едующий день. Это было очень давно - миллиарды секунд назад, и я говорил с реальной Эсси, той, что из плоти и крови. (Конечно, сам я тогда тоже был из плоти и крови). Мы тогда недавно поженились. Сидели на веранде своего дома, прихлебывали чай со льдом, смотрели на лодки в Таппановом море, и это был по-настоящему приятный, полный любви разговор. Очевидно, Эсси тоже вспомнила этот давний разговор плотских людей, потому что организовала такую же удобную обстановку. О, не "реально", в физическом смысле. Но что теперь значит для нас "реально"? Тем не менее я увидел парусные лодки, а вечерний ветерок с моря был приятным и теплым. - Как хорошо, - сказал я одобрительно, чувствуя, как начинаю расслабляться. - У бестелесных баз данных есть свои преимущества. Эсси удовлетворенно согласилась. С любовью взглянула на наш старый дом и сказала: - В последний раз мы при этом пили чай. Хочешь сейчас чего-нибудь покрепче, Робин? - Коньяк с имбирным элем, - сказал я, и мгновение спустя появилась наша верная старая служанка Марчеза с подносом. Я сделал большой глоток, думая. Думал я слишком долго для терпения Эсси. Она сказала: - Выкладывай, дорогой Робин! Что тебя тревожит? Боишься говорить с Кларой? - Нет! То есть... - я подавил свое негодование. - Нет. Дело не в этом. Мы уже разговаривали, когда она прилетела на корабле Вэна. - Совершенно верно, - уклончиво ответила Эсси. - Нет, правда! С этим все в порядке. Мы обговорили самое плохое. Я не думаю сейчас, что она винит меня в том, что я бросил ее в дыре, если ты это имеешь в виду. Эсси откинулась и серьезно взглянула на меня. - То, что я имею в виду, Робин, - терпеливо сказала она, - совершенно неважно. Мы хотим выяснить, о чем ты думаешь. Дело не в противоречиях между тобой и Кларой, верно? Может, ты тревожишься, что мы с ней выцарапаем друг другу глаза? Этого не произойдет. К тому же тут возникает техническая трудность: она плоть, а я только душа. - Нет, конечно, нет. Я тревожусь не из-за твоей встречи с Кларой. - А из-за чьей же? - Ну... что если с ней встретится реальная Эсси? Портативная Эсси некоторое время молча смотрела на меня, потом задумчиво глотнула. - Реальная Эсси? - Ну, ведь это только мысль, - извинился я. - Я это понимаю. Хотела бы понять еще лучше. Ты спрашиваешь у меня, не появится ли реальная Эсси на Сморщенной Скале? Я задумался. Это не совсем то, что я имел в виду. И совершенно не собирался говорить об этом.... конечно, как обычно говорил мне старина Зигфрид фон Психоаналитик, то, о чем я не собираюсь говорить, обычно самое важное. И, конечно, есть здесь действительно щекотливое обстоятельство. Портативная Эсси - только двойник. По-прежнему жива и здорова настоящая, плотская Эсси. Она к тому же человек. Конечно, ей уже много лет, но с Полной Медициной и всем остальным она по-прежнему очень красивая, сексуальная, нормальная женщина. К тому же она моя жена (или была ею). Жена мужа, который, скажем так, не в состоянии предоставлять ей радости супружества. Все это добавляется к другим моим тревогам, о которых Зигфрид (и Альберт, и портативная Эсси, и все прочие мои знакомые) говорит, что мне не стоит из-за них тревожиться. Их советы особого добра мне не приносят: по-видимому, я не могу по-другому. Но есть кое-что еще. Плотская Эсси - точный дубликат портативной Эсси - или, если сказать точнее, она оригинал того точного дубликата, каким является портативная Эсси, моя верная жена, возлюбленная, советчик, друг, доверенное лицо и такой же, как я, конструкт в гигабитном пространстве. Так что я знаю ее очень хорошо. И что гораздо хуже, она знает меня хорошо, лучше, чем я ее, потому что, помимо всего того, о чем я только что упомянул, она еще мой создатель. Поскольку в определенных кругах Эсси больше известна как доктор С.Я.Лаврова-Броадхед, один из ведущих мировых специалистов в области обработки информации, она сама написала большинство наших программ. Когда я говорю, что копия точна, я и имею в виду - _т_о_ч_н_а_. Эсси даже вносит в себя поправки, то есть реальная Эсси время от времени пересматривает портативную Эсси, чтобы та более точно ей соответствовала. Так что моя Эсси ничем не отличается от плотской, или реальной, Эсси. Я таких отличий не обнаруживаю. Но я никогда не вижусь с плотской Эсси. Не могу этого выдержать. Назовите причину как угодно. Такт. Ревность. Глупость. Как хотите. Признаю тот жизненный факт, что никогда не вижусь с плотским оригиналом моей дорогой жены. Я не очень хорошо представляю себе, что бы узнал, если бы с нею увиделся. В данных обстоятельствах она либо имеет любовника, либо она не так нормальна, как я считал. Я готов признать, что это происходит. Я даже готов признать, что это справедливо. Но я не хочу об этом знать. Поэтому я сказал портативной Эсси: - Нет. Не думаю, чтобы плотская Эсси ревновала, если бы оказалась здесь, да и Клара не стала бы. Во всяком случае я не хочу знать, где Эсси и что она делает - даже в отрицательном смысле, - быстро добавил я, видя, что Портативная Эсси открыла рот, - так что не говори мне, что она делает, даже если бы это мне и понравилось. Дело совсем не в этом. Эсси с сомнением посмотрела на меня. Снова отхлебнула. Такой вид у нее бывает, когда она пытается установить, какова сейчас архитектура моих мыслительных процессов. Потом пожала плечами. - Хорошо, примем твое утверждение, - решительно сказала она. - Не это сейчас делает тебя глупым. Так в чем же причина? Любопытство относительно Клары Мойнлин, что она делала все эти годы, почему с ней Дейн Мечников? Я поднял голову. - Ну, я думал... - Не нужно думать. Все очень просто. Встретившись с тобой, Клара захотела куда-нибудь улететь. И долгое время блуждала повсюду, побывала во многих местах. Все в более далеких. Вернулась в черную дыру, из которой спаслась, и спасла остальную группу, включая Мечникова. Я сказал: - О! Почему-то это не удовлетворило Эсси. Она раздраженно взглянула на меня. Потом медленно сказала: - Я думаю, ты говоришь правду, Робин. У тебя на уме не Клара. Но совершенно очевидно, что в последнее время ты расстроен. Не можешь ли сказать, в чем дело? - Если ты не знаешь, откуда знать мне? - сердито ответил я. - Ты хочешь сказать, - вздохнула она, - что я как автор программы могу легче пересмотреть ее, убрать мусор, снова сделать тебя счастливым? - Нет! - Конечно, нет, - согласилась она. - Мы давно договорились оставить программу старого Робинетта Броадхеда в покое, вместе со всем ее мусором. Так что остается только старомодный метод избавления от него. Выговориться. Выговорись, Робин. Скажи первое, что приходит в голову, как в старину, Зигфриду фон Аналитику! Я набрал полную грудь воздуха и посмотрел в лицо тому, на что очень долго избегал смотреть. И выдохнул: - Смертность! Несколько тысяч миллисекунд спустя я вернулся в Центральный парк, посмотрел, как Джель-Клара Мойнлин выпускает своих спутников и движется ко мне-двойнику. При этом я думал, почему так сказал. Я не собирался говорить это. И не собираюсь описывать долгую беседу с Эсси после этого, потому что никакого удовольствия мне это не доставило. Разговор ни к чему не привел. И не мог привести. Мне нечего беспокоиться о смертности, потому что, как мудро заметила Эсси, может ли беспокоиться о смерти тот, кто уже умер? Странно, но это меня совсем не подбодрило. Не подбодрил и вид Клары, так что, ожидая, пока Клара или мой двойник скажут что-то интересное в своем ледниково-медленном разговоре, я поискал других развлечений. Для меня было новым, что Оди Уолтерс Третий тоже на Скале, и я поискал его. Это оказалось не лучше. Он находился здесь, конечно, или почти находился. Будучи плотской личностью, он как раз прибывал. Выгружался. И было совсем неинтересно наблюдать, как он медленно, п-о-с-т-е-п-е-н-н-о вытаскивает себя из люка и опускается на пол причала. Чтобы не молчать, я сказал Эсси: - Он не изменился. Он действительно не изменился. Все то же лягушачье лицо с доверчивыми глазами. Тот же самый человек, каким был тридцать или больше лет назад, когда я в последний раз видел его. - Естественно. Он ведь был в ядре, - ответила Эсси. Она не смотрела на него. Смотрела на меня - проверяла, не собираюсь ли я снова стать глупым, вероятно. И несколько мгновений соображал, кого из нас она имеет в виду, когда она добавила: - Бедняга. Я уклончиво хмыкнул. Мы были не единственными присутствующими; здесь собрались даже плотские люди, чтобы взглянуть на корабль, который побывал там, где бывали немногие. Я наблюдал за ними и за Оди. Это так же возбуждающе, как следить за ростом мха. И я начал нервничать. Оди меня совсем не интересовал. Интересовала меня Клара. И Эсси. И Хулио Кассата, а больше всего интересовали меня собственные тревожные внутренние беспокойства. И мне больше всего хотелось отвлечься от того, что меня тревожило. И то, что я стоял среди всех этих статуй, мне не помогало. - Я хотел бы выслушать его рассказ, - сказал я. - Давай, - пригласила Эсси. - Что? Ты хочешь сказать, что мне нужно создать двойника и тот... - Не двойника, глупый, - сказала Эсси. - Видишь? У Оди капсула. В ней, несомненно. Древний Предок. А Древний Предок - это не плоть, а записанный разум, почти такой же, как мы с тобой. Спроси у Предка. Я с любовью посмотрел на свою любовь. - Какая ты умница, Эсси, - ласково сказал я. - Как ты восхитительна. - И я потянулся к капсуле. Потому что мне и на самом деле хотелось услышать, что происходило с Оди во время его отсутствия. Почти так же сильно, как хотелось узнать - узнать, чего же я на самом деле хочу. 7. ИЗ ЯДРА Была важная причина, почему мне сразу захотелось услышать рассказ Оди о его полете к ядру Галактики. Может быть, с линейной точки зрения плотского человека, это просто еще одно отступление. С линейной точки зрения, может быть. Но я не линеен. У меня процессы развиваются параллельно, в среднем за миллисекунду я проделываю десяток дел, а сейчас осуществлялась очень важная параллель. Я уверен, Оди знал об этой параллели, когда добровольно согласился лететь на корабле хичи в ядро Галактики. Вероятно, обо всем он не подумал. Он мог лишь приблизительно представлять себе, во что ввязывается. Но вот эта параллелью что бы ни произошло, Оди считал, что это лучше, чем пытаться разобраться в собственной жизни. Жизнь Оди вся спуталась, почти как у меня, потому что у него тоже оказалось две возлюбленных. И поэтому Оди рискнул и улетел. Прихватил с собой нашу подругу Джейни Джи-Ксинг, одну из своих возлюбленных. Но это, как вы увидите, продолжалось недолго. Оди по профессии пилот. Хороший пилот. Он водил воздушные корабли на Венере, сверхзвуковые самолеты на Земле, шаттлы к астероиду Врата, частные чартерные ракеты на планету Пегги и космические корабли по другим маршрутам Галактики. С точки зрения Оди, один корабль хичи похож на другой, и он не сомневался, что сможет летать на любом. - Можно мне проложить курс? - спросил он у хичи Капитана, потому что с самого начала хотел создать о себе впечатление как о добросовестном работнике. Капитан тоже хотел установить с самого начала нормальные отношения, поэтому он знаком приказал корабельному пилоту отойти, и Оди занял его место. Сидения хичи предназначены для тех, у кого между ног капсула. У людей капсул обычно не бывает, так что на кораблях хичи, используемых людьми, сидения покрываются специальной сеткой. На этом, конечно, сетки не было. Но Оди не желал начинать с жалоб. Постарался устроиться получше. Опустил зад на Y-образное сидение, прочел показания приборов и с привычным усилием принялся поворачивать контрольное колесо. На это требовалось немало силы. Довольно давно Оди уже так не делал: новые земные корабли устроены так, что пилоту легче управлять ими. Чтобы не молчать, он выдохнул: - В старину много гадали об этих колесах. - Да? - вежливо сказал Капитан. - А что с ними такое? - Ну, почему их так трудно поворачивать? Капитан удивленно взглянул на остальных членов экипажа, потом снова на Оди. Небрежно коснулся пальцем колеса. Оно легко повернулось. - Неужели это трудно? - спросил он со свистом, который у хичи выражает раздражение или