- крикнул он. - Скажи что-нибудь!..
   И прежде, чем она успела ответить - бросился к ней,  обнял  и  принялся
целовать. И сперва ее губы были безответны, но затем как будто оттаяли,  и
с коротким счастливым вздохом она теснее притянула его к себе.
   - Гитона... - прошептал он, переводя дух. Она покосилась на светильник,
и светильник был немедля задут. Гитона отвечала страстью на его страсть...
Но  когда  мир  был  готов  раствориться  в  вихре  блаженства   -   вдруг
содрогнулась всем телом и, не в силах сдержаться, отчаянно зарыдала.
   - Любимая... - растерянно шепнул он ей на ухо, но она отвернулась.
   - Если бы это был Висто!..  О,  если  бы  только  это  был  Висто!..  -
выговорила она каким-то незнакомым голосом...
   На другой день герцог Роджер  соизволил  всего  однажды  покинуть  свои
покои, - и на челе его лежала тень, ничего хорошего не предвещавшая.



        13. ДАМБА. СРАЖЕНИЕ

   ...И вот пропели трубы, и армия двинулась через ворота  вперед.  Совсем
как в день смотра, только вот выстроили ее на сей раз в обратном  порядке.
Первыми выехали салмонесские рыцари и бароны -  сырой  южный  ветер  играл
вымпелами на пиках. Два дня назад выпал  легкий  снежок,  но  теперь  была
оттепель, мостовая сделалась скользкой, кони спотыкались  и  падали  то  и
дело, нарушая строй. Седоки  поднимали  их,  потея  и  ругаясь.  Урданецца
проехал мимо в своей нарядной броне,  подходившей,  казалось,  скорее  для
турнира, а не для битвы. Впрочем, Эйрар не  мог  не  отметить,  что  принц
управлялся со своими людьми, как истый военачальник - раздавая  команды  и
направляя наиболее тяжело вооруженных в голову колонны. Они примут  первый
удар, когда придет время сталкиваться войскам.  Недаром  герцог  послал  в
отряд Урданеццы несколько самых рослых своих телохранителей - нести  знамя
Салма. Личный штандарт его светлости  плыл  далеко  позади,  подле  самого
Бастарда, ехавшего в окружении Бритоголовых.
   Лихорадочно  завершались  последние  приготовления.  У  Нени  из  Баска
оказались разорваны несколько  звеньев  кольчуги,  и  кузнецы  нипочем  не
соглашались чинить их бесплатно, пока не вмешался "дворянин" Эйрар.  Потом
Берни поссорился из-за чего-то с купцом из Нижнего Города - и вновь Эйрару
пришлось разбираться. Так он и не сумел выкроить время и еще раз навестить
предмет своей горькой любви.  Гитона,  как  они  условились,  должна  была
укрыться меж копьеносцев. Предыдущие несколько  дней  она  провела  в  его
комнате, почти не высовываясь наружу. Но после той первой ночи Эйрар  спал
на полу, подстелив плащ. И они почти не разговаривали...
   Труба вновь и вновь подавала сигнал; странной грустью отдавал ее голос,
издалека долетавший в вязком оттепельном  воздухе.  В  распахнутые  ворота
выезжали  карренские  всадники.  На  сей  раз  Альсид  скакал  во   главе.
Треугольное смуглое лицо под шлемом показалось  Эйрару  угрюмым,  стальной
колпак скрывал седые фамильные прядки.
   Долговязый Эрб подошел к молодому вождю и тронул его за руку:
   -  Господин...  у  нас  недостает  человека.   Ове   Губошлеп   куда-то
запропастился, не можем сыскать.
   Поздно: подошел их черед двигаться. Эйрар вскочил в  седло,  по  взмаху
его руки вольные рыбаки Джентебби дружно крикнули - и зашагали.  Они  были
вооружены привычными копьями,  чуть  коротковатыми,  зато  пригодными  для
метания. Все в стальных шлемах, с круглыми щитами и луками.  Луки  подарил
герцог  Роджер,  отнесшийся  к   затеянной   Эйраром   учебе   тем   более
благосклонно, что собственных лучников у него было не очень-то густо.
   Они протопали под гулкими сводами  -  эхо  шагов  и  воинственный  клич
отдавались в каменных  стенах.  Бледное  зимнее  солнце  встретило  их  за
городскими стенами. А потом и купеческие амбары на  выселках  отодвинулись
назад, назад, и воины вступили на дамбу, тянувшуюся  в  глубь  болот,  меж
двух колеблющихся стен гигантского, выше  человеческого  роста,  шуршащего
тростника.
   Там, впереди, где двигались семь сотен верховых, без конца приключались
заторы. Отставший от своих конник с Краеугольным Камнем  Каррены,  вышитым
на груди, ворчливо поделился с Эйраром своим недовольством:
   - Уж мне это баронское ополчение!.. На полдня  опаздываем,  не  меньше.
Хорошо если к вечеру придем в Мариолу, да вот много ли навоюем до темноты?
   Во время следующей остановки к Эйрару подошел Висто:
   - А где Гитона, хозяин? Что-то ее не видать среди наших...
   Ледяной ужас приковал Эйрара к месту...
   - Как же так!  -  вырвалось  у  него.  -  Ведь  ты  должен  был  о  ней
позаботиться! Ты мне ответишь...
   - Нет, хозяин, - покачал головой Висто, -  вот  уж  тут  ты  неправ.  Я
должен был присматривать за Гитоной в дороге. Но за все, что  было  прежде
выступления - спрос только с тебя!
   Больше они ничего не успели  друг  другу  сказать.  Карренцы,  стоявшие
впереди, передали команду двигаться. Эйрар смог лишь послать Висто  назад,
к мариоланцам, с наказом поискать среди них Гитону: опоздав к месту сбора,
она вполне могла примкнуть и к ним. Самому  ему  оставалось  только  ехать
вперед и молча терзаться. Он был бы рад немедля броситься на поиски, но не
мог. Тростники по сторонам дороги  сменились  открытыми  топями,  залитыми
черной жижей; позади дорога была плотно забита людьми. Рыбаки  его  отряда
держались большей частью бодро  -  смеялись,  отпускали  соленые  шуточки,
затягивали песни, - хотя для многих, как  и  для  него  самого,  это  была
первая битва.
   - Эй, господин волшебник! -  весело  кричали  ему.  -  Нет  ли  у  тебя
какого-нибудь завалящего заклинаньица от мечей?.. - и так далее,  и  порой
совсем не столь безобидно, но Эйрар при всем желании не мог избавиться  от
грызущей тревоги за Гитону и разделить их веселье - и пусть,  кому  охота,
думают, что он струсил.
   Бледное солнце перевалило полуденную  черту;  поход  продолжался.  Топи
сменились  настоящими  плавнями,  по  левую  руку  вдали  показался   даже
возделанный остров. На острове виднелся домишко, а рядом с домиком  стояла
женщина, махавшая и махавшая шедшим мимо  войскам.  Потом  задние  донесли
приказ герцога: устроить привал и перекусить.
   Эйрар слез с лошади и почувствовал, как одеревенели суставы. Он  присел
рядом с  карренцем.  Откупоривая  бутылку  кислого  вина,  привезенного  с
родины, тот продолжал ворчать:
   - Эх, иначе все выглядело бы,  командуй  здесь  наш  Воевода  Эвименес!
Отправились, как на прогулку, а ведь там, чего  доброго,  с  ходу  драться
придется. То ли было дело, когда Воеводы вели нас, помню, на Полиолис!  Мы
тогда скакали весь день и всю ночь и чуть только не падали с седел, а  как
же, и потом сразу кинулись в бой на...
   Досказать ему не пришлось: вернулся Висто.
   - Ее там нету, хозяин, никто даже не  видел.  Правда,  там  немногие  и
знают-то, что к чему...
   - Одна надежда, - сам с собой рассуждал карренец, - что  эти,  как  их,
валькинги не шибко умелые вояки. Сам-то я никогда не  имел  с  ними  дела.
Только слышал, будто ихняя пехота носит такие  большущие  круглые  щиты  с
шипом посередке  -  как  раз  пырнуть  человека.  Поэтому,  говорят,  если
валькинг замахивается мечом - смотри в оба, чтобы не получить в  бок  этим
шипом. Говорят еще, здорово они наловчились спасаться от стрел.  Строятся,
собачьи дети, по двое, и один прикрывает обоих здоровенным щитом, а второй
знай бросает дротики, и  оба  топают  себе  вперед,  пока  не  сойдутся  с
лучниками грудь на грудь и не разгонят. Так что лучникам против  них  надо
плотной кучей держаться, не то вовсе толку не будет...
   Висто терпеливо стоял около Эйрара.
   - Что будем делать, хозяин?
   - Ищи, спрашивай! - повторил Эйрар. И тут нежданная мысль взметнула его
на ноги: - Ове Губошлеп!.. Где он, кто его видел последним?
   Но к ним уже шел посланник, с немалым трудом  пробившийся  из  головной
части войска:
   - Воевода Альсид просит поторопиться, ибо время не ждет!
   И вновь крик, суматоха; словно бы медленная волна прошла по  колонне  -
движение возобновилось. И хотя Эйрар не мог уже  думать  решительно  ни  о
чем, кроме Гитоны, - надо было двигаться дальше, и  он  двигался,  и  пели
трубы, хотя и не так задорно, как  вначале,  -  ибо  музыканты  тоже  были
людьми и шагали, как все.
   Плавни, хоть как-то разнообразившие местность, вскоре остались  позади;
вновь потянулись по сторонам когда топи, когда тростники. Мрачный пейзаж -
и мрачны были мысли Эйрара, все думавшего о  герцоге  и  о  том,  что  мог
замышлять Салмонесский Бастард...
   Впереди снова что-то случилось; послышались  возгласы,  улюлюканье.  По
краешку  дамбы  навстречу  воинам  пробирался  кто-то  одетый  в   длинные
белоснежные ризы, с золотым обручем на голове. Он держал резную чашу перед
собой на седле. Следом  ехал  второй  всадник,  и  тоже  в  церемониальном
облачении. Эйрару показалось, это был тот самый пустоглазый  представитель
Империи, которого он видел тогда при дворе в Салмонессе.
   Одетый в белое подъехал к Эйрару и с поклоном спросил, не  является  ли
он предводителем отряда. Эйрар ответил утвердительно, и священник протянул
ему чашу:
   - Тогда, во имя Мира Империи, который  есть  Богом  Установленный  Мир,
повелеваю тебе испить из этой чаши истинной воды, почерпнутой  из  Колодца
Единорога.  Испей  вместе  с  графом  Вальком,  законным  наместником  Его
Священного  Величества  Императора  Аурариса.  Испей  в  знак  того,   что
отказываешься от этой богопротивной войны. И знай: если ответишь отказом -
будешь отторгнут от Империи и отлучен от благодати Колодца!
   Эйрар ответил:
   - Не в моей власти, святой отец, решать  что-либо  о  войне.  Поезжайте
лучше к герцогу Роджеру, нашему сюзерену...
   Судя по лицу священника, иных слов он и не ожидал.  Он  молча  направил
коня в гущу воинов, проталкиваясь  дальше.  Зато  имперский  представитель
повернулся в седле и скрестил пальцы, крикнув:
   - Отлучен! Отлучен!..
   - Ох, скверно... - шагая у стремени Эйрара, пробормотал Долговязый Эрб.
Но юноша был слишком занят собственными тревогами и не ответил.  -  Да,  -
продолжал Эрб. - Тут и не поколдуешь!
   День клонился к вечеру. Усталые люди  разговаривали  мало  и  неохотно.
Слышался только шорох шагов, да копья торчали в разные  стороны,  щетинясь
над головами. Эйрар сделал усилие и попробовал представить себе сражение и
как будут выглядеть в нем его молодцы и он сам...  но  даже  и  эта  мысль
каким-то образом снова привела его к Гитоне. А тем  временем  по  сторонам
дамбы там и сям уже возникали островки твердой  земли,  виднелись  тропки,
явно проложенные людьми - берег болот Салма был близок.
   Островки уже смыкались в некое подобие суши, когда нестройный рев  труб
разом вывел его из задумчивости. К  беспорядочным  сигналам  примешивались
далекие крики. Эйрар увидел, как опустили забрала карренцы,  ехавшие  чуть
впереди его рыбаков.
   - Скажи людям, пусть надевают тетивы, - велел он  подоспевшему  Эрбу  и
сам почувствовал, что голос готов был сорваться.  -  Пусть  выдвигаются  с
насыпи на твердую землю, вот сюда, вбок. Мы должны прикрывать мариоланцев,
а они - герцога!
   Произнося это, он  на  какой-то  миг  оторвал  взгляд  от  творившегося
впереди, и что же? Когда он  повернулся  обратно,  вокруг  не  было  почти
никого. Лишь спины последних карренских всадников мелькали там, где  дамба
переставала быть дамбой и  превращалась  просто  в  дорогу,  убегавшую  на
северо-запад по отлогому склону холма, и оттуда  слышался  стук  оружия  и
воинственные крики. Пущенный кем-то дротик одиноко валился наземь из алого
закатного неба. Перепуганная болотная птица  пронеслась  мимо  с  жалобным
писком, едва не чиркнув крылом по его волосам.
   Кто-то дернул стремя, и Эйрар увидел, что  рыбаки,  пригибаясь,  бежали
куда-то влево. Иные на миг останавливались выпустить стрелу, но без всякой
видимой цели.
   - Вот они! -  крикнул  подбежавший  воин,  указывая  рукой.  -  Господи
помилуй, вот же они!..
   С заросшего ивами пригорка прямо на них рысцой ехала кучка всадников  в
шлемах с яркими плюмажами. Валькинги!
   Эйрар, вооруженный как все, завел руку за спину, хватая лук.
   - Стреляйте! - услышал  он  крик  Долговязого  Эрба.  -  Стреляйте  же,
дьявол!..
   Один из рыбаков схватил коня Эйрара под  уздцы  и  потащил  в  кусты  и
заросли тростника, а над дамбой уже поблескивали, надвигаясь, мариоланские
копья и слышался яростный боевой клич изгнанников, ведомых Рогеем.
   Всадники и не подумали поворачивать обратно, - лишь рассыпались  цепью.
У каждого в левой руке была плеть, и они нахлестывали коней,  пока  те  не
пошли галопом. И за миг перед тем, как напороться на копья  мариоланцев  -
круто развернулись, разом метнув дротики со специальных металок. Эйрару не
по силам оказалось  целиться  и  стрелять,  одновременно  управляя  конем.
Просвистело рваное облачко стрел, выпущенных  его  рыбаками,  а  навстречу
стрелам промчались дротики. Конь Эйрара увернулся от смертоносного  острия
скорее вопреки усилиям всадника, нежели благодаря им. Эйрар услышал где-то
рядом страшный булькающий крик,  а  всадники  уже  удалялись,  и  одна  из
лошадей бешено брыкалась - в крупе ее торчала стрела.
