их атмосферу, они будут расценивать это, как "враждебный акт". Враждебный акт! А как это называется, когда пять ядерных подлодок фигуряют вокруг Кейп Мэй, Нью-Джерси? Говорят, что это океанографические суда, но кто использует ударные подлодки в океанографии, кто угодно, только не наш флот, и в любом случае... - И в любом случае, - полковник наконец-то вспомнил о собеседнике и смущенно улыбнулся, - ничего страшного. Мы просто выведем вас на орбиту стыковки чуть ниже слоя свободных электронов. Потратим больше топлива, и в конечном итоге это кончится еще большим загрязнением, так мне кажется. Но их драгоценные электрончики останутся целы и невредимы - это если они дотянут через Атлантику до Африки, не говоря уже об Азии... - Это было очень интересно, полковник, - вежливо перебил Кайман. - Но мне, к сожалению, уже пора возвращаться. Его ждали. - Ну-ка, примерьте, - усмехнулся физиотерапевт. "Примеривание" занимало двадцать минут усердной работы, даже если помогала вся команда. Кайман настоял на том, чтобы сделать все самому. В космическом корабле ему смогут помочь только члены экипажа, которые и так будут заняты своими делами, а в аварийной ситуации помощи не будет вовсе никакой. Он хотел быть готовым к любой аварийной ситуации. На одевание ушел час, и еще десять минут на то, чтобы выбраться из скафандра, после того, как проверили все параметры и убедились, что все в норме. А после этого надо было еще померить все остальные костюмы. Когда он закончил с этим, снаружи уже наступила теплая осенняя ночь Флориды. Он глянул на свои облачения, разложенные на столах, и усмехнулся. Указав на полоску антенны связи, свисавшую с манжета, на противорадиационный плащ, защищающий при солнечных вспышках, на белье, которое он будет носить под всеми этими костюмами, заметил хозяевам: - Вы меня неплохо снарядили. Тут и орарь, и риза, и стихарь. Еще немного, и я смело смогу отслужить мессу. На самом деле он уже включил в свой личный резерв веса полное облачение священнослужителя, серьезно потеснившее книги, музыкальные кассеты и фотографии сестры Клотильды. Но говорить об этом с мирянами он не собирался. - Где тут у вас можно перекусить? Бифштекс или эти красные люцианы, которых вы так расхваливаете? А потом спать... Тут вперед шагнул ЭмПи*, который уже два часа подпирал стену, то и дело посматривая на часы. ________________________ * MP, читается "ЭмПи", сокращение от Military Police (Военная полиция) ________________________ - Прошу прощения, святой отец, - сказал он. - Вас ждут в другом месте, и вы должны прибыть туда через, ээ, через двадцать минут. - В каком еще месте? Мне завтра лететь... - Прошу прощения, сэр. Мне приказано доставить вас на авиабазу Патрик, в административный корпус. Думаю, что там вам объяснят, в чем дело. - Капрал, - расправил плечи священник. - Я не подлежу вашей юрисдикции. И советую сначала объяснить, что вы от меня хотите. - Нет, сэр, - послушно согласился ЭмПи. - Не подлежите, сэр. Но мне приказано доставить вас, и со всем должным уважением, сэр, я выполню этот приказ. Физиотерапевт тронул Каймана за плечо. - Ступай, Дон, - усмехнулся он. - Мне кажется, что ты и так заносишься очень высоко. Поворчав, Кайман позволил проводить себя к джипу на воздушной подушке. Водитель спешил. Даже не глядя в сторону дороги, он сразу направил машину к океану, примерился и проскочил полосу прибоя между двумя волнами. Потом он повернул на юг и дал полный газ, через десять секунд они уже летели минимум на ста пятидесяти километрах в час. Даже на полной тяге подъемных двигателей, в трех метрах над средним уровнем воды, пляшущие внизу волны так раскачивали и дергали машину, что Кайман мгновенно начал сглатывать слюну и озираться в поисках гигиенического пакетика на случай весьма вероятной необходимости. Он попробовал упросить капрала сбросить газ. "Прошу прощения, сэр". Кажется, это было его любимое выражение. Они успели добраться до базы Патрик прежде, чем Каймана действительно стошнило, а оказавшись над сушей, водитель сбавил скорость до разумного. Кайман еле выбрался наружу, и жадно вдыхал влажный, свежий ночной воздух, пока не появились еще двое ЭмПи, извещенные об их прибытии по радио. Козырнув, они проводили его в белое оштукатуренное здание. Не прошло и десяти минут, как он был раздет догола и обыскан, и только тогда сообразил, что занесся действительно очень высоко. Самолет президента приземлился на базе Патрик в 4:00. Кайман дремал в шезлонге, прикрыв ноги пледом. Его вежливо потрясли за плечо, разбудили и провели к трапу. Заправщики наполняли баки самолета в удивительной, непривычной тишине. Не было слышно ни разговоров, ни лязга бронзовых штуцеров об алюминиевые горловины, только тихое урчание насосов. Кто-то очень важный, кажется, спал. Кайман от всей души желал того же. Его усадили в раскладное кресло, пристегнули и оставили в одиночестве. Не успела стюардесса из женской вспомогательной службы выйти, как самолет уже выруливал к взлетной полосе. Дон попытался заснуть, но камердинер президента разбудил его, когда машина еще набирала высоту. - Президент ждет вас. Козлиная бородка президента была аккуратно подстрижена, подбородок вокруг свежевыбрит. Сейчас президент Дешатен напоминал собственный портрет кисти Джильберта Стюарта. Он полулежал в кресле с кожаной обивкой, уткнувшись невидящим взглядом в иллюминатор, и слушал через наушники какую-то запись. Рядом с его локтем дымилась полная чашка кофе, а у кофейника ожидала еще одна, пустая. Возле чашки лежала плоская коробочка из красной кожи, с тисненым серебряным крестом на крышке. Дэш не стал томить его ожиданием. Он оглянулся, улыбнулся и стянул наушники. - Спасибо, что позволили мне похитить вас, отец Кайман. Присаживайтесь. Если хотите, наливайте кофе. - Спасибо. Камердинер молнией метнулся к столику, наполнил чашку и снова занял свое место за спиной Дона Каймана. Кайман не стал оглядываться: он и так знал, что "камердинер" будет следить за каждым его движением, и потому избегал резких движений. - За последние сорок восемь часов я пересек столько световых зон, - начал президент, - что уже забыл, на что похож настоящий мир. Мюнхен, Бейрут, Рим... Я залетел в Рим за Верном Скэньоном, и там узнал о беде с Роджером. Это меня порядком напугало, святой отец. Вы ведь чуть не потеряли его, а? - Я ареолог, господин президент. Я не могу отвечать за это. - Бросьте, святой отец. Я не ищу козла отпущения, если до этого дойдет, их и так хватит. Я просто хочу знать, что произошло. - Уверен, что генерал Скэньон мог бы рассказать вам куда больше, чем я, господин президент, - сухо ответил Кайман. - Если бы я решил остановиться на версии Скэньона, - терпеливо сказал президент, - я не останавливался бы, чтобы подобрать вас. Вы были там. А он - нет. Он был в Риме, на этой конференции "Мир В Небеси", в Ватикане. Кайман торопливо отхлебнул кофе. - Да, мы были на волоске. Я думаю, его не полностью информировали о том, что произойдет. Была эпидемия гриппа, и у нас не хватало сотрудников. И Брэда не было на месте. - Уже не в первый раз, - заметил президент. Кайман пожал плечами и не стал развивать эту тему. - Его кастрировали, господин президент. То, что султаны называли совершенной кастрацией, член и все остальное. Ему они больше не понадобятся: сейчас он потребляет так мало пищи, что для выделения вполне хватает и заднего прохода, так что половые органы стали просто слабым местом в конструкции. И речи не могло быть о том, чтобы оставить их, господин президент. - А как насчет этой - как ее - простатэктомии? Это что, тоже было слабым местом? - Об этом вам в самом деле лучше спросить у кого-нибудь из врачей, господин президент. - Я спрашиваю у тебя. Скэньон говорил что-то насчет "папской болезни", так что это должно быть тебе знакомо. Кайман улыбнулся. - Это старое выражение, еще с тех времен, когда духовенство сохраняло целомудрие. Да, я могу вам кое-что рассказать, в семинарии мы немало говорили об этом. Простата выделяет жидкость - немного, всего несколько капель в день. Если у мужчины не бывает эякуляций, то эта жидкость просто выводится вместе с мочой. Но если он сексуально возбудится, то жидкости выделяется больше, и выводится она не вся. Она накапливается, и этот застой приводит к воспалению. - Значит, ему вырезали простату. - И имплантировали стероидную капсулу, господин президент. Поэтому превратиться в женщину ему не грозит. Физически он сейчас завершенный и автономный евнух - я хочу сказать, система. - Это называется фрейдовской оговоркой, - кивнул президент. Кайман пожал плечами. - Если даже вы так думаете, - повысил голос президент, - то как, черт возьми, по-вашему, должен чувствовать себя сам Торравэй? - Я понимаю, что ему нелегко, господин президент. - Насколько я знаю, - продолжал президент, - вы не только ареолог, Дон, вы еще и консультант по вопросам брака. И получается это у вас не очень хорошо, верно? Его блядовитая женушка дает нашему мальчику прикурить. - У Дори множество проблем. - У Дори одна проблема. Та же, что и у всех нас. Она к такой-то маме валит нашу программу, а мы не можем допустить, чтобы это случилось. Ты можешь прочистить ей мозги? - Нет. - Брось, Дон, я не хочу сказать - превратить ее в идеальную жену! Я имею в виду - ты можешь устроить, чтобы она хоть немного успокоила его, чтобы у него хотя бы не было больше таких приступов? Пусть передаст ему привет, пусть пообещает, что будет ждать, пусть пошлет валентинку, когда он будет на Марсе! Бог свидетель, Торравэй и не ждет большего. Но уж на это у него есть право. - Я могу попытаться, - безнадежно ответил Кайман. - А я переговорю с Брэдом, - мрачно добавил президент. - Я ведь говорил, я всем вам говорил: проект должен сработать. И мне плевать, что у кого-то не варит башка, а у кого-то чешется передок. Я хочу, чтобы Торравэй был на Марсе, и я хочу, чтобы он был там счастлив. Самолет лег на крыло, меняя курс, чтобы обогнуть движение над Нью-Орлеаном, и в иллюминаторе сверкнули первые лучи солнца, отразившиеся от маслянисто-гладких вод Мексиканского залива. Президент с раздражением прищурился. - И вот что я тебе еще скажу, отец Кайман. Мне кажется, что Роджеру будет лучше оплакивать гибель своей жены в автомобильной катастрофе, чем думать, чем она занимается, когда мужа нету дома. Мне не хочется так думать, Кайман, но выбор у меня невелик, и я должен выбрать наименьшее зло. - А сейчас, - президент неожиданно усмехнулся, - у меня есть для тебя кое-что от Его Святейшества. В подарок, взгляни-ка. Кайман удивленно приоткрыл красную коробочку. Внутри кожаного футляра, на пурпурном бархате свернулись четки. Аве Мария были в форме розовых бутончиков из слоновой кости, Патер Ностеры - из резного хрусталя. - У них интересная история, - продолжал президент. - Их прислали Игнатию Лойоле из одной миссии в Японии, а потом они провели двести лет в Южной Америке, в - как это называется? - парагвайских редукциях? В общем-то, это музейный экспонат, но Его Святейшество просил передать их тебе. - Я...