ужье еще большего размера. Из дверей табачной лавки выглядывали деревянные индейцы, выполненные в натуральную величину. На правой стороне улицы стояли две большие, но приземистые гостиницы. На одной была вывеска "Националь". Другая, "Метрополитен", была меньше, но внушительней из-за отделанного мраморного фасада. Но когда экипаж проехал, Корриган был поражен контрастным видом слева. Ряд полуразвалившихся зданий уступал место сборищу неприглядных лачуг, невдалеке от которых располагались свиные загоны. - Центральный рынок, - сообщил кучер. - Суетливое место с самого начала гражданской войны. Мы называем его Болотным рынком из-за болот, что его окружают. Очевидно, он имел в виду топкий участок, занимавший пространство до мутного ручья, походившего на старинный канал. Затем вид изменился к лучшему. Чуть в стороне от Авеню на опрятной площадке стояла группа зданий из красного кирпича с башнями старинной формы, в которых Корриган узнал институт Смитсона. В нем ему довелось побывать во время научных исследований. Но этот институт отличался от того института, который знал Корриган - не по прошлому, а по будущему. Вид, открывавшийся дальше, тоже был другим, поскольку Корриган увидел грузное строение из красного кирпича. Удивленный, он спросил: - Не здесь ли строится Белый Дом? - Здесь, но это за углом от Сокровищницы, - последовал ответ. - А вы смотрите на старую конюшню, построенную Старым Щеголем, еще когда он был президентом. Взгляд Корригана устремился налево. Он прищурился, увидев развалину квадратной формы высотой более ста футов. - А это что такое? Заброшенная дымовая труба? - Ну что вы, сэр, это же Вашингтонский монумент, - гордо провозгласил-кучер. - Потребовалось более пятнадцати лет, чтобы поднять его на такую высоту. Но чтобы закончить его, потребуется ровно столько же. Теперь мышление Питера сфокусировалось. Случилось невозможное, но все это не было лишено определенного смысла. Должно быть, он попал в Вашингтон во время последних дней войны, поскольку, изучая прохожих, он видел солдат в ярко-синих мундирах. Среди них попадались и другие, в рваной вылинявшей одежде. Это были конфедераты, либо перебежавшие на другую сторону, либо попавшие в окружение и предавшие присягу. Вот почему они были так дружелюбны с солдатами в синей форме. Корриган начал испытывать удовольствие от своего путешествия, когда кучер затормозил возле другого большого, беспорядочно выстроенного отеля и объявил: - А вот и "Виллард", сэр. И тут Питер впервые задумался о деньгах. Он сунул руку в карман одолженного пиджака и, к своему удивлению, нашел там пачку бумажных денег. Он выбрал странную купюру, на которой, по крайней мере, была знакомая цифра "5", встряхнул ее и вручил кучеру. Более уверенный в себе, Корриган вошел на территорию отеля, которую он знал не хуже, чем институт Смитсона или сам Капитолий. Только этот отель "Виллард" не был ему знаком. Знаменитая гостиница времен гражданской войны совсем не походила на саму себя век спустя. Холл, полностью застланный толстыми коврами, оканчивался просторным залом, заполненным посетителями. Они заказывали обильный ужин, несмотря на то, что вечер еще не начался. Джентльмены в таких же голубых костюмах, как у него - он еще раз убедился, что костюм по-прежнему на нем - кланялись дамам в кринолинах, спускавшимся по широкой лестнице. Офицеры, носившие высокие чины, торжественно прогуливались в холле. Корриган отошел в сторону, чтобы.полюбоваться зрелищем. В это время его локоть задел пачку тонких газет, лежавших на стенде. Он увидел название: "Вашингтонская Вечерняя Газета" - и приобрел ее за несколько крупных медных монет, найденных им в кармане. Прежде чем просмотреть заголовки, он нашел число: "Пятница, 14 апреля, 1865 год". Корриган был ошеломлен. Этому дню было суждено стать самым печальным днем в истории Америки, поскольку сегодняшним вечером политическое убийство президента Линкольна должно было потрясти страну и весь мир. Если у кого-нибудь и был шанс изменить ход истории, то только у Корригана! Ученый лихорадочно просмотрел газету в поисках театральных новостей. Он нашел объявление о том, что президент и миссис Линкольн, а также генерал Грант купили ложу в театре Форда, чтобы посмотреть в этот вечер последнее выступление мисс Лауры в "Нашем американском кузене". Для Корригана этого было достаточно. Он выбежал в сгущавшуюся темноту с одной-единственной мыслью: как можно скорее добраться до театра и сделать все возможное, чтобы предотвратить преступление. Поблизости стоя наемный экипаж, и Корриган при. казал кучеру побыстрее отвезти его в театр Форда: Ему не потребовалось называть адрес: Десятая Авеню, между блоками И и Ф. Кучер прекрасно знал этот театр. По прибытии к театру, Корриган перепрыгнул через доски, служащие мостом через глубокую канаву, расположенную между тротуаром и проезжей частью. Он ворвался в холл и увидел, что касса еще закрыта. После того, как он несколько раз постучал в окошечко, стекло поползло вверх, и на ученого уставился юноша с глупым лицом. - Не спешите; - сказал юноша. - Мы как раз открываемся, и давка еще не началась. За сколько вы хотите купить билет? - Я хочу видеть директора. - Он не появится здесь до ужина. Все, что я могу сделать для вас, - это продать вам билет. Они стоят двадцать пять, пятьдесят и семьдесят пять центов. Корриган разыскал в кармане купюры достоинством не дороже доллара, особенно популярные в годы гражданской войны. Отсчитав нужное их количество, он просунул их в окно кассы: - Вот семьдесят пять центов. Получив билет, Корриган положил его в нагрудный карман пиджака. Затем резко повторил: - Мне нужен директор. - Может быть, вы найдете его в баре в следующей комнате? - предложил молодой человек. - Если его там нет, попытайтесь найти его за кулисами. Спросите мистера Форда. В заведении, находящемся в соседней комнате, он спросил мистера Форда. Ему ответили вопросом на вопрос: "Какой из них вас интересует?" Когда он ответил: "Любой мистер Форд", - ему сообщили, что ни один из них не был в театре. Несколько посетителей заведения выказали чрезмерный интерес к вопросам Корригана, поэтому, чтог бы не вступать с ними в контакты, он немедленно покинул бар. За углом он попал в темную аллею, прошел -по ней мимо конюшни, в которой, завидев его, вороная лошадь приветливо заржала. Корриган выразительно колотил в боковой вход театра, пока приземистый рабочий в спецодежде не спросил его, что ему угодно, - Я хочу видеть господина Форда, директора. - По какому делу? - Насчет сегодняшнего визита президента. Он в опасности. Его собираются убить, он должен знать об этом. - Здесь вы не найдете директора. - Может мне лучше самому посмотреть? Когда Питер протолкался мимо, низенький человечек сделал тяжелый и широкий замах кулаком. Ожидая этого, Питер неожиданно ответил резким ударом. Шатаясь, человек позвал на помощь, и по его зову явились трое других мужчин. Пока Корриган боролся с ними, первый покинул товарищей и побежал по аллее. Он вернулся с двумя людьми в синих сюртуках и круглых соломенных шляпах. Те с двух сторон схватили Корригана, надели на него наручники и потащили к ожидающему фургону. Там Корриган выяснил, что он угодил в муниципальную полицию. Всю дорогу по пути в участок ученый повторял: - Отпустите меня, дурачье! Неужели вы не понимаете, что президент в опасности? Это я и собирался рассказать там, в театре! - Тогда расскажите это сержанту, он вас выслушает, - ответил один патрульный. Но сержант его не выслушал. - Пока вы, идиоты, держите меня, - говорил Корриган, - человек по имени Бут застрелят президента Линкольна сегодня вечером во время представления в театре. - Это, случайно, не актер по имени Бут? Уилки Бут? - спросил сержант. . - Именно он, - заверил Корриган. - Джон Уилки Бут. Сержант взял со стола театральную программку и снисходительно улыбнулся. - Вот программка к сегодняшнему спектаклю, - начал он. - Никакой Бут здесь не упоминается. Он даже не участвует в представлении. - Но он будет околачиваться возле театра, ожидая своего шанса, - настаивал Корриган. Сержант обратился к двум полицейским: - Вы видели кого-нибудь невдалеке от театра Форда? - Только этот человек, - ответил патрульный, указывая на Питера Корригана. - Нас вызвал туда рабочий сцены Нед Спренглер. - Спренглер! - Это имя, словно колокол, зазвенело в ушах задержанного. - Это один из участников заговора! - Какого заговора? - спросил сержант. - Я говорю о тех, кто задумал убить президента! Сержант показал рукой в сторону камер и приказал: - Уведите его. Он либо пьян, либо сумасшедший. Попав за решетку, Корритан рассвирепел еще больше и кричал так громко, чтобы сержант мог его услышать: - ПьяН или сошел с ума! Вы скоро убедитесь в обратном! Говорю же вам, что знаю о замысле актера Бута убить президента Линкольна. Не спрашивайте меня, почему и откуда мне это известно. Я просто знаю - и я собираюсь предотвратить убийство, даже если мне придется разнести эти решетки! Сидя за столом, сержант глянул в направлении камеры, куда поместили Корригана. Затем обратился к своим людям: - Кто-нибудь из вас может утихомирить этого кретина? Молодой полицейский сказал: - Я знаю, как его успокоить, сержант. - Что, по-твоему, нам следует сделать, Фрескет? - Прислушаться к тому, что он говорит. Может быть, ему действительно что-нибудь известно. - Ты что, тоже свихнулся, Фрескет? - Навряд ли, сержант. Я просто вижу, что он уверен в том, что говорит. Человек, действительно что-то узнавший, обычно так и ведет себя. . Услышав это, ученый успокоился, тем самым прибавив весу словам Фрескета. Но сержант все еще не был убежден. - Чего вы хотите от меня? - вопрошал он. - Отправить всех свободных людей к театру Форда по совету какого-то ненормального? - Это не повредит, - настаивал патрульный Фрескет, - если мы поместим в ложу, президента охрану. - Но у президента уже есть охрана - я говорю о регулярной охране. Если ему нужно больше телохранителей, он сам их вызовет. Кто мы такие, чтобы указывать президенту, .что ему делать? Кроме того, в его распоряжении вся армия, если это потребуется. Не забывай, что в театре с ним будет генерал Грант. Сержант дал всем возможность оценить эти слова, затем добавил: - Послушайте, Фрескет, вы не высоко подниметесь в этом отделении, если не научитесь более разумно оценивать подобные случаи. Это было не по душе Корригану, который возобновил шум в своей камере, надеясь вынудить Фрескета к дальнейшим действиям. Нахмурившись, он собрался вновь привести какие-то доводы, но его опередил хорошо одетый человек, вошедший в участок. Человек посмотрел на камеру, в которой находился Корриган, затем обратился к полицейскому: - Сержант, - начал вновь прибывший, - не этот ли человек был причиной беспорядков в театре Форда? - Да. Его зовут Корриган. Что вас интересует? - Я хочу, чтобы вы освободили-его под мою опеку. - А кто вы такой, собственно говоря? Посетитель достал визитную карточку и вручил ее сержанту. Тот медленно прочитал: "Бертрам Дж. Уиллингтон". - Так вы - доктор? - Специалист по умственным заболеваниям. Правительство поручает мне случаи вроде этого. Мы собрали уже около дюжины человек, которые говорили о политических убийствах и других заговорах. Это приобретает характер эпидемии. - Не удивительно. Как вы поступаете в подобных случаях? - Мы изучаем их, стараясь выявить причину болезни, если это возможно. Хорошее обращение, надлежащий отдых, внимательное отношение к их рассказам всегда дают хороший результат. В их поведении нет ничего противозаконного. - Но иногда они нападают на кого-нибудь, доктор Уиллингтон. Так же, как этот Корриган мутузил Спренглера. - Спренглера? А кто он такой, сержант? - Нед Спренглер, рабочий сцены в "Форде", - объяснил сержант.