   Эйрар  поискал  взглядом  кричавшего...  это  был  Вардомил,   славный,
дружелюбный парнишка. Дротик пробил ему горло. Обливаясь кровью, с  лицом,
исковерканным мукой, Вардомил обеими руками пытался выдернуть дротик...
   Эйрара скрутила внезапная тошнота. Холодея, он осознал, что война вовсе
не была веселой забавой, как  ему  думалось  прежде,  война  оборачивалась
ужасом, болью и гибелью лучших друзей...
   Но переживать не было времени. Рыбаки, разбежавшиеся из-под дротиков по
кустам, вновь подняли испуганный крик. Сверху, с холма, на них неотвратимо
двигалась вражеская терция.
   Эйрар понял: сколько бы ему ни довелось еще  жить,  вряд  ли  он  скоро
увидит зрелище страшнее. Валькинги  не  бежали  вперед;  они  шли  скорым,
уверенным шагом под звуки маленьких флейт, и удар был  направлен  как  раз
туда, где болотная дамба  переходила  в  дорогу  и  где  едва-едва  только
разворачивались к бою мариоланцы Рогея...
   - Нас предали!.. - прокричал чей-то молодой голос и сорвался на визг.
   Длинная  шеренга  терциариев  была  выстроена   безупречно;   казалось,
движениями всех этих воинов  управляла  единая  воля.  Над  остроконечными
шлемами вздымались короткие султаны из конского волоса, щиты соприкасались
со щитами, а над ними поблескивали мечи. А позади терциариев и  по  бокам,
прикрывая их фланги, лился целый поток легковооруженных воинов. Кое у кого
были луки,  и  они  то  и  дело  приостанавливались  спустить  тетиву,  но
большинство, не сбавляя шага,  бежало  прямо  на  Эйрара  и  его  рыбаков.
"Союзники"!..
   - Назад!.. - завопил Эрб. - Их слишком много!.. Назад!..
   Эйрар соскочил с лошади, и  тотчас  рядом  с  ним  впилась  в  землю  и
затрепетала стрела. Подарок требовал отдарка; внезапная  ярость  мгновенно
смела страх, он рванул к щеке тетиву и увидел,  как  повалился  тот,  кому
предназначалась стрела. Но "союзники" были уже в  двух  шагах,  а  с  боку
доносился яростный крик и шум отчаянной схватки:  это  о  щиты  терциариев
ломались мариоланские копья...
   Висто потащил Эйрара прочь:
   -  Назад,  назад,  их  слишком  много...  -  и  вот  они  уже  мчались,
спотыкаясь,  по  кочкам  и  кустам.  Стрела  ударила  в  спину  одного  из
Джентебби. По счастью, она была уже на излете и не  пробила  кольчуги,  но
удар был силен - парень подвернул ногу и рухнул лицом  вниз,  разбрызгивая
болотную жижу. Висто, нагнувшись, схватил его за руку, а Эйрар  повернулся
лицом к погоне, покрепче расставив  ноги  и  натягивая  лук.  С  полдюжины
"союзников" наступали им на пятки. Бежавший первым  был  вооружен  тяжелым
копьем. Он размахнулся, нацеливая широкое острие, но юноша успел  спустить
тетиву. Выстрел был скверным, однако спас ему  жизнь:  нападавший  получил
стрелу прямо в лицо и свалился, так что бежавший следом споткнулся  о  его
ноги, а остальные торопливо припали на колени,  прикрываясь  щитами,  либо
свернули в кусты, спасаясь от стрел.
   - Остановитесь же!.. - закричал Эйрар рыбакам, но Висто вцепился в  его
руку, повторяя, как заклинание:
   - Бежим, их слишком много... - и вновь он бежал  вместе  с  остальными,
сам не зная куда. Скоро они влетели в трясину, с трудом отпускавшую  ноги.
Спереди вновь возникли заросли тростников - их пришлось огибать  по  узкой
полоске суши,  покрытой  затоптанным  снегом.  За  тростниками  показалась
небольшая возвышенность. У ее подножия Эйрар увидел человек шесть  вольных
рыбаков. Все они стояли, и только один неподвижно лежал на спине, а другой
сидел над ним, закрыв руками лицо. Ни у  кого  уже  не  было  луков,  а  у
сидевшего - ни шлема, ни копья.
   - Оторвались, - с облегчением сказал Висто  и  попытался  встать  перед
Эйраром на колени: Ты снова спас мне жизнь, друг и господин...
   - И мне, - сказал второй,  и  только  тут  Эйрар  признал  Длиннорукого
Сварлога с острова Мьель. Но в это время кто-то буркнул угрюмо:
   - Кого это там он спас? Скорее наоборот! Если бы  не  эти  его  бабские
штучки... луки я имею в виду... уж мы бы им показали!
   - Да, показали бы! - крикнул Эйрар ему в лицо. - Особенно  с  вашими-то
цыплячьими душонками!.. Дважды вы нынче  поворачивались  спиной  к  врагу,
вольные рыбаки! И  оба  раза  всего-то  нужно  было  чуточку  мужества  да
несколько стрел!.. И держи руки подальше от оружия, парень: у меня, знаешь
ли, остались еще стрелы в колчане...
   Он был готов ко всему, но тут сидевший поднял глаза:
   - Не горячись, Сивальд,  Ясноглазый  дело  говорит...  И  больше  толку
подумать всем вместе, как выбраться отсюда живыми, а не ссориться  с  тем,
кто тебя сюда привел... Ну, что скажете, ребята?
   Никто не ответил. Эйрар обвел взглядом лица и на каждом прочел  тот  же
страх, что снедал и его самого. И всем было ясно: неспроста они напоролись
на терциариев именно здесь, возле дамбы, в самом невыгодном месте...
   - Не очень-то похоже на нашу победу, - раздался  чей-то  голос.  -  Эй,
слышите?..
   Издалека  доносился  размеренный,  торжествующий  крик   многих   сотен
людей...  но  ничего  общего  с  "Улла-улла!"  -  победным  кличем  воинов
Крылатого Волка Дейларны. Ничем не напоминал этот крик и привычное  уханье
герцогских Бритоголовых... Лица рыбаков, одно за  другим,  помрачнели  еще
больше.
   - Мы все-таки должны сделать все, что мы можем, - сказал Эйрар. - Воины
Джентебби! Я, конечно, тот еще предводитель...  Даже  Эрб  знает  и  умеет
больше меня. Но раз уж вы клялись мне в верности, вот мой приказ.  Сивальд
- он здесь, по-моему, не самый неповоротливый, да и не трус - пускай  идет
вперед. Я, как лучший среди вас лучник, буду держаться  шагах  в  двадцати
позади и прикрою его. Сварлог  и  Висто  в  случае  чего  защитят  меня  в
рукопашной... А теперь вперед! Не торчать же здесь до утра.
   Никто не стал перечить ему, и вот они тронулись - пристыженный  Сивальд
впереди всех. Темнело. Они огибали заросли высохшего  тростника,  оставляя
дотлевавший закат по левую руку  и  осторожно  продвигаясь  к  дамбе.  Вот
справа открылась черная  топь;  Сивальд,  пригнувшись,  тихонько  двинулся
мимо. Эйрар держал стрелу на тетиве... Но только шагов  через  триста  они
увидели  первого  человека  -  судя  по  одежде,  мариоланца.  Ему  выпала
незавидная смерть: сраженный в спину стрелой, он свалился лицом в  воду  и
захлебнулся. А слева - на западе, там, где остались "союзники" - все  было
по-прежнему тихо. Надвигавшаяся ночь, казалось, приглушала все звуки.
   И  снова  перед  ними  была  трясина,  заросшая  порыжелыми  от  холода
тростниками. Сивальд стал обходить ее, но тут тростники зашуршали, и Эйрар
мгновенно вскинул натянутый лук и держал стрелу наготове, пока спереди  не
послышалось.
   - Эй, кто идет?..
   Не  узнать  рыбацкий  выговор  Джентебби  было  невозможно,   и   Эйрар
откликнулся сам:
   - Кольцо!..
   И вот еще трое из его отряда, наглотавшиеся болотной воды и  промерзшие
до костей, зато живые, присоединились к товарищам.
   - Эрба не видели? - спросили их.
   - Никого не видели, - был ответ. - Только мариоланец один пробежал...
   Все вместе двинулись  дальше.  Темнота  быстро  сгущалась,  но  картина
страшного поражения делалась все яснее. Немного  попозже  из  гущи  кустов
извлекли еще человека - мариоланского горца по имени Толкейл.  Он  поведал
им, как Рогей при первой сшибке ворвался в строй валькингов и был  тут  же
зарублен. Герцог, рассказал Толкейл,  удрал,  а  Эвименес  и  Плейандер  -
Звездные Воеводы Каррены - пали в бою. Такие известия добавили всем немало
печали, но потом Эйрар смекнул, что парень никак не мог  присутствовать  в
стольких местах одновременно, а значит, и видеть своими глазами все, о чем
плел.
   Наконец темнота вынудила их остановиться: Сивальд вернулся к  отряду  и
объявил, что не видит дальше собственного носа и  не  в  состоянии  больше
выискивать  путь.  Эйрар  предложил  развести   костерок,   обсушиться   и
как-нибудь пересидеть ночь.
   Их было теперь около дюжины, и слова Эйрара  встретили  дружный  отпор.
Валькинги, сказали ему, непременно  заметят  костер  и  явятся  проверять.
Пришлось уступить,  тем  более,  что  в  поясных  сумках  людей  сыскалось
несколько бутылочек крепкой настойки. Все по очереди стали  прикладываться
к вину, пытаясь хоть немного согреться.
   И вот тут-то по болоту прочавкали копыта  коня,  и  человеческий  голос
окликнул:
   - Кто здесь?
   Рыбаки схватились за копья.
   - Кольцо, - сказал Эйрар, снизу вверх глядя на всадника, возникшего  из
темноты.
   - Железное Кольцо! - ответил тот странно знакомым голосом. Потом поднял
забрало и подался  вперед,  давая  как  следует  себя  разглядеть.  Эйрару
показалось, что он увидел призрак: перед ним был чародей Мелибоэ.



        14. НОЧЬ В МАРИОЛЕ

   - Вот об этом-то я тебя и  предупреждал,  -  проговорил  колдун,  когда
Эйрар взял коня под уздцы. - Помнишь? "Удача оставит тебя подле трехпалого
государя"...
   Сидевшие у костра настороженно переглянулись, подталкивая  друг  дружку
локтями. Мелибоэ спешился и спросил:
   - Ну и что ты теперь собираешься делать?
   - Не знаю, - ответил Эйрар. - Карренские Воеводы...
   -  Разбиты  наголову,  -  перебил  Мелибоэ,  -  и  удирают  в   сторону
хестингарских гор. Альсид погиб, Эвид - у Бордвина в застенке...
   - Батюшки!.. - ахнул кто-то из рыбаков. - Сам Бордвин Дикий Клык!..
   - Да, Бордвин. Рыжий Барон -  слишком  мелкая  пташка  для  таких  дел.
Бордвин привел три полные терции и стер  в  порошок  все  ваши  войска.  А
герцог Салмонессы к утру будет  владеть  одним  лишь  собственным  замком,
ха-ха...
   Вместо ответа  Сивальд  яростно  замахнулся  коротким  копьем,  но  оно
отскочило  от  нагрудника,  не  причинив  Мелибоэ  вреда.   Чародей   лишь
рассмеялся:
   - Ох, до чего  же  нетерпеливы  вы,  рыбаки.  Прощу  тебя,  благородный
господин Эйрар... - и в голосе его звучала насмешка пополам с  угрозой,  -
покорнейше  прошу  тебя,  прикажи  своим  людям   вести   себя   чуть-чуть
почтительнее, пока я не напустил на  них  что-нибудь  еще  похуже  морских
демонов...
   - Благородный господин Эйрар,  -  язвительно  ответствовал  Сивальд,  -
прикажи-ка лучше этому лягушачьему отродью убираться отсюда,  пока  мы  не
выковыряли его из панциря, как рака!
   - Если ты нам вправду не враг - докажи это, - промолвил  Эйрар  угрюмо.
Жуткие призраки, с которыми ему выпало  сражаться  на  рыбацких  кораблях,
вновь замаячили перед глазами.
   - Э, юноша... я думал, ты умней, - покачал головой Мелибоэ. - Если уж я
сумел разыскать вас здесь в зарослях,  -  как  ты  думаешь,  почему  я  не
захватил с собой, скажем, децию солдат? Или стайку всадников, а? Я  пришел
один - разве это не доказательство?
   - А кто тебя знает, может, солдаты следом идут, - проворчал Сивальд, но
волшебник даже не удостоил его ответом:
   - Ну ладно... чтобы окончательно вас убедить... Куда вы теперь  думаете
направиться?
   - Куда бы мы ни направлялись - тебе-то, приятелю Валька, это  зачем?  -
сказал Эйрар, поглаживая рукоять меча. Однако потом сообразил, что от игры
в вопросы толку не будет, и  ответил  прямо:  -  Если  угодно  -  особенно
никуда. Покамест мы двигались к дамбе, надеясь разведать, что  происходит,
а там уж думали и решить, что следует делать...
   - Мудрое намерение, о достойнейший молодой вождь, но...
   - В плавнях живут добрые люди, - перебил кто-то. - Они бы  помогли  нам
выбраться к морю...
   - И что  с  того,  глупец?  -  повернулся  к  нему  Мелибоэ.  -  Вплавь
отправитесь на Джентебби?
   Эйрар вновь вспомнил о Гитоне, и сердце заныло.
   - Скорее уж мы пойдем в Салмонессу...  если  только  это  удастся.  Там
можно будет продолжить борьбу!
   - И не  только  борьбу,  а,  молодой  человек?..  -  В  голосе  Мелибоэ
явственно прозвучала ядовитая  насмешка.  -  Но  с  этим  тоже  ничего  не
получится: Салмонесса сегодня стала ловушкой для всех, кому  не  по  нраву
Алый Пик. Или ты готов снова ввериться герцогу, чье злосчастье  тебя  чуть
не сгубило сегодня?
   - Хорошо, но куда же тогда? Ты нам прямо все пути отрезал, колдун!
   - Не я, а  Бордвин.  Кстати,  если  вы  пожелаете  меня  выслушать,  то
поймете, что пути отрезаны не все. Но для начала, юноша,  приказал  бы  ты
своим молодцам собрать сухих камышей да развести костерок. В мои лета да в
этих доспехах недолго и простудиться...
   - Но ведь валькинги!..
   - Э, молодой господин, хорошенького же ты мнения о старом философе, как
я погляжу! Ручаюсь тебе: нас никто не найдет. А если сомневаешься - что ж,
приставь ко мне парнишку с  кинжалом,  чтобы  в  случае  чего  успел  меня
покарать!
