стоило ему коснуться любого человека или принадлежащих тому вещей, между ним и этим человеком немедленно возникал тесный контакт. Как правило, с незнакомыми людьми такой контакт длился недолго. Но с Лайтнером он постепенно, но стабильно усиливался. -- Я не могу уехать с вами из города, -- сказал Майкл. -- Поверьте, у меня нет ни малейших сомнений в вашей правдивости и добрых намерениях. Но я должен позвонить Роуан и хочу, чтобы вы передали мне все бумаги прямо здесь. -- Майкл, здесь собрана информация, имеющая самое непосредственное отношение ко всему, что вы мне рассказали, включая черноволосую женщину и некий драгоценный камень, который играет весьма важную роль. Что касается входа -- его значение мне неизвестно. А вот относительно числа тринадцать у меня имеются кое-какие догадки и предположения. Черноволосая женщина и камень тесно связаны с таинственным человеком. Но все собранные материалы я согласен выпустить из рук только на моих условиях. Майкл сощурился. -- Вы утверждаете, что это женщина, которая явилась мне в видении? -- Ответ на этот вопрос можете дать только вы. -- А вы меня не обманываете? -- Нет, ни в коем случае. Но не обманывайтесь и сами, Майкл. Вы всегда знали, что тот человек не был... тем, кем старался казаться, не правда ли? Что вы испытали вчера вечером, когда увидели его? -- Д-да, я знал... -- прошептал Майкл. Он чувствовал, что снова теряет почву под ногами. На душе стало тревожно, а по телу пробежала нервная дрожь. Он вновь увидел того человека, пристально глядящего на него сквозь ограду. -- Боже... -- прошептал Майкл и, сам того не ожидая, машинально поднял правую руку и поспешно перекрестился. Потом смущенно взглянул на Лайтнера. И вдруг его словно током пронзила предельно четкая мысль. -- А может, они хотели, чтобы я встретился с вами? -- спросил он, чувствуя, как внутри похолодело от волнения. -- Что, если черноволосая женщина говорила именно о том, что мне предстоит увидеться с вами? -- Об этом судить только вам. Никто, кроме вас, не знает, о чем говорили эти существа. И только вам известно, кто они на самом деле. -- Господи, но как раз этого-то я и не знаю! Майкл сжал голову руками. И тут взгляд его упал на кожаную папку, и он увидел сделанную на ней по-английски надпись. Несмотря на то что золотое тиснение оказалось наполовину стертым, крупные буквы читались совершенно отчетливо. -- Мэйфейрские ведьмы... -- прошептал Майкл. -- Это что -- правда? -- Да. А теперь не будете ли вы все-таки любезны одеться и поехать со мной? Должно быть, в усадьбе нас давно уже ожидает завтрак. Ну же, Майкл, я прошу вас. -- Бы ведь не верите в то, что ведьмы действительно существуют?!! -- не то утвердительно, не то вопросительно произнес Майкл. Однако они вновь приближались... Перед глазами Майкла все начало расплываться, очертания комнаты стали бледными и размытыми, и голос Лайтнера опять доносился словно издалека -- неразборчивые, лишенные смысла звуки, исходящие неизвестно откуда. Майкла трясло. К горлу подступила тошнота. Он вновь увидел комнату в тусклом утреннем свете. Много лет назад тетя Вив сидела вон там, а его мать... кажется, здесь... Но он ведь находится в сегодняшнем дне... Надо позвонить Роуан... -- Рано, -- сказал Лайтнер. -- Сначала вам необходимо прочесть досье. -- Вы боитесь Роуан, В ней самой есть нечто такое... Существует какая-то причина... Скажите правду: почему вы как будто стремитесь защитить меня от нее? Майкл обратил внимание на клубами носящуюся вокруг пыль. Как странно... Казалось бы, вполне материальные частички. Но их круговерть придавала всему происходящему оттенок абсолютной нереальности. Он вспомнил, как в машине коснулся руки Роуан. Предостережение... И вновь перед глазами возник образ -- на этот раз Роуан, лежащей в его объятиях... -- Вы знаете причину, -- ответил Лайтнер. -- Роуан сама все объяснила. -- Но это же полный бред! Безумная выдумка! -- Отнюдь не выдумка. Посмотрите мне в глаза, Майкл. Вы же знаете, что я говорю правду. Мне даже нет нужды сейчас читать ваши мысли. Вы сами все понимаете, и это первое, что пришло вам в голову, едва вы увидели слово "ведьмы". -- Нет, неправда. Одного пожелания смерти недостаточно, чтобы убить кого бы то ни было. -- Майкл, это займет менее суток. И в обмен на мое доверие к вам прошу отнестись с уважением к нашим методам работы. Пожалуйста, уделите мне это время. В полном замешательстве Майкл молча наблюдал, как Лайтнер снял домашнюю куртку, аккуратно сложил ее и отправил в портфель вместе с кожаной папкой, затем надел пиджак... И все-таки он должен прочесть содержимое кожаной папки. Но Лайтнер уже застегнул молнию на портфеле и держал его обеими руками. -- Нет, Роуан не ведьма! -- не выдержав, воскликнул Майкл. -- Думать так -- безумие, и я никогда с этим не соглашусь. Роуан -- врач, и она спасла мне жизнь. Подумать только! Этот прекрасный старый дом, который он полюбил с раннего детства, принадлежал ей! Майкла вновь окутала атмосфера вчерашнего вечера, перед глазами возникли фиолетовые проблески неба, просвечивающего сквозь густые ветви, а в ушах зазвучало звонкое пение птиц, чувствовавших себя в зарослях сада словно в лесу. Все эти годы Майкл знал, что тот мужчина не более чем оболочка, видимость человека. Всю свою жизнь он знал об этом. Еще тогда, в церкви... -- Майкл, тот человек ждет Роуан, -- сказал Лайтнер. -- Ждет Роуан? Тогда зачем он появился передо мной? -- Послушайте, друг мой... -- Англичанин накрыл ладонью и слегка сжал руку Майкла. -- У меня и в мыслях нет запугивать вас или чрезмерно подстегивать ваше и без того богатое воображение. Но дело в том, что вот уже много веков это существо связано со многими поколениями рода Мэйфейров. Оно обладает способностью убивать людей. Точно так же, как и доктор Роуан Мэйфейр. Фактически она, быть может, первая в их роду, кому по силам обходиться в этом вопросе без помощника. И вот сейчас они сближаются с друг другом: этот, так сказать, человек и Роуан. Их встреча -- лишь вопрос времени. А теперь, прошу вас, одевайтесь -- и в путь. Ваше согласие исполнить роль посредника и от нашего имени передать в руки Роуан все собранные материалы по Мэйфейрским ведьмам послужит достижению наиглавнейшей и наиважнейшей цели. Майкл молчал, пытаясь переварить услышанное. Его встревоженный взгляд был устремлен на Лайтнера, но видел при этом бесчисленное множество картин и образов. Он не мог четко определить, какие именно чувства испытывает к "тому человеку", но точно знал, что мужчина всегда казался необыкновенно красивым, представлялся воплощением элегантности... Кроме того, в облике незнакомца смутно ощущалась какая-то почти болезненная усталость и одновременно трогательная чувствительность. Казалось, в своем садовом убежище он обрел ту спокойную безмятежность, о которой издавна мечтал сам Майкл. И вот вчера странный человек пытался его напугать... Или нет? Ах, если бы в то мгновение вдруг оказаться без перчаток и каким-то образом ухитриться пощупать видение! В том, что Лайтнер говорит правду, Майкл не сомневался. И эта правда по сути своей была столь же отвратительной, зловещей и мрачной, как и тени, окружавшие старый дом. И вместе с тем в ней чувствовалось что-то знакомое. Майкл вспомнил о видении, но на этот раз не для того, чтобы воскресить его, а лишь затем, чтобы ненадолго погрузиться в связанные с ним ощущения. Как и прежде, его окружила атмосфера великодушия и доброты. -- Я должен вмешаться, -- сказал Майкл, -- И непременно вмешаюсь. Возможно, они хотели, чтобы я использовал силу своих рук. Роуан говорила... -- Что она говорила? -- Роуан спрашивала, почему я так уверен, что сила, появившаяся в моих руках, никак не связана с этим, почему я упорно считаю ее чем-то самостоятельным, существующим отдельно. -- Майкл вновь пожалел, что не смог прикоснуться к "тому человеку". -- Что ж, быть может, сила действительно часть целого, а быть может -- некое проклятие, наложенное на меня, чтобы свести с ума и окончательно запутать... -- Вы так думаете? -- спросил Лайтнер. Майкл кивнул. -- Во всяком случае, эта сила долгое время удерживала меня от приезда сюда, заставив на целых два месяца запереться на Либерти-стрит. Я ведь мог еще раньше разыскать Роуан... Майкл бросил взгляд на кожаные перчатки. До чего же он их ненавидел! Они превращали его руки в протезы. Мысли путались, и Майклу никак не удавалось связать все аспекты воедино. Неотступно преследовавшее его ощущение, что все это ему хорошо знакомо, притупило даже шок от откровений Лайтнера. -- Ладно, -- наконец выдохнул Майкл. -- Я поеду с вами. Хочу прочитать это досье -- все, до последней страницы. Но я должен вернуться как можно скорее. Нужно оставить для Роуан сообщение, на случай если она позвонит. Эта женщина значит для меня очень много. Гораздо больше, чем вы можете предположить. И это никоим образом не связано с видением. Все дело в самой Роуан и в том, как я... в том, насколько она дорога мне. Важнее ее