я.. не знаю, что сказать, - выдавил Кайман. - И с ними его благословение, - президент откинулся в кресле и как-то вдруг постарел. - Молитесь, святой отец. Я не католик, и не знаю, как вы относитесь к этим вещам. Но я хочу, чтобы вы помолились за Дори Торравэй. Чтобы вправить ей мозги, чтобы она помогла мужу продержаться еще немного. А если не получится, тогда вам придется молить Бога за всех за нас. Вернувшись из президентского салона, Кайман пристегнулся в кресле и заставил себя проспать час, остававшийся до Тонки. Усталость взяла верх над беспокойством, и он быстро задремал. Беспокоился не только он. Мы неправильно оценили величину травмы Торравэя, связанную с потерей гениталий, и чуть не потеряли его. Сбой был критический. Мы не могли рисковать так еще раз. Мы уже организовали Роджеру усиленную психиатрическую поддержку, а схемы ранцевого компьютера в Рочестере были изменены, чтобы следить за серьезными психическими нагрузками и реагировать прежде, чем более медленные человеческие синапсы Роджера забьются в конвульсиях. Положение в мире развивалось согласно прогнозам. В Нью-Йорке, как обычно, бунтовали, напряжение на Ближнем Востоке достигло такой точки, что не выдерживали никакие предохранители, а Новая Народная Азия разразилась потоком нот протеста против истребления каракатиц на Тихом Океане. Планета быстро приближалась к критической массе, и по нашим прогнозам, уже через два года будущее человеческой расы на Земле оказывалось под вопросом. Мы не могли допустить этого. Марсианская экспедиция обязана была увенчаться успехом. Когда Роджер пришел в себя после припадка, он не осознавал, насколько был близок к смерти. Он только знал, что поражен, поражен в самое болезненное и уязвимое место. Это было опустошение, абсолютное и безнадежное. Он не просто потерял Дори. Он перестал быть мужчиной. Боль была слишком сильной, чтобы унять ее рыданиями. Даже если бы он мог плакать. Боль была такой, словно один за другим рвали зубы без анестезии, настолько острой, что это был уже не сигнал тревоги, а часть окружающего мира, с которой оставалось только смириться и терпеть. Дверь открылась, и вошла незнакомая медсестра. - Привет. Я вижу, вы уже проснулись. Она подошла к постели и потрогала его лоб теплыми пальцами. - Меня зовут Сьюли Карпентер. На самом деле Сюзан Ли, но все зовут меня Сьюли. Убрала руку и улыбнулась. - Вы, наверное, думаете: "Делать ей нечего, проверять температуру рукой", верно? Я и так видела ее на мониторе, но уж такая я, должно быть, старомодная девушка. Торравэй едва ли слышал, что она говорила. Он смотрел на нее, и был целиком поглощен этим занятием. Уж не промежуточная ли система сыграла с ним шутку? Высокая, зеленоглазая, темноволосая... она была так похожа на Дори, что он невольно стал менять режим зрения своих стрекозиных глаз. Включил увеличение, так что на ее коже, покрытой еле заметными веснушками, стали видны мельчайшие поры, поменял цветовые индексы, снизил чувствительность, и ее лицо покрыла сумеречная тень. Не помогло. Она все равно была похожа на Дори. Медсестра оглядела дублирующие мониторы у стены. - И в самом деле неплохо, полковник, - заметила она через плечо. - Сейчас принесу завтрак. Чего-нибудь еще хотите? Роджер стряхнул оцепенение и сел. - Чего уж тут хотеть, - с горечью ответил он. - Что вы, полковник! - в ее глазах мелькнуло потрясение. - Я хотела... простите, ради Бога, я не имею никакого права говорить с вами таким тоном, но уж если и есть кто-то, кто может получить все, что захочет, так это вы! - Хотелось бы мне думать так же, - проворчал он, не сводя с нее пристального и заинтересованного взгляда. Он что-то чувствовал, он еще не мог определить, что именно, но во всяком случае, уже не боль, оглушавшую всего несколько минут назад. Сьюли Карпентер глянула на свои часики и пододвинула себе стул. - Кажется, у вас не очень бодрое настроение, полковник, - заметила она сочувственно. - Должно быть, перенести все это очень нелегко. Он отвел глаза вверх. Большие черные крылья подрагивали над головой. - Да, в этом есть и свои минусы. Еще бы. Но я знал, на что иду. Сьюли кивнула. - Когда мой... мой друг умер, мне тоже было очень непросто. Конечно, не сравнить с тем, каково приходится вам... но в некотором смысле еще хуже - понимаете, это было так бессмысленно. Кажется, еще вчера мы собирались пожениться, и все было так здорово... а потом он вернулся от врача, и оказалось, что эти его головные боли... - она глубоко вздохнула. - Опухоль мозга. Злокачественная. Три месяца спустя он умер, и я просто не могла смириться с этим. Не могла даже оставаться в Окленде. Поэтому я подала рапорт о переводе сюда. Даже не думала, что его удовлетворят, наверное, из-за этого гриппа здесь все еще не хватает рук. - Мне очень жаль, - торопливо сказал Роджер. - Да нет, все в порядке, - усмехнулась она. - Просто в моей жизни возникла огромная пустота, и я только рада, что могу ее хоть как-то заполнить. Она снова глянула на часы и вскочила. - Ой, старшая сестра мне голову оторвет. Нет, в самом деле, может быть, вам действительно чего-нибудь принести? Книги, музыку? Сами понимаете, в вашем распоряжении весь мир, включая и меня. - Да нет, ничего не надо, - честно ответил Роджер. - Все равно спасибо. А за какие заслуги вас сюда взяли? Она задумчиво посмотрела на него, и уголки ее губ еле заметно вздернулись. - Ну, я кое-что знала об этой программе. В Калифорнии я лет десять занималась аэрокосмической медициной. И я знала, кто вы такой, полковник Торравэй. Знала! Да у меня даже висела ваша фотография на стене, когда вы спасали тех русских. Вы бы и не поверили, какую активную роль вы играли кое в чьих девичьих мечтах, полковник Торравэй, сэр. Она усмехнулась и шагнула к дверям. У порога приостановилась. - А можно вас кое о чем попросить? Так, пустяк. - Конечно, - удивился Роджер. - О чем? - Нуу, я хотела бы иметь более свежую фотокарточку. Сами знаете, какая здесь охрана. Если я смогу пронести камеру, можно будет вас щелкнуть? Чтобы было что показать внукам, если они у меня будут. - Они тебя расстреляют, если поймают, Сьюли, - возразил Роджер. - А я рискну. Оно того стоит. Спасибо. Когда она ушла, Роджеру пришлось сделать усилие, чтобы вернуться к мыслям о своей кастрации и о своих рогах. Почему-то это показалось ему не таким уж ошеломительным, как раньше. Да и задумываться об этом не было времени. Сьюли принесла ему завтрак (с пониженным содержанием шлаков), улыбку и обещание заглянуть завтра, потом Клара Блай поставила ему клизму, а потом он с интересом смотрел, как трое одинаковых мужчин со светлыми усами дюйм за дюймом обшаривают пол, потолок и мебель детекторами металла и какими-то электронными метелками. Когда вошел Брэд, троица незнакомцев уселась на специально принесенные стулья, и в полном молчании принялась наблюдать. Брэд выглядел не просто простуженным, а серьезно встревоженным. - Привет, Роджер, - начал он. - О Господи, ну и перепугал же ты нас. Это моя вина. Мне нужно было быть здесь, если бы не этот проклятый грипп... - Я выжил, - ответил Роджер, разглядывая обыденное лицо Брэда, и удивляясь, почему он не чувствует ни гнева, ни отвращения. - Теперь мы тебе скучать не дадим, - продолжал Брэд, подтаскивая стул. - Мы временно отключили некоторые из схем медиатора. Когда их снова включат, нам придется ограничивать твои сенсорные вводы, чтобы ты осваивался с окружающим постепенно. Кэтлин уже не терпится взяться с тобой за реабилитацию - ну, научить тебя пользоваться своей мускулатурой, и тому подобное. Он оглянулся на трех молчаливых наблюдателей. Роджеру показалось, что он чем-то здорово перепуган. - Я думаю, что я готов, - ответил он. - Конечно, я знаю, что готов, - с удивлением ответил Брэд. - Тебе не показывали твои последние показатели? Ты работаешь, как часы о семнадцати камнях, Роджер. С операциями покончено. У тебя есть все, что нужно. Он отодвинулся, разглядывая Роджера. - Если можно так выразиться, - усмехнулся он, - ты - произведение искусства, Роджер. А я твой художник. Как хотелось бы посмотреть на тебя на Марсе. Твое место там, парень. Один из наблюдателей многозначительно кашлянул. - Время, доктор Брэдли, - заметил он. К Брэду вернулось испуганное выражение лица. - Да, да, я уже ухожу. Ну, держись, Роджер. Я сегодня еще зайду. Он ушел, и трое агентов последовало за ним. В палату вошла Клара Блай и торопливо принялась наводить блеск. Тайна неожиданно прояснилась. - Со мной хочет увидеться Дэш? - высказал свою догадку Роджер. - Умник! - фыркнула Клара. - Да, наверное, тебе это можно знать. А вот мне это знать не положено. Они думают, это секрет. Какие там секреты, когда весь госпиталь стоит на голове? Когда я пришла на дежурство, эти орлы уже шныряли повсюду. - А когда он приедет? - поинтересовался Роджер. - Только это еще и остается в тайне. Для меня, во всяком случае. Тайной это оставалось недолго: где-то через час, под неслышные, но весьма выразительные звуки фанфар в палату вошел президент Соединенных Штатов. За ним следовал тот самый камердинер, который сопровождал его в президентском самолете. На этот раз он был уже не камердинером, а самым обыкновенным телохранителем. - Очень рад снова тебя видеть, - начал президент, протянув руку. Ему еще не доводилось встречаться с отредактированным и дополненным изданием астронавта, и конечно, тускло поблескивающая кожа, большие фасетчатые глаза и нависшие над головой крылья могли показаться отталкивающими. Но натренированное лицо президента выражало только дружелюбие и радость. - Я тут по пути остановился заглянуть к твоей женушке, Дори. Надеюсь, она уже не сердится за испорченный маникюр, месяц назад. Хотел спросить, но забыл. А ты как себя чувствуешь? А Роджер чувствовал, что снова потрясен информированностью президента. Но вслух он ответил только: - Отлично, господин президент. Президент, не оглядываясь, качнул головой в сторону телохранителя. - Джон, где там у тебя посылочка для полковника Торравэя? Дори просила кое-что тебе передать, вот, потом посмотришь. Телохранитель положил на тумбочку у кровати белый бумажный пакет, другой рукой одновременно подвинув президенту стул, как раз, когда тот стал садиться. - Роджер, - начал президент, проглаживая стрелки на своих бермудах. - Думаю, что с тобой я могу говорить откровенно. Ты - все, что у нас есть, и ты нам нужен. Прогнозы все хуже с каждым днем. Азиаты напрашиваются на неприятности, и не знаю, на сколько еще у меня хватит с ними терпения. Мы должны доставить тебя на Марс, и ты должен быть в полном порядке, когда попадешь туда. Я не могу даже высказать, как это важно. - Я понимаю вас, сэр, - ответил Роджер. - Да, должно быть, ты это понимаешь. Но чувствуешь ли ты это нутром? До конца ли ты понимаешь, что ты тот самый, единственный человек нашего времени, так или иначе оказавшийся настолько важным для всего человечества, что все остальное, все, что может с тобой случиться, не должно играть для тебя никакой роли? Вот кем ты стал сейчас, Роджер. Да, я знаю, - скорбно продолжал президент, - они бесцеремонно пожертвовали многими членами твоего тела. Не дав тебе возможности сказать ни да, ни нет. Даже не поставив тебя в известность. Так дерьмово нельзя относиться к людям, а тем более к тем, кто так много значит для нас, как ты - и кто заслуживает этого так же, как ты. Я уже надрал тут с десяток задниц, и с удовольствием надеру еще. Если хочешь, только скажи. Уж лучше это сделаю я - а то с этими стальными ручищами ты, чего доброго, своротишь симпатичную задницу какой-нибудь из медсестер так, что назад уже не приставить. Ничего, если я закурю? - Что? О, нет, конечно, господин президент. - Спасибо. Президент не успел протянуть руку, как телохранитель оказался рядом, с открытым портсигаром и горящей зажигалкой наготове. Дэш глубоко затянулся и откинулся на спинку. - Роджер, хочешь, я скажу тебе, о чем ты, по-моему, сейчас думаешь? Ты думаешь: "Дэш, старый хрыч, политикан до мозга костей, пудрит мне мозги, и обещает золотые горы, чтоб только я потаскал за него каштаны из огня. Сейчас он готов говорить что угодно, и обещать что угодно. Но все, что ему нужно - это использовать меня". Ну как, где-то рядом? - Что вы, господин президент! Хотя... есть немного. Президент кивнул. - Ты был бы дураком, если бы хоть немного так не думал, - заметил он обыденным тоном. - Так ведь оно и есть, сам знаешь. До определенного предела. Верно, я готов пообещать тебе что угодно, и вообще наврать с три короба, лишь бы только ты добрался до Марса. Но верно и другое - ты держишь всех нас за яйца, Роджер. Ты нам нужен. Надвигается война, и мы должны как-то остановить ее, и это, конечно, полное сумасшествие, но прогнозы показывают - единственное, что может остановить войну, это твоя высадка на Марсе. И не спрашивай меня, откуда я это взял. Я просто повторяю то, что говорят эти технари, а они клянутся, что именно это выдал компьютер. Крылья Роджера беспокойно задрожали, но он не сводил глаз с президента. - В общем, - решительно добавил президент, - я назначаю себя твоим подчиненным. Ты говоришь мне, что тебе нужно, а я уж позабочусь, черт возьми, чтобы это было сделано. Можешь звонить в любое время, днем или ночью. Тебя со мной