то плеснул ей в лицо холодной водой. Вода попала ей в рот, Пакс подавилась, попыталась откашляться и не смогла. Прежде чем она окончательно отключилась, с нее сняли несколько звеньев цепи и стали наблюдать за тем, как она станет сопротивляться оставшемуся весу. Когда и эта тяжесть измотала ее вконец, были сняты еще несколько звеньев. Больше всего Пакс хотелось уснуть и чуть-чуть отдохнуть от этого кошмара. Но с таким грузом на груди и на животе ни о каком сне или забытьи речи быть не могло. Стоило ей чуть забыться, как дыхание останавливалось. И вновь она потеряла счет времени, совершенно не представляя, сколько тянутся эти мучения. Ей казалось, что от одного с невероятным трудом дающегося вдоха до другого проходит едва ли не час. Она слышала голоса, чувствовала, как жрецы играют с нею на потеху публике, то добавляя веса, то снимая часть звеньев с ее груди и живота. Время от времени они начинали колоть ее остриями кинжалов, хлестать по ногам и рукам плетьми, плевать ей в лицо, пытаясь добиться хоть какой-то реакции. Она была способна думать лишь о воздухе, желать лишь воздуха. Она боролась за каждый вдох, а камень и металл, лежавшие на ней, слишком быстро выдавливали из ее груди с таким трудом добытый воздух. В те минуты, когда сознание не отказывалось служить Пакс, она не раз и не два вспоминала о том, как раньше переносила выпадавшие на ее долю арест или плен. В ту ночь, которую она провела в карцере в роте герцога Пелана, она так жалела себя, страшась, как самого страшного наказания, гнева Стэммела. Боль казалась ей настоящей и нестерпимой, страх - абсолютно обоснованным... Сейчас Пакс прекрасно понимала, что это были совершенно детский страх и боль ребенка, которого отшлепали за проступок. Ребенок, растерявшись и не понимая взрослой жизни, не верит в то, что боль скоро пройдет, а родители рано или поздно перестанут сердиться. Он при этом искренне уверен в том, что его страдания неимоверно тяжелы. Взрослые разбираются в этом уже лучше. Повзрослевшая Пакс пожалела ребенка в самой себе, вспомнив, как она, замерзшая и испуганная, сидела в темном карцере, похоронив раз и навсегда надежду стать настоящим воином. А потом - каким жестоким показалось ей наказание, которое понес Коррин! Много дней после этого она вздрагивала, представляя на себе удары хлыстом и позор перед строем. С нее хватило и того, что ее вывели на плац перед всей ротой без одежды. Так, постепенно в ней выковывалась солдатская выносливость, умение переносить боль и преодолевать страх, заменяя его злостью, стремлением к победе и надеждой на отмщение. Этот праведный гнев сослужил ей хорошую службу в противостоянии силам Синьявы, по крайней мере так ей тогда казалось. Стремясь отомстить за погибших друзей, она сделала то, что в другой ситуации оказалось бы не под силу обычному человеку. Зато в Колобии тот же самый гнев навлек на нее страшную беду. Она слишком хорошо помнила то состояние - черную ярость, граничащую с безумием, куда менее невинное чувство, чем паника избитого новобранца. Но, в конце концов, под этой яростью скрывались те же самые детские страхи, спрятанные, хорошо замаскированные, но так и не подавленные до конца. И опять Паксенаррион видела себя такой, какой представляла в детских мечтах. Она скакала на прекрасном коне в сверкающих доспехах и с мечом в руке. Боль и удушье заставили образ померкнуть. Ей удалось разглядеть тень, отбрасываемую прекрасным всадником, тень, сотканную из страхов, которые и породили этот исполненный силы и уверенности в себе образ: отчаяние, унижение, боль, смерть в одиночестве или в окружении врагов, а дальше - пустота, бесконечная пустота. Она всегда боялась этого и творила из этих страхов мечту - о власти, о свободе, о непреодолимой силе и храбрости. Она заставила себя поверить в то, что ей не придется пережить ничего из того, что так ее пугало, ибо ей суждено было стать героем, побеждающим всех врагов, героем, который выше любого страдания. И вот она лежит, связанная по рукам и ногам, истерзанная, беспомощная, перед врагами, которые наслаждаются ее болью и страданиями. По их словам, это прекрасный пример власти Лиарта. Для них она - замечательная возможность вложить еще больше страха и ненависти в своих последователей, доказательство тому, что победа света - лишь обман. И нет у нее ничего, что она могла бы противопоставить лживым речам служителей зла: нет ни силы, ни сверкающего меча, ни горячего коня, ни возможности защитить даже саму себя. Потом образ ее мечты перестал дрожать и расплываться в дымке. Пакс яснее прежнего увидела паладина на сверкающем коне. В конце концов, никто на свете не хочет страданий, не хочет стать жертвой заговора черных сил, жертвой предательства, никто не желает ни себе, ни кому-либо из близких таких мучений, какие выпали на ее долю. Ее детские страхи, пусть и оставшиеся с нею на всю жизнь, ничем не отличались от страхов, испытываемых другими. Людям свойственно бояться боли, одиночества и отчаянной тоски, точно так же, как им свойственны тяга к деньгам, к комфорту, желание любить и быть любимыми, простое желание по вкусу посолить пищу. Это Пакс осознала, живя у киакдана. А сейчас, на пороге смерти, она в конце концов признала за собой право испытывать эти человеческие страхи. Она поняла, что не должна отрицать их в себе, а должна лишь побеждать, преодолевать их в глубине своей души. И в этом - Пакс не могла не понимать - мечта сбылась полностью. Она реализовывалась не в преодолении сугубо эгоистического страха за себя и стремлении защитить только себя саму, но создавалась постепенно с целью выступить на стороне добра, защищая других. И за эту мечту, как бы далека и недостижима она ни казалась в эти страшные минуты, стоило еще побороться до последнего вздоха. Прекрасный образ непобедимого героя вовсе не уводил сознание от страха, как типичная мечта о власти и силе, но в ее случае уже исполнившаяся мечта в жизни Пакс вновь обращала ее к тому самому страху. Вся ее жизнь, весь узор, раскрашенный яркими красками, был похож на прекрасную песню, на символическое дерево жизни, о котором рассказывал ей киакдан под кронами священной рощи. Корни этого дерева уходили в толщу страхов; отчаяния, набирались сил в смерти друзей, опутывали кости павших, впитывали в себя пролитую кровь. А где-то высоко-высоко наверху сверкали на солнце мирные весенние листочки и яркие лепестки цветов. И чтобы стать такой цветущей веткой, непременно нужно питаться теми же самыми страхами. А значит, уметь находить их в себе, направлять и использовать себе во благо, но не отвергать и не отбрасывать. Эти мысли привели ее к видению нового образа. И Пакс не узнала себя. Кто она теперь? Какая она? Этого она не смогла бы сказать даже самой себе. Словно несколько четко очерченных "я" появились в ее внутреннем мире, таинственным образом разделенные и в то же время неразрывные. Пленница своего терзаемого тела, она оставалась все тем же ребенком, воспринимавшим каждую новую пытку как волну невыносимой боли, каждый стон, вызываемый этой болью, - как новое унижение. Опытный, много повидавший на своем веку солдат с сочувствием смотрел на это тело, которое постепенно отступало под натиском истощения и невыносимой боли, как сдавалось бы любое тело: чье-то чуть раньше, чье-то чуть позже. И не было никаких оснований стыдиться ни своей беспомощности, ни каких бы то ни было звуков, издаваемых под пыткой, ни запаха, исходящего от истерзанного тела. Такое могло случиться с кем угодно, и Пакс с чистой совестью могла сказать, что никогда не насмехалась над страданиями других и не хвасталась, что на месте другого смогла бы продержаться дольше или лучше. Этот закаленный в боях солдат требовал от нее лишь одного: терпеть, пытаться сберечь силы и пусть даже погибнуть, но до последней секунды сохранить надежду на то, что удастся отомстить и прихватить с собой на тот свет хотя бы одного врага. Но в то же время Пакс понимала, что появился в ней еще кто-то: она сама, но совершенно новая, отказавшаяся от вечной солдатской тактики выжидания, накопления злости, стремления отомстить. Это ее новое "я" заглядывало в собственные страхи, в свою же боль и пыталось найти нити, связывавшие ее с теми, кто собрался вокруг, по крайней мере с теми из ее мучителей, кто выглядел не довольным, а испуганным, с теми, кто не был потерян окончательно для сил добра. В редкие минуты передышки, когда жрецы отвлекались от издевательств над нею, чтобы обратиться к своим последователям, или когда, приведя Пакс в чувство, готовили инструменты для новых пыток, она, к своему удивлению, ощущала себя абсолютно спокойной. Разумеется, ни боль, ни страх никуда не исчезли. Но она не чувствовала себя обязанной реагировать на них так, как раньше. В ней не осталось ни злости, ни ненависти, ни жажды мести - ничего, кроме жалости к тем, кто находил происходящее забавным, и тем, кто не понимал, зачем он здесь находится, но не мог найти в себе храбрости воспротивиться или просто уйти. То, что с нею случилось, могло случиться. Все, чего она боялась, все, с чем боролась, взяв в руки оружие, - все это навалилось на нее непреодолимой тяжестью и... и она смирилась. Смирилась не потому, что это было справедливо: такой кошмар не мог быть порождением справедливости. Смирилась не потому, что заслужила это: никто, ни один человек не заслуживал такого насилия над собой. Смирилась она потому, что смогла смириться, будучи такой, какой она была. Это смирение разрушало власть зла над нею и над другими, доказывая на примере ее истерзанного тела, что сила страха коренится в самом страхе, что еще большая сила может, питаясь от тех же погруженных во мрак корней, найти путь к свету. Этот покой, это смирение создали вокруг себя небольшой островок мира в море насилия и жестокости. Сначала это заметили только жрецы, которые обрушили всю свою ненависть и злобу на крошечный клочок инородного в их святилище светлого спокойствия. Но оно не было ни стальным листом, который можно было бы согнуть или пробить другой сталью, ни стеклом, которое можно расколоть, а походило скорее на застывший на одном месте мощный поток, исходивший от неровного ритма едва бьющегося сердца Паксенаррион и даже от ее стонов. Спокойствие распространялось все шире и шире. Оно лилось из глаз, в которых не было ненависти к тем, кто плевал ей в лицо или пробовал на вкус ее кровь; из голоса, который, вырываясь из ее окровавленного горла, рождал лишь стоны и слова молитвы, а не проклятия в адрес своих мучителей. Те, кто в изумлении смотрел на нее, не могли не видеть ран: они видели, как эти раны появлялись на теле Паксенаррион, они сами делали их более болезненными. Все видели кровь, чувствовали ее запах. Многие из них познали ее соленый вкус. Все ощущали удушливый запах горелой человеческой плоти. Все видели, как появляются на теле пытаемой все новые и новые раны и как жрецы ковыряют клинками и каленым железом в старых, заставляя их вновь кровоточить. Все видели, как умирала девочка-служанка. Все видели исполосованного кнутом и истекшего кровью мальчика. Все присутствовали при поругании девственности и видели, как надругались над старыми солдатскими шрамами, покрывая их свежей кровью. Все, все слышали, как стонет паладин, как и обещали им жрецы. И все же... Они не чувствовали ее ненависти. Они не чувствовали ее страха. И когда ей удавалось произнести несколько слов, она говорила о том, что воля Великого Господина в конце концов восторжествует. Жрецы в ответ кричали, угрожали ей, обещали все более страшные пытки, но все их угрозы разбивались о стену спокойствия и убежденности пытаемой ими женщины. Это спокойствие растекалось все шире и шире по залу, как незаметно выходит из берегов и разливается по окрестным берегам вдруг переполнившийся водой ручей по окончании сухого сезона, когда проходят первые дожди. Один за другим те, кто собрался в зале, прекращали издеваться над Пакс или, понукаемые жрецами, делали это все с меньшей охотой. Она была столь слабой и столь беззащитной, столь истерзанной, что... что они вдруг представили себе сестер, подруг, матерей - всех, кого они знали и кто мог оказаться на ее месте. Когда они пришли в этот подземный черный зал, то думали, что им доставит удовольствие