- Это он заявил в полицию. - А мне рассказали, что они все напали на Корригана. Вот почему это дело попало в наш отдел. - Уиллингтон устремился в сторону камеры, где сидел ученый. Он изучал его с дружеской улыбкой. Затем, повернувшись к сержанту, сказал: - Думаю, что смогу увести его с собой, если только он согласится - Что вы об этом думаете, Корриган? Из-за решетки раздалось: - Согласен. Когда сержант отпирал дверь-камеры, прибыл полицейский и вручил ему записку. Корриган подошел к столу и произнес: - Позвольте мне сказать вам одну вещь, сержант. Сейчас президент находится в еще большей опасности, чем вы думаете. Генерала Гранта не будет в театре сегодня вечером... Сержант бросил на него быстрый резкий взгляд. - Откуда вам это известно? - Я узнал это совсем случайно-- дело в том, что... - просто я догадался. - Вы правильно угадали. В этом послании говорится, что генерал Грант уехал сегодня поездом в Филадельфию и его не будет в театре. В глазах сержанта теперь появилось настоящее подозрение, совсем не то, чего хотел Корриган. Будет намного лучше пойти с доктором Уиллингтоном, интеллигентным1 человеком, готовым прислушаться к его словам. Доктор сам спас ситуацию. С широкой улыбкой на симпатичном лице он сказал: - Вы видите, как человек в таком состоянии хватается за любую соломинку? Поверьте мне, сержант, это работа нашего отдела - выяснять, откуда эти люди знают подобное и кто они такие. Нам всегда удается ПРОАНАЛИЗИРОВАТЬ факты. Вскоре я узнаю всю историю этого Корригана. Корриган был готов поклясться, что это ему не удастся, но он промолчал. Лучше было сотрудничать с врачом; Сержант махнул рукой, и Корриган вместе с новым другом очутился на улице. Сзади он услышал голос патрульного Фрескета, говорившего: - Я все еще думаю, что относительно заговора что-то есть, сержант. - Вам лучше вернуться к своим обязанностям, Фрескет, или расстаться со своей работой навсегда. - А как насчет того, чтобы прекратить работу прямо сейчас? - Прежде чем вы закончили вечернее патрулирование, когда нам так не хватает людей? Только попробуй сыграть эту шутку, и упрячу тебя за решетку! Голоса стихли, когда Корриган и его спутник вышли на воздух. Было все еще душно, но повеяло прохладой. Уиллингтон проигнорировал это. - Мы совершим всего лишь небольшую прогулку до гостиницы "Националь", - сказал он. - Я там остановился, и там нам будет удобнее поговорить. - Но Президент Линкольн находится в опасности... Корриган прервался, поскольку из-за возбужденного его вида доктор Уиллингтон мог принять его за психически больного. Он тихо спросил: - Сколько времени, доктор? Уиллингтон посмотрел на большие золотые часы. - Ровно полседьмого. - Значит, представление не начнется в ближайшие два часа, - проговорил Питер, значительно успокоившись. - У нас есть много времени. К удивлению Уиллингтона, Карриган оставил эту тему и заинтересовался проходящими людьми, которых он рассматривал по дороге в гостиницу. Оказавшись в гостинице, Уиллингтон провел его по холлу, такому же помпезному, как и в "Вилларде", а потом они прошли в отдаленную комнату на третьем этаже. Там они присели, и доктор расспросил Корригана. Тот сообщил полное имя, возраст, адрес, род занятий. Начав произносить слово "астрофизик", он быстро заменил его на "ученый". - Ученый, - повторил Уиллингтон. - Вы знакомы с кем-нибудь из персонала института Смитсона? - Не с нынешним персоналом, - быстро oтветил Корриган. - Что навело вас на мысль, что Президента собираются убить? - Я узнал случайно, - начал Корриган. - Можете назвать это предчувствием. В конце концов, вы должны пониматсь такие вещи. Вы же психиатр. - Простите, кто я? Корриган быстро поправил себя, сообразив, что использовал еще не существующее слово. - То есть, я хотел сказать, что вы тоже ученый, - заявил он. - Возможно, это не было предчувствием. Может быть, я слышал много разговоров. . - Так почему же вы не сказали этого раньше? - Уиллингтон пристально посмотрел на Корригана. - С чего у вас все началось? С вами произошел несчастный случай? - О, нет. Не совсем так. Корриган бессознательно приложил руку к затылку. Уиллинггон поднялся, включил свет и внимательно осмотрел затылок. Он тихонько надавил на ушибленное место, и Корриган вздрогнул. - Сильная контузия, - вынес Уиллинггон профессиональное заключение. - Когда и как это произошло? - Около часа назад, - ответил Корриган. - Я поскользнулся на ступеньках и ушиб голову. - Это и объясняет ваши галлюцинации. - Доктор выпрямился и закрыл окно, чтобы ц комнату не проникали звуки музыки, исполняемой оркестром, идущим на парад. - Вы нуждаетесь в отдыхе и тишине. Сначала я займусь этим ушибом. Из ящика стола врач достал носовой платок и намочил его жидкостью, по запаху напоминавшей ведьмин орех. Он перевязал голову Корригана, затем достал бутылку вина и стакан. - Немного бренди вам не повредит, - сказал он. - Этого удара было вполне достаточно, чтобы вызвать сотрясение мозга. - Нет, я обычно не пью вина... - Значит, считайте это медицинским предписанием. Возможно, это поможет вам расслабиться и вспомнить то, что вы забыли. Предложение пришлось по душе Корригану. Потягивая вино, он начал думать над тем, как завоевать полное доверие Уиллингтона. - Если бы вы могли добраться до ближайшего окружения Президента, - предположил Корриган, - я уверен, что смогу вспомнить многое, чтобы полностью предотвратить заговор. Но у нас нет времени. - Я понимаю это, - ответил Уиллинггон. - Прилягте и отдохните немного, а я пошлю кого-нибудь прямо в контору военного коменданта. Там нас немедленно выслушают. Корриган закрыл глаза. Он услышал легкий стук закрываемой двери. И долгий царапающий звук, напоминающий повороты ключа в замке. Он открыл глаза и попытался подняться, но его руки и ноги были словно прикованы. Наконец ему удалось сдвинуться с места, но он упал возле двери, которая оказалась закрытой, как он и опасался. Его мозг лихорадочно работал, в то время как тело было парализовано. Решив, что такое состояние .вызвано жидкостью, которой пропитан платок, он с трудом развязал повязку на голове. Уже стемнело, но в свете огней, светивших на улице, Корриган увидел в углу платка инициалы "Дж.У.Б." Его органы речи сковал паралич когда он, задыхаясь, шептал: - Бертрам Дж. Уиллинггон... Б. - Дж. - У... Б. - Дж. - Он с трудом сделал вдох. - Дж. - У. -Еще один вдох. - Дж. - У. - Б... Дж. - У. - Б.. - Его мозг обратил инициалы в имя: - Джон Уилки Бут! . . Ужас переполнил Корригана, когда он понял, как был одурачен сатаной конспирации. Бут наверняка был среди людей в баре на Десятой Авеню. От Спренглера он узнал, как какой-то человек хотел проникнуть за кулисы через боковой вход. Будучи актером, Буту было не трудно сыграть роль врача, чтобы увести Корригака из отделения, где его крики несомненно достигли бы ушей человека, готового прислушаться к нему. От этой мысли у Корригана все поплыло перед глазами. Он потерял сознание и пробыл в этом состоянии до тех пор, пока его не привел в себя звук негромкого медленного постукивания. Звук шел от двери. Раздался "Здесь есть кто-нибудь?" Корриган услышал собственный голос: "Да". Ключ повернулся, дверь открыл челевек, чуть не наступивший на него. Во мраке Корриган узнал фигуру Фрескета в синем мундире и соломенной шляпе. Блеск глаз Корригана, белых, широко раскрытых, с увеличенными зрачками, рассказал полицейскому намного больше, чем прнимал сам пленник. - Наркотик! - воскликнул патрульный. - Вот что Бут дал вам! Мне следовало бы об этом догадаться. Поставленный на ноги, Корриган проговорил: - Который час? - Десять часов, - ответил Фрескет. - Никто не стал меня слушать. Мне нужно было разыскать вас, чтобы выяснить, что вам известно. - Я знаю. Мы должны добраться до театра Форда как можно скорее! Корриган все еще двигался с трудом, когда Фрескет тащил его вниз через холл, на улицу. Среди свободных экипажей он увидел тот, который привез его из клуба "Потомак". Ему удалось дать кучеру знак, и экипаж подкатил к ним. Фрескет впихнул его на сиденье и приказал кучеру: - К театру Форда, и побыстрей! Пока они мчались сломя голову вдоль Авеню, Фрескет рассказал ему все, что случилось за последние несколько часов. - Пока я совершал патрулирование, - начал он, - мой друг кое-что для меня проверил. Он, в частности, сообщил,, что доктора Уиллингтона не существует, так же как и отдела умственных заболеваний. Но зато описание доктора, данное мной, полностью совпадает с внешностью актера Бута. Когда я узнал, что актер проживает в "Национале", мое дежурство как раз закончилось и я отправился прямо туда. Что мы можем сделать сейчас? - Многое, - ответил Питер, двигая руками и ногами, чтобы убедиться в их подвижности. - В театре мы можем пойти прямо в ложу Президента и увести его оттуда. Даже если мы вызовем волнение и испортим игру Бута. Он ударится в панику, поскольку боялся идти в театр, пока не услышал в полиции, что генерала Гранта там не будет. - Но как вам удалось узнать так много о заговоре, Корриган? - Я объясню это позже. Мне нет дела до того, что кто-то может усомниться в моих словах. Только бы нам успеть в театр! На Пенсильвания-авеню многие солдаты и прохожие пытались остановить несущийся экипаж, думая, что это побег. В то время как кучер хлестал лошадь и натягивал поводья, Фрескет поднялся во весь рост и демонстрировал синий мундир. Он сгонял людей, маша соломенной шляпой, показывая им, что в такой езде есть необходимость. Корриган вцепился.в сиденье, когда они завернули за последний угол. По прибытии в театр Фрескет выскочил из экипажа. Корриган ухитрился сделать то же самое. На им не суждено было добраться до холла. Когда они перебирались через мостки, из театра выбежали обезумевшие люди; они кричали: "Президента застрелили! Президента застрелили!" - Это сделал Уилки Бут! - крикнул Корриган, пытаясь пробиться сквозь толпу. - Сейчас он на своей лошади скачет в Мэриленд! Какой-то человек схватил Корригана за лацканы, оттолкнул его назад к экипажу и проревел: - Да, это сделал Бут. Но откуда это тебе известно? Ты ведь был снаружи, а не в театре. - И если ты знаешь, что Бут поскачет в Мэриленд, то почему ты не помешал ему? - крикнул другой человек. - А я вам скажу; почему он этого не сделал, - заявил первый. - Он - сообщник Бута - вот почему! - Вздернем его, - крикнул кто-то, - за предательство! Толпой правил закон Линча. С ревом она потащила Корригана к ближайшему фонарному столбу. Совсем ослабев, избитый до покорности, он пытался все объяснить, но его протесты потонули в реве толпы. И тут патрульный Фрескет бросился на толпу и остановил ее с помощью дубинки. Он лично посадил Корригана в экипаж и приказал кучеру: - Вывези его отсюда и не останавливайся! Лошадь помчалась вперед, а Фрескету пришлось отбить парочку человек, мешавших залезть в экипаж. Ошеломленный, Питер уселся на заднее сиденье и слушал гул толпы, стихавший в отдалении. Потом было лишь цоканье копыт; когда они завернули за угол, экипаж съехал в уединенную, тускло освещенную улицу. - Вот и приехали, сэр. Кучер привез Корригана назад, не в отель "Националь", а в начальный пункт. В свете газовых фонарей, освещавших улицу, Питер узнал белые двери и портик над ними. Он вышел на тротуар, выгреб все банкноты из кармана и с большой признательностью вручил их благодарному кучеру. К тому моменту, когда дверь отворилась на стук Корригана, экипаж скрылся из вида. Ему открыл озадаченный Уильям. Лицо его было растерянным. - Я не знал, куда вы ушли, мистер Корриган, - сказал он. - Ваш костюм уже готов, и вас ожидают для ужина в ресторане. - Для ужина? В такой час? - Я знаю, что сейчас всего только шесть часов, но они сказали, что, возможно, вы собираетесь вылететь вечерним самолетом, поэтому было решено поужинать раньше. Настала очередь Корригана удивляться. Переодеваясь в свою одежду, он думал о том, что пережил путешествие в прошлое, которое длилось весь вечер, а между тем он вернулся в настоящее не позже, чем через час после начала своего пути! Корриган определенно был готов поверить в теорию Милларда с преодолением временного барьера. С чувством сожаления он согласился и с теорией Джексона. Действительно, если человек переносится в прошлое, он может помочь сформировать историю, но изменить ее он не в силах, Приближаясь к столику в ресторане, он думал, стоит ли рассказать о своих приключениях. Его приятели по клубу могли не поверить в его