   Некоторое время Эйрар молча смотрел на  него,  но  волшебник  не  отвел
взгляда.  Тогда  Эйрар  отдал  приказ,  и  алые  язычки  пламени   озарили
напряженные,  угрюмые  лица.  Сварлога  и  Толкейла-мариоланца,  вымокших,
озябших, колотила крупная дрожь. Люди с  облегчением  потянулись  к  огню,
начали тихо переговариваться, искать в сумках еду.
   Висто обратился к волшебнику:
   - Не припоминаешь меня, господин?.. Я  -  Висто  с  Вагея.  Когда-то  я
просился к тебе в ученики. Я давал вождю Эйрару присягу на  верность,  как
все, и пойду за ним, куда бы он ни повел. Если можно, я  хотел  бы  только
спросить: тебе-то какая корысть в нас, бездомных беглецах, объявленных вне
закона?
   - Помню, помню, - кивнул Мелибоэ.  -  И  тебя,  и  почтенную  даму,  не
разрешившую тебе стать моим учеником. Она еще жива?
   Набрякшие снежной влагой камышовые головки шипели  и  трещали  в  огне.
Вновь воцарилось молчание; волшебник смотрел в костер, и Эйрару показалось
(хотя отблески пламени не давали сказать наверняка), то  глаза  его  снова
стали далекими, как в ту ночь, когда он рассуждал о злосчастии  герцога  и
провидел грядущее.
   - Не о том спрашиваешь, - медленно выговорил Мелибоэ  наконец.  -  Тебе
хочется знать, с какой стати я, любитель уюта и  удобств,  я,  обласканный
при дворе, вздумал разделять ваши  тяготы?  Между  тем  истинная  причина,
приведшая  меня  сюда,  лежит  глубже...  Все  дело  в  том,   что   я   -
верноподданный Империи и не валькинг по крови. И я отнюдь не желаю,  чтобы
граф Вальк вознесся чрезмерно высоко и в конце концов сверг с престола Дом
Аргименеса...
   В ответ послышались сдержанные смешки. Висто опустил глаза, но потом  и
сам, не выдержав, кашлянул.
   - Не верите? - спросил Мелибоэ. - Ладно, можете считать, что у  меня  с
графом личные счеты  за  то,  что  он  воспретил  изучать  и  использовать
некромантические науки... конечно, за исключением тех случаев,  когда  это
требуется непосредственно  ему  самому.  Да,  если  Боги  желают  покарать
мыслителя,  они  ставят  его  под  начало  какого-нибудь  болвана...  Или,
допустим, мне прискучило  одолевать  пустячные  препятствия:  так  лакомке
надоедает  даже  паштет  из  угря.  Кстати,  все  эти  причины   одинаково
правдивы... и я перечислил  не  все.  Человек  руководствуется  смешанными
побуждениями, и я не исключение. Но в любом случае - я пришел  спасти  вас
от смерти и ничего за это  требовать  не  собираюсь.  Так  что  давайте-ка
перейдем к более полезным вопросам!
   - Полезный вопрос, - сказал  Эйрар,  -  касается  того,  стоит  ли  нам
отправится к великому барону Дейдеи? Он опоздал на сбор герцогских  войск,
но сила у него, надобно думать, изрядная?
   - Если  пойдете  туда  -  расстанетесь  с  жизнью  и  проиграете  войну
окончательно. Дейдеи - умнейший негодяй во всем герцогстве, и когда-нибудь
возглавит его, дай срок. Он люто ненавидит  герцога  Роджера,  растлившего
его дочь Мелину, и не долго думая  переметнулся  к  Бордвину  и  епископам
Храма, которые хотят посадить его  на  престол  Салма  и  покончить  таким
образом  с  династией  незаконнорожденных...  Храм  ведь  никогда  им   не
благоволил.
   - Так, еще один путь  отрезан.  Похоже,  ты  ведешь  нас  за  кольца  в
ноздрях, как бычков, не позволяя свернуть... Вот только куда?
   - Кто не любит гнуть шею, тот часто спотыкается, -  сказал  Мелибоэ.  -
Знай же: дела ваши столь плохи, что во всех землях, прилежащих с севера  к
великому морю, осталась лишь одна сила, до  конца  враждебная  валькингам.
Это - герцог Микалегон, владетель крепости Ос Эригу.
   Снова  вокруг  костра  раздались  смешки,  кто-то  бросил   вполголоса:
"Сумасшедший!.."  Но  в  это  самое  время  один   из   сидевших   поодаль
предостерегающе вскинул руку, указывая в сторону поля. Там, в тростниковых
зарослях, мелькнул свет факела, а может быть, фонаря:  огонек  двигался  к
ним. Мигом все оказались на ногах, и Сивальд проговорил тихо, но свирепо:
   - Ну вот что, колдун...  -  Однако  Мелибоэ  лишь  отмахнулся,  как  от
назойливой  мухи.  Его  пальцы  переступали  по  мягкой   земле,   танцуя,
вычерчивая замысловатые фигуры. Одновременно Мелибоэ негромко  насвистывал
какой-то странный мотив...
   - А теперь - тихо! - властно приказал он, ненадолго оборвав свист. - Ни
слова, ни звука, если не хотите, чтобы валькинги сделали из ваших  черепов
чаши для пира!
   Эйрар жестом велел  рыбакам  подчиниться.  По  правде  говоря,  особого
приказа им и не потребовалось: все  так  и  замерли,  боясь  даже  дышать.
Мелибоэ творил волшебство, какого  Эйрар  никогда  прежде  не  видел.  Вот
явственно послышались чужие шаги...  ближе...  еще  ближе...  остановились
перед самыми тростниками, за которыми горел их  костер.  Долетел  шепот  и
вдруг прорвался испуганным криком:
   - Нет! Не пойду!.. И пусть дезерион говорит, что хочет, или сам лезет в
это жуткое место! Здесь нечисто!.. Мы только  что  ясно  видели  костер  и
людей - куда они подевались?.. Смотри, как мерцают гнилушки... и  что  там
так стонет? Ветер? Или... не ветер? Давай-ка отсюда!..
   Подошедшие как будто попятились... потом кинулись бежать  с  отчаянными
воплями: "Нет! Нет!.."
   Губы Мелибоэ кривились в бороде, но слишком свирепо, чтобы  можно  было
назвать это улыбкой. Рыбаки с облегчением переводили дух.  Избавившись  от
смертельной опасности, они готовы были и дальше прислушиваться  к  советам
волшебника. Впрочем, решать  предстояло  Эйрару:  остальные  были  слишком
измотаны долгим переходом,  сражением  и  бегством.  Вдобавок  всех  мучил
голод. Кое-кто уже улегся, надеясь хотя бы поспать, и  Мелибоэ,  как  все,
расшнуровал на себе доспехи и снял их до утра. Эйрар выставил  караульных,
наказав дежурить по двое.
   Ему самому так и не удалось уснуть почти до рассвета. Только  под  утро
он задремал и во сне снова вздрагивал от лязга оружия и треска  ломающихся
копий. Он сознавал, что спит, и все пытался думать о Гитоне, и не  мог,  и
стыдился этого. Все-таки он заставил себя мысленно произнести ее имя... но
вместо Гитоны явился белый единорог, вынюхивавший что-то в зеленой листве.
   Он проснулся совершенно разбитым и безуспешно попытался вспомнить,  как
выглядела любимая. Рассвет медленно сочился сквозь низкие,  тяжелые  тучи.
Ветер раскачивал рыжевато-серые тростники. Кому-то удалось  изловить  пару
уток, их собирались изжарить. Мелибоэ стоял поблизости, опустив голову  на
грудь и кутаясь в плащ. Борода чародея  вилась  по  ветру.  Он  прижимался
спиной к боку своего коня, неохотно щипавшего сухую  болотную  траву,  что
росла на их островке.
   - С добрым утром, господин, и пусть  оно  вправду  окажется  добрым,  -
бодро окликнул Эйрара Висто. Он умудрился раздобыть хвороста  для  костра.
Мелибоэ поднял голову и глянул на них откуда-то из иных миров. А  потом  -
словно бы получив долгожданный сигнал - опустился на корточки  и  принялся
чертить на земле пентаграмму. И не просто чертить, - время от  времени  он
запускал руку в поясной кошель и  сыпал  в  бороздку  пентаграммы  щепотки
разноцветных порошков. Он явно собирался гадать; но каким  образом,  Эйрар
плохо  себе  представлял,  не  видя  привычного  дыма.   Рыбаки,   греясь,
сгрудились у огня и тихо беседовали, порою поглядывая  через  плечо.  Утки
уже жарились, ветер  нес  чудесный  запах  съестного.  Пища  и  колдовство
поспели одновременно. Когда все занялись едой, Эйрар спросил Мелибоэ, куда
же все-таки, по его мнению, следовало направиться.
   - Сегодня, - ответил волшебник, - нам ничто не грозит... если только ты
не повернешь назад в Салмонессу. Решать, конечно, тебе, но я  бы  двинулся
на юго-запад, прочь  от  дамбы,  в  прибрежную  Мариолу,  а  оттуда  -  на
северо-запад, пешими тропами через Мерилланские горы - это, как ты знаешь,
отроги Кабаньей Спины - и далее в Хестингу.
   Объясняя, он чертил на земле утиной косточкой план:
   - К Марскхауну лучше близко не подходить: город окружен, в округе рыщут
верховые...
   Люди смотрели  внимательно.  Было  видно,  что  перспективы  отнюдь  не
казались им вдохновляющими - однако вслух никто ничего не сказал.  Мелибоэ
уныло разглядывал свой рисунок.
   - Как я устал!.. - пробормотал он затем. - Ничто так не изматывает, как
беспокойство...  -  и  нашел  глазами  Висто:  -  Хочешь  доброго  совета,
недоучка-подмастерье?   Присмотри   себе   глупенькую   милашку,   женись,
обзаведись  хозяйством  и  разводи  капусту.  Удовлетворись  этим  и  будь
счастлив!.. Либо совершать подвиги, либо жить  счастливо  -  то  и  другое
вместе  как-то  не  получается.  Только  вот  без  толку   объяснять   это
беспокойным юным сорвиголовам вроде твоего вождя:  такие,  как  он,  вечно
затевают войны и основывают королевства. Все мы дольше жили бы  на  свете,
если бы у таких, как он, находилось поменьше сторонников!..
   Висто засмеялся, а колдун продолжал:
   - Впрочем, искать умиротворения - нисколько не легче... На свете  полно
жаждущих славы,  кое-кто  спит  и  видит,  подбить  свою  мантию  бородами
королей... эти люди еще хуже первых, ибо способны свести с ума весь мир...
Но она, она!.. Да, странная судьба тебя ожидает...
   Сивальд на это проворчал, что маг, видно,  слишком  мало  имел  дела  с
дамами, чтобы судить. Вскоре они покинули островок, двигаясь почти  в  том
же порядке, что накануне. Мелибоэ ехал в основной части отряда; он  только
снял с пики флажок. Ветер нес редкие снежинки - идти было заметно  теплей,
чем стоять.
   Они шли уже около часа, когда остроглазый Эйрар приметил слева на холме
нечто, двигавшееся против ветра. Навряд ли  там  скрывались  враги.  Эйрар
велел людям остановиться и отправил на разведку сразу  четверых:  там,  за
тростниками, могли оказаться свои или  какое-нибудь  животное,  годное  на
обед. Рыбаки стали было ворчать - им не терпелось скорее  покинуть  гиблое
место, - но вскоре разведчики возвратились, и  радости  не  было  предела:
парни привели с собой Долговязого Эрба с маленьким отрядом, так  что  всех
вместе их собралось уже двадцать два.
   Некрасивое лицо Эрба жалобно сморщилось при виде  Эйрара.  Эрб  стиснул
руку юноши своими двумя, на глазах показались слезы:
   - Это я виноват, что мы побежали вчера... -  сказал  он.  -  Раньше  за
вольными  рыбаками  такого  не  водилось...  Будет  справедливо,  если  ты
заставишь меня носить свой лук... или еще как-нибудь прислуживать...
   - Нет, - ответил Эйрар. - Мы все бежали и все  одинаково  виноваты.  Их
действительно было слишком много, да и полководцы их побольше думали перед
сражением, чем наш трехпалый коронованный ублюдок, спрятавшийся за спинами
своих Бритоголовых! А что касается стрельбы из луков, я  подумал...  -  на
самом деле ни о чем таком он не думал, эта мысль только что его осенила, -
в конце концов, этому тоже надо учиться годы и годы. Так что отныне,  пока
я вождь, вы, вольные рыбаки, будете копьеносцами.  Хотя  сам  я  копья  не
больно-то жалую...
   Это снискало ему общие  похвалы:  поистине,  за  столь  великодушным  и
мудрым предводителем рыбаки готовы были идти на край света и обратно.  Эрб
обменялся рукопожатием с Мелибоэ; тот и другой проделали это  без  особого
удовольствия, не как друзья, скорее как два  настороженно  принюхивающихся
пса. Эрб одобрил распоряжение  Эйрара  держать  впереди  разведчика,  лишь
добавил, что, если их  будет  трое-четверо,  нет  нужды  в  дополнительном
прикрытии. Эйрар согласился с ним и сделал, как он посоветовал.
   Снег  пошел  гуще,  началась  поземка.  К  счастью,  оттепель   изрядно
промочила болото, в топких местах снежинки  падали  в  темную  воду,  зато
туда, где намечались сугробы, можно было смело ступать. Оставалось лишь не
заблудиться... а кроме  того,  донимал  холод.  Эйрар  шел  неподалеку  от
Мелибоэ, прикрываясь от ветра плащом, и чувствовал себя очень  несчастным.
Привычные рыбаки знай  шутили:  "Эй,  на  носу,  снасти  обледеневают!..";
"Юнга, живенько, подогрей-ка вина, да смотри, специи не забудь!.."
   Эйрара  все  еще  удивляло,  насколько  охотно  они  пошли  за  ним   в
неизвестность. Он поделился своим удивлением с Эрбом, и Эрб ответил:
   - Никаких чудес... просто старый Рудр знал, кого отобрать на войну.  Он
отправил с тобой в Салмонессу большей частью одиноких ребят, которых особо
ничто дома не держит... вот разве кроме меня. Мне-то пришлось пойти с ними
за старшего... хотя там у меня  осталась  сестренка...  трудно  ей  будет,
бедняжке, без мужика в доме...
   Эйрар тотчас вспомнил старую грымзу, явившуюся к нему за  средством  от
крыс - и не расхохотался лишь потому, что Эрб отвернулся и, чуть не плача,
шумно высморкался в два пальца.
   Между  тем  земля  под  ногами  сделалась  тверже.   Камыши   сменились
кустарником,  начали   попадаться   низенькие   можжевельнички   и   тисы,
облепленные снегом. Эйрар подозвал ушедших вперед разведчиков,  советуясь,
как быть дальше. Иные предлагали устроить привал и переждать усиливавшуюся
метель.
