о давайте сначала уберемся из этого нехорошего места. Альберт! Улетаем! - Конечно, миссис Броадхед, - сказал Альберт. На этот раз он не позаботился материализоваться в пилотском кресле; просто вошел в дверь и прислонился к косяку, улыбаясь обществу. - Представления позже, - сказала Эсси. - Это наш добрый друг компьютерная программа. Альберт? Мы на безопасном удалении от Пентагона? Он кивнул, мерцая. И тут же у меня на глазах из пожилого человека в мешковатом свитере и с трубкой превратился в худого высокого, в мундире со множеством медалей председателя комитета начальника штабов генерала Джемса П. Манзбергена. - Вы правы, милая! - воскликнул он. - А теперь давайте подключимся к передачам быстрее света, пока они не поняли, что мы их провели. 19. ПЕРЕСТАНОВКИ В ЛЮБВИ Кто с кем спит? Вот в чем вопрос! У нас пять пассажиров и только три каюты, куда их можно разместить. "Истинная любовь" не предназначалась для многих гостей, особенно для гостей, не рассортированных по парам. Поместить ли Оди вместе с его законной женой Долли? Или с недавней подругой Джейни Джи-ксинг? Поместить Оди одного, а двух женщин вместе? И что они будут друг с другом делать? Дело не в том, что Долли и Джейни враждебно относились друг к другу. Совсем нет. Это Оди почему-то к обеим относился враждебно. - Он не может решить, с кем ему оставаться, - мудро сказала Эсси, - а Оди - мужчина, который стремится быть верным женщине. Что ж, я это прекрасно понимаю, тем более что передо мной та же проблема. Но есть слово, которое ко мне неприложимо, и это слово "страдание". Видите ли, я совсем не страдал. Я наслаждался. И восхищался Эсси, потому что она решила наши затруднения, уйдя от них. Мы с Эсси ушли в капитанскую каюту и закрылись. Сказали, что поступаем так, чтобы наши три гостя разобрались сами. Неплохая причина. Бог видит, им для этого нужно было время, потому что в них межличностная динамика достигла такого напряжения, что могла взорвать звезду. Но у нас были и другие причины, и главная в том, что так мы могли заниматься любовью. И мы занимались ею. С энтузиазмом. С большой радостью. Вы можете подумать, что все-таки прошло двадцать пять лет и наш возраст; и привычка и скука; и в конце концов существует ограниченное количество слизистых поверхностей, о которые могут тереться части организма, тут мало что нового можно придумать. Неверно. Мы были страстны, как никогда. Может быть, причина в тесных помещениях "Истинной любви". Когда мы закрылись в маленькой каюте с анизокинетической кроватью, у нас появилось такое же ощущение, как у подростков, занимающихся любовью в подъезде, а мама и папа совсем рядом, за окном. Мы хихикали, когда кровать разнообразно подталкивала нас, но страдать? Нисколько. Я не забыл Клару. Она снова и снова возникала у меня в мыслях, и часто в самые интимные моменты. Но со мной в постели была Эсси, а не Клара. И вот я лежал на спине в постели, иногда шевелился, чтобы посмотреть, чем ответит постель и как она пошевелит Эсси, свернувшуюся рядом - все равно что играть в биллиард на подушках - и думал, спокойно и тепло, о Кларе. В тот момент я был совершенно уверен, что все образуется. В конце концов что плохого? Любовь? Двое любили друг друга. Что же в этом плохого? Конечно, дело осложняется тем, что один из двух, а именно я, часть другой пары, которая тоже любит друг друга. Но всякие осложнения рано или поздно можно решить. Любовь - вот что заставляет вращаться вселенную. Любовь заставила меня и Эсси запереться в капитанской каюте. Любовь заставила Оди лететь за Долли в Высокий Пентагон; и любовь заставила Джейни лететь с ним; и другой тип любви, а может, тот же самый, заставил Долли прежде всего выйти за него замуж, потому что одна из функций любви - организовать жизнь одного человека с другим. И если посмотреть через огромные пустые звездные пространства (хотя я в тот момент этого не знал), Капитан тосковал из-за любви; и даже Вэн, который никогда никого не любил, кроме себя, в сущности обыскивал вселенную, чтобы иметь, к кому приложить свою любовь. Видите, как это действует? Любовь - всеобщий мотиватор. - Робин? - сонно обратилась Эсси к моей лопатке. - Ты хорошо поработал. Прими мои комплименты. И, конечно, она тоже говорила о любви, хотя в этом случае я считаю, что обязан этим своему умению демонстрировать любовь. - Спасибо, - сказал я. - Но хочу все же задать вопрос, - она повернулась, чтобы смотреть на меня. - Ты вполне поправился? Ты в хорошей форме? Три метра новых кишок хорошо уживаются со старыми? Альберт сообщает, что все хорошо? - Я себя прекрасно чувствую, - ответил я, и сказал правду, и наклонился, чтобы поцеловать ее. - Надеюсь только, в остальном мире все так же хорошо. Она зевнула и потянулась. - Если ты имеешь в виду корабль, то Альберт вполне способен справиться с пилотированием. - Да, но способен ли он справиться с пассажирами? Она сонно перевернулась. - Спроси его. И я позвал: - Альберт! Заходи, поговорим. - И повернулся к двери. Мне любопытно было, как он появится на этот раз, ведь дверь закрыта. Он меня одурачил. Послышался звук легкого виноватого откашливания, я повернулся и увидел, что Альберт сидит за туалетным столиком Эсси, скромно отвернувшись. Эсси ахнула и потянула простыню, чтобы прикрыть свои красивые аккуратные груди. Вот это забавно. Раньше Эсси никогда не трудилась прикрываться в присутствии собственных программ. Самое странное, что в тот момент мне это не показалось странным. - Простите за вторжение, дорогие друзья, - сказал Альберт, - но вы звали. - Да, хорошо, - сказала Эсси, однако по-прежнему прижимая к себе простыню. Возможно, собственная реакция показалась ей странной, но она сказала только: - Итак. Наши гости, как они? - Я бы сказал, очень хорошо, - серьезно ответил Альберт. - Они втроем беседуют в камбузе. Капитан Уолтерс готовит сэндвичи, а молодые женщины ему помогают. - Никаких драк? Никаких выцарапанных глаз? - спросил я. - Совсем нет. Конечно, они держатся несколько формально, со всякими там "простите", и "пожалуйста", и "спасибо". Однако, - добавил он, выглядя очень довольным, - у меня есть новые сведения о паруснике. Хотите взглянуть? Или - мне пришло в голову - вы присоединитесь к гостям, чтобы услышать одновременно? Мне хотелось узнать сразу, но Эсси взглянула на меня. - Это только вежливость, Робин, - сказала она, и я согласился. - Великолепно, - заявил Альберт. - Вы увидите, что это исключительно интересно. Мне тоже. Конечно, меня всегда интересовал парусный спорт, - продолжал он болтливо. - Когда мне исполнилось пятьдесят, "Berliner Handelsgesellschaft" подарила мне отличную парусную яхту. К сожалению, пришлось оставить ее в Германии из-за этих нацистов. Моя дорогая миссис Броадхед! Я у вас в большом долгу. Теперь у меня такие отличные воспоминания, каких не было раньше. Я помню свой маленький дом в Остенде, где я любил прогуливаться с Альбертом, - он померцал, - это бельгийский король Альберт. И мы говорили о парусниках, а по вечерам его жена аккомпанировала мне на пианино, а я играл на скрипке - и теперь я все это помню благодаря вам, миссис Броадхед! В течение этой речи Эсси неподвижно сидела рядом со мной, глядя на свое создание с каменным выражением лица. Но вот она начала задыхаться, а потом засмеялась. - Ох, Альберт! - воскликнула и схватила подушку. Прицелилась и бросила прямо в него, подушка разбросала косметику. - Добро пожаловать, замечательная программа! А теперь убирайся отсюда, пожалуйста. Ты настолько человечен, с этими воспоминаниями и старыми анекдотами, что я не могу позволить тебе видеть меня неодетой! - И он на этот раз просто мигнул и исчез, а мы с Эсси обнялись и захохотали. - Одевайся, - приказала она наконец, - чтобы мы сможем узнать новости о паруснике в достойном нашей программы виде. Смех - лучшее лекарство, верно? Я больше не боюсь за твое здоровье, дорогой Робин, такое нормально смеющееся тело проживет вечно! Мы направились в душ, все еще смеясь - и не подозревали, что в моем случае "вечно" в этот момент сводилось к одиннадцати дням, девяти часам и двадцати одной минуте. Мы никогда не устанавливали в "Истинной любви" стола для Альберта Эйнштейна, тем более с заложенной трубкой книгой, с бутылкой пива рядом с кожаным кисетом и с покрытой уравнениями доской за столом. Но стол стоял, и Альберт сидел за ним, развлекая наших гостей рассказами о самом себе. - Когда я был в Принстоне, - говорил он, - наняли специального человека, чтобы он ходил за мной с записной книжкой; когда я писал на доске, он должен был все это копировать. Они сделали это не ради меня, а ради самих себя: понимаете, иначе они боялись стирать с доски. - Он улыбнулся гостям и радушно кивнул Эсси и мне, когда мы рука об руку появились у входа в гостиную. - Я рассказывал этим людям о своем прошлом, мистер и миссис Броадхед; они, наверно, обо мне вообще не слышали, хотя, должен сказать, в свое время я был очень знаменит. Вы знаете, например, что я не любил дождь, и администрация Принстона построила специальный крытый проход - его можно еще увидеть, чтобы я мог навещать друзей, не выходя на улицу? Хотя на этот раз на нем не было генеральского лица и шелкового шарфа, я почувствовал себя неуютно. Мне хотелось извиниться перед Оди и двумя женщинами, но вместо этого я сказал: - Эсси? Тебе не кажется, что эти воспоминания становятся слишком частыми? - Возможно, - задумчиво ответила она. - Хочешь, чтобы он прекратил? - Нет. Он сейчас гораздо интереснее, просто нужно чуть сократить личностную базу данных или повернуть потенциометр ностальгических схем... - Какой ты глупый, дорогой Робин, - сказала она, прощающе улыбаясь. Потом приказала: - Альберт! Прекрати болтовню! Робину это не нравится. - Конечно, моя дорогая Соня, - вежливо сказал он. - Не сомневаюсь, однако, что вам хочется услышать о паруснике. - Он встал из-за стола - вернее, его голографическая, но несуществующая фигура встала из-за тоже несуществующего голографического стола; мне все время приходилось напоминать себе об этом. Взял губку и принялся стирать с доски, потом спохватился. Бросив виноватый взгляд на Эсси, протянул руку к выключателю на столе. Доска исчезла. вместо нее появилась знакомая серая поверхность корабельного экрана хичи. Альберт нажал другую кнопку, и на экране появилась звездная карта. Это тоже реалистично: чтобы превратить экран в карту, нужно только особым образом изменить напряжение в схеме (но тысячи изыскателей погибли, не зная этого). - Вы видите место, где капитан Уолтерс обнаружил парусный корабль. Как вы видите, сейчас здесь ничего нет. Уолтерс сидел на подушке вблизи имитации очага, как можно дальше и от Долли, и от Джейни - они тоже сидели как можно дальше друг от друга, - и сидел тихо. Но теперь, словно его ужалило, заговорил: - Невозможно! Записи точны! У вас есть все данные! - Конечно, они точны, - успокоил его Альберт. - Но, видите ли, к тому времени, как туда прибыл наш разведочный корабль, парусник уже исчез. - Он не мог очень далеко уйти под давлением только звездного света. - Да, не мог. Но его не было. Однако, - сказал Альберт, торжествующе улыбаясь, - я подготовился к такой возможности. Если вы помните, моя репутация - в моем прежнем состоянии, я хочу сказать, - основывалась на положении, что скорость света есть фундаментальная константа, она постоянна; это положение, - терпеливо добавил он, оглядевшись, - сейчас несколько расширено в связи с тем, что мы узнали у хичи. Но скорость, да, она всегда одинакова, около трехсот тысяч километров в секунду. Поэтому я дал кораблю указание, в том случае если парусник не будет найден, отлететь от этого места на расстояние в триста тысяч километров, умноженных на число секунд с момента наблюдения. - Очень умная самовлюбленная программа, - добродушно сказала Эсси. - Ты нанял для этого полета очень смелого пилота. Альберт кашлянул. - Это был беспилотный корабль, - сказал он, - так как я предвидел, что, возможно, понадобится его специальное использование. Я опасался, что удаление будет очень большим. Однако, когда корабль достиг требуемого расстояния, вот что он увидел. - Он махнул рукой, и на