Кэтрин Нэвилл. Восемь Шахматы - это жизнь. Бобби Фишер Жизнь подобна шахматной игре. Бенджамин Франклин Защита Персонажи, как правило, делятся на тех, кто содействует благополучному достижению поставленной сюжетом цели, и тех, кто этому препятствует. Первых идеализируют как героев исключительно благородных и отважных, вторые предстают читателю как личности исключительно неприглядные и трусливые. Таким образом, каждому типическому персонажу соответствует персонаж, чей образ с точки зрения морали и этики являет собой его полную противоположность, подобно тому как в шахматах белым фигурам противостоят черные. Нортроп Фрай. Анатомия критики Аббатство Монглан, Франция, весна 1790 года Вереница монахинь двигалась по дороге, их хрустящие апостольники хлопали на ветру, словно крылья огромных чаек. Когда Христовы невесты величаво проплыли под большими каменными воротами города, гуси и цыплята прыснули у них из-под ног в разные стороны, шлепая по грязным лужам. Молчаливыми парами шагали монахини сквозь пелену утреннего тумана, окутавшего долину, влекомые глубоким звоном колокола, который разносился с холмов. Нынешнюю весну называли le Printemps sanglant - "кровавая весна". Вишни в тот год зацвели рано, задолго до того, как на высоких горных пиках растаял снег. Хрупкие ветви деревьев гнулись до самой земли под тяжестью влажных красных бутонов. Говорили, что это добрый знак, что раннее цветение вишни знаменует возрождение после долгой жестокой зимы. Но затем начались холодные дожди и погребли долину под толстым слоем красных цветов, побитых коричневыми пятнами мороза. Будто раны со следами засохшей крови. Теперь говорили, что это знамение другого рода. Словно огромный утес, возвышалось на гребне горы над Долиной аббатство Монглан. Без малого тысячу лет стояла здесь твердыня монастыря, и за все эти годы внешний мир не оставил на ней следов. Толстые стены ее состояли из шести или семи слоев камня. Когда старые стены, простояв века, становились ненадежными, с внешней стороны от них при помощи временных опор возводили новые. В результате Монглан превратился в пеструю мешанину архитектурных стилей, которая сама по себе способствовала появлению слухов об этом месте. Аббатство было старейшим церковным сооружением Франции и таило древнее проклятие, которое должно было вновь пробудиться в скором времени. Звук, вылетавший из темного зева колокола, разносился над долиной, напоминая монахиням, что пришла пора оторваться от трудов, отложить в сторону тяпки и грабли, пройти между ровными рядами вишневых деревьев и подняться по дороге, ведущей к аббатству. В конце длинной процессии, топча дорогу грязными ботинками, плелись рука об руку две молодые послушницы, Валентина и Мирей. Они выделялись из строгого строя монахинь. Высокая рыжеволосая Мирей с длинными ногами и широкими плечами была больше похожа на здоровую крестьянскую девушку, чем на монахиню. Поверх одежды послушницы на ней был надет плотный глухой фартук, а рыжие кудри выбивались из-под апостольника. Рядом с ней Валентина выглядела хрупкой, хотя ростом почти не уступала Мирей. Бледная кожа ее казалась полупрозрачной, эта белизна подчеркивалась каскадом белокурых волос, откинутых назад. Она засунула свой апостольник в карман одежды и непринужденно шагала по грязи рядом с Мирей. Молодые женщины, самые юные послушницы в аббатстве, приходились друг дружке кузинами по материнской линии и обе осиротели в раннем возрасте из-за чумы, которая опустошила Францию. Престарелый граф де Реми, дедушка Валентины, желая быть уверенным в их благополучии, вверил обеих попечению церкви, до того как смерть смогла помешать его планам. Условия воспитания обеих девушек, искрящихся необузданным весельем юности, создали между Валентиной и Мирей нерушимые узы. Аббатиса часто слышала, как монахини постарше жаловались, что подобное поведение не подобает послушницам, но она понимала, что будет лучше, если она обуздает юные души, а не попытается сломить их. К тому же аббатиса питала некоторое сочувствие к осиротевшим кузинам, что вообще-то было совершенно не в ее характере да и не пристало при ее положении. Старшие монахини были бы удивлены, узнав, что в раннем детстве у аббатисы тоже была близкая подруга, но девочек разлучили много лет назад, и ныне их разделяли тысячи километров. Стоя на крутом склоне, Мирей заправила непокорные пряди волос под апостольник и дернула свою кузину за руку, пытаясь вразумить ее: опоздание к молитве - тяжкий грех. - Если ты будешь продолжать отлынивать, мать-настоятельница снова наложит на нас епитимью, - сказала Мирей. Валентина вырвалась на свободу и закружилась. - Земля утопает в цвету, - закричала она, размахивая руками, и чуть не упала с обрыва. Мирей оттащила ее подальше от предательского склона. - Почему мы должны прозябать в этом затхлом аббатстве, когда вокруг все наполнено жизнью? - посетовала Валентина. - Потому что мы монахини. - Мирей поджала губы, подошла к подруге и сильно сжала ей руку. - Наш долг - молиться за весь род человеческий. В это время поднимающийся со дна долины теплый туман принес с собой такой сладкий аромат, что все вокруг сразу пропиталось запахом цветущей вишни. Мирей постаралась не обращать внимания на сладостный трепет, который пробудил запах весны в ее собственном сердце. - Хвала Господу, мы еще не монахини, - отозвалась Валентина. - Мы всего лишь послушницы, до того времени, пока не дадим обетов. Еще не поздно избежать этой доли. Я слышала, как старшие монахини шепчутся о том, что по всей Франции бродят солдаты, грабят монастыри, хватают священников и препровождают их в Париж. Может быть, кто-нибудь из солдат доберется сюда и препроводит в Париж и меня. Он будет каждую ночь водить меня в оперу и пить шампанское из моей туфельки! - Солдаты не всегда так очаровательны, как ты, похоже, считаешь, - сказала Мирей. - Кроме того, их дело - убивать людей, а не водить их в оперу. - Но это же не все, что они делают, - сказала Валентина, понизив голос до таинственного шепота. Девушки добрались до вершины холма, здесь дорога выравнивалась и становилась значительно шире. Вымощенная плоским булыжником, она была похожа на мостовые в больших городах. По обеим ее сторонам были посажены огромные кипарисы. Возвышаясь над морем вишневых садов, они выглядели такими же чопорными, запретными и чуждыми этому месту, как аббатство. - Я слышала, - прошептала Валентина на ухо своей кузине, - что солдаты проделывают с монахинями ужасные вещи! Стоит солдату наткнуться на монахиню, к примеру, в лесу, как он достает из штанов нечто, засовывает в монахиню и двигает этим. После того как он закончит, у монахини появляется ребенок! - Какое богохульство! - вскричала Мирей, таща за собой кузину, хотя губы ее против воли изогнулись в легкой улыбке. - По-моему, ты слишком дерзкая для монахини. - Точно, об этом я и твержу все время, - согласилась Валентина. - Я бы скорее согласилась стать невестой солдата, чем Христовой. Когда наконец кузины достигли аббатства, их встретили четыре двойных ряда кипарисов, посаженных перед каждыми воротами монастыря таким образом, чтобы аллеи образовывали распятие. Девушки торопливо вышли из плотной пелены тумана, и деревья грозно нависли над ними. Мирей и Валентина миновали ворота аббатства, пересекли большой двор и приблизились к высоким деревянным дверям главного анклава. Колокол продолжал звонить. Звон его, проникая сквозь густую завесу тумана, напоминал погребальный. Девушки чуть замешкались перед дверьми, чтобы очистить с ботинок грязь, быстро перекрестились и ступили в высокий портал. Они даже не взглянули на надпись на каменной арке над порталом, высеченную грубыми франкскими буквами, но каждая знала, о чем там говорится, как если бы буквы были выжжены в их сердцах: Проклят будь тот, кто сровняет стены с землей Короля сдержит рука одного Господа Под надписью большими квадратными буквами было выбито имя "Carolus Magnus". Это был тот, кто построил здание и наложил проклятие на всякого, кто посмеет уничтожить его. Вся Франция знала Карла Великого, прославленного правителя Франкской империи, что жил тысячу лет назад. Внутри стены аббатства были темными, холодными и замшелыми. Из внутреннего святилища можно было услышать монахинь, шепчущих слова молитвы, и мягкое щелканье их четок, подсчитывающих "Ave", "Gloria" и "Pater noster". Валентина и Мирей поспешили в часовню, они были последними, кто преклонил колени и последовал за шепотом, раздававшимся из-за маленькой двери за алтарем, где размещался кабинет матери-настоятельницы. Старая монахиня торопливо загоняла последних отставших внутрь. Валентина и Мирей переглянулись и вошли. Было странно, что их позвали в кабинет аббатисы в подобной манере. Прежде здесь побывало всего несколько монахинь, да и тех приводили исключительно по поводу нарушения дисциплины. Валентина, которая всегда была "дисциплинированна", приходила в кабинет довольно часто. Однако колокол аббатства служил для того, чтобы собирать всю паству. Ведь не может же быть такого, чтобы в кабинет настоятельницы пригласили сразу всех? Войдя в большую комнату с низкими потолками, Валентина и Мирей увидели, что там действительно собрались все монахини, более пятидесяти женщин. Они сидели на тяжелых деревянных скамьях, поставленных рядами, лицом к письменному столу аббатисы и перешептывались между собой. Ясно было, что происходит нечто необычное, и лица, обращенные к двум молодым кузинам, казались испуганными. Девушки заняли свои места на скамье в последнем ряду. Валентина сжала руку Мирей. - Что это значит? - прошептала она. - Что-то плохое, я думаю, - тоже шепотом ответила Мирей. - Мать-настоятельница выглядит суровой, и здесь две женщины, которых я никогда прежде не видела. В конце длинной комнаты, за массивным полированным столом из вишневого дерева, стояла аббатиса, морщинистая и высохшая, как старый пергамент, но все еще обладавшая властью над своей многочисленной паствой. Было в ее манере держаться нечто неподвластное времени, предполагавшее, что она давным-давно заключила мир со своей душой. Однако сегодня она выглядела такой серьезной, какой монахини не видели ее никогда прежде. Обе незнакомки, ширококостные молодые женщины с большими руками, возвышались по обе стороны от аббатисы, словно ангелы мщения. У одной из них была бледная кожа, темные волосы и горящие глаза, тогда как другая походила на Мирей кремовым цветом лица и каштановыми волосами, чуть темнее выгоревших локонов девушки. Женщины держались как монахини, но почему-то были одеты в серые дорожные платья непонятного фасона. Аббатиса подождала, пока закроется дверь и монахини рассядутся по местам. Когда в комнате наконец наступила тишина, она заговорила голосом, который всегда напоминал Валентине шуршание сухого листа. - Дочери мои, - сказала настоятельница, сложив руки на груди, - почти тысячу лет назад правитель Монглана стоял на этой скале, призывая нас отдать долг человечеству и послужить Господу. Хотя мы оторваны от мира, до нас донеслись обрывочные сведения о волнениях в стране. Сюда, в этот заброшенный уголок, доносятся печальные известия, способные в корне изменить нашу безмятежную жизнь, которой мы наслаждались столь долго. Женщины, которых вы видите, принесли нам эти тяжкие вести. Я хочу представить вам сестер Александрин де Форбин, - она показала на темноволосую женщину, - и Марию Шарлотту де Корде, которые вместе управляют аббатством в Кане в северных провинциях. Они, переодевшись, прошли через всю Францию, преисполненные рвения предупредить нас об опасности. Я прошу вас прислушаться к тому, что они скажут. Это очень важно для всех нас. Аббатиса заняла свое место. Женщина, которую представили как Александрин де Форбин, прочистила горло и принялась говорить тихим голосом, так что монахини вынуждены были напрягаться, чтобы услышать ее. - Мои сестры во Христе, - начала она, - история, которую мы поведаем вам, не для малодушных. Среди нас есть такие, кто обратился к Богу в надежде спасти человечество. Те, кто надеялся скрыться от мирской суеты. Однако есть и те, кто оказался здесь против воли. При этом она устремила взор темных