увидеть паладина - не гордого и могущественного, на прекрасном коне, а униженного и измученного. Но почти все они знали, кто такая Пакс, знали, что ей пришлось пережить. По крайней мере всем была известна ее история, начиная с того года, когда ей пришлось покинуть Фин-Пенир и жалким трусом, убогой нищенкой ходить по городам и деревням, боясь даже попросить себе кусок хлеба. Все знали, что она родилась в бедной семье простого крестьянина. Какой же был смысл в том, чтобы унизить дочь пастуха, которая к тому же уже познала весь возможный стыд и унижения? Кое-кто из присутствовавших раньше был солдатом. Им не нужно было объяснять, откуда на теле мучимой женщины множество шрамов: мало на ком из них не было таких же, общих для всех солдат ран, полученных за годы тяжкого ратного труда. Эти люди понимали, что они не станут храбрее, не докажут свою доблесть, переломав кости связанному по рукам и ногам такому же солдату, как и они. А те, кто поначалу хохотал, глядя, как происходит поругание девственности, и даже многие из тех, кто присоединился к этому с охотой и удовольствием, теперь переводили взгляд с того места, где еще недавно лежала мертвая служанка, в тот угол, где по-прежнему валялось тельце истекшего кровью, истерзанного кнутом ребенка. При этом они ощущали что-то похожее на стыд - за себя, за то, что они могли поставить удовлетворение своей похоти в ряд с другими адскими издевательствами над людьми. Все понимали, что Паксенаррион не представляла для них никакой опасности. Многие задавались вопросом, почему они решили, что им нужно ее бояться и за что-то ей мстить. Паладины никогда не обижали беззащитных и не нападали на безоружных, а опасность... опасность исходила от кого-то другого и... и похоже, от тех, кто избрал для себя символом рогатый круг Лиарта, от тех, кто с восторгом орудовал шипастым кнутом и раскаленными цепями. Мало-помалу настроение собравшейся в подземелье толпы стало меняться. Почувствовав, что нестойких подданных начинают мучить сомнения, жрецы не могли не попытаться пресечь опасные мысли в зародыше. Но страх перед ними не помог восстановить былое настроение толпы. А когда жрецы занесли клинки над далеко не случайно выбранными жертвами, жажда крови и звериный восторг при виде чужих страданий сменились в душах большинства присутствовавших внутренним смятением и каким-то неясным, еще не оформившимся сочувствием к жертвам. Час шел за часом, сгоревшие факелы меняли на новые, день сменялся ночью, ночь переходила в новый день. Постепенно многие из тех, кто пришел в храм Лиарта убежденным в правоте темных сил, к собственному удивлению, стали смотреть на мир совсем по-другому. Пакс едва ли смогла бы уловить это изменение в настроении и мыслях тех, кто пришел посмотреть на ее мучения. В те редкие минуты, когда она приходила в себя, она вынуждена была собирать в кулак всю волю, чтобы сохранить верность не только своим богам, но и самой себе, своему былому "я". Иногда силы оставляли ее, и она чувствовала, как ее душа погружается в отчаяние, смешанное с отвращением, презрением к самой себе. В эти минуты она старалась сосредоточиться на том, чтобы изгнать из себя гнев и ненависть, принимая боль как неизбежное испытание, как часть некогда избранного ею пути. Когда ей начали ломать пальцы - фалангу за фалангой, кисти - кость за костью, запястья, она изо всех сил стремилась подавить в себе страх остаться калекой. До этого мгновения она цеплялась за надежду, что, если ей удастся выжить, она по крайней мере рано или поздно залечит ожоги и раны и будет способна держать в руках оружие. Теперь она поняла, что на это надежды нет, но осознала также и то, что если ей удастся пройти через эти адские муки и выжить, ей будет дано большее, чем просто способность держать в руках меч: она сможет жить и быть паладином Геда, если сможет хотя бы дышать, в то время как вполне могла бы дожить до глубокой старости целой и невредимой и остаться никем. Выбор был сделан ею когда-то давно. Она сама выбрала свою судьбу, сама добивалась всю жизнь того, чего сумела добиться, и никто, кроме нее самой, не мог заставить ее отказаться от этого выбора. Изнасилование, чего раньше она боялась как совершенно неведомой ей боли и унижения, оказалось ничем не страшнее любой физической боли. Она ничего не потеряла, ибо ничего не имела: никогда не рассчитывала на получение удовольствия от своего женского тела, никогда не задумывалась над тем, что физическая близость может быть венцом внутренней близости двух людей. В очередной момент беспокойного забытья Пакс показалось, что сама Алиания явилась к ней со словами утешения и поддержки, но что в те минуты было рядом, а что лишь привиделось в кошмарном бреду, - этого Пакс определить не смогла бы. Все, начиная от боли и кончая видениями, перемешалось в ее сознании, проникая сквозь полуразмытую границу между чудовищной реальностью и потусторонним миром. В очередной раз стражники подняли Пакс на ноги, чтобы ее было видно со всех концов зала. Помещение было набито людьми до отказа. Видимо, все понимали, что дело подходит к концу. По команде жрецов стражники швырнули Пакс на пол. - Признаешь ли ты власть нашего Повелителя над собой? - спросил ее один из жрецов, приподняв носком сапога голову Пакс, чтобы видеть ее лицо. - Я во власти Геда и Великого Господина, - с трудом размыкая губы, произнесла Пакс. К невероятному ее изумлению, голос ее прозвучал куда громче и четче, чем она могла предположить. - Ты ни на что не годный кусок истерзанного мяса! Ты отдана в жертву нашему Повелителю, как он того и пожелал, - ледяным голосом сказал жрец. - Если ты сейчас же не признаешь его своим господином, тебя ждут раскаленные камни. Пакс молчала. - Что, захотела стать беспомощной калекой? - усмехаясь, спросил ее жрец. - Нет, - ответила она, - я хочу быть паладином Геда. - И вновь она почувствовала едва заметное прикосновение к голове, после чего словно невидимая, зыбкая, но в то же время прочная пелена отделила от нее ее боль. Чтобы скрыть досаду, жрец изобразил усмешку и пнул Пакс сапогом в лицо. - Паладин Геда? Ты, видимо, совсем помешалась от боли, мешок с костями и кровью! Ну что ж, получай то, что заслуживаешь, паладин Геда. Я тебя предупредил, но ты сама выбрала себе путь. Взрыв боли прокатился по ногам Пакс и по всему ее телу, когда ей в коленные сгибы положили раскаленные камни и связали согнутые ноги ремнями. Она сжала кулаки, забыв о том, что кости на руках у нее переломаны, но даже эта боль не смогла заглушить ту, что шла снизу, от ног. Теряя сознание, Пакс лишь стискивала зубы, чтобы меньше стонать. - Ну что ты теперь скажешь, паладин? Где твой защитник обиженных и униженных? - Жрецы схватили ее с двух сторон и поставили на колени, так, чтобы на сжигаемые суставы приходился вес ее тела. - Все в воле Великого Господина, - прохрипела Пакс. - Гед поддержал меня. Я не сдалась. Я все выдержала. Стоило жрецам отпустить ее, как Пакс повалилась на пол, желая лишь одного - упасть в какую-нибудь бездонную пропасть и разбиться. Стражники вновь подняли потерявшую сознание Пакс и удерживали ее на коленях в вертикальном положении, чтобы толпа зрителей могла ее видеть. В зал потянуло запахом горелого мяса, и толпа зашевелилась, уже не вслушиваясь в очередную проповедь жрецов. Все переглядывались, молча, одними глазами спрашивая друг у друга: "Что она имела в виду, когда сказала: „Я все выдержала?"" Голова паладина бессильно свесилась на грудь. Из зала было видно только кровоточащее клеймо Лиарта на лбу Пакс. По команде жрецов стражники развернули ее спиной к зрителям. Один из жрецов разрезал ремни, связывавшие ей ноги, и голени Пакс безжизненно упали на пол. Длинными щипцами жрец вырвал камни из прожженных ими ям вместе с клочьями пригоревшей к ним кожи. Зрители замерли. Паладин не двинулся и не издал ни единого крика. "Наверное, несчастная умерла от боли", - подумали те, кто еще недавно жаждал понаблюдать за ее мучениями. На этот раз все стояли неподвижно и чего-то ждали. Затем стоявшие в первом ряду увидели что-то такое, от чего, не веря своим глазам, попятились и даже попытались спрятаться за спинами других. Увидели же они вот что: там, где по всем законам должны были оказаться выжженные вместо сухожилий и суставов дыры с обгорелыми кровоточащими краями, оставалась здоровая чистая кожа без единого шрама или даже намека на ожог. Увидев реакцию зрителей, жрецы развернулись, посмотрели на ноги Пакс и в изумлении уставились друг на друга. Одна за другой затягивались у них на глазах другие раны на теле Паксенаррион. Палец за пальцем ее изуродованные руки вновь обретали прежнюю форму. Державшие Пакс стражники испуганно выпустили ее из рук и отбежали на несколько шагов. Пакс, по-прежнему неподвижная, рухнула на пол. Один из жрецов, хрипло прокричав проклятие, занес над ней свой кнут, взмахнул им, но удар почему-то миновал тело пленницы и пришелся прямо по доспехам самого жреца. Второй жрец выхватил кинжал с зазубренным лезвием и занес его над спиной Пакс. Ко всеобщему изумлению, клинок остановился в нескольких дюймах от ее тела, словно наткнувшись на невидимую стену. Лезвие изогнулось и со звоном сломалось пополам. Пакс по-прежнему лежала неподвижно, и на ее теле не появилось ни единой новой царапины. В зале воцарился хаос. Те, кто стоял в задних рядах, хотели увидеть, что происходит впереди, на помосте. Те, кто уже все видел, мечтали лишь о том, как бы поскорее убраться из подземелья. Они испугались, что разящая рука Геда покарает их прямо здесь и сейчас. Жрецы приказали другим стражникам поднять Паксенаррион, голова которой все так же бессильно свешивалась на грудь. Все смогли увидеть, что символ Лиарта больше не уродует ее лоб. Вместо него на месте кровоточащего клейма появился серебристый сверкающий круг. Увидев священный знак Великого Господина, жрецы против своей воли опустили глаза и попятились. Напуганные стражники готовы были опять бросить Пакс, но жрецы, криками и проклятиями маскируя собственный страх, приказали им унести ее из зала через ту самую дверь, в которую ее сюда затаскивали. Затем они стали выгонять из зала своих недавних слушателей и учеников, и вновь громкими командами и бесчисленными ругательствами им приходилось скрывать свой страх. Бежавшие из подземелья повергли в панику и смятение владения воровской гильдии. Те, кто все видел сам, пытались убедительно рассказать об этом тем, кто не видел. Те же, кто не хотел верить сразу, сталкивались со все новыми и новыми свидетелями. Кто-то попытался выбраться на улицу. Черная ночь, мороз, ледяной ветер и усиленные патрули королевской стражи загнали их обратно в подворотни и темные переулки с проходными дворами. Все это добавило страха и неразберихи. Тотчас же среди обитателей этих грязных, опасных даже днем кварталов вспыхнули старые ссоры, вспомнились давние обиды. Кое-где уже зазвенела сталь, покатились в сточные канавы первые трупы. Те, кто собрался с мыслями и решил вытащить тело паладина за городские стены, завернули Пакс в плотный плащ и понесли ее по темным улицам, всячески стараясь не дать плащу развернуться. Никто не хотел становиться свидетелем того, как идет чудо исцеления, опасаясь, что случится еще одно чудо, и Паксенаррион оживет, а вслед за этим кара богов обрушится на головы виновных. Эти люди жаждали лишь одного - скорее избавиться от тела Пакс, вытащив его за пределы своих владений. По всем королевствам и землям, где был хоть один последователь Геда, в каждом храме, на каждой ферме, в резиденциях всех маршалов, в домах всех тех, кто не смог добраться до храмов, - повсюду шла общая служба. Всюду возносились к небесам молитвы о спасении. Совершаемое в едином порыве многими тысячами благородных душ таинство молитвы продолжалось до самого рассвета. Глава XXVIII Кьери Пелан уезжал из Вереллы холодной темной ночью, страдая от бессильной злобы и обвиняя себя в случившемся. Он был взят в плен, попавшись на уловку, о которой вполне мог бы догадаться, поддавшись на уговоры одного из своих ветеранов. Это было полной глупостью, и ему не казалось достаточным оправданием то, что на него в тот день обрушилось столько новостей и дел. Даже тот факт, что он стал королем Лионии, не должен был настолько отвлечь