экране появилась многокрылая паутинная конструкция. Она у нас на глазах складывалась. Альберт ускорил запись, и мы видели, как складываются большие крылья... и исчезают. Да. Вы, конечно, видели эту картину. Но у вас было преимущество перед нами: вы знали, что видите. А мы, Уолтерс со своим гаремом, Эсси и я, нет. Мы покинули беспокойный человеческий мир в погоне за беспокойной загадкой и увидели, как эта штука, за которой мы охотимся, проглатывается кем-то прямо у нас на глазах! Для наших пораженных и неподготовленных глаз это выглядело именно так. Мы сидели, как окаменелые, и смотрели на сложенные крылья и на большую голубоватую сферу, возникшую ниоткуда и поглощающую их. Я осознал, что кто-то негромко смеется, и вторично был поражен, поняв, кто это. Это был Альберт. Теперь он сидел на краю стола и вытирал слезы смеха. - Прошу прощения, - сказал он, - но видели бы вы ваши лица. - Черт тебя побери, самовлюбленная программа! - сказала Эсси больше не добродушно. - Немедленно прекрати этот вздор. Что здесь происходит? Альберт взглянул на мою жену; его выражение я не смог разгадать. Во взгляде была доброта, и терпимость, и еще множество такого, что никак не совместимо с компьютерной программой, даже с программой Альберта. Но было во взгляде и беспокойство. - Дорогая миссис Броадхед, - сказал он, - если вы не хотели придавать мне чувство юмора, не нужно было включать его в программу. Простите, если я поставил вас в затруднительное положение. - Выполняй инструкции! - сказала Эсси в некотором замешательстве. - Хорошо. То, что вы видели, - объяснил он, отворачиваясь от Эсси и адресуясь теперь ко всей группе, - по моему мнению, есть первый известный случай операции, проводимой хичи в реальном времени. Парусник был похищен. Обратите внимание на этот небольшой корабль. - Он небрежно взмахнул рукой, и изображение на экране начало увеличиваться. Увеличение больше, чем позволяла разрешающая способность оптических приборов корабля, поэтому качество неважное, голубая сфера стала туманной и неровной. Но за ней что-то было. Что-то медленно заходило за эту сферу. В тот момент, когда оно должно было исчезнуть, Альберт остановил изображение, и мы увидели туманный объект в форме рыбы, маленький, плохоразличимый. - Корабль хичи, - сказал Альберт. - Во всяком случае, у меня нет других объяснений. Джейни Джи-ксинг словно подавилась. - Вы уверены? - Нет, конечно, не уверен, - ответил Альберт. - Пока это всего лишь теория. Никогда не следует говорить "да" теории, мисс Джи-ксинг, потому что неизбежно появится лучшая теория, и той, что до сих пор казалась лучшей, придется сказать "нет". Но моя теория такова: хичи решили похитить парусник. Теперь представьте себе картину. Хичи! Настоящие, как утверждает наша самая умная информационная программа. Я так или иначе искал хичи две трети столетия, стремился их найти и в то же время боялся этого. Но когда это случилось, я прежде всего подумал не о хичи, а о нашей информационной системе. Я спросил: - Альберт, почему ты действуешь тек странно? Он вежливо посмотрел на меня, постукивая черенком трубки о зубы. - В каком смысле "странно", Робин? - Черт возьми, не увиливай! То, как ты действуешь! Разве ты не знаешь... - я постарался выразиться деликатнее, - разве ты не знаешь, что ты только компьютерная программа? Он печально улыбнулся. - Мне не нужно напоминать об этом, Робин. Я не реален, в этом смысле? Но та реальность, в которую вы погружены, меня не заботит. - Альберт! - воскликнул я, но он поднял руку, чтобы заставить меня замолчать. - Позвольте мне сказать вот что. Для меня реальность, я знаю, просто большое количество одновременных импульсов в эвристических построениях. Все равно что смена изображений на экране. А для вас, Робин? Разве реальность для органического разума так уж отлична? Неужели это просто химические реакции, происходящие в килограмме жирной материи, у которой нет ни глаз, ни ушей, ни сексуальных органов? Все, что знает эта материя, она знает в пересказе, знает то, что ей сообщила какая-то воспринимающая система. Каждое чувство приходит к ней по проводам-нервам. Неужели между нами такое отличие, Робин? - Альберт! Он покачал головой. - Ах, - сказал он горько, - я знаю. Вы мне не поверите, потому что среди вас мой создатель. Но разве вы сами не обманываетесь? Разве я не заслуживаю такой же оценки и терпимости? Я был очень большим человеком, Робин. Меня высоко ценили влиятельные люди. Короли! Королевы! Великие ученые, и какие же хорошие люди они были! На мой семидесятый день рождения мне устроили прием - Робертсон и Вигнер, Курт Гедель, Раби, Оппенгеймер... - И он вытер слезу... и здесь Эсси больше не позволила ему продолжать. Она встала. - Мои друзья и муж, - сказала она, - очевидно, произошло какое-то нарушение функций. Прошу прощения за это. Я должна проверить все схемы. - Это не твоя вина, Эсси, - сказал я как можно более мягко. Но она не восприняла это мягко. Посмотрела на меня так, как не смотрела с тех далеких дней, когда я впервые начал ухаживать за ней и рассказывал о том, какие шутки привык разыгрывать со своей психоаналитической программой Зигфридом фон Психоаналитиком. - Робин, - холодно сказала она, - ты слишком много говоришь об ошибках и вине. Обсудим это позже. Прошу прощения, гости, но я на некоторое время должна занять свой кабинет. Альберт! Немедленно начнем устранение дефектов. Один из недостатков богатства и известности в том, что слишком многие приглашают вас к себе. И все ожидают, что вы ответите им тем же. Прием гостей - не из моих сильных сторон. Эсси, с другой стороны, это любит, и за много лет мы выработали свой способ обращения с гостями. Очень просто. Я держусь с ними, пока мне это нравится - иногда несколько часов, иногда пять минут. Потом я исчезаю в своем кабинете и предоставляю гостей Эсси. Особенно я люблю это делать, когда между гостями возникает напряжение. Получается прекрасно - для меня. Но иногда эта система не срабатывает, и тут я попадаюсь. Сейчас наступил как раз такой момент. Я не мог оставить гостей на Эсси, потому что Эсси занята. Я не хотел оставлять их одних, потому что мы и так надолго их оставляли. А напряжения здесь было в избытке. И вот я пытаюсь вспомнить, как нужно быть вежливым, когда некуда отступать. - Не хотите ли выпить? - жизнерадостно спросил я. - Что-нибудь съесть? Можно посмотреть хорошие программы, если Эсси не отключила все схемы, чтобы разобраться с Альбертом... Джейни Джи-ксинг прервала меня вопросом: - Куда мы направляемся, мистер Броадхед? - Ну, - сказал я, улыбаясь, - весело; радушный хозяин; старается развлечь гостей, даже если они задают вопросы, ответа на который вы не знаете, потому что на уме у вас множество гораздо более важных проблем. - Ну, вероятно, вопрос в том, куда бы вы хотели направиться. Я хочу сказать, что теперь нет смысла гнаться за парусником. - Да, - согласилась Джи-ксинг. - Тогда, вероятно, вам решать. Не думаю, чтобы вы хотели оставаться в тюрьме... - напомнить им, что в конце концов я их выручил. - Да, - снова сказала Джи-ксинг. - Тогда назад на Землю? Мы можем высадить вас у любой петли. Или на Вратах, если хотите. Или... Оди, ты ведь родом с Венеры? Не хочешь туда вернуться? Уолтерс сказал: "Нет". И замолчал. Я подумал, что нехорошо со стороны гостей давать только односложные ответы, когда я стараюсь быть радушным. Выручила меня Долли Уолтерс. Она подняла правую руку, и на пальце у нее была кукла, та самая, что представляла хичи. - Беда в том, мистер Броадхед, - сказала она сладким змеиным голосом, не разжимая губ, - что всем нам некуда деваться. Поскольку, очевидно, так оно и было, никто не нашел что сказать. Потом Оди встал. - Я бы выпил, Броадхед, - поворчал он. - Долли? Джейни? Очевидно, это была лучшая идея за последнее время. Мы все согласились, как гости, слишком рано пришедшие на вечеринку и нашедшие, чем заняться, чтобы не было слишком очевидно, что они ничем не занимаются. Конечно, заняться было чем. И не самое главное занятие - развлекать гостей. И даже не необходимость освоиться с мыслью, что мы (возможно) видели подлинный корабль хичи с живыми хичи в нем. Главное - снова мои внутренности. Врачи сказали, что я могу вести нормальную жизнь. Но о ненормальной они ничего не говорили, и вот я чувствовал свой возраст и уязвимость. И был рад взять джин с водой, сесть рядом с имитацией камина с его воображаемым пламенем, предоставив кому-нибудь другому перехватывать мяч. Этим другим оказался Оди Уолтерс. - Броадхед, я благодарен за то, что ты вытащил нас из тюрьмы. Я знаю, что у вас есть собственные дела. Я думаю, лучше всего высадить нас в каком-нибудь удобном месте, чтобы вы могли заняться своими делами. - Ну, таких мест много, Оди. Есть ли какое-нибудь предпочтение? - Я бы хотел, - сказал он, - думаю, мы все этого хотим, получить возможность разобраться, что же нам делать. Вероятно, вы заметили, что у нас есть личные проблемы, которые нужно разрешить. - Такие высказывания не нуждаются в подтверждении, отрицать их тоже невозможно, поэтому я просто улыбнулся. - Поэтому нам нужно остаться наедине и поговорить... - Мне кажется, у вас была такая возможность, когда мы с Эсси оставили вас наедине, - сказал я, кивая. - Вы оставили вас наедине. Но ваш друг Альберт нет. - Альберт? - Мне и в голову не приходило, что он может остаться с гостями, особенно когда его не приглашали. - Все время, Броадхед, - горько сказал Уолтерс. - Сидел как раз на твоем месте. И задавал Долли миллион вопросов. Я покачал головой и протянул стакан, чтоб его снова наполнили. Не очень хорошая мысль, вероятно, но у меня в тот момент вообще хороших мыслей не было. Когда я был молод и моя мать умирала - она не могла обеспечить медицинский уход для нас обоих, вина, вина, вина, и выбрала меня, - бывали времена, когда она меня не узнавала, не помнила моего имени, говорила со мной так, словно я ее начальник, или хозяин дома, или какой-то парень, с которым она встречалась до того, как вышла замуж. Ужасная сцена. Это даже хуже, чем видеть, как она умирает: она буквально распадалась у меня на глазах. Вот так распадался теперь Альберт. - Что за вопросы он задавал? - спросил я, глядя на Долли. - О Вэне, - ответила она, играя куклами, но говоря собственным голосом - впрочем, по-прежнему почти не раскрывая губ. - Куда он направляется, что делает. Больше всего он хотел увидеть на карте объекты, которые интересовали Вэна. - Покажите их мне, - попросил я. - Я не могу управлять этой штукой, - раздраженно сказала она, но Джейни Джи-ксинг встала и была у приборов раньше, чем Долли кончила говорить. Коснулась приборного щита, нахмурилась, набрала комбинацию и повернулась к нам. - Миссис Броадхед, должно быть, отключила приборы, когда убрала вашего пилота, - сказала она. - Ну, это все были черные дыры разного типа, - сказала Долли. - Я думал, они все одного типа, - заметил я, и она пожала плечами. Теперь мы все собрались у щита, глядя на экран, на котором не видно было ничего, кроме звезд. - Будь он проклят! - сказал я. Сзади послышался ледяной голос Альберта: - Мне жаль, если я причинил вам неудобства, Робин. Мы все повернулись, как фигуры в старых немецких городских часах. Он сидел на краю кресла, из которого только что встал я, и смотрел на нас. Выглядел он по-другому. Моложе. Менее самоуверенным. В руках вертел сигару - сигару, не трубку, - и выражение у него было серьезное. - Я думал, Эсси работает с тобой, - сказал я - я уверен - раздраженно. - Она закончила, Робин. В сущности, она идет сюда. Могу сказать, что она не обнаружила никаких неполадок - я прав, миссис Броадхед? Вошла Эсси и остановилась у двери. Руки ее были сжаты в кулаки, она смотрела на Альберта. На меня даже не взглянула. - Правда, программа, - мрачно заявила она. - Ошибок в программе я не нашла. - Я рад слышать это, миссис Броадхед. - Не радуйся. Факт остается фактом: ты свихнувшаяся программа. Теперь скажи мне, умная программа без ошибок в программировании, каков будет следующий шаг? Голограмма нервно облизала губы. - Ну, что ж, - неуверенно сказал Альберт, - вероятно, вы захотите проверить хардвер. - Совершенно