свяжут. Если я сплю, можешь разбудить меня, если хочешь. Если может подождать, просто передай, что нужно. Из тебя здесь больше не будут строить дурака и решать за твоей спиной. А если такое все же случится, скажи мне и я их укорочу. - Господи, - с усмешкой сказал он, поднимаясь, - знаешь, что обо мне напишут в учебниках по истории? "Фитц-Джеймс Дешатен, 1943-2026, сорок второй президент Соединенных Штатов. Когда он занимал пост президента, человечество основало первую автономную колонию на другой планете". Уж если обо мне и напишут, то напишут именно так, Роджер. И ты - единственный, кто может мне в этом помочь. - Ну ладно, - и президент направился к двери, - меня ждут на конференции губернаторов в Палм-Спрингс. Они ждали меня уже шесть часов назад, но я подумал, что ты значишь гораздо больше, чем они. Поцелуй за меня Дори. И звони. Даже если тебе не на что жаловаться, просто позвони и скажи "привет". Когда захочешь. С этими словами он ушел, оставив обалдевшего астронавта смотреть ему вслед. Как ни крути, размышлял Роджер, это было действительно великолепное представление, оставившее после себя восхищение и удовлетворение. Даже если отбросить девяносто девять процентов, как полное вранье, оставшееся было в высшей степени приятно. Открылась дверь и вошла слегка напуганная Сьюли Карпентер. В руках она несла фотографию в рамке. - Даже не знала, в каком обществе вы обретаетесь. Вот, хотите? Это была фотография президента, подписанная "Роджеру - от поклонника. Дэш". - Наверно, хочу, - ответил Роджер. - Ее можно повесить? - Если это фотография Дэша - можно. У них есть самоклеющаяся штучка. Здесь хорошо? - она прижала фото к стене, у двери, и отступила на шаг, полюбоваться. Потом оглянулась, подмигнула и вытащила из кармана фартука плоскую маленькую фотокамеру размером с пачку сигарет. - Улыбнитесь-ка, сейчас вылетит птичка, - с этими словами она щелкнула затвором. - Вы меня не продадите? Ой, мне пора - я сейчас на дежурстве, просто хотелось заглянуть к вам. Роджер откинулся и скрестил руки на груди. События развивались довольно интересно. Он не забыл душевной боли, хлестнувшей, когда он увидел, что кастрирован, и не выбросил Дори из головы. Но ни то, ни другое больше не воспринималось, как боль. Их заслонили новые, куда более приятные мысли. Подумав о Дори, он вспомнил о ее подарке и развернул пакет. Внутри оказалась фаянсовая чашечка, расписанная всевозможными фруктами в теплых осенних красках. Открытка гласила: "В знак моей любви". И подписано: Дори. Теперь, когда все показатели Торравэя стабилизировались, мы были готовы к запуску медиатора. На этот раз Роджера обо всем известили заранее. Брэд не отходил от него ни на минуту. Большая часть того, что президент назвал "надрать задницу", пришлась на его долю, так что он ходил присмиревший и старательный. Мы выделили специальную группу для наблюдения за вводом систем медиатора, и еще одну - для перекачки данных между 3070-м в Тонке и ранцевым компьютером в Рочестере, штат Нью-Йорк. В Техасе и Оклахоме снова начались сбои с подачей электричества, что усложняло машинную обработку данных, а последствия эпидемии гриппа все еще сказывались на человеческой части персонала. Да, нам определенно не хватало рук. И не только рук. Надежность каждого компонента ранцевого компьютера оценивалась в 99.999999999 процентов, но в компьютере было что-то около 108 компонентов. Конечно, было множество резервных схем, плюс полный набор перекрестных связей, так что даже при отказе трех или четырех основных подсистем Роджер сможет функционировать. Но этого было недостаточно. Анализы показывали: один шанс из десяти, что в течение половины марсианского года может возникнуть критический сбой. Поэтому было принято решение построить, запустить и вывести на орбиту вокруг Марса полноразмерный 3070, троекратно дублирующий все функции ранцевого компьютера. Конечно, это будет неполноценная замена. Если ранцевый полностью откажет, то Роджер сможет пользоваться орбитальным компьютером только половину марсианского дня - пока компьютер будет над горизонтом, и пока с ним можно будет связаться по радио. Максимальная задержка сигнала не будет превышать сотой доли секунды, и это было терпимо. Кроме того, Роджеру придется оставаться на открытой местности, или подключаться к внешней антенне. Была и еще одна причина для резервного орбитального компьютера - высокий риск искажения данных. И орбитальный 3070, и ранцевый компьютер будут надежно защищены. Тем не менее после старта им придется пройти сквозь пояса Ван Аллена, и сквозь солнечный ветер - во время всего полета. Когда они достигнут окрестностей Марса, солнечный ветер ослабнет до такого уровня, что с ним можно будет примириться - кроме случаев солнечных вспышек. Заряженные частицы солнечного ветра легко могут исказить достаточно данных в памяти каждого из компьютеров, чтобы серьезно нарушить их функции. Ранцевый компьютер будет беззащитен перед этим. С другой стороны, 3070 обладал достаточной мощностью, чтобы обеспечить постоянный внутренний мониторинг и восстановление. Когда он будет работать вхолостую - а таких моментов будет много, более девяноста процентов времени, даже в том случае, когда Роджер будет им пользоваться - данные в каждом из трех массивов памяти будут сравниваться. Если содержание какой-нибудь ячейки памяти будет отличаться от содержания аналогичных ячеек в других массивах, то будет проверена совместимость с соседними данными. Если все данные окажутся совместимыми, то все три массива будут еще раз проверены, и ошибочный бит будет изменен, чтобы совпадать с двумя другими. Если ошибочными окажутся два бита, то, если это возможно, будет сделана сверка и с ранцевым компьютером. Большей избыточности мы себе позволить не могли, но и этого было немало. В целом мы были удовлетворены. Конечно, орбитальному 3070 потребуется мощное питание. Мы подсчитали отношение максимальной потребляемой мощности и минимальной возможной мощностью солнечных батарей допустимых размеров, и пришли к выводу, что запас мощности будет слишком мал. Поэтому фирма "Рейтон" получила срочный заказ на одну из моделей их МГД генераторов, а на заводах вдоль шоссе номер 128 взялись за переделку генератора для запуска в космос и автоматической работы на марсианской орбите. Когда МГД генератор и 3070 выйдут на орбиту, они состыкуются. Генератор станет источником питания для компьютера, а избыток мощности будет передаваться в виде микроволнового излучения на поверхность Марса, где Роджер сможет использовать его для питания механизмов собственного тела, или для любой аппаратуры. Все расчеты были завершены, и было уже невозможно представить, как мы собирались обойтись без этого раньше. Да, то были счастливые денечки! Мы запрашивали и без единого возражения получали любые подкрепления. Чтобы у нас были необходимые энергетические резервы, в Талсе на два дня в неделю отключали свет, а Лаборатория Реактивного Движения лишилась всех своих специалистов по космической медицине, которые теперь работали для нашей программы. Ввод данных продолжался. В обоих компьютерах, и ранцевом, на заводе в Рочестере, и в 3070, который был срочно доставлен на Меррит Айленд, выскакивал сбой за сбоем. Но мы обнаруживали эти ошибки, изолировали, исправляли, и работа продолжалась точно по графику. В окружающем мире дела шли далеко не так гладко. С помощью самодельной плутониевой бомбы из материалов, похищенных с промышленного реактора в Кармартен, уэльские националисты разнесли казармы в Гайд Парке и большую часть Найтсбриджа. В Калифорнии пылали Каскадные горы, а пожарные вертолеты были прикованы к земле из-за нехватки горючего. Вспышка эпидемии оспы опустошила Пуну и бушевала в Бомбее, те, кто еще мог бежать от болезни, разносили ее с собой, и случаи оспы уже были отмечены от Мадраса до Дели. Австралия объявила всеобщую мобилизацию, ННА потребовала срочного созыва Совета Безопасности ООН, а Кейптаун был в осаде. Все развивалось так, как и предсказывали наши графики. Мы знали об всем этом, и мы продолжали работать. А когда медсестра или техник все-таки вспоминали об происходящем вокруг, их утешал личный приказ президента. На каждой доске объявлений, на каждом шагу, везде была расклеена цитата из Дэша. Занимайтесь Роджером Торравэем. С остальным миром я справлюсь. Фитц-Джеймс Дешатен. Мы не нуждались в подобных уверениях, мы и так знали, насколько важна эта работа. От этого зависело выживание нашей расы. И по сравнению с этим все остальное не имело никакого значения. Роджер проснулся в абсолютной тьме. Ему снился сон, и на какое-то мгновение сон и реальность причудливо смешались. Снилось давно прошедшее, как он с Дори, Брэдом, и друзьями, у которых была яхта, поехали на озеро Тексома, и вечером, когда огромная луна взошла над водами, все вместе пели под гитару Брэда. Ему показалось, что он снова услышал голос Брэда... он окончательно проснулся, прислушался и ничего не услышал. Вообще ничего. Странно. Никаких звуков, не слышно ни урчания и пощелкивания мониторов у стены, ни голосов из коридора. Как он ни вслушивался своими новыми сверхчувствительными ушами, он не слышал ни одного звука. И света тоже не было. Никакого света, нигде, ничего, кроме еле заметного, тусклого красноватого свечения от собственного тела, и от стен комнаты. Он беспокойно пошевелился, и обнаружил, что привязан к кровати. На мгновение внутри плеснулся ужас: пойман, беспомощен, один. Или они его выключили? Может быть, его чувства намеренно отключены? Что происходит? Рядом с ухом заговорил тихий голосок. - Роджер? Это Брэд. Судя по твоим показателям, ты не спишь. Облегчение было неимоверным. - Да, - выдавил он. - Что происходит? - Мы привели тебя в состояние сенсорной изоляции. Ты слышишь что-нибудь, кроме моего голоса? - Ни звука. Ни-че-го. - А свет? Роджер сообщил о слабом красноватом свечении. - И это все. - Отлично, - ответил Брэд. - Теперь слушай, Роджер. Мы дадим тебе возможность осваиваться со своими новыми чувствами постепенно. Простые звуки, простые образы. Над твоим изголовьем окошко диапроектора, а у дверей стоит экран. Ты его не видишь, конечно, но он там. Мы собираемся... минутку, с тобой хочет поговорить Кэтлин Даути. Слабый шорох, какая-то возня, потом голос Кэтлин Даути: - Роджер, этот говнюк забыл сказать о главном. Сам знаешь, что сенсорная изоляция - опасная штука. - Я слышал об этом, - согласился Роджер. - Если верить специалистам, самое скверное в ней - чувствовать, что ты не можешь выйти из этого состояния. Поэтому как только ты почувствуешь себя неважно, просто скажи. Кто-то из нас будет здесь, и мы ответим. Брэд или я, или Сьюли Карпентер, или Клара. - Вы все сейчас там? - О Господи, да - и Дон Кайман с генералом Скэньоном, и еще половина института. Одиночество тебе не грозит, Роджер, это я тебе обещаю. Ну вот. Как насчет моего голоса, он тебя не беспокоит? Он немного подумал. - Вроде нет. Только немножко скрипучий, как старая дверь. - Это плохо. - А по-моему, нет. У тебя, кажется, все время такой голос, Кэтлин. Она захихикала. - Ну ладно, я все равно сейчас замолкну. А голос Брэда? - Я ничего такого не заметил. Точно не знаю, мне, кажется, что-то снилось, и какое-то время казалось, что он поет "Ора Ли" под свою гитару. - Это интересно, Роджер! - вмешался Брэд. - А сейчас? - Нет. Сейчас голос, как голос. - Да, и показатели у тебя нормальные. Ну ладно, потом с этим разберемся. Сейчас мы будем давать тебе простые визуальные сигналы. Кэтлин уже сказала, ты можешь разговаривать с нами, сколько угодно, и мы будем отвечать, если захочешь. Но пока мы не будем много говорить, пусть зрительные системы немного привыкнут, а уж потом возьмемся за такие сложности, как одновременное зрение и звук. - Начинайте, - ответил Роджер. Ответа не было, но через мгновение на противоположной стене возникла точечка света. Она была тусклой, и Роджер подумал, что своими настоящими глазами он бы ее вовсе не увидел. Но сейчас он ясно различал ее, и даже в профильтрованном воздухе палаты мог разглядеть над головой еле заметный лучик света от проектора. И больше ничего. Роджер ждал, собрав все свое