, находящихся под опекой Виктора. Она стала теребить Дени, чтобы тот предпринял шаги к их спасению. В ответ Дени решительно заявил, что никакие происки не подвигнут его на братоубийство, даже ради спасения жизни матери и остальных. Он остался в стороне, когда Луи и Леон, которым в девяносто девятом исполнился двадцать один год, подверглись промыванию мозгов и стали доверенными лицами Виктора в штате треста "Ремко индастриз". В отличие от многих оперантных помощников, близнецы были сообразительны, смелы и абсолютно надежны, -- Виктор был ими вполне доволен. Теперь с Солнышком оставались только девятнадцатилетний Жорж и семнадцатилетняя Полин. Первый (я всегда считал его малохольным) изучал по наущению Виктора компьютерную технологию; вторая же выросла в поистине очаровательное создание. Если б не темные глаза, Полин была бы точной копией матери в молодости, и, когда я в тот год увидел еЕ на пасхальном сборе клана такой повзрослевшей, такой лучезарно женственной, у меня аж сердце захолонуло. Их старшая сестра Ивонн вышла в девяносто шестом за Робера Фортье, оперантного прохвоста не первой молодости, чья мегера мать до сих пор числилась у Солнышка экономкой, но фактически жила на положении хозяйки в доме. Виктор и Робер, применяя устаревшие метапсихические варианты традиционного рэкета, превратили "Ремко" в международный концерн, куда теперь входили не только компания по заготовке древесины, но и большая целлюлозно-бумажная фабрика в Нью-Брансуике, химический комбинат в Мэне и другие предприятия на базе лесной промышленности в городах, разбросанных по всей Новой Англии и северо-восточной Канаде. Успех первой стадии династического плана окрылил Виктора настолько, что он решил разыграть более масштабную вариацию на ту же тему. Одним из недавних закулисных приобретений моего племянника явилась небольшая фирма в Берлингтоне (Вермонт), специализирующаяся в области генной инженерии. Она взрастила и запатентовала чудодейственную бактерию, способную перерабатывать древесные отходы в химикаты, которые до сей поры добывались из ценных нефтепродуктов. "Золотого жука" можно было уже запустить в производство и получать баснословные прибыли, но перед "Ремко" индастриз встала проблема, хорошо известная всем средним корпорациям, -- недостаток средств. Как правило, в таких ситуациях они уступают лицензию промышленному гиганту и довольствуются лишь куском пирога. Естественно, Виктора это не устраивало. Бактерия и еЕ основной разработчик были выкрадены с немалым риском из Мичиганского университета. К тому же Виктор вложил кучу денег в окончательную доводку процесса и, почти выиграв эту партию, не собирался отдавать плоды своей победы аутсайдерам. На примете у Виктора имелся лишь один финансовый источник, откуда, по его понятиям, он мог черпать, не идя на крупные жертвы, и откуда ему уже поступало предложение о сотрудничестве, но было тогда отвергнуто. Теперь же он решил, что приспело время пересмотреть свое решение, и позвонил в чикагский офис О'Коннора. Дождался, пока его имя передается по всем буферным зонам корпоративной, иерархии, и сделал встречное предложение Боссу Всех Боссов. Их компании сольются в целях взаимной выгоды, при этом, дабы скрепить сделку, Виктор женится на Шэннон О'Коннор, а Киран возьмет за себя Полин Ремилард. Внутренне О'Коннор как безумный хохотал над планом первобытного франка. Палеолит! Сицилия! Однако надо признать, что в свои двадцать девять лет Виктор многого добился. Конечно, капитал в шестьдесят два миллиона долларов -- семечки по сравнению с империей Кирана, но если учесть, что малыш сколотил его, имея за душой лишь пьяницу отца, пикап "шевроле" семьдесят четвертого года и две валочно-пакетирующие машины, украденные у поставщика лесозаготовительного оборудования, то это, пожалуй, производит впечатление. А у древесного микроба явно большие перспективы. Цепкий ум Кирана мгновенно набросал сценарий: процесс может стать краеугольным камнем мировых поставок энергии. Что до Виктора, его надо либо взять в союзники, либо уничтожить. Династическая связь открывает возможности и для того, и для другого. После десятиминутного телефонного разговора Киран объявил Виктору, что склонен принять предложение. Но прежде хотел бы уточнить детали. Во-первых, обладает ли Виктор такой же полной властью над сестрой, как он над дочерью? Во-вторых, действительно ли Полин красива и невинна? Разумеется! Ладно, поверим на слово, заявил Киран. Есть ещЕ один деликатный момент. Он не собирается жениться на Полин или брать еЕ на содержание. По причинам, о которых предпочитает умолчать, он овладеет ею всего один раз, а потом выдаст замуж за своего помощника Уоррена Гриффита, недавно потерявшего при трагических обстоятельствах третью жену. Грифф воистину блестящий ум, как в принуждении, так и в деловой хватке, однако у него свои странности. Он официально женится на Полин, но жить они будут втроем: третий -- молодой человек вполне определенных склонностей. Он понятно выразился? О вкусах не спорят, сказал Виктор. Однако ему необходимы гарантии того, что Полин не постигнет участь третьей жены Гриффита. Киран лично позаботиться об этом. Тогда нет проблем. Соглашение было достигнуто. Но Виктор совершил ошибку, введя в курс дела сестру, пока она находилась в его принудительной связке. В один из ясных октябрьских вечеров, когда поросшие лесом холмы стояли во всей многоцветной осенней красе, он три часа беседовал с ней на заднем дворе большого дома на Суиден-стрит, а потом оставил на грубо сколоченной скамейке под раскидистым кленом. Вскоре из колледжа вернулся Жорж. Полин попросила прокатить еЕ вдоль берега Андросконина и по пути с полным отсутствием эмоций (именно так сказывалась на людях Викторово промывание мозгов) поведала о том, что ей уготовано. Жорж отреагировал в своей тупоголовой манере. Подумал о собственной участи букашки под ногтем Виктора, о тщетности всех надежд на помощь Дени и велел Полин ни о чем не тревожиться. Они доехали до Милана, где в оружейном магазине Жорж приобрел отменный двадцатишестидюймовый дробовик с прикладом ручной работы (все же они с Полин не какие-нибудь подзаборные). Затем нашел уединенное местечко, чтобы сестра могла полюбоваться прекрасным видом на реку, пока он не исполнит задуманное. В бардачке Жорж откопал веревку и привязал еЕ к предохранителю и курку, чтобы потом позаботиться и о своей судьбе. Вик узнал о трагедии, как и я, в момент еЕ свершения. Правда, он не получил телепатического послания, переданного мне за секунды предсмертной агонии Жоржа, и потому поехал на место происшествия, где обнаружил и сжег прощальную записку, прежде чем вызвать полицию. Вне себя от ярости он сразу позвонил в Чикаго. Киран О'Коннор воспринял новости спокойнее, пообещал все обдумать и связаться с Виктором в начале будущего года, когда уляжется суматоха по случаю празднования третьего тысячелетия и финансовый мир вернется в нормальное русло. Возможно, им все же удастся заключить союз. Последняя душевная травма почти полностью оборвала и без того непрочную связь Солнышка с действительностью. На двойных похоронах она непрестанно улыбалась, уверяла всех, что Дон и пятеро детей разговаривают с нею и зовут к себе в рай. Виктор уже не возражал против еЕ переселения в Хановер, поэтому оставшиеся месяцы жизни она провела в уютном доме на Ист-Саут-стрит, нянча новорожденного Мориса и читая вслух маленькому Филипу. Я навещал еЕ почти каждый день. Она узнавала меня, если я обращался к ней по имени, как тридцать восемь лет назад, когда мы познакомились в Берлинской публичной библиотеке. Мы часто вспоминали те времена. Порой еЕ блуждающее сознание воспринимало Мориса как маленького Дени, и мы вместе с нею заставляли его выполнять придуманные мною простейшие метапсихические упражнения. Ее они очень успокаивали, для меня же были мучительны. Но пытка продолжалась недолго. Солнышко умерла весной, в марте, так и не дождавшись, когда все зацветет. 