голову взбредет. Юноша полез в карман и вытащил пригоршню мелочи и долларовую бумажку. - Американские деньги, - сказал он вслух. - Все сходится. Никаких сомнений. Я американец. Два полтинника. Четвертак. Дайм. Четыре пенни. И доллар. Это американские деньги. Он снова вернулся на кухню, пробежал взглядом пакетики с концентратами, узнавая знакомые названия. "Кэмибел". Это тот самый суп, что имеет пятьдесят семь разновидностей? И вновь он задумался над тем, кто. он такой и где находится. Над расчлененными поп sequitur[ Non sequitur - вывод, не соответствующий посылке. ], проходящими через его сознание, над своим знанием музыки, над своей разговорной речью, над тем, что он так легко прочитал и понял меню. Яичница с ветчиной и шоколадный пирог... понятия, которым он мог поставить в соответствие образ, вкус и запах. А затем на него надвинулись легионы вопросов. Кто же он все-таки такой? Что, черт возьми, он тут делает? И где это "тут"? И почему? Это был большой вопрос. Почему он вдруг проснулся на дороге, не зная, кто он такой? И почему никого нет в кафе? Где владелец, повар, кассир? Почему их нет? И опять внутри завозился червячок задвинутой вглубь тревоги. Он доел пончик, допил оставшийся кофе и вернулся в зал. Снова обогнул прилавок, бросив на него четвертак. Выходя, остановился и снова оглядел зал. Проклятье,-все было так обычно, реально и естественно, Надписи, заведение, запах, интерьер. Он положил ладонь на ручку двери и распахнул ее. Он уже сделал шаг на улицу, как вдруг неожиданная мысль ошеломила его. Он понял, что было не так у мусорных баков. Он вышел под жаркое солнце, неся с собой свою тревогу. Он знал, что за мелочи не хватало, и это знание наполнило его холодом и страхом, каких он не испытывал раньше. От пришедшей мысли по коже побежали мурашки. Это было непонятно. Это было ненормально. Это было за пределами логики, которая поддерживала его, давала ответы на вопросы, связывала с реальностью. Там не было мух. Он завернул за угол кафе и попал на задний двор. Вот мусорные баки. Тишина, никакого движения и никаких мух. Он медленно вышел на шоссе. Теперь он знал, что кругом было не так. Деревья были реальны, и шоссе, и кафе, и все, что в нем. Запах кофе был реален, и вкус пончика, и концентраты назывались правильно, и кока-кола поставлялась в бутылках и стоила никель. Все было верно и правильно, и всякая вещь стояла на своем месте. Но все вокруг было безжизненно! Вот что за мелочи не хватало: жизни! С этой мыслью он и прошел мимо надписи, гласившей: "Карлсвиль, 1 миля". Он вошел в городок, раскинувшийся перед ним, чистый и привлекательный. Небольшая центральная улица кольцом огибала парк. В центре парковой зоны стояла большая школа. На центральной улице располагались магазины, кинотеатр, опять магазины и полицейское отделение. Дальше виднелась церковь, жилые кварталы, а на углу - аптека. Вон книжный магазин, вон кондитерский, бакалейный, перед которым на столбе висела табличка "Остановка автобуса". Городок был спокоен и красив под лучами утреннего солнца. И тих. Не было слышно ни звука. Он пошел по тротуару, заглядывая в окна. Все магазины были открыты. В булочной были выставлены свежий хлеб и выпечка. В книжном была распродажа по сниженным-ценам. На кинотеатре висела большая афиша, изображающая какую-то воздушную баталию. Рядом стояла трехэтажная нотариальная контора, под крышей которой, должно быть, размещалась целая куча адвокатов, нотариусов и торговцев недвижимостью. Чуть дальше - застекленная будка телефона-автомата, а еще дальше - универмаг, служебный вход котброго отделяла от улицы загородка из проволочной сетки. И вновь он задумался над непонятным феноменом. Он видел магазины, парк, автобусную остановку, но нигде не было ни единого человека. Ни души. Он прислонился к стене банка и медленно повел взглядом по улице, словно надеясь, что сможет увидеть какое-нибудь дижение, если будет достаточно внимателен. Его взгляд следовал по проволочной загородке у служебного входа универмага, когда он увидел девушку. Она сидела в кабине фургона, припаркованного за загородкой, спокойная и безмятежная: первый встреченный им человек. Он торопливо двинулся к ней, чувствуя, как гулко колотится сердце. На полпути остановился. Ладони покрывал липкий пот. Он не знал, то ли ему бежать к ней со всех ног, то ли крикнуть прямо отсюда. Он заставил себя успокоиться и улыбнуться. - Эй, мисс! Мисс! - Он почувствовал, как голос пошел вверх, и заставил его звучать спокойнее и ровнее. - Мисс, не могли бы вы мне помочь? Вы не знаете, куда все подевались? Такое впечатление, что вокруг никого. Буквально... ни души. Он двинулся к ней, надеясь, что со стороны его походка не отличается от походки праздного прохожего, отметив про себя, что девушка по-прежнему смотрит прямо на него. Он перешел дорогу, остановился в нескольких тпагах от загородки и снова улыбнулся. - С ума сойти, - сказал он. - Просто с ума сойти. Когда я проснулся утром... - он замолчал, обдумывая свои слова. - Ну, не то, чтобы проснулся. Я... обнаружил, что иду по дороге. Он шагнул на тротуар, прошел в полуоткрытые ворота и подошел к кабине фургона. Девушка больше не смотрела на него. Она глядела прямо перед собой, и теперь он видел ее профиль. Красивое лицо. Длинные светлые волосы. Но бледновата. Где-то ему приходилось видеть подобные лица - неподвижные, лишенные какого бы то ни было выражения. Спокойные, да, но более чем спокойные. Безжизненные. - Слушайте, мисс, - сказал он. - Я не хочу вас пугать, но должен же кто-нибудь объяснить мне... Его пальцы потянули дверцу фургона, и голос прервался: девушка повалилась на бок и упала на тротуар. Раздался громкий металлический удар. Он уставился на ее безмятежное лицо. Потом поднял взгляд. По борту фургона шла надпись "Манекены Резника". Он снова поглядел на ее лицо: деревянное безжизненное лицо с нарисованными щеками и нарисованным ртом, с застывшей полуулыбкой, с глазами, которые были широко открыты и ничего не выражали, ничего не говорили. Глазами, которые выглядели тем, чем и были: дырками на лице манекена. До него дошел комизм ситуации. Он усмехнулся, поскреб челюсть и не торопясь опустился на корточки, упираясь лопатками в борт фургона. -Манекен лежал, уставясь, в голубое небо и жаркое солнце. Юноша похлопал по неподатливому деревянному плечу, подмигнул, цокнул языком и сказал: - Прости, крошка, у меня и в мыслях не было ничего такого. Вообще-то, - он снова похлопал деревянное плечо, - меня всегда тянуло на тихонь. - Он попытался ущипнуть безжизненную щеку. - Понимаешь, о чем я, крошка? Он поднял манекен и бережно посадил обратно в кабину, одернув платье до приличествующей высоты. Закрыл дверцу и сделал несколько бесцельных шагов. За сетчатыми воротами шла кольцевая центральная улица с маленьким парком посреди. Он подошел к загородке и снова медленно оглядел улицу, задерживая взгляд на каждом магазине, словно предельная концентрация могла помочь ему обнаружить признаки жизни. Но улица была пустынна, магазины безлюдны, и ничто не нарушало тишину. Он обогнул фургон, вошел в служебный вход и оказался в темном складском помещении, в котором штабелями лежали голые.манекены. В голове мелькнула мысль: точно такими же штабелями на фотографиях времен второй мировой войны в крематориях концлагерей лежали трупы. Сходство было настолько разительным, что он поспешно выскочил на улицу. Чуть постояв, крикнул в открытую дверь: - Эй! Кто-нибудь! Кто-нибудь слышит меня? Снова подошел к фургону и заглянул в кабину. Ключа зажигания не было. Он подмигнул безжизненному лицу манекена: - Что скажешь, крошка? Не в курсе, где бы могли быть ключи зажигания, а? Манекен смотрел прямо перед собой. И тут он услышал звук. Первый, раздавшийся с тех пор, как он вышел из кафе. Поначалу он не придал ему значения. Он так не вязался с царящей вокруг тишиной. Потом он осознал, что это было такое. Телефонный звонок. Он бросился к загородке, схватился за верхний брус, глаза заметались, отыскивая источник. Вон. Телефон-автомат в парке, всего в нескольких ярдах от дороги. Телефон все еще звонил. Он снова выскочил из ворот и помчался по улице. Подскочил к будке, задыхаясь, ввалился внутрь и, чуть не оборвав провод, сдернул трубку с рычага. - Алло! Алло! - закричал он срывающимся голосом. - Алло! Девушка! Девушка! Телефон молчал. Он чуть подождал и повесил трубку. Сунул руку в карман, вытащил дайм. Опустил его в щель телефона и подождал. И впервые за этот день услышал голос. Бесцветный, равнодушно-вежливый голос телефонистки. - Номер, который вы набрали, - сказал этот голос, - не значится в телефонной книге... Юноша разозлился. - Вы что там, свихнулись? Я не набирал никакого номера... - Пожалуйста, удостоверьтесь, что этот номер правильный, и правильно наберите его. - Девушка, я ничего не набирал. Телефон зазвонил, и я снял трубку. - Он яростно застучал по рычагу телефона. - Девушка, девушка, выслушайте меня, пожалуйста. Все, что я хочу знать, это где я нахожусь. Понимаете? Где я нахожусь и куда все вокруг подевались. Пожалуйста, послушайте... Опять голос в трубке, холодный, лишенный выражения, доносящийся, словно с другой планеты. - Номер, который вы набрали, не значится в телефонной книге. Пожалуйста, удостоверьтесь, что этот номер правильный, и правильно наберите его. - И после долгой паузы: -..Это запись. Юноша повесил трубку. Он как-то вдруг сразу ощутил окружающий его молчащий город, всей кожей почувствовал разлитую кругом тишину, которую еще больше подчеркнул голос в трубке: - Это запись. Все это чертово место было записью. Звуки записали на воск. Декорации - на холст. Расставили по сцене обстановку. Только лишь для вида. Но голос... это была та еще шутка. Все эти неживые вещи вроде оставленного кофейника, манекена, магазинов... на них можно было посмотреть и пройти мимо. Но человеческий голос... он обязательно должен быть облечен в плоть и кровь. Невыносимо, когда это не так. Словно что-то показали и тут же спрятали. Злость примешалась к той легкой тревоге, что он испытывал ранее. На цепочке качалась телефонная книга. Юноша схватил ее, раскрыл и принялся лихорадочно листать страницы. На него хлынул поток имен. Абель. Бейкер. Ботсфорд. Кайрстейр. Катере. Сенеда. - Ну и где вы все? - закричал он. - Куда вы все подевались? И где живете? R этой книге? Он пролистал страницы. Демпси. Фарверс. Гранниганс. И так далее вплоть до человека по фамилии Зателли, который жил на Первой Северной Улице и чье имя начиналось на А. Юноша разжал пальцы. Книга закачалась на цепочке. Он медленно поднял голову, остановив взгляд на пустынной улице. - Слушайте, ребята, - тихо сказал он. - а кто присматривает за магазинами? - Окна молча глядели на негр. - Кто присматривает за всеми этими магазинами! Он медленно повернулся, положил ладонь на.