Фредерик Пол. Нашествие Квантовых Котов ----------------------------------------------------------- Frederik Pohl. The Coming of the Quantum Cats (1986). Пер. - Д.Арсеньев. ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 Spellcheck: Vsevolod Sipakoff ----------------------------------------------------------- ДВОЙНИК Когда его ввели, он не смотрел на меня. Думаю, он знал, что, подняв глаза, взглянет в свои собственные. Или мои... Наши. Он имел мое лицо, такой же цвет волос, даже маленькую родинку вверху. Но были и небольшие отличия: он был легче меня фунтов на шесть или на восемь и носил другую одежду. Это был комбинезон из цельного куска блестящей зеленой материи, с карманами на груди. Я сказал сам "себе": - Доминик! Взгляни на меня! Молчание. Второй Доминик не ответил. Я попробовал снова: - Доминик! Ради Бога, скажи, что случилось! Тогда он поднял глаза (но не на меня), он взглянул на настенные часы, что-то подсчитал в уме. Затем повернулся ко мне и сказал: - Доминик! Ради Бога, я не могу! И пропал... АВГУСТ, 16, 1983 г. ВРЕМЯ: 8.20 ВЕЧЕРА. НИКИ ДЕ СОТА Когда прозвучал звонок, я держал одну руку на баранке руля, готовый рвануть, а другую высунул в окно, показывая левый поворот. Мое внимание было приковано к уличному регулировщику, который раздражающе много болтал, забыв о дорожном движении на Мичем-Роуд. Моя голова распухла от закладных, условий и приемлемых заемов армии так или иначе, я еще должен искупаться после ужина со своей подружкой. Был вторник - а значит, самое время для купания. Ведь иногда в будни после наступления темноты водные спасатели смотрят на купающихся без одежды сквозь пальцы. Звонок разнес все вдребезги. Я не переносил трезвонящий телефон - и рискнул. Убрал руку с руля и поднял трубку: "Говорит Доминик Де Сота! Я вас слушаю!" Только это сказал, как полицейский вспомнил про дорожное движение и властно махнул рукой. Это произошло слишком неожиданно. Водитель междугородного трамвая видел, что я медлил, и поехал через перекресток как раз в тот момент, когда я дал газу. Телефонистка на другом конце линии сказала что-то похожее на китайский или язык индейцев чокто. Это не было ни одним из этих языков - просто связь была неточно настроена. Вы же знаете, как они работают к концу смены! Устало и немного небрежно, они без всякого сожаления врезаются в ваши частоты. Я не понял ни одного слова. Мне было наплевать на это, потому что двадцатитонная масса вагона преградила мне дорогу. Водитель не мог развернуть трамвай, и оставался только один путь, где я мог избежать столкновения. К несчастью, в центре этого пути стоял полицейский... Я не сшиб его, но в этом была только его заслуга. Он сумел отскочить в сторону. Всего-навсего в сторону. Так что я чуть-чуть подпортил его ботинки, но не задел пальцев. Я не сержусь на него за вручение повестки. На его месте я поступил бы так же и даже хуже. Я не имел бы к нему претензий, если бы он дал сдачи - но полицейский не сделал этого. А просто задержал меня на три четверти часа, приказав остановиться на обочине у лесопарка вместе с другими штрафниками. Он был совершенно спокоен: попросил лицензию и внимательно изучил ее. Потом ушел распутывать дорожный беспорядок. Вернулся и спросил о другом: чем я занимаюсь, долго ли живу около Чикаго и знаю ли я, что автомобиль должен уступать дорогу трамваю... В промежутках между вопросами я пытался возвращаться к звонку. В моем бизнесе мы живем телефоном: кто-нибудь звонит вам и просит закладную, а если вы не окажете эту услугу, он обращается к конкурентам. Кроме того, отдельные звонки вызывали тревогу. Это было отчаянием. Без сомнения, вы никогда не держали в своем автомобиле сразу два телефона. Единственное, что мне приносило удовлетворение от этих причудливых вещичек, - это то, что они прекращали звонить, как только я был связан с абонентом. Когда я отозвался, на другом конце были шокированы: - Вы не представляете себе, мистер Доминик, - сказал женский голос, - сколько мне пришлось звонить, чтобы найти вас! - Наверное, очень долго, - предположил я, - пока не наткнулись на другого. Это не мистер Доминик, а мистер Де Сота. Доминик Де Сота. Выпад не дал никакого отпора. Вместо этого она возмущенно сказала: - Вы ошибаетесь - частота правильная! Обманув ее ожидания, я подключился на ее частоту. - Вызов мог быть совсем для другого! Однако, полагаю, с моим именем! - предположил я, но в этот момент вернулся полицейский и спросил, были ли мои родители иностранными подданными и не болен ли я заразными болезнями. Он раздраженно ушел, увидев, что я болтаю по телефону вместо того, чтобы раскаиваться в грехах. - Не принимайте это близко к сердцу! - сказал я телефонистке. Взял повестку в суд. Битые полицейские ботинки. (Метафора!) Обещание, что это никогда не повторится. (Пылкое!) Поехав со скоростью тридцать две мили в час, я желал, чтобы остаток дня прошел более удачно. Этого не случилось, хотя в дороге не было никаких намеков на плохое. Грета не ответила на звонок - наверно, ушла в супермаркет за покупками или еще куда-нибудь. Она должна прийти на пляж лесопарка Мехтаб-ибн-Баузи ближе к ночи. А я еще не договорился насчет некоторых закладных и даже не попросил вернуть рекламные проспекты. И я поразился, поистине поразился, когда совершенно скрипуче и пронзительно в прерванном звонке услышал - я почти был уверен в этом - слово "ФБР". Я начинал как торговец... Истинная правда! До окончания колледжа я занимался настоящей торговлей. Затем перешел в кредиторы. Если я говорю кому-либо, что маклеры живут более интересной жизнью, чем агенты по продаже недвижимости, то на меня изумленно пялятся. Тем не менее, это на самом деле так! У кредиторов масса хлопот. Вы делаете явью людские грезы. Вы видите, что нет более занимательного народа, чем мечтатели. Временами меня совсем не трогают их мечты, потому что лишь немногие из фантазеров - трогательные молодожены. Я не знаю, понимают ли они, что приходят с выгодным тарифом - пять с половиной (иногда пять или пять - восемь процентов), но они получают нужную сумму. Занимают тысячи долларов, платят года два или три, получив увитый виноградной лозой коттедж своих снов. И я один из тех, кто помогает им осуществить свою мечту. Думаю, это более подходящий выход, чем занимать где-нибудь в большом банке у чиновника. Около Чикаго этого не происходит, если только вы не родственник какой-нибудь шишки, и этот магнат, разумеется, не итальянец. В банковском деле это арабы. Необычно не это: много ли банков в Америке, которые не субсидируются арабами? Конечно, не очень много из них процветает и расширяется. В банковском деле у меня нет будущего - но арабы не беспокоятся об обслуживании так, как маклеры-кредиторы. Быть может, причина в том, что (как и большинство людей), они не знают о маклерах. Я один из тех, кто встречается с клиентами, помогает выбрать необходимую постройку, покончить с налогами, кто управляет клиентами с помощью анкет, улаживает разногласия и удерживает от отказов каждого, кто нуждается в собственном доме. Это жизненная и интересная работа. Я знаю, что этим, вероятно, убеждаю самого себя. Это мне высказала моя девочка Грета - когда я сам не рискнул признаться. Она убежденная сторонница постоянной работы - только не в банке - пока мы не поженимся. А мы собирались сделать этот шаг в один из ближайших дней! Работа позволяла это. Один из ближайших дней... Между тем что еще интересней, я говорил так по крайней мере три раза - и это давало мне свободное время. Его я обычно повожу с Гретой. В нашей компании есть правило, согласно которому каждый коммивояжер может проводить пять часов в неделю "этажное время" - там, в агентстве - чтобы позвонить или встретиться с клиентами. Когда Грета в полете (а она стюардесса), я много работаю. Когда дома, стараюсь проводить время с ней. Мне безусловно нравится, что она имеет работу, она... нет, это неправда. Я ревную ко всем парням, которых Грета встречает между Чикаго и Нью-Йорком, беспокоюсь, где осталась переночевать. Несомненно, ее сопровождает Маленькая Фатима... но ведь подруги могут ускользнуть. Грета и я знаем все. Я не хочу вспоминать о том, что я научил ее, как это делать в Чикаго, а она использует это умение с кем-нибудь в Нью-Йорке. Я не хочу об этом думать! И стараюсь не вспоминать... И после всего этой ночью я иду с ней купаться. Как только вернусь домой, стяну с себя всю одежду, опущу шторы и закрою двери, возьму в потайном шкафу под лестницей бутылку пива. Пока оно охлаждается в холодильнике, я постараюсь проверить таинственный звонок. Конечно, это безнадежное дело. Мой прерванный звонок погружен под часами многих других. Но когда я сел с ароматной холодной бутылкой, запотевшей по бокам, раздался телефонный звонок. Грета! - Милый Ники? Мы сегодня пойдем купаться? Конечно, непременно! Я выпил пиво так быстро, что захрустели зубы, надел костюм и был уже в воде, в то время когда она только добралась сюда и прыгнула ко мне. В этот час с бассейне было много людей, тем не менее, когда Грета спрыгнула в воду, глаза всех мужчин были нацелены на нее. Грета очаровательна. Она - зеленоглазая блондинка с тонкой талией, ее рост пять футов и восемь дюймов. Мужчины часто заглядываются на нее. Она в купальном костюме до бедер и юбке - наша пляжная охрана сделалась необходимостью, поскольку мужчины понесли всякую чепуху, как часто делал я сам. Я потащил ее в темный конец пляжа и поцеловал. Здесь не было освещения - из-за экономии электричества освещался только купальный павильон. Мы стояли в воде - по плечо мне и до подбородка Грете, - покачиваясь на кончиках пальцев. Я старательно поцеловал ее, затем крепко обнял и снова прикоснулся губами. Она ответила мне долгим поцелуем. Потом выскользнула из объятий и захихикала, пропустив между нами прохладную воду. Когда я снова протянул руку, она сказала: - Ах милый, ты испепелишь меня! Я сказал: - Я хочу... Но она остановила меня: - Я знаю, чего ты хочешь. Может быть, я сделаю это, а быть может, и нет! - Кругом никого. - Знаешь, Ники, не в этом дело. Что, если я... ты меня понимаешь... влипла? - Это не очень красиво... - Реакции не последовало. - Во всяком случае, можно вделать одну штуку... - Нет-нет, Ники! Нет, если ты хочешь сказать, а... Я никогда не позволю разрушить жизнь моего ребенка. Во всяком случае, такие места нелегко найти. И потом, кто знает, не убьют ли тебя и не испортят ли жизнь? Она была права: мы оба знали это. Не проходило и дня, который обошелся бы без полицейских рейдов по подпольным абортариям. Людей как преступников тащат в полицию, и в камере заключения все пациентки стараются спрятать лицо от посторонних взглядов. Мы, конечно же, не хотели оказаться на их месте. Сейчас почти никого не осталось на озере. И кажется, люди не обращали внимания на то, что мы не плаваем. Грета успокоенно приблизилась ко мне и не сопротивлялась, когда я поцеловал ее снова. - Ники! - прошептала она в ухо. - Что, милая? Слабый смешок, затем шепот - такой низкий, что я едва разобрал слова: - Как насчет того, чтобы раздеться? Я огляделся вокруг. В стороне от пары пожилых мужчин, играющих в шашки, был только спасатель: он читал газету при слабом свете. - Почему бы и нет? - сказал я. Теперь вы вспомнили, что купаться обнаженным по пояс - не такое уж большое преступление. В городских законах это называется проступком третьего класса. Значит, вас никогда не арестуют за это, а просто оштрафуют, как и за парковку в неположенном месте. Штраф не может быть более пяти-десяти долларов, и судья вряд ли приговорит вас к тюремному заключению. Как правило, первый раз купающихся просто предупреждают. Так что я никак не мог ожидать того, что произошло. Я не рассчитывал, что на пляже могут неожиданно включить свет. Игроки в шашки удивленно вскрикнули, когда кто-то промчался между ними, подбросив в воздух шахматную доску. Это был кто-то один, но были и другие, бежавшие со всех сторон: из туалета, из женских кабин для переодевания, даже из-за забора. И все они направлялись ко мне. Грета стояла по горло в воде и удивленно пялила глаза, испуганная