терпение. Время шло. В конце концов он сдался. - Ладно, я вижу. Это точка. Я на нее довольно долго смотрел, но она все равно остается точкой. Кстати, - добавил он, оглядевшись по сторонам, - отраженного света достаточно, чтобы я мог немного разглядеть всю остальную комнату. Это все. Голос Брэда рявкнул, как раскат грома: - О'кей, Роджер. Подожди немного, сейчас пойдем дальше. - Ой! Не так громко, ладно? - взмолился Роджер. - Я говорю не громче, чем раньше, - возразил Брэд. И действительно, пока он говорил это, его голос утих до нормального. - Хорошо, хорошо, - пробормотал Роджер. Он уже начинал скучать. Через мгновение на стене появилась еще одна точка, в нескольких дюймах от первой. Две точки светились еще довольно долго, а потом их соединила полоска света. - Это довольно скучно, - пожаловался он. - Так оно и должно быть, - сейчас это был голос Клары Блай. - Привет, - поздоровался Роджер. - Слушайте, сейчас здесь столько света, что я прекрасно все вижу. Что это за провода из меня торчат? - Это твоя телеметрия, - вмешался Брэд. - Вот почему нам пришлось тебя привязать. Чтобы ты не зашевелился, и не поотрывал там все. Сейчас там все дистанционное. Нам пришлось почти все вынести из твоей палаты. - Я заметил. Ладно, продолжайте. Скучища так и осталась скучищей. Занятие было не из увлекательных. Это могло быть очень важно, но это было еще и очень скучно. После бесконечной череды простых геометрических фигур яркость света была снижена настолько, что отраженного света, освещавшего комнату, почти не осталось. Тогда ему начали подавать звук: щелчки, чистые тоны с генератора, звук камертона, шипящий белый шум. Работавшие снаружи менялись смена за сменой. Останавливались, только когда телеметрия указывала, что Роджеру нужен сон, или пища, или судно. Но это было нечасто. Роджер уже начал различать по малейшим признакам, кто сейчас дежурит. Еле заметная ехидная нотка в голосе Брэда, когда в комнату входит Кэтлин Даути, чуть замедленное и почему-то более теплое попискивание звуковой ленты, когда дежурит Сьюли Карпентер. Он обнаружил, что его ощущение времени не совпадает с ощущениями людей снаружи, или с "реальностью", что бы это слово не значило. - Этого и следовало ожидать, Роджер, - ответил усталый голос Брэда. - Если ты потренируешься, ты сможешь управлять этим по своему желанию. Ты сможешь отсчитывать секунды, как метроном, если захочешь. Или ускорять время, или замедлить, в зависимости от того, что тебе необходимо. - А как это делать? - поинтересовался Роджер. - Это твое тело, черт возьми! - вспылил Брэд. - Научись им пользоваться! Затем, извиняющимся тоном: - Так же, как ты учился отключать зрение. Экспериментируй, пока не получится. А теперь внимание: я собираюсь проиграть тебе партиту Баха. Время шло. Но не быстро и не легко. Случалось, что изменившееся время против его воли упорно и нудно растягивалось и растягивалось. Иногда случалось, что он, сам того не желая, думал о Дори. Подъем, оставшийся после посещения Дэша, забота и внимание Сьюли Карпентер - все это было приятно, но не могло продолжаться бесконечно. Дори была реальностью его иллюзорного мира, и когда у него вообще было время думать о чем-то своем, он думал о Дори. Дори и первые, радостные годы вместе. Дори и ужасное осознание: он больше не мужчина, он не сможет, как раньше, утолять ее сексуальные потребности. Дори и Брэд... - Не знаю, чем ты там занят, Роджер, - одернул его голос Кэтлин Даути, - но твои жизненные показатели летят ко всем чертям! Прекрати немедленно! - Ладно, - буркнул он и выбросил Дори из головы. Вместо этого он стал думать о ворчливом, добром голосе Кэтлин Даути, о том, что говорил президент. О Сьюли Карпентер. Он заставил себя успокоиться. В награду ему показали цветной слайд с букетом фиалок. Глава 10. АНТРАША БЭТМЕНА Как ни странно, как ни удивительно, но - до старта осталось всего девять дней. Дон Кайман приплясывал от холода на тротуаре у церковного жилого комплекса, дожидаясь машины. За последние две недели нехватка топлива стала ощущаться еще сильнее: на Ближнем Востоке шли бои, а Борцы за Освобождение Шотландии взрывали нефтепроводы в Северном море. Сама программа оставалась первоочередным приоритетом, хотя горючего не хватало даже в ракетных шахтах; но все-таки персоналу рекомендовали выключать свет, подбрасывать друг друга на работу, снизить температуру домового отопления и поменьше смотреть телевизор. Ранняя метель припорошила прерии Оклахомы, и заспанный семинарист у подъезда сгребал снег с тротуара. Снега было немного, и этот снег не радовал глаз. Так, во всяком случае, показалось Кайману. Показалось, или это в самом деле был пресловутый "серый снег"? Неужели пепел пылающих лесов Калифорнии и Орегона донесся и сюда, за полторы тысячи миль? Когда Брэд посигналил, Кайман подпрыгнул от неожиданности. - Извини, - заметил он, влезая и захлопывая дверь. - Слушай, может быть, завтра поедем на моей? Она все-таки жрет меньше, чем твоя махина. Брэд угрюмо дернул плечами и посмотрел в зеркало заднего вида. Из-за угла вынырнул еще один АВП, легкая спортивная машина. - Я и так жгу топлива за двоих, - заметил он. - Тот же самый, что вел меня во вторник. Халтурят. А может, напоминают, что за мной следят. Кайман оглянулся. Действительно, преследователь и не думал притворяться случайным попутчиком. - Ты их знаешь, Брэд? - А что, в этом есть какие-то сомнения? Кайман промолчал. Действительно, сомневаться не приходилось. Президент весьма недвусмысленно объяснил Брэду, что тот ни при каких обстоятельствах не может даже смотреть в сторону жены монстра. Объяснение продолжалось полчаса, и Брэд живо запомнил каждую мучительную секунду этого разговора. А чтобы он случайно не забыл, сразу после этого началась слежка. Для беседы с Брэдом это была неподходящая тема. Кайман включил радио и поймал программу новостей. Несколько минут они молча слушали, как неумолимо, несмотря на старания цензуры, наступает конец света, потом Брэд не выдержал и все так же молча щелкнул выключателем. Дальше ехали в полной тишине, до самого здания проекта, огромного, одинокого белого куба под свинцовым небом, среди пустынной прерии. Внутрь серость не проникала: лампы сияли ярким, ослепительным светом, лица были усталыми, иногда озабоченными - но живыми. Здесь, по крайней мере, подумал Кайман, еще сохранилось ощущение цели и достижения. Программа шла точно по графику. И через девять дней марсианский корабль будет запущен, и он, Дон Кайман, сам будет на борту этого корабля. Кайман не боялся лететь. Всю свою жизнь он готовился к этому, с первых дней в семинарии, когда он осознал, что может служить Богу не только с кафедры, и когда духовный наставник поощрил его интерес к небесам, будь то теологический или астрофизический. И все же... Он чувствовал себя неготовым. Он чувствовал, что мир не готов к этой экспедиции. Все это казалось всего лишь любопытной импровизацией, несмотря на бесконечные усилия, вложенные множеством людей, и им в том числе. Даже экипаж был подобран еще не до конца. Конечно, полетит Роджер - он был первопричиной возникновения всей программы. Полетит и Кайман, это тоже было решено твердо. Но кандидатуры двоих пилотов до сих оставались под вопросом. Кайман встречался с обоими, и они ему понравились. Они были одними из лучших в НАСА, один даже летал вместе с Роджером, на челноке, восемь лет назад. Но в списке возможных замен было еще пятнадцать других - Кайман не знал всех имен, знал только, что их много. Верн Скэньон и генеральный директор НАСА летали к президенту обсуждать этот вопрос лично, чтобы он утвердил их выбор, но Дэш, по известным только ему причинам, оставил окончательное решение за собой, и все еще не раскрывал карт. Единственным звеном, кажется, полностью готовым к экспедиции, было звено, недавно считавшееся самым слабым: сам Роджер. Обучение шло просто великолепно. Сейчас Роджер передвигался по всему зданию совершенно самостоятельно, курсируя от палаты, которую до сих пор считал своим "домом", к марсианской камере, испытательным лабораториям и вообще везде, где хотел. Весь институт уже привык к шастающему по коридорам долговязому созданию с черными крыльями, к огромным фасетчатым глазам, узнающим знакомые лица, к монотонному голосу, произносящему бодрые слова. Вся прошлая неделя принадлежала Кэтлин Даути. Роджер, кажется, полностью освоился со своей системой органов чувств; теперь настало время научить его пользоваться всеми возможностями своей мускулатуры. Кэтлин привезла слепого, балетного танцора и бывшего параплегика, и когда Роджер стал расширять свои горизонты, они взяли на себя задачу по его обучению. Звездный час танцора был уже давно позади, но этот час был, а кроме того, он, еще ребенком, обучался у Нуриева и Долина. Слепой больше был не слепым - у него не было глаз, но его глаза заменила зрительная система, очень напоминающая систему Роджера. Они вдвоем часто сравнивали неуловимые оттенки цвета или делились секретами управления параметрами зрения. Параплегик передвигался на механических ногах; они были ранними предшественниками конечностей Роджера, но у этого человека был целый год, чтобы научится с ними обращаться. Теперь они вместе с Роджером брали уроки танца. Правда, не совсем вместе. Бывший параплегик, которого звали Альфред, остался человеком куда в большей степени, чем Роджер, и среди прочих его человеческих слабостей была потребность в воздухе. Когда Кайман с Брэдом вошли в зал управления марсианской камеры, Альфред исполнял антраша по одну сторону огромной стены из двойного стекла, а Роджер повторял его движения по другую, внутри практически безвоздушной камеры. Кэтлин Даути отсчитывала, а громкоговоритель играл вальс ля-мажор из "Сильфид". У стены, повернув стул спинкой вперед, восседал Верн Скэньон, сложив руки на спинке стула, и опустив на руки подбородок. Брэд тут же отошел к нему, и они неслышно принялись говорить. Дон Кайман присел рядом с дверью. Монстр и параплегик невероятно быстро подпрыгивали, выделывая неуловимые для глаза коленца. Для антраша музыка не очень подходящая, подумал Кайман, но этим двоим, кажется, все равно. Танцор с непроницаемым выражением лица не сводил с них глаз. Должно быть, он хочет стать киборгом, подумал Кайман. С такими мышцами он покорил бы любую сцену мира. Это была забавная мысль, но Кайману почему-то стало не по себе. Потом он вспомнил: он сидел именно на этом месте, когда у него на глазах умер Вилли Хартнетт. Казалось, это было так давно. Всего неделю назад Бренда Хартнетт привела детей, попрощаться с ним и сестрой Клотильдой, а они уже почти забыли об этом. Теперь звездой был монстр по имени Роджер, а смерть другого монстра, занимавшего это место еще недавно, ушла в историю. Кайман вынул четки и принялся отчитывать полторы сотни Аве Мария. Повторяя слова молитвы, он ощущал приятную, теплую тяжесть зерен слоновой кости, прохладный контраст хрусталя. Он уже решил, что возьмет подарок Его Святейшества с собой, на Марс. Конечно, будет жаль, если четки погибнут - между прочим, если и он погибнет, тоже будет жаль, напомнил себе Кайман. Не стоит сейчас думать о таких вещах. Он решил положиться на очевидное желание Его Святейшества, и взять его подарок, эти четки, в самое далекое странствие в их жизни. Он почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. - Доброе утро, отец Кайман. - Привет, Сьюли. Он удивленно глянул на нее. В ней было что-то необычное, но что? Он уже заметил, что ее темные волосы золотятся у корней, но в этом не было ничего удивительного: даже священникам известно, что женщины меняют цвет своих волос, когда захотят. Некоторые священники тоже, если уж на то пошло. - Как идут дела? - спросила она. - По-моему, великолепно. Ты только посмотри, как они скачут! Роджер в отличной форме, лучше не бывает. Я думаю, что мы, Deo volente*, все же успеем к запуску. ________________________ * Милостию божией (лат.) ________________________ - Я вам завидую, - ответила медсестра, глядя в марсианскую камеру. Кайман вскинул голову, с удивлением глядя на нее. В ее голосе слышалось больше чувств, чем полагается для