деле. Единственные слова, которые я мог повторять снова и снова, были: "Но, Клара..." Она поцеловала меня и оттолкнула от себя. "Боб, - сказала она, - не торопись. У нас впереди много времени". Глава 27 Скажи мне, Зигфрид, - говорю я, - насколько я нервный. На этот раз он принял голографическое изображение Зигмунда Фрейда, свирепый взгляд венца, ничуть не gemutlith (добродушный, нем. - Прим, перев.). Но голос его - все тот же мягкий печальный баритон: "Если вы спрашиваете, о чем свидетельствуют мои сенсоры, Боб, то да, вы весьма возбуждены". - Я так и думал, - говорю я, подпрыгивая на матраце. - Можете мне сказать почему? - Нет. - Вся неделя была такой: прекрасный секс с Дорин и С.Я., а потом поток слез в душе, фантастические выигрыши, и игра на турнире в бридж, и абсолютное отчаяние на пути домой. Я чувствую себя флюгером. "Я чувствую себя флюгером, - кричу я. - Ты вытащил что-то такое, с чем я не могу справиться". - Мне кажется, вы недооцениваете своей способности справиться с болью, - заверяет он меня. - Будь ты проклят, Зигфрид! Что ты знаешь о человеческих способностях? Он почти вздыхает. "Мы снова за то же. Боб?" - Да, черт возьми! - Странно, теперь я меньше нервничаю; я снова втянул его в спор, и опасность отступила. - Правда, Боб, я машина. Но я машина, созданная, чтобы понимать, что такое человек, и поверьте мне, Боб, я хорошо сделан. - Сделан! Зигфрид, - говорю я рассудительно, - ты не человек. Ты можешь знать, но не можешь чувствовать. Ты себе не представляешь, каково это принимать человеческие решения и нести груз человеческих эмоций. Ты не представляешь, каково это связывать друга, чтобы не дать ему совершить самоубийство. Каково, когда умирает тот, кого ты любишь. Знать, что это твоя вина. Испугаться до потери рассудка. - Я все это знаю, Боб, - мягко отвечает он. - Правда, знаю. И хочу выяснить, почему вы испытываете такие бурные чувства. Не поможете ли вы мне? - Нет! - Но ваше возбуждение, Боб, доказывает, что мы приближаемся к основной боли... - Убери свое проклятое сверло с моего нерва! - Но эта аналогия ни на секунду не сбивает его: его цепи сегодня хорошо настроены. - Я не ваш дантист, Боб, я ваш аналитик, и я говорю вам... - Перестань! - Я знаю, что должен увести его от того места, где боль. С того первого дня я не пользовался формулой С.Я., но теперь хочу снова воспользоваться ею. Я произношу слова и превращаю его из тигра в котенка: он ложится на спину и позволяет мне чесать ему брюшко, и я приказываю ему воспроизвести отрывки его сеансов с привлекательными и очень изворотливыми женщинами. И остальная часть часа проводится у замочной скважины. И я в очередной раз благополучно покидаю его кабинет. Или почти благополучно. Глава 28 Из нор, в которых спрятались хичи, из звездных пещер, сквозь туннели, которые они прорубили, залечивая нанесенные ими шрамы... Боже, как в лагере бойскаутов: мы пели и резвились все девятнадцать дней после поворотного пункта. Никогда в жизни я себя лучше не чувствовал. Частично это было освобождение от страха: когда достигаешь поворотного пункта, начинаешь легче дышать, так всегда бывает. Частично потому, что первая часть пути оказалась тяжелой. Мечников и два его любовника большую часть времени уединялись, оставляя меня с Сузи, которая проявляла ко мне гораздо меньше интереса, чем за одну ночь недели, проведенной на Вратах. Но, главным образом, для меня это объяснялось тем, что я становился все ближе и ближе к Кларе. Дэнни А, помогал мне с расчетами: он преподавал на курсах на Вратах, и, возможно, он ошибался, но лучшего источника у меня не было, поэтому я верил ему на слово; он рассчитал, что после поворотного пункта мы должны пройти еще около трехсот световых лет - предположение, разумеется, но достаточно близкое. Первый корабль, на котором находилась Клара, на пути к поворотному пункту все дальше и дальше уходил от нас: в этом пункте мы делали около десяти световых лет в сутки (так утверждал Дэнни). Пятиместник Клары вылетел на тридцать секунд раньше нас, так что все сводилось к простой арифметике; примерно один световой день. 3 на 10 в десятой степени сантиметров на 60 секунд на 60 минут на 24 часа... на поворотном пункте Клара опережала нас на добрых семнадцать с половиной миллиардов километров. Казалось, это очень далеко, да так оно и было. Но после поворотного пункта мы с каждым днем становились все ближе, следуя за ней по тому же отверстию в пространстве, которое просверлили для нас хичи. Где проходил мой корабль, ее уже прошел. Я чувствовал, что мы их догоняем: иногда мне казалось, что я ощущаю ее запах. Когда я сказал что-то подобное Дэнни А., он странно посмотрел на меня. "Ты представляешь себе, что такое семнадцать с половиной миллиардов километров? Целую солнечную систему можно поместить между нами и ими. Почти точно: большая полуось орбиты Плутона - 39 с небольшим астрономических единиц". Я рассмеялся, чуть смущенный. "Это просто фантазия". - Тогда