и смущенная не меньше меня. Мир закружился и не переставал вертеться, пока они не загнули меня над капотом машины, стоявшей за ограждением. Металл был горячим - машина подъехала сюда недавно, и было заметно, что ее подогнали еще ближе. Они широко раздвинули мои ноги в стороны, гадко недружелюбные руки полицейского пробежали по мокрому заду плавок, отыскивая оружие. Зачем, о Господи? Здесь было еще два автомобиля с направленными на меня фарами, находились, как минимум, с полдюжины человек следящих за мной, а я стоял в самом центре. И я хотел сказать только одно: - Слушайте, все, что я захватил с собой - это моя проклятая башка! Стали очевидными странности, и вопросы остались без ответа. Почему жители Лос-Анджелеса жалуются на то, что их ароматный воздух, пахнущий апельсинами, загрязнился ядовитыми газами? Что заставило двадцать тысяч мирных царских подданных вдруг замаршировать через деловую часть Киева, выкрикивая революционные лозунги? Почему в психиатрические клиники стали поступать с диагнозом "паранойя" и "шизофрения" многие люди, убежденные, что за ними наблюдают невидимые глаза? Почему внезапно стали случаться странные вещи? АВГУСТ, 17, 1983 г. ВРЕМЯ: 01.18. НИКИ ДЕ СОТА Я ездил по магистрали Дейли в город тысячи раз, но не так, как сейчас. Никогда раньше при сиренах и вспышках света на кабине устрашающе большого "кадиллака". В час ночи на дороге машин было немного, но все они удирали с нашего пути, как только замечали мигалку на патрульной машине чикагского отделения полиции. Мы ехали двадцать одну минуту - быстрее, чем просто ехали. Но это были самые длинные минуты моей жизни. Все молчали. - Зачем вы меня тащите? - Заткнись, Доминик! - Что я сделал? - Там узнаешь! - Почему вы мне ничего не говорите? - Слушай, сынок, в последний раз говорю: заткнись! Шеф-агент Христоф скажет тебе все, что хочешь - и даже больше! "Сынок" - так он меня назвал. В моем понимании сам он был как горилла: мокрый насквозь из-за возни на пляже и, по крайней мере, года на два моложе. Но между нами было большое различие: я был пленником, а он - одним из тех, кто знал все, но не отвечал на вопросы. На здании офиса в Уобаш, куда меня доставили, не было никаких опознавательных знаков, но охранник без слов пропустил нас внутрь. На дверях двадцатого этажа не было никаких табличек, в приемной пусто, и до сих пор никто не сказал мне ни слова. Но по крайней мере, на один свой вопрос я получил ответ. Увидев на стене портрет, я сразу узнал давно почитаемое лицо - важное и строгое, как каймановая черепаха, непреклонное, как лавина. Дж. Эдгар Гувер [Джон Эдгар Гувер (1895-1972) - директор ФБР в США с 1924 г.]. Телефонный звонок не был случайностью: я находился в лапах ФБР... Если вы тонете, вся жизнь до этого момента представляется вам светлой. В следующие несколько... секунд я старался вспомнить все уголовное наказуемые вещи, которые я совершал когда-либо. Не только купание обнаженным по пояс или покушение на чикагского полицейского. Я обратился к началу жизни и начал с того момента, когда помочился около стены пресвитерианской церкви Оливет в Арлингтоне. Тогда мне было десять лет и я опаздывал в воскресную школу. Я совершил мошенничество на вступительных экзаменах в колледж, когда вместо сгоревшего я представил фальшивое заявление. Когда в общежитии сгорело мое имущество, выражавшееся в кровати и пружинном матрасе, я заявил, что в этом виноват мой приятель Альфа Капа Ню. Я даже вспомнил, как у меня исчезли зачатки совести: одно время я в самом деле скрывал неприятности с арабами. Это не было гордостью моей памяти. Мой приятель по высшей школе Тим Карасуритис и я выпили три бутылки нелегального пива для того, чтобы доказать, что мы мужчины. Плохо было не то, что я открестился от этого, а то, что сделал это на углу Рандольфа и Вакера возле самой большой и богатой мечети Чикаго. И когда я выпил все это прямо на улице, пришла очередь Тима. Подняв глаза, я увидел стоявшего неподалеку хаджи с белой бородой и в зеленом тюрбане, он рассматривал нас бешеными, негодующими глазами. Позор! Я понял, что он наверняка учинит скандал, но считал, что даже у арабского хаджи есть дети. Он не сказал ни слова, только долго смотрел на нас, затем повернулся и вошел в мечеть. Вероятно, он вернулся с арабским подобием полицейских, но мы в то время были уже далеко, во всяком случае, покончив с пивом, мы скрылись. О, я открывал глубины моей памяти! Я исследовал каждый подсудный или отрицательный поступок и даже просто неприятные воспоминания, но не находил ничего, что могло бы выявить приход ФБР в середине ночи. Минут десять спустя я набрался достаточно смелости высказать это, но уже никого не обнаружил. Они оставили меня одного в маленькой комнате, где было немного мебели. Мой разум чист и ясен. Я был одет в костюм для купания. Он, конечно, сохнет долго, но где-то в офисе открыты окна, и из-под двери дул холодный мичиганский бриз. Дверь оказалась закрытой снаружи - это я узнал, когда до нее дотронулся. Интересно, что, хотя на мне почти ничего не было, они тщательно обыскали меня. Полагаю, что меня совсем не случайно арестовали именно тогда, когда я не мог иметь при себе оружие и напасть на одного из них или убить себя в припадке раскаяния от чудовищности моих преступлений, чтобы утаить хотя бы одно из них, расстроив тем самым их планы. Глупцы! Я не думал, чтобы что-нибудь в моем прошлом, стоило смерти. Затрудняло то, что я не знал, за что меня арестовали, но я не совершал ничего такого. Более того, я ничего не предпринимал. Не только потому, что дверь была закрытой, но и вообще в той комнате мало что можно сделать. Здесь находился репродуктор, из которого доносилась музыка - в основном звук скрипки: серьезная вещь. Здесь был стол, конечно же пустой, а что в ящиках, я не знал. Из-за закрытой двери мои нервы были на пределе. За столом находилось вращающееся кресло, перед ним - простой деревянный стул. Я не знал, сколько времени пробуду один - и выбрал деревянный стул. Я сидел, обнявшись от холода руками, и размышлял. И тут дверь без предупреждения открылась, и вошел шеф-агент. Шеф-агент Христоф. Это была женщина. Шеф-агент Найла Христоф была не просто одной из тех, кто вошел через эту дверь, но и, без всякого сомнения, важным лицом. Она была боссом. Все, кто вошел вместе с ней, подчеркивали это жестами. Я удивился. Конечно же, все знают, что недавно в ФБР начали набирать и женщин, но их никто не видел. Вы знаете о существовании женщин - врачей или водителей такси, - поскольку видели их в кинохрониках или фильмах. С агентами ФБР такого случиться не может. В недельных кинохрониках вам никогда не покажут лица агентов. Если хоть один оператор попробует это сделать, рискуя раскрыть правительственный секрет, отрицательные последствия для него неминуемы. Тогда он будет дрожать за свою жизнь в комнате допросов. Как я... Во всяком случае, она вошла. Перед ней шел огромный парень открывший дверь, после нее - толстая стенографистка и еще парень, закрывший дверь. Когда она вошла, то рассеянно взглянула на меня, будто в этой комнате я был частью мебели. Я сосредоточенно смотрел на нее. Найла Христоф была хорошенькой девочкой определенного типа: отлично сложенной и спортивной. На голове ее прическа "конский хвост", и еще у нее бледно-голубые глаза. Она держала руки за спиной, входила как британские адмиралы эпохи парусников. И командовала как адмирал. Два сиплых слова: "Привяжите его!". Толстуха пыхтела за столом и растягивала стенографию: "Запись от августа, 17, год 1983. Шеф-агент Найла Христоф провела допрос Доминика Де Сота". Мне адресовались слова: - Не торопитесь. Вы должны говорить только правду и отвечать на все вопросы. Тогда мы закончим через двадцать минут. Перед началом допроса принесите клятву. Это было не очень хорошо. Клятва означала, что дело довольно серьезное, и то, что искажу, будет не просто информацией к расследованию, а послужит показаниями. Стенографистка встала и подошла ко мне с книгами, хрипло попросив повторять за ней. Я протянул руку с Библии на Коран, прикоснувшись к нему большим пальцем, и поклялся говорить правду, одну только правду и ничего кроме правды. И да поможет мне в этом Бог милосердный, всевидящий и карающий! - Прекрасно, Доминик! - сказала Христоф, убрав мою правую руку. Она скользнула по ней взглядом - как бы наблюдая, хотя на самом деле размышляла, о чем мы будем говорить эти двадцать минут. - Теперь расскажите мне, зачем вы проникли в Долилаб? Я удивленно выкатил глаза: - Проник... куда? - В Долилаб, - терпеливо повторила она. - Что вы там высматривали. - Я не понимаю, о чем вы говорите! - сказал я. Это был не тот ответ, которого ожидала услышать агент Христоф. - Дерьмо! - крикнула она сердито. - Я надеялась, что вы будете благоразумны и не будете притворяться, что ничего не знаете о Долилабе! - Я на самом деле не знаю!.. - Все знают о существовании Долилаба - или хотя бы то, что к юго-западу от Чикаго находится секретная военная лаборатория. Дюжину раз я проезжал мимо... - Но, мисс Христоф! - Агент Христоф! - Агент Христоф, я на самом деле не понимаю, что вы имеете в виду, я никогда не был в Долилабе. И конечно же, не пытался пробраться туда. - О святая Фатима! - сложив руки вместе, со стоном сказала она. Это было неожиданностью! У шеф-агента могли появиться затруднения, потребуй кто-нибудь отнес принести клятву. На обеих ее руках не было больших пальцев... Без сомнения, люди без больших пальцев не редкость. Это стандартный приговор за вторую попытку кражи, за автоубийство и прелюбодеяние. Но в самом деле поразительно, подумал я, встретить без больших пальцев агента ФБР. Разумом я постиг отсутствие больших пальцев на руках Христоф - но мои-то были по-прежнему связаны веревками. - Агент Христоф! - с возмущением сказал я. - Я не знаю, откуда у вас появилась эта идея, но все надо доказать. Это невозможно! В последний раз я был вблизи от Долилаба месяц назад... Она посмотрела на двух полицейских, затем вновь на меня. - Невозможно... - повторила задумчиво. - Это невозможно. Этого не могло быть... - снова отозвалась она. Затем протянула руку. Один из полисменов передал ей досье. Первой вещью внутри лежала фотография. Христоф взглянула пенсе, убеждаясь, что это та самая, затем показала мне. На фото был изображен человек у дверей здания - и это был... я! Это был я, но одетый в костюм, которого у меня никогда не было: типа комбинезона, как у Уинстона Черчилля, ставшего известным во время Второй мировой войны. Но это был я - верно... - Снимок сделан, - бесцветно сказала Христоф, - камерами наблюдения в Долилабе позавчера ночью. Есть и другие... - Она расправила их веером. Не все они были сделаны из этой же камеры - задний план заметно отличался. Но на всех них было то же самое, хорошо знакомое мне лицо, в этой незнакомой одежде. - И здесь, - сказала она, достав из папки кусок картона, - отпечатки из вашего досье в колледже. Они полностью совпадают с найденными в лаборатории. На картонном бланке под широкими десятью полосами было только четыре отпечатка. Я думал, что все они были получены на месте происшествия. Но даже дилетант мог заметить, что спирали и канавки на большом и среднем пальцах правой руки и оба указательных очень схожи с отпечатками из моего досье. - Это ложь! - заорал я. - Вы опять за свое? - недоверчиво спросила Христоф. - Но это же не я, потому что я не делал этого! - О черт! Доминик, - вздохнула она. - Я считала вас более благоразумным! - Закинула руки за спину и посмотрела в пол. Она не давала своим помощникам никаких знаков, но они прекрасно знали свое дело и подошли ко мне. Били меня не очень долго. Вы же слышали о том, как они обращаются с подозреваемыми. По этим сплетням, пускают в ход кулаки. Я был уверен, что это не только слухи, потому что однажды писал вексель на одного бармена, а затем того арестовали по подозрению в продаже крепких напитков человеку моложе тридцати пяти лет. После этого ему уже никогда больше не потребовалось векселей. Вдова прошептала мне на ухо, в каком состоянии вернули для захоронения тело: это может