блестящих глаз прямо на Валентину, которая покраснела до самых корней своих белокурых волос. - Независимо от того, какую цель вы преследовали, придя в эти стены, сегодня все изменится. Во время путешествия мы с сестрой Шарлоттой пересекли всю Францию, побывали в Париже и в деревнях. Мы видели не просто голод, а настоящую смерть от истощения. На улицах разгораются людские волнения из-за хлеба. Там идет бойня. По улицам женщины носят на пиках отрезанные головы. Дочерей Евы насилуют, а то и хуже. Маленьких детей убивают, людей пытают на площадях, рвут на куски озлобленные толпы... Монахини больше не могли сохранять спокойствие: слушая кровавый перечень, они встревоженно загомонили. Мирей показалось странным, что служительница Бога может столь прямо говорить о таких ужасах. Кроме того, у рассказчицы ни разу не изменился тихий, спокойный тон голоса. Мирей взглянула на Валентину, чьи глаза стали большими и круглыми. Александрин де Форбин подождала, пока в комнате все немного успокоятся, и продолжила: - Сейчас у нас апрель. В прошлом октябре разъяренная толпа похитила короля с королевой прямо из Версаля и заставила вернуться в Париж, в Тюильри, где они были взяты под стражу. Короля принудили подписать документ, называемый "Декларация прав человека и гражданина", в котором говорилось о равенстве прав между всеми людьми. В результате Национальное собрание теперь контролирует правительство, король бессилен вмешаться, наша страна стоит накануне революции. Мы оказались в состоянии анархии. Хуже того, Национальное собрание обнаружило, что в королевской казне нет золота, король разорил государство. В Париже поговаривают, что он не доживет до конца года. Волна ужаса прокатилась по рядам сидящих монахинь, по всей комнате слышался тревожный шепот. Мирей нежно сжала руку Валентины, обе они пристально разглядывали рассказчицу. Женщины, находившиеся в этой комнате, никогда раньше не слышали, чтобы о таких вещах говорили вслух, и не могли представить себе подобное в реальности. Пытки, анархия, убийство короля... Возможно ли это? Аббатиса положила ладонь на стол, призывая к порядку, и монахини замолчали. Сестра Александрин заняла свое место, а сестра Шарлотта осталась стоять за столом. Ее голос был полон силы. - В Национальном собрании есть человек, несущий великое зло. Он жаден до власти, хотя и утверждает, что служит Богу. Этот человек - епископ Отенский. Римская церковь полагает его воплощением дьявола. Говорят, он родился с раздвоенным копытом - знаком дьявола. Говорят, что он пьет кровь маленьких детей, чтобы оставаться молодым, и справляет черную мессу. В октябре этот епископ внес на заседании Национального собрания предложение о конфискации государством церковной собственности. В ноябре второй его декрет о конфискации был выдвинут известным политиком Мирабо и принят. Тринадцатого февраля началась конфискация. Те священники, которые противились, были арестованы и брошены в тюрьму. Шестнадцатого февраля епископ был избран председателем Собрания. Теперь его ничто не остановит. Монахинь охватило сильнейшее волнение, они загомонили громче, раздавались испуганные возгласы и протесты, но голос Шарлотты перекрывал весь этот шум: - Задолго до декрета о конфискации епископ справлялся о местонахождении церковного имущества во Франции. Хотя в декрете были перечислены священники и монахини, от которых собирались избавиться, мы знали, что епископ положил глаз на аббатство Монглан. Именно о нем были все расспросы. Это и есть та новость, которую мы поспешили сообщить вам. Сокровище Монглана не должно попасть в руки этого человека. Аббатиса встала и положила руку на сильное плечо Шарлотты Корде. Она оглядела ряды монахинь в черных одеяниях - их накрахмаленные апостольники колыхались, словно чайки на волнах, - и улыбнулась. Это была ее паства, которую она так долго вела по пути истинному и которой она, возможно, больше не увидит, когда откроет то, что должна рассказать. - Теперь вы знаете столько же, сколько и я, - сказала аббатиса. - Хотя я уже в течение нескольких последних месяцев знала о нашем незавидном положении, мне не хотелось вас тревожить до тех пор, пока я не найду выхода. Откликнувшись на мой зов, наши сестры из Кана предприняли опасное путешествие и подтвердили мои худшие опасения. Монахини погрузились в молчание, напоминавшее кладбищенскую тишину. Кроме голоса аббатисы, не было слышно ни единого звука. - Я старая женщина и могу быть призвана Богом раньше, чем полагала. Обеты, которые я дала, придя в этот монастырь, были связаны не только с Христом. Около сорока лет назад, перед моим назначением аббатисой в Монглан, я поклялась хранить один секрет, если потребуется - ценой собственной жизни. Настало время выполнить клятву. Поступая так, я должна поделиться своей тайной с каждой монахиней и, в свою очередь, взять с вас клятву молчать. Моя история длинная, и вы должны набраться терпения на случай, если рассказ покажется вам затянутым. Когда я закончу, вы поймете, почему должны сделать то, что должны. Аббатиса прервала свою речь и сделала глоток воды из серебряного потира, стоящего перед ней на столе. - Сегодня у нас четвертое апреля тысяча семьсот девяностого года от Рождества Христова. Моя история началась задолго до этого дня, и тоже четвертого апреля. Она была рассказана мне моей предшественницей - так поступала каждая аббатиса накануне вступления в должность ее преемницы на протяжении всех лет, пока стоит это аббатство. Теперь я расскажу ее вам. История аббатисы 4 апреля 782 года в Восточном дворце Ахена готовили дивное празднество в честь сорокалетия короля Карла Великого. Король созвал на него знать со всех концов своей империи. Крытый центральный двор с мозаичным куполом, рядами винтовых лестниц и балконами был полон привезенных пальм и Цветочных гирлянд. В огромных залах среди золотых и серебряных светильников играли на лютнях и арфах музыканты. Придворные в пурпурных и темно-красных нарядах, шитых золотом, расхаживали между жонглерами, шутами и кукольниками. Здесь были дикие медведи, львы, жирафы и клетки с голубями. В предвкушении празднования дня рождения короля веселье уже несколько недель царило во дворце. Кульминацией празднества стал сам день рождения. Утром король прибыл во дворец в окружении своих восемнадцати детей, королевы и приближенных дворян. Карл был очень высокого роста, двигался он с изящной грацией, присущей великолепному наезднику и пловцу. Его кожа была покрыта загаром, волосы и усы выгорели на солнце до белого цвета. Воин до мозга костей, он стал правителем величайшей в мире империи. Одетый в простую шерстяную тунику и плащ, подбитый куницей, со своим неразлучным мечом, король вошел внутрь, приветствуя каждого и призывая всех сесть за столы, расставленные по залу, и подкрепиться яствами. На этот день Карл приготовил специальное развлечение. Мастер военной стратегии, он имел особое пристрастие к одной игре. То были шахматы - тогда их называли игрой в войну или игрой королей. Теперь, в свой сороковой день рождения, Карл предполагал сыграть против лучшего игрока в королевстве, солдата по имени Гарен Франк. Гарен вошел во двор под звуки труб. Перед ним мелькали акробаты, молодые женщины усыпали ему дорогу пальмовыми ветвями и лепестками роз. Солдат западной армии, Гарен был стройным молодым мужчиной, на его бледном лице с серыми глазами постоянно сохранялось серьезное выражение. Когда король поднялся, Гарен преклонил колени, чтобы приветствовать его. Восемь чернокожих слуг, одетых в ливреи мавров, на плечах внесли в большой зал шахматы. Слуги и шахматы были даром королю от мусульманского правителя Барселоны Ибн аль-Араби в благодарность за военную помощь против басков четырьмя годами ранее. Во время возвращения с той славной битвы любимец короля Хруотланд, герой "Песни о Роланде", был убит в Ронсевальском ущелье. После его злополучной гибели король больше не играл в эту игру. Придворные издали вздох восхищения, когда шахматы установили на одном из столов во дворе. Хотя они были сделаны арабским мастером, фигуры имели черты, указывающие на их индийское и персидское происхождение. Считалось, что эта игра возникла в Индии за четыре столетия до Рождества Христова и попала в Аравию через Персию во время завоевания арабами этой страны в 640 году нашей эры. Сторона шахматной доски, выкованной из золота и серебра, была более метра длиной. Фигуры филигранной работы, сделанные из драгоценных металлов, были украшены рубинами, сапфирами, бриллиантами и изумрудами, не ограненными, но отшлифованными; некоторые камни были величиной с перепелиное яйцо. В сиянии светильников казалось, будто фигуры светятся внутренним завораживающим светом. Фигура под названием шах, или король, была пятнадцати сантиметров в высоту и изображала человека в короне, сидевшего на спине слона. Королева, или ферзь, сидела в кресле в паланкине, украшенном драгоценностями. Епископы были слонами с седлами, инкрустированными редкими драгоценными камнями, рыцари - дикими арабскими скакунами. Ладьи, или замки, назывались "рухх", что по-арабски означает "колесница"; это были большие верблюды с похожими на башни сиденьями на спинах. Пешки были покорными солдатами-пехотинцами семи сантиметров высотой, в глазах и навершиях их мечей сверкали миниатюрные самоцветы. Карл и Гарен приблизились к шахматной доске с разных сторон. Вдруг король поднял руку и произнес слова, от которых остолбенели те, кто его хорошо знал. - Предлагаю ставку, - сказал он странным голосом. Карл не был любителем биться об заклад. Придворные недоуменно переглянулись. - В случае, если воин Гарен выиграет, я отдам ему в награду часть королевства от Ахена до Баскских Пиренеев и выдам за него замуж старшую дочь. Если он проиграет, то на рассвете ему отрубят голову. Придворные пришли в смятение. Всем было известно, что король так любил дочерей, что даже просил их не выходить замуж, пока он жив. Лучший друг короля, герцог Бургундский, схватил Карла за руку и отвел его в сторону. - Что за пари? - прошептал он. - Вы предложили пари, которое достойно лишь тупого варвара. Карл сел за стол. Казалось, он пребывал в трансе. Герцог был озадачен. Гарен тоже растерялся. Он посмотрел герцогу в глаза, а затем молча занял свое место за столом, принимая пари. Фигуры были разыграны, и Гарену повезло: он выбрал белые, что давало ему преимущество первого хода. Игра началась. Возможно, виной тому было волнение, но по ходу игры было заметно, что оба игрока переставляют фигуры с усилием, как если бы чужая невидимая рука парила над доской. Временами казалось, что фигуры делают ходы по своему собственному усмотрению. Сами же игроки были бледны и молчаливы, а придворные нависали над ними подобно привидениям. Примерно после часа игры герцог Бургундский заметил, что король ведет себя странно. Он хмурил брови и казался невнимательным и рассеянным. Гареном тоже овладело необычное беспокойство, его движения стали быстрыми и нервными, на лбу выступили капли пота. Взгляды обоих игроков были устремлены на доску, словно прикованные к ней. Вдруг Карл с криком вскочил на ноги, опрокинул доску и разбросал по полу шахматные фигуры. Придворные отшатнулись, разрывая сомкнутый круг. Король упал и забился в ужасном припадке ярости, он рвал на себе волосы и бил себя в грудь кулаками, словно дикий зверь. Гарен и герцог Бургундский ринулись к нему, но он оттолкнул их. Потребовалось шесть человек, чтобы привести монарха в чувство. Когда Карл наконец успокоился, он огляделся вокруг в замешательстве, словно человек, очнувшийся от долгого сна. - Мой господин, - мягко сказал Гарен, поднимая одну из шахматных фигур с пола и вручая ее королю, - возможно, нам стоит прекратить игру. Все фигуры в беспорядке, и я не могу припомнить ни одного хода, который был сделан. Сир, я боюсь этих мавританских шахмат, боюсь, что это их злая воля заставила вас поставить на кон мою жизнь. Карл отдыхал, сидя в кресле. Когда воин умолк, король устало закрыл лицо рукой и ничего не ответил. - Гарен, - вежливо сказал герцог Бургундский, - разве вы не знаете, что король не верит в предрассудки такого рода, считая их языческими и варварскими? Он запретил занятия черной магией и гадание при дворе... Карл прервал герцога - голос короля был слаб, словно от сильнейшего изнеможения: - Как могу я нести христианство в Европу, когда солдаты моей собственной армии верят в колдовство? - Магия практиковалась в Аравии и по всему Востоку с незапамятных времен, - ответил Гарен. - Я не верю в нее, равно как и ничего в ней не понимаю, однако...