его от окружающей действительности. А потом... потом он был спасен, когда уже потерял всякую надежду. Спасен другим ветераном - Паксенаррион, ныне паладином Геда. Она освободила его и его оруженосцев, но сама оказалась в плену. На пять дней она отдала себя во власть жрецов Лиарта, понимая, что те сорвут на ней всю ненависть к силам добра. Пелан был вынужден согласиться с этой сделкой. Согласиться, потому что... потому что другого выхода у него не было. Пакс заключила сделку со жрецами Лиарта, связав этой клятвой и его самого. Мрачно опустив голову, он ехал по заснеженной дороге, радуясь, что в темноте никто из спутников не видит его лица. В конце концов, что они все могут подумать о короле, который пожертвовал паладином ради спасения собственной жизни? И в то же время... в то же время он был вынужден признаться самому себе, что поступил правильно. Теперь благодаря Паксенаррион он узнал, кто он такой - законный наследник трона Лионии, рожденный наполовину эльфом, но забывший о своем происхождении и предназначении, попав в раннем детстве во власть жестокого рабовладельца. Никто другой не смог бы сделать того, что должен был сделать он, - восстановить раздираемый на части хрупкий мир в Лионии и союз эльфов с людьми, чтобы вместе очистить леса родного королевства от расплодившейся в них нечисти и почувствовавших себя слишком вольготно прислужников тьмы. Лионии был нужен ее король, и он не мог отрицать право паладина самому решать, где, как и каким образом должна быть завершена ниспосланная богами миссия. Но Паксенаррион... он любил ее, как родную дочь. Сердце Пелана обливалось кровью при мысли о том, в чьих руках она сейчас находится. В эту ночь ему вспомнились все ужасы войны и сопутствующие ей жестокости, все, что довелось увидеть за более чем тридцать лет походов, битв, побед и поражений. Он содрогнулся, представив то, что предстояло пережить Пакс. С огромным трудом Пелан заставил себя сосредоточиться на собственных планах. Если уж он такой дорогой ценой купил свою жизнь, нужно было использовать ее с максимально возможным толком. Тактику проведения предстоящей операции Пелан с его опытом руководства самостоятельной ротой рассчитал почти мгновенно. Судя по всему, Селфер сейчас уже был далеко от Вереллы и скакал во весь опор навстречу когорте Доррин. Сама Доррин в Верелле за это время получит разрешение королевского двора на проход вооруженного подразделения по территории королевства и приготовит для когорты свежих лошадей. Костван лично выразил согласие пропустить Арколина через свои земли, если это потребуется, а кроме того, обещал повысить бдительность и подготовить свою стражу на тот случай, если паргунцы решат воспользоваться отсутствием герцога и части его роты в крепости. Мысленно обрисовав для себя сложившуюся ситуацию, Пелан стал просчитывать возможные варианты развития событий. Несомненно, враг нанесет удар до того, как они доберутся до Чайи. Но где и когда? Скорее всего, не на территории барона Маерана, в непосредственной близости от Вереллы. Вряд ли и в небольших княжествах Априсса или Дайи. Может быть, дальше на востоке, во владениях Верракаев? Непосредственно на границе или уже в Лионии? Пелан вспомнил, как Пакс рассказывала ему о появлении Ачрии в тех местах. Многие воспринимали его как жадного до громкой славы, власти и денег наемника. Кроме того, Пелана беспокоил и тот факт, что он не слишком хорошо представлял себе дорогу вдоль реки. Обычно он заезжал в гости к Хальверикам с юга, резко сворачивая на восток сразу после Перекрестка Пяти Дорог, чтобы тем самым убить двух зайцев - завернуть в Бреверсбридж и не заезжать на земли клана Верракаев. В Вестбеллсе придворный маршал и Пелан ненадолго остановились, чтобы разбудить маршала Торина и вручить ему кольчугу, шлем и меч Паксенаррион. Секлис не стал вдаваться в подробные объяснения, а маршал Торин, с которого мгновенно слетели остатки сна, когда он увидел, что за сверток принесли ему нежданные ночные гости, предпочел не задавать лишних вопросов. Кьери Пелан в последний раз - в чем он был абсолютно уверен - прикоснулся к сверкающей кольчуге Пакс и вознес молитву всем богам, чтобы те помогли ей избежать худшего. Когда они выехали из городка, небо на востоке чуть-чуть посветлело. Со всех сторон вокруг Пелана слышался топот копыт тяжелых боевых коней. Двадцать рыцарей были его непосредственной защитой и эскортом. За рыцарями следовали менее нагруженные, более легкие и подвижные лошади солдат, вооруженных меча ми и луками. Замыкал колонну вьючный обоз. Кьери не смог сдержать ухмылки, вспомнив, как Доррин предсказывала, что в Лионию его будет сопровождать целый караван из телег и саней с припасами и вещами для королевской гвардии. Единственное, что сейчас примиряло Пелана с черепашьим темпом его перехода, - это надежда на то, что Доррин со своей когортой быстрее нагонит их по дороге. Пелан прикинул, где к этому часу мог оказаться Селфер. Дорога от Вереллы была знакома ему как свои пять пальцев. Скорее всего, он сейчас уже менял где-нибудь лошадь и, едва хлебнув горячего сиба на постоялом дворе, готовился к рывку через Воронью Гряду. Когда стало светлее, Кьери оглядел едущих рядом с ним рыцарей, чтобы оценить, как выглядит его эскорт при дневном свете. Он увидел двадцать тяжелых серых боевых коней, на которых восседали двадцать рыцарей в полных доспехах, с копьями и мечами. Кони-тяжеловозы уже покрылись потом. Грозные и сильные, они были созданы для боя, мощного рывка, но не для переходов на дальние расстояния с полной выкладкой. Двадцать посаженных в седла пехотинцев ехали на той же масти лошадях, значительно уступавших по размерам боевым коням рыцарей. Солдаты были вооружены короткими мечами, а к их седлам были приторочены щиты. Следом за ними ехали десять стрелков с короткими, сильно изогнутыми луками наподобие тех, что используют северные кочевники. Такой лук был универсальным оружием: им можно было пользоваться как в пешем строю, так и верхом; кроме того, он прекрасно подходил для боя в лесу. Все тридцать солдат были одеты в форму цветов королевского дома Тсайи. Десять солдат, сопровождавших герцога из самой крепости, по-прежнему облаченных в бордовые плащи с белой полосой - парадные цвета роты герцога Пелана, - отправились в путь на лошадях одинаковой каштаново-коричневой масти. ("И как только Доррин сумела раздобыть их!" - мелькнуло в голове у Пелана.) Возглавлял отряд сержант Воссиг. Королевские оруженосцы из Лионии ехали бок о бок со своим королем. Кроме Гарриса, Пелан толком никого из них не знал. Эти его спутники были одеты в форму лионийского королевского двора - зеленую с золотыми узорами. Кроме того, в колонне ехали два маршала Геда - придворный маршал Секлис и маршал Сулинеррион, в синих с белым плащах с полумесяцем Геда на груди. Едва ли не на такое же расстояние, как основная часть колонны, растянулся обоз: слуги, погонщики, вьюки с припасами и всем тем, что королевские гвардейцы Тсайи посчитали нужным взять с собой. Кроме того, в обозе следовали более сорока запасных лошадей. Кьери огляделся в поисках командира когорты королевской стражи. Накануне вечером он познакомился с ним перед самым отъездом из дворца. Но сейчас он никак не мог узнать офицера среди других рыцарей. Впрочем, сам командир стражников, перехватив взгляд Пелана, натянул поводья лошади, поравнялся с ним и поклонился: - Мой господин, не желаете ли вы сделать остановку на отдых? Кьери едва не рассмеялся, но заставил себя ответить вежливо и почтительно: - Нет, капитан Аммерлин. Я привык к гораздо более долгим переходам. Я просто хотел узнать у вас, каков обычный распорядок движения на марше, которому следуете вы с вашими людьми. Аммерлин нахмурился: - Дело в том... Просто мы очень редко выезжаем так далеко. В конце концов, мы ведь королевская стража, наше дело - охранять дворец, столицу и самого принца. Должен признаться, мой господин, что скоро лошади выбьются из сил. Если нам предстоит долгая дорога... - До Лионии действительно далеко, - сказал Пелан. Ему казалось, что они не едут верхом, а ползут. Опытный, привычный к долгим переходам пеший воин вполне мог бы следовать за такой колонной, не боясь отстать. Впрочем, Пелан прекрасно понимал, что нет никакого смысла требовать от временно переданных ему в подчинение людей того, на что они действительно не способны. Еще меньше он хотел бы уязвить самолюбие Аммерлина. - Я полагаю, что нам вполне можно сделать остановку, чтобы дать лошадям передохнуть, - сказал Кьери. Аммерлин поклонился, поблагодарил его и подал условный сигнал остановки. Сзади послышался какой-то шум и недовольные голоса, смешавшиеся с лошадиным ржанием. Оказывается, Воссиг вместе со своими солдатами наехал на последних всадников в колонне королевской стражи. Пелан громко прокричал приказ остановиться и хмуро посмотрел на подъехавшего Воссига. Маршал Секлис, в свою очередь, улыбнулся сержанту и, подмигнув ему, сказал: - Мне кажется, вы сделали это нарочно. - Да что вы, господин маршал! Просто у нас в роте не знают принятых у них сигналов. Секлис добродушно рассмеялся: - Мой господин, по-моему, солдаты вашей роты всегда могли держать нужный интервал без каких бы то ни было сигналов. Может быть, вы что-то изменили в их подготовке или они так устали из-за долгого изнурительного перехода? - Вполне возможно, - не удержавшись от улыбки, сказал Пелан. Уже спешившийся к тому времени Аммерлин подошел к герцогу, и тот, напустив на себя предельно серьезный вид, спросил: - Сколько времени потребуется на отдых? - Примерно четверть смены стражи, мой господин. Мне нужно проверить, как обстоят дела в обозе, и вполне возможно, охране придется подтянуть какие-то вьюки. Кроме того, каждый всадник приведет в порядок свою лошадь, седло и сбрую. - Ну что ж, тогда я, пожалуй, слегка прогуляюсь. - Кьери спрыгнул с коня, обнаружив, что Льет уже стоит рядом, придерживая поводья. - Быстро ты, - сказал он, улыбаясь. Льет опустила глаза: - Не всегда так быстро, как хотелось бы, ваше величество. Пелан понял, что она имела в виду предыдущий вечер, когда все они попали в западню. Он положил ей на плечо руку и сказал: - Льет, я не буду просить тебя не думать об этом. Я сам думаю об этом постоянно. Но мне нужны оруженосцы, полностью сосредоточенные на том, что происходит вокруг, и готовые уберечь меня от любой опасности. Я не могу приказывать - я лишь могу просить тебя не погружаться полностью в эти тяжелые мысли. Давай не будем сейчас упрекать себя за то, что было. У всех, у каждого из нас были в прошлом поражения и неудачи. Льет подняла глаза, полные слез, и кивнула: - Я больше не буду говорить об этом. - Нет, Льет, мы обязательно будем говорить об этом и расскажем все, что с нами случилось, перед Правящим Советом и всеми придворными Лионии. Но сначала мы должны туда добраться. Льет чуть заметно улыбнулась ему, и Пелан пошел вдоль дороги, а затем свернул на заснеженную обочину. Сурия и Гаррис двигались бок о бок рядом с ним. И стоило Пелану хоть на секунду обернуться, как его взгляд натыкался на Воссига, который почему-то именно в этот момент все время оказывался в шаге за его спиной. Лионийские оруженосцы, похоже, не только не возражали, но даже приветствовали такое усиление непосредственного сопровождения короля одним из его самых верных и надежных воинов. Привал затянулся чуть дольше запланированного. В обозе пришлось перепаковать некоторые вьюки. Кьери сдержал свое недовольство, к неимоверному облегчению Аммерлина. Придворный маршал Секлис был менее сдержан: - Капитан Аммерлин, я уже давно мучаюсь над вопросом: как ваше воинство успеет прибыть к предполагаемому месту сражения, не опоздав и не пропустив все самое интересное? Теперь я понимаю, что вы действительно никогда не будете принимать участия в боевых действиях, потому что просто не успеете добраться туда, где они происходят. Аммерлин покраснел. - Наш долг - защищать Вереллу и участвовать в сражениях на ближайших подступах к городу, а не... - Меч Геда! - воскликнул маршал. - Да мы же сейчас и находимся на ближних подступах к столице! Отсюда до Вереллы каких-то четыре часа нормальной езды. - Но ведь нас сопровождает обоз, лошади в котором далеко не так быстры, как боевые. - Я думаю, что