жно. Мы с отцом заметили это. И тогда он заговорил - возможно, в попытке успокоить мать: - Ваш рассказ глубоко заинтриговал нас. Однако не могу не спросить, что же за секрет пытается выведать здесь мсье Руссо и почему вы избрали нас своими доверенными лицами. - Хотя Руссо, как я уже говорила, слишком болен, чтобы путешествовать, - сказала аббатиса, - он, несомненно, велит своему агенту встретиться с теми немногими швейцарцами, которые живут на острове. Что касается секрета, который он ищет, то ваша супруга Анджела Мария может вам рассказать о нем больше. Ее семейство своими корнями уходит в далекое прошлое Корсики. Если я не ошибаюсь, ее предки поселились на острове еще до нашествия мавров... В то же мгновение я наконец поняла, почему приехала аббатиса. Лицо матушки покраснело, она бросила быстрый взгляд сначала на Феша, а затем на меня. Сложив руки на коленях, она замерла в растерянности. - Я вовсе не хотела привести вас в замешательство, мадам Феш! - произнесла аббатиса. Она говорила совершенно спокойно, но все мы чувствовали ее нетерпение. - Однако я надеялась, что корсиканские понятия о чести заставят вас ответить мне любезностью на любезность. Признаю, что не без корысти оказала вам ценную услугу, о которой вы меня не просили. Надеюсь, мои усилия не окажутся напрасными. Феш явно не понимал, к чему клонит гостья. Что касается меня, то я жила на острове с самого рождения и нередко слышала легенды о семье матери. Время, когда семейство Пьетра-Сантос поселилось на Корсике, действительно терялось во тьме веков. - Матушка! - сказала я. - Это же всего лишь старые легенды, которые ты так любишь рассказывать мне. Не будет ничего дурного, если ты расскажешь их и мадам де Рок. Она так много для нас сделала. Феш коснулся руки моей матушки и ободряюще сжал ее. - Мадам де Рок, - дрожащим голосом произнесла моя матушка, - я признательна вам от всей души и признаю долг чести. История, которую вы поведали нам, испугала меня. В то время как большинство семей, живущих на нашем острове, происходят из Этрурии, Ломбардии или Сицилии, наш род уходит корнями к первым поселенцам Корсики. Мои предки пришли сюда из Финикии, древнего государства на восточном берегу Средиземного моря. Они поселились на острове за шестнадцать столетий до рождества Христова. Аббатиса медленно кивнула, и матушка продолжила: - Финикийцы были торговцами, купцами, античные историки называли их "люди моря". Слово "финикийцы" происходит от греческого выражения, означающего "кроваво-красный". Возможно, название пошло от ярко-алой краски, которую они получали из раковин, а может, от легендарной птицы Феникс или финиковых пальм - и то и другое греки называли "красный, как огонь". Кто-то говорит, что свое имя народ получил из-за Красного моря. Все это неправда. Наш народ называли так из-за цвета волос. Даже теперь, много лет спустя, потомки племен финикийцев, например венецианцы, отличаются огненно-рыжими волосами. Я так подробно рассказываю об этом, потому что красный цвет, цвет крови и пламени, был священным цветом этого загадочного и примитивного народа. Хотя греки называли их финикийцами, сами они называли себя людьми Кхна или Кносса, а позже - ханаанейцами [древний город на Крите. Ханаан - древнее название территории Палестины, Сирии и Финикии]. Из Библии известно, что они поклонялись множеству богов Вавилона, например богу по имени Бел, которого они называли Баал или Ваал, богине Иштар, которая превратилась в Астарту, и Мелькарту, которого греки назвали Кар, что значит "судьба" или "рок". Мой народ называл его Молох. - Молох...- прошептала аббатиса. - Языческий бог, от поклонения которому иудеи отказались, раскаявшись, однако их обвиняли в том, что они потворствовали культу Молоха. Те, кто почитал его, бросали своих детей живыми в огонь, чтобы умилостивить бога... - Да, - подтвердила моя матушка. - И даже хуже. Хотя большинство народов верили, что карать дано лишь богам, финикийцы считали иначе. Места, которые они заселили и где основали свои колонии - Корсика, Сардиния, Марсель, Венеция и Сицилия, - это земли, где предательство карается смертью, где возмездие означает справедливость. Даже сегодня их потомки мстят средиземноморцам. Эти варвары-пираты не являются потомками берберов, их название идет от Барбароссы - "Рыжей Бороды". Даже в наши дни в Тунисе и Алжире около двадцати тысяч европейцев содержатся в неволе, их освобождают за выкуп, на который и живут эти люди. Таковы истинные потомки финикийцев: они царят на море, строят крепости на островах, поклоняются богу воровства, живут предательством и умирают, убитые в вендетте! - Да! - в возбуждении воскликнула аббатиса. - Все именно так, как рассказывал Карлу Великому мавр: в самих этих шахматах заключается Сар - месть! Но что это было? Что за страшный секрет хранили мавры и, возможно, финикийцы? Что за сила содержится в этих фигурах, известная древним, но ныне, когда ключ к ней надежно спрятан в тайнике, утерянная навечно? - Я не уверена, - сказала мать, - но из того, что вы рассказали мне, я могу сделать предположение, которое может приблизить вас к разгадке. Вы сказали, что восемь мавров, доставивших шахматы Карлу, отказались покинуть их. Они отправились вслед за фигурами в Монглан, где стали справлять свои странные ритуалы. Кажется, я знаю, что это были за обряды. Мои предки, финикийцы, практиковали ритуалы посвящения, похожие на те, что вы описали. Они поклонялись священному камню, иногда стеле или монолиту, который, как они верили, содержит в себе глас Божий. Его можно сравнить с черным камнем Каабы в Мекке и Собором на скале в Иерусалиме. В каждом финикийском храме был такой священный камень - массебот. Среди наших легенд есть история о Женщине по имени Элисса. Ее брат был царем города Тира, он убил ее мужа, тогда Элисса украла священный камень и сбежала в Карфаген, что находится на побережье Северной Африки. Брат бросился в погоню, ведь она унесла его богов. Эту историю рассказывают по-разному, но у нас говорят, что Элисса принесла себя в жертву, бросившись в погребальный костер, дабы умилостивить богов и спасти свой народ. Перед смертью Элисса провозгласила, что восстанет, как птица Феникс из пепла, в день, когда камни запоют. Этот день станет для всего земного днем воздаяния. Когда моя мать закончила свое повествование, аббатиса долгое время хранила молчание. Мы с отчимом не решались прервать ее думы. Наконец аббатиса промолвила: - Тайна Орфея, который своим пением заставлял оживать горы и камни. Сладость его музыки была такова, что даже пески пустыни плакали кровавыми слезами. Возможно, это всего лишь миф, но я чувствую, что день воздаяния не за горами. Да сохранит нас Небо, если шахматы Монглана вернутся в мир, ибо я верю, что в фигурах сокрыт ключ, который отомкнет немые уста Природы, и боги заговорят... Летиция оглядела маленькую гостиную. Угли в жаровне прогорели. Двое ее детей сидели и молча наблюдали за ней, однако Мирей была полна решимости. - Что сказала аббатиса по поводу того, как действуют шахматы? - спросила она. Летиция покачала головой: - Она не знала этого, однако ее предсказания сбылись - те, что касались Руссо. Осенью, вскоре после ее визита, на острове появился его агент - молодой шотландец по имени Джеймс Босуэлл. Под предлогом написания истории Корсики он подружился с Паоли и начал бывать у него каждый вечер. Аббатиса попросила меня сообщать ей о каждом перемещении шпиона и не делиться с ним историей о предках-финикийцах. Едва ли в этом была необходимость, поскольку мы - народ скрытный от природы и не откровенничаем с незнакомцами. Как и предсказывала аббатиса, Босуэлл предпринял попытку подружиться с Францем Фешем. Его порыв был встречен холодно, и он в шутку назвал Феша истинным швейцарцем. Позже в свет вышла его книга "История Корсики и жизнь Паскуале Паоли". Вряд ли Босуэллу удалось узнать много такого, о чем хотел знать Руссо. А теперь Руссо уже мертв... - Но шахматы Монглана вернулись в мир! - Мирей встала и посмотрела прямо в глаза Летиции. - Хотя ваша история объясняет послание аббатисы и вашу с ней дружбу, больше она не объясняет практически ничего. Вы ожидаете, мадам, что я поверю в эту сказку о поющих камнях и мстительных финикийцах? Может, мои волосы и рыжие, как у Элиссы, но под ними есть мозги! Аббатиса Монглана не более склонна к мистике, чем я. Вряд ли она удовольствовалась тем, что вы сейчас рассказали. Кроме того, в ее послании было кое-что, о чем вы забыли упомянуть. Она сказала вашей дочери: когда вы получите эти известия, то будете знать, что надо делать! Что она подразумевала под этим, мадам Буонапарте? И каким образом это связано с формулой? При этих словах Летиция побледнела и прижала руку к сердцу. Элиза и Наполеоне привстали со стульев, и молодой человек прошептал в наступившей вдруг тишине: - С какой формулой? - С той самой, про которую знали Вольтер, кардинал Ришелье и Руссо и про которую, вне всякого сомнения, знает ваша матушка! - воскликнула Мирей звенящим голосом. Зеленые глаза девушки горели, словно изумруды. Летиция все еще пребывала в шоке. Мирей пересекла комнату двумя большими шагами и, схватив женщину за руку, заставила подняться на ноги. Наполеоне с Элизой вскочили было, но Мирей знаком остановила их. - Ответьте мне, мадам! Ведь эти фигуры уже убили двух женщин прямо на моих глазах, я познала уродливую и злобную натуру человека, который разыскивает шахматы, преследует меня и собирается убить за то, что я знаю. Ящик Пандоры уже открыт, и смерть гуляет на свободе! Я видела ее собственными глазами, как видела и шахматы Монглана и символы, которые вырезаны на каждой фигуре! Я знаю, это и есть формула! Теперь скажите, чего хотела от вас аббатиса? Девушка почти трясла Летицию, ее лицо искажала гримаса ярости, перед ее глазами стояло лицо Валентины, погибшей из-за этих фигур. Губы Летиции задрожали, и эта железная женщина, которая ни разу в жизни не проронила ни слезинки, вдруг зарыдала. Наполеоне обнял мать за плечи, а Элиза мягко коснулась плеча своей новой подруги. - Матушка, - сказал Наполеоне, - ты должна рассказать. Давай, скажи ей то, что она хочет услышать. Боже мой, я не понимаю, ведь ты храбро сражалась против вооруженных французских солдат! Что же это за ужас такой, о котором ты даже не можешь говорить? Летиция попыталась начать, но слезы катились по ее лицу, и рыдания душили ее. - Я поклялась, мы все поклялись, что никогда не расскажем об этом, - с трудом проговорила она. - Элен... аббатиса знала, что формула существует, еще до того, как увидела шахматы воочию. Она предупредила, что если ей доведется стать первой, кто достанет их из тайника, то она запишет все символы, вырезанные на фигурах, и перешлет их мне! - Вам? - удивленно спросила Мирей. - Почему именно вам? Вы же были в то время совсем девочкой. - Да, девочкой, - ответила Летиция, улыбаясь сквозь слезы. - Девочкой четырнадцати лет, которая собиралась замуж. Девочкой, которая впоследствии выносила тринадцать детей и видела смерть пятерых из них. Я до сих пор остаюсь той девочкой, потому что не понимаю всей опасности обещания, данного мной аббатисе. - Скажите мне, - тихо попросила Мирей, - что вы пообещали сделать для нее? - Всю жизнь я изучала древнюю историю. Я пообещала Элен, что, когда в ее руках окажутся фигуры, я отправлюсь к народу моей матери в Северную Африку. Там я должна найти старейшего муфтия пустыни и расшифровать формулу. - Вы знаете людей, которые могут помочь? - волнуясь, воскликнула Мирей. - Мадам, именно это я и пытаюсь сделать! Позвольте мне заняться секретом шахмат. Это мое единственное желание! Я знаю, что больна сейчас, но я молода и быстро выздоровею... - Сначала мы должны связаться с аббатисой, - сказала Летиция, к которой вернулась прежняя уверенность. - Кроме того, за один вечер невозможно рассказать то, что я изучала в течение сорока лет! Хотя вы и считаете себя сильной, но не настолько же, чтобы отправляться в путешествие уже завтра. Думаю, я видела много болезней такого рода, чтобы с уверенностью предсказать: не пройдет и шести-семи месяцев, как она пройдет сама собой. Этого срока вполне достаточно, чтобы изучить... - Шесть или семь месяцев! - закричала