рассказ, считая, что он сочиняет байки, чтобы удивить их. Да и сам Корригак начал сомневаться в этом. Поэтому он решил хранить молчание. Профессор Виттакер уже ушел, а к группе присоединился еще один человек, который теперь разговаривал с Миллардом. Доктор Джексон указал Корригану на стул и обратился к вошедшему: - Позвольте мне представить вам еще одного члена нашего клуба, мистер Корриган. Это мистер Рей Фрескет. Корриган обнаружил, что тупо жмет руку человеку, чье лицо было точной копией лица патрульного, посадившего ученого в экипаж сто лет назад. Было видно, что этот Фрескет двадцатого века не узнал Корригана. - Мистер Фрескет как раз и начал рассказывать необычную историю, - провозгласил доктор Джексон. - Уверен, что вам это будет интересно, мистер Корриган. . - Этот рассказ о моем прапрадедушке, - начал Фрескет. - Он был патрульным в тот вечер, когда произошло покушение на Президента Линкольна. Каким-то образом он узнал о заговоре и хотел предупредить людей. Но никто не стал его слушать, даже старший полицейский офицер. Он как раз был в тот день в театре Форда. - В конце концов он нашел какого-то, сумасшедшего, уверявшего, что знает о заговоре, и отправился с ним в театр, чтобы убедиться в его правоте. Но они пришли слишком поздно. Впоследствии начальник полиции решил наградить моего прапрадедушку, поскольку тот сбежал с патрулирования, чтобы спасти Президента. К тому времени он стал героем полиции. Позднее он стал начальником полиции, членом муниципального совета и, наконец, архитектором. Он вступил в клуб "Потомак", и с тех пор все его потомки были членами этого клуба. - А что случилось с другим человеком? - поинтересовался Корриган. - С тем чокнутым, которого ваш прапрадед привел с собой в театр? - Толпа хотела схватить его, думая, что тот соучастник Бута, - ответил Фрескет, - но мой прапрадедушка посадил его в коляску, и с тех пор никто его не видел. Официант принес меню, и разговор перешел на игру в бридж, которая должна была состояться после ужина. Корриган умолчал о путешествии во времени. Он размышлял, не удар ли головой приоткрыл перед ним дверь в путаницу прошлого, настоящего и будущего. В . продолжение вечера он понял, что дело именно в этом, поскольку боль в голове утихла. Уильям все еще дежурил у дверей, когда Корриган отправился в аэропорт. Ожидая такси, вызванное швейцаром, Корриган поинтересовался: - Кстати, Уильям, у вас не было прапрадеда, который служил в клубе "Потомак" - или все-таки был? - Нет, сэр. Не прапрадед, а прапрадядя. Его тоже звали Уильям, и он сражался в армии Севера. Его тяжело ранили в правую руку, поэтому он устроился сюда в качестве привратника. Несколько человек спрашивали меня, не работал ли здесь много лет назад другой Уильям. Я даже не знаю, почему. - На его морщинистом лице появилась улыбка. - Но когда вы ближе познакомитесь с клубом, вы поймете, как он захватывает. Кое-кто поговаривает, что у нас тут живут привидения, но я так не думаю. Просто я считаю, что это место, где остановилось время. Такси подъехало и остановилось перед клубом. Теперь это была хорошо освещенная улица, и Корриган безуспешно пытался разыскать фонарный столб, возле которого остановился экипаж, примчавшийся сюда из Театра Форда. Когда Корриган садился в машину, Уильям вручил ему какую-то карточку: - Это было в кармане того старинного костюма, который вы сдавали, поэтому я решил, что это принадлежит вам. Спокойной ночи, мистер Корриган. Вскоре такси мчалось по гладкой улице, представлявшей деловую часть города. Вот показался Вашингтонский Монумент, теперь уже достроенный и освещенный во всю длину, а далеко впереди виднелись величественные колонны памятника Линкольну. Затем, когда они подъехали к мосту, ведущему в аэропорт, Корриган вынул карточку, полученную от Вильяма. Он намеренно порвал карточку напополам, затем еще и еще. На середине моста он выбросил клочки в окно машины. Подхваченные ветром, они перелетели через перила и полетели вниз, в широкое русло реки Потомак. Эти летящие по ветру обрывки, уникальные для коллекционера, были единственным неиспользованным билетом на заключительное представление театра Форда 14 апреля 1865 года. ТОЛЬКО ПРАВДА О Гарвее Хенникате можно было сказать определенно - это был исключительный лжец. Когда он продавал очередной подержанный автомобиль, его вранье было самозабвенным, полным выдумки и не лишенным определенного шарма. В автомобильном ряду о нем говорили, что он может продать все, что имеет, хотя бы два колеса, одну фару, одно целое стекло и видимость двигателя, причeм на всю сделку ему потребуется не больше десяти минут. Большинство из его знаменитых сделок вне всякого сомнения недостоверны, но часть из них подлинна, поскольку я помню их лично. Как-то раз он выудил старый танк "шерман". Купил его за двадцать пять долларов у торговца металлоломом. Гарвей установил его на большой деревянной платформе перед своими машинами и подал под соусом "Новинка недели". Теперь вы, возможно, спросите, кому, в здравом уме придет в голову купить танк весом в пятьдесят три тонны, с пушкой в придачу?- Все зубоскалы автомобильного ряда задавались тем же вопросом. Однако колымага была выставлена на продажу в четверг; а в 9.12 на следующее утро Гарвей толкнул ее за триста восемьдесят шесть долларов! В то утро я случайно был поблизости, поэтому слышал часть торга. - Видел ли ты когда-нибудь подобный клоповоз? Ну-ка, выведи эту малютку на шоссе и увидишь, как учтиво к тебе отнесутся! Ни одному придурку не придет в голову шалить с такой машиной! Амортизация? Да к черту! У меня есть четыре знакомых офицера в Объединенном комитете начальников штабов и приятель в ЦРУ, который перегоняет такие штучки в Пентагон и обратно. Модели-то не меняются, поэтому эта игрушечка никогда не устареет, да и двигатель очень мощный. Пушка? Да это самый надежный сигнал поворота. Тот водитель, который будет ехать следом, должен быть слепым или мертвым уже три дня, чтобы не заметить его! Какого черта, снег, лед, дождь, грязь, дождь со снегом или град - этот драндулет может ездить в любую погоду. Посмотри, как он сработан! У какой другой машины имеется шесть с половиной дюймов пуленепробиваемой брони? Видимость? Ты говоришь об этой щели прямо напротив водителя? Да благодаря ей ты всегда будешь смотреть на дорогу. Ты ничего не теряешь - увидишь и дорожные знаки, и пейзаж, и симпатичных баб в спортивных автомобилях, или что там еще. Ведь все, что .ты видишь, это часть дороги прямо перед тобой! Какого черта! Да если бы мне удалось откопать десять таких крошек во время сухого закона, давно бы ушел на пенсию! Покупателем был тихий маленький почтальон, который зашел занести два циркуляра и одно письмо от тетушки Гарвея. Он уехал на танке "шерман", слегка обескураженный всем происходящим, а Гарвей Хенникат наблюдал, как тот тащится на этой развалюхе, и стоял, отдавая честь, пока механизм не прогрохотал мимо. Гарвей не был обманщиком от природы. Он врал не потому, что был хитрым ублюдком. Просто весь смысл жизни заключался для него в слове "бизнес". Он покупал, потом продавал, и торговаться для него было так же естественно, как для других дышать. Это были и в последние шестьдесят пять долларов, которые он вытягивал из беззащитного клиента, а просто речь шла о принципе. Согласно этому принципу, он припирал покупателя к стене, затем подавлял его волю, пока та полностью не растворялась в его собственной. Я знал Гарвея в двадцатые годы, и уже тогда он врал гениально. Все его истории были яркими, складными и, как любая ложь, достаточно простыми. Это относится и к той истории, которую он рассказал мне при нашей последней встрече. Большинство его рассказов можно оставить без внимания, но только не этот. Хенникат, поймавший меня в тот мрачный ноябрьский день возле своих машин, был совсем другим человеком и совсем другим рассказчиком. Даже яркий, кричащий спортивный пиджак в линялую фиолетовую клетку, бывший его любимой одеждой, цветастый галстук с разводами и шляпа, сдвинутая на затылок, не могли скрыть мрачного, испуганного выражения его лица. Вот что я услышал: - Дело было в сентябре. Стояло бабье лето. Яркое солнце сияло сквозь слегка полинявшие флажки, окружавшие рынок подержанных автомобилей. Оно освещало вывеску: "Подержанные машины Гарвея Хенниката - ни одной подделки!" Тут стояли, вернее, лежали его автомобили. Ведь все, что имел в запасе Гарвей, было бросовым товаром, едйа способным доехать до его склада и выкатиться оттуда, причем так было всегда. Облокотившись на машину, Гарвей чистил ногти и наблюдал за молодой парой в дальнем конце гаража, ходившей вокруг "бьюика" двадцать восьмого года выпуска. Надо видеть лицо Гарвея, чтобы поверить ему в подобной ситуации. Это был психиатр, изучающий пациента. Тут он нацепил самую заразительную улыбку и понес ее на другой конец своего загона к старому "бьюику". Молодому человеку было, видимо, не по себе, он занервничал: -Мы только смотрел... -Этого мы и хотим! - воскликнул Гарвей. - Разумеется, это нам и нужно. Здесь вас никто не торопит. Да, парень, здесь ты можешь расслабиться, помедлить, проверить и перепроверить, обдумать, внимательно просмотреть, поразмыслить, выбрать, обсудить и углубиться. - Он сделал широкий жест по направлению к ряду машин. - Будьте как дома, друзья мои! Молодожены заморгали, когда водопад слов ударил по их перепонкам и привел в замешательство. - Да мы... - неуверенно начал юноша. - Мы тут думали... знаете, нам хотелось бы приобрести автомобиль с четырьмя дверцами. Самую последнюю модель, которую только можно найти, но не дороже пятисот долларов. Гарвей закрыл глаза и покачал головой. На его лице было выражение боли и отчаяния. - Вы меня убиваете, вам это понятно? - Он посмотрел на девушку. - Вам ясно, что ваш муж меня шокировал? Губы девушки округлились и закрылись. Гарвей похлопал по крылу старой машины. - Знаете ли вы, почему я в шоке?- поинтересовался он. - Так знаете? Сейчас я объясню вам это. Вы поддались пропаганде каких-то олухов в наших рядах, у которых цемент вместо мозгов. Пропаганде, говорю я вам! - Он ткнул в машину пальцем и оставил вмятину, которую торопливо прикрыл локтем. - Это они внушают вам, чтоб вы покупали последние модели, не так ли? Ведь правда, внушают? Захваченные врасплох, молодые люди одновременно кивнули. - А знаете ли вы, почему они дают вам такие советы? - продолжал Гарвей. - Вы думаете, они поступают так потому, что являются честными, законопослушными, морально устойчивыми прихожанами? - Он покачал головой, но на этот раз, как пастор, неожиданно увидевший, что в церкви идет игра на деньги. - Позволь мне раскрыть тебе глаза, парень. - Тут он помахал пальцем у парня перед глазами. - Они толкают последние модели, поскольку это дает им прибыль! Они попытаются запихнуть тебе в глотку последние модели пятьдесят четвертого года, ведь им доллар дороже друга! Они ищут выгоды, а не добрых отношений! Забывшись, он снова похлопал по крылу, раздался скрежет металла, и крыло отделилось от корпуса. Гарвей скрыл это разрушение, намеренно встав перед крылом. - Им выгодней набить свои бумажники наличными, чем наполнить свои сердца дружескими чувствами к людям! - продолжал он. Молодой человек принял все за чистую монету и сглотнул наживку. - Просто нам нужна машина для поездок, поэтому мы решили, что чем новее машина... Гарвей всплеснул руками, перебивая его. - Вот тут-то вы и совершили ошибку. Именно поэтому вы пошли по неверному пути. Именно здесь вы устремились в тупик! Вам не нужна новая машина. Вам не нужна привлекательная безделка на колесах, которые штампуют на конвейере, покрывают блестящим хромом, с хвостовым стабилизатором и идиотским названием, причем такого качества, что и наперстка не наполнишь. Я знаю, что вам нужно! - Тут он снова ткнул пальцем в лицо юноши. - Вы ищете мастерство, приходящее лишь с возрастом! Надежность, которая приходит с испытанной технологией! Преимущество традиционных средств передвижения! Он подался назад, словно приоткрывая бриллиант Надежды, и показал машину за своей спиной. - Вот то, что вы ищете. "Шевроле" 1938 года с четырьмя дверцами. На нем вы доберетесь куда захотите и вернетесь домой. Голос Гарвея не смолкал ни на секунду. Его речь длилась четыре или пять минут. И хотя сделка казалась случайной, она была давно устоявшейся процедурой. Гарвей делил ее на три стадии. Первой был резкий удар, "припирание к стене", имевшее целью начальные контакты. Вторая - в нее он как раз входил - была тихой, довольно благотворной и терпимой. Позже наступала часть третья - заключительная. А в данный момент он мило улыбался двум молодоженам, подмигнул девушке, словно говоря: "У меня самого дома полным-полно таких крошек, как ты", - затем более мягко указал на "шеви". - Смотрите. Я не собираюсь обдирать вас как липку. Я этим не занимаюсь. Я люблю.