экспедиция к крепости Луапа везла с собой меньше багажа. А ведь они отправлялись в путь с расчетом вернуться не раньше чем через год, - уже с нескрываемым раздражением сказал Секлис. - Господин придворный маршал, я бы попросил вас... - сурово сказал Кьери и покачал головой. Секлис замолчал и отвернулся. Аммерлин отправился к своим рыцарям, явно рассерженный. - Не нужно постоянно упрекать его в том, что он не может изменить, - сказал Пелан. - Тем более неуместны сейчас насмешки. Не забывайте, что нам очень понадобятся исполнительность Аммерлина и самоотверженность его людей, когда на нас нападут. - Вы думаете, что нападение все-таки будет? Пелан пожал плечами: - Было бы наивно с моей стороны предполагать, что мне спокойно позволят добраться до Чайи. Паксенаррион предупреждала, и, по-моему, не без причины, что по крайней мере два могущественных демона не желают, чтобы я взошел на престол Лионии. Я до сих пор не понимаю, почему они не убили меня тогда сразу же, но даю голову на отсечение, что сейчас они планируют избавиться от меня раз и навсегда. И сделать это здесь, по дороге, представляется наиболее удобным и легко исполнимым вариантом, хотя бы с сугубо военной точки зрения. - Тогда почему вы не послали гонца к себе в крепость и не подождали в Верелле, пока к столице подойдет вся ваша рота? Кьери искоса посмотрел на него и криво улыбнулся: - Уважаемый маршал, если бы я привел с собой всю свою роту, - а видят боги, насколько спокойней я бы при этом себя чувствовал! - неужели вы думаете, что Верракай пропустил бы меня через свои земли? А кроме того, что бы подумали граждане Лионии, если бы я появился в их стране с собственной армией? Особенно с учетом того мнения обо мне, какое, как мне известно, сложилось у многих лионийцев. Нельзя забывать и о том, что злые силы непременно воспользуются отсутствием войск там, на севере. Моей роте надлежит прикрывать Тсайю от опасностей, исходящих из Северных пустынь. Так что, как видите, существует много причин, почему этого нельзя сделать. - Секлис и Сулинеррион кивнули. - Как вы знаете, я запросил и получил разрешение провести одну свою когорту по территории Тсайи. Если королевская стража будет двигаться не спеша - а как вы видели, так оно и происходит, - Доррин нагонит нас еще на подходе к границе. - Как быстро они преодолеют разделяющее нас расстояние? - спросила Сулинеррион. - В Верелле они будут через три дня после выхода из крепости, - сказал Пелан, выдержал паузу и улыбнулся, увидев удивленные, вытянувшиеся лица своих собеседников. - Разумеется, я имею в виду переход верхом. - Верхом на чем? - уточнил Секлис, когда к нему вернулся дар речи. - На крылатых конях? - Нет. И даже не на боевых. Просто обычные рабочие лошадки. Порода, выведенная северными кочевниками; впрочем, не столько ими, сколько самим Севером. Лошадки эти невысокие, худенькие, страшненькие на вид, но неимоверно выносливые и обходящиеся скудным, а при необходимости и весьма нерегулярным питанием. - А какой у вас обычно обоз? - спросила Сулинеррион. - На сколько вьючных животных вы распределяете его при таком переходе - долгом, но на высокой скорости? - На когорту? - уточнил Пелан. - Караван из десяти мулов примерно на неделю пути. Если же требуется достичь цели как можно быстрее, умножьте это число на два. Еще больше мулов понадобится, если предполагается большое количество боев во время перехода: во-первых, возможны потери в обозе среди вьючных животных, а во-вторых, я не люблю оставлять своих раненых в ненадежных местах. Кстати, иногда я нанимаю и повозки: не тяжелые телеги с волами или лошадьми, но именно повозки, в которые впрягаются мулы. Но для этого я должен знать, что переход предстоит по ровным и достаточно хорошим дорогам. - Ну и ну! - с явным восхищением развела руками Сулинеррион. - Похоже, многое из того, что я слышала о походах в Дарение, может оказаться правдой. - Все зависит от того, что именно вам доводилось слышать. - Я имею в виду рассказ о том, как ваша рота прошла от верхнего течения Иммера до Кортс-Андресса меньше чем за пятнадцать дней, да еще участвуя по дороге в боях. Кьери стал считать, загибая пальцы: - Десять дней... да, вроде бы десять дней от Айфосса до Кортс-Андресса. Разумеется, никаких телег и повозок у нас не было до тех пор, пока мы не захватили часть обоза Синьявы на северной границе Андрессада. Кстати, тот переход вовсе не был таким уж страшным. Вон, спросите Воссига. - Пелан обернулся к сержанту и махнул тому рукой, приглашая принять участие в разговоре. Воссиг строевым шагом подошел к маршалам, отдал честь и сказал: - Уважаемые господа маршалы, мой господин абсолютно прав. - После этого Воссиг замолчал, выжидательно глядя на Пелана. Тот улыбнулся, давая ему понять, что от него ждут не церемоний и односложных ответов, а нормального рассказа о прошлых походах роты. Воссиг кивнул и сказал: - Дело в том, что мы большую часть времени шли по равнине, причем по сухой и не пересеченной местности, а где-то и вовсе следовали по вполне приличным дорогам. Так что держать высокую скорость было не слишком трудно. Я рискнул бы высказать свое мнение, что переход через леса или через Сильван был куда тяжелее. - Да, одна погода чего стоила! - подтвердил Пелан. - А ведь у нас с собой еще были раненые. Кто мог, шел сам, а кто совсем обессилел - тех пришлось нести на носилках. А как тебе тот последний рывок в Фальо? Воссиг улыбнулся: - Я бы предпочел забыть об этом, мой господин. Чертова грязь под ногами! Все дороги в Фальо, по-моему, проложены специально по трясине. В полях и то нога проваливалась в грязь выше середины сапога. Мне уже начинало казаться, что мы никогда не выберемся из этого болота. К беседующим подошел Аммерлин и напряженно поклонился Кьери Пелану: - Мой господин, мы готовы выступить в дорогу. Ждем ваших указаний. - Благодарю вас, капитан Аммерлин, - сказал Пелан. - Мы выступаем немедленно. Но сначала я хотел бы познакомиться лично с остальными рыцарями. Они оказали мне большую честь, отправившись вместе со мной в качестве почетного эскорта, и я хотел бы поблагодарить их за это. Кроме того, я думаю, нам будет легче взаимодействовать в случае нападения, если мы будем знакомы лично. Настроение Аммерлина явно улучшилось. - Личное знакомство с вами, мой господин, будет большой честью для каждого из моих рыцарей, - сказал он и повел Кьери к группе закованных в латы воинов, ожидавших команды сесть в седло. Пелан лично поздоровался за руку с каждым из них, отметив про себя хорошую физическую подготовку всех рыцарей и их спокойную готовность выполнить свой долг по защите почетного гостя королевского двора. Затем он обратился к рыцарям, составлявшим основу его почетного эскорта: - Вот уже долгие годы я не участвовал в военных кампаниях вместе с подразделениями тяжелой кавалерии. Полагаю, кое-что из вашей тактики я уже забыл, а многого просто и не знал в силу недостаточного опыта координации действий с этим родом войск. Господин Аммерлин, я полагаю, вы не станете скрывать от меня реальное положение дел и без нужды изматывать лошадей длинными переходами. Сообщайте мне немедленно, когда сочтете нужным остановить колонну, чтобы дать лошадям передохнуть и привести в порядок их экипировку. Я думаю, мы все - и я, и ваши рыцари - понимаем, что пехотная рота, временно посаженная на лошадей или мулов, движется совсем не так, как подразделение тяжелой кавалерии. Аммерлин почти совсем успокоился: - Мой господин, я сожалею, что мы не можем двигаться с большей скоростью. Я прекрасно понимаю, что ваша поездка не терпит отлагательств и вы должны как можно скорее добраться до цели. Провожая нас и напутствуя в дорогу, наследный принц сказал, чтобы мы сделали все для вашего скорейшего прибытия в Лионию. Я знаю, что маршалы считают нас недостаточно подготовленными, но... - потрепав своего коня за шею, Аммерлин улыбнулся и сказал: - Эти ребята были рождены не для скачек и не для пробегов. Но в ближнем бою они представляют собой надежную защиту. Мы сможем опрокинуть любую кавалерию противника, не перестраиваясь и не подвергая вас излишнему риску. Другое дело... Будет хуже, если противостоять нам станет тяжелая пехотная рота с копьями, но в таком случае... - Если мы столкнемся с таким противником, - сказал Пелан, - скорее всего, нам просто надо будет постараться обойти его. Поверьте, я высоко оценил благородный жест принца, предоставившего мне столь многочисленный и хорошо подготовленный эскорт. Единственное, о чем я прошу вас, - не таите в себе сомнения и недовольство. Для того чтобы я мог лучше использовать все выигрышные стороны сопровождающего меня отряда, мне потребуются все ваши советы и ваш опыт. Судя по выражению лица Аммерлина, было ясно, что напряжение наконец покинуло его. - Мой господин! - совершенно спокойным и уверенным голосом сказал он. - Эти кони готовы идти весь день, но медленно, или сделать недолгий, но быстрый рывок. Здесь ничего не поделаешь, таков объективный выбор. Я бы предложил двигаться шагом, не переходя на рысь. Разумеется, эта скорость будет несколько меньшей, чем у лошадей, взятых в конюшне легкой кавалерии. Короткий отдых потребуется им каждые два часа. Разумеется, более длинный привал сразу после полудня. - Пелан быстро мысленно пересчитал скорость такого перехода и уже с полной уверенностью мог сказать, что когорта Доррин догонит их еще до границы. - Если же мы попытаемся увеличить среднюю скорость дневного перехода, - добавил Аммерлин, - то через два-три дня треть лошадей выйдет из строя. И что прикажете тогда делать? "Бросить их и двигаться дальше", - промелькнуло в голове у Пелана, но он не стал произносить эту мысль вслух, прекрасно понимая, что рыцари королевского эскорта еще потребуются ему, причем именно верхом на этих грузных, неповоротливых, но сильных лошадях. - Ну что ж, - сказал он наконец, - посмотрим, как у нас все получится. Я не стану торопить вас, если, разумеется, это не будет продиктовано крайней необходимостью. Надеюсь, вы меня понимаете. - Так точно, мой господин. - Аммерлин был явно счастлив, найдя общий язык и взаимопонимание с человеком, выполнять приказы которого ему было поручено. - Теперь я хотел бы оговорить возможные изменения в боевом порядке колонны, - сказал Кьери. - Да, мой господин. Вы хотите что-то предложить? - Что вы скажете, если мы вышлем вперед нескольких стрелков в качестве разведчиков? На лице Аммерлина отразилось удивление. - Ну... мой господин, если вы считаете, что так будет лучше, я готов исполнить ваше распоряжение. Но ведь мы сейчас находимся на территории барона Маерана. Не кажется ли вам, что здесь такие предосторожности будут излишними? - Согласен, но давайте лучше отработаем взаимодействие основной колонны и разведки заранее. Кто знает, будет ли у нас такая возможность, когда мы окажемся в менее гостеприимных краях? Аммерлин задумался, переваривая только что преподанный ему урок тактики следования в колонне, и не мог не признать правоту Пелана. Он отправился давать соответствующие распоряжения, а сам Пелан, сев в седло, проследил за тем, как несколько солдат с луками за спиной, объехав колонну по обочине, направились вперед по дороге. - Вот и отлично. Там от них больше толку будет, чем в хвосте колонны, - негромко заметил Гаррис, подъехав вплотную к Кьери. - Сам понимаешь, у них нет никакого опыта маневрирования на вражеской территории, - сказал ему в ответ Пелан. Там, где позволяла ширина дороги, тяжелые кони рыцарей двигались по пять в колонне. Таким образом, перед Пеланом и его оруженосцами выстроились четыре шеренги закованных в броню воинов. Непосредственно за шеренгой Пелана и оруженосцев двигались десять солдат его роты во главе с Воссигом. (Кьери настоял на таком порядке следования, сославшись на то, что у его солдат здесь, в колонне, не было никого из офицеров, и он просто хотел быть рядом с ними.) За солдатами Пелана двигался оставшийся отряд королевских стражников. После того как стрелки были посланы в передовой дозор, вьючный обоз, замыкавший колонну, двигался след в след за шеренгами стражников. Пелан хмурился, не видя, что происходит впереди. Высокие рыцари в громоздких шлемах закрывали ему обзор. Сам же он привык всегда возглавлять колонну своей