озабоченность. Оди молча смотрел на тонкую легкую фигуру хичи. Потом снова занялся колесом, совместил линии, так что экран вспыхнул розовым. Как всегда, это потребовало больших усилий. Протянув руку к вымени-стартеру, Оди подумал, что путешествие принесет с собой много сюрпризов. Корабль слегка вздрогнул, и экран затянуло серой пленкой, которая появляется на скорости больше световой. Какое-то время больше от пилота никаких действий не требуется, но Оди не хотелось вставать: пока сидит на месте пилота, у него сохраняется ощущение, что он хоть немного контролирует происходящее. И он попытался поговорить. - Мы всегда удивлялись этим приборам, - начал он. - Знаете почему? Потому что их пять. Некоторые большеголовые решили, что хичи верят в пятимерное пространство. Капитан громко засвистел, и сухожилия на его плоской груди задергались. Он пытался понять. Он уже неплохо говорил по-английски, но оттенки значения иногда от него ускользали. - "Верят", Оди Уолтерс? Но это не вопрос веры. Не требуется вера, как в концепции вашей религии. - Ну, конечно, - мрачно ответил Оди. - Но вы верите в это? - Конечно, нет, - удивленно ответил Капитан. - У пространства нет пяти измерений. Оди улыбнулся. - Какое облегчение! Мне трудно было себе представить... - Их девять, - объяснил Капитан. Они ненадолго остановились в своем полете к ядру, потому что Капитан оставил некий корабль хичи на нестабильной орбите. Так не годится, объяснил он. За годы их пребывания в ядре машина погибнет, а хичи не любят, когда уничтожаются полезные вещи. Но Оди его не слушал. - За годы? - спросил он. - Я думал, полет займет только несколько месяцев! Сколько лет? - Немного, я думаю, - сказал Капитан. - Для нас это будут месяцы. Но Дом, понимаете, в черной дыре. И поэтому, когда Капитан решил оставить одного из членов экипажа на брошенном на орбите корабле, этим членом экипажа решила быть Джейни Джи-Ксинг. Она сказала, что полетит на нем на Землю, если Капитан не возражает: она ведь не собиралась улетать на годы. Капитан не возражал. Как ни странно, не возражал и Оди. Он совсем запутался, не зная, кого на самом деле любит, и приветствовал несколько месяцев (или лет), когда об этом не нужно будет думать. Ситуация, знакомая мне. Для Оди, должно быть, путешествие казалось странным и удивительным. Он неожиданно попал в корабль хичи с экипажем из хичи. Кстати, хичи тоже приходилось нелегко, но они по крайней мере и раньше встречали двуногих, очень толстых и волосатых, в то время как Оди никогда не делил корабль с живыми скелетами. Но такие проблемы не уникальны для Оди и его хозяев. У нас они у всех, мы сталкивались с ними много раз, и история эта старая. Нет смысла перечислять трудности Оди с девятимерным пространством (они не хуже, чем у меня с Альбертом Эйнштейном) и с попытками понять смысл арифметики хичи. Естественно, на корабле все казалось ему странным и причудливым - "сидения", предназначенные для капсул хичи, "кровать", представляющая собой мешок, набитый сухим шелестящим веществом, в него полагается зарываться... не стану даже упоминать туалеты. Стало полегче, когда спустя какое-то время он стал думать о своих спутниках по полету как об отдельных "личностях", а не просто о пяти экземплярах категории "хичи". Капитана узнать легче всего. Он самый темный, тот, у кого на черепе пушок, напоминающий волосы. Он лучше других говорит по-английски. Белый Шум - маленькая самка, по цвету почти светло-золотистая, она приближается к половой зрелости, и это ее тревожит. У Дворняжки большие трудности с теми немногими английскими словами, которые он знает. У Взрыва хорошее чувство юмора; он любит обмениваться с другими непристойными шутками - иногда даже с Оди, с Капитаном в качестве переводчика. Еще легче стало, когда Капитану пришла в голову хорошая идея - дать Оди капсулу хичи, разумеется, модифицированную. Как объяснил Капитан Оди, одна часть капсулы ему бесполезна, если даже не опасна для его здоровья. Из-за крошечного генератора микроволнового излучения. Народ хичи вырос на приятной планете, звезда которой располагалась вблизи большого и активного газового облака; излучение Бремсстралунга на микроволновых частотах заливало планету с добиологических времен, и хичи привыкли переносить его; больше того, они нуждались в нем, как человек нуждается в солнце. Так что когда они устремились в места, куда радиация не могла идти за ними, они прихватывали с собой источник микроизлучения. Немного позже в своей истории они научились сохранять сущность мертвых хичи и нашли еще одно использование для своих капсул. В каждой капсуле находилась запись одного из Древних Предков. Оди дали собственного Древнего Предка. К удивлению Оди, Предок оказался совсем не древним. Это была женщина, умершая несколько недель назад. Возлюбленная самого Капитана. Звали ее Дважды. Это был последний шаг на пути ассимиляции Оди в экипаж и признания хичи "людьми". Какая маленькая у нас вселенная, верно? Оди привыкал к Капитану, а Капитан к Оди - настолько, чтобы начать обсуждение вопроса, сильно его занимавшего. Он получил такую возможность, когда Оди спросил о Враге. В конце концов это главная проблема, которую вселенная поставила и перед хичи, и перед людьми. Враг. Убийцы. Те самые приносящие смерть создания, само существование которых заставило хичи собраться и сбежать в безопасное убежище в галактическом ядре. Оди заставлял Капитана все снова и снова рассказывать эту историю, часто с помощью других членов экипажа; но ему по-прежнему нелегко было понять. - Я понял все об экспедиции Касательной, - сказал он, - и о том, что вы встретили немало признаков уничтоженных цивилизаций, но как отсюда перейти к Идее сжимающейся вселенной? Хичи переглянулись. - Я думаю, все началось с величины замедления, - сказал Башмак. Мышцы Капитана согласно заизвивались. - Да, величина замедления. Конечно, вначале это был всего лишь вопрос теоретической астрофизики. - Я понял бы лучше, если бы знал, что такое величина замедления, - простонал Оди. - Ее можно также назвать аномальным тормозящим эффектом, - сказала со своей стороны помещения Белый Шум. Капитан согласно дернул своими узловатыми мышцами. Он продолжал: - Это означает только, что, по наблюдениям астрономов, вселенная расширяется медленнее - на порядок, - чем должна была бы. Что-то замедляет ее расширение. - И вы считаете, что это делает Враг? Капитан серьезно ответил: - В сочетании с другими данными и после того, как были отметены все другие возможности, стало очевидно, что здесь может быть только сознательное вмешательство в космических масштабах. А других кандидатов просто нет. - Я понимаю, это может обескуражить, - сказал Оди. - Обескуражить? - прохрипел Капитан. - Это меняет все. - Он задумчиво посмотрел на Оди своими розовыми глазами с черным зрачком посредине. Потом быстро оглянулся на других хичи, произвол фыркающий звук, который у хичи аналогичен откашливанию, что означает переход к серьезной теме. - Еще не поздно, - заявил Капитан. Оди помигал. - Не поздно для чего? - Не поздно твоему народу присоединиться к нам в ядре, - отчетливо сказал Капитан. Он говорил медленно, чтобы быть уверенным, что Оди понял. - Человечеству в ядре было бы очень удобно. - Но кажется, там немного тесновато, - ответил Оди, стараясь перевести разговор на более легкий тон. - Тесновато? Почему тесновато? - переспросил Капитан, дергая мышцами щеки - эквивалент нахмуривания. - Мы очень тщательно картографировали Галактику и, когда уходили, прихватили с собой лучшие планеты. Снаружи таких удобных для вас - и для нас - планет осталось немного. Оди увидел возможность чуть похвастать достижениями человечества. - О, но мы делаем их удобными, - гордо провозгласил он. - Мы, например, обнаружили и исследовали целых шесть планет, которые вполне пригодны для человека, если не считать слишком низкой температуры. Это мы можем поправить. Мы насыщаем атмосферы этих планет хлорфлуорокарбонами. Они улавливают тепло - как двуокись углерода, - что вызывает тепличный эффект, который, в свою очередь, сможет... - Я понимаю, как действует двуокись углерода, - скрипнул Капитан. - Я также понимаю все о хлорфлуорокарбонах. Действительно, эти составляющие, будучи помещенными в атмосферу, могут находиться в ней сотни лет. Я согласен, что в некоторых случаях это на несколько градусов поднимет среднюю температуру планеты. - Ну, на этих планетах нам и нужно только несколько градусов, - рассудительно сказал Оди. - А еще Венера. Она слишком жаркая. Но вскоре мы, вероятно, рассеем в ее верхней атмосфере отражающие частицы. Это сократит излучение и сделает Венеру пригодной для обитания. То же самое мы можем сделать и на других планетах - две или три подходящих уже найдены. Мы можем поместить жизнь на планеты, где она не существовала, чтобы создать эффект Ген. Если понадобится, мы передвинем планеты на лучшие орбиты... Капитан начинал нервничать. - Но мы все это уже сделали в ядре, - уговаривал он. - Знаешь ли ты, сколько у нас там пригодных к обитанию планет? Более восьмисот пятидесяти, и на большинстве нет даже исследовательских отрядов. Как видишь, мы планировали долгое пребывание. - Да, - безучастно сказал Оди, - вижу. Капитан еле слышно засвистел в изумлении. Он чувствовал что-то в тоне Оди, но не мог определить, что именно. Снова фыркнул и продолжал: - Вы можете присоединиться к нам! Некоторые планеты лучше других, конечно, и я уверен, что вам предоставят самые хорошие. Все человечество поместится на одну из них. Если понадобится, на две или три, - поправился он, подумав. - И что там делать? - спросил Оди. Капитан замигал. - Как что? Ждать, конечно, - ответил он. - Вероятно, там мы в безопасности, Оди Уолтерс. Особенно если немедленно прекратим все передачи и начнем перемещать людей и энергоиспользующее оборудование в ядро как можно быстрее. - Энергоиспользующее оборудование? - Которое излучает энергию. Оно способно выдать наше присутствие, - объяснил Капитан. - Ага, - сказал Оди, заметив промах. - Но вы ведь сами поставили автоматические сенсоры, - указал он. - Почему Враг не сделал то же самое? - Может, и сделал, - мрачно ответил Капитан. - Я не сказал, что мы обязательно будем в безопасности. Я сказал только, что это возможно. И если Убийцы нас не заметят, мы сможем оставаться в ядре миллионы и миллиарды лет, если понадобится, и ждать. - Но чего ждать, Капитан? - Как чего? Ждать, пока не возникнет новая раса, которая сможет бросить Врагу вызов! Оди внимательно и с удивлением разглядывал хичи. Совершенно очевидно, что между ними не только языковые трудности. - Такая раса уже возникла, - мягко сказал он. - Мы. Еще некоторое время Оди беспокоился, что обидел Капитана. Ведь он в конце концов весь народ хичи обвинил в трусости. Но Оди не знал, что Капитан воспринял это как комплимент. Больше всего в путешествии Оди я завидую ему в той части, когда происходило проникновение в саму черную дыру. Оди оно не понравилось. Да и никому не понравилось бы: слишком страшно. Когда корабль приблизился к сверкающей, кипящей, яростно излучающей печи, в которую втягивались газы, - это первое приближение к убежищу хичи, - Капитан приказал всем привязаться ремнями к гамакам. Белый Шум пустила энергию в спираль, которую хичи называют "нарушителем порядка". Спираль ослепительно ярко вспыхнула. Температура начала подниматься. Корабль задрожал. Капитан к этому времени научился понимать человеческий язык телодвижений так же хорошо, как Оди понимал жесты хичи, - то есть не очень хорошо, тем не менее он не упустил бледности Оди. - Ты, кажется, испугался, - заметил он. По стандартам хичи, это нельзя считать невежливым замечанием. Оди не обиделся. - Да, - ответил он, глядя на поражающую взгляд поверхность потока всасываемых газов. - Я ужасно, ужасно боюсь входить в черную дыру. - Это интересно, - задумчиво заметил Капитан. - Мы проделывали это много раз, и никакой опасности для корабля нет. Скажи мне, чего ты боишься больше: проникновения или Врага? Оди задумался. Эти два типа страха совсем не одинаковы. - Вероятно, Врага, - медленно сказал он. Мышцы