на. Там-то она и узнала, что Роджер сбежал. К этому времени свет включили. Он зажегся, когда она мчалась вверх по пожарной лестнице, перескакивая через две ступеньки. Скэньон уже сидел на телефоне, собирая кандидатов в козлы отпущения на срочное совещание. О Роджере Сьюли узнала от Клары Блай; остальные, собиравшиеся один за одним, тоже немедля вводились в курс дела. Единственной крупной фигурой, оказавшейся в этот момент вне института, был Дон Кайман. Его разыскали дома, сидящим у телевизора. Из физиотерапии в подвале пришла Кэтлин Даути и приволокла с собой Брэда, розового и распаренного - он как раз пытался компенсировать ночь без сна часом в сауне. Фрилинг был на Меррит Айленд, но в нем особой нужды не было. Пришло еще с пяток сотрудников. Кто уныло, кто беспокойно, они расселись в кожаных креслах вокруг стола. Скэньон уже поднял в воздух разведывательный вертолет ВВС, обшаривать окрестности института. Телекамеры вертолета скользили по автостраде, подъездным путям, стоянкам, полям, прерии, и все, что они видели, отражалось на большом телеэкране в конце кабинета. Полицию Тонки подняли по тревоге, на поиски странного существа, похожего на черта и передвигающегося со скоростью семьдесят километров в час. Дежурный сержант полиции попутно нарвался на неприятности. Он допустил серьезную ошибку, поинтересовавшись у институтского офицера службы безопасности, сколько тот выпил. Десять секунд спустя, окрыленный перспективой по гроб жизни топтать асфальт на Аляске, он уже лихорадочно вызывал по радио все патрульные машины. Полицейским было запрещено арестовывать Роджера и даже приближаться к нему. Они должны были только найти его. Теперь Скэньону нужен был козел отпущения. - Вы ответите за это, доктор Рамес, - зарычал он на старшего психоаналитика. - Вы и майор Карпентер. Как вы могли допустить, чтобы Роджер выкинул такой номер, без всякого предупреждения? - Генерал, я же говорил вам, что Роджер нестабилен в отношении к своей жене, - примирительно начал Рамес. - Вот почему я попросил прислать сюда кого-нибудь вроде Сьюли. Ему нужно было зафиксироваться на другом объекте, на ком-то, непосредственно связанном с программой... - Но что-то не сработало, да? Сьюли перестала вслушиваться. Она отлично понимала, что будет следующей, но ей нужно было кое-что продумать. За спиной Скэньона скользил вид с вертолета, вернее, схема, дороги обозначались зелеными линиями, машины - синими точками, здания - желтыми. Несколько случайных прохожих были красными. Если одна из красных точек вдруг начнет двигаться со скоростью синих, то есть машин, это наверняка будет Роджер. Но у него было вполне достаточно времени, чтобы оказаться вне досягаемости камеры. - Пусть проверят город, генерал, - перебила она. Он свирепо глянул на нее, но трубку снял и приказ отдал. Положить трубку на место так и не получилось - генерала ждал входящий звонок, на который он не мог не ответить. Телли Рамес поднялся из своего кресла рядом с директорским, и подошел к Сьюли Карпентер. Та даже не подняла головы, погрузившись в стопку распечаток моделирования. Рамес терпеливо ждал. Директору звонил президент Соединенных Штатов. Это было ясно, даже если не видеть крошечного Дэша на крошечном экране, на столе у директора: достаточно было посмотреть на крупные капли пота, покатившиеся по лбу Скэньона. До них доносились обрывки слов президента: "...говорил с Роджером, он показался - не знаю, каким-то равнодушным. Я тут подумал, Верн, и решил позвонить тебе. Все идет по плану?" Скэньон сглотнул, огляделся по сторонам и резко принялся разворачивать звукоизолирующие лепестки трубки. Изображение съежилось до размеров почтовой марки. Голос президента стих совсем, теперь параболический излучатель направлял звук точно в лицо Скэньону, а голос самого Скэньона поглощался лепестками вокруг микрофона. Что, впрочем, не мешало присутствующим следить за ходом разговора - все было написано у генерала на лице. Сьюли оторвалась от распечаток и посмотрела на Рамеса. - Оторвите его от телефона, - нетерпеливо начала она. - Я знаю, где Роджер. - Дома, у жены, - ответил Рамес. Сьюли устало потерла глаза. - Можно было догадаться и без моделирования, правда? Извини, Телли. Кажется, я держала его на крючке не так крепко, как мне казалось. Они были совершенно правы. Конечно, мы-то и так это знали. Как только Скэньон переговорил с президентом, позвонила служба безопасности: через жучок в спальне Дори они услышали, как Роджер влезает в окно. В маленьких желтых глазках Скэньона предательски блеснули слезы. - Включите звук на мониторы, - распорядился он. - Камеру на дом. Потом генерал переключил телефон на внешнюю линию и набрал номер Дори. Из громкоговорителя донесся звонок, потом что-то хрустнуло. "Алло?" - проскрипел механический голос Роджера. Мгновение спустя, немного тише, но так же бесцветно прозвучало: "О Господи". Скэньон отдернул трубку и потер ухо. - Это еще что за черт? Никто не ответил на его риторический вопрос, и генерал опасливо положил трубку на место. - Кажется, на линии какие-то помехи, - объявил он. - Мы можем послать туда человека, генерал, - предложил помощник по безопасности. - Там перед домом в машине сидят двое наших. Скользившее по экрану изображение успокоилось, и вертолет с камерой завис в 1800 футах над зданием городского суда. Камера работала в инфракрасном режиме; в верхнем углу экрана виднелась широкая темная полоса Корабельного канала, обозначавшая окраину города, а темный прямоугольник в центре экрана, окруженный движущимися огоньками машин, был площадью перед зданием суда. Дом Роджера был помечен красным пунктирным крестиком. Помощник вытянул руку, указав на светлую точку рядом с домом. - Мы с ними на связи, генерал, - продолжал он. - Но они не видели, как полковник Торравэй вошел в дом. - Я бы не советовала делать это, - поднялась Сьюли. - Ваши советы вышли у меня из доверия, майор Карпентер, - огрызнулся Скэньон. - И тем не менее, генерал... Скэньон вскинул руку, и она замолкла. Из мониторов еле слышно донеслись слова Дори: "Я налью себе чаю". Потом голос Роджера: "Может, тебе сделать чего-нибудь покрепче?". Почти неразличимое "Не надо". - Тем не менее, генерал, - повторила Сьюли. - Сейчас он достаточно стабилен. Вы можете все испортить. - Я не могу позволить ему сидеть там! Кто может знать, что он еще выкинет, черт возьми? Может быть, вы? - Вы уже засекли его. Не думаю, что он двинется куда-то еще, во всяком случае пока. Дон Кайман недалеко от них, и он их друг. Попросите его заехать за Роджером. - У Каймана нет боевой подготовки. - Вот вы чего хотите? И что же именно вы будете делать, если Роджер не захочет вернуться по-хорошему? Ты будешь чай? Нет... Нет, спасибо. - И выключите это, - добавила Сьюли. - Дайте бедняге хоть немного побыть с ней наедине. Скэньон медленно опустился в кресло и очень аккуратно пристукнул обеими ладонями по столу. Затем он еще раз поднял трубку и отдал приказ. - Пусть еще раз будет по-вашему, майор, - заметил он. - Не потому, что я доверяю вашим советам, просто нет другого выхода. Я не стану пугать вас возможными карами. Если мы еще раз проморгаем, вряд ли я останусь в том положении, чтобы кого-то наказать. Но об этом найдется кому позаботиться, я вам обещаю. - Я понимаю ваше положение, сэр, - начал Телесфоро Рамес, - но мне кажется, что это несправедливо по отношению к Сьюли. Модель показывала, что у него должно произойти столкновение с его женой. - Смысл моделирования в том, доктор Рамес, чтобы предсказывать события до того, как они происходят. - Кроме того, результаты показывают, что во всех остальных отношениях Торравэй достаточно устойчив. Он справится с этим, генерал. Скэньон снова принялся похлопывать по столу. - Он сложная личность, - продолжал Рамес. - Вы видели результаты его тестов тематического восприятия, генерал. Очень высокие показатели по основным побуждениям, достижению, вовлечению... по власти несколько меньше, но в пределах нормы. Он не манипулирует другими. Он интроспективен. Он тщательно обдумывает свои решения. Именно этих качеств вы хотели, генерал. Ему не обойтись без них. Но не станете же вы требовать, чтобы он был одной личностью в Оклахоме, и совершенно другой - на Марсе. - Если не ошибаюсь, вы с вашей модификацией поведения обещали мне именно это. - Вовсе нет, генерал, - терпеливо пояснил психиатр. - Я обещал только, что если вы сделаете ему подарок наподобие Сьюли Карпентер, он легче смирится с проблемами, которые у него были с женой. Так и получилось. - У поведенческой модификации своя динамика, генерал, - вставила Сьюли. - Со мной вы немного запоздали. - Вы что? - свирепо переспросил Скэньон. - Хотите сказать, что на Марсе он все-таки тронется? - Надеюсь, что нет. Мы сделали для этого все, что было в наших силах. Он избавился от кучи всякого дерьма - можете взглянуть на его последние ТТВ. Но через шесть дней он улетит, и я исчезну из его жизни. А это неправильно. П-модификацию никогда нельзя прерывать резко. Это нужно делать постепенно - он должен видеть меня все реже и реже, но за это время у него будет возможность создать защитные реакции. Постукивание по столу стало медленнее. - Поздновато вы меня предупреждаете, - заметил Скэньон. Сьюли пожала плечами и промолчала. Скэньон задумчиво оглядел собравшихся. - Ладно. На сегодня мы сделали все, что могли. Все свободны до восьми - нет, скажем, до десяти утра. К этому времени у каждого должен быть готов доклад, не больше трех минут, о том, за что вы отвечаете, и что нам делать дальше. Дона Каймана нашла полицейская патрульная машина. Она пристроилась сзади, взревев сиреной и сверкая мигалками, а когда он притормозил у тротуара, полицейский передал ему приказ поворачивать к дому Роджера Торравэя. Дон постучал в двери с некоторым трепетом, не представляя, что ждет его внутри. Из-за двери блеснули глаза Роджера. Стараясь заглянуть через плечо Роджера в квартиру, Кайман невольно зашептал про себя молитву. Он ожидал увидеть... что? Расчлененное тело Дори Торравэй? Разбитую в щепки мебель? Но все, что открылось его глазам - это живая и невредимая Дори, съежившаяся в кресле и явно плачущая. Это даже обрадовало Каймана, потому что он приготовился к гораздо более худшему. Роджер пошел с ним без всяких возражений. - Всего хорошего, Дори, - бросил он через плечо и закрыл дверь, не дожидаясь ответа. Ему не сразу удалось втиснуться в маленький автомобильчик Дона Каймана, но в конце концов крылья все-таки свернулись. Раскладное сиденье пришлось до отказа отодвинуть назад и Роджер скрючился в позе, для нормального человека совершенно неудобоваримой. Конечно, Роджер не был нормальным человеком, и его мышечная система могла справиться с продолжительными перегрузками, каким бы узлом он не завязывался. Они ехали в молчании почти до самого института. Потом Дон Кайман прочистил горло. - Ты заставил нас поволноваться. - Еще бы, - ответил бесцветный голос. Крылья беспокойно зашелестели. - Я хотел ее увидеть, Дон. Это было важно. - Я понимаю, - Кайман свернул на просторную, пустую стоянку. - Ну и как? Все хорошо? Маска киборга повернулась к нему. Фасетчатые глаза, отливающие, как черное дерево, смотрели безо всякого выражения. - Дурак ты, отец Кайман. Что здесь может быть хорошего? Сьюли Карпентер думала о сне с завистью, как об отдыхе на французской Ривьере. И о том, и о другом сейчас можно было только мечтать. Она приняла две капсулы амфетаминов и сделала себе укол Б-12. Нужную точку на руке она научилась находить уже давно. Моделирование реакций поведения Роджера было прервано, когда погас свет, и она повторила все заново, с самого начала. Мы не возражали. Это давало нам возможность внести несколько поправок. Пока шло моделирование, она отмокала под горячим душем в гидротерапии, а потом внимательно просмотрела распечатку. Она умела расшифровывать загадочные сочетания букв и цифр, коды системной диагностики, но в этот раз просто пропустила их и сразу взялась за изложенные понятным языком результаты расчетов. Свою работу она знала отлично. Ее работа не имела никакого отношения к обязанностям дежурной сестры. Сьюли Карпентер