роты, а кроме того, обычно мог доверять проверенным разведчикам, высланным в передовой дозор. К тому времени, как колонна подошла к Магьену, Пелан понял, что им потребуется дней десять, если не больше, чтобы добраться до приграничного Харвэя. Аммерлин согласился с его расчетами, напомнив, что не так давно эскорт сопровождал наследного принца к замку барона Верракая на охоту. Дорога в оба конца заняла у них десять дней. По приглашению местного маршала Пелан, королевские рыцари и, разумеется, маршалы Геда остановились на ночлег на ферме Геда в Магьене. После ужина в кабинете местного маршала зашел серьезный разговор в первую очередь о слишком медленном продвижении колонны к своей цели. - Мой господин, - обратился к Пелану один из маршалов, - двигаясь так медленно, мы даем противнику время собрать большие силы и выдвинуть их нам наперерез. - Я знаю об этой опасности. Именно поэтому Паксенаррион настаивала, чтобы мы поспешили с отъездом. Но, с другой стороны, нападения, боюсь, избежать не удастся. Чуть большими силами или чуть меньшими атакует нас противник - мне в любом случае потребуется помощь этих хорошо вооруженных и, по-моему, вполне надежных воинов. - А может быть, стоит созвать ополченцев Геда с ближайших ферм? Кьери покачал головой: - Стоит ли призывать ополченцев Тсайи выступить на защиту короля Лионии? Пожалуй, я не стал бы этого делать. Если кто-то из почитателей Геда сочтет возможным присоединиться ко мне, я с благодарностью приму эту помощь. Но объявлять призыв или публично просить о помощи я не считаю возможным. - По правде говоря, - вступил в разговор маршал Хайгин, - не все фермы смогут выставить достаточное количество подготовленных бойцов. Возможно, придворный маршал не знает того, что многие фермы в наших Восточных землях почти лишились прихожан-ополченцев. - Честно говоря, для меня это действительно сюрприз. Если бы мне было известно об этом, я бы постарался что-то предпринять в такой ситуации. - Секлис явно был удивлен обрушившейся на него новостью. - Так в чем же причина такого положения дел? - Я и сам точно не знаю. Кое-что я слышал от путников, останавливавшихся у нас на ферме, о чем-то поведали путники на постоялых дворах нашего городка, но в общем все сходятся на том, что причиной этих неприятностей являются беспорядки, да и вообще нестабильное положение во владениях Комхальта и Верракая. - Барон Верракай, по-моему, никогда не был моим горячим сторонником, - заметил Кьери Пелан. Маршал Хайгин понимающе рассмеялся: - Приношу свои извинения, мой господин, но я позволю себе более откровенную формулировку, которая все равно будет гораздо мягче той, которая отражала бы истинную ситуацию: барон Верракай - один из ваших извечных недоброжелателей. Но сам барон - это еще полбеды. Куда неприятнее все, что связано с его братом. Он... Маршал Секлис перебил собрата по ордену, переведя разговор в более практическую плоскость: - Я все равно считаю, что, пробираясь черепашьим шагом по единственной нормальной в это время года дороге, мы предоставляем нашему противнику возможность собрать против нас хоть целую армию. - Армию-то армию, - задумчиво возразил Пелан, - да только насколько она будет хороша и боеспособна? Давайте посчитаем, сколько и каких войск они смогут собрать против нас. Исходить будем из худшего для нас варианта. - Для начала стражники барона Верракая, - сказал Секлис. - Учитывая богатство и влияние их командира, я уверяю вас, что речь не идет о небольшом отряде, обеспечивающем безопасность замка и его владельца. Под маркой личной стражи у Верракая числится три полные когорты. - Прошу прощения, господин придворный маршал, но в это время года им вряд удастся вывести в поле все три когорты, - возразила Сулинеррион. - Скорее уж две, да и те наверняка не в полном составе. Дело в том, что один из моих дальних родственников женат на представительнице клана Верракаев. Кое-какие сведения об их боеспособности мне у него удается выудить. Кьери кивнул, выражая благодарность маршалу за это уточнение, и стал вместе с остальными подсчитывать, какие еще силы могли бы дожидаться их под знаменами противника. Получился следующий список: примерно с полкогорты стражников Комхальта, переправленных через реку, и, вполне вероятно, собранные по деревням и поставленные в строй крестьяне, многие из которых даже не служили в ополчении. Само собой было ясно, что эти отряды будут плохо вооружены и практически не обучены, но их численность - вполне вероятно, просто огромная - не позволяла сбрасывать их со счета. - А как насчет паргунцев? - спросил Пелан. Все замерли, удивленно глядя на него. Он же продолжил свою мысль: - Паргуну невыгодно, чтобы я стал королем Лионии. На это есть несколько причин. Когда-то, много лет назад, я разбил армию Сагона. Да, тогда я лишь временно возглавил чужие войска, но победа была одержана именно под моим руководством. Они прекрасно понимают, что королем я буду сильным и постараюсь сделать так, чтобы мои земли были хорошо защищены от всех врагов. Их шансы расшириться за счет приграничных территорий Лионии будут сведены к нулю. Кроме того, в Паргуне ненавидят эльфов. - Но такое выступление Паргуна будет означать войну с нашим королевством, - возразил Хайгин. - Неужели они пойдут на такой риск? - Если паргунцы организуют короткий и решительный бросок на нашу колонну и уйдут обратно, то войны, вполне возможно, удастся избежать. В конце концов, я ведь не король Тсайи. Паргунцы пойдут на некоторые уступки во второстепенных вопросах и сумеют замять путем дипломатических переговоров это происшествие. - Но ведь для того, чтобы ударить по нам, им придется пройти через территорию барона Верракая. Неужели он пропустит паргунские войска? - Да запросто. А потом, разумеется, свалит все на них и еще выступит в качестве единственного защитника отечества, помешавшего дальнейшему продвижению паргунской армии в глубь страны. - Неужели паргунцы столь глупы, что попадутся на такую примитивную наживку? И все ради чего? - Последний вопрос был задан молчавшей до этого Льет. - Ты имеешь в виду - что они с этого получат? Ну, во-первых, им не придется иметь дело со мной в качестве короля соседнего государства. А меня, как мы уже выяснили, там недолюбливают не без причины. Кроме того, Верракай вполне мог уже получить от них что-то или как-то быть с ними связан. Может быть, он и вовсе вступил с ними в сговор и пообещал отдать часть своих земель в качестве плацдарма на этом берегу реки. За такое дело они его озолотят с ног до головы. В общем, варианты их сотрудничества нам все равно не просчитать. Меня волнует другое: сколько паргунских когорт сможет выставить против нас Сагон, если, конечно, соберется? - А через Лионию они пройти не смогут? - обеспокоенно спросила маршал Сулинеррион, обращаясь в первую очередь к королевским оруженосцам. - По крайней мере, без больших кровопролитных столкновений им пройти через границу не удастся, - ответил Гаррис. - У нас вдоль реки стоит несколько гарнизонов. Патрульная служба у них отлажена отлично благодаря рейнджерам. В конце концов, опыт уже есть: паргунцы уж не раз пытались совершить такой маневр, но мы всегда пресекали эти попытки. - В западных землях его королевства у Сагона, как говорят, собрано восемь когорт, - сказала Сурия. - Но нельзя забывать, что половина из них, если не больше, сосредоточена ближе к северной оконечности границы. Пелан рассмеялся: - Да мне ли этого не знать! И по-моему, я со своей ротой являюсь главной тому причиной. Паргунцы вынуждены держать много сил на том участке границы с Тсайей, который прикрываю я. Итак, остаются три-четыре когорты, и полагаю, не более двух из них окажутся достаточно близко, чтобы успеть выйти наперерез нам. Таким образом, пара когорт от Верракая, еще две паргунских... интересно бы узнать, кто будет у них командиром, - и не более одной когорты от Комхальта. Господа маршалы, а что вы скажете по поводу ордена Лиарта? Сколько у них последователей, реально готовых взяться за оружие? Придворный маршал Секлис нахмурился: - Еще совсем недавно, мой господин, я мог бы ответить вам, что в Верелле последователей Лиарта нет совсем. Однако все мы - а вы и вовсе на собственном опыте - могли убедиться, что это не так. Только Геду ведомо, сколько их прячется по лесам в этих краях. Пелан покачал головой: - Похоже, они разрешили кролику пробежаться лишь затем, чтобы потом дать поразмяться своим гончим. Ну что ж, придется устроить им сюрприз. Они, наверно, и не предполагают, что кролик может показать зубы. Собеседники Пелана рассмеялись. - И то верно, мой господин, - улыбаясь, сказал маршал Хайгин. - Не зря же вас прозвали Лисом, но никак не кроликом. - Мне кажется, уважаемый маршал, что я заработаю себе куда менее благозвучное прозвище, по крайней мере у врагов, если мы сумеем добраться до цели. А теперь серьезно: давайте посмотрим правде в глаза. С одной стороны, против наших семидесяти человек может быть выставлено четыре, если не пять когорт. Звучит страшновато. Но при этом никто из наших противников и не подозревает, что за нами, нагоняя нас с каждым часом, движется когорта из моей роты. Два к четырем - соотношение уже вполне сносное, если учесть, что и противник, вполне возможно, не соберет все силы в один кулак ко дню первого столкновения. Кроме того, несмотря на медлительность рыцарских коней, задерживающую наше передвижение, я рассчитываю, что отряд тяжелой кавалерии сыграет свою роль, и роль немаловажную, когда дело дойдет до сражения. - Ну что ж, будем на это надеяться, - со вздохом сказал придворный маршал Секлис. - А теперь, с вашего позволения, мой господин, я проследую в храмовый зал, чтобы вознести молитву... - А я, с вашего позволения, присоединю свои молитвы к маршалу. Насколько я понимаю, обращаться к Геду мы собираемся с одной и той же мольбой. Все сидевшие в кабинете замолчали, вспомнив о пленнице, благодаря которой сами они были живы и свободны. Сгустившиеся за окном сумерки означали начало второй ночи ее мучений. Первое, что она почувствовала, когда очнулась, был холод, и ничего больше. Даже собственное тело словно не принадлежало ей. С толку сбивал и белесый, едва уловимый свет, исходивший неведомо откуда и не освещавший ничего вокруг. Некоторое время Пакс никак не могла решить, жива она или мертва. Предполагая оба исхода, она менее всего могла ожидать именно такого пробуждения - в холоде и тумане. В ее мозгу стали появляться обрывки не то сна, не то видения, не то воспоминаний о реальных событиях. Она вспомнила чьи-то руки, теплые и излучающие добро, растирающие ее затекшие конечности. Хриплый и в то же время мягкий голос, успокаивавший ее и убеждавший больше ничего не бояться. Потом эти воспоминания снова куда-то исчезли. Она ощущала пространство вокруг себя, догадывалась, что лежит под открытым небом, но никак не могла рассмотреть кругом ничего, кроме плотной серой пелены Она сначала осторожно, а затем более энергично поморгала. Потом попыталась пошевелиться. Затекшие мышцы и суставы запротестовали против такой нагрузки. Она перевела дыхание и решила попробовать еще раз. Что-то мягкое и теплое лежало у нее под головой. С огромным трудом она смогла поднять руку и, проведя ею по голове, почувствовала вновь начинавшие прорастать волосы, которые кем-то были заботливо убраны под капюшон плаща. Ее пальцы обследовали ткань капюшона, нащупали какой-то шов, а затем, спустившись чуть ниже, обнаружили сверток, поддерживавший ее голову, и воротник плаща, прикрывавшего ее наготу. Подняв руку к лицу, она смогла разглядеть ее. По крайней мере, зрение у нее сохранилось. Она вновь попыталась пошевелить ногами. Они почти отказывались двигаться, не то одеревенев от холода, не то в результате чудовищных пыток. Сразу ей было не определить причину своей неподвижности. Но постепенно она смогла распрямить их, и во всяком случае, там, где должны были остаться раны от раскаленных камней, ее пальцы не обнаружили ничего, кроме гладкой неповрежденной кожи. Сами руки двигались почти безболезненно, словно и не были в них переломаны все кости. Она заставила себя сесть, а затем, переведя дыхание, облизала пересохшие губы почти столь же сухим языком. Откуда-то донеслись непонятные здесь, но такие знакомые