дверь и надавил. Дверь не поддалась. Он надавил сильней. Дверь осталась неподвижной. У него мелькнула дикая мысль, что он стал жертвой розыгрыша. Большого, запутанного и очень несмешного розыгрыша. Он навалился на дверь плечом. Никакого результата. - Ладно, - закричал он. - Ладно, это очень смешная шутка. Очень смешная. Мне понравился ваш город. Я ценю чувство юмора. Но теперь это уже не смешно. Понимаете? Совсем не смешно. Какой это умник запер меня? - Он принялся колотить в дверь руками и ногами. Крупные капли пота выступили на его лице. Он закрыл глаза и бессильно привалился к стенке. Открыв через какое-то время глаза и бросив случайный взгляд вниз, он увидел, что дверь слегка приоткрылась. Внутрь. Он осторожно потянул ее на себя, и она открылась. Не совсем полностью из-за того, что ему удалось ее погнуть, но почти. Он толкал ее вместо того, чтобы потянуть на себя. Как все просто. Он почувствовал, что ему следовало бы рассмеяться или же извиниться перед кем-нибудь, но конечно же, приносить извинения было некому. Он вышел из будки и побрел через парк к зданию с большим стеклянным глобусом и вывеской "Полиция". И внутренне улыбнулся. В поисках закона и порядка, подумал он. Но не только закона и порядка. В поисках здравого смысла. Может быть, его удастся найти хотя бы здесь. Когда он был маленьким, мама говорила ему, что, если он потеряется, надо подойти к доброму дяде полисмену и сказать свое имя. Что ж, сейчас он и был маленьким потерявшимся мальчуганом, и подойти было не к кому. Что же касается имени... может быть, кто-нибудь назовет его ему? Помещение полицейского участка было темным и прохладным. Проходящий от стены до стены барьер делил его пополам. Прямо за барьером было место дежурного, а у стены - стол радиооператора с рацией и микрофоном. Зарешеченная дверь справа вела в изолятор. Он подошел к барьеру, прошел через турникет и направился к микрофону. Взял его в руки, осмотрел аппаратуру и, совершенно неожиданно для себя, словно повинуясь воле тех, кто затеял этот розыгрыш, включил связь с полицейскими машинами. - Внимание всем. Внимание всем. Неизвестный человек забрался в помещение полицейского участка. Очень подозрительный тип. Вероятно, собирается... . . Голос прервался. Там, где было место дежурного, лениво поднимался к потолку дымок. Юноша медленно опустил микрофон и подошел поближе. В пепельнице дымилась большая, на четверть выкуренная сигара. Юноша взял ее, посмотрел и положил обратно. В нем поднялись напряжение, страх, ощущение, что за ним наблюдают. Он резко обернулся, словно надеясь застигнуть врасплох соглядатая. Никого. Ор толкнул зарешеченную дверь. Она со скрипом отворилась. Юноша вошел в изолятор. В нем было восемь камер, по четыре с каждой стороны коридора, и все они были пусты. С того места, где он стоял, сквозь решетчатую дверь последней камеры была видна раковина. Из крана текла вода. Горячая вода: он видел поднимающийся парок. На полочке лежала влажная бритва и кисточка для бритья, вся в мыльной пене. Он на мгновение прикрыл глаза, потому что это было слишком. Покажите мне домовых, подумал он, привидения или чудовищ. Покажите мне разгуливающих мертвецов. Сыграйте похоронный марш, рвущий покой утра. Но не пугайте меня обыденностью вещей. Не показывайте мне окурки в пепельницах, воду из крана и мыльный крем на кисточке для бритья. Это пугает сильнее призраков. Он медленно зашел в камеру и приблизился к раковине. Протянув дрожащую руку, коснулся мыльной пены на кисточке. Она была настоящей. Она была теплой. От нее пахло кремом для бритья. Из крана текла вода. Бритва была марки "Жиллет", и он подумал о транслировавшемся по телевидению чемпионате мира, о "Нью-йоркских гигантах", четыре раза подряд обыгравших "Кливлендских индейцев". Но, Господи, это было, наверное, лет десять назад. А может, в прошлом году. А может, этому только предстояло случиться. Потому что теперь у него не было базы, точки отсчета, даты, времени, ориентиров. Он не слышал скрипа медленно закрывающейся двери, пока не увидел ее тень на стене, вырастающую медленно и неотвратимо. Он всхлипнул и бросился к выходу, проскользнув в самый последний момент. На мгновение схватившись за дверную ручку, он тут же отпрянул и, прислонившись к двери противоположной камеры, уставился на захлопнувшуюся на замок дверь, словно на какую-то ядовитую тварь. . Что-то подсказало ему, что надо бежать. Бежать. Бежать со всех ног. Убираться отсюда. Сматываться., Словно в ухо ему прошептали команду. Последний приказ мозга, из последних сил обороняющегося против осадившего его кошмарного страха, могущего вот-вот ворваться в крепость. Все его инстинкты взывали: спасайся! Рви отсюда к чертовой матери! Беги! Беги! БЕГИ! Он выскочил наружу и бросился вдоль по залитой солнцем улице, споткнулся о бордюр тротуара и чуть не врезался головой в заборчик вокруг парка, но ухватился за перекладину и устоял. Перемахнул через заборчик и бросился по парку. Бегом, бегом, бегом. На него надвинулось здание школы со стоящей перед ним статуей. Бег взметнул его по ступеням пьедестала, и только тогда он остановился, вцепившись в бронзовую ногу героически глядящего вдаль педагога, скончавшегося в 1911 году, чья фигура высилась над ним темным силуэтом на фоне неба. Крик вырвался из его груди. Он глядел на окружающий его покой, магазины, кинотеатр и не мог удержать слезы. - Куда же все подевались? Пожалуйста, Бога ради, скажите мне... куда же все подевались? Перевалило за полдень. Юноша сидел на бордюре тротуара, глядя на свою тень и, другие тени, окружившие его. Навес над магазинной витриной, табличка автобусной остановки, светофор на углу... бесформенные пятна теней, вытянувшихся в ряд по улице. Он медленно поднялся и кинул быстрый взгляд на автобусную остановку в полубезнадежном ожидании увидеть подошедший большой красно-белый автобус, открывающий двери, из которых высыпает толпа людей. Люди. Вот кого он хотел видеть. Живых людей. Весь день на мего наваливалась тишина. Она стала теперь осязаемой, она давила на него, он весь был с ног до головы укутан в нечто обволакивающее, жаркое, шерстяное, вызывающее зуд по всему телу. Если бы он только мог разорвать это нечто и вырваться на волю. Он медленно побрел по центральной улице: сороковая или пятидесятая прогулка по этой улице за сегодняшний день. Он шел мимо ставших знакомыми магазинов, заглядывал в ставшие знакомыми двери, и все было, как всегда. Прилавки и нетронутые товары. Он в четвертый раз за сегодняшний день вошел в банк д в четвертый же раз прошел по отсекам кассиров, пригоршнями набирая мелочь и разбрасывая ее вокруг. Он прикурил от стодолларовой купюры и хрипло расхохотался, но, бросив полуобгорелую банкноту на пол, вдруг понял, что больше не сможет смеяться. О'кей, он в состоянии прикурить от сотенной бумажки. И что дальше? Он вышел из банка, перешел через дорогу и направился к аптеке. На окне висело прилепленное пластырем объявление о распродаже. На церкви ударил колокол, и юноша вздрогнул. На какое-то мгновение он испуганно прижался к стене, но потом понял, что это было такое. Он зашел в аптеку. Большое квадратное помещение, по периметру которого шли прилавки и полки с образцами товаров. В углу - большой сатуратор. На стене за ним - зеркало и рекламные плакаты мороженого, соков, газировки, прохладительных напитков. Юноша остановился у табачного отдела, выбрал себе самую дорогую сигару, содрал с нее обертку и понюхал. - Хорошая сигара, вот что нужно этой деревне, - сказал он вслух, идя к сатуратору. - Хорошая сигара. Пара хороших сигар. И хотя бы пара-другая-людей, чтобы оценить их. Он бережно поместил сигару в нагрудный карман и обошел сатуратор. Осмотрел оттуда помещение, пустые кабинки, переключатели музыкальных автоматов около каждой из них. И ощутил безмолвие этого помещения, так не вяжущееся с его обстановкой. Это помещение было создано для активных действий, оно стояло на грани того, чтобы ожить, но не могло переступить эту грань. Около сатуратора стояли бачки с мороженым. Юноша взял ложку, снял с полки под зеркалом стеклянное блюдечко и положил себе двойную порцию мороженого. Полил его сиропом, добавил орехов, положил сверху вишенку и не забыл про взбитые сливки. Подняв голову, поинтересовался: - Ну что? Кто-нибудь хочет сандэй[Сандэй - сливочное мороженое с фруктами, орехами и т.д." ]? - Подождал, слушая тишину. - Никто? О'кей. Он подцепил ложкой изрядный кусок сделанной смеси и сунул в рот. Вкус оказался превосходным. Впервые за этот день он увидел в зеркале свое отражение и не слишком удивился увиденному. Лицо было отдаленно знакомым. Нельзя сказать, чтобы красивое, но и не отталкивающее. И молодое, подумал он. Довольно-таки молодое. Лицо человека, которому еще далеко до тридцати. Лет двадцать пять, двадцать шесть, не больше. Он внимательно оглядел отражение. - Прости, старина, -- сказал он, - но что-то не припомню твоего имени. Лицо вроде знакомое, но имя совершенно вылетело из головы. Он отправил в рот еще одну ложку мороженого, подержал во рту, пока оно не растаяло, и проглотил, наблюдая за действиями отражения. Потом небрежно махнул рукой в сторону зеркала. - Я скажу, у чем моя проблема. Мне снится кошмар, а я не могу проснуться. Ты - его часть. Ты, это мороженое и эта сигара. Полицейский участок и телефонная будка... и этот манекен. - Он поглядел на свое мороженое, обвел взглядом аптеку, снова поднял глаза на зеркало. - Весь этот треклятый город... где бы он ни был... и чем бы он ни был... - Он наклонил голову набок, неожиданно что-то вспомнив, и улыбнулся отражению. - Я сейчас вспомнил кое-что. Это Скрудж сказал. Помнишь Скруджа, старина... Эбензера Скруджа? Он сказал это призраку, Джекобу Марли. Он сказал: "Ты можешь быть недопереваренным куском мяса. Моей страстью к горчице. Крошкой сыра. Куском недожаренного картофеля. Но от тебя веет могилой больше, чем от самой могилы". Он положил ложку и отодвинул мороженое. - Понял? Вот кто ты такой. И все кругом. Вы то, что я ел вчера на ужин. - Улыбка сошла с его лица. В голосе появилось напряжение. - Но я вижу все это. Вижу. Как я хочу проснуться. - Он повернулся к пустому помещению. - Если я не могу проснуться, я. должен найти кого-нибудь, с кем можно поговорить. Я это должен сделать. Я должен найти кого-нибудь, с кем можно поговорить. В глаза ему бросился сложенный пополам лист плотной бумаги, стоящий на прилавке. Это было расписание баскетбольных игр карлсвильской средней школы, сообщающее, что 15-го сентября Карлсвиль играет с "Коринфскими дылдами". 