чему я потею? - спросил Уолтерс вслух. Джи-ксинг для моральной поддержки взяла его под руку. - Все будет в порядке, - непрямо ответила она, - так или иначе. - Уолтерс благодарно взглянул на нее сверху вниз. Уолтерс не очень высок, но Джейни Джи-ксинг просто крошечная; все в ней маленькое, кроме глаз, блестящих и больших, да и то в результате хирургической операции. Глупость; когда-то она была влюблена в шведского банкира и коммерсанта и думала, что только разрез глаз мешает ему любить ее. - Ну? Войдем? Уолтерс понятия не имел, о чем она говорит, и, должно быть, она это поняла; Джи-ксинг ударила его по плечу маленьким кулачком и показала на вывеску. Бледными буквами, висящими в темном пустом пространстве, было написано: Здесь и После Уолтерс посмотрел на вывеску и снова взглянул на женщину. - Это гробовщики, - предположил он и рассмеялся: подумал, что понял ее шутку. - Мы еще не настолько плохи, Джейни. - Нет, не гробовщики, - ответила она, - вернее, не совсем гробовщики. Разве ты не узнаешь это название? - И тут он узнал: одно из многих владений Робина Броадхеда, перечисленных в списке. Чем больше узнаешь о Броадхеде, тем больше убеждаешься, что склонить его к сделке можно только здравым смыслом. - Почему бы и нет? - одобрительно сказал Уолтерс и провел ее через воздушный занавес в прохладное темное помещение магазина. Если и не погребальная контора, то по крайней мере работали здесь те же декораторы. Звучала мягкая неопределенная музыка, пахло полевыми цветами, хотя в помещении стоял только букет роз в хрустальной вазе. Навстречу встал высокий представительный пожилой человек; Уолтерс не мог сказать, просто ли он встал со стула или материализовался, как голограмма. Он тепло улыбнулся им и попытался определить их национальность. И ошибся. Уолтерсу он сказал: "Guten tag", а Джи-ксинг - "Gor ho oy-ney". - Мы оба говорим по-английски, - сказал Уолтерс. - А вы? Вежливо приподнятые брови. - Конечно. Добро пожаловать в "Здесь и После". У вас есть близкий человек, который скоро умрет? - Я об этом не знаю, - ответил Уолтерс. - Понятно. Конечно, мы многого можем добиться, даже если наступила метаболическая смерть, но чем раньше начнем переход, тем лучше... Или вы мудро строите собственные планы на будущее? - Ни то, ни другое, - сказала Джи-ксинг, - мы просто хотим узнать, что вы предлагаете. - Конечно. - Человек улыбнулся и жестом указал на удобный диван. Он, казалось, ничего не сделал, но в помещении стало светлее, а музыка немного стихла. - Моя карточка, - сказал он, протягивая ее Уолтерсу и тем самым отвечая на его невысказанный вопрос: карточка осязаемая, пальцы руки тоже. - Позвольте мне бегло остановиться на основных фактах: это в конечном счете сбережет нам время. Начнем с того, что "Здесь и После" не религиозная организация и не утверждает, что дает спасение. Мы предлагаем форму выживания. Будете ли "вы", те "вы", которые в данный момент "здесь", в этом помещении, находятся, осознавать это выживание, - он улыбнулся, - вопрос, о котором до сих пор спорят метафизики. Но ваша сохраненная личность, если вы решитесь на запись, гарантировано выдержит тест Тьюринга, конечно, если мы начнем операцию, пока мозг еще в хорошем состоянии. И наш клиент будет находиться в той обстановке, которую сам выберет из предлагаемого перечня. У нас больше двухсот вариантов обстановки, начиная с... Джи-ксинг щелкнула пальцами. - Мертвецы, - сказала она, вдруг сообразив. Продавец кивнул, хотя лицо его слегка напряглось. - Да, так были названы первоначальные записи. Я вижу, вы знакомы с артефактом, который назывался "Небо Хичи", а сейчас используется для перевозки колонистов... - Я третий офицер этого корабля, - сказала Джи-ксинг, сказала правду, если не считать неточности во времени, - а мой друг - седьмой офицер. - Я вам завидую, - сказал продавец, и выражение его лица подтверждало, что он говорит искренне. Но зависть не помешала ему продлить торговый разговор, и Уолтерс внимательно слушал, держа Джи-ксинг за руку. Он был благодарен этой руке: она не давала ему думать о Мертвецах и их протеже Вэне - или во всяком случае о том, что в данный момент делает Вэн. Первоначальные Мертвецы, объяснил продавец, были записаны очень плохо: переход их воспоминаний и личностей из влажного серого хранилища в черепе в кристаллические базы данных, сохранившие их после смерти, был проведен неопытными работниками и с помощью аппаратуры, которая предназначалась не для людей. Поэтому запись оказалась несовершенной. Можно провести такую аналогию: Мертвецы при переходе из-за неопытности работников испытали такой стресс, что их можно считать спятившими. Но теперь такое больше не происходит. Процедура перехода так усовершенствована, что покойник может разговаривать с живыми, и никто не заподозрит, что говорит не с реальной личностью. Больше того! "Пациент" ведет в базе данных активную жизнь. Он может испытать все, что обещает мусульманство, христианство, сайентология, плюс, если пожелает, прекрасные мальчики, рассыпанные, как росинки на траве, хоры ангелов или присутствие самого Л.Рона Хаббарда. Если он не религиозен, может испытать приключения (самый распространенный выбор - альпинизм, глубоководное погружение, горные лыжи, свободное падение Тай Чи), слушать музыку любого типа в любом обществе, какое захочет... и, конечно (продавец, не установив точно взаимоотношения Уолтерса и Джи-ксинг, на эту тему не стал распространяться), секс. Все варианты сексуальных отношений. Сначала до конца. - Как скучно, - сказал Уолтерс. - Для вас и для меня, - согласился продавец, - но не для них. Понимаете, они сами не очень хорошо помнят запрограммированные процедуры. Эта часть записи прогрессирующе слабеет. Но все остальные - нет. Если вы поговорите с близким человеком, а потом через год продолжите разговор, он будет помнить разговор годичной давности во всех подробностях. Однако все его запрограммированные удовольствия быстро забываются - как всякие воспоминания об удовольствиях, понимаете? И он хочет испытывать их снова и снова. - Ужасно! - сказала Джи-ксинг. - Оди, мне кажется, нам пора возвращаться в отель. - Еще нет, Джейни. А нельзя ли поговорить с ними? Глаза продавца блеснули. - Конечно. Некоторые из них любят поговорить, даже с незнакомыми людьми. У вас есть немного времени? В сущности это очень просто. - Говоря это, он подвел их к экрану ПВ, справился в переплетенном в шелк указателе и набрал код. - Я подружился с одним из них, - застенчиво объяснил он. - Когда нет посетителей, у меня бывает много времени, я их вызываю, и мы отлично болтаем... А, Рекс! Как дела? - Прекрасно, - ответил красивый загорелый пожилой человек, появившийся на ПВ. - Рад вас видеть! Мне кажется, я незнаком с вашими друзьями? - добавил он, дружески поглядывая на Уолтерса и Джи-ксинг. Если есть идеальное состояние у человека, достигшего определенного возраста, то он находился именно в таком состоянии; на голове сохранились все волосы, похоже, и зубы собственные; в углах глаз морщинки от смеха, в остальном же лицо гладкое, а глаза яркие и теплые. Он вежливо выслушал представления. Когда его спросили, что он делает, он скромно пожал плечами: - Собираюсь исполнять партию Кармины Катулла в Венской опере. - Он подмигнул. - Ведущая сопрано очень красива, и мне кажется, любовная лирика находит у нее отклик. - Поразительно, - прошептал Уолтерс, глядя на него. Но Джи-ксинг была гораздо меньше очарована. - Мы не хотим мешать вашим музыкальным занятиям, - вежливо сказала она, - и боюсь, нам пора уходить. - Занятия подождут, - добродушно объяснил Рекс. - Они всегда ждут. Уолтерс был очарован. - Скажите, - спросил он, - когда вы говорите... гм... о дружбе в этом... гм... состоянии, можете ли вы сами выбирать себе собеседника? Даже если он еще жив? Вопрос был адресован продавцу, но первым заговорил Рекс. Он проницательно взглянул на Уолтерса и сочувственно ответил: - Кого угодно, - и кивнул, будто они в тайне о чем-то договорились. - Живого, мертвого или воображаемого. И, мистер Уолтерс, ваши собеседники сделают все, что вы захотите. - Он усмехнулся. - Я всегда говорю, что ваша "жизнь" - только вступление к подлинной жизни, которая здесь. Просто не понимаю, почему люди это так надолго откладывают! Между прочим, "Здесь и После" - одно из тех побочных предприятий, которые мне больше всего дороги, и не потому, что приносят много денег. Когда мы обнаружили, что хичи умеют записывать и хранить в своих машинах личности умерших, блеснул свет. Ну, сказал я моей доброй жене, если они умеют это делать, то почему бы не делать и нам? Ну, ответила моя добрая жена, можно, Робин, дай мне только немного времени для работы над кодированием. Я не принимал никаких решений относительно себя: хочу ли, чтобы со мной это проделали, где и когда. Но я был совершенно уверен, что не хочу, чтобы это проделали с Эсси, по крайней мере не тогда, и потому был очень рад, что пуля всего лишь оцарапала ей нос. Больше того. Нам пришлось познакомиться с роттердамской полицией. Сержант в форме представил нас бригадиру, который посадил нас в свою большую скоростную машину с горящими огоньками, отвез в полицию и предложил кофе. Бригадир Зюйц провел нас в кабинет инспектора Ван Дер Вааль, рослой крупной женщины со старомодными контактными линзами, от которых ее глаза казались выпуклыми и сочувственными. Как неприятно, минхер! Надеюсь, вы не пострадали, мадам! Она отвела нас по лестнице - по лестнице! - в кабинет комиссара Лютцека, который был рыбой совсем иной породы. Низкорослый. Тощий. Красивый, с мальчишеским лицом; хотя ему еще нет пятидесяти, он уже главный комиссар. Можно представить себе, как он затыкает пальцем дыру в плотине и держит так, пока не захлебнется [Намек на известный детский рассказ о мальчике-голландце, который спас родной город от наводнения, заткнув пальцем плотину]. Но невозможно представить себе, чтобы он сдался. - Спасибо, что зашли, - сказал он, усадив нас. - Несчастный случай, - заметил я. - Нет. К сожалению, не несчастный случай. Если бы несчастный случай, им бы занялась муниципальная полиция, а не я. Мы проводим расследование и просим вас об участии. Я сказал, чтобы поставить его на место: - Наше время слишком ценно, чтобы заниматься такими делами. Но его невозможно было сбить. - Ваша жизнь еще ценнее. - Послушайте. Солдаты на параде выполняли упражнения, у одного случайно автомат оказался заряжен и выстрелил. - Минхер Броадхед, - сказал он, - во-первых, ни в одном автомате не было патронов; вообще эти автоматы были без затворов. Во-вторых, эти солдаты совсем не солдаты; это студенты колледжей, которых наняли для участия в параде и переодели; это декорация, как стража Букингемского дворца. В-третьих, стреляли не со стороны участников парада. - Откуда вы знаете? - Мы нашли оружие. - Теперь он выглядел очень сердитым. - В шкафчике полицейского. Весьма неприятно для меня, можете себе представить. К участию в параде привлекли много дополнительных полицейских, и они переодевались в передвижной гардеробной-фургоне. "Полицейский", тот, что выстрелил, остальным незнаком, но ведь их собрали из разных отделений. После парада он быстро переоделся и ушел, оставив свой шкафчик открытым. В шкафчике только форма - я думаю, украденная, - пистолет и ваша фотография. Не мадам. Ваша. Он ждал. Мальчишеское лицо казалось мирным. Но я не испытывал мира. Потребовалось несколько минут, чтобы я все осознал. Мысль о том, что кто-то сознательно пытался меня убить, пугала. Не просто смерть; это страшно уже по определению, и я помню, как страшно мне было, когда смерть оказывалась рядом. Но убийство хуже обычной смерти. Я сказал: - Знаете, как я себя чувствую? Виновным. Я хочу сказать, что сделал что-то такое, отчего меня ненавидят. - Совершенно верно, минхер Броадхед. И что же такого вы сделали? - Понятия не имею. Если найдете человека, вероятно, узнаете и причину. Наверно, это нетрудно: он ведь оставил отпечатки пальцев и все такое. Я видел много камер, может, он даже попал кому-нибудь в объектив... Комиссар вздохнул. - Минхер, пожалуйста, не надо учить меня, как вести полицейское расследование. Все