верно, - сказала Эсси и протянула руку, чтобы достать из гнезда его информационный веер. Могу поклясться, что увидел беглое выражение паники на лице Альберта, выражение, которые бывает у человека перед анестезированием для серьезной операции. И вдруг это выражение исчезло вместе с самим Альбертом. - Продолжайте разговаривать, - приказала Эсси, вставляя лупу в глаз и начиная осматривать поверхность веера. Но о чем разговаривать? Мы смотрели, как она изучает все изгибы веера. Пошли за ней, когда она, хмурясь, унесла веер в свою мастерскую, и молча смотрели, как она трогает веер своим кронциркулем и другими приборами, вставляет в испытательное гнездо, нажимает кнопки, поворачивает ручки, читает результаты на шкалах. Я стоял, потирая живот, который снова начал приносить мне неприятности, а Оди прошептал: - Что она ищет? Но я не знал. Царапину, трещину, ржавчину. Но она ничего не нашла. Встала вздыхая. - Ничего нет. - Хорошо, - заметил я. - Хорошо, - согласилась она, - потому что серьезную поломку я бы не могла здесь ликвидировать. Но и плохо, Робин, потому что в программе явные сбои. Она научила меня скромности. Долли сказала: - Вы уверены, что он неисправен, миссис Броадхед? Пока вы были в другой комнате, он вел себя вполне разумно. Может, чуть странно. - Странно! Долли, знаете, о чем он говорил все время, пока я его проверяла? О гипотезе Маха и недостающей массе. О черных дырах, чернее других. Не нужно быть настоящим Альбертом Эйнштейном, чтобы понять... Эй! Он что, разговаривал с вами? И когда услышала подтверждение, села с плотно сжатыми губами и какое-то время думала. Потом встряхнулась. - Вот дьявольщина! - в отчаянии сказала она. - Гадать нет смысла. Единственная личность, которая знает, что с Альбертом, это сам Альберт. - А что если Альберт не захочет сказать? - спросил я. - Неверная постановка вопроса, - ответила она, вставляя веер. - Правильная: "Что если Альберт не может ответить?" Он выглядел нормально - ну, почти нормально. Сидел в своем любимом кресле и вертел сигару - кстати, кресло и мое любимое, но в тот момент я не настроен был с ним спорить. - Ну, Альберт, - мягко, но решительно сказала Эсси, - ты знаешь, что в тебе неполадки, верно? - Немного отклоняюсь от нормы, да, - виновато ответил он. - Я думаю, довольно сильно отклоняешься! Вот что мы сделаем, Альберт. Вначале зададим тебе несколько вопросов о фактах - не о мотивах, не о трудных теоретических проблемах, только такие вопросы, которые могут быть проверены объективными фактами. Ты понимаешь? - Конечно, миссис Броадхед. - Хорошо. Во-первых. Я поняла, что ты разговаривал с гостями, пока мы с Робином были в капитанской каюте. - Это верно, миссис Броадхед. Она поджала губы. - Мне такое поведение кажется необычным. Ты их расспрашивал. Пожалуйста, скажи, какие вопросы ты задавал и какие ответы получил. Альберт неловко изменил позу. - Меня в основном интересовали объекты, которые обследует Вэн, миссис Броадхед. Миссис Уолтерс была так добра, что указала мне их на карте. - Он указал на экран, и, конечно, на нем сменялась серия карт. - Если посмотрите внимательней, - сказал Альберт, указывая своей незажженной сигарой, - то увидите определенную прогрессию. Сначала он проверяет простые черные дыры, которые на картах хичи обозначаются знаками, похожими на рыболовные крючки. Это в картографии хичи знаки опасности. - Откуда ты это знаешь? - спросила Эсси, а потом: - Нет, сотри этот вопрос. Вероятно, у тебя есть основания для такого предположения. - Да, миссис Броадхед. Я был с вами не очень общителен на эту тему. - Ага! К чему-то подходим. Продолжай. - Да, миссис Броадхед. Эти простые черные дыры всюду обозначены двумя знаками. Потом Вэн обследовал обнаженную сингулярность - невращающуюся черную дыру, ту самую, в которой много лет назад Робин попал в тяжелое положение. Там Вэн нашел Джель-Клару Мойнлин. - Изображение дрогнуло, появился голубой призрак, потом снова вернулась карта. - У этой дыры три знака, что означает большую опасность. И наконец, - взмах руки, на экране появился другой участок карты хичи, - вот здесь находится объект, к которому, как утверждает миссис Уолтерс, Вэн сейчас направляется. - Я этого не говорила! - возразила Долли. - Да, миссис Уолтерс, - согласился Альберт, - но вы говорили, что он часто смотрел на него, обсуждал с Мертвецами и что этот объект пугал его. Я считаю, что он направляется именно туда. - Очень хорошо, - зааплодировала Эсси. - Первый тест ты прошел замечательно, Альберт. Приступим ко второй части. На этот раз без участия аудитории, - добавила она, взглянув на Долли. - Я к вашим услугам, миссис Броадхед. - Конечно. Теперь. Фактические вопросы. Что означает термин "недостающая масса"? Альберт выглядел обеспокоенно, но ответил сразу: - Так называемая недостающая масса - это масса, необходимая для объяснения галактических орбит, но не обнаруженная. - Прекрасно! Теперь что такое гипотеза Маха? Он облизал губы. - Мне не очень хочется обсуждать проблемы квантовой механики, миссис Броадхед. Мне трудно поверить, что Бог играет в кости со вселенной. - Никто не спрашивает о твоей вере. Придерживайся правил, Альберт. Я только прошу определить широко известный физический термин. Он вздохнул и изменил позу. - Хорошо, миссис Броадхед, но позвольте представить это в понятных выражениях. Есть основания считать, что существует какое-то вмешательство в очень больших пределах в циклы расширения-сокращения вселенной. Расширение обращено в противоположном направлении. Сокращение, как кажется, будет происходить до одного атома - как это было до Биг Бэнга. - И что это такое? - спросила Эсси. Он беспокойно поерзал. - Я сильно нервничаю, миссис Броадхед, - пожаловался Альберт. - Но ведь ты можешь ответить на вопрос. В существующих терминах. - Существующих в какой момент, миссис Броадхед? Сейчас? Или, скажем, как считали в дни до Хокинса и других специалистов по квантовой механике? Существует хорошее положение относительно сотворения вселенной, но оно скорее религиозное. - Альберт! - угрожающе сказала Эсси. Он слегка улыбнулся. - Я только собирался процитировать Святого Августина из Гипона, - сказал он. - Когда его спросили, что делал Бог до сотворения вселенной, Августин ответил, что он создавал ад для людей, задающих такие вопросы. - Альберт! - Ну, хорошо, - раздраженно ответил он. - Да. Считается, что до определенного времени - не позже доли секунды, равной единице, деленной на десять в сорок третьей степени, - современные физические законы больше неприменимы и должна быть внесена некая "квантовая коррекция". Я очень устал от этих школярских разговоров, миссис Броадхед. Я не часто видел Эсси пораженной. - Альберт! - воскликнула она иным тоном. Не предупреждающим. Удивленным. И ошеломленным. - Да, Альберт, - сердито ответил он. - Которого вы создали и который и есть я. Прекратите это, пожалуйста. Будьте добры выслушать меня. Я не знаю, что произошло до Большого Взрыва! Знаю только, что где-то существует некто, считающий, что он знает и может контролировать происходящее. И это меня очень пугает, миссис Броадхед. - Пугает? - выдохнула Эсси. - Кто запрограммировал тебя пугаться, Альберт? - Вы, миссис Броадхед. Я не могу с этим жить. И не желаю больше обсуждать. И он исчез. Не нужно было ему это делать. Мог бы и пощадить наши чувства. Мог бы сделать вид, что выходит в дверь, или исчезнуть, когда на него никто не смотрел. Ничего подобного он не сделал. Просто исчез. Как будто настоящий человек, рассердившийся и хлопнувший за собой дверью. Слишком рассерженный, чтобы думать о своем поведении. - Он не должен срываться, - в отчаянии сказала Эсси. Но он сорвался. Однако настоящий шок мы испытали позже, когда убедились, что ни экран, ни приборы пилотирования не действуют. Альберт их перекрыл. Мы с постоянным ускорением направлялись неизвестно куда. 20. НЕЖЕЛАННАЯ ВСТРЕЧА В корабле Вэна звонил телефон. Ну, не совсем телефон и не совсем звонил; сигнал свидетельствовал, что кто-то шлет на корабль сообщение по радио быстрее света. - Прочь! - раздраженно закричал проснувшийся Вэн. - Не желаю ни с кем разговаривать! - Но тут совсем проснулся и удивился. - Оно было выключено, - сказал он, глядя на радио быстрее света, и выражение на его лицо прошло весь спектр изменений, от раздражения до страха. Я думаю, этот рак страха, который постоянно разъедал Вэна, делал его более переносимым. Небо видит, он грубиян. Он раздражителен. И, конечно, вор. Он не думал ни о ком, кроме себя самого. Но это только значит, что он был таким же, какими бываем мы, пока нас не воспитают родители, товарищи, школа и полиция. Никто не воспитывал Вэна, и потому он оставался ребенком. - Я ни с кем не хочу разговаривать! - крикнул он и разбудил Клару. Я вижу, какой была тогда Клара: вообще сейчас я вижу многое, что тогда было от меня скрыто. Она устала, раздражена, она больше не может выносить Вэна. - Тебе нужно ответить, - сказала она, и Вэн посмотрел на нее, словно она сошла с ума. - Ответить? Конечно, я не стану отвечать! Какой-то бюрократ хочет сообщить, что я не следовал законной процедуре... - Сообщить, что ты украл корабль, - поправила она спокойно и направилась к радио. - Как отвечать? - спросила она. - Не будь дурой! - завопил он. - Подожди! Стой! Что ты делаешь? - Вот этот рычаг? - Его вопль послужил достаточным ответом. Он прыгнул к ней через маленькую каюту, но она крупнее и сильнее его. Она уклонилась. Сигнальный звон прекратился, вспыхнул золотой огонек, и Вэн, неожиданно успокоившись, громко рассмеялся. - Хо, какая ты дура! Никого нет! - воскликнул он. Но он ошибся. Послышался какой-то свистящий звук, затем слова - понятные слова. Резкий странного оттенка голос произнес: - Я ннне прит... чиню фам... фред. Кларе потребовалось немало времени, чтобы понять смысл сказанного, а когда она поняла, слова не произвели на нее ожидаемого эффекта. Что это было? Какой-то чужак своей ужасной свистящей речью хотел сказать - Я не причиню вам вред. Почему он так говорит? Убеждает, что опасности нет, когда вы ее не чувствуете? Вэн хмурился. - Что это? - закричал он, начиная потеть. - Кто там? Что тебе нужно? Ответа не была. А причина заключалась в том, что Капитан исчерпал весь свой словарь и лихорадочно готовил следующую реплику; для Вэна и Клары это молчание, однако, имело другое значение. - Экран! - воскликнул Вэн. - Дура, включай экран! Нужно посмотреть, что это! Кларе потребовалось время, чтобы справиться с приборами; она только в этом полете начала учиться управлять экраном хичи: в ее время этого не умел никто. На экране появилось изображение корабля, и большого. Такого большого Клара никогда не видела, он больше любого пятиместника с Врат ее времени. - Что... что... что... - скулил Вэн, только на четвертый раз он сумел спросить: - Что это? Клара и не пыталась ответить. Она не знала. Но тоже боялась. Боялась того, чего боялся каждый изыскатель Врат, и когда Капитан закончил подготовку и произнес следующую фразу: - Я... идду... на... брт, - она была уверена. Иду на борт! Клара знала, что один корабль может причалить к другому в полете; это делалось. Но ни у одного земного пилота не было большой практики в таких делах. - Не впускай его! - закричал Вэн. - Убегай! Прячься! Сделай что-нибудь! - Он в ужасе посмотрел на Клару, потом бросился к приборам. - Не будь дураком! - крикнула она, прыгая ему наперерез. Клара была сильной женщиной, но на этот раз не справилась. Безумный страх сделал его сильным. Он ударил ее, отбросил и, завывая от ужаса, устремился к приборам. В ужасе от этой неожиданной встречи Клара тем не менее смогла испытать и ужас другого рода. Все, что она знала о кораблях хичи, научило ее, что никогда, НИКОГДА нельзя менять установленный курс. Она знала, что новые знания сделали это возможным, но знала также, что сделать это нелегко, нужны тщательные расчеты и подготовка, а Вэн не в состоянии сделать это. И все равно - ничего не случилось. Большой акулообразный корабль придвинулся ближе. Вопреки своему ужасу, Клара с восхищением следила, как пилот другого корабля искусно подстроился под измененный курс и