левого уха. Соларин кивнул, открыл низ зажигалки и вытащил оттуда какую-то миниатюрную вещицу. Это оказались щипчики, похожие на пинцет. - Ложитесь на пол и пристройте голову так, чтобы она не двигалась, левым ухом ко мне. Не дернитесь случайно. Я не хочу порвать вам барабанную перепонку. Фиске все сделал, как ему велели. Казалось, он почувствовал облегчение, отдавшись в руки своего соперника. Он даже не стал спрашивать этого парня, откуда он, шахматист, знает, как вытаскивать спрятанные передатчики. Соларин склонился над ухом Фиске. Через мгновение он вытащил какой-то маленький предмет и повертел его, держа пинцетом. Тот был чуть больше булавочной головки. - Н-да, несколько больше, чем наши, - хмыкнул русский. - Теперь скажите мне, мой дорогой Фиске, кто это сделал? Кто стоит за всем этим? Он положил маленький передатчик на ладонь. Фиске резко сел и посмотрел на него. Казалось, он только теперь осознал, кем был Соларин: не просто шахматистом, но русским шахматистом. И у этого русского был под рукой эскорт от КГБ, что делало его еще более устрашающим. Фиске застонал, схватившись за голову. - Вы должны сказать мне. Вы понимаете это? Соларин взглянул на кольцо Фиске. Потом взял соперника за руку и принялся пристально изучать передатчик. Фиске глядел на него с испугом. Кольцо было чуть крупнее обычного перстня-печатки, на поверхности его выделялся рельефный крест, сделанный из золота или очень похожего на него металла. Соларин нажал на вставку, и раздался тихий щелчок, который не был слышен даже на очень близком расстоянии. Фиске мог надавливать на кольцо определенным образом, сообщая о ходе, который был сделан, а его сообщники присылали ему следующий ход через передатчик в ухе. - Вас предупредили, что кольцо нельзя снимать? - строил Соларин. - Оно достаточно большое, чтобы вместить взрывчатку и детонатор. - Взрывчатку?! - пришел в ужас Фиске. - Ее хватит, чтобы разнести большую часть этой комнаты, - заявил, улыбаясь, Соларин. - По крайней мере ту часть, где мы с вами находимся. Вы что, ирландский боевик? Они прекрасно делают маленькие бомбы, например для писем. Насколько мне известно, большинство из них прошли подготовку в России. Фиске позеленел, а Соларин продолжал: - Я не имею понятия, что у вас за друзья, дорогой Фиске. Но когда агент предает наше правительство, как это сделали вы с пославшими вас людьми, то оно находит способы заставить его замолчать быстро и навсегда. - Но... я не агент! - вскричал Фиске. Соларин какое-то время изучал его лицо, потом улыбнулся. - Да, я не верю, что вы агент. Господи, как же схалтурили ваши наниматели! Фиске нервно заломил руки. Соларин помолчал, потом заговорил снова: - Послушайте, мой дорогой Фиске, вы играете в опасную игру. Нас могут застать здесь в любой момент, и тогда наши жизни сильно понизятся в цене. Людей, которые попросили вас оказать им небольшую услугу, приятными не назовешь. Вы понимаете? Вы должны все рассказать мне о них, и быстро. Только тогда я смогу помочь вам. Соларин встал и протянул руку Фиске, помогая ему подняться на ноги. Англичанин уставился в пол, словно собирался расплакаться. Соларин мягко положил ему руку на плечо. - К вам пришли те, кто хочет, чтобы вы выиграли эту игру. Вы должны сказать мне, кто и почему. - Заведующий...- промямлил Фиске дрожащим голосом. - Когда я... Много лет тому назад я заболел и больше не мог играть в шахматы. Британское правительство дало мне место преподавателя математики в университете, назначило стипендию. Месяц назад заведующий кафедрой пришел ко, мне и попросил встретиться с какими-то людьми. Я не знаю кто это был. Они сказали, что в интересах национальной безопасности я должен участвовать в этом турнире. Сказали, чтo мне не придется волноваться на этой игре... Фиске принялся смеяться и дико озираться по сторонам При этом он нервно вертел кольцо на пальце. Соларин перехватил его за кисть, продолжая держать Фиске за плечо. - Вам не пришлось волноваться, - спокойно проговорил Соларин, - потому что в действительности вы не играли. Вы получали инструкции от кого-то? Фиске кивнул, на глаза его навернулись слезы, он несколько раз с трудом сглотнул, прежде чем продолжить. Прямо на глазах у Соларина он превратился в старую развалину. Он заговорил громче, в голосе его появились истеричные нотки. - Я говорил им, что не могу это сделать, не выбирайте меня. Я упрашивал их не заставлять меня играть... Но у них больше никого не было. Я был полностью в их власти. Они могли прекратить выплату моей стипендии в любой момент. Они говорили мне, что... Он поперхнулся, и Соларин встревожился. Фиске не мог сконцентрироваться, он крутил кольцо так, словно оно жгло ему руку. Взгляд его стал диким. - Они не слушали меня. Сказали, что должны получить формулу во что бы то ни стало. Они сказали... - Формулу! - воскликнул Александр, с силой сжимая плечо Фиске. - Они сказали, формулу? - Да, да! Проклятая формула, именно она была им нужна! Фиске практически потерял разум. Соларин ослабил хватку и, пытаясь успокоить англичанина, стал легонько поглаживать его по плечу. - Расскажите мне о формуле, - попросил он с осторожностью, словно ступал по тонкому льду. - Давайте, мой дорогой Фиске. Почему формула представляла для них такой интерес? Каким образом они рассчитывали получить эту формулу, заставив вас участвовать в турнире? - От вас, - слабым голосом произнес Фиске, глядя в пол. По его лицу бежали слезы. - От меня? Соларин уставился на него в изумлении. Затем он резко дернулся и посмотрел на дверь. Ему показалось, он услышал снаружи чьи-то шаги. - У нас мало времени, - сказал русский, понижая голос. - Как они узнали, что я буду на этом турнире? Никто не знал, что я приеду. - Они знали, - сказал Фиске, глядя на русского безумными глазами и непрерывно дергая кольцо. - О Господи, твоя воля! Говорил я им, что не смогу сделать это! Говорил, что все провалю! - Оставьте кольцо в покое, - строго сказал Соларин. Он схватил Фиске за руку и вывернул ее. Лицо англичанина исказила гримаса боли. - Что за формула? - Формула, которая была у вас в Испании! - выкрикнул Фиске. - Формула, которую вы поставили на кон в игре! Вы сказали, что отдадите ее любому, кто победит вас! Вы так сказали! Я должен был выиграть, и вы отдали бы мне ее! Соларин недоверчиво уставился на Фиске, потом отпустил его руку и отступил назад. Он рассмеялся. - Вы так сказали, - грустно повторил Фиске, предпринимая попытку снять кольцо. - Да нет же! - Соларин откинул голову назад и расхохотался до слез. - Мой дорогой Фиске! - проговорил он, икая от смеха. - Это не та формула! Эти тупицы все неправильно поняли! Вы были пешкой в руках прохиндеев. Пойдемте отсюда и... Что вы делаете?! Развеселившись, он не заметил, как Фиске, все больше и больше теряя контроль над собой, продолжал предпринимать попытки освободиться от кольца. Внезапно он одним резким движением сдернул устройство с пальца и бросил в пустую раковину. При этом он громко всхлипывал и выкрикивал: - Не буду! Не буду! Едва увидев кольцо, валяющееся на дне пустой раковины, Соларин метнулся к двери и начал отсчет. Один. Два. Он толкнул дверь и выскочил наружу. Три. Четыре. Одним махом преодолел ступени, промчался через маленькое фойе. Шесть Семь. С размаху открыв входную дверь, вывалился во дворик, преодолел его в шесть прыжков. Восемь. Девять. Он сделал глубокий вдох и кинулся на булыжную мостовую. Десять. Руками Александр прикрыл голову и зажал уши. Он ждал. Однако взрыва не последовало. Он опасливо выглянул из-под руки. Перед носом у него наблюдались две пары ботинок. Соларин поднял голову и увидел над собой судей, которые в изумлении смотрели на него. - Гроссмейстер Соларин! - сказал один из них. - Вы не ушиблись? - Нет, я в полном порядке, - ответил он, поднимаясь на ноги и начиная отряхиваться. - Гроссмейстеру Фиске стало плохо в туалете. Я как раз спешил за врачом. Споткнулся. Боюсь, эти булыжники очень скользкие. Странно, думал Соларин. Выходит, он ошибался, предположив, что в кольце бомба. Впрочем, могло быть и так, что для того, чтобы она сдетонировала, мало просто сдернуть кольцо с пальца. Но наверняка утверждать что-либо было невозможно. - Нам лучше пойти и посмотреть, чем мы сможем помочь ему, - сказал судья. - И почему мистер Фиске пошел в туалет в канадском клубе? Почему не воспользовался одним из туалетов "Метрополитена"? И почему не обратился к врачам? - Он очень гордый, - заявил русский. - Несомненно, он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как ему плохо. Судьи пока не догадались спросить Соларина, что он сам делал в это время в туалетной комнате. Один на один со своим оппонентом. - Ему очень плохо? - спросил другой судья, когда они втроем шли к канадскому клубу. - Просто желудок разыгрался, - ответил русский. Возвращаться туда было неразумно, но другого выхода у него не было. Трое мужчин поднялись по лестнице, и один из судей открыл дверь мужского туалета. Вернулся обратно он очень быстро и при этом тяжело дышал. - Не смотрите! - сказал он. Судья был бледен как смерть. Соларин оттолкнул его и заглянул в комнату. В туалетной кабинке на собственном галстуке висел Фиске. Лицо его почернело от удушья, а голова была вывернута под таким углом, что не оставалось сомнений: шея несчастного сломана. - Самоубийство! - сказал судья, который предупреждал Соларина, чтобы тот не смотрел. Судья нервно потирал руки, как делал это Фиске всего несколько минут назад. Когда был жив. - Среди шахматистов это не редкость, - сказал другой судья и смущенно осекся под яростным взглядом Соларина. - Нам лучше позвать врача, - добавил первый. Соларин подошел к раковине, куда Фиске бросил кольцо. Кольца там больше не было. - Да, давайте позовем врача, - поддержал он. Однако я об этих событиях ничего не знала. В это время я сидела в фойе, дожидаясь возвращения Лили, чтобы приступить к третьей по счету чашке кофе. А если бы все описанное выше стало известно мне чуть раньше, возможно, что событий, которые последовали за этим, не произошло бы вовсе. С тех пор как был объявлен перерыв, прошло сорок пять минут. Меня уже тошнило от кофе. "Что же происходит?" - гадала я. Наконец появилась Лили и заговорщицки мне улыбнулась: - Представляешь, в баре я налетела на Германолда, он выглядел так, словно постарел лет на десять, и о чем-то разговаривал с врачом. Мы должны поскорее уходить отсюда, дорогая. Сегодня игры не будет. Они собираются объявить об этом через несколько минут. - Фиске действительно заболел? Может, поэтому он играл так странно. - Он не болен, дорогая. Он уже выздоровел. Правда, могу добавить, что несколько неожиданным способом. - Он сдался? - Можно и так сказать. Он повесился в мужском туалете, как только начался перерыв. - Повесился? - сказала я. Лили шикнула на меня, кое-кто начал оглядываться на нас. - О чем ты говоришь? - Германолд сказал, что Фиске испытал слишком большой стресс. У доктора на этот счет свое мнение. Он заявил, что человеку весом сорок фунтов тяжело сломать себе шею, повесившись на перегородке высотой шесть футов. - Мы можем бросить кофе и уйти отсюда? Я продолжала думать о зеленых глазах Соларина и о том, как он склонился надо мной. Я вдруг почувствовала себя нехорошо, мне захотелось глотнуть свежего воздуха. - Прекрасно! - сказала Лили громко, чтобы все слышали. - Давай поспешим, я не хочу пропустить ни секунды этого захватывающего матча. Мы быстро пересекли комнату, но, когда добрались до вестибюля, на нас набросились двое репортеров. - О, мисс Рэд! - начал один из них. - Вы знаете, что происходит? Продолжат ли сегодня игру? - Нет, игры не будет, пока вместо Фиске не приведут дрессированную обезьяну. - Вы невысокого мнения о его игре, не так ли? - заметил другой репортер, что-то записывая в блокнот. - Я не могу ничего сказать по поводу его игры, - ответила Лили. - Я всегда думаю только о своей собственной игре, как вы знаете. Что же касается матча, - добавила она, прокладывая дорогу к двери и оставляя репортеров позади, - я видела достаточно, чтобы не сомневаться в том, какой будет финал. Мы с Лили проплыли через двойные двери и устремились вниз по склону на улицу. - Ад и