13 Гора Вашингтон, Нью-Гемпшир, Земля 31 декабря 1999 Где же отметить третье тысячелетие?.. Отец отправится в Вену на костюмированный бал в византийском стиле, где будет весь цвет их международной корпорации. Ее он также приглашал, но она отказалась. В роковые часы вальсировать с подвыпившими финансистами среди сверкающих брильянтами звезд, а потом, в полночь, взяться за руки и петь "За дружбу старую до дна", роняя сентиментальные слезы в марочное шампанское?.. Ну нет! Если и впрямь, как пророчат кликуши, наступит конец света, надо встретить его в более впечатляющей обстановке. Киран снисходительно рассмеялся и напомнил ей, что в понедельник, третьего января, она непременно должна быть в Цюрихе, на церемонии учреждения всеевропейского спутникового консорциума, номинальным председателем которого ей надлежит стать. Быть может, небрежно предложил отец, она остановится в шале под Берном и покатается на лыжах в новогоднюю ночь, пока он веселится на балу? Шэннон задумалась. Она была страстной лыжницей, а благодаря своей оперантности обладала особенным талантом к этому виду спорта. Но в Швейцарию она не поедет. Во-первых, потому, что это идея отца. Во-вторых, там полно знакомых и все как-то уж слишком искусственно. Ее воображение сразу нарисовало иную картину: обрывистый склон, припорошенный нетронутым снегом, и она в лунном свете летит в зияющую бездну. Вот то, что нужно! И тут же у неЕ появилась мысль о месте и спутнике. Она позвонила ему и спросила, катается ли он на лыжах. -- Да, -- ответил он. -- Почему бы нам не встретить Новый год на горе? Я пошлю за тобой самолет и заранее предупрежу лесника. Рано или поздно мы все равно должны будем увидеться, что, если сделать это потихоньку от него? -- Он не знает? -- Нет. Он в Европе. И я... свободна. После недолгой паузы он откликнулся: -- Если тебе хочется суровой романтики, у меня есть более захватывающее предложение... -- А именно? Он сообщил ей свою идею, и настала еЕ очередь выдержать паузу. -- Это возможно? -- Почему бы и нет, если у тебя есть хоть капля ясновидения и психокинеза. Я дважды такое проделывал. -- Но ведь это, наверное... запрещено. -- О да, конечно! -- послышался смех в трубке. -- Где встретимся? Они условились, и наутро в аэропорту округа Дю-Паж она сама села за штурвал самолета. Чтобы добраться от Иллинойса до Нью-Гемпшира, она затратила больше двух часов, поскольку дважды чуть не попала в циклон над Буффало. Но в горах Уайт-Маунтинс еЕ встретили солнце и свежий снег. Взять напрокат машину оказалось невозможно, поскольку в аэропорт нахлынула целая толпа безумцев, ожидающих трубы архангела Гавриила. Но молодой клерк из прокатной фирмы поддался еЕ принуждению и вручил ей ключи от своего спортивного "БМВ". Она двинулась на север, к горе Уайлдкэт, где провела остаток дня, разминая мышцы на высоких склонах, время от времени поглядывая в сторону сверкающего многолетними снегами великана, который словно бросал вызов еЕ смелости. Еще вопрос, доберутся ли они туда без проводника! Он сказал -- да, несмотря на то что это запрещено и смертельно опасно. Разумеется, подобные слова решили для неЕ все. Около семи, как следует себя измотав, она вошла в сельскую гостиницу, заказала на ужин жареного омара, салат из шпината, эндивия и красного лука под горчично-ускусным соусом, вымоченную в коньяке телячью отбивную с грибами, картофелем и приготовленной на пару молодой фасолью. Все это она запила стаканом роскошного калифорнийского каберне, оставив на столе, к немалому потрясению хозяина, почти полную бутылку, а закончила трапезу куском тыквенно-орехового торта и рюмкой кальвадоса. Наконец пришло время ехать на свидание с Виктором Ремилардом. Следуя его инструкциям, она добралась до заброшенной стоянки у подножия горы Вашингтон. Ворота были открыты. Она выключила фары и покатила по глубоким колеям в сугробах, временами нависавших над крышей машины. Небо на юге освещали склоны Уайлдкэта, расположенные километрах в трех; единственной иллюминацией были звезды. Месяц на ущербе ещЕ не перевалил через восточные гребни. Возле сиротливой хижины Шэннон заметила расчищенную площадку со стоящим на ней фургоном на гусеничном ходу. Она остановилась и стала восхищенно разглядывать странную машину. Не прошло и нескольких минут, как огромный лимузин лихо развернулся рядом, взметнув искрящуюся под звездами снежную пыль. Водитель вышел и направился к ней под аккомпанемент хрустящего снега. Натянув капюшон и перчатки, она выбралась из "БМВ" и шагнула ему навстречу. Если не ошибаюсь, Шэннон О'Коннор? Ошибки быть не может, Виктор Ремилард! Ого, вот это экранчик! Не лучше твоего. Есть что скрывать? А у тебя нет? Touchй! [Зацепила! (франц.)] Pas du tout [И не думала (франц.).]. Жаждешь острых ощущений? Еще как! Небо ясное. И ветра нет. Снег рыхлый! Блеск! Психокинез в норме? ?? Да. ?? На обратном пути Ты что, умеешь водить эту штуку? сгодится Marchons! [Поехали! (франц.)] Без рук, малыш! На случай снегопада? Я готова, а ты? Подумаешь! Не только. Epatant! [Потрясающе! (франц.)] Я большая ценность. А ещЕ зачем? А это что? Для папочки? Чтоб в дерево Факелы. А для тебя? не врезаться. И защитный Поглядим. ух ты! шлем, да? ВАЛЯЙ! Кочки бомбить Со стереосвязью. можешь? Зачем тогда Не сомневайся! ясновидение? И с воздуха? Ночью-то? Не шути! Уж как-нибудь! Четыре черненьких чумазеньких чертенка! Чертили черными чернилами чертеж! Под рев дизельного мотора они тронулись с места и поползли вверх по Вашингтону. Но не к вершине, а к краю Такерманова обрыва, крутого обледенелого котлована, оставшегося на юго-восточном склоне со времен ледникового периода. Этот обрыв -- хорошая ловушка для снега, сдуваемого с Президентской гряды ураганными ветрами. В последнюю зиму второго тысячелетия глубина снега на дне обширного кратера достигла двадцати пяти метров. Несмотря на запреты, люди катались тут весной, когда часть снега на прилегающих склонах стаивала и сюда можно было добраться из ближайших горных приютов. Отчаянные смельчаки спускались до самого низа. Последний раз такой трюк выполнил Тони Мэтт в 1939 году. Со дна чаши по крутой нехоженой тропе можно было взобраться на шоссе. Но среди зимы ещЕ никто не осмеливался лезть на Такерман, ведь такого дьявольского климата больше нигде на свете нет -- только и жди бурана или убийственной лавины. Однако в канун нового тысячелетия ничто не предвещало смертельной опасности. -- Ты сконструировал этот вездеход специально для меня? -- спросила Шэннон. -- Вот еще! Он принадлежит метеообсерватории, что на вершине. Зимой подъем с полдороги непроходим, и раз в неделю они гоняют по ней трактор с припасами и сменой. -- А ты просто садишься в него, когда тебе взбредет в голову совершить приятную прогулку? Он засмеялся. -- У меня свои методы. Они сидели рядышком, опутанные паутиной привязных ремней. Шэннон поставила самый непробиваемый из своих экранов -- двухслойный, с фальшивым субстратом, с помощью которого обычно отражала отцовские атаки. Виктор ткнулся было в него и тут же отступил, но она успела почувствовать его могучую силу, словно прожектор, бьющий по наглухо закрытому ставню. А ещЕ раньше, когда увидела его на темной стоянке, разглядела багряную, пронизанную голубовато-стальными вспышками ауру. Но внутри ползущего вверх вездехода Виктор Ремилард уже не казался ей черным дьяволом, каким описывал его отец. Голову прикрывает лишь темная шапка волнистых волос, одет в лыжный комбинезон с подогревом, оснащенный всеми достижениями новейшей техники: регулятор температуры, местный массаж, устройство связи, стереоустановка, радиолокационный маяк -- одним словом, ко всему готов. Она же напялила старую красную куртку с капюшоном и заплатой на спине! -- В Вене уже наступило третье тысячелетие, -- сказала Шэннон. -- Мой отец и его друзья плутократы резвятся на маскараде, как в последнем акте оперетты Штрауса. На будущей неделе он открывает консорциум по спутниковой инженерии -- европейский филиал Звездных Войн. -- Как мило с его стороны! -- А я буду почетным председателем. -- Как мило с твоей стороны! -- Папа надеется сделать меня своей марионеткой. Шэннон улыбнулась и открыла ему часть своего плана: захватить управление консорциумом. Как она и ожидала, Виктор набросился на эти крохи и сокрушил хрупкий барьер. Подобно отцу, уверен, что она распахнула перед ним весь ум! Но еЕ истинное "я" находится за вторым, невидимым слоем, и пока Виктор копался в том, что счел стратегией Кирана О'Коннора, ум его остался уязвимым для нее... и она тихонько вошла. О Боже, ну с силища! Правда, он не так умен, как отец, и амбиции не столь масштабны, но какой принудитель, какая первобытная творческая сила -- еЕ бы только сформировать и направить. О да, он ей подойдет! Она закончила сканирование задолго до того, как Виктор справился со своим. Он ничего не заметил, и когда наконец устранился, посмеиваясь над еЕ наивными планами овладеть консорциумом, Шэннон угрюмо насупилась, притворясь обиженной его умственным вторжением. -- Тебе надо быть похитрее, если хочешь свалить своего предка. Она помолчала, поставила на место внешний барьер. -- Ты-то наверняка мог бы придумать кое-что получше. -- Да, мог бы, -- ответил он, сосредоточенно глядя на монитор, показывающий глубину и плотность снежного покрова. Они миновали полуразрушенный перевалочный пункт и выехали на открытое пространство. Но тут им преградили путь заносы, порой достигавшие шести метров. Виктор внимательно изучил их форму, характер погребенной под ними скалистой почвы и двинулся в объезд. Когда они поднимались зигзагами по крутому склону, в заднюю стенку кабины ударила оторвавшаяся ледяная глыба. Но, слава Богу, все обошлось; вездеход принял относительно горизонтальное положение и продолжил путь по едва различимой тропе. -- Отлично сработано! -- похвалила Шэннон. -- Так, значит, мои детские планы тебя заинтересовали? А я думала, ты собрался заключить союз с моим отцом. Ты бы мог, скажем, сообщить ему о моих подрывных действиях и выгадать на этом. -- Предположим, я намерен вести двойную игру. Точно так же, как ты: Мощные фары вездехода выхватили из тьмы отрезок пути, проходивший по кромке ещЕ одного кратера, не такого глубокого. Потом они въехали в коридор между