поспи, - ответил он, - и пусть тебе приснится сон об этом. - Он знал, что я испытываю к Кларе; весь корабль знал, даже Мечников, даже Сузи, и, может, это тоже фантазия, но мне казалось, что все желают нам добра. Мы все друг другу желали добра и строили сложные планы, как собираемся использовать свои премии. У меня и Клары, по миллиону у каждого, получалось очень неплохо. Может, недостаточно для Полной медицины, но много еще всякого хорошего. По крайней мере Большая медицина, что означало по-настоящему хорошее здоровье, если не произойдет чего-нибудь чрезвычайного, на тридцать-сорок лет. А на оставшееся можно хорошо прожить: путешествия, дети! Отличный дом в приличном районе... минутку, останавливал я себя, дом в каком месте? Не на пищевых шахтах. Может быть, вообще не на Земле. Захочет ли Клара вернуться на Венеру? Но я не мог себе представить, что веду жизнь туннельной крысы. И не мог также представить себе Клару в Далласе или Нью-Йорке. Конечно, думал я, желания далеко опережают реальность. Если мы действительно что-нибудь найдем, несчастный миллион на человека будет только началом. Тогда у нас будут любые дома, какие пожелаем, и в любом месте; и Полная медицина, и трансплантанты, которые сохранят нам молодость, и здоровье, и красоту, и сексуальную мощь, и... | ОБЪЯВЛЕНИЯ | | Интересующиеся клавесином. Групповой секс. | Ищем старателей аналогичных взглядов для создания | экипажа. Джерриман, 78-109. | | Туннельная торговля. Продаются голодиски, | одежда, сексуальные приспособления, книги, все, | что угодно. Уровень Бейб, туннель двенадцать, | спросить Де'Витторио, 11-00 часов до полной | распродажи. - Тебе действительно пора уснуть, - сказал с соседнего гамака Дэнни А. - Ты сильно бьешься в гамаке, это предупреждение. Но мне не хотелось спать. Я был голоден, и не было причины, почему бы не поесть. Девятнадцать дней мы придерживались строгой дисциплины в еде: так всегда поступают в первой части пути. Но как только достигнут поворотный пункт, вы знаете, сколько можно съесть за оставшуюся часть пути: вот почему некоторые старатели возвращаются растолстевшими. Я выбрался из шлюпки, где лежали Сузи и оба Дэнни, и тут понял, почему хочу есть. Дэйн Мечников готовил жаркое. - На двоих хватит? Он задумчиво посмотрел на меня. "Вероятно. - Открыл плотно пригнанную крышку, заглянул внутрь, добавил воды и сказал: - Еще десять минут. Я вначале собирался выпить". Я принял приглашение, и мы передавали друг другу фляжку вина. Пока он помешивал жаркое, добавляя соли, я произвел за него наблюдения звезд. Мы были так близко к максимальной скорости, что на экране не было ничего похожего на созвездия или даже на звезды: но мне все это казалось приветливым и правильным. Всем нам казалось. Я никогда не видел Дэйна таким веселым и спокойным. "Я все думаю, - сказал он. - Миллиона достаточно. После этого я вернусь в Сиракузы, к своей докторантуре, потом подыщу работу. Должны быть школы, которым потребуется поэт и преподаватель литературы, побывавший в семи вылетах. Мне будут кое-что платить, а эти деньги будут мне служить всю жизнь". Я по-настоящему расслышал среди всего этого только одно слово, и оно меня очень удивило. "Поэт?" Он улыбнулся. "Ты не знал? Так я попал на Врата: дорогу оплатил Фонд Гугенхейма". Он снял кастрюлю с плиты, разложил жаркое на две тарелки, и мы поели. И это тот самый человек, который два дня назад злобно кричал целый час на двух Дэнни, а мы с Сузи, сердитые и изолированные, лежали в шлюпке и прислушивались. Это все поворотный пункт. Теперь мы свободны; в полете припасы у нас не кончатся, и нам не нужно беспокоиться из-за находок, потому что премия нам гарантирована. Я спросил его о его поэзии. Он не стал читать, но обещал показать стихи, которые отправлял в фонд Гугенхейма. Когда вернемся на Врата. Когда мы кончили есть, вытерли тарелки и кастрюлю и убрали их, Дэйн взглянул на часы. "Слишком рано будить остальных, - сказал он, - а делать совершенно нечего". Он посмотрел на меня, улыбаясь. Настоящая улыбка, не усмешка. Я придвинулся к нему и сидел в тепле и приветливости его объятий. | ОТНОСИТЕЛЬНО ПЬЕЗОЭЛЕКТРИЧЕСТВА | | Профессор Хеграмет. Единственное, что мы | установили относительно кровавых алмазов, это то, | что у них поразительная способность к | пьезоэлектричеству. Кто-нибудь знает, что это | означает? | В. Они расширяются и сокращаются, когда по ним | пропускают ток? | Профессор Хеграмет. Да. И наоборот. Сожмите | их, и они произведут электрический ток. Очень | быстро, если нужно. Это основа пьезофонов и | пьезовидения. Пятидесятимиллиардная | промышленность. | В. А кто получает проценты от всего этого? | Профессор Хеграмет. Знаете, я так и думал, что | кто-нибудь спросит об этом. Кровавые алмазы | найдены очень давно, в туннелях хичи на Венере. | Задолго до Врат. Лаборатории Белла установили, как | их использовать. На самом деле используют нечто | другое - изобретенное ими синтетическое вещество. | Создана