ради Господа! - закричал я в пустое гигабитное пространство... И я умер. - Я умер! - в ужасе закричал я Альберту, и моей дорогой портативной Эсси, и офицерам ЗУБов, которые заботливо собрались вокруг меня на борту "Истинной любви". Почувствовал теплые (пусть виртуально) обнимающие меня руки Эсси. - Тише, тише, дорогой Робин, - успокаивала она. - Все в порядке. Ты больше не мертв, не здесь. Кассата возбужденно воскликнул: - Вы выполнили работу, Робин! Вы _г_о_в_о_р_и_л_и_ с ними! Теперь мы можем отправиться на Сторожевое Колесо и... - Генерал Кассата, - вежливо сказал Альберт, - пожалуйста, помолчите. Как вы себя чувствуете, Робин? В некотором смысле вы действительно умерли. По крайней мере ваш двойник ушел навсегда, а может, и Враг с ним; я думаю, они нейтрализовали вас, Робин, хотя при этом и сами погибли. Мне жаль, что это было для вас так болезненно. - Тебе жаль! - закричал я. - Ты знаешь, каково это - умирать? Знать, что ты исчезаешь и тебя больше Никогда не будет? Эсси еще крепче обняла меня и утешительно зашептала на ухо: - Но это по-прежнему ты, Робин. Ты здесь, со мной. Только твой двойник ушел в гигабит-изоляцию вместе в Врагом. Я вырвался (метафорически) и сердито посмотрел на двоих своих самых близких; офицеров ЗУБов я не замечал. - Вам легко говорить, - сказал я. - Вы сами этого не чувствовали. Я у_м_е_р_. И не в первый раз, напоминаю вам обоим. У меня уже был такой опыт, и я _у_ж_а_с_н_о_ устал умирать. Если и есть что-то во вселенной, чего я больше всего хочу, так это снова проделать то же самое. Я замолчал, потому что они странно посмотрели на меня. - О, - сказал я, умудрившись даже улыбнуться, - то есть я бы не хотел этого. - Но что на самом деле правда, я не смог определить. 15. ИСПУГАННЫЕ КРЫСЫ РАЗБЕГАЮТСЯ Когда у записанной личности в гигабитном пространстве случается сильный шок, этой личности не дают выпить, не укладывают в тихом месте. Но иногда помогает, если сделать вид, что все это происходит. - Вам нужно немного отдохнуть, Робин, - сказал Альберт. - Позволь я устрою тебя поудобней, голубчик, - сказала Эсси, и чуть позже мне действительно стало удобней. Эсси сделала это. Я лежал в (метафорическом) гамаке на (нереальной) веранде возле своего (из базы данных) дома, выходящего на Таппаново море, а моя дорогая портативная Эсси склонилась ко мне и вкладывала мне в руку (несуществующую) выпивку. Это была маргерита [коктейль] со льдом, с солью на краешке стакана, и вкус у нее был такой же хороший, как если бы она была реальной. Я находился в центре внимания. Эсси сидела рядом с моим гамаком, с любовью гладила меня по голове и выглядела встревоженной. Альберт сидел на краю кресла, задумчиво почесывал ухо черенком трубки и смотрел мне в лицо. Все это знакомо и очень по-домашнему, но были здесь и другие. Я не удивился, увидев Хулио Кассату, который расхаживал взад и вперед у ступенек, ведущих на лужайку. В конце каждого обхода он останавливался и вопросительно смотрел в моем направлении. Даже Алисия Ло, тихо сидевшая в кресле-качалке на краю веранды, меня не удивила. Но был кое-кто, помимо них. Этот кое-кто был хичи. Я еще не был готов к сюрпризам. Сел и сказал: - Какого дьявола? - я сказал это не зло. Скорее просительно. Эсси правильно меня поняла; она сказала: - Не знаю, помнишь ли ты Двойную Связь. - Она права. Я не помнил. - Он представитель хичи в ЗУБах, - добавила Эсси, и тогда я смутно припомнил. Действительно, был там один хичи или два, и у одного Древний Предок именно такой, и редкий пушок на голове, и глубоко посаженные старческие глаза, как у этого. - Рад снова встретить вас, - сказал я, допил текилу и огляделся. И тут снова воскликнул: - Какого дьявола? - но на этот раз совсем в другом тоне, потому что посмотрел за имитацию дружественного окружения Таппанова моря. Я ожидал увидеть, что нахожусь на борту "Истинной любви". Так оно и было. Но на экранах видна была только пятнистая серость. А когда я присоединился к сканерам "Истинной любви", то увидел, что мы летим быстрее света. Заглянув в ретрожурнал, я увидел, как уменьшается сзади спутник ЗУБов. И мне показалось, что выглядит он необычно. Но у меня не было времени разбираться, что изменилось. Гораздо важнее, что делает "Истинная любовь". Мы куда-то движемся, а я этого никак не ожидал. - Куда мы летим? - воскликнул я. Альберт кашлянул. - Пока вы работали через своего двойника, кое-что произошло, - сказал он. - Мы не хотели нарушать твою сосредоточенность, - торопливо сказала Эсси. - Прости. Но честно, все в порядке, дражайший Робин, ты в безопасности на "Истинной любви", как видишь. - Ты не ответила на мой вопрос! Руку, которой гладила волосы, она прижала к моей щеке. Я ощутил ее тепло и заботу. - Мы идем к источнику, - серьезно сказала она. - К кугельблитцу. К дому Врага. Идем быстро, как можем. Я позволил вернуться приятному окружению Таппанова моря, но чувствовал себя растерянным. Эсси держала наготове новую Маргариту, и я автоматически потянулся за ней. Держал в руке, стараясь понять, что случилось. Мы покинули ЗУБы... Потом я вспомнил, что именно было отличным в спутнике, когда мы его покидали. - Флот ушел! - воскликнул я. - Совершенно верно, - сказал Альберт. - Мы Идем за ним. - Вопреки приказу, - добавил Хулио Кассата. - Вы не можете отдавать нам приказы! - выпалила Эсси. - Но мне были отданы приказы, - ответил Кассата, - и мы их не выполняем. Движение флота - это в конце концов военная операция. - Военная! - Я недоверчиво смотрел на него, стараясь понять, действительно ли он думает то, что, как я считаю, он думает. Он пожал плечами. Я легко перевел его жест: да, он именно так думает. - Это _б_е_з_у_м_и_е_! - закричал я. Он снова пожал плечами. - Но... - начал я. - Но... Но я не готов к долгому полету! Эсси наклонилась и поцеловала меня. - Дорогой Робин, - сказала она, - у нас нет выбора. Правда? Нельзя оставлять флот ЗУБов. Ты знаешь, на какой идиотизм способны военные. - Но... Но на Сморщенной Скале... Она с любовью сказала: - Больше на Сморщенной Скале у тебя ничего нет, дорогой Робин. Ты со всеми попрощался. Да к тому же прием уже закончился. 16. ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ Все время, которое я провел с детьми и их похитителями на острове Таити, было плотское время. Это было время делать дела плотским людям. И они их делали. Плотские люди, руководившие ЗУБами, решили, что угроза Земле не требует присутствия тут флота, и поэтому отправили крейсера к Сторожевому Колесу. Плотский Кассата не позаботился уничтожить двойника Кассату, чья база данных по-прежнему находилась на борту "Истинной любви", вместе с записью Алисии Ло. Альберт настоял на том, чтобы мы прихватили "молитвенный веер" с записью Древнего Предка хичи Двойной Связи. Это была единственная запись, которую он прихватил; когда я понял, чем он руководствовался, я только одобрил. И, конечно, очень доволен был двойник Кассата. Он не был уничтожен! Больше того, пока "Истинная любовь" в полете, его невозможно уничтожить, потому что некому это сделать. Для Кассаты это не только отсрочка - это буквально вечность, недели и недели пути, для него это эквивалентно десяткам лет нормальной жизни. Вот каково это было для Хулио Кассаты. Для меня же - совершенно иначе. Прежде всего нужно было избавиться от ужасного шока, вызванного тем, что мое сознание смешалось с сознанием Врага, что Враг вошел в мое сознание, а также от шока новой смерти. Одно из (многих) преимуществ записанной личности заключается в том, что вы по желанию можете изменять запись. Если что-то причиняет боль, вы можете изъять это, закрыть, поместить на полку с этикеткой "Предупреждение. Не открывать без крайней необходимости" и заниматься своими делами свободным от боли. Но, как и многие преимущества, оно несет в себе свое наказание. Я знаю, потому что пытался. Давным-давно - примерно десять в одиннадцатой степени миллисекунд назад - я был совершенно, совершенно измучен. Тогда я тоже только что умер, вернее, умерло мое плотское тело, и Альберт с Эсси перелили меня в машину. Вот это была настоящая встряска! Больше того. Я только что встретился с Кларой, женщиной, которую я любил до того, как полюбил женщину, ставшую моей женой, Эсси, и теперь их в моей жизни оказалось двое; и не только это: я на самом деле считал, что убил ту, другую, женщину - Джель-Клару Мойнлин; да, и еще я только что впервые встретился с живым хичи. Если взять вместе, все это действовало поразительно. И вот, чтобы я прошел через самое плохое, Альберт и Эсси переделали программу того, что оставалось от меня. Они изолировали базы данных, которые имели отношение к Кларе и ужасному чувству вины, которое стоило мне годов разговоров с психоаналитиком. Они заключили эти базы данных в особый файл и отдали его мне, чтобы я смог открыть, когда буду готов. Не думаю, чтобы я когда-нибудь был готов по-настоящему, но спустя какое-то время я все равно открыл файл. Видите ли, наша память устроена ассоциативно. Некоторые ассоциации я утратил. Я помнил, что у меня в сознании было еще что-то, но что именно, не мог вспомнить. Я мог сказать: - Тогда я был действительно потрясен, потому что... Но никак не мог вспомнить "почему". И в конце концов решил, что так хуже, чем носить с собой все, потому что если я тогда буду нервничать и раздражаться, то по крайней мере буду знать из-за чего. Чтобы дать вам понять, что я испытывал после встречи с Врагом на Моореа, скажу, что я серьезно подумывал, не попросить ли Эсси пересыпать все эти воспоминания нафталиновыми шариками. Но не смог. Приходилось жить с этим, и, о Бог мой, как это было страшно! Я снова и снова переживал эту долгую бесславную встречу в сознании, и чем больше думал, тем страшнее мне становилось. Я, маленький Робинетт Броадхед, находился в присутствии этих - созданий, этих чудовищ, этих, можно сказать, разумных существ, которые ради собственного удовольствия переворачивали вселенную вверх тормашками. Что неразумный хрупкий маленький ребенок, подобный мне, делает в лиге этих супергигантов? Мне необходимо кое-что представить в перспективе. Это будет нелегко. Вообще говоря, это даже невозможно, потому что перспектива необыкновенно велика... Альберт, вероятно, сказал бы "несопоставима", имея в виду, что не все можно измерять на одной и той же шкале. Это как... как... предположим, вы возьмете одного из ранних австралопитеков с полмиллиона лет назад или около того. Вы, вероятно, сумеете объяснить ему, что то место, откуда вы пришли (допустим, где-нибудь в Европе), очень далеко от того, где он родился - скажем, где-то в Африке. Вы, возможно, даже сумеете показать ему, что Аляска и Австралия еще дальше. И он, возможно, вас поймет. Но есть ли способ показать ему места, которые расположены еще гораздо дальше, скажем, в центре Галактики или в Магеллановом Облаке? Невозможно! После некоторого предела - для австралопитека, или современного человека, или даже машинной записи сознания, как моя, - большое становится просто непостижимо _б_о_л_ь_ш_и_м_. Поэтому я просто не знаю, как вам объяснить, какое это было долгое и скучное путешествие со скоростью больше света от ЗУБов до Сторожевого Колеса. Это была _в_е_ч_н_о_с_т_ь_. Я могу указать числа. В гигабитном времени это чуть больше десяти в девятой степени миллисекунд, что, по моим стандартам, почти равно продолжительности моей плотской жизни, до того как я расширился. Но это не передаст на самом деле, как медленно и тягуче проходило время. На "долгом" пути от Сморщенной Скалы до ЗУБов Альберт показал мне всю историю вселенной. Теперь я начинал полет в тысячу раз дольше, а можно ли повторить то же самое на бис? Мне нужно было многое, чтобы быть занятым. Первое я нашел без труда. Альберт убедил генерала Кассату убедить ЗУБы дать нам доступ ко всей информации, которая есть у них о Враге. Информации было чертовски много. Но беда в том, что почти вся она была негативной. Она не отвечала на вопросы, на которые мне нужен был ответ, то есть такие, для ответа на которые мне не хватало базовых знаний. Старый оптимист