щек Капитана одобрительно дернулись. - Это разумно, - согласился он. - Это мудро. А теперь мы входим. Бриллиантовый штопор взорвался потоками звезд; тысячи их обрушились на Оди и на всех остальных на борту, но экипаж не сгорел. Вообще ничего не произошло. Корабль словно погрузился в звезды и благополучно вышел по ту сторону. Толчки бросали Оди на ремни безопасности; защитный кокон построен с расчетом массы хичи, а не гораздо более массивного человеческого тела, и потому угрожающе поскрипывал. Процесс продолжался долго. Оди не в состоянии был измерить его продолжительность. По крайней мере много минут; может, час или даже больше. И толчки не становились слабее. Оди слышал реплики хичи, приказы и смутно удивлялся, как они еще в состоянии действовать, когда все внутренности спутались... и гадал, есть ли у хичи внутренности... и думал, что ему предстоит умереть... И вдруг, без всякого предупреждения, все кончилось. Хичи начали отстегивать ремни. Капитан с любопытством взглянул на Оди и сказал: - Хочешь взглянуть на наше ядро? - Он махнул костлявой рукой в сторону экрана... ядро было на нем. Экран был залит ослепительно ярким светом. Ядро хичи плотно упаковано солнцами - их больше, чем в радиусе тысячи световых лет от Земли, и все они втиснуты в пространство диаметром всего в двадцать световых лет. Здесь есть золотые звезды и тускло-алые, есть ослепительно-белые. Вся радуга звезд диаграммы Герцшпрунга-Рассела освещает по ночам небо планет в ядре. Там слово "ночь" превращается в экзотическую абстракцию, потому что в ядре нет мест, где становилось бы темно. Хотел бы я увидеть это. Я мало чему завидую, но услышав, что повидал Оди Уолтерс, я ему позавидовал. _П_л_о_т_н_о_е_ нагромождение звезд, плотнее, чем в любом скоплении. Ну, оно должно быть очень плотным, верно? Иначе любое шаровое скопление превращалось бы в черную дыру. И созвездия, подобные рождественской елке! Я имею в виду _ц_в_е_т_а_. Даже с Земли звезды имеют разный цвет, все это знают, но вряд ли кто-нибудь видел эти естественные цвета. Звезды так далеки и так слабы, что цвета теряются, и по большей части мы видим размытые белые пятнышки. Но в ядре... В ядре красное - это рубин, зеленое - изумруд, голубое - сапфир, желтое - сверкающее золото, а белое, клянусь Богом, _о_с_л_е_п_л_я_е_т_. И нет градации от звезд первой величины до почти полной невидимости. Яркие звезды гораздо ярче первой величины. И нет звезд на пороге видимости, потому что вообще нет далеких звезд. Я завидую тому, что увидел Оди... Но на самом деле он видел только экран на корабле хичи. Он так и не ступил на поверхность планеты хичи. У него на это не было времени. Время, проведенное Оди в ядре, примерно равно продолжительности нормального ночного сна. Разумеется, он не спал. На это у него не было времени. У него едва хватало времени, чтобы дышать, потому что слишком многое нужно было сделать. Если бы не Древние Предки, все совершалось бы так медленно, что неважно, добрался бы Оди до ядра или нет. Но сообщение Капитана было получено - совсем недавно, по стандартам хичи. Их связь действует в машинном времени, и Древние Предки тоже. Имея всего несколько минут, хичи могли только блеять и трястись, но они приходят в себя быстро. Именно для такой ситуации у них всегда стояла наготове флотилия с полными экипажами. И она немедленно вылетела. И за те четыре часа, что Оди провел в ядре, он видел старт шести больших кораблей хичи с торопливо собравшимися экипажами из механиков, историков, наблюдателей кушеток для сновидений и дипломатов - во всяком случае у хичи они служили аналогом дипломатов. (Хичи никогда не заботились о взаимоотношениях с иностранными государствами, поскольку им так и не удалось обнаружить иностранные государства, с которыми можно было бы установить взаимоотношения). Эти первые группы специалистов хичи в готовности ожидали именно такого вызова. Вероятно, ни один из них не думал, что именно ему придется вылететь. "Не в мою смену!" - мог молиться каждый из них, если хичи молятся или во всяком случае обращаются к совокупности сознаний предков. Эти экипажи находились в готовности уже давно - сотни тысяч лет, по галактическому времени. Даже по часам в самом Ядре прошли десятилетия. Ни один экипаж не дежурил так подолгу. Через промежутки они менялись - продолжительность вахты в местном времени составляла от восьми до девяти месяцев. Затем возвращались домой к обычной жизни и привычкам. Как национальная гвардия в старину в Соединенных Штатах. И, подобно гвардейцам, каким было их удивление, когда тревога оказалась настоящей и нужно было действовать немедленно. Половина хичи были семейными. Им позволено было прихватить с собой свою пару и потомство, как в мирное время американские солдаты переезжали вместе с женами и детьми. Но сходство здесь кончается. Солдаты, когда начинались военные действия, обычно успевали отослать семьи. Хичи этого не делали. Они жили в кораблях и вылетали в них, так что в экипажах первых шести кораблей были и беременные, и малыши, и немало детей хичи школьного возраста. Большинство из них пришли в ужас. Мало кто хотел принимать участие в этой загадочной экскурсии в неизвестное... но это в основном было справедливо и по отношению ко всем экипажам. Ничего этого Оди не видел собственными глазами, только на коммуникационных экранах корабля Капитана. Он прибыл в этом корабле и в нем остался. К началу пятого часа его пребывания в ядре к ним присоединился другой корабль хичи. Два корабля состыковались. Второй был гораздо больше корабля Капитана. В нем находилось почти тридцать членов экипажа, и все они, как только представилась возможность, прошли в соединенные шлюзы, чтобы своими глазами взглянуть на странное животное - "человека". Прежде всего трое новых хичи осторожно и мягко отобрали у него капсулу. И он сразу лишился успокаивающего присутствия Дважды. Оди понимал Необходимость этого: никто из новых хичи не говорил по-английски, да к тому же от нее они могли получить всю ту информацию, что она тщательно извлекала из него неделями, гораздо быстрее, чем от него самого. Это объяснение не делало ощущение потери менее острым. Во-вторых, знакомые хичи тут же растворились в непрерывном потоке новых; новые толпами окружили каждого хичи с корабля, говоря и жестикулируя и, да, _и_з_д_а_в_а_я _з_а_п_а_х_и_. Типичный для хичи слабый запах аммиака стал подавляющим, когда их так много набилось в корабль. Оди, привыкнув, почти забыл о существовании этого запаха; к тому же производившие его хичи были друзьями. А новые - незнакомцами. В-третьих, с полдесятка новых хичи собрались вокруг него, они щебетали и скрипели так быстро, что он не мог разобрать ни слова. Наконец он понял, что они просят его стоять неподвижно. Он, насколько мог, извивался предплечьями - эквивалент пожатия плечами, в то же время думая, зачем ему быть неподвижным. Оказалось, его ждет полный физический осмотр. Через мгновение он лишился одежды, и они начали заглядывать, подсматривать, проникать. Брали микрообразцы из ушей, ноздрей и ануса. Срезали незаметные кусочки кожи, волос, ногтей, выделений из глаз. Никакой боли он не испытывал, но все это было чертовски _у_н_и_з_и_т_е_л_ь_н_о_. И к тому же Оди знал, что на Земле проходит очень много времени. Часы здесь, в ядре, идут медленно, а снаружи, в Галактике, непрерывно отсчитывают дни и месяцы. Последнее - или почти последнее, - что с ним случилось, оказалось самым загадочным. Закончив самый тщательный осмотр, какому когда-либо подвергался человек за такое короткое время, они позволили ему одеться. Потом низкорослая светлокожая самка хичи успокоительно коснулась его плеча. Говоря медленно и тщательно, словно с кошкой, она сказала: - Мы закончили с твоим Древним Предком. Можешь получить его назад. - Спасибо, - обрадовался Оди и выхватил у нее капсулу. - Дважды скажет, что ты должен делать дальше. - Самка хичи улыбнулась - у нее задергались мышцы щек, конечно, что у хичи является аналогом улыбки. - Еще бы, - горько сказал Оди, пристегивая капсулу и наклоняясь к ней. Дважды говорила возбужденно. Из нее извлекли всю информацию, и для нее это было тяжелое испытание; затем ее снабдили инструкциями - это тоже было нелегко. - Ты должен произнести речь, - сразу объявила она. - Не пытайся говорить на нашем языке: ты еще им не владеешь достаточно... - Но почему? - удивился Оди. Он считал, что сейчас у него уже очень хороший акцент - для человека. - Ты знаешь только язык Дела, но не язык Чувств, - объяснила Дважды, - а с этим вопросом у всех нас связаны сильные эмоции. Поэтому говори по-английски; я переведу для аудитории. Оди нахмурился. - Для какой аудитории? - Ну, для всех хичи, конечно. Ты должен сказать им собственными словами, что люди согласны помочь в решении проблемы Врага. - О, дьявольщина! - взорвался Оди, проклиная свою унизительную позу: он согнулся вдвое, проклиная Врага, но прежде всего проклиная глупый порыв, который заставил его добровольно улететь. - Терпеть не могу Говорить речи! Да и что я могу сказать им такого, чего они еще не знают? - Ничего, конечно, - согласилась Дважды. - Но они хотят услышать именно от тебя. И вот примерно за следующие десять минут (а снаружи тем временем пролетели месяцы) Оди приготовил свою речь. По-своему это было облегчение, потому что все хичи отошли от него, расчистив место; он видел, как некоторые нацелили на него предметы, и решил, что это какие-то камеры. С другой стороны, это было худшее время, потому что он сообразил, что хичи всегда все понимают буквально, и, когда Дважды сказала "все хичи", она несомненно имела в виду _в_с_е_х_ хичи. Миллиарды хичи! Все с ужасом зачарованно смотрят на этого пугающего чужака и делают решающее заключение о его роде! Все действительно смотрели на него. Все они. Все миллиарды и миллиарды их в ядре. Дети в школах и детских садах, рабочие, прекратившие работу, старики, молодежь - _м_е_р_т_в_ы_е_ тоже, все сознания Древних Предков не могли пропустить такое происшествие. На покрытых куполами планетах, в поселках в космосе, на кораблях, летящих к щиту Шварцшильда... все смотрели на него. Оди испытал невероятный страх сцены. И все же он произнес речь. Он сказал: - Я... хм... я... - Потом перевел дыхание и начал снова. - Я... хм... вот что... Я всего лишь один человек и не могу говорить обо всех. Но я знаю, каковы люди... человечество, хочу я сказать. И мы не собираемся убегать и прятаться, как вы, парни. Конечно, я не хочу вас обидеть. Я знаю, вы в этом не виноваты... Он пожал плечами и покачал головой. - Простите, если все-таки я задеваю ваши чувства, - сказал он, забыв о камерах, забыв о миллиардах и миллиардах слушателей. - Я только вот что хочу сказать. Понимаете. Мы привыкли к борьбе. Мы расцветаем в борьбе. Мы быстро схватываем - посмотрите, мы уже научились всему, что умеете вы, и даже лучше. Может, мы не справимся с Врагом, но собираемся попробовать. Не хочу сказать, что я что-то обещаю - не имею право ничего обещать, только от своего имени. Но я хочу сказать, что _з_н_а_ю_ это. Вот и все, - закончил он, - и спасибо за внимание. Он стоял, упрямо улыбаясь в тишине, пока хичи с камерами не принялись неохотно убирать их. Послышался гул голосов; Оди не мог понять, что говорят, потому что никто не обращался к нему. Но тут самка, которая вернула ему Дважды, наклонилась на мгновение к своей капсуле и подошла к нему. Она сказала: - Вот что я должна сказать тебе, Оди Уолтерс Третий. Я посоветовалась с Древними Предками о переводе. Они подтвердили его правильность, поэтому я скажу по-английски. Она перевела дыхание, пошевелила тонкими, как лезвия, губами, готовясь, и потом, тряся запястьями, сказала: - Храбрость - это не мудрость. Мудрость - это соответствующее поведение. Храбрость иногда равносильна самоубийству. Вот что велели мне сказать Древние Предки и что хотела сказать я сама. Оди немного подождал, но продолжения не последовало. Тогда он ответил: - Спасибо. А теперь, если разрешите, я должен пройти в ванную. Оди не торопился. Мало того, что к нему заглядывали во все отверстия. У него переполнился