обширная коммуникационная сеть, и Белл не | должна платить никому, только себе. | В. Хичи тоже использовали их для этого? | Профессор Хеграмет. Мое личное мнение, что, | вероятно, да, но я не знаю, каким образом. Вы | подумайте, если они их оставили повсюду, то должны | были бы оставить и приемники и передатчики. Но | если они их и оставили, я об этом не знаю. И девятнадцать дней пролетели, как час, и часы сказали нам, что мы почти прибыли. Мы все не спали, теснились в капсуле, оживленные, как дети на Рождество, которые ждут игрушек. Это был самый мой счастливый рейс и, может, вообще один из самых счастливых. "Знаете, - задумчиво сказал Дэнни Р., - мне почти жаль, что мы прилетаем". А Сузи, которая едва начала понимать наш английский, сказала: - Sim, ja sei, - и затем: - Мне тоже. - Она сжала мою руку, а я ее: но на самом деле я думал о Кларе. Мы несколько раз пробовали связаться по радио, но в отверстиях в пространстве, которые проделывают корабли хичи, радио не работает. Зато уж когда мы вынырнем в обычное пространство, я смогу поговорить с ней! Мне было все равно, что остальные смогут услышать. Я знал, что хочу ей сказать. Я даже знал, что она ответит. В этом не могло быть сомнения: на их корабле та же эйфория, что на нашем, и по той же причине, а со всей этой любовью и радостью в ответе не было сомнения. - Мы останавливаемся! - закричал Дэнни Р. - Чувствуете? - Да! - подтвердил Мечников, подпрыгивая на маленьких колебаниях псевдогравитации, которые означали, что мы в нормальном пространстве. Был и еще один признак: золотая спираль в центре каюты начала светиться все ярче с каждым мгновением. - Мне кажется, у нас получилось, - сказал Дэнни Р., сияя от радости, и я был так же счастлив, как и он. - Начну сферическое сканирование, - сказал я, уверенный, что знаю, что нужно делать. Сузи открыла люк шлюпки: они с Дэнни А, должны были наблюдать за звездами. Но Дэнни А, не присоединился к ней. Он смотрел на экран. Я тоже посмотрел туда. Корабль повернулся, и я увидел звезды. Выглядели они нормально: ничего в них не было особенного, разве что они немного расплывались почему-то. Я споткнулся и чуть не упал. Вращение корабля не было ровным, как должно быть. | ДОПОЛНЕНИЕ К НАВИГАЦИОННОМУ РУКОВОДСТВУ 104 | | Пожалуйста, добавьте в ваше Навигационное | руководство следующее дополнение: | | Курсовой набор, в котором содержатся линии и | цвета, указываемые на прилагаемой схеме, как будто | имеют определенное отношение к количеству топлива | или другой энергии, необходимой для движения | корабля. | | Все старатели предупреждаются, что три яркие | оранжевые линии (схема два) как будто обозначают | почти полное отсутствие горючего. Ни один корабль, | в наборе которого были такие линии, не вернулся, | даже из уже проверенных маршрутов. - Радио, - сказал Дэнни, и Мечников, нахмурившись, посмотрел на вспыхнувшую лампу. - Включите его! - закричал я. Может, будет говорить Клара. Мечников, по-прежнему хмурясь, потянулся к включателю, и тут я заметил, что спираль светится необыкновенно ярко. Я такого не видел, она как будто была очень раскалена. Но от нее не исходило никакого жара, только золотой цвет, перемежавшийся белыми полосами. - Странно, - сказал я, показывая. Не думаю, чтобы кто-нибудь слышал меня: из радио доносились статические разряды, в замкнутой капсуле они звучали очень громко. Мечников схватил ручку настройки и усиления громкости. Сквозь шум я услышал голос. Вначале я его не узнал. Это был Дэнни А. "Чувствуете? - кричал он. - Это волны гравитации. Мы в беде. Прекратите сканирование!" Я машинально прекратил его. Но к этому времени корабельный экран повернулся, и на нем появилось нечто - не звезда и не галактика. Тускло светящаяся масса бледно-синего цвета, вся в пятнах, огромная и устрашающая. При первом же взгляде я понял, что это не солнце. Солнце не может быть таким синим и тусклым. Глаза болели при взгляде на него, но не из-за яркости. Болело внутри глаз, в зрительном нерве. Боль была в самом мозгу. Мечников выключил радио, и в наступившей тишине я услышал, как Дэнни А, набожно говорит: "Боже! Мы пропали. Это черная дыра". Глава 29 С вашего разрешения, Боб, - говорит Зигфрид, - я хотел бы обсудить кое-что с вами, прежде чем вы переведете меня на пассивный режим. Я настораживаюсь: сукин сын читает мои мысли. "Я замечаю, - немедленно говорит он, - что вы испытываете какое-то опасение. Вот его-то я и хотел бы исследовать". Невероятно. Я как будто хочу пощадить его чувства. Иногда я забываю, что он машина. "Я не знал, что ты чувствуешь это", - извиняюсь я. - Конечно, чувствую, Боб. Когда вы даете мне соответствующую команду, я повинуюсь ей, но ничто не мешает мне записывать и интерпретировать данные. Я полагаю, такой команды в вашем распоряжении нет. - Ты правильно полагаешь, Зигфрид. - Нет никаких причин, почему бы вам не познакомиться с накопленной информацией. Я не пытался вмешиваться до настоящего времени... - А ты