   - Как только прояснится, - возразил Эрб, - верховые валькингов прочешут
округу, ища беглецов и добычу. Надо идти!
   И маленький отряд, тесно сбившись, двинулся дальше. Но миновал полдень,
похожий больше на сумерки, и стало ясно, что особенно далеко они нынче  не
уйдут. Многие, в том числе Сварлог, уже спотыкались и  стучали  зубами  от
холода.
   В это время передовые наткнулись на тропу, по которой  местные  жители,
видно, гоняли коров. Эйрар решил проследить, куда она приведет,  хотя  при
этом они и отклонялись несколько к югу от  избранного  направления  -  или
того, что они считали нужным направлением. Тропа  беспорядочно  извивалась
по отлогому склону, но решение Эйрара вскоре принесло плоды:  в  несущемся
снегу замаячил сперва хлев, а затем, чуть дальше  и  ниже  -  крестьянский
дом, под стенами которого намело уже изрядные сугробы.
   Некоторое время на стук в дверь никто  не  отзывался,  но  стоило  Эрбу
громко сказать:
   - Там, внутри, верно, никого нет  -  высадим-ка  ее,  ребята!  -  дверь
распахнулась,  точно  по   волшебству.   На   пороге   появился   крепкий,
широкоплечий крестьянин. Крючконосый и мрачный на вид, он был  не  слишком
высок для  дейлкарла.  Крестьянин  помрачнел  еще  больше  при  виде  двух
десятков вооруженных людей. Он назвался Бритгальтом и не  особенно  охотно
пригласил их войти. Перешагивая порог, Эйрар чуть слышно пропел:
   - Горе, и слезы, и стенанья повсюду... - однако ответа не последовало.
   В доме оказалась всего одна комната, в которую они все и набились. Двое
сыновей стояли подле хозяина, такие же кислолицые, как и он сам. Женщин не
было видно.
   Эйрар подтолкнул Сварлога поближе к  огню  и  стал  греть  воду,  чтобы
напоить парня горячим. Мелибоэ сбросил свои латы кучей  на  пол  и  уселся
рядом со Сварлогом, невнятно бормоча  и  натянув  на  голову  угол  плаща.
Зачем-то сунул палец в золу...
   Эрб и Эйрар тем временем уговаривали Бритгальта продать  им  свинью  за
горсть серебряных айнов, собранных по карманам. Бритгальт взял серебро,  и
Висто с Сивальдом и одним из его сыновей  отправились  в  хлев.  Остальные
молча грелись у очага, радуясь долгожданному теплу и крову над головой.
   Свинина уже варилась - вкусный запах из котла смешивался с  испарениями
промокших одежд, - когда Висто вдруг спохватился:
   - А где же тот малый, что ходил с нами в хлев?..
   - Он вернулся с тобой, когда ты понес  окорок,  -  сказал  Сивальд,  но
Висто покачал головой:
   - Нет, он пошел назад в хлев. Слушайте, а вдруг он заблудился в снегу?
   Молодой рыбак  готов  был  броситься  на  поиски,  а  на  угрюмом  лице
Бритгальта появилось что-то вроде улыбки, но в это  время  Мелибоэ  поднял
голову:
   - Он отправился навстречу конному разъезду валькингов  -  предупредить,
что вы здесь.
   Хозяин дома потянулся к ножнам на поясе, но Долговязый  Эрб  перехватил
его руку и локтем сдавил предателю горло. Раздался крик, началась  свалка:
второй сын Бритгальта сцапал было охотничье копье,  но  на  него  налетело
сразу несколько человек - все вместе покатились по полу, сокрушая утварь.
   Голос волшебника перекрыл шум.
   - Оставьте! - проговорил он, повелительно подняв  руку.  -  Садитесь  и
ешьте спокойно. Думаете, зря вы возите  с  собой  мага?  Я-то  ведь  сразу
понял, что это "союзники"... Когда хозяйский сын  проходил  мимо  меня,  я
напутствовал его  крупицей  золы  и  коротеньким  заклинанием,  известным,
кстати, даже вашему молодому вождю... Он собьется  с  дороги.  Пожалуй,  к
весне отыщется его тело... или кости, если волки почуют.
   Бритгальт страшно выпучил глаза при  этих  словах.  Брызжа  слюной,  он
выкрикивал проклятия и бился так, что Эрбу, державшему  его,  понадобилась
подмога.
   - Мясо почти готово! - сказал Эрб. - А в качестве  приправы  -  прежде,
чем есть, вздернем-ка этих двоих вероломных на балке в хлеву!
   Эйрар, чье сердце по молодости лет не успело еще очерстветь, хотел было
вступиться, но одобрительный рев, раздавшийся со всех сторон, вынудил  его
промолчать. Когда яростно  отбивающихся  отца  и  сына  выволокли  наружу,
Мелибоэ сказал ему:
   - Мне приходилось видеть таких, что  боялись  раздавить  даже  жучка...
Большей частью они со временем обращались к Храму и жили тем, что морочили
головы набожным старушкам".
   Той ночью Эйрар  вновь  долго  лежал  без  сна  меж  громко  храпевшими
воинами. И вспоминал Гитону, гадая, можно ли  на  самом  деле  умереть  от
разбитого сердца. Еще он думал о старом Рудре и о том, как обошлись с  его
народом безжалостные каратели Бриеллы...



        15. ХЕСТИНГА. НАСТАЕТ НОВЫЙ ДЕНЬ

   Звезды одна за другой загорались в небесах,  но  луна  еще  не  взошла,
когда Эйрар вышел из дому взглянуть на догоравший закат. В  тот  день  они
выжигали траву в поле, стоявшем под паром, чтобы легче  было  пахать.  Дым
еще плавал в безветренном воздухе по низинам,  его  запах  примешивался  к
аромату только что проклюнувшейся зелени. Поодаль, между отрогами, бродила
кобылица, возле нее резвился, скакал жеребенок.
   Эйрар вздохнул полной  грудью  и  огляделся.  На  севере  и  на  западе
громоздились  изломанные  кручи  Драконова  Хребта.  На  покрытых   снегом
вершинах лежали  последние  отблески  уходившего  солнца.  Горы  выглядели
обманчиво близкими - казалось,  до  них  можно  было  не  спеша  дойти  за
какой-нибудь час...
   - И как ты думаешь, чьи это могут быть  всадники  там,  возле  рощи?  -
подал голос Долговязый Эрб. - Мои глаза, конечно,  твоим  не  чета,  но  я
думаю - вряд ли это Хольмунд с ребятами. Что-то их многовато!
   Эйрар лениво повернулся, разминая руки.
   - Скорее всего, они из Храппстеда, с юга, приехали за двадцать  лиг,  -
ответил он Эрбу. - Помнишь, гостили здесь и еще  собирались  идти  с  нами
через горы весной? Что ж, как раз и пора... - однако  потом  он  вгляделся
из-под руки и встревоженно поправился: - Нет, Эрб, знаешь, ты был прав, их
и в самом деле многовато... да и не похожи  они  на  здешних...  О!  Сталь
сверкнула!.. Поднимай-ка, Эрб, тревогу!
   Эрб  повернулся,  раскрывая  рот,  но  его  опередил  крик  соглядатая,
сторожившего, как было принято в Хестинге, в  высоком  гнезде  на  макушке
крыши. Люди кинулись в дом и приготовились к обороне.  Эйрар  с  Эрбом  не
забыли никого, даже повара, раба-миктонца, чистившего котлы.
   Приближавшийся отряд в густых сумерках казался еще многочисленнее;  все
были хорошо вооружены. Лучники ждали у верхних окон со стрелами  наготове,
вдоль  частокола  притаились  копейщики...  но  тут  предводитель  чужаков
вскинул правую руку и выехал вперед, громко окликая:
   - Эй, в  доме!  Это  хутор  Седу?  -  И  когда  из-за  забора  ответили
утвердительно - прокричал во все горло:  -  "Горе,  и  слезы,  и  стенанья
повсюду!.." А  нет  ли  тут  среди  вас  такого  Эйрара  из  Вастманстеда,
прозванного Ясноглазым?..
   - "Погибает Дейларна!" - радостно отозвался Эйрар, выбегая  из  дверей.
Он узнал голос, и точно: спустя мгновение  охотник  Рогей  стиснул  его  в
объятиях.
   - Что слышно новенького, дружище?
   - А ты, я смотрю, со свитой стал ездить, - сказал Эйрар.  -  Я-то  ведь
думал, ты либо погиб, либо за  стенами  отсиживаешься  вместе  с  герцогом
Роджером...
   - Только не говори мне про Роджера! Редкий был негодяй, но  теперь  его
нет больше, так что не будем о нем. Впусти-ка нас лучше!
   Эйрар нынче был за  хозяина  на  хуторе  Седу,  ибо  владетель  имения,
Хольмунд-Коновод, уехал на несколько дней по делам. Как выяснилось,  Рогей
привел с собой чуть не тридцать всадников. Зажглись  факелы,  рабы  повели
коней в стойла и принялись накрывать в доме длинный стол.
   Четверо, въехавшие в ворота первыми, вместе с Рогеем, были схожи  между
собой, словно четыре горошины: черноволосые, с одинаковыми белыми прядками
на макушках и  худыми,  продолговатыми  лицами.  Эйрар  страшно  смутился,
впервые увидев столь близко прославленных карренских Воевод. Что до Рогея,
он держался с ними запросто, как равный.
   - Альсандер, Плейандер, Эвименес, Эвандер, - представил он  их  Эйрару.
Если  Эйрар  что-нибудь  понимал,  безусый  Эвандер  приходился  остальным
сестрой, а вовсе не братом.
   - Очень рад, - один за другим буркнули Воеводы. Войдя в дом, они  сразу
направились к местам подле хозяйского - но на одном уже сидел  Мелибоэ,  а
возле другого стоял Эрб.  Эвандер  скривил  губы,  остальные  нахмурились,
однако безропотно обошли стол вслед за Рогеем и  уселись  напротив.  Эйрар
последним из всех занял свое обычное место - по правую руку от Хольмундова
хозяйского сидения, слуги забегали, подавая еду.
   - А теперь, предводитель Эйрар, расскажи-ка нам, как это ты с  горсткой
людей разогнал такую тьму кавалерии и исчез, точно под корой, - потребовал
Рогей. - Занятная, должно быть, история, раз уж валькинги судачат об  этом
деле вторую зиму подряд!
   - Гораздо занятнее, - сказал Эйрар, - как это ты  выведал,  о  чем  они
судачат?
   - Ну, с  этим-то  просто,  -  усмехнулся  Рогей.  -  Дело  в  том,  что
Эвименес...
   Карренец начал что-то говорить  с  набитым  ртом,  потом,  не  дожевав,
проглотил:
   - ...поймал валькинговского виконта и сварил его. Он был похож на рака,
ха-ха-ха!..
   - Как мы вызнали... - искоса взглянув на него, снова  начал  Рогей,  но
Воевода грохнул по столу кружкой:
   - Я тогда прятался в замке у графини Далмонеи. После  той  битвы,  будь
она проклята, я вымазался ореховым  соком  и  остриг  волосы,  притворяясь
ничтожным миктонцем. Так вот, после падения Салмонессы этот  самый  виконт
заявился конфисковать замок в пользу Валька, - а как же, ведь муженек моей
графини погиб там в городе, во время штурма. Поглядел  виконтишка  на  мою
Далмонею - и надумал с ней переспать. Она, не будь дура, принялась строить
ему глазки, но для начала предложила помыться, а  мне,  рабу,  велела  все
приготовить. Ну, я завел недоноска в ванную и быстренько захлопнул за  ним
дверь, а потом знай подкладывал в бак раскаленные камни. Ну и славно же он
повизжал, пока пар его не прикончил, ха-ха-ха-ха-ха!
   - Ага, славно, - сказал Рогей и вновь глянул искоса, и Эйрар понял, что
его новые товарищи не слишком-то ладили. - А потом ты сбежал и оставил  ее
отдуваться!  Они  же  наверняка  прислали  людей  выяснять,  что  такое  с
виконтом! Ты об этом подумал?
   - А что, по-твоему, я  должен  был  делать?  -  ответствовал  Эвименес,
невозмутимо жуя. - Взять ее с собой? Пожалуй, далеко  бы  я  ушел  с  этой
неженкой на руках, ведь за нами гнались. Ну,  да  уж  моя-то  красотка  не
пропадет! С ее ножками...
   - Погоня? Именно о погоне мы и хотели послушать,  -  перебил  Рогей.  -
Давай, Эйрар, рассказывай наконец.
   Эйрар посмотрел на молчаливого Воеводу Альсандера и  невольно  подумал,
какими пустячными должны были казаться все его подвиги  этим  развязным  и
опытным полководцам, наделенным  холодным  и  жестоким  разумом,  которому
вполне соответствовали  непроницаемые,  жесткие  лица...  А  всего  больше
Эйрару хотелось  крикнуть:  Рогей!..  Ты  ведь  был  в  Салмонессе  -  где
Гитона?!..
   Он уставился в свою кружку и сказал только:
   - Мне нечем особенно  хвастаться,  господа...  Наш  философ,  уважаемый
Мелибоэ, заранее узнал об их приближении. Мы устроили  засаду  в  теснине.
Вот, собственно, и все.
   Волшебник впервые поднял голову:
   - Господа мои, только не верьте на слово нашему юному предводителю, чья
скромность сравнима разве что с его воинскими делами. Что же до меня, я  -
всего лишь бедный философ, мало смыслящий в высоком  искусстве  войны.  На
мой непросвещенный взгляд, впрочем, больше чести истребить  двадцать  пять
врагов в битве, чем одного - в ванной...
   - Вот что, старик, - начал было Плейандер, но Эвандер-Эвадне,  сидевшая
подле него, накрыла его руку своей.
   -  Оставь,  брат.  Охота  все  же  послушать,  что  там  совершил  этот
славненький молодой  вождь!  -  Эйрар  вскинул  глаза:  голос  у  нее  был
гортанный  и  хрипловатый,  почти  мужской.  -  Рассказывай  же,  господин
философ, - продолжала Эвадне, - ибо из вашего вождя, видно, клещами  слова
не вытянешь.
   - Ну что ж, это было так, - сказал Мелибоэ. - Когда мы пробирались сюда
в Хестингу через  Мерилланские  горы,  мое  искусство  помогло  обнаружить
неприятельский разъезд, двигавшийся по нашим  следам.  Мы  тоже  все  были
верхом, но наши кони устали, и следовало ожидать, что нас рано или  поздно
настигнут. Я предложил  присутствующему  здесь  молодому  вождю  подсунуть
преследователям призрак и увести их далеко в сторону, но он не согласился.
Он вспомнил, что мы только  что  миновали  узкое  ущелье,  изогнутое,  как
собачья задняя лапа, не знаю уж, как оно называется...