деревьями и обледенелым кустарником, что украшал каменные уступы, сверкая, точно сахарный. Виктор прибавил газу, обуздал небольшую лавину и направился на просвет, туда, где северовосточные ветры почти что счистили снег со склона. Ночь была тихая. Специальные приспособления раздвигали густую растительность, и вездеход неуклонно полз вверх. -- Отец думает, что держит мой ум под контролем, -- сообщила Шэннон. -- Он уверен в моей преданности. У него есть... специальная техника, чтобы навсегда привязать к себе людей. -- Но на тебя она не действует? -- Действует -- вблизи. Тогда я, как все остальные, попадаю под его чары... И ещЕ в некоторые моменты могу ему принадлежать. Например, когда чувствую свое одиночество, боюсь самой себя и остальных, мечтаю скорее покончить со всем... и меня захватывает его видение Абсолюта, кажется, что папа избрал единственно верный путь... Но временами он отпускает вожжи. Быть может, отвлекается на другие вещи, на другие низшие умы, которые боготворят папу и вращаются по его орбите... Я помню, как он меня привязывал. Точно пламя опалило позвоночник, все чувства взорвались, и мое сопротивление было сожжено дотла. Он хотел привязать меня навечно. Но не привязал... во всяком случае, не полностью. Думаю, папа проявил слабость, потому что я его дочь и у него не хватило духу растоптать мою индивидуальность. Я очень долго вспоминала. И наконец убедилась, что мой внутренний мир умер вместе с искренней дочерней любовью. Теперь я люблю его... уже не как отца. А как только становлюсь сама собой -- понимаю, что он со мной сделал, и ненавижу. Его внезапный порыв одобрения, понимания искренне изумил Шэннон. -- Ненависть, -- глухо произнес он, -- твоя панацея, И моя. Но, в отличие от тебя, я ненавидел всегда. Стараясь казаться спокойной, она принялась медленно, палец за пальцем, стягивать лыжные перчатки. Потом аккуратно свернула их и засунула в карман куртки. -- Тебя он тоже попытается привязать. Иначе он не допускает до себя оперантов. Виктор засмеялся отрывистым лающим смехом. -- Ya pas de danger!.. [Мне это не грозит!.. (франц.)] Или, как там у вас, у ирландцев -- хрен ему в глотку! Погляжу я, как он раскроит мне череп! -- Он не раскроит. Это совсем даже не в его стиле. Он заставляет себя любить. А к тем, кто не поддается, применяет гипноз для ослабления психической защиты, а после совращает их. Если человек догадывается о том, чему подвергается, папа его убивает. Он уже убил около двухсот естественных оперантов и привязал сорок шесть. А подручных он подбирает в основном из преступного мира -- мошенников, рэкетиров, киллеров. Их легко узнать по ментальному почерку. Сами они чаще всего знают о своих способностях, а он, совращая их, показывает, кем они могут стать с его помощью. Это грандиозно. Вот почему мы готовы для него на все, на любое зверство. Человек, убивший русского президента и великого муфтия Средней Азии, был одним из его ставленников. Папа намеренно разжигает войну, и ему для этих целей нужны глобальные подонки, а не просто кучки тупоголовых фанатиков. -- Да, в уме ему не откажешь, -- признал Виктор, вцепившись в руль, чтобы обогнуть ещЕ одну лощину, наполненную рыхлым снегом. -- Власть нуждается в консолидации, и тут он дока. Я по сравнению с ним щенок, молокосос... Но времена меняются. -- Если ты пойдешь ему наперекор, он тебя убьет, -- возразила она. -- А захочешь стать его союзником -- готовься к моей участи. Виктор несколько минут молчал, пробираясь сквозь нагромождение льдин. Несмотря на мощную подвеску, вездеход трясся и подпрыгивал, швыряя крепко привязанных пассажиров, будто тряпичных кукол, пока они не одолели перевал и не выбрались опять на тропу. -- Все хотят нас привязать, Шэннон, -- вновь заговорил он. -- Начиная с родителей. Привязывают, не дают подняться выше их убогого уровня. Хотят жить через нас -- вроде психологических вампиров. Это и есть любовь. Главная еЕ цель -- во всяком случае, в интерпретации твоего папаши -- не оставить тебе собственного хребта. -- А вот над этим я не задумывалась. -- Ну так задумайся. В твоем подсознании это уже заложено, потому ненависть и привела тебя к частичному освобождению. Я всегда их всех ненавидел, оттого-то никому и не удалось меня привязать. У меня есть армия маленьких зомби, и с еЕ помощью я давлю проклятых любовников, пытающихся насиловать мой ум. Вот так когда-нибудь раздавлю и твоего отца, и моего брата Дени, который ещЕ хуже. -- Папа тебя одолеет, едва ты подойдешь к нему поближе. Я понимаю твой замысел. Ты рассчитываешь жениться на мне, а его держать на дистанции, чтобы постепенно присвоить себе все. Не обольщайся, Виктор, ничего у тебя не получится. Ты сам увидишь, что ему невозможно сопротивляться. Он ворочал рычагами, глядел на приборы и ловко продвигался сквозь бело-голубые туннели. -- А может, я его к себе привяжу. Ты мне только покажи, как он это делает. Шэннон открылась и показала. Merde et contremerde! [Дерьмо вонючее! (франц.)] Ненависть непроизвольно хлынула из его ума прежде, чем он успел перекрыть поток. Блаженство и боль давно прошли, без слов говорила Шэннон, остался только сухой бесформенный Абсолют, я уже ничего не чувствую, кроме желания раздавить его, лишить власти и дать ему понять, что это сделала я. Но мне не обойтись без твоей помощи. Виктор вновь выругался по-французски. Затем взглянул на монитор и обнаружил, что они сбились с пути. Должно быть, он не заметил указателя поворота. Дал задний ход на им же проложенной колее. В лучах удаляющихся фар ледяные глыбы выглядели как-то нереально. -- Ты должен мне помочь, -- продолжала Шэннон. -- Я тебя вовремя предупредила. Можно сказать, спасла от него. -- Заткнись! Дай подумать. Справа он разглядел дорогу: ухабистая, но довольно открытая, и склон не слишком крутой. Улыбнулся и прибавил газу. Мотор яростно взревел. -- Осталось километра два... И все же, какой капитал у твоего старика? -- Не знаю. Он и сам-то, наверное, не смог бы с точностью сказать. Владеет сотней крупных корпораций, телекомпаний, двумя авиалиниями, крупнейшей нефтяной компанией, пятью подрядными организациями по освоению космоса -- это все только в Северной Америке. А ещЕ контролирует промышленные концерны в Европе, Японии, Корее. -- А политика? Правду говорят, что республиканская партия у него под каблуком? -- Вся? Нет, не думаю. Это даже для него чересчур. Ему подчиняются четыре сенатора и девятнадцать представителей от всех крупных штатов. Политики не операнты, и у каждого есть своя цена. Многие понимают, что они марионетки, но не знаю, кто именно дергает за ниточки. А некоторые, даже принимая папину помощь, воображают, что сохранили свою независимость. Как, например, президент. -- Пикколомини? Да брось ты! -- Нет, Баумгартнер. Его выберут осенью. Папина команда подготовила победу на всех фронтах. Баумгартнер ярый приверженец закона и порядка. Он ненавидит арабов, блокирующих нам нефтяные поставки, и очень настороженно относится к России и Китаю. Он принял папину антиоперантскую стратегию, это его козырь в борьбе против Пикколомини. Ты ведь знаешь, как теперь все воспринимают оперантов. Папа нарочно создал в стране разветвленную сеть Сыновей Земли, чтобы обострить напряженность на предстоящих выборах. -- Твой отец антиоперант? Не понимаю. -- Все очень просто. Мозговой трест Пикколомини и операнты, радеющие о благе общества, угрожают папиному личному благосостоянию. Если в Штатах будет принята программа метапсихического образования для всех и оперантов станет много, папе волей-неволей придется обнаружить себя. Это станет его крахом. Не финансовым -- тут он надежно застрахован. Но основной источник власти ускользнет у него из рук. Они поднимались теперь уже по гладкой поверхности; гранитные скалы, покрытые плотной коркой снега, отшлифованные ветрами, выровненные ледниками, облегчили вездеходу продвижение. Перед стеклом кабины плясали подсвеченные фарами алмазные льдинки. Сверкающая белизна сменилась чернотой, когда машина вползла на край Такерманова обрыва. В серебристом свете убывающей луны, что поднялась над вершиной Уайлдкэта, они ясно увидели почти отвесный спуск в бездну. Виктор сбросил скорость, чуть свернул в сторону, чтоб не занесло, и выключил мотор. Затем погасил фары. Несколько секунд они сидели молча, неподвижно. Лыжная трасса Уайлдкэта сияла огнями. По шоссе внизу изредка проезжали автомобили и грузовики: кто-то, должно быть, ищет тихое пристанище, надеется переждать надвигающийся конец света. Виктор отстегнул сначала свои ремни, потом еЕ. Они прошли в глубь фургона за лыжными ботинками и прочим снаряжением. Шэннон взглянула на часы: четыре минуты до полуночи. Виктор оставил ключи в зажигании, захлопнул, но не запер дверцу, и они бок о бок, неся в руках лыжи, подошли к краю обрыва. -- Ты оставляешь машину здесь? Виктор кивнул на лес антенн, едва различимый на фоне бархатного неба, испещренного невероятным количеством звезд. В одном из строений на вершине светился крохотный огонек. -- Утром кто-нибудь с метеостанции наденет ботинки с шипами и спустится за ним. Хорошо бы погода не испортилась. А