мочевой пузырь, но больше всего ему хотелось побыть одному. Он снял капсулу и оставил ее за дверью, потому что не хотел даже присутствия Дважды. Заполняя мочой тюльпанообразный приемник в туалете, моя потом руки, глядя на свое отражение во вращающемся зеркале, он думал. В голове его все время звучал какой-то ритм. Ему потребовалось десять секунд, чтобы зайти внутрь и закрыть за собой дверь - снаружи тем временем прошло почти полмиллиона секунд - в соотношении примерно сорок тысяч к одному. Пять секунд на то, чтобы расстегнуть ширинку. Примерно минута на то, чтобы помочиться. Еще две минуты на мытье рук и разглядывание лица в зеркале. Он пытался подсчитать: сколько это всего времени? Сумма ускользала от него. Несколько недель он пытался привыкнуть к арифметике хичи и так и не смог. Но все же он сообразил, что снаружи прошло восемь-девять месяцев, пока он просто пописал. Странно выглядело его действие вот в каком свете: пока он облегчал мочевой пузырь, во внешнем мире мог быть зачат и рожден ребенок. Оди открыл дверь и провозгласил: - Я хочу домой. Капитан пробился к нему сквозь толпу. - Да, Оди? - спросил он, отрицательно покачивая запястьями; в данном случае это означало, что он не понимает, но Оди принял это за отказ. - Нет, я серьезно, - твердо сказал Оди. - Я хочу вернуться, прежде чем все мои знакомые переселятся в дома для престарелых. - Да, Оди? - снова сказал Капитан. Потом задумался. - О, понимаю, - сказал он. - Ты думаешь, мы хотим, чтобы ты остался здесь надолго. В этом нет необходимости. Тебя видели. Информация распространилась. Вскоре придут другие люди, они смогут задержаться подальше. - Значит, я могу улететь? - спросил Оди. - Конечно, можешь. Корабль готов к отлету. Даже целая флотилия, с припасами, персоналом и Древними Предками. Они вот-вот улетят наружу. Можешь лететь с ними. К тому времени как они преодолеют эргосферу, в наружной Галактике пройдет... - он склонил голову, совещаясь со своим Древним Предком... - в терминах обращения вашей планеты вокруг центральной звезды сорок четыре с половиной года. 8. В ЦЕНТРАЛЬНОМ ПАРКЕ Пока я слушал, и делал, и говорил, и находился в разных местах, занимался разными делами: слушал историю Оди, нервничал из-за генерала Хулио Кассаты, бродил, встречался - вот что все это время медленно происходило между Кларой и мной. Я подошел к Джель-Кларе Мойнлин с широкой довольной улыбкой на своем (двойника) лице. - Привет, Клара, - сказал я. Она удивленно посмотрела на меня. - Робин! Как приятно снова тебя увидеть! - Отделилась от мужчин, с которыми была, и подошла ко мне. И когда наклонилась, чтобы поцеловать меня, я вынужден был отстраниться. Есть и недостатки в положении записанной личности, когда плотская личность упрямо пытается продемонстрировать свою привязанность. Плотские люди могут нас любить. Но целовать не могут. - Прости, - начал я, но у нее на лице появилось выражение сожаления, и она сказала: - О, дьявол, я забыла. Мы ведь не можем это сделать. Но ты отлично выглядишь, Робин. Я ответил: - Я выгляжу так, как хочу. Я умер, знаешь ли. Ей потребовалась целая минута, чтобы улыбнуться в ответ на мою улыбку, но она с этим справилась. - Тогда у тебя хороший вкус. Надеюсь, я буду такой же, когда подойдет мое время. - А из-за нее появился Дейн Мечников. Он сказал: - Здравствуй, Робин. Сказал нейтрально. Не сердито и не возбужденно от новой встречи со мной. Выглядел он так, как всегда выглядел Дейн Мечников - не очень заинтересованно; вернее, заинтересованно в такой степени, в какой данный человек может помочь осуществлению планов самого Дойна Мечникова. Я ответил: - Жаль, что мы не можем пожать руки друг другу. - "Жаль", по-видимому, мое излюбленное слово, поэтому я снова им воспользовался. - Жаль, что ты застрял в черной дыре. Я рад, что ты выбрался из нее. - И чтобы прояснить отношения, потому что Дейн Мечников всегда предпочитал ясные отношения, он ответил: - Я не выбрался. Нас вытащила Клара. И только тут я вспомнил, что Альбер говорил мне: Мечников советуется с адвокатами. Вы должны помнить, что я на самом деле ничего этого не говорил. Говорил мой двойник. Для того чтобы говорить через двойника, есть два способа. Первый: создать двойника и предоставить ему самому вести разговор - он сделает это не хуже вас. Второй - если вы нервничаете, ерзаете, вам не терпится услышать, что происходит. Именно в таком состоянии я находился. В таком случае вы суфлируете своему двойнику. Это означает, что я передаю текст двойнику за миллисекунды, а он озвучивает в темпе плотских людей. Поняли? Словно солируешь, а группа не знает слов, и кто-то должен ей их подсказывать: В пещере, в каньоне... В ПЕЩЕРЕ, В КАНЬОНЕ... В глубокой шахте... В ГЛУБОКОЙ ШАХТЕ... Жил шахтер, старый минер... И так далее, только я не дирижировал толпой пьяниц у пианино, а передавал фразы своему двойнику. И между фразами у меня оставалось много времени, чтобы думать и наблюдать. Наблюдала главным образом за Кларой, но уделял внимание и двоим мужчинам с нею. Хотя двигались они медленнее улиток, я заметил, что Мечников протянул руку для пожатия. Это хороший знак. Значит, он не винит меня в том, что я оставил его вместе с Кларой и остальными в черной дыре... если бы не тот факт, что он обратился к адвокатам. Второй мужчина, стоявший с Кларой, был мне совершенно незнаком. Взглянув я на него, я не очень обрадовался увиденному. Сукин сын слишком хорошо выглядел. Высокий. С бронзовой кожей, улыбающийся, без следа животика. Он в это время снова привычно клал руку на плечо Клары, пока она разговаривала со мной. Я объяснил себе, что это не имеет значения. Клара держалась за руки и с Дейном Мечниковым, а почему бы и нет? Они старые друзья - к несчастью, чуть больше, чем просто друзья. Но это только естественно. Второй парень положил руку ей на плечо? Ну, это ничего в сущности не означает. Всего лишь дружеский жест. Он может быть родственником или, не знаю, психоаналитиком или еще кем-то. Помогает ей преодолеть шок от новой встречи со мной. Взгляд в лицо Кларе не прояснил этого вопроса, хотя я смотрел на нее с удовольствием и вспоминал все другие случаи, когда с любовью смотрел ей в лицо. Она не изменилась. По-прежнему выглядела как моя вечная и глубоко любимая единственная (или во всяком случае одна из очень немногих) Истинная Любовь. Эта Джель-Клара Мойнлин неотличима от Клары, которую я оставил в пространстве вблизи кугельблитца непосредственно перед своей смертью, а та, в свою очередь, ни на волос не отличалась от Клары, которую я оставил в черной дыре десятилетия назад. И Внешность ее объясняется не просто Полной Медициной. Примером того, что может Полная Медицина, служит плотская Эсси. Выглядит она удивительно молодо и восхитительно. Но хотя с плотью могут проделывать невероятные вещи, часы все равно не останавливаются. Они все равно понемногу уходят. К тому же плотские люди, когда им обновляют органы, одновременно чуть улучшают свою внешность - чуть более дерзкий нос, естественные (естественные!) завитки волос; даже Эсси это делает время от времени. А Клара нет. Черные брови по-прежнему чуть густоваты, фигура плотнее, чем следует (насколько я помню, она всегда сожалела об этом). Она не поддерживает свою молодость. Она _о_с_т_а_л_а_с_ь_ молодой, и есть только один способ сделать это. Она снова побывала в черной дыре. Добровольно вернулась туда, где я покинул ее, где время ползет медленно, где все мои десятилетия для нее были только неделями или месяцами. Я не мог отвести от нее взгляда. Хотя прошло больше полстолетия с тех пор, как мы с Кларой были любовниками, мне никакого труда не составляло снова увидеть это - естественно, только в памяти; я не сделал ничего грубого - текстуру кожи Клары, ямочки внизу ее спины, ее прикосновение и вкус. Странное ощущение. Я на самом деле не жаждал ее тела. Не собирался сорвать с не? одежду и свалить на пол прямо в Центральном парке, под цветущим вишневым деревом, на глазах у Мечникова и того другого парня. Ничего подобного. Я на самом деле не хотел заниматься с нею любовью, по крайней мере не срочно и не физически. И причина совсем не в том, что это физически (конечно) невозможно. Невозможность никак не сказывается на сексуальных желаниях. Дело в том, что что бы я хотел или не хотел делать с Кларой, я решительно не хотел, чтобы это делали с нею Мечников и тот другой парень. Я знаю, как это называется. Называется это "ревность", и вынужден признать, что в свое время у меня ее было с избытком. Дейн Мечников тем временем умудрился закончить предложение: - На мой взгляд, ты выглядишь по-другому, - сказал он. Он не улыбался. Это ничего не значит, потому что даже в старину, на Вратах, Мечников никогда не был улыбчивым типом. И, конечно, я для него выгляжу по-другому, потому что он не видел меня гораздо дольше Клары - с тех самых времен на Вратах. Я понимал, что настало время заняться вопросом об адвокатах, поэтому сделал то, что всегда делаю, когда нуждаюсь в совете и информации. Я крикнул: - Альберт! Конечно, я не произнес это "вслух" - я имею в виду, таким образом, чтобы Клара и двое мужчин смогли услышать. И когда он появился, им он виден был не лучше, чем реальный, не двойник, я сам. Это хорошо. Альберт явно в игривом настроении. Выглядел он забавно. В облегающем изношенном свитере, который можно натягивать на голову, как тюрбан. И со своей внешностью он обошелся свободно. Глаза у него сузились и как будто обведены темной краской. Лицо стало более смуглым. Волосы совершенно черные. - Слушаю и повинуюсь, о господин, - пропел он. - Зачем ты призвал своего джинна из его прекрасной уютной бутылки? С такой верной информационной программой, как Альберт Эйнштейн, вам не нужен придворный шут. - Шут, - сказал я. - Попрошу Эсси перепрограммировать тебя, если ты не прекратишь. В чем причина всей этой комедии? - О господин, - ответил он, склоняя голову, - твой скромный посыльный боится, что благородный гнев твоей особы обрушится на него, когда ты услышишь дурные новости. Я сказал: - Дерьмо. - Но вынужден признать, что он меня рассмешил, а это единственный способ сделать дурные новости легче переносимыми. - Ну, хорошо, - сказал я, кивая, чтобы показать, что знаю, какими будут эти дурные новости. - Расскажи мне о Мечникове. Он был в черной дыре и теперь вернулся. Я уже сообразил, что он собирается потребовать часть моей премии за полет к этой дыре. Альберт с любопытством взглянул на меня. Потом сказал, стягивая свитер с головы: - Верно, Робин. И дело не только в нем. Клара вернулась к черной дыре вместе с Харбином Эскладаром... - Подожди! С кем? - Вот это Харбин Эскладар, - сказал он, указывая на второго мужчину. - Вы сказали мне, что слышали о нем. - Альберт, - я вздохнул, разбираясь с предположениями и недоразумениями, чтобы получить новую картину. - Ты должен уже знать, что когда я говорю тебе, что знаю _в_с_е_, я лгу. Он серьезно смотрел на меня. - Этого я и опасался, - сказал он. - Боюсь, что это и есть дурная новость. Он помолчал, как будто не решался продолжать, поэтому я поторопил его. - Ты сказал, что они вдвоем отправились к черной дыре, где я их всех оставил. Он покачал головой. - О, Робин, - вздохнул он, но, слава Богу, не стал снова говорить со мной о чувстве вины. Просто сказал: - Да, верно. Они с Кларой вместе спасли остальных, весь экипаж: двоих Дэнни, Сузи Эрейру, девушек с Сьерра-Леоне... - Я знаю, кто участвовал в полете, - прервал я. - Боже мой! Они все вернулись! - Да, вернулись, Робин, - он кивнул. - И все в некотором смысле рассчитывают на свою долю награды. Вот зачем Дейн Мечников обращался к адвокатам. А теперь, - сказал он задумчиво, сунув руку в карман и доставая трубку - незаметно внешность его стала обычной, волосы - снова седыми и растрепанными, - тут, конечно, возникает несколько необычных этических и юридических проблем. Как вы помните по предыдущим процессам, есть принцип, который юристы именуют "теленок следует за коровой". Что означает, что все ваши последующие накопления и приобретения можно в известном смысле рассматривать как следствия первоначальной научной