звуки: скрип телеги, мычание коровы. Снег пятнами покрывал замерзшую землю. Она нащупала сверток, лежавший у нее под головой, и поняла, что это была одежда. Ее собственная одежда, сорванная с нее стражниками. Кто-то успел наскоро, грубыми стежками сшить разорванные куски, пришить несколько оборвавшихся деревянных пуговиц и даже залатать самые большие разрывы и дыры кусками какой-то другой, совершенно не подходящей по цвету ткани. В одежду был завернут небольшой мешочек с хлебом, несколькими кусками мяса и фляжкой. Пакс вынула пробку и попробовала жидкость на вкус. Это была чистая вода. Она выпила ее залпом до дна, вздрагивая от прикосновения к воспаленному небу и горлу ледяной жидкости. Затем, собравшись с духом, она откинула плащ и быстро влезла в свою одежду, стараясь не смотреть на себя и не выяснять, какие из ран и ссадин успели зажить, а какие нет. Вновь закутавшись в плащ, она попыталась что-то вспомнить и хоть как-то объяснить свое нынешнее положение. По крайней мере она была жива. Воображение отказывалось представить себе вариант загробной жизни, где ее ждала бы старая, причем починенная одежда, где на теле по-прежнему виднелись бы черные пятна синяков, хотя основные, самые страшные, почти смертельные раны затянулись практически без следа. Итак, живая и свободная; судя по звукам, где-то за пределами города. А кроме того, кто-то явно проявил к ней сострадание и заботу, побеспокоившись об одежде и еде. Пакс стала медленно жевать кусок мяса, не без труда работая затекшими челюстями. Жива, свободна, одета, накормлена. Чего еще можно было пожелать? Впрочем, кое-какие желания пришли ей в голову. Не помешало бы согреться. Еще неплохо было бы узнать, что же все-таки произошло. Разобраться в том, где она и какой теперь день. И выяснить, где король. Вот и все. Додумав, Пакс попыталась встать на ноги. Ее неизвестный доброжелатель не продумал вопрос с обувью. Пошарив по земле в радиусе нескольких шагов, Пакс не обнаружила ни сапог, ни каких-либо туфель. То, что ее собственные сапоги были с нее сняты, - это она хорошо помнила. Носки, впрочем, у нее остались, завернутые все в тот же сверток. Но зимой в одних носках далеко не уйдешь. Встав в полный рост, она поняла, что находится ниже уровня окружающей местности - в широкой канаве или ложбине. В нескольких шагах впереди проступал сквозь туман пологий склон. Она сделала несколько шагов по направлению к подъему и несказанно обрадовалась, обнаружив, что ходьба дается ей без большого труда. Чуть в стороне она заметила какой-то довольно большой темный предмет на земле. Добравшись на него, она поняла, что перед нею труп женщины. Та лежала, чуть согнувшись, запрокинув голову. За время, прошедшее после смерти, тело уже успело остыть, и в неверном туманном свете лицо покойной казалось высеченным из серого камня. Пакс с огромным трудом заставила себя сосредоточиться. Эта женщина была ей знакома. Но кто она?.. Легкий ветерок пронесся по низине, вырывая из-под плаща Пакс жалкие частички тепла и попутно шевеля черные волосы на голове мертвой женщины. Баррани... Труп бывшей подруги по отряду новобранцев был одет в одежду ярко-красного, издали заметного даже при неверном туманном освещении цвета. Красный плащ, красная рубашка, красная куртка, и лишь брюки и сапоги черного цвета. В руке Барра по-прежнему сжимала меч. Пакс осторожно, морщась от боли в собственном теле, перевернула Барру, чтобы понять, отчего она погибла. Рукоятка кинжала торчала у нее из груди. Другой клинок, чуть поменьше, вонзился ей в горло. Рубаха, куртка и земля вокруг были пропитаны замерзшей кровью. Пакс судорожно сглотнула. Осмотревшись, она заметила, что снег и земля вокруг были взрыты, похоже, во время смертельной и довольно долгой схватки. Осторожно, одними пальцами она прикоснулась к рукояткам кинжалов, торчавших из тела Барры, и вдруг, словно о чем-то догадавшись, осмотрела накинутый на собственные плечи плащ. Действительно, в его складках скрывались кожаные ножны, как раз подходившие для ношения двух этих клинков. Пакс стало не по себе. Память ничем не могла помочь ей. Оставалось только гадать: не она ли сама метнула эти ножи в ту женщину, что лежала сейчас перед нею? Не убила ли она таким образом человека, который хотел ей помочь? Впрочем, Пакс отказывалась поверить в то, что Барра вдруг изменила свое мнение относительно нее и решила выходить чудом спасшегося от мучительной смерти паладина. Неужели они с Баррани опять сошлись в поединке? Но тогда откуда взялись накинутый на нее плащ и еда? Из невеселых раздумий Пакс вывел порыв ветра, донесший характерный, знакомый Пакс по долгим ночным засадам и разведке звук: где-то совсем рядом по замерзшей земле шел в ее направлении человек. Пакс присела рядом с трупом и замерла, напряженно прислушиваясь. Шаги приближались. Незнакомец шел уверенно, зная, куда именно хочет попасть в этом тумане. Вот он на мгновение задержался на краю и быстро, почти бегом спустился на дно впадины. Столь же уверенно он проследовал к тому месту, где, по его расчетам, должна была лежать Пакс. Оттуда до нее донесся его удивленный свист, а затем голос: - Пакс! Пакс, да ты что? Во дает! Очухалась и ушла! И сил хватило! Но все равно, вряд ли она могла уйти далеко отсюда. Пакс, где ты? - Последние слова он произнес громче, так, чтобы было слышно на несколько десятков шагов вокруг. Паксенаррион попыталась ответить, но вместо голоса из ее горла вырвался лишь сухой хрип. Сориентировавшись по звуку, незнакомец направился к ней, и вскоре она смогла разглядеть высокого мужчину, одетого в черное. В руках он нес пару небольших мешков. - Вот ты где, оказывается! Наверное, ты меня не помнишь... Меня зовут Арвид Семминсон. Но Пакс к этому моменту уже вспомнила элегантного и обаятельного мужчину, к тому же неплохо владеющего мечом, с которым она встретилась в Бреверсбридже. Тогда он еще сказал ей, что едет куда-то по делам воровской гильдии. Пакс кивнула ему в знак приветствия. Он подошел поближе, но не вплотную к ней. - Ты думаешь, тебе стоит ходить и вообще напрягаться? - Голос Арвида был куда менее самоуверенным, чем Пакс запомнилось по их предыдущей встрече. В ответ она пожала плечами и сказала: - Встать я смогла вполне самостоятельно. Не могу же я валяться на земле бесконечно. Того и гляди, простужусь. После того, что с ней происходило в последние несколько суток, боязнь простудиться выглядела каким-то издевательством над самой собой, но больше Пакс в голову просто ничего не пришло. В конце концов, если ей каким-то чудом удалось выжить, то впереди ее еще ждала недоделанная работа. Арвид также кивнул ей, при этом стараясь избегать ее взгляда. - Знаешь, Пакс... то есть извините, госпожа Паксенаррион, я очень рад, что все обошлось, что вы сносно себя чувствуете, но... - Он протянул ей мешок и запечатанный кувшин. - Мне кажется, что вам нужно еще поесть и попить перед тем, как отправляться в дорогу. А как я понял, сидеть на месте вы не намерены. Пакс сразу же потянулась к кувшину и с удивлением заметила, что Арвид постарался избежать прикосновения ее рук к своим и чуть ли не бросил сосуд ей в ладони. Она с недоумением посмотрела ему в лицо и не увидела, не почувствовала в своем старом знакомом никакого зла, что, однако, не мешало ему изрядно нервничать, находясь рядом с ней. При этом он все так же упорно избегал ее взгляда. Решив отложить выяснение отношений на потом, Пакс поскорее выдернула пробку и припала губами к горлышку. Разбавленное водой вино на время избавило ее от зуда и жжения в пересохшем горле. Желая найти взаимоприемлемую тему для разговора, Пакс кивнула в сторону лежавшего в шаге от нее трупа Баррани: - Не расскажешь, что тут произошло? - Вообще-то история получится довольно долгая. Не знаю, госпожа, согласитесь ли вы ее выслушать от начала до конца. А если вкратце, то она затеяла спор и стала выторговывать себе право убить вас прямо здесь, пока вы лежали без движения. Кое-кто согласился. Она бы так и сделала, если бы... если бы я не помешал ей. Разумеется, просто спором или даже ссорой дело не обошлось. Слово за слово, мы схватились за оружие, и надо вам сказать, что я едва не погиб в этом поединке. Что-что, а держать меч в руках она умела. У меня ведь даже клинок переломился. Пришлось браться за кинжалы. - Так это ты убил ее? - переспросила Пакс. Арвид кивнул. - У меня не было выбора. Она не ушла бы, не добившись своего. - Все так же осторожно он подал Пакс мешок в вытянутой руке. - Вот, госпожа Паксенаррион, тут еще кое-какая еда. Вам обязательно нужно поесть... Пакс отошла на несколько шагов от трупа Барры и, стараясь не делать резких движений, аккуратно села на землю. Она чувствовала, как по-прежнему ноют и болят некоторые раны на ее теле. "Почему не все? - мелькнуло у нее в голове. - Что же все-таки произошло?" Арвид остался стоять, а когда она жестом пригласила его сесть рядом, он опустился на землю на некотором расстоянии от нее. Паксенаррион мгновенно развязала мешок и извлекла из него котелок с чем-то горячим, плотно закрытый крышкой. Кроме того, пошарив на дне мешка, она обнаружила еще одну буханку хлеба. Когда она предложила Арвиду поделиться с ним пищей, тот только покачал головой и протянул ей ложку, вытянутую из кармана. Пакс с жадностью принялась за горячую кашу и свежий, только что испеченный хлеб. - Арвид... Услышав свое имя, Арвид едва не подпрыгнул на месте и напрягся до предела. Пакс вздохнула и чуть не рассмеялась, сравнив напуганного и смирного Арвида с тем уверенным в себе и в своих силах человеком, с которым она познакомилась в Бреверсбридже. - Слушай, Арвид, я ведь не кусаюсь, - сказала она, усмехнувшись. - Давай-ка лучше расскажи, что случилось. Во-первых, где мы? Чем там все закончилось? Судя по побледневшему лицу Арвида, последний вопрос пришелся весьма некстати. - Госпожа, - дрогнувшим голосом сказал он и, глядя в землю, повторил: - Госпожа... там... меня там не было. Я бы ни за что не пошел смотреть на такое... - Он опять замолчал, подыскивая подходящее слово и все не находя его. - Такое издевательство, такую мерзость... Да, это происходило в одном из тайных помещений воровской гильдии, но многие из нас хотели, чтобы это вообще нас не касалось. Мы, конечно, воры или укрыватели воров и разбойников, но вовсе не каждый из нас при этом поклоняется черным богам. - Арвид, я всегда так и думала, - спокойно сказала Пакс. Он посмотрел ей в глаза и, по всей видимости почувствовав отсутствие ненависти по отношению к нему лично, чуть успокоился. - Поэтому я в общем-то и не знаю, что именно произошло. Все, что мне известно, я узнал с чужих слов. Я знаю... я видел... - Он опять замолчал, посмотрел себе под ноги, потом в небо, потом зачем-то встал и огляделся по сторонам, снова сел и лишь затем продолжил свой рассказ. Пакс сразу поняла, что версия, поведанная ей Арвидом, имеет мало общего с реальностью. Это походило на наскоро составленную легенду на основе какого-то исторического факта, расцвеченного множеством лишних подробностей и деталей. Если бы сам Гед спустился на землю и ворвался в зал воровской гильдии, если бы капли ее крови обернулись дымящейся, кипящей кислотой, прожигающей дыры в камне, если бы такое было возможно, - ей непременно рассказали бы об этом еще в Фин-Пенире. Со времен службы в роте Пелана она прекрасно знала, как быстро обрастают дополнительными подробностями все истории о чем-либо из ряда вон выходящем. По крайней мере, на пути от поля боя до ближайшей таверны количество врагов умножалось если не в восемь, то хотя бы в два или в четыре раза. - Меня там не было, - в очередной раз заверил Арвид чуть спокойнее, потому что рассказ подходил к концу. - У меня были другие дела... - На какое-тот мгновение он стал похож на того самого Арвида, которого она знала раньше и который вкладывал двойной смысл в каждую, казалось бы, самую малозначительную фразу. - Мы... я... то есть, в общем, у меня не было никакого желания, чтобы тебя... то есть, извините, вас, госпожа, убили в зале воровской гильдии. Другое дело, что до того, как случилось чудо, мы были бессильны что-либо предпринять. В общем, кое-кто оказался согласен со мною и последовал моему предложению вытащить вас из того здания, а потом и совсем из