ничего быть не может. -- Даже видение? -- тактично спросил Лайтнер. -- Да. Чувство к Роуан предопределяет мои приоритеты и цели. Как правило, такое чувство человек испытывает не более двух-трех раз в жизни. -- Понимаю, -- сказал Лайтнер. -- Через двадцать минут жду вас внизу. Если не возражаете, прошу вас с этой минуты называть меня просто Эрон. Тем более что сам я уже давно обращаюсь к вам просто по имени. Нам предстоит долгий совместный путь, и мне хочется, чтобы мы стали друзьями. -- Мы и есть друзья, -- ответил Майкл. -- Кем же, черт побери, нам еще быть? Он несколько натянуто рассмеялся, хотя, надо признаться, этот странный англичанин ему действительно нравился. А главное, Майклу совсем не хотелось выпускать из поля зрения ни Лайтнера, ни его портфель. * * * На то, чтобы принять душ, побриться и одеться, Майклу потребовалось менее пятнадцати минут. Его чемодан стоял практически нераспакованным -- он вытащил оттуда лишь несколько самых необходимых вещей. Защелкнув замки на чемодане, Майкл направился к двери и только тогда заметил все еще мигающий на телефонном аппарате огонек. "Господи, ну почему я сразу не позвонил на коммутатор!" -- разозлился на себя Майкл. Он тут же связался с телефонисткой отеля. -- Да, мистер Карри. Около четверти шестого вам звонила некая доктор Роуан Мэйфейр. -- Женщина продиктовала домашний номер Роуан. -- Она настаивала, чтобы мы постучали в дверь и непременно разбудили вас. -- И вы стучали? -- Да, мистер Карри. Но вы не ответили. "А мой друг Эрон в это время сидел и копался в своих бумажках", -- сердито подумал Майкл. -- Мы не решились открыть дверь запасным ключом и войти в номер, -- оправдывалась телефонистка. -- Да, конечно, понимаю. Если доктор Мэйфейр позвонит еще раз, передайте ей, пожалуйста, сообщение. -- Что именно следует сказать, мистер Карри? -- Что я благополучно долетел и что обязательно свяжусь с ней в течение суток. Сейчас мне необходимо ненадолго уехать, но я непременно вернусь. Оставив на одеяле пятидолларовую бумажку для горничной, Майкл вышел из номера. В небольшом нижнем холле отеля было людно. Из заполненного посетителями кафетерия доносились оживленные разговоры. Лайтнер, успевший сменить твидовый костюм на столь же безупречный полотняный, ждал возле входной двери. Ни дать, ни взять -- южанин старого закала. -- Могли бы и ответить на телефонный звонок, -- бросил ему Майкл. Он не стал добавлять, что Лайтнер походил в тот момент на седовласых джентльменов времен его детства, неспешно прогуливавшихся по Садовому кварталу и широким проспектам в центре Нового Орлеана. -- Я не счел себя вправе так поступить, -- вежливо ответил Лайтнер, распахивая перед Майклом дверь и жестом указывая на стоящий у тротуара автомобиль -- длинный серый лимузин. -- К тому же я опасался, что звонит доктор Мэйфейр. -- Угадали. Это была она. На Майкла приятно пахнуло августовской жарой. Ему захотелось пройтись пешком, с удовольствием ощущая под ногами мостовую. Однако он помнил, что должен ехать, и безропотно забрался на заднее сиденье. -- Понимаю... -- Лайтнер сел рядом. -- Надеюсь, вы не стали перезванивать ей? -- Сделка есть сделка, -- вздохнув, ответил Майкл. -- Но мне это не нравится. Я хочу, чтобы вы поняли, как обстоят дела насчет меня и Роуан. Знаете, лет в двадцать мне казалось практически невозможным за один вечер влюбиться в женщину. По крайней мере, ничего такого со мной не случалось. Как, впрочем, и когда мне стукнуло тридцать. Теоретически это, возможно, могло произойти, но... Время от времени появлялись какие-то намеки... да... однако я каждый раз торопился сбежать. Теперь мне почти пятьдесят, и я либо стал глупее, чем был, либо, напротив, поумнел настолько, что мне достаточно суток, чтобы полюбить женщину. Я обрел способность трезво оценивать ситуацию и определять, когда наступает наилучший момент. Понимаете, о чем я говорю? -- Полагаю, что да. Автомобиль был не из новых, но выглядел вполне сносно -- чувствовалось, что за ним должным образом ухаживали. В машине имелся даже небольшой холодильник. В просторном, отделанном серой кожей салоне хватало места, чтобы Майкл мог удобно усесться и вытянуть свои длинные ноги. За тонированными стеклами быстро промелькнула Сент-Чарльз-авеню. -- Мистер Карри, -- заговорил Лайтнер, едва они отъехали от отеля, -- я уважаю ваши чувства к Роуан, хотя должен сознаться, что в одинаковой степени удивлен и заинтригован. Не поймите меня неправильно. Роуан -- личность незаурядная и необычная во многих отношениях: непревзойденный врач, прелестная молодая женщина с весьма своеобразными манерами. Однако я прошу вас иметь в виду следующее обстоятельство... Наши издревле установленные законы таковы, что с материалами о Мэйфейрских ведьмах имеет право ознакомиться только член нашего ордена или кто-то из семейства Мэйфейр. Показывая вам эти бумаги, я нарушаю установления ордена. Причины моего решения вполне очевидны. Тем не менее я хочу использовать драгоценное время нашего небольшого путешествия, чтобы кое-что рассказать вам о Таламаске -- о нашей деятельности, о методах работы и о том небольшом проявлении лояльности, которого мы в обмен на свое доверие ожидаем от вас. -- Идет. Только не надо так горячиться. В этом шикарном такси найдется кофе? -- Разумеется. Из ниши в задней дверце Эрон извлек термос и кружку. -- Лучше черного, -- сказал Майкл, глядя, как Лайтнер наливает кофе. При виде остающихся позади величественных и горделивых зданий, украшенных разнообразными террасами, колоннадами и яркими ставнями, у Майкла перехватило дыхание. Вдаль уплывало и пастельного цвета небо над домами, проглядывавшее сквозь замысловатое переплетение слегка покачивающихся на ветру ветвей, покрытых густой листвой. Майклу вдруг пришла в голову идиотская мысль, что в один прекрасный день он купит себе такой же полотняный костюм, как у Лайтнера, и, подобно тем старым джентльменам из прошлого, отправится на прогулку по Новому Орлеану -- будет часами кружить по улицам, то выходя к реке, то снова возвращаясь к благородным старым зданиям, стоящим здесь с незапамятных времен. Любуясь сквозь тонированные стекла лимузина прекрасным холмистым пейзажем, Майкл чувствовал себя опьяненным, едва ли не утратившим разум. -- Да, места красивые, -- согласился Лайтнер. -- Очень красивые. -- А теперь расскажите мне про ваш орден. Благодаря тамплиерам вы сейчас разъезжаете в лимузинах. Что еще? Лайтнер с неодобрительной усмешкой покачал головой, однако снова покраснел, что удивило и позабавило Майкла. -- Это всего лишь шутка, Эрон, -- сказал он. -- Мне действительно интересно. Прежде всего, каким образом вы узнали о семействе Мэйфейр? И что, черт возьми, по-вашему, представляет собой ведьма? Не будете ли вы любезны рассказать мне об этом? -- Ведьма -- это женщина, способная притягивать невидимые силы и манипулировать ими, -- ответил Лайтнер. -- Таково наше определение. Естественно, такое же определение мы даем колдуну или провидцу. Но наша организация была создана для наблюдения именно за ведьмами. Все началось в эпоху, которую теперь называют средними веками, задолго до организованной "охоты на ведьм" -- надеюсь, вам известно, о чем я говорю. Родоначальником Таламаски стал некий маг, алхимик, как он себя называл. Поселившись отшельником в уединенном месте, он стал собирать, изучать и записывать в громадную книгу все легенды о сверхъестественных явлениях, которые только мог прочитать или услышать. Его имя и история жизни не имеют большого значения. Для нас с вами сейчас важнее другое. Его исследования отличались на удивление светским подходом, совершенно необычным для тех времен. Возможно, он был единственным историком, который писал об оккультизме, о таинственном и невидимом, не делая при этом предположений и заключений о демоническом происхождении привидений, духов и им подобных существ. От маленькой когорты своих последователей он требовал такой же непредвзятости и широты взглядов. "Следует просто внимательно наблюдать за деяниями так называемых чародеев, -- учил он. -- И не считать, будто вам известно, откуда исходит их сила". Принципы нашей работы во многом остались теми же, -- продолжал Эрон. -- Мы становимся догматичными только в тех случаях, когда приходится доказывать отсутствие у ордена каких бы то ни было догм. И хотя Таламаска организация уже достаточно многочисленная и действует в обстановке строжайшей секретности, мы постоянно ищем новых членов -- людей, способных с уважением отнестись к важнейшему для нас принципу невмешательства в события и неспешным доскональным методам исследования, людей, в той же степени, что и мы, увлеченных изучением оккультных явлений и, в свою очередь, одаренных необычными способностями, такими, например, как сила ваших рук... Должен признаться, что до недавнего времени я ничего не знал о существовании каких-либо отношений между вами и Роуан Мэйфейр, равно как и о том, что ваша жизнь столь тесно связана с домом на Первой