была одной из первых женщин с ученой степенью, работавших в аэрокосмической медицине. Она была доктором медицины, специализировалась по психотерапии и множеству сопутствующих дисциплин, а в космическую программу ушла потому, что на Земле больше не видела заслуживающих внимания занятий. Когда она прошла подготовку астронавта, ей стало казаться, что таких занятий, кажется, не осталось и в космосе. Исследовательская работа все же имела для нее какую-то ценность, хотя бы и абстрактную, поэтому она попросила о переводе в лаборатории в Калифорнии, и просьба была удовлетворена. В ее жизни было немало мужчин, один или два даже могли сыграть серьезную роль - но не сыграли. По крайней мере, в этом она Роджеру не солгала; вслед за последним болезненным разрывом она просто сократила свой круг знакомств, по крайней мере до тех пор, приказала она себе, пока не повзрослеет настолько, чтобы понять, чего же она хочет от мужчины. Итак, ее электрончик ушел в ответвление от основного тока человеческой жизни, и кружил в замкнутой цепи до тех пор, пока мы не выбрали из сотен тысяч перфокарт именно ее карточку, чтобы дать Роджеру то, в чем он нуждался. Когда она получила приказ, без всякого предупреждения, этот приказ исходил лично от самого президента. Отказаться от назначения не было никакой возможности, да она и не собиралась. Она только приветствовала перемену. Материнская забота о страждущем приятно тешила ее самомнение; важность задания была очевидна, уж если она и верила во что-то, так это в марсианскую программу; кроме того, она знала, что занимается профессиональной работой. А профессионализма ей было не занимать. Мы расценивали ее очень высоко, она была одной из главных фигур в нашей игре за выживание расы. Когда она закончила с моделью Роджера, было уже почти четыре утра. Пару часов она поспала на кушетке в сестринской. Потом приняла душ, переоделась и надела зеленые контактные линзы. Этот аспект работы не очень-то радует, размышляла она по пути в палату Роджера. Крашеные волосы и другой цвет глаз - это был обман, а она не любила обманывать. Когда-нибудь она сбросит эти линзы, дождется, пока отрастут естественные, светлые волосы... ну, может быть, подкрасит, но самую малость. Она не имела ничего против крашеных волос, ей просто не нравилось притворяться кем-то другим. Но в палату Роджера она вошла с улыбкой. - Как хорошо, что ты вернулся. Мы уже соскучились. Ну, как тебе гулять без поводка? - Неплохо, - ответил механический голос. Роджер стоял у окна, разглядывая комья перекати-поле, скачущие по автостоянке. Потом повернулся к ней: - Ты знаешь, все правильно, все, что ты говорила. Сейчас я стал не просто другим - я стал лучше. Она подавила желание немедленно подтвердить и усилить его слова, улыбнулась и принялась собирать простыни. - Я беспокоился о сексе, - продолжал он. - И знаешь что, Сьюли? Это как будто бы сказали, что мне на два года нельзя есть икру. Я не люблю икру. И если уж об этом зашла речь, сейчас мне не нужен и секс. Вы, наверное, заложили это в компьютер. "Понизить сексуальное влечение, увеличить эйфорию", верно? Неважно, просто до моих птичьих мозгов наконец дошло - я сам устраиваю себе проблемы. Мучаюсь над тем, как же я обойдусь без совершенно ненужной мне вещи. А на самом деле мне просто кажется, что по мнению окружающих я должен хотеть именно этого. - Культурная ассимиляция, - добавила она. - Вот-вот, - кивнул он. - Послушай, я хочу тебе кое-что показать. Он взял гитару, устроился на окне, упершись одной пяткой в подоконник, и пристроил гитару на коленях. Крылья беззвучно поднялись над головой, и он заиграл. Сьюли изумилась. Он не просто играл - он пел. Пел? Да нет, эти звуки скорее походили на посвистывание сквозь зубы, слабое, но чистое. Его пальцы пощипывали струны гитары, аккомпанируя, а плачущий свист вел мелодию, какой она не слышала прежде. - Что это? - спросила она, когда Роджер доиграл. - Это соната Паганини для скрипки с гитарой, - гордо ответил он. - Клара принесла мне запись. - Я даже не знала, что ты можешь такое. Посвистывать, я имею в виду - или как ты делал. - Я тоже не знал, пока не попробовал. Конечно, скрипичная партия получается не такой громкой, как надо. И я не могу играть на гитаре так тихо, чтобы это сбалансировать. Но все равно получается неплохо, правда? - Роджер, - сказала она совершенно серьезно. - Я очарована. Он поднял глаза и очаровал ее еще раз, ухитрившись улыбнуться. - Готов поспорить, ты думала, что и этого я не умею. Я сам так думал, пока не попробовал. На совещании Сьюли без обиняков сказала: - Он готов, генерал. Скэньон перехватил достаточно сна, чтобы выглядеть отдохнувшим; судя по всему, он приложился еще и ко внутренним резервам, потому что казался уже не столь мрачным. - Вы уверены, майор Карпентер? - Готовее не бывает, - кивнула она. Потом заколебалась. Видя ее выражение, Верн Скэньон ждал поправки. - На мой взгляд, проблема в том, что он готов лететь именно сейчас. Все его системы в рабочем состоянии. Он разобрался со своей женой. Он готов. И чем дольше он будет оставаться здесь, тем больше шансов, что она снова выкинет какой-нибудь номер и расстроит все его равновесие. - Сильно сомневаюсь, - проворчал Скэньон. - Да, она знает, какие у нее будут неприятности. Но я не хочу рисковать. Я предлагаю перевести его. - Ты хочешь сказать - отвезти его на Меррит Айленд? - Нет. Я хочу сказать - поставить его на паузу. Брэд пролил кофе из поднесенного к губам бумажного стаканчика. - Ты что, куколка? - воскликнул он с неподдельным потрясением. - У меня еще семьдесят два часа тестирования его систем! Если вы замедлите его, я не смогу получить нужных результатов... - Нужных для чего? Для его эффективной работы или для той монографии, которую ты собираешься о нем написать? - Ну... Господи, конечно, я собираюсь написать о нем. Но я хочу как можно тщательнее его проверить, пока у меня есть время. Это для его же пользы. И для пользы экспедиции. - Мое мнение остаются в силе, - пожала плечами Сьюли. - Здесь ему осталось только ждать. А он уже по горло сыт ожиданием. - А если на Марсе что-то пойдет не так? - поинтересовался Брэд. - Вы спрашивали моего мнения. И я его высказала. - Не забывайте, что нам всем интересно, о чем вы толкуете, - вмешался Скэньон. - Особенно мне. Сьюли покосилась на Брэда, и тот ответил: - Как вы знаете, генерал, мы собирались проделать это на время полета. У нас есть возможность регулировать его внутренние часы с помощью компьютера. До старта остается... секунду... пять дней и несколько часов, и мы можем замедлить его так, что по его субъективному времени пройдет всего полчаса. В этом есть смысл - но и в моих доводах тоже. Я не могу взять на себя ответственность и выпустить его в свет, пока не проведу все необходимые мне тесты. - Я понял, что вы имеете в виду, - помрачнел Скэньон. - Это веское возражение, и у меня тоже есть свое возражение. Как насчет того, что вы твердили вчера вечером, майор Карпентер? Чтобы слишком резко не обрывать модификацию поведения? - Он на стадии плато, генерал. Если бы я могла провести с ним еще шесть месяцев, я бы согласилась. Но пять дней - нет, здесь будет больше риска, чем пользы. Он нашел настоящее увлечение в своей гитаре - и слышали бы вы, как он играет. Он выработал надежную защиту касательно отсутствия половых органов. Он даже взял инициативу в свои руки, убежав прошлой ночью - а это большой прогресс, генерал. Его профиль был чересчур пассивен, если учесть требования экспедиции. Я считаю, его нужно ставить на паузу. - А я считаю, что мне нужно еще с ним работать, - вспылил Брэд. - Может быть, Сьюли права, но я тоже прав, и если придется, я дойду до самого президента! Скэньон с любопытством посмотрел на Брэда, потом обвел взглядом комнату. - Еще комментарии? - Не знаю, имеют ли мои слова какой-то вес... - начал Дон Кайман. - Но я согласен с Сьюли. Женой он не очень доволен, но и не так уж огорчен. Лучшего момента не будет. - Угу, - кивнул Скэньон, снова принимаясь нежно похлопывать по столу. Он задумчиво посмотрел куда-то вдаль и заговорил: - Вам известно не все. Ваша модель Роджера - не единственная. Он обвел глазами собравшихся и подчеркнуто добавил: - За пределами кабинета этого не должен знать никто. Делом занялись азиаты. Они подключились к 3070-му где-то между нами и двумя другими компьютерами, считали все данные и использовали их для своей собственной модели. - Зачем? - спросил Дон Кайман. Мгновение спустя это же повторили все, сидящие за столом. - Хотелось бы мне знать, - угрюмо ответил Скэньон. - Они не вмешиваются. Мы бы не узнали об этом, если бы не плановая проверка линий связи, обнаружившая их подключение, и потом какие-то шпионские страсти в Пекине, о которых я не знаю и знать не хочу. Все, что они сделали - считали данные и запустили собственную программу. Мы не знаем, как они собираются ее использовать, но вот еще один сюрприз: сразу после этого они отозвали все свои протесты против запуска. Больше того, они предложили воспользоваться их марсианским спутником для передачи нашей телеметрии. - Да я и на грош им не поверю! - все еще не мог успокоиться Брэд. - Нууу, мы тоже не собираемся особенно полагаться на их птичку, можешь быть уверен. Но суть остается - они хотят, чтобы экспедиция удалась. Ладно, это еще один дополнительный фактор, а сейчас все сводится к одному решению, правильно? Я должен решить, ставить Роджера на паузу, или нет. О'кей. Я согласен. Я принимаю ваши рекомендации, майор Карпентер. Объясните Роджеру, что мы собираемся сделать, и объясните ему причины. Все, что вы с доктором Рамесом сочтете нужным. - Что касается тебя, Брэд, я понимаю, что ты хочешь сказать, - генерал понял руку, останавливая возражения Брэда. - Согласен. Роджеру нужно провести с тобой больше времени. Что ж, у вас будет это время. Ты включаешься в экипаж экспедиции. Он подвинул к себе лист бумаги, вычеркнул из списка одно имя и вписал другое. - Я вычеркиваю одного из пилотов, и освобождаю место для тебя. Я уже проверял, проблем не будет, учитывая автоматическое управление, и то, что у каждого из вас есть хоть какая-то летная подготовка. Итак, вот окончательный состав экипажа марсианской экспедиции: Торравэй, Кайман, пилот генерал Гизбург - и ты. Брэд возразил. Впрочем, чисто инстинктивно. Как только эта мысль улеглась, он принял ее. В словах Скэньона была своя доля истины, и кроме того, Брэд мгновенно просчитал: карьера, которую он для себя запрограммировал, только упрочится, не может не упрочиться от личного, непосредственного участия в экспедиции. Конечно, будет жалко бросать здесь Дори, и всех будущих дори, но когда он вернется, этих дори будет столько... Дальше все пошло, как по часам. Это было последнее решение. Все остальное было только исполнением планов. Техники на Меррит Айленд начали заправлять ракеты-носители, а в Атлантике развернулась сеть спасательных кораблей, на случай аварии. Брэд улетел на Меррит Айленд на подгонку скафандров. Для предполетной подготовки к нему приставили шесть экс-астронавтов, вбивавших ему в голову все, что можно было вбить за оставшееся время. Среди учителей был и Гизбург, невысокий, всегда спокойный, и всегда усмехающийся, одним своим видом вселявший уверенность. Дон Кайман взял двенадцать драгоценных часов отпуска, чтобы попрощаться со своей сестричкой. Мы были удовлетворены всем происходящим. Мы были довольны решением отправить в полет Брэда. Мы были довольны прогнозами, ежедневно предсказывавшими позитивное влияние старта на события и настроения в мире. Мы были довольны настроением Роджера. И больше всего мы были довольны моделированием Роджера в ННА; более того, это было существенно и необходимо для наших планов сохранения расы. Глава 13. НАЗАД ДОРОГИ НЕТ Путешествие на Марс по гомановской орбите занимает семь месяцев. Если верить летавшим туда астронавтам, космонавтам и синонавтам - семь очень скучных месяцев. В каждом дне 86400 свободных секунд, и занять их было практически нечем. Но Роджер отличался от всех остальных. Во-первых, он был самым дорогим пассажиром, когда-либо поднимавшимся на борт космического корабля. Его