Альберт отрицал это. - Мы многое узнали, Робин, - лекторским тоном говорил он, стоя с мелом в руке перед черной доской. - Например, мы знаем, что Галактика - это лошадь, это собака, которая не лает, и кошка среди голубей. - Альберт, - ровно сказала Эсси. Она говорила с ним, но смотрела на меня. По-видимому, меня смутила неожиданная игривость Альберта, но это не странно. Я был смущен, не говоря уже о стрессах, беспокойствах и общем несчастном ощущении. Альберт выглядел упрямым. - Да, миссис Броадхед? - Я подумала, что некоторые программы нуждаются в пересмотре, Альберт. Необходимо ли это? - Думаю, нет, - неуверенно ответил он. - Прихоти полезны и даже желательны в программе Альберта Эйнштейна, - продолжала Эсси, - потому что так желает Робин. Однако. Он неловко ответил: - Я вас понял, миссис Броадхед. Вам нужно простое и ясное резюме. Очень хорошо. Известно следующее. Во-первых, нет никаких доказательств, что в Галактике существуют другие осколки, куски, псевдоподии или наросты Врага, помимо тех, с которыми Робин встретился на Таити. Во-вторых, у нас нет доказательств, что все еще существуют и эти. В-третьих, что касается все тех же единиц, у нас нет никаких доказательств, что они хоть чем-то отличаются от нас самих, то есть принявших определенную форму, организованных и записанных электромагнитных зарядов в некоем подходящем субстрате, в данном случае в капсулах Онико и Снизи. - Он посмотрел прямо на меня. - Вы следите за моей мыслью, Робин? - Конечно, - ответил я, делая усилие. - Ты хочешь сказать, что они просто электроны, как ты и я. Просто другой вид мертвецов. А не какие-нибудь субатомные частицы вроде. Альберт мигнул. - Робин, - пожаловался он. - Вы ведь не настолько глупы. Не только в физике элементарных частиц, но и в грамматике. - Ты знаешь, что я имею в виду, - выпалил я, стараясь не нервничать и еще более нервничая от этих усилий. Альберт вздохнул. - Конечно, знаю. Хорошо, я все выскажу. При помощи всех инструментов, которые мы смогли использовать - вероятно, это все, какие могли быть полезны, - мы не смогли обнаружить ни поля, ни луча, ни энергетической эмиссии, ни других физических явлений, связанных с Врагом, которые не подтверждали бы предположения, что, да. Враг состоит из электромагнитной энергии, как и мы. - Даже никаких гамма-лучей? - Определенно никаких гамма-лучей, - раздраженно ответил он. - Также никаких рентгеновских лучей, космических лучей, потоков кварков или нейтрино; нет также и других категорий - полтергейста, н-лучей, психических аур, фей в саду или указаний на аделедикандендерские силы. - Альберт! - воскликнула Эсси. - Ты мне потакаешь, Альберт, - пожаловался я. Он долго молча смотрел на меня. Потом встал. Волосы его стали курчавыми, кожа потемнела. Держа в руке соломенную шляпу (я такой у него не помнил), он протанцевал несколько па кекуока и пропел: - Диди а из са, я, са, юк, юк, юк! - Черт побери, Альберт! - закричал я. Он вернул себе нормальную внешность. - У вас больше нет чувства юмора, Робин, - пожаловался он. Эсси открыла рот, собираясь заговорить. Потом снова закрыла, вопросительно гладя на меня. Покачала головой и, к моему удивлению, сказала только: - Продолжай, Альберт. - Спасибо, - ответил он, как будто именно этого и ожидал от нее, несмотря на предыдущие угрозы. - Выражаясь прозаически, если уж вы решили всех расхолаживать, позвольте мне вернуться к предыдущим положениям, если вы их помните. Я представил их в полуюмористической форме, чтобы сделать более воспринимаемыми. Это своего рода мнемонический прием. "Галактика - лошадь". Да. Троянский конь. Вся внешность свидетельствует, что Галактика такова, какой была всю нашу жизнь, но я полагаю, что в ней полно вражеских войск. Или, выражаясь еще проще, вокруг нас полно представителей Врага, Робин, но мы не можем их обнаружить. - Но ведь нет никаких доказательств! - воскликнул я, и так как он продолжал смотреть на меня, добавил: - Ну, да, я понимаю, о чем ты говоришь. Если мы не видим их, то потому, что они прячутся. Хорошо. Это я понял. Но откуда ты знаешь, что они прячутся? Была одна-единственная передача, в которой мы можем винить Врага - что? Он качал головой. - Мы _о_б_н_а_р_у_ж_и_л_и_ одну. Единственная причина того, что мы это сделали, - Враг использовал стандартное земное оборудование, и поэтому передача, шедшая из капсул детей на Моореа, была зафиксирована как аномалия. Но ведь мы не следим за всем, Робин. Если Враг, скажем, на планете Лести, где порядки намного свободней, разве кто-нибудь заметил бы одну лишнюю передачу? Или с корабля в космосе? Или, кстати, с самого Сторожевого Колеса несколько месяцев назад, прежде чем ужесточили контроль? Не думаю, Робин. Мне кажется, нужно согласиться, что все так называемые "ложные" тревоги на Колесе были совсем не ложными, что Враг проник в него некоторое время назад, что он распространился повсюду в нашем пространстве и увидел все, что хотел. И, несомненно, сообщил в кугельблитц. - Именно это я имел в виду, - сказал он, весело улыбаясь, когда сказал, что кошка среди голубей. Да меня нисколько не удивило бы, - добавил он, оглядываясь с легким любопытством, - если бы несколько их не оказалось прямо здесь, с нами, на борту "Истинной любви". Я подпрыгнул. Не мог сдержаться. Все еще испытывал боль и потрясение от своей ужасной встречи. Дико огляделся, а Альберт сказал: - О, вы не увидите их, Робин. - И не думаю увидеть, - огрызнулся я. - Но где они могут прятаться? Он пожал плечами. - Если меня вынудят рассуждать, - сказал он, - что ж, я попытался бы поставить себя на их место. Где бы я спрятался, если бы хотел оставаться на борту "Истинной любви" необнаруженным? Это нетрудно. У нас здесь большое количество записанной информации. Тысячи файлов, которые мы еще не открывали. В каждом из них может скрываться парочка зайцев - или целая тысяча. Конечно, если понятие количества индивидуальностей имеет смысл для скорее всего коллективного разума. Робин, - серьезно сказал он, - не думаю, чтобы с существами, которые способны повернуть ход развития вселенной, было бы легко справиться. Если я могу придумать место, где они способны спрятаться - допустим, программа проникновения в черные дыры, например, или подпрограмма перевода, скажем, с польского на хичи, - поверьте мне, они, несомненно, найдут тысячи таких мест. Я даже допускаю, что они допустили свое уничтожение на Таити просто потому, что вы... - Он остановился и откашлялся, виновато глядя на меня. - Продолжай, - проворчал я. - Не бойся напоминать мне, что я умер. Я не забыл. Он пожал плечами. - Во всяком случае, что касается того, не наблюдают ли они за нами прямо сейчас, мы просто не знаем, - закончил он. - Мы обыщем корабль! - закричал генерал Кассата, который довольно давно уже слушал молча. - Миссис Броадхед, большая часть этих программ - ваши, верно? Отлично! Вы скажете нам, что делать, и... Эсси, глядя на Альберта, сказала: - Минутку, генерал. Я думаю, эта хитрая программа еще не кончила свой дурацкий отчет. - Спасибо, миссис Броадхед, - улыбнулся Альберт. - Вы, вероятно, забыли еще одну фразу в моем кратком резюме. "Собака не лает". Я не мог не рассмеяться. - Дьявольщина, Альберт, - сказал я, - ты меня убьешь своими глупыми литературными потугами. Ну, в чем дело, Шерлок Холмс? Хочешь сказать: важно, что что-то не происходит? И что именно? - Ну, просто то, что мы еще здесь, - сказал он, одобрительно улыбаясь моей проницательности. Я перестал смеяться. Не думал, что понял его правильно, но боялся, что понял. - То есть, - уточнил он, уютно посасывая трубку, - мы должны предположить, что Враг уже какое-то время расположился в нашей Галактике, и хотя он, несомненно, в состоянии стереть всю цивилизацию, что он не раз проделывал в прошлом, и мы никак не могли помешать этому, даже если бы и знали, что он собирается делать это, тем не менее - мы еще не уничтожены. К этому времени я уже сидел прямо, и мне было не до смеха. - Продолжай! - рявкнул я. Он казался слегка удивленным. - Ну, Боб, - сказал он миролюбиво, - мне кажется, из этого следуют неоспоримые заключения. - Может, они еще просто не подобрались к нам, - сказал я - или прохныкал; потому что, если говорить правду, я больше не чувствовал себя так хорошо, как в начале разговора. - Да, это возможно, - серьезно сказал он, посасывая трубку. - Тогда, ради Бога, - заорал я, - какого дьявола ты выглядишь таким довольным? Он мягко ответил: - Робин, я знаю, это вас расстраивает, но постарайтесь рассуждать логично. Если они собираются нас уничтожить, а мы никак этого предотвратить не можем, что же нам делать? Ничего: это бесплодная гипотеза, потому что не ведет ни к какому полезному курсу действий. Я предпочитаю противоположное предположение. - А именно? - Что они по крайней мере воздержались от решения, - сказал он. - Что в каком-то будущем мы сможем предпринять действия, о которых еще не знаем. А до тех пор мы можем расслабиться и наслаждаться жизнью, верно, миссис Броадхед? - Подожди Богом проклятую _м_и_н_у_т_у_! - завопил я. - О каких будущих действиях ты говоришь? И почему мы направляемся к кугельблитцу? Неужели ты хоть на секунду думаешь, что кто-то из нас пойдет в кугельблитц и попытается разговаривать с этими... Я остановился. Все смотрели на меня с выражением, которое мне хорошо знакомо. Я видел его давным-давно, на астероиде Врата. Так смотрят на вас другие старатели, когда вы записались на полет, который может сделать вас богатым, но гораздо вероятнее убьет вас. Но я не помнил, чтобы вызывался добровольцем. К этому времени мы, вероятно, около часа уже находились в пути, и уже тогда путешествие было долгим-долгим. Хотя это путешествие было... было... пожалуй, я бы сравнил с зубной болью, но в истории человечества случай не уникальный. Люди давно отучились проводить много времени в пути, вот и все. Теперь нам приходилось заново учиться этому. У наших предков несколько столетий назад вообще не возникло бы такой проблемы. Они знали о взаимоотношениях времени и пространства задолго до Альберта Эйнштейна. Чтобы преодолеть большое пространство, нужно длительное время. Таково правило. И только когда появились реактивные самолеты, люди начали забывать его. (Им пришлось снова его вспомнить, когда они вышли в космос). Подумайте об адмирале Нельсоне, в последний раз играющем в кегли перед тем, как сесть на корабль и отправиться навстречу испанской армаде [по-видимому, ошибка - испанская армада была разбита англичанами в 1588 году, а адмирал Нельсон воевал с французским флотом в начале XIX века]. О Наполеоне, вторгающемся в Россию, как будто отправляющемся в туристическое путешествие с удобствами, с обедами, балами и развлечениями каждый вечер. Вот это способ ведения войн! Старые способы лучше всех. Когда Александр Великий вышел из Македонии, чтобы завоевать мир, это был не блицкриг. На это потребовалось время. Он останавливался, чтобы провести зиму, там установить марионеточное правительство, тут сделать беременной прелестную местную леди - и часто дожидался рождения ребенка. Если вы участвуете в битве, а потом бездельничаете у транспорта в ожидании следующей, вас ожидает странное, нереальное время. Мы, строго говоря, не вели войну. По крайней мере надеялись на это. Но находились на пути к чему-то не менее решающему и опасному, и, о, как много на это ушло времени! Знаете ли вы, сколько длятся пятьдесят дней? Примерно четыре миллиарда миллисекунд, и мы провели их так, как наши почтенные предки. Мы пировали, праздновали и занимались сексом на всем пути по Галактике. И делали мы это в стиле Наполеона или Александра Великого, потому что Альберт располагал огромными возможностями. Такого окружения, какое он предоставлял нам, я никогда не видел. Часами мы с Эсси прятались от своих спутников, купались и плавали с аквалангами на Большом Барьерном Рифе. Выходили из теплой мелкой воды на песчаный островок размером в четверть гектара и любили друг друга в тени шелкового навеса, который трепетал на легком ветерке. Тут же бар и стол для пикника и горячий