21-го сентября Карлсвилю предстояло играть против Лидсвиля. В декабре намечались игры еще с шестью-семью средними школами, о чем довольно официально сообщал висящий на стене плакат. - Я, должно быть, очень впечатлительный человек, - сказал наконец юноша. - Очень, очень впечатлительный. Все верно до последней детали. До последней мелочи. Он пересек помещение и остановился у книжного отдела с выставленными на вращающихся подставках книгами. Названия замелькали перед глазами, не задерживаясь в голове. Истории про убийства с полураздетыми блондинками на обложках и заглавиями типа "Смерть в публичном доме". Известные романы и сборники юмористических рассказов. Одна из книг называлась "Полностью свихнувшийся". На ее обложке было нарисовано улыбающееся подмигивающее лицо, под которым шли слова: "Альфред Е.Ньюман говорит: "Чтобы я расстроился? Да никогда!" Некоторые книги казались знакомыми. В голове мелькали обрывки сюжетов, персонажи. Он медленно пошел, отстраненно вращая подставки с книгами. Подставки скрипели, перед его глазами проплывали заглавия и рисунки на обложках. И вдруг он увидел название, заставившее его торопливо остановить кружение одной из подставок. На обложке книги была бескрайняя пустыня с крохотной, почти неразличимой фигуркой человека с воздетыми руками, устремившего взор в небо. На горизонте виднелась горная цепь, из-за вершин которой, казалось, поднимались слова, образующие название книги: "Последний человек на Земле". Юноша стоял, не в силах отвести взгляд от этих слов, чувствуя, как сливаются воедино заглавие и рисунок на обложке. В этом было что-то важное... что-то очень важное... что-то такое, из-за чего вдруг у него перехватило дыхание, что заставило его резко крутануть подставку и превратить заголовок в размазанную движением полосу. Но когда вращение замедлилось, обложка снова стала видна ясно и отчетливо. Теперь он видел, что таких книг здесь стояло много. Множество книг повествовало о последнем на Земле человеке. Шеренги крохотных фигурок воздевали руки посреди пустынь, и обложки глядели на юношу с подставки, которая вращалась все медленнее и в конце концов остановилась. Он попятился, не в силах отвести взгляд от книг, и уперся спиной в дверь. Мельком взглянув в зеркало, он увидел свое отражение: бледный молодой человек, стоящий в дверях аптеки, выглядел усталым, одиноким, отчаявшимся и - испуганным. Он вышел с напускным спокойствием, хотя и мозг, и тело конвульсивно дергались. Сойдя с тротуара, он остановился и, медленно поворачиваясь, в который уже раз оглядел все окрест. И вдруг закричал: - Эй! Эй! Эй, кто-нибудь! Кто-нибудь видит меня? Кто-нибудь слышит меня? Эй! Через мгновение пришел ответ. Глубокий и звучный колокольный звон возвестил о том, что время не стоит на месте. Колокол пробил пять раз и замолк, лишь эхо какое-то время висело в воздухе, но вскоре растаяло и оно. Юноша двинулся по улице мимо ставших знакомыми магазинов, не обращая больше на них никакого внимания; Глаза его были широко открыты, но ничего не видели. Он все думал о заглавии книги "Последний человек на Земле" и чувствовал себя так, словно проталкивал холодный и тяжелый комок непережеванной пищи по сопротивляющемуся пищеводу. "Последний человек на Земле". Название и обложка с холодной и пугающей отчетливостью стояли перед его глазами. Крохотная одинокая фигурка с воздетыми руками посреди пустыни. Нечеткая одинокая фигурка, чья судьба была начертана на фоне неба и цепочки гор: последний человек на Земле. Название и рисунок не выходили у юноши из головы. Он не замечал, что солнце становилось все менее и менее ярким.. Оно готовилось завершить свой сегодняшний путь по небосклону. Был вечер. Юноша сидел на скамейке в парке, неподалеку от стоящей перед школой статуи. Он играл сам с собой в крестики-нолики, выигрывая игру за игрой и тут же стирая ногой победу, чтобы начать все сначала. Перед этим он съел сэндвич в маленьком ресторанчике. Прошелся по универмагу. Зашел в школу, прошелся по пустым классам и подавил импульсивное желание написать на доске что-нибудь матерное. Сделать что-нибудь такое, что могло бы вызвать чей-то протест, возмущение, негодование. Сорвать окружающие его декорации. Он нисколько не сомневался, что все вокруг - лишь декор. Похожий на реальность сон. Если бы он только мог сорвать эти декорации и обнаружить, что они скрывают... увы, это было не в его силах. . На его руке зажглось пятно света. Он недоуменно поднял голову. На улице загорелись фонари. Засветились гирлянды в парке. По всему городу один за другим зажигались огни. Уличные фонари. Витрины магазинов. Мерцающая реклама кинотеатра. Он поднялся со скамейки и направился к кинотеатру. Остановился у кассы-автомата. Из металлической прорези торчал билет. Он взял его, сунул в нагрудный карман и совсем уже шагнул в дверь, как вдруг его внимание привлекла афиша. На афише крупным планом был изображен летчик ВВС. Повернувшись в профиль к зрителю, он провожал взглядом проносящийся над ним реактивный истребитель. Юноша шагнул к афише. Руки медленно и бессознательно прошлись по комбинезону. Он чувствовал, что есть какая-то связь между ним и этим летчиком на афише. И вдруг он понял. Они были одинаково одеты. Комбинезоны были почти идентичны. Юноша почувствовал возбуждение. Усталость почти прошла, сменившись радостью и ликованием. Он протянул руку и коснулся афиши. Резко повернулся, бросив взгляд на пустынные улицы, и громко заговорил. - Я пилот ВВС. Точно. Пилот ВВС. Я пилот ВВС. Все верно! Я вспомнил. Я пилот ВВС. - Это был лишь малюсенький, крохотный клинышек огромного лоскутного одеяла неизвестности, но его он уже мог взять в руки, разглядеть, исследовать. Это был ключ Первый ключ. И пока единственный. - Я пилот ВВС! - крикнул-он. Повернулся, вошел в кинотеатр. - Я пилот ВВС! - Эхо его голоса загрохотало в пустом вестибюле. - Эй, кто там есть, все, кто есть, кто-нибудь... я пилот ВВС! - Последнее он выкрикнул уже в зрительном зале. Слова пролетели над пустыми рядами кресел и ударились в огромный неподвижный белый экран. Юноша уселся и только тут почувствовал покрывшую лоб испарину. Он достал из карманй платок, развернул его и вытер лицо. Пальцы ощутили щетину, и он подумал о тысячах закрытых дверей своего подсознания, которые вот-вот должен был открыть. - ВВС, - сказал он, на этот раз тихо. - ВВС. Но что это значит? Что означает "ВВС"? - Он вскинул голову. - Может быть, на город сбросили бомбу? Может ли такое быть? Должно быть так. Бомбу... - Он покачал головой. - Если бы это была бомба, все кругом было бы разрушено. Но все цело. Так как же... Огни начали меркнуть, и яркий луч, вырвавшийся из кинобудки, осветил белый экран. Раздалась музыка: громкая бравурная маршевая музыка, и на экране бомбардировщик Б-52 пробежал по взлетной полосе, с ревом взмыл в небо. Один за одним стали взлетать другие бомбардировщики, и вот уже звено их летело в вышине, оставляя за собой белые полосы инверсионных следов. И все это время не переставала греметь музыка. Юноша вскочил на ноги с широко раскрытыми от изумления глазами. Луч света исчезал в маленьком окошечке высоко над балконом. - Эй! - закричал он. - Кто показывает кино? Кто-то же должен его показывать! Эй! Вы видите меня? Я здесь! Он бросился по проходу, пересек вестибюль, взлетел по лестнице и оказался на балконе. Он задевал сидения, падал и наконец, не найдя прохода, полез прямо по креслам к маленькому сияющему окошечку в задней стене. Он сунулся лицом в этот яркий свет и отшатнулся, моментально ослепнув. Когда к нему вернулась способность видеть, он обнаружил еще одно окошко в стене, правее и выше первого. Он подпрыгнул и на мгновение увидел пустую комнату, огромный кинопроектор и стопки коробок с лентами. Он почти не слышал громких звуков. Он почти не слышал громких великанских голосов, наполнявших зал. Он снова подпрыгнул и в течение краткого мгновения борьбы с тяготением снова увидел пустую комнату и работающий киноаппарат, услыхал сквозь стекло слабое гудение. Приземлившись, он уже знал, что там никого нет. Кинопроектор работал сам по себе. Кино шло само по себе. Кинотеатр был таким же, как и весь город. Машины, вещи, предметы - все здесь было покинуто людьми. Он повернулся, ударился о спинку кресла, потерял равновесие и плашмя рухнул на пол. Луч света менял свою яркость по мере смены эпизодов на экране. В пустом зале гулко отдавались голоса и музыка. Голоса великанов. Музыка оркестра из миллиона музыкантов. И что-то в юноше сломалось. Дверь маленького чуланчика на периферии сознания, куда человек складывает все свои страхи, спеленутые по рукам и ногам, чтобы можно было управлять ими, распахнулась настежь, и ужасное содержимое хлынуло в мозг, нервы и мускулы взбунтовавшимся ночным кошмаром. Юноша вскочил на ноги, захлебываясь слезами и криком. Он рванулся по проходу, выскочил в дверь и ринулся вниз по лестнице. Он был на нижних ступеньках, когда увидел человека. Тот спускался навстречу ему по лестнице в дальнем конце вестибюля, которую юноша раньше почему-то не заметил. У юноши не было ни времени, ни желания приглядываться к незнакомцу. Он бросился к нему, краем сознания отметив, что и тот кинулся ему навстречу. В те краткие мгновения, понадобившиеся ему, чтобы пересечь вестибюль, лишь одна мысль была в его голове: не упустить незнакомца, не дать ему скрыться. Следовать за ним всюду, куда бы тот ни пошел. Прочь из этого здания, прочь с этих улиц, прочь из этого города, потому что теперь он знал, что должен уходить отсюда. И с этой мыслью он с размаха врезался в зеркало. Высокое, в рост человека, зеркало на стене вестибюля. Ударил в него всеми ста семьюдесятью фунтами своего веса. Зеркало словно взорвалось, рассыпавшись на тысячу осколков. Когда к нему вернулась способность соображать, он понял, что лежит на полу и смотрит в те маленькие кусочки зеркала, что еще оставались на стене. В них сто порезанных изумленных юношей глядели на то, что осталось от зеркала. Он поднялся и на заплетающихся ногах, словно пьяница по палубе корабля, плывущего по бурному морю, побрел прочь из кинотеатра. На улице было темно и туманно. Асфальт был влажен. Уличные фонари, окутанные туманом, напоминали маленькие луны. Юноша побежал по улице. Он запнулся о стойку для велосипедов и плашмя упал на асфальт, но в то же мгновение вскочил на ноги, продолжая свой безумный, слепой, бездумный бег в никуда. У аптеки он споткнулся о бордюр и снова со всего размаха упал лицом на асфальт, лишь на какое-то мгновение удивившись тому, что еще в состоянии чувствовать боль: острую и резкую боль, пронзившую тело. Но только на мгновение. Он уперся ладонями в асфальт, заставляя себя подняться, и опрокинулся навзничь. Какое-то мгновение он лежал, закрыв глаза. А потом открыл их. Кошмар ломился в его мозг, и ледяной холод разливался по всему телу. Он закричал. И увидел смотрящий на него глаз: огромный, больше человеческого торса. Немигающий холодный глаз смотрел на него, и юноша уже не мог прекратить свой крик. Он вскочил на ноги, бросился в парк и промчался по нему живой сиреной. Вслед ему с витрины окулиста смотрел большой нарисованный глаз: холодный, немигающий и неживой. Юноша упал, ударившись о фонарь, и вцепился руками в столб. Пальцы нащупали панель с кнопкой, вцепились в нее и, чуть помедлив, начали нажимать. Снова и снова. Надпись над панелью гласила: "Нажмите перед тем, как переходить". Он ничего не знал об этой надписи. Он знал лишь, что должен нажимать эту кнопку, и он нажимал ее снова и снова, а свет светофора на перекрестке становился то красным, то желтым, то зеленым, повинуясь кровоточащим пальцам юноши, который все жал на кнопку и все бормотал что-то полуосмысленное: - Пожалуйста... пожалуйста... кто-нибудь... помогите. Помогите мне кто-нибудь. Пожалуйста. Пожалуйста. О Господи... помогите же мне кто-нибудь! Неужели никто не поможет? Никто не придет... не услышит?.. Комната телеконтроля была темной. В свете небольшого экрана вырисовывались силуэты мужчин в форме. На экране был по пояс виден сержант Майк Феррис, сравнительно молодой человек, в комбинезоне, который все нажимал и нажимал кнопку справа от экрана. Голос его бормотал в темноте комнаты, умоляя, чтобы кто-йибудь помог, услышал, пришел. Плачущий, молящий, упрашивающий голос человека, чьи тело и мозг обнажены и брошены на плаху, бормотал монотонно и неразборчиво (так слышишь разговор, если приложишь ухо к замочной скважине). Бригадный генерал поднялся. На лице его было напряжение, вызванное долгим и внимательным наблюдением за экраном. Он был явно недоволен видом и словами сержанта. Голос его тем не менее звучал спокойно и уверенно. - Олл раит, отключите его и ведите сюда, - скомандовал он. Подполковник справа от генерала протянул руку, нажал кнопку и произнес в микрофон: - Выпустите дублера! Люди, сидевшие в огромном высоком ангаре, вскочили на ноги и побежали к угловатому приземистому металлическому боксу в центре помещения. Распахнулась металлическая дверь. В нес вошли два сержанта и военврач. Провода и датчики были осторожно отсоединены от тела сержанта Ферриса. Врач пощупал его пульс, поднял веко и заглянул в расширенный зрачок. Приложив ухо к груди, послушал гулкие удары уставшего от чрезмерной работы сердца. После этого Ферриса осторожно положили на носилки. Врач подошел к окруженному свитой генералу, глядящему на лежащее на носилках обессиленное тело. - Он в полном порядке, сэр. У него было нечто вроде галлюцинаций, но сейчас он вполне вменяем. Генерал кивнул. - Я могу поговорить с ним? Военврач кивнул, и восемь затянутых в форму людей направились к носилкам, цокая подковками башмаков по бетонному полу ангара. На левом плече каждого была эмблема, указывающая на их принадлежность к Подразделению Космических Технологий ВВС США. Они приблизились к носилкам, генерал нагнулся и внимательно посмотрел в лицо сержанта Майка Ферриса. Глаза Ферриса были теперь открыты. Он повернул голову, встретился взглядом с генералом и слабо улыбнулся. Лицо его было изможденным, бледным, заросшим. На нем отчетливо читались следы мучений, одиночества, страданий, причиненных более чем двумя сотнями часов заключения в металлической коробке. Вот именно так выглядел после шока каждый тяжелораненый, виденный генералом. И хотя он не знал Ферриса... точнее, не знал лично, ибо до того, как дать добро на эксперимент, тщательно изучил все шестьдесят машинописных листов его дела, теперь он чувствовал, что знает его очень хорошо. В течение более чем двух недель он пристально наблюдал за сержантом по телевизору, изучал его более тщательно, чем когда-либо один человек изучал другого. Генерал напомнил себе, что сержант заслужил медаль. Он сделал то, чего до него не делал никто. Он оставался в одиночестве в течение двухсот восьмидесяти четырех часов во время инсценированного полета на Луну в коробке размером пять на пять, в которой в точности воспроизводились все условия полета. Датчики и сенсоры передавали информацию о самочувствии "космонавта". Они измеряли его кровяное давление, контролировали сердечную деятельность и интенсивность дыхания. Кроме того, они дали цепную информацию о точке, в которой человек может сломаться, о пределе, после которого он уже не в состоянии выносить одиночество и начинает искать пути борьбы с ним. Это был тот самый момент, когда сержант Феррис начал нажимать сигнальную кнопку. . - . Генерал заставил себя улыбнуться. - Ну как вы, сержант? Полегче? Феррис кивнул. - Мне уже лучше, сэр, спасибо. Генерал чуть помедлил, прежде чем задать следующий вопрос. - Феррис, - спросил он, - что с вами было? Где, вы считали, вы находились? Феррис устремил взгляд в высокий потолок ангара, вспоминая случившееся. - В городе, сэр, - ответил он. - В городе, где не было людей. Ни души. Не хотел бы я попасть туда снова. - Он повернул голову в сторону генерала. - Что со мной было, сэр? Я свихнулся? Генерал кивнул врачу. Тот негромко сказал: - Просто нечто вроде кошмара, порожденного одиночеством, сержант. Видите ли, мы можем набить желудок человека концентратами. Мы можем закачивать кислород и удалять отходы жизнедеятельности. Мы можем снабдить человека книгами, чтобы он мог отдохнуть и чем-то занять свободное время. Стояла тишина, и все смотрели на врача. - Есть только одно, что мы не в состоянии подменить. И это основная потребность человека. Голод по общению с себе подобными. Это барьер, который мы не можем пока преодолеть. Барьер одиночества. Четыре человека подняли носилки с Майком Феррисом и понесли их через ангар к гигантской двери. Они вынесли его в ночную тьму к поджидающей машине скорой помощи. Феррис взглянул на висящую в небе огромную луну и подумал, что в следующий раз все будет на самом деле. Не железная коробка в ангаре, а космический корабль. Но он был слишком усталым, чтобы додумать эту мысль до конца. Его осторожно подняли и стали задвигать носилки в глубь машины, и в этот момент Феррис совершенно случайно коснулся рукой нагрудного кармана. Там было что-то твердое. Он сунул руку внутрь. Дверца машины захлопнулась, и он остался в тиши и темноте. Заработал мотор, и машина тронулась. Он был слишком усталым, чтобы думать о том, что было в его пальцах, всего в футе от лица. Всего лишь билет в кино... и только. Билет в маленький кинотеатрик в пустом городе. Билет в кино, подумал он, и этот билет,лежал в его кармане. И пока мотор машины убаюкивал его, пока мягкое покачивание не заставило его закрыть глаза, он крепко сжимал билет. Утром надо будет задать кое-кому несколько вопросов. Утром надо будет сложить воедино все эти дичайшие куски сна и реальности. Но это все утром. Сейчас он слишком устал. МОГУЧИЙ КЕЙСИ В районе Нью-Йорка, который известен как Бруклин, есть большой, чрезвычайно запущенный, заросший травой и бурьяном стадион, который, когда о нем упоминают (а в наши дни это случается крайне редко), именуют Тиббетс Филд. Когда-о этот стадион был родным домом для команды, известной, как "Бруклинские Доджеры"[ В данном случае: ловкачи, финтилы]: бейсбольной команды высшей лиги, вошедшей впоследствии в Национальную лигу. Как мы уже упоминали, Тиббетс Филд сейчас - это прекраснейший бетон да ряды трухлявых скамеек на трибунах, служащих домом лишь теням да воспоминаниям. В его угнетающе пустом гигантском пространстве не заметно никакого движения, лишь высокая трава чуть шевелится: и там," что называлось раньше "инфилд"[ Зона поля у ворот. ], и там, что называлось "аутфилд"[ Дальняя зона поля. ], да ветер свистит сквозь щели щита объявлений у бывшего спортзала и завывает в простейших балках трибун. В свое время здесь кипели страсти, да и "Бруклинские Доджеры" в свое время гремели. В последние же годы существования команды жители Флэтбут Авеню, отзывались о ней коротко и недвусмысленно: "клячи". Объяснялось это тем фактом, что игры, проведенные "Доджерами" за пять лет существования, никак нельзя было называть зрелищными. В последний же год, будучи членом Национальной Лиги, они выиграли ровно сорок девять встреч. А к середине августа этого года любая группа зрителей более шестидесяти шести человек уже называлась на Тиббет Филд толпой. После чемпионата того года команда вылетела из лиги. Это событие вряд ли стоило стенаний и горестных воплей, оно лишь подчеркнуло тот факт, что болельщики любят победителей и быстро забывают неудачников. Люди, готовые выложить деньги, предпочитали ехать в центр, на "Поло Граундс", чтобы посмотреть "Гигантов", или трястись через весь город на "Янки Стадиун" и хлопать "Янки", или же провести врем а в кино или кегельбане. "Доджеры", из сезона в сезон занимающие самые низкие места в турнирной таблице, никому не были интересны. Можно лишь пожалеть о забывчивости энтузиастов бейсбола, поскольку, наверное, лишь очень немногие помнят те чудесные полтора месяца последнего сезона "Бруклинских Доджеров", когда они гремели вовсю. Впрочем, тот сезон они начали вполне обычно. Они начали его как клячи, и каждый болельщик "Доджера" произносил это слово отчетливо и сочно. Однако в течение полутора месяцев энтузиасты бейсбола только о них и говорили. Причиной тому был один вполне конкретный игрок команды. Было все так: некогда на бейсбольном поле имело место весьма необычное явление. Этим явлением был левша по имени Кейси. У "Бруклинских Доджеров" был тренировочный день, и Мак-Гэри Лягушачий Рот, тренер команды, стоял на террасе раздевалки, поставив ногу на невысокие перильца и засунув руки в карманы брюк. Тренировочные дни угнетали Мак-Гэри даже больше, чем положение команды в турнирной таблице, а Доджеры находились в самом ее конце или, точнее, низу, и от лидеров их отделяло тридцать одно поражение. Позади него сидел на скамейке Бертрам Бизли, главный тренер. Бизли был маленьким человеком с лицом, напоминающим рентгеновский снимок язвы желудка. Его глаза глубоко уходили в глазницы, а голова глубоко уходила в низкие плечи. Всякий раз, когда он поднимал взгляд, дабы обозреть Мак-Гэри и джентльменов в бейсбольной форме, разминающихся на поле, он испускал тяжелый вздох, и голова его, казалось, еще глубже уходила в плечи. Впрочем, эти вздохи, пролетев триста футов до центра поля, воспринимались, скорее, как мягкое посапывание. Трое подающих, которых прислал неутомимый рыскающий в поисках игроков Максвел Джеркинс, таковыми только назывались. Лицо одного из них было настолько знакомо, что Мак-Гэри готов был поклясться, что видел, как тот подавал на чемпионате мира 1911 года. Как оказалось потом,. Мак-Гэри ошибался. Этот игрок не участвовал в чемпионате 1911 года. Он был племянником того. . Мак-Гэри обозревал разминающихся игроков