тело было плодом семи миллиардов долларов программы "Человек Плюс". Необходимо было приложить все усилия, чтобы уберечь его. Во-вторых (и это было его уникальной особенностью), его можно было уберечь. Биологические часы его тела были отключены. Теперь восприятие времени ему диктовал компьютер. Сначала Роджера замедляли постепенно. Казалось, люди стали двигаться немного резвее. Обед наступил раньше, чем он думал. Голоса стали визгливее. Когда он привык к этому, задержку систем увеличили еще. Голоса превратились в неразборчивый писк, а потом он вообще перестал улавливать звуки. Самих людей он тоже почти не замечал, только мелькавшие вокруг размытые полосы. Окна палаты закрыли ставнями - не потому, чтобы он не сбежал, а чтобы защитить его от быстрой смены дня и ночи. Перед ним возникали тарелки с остывшей едой. Поев, он не успевал даже отодвинуть их: они исчезали сами собой. Роджер понимал, что с ним происходит. Он не возражал. Он выслушал уверения Сьюли, что это необходимо, и что это для его же блага, ну и ладно. Еще он подумал, что будет скучать без Сьюли и стал соображать, как передать ей это. Способ был, но все происходило чересчур быстро; как по волшебству, на дощечке перед ним возникали написанные мелом надписи. Когда он отвечал, его ответы исчезали из-под носа прежде, чем он успевал закончить. КАК ТЫ СЕБЯ ЧУВСТВУЕШЬ? Взял мелок, написал одно слово: ОТЛИЧНО и доска исчезла, чтобы тут же возникнуть с другой надписью: МЫ ВЕЗЕМ ТЕБЯ НА МЕРРИТ АЙЛЕНД Его ответ: Я ГОТОВ был выхвачен прежде, чем он успел дописать остальное, и он торопливо нацарапал на прикроватном столике: ПОЦЕЛУЙТЕ ЗА МЕНЯ ДОРИ Он хотел добавить "и Сьюли", но не успел, потому что столик неожиданно исчез. Он сам исчез из комнаты. Мгновенное, головокружительное скольжение. Он успел различить приемный покой института. Мелькнуло призрачное видение - медсестра (Сьюли?) поправляет колготки, стоя к нему спиной. Его ложе подскочило в воздух, окунулось в режущий свет зимнего дня, потом оказалось - в машине? Он не успел даже задать себе этот вопрос, как это взмыло вверх, он понял, что находится в вертолете, и почувствовал, что сейчас его стошнит. К горлу подкатил проглоченный обед. Недремлющая телеметрия тут же сообщила об этом, и соответствующие меры были приняты. Он чувствовал себя, как при самой яростной качке, ему все еще казалось, что его стошнит, но его не стошнило. Потом все остановилось. Из вертолета наружу. Снова яркий солнечный свет. Его вкатили куда-то еще, и это он узнал почти сразу, как только они тронулись - салон СВ-5, переоборудованный в летающий госпиталь. Как по волшебству, его опутали ремни безопасности. Было неудобно - снова тряска и выворачивающая тошнота, хотя уже не такая сильная - но продолжалось это недолго. Минуту или две, как показалось Роджеру. Затем по ушам грохнуло давление, и его выкатили из самолета, прямо в ослепительный свет и жару - наверное, Флорида, подумал он заторможенно, оказавшись уже в машине скорой помощи, потом... потом... Потом его оставили в покое, минут на десять или пятнадцать, как показалось Роджеру - а на самом деле почти целый день - и ничего не происходило, он просто лежал в кровати, его еще раз накормили, удалили катетером выделения, затем перед ним возникла записка: УДАЧИ, РОДЖЕР. ПОЕХАЛИ. а затем снизу шарахнул паровой молот и он потерял сознание. Это все хорошо, подумал он, проваливаясь в никуда, избавить меня от скуки и тому подобное, но ведь так и убить можно. Как на это пожаловаться, он не сообразил, потому что отключился. Прошло время. Время снов... Как сквозь туман, он понял, что его усыпили, не просто замедлили, а полностью отключили. И сообразив это, очнулся. Не ощущалось никакого давления. Более того, он парил. Только паутина привязных ремней удерживала его на месте. Он был в космосе. - С добрым утром, Роджер, - произнес прямо в ухо чей-то голос. - Ты слушаешь запись. Роджер повернул голову и увидел рядом с ухом крошечную сеточку динамика. - Мы замедлили запись, чтобы ты мог понять. Если хочешь поговорить с нами, просто продиктуй все, что хочешь сказать, а мы ускорим запись, чтобы нам было понятно. Наука творит чудеса, верно? - Значит, я записываю это на тридцать первые сутки. На тот случай, если ты уже забыл, меня зовут Дон Кайман. У тебя были небольшие неприятности. Твоя мышечная система сопротивлялась ускорению при взлете, и ты потянул кое-какие связки. Пришлось сделать пару операций, но все уже заживает. Брэд немного переделал кибернетику, так что когда мы сядем, ты уже сможешь нормально шевелить дельтовидными. Посмотрим. Больше серьезного ничего нет. Наверное, у тебя есть вопросы, но прежде чем ты их продиктуешь, у нас для тебя весточка. Лента зашипела, защелкала, а потом на фоне статических помех послышался голос Дори, слабый и искаженный. - Привет, милый! Дома все в порядке, берегу для тебя домашний очаг. Думаю о тебе. Будь осторожен. Потом снова голос Каймана: - Теперь сделай вот что. Во-первых, если есть что-то серьезное - что-то болит, или в этом роде - говори в первую очередь. На разговор уходит много времени, так что обо всем серьезном в первую очередь, а когда закончишь - подними руку, мы поменяем пленку и сможешь поболтать. Начали. Лента остановилась, рядом с динамиком погас маленький красный огонек с надписью "Воспроизведение" и зажегся зеленый, "Запись". Роджер взял микрофон и уже хотел сказать, что нет, никаких особенных проблем у него нет, когда глянул вниз и заметил, что его правая нога отсутствует. Естественно, мы наблюдали за каждым движением на борту корабля. Уже после первого месяца линия связи растянулась донельзя. Огромное расстояние играло свою роль. Пока космический корабль поднимался к марсианской орбите, Марс двигался. Земля тоже, и гораздо быстрее. Она успеет дважды обернуться вокруг солнца, прежде чем Марс завершит один оборот своей орбиты. Телеметрическим данным с корабля требовалось около трех минут, чтобы достичь центра связи Голдстоун. Мы были пассивными слушателями. А будет еще хуже. К тому времени, как корабль выйдет на орбиту вокруг Марса, команда с Земли, летящая со скоростью света, будет достигать его с получасовым запозданием. Мы отказались от непосредственного управления; корабль и его экипаж по сути дела были предоставлены самим себе. А еще чуть позже Земля и Марс окажутся по разные стороны от Солнца, и помехи Солнца будут настолько искажать слабые сигналы корабля, что мы едва ли сможем уверенно принимать их. Но к тому времени на орбите вокруг Марса уже будет 3070, а немного погодя к нему присоединится МГД генератор. Тогда у них не будет нехватки энергии. Все было просчитано, орбиты, связь между собой, с орбитальным кораблем, с наземной станцией и с рыщущим вокруг Роджером. Был запущен 3070, переведенный в холостой режим. Это был автоматический полет. Расчеты показали, что для обычного космического корабля уровни ионизации будут неприемлемо высокими. Поэтому конструкторы на мысе Канаверал сняли с корабля все системы жизнеобеспечения, всю телеметрию, системы самоликвидации и наполовину урезали возможности по маневру. Сэкономленный вес пошел на экранирование. Стартовавший корабль был молчаливым и безжизненным, и останется таким еще семь месяцев. Потом генерал Гизбург возьмет управление в свои руки и состыкует корабли. Это будет непросто, но такая у него работа. МГД генератор был запущен месяц спустя, с экипажем из двух добровольцев и максимумом рекламы. Теперь заинтересованы были все. Не возражал никто, даже ННА. Первый запуск они вообще не заметили, после запуска 3070-го сообщили, что наблюдают за полетом, и предложили свои данные сети НАСА, а когда стартовал генератор, их посол вручил учтивую ноту с поздравлениями. Определенно, что-то происходило. И не только в психологии. В Нью-Йорке две недели подряд прошли без бунтов и стычек, а кое-где на главных улицах даже начали разгребать мусор. Зимние дожди погасили остатки обширных пожаров на Северо-Западе. Губернаторы Вашингтона, Орегона, Айдахо и Калифорнии объявили призыв добровольцев, и более ста тысяч молодых людей вызвались восстанавливать сгоревшие леса. Последним эту перемену заметил президент Соединенных Штатов - он был слишком занят внутренними проблемами нации, расплодившейся до катастрофических пределов и потребляющей вне всяких мер. Но в конце концов и он понял, что происходят перемены, не только внутри Штатов, но и во всем мире. Азиаты отозвали свои подлодки в западную часть Тихого и в Индийский океаны, и когда Дэшу сообщили об этом, он снял трубку и позвонил Верну Скэньону. - Думаю... - он сделал паузу, потрогав гладкое дерево столешницы, - думаю, у нас получается. Можешь похвалить за меня своих орлов. Слушай, может быть, тебе нужно что-то еще? Но уже ничего было не нужно. Теперь для нас не было дороги назад. Мы сделали все, что могли. Дальше все лежало в руках самой экспедиции. Глава 14. МАРСИАНСКИЙ МИССИОНЕР Дон Кайман позволял себе молиться не чаще шести раз в день. В молитвах он просил о разном: иногда о том, чтобы Тит Гизбург прекратил цыкать зубом, иногда (если кто-то перднет) - чтоб не слышать вони, подолгу висевшей в воздухе. Но в каждой молитве всегда звучали три просьбы: об успехе экспедиции, об исполнении предначертанного Господом, и - о здравии и благополучии его друга Роджера Торравэя. Роджер пользовался особой привилегией: у него была своя, отдельная каюта. Правда, каютой этот тесный уголок назвать было трудно, да и отделяла его только эластичная шторка, тонкая, как паутина, и полупрозрачная. Но все-таки это была его каюта. Остальным приходилось делить одну кабину. Иногда Роджер делил ее вместе с ними, по крайней мере частично. То есть части Роджера лежали по всей кабине. Кайман часто заглядывал за шторку. Для него полет был длинным и скучным. Как профессионал, он будет не у дел до тех пор, пока они не ступят на поверхность Марса, держать себя в форме и упражняться для его профессии тоже не требовалось. Ареология была статичной наукой, и останется таковой, если только после посадки ему не посчастливится внести в нее что-то новое. Поэтому сначала Кайман брал у Гизбурга уроки по бортовому оборудованию, а потом Брэд стал учить его техобслуживанию киборга в полевых условиях. Фантастическое создание, медленно ворочавшееся в поролоновом коконе, уже не казалось незнакомым. Кайман изучил каждый дюйм этого тела, внутри и снаружи. Уже через несколько недель он без всякого отвращения вывинчивал из глазницы искусственный глаз, или, сняв панель, ковырялся в пластиковых внутренностях. Было чем заняться и кроме этого. Были музыкальные записи, иногда он читал какую-нибудь микрофишу, иногда во что-нибудь играл. В шахматах у них с Гизбургом силы были почти равные; они постоянно устраивали турниры (лучший результат Каймана был 38 партий из 75) и тратили личное эфирное время на передачу с Земли текстов шахматных партий. Отец Кайман охотно молился бы чаще, но после первой же недели ему стало ясно, что даже в молитвах можно переусердствовать. Поэтому он себя ограничил: утром, перед едой, вечером, перед сном - и все. Иногда, правда, он нуждался в допинге, и тогда шептал "Отче наш" или перебирал четки Его Святейшества. А потом снова возвращался к бесконечной наладке Роджера. У Каймана всегда был слабый желудок, но Роджер, судя по всему, был совершенно индифферентен к подобным вторжениям в его персону, и они не причиняли ему никакого вреда. Постепенно Кайман стал понимать скрытую красоту строения Роджера, в той части, что была творением Божьим, и в той, что была делом рук человеческих; и радовался первому и второму. Не радовало его только то, что Бог и человеки сделали с рассудком Роджера. Его огорчали семь месяцев, вырванные из жизни его друга; его печалило, что любовь Роджера отдана женщине, которая не ставит ее ни в грош. Но в среднем и целом - Кайман был счастлив. Он никогда еще не участвовал в марсианской экспедиции, но его место было именно здесь. Он был в космосе дважды: полет на челноке, когда он был еще аспирантом и готовился к защите степени по планетологии, а потом три месяца на космической станции "Бетти". Эти полеты оказались