улице. Когда я прочел статьи о вас в газетах, первое, что пришло мне в голову, это предложить вам стать членом Таламаски. Разумеется, я не планировал сообщать вам об этом при первой, же встрече. Но сейчас, согласитесь, обстоятельства изменились. Я не мог заранее предположить, как станут развиваться события и каков будет ваш ответ, однако отправился в Сан-Франциско, чтобы поделиться с вами накопленными знаниями и, если вы того пожелаете, научить вас пользоваться вновь обретенными способностями. Лишь в том случае, если бы вы проявили интерес к нашей деятельности и сочли такой образ жизни приемлемым для себя хотя бы на время... я готов был расширить информацию и подробно обсудить детали. Видите ли, Майкл, меня заинтриговали некоторые подробности вашей жизни. Опираясь на материалы публикаций и данные некоторых довольно простых исследований, которые мы провели сами, я пришел к выводу, что в то время, когда произошел прискорбный инцидент, вы находились на перепутье: вы как будто достигли своих целей, но все равно ощущали неудовлетворенность... -- В этом вы совершенно правы, -- заметил Майкл, пристально глядя на Лайтнера и совершенно забыв о мелькавшем за окнами машины пейзаже. Он протянул кружку, чтобы Эрон налил еще кофе. -- Пожалуйста, продолжайте. -- Помимо всего прочего меня привлекло ваше знание истории и отсутствие тесных семейных связей, за исключением вашей дорогой тетушки. Должен признаться, что после краткого знакомства я был просто очарован ею. И, разумеется, огромный интерес вызывает сила, которой обладают ваши руки. Она значительно мощнее, чем я предполагал. Однако вернусь к рассказу об ордене. Как вы можете догадаться, мы наблюдаем оккультные явления по всему миру. Сбор данных о семействах ведьм составляет лишь малую толику всей работы. Тем не менее это один из немногих аспектов, действительно сопряженных с серьезной опасностью. Наблюдение за призраками, даже случаи одержимости, а также проведение исследований, касающихся реинкарнации, чтение мыслей и некоторые другие виды деятельности не представляют практически никакой угрозы для сотрудников. Но с ведьмами дело обстоит совершенно иначе... И потому к работе в данной области мы привлекаем только наиболее опытных членов, даже когда речь идет всего лишь о чтении документов в попытке вникнуть в их смысл и разобраться в обстоятельствах, при которых произошло то или иное событие. Исследователи, недавно принятые в орден, и уж тем более совсем новички практически никогда не допускаются к работе с такими семействами, как Мэйфейры, ибо риск слишком велик. Все это станет вам предельно ясно, после знакомства с досье. А пока я ожидаю от вас лишь понимания и достаточно серьезного отношения к тому, что мы предлагаем и делаем. Иными словами, если нашим путям суждено разойтись, будь то по обоюдному согласию или нет, прошу сохранять в тайне все, что вы узнаете о семействе Мэйфейр, и впредь не вторгаться в личную жизнь его членов. -- Ну, в этом на меня вполне можно положиться. По-моему вам уже известно, что я за человек, -- сказал Майкл. -- Однако о какой опасности вы говорите? Речь снова идет о том духе, "том человеке", и... и о Роуан?.. -- Не будем опережать события. Что еще вы хотите узнать о нашей организации? -- Членство в ней. Как все происходит на самом деле? -- Как и в религиозном ордене, у нас каждый вновь принятый сначала проходит стажировку -- своего рода послушничество. Однако позвольте подчеркнуть, что в этот период он не постигает азы какого-либо учения, как того требуют установления религиозного ордена, -- он приобретает, так сказать, подход к жизни. Стажировка длится год, и в течение всего этого времени новичок живет в Обители -- знакомится со старшими членами ордена, помогает им в исследованиях, работает в библиотеках, где имеет возможность просмотреть или внимательно прочесть любые документы, какие только пожелает. -- Сейчас это было бы просто райским занятием, -- мечтательно проговорил Майкл. -- Простите, я не хотел вас прерывать. Прошу вас, продолжайте. -- После двух лет всесторонней подготовки новый член ордена получает первое серьезное задание. Но предварительно мы проводим с ним собеседование, чтобы решить, будет это так называемая полевая работа или научные исследования. Разумеется, человек может самостоятельно определить направление своей деятельности, и опять-таки в отличие от религиозного ордена мы предоставляем ему право выбора и не требуем в ответ обета послушания. Лояльность и умение хранить тайну -- вот наиболее важные для нас качества. Как видите, в конечном счете все связано с пониманием, с ощущением того, что ты принят и признан определенного вида сообществом. -- Я понимаю, -- сказал Майкл. -- Расскажите мне об Обителях. Где они находятся? -- Самая старая -- в Амстердаме, -- ответил Эрон. -- Еще одна расположена неподалеку от Лондона, и третья, наиболее крупная и, возможно, наиболее законспирированная, -- в Риме. Католической церкви мы, конечно же, не по нраву. Она не понимает сути наших задач и нашей работы и ставит нас на одну доску с дьяволом, так же как ведьм, колдунов, да и тамплиеров в прошлом. Однако у нас нет ничего общего с дьяволом. Если дьявол существует, он нам не друг... Майкл засмеялся. -- А вы полагаете, что дьявол существует? -- Честно говоря, не знаю. Но именно такое утверждение вы услышите от любого достойного члена Таламаски. -- Пожалуйста, расскажите об Обителях поподробнее... -- Думаю, вам особенно понравилась бы та, что в Лондоне... Майкл едва ли обратил внимание, что Новый Орлеан давно остался позади и теперь машина мчалась по пустынной ленте нового шоссе, проходящего среди болот, а небо сузилось до голубой полоски над головой. Как зачарованный, он жадно ловил каждое слово Эрона Лайтнера. Но внутри нарастало какое-то мрачное, тревожное ощущение, которое он старался не замечать. История Таламаски почему-то казалось Майклу знакомой. Такой же знакомой, как приведшее его в ужас предположение насчет Роуан и "того человека". Такой же знакомой, как и дом на Первой улице. Каким бы мучительно волнующим ни было это ощущение, оно привело Майкла в полнейшее уныние, ибо великий замысел, частью которого он, по собственному убеждению, являлся, несмотря на всю неясность и неопределенность, вдруг стал шириться, разрастаться; и чем значительнее он становился, тем в большей степени терял свою значимость окружающий мир, постепенно утрачивая присущие ему прелесть, величие и в определенной мере романтическую привлекательность, сводя на нет прежние обещания великого множества земных чудес и нескончаемых перемен в судьбе. Должно быть догадавшись, какие чувства испытывает в этот момент Майкл, Эрон на мгновение смолк, а затем ласково, однако почти отрешенно произнес: -- Майкл, вы просто слушайте. И ничего не бойтесь... -- Скажите мне одну вещь, Эрон. -- Разумеется... если смогу... -- Можно ли прикоснуться к духу? Я имею в виду того человека. Можно ли потрогать его рукой? -- Бывали моменты, когда такая возможность казалась мне вполне реальной... Во всяком случае, существует вероятность коснуться... чего-то... Другой вопрос -- и в этом вы вскоре убедитесь, -- позволит ли такое существо дотронуться до себя. Майкл кивнул. -- Значит, все действительно взаимосвязано. Руки, видения... и даже вы... и ваша организация. Все тесно связано между собой. -- Не спешите с выводами. Сначала прочтите досье. На каждом шагу этой игры следует... ждать и наблюдать. 10 Когда в десять утра Роуан проснулась, ее охватили сомнения в реальности ночного происшествия. В потоках солнечного света, согревшего дом, появление здесь призрака казалось абсолютно невероятным. Роуан попробовала воскресить в памяти обстановку прошедшей ночи: завывание ветра, неистовый плеск волн... Безрезультатно. Это оказалось совершенно невозможным. Роуан обрадовалась, что не дозвонилась до Майкла. Ей не хотелось выглядеть глупо, а главное -- она не считала себя вправе вновь сваливать на него груз своих забот. Но, с другой стороны, не могла же она все это выдумать! Неужели ей просто померещился человек, стоявший у окна, прижав к стеклу ладонь, и смотревший на нее таким умоляющим взглядом? Во всяком случае, сейчас ничто не говорило о присутствии этого существа в доме. Роуан вышла на террасу, тщательно обследовала ее по всей длине, внимательно осмотрела сваи и воду под ними. Никаких признаков чего-либо необычного. Да и какие могут быть признаки? Роуан постояла у перил, радуясь свежему ветру и синему небу над головой. От эспланады на противоположной стороне залива медленно и грациозно отходили несколько яхт. Вскоре вся акватория запестрит парусами. Роуан вдруг тоже захотелось прогуляться по морю на "Красотке Кристине", но она быстро подавила в себе это желание, решив, что сейчас не время. Она вернулась в дом. Звонков от Майкла пока не было. Что ж, у нее есть только два варианта: либо все-таки вывести "Красотку Кристину" в море, либо отправиться на работу. Роуан