мог? - Да, у меня есть возможность обратиться за соответствующей командой к своим руководителям. Но я этого не сделал. - Почему? - Старый мешок болтов продолжает удивлять меня. Это нечто новое. - Как я уже сказал, для этого не было причины. Но вы явно стараетесь оттянуть столкновение, и я хотел бы сказать, что думаю об этом столкновении. Чтобы вы сами могли принять решение. - О, дьявол! - Я отбрасываю ремни и сажусь. - Не возражаешь, если я закурю? - Я знаю, каким будет ответ, но он опять меня удивляет. - В данных обстоятельствах - нет. Если вам нужно средство, чтобы уменьшить напряжение, я согласен. Я даже подумывал об использовании легкого транквилизатора, если захотите. - Боже! - говорю я восхищенно и закуриваю... и мне приходится удерживать себя, чтобы не предложить ему сигарету! - Ладно, давай. Зигфрид встает, разминает ноги и переходит к более удобному креслу. Я не знал, что он может это делать. "Я стараюсь успокоить вас. Боб - говорит он, - как вы, несомненно, заметили. Вначале позвольте сказать вам кое-что о моих способностях - и ваших, - о чем, мне кажется, вы не знаете. Я могу предоставить информацию о любых клиентах. То есть вы не ограничены только теми, у кого был доступ лишь к этому терминалу". - Не думаю, что понял, - говорю я, когда он замолкает. - Мне кажется, вы поняли. Или поймете. Но самый важный вопрос, какое воспоминание вы пытаетесь подавить. Я считаю необходимым, чтобы вы его разблокировали. Я подумывал предложить вам легкий гипноз, или транквилизатор, или даже приглашение на сеанс человека-психоаналитика, и все это в вашем распоряжении, если захотите. Но я заметил, что вы чувствуете себя относительно комфортабельно в обсуждении того, что вы считаете объективной реальностью, в отличии от вашей придуманной реальности. Так что я хотел бы обсудить в этих терминах один эпизод из вашего прошлого. Я старательно стряхиваю пепел с кончика сигареты. Он прав: пока разговор идет абстрактный и безличностный, я могу говорить о чем угодно. "Какой эпизод, Зигфрид?" - Ваш последний полет с Врат, Боб. Позвольте освежить вашу память... | ОТНОСИТЕЛЬНО ПИТАНИЯ | | В. Что ели хичи? | Профессор Хеграмет. То же, что и мы, вероятно. | Я думаю, они были всеядными, ели все, что | попадалось. Мы вообще-то ничего не знаем об их | диете, если не считать сведений о полетах к | оболочкам. | В. Полеты к оболочкам? | Профессор Хеграмет. Зафиксированы по крайней | мере четыре курса, которые вели не к другим | звездам, а пролегали в окрестностях Солнечной | системы. В районе кометных оболочек, примерно в | половине светового года. Эти полеты были признаны | бесполезными, но я так не считаю. Я предлагал | комиссии присудить за них научные премии. Три | полета завершились в метеоритных роях. Четвертый - | в районе кометы, все в ста астрономических | единицах от Солнца. Метеоритные рои - это обычно | остатки старых комет. | В. Вы хотите сказать, что хичи питались кометами? | Профессор Хеграмет. Они ели то, из чего | сделаны кометы. Вы знаете, из чего они состоят? | Углерод, кислород, азот, водород - те же самые | элементы, что вы едите за завтраком. Я считаю, они | использовали кометы как источник для производства | пищи. Я считаю, что рано или поздно в районе комет | будет обнаружена пищевая фабрика хичи, и тогда, | может быть, никто больше не умрет с голоду. - Боже, Зигфрид!. - Я знаю, вам кажется, вы все прекрасно помните, - говорит он, правильно интерпретируя мое восклицания, - и в этом смысле я не считаю, что ваша память нуждается в стимулировании. Но в этом эпизоде интересно то, что вы тщательно скрываете все сферы ваших личных затруднений. Ваш ужас. Ваши гомосексуальные склонности... - Эй! - ... которые не являются ведущей тенденцией вашей сексуальности, Боб, но из-за которых вы тревожились больше, чем они заслуживают. Ваши чувства к матери. Огромное ощущение вины, которую вы чувствуете за собой. И прежде всего - женщина, Джель-Клара Мойнлин. Все это снова и снова повторяется в ваших снах, Боб, хотя вы не всегда можете это распознать. И все это присутствует в этом одном эпизоде. Я гашу сигарету и осознаю, что курю одновременно две. "Не понимаю, при чем тут моя мать", - говорю я наконец. - Правда? - Голограмма, которую я называю Зигфрид фон Психоанализ, поворачивается к углу комнаты. - Позвольте показать вам изображение. - Он поднимает руку - чистый театр, да и только, - и в углу появляется женская фигура. Видно не очень ясно, но женщина молода, стройна. Она сдерживает кашель. - Не очень похоже на мою мать, - возражаю я. - Нет? - Ну, - великодушно говорю я, - вероятно, лучше ты не можешь. Я хочу сказать, что у тебя нет данных, кроме моего нечеткого описания. - Это изображение, - мягко говорит Зигфрид, - составлено на основе вашего описания девушки Сузи Эрейра. Я зажигаю новую сигарету с некоторым трудом, потому что руки у меня трясутся. "Ну и ну! - говорю я с искренним восхищением. - Снимаю перед тобой шляпу, Зигфрид. Конечно, - говорю