пресный душ, и так мы проведи свой первый "день". После этого мы могли смотреть в лицо своим спутникам и реальности - недолго. А когда снова становилось скучно, Альберт появлялся с виноградной беседкой в оазисе на Больших Песках планеты Пегги. Оазис рядом с горной стеной, с нее стекают ледяные ручейки. Вокруг нас белый виноград, черный и красный виноград, сливы и ягоды, дыни и персики. Мы лежали рядом в тени листвы, касались друг друга, разговаривали, и так прошел второй "день". Мы едва ли думали, куда летим... в тот момент. Бесконечное разнообразие Альберта непрерывно снабжало нас новыми окружениями. Хижина на огромном дереве в африканском тропическом лесу, внизу по ночам молча скользят слоны и львы. Дом-лодка в индийском озере, со слугами в тюрбанах, которые приносят свежие цветочные шербеты, телятину с острыми приправами и разнообразное печенье среди водяных лилий. Пентхаус на сотом этаже над Чикаго, выходящий на широкое озеро под освещенными молниями грозовыми облаками. Ночь в Рио во время карнавала, и другой карнавал - Марди-Гра - в Новом Орлеане. Платформа на воздушной подушке, непрерывно вибрирующая на краю кратера на горе Ад планеты Персефона, с потоками лавы, почти доходящими до того места, где мы сидим. У Альберта были их миллионы, и все превосходные. Но мне все равно было не очень хорошо. Эсси, тяжело дыша, усаживаясь на краю Большого Каньона, взглянула на меня критически и сказала: - Все в порядке, мой Робин? - Все отлично, - ответил я голосом таким же твердым, как и ложным. - Ага, - сказала она, кивая. - Ха, - добавила, внимательно разглядывая меня. - Я думаю, хватит с нас туризма. В целом Робин все же не тупой мальчик. Альберт! Где ты? - Здесь, миссис Броадхед, - сказал Альберт, заглядывая рядом с нами в каньон. Эсси искоса посмотрела на его дружелюбное лицо на фоне яркой имитации аризонского неба. - Как ты думаешь, - спросила она, - можно ли найти окружение... скажем, менее сибаритское для моего дорогого мужа, который способен на все, не может только ничего не делать. - Конечно, - ответил Альберт. - В сущности я как раз собирался предложить, чтобы мы на время отказались от имитированных окружений. Наверно, интереснее будет провести какое-то время с гостями "Истинной любви". Боюсь, они уже несколько соскучились. За многие миллионы миллисекунд своего опыта я знаком был с разными существами, среди них были и хичи. Но Двойная Связь - совсем особое дело. Особое было то, что в нем очень много этого особого. Успокоенный долгими днями лежания на пляже (и подъема на горы, и подводной охоты, и даже участия в автомобильных гонках) вместе с Эсси, я готов был стать серьезным. Двойная Связь тоже. - Надеюсь, - сказал он вежливо, виновато подергивая мышцами на тыльной стороне ладоней, - вы меня простите за то, что я пробрался на ваш корабль, Робинетт Броадхед. Это было предложение Температурного Скачка. Он очень мудр. - Конечно, - сказал я, отвечая вежливостью на вежливость, - но кто такой этот Температурный Скачок? - Он второй представитель хичи в совете Звездного Управления Быстрого реагирования, - сказал Двойная Связь, а Кассата добавил: - И к тому же настоящая заноза в заду, - говоря это, он улыбался, и я с любопытством взглянул на него. Для Кассаты слова очень характерны, но сказал он их как-то не по-кассатовски. И даже вел он себя не по-кассатовски. Сидел рядом с Алисией Ло, и они держались за руки. Двойная Связь воспринял эту реплику по-дружески. - Да, у нас были разногласия. Особенно часто с вами, генерал Кассата, вернее с вашим органическим оригиналом. - Старик Кассата Кровь-и-Смерть, - с улыбкой сказала копия. - Вам, хичи, не нравится, когда мы говорим о взрыве кугельблитца. И правда. Мышцы шеи Двойной Связи сразу напряглись - это эквивалентно человеческой дрожи. Альберт откашлялся и миролюбиво сказал: - Двойная Связь, я уже давно хочу кое-что обсудить с вами. Может, вы поможете мне прояснить дело. - С большим удовольствием, - ответил хичи. - Были ли вы еще органическим, когда стали одним из главных авторитетов по планете лежебок? Мне интересно. Не можете ли визуально показать нам некоторые материалы о лежебоках? - Не помню, - ответил Двойная Связь, улыбаясь. Это улыбка хичи - мышцы начинают извиваться вокруг огромных розовых шаров-глаз. - Но мы связали свои веера с вашей информационной системой, и у меня готовы такие материалы. - Я так и думал, - сказал Альберт, имея в виду готовность материалов. - Позвольте мне сначала кое-что показать вам. Находясь на спутнике ЗУБов, мы заглядывали к свиньям вуду. У миссис Броадхед и у меня появилась одна и та же мысль. Помните? - спросил он, глядя на меня. - Конечно, - ответил я, потому что Альберт много раз показывал нам свиней, воспроизводил всю их грязь, за исключением запаха. Одна из свиней трудолюбиво выгрызала очередную куклу вуду, а на заднем плане - сама такая маленькая фигурка, отмытая от грязи и слизи. - Эсси сказала, что они интересны. Алисия - что они похожи на кукол, просто игрушки, а потом ты сказала - что ты сказала, Эсси? Она ответила: - Посетители. Сказала отчасти вызывающим голосом, словно ожидала, что с нею будут спорить, отчасти... ну, голос звучал _и_с_п_у_г_а_н_н_о_. Альберт кивнул. - Совершенно верно, миссис Броадхед. Посетители. Чужаки для этой планеты. Логичное заключение, поскольку фигурки все одинаковые, изображение очень детализированное, и на планете нет ничего, что могло бы послужить для него моделью. - Наверно, просто исчезли, - небрежно заметил я. - Свиньи вуду просто их съели. Альберт бросил на меня один из своих отцовских, полных терпимости взглядов. - Судя по внешности, было бы вероятнее, если бы они съели свиней дуду. И в сущности я даже подозреваю это, но сейчас клоню не к этому. Поверьте, Робин, эти существа никогда не были туземными обитателями планеты свиней вуду. Мне кажется. Двойная Связь согласен со мной. - Это верно, - вежливо отозвался Двойная Связь. - Мы провели обширные палеонтологические исследования. Это не местные существа. - Следовательно... - начал Альберт. Эсси закончила за него. - Следовательно, я была права. Посетители. Существа с другой планеты, которые произвели на свиней вуду такое впечатление, что они до сих пор вырезают их фигуры. - Да, - сказал Альберт, кивая, - что-то в этом роде. А теперь. Двойная Связь... Но хичи тоже опередил его. - Я думаю, теперь вы хотите увидеть существа, нападавшие на лежебок. - Он вежливо подождал, пока Альберт уберет свое изображение, потом заместил его новым. Показался город лежебок. Город подвергался разрушению. Существа размером с огромных голубых китов, но с осьминожьими щупальцами, в которых они держали оружие, систематично уничтожали город. - Имитация весьма приблизительная, - виновато сказал Двойная Связь, - но в основных чертах верная. Весьма вероятно отсутствие иных конечностей, помимо щупалец: лежебоки обязательно заметили бы руки или ноги, так как в их собственном организме они есть. - А размер? - спросил Альберт. - О, да, - ответил Двойная Связь, утвердительно тряся запястьями, - это совершенно определенно. Относительные размеры убийц и лежебок надежно обоснованы. - И они гораздо больше свиней вуду, - сказал Альберт. - Если предположить, что их куклы представляют существа такого же размера, как они сами, они не могут быть теми же. Алисия Ло шевельнулась. - Я думала... - Она заколебалась. - Я думала. Враг - единственная другая раса, способная к космическим полетам. - Да, - кивнул Альберт. Я выжидательно смотрел на него. Но он молчал. Я сказал: - Давай, Альберт! Да, единственная, так все считали, кроме тебя, потому что ты всех умнее. Он ответил: - Я на самом деле не знаю, Робин. Но скажу вам, что думаю. Я думаю, что ни существа, едва не уничтожившие лежебок, ни создания, которых продолжают изображать свиньи вуду, на самом деле не были космическими путешественниками. Я думаю, их привезли туда. Двойная Связь сказал: - Я тоже так считаю, Альберт. Я считаю, что эти убийцы на самом деле не Убийцы. Сами Убийцы физически не нападали на других, хотя, вероятно, перевозили существа, которые это делали. Поэтому мне больше нравится ваше их название - Враг. Я считаю его более точным, - сказал он, глядя на Альберта. Но Альберт не ответил. Гости не доставляют никаких забот, если их не нужно кормить и менять им постельное белье. К своему удивлению, я обнаружил, что мне нравится присутствие Алисии Ло на корабле, как ни казалась она увлеченной человеком, которого я считал совсем бесполезным. Еще больше удивило меня, что сам Кассата стал почти терпим. Прежде всего, он больше не надевал мундир. Так мне кажется. Большую часть времени я понятия не имел, во что он одет, потому что они с Алисией находились в каком-нибудь своем частном окружении. Но когда мы были вместе, на нем бывало что-нибудь обычное: шорты и рубашка, костюм для сафари с элегантным белым галстуком (На Алисии все время сверкающее вечернее платье с блестками, так что я решил, что это их личный розыгрыш. Впрочем, это тоже слегка удивительно, потому что, видите ли, генерал Кассата из тех людей, кто не способен на личные розыгрыши). Но, как мог бы сказать Альберт, термальное равновесие было достигнуто. Потому что Хулио Кассата стал более переносим, а я все больше нервничал, беспокоился... да, был глупым. Я пытался скрыть это. Напрасная трата времени: разве можно что-нибудь скрыть от моей дорогой портативной Эсси? Наконец она прижала меня. - Хочешь поговорить об этом? - спросила она. Я попытался ответить ей широкой улыбкой. Но вместо этого получилось мрачное пожатие плечами. - Не со мной, черт побори! С Альбертом! - А, милая, - возразил я, - о чем поговорить? - Не знаю, о чем. Может, Альберт знает. Но ты ведь ничего не потеряешь. - Конечно, ничего, - ответил я, намереваясь согласиться... намереваясь также сделать так, чтобы мое согласие было сардоническим. Может, с дерганьем бровью. Но, заметив ее взгляд, я торопливо сказал: - Конечно. Альберт! Но когда Альберт появился, я просто сидел и смотрел на него. Он терпеливо смотрел на меня в ответ, попыхивая трубкой, ожидая, пока я заговорю. Эсси из вежливости удалилась - мне хотелось думать, что из вежливости, а не от презрения и скуки. Так мы сидели некоторое время, потом мне пришло в голову, что я действительно хочу кое о чем поговорить с Альбертом. - Альберт, - сказал я, довольный, что нашел тему для разговора, - на что это похоже? - Что именно похоже, Робин? - То, где ты был до того, как появился здесь, - сказал я. - Каково это - ну, ты знаешь - растворяться? Когда я велю тебе уйти? Когда ты ничего не делаешь. Когда становишься часть гигабайтного запаса информации. Когда перестаешь существовать, быть... ну... _т_о_б_о_ю_, а становишься пучком кусочков и частей, плавающих в огромном электронном амбаре, становишься строительными блоками для создания чего-то нового. Альберт не застонал. Он только посмотрел так, словно ему очень хочется застонать. И сказал, весь пропитанный терпением: - Мне кажется, я вам уже говорил, что когда я не запрограммирован быть вашей активной информационной программой, различные биты памяти, которая и есть "Альберт Эйнштейн", используются в общем запасе. Конечно, общий запас памяти на "Истинной любви" гораздо меньше существующей всемирной гигабитной сети, хотя тоже достаточно велик и пригоден для решения множества задач. Об этом вы спрашиваете? - Да, Альберт. Так каково это испытывать? Что ты чувствуешь? Он вытащил трубку - знак, что он обдумывает мой вопрос. - Не знаю, сумею ли объяснить это, Робин. - Почему? - Потому что вопрос неверно сформулирован. Вы предполагаете существование "меня", способного "чувствовать". Но когда мои части распределены по другим задачам, "меня" не существует. Кстати, и сейчас "меня" тоже нет. - Но я тебя вижу, - сказал я. - О, Робин, - вздохнул он, - мы ведь уже много раз это обсуждали. Мы просто уклоняемся от той реальной проблемы, которая вас беспокоит. Будь я вашей психоаналитической программой, я бы спросил вас... - Но ты не моя психоаналитическая программа, - сказал я, улыбаясь и чувствуя, что улыбка получилась напряженной, - поэтому и не спрашивай. Ты знаешь. Вернемся к тому месту, где я сказал "Но я тебя вижу", и ты расскажешь мне о Ниагарском водопаде. Он бросил на меня взгляд, отчасти раздраженный, отчасти озабоченный. Оба эти выражения я понимал очень хорошо. Я знаю, что часто раздражаю Альберта, но знаю также, что он очень беспокоится обо мне. Он сказал: - Ну, хорошо, поиграем снова в вашу игру. Вы видите "меня" в том смысле, в каком видите водопад. Если вы посмотрите на Ниагарский водопад сегодня, а потом придете через неделю и снова посмотрите, вы решите, что видите тот же самый водопад. На самом деле ни одного атома прежнего водопада не осталось. Водопад существует только потому, что подчиняется законам гидравлики, поверхностного натяжения и законам Ньютона, и все основано на том факте, что один объем воды расположен выше другого. Я появляюсь перед вами только потому, что таковы правила программы, написанной вашей супругой С.