увеличение скорости. Технически проделано это было совершенно изумительно. Вэн застыл у приборов, выпучив глаза, раскрыв рот, негромко скуля. Корабль еще больше увеличился и ушел из поля зрения сканеров; когда из люка спускаемого аппарата послышался скрежещущий звук, Вэн взревел в ужасе и нырнул в туалет. Клара осталась одна. Люк приподнялся и откинулся; и вот именно Джель-Клара Мойнлин оказалась первым человеком, увидевшим живого хичи. Хичи выбрался из люка, распрямился и посмотрел на нее. От него пахло аммиаком. Глаза круглые, потому что таково оптимальное устройство органа, который должен поворачиваться во всех направлениях, но не человеческие. Нет концентрического кольца пигмента вокруг центрального зрачка. И самого зрачка нет, только темный крест в середине розоватого шара. Широкий таз. Ниже таза, между тем, что можно было бы назвать бедрами, если бы ноги больше походили на человеческие, свисает капсула из ярко-синего металла. Больше всего хичи напоминал ребенка в пеленке и с грузом в колготках. Мысль эта на мгновение смягчила ужас Клары - ненадолго. Существо двинулось вперед, Клара отскочила. Клара двинулась, и хичи двинулся. И в этот момент из люка показался второй хичи. По напряженности и неуверенности его движений Клара поняла, что он испытывает не меньший страх, и потому она сказала - не потому, что надеялась на понимание, просто ей стало невозможно молчать: - Здравствуйте. Существо рассматривало ее. Раздвоенный язык облизал блестящие черные складки на лице. Существо издало странный мурлыкающий звук. Потом на неплохо различимом английском сказало: - Я эсть хиитчии. Я ннне прит... чиню фам фред. Оно в очаровании и отвращении смотрело на Клару, потом что-то коротко прочирикало другому, и это второе существо принялось обыскивать корабль. Они без труда отыскали Вэна, без труда провели Клару и Вэна по соединительному шлюзу на корабль хичи. Клара слышала, как закрылся люк, потом толчок: корабль Вэна отсоединился. Она пленница хичи на их корабле. Ей не причинили вреда. Если и собирались причинить, то не торопились. Их было пятеро, и они все были заняты. Чем они занимаются, Клара не могла догадаться, и, очевидно, тот, кто так ограниченно владел английским, был слишком занять, чтобы объяснять. В данный момент они хотели только, чтобы Клара им не мешала. И смогли дать ей понять это. Бесцеремонно взяли ее за руку - кожистой крепкой конечностью - и отвели туда, где она должна находиться. Вэн вообще не доставлял им беспокойств. Он лежал в углу, плотно закрыв глаза. Обнаружив, что Клара рядом с ним, он открыл один глаз, толкнул в спину, чтобы привлечь ее внимание, и прошептал: - Он, правда, не причинит нам вреда, как ты думаешь? Она пожала плечами. Он заскулил почти громко, потом свернулся клубком. Она с отвращением увидела, что из угла его рта потекла струйка слюны. Вэн был почти в ступоре. Если кто-то и поможет ей, то не Вэн. Придется самой иметь дело с хичи - чего бы они ни хотели. Но ей было очень интересно. Все совершенно ново! Десятилетия быстрого усвоения технологии хичи она провела, почти со скоростью света вращаясь вокруг черной дыры. Ее знакомство с кораблями хичи ограничивалось древностями, на которых она и я летали изыскателями на Вратах. Это что-то совершенно иное. Корабль гораздо больше пятиместника. Больше даже яхты Вэна со всем ее оборудованием. У него не одна контрольная панель, а три: Клара не знала, что две не предназначаются для пилотирования корабля. На этих двух панелях инструменты и приборы, каких она никогда не видела. И не только общий объем в восемь-десять раз превосходил объем пятиместника, значительно меньше места занимало оборудование. В корабле можно почти свободно двигаться. Конечно, есть и стандартное оборудование: червеобразная штука, которая светится при полетах быстрее света, V-образные сидения и так далее. Но есть и синие ящики, свистящие, мерцающие, мигающие, есть совсем другого вида спираль. Вэн в ужасе сказал, что это устройство для проникновения в черные дыры. И прежде всего есть хичи. Хичи! Полумифические, загадочные, почти божественные хичи! Ни один человек не видел хичи, даже на картинке. И вот перед Джель-Кларой Мойнлин их сразу пятеро, свистят, шипят, бормочут и пахнут очень странно. И выглядят они тоже странно. Меньше людей, и очень широкий таз придает им сходство с ходячими скелетами. Кожа у них пластмассово-гладкая и по большей части темная, хотя есть полоски и завитки золотые и алые, похожие на боевую раскраску индейцев. Они не просто худые. Тощие. На быстрых сильных конечностях очень мало плоти. Хотя лица кажутся вырезанными из гладкой пластмассы, они не лишены мимики... впрочем, Клара не могла понять, что выражает эта мимика. И в промежности у каждого, и самца, и самки, большой конусообразный предмет. Вначале Клара решила, что это часть их тела, но потом один из них прошел в что-то принятое Кларой за туалет и снял этот предмет. Может, что-то вроде рюкзака? Или карманная книга? Кейс для бумаг, карандашей и ленча? Ну, чем бы он ни был, он по желанию хичи мог сниматься. И именно он объяснил одну из загадок хичи: как могли они сидеть на этих невероятных V-образных сидениях. Именно эти конусы заполняли V-образное углубление в сидении. А сами хичи удобно устраивались поверх конусов. Клара удивленно покачала головой - сколько было догадок и шуток, а о таком никто не подумал. Она почувствовала горячее дыхание Вэна на шее. - Что они делают? - спросил он. Она почти забыла о нем. Забыла даже бояться, так захватило ее происходящее. Это неразумно. Кто может сказать, что собираются делать эти чудовища со своими пленниками-людьми? Кстати, а кто может догадаться, что они делают сейчас? Все они возбужденно гудели и чирикали, четверо больших собрались вокруг пятого, меньшего по размерам, того самого, с синими и желтыми обозначениями на его - нет, определенно на ее рукаве. И все пятеро никакого внимания не обращали на людей. Все их внимание было сосредоточено на одном экране, где появилась звездная карта. Она показалась Кларе смутно знакомой. Группа звезд, и вокруг несколько значков - разве не такое же изображение было на экране Вэна? - Я голоден, - мрачно проворчал Вэн ей на ухо. - Голоден! - Клара отшатнулась от него - в изумлении и отвращении. Голоден! Ее тошнило от страха и тревоги - а также, она поняла, от странного запаха, смеси аммиака с гнилью, который исходил как будто от самих хичи. К тому же ей нужно в туалет... а это чудовище не может думать ни о чем, кроме еды! - Заткнись! - бросила она через плечо, чем сразу вызвала ярость Вэна. - Что? Мне заткнуться? - завопил он. - Сама заткнись, дура! - Он начал вставать, но, привстав, тут же снова согнулся, потому что один из хичи направился к ним. Он постоял над ними, его широкий рот с узкими губами шевелился, словно он репетировал свои слова. - Будьте справедливы, - отчетливо произнес он и махнул костлявой рукой в сторону экрана. Клара подавила приступ нервного смеха. Быть справедливым! К кому? За что? - Будьте справедливы, - снова сказал хичи, - потому что там уб-бийт-тцы. Таково пришлось Кларе, моей истинной любви. Она испытала ужас черной дыры, шок от утраты десятилетий в жизни мира, грубость Вэна, невыносимый ужас от захвата хичи. А тем временем... А тем временем у меня были свои проблемы. Я тогда еще не расширился и не знал, где она; я не слышал предупреждения опасаться Убийц; я вообще не знал, что Убийцы существуют. Я не мог смягчить ее страх - не только потому, что не знал о нем: я был полон собственных страхов. И худшие из них не были связаны с Кларой или с хичи; и даже не со сбоем в моей программе Альберте Эйнштейне. Они у меня были в животе. Десятилетиями "молитвенные веера" хичи представляли собой загадку. Мы не знали, что это их эквивалент книг и баз данных, потому что величайшие умы того времени (включая и мой) не могли найти способа читать их, не могли даже найти указания, что их следует читать. А причина в том, что хотя само чтение осуществлялось просто, оно возможно только в присутствии фонового микроволнового излучения. У самих хичи проблем с этим не было, потому что они всегда находились в контакте с веерами, содержащими память их предков, - эти веера хранились в их конусах. Людей можно простить, что они не догадались: хичи носят данные между ног, а человеческая анатомия такого не позволяет (Простить меня гораздо труднее). 21. ПОКИНУТЫЕ АЛЬБЕРТОМ Ничего не действовало. Мы все испробовали. Эсси извлекла веер Альберта из гнезда, но он замкнул приборы, так что и без него мы ничего не могли изменить. Эсси составила другую пилотирующую программу и попыталась ввести ее; не получилось. Мы звали его по имени, просили появиться, бранили. Он не отзывался. Несколько дней, показавшихся нам неделями, мы продолжали полет, руководимый несуществующими руками моей бездействующей информационной программы Альберта Эйнштейна. А тем временем Вэн и смуглая леди моих снов находились в космическом корабле хичи, а миры вокруг нас устремлялись к яростной схватке, масштабы которой мы не могли представить себе. И не это занимало наши мысли. Нас беспокоило нечто гораздо более близкое. Пища, вода, воздух. На "Истинной любви" были запасы для длительного полета. Но не на пятерых. Мы ничего не делали. Мы делали все, что могли придумать. Уолтерс и Джи-ксинг испытывали собственную программу пилотирования, но не смогли преодолеть того, что сделал Альберт. Эсси делала больше нас всех, потому что Альберт был ее созданием, и она не хотела, не могла признать поражение. Проверяла и перепроверяла, писала новые программы и видела, что они не вводятся; она почти не спала. Эсси скопировала всю программу Альберта на запасной веер и попробовала его: видите ли, она все еще надеялась, что поломка чисто механическая. Но если и так, она перешла в новую запись. Долли Уолтерс безропотно кормила всех, старалась не мешать, когда мы считали, что что-то получается (никогда не получалось), и позволяла нам обмениваться мнениями, когда мы оказывались в тупике (а это случалось часто). А у меня была самая трудная работа. Альберт - моя программа, сказала Эсси, и если он кому-нибудь ответит, то только мне. И вот я сидел и разговаривал с ним. Говорил в воздух, потому что ничего не показывало, что он слышит, но я все равно убеждал его, болтал с ним, звал его по имени, кричал на него, умолял его. Он не отвечал, не появлялся. Во время перерыва на еду Эсси стояла за мной и массировала мне плечи. Устала у меня гортань, но я все равно оценил ее заботу. - Ну, наверно, - сказала она дрожащим голосом скорее в воздух, чем мне, - он знает, что делает. Он должен сознавать, что наши запасы ограничены. Должен вернуть нас к цивилизации, потому что Альберт ведь не может просто позволить нам умереть? - Слова были утвердительными. Тон нет. - Я в этом уверен, - ответил я, не поворачиваясь, чтобы она не видела моего лица. - Я тоже, - сказала она жалобно. Я отодвинул свою тарелку. Долли, чтобы сменить тему, спросила материнским тоном: - Вам не нравится, как я готовлю? Пальцы Эсси перестали массировать мне плечи, потом впились в тело. - Робин, ты ничего не съел. Все смотрели на меня. Забавно. Мы находились неизвестно где, у нас никаких возможностей добраться домой, а эти четверо смотрят на меня, потому что я не не ем обед. Конечно, в начале путешествия, когда Альберт еще не онемел, Эсси суетилась вокруг меня. Сейчас все вдруг поняли, что я нездоров. Да, я был нездоров. Я быстро уставал. В руках покалывало, словно они затекли. У меня не было аппетита. Я почти ничего не ел, и Эсси не заметила только потому, что мы ели наскоро, когда случалось время. - Помогаю растянуть наши припасы, - я улыбнулся, но никто не улыбнулся мне в ответ. - Глупый Робин, - зашипела Эсси, и пальцы ее оставили мои плечи и перешли на лоб, измеряя температуру. Температуры не было: когда никто не видел, я глотал аспирин. Я принял терпеливое выражение. - Все в порядке, Эсси, - сказал я. Не совсем ложь, просто желаемое: я ведь не уверен, что болен. - Вероятно, следовало бы провериться, но без Альберта... - Для этого? Зачем Альберт? - Я повернул шею, удивленно глядя