я, испытывая легкое раздражение, - Сузи была, о Боже, всего лишь ребенком. И теперь я вижу, что некоторое сходство есть. Но возраст не тот". - Боб, - спрашивает Зигфрид, - сколько лет было вашей матери, когда вы были маленьким? - Она была очень молодой. - Немного погодя я добавляю: - Кстати, выглядела она гораздо моложе своего возраста. Зигфрид дает мне возможность посмотреть еще немного, затем снова взмахивает рукой, и фигура исчезает, а вместо нее внезапно появляется изображение двух пятиместников, соединенных шлюпками: они висят в пространстве, а за ними... за ними... - О, Боже, Зигфрид! - говорю я. Он ждет. Что касается меня, то он может ждать вечно; я просто не знаю, что сказать. Мне не больно, но я парализован. Я ничего не могу сказать и не могу двинуться. - Это, - начинает он негромко и очень мягко, - реконструкция двух кораблей вашей экспедиции в непосредственной близости от объекта НН в созвездии Стрельца. Это черная дыра или, более точно, сингулярность в состоянии чрезвычайно быстрого вращения. - Я знаю, что это такое, Зигфрид. - Да. Знаете. Из-за этого вращения относительная скорость того, что называется порогом событий сферы разрывности Шварцшильда превышает скорость света, и потому объект не является на самом деле черным: его можно видеть в так называемом излучении Черенкова. Именно поэтому, а также из-за необходимости изучить другие аспекты сингулярности, ваша экспедиция и получила гарантированную премию в десять миллионов долларов, которые, вдобавок к различным дополнительным выплатам, и составляют основу вашего теперешнего состояния. - И это я знаю, Зигфрид. Пауза. - Не скажете ли, что еще вы об этом знаете, Боб? Пауза. - Не знаю, смогу ли я, Зигфрид. Снова пауза. Он даже не побуждает меня попробовать. Он знает, что ему этого не нужно. Я сам хочу попробовать и начинаю подражать его манерам. Есть тут что-то такое, о чем я не могу говорить, что-то пугающее меня до мозга костей: но, помимо этого главного ужаса, есть нечто, о чем я могу говорить, и это нечто - объективная реальность. - Не знаю, хорошо ли ты разбираешься в сингулярностях, Зигфрид. - Может, вы будете просто говорить, как будто я знаю, Боб. Я откладываю сигарету и зажигаю новую. - Ну, - начинаю я, - ты знаешь, и я знаю, что если бы ты действительно хотел знать, то где-то в банках информации есть все сведения о сингулярностях, и там информации больше и она гораздо точнее, чем у меня... Дело в том, что черные дыры - это ловушки. Они искривляют свет. Они искривляют время. Если попадешь туда, вырваться невозможно. Только... только... Немного погодя Зигфрид говорит: "Если хотите поплакать, плачьте, Боб". Поэтому я вдруг осознаю, что это и делаю. - Боже! - говорю я и прочищаю нос в одну из тряпок, которые он заботливо держит у матраца. Он ждет. - Только я выбрался, - говорю я. И тут Зигфрид делает то, чего я никак от него не ожидал: он шутит. "Это, - говорит он, - совершенно очевидно, потому что вы здесь". - Я чрезвычайно устал, Зигфрид, - говорю я. - Да, я знаю, Боб. - Я бы хотел выпить. Щелк. "Только что за вами открылся шкаф, - говорит Зигфрид. - В нем очень хорошее шерри. К сожалению, вынужден сказать, что оно сделано не из винограда; служба здоровья не позволяет такую роскошь. Но не думаю, чтобы вы почувствовали, что оно сделано из природного газа. Да, и к нему добавлено немного ТГК (тетрагидроканнабинол, лекарственное средство, которое готовят из марихуаны. - Прим, перев.) для успокоения нервов". - Святый Боже! - говорю я, уже исчерпав всю свою способность удивляться. Шерри, как он и сказал, очень хорошее, и я чувствую распространяющуюся внутри теплоту. - Ну, хорошо, - говорю я, поставив стакан. - Ладно. Когда я вернулся на Врата, экспедицию уже объявили погибшей. Прошел почти год сверх срока. Ведь мы были почти внутри горизонта событий. Ты разбираешься в растяжении времени?.. Ну, неважно, - говорю я, прежде чем он может ответить, - вопрос риторический. Хочу сказать, что произошло то, что называется растяжением времени. Вблизи сингулярности происходит временной парадокс. По нашим часам прошло 15 минут, а по часам Врат... или любым другим часам в нерелятивистской вселенной - почти год. И... Я наливаю себе еще, потом храбро продолжаю: - И если бы мы приблизились еще, то двигались бы все медленней и медленней. Медленней, и медленней, и медленней. Чуть ближе, и пятнадцать минут растягиваются на десятилетие. Еще чуть ближе - и на целое столетие. Мы были близко. Мы были почти в западне, все мы. Но я выбрался. Я вспоминаю кое-что и смотрю на часы. "Говоря о времени. Я уже на пять минут превысил свое время". - У меня сейчас нет других сеансов, Боб. Я смотрю на него. "Что?" Мягко: "Я очистил свое расписание перед встречей с вами, Боб". Я не говорю снова "Святый Боже", но, несомненно, думаю. "Я чувствую себя прижатым к стене, Зигфрид!" - сердито говорю я. - Я не заставляю вас оставаться дольше. Боб. Я просто говорю, что у вас есть