это проводится плюс допросы всех, кто мог видеть этого человека, плюс анализ пота на одежде, плюс другие способы идентификации. Я полагаю, что этот человек профессионал, и поэтому все наши меры окажутся безуспешными. Нужно подойти с другого направления. Кто ваши враги и что вы делаете в Роттердаме? - Вероятно, враги у меня есть. Возможно, соперники по бизнесу, но они ведь не убийцы. Он терпеливо ждал, и поэтому я добавил: - А что касается того, что я делаю в Роттердаме, то это, по-моему, хорошо известно. Мои деловые интересы включают использования некоторых артефактов хичи. - Это известно, - сказал он, уже не так терпеливо. Я пожал плечами. - Я одна из заинтересованных сторон в процессе, который происходит в Международном Дворце Правосудия. Комиссар открыл один из ящиков стола, заглянул в него и снова закрыл. - Минхер Броадхед, - сказал он, - у вас в Роттердаме было много встреч, не связанных с процессом, но имеющих отношение к вопросу о терроризме. Вы хотите прекратить терроризм. - Мы все этого хотим, - ответил я, но внутри ощутил не только боль. Я-то считал, что действую тайно. - Мы все этого хотим, но вы ради этого что-то делаете, минхер. Поэтому я считаю, что у вас действительно есть враги. Наши общие враги. Террористы. - Он встал и проводил нас к двери. - Пока вы находитесь под моей юрисдикцией, я позабочусь об охране. Но за ее пределами могу только посоветовать вам быть осторожнее, потому что считаю: вам угрожает серьезная опасность. - Она всем угрожает, - сказал я. - Всем случайно, да. Но вы теперь - особый случай. Наш отель построен в цветущие дни богатых туристов и нефтяных магнатов. Номера убраны в соответствии с их вкусами. Но не всегда - с нашими. Ни я, ни Эсси не оценили соломенные матрацы и деревянные подушки, но все это убрали и нас поместили в номер с настоящей большой кроватью. Круглой и огромной. Я с нетерпением ждал возможности испытать ее. От фойе толку меньше: такую архитектуру я ненавижу: консольные переходы, больше фонтанов, чем в Версале, зеркал столько, что, глядя в них, можно подумать, что ты в открытом космосе. Впрочем благодаря любезности комиссара или молодой женщины-полицейского, которой он поручил нас сопровождать, мы были избавлены от всего этого. Нас провели через служебный ход и подняли в лифте, в котором пахло пищей. Возле нашего номера произошли перемены. Как раз напротив двери в лестничном пролете стояла мраморная крылатая Венера. Теперь у нее появился напарник в синем костюме, внешне совершенно неприметный человек, который упорно не желал встречаться со мной взглядом. Я взглянул на сопровождавшую нас полицейскую. Она в замешательстве улыбнулась, кивнула своему коллеге в лестничном пролете и закрыла за нами дверь. Да, мы действительно особый случай. Я сел и посмотрел на Эсси. Нос у нее еще распухший, но это, кажется, ее не тревожит. Все же: - Может, тебе лечь? - предложил я. Она с терпеливой улыбкой ответила: - Из-за крови из носа, Робин? Очень глупо. Или у тебя что-то более интересное на уме? Надо отдать должное моей дорогой жене. Как только она подняла эту тему, несмотря на трудный день и состояние моей прямой кишки, у меня действительно что-то появилось на уме. За двадцать пять лет, можно подумать, даже секс станет скучным. Мой информационный друг Альберт рассказывал об опытах с животными, которые доказали это. Самцов крыс оставили с самками, и частота их половых контактов все время измерялась. Обнаружили, что с течением времени она уменьшается. Скука. Тогда старых самок убрали и поселили новых. Крысы приободрились и снова занялись делом. Это установленный научный факт - относительно крыс, но мне кажется, я не крыса, по крайней мере в некоторых отношениях. Должен признать, что я испытывал большое наслаждение, когда без всякого предупреждения кто-то всадил мне кинжал в живот. Я не мог сдержаться. Закричал. Эсси оттолкнула меня. Быстро села. Вызвала по-русски Альберта. Послушно появилась его голограмма. Он взглянул на меня и кивнул. - Да, миссис Броадхед, пожалуйста, прижмите запястье Робина к фармацевтическому устройству в спинке кровати. Я вдвое согнулся от боли. Мне показалось, что сейчас меня вырвет, но, очевидно, от содержимого моих внутренностей не так-то легко избавиться. - Сделай что-нибудь! - воскликнула Эсси, отчаянно прижимая меня к своей обнаженной груди, а руку - к спинке кровати. - Я уже делаю, миссис Броадхед, - ответил Альберт, и действительно, я почувствовал укол в руку. Боль уменьшилась и стала терпимой. - Не стоит напрасно тревожиться, Робин, - благожелательно сказал Альберт. - Вам тоже, миссис Броадхед. Я уже несколько часов назад предвидел такой болевой приступ. Это всего лишь симптом. - Проклятая высокомерная программа, - воскликнула Эсси, написавшая эту программу, - симптом чего? - Начала последней стадии процесса отторжения, миссис Броадхед. Положение пока не критическое, тем более что я вместе с обезболивающим ввожу и другие препараты. Но все же предлагаю завтра произвести операцию. Я теперь чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сесть на краю постели. Провел пальцем ноги по стрелам в ковре, указывающим в сторону Мекки, дань нефтяным магнатам, и сказал: - А как с подбором тканей? - Все уже подготовлено, Робин. Я осторожно пощупал живот. Он не взорвался. - На завтра у меня назначено много встреч, - указал я. Эсси, которая мягко покачивала меня, отпустила и вздохнула: - Упрямый человек! Зачем откладывать? Можно было провести трансплантацию несколько недель назад, и ничего этого бы не было. - Мне не хотелось, - объяснил я, - к тому же Альберт заверил, что у меня было еще время. - Было время! Конечно, было время! Неужели нужно тянуть до тех пор, пока не произойдет что-то непредвиденное? И тут ты понимаешь, что времени уже нет и приходится умирать. Я тебя люблю живого и теплого, Робин, а не программу из "Здесь и Потом"! Я потерся о нее носом и подбородком. - Больной! Убирайся от меня! - рявкнула она, но не отстранилась. - Ха! Теперь тебе лучше! - Гораздо лучше. - Достаточно, чтобы поговорить серьезно и назначить время операции? Я подул ей в ухо. - Эсси, - сказал я, - обязательно, но не в данную минуту, потому что, если я правильно помню, мы с тобой не закончили одно дело. Не с Альбертом. Будь добр, старый друг, отключись. - Конечно, Робин. - Он улыбнулся и исчез. Но Эсси держала меня, долго глядела мне в лицо, потом покачала головой. - Робин, - сказала она. - Ты хочешь, чтобы я записала тебя как программу "Здесь и После"? - Нисколько, - ответил я, - и вообще я сейчас хочу поговорить не об этом. - Поговорить! - фыркнула она. - Ха, знаю я, как ты говоришь... Я хочу сказать, Робин, что если я тебя запишу, то кое-что обязательно изменю! Ну и денек получился! Неудивительно, что некоторые незначительные обстоятельства я забыл. Моя секретарская программа, конечно, мне напоминала, так что я не удивился, когда отворилась дверь и появилась процессия официантов во главе с дворецким. Принесли обед. Не на двоих. На четверых. - О, мой Бог! - воскликнула Эсси, ударив себя по лбу тыльной стороной ладони. - Твой бедный друг с лягушечьим лицом, Робин! Ты пригласил его на обед. И только взгляни на себя! Босые ноги! Сидишь в белье! Ты некультурный, Робин. Иди одеваться немедленно! Я встал, потому что спорить бессмысленно, но все же сказал: - Я в белье, а ты разве нет? Она презрительно взглянула на меня. На самом деле на ней такая китайская штука с разрезом на боку. Похоже и на платье, и на ночную рубашку, и она использовала ее в обоих качествах. - Нобелевский лауреат, - укоризненно сказала она, - сам определяет, что ему прилично носить, а что нет. К тому же я уже приняла душ, а ты нет и потому пахнешь сексуальной деятельностью... и, о Боже! - добавила она, наклонив голову и прислушиваясь, - я думаю, они уже здесь! Я направился к ванной, а она к двери, но я еще услышал звуки спора. Один из слуг тоже внимательно слушал, причем рука его бессознательно устремилась к выпуклости под мышкой. Я вздохнул и направился в ванную. На самом деле это не ванная. Можно назвать купальным номером. Ванна по размерам достаточна для двоих. Может, даже для троих или четверых, но я о большем, чем двое, не мог думать. Иногда я гадаю, что эти арабские туристы делали в таких ванных. В самой ванной имелось скрытое освещение, из окружающих статуй лилась холодная или горячая вода, весь пол покрыт толстым ковром. И все вульгарные туалетные принадлежности скрыты в собственных декорированных помещениях. Все очень аккуратно. - Альберт! - окликнул я, снимая рубашку через голову, и он тут же отозвался: - Да, Робин? В ванной нет видео, только голос. Я сказал: - Мне тут нравится. Проследи, чтобы нечто подобное было установлено на Таппановом море. - Конечно, Робин. Но пока не могу ли я напомнить вам, что гости уже ждут? - Можешь, потому что ты уже напомнил. - К тому же, Робин, вам нельзя переутомляться. Те медикаменты, что я вам дал, это только временное средство, и потому... - Отключись, - приказал я и пошел в гостиную, где ждали гости. Стол был уставлен хрусталем и фарфором, горели свечи, вино в охладителе, вежливо дожидались официанты. Даже тот, с выпуклостью под мышкой. - Прости, что заставил тебя ждать, Оди, - сказал я, улыбаясь, - но у меня был тяжелый день. - Я уже говорила им, - сказала Эсси, передавая тарелку восточного вида девушке. - Пришлось: этот глупый полицейский у двери счел их террористами. - Я попытался объяснить, - подхватил Уолтерс, - но он не понимает по-английски. Миссис Броадхед разобралась с ним. Хорошо, что вы говорите по-голландски. Она изящно пожала плечами. - Если знаешь немецкий, знаешь и голландский. Это одно и то же, если говорить громко. К тому же, - добавила она, - это всего лишь состояние ума. Скажите, капитан Уолтерс. Вы что-то говорите, собеседник вас не понимает. Что вы подумаете? - Ну, я подумаю, что сказал что-то неправильно. - Ха! Совершенно верно! Ну, а я подумаю, что он неправильно меня понял. Это главное правило для разговора на иностранном языке. Я потер живот. - Давайте поедим, - предложил я и направился к столу. Но все же не пропустил взгляда Эсси и постарался быть гостеприимным. - Ну, мы печально выглядим. - Я имел в виду гипс на руке Уолтерса, синяк на щеке Джи-ксинг и распухший нос Эсси. - Вы колотили друг друга? Оказалось, что это не совсем тактично: Уолтерс тут же подтвердил, что так оно и есть - под воздействием ТПП террористов. И мы немного поговорили о террористах. А потом о том печальном состоянии, в котором находится все человечество. Не очень веселый разговор, особенно когда Эсси решила пофилософствовать. - Что за жалкое создание человек, - сказала она, но потом поправилась. - Нет. Я несправедлива. Один человек может быть вполне хорош, как мы четверо, сидящие здесь. Не совершенен, конечно. Но в среднем статистическом смысле из ста случаев проявления таких качеств, как доброта, альтруизм, приличное поведение - всего того, что люди ценят, мы способны на двадцать пять. Но нации! Политические группы! Террористы! - Она покачала головой. - Из ста случаев - ноль. Или, может быть, один шанс, но тогда, можете быть уверены, с камнем за пазухой. Видите ли, зло заразительно. В каждом человеке, вероятно, есть его зерно. Но с увеличением количества - скажем, десять миллионов человек или небольшая страна способны своим злом погубить все человечество. - Можно приниматься за десерт, - я сделал знак официантам. Всякий гость понял бы намек, особенно после упоминания о тяжелом дне, но Уолтерс оказался упрям. Он задержался за десертом. Настоял на том, чтобы рассказать мне историю своей жизни, и все время многозначительно поглядывал на официантов, и мне становилось все более неприятно, и не только в желудке. Эсси говорит, что я нетерпим к людям. Может быть. Я легче общаюсь с компьютерными программами, чем с людьми из плоти и крови, и их нельзя обидеть - впрочем, не уверен, справедливо ли это по отношению к Альберту. Но вполне подходит к моему секретарю или шеф-повару. Так что я начал терять терпение с Оди Уолтерсом. Его жизнь - довольно скучная мыльная опера. Он утратил жену и все сбережения. Незаконно с помощью Джи-ксинг воспользовался приборами на "С.