основательно вывернуть ваши кишки. Со мной, к счастью, такого не случилось. Я получал легкие шлепки. Но это было слишком унизительно. Это было унизительно вдвойне, потому что я был связан и не мог дать отпора. Хорошо, на моем месте вы не сделаете этого - даже не сможете парировать удары руками, а не головой. Моя голова звенела от оплеух, открытая ударам. Они прекращали бить, когда агент Христоф задавала вопросы. - На фото изображены вы, Доминик. Не так ли? - Откуда я знаю? Это... ой!.. Немного похож на меня. - А отпечатки? - О них мне ничего не известно... - О черт... продолжайте, мальчики! Скоро им надело колошматить мою голову. Или, вероятно, они заметили, что я с беспокойством стал прислушиваться к Христоф, во всяком случае, меня начали колотить в живот и спину. Так как я до сих пор был одет только в плавки, то оказался беззащитен. Было ужасно больно. Но лупить по спине им не очень нравилось. Они могли причинить боль собственным рукам и делали это без особого восторга. Часто останавливались. - Измените показания, Доминик? - Мне нечего менять, черт возьми! И они снова молотили по моему животу. Это причиняло сильное страдание. Меня выворачивало наизнанку, в глазах двоилось, и я едва слышал, что говорит агент Христоф. И я чуть было не пропустил мимо ушей, когда она сказала: - Сопляк! Вы по-прежнему отрицаете, что были в Долилабе в субботу, тринадцатого августа? Я задыхался. - Подождите! - собственно говоря, они не оставляли попытки сделать из моего живота хороший пунш. - Пожалуйста... прекратите, - молил я, и Христоф остановила их. Я сделал два глубоких вздоха и сумел сказать: - Вы имеете в виду прошлую субботу, тринадцатое? - Вот именно, Доминик! Когда вас засекли в Долилабе. Я приподнялся и выпрямился. - Но я не мог там быть, агент Христоф, - сказал я, - так как в прошлую субботу я был в Нью-Йорке. Со мной была моя невеста, она подтвердит. Честное слово, агент Христоф! Я не знаю, кто был в Долилабе, но только не я! Конечно, все было не так просто. Я получил еще два-три крепких удара, прежде чем они убедились (или не убедились), но прекратили бить меня. Для подтверждения моего рассказа они вытащили из постели Грету. И она рассказала им по телефону все, что помнила. Они проверили. Я не так часто уезжал с Гретой в Нью-Йорк, поэтому она точно запомнила дату. Развязав руки, они разрешили мне встать и отпустили домой. Один из них даже предложил мне плащ, чтобы я надел поверх плавок. Думаю, им было очень не по себе. К тому же агент Христоф не проронила ни слова, она склонила голову над досье и кусала губы. Один из тех, кто колотил меня, сказал, что я могу катиться ко всем чертям. - Но не очень далеко. Де Сота! Ясно? Без всяких там поездок в Нью-Йорк - только туда, где мы сможем найти тебя в случае необходимости. - Но я же доказал свою невиновность! - Де Сота! - огрызнулся он. - Ты еще не доказал ничего! У нас есть все необходимые свидетельства: фотографии следящих камер и отпечатки ваших пальцев. Даже этим мы можем засадить тебя лет на сто... - Но тем не менее, я там не был! - крикнул я, и больше ничего, потому что Найла Христоф подняла глаза от досье и посмотрела в упор. Они отпустили меня прогуляться домой только для соблюдения приличий, но я не думал, чтобы это стоило томительного ожидания. Я с трудом поймал такси, и таксист подождал снаружи, пока я не вынесу бумажник и не заплачу за проезд двенадцать долларов. Это мой дневной заработок, но я еще никогда не оплачивал подобного счета с большей радостью. Заместитель шеф-инспектора Уильям Брзоляк пришел в местный полицейский участок с автоматом сорок пятого калибра в руках. И заявил, что убил свою жену и пятерых детей из-за того, что они слишком пристально смотрели ему в спину. "Они хотели бросить меня одного!" - сказал он репортерам. Купающиеся Юга стали жаловаться на то, что присутствие скользких темно-коричневых шаров, находящихся в воде, делает купание невозможным и представляет, вероятно, опасность для здоровья. Летняя буря в пригородах Нью-Йорка в течение пяти часов сбросила три или четыре нормы осадков, что считается метеорологами США как "метеорологический сюрприз". Это не связано ни с одной известной фронтальной системой или областью низкого давления. Повреждения имущества в Квинсе и Ричмонде оцениваются в миллионы долларов. АВГУСТ, 18, 1983 г. ВРЕМЯ: 11.15 УТРА. НИКИ ДЕ СОТА Днем спустя все казалось не таким уж и плохим. - Простая ошибка! - убеждал я Грету, когда она позвонила попрощаться: вновь уезжала в Нью-Йорк. - И даже отпечатки? - Не обращай на это внимания! - сказал я, посматривая на шефов (они задумчиво наблюдали за мной, а часы, висевшие за ними, говорили, что через два часа меня ждут в дорожном суде). - Ты же знаешь, где я был той ночью? - Конечно! - сказала она, вздохнув, хотя больше не была в этом полностью уверена. Полагаю, молодчики из ФБР уже интересовались этим. Я услышал, как она зевнула. - Ради Бога, - извинилась она. - Я так на это надеюсь... Этот шум прошлой ночи... - Какой шум? - Я ничего не слышал: это редко бывает, когда я сплю. - Будто рев, свист... Разве ты совсем ничего не слышал? Словно гром... Только здесь ведь не было грозы? Извини! - она что-то сказала, прикрыв микрофон рукой. Затем: - Извини, милый, но меня зовут. Я должна идти! Увидимся через пару деньков... - Я люблю тебя! - говорил уже в мертвый телефон. Кроме того, ко мне подошел мистер Руперт, и я быстро добавил: - Как бы я хотел иметь еще дюжину таких клиентов, как вы. Берусь за это дело и жду вас в офисе. Я повесил трубку, вежливо взглянув на шефа и быстро перевернув листок бумаги. В дни переговоров я всегда держу их наготове. В тот день у меня в самом деле была работа - я подготавливал расчеты для клиентов из шести муниципалитетов. Так как у каждого клиента были собственные противопожарные правила и техника безопасности и они владели страховкой, а также поскольку в условиях кредита стояла разная сумма, у меня было целых два часа работы со счетной машиной. Я полагал, что будет хороший ленч по дороге в Барингтон, но возле магистрали случайно купил бодрящего пива и "горячих собак", выиграв на этом две минуты. Я думал, что задержусь на полчаса, но успел к сроку. Да и судья попался неуравновешенный: держал не менее четверти часа, как и все судьи. Многие, кто находились здесь дольше, показывали повестку и получали номер. Я узнал свой - на заседание суда было вызвано пятьдесят два человека, и я был сорок вторым. Я сел и сосчитал в уме. Номер сорок два. В лучшем случае, дело слушается полторы минуты. Значит, судья доберется до меня менее чем через час. Это не так уж плохо, успокоился я, поскольку у меня с собой портфель, набитый чеками и кредитными отчетами. Я мог сидеть в заднем ряду и заниматься бумажной волокитой. Я достал кейс, забитый полудюжиной папок, и посмотрел по сторонам. Каждому, кто никогда не был в дорожном суде, это может показаться занятным. Судья располагался в маленькой штуковине типа детского манежа с двумя флагами по сторонам: слева - старый звездно-полосатый (сорок восемь звезд, сияющих на синем фоне), справа - белый флаг штата Иллинойс. Между ними... Между ними на стене висел знак. Там говорилось вот что: НЕ КУРИТЬ! НЕ ЕСТЬ! НЕ ПИТЬ! НЕ ЧИТАТЬ! НЕ ПИСАТЬ! НЕ СПАТЬ! Так что полдень никак не мог быть продуктивным, как я рассчитывал. Я постарался незаметно открыть портфель на коленях - попытка провалилась. Между рядами ходил толстяк в униформе барингтонского отделения полиции и следил за моими действиями. Кажется, здесь не запрещалось иметь на коленях материалы для чтения или записи, и он не приказал убрать их. Но вы можете понять, что он просто ждет момента чтобы придраться: один маленький взмах ручкой, одно лишь слово, подсмотренное краешком глаза, - и все.... Я одарил толстяка снисходительной улыбкой и повернулся к соседу. - Здесь очень душно, не правда ли? - спросил я у него. - Вам не кажется, что помещение не проветривают? - Наверно, неисправны вентиляторы, - шепнул сосед. Это было все, что он сказал. В правилах ничего не было насчет разговоров, но, на всякий случай, он прикусил язык. - Они отлично работают - просто последний счет за электричество оказался очень высоким! Я оглянулся. Мне улыбался энергичный молодой человек, одетый в шикарный белый костюм, на ближайшем стуле лежала белая панама. Одет очень вызывающе, подумал я. - Трудно сдержаться, чтобы не уснуть! - прибавил он. - Особенно после того, как всю ночь не было покою от шума... И снова шум! Я опять сказал, что ничего не слышал, и оба они - франт и парень из моего ряда - были рады поделиться деталями. - Понимаете, похоже, что он пришел с неба. Нет, это был не самолет: когда летит самолет, вы слышите звуки мотора, а здесь не было ничего похожего. Это было подобно чему-то ревущему, хотя, да, наверное, вы правы - приходится думать именно так. Они раздавались где-то вблизи от аэропорта. На полпути? Нет, там еще находятся небольшие частные поля Олд Орчард - некоторые хотят переименовать их в О'Хэйр. И, мальчики, этот шум был НЕЧТО НЕПОНЯТНОЕ. Все согласились с этим. И через полчаса я бы, возможно, тоже, если бы служитель не объявил: - Его Честь Тимоти Л.Маграан! Всем встать! И мы послушно встали. Его Честь вошел, изнывая от пота в своей черной мантии, и посмотрел на нас как бухгалтер: без всякого удовольствия. Когда нам разрешили сесть, он, глубоко вздохнув, прочитал небольшую мораль: - Леди и джентльмены! Сегодня многие из вас обвиняются в мелких дорожных проступках. Я не представляю ваших чувств, но мне все это кажется весьма значительным. Дорожные проступки - это не те вещи, которые не имеют существенного значения. Напротив! Нарушение правил дорожного движения - это преступление против движения! А преступление против движения на дорогах - это преступление против замечательного народа, который вделал возможным наше передвижение, против наших друзей со Среднего Востока, включая самого Мехтаба-ибн-Баузи! Преступление против наших друзей со Среднего Востока - преступление против самих принципов религиозной терпимости и демократической дружбы между народами!.. Для меня уже не было открытием, когда щеголеватый завсегдатай в белоснежном костюме прошептал на ухо, что судья Маграан выдвинут на перевыборы в ноябре. В это же самое время судья говорил нам, что преступление против Корана - это преступление против всей религии в целом, включая и наше собственное христианское вероисповедание. Я начинал постигать, что дорожный штраф оказался более серьезным, и мои надежды на относительно безнаказанное снятие штрафа оправдались бы только в том случае, если бы вызвавший меня офицер не появился в суде. Но этого не произошло... В зале суда была отдельная скамья, на которой сидели пять-шесть человек (некоторые из них в полицейской форме штата, остальные - из других муниципалитетов), среди них и мой добрый приятель с Мичем-Роуд. Он, конечно же, знал, что я на месте, но не улыбнулся и не кивнул, время от времени я чувствовал на себе его взгляд. Перед судьей стояло первое дело: перепуганная молодая женщина с ребенком в коляске (ехала со скоростью шестьдесят восемь миль в час в зоне с ограничением скорости в шестьдесят миль в час), она получила штраф в двадцать пять долларов и полгода испытательного срока. Второе было значительно хуже: водитель находился под парами алкоголя, и это было его третье нарушение. Он ехал, подвергая опасности жизнь людей, не замечая дорожных знаков. Этому человеку не более двадцати лет, и ему уже не пришлось покинуть здание суда по своей воле. Один из офицеров тут же надел наручники и стал ожидать вынесения приговора. Когда парня выводили из суда, я заметил его тоскливый взгляд, обращенный на свои большие пальцы, которые он уже не рассчитывал иметь такими длинными. Я выпрямился и убрал свой портфель. Многие в комнате сделали то же самое. Выяснилось, что политическая стратегия судьи Маграана была такой: отпущенных с возмещением судебных издержек должно быть меньше осужденных, таким образом, он создавал себе репутацию бесстрашного крестоносца дорожного движения. Я понял: делалось это из тех