Мирей. - Это невозможно! Я не могу оставаться на Корсике так долго! - Боюсь, вам придется, - заметила с улыбкой Летиция. - Видите ли, вы не больны. Вы ждете ребенка. Лондон, ноябрь 1792 года В тысяче километров к северу от Корсики отец ребенка, которого носила Мирей, Шарль Морис Талейран-Перигор удил рыбу на холодных берегах Темзы. Он расстелил на пожухлой траве несколько шерстяных шалей и промасленную ткань, чтобы сидеть было теплее. Кюлоты его были засучены до колен и подвязаны тесемками. Туфли аккуратно стояли рядом. На нем был надет кожаный жакет и отороченные мехом сапоги, широкополая шляпа предохраняла от снега, чтобы не сыпался за воротник. Позади Талейрана под заснеженными ветвями большого дуба стоял Куртье. В одной руке слуга держал корзину для рыбы, в другой - бархатный плащ хозяина, вывернутый наизнанку. Дно корзины было устлано листами из французской газеты двухмесячной давности. Ее вывесили только этим утром. Куртье знал, о чем писали в газете, и испытал облегчение, когда Талейран внезапно сорвал ее со стены и засунул в корзину, объявив при этом, что собирается идти ловить рыбу. Его хозяин был непривычно спокойным с тех пор, как из Франции до него дошли первые новости. Они вместе прочли их. "РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА ГОСУДАРСТВЕННУЮ ИЗМЕНУ Талейран, бывший епископ Отенский, эмигрировал... получить сведения о родственниках и друзьях, которые могут укрывать его. Описание внешности... вытянутое лицо, голубые глаза, нос с легкой горбинкой. Талейран-Перигор хром как на правую, так и на левую ногу..." Куртье не отрываясь следил за темными баржами, которые сновали по черной воде Темзы. Льдины, оторвавшиеся от берега, уносились быстрым течением. Блесна от удочки оказалась затянута течением прямо в камыши. Она застряла между покрытыми сажей льдинами. Куртье даже на морозном воздухе ощущал запах свежей рыбы. Зима наступила слишком скоро. Почти два месяца назад, 23 сентября, Талейран приехал в Лондон и поселился в маленьком домике на Вудсток-стрит, который приготовил для него Куртье. Еще чуть-чуть, и он бы опоздал с отъездом, поскольку днем раньше Комитет принял решение открыть "железный шкаф" во дворце Тюильри. Там обнаружили письма от Мирабо и Лапорта, в которых говорилось о крупных взятках членам Национального собрания, занимавшим высокие посты. Взятки были от неизвестных персон из России, Испании и Турции и даже от Людовика XVI. "Счастливчик Мирабо, - думал Талейран, вытаскивая удочку. - Он умер до того, как правда вышла наружу". Морис сделал знак Куртье подать ему еще наживки. Мирабо был великим политиком, на его похоронах присутствовало триста тысяч человек. Но теперь его бюст в Национальном собрании закрыли чехлом, а прах Мирабо вынесли из Пантеона. Для короля все сложилось и того хуже. Жизнь его висела на волоске. Члены королевской семьи томились в башне тамплиеров - рыцарского ордена, учрежденного масонами, которые добивались суда над Людовиком. Над Талейраном тоже состоялся суд, заочный. Его признали виновным. Хотя прямых доказательств его вины не было, в конфискованных письмах Лапорта содержались предположения, что его друг, бывший епископ и председатель Национального собрания, был бы не прочь служить королю за деньги. Талейран насадил на крючок кусочек нутряного жира и снова забросил его в темные воды Темзы. Он приложил столько усилий, чтобы перед отъездом из Франции достать для себя дипломатический паспорт, но это ничем не помогло ему. Для того, кто объявлен в розыск на родине, двери британского высшего общества были закрыты. Даже соотечественники, эмигрировавшие в Англию, проклинали Талейрана за то, что он предал свое сословие и поддержал революцию. Самым неприятным было то, что у него почти совсем закончились средства. Любовницы, к которым он обратился за помощью, тоже нуждались в деньгах и занимались тем, что делали на продажу соломенные шляпки или же писали романы. Дни его были полны уныния. Талейрану казалось, что на его глазах тридцать восемь лет жизни бесследно тонут в воде Темзы, словно наживка. Но он по-прежнему высоко держал голову. Хотя он редко говорил об этом вслух, Талейран никогда не забывал своих предков начиная с Карла Лысого, внука Карла Великого, и Адальбера Перигора, который посадил на французский трон Гуго Капета. Тайфер Железоруб был героем в битве при Гастингсе, Элия де Талейран помог взойти на папский престол Папе Иоанну XXII. Морис Талейран происходил из славной династии "делателей королей", чей девиз был "Reque Dieu" - "Мы служим лишь Богу". Если жизнь становилась унылой, Талейраны-Перигоры бросали ей вызов, а не отбрасывали надежду. Морис выбрал леску, срезал наживку и бросил ее в корзину Куртье. Слуга помог ему подняться на ноги. - Куртье, - произнес вдруг Талейран, - ты знаешь, что через несколько месяцев мне исполнится тридцать девять лет? - Разумеется, - ответил слуга. - Не желает ли монсеньор, чтобы я подготовил празднование? Услышав такое, Морис от души расхохотался. - К концу месяца мне придется освободить дом на Вудсток-стрит и переехать в Кенсингтон. К концу года, если не найду источника дохода, я вынужден буду продать библиотеку... - Возможно, монсеньор чего-то не замечает, - осторожно Произнес Куртье, помогая Морису складывать вещи. - Чего-то, что предназначено самой судьбой разрешить трудную ситуацию, в которой оказался монсеньор. Я имею в виду одну из тех вещиц, что спрятаны за книгами в библиотеке на Вудсток-стрит. - Не проходит и дня, Куртье, чтобы я сам не думал об этом, - признался Талейран. - Однако я не могу поверить, что их можно продать. - Осмелюсь заметить, - сказал Куртье, подавая Морису одежду и туфли, - разве монсеньор получал известия от мадемуазель Мирей? - Нет, - признался тот. - Но я еще не готов писать ей эпитафию. Она храбрая девочка и выбрала правильный путь. Я имею в виду, что сокровище, которое она оставила мне, ценнее того золота, из коего оно сделано. Иначе оно просто не смогло бы просуществовать так долго. Для Франции время иллюзий закончилось. Король потерял власть, и, разумеется, подданные тут же возжелали его крови. Суд над ним - простая формальность. Но анархия не сможет заменить даже слабого управления страной. В чем сейчас нуждается Франция, так это в вожде, лидере, а вовсе не в правителе. Когда этот лидер появится, я первым узнаю его. - Монсеньор, вы имеете в виду человека, который будет служить воле Господа и восстановит долгожданный мир? - Нет, Куртье, - вздохнул Талейран. - Если бы Господь хотел мира, мир бы уже давно воцарился на земле. Спаситель сказал однажды: "Не мир принес я вам, но меч!" Человек, который придет, поймет всю ценность шахмат Монглана, а она заключена в одном слове - "власть "! Именно это я предложу человеку, который однажды возглавит Францию. Пока они шли вдоль берега Темзы, Куртье все сомневался, стоит ли задавать еще вопросы, хотя они так и вертелись у него на языке. Вопросы касались той самой газеты, лежавшей в корзине под таявшим льдом и рыбой. - Каким образом, монсеньор, вы планируете узнать этого человека, если обвинение в измене мешает вам вернуться во Францию? Талейран улыбнулся и хлопнул слугу по плечу, хотя подобная фамильярность была совершенно не в его духе. - Мой дорогой Куртье! - сказал он. - Измена - это всего лишь вопрос времени. Париж, декабрь 1792 года На календаре было 11 декабря, тот самый день, на который был назначен суд над королем Людовиком XVI по обвинению в государственной измене. Клуб якобинцев уже закрылся, когда Жак Луи Давид вошел в парадную дверь. Другие, кто так же, как он, опоздал на слушание дела, пристроились позади него. Некоторые хлопали Давида по плечу. Он улавливал обрывки разговоров. Дамы в ложах пили ликеры, разносчики продавали в зале Конвента лед, любовницы герцога Орлеанского шептались и хихикали, прикрываясь кружевными веерами. Король притворялся, что впервые видит письма, которые извлекли из его "железного шкафа". Он отрицал, что подпись принадлежит ему, и ссылался на плохую память, когда ему предъявляли доказательства его вины в измене государству. Он заправский шут, признали якобинцы. Большинство из них знали, как будут голосовать, еще до того, как переступили порог дубовых дверей якобинского клуба. Давид шел по выложенному плитками полу монастыря, в котором якобинцы проводили свои собрания. Внезапно кто-то тронул его за рукав. Он обернулся и встретился взглядом с Максимилианом Робеспьером. Зеленые глаза Робеспьера горели холодным огнем. Волосы его были тщательно напудрены, на плечах ладно сидел всегдашний серебристо-серый сюртук с высоким воротником. Правда, лицо Робеспьера казалось бледнее, чем в прошлую их встречу с Давидом, и, пожалуй, суровей. Максимилиан кивнул художнику, затем вынул из кармана коробочку с пастилками, открыл ее, взял одну пастилку и протянул коробочку Давиду. - Мой дорогой друг, последние месяцы вас не было видно, - сказал он. - Я слышал, вы работали над картиной "Клятва в зале для игры в мяч". Знаю, вы великолепный художник, но не следует исчезать так надолго. Революция нуждается в вас. В такой манере Робеспьер обычно давал понять, что для революционера больше небезопасно уклоняться от активной деятельности. Это могло быть расценено как отсутствие интереса. - Конечно, я слышал о судьбе вашей воспитанницы в тюрьме Аббатской обители, - добавил Максимилиан. - Разрешите выразить вам глубокие соболезнования, хотя они и запоздали. Вы, должно быть, знаете, что жирондисты обвинили Марата на глазах у всего Собрания. Когда они стали кричать, требуя наказать его, он поднялся на трибуну, достал пистолет и приставил дуло к виску. Отвратительное представление, но оно купило Марату жизнь. Может, и королю стоит последовать его примеру? - Вы думаете, Конвент проголосует за смертную казнь для короля? - спросил Давид, стараясь увести разговор от болезненной для него темы - смерти Валентины, которую он безуспешно пытался забыть в течение долгих месяцев. - Живой король - опасный король! - сказал Робеспьер. - Хотя я и не сторонник крайних мер, но ведь его корреспонденция совершенно однозначно подтверждает его вину в государственной измене. Если в случае с вашим другом Талейраном еще могли быть какие-то сомнения... Теперь-то вы видите, что мои предсказания относительно Талейрана сбылись. - Дантон прислал мне записку, требуя, чтобы я присутствовал сегодня на собрании, - произнес Давид. - Похоже, есть сомнения относительно того, стоит ли решать судьбу короля всеобщим голосованием. - Именно поэтому мы и встретились, - заметил Робеспьер. - Жирондисты скрепя сердце поддерживают идею о голосовании. Однако боюсь, если мы позволим всем этим провинциалам голосовать, то со временем снова скатимся к монархии. К слову о жирондистах: мне хотелось бы познакомить вас с молодым англичанином, приехавшим к нам, другом поэта Андре Шенье. Я пригласил его на этот вечер, так что его романтические иллюзии могут исчезнуть, когда он увидит левое крыло в действии! Давид увидел приближающегося к ним долговязого молодого человека. У него была нездоровая желтоватая кожа, редкие прямые волосы, то и дело падавшие ему на лоб, и привычка при ходьбе наклоняться вперед, словно иноходец на выгоне. Молодой человек был одет в тесный коричневый жакет, который выглядел так, словно его откопали в мусорном ведре. Вместо фуляра на шее у него был повязан черный платок. Несмотря на непрезентабельный внешний вид, глаза юноши сияли и были ясными, слабый подбородок уравновешивался крупным выступающим носом, ладони были в мозолях, как у человека, который живет в деревне и все делает своими руками. - Это молодой Уильям Вордсворт, он поэт, - сказал Робеспьер, когда юноша подошел к ним и пожал протянутую Давидом руку. - Уильям в Париже уже больше месяца, но это его первый визит в клуб якобинцев. Представляю вам гражданина Жака Луи Давида, бывшего председателя Национального собрания. - Мсье Давид! - воскликнул Вордсворт, тепло пожимая руку Давида. - Я имел честь видеть вашу картину "Смерть Сократа" в Лондоне, когда приезжал туда на каникулы из Кембриджа. Ваше искусство вдохновляет таких, как я, чье самое сильное желание - запечатлеть ход истории. - Вы писатель? - спросил его Давид. - Тогда