предпочла работу. Телефон зазвонил, когда она, уже одетая, стояла у двери, готовясь уйти. -- Майкл?.. -- прошептала Роуан. Однако в следующий момент она сообразила, что звонит кто-то из знавших Элли, причем из другого города. -- Пожалуйста, позовите к телефону мисс Элли Мэйфейр. Абонент желает говорить лично с ней, -- услышала она голос телефонистки. -- Мне жаль, но это невозможно, -- ответила Роуан. -- Она здесь больше не живет. Как вообще следует говорить о таких вещах? Роуан всегда было неприятно сообщать людям о смерти Элли. Она слышала, как телефонистка о чем-то переговаривалась с абонентом на другом конце провода. -- Не скажете ли, где ее можно найти? -- Простите, кто звонит? -- в свою очередь спросила Роуан, ставя сумочку на кухонный стол. Утреннее солнце уже успело изрядно прогреть дом, и ей было жарко в куртке. -- Если абонент желает говорить со мной, прошу перевести оплату на мой счет, -- добавила она. Снова голоса на другом конце провода, затем резкий голос пожилой женщины решительно произнес: -- Я буду разговаривать с тем, кто ответил на звонок. Телефонистка отключилась. -- Роуан Мэйфейр у телефона. Чем могу служить? -- Тем, что скажете, где и когда я могу застать Элли. В тоне женщины ощущались нетерпение -- возможно даже злость -- и явная холодность. -- Вы ее приятельница? -- спросила Роуан. -- Если с ней нельзя связаться немедленно, я хочу поговорить с ее мужем, Грэмом Франклином. Вы, наверное, знаете номер телефона его офиса? Какая неприятная особа, подумала Роуан. Однако в ней все сильнее крепло подозрение, что звонит кто-то из родственниц Элли. -- К сожалению, с Грэмом тоже невозможно связаться. Если вы соблаговолите представиться, я сообщу вам причину. -- Благодарю, но я не считаю нужным это делать, -- отчеканила старуха. -- Мне необходимо безотлагательно поговорить с Элли Мэйфейр или Грэмом Франклином. "Не заводись, -- успокаивала себя Роуан. -- Судя по всему, эта женщина далеко не молода, и если она родственница Элли, не стоит упускать возможность побеседовать с ней". -- Мне неприятно сообщать вам об этом, -- произнесла она вслух, -- но Элли Мэйфейр умерла в прошлом году. От рака. Грэм скончался двумя месяцами раньше. Я -- Роуан, их дочь. Могу ли я чем-нибудь вам помочь? Может быть, вы хотите получить дополнительную информацию? Молчание. -- Это твоя тетя -- Карлотта Мэйфейр, -- послышался наконец в трубке голос -- Я звоню из Нового Орлеана Ради всего святого, почему меня не уведомили о смерти Элли? Роуан буквально вспыхнула от гнева. -- Я не знаю, кто вы, мисс Мэйфейр, -- сказала она, заставляя себя говорить медленно и спокойно. -- У меня нет ни адреса, ни телефона кого-либо из новоорлеанских родственников Элли. Она не оставила о них какой-либо информации. Однако согласно распоряжению, данному Элли адвокату, о ее смерти не сообщили никому, кроме самых близких друзей здесь, в Сан-Франциско. Роуан вдруг почувствовала, что вся дрожит, а рука, держащая трубку, мокра от пота. Ей было трудно поверить, что она может быть столь невежливой, даже грубой, но сожалеть об этом слишком поздно. К тому же она сильно нервничала, опасаясь, что незнакомая родственница прервет разговор. -- Вы слушаете, мисс Мэйфейр? -- спросила она, -- Простите меня. Просто ваш звонок явился для меня полной неожиданностью. -- Да, -- согласилась старуха. -- Возможно, мы обе застигнуты врасплох. Похоже, мне придется поговорить с тобой -- иного выбора нет. -- Я вас внимательно слушаю. -- Считаю своей тяжкой обязанностью сообщить, что сегодня утром умерла твоя мать. Полагаю, ты понимаешь, о ком я говорю? Твоя настоящая мать. Я намеревалась сказать об этом Элли и предоставить ей самой решить, как и когда она поставит тебя об этом в известность. Мне жаль, что приходится делать это напрямую... Твоя мать умерла сегодня утром, в пять минут шестого. Роуан совершенно онемела, не в силах что-либо ответить. Ее словно ударили. Нет, это нельзя было назвать внезапно нахлынувшим горем -- слишком острым и ужасающим было ощущение. Ее настоящая мать как будто вдруг возникла из небытия, но... всего лишь на несколько секунд. Она оставалась живой ровно столько времени, сколько понадобилось мисс Мэйфейр, чтобы коротко и скупо сообщить о ее смерти. Вместе с последним произнесенным теткой звуком мать умерла -- перестала существовать. Не было желания что-либо говорить -- Роуан погрузилась в столь свойственное ей и привычное молчание. Перед глазами возникла мертвая Элли, утопающая в цветах в зале прощания. Но сейчас Роуан не ощущала причастности к происходящему, не чувствовала той сладостной грусти, которая охватила ее тогда. Это ее ужаснуло. Подписанное Роуан обещание пролежало в сейфе более года. "Ах, Элли, Элли, ведь она была еще жива, и я могла бы познакомиться с нею... А теперь она умерла..." -- Не вижу абсолютно никакой необходимости в твоем приезде сюда, -- вновь прозвучал в трубке голос мисс Мэйфейр, причем тон его не изменился ни на йоту. -- Что действительно необходимо, так это чтобы ты немедленно связалась со своим адвокатом, и свела бы меня с этим человеком, поскольку существуют неотложные вопросы относительно твоей собственности, которые нуждаются в обсуждении. -- Но я хочу приехать, -- не раздумывая, объявила Роуан, и в голосе ее прозвучали упрямые нотки. -- Я хочу приехать прямо сейчас. Мне нужно увидеть свою мать, прежде чем ее предадут земле. Плевать ей на подписанное обещание и возражения этой старухи! -- Это едва ли приемлемо, -- равнодушно возразила мисс Карлотта. -- Но я настаиваю, -- запротестовала Роуан. -- Я не намерена доставлять вам неприятности, и тем не менее хочу увидеть свою мать, прежде чем ее похоронят. Нет нужды сообщать кому бы то ни было, кем я ей прихожусь. Я просто хочу приехать. -- От этой поездки не будет никакой пользы. Элли наверняка воспротивилась бы твоему решению, Она уверяла меня, что... -- Элли мертва! -- прошептала Роуан. Голос ее почти сел от волнения и отчаянных попыток сдержать эмоции. Она вся дрожала, -- Мне необходимо увидеть мать. Это очень важно. Как я уже сказала, ни Элли, ни Грэма нет в живых. Я... Роуан оборвала себя на полуслове. У нее не повернулся язык признаться в своем одиночестве совершенно незнакомому человеку -- нет, это слишком личное. К тому же Роуан вообще не любила жаловаться на судьбу. -- Я вынуждена настаивать, чтобы ты оставалась в Сан-Франциско, -- все тем же усталым, безжизненно-равнодушным тоном откликнулась мисс Мэйфейр. -- Почему? -- удивилась Роуан. -- Кому помешает мой приезд? Повторяю, остальным незачем знать, кто я такая. -- Ни бдения у гроба, ни поминок перед погребением, ни пышных похорон не будет. Поэтому не имеет значения, узнает или не узнает кто-либо о твоем появлении. Твою мать похоронят, как только будут завершены все необходимые приготовления. Я просила, чтобы процедура состоялась завтра днем, и своими советами пыталась оградить тебя от горестного зрелища. Но если ты не желаешь к ним прислушаться, что ж, поступай как знаешь. -- Я приеду, -- сказала Роуан. -- В котором часу состоятся похороны? -- Организацией процедуры погребения твоей матери занимается похоронное заведение "Лониган и сыновья" на Мэгазин-стрит. Панихида состоится в церкви Успения Богоматери на Джозефин-стрит, Все это произойдет, как только я покричу с формальностями... Еще раз повторяю, бессмысленно лететь за две тысячи миль. -- Я хочу увидеть свою мать. И прошу вас подождать с похоронами, пока я не прилечу. -- Любое промедление абсолютно исключено, -- ответила старуха с легким оттенком гнева -- а может, это было беспокойство? -- Уж если ты вознамерилась приехать, советую тебе, не теряя ни минуты, отправляться в путь. Только не рассчитывай на ночлег под этой крышей. У меня нет ни средств, ни возможности принять тебя. Разумеется, дом теперь принадлежит тебе, и, если таково будет твое желание, я освобожу его от своего присутствия в самое ближайшее время. Но прошу, чтобы ты пока остановилась в отеле и дала мне возможность без излишней спешки это сделать. еще раз повторяю, я не имею возможности принять тебя надлежащим образом. Карлотта Мэйфейр продиктовала адрес. -- Первая улица? -- переспросила Роуан. Но ведь именно о ней говорил Майкл! Ошибки быть не могло. -- Этот дом принадлежал моей матери? -- Я не спала всю ночь, -- медленно, без проблеска эмоций произнесла мисс Мэйфейр. -- Если ты все-таки настаиваешь на своем решении, все остальное узнаешь, когда приедешь. Роуан собиралась задать Карлотте Мэйфейр еще несколько вопросов, но, к ее удивлению, та повесила трубку. Ярость и отчаяние, охватившие Роуан, на какое-то время заслонили душевную боль. Однако потом не осталось ничего, кроме боли. -- Кто ты такая, черт тебя дери? -- шептала Роуан, чувствуя, как к глазам подступают, но не проливаются слезы. -- Почему ты позволила себе говорить со мной таким тоном? -- Роуан швырнула трубку и, прикусив губу, обхватила себя руками за плечи. -- Боже, какая гнусная, отвратительная