- воин склонился над королем и посмотрел ему в глаза, - вы ведь тоже почувствовали. - Я был охвачен пламенем ярости, - согласился Карл, - и не властен над собой. Я чувствовал то, что обычно чувствую перед битвой, когда войска готовятся к схватке. Я не могу объяснить этого. - Все на земле и под небесами имеет свое объяснение, - произнес голос из-за плеча Гарена. Воин обернулся - позади него стоял чернокожий мавр, один из тех восьми, что внесли в комнату шахматы. Король сделал знак, чтобы мавр продолжал. - Из земли Ватар, нашей далекой родины, пришли древние люди, которые называли себя бодави, "жители пустыни". Среди них делать кровавую ставку считалось проявлением величайшей чести. Говорят, что только так можно извлечь хабб, черную каплю в человеческом сердце, которую архангел Гавриил достал из груди Мухаммеда. Ваше величество поставили на кон человеческую жизнь, это есть высшая форма справедливости. Мухаммед говорит: "Царство переживет неверного Кафра, но не сохранится при Зулме, который есть несправедливость". - Ставить на кон жизнь - играть со злом, - сказал Карл. Гарен и герцог Бургундский посмотрели на короля с изумлением. Не сам ли он предложил такую ставку час назад? - Нет! - упрямо повторил мавр. - Через кровавую ставку можно достигнуть Гхатаха, земного оазиса, который является раем. Если кто-либо делает такую ставку за доской чатранга, сама игра исполняет сар! - Чатранг - название, которое мавры дали игре в шахматы, мой лорд, - сказал Гарен. - Что такое "сар"? - спросил Карл, медленно поднимаясь нa ноги. Он возвышался над всеми окружающими. - Возмездие, - бесстрастно ответил мавр, поклонился и отошел. - Мы сыграем снова, - объявил король. - На этот раз ставок не будет. Мы сыграем просто из любви к игре. Хватит этих глупых предрассудков, придуманных варварами и детьми. Придворные принялись снова расставлять фигуры. По залу прокатился вздох облегчения. Карл повернулся к герцогу Бургундскому и взял его за руку. - Неужели я действительно сделал такую ставку? - тихо спросил он. Герцог посмотрел на него с удивлением и ответил: - Да, мой господин. Вы не помните этого? - Нет, - печально ответил король. Карл и Гарен снова сели играть. После настоящего сражения Гарен одержал победу. Король подарил ему в собственность Монглан в Баскских Пиренеях и удостоил титулом Гарен де Монглан [герой старофранцузских героических повестей]. Карл был так доволен тем, как мастерски Гарен командует шахматными фигурами, что поручил ему построить крепость, чтобы защитить завоеванные земли. Спустя много лет Карл послал Гарену особый подарок - великолепные шахматы, которыми они сыграли ту знаменитую партию. С тех пор они называются "шахматы Монглана". - Это и есть история аббатства Монглан, - сказала аббатиса, завершая свое повествование. Она оглядела притихших монахинь. - Через много лет, когда Гарен де Монглан лежал больной на смертном одре, он завещал Святой Церкви земли и крепость Монглана, которая стала нашим аббатством, а также набор шахматных фигур, известный как шахматы Монглана. Аббатиса немного помолчала, словно не была уверена, стоит ли продолжать. Наконец она заговорила снова: - Гарен до конца жизни верил, что существует ужасное проклятие, связанное с шахматами Монглана. Задолго до того, как они попали в его руки, Гарен слышал о зле, исходящем от них. Говорили, что Шарло, родной племянник Карла Великого, был убит во время игры за этой самой доской. Ходили странные истории о крови и насилии и даже войнах, в которых были замешаны эти шахматы. Восемь чернокожих мавров, доставивших их из Барселоны в дар Карлу Великому, попросились сопровождать шахматы и в Монглан. Король разрешил. Вскоре Гарен узнал, что в крепости происходят тайные ночные церемонии. Он чувствовал, что в этом замешаны мавры. Гарен начал бояться подарка, как если бы тот был орудием дьявола. Он спрятал шахматы в крепости и попросил Карла поместить заклятие на ту стену, чтобы никто не мог извлечь их оттуда. Король отнесся к этому как к шутке, но на свой лад выполнил просьбу Гарена. Сегодня мы можем видеть эту надпись над нашими дверьми. Аббатиса остановилась и нащупала рукой кресло, стоявшее за ее спиной. Вид у нее был бледный. Александрин помогла аббатисе усесться. - Что же сталось с шахматами Монглана, преподобная мать? - спросила одна из монахинь постарше, которая сидела в первом ряду. Аббатиса улыбнулась. - Я уже говорила вам, что наши жизни окажутся в большой опасности, если мы останемся в аббатстве. Я говорила, что французские солдаты рыщут повсюду в надежде отобрать сокровища церкви и, по сути, уже находятся на пути сюда. Далее я говорила, что сокровище огромной ценности и, возможно, столь же огромного зла однажды было спрятано в стенах аббатства. И теперь для вас вряд ли будет сюрпризом, если я скажу, что секрет, который я поклялась хранить в сердце, когда впервые пришла сюда, - это тайна шахмат Монглана. Они до сих пор захоронены в стенах и полу этой комнаты, и только я одна знаю точное местонахождение каждой фигуры. Наша миссия, дочери мои, - унести отсюда это орудие зла и рассеять его как можно дальше, чтобы его нельзя было собрать в руках человека, ищущего власти, ибо сила, таящаяся в нем, выходит за пределы законов природы и понимания человека. Но даже если бы у нас было время, чтобы уничтожить эти фигуры или изуродовать их до неузнаваемости, я бы не выбрала этот путь. То, что обладает такой огромной властью, можно использовать и как орудие добра. Вот почему я поклялась не только хранить спрятанные шахматы Монглана, но и защищать их. Возможно, однажды, когда позволят обстоятельства, мы соберем все фигуры и узнаем их мрачную тайну. Хотя аббатиса и знала точное местонахождение каждой фигуры, монахиням пришлось не покладая рук трудиться в течение двух недель, прежде чем шахматы Монглана были извлечены из тайников, фигуры почищены и отполированы. Усилиями четырех монахинь была освобождена и поднята из каменного пола сама шахматная доска. Когда ее отчистили, обнаружилось, что на каждой ее клетке вырезаны или отчеканены странные символы. Похожие символы были выгравированы снизу каждой фигуры. Был также покров, который хранился в большом металлическом ящике. Углы ящика были опечатаны похожим на воск веществом, по-видимому, чтобы предохранить ткань от плесени. Покров был из бархата, иссиня-черного, как сама полночь. Золотом и драгоценными камнями на нем были вышиты знаки, напоминающие знаки зодиака. В центре покрова два змееподобных создания, сплетаясь, образовывали цифру восемь. Аббатиса полагала, что этот покров использовался, чтобы беречь шахматы при перевозке. К концу второй недели настоятельница приказала монахиням готовиться к путешествию. Она проинструктирует каждую с глазу на глаз, чтобы никто из сестер не знал, где находятся остальные. Это уменьшит риск для каждой. Поскольку фигур всего тридцать две, а монахинь в аббатстве больше, только настоятельница будет знать, кто из сестер вынес шахматы, а кто нет. Когда Валентину и Мирей позвали в кабинет, аббатиса сидела за своим массивным письменным столом. Она предложила им сесть напротив. На столе, частично прикрытые расшитым покровом цвета полуночи, мерцали шахматы Монглана. Аббатиса отложила в сторону перо и подняла голову. Мирей и Валентина сидели в тревожном ожидании, держась за руки. - Преподобная матушка, - выпалила Валентина, - я хочу, чтобы вы знали, как я сожалею теперь, что покидаю вас. Только сейчас я осознала, каким тяжким бременем была для вас все это время. Ах, если бы я была не такой скверной послушницей и доставляла вам меньше хлопот... - Валентина, - промолвила аббатиса, улыбаясь тому, как Мирей толкнула подругу в бок, чтобы заставить замолчать. - К чему ты клонишь? Ты боишься, что будешь разлучена со своей двоюродной сестрой? Твое запоздалое раскаяние вызвано именно этим? Валентина уставилась на настоятельницу, изумленная тем, что та смогла прочитать ее мысли. - Я не собираюсь разлучать вас, - продолжила аббатиса и через стол вишневого дерева протянула Мирей лист бумаги. - Это имя и адрес человека, который позаботится о вашей безопасности. Внизу я написала для вас обеих инструкции, касающиеся путешествия. - Обеих? - воскликнула Валентина, едва не подпрыгнув от радости. - О, преподобная матушка, вы исполнили мое самое заветное желание! Аббатиса рассмеялась. - Если бы я не отправила вас вместе, Валентина, я уверена, ты и без посторонней помощи нашла бы возможность разрушить все мои тщательно выношенные планы лишь ради того, чтобы быть вместе с кузиной. К тому же будет только разумней отослать вас вместе. Слушайте внимательно. Каждая монахиня, покидающая аббатство, будет обеспечена. Те, кого семьи примут обратно, будут отосланы домой. Для некоторых я нашла дальних родственников или друзей, которые готовы предоставить убежище. Тем сестрам, кто пришел в аббатство с приданым, я верну деньги, и они смогут сами о себе позаботиться. Тех же, у кого приданого нет, я посылаю в святые аббатства в других странах. Во всех случаях путешествие и содержание будут обеспечены. Я должна быть уверена в благополучии моих дочерей. Аббатиса сложила руки на груди и продолжила: - Тебе, Валентина, повезло больше других. Твой дед оставил щедрое наследство, которое я предназначила для тебя и твоей кузины Мирей. Кроме того, хотя у вас нет семьи, у Валентины есть крестный отец, который готов принять на себя ответственность и заботиться о вас обеих. Я получила его письменное волеизъявление в пользу вас двоих. Это подводит меня к следующему пункту, делу огромной важности. Когда аббатиса упомянула о крестном, Мирей бросила на Валентину быстрый взгляд и тут же уставилась в бумагу, которую держала в руке. На листе аббатиса написала жирными буквами: "М. Жак Луи Давид, художник". Ниже стоял адрес в Париже. Мирей не знала, что у Валентины есть крестный. - Как я понимаю, - продолжала настоятельница, - когда узнают, что я закрыла аббатство, кое-кто во Франции будет этим недоволен. Многие из нас окажутся в опасности, особенно из-за таких людей, как епископ Отенский, который захочет выяснить, что за предметы мы извлекли из стен аббатства и унесли с собой. Ведь следы нашей работы нельзя скрыть полностью. Возможно, некоторых женщин узнают и найдут. Эти сестры будут вынуждены бежать. Потому-то я решила, что восемь из вас будут не только хранить свои фигуры, по одной на каждую, но и примут фигуры от других сестер, если тем придется спасаться бегством, или получат от них указания, где эти фигуры спрятаны. Валентина, ты станешь одной из этих восьми. - Я! - ахнула девушка. В горле у нее внезапно пересохло. - Но, преподобная матушка, я не... я не могу... - Ты хочешь сказать, что не слишком-то ответственна? - улыбнулась аббатиса, хотя глаза ее оставались грустными. - Я знаю об этом, но полагаюсь на твою здравомыслящую кузину. Когда я отбирала восемь сестер для особой миссии, я исходила не из ваших способностей, но из стратегического положения, выпавшего на долю каждой из вас. Твой крестный отец, Жак Луи Давид, живет в Париже, самом сердце Франции и шахматной столице. Как известный художник, он поддерживает дружбу со знатью и пользуется уважением среди людей благородного происхождения. Он также является членом Национального собрания, поскольку некоторые считают его пламенным революционером. Я верю, что благодаря занимаемому положению он сможет в случае нужды защитить вас обеих. И я достаточно заплачу ему за вашу безопасность, чтобы он приложил к тому все усилия. Преподобная мать внимательно посмотрела на девушек. - Это не просьба, Валентина, - строго сказала аббатиса. - Ваши сестры могут оказаться в беде, а вы сможете помочь им. Я дам ваши имена и адрес тем, кто уже отправился по домам. Вы же поедете