обычной, между прочим сказанной реплики. - Я серьезно, Дон. В космическую программу я пошла работать прежде всего потому, что хотела полететь сама. Может, у меня и получилось бы, если... Она задумалась и пожала плечами. - Вот, помогаю сейчас вам с Роджером. Разве не для этого созданы женщины, а? Помощницы. Кроме того, это вовсе не так уж плохо, когда помогаешь в таком серьезном деле, как это. - Что-то ты говоришь не очень убежденно, - заметил Кайман. Она усмехнулась и снова посмотрела в камеру. Музыка остановилась. Кэтлин Даути выбросила сигарету и немедленно прикурила другую. - О'кей. Роджер, Альфред? Десять минут перерыв. Отлично получается, ребята. В камере Роджер позволил себе сесть, скрестив ноги. Он выглядит точь-в-точь, как дьявол на вершине холма, в какой-то старой классической ленте Диснея, подумал Кайман. "Ночь на Лысой горе"? - Что такое, Роджер? - окликнула Кэтлин. - Ты не устал, не притворяйся. - От этого - устал, - огрызнулся он. - Не знаю, зачем мне все эти танцульки? Вилли этим не изводили. - Вилли умер. Наступило молчание. Роджер повернул голову к ней, глядя сквозь стекло большими сетчатыми глазами. - Ему не дали станцевать? - Откуда тебе знать? Да, конечно, ты сможешь выжить и без этого, - ворчливо согласилась она. - Но с этим тебе будет проще. Вопрос не в том, чтобы научиться двигаться. Ты должен научиться двигаться еще и так, чтобы не разнести все вокруг. Ты хоть представляешь, какой ты сейчас сильный? За стеной камеры Роджер задумался, потом мотнул головой. - Что-то я не чувствую себя особенно сильным, - прозвучал бесцветный голос. - Ты можешь проломить стену, Роджер. Спроси у Альфреда. За сколько ты пробегаешь милю, Альфред? Экс-параплегик сложил руки на кругленьком брюшке и ухмыльнулся. Ему было пятьдесят восемь лет, и до того, как миастения разрушила его конечности, он не отличался особым телосложением. - Минута сорок семь, - гордо ответил он. - Думаю, ты пробежишь быстрее, Роджер, - продолжала Кэтлин. - Поэтому ты должен научиться, как управлять этой силой. Роджер что-то неразборчиво буркнул, а потом поднялся. - Уравняйте шлюз, - сказал он. - Я выхожу. Техник щелкнул переключателем, и мощные насосы стали впускать воздух в шлюзовую камеру. Звук был такой, будто линолеум рвался. - Ой! - охнула Сьюли Карпентер над ухом у Каймана. - Я забыла надеть контактные линзы! И вылетела прочь, пока Роджер еще не вышел наружу. Кайман недоуменно поглядел вслед. Одна загадка разрешилась: он понял, что в ней было необычного. Но зачем Сьюли понадобилось носить линзы, которые меняли цвет ее карих глаз на зеленый? В конце концов он пожал плечами и сдался. Мы знали ответ. Нам пришлось немало потрудиться, чтобы найти Сьюли Карпентер. Обязательные требования составляли длинный список, но цвет глаз и цвет волос стояли самым последним пунктом: и то, и другое можно было с легкостью изменить. По мере приближения старта положение Роджера стало изменяться. Две недели он был куском мяса под ножом мясника, его рубили и разделывали, как тушу, а он не знал, что с ним происходит, и не мог даже возразить. Потом он стал учеником, выполняющим задания учителей, обучаясь владеть своими чувствами и использовать свое тело. Это был переход от лабораторного препарата к полубогу, и Роджер уже прошел больше половины пути. Он чувствовал, как это происходит. Уже несколько дней он требовал объяснить все, что его просили сделать - и ему объясняли. Иногда он даже отказывался. Кэтлин Даути была уже не строгой начальницей, которая могла приказать ему сто раз подтянуться или час крутить пируэты. Теперь она была его подчиненной, и помогала ему в том, что хотел делать он. Брэд, который все реже шутил невпопад, и стал гораздо внимательнее, теперь просил Роджера об одолжении. "Ты не прошел бы этот тест на цветоделение? Сделай, пожалуйста, это пригодится для моей статьи". Иногда Роджера можно было уговорить, иногда - нет. Чаще всего - и без возражений - это удавалось Сьюли Карпентер, потому что она всегда была рядом и всегда заботилась о нем. Он уже почти забыл, что она напоминала Дори, и видел только, что она очень симпатичная. Она отвечала его настроению. Если он злился, она была спокойной и приветливой. Если ему хотелось поболтать, она болтала. Иногда они во что-нибудь играли. Она оказалась очень сильным противником в скрэббл. Однажды, поздно ночью, когда Роджер экспериментировал, сколько времени он сможет выдержать без сна, она принесла гитару, и они пели. Ее приятное, ненавязчивое контральто оттеняло его бесцветный и почти монотонный шепот. Когда он смотрел на нее, ее лицо изменялось, но он научился обращаться с этим. Когда ему хотелось, схемы интерпретации отражали его чувства, и иногда Сьюли Карпентер была похожа на Дори больше, чем сама Дори. Когда Роджер закончил свои дневные занятия в марсианской камере, они с Сьюли наперегонки пробежались до палаты, заливавшаяся смехом девушка, и тяжело грохочущий по широкому коридору монстр. Конечно, он выиграл. Они немного поболтали, а потом он отослал ее. Девять дней до старта. Даже меньше, чем девять. За три дня до старта он улетит на Мерритт Айленд, а последний день в Тонке будет посвящен исключительно установке ранцевого компьютера и подстройке некоторых блоков сенсорной системы под марсианские условия. Поэтому у него оставалось всего шесть - нет, пять дней. И он не видел Дори уже больше месяца. Он посмотрелся в зеркало, установленное по его просьбе. Стрекозиные глаза, крылья, как у летучей мыши, тускло отблескивающая кожа. Он немного поиграл со зрительной интерпретацией, превратившись сначала в летучую мышь, потом в демона... потом в самого себя, каким он себя помнил, симпатичного и молодого. Если бы только у Дори был такой же компьютер-медиатор! Если бы только она могла увидеть его таким, какой он был! Я не стану ей звонить, поклялся он, я не смогу заставить ее смотреть на это чудо техники со страниц комикса. Он протянул руку, снял трубку и набрал ее номер. Это был импульс, который он не мог подавить. Он ждал. Время растянулось, как гармошка, и прошла вечность, прежде чем загорелся пустой экран, а в трубке прозвучал первый гудок. И вновь время предало его. Вечность - до второго гудка. Он пришел, и длился вечность, и смолк. Дори не отвечала. Роджер принадлежал к тем, кто обычно подсчитывает все, что можно. Он знал, что большинство людей отвечают только на третий звонок. Но Дори всегда не терпелось узнать, кто же войдет в ее жизнь с телефонным звонком. Даже стоя под душем, она редко медлила до третьего звонка. Наконец наступил и третий звонок, а ответа все не было. Роджер начал нервничать. Он сдерживался, как мог, ему не хотелось поднимать тревогу на телеметрии. Да он и не мог полностью сдержать этого. Она вышла, подумал он. Ее муж превратился в чудовище, а она, вместо того, чтобы сидеть дома, волноваться и сострадать, отправилась по магазинам, в гости к знакомым или в кино. А может быть, она с мужчиной. С каким мужчиной? Брэд. Вполне может быть: он расстался с Брэдом у камеры, двадцать пять минут назад по часам. Достаточно времени, чтобы они где-нибудь встретились. Достаточно даже для того, чтоб успеть до дома Торравэев. И может быть, она вовсе никуда не ушла. Может быть... Четвертый звонок. ...может быть, они там, вдвоем, голые, спариваются, прямо на полу, перед телефоном. И она говорит: "Выйди в соседнюю комнату, милый, я хочу посмотреть, кто это". А он отвечает: "Нет, давай ответим в этой позе". А она скажет... Пятый звонок - и на экране расцвело лицо Дори. Ее голос спросил: "Алло?". Ладонь Роджера молниеносно рванулась вперед и прикрыла объектив. - Дори? - спросил он. Его голос вновь показался ему резким и бесцветным. - Как твои дела? - Роджер! - воскликнула она. Радость в ее голосе звучала очень естественно. - Ой, милый, я так рада, что ты позвонил! Как ты себя чувствуешь? - Отлично, - машинально ответил его голос. И так же машинально заговорил дальше, без сознательного участия его разума рассказывая, чем он занимался, перечисляя упражнения и тесты. В то же время Роджер всматривался в экран, включив все чувства на максимальное усиление. Она была... какая? Усталая? Усталость была бы подтверждением его страхов. Она каждую ночь куролесит с Брэдом, позабыв о муже, страдающем от боли и шутовского унижения. Отдохнувшая и веселая? Это тоже было бы подтверждением - это значило бы, что она отдыхает и веселится, позабыв о мучениях мужа. Нет, с головой у Торравэя было все в порядке, просто за свою жизнь он привык анализировать и размышлять логически. И от него не ускользнуло, что он играет сам с собой в игру под названием "Ты проиграл". Все будет свидетельствовать о вине Дори. Но как он ни разглядывал ее изображение, с какими бы чувствами не глядел, в ней не было ни неприязни, ни слащаво преувеличенной нежности. Она просто была сама собой. Когда он понял это, его голос дрогнул от подступившей нежности. - Я скучал по тебе, маленькая, - тускло выдавил он. Его чувства выдала лишь миллисекундная пауза между слогами: "Малень...кая" - Я тоже скучаю. Хотя особенно скучать не приходится - я перекрашиваю твою комнату. Вообще-то это сюрприз, но тебя все равно столько времени не будет, так что... ладно, стены будут абрикосовые, рамы желтые, лютиковые, а потолок, наверное, сделаю светло-голубой. Тебе нравится? Я собиралась сделать все охрой и коричневым, ну знаешь, осенние цвета, марсианские краски, чтобы отпраздновать. А потом подумала, что к тому времени, когда ты вернешься, ты уже будешь по горло сыт цветами Марса! И сразу же, без паузы: - Когда я тебя увижу? - Видишь ли... я выгляжу довольно жутко. - Я знаю, как ты выглядишь. О Господи, Роджер, ты думаешь, Мидж, Бренда, Келли и я ни разу не говорили об этом за последние два года? Все время, с самого начала программы. Мы видели рисунки. Снимки макетов. Мы видели даже фотографии Вилли. - Я больше не похож на Вилли. Они многое изменили... - Я и об этом знаю, Роджер. Брэд мне рассказывал. Мне хочется тебя увидеть. В это мгновение его жена без всякого предупреждения превратилась в ведьму, а вязальный крючок в ее руке стал помелом. - Ты видишься с Брэдом? Что это, микросекундная пауза? - Наверно, ему не полагалось говорить мне, секретность и все такое... Но я упросила его. В этом нет ничего плохого, милый. Я уже взрослая девочка и могу справиться с этим. На мгновение Роджеру захотелось отдернуть руку от объектива и показать себя, но его сдержало странное, непонятное ощущение. Он не мог определить, что это: головокружение? переизбыток чувств? какой-то сбой на электронной половине? Еще несколько мгновений, и вбежит поднятая на ноги телеметрией Сьюли, или Дон Кайман, или кто-то еще. Он попытался взять себя в руки. - Может быть, попозже, - ответил он без особой уверенности. - Я... кажется, сейчас мне лучше повесить трубку, Дори. Знакомая гостиная у нее за спиной тоже менялась. Глубина резкости видеофонного объектива была не очень большой, и даже для его компьютерных глаз большая часть комнаты была размытой. Не мужчина ли это прячется в тени? Не форменная ли на нем офицерская рубашка? Уж не Брэд ли это? - Я должен повесить трубку, - сказал он, вешая трубку. Вбежала Клара Блай, вся озабоченность. В ответ на ее встревоженные расспросы он только молча качал головой. У его новых глаз не было слезовыводящих каналов, поэтому он не мог плакать. Даже в этой радости ему было отказано. Глава 11. ДОРОТИ ЛУИЗА МИНЦ ТОРРАВЭЙ В РОЛИ ПЕНЕЛОПЫ Наши прогнозы общественного мнения показывали, что самое время представить миру Роджера Торравэя. Эта новость мгновенно разлетелась, и на экранах всех телевизоров мира между репортажами о умирающих от голода пакистанцах и пожарах в Чикаго мелькнули несколько кадров, запечатлевших Роджера во всей красе - на пуантах, в безупречном фуэте. Знаменитой это сделало Дори. Звонок Роджера вывел ее из равновесия. Хотя не так сильно, как записка от Брэда, в которой он сообщал, что не сможет с ней больше видеться. И не так сильно, как сорок пять минут с президентом, вбивавшим ей, что случится, если она не перестанет огорчать его любимого астронавта. И уж конечно, этого было не сравнить с известием о том, что за ней следят, что ее телефон прослушивается, а дом начинен жучками. Просто она не знала, как вести себя с Роджером, и скорее всего не поймет этого и в будущем - так что ее ничуть не огорчало, что через несколько дней его запустят в космос. Тогда об их отношениях не придется беспокоиться по меньшей мере полтора года. Против неожиданной волны популярности она тоже ничуть не возражала. После того, как новость попала в газеты, ее навестили репортеры с телевидения, и в шестичасовых новостях она увидела свое бодрое личико. "Фем" тоже кого-то к ней отправил. Кто-то начал с телефонного звонка. Это оказалась дама под шестьдесят, феминистка со стажем, которая с презрением фыркнула: - Мы никогда этого не делаем, не берем ни у кого интервью только потому, что она - чья-то жена. Но мне приказали. Я не могла отказаться, но хочу быть честной по отношению к тебе и предупреждаю, что мне это отвратительно. - Мне очень жаль, - извинилась Дори. - Может быть, отменить интервью? - О нет, это вовсе не твоя вина, - ответила дама так, словно это была именно ее вина, - но я считаю это предательством всех идеалов "Фем". Ничего страшного. Мы заедем к тебе, сделаем пятнадцатиминутный ролик для кассетного варианта, а потом я перепишу его для печати. Если можно... - Я... - начала Дори. - ...