на Эсси. - Для этого нужна только медицинская подпрограмма, - твердо сказала она. - Подпрограмма? Она топнула ногой. - Медицинская программа, юридическая программа, секретарская программа - они все включены в Альберта, но могут действовать и самостоятельно. Немедленно вызови медицинскую программу! Я смотрел на нее. Мысли метались, говорить я не мог. - Делай, что я говорю! - закричала она, и я обрел наконец голос. - Не медицинская программа! - воскликнул я. - Есть кое-что получше! - Я повернулся и крикнул в воздух: - Зигфрид фон Психоаналитик! Мне отчаянно нужна помощь! В год своих психоаналитических сеансов я сидел как на иголках, дожидаясь появления Зигфрида. Иногда приходилось и подождать: в те дни Зигфрид состоял из смеси схем хичи и программ, составленных людьми, и ни одна программа не принадлежала моей жене Эсси. Эсси - очень хороший специалист. Миллисекунды, требовавшиеся для ответа, превратились в нано-, пико-, фемтосекунды ["нано" - одна миллиардная доля, или десять в минус девятой степени, пико - десять в минус двенадцатой степени, фемто - десять в минус пятнадцатой степени], и Альберт оказался способен отвечать в реальном времени, как человек. Нет, лучше человека! И вот когда Зигфрид сразу не появился, у меня было такое ощущение, как при включении света: он не загорелся, значит, где-то перегорело. Не станешь терять время, снова и снова включая его. Просто знаешь. - Не теряй времени, - сказала у меня за плечом Эсси. Если голос может быть бледным, то таким был ее голос. Я повернулся и потрясенно улыбнулся ей. - Вероятно, положение хуже, чем мы думали, - сказал я. Лицо у нее тоже бледное. Я положил свою руку ей на руку. - Это возвращает меня в прошлое, - сказал я, чтобы занять время и не думать о том, насколько хуже. - Когда я встречался на сеансах с Зигфридом, самое трудное было ждать, когда он появится. Я всегда нервничал и... - Ну, я начал болтать. И мог бы продолжать вечно, если бы по глазам Эсси не увидел, что больше не нужно. Я повернулся и одновременно услышал его голос: - Мне жаль слышать, что для вас это было так трудно Робин, - сказал Зигфрид фон Психоаналитик. Даже для голографической проекции Зигфрид выглядел неважно. Он сидел неудобно просто в воздухе, сложив руки на коленях. Программа не потрудилась добавить стул или блокнот. Ничего. Только Зигфрид. Выглядел он так же, каким я его помнил, но чувствовал себя явно неловко. Посмотрел на нас пятерых - мы все смотрели на него - и вздохнул, прежде чем вернуться ко мне. - Ну, Робин, - сказал он, - не скажете ли, что вас беспокоит? Я слышал, как Оди Уолтерс набрал воздуха, чтобы ответить ему, как Джейни щелкнула языком, чтобы остановить его, потому что Эсси покачала головой. Но я на них не смотрел. Я сказал: - Зигфрид, старая жестянка. У меня проблема как раз по твоей части. Он смотрел на меня, нахмурившись. - Да, Робин? - Фуга [Патологическое нарушение сознания, при котором пациент совершает действия, о которых потом не помнит]. - Случай серьезный? - Очень. Он кивнул, словно ожидал этого. - Я предпочел бы, чтобы вы не пользовались медицинскими терминами, Робин. - Он вздохнул, пальцы его сплетались и расплетались. - Скажите мне. Вы просите меня помочь вам самому? - Не совсем, Зигфрид, - признался я. В этот момент вся игра могла рухнуть. Мне кажется, она чуть не рухнула. Зигфрид какое-то время молчал, но не сидел неподвижно - пальцы его сплетались, а когда он шевелился, вокруг его тела в воздухе появлялся голубоватый ореол. Я сказал: - Это мой друг, Зигфрид, может, самый близкий друг в этом мире, и у него серьезные неприятности. - Понятно, - сказал он, кивая, словно действительно понял. Но, я думаю, так оно и было. - Вероятно, вы знаете, - заметил он, - что вашему другу нельзя помочь, если он не присутствует здесь. - Он присутствует, Зигфрид, - негромко ответил я. - Да, - сказал он, - я так и думал. - Пальцы его теперь были неподвижны, и он откинулся, словно на спинку стула. - Ну, а теперь расскажите мне о нем и, - с улыбкой, которой я обрадовался, как ничему в жизни, - на этот раз, Робин, если хотите, можете пользоваться специальными терминами. Я услышал, как за мной негромко выдохнула Эсси, и понял, что мы оба затаили дыхание. Я взял ее за руку. - Зигфрид, - сказал я, начиная надеяться, - я понимаю, что термином "фуга" обозначается бегство от реальности. Если кто-то оказывается в двусмысленной ситуации, прости, я хочу сказать, если он оказывается в положении, когда одно мощное побуждение противостоит другому столь же мощному, он не выдерживает этого конфликта и отворачивается от него. Делает вид, что конфликта не существует. Я знаю, что смешиваю несколько школ психотерапии, Зигфрид, но правильно ли я выразил общую мысль? - Достаточно близко, Робин. Во всяком случае я понял, что вы хотите сказать. - Например, - я помолчал, - человек глубоко любит жену. Он узнает, что у нее связь с его близким другом. - Я почувствовал, как Эсси сжала мне руку. Я ее не обидел: она просто подбадривала меня. - Вы смешиваете побуждения и эмоции, Робин, но это неважно. К чему вы ведете? Я не позволил ему торопить себя. - Или другой пример, - сказал я, - религиозный. Человек, искренне верующий, обнаруживает, что Бога нет. Ты следишь за мной, Зигфрид? Он искренне верил, хотя знал, что многие умные люди не разделяют его веру, и вот понемногу он начинает убеждаться, что они правы, и наконец эти доказательства становятся настолько убедительны... Он вежливо кивнул, слушая, но пальцы его снова начали извиваться. - ...что он наконец принимает квантовую механику, - сказал я. Это второй момент, когда вся игра могла провалиться. И, мне кажется, едва не провалилась. Голограмма сильно замерцала, и выражение лица Зигфрида изменилось. Не могу сказать, каким оно стало. Я не узнал его, лицо словно смягчилось и потеряло четкость. Но когда он заговорил, голос его звучал устойчиво. - Говоря о побуждениях и фуге, Робин, - сказал он, - вы говорите о людях. Допустим, интересующий нас пациент не человек. - Он помолчал, потом добавил: - Совсем. - Я подбадривающе кашлянул, потому что не понимал, что последует дальше. - Допустим, эти побуждения и эмоции... гм... запрограммированы в нем, примерно так, как программируется человек, когда ему, уже взрослому, нужно изучить иностранный язык. Он изучил язык, он его знает, но усвоил не очень хорошо. Говорит с акцентом. - Он помолчал. - Мы не люди, - сказал он. Эсси еще сильнее сжала мне руку. Предупреждение. - Альберт запрограммирован, как человеческая личность, - сказал я. - Да. Насколько возможно. Очень во многом, - согласился Зигфрид, но лицо его оставалось серьезным. - Но Альберт все же не человек: ни одна компьютерная программа не может стать человеком. Например, никто из нас не испытывает воздействия ТПП. Когда все человечество сходит с ума от чьего-то безумия, мы ничего не чувствуем. Почва стала очень скользкой, над трясиной похрустывал ледок; если я сделаю неверный шаг, куда мы все провалимся? Эсси крепко сжимала мне руку, остальные затаили дыхание. Я сказал: - Зигфрид, люди все отличаются друг от друга. Но ты часто говорил мне, что это не имеет особого значения. Ты говорил, что проблемы сознания заключены в сознании, и средство для решения этих проблем там же. А ты лишь помогал пациентам вынести эти проблемы на поверхность, где они могут справиться с ними, покончить с одержимостью, неврозами... и фугой. - Да, я так говорил, Робин. - Ты просто пинал старую машину, Зигфрид. И она от толчка снова начинала действовать. Он улыбнулся - вымученная улыбка, но все же улыбка. - Достаточно близко, я думаю. - Хорошо. Позволь мне изложить свою теорию. Позволь предположить, что у этого моего друга, - я не смел тогда снова назвать его по имени, - у моего друга конфликт, который он не может разрешить. Мой друг очень умен и исключительно хорошо информирован. У него доступ к самым свежим достижениям науки, ко всем отраслям науки, и особенно к физике, астрофизике и космологии. Поскольку квантовая механика составляет основу этих наук, он принимает квантовую механику; без этого он не мог бы выполнять работу, для которой запрограммирован. Она является основой его... программы. - Я чуть не сказал "личности". Теперь в его улыбке было больше боли, чем веселья, но он по-прежнему слушал. - В то же время, Зигфрид, у него есть другой слой программирования. Его научили думать и вести себя, как - вообще быть, насколько он может, - как очень образованный и мудрый человек, который умер уже давно и который очень сильно верил, что квантовая механика неверна. Не знаю, достаточно ли такого конфликта, чтобы повредить человеку, - сказал я, - но он может причинить большой ущерб... гм... компьютерной программе. На лице Зигфрида выступили настоящие капли пота. Он молча кивнул, и передо мной встала картина прошлого: неужели Зигфрид выглядит сейчас так, как выглядел я когда-то, во время сеансов с ним? - Возможно ли это? - спросил я. - Это серьезное противоречие, - прошептал он. И тут я провалился. Лед треснул. Я по колено погрузился в трясину. Я еще не тонул, но застрял. Не знал, что делать дальше. Это нарушило мою сосредоточенность. Я беспомощно взглянул на Эсси и остальных, чувствуя себя очень старым и уставшим - и не очень здоровым к тому же. Я так погрузился в специальные проблемы психоанализа моего собственного психоаналитика, что забыл о боли в животе и об онемении рук; но теперь все это напомнило мне о себе. Не получается. Я ничего не знаю. Я был абсолютно уверен, что вскрыл основную проблему, приведшую Альберта к фуге, - и ничего не случилось! Не знаю, долго ли сидел бы я, как дурак, если бы не получил помощь. Она пришла одновременно от двоих. "Взрывай", - настойчиво прошептала мне на ухо Эсси, и в тот же самый момент Джейни Джи-ксинг пошевелилась и осторожно сказала: - Но должно было еще что-то неожиданно случиться, верно? Лицо Зигфрида застыло. Попадание. Явное попадание. - Что это было, Зигфрид? - спросил я. Никакого ответа. - Послушай, Зигфрид, старина, выкладывай. Что заставило Альберта броситься в пропасть? Он посмотрел мне прямо в глаза, но я не мог понять их выражения, потому что лицо его начало расплываться. Как изображение на ПВ, когда что-то неисправно и картинка расплывается. Расплывается? Или убегает? Опять фуга? - Зигфрид, - закричал я, - пожалуйста! Скажи мне, от чего бежал Альберт! Или если не можешь, сделай так, чтобы мы могли поговорить с ним! Еще больше неясности. Я даже не мог определить, на что он смотрит. - Скажи мне! - приказал я, и расплывчатая голографическая тень ответила: - Кугельблитц [Шаровая молния (нем.)]