в Париж и сделаете все, как я говорю. Вам по пятнадцать лет - в таком возрасте уже надо понимать, что в жизни существуют вещи более важные, чем удовлетворение ваших сиюминутных желаний. Аббатиса говорила суровым тоном, но лицо ее светилось добротой - как всегда, когда она смотрела на Валентину. - Кроме того, Париж - это не самый суровый приговор, - добавила настоятельница. Валентина улыбнулась ей. - Нет, преподобная матушка, - согласилась она. - Там есть опера, возможно, будут балы, и говорят, что дамы носят очень красивые платья. Мирей снова ткнула ее в бок. - То есть, - тут же поправилась Валентина, - я смиренно благодарю преподобную матушку за такую веру в ее покорную слугу. На этом аббатиса разразилась веселым звонким смехом, сразу сбросив с себя груз прожитых лет. - Очень хорошо, Валентина. Вы можете идти и собираться. Завтра на рассвете отправитесь. Не медлите. Аббатиса встала, взяла с доски две тяжелые шахматные фигуры и вручила их послушницам. Валентина и Мирей, в свою очередь, поцеловали перстень аббатисы и спрятали доверенные им сокровища. Перед тем как выйти из дверей кабинета, Мирей обернулась и заговорила впервые с тех пор, как они с кузиной вошли в комнату. - Могу ли я спросить, преподобная матушка, - сказала она, - куда собираетесь уехать вы? Мы будем с радостью думать о вас и посылать вам наилучшие пожелания, где бы вы ни находились. - Я отправляюсь в путешествие, которое хотела предпринять в течение сорока лет, - ответила аббатиса. - У меня есть подруга, которую я не навещала с детства. Иногда, Валентина, ты напоминаешь мне ее такой, какой она была в те дни. Полной жизни... Аббатиса замолчала, и Мирей показалось, что в глазах у нее застыла тоска - если только представить себе, что столь почтенная и уважаемая особа может тосковать. - Ваша подруга живет во Франции, преподобная матушка? - спросила Мирей. - Нет, - ответила аббатиса, - она живет в России. На следующее утро, когда земля еще была залита тусклым серым светом, две девушки в простых дорожных платьях вышли из дверей аббатства Монглан и забрались в телегу, полную сена. Телега проехала через массивные ворота и покатила мимо гор, похожих на перевернутые миски. Едва телега спустилась вниз в долину, ее накрыла густая дымка тумана, в которой почти ничего не было видно. Напуганные девушки кутались в плащи. Они были преисполнены благодарности Господу за то, что, выполняя его миссию, получили возможность вернуться в тот мир, от которого так долго были укрыты. Однако вовсе не Бог молча наблюдал с вершины горы, как телега медленно спускается в темноту долины. Высоко над аббатством, на покрытой снегом вершине, вырисовывался силуэт одинокого всадника. Всадник неотрывно следил за телегой, пока та не исчезла в пелене тумана. Затем без единого звука он развернул коня и ускакал прочь. Пешка а4 Ферзевая пешка начинает, делая ход d.2-d.4. - так называемое закрытое начало. Это означает, что тактический контакт между противниками развивается очень медленно. Пространство для маневров велико, и требуется время, чтобы сойтись с противником в свирепой рукопашной схватке... В этом сущность позиционной шахматной игры. Фред Репнфелд. Полное собрание дебютов шахматных партий Один слуга услыхал на базаре, что его ищет Смерть. Он примчался домой и сказал своему хозяину, что должен скрыться в соседнем городе Самарре, чтобы Смерть его не отыскала. Этим же вечером после ужина раздался стук в дверь. Хозяин открыл ее и увидел на пороге Смерть в длинной черной мантии с капюшоном. Смерть попросила позвать слугу. - Он в постели, болен, - торопливо солгал хозяин. - Он очень плохо себя чувствует, его нельзя беспокоить. - Странно, - сказала смерть. - Тогда он находится совсем не в том месте. Ведь я назначила ему свидание сегодня в полночь. В Самарре. Легенда о свидании в Самарре Нью-Йорк, декабрь 1972 года У меня были неприятности. Большие неприятности. Они начались в последний день 1972 года, в канун праздника. У меня была назначена встреча с предсказательницей. Но я, как и тот парень из легенды о свидании в Самарре, попыталась обмануть судьбу и сбежать. Мне не хотелось, чтобы какая-то там гадалка рассказывала мне о моем будущем по линиям на ладони. У меня и в настоящем хватало забот. К последнему дню 1972 года я полностью перевернула свою жизнь. Мне было только двадцать три года. Вместо того чтобы удрать в Самарру, я отправилась в центр управления на вершине небоскреба "Пан-Американ" на Манхэттене. Он находился гораздо ближе Самарры и в десять часов вечера был таким же пустым и изолированным от мира, как горная вершина. Я и чувствовала себя словно на вершине горы. За окнами, выходившими на Парк-авеню, шел снег - крупные хлопья изящно кружились, парили в коллоидной суспензии. Совсем как в стеклянном шаре, где заключена одинокая, безупречно красивая роза или миниатюрная копия швейцарской деревеньки. А за стеклом центра в здании "Пан-Американ" мирно гудело несколько акров новейшего компьютерного оборудования, которое контролировало полеты и заказ билетов на авиарейсы по всему миру. Это было спокойное место, где хорошо прятаться, когда нужно подумать. У меня как раз было о чем подумать. Три года назад я приехала в Нью-Йорк работать в компании МММ. Компания была одним из крупнейших мировых производителей компьютеров. А "Пан-Американ" была одним из моих клиентов. Они до сих пор позволяли мне пользоваться своими базами данных. Но теперь я перешла на другую работу, что вполне может оказаться величайшей ошибкой в моей жизни. Мне выпала сомнительная честь стать первой женщиной, вступившей в профессиональные ряды ДОА почтенной и солидной фирмы "Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам". Им не нравился мой стиль. Для тех, кто не знает, ДОА означает "дипломированный общественный аудитор". Фирма была ведущей среди восьми крупнейших подобного профиля, которых окрестили "Большой восьмеркой". "Общественными аудиторами" именуют для пущей солидности бухгалтеров-счетоводов. "Большая восьмерка" проводила аудит для большинства крупных корпораций. Она пользовалась огромным уважением, что в переводе на нормальный язык означает - держала клиентов на крючке, шантажируя их. Если "Большая восьмерка" во время аудита предлагала клиенту потратить полмиллиона долларов на улучшение методов финансирования, клиент был бы глупцом, если бы проигнорировал это предложение (то есть проигнорировал бы тот факт, что аудиторская фирма "Большой восьмерки" может "услужить" ему, обеспечив солидный штраф). Подобные вещи в мире больших финансов понимают без слов. В руках аудиторов огромное количество денег. Даже младший партнер может иметь доход с шестью нулями. Не все задумываются о том, что сфера аудита представлена только мужчинами. Фирма "Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам" не была исключением, и это ставило меня в неловкое положение. Поскольку я была первой женщиной не-секретарем, которую они видели, они воспринимали меня как редкий товар вроде ископаемого дронта, нечто потенциально опасное, что следует тщательно изучить. Быть первой женщиной где-либо - это не сахар. Будь ты первой женщиной-астронавтом или первой, кого пригласили работать в китайскую прачечную, тебе придется смириться с заигрыванием, хихиканьем и поглядыванием на твои ножки. А также с тем фактом, что придется работать больше всех, а получать меньше. Я узнала, что это значит, когда тебя представляют как "мисс Велис, нашу женщину-специалиста в этой области". После такого представления меня, наверное, принимали за гинеколога. На самом деле я была компьютерным экспертом, лучшим специалистом в Нью-Йорке по индустрии перевозок. Вот почему меня взяли на работу. Когда компания "Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам" проэкзаменовала меня, долларовые значки замелькали в их налитых кровью глазах; они видели не женщину, а ходячее вложение капитала, которое принесет деньги на их банковские счета. Достаточно молодую, чтобы быть восприимчивой, достаточно наивную, чтобы быть внушаемой, достаточно простодушную, чтобы отдать своих клиентов на растерзание их штатным акулам аудита. Словом, я была всем, что они искали в женщине. Но медовый месяц был коротким. Когда за несколько дней до Рождества я заканчивала расчет оборудования, чтобы клиент, занимающийся грузоперевозками на судах, мог получить документы до конца года, в мой офис нанес визит наш старший партнер Джок Уфам. Высокому, тощему и моложавому Джону было за шестьдесят. Он много играл в теннис, носил модные костюмы от "Брукс бразерс" и красил волосы. Когда он шел, то подпрыгивал на носках, словно собирался забить гол. Итак, Джок впрыгнул в мой офис. - Велис, - сказал он панибратским тоном, - я тут подумал об исследовании, которым ты занимаешься, даже поспорил с собой и, кажется, понял, что меня беспокоило. Это была манера Джока сообщать о том, что причин не согласиться с ним не существует. Он уже поработал адвокатом дьявола для обеих сторон и поскольку подыгрывал себе любимому, то выиграл дело. - Я почти закончила, сэр. Завтра все уйдет клиенту, поэтому надеюсь, вы не захотите вносить значительных изменений. - Ничего серьезного, - ответил он, осторожно подкладывая мне бомбу. - Я решил, что принтеры будут для нашего клиента более необходимы, чем дисководы. Соответственно, мне хотелось бы, чтобы ты изменила критерии отбора. Это был пример того, что обычно называется подтасовкой. Это незаконно. Шесть продавцов компьютеров месяцем ранее согласились с предложенными ценами. Эти предложения базировались на критериях отбора, которые подготовили мы, непредвзятые аудиторы. Мы сказали, что клиент нуждается в мощных дисководах. Один из продавцов вышел с лучшим предложением. Если сейчас, когда цены уже предложены, мы заявим, что принтеры важней, чем дисководы, то контракт перейдет в ведение другого продавца. Я могла бы с ходу сказать, какого именно. Это будет та фирма, с президентом которой Джок сегодня обедал. Понятно, что за этим обедом решалось что-то важное. Возможно, обещание бизнеса для нашей фирмы, а может быть, речь шла о маленькой яхте или спортивной автомашине для Джока. В чем бы ни заключалось дело, я не хотела в нем участвовать. - Мне жаль, сэр, - сказала я ему. - Сейчас уже слишком поздно изменять критерии, тем более в отсутствие клиента. Мы могли бы позвонить ему и сказать, что хотим попросить продавцов переделать заявки, но это, конечно же, означало бы, что документы не будут готовы до Нового года. - Это необязательно, Велис, - сказал Джок. - Я не стал бы старшим партнером фирмы, если бы игнорировал свою интуицию. Много раз я в мгновение ока спасал миллионы наших клиентов, а они и не знали об этом. Мой животный инстинкт выживания год за годом поднимает нашу фирму на вершину "Большой восьмерки". Он одарил меня улыбкой с ямочками. Вероятность того, что Уфам сделал бы что-либо для клиента, не обобрав его до нитки, была такой же, как в случае с библейским верблюдом, пролезающим в игольное ушко. Он сказал неправду, но я не стала возражать. - Тем не менее, сэр, мы несем моральную ответственность за то, чтобы клиент правильно взвесил и оценил предложенные цены. Кроме того, мы - проверяющая фирма. Ямочки Джока исчезли, словно он проглотил их. - Вы, конечно же, понимаете, что означает ваш отказ принять мое предложение? - Если это предложение, а не приказ, я бы предпочла не делать этого. - А если бы я приказал? - хитро спросил Джок. - Ведь я старший партнер в этой фирме. - Тогда, боюсь, мне придется отказаться от проекта и передать его кому-нибудь другому. Конечно, я сохраню копии моих расчетов, на случай если о них будут задавать вопросы. Джок знал, что это значило. Аудиторские фирмы никогда не проверяли друг друга. Единственными, кто мог задавать вопросы, были люди из правительства США. Их вопросы обычно относились к незаконной или мошеннической практике. - Понятно, - сказал Джок. - Хорошо, тогда я оставляю вас работать, Велис. Ясно, что решение мне придется принимать самому. Он резко развернулся на каблуках и вышел из комнаты. На следующее утро ко мне зашел мой менеджер, энергичный блондин лет тридцати по имени Лайл Хольмгрен. Лайл