   - Каменный Проход,  -  подсказал  мариоланец  Толкейл,  сидевший  внизу
стола.
   -  Да,  подходящее  название.  Его  склоны  были  сплошь   загромождены
валунами, покрытыми снегом. Так вот,  наш  юный  предводитель  велел  всем
вернуться назад и одних расположил у выхода из ущелья, за камнями, других,
напротив, - у входа, перед изгибом, где оно было всего уже. Третьи залегли
по  сторонам.  Когда  же  всадники  оказались  прямо  под  нами  -  право,
любо-дорого было глянуть, как весело они мчались по горячим следам, -  все
разом выскочили и забросали их копьями и камнями. Видите ли, они не  могли
прорваться вперед, ибо там между скалами  сидели  копейщики,  не  могли  и
вернуться,  поскольку  вождь  Эйрар  застрелил  из  лука   пару   лошадей,
загромоздив тропу. Склоны же были слишком крутыми для всадников и вдобавок
скользкими от снега. Словом, когда человек двадцать  пять  пали  мертвыми,
остальные запросили пощады...
   - Это все Эрб, - вмешался было Эйрар, но тут кулак Плейандера со стуком
опустился на стол:
   - И только-то?.. Может, для вас это в самом деле великая битва, но  для
нас - самая заурядная маленькая засада. Детская забава...  ловля  лягушек.
То ли было дело во время войны с Полиолисом, когда наш брат Альсид...
   Из четырех одинаковых физиономий его лицо выделяла чуть  более  тяжелая
нижняя челюсть, впрочем, увенчанная  все  тем  же  фамильным  подбородком,
круглым в профиль и острым, треугольным, если смотреть спереди.
   - Нет! - Эрб протестующе вскинул ладонь, кадык  на  длинной  шее  ходил
туда-сюда от волнения. - Дело не в засаде, а в том, что было после, и  вот
тут-то наш молодой господин и показал себя настоящим  вождем,  можете  мне
поверить. Знаете, судари карренцы, я ведь из вольных рыбаков, что от  века
торгуют с вашими Двенадцатью Городами. И, между прочим, мой корабль  стоял
в Полиолисе у причала, когда Воевода Альсид устроил ту  знаменитую  засаду
за стенами, о которой вы  говорите.  Но  там  речь  шла  только  о  битве:
захлопнули ловушку - и делу конец. А у нас в Каменном Проходе только после
боя  главное-то  и  началось!  Нам  предстояло  пересечь  всю  Хестингу  с
пленными, которых было чуть не больше, чем нас... либо всех их перерезать.
Ну, будь я за старшего, у меня  рука  бы  не  дрогнула...  у  них  ведь  в
кавалерии все больше язычники из Дзика, знаете ли... Только  вот  господин
Эйрар, предводитель наш, умней  оказался.  Придумал  ведь,  как  устроить,
чтобы волки были сыты и овцы целы. Продержал их под стражей  дня  два  или
три и знай обсуждал с нами погромче, рубить им головы или  не  рубить,  да
все выспрашивал насчет ближней дороги в Дейдеи. И после этого позволил  им
удрать, нарочно затем, чтобы сообщили своим новости. Уж они сообщили своим
новости. Уж  они  сообщили,  ха!..  А  мы  себе  спокойненько  свернули  в
сторонку, и три дня спустя люди Железного Кольца уже вели нас по  Хестинге
сюда, в это убежище. Ну, то есть, как рассчитал господин Эйрар, так все  и
случилось. А что, неужто даже в осажденной Салмонессе об этом прослышали?
   - Как раз перед зимним солнцеворотом, - ответил Рогей. -  Вскоре  после
того, как Мелина, дочка барона Дейдеи, заколола герцога кинжалом прямо  за
обеденным столом... обиделась, понимаешь, что его светлость изволили к ней
охладеть и завести новую любовницу - ага, ту белоголовую милашку, что  еще
одевалась мальчиком... ты еще все вздыхал по  ней,  дружище  Эйрар.  После
убийства герцога я и смекнул, что падение Салмонессы не за горами, и  счел
за благо там не  засиживаться.  Вот  когда,  скажу  вам,  пригодились  мне
валькинговские значки, которые я стащил тогда в Мариаполе! Да...  говорят,
Бордвин Дикий Клык мало не рехнулся от ярости, узнав про вашу  засаду.  Не
из-за потерь, конечно, какие там потери, - из-за того, что философ Мелибоэ
ускользнул у него между пальцами. Он, видите ли,  считает  тебя,  господин
философ, своим злейшим личным врагом. Бордвин и сам волшебник хоть куда  и
принимает все меры, чтобы защититься от враждебного колдовства. Он  решил,
что ты применил новые чары, о которых он понятия не имеет!
   - Никаких чар - только находчивость нашего  молодого  вождя,  -  сказал
Мелибоэ. - Хотя,  на  мой  взгляд,  магией  пренебрегли  зря.  Сейчас  они
чувствуют себя одураченными  и  хотят  отомстить.  Но  если  бы  вмешались
сверхчеловеческие силы, им бы осталось только смириться...
   Все это время Эйрар сжимал руками край стола с такой  отчаянной  силой,
что пальцы, казалось, готовы были  вдавиться  в  твердое  дерево.  Ему  не
хватало воздуху. Наконец он сумел кое-как выговорить:
   - Где она... теперь?..
   Он смотрел на Рогея, и Рогей ответил:
   - Мелина? Ее побили кам... погоди, ты про  беленькую,  должно  быть?  Я
точно не знаю, но слыхал, будто она просила, чтобы ее отпустили в  Стассию
- испить из Колодца. А вот парня, приведшего девушку к герцогу - как  бишь
его звали, Уви? Ове! - так вот, его вздернули. Люди  решили,  что  это  он
навлек несчастье на Салм, ведь после того,  что  случилось,  барон  Дейдеи
перешел на сторону врага.
   Эйрар  оттолкнул  свое  кресло  назад  так,  что  оно  не   устояло   и
опрокинулось. Когда же он заговорил - сидевшие за столом разом  смолкли  и
повернулись к нему. Собственный голос показался ему чужим и незнакомым:
   - Господа  мои...  позвольте  вас  покинуть...  у  меня  нынче  выдался
нелегкий день... Прошу вас, угощайтесь и веселитесь, а завтра поговорим  о
делах...
   Провожаемый взглядами, он направился  к  двери.  Он  едва  сдерживался,
чтобы не пуститься бегом. Слезы душили его... Вот  все  и  кончилось,  мир
рухнул. Добравшись к себе, он упал на кровать и разрыдался. Он  знал,  что
это не по-мужски, но ничего поделать не мог...
   Потом на его плечо легла чья-то рука.  Он  приподнял  голову  и  увидел
Мелибоэ, и в глазах волшебника  ему  померещилось  сочувствие.  Но  старец
молчал, и спустя время Эйрар спросил:
   - Нет ли у тебя... заклинания от разбитого сердца?
   -  Сердца  не  разбиваются,  -  отвечал  Мелибоэ.  -  А  если  даже   и
разбиваются, то быстро срастаются  вновь,  согретые  теплом  новых  весен.
Между прочим, девушка-воин очень ласково поглядывала на тебя.  И,  если  я
еще не ослеп, ее голос тронул кое-какие струнки в твоем сердце...  которое
ты с присущей тебе поспешностью величаешь разбитым.
   Эйрар протянул было руку, но тотчас беспомощно уронил ее:
   - Если бы я тогда наплевал на твое гадание и повернул в Салмонессу -  я
мог бы спасти ее...
   - Спасти? От чего? Скоро она достигнет Колодца и обретет мир.  Если  ты
не желаешь, чтобы ей было лучше, значит, твое чувство  себялюбиво.  А  что
касается гадания, оно ведь не солгало. Всем  твоим  надеждам  и  планам  в
Салмонессе грозила смертельная опасность!
   - Но ведь Рогей вырвался...
   - Вырвался, потому что не был по уши  замешан  во  всех  этих  делах  с
ненавистью, любовью и убийством коронованного герцога. Лучше посмотри, как
удачно для тебя  все  разрешилось.  Тебе  даже  мстить  некому,  все  твои
обидчики уже мертвы - и Ове, и герцог. Не пора ли задуматься о вещах более
значительных, чем объятия и поцелуи?
   Эйрару безумно захотелось ударить Мелибоэ... Его лицо жалко исказилось,
он выкрикнул:
   - Ты не знаешь! Ты не... Нет! Я поеду за ней в Стассию...
   Маг присел рядом с ним на кровать.
   -  Что  ж,  как  хочешь.  Может,  тебе  даже   удастся   добраться   до
какого-нибудь порта... до Наароса там или до Малого Лектиса... Милый  мой,
ты неглупый парень и когда-нибудь, я надеюсь, поймешь, что в этом мире  за
кого-то цепляться - значит отнимать шанс у обоих.  Ну  да,  как  же,  боль
утраты и прочая чепуха. Подумай, однако, сам - что ты  утратил?  Насколько
вы в действительности знали друг друга  и  принадлежали  друг  другу?  Ну,
спроси себя не лукавя. Потеря, вправду способная  потрясти  -  это  потеря
многолетнего спутника, к которому привык, как к  себе  самому.  Хочешь,  я
создам видение, и оно доставит тебе точно ту же боль или радость? И  тоже,
кстати, лишь на краткое время, ибо любовь на всю  жизнь  -  совсем  другое
дело...
   Он извлек из кармана  нечто,  ярко  блеснувшее  в  свете  единственного
факела, горевшего в комнате. Щелкнул  пальцами  и,  бормоча,  стал  водить
руками в воздухе, словно ткач за станком.
   Вот перед Эйраром у  стены  затрепетела  неясная  тень...  Тень  росла,
облекалась плотью... и наконец превратилась в Гитону -  совсем  настоящую,
живую Гитону!.. Но лицо ее было неподвижным и отрешенным, как в то утро на
Вагее, когда она бросила ему такие злые,  хлещущие  слова...  И  он  вдруг
понял, что именно это было правдой в их отношениях - именно это,  а  вовсе
не призрачная, мимолетная нежность, добытая заклинаниями... И еще:  теперь
он знал, что Гитона присоединилась к его отряду только ради того, чтобы не
оказаться выданной за него по воле отца... "Если бы это был Висто!.."
   Видение рассеялось. Эйрар понял, что сам только что выкрикнул эти слова
- или что-то похожее.
   На какой-то миг  дьявольская  улыбка  скривила  губы  Мелибоэ...  Потом
волшебник сказал:
   - Доброй ночи, молодой вождь. Завтра -  новый  день!  Нас  ждут  горные
дороги и великие битвы!



        16. ПРАВОСУДИЕ В ХЕСТИНГЕ

   Коновод Хольмунд, хозяин двора, приехал  на  следующий  день.  Это  был
рослый, рассудительный человек  с  изборожденным  морщинами,  бесстрастным
лицом. Навряд ли он очень обрадовался, застав  у  себя  дома  такую  толпу
новоприбывших гостей - однако виду не подал. Когда собрали военный  совет,
он принялся обсуждать дальнейшие  действия  с  невозмутимым  спокойствием,
словно речь шла не о сражениях, а о статях кобылицы. Кроме него, на совете
присутствовал  Рогей  и,   конечно,   Эйрар,   как   предводитель   самого
многочисленного отряда; Мелибоэ, как предсказатель, и карренские Воеводы с
сестрой. Долговязого Эрба на совет не допустили, хотя Эйрар  и  просил  за
него, считая Эрба разумным и опытным воином.
   - Вокруг нас враги, - объяснил ему Рогей, - и я, в отличие  от  герцога
Роджера, вовсе не расположен выбалтывать им наши  секреты.  Ну,  да,  твой
Эрб, конечно, парень-кремень, но и у него, знаешь ли, язык есть во рту.  И
чем меньше будет языков...
   Эйрар  счел  несправедливым  подобное  обращение  с  Эрбом,   человеком
безусловно преданным  и  вдобавок  наделенным  немалыми  полномочиями.  Но
протестовать не решился, ибо на его глазах Хольмунд обошелся точно так  же
со своим собственными сыном:
   - Вот выберут тебя Коноводом, тогда и будешь с нами сидеть.  А  пока  -
чем ты лучше всех остальных хуторян?
   Что же касалось планов на будущее - Воеводы, как и Рогей,  пребывали  в
полной растерянности. Все они - кроме Эвименеса -  две  зимы  прятались  в
Хестинге, пока  их  не  привели  на  хутор  Седу  люди  Железного  Кольца,
проведавшие, что здесь находился Эйрар с Мелибоэ и  наиболее  значительным
отрядом, уцелевшим после  разгрома  у  дамбы.  Но,  по  словам  Хольмунда,
скрываться далее не представлялось возможным. Как только подсохнут дороги,
кавалерия Бордвина наверняка перевернет всю Хестингу вверх дном, выискивая
беглецов. Кто-то предложил кочевать, не задерживаясь на хуторах подолгу.
   - С одной стороны, вас слишком мало, с другой - слишком много, - сказал
Хольмунд-Коновод. - Слишком много, чтобы  жить  подобно  разбойникам,  что
гнездятся в ущельях Драконова Хребта и порою грабят наши стада. И  слишком
мало, чтобы поднять Хестингу против терций, сокрушивших Салмонессу...
   - Кто хочет - всегда может сдаться на милость Империи, - заметил Рогей.
И украдкой покосился на карренцев: как-то они примут эти слова?
   - Не выйдет: нас  всех  прокляли,  -  ответил  Плейандер,  а  Альсандер
добавил:
   - Не забывай, что наместником числится Вальк. Судить нас поручат ему  -
и уж он-то намотает наши кишки на дерево. Право слово,  Рогей!  То  ли  ты
веришь в его благородство, то ли у тебя мозги не в порядке...
   - Не так, брат, - прозвучал хрипловатый голос Эвадне.  -  Разве  ты  не
понял, что эти полумужчины-дейлкарлы все  еще  подначивают  нас,  выясняя,
можно ли нам доверять? - и повернулась к Рогею:  -  Вот  что,  хватит  уже
проверок! Мы все загнаны в угол и не выживем, если не будем доверять  друг
другу, как себе самим! Мы, братья-Воеводы, сражаемся ради чести - а  кроме
того, за плату. Того и другого нам в  этой  вашей  ублюдочной  войне,  как
видно, немного достанется. Да, мы пробовали договориться с графом Вальком.
Мы обещали ему навсегда покинуть эту страну, если только он  освободит  из
заточения нашего брата Эвида. Валькинги оказались  невежами:  либо  полная
сдача, либо и разговаривать не хотят. Так что мы теперь с вами...  и  безо
всякой платы, если уже на то пошло, потому что нам нет места в Империи,  а
в языческие края мы и сами не поедем. Однако что нам теперь делать  -  ума
не приложу!