Я." и был за это уволен. Последние деньги потратил в Роттердаме - причина неясна, но явно имеет отношение ко мне. Что ж, я готов "ссудить" деньги другу, которому не повезло, но видите ли, я был не в настроении. И не просто из-за страха за Эсси, из-за испорченного дня или мысли о том, что следующий псих с пистолетом может до меня добраться. У меня снова начали болеть внутренности. Наконец я велел официантам убирать со стола, хотя Уолтерс еще пил свою четвертую чашку кофе. Я направился к столику с ликерами и сигарами и сердито посмотрел на него, когда он пошел за мной. - В чем дело, Оди? - спросил я, уже не очень вежливо. - Деньги? Сколько тебе нужно? Как же он посмотрел на меня! Помолчал, дожидаясь, пока выйдут все официанты, и потом выдал: - Мне не это нужно, - дрожащим голосом сказал он, - ты заплатишь за то, что нужно тебе. Ты очень богатый человек, Броадхед. Может, ты не думаешь о тех, кто тебе оказывает услуги. Но я оказал их тебе дважды. Я не люблю, когда мне напоминают о моих долгах, но у меня не было возможности ответить. Джейни Джи-ксинг положила руку на его забинтованное запястье - мягко. - Просто скажи ему, что мы знаем, - приказала она. - Что сказать? - спросил я, и этот сукин сын пожал плечами и сказал так, словно нашел мои ключи у двери: - Мне кажется, я нашел настоящего живого хичи. Хичи во время своего первого посещения Земли обнаружили австралопитеков и решили, что со временем те разовьют технологическую цивилизацию. Поэтому они решили сохранить колонию австралопитеков в чем-то вроде зоопарка. Потомки этих австралопитеков и есть "Древние". Конечно, предположение хичи оказалось неверным. Австралопитеки не стали разумными. Они исчезли. А на людей отрезвляюще подействовала мысль о том, что так называемое "Небо Хичи", впоследствии переименованное в "С.Я.Броадхед", самый большой и сложный космический корабль из всех знакомых человечеству, - в сущности всего лишь клетка для обезьян. Когда стали доступными для изучения программы и базы данных так называемых Мертвецов, мой создатель, С.Я.Броадхед, естественно, очень заинтересовалась. Она решила продублировать их работу. Самое сложное, конечно, это перемещение банка данных из человеческого мозга и нервной системы, где они сохраняются химическим способом, в информационные веера хичи. Она проделала это очень хорошо. И не только для того, чтобы развернуть повсюду отделения "Здесь и После", но и для того, чтобы создать... гм... меня. Операции "Здесь и После" основаны на ее ранних исследованиях. Позже она стала действовать гораздо успешнее, лучше даже, чем сами хичи, смогла использовать не только идеи хичи, но и независимо созданную человеческую технологию. Мертвецы никогда бы не выдержали тест Тьюринга. А создания Эсси Броадхед могут. И выдерживают. 12. БОГ И ХИЧИ Я нашел хичи... Я нашел часть Истинного Креста... Я разговаривал с Богом, буквально разговаривал - все эти утверждения одного порядка. В них не веришь, но они пугают. Но потом, когда ты убеждаешься, что это правда, или во всяком случае не можешь доказать, что неправда, - вот тогда наступает время чудес и смертного страха. Бог и хичи. Ребенком я не делал различия между ними, и даже у взрослого сохранились следы этого смешения. Я отпустил их уже после полуночи. Но к тому времени досуха их опустошил. У меня были веера, которые они прихватили с "С.Я." Я привлек к обсуждению Альберта, чтобы он мог высказать суждения своего плодовитого цифрового мозга. Сам я чувствовал себя ужасно, действие обезболивающего кончалось, но уснуть я не мог. Эсси твердо заявила, что если я намерен убить себя перенапряжением, она хочет увидеть это зрелище и тоже не ляжет, но как только она начала негромко похрапывать на диване, я снова вызвал Альберта. - Одна финансовая подробность, - сказал я. - Уолтерс говорит, что отказался от миллионной премии, чтобы передать сведения мне, поэтому перечисли на его счет два миллиона. - Конечно, Робин. - Альберт Эйнштейн никогда не бывает сонным, но когда он хочет показать, что мне пора в постель, то начинает самым естественным образом зевать и потягиваться. - Но должен вам, однако, напомнить, что состояние вашего здоровья... Я сказал ему, что он может делать с состоянием моего здоровья. Потом сказал, что делать с мыслью о том, чтобы поместить меня завтра в больницу. Он развел руками. - Вы хозяин, Робин, - покорно сказал он. - Но я все же думаю... Неправда, что Альберт Эйнштейн не тратит времени на обдумывание. Но так как он действует со скоростью элементарных частиц, время, потребное для обдумывания, не всегда воспринимается существами из плоти и крови, как я. Разве только он сам этого хочет, обычно для драматического эффекта. - Выкладывай, Альберт. Он пожал плечами. - Из-за состояния вашего здоровья я не хотел бы, чтобы вы излишне возбуждались без причин. - Причины! Боже, Альберт, иногда ты действительно ведешь себя, как тупая машина. Какая причина важнее, чем находка живого хичи? - Да, - ответил он, попыхивая трубкой, и тут же сменил тему. - По сенсорным данным, которые я снимаю, можно определить, что вы испытываете сильную боль, Робин. - Как ты умен, Альберт. - Боль в кишках переключилась на новую скорость. Теперь у меня в животе крутились лезвия миксера, и каждый оборот усиливал боль. - Разбудить миссис Броадхед и сообщить ей? Это закодированное сообщение. Если он скажет Эсси что-либо подобное, она тут же уложит меня в постель, вызовет хирургическую программу и предоставит меня всему, что способна предложить Полная Медицина Плюс. И эта перспектива начинала выглядеть привлекательной. Боль пугает меня сильнее смерти. Смерть - это нечто такое, что нужно испытать, и все будет кончено, а боль казалась бесконечной. Но не сейчас! - Нет, Альберт, - ответил я, - во всяком случае пока ты не скажешь, что ты так упорно скрываешь. Может, я где-то ошибся в своих рассуждениях? Если так, скажи где. - Только в том, что называете существо, присутствие которого ощутил Уолтерс, хичи, - ответил он, почесывая подбородок концом трубки. Я выпрямился и тут же схватился за живот: резкое движение оказалось не слишком хорошей идеей. - Какого дьявола? Что же это тогда, Альберт? Он серьезно ответил: - Рассмотрим свидетельства. Уолтерс говорит, что существо, присутствие которого он ощутил, замедлялось, даже остановилось. Это соответствует нашему представлению о хичи: мы ведь считаем, что хичи в черной дыре, а тем время замедляется. - Верно. Тогда почему... - Во-вторых, - продолжал он, - встреча состоялась в межзвездном пространстве. Это тоже соответствует: мы знаем, что хичи способны выходить в межзвездное пространство. - Альберт! - Наконец, - спокойно продолжал он, не обращая внимания на мой тон, - было установлено присутствие разумного существа, иного, чем мы сами, - он померцал, - или, вернее сказать, иного, чем человек. А единственными известными нам существами такого типа являются хичи. Однако, - благожелательно сказал он, - копия корабельного журнала, предоставленная капитаном Уолтерсом, вызывает серьезные вопросы. - Давай их, черт тебя побери! - Конечно, Робин. Позвольте мне продемонстрировать данные. - Оно отодвинулся в сторону в своей голографической рамке, и появилось изображение корабельного экрана. На нем видно было далекое бледное пятно, а справа многочисленные цифры и символы. - Обратите внимание на скорость, Роберт. Восемнадцать сотен километров в секунду. Вполне возможная скорость для природного объекта. Например, конденсация ударного фронта сверхновой. Но чтобы корабль хичи двигался так медленно? И вообще похож ли этот объект на корабль хичи? - Он вообще ни на что не похож. Ради Бога! Всего лишь пятно. На пределе видимости. Ничего нельзя разобрать. Маленькая фигура Альберта по одну сторону изображения кивнула. - В таком виде да, - согласился он. - Но я могу увеличить изображение. Есть, конечно, и другие доказательства. Если источник действительно черная дыра... - Что? Он сделал вид, что не понял. - Я хочу сказать: гипотеза о том, что это черная дыра, не подтверждается, так как в этом районе совершенно отсутствует гамма- и рентгеновское излучение; а оно должно быть при втягивании в дыру пыли и газа из пространства. - Альберт, - сказал я, - иногда ты заходишь слишком далеко. Он озадаченно посмотрел на меня. Я знаю, что такие взгляды, демонстрация того, что он что-то забыл, - все это лишь уловки ради эффекта. Они не соответствуют никакой реальности, в том числе и когда он смотрит мне прямо в глаза. Глаза голографического изображения видят не больше, чем глаза на фотографии. Если он и ощущает меня, а он меня несомненно ощущает, то через многочисленные линзы, через гиперзвуковые датчики, через емкости и термальные изображения - и ничего из этого нет в глазах голограммы Альберта. Но бывают моменты, когда мне кажется, что эти глаза смотрят мне прямо в душу. - Вы ведь хотите верить, что это хичи, Робин? - негромко спросил он. - Не твое дело! Покажи увеличенное изображение! - Хорошо. Изображение покрылось пятнами, распалось... прояснилось: я увидел гигантскую стрекозу. Она заполнила весь экран и вышла за его пределы. Огромные крылья можно было увидеть только потому, что они закрывали звезды. Но на месте соединения крыльев виден был цилиндрический объект, светящийся в пространстве, и часть его света отражалась и от крыльев. - Парусник! - выдохнул я. - Да, парусник, - согласился Альберт. - Фотонный космический корабль. Приблизительная длительность полета на таком корабле от Земли до, скажем, Альфа Центавра, - около шестисот лет. - Боже! Шестьсот лет в этой крохотной штуке? - Она не крохотная, Робин, - поправил он меня. - Расстояние до нее больше, чем вы, вероятно, сознаете. Мои оценки приблизительны, но от одного конца крыла до другого не меньше ста тысяч километров. На дамаскском диване Эсси захрапела, пошевелилась, открыла глаза, обвиняюще сказала: "Ты все еще не лег!", снова закрыла глаза - все это не просыпаясь. Я сел, на меня обрушились усталость и боль. - Я бы хотел уснуть, - сказал я, - но мне нужно усвоить все это. - Конечно, Робин. Вот что я предлагаю, - коварно сказал Альберт. - Вы не очень много съели за обедом, почему бы мне не приготовить вам немного горохового супа или рыбной похлебки... - Ты знаешь, как уложить меня в постель, - сказал я, чуть не смеясь, довольный, что могу подумать о чем-то земном. - Почему бы и нет? И вот я передвинулся назад в столовый альков. Позволил подчиненному Альберту бармену приготовить мне горячего рома, а Альберт составлял мне компанию. - Очень хорошо, - сказал я, допив ром. - Давай еще порцию до еды. - Конечно, Робин, - сказал он, играя своей трубкой. - Робин? - Да - спросил я, протягивая руку за новой порцией выпивки. - Робин, - застенчиво, - у меня появилась идея. Я был в подходящем настроении, чтобы выслушивать его идеи, поэтому кивнул, чтобы он продолжал. - Эту идею подсказал мне Уолтерс. Введите в обыкновение то, что вы сделали для него. Как Нобелевская премия или научная премия Врат. Шесть премий в год, по сто тысяч долларов каждая, каждая за открытие в одной области науки. Я подготовил бюджет, - он передвинулся в сторону, повернув голову и поглядев в угол своей рамки; там появился аккуратно напечатанный проспект. - Шестьсот тысяч долларов окупятся уменьшением налогов и участием в исследованиях... - Подожди, Альберт. Не будь моим бухгалтером. Будь моим советником по науке. За что премии? Он просто ответил: - За решение загадок вселенной. Я сел и потянулся, мне стало тепло и приятно. Я испытывал доброжелательность, даже по отношению к компьютерной программе. - Дьявол, Альберт, конечно. Давай. Готов ли мой суп? - Через минуту, - ответил он, так оно и было. Я погрузил ложку: рыбная похлебка. Густая. Белая. И много масла. - Не вижу цели, - сказал я. - Информация, Робин. - Но мне казалось, что ты и так получаешь всю информацию. - Конечно - после публикации. У меня постоянно включена поисковая программа, в ней свыше сорока трех тысяч тематических разделов, и если что-нибудь, касающееся, допустим, расшифровки языка хичи, где-то появляется, я автоматически получаю эту статью. Но я хочу знать до публикации и даже в том случае, если публикации вообще не будет. Как открытие Оди, понимаете? Лауреатов будет определять жюри. Я с радостью, - он померцал, - помогу вам подобрать членов жюри. И предлагаю шесть сфер поиска. - Он кивнул в сторону дисплея: бюджет исчез, сменившись аккуратной табличкой: 1. Перевод сообщений хичи. 2. Наблюдения и интерпретации недостающей массы. 