соображений, что многие ожидающие приговора прибыли из других муниципалитетов. Иные решения были бы неинтересны. Так я ожидал с полчаса, наблюдая, как правосудие распределялось по обвиняемым одним за другим. Я решил, что мой черед еще не настал. Шеф-агент Найла Христоф была плохой женщиной, но оправдаться перед ней в отличие от этого судьи было легче. Я отметил, что парень в белом костюме беспечно прошел по комнате заседания, подобно другу семьи на загородном пикнике, остановился около скамьи свидетелей. Когда он наклонился и шепнул что-то на ухо вызвавшего меня полицейского, я насторожился. Когда полисмен взглянул на меня и кивнул, я выпрямился. Через пару минут оба, продолжая говорить, вышли из зала. Я хотел проследить за ними, но служитель суда, внимательно наблюдавший за мной, стоял в конце ряда и ожидал моего штрафа. И какое-то время я продолжал сидеть. Когда спустя несколько минут любопытство все же взяло верх, было уже поздно. - Здесь есть туалет? - шепнул я служителю, он кивнул головой. Я пошел туда, куда он указал, но нигде не увидел ни полицейского, ни человека в белом... Через полчаса клерк, в прошлом носивший мое имя, заметил, что судья перешептывается с каким-то чиновником и огорченно хмурится. - Мистер Де Сота! - сказал он затем. - Обвиняющий вас офицер был вызван в полицию по неотложному делу и не может поэтому свидетельствовать против вас. Согласно закону, мне остается отпустить обвиняемого. Вы свободный человек, мистер Де Сота, и, могу добавить, очень счастливый! Я был полностью с ним согласен. Я так радовался, покидая зал заседаний, что лишь на полпути домой понял: звонит телефон. Задержавшись возле бензоколонки, я вызвал абонента. Тем временем высококачественный бензин вливался в баки... На этот раз линии соединили точно, и оператор разборчиво прочитал текст сообщения, окончательно выбившего меня из колеи: - "Вы не должны знать мое имя, почему я помогаю вам, каким образом мне это стало известно и тому подобное. Но если вы нуждаетесь в защите от беспалой леди, то сегодня в шесть часов вечера вы должны заказать многослойный салат из тунца по адресу: "Карсон", Пири, кофейная лавка Скотта". - И это все? - удивился я. - Да, сэр! - вежливо ответил оператор. - Может, повторить? Нет? Тогда разрешите заметить, сэр, что подобные сообщения делают работу весьма занятной штукой! Спасибо, мистер Де Сота, огромное спасибо! - Не стоит благодарности!.. - сказал я, озадаченно глядя на ветровое стекло, пока в окно не застучал заправщик. - Простите, задумался! - сказал я ему и протянул деньги - шестьдесят девять центов за галлон. Если бы я заранее посмотрел цены, то никогда бы не остановился в этом месте. Но в голове у меня не было отделения, думающего об этом, - я слишком занят был посланием. И над ошибочным опознанием ФБР, легким спасением в суде... И вообще над всеми странностями, заполнившими мир и мою жизнь... В обычных обстоятельствах я бы проигнорировал приглашение. Это была штука как раз того самого шпионского сорта, от которой благоразумный человек держится подальше. Как минимум, она отнимет время от моих основных дел. Босс будет недоволен. И в целом это приглашение вызывало подозрение: спокойно можно было отказаться от этой затеи, но я решил рискнуть. Конечно, пошел на встречу. Однажды я и Грета читали роман, где один из персонажей говорил что-то подобное: "Она вошла в универмаг - в одно из тех мест, куда с радостью готовы забежать все женщины, но лишь немногие из мужчин осмеливаются зайти следом". Грета сказала тогда, что, по ее мнению, это унижает женщину. - Женщины вовсе не любят магазинов, - сказала она. - Им просто приходится посещать их. Они покупают бакалейные товары, домашнюю обстановку и прочие вещи для семьи. - Но ведь они не приобретают машины! - заметил я. - Конечно! Они не покупают также и очень дорогостоящие вещи, - согласилась она. - Но вы делаете это только раз в несколько лет. А все потребительские товары изо дня в день покупают женщины. Если женщина и тратит много времени на покупки, то только потому, что это ее работа: сопоставлять цену и значимость каждой вещи. Этим она экономит семейные деньги, не имеет значения, нравится ей это занятие или нет. Ей необходимо это делать. - Согласен, милая! - усмехнулся я. Она не любила насмешки: - Нет, Ники, я серьезно! Ты должен говорить не то, что женщина обожает магазины, а то, что в этом заключается ее работа. - Грета! - разумно сказал я. - Ты просто хочешь так думать. Как ты выразилась, сказать кому-либо, что он любит свою работу - унизительно для него? Я, например, люблю свое дело... - Но это не одно и то же! - сказала она и переменила тему разговора. Она добрая и не является одной из ваших суфражисток. Тысячи раз она признавалась мне: если она что-нибудь предлагает, то потом сама не знает, что с этим делать. Но самое основное - она имела хорошую работу стюардессы, и это делало ее мало... Хорошо, я не хочу выразиться по-мужскому или как-нибудь подобно. Совсем не из-за предубеждений. И в этом заключалась вся беседа. Даже если я задавал вопросы, я знал ответ заранее. Когда-нибудь мы поженимся - это не более чем просто странная идея. Теперь я мало заботился по этому поводу. Когда-то меня волновало больше... Что заставило меня вспомнить об этом: оглядевшись в кофейной лавке "Карсон", я понял, что линия из романа била прямо в мишень. По большой комнате (зеленая обстановка веранды, столы и стулья, везде выставлены декоративные растения) рассыпана тысяча покупателей, и девятьсот пять из них - женщины. Здесь не было одиноких мужчин или вместе с приятелем, а только супружеские пары. Мужчины, как правило, пожилые и всегда с виноватым взглядом: "Боже мой! Кажется, я по ошибке попал в дамский туалет!" Я предполагал, что таинственный доброжелатель мог оказаться женщиной... Прошло двадцать минут, за это время ко мне три раза подходили пожилые официантки и принимали заказ. Через треть часа принесли салат из тунца. Еще минут через двадцать, когда я справился с одной половиной блюда и пытался покончить с другой, я ощутил, что кто-то быстро подошел сзади. Когда я поднял глаза, мужчина уже сидел за моим столом. Я узнал его. Теперь на нем надет небелый костюм, но он был тем, кого я видел не так давно. - Хэлло! - сказал я. - Насколько могу догадываться, это вы? Рядом крутилась официантка. Он посмотрел на нее пристально и многозначительно нахмурился. - Хэлло, ну надо же! - ответил он тоном, каким разговаривают при случайной встрече два старых деловых знакомых, не менее неожиданно разбегающихся в стороны. Он не прибегал к моему имени, хотя и знал его. Это было: "Давно мы не виделись!", "Ну как ты там?" - и прочие бессмысленные пустяки без ожидания ответов. Когда, приняв заказ, официантка отошла, он сказал обычным тоном беседы: - В этой забегаловке за нами не следят, и мы можем поговорить спокойно. Здесь было так много таинственности, стерпеть которую я уже не мог. Размешивая оставшуюся половину салата, я получше разглядел своего доброжелателя. Парень был года на два или три помоложе меня. Открытое лицо с веснушками, рыжеватые волосы. Парень по соседству был одним из тех, в ком вы уверены: он никогда не совершит подлость и не струсит. Здесь он был просто осторожен. - О чем же мы будем говорить? - промямлил я ртом, набитым тунцом и хрустящими гренками. - И как мне вас называть? Он сделал резкий жест: - Зовите меня... например, Джимми. Имя совершенно не играет роли. Важно другое: что вы пытались сделать в Долилабе? - Ах, Джимми! - сказал я унылым голосом и оставил в покое свой салат. - Это большая глупость с вашей стороны. Возвращайтесь назад и передайте шеф-агенту Найле Христоф, что трюк не удался. Он нахмурился и замолчал, когда официантка принесла ему ветчины и сандвич с сыром. Потом сказал: - Это не трюк! - Не вижу здесь ничего иного, Джимми! Я близко не подходил к этому Долилабу, и вы с Христоф прекрасно это знаете. - Не держи меня за дурака! - сказал он. - У них есть фотографии. - Фальшивые! - А отпечатки, они тоже поддельные? Я сказал уверенно: - Они могут достать что угодно! И то, что в субботнюю ночь я пытался проникнуть в Долилаб, сфабриковано от начала до конца... потому что я не мог быть там. Он медленно пережевывал ветчину с сыром и с сомнением смотрел на меня. Я, в свою очередь, изучал его. Он был не просто моложе меня, но и выше, казался более привлекательным, намного лучше одет. Белый костюм, который он носил в полдень, был слишком ярким. Этот не бросался в глаза, но был сшит из настоящей английской ткани и стоил, самое меньшее - семьдесят пять долларов. Ботинки соответствовали костюму и изготовлены были вовсе не на фабрике Тома Мак-Эна. Таких я еще не видел. Он вдруг сказал: - А Найла считает, что алиби ложное и свидетели говорят ложь. Я размешивал остатки салата и снова остановился: - Откуда вам известно, что думает Найла Христоф, если вы не из ФБР? - Мы с ней хорошие друзья! - пояснил он. - У меня много друзей и в полиции, а не только в ФБР. Еще что-нибудь интересует? - Я не знаю, чем вы занимаетесь, - сказал я, - и почему взялись за это дело. - Почему бы мне не заняться любимым делом, если очень хочется? - уклонился он. - Вернемся к показаниям. Они ложные? - Нет! Даже если бы это и было так, разве я признался бы в этом? Но они - истинная правда! Джимми молча жевал остатки сыра и ветчины и по-прежнему не сводил с меня глаз, словно изменение выражения моего лица могло разрешить все его проблемы. Я дал ему время на размышления. Покончив с салатом и допив кофе, я подозвал официантку и попросил еще кофе. Мой сосед легко постучал пустой чашкой - тоже повторил заказ. Когда она удалилась, он проговорил: - Собственно, я и не сомневался в их истинности. - Рад это слышать... - Не неси высокомерную чепуху, Доминик! Тебе трудно валять дурака. Ты знаешь это? Я не знал... - Христоф сказала, что я могу катиться домой! - возразил я. - При чем здесь это? Если ты захочешь покинуть город, тебе не удастся. Она еще не закончила с тобой! - Почему же, черт возьми? - Потому что, - объяснил он, - фотографии и отпечатки не могут обманывать! - Но меня там не было. Он медленно произнес: - Готов поклясться, что ты со своей подружкой - тяжелый случай! Думаю, вы можете пройти даже через детектор лжи. - Почему бы и нет? Мы говорим правду! - О черт, Доминик! - взорвался он. - Разве ты не понимаешь, что тебе необходима помощь? - И ты можешь помочь? - спросил я. - Я... тебе? Нет! - сказал Джимми. - На я знаю того, кто может. Расплачивайся по счету, Доминик, и поедем прогуляться. В это время солнце не заходит часов до восьми, но когда мы вышли, было уже совсем темно. Выехав из пригородов Чикаго, мы направились на юг. Машин на дорогах было мало. Мы проезжали мили кукурузных полей и дюжины городков. И когда я спрашивал Джимми, где мы едем, он только отмахивался: - Чем меньше ты будешь знать, тем лучше. - Тогда хотя бы скажи, скоро ли приедем? Я не ночная сова, Джимми, а утром меня ждет работа. - Что тебя должно волновать, - терпеливо сказал он, как бы оттягивая до рассвета, - так это твои проблемы с ФБР! И пока ты не уладишь с этим, остальное не имеет значения. - Это правда, Джимми, но... - Кончай ныть! - приказал он. - Мы уже почти приехали. Это слева за этим городком. "Этот городок", согласно дорожному указателю, назывался Диксон (штат Иллинойс, более двух тысяч населения, Клуб деловых людей каждый четверг и пятницу устраивает вечеринки в отеле "Холидей"). Мы свернули с главной магистрали на площадь с 75-миллиметровой пушкой времен Второй мировой войны, установленной на маленьком зеленом клочке, проехали несколько кварталов. Затем Джимми, скрипя шинами своей машины, резко завернул влево на частную дорогу. Кто владел этой дорогой, не объявлялось, был только маленький неоригинальный знак: "Добро пожаловать в земли Хиденвел!" - без имени, ничего определенного, ничего приветливого. Наоборот! Что отличало трассу от других, так это то, что первый же поворот перекрывал разводной шлагбаум. Около ворот стоял маленький деревянный муляж часового, за ним прислонился к стене большой недеревянный