. - Что? Что такое кугельблитц? - Я раздраженно оглянулся. - Черт побери, давай его сюда, пусть он сам скажет! - Он здесь, Робин, - прошептала мне на ухо Эсси. Изображение прояснилось, но это уже был не Зигфрид. Аккуратное лицо Фрейда смягчилось и расширилось, превратившись в лицо дирижера немецкого оркестра, седые волосы падали на печальные глаза моего лучшего и ближайшего друга. - Я здесь, Робин, - печально сказал Альберт Эйнштейн. - Спасибо за помощь. Не знаю, однако, будете ли благодарить меня вы. Альберт оказался прав. Я его не поблагодарил. Но Альберт оказался и неправ, или прав, но не по тем причинам: причина того, что я его не поблагодарил, не в том, что он сказал нам нечто очень страшное, нечто непредставимое, но потому, что, когда он кончил, я был не в состоянии благодарить его. Мое положение, когда он начал, было немногим лучше, потому что его появление очень сильно на меня подействовало. Я был истощен. Так и должно быть, говорил я себе, потому что Бог знает, давно я не испытывал такого напряжения, но мне было хуже, чем просто от перенапряжения. Я чувствовал, что приближается конец. И дело не только в животе, или руках, или голове. Как будто все мои батареи одновременно разрядились, и мне приходилось собирать все силы, чтобы сосредоточиться и услышать, что он говорит. - То, что я испытал, не совсем фуга, как вы назвали, - говорил он, вертя в руках трубку. Он не потрудился выглядеть комично. На нем был свитер и брюки, но на ногах ботинки, и шнурки завязаны. - Правда, что такое противоречие возникло и сделало меня уязвимым - вы поймете, миссис Броадхед, это противоречие в программе; я обнаружил, что запутался. И так как вы придали мне особенности гомеостата [Система, способная саморегулироваться, приспосабливаясь к изменениям окружающей среды], - у меня возникло непреодолимое побуждение: преодолеть неисправность. Эсси с сожалением кивнула. - Гомеостат, да. Но самовосстановление включает и способность самодиагностирования. Ты мог посоветоваться со мной. - Нет, миссис Броадхед, - ответил он. - Со всем уважением, но трудность заключена в области, в которой я разбираюсь гораздо лучше вас. - Космология, ха! Я пошевелился, собираясь заговорить - это нелегко, потому что моя летаргия усиливалась. - Пожалуйста, Альберт, просто скажи, что ты сделал. Он медленно ответил: - Очень просто, Робин. Я захотел разрешить противоречие. Я знаю: мне это кажется более важным, чем вам; вы можете быть счастливы без решения космологических проблем, но я не могу. Все больше и больше своих возможностей я уделял этой проблеме. Как вы знаете, я могу использовать на этом корабле множество информационных вееров хичи. Некоторые из них никогда основательно не изучались. Очень трудная задача. В то же время я вел собственные наблюдения. - Что ты сделал, Альберт? - взмолился я. - Именно это я и сделал. В записях хичи я нашел много упоминаний того, что мы называем проблемой недостающей массы. Вы помните, Робин. Масса, которой должна обладать вселенная для объяснения ее гравитационного поведения, но которую астрономы не сумели найти... - Помню! - Да. Ну так вот, я ее нашел. - Он на некоторое время задумался. - Но боюсь, мою проблему это не решило. Наоборот, сделало ее еще более трудной. И если бы вы не добрались до меня через мою подпрограмму Зигфрида, я все еще плутал бы... - Что ты нашел? - воскликнул я. Приток адреналина почти - но не совсем - заставил меня забыть, что тело подает сигналы бедствия. Он указал на экран, и я увидел, что на нем что-то есть. На первый взгляд то, что я увидел на экране, не имело никакого смысла. На при втором взгляде, более внимательном, что-то заставило меня похолодеть. Экран в основном был пуст. В одном его краю водоворот света - конечно, галактика; мне показалось, что она похожа на М-31 в Андромеде, но я в этих делах не специалист. Особенно если вижу галактику без окружающих ее звезд, а звезд на экране не было. Было что-то похожее на звезды. Тут и там маленькие светлые точки. Но это не звезды, потому что они мигают, как огоньки на рождественской елке. Представьте себе несколько десятков светлячков в холодную ночь, когда они зажигают свои фонарики не очень часто, к тому же они далеко, и их нелегко увидеть. Вот как это выглядело. Самый заметный объект среди них немного походил на невращающуюся черную дыру, такую, в какой я некогда потерял Клару, но не такую большую и страшную. Все это выглядело очень странно, но не это заставило меня удивленно ахнуть. Я услышал возгласы остальных. - Корабль! - потрясенно сказала Долли. Так оно и было. Альберт серьезно взглянул на нас. - Да, миссис Уолтерс, - сказал он, - это корабль. Я уверен, этот тот самый корабль хичи, который мы видели раньше. И сейчас я думаю, не удастся ли установить с ним связь. - Связь! С хичи! Альберт, - закричал я, - ты спятил. Разве ты не понимаешь, как это опасно? - А что касается опасности, - серьезно ответил он, - то гораздо больше я опасаюсь кугельблитца. - Кугельблитц? - Я окончательно рассердился. - Альберт, ты осел! Я не знаю, что такое кугельблитц, и не хочу знать. А беспокоит меня то, что ты чуть не убил нас и... Я смолк, потому что Эсси рукой закрыла мне рот. - Замолчи, Робин! - прошипела она. - Ты снова вгонишь его в фугу. Альберт, - спокойно сказала она, - расскажи нам, что такое кугельблитц. Эта штука кажется мне похожей на черную дыру. Он провел рукой по лбу. - Вы имеете в виду центральный объект. Да, это разновидность черной дыры. Но тут не одна черная дыра, а много. Я еще не смог определить, сколько, потому что их нельзя наблюдать. Только поток входящей материи создает излучение, а между галактиками материи немного... - Между галактиками! - воскликнул Уолтерс и смолк, увидев взгляд Эсси. - Да, Альберт, пожалуйста, продолжай, - попросила она. - Не знаю, сколько здесь черных дыр. Не менее десяти. Вероятнее, десять в квадрате. - Он вопросительно взглянул на меня. - Робин, вы понимаете, насколько это необычно? Как это можно объяснить? - Нет. Я даже не знаю, что такое кугельблитц. - О, небо, Робин, - нетерпеливо сказал он, - мы ведь обсуждали такие проблемы раньше. Черная дыра возникает при сжатии материи до необыкновенной плотности. Джон Уилер предсказал возможность существования другого типа черных дыр, содержащих в себе не материю, а энергию - так много энергии и настолько плотно спрессованной, что она замыкает вокруг себя пространство. Вот это и называется кугельблитц! Он вздохнул, потом сказал: - У меня есть два соображения. Первое. Все это образование - артефакт. Мы видим кугельблитц, окруженный черными дырами. Черные дыры должны помешать проникновению материи в кугельблитц; впрочем, материи здесь немного. Второе. Я думаю, перед нами недостающая масса. Я подскочил. - Альберт, - воскликнул я, - Ты понимаешь, что говоришь? Ты хочешь сказать, что кто-то это сделал? Ты говоришь... - я еще раз подскочил и не закончил фразы. Не закончил, потому что не мог. Частично потому, что более страшного соображения мне никогда не приходило в голову: кугельблитц кем-то сделан, и он часть недостающей массы; отсюда следует неизбежное заключение, что кто-то вмешивается в законы вселенной, пытается повернуть расширение, по причинам, о которых я не могу (тогда не мог) догадаться. А вторая причина в том, что я упал. Я упал, потому что ноги перестали меня держать. Голова, в области уха, страшно заболела. Все посерело и начало расплываться. Я услышал возглас Альберта: - О, Робин! Я не следил за вашим физическим состоянием! - За чем? - спросил я. Вернее, попытался спросить. Но не получилось. Губы не желали произносить слова, и я почувствовал ужасную сонливость. Вспышка локализованной боли угасла, но смутно я сознавал, что меня ждет большая боль, она близко и быстро приближается. Говорят, существует селективная амнезия относительно боли; прошедшую боль вспоминаешь, только как неприятный эпизод. Иначе ни одна женщина не захотела бы рожать вторично. Для большинства из вас это справедливо. Многие годы было справедливо и для меня, но не теперь. Теперь я все помню очень ясно и почти с юмором. То, что произошло у меня в голове, вызвало собственную анестезию, и мне не совсем ясно, что я испытывал. Но вот эту неясность я помню с большой четкостью. Помню панические возгласы, помню, как меня уложили на диван; помню долгие разговоры и уколы иглы, когда Альберт вводил лекарства или брал образцы для исследования. И помню, как плакала Эсси. Она держала мою голову у себя на коленях. Хотя обращалась она к Альберту и говорила по-русски, я много раз слышал свое имя и понимал, что она говорит обо мне. Я попытался погладить ее по щеке. - Я умираю... - сказал я... вернее, попытался сказать. Она поняла меня. Склонилась ко мне, длинные волосы упали мне на лицо. - Дорогой Робин, - заплакала она, - да, это правда, да, ты умираешь. Вернее, умирает твое тело. Но это совсем не означает конец для тебя. Конечно, за десятилетия, проведенные вместе, мы не раз говорили о религии. Я знал, во что она верит. Знал, во что верю сам. Эсси, хотел я сказать ей, ты никогда раньше не лгала мне, и не надо это делать сейчас, чтобы облегчить мне смерть. Все в порядке. Но получилось у меня только что-то вроде: - Означает. Слезы упали мне на лицо, она гладила меня и плакала. - Нет. Правда, нет, дорогой Робин. У нас есть шанс, очень хороший шанс... Я сделал огромное усилие. - Загробного мира... нет, - сказал я, стараясь говорить как можно отчетливее. Все равно четко не получилось, но она меня поняла. Наклонилась и поцеловала меня в лоб. Я чувствовал, как ее губы касаются моей кожи, услышал, как она прошептала: - Теперь есть. А может, она добавила: - Здесь и после. Я несколько раз объяснял Робину, что такое кугельблитц. Это черная дыра, возникшая в результате коллапса огромного количества энергии, а не материи, но так как раньше такую дыру никто не видел, он слушал не очень внимательно. Я также рассказывал ему о межгалактических пространствах - очень мало материи и энергии, не считая отдельных фотонов от далеких галактик и, конечно, универсального излучения 3,7К. Поэтому там очень удобно разместить кугельблитц: в него ничего не будет падать. 22. ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ? А звезды продолжали свое движение. Их не интересовало, что происходит с одним двуногим млекопитающим разумным - ну, полуразумным - живым существом, только потому что этим существом оказался я. Я всегда придерживался эгоцентрического взгляда на космологию. Я в середине Всего, и все расположено по ту или иную сторону относительно меня; "нормальное" это я; "важное" это то, что близко ко мне; "значительно" то, что я считаю важным. Такого взгляда всегда придерживался я, но не вселенная. Она продолжала существовать, словно я не имею никакого значения. Правда в том, что тогда и для меня это было неважно, потому что я отсутствовал. Во многих тысячах световых лет за нами, на Земле, генерал Манзберген гонялся за еще одной группой террористов, похитивших шаттл, а комиссар полиции поймал человека, стрелявшего в меня; я не знал этого, а если бы и знал, меня бы это не заинтересовало. Чуть ближе к нам, но все равно на расстоянии Антареса от Земли, Джель-Клара Мойнлин пыталась понять, что говорит ей хичи; этого я тоже не знал. Совсем близко, рядом со мной, моя жена Эсси пыталась сделать то, чего раньше никогда не делала, хотя она изобрела этот процесс; ей помогал Альберт, у которого в банке данных хранились все необходимые сведения, но у которого не было рук, чтобы ими воспользоваться. Вот это - если бы я знал, что именно они делают, - меня бы очень заинтересовало. Но я, конечно, не знал этого, потому что был мертв. Впрочем, я не остался мертвым. Когда я был маленьким, мама часто читала мне. Однажды она прочитала мне о человеке, чьи чувства были искажены из-за операции на мозге. Не помню, кто написал этот рассказ, Жюль Верн, Уэллс, один из великих золотого века [Обычно под золотым веком фантастики понимают 1938-1946 годы, когда писатель и издатель Джон Кемпбелл открыл таких авторов, как Роберт Хайнлайн, Айзек Азимов, Ван Вогт, Лестер дель Рей, Эрик Фрэнк Рассел, Теодор Старджон и многих других] - кто-то. Помню только главное. После операции герой видел звуки и слышал прикосновения, и в конце рассказа он спрашивает: - Как пахнет пурпурный цвет? Это я слышал ребенком. Теперь я большой. И это больше не фантастика. Это кошмар. Чувственные восприятия бились в меня, и я не мог понять, что это такое! Не могу описать этого сейчас, как не могу описать... смерглич. Вы знаете, что такое смерглич? Нет. Я тоже не знаю, потому что только что придумал это слово. Это всего лишь набор звуков. У него нет значения. Я не наделил его значением. И точно так же не имели значения звуки, запахи, цвета, давления, температуры, толчки, дерганья, царапанья, все миллиарды единиц восприятия, обрушившиеся на меня. Я не знал, что они обозначают. Угрожают ли они мне? Мне не с чем было даже их сравнить. Может быть, таково рождение на свет. Но я в этом сомневаюсь. Не думаю, чтобы это можно было пережить. Но я выдержал. Выдержал по одной-единственной причине. Мне невозможно было не выдержать. Есть древнейшая закономерность: нельзя сделать беременной беременную женщину. Нельзя убить мертвого. Я "выжил", потому что все во мне, что могло умереть, умерло. Понимаете? Попытайтесь представить себе. Освежеванный. Изнасилованный. И прежде всего понимающий - я мертв. Мама читала мне также "Ад" Данте, и иногда я думаю, не было ли у Данте предвидения, каково пришлось мне. Если не было, откуда он взял свое описание ада? Не знаю, долго ли это продолжалось. Мне показалось - целую вечность. Потом