и массировал сердце. Если смотреть слева направо, то на поле находились: длинный тощий парень в очках со стеклами толщиной не менее трех дюймов; семнадцатилетний толстячок, веcящий, навскидку, фунтов, этак, двести восемьдесят при росте пять футов два дюйма; мосластый неуклюжий фермерский отпрыск, скинувший с ног шиповки, и один из вышеупомянутых "подающих", который, видимо, недавно выкрасил волосы в черный цвет, но краска оказалась нестойкая и теперь под жарким летним солнышком по щекам его стекали темные ручейки. Четверка занималась физической подготовкой. Все давно уже сбились с ритма, за исключением пожилого подающего, который сидел на земле и вертел в руках перчатку. Бизли поднялся со скамейки и подошел к Мак-Гэри. Лягушачий Рот обернулся к нему. - Грандиозные ребята! - А ты кого ждал? - спросил Бизли, суя в рот сигару. - Национальную сборную? Ты подписал контракт на тренировку худшей команды лиги... - он ткнул пальцем в сторону разминающихся игроков, - и это тот материал, с которым ты всегда имел дело. - Он посмотрел на сломанный нос Лягушачьего Рта и подавил вспышку ярости. - Возможно, Мак-Гэри, если бы ты действительно был тренером, ты смог бы вылепить игроков из такого материала. Мак-Гэри посмотрел на него взглядом ученого, рассматривающего в микроскоп блоху. - Я никого не собираюсь лепить, - отчгканил он. - Я не скульптор, а они не пластилин. Ты главный тренер команды. Почему ты не можешь дать мне настоящих игроков? - А ты бы знал, что с ними делать? - поинтересовался Бизли. - Нас отделяют от четвертого места двадцать проигрышей, и единственное, чем мы можем похвастаться, это тем, что у нашего тренера самый широкий во всей лиге рот. Может, стоит тебе напомнить, что всякий раз, когда "Доджерам" удается выиграть, все называют это случайностью. Знаешь, дружище, - с угрозой заявил он, - когда окончится срок контракта, я не буду его продлять. - Сигара его погасла, и он достал спички, снова разжег ее, потом поглядел на поле, где разминался подающий. - Как дела у Флетчера? - Смеешься? - Лягушачий Рот сплюнул на тридцать футов. - На той неделе он сделал четыре подачи, и шесть прорывов. Это наш лучший игрок месяца! Зазвонил телефон, и Билзи подошел к нему. - Да, - сказал он в трубку. - Что? Кто? - Он прикрыл трубку ладонью и взглянул на Лягушачьего Рта. - Хочешь полюбоваться на подающего? - спросил он. - Смеешься? - отозвался Мак-Гэри. Бизли отнял ладонь.. - Присылайте его, - сказал он. Потом повесил трубку и подошел к Лягушачьему Рту. - Он левша. - Левша, правша, - пожал плечами Мак-Гэри. - Если рук у него больше одной и меньше четырех, мы его берем. - Он поставил ладони рупором ко рту и крикнул: - Эй, Монк! Принимающий поднялся с корточек. -Да? - Флетчер может заканчивать. Сюда скоро прибудет новичок. Поработаешь с ним. - Лады, - отозвался принимающий. Потом повернулся к подающему. - О'кей, Флетч. Иди отдохни. Бизли снова уселся на скамейку. - У тебя есть схема игры на сегодняшний вечер? - спросил тренер. - Работаю над ней, - откликнулся Лягушачий Рот. - Кто начинает? - Ты имеешь в виду подающий? Я как раз перебирал их одного за другим. Кто посвежее, то и постоит за честь родного клуба. - Он снова сплюнул и поставил ногу на перильца, поглядывая на поле. Чуть подумал и крикнул: - Шавэ, хватит уж разминаться. Он с отвращением поглядел на кончившую прыжки троицу и сидящего на траве молодого человека, на лице которого проступило облегчение. Шавэ отправил всех четверых с поля и подошел к навесу, изобразив плечами нечто вроде "что-тут-к-черту-сделаешь-с-такими-типами". Лягушачий Рот вытащил носовой платок и вытер лицо. Потом заметил около раздевалки воткнутую в земле фанерку на палке. На фанерке было написано: "Бруклинские Доджеры": тренировка". Он отвел назад правую ногу и яростно пнул полетевшую на землю табличку. Потом подошел к линии третьей базы, сорвал травинку и за-думчиво сунул ее в рот. Бизли вышел из-под навеса, подошел к Мак-Гэри, опустился рядом с ним на корточки, тоже сорвал травинку и тоже сунул ее в рот. Какое-то время они молчали. Потом Мак-Гэри выплюнул травинку изо рта и повернулся к БИЗЛИ. - Знаешь, что я скажу, Бизли? - произнес он. - Мы настолько глубоко увязли, что у нас теперь играет и первый состав, и запасные, и вообще черт знает кто! И чья это вина? Бизли выплюнул свою травинку. - Это ты меня спрашиваешь? - Только не моя, - поспешно заявил Лягушачий Рот. - Так уж повезло, что я связался с бейсбольной организацией, все богатство которой заключалось в двух силосных ямах и жатке Мак-Кормика. Единственное, что я получаю каждую весну, это пара мешков пшеницы. - Мак-Гэри, - уничтожающе сказал Бизли, - если бы у тебя был стоящий материал, ты что, действительно знал бы, что с ним делать? Ты ведь не Джо Мак-Карги. Ты даже не половина Джо Мак-Карги. - Заткнись, - огрызнулся Мак-Гэри. Он отвернулся и принялся разглядывать линию третьей базы, хотя там не было ничего привлекательного. Поэтому он не видел, подходящего к ним невысокого седовласого пожилого человека, чем-то похожего на херувима. Пожилой джентльмен подошел поближе и откашлялся. - Мистер Мак-Гэри? - сказал он. - Я доктор Стилман. Я звонил вам насчет подающего. Лягушачий Рот медленно обернулся в его сторону и доскреб подбородок с плохо скрываемой неприязнью. - Олл раит! И в чем шутка, дед? Это вот этот умник подговорил тебя? - Он обернулся к Бэзли. - Это, стало быть, подающий? Смешная шутка. Ну-тка, ну-тка. Смешная шутка. Доктор Стилман улыбнулся. - О, нет, я не подающий, - сказал он, - хотя в свое время мне довелось кидать мяч. Конечно, это было еще до войны. - Ага, - кивнул Лягушачий Рот. - До какой войны? Гражданской? Вы выглядите недостаточно старым для человека, проведшего зиму в Вэлли Фордж. - Он с интересом взглянул на пожилого джентльмена.- Слушайте... а там действительно было так холодно, как об этом рассказывают? Стилман вежливо рассмеялся. - У вас действительно есть чувство юмора, мистер Мак-Гэри. - Он обернулся и указал рукой в сторону раздевалки. - А вот и Кэйси, - сказал он. Лягушачий Рот без интереса посмотрел туда, куда указывал пожилой джентльмен. Кейси выходил из раздевалки. От шипов на его башмаках до импровизированной бейсбольной шапочки в нем было на глаз шесть футов и шесть дюймов. Кулачищи были размером с пару хороших мускусных дынь каждый. Его плечи, подумал Мак-Гэри, заставляли свернуться от стыда рекламную фотографию Примо Карнеро в "Чарльз Атлас". Короче, Кейси был высок. К тому же и в плечах широк. В общем, он был одним из самых мощных людей, когда-либо виденных Мак-Гэри и Бизли. Он нес свое тело с непринужденной грацией легкоатлета, и единственным диссонансом в общей картине было его лицо, которое можно было бы назвать даже красивым, если бы не отсутствие на нем какого-нибудь выражения. Это было просто лицо. Прекрасные зубы, прямой нос, глубоко посаженные голубые глаза, копна пшеничных волос, выбивающихся из-под шапочки. Но лицо это, подумал Мак-Гэри, выглядело гак, будто было нарисованным. - Так ты левша? - сказал Мак-Гэри. - Олл райг. - Он махнул рукой в сторону поля. - Видишь вон того парня с большой перчаткой? ОН именует себя принимающим. Его зовуг Монк. Побросай ему. - Большое спасибо, мистер Мак-Гэри, - монотонно отозвался Кэйси. Он двинулся по полю. Даже голос, подумал Мак-Гэри. Даже голос. Мертвый. Безжизненный. Он сорвал травинку подлиннее и направился к раздевалке, сопровождаемый Бизли и седовласым джентльменом, чем-то похожим на Чарльза Диккенса. На террасе Мак-Гэри принял излюбленную позу, а Бизли направился в офис, который был его обычным местом, когда команда не играла. Запершись там, он подсчитывал количество проданных билетов и просматривал объявления в "Нью-Йорк Тайме". Таким образом на террасе раздевалки остались лишь Стилман и Лягушачий Рот, причем пожилой джентльмен разглядывал все вокруг широко раскрытыми глазами, словно школьник, попавший на чугунолитейный завод. Мак-Гэри повернулся к нему. - Вы его отец? - Кейси? - уточнил Стилмен. - О, нет. У него нет отца. Полагаю, вы можете называть меня его... создателем, что ли. Мак-Гэри как-то не очень вник в эти слова. - Вот как? - рассеянно сказал он. - И сколько ему? - Сколько ему... - повторил Стилман. - Ну, это немного трудно сказать. Лягушачий Рот оглянулся на пустую скамейку, изобразив на лице ""нет-вы-тольксподумайте-какими-идиса-ами-гфиходится-иметь-дело"". - Ну, это немного трудно сказать, - ядовито повторился, сопровождая слова соответствующей мимикой. - Я хочу сказать, - поспешил повторить Стилман, - что в случае Кейси на этот вопрос нельзя дать однозначный ответ. Он существует лишь три недели. Точнее так: он имеет психику и разум двадцатилетнего, но если иметь в виду продолжительность его- существования на свете, то это три недели. На протяжении всей этой речи Лягушачий Рот только озадаченно моргал. - Вам не тяжело повторить это еще раз? - Нисколько, - благожелательно отозвался доктор Стиман. - Все очень просто. Видите ли, я сделал Кейси - роботом. - Он вытащил пачку потрепанных бумаг и протянул Мак-Гэри. - Это синька, по которой я работал. Лягушачий Рот выхватил листы из рук пожилого джентльмена, с размаху швырнул их на скамейку и обхватил голову руками. Проклятый Бизли! Поистине нет таких мерзавцев, которых он не нашел бы, чтобы сделать его жизнь еще более гадостной. Он несколько раз сглотнул, прежде, чем заговорить, и когда ему это наконец удалось, собственный голос показался ему совершенно чужим. - Старина, - сказал он хрипло. - Милый добрый старик. Дедушка с добрыми глазами. Я так счастлив, что он робот. Кем же ему еще быть. - Он похлопал Стилмана по плечу. - Просто замечательный робот. - Он всхлипнул и обернулся назад: - Бизли, ты сволочь и сукин сын! Конечно, робот. - Седовласый джентльмен, раздевалка, этот мерзкий стадион... все поплыло у него перед глазами. Робот! Лягушачий Рот сошел с террасы, прошел по полю, остановился у линии третьей базы и сунул в рот травинку. Доктор Стилман остановился рядом с ним. Позади Мак-Гэри бросил мяч принимающему, стоящему в доме[Зона бейсбольного поля. ]. Лягушачий Рот не смотрел на него. - Не знаю, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Просто не знаю, что я делаю в бейсболе. Он без интереса взглянул на Кейси, делающего боковой бросок. В футе от дома мяч резко изменил направление полета и с визгом ударился точнехонько в рукавицу принимающему, словно круглый белый локомотив. - Этот Бизли, - сказал Лягушачий Рот, глядя в землю. - Этот хмырь имеет столько же прав сидеть в офисе "Доджеров", сколько я в сенате штата Алабама. Этот тип ничтожество, и этим все сказано. Просто ничтожество. Он родился ничтожеством. А сейчас он ничтожество тем более! Стоящий на холме[ Зона бейсбольного