выбор. Я обдумываю это некоторое время. - Для компьютера ты поразительно умен, Зигфрид, - говорю я. - Ну, ладно. Видишь ли, если нас рассматривать как одно целое, мы не могли вырваться. Наши корабли были пойманы, они зашли далеко за пункт возможного возвращения, и у нас всех просто не было выхода. Но старина Дэнни А., он умный парень. И он все знал о лазейках в законах. Как одно целое, мы были обречены. - Но мы же не были единым целым! Мы были двумя кораблями! И если бы могли каким-то образом передать ускорение от одной части другой - толкнуть одну часть глубже в колодец и одновременно другую часть толкнуть наружу - вот эта часть целого могла освободиться! Долгая пауза. - Почему бы вам не выпить еще, Боб? - утешающе говорит Зигфрид. - После того, как перестанете плакать. Глава 30 Страх! Я ощутил такой ужас, что больше ничего не мог чувствовать: чувства мои были перенасыщены страхом: не знаю, кричал ли я, но я делал то, что говорил Дэнни А. Мы состыковали корабли и закрепили их, шлюпка к шлюпке, и стали заталкивать оборудование, инструменты, одежду - все, что движется, в первый корабль, чтобы освободить место для десяти человек во втором. Из рук в руки, вперед и назад, мы перебрасывали грузы. Почки Дэйна Мечникова должны были прийти в ужасное состояние: он в шлюпке настраивал приборы так, чтобы за раз вытолкнуть все запасы водородно-кислородной смеси. Переживем ли мы это? Мы не знали. Оба пятиместника бронированы, и мы не думали, что можно повредить корпуса из металла хичи. Но содержимое корпусов - это мы, все десятеро, мы будем в том корабле, который должен вырваться. И, может быть, вырвется только желе из наших тел. У нас были только минуты, совсем немного. Я не менее двадцати раз за эти десять минут проходил мимо Клары, и только в первый раз мы поцеловались. Вернее, наши губы почти соединились. | Дорогой Голос Врат. | В среду на прошлой неделе я как раз шел из | супермаркета, где получал продукты по своим | карточкам, к стоянке шаттла, чтобы вернуться к | себе домой, когда увидел неземной зеленый свет. | Поблизости приземлился необычный космический | корабль. Вышли четыре прекрасных, но очень худых | молодых женщины в прозрачных одеяниях и | парализовали меня какими-то лучами. Девятнадцать | часов я находился на их корабле в качестве | пленника. За это время я подвергся различным | неприличным действиям сексуального характера; | чувство собственного достоинства не позволяет мне | разглашать их природу. Предводительница этих | женщин, которую зовут Мойра Глоу-Фаун, заявила, | что, подобно нам, им не удалось полностью | справиться со своим животным происхождением. Я | принял их извинения и согласился доставить на | Землю четыре сообщения. Сообщения первое и | четвертое я не могу разглашать до определенного | времени. Сообщение второе частного характера и | предназначено моему менеджеру, под началом | которого я работаю. Сообщение третье для вас, на | Вратах, и состоит оно из трех частей. 1. Больше не | должно быть курения. 2. Не должно быть больше | совместного обучения девочек и мальчиков, по | крайней мере до второго курса колледжа. 3. Вы | должны немедленно прекратить все космические | исследования. За нами наблюдают. | Гарри Хеллисон | Питсбург | Не каждый из нас вернется домой - | Нас плющит и жжет, и рвет на куски. | Но тот кто вернулся с добычей - герой. | А тот кто пустой - хоть вой от тоски. | Но тот и другой уходят опять | Хоть страх его сердце сжимает в кулак | О хичи, скажите как нам узнать | Где ваше богатство, где вы, а где мрак... | О хичи... Я помню ее запах. Однажды запах мускусного масла стал так силен, что я поднял голову, но тут же забыл об этом. И все время то на одном экране, то на другом висел снаружи этот огромный зловещий широкий синий шар: фазовые эффекты образовывали тени на его поверхности: страшные волны его тяготения все время сотрясали наши внутренности. Дэнни А, находился в первом корабле, следя за временем и выталкивая в шлюпку мешки и свертки. Они проходили в люк шлюпки, оттуда в другую шлюпку, потом снова в люк и в капсулу второго корабля, где я принимал их и заталкивал во все углы, чтобы вошло побольше. "Пять минут!" - крикнул он. Потом: "Четыре минуты!". Потом: "Три минуты, откройте эту проклятую крышку! И наконец: "Все! Эй, вы все! Бросайте, что делаете, и бегите сюда". И мы так и поступили. Все, кроме меня. Я слышал крики остальных, они меня звали; но я упал, наша шлюпка была загромождена, и я не мог подобраться к люку. Я пытался убрать с дороги какой-то проклятый тюк, а Клара по радио кричала: "Боб, Боб, ради Бога, иди сюда!" И я знал, что уже поздно, захлопнул люк и прыгнул вниз. Последнее, что я слышал, был голос Дэнни А.: "Нет! Нет! Погоди..." Погоди... Очень, очень долго. Глава 31 Немного погодя - не знаю, сколько времени прошло, - я поднимаю голову и говорю: "Прости, Зигфрид". - За что, Боб? - За плач. - Я физически истощен. Как будто меня десять миль прогоняли сквозь