преисподняя! Где же Сол? - воскликнула Лили. - Вообще-то машина должна ждать меня перед входом. Сол отлично знает об этом. Я посмотрела вдоль улицы и увидела огромный "роллс-ройс" Лили в конце квартала, на перекрестке с Пятой авеню. Я указала на машину. - Великолепно! Еще один штраф за парковку в неположенном месте, только этого мне не хватало, - сказала Лили. - Давай уберемся отсюда до того, как эта проклятая толпа ринется наружу. Она схватила меня за руку, и мы побежали по улице навстречу холодному резкому ветру. Когда мы добрались до перекрестка, я разглядела, что машина пуста. Сола нигде не было видно. Мы перешли улицу, оглядываясь по сторонам в поисках нашего шофера. Когда же подошли к машине, выяснилось, что ключ торчит в замке зажигания, а Кариока пропал. - Поверить не могу! - возмущалась Лили. - За все годы службы Сол ни разу не оставлял машину без присмотра. Где, к дьяволу, он может быть? И где моя собака? Я услышала звуки, доносившиеся из-под сиденья, открыла дверь и наклонилась, заглядывая вниз. Маленький язычок облизал мне руку. Я вытащила Кариоку и уже хотела выпрямиться, чтобы передать его хозяйке, когда увидела нечто такое, отчего меня пробрала дрожь: маленькое отверстие в сиденье водителя. - Смотри, - сказала я Лили, - откуда здесь эта дырка? Лили двинулась вперед, чтобы исследовать отверстие, но тут раздалось негромкое "чпок!" и машина слегка содрогнулась. Я оглянулась - рядом никого не было. Я бросила Кариоку на сиденье и выскочила из машины. В боку "роллс-ройса", со стороны клуба "Метрополитен", зияло другое отверстие. Еще минуту назад его не было. Я потрогала отверстие, оно было теплое. Я взглянула вверх, на окна клуба. Одно из французских окон на балконе, как раз рядом с американским флагом, было открыто. Занавеска шевелилась от ветра, но никого не было видно. Это было одно из окон комнаты, где проходила игра, то самое, что находилось рядом со столом судей. - Господи! - прошептала я. - Кто-то стреляет по машине! - Ты шутишь? - спросила Лили. Она обошла "роллс-ройс" кругом и посмотрела на пулевое отверстие в боку машины, затем проследила за моим взглядом по траектории полета пули к открытому французскому окну. На улице никого не было, ни одна машина не проезжала мимо, когда мы услышали "чпок!", хотя оставались и другие возможности. - Соларин! - сказала Лили, хватая меня за руку. - Он ведь предупреждал, чтобы ты ушла из клуба! Этот ублюдок старается запугать нас! - Он предупредил, что я окажусь в опасности, если останусь в клубе, - объяснила я Лили. - Но теперь я ушла из клуба. Кроме того, если бы кто-то хотел пристрелить нас, было бы довольно трудно промахнуться с такого расстояния. - Он пытался убрать меня с этого турнира! - настаивала Лили. - Сначала он похищает моего шофера, затем стреляет по машине. Отлично! Так легко я не сдамся. - Я тоже! - сказала я. - Давай убираться отсюда! Поспешность, с которой Лили втиснула свою массу в водительское кресло, указывала на то, что она согласна со мной. Спихнув Кариоку с сиденья, она завела машину и вырулила на Пятую авеню. - Есть хочу - умираю! - рявкнула она, перекрикивая ветер, который бил в ветровое стекло. - Сейчас?! - взвизгнула я. - Ты сумасшедшая? Надо бежать в полицию! - Ни в коем случае, - резко сказала Лили. - Если Гарри узнает об этом, он посадит меня под замок и я не смогу принять участие в турнире. Так что мы сейчас сядем где-нибудь, перекусим и подумаем, что делать. Я не могу думать на голодный желудок. - Хорошо, если мы не идем в полицию, тогда давай поедем ко мне. - У тебя нет кухни, - сказала Лили. - Мне нужно мясо, говядина или баранина, чтобы заставить работать клетки мозга. - И все-таки давай поедем ко мне на квартиру. В трех кварталах от Третьей авеню есть гриль-бар. Но предупреждаю: как только ты наешься, я прямиком отправляюсь в полицию. Лили остановилась перед рестораном "Пальма" на Второй авеню, в районе сороковых улиц. Она сняла с плеча сумку, достала из нее шахматную доску и засунула туда Кариоку. Он высунул из нее голову и завертел ею по сторонам. - Не разрешается входить в ресторан с собаками, - объяснила Лили. - Что ты предлагаешь мне делать с этим? - сказала я, вертя в руках доску, которую Лили швырнула мне на колени. - Держи ее, - сказала она. - Ты компьютерный гений, я специалист по шахматам. Стратегия - наш хлеб. Я уверена, мы можем все просчитать, объединив наши усилия. Но сначала тебе надо хоть немного разобраться в шахматах. - Лили упихала голову Кариоки обратно в сумку и застегнула "молнию". - Слыхала выражение "Пешки - душа шахмат"? - М-м... Звучит знакомо, но не помню, кто это сказал. - Андре Филидор, отец современных шахмат. Во время Французской революции он написал знаменитую книгу о шахматах, в которой объяснил, что использование пешек может привести к тому, что они станут такими же значимыми фигурами, как и основные. Раньше никто об этом не думал, пешками жертвовали, чтобы освободить путь, не блокировать ими ходы. - Хочешь сказать, что мы - пара пешек, которыми кто-то хочет пожертвовать? Я нашла эту идею странной, но заслуживающей внимания. - Нет, - заявила Лили, вылезая из машины и вешая сумку через плечо. - Я хочу сказать, что пришло время объединить усилия, пока мы не узнаем, что это за игра, в которую мы играем. На том и порешили. Размен ферзей Королевы в сделки не вступают. Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье. Перевод Н. Демуровой Санкт-Петербург, Россия, осень 1791 года Среди заснеженных полей скользила тройка, горячее дыхание лошадей струями пара вырывалось из ноздрей. На подъезде к Риге снег на дорогах стал таким глубоким, что пришлось поменять закрытую темную повозку на эти широкие открытые сани с запряженной в них тройкой лошадей. Звенели серебряные колокольчики на кожаной упряжи, а на широких изогнутых боках саней красовался императорский герб, состоящий из множества золотых гвоздей. Здесь, всего в пятнадцати верстах от Петербурга, на деревьях еще держались пожухлые листья и крестьяне до сих пор работали в полях, хотя снег уже лежал толстым слоем на соломенных крышах домов. Аббатиса сидела, откинувшись на груду мехов, и смотрела, как мимо проносятся деревни. Было уже четвертое ноября по юлианскому календарю, принятому в Европе. Страшно подумать: ровно год и семь месяцев прошли с того дня, когда она решила извлечь шахматы Монглана из тайника, в котором они пролежали тысячу лет. Здесь же, в России, где время считали по григорианскому календарю, было еще только двадцать третье октября. Россия вообще во многом отстает от Европы, думала аббатиса. Страна со своим собственным календарем, религией и культурой. Обычаи и одежда вот этих крестьян, работающих на окрестных полях, не менялись веками. Грубо вылепленные лица с темными русскими глазами поворачивались вслед саням - лица невежественных людей, до сих пор верных древним примитивным суевериям и ритуалам. Руки с распухшими суставами держали те же самые кирки и ковыряли ту же замерзшую землю, что и предки этих крестьян тысячу лет назад. Несмотря на указы Петра I, они до сих пор носили длинные нестриженые волосы и черные бороды, заправляя их концы под овчинные безрукавки. Въезд в Санкт-Петербург пролегал через снежные просторы. Возница в белой ливрее императорской гвардии, расшитой золотым галуном, стоял в санях, широко расставив ноги, и погонял тройку. Когда они въехали в город, аббатиса заметила сверкающий снег на куполах, возвышавшихся над Невой. Дети катались по льду, там же, несмотря на зимнее время, были раскинуты пестрые палатки коробейников. Грязные дворняги поднимали лай вслед проезжающим мимо саням. Маленькие светловолосые детишки с грязными лицами бежали за прохожими, выпрашивая копеечку. Возница все погонял лошадей. Когда они пересекли замерзшую реку, аббатиса достигла конечной цели своего путешествия и теперь теребила покров, который везла с собой. Она дотронулась до четок и произнесла короткую молитву. Аббатиса чувствовала тяжелый груз ответственности, который лежал на ее плечах. Она, и только она, должна была отдать могущественную силу в праведные руки, которые защитят ее от жадности и амбиций. Аббатиса знала, что такова ее миссия, что для того она и появилась на свет. Всю жизнь она ждала, когда придет время исполнить это предназначение. Сегодня, после пятидесятилетней разлуки, она вновь увидит подругу своего детства. Она вспоминала молоденькую девушку, так сильно похожую на Валентину, светловолосую и хрупкую, болезненного ребенка, маленькую Софию Анхальт-Цербстскую - подругу, о которой аббатиса помнила столько лет, о которой думала с любовью, которой писала чуть ли не каждый месяц, поверяя ей свои взрослые тайны. Несмотря на прошедшее время, аббатиса до сих пор помнила Софию как золотоволосую девочку, бегающую за бабочками по двору родительского дома в Померании. Тройка наконец пересекла реку и приблизилась к Зимнему дворцу, и тут сердце аббатисы на мгновение сдавил страх. Облако набежало на солнце. Она не знала, каким человеком стала ее подруга и защитница, которая давно перестала быть маленькой Софией из Померании. Всей Европе она была известна теперь как российская императрица Екатерина Великая. Екатерина Великая, императрица всея Руси, сидела за туалетным столиком и смотрела в зеркало. Ей исполнилось шестьдесят два года, была она ниже среднего роста, полная, с высоким благородным лбом и тяжелым подбородком. Ее ледяные синие глаза, обычно полные жизни, этим утром были серыми и тусклыми, веки опухли и покраснели от пролитых слез. Две недели провела она затворницей в своих покоях, отказываясь встречаться даже с родными. За стенами царских апартаментов двор также пребывал в трауре. Двумя неделями раньше, двенадцатого октября, во дворец принесли черную весть: князь Потемкин умер. Потемкин, который возвел Екатерину на российский трон. Потемкин, который когда-то вручил ей кисточку с эфеса своего меча, чтобы она приколола ее на платье, усадил на белого коня, и она повела мятежных гвардейцев, чтоб свергнуть с царского престола ее мужа. Потемкин, который был ее любовником, ее министром, генералом ее армии и наперсником. Потемкин, которого она называла "мой единственный муж". Потемкин, который на треть расширил ее империю, раздвинул границы до Черного и Каспийского морей. И вот теперь он мертв. Он умер по дороге в Николаев, гнусной, собачьей смертью. Умер оттого, что ел слишком много фазанов и куропаток, объедался окороками и салом, пил слишком много кваса, пива и клюквенного ликера. Умер оттого, что ублажал слишком много пухленьких дворянок, которые следовали за ним, словно маркитантки, ожидающие крошек с его стола. Он промотал пятьдесят миллионов рублей на прекрасные дворцы, ценные украшения, французское шампанское, но при этом он сделал Екатерину самой могущественной женщиной в мире. Фрейлины молча порхали вокруг нее, словно бабочки, напудривая ее волосы и завязывая ленты на туфлях. Она стояла, а фрейлины накинули ей на плечи бархатную серую мантию, надели регалии, которые она всегда носила при дворе: кресты Святой Екатерины, Святого Владимира, Святого Александра Невского, ленты Святого Андрея и Святого Георгия украшали ее грудь вместе с тяжелыми золотыми медалями. Екатерина расправила плечи, демонстрируя великолепную осанку, и вышла из своих покоев. Сегодня впервые за десять дней она появится перед придворными. В сопровождении личного телохранителя она зашагала по длинным коридорам Зимнего дворца, мимо шеренг гвардейцев, мимо окон, за которыми несколько лет назад ее корабли готовились отправиться по Неве к морю, чтобы встретиться там со шведским флотом, уже выстроенным для атаки на Санкт-Петербург. Екатерина задумчиво смотрела на город за окнами. Вскоре ей предстоит увидеть ее двор, это сборище подлецов, которые называют себя дипломатами и придворными. Они сговаривались против нее, планировали ее низвержение. Ее собственный сын задумал цареубийство. Но теперь в Петербург приехала одна персона, которая могла спасти ее. Женщина, у которой в руках была сила, потерянная Екатериной после смерти Потемкина. Именно этим утром прибыла в Петербург ее подруга детства, Элен де Рок, аббатиса Монглана. После