получать радость от своего дела. Я знаю, как вы должны поступить. Проведите какое-то время возле этой машины. Осмотрите ее. Насладитесь ее роскошью. Проверьте и посмотрите, как делали ввтомобили, когда их делали на совесть. Вперед, друзья мои! - говорил он, подпихивая юношу к передней дверце, и затем поспешно повернулся и вцепился в девицу. - Посидите в машине. Устраивайтесь на сиденье и сидите в свое удовольствие. Что вам действительно необходимо, так это бутылочка хорошего вина и свеча. У машины просто масса достоинств! До Гарвея долетел звук автомобиля, тащившегося к дальним воротам. Он захлопнул дверцу, оглушив молодоженов, подняв при этом столб пыли и вызвав враждебный стон протестующего металла, улыбнулся своим жертвам сквозь пыльное стекло и поспешил к северным воротам, где его ждала еще одна сделка. В данном случае речь шла о первой модели "форда", которую вел седой старичок, похожий на Сайта Клауса, со счастливыми и простодушными.глазами. Гарвей подметил, что обычно такие глаза сулят быструю и относительно легкую сделку. Он прошел еще несколько футов рядом с "фордом". Автомобиль пыхтел, урчал, и, прежде чем он наконец остановился, в нем дважды что-то взорвалось. Старик вышел из него и улыбнулся Гарвею. - Как поживаете? Язык Гарвея очертил круг во рту. - Смотря что иметь в виду, дедуля. Если вы здесь хотите припарковаться, цена обычная. Но если эту машину вы собираетесь продать, то дайте мне три минуты, чтобы немного посмеяться. С этими словами он отступил назад и стал осматривать автомобиль, наклоняя голову во все стороны, обходя его несколько раз, не забывая при этом следить за стариком. В конце концов он остановился, испустил глубокий вздох, заложил руки за спину и на мгновение прикрыл глаза. - Ну как? - тихо спросил старик. - Я могу дать вам пятнадцать долларов. Если захотите сдать машину в металлолом, то получите двенадцать, а Смитсоновский институт обойдет нас на два доллара. Старик мягко улыбнулся. - Это замечательная старая машина; думаю, в прежние времена их делали лучше... . Гарвей вытаращил глаза и затряс головой так, словно запасался сверхчеловеческим терпением. - Дорогой дедушка, - сказал он, безнадежно всплеснув руками, - старо предание. Это ведь просто поговорка. На рынке все, кому не лень, ей пользуются. - Он с жаром передразнил: - В старые времена автомобили строили лучше! Да это сфабрикованная ложь, сэр, в нее трудно поверить! Господи, да еще десять лет назад люди понятия не имели о том, как строить автомобили. Хорошо расходятся только новые машины! Только новые машины в цене. Только в них виден гений разума, мышц и сборочного конвейера! Он очень снисходительно, с видом сверхсекретности потянулся к старику. - Мне нравится ваше лицо. Знаете, что я сделаю? - Он заключил старика в объятия. - Вы мне напомнили моего дедушку, упокой Господи его душу! Он всегда был порядочным человеком с младенческого возраста и до того рокового дня, когда погиб, спасая людей с перевернувшейся лодки на Ист-Ривер! - Он благоговейно опустил глаза и сразу же возвел их горе. - Я дам вам за эту машину двадцать пять долларов. Видимо, мне придется разобрать его и продавать колесо за колесом, винтик за винтиком любому сборщику металлолома, который забредет сюда. Но двадцать пять долларов вы получите! - Двадцать пять? - Старик с грустью смотрел на "форд". - Я... я в затруднительном положении. - Он посмотрел на Гарвея. - Вы не могли бы дать мне тридцать? Гарвей вставил между зубами потухшую сигарету и посмотрел в сторону. - Вы испытываете мое терпение, мой пожилой друг, - мрачно сказал он. - Вы просто пытаетесь докопатьсяцо самых глубин моего терпения! Старик продолжал смотреть на Гарвея. - Вы хотите сказать, что... - начал он. Гарвей улыбался ему сверху с тем же адским терпением. - Это значит, что двадцать пять долларов уходят, уходят, уходят... двадцать пять долларов ушли. Одним движением он достал бумажник из внутреннего кармана, вынул из отделения для денег три купюры и вручил их старику. Затем он развернул его и показал ему на будку в центре машин. - Идите прямо в ту маленькую контору, - сказал он, - и отдайте там документы на автомобиль. - Он посмотрел на модель А.- Я сказал "автомобиль"? Я хотел сказать... - Он начал крутить пальцами, словно желая подобрать слово. - Ах, да, колымага, вот что это такое. Надо будет не забыть это слово для возможного покупателя.. Но за это ручаться нельзя, мой очаровательный пожилой друг, есть определенные ограничения. С этими словами он резко повернулся и пошел к молодой паре, все еще занятой "шевроле"-тридцать восьмого года. Он посмотрел на них сквозь окно, поиграл пальцами, улыбнулся, подмигнул, очертил языком круг и уставился в небо, подавляя нетерпение. В процессе ожидания он оперся ногой на задний бампер, и. тот не замедлил с грохотом свалиться на землю. Гарвей поднял eго на место, укрепил с помощью пинка и пошел прогуляться до конторы. Когда он вошел, старик уже закончил с регистрационными документами. Он улыбнулся Гарвею: - Подпись, печать и доставка мистеру, - он выглянул в окно, чтобы прочесть огромную вывеску, - мистеру Хенникату. А вот и ключи. - С этими словами он положил на стол ключ зажигания и задумчиво посмотрел на них. Потом с легкой извиняющейся улыбкой посмотрел на Гарвея. - У этой машины есть одна особенность, о которой я обязан сказать. Гарвей просматривал документы и едва взглянул вверх. - Да, да, говорите, - сказал он. - Машина заколдована. Гарвей быстро взглянул на него и улыбнулся с видом "видите, на что я вынужден идти?" - Это правда? - О, да,- ответил старик. - Бесспорно. Машина заколдована. С того дня, когда сошла с конвейера, это может подтвердить любой из прежних владельцев. Гарвей продолжал улыбаться, обходя вокруг стола, чтобы сесть. Он моргнул, собрал губы в трубку и потыкал языком в щеку. - Не думаю, что вы захотите сообщить Мне, каким образом машина заколдована и как от этого можно избавиться. - О, скоро вы сами все узнаете, - ответил старик. Он встал и отправился к двери. - Насчет того, как расколдовать машину - вам лучше ее продать. Счастливого дня, мистер Хенникат. Было очень приятно иметь с вами дело. Гарвей оставался сидеть на стуле. - О, возможно... возможно, - сказал он. Старик задержался в дверях и повернулся к нему. - Думаю, что вы поймете, что совершили самую лучшую сделку, - сказал он. Гарвей соединил пальцы на затылке. - Мой пожилой друг, - заявил он обиженным тоном, - вы поступаете крайне несправедливо по отношению ко мне. Эта маленькая сделка, с колдовством или без него, является моим сегодняшним актом благотворительности? Вы ведь будете жить на эти деньги, не так ли? Идите себе и живите. Старик поджал губы. - Нет, нет, нет, мистер Хенникат. Это вы живете на мои деньги. И я склонен думать, что будете. Затем он засмеялся и вышел из конторы. . Гарвей опустил глаза на документы на столе и небрежно сунул их в корзину, уже обдумывая, как он представит модель А: "Неприкосновенно!" А может, выдать ее за машину, на которoй Элиот Несе ловил Фейса Флойда. Он прострелит в заднем крыле пару дырок 22 калибра и будет уверять, что они получены во время необычной погани. 3a автомобиль с такой историей, с традициями закона и порядка не жалко 300 долларов. Голоса молодоженов, идущих в контору, прервали его мечты. Он встал, выглянул в окно и смотрел, как они приближались. Он мгновенно сменил обычное выражение алчности на "деловое" для третьей фазы - смесь родительской привязанности и обостренной, почти болезненной честности. Таким его видели всегда. Молодой человек показал на "остин" 1934 года. - Сколько стоит та машина? - спросил он. Простак, подумал Гарвей. Законченный, настоящий-, честный, первостатейный, благонравный простак. Этот автомобиль принадлежал Гарвею вот уже двенадцать лет. Это был первый и последний автомобиль, на котором Гарвей потерял деньги. Он откашлялся. - Вы говорите об этом коллекционном экземпляре? Это... это... - Гарвей наблюдал за юношей. По какой-то дурацкой причине слова не могли вырваться наружу. Он складывал слова, уплотнял их, как снежки, и пытался выбросить их, но ничего не выходило! Через секунду он что-то произнес. Голос был его собственный, слова были его, но он не мог поручиться, что говорил их осознанно. - Это не продается, - произнес его голос. Парень переглянулся со своей женой и указал на машину, в которой они сидели. - Как насчет "шевроле"? И вновь Гарвей почувствовал, как его рот раскрылся, и услышал свой голос. - Эта машина не для продажи. - Не для продажи? - Юноша странно посмотрел на него. - Но ведь вы именно ее нам продавали. - Да, я хотел толкнуть ее вам, - сказал голос Гарвея - и на этот раз он был уверен, что говорит он сам, - но сейчас я ее не продам. Да это же груда лома! Развалюха. У нее нет звонка. В ней отсутствуют цилиндры. В ней нет ничего. Блок разбитый, а бензин она жрет так. словно владеет всеми нефтяными скважинами Техаса. Гарвей смотрел остекленевшими глазами и делал усиленные попытки закрыть рот, но слова все еще вылетали из него: - Покрышки стерлись, рама помялась, и если я говорил, что она ходит, то имел в виду, что она прошла одну милю и остановилась. Вам она обойдется в два раза дороже, когда вы захотите ее отремонтировать, а вам придется это делать каждый третий четверг месяца. Молодые люди вопросительно смотрели на Гарвея, а он, в свою очередь, уставился на них. Ему казалось, что вместо языка у него во рту раскаленная кочерга.-Он одиноко стоял, размышляя, когда же кончится это сумасшествие. Молодожены снова переглянулись, потом парень неуверенно спросил: - Ну хорошо, что у вас еще есть? Слова вылетали, несмотря на то, что Гарвей хотел их остановить. - У меня нет ничего, что стоило бы вашего внимания, - заявил он. - Все, что здесь находится, давно пора списать. Здесь у меня больше лимонов[Lemon (англ.) - 1) лимон, 2) негодный товар. ] на квадратный сантиметр, чем производит компания "Юнайтед Фрут". Поэтому мой вам совет, детки, бегите отсюда, пока вы не встретите достойного уважения торговца. У него вы найдете то, за что лы платите и получаете удовольствие.