Я.Лавровой-Броадхед. Молекулы воды не Ниагарский водопад. Они только материал, из которого сделан Ниагарский водопад. Байты и биты, которые позволяют мне действовать, когда моя программа активизирована, это не я. Вы поняли это? Но если поняли, то поняли также, что бессмысленно спрашивать, как я себя чувствую, когда я не "я", потому что тогда нет никакого "я", способного чувствовать. А теперь, - сказал он, энергично наклоняясь вперед, - теперь скажите, что вы сами чувствуете и что привело вас к этому разговору, Робин. Я обдумал его слова. Его спокойная, с легким акцентом речь действовала успокаивающе, и мне понадобилось время, чтобы вспомнить ответ на его вопрос. Но я вспомнил и больше не ощущал спокойствия. Я сказал: - Я боюсь. Он поджал губы, глядя на меня. - Боитесь. Понятно. Робин, вы можете сказать, что вас пугает? - Ну, из всех четырех или пяти сотен... - Нет, нет, Робин. Самое главное... Я сказал: - Я ведь тоже только программа. - Ага, - сказал он. - Понятно. - Набил трубку, глядя на меня. - Думаю, я понял, - сказал он. - Вы тоже записаны машиной и считаете, что то, что происходит со мной, может произойти и с вами. - Или еще хуже. - О, Робин, - сказал он, качая головой, - вы слишком о многом беспокоитесь. Вы боитесь, я думаю, что как-нибудь забудетесь и сами отключите себя. Верно? И потом никогда снова не сможете собраться? Но, Робин, этого не может произойти. - Я тебе не верю, - сказал я. Это его остановило, по крайней мере на время. Медленно и методично Альберт снова набил трубку, чиркнул спичкой о подошву, закурил и задумчиво затянулся, не отрывая от меня взгляда. И не отвечал. Потом он пожал плечами. Альберт никогда не уходит, пока я ему не прикажу, но сейчас выглядел он так, будто хочет уйти. - Не уходи, - сказал я. - Конечно, Робин, - удивленно ответил он. - Поговори со мной еще. Полет долгий, и я, кажется, становлюсь раздражителен. - Правда? - спросил он, выгнув брови: Альберт в такие моменты становится похожим на судью. Потом он сказал: - Знаете, Робин, вам совсем не обязательно все время бодрствовать. Может, хотите отключиться на время полета? - Нет! - Но, Робин, тут не о чем беспокоиться. Когда вы в состоянии готовности к действиям, время просто не ощущается. Спросите у своей жены. - Нет! - повторил я. Я даже не хотел обсуждать этот вопрос: состояние готовности очень похоже на другое состояние - состояние смерти. - Нет, просто я хочу немного поговорить. Я думаю... я правда думаю, - сказал я, обдумывая только что пришедшую мысль, - что неплохо бы тебе рассказать мне о девятимерном пространстве. Вторично за несколько миллисекунд Альберт бросил на меня такой взгляд - не удивленный, а скорее скептический. - Вы хотите, чтобы я объяснил вам девятимерное пространство, - повторил он. - Конечно, Альберт. Он внимательно разглядывал меня сквозь табачный дым. - Что ж, - сказал он наконец, - вижу, что эта мысль немного подбодрила вас. Вероятно, вы решили, что вам доставит удовольствие возможность немного посмеяться надо мной... - Кому? Мне, Альберт? - с улыбкой спросил я. - О, я не возражаю. Просто стараюсь сообразить, каковы основные правила. - Основное правило таково, - ответил я. - Ты рассказываешь мне все. Если мне надоест, я тебе скажу. Так что начинай: "Девятимерное пространство - это..." А потом заполнишь пробелы. Он выглядел довольным, хотя и слегка скептически настроенным. - Нам следовало бы совершать долгие перелеты почаще, - заметил он. - Во всяком случае начинать надо не с этого. А вот с чего. Вначале мы обсудим нормальное трехмерное пространство, то, в каком вы выросли или, вернее, считали, что выросли, когда были еще плотью - в чем дело? Я поднял руку. И сказал: - Я думал, пространство четырехмерное. А как же время? - Четырехмерное пространство-время, Робин. Я пытаюсь упростить для вас объяснение, поэтому говорю сначала о трех измерениях. Приведу пример. Предположим, вы молодой человек, садящий с подружкой перед экраном ПВ. Вы обняли ее за плечи. Вначале вы вытянули руку Вдоль спинки дивана - это первое измерение, назовем его шириной. Потом вы согнули руку в локте под прямым углом, так что ваше предплечье устремлено вперед и опирается на ее плечо - это второе измерение, которое мы назовем длиной. - А дальше вы опускаете руку девушке на грудь. Это глубина. Третье измерение. - Да уж, глубина, - сказал я с улыбкой, - потому что тут я очень углублюсь. Он вздохнул и пропустил мое замечание. - Подумайте об этом примере. Вы продемонстрировали три пространственных измерения. Существует также, как вы верно заметили, четвертое измерение - время. Пять минут назад вашей руки здесь не было, сейчас она здесь, какое-то время спустя ее снова здесь не будет. Так что если вы хотите точно указать координаты какой-то системы, вы должны добавить и это измерение. Трехмерное "где" плюс четвертое "когда" - таково пространство-время. Я терпеливо сказал: - Я жду, когда все это изменится и ты скажешь, что все не так. - Конечно, Робин, но прежде чем переходить к этой трудной части, я должен был убедиться, что вы усвоили легкую. Теперь переходим к трудной. Она связана с суперсимметрией. - Отлично. У меня уже начали стекленеть глаза? Он вопросительно посмотрел на меня, так серьезно, словно у меня действительно есть глаза и ему есть на что смотреть. Он хороший парень, Альберт. - Еще нет, - довольно сказал он. - Постараюсь, чтобы они не остекленели. Я знаю, "суперсимметрия" звучит ужасно, но это всего лишь название математической модели, которая чисто статистически описывает основные особенности вселенной. Она включает в себя такие понятия, как "супергравитация", "теория струн" и "археокосмология". - Он снова посмотрел на меня. - Все еще не остекленели? Хорошо. Сейчас начнем разбираться в значении этих терминов. Их смысл гораздо легче самих слов. Это прекрасные области для изучения. Взятые вместе, они объясняют поведение материи и энергии во всех их проявлениях. Больше того. Они не просто объясняют их. Законы суперсимметрии и остальные буквально управляют поведением всего. Я хочу сказать, что из них логично вытекает наблюдаемое поведение всего, что составляет вселенную. Вытекает даже неизбежно. - Но... Он шел на всех парах; взмахом руки заставил меня замолчать. - Оставайтесь с нами, - приказал он. - Это _о_с_н_о_в_ы_. Если бы древние греки понимали суперсимметрию и все относящиеся к этому понятия, они могли бы дедуктивно вывести законы Ньютона - законы движения и всемирного тяготения, могли бы вывести квантовые правила Планка и Гейзенберга и даже, - он подмигнул, - мою собственную теорию относительности, и общую, и специальную. Им не пришлось бы для этого экспериментировать и наблюдать. Они знали бы, что все это истинно, потому что вытекает, точно так же как Эвклид знал, что его геометрия истинна, потому что вытекает из общих законов. - Но она не истинна! - удивленно воскликнул я. - То есть я хочу сказать - ты же сам рассказывал мне о неэвклидовой геометрии... Он помолчал и задумался. - В этом вся штука! - признал он наконец. Посмотрел на свою трубку, обнаружил, что она погасла, и начал снова методически набивать ее, продолжая говорить: - Эвклидова геометрия не неверна, она просто истинна для одного особого случая плоской двухмерной поверхности. В реальном мире таковых не существует. Есть своя штука и в суперсимметрии. Штука в том, что она тоже неверна для реального мира - по крайней мере для воспринимаемого нами трехмерного мира. Для того чтобы действовала суперсимметрия, требуется девять измерений, а мы можем наблюдать только три. Что происходит с остальными шестью? Я с удовольствием сказал: - Не имею ни малейшего представления, но ты действуешь гораздо лучше, чем обычно. Я еще не заблудился. - У меня большая практика, - сухо ответил он. - У меня есть для вас и хорошая новость. Я могу математически продемонстрировать вам, почему необходимы девять измерений... - О, нет! - Конечно, нет, - согласился он. - Хорошая новость в том, что это не обязательно для вашего понимания. - Признателен. - Конечно. - Он снова зажег трубку. - Теперь относительно недостающих шести измерений... - Он задумчиво попыхтел немного. - Если необходимы девять пространственных измерений для объяснения поведения вселенной, почему мы можем воспринимать только три? - Это имеет какое-то отношение к энтропии? - предположил я. Альберт выглядел ошеломленным. - Энтропия? Конечно, нет. Зачем? - Ну, тогда к гипотезе Маха? Или еще к чему-то такому, о чем ты говорил в глубинах времени? Он укоризненно сказал: - Не гадайте, Робин. Вы только усложняете мою задачу. Что произошло с другими измерениями? Они просто исчезли. Альберт счастливо пыхтел трубкой и смотрел на меня с таким удовлетворением, словно объяснил что-то важное. Я ждал продолжения. Так как он молчал, я почувствовал раздражение. - Альберт, я знаю, тебе нравится время от времени щипать меня, просто чтобы поддержать интерес, но какого дьявола должно значить "они просто исчезли"? Он усмехнулся. Я видел, что он доволен. - Они исчезли из нашего восприятия. Это не означает, что они уничтожены. Вероятно, это просто значит, что они очень малы. Сморщились до такой степени, что перестали быть видимыми. Я гневно посмотрел на него. - Объясни мне, как измерение может сморщиться! Он улыбнулся. - К счастью, не могу. Я говорю, "к счастью", потому что если бы мог, объяснение было бы чисто математическое, и вы сразу остановили бы меня. Однако я могу пролить некоторый свет на случившееся. Говоря "сморщились", я имел в виду, что они больше не регистрируются. Позвольте привести иллюстрацию. Подумайте о точке - скажем, кончике вашего носа... - Послушай, Альберт! Мы уже обсудили трехмерное пространство! - Кончик вашего носа, - повторил он. - Соотнесите эту точку с какой-нибудь другой, скажем, с вашим кадыком. Кончик ваше носа на столько миллиметров выше, дальше по ширине и дальше по длине - таким образом вы обозначаете точки x, y и z на оси координат. Можете обозначить их какими угодно буквами, но, - он перевел дыхание. - Но для любых нормальных целей вам не нужно точно определять эти координаты, потому что расстояния настолько невелики, что мало что означают. Вот так, Робин! Поняли? Я счастливо ответил: - Мне кажется, что почти. - Отлично, - сказал он, - потому что это почти верно. Но, конечно, не так просто. Эти недостающие шесть измерений - они не только малы, они еще и _и_з_о_г_н_у_т_ы_. Они подобны маленьким кругам. Маленьким свернутым спиралям. Они никуда не уходят. Они просто сворачиваются. Он замолчал, посасывая трубку и одобрительно глядя на меня. Он снова меня щиплет. Было в этих невинных глазах нечто такое, что заставило меня спросить: - Альберт, один вопрос. Правда ли то, что ты мне рассказываешь? Он колебался. Потом пожал плечами. - Правда, - основательно сказал он, - это очень тяжелое слово. Я еще не готов говорить о реальности, а вы именно ее имеете в виду под "правдой". Эта модель очень, очень хорошо помогает объяснить положение. Она вполне может считаться "правдой", по крайней мере до тех пор, пока не появится новая