премии за этот полет. Если бы они вернулись вместе с вами, они бы все, конечно, разделили эту премию. - Так что я должен отдать им деньги? - "Должен" слишком сильно сказано, но такова главная мысль, Робин. Как вы поступили с Кларой, когда она появилось в первый раз; вы тогда передали ей сто миллионов долларов за отказ от своих прав. Так как я предвидел, что подобная проблема возникнет, я взял на себя смелость связать вашу юридическую программу с юристами мистера Мечникова. Такая сумма кажется приемлемой. Я думаю, что с каждым вернувшимся придется заключить аналогичное соглашение. Конечно, они потребуют большего. Но не думаю, чтобы им удалось этого добиться; можно применить также закон о давности сроков, естественно. - О, - сказал я облегченно. Я никогда точно не знал, насколько богат. Знал, что у меня несколько десятков миллиардов, так что одним миллиардом больше или меньше особой разницы не составляет. - Я думал, ты мне расскажешь действительно дурные новости. Он закурил трубку. - Дурные новости я вам еще не сообщил, Робин, - сказал он. Я посмотрел на него. Он попыхивал трубкой и глядел на меня сквозь дым. - Так сообщи, черт возьми! Он сказал: - Этот другой мужчина, Харбин Эскладар. - А что с ним, черт тебя побери? - Клара встретилась с ним, после того как покинула "Истинную Любовь". Он тоже пилот. Они вдвоем решили вернуться в черную дыру. Так что Клара наняла корабль Хуана Генриетты Сантос-Шмитца, который способен совершить такой полет. И прежде чем они улетели... гм... дело в том, Робин, что Клара и Эскладар поженились. Существуют сюрпризы, услышав о которых вы тут же понимаете, что были к ним готовы. Это приходит словно ниоткуда. - Спасибо, Альберт, - опустошенно сказал я, отпуская его. Он вздыхал, уходя, но все же ушел. У меня не хватило решимости продолжать разговор с Кларой. Я сообщил двойнику, что сказать ей, Мечникову и даже Харбину Эскладару. Но не стал ждать, пока это произойдет. Вернулся в гигабитное пространство и закутался в него. Я знаю, Альберт считает, что я слишком много времени провожу в размышлениях. Не стану отрицать ничего из его слов. Это не означает, что я с ним согласен. Нет, не согласен. Я, конечно, не так умен, как он считает, но и не настолько причудлив. Я в сущности всего лишь человек. Реально я запись человеческого существа, но когда меня записывали, записали все человеческое во мне, и я по-прежнему испытываю те же чувства, что испытывал во плоти. И хорошие, и плохие. Я делаю, что могу - по большей части, - и это все, что я могу сделать. Я понимаю, что важно. Не хуже Альберта я знаю, что Враг страшен. Если бы я спал, мне снились бы кошмары (я сплю, вернее, делаю вид, что сплю, но это совсем другое дело) о вселенной, обрушивающейся нам на головы, и меня охватывает возбуждение или депрессия, когда я думаю об этой банде, которая сидит в своем кугельблитце, готовая в любую минуту выйти и сделать с нами то же, что она сделала с лежебоками, с существами с кораблей-парусов и с теми, что погребены подо льдом. Это важно, но есть и другое важное. Я по-прежнему настолько человек, что считаю важными и межличностные отношения. Даже если они в прошлом и остается только позаботиться, чтобы не было никаких обид. После того как Альберт ушел, куда уходит, когда он мне не нужен, я долго плавал в гигабитном пространстве, ничего не делая. Очень долго. Настолько долго, что когда снова вернулся в Центральный парк, Клара заканчивала фразу: - Робин, познакомься с моим... Забавно. Я не хотел слышать, как она произносит слово "муж". И поэтому сбежал. То, что я сказал, не нужно понимать буквально. Я не сбежал. Я убежал к другой, а именно к Эсси. Она была на танцплощадке в Голубом Аду, плясала польку с кем-то бородатым, и когда я появился, она весело, пропела: - О, как приятно увидеть тебя, дорогой Робин! Ты слышал новость? Конфискация отменена! - Прекрасно, - ответил я, спотыкаясь о собственную ногу. Она внимательней взглянула на меня, вздохнула и увела с танцплощадки. - Плохо пошли дела с Джель-Кларой Мойнлин, - догадалась она. Я пожал плечами. - Еще продолжаются. Я оставил там двойника. - Позволил ей усадить себя. Она села напротив, облокотившись о стол и заботливо гладя на меня. - Ага, - сказала она наконец, кивая в подтверждение своего диагноза. - Опять глупости. Боль. Распад. Весь этот вздор? И прежде всего Джель-Клара Мойнлин? Я рассудительно ответил: - Не весь, нет, потому что мне потребовалась бы целая вечность, чтобы рассказать, что меня тревожит, но, да, это в их числе. Она замужем, ты знаешь. - Хм. - Она не добавила "Ты тоже женат", так что мне пришлось сделать это самому. - Дело, конечно, не просто в том, что она замужем, потому что я тоже женат - и не хотел бы, чтобы было по-другому, честно, Эсси... Она нахмурилась. - О, Робин! Никогда не думала, что слушать будет так скучно, но сколько раз можно это повторять? - Я говорю так только потому, что это правда, - возразил я; чувствам моим нанесена легкая физическая рана. - Я и так знаю, что это правда. - Ну, наверно, знаешь, - согласился я. И не знал, что сказать дальше. Обнаружил, что держу выпивку, и сделал большой глоток. Эсси вздохнула. - Хороший прием. Я себя хорошо чувствовала, пока ты не появился. - Прости, но, честно, Эсси, мне не до приемов. - Итак, еще одно глупое дело, - замученно сказала она. - Ну, хорошо. Выкладывай, что у тебя на бедном измученном уме. Что хуже всего? Я сразу ответил: - Все. - И когда она взглянула на меня так, словно этого объяснения недостаточно, добавил: - Просто одно за другим, верно? - Ага, - сказала она и немного подумала. Потом вздохнула. - Какой ты глупый, дорогой Робин. Может, снова стоит поговорить с Зигфридом фон Психоаналитиком? - Нет! - Ага, - снова сказала она и опять подумала немного. Потом сказала: - Вот что я тебе скажу, мой дорогой старый глупец. Как насчет того чтобы улизнуть с приема и посмотреть дома хорошее кино? Этого я от нее не ожидал. - Что за кино? - удивленно спросил я. Но она не ответила. И не стала дожидаться моего согласия. Начала показывать. Стихли звуки Веретена, исчезли прилетевшие на прием старатели Врат. Мы больше не были там. Оказались совсем в другом месте и увидели скамью с ребенком на ней. Разумеется, это не реальное кино. Ведь в гигабитном пространстве нет ничего "реального". Просто компьютерные имитации. Но подобно всему другому, что каждый из нас в состоянии вообразить, внешне они совершенно "реальны" - зрение, слух, даже запах, даже холодок от прохладного ветерка и проникновение в (наши несуществующие) легкие полного сажи воздуха. Все это мне очень знакомо. Мы смотрели на меня - ребенка меня, много-много десятилетий назад. Я чувствовал, что дрожу, безотносительно к температуре воздуха. Ребенок Робинетт Броадхед по-прежнему, съежившись, сидел на парковой скамье. Так это место называлось - парк. На самом деле на парк не очень похоже. В другое время, может, зрелище было бы прекрасное, потому что за мной-ребенком расстилались холмы Вайоминга. Но они не были тогда прекрасны. Туманные серые груды в тусклом воздухе. Можно было даже увидеть взвешенные в воздухе частички гидроуглерода, а ветви всех деревьев были покрыты сажей и слизью. Я - ребенок, который был мной, - одет по климату, достаточно суровому. На мне три свитера, шарф, перчатки и вязаная шапочка, натянутая на уши. Из носа у меня течет. Я читаю книгу. Мне... сколько? Примерно десять лет. Читая, я кашляю. - Помнишь, дорогой Робин? Твои добрые старые дни, - сказала Эсси со своего невидимого места рядом со мной. - Добрые старые дни, - фыркнул я. - Ты снова рылась в моих воспоминаниях, - обвинил я - но без подлинного гнева, потому что мы и раньше часто и без ограничений вторгались в память друг друга. - Но ты только взгляни, дорогой Робин, - сказала она. - Посмотри, как тогда обстояли дела. Мне не нужно было этого призыва смотреть. Я и сам не мог оторваться. Без всякого труда узнал сцену. Пищевые шахты, где прошло все мое детство. Сланцевые шахты Вайоминга, где раздробляют породу, нагревают ее, превращая в кератоген, а затем скармливают дрожжам и бактериям, чтобы изготовить одноклеточный протеин, которым питается почти все слишком многочисленное и слишком голодное человечество. В шахтерских городках, пока живешь, невозможно избавиться от запаха нефти, а жили там обычно очень недолго. - Я ведь никогда не говорил, что в прежние дни было хорошо, - добавил я. - Верно, Робин! - торжествующе воскликнула Эсси. - Добрые старые дни были очень плохими. Гораздо хуже, чем сейчас, верно? Теперь детям не нужно дышать гидроуглеродным воздухом и умирать потому, что нет соответствующей медицинской помощи. - Конечно, это правда, - сказал я, - но все-таки... - Ты хочешь поспорить, Робин! Нам еще кое-что предстоит увидеть. А какую книгу ты читаешь? Я думаю, это не "Гекльберри Финн" и не "Русалочка". Я посмотрел внимательней, чтобы угодить Эсси. Увидел название и ощутил шок. Она права. Это совсем не детская книга. Это "Справочник пользователя страховых медицинских программ", и я вспомнил совершенно отчетливо, как взял книгу в доме, когда мать не видела, чтобы постараться понять, какая катастрофа нам грозит. - Мама заболела, - простонал я. - У нас не хватало денег на обоих, и она... она... - Она отказалась от операции, чтобы ты смог лечиться, Робин, - негромко сказала Эсси. - Да, но это было позже. На этот раз тебе нужна была только лучшая пища, а вы не могли себе этого позволить. Мне стало больно. - Ты только посмотри на мои выступающие зубы, - сказал я. - И на то, чтобы поправить их, тоже не было денег, Робин. Плохое было время для детей, верно? - Значит, ты играешь роль рождественского призрака из прошлого, - выпалил я, стараясь смутить ее упоминанием, которое она не поймет. Но когда в твоем распоряжении гигабиты информации, можно понять многое. - Ну, да и ты ведь не Скрудж [персонаж из рассказа Ч.Диккенса "Рождественская песнь в прозе", бездушный и скаредный делец; преображается, увидев собственный призрак во сне], - сказала она, - но подумай. В те времена, совсем еще недавно. Земля была перенаселена. Голодна. Полна боли и гнева. Террористы, Робин. Вспомни все это насилие и бессмысленные убийства. - Я все это помню. - Конечно. Так что же случилось, Робин? Я скажу тебе. Ты случился. Ты и сотни других спятивших, впавших в отчаяние старателей с Врат. Вы находили технологию хичи и приносили ее на Землю. Находили отличные новые планеты, на которых можно жить. Это подобно открытию Америки, только в тысячи раз значительней. Вы нашли способы перемещать туда людей. И больше нет перенаселения на Земле, Робин. Люди ушли в новые места, построили лучшие города. Им даже не пришлось причинять вред Земле, чтобы сделать это! Воздух больше не уничтожают бензиновые двигатели и выхлопы ракет; мы используем петлю, чтобы подняться на орбиту, а оттуда летим куда угодно! Теперь нет таких бедняков, чтобы им было недоступно лечение, Робин. Даже если нужна трансплантация органов. Органы теперь делают из материала CHON, и не нужно ждать, пока кто-нибудь умрет, чтобы расхватать труп на части. Верно, Робин? Пищевая фабрика хичи делает теперь органы; именно ты много сделал для того, чтобы это стало возможно. Плотская жизнь, в постоянном добром здравии, продлилась на десятилетия. А записанные сознания, как мы, живут еще гораздо дольше - и опять-таки это достижение ты финансировал, а я помогала развить, так что даже смерть теперь уже не фатальна. Разве ты не видишь прогресс? Дело не в отсутствии прогресса. Просто старый ворчун Робинетт Броадхед смотрит на блюдо на пиру жизни и видит только, что из всех этих деликатесов получится дерьмо. - Но ведь остается Враг, - упрямо сказал я. Эсси рассмеялась. Она как будто действительно находила это забавным. Картина исчезла. Мы снова оказались в Веретене, и она наклонилась и поцеловала меня в щеку. - Враг? - ласково сказала она. - О, да, дорогой Робин. Враг - еще одно плохое, вслед за целым рядом других. Но ты справишься с этим, как всегда справлялся. Только нужно браться за одно дело за раз. А теперь вернемся к самому важному делу - будем танцевать! Она удивительная женщина, моя Эсси. Реальная или нет. Она также совершенно права, права во всех смыслах, так что пришлось мне подчиниться ее логике. Не могу сказать, что мне по-настоящему стало весело, но новокаин по крайней мере притупил боль - насколько бы ни была она реальна, - притупил так, что я смог немного поразвлечься. Я так и поступил. Танцевал. Встречался с знакомыми. Переходил от одной группы записанных машиной друзей к другой, потом присоединился к Эсси и нескольким другим в Голубом Аду. Толпа медленно танцевала под музыку, которая нам не была слышна. Среди танцующих я увидел Кассату. Он, как зомби, двигался по танцплощадке, обнимая хорошенькую миниатюрную восточную девушку. Танцорам, по-видимому, не мешало то, что мы запели старые песни. Я пел с остальными, даже когда они переключились на старинные русские баллады о ночных троллейбусах и дороге на Смоленск [можно предположить, что речь идет о песнях Б.