-А сюда ни за что не приходите, потому что я вас ограблю по-черному! Юноша собирался что-то ответить, но девица резко толкнула его локтем, кивнула в сторону выхода, и они ушли. Гарвей стоял, абсолютно неподвижный. Неожиданно его внимание привлекла модель А, стоявшая на площадке, простая, почти изысканная и бездомная. Гарвей моргнул, покачался, как большая фигура Святого Бернарда, затем намеренным усилием воли заставил себя сесть. Он просидел в конторе несколько часов, сотни раз спрашивая себя, что с ним происходит. Все происходило так, словно какой-то демон, вселился в него, прицепился к гортани и. заставляет говорить. Это было ненормальное, идиотское чувство. Однако несколько часов спустя оно пропало. "Какого черта! - думал Гарвей. - Какого черта! Да по этим ребятам сразу видно, что они уже на следующее утро вернулись бы за своими деньгами". Тут он в двадцатый раз отыскал глазами модель А. "Старик сказал, что она заколдована. Заколдована! Чтоб ты провалился, Гарвей Хенникат, все продолжаешь вести дела с психами!" Спустя несколько минут в контору вошел помощник Гарвея. Его звали Ирвинг Проксмиер. Лицо у него было болезненное. Ирвинг был недоделанной копией Гарвея и находился под влиянием такого же спортивного пиджака, носил разрисованный галстук (на нем под заходящим гавайским солнцем был изображен танцор хулы) и тоже сдвигал шляпу на затылок. Копия, разумеется, была более низкого качества, чем оригинал. Все это было потугами, просто жалкими потугами. - Извините за опоздание, босс, -проговорил Ирвинг и, точно так, как это делал его шеф, засунул сигару меж зубов. - Я искал в ломе колесные диски для "шевроле" тридцать четвертого года. Нашел два. - Он оглянулся назад и глянул в открытую дверь. - Что за сделка? Гарвей прищурился. - Так себе. - Затем, освобождаясь от глубоких размышлений, показал в окно. - Ирв, я хочу, чтобы ты толкнул "эссекс" тридцать пятого года. - Давно пора. На нем стало невозможно ездить. Гарвей прикурил сигару. - Ставим до пятидесяти пяти долларов. Говори всем, что это музейный экспонат. Последний в своем роде. - Гарвей встал и выглянул в окно. Капот "эссекса" был приоткрыт. - Придурок, - мрачно сказал он, - ты должен закрыть капот, болван. - Он повернулся к Ирвингу. - Сколько раз я должен говорить тебе это? Когда весь двигатель покрыт ржавчиной, лучше всего поиграть в прятки. Ты ведь не собираешься объяснять, что продаешь машину, на которой французские солдаты ехали на первую битву на Марне. В этот момент лицо Гарвея неожиданно побелело. Его челюсть отвисла. В глазах появилось странное выражение. Он повернулся и направился к столу. - Ирв... - сказал он с усилием. - Ирв... - Что случилось? - спросил тот. - Вам плохо, босс? Гарвей чувствовал, как слова клокотали внутри и вырвались наружу. Он показал в окно. - Установи на "эссексе" табличку. Пиши все, как есть. Никаких гарантий. Да открой пошире капот. Пусть полюбуются на этот двигатель. Ирвинг смотрел на шефа во все глаза. - Вы продать его собираетесь или всю жизнь хотите не расставаться с этим автомобилем? Да ни один нормальный человек не купит его, заглянув под капот. Хенникат тяжело опустился на стул. Он чувствовал, как по его лицу струился пот. Он открыл левый нижний ящик стола и извлек фляжку виски. Отвинтив крышку, он сделал большой глоток. Потом взглянул в обеспокоенное лицо помощника. - Что происходит? - спросил он чужим, тонким голосом. - Что это со мной, Ирв? Ирв, болван... как я, по-твоему, нормально выгляжу? Ирвинг осторожно поинтересовался: - Что вы ели на обед? Гарвей задумался на мгновение и жестом исключил любую связь с едой. Потом овладел своим лицом, выдвинул челюсть, расхохотался с напускной храбростью и потянулся к телефону. - Пустяки, - уверенно заявил он и набрал номер. - Это... это все внушение или что-то в этом роде. Это все из-за старого болвана с его "фордом". Послушай Ирв, он действительно тронутый! Притащился сюда с этой историей про заколдованный автомобиль... Он услышал, как сняли трубку. - Дорoгая! - сказал он. - Это вечно любящий! Послушай, детка... я насчет вечера... да, я подзадержусь. Я говорил тебе, что у нас учет товаров, разве нет? Свободной рукой он чертил в воздухе фигуру старика и "форд". - Конечно у нас инвентаризация, - продолжил он, - и я собираюсь... - Он вдруг замолчал. Его лицо вновь побелело, и на лбу выступил пот, струйками стекая по щекам. - Собственно говоря, дорогая, - услышал он свой голос, - я собирался перекинуться в покер с ребятами после того, как закроюсь сегодня. И когда месяц назад я сказал тебе, что провожу учет, на самом деле я тоже играл в покер! Он мигом оторвал трубку ото рта, словно это было какое-то животное, тянущееся к его горлу. Он вздохнул, сглотнул слюну и снова взял трубку. - Дорогая, - сказал он слабым голосом, - дорогая, детка, мне кажется, что я заболел. То, что я только что сказал тебе... понимаешь, детка... это была шутка... я хотел сказать... И у него вновь вырвались слова: -Я опять собираюсь играть с ребятами в покер! - Гарвей швырнул трубку и оттолкнул от себя телефон. Он повернулся и широкими глазами смотрел на Ирвинга. - Что происходит, Ирв? Какого черта со мной происходит? Я не контролирую то, что говорю. Я потерял контроль над... Он замолчал, достал платок и вытер лицо. Потом поднялся, пересек комнату и выглянул во двор. Там, сам по себе, чуть в стороне от других машин, стоял "форд". Гарвей смотрел на него не отрываясь, потом обратился к помощнику. - Ирв, - напряженно сказал он. - Меня постигло бедствие! Этот старый гусь... тот придурок, о котором я рассказывал, он сказал, что "форд" заколдован - и он был прав! Понимаешь, Ирв? Кто бы ни владел "фордом", ему приходится говорить правду. Гарвей вцепился себе в волосы и дергал их во все стороны. Его голова качалась вперед и назад, а в голосе слышалась мука. - Ирв, придурок... до тебя дошло? Можешь ли ты вообразить что-нибудь ужаснее? Он оставил в покое волосы и начал бить себя в грудь. - Мне! Гарвею Хенникату! Отныне и до тех пор, пока я владею этим автомобилем, - мне придется продолжать говорить правду! Прошло три дня. Это были самые длинные дни, которые когдалибо в своей жизни проводил Гарвей Хенникат. Клиенты приходили и уходили, а Гарвей смотрел, как они уходят, ломая руки и таская себя за волосы или просто сидя в своей уютной конторе, физически неспособный вымолвить хоть слово - наедине с самим собой составляющий одну из традиционных хвалебных речей. Ирвинг, которого он засадил за изготовление вывесок, принес большое их количество и довольно-таки уныло расставил в конторе. Он указал на них, и взглянул на Гарвея, который сидел, схватившись за голову. . - Я закончил вывески, босс, - сказал он. Гарвей раздвинул два пальца, чтобы открыть глаз. Он небрежно кивнул и снова закрыл лицо. Ирвинг откашлялся. - Вы хотите, чтобы я поместил их на машины, или сами их читать будете? . Снова Гарвей посмотрел сквозь пальцы на таблички. "Без гарантий", "В плохом состоянии", "Не рекомендуем" - гласили надписи. Ирв покачал головой. В его голосе слышалось уныние. - Раньше я слышал о низком давлении, босс... но, я думаю, будем откровенны, это не давление. Гарвей кивнул и застонал. - Ирв, придурок, - сказал он голосом медсестры, - ты знаешь, что моя жена со мной не разговаривает? Молчит вот уже три дня. - Это не только ваши проблемы, босс. Вам известно, что за три дня мы не продали ни одного автомобиля? - Он шагнул ближе и продолжил: - Та старушка, которая приходила вчера днем и хотела купить старый "остин"? Босс, прошу вас не нервничать! Разве можно начинать продажу автомобиля с сообщения о том, что будь эта машина постарше на год, то Моисей мог бы пересечь в ней Красное море? - Ирв покачал головой. - Мне кажется... всякой честности есть предел, шеф! Гарвей кивнул в знак согласия. - Раньше я тоже так думал! - сказал он. Ирв фыркнул, переместил вес на другую ногу, откусил кончик дорогой сигары и приготовился к схватке иного рода. - Босс, - начал он слегка изменившимся голосом. - Мне бы не хотелось причинять вам беспокойство. Но... понимаете, речь идет о моей прибавке. Гарвей закрыл глаза. - О прибавке? Ирв кивнул. - Сегодня ровно полгода. То есть... я не собираюсь вас разорять, но вы обещали. Вы сказали, что если через полгода я продам три машины... Гарвей повернулся в крутящемся кресле, мечтательно посмотрел в окно, но кргда почувствовал другой голос, поднимающийся в нем в точности так, как, это было последние три дня, его глаза вылезли из орбит. Он попытался сомкнуть губы и задушить приближающиеся слова, но это было ему не по силам. - Ирвинг, - услышал он свой голос, - в тот день, кoгда ты получишь прибавку, на Фиджи ударит мороз! Слова невозможно было остановить, хотя Гарвей делал сильное, почти нечеловеческое усилие остановить их путем экстренного извлечения виски из нижнего ящика стола. Но даже в тот момент, когда он откупоривал бутылку, слова лились из него подобно лаве из огнедышащего вулкана. - Любой деревенский олух начинал и заканчивал работу здесь на одном и том же жаловании! Просто я морочу им голову прибавкой до тех пор, пока они не поумнеют! Гарвей хотел извиниться, сказать, что он не хотел этого говорить, что Ирвинг дорог ему как сын и прибавку он действительно получит, как только все придет в нормальное русло, но вместо этого прозвучал самый настоящий приговор. -Выбить из меня деньги для тебя будет не легче, чем налить раскаленное масло в уши ягуару! - вот что он сказал. Гарвей поднял бутылку, словно она весила тонну, выпил, поборол тошноту и сказал напряженно и тихо: - Ирв, придурок, эти слова причинили мне больше боли, чем тебе. Ирвинг распрямил свои худые костлявые плечи, обошел вокруг стола и сунул кулак в лицо бывшего шефа. - Наказание, - сказал он твердым, высоким и визгливым голосом. - А это причинит мне больше боли, чем вам. С этими словами он подпрыгнул, и Гарвей следил за тем, как его рука приближалась, пока не достигла его челюсти. Какой-то частичкой уставшего и потускневшего сознания он почувствовал удивление, что худенький маленький Ирвинг мог нанести такой сильный удар. С этой мыслью он завалился назад и приземлился на пол. Ирвинг подобрал таблички "В плохом состоянии" и "Не рекомендуем", положил их Гарвею на грудь, точно похоронный венок, и, с чувством выполненного долга, тихо удалился. Поздно ночью, по словам Хенниката, он сидел на ступеньках конторы, печально созерцая свои машины, в частности "форд" модели А. Тот походил на железного изгоя; чьи древние фары зловеще глядели на Гарвея. Ночной бриз играл флажками и вывеской, дразня Гарвея их бренчанием и бессмысленностью. Через северные ворота зашел джентльмен с брюшком, остановился и осмотрел машины. В старые добрые времена Гарвей уже был бы на ногах, пожимал бы его руку и начинал первую стадию атаки, прежде чем предполагаемый покупатель успеет сделать три вдоха. Но в тот вечер Гарвей медленно встал, гостеприимно махнул рукой и - прислонился к будке, в то время как мужчина посмотрел на него и направился в его сторону. Его звали Лютер Гримбли. Он носил разновидность фрака, глаза его были маленькими, как у птицы. К тому же, у него во рту была сигара, очевидно, выполняя роль реквизита, во всяком случае, он, словно родился с сигарой во рту. Он мрачно кивнул Гарвею в ответ и покосилсятш "форд". Вне всякого сомнения, он принадлежал к такому типу покупателей, кого Гарвей называл "мыслителями", и жаждал вступить в битву воли и хитрости, как и сам Гарвей. Это было совершенно очевидно, судя по тому, с каким безразличным видом мистер Гримбли изучал "форд", одновременно наблюдая за лицом Гарвея. Гарвей, со своей стороны увидев, что этот человек готов к схватке, заставил себя прйти ему навстречу. Он откопал часть своего обаяния, зажег сигару, сдвинул шляпу на затылке на целый дюйм, и в эту минуту выглядел, как всегда. - Что вас заинтересовало сегодня? - спросдл он. Гримбли не выпускал сигару изо рта. - Лютер Гримбли, вот моя карточка, - представился он и одновременно вручил свою карточку. - Честный Лютер Гримбли, тридцать лет в политике, готовлюсь к перевыборам, являюсь членом городского управления от тринадцатого городского участка. Возможно, вы слышали обо мне. . Все это он произнес на одном дыхании. Гарвей взял карточку и прочитал ее. - Очень рад! - сказал он. - Что-нибудь... - Он сглотнул. - Неплохой "форд". Красивый, не так ли? Тут Гарвей мысленно присел, ожидая приступа упрямой честности, готовой опровергнуть его слова, но голос молчал. И, впервые за несколько дней, он почувствовал, как в нем поднимается надежда. Гримбли вынул сигару, оторвал несколько листов табака и изящно очистил от них подушечки пальцев. - Как сказать, - заявил он, наполовину прикрыв глаза. - "Форд" можно назвать красивым, приняв дюжину таблеток аспирина и закрыв глаза, но в холодном неоновом свете, сынок... - Он покачал головой и показал на машину. - Это же развалюха! В каком она состоянии? Гарвей хихикнул низким голосом и собрался ответить цитатой из Библии, которой он обычно отвечал на этот вопрос, и еще одним изречением, которое придумал сам полгода тому назад, но услышал свой голос: "Коробка треснула!" Гарвей вздрогнул, покрепче закусил сигару и отвернулся в сторону, проклиная себя, честность, заколдованную машину и все остальное. Бровь Гримбли поползла вверх. - Разбит блок, так