модель. Но, к несчастью, если вы помните, - сказал он, закидывая голову, как всегда поступает, цитируя самого себя, - как однажды сказал мой плотский оригинал, математика "истинна", когда она "реальна" и наоборот. Существует еще много элементов, которые я здесь не охарактеризовал. Мы еще не коснулись теории струн, или принципа неопределенности Гейзенберга, или... - Дай отдохнуть, пожалуйста, - взмолился я. - С радостью, Робин, - сказал он, - потому что вы очень старательно пытались разобраться. Я ценю ваше внимание. Теперь есть некоторая надежда, что вы поймете Врага и, что еще важнее, поймете основное строение вселенной. - Еще важнее! - воскликнул я. Он улыбнулся. - В объективном смысле, о да, Робин. Гораздо важнее знать, чем делать, и не имеет особенного значения, кто знает. Я встал и прошелся. Мне казалось, мы говорим очень давно, и я решил, что это хорошо, потому что именно этого я и хотел. Я сказал: - Альберт? Сколько времени длилась эта твоя лекция? - Вы имеете в виду галактическое время? Посмотрим. Да, чуть меньше четырех минут. - Он увидел мое лицо и торопливо добавил: - Но мы уже проделали почти треть пути, Робин! Еще пару недель, и мы будем у Сторожевого Колеса! - Пару _н_е_д_е_л_ь_! Он озабоченно посмотрел на меня. - Мы все еще можем остановиться... Нет, конечно, нет, - сказал он, наблюдая за мной. Какое-то время он выглядел нерешительным, потом принял решение. И совсем другим тоном сказал: - Робин. Когда мы говорили обо "мне", когда я не являюсь вашей программой, вы сказали, что не верите мне. Боюсь, вы были правы. Я был не совсем откровенен с вами. Никакие другие слова не могли больше поразить меня. - Альберт! - завопил я. - Ты мне лгал? Но это невозможно! Он виновато ответил: - Совершенно верно, Робин, я вас никогда не обманывал. Но говорил не все. - То есть ты что-то испытываешь, когда тебя выключают? - Нет. Я вам уже говорил. Нет "меня", который мог бы испытывать. - Тогда что, ради Бога? - Кое-что я... ощущаю... кое-что такое, что вам совершенно неизвестно, Робин. Когда я сливаюсь с другой программой, я становлюсь ею. Или им. - Он подмигнул. - Или ими. - И ты больше не такой, как прежде? - Да, это верно. Не такой. Но... может быть... лучше. 17. ПЕРЕД ТРОНОМ И время шло, и время шло, и бесконечный перелет продолжался. Я делал все, что можно было. Потом делал все это повторно. Потом еще кое-что. Потом даже начал серьезно думать о предложении Альберта побыть пару недель "в готовности", и это так меня напугало, что даже Эсси заметила. Они выписала мне рецепт. - У нас будет пирушка, - провозгласила Эсси, а когда Эсси говорит, что будет пирушка, можно расслабиться и наслаждаться ею. Это, конечно, не значит, что я именно так и поступил. Во всяком случае не сразу. Я был не в настроении для пирушки. Еще не успел отойти от шока своей "смерти" в доме на Таити. Не перестал нервничать от перспективы снова встретиться с Убийцами - с _м_и_л_л_и_о_н_а_м_и_ их - и у них дома. Дьявольщина, я еще даже не разобрался со всем, что произошло в моей жизни, начиная от отвратительного умственного срыва, когда я был ребенком, смерти матери, катастрофы в черной дыре и вплоть до настоящего. Жизнь у каждого полна трагедий, катастроф и срывов. Продолжаешь жить, потому что временами бывает и хорошее, которое возмещает плохое, или по крайней мере ты надеешься, что возместит, но. Боже мой, через какое количество несчастий мы проходим! А когда живешь долго, и не только долго, но и _б_ы_с_т_р_о_, эти несчастья только умножаются. - Старый брюзга, - рассмеялась Эсси, поцеловав меня в рот, - подбодрись, просыпайся, развлекайся, какого дьявола, потому что завтра мы умрем, верно? А может, и нет. Она очень энергичная женщина, моя Эсси. И плотская, которая послужила моделью, и портативная, которая сейчас делит со мной жизнь, и не будем углубляться в споры по поводу того, что означает "энергичная". Поэтому я постарался улыбнуться, и, к моему изумлению, это мне удалось. А потом огляделся. Что бы ни говорила Эсси Альберту о роскошных окружениях, которые он нам предоставлял, она не собиралась отказываться от собственного стиля. Ее представление о вечеринке сильно изменилось с тех пор, как мы были записаны машиной. В старину мы могли делать все, что хотим, потому что были богаты. Теперь еще лучше. Нет _н_и_ч_е_г_о_ такого, что доставляет нам удовольствие и что было бы для нас недоступно. И нам не нужно садиться в самолет или космический корабль, чтобы куда-нибудь добраться. Когда мы приглашаем в гости, нам не нужно ждать. То, что нам нужно, возникает сразу, и нам даже не нужно беспокоиться о похмелье, о том, как бы не обидеть других и не потолстеть. Итак, для начала Эсси создала помещение для пирушки. Ничего экстравагантного. Если бы мы такое захотели еще людьми во плоти, легко могли бы получить. Вероятно, стоило бы не больше миллиона долларов. Ни у Эсси, ни у меня никогда не было лыжного домика, но несколько раз мы в таких бывали. И нам нравилось сочетание огромного, до потолка, очага в одном конце, медвежьих и лосиных трофеев на стене, десятка окон, в которые видны горы в резком солнечном свете, удобных стульев, диванов и столов со свежими цветами и... И, как я вдруг осознал, множества других предметов, которые мы никогда не видели в лыжных домиках. На столе у окна винный фонтан, в нем пузырилось шампанское. (Единственным признаком того, что это не "реальное" шампанское, было то, что у него никогда не кончались пузырьки). Рядом с фонтаном шампанского длинный буфетный стол с официантами в белых жакетах, готовыми заполнить вам тарелку. Я видел вырезку индейки и ветчину, апельсины, заполненные внутри киви и вишнями. Посмотрел на все это, потом на Эсси. - Копченые устрицы? - предложил я. - Боже, Робин, - с отвращением сказала она, - конечно, копченые устрицы! Не говоря уже о икре для меня и Альберта, ребрышек для старого Хулио и чего-нибудь для его девушки, а еще большое ведро мягкого месива, которое ты так любишь. Я имею в виду салат с тунцом. - Она хлопнула в ладоши. Дирижер небольшого оркестра на помосте в дальнем, конце помещения кивнул, и оркестр заиграл мягкую ностальгическую музыку, из-за которой сходили с ума наши деды. - Сначала поедим или потанцуем? - спросила Эсси. Я сделал усилие. Подыграл ей. - А ты как думаешь? - спросил я своим самым сексуальным, самым глубоким кинозвездным голосом, глядя ей прямо в глаза, рукой твердо сжимая ее обнаженное плечо, потому, что, разумеется, на ней было вечернее платье с глубоким вырезом. - Я думаю, мы сначала поедим, дорогой Робин, - вздохнула она, - но не забудь: мы будем танцевать, и много. И, знаете, оказалось, для этого требуется не так уж много усилий. Действительно, салата с тунцом было столько, сколько я никогда не надеялся съесть, и официант накладывал его на куски ржаного хлеба и плоско приминал, чтобы получился сэндвич: именно так, как я люблю. Шампанское прекрасно охлаждено, и пузырьки (хоть и несуществующие) приятно щекотали мой (несуществующий) нос. Пока мы ели, Альберт доблестно убрал оркестр с площадки, достал скрипку и развлекал нас Бахом без аккомпанемента, маленьким соло Крейслера, а позже, когда к нему присоединились оркестранты, парочкой струнных квартетов Бетховена. Понимаете, ни один из музыкантов, составлявших этот небольшой камерный оркестр, не был "реален" - даже в таком смысле, в каком реальны мы. Это всего лишь весьма ограниченные программы, взятые Альбертом из его бесконечного запаса окружений, но то, что умели, делали они очень хорошо. Отличная пища и шампанское тоже не были реальны. Но вкус их от этого не страдал. Лук в тунцовом салате время от времени доставлял мне удовольствие, напоминая о себе, и нереальный алкоголь в имитированном шампанском активировал мои двигательные и сенсорные центры точно так же, как сделал бы реальный алкоголь в реальном теле. То есть я хочу вам сказать, что еда, питье, танцы делали свое дело, и я становился все более возбужденным сексуально. А когда мы с Эсси сонно кружились в танце (нереальное "солнце" село, и нереальные "звезды" ярко горели над нереальными "горами"), ее голова лежала у меня на плече, а я пальцами гладил ее обнаженную спину, я почувствовал, что она в таком же состоянии. И я увел ее с танцев в общем направлении, где, я был уверен, нас ждет спальня. Альберт с доброй прощальной улыбкой посмотрел нам вслед. Они с генералом Кассатой болтали у очага, и я слышал, как Альберт сказал: - Это просто мое небольшое импровизированное музыкальное шоу, генерал. Понимаете, я всего лишь старался приободрить Робина. Надеюсь, я вас не обидел. Генерал Кассата удивленно посмотрел на него. Он почесал шоколадного цвета щеку, рядом с коротко подстриженными пушистыми бакенбардами, и ответил: - Не понимаю, о чем вы говорите, Альберт. Почему я должен обидеться? У меня нет реального тела, мне не нужно есть реальную пищу и не нужен реальный стул, чтобы сесть. У меня нет и тех приспособлений, которые обычно нужны, чтобы заниматься любовью, и тем не менее мы делали то, что делали, со страстью и удовольствием. Имитация? Конечно. Но чувствовал я себя хорошо, как никогда, и когда все кончилось, мое сымитированное сердце билось чуть быстрее обычного, а мое дыхание выходило имитированными рывками, и я обнимал свою любовь и прижимал ее к себе, чтобы впитать имитированный запах, и ощущение, и тепло. - Я так рада, - сказала сонно моя дорогая, - что сделала наши программы взаимодействующими. Она пощекотала мне ухо своим дыханием. Я повернул голову, чтобы пощекотать ее. - Моя дорогая Эсси, - сказал я, - одна из твоих программ чертовски хороша. - Я бы не могла этого сделать без тебя, - ответила она и сонно зевнула в сатиновую подушку. (Знаете, мы иногда спим. Нам это не нужно. Нам не нужно также есть или заниматься любовью, но это доставляет столько удовольствия, что мы это делаем, а я больше всего, всегда ценил последние минуты, когда голова ваша на подушке и вы вот-вот уплывете в теплый безопасный сон, где ничто во вселенной вас не тревожит). Мне хотелось спать, потому что это часть подпрограммы. Но я знал, что, если нужно, я могу стряхнуть сонливость, потому что это тоже часть подпрограммы. Я так и сделал. На время. Я подумал, что все-таки кое-что еще осталось у меня на уме. - Я узнаю кровать, милая. Она хихикнула. - Хорошая кровать, - прокомментировала она. Она не стала отрицать, что это точная, а может, даже усовершенствованная копия анизокинетической кровати, которая годы и годы назад была у нас в Роттердаме. Но я хотел поговорить не об этом и потому начал снова. - Милая? Как ты думаешь, там было только двое Врагов со мной? Я имею в виду - на Таити? Эсси какое-то время лежала молча. Потом осторожно высвободилась из моих объятий, приподнялась на локте и посмотрела на меня. Молча какое-то время разглядывала меня, потом сказала: - Мы ведь не можем этого сказать. Альберт говорит, что, может быть, это коллективный разум; так что на Таити, возможно, был лишь небольшой кусочек вещества Врага и число в таком случае бессмысленно. - У-гум. Эсси вздохнула и повернулась. Сквозь закрытую дверь я слышал музыку в соседнем помещении. Теперь там играли старомодный рок, вероятно, ради генерала Кассаты. Эсси села, обнаженная, как в первый день, когда мы занимались любовью, и щелкнула пальцами. Загорелся неяркий янтарный свет, он исходил из скрытой в потолке арматуры. Эсси ничего не оставляет без внимания в оснащении нашего маленького убежища. - Ты по-прежнему встревожен, дорогой Робин, - нейтральным тоном сказала она. Я обдумал ее слова. - Наверно, - сказал я в качестве первого приближения к тому, что было бы гораздо более энергичным выражением, если бы я захотел. - Хочешь поговорить? - Хочу, - ответил я. Неожиданно вся моя сонливость пропала. - Я хочу быть счастлив. Почему это так трудно? Эсси наклонилась и коснулась моего лба губами. - Понятно, - сказала она. И замолчала. - Ну, я хотел сказать, - продолжал я спустя несколько мгновений, - что не знаю, что нас ожидает. - Но мы ведь никогда этого не знали, верно? - Может, именно