был взволнован, редеющие волосы всклокочены, галстук переносился. - Кэтрин, чем, черт возьми, ты насолила Уфаму? - были первые слова Лайла, сорвавшиеся с его языка. - Он бесится так, словно ему наступили на любимую мозоль. Вызвал меня сегодня утром ни свет ни заря. Я едва успел побриться. Он заявил, что найдет на тебя управу, твердит, что ты рехнулась. Уфам не желает, чтобы тебя в будущем допускали к клиентам, говорит, ты не готова играть в мячик с большими мальчиками. Жизнь Лайла вращалась вокруг фирмы. У него была требовательная жена. Она измеряла успех количеством членских взносов в загородных клубах. Лайлу приходилось играть по правилам фирмы, хотя, возможно, он и не одобрял этого. - Полагаю, прошлым вечером я потеряла голову, - саркастически сказала я. - Я отказалась "изменить" предложенные цены. Сказала Джоку, что он может передать работу кому-нибудь другому, если ему так уж приспичило. Лайл опустился в кресло рядом со мной. С минуту он ничего не говорил. - Кэтрин, есть масса вещей в мире бизнеса, которые человеку твоего возраста могут показаться неэтичными, но они необязательно таковы, какими кажутся. - Эта была такой. - Я даю тебе слово, что, если Джок Уфам просит тебя сделать что-нибудь подобное, у него есть на это веские причины. - Готова побиться об заклад, что у него есть тридцать- сорок веских причин, - ответила я ему и вернулась к своей бумажной работе. - Ты сама себе роешь могилу, ты это понимаешь? - спросил он. - Ты не можешь вертеть такими парнями, как Джок Уфам. Он не отправится спокойно в свой угол, как нашкодивший мальчишка, не будет ходить вокруг да около. Хочешь совет? Я думаю, тебе следует прямо сейчас отправиться к нему в кабинет и принести свои извинения. Скажи ему, что сделаешь все, о чем он попросит, пригладь ему перышки. Если ты этого не сделаешь, я тебе гарантирую, что твоя карьера окончена. - Он не уволит меня за отказ делать незаконные вещи, - сказала я. - Ему не придется тебя увольнять. Он занимает такое положение, что запросто сделает тебя несчастной и ты пожалеешь, что вообще пришла сюда. Ты хорошая девочка, Кэтрин, ты мне нравишься. Ты слышала мое мнение. Теперь я, пожалуй, пойду, а ты оставайся писать собственную эпитафию. Это случилось неделю назад. Я не извинилась перед Джоком и никому не рассказала о нашем с ним разговоре. Я отправила свои рекомендации клиенту за день до Рождества, по графику. Кандидату Джока не повезло. С тех пор вокруг почтенной фирмы "Фулбрайт, Кон, Кейн и Уфам" все было спокойно. До этого утра. Компании понадобилась неделя, чтобы придумать, какую форму пытки для меня выбрать. Этим утром Лайл прибыл в мой офис с приятными известиями. - Итак, - проговорил он, - ты не можешь сказать, что я тебя не предупреждал. С женщинами всегда одни неприятности, они никогда не прислушиваются к доводам рассудка. Кто-то в соседнем "офисе" воспользовался туалетом, и я переждала, пока не стихнет шум. Такое вот предзнаменование будущего. - Какой смысл выслушивать "доводы рассудка", когда все уже произошло? - спросила я. Знаешь, как это называется? Пустопорожние размышления. - Там, куда ты отправляешься, у тебя будет много времени для размышлений, - сказал Лайл. - Компаньоны встретились рано утром за кофе и пончиками с джемом и позаботились о твоей судьбе. Выбор был небольшой - между Калькуттой и Алжиром. Ты будешь счастлива узнать, что Алжир победил. Мой голос был решающим, надеюсь, ты это оценишь. У меня под ложечкой противно засосало. - О чем ты говоришь? - спросила я. - Где, к дьяволу, находится этот Алжир и какое отношение он имеет ко мне? - Алжир - это столица Алжира, социалистического государства на побережье Северной Африки. Входит в страны третьего мира. Думаю, тебе лучше взять эту книгу и почитать о нем. - Он уронил тяжелый том на мой письменный стол и продолжил: - Как только тебе выправят визу, что займет примерно три месяца, ты станешь проводить там много времени. Это твое новое назначение. - Что же я назначена делать? - спросила я. - Или это просто ссылка? - Нет, мы только что начали там один проект. Мы работаем во многих экзотических местах. Это ежегодный сбор в маленьком клубе стран третьего мира, которые время от времени встречаются, чтобы поболтать о ценах на бензин. Он называется ОТРАМ или как-то в этом роде. Минутку...- Он достал из кармана куртки какие-то бумажки и пролистал их. - Вот, нашел, это называется ОПЕК. - Никогда не слышала о таком, - сказала я. В декабре 1972 года не так уж много людей знали об ОПЕК. Хотя в скором времени всему миру предстояло услышать об этой организации. - Я тоже, - признал Лайл. - Вот почему компания считает, что это будет для тебя прекрасным назначением. Они хотят тебя похоронить, Велис, как я и говорил, В туалете снова спустили воду, и с ней уплыли в канализацию все мои надежды. - Несколько недель назад мы получили из парижского офиса телефонограмму, в которой нас просили прислать эксперта по компьютерам для работы в сфере нефти, природного газа и энергетики. Они возьмут любого, а мы получим жирный куш. Никто из старшего консультационного состава не пожелал поехать. Просто энергетика - не слишком высокоразвитая индустрия. Похоже, это назначение - тупик. Мы уже хотели телеграфировать им, что никого не нашли, когда всплыло твое имя. Они не могли заставить меня силой принять это назначение: рабство закончилось в Штатах вместе с Гражданской войной. Они хотели заставить меня уйти из фирмы, но будь я проклята, если сдамся так легко. - И что я буду делать для этих миляг из третьего мира? - сахарным голоском спросила я. - Я ничегошеньки не знаю о нефти и о природном газе. Знаю только то, что им несет из соседнего "офиса". Я имела в виду туалет. - Рад, что ты спросила, - сказал Лайл. - Тебя направляют в "Кон Эдисон", будешь работать там до самого отъезда в Алжир. На своей электростанции они используют все, что плывет вниз по течению Ист-Ривер, и за несколько месяцев ты станешь экспертом в энергетике. Не горюй, Велис! Ведь это могла быть и Калькутта. Лайл рассмеялся, пожал плечами и вышел. Вот так и получилось, что я оказалась среди ночи в вычислительном центре компании "Пан-Американ". Я зубрила про страну, о которой никогда не слышала, располагавшуюся на континенте, о котором я ничего не знала, чтобы стать экспертом в сфере, которая меня не интересовала, и жить среди людей, которые не говорили на моем языке и, возможно, полагали, что женщине место в гареме. Да уж, от сотрудничества "Фулбрайт Кон" и алжирцев выигрывали обе стороны. При всем этом страха я не испытывала. Мне потребовалось три года, чтобы узнать все, что только можно, о сфере грузоперевозок. Узнать столько же об энергетике представлялось мне более простым делом. Сверлишь дыру в земле, оттуда фонтанирует нефть, что же в этом сложного? На практике меня ждала бы незавидная участь, если бы все книги, которые я прочитала, были такие же "блестящие", как та, что лежала передо мной: "В 1950 году арабская легкая нефть продавалась по 2 доллара за баррель. И в 1972 году она также продается по 2 доллара за баррель. Это делает арабскую легкую нефть одним из самых дешевых видов сырья, даже без учета роста инфляции за указанный промежуток времени. Объяснение этого феномена кроется в жестком контроле, который введен мировыми правительствами на данный сырьевой продукт". Потрясающе! Но что я посчитала действительно обворожительным, так это то, чего книга не объясняла. Этой ночью я узнала о том, о чем не говорилось ни в одной книге. Арабская легкая нефть - это, оказывается, определенный сорт нефти. Фактически это самая ценная нефть в мире. Причина, по которой цена на нее оставалась неизменной больше двадцати лет, была в том, что цена контролировалась не теми, кто продавал нефть, и не теми, кто владел нефтяными месторождениями, а теми, кто распределял ее, - жуликами-посредниками. И так было всегда. В мире было восемь больших нефтяных компаний: пять из них американские, остальные три - британская, датская и французская. Пятьдесят лет назад некоторые из этих посредников во время охоты на куропаток в Шотландии решили разделить между собой мировое распределение нефти так, чтобы не стоять на пути друг у друга. Несколько месяцев спустя они встретились в Остенде с парнем по имени Калуст Гульбекян, который прибыл туда с красным карандашом в кармане. Достав его, он провел то, что позднее назвали "Красной линией", обозначив большой кусок земли, который включал в себя старую Оттоманскую империю (теперь это Ирак и Турция), а также большой кусок Персидского залива. Джентльмены поделили все это и принялись за бурение. В Бахрейне ударила струя нефти, и гонка пошла. Закон о поставках и потреблении нефти - весьма спорный момент, особенно если ты крупнейший потребитель этого продукта и в то же время контролируешь его поставки. Согласно графикам, которые я изучала, Америка давно уже является самым крупным потребителем нефти. Все нефтяные компании, и особенно американские, контролировали поставки. Делали они это просто. Заключали контракты на добычу (или разведку) нефти по расценкам владельцев основной доли, а затем перевозили и распределяли нефть, получая при этом дополнительный доход от разницы цен. Я сидела в одиночестве перед массивной стопкой книг, набранных мной в библиотеке "Пан-Американ", единственной, которая была открыта в новогоднюю ночь. Наблюдала, как за окном в желтом свете уличных фонарей, цепочкой тянувшихся вдоль Парк-авеню, сыплется снег. И думала. Одна мысль упорно крутилась у меня в голове. Та самая, которая спустя несколько месяцев займет умы куда более выдающиеся. Мысль, которая взбудоражит правителей государств и сделает богами управляющих нефтяными компаниями. Мысль, которая низвергнет мир в кровопролитные войны и экономический кризис, поставит планету на грань третьей мировой войны. Но мне она не казалась такой уж революционной. Мысль была примерно такая: что было бы, если бы мы перестали контролировать поставки нефти? Ответ на этот вопрос, весьма красноречивый во всей его простоте, через двенадцать месяцев явится миру, как пресловутые огненные письмена на стене. Это стало бы нашим "свиданием в Самарре". Спокойный ход Позиционный: термин, относящийся к ходу, маневру или стилю игры, преследующему скорее стратегические, нежели тактические цели. Таким образом, позиционный ход, как правило, является спокойным ходом. Спокойный ход: не приводит к обмену фигурами или их захвату и не содержит прямой угрозы. Вполне очевидно, что такой ход предоставляет черным наибольшую свободу действий. Эдвард Р. Брас. Иллюстрированный словарь шахматной игры Где-то звонил телефон. Я подняла голову и огляделась. Мне понадобилось какое-то время, чтобы сообразить, что я все еще нахожусь в вычислительном центре "Пан-Американ". По-прежнему был канун Нового года, настенные часы в дальнем конце комнаты показывали четверть двенадцатого. Я удивилась, почему никто не снимает трубку. Я оглядела центр - огромный зал с белым подвесным потолком. Над квадратными плитами потолка, словно земляные черви в толще земли, змеились мили коаксиального кабеля. Ни движения вокруг. Как в морге. Затем я вспомнила, что отпустила операторов на перерыв, пообещав подменить их. Однако это было несколько часов назад. Я раздраженно встала и отправилась к щиту управления, подумав, что их просьба отлучиться выглядела странной. "Ты не против, если мы отправимся в хранилище немного повязать?" - спросили они. Повязать? Я добралась до контрольной панели с распределительными щитами и консолями, откуда можно было связаться с охраной ворот и постами в здании. Нажала на светившуюся кнопку телефонной линии и заметила, что один из индикаторов горит красным светом, показывая, что закончилась лента. Я нажала другую кнопку, для связи с хранилищем, чтобы вызвать оператора на этаж, и наконец подняла телефонную трубку. - "Пан-Американ", ночной дежурный - сказала я, сонно протирая глаза. - Видишь? - раздался медоточивый голосок с безошибочно узнаваемым британским акцентом. - Говорил я тебе, она будет работать! Она всегда работает. Фраза была адресована кому-то на другом конце провода. Затем собеседник обратился ко