ты сказал, сынок? Гарвей устало кивнул и прекратил борьбу. - Коробка треснула! - Что еще? Гарвей посмотрел на колеса. - Резина стерлась на нет. - Он пнул колесо. Гримбли подошел к "форду" и тоже пнул колесо. - Так и есть, - сказал он. Гримбли состроил гримасу и почесал подбородок. - Видимо, машина много лет была в работе. Затем он поспешно и хитро посмотрел на Гарвея. - Впрочем, не очень много. Гарвей почувствовал, что тоска и слова поднимаются в нем. - Много? Да этой машине пришлось одолжить время, чтобы жить дальше. Гримбли потыкал языком в щеку и мягко постучал по крылу "форда". Искоса он смотрел за Гарвеем. - Сколько он стоит? - спросил он и, поспешно сменив тон, добавил: - Я имею в виду, для олyха, которому потребовалась действительно негодная машина для розыгрыша или чего-то в этом роде. Он откусил небольшой кусок сигары, выплюнул его и снова обошел автомобиль. Затем низко и протяжно свистнул, втянул щеки и снова похлопал крыло автомобиля. - Может быть, пятьдесят долларов? Глаза Гарвея остекленели. - Пятьдесят? - Ну, хорошо, - сказал Гримбли, - может быть, шестьдесят? - А почему не тридцать? - сказал Гарвей. - Вы не понимаете, ведь так? Это плохая машина. Негодная. Гарвею очень хотелось, чтобы его язык прирос и он мог закрыть рот. Он был осужден, проклят и запрограммирован, поэтому уже повернулся, чтобы идти и прекратить этот никчемный разговор. Он был совсем не готов к реакции Гримбли, поскольку маленький толстяк уставился, на него и захохотал. Он ржал во все горло до тех пор, пока не пбтерял над собой контроль. Гримбли стоял и хохотал до слез. - Ах ты, мошенник! Ты - хитрый сукин сын. Гарвей к этому моменту тоже засмеялся. Он и сам толком не знал почему. Возможно, он почувствовал облегчение, может, расслабился, но он присоединился к смеху Гримбли и хохотал до визга. - А разве это не правда? - визжал он. - Разве это не самая настоящая правда? Гримбли вытер глаза и постепенно перестал смеяться, но он все еще качал головой с удивленным восхищением. - Я повидал много приемов, ей-богу! Все виды приемов, - Он подмигнул Гарвею и толкнул его в грудь. - Но ты - умный маленький пончик, ты... это старый английский прием, не так ли? Старая уловка! Ты- ловкий мошенник! Он снова засмеялся и вернул сигару назад. - Ты знал, что "форд" мне нужен, правда, чертяка! - Он снова пихнул Гарвея. - Ты знал, что я хочу его. Послушай, что я тебе скажу. - Тут он вынул сигару и продолжил: -Даю тебе за него двадцать пять долларов, главным образом из-за того, что это неплохая политика - водить старые автомобили. Люди не поймут, что ты таким образом на них наживаешься! - Он опять уставился на "форд": - Пусть будет двадцать два с половиной. Я не замечал вмятину на крыле. - Он вернул сигару в рот, скосил глаза и взглянул на Гарвея. - По рукам? - спросил он. - Двадцать два с половиной доллара, машину и никакого мошенничества. Выражение экстаза на лице Гарвея медленно исчезло, и он почувствовал, что холодеет. - Никакого мошенничества, - слабо проговорил он. Тона Гарвея было достаточно для Гримбли. Снова его язык исследовал рот, он взглянул на Гарвея, потом на машину. - Лучше бы ты показал товар, мошенник. Показывай внутренности, Я хочу видеть то, что покупаю! Гарвей отвернулся и закрыл глаза. - Двадцать два с половинор доллара, и машина как есть иг... .и... - И - что? Гарвей повернулся к нему, его голос звучал, как у призрака. - Она заколдована, - тихо произнес он. Гримбли вытащил сигару изо рта, уставился на Гарвея, и снова раздался его визгливый, бесконтрольный смех. - Заколдована! - вопил он. - Эта проклятая машина заколдована! Он едва сдерживался и стоял, обхватив свое пузо, покачиваясь, задыхаясь вогнувшись пополам в истерике, повторял снова и снова: - Заколдована! Проклятая машина заколдована! Наконец он остановился, вытер глаза и вернул сигару на прежнее место. - Значит, заколдована! Клянусь богом, ты - самый ловкий мошенник пятидесяти штатов! Ты обязан заняться политикой. Он снова хохотнул. - Заколдована, - он снова вытер глаза, и смех звучал в его голосе, когда он спросил: - Каким образом она заколдована? Гарвей закатил глаза и слушал свой голос: - Кто бы ни владел машиной, ему приходится говорить правду! Ну, черт возьми, наконец-то это сказано. Теперь это его не беспокоило. Сатана, сидящий в нем и помешанный на честности, заставил его признаться. Слово "правда" произвело большой эффект на мистера Гримбли-. Словно Гарвей сказал "оспа", "сифилис" или "черная чума". Он сделал низкий и долгий выдох и вынул сигару изо рта. - Приходится говорить правду? - переспросил он, произнеся слово "правда" как богохульство. Гарвей подтвердил. - Всю правду. Единственный путь избежать этого - продать машину. И Гримбли снова посмотрел на Гарвея и в который раз покосился на "форд". Он прошел несколько шагов в сторону и показал на "додж" 1935 года с откидным сиденьем. - Как насчет этой детки? - поинтересовался он тоном опытного, умеющего сбить цену покупателя. Гарвей тяжело вздохнул. - Это не детка! Это прапрапрадедушка. Причем без коробки передач, без заднего конца и оси. Она изношенная. Сразу после того, как он это произнес, его плечи поднялись, а лицо, обычно румяное, стало белее мела. Глаза Гримбли сверкали. Он стоял у пропасти обширного и странного знания и с готовностью постигал его. Он приблизился к Гарвею и тихо сказал: - Вот в чем дело. Тебе пришлось сказать правду? Гримбли покачал головой. - Вот она! Вот где собака зарыта. Ты вынужден говорить правду! Гарвей улыбнулся такой улыбкой, которую на лице ребенка может вызвать отравление газом. Он сделал добродушный жест в сторону машины. - Так как насчет "форда"? - спросил он. - Несмотря на то, что машина заколдована, она... она здорово поддерживает разговор. Гримбли вскинул мясистую руку. - Для кого-нибудь так и есть, - уверенно заявил он,- но только не для старого честного Лютера Гримбли. Дружище, я занимаюсь политикой, и когда ты говоришь, что мне придется начать все время говорить правду... - Тут у него дернулась нижняя челюсть, и на лице выразился страх. - Святый Боже! Он снова посмотрел на "форд". - Ты хоть что-нибудь понимаешь? Я бы не смог произнести ни одну политическую речь! Я уже не смог бы работать для кабинета. Старому честному Лютеру Гримбли... старый честный Лютер Гримбли засох бы на корню. Он аккуратно потушил сигарету, отскоблил пепел и положил ее в карман. Махнув рукой, он направился к выходу. - До встречи, дружище! - бросил он через плечо. - Эй! - крикнул Гарвей. Гримбли остановился и повернулся к нему. Гарвей показал на "форд". - Вы можете что-то посоветовать? Гримбли на минуту задумался. - Посоветовать? Только одно. Почему бы вам не повеситься? Он повернулся и пошел. Гарвей оперся на "форд", глядел на ноги и чувствовал, как депрессия, точно мешок с перком, давит ему на плечи. Он совершил медленный, бесцельный переход к конторе. Едва он туда вошел, как в дверях появился Ирвинг. Он молча прошел в угол и вынул кисть из бадьи, которая там стояла. - Я вернулся за этим. Гарвей молча кивнул и сел за стол. - Это мое, - сказал Ирвинг, защищаясь. Гарвей пожал плечами и безучастно смотрел на него. - Я рад за тебя. - Он повернулся на стуле и посмотрел в окно. - Я уподобился Данте в аду, - риторически заявил он. - Я во всем похож на приятеля Данте - осужден, проклят, разорен! Он вновь повернулся к Ирвингу. - Придурок... Один человек! Один олух! Один абсолютный идиот, который может купить кота в мешке! Или парень, который принесет пользу, если будет говорить правду. Ирвинг, неужели в этом городе нет такого придурка? А во всей стране? Ирвинг смотрел на него безо всякой симпатии. - Вы спрашиваете меня? Да у вас железные нервы. Меня спрашиваете о простофилях? После того, как я служил вам верой и правдой, выполняя самую черную работу и врал для вас? У вас даже хватает совести сидеть там и разговаривать со мной. Мой старик говорит; что вы - сукин сын! И знаете что, Хенникат? - Тут он ударил своим маленьким кулаком по столу. - Мой старик прав! И он для пущей внушительности еще раз ударил по столу. Именно в этот момент на глаза Гарвея попалась газета. Он дотянулся до нее и развернул, чтобы прочитать заголовки. Он долго смотрел на них, затем положил газету и забарабанил пальцамимю столу. - И более того, - продолжал орать Ирвинг, - мой старик сказал, что готов за два цента прийти сюда и так двинуть вам по башке, что долго не забудете! И, кроме того, муж моей сестры собирается сходить сегодня вечером к юристу, и мне очень хочется попросить его рассказать обо всем этом и, no-возможности, возбудить против вас уголовное дело за вовлечение в незаконные дела несовершеннолетнего! Голова Гарвея все ниже склонялась нд газетой. Ничто не указывало на то, что он слушал монолог Ирвинга, чья речь его даже не тронула. Ирв ударил по столу своим костлявым кулаком. - Когда я подумаю... Когда я вспоминаю о тех ужасных вещах, которые вы заставляли меня делать? Вроде продажи того ужасного катафалка двадцать восьмого года выпуска, когда мне пришлось выдать его за Личную машину Бейба Рута! Он покачал головой, думая о гнусности своих прошлых прегрешений, но глаза Гарвея Хенниката были по-прежнему прикованы к газете. Он что-то беззвучно читал и потом очень медленно взглянул в лицо Ирвинга. - А почему бы и нет? - прошептал он. - А, Ирвинг, почему бы и нет? Ирвинг взволнованно выпятил челюсть. - Что "почему бы и нет"? - спросил он. Гарвей хлопнул газетой. - Почему бы не продать "форд" ему? - Хватит о "нем"! - заорал Ирв. - Как насчет моих прав? Как насчет моего выходного пособия? Как насчет трудового стажа? Гарвей-взял в руки телефонный справочник и начал листать страницы. Он быстро взглянул на Ирва. - Ирв, придурок... Я нанесу удар за демократию! Я не знаю, как я это сделаю, но я это сделаю. Ты и я, болван! - сказал он, листая справочник. - Ты и я. Этот момент войдет в историю наряду с походом Вашингтона, высадкой в Нормандии и отменой восемнадцатой поправки к Конституции! Ирвинг уставился на него и спросил, смягчившись: - Что? - Именно, - сказал Гарвей. - И ты мне поможешь. Он сгреб телефон и подвинул к себе. Набирая номер, он посматривал на Ирвинга. - Иди на улицу и вытри пыль с того "паккарда", у которого в подшипниках опилки. - Чек, босс, -сказал Ирвинг и, резко повернувшись, пошел к двери. Гарвей Хенникат снова функционировал. По телефону говорил великий человек. Ирвинг слышал голос, звучавший с прежней уверенностью, с великолепием человека, действительно однажды прoдавшего лилипуту грузовик с брезентовым верхом вместе с письменной гарантией того, что он будет ежегодно вырастать на дюйм с четвертью только из-за того, что ему придется тянуться до педалей. Было восемь утра, когда длинный сверкающий черный лимузин подъехал к складу подержанных автомобилей. Гарвей, услышав, что кто-то подъехал, вышел из конторы и пошел навстречу лимузину. Он немедленно заметил, что его вел шофер с телосложением Микки Харгитея. На заднем сиденье неподвижно сидел человек, съежившись и скрывая лицо за воротником. Но открылась передняя дверь, и из автомобиля вышел маленький энергичный человек с хищным лицом. Он многозначительно кивнул Гарвею, оглядел машины и, подняв бровь, показал на "форд", - Я полагаю, это та машина. Гарвей кивнул. - Эта детка. - Детка? - Это американское выражение, - объяснил Гарвей. - Мы все называем детками. Он посмотрел на черный лимузин за спиной маленького человека. - Вы катаетесь на очень недурной малышке. Не собираетесь продать ее, а? Маленький человек решительно покачал головой. - Меня интересует так называемая модель А, о которой мы говорили по телефону. Гарвей улыбнулся ему. Затем подмигнул, толкнул мужчину в грудь и спросил: - Я уговорил вас, не так ли? - Он ткнул, пальцем в сторону "форда". - Разве это не сенсация? Вы берете машину в свою страну и объясняете там, что на таких моделях ездят капиталисты. - И он сунул локоть под ребро маленькому человеку. - Разве это не стоит шести фунтов? Маленький человек отряхнул пиджак, отступил на шаг назад и обозревал Гарвея наполовину с ужасом, наполовину с любопытным, клиническим