всего лишь практикой, подготовкой к главному - экспедиции, которая увенчает собой его марсианские штудии. Все, что он знал о Марсе, он узнал сквозь окуляр телескопа, или из наблюдений других, или из дедуктивных выводов. И он знал немало. Он смотрел и пересматривал телекадры с "Орбитеров", "Маринеров" и "Сервейеров". Он анализировал образцы марсианского грунта и камней. Он беседовал с каждым из американцев, англичан и французов, участвовавших в марсианских экспедициях, а также со многими русскими, японцами и китайцами. Он знал о Марсе все. С самого детства. Он вырос на Марсе Эдгара Райса Берроуза, красочном Барсуме, царстве мертвых охристых морей и несущихся по небу крошечных лун. Когда он подрос, он стал отличать факты от вымысла. Четырехрукие зеленые воины и краснокожие, яйцекладущие, прекрасные марсианские принцессы не существовали в реальности - по крайней мере, в той "реальности", которую отражает наука. Но он знал и другое - научная "реальность" менялась из года в год. Создавая Барсум, Берроуз не витал в облаках. Он почти дословно повторил "реальность", научно обоснованную самыми авторитетными учеными. И это Марс Персиваля Лоувелла, а не Берроуза, без следа растаял под взглядами мощных телескопов и космических зондов. В "реальности" - согласно научному мнению - жизнь на Марсе дюжину раз успела умереть и воскреснуть заново. Впрочем, даже это так до конца и не прояснилось. Все зависело от философского вопроса: "Что есть жизнь?". Непременно существо, напоминающее обезьяну или дерево? Существо, которое зависит от растворимых питательных веществ, с биологией, основанной на воде, которое входит в окислительно-восстановительный цикл передачи энергии, и размножается, тем самым выделяясь на фоне окружающей среды? Дон Кайман думал иначе. Ему казалось слишком дерзкой самонадеянностью так сужать понятие "жизнь", ибо перед лицом всемогущего Создателя он всегда чувствовал себя смиренным неучем. В любом случае, вопрос существования на Марсе жизни, генетически родственной земной, был еще не закрыт. По крайней мере, приоткрыт. Там действительно не открыли ни обезьян, ни деревьев. Даже лишайников или простых одноклеточных. Не обнаружилось даже таких обязательных условий для жизни, как свободный кислород или вода, признавался он себе с горечью - в его сердце никак не хотела умирать Дея Торис. И все равно - если ни один человек до сих пор не поскользнулся на марсианских мхах, это еще не значило, что он не ступит на них нигде. Кайман не верил в это. До сих пор на Марсе высадилось меньше сотни людей. Суммарная исследованная ими площадь поверхности не превышала нескольких сотен квадратных миль. И это на Марсе! Где не было океанов, а значит, общая площадь поверхности превышала земную! С таким же успехом можно было утверждать, что ты изучил Землю, сделав четыре вылазки, в Сахару, на вершины Гималаев, в Антарктиду и на ледники Гренландии. Ну, скажем, не совсем так, поправлял себя Кайман. Сравнение не совсем справедливое. Было несчетное число пролетов мимо Марса, искусственных спутников и автоматических станций, доставлявших образцы марсианского грунта. Тем не менее - аргумент оставался разумным. Марса было слишком много. И никто не посмел бы утверждать, что на Марсе больше не осталось секретов. Возможно, будет найдена вода. Были многообещающие разломы. Форма некоторых долин была такова, что можно было предположить лишь одно: они выточены потоками воды. И даже если эти русла пересохли, там все еще могла быть вода, неизмеримые океаны воды, замкнутые под поверхностью. Кислород там был точно. В среднем немного, но средние значения не играли роли. В отдельных местах его могло быть много. А значит, там могла быть... Жизнь. Кайман вздохнул. Пожалуй, больше всего он сожалел о том, что не смог повлиять на выбор места посадки, перенести выбор на точку, которая лично для него была самым вероятным местом для жизни, район Солнечного озера. Выбор обернулся против него. Решение было принято на самом высоком уровне, и Дэш собственной персоной заявил: "Мне глубоко насрать, где и что там может быть живое. Я хочу, чтобы птичка села там, где легче всего сможет выжить наш мальчик". Поэтому место посадки выбрали рядом с экватором, в северном полушарии; основными образованиями в этой местности были Изида и Непентес, а на стыке между ними находился невысокий кратер, который Дон Кайман про себя окрестил Домом. И про себя же он очень сожалел о потере Солнечного озера, менявшего форму с временем года (Растения? Вряд ли... но была надежда!), о ярком W-образном облаке в районе каналов Улисс и Фортуна, возникшем во время большого противостояния, и ежедневно менявшем свои формы, о ярчайшей вспышке, яркостью шестой звездной величины (отраженный свет? термоядерный взрыв?), которую увидел Саеки в озере Титония первого декабря 1951 года. Кому-нибудь другому придется изучать все это. Он уже не сможет. А так, если не считать этих сожалений, Дон Кайман был вполне доволен. Северное полушарие было мудрым выбором. Времена года здесь были благоприятнее, потому что, как и на Земле, зима в северном полушарии здесь наступала, когда оно было ближе всего к солнцу, а значит, в среднем и весь год был теплее. Зима была на двадцать дней короче лета; на юге, конечно, все было наоборот. И хотя Дом никогда не изменял формы, и не испускал ярких вспышек, вокруг него наблюдалось немало новообразовавшихся облачных формаций. Кайман не расставался с надеждой, что некоторые из облаков могут состоять хотя бы из кристалликов льда, если не из самой воды! Он немного пофантазировал о слепом ливне над марсианской равниной, а потом, уже серьезнее, подумал о больших залежах лимонита, обнаруженных неподалеку. Лимонит содержит большие количества связанной воды, и если марсианские растения или животные еще не созрели настолько, чтобы использовать ее, этим источником сможет воспользоваться Роджер. Да, в целом он был доволен. Еще бы. Он был на пути к Марсу! Это было для него источником огромной радости, и за это шесть раз в день он возносил благодарственные молитвы. И он хранил надежду. Дон Кайман был слишком хорошим ученым, чтобы путать надежду с наблюдениями. Он сообщит только о том, что откроет. Но он знал, что хочет открыть. Он хотел открыть жизнь. В течение отпущенного времени, девяносто один марсианский день на поверхности, он будет смотреть по сторонам. Это было известно всем. Собственно, это будет частью его ежедневного распорядка. Но не всем было известно, почему Каймана так привлекала эта миссия. Дея Торис не хотела умирать. Он все еще надеялся, что там будет жизнь, не просто жизнь, но разумная жизнь, не просто разумная жизнь, но живая душа, которую он сможет спасти и привести к Господу своему. Все, что происходило на борту корабля, было под постоянным наблюдением, и сообщения об этом постоянно поступали на землю. Так что мы могли присматривать за ними. Мы следили за шахматными партиями и за спорами. Мы наблюдали, как Брэд хлопочет над частями Роджера, над сталью и над плотью. Мы видели, как однажды ночью пять часов проплакал Тит Гизбург. Он всхлипывал негромко, как во сне, и только качал головой, слабо улыбаясь сквозь слезы, в ответ на все старания Дона Каймана утешить его. Во многом у Гизбурга оказалась самая скверная роль в экипаже: семь месяцев туда, семь месяцев обратно, а в промежутке - три месяца безделья. Он будет в одиночестве кружить на орбите, пока Кайман, Брэд и Роджер будут резвиться на поверхности. Он будет в одиночестве, и он будет томиться от скуки. И даже хуже. Семнадцать месяцев в космосе гарантировали, что весь остаток жизни ему будет обеспечен полный ассортимент мышечных, костных и сосудистых расстройств. Экипаж усердно упражнялся, упражнялись друг с другом и растягивая пружины, разводили руки и приседали - и все равно этого было мало. Из костей неотвратимо вымывался кальций, и неумолимо падала мышечная масса. Для тех, кто опустится на поверхность, три месяца на Марсе сыграют огромную роль. За это время они смогут оправиться от ущерба, и к возвращению будут в гораздо лучшей форме. Для Гизбурга такого перерыва не будет. Он проведет непрерывных семнадцать месяцев при нулевой тяжести, а последствия этого недвусмысленно продемонстрировал опыт предыдущих космоплавателей. Он проживет меньше лет на десять, а то и больше. Кто-кто, а он имел все основания разок всплакнуть. А время шло, время шло. Месяц, два месяца, три. Вслед за ними в небеса поднималась капсула с 3070, а еще следом - магнитогидродинамический генератор, с экипажем из двух человек. За две недели до прибытия они торжественно перевели часы, вставив новые кварцы, настроенные на марсианский день. С этого момента они жили по марсианскому времени. На практике не было почти никакой разницы - марсианский день всего на тридцать семь минут длиннее земного, но главная перемена была в сознании. За неделю до прибытия они начали ускорять Роджера. Для Роджера семь месяцев пролетели, как тридцать часов субъективного времени. Он несколько раз поел, раз двадцать поговорил с остальными. Он получал сообщения с Земли, и на некоторые даже ответил. Попросил гитару, но ему отказали, заметив, что он не сможет сыграть. Он попросил снова, из чистого любопытства, и обнаружил, что это в самом деле так: он мог щипать струны, но звука не слышал. Он вообще ничего не слышал, кроме специально замедленных лент, или иногда что-то вроде тоненького попискивания. Воздух не проводил тех колебаний, которые он мог воспринимать. Когда магнитофон не соприкасался с рамой, на которой был закреплен Роджер, он не слышал даже записей. Когда начали ускорять его чувства, Роджера предупредили. Шторку в его уголок оставили открытой, и он стал замечать мелькающие пятна движения. Вот мелькнул вздремнувший Гизбург, вот стали видны уже движущиеся фигуры, а немного погодя он даже смог различить, кто есть кто. Потом его перевели в режим сна, чтобы окончательно отрегулировать ранцевый компьютер, а когда он проснулся, он был один, шторка была задернута, и - и он услышал голоса. Роджер отодвинул шторку, выглянул и уперся в улыбающуюся физиономию любовника своей жены. - С добрым утром, Роджер! Ты снова с нами! ...А восемнадцать минут спустя, двенадцать на прохождение, остальное на дешифровку и обработку, эту сцену увидел на экране Овального кабинета президент. И не только он один. Телесеть передала картинку в эфир, а спутники распространили ее по всему миру. На экраны смотрели в Поднебесном дворце в Пекине и в Кремле, на Даунинг стрит, Елисейских полях и на Гинзе. - Сукины дети! - произнес Дэш историческую фразу. - Получилось! - Получилось, - эхом откликнулся сидевший рядом Верн Скэньон. Потом добавил: - Почти. Им еще нужно приземлиться. - Что, с этим какие-то проблемы? Настороженно: - Насколько я знаю, нет... - Бог, - благодушно заметил президент, - не может быть таким несправедливым. По-моему, самое время слегка ударить по бурбону. Они смотрели еще с полчаса и с четверть бутылки. В следующие дни они увидели многое другое, они и остальной мир. Весь мир следил, как Гизбург проводит последние проверки и готовит марсианский посадочный модуль к разделению. Весь мир следил, как Дон Кайман под пристальным вниманием пилота отрабатывает посадку; именно он будет сидеть за пультом управления во время спуска с орбиты. Как Брэд последний раз прогоняет системы Роджера, а убедившись, что все в норме, прогоняет еще раз. И как сам Роджер плывет по кабине корабля и втискивается в посадочный модуль. А после этого все видели, как посадочный модуль отделяется, и Гизбург с завистью провожает глазами факел тормозных двигателей, проваливающийся вниз с орбиты. По нашим подсчетам, за посадкой наблюдало около трех с четвертью миллиардов людей. Смотреть особо было не на что: если ты видел одну посадку, ты видел все посадки. Но этот спуск был особенным. Все началось в четверть четвертого утра по вашингтонскому, и президента специально разбудили пораньше, чтобы он мог посмотреть. - Этот пастор, - нахмурился он, - какой из него пилот? Если что-то пойдет не так... - Он обучен по полной программе, - поспешил успокоить президента помощник по