3. Анализ технологии хичи. 4. Устранение терроризма. 5. Устранение международной напряженности. 6. Продление жизни. - Звучит неплохо, - одобрил я. - Суп тоже хороший. - Да, - согласился он, - повара хороши, когда следуют моим инструкциям. - Я сонно поглядел на него. Голос его звучал мягко - нет, вероятно, правильней сказать - сладко. Я зевнул, пытаясь сфокусировать взгляд. - Знаешь, Альберт, - сказал я, - никогда не замечал этого раньше, но ты немного похож на мою мать. Он отложил трубку и сочувственно поглядел на меня. - Не беспокойтесь, - сказал он. - Вам не о чем беспокоиться. Я с сонным удовлетворением смотрел на свою верную голограмму. - Ты прав, - согласился я - Может, ты и не похож на мою мать. Эти густые брови... - Неважно, Робин, - мягко сказал он. - Неважно, - согласился я. - Так что можете ложиться спать, - закончил он. Мне это показалось неплохой идеей, и я послушался. Но не сразу. Не резко. Медленно, неторопливо; я оставался в полусонном состоянии, был расслаблен, мне было удобно и приятно, и я так и не знаю, когда кончилось это полусонное состояние и начался настоящий сон. Я был в таком состоянии, когда начинаются сны, вам кажется, что вы уже уснули, но вам все равно, и мысль блуждает. Да, мысли мои блуждали. Они ушли далеко. Я летел по вселенной вместе с Вэном, заглядывал в одну черную дыру за другой в поисках кого-то очень нужного ему и мне, хотя не понимал, почему. Какое-то лицо, не лицо Альберта, не лицо матери, даже не лицо Эсси, женское лицо с густыми темными бровями... Да ведь этот сукин сын меня опоил, с легким удивлением подумал я. А тем временем большая Галактика поворачивалась, и крошечные частички органического вещества толкали крошечные частички металла и стекла между звездами; и органические частицы испытывали боль, и одиночество, и ужас, и радость - и все по-разному; но я уже спал, и мне было все равно. Тогда. 13. КАРЫ ЛЮБВИ Один маленький кусочек органической материи, а именно Долли Уолтерс, испытывал все эти чувство, вернее, все, кроме радости, а еще вдобавок такие, как негодование и скука. Особенно скуку, за исключением тех моментов, когда преобладающим становился ужас. Внутренности корабля Вэна больше всего напоминали помещение сложной, полностью автоматизированной фабрики, где оставлено немного места для людей, чтобы можно было произвести ремонт. Даже сверкающая спираль, часть двигательной системы хичи, была видна лишь частично: Вэн окружил ее ящиками с запасами пищи. Личные вещи Долли - они состояли из ее кукол и шестимесячного запаса тампонов - были затолканы в небольшой шкаф в крошечном туалете. Все остальное пространство принадлежало Вэну. Делать особенно было нечего, да и места для занятий не было. Единственные веера, оказавшиеся у Вэна, содержали только детские сказки. Вэн сказал, что их записали для него, когда он был маленьким. Долли от них страшно скучала, хотя не так, как вообще от безделья. Даже приготовление пищи и уборка лучше безделья, но возможности ограничены. Иногда кухонные запахи заставляли Вэна искать спасения с посадочном аппарате - а чаще бушевать и орать на нее. Стирать было легко, нужно только всунуть вещи в что-то вроде котла, там через них пропускается горячий пар, но, высыхая, они увеличивают влажность воздуха, а это - снова буря и крики. Он ее на самом деле никогда не бил - конечно, если не считать толчков, которые он выдавал за любовную игру, - но очень пугал. Но не так сильно, как черные дыры, которые они посещали одну за другой. Вэна они тоже пугали. Но страх не удерживал его; только делал еще более трудной жизнь с ним. Когда Долли поняла, что вся эта безумная экспедиция - только безнадежные поиски давно потерянного и, вероятно, давно мертвого отца Вэна, она почувствовала к нему настоящую нежность. И хотела бы, чтобы он позволил ей ее выразить. Бывали времена, особенно после секса, особенно в тех редких случаях, когда он не засыпал сразу или не отталкивал ее от себя грубыми и непростительно критичными интимными замечаниями, - времена, когда они несколько минут обнимали друг друга в тишине. Тогда она испытывала страстное желание установить с ним человеческий контакт. Прижаться губами к его уху и прошептать: - Вэн. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я хотела бы помочь тебе. Но, конечно, она так и не осмелилась. И еще одно она не смела сделать - сказать ему, что, по ее мнению, он собирается убить их обоих, пока они не обнаружили восьмую дыру, и у нее не осталось выбора. Даже на расстоянии двух дней полета - два дня на скорости быстрее света, почти световой год - она казалась особой. - Почему она так странно выглядит? - спросила Долли, и Вэн, даже не оглядываясь, не отрываясь от экрана, сказал то, что она и ожидала: - Заткнись. - И продолжал болтать со своими Мертвецами. Как только он понял, что она не понимает ни по-испански, ни по-китайски, он говорил в ее присутствии, но всегда на непонятных ей языках. - Пожалуйста, милый, - сказала она, ощущая пустоту в желудке. - Что-то здесь неправильно. - Что именно неправильно, она не могла сказать. Объект на экране казался маленьким. Виден был не очень ясно и подрагивал. Но никакого следа светящихся частиц и потоков энергии, которые образуются, когда материя втягивается в дыру. Однако что-то было, какое-то мерцание, голубоватое и, конечно, не черное. - Тьфу! - сказал он, потея. Потом - он был испуган не меньше ее - приказал: - Скажи суке, что она хочет. По-английски. - Миссис Уолтерс? - Голос звучал неуверенно и слабо; это голос мертвого человека, если вообще его обладателя можно назвать человеком. - Я объяснял Вэну, что это так называемая обнаженная сингулярность. То есть она не вращается и поэтому не является абсолютно черной. Вэн? Ты сравнил ее с изображениями на картах хичи? Вэн проворчал: - Конечно, дурак. Я как раз это делаю, - но голос его дрожал. Вэн коснулся приборов. На экране рядом с изображением появилось еще одно. Голубоватый туманный болезненный для глаз объект. А рядом, на другой половине, тот же объект, но со множеством ярких коротких красных черточек и мерцающих зеленых кругов. Мертвец с печальным удовлетворением сказал: - Это опасный объект, Вэн. Так его отметили хичи. - Идиот! Все черные дыры опасны! - Вэн отключил говорившего и с презрением и гневом повернулся к Долли. - Ты тоже боишься! - обвинил он и убежал к краденым и пугающим Долли приборам в аппарат. А мне тем временем снилась глубокая крутая гравитационная дыра и скрытое в ней сокровище. Когда Вэн занимался своими крадеными приборами, потея от ужаса, я потел от боли. Когда Долли с удивлением смотрела на большой призрачно-голубой объект на экране, я смотрел на тот же объект. Она никогда не видела его раньше. А я видел. У меня над кроватью висел его снимок, и сделал я этот снимок, когда испытывал еще большую боль и был совсем сбит с толку. Я попытался сесть, и сильные мягкие руки Эсси снова уложили меня в постель. - Ты еще на системах жизнеобеспечения, Робин, - сказала она. - Не нужно слишком много двигаться! Я находился в маленькой больничной палате, которую построил в своем доме на Таппановом море, когда стало казаться, что слишком хлопотно каждый раз отправляться в больницу, если кому-то из нас требовалась замена органов. - Как я сюда попал?! - смог я спросить. - Самолетом, конечно. - Эсси посмотрела на экран у меня над головой и кивнула. - Значит, мне сделали операцию, - заключил я. - Этот сукин сын Альберт опоил меня. И ты отвезла меня домой, пока я был под наркозом. - Как умно! Да. Теперь все позади. Доктор говорит, что ты здоровая сельская свинья и скоро поправишься, - продолжала она, - только некоторое время еще будет немного болеть живот, потому что тебе вшили три метра новых кишок. Теперь поешь. И снова поспи. Я откинулся на подушку, пока Эсси разговаривала с программой-шефом, и смотрел на изображение на стене. Его повесили, чтобы напоминать мне: сколь бы ни были неприятны процедуры, поддерживающие мою жизнь, были времена гораздо более неприятные. Но сейчас изображение напомнило мне о другом. О женщине, которую я утратил. Не скажу, что я годами не вспоминал о ней, потому что это неправда. Я думал о ней часто, но как о далеком воспоминании, а теперь - как о живой личности. - Пора поесть рыбной похлебки, - жизнерадостно пропела Эсси. Клянусь Господом, она не шутила. Так оно и есть, отвратительно пахнущая, но, как она говорит, насыщенная всем тем, что мне необходимо и что я могу съесть в своем нынешнем состоянии. А тем временем Вэн рылся в черной дыре умным и сложным оборудованием хичи; а тем временем мне пришло в голову, что тошнотворная похлебка, которую я ем, насыщена не только лекарствами; а тем временем сложные механизмы выполняли еще одно задание, о котором Вэн не знал; а тем временем я заставил себя проснуться настолько, чтобы спросить Эсси, сколько времени я проспал, и она ответила: - Довольно долго, дорогой Робин, - и потом я снова уснул. Особое задание заключалось в извещении, потому что из всех своих механизмов хичи больше всего опасались нарушителя порядка в линейных системах. Они боялись, что этот механизм, неправильно примененный, полностью и бесповоротно нарушит весь их порядок, и поэтому во все механизмы встроили сигналы тревоги. Когда вы опасаетесь, что кто-то подберется к вам в темноте, вы устраиваете ловушки: подвешиваете к веревке десяток гремящих банок, вешаете что-нибудь такое, что может упасть на голову незваного гостя - все, что угодно. Но нет большей темноты, чем темнота между звездами, так что хичи оставили своих часовых. Ловушки, оставленные хичи, были многочисленны, хитроумны и обладали очень-очень громкими голосами. Когда Вэн развернул свою спираль, она немедленно подала сигнал, и тут же связист доложил об этом Капитану. - Чужак сделал это, - сказал он, дрожа мышцами лица, и Капитан произнес бранное слово. Человеку оно ничего не сказало бы, потому что обозначало половой акт в то время, когда женская особь не влюблена. Капитан произнес это слово не из-за его прямого смысла. Это выражение крайне неприлично, но ничто другое не могло бы выразить чувства Капитана. Увидев, что Дважды тревожно смотрит на приборы контроля на расстоянии, он тут же раскаялся. Больше всего беспокойства было у Капитана, потому что он Капитан, но работы больше всего было у Дважды. Она одновременно управляла тремя комплектами приборов на расстоянии: большим кораблем, на который они собирались перебраться, грузовым кораблем, который должен убрать парусник, и особым спутником в Солнечной системе, который должен был перехватывать все сообщения и регистрировать все космические корабли. И Дважды была не состоянии выполнять такую работу. К ней пришло время любви, стероиды бушевали в ее жестких венах, биологический процесс развертывался, и тело ее созревало для выполнения своего назначения. И не только тело. Созревала и смягчалась вся личность Дважды. И пытаться управлять отдаленными системами, в то время как весь ее организм был настроен на сексуальное общение, - для нее это пытка. Капитан склонился к ней. - Как ты? - спросил он. Она не ответила. И это было достаточным ответом. Он вздохнул и обратился к следующей проблеме. - Ну, Башмак? Связист выглядел почти так же плохо, как Дважды. - Установлено несколько концептуальных соответствий, Капитан, - доложил он. - Но программа перевода очень сложна. Капитан дернул мышцами щек. Неужели произошло что-то нелогичное, отчего все развертывается неожиданно и неправильно? Эти сообщения - опасно даже то, что они вообще существуют. Но они к тому же на разных языках! На разных! Не на двух, на которых говорят хичи, не на Языке Действия и Языке Чувства, но буквально на десятках взаимно непонятных языков. Было бы гораздо менее болезненно