интересом. - Как мы будем использовать этот автомобиль, это уже наше дело, если только нас устроят условия. Вы сказали, что он стоит триста долларов? Гарвей заметил, что тот уже готов был лезть в карман за кошельком. - Триста долларов стоит обычная машина, -поспешно пояснил Гарвей. Он чувствовал, что его глаза вылезают из орбит, поскольку маленький человек копался в бумажнике и начал извлекать купюры. - Втулки колес - высшего сорта - это двадцать долларов. Коленчатый вал, учитывая, что вы им пользоваться не будете, я уступаю за двенадцать долларов. - Его напрактикованный глаз буравил модель А. - Специальное оконное стекло, - тут он почувствовал, как правда поднимается в нем, и сказал по этому поводу: - Конечно, оно может разбиться. - Может разбиться? - переспросил маленький человек. - Его можно разбить, вот что я имею в виду, - пояснил Гарвей и, решив, что лучшей частью доблести является осторожность, он молча извлек и разложил какие-то бумаги на капоте неслыханно старого "джордана-8". - Вам достаточно поставить вот здесь свою подпись, - сказал Гарвей, доставая ручку. - Перемена владельца, название, условия продажи. В трех экземплярах каждый, я пометил крестиком, где вы должны расписаться. Человечек собрал бумаги и отнес их в черный лимузин. Он постучал в заднее окно, оттуда появилась большая толстая рука и, взяв бумаги, скрылась в автомобиле. Послышался приглушенный вопрос на чужом языке. Мужчина повернулся и спросил: - Мой... мой хозяин спрашивает, даете ли вы вместе с машиной гарантии? И снова Гарвей почувствовал леденящий холод. Снова наступал момент, когда он должен был сказать правду. Гарвей слабо улыбнулся. Откашлялся. Запыхтел. Промямлил мотивчик из "Чучел и куколок". Широко глянул через плечо, надеясь увидеть Ирвинга и сменить тему. Но вопрос висел над ним, как дамоклов меч. Гарвей очень хорошо осознавал, что просто откладывает заключительную схватку. Он должен был идти до конца и сделал это. - Машина заколдована, - произнес он глухим и пустым голосом. Маленький человек смотрел на него, подняв бровь. - Заколдована? Гарвей махом развеял его подозрения: - Заколдована. По-настоящему заколдована. Я хочу сказать, что это как... ну, словом, заколдована! И этого нельзя сказать ни об одной другой машине, которую вы когда-либо видели! Гарвей говорил, подбадриваемый правдой, побуждаемый честностью, а его абсолютное отчаяние придавало его голосу лирические нотки., - Послушай, что я скажу тебе, приятель, - говорил он, подойдя к мужчине, чтобы воткнуть в него указательный палец. - Многие из этих машин давно отработали свое. Давным-давно. А несколько из них - брак первого сорта. Некоторые машины я прячу за конторой в закамуфлированном виде, поскольку это и вовсе монстры. - Он повернулся и театрально показал на модель А. - Но эта машина, я говорю о "форде", - она абсолютно заколдована! Переводчик, или кто он там был, повернулся и что-то сказал заднему сиденью и через мгновение получил бумаги от человека, сидящего там. Он передал их Гарвею. - Вот, - сказал он. - Все подписано. Он посмотрел на "форд" через плечо Гарвея. - Я полагаю, в машине есть горючее? - Горючее? - Гарвей скроил гримасу. - Вы имеете в виду... - Бензин, - перебил маленький человечек. - Бак залит? - Залит под горлышко, - заверил Гарвей. - Вы можете ехать, дружище, прямо сейчас. Мужчина удовлетворенно кивнул, сделал знак шоферу и тот вышел из лимузина. Гарвей повернулся, щелкнул каблуками и, вальсируя, направился к конторе, точно отяжелевший танцор балета. Он одним прыжком преодолел четыре ступеньки, прошел в контору, схватил помощника за уши и запечатлел у него на лбу сочный поцелуй. Он раскрыл бумаги и изучил их. В первый раз он почувствовал невероятную легкость ума и тела, словно с него только что сняли гипсовую форму. Ирвинг был испуган, даже потрясен, когда смотрел через открытую дверь на отъезжающий лимузин. - Вы знаете, что это такое, босс? Они называют это "ЗИС". Это русское слово. - Гарвей пнул корзинку для бумаг с искренней животной радостью. - Вот именно, - сказал он. Гарвея несло. Вскочив на стол, потревожив кипу бумаг и перевернув чернильницу, он сказал: - Ирвинг, придурок, это самый счастливый день в моей жизни! Ирвинг перестал его слушать. Он квадратными глазами смотрел сквозь открытую дверь на первую модель "форда", пыхтящую мимо него. - Босс, босс, вы его продали! - шептал он. Оторвавшись от Двери, он уставился на Гарвея, потом его взгляд скользнул вниз на газету, по-прежнему лежавшую на столе. Заголовок гласил: "Визит Хрущева в ООН". - Хрущев, - он едва осознавал это. - Никита Хрущев. Он неуверенно шагнул к столу, на котором в луже чернил и груде разорванных бумаг, точно диковинный божок, стоял Гарвей. Ирвинг взирал на него с почтением и благоговением. - Так вот кому вы продали машину, босс. Никите Хрущеву. Гарвей протянул регистрационные бумаги и указал на подпись. - Ирвинг, придурок, -- тоном сенатора говорил он, - .отныне и навсегда, если этот кусок сала вздумает отмалчиваться, вся правда выйдет наружу! - Босс, - шептал Ирв, чувствуя себя, будто в парламенте, - босс, как вам удалось сделать это? Гарвей опустил бумаги, положил их на стол, в стороне от чернильной лужи. На минуту задумался и заговорил. - Сообразительность, Ирв, - мягко сказал он. - Воля. Решительность. Упорство. Патриотизм. Отрешенность. Решительность. - Он зажег сигару. - И, кроме того, тот факт, что мне пришлось бы совершить самоубийство, скажи я правду еще хоть раз! Он вынул сигару изо рта и изучал ее на расстоянии вытянутой руки. . - Знаешь, что я им сказал, Ирв? Я сказал им, что это настоящая сенсация, если они купят "форд" и выставят на обозрение этот самый затрапезный автомобиль, когда-либо выпущенный с конвейера в Детроите. Пропаганда! Вот приманка. Показать москвичам то, на чем ездит средний американец, или то, во что они, по мнению Никиты, должны поверить. Лицо Ирвинга вытянулось, глаза сузились. - Босс, - сказал он. - Это не патриотично. Гарвей взирал на него с Олимпа правоты и набожного усердия. - Ирвинг, - терпеливо сказал он- я сказал им, что они могут выдать ее за машину, на которой ездят американцы, но это не значит, что это у них выйдет. Когда толстяк захочет этим заняться, это выйдет наружу. Он мягко хихикнул, слез со стола, взял телефон, посмотрел на него с минуту и начал набирать номер. - Ирвинг, - бросил он через плечо помощнику, который стоял, как пилигрим, увидевший мираж. - Ирвинг, выйди и закрой капот "эссекса", а если кто-то пройдет от него на расстоянии десяти футов, связывай их. Скажешь, что машина принадлежала женщине, которая выиграла ее по лотерее во время конвенции ДАР[ДАР - женская организация "Дочери Американской.Революции". ] в Бостоне. А использовала она ее раз в году как платформу для парадов 4 июля. Глаза Ирва блестели от почти полного слез обожания и восхищения. - Правильно, босс, - отчеканил он. - Я займусь этим. Он повернулся и вышел, а до Гарвея донесся голос телефонистки, - Да, мадам, - сказал он, жуя сигару. - Думаю, мне потребуется информация. Это правильно... Я говорю о том, если американский гражданин узнал действительно важную новость... я имею в виду, если она касается политики США, мне известно, что отныне и навсегда тот толстяк за океаном будет говорить только правду. Я хочу знать, можете ли вы соединить меня с Джеком Кеннеди? Он откинулся назад, продолжая счастливо жевать сигару, и в этот момент над притихшим гаражом раздался звук, точно рожок, зовущий армию на битву. Это Ирвинг захлопнул капот "эссекса". По словам Гарвея Хенниката, он был очень доволен. УБЕЖИЩЕ Снаружи был летний вечер. Свет из окон домов, расположенных по обеим сторонам улицы, падал на широкие листья дубов и кленов. Ветерок доносил шум телевизоров, передававших вестерны, детские голоса, просящие попить, и нестройное бренчание на пианино. Ужин в доме доктора Стоктона был съеден, и его жена Грейс вносила праздничный торт. Гости поднялись из-за стола, захлопали, кто-то присвистнул, а кто-то запел "Happy birthday to you"[ Песня, исполняемая в честь именинника в англоязычных странах. ]. Остальные подхватили эту песенку. Билл Стоктон от смущения покрылся румянцем, опустил голову, протестующе вытянул руку, но, в глубине души, он был невероятно счастлив. Марти Вайс, маленький смуглый впечатлительный человек, владелец обувного магазина на Корт-Стрит, поднялся и провозгласил: - Речь, док. Давайте произнесем речь! Билл Стоктон снова вспыхнул. - Увольте, пожалуйста, вы - сумасшедшие. Этот неожиданный ужин - все, что может вынести мое сердце. Вы хотите потерять своего домашнего лечащего врача? Раздался смех, потом Джерри Харлоу, высокий крупный мужчина, однокашник Билла по колледжу, встал и поднял стакан. - Прежде чем Билл задует свечи, - заявил он, - я хочу предложить тост, поскольку ни один день рождения не обходится без традиционного послеобеденного обращения. Жена Марти Ребекка попыталась усадить его, дергая за пиджак. Харлоу дотянулся до нее и одарил влажным смачным поцелуем, и все завизжали от смеха. Затем он снова поднял стакан, рукой отмахнулся от Грейс, заявившей, что Билл сначала должен задуть свечи, и обратился к присутствующим. - Возвращаясь вплотную к нашей теме - чествованию мистера Вильяма Стоктона, который стал на год старше и признает, что ему больше двадцати одного года. Все снова рассмеялись, а Грейс потянулась обнять своего мужа. Харлоу повернулся к Биллу Стоктону и улыбнулся. В его улыбке было что-то особенное, поскольку все замолчали. - Мы организовали эту неожиданную вечеринку, Билл, как очень слабое напоминание о том, что на этой самой улице, именно в этом городе тебя очень любят. Здесь нет ни одного человека, который не звонил бы по ночам как сумасшедший из-за больного ребенка или из-за серьезного ухудшения самочувствия, которое на поверку оказывалось обычным несварением желудка. И ты приходишь сонный, не успев разлепить глаза, со своим допотопным докторским чемоданчиком, не колеблясь ни секунды. И, поскольку эти случаи никогда не появляются в графе оказанных услуг, многие сердца стали биться спокойней, и ты облегчил больше боли, чем я хотел бы испытать, Он улыбнулся, подмигнул людям, с вниманием его слушающим. - И нет в этой комнате ни одногочеловека, - продолжал он, - который не должен был бы тебе огромный счет за многие месяцы и, я думаю, должен и сейчас. Все рассмеялись, и Марти Вайс постучал вилкой по рюмке. - А как насчет стука по ночам? - сказал он. - Мы должны ему и за это. Джерри Харлоу присоединился к общему смеху и поднял руки. - О, да, - с улыбкой сказал он. - Хороший доктор должен иметь бомбоубежище. Я думаю, мы простим его за то, что он принимает дальновидные меры, хоть это и сущая мука для всей улицы. Вагонетки с бетоном, стук по ночам и все остальное. Гости снова рассмеялись, а Билл Стоктон лукаво оглядел их с ножом в руке. - Вот что я вам всем скажу, - начал он. - Вы не получите торта, пока не кончите болтовню. - Почему это, Билли? - мягко увещевая, сказала его жена. - Билл прав, - вставил Марти. - Продолжай, Джерри, пока мы еще трезвые и можем есть. Харлоу снова поднял свой бокал с вином, - Тут я и закончу: Когда Грейс сказала, что у тебя день рождения, мы решили все взять в свои руки. И, как маленькому человеку со стороны, дай мне закончить вот так. Выпьем за доктора Вильяма Стоктона, которого я знаю уже больше двадцати лет. За все хорошее, что он сделал людям, за то, что ему сорок четыре года, и за то, чтобы он прожил еще сорок четыре года и оставался таким, каким был всегда. С днем рождения, старый ублюдок! Он сделал большой глоток, и Ребекка Вайс неожиданно разрыдалась. - О, боже мой, - вставил Марти. - Речь подходит к концу, начинаются слезы моей женушки. Билл Стоктон задул свечи и посмотрел насмешливо-сардонически. - Я не виню ее. Во-первых, неожиданная вечеринка, а я их терпеть не могу, а затем - сентиментальная речь. Он повернулся к Харлоу, протянул ему руку и продолжил: - Говоря между нами и Американской Медицинской Ассоциацией, вы - приятные соседи, независимо от того, платите по счетам или нет. Он