охранник. - Пропуск! - приказал он. Джимми что-то протянул ему, что именно, не знаю, но это удовлетворило часового. Конечно, этого для него оказалось почти достаточно. Облизнув губы, он внимательно оглядел нас, затем набрал номер и переговорил с кем-то по телефону. И лишь потом поднял шлагбаум и махнул нам рукой, пропуская дальше. Следующие четверть мили дорога раздваивалась, петляла вокруг лужайки с фонтаном. Мы сделали круг и остановились около здания с огромными белыми колоннами. Я видел такое раньше, кажется, в фильме "Унесенные ветром". Из него вышли слуги, словно бы тоже из фильма. Из главного входа выбежал молодой негр, весело кивнув головой, и припарковал машину Джимми за яблонями. Из другой секции дома выплыла полная негритянка средних лет и позвала нас в помещение. Она не приветствовала по имени Джимми и не обращала на меня никакого внимания. Она не задавала вопросов и не подсказывала, куда направляться. Список того, что она не делала, безусловно, очень длинен. Что она делала - так только то, что провела нас сквозь гигантское трехэтажное фойе по покрытой ковром лестнице, изогнувшейся ко входу, через проходы, мимо маленькой жилой комнаты с камином, тахтой и удобными креслами. Везде было пусто. В конце концов мы пришли к стеклянным дверям гибрида теплицы и спортзала. Вне его было слишком жарко, внутри - жарко вдвойне. Зал был переполнен тропическими растениями, тянувшимися к застекленной крыше, деревьями, увитыми виноградной лозой. Это все напоминало джунгли, пахло загнивающими растениями и влажной землей. В центре зала находился длинный и узкий бассейн, в котором купался совершенно голый пожилой мужчина. Погруженный в воду, он казался более тощим, но его это не волновало. Тяжело дыша, он дергал коленями, и в нашу сторону летели брызги. - Девяносто восемь! - Он поплыл в дальний конец бассейна австралийским кролем. Девяносто девять! - Сделал последнее усилие и поплыл к нам на большой скорости, изящно скользя руками возле седых волос и энергично вспенивая воду. - Сто! - крикнул он, задыхаясь, и уцепился за край бассейна. Еще один молодой негр, скорее серьезный, чем бодрый, протянул полотенце. Старик обтер лицо и улыбнулся. - Добрый вечер, джентльмены! - произнес он. Я сказал ему что-то. Это было не совсем "добрый вечер!", но вполне вежливо. Джимми сделал еще лучше: спустился к бассейну, взял скользкую мокрую руку старого пловца и энергично потряс ее. - Рон! - сказал он сердечно, во всяком случае, это звучало искренне. - Я уж и не говорю, как мы рады видеть вас! - Пожалуйста, не стоит так, Лари... - скромно сказал старик. - В конце концов, я лишь исхожу из важнейших гражданских прав! - Да, я понимаю! - задорно сказал "Джимми", не подсматривая из осторожности, подцепил ли я имя. - Сейчас я по поводу Доминика. У него возникла немного странная проблема с ФБР. Они заявили, что видели, как он пытался проникнуть в секретное правительственное учреждение, у них есть фото и отпечатки пальцев, но он имеет свидетельницу с безупречной репутацией, давшую показания, что как раз в то время он был за тысячи миль оттуда вместе с ней. Рон полностью вылез из бассейна и вытерся полотенцем. Ему было лет семьдесят, но, когда я взглянул на его суживающийся торс и открытую взору талию, я захотел быть таким же семидесятилетним. Он не только отлично сохранился, но и выглядел знакомым. Обтершись, мужчина бросил полотенце на кафельный пал и с помощью негра надел белоснежный халат. - Я больше не участвую в детективных фильмах, Лари! - сказал он, оскалив зубы. И я вдруг понял, почему он показался знакомым. Это был киноактер, по крайней мере, раньше. Он был не звездой, а одним из тех, кого вы узнаете, даже если забыли сами, пока помнит ваше подсознание. Кажется, с ним вышел какой-то скандал... Скандал? По крайней мере, неприятности. Я не помню деталей, но его за это уволили. Не только с работы его выгнали, но из индустрии тоже... Вероятно, это касалось политики. Но чем бы это ни было, это случилось давно - после Второй мировой, когда я еще только готовился появиться на свет. Теперь старый Рон более-менее был свободен и прекрасно сохранился, даже не принимая в расчет тонкую талию, квадратные плечи, приятную улыбку и белоснежный локон волос, свисающий на глаза. Именно так он выглядел. Старик Рон не стал задерживаться в бассейне, а сразу же прошел в комнату с кушеткой и креслами. Минут через пять туда вошли и мы. За это время кто-то развел огонь в камине и вытащил из серванта бутылку и фужеры. Это, наверное, был третий чернокожий предложивший нам выпить, пока хозяин сидел в кресле около камина и согревал ноги. Вы помните, что дело было в августе? Могу поспорить, что этим ножкам было холодно - но согреть их лучше таким образом, чем полностью отапливать треклятую комнату. Когда мы немного выпили. Рон поднял бокал, живо сглотнул половину и затем одарил меня и "Джимми" очаровательной улыбкой. - Хорошо, Лари! - сказал он. - Какое безнадежное дело ты принес мне на этот раз? Коммутатор Дабл-Джи-Эн был наводнен срочными звонками. Каждый звонок был вопросом. Одним и тем же. В конце третьего периода изображение переключилось на футбольный матч. Вопросы были скорее любопытными: ну кто же в мире смотрит футбол сейчас, в августе? АВГУСТ, 19. 1983 г. ВРЕМЯ: 9.15 ВЕЧЕРА. ЛАРИ ДУГЛАС Человек моего образа жизни постоянно должен держаться с осторожностью. Не каждую неделю я обладаю деньгами. Многие недели у меня большой жирный нуль или же приходится подтягивать минус. Поэтому, как только мелькнет удача, я делаю свой бизнес. Когда Найла рассказала мне о незадачливом простаке, пойманном прошлой ночью, а временами она рассказывает очень дельные вещи, я решил присмотреть за ним. Я почувствовал, что это - мой шанс, хотя и не совсем был в этом уверен. Жизнь всегда найдет повод подсунуть удачу, если вы ее ищете. И все это очень легко. Для меня было сущим пустяком зайти на слушание дорожного суда и заключить небольшую сделку со старым офицером Паппом. - Раз вы просите, Лари, то с ним все о'кей! - Разумеется. - Тогда я могу заявить этим чинушам, что меня вызывают по долгу службы. Но предупредите своего приятеля, что ждет его в следующий раз! - По рукам! - сказал я и во время рукопожатия незаметно сунул двадцать долларов. Для меня это просто нормальная деловая плата. При моем образе жизни вы очень нуждаетесь в дружеских отношениях с полицейскими. Это может стоить им разжалования, но, по крайней мере, они будут стараться. Как говорила мэм, я очень похож на дедушку Джо. Прежде чем он приехал в Америку и сменил имя, он был налетчиком на банки. Конечно, он использовал пушку, но я не занимаюсь подобными вещами. Иногда, когда всякие тупицы доверчиво оценивают только что купленное идеальное бриллиантовое кольцо на углу улицы или вкладывают деньги в нефтяные акции с двойной гарантией, им приходится побегать за мной. И пока я состою в близости с Найлой Христоф, самое большее, что со мной могут сделать, - так это просто предупредить. Все это время мне приходится называть ее милой и любимой и получать взамен поистине хорошее... Я придерживаюсь милых арабов, хотя иду не совсем той же дорогой. Есть места, где я изгибаю линию, более того... Хорошо, сейчас они любят более молодых мальчиков. Что моложе меня - это точно? Иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы я поступал правильно, но я живу в этом мире, и ничего не изменить. Пока я смотрел, как обыватель с вдохновением запутывал Рона. Я приветливо держался с ним, рассчитывал, что рано или поздно настанет время для расчета. Когда он оскорбил эту зануду Де Сота, я понял, что все предусмотрел верно. Видите ли, старый ворчун Рони действительно трудная натура, но, если вы узнаете, как им управлять, он сделает невозможное. А я знаю, как держать его в руках. - Рон! - сказал я серьезно и без предубеждения. - Вы правы. Я сам возьмусь за это. Он подмигнул мне, смешно подняв одну бровь. - Насчет чего я прав, Лари? - спросил он. Это было поистине прекрасное мгновение! Он научился этому давно - когда мечтал получить звание генерал-майора, еще до того, как спутался с профсоюзами и тому подобными. Вам не следует слишком сильно доверять подмигиванию или улыбке, потому что улыбка сходит, подобно ставням пушечных амбразур на корабле адмирала Нельсона, а потом резко ударит вас смертельным ядром. - Вы правы, - сказал я, - что Ники Де Сота получил промашку с ФБР, а я не прав, приведя его с собой в поисках поддержки. Да, конечно. Де Сота говорил об озадачивающих обстоятельствах, и болтовня Рона имела значение. Это выступало наружу: глаза его прищурились, а на лице застыл стальной взгляд маршала, который разговаривает с человеком вне закона, не имеющим права покидать город. - Я думаю, - сказал он уверенно, - что вам необходимо рассказать мне все с самого начала и позволить самому принять решение. - Я не хотел причинить вам беспокойство... - Тут нет никаких хлопот, Лари, - возразил он, и я заметил его попытку поймать собственное отражение на французской двери. Что я мог сделать? Конечно же, только то, что надо. - Вы совершенно правы, Рон! - сказал я и начал прорабатывать детали. Это требовало времени: Рон не из тех, кто схватывает все с лету, как и Де Сота. Краем глаза я увидел, что он сердито уставился в пол и молчал. Ни на что не жаловался и Рон, пока я рассказывал историю. Я объяснял ему, что произошла ошибка, несмотря на то, что обнаруженный в Долилабе человек являлся двойником Доминика, настолько похожи их облики. Затем я сделал небольшую паузу, когда Рон дал сигнал для следующего бокала и вникал в сущность сказанного. - Этот другой парень выглядел точно таким же? - уточнил Рон. - Да-да, совершенно верно! - И у него были такие же отпечатки? - Вот именно, Рон! - Но, тем не менее, это был не Доминик? Я кивнул. - И к тому же, - настороженно подвел он итог, - как я могу видеть, это очевидная ошибка... Я восторженно кивнул головой, мельком взглянув на Доминика, и слегка подтолкнул его, чтобы он сделал то же самое. Ники это не устроило: он ничего не сказал, но взгляд его был леденяще холодным. Доминик Де Сота не радовал меня, но он просто не знал, как обращаться со старым Рони. Рон встал. - Лари! - сказал он. - Никни вы, без сомнения останетесь поужинать? Безусловно, время перевалило за десять вечера, и только бывшие киноактеры могут задерживаться до таких часов. - Не спешите, я пока накину одежду, хорошо? Если вы любите музыку, скажите Хираму, чтобы он включил стерео. И он пошел одеваться. Я не думал, что "не спешить" было легкой задачей. - Какого черта вы тянете? - спросил Лесото, как только старик вышел за пределы слышимости. Я успокоил его: - Теперь его легко поймать на крючок! Вы не поняли, что я делал? - Кажется, нет. - Я заманивал его на вашу сторону, только и всего, - пояснил я. - Видите ли. Рон - большой либерал. Непоколебим. Раньше он находился в черных списках Голливуда за профсоюзную деятельность, но... Я умолк, потому что в комнату вернулся молодой негр. - Немного музыки и комплименты от хозяйки, - прожурчал он и снова исчез. Из спрятанных динамиков не слишком громко раздалась интеллектуальная музыка. Я обрадовался: это уменьшало шансы, чтобы кто-нибудь подслушал наш разговор. - Во всяком случае, ему повезло: он вложил всю прибыль от своих фильмов в недвижимость штата Иллинойс и в результате разбогател. Доминик нахмурился: - Вы сказали, он либерал? - Да, Ники, но в его случае это в порядке вещей. Он богат! Никто не боится богатых людей с розовыми взглядами: всем и так ясно, что они пальцем не пошевельнут против устоявшегося строя. - Зачем он нам в таком случае? - поинтересовался он. - Потому что, если Рон заинтересуется вами, он сможет во многом помочь. Или есть другие предложения? Ники молча пожал плечами. Я покончил с темой и не назвал еще одной причины, по которой обратился именно к Рону никто не боялся левизны Рона, никто не боялся таких розовых - кто много говорит, но ничего не делает. Каким и был Рон. В комнате появились Рон и его жена. - А это, - галантно сказал Рон, - моя дорогая супруга, Джейн. - Очень приятно! - произнесла она после