говори о себе, а не о нем. Твое прошлое, твои интересы, твое... - Извините, но я бы хотела... - ...отношение к космической программе и так далее. Дэш утверждает, что это основная цель Америки, и от этого зависит будущее всего мира. А каково твое мнение? Сейчас отвечать не надо, просто... - Я не хочу, чтобы интервью проходило в моем доме, - вставила Дори, уже не дожидаясь паузы. - ...подумай над этим, а ответишь перед камерой. То есть как не дома? Нет, это исключено. Мы будем через час. И Дори осталась наедине с тускнеющим светлым пятнышком. Через несколько секунд погасла и оно. - Сука, - почти беззлобно заметила Дори. Не то, чтобы ей не нравилось, что интервью будет проходить в ее собственном доме. Просто ей даже не оставили выбора. И вот это ее здорово зацепило. Выбора не было, разве что улизнуть, пока не появится дама из "Фем". Дори Торравэй, в девичестве Ди Минц, очень серьезно относилась к свободе выбора. Что и привлекало ее в Роджере (если не считать славы покорителя космоса, сопутствующих этому денег и уверенности в завтрашнем дне, и если не считать самого Роджера, весьма симпатичного и обходительного): он прислушивался к ее желаниям. Остальных мужчин интересовали в основном свои собственные желания. Желания могли меняться вместе с мужчиной, но характера отношений это нисколько не меняло. Гарольд обожал танцы и вечеринки, Джим - секс, Эверетт - секс и вечеринки, Томми хотел политического фанатизма, Джо - чтобы с ним нянчились. А Роджер хотел узнавать мир вместе с ней, одинаково охотно обращаясь и к тому, что интересовало ее, и к тем вещам, что были важны для него самого. Она ни разу не пожалела, что вышла за него замуж. Им не раз приходилось разлучаться. Пятьдесят четыре дня, проведенных Роджером на Космической Станции Три. Множество коротких полетов. Два года служебных разъездов по всему миру, в системе наземных измерительных комплексов - от Аахена до Заира. Довольно быстро Дори не выдержала этого и вернулась домой, в Тонку. Но она не чувствовала себя обиженной. Может быть, обиду чувствовал Роджер... впрочем, этот вопрос никогда не приходил ей в голову. В любом случае, виделись они довольно часто. Он бывал дома каждый месяц-два, а ей было чем заняться. У нее был свой магазинчик - она открыла его, пока Роджер был в Исландии, благодаря чеку в пять тысяч долларов, подарку мужа на день рождения. У нее были друзья. Время от времени - мужчины. Нельзя сказать, чтобы жизнь была насыщенной, но Дори и не ожидала другого. Даже наоборот. Она была единственным ребенком, а ее мать терпеть не могла соседей, так что друзей у нее было не очень много. Соседи, кстати, тоже не выносили матери, потому что она была мелкой наркоманкой, и почти каждый день лежала в отключке, так что жизнь у Дори получалась непростой. Но она не жаловалась - она не подозревала, что можно жить и по-другому. К тридцати одному году Дори была здоровой и красивой женщиной, и отлично справлялась с жизнью. Она считала себя счастливой. Такой диагноз она ставила вовсе не потому, что ее переполняла радость. Это вытекало из простого, объективного факта: она получала в своей жизни все, чего только ни пожелает, и какое же еще нужно определение счастья? Часть времени, оставшегося до прибытия мисс Хагар Хенгстром с командой из "Фем", она провела, расставляя керамику из своего магазина на журнальном столике перед креслом, в котором предполагала сидеть. Остальное время было посвящено менее важным задачам: уложить волосы, проверить, не съелась ли помада, и переодеться в свое новейшее приобретение, брючный костюм со шнурованными разрезами на бедрах. Когда зазвонил дверной звонок, она была почти готова. Мисс Хенгстром пожала хозяйке руку и вошла, сверкая небесно-синей гривой и ожесточенно дымя черной сигарой. За ней прошмыгнула осветитель, звукооператор, телеоператор и несколько мальчиков на побегушках. - Комната мала, - хмыкнула мисс, скользнув взглядом по обстановке. - Торравэй сядет там. Подвинь-ка. Мальчики кинулись переносить стул от окна в угол комнаты, занятый секретером, а сам секретер выволокли на середину. - Минуточку, - начала Дори. - Я думала, что сяду здесь, в кресле... - Свет проверили? - продолжала Хенгстром. - Включи камеру, Салли. Никогда не знаешь, что пригодится для монтажа. - Я что-то сказала, - заметила Дори. Хенгстром обернулась. Голос у Дори был тихий, но не предвещавший ничего приятного. Она пожала плечами. - Пока оставим так, - предложила она, - если тебе не понравится, обговорим это позже. Сделаем пробу, ладно? - Пробу чего? - Дори заметила, что малокровная девушка уже навела на нее камеру. Это начинало ее злить. Осветитель наконец-то нашла розетку, и теперь держала в руках распятие из ламп, то и дело передвигая его вслед за движениями Дори, чтобы убрать тени. - Ну, для начала, какие у тебя планы на ближайшую пару лет? Ты ведь не собираешься бить баклуши, дожидаясь, пока Роджер Торравэй возвратится домой. Дори попыталась прорваться к креслу, но осветитель поморщилась и жестом отогнала ее в другую сторону, а пара мальчиков отодвинула прочь столик с керамикой. - У меня есть магазин, - ответила она. - Я думала, что во время интервью вы снимете пару мелочей оттуда... - Да, да, конечно. Я имела в виду личные планы. Ты здоровая женщина. У тебя есть сексуальные потребности. Немного назад, пожалуйста - у Сандры что-то фонит. Дори обнаружила, что стоит перед стулом, и ей не осталось ничего другого, как сесть. - Конечно... - начала она. - На тебе лежит ответственность, - продолжала Хенгстром. - Какой пример ты собираешься показать молодым женщинам? Превратиться в засушенную старую деву? Или жить полноценной жизнью? - Мне не хотелось бы говорить о... - Я немало о тебе разузнала, Торравэй, и мне понравилось то, что я увидела. Ты независимая личность - насколько вообще может быть независимой личность, смирившаяся с нелепым фарсом брака. Зачем ты это сделала? Дори заколебалась. - Роджер в самом деле очень хороший человек, - попыталась оправдаться она. - Ну и что? - Нуу, в нем я нашла опору, благополучие... - Все та же старая рабская психология, - вздохнула Хагар Хенгстром. - Ладно. Еще одной загадкой для меня стала твоя заинтересованность космической программой. Ты не видишь в этом происки сексистов? - Нет, нет. Сам президент сказал мне, - начала Дори, понимая, что несколько вольно толкует последнюю беседу с Дэшем, - отправка представителя рода человеческого на Марс абсолютно необходима для будущего всего человечества. И я ему верю. Мы обязаны... - Назад, - скомандовала Хенгстром. - Что? - Вернись назад, повтори, что ты только что сказала. Отправка на Марс кого? - Представителя рода че... О. Я поняла, что вы имеете в виду. Хенгстром мрачно кивнула. - Ты понимаешь, что я имею в виду, но не меняешь образа мыслей. Почему представителя? Почему не представительницы? - выражая искреннее соболезнование в адрес Дори, она покосилась на звукооператора. Та печально покачала головой. - Ладно, перейдем к серьезным вещам. Ты знаешь, что весь экипаж марсианской экспедиции должен быть мужским? Что ты об этом думаешь? Да, день у Дори выдался еще тот. Чашечки в объектив так и не попали. Явившись днем на дежурство, Сьюли принесла Роджеру два сюрприза: одолженную из пресс-бюро программы (читай: цензуры) кассету с интервью и гитару. Сначала она вручила ему кассету; пока он смотрел, застелила постель и сменила воду для цветов. Когда кассета кончилась, она оживленно заметила: - По-моему, твоя жена легко отделалась. Я когда-то встречала Хагар Хенгстром. Ну и баба! - Дори выглядела великолепно, - ответил Роджер. На перекроенном лице, в безжизненном голосе невозможно было прочитать никаких чувств, но черные крылья беспокойно затрепетали. - Мне всегда нравились эти брюки. Сьюли кивнула головой, отметив про себя: открытая шнуровка на бедрах оставляла ноги почти голыми. Несомненно, имплантированные Роджеру стероиды делали свое дело. - А вот кое-что еще, - сказала она, открывая футляр гитары. - Ты мне поиграешь? - Нет, Роджер. Играть будешь ты. - Я не умею играть на гитаре, Сьюли, - возразил он. Она рассмеялась. - Я говорила с Брэдом, - ответила она, - и думаю, что ты будешь приятно удивлен. Знаешь ли, Роджер, ты не просто другой. Ты лучше. Возьми, к примеру, свои пальцы. - А что с моими пальцами? - Ну, я играю на гитаре с девяти лет, и если сделаю перерыв хотя бы на пару недель, то подушечки пальцев размягчаются, и все приходится начинать снова. А твоим пальцам это не нужно, они достаточно твердые и сильные, чтобы с первого раза идеально брать лады. - Это все замечательно, - ответил Роджер, - но я даже не понимаю о чем ты говоришь. Что такое "брать лады"? - Прижимать струну к ладам. Вот так, - и она сыграла соль, потом ре и до. - Попробуй сам. Только не очень сильно, это хрупкий инструмент. Он провел кончиком пальца по открытым струнам, как это делала она. - Замечательно, - Сьюли захлопала в ладоши. - Теперь возьми аккорд соль. Безымянный палец на третьем ладу верхней ми, вот здесь. Указательный на втором ладу ля. Средний на третьем ладу нижней ми. Она поставила его палец. - Теперь давай. Он провел по струнам и поднял на нее взгляд. - Эй, здорово. - Не здорово, - поправила она с улыбкой, - а идеально. Теперь, вот аккорд до-мажор. Указательный на втором ладу си, средний здесь, безымянный здесь... Хорошо. А вот ре: указательный и средний на соль и ми, безымянный на один лад ниже, на си... Снова отлично. А теперь сыграй мне соль. К своему изумлению, Роджер сыграл идеальный соль-мажор. Сьюли усмехнулась. - Видишь? Брэд был прав. Если ты раз сыграл аккорд, ты его выучил: 3070 помнит его за тебя. Тебе достаточно будет только подумать "соль-мажор", и твои пальцы сами его сыграют. Ты уже ушел на три месяца вперед по сравнению со мной, - с притворной завистью добавила она, - когда я первый раз взяла в руки гитару. - А это неплохо, - заметил Роджер, пробуя все три аккорда по очереди. - Это только начало. Сыграй-ка четыре такта, ну, та-рам-па-пам. Соль-мажор, - она послушала и кивнула головой. - Отлично. А теперь сыграй так: два раза соль, соль, соль, соль, потом до, до, соль, соль, и еще раз соль, соль, соль, соль... Отлично. Еще разок, только после до, до сыграй ре, ре, и ре, ре, ре, ре... Отлично. А теперь обе вместе, одну за другой... Роджер заиграл, а Сьюли стала подпевать: - Кумбайя, бо-оже, Кумбайя! Кумбайя, бо-оже, Кумбайя... - Эй! - восхищенно крикнул Роджер. Сьюли с притворной строгостью покачала головой. - Трех минут не прошло, как взял в руки гитару, а туда же, аккомпанирует. Вот, я принесла тебе ноты, несколько простеньких песен. К моему возвращению ты должен все их играть, и тогда мы с тобой займемся аппликатурой, глиссандо и портаменто. Она показала, как читать табулятуру каждого аккорда, и оставила счастливого музыканта ломать голову над первыми