недолгого пребывания на виду Екатерина рука об руку с ее нынешним любовником Платоном Зубовым вернулась в свои личные апартаменты. Аббатиса уже ждала ее в обществе родного брата Платона, Валерия. Она поднялась, увидев императрицу, пересекла комнату и обняла ее. Подвижная для ее лет и тонкая, как высохший тростник, аббатиса светилась от радости под взглядом подруги. После жарких объятий аббатиса бросила взгляд на Платона Зубова. Одетый в небесно-голубой сюртук и обтягивающие лосины, он был так увешан медалями, что казалось странным, как он не падает под их тяжестью. Платон был молод, обладал приятными, нежными чертами. Невозможно было ошибиться в его роли при дворе: во время беседы с аббатисой Екатерина не отпускала его руку. - Элен, как часто я мечтала о твоем приезде! Даже не верится, что ты наконец здесь. Господь услышал мои молитвы и привел ко мне подругу детства. Она сделала знак аббатисе, разрешая той сесть в большое удобное кресло, сама же села рядом. Платон и Валерий встали за их спинами. - Это надо отметить. Однако, как ты видишь, я в трауре и не могу устроить fete [Празднество (фр.)] по поводу твоего приезда. Я предлагаю вместе пообедать сегодня в моих покоях. Мы сможем смеяться и радоваться, притворившись на минуту, что снова вернулись в детство. Валерий, ты не откроешь вино, как я учила тебя? Валерий кивнул и подошел к буфету. - Ты должна попробовать это вино, моя дорогая, - продолжала Екатерина. - Это самая большая ценность при моем дворе. Оно было привезено из Бордо самим Дени Дидро много лет назад. Я ценю его, как если бы оно было драгоценным. Валерий разлил темное красное вино в маленькие хрустальные бокалы. Женщины сделали по глотку. - Великолепно! - сказала аббатиса, улыбаясь Екатерине. - Но никакое вино не сравнится с тем эликсиром, что бежит по моим жилам при виде тебя, моя Фике. Платон с Валерием переглянулись, услышав столь фамильярное обращение. Фике было детское прозвище императрицы, урожденной Софии Анхальт-Цербстской. Платон, пользуясь привилегиями любовника, мог набраться храбрости, чтобы в постели называть императрицу "владычицей своего сердца", но на людях он всегда обращался к ней "ваше величество", так же как и ее дети. Однако, как ни странно, императрица словно и не заметила дерзости французской аббатисы. - Теперь скажи мне, почему ты так задержалась во Франции? - спросила Екатерина. - Когда ты закрыла аббатство, я думала, ты сразу же приедешь в Россию. Мой двор полон беженцев, особенно с тех пор, как ваш король был схвачен в Варенне при попытке тайно покинуть страну и стал узником собственного народа. Франция - это гидра с двенадцатью сотнями голов, государство анархии. Эта нация сапожников перевернула естественный порядок вещей! Аббатиса была удивлена, услышав, в какой манере выражается столь просвещенная правительница. Конечно, Франция стала опасной. Но неужели это та самая царица, которая поддерживала дружескую переписку с Вольтером и Дидро? Ведь эти философы, известные своими либеральными взглядами, проповедовали классовое равенство и были противниками войны... - Я не могла приехать сразу, - ответила аббатиса на вопрос Екатерины. - У меня были дела, которые следовало закончить. Она со значением посмотрела на Платона Зубова, который стоял за спинкой кресла Екатерины и поглаживал ей шею. - Но об этом я могу говорить только с тобой, - закончила Элен. Екатерина какое-то время молча смотрела на нее, потом обронила: - Валерий, ты с Платоном Александровичем можешь оставить нас. - Но, мое обожаемое величество...- начал Платон Зубов тоном капризного ребенка. - Не бойся за мою безопасность, мой голубь. - Екатерина похлопала фаворита по руке, лежавшей на ее плече. - Мы с Элен знаем друг друга без малого шестьдесят лет. Не будет вреда, если мы останемся с ней одни на несколько минут. - Разве он не красив? - спросила царица, когда оба молодых человека вышли из комнаты. - Знаю, мы с тобой выбрали разные дороги в жизни, моя дорогая. Надеюсь, ты поймешь, когда я скажу тебе, что чувствую себя маленькой мошкой, греющей крылышки на солнце после холодной зимы. Ничто так не гонит соки в старом дереве, как забота молодого садовника. Аббатиса ответила не сразу, раздумывая о том, правильно ли она поступает. Ведь хотя они постоянно обменивались посланиями и переписка их была по-дружески теплой и доверительной, она не видела свою подругу детства в течение долгих лет. Правдивы ли слухи о ней? Можно ли довериться этой стареющей женщине, погрязшей в плотских грехах и ревностно оберегающей свою единоличную власть? - Я шокировала тебя? - улыбнулась Екатерина. - Моя дорогая София, - сказала аббатиса, - я прекрасно знаю, как любишь ты подобные выходки. Помнишь, когда тебе было только четыре года и тебя должны были представить при дворе короля Пруссии Фридриха Вильгельма, ты отказалась поцеловать галун на его костюме? Екатерина рассмеялась так, что у нее на глазах выступили слезы. - Я заявила, что портной сшил ему слишком короткий сюртук! Моя мать была в бешенстве, король же похвалил меня за храбрость. Аббатиса благосклонно улыбнулась своей подруге. - Ты помнишь, что предсказывал нам брауншвейгский каноник? - мягко спросила она. - На твоей ладони он увидел три короны. - Я хорошо помню об этом, - последовал ответ. - С того самого дня и после я никогда не сомневалась, что буду правительницей империи. Я всегда верила в мистические предсказания, особенно если они совпадали с моими желаниями. Екатерина улыбнулась, но на этот раз аббатиса не ответила на ее улыбку. - Ты помнишь, что предсказатель прочитал по моей ладони? - спросила аббатиса. Екатерина немного помолчала. - Я помню, словно это было вчера, - ответила она наконец. - Именно по этой причине я дожидалась твоего прибытия с таким нетерпением. Ты представить себе не можешь, как я изводилась из-за того, что ты так долго не приезжала. - Она сделала паузу, словно заколебалась на миг. - Они у тебя? - наконец спросила царица. Аббатиса погрузила руку в складки своего облачения, туда, где к ее запястью был привязан большой бумажник. Она извлекла тяжелую золотую фигуру, украшенную драгоценностями. Фигура изображала женщину в длинном одеянии, сидевшую в маленьком павильоне с задернутым позади занавесом. Аббатиса вручила статуэтку Екатерине. Та взяла ее обеими руками и принялась медленно поворачивать, словно не верила своим глазам. - Черная королева, - прошептала аббатиса, внимательно следя за лицом Екатерины. руки императрицы сжали шахматную фигуру, украшенную золотом и драгоценностями. Екатерина прижала ее к груди и посмотрела на подругу детства. - А остальные? Что-то в ее голосе заставило аббатису насторожиться. - Они надежно спрятаны там, где им ничто не угрожает, - ответила она. - Моя возлюбленная Элен, мы должны немедленно собрать вместе все фигуры! Ты ведь знаешь, какой властью наделены эти шахматы! В руках благонадежного монарха с ними не случится ничего дурного... - Послушай, - прервала ее аббатиса. - В течение сорока лет я игнорировала твои мольбы вскрыть стены монастыря и разыскать шахматы Монглана. Теперь я скажу тебе почему. Я всегда знала точное место, где они были спрятаны. - Аббатиса подняла руку, поскольку Екатерина собиралась разразиться возмущенной тирадой. - Я также знала, почему шахматы опасно извлекать на свет. Только святой смог бы устоять против такого искушения. А ты совсем не святая, моя дорогая Фике. - О чем ты? - вскричала императрица. - Я объединила разрозненную нацию, принесла просвещение невежественным людям! Я усмирила чуму, построила больницы и школы, прекратила войны, которые грозили расколоть Россию и сделать ее легкой добычей для врагов! Ты полагаешь, я деспот? - Я думаю только о твоем благополучии, - спокойно проговорила аббатиса. - Эти фигуры способны вскружить даже самую холодную голову. Вспомни, шахматы Монглана чуть не раскололи на части империю франков: после смерти Карла его сыновья начали войну за престол. - Обычная междоусобица, - фыркнула Екатерина. - При чем здесь шахматы? - Только благодаря огромному влиянию, которое католическая церковь имела в Центральной Европе, нам удавалось так долго удерживать под покровом тайны эту темную силу. Но когда до меня дошли известия, что во Франции принят декрет о конфискации церковной собственности, я поняла, что мои худшие опасения могут сбыться. Когда я узнала, что французские солдаты направляются в Монглан, все стало ясно. Почему в Монглан? Мы находились далеко от Парижа, затерянные глубоко в горах. Были ведь аббатства богаче нашего и гораздо ближе к столице. Разграбить их было бы куда проще. Но нет, солдаты были посланы именно за шахматами. Я провела немало часов в размышлениях, прежде чем у меня родился план: извлечь фигуры из стен монастыря и так рассеять по всей Европе, чтобы их нельзя было собрать долгие годы. - Рассеять! - Екатерина вскочила на ноги, все еще прижимая к груди шахматную фигуру, и заметалась по комнате, словно зверь по клетке. - Как ты могла это сделать?! Ты должна была прийти ко мне и попросить помощи! - Говорю тебе, я не могла! - ответила аббатиса голосом ломким и хриплым - давала о себе знать усталость после долгого путешествия. - Я узнала, что были и другие, кто знал о местонахождении шахмат. Кто-то подкупил членов французского Национального собрания, чтобы провести Декрет о конфискации, и направил их интересы в сторону Монглана. По слухам, этот человек действовал из-за границы. О совпадении и речи быть не может: среди тех, кого эта темная сила старалась подкупить, были великий оратор Мирабо и епископ Отенский. Один был автором Декрета, другой - его наиболее ярым защитником. Когда в апреле Мирабо заболел, епископ не отходил от него ни на шаг до самого его последнего вздоха. Без сомнения, он отчаянно хотел перехватить корреспонденцию, которая могла изобличить их обоих. - Как тебе удалось все это узнать? - пробормотала Екатерина. Отвернувшись от аббатисы, она подошла к окну и принялась смотреть на темнеющее небо. На горизонте собирались грозовые облака. - Эта корреспонденция у меня, - ответила аббатиса. С минуту никто из женщин не проронил ни слова. Наконец мягкий голос аббатисы снова зазвучал в полумраке комнаты. - Ты спрашивала, какое дело так надолго задержало меня во Франции. Теперь ты знаешь. Я должна была выяснить, кто направлял мою руку, кто заставил меня извлечь шахматы Монглана из тайника, где они пролежали тысячу лет. Это было необходимо, чтобы установить, кто был тем врагом, который гнал меня, словно зверя, пока я не вышла из-под крыла церкви и не отправилась через весь континент искать другое убежище для сокровища, порученного моим заботам. - Ты узнала имя того, кого искала? - осторожно спросила Екатерина, поворачиваясь к аббатисе лицом. - Да, я узнала, - спокойно ответила та. - Моя дорогая Фике, это была ты! - Если ты все знала, почему же ты все-таки приехала в Петербург? - спросила царица, когда они с аббатисой на следующее утро прогуливались по заснеженной дорожке, возвращаясь в Эрмитаж. - Я не понимаю... Женщины шли между двумя колоннами солдат. Полк императорской гвардии, поднимая снег казачьими сапогами, маршировал в двадцати шагах от них. Гвардейцы были достаточно далеко, так что можно было говорить спокойно. - Потому что, несмотря на все, я тебе доверяю, - сказала аббатиса, слегка слукавив. - Знаю, ты боялась, что французское правительство рухнет и страна впадет в хаос. Ты хотела быть уверенной, что шахматы Монглана не попадут в неправедные руки. Но ты подозревала, что меры, которые ты предприняла, мне не понравятся. Скажи-ка мне, Фике, как ты собиралась отнимать у французских солдат их добычу, после того как они достали бы фигуры? Предприняла вторжение русских полчищ во Францию? - Я послала в горы своих солдат, чтобы перехватить французов на обратном пути, - с улыбкой призналась Екатерина. - Мои люди не были одеты в форму. - Понятно, - проговорила аббатиса. - И что подвигнуло тебя на столь крайние меры? - Полагаю, я должна поделиться с тобой тем, что знаю, - ответила императрица. - Как ты уже поняла, я купила библиотеку Вольтера после его смерти. Среди бумаг оказался тайный дневник кардинала Ришелье. В