поля. ] Кейси размахнулся и сделал хук[Короткий левый бросок. ]. Мяч белой молнией метнулся к дому, отклонился влево, ударился о землю, отскочил вправо и попал прямо в рукавицу принимающего. Монк круглыми глазами уставился сперва на мяч, потом на подающего, внимательнс оглядел мяч. покачал головой и бросил его обратно Кейси. Лягушачий Рот тем временем продолжал анализ текущего положения дел. он обращался к улыбающемуся доктору Стилману и пустым трибунам. - У меня бывали плохие команды. - говорил он. - Действительно плохие. Но эта! - Он откусил травинку и выплюнул ее. - Эти парни делают Абнера Дайблдэя преступником! Знаете, где я отыскал последнего нападающего? Он подстригал траву в инфилде, и я обнаружил, что он единственный, кто может добраться от холма до дома менее чем в два приема. Теперь он устроился у меня вторым стартером. Подумайте только! Он снова взглянул на Кейси. Тот как раз делал прямой бросок. Мяч попал точно в перчатку Монка. Монк стряхнул ее и болезненно затряс кистью. Когда боль утихла, он недоверчиво поглядел на молодого лодающего. И тогда, и только тогда с глаз Лягушечьего Рта упала пелена. Он вдруг вспомнил двух своих последних подающих, и брови у него поползли вверх. Монк подошел к нему, придерживая поврежденную руку. - Видели его? - спросил Монк, недоверчиво покачивая головой. - Этого парня? Бог свидетель, он начинает там, где Феллер закончил! У него и боковой, и хук, и кистевой, и скользящий, и прямой, который чуть не пробил мне ладонь! И точность - как по радару. В жизни не работал с лучшим нападающим! Лягушачий Рот стоял, словно загипнотизированный, и смотрел на неторопливо идущего к ним Кейси. Монк сунул под мышку перчатку и направился к раздевалке. - Клянусь, - пробормотал он на ходу, - никогда не видел ничего подобного. Фантастика. Человек не может так подавать! Лягушачий Рот и доктор Стилман переглянулись. Спокойные голубые глаза доктора Стилмана смотрели понимающе. Лягушачий Рот яростно догрызал травинку, не замечая, что уже прихватил четверть дюйма собственного пальца. Опомнившись, он подул на него, помахал им в воздухе и снова сунул в рот. Когда Мак-Гэри повернулся к Стилману, голос его дрожал от возбуждения. - Слушайте, старина, - сказал Лягушачий Рот, - мне позарез нужен этот парень! Понимаешь? Через четверть часа у меня будет готовый контракт. И никаких разговоров. Ты привел его нам на пробу, поэтому у нас преимущество перед остальными. - Он робот, ты знаешь, - спокойно начал Стилман. Лягушачий Рот сгреб его за грудки и зашипел сквозь стиснутые зубы: . - Старина, - сказал он с яростной нежностью, - никогда никому не говорите об этом. Пусть это останется нашей маленькой семейной тайной. Затем внезапно вспомнив, он дико огляделся, поднял синьки и запихал их в карман рубашки. Стилман изучающе посмотрел на него. - А так разве честно? - сказал он, потирая подбородок. Лягушачий Рот ущипнул его за щеку и выдохнул: - Ты славный старикан, и ты выглядишь рисковым малым. Если специальный уполномоченный по бейсболу когда-нибудь пронюхает, что я использовал машину - мне хана! ХАНА. Хана, улавливаешь? Когда Мак-Гэри взглянул на приближающегося Кейси, на его физиономии появилась гримаса, которая с известной натяжкой могла бы сойти за улыбку. - Мне нравится твоя манера игры, парень, - сказал Лягушачий Рот. - Давай-ка, двигай в раздевалку и переоденься. - Он повернулся к Стилману. - Он одевается, как люди, так? - О да, конечно, - ответил Стилман. - Это хорошо, - одобрил Лягушачий Рот, видимо, вполне удовлетворенный этим фактом. - А теперь мы пойдем в офис БИЗЛИ и подпишем контракт. - Он взглянул на рослого подающего и покачал головой: - Если бы ты хоть раз в неделю подавал так, как я видел сегодня, парень, тогда между нами и знаменем ничего не могло бы встать. Разве что у тебя батареи подсели бы или суставы под дождем заржавели. Теперь, что касается ваших прав, мистер Кейси, - вы - подающий номер один "Бруклинских Доджеров"! Стилман счастливо улыбался, а на бесстрастном лице Кейси не отражалось ничего, непонятно было, доволен он или нет. Лягушачий Рот протопал к раздевалке, перешагивая через три ступеньки, и схватил телефон. - Офис главного менеджера, - заорал он в трубку. - Да. - Через мгновение он услышал голос Бизли. - Бизли, - сказал он, - послушай Бизли, я хочу, чтобы ты подписал контракт. На этого левшу. Его зовут Кейси. Так. Не то слово, Бизли. Фантастически! Немедленно подписывай! На другом конце провода слышалось сердитое бормотание. - Кому я сказал! - рявкнул Лягушачий Рот. Он отшвырнул телефон, повернулся и посмотрел на поле. Стилман и Кейси направлялись в раздевалку, Мак-Гэри задумчиво потер челюсть. - Робот-шмобот, - сказал он самому себе. - Он владеет и крученым, и настильным, и свечкой, и хуком и запросто может сменить шаг, и, слава те господи, у него две руки! Он поднял один из окурков Бертрама Бизли, расправил его и, довольный, сунул в рот. Впервые за многие долгие, мрачные месяцы в мозгу Мак-Гэри Лягушачьего Рта замаячило знамя Национальной Лиги. Так, должно быть, чувствовал себя Джон Мак-Гро, когда дебютировал у Уолтера Джонсона или Миллера Хиггинса, после того, как Герман Рут перешел к нему из Бостонских "Ред Соксов"[ "Красные носки". ]. Но трепет Мак-Гэри был несколько другого свойства, чем у Марса Джозефа Мак-Карти, когда тощий итальянец по фамилии Ди Маджио мягкой походкой впервые вышел в центр поля. И к надежде, которая зажглась было в груди Лягушачьего Рта, когда он смотрел на вышагивающего к нему по полю здоровенного левшу с невыразительной физиономией, незримо несущего на своих могучих плечах чаяния "Бруклинских Доджеров" и самого достойного сына миссис Мак-Гэри, примешивалось сомнение. Спустя 48 часов они играли ночной матч против Сент-Луиса. Раздевалка "Доджеров" была полна гомона, лязга зажимов, хлопанья дверок шкафов и жалобными воплями Бертмана Бизли насчет того, что тренер-де изводит слишком много мази, а та стоит 75 центов за бутылку. Весь этот шум перекрывали смачные проклятия Лягушачьего Рта, который ухитрялся быть везде - на каждой скамейке, в каждом углу и в каждом мозгу. - Монк, как он, не перепутает сигналы? - в четырнадцатый раз донимал он принимающего. Монк страдательно уставился в потолок и сказал: - Да, босс. Он знает. Лягушачий Рот направился к подающему,.который как раз завязывал шнурки. - Кэйси, - сказал он, вытирая со лба пот, - если ты чего забудешь, сразу кликни Монка и скажи ему. Дошло? - Он вытащил большой носовой платок и вытер бровь, затем достал пилюлю из бокового кармана и кинул еe в рот. - А самое главное, - предостерег он свoего молодого подающего, - не нервничай! Кейси озадаченно взглянул на него. - Нервничать? - спросил он. . Стилман, который только что вошел в раздевалку, объяснил, улыбаясь: - Нервничать, Кейси, - чувствовать себя не в своей тарелке. Как если бы один из твоих контактов... Лягушачий Рот заглушил его: - Ты знаешь, что такое "нервничать", Кейси? Как если бы ты после двух неудач в девятом, один на переднем крае играешь подающим против Ди Маджио. И вот он выходит на площадку, и он настроен только на победу, и ты это видишь. Кейси невозмутимо посмотрел на него: - Это не заставило бы меня нервничать. И я не знаю никого по имени Ди Маджио. - Он не знает никого по имени Ди Маджио, - серьезно объяснил Лягушачьему Рту Монк. - Я слышал, что он сказал, - заорал на него Лягушачий Poт - Не глухой! - Он повернулся к остальным игрокам, посмотрел на часы и рявкнул: - Ладно, парни, давайте дело делать! Монк взял Кейси за руку, стащил со скамейки и провел через дверь. Когда игроки потянулись из раздевалки, комната вновь наполнилась стуком шипов по цементному полу. Мак-Гэри Лягушачий Рот стоял один посреди раздевалки и чувствовал, как с головы до ног покрывается потом. Он выташил и без того мокрый платок и снова вытер голову. - Чертова влажность, - пожаловался он Стилману. - Она просто убивает меня. Никогда так не потел, клянусь богом! Стилман посмотрел Мак-Гэри под ноги. Лягушачий Рот стоял одной ногой в ведре с водой. - Мистер Мак-Гэри, - он показал на ведро.. Лягушачий Рот смущенно вытащил ногу и потряс ей. После чего снова извлек бутылочку с пилюлями, засунул две в рот, проглотил и показал пальцами на свой живот. - Нервы, - извиняющимся тоном пояснил он. - Черт знает что, а не нервы. Я не сплю по ночам. У меня перед глазами так и стоят эти знамена. Большие красные, белые знамена. Я только и могу думать, чтобы побить "Гигантов", а потом в открытой борьбе захватить четыре знамени у "Янки" на мировом первенстве. - Он глубоко вздохнул. - Но до этого мне хотелось бы победить также "Филиппсов", или "Кардов" , или "Бревов", или "Цинцинатти"...- в его голос вкралась просительная нотка, - или кого-нибудь еще, сели вы поможете! Доктор Стилман улыбнулся ему: - Я думаю, что Кейси решит ваши проблемы, мистер Мак-Гэри. Лягушачий Рот смотрел на невысокого седовласого человека. - Что вы с этого будете иметь? - спросил он. - Какой процент вы хотите? - Вы имеете в виду Кейси?- сказал Стияман. - Всего лишь научный интерес, и все. Чисто экспериментальный интерес, Я считаю, что Кэйси - это своего рода супермен, и мне хотелось бы это доказать. Однажды я построил замечательную экономку, чтобы вести дом. И повариха она была - просто блеск. Я заработал на этом 46 фунтов, прежде чем демонтировал ее. А теперь вот Кейси. С его силой и сноровкой, с его точностью, он, я полагаю, должен стать грандиозным подающим. Но чтобы испытание было но-настоящему серьезным, я должен был пристроить его подающим в самую слабую бейсбольную команду, которую только мог найти. - Спасибо, доктор Стилман, - произнес Лягушачий Рот. - Я ценю это. - Не стоит благодарности. А теперь не пойти ли нам на поле? Лягушачий Рот распахнул перед ним дверь. - Только после вас, - сказал он. Доктор Стилман вышел. Лягушачий Рот уже совсем было собраться последовать за ним, как вдруг остановился как вкопанный, одна бровь его задралась. - Минуточку, черт тебя побери, - заорал он. - Как самой слабой? - Он устремился за стариком. - Вы должно быть, видели команду "Филис" в 1903 году! - завопил он ему вслед. Судья крикнул: "Игра"! - и третий игрок принял бросок от принимающего, затем, натерев мяч, понес его Кейси на холм, отметив про себя, что этот длиннорукий широкоплечий парень не более оживлен, чем леди сомнительной добродетели в воскресное утро после с толком проведенной длинной субботней ночи. Спустя несколько минут отсутствие живости в характере Кейси совершенно перестало волновать третьего игрока, равно как и четырнадцать тысяч болельщиков, смотрящих игру. Они видели, как левша с тем же бесстрастным выражением на лице отреагировал на знак принимающего, а затем сделал неуловимо быстрый боковой бросок, который