города. Мы решили, что здесь вам не будет угрожать никакая опасность. - Я очень благодарна тебе, - сказала Пакс, но Арвид продолжал говорить, будто не расслышав ее слов: - Я по дороге увидел рану у вас на руке - рану от ожога. Я ее заметил, когда мы закутывали вас в плащ. Остального я не знаю, госпожа, но тут... - Он снова замолчал и поглядел на Пакс вытаращенными от изумления глазами. - Понимаете, госпожа, этот ожог - я видел, как он стал меняться. Я сам увидел это. Свежая, чуть ли не обуглившаяся рана превратилась в красное пятно, потом в розовое, а потом... потом совсем ничего не осталось! Чистая, непораненная кожа. Вроде бы, когда смотришь на него, ничего не меняется, а стоит отвернуться - и потом уже совсем другое дело, гораздо лучше, чем было. В общем, ничего общего по скорости с любым обычным лечением. - Дыхание Арвида участилось, и на лице его отразился страх, перемешанный со стремлением поведать хотя бы ей то, что он видел. - Госпожа, скажите, кто вы? Пакс, жевавшая в этот момент кусок хлеба, ответила ему прямо с набитым ртом: - Кто-кто? Паладин Геда! А ты, Арвид, что подумал? - Но тогда... тогда почему? Почему Гед позволил, чтобы вы так страдали? Неужели не было другого способа спасти Пелана? Неужели паладин стоит настолько меньше короля? Это же не было притворством. Раны были настоящие! Я сам видел... - Тут он оборвал себя на полуслове, покраснел, а затем мгновенно побледнел, пойманный на собственной лжи. Пытаясь хоть как-то выкрутиться, он залепетал: - Я ведь только заглянул, госпожа... Вы поймите, я же ничего не мог сделать... А они потом нас не выпускали... И мне действительно было страшно видеть, что происходит, и я очень жалел вас... - Арвид, я прекрасно понимаю, что ты не тот, кто будет в свое удовольствие мучить людей, - сказала Пакс и, проглотив хлеб, спокойно поглядела ему в глаза и подтвердила: - Да, раны были настоящие. Боль - тоже. - Она улыбнулась сама себе, неожиданно ощутив, что говорит об этом с легким сердцем. - Никто из тех, кто это видел, не усомнится в том, что страдала я по-настоящему. Может быть, в этом и заключается главный смысл того, что со мной случилось. Арвид смотрел на нее завороженно и внимательно слушал, и Пакс решила частично посвятить его в свои размышления. - Понимаешь, скорее всего, были и другие способы спасти Пелана. Просто я о них не знала и не знаю до сих пор. Паладины ведь вовсе не всеведущи. Нам известно только, куда мы должны идти, чтобы выполнить волю наших богов. Ты лучше подумай вот над чем: а был ли какой-то другой способ спасти воровскую гильдию? Арвид ошеломленно посмотрел на нее, беззвучно шевеля губами. Наконец он не без труда выдавил из себя: - Воровскую гильдию?.. А какое дело Геду до воров и разбойников? - Этого я тоже не знаю, - со вздохом сказала Пакс. - Но, наверное, какое-то дело ему до вас есть, если он позволил своему паладину пройти через такие муки, а затем напугал вас, и тебя в частности, почти до смерти, заставив проявить уже совсем было утраченное чувство сострадания. - Так это значит, что вы... Пакс пожала плечами: - Я не знаю, что и с какой целью затевают боги. Пойми, Арвид, я лишь делаю то, что мне говорят. Помнишь, как ты сам наставлял меня, утверждая, что я слишком доверчива? Несколько секунд Арвид сидел молча, а затем засмеялся, несколько нервно, но все же искренне. Он быстро ответил ей на все оставшиеся у нее вопросы, рассказал, что знал о судьбе Пелана и о сделке, которую Баррани заключила со жрецами Лиарта. Неожиданно их разговор был прерван стуком лошадиных копыт. Лошадь приближалась к тому месту, где сидели Пакс с Арвидом. - Да что же это такое? - пробормотал Арвид. - Ни за что бы не подумал, что кто-то отважится... Еще не видимый в тумане конь фыркнул. Вдруг Пакс разглядела в серой пелене какую-то тень, и через мгновение большой гнедой конь спустился к ним в низину. Пакс замерла на месте, а конь спокойно подошел к ней, еще раз фыркнул и ткнулся мягким носом прямо ей в лицо. - Потерялся, наверное, - сказал удивленный Арвид. - Он не потерялся. Он нашелся, - ответила Пакс, у которой на глаза вдруг навернулись слезы. - Или это я нашлась. В общем, он мой. - Это ваш конь? - Арвид внимательно посмотрел на Пакс и гнедого и сам себе ответил: - Хотя что ж тут сомневаться-то. Гнедой по-прежнему продолжал тыкаться носом в плечи и руки Пакс. Арвид почесал в затылке и сказал: - По правде говоря, я было подумывал украсть из королевской конюшни этого коня. Но должен признаться, даже для самого искусного вора такая задача была бы не по зубам, особенно если учесть, как сейчас усилена охрана дворца и самого города. - Даже не верится... - Пакс обняла коня и прижалась к его теплой шее. Тепло и сила невидимым потоком устремились от коня к ней. - Он, наверное, сам вырвался на свободу или вел себя так, что его отпустили, - сказала она. - Впрочем, кто-то ведь оседлал его. - Поводья Пакс обнаружила заправленными за ремни крепления седельных сумок. Обернувшись к Арвиду, она увидела, что тот, не глядя на нее, снимает с трупа Барры сапоги. Увидев выражение лица Пакс, он покачал головой, развел руками и сказал: - Я прекрасно знаю, что вы вместе служили в роте Пелана. Знаю я и то, что вы, благородные солдаты, никогда не занимаетесь мародерством по отношению к таким же, как вы, наемным воинам. Но поймите, госпожа Паксенаррион, эта женщина собиралась убить вас. Черная безудержная ревность обуяла ее. Так что... Так что незачем подводить под это всякие теории! Вам нужны сапоги, а ей - нет. Вот, примерьте. Пакс без особой охоты натянула на ноги чужие сапоги. По крайней мере для путешествия верхом они вполне годились. Арвид тем временем вынул из тела Баррани оба кинжала и разжал ее пальцы, по-прежнему сжимавшие меч. Наскоро очистив клинки и вытерев их об ее плащ, он спросил: - Не знаю даже, предлагать ли вам мои кинжалы? Скорее всего, вам они и без надобности, - с надеждой в голосе произнес Арвид. - А вот меч... В конце концов, нельзя вам отправляться в путь безоружной. Или все-таки вы рискнете и на это? - Меч мне дадут на любой ферме Геда, - успокоила его Пакс. - Но сначала позволь мне поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Без этого плаща, без одежды, без твоей помощи и защиты я бы умерла здесь от холода или от руки заклятого врага... Арвид поклонился ей и сказал: - Госпожа Паксенаррион, когда-то вы очень помогли мне. Похоже, каким-то образом вам удалось не только помочь нам всем, но и спасти меня и моих товарищей здесь, прямо в Верелле. Я имею в виду то, что произошло в эти дни. В общем, я считаю себя вашим другом. Разумеется, моя дружба, как и любая другая, ограничена пределами моих личных интересов, но по мере возможностей я буду стараться сделать для вас все, что вам потребуется и насколько, повторяю, это будет в моих силах. Пакс, не выдержав, рассмеялась, выслушивая эту витиеватую тираду: - Ты всегда умудрялся говорить так, что я с трудом тебя понимала. Но понимать твои поступки мне не составляло никакого труда. Более того, если вспомнить все твои поступки, о которых мне известно, я, пожалуй, не вспомню ни одного случая, когда я сама поступила бы иначе. Будь осторожен, береги себя и свою вольную воровскую душу, а иначе, того и гляди, в один прекрасный день сам станешь паладином. - Саймит меня сохрани! Не хотелось бы закончить жизнь так, как чуть не закончили ее вы. Пакс пожала плечами: - Но ведь... все кончилось. - Разве? - переспросил ее Арвид. - Разве были бы вы здесь, почти здоровая, да еще с верным конем, если бы ваша задача была выполнена? Так что, полагаю, вас ждет еще множество дел. Я был счастлив помочь вам, госпожа Паксенаррион. Для меня это большая честь. Осмелюсь попросить лишь об одном: не забывайте меня. - Ну, это я тебе обещаю. Пакс, все еще опираясь на коня, высвободила заправленные под крылья седла стремена и решила рискнуть сесть в седло. Арвид подал ей руку, и с его помощью она села верхом на гнедого. Было больно, но не так, как следовало бы ожидать. Может, просто холод притупил ощущение боли в онемевшем теле. Неожиданно Пакс вспомнила кошмарный случай с Калиамом Хальвериком и поразилась, как он вообще мог сидеть в седле после того, что с ним сделали в плену у Синьявы. - Удачи вам, - сказал Арвид и махнул рукой на прощанье. - Да хранит тебя святой Гед, - ответила ему Пакс. Арвид улыбнулся и покачал головой. Гнедой конь в два прыжка взлетел на гребень склона. Глава XXIX Выбравшись из низины и к тому же сидя верхом, Пакс смогла наконец оглядеться. Она действительно оказалась в чистом поле где-то невдалеке от стен Вереллы. Утро становилось все светлее, туман рассеивался, и время от времени в разрывах облаков даже пыталось появиться солнце. Гнедой, похоже, знал, куда ехать. Пакс обратилась к нему, как к человеку, на словах объяснив, что ей нужно добраться до фермы Геда в Вестбеллсе. Когда конь тронулся с места, Пакс почувствовала, что долго ехать верхом ей будет тяжело. Впрочем, после всего, что она пережила, ее по-прежнему изумлял сам факт, что она вообще могла двигаться. Кто-то или что-то изрядно поработало над ее исцелением. Что сыграло главную роль - ее собственный дар, милость Геда или сами боги - это Пакс было неведомо. Она не совсем понимала, почему исцеление оказалось неполным, но ей и в голову не пришло жаловаться. Она была благодарна за все: за то, что выжила, не стала калекой и, судя по всему, была способна восстановить силы. Впрочем, боли неведомые исцелители оставили ей предостаточно, и она очень обрадовалась, когда на горизонте показался Вестбеллс. Добралась она до него около полудня. Доехав до фермы Геда, Пакс слезла с коня и, не в силах сделать ни шагу, оперлась на плечо гнедого. Ноги у нее просто горели. Открыв дверь на ее стук, маршал Торин буквально остолбенел: - Неужели... неужели это... - Паксенаррион, Паксенаррион, - заверила его Пакс. Он подставил ей плечо и помог войти в дом. - Милость Геда! Глазам своим не верю! Мы ведь организовали сегодня ночью общее моление за тебя - везде, на всех фермах, во всех храмах... Мы даже не верили в то, что ты выживешь, а уж в то, что вернешься здоровой и на своих ногах, тем более. Пакс с облегчением опустилась в подставленное ей кресло. - Я и сама в это не верила, - сказала она. Только теперь Пакс почувствовала, что силы уходят из нее, как вода в песок. О том, чтобы сделать еще хоть одно движение, она не хотела даже думать. - Пять дней! - Пакс не смогла бы сказать, чего в голосе маршала было больше - удивления, сочувствия или восхищения. - Ну, теперь этим мерзавцам... Маршал быстро поставил чайник на решетку над очагом и начал доставать из шкафов еду и посуду. - Паксенаррион, я не буду спрашивать, что они с тобой делали, эти ублюдочные прихвостни Лиарта. Но... я полагаю, то есть я уверен, что тебя нужно будет лечить всеми доступными маршалу Геда способами. Еда, питье, отдых - все это само собой. - Положив буханку хлеба на стол и пододвинув большую чашу с чистой водой, он обошел Пакс и снял с ее головы капюшон. Судя по изменившемуся дыханию, то, что он увидел, поразило его до глубины души. - Будь они прокляты! - прошептал маршал. Затем его руки, излучающие тепло, легли на голову Пакс. Несколько минут он стоял неподвижно, и Пакс почувствовала, как спокойствие и тепло разливаются по ее телу. Затем ей пришлось поморщиться, пока маршал прочищал каждую ссадину у нее на голове чистой тряпочкой, смоченной в ледяной воде. - Это от чего? - спросил он, прикоснувшись ко вздувшемуся волдырю на ее затылке. - Точно не помню. Может быть, ударилась о лестницу. Может быть, туда приложили что-нибудь горячее. Возможно, и то и другое. - Ладно, с головой более или менее ясно. Теперь давай посмотрим, какие раны остались у тебя на теле. Маршал помог ей снять одежду, и к тому времени, как вода в чайнике закипела, он успел прочистить все начинавшие воспаляться раны, которых, впрочем, оставалось на теле Пакс не так уж много. Затем он набросил ей на плечи теплый мягкий халат и поспешил налить полную кружку горячего сиба. - По правде говоря, - сказал маршал, - не так страшно, как я ожидал. Все-таки... пять дней и ночей... Пакс сделала несколько больших глотков и почувствовала, как усталость уходит, уступая место голоду. - Их было гораздо больше, - сказала