   Рогей улыбался - он выведал-таки все, что хотел. Потом покачал головой,
мрачнея:
   - Обвязать тряпками шлемы и на время  поднять  зеленое  знамя  Дзика...
иного пути я, честное слово, не вижу.
   - А не попробовать ли вам пробиться в Ос Эригу, как я предлагал еще  на
болоте два года назад? - вставил слово Мелибоэ.
   - Нет, нет, - раздалось со всех сторон. - Ничего не  получится,  герцог
Микалегон - пират и разбойник,  да  и  крепость  его  -  на  другом  конце
страны...
   - А я слышал, что он человек щедрый, -  сказал  Альсандер.  -  Говорят,
после боя все его люди получают равную долю добычи!
   Остальные  карренцы  согласно  закивали.  И  вскоре,  мало-помалу,  все
присутствовавшие начали присоединяться, пусть и без особой охоты, к  плану
Мелибоэ; один Эйрар, уже обдумывавший его прежде, не произнес ни слова. По
его мнению, затевавшийся поход ничем хорошим кончиться не мог. Да,  герцог
Микалегон наверняка примет их с радостью. Хотя  бы  потому,  что  Бордвин,
усмирив Салмонессу, собирался повернуть свои терции на север, на Ос Эригу,
а после - в большой завоевательный поход на Миктон, за новыми  рабами  для
усадеб и мануфактур. Таковы, по крайней  мере,  были  слухи,  подхваченные
Рогеем у солдатских костров...
   Так или иначе, решение было принято. Оставалось обдумать маршрут. Отряд
был все-таки довольно велик, а путь предстоял неблизкий.
   Слово вновь взял Хольмунд-Коновод:
   -  Много  троп  ведет  на  юг  и  восток  с  хутора  Седу  к  большаку,
соединяющему Бриеллу с Марскхауном и Мариаполем. И всего  одна  уходит  на
северо-восток, через ущелья Драконова Хребта, прямо к истокам Белой  реки.
На этом пути, однако, не миновать узкой долины,  через  которую  проложена
дорога  из  Бриеллы  в  Белоречье  и  Наарос.  Валькинги  понастроили  там
укреплений и внимательно следят за дорогой.  И  это  ущелье  можно  пройти
только вдоль, ибо с севера над ним нависают горы Корсора.
   К западу есть еще один перевал, - продолжал  Коновод,  -  но  им  редко
пользуются, так  как  он  почти  непроходим  для  лошадей...  а  про  нас,
хестингарцев, верно говорят, будто наши бабки водили шашни  с  кентаврами.
Зато на этом пути вам пришлось бы миновать только одну - даже не крепость,
а всего-навсего виллу, зовется  она  "Графская  Подушка";  девятому  графу
Вальку случалось преклонять там голову. По имени виллы назван и перевал.
   Этот путь выведет вас прямо в Белоречье. Он тоже пересекает большак  из
Бриеллы в Наарос, но те места изобилуют оврагами  и  перелесками,  а  чуть
западнее начинаются Высокие Холмы Фроя, где легко заманить преследователей
в засаду вроде той, что  Эйрар  устроил  тогда  в  Каменном  Проходе...  -
Хольмунд одобрительно глянул на юношу, не скупясь, в отличие от карренских
Воевод, на похвалу для дейлкарла. И продолжал: - Когда спуститесь с холмов
в Шелланд, можно будет двинуться к побережью и попробовать переправиться в
Ос Эригу морским путем. А то поверните на север, к Ставорне.  У  Железного
Кольца в этих провинциях немало сторонников - они проведут вас безопасными
тропами...
   - Нас шестьдесят, - скептически напомнил Плейандер.
   - Ну и что? - пожал плечами хестингарец.  Недовольный  Плейандер  хотел
еще что-то сказать,  но  Альсандер,  которого  карренские  братья  считали
главным своим знатоком по части походов и передвижения войск, уже  засыпал
Коновода вопросами:
   - Каковы же расстояния, Хольмунд? И как там насчет пополнения припасов?
   ...Эйрар добросовестно заставлял себя слушать, но в голову  сами  собой
лезли совершенно посторонние мысли. Никогда больше он не полюбит  женщину,
никогда. Теперь в его жизни  будут  разве  что  девушки  вроде  тех  -  из
заведения Мамаши Корин в Нааросе, о которых ему рассказывал лучник Пертвит
в тот самый первый день его скитаний...
   Маленькое войско стало готовиться к выступлению.  После  ужина  провели
смотр, благо полная луна светила достаточно ярко. Их было шестьдесят шесть
против  всей  мощи  Империи:  двадцать  вольных  рыбаков,   двадцать   два
карренских конных латника,  включая  самих  Воевод,  остальные  -  большей
частью мариоланцы, чьим вождем стал, конечно, Рогей.  К  нему  же,  как  к
наиболее известному дейлкарлу, пошли и  примкнувшие  хестингарцы  -  кроме
троих, отдавших предпочтение Эйрару. До утра подъехали  еще  трое  крепких
парней с хутора Храппстед - и тоже влились в отряд Эйрара, так что в итоге
у него оказалось даже чуть больше людей, чем у Рогея и Воевод.
   Утром двинулись в путь. Это был первый день Месяца Волчат, и, хотя  шел
дождь, все сошлись на том, что Крылатый  Волк,  древний  символ  Дейларны,
посылал им свое благословение. Эйрар и Рогей ехали рядом во главе  войска,
вместе с проводником, которого дал им Хольмунд.  Облака  сочились  влагой,
равнины Хестинги пологими волнами уходили вдаль -  не  на  чем  остановить
взгляд.  Ехали  медленно:  почва  здесь   изобиловала   норами   грызунов,
приходилось смотреть в оба, тем более что вольные рыбаки, прожив два  года
в Хестинге, так и остались весьма неуклюжими всадниками. Мелибоэ ехал  сам
по себе, нахохлившийся и ворчливый - как всегда, когда небеса  принимались
хмуриться над головой.
   Проводник указал  Рогею  и  Эйрару  на  сложенный  из  камней  обелиск,
показавшийся по левую руку:
   - Мы, хестингарцы, редко проводим межи,  -  сказал  он,  -  но  издавна
считается, что в этом  месте  Надел  Седу  граничит  с  наделом  западного
соседа. Здесь, под обелиском, лежит аббат  Ставорны:  девятый  граф  Вальк
убил его на этом самом месте при похищении госпожи Деодаты...
   Эйрар еще не слышал  этой  истории  и  собрался  было  скоротать  путь,
расспрашивая проводника. Но не успел он раскрыть рот, как сзади послышался
шум, потом жалобный вскрик, и  мимо  промчалась  неоседланная  лошадь  без
седока.
   Рогей с Эйраром  одновременно  повернули  коней  назад,  туда,  где  за
пеленой дождя беспорядочно крутились всадники. Но тут конь Эйрара все-таки
угодил копытом в норку зверька, - Эйрар вылетел из седла  и  так  ударился
оземь, что голова пошла кругом. Подоспевший  Висто  помог  ему  подняться.
Пока Эйрар ощупывал себя и стряхивал грязь, ссора там, позади, разгорелась
вовсю. Кто-то уже валялся на земле, под копытами лошадей.
   - Что происходит?.. - спросил Эйрар растерянно. Висто ответил:
   - Похоже, южане передрались.
   Молодой рыбак не ошибся. Когда они подоспели, Рогей рвал меч из  ножен,
яростно крича:
   - Раз так - посмотрим, кто кого!
   Гибкий Плейандер протянул руку к палице, висевшей на  луке  седла,  Эрб
стиснул копье, готовясь, кажется, защищать Эвадне  в  случае  схватки,  но
Эйрар успел перехватить обоих коней сразу:
   - Во имя всего святого!.. Вам что, не с кем больше сражаться, кроме как
между собой?..
   По счастью, дело еще  не  успело  зайти  непоправимо  далеко.  Рогей  и
Плейандер рычали, как обозленные псы,  но  все-таки  дали  себя  удержать.
Лежавший на земле человек приподнялся и  сел,  держась  за  голову.  Дождь
смывал кровь, сочившуюся между его пальцев. Это был миктонец  и,  судя  по
одежде - раб.
   - Что случилось? Неужели нельзя... - начал Эйрар,  но  Эвадне  толкнула
пятками лошадь, выезжая вперед.
   - Пускай он рассудит вас, брат! - воскликнула девушка. - Он не  замешан
в ссоре и к тому же неглуп и чистосердечен...  как  говорят.  Пусть  он  и
решит этот спор, а если мы не примем его приговора - что ж,  отделимся  от
них и поедем сами по себе!
   Плейандер что-то проворчал, меряя  Эйрара  презрительным  взглядом.  Но
руку с рукояти палицы все же убрал. Рогей сунул меч в ножны.
   - Ну? - сказала Эвадне и, наклонясь, притронулась к плечу  трангстедца.
- Я, как один из карренских братьев,  клянусь  принять  приговор,  который
Эйрар Ясноглазый вынесет по поводу происшедшего - или оставить  дейлкарлов
и никогда больше с ними не связываться!
   Альсандер, подумав, повторил клятву сестры. Сердце Эйрара  заколотилось
у горла: ему предстояло судить людей поистине великих - хотя бы и попавших
нынче в беду. И все-таки он сказал:
   - Если вы мне доверяете  -  будьте  добры  не  ставить  условий.  А  не
доверяете - ищите себе другого судью.
   - Что, уже  штаны  промочил?  -  хмыкнул  Плейандер,  но  Эвадне  снова
вмешалась:
   - Не глупи, брат, парень прав. Слушай, разве мы ушли из твоего  войска,
когда ты заставил нас рыть этот  идиотский  тоннель  под  наружной  башней
Филедии? Лично я приму его приговор, каким бы он ни был!
   Эвименес заявил о своем согласии с  ней,  за  Эвименесом  -  Альсандер.
Последним, недовольно насупившись, сдался Плейандер.  Эйрар  повернулся  к
Рогею и одному из хестингарцев, тоже, как выяснилось, замешанному в  деле.
Они принялись говорить все разом, а к рабу-миктонцу подбежал другой и стал
его перевязывать.
   Эвименес повел речь от имени карренцев:
   - Все из-за лошадей. У нас  их  в  обрез,  а  ведь  мы,  чего  доброго,
потеряем еще пару-тройку в  этих  горах.  Надо  же  иметь  хоть  несколько
запасных, верховых и  вьючных!  А  на  здешних  равнинах  полно  бесхозных
табунов, вот мы и решили наловить себе лошадок.  И  вдруг  подбегает  этот
немытый и верещит что-то на своем дикарском наречии, а потом  хватает  под
уздцы лошадь Плейандера - чего тот, учти, даже и от меня не потерпит, куда
уж там от раба. Плейандер и вмазал ему, как  то  пристало  человеку  наших
кровей. Тут появляется Рогей и вступается, видите ли,  за  невольника,  да
еще кричит: "Воровство, воровство!" А мы, между прочим, покамест  не  пали
так низко, чтобы кому-нибудь спускать подобные речи...
   Эйрар повернулся к противоположной стороне:
   - Это верно, Рогей?
   Рогей ответил:
   - Да, верно... если запретить называть черное - черным, а  воровство  -
воровством. Я...
   Плейандер с яростным ревом  пришпорил  коня,  но  Эйрар  загородил  ему
дорогу, крикнув Рогею:
   - Хватит оскорблений!.. - и вновь обратился к хестингарцу:  -  А  ты  -
прости, не знаю, как тебя звать - что обо всем этом скажешь?
   Человек с хутора Хольмунда поскреб мокрый щетинистый подбородок:
   - Ну... в общем, чужеземец не так уж сильно приврал.  Он  забыл  только
упомянуть, что  Рузи...  невольник  то  есть...  как  раз  и  пытался  ему
объяснить, что эти лошади не бродячие. У них метки на ушах, вот  посмотри.
Рузи отстаивал хозяйское добро, как и следует доброму слуге...
   Эйрар спросил Звездных Воевод:
   - Вы в самом деле не знали, что в Хестинге коням метят уши?
   Эвименес свел черные брови, но ответил:
   - Не знали - клянусь честью солдата.
   Альсандер согласно поднял ладонь.
   - В таком случае, - проговорил Эйрар, - я нахожу, что вы хотя и обидели
наших гостеприимных хозяев, но по незнанию и сами не желая того, и это вас
извиняет... Деньги у вас с собой есть?
   - Есть немножко, - проворчал Эвименес.
   - Вы люди бывалые, - продолжал Эйрар. - Если вы говорите, что нам нужны
еще лошади, значит, вправду нужны. Но за каждую объезженную лошадь следует
заплатить по меньшей мере  пол-золотого  человеку,  представляющему  здесь
Коновода Хольмунда. Тебя устроит такая цена, друг? - Хестингарец кивнул, и
Эйрар продолжал: - Что же касается раба, которому разбили голову, -  пусть
он получит виру в тридцать айнов.
   Эвадне скривила тонкие губы:
   - В нашей стране не платят виру рабам...
   - А в нашей платят, - сказал Эйрар. - Ибо мы  полагаем,  что  неволя  -
скорее беда, а не вина. С другой стороны, у  нас  не  принято  и  доводить
человека оскорблениями до кровопролития. Если, конечно,  речь  не  идет  о
кровной вражде. Поэтому я считаю, что и Рогей виноват перед вами, а посему
возлагаю на него виру в те же тридцать айнов, и  пусть  он  сопроводит  их
извинениями, которые удовлетворят Плейандера из  Каррены.  Вот  таков  мой
приговор.
   Что ж, все остались довольны. Отряд благополучно двинулся дальше,  люди
хвалили Эйрара за справедливость, но сам он, по-прежнему ехавший  рядом  с
Рогеем и проводником, узнал об этом лишь вечером,  когда  остановились  на
ночлег.
   Они расположились поужинать в домике,  сложенном  из  камней  и  земли,
одном из многих, выстроенных хестингарцами на равнинах. В домике  разожгли
костерок из сухой травы, дававший тепла ровно столько,  чтобы  не  лязгать
зубами от холода. Волшебник Мелибоэ протиснулся на  лучшее  место  и  тихо
сказал Эйрару, сидевшему рядом:
   - Вот  видишь  теперь,  молодой  человек,  как  славно  сочетаются  моя
философия и твои прекрасные свойства? Я-то ведь с первого взгляда понял  -
ты парень что надо, да к тому же из счастливчиков.  А  сегодня,  благодаря
маленькому испытанию, которое я тебе устроил, все поняли, какой  вождь  со
временем из тебя выйдет... если только ты и дальше будешь  разыгрывать  из
себя того же простодушного мальчика, что и теперь.
   - Что?.. - изумился Эйрар. - Испытание? Ты мне устроил?..