я согласен с Робеспьером, что вы прибыли во Францию как раз вовремя. Вы станете свидетелем очень важного события - падения французской монархии. - Наш британский поэт, мистик Уильям Блейк, в прошлом году опубликовал поэму "Французская революция", в которой, как в Библии, было пророчество о падении королей. Возможно, вы читали ее? - Боюсь, я предпочитаю Геродота, Плутарха и Ливия, - с улыбкой произнес Давид. - Они не мистики и не поэты, но у них я нахожу подходящие сюжеты для своих картин. - Странно, - заметил Вордсворт. - Мы в Англии думали, что за французской революцией стояли масоны, которые определенно являются мистиками. - Это правда, - перебил его Робеспьер. - Большинство из нас принадлежит к этому обществу. В действительности изначально якобинский клуб был основан Талейраном как масонская ложа. Однако во Франции масоны едва ли относятся к Мистикам... - Некоторые - да, - вмешался Давид. - Например, Марат. - Марат? - спросил Робеспьер, приподняв одну бровь. - Вы, конечно, ошибаетесь. С чего вы так решили? - На самом деле сегодня я пришел сюда не из-за приглашения Дантона, - неохотно признался Давид. - Я пришел, чтобы встретиться с вами, подумал, вы сможете помочь мне. Вы тут вспоминали о несчастье, которое произошло с моей воспитанницей в Аббатской обители. Вы знаете, что ее смерть не была случайностью. Марат целенаправленно подверг ее пыткам, а затем, когда она ничего не сказала, казнил... Вы слышали когда-нибудь о шахматах Монглана? При этих словах художника Робеспьер побледнел. Молодой поэт в полной растерянности переводил взгляд с одного собеседника на другого. - Вы понимаете, о чем говорите? - спросил Робеспьер. Он оттащил Давида в сторону, но Вордсворт заинтересованно последовал за ними. - Что могла знать ваша воспитанница о подобных вещах? - Обе мои воспитанницы - бывшие послушницы аббатства Монглан...- начал Давид. Робеспьер перебил его: - Почему вы не упоминали об этом раньше? - Его голос задрожал. - Конечно, теперь понятно, почему епископ Отенский постоянно крутился вокруг них! Если бы вы сказали мне об этом раньше, до того, как он сбежал! - Я никогда не верил в эту историю, Максимилиан, - произнес Давид. - По-моему, это всего лишь легенда, суеверие. А вот Марат верит. И Мирей тоже. Она не задумываясь бросилась спасать жизнь кузины и сказала Марату, что сказочное сокровище в действительности существует! Мирей призналась, что у них с кузиной есть часть его, что она зарыта в саду. Когда Марат появился на следующее утро, чтобы выкопать... - Да? В голосе Робеспьера послышалась ярость, его пальцы почти расплющили руку художника. Вордсворт жадно ловил каждое слово. - Мирей исчезла, - прошептал художник. - Тайник оказался неподалеку от фонтана, было видно, что землю там недавно разрыли. - Где теперь эта ваша воспитанница?! - Робеспьер почти кричал. - Ее надо допросить немедленно! - Как раз об этом я и хотел просить вас, - сказал Давид. - Я уже потерял надежду, что она вернется. Только вы с вашими связями и смогли бы разыскать ее. - Мы найдем ее, даже если нам придется перевернуть всю Францию, - заверил художника Робеспьер. - Вы должны дать нам ее описание со всеми возможными деталями. - Я могу сделать лучше, - ответил Давид. - У меня есть ее портрет. Корсика, январь 1793 года Но судьба распорядилась так, что та, которая послужила моделью для портрета, не могла дольше оставаться на французской земле. Как-то в конце января, уже за полночь, Летиция Буонапарте разбудила Мирей, которая делила с Элизой небольшую комнатку в доме. Мирей уже многое узнала от Летиции из того, что ей следовало знать. - Немедленно одевайтесь, -тихим голосом произнесла мадам Буонапарте. Девушки терли спросонья глаза. Кроме них в комнате было еще двое детей: Мария Каролина и Гийом. Дети, так же как и мать, были одеты для путешествия. - Что произошло? - спросила Элиза. - Мы должны бежать, - спокойным голосом произнесла Летиция. - Здесь были солдаты Паоли, король Франции казнен. - Нет! - воскликнула Мирей, резко садясь на постели. - Десять дней назад он был казнен в Париже, - повторила мать Элизы, доставая из комода одежду. - Паоли поднял войска Корсики, чтобы вместе с армиями Испании и Сардинии скинуть правление французов. - Но, матушка, - закапризничала Элиза, не желавшая покидать теплую постель, - каким образом это может коснуться нас? - Твои братья Наполеоне и Лучано сегодня в Корсиканской ассамблее выступили против Паоли, - сказала Летиция с кривой усмешкой, - Паоли объявил им вендетту. - Что это такое? - спросила Мирей, выбравшись из кровати и принимаясь надевать на себя одежду, которую ей подавала Летиция. - Месть, кровная месть, - прошептала Элиза. - Это в обычае на Корсике: если кто-нибудь наносит вред тебе, то мстят всей семье. Где теперь мои братья? - Лучано прячется вместе с моим братом, кардиналом Фешем, - ответила Летиция, подавая теперь одежду Элизе. - Наполеоне бежал с острова. Надо идти, у нас мало лошадей, чтобы добраться сегодня до Боконьяно, даже если мы посадим детей по двое. Нам придется украсть еще коней, чтобы добраться до места затемно. Летиция вышла из комнаты, подталкивая перед собой младших детишек. Они всхлипывали, пугаясь темноты. Мирей услышала, как их мать произнесла суровым голосом: - Я ведь не плачу, почему же вы плачете? - Что такого в Боконьяно? - шепотом спросила Мирей. - Там живет моя бабушка, Анджела Мария ди Пьетра-Сантос, - ответила Элиза. - Все говорит за то, что наши дела плохи! Мирей пришла в смятение от слов подруги. Наконец-то! Она встретится с женщиной, о которой так много слышала, доверенной подругой аббатисы Монглана! Элиза схватила девушку за руку, и они поспешили в ночную мглу. - Анджела Мария живет на Корсике всю жизнь. Из братьев, кузенов и внучатых племянников она может собрать целую армию, которая составит половину мужского населения острова. Именно поэтому матушка к ней и обращается. Это значит, что и ей объявлена кровная месть! Деревня Боконьяно была похожа на крепость: окруженная стеной, она пряталась в горах, на высоте почти в две с половиной тысячи метров над уровнем моря. Уже светало, когда они верхом на лошадях пересекли последний мост, под которым клубился туман. Стоя на холме, Мирей разглядывала многочисленные острова, словно жемчужины разбросанные в водах Средиземного моря к востоку от Корсики. Пьяноса, Формика, Эльба и Монтекристо, казалось, плывут в небесах, и совсем рядом из тумана выступило побережье Тосканы. Анджела Мария ди Пьетра-Сантос вовсе не обрадовалась, увидев незваных гостей. - Итак! - произнесла похожая на карлицу женщина, когда вышла на порог своего маленького домика и встала, подбоченившись. - Опять у сыновей Карла Буонапарте неприятности! Я должна была предвидеть, что когда-нибудь они доведут нас до беды. Если Летиция и была удивлена тем, что мать знает о причине их приезда, то не показала виду. Ее лицо оставалось спокойным, а улыбка безмятежной. Женщина соскочила с лошади и подошла обнять свою сердитую матушку. - Так, так...- бормотала старуха. - Достаточно. Снимайте детей с лошадей, они чуть живые от усталости! Ты что, совсем не кормишь их? Они все выглядят словно заморенные цыплята. С этими словами старуха ринулась снимать детишек с лошади. Когда она поравнялась с Мирей, то внезапно остановилась и вперила в девушку изумленный взгляд. Недолго думая она шагнула к Мирей, взяла ее за подбородок и повернула к себе лицом, чтобы получше разглядеть, - Так это и есть та самая девушка, о которой ты столько рассказывала? - бросила она через плечо Летиции. - Та, что ждет ребенка? Из Монглана? Мирей была уже на пятом месяце беременности. Ее здоровье восстановилось, как и предсказывала Летиция. - Нам надо уехать с острова, матушка! - сказала Летиция. - Мы больше не можем защищать ее, хотя я знаю, что аббатиса хотела бы этого. - Как много она узнала? - спросила старая женщина. - Столько, сколько я смогла рассказать ей за такое короткое время, - ответила Летиция, ненадолго задержав свои светло-голубые глаза на девушке. - Однако этого недостаточно. - Так, давайте не будем обсуждать наши дела на улице! Не хватало еще, чтобы все узнали! - воскликнула старая женщина. Она повернулась к Мирей и заключила ее в объятия. - Ты пойдешь со мной, девочка. Возможно, Элен де Рок и просветит меня, что делать дальше, но для этого ей надо регулярно отвечать на наши письма. Я не получила от нее ни строчки за все то время, что ты была на Корсике. Сегодня, - продолжила она с таинственной улыбкой, - я пойду договорюсь о корабле, который отвезет тебя к моему другу. Там ты будешь в безопасности, пока все не закончится. - Но, мадам, ваша дочь не завершила мое обучение, - возразила Мирей. - Если я должна все время убегать и прятаться до конца битвы, это повредит моей миссии. У меня нет возможности ждать дольше... - Кто просит тебя ждать? - Старуха слегка ткнула Мирей в живот и улыбнулась. - Кроме того, мне надо, чтобы ты отправилась туда, куда я тебя посылаю. Не думаю, что ты станешь возражать. Этот человек будет охранять тебя, он уже ждет твоего приезда. Его зовут Шахин. Это лихое имя, по-арабски оно означает "сокол-сапсан". Он и продолжит твое обучение в Алжире. Позиционный анализ Шахматы - это искусство анализа. Михаил Ботвинник, советский гроссмейстер, чемпион мира по шахматам Шахматы - это игра воображения. Давид Бронштейн, советский гроссмейстер Wenn ihr's nicht fuhlt, ihr werdet's nicht erjagen. (Когда в вас чувства нет, то это труд бесцельный). Иоганн Вольфганг Гете. Фауст Дорога петляла по берегу моря, на каждом повороте открывался захватывающий вид. Подножия скал тонули в тучах брызг, а выше, там, куда не доставали морские волны, камни густо заросли лишайником и мелкими цветущими растениями. Золотистые бутоны ледяника покачивались среди кружевной вязи заостренных листьев, выстилающей скалы поверх соляной корки. Море отливало глубоким зеленым цветом. Цветом глаз Соларина. Да, пейзаж был прекрасен, но я не могла оценить его красоту по достоинству. Прошлая ночь принесла слишком много загадок, предположения и версии толкались у меня в голове, норовя оттеснить друг дружку. И пока такси несло меня по открытой эстакаде в Алжир, я решила воспользоваться этими минутами, чтобы привести мысли в порядок. Каждый раз, когда я пыталась сложить два и два, у меня получалось восемь. Восьмерки были повсюду, куда ни посмотри. Сначала на них указала предсказательница, когда намекнула на мой день рождения. Потом Мордехай, Шариф и Соларин дружно принялись твердить, что это, дескать, магический знак. Русский вообще заявил, что на моей ладони не только линии образуют восьмерку, но и присутствует некая загадочная "формула восьми". И с этими словами он растворился в ночи, забыв вернуть ключ от номера и предоставив мне Шарифа в качестве провожатого до отеля. Шариф, разумеется, очень хотел узнать, кто был этот красавец, который привел меня в кабаре, и почему он так неожиданно исчез. Я расписала ему, как лестно для простой девушки вроде меня, когда ей назначают не одно, а целых два свидания в первый же вечер после прибытия на чужой континент. Больше ничего я объяснять не стала, предоставив Шарифу делать выводы самостоятельно. Он и его головорезы подвезли меня до отеля в военном джипе. Когда мы добрались до гостиницы, выяснилось, что ключ от комнаты оставлен у портье, а велосипед Соларина исчез из-под моего окна. Поскольку с мыслью хорошенько выспаться все равно можно было попрощаться, я решила посвятить остаток ночи небольшому научному исследованию. Итак, теперь я знала о существовании некой формулы, и проход коня был тут совершенно ни при чем. Как и предположила Лили, это была формула другого рода, ее не сумел расшифровать даже Соларин. И она была каким-то образом связана с шахматами Монглана. Ним пытался предупредить меня об этом, не так ли? Он прислал мне книги о математических формулах и играх. Я решила начать с той, которая вызвала жгучий интерес Шарифа, с книги самого Нима - брошюры о числах Фибоначчи. И я принялась штудировать этот занудный труд, К рассвету у меня появилось ощущение, что мое решение себя оправдало, хотя я пока и не могла точно сказать, как именно. Числа Фибоначчи, оказывается, могут использоваться