особа, -- прошептала она. Однако не время плакать и мечтать, чтобы Майкл оказался рядом. Роуан поспешно достала носовой платок, вытерла глаза и высморкалась. Затем взяла с кухонного стола блокнот и ручку и записала все сведения, данные ей Карлоттой Мэйфейр. Первая улица, думала Роуан, глядя на свою запись. Возможно, не более чем совпадение. А название похоронной конторы -- "Лониган и сыновья"? Она слышала его от Элли, когда та бредила в беспамятстве, вспоминая детство и родной дом. Роуан позвонила в справочное бюро Нового Орлеана, узнала номер похоронной конторы и тут же набрала ею. Ей ответил какой-то мистер Джерри Лониган. -- Я -- доктор Роуан Мэйфейр. Я звоню из Калифорнии относительно похорон. -- Слушаю вас, доктор Мэйфейр, -- ответил участливый голос, сразу напомнивший ей Майкла. -- Я знаю, кто вы. Тело вашей матери находится у нас. Слава Богу, ей не пришлось хитрить -- никаких уверток, никаких ложных объяснений. Однако Роуан не мог не удивить тот факт, что этот человек знает о ней. Разве ее удочерение не было строгой тайной? -- Мистер Лониган, -- Роуан старалась говорить как можно более отчетливо, преодолевая хрипоту в голосе, -- для меня очень важно присутствовать на похоронах. Я непременно должна увидеть мать, прежде чем ее предадут земле. -- Я понимаю, доктор Мэйфейр, это действительно важно. Однако мне только что звонила мисс Карлотта и заявила, что если мы не похороним вашу мать завтра... В общем... ну... скажем так: она очень настаивала на этом, доктор Мэйфейр. Я могу отложить панихиду до трех часов дня. Как вы думаете, этого времени вам будет достаточно? Я, со своей стороны, постараюсь сделать все возможное... -- Да, я определенно успею, -- сказала Роуан. -- Вылечу сегодня вечером, самое позднее -- завтра утром. Но, мистер Лониган, если я задержусь... -- Доктор Мэйфейр, если я буду знать, что вы уже в пути, то не закрою гроб до вашего прибытия. -- Благодарю вас, мистер Лониган. Я ведь только что узнала об этом. Только что... -- Понимаю, доктор Мэйфейр, но, позвольте заметить, это и произошло совсем недавно. Я приехал за телом вашей матери сегодня в шесть утра. На мой взгляд, мисс Карлотта чересчур торопит события. Но мисс Карлотта очень стара, доктор Мэйфейр. Слишком стара... -- Запишите телефон клиники, где я работаю. И в случае необходимости, пожалуйста, позвоните. Лониган записал номер. -- Не беспокойтесь, доктор Мэйфейр. До вашего приезда тело вашей матери будет оставаться в зале прощания нашей конторы. К глазам Роуан опять подступили слезы. В голосе этого человека было столько простодушия и абсолютной искренности. -- Мистер Лониган, можете ответить мне еще на один вопрос? -- спросила она дрожащим голосом. -- Конечно, доктор Мэйфейр. -- Сколько лет было мой матери? -- Сорок восемь. -- А как ее звали? Лониган явно опешил, но быстро взял себя в руки. -- Ее звали Дейрдре. И она была очень красивой. Моя жена была ее близкой подругой. Она любила и часто навещала Дейрдре. А сейчас она здесь, рядом со мной, и очень рада, что вы позвонили. Эти слова Джерри Лонигана почему-то до глубины души тронули Роуан, столь же сильно, как и все другие крохи сведений о ее родственниках. Она плотно прижала платок к глазам и с трудом проглотила застрявший в горле комок. -- Мистер Лониган, вы можете сказать, от чего умерла моя мать? Какая причина указана в свидетельстве о смерти? -- Там написано, что смерть повлекли за собой естественные причины. От себя добавлю, что ваша мать, доктор Мэйфейр, в течение долгих лет была тяжело больна. Я могу назвать вам фамилию доктора, который ее лечил. Он, наверное, сообщит вам более подробные сведения, тем более что вы ведь тоже врач. -- Непременно возьму у вас его данные при первой же встрече, -- заверила Роуан, чувствуя, что больше не в силах говорить об этом. Она бесшумно высморкалась и переменила тему: -- Мистер Лониган, я знаю название одного отеля в вашем городе. "Поншатрен" -- так, кажется. От него далеко до вашей конторы и церкви? -- Если бы не жара, доктор Мэйфейр, вполне можно дойти пешком. -- Я позвоню вам сразу же как приеду. Но еще раз прошу: обещайте, что вы не похороните мою мать без... -- Пожалуйста, не тревожьтесь больше по этому поводу. Однако... Есть еще одна проблема, доктор Мэйфейр. Моя жена настаивает, чтобы я обсудил ее с вами. -- Слушаю, мистер Лониган. -- Ваша тетя, Карлотта Мэйфейр, не желает давать объявление о похоронах в утренней газете. Честно говоря, я не уверен, что у нас есть на это время. Но ваше семейство весьма многочисленно, и родственники, конечно же, должны быть уведомлены о дате похорон. Когда они узнают, что все произошло так поспешно, то не на шутку рассердятся. Как вы понимаете, решение этого вопроса целиком зависит от вас. Я в точности выполню ваши распоряжения. Но моя жена интересуется, не будете ли вы возражать, если она позвонит кое-кому из ваших родственников. Естественно, ей будет достаточно сообщить кому-то одному или двум, а они передадут всем остальным. Однако если вы против, доктор Мэйфейр, она не станет это делать. Сама Рита Мей -- так зовут мою жену -- считает неприличным хоронить Дейрдре таким образом, никому ничего не сообщив. Возможно, и вам будет приятно повидать своих родственников. В прошлом году на похоронах мисс Нэнси присутствовали многие из них. И мисс Элли приезжала, ваша мисс Элли, из Калифорнии. Уверен, вы об этом знаете... Нет, Роуан даже понятия об этом не имела. Упоминание об Элли отозвалось еще одним ударом. Как больно представить себе Элли стоящей среди бесчисленных и безымянных родственников, которых сама Роуан никогда не видела. Сила, с какой бушевали сейчас в ее груди гнев и горечь, удивила ее саму. Элли и родственники... А она, Роуан, совершенно одна в этом доме... Она вновь попыталась успокоиться и собраться с мыслями. Наверное, со дня смерти Элли ей сейчас приходится переживать один из наиболее трудных моментов. -- Да, мистер Лониган, я буду благодарна вашей жене, если она сделает то, что считает наилучшим в данных обстоятельствах. Мне хотелось бы увидеться с родственниками... Не в силах продолжать, Роуан несколько мгновений молчала, но потом все же нашла в себе силы и заговорила вновь: -- Должна вам сообщить, мистер Лониган, что моей приемной матери Элли Мэйфейр больше нет в живых. Она умерла в прошлом году. Если вы считаете необходимым поставить об этом в известность членов семьи... -- Я с готовностью сделаю это, доктор Мэйфейр. И прежде всего, чтобы избавить вас от тяжкой необходимости лично сообщать столь печальную новость. Признаюсь, меня самого она весьма огорчила Мы даже не представляли... В его голосе было столько сердечности. Роуан почти не сомневалась в том, что ему действительно тяжело узнать о смерти Элли. Какой милый старомодный человек. -- До свидания, мистер Лониган, увидимся завтра. Роуан повесила трубку. На мгновение ей показалось, что, стоит только дать волю слезам, их будет не остановить. От захлестнувших ее чувств кружилась голова. Душевная боль требовала каких-нибудь отчаянных, безрассудных действий, и в воображении Роуан замелькали самые невероятные и причудливые картины. Задыхаясь от слез, она видела, как несется в комнату Элли. Она видела, как распахивает дверцы шкафов, рывком выдвигает ящики комода, срывает с вешалок наряды Элли, бросает на пол и рвет в клочья все, что попадается под руку, давая выход неуправляемой ярости, Роуан видела, как она крушит зеркало Элли и длинный ряд флаконов, духи в которых давным-давно высохли, оставив лишь радужные разводы на донышках. -- Мертва, мертва, мертва... -- шептала Роуан, -- Еще вчера она была жива, и позавчера, и во все другие дни, а я торчала здесь и ничего не делала! Мертва! Мертва! Мертва! Затем перед ее глазами всплыла другая, не менее кошмарная, картина, словно начался новый акт яростной трагедии. Роуан видела, как она изо всех сил молотит кулаками по стенам и окнам дома, как бьет стекло и ломает дерево, до тех пор пока израненные руки не начинают кровоточить. Те самые руки, которые сделали столько операций, исцелили несметное число больных и спасли великое множество жизней... Однако никаких безумств Роуан не совершила. Она тяжело опустилась на табурет в углу кухни, сгорбилась и, закрыв лицо руками, зарыдала во весь голос -- одна в пустом доме. Но далее рыдания не смогли остановить бесконечную вереницу проносящихся в голове образов. Роуан плакала до тех пор, пока совершенно не обессилела. Сквозь приступы спазматического кашля она могла лишь без конца шепотом повторять: -- Дейрдре Мэйфейр, сорока восьми лет, мертва, мертва, мертва... Потом тыльной стороной ладони она смахнула с лица слезы и легла на ковер перед камином. Голова нестерпимо болела. Окружающий мир казался пустым и враждебным, лишенным даже искорки света и надежды на чье-то участие и тепло. Это пройдет. Должно пройти. Ей уже довелось испытать подобное ощущение беспросветности в тот день, когда хоронили Элли. И еще раньше, когда, стоя в больничном