то ветер может сдуть наш десятитонный багги и занести его аж в Массачусетс. Они застегнули крепления, надели шлемы с ветрозащитными козырьками. Палок ни у него, ни у неЕ не было. Психокинетикам, умеющим управлять своими движениями, палки ни к чему. Шэннон сняла колпачок с факела, запалила искру, и над головой у неЕ взметнулся язычок белого пламени. В мгновение ока он перестал дымить и разгорелся ярче. Над склонами Уайлдкэта вспыхивали фейерверки, и золотистая река текла вниз. Наступил новый год; лыжники-факелоносцы отмечали неумолимый ход времени. -- С новым тысячелетием, Виктор! Он поднял свой факел и, не снимая колпачка, зажег его психокреативной силой. -- С благополучным избавлением от конца света, Шэннон. По крайней мере, на какое-то время. Так ты мне поможешь? -- спросила она. Нет, не просто убить, а уничтожить в расцвете его надежд, когда он уверен, что черный Абсолют у него в руках. Когда? Еще не скоро. Я дам тебе знать. Иди своей дорогой, не делай ничего, что пересекалось бы с его интересами, и ты будешь в безопасности. Его странным образом тянет к тебе, и в то же время он тебя побаивается. Он будет выжидать. Я разработала свой план. Я тебя посвящу во все детали, когда мы будем внизу и поедем обратно в лес... О'кей. Спуск не был вертикальным, только казался. Чуть покачавшись на вершине, они полетели по безупречно гладкой, припорошенной снегом поверхности в бездонную чистую глубину. ВПЕРЕД. Умы подталкивали их вниз. Зажженные факелы оставляли в воздухе два параллельных следа, точно пара летящих по ночному небу комет. 14 Стокгольм, Швеция, Земля 10 декабря 2003 года Отгремели фанфары, оркестр заиграл национальный гимн. Королева Виктория Ингрид со свитой вышла на сцену концертного зала, и публика в партере и ложах встала. Церемония воздаяния высоких почестей началась, но слишком поздно, чтобы это могло иметь какое-то значение. Темно-зеленое бархатное платье Люсиль путалось в ногах, незаметным психокинетическим усилием она расправила складки и поддернула края длинных белых перчаток, то и дело собиравшихся нелепой гармошкой. Несмотря на рассеянные попытки самокоррекции, дико болели ноги в туфлях на высоченных каблуках, и не меньшую боль доставляла грудь, на целые сутки оторванная от маленького, но усердного дояра Северена. Жерар Трамбле почувствовал еЕ дискомфорт и положил ей руку на локоть. Ничего, Джерри, все в порядке. Не морочь голову, детка, что я, не вижу, покорный раб у твоих ног, коррекция наша специальность. Ты хотя бы придерживался скрытого модуля, хочешь, чтобы вся метапублика узнала, что у жены лауреата ноги ломит и сиськи разрываются? Ну вот! Ее Величество уселась, и нам можно... О-ох! Pauvre de toi! [Бедняжка! (франц.)] Заткнись! Господи, сколько брильянтов! А меха-то, меха, это что, соболь? Надо же, пропасть бедных животных постреляли, и вообще, не сравнишь с той милой, домашней церемонией, которую устроили в прошлом году Джеймсу и Тамаре в Осло... Ага, очень милой, особенно взрыв бомбы! Да ладно тебе, как будто не понимаешь, что я имею в виду! Там король, и тот был такой приветливый, земной, как все остальные... А эта толпа, ей-ей, ослепну, ничего подобного в жизни не видела -- mate-moi ca! [Убиться можно! (франц.)] Неужели это настоящие изумруды, надо поглядеть глубинным зрением... Боже Праведный, настоящие, вижу инклюзии, подумать только, величиной с каштан! Слышишь, дорогая, опять фанфары, как ни печально, придется снова вставать при входе героев. -- Нет-нет, мсье, вовсе не обязательно! -- раздался шепот справа. Люсиль удивленно повернулась: только что пустовавшее место справа теперь занял благообразный старичок в белом галстуке. -- На сей раз, -- тихо продолжал он, -- лауреатов приветствует стоя одна королева, тем самым признавая их в этот вечер равными себе. -- Как мило, -- пробормотала Люсиль. Под звуки духового оркестра в зал строем вошли лауреаты, каждый об руку с каким-нибудь шведским академиком, отдавшим ему свой голос. Люсиль зрелище показалось абсурдным: раззолоченный зал с мраморными статуями, тяжелыми портьерами, флагами, факелами, юная королева в сверкающем платье и диадеме, слова древней приветственной речи, а главное -- собственный муж, какой-то пришибленный, бесцветный рядом с блестящей валькирией (известным профессором психиатрии), которой надлежит представить его публике и произнести соответствующий панегирик. Люсиль скользнула взглядом по рядам почетных гостей, лауреатов прошлых лет, отыскивая среди них Джеймса Сомерледа Макгрегора и Тамару Сахвадзе, получивших Нобелевские премии Мира в 2002-м. Люсиль не посмела бы тревожить мужа в такой момент, а к ним обратилась без колебаний на личном модуле. Оба повернули головы к ложе, отведенной для близких родственников. Тамара ободряюще улыбнулась ей; Джеймс подмигнул и передал карикатурный умственный образ: оборванец с медалью Нобелевского лауреата сидит на углу заснеженной улицы и протягивает прохожим кружку для подаяний. Зазвучали аплодисменты. Герои церемонии склонили головы перед Ее Величеством и под музыку расселись. Председатель Нобелевского комитета взобрался на кафедру. -- Сегодня большой праздник для всех оперантов, не так ли? -- заметил сосед Люсили. -- Наконец-то ваш гениальный супруг получил заслуженное признание, а годом раньше -- двое его коллег. Да к тому же премию в области физики присудили профессору Сюн Пиньюну за его универсальную теорию поля. -- Наверняка он теперь гадает, есть ли кому-нибудь до этого дело, кроме горстки профессоров да разряженной толпы, -- вставил Джерри. Старик тихонько хмыкнул. -- Что, в вашей стране так плохи дела? -- Как везде, -- сказала Люсиль. -- Мне думается, нынешний широкий жест приобрел бы ещЕ большую ценность, если б у входа не стояли усиленные наряды полиции. -- Ну, мы ведь тоже проживаем в свободной стране, мадам. Однако хочу подчеркнуть, что очень и очень многие всем сердцем расположены к вам. -- Он слегка нагнулся к еЕ руке. -- Я -- доктор Паульсон, член Королевской академии наук. А вы, мадам, равно как и знаменитый доктор Трамбле, в представлениях не нуждаетесь. -- Куда мне до некоторых! -- со смешком возразил Джерри. -- Всем хорошо известно, что вы ближайший друг и коллега профессора Ремиларда. Ваши работы по принудительной технике являются краеугольным камнем, на котором другие исследователи воздвигли целое научное здание. Профессор Ремилард высоко оценивает вашу деятельность и не скрывает, сколь многим вам обязан. -- Наоборот, это я всем обязан Дени. -- Он перевел взгляд на сцену. -- Для меня большая честь, что он нашел применение моим скромным разработкам. -- Джерри и профессор Гленн Даламбер с самого начала были в одной команде с моим мужем, -- сообщила Люсиль. -- Кроме того, многие другие сотрудники Дартмута внесли посильный вклад в развитие метапсихологии. -- Она улыбнулась. -- Даже я. -- Однако самая трудная часть исследования -- его синтез, вы согласны? Ученые вносят свою долю в растущий организм познания, а потом один блестящий ум складывает все кусочки в последовательное логическое целое. -- В самую точку! -- заявил Джерри Трамбле. -- За то Дени сегодня и чествуют. Жаль, что с опозданием. -- Многие члены Комитета придерживаются такого же мнения, доктор Трамбле. Но моя родная академия весьма консервативный орган. Мы увенчиваем лаврами не столько за единичные открытия, сколько за многолетнюю плодотворную деятельность. -- Да будет вам! -- отмахнулся Джерри. -- Тут замешана политика, и вы это знаете не хуже меня. Основополагающая работа Дени -- "Метапсихология" -- была опубликована тринадцать лет назад. С тех пор он лишь разрабатывал тему. Его уже не раз выдвигали, а вы отбрыкивались, да и норвежцы десять лет тянули с присуждением премии Мира Джеймсу и Тамаре. И все почему?.. Потому что скандальные фигуры. Каждая собака знает, что они давно заслужили премию, но ваши политиканы боялись создать прецедент, отметив высшие умы. Такая же участь постигла и старика Сюна. Он два десятилетия корпел над своей теорией в Уханьском университете. Его ещЕ в восемьдесят восьмом выдвигали! Беда в том, что, когда операнты открылись миру, он последовал их примеру. Бедняга, он-то за что пострадал? За каплю телепатии да крохи творчества -- и говорить-то не о чем! А в остальном у него традиционный склад ума, сродни эйнштейновскому. Однако же его жалких метафункций оказалось достаточно, чтобы вся ваша академия от него нос воротила. Профессор Сюн Пиньюн нечестно играет, он супермозг, так ведь?.. На них начали оборачиваться, поскольку шепот Жерара Трамбле звучал все громче и яростней. Старый швед слушал, опустив голову. Взрыв аплодисментов возвестил окончание речи председателя. Джерри тоже умолк и откинулся на стуле, плотно сжав губы. Люсиль, протянув руку в перчатке, коснулась его пальцев. Остынь, Дон Кихот. А теперь Комитет расщедрился исключительно из чувства вины... операнты нынче в загоне, все нормальные вызверились на нас... Джерри, опять ты сместился с интимного канала! Умоляю, держи себя в руках! -- Как ни прискорбно, доктор Трамбле, но все, что вы сказали, правда. И мы, и норвежский Нобелевский