мне: - Кэт, дорогая! Ты опаздываешь. Мы все тебя ждем! Уже двенадцатый час. Ты что, не помнишь, какая сегодня ночь? - Ллуэллин, - сказала я, потягиваясь, чтобы размять затекшие руки и ноги, - я действительно не могу прийти. Мне надо сделать работу. Знаю, я обещала, но... - Никаких "но", дорогая. В канун Нового года мы все должны узнать, что приготовила для нас судьба. Нам уже предсказали будущее, это было очень, очень забавно. Теперь твоя очередь. Меня здесь пихает Гарри, он хочет поговорить с тобой. Я застонала и снова вызвала хранилище. Куда, в конце концов, провалились эти проклятые операторы? И какого дьявола трое здоровых мужиков собрались проводить новогоднюю ночь в темном холодном хранилище, что-то там вывязывая? - Дорогая, - зарокотал в трубке низкий баритон Гарри. Как всегда, мне пришлось отдернуть трубку от уха, чтобы не оглохнуть. Гарри был моим клиентом, когда я работала в МММ, с тех пор мы оставались друзьями. Его семья удочерила меня, и Гарри каждый раз приглашал меня на благотворительные вечера, навязывая мое общество своей жене Бланш и ее брату Ллуэллину. На самом деле Гарри надеялся, что я подружусь с его дочуркой Лили, несносной девицей примерно моих лет. Черта с два он этого дождется! - Дорогая, - продолжал Гарри, - надеюсь, ты простишь меня, я только что отправил Сола за тобой. - Ты не должен был посылать за мной машину, Гарри! - сказала я. - Почему ты не спросил меня, прежде чем отправлять Сола в снегопад? - Потому что ты сказала бы "нет", - веско ответил Гарри. Тут он попал в точку. - Кроме того, Сол любит покататься. Это его работа, он же шофер. За это я плачу ему, он не может пожаловаться. В любом случае ты должна быть мне благодарна. - Я не собираюсь быть тебе благодарной, Гарри, - ответила я. - Не забывай, кто кому обязан. Двумя годами раньше я установила для компании Гарри программу грузоперевозок, которая сделала его самым преуспевающим меховщиком не только в Нью-Йорке, но и в Северном полушарии. "Качественные дешевые меха Гарри" могли доставить сшитую на заказ шубу хоть на край света в течение двадцати четырех часов. Я снова нажала кнопку вызова. Красный глаз индикатора по-прежнему горел, требуя ленты. Где же операторы? - Послушай, Гарри, - нетерпеливо сказала я, - не знаю, как ты отыскал меня, но я пришла сюда, чтобы побыть одной. Я сейчас не могу обсуждать это, но у меня проблема. - Твоя проблема в том, что ты всегда работаешь и ты всегда одна. - Проблема в моей компании, - возразила я. - Они хотят вовлечь меня в новый род деятельности, о котором я ничего не знаю. Они планируют отправить меня за далекие моря. Мне требуется время, чтобы все обдумать и просчитать. - Я говорил тебе, - проревел Гарри мне в ухо, - чтобы ты не доверяла этим гоям. Лютеране-счетоводы, только послушайте! О'кей, пусть я женился на одной из них, но я не подпускаю их к моим книгам, если ты улавливаешь, о чем я. Кэт, будь хорошей девочкой, бери пальто и спускайся. Приезжай сюда, мы выпьем и пошепчемся о твоих неурядицах. Кроме того, предсказательница невероятна. Она много лет работает здесь, но я не встречал ее прежде. Похоже, придется мне выгнать моего брокера и нанять ее. - Ты это несерьезно! - возмутилась я. - Разве я когда-нибудь обманывал тебя? Послушай, она знала, что ты будешь здесь сегодня вечером. Первое, что она произнесла, приблизившись к нашему столику, было: "А где же ваша подруга, которая занимается компьютерами?" Ты можешь в это поверить? - Боюсь, что нет, - сказала я. - Так где же вы все-таки? - Я и говорю тебе, дорогая. Эта дама продолжает настаивать, чтобы ты приехала сюда. Она даже сказала, что наше с тобой будущее как-то там связано. И это еще не все. Представь, она знала, что и Лили должна быть. - Лили не смогла прийти? - спросила я. Признаться, я почувствовала облегчение, услышав эту новость. Но как могла Лили, единственная дочь Гарри, оставить отца в Новый год? Она должна была знать, как сильно это ранит его. - Ох уж эти дочки, что с ними поделаешь? Мне тут срочно требуется моральная поддержка. Я сцепился со своим шурином, мы с ним весь вечер ругаемся. - Ладно, я приеду, - сказала я ему. - Великолепно! Я знал, что ты согласишься. Тогда лови Сола у входа, а когда приедешь сюда, попадешь в мои крепкие объятия. Я повесила трубку, испытывая еще большую депрессию, чем прежде. Только этого мне не хватало: целый вечер слушать глупую болтовню невыносимо скучного семейства Гарри. Но самому Гарри всегда удавалось поднять мне настроение. Может, вечеринка поможет мне развеяться. Энергичной походкой я прошла через центр к двери хранилища и распахнула ее. Операторы были здесь. Они толпились вокруг маленькой стеклянной трубки, наполненной белым порошком. Операторы виновато посмотрели на меня, когда я вошла, и протянули мне стеклянную трубочку. Очевидно, под "вязанием" они имели в виду кокаин. - Я ухожу на ночь, - сказала я им. - Как вы думаете, парни, все вместе вы сумеете засунуть ленту в компьютер или нам следует прикрыть авиалинию на сегодняшнюю ночь? Расталкивая друг друга, они ринулись выполнять мою просьбу. Я забрала свое пальто, сумку и отправилась к лифтам. Когда я спустилась вниз, большой черный лимузин уже стоял перед входом. Проходя через вестибюль, я увидела в окно Сола - он выскочил из машины и побежал открывать тяжелые стеклянные двери. Это был остролицый человек с глубокими морщинами от скул до подбородка. Сола трудно было не заметить в толпе. Он был высок, много выше шести футов, то есть ростом почти с Гарри, но если Гарри был чрезвычайно упитан, то Сол был настолько же тощ. Вместе они смотрелись как вогнутое и выпуклое отражение в кривых зеркалах в комнате смеха. Униформа Сола была слегка припорошена снегом. Он подхватил меня под руку, чтобы я не поскользнулась на льду. Усадив меня на заднее сиденье лимузина, он с улыбкой спросил: - Не смогли отказать Гарри? Ему трудно говорить "нет". - Он просто невозможен, - согласилась я. - Не уверена, что смысл слова "нет" вообще знаком ему. Где точно проходит этот шабаш ведьм? - В отеле "Пятая авеню", - ответил Сол, захлопнул дверь машины и отправился на водительское место. Он завел мотор, и мы покатили по свежевыпавшему снегу. В канун Нового года основные транспортные магистрали Нью-Йорка заполнены почти так же, как и в будние дни. Такси и лимузины курсируют по улицам, а гуляки бродят по тротуарам в поисках очередного бара. Асфальт усыпан серпантином и конфетти, в воздухе витает праздничное настроение. Сегодняшняя ночь не была исключением. Мы чуть не сбили нескольких развеселых горожан, которые выкатились из бара прямо под колеса нашей машины. Бутылка от шампанского вылетела из аллеи и отскочила от капота лимузина. - Похоже, это будет тяжелая поездка, - сделала я вывод. - Я привык к этому, - ответил Сол. - Каждый Новый год я вывожу мистера Рэда и его семью, и всегда одно и то же. За такое надо платить боевые. - Как давно вы с Гарри? - спросила я его, когда мы покатили по Пятой авеню, мимо светящихся огнями зданий и тускло освещенных витрин магазинов. - Двадцать пять лет, - сказал Сол. - Я начал работать у мистера Рэда еще до рождения Лили. Даже до того, как он женился. - Вам, должно быть, нравится у него работать? - Работа есть работа, - ответил Сол и немного погодя добавил: - Я уважаю мистера Рэда. Мы вместе пережили тяжелые времена. Помню, когда его дела шли хуже некуда, он все равно аккуратно платил мне, даже если сам оставался ни с чем. Ему нравилось иметь лимузин. Он говорил, наличие лимузина придает ему лоск. Сол остановился на красный свет светофора, повернулся ко мне и продолжил: - Знаете, в былые времена мы развозили меха в лимузине. Мы были первыми меховщиками в Нью-Йорке, которые стали так делать. - В голосе Сола звучали нотки гордости. - Теперь я в основном вожу миссис Рэд и ее брата по магазинам, когда мистер Рэд во мне не нуждается. Или отвожу Лили на матчи. Весь остаток пути до отеля мы ехали молча. - Я так понимаю, Лили не появится сегодня вечером? - заметила я. - Нет, - согласился Сол. - Вот почему я ушла с работы... Что же это у нее за важные дела, которые не позволяют ей провести с отцом несколько часов в новогоднюю ночь? - Вы знаете, что у нее за дела, - ответил Сол, останавливая машину перед отелем. Возможно, у меня разыгралось воображение, но в голосе его мне послышалась злость. - Она занята сегодня тем же, чем и всегда, - играет в шахматы. Отель "Пятая авеню" располагался всего в нескольких кварталах от парка на Вашингтон-сквер. Можно было разглядеть деревья, покрытые снегом, пушистым, как взбитые сливки. Словно миниатюрные горные шапки или колпачки гномов, они сгрудились вокруг массивной арки, отмечающей вход в Гринвич-Виллидж. В 1972 году бар в отеле еще не был переделан. Как и многие другие бары в отелях Нью-Йорка, он так достоверно копировал деревенский постоялый двор времен Тюдоров, что нетрудно было вообразить, будто посетителей ждут перед домом площади, а не лимузины. Большие окна, выходящие на улицу, представляли собой пестрые витражи. Ревущее пламя в большом каменном очаге освещало лица посетителей бара и бросало сквозь цветные стекла рубиновые сполохи на заснеженную улицу. Гарри оккупировал круглый дубовый стол у окна. Мы вышли из машины, он заметил нас и помахал рукой. Гарри весь подался вперед, и его дыхание проделало в замерзшем стекле "глазок". Ллуэллин и Бланш виднелись на заднем плане. Они сидели за столом, перешептываясь друг с другом, словно два белокурых ангела Боттичелли. Как похоже на рождественскую открытку, думала я, пока Сол помогал мне выбраться из машины. Жаркий огонь в камине, бар, переполненный людьми в праздничных нарядах, отблески пламени на лицах... Все выглядело нереальным, ненастоящим. Пока Сол отъезжал, я стояла на тротуаре и наблюдала, как искрится снег в свете уличных фонарей. Гарри тут же ринулся на улицу встречать меня, словно боялся, что я растаю и исчезну, как снежинка. - Дорогая! - вскричал он и сдавил в медвежьих объятиях, едва не переломав мне кости. Гарри был гигантом. В нем было добрых шесть футов и четыре или даже пять дюймов, и только очень снисходительный человек мог сказать, что Гарри "весит больше нормы". Гарри был огромной горой плоти с мудрыми глазами и задорными ямочками на щеках, которые делали его похожим на святого Бернарда. Нелепый жакет в красную, зеленую и черную клетку заставлял его казаться еще более необъятным. - Я так рад, что ты здесь, дорогая! - сказал Гарри, хватая меня за руку и таща за собой через вестибюль и сквозь тяжелые двойные двери в бар, где нас ждали Бланш и Ллуэллин. - Дорогая, дорогая Кэт, - сказал Ллуэллин, поднимаясь со своего места и чмокая меня в щеку. - Бланш и я очень удивлены тому, что ты все же приехала, не правда ли, дорогуша? Ллуэллин всегда называл Бланш "дорогуша" - так маленький лорд Фаунтлерой [герой детской книжки Ф. Ходжсон-Барнетт, образец для подражания многих поколений маленьких англичан] называл свою мать. - Честно, дорогая, - продолжил он, - отрывать тебя от компьютера все равно что оттаскивать Хитклифа [герой романа Эмили Бронте "Грозовой перевал"] от смертного одра пресловутой Катерины. Клянусь, я часто недоумеваю, что бы вы с Гарри делали, если бы каждый день не погружались с головой в свой бизнес. - Привет, дорогая, - проговорила Бланш, делая знак наклониться, чтобы она могла подставить мне свою прохладную фарфоровую щечку. - Ты выглядишь изумительно, как обычно. Садись. Скажи Гарри, что тебе налить. - Я принесу ей яичный флип, - предложил Гарри. Он возвышался над нами, сияя, как сверкающая огнями рождественская елка. - У них тут готовят прекрасный флип. Ты попробуешь немного, а потом выберешь то, что захочешь. И он начал пробираться сквозь толпу к бару. Голова Гарри гордо торчала над морем голов и плеч других посетителей. - Гарри сказал, ты уезжаешь в Европу. Это правда? - спросил Ллуэллин. Он склонился к Бланш и протянул ей бокал. По случаю праздника оба принарядились гак, чтобы соответствовать друг другу: она была в темно-зеленом вечернем платье, которое выгодно подчеркивало ее нежный цвет лица; он - в бархатном темно-зеленом смокинге и черном галстуке. Хотя обоим было за