не только в анализе графиков торгов. Вот каким образом они работают. Фибоначчи предложил последовательность целых чисел, где каждое последующее число начиная с третьего равно сумме двух предыдущих. Начинается этот ряд с двух единиц. Итак, 1 + 1-2; 2 + 1-3; 3 + 2 = 5; 5 + 3 = 8 и так далее. Леонардо Фибоначчи был своего рода мистиком, азы науки он познавал у арабов, которые верили, что числа обладают магическими свойствами. Он обнаружил, что формула, описывающая отношение соседних членов его последовательности чисел: 1/2(V5-1) также описывает все существующие в природе спирали. Если верить книге Нима, ботаники установили, что каждое растение, лепестки или стебли которого образуют спираль, соотносится с числами Фибоначчи. Биологи подтвердили, что раковина наутилуса и вообще все спирали, встречающиеся в морских формах жизни, соответствуют этой последовательности. Астрономы заявили, что соотношения между планетами Солнечной системы и даже форма Млечного Пути могут быть описаны с помощью чисел Фибоначчи. Но я заметила и еще кое-что, о чем в книге говорилось гораздо позже. Хотя математика не мой конек, но в колледже я специализировалась на музыке. Видите ли, эта маленькая формула не была изобретением Фибоначчи: за две тысячи лет до него ее открыл другой парень по имени Пифагор. Греки называли ее aurio sectio- "золотое сечение". Проще говоря, золотое сечение - это деление отрезка на две части таким образом, что меньшая часть относится к большей так же, как большая часть относится к длине всего отрезка. Это соотношение использовалось всеми древними цивилизациями в архитектуре, изобразительном искусстве, музыке. Платон и Аристотель считали его мерилом красоты: если в произведении соблюдалось правило золотого сечения, они называли это произведение эстетически совершенным. Что касается Пифагора, то по части приверженности к мистике Фибоначчи ему в подметки не годился. Греки называли его Пифагором Самосским, потому что в Кротон он приехал с острова Самос, спасаясь от политических распрей. По словам современников, он родился в Тире, городе, основанном древними финикийцами (теперь это территория Ливана). Пифагор за свою жизнь много путешествовал: двадцать один год он прожил в Египте, двенадцать лет - в Месопотамии и наконец в возрасте пятидесяти лет приехал в Кротон. Там Пифагор основал общество мистиков, которое с натяжкой можно назвать философской школой. Его ученики изучали тайны, которые он познал в своих путешествиях. Они касались двух вещей - математики и музыки. Именно Пифагор обнаружил, что основой европейской музыкальной шкалы является октава, поскольку при колебании струны каждая ее половина издает тот же тон, что и целая струна, но на октаву выше. Частота вибрации струны обратно пропорциональна ее длине. Один из секретов пифагорейцев состоял в том, что квинта (интервал в пять нот диатонической гаммы, золотое сечение октавы), повторенная двенадцать раз в восходящей последовательности, должна была бы дать первоначальный тон, только семью октавами выше, однако вместо этого дает звук на одну восьмую тона выше первоначального. Таким образом, восходящая последовательность тоже образует спираль. Однако величайшей тайной пифагорейцев была теория, что вся Вселенная состоит из чисел, каждое из которых имеет божественные свойства. Эти магические отношения чисел проявляются в природе повсюду. Пифагор считал, что даже планеты, двигаясь в космической пустоте, издают звуки, которые подчиняются тем же гармониям чисел. "В звучании струн заключена геометрия, - говорил Пифагор, - а в геометрии сфер - музыка". Ну и каким же, интересно, образом все это связано с шахматами Монглана? Я знаю, что комплект шахмат состоит из восьми пешек и восьми фигур с обеих сторон, а доска - из шестидесяти четырех клеток, восемь в квадрате. И существует некая закономерность, Соларин назвал ее формулой Восьми. В самом деле, где можно спрятать такую форму лучше, чем в шахматах, которые сплошь состоят из одних восьмерок? Как золотое сечение, как числа Фибоначчи, как бесконечная восходящая спираль, шахматы Монглана были целым, которое больше, чем сумма его частей. Я вытащила из портфеля лист бумаги и нарисовала на нем восьмерку. Повернула листок - восьмерка превратилась в символ бесконечности. И тут в моей голове зазвучал голос, который сказал: "Как та, другая игра, эта битва будет длиться вечно ". Однако прежде, чем вступать в игру, мне надо было решить одну проблему - обеспечить себя работой в Алжире. Только когда у меня будет стабильный доход, я смогу чувствовать себя хозяйкой своей судьбы. Очаровашка Шариф уже любезно познакомил меня с североафриканским гостеприимством, и я хотела быть уверенной, что в нашем дальнейшем состязании мои мандаты будут такими же влиятельными. И еще: как я смогу отыскать шахматы Монглана, если в конце недели прибудет мой босс Петар и будет стоять у меня над душой? Мне было необходимо заполучить свободу маневра, и только один-единственный человек мог мне в этом помочь. Я поехала в Алжир, чтобы сидеть в бесконечных очередях в его приемной в ожидании встречи с ним. Это был человек, который сделал мне визу, но предпочел теннисный матч встрече с совладельцами моей фирмы; человек, который оплатил бы расходы по глобальной компьютеризации, если бы они заставили его подписать договор. Каким-то образом я чувствовала, что именно его поддержка принесет мне удачу во всех моих изысканиях. Тогда, сидя в такси, я и не представляла, до какой степени была права. Звали этого человека Эмиль Камиль Кадыр. Такси спустилось в нижний город и ехало теперь по набережной. На море выходили многочисленные белые фронтоны государственных учреждений. Машина остановилась перед входом в Министерство промышленности и энергетики. Когда я вошла в огромный, прохладный, отделанный мрамором вестибюль, мои глаза не сразу привыкли к царившему в нем полумраку. Здесь стояла целая толпа людей. Некоторые были одеты в деловые костюмы, другие носили свободные белые или черные джеллабы - одеяния с капюшоном, которые защищают от жарких ветров пустыни. На некоторых были головные платки в красно-белую клетку, смахивающие на скатерти в итальянских ресторанчиках. Едва я переступила порог министерства, как все взоры тут же обратились в мою сторону, и я быстро поняла почему. Я оказалась одной из очень немногих посетителей, кто явился в министерство в брюках. Нигде не было видно ни схемы здания, ни указателей с расположением кабинетов, зато перед лифтами стояли три длинные очереди. Меня не слишком прельстила перспектива ездить вверх-вниз в одной кабине с людьми, которые будут пялиться на меня во все глаза, тем более что я не знала, какой кабинет Мне нужен. Обдумав все это, я направилась к широкой мраморной лестнице. Но на полпути к ступеням меня перехватил чернявый паренек в деловом костюме. - Могу я помочь вам? - отрывисто спросил он, заступив мне путь к лестнице. - У меня тут встреча, - сказала я, пытаясь обойти его. - Встреча с мсье Кадыром, Эмилем Камилем Кадыром. Он ждет меня. - Министр нефтяной промышленности? - спросил парень и недоверчиво оглядел меня. После чего, к моему ужасу, вдруг вежливо кивнул и заявил: - Конечно, мадам, я провожу вас к нему. Черт! Мне ничего не оставалось, как позволить ему отвести меня к лифтам. Парень поддерживал меня под локоть и прокладывал в толпе дорогу, словно я была королевой-матерью. Вот он удивится, когда узнает, что мне не было назначено никакой встречи! Вдобавок пока молодой человек вел меня к отдельному лифту на две персоны, я вдруг сообразила, что мне не удастся так же лихо объясниться на французском, как мне это удается на английском. Ладно! Продумаю свою стратегию, пока буду ждать в приемной - Петар говорил мне, что очереди здесь обычное дело. Ожидание даст мне возможность собраться с мыслями. Лифт доставил нас на последний этаж. Там, у стойки дежурного охранника-секретаря, толпилась стайка жителей пустыни в белых балахонах. Дежурный в тюрбане по одному проверял их портфели на предмет наличия огнестрельного оружия. Он удобно устроился за стойкой рядом с портативным радиоприемником и время от времени мановением руки подзывал на инспекцию следующего в очереди. Жители пустыни производили сильное впечатление. Их наряды здорово смахивали на большие простыни, но зато золотые перстни с рубинами-кабошонами заставили бы умереть от зависти самого Луи Тиффани. Мой провожатый отбуксировал меня к стойке, беззастенчиво растолкав строй замотанных в саваны пустынников. Он бросил несколько слов по-арабски дежурному, тот вскочил, помчался по коридору и сказал что-то солдату с винтовкой, стоящему у поворота. Оба они повернулись и уставились на меня, затем солдат исчез за углом. Через мгновение он вернулся и махнул рукой. Парень, который сопровождал меня от самого вестибюля, кивнул и повернулся ко мне. - Министр ждет вас, - произнес он. Бросив последний взгляд на ку-клукс-клан вокруг, я схватила свой портфель и торопливо зашагала следом за парнем. В конце коридора солдат сделал мне знак следовать за ним. Он вразвалочку обогнул угол, и мы оказались в другом коридоре, упиравшемся в дверь футов двадцать в высоту. Солдат остановился, вытянулся по стойке "смирно" и стал дожидаться, когда я зайду внутрь. Сделав глубокий вдох, я открыла дверь. За ней оказалось большое фойе. Пол в нем был выложен серым мрамором, а посередине красовалась звезда из мрамора розового. Распахнутые двери в противоположной от входа стене вели в просторный кабинет. Здесь пол был устелен черным ковром с огромными розовыми хризантемами. Дальняя стена представляла собой множество двустворчатых окон от пола до потолка. Окна были открыты, бриз с моря играл с легкими шторами. Верхушки многолетних пальм отчасти закрывали вид на море. Опираясь на кованые перила балкона, спиной ко мне стоял высокий стройный мужчина с песочного цвета шевелюрой и любовался на море. Услышав мои шаги, он обернулся. - Мадемуазель, - тепло произнес он. Хозяин кабинета обошел стол и сделал несколько шагов мне навстречу. Остановившись, он протянул руку для приветствия. - Разрешите представиться. Я - Эмиль Камиль Кадыр, министр нефтяной промышленности. Я с нетерпением ждал нашей встречи. Длинное приветствие было произнесено на английском. От облегчения у меня едва не подкосились ноги. - Вы удивлены, услышав мой английский? - спросил министр с улыбкой. Это не была "официальная" гримаса, какую я наблюдала у всех местных уроженцев. На лице Кадыра сияла одна из самых приятных улыбок, которые мне доводилось видеть. Его рукопожатие оказалось чуть продолжительнее того, что требовала вежливость. - Я вырос в Англии и учился в Кембридже. Все сотрудники министерства немного говорят по-английски. Ведь английский, кроме всего прочего, это язык нефти. И голос его тоже оказался приятным, богатым модуляциями и тягучим, как мед. Вообще многое в облике Кадыра наводило на мысль о меде: янтарные глаза, волнистые светлые волосы, кожа золотисто-оливкового цвета. Когда он улыбался, а делал он это часто, в уголках глаз появлялись морщинки - следы долгого пребывания на солнце. Я подумала о теннисном матче и улыбнулась. - Пожалуйста, садитесь, - сказал он, пододвигая мне красивый резной стул из розового дерева. Подойдя к столу, министр нажал кнопку интеркома и что-то произнес по-арабски. - Я попросил принести чай, - сказал он мне. - Как я понял, вы остановились в "Эль-Рияд"? Кухня там, мягко говоря, никудышная, хотя сам отель вполне приличный. Позвольте пригласить вас после нашей беседы разделить со мной ланч, если, конечно, у вас нет других планов. Затем вы сможете немного осмотреть город. Я была ошарашена таким теплым приемом, и, видимо, смущение отразилось на моем лице, потому что Кадыр добавил: - Возможно, вы удивлены, что я так быстро принял вас? - Признаюсь, меня предупредили, что ожидание может занять несколько больше времени. - Видите ли, мадемуазель... Можно, я буду называть вас Кэтрин? Прекрасно, а вы должны звать меня Камилем - это мое, так сказать, христианское имя. Видите ли, в нашей культуре считается грубостью отказать женщине в чем-либо. Это недостойно мужчины. Если женщина говорит, что у нее назначена встреча с министром, ее нельзя