комитет в случае с профессором Макгрегором и академиком Сахвадзе действительно попытались исправить положение. Мы крайне удручены проявлениями враждебности, обращенной против оперантов. Главным образом это от непонимания и страха. Но поверьте, наряду с нарастающими публичными демонстрациями нетерпимости люди доброй воли все больше ценят вашу деятельность! -- Хотелось бы верить! -- вздохнула Люсиль. На сцене член Королевской академии наук по-шведски превозносил талант Сюн Пиньюна. Закончив дифирамбы, он сказал старому математику несколько фраз по-китайски. Затем лауреат, одетый в строгий черный костюм с высоким воротом, поднялся, пересек сцену и склонил свою седую голову перед Ее Величеством. Настроив умственный слух, Люсиль и Джерри уловили обмен любезностями между лауреатом и юной королевой. -- Склоняюсь перед вами, королева Виктория Ингрид, не как перед особой, облеченной монаршими обязанностями, а как перед прекрасным живым смыслом великой нации, оказавшей мне такую честь. Королева протянула ему руку, глаза еЕ лукаво блестели. -- Поздравляю вас, профессор Сюн Пиньюн. Вот ваш диплом и медаль. Позже, когда мы с вами будем сидеть рядом на торжественном обеде, вы популярно изложите мне свою теорию. Если хоть что-нибудь пойму, я тоже охотно склонюсь перед вами. Старик довольно рассмеялся, отвесил ещЕ один поклон и возвратился на место под аплодисменты присутствующих. -- Прежде, -- прошептал Паульсон, -- бедняге пришлось бы два раза подниматься на сцену и спускаться. Первый раз для приветствия монаршей особы, а второй непосредственно для вручения. Но наш покойный король Густав упразднил этот обычай и посадил лауреатов на сцене. Все-таки шведы медленно прогрессируют вместе со всем остальным человечеством. Старые традиции уступают дорогу новым, как бы ни был мучителен процесс. Получил диплом лауреат в области литературы, потом в области химии, но Люсиль уже отвлеклась на свои мысли. Паульсон, конечно, прав: переходный период самый тяжелый. А вот прав ли он насчет того, что нормальные начинают понимать. С приходом к власти Баумгартнера гонения на оперантов усилились. Он ликвидировал мозговой трест, а теперь в Верховном суде ожесточенно дебатируется Акт Бенсона об исключении оперантов из правительственных учреждений. Такой закон противоречит Конституции, тут двух мнений быть не может... Выше нос, Люсиль, детка, справедливость восторжествует. Прости, Джерри, я понимаю, глупо здесь распускать нюни. Нобелевские премии повысят престиж оперантов и помогут нам сражаться с охотниками на ведьм, вот увидишь, Верховный суд вынесет решение в нашу пользу, ведь мы такие же граждане, они не в силах лишить нас всех гражданских прав. Ну почему, почему нормальные никак не возьмут в толк, что оперантность лишь относительное понятие? Ее семена заложены в мозгу каждого человека! Метафункции существуют и будут существовать, развиваться, охватывать все население. Они хотят вернуться к мракобесию, с таким же успехом можно запретить карие глаза! Они понимают, Люсиль, но боятся упустить власть... В такой ситуации мы тоже не должны сидеть сложа руки. Джерри, это что, ещЕ одна из еЕ великих идей? Между прочим, у неЕ есть имя. И тебе придется время от времени его употреблять, когда она станет моей женой. Знаю, ты не одобряешь еЕ идей, но она права в том, что единственный способ избежать подавления -- иметь сильные кулаки. И власть. Так у тебя с ней серьезно? Эмили дает мне развод. На прошлой неделе мне удалось еЕ уговорить. Вы с Дени были так взволнованы предстоящим действом в Стокгольме, что я не стал морочить вам голову своими делами. Мы расстанемся мирно. Дом в Хановере и дети останутся за Эм, она будет по-прежнему работать почасовиком на отделении. А я... я ухожу из Дартмута. Мы с Шэннон переезжаем в Кембридж. Когда зарубят Акт Бенсона, я буду баллотироваться в Конгресс. Боже! Оперантам есть что предложить нормальному обществу. Надо быть дураками, чтобы спокойно смотреть, как они ставят нам палки в колеса. Массачусетс -- родина охоты на ведьм! Оттуда мы и начнем свое великое сопротивление. Еще одна блестящая мысль Шэннон О'Коннор? Она тоже оперант... хотя и в небольшой степени. Ты уверен, что в небольшой? Меня лично берет сомнение... Джерри, прошу тебя, не объявляй об этом Дени как о свершившемся факте, прежде обсуди все с ним, с Тленном, Салли, Митчем, с другими... Ты нам НУЖЕН! Больше не нужен. Дени уже взял все, что я мог дать. И я желаю ему удачи. !!! -- Имею честь представить Нобелевского лауреата в области медицины, профессора Дени Ремиларда из Дартмутского колледжа -- Соединенные Штаты Америки! Пожилой шведский ученый легонько тронул еЕ за плечо, привлекая внимание к ярко освещенной сцене. Дени подошел к королеве и грациозно поклонился в пояс, как учила его Уме Кимура. Он заговорил, улыбаясь одними губами, -- взгляд оставался угрюмым. Ему вручили кожаный футляр с медалью, папку с дипломом, он вновь поклонился и вернулся на место. Люсиль изо всех сил хлопала в ладоши, хотя не услышала ни слова из того, что еЕ муж сказал королеве. Последнему лауреату воздали почести, одарили его овациями, и председатель кратко закрыл церемонию. Взревели фанфары, королева удалилась, оркестр исполнил бодрый марш Хуго Альвена. Снаружи уже выстроились колонны машин, чтобы везти лауреатов, родственников и других почетных гостей на торжественный обед в ратуше. Люсиль вдруг осознала, что щеки еЕ мокры от слез. -- Прости, Джерри, пойду попудрюсь, а то вид у меня... Она выпорхнула из ложи, оставив Трамбле наедине с доктором Паульсоном. -- Вы едете? -- вежливо осведомился Джерри. -- Нет, для меня на сегодня довольно треволнений. На прощание, доктор, примите добрый совет от старика. Джерри состроил мину заинтересованного внимания. -- Вам кажется, что Дени Ремилард не оценил ваших трудов по достоинству. Так это или нет -- не важно. Не позволяйте зависти и разочарованию подвигнуть вас на безрассудные поступки, которые могут навлечь беду не только на вашу голову, но и на голову ваших коллег-оперантов. -- Не понимаю, о чем вы, -- усмехнулся Джерри. -- Да вы, наверно, и сами не вполне понимаете. -- Работать с гением трудно. Я не виню вас за дезертирство. Вы решили, что в лаборатории у вас всегда будет конкурент и потому направляете стопы в другую сторону. Будьте осторожны. Вы заблуждаетесь относительно того, что вас использовали. Дени Ремилард этого не делал, а другие сделают. Лицо Жерара Трамбле окаменело. Он испытующе заглянул в серые глаза старика и в его ум, но наткнулся на нерушимый монолит. -- Я не надеялся отговорить вас, -- добавил Паулъсон. -- Но все же решил попытаться. Нынешний вечер я не скоро забуду... Прошу вас, предайте мои наилучшие пожелания мадам Ремилард... А ещЕ в порядке утешения я хочу сказать вам, что Сюн Пиньюн своим великим открытием тоже во многом обязан чужим идеям. Мысль об универсальной теории поля подал ему не кто иной, как ваш покорный слуга. Но это было давно. С тех пор я успел позабыть о своем увлечении высшей математикой. A bientфt [До скорой встречи (франц.).], доктор Трамбле. И он вышел из ложи. Чокнутый, подумал Джерри. Чокнутый и зловредный шведский старик! Небось каждый год выползает из щели, пытаясь кому-нибудь отравить праздник. Утвердившись в этой мысли, он отправился разыскивать Люсиль. 15 Чикаго, Иллинойс, Земля 27 февраля 2004 года Киран О'Коннор. Входи, Джерри. Я рад, что ты так скоро собрался. Я бы не стал мешать моим голубкам в разгаре медового месяца, если бы речь не шла о деле чрезвычайной важности... Ну что, Шэннон устроилась на новом месте? Жерар Трамбле. Дом полон декораторов -- малюют стены, настилают ковры. Вы дали мне приятную возможность хоть ненадолго удрать с поля боя. О'Коннор. А офис в Кембридже оборудовал? Трамбле. Да, вполне. Подыскиваю штаты. О'Коннор. Тут главное не торопиться. Откуда ты их набираешь? Небось из моей альма-мамы -- из Гарварда? Трамбле (смеется). Я баллотируюсь от демократов, сэр. О'Коннор. Неужто в университетской лиге ещЕ остались либералы? Ну давай, дружище, садись! И ради всего святого, не называй меня "сэр". Не хочешь "папой" -- зови Киром. Выпьешь чего-нибудь? В такую холодину не грех кровь разогреть. Трамбле. Благодарю вас... Кир. (Восхищенно озирается.) Бог мой, что за вид! А в ясную погоду... О'Коннор. Можно увидеть Милуоки. Теперь смога стало меньше. Единственное преимущество нехватки энергии. Скотч? Шерри? Кампари? Трамбле. Кампари с содовой, если можно. О'Коннор. Как тебе Маркизские острова? Трамбле. Фантастика, сэр... Кир. У меня отсутствует ВЭ, поэтому я не могу наслаждаться ментальными путешествиями. А настоящими на жалованье профессора-почасовика тоже не насладишься. О'Коннор. Ну, это дело поправимое. Трамбле. Благодарю вас. О'Коннор. Ложной гордостью не страдаешь? Добрый знак. Трамбле. Мы с Шэннон понимаем друг друга. Ее деньги являются средством для достижения нашей общей благородной цели. О'Коннор. Вот-вот, во имя вашей цели я и пригласил тебя сюда. Мы пока мало друг друга знаем. Вернее... ты меня мало знаешь. Я, признаться, следил за твоими политическими устремлениями ещЕ до того, как