шестью обращениями фа-мажор. За дверью палаты она задержалась, сняла контактные линзы, потерла глаза и отправилась в кабинет директора. Секретарша Скэньона махнула рукой: проходи, мол. - Гитара его осчастливила, генерал, - доложила Сьюли. - А вот жена, кажется, не очень. Верн Скэньон кивнул головой, и нажал кнопку коммуникатора. Микрофон, расположенный в палате Роджера, донес аккорды "Кентукки Бэби". Генерал снова щелкнул выключателем. - С гитарой ясно, майор Карпентер. Что с его женой? - Боюсь, что он ее любит, - помедлив, ответила она. - До определенного момента у него все в порядке. Но дальше, кажется, нас ждут хлопоты. Я могу поддерживать его, пока он еще здесь, в институте, но он долгое время будет далеко отсюда, и... не знаю, я.... - Прекратите мямлить, майор! - резко бросил Скэньон. - Я думаю, что он будет невероятно тосковать. Уже сейчас дела идут неважно. Я наблюдала, как он смотрел эту запись. Даже не пошевелился, сидел страшно сосредоточенный, чтобы ничего не упустить. А когда он будет в сорока миллионах миль от нее... Ну что ж. Я все понимаю, генерал. Я смоделирую это на компьютере, и тогда, может быть, смогу сказать вам больше. Но мне не по себе. - Ей не по себе! - рявкнул Скэньон. - Да Дэш меня всухую трахнет, если мы его отправим, а он там облажается! - А что я должна вам сказать, генерал? Подождите, пока я не прогоню моделирование. Тогда, может быть, я буду знать, что делать, - она уселась, не дожидаясь приглашения, и потерла лоб ладонью. - Двойная жизнь дорого обходится, генерал. Восемь часов в роли санитарки и восемь - в роли психоаналитика... это не шутка. - Десять лет дежурным по штабу в Антарктиде - еще более не шутка, - кротко ответил Скэньон. Президентский сверхзвуковой вышел на крейсерскую высоту, тридцать один километр, и разогнался до максимума, за три Маха с хвостиком, куда быстрее, чем положено даже президентскому СиБи-5. Президент торопился. Конференция на высшем уровне на острове Мидуэй только что окончилась полным провалом. Вытянувшись в кресле, Дэш закрыл глаза и притворился спящим, чтобы сопровождавшие его сенаторы не жужжали над ухом. Президент мрачно обдумывал стоящие перед ним альтернативы. Их было немного. Он не возлагал на конференцию особых надежд, но началась она очень многообещающе. Австралийцы дали понять, что готовы согласиться на ограниченное сотрудничество с ННА в освоении Внутренней пустыни, при условии соответствующих гарантий и т.п. Делегаты ННА пошептались между собой и сообщили, что с радостью предоставят такие гарантии, поскольку их истинной целью является максимальное удовлетворение жизненных потребностей всего населения земного шара, независимо от отживших свое государственных границ и т.п. Сам Дэш, отмахнувшись от обложивших его советников, заявил, что Америка считает своей целью на этой конференции исключительно выражение дружеской поддержки двум возлюбленным ближним своим, и не требует для себя ничего кроме и т.д. и т.п. Какое-то время - около двух часов - казалось, что конференция может принести конкретные, плодотворные результаты. Потом делегаты перешли к частным вопросам. Азиаты предложили миллионную Земледельческую Армию плюс поток танкеров, везущих из шанхайских клоак три миллиона галлонов сгущенных нечистот в неделю. Австралийцы согласились на удобрения, но потребовали ограничить максимальное количество земледельцев из Азии пятидесятью тысячами. Кроме того, они вежливо указали на то, что раз уж земля австралийская и солнце тоже австралийское, то и выращенная пшеница будет принадлежать Австралии. Советник из Госдепартамента напомнил Дэшу об американских обязательствах перед Перу, Дэш с тяжелым сердцем поднялся и настойчиво попросил минимум пятнадцатипроцентных поставок для ближних своих из Южной Америки. И температура стала подниматься. Последней соломинкой стала катастрофа рейсового самолета ННА, который, едва оторвавшись от взлетной полосы на Сэнд Айленд, врезался в стаю черноногих альбатросов, упал на маленький островок в лагуне и взорвался, прямо на глазах участников конференции, наблюдавших за этим с крыши "Холидей Инн". После этого посыпались резкие выражения. Японский член делегации ННА позволил себе высказать то, о чем до сих пор только думал: настойчивое желание американцев провести конференцию на месте одной из величайших битв второй мировой - хорошо рассчитанное оскорбление азиатских участников. Австралийцы добавили, что они без особых хлопот контролируют собственные популяции диких птиц, и удивлены, что американцы не в состоянии сделать то же самое. Итак, наивысшим достижением трех недель подготовки и двух дней надежды стало скупое коммюнике о том, что три великие державы решили продолжать переговоры. Когда-нибудь. Где-нибудь. Не скоро. Все это означает, признался себе Дэш, беспокойно ворочаясь в кресле, что они стоят перед конфронтацией. Кто-то должен уступить, но никто не хочет. Он "проснулся" и попросил кофе. Вместе с кофе принесли записку на бланке "воздушного" Белого Дома, от кого-то из сенаторов: "Г-н президент, мы должны решить вопрос с объявлением районов бедствия". Дэш смял бумажку. Снова этот сенатор Толлтри со своими жалобами: озеро Альтус усохло до двадцати процентов от своей нормальной площади, туризм в горах Арбакль приказал долго жить, потому что в водопадах Тернера кончилась вода. Весенние Государственные Торги придется отменить из-за пыльных бурь, а Оклахому следует объявить районом стихийного бедствия. У меня пятьдесят четыре штата, подумал Дэш, и если послушать всех сенаторов и губернаторов, то мне пришлось бы объявить пятьдесят четыре района стихийных бедствий. На самом деле есть только один район стихийного бедствия, просто он охватывает весь мир. И я еще рвался на этот пост, с иронией подумал он. Вспомнив об Оклахоме, он кстати вспомнил и о Роджере Торравэе, и на мгновение заколебался: а не вызвать ли пилота и не повернуть ли на Тонку. Но встреча с Комитетом Начальников Штабов не могла ждать. Придется обойтись телефонным звонком. Роджер понимал, что на самом деле на гитаре играет не он, а схватывающий все на лету 3070, который и приказывает пальцам делать то, чего хочет мозг Роджера. Ему понадобилось меньше часа, чтобы выучить все аккорды из песенника и свободно играть любую последовательность. Еще пара минут ушла на запись в банке памяти временных обозначений на нотном стане. После этого встроенные часы взяли темп на себя, и больше ему не приходилось задумываться над ритмами. Если говорить о мелодиях - он просто посмотрел, какой лад на какой струне соответствует какой ноте, и однажды записанное в магнитных сердечниках соответствие между нарисованным значком и струной отпечаталось в памяти навсегда. Сьюли потратила десять минут, чтобы показать ему, когда нужно играть на полтона выше, а когда - на полтона ниже, и с этого времени в галактике диезов и бемолей, рассыпанных вокруг нотных ключей и по нотному стану, для него не осталось никаких секретов. Аппликатура: человеческой нервной системе нужно две минуты, чтобы запомнить основы теории и сто часов практики, прежде чем движение станет автоматическим: большой палец на Ре, безымянный на Ми первой октавы, средний на Си, большой на Ля, безымянный на Ми большой октавы, средний на Си и так далее. Роджеру хватало двух минут теории. Дальше его пальцами управляли подпрограммы, и единственным ограничением темпа была скорость, с которой струна может издать звук, не лопнув. Он как раз играл по памяти (один раз прослушав запись) концерт Сеговии, когда позвонил президент. В свое время Роджер подскочил бы до потолка при одной вести о том, что с ним хочет поговорить президент Соединенных Штатов. Сейчас он рассердился - звонок оторвал его от гитары. Он почти не слушал, что говорил ему президент. Роджера поразило усталое лицо Дэша, глубокие морщины, которых не было еще несколько дней назад, мешки под глазами. Потом он сообразил, что это системы интерпретации выделяют перемены, чтобы привлечь его внимание. Он взял управление на себя и посмотрел на Дэша без ретуши. Президент все равно казался усталым. Когда он интересовался у Роджера, как идут дела, его голос был сама сердечность и дружба. Не нужно ли Роджеру чего-нибудь? Может быть, пнуть чью-то задницу, чтобы дела пошли еще лучше? - Я чувствую себя превосходно, господин президент, - ответил Роджер, с помощью своих волшебных очков смеха ради переодев президента в Санта-Клауса, с белой бородой, в красном колпаке и с неизменным мешком подарков через плечо. - Это точно, Роджер? - настаивал Дэш. - Не забывай, что я тебе говорил: если что-то нужно, только скажи. - Скажу, - пообещал Роджер. - Но я и в самом деле чувствую себя превосходно. С нетерпением жду старта. И чтобы ты положил трубку, добавил он про себя. Этот разговор ему уже наскучил. Президент нахмурился, и интерпретаторы Роджера тут же изменили картинку: Дэш остался Санта-Клаусом, только с угольно-черной рожей и огромными клыками. - А ты не слишком самоуверен, мальчик мой? - Даже если и так, откуда мне знать? - резонно возразил Роджер. - Кажется, нет. Спросите лучше у местного персонала, они знают обо мне больше, чем я сам. Пару фраз спустя ему все-таки удалось закончить разговор. Роджер понимал, что президент чем-то неудовлетворен и испытывает смутное беспокойство, но ему было все равно. А что мне не все равно? Такого все меньше и меньше, подумал он. Он не соврал президенту - он действительно нетерпеливо ждал старта. Ему будет не хватать Сьюли и Клары. Где-то в глубине души, когда вспоминал о опасностях долгого путешествия, он чувствовал слабое беспокойство. Но его поддерживало предвкушение того, что ждет в конце пути: планета, для которой он создан. Он взял гитару и снова принялся за Сеговию, но дело шло не так гладко, как хотелось. Немного погодя Роджер сообразил, что идеальный слух тоже может быть недостатком: гитара Сеговии была неточно настроена, ля звучала не с частотой 440 раз в секунду, а на несколько герц ниже, а ре соответственно еще почти на четверть тона ниже. Он пожал плечами (за спиной заколыхались крылья летучей мыши) и отложил гитару. С минуту он, выпрямившись, сидел на своем стульчике для игры на гитаре, без подлокотников и с прямой спинкой. Собирался с мыслями. Что-то его беспокоило. Кто-то. По имени Дори. Игра на гитаре была приятным занятием, она отвлекала и успокаивала, но за удовольствием скрывалось другое... фантазия, мечта: он сидит на палубе парусной лодки, вместе с Дори и Брэдом, как бы между прочим берет у Брэда гитару, и удивляет их всех. Каким-то загадочным образом все дороги в его жизни вели к Дори. Игра на гитаре должна была доставить Дори удовольствие. Он выглядел страшно потому, что выглядел страшно для Дори. Трагичность кастрации была в том, что он стал бесполезным для Дори. Все это уже почти отболело, и его нынешний взгляд на вещи был бы совершенно немыслимым, скажем, еще пару недель назад, но все равно - в глубине души еще скребли кошки. Он потянулся к телефону и отдернул руку. Телефонный звонок не поможет. Он уже пробовал. Он хотел увидеть ее собственными глазами. Конечно, это было невозможно. За пределы института выходить ему было запрещено. Верн Скэньон взбесится. Охранники остановят его у выхода. Телеметрия немедленно выдаст его действия, электронная система внутренней безопасности обнаружит каждый его шаг. Институт приложит все силы, чтобы не выпустить его. И нет никакого смысла просить разрешения. Даже у Дэша. В лучшем случае это кончится тем, что по приказу президента разъяренную Дори силком приволокут к нему в палату. Роджеру не хотелось, чтобы Дори насильно заставляли идти к нему, и он был уверен, что ему не разрешат навестить ее. С другой стороны... С другой стороны, на кой черт мне их разрешение, подумал он. Он еще с минуту неподвижно, как изваяние, сидел на своем стуле с прямой спинкой, и думал. Потом аккуратно положил гитару в футляр и приступил к действиям. Сначала он наклонился у стены, вытащил из сети вилку и сунул палец в розетку. Медный ноготь сработал не хуже гвоздя, предохранители вылетели. Свет погас, тихое журчание и шелест катушек аппаратуры затихли. Комната