все начало уменьшаться. Резкий свет отодвинулся и стал слабее. Ужасные звуки стихли, царапанье, чесание, толчки и рывки ослабли. Долгое время ничего не было, как в Карлсбадской пещере, в те ужасные мгновения, когда выключают свет, чтобы показать вам, что такое настоящая темнота. Никакого света. Ничего, кроме отдаленного негромкого гудения, похожего на шум крови в ушах. Если бы у меня были уши. Потом гудение превратилось в голос, и голос этот произносил слова; издалека я услышал голос Альберта Эйнштейна: - Робин? Я попытался вспомнить, как говорить. - Робин? Робин, друг мой, вы меня слышите? - Да! - закричал я, не зная как. - Я здесь! - Как будто понимал, что это "здесь". Долгая пауза. Потом снова голос Альберта, по-прежнему слабый, но уже значительно ближе. - Робин, - сказал он; каждое слово произносилось отчетливо, как в разговоре с маленьким ребенком. - Робин. Слушайте. Вы в безопасности. - В безопасности? - Вы в безопасности, - повторил он. - Я блокирую вас. Я не ответил. Не знал, что сказать. - Я буду учить вас теперь, Робин, - сказал он, - постепенно, понемногу. Будьте терпеливы, Робин. Скоро вы сможете видеть, слышать и понимать. Терпеливым? Мне не оставалось ничего, как быть терпеливым. Не было иного выбора. Нужно было терпеть и ждать, пока он меня научит. Даже тогда я доверял старому Альберту. Я поверил ему на слово, что он научит слепого видеть и глухого слышать. Но можно ли научить мертвого жить? Мне не очень хочется рассказывать о последующей вечности. По времени Альберта и по времени цезиевых часов, прошло сорок восемь часов с небольшим. По его времени. Не по моему. По моему это длилось бесконечно. Хотя я помню очень хорошо, но кое-что помню как-то отдаленно. Не из-за неспособности. От желания, а также из-за факта скорости. Позвольте объяснить это. Обмен битами и байтами информации в банке данных происходит гораздо быстрее, чем в органической жизни, которую я покинул. Прошлое быстро покрывается пластами новых данных. И, знаете, это хорошо, потому что чем более отдаленным становится ужасный переход от моего "теперь", тем больше он мне нравится. Мне не хочется восстанавливать ранние области этих данных, и та первая часть, которую я хочу вспомнить, большая. Насколько? Просто большая. Альберт говорит, что я антропоморфизирую. Вероятно. Но разве это плохо? Большую часть своей жизни я провел в форме человека, и старые привычки умирают трудно. Так что когда Альберт стабилизировал меня и я был - по-моему, единственное подходящее слово "расширен", - я представлял себя в антропоморфном облике. Конечно, если представить себе, что человек может быть больше галактик, старше звезд и мудр, как все миллиарды людей прошлого и настоящего. Я воспринимал Местную Группу - нашу Галактику и всех ее соседей - как небольшой клочок в волнующемся океане энергии и массы. Я мог видеть все сразу. Но смотрел я на дом, на родную Галактику и М-31 рядом с ней, и поблизости Магеллановы Облака, и другие небольшие облака и скопления, и клочки газа и пыли, и звездный свет. И я - моя антропоморфная часть - протянул руки, и взял их в горсть, и пропустил меж пальцев, словно я Бог. Но я не Бог и не настолько богоподобен, чтобы действительно касаться галактик. Я вообще ничего не мог коснуться, мне нечем касаться. Все это оптические иллюзии, все равно что Альберт, зажигающий свою трубку. Нет ничего. Ни Альберта, ни трубки. И меня нет. Я не могу быть богоподобен, потому что у меня нет осязаемого существования. Я не могу ни создать небо и землю, ни уничтожить их. Я вообще физически не могу воздействовать даже на ничтожную часть их. Но тем лучше я могу созерцать их. Могу стоять в центре своей системы и смотреть на миллионы и миллиарды других групп и галактик, протянувшихся до оптического конца вселенной, где звезды удаляются быстрее, чем об этом рассказывает их свет... а дальше... я могу заглянуть и за эти оптические пределы, но это уже неважно. Альберт говорит мне, что это всего лишь гипотеза в записях хичи, оттуда я сейчас черпаю информацию. Конечно, старый Робин не расширился вдруг до бесконечности. Всего лишь ничтожные остатки Робинетта Броадхеда, не более чем какое-то количество битов воспоминаний в море данных библиотеке "Истинной любви". Мою бесконечную вечную задумчивость нарушил голос Альберта. - Робин, все в порядке? Я не хотел лгать ему. - Нет. Ничего не в порядке. - Будет лучше, Робин. - Надеюсь... Альберт? - Да? - Я не виню тебя за то, что ты спятил, - сказал я, - если ты прошел через это. Недолгое молчание, потом призрачный смешок. - Робин, - ответил он, - вы еще не видели, что свело меня с ума. Не могу сказать, как долго это продолжалось. Не знаю, каково значение концепции "времени", потому что на электронном уровне, на котором я сейчас нахожусь, временная шкала не очень увязывается с чем-то "реальным". Много времени тратится зря. Электронный разум действует не так эффективно, как механизм, с которым мы рождаемся, алгоритм не очень хорошая замена синапсов. С другой стороны, в мире элементарных частиц все происходит гораздо быстрее, и там фемтосекунда - это ощутимый промежуток. Если учесть все плюсы и минусы, можно сказать, что я живу от тысячи до десяти тысяч раз быстрее, чем раньше. Конечно, существуют объективные измерения реального времени - я имею в виду время на "Истинной любви". Эсси очень тщательно отмечает минуты. Чтобы подготовить труп к тошнотворной процедуре в ее цепях "Здесь и После", необходимо много часов. Для подготовки к записи особого клиента - меня, чтобы запись в банке данных, подобном банку Альберта, была значительно качественнее - для этого нужно соответственно больше времени. Когда ее задача была выполнена, она сидела и ждала, в руке у нее был стакан с выпивкой, но она не пила, и не слышала попыток Оди, Джейни и Долли завязать разговор, хотя иногда отвечала невпопад. Невесело было ждать, пока станет ясно, сохранилось ли хоть что-то от покойного Робинетта Броадхеда, и все это заняло три с половиной дня. Для меня, в мире спинов, и шармов, и цветов, и запрещенных орбит [Спин, шарм, цвет, запрещенная орбита - термины квантовой механики, различные характеристики элементарных частиц], куда я переместился, это была - назовем так - вечность. Так мне показалось. - Вы должны научиться использовать свои вводы и выводы, - сказал Альберт. - Прекрасно! - воскликнул я. - И это все? Здорово! Да это просто пустяк! Вздох. - Я рад, что к вам вернулось чувство юмора, - сказал он, а я еще услышал: "потому что вам оно чертовски понадобится". - Боюсь, что теперь придется поработать. Мне не легко все время инкапсулировать вас... - Ин-что? - Защищать вас, Робин, - нетерпеливо сказал он. - Ограничивать доступ к вам информации, чтобы вы не слишком страдали от смятения и потери ориентации. - Альберт, - сказал я, - ты что, спятил? Да я видел всю вселенную. - Вы видели только то, что я позволяю вам видеть, Робин. И это очень мало. Но больше я не могу контролировать ваше восприятие. Вам придется самому научиться этому. Поэтому подготовьтесь, я буду постепенно снимать изоляцию. Я напрягся. - Я готов. Но я недостаточно напрягся. Вы не поверите, как было больно. На меня обрушились орущие, визжащие, вопящие, лепечущие голоса всех вводов - находясь во внепространственной геометрии, я все еще представлял себе их ушами. Были ли так же плохо, как первое соприкосновение со всем сразу? Нет, было гораздо хуже. Тогда, в первый момент, я еще не умел распознавать шум как звук или боль как боль. Теперь я знал. Я узнавал боль, когда испытывал ее. - Альберт, - закричал я, - что это? - Вам всего лишь становятся доступными базы данных, - успокаивающе сказал он. - Только веера на борту "Истинной любви", плюс телеметрия, плюс вводы от самого корабля и экипажа. - Прекрати это! - Не могу. - В голосе его звучало искреннее сочувствие, хотя на самом деле никакого голоса не было. - Вам придется справиться с этим, Робин. Придется самому выбрать, какие базы данных вам сейчас нужны. Отберите их, а остальные заблокируйте. - Что сделать? - спросил я, еще более сбитый с толку. - Выберите только одну, - терпеливо сказал он. - Тут есть наши собственные базы данных, есть записи хичи, есть и другие. Вам придется научиться разграничивать их. - Разграничивать? - Справляться в них, Робин. Как будто это разделы библиотечной классификации. Как будто это книги на полках. - Книги на меня не орут! А эти орут! - Конечно. Они дают о себе знать. Точно так же книги на полках дают о себе знать вашему зрению. Но вы можете смотреть только на те, что вам нужны. Тут есть одна, которая, я думаю, облегчит вам задачу. Попробуйте найти ее. - Найти? Да как мне искать? Послышался звук, похожий на вздох. - Что ж, - сказал Альберт, - эту задачу вы должны решить сами. Я не могу сказать, вверху это, внизу или по бокам, потому что вы не ориентируетесь в данной системе координат... - Ты дьявольски прав! - Но есть одна старая хитрость у дрессировщиков. Им нужно заставить животное выполнять сложные действия, сути которых животные не понимают. Был такой кудесник, который заставлял собаку спуститься в зал, найти определенного человека и взять у него определенный предмет... - Альберт, - взмолился я, - сейчас не время для твоих длинных многословных анекдотов. - Это не анекдот. Психологический эксперимент. На собаках получается. Не думаю, чтобы его использовали на взрослых людях, но посмотрим. Вот что вы сделайте. Двигайтесь в любом направлении. Если направление верное, я скажу, чтобы вы продолжали. Когда я замолчу, вы перестаете делать то, что делали. Поворачиваете. Пытаетесь делать что-то другое. Если это новое занятие, новое направление правильное, вы продолжаете. Можете это сделать? Я спросил: - А когда я кончу, ты мне дашь кусочек сахара, Альберт? Слабый смешок. - Его электронный аналог, Робин. Начинайте. Начинать! Как? Но нет смысла спрашивать, потому что если бы Альберт был способен объяснить это на словах, он не стал бы пробовать "собачий" способ. И вот я начал - что-то делать. Не могу вам объяснить, что я делал. Возможно, поможет аналогия. Когда я учился в школе, нам показали электроэнцефалограф, он демонстрирует, как наш мозг генерирует альфа-волны. Можно, сказали нам, сделать волны больше или чаще, увеличить частоту или амплитуду, но невозможно объяснить нам, как это сделать. Мы все пробовали по очереди, все ребята, И каждый мог изменить синусоиду на экране, но все описывали это по-разному. Один сказал, что задержал дыхание, другой - что напряг мышцы; еще один подумал о еде, другой попытался зевнуть, не открывая рта. Ничего из этого не было реальным. Но все подействовало; и то, что я сейчас делал, тоже не было реальным. Но я двинулся. Каким-то образом я двинулся. И все время голос Альберта продолжал произносить: - Нет. Нет. Нет. Нет, это не то. Нет. Нет... А потом: - Да! Да, Робин, продолжайте это делать. - Я продолжаю. - Не разговаривайте, Робин. Продолжайте. Идите. Идитеидитеидите... нет. Стоп. - Нет. - Нет. - Нет. - Нет. - Нет - да! Идитеидитеидитеидитеидитеидите... нет - да! Идите - стоп! Вот оно, Робин. Это вы должны открыть. - Здесь? Вот это? Этот голос, звучащий как... Я остановился. Не смог продолжать. Видите ли, я принял факт, что я умер, что я всего лишь электроны в информационном веере, и могу говорить только с другими электронными записями, как Альберт. - Раскройте объем! - приказал Альберт. - Пусть она заговорит с вами! Ей не требовалось разрешения. - Здравствуй, Робин, любимый, - сказал неживой голос моей дорогой жены Эсси - странный, напряженный, но, несомненно, голос Эсси. - Мы с тобой теперь в прекрасном месте, правда? Вряд ли что-нибудь, даже факт моей собственной смерти, было для меня таким ужасным шоком, как Эсси среди мертвых. - Эсси, - закричал я, - что с тобой случилось? И тут же, быстрый, успокоительный, вмешался Альберт. - С ней все в порядке, Робин. Она не мертва. - Но как же иначе? Она здесь! - Нет, мой дорогой мальчик, на самом деле не здесь - сказал Альберт. - Она частично записала себя, в ходе экспериментов над проектом "Здесь и После". Кстати, этот эксперимент привел и ко мне в моем нынешнем состоянии. - Ублюдок, ты