коридоре, она прислушивалась к доносившимся из палаты мучительным стонам и крикам Элли. Только вот сейчас Роуан не считала возможными какие-либо улучшения в своей жизни. Вспомнив о бумаге в сейфе, которая после смерти Элли удерживала ее от поездки в Новый Орлеан, Роуан возненавидела себя за то, что столь непреклонно уважала волю приемной матери. Она возненавидела и Элли, заставившую ее подписать этот документ. Ужасные, горькие мысли, наполнявшие разум, лишали ее силы духа и веры в себя. Согреваемая жаркими лучами солнца, Роуан пролежала на ковре, должно быть, около часа. Она стыдилась своего одиночества. Стыдилась того, что позволила себе так страдать и стать жертвой душевных мучений. До смерти Элли она была такой счастливой, такой беззаботной, преданной исключительно своей работе и покидала этот дом, чтобы вернуться в полной уверенности, что ее встретят с теплом и заботой, а в ответ дарила свою любовь и привязанность. Потом Роуан вспомнила о Майкле и вдруг поняла, как сильно привязалась к нему, как отчаянно нуждается в его присутствии. Столь явная зависимость от этого человека окончательно повергла ее в уныние. Совсем непростительно, что ночью она столь настойчиво пыталась дозвониться до него и рассказать о призраке. Непростительна и ее теперешняя беспредельная тоска по Майклу. Роуан начала постепенно успокаиваться. И тут же ей пришло в голову странное совпадение: прошлой ночью появился призрак и той же ночью умерла ее мать. Роуан села, скрестив ноги, и попыталась вспомнить все подробности ночного происшествия... Буквально перед самым появлением таинственного призрака она взглянула на часы. Было пять минут четвертого. Но ведь эта жуткая особа сказала, что мать умерла в пять минут шестого... Точно, минута в минуту, учитывая два часа разницы во времени с Новым Орлеаном. Что за дьявольское совпадение? Невероятное предположение о возможной связи между двумя ночными событиями поставило Роуан в тупик. Конечно, если бы ей явилась мать, это было бы восхитительно, неправдоподобно прекрасно. Такая встреча могла стать незабываемой, едва ли не священной, одним из тех сакраментальных моментов, о которых помнят до конца своих дней и в описании которых вполне уместно использовать столь хорошо всем известные звучные словесные штампы: "поворотный момент в жизни", "чудо", "прекрасное видение"... Откровенно говоря, невозможно найти слова, способные выразить прелесть и очарование подобного события. Но ей явилась не женщина, а мужчина -- совершенно незнакомый, весьма странный и изысканно-элегантный. Воспоминание о таинственном посетителе, воспоминание об умоляющем выражении его лица вновь всколыхнуло в Роуан все тревоги минувшей ночи. Она повернулась и беспокойно взглянула на стеклянную стену. Ничего необычного, кроме бездонного голубого неба над дальними холмами и искрящейся водной глади залива. Размышляя над этой загадкой, перебирая в уме все известные ей мифы и легенды, связанные с призраками, Роуан неожиданно для себя совершенно успокоилась и вновь обрела способность к холодной рассудительности. Но ненадолго. Кем бы ни было это туманное, бестелесное существо, в сравнении со смертью матери его появление представлялось Роуан чем-то малозначительным. Сейчас она должна думать об отъезде, а не валяться на ковре и понапрасну тратить драгоценное время. Роуан вскочила на ноги, торопливо направилась к телефону и набрала домашний номер доктора Ларкина. -- Ларк, я должна уехать, -- объяснила она. -- Срочно. Дело не терпит отлагательства. Как насчет того, чтобы Слэттери меня заменил? Голос ее звучал спокойно и ровно, совсем как у прежней Роуан. Но хладнокровие было обманчивым. Разговаривая с Ларком, она вновь бросила взгляд на пустое пространство террасы, где ночью стоял высокий, стройный, элегантный незнакомец, и вновь увидела его темные глаза, неотрывно смотрящие прямо на нее. Она с трудом улавливала смысл того, что говорил в тот момент Ларк. "Нет, это чертово существо вовсе не плод моей фантазии!" -- подумала она. 11 Поездка до резиденции Таламаски -- убежища, как называл ее Лайтнер, -- заняла менее полутора часов. Только когда до усадьбы оставалось несколько миль, лимузин свернул с монотонной ленты федерального шоссе на прибрежную дорогу. Целиком поглощенный беседой с Эроном, Майкл практически не обращал внимания на окрестный пейзаж. К тому времени, когда они прибыли на место, Майкл обрел вполне ясное представление о том, что представляет собой Таламаска, и твердо пообещал Лайтнеру сохранить в тайне все, что станет ему известно после прочтения досье. У Майкла сложилось весьма благоприятное впечатление об ордене; ему нравились благородные и учтивые манеры Лайтнера, сдержанность в изложении событий, присущая Эрону культура речи. Не единожды во время разговора Майкл ловил себя на мысли, что с радостью вступил бы в ряды членов Таламаски, не будь он столь намертво привязан к своей цели. Но, конечно, думать так просто глупо, ибо именно после падения в воду он обрел ощущение своего предназначения и экстрасенсорные способности, которые, собственно, заинтересовали и привели к нему Таламаску. Еще Майкл чувствовал, что его любовь к Роуан -- а в том, что это любовь, у него не осталось ни малейших сомнений -- неизмеримо усилилась и существовала совершенно отдельно и независимо от его видения, хотя Роуан, несомненно, являлась неотъемлемой частью этого видения. Уже почти возле самых ворот усадьбы Майкл попытался объяснить это Эрону: -- Все, о чем вы рассказывали, звучит на удивление знакомо. У меня возникает смутное ощущение узнавания, точно такое же, какое я испытал прошлым вечером, когда увидел дом. Разумеется, вы понимаете, что еще недавно я ничего о Таламаске не знал, а следовательно, ни о каком "знакомстве" не может быть и речи. Невозможно предположить, что где-то когда-то я что-то слышал о вас, но впоследствии забыл. Остается допустить лишь одно: они рассказали мне об этом там, за порогом смерти. Но сейчас я хочу подчеркнуть вот что: чувство к Роуан не ощущается мною как нечто знакомое. Оно не было предопределено заранее. Это чувство возникло неожиданно, вопреки предначертанию, и в моем сознании каким-то образом связано с протестом. Там, в Тайбуроне, когда мы завтракали в ее доме, я бросил взгляд в окно, на раскинувшийся за ним водный простор, и демонстративно, вызывающе заявил этим существам, что происходящее между мной и Роуан весьма важно и существенно для меня. Эрон с неизменным вниманием выслушал его слова. За время, проведенное в тесном общении, они успели лучше узнать друг друга, и установившиеся между ними непринужденные отношения, как казалось Майклу, воспринимались обоими как вполне естественные. С момента отъезда из Нового Орлеана Майкл пил только кофе и намеревался продолжать в том же духе по крайней мере до тех пор, пока не прочтет все документы, обещанные Эроном. Признаться, он устал от лимузина, от комфортабельной поездки по болотистой местности, от однообразного пейзажа за окнами машины. Ему хотелось глотнуть свежего воздуха. Как только они свернули налево с прибрежной дороги, оставив позади насыпь дамбы, и въехали в ворота усадьбы, Майкл узнал это место -- он помнил его по книгам. За многие десятки лет эта дорога, окаймленная дубами, была запечатлена на бесчисленном множестве фотографий. Ее готическое совершенство казалось поистине сказочным: гигантские дубы с мощными, покрытыми черной корой стволами простирали тяжелые, изогнутые ветви, образуя грубо изломанные арки, которые в свою очередь сливались в сплошной естественный потолок, тянущийся до самых террас дома. С ветвей свисала длинная серая бахрома испанского бородатого мха. По обеим сторонам узкой, покрытой гравием дороги с глубокими бороздами от колес из земли выпирали причудливо изогнутые корни. Майкл пришел в восторг от увиденного. Как и красота Садового квартала, безмолвная картина трогала его до глубины души, а внутри нарастала спокойная уверенность: что бы ни случилось с ним в дальнейшем, он вернулся в родные края, на юг, и все тем или иным образом встанет на свои места. Машина катилась все дальше по живому туннелю, утопающему в зеленоватой полутьме, то тут, то там прорезанной пробившимися сквозь гущу листвы яркими лучами солнца. Поросшая высокой сочной травой и мелким бесформенным кустарником равнина окружала усадьбу и простиралась до самого горизонта, словно смыкаясь там с небом. Майкл нажал кнопку, чтобы опустить стекло. -- Господи, какой великолепный воздух! -- прошептал он. -- По-моему, просто замечательный, со снисходительной улыбкой негромко отозвался Эрон. Зной становился все нестерпимее, но Майкл этого не замечал. Когда машина остановилась и они оказались перед широким фасадом двухэтажного дома, мир вокруг был окутан безмолвием. Построенное еще до Гражданской войны здание представляло собой один из ярчайших образцов восхитительно простой архитектуры той эпохи: массивное, спроектированное с учетом особенностей местного жаркого