дневнике кардинал, пользуясь для секретности особым кодом, вел записи о своих изысканиях касательно шахмат Монглана. Вольтер расшифровал код, и я смогла прочесть то, что он обнаружил. Рукопись спрятана в подвале Эрмитажа, куда мы теперь идем. Я настаиваю, чтобы ты взглянула на эти записи. - В чем же важность сего документа? - спросила аббатиса, недоумевая, почему ее подруга не упомянула об этом раньше. - Ришелье проследил историю шахмат Монглана до мавров, которые преподнесли их в качестве подарка Карлу Великому, до того момента, когда шахматы попали к маврам, и даже дальше. Как ты знаешь, Карл предпринял много крестовых походов против мавров как в Испании, так и в Африке. Но однажды он защитил Кордову и Барселону от басков-христиан, которые пытались скинуть мавританское владычество. Хотя баски и были христианами, они веками совершали набеги на франкское государство, пытаясь захватить власть над землями Западной Европы, в частности над побережьем Атлантики и горами, в которых они чувствовали себя как дома. - Пиренеи, - подсказала аббатиса. - Точно, - ответила царица. - Баски называли их "Волшебные горы". А тебе известно, что Пиренеи - родина самого загадочного и мистического культа, который только знала земля со времен Христа? Именно из этих мест вышли кельты и двинулись на север, чтобы осесть сперва в Бретани, а позднее - на Британских островах. Чародей Мерлин жил в этих горах, а тайный культ мы сегодня называем культом друидов. - Этого я не знала, - проговорила аббатиса, глядя на утоптанный снег под ногами. Ее тонкие губы были сжаты, а морщинистое лицо напоминало камень с древнего надгробия. - Ты сможешь прочесть об этом в дневнике, мы почти пришли, - сказала императрица, - Ришелье утверждает, что мавры завоевали Пиренеи и узнали страшную тайну, которую веками хранили сначала кельты, а потом баски. И тогда эти мавританские завоеватели зашифровали полученные знания собственным шифром: они спрятали тайну в золотых и серебряных шахматных фигурах. Когда стало ясно, что мавры могут потерять свое могущество на Иберийском полуострове, они отправили шахматы Карлу Великому, с которым были союзниками. Если кто и сможет защитить тайну, посчитали они, то только он, самый могущественный правитель в истории цивилизованного мира. - И ты веришь в эту историю? - спросила аббатиса, когда они приблизились к величественному фасаду Эрмитажа. - Суди сама, - сказала Екатерина. - Я знаю, что тайна гораздо древнее, чем мавры, древнее, чем баски. Возможно, она даже древней, чем друиды. Я должна спросить тебя, мой друг: ты когда-нибудь слышала о тайном обществе, члены которого иногда называют себя масонами? Аббатиса побледнела и остановилась перед входной дверью. - Что ты сказала? - слабым голосом произнесла она и схватила подругу за руку. - А-а... - протянула Екатерина. - Значит, ты знаешь о нем. Когда ты прочтешь рукопись, я расскажу тебе одну историю. История Императрицы Когда мне было четырнадцать лет, я уехала из своего дома в Померании, где мы с тобой росли бок о бок. Твой отец незадолго до этого продал имение по соседству и уехал на родину, во Францию. Вскоре мне предстояло стать супругой наследника престола. Я никогда не забуду свою печаль, дорогая Элен, от невозможности разделить с тобой мой триумф, о котором мы столько говорили. События, о которых я хочу рассказать, произошли со мной по пути ко двору Елизаветы Петровны, в Москву. Елизавета, дочь Петра Великого, стала императрицей, совершив дворцовый переворот. Всех своих противников она впоследствии бросила в тюрьму. Так как она никогда не была замужем и уже вышла из детородного возраста, она избрала наследником своего неразумного племянника - великого князя Петра. Я должна была стать его невестой. По пути в Россию мы с матерью остановились в Берлине, при дворе Фридриха II. Молодой император Пруссии, которого Вольтер уже окрестил Фридрихом Великим, пожелал поддержать меня, поскольку рассчитывал, что мой брак поспособствует объединению России и Пруссии. Я была лучшим выбором, чем родная сестра Фридриха, которую он не смог заставить принести подобную жертву. В те дни прусский двор был столь же блестящим, сколь скучным он стал в последние годы правления Фридриха. Когда я прибыла, король приложил огромные усилия, чтобы я чувствовала себя при дворе в фаворе. Он одевал меня в платья своих сестер, усаживал подле себя на каждом обеде, развлекал меня оперой и балетом. Однако, хотя я и была в те годы еще ребенком, его ухищрения не обманули меня. Я знала, что Фридрих планирует использовать меня как пешку в большой игре, где шахматной доской ему служила Европа. Спустя некоторое время мне стало известно, что при дворе находится человек, который провел при дворе в России около десяти лет. Это был придворный математик Фридриха, его звали Леонард Эйлер. Я набралась смелости и испросила у него личной аудиенции, в надежде, что он поделится со мной глубоким знанием страны, куда мне предстояло отправиться. Я не могла предвидеть, что наша встреча изменит всю мою жизнь. Моя первая встреча с Эйлером произошла в маленьких покоях при дворе в Берлине. Этот человек простых привычек, но блестящего ума встретился с девочкой, которой в скором времени было суждено стать царицей. Вероятно, мы были странной парой. Он был один в своей комнате, высокий мужчина хрупкого телосложения, с длинной шеей, большими темными глазами и длинным носом. Смотрел он немного искоса, поскольку из-за наблюдений за солнцем был слеп на один глаз. Эйлер был не только математиком, но и астрономом. - Я не привычен к беседам, - начал он. - Я лишь недавно приехал из страны, где за разговоры могут повесить. Это было первое, что я узнала о России, и уверяю тебя, предупреждение Эйлера сослужило мне добрую службу в последующие годы. Он рассказал, что царица Елизавета Петровна имеет около пятнадцати тысяч платьев, двадцать пять тысяч пар туфель, что она швыряет туфли в головы министров, если не согласна с ними, и по малейшему своему капризу посылает людей на виселицу. У нее тьма любовников, а в пьянстве она еще более невоздержанна, чем в амурных похождениях. Царица не терпит, если у кого-то имеется свое мнение. Когда мне удалось сломать лед его неловкости, мы с доктором Эйлером стали встречаться чаще и провели немало времени вместе. Он предложил мне остаться при дворе в Берлине и стать его ученицей по математике, поскольку разглядел у меня большой талант к этой науке. Однако это, увы, было невозможно. Эйлер даже готов был ради меня поступиться интересами Фридриха, его покровителя. На то имелась веская причина, и дело было не только в том, что король Пруссии был не слишком одарен в математике. Эйлер объяснил мне эту причину в последнее утро моего пребывания в Берлине. - Мой маленький друг, - сказал он, когда я пришла к нему в лабораторию в это судьбоносное утро, чтобы попрощаться. Я помню, он полировал линзы шелковым шарфом - он всегда этим занимался, когда думал над какой-либо задачей. - Я должен кое-что рассказать тебе перед тем, как ты уедешь. Я хорошо изучил тебя за последнее время и знаю, что могу довериться тебе. Однако если ты по неосторожности проговоришься о том, что я хочу тебе рассказать, то подвергнешь нас обоих огромной опасности. Я заверила доктора Эйлера, что скорее умру, чем выдам его тайну. К моему удивлению, он ответил, что вполне может случиться именно так. - Ты молода, беспомощна, ты - женщина, - сказал Эйлер. - Вот почему Фридрих выбрал тебя своим орудием. Россия - темная империя. Возможно, ты не осознаешь этого пока, но эта великая держава в последние двадцать лет управлялась исключительно женщинами: сначала Екатериной Первой, вдовой Петра Великого, затем Анной Мекленбургской, которая была регентшей своего сына Ивана Шестого, и теперь Елизаветой Петровной, дочерью Петра. Если ты продолжишь эту славную традицию, то окажешься в опасности. Я вежливо слушала напутствия джентльмена, хотя в душе у меня зародилось подозрение, что солнце повредило ему не только глаз. - Существует тайное общество людей, которые чувствуют, что их миссия на земле - изменить путь цивилизации, - сказал мне Эйлер. Мы сидели в его кабинете, окруженные телескопами, микроскопами, пыльными книгами, разбросанными поверх толстого слоя бумаг на столах красного дерева. - Эти люди, - продолжал он, - называют себя учеными и инженерами, но по сути они - мистики. Я расскажу тебе все, что знаю об их истории, поскольку это может быть очень важным для тебя. В году тысяча двести семьдесят первом принц английский Эдуард, сын Генриха Третьего, отправился в крестовый поход к берегам Северной Африки. Он высадился в Акре, городе неподалеку от Иерусалима, стоявшем там с древних времен. О том, что он там делал, известно мало. Мы знаем только, что он участвовал в нескольких битвах и встретился с вождями мавров, которые исповедовали ислам. В следующем году Эдуард был отозван в Англию, так как умер его отец. По | возвращении он стал королем Эдуардом Первым, и что было с ним потом, ты можешь прочитать в книгах. Чего ты там не найдешь, так это того, что он кое-что привез с собой из Африки. - Что это было? - с любопытством спросила я. - С собой он привез знание о величайшей тайне, история которой началась на заре цивилизации, - ответил Эйлер. - Однако вернемся к моему рассказу. По возвращении Эдуард создал в Англии общество людей, с которыми он предположительно поделился своим секретом. Мы знаем о них мало, но передвижения их можем отследить. После покорения скоттов это общество распространилось в Шотландию, где на некоторое время затаилось. Когда в начале века якобиты бежали из Шотландии, они вместе с этим обществом и его учителями перебрались во Францию. Монтескье, великий французский поэт, был посвящен в орден во время своего пребывания в Англии, и с его помощью во Франции в тысяча семьсот тридцать четвертом году была учреждена Ложа наук. Спустя четыре года, до того как стать королем Пруссии, Фридрих Великий вступил в тайное общество в Брауншвейге. В тот же самый год Папа Клементин Двенадцатый издал буллу, приказывая уничтожить общество, которое к тому времени распространилось в Италии, Пруссии, Австрии, Нидерландах, а также и во Франции. Это общество обладало такой властью, что парламент католической Франции отказался исполнить папскую буллу. - Зачем вы мне все это рассказываете? - спросила я доктора Эйлера. - Даже если я когда-нибудь узнаю, какую тайну хранят эти люди, чем это мне поможет? И что я смогу с ними сделать? Хотя я и стремлюсь к великим свершениям, я еще ребенок. - Из того, что я знаю об их целях, - мягко сказал Эйлер, - если это братство не уничтожить, оно уничтожит мир. Да, сегодня ты ребенок, но скоро тебе предстоит стать женой наследника российского престола, первого правителя-мужчины этой империи за последние два десятилетия. Ты должна выслушать все, что я расскажу тебе, и крепко-накрепко запомнить это. Он взял меня за руку. - Иногда эти люди называют себя масонами, братством вольных каменщиков, иногда - розенкрейцерами. Однако какое бы имя они ни выбрали, их объединяет одно. Истоки их учения кроются в Северной Африке. Когда принц Эдуард привел это общество в Западную Европу, они называли себя "орденом архитекторов Африки". Они утверждали, что их предками были созидатели древней цивилизации, что это они вырубили и сложили камни пирамид Египта, построили висячие сады Вавилона, Вавилонскую башню и врата. Они знали тайны древних, но я думаю, они были созидателями чего-то еще, чего-то более редкостного и могучего... Эйлер замолчал и послал мне взгляд, который я никогда не забуду. Он преследует меня и сегодня, почти пятьдесят лет спустя, как будто это случилось только что. С ужасающей четкостью я вижу его даже во сне, ощущаю дыхание Эйлера на шее, как будто он наклонился и что-то шепчет мне. - Я думаю, что они были создателями шахмат Монглана. И считают себя их полноправными хозяевами. Когда Екатерина закончила свою историю, они с аббатисой некоторое время молча сидели в библиотеке Эрмитажа, куда принесли рукопись Вольтера. Екатерина следила за подругой, кошка за мышонком. Аббатиса смотрела в окно на плац, где императорские