слушать это бормотание, если бы он хотя бы представлял себе, о чем они говорят. Там много тревог и проблем! Не только зрелище с каждым часом слабеющей и все более ошибающейся Дважды; не только сознание того, что какой-то не-хичи приводит в действие механизмы, способные проникнуть в черную дыру; наибольшие опасения у Капитана вызывала его собственная способность справиться с этими нарастающими осложнениями. Но нужно было работать. Они определили местоположение парусника. Направили сообщение его экипажу, но разумно не стали дожидаться ответа. Командный корабль, разбуженный после многотысячелетнего сна, подошел в рассчитанное время. Они примкнули к нему, люк к люку, и перешли в этот большой, гораздо более мощный корабль. Это не составляло проблемы, хотя Дважды, тяжело дыша, со стонами металась от прибора к прибору и была медлительна в управлении подходящим кораблем. Но все прошло благополучно. И большой грузовой корабль-пузырь появился там, где должен был, и даже точно вовремя. Весь этот процесс занял почти двенадцать часов. Для Дважды это были часы непрерывного труда. У Капитана было меньше дел, поэтому он мог следить за ней. Видел, как ее медная кожа приобретает пурпурный цвет неразделенной любви и одновременно темнеет от усталости. Это его беспокоило. Они оказались такими неподготовленными к внезапному вызову! Если бы знали, что сложится чрезвычайная ситуация, Капитан прихватил бы второго оператора, и на Дважды не выпала бы такая тяжесть. И прежде всего они могли сразу вылететь в командном корабле и не тратить силы на смену судов. Если бы подумали... Если бы заподозрили... Если было бы хоть малейшее указание... Но ничего этого не было. Да и как можно было догадаться. Даже по галактическому времени прошло всего несколько десятилетий с последней вылазки из укрытия в центре - мгновение астрономического времени, и разве можно было поверить, что за это время так много произойдет? Капитан порылся в пищевых пакетах, нашел самую вкусную и легко усваиваемую еду и с любовью скормил ее Дважды. У нее не было аппетита. Движения ее стали еще медленнее и неувереннее, с каждым часом ей все труднее двигаться. Но свою работу она выполняет. Когда наконец огромные крылья фотонного корабля свернулись, раскрылась большая пасть грузового пузыря, капсула с экипажем парусника скользнула в нее, Капитан вздохнул с облегчением. Для Дважды наиболее трудная работа кончилась. Теперь у нее есть возможность отдохнуть - может, даже удастся совершить вместе с ним то, чего требуют ее тело и душа. Так как экипаж парусника ответил немедленно - для него немедленно, - ответ пришел до того, как захлопнулась большая сфера. Связист, Башмак, нажал клавишу, и на экране появилось сообщение: Мы признаем, что должны прервать свой полет. Мы просим доставить нас в такое место, где мы будем в безопасности. Мы спрашиваем: возвращаются Убийцы? Капитан сочувственно поджал живот. Башмаку он сказал: - Передай им: "Мы временно возвращаем вас в вашу систему. Если будет возможно, позже привезем вас снова сюда". На лице Башмака появилось напряженное выражение. - А как же их вопрос об Убийцах? Капитан ощутил легкую дрожь в животе: - Скажи им: еще нет. Но на первом месте в сознании Капитана был не страх перед другими и даже не тревога о Дважды. У хичи было много общих с человечеством черт: любознательность, двуполая любовь, привязанность к семье, преданность детям, удовольствие от манипулирования символами. Но объем этих общих особенностей оказался неодинаков. Одной психологической характеристикой хичи обладали в гораздо более выраженном виде, чем люди. Совестью. Хичи почти физически не могли нарушить обещания или позволить злу остаться неисправленным. Для хичи обитатели парусника представляли собой особый случай. Хичи были у них в долгу. Именно от них они узнали самый страшный факт, какой только приходилось им узнавать. Хичи и обитатели парусников хорошо знали друг друга, хотя познакомились сравнительно недавно. И взаимоотношения их обернулись для медленных существ бедой. А для хичи тем более. Они никогда не могли забыть об этом. В медлительных долгих эддах этого народа рассказывалось о том, как в сладкой грязи их родной планеты неожиданно появились конические корабли хичи, ужасно твердые и ужасно быстрые. Они пронеслись через плавучие дома, вызвав кавитацию и значительный подъем температуры. Многие погибли. Много вреда было причинено, прежде чем хичи поняли, что здесь есть живые и разумные существа, хотя и очень медлительные. Хичи были ужасно шокированы тем, что натворили. Они пытались исправить положение. Первым шагом послужило установление коммуникации, но это оказалось очень трудным. И решение этой задачи заняло много времени - много для хичи, хотя для самих обитателей планеты прошел короткий период, и прямо посреди одного жилища осторожно и медленно опустилась жесткая горячая восьмиугольная призма. И сразу заговорила понятным, хотя и смехотворно неправильным языком. После этого события стали развиваться с молниеносной скоростью - для жителей грязи. Для хичи же следить за их жизнью - все равно что наблюдать рост лишайников. Капитан сам однажды побывал на их планете - газовом гиганте. Он был тогда не капитаном, а скорее юнгой, молодым, горячим, любителем приключений, с тем неистощимым оптимизмом, с каким хичи смотрели в необозримое будущее, пока оно не обрушилось на них так ужасно. Он дважды посещал Землю и нашел там австралопитеков, он наносил на карты газовые облака и квазары, он отвозил строителей и экипажи на дальние объекты. Проходили годы. Проходили десятилетия. Медленно продвигалась работа по переводу с языка обитателей грязевых жилищ. Она могла бы идти и побыстрее, если бы хичи считали ее важной; но они так не считали. Но очень намного быстрее она все равно не пошла бы: не справились бы жители планеты. Но работа оказалась интересной - в историческом, антиквариальном смысле. Ведь эти существа жили долго, очень долго. Их биохимические процессы протекали примерно в триста раз медленнее, чем у хичи или у людей. Исторические записи хичи уходили в прошлое на пять-шесть тысячелетий. Письменная история жителей грязи - в триста раз дольше. Почти два миллиона непрерывных последовательных исторических данных. А самые ранние народные сказания, предания и эдды уходили в прошлое еще в десять раз дальше. Их переводить было не труднее современных, потому что у обитателей планеты грязи все, в том числе и язык, изменяется медленно, но соединенные умы, занимавшиеся переводом, считали их не очень интересными. И все откладывали работу над ними... пока не обнаружили, что в двух из них говорится о посещении из космоса. Когда я думаю о всех тех годах, когда человечество жило под гнетом комплекса неполноценности - потому что хичи достигли многого и намного раньше, - я испытываю множество сожалений. Мне кажется, больше всего я жалею, что мы не знали о двух эддах. Я имею в виду не сами эдды, потому что они добавили бы нам забот, правда, довольно отдаленных. Я говорю о том, как эти эдды отразились на моральном состоянии хичи. Первая песнь была создана на самом рассвете цивилизации обитателей грязи и оказалась очень неясной и двусмысленной. В ней рассказывалось о посещении богов. Они явились, сверкая так ярко, что даже рудиментарные оптические органы жителей грязи смогли их увидеть; их окружало море энергии, грязь вскипала, и многие умерли. Больше они ничего не сделали, а улетев, не возвращались. Сама по себе песнь не имела особого значения; в основном в ней рассказывалось о некоем грязевом герое, который осмелился бросить вызов богам и в качестве награды получил целую болотистую область планеты. Вторая песнь оказалась более ясной. Она датировалась миллионом лет позже - почти в пределах исторического периода. В ней тоже рассказывалось о посетителях извне плотного домашнего мира, но на этот раз посетители оказались не просто туристами. Но и не завоевателями. Это были беженцы. На болотистую почву опустился один корабль, плохо подготовленный для жизни в холодном плотном ядовитом газе. Здесь они скрывались. И оставались долго - по своим стандартам, больше ста лет. Настолько долго, что обитатели планеты успели их обнаружить и даже вступить в коммуникацию. На беженцев напали чужаки-убийцы, горящие, как пламя, владеющие оружием, которое давит и сжигает. Вся их родная планета обгорела. Все их космические корабли подверглись преследованию и были уничтожены. И вот, когда поколения беглецов сумели выжить и даже умножиться, всем им пришел конец. Пылающие Убийцы отыскали их и испарили целый район планеты, чтобы погубить их. Услышав эту песнь, хичи могли бы подумать, что это вымысел, если бы не один термин. Его оказалось нелегко перевести. Ему пришлось пережить и несовершенный языковой обмен, и прошедшие два миллиона лет. Но он их пережил. Именно он заставил хичи бросить все свои дела и сосредоточиться на одном: подтверждении истинности старой эдды. Они искали планету беглецов и нашли ее - сгоревшую в лучах взорвавшегося солнца. Они искали и нашли артефакты предшествующей космической цивилизации. Немного. И не в очень хорошем состоянии. Но около сорока обломков и кусков расплавленных машин. Изотопный анализ показал, что они относятся к двум разным эпохам. Одна совпадала по времени с прилетом беглецов на планету грязи. Другая - на много миллионов лет древнее. Они заключили, что рассказ правдив: существует раса Убийц; они уничтожают любую найденную космическую цивилизацию на протяжении более чем двадцати миллионов лет. И хичи пришли к выводу, что эта раса существует по-прежнему. Потому что трудно поддававшийся переводу термин описывал расширение неба, которое пламенные существа остановили и повернули назад, чтобы звезды и галактики начали сталкиваться. Сделали они это с целью. И было невозможно поверить, что эти титаны, кем бы они ни были, не захотят увидеть результаты своих действий. И яркая мечта хичи рухнула, и обитатели грязи запели новую сагу - сагу о хичи, которые навестили их, познали страх и убежали. И вот хичи установили свои ловушки, скрыли большинство свидетельств своего существования и отступили в дыру-убежище в центре Галактики. В определенном смысле жители грязи были одной из таких ловушек. Ла-Дзха-Ри знал это; все они знали; именно поэтому он выполнил завет предков и сразу сообщил о соприкосновении с чуждым разумом. Он ожидал ответа, хотя прошли годы, даже во времени Ла-Дзха-Ри, с тех пор как последний раз появлялись хичи, да и то это была обычная быстрая проверка с помощью ТПП. Он также думал, что, получив ответ, не обрадуется ему. Весь эпический труд строительства и запуска межзвездного корабля, все столетия уже затраченные на это долгое путешествие, - все зря! Правда, тысячелетний путь для Ла-Дзха-Ри не больше обычного плавания для капитана нантакетского китобоя; но и китобою не понравится, если его остановят посреди Тихого океана и отправят домой с пустыми руками. Весь экипаж был расстроен. Возбуждение было настолько велико, что часть членов экипажа невольно перешла в повышенное состояние, жидкая грязь настолько нагрелась, что началась кавитация. Одна из самок погибла. Один из самцов, Тсу-Тсу-Нга, был настолько деморализован, что стал хватать выживших самок, и совсем не для еды. - Не делай глупостей, - взмолился Ла-Дзха-Ри. Для самца осеменение самки - а именно это и собирался сделать Тсу-Тсу-Нга - связано с такой затратой энергии, что угрожает жизни. Для самок в этом нет угрозы - их тело для того и предназначено, чтобы нести оплодотворенное семя, но они, конечно, этого не знают, они в сущности вообще ничего не знают. Но Тсу-Тсу-Нга упрямо сказал: - Если я не могу стать бессмертным в полете к другой звезде, по крайней мере могу стать отцом сына. - Нет! Пожалуйста! Подумай, мой друг, - взмолился Ла-Дзха-Ри, - мы можем вернуться домой, если захотим. Вернемся героями в свои жилища, споем эдды, которые услышит весь мир... - Звук в грязи их домов передается, как в море, и их песни разносятся далеко, как голоса китов. Тсу-Тсу-Нга коснулся Ла-Дзха-Ри, кратко, почти презрительно. - Мы не герои, - сказал он. - Уходи и дай мне закончить с