поэтому, - продолжал я гораздо громче, чем собирался, - я никогда не бываю _с_ч_а_с_т_л_и_в_. В ответ я получил молчание. Когда говоришь в мегабитном режиме, даже двадцатая доля миллисекунды - значительная пауза, а эта была значительно дольше. Потом Эсси встала, подобрала с пола у кровати платье и оделась. - Дорогой Робин, - сказала она, садясь на кровать и глядя на меня. - Я думаю, долгий полет плохо на тебе отразился. У тебя слишком много времени быть глупым. - Но у нас ведь нет выбора. Вот в том-то и дело: у меня никогда не бывает выбора! - Ага, - сказала она, кивнув. - Мы подошли к самому сердцу вопроса. Откройся. Скажи мне, в чем дало. Я не ответил. Вернее, ответил электронным эквивалентом раздраженного фырканья. Конечно, она этого не заслужила. Она постаралась быть любящей и доброй, и я не должен становиться вредным. Но именно так я себя чувствовал. - Говори, черт возьми! - рявкнула она. Я рявкнул в ответ: - Дьявольщина! Ты задаешь глупые вопросы! То есть я хочу сказать, что ты сама истинная любовь и я тобой восхищаюсь, но... но... но, Боже, Эсси, как ты можешь задавать такие вопросы? В чем дело? Ты хочешь сказать, что хоть в опасности вся вселенная, хоть я недавно умер - снова! - и очень вероятно скоро умру навсегда, потому что мне придется выступить против того, о чем я и думать не хочу, хотя у меня было две жены, хотя я реально не существую и все прочее... я не должен думать? Как вам нравится пьеса, миссис Линкольн? [намек на театральный спектакль, во время которого в присутствии жены застрелили президента Линкольна] - О Робин, - в отчаянии сказала она, - ты даже выразиться не можешь правильно! Она застала меня врасплох. - Что? - Пункт первый, - заговорила она резко и деловито. - У тебя не было двух жен, конечно, если суд не решит, что мой оригинал и я, которая только что с таким удовольствием занималась с тобой любовью, это разные жены. - Я хотел... - Я отлично знаю, что ты хотел, Робин, - твердо сказала она. - Хотел сказать, что любишь меня и любишь Джель-Клару Мойнлин, которая время от времени снова показывается, чтобы напомнить тебе о себе. Мы с тобой обсуждали это раньше. Это не проблема. У тебя только одна жена, которая имеет значение, Робинетт Броадхед, а именно я, портативная Эсси, С. Я. Лаврова-Броадхед, которая ни в малейшей степени не ревнует тебя к этой женщине Мойнлин. - Это не реаль... - начал я, но она махнула, чтобы я замолчал. - Во-вторых, - твердо продолжала она, - беря в обратном порядке... нет, на самом деле беря первый пункт как второй в настоящем обсуждении... - Эсси! Ты меня позабыла... - Нет, - ответила она, - я тебя никогда не забываю, ты меня тоже. Это подпункт первого пункта, которым мы займемся в третьему Обрати внимание! Что касается угрозы всей звездной вселенной, то да, такая проблема существует. Это серьезная проблема. Но мы стараемся справиться с ней, как можем. Теперь. Остается один пункт, может, пятый или шестой в первоначальной последовательности, я забыла... Я начал улавливать ее ритм. - Ты имеешь в виду тот факт, что мы на самом деле не существуем, - с надеждой сказал я. - Совершенно верно. Рада, что ты не отстал, Робин. Мы не мертвы, ты знаешь; не забывай об этом. Мы просто лишены тел, а это совсем другое дело. Мы больше не плоть, но мы очень-очень живы. И ты только что продемонстрировал это, черт возьми! Я тактично ответил: - Это было замечательно, и я знаю, что ты говоришь правду... - Нет! Ты этого не знаешь! - Что ж, знаю с точки зрения логики. Cogito ergo sum [я мыслю, следовательно, я существую (лат.) - выражение французского философа Рене Декарта], верно? - Совершенно верно! - Трудность в том, - с жалким видом сказал я, - что я никак не могу этого интернализировать. - Ага! - воскликнула она. - О! Понимаю! "Интернализировать", вот как? Конечно, _и_н_т_е_р_н_а_л_и_з_и_р_о_в_а_т_ь_. Вначале у нас Декарт, а теперь этот психоаналитический вздор. Это дымовая завеса, Робин, за которой настоящая тревога. - Но разве ты не понимаешь... Я не закончил, потому что она рукой зажала мне рот. Потом встала и направилась к двери. - Дорогой Робин, даю тебе слово, я понимаю. - Взяла мою одежду, лежавшую на кресле у двери, и повертела в руках. - Видишь ли, тебе сейчас нужно говорить не со мной, а с ним. - С ним? С кем это? - С психоаналитиком, Робин. Вот. Надевай. Она бросила мне одежду, и пока я ошеломленно выполнял ее распоряжение, вышла, оставив дверь открытой, и чуть позже в ней показался пожилой мужчина с печальным лицом. - Здравствуйте, Робин. Давно мы в сами не виделись, - сказала моя старая медицинская программа Зигфрид фон Психоаналитик. - Зигфрид, - сказал я, - я тебя не вызывал. Он кивнул, улыбаясь, идя по комнате. Опустил шторы, пригасил свет, превращая спальню из любовного гнездышка с некое подобие его старого помещения для консультаций. - Ты мне даже не нужен! - закричал я. - К тому же мне нравилось помещение в прежнем виде! Он сел на стул у постели, глядя на меня. Как будто ничего не изменилось. Да и кровать больше не предназначена для любовной игры, теперь это была кушетка боли, на которой я провел столько мучительных часов. Зигфрид невозмутимо сказал: - Поскольку вы совершенно очевидно нуждаетесь в освобождении от напряжения, Робби, я подумал, что стоит убрать новейшие отвлечения. Это не очень важно. Я все могу вернуть, если хотите, Роб, но поверьте, Роб, будет гораздо полезнее, если вы просто расскажете мне о своем ощущении тревоги или беспокойства, а не станете обсуждать убранство комнаты. И я рассмеялся. Не мог сдержаться. Смеялся вслух, громкий животный смех длился долго - много миллисекунд, а кончив смеяться, я вытер слезящиеся глаза (смех беззвучный, слезы нематериальные, но дело не в этом) и сказал: - Ты меня убиваешь, Зигфрид. Знаешь что? Ты ни на йоту не изменился. Он улыбнулся и ответил: - А вы, с другой стороны, изменились. Очень. Вы совсем не тот неуверенный, полный сомнений и чувства вины молодой человек, который пытался превратить наши сеансы в салонные игры. Вы прошли большой путь, Робин. Я очень доволен вами. - Вздор, - ответил я, улыбаясь - бдительно и осторожно. - С другой стороны, - продолжал он, - во многих отношениях вы совсем не изменились. Хотите провести время в пустой беседе и салонных играх? Или расскажете мне, что вас беспокоит? - И ты еще говоришь об играх! Ты сейчас играешь в одну из них. Ты хорошо знаешь все, что я сказал. Ты, наверно, даже знаешь все мои мысли! Он серьезно ответил: - То, что я знаю или не знаю, не имеет значения. И вы это понимаете. Важно то, что знаете вы, особенно то, о чем вы не хотите признаться даже самому себе. Но вам нужно все это вынести на поверхность. Начните с того, что вас тревожит. Я сказал: - Меня тревожит то, что я трус. Он посмотрел на меня с улыбкой. - Вы ведь и сами в это не верите. - Ну, я определенно не герой! - Откуда вы знаете, Робин? - спросил он. - Не увиливай! Герои не сидят и мрачно рассуждают. Герои не думают о том, предстоит ли им умереть! Герои не бродят, полные тревог и чувства вины! - Верно, герои ничего подобного не делают, - согласился Зигфрид, - но вы упустили еще одну отсутствующую у героев черту. Герои вообще ничего не делают. Они просто не существуют. Неужели вы на самом деле верите, что люди, которых вы именуете "героями", лучше вас? - Не знаю, верю ли я в это. Надеюсь. - Но, Робин, - рассудительно сказал он, - вы не так уж плохо действовали. Вы добились того, чего не мог никто, даже хичи. Вы разговаривали с двумя Врагами. - И все испортил, - с горечью сказал я. - Вы так думаете? - Зигфрид вздохнул. - Робби, вы часто придерживаетесь прямо противоположных взглядов на самого себя. Но с течением времени всегда принимаете наименее лестный для вас взгляд. Почему? Помните, в течение многих сеансов, когда мы впервые встретились, вы мне рассказывали, какой вы трус? - Но я и был трусом! Боже, Зигфрид, я целую вечность бродил по Вратам, прежде чем решился вылететь. - Да, это можно назвать трусостью, - сказал Зигфрид. - Верно, таково было ваше поведение. Но бывали случаи, когда вы вели себя так, что это можно назвать необыкновенной храбростью. Когда вы бросились в космический корабль и устремились на Небо Хичи, вы страшно рисковали. Вы подвергали опасности свою жизнь - в сущности, вы едва не погибли. - Ну, тогда была возможность заработать большие деньги. Этот полет обогатил меня. - Но вы и так были богаты, Роб, - он покачал головой. Потом задумчиво добавил: - Интересно, что когда вы совершаете нечто достойное, вы приписываете себе корыстные мотивы, а когда делаете что-то, что кажется плохим, тут же соглашаетесь с такой трактовкой. А когда вы побеждаете, Робин? Я не ответил. У меня не было ответа. Может, я даже не хотел искать ответ. Зигфрид вздохнул и изменил позу. - Ну, хорошо, - сказал он. - Вернемся к основному. Расскажите, что вас тревожит. - Что меня тревожит? - воскликнул я. - Ты думаешь, что мне не о чем тревожиться? Если ты считаешь, что в этой вселенной, которой угрожает опасность, отдельной личности не о чем тревожиться, ты просто ничего не понял! Он терпеливо ответил: - Враг, несомненно, достаточная причина для тревоги, однако... - Однако ее недостаточно, учитывая мою личную ситуацию? Я люблю двух женщин, даже трех, - поправился я, вспомнив арифметику Эсси. Он поджал губы. - Так в чем же тревога, Робби? Я имею в виду в практическом смысле? Например, нужно ли вам что-то предпринимать в связи с этим - делать между ними выбор? Я думаю, нет. В сущности, никаких причин для конфликтов не существует. Я взорвался: - Да, ты чертовски прав, и знаешь почему не существует причин для конфликтов? Потому что я сам не существую! Я просто база данных в гигабитном пространстве. Я не более реален, чем ты! Он спокойно спросил: - Вы на самом деле считаете, что я не существую? - Черт побери, конечно, нет! Тебя сделала какая-то компьютерная программа! Зигфрид разглядывал ноготь на большом пальце. Последовала еще одна долгая, в миллисекунды, пауза, и лотом он сказал: - Скажите мне, Робинетт, что вы понимаете под словом "существовать"? - Ты прекрасно знаешь, что это значит. Это значит быть реальным. - Понятно. А Враг реален? - Конечно, реален, - с отвращением ответил я. - Иначе не может быть. Они ведь не копии чего-то реально существовавшего. - Ага. Хорошо. А закон обратных квадратов реален, Робби? - Называй меня Робинетт, черт возьми! - вспыхнул я. Он приподнял брови, но кивнул. И продолжал сидеть, ожидая ответа. Я собрался с мыслями. - Да, закон обратных квадратов реален. Не в материальном смысле, но в своей способности описывать материальные события. Можно предсказать его действие. Можно видеть его последствия. - Но я вижу последствия ваших действий, Робин... Робинетт, - торопливо поправился он. - Одна иллюзия признает другую иллюзию! - усмехнулся я. - Да, - согласился он, - можно сказать и так. Но и другие видят последствия ваших действий. Разве генерал Берп Хеймат был иллюзией? Однако вы двое взаимодействовали, чего он никак не смог бы отрицать. А ваши банки - иллюзия? В них хранятся ваши деньги. Люди, которых вы наняли и которые работают на вас, корпорации, которые платят рам дивиденды, - все они реальны, не так ли? Он дал мне время собраться с мыслями. Я улыбнулся. - Я думаю, что сейчас играешь в игры ты, Зигфрид. Или ты просто не понял. Видишь ли, твоя беда в том, - покровительственно сказал я, - что ты никогда, не был _р_е_а_л_е_н_ и потому не понимаешь разницы. У реальных людей реальные проблемы. Физические проблемы. Небольшие проблемы, но люди знают, что они реальны. Я же нет! За все годы, что я прожил... бестелесным, мне ни разу не пришлось кряхтеть и напрягаться в туалете, потому что у меня запор. У меня никогда не было похмелья, насморка, солнечных ожогов или всех тех болезней, какие случаются у плоти. Он раздраженно сказал: - Вы не блюете? Об этом вы стонете? Я в шоке посмотрел на него. - Зигфрид, ты раньше никогда так со мной не разговаривал. - Раньше вы никогда не были таким здоровым! Робинетт, я начинаю думать, что дальнейший разговор нам обоим не