гвардейцы приплясывали от холода и дули на руки. - Мой муж, - мягко добавила Екатерина, - был поклонником Фридриха Великого, короля Пруссии. Петр одевался в прусскую форму при дворе в Петербурге, В нашу первую брачную ночь он расставил игрушечных прусских солдатиков на нашем ложе и заставил меня командовать полками. Когда Фридрих своей властью учредил в Пруссии орден масонов, Петр присоединился к ним и посвятил этому свою жизнь. - И потому ты свергла его с трона, посадила в тюрьму, а затем распорядилась убить, - заметила аббатиса. - Он был опасным маньяком, - сказала Екатерина. - Но я не причастна к его гибели. Спустя шесть лет, в тысяча семьсот шестьдесят восьмом году, Фридрих основал великую ложу африканских архитекторов в Силезии. Король шведский Густав присоединился к ордену, и, несмотря на попытки Марии Терезии изгнать братство из Австрии, ее сын Йозеф Второй тоже вступил в его ряды. Как только я узнала обо всем этом, то сразу же привезла в Россию доктора Эйлера. К тому времени старый математик был полностью слеп, но разум его оставался по-прежнему прозорлив. После смерти Вольтера Эйлер заставил меня приобрести его библиотеку. Она содержала некоторые важные документы, которые мечтал заполучить Фридрих. Когда я добилась успеха и доставила библиотеку в Петербург, я нашла вот что. Я сохранила это, чтобы показать тебе. Императрица достала из рукописи Вольтера документ, написанный на пергаменте, и вручила его аббатисе. Та осторожно развернула его. Это было письмо принца-регента Пруссии Фридриха Вольтеру, датированное тем самым годом, когда Фридрих вступил в масонское братство: "Мсье, ничего больше я не желаю, кроме как получить все ваши записи... Если в ваших рукописях есть нечто, что вы желаете скрыть от глаз общественности, я готов сохранить это в величайшем секрете..." Аббатиса взглянула на документ и пробежала его глазами. Затем она медленно свернула письмо и отдала обратно Екатерине, которая спрятала пергамент в тайник. - Разве отсюда не ясно, что он говорит о рукописи Вольтера, которая является расшифрованным дневником кардинала Ришелье? - спросила императрица. - Он искал возможность познакомиться с этими записями с того дня, как вступил в тайный орден. Возможно, теперь ты поверишь мне... Екатерина взяла том в кожаном переплете, перелистала, отыскав нужное место, и прочла вслух слова, уже запечатленные в голове аббатисы, слова, которые давно умерший кардинал Ришелье позаботился зашифровать: "Наконец я узнал, что тайна, обнаруженная в древнем Вавилоне, тайна, доставшаяся по наследству персидской и индийской империям, известная только немногим избранным, фактически является тайной шахмат Монглана... Этот секрет, как и тайное имя Господа, не может быть записан ни на одном человеческом языке. Эта страшная тайна, которая вызывала падение цивилизаций и гибель королей, никогда не попадала в случайные руки. В нее были посвящены лишь избранные, те, кто прошел испытания и принес клятвы. Таким ужасным было это знание, что доверить его можно было только лучшим из лучших... По моему разумению, тайна сия воплощена в некой формуле. Именно эта формула была причиной падения древних царств, о которых до нас дошли лишь легенды. Однако мавры, вопреки тому, что были посвящены в тайное знание, и наперекор священному трепету, который испытывали перед ним, нанесли эту формулу на шахматы Монглана. Они записали тайные символы на клетках доски и на фигурах так, что только истинные мастера игры могут найти ключ и разгадать шифр. К этой мысли я пришел после перевода и изучения древних манускриптов, найденных в Шалоне, Суасоне и Туре. Прости, Господи, наши грешные души! За сим подписываюсь, Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, викарий Люсона, Пуатье и Парижа, кардинал Рима, премьер министр Франции. 1642 год от Рождества Христова" Екатерина дочитала документ до конца. Аббатиса молчала. - Из его мемуаров видно, что "серый кардинал" планировал поездку в епархию Монглан, - сказала императрица. - Но, как ты знаешь, умер в декабре того же года, после подавления восстания в Руссильоне. Разве можно хоть на мгновение усомниться, что он знал о существовании тайных обществ и хотел завладеть шахматами Монглана до того, как они попадут в руки кому-нибудь другому? Все, что делал Ришелье, он делал из стремления к власти. Так почему же в преклонном возрасте его побуждения должны были измениться? - Моя дорогая Фике, - сказала аббатиса с кроткой улыбкой, хотя душа ее после слов императрицы пришла в смятение. - Мыслишь ты правильно, но все эти люди мертвы. При жизни своей они, возможно, искали. Однако их поиски окончились ничем. Ведь не боишься же ты призраков? - Призраки могут восстать из могилы! - пылко произнесла Екатерина. - Пятнадцать лет назад британские колонии в Америке восстали против власти империи, и их мятеж завершился успехом. Кто возглавлял мятежников? Вашингтон, Джефферсон, Франклин - все они принадлежат к братству вольных каменщиков. А сегодня король Франции сидит под стражей, и корона вот-вот упадет с его головы. Кто стоит за этим? Лафайет, Кондорсе, Демулен, Бриссо, Дантон, Сьейес, а также родные братья короля, включая герцога Орлеанского. Все они - масоны. - Это лишь совпадение...- начала аббатиса, но Екатерина перебила ее: - Было ли совпадением, что из тех французов, кого я пыталась подкупить, чтобы провести Декрет о конфискации, согласился лишь Мирабо - член масонской ложи? Конечно, когда он брал деньги, то не мог знать, что я рассчитывала вскоре избавить его от сокровища. - Епископ Отенский отказался? - спросила аббатиса, с улыбкой глядя на подругу и перебирая кипы дневников. - И какую же причину он назвал? - Он слишком много затребовал за содействие, - проворчала царица, поднимаясь на ноги. - Этот человек знает больше, чем говорит. Представляешь, в Собрании Талейрана прозвали "ангорский кот". Пушистый, но с коготками. Я не доверяю ему. - Ты доверяешь человеку, которого можешь подкупить, и не доверяешь тому, кто отказался от взятки? - спросила аббатиса. Печально взглянув на подругу, она поправила свое одеяние и встала. Затем повернулась, словно собираясь идти. - Куда ты? - в тревоге воскликнула Екатерина. - Разве ты не понимаешь, почему я все это сделала? Я предлагаю тебе защиту. Я полновластная правительница самой большой страны в мире. Моя власть в твоих руках... - София, - спокойно сказала аббатиса, - я благодарю тебя за твое предложение, но, в отличие от тебя, не боюсь этих людей. Я готова поверить, что они, как ты утверждаешь, мистики, возможно, даже революционеры. Тебе никогда не приходило в голову, что все эти тайные общества, которые ты так пристально изучала, имеют своей целью нечто совсем иное, то, чего ты не могла предвидеть? - О чем ты? - спросила императрица. - Их действия ясно доказывают, что они стремятся втоптать монархию в грязь! Какую же цель преследуют они, если не контроль над миром? - Возможно, их цель - освободить мир? - улыбнулась аббатиса. - Сейчас я знаю слишком мало, чтобы сказать, кто из нас прав, а кто заблуждается. Однако того, что мне известно, довольно, чтобы после твоих слов понять со всей очевидностью: тебя ведет судьба, которая с рождения запечатлена на твоей ладони, - три короны. Я же должна следовать своему предназначению. Аббатиса повернула вверх ладонь и протянула подруге. На ней, рядом с запястьем, линия жизни и линия судьбы пересекались, образуя цифру "8". Екатерина молча взглянула на нее, затем медленно провела по ее ладони кончиками пальцев. - Ты обещаешь мне защиту, - мягко сказала аббатиса, - но я защищена силой более могущественной, чем твоя. - Так я и знала! - закричала Екатерина, взмахнув свободной рукой. - Все эти разговоры о целях означают только одно: ты договорилась с кем-то другим, не посоветовавшись со мной. Кто тот, кому ты так глупо доверилась? Назови мне его имя, я требую этого! - Охотно, - улыбнулась аббатиса. - Это Он поместил знак на мою руку и тем даровал абсолютную власть. Ты можешь быть правительницей всея Руси, моя дорогая Фике, но, пожалуйста, не забывай, кто я на самом деле. Кем я избрана. Помни, что Господь - величайший мастер игры. Рыцарское колесо Король Артур видел удивительный сон. Снилось ему, что он сидит в кресле наверху колеса, в богатых одеждах, украшенных золотом... и внезапно колесо повернулось, он упал вниз и оказался среди гадов ползучих, и каждая тварь кусала его. И тогда король, лежавший в своей постели, закричал во сне: "Помогите!" Сэр Томас Мэлори. Смерть Артура Regnabo, Regno, Regnavi, Sum sine regno. Я буду царствовать, я царствую, я царствовал, я без царства. Надпись на колесе Фортуны в картах Таро Следующее после шахматного турнира утро было утром понедельника. Я, пошатываясь, встала со своей скомканной постели, убрала ее в шкаф и отправилась в душ, готовиться к следующему рабочему дню в "Кон Эдисон". Вытершись полотенцем, я босиком прошлепала в прихожую на поиски телефона среди моего хаоса. После нашего с Лили обеда в "Пальме" и странных событий, которые предшествовали ему, я решила, что мы с ней точно две пешки в чьей-то игре. Мне хотелось убрать с моей стороны доски наиболее тяжеловесные фигуры. Я точно знала, откуда начать. За обедом мы с Лили решили, что соларинское предупреждение как-то связано с диковинными событиями того дня. Однако после этого наши мнения разошлись. Лили была убеждена, что за Солариным стоит кто-то еще. - Сначала при невыясненных обстоятельствах умирает Фиске, - рассуждала она, когда мы сидели среди пальм за деревянным столом, уставленным блюдами. - Откуда мы знаем, что это не Соларин убил его? Затем исчезает Сол, оставив мою машину и собаку на поругание вандалам. Очевидно, Сола похитили, он бы ни за что не покинул свой пост добровольно. - Да уж, это очевидно, - сказала я с улыбкой, наблюдая, как она с волчьим аппетитом набросилась на жареное мясо. Я была уверена, что Сол теперь не посмеет предстать перед Лили, если только с ним и впрямь не случилось что-нибудь ужасное. Лили между тем покончила с мясом и приступила к уничтожению огромного блюда салата и трех порций хлеба. Одновременно она продолжала разговор. - Затем кто-то навскидку стреляет по нам, - проговорила Лили с набитым ртом. - И мы обе пришли к выводу, что выстрел был сделан из открытого окна комнаты для игры. - Два выстрела, - отметила я. - Возможно, кто-то стрелял в Сола и убрал его до нашего прихода. - Но piece de resistance [Самое главное (фр.)], - продолжала Лили, уминая хлеб и пропуская мои слова мимо ушей, - в том, что я обнаружила не только метод и средство, но и мотив. - О чем ты говоришь? - Я знаю, почему Соларин пошел на такую подлость. Я вычислила это между первым ребрышком и салатом. - Просвети меня, - сказала я. Мне было слышно, как в сумке Лили скребется Кариока, и я подозревала, что рано или поздно наш официант тоже это услышит. - Ты, конечно, знаешь о скандале в Испании? - спросила она. Мне пришлось напрячь память. - Ты имеешь в виду, как Соларина срочно отозвали в Россию несколько лет назад? Она кивнула, и я добавила: - Ты говорила об этом, но больше ничего не рассказывала. - Это произошло из-за формулы, - сказала Лили. - Видишь ли, Соларин довольно рано сошел с дистанции и не участвовал во всей мышиной возне шахматного мира. Он играл на турнирах лишь от случая к случаю. Он получил титул гроссмейстера, но на самом деле обучался на физика. Этим он и зарабатывает на жизнь. Во время турнира в Испании Соларин сделал ставку, пообещав другому игроку некую секретную формулу, если тот победит его. - Что это была за формула? - Я не знаю, но, когда о пари было напечатано в газетах, русские запаниковали. Соларин исчез той же ночью, и о нем до сего времени ничего не было слышно. - Это была физическая формула? - спросила я. - Может, это были расчеты какого-то секретного оружия? Тогда это все объясняет. Я не понимала, каким образом это может объяснить все, но не стала спорить. - Испугавшись, что Соларин снова выкинет подобный трюк на этом турнире, в дело вмешалось КГБ и устранило Фиске, затем попыталось убрать и меня. Если бы кто-то из нас выиграл у Соларина, возможно, он отдал бы нам формулу! Она была увлечена