Окуджавы; очень приятно, что их будут петь и в далеком будущем]. Неважно, что я не знал слов. В гигабитном пространстве вы знаете все, что вам нужно, и в тот момент, когда нужно. И даже если бы я не знал, мне бы подсказал Альберт Эйнштейн. Я почувствовал, как он похлопал меня по плечу, когда я стоял, прислонившись к старому пианино. Подняв голову, я увидел его улыбающееся лицо. - Прекрасный голос, Робин, - похвалил Альберт, - и по-русски вы стали говорить бегло. - Присоединяйся к нам, - пригласил я. - Мне кажется, нет, - ответил он. - Робин. Кое-что происходит. Примерно пятнадцать сотен миллисекунд назад прервалась всякая связь. - Да? - мне потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, о чем он говорит. - О! Раньше этого никогда не делали! - Да, Робин. Я появился, потому что решил, что генерал Хулио Кассата должен кое-что знать об этом. - И он оглянулся в направлении Кассаты и его девушки, которые продолжали бесцельно двигаться. - Спросить его? Альберт задумчиво нахмурился, но прежде чем он сумел ответить, Эсси кончила петь и подошла к нам. - Что? - резко спросила она, а когда Альберт рассказал ей, пораженно сказала: - Это невозможно. Ведь множество линий не зависят друг от друга, перекрываются. - Не думаю, чтобы это была поломка, миссис Броадхед, - сказал Альберт. - Что же тогда? - спросила она. - Опять это вздор ЗУБов? - Конечно, это приказ ЗУБов, но, мне кажется, этот приказ вызвало что-то происшедшее на Земле. Но даже догадаться не могу, что это. 9. НА МООРЕА Пассажирами рейса со Сторожевого Колеса почти сплошь были дети, и рейс был плаксивым. Немного приободрились, выйдя на околоземную орбиту, но не очень. Навстречу с петель устремились шаттлы, присосались к транспортному кораблю, как поросята к свинье. Детям не повезло, что первым добрался до них шаттл ЗУБов. В нем было полно аналитиков из спецслужб. Так что следующие несколько часов прошли для детей совсем не весело. Аналитики ЗУБов "опрашивали" каждого из них, упрямо задавая все снова и снова одни и те же вопросы, в надежде получить какие-нибудь новые данные и определить, насколько ложной была все-таки "ложная тревога". Конечно, ни у кого из детей такой информации не оказалось. Потребовалось немало времени, чтобы агенты ЗУБов убедились в этом, но наконец они позволили заняться детьми более добрым людям и программам. Новая смена занялась подысканием места для детей на Земле. Для некоторых это оказалось легко, потому что у них были семьи. Остальных распределили по школам всей планеты. Места для Снизи, Гарольда и Онико нашлись чуть ли не в последнюю очередь. По старой дружбе они держались вместе. К тому же они не говорили по-русски или по-французски, что исключало школы в Париже или Ленинграде. И они совсем не были готовы к суматохе большого города. Это исключало Сидней, Нью-Йорк и Чикаго. И когда распределяющая программа подыскала места для всех детей, остались эти трое. - Я бы хотела куда-нибудь в теплое место, недалеко от Японии, - сказала Онико. Снизи, уже отказавшийся от надежды найти колонию хичи, добавил свой голос к ее просьбе. Распределяющая программа выглядела как учительница средних лет, с яркими глазами и ласковой речью. Хотя внешне она казалась человеком, Снизи чувствовал, как от нее исходит доброта. Она посмотрела на экран - который на самом деле не существовал, как и она сама, - немного подумала и довольно улыбнулась Снизи. - У меня есть три вакансии на Моореа, Стернутейтор. Это совсем рядом с Таити. - Спасибо, - вежливо ответил Снизи, глядя на карту и не узнавая ее. Название острова ничего не значило для него. Одно человеческое название очень похоже на другое, и для мальчика хичи все они экзотичны. Но Гарольд, мрачно примирившийся с тем фактом, что его не отправят немедленно на планету Пегги, закричал сзади: - О, парень! Я с вами, ладно? И если тебе там понравится, может, ты купишь остров, как ты сказала, Онико? Шаттл сквозь удары атмосферы опустил их на петлю в Новой Гвинее. Потом самый легкий участок пути - стратосферный реактивный самолет до Фаа-Фаа-Фаа, аэропорта на Папеэте. В качестве особой заботы о вновь прибывших директриса школы, человек, встретила их и провезла мимо соседних островов на лодке. - Смотрите, - сказала она, взяв Онико за руку. Дети вцепились в сидения открытого вельбота с инерционным двигателем. - За этим мысом, внутри лагуны, видите белые здания на берегу? С одной стороны, на склоне горы, роща тара, а с другой - плантация папайи? Это ваша школа. Она ничего не сказала о других, гораздо более мрачных зданиях, дальше по берегу в сторону гор. Гарольд был слишком занят - он перегнулся через борт вельбота, и его рвало, - чтобы спросить о них; Снизи слишком поглотила бесслезная тоска о далеком ядре, а Онико была слишком запугана мощным тяготением Земли, чтобы реагировать на что-нибудь. Для Онико все это путешествие было чрезвычайно болезненным и даже угрожающим здоровью. Она была _р_а_з_д_а_в_л_е_н_а_. На земле ее хрупкое тело весило всего тридцать килограммов, но это в двадцать с лишним раз больше, чем привыкли нести ее нетренированные кости и мышцы. Все дети, которые находились на Сторожевом Колесе, нуждались в подготовке к земному тяготению. Весь долгий полет к Земле их заставляли пить содержащие кальций напитки, вроде молока или горячего шоколада, и самый странный напиток - "сырный суп"; им приходилось ежедневно проводить по три часа, вращая педали или работая на пружинных механизмах. Для большинства детей это была просто разумная предосторожность. Для Онико - единственная альтернатива сломанных каски. Врачебная программа разработала для нее специальный план, и она ежедневно по многу часов проводила на столе, а в это время гудящие сонары укрепляли ее кости, а электрические разряды заставляли дергаться и сокращаться все мышцы. Когда корабль приблизился к земной орбите, машина-врач заверила Онико, что ее организм в достатке снабжен кальцием. И девочка в безопасности от переломов и трещин в костях, если проявит осторожность, будет ходить в специальном корсете-ходулях и не станет спрыгивать ни с какой высоты. Но если кости были подготовлены к испытанию, то для мышц подготовки оказалось недостаточно. И теперь каждый шаг утомлял Онико. Каждый раз, вставая, она испытывала боль в теле. И поэтому самым экзотическим испытанием, давшим ей наибольшее наслаждение в первые дни пребывания в Западно-Полинезийской подготовительной школе, стало купание в лагуне. Конечно, вода не только радовала ее, но и пугала. Под этими прекрасными зелеными волнами скрываются живые _с_у_щ_е_с_т_в_а_! Но Онико приняла заверения школьной машины, что они не могут повредить ей, и погружалась в теплую соленую лагуну, где ее уставшие кости переставали испытывать ощущение тяжести. И потому Онико благословенно плавала, когда только могла. Утром, до уроков, в переменах, даже в темноте, когда (тоже удивительная, хотя и пугающая) "Луна" отражалась в ряби вокруг нее. Для Снизи море не представляло ни возбуждения, ни вообще веселья. Он видел моря на своей планете, в ядре. Почему бы и нет? Их не считали местом отдыха, потому что хичи не умеют плавать. Кости и мышцы не держатся на воде без достаточной прослойки жира, а у хичи нет никакого жира. Поэтому, чтобы составить компанию Онико, Снизи иногда садился в резиновую лодку. Но очень редко заплывал в воду глубже своего роста. Гарольд вначале оказался на Моореа как дома. Земля очень похожа на планету Пегги, объяснил он одноклассникам. Нет, ответил один из соучеников, нужно говорить наоборот: планета Пегги очень похожа на Землю. На самом деле. Именно это заставило людей в самые ранние дни энергично приняться за колонизацию, когда плодовитость человечества превзошла возможности родной планеты прокормить людей. Ну, может быть, рассудительно ответил Гарольд, но любой придурок сразу поймет, что планета Лести лучше. Гарольд был разочарован, даже рассержен, когда остальные дети не проявили особого интереса к его рассказам. У троих детей с Колеса был общий недостаток. Все они оказались чужаками. Поступили они в школу последними, когда учебный год уже давно начался. Уже сформировались дружеские отношения и союзы. Конечно, директриса попросила всех учеников проявлять особое внимание к пришельцам из межгалактического пространства. Какое-то время ученики это делали. Но недолго. Когда были заданы все вопросы ("А Врага вы сами видели? Когда он собирается выйти?") и было отмечено отсутствие удовлетворительных ответов, мощные силы дружбы по комнате или по футбольной команде взяли свое и вытеснили новичков. Не грубо, не насильно. Но вытеснили. Труднее всего пришлось Снизи и Онико. Снизи оказался единственным хичи в школе, а Онико - единственным ребенком, воспитанным по способам хичи. Они были просто слишком чуждыми, чтобы легко с кем-нибудь подружиться. У Гарольда вначале таких проблем не было. Он смотрел на великолепный центральный пик Моореа и говорил: - И вы называете это горой? Да на планете Пегги есть гора высотой в четырнадцать километров! Он видел на экране сцены Нью-Йорка и Бразилии и презрительно говорил, что на планете Пегги жители содержат свои города в чистоте. После обсуждения на уроке истории Помпой и Великой Китайской Стены Гарольд на перемене заявил, что у жителей планеты Пегги хватило ума выбросить весь старый хлам. Поскольку в школе были дети из Катманду, Нью-Йорка, Бразилии, Пекина и Неаполя, пренебрежительное отношение к туристической привлекательности их родных городов не улучшило их отношения к Гарольду. Конечно, школьная машина просила их проявить выдержку, но ученики не обязаны были выполнять ее просьбы. В конечном счете Гарольд оказался более чужд детям, чем Снизи и Онико. Эти двое старательно учились. В свободное время работали с информационными машинами, узнавали то, чего от них и не требовалось. Оба быстро оказались в числе лучших учеников класса, а Гарольд, которому с трудом удавалось добиваться респектабельного С с плюсом, завидовал их успехам. А в основном приходил в ярость. Когда однажды машина-учительница начала раздавать результаты тестов за день, над годовой Гарольда загорелась лампа, он вскочил и закричал: - Директор! Это нечестно. У этих двоих лучше отметки, потому что они обманывают! - Ну, Гарольд, - терпеливо сказала учительница - уже был конец дня, ученики устали и все становились беспокойны, если не раздражительны. - Конечно, Стернутейтор и Онико не обманывают. - А как еще это назвать? У них с собой все время информационные машины класса А, и они ими пользуются! Школьная машина твердо ответила: - Гарольд, ты знаешь, что Стернутейтор, как и все хичи, нуждается в постоянном источнике микроволнового излучения для своего здоровья... - Онико не нуждается! Машина покачала головой. - Не нужно говорить об обмане, если ученик просто носит с собой свою информационную систему. Ведь и у тебя есть собственная на столе. А теперь, пожалуйста, вернись на место, и мы обсудим вечернее задание по концептуализации. Днем на берегу лагуны Гарольд сидел неподвижно в стороне, а Онико плескалась в мелкой воде, и Снизи искал куски коралла. - Мне жаль, что мы тебе не нравимся, - сказал Снизи. - О чем ты