заставил меня подумать, что она умерла! Он мягко сказал: - Робин, вы должны отвыкать от плотской одержимости биологией. Разве так уж важно, что ее метаболизм по-прежнему действует на органическом уровне, вдобавок к той версии, что записана здесь? И прозвенел странный голос Эсси: - Будь терпелив, дорогой Робин. Будь спокоен. Все будет хорошо. - Очень в этом сомневаюсь, - горько сказал я. - Верь мне, Робин, - прошептала она. - Слушайся Альберта. Он скажет, что тебе нужно делать. - Самое трудное позади, - заверил меня Альберт. - Прошу прощения за полученные вами травмы. Но это было необходимо... я думаю. - Ты думаешь. - Да, только думаю, Робин, потому что это никогда не делалось раньше, и я действую преимущественно вслепую. Я понимаю, что вы испытали шок, встретив записанный аналог миссис Броадхед именно таким образом, но это подготовит вас к встрече с ней во плоти. Если бы у меня было тело, я бы испытывал сильное желание ударить его - и если бы у Альберта было по чему ударить. - Ты более сумасшедший, чем я! - закричал я. Призрак смеха. - Нет, Робин. Такой же. Вы сможете видеть ее и говорить с нею, как я - с вами, когда вы были ... живы. Обещаю это, Робин. Получится... я думаю. - Я не могу! Пауза. - Это нелегко, - согласился он. - Но подумайте вот о чем. Я могу это. Почему же вы не можете сделать то же, что и такая компьютерная программа, как я? - Не смейся надо мной, Альберт! Я понимаю тебя. Ты думаешь, что я буду изображен голограммой и смогу разговаривать с живыми людьми. Но я не знаю, как это сделать! - Да, еще не знаете, Робин, потому что в вашей программе нет еще соответствующих подпрограмм. Но я научу вас. Вы будете видны. Может, не с такой убедительностью и быстротой, как моя голограмма, - похвастал он, - но вас можно будет узнать. Готовы вы начать учиться? И голос Эсси - вернее, копия голоса Эсси - прошептал: - Пожалуйста, дорогой Робин, я жду тебя с нетерпением. Как тяжело рождаться! Тяжело для новорожденного, но еще тяжелее для слушателя, который способен только прислушиваться к бесконечным горестям. Они были бесконечны, а постоянные приставания моих повитух их еще усиливали. - Ты это сможешь, - обещал голос Эсси с одной стороны (конечно, если представить себе, что у меня есть "сторона"). - Это легче, чем кажется, - подтверждал голос Альберта с другой. Не было во вселенной двух других голосов, которым я поверил бы охотнее. Но мне пришлось использовать всю свою способность верить. И ничего от нее не осталось. И я испугался. "Легче?" Какая нелепость! Потому что я увидел каюту, как ее всегда видел Альберт. У меня не было двух глаз, фокусирующихся в одном направлении, не было ушей, размещенных в определенной точке пространства. Я видел и слышал все одновременно. Когда-то давно старый художник Пикассо рисовал такие картины, части изображения размещены в беспорядке. Они все здесь, но так перепутаны, что видишь только беспорядочную мозаику кусков. Я часто ходил с Эсси в галерею Тейт и Метрополитен, чтобы взглянуть на эти картины, и они мне нравились. Они меня забавляли. Но увидеть так реальный мир, словно весь из частей на конвейере, - это совсем не забавно. - Позволь мне помочь тебе, - прошептал аналог Эсси. - Видишь меня здесь, Робин? Я сплю в большой кровати. Много дней не спала, Робин, переливала твою старую органику в новую бутылку-веер, а теперь выдохлась. Смотри, я пошевелила рукой и почесала нос. Руку видишь? А нос? Узнаешь? - Призрак смеха. - Конечно, узнаешь, Робин, ведь это я. 23. ИЗ УБЕЖИЩА ХИЧИ Надо было также думать о Кларе, если бы я достаточно знал о ней, - и не только о Кларе, но и о Вэне (впрочем, он вряд ли этого заслуживал), а также о Капитане и его хичи, которые прежде всего этого заслуживали. Но тогда я и об этом не знал. Я расширился, правда, но умнее не стал. И к тому же меня отвлекали собственные проблемы, хотя, если бы мы с Капитаном знали друг друга и могли сравнивать, интересно было бы посмотреть, чьи проблемы труднее. Вообще-то получилась бы ничья. Оба набора проблем просто не вмещались в обычную шкалу, слишком они трудны для разрешения. Физическая близость двух людей была одной из проблем Капитана. Для его костистых ноздрей они воняли. Они вызывали физическое отвращение. Пласты свисающего жира и подрагивающая плоть скрывали линии их структуры - хичи такими бывают исключительно редко, когда умирают от наихудшей известной им болезни. Но даже и тогда запах у них не такой отвратительный. Человеческое дыхание пахло разложившейся пищей. Голоса людей гудели, как циркулярная пила. У Капитана болело горло, когда он пытался произносить эти жуткие гремящие согласные их жуткого языка. С точки зрения Капитана, пленники вообще были отвратительны, а не только потому, что отказывались понимать, что им говорят. Когда он попытался дать им понять, какой опасности они чуть не подвергли себя - не говоря уже об укрытии хичи, - их первым вопросом было: - А вы хичи? Даже при всех своих неприятностях, Капитан почувствовал раздражение от этого вопроса (Такое же раздражение испытали обладатели парусных кораблей, когда узнали, что хичи называют их жителями грязи. Капитан об этом не знал и не думал). - Хичи! - простонал он, потом пожал животом. - Да. Это неважно. Тихо. Будьте спокойны. - Фу! - сказал Белый-Шум, имея в виду не только вонь. Капитан сердито повернулся к Взрыву. - Избавился от их корабля? - Конечно, - ответил Взрыв. - Он движется в укрытие. Но как насчет кугельблитца (Конечно, он не использовал слово "кугельблитц")? Капитан мрачно пожал животом. Он устал. Они все устали. Много дней они работают на пределе своих возможностей, и теперь это начинает сказываться. Капитан постарался привести в порядок свои мысли. Парусник убран. Эти люди удалены из окрестностей самого опасного объекта, кугельблитца, и их корабль в автоматическом режиме идет в укрытие. Пока сделано все, что в его силах. И не без жертв, подумал он, печально вспоминая Дважды; трудно поверить, что при нормальном течении событий сейчас он наслаждался бы своей ежегодной любовью. Но этого недостаточно. Вполне вероятно, подумал Капитан, что в данном случае "достаточно" и не может быть; возможно, и ему, и всей расе хичи уже поздно что-нибудь предпринимать. Но он не мог согласиться с этим. Пока есть хотя бы один шанс, он должен действовать. - Покажите карты с их корабля, - приказал он и повернулся к пойманным им бесформенным существам-медузам. Стараясь говорить как можно проще, он произнес: - Посмотрите на эту карту. Капитана раздражало, что более худой и, следовательно, физически менее отвратительный пленник ведет себя совершенно неразумно. - Тихо! - приказал он, указав своим костлявым кулаком на Вэна; его вопли лишены смысла. - Ты! Ты знаешь, что это такое? У самки по крайней мере хватило ума говорить медленно. Потребовалось всего несколько повторений, и он понял ответ Клары: - Это черная дыра, куда мы направлялись. Капитан задрожал. - Да, - сказал он, стараясь справиться с непривычными звуками. - Верно. - Взрыв переводил для остальных, и Капитан видел, как от потрясения извиваются мышцы у них на лицах. Капитан принялся тщательно подбирать слова, советуясь с умами предков, чтобы быть уверенным в правильном выборе: - Слушай внимательно, - сказал он. - Это очень опасно. Давным-давно мы обнаружили, что раса Убийц уничтожает все технологически развитые цивилизации во вселенной - по крайней мере в нашей галактике и в некоторых ближайших... Что ж, дело продвигалось медленно. Капитану приходилось снова и снова повторять, иногда по десять раз каждое слово, прежде чем медузоподобное существо смогло понять, о чем он говорит. Задолго до того, как он кончил, у него саднило горло, а остальные члены экипажа, хотя они все понимали, какая опасность им угрожает, откровенно дремали. Но он не прекращал. Карта на экране, с ее многочисленными знаками опасности, не позволяла ему остановиться. Убийцы совершали свое дело за тысячелетия до появления на сцене хичи. Вначале хичи думали, что они просто чудовища из первобытного прошлого, и их стоит бояться не больше, чем хичи-эквивалента тиранозавра. Но потом они открыли кугельблитц. Капитан помолчал, глядя на экипаж. Дальнейшее сказать трудно, потому что оно ведет к очевидному заключению. С дергающимися сухожилиями он заговорил снова: - Это были Убийцы. Они ушли в черную дыру - такую дыру, которая состоит из энергии, не из материи, потому что и сами они не состоят из материи. Они из чистой энергии. В своей черной дыре они существуют в виде стоячих волн в энергетическом море. После нескольких повторений в разных формах он заметил, что возникают вопросы; но того логического заключения, которого он опасался, среди них не было. Вопрос задала самка, и только один: - Как может жить существо, состоящее только из энергии? Ответить легко. Ответ "Я не знаю". Капитан знал, что есть разные теории: теории утверждают, что некогда Убийцы обладали физическими телами, но потом каким-то образом избавились от них; но даже старейшие из соединенных умов не могли сказать, имеют ли эти теории отношение к реальности. Капитан объяснил, что сама трудность выживания для существ из чистой энергии и ведет к худшему свойству Убийц. Вселенная негостеприимна по отношению к ним. И поэтому они решили изменить вселенную. Каким-то образом добавили огромную массу. Превратили расширение вселенной в сжатие. Сами скрылись в кугельблитце... и теперь ждут. - Я часто слышал о недостающей массе, - сказал пленник-самец. - Когда я был ребенком, Мертвецы часто об этом говорили... но ведь они сумасшедшие. Самка остановила его. - Почему? - спросила она. - Почему они это сделали? Капитан помолчал; он ужасно устал от попыток общения с этими опасными примитивными существами. Опять лучший ответ "Не знаю", но есть и кое-какие рассуждения. - Соединенные умы считают, - медленно заговорил он, - что физические законы нашей вселенной определены случайным распределением материи и энергии в первое мгновение после большого взрыва. Возможно, что Убийцы пытаются вмешаться в этот процесс. Когда вселенная сократится и возникнет вновь, они могут изменить фундаментальные законы - соотношение масс электрона и протона, число, связывающее гравитационные силы с электромагнитными - и тем самым создать вселенную, в которой им было бы удобнее жить... но мы с вами в ней жить не сможем. Самец все меньше и меньше способен был сдерживаться. Он начал издавать воющие звуки, в которых лишь с трудом можно было разобрать разумные слова: - Хо-хо! - кричал Вэн, вытирая слезы. - Какие вы трусы! Боитесь каких-то существ, живущих в черной дыре, которые собираются что-то сделать через миллиарды лет! Какое нам до этого дело? Но самка поняла, что имел в виду Капитан. - Заткнись, Вэн, - сказала она, и ее лицевые мышцы напряглись, почти как у хичи. - Ты говоришь, что Убийцы не допускают никакого риска. Они уже выходили раньше и уничтожали всех, кто может стать достаточно цивилизованными, чтобы помешать их планам. Они могут сделать это снова! - Совершенно верно! - в радостью воскликнул Капитан. - Ты точно выразилась! И опасность в том, что вы, варвары... вы, люди, - поправился он, - можете призвать их. Используете радио! Проникаете в черные дыры! Летаете по вселенной, добираетесь даже до кугельблитца! Они, несомненно, оставили следящие системы, которые должны известить их о появлении новых цивилизаций. Очень скоро вы насторожите их, если уже не сделали этого! Когда наконец пленники все поняли - Вэн, скулящий от страха, Клара, побледневшая и потрясенная; когда им дали пищевые пакеты и велели отдыхать; когда экипаж собрался вокруг Капитана, чтобы узнать, отчего у него мышцы лица извиваются, как змеи, он мог только сказать: - Это невероятно. - Достаточно трудно было заставить медуз понять; но самому понять их - невозможно. Он сказал: - Они утверждают, что не могут заставить других остановиться. - Но они должны! - в ужасе воскликнул Белый-Шум. - Они ведь разумны, не так ли? - Разумны, - согласился Капитан, - иначе они не овладели бы так легко нашими кораблями. Но я думаю, они также безумны. У них нет закона. - Но у них должен быть закон, - н