погрузилась в темноту. Но оставалось еще тепло, а такого освещения было вполне достаточно для глаз Роджера. Он видел достаточно, чтобы сорвать с себя датчики телеметрии. Клара Блай как раз собралась перекусить, и наливала в кофе сливки; когда она обернулась на загудевшую панель мониторов, Роджер был уже за дверью палаты. С предохранителями вышло лучше, чем он планировал - свет погас и снаружи. В коридоре были люди, но они не видели в темноте. Прежде чем они сообразили, что случилось, Роджер уже проскользнул мимо них и понесся по пожарной лестнице, перепрыгивая через четыре ступеньки. Сейчас его тело двигалось раскованно и грациозно. Вот когда пригодились балетные классы Кэтлин Даути! Пританцовывая, он сбежал с лестницы, стремительным плие проскользнул в двери, промчался по коридору, вылетел в холодную ночь и был таков - охранник у входа не успел даже оторвать глаз от телевизора. Роджер был свободен, со скоростью сорок миль в час он мчался по автостраде к городу. Ночь сияла невиданными прежде огнями. Над головой висел толстый слой облаков, низкие кучевые облака, которые гнал ветер с севера, а над ними еще средние кучевые облака, и все равно, он видел туманное свечение, там, где пробивались лучи самых ярких звезд. По обочинам, отдавая остатки дневного тепла, светилась призрачным светом прерия Оклахомы, яркими пятнами сияли дома. За каждой проезжавшей машиной тянулся пышный светящийся плюмаж, яркий, искристый у самой выхлопной трубы, и постепенно багровеющий с удалением, по мере того, как горячие выхлопные газы остывали в морозном воздухе. Добравшись до города, он без труда различал - и обегал стороной - случайных пешеходов, тускло светящихся от собственного тепла, призрачных, как фонарики в ночь на Хеллоуин. Закатное солнце почти не согрело окружающих зданий, но изнутри пробивалось тепло центрального отопления, и дома горели, как светлячки. Он остановился на углу улицы, где стоял его дом. Напротив крыльца стояла машина, внутри сидело двое. В голове вспыхнул сигнал тревоги, и машина превратилась в танк, нацеливший пушку прямо на него. Никаких проблем. Он сменил курс, пробежал задними дворами, перепрыгивая заборы, проскальзывая в калитки, а у своего дома выпустил медные ногти и вскарабкался прямо по стене. Именно этого ему и хотелось. Не просто ускользнуть от людей в машине напротив крыльца, а исполнить свою мечту: миг, когда он вскочит в окно, и застанет Дори... за чем? Во всяком случае, он застал ее после ванны, со слипшимися от краски волосами, за телевизором, глядящей ночной канал. Она устроилась в кровати с одиноким блюдечком мороженого. Когда он поднял незапертую раму и влез внутрь, она обернулась. И завизжала. Это был не просто визг, это был приступ истерии. Дори выронила мороженое и подпрыгнула до потолка. Телевизор перевернулся и грохнулся на пол. Всхлипывая, Дори забилась в дальний угол, плотно закрыв глаза стиснутыми кулачками. - Извини, - попытался утешить ее Роджер. Ему хотелось приблизиться, но здравый смысл превозмог. В полупрозрачном халатике и крошечных трусиках она казалась очень беспомощной и привлекательной. - Извини, - выдавила она, глянула на него, поспешно отвернулась и на ощупь, наталкиваясь на мебель, пробралась в сторону ванной. Хлопнула дверь. Что ж, ее трудно обвинить, подумал Роджер. Он прекрасно понимал, какое представлял собой кошмарное зрелище, внезапно вломившись в окно. - Ты же говорила, что знаешь, какой я теперь, - окликнул он. Из ванной не донеслось ни слова. Стало слышно, как побежала вода. Он огляделся по сторонам. Комната выглядела, как обычно. Шкаф, как всегда, был набит ее платьями и его костюмами. Под диваном не прятался ни один любовник. Было немного стыдно обшаривать комнату, словно рогоносец из "Декамерона", но он не останавливался, пока не убедился, что в доме она была одна. Зазвонил телефон. Реакция Роджера была мгновенной. Не успело прозвенеть первое "дзрррр", как он схватил трубку, да так быстро и резко, что она смялась у него в руке, как бумажная. Экран мигнул и погас: его цепи были связаны с трубкой. "Алло?" - машинально произнес Роджер. Ответа не было - по этому аппарату, кажется, уже никто никуда не позвонит. Он об этом позаботился. - О Господи, - выдавил он. Он не представлял себе заранее, какой же будет их встреча, но одно было очевидно - началась она неважно. Когда Дори вышла из ванной, она уже не плакала, но и говорить с ним, кажется, была не в настроении. Даже не взглянув на него, она отправилась на кухню. - Я налью себе чаю, - пробормотала она через плечо. - Может, тебе сделать чего-нибудь покрепче? - с надеждой спросил Роджер. - Не надо. Роджер слышал, как она наливает воду в электрический чайник, слабое сипение, когда чайник начал закипать. Несколько раз она кашлянула. Он прислушался сильнее и услышал ее дыхание. Оно становилось медленнее и спокойнее. Он сел на свой любимый стул и подождал немного. Мешали крылья. Хотя они автоматически поднимались у него над головой, он не мог опереться на спинку. Потом поднялся и беспокойно заходил по спальне. Вышел в гостиную. Через открытые двери донесся голос жены: - Ты будешь чай? - Нет, - ответил он. Потом добавил: - Нет, спасибо. Он с огромным удовольствием выпил бы чаю, не потому, что нуждался в жидкости или в питательных веществах, а просто ради того, чтоб, как нормальный человек, как раньше, попить чаю вместе с Дори. Но его новое тело не привыкло обращаться с блюдцами и с чашками, и ему очень не хотелось казаться неловким и неумелым, расплескивая чай. - Где ты? - она замерла на пороге, с чашкой в руках. Затем разглядела его: - Аа.. Почему ты не включишь свет? - Не хочу. Сядь, маленькая, и закрой глаза на минуту, - ему в голову пришла мысль. - Зачем? Она все же повиновалась и уселась в кресло у газового камина. Он поднял кресло вместе с ней, и повернул его так, что она оказалась лицом к стене. Потом оглянулся вокруг, высматривая, на что бы сесть самому - ничего подходящего не было; подушки на полу, кресла - все это не подходило ни для его тела, ни для его крыльев. С другой стороны, у него не было особой нужды сидеть. Такой вид отдыха требовался его искусственным мускулам очень редко. Поэтому он просто встал у нее за спиной. - Лучше, когда ты на меня не смотришь. - Я понимаю, Роджер. Ты меня просто напугал, вот и все. Я не думала, что ты вот так вломишься в окно! И потом, мне не надо было настаивать на том, чтобы увидеть тебя - я хочу сказать, вот так, без этих... без этой истерики, так, наверное. - Я знаю, как я выгляжу, - ответил он. - Но ведь это все еще ты, верно? - сказала Дори в стену. - Хотя раньше тебе, кажется, не приходилось влезать ко мне в кровать через окно. - Это не так уж сложно, как кажется, - он попытался заставить свой голос звучать хотя бы чуть-чуть беззаботно. - А теперь, - она отпила глоток чая, - расскажи мне. Из-за чего все это? - Я хотел увидеть тебя, Дори. - Ты видел меня. По телефону. - Я не хочу смотреть на тебя по телефону. Я хочу быть в одной комнате с тобой. Он хотел больше, он хотел коснуться ее, хотел протянуть руки, дотронуться до ложбинки у нее на затылке, гладить шею, плечи, массировать, ощущать, как ее тело расслабляется... но он не смел этого. Он нагнулся и зажег в камине газ, не столько для тепла, сколько для света, чтобы Дори лучше видела. И для уюта. - Наверное, не надо этого делать, Роджер. Тысяча долларов штрафа... - Только не для нас, Дори, - рассмеялся он. - Если к тебе кто-нибудь прицепится, позвони Дэшу и скажи, что я разрешил. Она потянулась за сигаретами, лежавшими на краю стола, закурила. - Роджер, дорогой, - начала она, помолчав. - Я не привыкла ко всему этому. Я не имею в виду - как ты выглядишь. Это я понимаю. Это тяжело, но по крайней мере я заранее знала, что это будет. Даже если и не предполагала, что это будешь именно ты. Но я не могу привыкнуть к тому, что ты теперь такой... даже не знаю, важный? - Я тоже не могу к этому привыкнуть, Дори, - он невольно подумал о телерепортерах и толпах народу, когда они возвратились на Землю, после того, как спасли русских. - Сейчас все по-другому. Видишь, сейчас я чувствую, будто несу на своих плечах... весь мир, может быть. - Дэш говорит, что именно это ты и делаешь. Половина того, что он говорит - чушь собачья, но кажется, в этом он не соврал. Теперь ты очень важный человек, Роджер. Знаменитым ты был и раньше. Может быть, потому я и вышла за тебя замуж. Но то было... будто быть рок-звездой, понимаешь? Это было здорово, но ты мог бросить все и уйти, если тебе надоест. А сейчас ты не можешь бросить. Она раздавила сигарету в пепельнице. - Так или иначе, ты здесь, а в институте, наверное, уже с ума сходят. - Это я переживу. - Пожалуй, да, - задумчиво заметила она. - Ну, так о чем мы будем говорить? - О Брэде, - ответил он. Он не собирался говорить этого. Слово само, помимо воли, вырвалось из искусственной гортани и слетело с перекроенных губ. Она напряглась. Это было заметно. - А что с Брэдом? - спросила она. - Ты с ним спишь, вот что. Затылок Дори тускло зарделся, и он знал, что на ее лице сейчас проступает предательская сеть жилок. Пляшущие в камине огоньки притягательно отсвечивали на темных волосах; он пристально рассматривал эти отблески, словно его ничуть не интересовало ни только что сказанное им, ни то, что ответит его жена. - Я в самом деле не знаю, как нам быть, Роджер. Ты сердишься? Он молча следил за пляшущими оттенками. - В конце концов, мы уже давно об этом договорились, Роджер. У тебя были свои романы, у меня - свои. И мы договорились, что забудем об этом. - Нельзя забыть, если это приносит боль, - он приказал глазам закрыться, и с облегчением погрузился во тьму, сосредотачиваясь на мыслях. - Раньше было по-другому. - По какому другому? - сердито переспросила она. - По-другому, потому что мы поговорили о них и забыли, - настойчиво повторил он. - Когда я был в Алжире, а ты не смогла вынести местный климат, это было одно. Чем ты занималась здесь в Тонке, и что я делал в Алжире, ничего не значило для нас с тобой. Когда я был на орбите... - Я никогда ни с кем не спала, пока ты был на орбите! - Я знаю, Дори. Очень мило с твоей стороны. Я говорю серьезно, потому что иначе это было бы просто несправедливо, а? Я хочу сказать, что мои возможности там наверху были весьма ограничены. Юлик Бронин был несколько не в моем вкусе. Но теперь все по-другому! Как будто я снова на орбите, только еще хуже. У меня нет даже Юлия! У меня не то, что нет женщины, я потерял всю свою оснастку, даже если б женщина и была. - Я знаю, - жалобно ответила она. - И чего ты от меня хочешь? - Хочу, чтоб ты сказала, что будешь мне верной женой! - рявкнул он. Это перепугало ее. Он забыл, каким может быть его голос. Дори тихо заплакала. Его руки протянулись было к ней - и опустились. Что толку? О Господи, подумал он. Какой кошмар! Единственным утешением было то, что разговор протекал в тишине их собственного дома, втайне от других. Если бы рядом был хоть один свидетель, это было бы непереносимо. Естественно, мы - мы слышали каждое слово. Глава 12. ДВЕ МОДЕЛИ И ОДНА РЕАЛЬНОСТЬ Своими медными пальцами Роджер высадил не просто предохранитель. Он закоротил целый распределительный щиток. Потребовалось двадцать минут, чтобы снова включить свет. К счастью, у 3070-го был резервный источник питания для памяти, поэтому ферритовые матрицы не стерлись. Проводившимися в тот момент вычислениями пришлось пожертвовать, их придется прогонять заново. Автоматическая система слежения бездействовала еще долго после того, как Роджер сбежал. Одной из первых о том, что случилось, узнала Сьюли Карпентер. Она прилегла подремать в кабинете рядом с машинным залом, дожидаясь, пока моделирование Роджера закончится. Моделирование так и не закончилось. Ее разбудил звон сигналов, извещавших о сбое в обработке информации. Яркие трубки дневного света погасли, в темноте уныло мерцали только красные аварийные лампы. Первое, что пришло ей в голову - ее драгоценные расчеты. Она полчаса провела с программистами, в слабой надежде просмотрела распечатки того, что удалось просчитать, потом махнула рукой и бросилась в кабинет Скэньо