повернулся, оглядел всех присутствующих и поднял свой стакан. - Позвольте мне произнести ответный тост, друзья. За моих соседей, с благодарностью за то, что вы таковыми являетесь. - Аминь, - прошептал Марти Вайс и обратился к своей жене. - И если ты снова заплачешь, я тебя выпорю. Он придвинулся и поцеловал ее, а Стоктон начал резать торт. - Эй, пап! В гостиную вошел сын Стоктона. Это был двенадцатилетний паренек, уменьшенный вариант отца, - Телевизор погас. Стоктон тревожно махнул рукой. - Вот те раз, кризис, кризис, кризис! Как бы мир выжил без "Неприкосновенных" и "Сбора черники"? - Показывали "Стальной час", - серьезно продолжал мальчик, - потом фильм прервали и сделали какое-то дурацкое объявление. Что-то насчет... Он продолжал говорить, но голос его потонул в смехе Марты Харлоу, которую рассмешило замечание Ребекки. Зато Марти Вайс, ближе всех находившийся к мальчику, стал серьезным. - Замолчите все! - сказал он резко. Потом обратился к мальчику; - Что ты сказал, Пол? - По телеку сказали настроить приемники на радиостанцию "Конелрад". Что это значит? Имеет ли это какое-нибудь отношение к... Он замолчал. Установилась тишина. - Ты что-нибудь перепутал, Пол, - тихо сказал его отец. Мальчик покачал головой. - Я все понял правильно, пап. Именно так они и сказали. Найти канал "Конелрад". И все отключилось. Джерри Харлоу задыхался. Всхлипнула женщина. Они вбежали в зал за доктором. Тот включил портативный приемник и мрачно смотрел на него.. Через минуту раздался голос диктора. - Прямое сообщение из Вашингтона, Округ Колумбия. Повторяем. Четыре минуты назад Президент сделал следующее заявление. Цитирую: "В одиннадцать часов четыре минуты по восточному стандартному времени дальние радиолокационные и баллистические станции подтвердили показания локаторов о неидентифицированных летающих объектах, летящих в юго-западном направлении. На какое-то время в интересах безопасности мы объявляем Желтую Тревогу, поскольку до сих пор нам не удалось определить природу этих объектов". Последовало секундное молчание, и Грейс схватила доктора за руку. Другой рукой она прижала к себе Пола. Ребекка Вайс заплакала, а Марти стоял с побелевшим лицом. Диктор продолжал: - Комитет Гражданской Обороны предлагает вам немедленно пройти в убежище, если оно у вас готово. Если у вас нет убежища, используйте время на то, чтобы перенести запас еды и питья, лекарств и личных вещей в ближайшее соседнее бомбоубежище. Держите двери и окна закрытыми. Мы повторяем. Если вы у себя дома, готовьте убежища и подвалы... Диктор продолжал говорить повторяя невероятный пролог неописуемого ужаса. Они смотрели на радио и в разные мгновения думали о своем. -Малышка! - думала Ребекка Вайс. - Крошка, спящая в доме напротив. Ей ведь только четыре месяца. А они только сегодня утром смеялись над этим. Марта сказал, что им следует отправить ее в Вассар[ Престижный женский колледж. ], и она все утро хихикала от этих слов. Отправить ее в Вассар. И с жестокой мукой она неожиданно осознала, что у них не будет ребенка. Эта малютка, вокруг которой они строили свою жизнь, прекратит свое существование. -Не верится, думал Марши. Он покачал головой. Он отвергал это. Этого просто не может быть. Это - рассказ из журнала или кино. На вечеринке был ленивый разговор. Был памфлет, забытый на пороге каким-то олухом, но это не происходило, этого не могло происходить. Только все это время он знал, что так оно и было. Все было правдой. Все происходило в действительности. - Я хочу заплакать, думалось Джерри Харлоу, я хочу заплакать. -Я чувcтвую, как слезы подступают, но я не должен плакать, ведь я мужчина. Но страховки... страховые претензии. Мой Бог, их будет неисчислимое количество! Он может разориться! Это как шутка. Холодная, бессмысленная шутка. Юмор в психушке. Бешеный счет, который дополнит землетрясение. Конечна, он разорен. Мир превратится в джунгли. А он будет банкротом. Розы, вдруг вспомнила Марта, его жена. Великолепные "Американские Красавицы"[Сорт роз. ], за которыми она так любовно и старательно ухаживала. В этом году они расцвели так восхитительно. Какие они были красивые. Затем она сжала кулаки и ногтями впилась в подушечки пальцев, презирая себя за эту мысль. А как же дети? Что будет с Анной и Чарли? Как может мать думать о розах, когда по радио объявили смерть? Она крепко зажмурила глаза, пытаясь отогнать все это, но, открыв их, она увидела то же самое. Подкатила тошнота, она почувствовала себя больной и покрылась испариной. . Боль, подумал доктор. Неописуемая боль. Он помнил, как читал про Хиросиму. Случаи ожогов. Отравление радиационными осадками. Рубцы, агония тела, вызывающая долгий стон над умирающим городом. Он вспомнил утверждения японских врачей, что это ни с чем нельзя сравнить. Это было слишком внезапно, слишком неожиданно, агония по массовой 'шкале. Эта нависшая над ними беда накрыла все улицы, города и штаты; миллионы и миллионы людей были обречены; убийство готовилось в масштабе, по сравнению с которым взрыв в Хиросиме - ничто. И каждый стоял так со своими сокровенными мыслями, в то время как голос диктора, дрожащий от едва уловимого напряжения, продолжал снова и снова повторять заученным и бесстрастным голосом - хорошо отрепетированный обряд современного Пола Ревира. Неважно, приземлятся две ракеты на море иди одна - на земле, противоположный берег был далеко. Они все были обречены. Выхода не было. Не было и защиты. Смерть летела к ним через снега Аляски, и все, что можно было сделать, это лишь объявить о ее приближении. Они в панике выбежали из дома Стоктонов. У них не было планов спасения, Они безумно мчались к своим домам. Затем взревела сирена. Ее жуткий звук разорвал летнюю ночь, связав их мысли, и держал в оцепенении до тех пор, пока они снова не смогли освободиться и бежать домой. И каждый из них, безумно бежавших через улицу и по тротуарам, через лужайки, был одним сознанием. Улица каким-то образом изменилась. В ней не было ничего знакомого. Точно каждый из них отсутствовал сотни лет и неожиданно вернулся. Это было обширное незнакомое место. А сирена продолжала посылать свою визгливую волну в летнюю ночь. Билл Стоктон принес приемник на кухню, где Грейс наполняла водой кувшин. - Говорит радиостанция "Конелрад". Слушайте экстренный выпуск. Вы можете найти нашу волну на 6.40 или 12.40 частотах вашей шкалы. Оставьте радиоприемник включенным на этой частоте. Мы повторяем заявление нашего Президента. Мы находимся в состоянии Желтой Тревоги. Если вы-приготовили бомбоубежище, немедленно спускайтесь туда. Если у вас нет бомбоубежища, потратьте какое-то время на то, чтобы перенести запас еды и питья, лекарств и личных вещей в ближайшее бомбоубежище. Держите двери и окна закрытыми. Мы повторяем. Если вы сейчас находитесь дома, немедленно спускайтесь в подвал или бомбоубежище. Вода капала из крана. Давление становилось слабее каждую минуту. Пол пронесся по кухне с корзиной, полной консервов, и спустился по ступенькам в подвал. Билл вслед за ним вошел на кухню и взял с пола два бидона с водой. - Возьми кувшины и наполняй их, сколько сможешь, Грейс, - кратко сказал он. - Я собираюсь включить в убежище генератор, если электростанция выйдет из строя. Он посмотрел на флюоресцентный свет над раковиной. Тот начал тускнеть. Стоктон помрачнел. - Это может случиться в любую минуту, - сказал он.. - В кране почти кончилась вода, - сказала Грейс замирающим голосом. - Это потому, что все в этом городе делают то же, что и мы. Продолжай, пока вода не кончится. Он повернулся к двери подвала. - Вот, - сказала Грейс. - Захвати этот кувшин, он полный. Грейс начала доставать из раковины тяжелый кувшин. Он выскользнул у нее из рук, грохнувшись об пол, по всей комнате разлетелись стекла. Грейс всхлипнула один раз и сунула себе в рот кулак, чтобы это, не повторилось. На какую-то одну секунду она почувствовала, что впадает в истерику. Ей хотелось закричать, бездумно убежать куда-нибудь, все равно куда, потерять сознание, чтобы освободиться от того кошмара, который происходил в кухне. Билл Стоктон обнял ее и крепко стиснул. Его голос был мягким, но он вовсе не походил на его собственный. - Полегче, дорогая, полегче. - Он указал на разбитый кувшин. - Можно подумать, ты пролила духи, которые обошлись нам по сто долларов за унцию. Он взглянул на кувшин у его ног. - Может быть, через час это будет дороже, - задумчиво сказал он. Из подвала вышел Пол. - Что еще, пап? - Все консервы внизу? -Все, что я смог отыскать. - Как там с компотами? - ровным голосом спросила его Грейс. - Я их тоже туда отнес, - сказал Пол. - Возьми в спальне мой чемоданчик, - сказал доктор Стоктон, - и тоже отнеси его вниз. - Как насчет книг и личных вещей? . Когда Грейс заговорила, ее голос сорвался. Слова были напряженными, и говорила она намного громче, чем обычно. Пол не слышал, чтобы она говорила так громко и такие слова! - Черт подери! Твой отец сказал тебе принести его чемодан!.. Мальчик порывисто вздохнул. Перед ним стояла его мать, но это была не она. Голос тоже был не ее. Выражение лица было чужим. Мальчик испуганно всхлипнул. - Все в порядке, - мягко сказал Стоктон, выталкивая мальчика. - Мы просто напуганы, Пол. И сами на себя не похожи. Иди, сынок. Затем он обратился к жене: - Нам потребуются книги, Грейс. Одному Богу известно, сколько мы просидим там внизу. - Затем мягко, почти умоляя, добавил: - Дорогая, постарайся взять себя в руки. Сейчас это важнее всего. Он с минуту понаблюдал за ней, потом пошел к серванту слева от раковины. - Как насчет лампочек? Где ты их держишь? Грейс показала на верхнюю полку в серванте и закусила губу. - У нас они кончились. Я вчера последнюю ввинтила. Собиралась купить еще в магазине. Их продают в... Она облокотилась на раковину, и по ее щекам покатились слезы. - О, боже мой! Я говорю как идиотка. Торговля в магазине! Мир скоро взорвется, а я говорю о продаже в магазине! - сказала она. Стоктон коснулся ее лица. - Это не имеет никакого значения, - сказал он ей тихо. - Можешь говорить любую чушь, Грейс. Только не паникуй. Сейчас это самое важное. - Он крепко сжал ей руку. - Мы не должны поддаваться панике, - повторил он. - Сколько у нас времени? - Об этом не сообщают. Но помню, что читал о том, что после первой тревоги до взрыва от пятнадцати минут до часа. Глаза Грейс вылезли из орбит. - Пятнадцать минут?.. Он покачал головой. - Это всего лишь мои предположения. Я не знаю наверное. И не думаю, что кто-нибудь точно знает о времени взрыва. Он вошел в гостиную. - Продолжай заниматься водой, - сказал он ей через плечо. По лестнице в коридоре спускался Пол. Он нес стопку книг и журналов, поверх которой лежал медицинский чемоданчик его отца. - Я все взял, пап. - Давай-ка я помогу тебе, - сказал Стоктон и взял его ношу. Пол повернулся и пошел к двери. - Пол! - крикнул вслед ему отец. - Ты с ума сошел? Оставайся здесь. - Там мой велик, - сказал мальчик. - Тебе он не понадобится. Спускайся в убежище. - Но если бомба взорвется, то все сгорит. Я знаю, пап. Я это читал. Если это водородная бомба, ничего не останется. Журналы упали из рук доктора. Он подошел к сыну и сгреб его за плечи. В его голосе была свирепость. - Даже не думай об этом! Не позволяй себе об этом думать и при матери ничего такого не говори! Она рассчитывает на нас, ведь мы - мужчины. Он отпустил мальчика, мягко сжав его напоследок. - Собственно говоря... собственно говоря, мы можем быть вне опасной зоны. Мы можем быть в двух и трех сотнях миль от того места, где упадет бомба. Мы даже можем не узнать о том, что она упала. - Пап, - перебил Пол. - Мы в сорока милях от Нью-Йорка. Если бомба водородная, - он посмотрел отцу в глаза, - мы узнаем об этом. Стоктон уставился на свою копию, переполненный любовью и гордостью. - Если мы узнаем, - тихо ответил он, - значит, узнаем, вот и все. Но сейчас наша задача - остаться в живых, а ты можешь погибнуть, если будешь бегать по двору в поисках велосипеда. Грейс из кухни позвала тонким дрожащим голосом:- Билл? Затем появилась в дверях гостиной. - Билли, вода кончилась. . - Это неважно