строй, а сумасшедшие чокто (одно из племен североамериканских индейцев. - Прим, перев.) колотили меня своими дубинками. - Вы себя лучше чувствуете, Боб? - Лучше? - Я удивляюсь этому глупому вопросу, потом начинаю думать, и, странно, мне действительно лучше. - Да. Кажется. Не то, что называется хорошо. Но лучше. - Отдохните немного, Боб. Мне это замечание кажется глупым, и я ему говорю об этом. У меня осталось столько энергии, как у сдохшей неделю назад медузы, и мне ничего не остается, как отдыхать. Но я чувствую себя лучше. "Я чувствую, - говорю я, - будто наконец позволил себе ощутить свою вину". - И пережили это. Я обдумываю его слова. "Кажется, да", - говорю я. - Обсудим вопрос о вине, Боб. Почему вина? - Потому что я отбросил девять человек, чтобы спастись самому, идиот. - Вас кто-нибудь обвинял в этом? Кроме вас самого? - Обвинял? - Я снова прочищаю нос, думая. - Нет. А зачем? Вернувшись назад, я стал чем-то вроде героя. - Я думаю о Шики, таком по-матерински добром, о Френси Эрейра, который обнимал меня, позволяя выплакаться, несмотря на то что я убил его двоюродную сестру. - Но их там не было. Они не видели, как я прочистил баки, чтобы выбраться. - Вы прочистили баки? - О, дьявол, Зигфрид, - говорю я, - не знаю. Я собирался. Я протянул руку к кнопке. - Как вы думаете, мог ли корабль, который вы планировали покинуть, очистить соединенные баки шлюпок? - А почему бы и нет? Не знаю. Во всяком случае, - говорю я, - ты не сможешь придумать оправдания, о котором я бы уже не подумал. Я знаю, что, может быть, Клара и Дэйн нажали свою кнопку раньше меня. Но я протянул к своей руку! - И как вы думаете, какой корабль при этом должен был освободиться? - Их. Мой, - поправляюсь я. - Не знаю. Зигфрид серьезно говорит: "В сущности, вы поступили очень разумно. Вы знали, что все выжить не могут. Для этого не было времени. Единственный выбор заключался в том, умрут ли все или только некоторые. Вы решили, что лучше пусть выживут некоторые. - Вздор! Я убийца! Пауза, цепи Зигфрида обрабатывают мои слова. "Боб, - осторожно говорит он, - мне кажется, вы себе противоречите. Разве вы не сказали, что они все еще живы в этой разрывности?" - Да, они живы! Время для них остановилось! - Тогда как же вы можете быть убийцей? - Что? Он повторяет: "Как вы можете быть убийцей, если никто не умер?" ... - не знаю, - говорю я, - но, честно, Зигфрид, я больше не хочу об этом говорить сегодня. - Вы и не должны, Боб. Не знаю, представляете ли вы, чего достигли за последние два с половиной часа? Я горжусь вами! | СПРАВКА О СЧЕТЕ | Робинетту Броудхеду. | | 1. Признано, что установление вами нового | курса на Врата-Два привело к экономии около ста | дней на каждый полет к этой цели. | 2. Решением комиссии вам присуждается один | процент доходов от всех открытий, сделанных | экипажами, воспользовавшимися вашим курсом. | Авансом вам начисляется 10000 долларов. | 3. Решением комиссии половина этих доходов у | вас вычитается в качестве штрафа за поврежденный | корабль. | 4. На вашем счету имеется: проценты от | открытий (решение комиссии А-135-7) с учетом | вычетов (решение комиссии А-135-8) 5000 долларов | На вашем счету всего 6192 доллара И странно, нелепо, но я верю, что все его чипы, голограммы, цепи хичи - все это мною гордится, и мне приятно в это верить. - Вы можете уйти в любое время, - говорит он, вставая и очень жизнеподобно отходя к креслу. Он даже улыбается мне. - Но я хотел бы показать вам кое-что. Мои защитные механизмы сносились до предела. Я только спрашиваю: "Что именно, Зигфрид?" - Другую нашу возможность, о которой я упоминал, Боб, - говорит он, - но которую мы никогда не использовали. Я хотел бы показать вам другого пациента, из прошлого. - Другого пациента? Он мягко говорит: "Посмотрите в угол, Боб". Я смотрю... ... там стоит она. - Клара! - И как только я ее вижу, я тут же понимаю, откуда ее взял Зигфрид: у машины, с которой Клара консультировалась на Вратах. Она висит, положив руку на стойку, ноги ее легко шевелятся в воздухе, она оживленно говорит: широкие черные брови нахмурены, она улыбается, все ее лицо улыбается, потом расслабляется. - Если хотите, можете услышать, что она говорит, Боб. - А я хочу? - Необязательно. Но бояться здесь нечего. Она любила вас, Боб, любила, как умела. Как и вы ее. Я долго смотрю, потом говорю: "Убери ее, Зигфрид". В восстановительной комнате я чуть не засыпаю на мгновение. Никогда я не чувствовал себя так спокойно. Я умываюсь, выкуриваю еще одну сигарету и выхожу на яркий рассеянный дневной свет под Пузырем, и все кажется хорошим и дружеским. С любовью и нежностью я думаю о Кларе, в глубине сердца я прощаюсь с ней. Потом вспоминаю о С.