ты познакомился с моей девочкой, во время избирательной кампании демократов. Вас породнили партия, которая теперь, когда ты решил занять в ней подобающее место, делает очень много полезного. Трамбле. Я добился кое-какого успеха лишь благодаря советам Шэннон. К тому же она субсидировала кампанию. Акт большого мужества, в то время как вся страна знала, что еЕ отец выступает за Баумгартнера. О'Коннор. Шэннон взрослый человек и имеет право на собственные политические убеждения. Обладая весьма скромными метафункциями, она очень расстроилась, когда Баумгартнер развернул кампанию против оперантов, порвала с республиканцами в Иллинойсе и сделала свой выбор в пользу Кеннеди. А Нью-Гемпшир -- идеальное место для такого поворота. Трамбле. Не знаю. Чтобы действительно чего-то добиться на политической арене, необходим штат с большей численностью населения. О'Коннор (смеется). Прежде всего крепкие кулаки нужны! Можешь не продолжать, я сам родом из Массачусетса. Ты правильно решил сменить место жительства, Джерри, и я желаю тебе всяческих успехов... Но из пожеланий шубы не сошьешь, верно? Я намерен оказать тебе конкретную помощь. Не деньгами -- их у Шэннон больше, чем тебе понадобится, -- а людьми. Я порекомендую тебе двух лучших консультантов в стране. Лена Уиндхема -- менеджмент, маркетинг, и прочее -- и Невиля Гаррета, чье агентство осуществляет связи со средствами массовой информации для верхушек обеих партий. Трамбле. Кир... даже не знаю, что и сказать! О'Коннор. Просто скажи -- да. И они завтра же пошлют своих людей в Кембридж для координации твоей кампании. Трамбле. Ну... да, конечно! Господи, я и мечтать не смел... чтобы такой консерватор, как вы... но почему? Ведь не из родственных чувств? Все-таки я не совсем без мозгов... О'Коннор. Разве ты не читаешь моих мыслей, Джерри? Трамбле. Нет, сэр! Для нормального у вас самый загадочный склад ума из всех, какие мне встречались. А мы, операнты, не умеем читать мысли с той легкостью, какую приписывают нам нормальные. Это ещЕ одно недоразумение, которое необходимо устранить, если мы не хотим, чтобы антиоперантная истерия вылилась в национальную трагедию. О'Коннор. Полностью с тобой согласен. Ни экстремизм, ни фундаментализм не должны определять нашу политику в таком деликатном вопросе, как метапсихическая оперантность. Черт возьми, ведь моя девочка тоже принадлежит к "умникам"! Так неужели я стерплю, когда всякие полоумные фанаты называют еЕ и ей подобных прохвостами и служителями дьявола! Все-таки мы живем в Соединенных Штатах, а не в стране, где люди ездят на верблюдах и поклоняются аятоллам. Я сам был обеспокоен, когда во время последней кампании Баумгартнер занял антиоперантную позицию и поддержал законодательство Бенсона. Можно только благодарить Бога, что у Верховного суда хватило мозгов не вляпаться в это безумие. Трамбле. Но сенатор Бенсон долгие годы был вашим ставленником. О'Коннор. Теперь уже нет, клянусь небом! Он на старости лет совсем свихнулся. Именно он втянул Баумгартнера в антиоперантное движение. Сомневаюсь, что президент всерьез верит тем идиотским слухам, что про вас распространяют. Думаю, его просто дезинформировали, дали плохой совет. Трамбле. Однако занятая позиция помогла ему победить на выборах. Действовал ли он по убеждению или ради выгоды -- вот в чем вопрос. О'Коннор. Понимаю, понимаю, к чему ты клонишь. Нет, поверь мне, Баумгартнер не безнадежен. Если честно, Джерри, я не думаю, что Кеннеди этой осенью пробьется в президенты. Плохо ли, хорошо, но ещЕ четыре года нам придется быть под Баумгартнером. А ты, если войдешь в палату представителей, будешь иметь законное основание дать отпор антиоперантам. Баумгартнер -- мой приятель. Когда я говорю, он слушает! Согласен, в последнее время он несколько отбился от рук... но у нас есть возможность это исправить, коль скоро Верховный суд зарубил Акт Бенсона. Баумгартнер не дурак. Когда поймет, что благоразумно, а что нет, он изменит свои взгляды. Твое дело -- способствовать повышению престижа оперантов, с тем чтобы президенту ничего не оставалось, как откреститься от фанатиков. Трамбле. И вновь создать мозговой трест! О'Коннор. Гм... с этим бы я не торопился, Джерри. В бывшем тресте всем заправляли ученые, абсолютно не понимающие настроения масс. От них шел этакий элитарный душок, который американцы терпеть не могут. Когда Корленд стал претендовать, чтобы обычной совещательной комиссии придали статус чуть ли не кабинета министров, ей-Богу, это было смешно! А проводить закулисную кампанию за всеобщие метапсихические тесты со стороны Элен Моррисон и еЕ братии из Стэндфорда -- просто самоубийство, ведь младенцу ясно, что вся страна восстанет против них. Как только устранили ядерную угрозу, Психоглаз стал восприниматься скорее как зло, чем как благо. Ну скажи, я не прав? Американский эквивалент Двадцатого отдела КГБ!.. Трамбле. Если меня выберут, я буду продвигать программы использования оперантов только на благо нормального большинства. Никакого элитарного образования... никакой умственной полиции... сконцентрируемся на добрых метафункциях... на коррекции, например. Психоцелительство в действии! Вы что-нибудь об этом слышали? Нет? Ну ещЕ бы! Все фонды идут на ВЭ... а теперь и вообще всем метапрограммам урезали субсидии... и мое поле, принуждение... скажем, брать малолетних преступников и перевоспитывать их... странно... что-то г-голова к-кружится... О'Коннор. С тобой все в порядке, Джерри? Ты так побледнел. Трамбле. Не знаю, видно, грипп подхватил... В голове совсем пусто. О'Коннор. Джерри, что ж ты мне раньше не сказал? Тебе бы в постели лежать, а по моей милости ты потащился в такую даль! Трамбле. Да утром я... хорошо себя чувствовал... странно... О'Коннор. Не волнуйся, мой мальчик! Давай сюда стакан, так, расслабься. Закрой глаза и посиди минуты две. Закрой глаза. Отдохни, Джерри, отдохни. Трамбле. Отдохни... О'Коннор. Отдыхай, Джерри. (Нажимает кнопку внутренней связи.) Арнольд Паккала. Слушаю вас, сэр. О'Коннор. Мы с доктором Трамбле немного здесь задержимся, Арнольд. Вы все можете быть свободны. Паккала. Вас понял, сэр. О'Коннор (выждав). Джерри! Ты слышишь меня? Нет? Ты меня слышишь, Джерри? Трамбле. Да. О'Коннор. Хорошо, расслабься, дорогой. Закрой глаза и расслабься. Я выключу свет, а после ты откроешь глаза и посмотришь на меня, понял? Трамбле. Да... Боже! Краски, поющие краски, лиловое, солнечно-золотое, горьковато-сладкое облако... водные глубины, краски, вкусы, запахи... о Боже, амброзия... О'Коннор. Лети в эту глубину, Джерри! Я помогу тебе. Лети! Трамбле. КрасотакрасотаГосподиволшебноневероятно... Бог мой! J'ai besoin de toi... [Ты мне нужен.. (франц.)] О'Коннор. Ну конечно, я тебе нужен, а ты мне. Лети, Джерри. Лети. Трамбле. Кто ты, что ты, не покидай меня... О'Коннор. Je suis ton papa ta maman ton amour ton exstase! [Я твой отец, мать, твоя любовь, твой экстаз! (франц.)] Трамбле. Exstase! О'Коннор. Смотри на меня... Оттуда, из красочной глубины. Трамбле. Ярко, слишком ярко, свет режет глаза, Papa... О'Коннор. Вот, сынок, закрой глаза и почувствуй, какое утешение -- чернота. Я должен был увидеть тебя всего, Джерри, увидеть, насколько ты не похож на других, насколько ты лучше, чувствительнее, тоньше, образованнее всех, у тебя ум профессионального психолога, тебе ведомы тайны, скрытые от низших умов, да, сын, да, прекрасный мой, ты все поймешь, мне многое надо тебе показать, чтобы ты обрел то счастье, которого заслуживаешь. Трамбле. Papa, почему ты весь в черном? О'Коннор. Абсолют черен, а я пребываю в Абсолюте. Когда не было ни Солнца, ни Луны, ни Земли, ни планет, ни Вселенной, была только тьма, и в ней конечное спокойствие, оно воцарится снова. Трамбле. Тьма, кромешная, непостижимая, откуда все вышло и куда все уйдет... О'Коннор. Да, сын мой, теперь ты видишь форму в бесформенном, смысл в бессмыслице, источник жизни есть смерть, всякий свет гаснет с наступлением ночи. Абсолюта. Трамбле. Бога? О'Коннор. Бог -- это свет, и мы отвергаем его жгучую яркость. Трамбле. Нет, нет, нет СВЕТ ТВОРЕНИЕ ЖИЗНЬ РОСТ РАЗЛИЧИЕ УСЛОЖНЕНИЕ МЫШЛЕНИЕ СОПРИЧАСТНОСТЬ ЕДИНСТВО СВЕТ... О'Коннор. Подделка, жестокая шутка, розыгрыш -- они ведут лишь к боли. Бог приносит нам боль, мы рождены в ней, живем и умрем в ней. Бог заботится о своих творениях, делает так, чтобы всякий рост был неизбежно сопряжен с болью. Но есть тайный путь, я его знаю и делюсь с теми, кого люблю. Мы не создаем, а разрушаем, чернота дана нам по праву рождения, наша Черная Мать с огромным пустым животом, который вбирает нас... нам-дам-там-там-нам-дам-дам-там-нам... до полного изничтожения. Трамбле. Papa, papa, я не понимаю, я боюсь черноты! О'Коннор. Она страшна, лишь когда облетишь еЕ, а стоит погрузиться в неЕ -- и ты выучишься любить черноту. Трамбле. Но как? О'Коннор. Под сомкнутыми веками создай свою собственную черноту, следуй за мной, держись левой стороны, это старый забытый путь... Болезненный свет разлагает, а ты следуй за мной в черноту, и мы вместе познаем миг нетленной красоты, совершенства, счастья без границ. Все дороги ведут в пустоту. Трамбле. Я