Пакс и сделала еще глоток сиба. Сколько именно ран должно было быть на ее теле, она предпочла не вспоминать. От одной мысли об этом ей становилось плохо. - Кости были переломаны. Ожоги почти по всему телу... Но они... исчезли. - Пакс вяло взмахнула рукой, не в силах объяснить, как это случилось. - Несомненно, твой дар целительства помог тебе, - сказал маршал. - Вполне возможно, что остальное сделал сам святой Гед. Я слыхал о таких случаях. А то, что осталось... наверное, это нужно для того, чтобы засвидетельствовать перенесенные тобой мучения. Как сказано в уставе воинства Геда, шрамы подтверждают участие в боях, как пот подтверждает силы, потраченные на тяжелую работу. И все же, с твоего позволения, я вознесу молитву об исцелении, и надеюсь, мой дар не откажет мне, а святой Гед не воспротивится тому, чтобы я помог тебе выздороветь и набраться сил. По-моему, теперь уже никто не посмеет поставить под сомнение твой тяжкий опыт. Пакс кивнула: - Благодарю вас, маршал, но я не могу себе позволить... - Не хочу ничего об этом слышать, - перебил ее маршал. - Ты сделала все, что было в твоих силах, и даже больше. Не забывай, что дар целительства не только излечивает, но и изматывает того, кто пользуется им часто, спасая других. Отметина у тебя на лбу... Лицо Пакс исказила гримаса. - Клеймо Лиарта! Ну как же, помню. - Она действительно отчетливо помнила раскаленное докрасна клеймо в виде круга с рогами у себя перед глазами. А потом... потом жрецы еще и поднесли к ее лицу зеркало, чтобы она увидела в нем навеки выжженное на ее лбу клеймо черного божества. - Да нет же... У тебя на лбу совсем другой знак! Ты разве не видела? - Откуда же... - Подожди, я сейчас. - Он встал из-за стола и, сняв со стены небольшое зеркало из полированной меди, протянул его Пакс. Та осторожно взяла его и опасливо поднесла к глазам. Лысая голова в ссадинах, синяках и пятнах какой-то зеленой мази, наложенной маршалом, выглядела, пожалуй, даже смешно, но и жутковато; в общем, примерно так, как Пакс и предполагала. Совсем чужеродной на этой почти мертвой коже смотрелась короткая светлая щетинка там, где снова начинали пробиваться волосы. Что же касается лица... Пакс едва узнала свое отражение. Но отметина на лбу действительно превратилась из рогатого круга Лиарта в бледный круг, время от времени сверкавший, как начищенная серебряная монета. Пакс едва не выронила зеркало и изумленно посмотрела на маршала Торина. - Но это же не... - Чем бы это ни было, Пакс, как бы мы ни называли такой знак, он появился у тебя на лбу с благословения Великого Господина и Геда. Мне доводилось только слышать о таких случаях. Такую честь, как отметина богов, заслужить очень и очень нелегко. Теперь я понимаю, хотя, впрочем, могу лишь догадываться, какие невыносимые мучения тебе пришлось претерпеть. Ведь даже после исцеления, ниспосланного тебе напрямую самими богами, ты до сих пор вся в ссадинах и синяках. Паксенаррион рассказала маршалу о том, что услышала от Арвида: слухи, обрывки чьих-то рассказов, куча преувеличений и искаженных сведений - в общем, ничего такого, чему можно было бы поверить. Но если выжженное клеймо смогло настолько измениться, если глубокие ожоги затянулись за какие-то несколько часов - что же тогда было правдой? Маршал Торин внимательно слушал Пакс с горящими от восторга глазами. - Все правильно. Ты абсолютно верно догадалась, - сказал он, когда Пакс закончила свой рассказ. - Боги всегда преследуют много разных целей, когда почти напрямую вмешивают в дела смертных. И ты, конечно, была послана в Тсайю и Лионию не только для того, чтобы спасти короля и возвести его на престол. Я уверен, что из этого черного храма навеки уйдут многие прихожане и немалая их часть станет искренними и надежными ополченцами в воинстве Геда. Это те, кто понял, что истинная сила кроется не только в страхе. Молодец, Паксенаррион, паладин Геда! То, что ты сделала, достойно не только великого воина, но и великого мудреца. Поев, Пакс с огромным трудом заставила себя пройти несколько шагов по коридору к ближайшей гостевой комнате. Там она рухнула на кровать и уснула раньше, чем маршал Торин накрыл ее одеялом. Проснувшись, Пакс сразу же поняла, что все ее раны окончательно затянулись, а ожоги полностью зарубцевались. Дышала она свободно, не испытывая ни малейшей боли. Большая рана на голове тоже затянулась, и от нее остался лишь плотный валик шрама, коснувшись которого она не почувствовала ни боли, ни жжения. Все еще недоверчиво она притронулась пальцами одной ноги к ступне другой. Похоже, что от тех ожогов не осталось и следа. Пакс потянулась и встала с кровати. На ее теле остались лишь бледные отметины там, где еще вчера были серьезные раны. Более того, она не ощущала ни слабости, ни боли. Другое чувство сжигало ее изнутри... Паксенаррион, паладин Геда, ощутила всем своим существом, что ее миссия еще не окончена. Она набросила халат, и в этот момент в дверь постучали. - Паксенаррион? - Судя по голосу, Торин не был уверен, стоит ли будить ее или лучше подождать, пока она сама выйдет из комнаты. - Да, входите, я уже проснулась. Приоткрыв дверь, маршал заглянул в комнату и сказал: - Я бы не стал будить тебя, пока ты не проснешься сама, но твой конь, боюсь, просто выбьет дверь в дом. - Видит Гед, я же совсем забыла про него! - Не волнуйся, я покормил его, как только ты легла спать. Но осмелюсь предположить, что он вбил себе в голову, будто ему нужно срочно увидеться с тобой. Я пытался убедить его, что у нас тут паладинов не едят, но он и слушать не захотел. - Сколько я проспала? Который час? - Скоро утро, хотя еще темно. Пакс прошла вслед за маршалом по коридору прямо в халате. По всему дому действительно разносились удары лошадиных копыт по доскам крыльца. Маршал приоткрыл дверь, и в образовавшуюся щель тотчас же просунулась конская морда. - Значит, это ты, - мрачно сказала Пакс. Конь фыркнул. - Так вот: со мной все в порядке, я только что проснулась, и в любом случае перед тем, как куда-то ехать, мне нужно поесть. - Конь снова фыркнул. - Тебе, кстати, тоже рекомендую, - строго сказала Пакс. - Мог бы вообще-то дать мне поспать хотя бы до рассвета. Гнедой не оставлял попыток все же проникнуть в дом. Пакс пришлось слегка шлепнуть его ладонью по носу. - Иди, иди отсюда. Холодно. Не волнуйся, я быстро. Гнедой попятился, и маршал закрыл за ним дверь. - Честно говоря, я хорошо помню, что вечером закрывал дверь конюшни на засов, - сказал Торин. - Честно говоря, я уверена, что в королевской конюшне в Верелле закрывали двери не на один засов, - в тон ему ответила Пакс. - Но этот конь умеет найти дорогу туда, куда ему нужно. Так что ничего не поделаешь - придется довериться ему и начать собираться в путь. Вернувшись в свою комнату, Пакс обнаружила, что за ночь ей приготовили чистую одежду, а самое главное - принесли ее кольчугу и меч. Даже сапоги были подобраны точь-в-точь по размеру. Пакс оделась, надела кольчугу, и вдруг оказалось, что без привычной уложенной на голове косы шлем сидит далеко не так удобно и плотно, как раньше. Маршал быстро нашел вполне приемлемое и необременительное решение, предложив Пакс повязать голову своим старым вязаным шарфом. Получилось очень удобно. Облаченная в кольчугу, с мечом на поясе, Пакс наконец почувствовала себя той же, что раньше. К тому времени, как они с маршалом позавтракали и упаковали в седельные сумки еду на дорогу, небо на востоке чуть-чуть посветлело. Пакс вскочила в седло и направила гнедого к дороге. Вдруг он остановился и стал к чему-то прислушиваться, косясь на дорогу, уходившую на запад. Пакс многозначительно посмотрела на маршала, вышедшего проводить ее. - Я ничего не слышу, - сказал он, - но, по-моему, твой конь что-то учуял. - Я бы не стала сбрасывать со счетов его мнение, - ответила Пакс. Практически одновременно ее меч и клинок маршала выскользнули из ножен. Гнедой задрал голову и, шевеля влажными ноздрями, внимательно принюхивался к морозному воздуху; затем он на мгновение согнул шею, вновь запрокинул голову и протяжно заржал. - На тревогу вроде бы не похоже, - заметил маршал. - Да и не весна еще... Пакс, рассмеявшись, потрепала гриву гнедого. Она вдруг живо представила себе его во главе небольшого табуна кобылиц. - Нет, думаю, дело не в этом, - сказала она. Конь снова заржал и начал как-то боком, пританцовывая, слегка продвигаться в ту сторону, куда перед этим напряженно косился. - Слушай, ты, скотина неразумная, успокойся. - Пакс сделала вид, что сердится. - Тихо, - оборвал ее маршал. - По-моему, я что-то слышу... Пакс напрягла слух... Что это? Далекое эхо ржания гнедого? Ветер стих. Теперь и она ясно услышала барабанную дробь множества копыт, скрип и позвякивание сбруи. Ей вдруг стало не по себе. Повинуясь ее команде, конь вышел на середину дороги, и Пакс, привстав в стременах, стала напряженно вглядываться в темноту. Ее глаза уловили какое-то движение. Огромная темная масса приближалась к Вестбеллсу и ферме Геда с западной стороны. - Кто бы это мог быть? Королевская стража? - негромко предположил маршал. - Или орда почитателей Лиарта? - сквозь зубы проговорила Пакс. - Меня они отпустили - куда было деться после того, что произошло, - а теперь, собрав все силы, видимо, решили догнать короля. - Через шесть, почти семь дней? - А почему бы и нет? В конце концов, ничего другого мне в голову не приходит. Маршал покачал головой, но не стал возражать Паксенаррион. В утренних сумерках все отчетливее вырисовывались контуры большого количества всадников в колонне, двигавшейся по заснеженной дороге. - Ты только не вздумай пытаться задержать их, - не особенно уверенно сказал маршал. Пакс прикинула количество всадников в колонне и покачала головой: - Не думаю, что здесь, на открытом пространстве, у меня это получится. Что ж, остается скакать вдогонку за королем, а там будет видно. По крайней мере, смогу предупредить его об опасности с тыла. - На таком коне тебя никто не догонит, - сказал маршал. - Прощай, Пакс. Скачи, а я попытаюсь задержать их. Надеюсь, какое-то время удастся выиграть переговорами, чего-то стоят дарованные маршалу способности... Я думаю, многих из них напугают мои фокусы. Ну а последнее средство... - Торин поднял над головой свой меч. - С помощью Геда я смогу подарить тебе еще несколько мгновений форы. Вперед, Пакс, скачи! Паксенаррион кивнула и натянула поводья, заставляя коня развернуться. К ее огромному удивлению, он стал упираться, отказываясь выполнять ее требования. Его определенно тянуло в ту сторону, откуда двигалась к городку колонна неведомых всадников. Пакс сжала коленями бока гнедого, все еще не понимая, что с ним творится. А в следующую секунду в морозном воздухе прозвучал сигнал горниста. Пакс так и замерла. Этого просто не могло быть: наверное, ей послышалось. А затем, пустив коня в галоп, она поскакала прямо навстречу приближавшейся колонне. Она услышала, как зовет ее маршал, умоляя остановиться, но даже не оглянулась, чтобы как-то ответить ему. И вновь прозвучал горн - этот сигнал Пакс узнала бы из тысяч и тысяч других. Но услышать его здесь было просто невероятно. Гнедой несся навстречу колонне и замер всего в нескольких шагах от возглавлявшего ее командира, уже подавшего сигнал к отражению атаки. - Это ты? - Голос Доррин из-под шлема с забралом был почти неузнаваем. - Не верю своим глазам! - воскликнула Пакс, понимая, что верить можно и нужно. Третий сигнал горна прокатился над колонной, и девяносто мечей со звоном взлетели в воздух. Доррин подъехала к Пакс и пожала ей руку. - Клянусь Фальком, неужели это ты! А герцог сказал, что... - Так и было, - перебила ее Пакс, - Но ты здесь... как?.. Доррин откинула забрало и объяснила: - Понимаешь, Пакс, мы ведь не королевская стража Тсайи. Нашей когорте не требуются два дня на сборы перед походом. - Подожди, разве он не выехал из Вереллы в тот же вечер? - Выехать-то выехал, но для этого мне чуть ли не собственноручно пришлось навьючивать их обозных мулов. Тир бы их всех побрал! Чуть не каждому третьему коню из королевской конюшни понадобилось срочно менять подковы. И это не считая прочих мелочей. Странно, как у меня после этого не сорвался голос. - Ну и?.. - Пакс развернула гнедого и поехала рядом с Доррин во