тем, как хорошо ее объяснения укладываются в обстоятельства, но я не купилась на это. - Великолепная теория, - похвалила я. - Остается только увязать еще кое-какие мелочи. Например, что произошло с Солом? И почему русские выпустили Соларина из страны, если они подозревали, что он опять расшалится и пообещает выдать секретную формулу? Если история с формулой вообще правдива. И самое интересное: с чего бы это Соларину вдруг вздумалось отдавать формулу оружия тебе или этому трясущемуся от старости Фиске, мир его праху? - О'кей, некоторые детали в мою теорию не очень-то вписываются, - признала Лили. - Но, по крайней мере, это неплохая отправная точка, - Как говаривал Шерлок Холмс, "огромная ошибка делать выводы, не имея данных", - сказала я Лили. - Я предлагаю немного понаблюдать за Солариным. И кроме того, я считаю, что нам следует пойти в полицию. Мы можем показать им два пулевых отверстия, так что нам поверят. - Признать, что я не могу сама расколоть эту загадку? Да никогда в жизни! - воскликнула Лили. - Стратегия - это мой конек. Таким образом, после долгих и жарких споров и сливочного мороженого с фруктами мы сошлись на том, что подождем несколько дней и пороемся немного в прошлом гроссмейстера Соларина. Тренер Лили по шахматам сам был гроссмейстером. Хотя ей сейчас следовало усердно тренироваться перед игрой, назначенной на вторник, она решила поговорить с ним, рассчитывая, что тренер мог заметить в характере Соларина то, что сама она упустила. Кроме того, она пыталась разыскать Сола. Если выяснится, что его не похитили (а такая возможность сильно подпортила бы драматизм ее теории), Сол мог бы сам рассказать Лили, почему он покинул свой пост. У меня же были собственные планы, и я еще не была готова поделиться ими с Лили Рэд. На Манхэттене у меня был друг, не менее таинственный, чем пресловутый Соларин. Человек, имя которого не значилось ни в одном телефонном справочнике и который не имел электронного адреса. Среди специалистов по компьютерам он слыл легендой: в свои неполные тридцать лет он был автором нескольких авторитетных статей по обработке данных. Три года назад, когда я приехала в Большое Яблоко [Жаргонное название Нью-Йорка], этот человек стал моим наставником в компьютерном деле. Несколько раз ему удавалось выручать меня из довольно щекотливых ситуаций. Его имя было доктор Ладислав Ним. По крайней мере, так он называл себя в тех случаях, когда вообще представлялся. Ним был не только компьютерным гением, он еще и прекрасно разбирался в шахматах. Он играл против Решевского и Фишера и не ударил в грязь лицом. Именно поэтому я и хотела отыскать его. Ним держал в памяти все игры всех чемпионатов мира. Он знал в подробностях биографии всех гроссмейстеров и мог часами рассказывать анекдоты из истории шахмат, особенно когда хотел пустить пыль в глаза. Я знала, что он сможет сложить воедино куски головоломки, которая выпала на мою долю. Если, конечно, мне удастся его найти. Но одно дело - хотеть разыскать Нима, а совсем другое - добиться желаемого. По сравнению с его сотрудниками на телефонах КГБ и ЦРУ - просто клуб сплетников. Если позвонить его секретарше и спросить Нима, она ни за что не признается даже в том, что знает, кто это такой. Могут пройти недели, прежде чем мне удастся выйти на него. Сначала я хотела разыскать Нима, чтобы просто сообщить, что уезжаю из страны, и попрощаться. Теперь же мне было совершенно необходимо с ним встретиться, и не только из-за договоренности с Лили Рэд. Я знала теперь, что все эти на первый взгляд не связанные между собой вещи - смерть Фиске, предостережения Соларина, исчезновение Сола - имели одно общее. Они были связаны со мной. Я знала это, потому что в ту полночь, оставив Лили в ресторане "Пальма", я решила начать небольшое собственное расследование. Вместо того чтобы отправиться домой, я взяла такси до отеля "Пятая авеню", чтобы лицом к лицу встретиться с предсказательницей, которая три месяца назад предостерегала меня так же, как сегодня это делал Соларин. Хотя предостережение русского было куда короче, он почти дословно повторил то, что сказала предсказательница. Мне хотелось узнать, как так вышло. Вот почему теперь мне срочно требовалось поговорить с Нимом. Видите ли, в отеле "Пятая авеню" не было предсказательницы. Я проговорила с барменом около получаса, и у меня исчезли все сомнения. Он проработал в отеле пятнадцать лет и заверил меня: в баре никогда не было предсказательницы. Даже в канун Нового года. Женщины, которая знала, что я приду туда; ждала, пока Гарри позвонит в центр "Пан-Американ"; сообщила о моем будущем в стихах, которые явно заготовила заранее; использовала те же слова, что и Соларин в своем предостережении спустя три месяца; знала о дате моего дня рождения, - этой женщины просто не существовало. Разумеется, она существовала. У меня было три свидетеля, чтобы доказать это. Но после всех событий я не доверяла даже собственным глазам. Итак, в понедельник утром, с волосами, обернутыми полотенцем, я извлекла из кучи хлама свой телефон и еще раз попыталась найти Нима. Когда я набрала номер его секретаря, телефонная компания Нью-Йорка сообщила мне, что он изменен на номер с бруклинским индексом. Я набрала этот номер, удивившись, зачем Ниму понадобилось менять офис. Кроме всего прочего, я была одной из трех людей на земле, кто удостоился чести знать старый номер. Но Ним, похоже, считал, что никакие предосторожности не бывают лишними. Когда на том конце провода подняли трубку, я удивилась еще больше. - Рокуэй-Гринз-холл, - ответил женский голос. - Я пытаюсь связаться с доктором Нимом, - сказала я. - Боюсь, здесь нет никого с таким именем, - прощебетала моя собеседница. По сравнению со злобными отказами, которые я регулярно получала от секретарши Нима, это было очень вежливое обращение. Однако, как выяснилось чуть позже, сюрпризы еще не закончились. - Доктор Ним, доктор Ладислав Ним, - четко повторила я. - Этот номер мне дали в справочной Манхэттена. - Это... это мужское имя? - переспросила женщина в замешательстве. - Да, - нетерпеливо ответила я. - Могу я оставить сообщение? Мне очень нужно связаться с ним. - Мадам, - сказала женщина, и в ее голосе послышался холодок, - это монастырь кармелиток. Кто-то подшутил над вами! И она повесила трубку. Я знала, что Ним был затворником, но это уже слишком! Разъярившись, я решила, что найду его, где бы он ни был. Поскольку идти на работу было поздно, я достала фен и принялась сушить волосы прямо посреди комнаты, гадая, что делать дальше. К тому времени, когда с сушкой было покончено, у меня появилась идея. Несколько лет назад Ним устанавливал системы для нью-йоркской фондовой биржи. Парни, которые работают там с компьютерами, наверняка должны знать его. Возможно, он даже заскакивает туда время от времени взглянуть на дело рук своих. Я позвонила управляющему. - Доктор Ним? - спросил он. - Никогда не слыхал о таком. Вы уверены, что он здесь работал? Я здесь уже три года, но никогда не слышал это имя. - Отлично! - рявкнула я, растеряв остатки терпения. - С меня хватит! Я хочу поговорить с президентом. Его имя вы, надеюсь, знаете? - У нью-йоркской - фондовой - биржи - нет - президента! - чуть ли не по слогам проинформировал меня управляющий. Черт! - Тогда кто у вас есть? - почти прорычала я в трубку. - Кто-то ведь должен заниматься делами биржи! - У нас есть председатель, - с отвращением ответил управляющий и назвал имя этого парня. - Прекрасно! Переведите звонок на него, пожалуйста. - Как скажете, леди, - усмехнулся он. - Надеюсь, вы знаете, что делаете. Конечно, я знала. Секретарша председателя была сама любезность, но по тому, как она обдумывала мои вопросы, я поняла, что нахожусь на верном пути. - Доктор Ним? - протянул старушечий голосок. - Нет... не уверена, что слышала раньше это имя. Председатель сейчас за границей. Возможно, я могу принять сообщение? - Прекрасно! - обрадовалась я. Это было лучшее, что я могла ожидать по опыту общения с этим таинственным типом. - Если вы что-нибудь узнаете о докторе Ниме, пожалуйста, сообщите ему, что мисс Велис ждет его звонка в монастыре кармелиток в Рокуэй-Гринз. И еще: если я не услышу его до вечера, меня заставят принять постриг. Я оставила бедной сконфуженной женщине мои номера телефонов, и мы распрощались. Это послужит Ниму уроком, думала я, если послание попадет в руки кого-нибудь из начальства биржи раньше, чем к нему. Хотела бы я посмотреть, как он будет выкручиваться в данной ситуации! Справившись таким образом, насколько возможно, с этой сложной задачей, я достала темно-красный брючный костюм и стала собираться на работу в "Кон Эдисон". Потом пришлось долго рыться в недрах гардеробной в поисках обуви. Кариока, черт бы его побрал, изжевал половину моих туфель и расшвырял остальные. Наконец я нашла подходящую пару, набросила пальто и отправилась завтракать. Так же как и Лили, я не любила сталкиваться с некоторыми вещами на голодный желудок, Компания "Кон Эдисон" была одной из них. "Ля Галет", маленькое французское бистро, располагалось недалеко от моего дома, в конце Тюдор-плейс. Там были чистые скатерти на столах и розовые герани на подоконниках. Задние окна выходили на штаб-квартиру ООН. Я заказала апельсиновый сок, черный кофе и датский кекс со сливовой начинкой. Когда завтрак принесли, я открыла портфель и достала записи, которые сделала бессонной ночью - до того, как на меня подействовало белое вино. Я подумала, что, возможно, смогу найти какой-то смысл в хронологической последовательности событий. У Соларина имеется секретная формула, и на какое-то время его отправляют обратно в Россию. Фиске в течение пятнадцати лет не участвует в шахматных турнирах. Соларин предостерегает меня, используя те же слова, что и предсказательница тремя месяцами ранее. Соларин и Фиске пререкаются во время игры и делают перерыв. Лили полагает, что Фиске жульничал. Его обнаруживают мертвым при подозрительных обстоятельствах. В автомобиль Лили попадают две пули: одна до того, как мы пришли, другая - когда мы стояли рядом с машиной. И наконец, Сол и предсказательница - оба исчезли. Казалось бы, что общего между этими событиями? Однако очень многое указывало на то, что все они связаны между собой. Я знала, что вероятность подобного стечения обстоятельств чрезвычайно мала. Была выпита чашка кофе и съедена почти половина кекса, и тут я увидела его. Я смотрела в большое окно на голубовато-серый изогнутый фасад здания ООН, когда заметила что-то краем глаза. За окном прошел человек, одетый в белое: свитер с капюшоном и шарф, прикрывающий нижнюю часть лица. Человек катил велосипед. Я примерзла к стулу, а стакан апельсинового сока примерз к моим губам. Человек начал спускаться по пологой лестнице, которая делала плавный изгиб и заканчивалась на площади, напротив здания ООН. Я поставила стакан, вскочила на ноги и бросила несколько купюр на стол. Затолкав в портфель свои бумаги, я схватила пальто и выскочила на улицу. Каменные ступени были скользкими, они обледенели, и их посыпали солью. Я перекинула пальто через руку и, размахивая портфелем, побежала по лестнице. Человек с велосипедом скрылся за углом. Я поспешила за ним, на бегу продевая руки в рукава пальто, и поскользнулась. Каблук подломился, я упала на колени и сползла на две ступеньки ниже. Перед носом у меня оказалась выбитая на сплошных каменных перилах лестницы цитата из пророка Исайи: И перекуют мечи свои на орала, и копья свои - на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать [Исаия, 2,4]. Ага, как же! Я поднялась и отряхнула с колен снег. Исаие не помешало бы получше изучить людей и народы. За пять тысяч лет не было ни дня, чтобы планету не терзали войны. Демонстранты, протестующие против войны во Вьетнаме, в этот ранний час уже наводнили площадь. Мне пришлось пробираться сквозь толпу, а люди махали мне символами мира - стилизованным изображением голубиной лапки в круге. Хотела бы я посмотреть, как они отобьют баллистическую ракету лемехом! Хромая из-за сломанного каблука, я завернула за угол и поковыляла в сторону Института вычислительной техники компании IBM. Незнакомец в белом уже