понимаю. Это истина. Я устал от боли. Покажи мне. Покажи, Papa! О'Коннор. Идем. О'Коннор. Джерри? Ты меня слышишь, мальчик мой? Слышишь? Трамбле. Боже! Кир? Что случилось? Я потерял сознание? О'Коннор. По всей вероятности. Как чувствуешь себя? Трамбле. В голове туман. Но в целом ничего. Вот черт, опять эти сволочи с Востока завезли к нам вирус... О'Коннор. Поедем домой. Я велю доктору Пристайну тебя осмотреть. Трамбле. Да нет, со мной все в порядке, честное слово!.. Вернемся к делу. Вы хотели, чтобы я провел закулисные действия в отношении президента Баумгартнера. Но вы же понимаете, что вновь избранный конгрессмен от оппозиционной партии не располагает практически никаким влиянием. О'Коннор. Ты не прав, Джерри. Он будет к тебе прислушиваться. Сделает все, чего ты хочешь, чего я хочу... Трамбле. Вы хотите, чтобы я его принудил? О'Коннор. Не люблю это слово. Не принудил, а убедил!.. Послание, которое ты ему передашь, крайне важно. Мы с тобой как раз его обсуждали, когда ты отключился. Помнишь? Мы хотим, чтобы Баумгартнер настаивал на утверждении антиоперантного законодательства. С Актом Бенсона покончено, но мы подготовим за кулисами другие законы, учитывающие наши интересы. Для ограничения деятельности оперантов. Кому, как не тебе, Джерри, предупредить страну об опасности, которую сулит оперантность? Ты же видел, как они строят заговоры, чтобы захватить власть... Тебе известно, к чему приводят амбиции злонамеренных умов... Известно, Джерри, не так ли? Трамбле. Да. О'Коннор. Президент Баумгартнер проявил излишнюю мягкотелость. Мы посадили его в Белый дом, а теперь, когда второй срок, можно сказать, у него в кармане, ублюдок начал забывать, кто его друзья, а кто враги! Он нормален, но ум его -- крепкий орешек. Он был космонавтом, президентом военно-промышленной корпорации, понимаешь, Джерри? Словом, привык сам принимать решения. Трамбле. А ваши люди с ним уже не справляются... О'Коннор. Верно. Придется тебе им заняться. Но операцию надо провести очень тонко. Постгипнотическая суггестия, игра на полутонах и все такое. Открытое принуждение прибереги на крайний случай. У него и мысли не должно возникнуть, к чему ты ведешь. И представиться надо очень искусно. На поверхности ты либеральный демократ, ратующий за права оперантов и других меньшинств. Трамбле. Понял. О'Коннор. Все понял, Джерри? Весь мой план? Его правоту, величие неизбежности?.. Трамбле. Да, да, oui, oui, mon cher Papa... О'Коннор. Вот и отлично. Бери пальто. Движение уже схлынуло, так что мы доберемся до дома без хлопот. (Нажимает кнопку связи с гаражом.) Фрэнк? Выведи, пожалуйста, мой "бентли". Благодарю. 16 Вашингтон, округ Колумбия, Земля 20 января 2005 года Телохранители спецслужб расчистили ей путь, и Нелл Баумгартнер ворвалась в Ротонду Капитолия. Опоздать на вторую инаугурацию мужа! О Господи, помоги! -- внутренне молилась она. Только не это... А еЕ новости! Как отреагирует Ллойд? Сказать ему сразу или подождать до церемонии приведения к присяге? Агент Расмуссен, держа еЕ под руку, проговорил: -- Все будет в порядке, миссис Баумгартнер. Председатель суда только поднимается на трибуну. Вы успеете. В огромном беломраморном зале ощущалась прохлада, несмотря на то что он был забит народом -- членами Конгресса, сотрудниками Белого дома, влиятельными республиканцами, личными друзьями и родственниками первой четы государства. Снаружи бушевала метель, поэтому впервые с 1985 года инаугурация проходила в закрытом помещении. Именно из-за погоды первая леди задержалась в аэропорту Рейгана. Она только полчаса как приземлилась в Вашингтоне, а несколько дней провела у постели своей двухлетней внучки Аманды Дентон. Когда они с агентом Расмуссеном достигли трибуны, сводный оркестр военно-морского флота уже гремел вовсю. Нелл внутренне собралась, глубоко вздохнула и лучезарно улыбнулась мужу. В его ответной улыбке чувствовалось облегчение. Ребенок поправится. Она смутно сознавала, что рядом люди -- вице-президент с женой, лидер сенатского большинства Бенджамин Скроуп, спикер палаты представителей Элия Скрэггс Бенсон, глава партии Джейсон Кессиди, а рядом с ним старый друг и помощник Киран О'Коннор с дочерью Шэннон и зятем -- конгрессменом Трамбле. Глаза Шэннон Трамбле полны тревоги. Неужели она слышала о болезни маленькой Аманды? Нелл Баумгартнер послала и ей обезоруживающую улыбку. Но в следующую же секунду забыла о Шэннон, поскольку ей вложили в руки Библию, которую она будет держать, пока президент произносит слова присяги. Главный судья Верховного суда торжественно выступил вперед. Президент положил левую руку на книгу, открытую на псалме номер восемь (этот самый псалом он читал много лет назад, когда впервые ступил на Луну), а правую поднял. -- Клянусь ревностно исполнять свой долг президента и по мере сил охранять и оберегать Конституцию Соединенных Штатов. Заиграл оркестр, и президент направился к трибуне, откуда произнесет инаугурационную речь. У неЕ оставались какие-то секунды, а она все ещЕ сомневалась: сказать ему или нет? Внутренний голос как будто нашептывал ей: промолчи, оставь все как есть... Но она знала, о чем собирается говорить Ллойд и не могла допустить, чтобы он произнес заготовленный текст, пребывая в неведении. Послышались заключительные такты марша. Она быстро подошла к нему, тронула за руку. Он оглянулся. -- С маленькой Амандой все в порядке, -- прошептала она. -- Неврологи в клинике Джона Хопкинса установили, что у неЕ нет никакой эпилепсии. Наша внучка, Ллойд, будет оперантом-метапсихологом. Слишком резкий выход из латентности и вызвал судороги. -- Они уверены? -- только и вымолвил президент. Нелл молча кивнула и отошла в сторону. Музыка смолкла. Все глаза устремились на президента. Он вдвое сложил листки, зажатые в руке, и сунул их в нагрудный карман. -- Друзья мои! -- начал он. -- Составленная мною инаугурационная речь потеряла всякий смысл... Позвольте поделиться с вами невероятной новостью, которую только что привезла мне моя жена Нелл... Он помедлил, провел рукой по лбу, публика удивленно зароптала. Но президент резко выпрямился и говорил уже без остановки в течение десяти минут. По завершении его речи в Ротонде мгновение царила тишина, затем раздались неловкие аплодисменты, перешептывание и все заглушили трубные звуки сводного военно-морского оркестра. Ну что, папа? -- спросила Шэннон. Все зависит от Джерри, будь он проклят, если подведет нас. 17 ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА Канун Дня Всех Святых, 2007 год Передо мною фото, освежающее память о той дате. Три маленьких чертенка, мои внучатые племянники Филип, Морис и Северен -- возраст соответственно десять, восемь и четыре, -- на нечетком снимке, сделанном их нянькой, великомученицей Айешей. Благодаря откровениям Призрака я в то время уже знал, что всем троим суждено стать магнатами -- основателями Консилиума, а благодаря его состраданию ещЕ не знал, что один из них погибнет, сражаясь за вывод человеческой расы из Галактического Содружества, в Метапсихическом Мятеже 2083 года... Но это уже другая история, она пока подождет. Сейчас я пишу о событиях, приведших к Вторжению, и о своей роли пешки в его осуществлении... Весь день моя книжная лавка подвергалась осаде полтергейстов, поскольку Хановер уже кишмя кишел потомками оперантов. Каждый канун Дня Всех Святых, по старой американской традиции, местных торговцев одолевали ряженые детишки, выпрашивающие подачку, лишь откупившись от них, бедняга избавлялся от страшных козней. Во времена моей молодости шантаж был довольно безобидным: намыленные окна, опрокинутые мусорные корзины, снятые с петель садовые калитки, гирлянды из туалетной бумаги на кустах, дорожки и крылечки, засыпанные светлячками и тухлыми яйцами... А в новый Век Разума канун праздника стал единственным днем в году, когда оперантные юнцы могли более или менее безнаказанно творить свои умственные фокусы. Сбросив узду родительского принуждения, напялив на себя что попало, сорванцы пускались во все тяжкие. В силу неписаного закона бесовские проделки лимитировались возрастным цензом -- до двенадцати лет, и никакая собственность не подлежала разрушению или приведению в негодный для дальнейшего употребления вид. В остальном никаких ограничений. Как я уже упомянул, мою лавку и в тот злополучный день не миновала горькая чаша сия. Книги прыгали на полках и валились на пол, витрины с образцами товара превращались неизвестно во что, в уголке юного читателя плясали стулья и столики, сворачивались ковры, извиваясь змеями на полу. Мой огромный кот Марсель с затравленным видом удалился в складские помещения, поскольку видеть не мог, как пища в его мисочке вертелась колесом, а из шерсти сыпались искры. У меня для задабривания краснокожих гангстеров было заготовлено блюдо со сникерсами, но зачастую, добрые детки, поблагодарив за угощение, уже на выходе откидывали ещЕ какое-нибудь пакостное коленце. Другое неписаное правило -- издевательства должны были закончиться к 22. 