   - А кто же, если не я? Кто, по-твоему, сделал так, чтобы тебя  сбросила
лошадь и, соответственно, ты остался вне ссоры, а значит,  смог  по  праву
судить? А сама ссора?.. Эти карренцы не способны удержаться и не  стащить,
если что плохо лежит, - кидаются,  точно  орлы  на  кролика.  Стоило  лишь
подгадать, чтобы им на глаза попались бесхозные кони...
   Эйрар не ответил. Он думал о том,  насколько  счастливее  была  бы  его
жизнь, окажись Гитона хоть вполовину  так  добра,  как  грубиянка  Эвадне,
девушка-воин из Каррены...



        17. ГРАФСКАЯ ПОДУШКА. ВТОРОЙ СКАЗ О КОЛОДЦЕ

   На другой день дождь еще моросил, но тучи  приподнялись,  и  кое-где  в
небе проглядывала синева.  Отряд  пересек  речку,  быстро  бежавшую  между
крутых  берегов,  и  начал  подниматься  в  предгорья.  Слева   и   справа
обозначились далекие кряжи, появились сосновые рощицы, заросли акаций.
   К Эйрару, ехавшему во главе войска,  присоединился  Эвименес  и  с  ним
Эвадне, которую он называл  "Эвандером"  и  "братишкой".  Карренцы  весело
болтали,  припоминая  то  одну  историю,  то  другую,  и  Эйрару  невольно
подумалось - а ну как четверо Воевод  посоветовались  накануне  вечером  и
решили, что он заслуживает их дружбы?.. Впрочем, все разговоры Эвименеса и
Эвадне вертелись вокруг бессмысленных междоусобных войн Двенадцати Городов
- они называли их еще Додекаполисом, - и в основном сводились к тому,  что
в Народной партии, отстаивавшей интересы Империи, были сплошь изменники  и
мерзавцы.
   - Мы зовем их смердюками, - сказал Эвименес. -  Они  теперь  заправляют
повсюду, кроме Филедии, но от Филедии нам проку немного:  там  на  дух  не
выносят Каррены и знай радуются, что в нашем прекрасном  городе  к  власти
пришли смердюки...
   - Есть еще Пермандос, - напомнила Эвадне. Эвименес кивнул:
   - Да, Пермандос... одна  надежда  на  лучшие  денечки.  Пермандосцы  не
станут вечно терпеть!
   - Терпеть что? - не понял Эйрар.
   - Выходки мерзавца  Стенофона,  которого  они  посадили  себе  на  шею,
разогнав законное правительство. Он, конечно, спадарион, но мозгов у  него
оказалось немного: быстренько заделался  сущим  тираном  и  велит  убивать
людей без суда и закона...  Смотри-ка,  а  ведь  погода  разгуливается!  -
Эвименес глянул вверх из-под руки.  -  Да,  Стенофон  этот  точно  с  цепи
сорвался. Он же начал с того, что конфисковал все имущество членов гильдий
- а ведь именно им Пермандос обязан своим величием и  расцветом.  Это  они
покончили с пиратством и следили за честностью торговли!.. Ну, совать  нос
в чужой кошелек - тут уж все смердюки одинаковы. Но Стенофону мало  добра,
ему подавай и жизни! Он велел страшно пытать и казнить  уже  многих  своих
прежних сторонников - только  за  то,  что  их  воззрения  каким-то  боком
смыкались со взглядами сторонников  партии  Гильдий...  Одно  неосторожное
словечко за обедом, и тебя волокут на дыбу!
   - В Додекаполисе о таком прежде не слыхивали, - сказала Эвадне.
   - И даже у валькингов, как они ни дики, - добавил Эвименес. -  Они,  по
крайней мере, позволяют человеку следовать любым убеждениям, лишь бы он не
нарушал их порядков.
   - Но откуда знать Стенофону, что там у кого на уме?..
   - Да он и не знает. Не в том дело! Пермандос - деловой город, и там еще
не забыли, как славно жилось  при  умеренном  правительстве  Гильдий.  Они
восстанут, и скоро! И тогда, Эвандер, мальчик мой, у нас появится  сильный
союзник. И мы еще увидим, как колышутся ветви олив над нашей Карреной...
   - Оливы, точно зеленый дым по холмам  над  городом  у  берега  моря,  -
мечтательно проговорила Эвадне. - О, наши  холмы  совсем  не  таковы,  как
здешние скалистые и безлюдные горы! Мягкие, круглые вершины... А какое там
множество  прохладных  лощин,  зеленых  уголков  и  родничков,  где  можно
переждать дневную жару, слушая музыку и потягивая вино... Слышишь,  сударь
Эйрар? Может статься - придет день, и мы все это тебе покажем!
   Эйрар быстро глянул на нее при  этих  словах,  казалось,  стронувших  в
закоулках памяти что-то очень больное. Он попытался вспомнить, что именно,
но не смог и сказал только:
   - Сделай одолжение, господин Эвименес, растолкуй мне - с какой  все  же
стати Империя поддерживает Народную  партию  в  Двенадцати  Городах?  Ведь
здесь, в Дейларне, имперские прихвостни за Валька горой, убить готовы, кто
против...
   - Занятный вопрос! - вмешался Рогей.  -  Рыцарь  Ладомир  Ладомирсон  -
единственный из всего нашего племени, кто вхож ко  двору.  Кстати,  Эйрар,
Железное Кольцо передало мне весточку от него. Он где-то  в  Скогаланге  -
держит связь с  Железным  Кольцом  Наароса  и  тоже  ждет  лучших  времен.
Валькинги назначили награду за его голову!
   - Что до твоего вопроса - не знаю, -  сказал  Эвименес.  -  Никогда  не
думал об этом. Эти колодезные  евнухи  знай  только  твердят:  "мир,  мир,
порядок, порядок", и  никому  не  дают  ничего  менять...  кроме  налогов,
которые знай растут и растут!
   - Дозволь сказать слово, братец, - проговорила Эвадне. - Ты,  по-моему,
попал в цель, но не совсем в яблочко. Вот смотри.  Если  бы  эти  сопливые
ублюдки-империалы и вправду хотели только порядка и мира, как они  повсюду
трубят, - спрашивается, чего им не хватало в Каррене  при  партии  Гильдий
или хоть здесь в Дейларне, пока дейлкарлы жили свободными? Нет, им подавай
не просто мир, они хотят,  чтобы  все  было  строго  по-ихнему  -  никаких
столкновений и никаких перемен. И никакой гордости ни у  кого,  разве  что
имперская. Послушай меня,  братец:  в  Стассии  хорошо  знают,  что  люди,
уверенные в ежедневном куске хлеба, нипочем не захотят перемен - даже если
эти люди прикованы к жерновам, мелющим муку.  Так  что,  в  сущности,  где
разница между валькингами и  смердюками?  Ну  да,  действуют  они  малость
по-разному, но суть-то одна: те и другие рады  сжить  со  свету  все,  что
мешает людям смирно сидеть по местам... и оставаться  безмозглыми,  словно
солнечные часы!
   - Ну, братишка! - от души расхохотался  Эвименес.  -  Что-то  ты  нынче
заговорил прямо как тот унылый философ с бородой, поеденной молью!..
   Эвадне залилась краской и принялась обзывать его старым  козлом  и  еще
словечками похлеще, так что Эйрар с радостью отъехал бы  прочь,  будь  это
возможно. Узкая тропа, однако, делалась чем дальше, тем круче; лошади  шли
медленно, пригнув головы, каждая словно тащила нагруженную повозку,  сзади
то и дело слышалось: "но, но, пошла!",  а  по  обеим  сторонам  уходили  в
поднебесье лесистые откосы, снег под деревьями казался рябым от дождя.
   Темный сосновый  лес  постепенно  густел.  Вот  остался  позади  первый
невысокий кряж, - и на противоположном его склоне могучие стволы и  уступы
скал прижали путников к самому берегу бешеной горной реки. Здесь проводник
предпочел сойти с коня. За ним спешился Рогей, и Эйрар посчитал  за  благо
последовать примеру охотника, выросшего в горах. Эвадне осталась в седле и
посматривала на них с улыбкой, в  которой  на  первый  взгляд  можно  было
заподозрить насмешливое превосходство, - но нет, улыбка была доброй.
   Мариоланец отцепил от седла два дротика:
   - Мало ли, вдруг медведи уже начали просыпаться, не вздумали бы напасть
с голодухи... или горные кошки унюхают лошадей, тоже не лучше...  зверюги,
скажу вам, страшные!
   Эйрар на всякий случай повесил за спину колчан и приготовил  лук,  взяв
его в одну руку, а поводья - в другую.
   И хотя никакое зверье в тот день на них не напало -  трудов  хватило  с
лихвой. Подъем оказался изматывающим и долгим. Начинало темнеть, пасмурные
небеса понемногу наливались свинцом, когда неожиданно стало легче идти,  и
вскоре отряд оказался в горной долине, со всех сторон окруженной  снежными
пиками. Чаща уступила место широкому лугу, на котором росло всего одно-два
дерева, а за ними, на фоне темного лесистого склона, показалась и вилла.
   - Графская Подушка, - сказал проводник.
   Снаружи вилла напоминала крестьянский дом с несколькими сараями, но все
постройки были сложены из чужеземного дерева и ярко раскрашены.  Альсандер
и Плейандер выехали вперед, в голову войска. Вот проблеяла  коза,  звякнул
колокольчик, и из зарослей высокой сухой травы навстречу  всадникам  вышел
человек.
   Приблизившись,  они  заметили  у  него  алый  валькинговский  значок  и
невольно  переглянулись.  Однако  перед  ними  был  всего   лишь   ветхий,
рассеянного вида старик. Вдобавок он был один.
   - Добро пожаловать во имя Мира Колодца, -  приветствовал  он  нежданных
гостей. - Да, корм для лошадок и солома в сараях на ночь у меня,  пожалуй,
найдется, но вот чем я буду вас угощать? Надо же,  как  вас  много...  как
много...
   И сокрушенно покачал седой головой.
   - Об этом, дед, не волнуйся,  -  успокоил  его  Эвименес  и  отправился
устраивать людей, не забыв, впрочем, дать знак Эвадне, чтобы  не  спускала
со старца глаз: вдруг он не так прост, как  притворяется.  Вскоре  сумерки
озарились веселым светом костров. Проголодавшиеся люди взялись за ужин, от
души хваля хестингарцев, припасших, по своему  обычаю,  вяленой  говядины.
Эйрар, Рогей и карренцы направились было к одному из костров, но тут подле
них появилась Эвадне. Оказывается, старичок-сторож - по ее словам, малость
выживший из ума и безобидный,  как  капустный  кочан  -  согласно  давнему
обычаю приглашал предводителей заночевать на самой вилле:
   - Пошли, он там ужин состряпал, просит не обижать.
   -  Не  отравить  ли  надумал?  -   усомнился   Рогей.   Эвадне   только
расхохоталась.
   Они отправились на  виллу,  взяв  с  собой  Мелибоэ.  Дряхлый  валькинг
выставил на стол отличную посуду и своими руками, в торжественном молчании
подал им ужин - козленка, приправленного чесноком, - а  после  еды  сел  с
ними у огня и обвел гостей стариковски тусклыми глазами.
   - Простите меня великодушно, благородные господа, но я должен  поведать
вам одну историю. Видите ли, прежде меня эту виллу сторожил  мой  отец,  а
еще прежде того - мой дед. Все мы носим одно и то же  имя:  Булард,  и  на
всех лежал и лежит долг - рассказывать каждому проезжающему  эту  повесть,
посвященную благословенной памяти девятого графа Валька. Увы,  господа!  У
меня нет ни сына, ни внука, так что я, право,  не  знаю,  кому  этот  долг
перейдет после моей кончины, и...
   - Ладно, рассказывай, дед, - буркнул Плейандер. - Только,  если  можно,
давай покороче: сегодня мы одолели немалый путь и, ей-Богу, умаялись!
   Старец  вскинул  обе  руки  к  лицу,  словно  пытаясь  схватить  что-то
невидимое, потом медленно опустил их. Руки его мелко дрожали.
   - Не прогневайся, доблестный воин, - сказал он покаянно. - Я  вовсе  не
имел  в  виду  занимать  твое  драгоценное  внимание  рассказами  о  своей
недостойной особе... да и как бы я  отважился  смешивать  столь  низменные
материи со столь высокими и душеполезными - в этом последнем ты  сейчас  и
сам убедишься, - я лишь тревожусь, что по бренности моей земной плоти  наш
мир в один прекрасный  день  невосполнимо  оскудеет  духовно...  Так  вот,
благородные господа,  вот  она,  история  девятого  графа  Валька,  Валька
Благословенного! Знайте же, что это случилось во  дни,  когда  страна  еще
кишела язычниками, и граф, исполнясь благой любви к Храму, отважно бился с
ними там, внизу, в Белоречье; впрочем, это-то вам известно, моя же речь  о
другом...
   Тут распахнулась дверь, вошел Эрб. Он хотел что-то сказать,  но  Эвадне
жестом призвала его к молчанию и подвинулась, давая  ему  место.  Эрб  сел
подле нее, робея по-мальчишески и стараясь не помешать старику.
   - ...Знайте же, что граф Вальк был тогда совсем еще молод: его  выбрали
графом в неполные восемнадцать лет, дело неслыханное, но такова  была  его
несравненная доблесть, не говоря уж о  славном  имени  его  отца.  Говорят
также, что среди всех Вальков он был прекраснейшим: рослым,  как  стройное
дерево,  с  волосами  гладкими  и  черными,  как  безлунная  полночь,   со
смеющимися глазами и голосом, в котором, казалось, всегда слышался  отзвук
веселья... что говорить, счастливый принц, взысканный судьбой, совершенный
телом и духом!.. Когда, одержав великую победу в Белоречье, он  приехал  в
город  Ставорну,  народ  встречал  его  как  избавителя.  В   храмах   шли
благодарственные молебны, а потом устроили пир. Ах, какие там  были  белые
скатерти, какая сверкающая посуда, какая еда!.. Тысяча свечей озаряла  зал
ратуши, и звучала музыка, и юный Вальк был  всех  веселее  и  громче  всех
пел...
   Старец откашлялся, прочищая горло, и задребезжал:

   Будем пить, до утра будем пить,
   позабыв о завтрашнем дне.
   И всю ночь напролет любить -
   эй, подсядь, милашка, ко мне!..

   Да, милостивые государи, легко представить себе, что  служители  Храма,
присутствовавшие на пиру, отнюдь не пришли в восторг от этаких  песнопений
- ибо Храм видит  свой  первейший  долг  в  сдерживании  тех  низменных  и
беззаконных страстей, о которых в них говорилось. И надо же,  судьбе  было
угодно, чтобы по левую руку  властителя  Бриеллы  в  тот  вечер  оказалась
молодая монахиня! Видите ли, все это происходило еще  до  того,  как  Храм
изменил некоторые свои правила; в те времена полагали, что Божьим невестам
следует посещать мирские праздники вроде этого пира, дабы изучать  природу
грехов и искушений, которые  надлежит  отвергать,  а  также,  чтобы  иметь
представление о хитростях и уловках Диавола и, стало быть, в  случае  чего
наилучшим образом спасти свою душу.  А  кроме  того,  означенная  монахиня
имела самые веские причины пойти на тот пир, ибо это была не кто иная, как
Эгонилла, дочь великого  герцога  Ос  Эригу,  вступившая  в  Ставорненский
монастырь ради славы и святости тамошнего аббата...