заставил весь стадион разинуть рты и оторопеть всю защиту "Сент-Луис Кардиналз". Бывают быстрые мячи, даже очень быстрые, но никто никогда не видел ничего даже отдаленно похожего на белую молнию, стрелой вылетевшую из левой длани Кейси. Такая вот мысль проскочила в голове игрока команды "Сент-Луис", когда он моргнул при звуке мяча, ударившегося в перчатку ловца, и понял, что подача была сделана, а он ее даже не видел. Именно этот игрок проигравшей команды Сент-Луиса был первым из двадцати пяти человек, кто испытал на своей шкуре мощь Кейси. Восемнадцать из них были выбиты сразу и только двоим удалось добраться до первой базы, и то, одному только из-за неправильного судейства. К шестой подаче большинство присутствующих на стадионе были на ногах, и до них дошло, что в лице долговязого левши на холме они столкнулись с неким бейсбольным феноменом. А к девятой подаче, когда "Доджеры" выиграли свой первый матч за три недели со счетом 2:0, стадион неистовствовал. Некоторое безумие наблюдалось и в раздевалке Бруклинского клуба. Уголки губ Мак-Гэри Лягушачьего Рта слегка ползли вверх, образуя гримасу, которую старый тренер объяснил двум озадаченным игрокам, как "улыбку". Последний раз Лягушачий Рот улыбался лет, примерно, шесть тому назад. Бернард Бизли настолько растрогался, что по такому случаю презентовал Мак-Гэри три новых сигары, причем приличного сорта. Три новых и одна уже немного использованная. Вот как. Но самым заметным, что произошло в раздевалке "Доджеров", было то, что команда вдруг стала выглядеть совершенно по-другому. За какие-то два с половиной часа, она превратилась из сборища неуклюжих посредственностей с налитыми свинцом ногами в энергичных лидеров, в уверенную, слаженную бейсбольную команду. Команду игроков, главным занятием которых было - побеждать. Раздевалка снова наполнилась смехом и солеными шуточками, возбужденные возгласы вырывались из душевых. И это все происходило в комнате, которая в последние годы была таким же развеселым и располагающим к шуточкам местом, как и похоронная контора. И вот во время, когда мокрые полотенца летали по комнате, башмаки с шипами сушились на раскрытых дверцах шкафчиков, среди всей этой суматохи один человек оставался безучастным. Это был подающий по имени Кейси. На всю эту суматоху он взирал со слабым интересом, не более того, и был озабочен главным образом расшнуровыванием своих ботинок. Единственный раз, когда он проявил хоть какие-то эмоции, это когда док Барстоу начал массировать ему руку. Он резко вскочил и отдернул ее, чем весьма озадачил Барстоу. Позже тот признался Мак-Гэри, что рука на ощупь больше всего напоминала обрезок стальной трубы. Лягушачий Рот жадно сглотнул и спросил дока, как чувствует себя его жена. Все это произошло ночью первого июля. Через три недели команда "Бруклинских Доджеров" переместилась с нижней строки таблицы на пятое место в Национальной Лиге. Они выиграли двадцать две встречи подряд, причем семь из них им преподнес на блюдечке подающий левша по имени Кейси. Две их его игр были "сухими", и заработанное им количество штрафных очков было несомненно самым низким не только в любой лиге, но и вообще в истории бейсбола. Его имя было у всех на языке, его фото красовалось в каждой газете на спортивной страничке, а сумма контрактов выросла настолько, что он мог бы прожить только на доходы от своей физиономии, изображенной на коробках с воздушной кукурузой. И как это бывает в жизни, победа порождает победу. Даже без Кейси "Доджеры" становились страшным и грозным бейсбольным клубом. Слабые и мало результативные игроки, дилетанты с битой, которые в жизни больше, чем 200-ми не бывали, теперь стали неукротимыми мастерами. Другие подающие команды, те, что раньше были либо слишком зелеными, либо казались вышедшими в тираж, с приходом Кейси начинали выигрывать. И теперь у них был тот спортивный дух, та напористость, та агрессивность, которая необходима, чтобы добиться знамени, и "Доджеры" его добились. Они выглядели чемпионами и играли как чемпионы. В прессе Мак-Гэри теперь называли не иначе, как "этот верховный стратег" и "генерал бейсбольного поля", а иногда и "самый побеждающий тренер года". Это были те же самые спортивные колонки, которые раньше презрительно отзывались о нем примерно так: "Этот дубоголовый неотесанный мужлан, который обращается с бейсбольным клубом, как бык с креветочным салатом". Команда собирала на одну игру столько болельщиков, сколько раньше могла содрать, дай бог, за целый сезон. Но самым славным, самым обнадеживающим было то, что Кейси, который и был причиной всего этого, похоже, совершенно не ведал усталости, казался абсолютно неуязвимым и не подверженным обычным опасностям, которым подвергаются подающие. У него не было ни несгибания рук, ни расшибленных локтей, ни нарушения координации движений. Ничего такого. Он подавал, как машина, и хотя это тоже внушало некоторое беспокойство, все-таки не слишком бросалось в глаза. Вопросов по этому поводу не возникало. "Доджеры" вышли бы на первое место к середине августа, если бы во время короткой заминки в матче с "Филадельфия Филис" мяч с линии не попал бы прямо на несколько дюймов выше левого глаза Кейси. Тупой, болезненный глухой звук прокатился по всему городу, словно удар грома. Мак-Гэри Лягушачий Рот мчался к холму, где лицом вниз лежал его неподражаемый левша, а два парня, которых звали Лэнди и Баннистер, беспомощно топтались, пребывая в состоянии полного затмения. Он несся так, как будто хотел побить мировой рекорд по бегу. Бертрам Бизли, .сидящий в тренерской на перевернутом ящике, машинально дожевал четверть своей сигары, проглотил и повалился на пол в глубоком обмороке. Игроки окружили Кейси, а доктор Барстоу жестом показал, чтобы принесли носилки. Мак-Гэри схватил его за руку и шептал что-то на ухо, как будто они уже находились в присутствии покойника. - Он будет жить, док? Он с этим справится? Врач команды смотрел мрачно. - Я думаю, нам лучше отправить его в больницу. Посмотрим, что скажут там. Полкоманды сопровождали носилки, пока их медленно несли через поле. Все это смахивало на похоронную процессию, следующую за недавно умершим главой государства. С Мак-Гэри Лягушачьим Ртом в роли главного плакальщика. Только когда они дошли до края поля, тренер вспомнил, что нужно сходить за новым подающим, нетерпеливым молодым человеком из Южной ассоциации, которого пригласили совсем недавно. Парень легким шагом шел к насыпи, но, тем не менее, было совершенно ясно, что в этот момент ему больше всего хотелось бы снова оказаться в Мемфисе, штат Теннеси, сортируя на ферме белые и черные бобы. Он взял мяч у второго игрока, натер его, затем спустился вниз за мешком с канифолью. Он натер руки мешком, затем еще раз натер мяч, натер мешок, положил мяч, раскрутил мешок и что было сил бросил его. Как потом выяснилось, это была его лучшая подача в этот вечер. Немного спустя он обошел шесть человек подряд и поразил одного в голову. По счастливой случайности, это был продавец бутербродов с горячими сосисками на открытой трибуне, поэтому никакого вреда, с точки зрения перемещения кого-либо на базе, причинено не было. Некоторое беспокойство вызвала его следующая подача - четвертый отбивающий "Филисов" с ленивой грацией отмахнулся от того, что парень из Мемфиса называл своим "Быстрым мячом". И послал его футов на семьсот выше забора центрального поля, что озадачило людей на базах. Окончательный счет был 13:0 в пользу "Филис" но Мак-Гэри Лягушачий Рот даже не дождался последнего выхода. После двух выходов из девяти они с Бизли выбрались из парка и поймали такси. Бизли протянул водителю 25 центов и сказал: - Не обращайте внимания на полицейских. Езжайте в больницу. Водитель посмотрел на двадцатипятицентовик, затем снова на Бизли и сказал: - Либо вы платите как следует, либо я поеду так, словно везу в машине грудного младенца! Они прибыли в больницу через двенадцать минут, быстро проскочили мимо репортеров, заполонивших коридор, и лифтом поднялись на тот этаж, куда перед этим был доставлен Кейси. Они поспели к самому концу осмотра, чуть не сбив с ног санитара. - Болван, - выругался Лягушачий Рот, устремившись к кровати. Доктор снял стетоскоп и повесил его на шею. - Вы - отец? - спросил он Мак-Гэри. - Отец, - сдавленно засмеялся Лягушачий Рот. - Я ближе, чем любой отец. Только сейчас он наконец заметил, что доктор Стилман спокойно сидел в уголке, лупая глазами, как добрый старый филин, битком набитый мудростью, спрятанной под перьями. - Видите ли, джентльмены, я не нахожу никакого перелома, - профессиональным голосом заявил врач. - Никакого сотрясения. Рефлексы кажутся нормальными... Бизли выдохнул. Словно мощный порыв северного ветра прокатился по палате. - Я снова могу дышать, - сообщил он всем. - А у меня в голове только одно и вертелось, - сказал Лягушачий Рот. - Прощай, Кейси! Прощай, знамя! Прощай, чемпионат! - Он безнадежно покачал головой. - И прощай моя карьера! -взял запястье кеиси и пощупал пульс. - Да, мистер Кейси. - он лучезарно улыбнулся, глядя в бесстрастное лицо и немигающие глаза, - я полагаю, что ты в хорошей форме. Хотя, скажу тебе, когда я услышал, как мяч ударил тебя в висок, я спрашивал себя, как... Он неожиданно замолчал. Его пальцы настойчиво шарили по запястью. Глаза широко раскрылись. Через мгновение он приподнял пижаму Кейси и трясущимися пальцами начал ощупывать грудь. Спустя еще мгновение он встал, вынул носовой платок и вытер лицо. - В чем дело? - нервно спросил Лягушачий Рот. - Что-то не так? Врач опустился на стул. - Ничего не случилось, - мягко сказал он. - Ничего. Все прекрасно Только вот... - Что "только вот"? - подался вперед Бизли. Врач показал пальцем на кровать. - А то, что у этого человека нет пульса вообще. Никакого сердцебиения. - Затем он посмотрел на потолок. - Этот человек, - сказал он, срываясь на фальцет. - Этот человек не живой! В комнате воцарилась абсолютная тишина. Потом послышался мягкий звук, когда тело Бизли сползло на пол, и опять - тишина. Первым ее нарушил доктор Стилман. - Мистер Мак-Гэри, - сказал он спокойно и твердо, - я верю, что сейчас он придет в себя. Бизли открыл глаза. - Ну что, Мак-Гэри, псих ненормальный, чего ты еще скажешь? Лягушачий Рот затравленно оглядел комнату, словно ища еще одну кровать. Он выглядел больным. - Бизли, - жалобно простонал он. - Вы не сделаете этого. Или Хейси, или все пропало. Боже, какой подающий! Он был единственным из всех найденных мной игроков в бейсбол, который ничего не ел. Стилман откашлялся и обратился к врачу: - Я думаю, что вам следует знать, прежде чем вы предложите осмотр, что у Кейси нет пульса и сердце не бьется... потому что у него никакого сердца нет. Он - робот! Раздался звук