климата, оно походило на квадратный ящик, прорезанный высокими, от пола до потолка, окнами и окруженный по всему периметру тенистыми балконами, Плоскую крышу со всех сторон поддерживали толстые гладкие колонны. Прочное кирпичное строение, способное устоять под натиском ураганов и нескончаемых проливных дождей, казалось, могло удерживать в своих стенах легкий прохладный ветерок, позволяя своим обитателям с комфортом расположиться на уютных балконах и любоваться открывающимся оттуда пейзажем. Трудно поверить, думал Майкл, что за виднеющейся в отдалении насыпью дамбы скрывается судоходная река, полная снующих туда-сюда буксиров и барж, через которую менее часа тому назад их с Лайтнером перевозил пыхтящий паром. А здесь и сейчас для них реальным был лишь ласковый ветер, стелющийся по выложенному кирпичом полу, да внезапно распахнувшиеся широкие двойные двери, гостеприимно приглашающие войти в дом, и еще -- солнечные блики, играющие на стеклах стрельчатого веерообразного окна наверху. Куда же делся весь остальной мир? Теперь это совершенно не занимало Майкла. Он снова, как и накануне возле дома на Первой улице, слышал прекрасные, умиротворяющие звуки: жужжание насекомых и пронзительные крики птиц. Вводя Майкла внутрь, Эрон слегка сжал его руку и, казалось, даже не заметил охватившую их ледяную прохладу кондиционированного воздуха. -- Для начала я покажу вам дом, -- сказал он. Майкл почти не слышал ею слов. Как всегда, дом полностью завладел его вниманием. Он любил такие здания -- с широким центральным коридором, лишенной каких-либо украшений лестницей и просторными квадратными, симметрично расположенными комнатами. Реставрационные работы здесь были проведены с размахом и тщательностью. При создании интерьера не забыли учесть и британские вкусы и традиции, о чем свидетельствовали темно-зеленые ковры и высившиеся от пола до потолка во всех парадных помещениях книжные шкафы и стеллажи красного дерева. О временах, предшествовавших Гражданской войне, напоминали лишь несколько зеркал в богато украшенных рамах да небольшие клавикорды, стоявшие в одном из углов. Все остальное относилось к викторианской эпохе, но было вполне созвучно и соразмерно дому. -- Как частный клуб, -- прошептал Майкл. В одной из комнат они наткнулись на какого-то человека, сидевшего в глубоком кресле с гобеленовой обивкой, и Майклу почему-то показалось забавным, что тот даже не поднял головы от лежащей перед ним книги или папки с бумагами, когда они с Эроном бесшумно прошли мимо. Тем не менее атмосфера дома была по-настоящему располагающей. Майкл чувствовал себя здесь вполне комфортно. Ему доставила удовольствие мимолетная улыбка женщины, встретившейся на лестнице. Хорошо бы, подумалось ему, чуть позже отыскать свободное местечко в библиотеке и для себя. За стеклами великого множества французских окон зеленела листва деревьев -- такая плотная и густая, что сквозь нее едва просвечивало голубое небо. -- Идемте, я покажу вам вашу комнату, -- сказал Эрон. -- Эрон, я не собираюсь задерживаться здесь надолго. Где досье? -- Конечно-конечно, -- ответил Лайтнер. -- Но вам нужно место, где вы могли бы спокойно сидеть и читать. Он повел Майкла по коридору второго этажа, и вскоре они оказались в одной из комнат восточного крыла. Высокие окна открывались на балконы фасада и боковой стороны здания. Хотя ковер здесь ничем не отличался от ковров в других помещениях, интерьер комнаты в целом отражал традиции убранства плантаторских усадеб: пара комодов с мраморными крышками, кровать под балдахином, словно специально придуманная и сделанная для таких домов. Мягкий пуховый матрас скрывался под несколькими одеялами ручной работы. Столбики балдахина высотой около восьми футов были совершенно гладкими, без резьбы. Вместе с тем, к своему удивлению, Майкл, обнаружил в комнате немало вполне современных удобств, в том числе небольшой холодильник и телевизор, встроенные в украшенный резьбой шкаф, а также письменный стол и кресло, поставленные в углу у противоположной стены таким образом, чтобы на них падало естественное освещение из всех окон. Телефон был кнопочным, а на бумажной табличке аккуратным мелким почерком были выписаны добавочные номера для местной связи. Перед камином стояла пара старинных -- времен королевы Анны -- кресел с подголовниками. Дверь, ведущая в ванную, была распахнута настежь. -- Я согласен пожить здесь какое-то время, -- сказал Майкл. -- Где досье? -- Но нам не мешало бы позавтракать, -- напомнил Лайтнер. -- Это вам не мешало бы, а мне вполне хватит бутерброда, который я съем за чтением. Прошу вас, Эрон, выполняйте обещание. Давайте досье. И все же по настоянию Эрона они отправились на небольшую, обтянутую противомоскитной сеткой террасу, расположенную на том же этаже, с внутренней стороны здания, и удобно устроились там за одним из столиков, любуясь небольшим, тщательно ухоженным садом с песчаными дорожками и старинными фонтанами. Здесь им подали по-южному обильный завтрак: печенье, овсянку, колбасу и внушительное количество кофе с цикорием и молоком. У Майкла разыгрался аппетит. Он чувствовал себя так же хорошо, как тогда, в доме Роуан, радуясь, что мозги не залиты выпивкой. Как это все же здорово -- сидеть с ясной головой, глядя на зеленый сад, на ветви дубов, клонившиеся до самой травы. И просто божественно снова ощущать теплый воздух. -- Все произошло слишком быстро, -- сказал Лайтнер, передавая ему корзиночку с горячим печеньем. -- Наверное, мне следовало бы посвятить вас в какие-то подробности, однако ума не приложу, в какие именно. Мы полагали, что наше знакомство будет происходить постепенно, -- это позволило бы нам лучше узнать вас, а вам, конечно же, -- нас... Мысли о Роуан никак не выходили у Майкла из головы. Невозможность связаться с ней хотя бы по телефону буквально выводила его из себя. Тревога за Роуан терзала душу, однако бесполезно и пытаться объяснить что-либо Эрону. -- Если бы я вошел с вами в контакт так, как планировал, -- продолжал Лайтнер, -- я бы пригласил вас в нашу Обитель возле Лондона, где ваше вступление в орден происходило бы неспешно и гораздо более торжественно. Даже после нескольких лет полевой работы вам ни за что не поручили бы столь опасное задание, как вмешательство в дела Мэйфейрских ведьм. Кроме меня, в распоряжении ордена нет ни одного достаточно подготовленного для такой работы агента. Но, выражаясь современным языком, вы неожиданно оказались втянутым в это дело. -- Увяз по самые уши, -- согласился Майкл, не переставая жевать. -- Но я понимаю, что вы имеете в виду. Это равносильно тому, как если бы католические священники пригласили меня принять участие в обряде изгнания дьявола, зная, что я даже не посвящен в духовный сан. -- Очень близкое сравнение, -- подтвердил Эрон. -- Мне иногда кажется, что, несмотря на отсутствие непреложных догм и жестко определенных ритуалов, мы придерживаемся гораздо более строгих понятий. Установленная нами грань между добром и злом, правильным и неправильным весьма тонка и трудноуловима, при этом мы куда более нетерпимы к тем, кто ее переходит. -- Эрон, обещаю вам, что не расскажу о досье ни единой душе во всем христианском мире, за исключением Роуан. Лайтнер задумался. -- Когда вы прочтете материалы, -- после минутного молчания вновь заговорил он, -- мы непременно продолжим это разговор и обсудим ваши дальнейшие действия. Не спешите отказываться. По крайней мере, прислушайтесь к моему совету. -- Сдается мне, что у вас есть личный страх перед Роуан, -- так? Лайтнер сделал большой глоток кофе. Внимательно оглядел тарелку. За весь завтрак он не съел ничего, кроме кусочка печенья. -- Не уверен, -- ответил он. -- Моя единственная встреча с Роуан состоялась при весьма необычных обстоятельствах. И честное слово, могу поклясться... -- В чем? -- Мне показалось, что ей отчаянно хотелось поговорить со мной. Точнее, хоть с кем-то поговорить. Однако в следующий же момент я почувствовал в ней какую-то враждебность, причем враждебность ко всему и вся, словно в этой женщине было заключено нечто сверхъестественное, словно ее переполняло нечто инстинктивно чуждое остальным людям. Понимаю, мое предположение кажется вам, мягко говоря, странным. Разумеется, в Роэун нет ничего сверхъестественного. Но если мы задумаемся и будем рассматривать наши экстрасенсорные способности как некие мутации, то можно будет с полным правом сказать, что Роуан действительно отличается от других людей -- как, скажем, одна порода птиц отличается от другой. Иными словами, я ощутил ее непохожесть... Лайтнер замолчал. Только сейчас он заметил, что Майкл сидит за столом в перчатках. -- Не хотите попробовать обходиться без них? Полагаю, я смогу научить вас блокировать образы. На самом деле это не так сложно, как вам... -- Я хочу получить досье, -- перебил его Майкл. Он вытер рот салфеткой и допил кофе. -- Разумеется. И вы его немедленно получите, -- со вздохом ответил Эрон. -- Я могу сейчас же