того, как Доминик и я сказали, как рады познакомиться с ней. Затем она вместе с Роном повела нас в комнату для ужина. Комната не была большой - большая рассчитана, как минимум, на двадцать человек, а эта просто огромна и могла служить столовой для всей великой армии республики... Вокруг нарастал звук музыки. Я спросил Доминика через стол: - Как вам нравятся эти звуки? Он повертел головой, как все люди, впервые слышавшие стерео. - Это новая система, - пояснил я. - Вслушайтесь в музыку, какие восхитительные звуки скрипки, с одной стороны, и мелодия оркестра, с другой. Эта штука у Рона уже больше года! - Возможно, скоро это появится у каждого, - скромно сказал Рон. - Но пока таких стереопроигрывателей выпускается не так много, а Джейн очень любит музыку. Он улыбнулся жене, сидевшей в дальнем конце стола. Прежде чем завести разговор, она позвала негра, чтобы разложить салат. - Думаю, мистеру Де Сота нравится подобная музыка, - сладко предположила она. - Не так ли? Вы явно получаете истинное наслаждение от скрипичного концерта Бетховена... Но Доминик не принял игры. - Это то, что сейчас? - спросил он. - По правде говоря, это та самая музыка, под которую меня допрашивала шеф-агент Найла Христоф. У Рона упал с вилки салат. - Найла Христоф? Лари, почему ты не сказал мне, что здесь замешана она? - Я и не предполагал, что это так уж важно! - сказал я с сокрушенным видом. - Какая разница? - Разница? О Боже, Лари, я непременно займусь этим делом! - Больше она не причинит тебе зла! - сказала Джейн. - Я забочусь не об этом! Мне так хочется отплатить ей той же монетой! Найла Христоф, - он повернулся к Доминику. - Это одна из самых неприятных агентов ФБР. Вы заметили, у нее не хватает больших пальцев? - Ну конечно! - ответил Доминик. - Я еще удивился, как это могло произойти... - Я расскажу, как это случилось, - сказал Рон. - Магазинная кража, потом - наркотики. Ее признали виновной трижды до наступления двадцати одного года, а на третий раз присудили отсечение больших пальцев. Она заслужила это. Тогда она была студенткой и занималась музыкой, но после того как Найлу поймали на убийстве, ей пришлось изменить свои привычки. - И она ушла в ФБР? - спросил Доминик, то ли от удивления, то ли от возмущения раскрыв глаза. - Она ушла в религию! - захохотал Рон. - И явилась в местный офис, предварительно забинтовав руки. Поговаривали, что она родилась заново и хотела пересажать всех торговцев травкой, переворошить все известные ей притоны... И уж, поверьте мне, она знала их немало. Первый год ее продержали сыщиком по мелким кражам, потом старый шеф бюро - Федерман - дал спецзадание: проникнуть в группу профсоюзных лидеров Далласа. Пятьдесят человек были приговорены, и в этом была ее заслуга! - Во всяком случае, Рон, - заметил я, - довольно впечатляет, чтобы кто-то подобный ей сделался шеф-агентом. - Потому что она уголовница! Черт возьми, Лари, откуда же они тогда получают большинство своих новобранцев? - Нет! Я имел в виду другое: она женщина! - сказал я. - Да? - пробормотал Рон. - Ладно! - здесь он задумался. Я знал причину: Джейн являлась сторонницей равноправия женщин и всего того, что понимала под этим. - Хорошо, - сказал он, - что теперь она неотъемлемая часть той шайки, которая зовется ФБР. Когда-то подобные ей сфабриковали против меня дело. Теперь такие же Руки-В-Перчатках и арабы объединились в одну компанию... Здесь его остановил Доминик. Я мог бы перебить Ники, ведь Рон говорил то, что я и надеялся услышать. Но Доминик не ждал. - Что я и говорю! - закричал он. - С тех пор как арабы и Духовное Могущество собрались вместе, время течет вспять. Почему они разрешают врываться полиции штата в частный бассейн и устраивать облаву? Каждый, пойманный без купального костюма, получает пятидолларовый штраф. Рон забавно взметнул взгляд на свою жену. - Увидели бы нас пару лет назад в Голливуде, а, Джейни? Мужчины и женщины (порой из самых высот!) купаются в одних лишь плавках, а иногда и более чем без... - Сейчас, Рони, - произнесла она, смутившись, - попробуем сконцентрироваться на проблемах мистера Де Сота! Я с благодарностью сказал: "Спасибо!" - затем повернулся к Рону и задал вопрос: - Что вы думаете об этом, Рон? Я считаю, что все это серьезно, хотя и запутано. Я не надеялся, что вы рискнете... Он изобразил благородство. - Это очень серьезно! - продекламировал он. - И запутано... Я решил помочь вам, Доминик! - Вы хотите помочь?! - воскликнул Де Сота. - Конечно! - добродушно проговорил Рон. - Первым делом я напишу письмо в "Нью-Йорк таймс". Потом... минуточку... Как ты думаешь, Джейни? Может быть попытаемся устроить демонстрацию? Пригласим твоих друзей и помаршируем перед штаб-квартирой ФБР в Чикаго? - Если ты хочешь этого, Рон, - сказала она. - Хотя многим из них пора на тот свет, я не уверена, захотят ли они в тюрьму! Доминик засомневался. - Не знаю, пойдет ли кто-нибудь в тюрягу ради меня! - сказал он. - М-м-м-м! - размышлял Рон. - А как насчет этого: обратиться с петицией? Доминик возьмет щит с плакатом и складной стул, походит-побродит где-нибудь и соберет подписи народа под требованием, чтобы ФБР... Что именно вы бы хотели от них? - спросил он. - Как раз этого я и не знаю! - сказал Ники. - Я хочу, чтобы с меня сняли обвинение! - Но они допрашивали, зверски избивали... - Да, это правда, но за это их не обвинить: у них есть фото и отпечатки. Этот человек был чересчур рассудительным в моем понимании... или Рона. - Вы защищены от них! - сказал Рон. - Справедливость восторжествует! Все это хорошо, но не надо доходить до глупых крайностей. Они по-прежнему остались фашистами! Теперь было то, что надо, я закашлялся. - Когда вы сказали "фашисты", Рони, - уточнил я, - вы имели в виду... - Я имел в виду, что ФБР стало точной копией и гестапо и КГБ, - произнес он. - Значит, вы против? Он приподнял брови. - Ах, Лари! - сказал он, помогая зажаривать себя как барана. - Я не только против них, но и полагаю что каждый истинный американец должен противостоять им! - Вы подразумеваете сборы подписей и демонстрации? - Если этого будет достаточно! - смело заявил он. - Если же нет, то любыми необходимыми средствами. Я думаю... Но Джейн не дала ему высказаться до конца. - Рон, дорогой! - нежно проворчала она. - Ты задерживаешь Сота. Почему бы тебе не взять немного картошки и отпустить его? - Конечно, дорогая! - сказал Рон, и тема разговора изменилась. Но это уже было неважно! Как только мы покончили с основным блюдом, я обнаружил, что одиннадцать часов вечера, и начал собирать Де Сота в обратный путь. - О нет, Рони! Не надо десерта! Нет, спасибо, даже кофе! Вы знаете, Доминику рано утром на работу! Да, ужин был замечательным, спасибо вам! И огромное спасибо за поддержку, Рон... и, если можно, выведите мою машину!.. - Вы ничего не забыли? - гостеприимно спросила Джейни, отыскивая взглядом шляпу или кейс. Я помотал головой. - Я получил здесь все, что желал! - заверил я, и это было действительно так! Я подбросил Де Сота до междугородной станции. Он протестовал от негодования, потому что поезд придет через час или около того, но я обратил его внимание, что уже поздно, а я не предполагал спасать тупого осла всю ночь. Было уже часа два ночи, когда я подъехал к развилке шоссе Лейк-Шор и поставил машину в подземный гараж, быстро прошел через охрану и зашел в лифт. Я думал о Роне: "Бедный старик!" Рон не сталкивался с современными политиками Америки. Он был немного чокнутым, сентиментальным, как Франклин Д.Рузвельт или кто-то там еще... он просто не знал, что делает. Я пытаюсь припомнить, что я никогда не был розовым, как мой дедуля. Он придерживался своих идей даже тогда, когда приехал в Америку из России, где был революционером и взломщиком банков. Когда там стало слишком жарко, он приехал на остров Эллис - все так же извлекая выгоду от налетов на банки, но бросив революционные идеи. Так возникла компания "Дж.Дуглас и сыновья", платившая мне деньги на обучение в Йельском университете. Но думал ли дед бросить рубли и удрать из страны ни с чем, кроме как со множеством наполовину выпеченных идей, как его товарищ по кличке Ленин? И что меня могли выгнать из университета без хороших курсов политэкономии? Прямой как тетива, я вошел в большую квартиру на пятнадцатом этаже. Свет не горел, но шторы были широко раскрыты, и свет, просачивающийся с улицы, достаточно освещал мой халат и узкую белую полоску на кровати. Я обнял рукой чаши грудей моей девочки и шепнул ей в ушко: - Найла, любимая! Как всегда, она проснулась легко и быстро. Ее голос даже не казался хриплым, когда она спросила: - Как прошло дело? - Это, - сказал я, протягивая другую руку, - ты решишь сама, когда прослушаешь запись на проволочном магнитофоне. Она обернулась ко мне, прижалась к шее. - Ты проиграешь для меня запись? - Да, милая! Но сначала займемся другим делом, если не возражаешь, я сбегаю в ванну... Она ослабила объятия. - Не нужно! - сказала она. - Все это делается осторожно, и я вижу, ты слишком готов! Так оно и было, после того, как скользнул под покрывало. Недостающая пара больших пальцев не была помехой Найле Христоф в постели, или где-нибудь еще... Было плохое время для восточной Айовы. После наводнений и засухи фермеры столкнулись с новым бедствием. От Маската на протяжении двадцати миль и более небо на горизонте покрыто серо-зелеными тучами. Когда облака приблизились, три четверти миллиона акров отборной кукурузы и сои оказались скрытыми плотным ковром саранчи. Саранча! Никто в Айове раньше не видел ее. Когда стаи саранчи отправились в полет, остались только коротко остриженные стебли. АВГУСТ, 21, 1983 г. ВРЕМЯ: 4.50 ДНЯ. НИКИ ДЕ СОТА Если вы кредитный маклер, у вас нет выходных. В воскресные дни, когда освобождаются ваши клиенты, у вас появляется наилучший шанс найти источник существования. Это был прекрасный день, с кудрявыми белыми облаками, проплывающими над деревьями лесопарка Мехтаб-ибн-Баузи и пляжем, сверкавшим, когда я проезжал мимо. Но в этот день мне не до купания и церкви. Нет времени посмотреть игру юниоров - только подсчет платы и передача Торенс документа, на право владения собственностью. Уже почти пять часов, а я даже не просмотрел воскресные газеты. В 4.38 пополудни около Елк-Гроув я успел купить газету и, когда поезд тронулся, десять минут потратил на действительно важные новости, знаете, в разделе спортивных известий об играх юниоров, о преимуществе Носков перед Бруклинскими Хитрецами. За месяц до окончания сезона юниоры провели десять с половиной встреч. Ситуация вовсе не невозможная, нет. Но это не оправдывало огромного количества времени, затраченного на изучение материала. Вскоре я перевернул раздел основных новостей. Конечно же, я помнил сумасшедшую поездку в Диксон. Я считал, что раньше беспокоился о своем собственном положении несерьезно. Испугался - да! Но вам не поможет испуг, когда вы в лапах ФБР. Я не волновался, потому что я не был в Долилабе и имел множество свидетелей. Но в некотором отношении хвастливое обещание Рона мне помочь начинало тревожить. Я ждал телефонные звонки, когда несколько радиорепортеров из Голубой сети Эн-Би-Си или еще откуда-нибудь зададут мне вопрос, что я думаю по поводу демонстрации в Чикаго? Хорошо, звонков не было. Не было также и демонстрации - наконец, в этот день не было того, что обычно заполняло первую пару страниц "Трибюн". Она печатала большую статью о президенте Доли, посетившем Чикаго для основания новой библиотеки. Маленькая колонка ниже рассказывала о возобновлении боев между Литвой и Россией. Лига Наций обвиняла в агрессии русских. Была также статья о чудовищно громком и пронзительном шуме в небе поблизости Олд Орчард. ВВС категорически заявляют, что ничего не знают о его причинах. И когда мы уже приближались к петле, на седьмой странице я увидел заголовок: АРЕСТОВАН БЫВШИЙ КИНОАКТЕР. ПРОТИВ НЕГО ВЫДВИНУТО ОБВИНЕНИЕ В КЛЕВЕТЕ НА СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ И ФБР. Так был свален старый Рон. И не только он... Потом, когда я внимательнее перечитал статью, я понял, что Рейгана обвиняли в том, что он