заставлять томиться в приемной, женщину надо принять сразу же! - Кадыр рассмеялся своим удивительным золотистым смехом. - Теперь, когда вы знаете рецепт успеха, вам даже убийство сойдет с рук! У него был длинный римский нос и высокий лоб - чеканный профиль, как на древних монетах. В этом мне почудилось нечто знакомое. - Вы ведь кабил, не так ли? - неожиданно для самой себя спросила я. - О да! - Он выглядел довольным. - Как вы узнали? - Просто догадка. - Хорошая догадка. Большинство сотрудников министерств - кабилы. Хотя мы составляем лишь пятнадцать процентов от всего населения Алжира, восемьдесят процентов высоких государственных постов занимают кабилы. Нас всегда выдает золотистый цвет глаз - это из-за того, что мы много смотрим на деньги! - рассмеялся он. Похоже, Кадыр пребывал в прекрасном расположении духа, и я решилась. Самое время перевести разговор на животрепещущую тему. Вот только я понятия не имела, с какой стороны к ней подступиться. Этот человек выставил старших партнеров моей компании, сославшись на теннисный матч. Что может помешать ему выкинуть меня, словно больную заразной болезнью? Однако я ведь уже допущена в святая святых, и, возможно, это мой единственный шанс. Я решила пойти в атаку и закрепить успех. - Видите ли, мне необходимо обсудить с вами один вопрос, и хотелось бы сделать это прежде, чем мои коллеги вернутся в Алжир к концу недели, - начала я. - Ваши коллеги? - спросил министр и сел за стол. Интересно, мне показалось или он действительно насторожился? - Если быть точной, прибудет мой менеджер, - сказала я. - Фирма решила, что, пока контракт не будет подписан, его присутствие необходимо, чтобы отслеживать, как продвигаются дела. В действительности я нарушила распоряжение начальства, когда приехала сюда на неделю раньше. Однако я прочитала контракт...- я достала копию контракта из своего портфеля и положила ее на стол, - и, честно говоря, не обнаружила там ничего, что требовало бы столь пристального контроля. Камиль бросил взгляд сначала на контракт, затем на меня, сплел пальцы в молитвенном жесте, опустил на них подбородок и принял задумчивый вид. Теперь я была уверена, что зашла слишком далеко. Наконец министр нарушил молчание: - Итак, вы считаете, что правила следует нарушать? Интересно, Хотелось бы знать почему? - Это так называемый генеральный контракт на услуги одного консультанта, - объяснила я, показывая на лежащую на столе папку, к которой Кадыр так и не притронулся. - В нем говорится, что я должна проанализировать запасы нефти как в разрабатываемых месторождениях, так и в законсервированных. Все, что мне для этого нужно, - компьютер для работы и подписанный контракт. А начальство будет только путаться под ногами. - Понимаю. - Кадыр больше не улыбался. - Вы все прекрасно объяснили, но не ответили на мой вопрос. Что ж, попробую задать другой: вы знакомы с числами Фибоначчи? Усилием воли мне удалось не выдать своего потрясения. - Немного, - призналась я. - Их используют для анализа биржевых торгов. Позвольте спросить, почему вас интересует этот вопрос из области, так сказать, общей эрудиции? - Одну минуту, - попросил Кадыр и нажал кнопку интеркома. Спустя мгновение в кабинет вошел служащий. В руках у него была кожаная папка, он отдал ее министру и вышел. - Правительство Алжира, - начал Кадыр, достав из папки документ и вручая его мне, - считает, что наша страна имеет ограниченные запасы нефти. Их хватит лет на восемь. Возможно, мы найдем нефть в пустыне, возможно - нет. Сейчас это наш основной вид экспорта. Ее продажа поддерживает нашу страну, дает возможность оплачивать все импортируемые товары, включая продовольствие. Как вы уже могли заметить, у нас очень мало земли, которую можно использовать в качестве сельскохозяйственных угодий. Мы вынуждены ввозить все: мясо, молоко, зерно, древесину... даже песок. - Вы импортируете песок? - удивилась я, отрываясь от чтения документов, которые он мне дал. Как известно, в Алжире сотни тысяч квадратных миль пустыни. - Я имею в виду технический песок. Пески Сахары не пригодны для использования в производстве. Таким образом, мы полностью зависим от продажи нефти. У нас мало нефтяных месторождений, зато в больших количествах имеется природный газ. Его так много, что в будущем мы надеемся стать крупнейшим мировым экспортером газа. Надо лишь найти способ его транспортировки. - Какое отношение это имеет к моему проекту? - спросила я, быстро просматривая страницы документа. Он был на французском, но я и так видела, что слова "нефть" и "природный газ" в нем не упоминаются. - Алжир - член ОПЕК. Каждая страна, входящая в ее состав, постоянно заключает контракты и устанавливает цены на нефть. Для разных стран разные условия продаж. В большинстве случаев это одиночные и весьма непрозрачные бартерные сделки. Как одна из стран - членов ОПЕК, мы предлагаем нашим коллегам перейти на концепцию совместного бартера. Это послужит двум целям. Во-первых, значительно увеличит цену за один баррель нефти на мировом рынке, в то время как себестоимость добычи останется на прежнем уровне. Во-вторых, мы сможем вложить вырученные средства в развитие новых технологий, как сделал Израиль, получив западные субсидии. - Вы имеете в виду оружие? - Нет, - с улыбкой ответил Камиль. - Хотя многим кажется, что мы много делаем в этом направлении. Я имею в виду промышленный рост, и не только это. Мы сможем оросить пустыню. Как вы знаете, ирригация - это основа цивилизации. - Однако в этом документе я не вижу ничего из того, о чем вы говорите, - заметила я. В это время дверь отворилась, и слуга в белых перчатках вкатил в кабинет сервировочный столик на колесиках. Лакей ловко разлил чай, как это делали в кабаре; струя дымящегося напитка хлынула в стаканы, в воздухе разнесся аромат мяты. - Мятный чай традиционно подают именно так, - объяснил Камиль. - Листья мяты курчавой мелко крошат и заливают кипятком. В воде заранее растворяют столько сахара, чтобы концентрация его была предельной. При соблюдении определенных пропорций этот напиток является хорошим тонизирующим средством, при других - афродизиаком. Камиль рассмеялся, и мы подняли стаканы. Я сделала глоток ароматного напитка. - Вернемся к нашему разговору, - сказала я, как только за слугой закрылась дверь. - У нас есть неподписанный контракт с моей фирмой, в котором сказано, что вам нужно подсчитать запасы нефти. Имеется еще документ, в котором говорится, что вы считаете необходимым проанализировать импорт песка и другого сырья. И вы явно хотите просчитать и предсказать некую тенденцию на рынке, иначе не заговорили бы о числах Фибоначчи. Зачем так много совершенно разных историй? - История всего одна. - Камиль поставил свой стакан на стол и пристально посмотрел на меня. - Мы с министром Белейдом тщательно изучили ваше резюме и пришли к выводу, что вы - прекрасный выбор для осуществления этого проекта. Ваш послужной список говорит, что вы не любите придерживаться правил. - При этих словах он улыбнулся еще шире, чем прежде. - Видите ли, дорогая Кэтрин, я уже отказал в визе вашему менеджеру, мсье Петару. Как раз сегодня утром. Он пододвинул к себе мой невразумительный контракт, достал ручку и поставил под ним размашистую подпись. - Теперь у вас есть подписанный мной контракт, который объясняет ваше пребывание в Алжире. Кадыр передал бумаги мне. Какое-то время я в изумлении таращилась на его подпись, затем улыбнулась. Камиль ответил мне такой же улыбкой. - Отлично, босс, - сказала я. - А теперь не потрудитесь ли объяснить, что от меня требуется? - Нам нужна компьютерная модель. Однако разработка должна происходить в строжайшей тайне. - Какого рода модель? Я прижимала к груди подписанный министром контракт, мечтая увидеть лицо Петара, когда он откроет его в Париже. Тот самый контракт, подпись на котором не смогли выбить все старшие партнеры фирмы. - Мы хотим посмотреть, что произойдет в мире, в мировой экономике, - сказал Камиль, - когда мы урежем поставки нефти. Холмы, на которых была построена столица Алжира, были выше и круче, чем в Риме или Сан-Франциско. Местами улицы шли под такой уклон, что трудно было устоять на ногах. К тому времени, как мы добрались до ресторана, я совсем запыхалась. Ресторан оказался небольшим залом на втором этаже здания, окна которого выходили на широкую площадь. Назывался он "El Bacour" - "Седло верблюда". В крошечном фойе и баре повсюду были развешаны верблюжьи седла из грубой кожи, украшенные тиснением в виде растительного орнамента. В комнате стояли столы, покрытые накрахмаленными белыми скатертями, такие же белые занавески мягко колыхались от ветерка. Мы заняли столик у окна, и Камиль заказал пастилу и пирог с хрустящей корочкой, посыпанной корицей с сахаром. Начинка пирога состояла из голубиного мяса, яиц, жареного миндаля и изюма, приправленных экзотическими специями. Пока мы поглощали традиционный средиземноморский ланч - терпкие местные вина лились рекой, - Камиль развлекал меня историями о Северной Африке. До встречи с ним я и не представляла, какая невероятная история и культура у этой страны, где мне предстояло прожить так долго. Изначально здесь жили туареги, кабилы и мавры - племена древних берберов, которые селились по побережью. Потом минойцы и финикийцы стали строить крепости у моря. За ними пришли римляне и создали на побережье свои колонии. Еще позже испанцы, отвоевав у мавров Пиренейский полуостров, не остановились на этом и явились за ними на берега Северной Африки. В течение трех столетий над алжирскими пиратами формально властвовала Оттоманская империя. С 1830 года эти земли оказались под владычеством Франции, пока десять лет назад алжирская революция не положила этому конец. За это время сменилось бесчисленное множество правящих династий всевозможных беев и деев. Все они носили экзотические имена и вели не менее экзотическую, по нашим понятиям, жизнь. Гаремы и отрубание голов были тут обычным делом. Теперь, когда в стране было сильно мусульманское правление, все стало несколько спокойней. Я заметила, что, хотя Камиль пил красное вино под говяжье филе и рис с шафраном, а белое - под салат, он продолжал изображать из себя последователя ислама. - Ислам...- произнесла я, когда принесли черный, похожий на сироп кофе и десерт. - Это значит "мир", не так ли? - В каком-то смысле, - согласился Камиль. Он разрезал на кусочки рахат-лукум - желеобразную субстанцию, посыпанную сахарной пудрой, амброзией, жасмином и миндалем. - Это то же самое слово, что и "шалом" на иврите: "мир тебе". На арабском оно звучит как "салям" и сопровождается низким поклоном до земли, что символизирует полное подчинение воле Аллаха, полную покорность. - Камиль положил мне кусочек рахат-лукума и улыбнулся. - Иногда покорность воле Аллаха означает мир, а иногда - нет. - Гораздо чаще - нет, - сказала я. Но Камиль посмотрел на меня очень серьезно. - Помните, что из всех великих пророков прошлого - а это Моисей, Будда, Иоанн Креститель, Заратустра, Христос - единственным, кто по-настоящему воевал, был Мухаммед. У него имелась армия в четыреста тысяч воинов, пророк лично возглавил ее и повел на Мекку. Он отвоевал город. - А как же Жанна д'Арк? - спросила я с улыбкой. - Она не создала религию, - ответил он. - Однако духом она была сильна. Тем не менее джихад - совсем не то, за что его принимают западные люди. Вы когда-нибудь читали Коран? Я отрицательно покачала головой. - Я пришлю вам хорошую копию на английском. Думаю, вам будет интересно почитать его, и ваши представления об этой книге придется серьезно пересмотреть. Камиль встал из-за стола, и мы вышли на улицу. - Ну вот, а теперь - обещанная экскурсия по городу, - объявил он. - Мне хочется начать с центрального почтамта. Мы направились вниз по улице к высокому зданию, расположенному у воды. По дороге Камиль продолжал рассказывать: - Через центральный почтамт проходят все телефонные линии. Это одна из систем, которую мы унаследовали от французов. Все поступает в центр, оттуда ничего не выходит. То же самое касается и улиц. Междугородние звонки соединяется вручную. Вам будет интересно посмотреть на это, особенно потому, что вам придется иметь дело с этой архаичной телефонной