   Так вот, юная монахиня, чье кроткое сердце было  преисполнено  любви  к
Богу, веселилась вместе со всеми, хотя вина, конечно, и не пила. Когда  же
зазвучала столь разгульная песня, она  осенила  себя  святым  знамением  и
потупила взгляд. Ну, а графу Вальку к тому времени море  было  по  колено.
Говорят, он посмотрел на нее и заметил, какие длинные у нее были ресницы.
   "Клянусь Колодцем! - вскричал он. - Вот сидит та, что могла  бы  любить
меня всю ночь напролет! Слушай, крошка, а не поступить ли нам с тобой, как
в песне поется?" - и обнял ее, милостивые государи, вот так прямо и  обнял
за талию. Поистине, скверный поступок; другое дело,  что  граф  был  тогда
неразумен и юн, и потом, его дурные дела да послужат нам, грешным, наукой.
   "Государь мой, - отвечала монахиня, - я привыкла любить не только  ночи
напролет, но также и днем: я знаю совершеннейшую любовь - любовь  к  Богу.
Ты же обнял меня и тем самым, пусть мимолетно и во отрицание, но  все-таки
заронил в мою душу  мысль  об  иной  любви;  поистине,  мне  следовало  бы
преклонить колена и принести покаяние. А посему, умоляю тебя, убери руку!"
   "Чем больше искушение, тем слаще  победа  над  ним!"  -  сказал  Вальк,
однако убрал руку и повернулся в другую сторону, отвечая  на  тост  Но  не
успел еще он осушить чашу, как Враг рода человеческого нашептал ему  новую
мысль.
   "Послушай! - сказал он сестре Эгонилле. - Вы,  монастырские,  время  от
времени выходите в мир посмотреть на все то, чего  следует  избегать.  Что
же, блажен тот, кто  постигнет  ловушки  зла  и  научится  не  клевать  на
приманку! Однако ты, как я погляжу, ученица не из первых. Если ты до такой
степени плохо представляешь себе мирскую любовь, что простое прикосновение
кажется тебе ужасным грехом - это не добродетель,  а  простое  невежество.
Может, ты еще  скажешь,  что  родилась  от  прегрешения  своих  родителей?
Соединение мужчины и женщины - это таинство, а не грех!"
   "Государь мой, - снова отвечала монахиня, - на всех нас  -  первородный
грех, а святые таинства даруют нам его отпущение".
   "Но если бы таинство вело к новому греху, - возразил он, - отпущение не
имело бы смысла!" - и вот так они спорили, точно два философа на пиру,  не
обращая  внимания  на  остальных.  Когда  же  о  том  разговоре   поведали
благочестивому аббату, тот нахмурил брови и сделался очень  серьезен,  ибо
понял, что граф, кажется, готов был впасть в страшнейшую ересь.  Но  стоит
ли ссориться с тем,  кого  прозвали  Мечом  Храма?..  Итак,  добрый  аббат
уполномочил сестру Эгониллу разъяснить графу его богословские заблуждения;
ибо среди всех монахинь она в наибольшей степени обладала  даром  кроткого
убеждения, и притом была достаточно знатной...
   - Ясно, к чему идет дело, - засмеялся волшебник Мелибоэ.
   Старец лишь глянул на него с мукой в глазах - точно так же, как конь по
имени  Пилль  глядел  когда-то  на  Эйрара,  покидавшего  Трангстед  -   и
продолжал:
   - Да, милостивые государи, пути Господни неисповедимы, и не нам с нашим
простым  умишком  судить  Божью  премудрость.  Граф   и   монахиня   стали
встречаться в приемной монастыря, что отнюдь не противоречило правилам,  и
беседовать сквозь  окошечко  в  стене.  Святейший  аббат  пожелал  однажды
принять участие в разговоре. Он вошел без предупреждения - и  что  же,  вы
думаете, увидел? Представить  себе  невозможно:  они  целовались  и  нежно
ласкали друг друга сквозь  это  окошко!..  Аббат,  конечно,  тотчас  велел
сестре Эгонилле вернуться в келью и наложил на нее строгую епитимью, а сам
со всей любовью и кротостью принялся урезонивать графа. Но все без  толку.
Граф знай согласно кивал, а потом взял  да  и  скрылся,  и  вместе  с  ним
сбежала монахиня, ибо он сумел убедить ее, что без греха нет и спасения...
как будто первородного греха недостаточно. Вот в те дни, судари мои,  граф
и велел выстроить эту виллу. С тех пор здесь  ничего  не  изменилось.  Вот
здесь, на этом самом полу, сидел перед огнем  победитель  язычников,  граф
Вальк Благословенный... впрочем, тогда еще не благословенный...  и  с  ним
девица Эгонилла!
   Что говорить, немалые  беды  обрушились  тогда  на  страну.  Укрощенные
язычники, правда, покамест сидели тихо, зато старый  Ос  Эригу  счел  свою
дочь обесчещенной, а с нею - и весь свой род; с другой стороны, епископы и
аббаты углядели во всем этом большой урон для Храма. Герцог  Ос  Эригу  не
выпускал торговые корабли из  Лектисов,  Большого  и  Малого,  и  грозился
войной, а в  Норби  пылали  пожары,  ибо  он  больше  не  сдерживал  диких
миктонцев, не ведающих закона Божия и людского. Да, государи мои, воистину
тяжкие наступили времена! Кто только ни приходил  сюда  по  дорогам  и  из
Белоречья, и из Бриеллы, и каждый на что-нибудь жаловался,  и  то  и  дело
прибывали послы из Ос  Эригу  и  от  имени  Империи,  так  что  влюбленным
решительно некогда было уединиться. И вот наконец  явился  сам  канцлер  и
рассказал, что Ос Эригу требует немедленно вернуть дочь -  либо  объявляет
войну. Тут Эгонилла, сидевшая подле графа Валька, упала ему  в  объятия  и
зарыдала:
   "Возлюбленный и повелитель!.. Ведь он погибнет, погибнет!  Мой  батюшка
уже  стар;  если  он  вынудит  тебя  сражаться,  так  разве  что  себе  на
погибель!.." - Да, господа мои, вот на эти самые половицы, на камни  этого
очага капали слезы несравненной Эгониллы.
   "Смерть и жизнь и мы двое, - сказал тогда граф. -  Я  променял  великие
планы на твою любовь, дорогая. И что же, я должен  теперь  тебя  потерять?
Никогда! Лучше уж откажусь от короны!"
   "Какой смысл в этом? - возразила она. - Моего отца разобьет  тот,  кого
изберут десятым графом Вальком, только и всего..."
   Граф нахмурился и снял руки с ее плеч.
   "Есть еще девятый Вальк: это я, - молвил он.  Канцлер  тогда  кашлянул,
желая говорить, но граф продолжал: - Это я, и я не стану воевать  с  отцом
моей возлюбленной. Нет, я подниму знамя..."
   "Против кого? - спросила она и встала перед  ним,  выскользнув  из  его
объятий. - Придется тебе выбирать, любимый... нет-нет, и не пытайся  сбить
меня с толку поцелуями... Одно либо другое, третьего не дано! Или я сей же
час возвращаюсь и принимаю всякое наказание, какое ни возложат на меня  за
наш сладостный грех... или мы вместе пригубим из Колодца чудес, из Колодца
Единорога, и обретем умиротворение, которое он нам дарует!"
   "Но ведь я воин! Мне надлежит вести терции валькингов на врага!"
   "А кто только что отказывался от мечты о величии - ради мира вдвоем  со
мной?"
   И на этот раз, милостивые государи, победительницей в споре вышла  она.
Напрасно  гневался  граф,  напрасно  молил,  тщетно   напускал   на   себя
холодность. Пришлось-таки ему уступить, и вот было объявлено, что они едут
к Колодцу. Конечно, вельможи графства вовсе не пришли от этого в  восторг.
Нашлось немало таких, кто желал бы немедленно сместить графа и обрушить Ос
Эригу в морские волны. Но тех, кто по-прежнему хотел видеть его на  троне,
в тот раз оказалось все-таки больше, и в особенности потому, что  язычники
не преминули воспользоваться разладом в стране и возобновили набеги. Ну  а
наши паломники... сказывают,  их  приняли  в  Стассии  со  всеми  должными
почестями, и они испили из Колодца,  как  и  многие  прежде  них.  Правда,
осушив чашу, они не ощутили в себе никаких перемен, так  что  на  обратном
пути оба чувствовали себя несколько странно и только гадали:  каким  будет
умиротворение, которое им предстояло познать?
   Немногие явились приветствовать Валька, когда он возвратился в  страну.
Когда же он вновь прибыл сюда, на виллу Графская Подушка, здесь  ждал  его
лишь мой дед-сторож и с ним один-единственный гость  -  представьте  себе,
ставорненский аббат, вот уж воистину святой человек!
   Мы не знаем, о чем они беседовали поначалу - только то, что ни слова не
было сказано ни о каком возвращении в монастырь. Добрый аббат поздравил их
с обретением мира" но тут на лица влюбленных легла какая-то тень.
   "Долгим было путешествие", - сказала госпожа Эгонилла, граф же добавил:
   "И холодная встреча  в  конце.  Что-то  я  не  чувствую  пока  никакого
умиротворения! Ос Эригу по-прежнему грозится войной, только все дела с ним
ведут теперь советники, как если бы я уже лишился короны!"
   "Колодец никогда не обманывает, - ответил аббат. - Разве на корабле  вы
не вкусили мира и счастья вдвоем, как вам мечталось?"
   "О да, конечно", - пробормотал Вальк и хотел, казалось, молвить  что-то
еще... но промолчал.
   "Колодец никогда не обманывает, - повторил аббат. - Дело  лишь  в  том,
что никому не дано знать заранее, какого рода умиротворение  ему  суждено.
Никто не волен понуждать Господа нашего поступать именно так, а не  иначе.
Наш долг - следовать тому пути, что Он нам предначертал..."
   И вот тогда-то, милостивые государи  мои,  дама  Эгонилла,  все  больше
молчавшая с самого начала беседы, подняла голову, и  прекрасные  черты  ее
озарились внутренним светом:
   "Святой отец! Отверзлись глаза мои, теперь я вижу свой  путь!  Так  вот
почему наша страсть  обернулась  унынием  и  скукой.  Это  потому,  что  я
уклонилась от своего истинного пути! Нет мира и любви, кроме любви к Богу,
ибо она есть сущность всякой другой любви. О, простите меня, отец!.." -  и
она повалилась на колени перед аббатом.
   Вот как обернулось дело, и кто бы мог  ожидать!..  Почтенный  мой  дед,
находившийся тогда с ними в комнате, рассказывал: кровь бросилась Вальку в
лицо, и, выхватив смертоносный кинжал, он воскликнул:
   "Ты не посмеешь отнять у меня Эгониллу! Я лучше убью и ее, и тебя!"
   "Спокойствие, сын мой, - ответил аббат. - Здесь больше нет  Эгониллы...
- И, вынув скляночку  святой  воды,  окропил  коленопреклоненную  даму:  -
Нарекаю тебе новое имя: отныне ты Деодата, сиречь Предназначенная Богу и к
Богу Вернувшаяся. А теперь убей нас, если желаешь, сын мой, только  помни,
что вы  пили  с  ней  из  Колодца,  желая  умиротворения.  И  ты  обретешь
умиротворение - хотя бы пришлось понудить тебя к тому розгой..."
   Вскоре он уехал и увез с собой Деодату, точно  так  же,  как  сам  граф
некогда увез из монастыря Эгониллу. Вальк остался  один.  Говорят,  спустя
некоторое время он раскаялся в своей яростной вспышке и отправился  следом
за ними, желая помириться с Деодатой и подарить ей кое-что  на  память.  А
надобно молвить, святой аббат был тогда уже стар  и  не  решился  ехать  в
Белоречье горной дорогой, изобиловавшей оползнями. Вот и вышло, что они  с
Деодатой отправились на восток, через Хестингу, граф же поскакал на  запад
и в ближайшем  хуторе  Белоречья  узнал,  что  они  там  не  проезжали.  И
тогда-то,  милостивые  государи,  неправедный  гнев  разгорелся  в  нем  с
утроенной силой.
   "Они обманули меня! - вскричал граф. - А теперь пытаются  скрыться!  Но
нет, от меня им не уйти!.."
   И повернул коня, и поскакал, как  безумный,  через  перевалы  Драконова
Хребта, по кручам и чащам. Он настиг их  как  раз  у  выхода  на  равнину,
налетел - и добрый аббат, обливаясь кровью, рухнул наземь с коня!
   Мы не знаем, молил ли Вальк Деодату вернуться с ним  сюда  в  горы,  на
Графскую Подушку. Но если и молил, так без толку: она лишь холодно глянула
на него и поехала дальше  -  прочь.  А  вскоре  на  графа  и  на  все  его
государство обрушились новые беды, ибо Империя объявила его вне закона  за
надругательство над Миром Колодца, а Храм предал его анафеме  за  расправу
над добродетельным аббатом. Тогда непокорные дейлкарлы учинили  восстание,
и часть валькингов, подумать только, приняла их  сторону.  Пришлось  графу
Вальку вновь облачаться в боевую броню; но тут оказалось, что  у  прежнего
несравненного полководца больше не было ни сил, ни  желания  драться,  так
что скоро враги оттеснили его назад в  родные  пределы.  Проиграв  наконец
битву в Северной Хестинге, он бежал в горы Корсора. Погоня мчалась за  ним
по пятам, вскоре были схвачены все его люди, и он остался один. И вот  под
вечер попалась ему  на  глаза  неприметная  тропка,  уводившая  куда-то  в
сторону. Поехал по ней граф и вскоре увидел  пещеру,  а  перед  пещерой  -
источник. Граф расседлал измученного коня и  направился  к  пещере,  думая
отсидеться в ней либо ускользнуть от погони - и что же? Не успел он войти,
как чья-то рука отдернула завесу у входа, и глазам его  предстала  госпожа
Деодата.
   Говорят, она сделалась еще краше с тех пор, как  он  ее  последний  раз
видел, вот только теперь ее  черты  были  отмечены  воистину  божественным
спокойствием и благодатью. Она ужаснулась, увидев перед собой вооруженного
мужчину, которого когда-то, в иной жизни, она так хорошо знала.
   "Неужели, - воскликнула она, - ты никогда не оставишь меня в покое и не
позволишь жить своей жизнью, как я поз