НАСА. - Кроме того, он - всего лишь резерв третьей степени. Основное управление посадкой - автоматическое. Генерал Гизбург следит за посадкой с орбиты, и в случае неполадок он может взять управление на себя. Отцу Кайману не придется даже дотрагиваться к пульту, разве что откажет все одновременно. Дэш пожал плечами, и помощник заметил, что пальцы у президента скрещены. - А что остальные корабли? - спросил он, не отводя глаз от экрана. - Никаких проблем, сэр. Компьютер выйдет на околомарсианскую орбиту через тридцать два дня, а генератор - еще через двадцать семь дней. Как только посадочный модуль опустится, генерал Гизбург проведет коррекцию орбиты и подведет корабль к Деймосу. Мы рассчитываем установить там и компьютер, и генератор, вероятнее всего, в кратере Вольтер. Гизбург найдет подходящее место. - Угу. А Роджеру сказали, кто летит с генератором? - Нет, сэр. - Угу. Президент оторвался от телеэкрана и встал. Подойдя к окну, он посмотрел на зеленую, благоухающую всеми ароматами июня лужайку перед Белым Домом. - Из компьютерного центра в Александрии прибудет человек. Я хочу, чтобы ты был, когда он приедет. - Да, сэр. - Командор Кьярозо. Говорят, неплохой спец. В свое время был профессором в МТИ. Он утверждает, что с нашими прогнозами и расчетами по всей марсианской программе происходит что-то странное. Ты ничего такого не слышал? - Нет, сэр, - встревожился помощник по НАСА. - Странное, сэр? - Только этого мне еще не хватало, - дернул плечами Дэш. - Раскачать этот хренов проект, чтоб потом оказалось, что... Э! Что за черт? Изображение на экране запрыгало, дернулось и исчезло, потом появилось снова и опять исчезло, оставив после себя только мерцающий растр. - Все в порядке, сэр, - заторопился помощник. - Это торможение в атмосфере. При входе в атмосферу они теряют видеосвязь. Это влияет даже на телеметрию, но по всем параметрам у нас более чем достаточные допуски. Так что все в порядке, сэр. - Это еще что за хреновина? - поинтересовался президент. - Я думал, все дело в том, что на Марсе вообще нет никакой атмосферы? - Немного, сэр, но есть. Поскольку Марс меньше, то и гравитационный колодец у него мельче. В верхних слоях плотность атмосферы почти такая же, как и на Земле, на той же высоте, а именно там происходит торможение. - Черт бы его подрал, - ругнулся президент. - Я не люблю такие сюрпризы! Почему меня никто об этом не предупредил? - Видите ли, сэр... - Ладно! Потом разберусь. Надеюсь, что сюрприз для Торравэя не окажется ошибкой... Ладно, потом. Что происходит сейчас? Помощник посмотрел, не на экран, а на свои часы. - Раскрытие парашюта, сэр. Они закончили торможение. Теперь им осталось только падать. Через несколько секунд... - и помощник указал на экран, который послушно сложился в картинку. - Вот! Теперь они в режиме управляемого спуска. Они уселись и стали ждать, пока спускаемый модуль скользил вниз, в разреженном марсианском воздухе, под огромным куполом, в пять раз больше парашюта, рассчитанного на земной. Когда они ударились о поверхность, лязг было слышно за сотню миллионов миль, словно десяток мусорных контейнеров грохнулось с крыши. Но модуль был рассчитан на это, а экипаж давным-давно сидел в своих защитных коконах. Потом послышалось шипение и слабое потрескивание остывающего металла. А потом голос Брэда: - Мы на Марсе, - торжественно, как в церкви, произнес он, а Дон Кайман зашептал слова из ординара мессы: "Laudamus te, benedictimus te, adoramus te, glorificamus te. Gloria in exelsis Deo, et in terra pax hominibus bonae voluntatis". И к знакомым словам добавил: - Et in Martis.* ________________________ * Хвалим Тебя, благословим Тебя, кланяемся Тебе, славословим Тебя. Слава в вышних Богу, на Земле мир, и в человецех благоволение. И на Марсе. (лат.) ________________________ Глава 15. КАК ХОРОШАЯ НОВОСТЬ ПОПАЛА С МАРСА НА ЗЕМЛЮ Когда мы впервые поняли, что существует серьезный риск войны - глобальной войны, которая уничтожит цивилизацию и сделает Землю необитаемой - то есть вскоре после того, как вообще обрели возможность что-либо понимать - мы решили предпринять колонизацию Марса. Это было непросто. В беде могла оказаться вся человеческая раса. Весь мир страдал от недостатка энергоресурсов, а это значило, что удобрения становились дороже, а это значило, что люди становились голоднее, а это значило напряженность, грозящую взрывом. Мировых ресурсов едва хватало для того, чтобы прокормить эти миллиарды людей. А нам нужно было изыскать свои ресурсы - в которых тоже была острая нужда - для долговременного планирования. Мы создали три отдельных узла мозгового штурма, и предоставили им все, что могли выкроить из повседневных потребностей. Один узел разрабатывал возможности разрешения растущей на Земле напряженности. Второй занимался созданием на Земле убежищ, чтобы даже в случае термоядерной войны могла бы выжить хотя бы малая часть из нас. Третий исследовал внеземные возможности. В начале казалось, что у нас тысячи путей выбора, и на каждом из трех основных направлений были очень многообещающие варианты. Один за одним эти варианты отпадали. По нашим прогнозам - не тем, которые мы представляли президенту Соединенных Штатов, а закрытым, которые распространялись только среди нас - вероятность термоядерной войны в ближайшее десятилетие составляла ноль девять и десять девяток после запятой, поэтому уже через год мы закрыли узел по разрешению международной напряженности. Создание убежищ, казалось, обещает больше. Сценарий наихудшего развития показал, что мест, по которым не будет нанесен прямой ядерный удар, не так много: Антарктика, частично Сахара, даже часть Австралии и множество островов. Было выбрано десять точек с вероятностью разрушения одна десятая или меньше; если взять все десять вместе, то вероятность их одновременного разрушения была незначительной. Но более детальный анализ показал, что у этой схемы есть два порока. Во-первых, мы не знали, сколько времени после такой войны в атмосфере будут оставаться долгоживущие изотопы, и по многим признакам, уровень ионизирующей радиации мог оставаться недопустимо высоким в течение тысячи лет. В таком временном масштабе вероятность выживания хотя бы одного из убежищ составляла уже значительно меньше пяти десятых. И, что хуже всего, требовались значительные капитальные вложения. Создание подземных убежищ, начиненных огромными количествами сложного электронного оборудования, генераторами, запасами топлива и тому подобным было невозможно с чисто практической точки зрения. Мы просто не смогли бы достать столько денег. Поэтому мы прекратили работу и этого узла, и вложили все ресурсы, какие только могли себе позволить, в межпланетную колонизацию. Вначале это казалось самым несбыточным решением. Но нам все-таки удалось - почти, почти! - совершить это. Когда Роджер Торравэй приземлился на Марсе, был завершен первый и самый трудный шаг. Когда корабли, летящие следом, займут свои места, на орбите или на поверхности планеты, выживание нашей расы будет обеспечено, и мы впервые сможем уверенно смотреть в будущее. Вот почему мы с таким удовлетворением следили, как Роджер Торравэй делает первые шаги по поверхности планеты. Ранцевый компьютер Роджера был триумфом конструкторской мысли. В нем размещалось три раздельных системы, конечно, с перекрестной связью, с совместным использованием ресурсов, но все вместе они могли обеспечить надежность ноль девять, по крайней мере до тех пор, пока резервный компьютер 3070 не выйдет на орбиту. Одна система была промежуточным звеном - медиатором в органах чувств Роджера, вторая контролировала нервную и мышечную подсистемы, позволявшие ему передвигаться. Третья передавала по телеметрии все, что поступало на входы органов чувств. Все, что видел он, видели и мы, на Земле. Чтобы устроить это, пришлось немного потрудиться. В соответствии с теоремой Шэннона, частотный диапазон линии связи не позволял передать абсолютно все, но мы предусмотрели возможность случайной выборки. Передавался приблизительно один бит из сотни - сначала по радио в посадочный модуль (специально для этого мы выделили один канал), потом на орбитальный корабль, где плавал в невесомости Тит Гизбург, теряя кальций костей и глядя на телеэкран. Отсюда, профильтрованный и усиленный, сигнал в пакетном режиме передавался на один из синхронных спутников Земли, связанный в тот момент и с Марсом, и с Голдстоуном. Таким образом, все, что мы видели, было "настоящим" всего лишь на один процент. Но этого было вполне достаточно - остальное заполняла программа интерполяции, написанная для приемника в Голдстоун. Гизбург видел только последовательность неподвижных кадров; на Земле все, что видел Роджер, выглядело, почти как прямой телерепортаж с места событий. На всей Земле, на телеэкранах всех стран, люди видели бурые горы, поднимающиеся на десять миль в высоту, видели отсветы марсианского дня в иллюминаторах посадочного модуля, и даже могли разглядеть выражение на лице Дона Каймана, когда он поднялся с колен после молитвы и в первый раз выглянул на Марс. В Поднебесном Дворце, в Пекине, чтобы посмотреть эту передачу, повелители Новой Народной Азии прервали заседание планового совета. Они смотрели эти кадры со смешанными чувствами - это был триумф Америки, не их. В Овальном кабинете ликование президента Дешатена не омрачалось ничем. Это был не только триумф Америки, это был его личный триумф: он навсегда останется президентом, который утвердил человечество на Марсе. И почти каждый радовался, хоть немного - даже Дори Торравэй, которая, закрывшись в комнате у себя в магазине, сидела, подперев голову руками, смотрела на экран и пыталась прочесть, что написано в глазах ее мужа. Ну, и конечно, за городом, в большом белом кубе института, все, кто оставался на дежурстве, не отрываясь, следили за передачами с Марса. Для этого у них хватало свободного времени, потому что больше делать было особенно нечего. Удивительно, насколько пустым стало казаться здание, как только Роджер покинул его. Все сотрудники были награждены, все, начиная с кладовщиков: личная благодарность от президента, тридцатидневный внеочередной отпуск и повышение в должности. Клара Блай использовала свой отпуск, чтобы все-таки продолжить неоднократно откладывавшийся медовый месяц. Вейднер и Фрилинг потратили это время на черновой вариант монографии Брэда, отправляя ему на орбиту каждый лист, вынутый из машинки, и получая через Голдстоун правленый вариант. Верн Скэньон, естественно, отправился вместе с президентом в торжественное турне по пятидесяти четырем штатам и столицам двадцати иностранных государств. Бренда Хартнетт со своими детьми дважды появилась на телевидении. Их засыпали кучей подарков. Вдова человека, который погиб, чтобы доставить Роджера Торравэя на Марс, теперь была миллионершей. Когда корабль стартовал и Роджер отправился к Марсу, у каждого из них был свой звездный час, особенно в последние дни перед посадкой. А затем мир взглянул на Марс глазами Роджера - и его брата за спиной - и вся их слава развеялась. С этого мгновения все лавры принадлежали Роджеру. Мы тоже смотрели. Мы видели Брэда и Дона Каймана, в скафандрах, завершающих последние проверки перед выходом на поверхность. Роджер в скафандре не нуждался. Он напряженно застыл перед люком, как сеттер, принюхиваясь к разреженному воздуху. Большие черные крылья покачивались у него над головой, впитывая лучи непривычно маленького и непривычно яркого солнца. Через телекамеру внутри аппарата мы видели силуэт Роджера, на фоне тускло-коричневых и песчаных цветов резкого марсианского горизонта... А потом мы увидели то, что он видел собственными глазами. Когда Роджер взглянул на яркие, искрящиеся цвета планеты, для жизни на которой он был создан - она показалась ему прекрасной, манящей, сказочной страной. На песок уже опустилась складная лесенка из магниевого сплава, но Роджер не нуждался в ступеньках. Он спрыгнул вниз, взмахнув крыльями - для равновесия, а не для полета - и легко опустился на меловую оранжевую поверхность; выхлоп посадочных двигателей оголил ее, сдув всю пыль по сторонам. Он на мгновение