говоришь? Мы друзья! Конечно, вы мне нравитесь, - солгал Гарольд. - Я думаю - нет, - с двух метров откликнулась Онико. - Почему, Гарольд? Я чем-то повредила тебе? - Нет, но ты человек. Почему же ты ведешь себя как хичи? - А что плохого в поведении хичи? - раздраженно спросил Снизи. - Ну, - рассудительно сказал Гарольд, - ты ведь ничего не можешь сделать, раз ты такой, но вы, хичи, такие трусы. Убежали и спрятались от Врага. Я вас не _в_и_н_ю_, - сказал он с таким видом, что ясно было, что винит всех хичи, - потому что мой папа сказал, что хичи естественно быть желтыми. - Я скорее коричневый [игра слов: по-английски yellow - "желтый" имеет и значение "трусливый"], - гордо ответил Снизи; его цвет менялся - признак взросления. - Я имею в виду не цвет. Я имею в виду трусость. Это потому, что вы не сексуальны, как мы, люди. Онико подплыла ближе к берегу, шлепая по воде. - Никогда не слышала таких странных слов! - сказала она. - Это биологическая проблема, - объяснил Гарольд. - Папа мне все рассказал. Люди - самые сексуальные существа в Галактике, поэтому они такие сильные и умные. Если посмотришь на какое-нибудь низшее животное, например, на льва, гориллу или волка... - Я их никогда не видела. - Конечно, но ведь картинки видела? И Снизи видел. Ну, так вот. Видели вы у гориллы груди, как у женщины? - Он перехватил взгляд Снизи, устремленный на плоскую грудь Онико, и раздраженно добавил: - О, Боже, я не имею в виду сейчас. Когда она вырастет. У женщин все время большие груди, а не только тогда, когда нужно кормить детей, как у глупых животных. Вы знаете, женщины могут заниматься сексом все время, а не только раз в году. Это все объясняет, понимаете? Это способ эволюции сделать нас лучше, потому что женщины заставляют мужчин все время стараться ради них. Так началась цивилизация, сотни тысяч лет назад. Онико, болезненно хмурясь, выбралась из воды. Пытаясь понять мысль Гарольда, она спросила: - А какое отношение это имеет к храбрости? - Именно поэтому люди всего добились! Папа мне все рассказал. Отцы все время остаются рядом, потому что они... ну... хотят заниматься любовью, понятно? И поэтому добывают еду и все прочее, а матери могут лучше заботиться о детях. А у хичи этого нет. - Мои родители все время вместе, - принужденно сказал Снизи. Он не рассердился. Он еще не решил, стоит ли сердиться на Гарольда, но спор смутил его. - Вероятно, потому, что хичи копируют поведение людей, - с сомнением ответил Гарольд, и Снизи задумчиво посмотрел на него. Он подозревал, что отчасти это правда. Он знал, что в ядре хичи живут общинами, а не отдельными семьями. - Ну, ведь они не занимаются сексом все время, как мои мама и папа, верно? - Конечно, нет! - воскликнул Снизи, шокированный. Женщины хичи занимаются любовью, только когда биологически подготовлены к этому. Отец уже давно объяснил ему это. Само тело подсказывает женщине, что пришло ее время, и она говорит мужчине - так или иначе. Тут как будто не нужны слова, но в этой части Бремсстралунг не все объяснил ясно. - Вот видишь? - торжествующе воскликнул Гарольд. - Это заставляет людей-мужчин все время выставляться для подружек! В старину мужчины охотились или воевали с соседним племенем. Теперь они делают другое, например, играют в футбол или совершают научные открытия - или отправляются в полеты. Мы от этого такие храбрые. Онико, растираясь полотенцем, с сомнением сказала: - Папа говорил мне, что мой дедушка очень боялся, когда улетал с Врат. - Ах, Онико, - раздраженно сказал Гарольд, - я говорю об общем законе, а не об индивидуальностях. Слушай, ты просто ничего не знаешь о человеческом мире, потому что никогда не жила в нем. Как на планете Пегги. Онико выпрямилась в своем корсете. - Не думаю, чтобы на Земле было так, Гарольд. - Конечно, так! Разве я тебе не сказал? - Нет, не думаю. Когда мы оказались здесь, я проделала кое-какие розыски. Снизи! Дай мне мою капсулу; мне кажется, это у меня в дневнике. Она взяла капсулу и склонилась к ней. Потом, с трудом распрямившись, сказала: - Да, вот оно. Слушай. "Старомодная "ядерная семья" теперь встречается на Земле редко. Часты бездетные пары. Когда у родителей есть дети, оба родителя работают; есть и большое количество семей с "одним родителем". Так что не все так, как ты говоришь, Гарольд. Гарольд презрительно фыркнул. - Дневник - детское занятие, - сказал он. - Когда ты его начала? Она задумчиво посмотрела на него. - Точно не помню. Еще на Колесе. - Я тоже веду дневник! - воскликнул Снизи. - Ты мне как-то рассказала о своем, и я решил, что это неплохая мысль. Онико нахмурилась. - А мне казалось, что это ты мне рассказал, - заметила она. Потом сморщилась. - А сейчас мне хочется вернуться в спальню и полежать немного до обеда. Я чувствую себя слегка виноватым, потому что приходится все время вас дергать (хотя, вынужден сказать, не настолько, насколько придется позже). Мне кажется, что пора немного разобраться со временем. Все это происходило не тогда, когда мы с Эсси находились на Сморщенной Скале. Гораздо раньше. Еще когда мы с Эсси начинали обсуждать, стоит ли отправляться на празднование сотой годовщины на Сморщенную Скалу. Моя жизнь тогда казалась почти безмятежной. Я не знал, что приближается. Конечно, дети тоже не знали, что приближается. Они занимались своими делами, то есть были детьми. Когда Снизи явился на обычный двухмесячный осмотр, медицинская машина была довольна: ей не часто приходилось осматривать здорового хичи, с его двойным сердцем, почти лишенными жира внутренними органами и подобными веревкам мышцами. - Все в норме, - сказала машина, одобрительно разглядывая результаты тестов. - Но, кажется, ты не очень хорошо спишь, Снизи. Снизи неохотно ответил: - Иногда мне трудно заснуть. А потом я вижу сны... - Да? - Машина приняла внешность молодого человека. Он успокоительно улыбнулся и сказал: - Расскажи мне об этом. Снизи колебался. Потом вынужденно сказал: - Понимаете, у меня нет кокона. - Ага, - сказала программа. Снизи не хотелось объяснять программе, каково для юного хичи спать на постели, когда нечего, кроме простыни, натянуть на голову. Хичи спят _у_к_у_т_а_в_ш_и_с_ь_, предпочтительно в какой-нибудь мягкий комковатый рассыпчатый материал, в который можно закопаться; именно так полагается спать, и одеяла и простыни этого никак не заменяют. Как правильно поступал отец, не разрешая ему спать на кровати, с тоской думал Снизи. Ему не пришлось ничего объяснять: банк информации медицинской программы уже дал объяснение. - Я уже заказал для тебя кокон, - благожелательно сказала программа. - А теперь об этих снах... - Да? - жалобно спросил Снизи. Он не хотел говорить и о снах. И никому не говорил, даже Онико; он вообще не желал вспоминать о них, проснувшись. - Ну? Так что же тебе снится? Снизи колебался. Что ему снится? А что не снится? - Мне снятся родители, - начал он, - и Дом. Настоящий дом, в ядре... - Конечно, - с улыбкой сказал врач. - Но есть и другие сны. Они... другие. - Снизи помолчал, задумавшись. - Они страшные. Они... Иногда это какие-то насекомые. Целые тучи их. Ползают, летят, прыгают... - Они носятся вокруг него, заползают в одежду, в рот, в кожу, жалят без боли... - Они похожи на светлячков, - закончил он дрожащим голосом. - А ты видел когда-нибудь светлячка? - терпеливо спросила программа. - Нет. Только на картинках. - Светлячки не жалятся, Снизи, - заметила медицинская машина. - А те, что жалят, вызывают боль и зуд. Такое у тебя бывало? - О, нет. Ничего подобного... По крайней мере не совсем так, - поправился Снизи. - Но начинается... не знаю как сказать... что-то вроде зуда в голове. То есть я хочу сказать, что мне... мне хочется узнавать все новое. - Что узнавать, Снизи? - Все, - жалобно ответил мальчик. Снизи понимал, что плохо описывает свои сны. Но как это сделать, когда пытаешься передать сон словами? Сны туманные, расплывчатые, бесформенные. А слова жесткие и точные. Язык Чувства хичи подошел бы лучше для этой цели, но программа говорит по-английски, а Снизи слишком воспитан, чтобы пожаловаться на это. Но программа понимающе кивнула. - Да, да, Снизи, - ласково сказала она, - эти сны символичны. Возможно, они отражают твой совершенно естественный детский интерес к сексуальности твоих родителей. Возможно, они свидетельствуют об испытанных тобой травмах. Ты можешь сам не осознавать это, Снизи, но за последние несколько лет ты испытал более сильный стресс, чем приходится взрослым испытывать за годы. - О, - сказал Снизи. На самом деле он это прекрасно осознавал. - К тому же, - вздохнула программа, - в наши дни все испытывают дурные предчувствия. Не только дети. Взрослые обоих народов и даже машинные сознания. Никто не является исключением. Ты понимаешь, что я имею в виду Врага. - Да, он очень страшный, - согласился Снизи. - Особенно для впечатлительного ребенка, у которого есть свой личный, хотя и безосновательный, опыт на Сторожевом Колесе. - Машина откашлялась, объявляя о перемене темы. - А теперь расскажи о своем дневнике. - Она благожелательно улыбнулась. Снизи еле слышно зашипел, приспосабливаясь к новой теме. - Он не дает мне тосковать по дому, - сказал он. Не потому, что это правда: на самом деле нет, дневник не мешал тосковать. Просто Снизи уже понял то, что понимает любой ребенок, человеческий и хичи. Когда взрослые задают трудные вопросы, нужно давать на них самые легкие ответы. Такие ответы, каких они ожидают. - Прекрасная терапия. - Медицинская машина кивнула. - Но такие подробности, Снизи! Так много страниц данных! Можно подумать, что ты пытаешься составить энциклопедию. Может, тебе все-таки стоит меньше времени тратить на это и больше играть с товарищами? - Я постараюсь, - пообещал Снизи. И когда его наконец отпустили, по пути домой он пересматривал абзацы своего дневника. Теперь они часто должны начинаться словами "Человеческие программы не очень разбираются в детях хичи". Но когда он снова занялся дневником, писал он совсем не об этом. Что бы ни говорил Альберт, мне жаль Снизи. И Онико. И... о, дьявольщина, жаль даже Гарольда Врочека. Гарольд в сущности не такой уж плохой. У него просто не хватает практики быть хорошим. Втроем они продолжали много времени проводить друг с другом, а не с остальными тремястами учениками, хотя Гарольду не нравилось, что Снизи и Онико часами писали свои дневники. - Боже мой, - жаловался он, - неужели вам правда нужно узнать все? - Нам это нравится, - просто ответила Онико. Гарольд, сдаваясь, развел руки. Но, так как делать было нечего, тащился за ними в классы и начинал заниматься. И, ко всеобщему удивлению, отметки его начали улучшаться. Если не считать одиночества и тревожных снов, Снизи нравилось в школе. На пляже очень приятно, когда привыкаешь к близости воды; спортивная машина соорудила специально для Снизи устройство, которое позволяло ему плавать, и вскоре он уже плавал лучше многих. Уроки проходили интересно. Остальные ученики, если и не были по-настоящему дружелюбны, то проявляли терпимость. А остров оказался прекрасен, он полон был удивительными и часто тревожащими вещами. Например, сразу над школой располагался луг. Там паслись большие рогатые травоядные. Снизи поискал их в базе данных и обнаружил, что они называются "крупным рогатым скотом". А когда узнал, для чего в основном выращивают скот, пришел в ужас. Все четыре года на Сторожевом Колесе Снизи предпочитал не думать, откуда черпают протеин его соученики. А теперь перед ним были мычащие и испражняющиеся источники всех бифштексов и гамбургеров. Отвратительно! Девяносто пять процентов пищи Снизи, как и у всякого нормального хичи, изготовлены из замороженных кометных газов - или любого другого подходящего источника четырех базовых элементов человеческого питания: углерода, водорода, кислорода и азота. Добавьте несколько микроэлементов, и CHON-пищу можно превратить во что угодно. И она очень дешева. Очень питательна и полезна, так как создана по всем рекомендациям диетологов. И не нужно убивать существо, способное ощущать боль. Конечно, и в школе половина еды сделана из CHON. В мелком море вблизи соседнего