сорок, Ллуэллин и Бланш выглядели удивительно молодо. Однако за блеском золоченых фасадов прятались существа, похожие на декоративных собачек, ухоженных, но глупых и рожденных от близкородственного скрещивания. - Не в Европу, - ответила я. - В Алжир. Это своего рода наказание. Алжир - это город в одноименном государстве. - Я знаю, где это, - ответил Ллуэллин. Они с Бланш обменялись взглядами. - Но какое поразительное стечение обстоятельств, не правда ли, дорогуша? - На твоем месте я бы не упоминала об этом при Гарри, - сказала Бланш, поигрывая двойной нитью прекрасно подобранных жемчужин. - Он испытывает к арабам какую-то непонятную враждебность. Ты бы послушала его, когда он начинает о них говорить. - Радоваться тебе нечему, - добавил Ллуэллин. - Это отвратительное место. Нищета, грязь, тараканы. И кускус - ужасающая смесь вареных макарон и жирной баранины [На самом деле кускус представляет собой маленькие шарики из манной крупы, смешанные с подсоленной водой и сваренные на пару. Подаются к мясным и овощным блюдам или отдельно с острым соусом]. - Вы там были? - спросила я, наслаждаясь столь ободряющим описанием места моей предстоящей ссылки. - Лично - нет, - ответил он. - Но я как раз искал человека, который съездит туда для меня. Ни слова, дорогуша, я верю, что наконец-то нашел его. Ты, наверное, знаешь, что мне время от времени приходится полагаться на финансовую поддержку Гарри... Никто лучше меня не знал о масштабах его долгов Гарри. Даже если бы Ллуэллин сам не твердил об этом во всеуслышание, состояние его антикварного магазина на Мэдисон-авеню говорило само за себя. Его продавцы подскакивали к каждому входящему в двери покупателю, словно на распродаже подержанных машин. Самые успешные антиквары Нью-Йорка продают свой товар только по договоренности, а не выскакивая из засады. - Но теперь, - говорил Ллуэллин, - я вышел на клиента, который собирает очень редкие вещи. Если я сумею найти и приобрести одну из тех, которые он ищет, это поможет мне получить пропуск к независимости. - Вы имеете в виду, что вещь, которую он разыскивает, находится в Алжире? - спросила я, глядя на Бланш. Она потягивала шампанское и, казалось, не прислушивалась к разговору. - Если я и отправлюсь туда, то только через три месяца, когда будет готова моя виза, - объяснила я. - Кроме того, Ллуэллин, почему бы вам самому не съездить в Алжир? - Все не так просто, - сказал он. - У меня есть выход на одного тамошнего антиквара. Он знает, где находится эта вещь, но не владеет ею. Владелец - затворник. Может потребоваться небольшое усилие и некоторое время. Это было бы проще сделать тому, кто там живет. - Почему ты не покажешь ей рисунок? - бесстрастным тоном спросила Бланш. Ллуэллин взглянул на сестру, кивнул и достал из нагрудного кармана сложенную цветную фотографию, которая выглядела так, словно ее вырвали из какой-то книги. Ллуэллин разгладил фотографию на столе и положил ее передо мной. Это был снимок крупной статуэтки, вырезанной то ли из дерева, то ли из слоновой кости. Статуэтка изображала черного слона с наездником. Наездник восседал в похожем на трон кресле, которое придерживали несколько фигурок пехотинцев, стоящих на спине слона. У ног слона располагались фигурки покрупней - конные всадники со средневековым оружием. Это была великолепная резная работа, очевидно очень старая. Я не была уверена, что означают эти фигурки, но при взгляде на снимок по спине у меня пробежал холодок. Я посмотрела в окно. - Что ты об этом думаешь? - поинтересовался Ллуэллин. - Она замечательна, верно? - Вы чувствуете, что на этом можно заработать? - спросила я. Ллуэллин покачал головой. Бланш внимательно наблюдала за мной, словно пыталась прочитать мои мысли. Ллуэллин продолжал: - Это арабская копия индийской статуэтки из слоновой кости. Подлинник находится в Национальной библиотеке в Париже. Ты сможешь взглянуть на него, когда будешь проездом в Европе. Я полагаю, индийская фигурка была скопирована с гораздо более древней, той, которая еще не найдена. Ее называют "Король Карл Великий". - Разве Карл Великий ездил на слоне? Я думала, это был Ганнибал. - Это не сам Карл Великий. Это король из набора шахмат, предположительно принадлежавших Карлу Великому. На фотографии - копия, сделанная с копии. Оригинал - легенда. Никто из тех, кого я знаю, никогда не видел его. Мне стало интересно. - Тогда откуда вы знаете, что он существует? - Оригинал существует. Он описывается в "Легенде о короле Карле Великом". Мой клиент уже приобрел несколько фигур для своей коллекции и хочет приобрести все. Он готов заплатить огромные суммы денег за фигуры, но хочет сохранить инкогнито. Все это следует держать в секрете, дорогая. Я полагаю, оригиналы сделаны из двадцатичетырех-каратного золота и инкрустированы драгоценными камнями. Я уставилась на Ллуэллина, засомневавшись, что верно поняла смысл его слов. Затем я осознала, на что он меня подбивает. - Ллуэллин, существуют законы о вывозе золота и драгоценностей, не говоря уже о предметах исторической ценности. Вы что, сошли с ума или вам хочется, чтобы меня засадили в какую-нибудь арабскую тюрьму? - Гарри возвращается, - спокойно сказала Бланш, вставая словно для того, чтобы размять ноги. Ллуэллин торопливо сложил фотографию и убрал в карман. - Ни слова об этом моему зятю, - прошептал он. - Мы обсудим все еще раз перед твоим отъездом. Если ты заинтересуешься, это может принести нам обоим деньги. Большие деньги. Я кивнула и тоже встала, когда Гарри приблизился к нам. В руках у него был поднос с бокалами. - О, а вот и Гарри с флипом на всех, - сказал Ллуэллин. - Как это любезно с его стороны. - Наклонившись ко мне, он прошептал: - Терпеть не могу флип. Помои для свиней, вот что это такое. Он забрал у Гарри поднос и помог расставить бокалы. - Дорогой, - сказала Бланш, глядя на свои наручные часики, украшенные драгоценными камнями. - Гарри вернулся, все мы здесь, почему бы тебе не пойти и не поискать предсказательницу? Уже без четверти двенадцать, а Кэт должна услышать свое предсказание до наступления Нового года. Ллуэллин кивнул и ушел, явно испытывая облегчение оттого, что ему представился случай сбежать от ненавистного флипа. Гарри посмотрел ему вслед с подозрением. - Ты знаешь, - сказал он Бланш, - мы живем вместе уже двадцать пять лет, и я все время ломал голову, кто же каждый раз выливает флип в цветы под Новый год. - Флип отличный, - сказала я. Коктейль был густой, с обилием сливок и восхитительно крепкий. - Этот твой братец...- начал Гарри, обращаясь к жене. - Все эти годы я поддерживал его, а он выливал мой флип в цветы. Пригласить предсказательницу - первая достойная мысль, которая пришла ему в голову. - На самом деле мы узнали о ней от Лили, - сказала Бланш. - Хотя откуда ей самой стало известно, что в отеле "Пятая авеню" есть предсказательница, один Бог знает. Возможно, Лили играла здесь в шахматы, - сухо добавила Бланш. - Похоже, теперь в шахматы играют повсюду. И Гарри принялся занудно разглагольствовать о том, как бы отбить у Лили дурную привычку к шахматам. Пока он говорил, Бланш старательно воздерживалась от дискредитирующих замечаний: в этой семье каждый из супругов обвинял другого в том, что их единственное чадо выросло таким заблудшим созданием. Лили не просто играла в шахматы, она больше ни о чем не хотела думать. Ее не интересовали ни бизнес, ни замужество, и это больно ранило родительское сердце Гарри. У Бланш и Ллуэллина вызывали отвращение "неотесанные" знакомцы Лили и "нецивилизованные" места, где она предпочитала проводить время. Честно говоря, то всепоглощающее высокомерие, которое породили в Лили шахматы, было просто невыносимо. Все ее главные достижения в жизни заключались в перестановке фигур на шахматной доске. Поэтому мне трудно было обвинить ее домашних в том, что они несправедливы к Лили. - Дай мне рассказать, что поведала предсказательница по поводу Лили, - говорил Гарри, не обращая внимания на недовольную мину Бланш. - Она сказала, что молодая женщина, не имеющая отношения к моей семье, сыграет важную роль в жизни Лили. - Гарри это понравилось, можешь себе представить? - с улыбкой заметила Бланш. - Она сказала, что в той игре, которая зовется жизнью, пешки - это сердце. Пешка может изменить свой ход, если ей поможет женщина извне. Я думаю, это относилось к тебе. - Предсказательница сказала: "Пешки - душа шахматной игры", - перебила мужа Бланш, - Кажется, это цитата. - Как ты это запомнила? - спросил Гарри. - Ллу записал все прямо на салфетке, - ответила Бланш. - "Это игра жизни, и пешки - ее душа. И даже самая последняя пешка может стать королевой. Тот, кого ты любишь, повернет реку вспять. Женщина, которая вернет вашу дочь в лоно семьи, перережет связь отождествления и приведет события к предсказанному финалу". Бланш отложила салфетку и, не глядя больше на нас, сделала глоток шампанского. - Ты видишь? - радостно сказал Гарри. - Я понимаю это так, что ты совершишь чудо, заставишь Лили отложить шахматы и зажить нормальной жизнью. - На твоем месте я бы умерила пыл, - холодно сказала его жена. Появился Ллуэллин, таща за собой, как на буксире, предсказательницу. Гарри встал и освободил ей место рядом со мной. Мое первое впечатление было, что надо мной сыграли шутку. Предсказательница оказалась совершенно диковинным существом, таким старым, что ей самое место было в витрине антикварного магазина. Вся какая-то согбенная, с шарообразной прической, похожей на парик, она уставилась на меня сквозь очки, продолговатыми лепестками разлетающиеся к вискам. Оправа очков была усыпана горным хрусталем, а на дужки надеты концы цепочки, сделанной из цветных резинок. Такие цепочки обычно мастерят дети. Предсказательница была одета в розовый свитер с вышитыми жемчугом маргаритками и плохо сидевшие на ней зеленые брюки. Картину довершали ярко-розовые туфли для боулинга, на которых было написано: "Мимси". В руках женщина держала планшет с зажимом и время от времени поглядывала на него, словно искала подсказку. Во рту у предсказательницы была жвачка "Джуси фрут". До меня донесся ее запах, когда женщина заговорила. - Это ваша подруга? - скрипучим голосом спросила она у Гарри. Тот кивнул и дал ей немного денег, которые она закрепила под зажимом планшета, сделав там краткую пометку. После этого женщина присела рядом со мной, а Гарри устроился с другой стороны от нее. Женщина смотрела на меня. - Теперь, дорогая, - сказал Гарри, - просто кивай головой, если она права. Ей может помешать... - Кому предсказывают будущее? - проскрипела старая леди, продолжая изучать меня через стекла очков. Она просидела некоторое время молча, словно не торопясь предсказывать мое будущее. Прошло несколько мгновений, и все расслабились. - Желаете взглянуть на мою ладонь? - спросила я. - Ты должна молчать! - в один голос воскликнули Гарри и Ллуэллин. - Молчать! - раздраженно сказала предсказательница. - Это серьезный предмет. Я стараюсь сконцентрироваться. Да уж, конечно, подумала я. Скорей уж - навести фокус. Предсказательница не отрывала от меня взгляд с того самого момента, как села рядом. Я взглянула на часы Гарри. Было без семи минут двенадцать, а предсказательница не шевелилась. Она словно окаменела. Приближалась полночь, и посетители бара оживились. Их голоса резали ухо. Люди доставали бутылки шампанского из ведерок со льдом, приготавливали хлопушки, доставали смешные колпаки и коробочки с серпантином и конфетти. Едва старый год закончится, бар взорвется, словно огромная хлопушка с серпантином. Я сразу вспомнила, почему не люблю встречать Новый год вне дома. Предсказательница как будто забыла об окружающем мире. Она просто сидела, пристально уставившись на меня. Я прятала глаза, старалась не смотреть на нее. Гарри и Ллуэллин подались вперед, затаив дыхание. Бланш откинулась в кресле, спокойно обозревая профиль предсказательницы. Когда я снова взглянула на пожилую женщину, она все еще сидела не двигаясь. Казалось, она впала в транс и смотрела сквозь меня. Затем глаза женщины медленно сфокусировались, и наши взгляды встретились. Когда это произошло, я снова ощутила холодок, как при взгляде на ту фотографию. Только