системой, чтобы создать компьютерную модель, о которой мы говорили и проект которой я подписал. Большая часть данных будет поступать к вам по телефону. Я не совсем поняла, каким образом модель, которую он описал мне, требует связи через телефонные линии, но мы договорились не обсуждать это в многолюдных местах, и я сказала только: - Вчера вечером я пыталась сделать международный звонок. Это оказалось непросто. Мы стали подниматься по ступеням к почтамту. Как и в большинстве алжирских зданий, внутри оказалось сумрачно, там были мраморный пол и высокие потолки. С потолка свисали причудливые люстры, похожие на те, что использовались в банковских конторах двадцатых годов. На стенах в массивных рамках висели фотографии Хуари Бумедьена, президента Алжира. У него было вытянутое лицо, большие печальные глаза и густые викторианские усы. В тех алжирских учреждениях, где мне довелось бывать до сих пор, было очень много пространства, и центральный почтамт не оказался исключением. Хотя Алжир был большим городом, у меня создалось впечатление, что здешние присутственные места все же слишком просторны и вряд ли есть необходимость в таких огромных залах. Когда мы с Камилем шли по зданию почтамта, звук наших шагов отдавался от стен. Люди разговаривали громким шепотом, словно находились в публичной библиотеке. В дальнем углу стоял небольшой коммутатор размером с кухонный стол. Вид у него был такой допотопный, словно его собрал еще Александер Грейам Белл. Рядом сидела строгая женщина лет сорока, ее волосы, ярко-рыжие от хны, были Уложены в тяжелый узел, а губы накрашены ярко-красной помадой, какой не выпускают со времен Второй мировой войны. Ее цветастое полупрозрачное платье относилось примерно к тому же периоду. На коммутаторе стояла большая коробка шоколадных конфет, тут же валялось множество скомканных фантиков. - Неужели это министр! - воскликнула женщина, вставая, чтобы поприветствовать Кадыра. Она протянула ему обе руки. - Я получила твой шоколад, - сказала она, указывая на коробку. - Швейцарский! Ты всегда все делаешь по высшему разряду. Голос у женщины был низкий, грудной, как у певицы-шансонье в баре на Монмартре. В ее облике трудовой лошадки было что-то до боли родное, и она мне сразу понравилась. Она говорила по-французски как марсельские матросы, акцент которых великолепно изображала Валери, домработница Гарри. - Тереза, хочу представить тебе мадемуазель Кэтрин Велис, - сказал Камиль. - Она делает для министерства очень важную работу, касающуюся компьютеров. В действительности это важно для всего ОПЕК. Я решил, что ей необходимо познакомиться с тобой. - Ах, ОПЕК! - воскликнула Тереза, делая большие глаза и щелкая пальцами. - Очень большая работа, очень важная! Должно быть, мадемуазель очень умная. Вы знаете, что такое ОПЕК? Скоро эта организация наделает много шума, поверьте мне. - Тереза знает все, - рассмеялся Камиль. - Она прослушивает все телефонные переговоры. - Конечно! - ответила Тереза. - Кто еще позаботится об этом, если не я? - Тереза - pied noir, - объяснил мне Камиль. - Что означает "черная нога", - перевела женщина на английский. Затем она снова перешла на французский и объяснила: - Мои предки жили в Африке, но я не из этих арабов. Мой народ пришел сюда из Ливана. Похоже, я была обречена оставаться в неведении относительно генетических различий, которые существовали в Алжире. Однако для жителей страны они, по-видимому, имели огромное значение. - У мисс Велис возникли прошлым вечером проблемы, когда она попыталась позвонить, - сказал Камиль. - В котором часу это произошло? - поинтересовалась Тереза. - Около одиннадцати вечера, - объяснила я. - Я попыталась дозвониться до Нью-Йорка из отеля "Эль-Рияд". - Но я была здесь, на дежурстве! - воскликнула женщина. Она покачала головой и доверительно сообщила: - Эти типы, что работают в отеле на коммутаторе, сущие лентяи. Они просто отфутболивают постояльцев. Иногда приходится ждать до восьми часов, чтобы дозвониться. В следующий раз, когда соберетесь позвонить, дайте мне знать, и я все устрою. Хотите сделать звонок сегодня вечером? Скажите только, в котором часу, и дело в шляпе! - Мне надо послать сообщение на компьютер в Нью-Йорк, чтобы дать знать, что я благополучно добралась до места. Там стоит автоответчик, вы говорите сообщение, а он его записывает. - Очень современно! - восхитилась Тереза. - Если хотите, я могу передать ваше сообщение на английском. Мы договорились, и я написала Ниму послание, в котором говорилось, что я добралась до Алжира в целости и сохранности и скоро отправлюсь в горы. Он, несомненно, поймет, что это означает. Я собиралась встретиться с антикваром Ллуэллина. - Отлично, - произнесла Тереза, складывая мою записку. - Я немедленно передам его. Теперь, когда мы познакомились, ваши звонки будут проходить по высшему приоритету. Заходите как-нибудь навестить меня. После столь полезного знакомства мы с Камилем снова вышли на улицу. - Тереза - одна из самых важных персон в Алжире. Она может создать или разрушить политическую карьеру простым разъединением телефонной линии, если кто-то придется ей не по душе. Кто знает, может, она сделает вас президентом! - пошутил мой спутник. Обратно к министерству мы шли вдоль берега. - Я заметил, в записке вы упомянули про поездку в горы. Для вас это нечто особенное? Зачем вы собираетесь туда? - Просто хотелось бы встретиться с другом моего приятеля, - сказала я, не желая вдаваться в подробности. - А заодно немного посмотреть страну. - Я спрашиваю, потому что для кабилов горы - дом родной. Мое детство прошло в горах, так что я знаю их очень хорошо. Могу дать вам машину или отвезти сам, если хотите. Хотя это приглашение было сделано таким же непринужденным тоном, как предложение показать столицу, в голосе Камиля прозвучали интонации, которых я не смогла определить. - А я думала, ваше детство прошло в Англии, - сказала я. - Я уехал туда в возрасте пятнадцати лет, чтобы поступить в частную школу для мальчиков. А до этого я скакал по холмам Кабила, как горная коза. В любом случае я не советую вам отправляться туда без проводника. Горы - это восхитительное место, но там легко заблудиться. К сожалению, карты Алжира оставляют желать лучшего. Он так откровенно набивал себе цену, что я сочла невежливым отклонить его предложение. - Было бы лучше всего, если бы я отправилась туда с вами, - заявила я. - Знаете, вчера, когда я ехала из аэропорта, у меня на хвосте висела машина службы госбезопасности. Парень по имени Шариф. Как вы думаете, что это значит? Камиль вдруг резко остановился. Мы с ним находились в порту, где на волнах тихо покачивались гигантские лайнеры. - Откуда вы знаете, что это был Шариф? - спросил он. - Я встречалась с ним. Он... отвел меня в свой офис, когда я проходила таможню. Задал мне несколько вопросов, держался просто душкой. Затем отпустил меня, но следовал за мной до самого отеля... - Какие вопросы он задавал? - оборвал меня Камиль. Лицо его стало каким-то серым. Я постаралась припомнить все и перечислила вопросы. Я даже рассказала ему, как все случившееся прокомментировал водитель такси. Когда я закончила, Камиль какое-то время не говорил ни слова, погрузившись в задумчивость. Наконец он произнес: - Я был бы вам очень признателен, если бы вы больше никому об этом не говорили. Я попытаюсь все выяснить, но, скорее всего, беспокоиться не о чем. Возможно, Шариф просто обознался. Мы отправились из порта обратно в министерство. Когда мы подошли к входу, Камиль сказал: - Если Шариф снова попытается выйти на вас, скажите, что обо всем уже рассказали мне. - Он положил руку мне на плечо. - Да, еще скажите, что я лично везу вас в Кабил. Звуки пустыни Пустыня слышит то, что людям недоступно, и когда-нибудь она преобразится в пустыню звуков. Мигель де Унамуно Сахара, февраль 1793 года Мирей стояла на Эрге, разглядывая безбрежную красную пустыню. На юге простирались дюны Эз-Земула Эль-Акбара, высокие застывшие волны в десятки метров высотой. Издалека они казались кроваво-красной рябью в море песка. За спиной у девушки возвышались Атласские горы, отливающие пурпуром в лучах заката и мрачные от нависших над ними снеговых туч. Тучи закрывали и небо над пустыней. Это было самое дикое место на земле - сотни тысяч километров песков цвета обожженного кирпича, где ничто не двигалось, только от дыхания Господа рождались кристаллы. Сахара - так называлась пустыня. Бросовая земля на юге, царство арави - арабов, странников дикого края. Но человек, который привел Мирей сюда, не принадлежал к их племени. У Шахина была светлая кожа, глаза и волосы цвета старой бронзы. Его народ говорил на языке древних берберов и правил этой пустыней больше пяти тысяч лет. Они пришли, рассказывал Шахин, с Атласских гор и Эргов - столовых гор, протянувшихся между Атласом и пустыней. Эта цепь плоских скал на местном языке звалась Арег - Дюна. Ее жители называли себя туареги - люди Дюны. Туареги знали тайну, такую же древнюю, как они сами, тайну, похороненную в песках времени. Именно на поиски этого сокровенного знания Мирей отправилась много месяцев назад. И вот теперь, преодолев сотни и сотни километров, она пришла к его истокам. Минул всего месяц с тех пор, как они с Летицией бежали в известную лишь немногим бухточку на берегах Корсики. Там Мирей наняла маленькую рыбацкую лодку, которая доставила ее через бурные воды зимнего Средиземного моря к берегам Северной Африки, где на пристани Дар-эль-Бейда ее ждал проводник по имени Шахин - Сокол. Он должен был сопроводить Мирей в Магриб. Мужчина был одет в черный балахон, лицо его закрывала двойная вуаль цвета индиго, благодаря которой он оставался невидимым для людей, но сам видел всех. Шахин был одним из "людей индиго", в этих таинственных племенах ахагаров все мужчины носили вуали, которые защищали их от ветров пустыни и придавали коже синеватый оттенок. Кочевники называли их магрибами, то есть магами, хранителями священных тайн Магриба - страны заката. Они знали, где спрятан ключ к шахматам Монглана. Потому Летиция с матерью и отправили Мирей в Африку, потому она не побоялась зимой пересечь Высокий Атлас - пятьсот километров снежных буранов и коварных расщелин. Когда Мирей разгадает загадку шахмат Монглана, она станет единственным человеком в мире, кто прикасался к фигурам и в то же время знает ключ к их тайне. Тайна ждала своего часа не под камнем в пустыне, не в библиотечной пыли. Тайна жила в сказаниях кочевников. Передаваясь из уст в уста, она взлетала над песками пустыни вместе с искрами костров и исчезала в темноте ночи. Тайна была скрыта в звуках самой пустыни, в сказаниях народов, которые ее населяли, в шепоте скал и камней. Шахин лежал на животе в укрытой кустарником яме, которую они вместе с Мирей вырыли в песке. Над их головами медленно кружил сокол, нарезая круг за кругом в попытках увидеть, как шелохнутся кусты. Рядом с Шахином, затаив дыхание, скорчилась Мирей. Ей хорошо был виден точеный профиль ее компаньона: его длинный тонкий нос был таким же крючковатым, как клюв сокола-сапсана, в честь которого его назвали. Глаза жителя пустыни были светло-желтыми, Уголки рта всегда смотрели книзу. Волосы он заплетал в косу, а поверх нее носил головной платок, свернутый мягкими складками. От своего традиционного черного одеяния Шахин отказался, теперь на нем, как и на Мирей, была мягкая джеллаба из шерсти, выкрашенной в красно-коричневый, как пески пустыни, цвет. Сокол, который кружил высоко в небе, не мог увидеть их на фоне песков и кустарников. - Это гурр, сокол Сакра, - прошептал Шахин. - Он не такой быстрый и хищный, как сапсан, но зато сообразительней и зорче. Он станет для тебя хорошей птицей. Прежде чем они пересекут по кромке Большого Восточного Эрга самую широкую полосу самых высоких дюн на земле, Эз-Земул Эль-Акбар, объяснил Шахин Мирей, она должна поймать и приручить сокола. Это было важно не только для того, чтобы туареги, чьи женщины охотились и решали дела племени наравне с мужчинами, приняли ее, но и для того, чтобы выжить в пустыне. Перед ними лежало пятнадцать, а то и двадцать дней пути по дюнам, где днем царил зной, а ночью - холод. Впереди, насколько хватал глаз, простирались лишь