принесет пользы. Вероятно, вам следует говорить не со мной. - Ну, что ж, - сказал я, почти наслаждаясь ситуацией, - по крайней мере я услышал... Боже, что это? - закончил я, потому что говорил уже не с Зигфридом фон Психоаналитиком. - Какого дьявола ты тут делаешь? Альберт Эйнштейн повозился с трубкой, наклонившись, почесал голую лодыжку и сказал: - Видите ли, Робин, кажется, ваша проблема совсем не психоаналитическая. Так что я с нею лучше справлюсь. Я снова лег на кровать и закрыл глаза. В старину, когда мы с Зигфридом встречались по средам в четыре, я иногда думал, что мне удалось набрать несколько очков в игре, которую, как я считал, мы ведем, но никогда раньше он просто не сдавался. Это настоящая победа, такой я и не ожидал - и от нее мне стало еще хуже, чем раньше. Я был словно в аду. Если моя проблема не психоаналитическая, значит она реальна; а "реальная", я думал, переводится как "неразрешимая". Я открыл глаза. Альберт был занят. Мы больше не находились в помещении для двухчасового адюльтера, мы оказались в старом принстонском кабинете Альберта, на столе бутылка виски, а за столом доска с непонятными математическими формулами. - Отличный у тебя был кабинет, - мрачно сказал я. - Мы опять принимаемся за игры? - Игры тоже реальны, - серьезно сказал он. - Надеюсь, вы не возражаете против моего вмешательства. Если бы вы продолжали говорить о слезах и травмах, доктор фон Психоаналитик был бы наилучшей программой, но метафизика - это моя область. - Метафизика! - Но именно об этом вы говорили, Робин, - удивленно сказал он. - Разве вы не знаете? Природа реальности. Смысл жизни. Это, конечно, не моя главная специальность, но по крайней мере и в этих областях я пользуюсь известностью и думаю, что смогу вам помочь, если вы не возражаете. - А если возражаю? - Вы можете отослать меня, когда захотите, - спокойно сказал он. - Давайте хотя бы попытаемся. Я встал с постели - она превратилась в изношенный кожаный диван, с набивкой, выбивающейся из одной подушки, - и прошелся по кабинету, пожав плечами, что должно было означать "Ну, ладно, какого дьявола?" - Видите ли, - сказал он, - вы можете быть настолько реальны, насколько хотите, Робин. Я сбросил со стула пачку журналов и сел лицом к Альберту. - Ты хочешь сказать, что я могу быть такой хорошей имитацией, какой захочу? - Мы, кажется, подошли к тесту Тьюринга. Если вы такая хорошая имитация, что можете обмануть даже себя, разве это не разновидность реальности? Например, если вы действительно хотите иметь вещи типа запора или простуды, это легко устроить. Доктор С. Я. Лаврова и я можем ввести в вашу программу легкие заболевания и распределить их способом Монте-Карло, так что они будут возникать случайно. Сегодня, может быть, геморрой, завтра - прыщ на носу. Не думаю, чтобы вы на самом деле этого хотели. - Но это все равно будет иллюзия! Альберт подумал, потом согласился: - В определенном смысле - да. Вероятно, вы правы. Но вспомните тест Тьюринга. Простите мою нескромность, но когда вы с доктором Лавровой остаетесь Вдвоем, разве вы не занимаетесь любовью? - Ты отлично знаешь, что занимаемся! Только что занимались! - Это доставляет вам меньше удовольствия, потому что, как вы говорите, является иллюзией? - Удовольствие предельное. Может, это-то и плохо. Потому что, черт возьми, Эсси не может забеременеть. - Ага, - сказал он точно так же, как Эсси. - О! Неужели вы этого хотите? Я подумал немного для уверенности. - Точно не знаю, но иногда мне кажется, что хочу. - Но ведь на самом деле это не невозможно, Робин. И даже не очень трудно запрограммировать. Доктор Лаврова, если захочет, может написать программу, в которой будет испытывать все физические аспекты беременности, включая роды. И будет настоящий ребенок - настоящий в том смысле, в каком и вы сами настоящий, Робин, - торопливо добавил он. - Точно так же это может быть ваш и ее ребенок. Включая монте-карлово распределение унаследованных черт, с личностью, которая будет развиваться по мере роста. Это будет, подобно всем людям, продукт природы плюс воспитание, с некоторой ролью случайности. - А когда он дорастет до нашего возраста, мы будем в прежнем возрасте! - Ага, - кивнул Альберт удовлетворенно. - Мы теперь переходим к старости. Вы этого хотите? Должен вам сказать, Робин, - продолжал он серьезно, - что вы будете стареть. Не потому что вас так запрограммировали, но потому что должны. Будут ошибки при передаче. Они начнут накапливаться, вы изменитесь, возможно, начнете распадаться. О, разумеется, ваша программа создана с, огромной избыточностью, так что ошибки будут накапливаться не быстро, тут никакие числа не помогут. Но в бесконечное время - о, да, Робин. Робинетт Броадхед через десять в двадцатой степени миллисекунд будет не совсем таким, как Броадхед наших дней. - Замечательно! - воскликнул я. - Я не могу умереть, но могу стать старым, слабым и глупым! - Вы хотите умереть? - Я... не... знаю! - Понятно, - задумчиво сказал Альберт, но на этот раз не голосом Альберта Эйнштейна. Голос глубже и ниже, и еще не успев посмотреть, я понял, чей это голос. - О, Боже, - прошептал я. - Совершенно верно, - улыбнулся Бог. Если вам никогда не случалось появляться перед троном судного дня, вы не знаете, каково это. Я не знал. У меня были только смутные представления о великолепии, но великолепие вокруг оказалось гораздо грандиознее того, что мне снилось. Я ожидал... не знаю, чего. Чего-то внушающего благоговение? Прекрасного? Даже пугающего? Да, это пугало, но одновременно было и всем остальным. Огромный золотой трон. Я не имею в виду липкое обычное повседневное золото. Это золото светящееся, теплое, почти прозрачное; не металл, а сама сущность золота, ставшая реальной. Невероятный трон возвышался надо мной, окруженный занавесями из жемчужного мрамора. Словно Фидий и Пракситель вместе изваяли эти занавеси. Стул, на котором я сидел, был из теплой резной слоновой кости, на мне белая тюремная рубашка, и я смотрю прямо во всевидящие глаза Всемогущего. Как я сказал, было не страшно. Я встал и потянулся. - Отличная иллюзия, - похвалил я. - Скажи мне, Господь, который Ты из Них? Иегова? Аллах? Тор? Чей Ты Бог? - Твой, Робин, - раскатился величественный голос. Я улыбнулся Ему. - Но у меня нет Бога. Я всегда был атеистом. Идея личного Бога кажется детской, как указал мой друг - и, несомненно. Твой друг тоже - Альберт Эйнштейн. - Неважно, Робин. Я Бог даже для атеиста. Видишь ли, я судья. У меня есть все божественные атрибуты. Я Создатель и Спаситель. Я не просто добро. Я образец, по которому отмеряется добро. - Ты судишь меня? - Разве не для этого существуют боги? Без какой-либо причины я начал ощущать напряжение. - Но... что я должен сделать? Исповедаться в грехах, рассмотреть всю свою жизнь? - Нет, Робин, - рассудительно сказал Бог. - В сущности последние сто лет ты только и делаешь, что исповедуешься и признаешься в грехах. Не нужно проходить через это снова. - А если я не хочу, чтобы меня судили? - Видишь ли, это тоже неважно. Я все равно это делаю. Это мой суд. Он наклонился вперед, глядя на меня своими печальными, добрыми, величественными, любящими глазами. Я не мог ничего поделать, начал ерзать. - Я нахожу, что ты, Робинетт Броадхед, - сказал Он, - упрям, подвержен чувству вины, легко отвлекаешься, ты тщеславен, несовершенен, часто глуп, и я очень доволен тобой. Я не хотел бы, чтобы ты был другим. Ты можешь позорно провалиться в стычке Врагом, как не раз проваливался в прошлом. Но Я знаю, что ты сделаешь все, на что способен. - И... и что же? - спросил я, запинаясь. - Как что? Если ты сделаешь все, на что способен, могу ли Я просить большего? Иди, Робин, и с тобой Мое благословение, - он величественно поднял руки. Потом выражение его изменилось, и он всмотрелся в меня. Бог не может выглядеть "раздраженным", но этот Бог по крайней мере был недоволен. - В чем дело? - спросил он. Я упрямо сказал: - Я не удовлетворен. - Конечно, ты не удовлетворен, - загремел Бог. - Я сделал тебя таким, потому что если бы ты не испытывал неудовлетворенности, ты не старался бы стать лучше. - Лучше, чем что? - спросил я, дрожа вопреки своему желанию. - Лучше Меня, - воскликнул Бог. 18. КОНЕЦ ПУТИ Даже самая длинная река приходит к морю, и наконец - о, как долго пришлось этого ждать! - Альберт появился на палубе прогулочного имитированного ледокола, где мы с Эсси играли в шафлборд [игра, в которой плоские деревянные диски загоняют на твердой поверхности в гнезда], промахиваясь даже в элементарных положениях, потому что неожиданные водопады с айсбергов и ледяные поля в воде были великолепны, - Альберт появился, извлек, изо рта трубку и сказал: - Одна минута до прибытия. Я решил, что вам интересно будет это знать. Конечно, интересно. - Идем немедленно! - воскликнула Эсси и исчезла. Я немного задержался, разглядывая Альберта. На нем был синий блейзер с медными пуговицами и шапочка яхтсмена, и он улыбался мне. - У меня по-прежнему немало вопросов, знаешь ли, - сказал я ему. - К несчастью, у меня нет такого количества ответов, Робин, - ответил он добродушно. - Но это хорошо. - Что хорошо? - Иметь много вопросов. Пока у вас есть вопросы, есть и надежда получить на них ответ. - Он одобрительно кивнул. Помолчал немного, ожидая, не займусь ли я снова метафизикой, потом добавил: - Присоединимся к миссис Броадхед, генералу, его леди и остальным? - У нас еще много времени! - Несомненно, Робин. Времени много. - Он улыбнулся. Я, разрешая, пожал плечами, и фиорд Аляски исчез. Мы снова находились в контрольной рубке "Истинной любви". Исчезла шапочка Альберта вместе с безупречным синим блейзером. Приглаженные волосы снова растрепались, он опять был в свитере и мешковатых брюках, и мы были одни. - А где остальные? - спросил я и тут же сам ответил: - Не могли подождать? Сканируют с помощью инструментов корабля? Но пока нечего еще видеть. Он добродушно пожал плечами, глядя на меня и пыхтя трубкой. Альберт знает, что мне не нравится смотреть непосредственно через корабельные сенсоры. Добрый старый экран в контрольной рубке обычно бывает для меня достаточен. Когда подсоединяешься к приборам "Истинной любви" и смотришь одновременно во всех направлениях - это лишает ориентации, особенно для тех, кто держится за плотские привычки, как я. Поэтому я не часто так поступаю. Альберт говорит, что это один из многих моих "плотских" пунктиков. Это верно. Я вырос как плотский человек, а человек во плоти может одновременно смотреть только в одном направлении, конечно, если он не косоглазый. Альберт говорит, что мне следует преодолеть это, но я не хочу. На этот раз я преодолел, но не сразу. Минута - все-таки очень большая протяженность гигабитного времени... и к тому же я еще кое-что хотел спросить у него. Однажды Альберт рассказал мне историю. История об одном его старом плотском приятеле, математике по имени Бертран Рассел, который всю жизнь, как и сам Альберт, был атеистом. Конечно, на самом деле мой Альберт на самом деле не тот Альберт, так что они не были приятелями, но Альберт (мой Альберт) часто говорит так, будто они были. Однажды некий религиозный человек встретился с Расселом на приеме и сказал: - Профессор Рассел, разве вы не понимаете, какому серьезному риску подвергаете мщу бессмертную душу? Допустим, ваше предположение неверно. Что вы будете делать, если после смерти обнаружите, что Бог существует и судит вас? И когда вы предстанете пред троном суда. Он посмотрит на вас и скажет: "Бертран Рассел, почему ты не верил в Меня?" Что вы тогда скажете? Согласно Альберту, Рассел и глазом не моргнул. Он просто ответил: - Я скажу: "Господи, Тебе следовало дать мне более убедительные доказательства". Поэтому когда я спросил у Альберта: - Ты считаешь, что дал мне достаточно убедительные доказательства? - он просто кивнул, понимая мой намек, наклонился, чтобы почесать лодыжку, и сказал: - Я так и думал, что мы к этому вернемся, Робин. Нет. Я совсем не давал вам доказательства. Единственное доказательство - это сама вселенная. - Значит ты не