острова Таити плавает Пищевая фабрика и стягивает из моря и воздуха основные материалы. Но дети, как и многие взрослые, как будто наслаждаются мыслью, что их "бифштексы с кровью" действительно берутся от живых существ - хотя, конечно, не от тех, кто пасется на лугу выше школы. У этих совсем другая, особая, цель. Снизи не обсуждал этот вопрос с соучениками. И хорошо сделал, потому что выращивание скота на мясо (как он обнаружил бы) далеко не самое его отвратительное использование. За второй месяц пребывания Снизи на острове Моореа произошли две хороших вещи. Во-первых, прибыл кокон и был установлен в спальне Снизи, так что он смог забираться в мягкие уютные комки пены, натягивать на голову крышку и спать, как всякий уважающий себя хичи. Конечно, это вызвало немало смеха и разговоров в спальне, но Снизи терпеливо все их вынес. Сны, однако, не прекратились; но по сравнению со стерильной и недоброжелательной кроватью с ее одеялами и простынями, чем должны пользоваться несчастные человеческие дети, это огромное улучшение. Во-вторых, директриса школы решила, что медицинская программа не приспособлена для заботы о ребенке хичи, и заказала новую, усовершенствованную. Новая программа приняла внешность красивого молодого хичи, с медного цвета кожей, с глубоко посаженными глазами. На гладком черепе пушок высотой в сантиметр. Сухожилия на плечах и шее программы радостно дергались, когда она здоровалась со Снизи. А Снизи с первой же встречи понравилась новая медицинская программа, и когда наступила очередь второй встречи, он ждал ее с нетерпением. В то же самое время должна была проходить осмотр Онико. Снизи помог ей пройти узким коридором, хотя теперь с помощью костылей она довольно уверенно передвигалась сама. Они поздоровались с машиной-сестрой. К их удивлению, сестра пригласила их в одну и ту же комнату. Молодой хичи Снизи и женщина средних лет, программа Онико, сидели вместе за столом. Были приготовлены два стула для детей. - Мы решили, что нам стоит поговорить с вами вместе, - сказала медицинская программа Онико - сказала на хичи! - потому что у вас много общего. - У вас обоих одинаковые сны, - вмешалась машина хичи. - Вокруг вас вьются светящиеся насекомые и иногда даже жалят. Но никогда не причиняют боль. - И это все продолжается и продолжается, - сказала машина-женщина. - Верно, - согласился Снизи, глядя на Онико. Та кивнула. - К тому же вы оба не очень интересуетесь спортом, - добавила женщина. - Относительно тебя, Онико, я это понимаю, потому что ты еще недостаточно сильна для напряжений. Но ты, Стернутейтор, у тебя отличная физическая форма. И вы оба не смотрите соревнования по ПВ, верно? Ни футбол, ни бейсбол, ни джай алай, вообще ничего. - Мне они кажутся очень скучными, - согласился Снизи. - Послушай себя, Стернутейтор, - сказала медицинская машина хичи. - Разве так говорит нормальный десятилетний мальчик? - Мне он кажется нормальным, - фыркнула Онико. Женщина-машина кивнула. - По твоим стандартам - да, - сказала она. - У вас обоих исключительно взрослые интересы. Мы проверили ваши приемники информации. Мы понимаем. Почему каждый из вас провел много часов, узнавая все, что можно, о Враге. Конечно, всякий может сделать это - Враг имеет для всех нас огромное значение! Но все же очень немногие из ваших соучеников этим интересуются. Но почему тебя так заинтересовали передачи быстрее скорости света, Онико? Девочка удивилась. - Просто мне это _и_н_т_е_р_е_с_н_о_. Разве не все ими интересуются? - Не в такой степени. И почему тебя интересуют чуждые расы: лежебоки, квейнисы, свиньи вуду? - Но они такие забавные, - оправдываясь, сказала Онико. - Да, - согласился врач хичи, беря разговор в свои руки. - И должен сказать, что вообще все темы, которые интересуют тебя, Стернутейтор, одновременно интересны и очень важны. Расположение постов и складов хичи; история исследований хичи; принципы, помогающие проникать в черные дыры. Но видишь ли, Стернутейтор, даже обычное любопытство, вышедшее за разумные пределы, может стать... прошу прощения, - неожиданно сказал он, взглянув на женщину рядом с собой. И женщина тут же сказала, резко сменив тон: - Дети, идет очень важное сообщение. Директор хочет, чтобы все ученики увидели его, поэтому мы временно прекращаем разговор, чтобы показать передачу. Оба врача повернулись и взглянули на стену за собой. Стена засветилась, затянулась сверкающей дымкой, и показалось мужское - человеческое - лицо, с очень серьезным выражением, гораздо больше натурального размера. Появляясь, лицо продолжало говорить: - А вот другая часть расшифрованного сообщения. Лицо замолчало, прислушиваясь, и другой голос, бестелесный, заговорил быстро и механически. Он произнес: - Общее число видов в Галактике, которые либо обладают технологией, либо обещают позже развить ее, одиннадцать. Только три из них овладели космическими полетами, и один из них использует только ограниченные физикой Эйнштейна системы двигателей. Еще две могут достигнуть космической стадии в последующие несколько столетий. Есть и другие существа, пользующиеся инструментами, на различных стадиях эволюции. Голос стих, а лицо, озабоченно сузив глаза, сказало: - Все послание, пропущенное с нормальной скоростью речи, длится больше девяти часов. Только некоторые части его пока расшифрованы и перезаписаны в нормальном времени. Для тех, кто только что начал слушать, Повторю, что все послание было отправлено единым импульсом за ноль целых восемьдесят семь десятитысячных секунды. Источник передачи пока не установлен. Известно только, что она велась с земной поверхности в направлении кугельблитца, по-видимому, через Токийский центр. Сейчас проходят проверку все линии, соединенные с Токийским центром. - Лицо помолчало, стальными глазами гладя на аудиторию. - Конечно, запрещены любые передачи со скоростью больше света в сторону кугельблитца и Сторожевого Колеса. Наряду с другими чрезвычайными мерами, этот запрет был сделан Звездным Управлением Быстрого реагирования свыше десяти недель назад. Снизи почувствовал движение рядом с собой. Оно вывело его из транса. Он оглянулся. Онико встала со стула и ковыляла к двери. - Прошу прощения, - пробормотал Снизи и пошел за ней. За дверью Онико со слезами прислонилась к стене. - В чем дело? - в тревоге спросил Снизи. - Конечно, это страшно, но, может, это техническая ошибка или розыгрыш или... - О, Снизи, - плакала девочка. - Разве ты не понимаешь? Он открыл рот, собираясь ответить, но она опередила его. - Это послание, ты разве не понял, что это такое? Это часть моего дневника! 10. В ГЛУБИНАХ ВРЕМЕНИ Кассата исполнял свой сонный медлительный тустеп с закрытыми глазами, маленькая восточная женщина положила ему голову на плечо. Невероятно! Она выглядела абсолютно нормальным человеческим существом, с человеческим здравым смыслом, и тем не менее на самом деле жалась к этому человеку! Я рявкнул: - Кассата, что за дьявольщина происходит? Он бросил на меня странный взгляд. Не знаю как еще описать его. Взгляд не виноватый и не высокомерный. Каким он был, не знаю - может, подойдет слово "обреченный". Конечно, он обречен. Вернувшись к своему плотскому прототипу, он будет уничтожен, но ведь он давно это знал и все-таки так не смотрел. Теперь он, казалось, ждет падения топора. Он вежливо выпустил партнершу, поцеловал ее в лоб и повернулся ко мне. - Вы хотите поговорить со мной, - сказал он. - Черт возьми, я... Он не дал мне закончить. - Поговорить можно, - вздохнул он, - но не здесь. И не на вашем корабле. В каком-нибудь приятном месте. Где бы мне понравилось. Я раскрыл рот, собираясь сказать ему, как я забочусь о том, чтобы ему понравилось, но Альберт опередил меня. - Может быть, Рю де ла Па, генерал Кассата? Маленькое кафе на открытом воздухе на Левом Берегу? - Что-нибудь такое подойдет, - согласился Кассата... и мы оказались там, сидели за металлическим столиком на солнечном бульваре под полосатым зонтиком, на котором рекламировался аперитив, а официантка в белом переднике принимала у нас заказ. - Отличный выбор, Альберт, - одобрительно сказал Кассата, но мне это надоело. - Прекратите нести вздор! - рявкнул я. - Почему вы прервали связь с Землей? Кассата взял с подноса официантки кампари с содой и задумчиво принюхался. - Не знаю, - ответил он и добавил: - Пока. - Но вы знаете, почему конфисковали мой корабль? - О да, Робин. Это был приказ. - И приказ конфисковать корабль из ядра? - вмешалась Эсси, не дожидаясь своей очереди. С меня было довольно Кассаты. Он пожал плечами. Это все, в чем нуждалась Эсси. Она бросила на него убийственный взгляд, потом повернулась ко мне. - Ты в это веришь? Даже Древние Предки хичи должны сначала докладывать ЗУБам! А потом уже ЗУБы решат, достаточно ли мы все взрослые, чтобы узнать полученные новые данные! Кассата повторил: - Приказ. - Потом внимательней взглянул на Эсси и примирительно добавил: - Это только формальность, миссис Броадхед. - Г_л_у_п_а_я_ формальность! Робин! Посылай приказ в Институт: некультурные шуты не заслуживают сотрудничества. - Эй, подождите минутку, - торопливо сказал он, стараясь казаться сговорчивым. - Это ведь только мера на случай чрезвычайного положения. Я уверен, что если позже вы и Робин захотите получить доступ к информации, не будет никаких затруднений - я имею в виду - настоящих затруднений. Но, конечно, предварительно вам придется пройти опрос в Звездном Управлении Быстрого реагирования. - Не конечно! Никаких конечно! - Эсси повернулась ко мне, сверкая глазами. - Робин, скажи этому солдафону, что дело не в личных привилегиях для тебя и меня. Это информация, которая принадлежит всем! Я сказал: - Это информация, которая принадлежит всем. Эсси не успокоилась на этом. - С_к_а_ж_и_ ему, Робин! - рявкнула она так свирепо, что прохожие на Рю де ла Па с любопытством оглянулись на нее. Конечно, они не реальны, всего лишь часть окружения, но когда программа Эсси создает окружение, она делает это очень тщательно. Одну миниатюрную хорошенькую смуглую женщину мы словно зачаровали: больше, чем можно ожидать от детали декорации. Я посмотрел на нее внимательней: это была женщина, с которой танцевал Кассата; очевидно, Кассата оставил след из хлебных крошек, и она смогла проскользнуть в наше окружение. Я решил повысить напряжение. И сказал ему: - У вас нет выхода. Послушайте, Кассата, вопрос не о закрытых материалах, к которым может подобраться враг. Никаких врагов у нас нет, кроме самого Врага. Вы считаете, что Убийцы шпионят за нами? - Нет, конечно, нет, - с несчастным видом ответил он, стараясь быть приветливым. - Но это приказ с самого верха. - Самый верх - это мы! Он пожал плечами с видом "я здесь только работаю". - Конечно, вы, только... - Он помолчал, уловив взгляд молодой женщины с края толпы. Покачал ей головой; она улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй и нырнула в толпу. - Простите, - сказал он. - Это моя знакомая; я ей сказал, что это частная встреча. Так что вы говорите? Я рявкнул: - Вы прекрасно помните, что я говорю! - И собрался продолжать, но выражение лица Кассаты неожиданно изменилось. Он больше меня не слушал. Лицо его застыло. Глаза опустели. Он словно слушал кого-то неслышного всем остальным. И действительно, слушал. Я узнал этот взгляд. Так выглядит записанный машиной, когда общается с кем-то на частной волне. И я даже догадывался, что он собирается сказать. Он нахмурился, встряхнулся, непонимающе огляделся и потом сказал это. - О, _д_е_р_ь_м_о_! - сказал генерал Хулио Кассата. Я почувствовал, как рука Эсси скользнула в мою. Она тоже знала, что приближается что-то очень плохое. - Говорите! - потребовал я. Он глубоко вздохнул. - Мне нужно вернуться в ЗУБы, - сказал он. - Подбросьте меня, пожалуйста. На этот раз он меня удивил. Прежде всего я рефлекторно сказал: - Что? - И только потом начал приводить себя в порядок. - Вы быстро меняете решения, Кассата! Сначала велите мне держаться подальше, потом конфискуете корабль... - Забудьте об этом, - нетерпеливо сказал он. - Сейчас начинается новая игра. Мне нужно туда как можно быстрее, а у вас самый быс