теперь тревожное ощущение поселилось где-то глубоко внутри меня. - Молчи, - внезапно прошептала мне предсказательница. Прошло какое-то время, прежде чем я осознала, что ее губы шевелятся. Она была единственной, кто говорил. Гарри наклонился, чтобы услышать ее, так же поступил Ллуэллин. - Ты в большой опасности, - сказала предсказательница. - Я ощущаю ее вокруг, повсюду. Прямо сейчас. - Опасность? - строго спросил Гарри. В этот момент к нам подскочила официантка с ведерком для шампанского. Гарри раздраженно сделал ей знак оставить его и уйти. - О чем вы говорите? Это шутка? Предсказательница посмотрела на планшет, постукивая карандашом по металлической рамке, словно прикидывая, стоит ли продолжать. Я вдруг почувствовала раздражение. Почему эта так называемая предсказательница, чье дело развлекать тех, кто ожидает свой коктейль, пытается напугать меня? Внезапно она подняла глаза. Должно быть, на моем лице она увидела злость, потому что сразу сделалась очень деловой. - Ты правша, - сказала она. - А потому на твоей левой руке написана судьба, с которой ты родилась. Правая рука указывает направление твоего движения в жизни. Дай мне сначала левую руку. Должна признать, это показалось мне странным, но женщина молча уставилась на мою левую руку. Я начала испытывать жуткое чувство, что она действительно может там что-то разглядеть. Ее хрупкие узловатые пальцы, сжимающие мою руку, были холодны как лед. - У-У, - протянула она странным голосом, - какая у тебя рука, юная леди. Женщина сидела молча, разглядывая мою руку, ее глаза за стеклами очков становились все больше и больше. Планшет соскользнул с ее колен на пол, но никто не наклонился поднять его. Вокруг нашего стола сгустилось напряжение, сжатая энергия звенела в воздухе, угрожая взрывом, но никто не произносил ни слова. Взгляды Гарри, его жены и Ллуэллина были прикованы ко мне, тогда как шум в комнате все нарастал. Предсказательница вцепилась в мою кисть двумя руками, мне стало больно. Я попыталась высвободиться, но старуха держала меня мертвой хваткой. Почему-то это страшно разозлило меня, даже привело в ярость. К тому же меня слегка подташнивало от флипа и запаха "Джуси фрут". Свободной рукой я перехватила длинные костлявые пальцы и открыла рот, чтобы заговорить. - Послушай меня, - перебила меня предсказательница. Ее голос стал мягким, совершенно непохожим на прежний скрежет. Я уловила в ее речи легкий иностранный акцент, но не сумела определить его. Если поначалу я приняла предсказательницу за древнюю старуху - из-за того, что она сильно сутулилась, а волосы ее были седыми, то теперь я обратила внимание, что кожа ее выглядит великолепно и почти лишена морщин, и ростом женщина гораздо выше, чем показалось мне с первого взгляда. Я снова хотела заговорить, но Гарри опередил меня. Он встал с кресла и навис над нами, огромный и грозный. - На мой взгляд, все это уж слишком мелодраматично, - заявил он, опуская свою руку на плечо предсказательницы. Другой рукой он залез в карман и вытащил несколько монет. - Давайте на этом поставим точку, и дело с концом, хорошо? Предсказательница не удостоила Гарри вниманием и наклонилась ко мне. - Я пришла предупредить тебя, - прошептала она. - Куда бы ты ни пошла, оглядывайся через плечо. Не верь никому. Подозревай всех. Потому что линии на твоей руке показывают... это та самая рука, про которую было предсказано. - Предсказано кем? - спросила я. Предсказательница снова взяла мою руку и стала трепетно водить по ней кончиками пальцев, словно читала книгу для слепых. Она все еще шептала, словно вспоминала что-то, какие-то стихи, которые слышала очень давно: - Коль перекрестье этих линий, дающих ключ к разгадке, подобно шахматной доске, то ты должна следить, чтоб матом не закончилась игра, когда четыре - цифра месяца и дня. Одна игра есть жизнь, другая - лишь подобие ее. Неуловимо время - эта мудрость, увы, приходит слишком поздно. И будут белые сражаться бесконечно, и будет черный странствовать по свету в стремлении найти свою судьбу. Ты тридцать три и три не прекращай искать. На двери тайной - вечная завеса [На салфетке, естественно, было написано по-английски: "Just as these lines that merge to form a key are as chess squares, when month and day are four, don't risk another chance to move to mate. One game is real, and one's a metaphor. Untold time, this wisdomhas come too late. Battle of white has raged on endlessly. Everywhere black will strive to seal his fate. Continue a search for thirty three and three. Veild forever is the sicret door". Именно этот вариант предсказания содержит те многочисленные загадки, которые предстоит разгадать Кэтрин]. Когда предсказательница умолкла, я не сразу смогла заговорить. Гарри стоял рядом, сунув руки в карманы. Смысл слов этой женщины казался туманным, но у меня родилось странное ощущение, что все это уже случалось со мной - будто бы я была здесь, в этом баре, и выслушивала эти слова. "Дежа вю", - решила я и попыталась прогнать навязчивое чувство "уже виденного". - Не имею представления, о чем вы говорите, - сказала я вслух. - Не понимаешь? - спросила предсказательница и заговорщицки мне улыбнулась. - Но поймешь. Четвертый день и четвертый месяц - это что-нибудь означает для тебя? - Да, но... Женщина приложила палец к губам и покачала головой. - Ты не должна никому говорить, что это означает. Скоро ты поймешь и остальное, потому что именно о твоей руке говорилось в пророчестве, твоя рука - рука Судьбы. Ибо сказано: "На четвертый день четвертого месяца придут восемь". - Что вы имеете в виду? - в тревоге воскликнул Ллуэллин. Он рванулся через стол и схватил предсказательницу за руку, но женщина отшатнулась. И в этот миг комната погрузилась в кромешную тьму. Повсюду раздались выстрелы хлопушек. Звонко вылетали пробки из бутылок шампанского, люди в баре в один голос кричали "С Новым годом!". На улице вспыхнули огни фейерверков. В тусклом свете тлеющих в камине углей силуэты посетителей бара метались вокруг, словно духи из Дантова ада; голоса гулко отдавались в темноте. Когда свет зажегся снова, Гарри стоял возле своего кресла, а предсказательница исчезла. Мы удивленно переглянулись с ним через пустое пространство, в котором она находилась всего мгновение назад, Гарри рассмеялся, наклонился и поцеловал меня в щеку. - С Новым годом, дорогая! - сказал он, нежно обнимая меня. - Я-то думал, ты повеселишься. Прости меня. Бланш и Ллуэллин о чем-то шептались по другую сторону стола. - Перестаньте, - сказал им Гарри. - Как вы смотрите на то, чтобы смыть все мрачные мысли шампанским? Кэт, тебе тоже надо выпить. Ллуэллин встал и подошел ко мне, чтобы чмокнуть в щеку. - Кэт, я полностью согласен с Гарри. Ты выглядишь так, словно увидела привидение. Я чувствовала себя разбитой. Должно быть, сказалось напряжение, которое я испытывала все последние недели, и последний час - в особенности. - Какая неприятная старуха, - продолжал Ллуэллин. - Все это чепуха, выкинь ее дурацкие предостережения из головы. Хотя ты, похоже, не считаешь их бессмысленными. Или это мне только кажется? - Боюсь, что нет, - пробормотала я. - Шахматные доски, числа и... что это за восемь? Восемь чего? Не могу понять, что бы это значило. Гарри подал мне бокал шампанского. - Ладно, не важно, - сказала Бланш, передавая мне через стол салфетку. На ней виднелись какие-то каракули. - Вот, возьми, Ллуэллин здесь все записал. Возможно, позже это освежит твою память. Хотя лучше бы ты все забыла. Это так называемое предсказание наводит тоску. - Да брось, шутка получилась весьма недурная! - сказал Ллуэллин. - Жаль, что ничего не понятно, но она ведь упомянула шахматы, верно? Что-то о том, "чтоб матом не закончилась игра" и так далее. Весьма зловеще. Вы знаете, слово "мат" - имеется в виду шахматный мат - пришло из персидского: "шах-мат" означает "смерть королю". Вкупе с тем, что предсказательница говорила об опасности, ты уверена, что у тебя нет никаких соображений? - О, да прекрати же! - оборвал Гарри наседавшего на меня Ллуэллина. - Я был не прав, когда надеялся, что судьба подскажет мне, что делать с Лили. Теперь ясно, что все эти предсказания - совершеннейшая чепуха! Выброси их из головы, а то у тебя будут ночные кошмары. - Лили не единственная из моих знакомых, кто играет в шахматы, - сказала я. - У меня есть друг, который участвовал в турнирах. - Правда? - быстро спросил Ллуэллин. - Я его знаю? Я покачала головой. Бланш уже собралась было заговорить, но Гарри вручил ей бокал шипучки. Она улыбнулась и сделала глоток. - Довольно, - сказал Гарри. - Давайте лучше выпьем за новый год, что бы он нам ни принес. И около получаса после этого мы пили шампанское. Потом наконец мы взяли пальто и вышли на улицу. Перед нами, словно по волшебству, явился лимузин, и все уселись в него. Гарри велел Солу сначала подбросить меня - я жила на набережной Ист-Ривер. Когда лимузин остановился у моего дома, Гарри вышел из машины и крепко обнял меня. - Надеюсь, наступивший год принесет тебе счастье, - сказал он. - Может, ты сделаешь что-нибудь с моей невозможной дочерью. По правде говоря, я в этом нисколько не сомневаюсь. Я загадал такое желание, когда увидел падающую звезду. - А у меня сейчас искры из глаз посыплются, если я немедленно не отправлюсь в постель, - проговорила я, сражаясь с зевотой. - Спасибо за флип и шампанское. Я пожала Гарри руку и пошла домой. Он стоял и смотрел, как я вхожу в темноту вестибюля. Привратник спал в кресле, сразу за дверью. Он даже не пошевельнулся, когда я пересекла слабо освещенное фойе и остановилась у лифта. В здании было тихо, как в могиле. Я нажала кнопку, и двери лифта тихо закрылись. Пока он поднимался, я достала из кармана пальто салфетку и перечитала предсказание. Никаких связных мыслей по поводу его содержания у меня так и не возникло, и я спрятала записку в карман. У меня хватало проблем, которые требовали самого пристального внимания, так к чему придумывать себе новые? Двери лифта открылись, я вышла в полутемный коридор и направилась к своей квартире, гадая, каким образом предсказательница узнала, что мой день рождения - четвертого апреля, в четвертый день четвертого месяца. Фьянкетто [Старинный дебют, при котором в ответ на ход белых е2-е4 черные ходят пешкой g7-g6 или b7-n6, давая развитие королевскому или ферзевому слону] Епископы - прелаты с рогами. Деяния их полны коварства, ибо каждый епископ использует положение свое не во благо, а выгоды ради. Папа Иннокентий III (1198-1216). Quaendam Moralitas de Scaccario Париж, лето 1791 года - Дерьмо, дерьмо! - воскликнул Жак Луи Давид. В ярости он бросил на пол черную самодельную кисть и вскочил на ноги. - Я велел вам не двигаться. Не шевелиться! Теперь все складки нарушены. Все пропало! Он сердито испепелял глазами Валентину и Мирей, позировавших на возвышении в студии. Девушки были почти обнажены, прикрытые только прозрачным газом, который был тщательно уложен и подвязан под грудью в подражание древнегреческому стилю, столь популярному тогда среди парижских модниц. Давид закусил сустав большого пальца. Его темные волосы торчали в разные стороны, черные глаза горели яростным огнем. Фуляровый платок в синюю и желтую полосу был дважды обернут вокруг шеи и завязан бантом, припорошенным угольной пылью. Зеленый бархатный жакет с широкими расшитыми полами сидел на нем косо. - Теперь придется все начинать сначала! - простонал художник. Валентина и Мирей молчали. Они вспыхнули от смущения, глядя на широко раскрывшуюся за спиной художника дверь студии. Жак Луи раздраженно оглянулся через плечо, В дверях стоял высокий, хорошо сложенный молодой мужчина такой изумительной красоты, что казался почти ангелом. Густые кудри золотых волос были перехвачены сзади простой лентой. Длинная сутана из пурпурного шелка, словно вода, обтекала его совершенные формы. Невероятно синие глаза молодого человека спокойно смотрели на художника. Он усмехнулся, глядя на Жака Луи. - Надеюсь, я не помешал, - сказал гость, разглядывая двух молодых натурщиц. Девушки замерли, словно пугливые лани, готовые сорваться с места. В голосе незнакомца слышалась мягкая уверенность человека