обозвал ФБР "фашистами", заявлял, что гражданский долг американцев - "противостоять" им как раз в тех вещах, о которых он говорил в моем присутствии. За столом нас было только четверо. Я не думаю, чтобы Рон подкапывался под себя или это сделала его жена. Я уверен, что и я не делал этого. К этому приложил руку мой таинственный приятель Лари Дуглас. Он умышленно привез меня туда. Нет, это началось еще раньше. Он отыскал меня и сделал признательным. Потом взял с собой, чтобы устроить неприятности старому Рону Рейгану. Зачем? Я не догадывался об этом. Безусловно, Лари Дуглас был для меня плохой новостью. "ХХ век, лтд" ожидался ровно в шесть часов вечера. Именно так! Я встречал его множество раз. Сейчас приехал почти последним, потому что около Рандольфа заревели сирены и я остановился, когда шесть машин вдруг перекрыли дорогу. Сердце мгновенно подкатило к горлу. Они приехали не за мной и не за кем-то еще. Они выполняли обязанности телохранителей знаменитостей и богачей - охраняли лимузин серебряного покрытия на расстоянии длины футбольного поля. Араб - несомненно. Большой Араб! Я даже подумал, что это мог быть сам Мехтаб-ибн-Баузи, хотя едва ли он появлялся на публике. Нет, это был его перворожденный сын, Фэйсал-ибн-Мехтаб. Фэйсала легко узнать по рубину величиной с яйцо, который он носит на шее, и по шестерке твердоносых телохранителей, всегда бодрствующих. Между телохранителями и Фэйсалом беспокойно сновали городские полицейские. Они сдерживали любопытных зевак, пока Фэйсал в белоснежной мантии и феске, не пройдет по алому бархатному ковру в новый огромный сверхтуалет. Он участвовал в официальной церемонии открытия. Это поднимало настроение. В конце концов, он владел их обширной сетью. Почтительно отводя глаза, радиорепортеры бережно подносили микрофоны к августейшим губам, засверкали фотовспышки камер, сидевшие в грузовике музыканты заиграли попурри из самых оптимистичных песен. Золотыми ножницами под эту музыку Фэйсал перерезал алую ленту. Конечно, это было довольно интересно, но заняло добрых двадцать минут, прежде чем он заторопился обратно в свой "кадиллак". Вся процессия тоже испарилась так же быстро, как и появилась. Я нашел место для парковки и через пять минут был там, куда стремился, с сознанием, переполненным богатым Арабом, ужасной женщиной из ФБР, вероломным Лари Дугласом и совсем немного моей любовницей Гретой. Когда она возвращалась из Нью-Йорка, я почти всегда встречал ее. Особенно по воскресеньям, как сейчас, когда погода прекрасная и мы могли побродить по берегу озера или заглянуть в зоопарк. Несомненно, стюардессе нелегко зарабатывать себе на жизнь, и, если она провела трудную ночь с капризными пассажирами, включая детей, страдающих морской болезнью, мы просто прыгали на междугородку, и я провожал ее до дома. Какими же спокойными казались былые дни! У меня было все, я встречал ее и не знал того, что случилось. В большой комнате диспетчера объявляли время прибытия и отправления. Это было волнующее зрелище, потому что вы можете попасть отсюда почти в любое место мира, во всяком случае, в любую точку Америки. Здесь были поезда, идущие из Лос-Анджелеса и Солт-Лейк-Сити, Нью-Орлеана и Вашингтона и отправляющиеся в Бостон и Миннеаполис, Детройт и Хьюстон. Здесь были также улыбающиеся носильщики, везущие багаж, нервные пассажиры, беспокойно бегущие рядом. Здесь была пара, отправляющаяся в медовый месяц, целующая на прощанье свои семьи, были отпускники, волочившиеся с чемоданчиками, наполненными морскими раковинами, соломенными шляпами и еще влажными купальными костюмами. Кроме случайных поездок с Гретой и деловых в Питсбург или Милуоки, я никуда не ездил. Вероятно, поэтому США казались такими экзотичными, и... я не уверен... знакомыми. Вы наблюдаете за поездами, ваши часы отщелкивают минуты: и поезда приходят, когда часы попадают в точку. По этой причине я удивился, увидев, что на графике поездов вслед за "ХХ век, лтд", диспетчер вывесил слово "задерживается". Я заспешил в комнату отдыха, надеясь, что диспетчер ошибся и Грета ожидает меня там, но ее не было. Кроме того, никто не знал о причинах задержки. Вместе с другим обеспокоенным встречающим я подошел к даме, выходящей из женской раздевалки. Раз или два она работала вместе с Гретой, но, как только накопила необходимый стаж, перешла на престижные рейсы в Лос-Анджелес "Супершеф". Она удивленно взглянула на меня: - Опаздывает "ХХ век"? Да не может этого быть, Ники! Он никогда не опаздывает! Она выбежала позвонить и вернулась обратно возбужденная. - Интересно! - сказала она. - Они стоят в депо и принимают нового машиниста. - Не нравится мне все это? - сказал я, внезапно потеряв голос. - Все это неправда? Несчастный случай? У машиниста случился сердечный приступ, или он сошел с ума, или... В моей голове без предела выдумывались новые катастрофы. Но я не дошел до правильной версии. Я просидел двадцать минут, ожидая, что случится. И тут стряслось недоброе. Это происходило стадиями. Первая фаза: вбежал перепуганный проводник. - Не верьте... - сразу же сказал он приятелю. - Поезд остановился в дворах. Исчезли кондуктор, грузчики, проводники, машинист и кочегар. Причин не называют. Полагаю, они тянут время. Поистине негодяи! Твердят что-то о конспирации. Вторая фаза: как только я оправился от потрясения, я достаточно внятно расслышал, как кто-то спросил: - Кто они? И услышал неожиданный ответ: - ФБР. Третья стадия: я хотел выйти из комнаты, но двое изящных мужчин спрыгнули рядом со мной на ступеньки и умело схватили меня за руки. В двери с пометкой "Служебный вход" появилась Найла Христоф. И они потащили меня туда. Ее руки были сложены на груди и смотрела она с удовлетворением. Для этого были причины. По моей глупости... Я провалился, если взглянуть на это с точки зрения шеф-агента Найлы Христоф. Свидетели создают неудобное алиби? Нет проблем - арестовать свидетелей! Очевидцев в тюрьму. Все цели и намерения существуют не дольше свидетелей. Здесь всего лишь несложное дело: сделать основой фотографии и отпечатки, не заботясь об озадачивающих обстоятельствах. Не существует никаких трудностей для Найлы Христоф. Но для меня - да! Множество проблем... И самые трудные из них только появлялись. Летчика трансконтинентальных и западных авиалиний комфортабельного лайнера, прилетевшего в Чикаго с юга, звали Мейгс Филд - он объявил заход на посадку. Город был в пелене облаков, но его это не беспокоило. В Чикаго не было, как в Нью-Йорке, ни одного стоэтажного здания (тот факт, что город был возведен на наносной почве и вблизи не было коренной подстилающей породы, не разрешал строить небоскребы). Это сделало летчика большого трехмоторного самолета немного беспечным... на этот раз, когда он внезапно поднял глаза, он вдруг увидел на месте, где ничего не могло быть, огромное здание. С силой повернул рычаги, чтобы избежать столкновения. Когда Мейгс оглянулся, здание пропало из виду, а все тридцать восемь пассажиров, выбравшие семь часов самолетом вместо пятнадцати поездом, прокляли его имя. АВГУСТ, 21, 1983 г. ВРЕМЯ: 7.20 ВЕЧЕРА. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА Я очнулся от дремоты - ждал появления Найлы Христоф. Я полагал, что когда она приедет в гостиницу из аэропорта, то позволит поспать. На это я мог рассчитывать. Она всегда любит порепетировать, даже прежде чем распаковать вещи и зарегистрироваться в номере, иногда прежде чем принять ванну. "Что нужно делать, чтобы попасть в Карнеги-Холл? - спрашивала она и тут же отвечала: - Практика, практика и еще раз практика! Только тогда я с уверенностью буду выступать там, милый Дом!" Меня разбудили звуки Гварнериуса из соседней комнаты - чакон Баха без аккомпанемента - я узнал его без труда. Классическая музыка - одна из тех вещей, для которых политическая карьера не оставляла времени, но она имела отношение к Найле Боуквист и была общеобразовательной штукой во многих отношениях. Я поднялся и прошел в спальню. Она находилась здесь - стояла возле камина спиной ко мне; тело раскачивалось вместе со старой скрипкой. Я бесшумно подкрался сзади и протянул руки к чашам ее правильных грудей. Найла не пропустила ни одного такта - глаза закрыты, смычок подпрыгивает над струнами. И сказала: - Подожди две минуты, милый! - И что я должен делать эти две минуты? - спросил я. Она пропела через плечо музыкальными полосами: Закажи шампанского... Или приготовь постель... Или начинай раздеваться... Я поцеловал ее в шею: - Попробую третье. На самом деле я еще не начинал раздеваться. Одной из многих вещей, которым я научился у Найлы, - это как можно больше шутить, когда мы вместе. Я возвратился в жилую комнату - нет, полагаю, вы можете назвать ее более классически - например, салон... Я знал, что она не успеет закончить за две минуты, скорее всего, через четверть часа. Когда Найла находится на гастролях, она всегда боится, что забудет что-нибудь важное: какой-нибудь пассаж пальцев или как лучше сделать трех- или четырехнотный аккорд. Во время репетиции она и занималась всем этим. Ну на это требовалось время. Я устроился на громадной тахте и взял телефон. Когда я набирал номер своего офиса, то внимательно посмотрел по сторонам. Я был рад возможности воспользоваться телефоном за счет отеля. Налогоплательщики никогда не смогли бы проверить, как не смогла бы это сделать Ай-Ар-Эс, если бы хоть один нормальный человек затребовал четырехкомнатный люкс, служивший для деловых расчетов. Найла всегда просила именно его: перед концертами приходилось много практиковаться. Фактически, ею никогда не интересовались ревизоры Ай-Ар-Эс, потому что гостиничный люкс всегда заказывало и оплачивало управление концертных залов, где она выступала. Счет ни разу не обнародовали, деньги утекали сами собой. Когда я связался с офисом, то попросил Джока Мак-Кленти. Он несомненно узнал мой голос, и я сказал просто: - Я там, где обычно. Произошло что-нибудь срочное? - Нет, сенатор! Если произойдет, я вам сообщу. - Прекрасно! - сказал я и приготовился повесить трубку. Я знал, что если возникнет необходимость, то он даст знать мне, и знал также, что шанс, когда такое может случиться, очень невелик. Он кашлянул, и это остановило меня. - В чем дело, Джок? - спросил я. - Был необычный звонок из Пентагона, сенатор. Им позвонили из Сандии и сказали, что вы находитесь у них. Сандия - это исследовательская лаборатория в Нью-Мехико. Я выпрямился: - Ладно, я не там! - Совершенно верно, сенатор! И я представил себе его удовлетворенный кивок и радость, поскольку Джок всегда любил оставить Пентагон на бобах. Я тоже получал от этого удовольствие, мне хотелось выведать немножко больше - но звуки из соседней комнаты прекратились. - Будь в курсе, Джок! - сказал я. - Поговорим об этом позже. - Хорошо, сенатор! - проговорил он. Как мне показалось, с завистью - я не осуждаю его за это. Найла - эффектная красотка, которой можно позавидовать, но Джок также был меломаном. Он не пропускал ни одного выступления Найлы. Порой, находясь в отведенной мне ложе, я смотрел вниз и видел его сидящего в двадцатых рядах и смотрящего на нее глазами, полными обожания. Когда я вошел в спальню, я заметил, что смотрю на нее так же - ее обнаженные бедра дрожали от нетерпения. Гварнериус лежал в футляре. Она посмотрела на меня высокомерным взглядом. - Как, ты все еще не раздет? - гневно спросила она. - Это легко исправить! - сказал я и доказал на деле. При нормальном ходе событий женатый мужчина моего положения ни в коей мере не должен иметь связей с замужней женщиной, какой являлась Найла Христоф Боуквист. Наши жизни не переменить до поры до времени. Я был физиком-неудачником, ушедшим в юристы, а затем и в политику. Найла была совсем другой. Она росла дикой и немного чокнутой: если бы ей не повезло заработать ученую стипендию в школе Джулиарда, она могла бы занеметь в тюрьму или другое, столь же плохое место. Но вместо этого она сделалась Найлой Христоф Боуквист, с двухэтажным зданием на Лейк-Шор, ее супруг служил в инвестиционном банке, а я сделал карьеру и заимел жену, полную амбиций. По ее мнению, мне