оседлал велосипед и теперь вовсю крутил педали. Он оторвался от меня на целый квартал. Добравшись до площади Объединенных Наций, он остановился перед светофором и стал ждать зеленого света. Я поспешила к нему. Глаза слезились от холода, я пыталась на ходу застегнуть пуговицы пальто и портфель. Сильный порыв ветра ударил в лицо. Мне удалось одолеть половину разделявшего нас расстояния, когда светофор загорелся зеленым светом и мужчина снова покатил по улице. Я прибавила шагу, но к тому времени, когда я добралась до перекрестка, свет снова сменился и машины тронулись. Я не отрывала взгляда от удаляющейся фигуры. Мужчина снова слез с велосипеда и покатил его вверх по ступеням в сторону площади. Попался! Из сада скульптур только один выход, так что можно не спешить и успокоиться. Я бы так и поступила, если бы, стоя на перекрестке в ожидании зеленого света, вдруг не осознала, что делаю. Днем раньше чуть ли не у меня на глазах убили человека, а потом кто-то стрелял и пуля прошла в нескольких футах от меня. Все это произошло на оживленных улицах Нью-Йорка. А теперь я бежала вслед за незнакомым мне велосипедистом только потому, что он был похож на человека, которого я нарисовала вчера. Но в самом деле, как могло случиться так, что этот тип будто сошел с моей картины? Я обдумала это, но ответа не нашла. Однако когда загорелся зеленый свет, я внимательно посмотрела по сторонам, прежде чем ступить на мостовую. Миновав чугунные ворота площади Объединенных Наций, я стала подниматься по ступеням. На каменной скамье, стоявшей на белых плитах площади, сидела женщина в черном и кормила голубей. Вокруг ее головы была обернута черная шаль, она наклонилась вперед и сыпала зерно серебристым птицам, которые кружили, курлыкали и роились вокруг нее белым облаком. Рядом стоял мужчина с велосипедом. Я застыла на месте, не зная, что делать дальше. Старуха повернулась, посмотрела в мою сторону и что-то сказала мужчине. Он еле заметно кивнул, не оборачиваясь протянул руку к велосипеду и стал спускаться по ступеням к реке. Я не растерялась и побежала за ним. Голуби тучей поднялись в воздух, на миг ослепив меня. Я закрыла лицо руками, пока они не разлетелись. На берегу лицом к реке стояла огромная бронзовая скульптура крестьянина - подарок Советов. Крестьянин перековывал свой меч на орало. Передо мной лежала замерзшая Ист-Ривер, на другом ее берегу расстилался район Куинз, над ним полыхала огромная реклама пепси-колы, окутанная клубами дыма из труб. Слева от меня находился сад. Его просторные лужайки, обсаженные деревьями, были покрыты снегом, на пушистой поверхности которого не было видно ни следа. Вдоль реки шла мощеная дорожка, отделенная от сада рядом маленьких, фигурно подстриженных деревьев. На ней тоже никого не было видно. Куда же он делся? Из сада выхода не было. Я повернула обратно и медленно спустилась по ступеням к площади. Старуха тоже исчезла. Правда, я заметила какую-то фигуру у выхода из сада. Снаружи перед зданием ООН стоял знакомый велосипед. Как этот тип мог пройти мимо меня? Недоумевая, я вошла внутрь здания. Кроме охранника за овальным столом сидел молоденький дежурный. Они болтали. - Простите, - сказала я. - Сюда не заходил только что мужчина в белом спортивном костюме? - Не обратил внимания, - сказал охранник, раздраженный моим вторжением. - Куда бы вы отправились, если бы вам надо было скрыться от кого-нибудь? - спросила я. Это привлекло их внимание. Оба принялись изучать меня, словно я была потенциальным анархистом. Я поспешила объяснить: - В смысле, если бы вам захотелось побыть одному? - Делегаты идут в комнату для медитаций, - сказал охранник. - В ней тихо. Это там. Он показал на дверь в другом конце холла, выложенного в шахматном порядке квадратными плитами зеленоватого и розового мрамора. Рядом с дверью было окно, а в нем - сине-зеленый витраж с картины Шагала. Я поблагодарила и отправилась, куда мне сказали. Когда я вошла в комнату для медитаций, дверь за мной беззвучно закрылась. Длинная полутемная комната чем-то напоминала склеп. Вдоль стен стояло несколько рядов маленьких скамеечек, одну из которых я чуть не опрокинула в потемках. В центре комнаты была каменная плита, длинная и узкая, как гроб. Поверхность камня была расчерчена тонкими лучиками света. В комнате было тихо, прохладно и пусто. Мои зрачки расширились, адаптируясь к темноте. Я села на одну из маленьких скамеечек. Она заскрипела. Задвинув портфель за скамейку, я стала рассматривать каменную плиту. Подвешенная в воздухе, словно монолит, плывущий в открытом космосе, она таинственно подрагивала. Почему-то это зрелище успокаивало, даже завораживало. Дверь позади меня беззвучно открылась, впустив полосу света, и закрылась вновь. Я начала поворачиваться, словно в замедленной съемке. - Не кричи, - прошептал сзади чей-то голос. - Я не причиню тебе вреда, но ты должна молчать. Сердце бешено забилось в груди: этот голос был мне знаком. Я вскочила на ноги и повернулась спиной к плите. Передо мной в тусклом свете стоял Соларин, в его зеленых глазах отражались лучики света, освещавшие каменную плиту. От резкого движения у меня отлила кровь от головы, и я ухватилась за плиту, чтобы удержаться на ногах. Соларин держался совершенно невозмутимо. Он был одет в те же серые брюки, что и днем раньше, но теперь на нем был темный кожаный пиджак, из-за которого его кожа казалась еще более бледной, чем она мне запомнилась. - Садись, - тихо сказал он. - Рядом со мной. У меня есть только одна минута. Ноги отказывались меня держать, и я молча подчинилась. - Вчера я пытался тебя предупредить, но ты не послушалась. Теперь ты знаешь, что я говорил правду. Тебе и Лили Рэд нельзя бывать на турнире, если вы не хотите разделить судьбу Фиске. - Невозможно поверить, что это было самоубийство, - прошептала я в ответ. - Не будь дурочкой. Ему свернули шею, и сделали это весьма профессионально. Я последний, кто видел Фиске живым. Он был вполне здоров. Две минуты спустя - мертв. И в газетах не писали, что... - Если только вы не убили его, - перебила я. Соларин рассмеялся. Ослепительная улыбка совершенно преобразила его лицо. Он придвинулся ближе и положил мне руки на плечи. Я почувствовала, как от его пальцев по моему телу растекается тепло. - Если нас увидят вместе, мне не поздоровится, поэтому, пожалуйста, выслушай то, что я должен тебе сказать. Я не стрелял по машине твоей подруги. Однако в исчезновении ее шофера нет ничего случайного. Я глядела на него в изумлении. Мы с Лили договорились никому ничего не говорить. Откуда он об этом знал, если сам не делал это? - Вы знаете, что случилось с Солом? Знаете, кто все-таки стрелял? Соларин посмотрел на меня, но промолчал. Его руки оставались на моих плечах. Теперь они напряглись, словно он старательно отдавал мне тепло. Снова ослепительная улыбка. Когда он улыбался, он был похож на мальчишку. - Они были правы относительно тебя, - тихо сказал он. - Ты одна такая. - Кто был прав? Вы что-то знаете, но не говорите мне, - резко сказала я. - Вы предостерегаете меня, но не говорите, чего я должна бояться. Вы знаете предсказательницу? Соларин неожиданно убрал руки с моих плеч, и лицо его снова стало бесстрастным, как маска. Я понимала, что испытываю судьбу, но остановиться уже не могла. - Вы все знаете, - сказала я. - А кто был человек на велосипеде? Вы должны были его видеть, раз шли за мной. Почему вы преследуете меня, предостерегаете, но ничего не хотите объяснить? Что вам нужно? При чем здесь я? Я остановилась, чтобы перевести дыхание. Соларин пристально смотрел на меня. - Я не знаю, как много могу рассказать тебе, - мягко и ласково произнес он, и впервые я уловила легкий славянский акцент в его безупречном английском произношении. - Что бы я ни рассказал, это подвергнет тебя еще большей опасности. Я прошу верить мне, потому что сильно рискую, просто разговаривая с тобой. К моему огромному изумлению, он придвинулся ко мне еще ближе и коснулся моих волос так нежно, словно я была маленькой девочкой. - Держись подальше от этого шахматного турнира. Никому не доверяй. На твоей стороне могущественные друзья, но ты не понимаешь, в какую игру играешь... - Какая сторона? - сказала я. - Не играю я ни в какую игру! - Нет, играешь, - ответил он, глядя на меня как-то странно, словно хотел обнять и не решался. - Ты играешь в шахматы. Но не беспокойся, я мастер этой игры. И я на твоей стороне. Он двинулся к двери. Я последовала за ним, словно в каком-то дурмане. Когда мы дошли до двери, Соларин прижался спиной к стене и прислушался, словно ожидая, что кто-нибудь ворвется внутрь. Затем он взглянул на меня. Я растерянно стояла рядом с ним. Он сунул руку за пазуху и кивнул мне, чтобы я шла первой. За пазухой у него я заметила холодный блеск пистолетной рукоятки. Проглотив тугой ком в горле, я опрометью выскочила за дверь. Зимний свет струился сквозь стеклянные стены фойе. Я быстрым шагом пошла к выходу, кутаясь в пальто, пересекла широкую обледенелую площадь и заспешила по ступеням к Ист-Ривер. В лицо мне дул противный колючий ветер. Преодолев половину пути, я остановилась перед воротами, сообразив, что забыла свой портфель за скамьей в комнате для медитаций. В нем были не только библиотечные книги, но и записи о событиях последних дней. Великолепно! Вот здорово, если Соларин найдет эти бумаги и сделает вывод, что я исследовала его прошлое гораздо более детально, чем он мог предполагать! И он будет абсолютно прав. Обозвав себя идиоткой, я повернулась на сломанном каблуке и отправилась обратно. Я вошла в вестибюль. Дежурный был занят с посетителем. Охранника нигде не было видно. Я уверяла себя, что бояться глупо. Внутреннее фойе было безлюдным и просматривалось вплоть до винтовой лестницы в глубине. Ни одного человека вокруг не наблюдалось. Я взяла себя в руки и отважно пересекла фойе, оглянувшись только однажды - когда добралась до витража Шагала. Дойдя до комнаты для медитаций, я толкнула дверь и заглянула внутрь. Потребовалась секунда, чтобы мои глаза привыкли к освещению, но даже с того места, где я стояла, было видно, что с момента моего ухода обстановка в комнате изменилась. Соларина не было. Как не было и моего портфеля. На каменной плите лежало тело. Я стояла у двери, и меня тошнило от страха. Длинное, распростертое тело на плите было одето в униформу шофера. Кровь у меня в жилах застыла. В ушах стоял звон. Сделав вдох, я вошла в комнату, и дверь за мной захлопнулась. Я подошла к плите и посмотрела на бледное, застывшее лицо, освещенное пятнами света. Это был Сол. Он был мертв. От ужаса у меня внутри все сжалось. Никогда раньше я не видела мертвецов, даже на похоронах. Я едва не расплакалась. Но прежде чем из глаз у меня брызнули слезы, мне стало не до скорби. Сол не сам забрался на плиту и перестал дышать. Кто-то положил его туда, и этот кто-то был в комнате в течение последних пяти минут. Я бросилась в фойе. Дежурный все еще что-то объяснял посетителю. Сначала я хотела все рассказать, но затем решила этого не делать. Мне будет нелегко объяснить, как убитому шоферу моих друзей довелось здесь очутиться и при каких обстоятельствах я обнаружила труп. Не менее трудно было бы объяснить и совпадение, вследствие которого я вчера оказалась поблизости, когда другой человек умер столь же загадочной смертью. Причем была я там вместе с подругой, шофер которой лежит сейчас мертвый в комнате для медитаций. И нас обязательно спросили бы, почему мы не заявили о двух пулевых отверстиях, которые появились в машине. Я ретировалась из здания ООН и помчалась по ступенькам в сторону улицы. Я понимала, что должна сразу же отправиться к властям, но пребывала в ужасе от случившегося. Сол был убит в комнате через минуту после того, как я покинула ее. Фиске был убит через несколько минут после начала перерыва. Оба убийства произошли в общественных местах, и рядом находились ничего не подозревающие люди. Оба раза на месте преступления был Соларин. У него имелось оружие, верно? И он был там. Оба раза. Итак, мы играем в игру. Хорошо, но если так, я хочу знать ее правила. Направляясь по холодной улице к своему безопасному, теплому офису и обдумывая