Я., с которой у меня сегодня свидание. Я еще не опоздал на него. Но она подождет. Она хороший товарищ, почти как Клара. Клара. Я останавливаюсь посреди аллеи, и люди натыкаются на меня. Маленькая старушка в коротких шортах спрашивает: "Что-нибудь случилось?" Я смотрю на нее и не отвечаю, потом поворачиваюсь и возвращаюсь в кабинет Зигфрида. | СПРАВКА О СЧЕТЕ | Робинетту Броудхеду: | | На ваш счет переведены следующие суммы: | | - гарантированная премия за полет 88-90А (вся | сумма делится на выживших) $ 10000000 | - научная премия, присужденная комиссией - $ | 8500000 | Всего - $ 18500000 | Всего на счету - $ 18506036 Там никого нет, даже голограммы. Я кричу: "Зигфрид! Где ты?" Никого. Никто не отвечает. Я впервые нахожусь в кабинете без него. Вижу, что здесь реально, а что голограммы. Реального мало. Металлические стены, выступы проекторов. Матрац - реальный; шкаф с выпивкой - реальный; несколько других предметов мебели, которых можно коснуться, которыми можно пользоваться. Но Зигфрида нет. Нет даже стула, на котором он обычно сидит. "Зигфрид!" Я продолжаю кричать, сердце мое бьется в горле, в голове все вертится. "Зигфрид!" - кричу я, и тут возникает что-то вроде дымки, потом вспышка, и вот он, в костюме Зигмунда Фрейда, вежливо смотрит на меня. - Да, Боб? - Зигфрид, я не убил ее! Она ушла! - Я вижу, вы расстроены, Боб, - говорит он. - Не скажете ли, что вас беспокоит? - Расстроен! Я больше чем расстроен, Зигфрид, я убил девятерых, чтобы спасти свою жизнь. Может, не в "реальности"! Может, не "целенаправленно". Но в их глазах я их убил. В моих тоже. - Но, Боб, - рассудительно говорит он, - мы ведь все это уже обсуждали. Она жива. Они все живы. Время для них остановилось... - Я знаю, - вою я. - Неужели ты не понимаешь, Зигфрид? В этом-то все дело! Я не только убил ее, я и сейчас убиваю ее! Терпеливо: "Вы думаете, это правда, Боб?" - Она так думает! Теперь и бесконечно - пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу старею, стараюсь забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре. Я падаю на голый пластиковый матрац, плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает внешность кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере купающиеся. - Пусть боль выйдет, - мягко говорит Зигфрид. - Пусть она вся выйдет. - А что я делаю, по-твоему? - я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. - Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее все еще не кончилось. Она там, застряла во времени. - Продолжайте, Боб, - подбадривает он. - Я продолжаю. Каждая секунда - это все та же секунда в ее мозгу, та секунда, когда я отбросил ее жизнь, чтобы спасти свою. Я живу, и старею, и умру, Зигфрид, а для нее все будет тянуться эта секунда. - Продолжайте, Боб. Выскажитесь. - Она думает, что я предал ее, и думает это сейчас! Я не могу жить с этим! Долгое, долгое молчание, наконец Зигфрид говорит: - Вы живете. - Что? - Мысли мои улетели на тысячу световых лет. - Вы живете с этим, Боб. - И это ты называешь жизнью? - насмехаюсь я, садясь и вытирая нос одной из его миллионов тряпок. - Вы очень быстро реагируете на все, что я говорю, Боб, - замечает Зигфрид, - и иногда мне кажется, что ваш ответ - это контрудар. Вы парируете мои слова словами. Позвольте мне нанести еще один удар. И пусть он попадет в цель: вы живете. - ... ну, вероятно, ты прав. - Это правда. Просто жизнь не очень приятна. Еще одна долгая пауза, потом Зигфрид говорит: - Боб. Вы знаете, что я машина. Вы знаете также, что мои функции - справляться с человеческими чувствами. Я не могу чувствовать чувства. Но я могу представить себе их в виде моделей, анализировать их, я могу их оценивать. Я могу это сделать для вас. Я могу это сделать даже для себя. Я могу построить парадигму, внутри которой у меня будет доступ к эмоциям. Вина? Это болезненная вещь; но поскольку она болезненна, она совершенствует поведение. Я могу так сделать, что вы будете избегать действий, вызывающих чувство вины, и это было бы полезно и для вас, и для общества. Но вы не сможете воспользоваться этим, если не почувствуете вину. - Я чувствую ее, Зигфрид! Боже, Зигфрид, ты ведь знаешь, что я чувствую! - Знаю, - говорит он, - что теперь вы позволили себе ощутить ее. Теперь она открыта, и вы можете позволить ей действовать, приносить вам пользу, а не таиться внутри вас и вызывать только боль. Для этого я и существую, Боб. Вызвать наружу ваши чувства, чтобы вы могли ими воспользоваться. - Даже плохие чувства? Вина, страх, боль, зависть? - Вина. Страх. Боль. Зависть. Мотиваторы. Усовершенствователи. Те качества, Боб, которыми я сам не обладаю, разве что в гипотетическом смысле, когда создаю парадигму и углубляюсь в нее. Еще одна пауза. У меня странное ощущение. Паузы Зигфрида должны либо позволить его аргументам глубже проникнуть в мое сознание, либо дать ему возможность рассчитать новый, более сложный аргумент. Но на этот раз, мне кажется, не то и не другое. Он думает, но не обо мне. Наконец он говорит: "Теперь я могу ответить на вопрос, который вы мне задали, Боб". - Вопрос? Какой? - Вы меня спросили: "И это можно назвать жизнью?" И я отвечаю, да. Именно это называется жизнью. И в своем гипотетическом плане я очень завидую вам.