отправиться в свою комнату? Да, еще одна просьба. Нельзя ли попросить, чтобы мне принесли туда еще немного этого восхитительного кофе и горячего молока. -- Конечно. Эрон проводил Майкла к выходу с террасы, остановившись лишь затем, чтобы распорядиться насчет кофе, а затем по широкому центральному коридору они дошли до дверей комнаты. Темные шторы из узорчатого шелка, закрывавшие широкие окна со стороны фасада, были подняты, и в комнату лился мягкий летний свет, приглушенный листвой деревьев. На огромной кровати лежал портфель с кожаной папкой, содержащей досье. -- Ну вот, друг мой, -- сказал Эрон, -- Кофе вам принесут без стука, чтобы не отвлекать от чтения. Если хотите, устраивайтесь на балконе. И прошу вас, читайте внимательно. Если я понадоблюсь, телефон у вас под рукой. Достаточно назвать телефонистке мое имя. Я буду всего лишь через две комнаты от вас. Попытаюсь немного поспать. Майкл снял пиджак и галстук, ополоснул в ванной лицо и как раз доставал из чемодана сигареты, когда принесли кофе. Его удивило и несколько раздосадовало неожиданное возвращение Эрона. Тот отсутствовал не более пяти минут. Выражение лица Лайтнера было крайне озабоченным. Он попросил молодого слугу поставить поднос на столик в углу, подождал, пока тот выйдет и плотно прикроет за собой дверь, и только после этого заговорил: -- Плохие новости, Майкл. -- О чем вы? -- Я только что звонил в Лондон, чтобы узнать, нет ли для меня каких-либо сообщений. Оказывается, они пытались связаться со мной и сообщить, что мать Роуан умирает. Они звонили в Сан-Франциско. Но к тому времени я уже уехал из города. -- Роуан непременно должна узнать об этом. -- Поздно, Майкл. Дейрдре Мэйфейр умерла сегодня около пяти утра. -- Его голос слегка дрогнул. -- Вероятно, в то самое время, когда мы с вами разговаривали. -- Ужасная новость для Роуан, -- сказал Майкл, -- Вы не представляете, как она расстроится. Вы даже не можете представить... -- Роуан вылетает в Новый Орлеан, -- перебил его Лайтнер. -- Она звонила в похоронную контору и просила отложить церемонию. Они согласились. Еще она спрашивала насчет отеля "Поншатрен". Мы, разумеется, проверим, заказала ли она там номер. Но мне думается, что мы можем ожидать ее скорого появления в Новом Орлеане. -- Ну знаете! Вы хуже, чем ФБР, -- заметил Майкл. Однако у него не было повода сердиться. Это было именно то, что он хотел узнать. С чувством облегчения он перебрал в памяти свой прилет в город, поездку на такси к дому на Первой улице, пробуждение в номере отеля. Нет, сам он никак не мог бы ускорить встречу с Роуан и ее матерью. -- Да, мы очень предусмотрительны, -- печально произнес Лайтнер. -- Мы продумываем каждый шаг, каждую мелочь. Не знаю, относится ли Бог к тому, что ему приходится наблюдать, с таким же беспристрастием, с каким относимся ко всему мы. Эрон задумался и как будто вдруг ушел в себя; выражение его лица при этом заметно изменилось. Потом, так и не проронив больше ни слова, он направился к двери. -- Вы действительно знали мать Роуан? -- спросил Майкл. -- Да, знал, -- с горечью ответил Лайтнер. -- И ни разу не смог хоть чем-нибудь ей помочь. Но подобное с нами случается часто. Возможно, на этот раз события примут иной оборот. Впрочем, кто знает... -- Эрон повернул дверную ручку. Все здесь. -- Он указал на папку. -- Времени на разговоры больше не остается. Майкл проводил Лайтнера растерянным взглядом. Этот сдержанный всплеск чувств у англичанина несказанно удивил его, но одновременно придал решимости. Как грустно, что он не нашел подходящих слов утешения и оказался не в состоянии хоть как-то облегчить страдания Эрона. С другой стороны, если сейчас он начнет думать о Роуан, мысленно представляя, как сжимает ее в объятиях и пытается рассказать ей обо всем, что произошло за последнее время, то определенно свихнется. Нельзя терять ни минуты. Взяв с кровати кожаную папку, Майкл перенес ее на стол. Потом достал сигареты и поудобнее устроился в кожаном кресле. Почти машинально он потянулся к серебряному кофейнику, налил в чашку кофе и добавил горячего молока. Комнату наполнил восхитительный аромат. Майкл раскрыл папку и вытащил из нее другую -- из плотной бумаги. Краткая надпись гласила: "МЭЙФЕЙРСКИЕ ВЕДЬМЫ. Часть первая". Внутри папки находились листы с убористым машинописным текстом и конверт, озаглавленный: "Фотокопии с подлинных документов". Его сердце болело за Роуан. Он начал читать... 12 Приблизительно через час Роуан позвонила в отель. Она уложила в чемоданы кое-что из летней одежды. Откровенно говоря, перебирая вещи и прикидывая, что стоит взять, Роуан словно со стороны наблюдала за собственными сборами, и они преподнесли ей несколько сюрпризов. Из глубин гардероба были вытащены легкие шелковые наряды -- блузки и платья, когда-то купленные для отпусков и с тех пор ни разу не надетые. Роуан достала шкатулку с украшениями, к которым не притрагивалась со времен колледжа. На глаза попались нераскрытые коробочки с духами. Изящные туфли с высокими каблуками, так и пролежали в магазинной упаковке. Все эти годы в ее жизни властвовала медицина, и ни на что другое времени уже не оставалось. И чудесные полотняные костюмы она надевала всего лишь пару раз, когда отдыхала на Гавайях. Что ж, теперь они ей пригодятся. Роуан сунула в чемодан и косметический набор, которым не пользовалась больше года. Она решила лететь ближайшим полночным рейсом. Но сначала нужно заехать в клинику и детально ознакомить Слэттери, который заменит ее на время отсутствия, с историями болезни пациентов. А оттуда уже -- прямо в аэропорт. Так. Теперь пора позвонить в отель, заказать номер и оставить для Майкла сообщение о своем приезде. Ей ответил приятный, с южным акцентом голос гостиничной телефонистки. Да, у них есть свободный номер. Нет, мистера Карри сейчас нет в отеле. Однако для нее имеется сообщение, что мистеру Карри пришлось срочно уехать и что он позвонит ей в течение ближайших суток. Нет, он не сказал, куда направляется и когда вернется. -- Хорошо, -- устало вздохнув, сказала Роуан. -- Пожалуйста, запишите и передайте ему следующее... Передайте ему, что в самое ближайшее время я буду в Новом Орлеане. Умерла моя мать. Церемония прощания состоится завтра в похоронной конторе "Лониган и сыновья". Записали? -- Да Позвольте мне выразить искреннее соболезнование в связи с кончиной вашей матушки. Всем нам было горько услышать об этом. Я привыкла видеть ее сидящей на террасе, когда шла на работу мимо старого дома. Изумлению Роуан не было границ. -- Будьте любезны, если можно, ответьте мне на пару вопросов, -- попросила Роуан. -- Дом, где она жила, находится на Первой улице? -- Да, доктор. -- Это в квартале, который называется у вас Садовым? -- Да, доктор, именно там. Роуан пробормотала слова благодарности и повесила трубку... Та самая улица... Именно о ней рассказывал Майкл... И как странно, что все они знают о смерти ее матери. "Тем более странно, -- подумала Роуан, -- что я даже не упомянула ее имени..." Но сейчас было не до раздумий. Пора ехать. Роуан вышла на пирс и поднялась на палубу "Красотки Кристины". Убедившись, что яхта надежно закреплена и, случись что, выдержит самую скверную погоду, она заперла рулевую рубку и вернулась в дом. Там она включила все системы сигнализации, которыми не пользовалась со дня смерти Элли. В последний раз оглядеться... Роуан вдруг вспомнила, как Майкл, стоя возле своего прекрасного старого дома в викторианском стиле, говорил о предчувствии, что он туда не вернется. У нее самой не было столь отчетливого предчувствия. И тем не менее при виде знакомого с детства дома ее охватила печаль. Ощущение было такое, будто от него взяли все, что могли, а теперь бросили на произвол судьбы. То же самое чувство она испытала, в последний раз оглянувшись на "Красотку Кристину". Да, яхта хорошо послужила ей, но сейчас утратила всякое значение. И все мужчины, с которыми Роуан занималась любовью в каюте, отныне тоже ничего не значили в ее жизни. Откровенно говоря, просто замечательно и в какой-то мере символично, что в тот вечер она не потащила Майкла в духоту каюты. Ей это даже в голову не пришло. Майкл казался ей частью совершенно иного мира. Роуан вдруг отчаянно захотелось затопить "Красотку Кристину" вместе со всеми связанными с нею воспоминаниями. Боже, ну что за глупая мысль! Разве не "Красотка Кристина" привела ее к Майклу? Наверное, она просто теряет рассудок. Слава Богу, она летит в Новый Орлеан. Слава Богу, она успеет увидеть свою мать, прежде чем захлопнется крышка гроба, и слава Богу, она вновь будет рядом с Майклом, расскажет ему обо всем и ощутит его близость. Она обязана верить, что все будет именно так, и не важно, почему он не позвонил. Роуан с горечью вспомнила о лежащем в сейфе документе. Отныне он превратился в нечто совершенно несущественное, в пустую бумажку, не стоящую даже того, чтобы еще раз взглянуть на нее или разорвать. Роуан, не оглядываясь, захлопнула за собой дверь.