этой самкой. И Ла-Дзха-Ри неохотно оставил его и, уходя, прислушивался к затихающим звукам. Это правда. Они не герои, а неудачники. Экипаж корабля не был лишен такой человеческой черты, как гордость. Им не нравилось быть... кем? Рабами хичи? Нет. Единственная служба, которой от них ждали, это сообщение о всяком контакте с космическим разумом. Они рады были сделать это и из-за самих себя, а не ради хичи. Если не рабы, то кто? Подходило только одно слово - домашние любимцы, животные. И поэтому в расовом сознании жителей грязи навсегда остался некий налет, который они так и не смогли устранить, сколь бы героические подвиги ни совершали в межзвездных полетах в своих огромных медленных кораблях. Они знали, что они домашние животные. И не впервые. Задолго до хичи они уже были имуществом существ, не похожих ни на хичи, ни на людей, ни на них самих; и вот, когда поколения спустя сказители прокричали в слушающие машины свои эдды, обитатели газовой планеты увидели, что хичи убегают. Так что домашнее животное - это еще не самое плохое. Итак, любовь и страх жили во всей вселенной. Потому что любовь (то, что служит любовью жителям грязи) повредила здоровью Тсу-Тсу-Нга и угрожала его жизни. Видя сны о любви, я лежал в своей палате, просыпаясь ежедневно меньше чем на час, пока мои новые внутренности срастались с организмом. В ужасе от любви Капитан смотрел, как худеет и темнеет Дважды. Потому что после отправления грузового корабля Дважды не стало легче. Передышка пришла слишком поздно. Некоторыми познаниями в медицине у них обладал Взрыв, оператор черных дыр, но даже в условиях самой квалифицированной медицинской помощи женские особи редко способны пережить неразделенную любовь и одновременное большое напряжение сил. Поэтому Капитан не удивился, когда Взрыв с сожалением сказал ему: - Она вошла в соединенные умы. Не дешевая это вещь, любовь. Некоторые из нас получали ее и никогда не платили по счету, но это только значит, что счет оплачивает кто-то другой. Людям хичи оставили только небольшие разведочные суда; они старательно скрывали свои корабли специального назначения. Например, транспорт-пузырь. Это всего лишь полая металлическая сфера, снабженная двигателем для полета быстрее света и навигационным оборудованием. Очевидно, с помощью таких кораблей хичи перемещали громоздкие грузы; людям такие корабли были бы очень полезны. Каждый транспорт-пузырь по грузоподъемности равнялся примерно тысяче кораблей класса "С.Я." Десять таких кораблей в десять лет решили бы проблему перенаселения Земли. Робин не очень много рассказывает об обитателях парусников, потому что сам знает мало. А жаль. Они очень интересны. Их язык состоит из односложных слов - один согласный, один гласный. Всего у них пятьдесят различных согласных и четырнадцать гласных и дифтонгов, поэтому для трехсложных форм, типа имен, у них 3,43 х 10 в восьмой степени комбинаций. Это много, особенно для имен, гораздо больше, чем всех самцов вместе взятых, а самкам они имен не дают. Когда самец осеменяет самку, он производит ребенка мужского пола. Но это происходит редко, потому что при этом самец теряет огромное количество энергии. Неоплодотворенные самки рожают самок более или менее регулярно. Но рождение самца, однако, стоит им жизни. Они этого не знают, они вообще ничего не знают. И в эддах жителей грязи нет любовных историй. Робин не очень хорошо объясняет, чего именно боялись хичи. Она заключили, что сокращение вселенной приведет к тому, что она снова сожмется в один атом, потом произойдет новый Большой Взрыв и начнется новая вселенная. Далее они заключили, что в таком случае физические законы, действующие в этой вселенной, могут измениться. Но их больше всего пугала мысль о существах, которые считают, что им будет лучше во вселенной с другими физическими законами. 14. НОВЫЙ АЛЬБЕРТ Все в заговоре против меня, даже моя любимая жена, даже моя верная информационная программа. В те короткие периоды, когда они позволяли мне не спать, мне предлагался широкий выбор. - Вы можете отправиться в больницу на исследование, - сказал Альберт, посасывая рассудительно свою трубку. - Или можешь остаться и спать до тех пор, пока тебе не станет лучше, - сказала Эсси. - Ага, - сказал я, - я так и думал! Вы держите меня без сознания. Прошло, наверно, уже несколько дней, как вы опоили меня и позволили разрезать. - Эсси избегала моего взгляда. Я благородно заявил: - Я тебя не виню, но, видишь ли, мне обязательно нужно взглянуть на эту штуку, которую обнаружил Уолтерс! Неужели непонятно? Она по-прежнему не смотрела мне в глаза. Вместо этого посмотрела на голограмму Альберта Эйнштейна. - Он сегодня энергичен. Получше присматривай за этим хулиганом. Изображение Альберта кашлянуло. - Миссис Броадхед, медицинская программа не советует излишне вмешиваться на этом этапе. - О, Боже! Если он не будет спать, он будет нас мучить днем и ночью! Все решено. Завтра ты отправляешься в больницу, Робин. - И все это время ее рука лежала у меня на затылке, поглаживала, ласкала: слова могут лгать, но в прикосновении невозможно скрыть любовь. Поэтому я сказал: - Я пойду тебе навстречу. Отправлюсь в клинику, но если пройду полную проверку физического состояния, ты больше не будешь возражать против моего выхода в космос. Эсси молчала, рассчитывая, но Альберт взглянул на меня. - Мне кажется, это ошибка, Робин. - Для того и существует человек, чтобы совершать ошибки. Что у нас на обед? Видите ли, я рассчитал, что если продемонстрирую хороший аппетит, они примут это за добрый знак. Может, так и получилось. Я рассчитал также, что мой новый корабль не будет готов еще несколько недель, так что особенно торопиться некуда: я не собирался лететь в тесном вонючем пятиместнике, когда у меня скоро будет готова собственная космическая яхта. Но вот что я не рассчитал: я забыл, как ненавистны мне больницы. Когда меня осматривает Альберт, он болометрически измеряет температуру, сканирует глаза и кожу в поисках признаков разрыва кровеносных сосудов, пропускает через мой торс гиперзвук, чтобы взглянуть на мои внутренние органы, и исследует то, что я оставляю в туалете, - биохимическое равновесие и состав бактерий. Альберт называет эти процедуры ненасильственными. Я - вежливыми. Диагностические процедуры в больнице не заботятся о вежливости. Они весьма болезненны. Поверхность моей кожи обезболили, прежде чем углубляться внутрь. Там внутри не так уж много нервных окончаний, так что беспокоиться не о чем. Я ощущал только толчки, рывки и щекотание. Но очень много, и к тому же я знал, что происходит. Световоды толщиной в волос заглядывали в мой живот. Пипетки, острые, как иглы, брали образцы моих жидкостей и тканей. Изучались швы, оценивались рубцы. Все это заняло меньше часа, но мне показалось, что прошло много времени; и, честно говоря, я предпочел бы заниматься чем-нибудь другим. Потом мне разрешили одеться и сесть в удобное кресло в присутствии настоящего живого врача. Позволили даже Эсси присутствовать при этом, но я не дал ей раскрыть рта. Начал первым: - Что скажете, док? - спросил я. - Когда я смогу отправляться в космос? Не в ракете. В петле Лофстрома, а от нее вреда не больше, чем от лифта. Видите ли, петля просто тащит вас по магнитной ленте... Доктор поднял руку. Пухлый седовласый Санта Клаус, с аккуратной коротко подстриженной белой бородкой и яркими голубыми глазами. - Я знаю, что такое петля Лофстрома. - Хорошо, я рад этому. Ну? - Ну, - сказал он, - обычно после такой операции, как у вас, мы советуем избегать подобных перегрузок в течение трех-четырех недель, но... - О, нет! Док, нет! - сказал я. - Пожалуйста! Я не хочу болтаться здесь целый месяц! Он посмотрел на меня, потом на Эсси. Она не смотрела ему в глаза. Он улыбнулся. - Мистер Броадхед, - сказал он, - я думаю, вам следует знать две вещи. Во-первых, часто желательно держать выздоравливающего пациента все время без сознания. Электрическая стимуляция мышц, массаж, хорошая диета, соответствующая медицинская помощь - все это не дает ухудшить функциональные способности организма, а для нервной системы весьма плодотворно. И для всего остального тоже. - Да, да, - не очень заинтересованно согласился я. - А второе? - Во-вторых, вас оперировали сорок три дня назад. Вы можете делать что угодно. Включая поездку в петле. Было время, когда дорога к звездам начиналась в Гвиане, или на Байконуре, или на Мысе. Приходилось сжигать на миллион долларов жидкого водорода, чтобы выйти на орбиту, прежде чем переберешься на корабль, способный лететь действительно далеко. Теперь у нас на экваторе размещены петли Лофстрома, огромные паутинные сооружения, которые не видны, пока не окажешься совсем рядом с ними - ну, ближе двадцати километров; тут расположены стартовые и посадочные площадки спутников. Я с удовольствием и гордостью смотрел на петлю, когда мы кружили и снижались для посадки. Рядом со мной хмурилась и что-то бормотала Эсси, она работала над каким-то проектом - новая компьютерная программа, а может, план пенсионного обеспечения ее работников Большого Чона; не могу сказать, что именно, потому что делала она это на русском языке. На портативной консоли прямо передо мной Альберт демонстрировал мой новый корабль, медленно поворачивая изображение и перечисляя данные о его вместимости, дополнительных устройствах, массе и удобствах. Так как я вложил немало миллионов и своего времени в эту игрушку, я был заинтересован, но не настолько, чтобы забыть о предстоящем. - Позже, Альберт, - приказал я, и он послушно отключился. Я повернул голову, чтобы видеть петлю. Мы зашли на посадку. На ленте я видел капсулы, они двигались по трем полосам, набирали скорость, приближаясь к вертикальной части петли, и исчезали в голубизне. Прекрасно! Никакого химического топлива, никакого сгорания, повреждений озонового слоя. Нет даже затраты энергии, как при посадке аппарата хичи; кое-что мы делаем даже лучше, чем хичи! В прошлом недостаточно было выйти на орбиту; приходилось совершать длительный Хоманновский перелет на астероид Врата. При этом бываешь испуган до предела: все знают, что изыскатели Врат либо богатеют, либо погибают; к тому же ты испытываешь космическую болезнь, проводишь в тесноте недели и месяцы, прежде чем доберешься до астероида; а главное - ты все поставил на карту, всем рискнул, лишь бы оплатить полет. А теперь нас на низкой околоземной орбите ждет чартерный трехместник хичи. Мы можем пересесть в него в своих летних рубашках и быть на пути к далеким звездам, еще до того как переварим последний земной обед. Да, можем, потому что у нас достаточно для этого денег и решимости. Было время, когда выход в космическую пустоту был чем-то вроде игры в русскую рулетку. Единственная разница в том, что счастливый жребий мог обогатить вас - как это произошло со мной. Но чаще вас ждала смерть. - Сейчас гораздо лучше, - вздохнула Эсси, когда мы выбрались из самолета и остановились, мигая на горячем южноамериканском солнце. - Где эта проклятая машина из проклятого блохастого отеля? Я ничего не сказал о том, что она читает мои мысли. За время брака я к этому привык. Это не телепатия: всякий человек подумал бы то же самое, если бы занимался тем, чем все время занимаемся мы. - Хорошо бы Оди Уолтерс полетел с нами, - сказал я, глядя на петлю запуска. Мы все еще были в нескольких километрах от нее, на берегу озера Тегигуальпа. Я видел отражение петли в воде озера, голубое в центре, зеленовато-желтое ближе к берегу, где посеяны съедобные водоросли. Очень красивое зрелище. - Если ты хотел взять его с собой, не нужно было давать ему два миллиона, чтобы он гонялся за своей женой, - практично заметила Эсси. Потом, пристально взглянув на меня, спросила: - Как ты себя чувствуешь? - Прекрасно, - ответил я. И почти не соврал. - Перестань обо мне беспокоиться. Когда в твоем распоряжении Полная Медицина Плюс, тебе не дадут умереть только потому, что ты достиг ста лет. Это плохо для бизнеса. - Полная Медицина не очень поможет, - мрачно возразила она, - если пациент - отчаянный упрямец, гоняющийся за воображаемыми хичи! Ну, вот, - повеселев, добавила она, - вот и