замер, обводя свои владения большими стрекозиными глазами. - Не торопись, - прозвучал у него в голове голос Дона Каймана. - Для начала проведи запланированные упражнения. Роджер усмехнулся, даже не оглянувшись. - Конечно, - ответил он и зашагал прочь. Сначала он шел, потом побежал трусцой, потом - бросился в полную силу. Если по улицам Тонки он несся со скоростью машин, то здесь - мчал, как молния. Он громко захохотал. Он изменил частотную характеристику глаз, и возвышавшиеся вдалеке холмы засверкали яркой голубизной, а монотонная равнина расцвела мозаикой зелени, желтого и красного. "Как здорово!" - прошептал он, и приемники посадочного модуля уловили эти почти не высказанные слова и донесли их до Земли. - Роджер, - въедливо скрипнул голос Брэда, - ты бы не убегал далеко, пока мы не подготовим джип. Роджер обернулся. Те двое возились у модуля, снимая сложенный вездеход, прикрепленный рядом с люком. Он вприпрыжку поскакал к ним. - Вам помочь? Они могли бы и не отвечать. Конечно, им нужна была помощь: в своих скафандрах для них было серьезной задачей даже отстегнуть крепления, удерживавшие колеса с плетеными проволочными шинами. - В сторонку, - скомандовал он, быстро освободил колеса и развернул "лапы". У вездехода было и то, и другое: колеса для равнины и "лапы" для пересеченной местности. Его разрабатывали, как самое гибкое и универсальное средство передвижения по Марсу, но таким средством стал не он, а Роджер. Когда вездеход был готов, он тронул их за плечи: - Я буду держаться на виду, - и бросился прочь, любоваться калейдоскопическими пригорками, красочными, как у Дали, неотразимыми... - Это опасно! - прокричал ему вслед Брэдли. - Подожди, пока мы не проверим джип! Если с тобой что-то случится... - Ничего не случится! - отозвался Роджер. Он не мог ждать. Наконец-то он мог испробовать свое тело в том, для чего его создали, и ему не терпелось. Он бросился бегом. Вприпрыжку. Он не успел опомниться, как уже оказался в двух километрах от модуля, оглянулся назад, увидел, что те медленно тащатся вслед за ним, и побежал дальше. Кислородная система подняла уровень содержания, чтобы компенсировать возросшую потребность; его мускулы без труда справлялись с нагрузкой. Вперед его несли, конечно, не мускулы, а встроенные в него сервосистемы, но управляли ими крошечные мышцы, соединенные с нервными окончаниями. Вот когда окупились все тренировки. Он без всяких усилий выжимал двести километров в час, перемахивая через маленькие расселины и кратеры, прыжками поднимаясь и опускаясь по склонам больших. - Возвращайся, Роджер! - это был встревоженный голос Дона Каймана. Потом пауза, а Роджер все не останавливался, тогда в поле зрения что-то головокружительно мелькнуло и его окликнул совсем другой голос: - Домой, Роджер! Пора. Он застыл, как вкопанный, пробороздив в песке глубокий след, взмахнул крыльями в почти неощутимом воздухе, чуть не упал, но все-таки удержал равновесие. - Давай, милый! - хихикнул знакомый голос. - Будь хорошим мальчиком и возвращайся. Голос Дори. Оседающее облачко песчаной пыли сгустилось в фигуру Дори, под стать голосу. Дори, улыбающаяся всего в десятке метров, длинные ноги в шортах, легкомысленный лифчик, темные волосы, раздуваемые ветерком. Радио в голове снова рассмеялось, на этот раз голосом Дона Каймана. - Не ожидал, а? Прежде чем ответить, Роджеру потребовалось некоторое время. - Ага, - выдавил он. - Это идея Брэда. Мы записали Дори еще на Земле. Когда тебе потребуется сигнал тревоги, сигналить будет Дори. - Ага, - повторил Роджер. Улыбающаяся фигура у него на глазах стала расплываться, цвета - блекнуть. Он повернулся и побрел назад. Возвращение заняло намного больше, чем радостный бросок вперед, и цвета уже не казались такими ярким. Дон Кайман правил вездеходом навстречу медленно плетущемуся Роджеру, попутно стараясь овладеть искусством усидеть в пляшущем сидении, так, чтобы поменьше швыряло в привязных ремнях. Об удобстве не могло быть и речи. Скафандр, так тщательно подогнанный к его телу на Земле, кое-где сел, а кое-где - растянулся. А может быть, это он сам кое-где усох, а кое-где раздался, напомнил себе Кайман. В конце концов, он не так уж усердно относился к физическим упражнениям. Кроме того, ему хотелось в туалет. Можно было облегчиться с помощью соответствующего трубопровода, встроенного в скафандр, и он знал, как это сделать, но не хотел им пользоваться. На неудобство наслаивались зависть и сомнения. От греха зависти он мог легко избавиться, как только найдет, кому исповедаться. Вполне понятный грех, подумал он, особенно, если учесть явные преимущества Роджера перед ними обоими. С сомнениями было сложнее, это был грех не перед Господом, а перед экспедицией. Слишком поздно было сомневаться. Может быть, было ошибкой встраивать в систему аварийного оповещения жену Роджера. Он даже не представлял, насколько запутанные чувства может испытывать к ней Роджер. Поправлять это было уже слишком поздно. Брэд, кажется, не испытывал никаких сомнений. Он с гордостью ухмылялся, глядя на Роджера. - Ты заметил? - гордо поинтересовался он. - Ни разу не споткнулся! Абсолютная координация. Все сходится, био и серво. Все, как по-писаному, Дон! - Слишком рано говорить об этом, - неохотно ответил Дон, но Брэд не обращал внимания. Кайману захотелось выключить радио в скафандре, но с таким же успехом он мог выключить и свое внимание. Он огляделся по сторонам. Они приземлились вскоре после рассвета, но больше, чем полдня, ушло на последние проверки перед выходом и сборку джипа. Наступал вечер. Им придется вернуться до темноты, подумал он про себя. Роджер смог бы найти путь и в свете звезд, но для него с Брэдом это предприятие будет рискованнее. Может быть, в другой раз, когда они наберутся опыта... Ему в самом деле очень хотелось этого, хотелось шагнуть в угольную тьму ночи Барсума, под звезды, огненные булавки, пронизывающие черный бархат неба. В другой раз. Они были на большой равнине, покрытой кратерами. Сперва было трудно определить расстояние. Глядя сквозь стекло шлема, Кайман не сразу вспомнил, как далеко лежат горы. То есть умом он знал это, он назубок помнил каждый квадрат марсианских карт на двести километров вокруг точки посадки. Но почти абсолютная видимость вводила в обман его чувства. Он знал, что горы на западе находятся в сотне километров от них, и высотой они почти в десять километров. Сейчас они выглядели, как холмы неподалеку. Он притормозил и остановил джип в нескольких метрах от Роджера. Брэд завозился с ремнями, отстегнулся, сполз с сиденья, и неуклюже медленно заковылял к Роджеру. - Все в порядке? - нервно спросил он. - Конечно, в порядке, сам вижу. Как равновесие? Закрой глаза, пожалуйста - я имею в виду, отключи зрение. Он беспокойно уставился в поблескивающие множеством граней полушария. - Отключил? Сам знаешь, мне отсюда не видно. - Отключил, - произнес голос Роджера в радиоприемнике. - Отлично! Нет никакого головокружения, а? С равновесием все в порядке? Теперь, - продолжал он, обходя Роджера со всех сторон, - теперь, не открывая глаз, подними и опусти обе руки, еще разок... Отлично! А теперь повращай ими, в разные стороны... Кайман не видел его лица, но улыбка до ушей прямо-таки сквозила в голосе Брэда. - Прекрасно, Роджер! Кругом оптимум! - Мои поздравления вам обоим, - заметил Кайман, наблюдая за представлением из вездехода. - Роджер? Голова повернулась к нему, и хотя в искусственных глазах ничего не изменилось, Кайман понял, что Роджер смотрит на него. - Я только хотел сказать, - продолжал он, даже не представляя, куда его заведет фраза, - я хотел сказать, что... извини, что мы не предупредили тебя насчет Дори, что она будет извещать тебя о тревоге. Извини. Мне просто показалось, что мы и так приготовили тебе слишком много неожиданностей. - Ничего страшного, Дон. Беда с его голосом, снова подумал Кайман, по тону ничего не определишь. - И если уж об этом зашла речь, - продолжал он, - я думаю, мы должны сказать, что для тебя есть еще один сюрприз. Но на этот раз приятный, по-моему. Вслед за нами сюда летит Сьюли Карпентер. Ее корабль прибудет через пять недель. Никакого ответа и никакого выражения. - Что же, - наконец откликнулся Роджер, - это очень хорошо. Она славная девушка. - Да. После этого разговор безнадежно увяз, и потом, Брэду не терпелось прогнать Роджера через очередную порцию приседаний и наклонов. Кайман позволил себе воспользоваться привилегиями туриста и побродить вокруг. Он обернулся, посмотрел на далекие горы, прищурившись, покосился на яркое солнце (даже сквозь автоматически темнеющее стекло шлема на него было больно смотреть), потом огляделся по сторонам. С трудом, неловко опустился на колени и загреб горсть каменистой почвы рукой в перчатке. Завтра это будет его работой, систематический сбор образцов - одна из второстепенных задач экспедиции. Даже после полудюжины высадок человека и около сорока автоматических станций, земные лаборатории требовали все больше и больше образцов марсианского грунта. Но пока он позволил себе просто помечтать. В этой почве было много лимонита, кварцевая галька была совсем необветренной; хотя кромки уже потеряли свою остроту, этим камешкам было еще далеко до гладких окатанных голышей. Он копнул поглубже. Сверху лежала желтоватая пыль, глубже почва была темнее и более крупная. Что-то блеснуло, почти как стекло. Кварц? удивился он и машинально разгреб вокруг. И замер, охватив руками комок прозрачного вещества неправильной формы. У него был черешок. Черешок, который уходил глубоко в почву, разветвляясь темными отростками с шероховатой поверхностью. Корни. Дон Кайман вскочил, рывком оборачиваясь к Брэду и Роджеру. - Поглядите! - вскричал он, выдернув предмет своей рукой в металлической рукавице. - Господи Боже мой, вы только посмотрите на это! Присевший Роджер, как молния, разогнулся и прыгнул к нему. Одна рука выбила блестящий хрустальный предмет так, что он отлетел вверх метров на пятьдесят. Металл перчатки прогнулся, Кайман ощутил в предплечье острую, режущую боль, и увидел вторую руку, опускавшуюся на его шлем, подобно лапе разъяренного гризли - и это было последнее, что он увидел. Глава 16. В ОЖИДАНИИ НЕПРИЯТНОСТЕЙ Верн Скэньон остановил машину как попало, не обращая внимания на желтые разграничительные линии автостоянки, выскочил наружу и вдавил палец в кнопку лифта. Его разбудили всего сорок минут назад, но сонливости уже как не бывало. Больше того, он был сердит и ждал неприятностей. От крепкого сна его пробудил звонок от секретаря президента. Президент изменил курс своего самолета, чтобы заглянуть в Тонку - и "обсудить некоторые проблемы, связанные с перцепционными системами командора Торравэя". Проще говоря, надрать задницу. Скэньон узнал о неожиданном нападении Роджера на отца Каймана только в машине, торопясь в здание института на встречу с президентом. - Доброе утро, Верн, - Джонни Фрилинг тоже выглядел перепуганным и сердитым. Скэньон протиснулся мимо него в свой кабинет. - Входи, - рявкнул он. - Теперь, быстро и односложно. Что случилось? - Я не могу отвечать за... - жалобно начал Фрилинг. - Фрилинг. - Системы Роджера немного переусердствовали с реакцией. Вероятно, Кайман резко пошевелился, и системы моделирования ситуации расценили это, как нападение. Роджер стал защищаться и оттолкнул Каймана. Скэньон свирепо посмотрел на него. - И сломал ему руку, - поправился Фрилинг. - Это простой перелом, генерал. Без осложнений. Простой перелом, быстро заживет - ему просто придется некоторое время обойтись одной рукой. Жалко Каймана, конечно, ему будет не очень удобно... - Мудак твой Кайман! Он что, не знал, как себя вести с Роджером? - Нет, он знал. Но ему показалось, что он нашел образец марсианской жизни! Это же так удивительно! Он просто хотел показать это Роджеру. - Жизнь? - в глазах Скэньона блеснул свет надежды. - Кажется, какой-то вид растения. - А точнее сказать они не могут? - Нну, Роджер, кажется, выбил его у Каймана из рук. Брэд потом искал, но не нашел. - Господи Исусе, - фыркнул Скэньон. - Фрилинг, скажи мне одну вещь. Что за банда идиотов там собралась? На такие