следовало стать президентом. А по-моему, я и сейчас мог им стать, если бы имел другую первую леди. Забавно, что именно Мэрилин свела нас вместе - наверное, не подумав, она решила, что для моего имиджа было бы неплохо, если бы я посетил чикагский совет по искусству. Там я и встретился с Найлой - мы сидели рядом во время обеда, устроенного в честь основания фонда, вместе выступали в пятницу утром в радиошоу и вечером той же пятницы находились водной постели. Химия? Это используется, но только не между нами. Когда мы утомились от занятий любовью и лежали на нагромождении подушек, куря сигареты, я заметил ее отрешенный взгляд и спросил: - О чем ты думаешь? - О нас с тобой! - И обо мне? - сказал я и потянулся к пепельнице, без вполне дозволенного касания ее левой груди, потом добавил: - Я думаю, что, если бы мы пошли другими дорогами, все было бы иначе. - И было бы совсем другое время, - сказала она, кивая. Я тоже кивнул в ответ. - Если бы мы встретились, прежде чем ты вышла замуж за Фреда, а я женился на Мэрилин. Если бы мы случайно встретились... Что ты об этом думаешь? - О чем, Дом? - спросила она, гася сигарету. - Как ты думаешь, мы смогли бы пожениться? - спросил я. Она легла, ласково просунула в мое ухо кончик языка, затем сказала: - Несомненно! Хотя, на самом деле, это не было "несомненным". У нас было мало общего, не считая постели. Я мало понимал в музыке, а Найла не переносила политики. И если бы мы поженились, всегда был вероятен скоропалительный развод. Никто из нас не имел детей, никто не зависел от другого материально, и супружеская жизнь сенаторов мало интересует избирателей. Если бы служба не позволяла повторной женитьбы, госпожа Рейган не была бы президентом. Нет, от женитьбы мы уклонялись потому, что никто из нас не ждал от этого счастья. Вот почему Найла снова очень уверенно произнесла: - Несомненно! - И встала: - Теперь мне надо подумать об одежде. Придешь ко мне в душ? - Несомненно! - сказал я и присоединялся к ней, "Несомненно". Много раз мы произносили это слово, маскируя сомнения в тех вещах, которые на самом деле вовсе не были "несомненными". Мы с радостью плескались в воде, намыливали друг друга, но недолго, потому что заверещал телефон. - О черт! - сказала Найла. - Нет, позволь мне, Дом! Здесь было другое "несомненно", конечно же, я позволил ей подойти к телефону, поскольку звонившим мог оказаться любой, кому не следовало обо мне знать: менеджер, супруг, репортер, любитель скрипки, ухитрившийся раздобыть номер ее телефона. Да, я ее любовник, но оба мы прекрасно знали, что это не могло бы понравиться вышеупомянутым лицам. Этого не произошло, звонил тот, на кого я подумал. Кто иной мог оказаться в офисе в воскресенье вечером? Состроив на лице гримасу, Найла передала мне трубку она не очень переносила Джока. Или, по крайней мере, ей не нравился тот факт, что он знал о нашей связи. Она выпустила мыльную трубку из своей намыленной руки, и я едва не уронил ее. Но ухитрился сказать: - Да, Джок? Тут я на самом деле выронил трубку и поймал за шнур. - Это по вопросу Сандии! - сказал он. - Снова звонили из Кэтхауза, сенатор! У меня появилась тревога, потому что разговор о Кэтхаузе не телефонный. - Да? - заинтересовался я. - Они позвонили снова, сенатор! Сказали, что проверили отпечатки, запись голоса и внешность - все совпало! Они задержали одного человека и утверждают что это вы. Сенатор, они уверены в этом на все сто! Плохо спавшей на большой, непривычно пустой кровати вдове послышался визг, а когда она пробудилась окончательно, крик продолжался. Тогда она подбежала к окну. За окнами ничего не было, кроме спящих лужаек ее владений. Она открыла окно с трудом (люди с небольшим доходом редко бывают на свежем воздухе), и усилившийся визг донесся вместе с запахом гниющего мусора. Кого-то насиловали? Или убивали? Но ничто из этого не было реально в тихой элегантности садов Кабрини. АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 02.50 НОЧИ. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА В воскресную ночь из Вашингтона в Альбукерк было мало рейсов - и абсолютно никаких беспосадочных. Какое-то время я подумывал о том, чтобы принять помощь ВВС - но, в конечном счете, Джоку удалось впихнуть меня на Ти-Даблъю-Эй, улетающий в девять часов вечера. Летели пять часов, и между поясами была разница в два часа - к счастью, мне удалось немножко поспать между Канзас-Сити и Альбукерком. Этим закончился гражданский комфорт, а дальше все начиналось по-военному. Не видно, чтобы кто-нибудь из военных спал: они встретили меня штабной машиной, засекали мое движение через пустынные дороги и автострады до самой базы Сандия. Шофером была женщина-лейтенант морской пехоты из вспомогательных войск - охранники дружно поприветствовали ее жестами. Они не спросили документов - но, когда мм отъехали от поста, за нами двинулся бронетранспортер. Он сопровождал нас всю дорогу - через солнечные силовые установки, через ядерную зону, к зданию А-440. Я был раньше в этом здании - оно называлось Кэтхаузом - Кошачьим домом. Королем Котов являлся полковник регулярной армии по фамилии Мартино; мы были довольно дружны, и я удивился, что он не позвонил мне лично - это могло быть случайной, неофициальной вещью. Когда я вылез из машины, с транспортера спрыгнули три пехотинца и последовали за мной. Я начинал догадываться, что в моем визите не было ничего случайного. Морские пехотинцы не пошли со мной по лестнице и не сделали попытки преградить дорогу, еще меньше они не спускали с меня глаз - от дверей и через залы до офиса Джейкоба Мартина. - Доброй ночи, полковник! - кивнул я ему. Он кивнул мне в ответ: - Привет, сенатор! А затем он спросил: - Можно взглянуть на ваши документы? Нет, это не было просто формальностью - Мартино внимательно изучил мои водительские права штата Иллинойс, сенаторский пропуск и пластиковый ярлык с отпечатками и магнитным кодом. Военный отдел создавал определенные неудобства тем лицам, которые не имели военного звания, но имели право иногда посещать секретные учреждения. Он не стал читать, а вложил пропуск в один из настольных терминалов - наподобие тех, какие используются в модных ресторанах, когда вам нужно заплатить за ужин двести долларов по кредитной карточке "Америкэн экспресс" или когда вы отмечаетесь на выходе с работы. Но и это не полностью удовлетворило его. - Сенатор! - сказал он. - Я хотел бы, чтобы вы назвали, где мы виделись в последний раз. Это было в Пентагоне или... где? Я спокойно ответил: - Вы прекрасно знаете, Джейкоб, что это было вовсе не там, а в Бока-Ротан, на конференции по теоретической технике. Мы были наблюдателями. Он улыбнулся. Слегка расслабившись, вернул мне бумажник. - Полагаю, это действительно вы, Дом! - сказал он. - Тот, другой парень не помнил ничего про Бока-Ротан. Я хотел было спросить о "другом парне", но полковник опередил меня: - Подождите минуту! Сержант, приведите задержанного в комнату. Мы хотим побеседовать с ним. Он взглянул на выходящего из комнаты сержанта и сказал: - У нас неприятности, Доминик! - Потому что этот парень назвался мной? - Он не говорил именно так, - сказал, нахмурившись, полковник. - Нас беспокоит другое: он ничего не говорит. Сначала мы подумали, что он - это вы. Теперь... - Теперь вы так не думаете? Полковник заколебался: - Теперь... - произнес он. - Я бы не хотел говорить, но иного объяснения нет. Сенатор, этот человек - ...Кот! Фермер по имени Войн Сохстейфер, проснувшись под звуки ранних радиорепортажей Дабл-Джин-Эн, зевнул, потянулся, побрел к окну, чтобы посмотреть, как политы бобы на северном поле. Когда он открыл окно, даже завизжал от неожиданности: бобового поля не было! На том месте находился забор, около которого могли бы припарковаться тысячи машин, и длинное-длинное приземистое здание с вывеской: "НИССАН - ВАШЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ КАЧЕСТВО!" Вейн Сохстейфер был поражен. ...Вейн Сохстейфер был удивлен не так сильно, как фермер по имени Вейн Сохстейфер, который точно так же, проснувшись, посмотрел в то же самое окно и увидел то, что ожидал - свое северное поле, оливково-зеленое в раннем свете утра. Там располагалась его ферма. Он удивился, когда повернулся в своей кровати и обнаружил, что в ней спит совсем другая жена... АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 04.20 УТРА. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА Казалось, персонал Кэтхауза не обращал внимания на середину ночи. Он спал. Из секции арестованных позвонил сержант и сообщил, что задержанный просит опорожниться и принять душ. - Почему бы и нет? - сказал я, когда полковник Мартино посмотрел на меня. - Я не возражаю против небольшой тактичности - особенно для себя. Он приоткрыл рот и беззвучно рассмеялся. Это был тот смех, который вы изображаете, когда вам не до смеха. Полковник отдал распоряжение и приказал шмата, кофе: и нам, и заключенному. Потом мы сидели и смотрели друг на друга. Здесь не полагалось разговаривать слишком долго. Мы поговорили о человеке, похожем на меня, но старались не упоминать о Котах. На самом деле мы никогда не использовали это выражение, исключая секретные встречи с ограниченным доступом. Как я знаю, этот термин нигде не напечатан и считается самым большим секретом Америки, по крайней мере, в оборонных институтах. Это был такой большой секрет, что я ни минуты не верил в его истинность. Сандия засекречена не на сто процентов: здесь находились солнечные силовые установки, и все они не являлись тайной. Они занимали, раскинувшись по базе, более чем половину тысячи акров. Сектор ядерного оружия тоже не был полностью секретным (секретом было то, что именно там делалось). Мир знал, что отсюда выходили смертоносные бомбы и крылатые ракеты. Но остальное не было известно никому, или подразумевалось, что никто не знал о более таинственных частях Сандии. Здесь находился маленький отдел, занимавшийся вопросом изменения климата во вражеской стране, чтобы парализовать сельское хозяйство. Был также отдел, исследовавший возможность генетической войны. Он разрабатывал новые вирусы и химические средства нападения, направленные против населения вражеского государства, - портившие ДНК, чтобы их дети росли уже пораженными и неполноценными. Лично я оправдываю эти средства, хотя они кажутся аморальными и вряд ли пригодны в любой ситуации. Кроме того, здесь был отдел Пси-войны - еще более сомнительный и более странный. Внутри здания мы содержали восемнадцать - двадцать хитрецов и придурков в возрасте от восьми до восьмидесяти лет - действительно очень странных. Каждый из них утверждал, что владеет некоторой особенностью. Здесь были парни с искусством "вне-тела". Они говорили, что могли покидать собственные тела и входить в другие, даже за тысячи миль. Они умели видеть глазами другого человека и слышать его ушами. Потрясающе! Они проникали на вражескую базу и вынюхивали все секреты! В целом я был большим-большим скептиком. Одной из причин являлся цинизм. Хитрецы были такими чокнутыми и, кроме того, имели одну отвратительную маленькую особенность: не поддавались проверке. Однажды они проходили испытания, чтобы разоблачить надувательство. Пойманные на обмане дважды, они выбывали - рано или поздно все они оказались за бортом нашей лодки. Тем не менее даже это не пугало людей, работавших по Пси-войне. Как только одну странность объявили мошенничеством и бросили на дорогу, талантливые парни откопали другую - в штатах Айдахо и Алабамы - и подсовывали нам... так бесконечно... Другая причина скептицизма была совсем не циничной, даже наоборот! Это противоположность цинизма. Мои приятели - члены комиссии, - когда я намекнул на нее, обвинили меня почти в идеализме. Я не верил, что у нас есть хотя бы один-единственный враг! Да, верно - немцы и японцы... они действительно сильные соперники, и наши деловые круги ненавидели их так же сильно, как старый Като - Карфаген. Они на самом деле били нас в международной торговле, но хотели ли мы воевать с ними? Под "врагом" я подразумеваю непримиримого кровавого врага - такого, какими были раньш