машина, которая повезет нас к блохам. Садись. Когда мы сели в машину, я наклонился и поцеловал Эсси в шею - это легко сделать, потому что она собрала свои длинные волосы в тугой пучок и закрепила чем-то вроде ожерелья. Так она готовилась к старту, понимаете? Она прижалась к моим губам. - Хулиган. - Вздохнула. - Но хороший хулиган. Отель на самом деле не рассадник блох. Нам дали удобный номер на верхнем этаже, выходящий на озеро и петлю. К тому же мы пробудем в нем всего несколько часов. Эсси принялась вводить свою программу в ПВ, а я отошел к окну, снисходительно говоря себе, что я вовсе не хулиган. Впрочем, это тоже не совсем верно: не подобает ответственному пожилому гражданину, обладающему немалым богатством и влиянием, устремляться в межзвездное пространство в поисках волшебства и приключений. Мне пришло в голову, что Эсси не совсем понимает мотивы моих поступков. Возможно, она считает, что я ищу что-то другое. А потом мне пришло в голову, что и моя точка зрения может быть ошибочной. Ищу ли я хичи на самом деле? Конечно. И все искали бы на моем месте: все очень интересуются хичи. Но не все оставили что-то в межзвездном пространстве. Неужели где-то в глубине моего сознания скрывается мысль, что я могу найти это безвозвратно утраченное? Я знал, что это такое. И знал, где потерял его. Но не знал, что стал бы с ним делать - точнее, с ней, - если бы снова нашел ее. И тут я ощутил во внутренностях не-совсем-боль. Она не имела никакого отношения к моим новым трем метрам кишок. Это была надежда - и страх, что каким-то образом в моей жизни снова может появиться Джель-Клара Мойнлин. Оказывается, я более эмоционально к этому отношусь, чем полагал. На глазах у меня навернулись слезы, паутинная структура петли в окне задрожала. Но у меня нет никаких слез на глазах! И это не оптическая иллюзия. - Боже мой! - закричал я. - Эсси! Она подбежала и встала рядом со мной, глядя на пламя, охватившее капсулу, на то, как содрогается все хрупкое сооружение. Послышался шум, одинокий слабый взрыв, похожий на далекий пушечный выстрел, а затем низкий медлительный долгий гром. Это разрывалась на части огромная петля. - Боже мой! - слабо повторила Эсси, хватая меня за руку. - Террористы? И сама себе ответила: - Конечно, террористы. Кто еще может быть таким подлым? Я открыл окна, чтобы получше видеть петлю и озеро: хорошо, благодаря этому они не вылетели. Другим в отеле не так повезло. Сам аэропорт не пострадал, не считая того, что был отброшен непривязанный самолет. Но все работники аэропорта были страшно напуганы. Они не знали, является ли нападение на петлю изолированным актом саботажа террористов или началом революции - никто, кажется, не верил, что, возможно, это просто несчастный случай. Действительно, страшно. В петлях Лофстрома огромное количество кинетической энергии, свыше двадцати километров металлической ленты, весящей около пяти тысяч тонн, и все это движется со скоростью двенадцать километров в секунду. Из любопытства я позже спросил Альберта, и он ответил, что для приведения ее в работу нужно 3,6 х 10 в четырнадцатой степени джоулей. И когда петля разрушается, все эти джоули вырываются на свободу. Я спросил Альберта позже, потому что в тот момент не мог его спросить. Естественно, прежде всего я попытался связаться с ним или с любой другой информационной программой, которая могла бы сказать, что происходит. Коммуникационные сети были забиты, мы отрезаны. Обычное ПВ, впрочем, работало, и мы стояли и смотрели, как растет грибообразное облако, и слушали сообщения о повреждениях. В момент взрыва в петле ускорялся один шаттл - это и был первый взрыв; вероятно, в него подложили бомбу. Три остальных взрыва произошли в грузовом канале. Погибло свыше двухсот человек, не считая тех, кто работал на самой петле, или забрел в свободные от таможенных пошлин магазинчики под ней, или просто прогуливался поблизости. - Хотел бы я связаться с Альбертом, - сказал я Эсси. - Что касается этого... - неуверенно начала она, но не кончила, потому что кто-то постучал в дверь: не пройдут ли сеньор и сеньорина в зал Боливара, par favor [Прошу вас, будьте любезны, (исп.)], дело очень срочное. Срочное дело оказалось полицейской проверкой, и никогда паспорта не проверялись так тщательно. Зал Боливара - одно из тех многофункциональных помещений, которые можно разделить или снова объединить для больших банкетов, и в отгороженной части этого зала ждали туристы, многие сидели на своем багаже, все казались недовольными и испуганными. Они продолжали ждать. Мы нет. Коридорный, с повязкой на рукаве - буквы "С.Е.Р", - проводил нас на помост, к лейтенанту полиции, который бегло взглянул на наши паспорта и вернул их нам. - Синьор Броадхед, - сказал он на превосходном английском, со слабым среднезападноамериканским акцентом, - вам не приходило в голову, что этот террористический акт мог быть направлен лично против вас? Я разинул рот. - До сих пор не приходило, - сумел я ответить. Он кивнул. - Тем не менее, - продолжал он, беря своей изящной маленькой рукой жесткую печатную карточку ПВ, - мы получили от Интерпола сообщение о покушении на вашу жизнь два месяца назад. Прекрасно организованное покушение. Комиссар из Роттердама особо подчеркивает, что покушение не случайное и следует ожидать дальнейших попыток. Я не знал, что сказать на это. Эсси наклонилась вперед. - Скажите, лейтенант, - произнесла она, разглядывая его, - какова ваша теория? - О, моя теория. Хотел бы я иметь теорию, - сердито ответил он. - Террористы? Несомненно. Нацеленные на вас? Возможно. Нацеленные на стабильность нынешнего правительства. Еще более возможно. Наши сельские районы охвачены недовольством; я слышал даже - это между нами, - что некоторые военные подразделения планируют переворот. Как можно знать? Поэтому я задам вам необходимые вопросы. Видели ли вы кого-нибудь, кто показался бы вам подозрительным? Нет? Есть ли у вас предположения, кто мог организовать покушение в Роттердаме? Можете пролить хоть какой-нибудь свет на это ужасное дело? Вопросы следовали так быстро, словно он вовсе не ожидал ответа на них, даже не хотел слышать. Это тревожило меня почти так же, как разрушение самой петли: я увидел в этом отражение того, что чувствовалось во всем мире. Какое-то безнадежное отчаяние, словно все понимали, что дела будут обстоять еще хуже и это невозможно предотвратить. Меня это очень беспокоило. - Мы хотели бы уехать, - сказал я, - так что если вы покончили со своими вопросами... Он помолчал перед ответом и снова стал похож на человека, который знает, как делать свою работу. - Я хотел бы попросить вас об одолжении, синьор Броадхед. Не могли бы вы на день-два дать нам ваш самолет? Для раненых, - объяснил он, - наша центральная больница, к несчастью, располагается непосредственно под петлей. Должен со стыдом сказать, что я заколебался, но Эсси нет. - Конечно, лейтенант, - сказала она. - Тем более что нам нужно заказать место на другой петле, прежде чем мы сможем улететь. Он расцвел. - Моя дорогая сеньора, мы организуем это через военные линии связи. Примите мою глубочайшую признательность за вашу щедрость! Городские службы не действовали, но когда мы вернулись в номер, на столах стояли свежие цветы и корзина с фруктами и вином, всего этого раньше не было. Окна закрыли. Открыв их, я понял, почему. Озеро Тегигуальпа перестало быть озером. Предполагалось, что в случае катастрофы линия для охлаждения опустится в озеро; впрочем, никто не верил, что такое возможно. Теперь это произошло, и озеро выкипело вплоть до покрытого грязью дна. Пар закрывал саму петлю, пахло горячей грязью, и я тут же снова закрыл окна. Мы проверили внутренние службы. Они действовали. Нам принесли хороший обед, извинились, что не могут прислать бармена, чтобы тот перелил наше вино из бутылки в графин - бармен состоит в "Гражданской республиканской службе чрезвычайных происшествий" и должен выполнять свои обязанности. И обычная горничная номера тоже, хотя нам пообещали, что дежурная по этажу придет через час и поможет нам распаковать багаж; тем временем он, нераспакованный, стоял у стены в фойе. Я богат, конечно, но не избалован. Так я по крайней мере считаю. Но я люблю услуги, особенно услуги прекрасных компьютерных программ, которые написала для меня Эсси. - Мне не хватает Альберта, - сказал я, глядя на туманную ночную сцену. - Не знаешь, чем заняться, без своих игрушек? - усмехнулась Эсси, но, кажется, у нее что-то было на уме. Что ж. В этом отношении я тоже не избалован, потому что когда у Эсси что-то на уме, я часто заключаю, что она хочет заняться любовью, и тут же тоже хочу этого. Я часто напоминаю себе, что в истории человечества люди нашего возраста гораздо менее расположены к любви и изобретательны, но тем хуже для них. Такие мысли меня не удерживают. Особенно потому, что Эсси есть Эсси. Она не только Нобелевский лауреат. У нее есть и другие награды, включая появление в списке десяти самых изысканно одетых женщин. Нобелевская премия ею заслужена; а вот список десяти лучших, по-моему, фальшивка. Внешность С.Я. Броадхед не имеет ничего общего с тем, что на ней надето, но много общего с тем, что под одеждой. Теперь на ней облегающий светло-синий костюм, без всяких украшений; такой можно купить в магазине по сниженным ценам; но она и в нем попала бы в список. - Иди сюда на минутку, - позвал я с большого длинного дивана. - Сексуальный маньяк! Ха! Но это "Ха!" звучало весьма терпимо. - Просто я подумал, - сказал я, - что так как мы не можем вызвать Альберта и больше нам нечего делать... - Ах, Робин, - сказала она, качая головой. Но она улыбалась. Поджала губы, размышляя. Потом сказала: - Вот что я тебе скажу. Принеси из фойе маленький дорожный саквояж. У меня там для тебя небольшой подарок. А потом посмотрим. Из саквояжа появился ящичек, обернутый серебряной бумагой, а из него - большой молитвенный веер хичи. Впрочем, не хичи - размер не тот. Такие Эсси разработала для собственного использования. - Ты ведь помнишь Мертвецов и "Здесь и После", - сказала она. - Прекрасные программы хичи, я решила их использовать. И преобразовала старую программу. В твоих руках гарантированный реальный Альберт Эйнштейн. Я поворачивал веер в руках. - Реальный Альберт Эйнштейн? - О, Робин, не будь таким буквальным. Не реальный - реальный. Я не могу оживлять мертвецов, особенно умерших давно. Но личность реальна, со всеми воспоминаниями, мыслями - почти реальна. Я запрограммировала поиск исчерпывающей информации об Эйнштейне. Книги. Документы. Корреспонденция. Биографии. Интервью. Снимки. Все. Даже старый потрескавшийся экземпляр того, что называлось "Киноновости" - о прибытии корабля в Нью-Йорк в 1932 году. "Пате ньюс". Все вошло сюда, и теперь когда ты задаешь вопрос Альберту Эйнштейну, тебе отвечает Альберт Эйнштейн! - Она наклонилась и поцеловала меня в макушку. - Конечно, - похвасталась она, - я добавила кое-что, чего никогда не было у Эйнштейна. Полный курс пилотирования кораблей хичи. Все новое в науке и технологии с 1955 года, времени, когда умер подлинный Эйнштейн. Даже некоторые функции кулинарной, секретарской, юридической и медицинской программ. Для Зигфрида фон Психоаналитика места не нашлось, - извинилась она, - но ведь он тебе больше не нужен, а, Робин? Разве только в воспоминаниях. Она смотрела на меня с выражением, которое я научился за эти десятилетия узнавать. Я прижал ее к себе. - Хорошо, Эсси, давай. Она уселась у меня на коленях и невинно спросила: - Что давать, Робин? Ты опять говоришь о сексе? - Давай сюда. - О... Да это пустяк. Я уже дала тебе серебряный подарок. - Что, программу? - И правда, она ее обернула серебряной бумагой - и тут до меня дошло. - О, мой Бог! Я пропустил нашу серебряную годовщину. Когда... - Но я тут же смолк. - Когда она была? - закончила она за меня. - Теперь. Она все еще есть. Сегодня, Робин. Поздравляю, Робин, дорогой. Я поцеловал ее, должен признаться, отчасти чтобы выиграть время, и она серьезно поцеловала меня. Я сказал, чувствуя себя презренным: - Эсси, дорогая, прости. Когда вернемся, я тебе сделаю подарок, от которого у тебя волосы встанут