темно-красные пески, по которым верблюды, как их ни погоняй, не делают больше полутора километров в час. В Кхардае они закупили провизию: кофе, муку, мед, финики, мешки вонючей вяленой сардины для верблюдов. Однако теперь, когда путешественники миновали солончаки и каменистую Хаммаду с ее последними умирающими оазисами, запасы подошли к концу. Им придется охотиться, чтобы добывать себе пропитание. Но ни одно живое существо не обладает такой выносливостью, таким зорким зрением, упорством и охотничьим азартом, чтобы охотиться в этих диких и бесплодных землях, - ни одно, кроме сокола. Мирей наблюдала, как сокол кружит над ними в горячем мареве пустыни. Казалось, птица парит, не прилагая никаких усилий, чтобы удержаться в воздухе. Шахин залез в свою сумку и вытащил оттуда ручного голубя, которого они взяли с собой. Он привязал к его лапке длинную нить, свободный конец ее придавил коленом и подбросил птицу в воздух. Голубь тяжело забил крыльями, набирая высоту. Сокол тут же заметил добычу и на миг будто завис в воздухе, примеряясь перед атакой. В следующее мгновение он молнией метнулся к обреченному голубю и схватил его. Обе птицы упали на землю, во все стороны полетели перья. Мирей двинулась было вперед, но Шахин мягко удержал ее. - Дай ему попробовать крови, - прошептал он. - Ее вкус притупляет память и бдительность. Сокол вцепился в голубя, а Шахин медленно потянул нить на себя. Сокол взлетел, но снова приземлился на песок, озадаченно уставившись на добычу. Шахин снова потянул нить, и мертвый голубь будто бы сам собой пополз по песку. Как и предсказал охотник, сокол быстро оставил сомнения и снова принялся рвать теплую плоть. - Подберись как можно ближе, - прошептал Шахин девушке. - Когда будешь в метре от него, хватай за лапу. Мирей взглянула на него как на сумасшедшего, но покорно подползла к краю кустарника и изготовилась, чтобы прыгнуть. Сердце ее билось все чаще по мере того, как Шахин все ближе и ближе подтягивал к ней голубя-приманку. Через некоторое время сокол оказался в нескольких шагах от девушки. Он по-прежнему не замечал ее, увлеченно терзая добычу. Шахин легонько постучал Мирей по руке. Не медля больше ни секунды, она выскочила из-за куста и ухватила птицу за лапу. Сокол забил крыльями, заклекотал, его острый клюв вонзился девушке в руку. Но Шахин мгновенно оказался рядом с ней, отработанным движением схватил птицу, надел соколу на голову кожаный колпачок, опутал лапы шелковыми силками и привязал к кожаной ленте на левом запястье девушки. Правое запястье Мирей обильно кровоточило, когда клюв сокола вонзился в руку, красные брызги попали ей на лицо и на волосы. Поцокав языком, Шахин оторвал от одежды кусок муслина и обмотал ей руку там, где сокол вырвал кусок плоти. Клюв птицы ударил в опасной близости от артерии. - Ты поймала его и теперь сможешь прокормиться, - произнес охотник с кривой усмешкой. - Хотя пока что он едва не съел тебя саму. Взяв ее за перевязанную руку, он положил ее на сокола, который сидел на другой ее руке не шевелясь. - Погладь его, - сказал Шахин. - Дай ему почувствовать, кто хозяин. Обычно требуется луна и еще три четверти луны, чтобы приручить гурра. Однако если ты живешь с ним, ешь с ним, гладишь его, разговариваешь с ним, даже спишь рядом - он будет твоим к новолунию. Какое имя ты дашь ему, чтобы он запомнил его? Мирей с гордостью взглянула на пойманное ею дикое создание, которое теперь дрожало на ее руке. На какой-то момент она даже забыла о боли в раненом запястье. - Шарло, - сказала она, - маленький Карл. Я поймала маленького небесного Карла Великого. Шахин, не произнося ни слова, наблюдал за ней своими желтыми глазами, затем неторопливо одернул на лице синюю вуаль. Теперь она закрывала лишь нижнюю часть его лица, и, когда он заговорил, легкая материя затрепетала от его дыхания. - Сегодня вечером мы наложим на него твою метку, тогда он будет признавать лишь тебя одну. - Мою метку? - удивленно спросила Мирей. Шахин снял с пальца перстень и вложил его девушке в руку. Она посмотрела на него. Это было массивное золотое кольцо с выгравированной на печатке цифрой "8". Не говоря ни слова, девушка последовала за Шахином вниз с крутого обрыва, туда, где их поджидали верблюды. Охотник поставил колено на седло, верблюд одним движением встал на ноги и поднял седока, словно пушинку. Мирей последовала примеру Шахина, держа на отлете левую руку с соколом на запястье, и они продолжили путь через кроваво-красные лески. Угли в костре уже догорали, когда Шахин вдруг наклонился и положил на них перстень. Этот человек мало говорил и редко улыбался. За месяц их путешествия Мирей не так уж много удалось узнать о своем проводнике. Их главной заботой было выжить, на прочее просто не оставалось сил. Она была уверена только в одном: они достигнут Ахаггара - лавовых гор, которые служили домом для кель-джанет-туарег, - до того, как родится ее дитя. Шахин предпочитал не говорить на другие темы, а на расспросы девушки отвечал только: "Скоро сама увидишь". Она была сильно удивлена, когда он вдруг снял свою вуаль и заговорил, не отводя глаз от перстня, вбирающего в себя жар углей. - Ты из тех, которых мы называем "таиб". Ты лишь раз познала мужчину и теперь носишь его ребенка. Ты наверняка заметила, как смотрели на тебя люди, когда мы останавливались в Кхардае. Среди местных жителей бытует поверье, что семь тысяч лет назад с востока пришла женщина. Она прошла в одиночку тысячи километров по солончакам, пока не наткнулась на племя кель-рела-туарег. Ее собственный народ изгнал ее за то, что она ждала ребенка. Волосы ее цветом напоминали песок пустыни, как твои. Женщину звали Дайя, что в переводе означает "источник вод". Она нашла убежище в пустыне. Ее дитя родилось в пещере, и в тот день, когда оно появилось на свет, из скалы в пещере забил родник. Тот ключ и по сей день бьет в пещере Кхар-Дайя - святилище Дайи, богини родников и источников. Выходит, подумала Мирей, что Кхардая - селение, где они останавливались, чтобы поменять верблюдов и пополнить запасы провианта, - названо в честь странной богини Кар, так же как и Карфаген. Может быть, легенды о Дайе и Дидоне говорят об одной и той же женщине? - К чему ты рассказал мне об этом? - спросила Мирей, глядя на огонь и поглаживая Шарло, сидевшего у нее на руке. - В священных текстах говорится, что однажды Наби, или Пророчица, придет из-за Бахр-эль-Азрак - Лазурного моря. Калим - это тот, кто говорит с духами, кто следует по пути сокровенного знания Тарикат. Этот человек будет зааром - тем, у кого белая кожа, синие глаза и рыжие волосы. Мой народ верит в это пророчество, потому-то все и смотрят на тебя. - Но я же не мужчина! - воскликнула Мирей, глядя на него. - Мои глаза зеленые, а вовсе не синие. - Я говорю не о тебе, - сказал Шахин. Склонившись над затухающим костром, он достал свой длинный нож с узким лезвием и выкатил раскаленный перстень на песок. - Тот, кого мы ждем, - это твой сын. Он родится перед ликом богини, как и сказано в пророчестве. Мирей не стала спрашивать, откуда он знает, что ее неродившееся дитя - мальчик. В ее голове теснились тысячи мыслей. Шахин между тем заворачивал раскаленный перстень в лоскут кожи. Девушка стала думать о ребенке в своем чреве. Она была на шестом месяце беременности и уже чувствовала, как он шевелится внутри ее. Каково будет ему, когда он родится в этом пустынном диком месте, вдали от собственного народа? Почему Шахин полагает, что он именно тот, кому суждено исполнить предсказание? Зачем Шахин рассказал ей историю о Дайе и что общего имеет эта легенда с тайной, ради которой Мирей пустилась в путешествие? Тут Шахин вручил ей завернутый в кожу перстень, и она прогнала эти мысли из головы. - Дотронься им быстро до клюва птицы, постарайся прижать его посильней, - учил он. - Ему не будет больно, но он; запомнит... Мирей посмотрела на нахохлившегося сокола, который доверчиво сидел у нее на запястье, впившись когтями в толстую кожу повязки. Клюв был раскрыт. Девушка подняла было перстень, но вдруг остановилась. - Не могу...- проговорила она. Кольцо светилось красноватым светом в прохладе ночи. - Ты должна, - сухо произнес Шахин. - Если у тебя не хватает духа заклеймить птицу, как у тебя достанет решимости убить человека? - Убить человека? - переспросила девушка. - Никогда! На лице Шахина появилась улыбка, глаза его засветились странным золотистым огнем. Бедуины правы, подумала Мирей, когда утверждают, что в улыбке есть нечто ужасное. - Не говори мне, что ты не сможешь убить этого человека. - Голос Шахина стал мягким. - Ты знаешь, о ком я. Его имя ты произносишь во сне каждую ночь. Я чувствую, как от тебя исходит запах мести. Так в пустыне можно по запаху найти воду. Месть - вот что привело тебя сюда, вот что заставляет цепляться за жизнь. - Нет, - ответила девушка, но внезапно почувствовала, как глаза наливаются слезами, а пальцы сами собой стискивают перстень. - Я пришла сюда, чтобы раскрыть тайну. Ты отлично знаешь об этом. Вместо того чтобы помочь, ты рассказываешь мне какие-то мифы о рыжеволосой женщине, которая умерла тысячи лет... - Я не говорил, что она умерла, - резко перебил девушку Шахин. На его лице ничего нельзя было прочесть. - Она живет в пении песков пустыни, ее речи - слова древних сказаний. Легенда гласит, что ее гибель тронула сердца богов и они превратили Дайго в живой камень. Восемь тысяч лет она ждала тебя, ибо твоими руками свершится ее возмездие. Ты и твой сын исполните предначертание. "Я восстану, как птица Феникс из пепла, в день, когда камни запоют... и пески пустыни восплачут кровавыми слезами... и этот день станет для всего земного днем воздаяния". Мирей словно услышала вновь слова Летиции и ответ аббатисы: "В шахматах Монглана сокрыт ключ, который отомкнет немые уста Природы, и боги заговорят". Она взглянула на пески, бледно-розовые в свете костра, они словно струились под звездным небом. В руке у девушки был раскаленный золотой перстень. Пробормотав соколу что-то ласковое, она сделала глубокий вдох и прижала раскаленный металл к клюву птицы. Сокол дернулся и задрожал, но не сдвинулся с места, пока запах паленой кости не достиг ноздрей птицы. На Мирей накатила дурнота, и девушка бросила перстень на песок. Она принялась гладить птицу по спине и крыльям, ерошить мягкие перышки. На клюве сокола теперь виднелась четкая восьмерка. Шахин подвинулся к Мирей и положил руку ей на плечо. Она продолжала гладить птицу. Шахин коснулся ее впервые и теперь не отрываясь смотрел ей в глаза. - Когда женщина пришла к нам из пустыни, - произнес он, - мы назвали ее Дайя. Теперь она живет в горах Тассилин-Адджер, там, куда я веду тебя. Она больше шести метров в высоту и возвышается на долиной Джаббарена на добрых полтора километра. Она выше земных гигантов и правит ими. Мой народ называет ее Белой Королевой. Шли недели, а путешественники все шли по дюнам, останавливаясь лишь для того, чтобы дать одному из соколов возможность поохотиться. Их добыча была единственной свежей пищей в пути. Верблюжье молоко, сладковато-солоноватое на вкус, было их единственным питьем. На восемнадцатый день пути верблюд Мирей перевалил через гребень дюны, заскользил вниз по мягкому песку, и тут она впервые увидела то, что жители пустыни называют "зауба'ах". Два песчаных вихря, словно колонны, слепленные из красно-желтого песка в сотни метров высотой, бороздили пустыню. Смерчи были довольно далеко от путешественников. Все, к чему они прикасались на земле, взмывало в воздух, словно конфетти; песок, камни, вырванные с корнем растения мелькали в безумном калейдоскопе. На высоте примерно в девятьсот метров смерчи исчезали в гигантском красном облаке, застившем солнце. На спине верблюда было установлено легкое сооружение наподобие палатки, которое защищало Мирей от слепящего блеска пустыни. Теперь этот полог натянулся, будто парус в бурю. Только звук хлопающей на ветру ткани и слышала Мирей, когда пустыня вдалеке беззвучно рвалась в клочья. Но потом к нему присоединился еще один звук - тягучий, низкий гул, от которого кровь стыла в жилах. Он чем-то напоминал звон восточного гонга. Верблюды встали на дыбы, закусив удила, их передние ноги бешено молотили