произошедшие события, я чувствовала, как страх и растерянность уступают место решимости. Я должна поднять завесу таинственности, окружающую эту игру, установить правила и игроков. И быстро. Потому что фигуры двигались слишком близко от меня, чтобы я могла спать спокойно. Я не подозревала, что совсем недалеко от меня скоро будет сделан ход, который перевернет всю мою жизнь... - Бродский в ярости, - нервно сказал Гоголь. Едва завидев, как в двери отеля "Алгонкин" вошел Соларин, телохранитель вскочил с мягкого кресла в фойе и, забыв про свой чай, кинулся навстречу шахматисту. - Где вы были? Бледная кожа Гоголя была белее простыни. - На улице, дышал воздухом, - спокойно ответил Соларин. - Здесь вам не Россия. В Нью-Йорке люди ходят гулять, не уведомляя перед этим власти о своих перемещениях. Вы думали, я собираюсь перебежать? Гоголь не ответил на улыбку Соларина. - Бродский не в духе. Он нервно огляделся вокруг. В фойе никого не было, только на другом конце помещения пила чай какая-то старуха. - Германолд уведомил нас этим утром, что турнир, возможно, перенесут до окончания расследования смерти Фиске. У Фиске была сломана шея. - Я знаю, - сказал Соларин. Он взял Гоголя под локоть и повел к столику, где остывал чай. Там Соларин кивком показал телохранителю, чтобы тот садился и допивал чай. - Я ведь видел тело. Вы что, забыли? - В этом-то и проблема, - сказал Гоголь. - Вы были с ним наедине незадолго до того, как все случилось. Это плохо. Мы не должны были привлекать к себе внимание. Если начнется расследование, вас наверняка начнут допрашивать. - Это мои трудности. Вам-то чего переживать? - спросил Соларин. Гоголь взял кусок сахара, зажал его между зубами, а потом принялся цедить через него чай. Старуха, сидевшая в конце фойе, встала из-за стола и направилась к их столику. Она была одета во все черное и двигалась с трудом, опираясь на палку. Гоголь взглянул на нее. - Извините, - вежливо сказала она, подойдя к мужчинам. - Боюсь, мне не подали сахарина к чаю, а сахар мне нельзя. Нет могли бы вы, джентльмены, поделиться со мной? - Конечно, - сказал Соларин. Взяв сахарницу с подноса Гоголя, он достал несколько розовых пакетиков и вручил их пожилой женщине. Она тепло поблагодарила его и отошла от стола. - О нет...- простонал Гоголь, глядя на лифты. Бродский шагал через комнату, прокладывая путь мимо столиков и цветастых кресел. - Я должен был отвести вас к нему сразу, как только вы пришли, - вполголоса сказал Соларину телохранитель. Он вскочил, чуть не свернув поднос. Соларин остался сидеть. Бродский был высоким мужчиной с хорошо развитой мускулатурой и загорелым лицом. В темно-синем деловом костюме в тонкую полоску и шелковом галстуке он выглядел как европеец-бизнесмен. Бродский подошел к столу, двигаясь уверенно и напористо, словно прибыл на деловые переговоры. Остановившись перед Солариным, он протянул ему руку. Соларин пожал ее, не вставая. Бродский сел рядом. - Я доложил секретарю о вашем исчезновении, - начал он. - Но я ведь не исчез, а просто вышел прогуляться. - По магазинам, да? - усмехнулся Бродский. - Милый портфельчик. Где вы его купили? - спросил он, указывая на портфель, стоявший на полу за креслом Соларина. Гоголь его даже не заметил. - Итальянская кожа, - продолжал Бродский. - То, что нужно советскому шахматисту, - добавил он с сарказмом. - Не возражаете, если я загляну внутрь? Соларин пожал плечами. Бродский положил портфель на Колени, открыл и принялся исследовать его содержимое. - Да, кстати, кто была эта старуха, которая отошла от стола когда я появился? - Просто какая-то старая леди, - сказал Гоголь. - Просила отсыпать ей сахарина. - Не так уж он был ей и нужен, - проворчал Бродский, копаясь в бумагах. - Она ушла сразу, как только я появился. Гоголь посмотрел в ту сторону, где сидела женщина. Она ушла, и на столике осталась одинокая чашка. Бродский положил бумаги обратно в портфель и вернул его Соларину. Затем он со вздохом взглянул на Гоголя. - Гоголь, ты кретин, - обыденным тоном, словно речь шла о погоде, констатировал он. - Наш драгоценный гроссмейстер трижды обвел тебя вокруг пальца. Сначала - когда допрашивал Фиске незадолго до его смерти. Затем - когда вышел, чтобы забрать этот портфель, в котором теперь ничего нет, кроме пустого блокнота, нескольких пачек чистой бумаги и двух книг по нефтяной промышленности. Очевидно, все ценное оттуда уже изъяли. А минуту назад он под самым твоим носом передал эти записи агенту, прямо здесь, в фойе. Гоголь покраснел и поставил на стол свою чашку. - Но уверяю вас... - Не нужны мне твои заверения, - отрывисто бросил Бродский и повернулся к Соларину. - Секретарь сказал, что мы должны установить контакт в течение двадцати четырех часов, или нас отзовут в Россию. Если этот турнир отменят, наша легенда полетит к чертям. Рисковать нельзя. Вряд ли нам, поверят, если мы скажем, что решили задержаться в Нью-Йорке, чтобы походить по магазинам и купить портфели из итальянской кожи, - усмехнулся он. - У вас двадцать четыре часа, гроссмейстер, чтобы выйти на вашего человека. Соларин посмотрел Бродскому прямо в глаза. Затем холодно улыбнулся. - Можете доложить секретарю, уважаемый, что я уже получил нужные сведения, - сказал он. Человек из КГБ молча ждал, что Соларин продолжит. Когда тот больше ничего не сказал, Бродский вкрадчиво поторопил его: - Ну же? Не томите нас неизвестностью. Соларин посмотрел на портфель у него на коленях. Потом на самого Бродского. Лицо шахматиста напоминало бесстрастную маску. - Фигуры в Алжире, - сказал он. К полудню я вся была на нервах. За это время я предприняла еще несколько попыток дозвониться до Нима, но тщетно. Мертвое тело Сола, лежащее на плите, постоянно стояло у меня перед глазами. Я вся извелась, ломая голову над тем, что означают последние зловещие события и как они связаны между собой. Я сидела взаперти в своем офисе в "Кон Эдисон", окна которого выходили на здание ООН, слушала новости и смотрела, не появятся ли на площади полицейские машины, когда тело обнаружат. Однако ничего подобного не происходило. Я позвонила Лили, но не застала ее. В офисе Гарри мне объяснили, что он уехал в Буффало проследить, чтобы при погрузке не попортили меха, и не вернется до поздней ночи. Я думала о том, чтобы позвонить в полицию и, не называя себя, сообщить о теле Сола, но они и так скоро должны были обнаружить его. Сколько может труп пролежать незамеченным в здании ООН? Сразу после полудня я послала свою секретаршу за сэндвичами. Когда позвонил телефон, я ответила. Это был мой босс Лайл. Его радостный голос вызвал у меня отвращение. - Пришли твои билеты и маршрут следования, Велис, - сказал он. - В парижском офисе тебя будут ждать в следующий понедельник. Переночуешь там, а утром отправишься в Алжир. Твои билеты и документы сегодня доставят к тебе на квартиру. Итак, все в порядке? Я сказала ему, что все просто прекрасно. - Что-то у тебя голос не слишком радостный, Велис. Неужели поездка на черный континент тебя не прельщает? - Напротив, - сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал искренне. - Мне как раз не помешает сменить обстановку. Нью-Йорк начинает действовать мне на нервы. - Тогда отлично. Счастливого пути, Велис. Не говори, что я не предупреждал тебя. Разговор прервался. Спустя несколько минут пришла секретарша с сэндвичами и молоком. Я закрыла дверь и попыталась поесть, но мне кусок в горло не лез. Сосредоточиться на книгах по истории нефтяного бизнеса тоже не удавалось. Я сидела и тупо смотрела на стол. Около трех часов в дверь постучала секретарша. Она принесла мой портфель. - Его передал охраннику какой-то мужчина, - сказала она. - С портфелем он оставил записку. Дрожащей рукой я взяла конверт и, дождавшись, пока секретарша выйдет, нашарила в столе нож для бумаг, вскрыла конверт и вытащила записку. "Мне пришлось поместить твои бумаги в другое место, - говорилось в ней. - Пожалуйста, не ходи домой одна". Письмо не было подписано, но "обнадеживающий" тон не оставлял сомнений в авторстве. Я отложила записку и открыла портфель - все было на месте, кроме, конечно же, моих записей о Соларине. В половине седьмого вечера я все еще сидела в офисе. За дверью моего кабинета стучала на пишущей машинке секретарша. Кроме нас, почти все уже покинули здание. Я завалила секретаршу работой, чтобы не оставаться одной. Однако как мне попасть домой, я пока не имела ни малейшего представления. Я жила неподалеку, поэтому вызывать такси было глупо. Пришел уборщик. Он как раз вытряхивал пепельницу в корзину для мусора, когда зазвонил телефон. Я чуть не уронила его со стола, торопясь взять трубку. - Что, засиделась на работе? - произнес хорошо знакомый голос. Я чуть не расплакалась от облегчения. - Если это сестра Ним, - сказала я, с трудом сдерживая эмоции, - то, боюсь, вы позвонили слишком поздно. Я только что упаковала свои вещи. Теперь я полноправный член общества Христовых невест. - Какая жалость и какая потеря, - бодро сказал Ним. - Как это ты догадался искать меня здесь так поздно? - спросила я. - Где же еще искать такого преданного и самоотверженного работника зимним вечером? - усмехнулся он. - Ты - одна из самых завзятых сверхурочников в мире. Как поживаешь, дорогая? Я слышал, ты пыталась связаться со мной. Прежде чем ответить ему, я подождала, пока уборщик не выйдет. - Боюсь, у меня серьезные неприятности...- начала я. - Естественно. У тебя всегда неприятности, - невозмутимо заявил Ним. - Это и придает тебе шарма в моих глазах. Мой разум притупляется, когда долгое время не происходит ничего непредвиденного. Я посмотрела на спину секретарши, маячившую за стеклянной дверью кабинета. - У меня очень большие неприятности, - прошипела я в трубку. - За последние два дня два человека были убиты практически у меня под носом! Меня предупредили, что это как-то связано с тем, что я пришла на шахматный турнир... - Ух ты! - присвистнул Ним. - Что ты делаешь, говоришь через носовой платок? Я едва слышу тебя. Предупреждали о чем? Повтори! - Предсказательница предвидела, что меня подстерегает опасность, - сказала я ему. - И теперь это случилось. Эти убийства... - Моя дорогая Кэт! - рассмеялся Ним. - Ты поверила гадалке? - Она не единственная, - сказала я, вонзая ногти в ладонь. - Ты слышал об Александре Соларине? Ним помолчал немного. - О шахматисте? - спросил он наконец. - Он один из тех, кто сказал мне...- начала я слабым голосом, сознавая, что все это звучит слишком фантастично, чтобы поверить. - Откуда ты знаешь Соларина? - перебил меня Ним. - Вчера я была на шахматном матче. Он подошел ко мне и сказал, что я в опасности. Он очень настаивал на этом. - Может, он перепутал тебя с кем-то? - спросил Ним. Но теперь его голос звучал глухо, словно Ладислав погрузился в размышления. Возможно, - признала я. - Но сегодня утром в здании ООН он повторил все предельно ясно. Один момент, - перебил Ним. - Кажется, я понял, в чем проблема. Предсказатели и русские шахматисты преследуют тебя, нашептывая в уши таинственные предостережения. Прямо из воздуха появляются трупы. Что ты сегодня ела? - Хм... Сэндвич и немного молока. - Яркий пример паранойи на почве недоедания, - бодро сказал Ним. - Собирай вещи. Встречаемся через пять минут внизу, в моей машине. Мы поедим нормальной пищи, и все твои фантазии быстро исчезнут. - Это не фантазии, - сказала я. Какое облегчение, что Ним решил проводить меня! Теперь я попаду домой без приключений. - Я в этом специалист, - парировал он, - Кстати, с того места, где я стою, ты выглядишь слишком худой. Но красный костюм тебе очень идет. Я огляделась. Затем посмотрела в окно, в темноту улицы перед зданием ООН. Уличные фонари только что зажглись, но большая часть улицы была в тени. Я заметила около таксофона на автобусной остановке темную фигуру. Фигура подняла руку. - К слову сказать, дорогая, - сказал голос Нима по телефону, - если ты так боишься за свою жизнь, лучше тебе не мелькать в освещенных окнах после наступления темноты. Это просто совет, разумеется. И он повесил трубку. Темно-зеленый "морган" Нима стоял перед офисом "Кон Эдисон", Я выбежала из здания и запрыгнула на пассажирское место, которое в это