вопросы не полагается отвечать, так что Скэньон не ждал ответа. - Через двадцать минут в эту дверь войдет президент Соединенных Штатов, и он захочет узнать, слово за словом, что произошло и почему. Я не знаю, о чем он будет спрашивать, но я знаю, что мне не хотелось бы ему отвечать, и это: "Не знаю!". Так что не стесняйся, Фрилинг. Расскажи мне еще разок, что произошло, почему это произошло, почему мы не думали, что это может произойти, и как, черт бы меня побрал, мы можем гарантировать, что такое не случится снова. На это ушло несколько больше двадцати минут, но у них было время: президентский самолет прибыл с опозданием, и когда Дэш появился, Скэньон уже был готов, насколько он вообще мог быть готовым, к его вопросам. И даже к бешенству на лице президента. - Скэньон, - выстрелил президент с порога, - я тебя предупреждал. На сей раз ты зашел слишком далеко, и кажется, мне придется заняться твоей задницей вплотную. - Человека нельзя высадить на Марсе без риска, господин президент! Дэш несколько мгновений смотрел ему прямо в глаза. - Возможно. Как состояние священника? - У него сломана лучевая кость, но она срастется. Есть нечто более серьезное. Он считает, что нашел на Марсе жизнь, господин президент! - Да, я слышал, что-то вроде растения, - кивнул Дэш. - Но он же умудрился потерять его! - Пока. Кайман - надежный человек. Если он сказал, что нашел что-то важное, это так и есть. Он найдет это снова. - Я от всей души надеюсь на это, Верн. Но не увиливай. Почему это могло случиться? - Незначительное превышение контроля со стороны систем восприятия. Все дело в этом, господин президент, и именно в этом. Чтобы он мог реагировать быстро и сообразно, нам пришлось вмонтировать в него системы оценки ситуации. Если нужно привлечь его внимание к неотложным сообщениям, он видит изображение своей жены, говорящей с ним. Если он должен отреагировать на опасность, он видит что-нибудь пугающее. Так его мозг не отстает от рефлексов, вложенных в его тело. Иначе он бы стал сумасшедшим. - А сломать попу руку - не сумасшествие? - Нет! Это был несчастный случай. Когда Кайман кинулся к ним, он расценил это, как настоящее нападение. И отреагировал. Да, господин президент, в этом случае он ошибся, и это стоило нам сломанной руки - но предположим, что была настоящая угроза? Любая угроза? Он бы встретил ее во всеоружии. Что бы это не оказалось! Он неуязвим, господин президент. Ничто не сможет застать его врасплох. - Угу, - покачал головой президент, и немного помолчав, добавил, - Может быть, и так. Потом на мгновение посмотрел в пространство над головой Скэньона и спросил: - А что с другим дерьмом? - Каким дерьмом, господин президент? Дэш раздраженно пожал плечами. - Насколько я понимаю, там какая-то ошибка со всеми нашими компьютерными прогнозами. Особенно с теми опросами общественного мнения. В голове у Скэньона зазвенели сигналы тревоги. - Господин президент, - неохотно начал он, - на моем столе скопилось множество бумаг, которые я еще не смотрел. Вы же знаете, что в последние дни у меня было множество поездок... - Скэньон, - прищурился президент. - Я ухожу. Прежде чем ты займешься чем-нибудь еще, я хочу, чтобы ты разобрал бумаги на твоем столе, нашел эту бумагу и прочитал ее. А завтра, в восемь утра, я жду тебя в моем кабинете, и хочу услышать, что происходит. Конкретно три вещи: первое, я хочу услышать, что с Кайманом все в порядке. Второе - я хочу, чтобы эта живая штука нашлась. Третье - я хочу знать, в чем дело с компьютерными прогнозами, и лучше бы им тоже оказаться в порядке. До завтра, Скэньон. Знаю, сейчас только пять утра, но тебе лучше не возвращаться в кровать. К тому времени мы могли убедить Скэньона и президента в одном. Предмет, который выкопал из почвы Кайман, действительно был формой жизни. Мы восстановили изображение, увиденное глазами Роджера, отфильтровали интерполяции и увидели точно то, что видел он. Президенту и его советникам еще не пришло в голову, что можно сделать такое, но это было возможно. Подробных деталей разобрать было нельзя из-за ограниченных данных, но своей формой предмет напоминал артишок с шершавыми листочками, загнутыми вверх, и немного - гриб; его укрывала шапочка из прозрачного вещества. Кроме того, у него были корни, и если только он не был объектом искусственного происхождения (максимальная вероятность ноль одна сотая), то это была форма жизни. Мы не сочли это особенно интересным, за исключением, конечно, того, что это подстегнет общий интерес к марсианскому проекту. Что же касается сомнений, брошенных на компьютерные прогнозы развития ситуаций, этим мы были заинтересованы гораздо больше. Мы уже давно следили за развитием событий, с того момента, как аспирант по имени Байрн написал программу для системы 360, чтобы проверить результаты работы его настольной машины, в свою очередь проверявшей некоторые результаты опросов общественного мнения. И мы были обеспокоены этим ничуть не меньше президента. Однако вероятность каких-либо серьезных последствий представлялась весьма низкой, особенно теперь, когда все шло гладко. МГД генератор был уже почти готов к последним коррекциям курса перед выходом на орбиту; мы выбрали для него место установки в кратере Вольтер, на спутнике Деймос. И почти вслед за ним летел корабль с 3070 и двумя членами экипажа, в том числе Сьюли Карпентер. На самом Марсе уже началось возведение постоянной станции. Они немного отставали от графика. Инцидент с Кайманом замедлил работы, не только из-за того, что тот вышел из строя, но и потому, что Брэд настоял на неполной разборке и проверке ранцевого компьютера Роджера. Сбоев не было, но чтобы они убедились в этом, потребовалось два дня, а потом, вняв мольбам Каймана, они еще разыскивали его марсианскую форму жизни. Брэд с Роджером нашли ее, или не именно ее, а десятки аналогичных экземпляров, и оставили Каймана в посадочном аппарате заниматься изучением, а сами взялись за сооружение купола. Первым делом необходимо было найти участок с подходящим строением. Поверхность должна была как можно больше напоминать земную почву, и в то же время скальные породы должны были залегать неглубоко. Полдня пришлось забивать в грунт взрывные заряды и прислушиваться к их эху, прежде чем они убедились, что нашли именно то, что нужно. Затем, с немалыми усилиями, были развернуты солнечные генераторы, и они стали выпаривать подземные воды, содержавшиеся в горных породах. При виде первого крошечного облачка пара над трубкой они устроили настоящую овацию. Это облачко можно было просто не заметить: совершенно сухой марсианский воздух жадно впитывал каждую молекулу воды, не успевала она покинуть патрубок выпаривателя. Но если нагнуться к самому отверстию, было видно еле заметное дрожание, почти невидимый парок, искажавший очертания видимых за ним предметов. Да, это был самый настоящий водяной пар. Следующим шагом было расстелить три огромных круга мономолекулярной пленки, самый маленький внизу, самый большой сверху, и плотно соединить с грунтом края верхнего. Затем они сняли с вездехода на проволочных колесах насосы и запустили их. Марсианская атмосфера была чрезвычайно разреженной, но все-таки она была, и в конечном итоге насосы наполнят купол, частично диоксидом углерода и азотом из атмосферы, частично водяным паром, который они выпаривают из камней. Ни в том, ни в другом, конечно же, не было кислорода, но за этим дело не станет - они добудут его, точно тем же способом, как Земля производит свой кислород: высадив фотосинтезирующие растения. Чтобы наполнить внешний купол до запланированных четверти килограмма давления, потребуется четыре - пять дней. Затем они начнут надувать второй, этот до килограмма (из-за уменьшения объема это повысит давление во внешней оболочке до полукилограмма). Наконец, они наполнят внутренний купол до двух килограмм, и у них будет среда, в которой люди смогут жить без скафандров, и даже дышать - как только саженцы дадут им, чем дышать. Конечно, Роджер не нуждался во всем этом. Он не нуждался в кислороде, и растения были не нужны ему даже в качестве пищи, во всяком случае, очень немного и очень редко. Вероятно, под неиссякающим светом солнца он мог жить вечно, получая от него основную энергию, плюс микроволны, которые потекут с МГД генератора, как только он встанет на свое место. Той крошечной, незаметной части животного, которая в нем еще оставалась, надолго хватит концентратов с корабля, и только потом, где-то через пару марсианских лет, он начнет зависеть от баков с гидропоникой и тех семян, которые уже прорастали в герметичных парниках под куполом. Все это заняло несколько дней, поскольку от Каймана большой помощи ждать не приходилось. Даже облачение в скафандр было для него бесконечной мукой, поэтому почти все время он оставался в посадочном модуле. Когда дошло дело до переноски баков со старательно собиравшимися нечистотами из туалета в купол, Кайман все же смог протянуть им руку помощи. "Именно эту руку", заметил он, пытаясь обхватить магниевый сборник здоровой рукой. - У тебя неплохо получается, - подбодрил его Брэд. Во внутреннем куполе давление уже было достаточным, чтобы поднять его над головами, но еще слишком мало, чтобы сбросить скафандры. И это только к лучшему, сообразил Брэд, так им не слышно, какой вонищей они загаживают стерильную почву. К тому времени, когда купол полностью расправился, давление в куполе подошло к сотне миллибар. Таково давление воздуха на Земле, на высоте около десяти миль над уровнем моря. Это, конечно, не та среда обитания, в которой незащищенный человек может нормально жить и работать, но в этой среде он погибнет, только если что-то убьет его. Уже вполовину меньшее давление погубило бы его мгновенно - жидкости в организме вскипели бы при комнатной температуре. Когда внутреннее давление достигло уровня 100 миллибар, все трое протиснулись через три последовательных шлюза, а потом Брэд и Дон Кайман торжественно сняли свои скафандры. Потом они нацепили маски, вроде загубников акваланга, чтобы дышать - внутри купола все еще не было кислорода. Но они могли дышать чистым кислородом из баллонов на спине, и теперь, внутри перенесенного кусочка Земли в сотню метров диаметром и с десятиэтажный дом высотой, могли чувствовать себя почти так же свободно, как и Роджер. А под сводом купола уже проклевывались и прорастали ровные рядки посаженных ими семян. Тем временем... Корабль с магнитогидродинамическим генератором достиг орбиты Марса, с помощью генерала Гизбурга сравнял свою орбиту с Деймосом и опустился в кратере. Это была безупречная посадка. Корабль выпустил опоры, ввинтился ими в грунт и намертво закрепился. Короткий импульс маневровых двигателей проверил его устойчивость: теперь корабль был частью самого Деймоса. Системы генератора начали готовиться к выходу в рабочий режим. Огонек ядерного синтеза разжег костер плазмы, радар нащупал цель, захватил купол и энергия потекла. На поверхности плотность энергии была настолько низка, что Брэд с Кайманом даже ничего не почувствовали, а для Роджера это казалось согревающим солнечным светом; полоски фольги на внешнем куполе собирали эту невидимую микроволновую энергию, и направляли ее к насосам и батареям. Термоядерного топлива хватит на пятьдесят лет. По крайней мере на это время у Роджера и его ранцевого компьютера будет энергия. Что бы там не случилось на Земле. А еще тем временем... Происходили другие стыковки. На долгой спирали от Земли к Марсу, у Сьюли Карпентер и ее пилота, Динти Мейгана, было полно свободного времени. И они нашли, чем заняться. Половой акт в состоянии невесомости представляет некоторые проблемы. Сначала Сьюли пришлось пристегнуться за талию привязным ремнем, потом Динти обнял ее, а она обвила его ногами. Они двигались медленно, как в воде. Прошла целая вечность, сладкая и разморенная, прежде чем Сьюли достигла оргазма, а Динти был еще неторопливее. Они кончили, даже не запыхавшись. Сьюли потянулась, натянув животом ремень, и зевнула. - Как здорово, - пролепетала она сонно. - Я это запомню. - Мы оба запомним это, радость моя, - неправильно истолковал ее слова Динти. - По-моему, это