дыбом, обещаю. Но она прижалась носом к моим губам, чтобы я замолчал. - Не нужно ничего обещать, дорогой Робин, - сказала она с уровня моего кадыка, - потому что ты ежедневно в течение двадцати пяти лет делал мне достойные подарки. Не считая тех лет, когда мы просто встречались. Конечно, - добавила она, поднимая голову, чтобы взглянуть на меня, - мы одни сейчас, только ты и я и кровать в соседней комнате, и так будет еще несколько часов. И если действительно хочешь, чтобы у меня волосы встали дыбом, начинай. Я, кстати, знаю, что у тебя кое-что для меня есть. Даже моего размера. То, что я не захотел завтракать, сразу привело в действие всю тревожную сигнализацию Эсси, но я объяснил, что хочу поиграть со своей новой игрушкой. И это было правдой. Правда и то, что я довольно часто вообще не завтракаю, и эти две правды в конце концов отправили Эсси в обеденный зал без меня; но главное, конечно, заключалось в последней правде - мои внутренности чувствовали себя не очень хорошо. И вот я вставил нового Альберта в процессор, появился розоватый мерцающий туман, и вот и он улыбается мне. - Привет, Робин, - сказал он, - и поздравляю с годовщиной. - Это было вчера, - слегка разочарованно ответил я. Я не думал, что поймаю нового Альберта на таких глупых ошибках. Он потер кончиком трубки нос, глядя на меня из-под своих густых седых бровей. - По гавайскому времени, - сказал он, - сейчас поглядим, - он сделал вид, что смотрит на электронные наручные часы, анахронически выглядывавшие из-под рукава пиджака, - сейчас сорок две минуты двенадцатого вечера, Робин, и ваша двадцать пятая годовщина будет длиться еще около двадцати минут. - Он наклонился, почесывая лодыжку. - У меня появилось несколько полезных новых свойств, - гордо сказал он, - включая полный контроль за местным временем; он действует независимо от того, есть я на дисплее или нет. Ваша жена - очень хороший программист. Конечно, я знаю, что Альберт Эйнштейн - только компьютерная программа, но это все равно что встреча со старым другом. - Ты отлично выглядишь, - сделал я ему комплимент. - Впрочем, не знаю, стоит ли тебе носить электронные цифровые часы. Мне кажется, у тебя до смерти не могло быть такой вещи. Тогда их просто еще не было. Он посмотрел на меня слегка раздраженно, но в ответ тоже сделал комплимент: - Вы отлично знаете историю технологии, Робин. Впрочем, хоть я и Альберт Эйнштейн и чрезвычайно близок к оригиналу, но не ограничен возможностями реального Эйнштейна. Например, миссис Броадхед включила в мою программу все известные записи хичи, а мой плотский оригинал даже не знал о самом существовании хичи. Я также включил в свою программу большинство своих коллег и многочисленные системы поиска информации. Я попытался подключиться к главной системе, но в этом, Робин, - он виновато взглянул на меня, - меня постигла неудача. Впрочем, я включился в военную систему. Ваш вылет состоится в Лагосе, Нигерия, завтра в полдень, и самолет вам вернут вовремя, так что вы успеете в Лагос. - Он нахмурился. - Что-то не так? Я не столько слушал Альберта, сколько разглядывал его. Эсси проделала замечательную работу. Никаких мелких погрешностей, когда он начинает предложение с трубкой в руке, а заканчивает, жестикулируя куском мела. - Ты кажешься вполне реальным, Альберт. - Спасибо, - сказал он, открыл ящик стола, достал оттуда спички и поднес пламя к трубке. В прежние дни у него просто материализовался бы коробок спичек. - Может, хотите больше узнать о своем корабле? Я подтянулся. - Есть что-то новое? - Если и есть, - извинился он, - я об этом не знаю: я уже сказал, что не мог связаться с главной сетью. Тем не менее я получил копию сертификата от Корпорации "Врата". Корабль значится как двенадцатиместный, то есть он способен брать двенадцать человек, если не предназначается для специальных исследований... - Я знаю, что такое двенадцатиместный корабль, Альберт. - Конечно. Ну, так вот, он снабжен всем необходимым для четверых, хотя можно поместить еще двоих. Он испытан в полете на Врата-Два и обратно, весь полет функционировал нормально. Доброе утро, миссис Броадхед. Я оглянулся через плечо: Эсси кончила завтракать и присоединилась к нам. Она склонилась ко мне, тщательно рассматривая свое создание. - Хорошая программа, - сказала она наконец, потом: - Альберт! Где ты взял это ковыряние в носу? Альберт виновато извлек палец из носа. - Из неопубликованного письма Энрико Ферми к родственнику в Италию. Уверяю вас, жест аутентичен. Есть ли еще вопросы? Нет? Тогда, Робин и миссис Броадхед, - закончил он, - я предлагаю вам упаковаться, потому что только что по полицейским каналам связи получил сообщение, что ваш самолет приземлился и его заправляют. Вы можете вылететь через два часа. Так оно и было, и мы благополучно вылетели - или почти благополучно. Почти. Мы уже садились в самолет, когда сзади от пассажирского аэровокзала послышался шум, и мы оглянулись. - Похоже на перестрелку. - удивленно сказала Эсси. - А вон те большие штуки на стоянке, видишь, они раздвигают машины? Одна из них только что своротила пожарный кран, и из него бьет вода. Неужели это то, что я думаю? Я втащил ее в самолет. - Может, - сказал я, - если ты думаешь, что это танки. Давай убираться отсюда. И мы убрались. Без проблем. Для нас, во всяком случае, хотя Альберт, подключившийся наконец к главной сети, сообщил, что опасения лейтенанта оправдываются и что действительно началась революция. Итак, у нас проблем не было, хотя в обширной вселенной происходило многое, и со временем проблемы у нас появятся, и весьма болезненные. 15. НАЗАД ИЗ НЕПРЕРЫВНОСТИ ШВАРЦШИЛЬДА Придя в себя, Джель-Клара Мойнлин не была мертвой, как она справедливо ожидала. Она находилась в исследовательском корабле хичи. Внешне бронированный пятиместник, но не тот, в каком она была в последний момент. Последние ее воспоминания были хаотическими, лихорадочными и полными боли и ужаса. Она помнила все очень хорошо. Но в этих воспоминаниях не было худого смуглого мрачного парня в ограничительных ремнях и шарфе. Больше на нем ничего не было. В воспоминаниях не было места и для незнакомой молодой светловолосой девушки, плачущей навзрыд. Да, в последнем воспоминании Клары люди кричали и плакали! И бранились, и мочили нижнее белье, потому что оказались пойманными за барьером Шварцшильда в черной дыре. Но эти люди совсем другие. Молодая девушка утешающе склонилась к ней. - Как ты, милая? Тебе действительно трудно пришлось. - Для Клары это утверждение не было новостью. Она знала, как ей было трудно. - Она пришла в себя, - сказала девушка через плечо. Мужчина наклонился, оттолкнув девушку. Он не стал тратить времени, расспрашивая Клару о ее состоянии. - Как тебя зовут? И еще орбиту и номер полета - быстрее! Когда она сказала ему, он ничего не ответил. Просто исчез, и его место снова заняла светловолосая девушка. - Я Долли, - сказала она. - Прости, я ужасно выгляжу, но по правде говоря, я боюсь до смерти. Как ты? Ты была в ужасном состоянии, а здесь нет никакой медицинской программы. Клара села и обнаружила, что да, она в ужасном состоянии. Все ее тело болит, начиная с головы, которая, по-видимому, обо что-то ударилась. Клара осмотрелась. Она никогда не видела корабль, настолько забитый инструментами и игрушками. И здесь очень приятно пахнет кухней. - Слушай, где это я? - спросила она. - В его корабле, - указала. - Его зовут Вэн. Он летает и заглядывает в черные дыры. - Долли выглядела так, словно собиралась снова заплакать, но потерла нос и продолжала: - И, милая, мне очень жаль, но все эти люди с тобой, они мертвы. Ты только одна была жива. У Клары перехватило дыхание. - Все? И Робин? - Я не знаю их имен, - сказала девушка. И не удивилась, когда неожиданная гостья отвернула лицо и заплакала. Вэн рявкнул на женщин. Он глубоко задумался. И не знал, какое сокровище обнаружил и как это сокровище усложнит его жизнь. Правда, что я женился на своей дорогой Эсси в качестве реакции на потерю Клары Мойнлин. Ко мне возвратилась способность чувствовать, когда я отбросил чувство вины, вернее, почти отбросил, - вины в утрате Клары. Когда со временем я узнал, что Клара жива, я испытал шок. Но, клянусь Господом, ничто - ничто - не может сравниться с шоком, испытанным Кларой! Даже сейчас, в нынешних обстоятельствах, я не могу не чувствовать то, что назвал бы - достаточно несовместимо со своим теперешним состоянием - физической болью, когда я думаю о том, что испытала моя некогда горячо любимая Клара, когда восстала из мертвых. И не только потому, кем она была, не только из-за ее отношений со мной. Всякий должен был бы посочувствовать ей. Захваченная в ловушку, испытывающая ужас и боль, уверенная в близкой смерти - и в следующий момент чудесно освобожденная. Боже пожалей бедную женщину! И положение ее не становилось лучше. Половину времени она проводила без сознания, потому что тело ее испытало огромную физическую нагрузку. Приходя в себя, она не всегда понимала, что бодрствует. Она чувствовала уколы, ощущала тепло, гул в ушах и понимала, что ей вводят обезболивающее. Но все равно ей было ужасно больно. И не только физически. А, приходя в себя, она иногда думала, что галлюцинирует, потому что человеконенавистник Вэн и деморализованная Долли - не те люди, за которых можно ухватиться. Задавая вопросы, она получала непонятные ответы. Она видела, как Вэн разговаривает с машиной, и спросила у Долли, что он делает. Но смысла ее ответа не поняла: - А, это его Мертвецы. Они запрограммированы на утерянные полеты, и теперь он спрашивает их о твоем рейсе. Но что может понять человек, никогда не слышавший о Мертвецах? И что она могла подумать, когда прямо из воздуха тонкий неуверенный голос заговорил о ней: - ...нет, Вэн, человека по имени Шмитц не было в этом рейсе. Понимаешь, в этот рейс отправились два корабля... - Мне все равно, сколько их полетело! Голос смолк. Потом неуверенно: - Вэн? - Да, я Вэн! Кем я еще могу быть? - О... Ну, в этом полете никто не соответствует описанию твоего отца. Кого ты спас? - Она говорит, что ее зовут Джель-Клара Мойнлин. Женщина. Не очень красивая. Около сорока лет, - сказал Вэн, даже не посмотрев на нее; Клара напряглась, но потом сообразила, что перенесенное испытание, несомненно, отразилось на ее внешности. - Мойнлин, - прошептал голос. - Джель-Клара, да, она участвовала в этом полете. Но возраст не соответствует, мне кажется. - Клара кивнула, чувствуя, как вновь начала болеть голова, а голос продолжал: - Посмотрим, имя соответствует. Но она родилась шестьдесят три года назад. Сила и темп приливов боли увеличились. Клара, должно быть, застонала, потому что девушка Долли что-то крикнула Вэну и снова склонилась к ней. - Ты выздоровеешь, - сказала она, - но я попрошу Генриетту сделать тебе еще один укол снотворного, ладно? Когда проснешься, тебе будет лучше. Клара, не понимая, смотрела на нее, потом закрыла глаза. Шестьдесят три года назад! Сколько потрясений может перенести человек и не сломаться? Клара ломалась нелегко: изыскатель Врат, четыре полета, все очень трудные, любого достаточно, чтобы всю жизнь преследовали кошмары. У нее страшно начинала болеть голова, когда она пыталась думать. Замедление времени? Так называется то, что происходит в черной дыре? Неужели в мире прошло двадцать или тридцать лет, пока она вращалась в бездонном гравитационном колодце черной дыры? - Хочешь поесть? - предложила с надеждой Долли. Клара покачала головой. Вэн, раздраженно поджав губу, поднял голову и сказал: - Как глупо предлагать ей еду. Дай ей выпить! Вэн не такой человек, чтобы можно было ему угодить, согласившись с ним, даже если он прав, но мысль неплохая. Клара позволила Долли принести что-то похожее на крепкое виски: она закашлялась и подавилась, но согрелась. - Милая, - неуверенно сказала Долли, - а этот, ты понимаешь, из убитых, он был твой друг? У Клары не было причин отрицать. - Да. Мы с ним любили друг друга. Но поссорились и разошлись, а потом снова начали сближаться, но... А потом Робин оказался в одном корабле, а я в другом... - Робби? - Нет. Робин. Робин Броадхед. На самом деле он Робинетт, но очень чувствит