Бог? - выпалил я, наконец решившись. Он серьезно ответил: - Я все время думал, когда вы спросите об этом. - А я думаю, когда ты мне ответишь. - Прямо сейчас, Робин, - терпеливо сказал он. - Если вы спрашиваете, пришла ли та сцена, в которой вы участвовали, из тех же баз данных, которыми я обычно пользуюсь, то да. Но если вы задаете более общий вопрос, ответить труднее. Что есть Бог? Еще точнее, каков ваш Бог, Робин? - Нет, нет, - огрызнулся я. - Вопросы здесь задаю я. - Тогда я должен попытаться ответить на ваш вопрос. Хорошо, - он указал на меня черенком трубки. - На вашем месте я считал бы Богом сумму векторов всех качеств, которые вы считаете "справедливыми", "моральными" и "достойными любви". И я полагаю, что среди всех разумных существ: людей, хичи, машинных разумов и всех остальных - существует некий консенсус относительно того, что такое добродетель. И вот сумма всех этих векторов и будет Богом. Отвечает ли это на ваш вопрос? - Нисколько! Он снова улыбнулся и посмотрел на экран. На нем по-прежнему видна только серость, какая бывает в полете быстрее скорости света. - Я и не думал, что отвечу, Робин. Меня этот ответ тоже не удовлетворяет, но знаете ли, Робин, вселенная не обязательно должна делать нас счастливыми. Я открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но мне потребовалось время, чтобы сформулировать его, и тут он опередил меня. - С вашего разрешения, Робин, - сказал он. - Мы уже снова в нормальном пространстве, и я уверен, вы захотите взглянуть. И он не стал ждать моего разрешения. Исчез, но сначала улыбнулся мне своей печальной сочувственной улыбкой, которой мой дорогой друг Альберт Эйнштейн часто выводит меня из себя. Но, конечно, он прав. Однако я показал ему, кто хозяин. Не последовал сразу за ним. Восемь-девять миллисекунд делал то, что Эсси называет... "быть глупым", но что мне кажется размышлениями над словами Альберта. Подумать нужно было о многом. Еще точнее, об очень многом, но не хватало данных. Этот старый Альберт сводит меня с ума! Если он собрался играть Бога - или, как сам признал, имитацию Бога, - мог по крайней мере выражаться точнее. Мог бы сообщить правила игры! Когда Иегова разговаривал с Моисеем из горящего куста, когда ангел протягивал ему гравированные таблички, они по крайней мере сообщали, чего ожидают. Я чувствовал, что имею право на более точные указания от собственного источника мудрости. Но, очевидно, я эти указания не получу, и потому мрачно последовал за Альбертом... и как раз вовремя. Когда я соединялся с сенсорами корабля, серость на экране начала превращаться в пятна, и еще одна-две миллисекунды - и эти пятна сменились подробной и отчетливой картиной. Я почувствовал, как Эсси просунула свою руку в мою. Мы смотрели во всех направлениях одновременно. Меня застигло старое головокружение, но я преодолел его. А посмотреть было на что. Зрелище, более великолепное, чем аляскинский фиорд, вызывающее благоговение, какого я никогда не испытывал. Мы находились далеко за пределами нашей доброй старой Галактики - не только вышли из напоминающего яичницу галактического диска с желтком-ядром в центре, но даже из разреженного ореола. "Под нами" виднелись редкие звезды этого ореола, как отдельные пузырьки в галактическом вине. "Над нами" черный бархат, на который кто-то положил маленькие мазки светящейся краски. Почти рядом яркие линии Сторожевого Колеса, а еще дальше - десяток серно-желтых пятен кугельблитца. Они не выглядели опасными. Выглядели отвратительными, как какая-то грязь на полу гостиной, которую давно следовало убрать. Я хотел бы знать, кто это может сделать. Эсси торжествующе воскликнула: - Смотри, дорогой Робин! Никаких хулиганов из ЗУБов на Колесе! Мы их обогнали! Когда я взглянул на Колесо, мне показалось, что она права. Колесо молча вертелось в одиночестве, и рядом не было видно ни одного крейсера ЗУБов. Но Альберт вздохнул. - Боюсь, что нет, миссис Броадхед. - О чем это вы говорите? - спросил Кассата. Я его не видел, никто из нас не позаботился о видимых изображениях, но чувствовал, как он ощетинился. - Только то, что мы их не обогнали, генерал Кассата, - ответил Альберт. - Да и не могли, знаете ли. "Истинная любовь" - прекрасный космический корабль, но у нее нет скорости военных крейсеров. Если они не здесь, то дело не в том, что они еще не прилетели; просто они уже были здесь и ушли. - Куда ушли? - рявкнул я. Он немного помолчал. Потом вид перед нами начал меняться. Альберт регулировал приборы корабля. То, что "внизу", становилось тенью. То, что "вверху" - в направлении кугельблитца, - приближалось. - Скажите, - спросил Альберт, - вы когда-нибудь думали, как будет выглядеть, если Враг выйдет? Я не имею в виду рациональные предположения. Я говорю о фантазиях в полусне, какие бывают у каждого человека. - Альберт! Он не обратил на меня внимания. - Я думаю, - сказал он, - что где-то в глубине сознания существует представление, что Враг появится из кугельблитца в виде огромных невероятных космических военных кораблей, уничтожающих все перед собой. Непобедимых. Лучи сверкают, снаряды вылетают... - Черт тебя побери, Альберт! - закричал я. Он серьезно ответил: - Но, Робин. Взгляните сами... Он еще увеличил изображение... и мы увидели. 19. ПОСЛЕДНИЙ КОСМИЧЕСКИЙ БОЙ Даже когда видишь собственными глазами, можно не поверить увиденному. Я не поверил. Это _б_е_з_у_м_и_е_. Но они были здесь. Корабли ЗУБов на скорости меньше скорости света летели к кугельблитцу; а от кугельблитца навстречу им устремилось нечто в тусклых вращающихся тонах. Это нечто не расплывалось. Это были металлические предметы. И они были очень похожи на космические корабли. В этом не было никакого сомнения. Мы находились на предельной дальности для таких крошечных объектов, но у "Истинной любви" прекрасные инструменты. Мы видели изображение в оптических, инфракрасных, рентгеновских лучах, на всех остальных фотонных частотах, "видели" также через магнитометры и детекторы гравитации, и все это безоговорочно подтверждало ужасный факт: Кугельблитц выпустил армаду. Я ожидал чего угодно, но только не этого. То есть я хочу сказать, какой смысл Врагу в космических кораблях? На этот вопрос я не мог ответить, но корабли были здесь. Огромные! Бронированные! Больше тысячи, все похожие друг на друга, все в едином строю конусом, они неслись прямо на добычу - крохотную, безнадежно уступающую в численности эскадру ЗУБов. - Разобьем им башку! - кричал генерал Кассата, и я тоже что-то кричал вместе с ним. Не мог сдержаться. Это сражение, и я на одной стороне. Не было сомнений, что битва уже началась. Видны были лучи в космосе, и не только лучи хичи, предназначенные для копания, но приспособленные в качестве оружия, - главное вооружение флота ЗУБов, но и яркие вспышки химических взрывов и разрывы вторичных снарядов с крейсеров. Мириады кораблей Врага продолжали приближаться. Они оставались нетронутыми. Рассматривая все это просто как зрелище. Бог мой, оно было великолепно! Хоть и приводило в то же время в ужас. Даже если бы я не знал точно, что происходит. Это была моя первая космическая битва. Кстати, для всех остальных она тоже первая, потому что последний бой в космосе проходил между кораблями Бразилии и Китайской Народной Республики больше ста лет назад. Это было последнее кровопролитное сражение, послужившее непосредственным поводом для создания Корпорации Врата. Так что я не специалист, чтобы предсказать дальнейшее, но того, что случилось, я совершенно не ожидал. Корабли могли взорваться или еще что-то. Могли разлететься на куски и обломки. Ничего подобного не произошло. Конус Врага раскрылся и окружил крейсеры ЗУБов. А после этого корабли Врага просто исчезли, оставив крейсеры одни в пространстве. А потом исчезли и крейсеры. Потом непосредственно под нами мигнуло и исчезло Сторожевое Колесо. Пространство вокруг нас опустело. Ничего не было видно, кроме жемчужного сверкания Галактики снизу, светлячков внешних далеких галактик и желто-зеленого шара кугельблитца. Мы стали видимы друг другу: слишком одиноко все себя почувствовали. Ничего не понимая, переглядывались. - Я думал, что нечто такое может произойти, - сказал Альберт Эйнштейн, серьезно посасывая трубку. Кассата взревел: - Черт вас побери! Если вы понимаете, что произошло, скажите нам! Альберт пожал плечами. - Я полагаю, вы все увидите сами, - сказал он, - потому что, мне кажется, следующая очередь наша. Так и случилось. Мы посмотрели друг на друга, и Вдруг не на что стало смотреть. Ничего снаружи корабля, я хочу сказать. Нас окружила серая пелена полета быстрее скорости света. Словно смотришь в окно самолета в густой туман. А потом и этого не стало. Туман исчез. Сенсоры корабля снова смогли видеть. И мы без всякого предупреждения снова увидели знакомое черное пространство, полное звезд... и я сразу узнал, где мы находимся. Эта планета и этот спутник те самые, на которые глаза людей (или почти людей) смотрят уже больше полумиллиона лет. Мы были на орбите вокруг Земли, а вместе с нами также и множество других артефактов. Я узнал крейсеры ЗУБов и даже огромное Сторожевое Колесо. Этого я вынести не мог. Однако, что делать, я знал. Когда положение становится для меня непереносимым, я знаю, где мне получить помощь. - Альберт! - воскликнул я. Но Альберт продолжал смотреть на Землю и Луну, на остальные объекты за корпусом "Истинной любви", сосал трубку и не отвечал. 20. СНОВА ДОМА Альберт Эйнштейн оказался не единственным устройством, которое, по-видимому, перестало функционировать. На кораблях ЗУБов тоже возникли проблемы. Все системы контроля оружия просто перегорели. Не работали. Все остальное действовало совершенно исправно. Связь работала хорошо - и была перегружена: все спрашивали друг у друга, что же произошло. Никакого неисправимого ущерба нанесено не было. На Колесе горели огни, работали компенсаторы массы. Машины готовили пищу и прибирались. Койки в каюте коммодора на флагмане ЗУБов продолжали заправляться, мусоросборщики исправно принимали отходы. "Истинная любовь", на которой никогда не было вооружения, оставалась как новенькая. Мы могли немедленно лететь куда угодно. Но куда? Мы никуда не полетели. Алисия Ло села за приборы и вывела нас на безопасную орбиту. Меня это не тревожило. Я на все сто процентов сосредоточился на своей информационной системе и дорогом друге Альберте Эйнштейне. - Альберт, пожалуйста! Он достал изо рта трубку и с отсутствующим внаем посмотрел на меня. - Робин, - сказал он, - я должен попросить вас проявить терпение. - Но Альберт! Я тебя умоляю! Что будет дальше? Он бросил на меня непостижимый взгляд - во всяком случае я его не понял. - Пожалуйста! Мы в опасности? Враг собирается убить нас? Он изумился. - Убить нас? Что за нелепая мысль, Робин! После того, как они познакомились со мной, и с миссис Броадхед, и мисс Ло, и генералом Кассатой? Нет, конечно, нет, Робин, но вы должны меня простить: я сейчас очень занят. И это было все, что он сказал. Немного погодя со стартовых петель прилетели шаттлы, мы отправили свои базы данных назад, на добрую старую Землю, и попытались - о, как долго мы пытались! - разобраться. 21. ОКОНЧАНИЯ Я не знал, как начать рассказ, а теперь не знаю, как окончить. Видите ли, это и есть конец. Больше рассказывать не о чем. Я понимаю, что для линейного плотского слуха это звучит странно (не говоря уже о том, что слишком умно), как и многое другое, что я здесь говорил. Ничего не могу сделать. Странное не может быть выражено не странно, а мне нужно рассказывать, как было. Что "случилось" дальше, не имеет значения, потому что все важное уже случилось. Конечно, даже мы, расширенные, иногда бываем линейными... поэтому нам потребовалось какое-то время, чтобы разобраться в случившемся. Мы с Эсси согласились, что больше всего нам нужна передышка - нужно отдохнуть, попытаться понять, что произошло, собраться с мыслями. Мы на самом деле приказали доставить наши базы данных в старый дом на Таппановом море, впервые за бесчисленное количество лет, и осели там, чтобы прояснить гол