самая лучшая позиция. В следующий раз... - Следующего раза не будет, милый Динти, - покачала она головой, перебив его. - Это был последний. Он откинул голову и уставился на нее. - Что? Она улыбнулась. Ее правый глаз был всего в нескольких сантиметрах от его левого, поэтому они видели друг друга в необычном ракурсе. Она потянулась вперед и потерлась щекой о его небритую щеку. Он помрачнел и отделился от нее, неожиданно почувствовав себя голым там, где только что был просто раздетым. Вытянул засунутые за поручень шорты и влез в них. - В чем дело, Сьюли? - Ни в чем. Мы почти готовы к выходу на орбиту, вот и все. Он оттолкнулся, поплыв спиной через тесную кабину, чтобы лучше ее рассмотреть. На Сьюли стоило посмотреть. Ее волосы снова стали светлыми, а глаза без контактных линз - карими, и даже после почти двухсот дней кряду, проведенных не больше, чем в десяти метрах от нее, для Динти Мейгана она все еще выглядела привлекательно. - А я-то думал, что знаю тебя насквозь, - мечтательно заметил он. - О женщине этого никогда не скажешь. - Да брось, Сьюли! В чем дело, собственно? Ты говоришь так, как будто все это время собиралась... Эй! - до него дошло. - Ты вызвалась добровольцем в этот полет не для того, чтобы лететь на Марс - ты летела к другому! Правильно? К одному из ребят, которые летели впереди? - А ты соображаешь, Динти, - гордо заметила она. - Правда, не всегда там, где хотелось бы. - И кто же это, Брэд? Гизбург? Неужели священник?... погоди-ка! - и он покачал головой. - Да. Конечно. Тот самый, с которым ты путалась еще на Земле. Киборг! - Полковник Роджер Торравэй, человек, - поправила она. - Такой же человек, как и ты, за исключением некоторых улучшений. Он рассмеялся, скорее с горечью. - За исключением кучи улучшений и за исключением яиц. Сьюли расстегнула свой ремень. - Динти, - любезно заметила она. - Мне нравилось заниматься с тобой сексом. Я уважаю тебя. Ты самый приятный попутчик, какого только можно было пожелать в этом проклятом Богом бесконечном путешествии. Но есть некоторые вещи, которых я не хочу от тебя слышать. Ты прав, так случилось, что у Роджера нет яичек, причем именно сейчас. Но он - человек, который заслуживает уважения и любви, и он такой - единственный, что встретился мне за последнее время. А я искала, ты уж поверь. - Спасибо! - Ну хватит, Динти, дорогой. Ты же знаешь, что ты не ревнивец. И у тебя уже есть жена. - Она у меня будет в будущем году! А это еще нескоро. Та только с улыбкой пожала плечами. - Да послушай, Сьюли! Есть вещи, в которых меня не обманешь. Ты же обожаешь трахаться! - Я люблю интимные отношения, - поправила она, - и я люблю ощущать оргазм. Но больше всего я люблю заниматься этими вещами с тем, кого люблю, Динти. Без обид. - Ждать тебе придется долго, крошка, - ехидно прищурился он. - Может быть, и нет. - Как же. Я не увижу Ирен еще семь месяцев, да и ты вернешься не раньше, и вот тогда-то все и начнется. Его придется еще складывать для тебя обратно. Это если предположить, что его вообще смогут сложить обратно. Похоже, что тебя ждет долгий перерыв в ебле. - О, Динти. По-твоему, я обо всем этом не думала? - она погладила его по плечу, проплывая к своему шкафчику. - Секс - это не просто сношение. И член во влагалище - не единственный путь к оргазму. И секс - это не только оргазм. Не говоря уже о любви. - А Роджер, - продолжала она, вползая в спортивный костюм, не столько ради приличий, сколько ради карманов, - Роджер - находчивый и любящий человек, как и я. Так что мы что-нибудь придумаем, по крайней мере, до тех пор, пока не прилетят остальные колонисты. - Остальные? - дернул он плечами. - Остальные колонисты? - А ты еще не догадался? Я не собираюсь возвращаться с вами, Динти, и думаю, что Роджер тоже. Мы собираемся стать марсианами! И совсем тем временем... В Овальном кабинете Белого Дома, перед президентом Соединенных Штатов стояли Верн Скэньон и молодой человек, с кофейной кожей, в темных очках и с плечами профессионального футболиста. - Так значит, это вы, - начал президент, измерив молодого человека взглядом с ног до головы. - Это вы думаете, что мы не знаем, как пользоваться компьютером. - Нет, господин президент, - спокойно ответил молодой человек. - Я не думаю, что проблема состоит именно в этом. Скэньон вежливо кашлянул. - Это Байрн, - начал он. - Он аспирант из МТИ, у нас на практике. Тема его диссертации - методология отбора результатов, и мы предоставили ему доступ к некоторым, ээ, засекреченным материалам. А именно, исследованиям общественного мнения касательно отношения к нашему проекту. - Но не предоставили доступ к компьютеру, - заметил Байрн. - Не предоставили к большому, - поправил Скэньон. - У тебя есть свой настольный. - Продолжайте, Скэньон, - кротко кивнул президент. - Так вот, у него результаты получились другими. В соответствии с его интерпретацией, общественное мнение по всем вопросам, связанным с колонизацией Марса, было, ммм, безразличным. Вы помните, господин президент, еще в то время возникли некоторые сомнения в результатах? Ведь сырые данные были далеко не такими многообещающими? Но когда мы подвергли их анализу, они вышли положительными - как вы их назвали? - в квадрате. Я так и не понял, почему. - Вы проверили? - Конечно, господин президент! Правда, не я, - тут же добавил Скэньон. - Это не входит в мои обязанности. Но я проверил, чтобы результаты проверили. - Три раза, на трех различных программах, - вмешался Байрн. - Были небольшие отклонения, конечно. Но во всех случаях уверенно получались положительные результаты. А когда я повторил расчеты на моей настольной машинке, ничего не получилось. И вот в этом все дело, господин президент. Если вы загоняете цифры в большой компьютер в сети, вы получаете один результат. Если работаете с ними на небольшой изолированной машине, получаете другой. Президент забарабанил по столу подушечками пальцев. - И к какому вы пришли выводу? Байрн пожал плечами. Ему было всего двадцать три, и в этой обстановке он немного оробел. В поисках помощи покосился на Скэньона, но тщетно. - Вам лучше спросить об этом у кого-нибудь другого, господин президент. Я могу изложить только мои собственные соображения. Кто-то влез в нашу компьютерную сеть. Президент машинально потер левую ноздрю и медленно покачал головой. Он на мгновение посмотрел на Байрна, а потом, не повышая голоса, окликнул: - Каруссо, заходи. Мистер Байрн, все, что вы увидите и услышите в этой комнате, совершенно секретно. Когда мы закончим, мистер Каруссо позаботится, чтобы вас поставили в известность, что это для вас означает. Короче говоря, вы не должны говорить об этом никому, никогда и нигде. Дверь приемной открылась, и вошел высокий, крепкий мужчина, старающийся казаться совершенно неприметным. Байрн изумленно уставился на него: Чарльз Каруссо, глава ЦРУ! - Ну так что там, Чак? - спросил президент. - Что насчет него? - Конечно, мы проверили мистера Байрна, - ответил глава ЦРУ. Слова звучали размеренно и бесстрастно. - За ним не числится ничего особенно плохого - надеюсь, вам приятно будет услышать это, мистер Байрн. И то, что он говорит, подтверждается. Не только по части опросов общественного мнения. Прогнозы вероятности войн, расчеты стоимости/эффективности, если их проводить в сети, получается один результат, при выполнении на независимой машине - другой. Я согласен с мистером Байрном. В нашу компьютерную сеть кто-то проник. Губы президента сжались так, словно он силой сдерживает то, что собирался высказать. Но все, что он себе позволил, было: - Выясни, как это случилось, Чак. И теперь вопрос: кто? Азиаты? - Нет, сэр! Мы проверили это. Невозможно. - Хрен там невозможно! - взревел президент. - Они уже однажды подключались к нашим линиям, когда моделировали системы Роджера Торравэя! - Господин президент, это совершенно другое дело. Мы нашли утечку и нейтрализовали ее. Это был наземный кабель и не имеющая большого значения линия. Но системы связи наших основных машин абсолютно непроницаемы. Он покосился на Байрна и добавил: - У вас есть доклад о используемых там методах защиты, господин президент, и мы с удовольствием обсудим это... в другой раз. - Насчет меня можете не беспокоиться, - впервые усмехнулся Байрн. - Всем известно, что эти линии с многократной шифровкой. Если вы меня проверяли, вы наверняка знаете, сколько аспирантов развлекается, пытаясь туда проникнуть. Никому пока не удалось. Глава ЦРУ кивнул. - Более того, мы смотрим на это сквозь пальцы, господин президент. Это хорошая проверка наших систем безопасности в деле. Если такие люди, как мистер Байрн, не могут выдумать способ, чтобы обойти блокировку, то я сомневаюсь, чтобы это смогли азиаты. И блокировка непроницаема. Она обязана быть такой - ведь эти линии соединяют Военный Компьютер в Батти, Статистическое Бюро, ЮНЕСКО... - Минуточку! - рявкнул президент. - Ты что, хочешь сказать, что наши машины напрямую связаны с компьютером ЮНЕСКО, которым пользуются азиаты, и с компьютерами военных? - Здесь нет абсолютно никакой возможности утечки. - Здесь есть утечка, Каруссо! - Во всяком случае, не к азиатам. - Ты только что сам сказал мне, что один провод идет от нашей машины к военным, а второй - прямиком к азиатам, через ЮНЕСКО! - И тем не менее, господин президент, я даю вам абсолютную гарантию, что это не азиаты! Мы бы знали об этом. Все крупные компьютеры до определенной степени взаимосвязаны. Точно так же можно сказать, что дорога приведет куда угодно. Действительно, дорога может быть. Но есть и шлагбаумы. ННА никак не может получить доступ к военным компьютерам, или к большинству наших программ. Даже если бы они совершили это, мы бы узнали об этом из своих источников. Но они этого не делали. И в любом случае, господин президент, вы не задумывались, зачем ННА подтасовывать результаты, чтобы подтолкнуть нас к колонизации Марса? Президент снова забарабанил пальцами, глядя по сторонам. В конце концов он вздохнул. - Я согласен последовать твоей логике, Чак. Но если в наши компьютеры влезли не азиаты, то кто тогда? Шеф ЦРУ хранил угрюмое молчание. - И ради Бога, зачем? - фыркнул Дэш. Глава 17. ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ МАРСИАНИНА Роджер не видел ласковый микроволновый дождик с Деймоса, но он чувствовал его, как блаженное тепло. Попав в луч, он пошире распускал крылья, впитывая энергию, частью - унося ее с собою в аккумуляторах. Теперь у него не было причин экономить силы. Энергия сама текла с неба, стоило Деймосу подняться над горизонтом. Лишь несколько часов в сутки на небе не было ни Солнца, ни дальнего из спутников Марса, но емкости его батарей с многократным избытком хватало, чтобы пережить эти краткие периоды "засухи". Антенны из фольги, установленные на куполе, крали энергию, прежде чем она попадала к Роджеру, и поэтому он проводил в обществе Брэда и Каймана все меньше времени. Он не имел ничего против, его это вполне устраивало. Так или иначе, разрыв между ними с каждым днем становился все шире. Они вернутся на свою родную планету, а Роджер - останется на своей. Он еще не говорил им об этом, но уже решил. Земля все чаще казалась ему лишь забавным дальним местечком, где он когда-то побывал, и где ему не очень понравилось. Страхи и заботы человечества, оставшегося на Земле, его больше не занимали. Даже если когда-то это были его личные заботы и его личные страхи. Внутри купола, между участками сибирского овса, Брэд сажал рассаду моркови. Он разделся до узеньких плавок, на спине висел баллон с кислородом. - Помочь не хочешь, Родж? В разреженной атмосфере его голос пищал, как флейта. Он то и дело прикладывался к кислородной маске, висевшей на шее; на выдохе, после глотка, голос становился немного ниже, но все равно звучал непривычно. - Не могу. Дон попросил собрать для него еще немного образцов. Уйду на всю ночь. - Как знаешь. Кажется, его драгоценная рассада интересовала Брэда больше, чем Роджер. Да и Торравэя теперь не очень интересовал Брэд. Иногда он напоминал себе, что этот человек когда-то был любовником его жены. Чтобы это хоть что-нибудь значило, приходилось вспоминать, что когда-то у не