по воздуху, задние скользили по песку. Шахин слез со своего верблюда и натянул поводья, когда тот попытался лягаться. - Животные боятся поющих песков, - прокричал охотник Мирей, схватив поводья ее верблюда, чтобы она могла спешиться. Шахин завязал верблюдам глаза и повел в поводу. Животные неохотно пошли за ним, издавая мерзкие хриплые крики. Он стреножил их на туземный манер, связав передние ноги выше колен, и осторожно потянул за собой, Мирей быстро закрепила поклажу. Горячий ветер ударил им в лицо, голос поющих песков стал громче. - Они в пятнадцати километрах отсюда! - крикнул Шахин. - Но двигаются очень быстро. Через двадцать, может, тридцать минут они накроют нас. Он вбил колышки палатки в песок, закрепив полог. Верблюды все продолжали пронзительно реветь, расползающийся песок был ненадежной опорой для их связанных ног. Мирей перерезала сибаки - шелковые путы, которыми были привязаны к жердочкам соколы, - быстро сунула птиц в мешок и затолкала его в полощущуюся на ветру палатку. После этого они вместе с Шахином заползли под ткань, которая уже наполовину была засыпана тяжелым кирпично-красным песком. Под тканью Шахин обернул голову девушки муслином, закрыв лицо. Даже здесь, под тентом, песчинки впивались в кожу, забивались в рот, нос и уши. Девушка распласталась на земле и старалась дышать как можно реже. Гул становился все громче и громче, теперь он напоминал рев бушующего моря. - Хвост змеи, - пояснил Шахин, прижав руки к плечам Мирей так, чтобы создать воздушный мешок, в котором она могла бы дышать. - Он поднимается, охраняя ворота. Это означает, что если будет на то воля Аллаха и мы выживем, то завтра доберемся до Тассилина. Санкт-Петербург, март 1793 года Аббатиса Монглана сидела в просторной гостиной отведенных ей в царском дворце покоев. Тяжелые шторы на окнах и в дверных проемах не пропускали внутрь ни одного луча света и создавали иллюзию защищенности. До сегодняшнего утра аббатиса верила, что ей ничего не грозит, что она предусмотрела любую неожиданность. Но оказалось, она жестоко ошибалась. Вокруг нее сидели несколько фрейлин, которых царица Екатерина приставила, чтобы следить за ней. Они молча трудились над рукоделием, исподтишка наблюдая за аббатисой. Ни одно ее движение не ускользало от них. Аббатиса шевелила губами, бормотала себе под нос "Credo" и "Pater noster", чтобы дамы считали, будто она погружена глубоко в свои молитвы. Она же тем временем, сидя за письменным столом французской работы и раскрыв Библию в кожаном переплете, в третий раз тайком перечитывала письмо, которое передал ей утром французский посол. Это было его последнее одолжение. Скоро за ним должны были прибыть сани и увезти его из страны - посла высылали во Францию. Письмо было от Луи Давида. Мирей пропала, она исчезла из Парижа во время террора и, возможно, покинула Францию. А Валентина, милая Валентина была мертва. "Где же теперь фигуры?" - в отчаянии гадала аббатиса. В письме об этом, конечно же, ничего не говорилось. В смежной комнате вдруг раздался шум - клацанье металла, взволнованные крики. Но громче всех звучал властный голос императрицы. Аббатиса быстро перевернула страничку Библии и спрятала письмо. Фрейлины недоуменно переглянулись. Дверь в гостиную распахнулась, штора сорвалась и упала, тяжело звякнув кольцами. Дамы в замешательстве вскочили на ноги, корзинки с шитьем и пяльцы с вышивкой полетели на пол. В комнату ворвалась Екатерина, оставив нескольких гвардейцев топтаться в дверях. - Вон! Все вон! - рявкнула она фрейлинам. В руках императрица держала свернутую в трубку плотную бумагу. Дамы поторопились сгинуть с глаз Екатерины, отталкивая друг дружку. Путь их бегства оказался усеян потерянными лоскутками и обрывками ниток. В дверях вышла короткая заминка - женщины столкнулись с гвардейцами. Но вскоре все выбрались из гостиной и во избежание новой вспышки царственного гнева захлопнули за собой дверь. За это время императрица успела пересечь комнату и подойти вплотную к письменному столу. Аббатиса спокойно улыбалась, глядя на нее. Перед ней на столе лежала закрытая Библия. - Дорогая Софи, - мягким голосом начала она, - после стольких лет ты пришла, чтобы вместе со мной провести заутреню? Предлагаю начать с покаяния... Императрица швырнула бумагу рядом с Библией. Глаза ее пылали гневом. - Это ты начнешь с покаяния! - закричала она. - Как ты могла предать меня?! Как посмела не подчиниться?! Моя воля - закон в этом государстве! Оно было для тебя убежищем в течение года, вопреки всему, что советовали мои канцлеры, и вопреки моему собственному здравому разумению! Как ты посмела не повиноваться мне? - Развернув бумагу, она ткнула ею в лицо своей подруге. - Подпиши это! - Она дрожащей рукой выхватила из чернильницы перо, не обращая внимания на то, что чернила брызнули на стол. Лицо императрицы было налито кровью. - Подпиши! - Дорогая Софи, - спокойно ответила аббатиса, взяв пергамент. - Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Она принялась изучать документ, словно никогда раньше его не видела. Перо так и осталось в руке императрицы. - Платон Зубов сказал, что ты отказалась подписать это! - закричала Екатерина. Чернила капали с кончика пера, которое она сжимала в пальцах. - Я хочу услышать твои объяснения, прежде чем отправить тебя в тюрьму! - Если мне предстоит сесть в тюрьму, - сказала аббатиса с улыбкой, - то не вижу, какой мне смысл объясняться. Кроме, пожалуй, того, что для тебя это крайне важно. С этими словами она снова углубилась в чтение пергамента. - Что ты имеешь в виду? - спросила императрица, вернув перо обратно в чернильницу. - Ты отлично знаешь, что это за бумага. Отказ подписать ее означает измену интересам этого государства. Все французы-эмигранты, которые хотят и дальше оставаться под моим покровительством, ставят подпись под этой клятвой! Эти мерзавцы и подлецы казнили своего короля! Я прогнала посла Жене из страны, прервала все дипломатические отношения с этим шутовским правительством, запретила французским кораблям заходить в российские порты! - Да-да, - с легким нетерпением произнесла аббатиса. - Я только не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне? Едва ли меня можно назвать политической эмигранткой, ведь я уехала задолго до того, как закрылись двери Франции. И почему я должна прекратить всякие отношения со своей страной, прервать даже дружескую переписку, которая никому не причинит вреда? - Отказываясь, ты вступаешь в заговор с этими дьяволами! - в ужасе воскликнула императрица. - Разве ты не понимаешь, что они проголосовали за смертную казнь короля! По какому праву они позволяют себе такие вольности?! Уличные отбросы, они хладнокровно убили его, словно это был обычный преступник. Они отрезали ему волосы и раздели до нижнего белья, а затем возили его на телеге по улицам, чтобы эта рвань плевала в него! На эшафоте, когда он попытался заговорить, простить грехи своему народу, прежде чем его зарежут, словно скотину, они заставили его опустить голову на плаху и скомандовали барабанщикам бить дробь! - Я знаю, - спокойно произнесла аббатиса. - Я знаю. Она положила пергамент на стол и повернулась лицом к подруге. - Я не могу оборвать связи с некоторыми людьми во Франции, несмотря на твой указ. Существует более серьезная угроза, чем гибель одного короля или даже всех монархов мира. Екатерина взглянула на нее с изумлением, когда аббатиса неохотно раскрыла Библию и, достав письмо, вручила его царице. - Возможно, некоторые фигуры шахмат Монглана утеряны! Екатерина Великая, царица всея Руси, сидела напротив аббатисы за доской в черно-белую клетку. Она взяла коня и поставила его в центр доски. Выглядела царица больной и изможденной. - Я не понимаю, - говорила она тихо. - Если ты все это время знала, где находятся шахматы, то почему ничего не сказала мне? Почему не доверилась? Я думала, они рассеяны по миру... - Они и были рассеяны, - ответила аббатиса, изучая позицию на доске. - Я раздала их в руки людей, которым, как мне казалось, я могу доверять и за действиями которых могу проследить. Похоже, что я ошибалась. Один из игроков пропал с несколькими фигурами. Мне надо найти их. - Конечно надо, - согласилась императрица. - Теперь ты видишь, что следовало сразу обратиться за помощью ко мне. У меня есть агенты во многих странах. Если кто и может вернуть эти фигуры, то только я. - Не говори глупости, - отмахнулась аббатиса, передвигая вперед свою королеву и убирая с доски пешку. - Когда эта молодая женщина исчезла, в Париже находилось восемь фигур. Она никогда бы не взяла их с собой. Отсюда следует, что она единственная, кто знает, где они. И она не доверила бы их никому, кроме тех людей, про которых ей точно известно, что их прислала я. Исходя из этого, я написала мадам Корде, которая управляет монастырем в Кане. Я попросила ее отправиться в Париж и найти след пропавшей девушки, пока еще не поздно. Если она погибнет, то все, что она знает о фигурах, умрет вместе с ней. Теперь, поскольку ты изгоняешь из страны моего почтальона, посла Жене, я не смогу больше поддерживать связь с Францией без твоей помощи. Свое последнее послание я отправила с дипломатической почтой. - Элен, ты слишком уж изобретательна для меня! - произнесла императрица, широко улыбаясь. - Я должна была догадаться, откуда появлялись остальные твои письма. Те, что мне не удавалось перехватить. - Перехватить! - воскликнула аббатиса, наблюдая, как Екатерина убирает с доски ее слона. - Ничего интересного, - сказала царица. - Но теперь, раз ты доверилась мне настолько, что показала это письмо, возможно, ты пойдешь дальше и примешь мою помощь в поисках шахмат. Хотя я подозреваю, что только отъезд Жене заставил тебя обратиться ко мне. Помни, я все еще твой друг. Я хочу заполучить шахматы Монглана и сделать это прежде, чем они попадут в чужие руки, менее чистые, нежели мои. Ты вверила мне собственную жизнь, приехав сюда, но до сих пор не поделилась со мной своими тайнами. Что мне еще оставалось, кроме как перехватывать твои письма? Ты же показала, что не доверяешь мне. - Как я могу настолько доверять тебе? - в ярости воскликнула аббатиса. - Ты думаешь, у меня нет глаз? Ты подписываешь договор со своим врагом Пруссией против союзной вам Польши. Тысячи недругов жаждут покончить с тобой, таких немало даже среди твоих придворных. Ты наверняка знаешь, что твой сын Павел муштрует одетые в прусскую форму полки в своей резиденции в Гатчине. Он планирует государственный переворот. Каждый твой ход в этой опасной игре заставляет меня думать, что ты стремишься найти шахматы вовсе не из бескорыстных побуждений, что тебе они нужны ради власти. Откуда мне знать, что ты не предашь меня, как предала уже многих? Да, возможно, ты и вправду на моей стороне. Долгое время я верила, что это так. Но что произойдет, если мы доставим шахматы сюда? Даже твоя власть, дорогая Софи, не сможет защитить их после твоей смерти. Меня бросает в трепет при мысли, каким образом может твой сын использовать эти фигуры! - Тебе нет нужды бояться Павла! - фыркнула царица, заметив, что аббатиса угрожает ее королю. - Его власть никогда не выйдет за пределы муштры ничтожных полков, которые он разодевает в эту дурацкую форму. После моей смерти царем станет мой внук Александр, Я научила его всему, он будет следовать моим заветам,.. В этот момент аббатиса прижала к губам палец и показала на шпалеру, занавешивавшую дверь. Царица проследила за ее жестом и стремительно поднялась со стула. Обе женщины внимательно рассматривали шпалеру, аббатиса меж тем подхватила беседу. - О, какой интересный ход! - говорила она. - Такой наделает хлопот... Царица властной походкой направилась к стене и резким движением отдернула тяжелую ткань. За шпалерой оказался : великий князь Павел. Он вспыхнул от смущения, неуверенно взглянул на мать и потупился. - Матушка, я как раз шел... хотел нанести вам визит...- начал он, не в силах поднять на Екатерину глаза. - Я имею в виду, ваше величество, я был... пришел навестить настоятельницу... Он нервно теребил пуговицы на мундире. - Вижу, быстротой ума ты весь в отца пошел, - фыркнула царица. - Подумать только, и это я выносила тебя в своей утробе - наследника трона,