00. В будни я, как правило, закрывал книжную лавку раньше, но лишь безумец мог оставить помещение без присмотра в канун Дня Всех Святых. Помню, в тот год, перед десятью вечера я даже удивился, отчего сыновья Дени до сих пор не заглянули ко мне, но потом решил, что они, видно, приберегли меня на десерт, измыслив для старого дядюшки что-нибудь воистину ужасное. И в самом деле вскоре мои рецепторы напружинились. Я поднял глаза от каталога, и передо мной в окне замелькали рога, перемазанные киноварью рожицы и черные лохмотья злоумышленников. Дверь отворилась сама собой, угрожающе звякнул колокольчик, и три телепатических голоса пропели: Видишь, смерть с косой идет? Вот настал и твой черед! В белый саван завернут И под землю упекут! Приглушенное хихиканье все же прорвалось из ума четырехлетнего Севви. Хор смолк, и я увидел, как в дверь проникает вереница маленьких, белых, скользких существ -- они передвигаются, пищат, расползаясь по всей лавке. И естественно, тут же последовало музыкальное сопровождение: Выползают червячки! Выползают червячки! Заползают под очки И играют в дурачки. Под землей теперь твой дом, Обрастешь зеленым мхом, Пропитаешься дерьмом И не жалуйся потом! Три бесенка, пасущих свое мерзкое стадо, с криками и смехом ворвались внутрь. -- Кошелек или жизнь, дядя Роги! Книги вновь начали танцевать фанданго. Ящик старого кассового аппарата со звоном выскочил; купюры и мелочь разлетелись фонтаном и засыпали извивавшихся на полу червячков. -- Прекратите! -- взвыл я. -- Обещаешь научить нас ругаться по-французски? -- Jamais! [Никогда! (франц.)] Выползают червячки! Выползают червячки! -- Ну ладно, -- зловещим шепотом произнес я и полез в карман брюк. -- Есть только один выход из положения. Берегитесь! Берегитесь, разбойники! Сила Большого Карбункула обрушится на вас! Я вытащил ключи за цепочку, мраморно-красный шарик в металлической оплетке зазвенел у меня в руках. Используя старый психокреативный трюк, всегда восхищавший детишек, я сделал так, чтобы брелок засверкал. Одновременно обхватил три маленьких умишка силой своего взрослого принуждения и с помощью психокинеза парализовал двигательные центры ползущих червяков. Мальчишки завизжали, высунули языки, выпучили глазенки посреди размалеванных лиц и один за другим попадали на пол, держась на безопасном расстоянии от денег, перемешанных с непонятными белыми тварями. Я размахивал над ними Большим Карбункулом, словно coup de grвce [Перстом Божиим (франц.).], потом засмеялся и отставил принуждение. Племянники весело запрыгали, а я велел им обождать, пока заряжу видеокамеру. Они встали в позу, состроили рожицы, и я их запечатлел. -- Давай посмотрим, давай посмотрим! -- закричали они и устремились было в мой кабинет, но я их остановил строгим окриком: -- Стоп! А кто будет убирать вот это безобразие? Маленький Северен подкупающе улыбнулся. -- Дядя Роги, да это же просто порезанные спагетти. Правда, похожи на червяков? -- Правда! -- вздохнул я, подумав о том, сколько моих коллег стали жертвами подобного обмана. -- Пошли, посмотрим кассету, -- сказал Филип. -- Только быстрей, дядя Роги, -- предупредил Морис. -- А то мама нас убьет, если мы не вернемся к десяти домой. Я достал пластиковый пакет и швабру. -- Сперва соберите ваших червячков и деньги. А когда придете домой, рассортируете, отчистите и все до последней монетки мне вернете. Зазвонил телефон. Погрозив бесенятам, я снял трубку. Дени решил не полагаться на мою телепатию. -- У нас плохие новости... Нет-нет, -- поспешно добавил он, -- никто из близких не пострадал. Но тебе лучше поскорей прийти к нам домой. Новое развитие событий обернулось принудительным выпадом, похожим на недобрую шутку. -- Дети здесь. Я приведу их. Я повесил трубку и телепатически окликнул: Оставьте! Бросьте эти макароны, мы идем домой. Они сразу поняли, что я настроен серьезно и превратились из маленьких дьяволов в послушных оперантных мальчиков. Я выключил свет, запер лавку, мы свернули за угол на Саут-стрит и прошли квартал до их дома. Ряженых детей на улице уже почти не осталось. Мы быстро миновали библиотеку, где перед входом красовалась экспозиция вырезанных тыкв -- творчество хановерской молодежи. Возле дома Дени и Люсиль я с удивлением обнаружил пять припаркованных машин. Мы поднялись на крыльцо, дверь отворилась; нянька Айеша Эль-Джоали, сильная субоперантка, -- повела детей наверх, а мне мысленно передала приглашение присоединиться к остальным в гостиной. Почти вся Группа была в сборе. Гленн и его жена Колетта, Салли и Гордон Макалистер, здоровяк Эрик Бутен, после ухода Трамбле занявший место начальника отдела общественных связей, уселись вокруг столика с разложенным атласом и тихонько переговаривались. Дени, Туквила Барнс и Митч Лозье сидели рядышком в креслах, принесенных из столовой, и за спиной у них стояла Люсиль. Мужчины пребывали в состоянии внетелесного транса. Настенный телеэкран работал с выключенным звуком и представлял расплывчатую картинку какого-то города, снятого с воздуха. Часть городских зданий была объята пламенем, другую окутывали облака дыма. -- Бог мой, что стряслось?! -- вскричал я. Люсиль приложила палец к губам и кивнула на внетелесников, занятых дальним созерцанием бедствия. Алма-Ата, мысленно сказала она. И другие города тоже. В советской Средней Азии началась гражданская война, развязанная силами извне. Первый удар нанесен по Алма-Ате из-за еЕ университетского корпуса оперантов. Тамара!.. В безопасности. После конгресса в Монреале она с тремя детьми и Петром заехала погостить к Джейми в Эдинбург... Слышал, Тамарин средний сын Илья и Кэти Макгрегор на прошлой неделе объявили о своей помолвке? Нет. Представь себе, так вот, жених и невеста отправились на Айлей навестить бабушку Джеймса, ей девяносто шесть лет, и там застряли. Они уже два дня назад должны были улететь, сам Бог их удержал... Но другие... весь цвет советской метапсихологии... Ох, Роги, там собралось так много МИРОЛЮБЦЕВ, высших умов, а вся университетская территория в вихре огня. Барнс сканирует еЕ, и мы так боимся!.. Который час теперь в Алма-Ате? Раннее утро. Все вышли на улицы, и тут налетели самолеты из Пешавара, а советские мусульмане-саботажники указывали им путь радарами. Конечно, Москва их перехватила, но слишком поздно, мусульманские пилоты уже творили свой намаз... Туквила Барнс, американский абориген, без сомнения, самый талантливый адепт ВЭ из всей Группы, открыл глаза и тихо застонал. Люсиль бросилась к нему. Лицо у него было пепельно-серое, черные глаза подернуты пеленой слез. Он выламывал пальцы, словно чувствовал приближающийся эпилептический припадок. Я подошел и помог Люсиль его держать, а Колетта Рой ввела ему что-то в мозг. Когда лекарство подействовало, он скрючился и чуть не грохнулся на пол, к счастью, он довольно хрупкого телосложения, потому я легко подхватил его и уложил на кушетку. Кто-то принес плед, Колетта подложила ему под голову подушку. Все мы стояли и ждали, когда он вынырнет из прострации. Впрочем, его рассказы никому и не были нужны. Из потрясенного ума выплывали образы катастрофы в жутком психическом увеличении. По всему дому раздавались отчаянные крики маленьких Ремилардов и жалобный плач двухлетней Анны. -- Черт! -- прошипел Гленн Даламбер, наклоняясь над Туквила и кладя руку ему на лоб. Гленн -- самый сильный принудитель в Группе, конечно если не считать Дени, и едва он овладел умом адепта ВЭ, затянувшая его пелена кошмара начала постепенно рассеиваться. -- Все! -- объявил Гленн. -- Люсиль и Колетта, позаботьтесь о детях. Барнс медленно открыл глаза и уже спокойно проговорил: -- О'кей... Гленн отпустил мозговую хватку. Салли Дойл подала ему стакан воды. Барнс мотнул головой. -- Не надо, а то могу сблевать... Боже мой, трудно себе представить, чтобы кто-то из них уцелел. -- Они сбрасывали ядерные бомбы? -- спросил Эрик Бутен. -- Нет. Обычную тяжелую взрывчатку, но самую современную. Алма-Ата не такой уж большой город. Одиннадцать самолетов пролетели -- и хватит с него. Университет разрушен. Никто ничего не сказал -- ни вслух, ни мысленно. -- Ладно, полежи, обратился Гленн к Барнсу -- Подождем, пока не вернутся Дени и Митч. Дени совершает общий облет, а Митч решил проверить, что делается в Кремле. Советские информационные агентства сообщают, что весь проклятый Среднеазиатский регион вспыхнул одновременно. Вооруженное восстание. Власти, по их словам, контролируют ситуацию, однако минут двадцать назад по Си-эн-эн передали, что иранцы ведут массированное наступление с воздуха на нефтеперерабатывающие предприятия возле Баку, в районе Каспийского моря. -- Их поддерживают наземные силы, -- добавил Дени. Все головы повернулись нему. Он поднялся со стула. Лицо бледное, нахмуренное, губы сжаты, но острый, пронзительный взгляд говорит о том, что мой племянник полностью владеет собой -- как физически, так и духовно. Он прошел к камину, зажженному по случаю праздника, и вытянул руки над огнем. На каминной доске были расставлены резные тыквы и соломенные куклы. -- Сначала я совершил большой облет по сорок пятой параллели, -- сообщил он, глядя на языки пламени, облизывающие груду поленьев. -- Пытался локализовать сильные эмоциона