еще одного падения. Бэртрам Бизли снова хлопнулся в обморок. На этот раз, похоже, надолго. - Кто? - недоверчиво спросил врач. - Это правда, - сказал Стилман. - Робот. Врач ошеломленно уставился на лежащего на кровати Кейси, который ответил ему безмятежным взором. - Вы уверены? - спросил врач очень тихо. - Ну еще бы, Я сам построил его. Врач медленно снял пиджак, затем галстук. Он ДВИНУЛСЯ к кровати, глаза его странно расширились и блестела. - Кейси, - заявил он, - вставай и раздевайся. Слышишь меня. Вставай и раздевайся. Кейси встал и разделся, а двадцать минут спустя врач открыл окно и свесился наружу, чтобы подышать вечерним воздухом. Затем он повернулся, снял с шеи стетоскоп и уложил в свой саквояж. Он забрал с ночного столика аппарат для измерения давления и сунул его туда же. Про себя он отметил, что неплохо бы сделать рентгеноскопию, как только все покинут помещение, но знал, что для этого, в общем-то, нет оснований, потому что все было совершенно очевидно. Человек на кровати вовсе не был человеком. Это был ангел господень или исчадие ада - что угодно, но человеком он никак не был. Врач закурил сигарету и оглядел комнату. - Учитывая сложившиэся обстоятельства, - сказал он, - боюсь, мне придется поставить в известность уполномоченного по бейсболу. Это единственно возможный этический поступок. - Что вы считаете этичным в этом деле? - спросил его Мак-Гэри. - Какого рожна вам надо? Вы что, болельщик "Гигантов"? Врач не ответил. Он сгреб кипу бумажных листов, на которых делал заметки, и запихал их в карман. В уме он пробежал список медицинских обшеств и организаций, которые следовало бы проинформировать. Неплохо бы также ввести три-четыре абзаца о первом механическом человеке в монументальный труд, который он пишет для медицинского журнала. Врач вошел в раж. Он прошествовал к двери, неся свой черный саквояж, улыбнулся и вышел. Голова его занята была исключительно мыслями о том, как на все это отреагирует Американское медицинское общество. Единственным звуком в комнате было теперь тяжелое дыхание Бизли. Потом Мак-Гэри направился к лежащему на кровати Кейси. - Кейси, - безнадежным голосом сказал он. - Ты не мог бы подвинуться? Один из интернов в палате для рожениц был скор на ногу, поэтому газета "Дейли Миррор" получила эту информацию раньше других. А две телефонные службы приняли ее двадцать минут спустя, и к шести часам следующего дня весь мир знал о Кейси, механическом человеке. Несколько научных светил были уже на пути из Европы в Америку, а доктора Стилмана и Кейси в номере Нью-Йоркской гостиницы осаждала армия репортеров и фотографов. Трое астронавтов с мыса Канаверал - экипаж легендарной ракеты, сфотографировавшие Луну, с изумлением обнаружили, что сообщение о их подвиге появилось всего лишь на двенадцатой странице вечерних изданий, потому что все первые одиннадцать страниц были посвящены исключительно обещанной уполномоченным по бейсболу пресс-конференции, который объявил, что примет решение по Кейси не позже, чем к ужину. В 4-30 того же дня уполномоченный сидел за своим столом, постукивая по столешнице кончиком карандаша. Секретарша принесла ему папку с бумагами, и за короткий промежуток времени, пока она открывала дверь, он мог увидеть толпу репортеров в коридоре. - Что делать с репортерами? - спросила секретарша. Мак-Гэри Лягушачий Рот, сидевший на стуле рядом со столом, высказал предположение, что можно было бы с ними сделать, или, точнее, что они сами могли бы с собой сделать. Потрясенная секретарша вылетела из комнаты. Уполномоченный откинулся на стуле. - Вы понимаете, Мак-Гэри, - сказал он, - что я собираюсь предать этот случай огласке. Кейси должен быть отстранен. Бертрам Бизли, сидевший на кушетке в другом конце комнаты, издал полу задушенный слабый горловой звук, но в обморок не упал. - Почему? - громко спросил Лягушачий Рот. Уполномоченный стукнул кулаком по столу. - Потому что он робот, черт побери, - сказал он в двенадцатый раз за последний час. Мак-Гэри развел руками. - Да, он робот, - просто сказал он. Уполномоченный взял толстенный справочник. - Статья 6, раздел 2, бейсбольный кодекс, - произнес он. - Цитирую: Команда должна состоять из девяти человек, конец цитаты. Человек, понимаете, Мак-Гэри? Девяти ЧЕЛОВЕК. Не роботов. Послышался слабый надорванный голос Бизли с кушетки. - Комиссар, - сказал он вяло, - у него человеческие намерения и человеческие цели, он является человеческим существом. - Затем он посмотрел через всю комнату на долговязого подающего, безучастно стоявшего в тени. - Кейси, поговори с ним. Расскажи ему о себе. Кейси сглотнул. - Что... что я должен сказать? - спросил он нерешительно. - Смотри, - замахал руками Лягушачий Рот. - Он говорит так же хорошо, как я. И он намного лучше большинства болванов из моей бейсбольной команды! Кулак уполномоченного в который раз стукнул по столу. - ОН НЕ ЧЕЛОВЕК! И снова с кушетки раздался слабый стон отчаяния: - Каким еще, по-твоему, он должен быть человеком? Чего тебе еще? - вопросил главный тренер. - У него есть руки, ноги, лицо. Он разговаривает... - Но сердца-то у него нет, - закричал уполномоченный. - Он даже сердца не имеет. Как бы он мог быть человеком, если сердца нет? Голос Мак-Гэри и вовсе упал чуть ли не до тихого стона. Его обладатель был прямо-таки раздавлен неопровержимой логикой и истинной правдой этих аргументов. - У Бизли, к примеру, и вовсе нет сердца. И не было никогда, - сказал он, - а он владеет сорока процентами клуба. Комиссар отодвинул от себя бумаги и положил руки на стол. Этот жест символизировал законченность, он как нельзя лучше соответствовал рассудительному тону его голоса: - Вот так, джентльмены, - объявил он, - у него отсутствует сердце. Это значит, что он не человек, а это грубое нарушение бейсбольного кодекса. Следовательно, он не играет. Дверь отворилась, и доктор Стилман тихо проскользнул в комнату, как раз вовремя, чтобы расслышать последние слова этого заявления. Он помахал Кейси, и тот помахал ему в ответ. Затем он повернулся к уполномоченному. - Господин уполномоченный, - сказал он. Уполномоченный полу привстал и посмотрел на пожилого человека. - Что еще? - устало спросил он. Стилман прошел к столу. - Предположим, - сказал он, - мы бы дали ему сердце? Если это действительно единственная вещь, которая отличает его от нормального человека, я мог бы поработать и снабдить его механическим сердцем. - Подумать только! - заорал Мак-Гэри на всю комнату. Бизли медленно поднялся с кушетки и достал сигару. Уполномоченный снова сел и смотрел очень, очень задумчиво. - Это незаконно. Это совершенно незаконно. - Затем он поднял трубку телефона и попросил врача, который осматривал Кейси и на которого ссылался в отчете в первую очередь. - Доктор, - спросил он, - в отношении дела с Кейси, если бы ему поставили механическое сердце, смогли бы вы классифицировать его как.... что я имею в виду, это.... смогли бы вы назвать его, э... - Затем он поднес трубку к лицу, кивая в нее. - Большое спасибо, доктор. Уполномоченный через всю комнату посмотрел на Кейси. Уполномоченный стучал карандашом по столу, кривил губы и чмокал. Мак-Гэри достал бутылку с пилюлями и бросил три штуки в рот. - Хорошо, - объявил наконец уполномоченный. - С сердцем я дам ему временное "добро". До конференции лиги в ноябре. После мы снова вернемся к этому вопросу. Остальные клубы будут орать, как будто речь идет о Джеке-Потрошителе! Бизли с трудом поднялся, на его лице отразилось огромное облегчение, словно отчаявшийся мореход узрел наконец вдали огонь маяка. - Тогда все решено, - сказал он. - Нужно, чтобы Кейси стал полноценным человеком, а для этого, в свою очередь, нужна простая... - Он остановился, глядя на Стилмана. - Простая? - Относительно, - ответил Стилман. Бизли кивнул. - Простая операция, чтобы вставить механическое сердце. Он прошел через всю комнату к двери и открыл ее. Репортеры, крутившиеся около двери, замолчали, как по команде. - Джентльмены, - обратился к ним Бизли, - вы можете cocлаться на меня. Репортеры гуськом направились к двери и через минуту заполнили комнату. - Вы можете ссылаться на меня, - повторил Бизли, когда в комнате снова установилась тишина. - Могучий Кейси снова будет в строю через сорок восемь часов. - Он бросил еще один вопросительный взгляд на Стилмана. - Сорок восемь часов? - Примерно, - спокойно сказал Стилман. Вопросы лупили в Мак-Гэри и Бизли, как молнии в громоотвод, в течение двух следующих за этим заявлением минут вся компания была погребена под ворохом записных книжек и утопла в сигаретном дыму. Затем комната понемногу стала пустеть. Мак-Гэри Лягушачий Рот подобрался поближе к столу, сунул в рот сигару, зажег ее, сделал затяжку, и, держа сигару на отлете, осторожно стряхнул пепел на пол. - Джентльмены, - объявил он, - как тренер команды "Бруклинских Доджеров", и поскольку я был человеком, открывшим Кейси, хочу сказать вам.... Репортеры быстренько вышли из комнаты, за ними уполномоченный и секретарь, а там и Кейси со Стилманом. - Мне надлежит сообщить вам, джентльмены, - продолжал Лягушачий Рот, вытирая губы после слова "надлежит" и думая про себя, откуда он взял это слово. - Мне надлежит упомянуть о том. что команда "Бруклинских Доджеров" - это команда, которую так запросто не победишь. У нас и скорость, и выносливость, - тут он вспомнил речь Пэта О'Брайена в фильме Кнута Рокка: - ...сила, напор, выносливость. Он не заметил, что дверь, хлопнув, закрылась, что в комнате кроме него находился только Бертрам Бизли. - А с такими данными, - продолжал он голосом из фильма Кнута Рокка, - Знамя Национальной лиги и Мирового чемпионата, и... - Мак-Гэри, - крикнул ему Бизли. Лягушачий Рот вздрогнул, как будто его внезапно разбудили. Бизли поднялся с кушетки. - И почему ты не сдохнешь? - поинтересовался он и вышел из комнаты, оставив Лягушачьего Рта наедине со своими размышлениями о том, как Пэт О'Брайен развивал эту свою речь в раздевалке во время перерыва в той эпохальной игре с "Гвардейцами Нотр-Дама". Как Мак-Гэри или Бертрам Бизли провели следующие мучительные двадцать часов, можно только догадываться. Лягушачий Рот опустошил свою бутылочку с нервными пилюлями и провел бессонную ночь, расхаживая по гостиничному номеру. Бизли и вовсе мог бы припомнить разве что короткие мгновения между обмороками, которые случались каждый раз, когда звонил телефон. На следующий вечер команда готовилась к матчу в раздевалке. Они играли первую серию из пяти игр против команды "Нью-Йоркских Гигантов", и Мак-Гэри уже придумал девять оперативных планов, а потом порвал их все до единого. Теперь он сидел на скамье и смотрел на своих игроков. Те молчали, как будто их ждал по меньшей мере эшафот. Не было слышно ни звука. Временами то та, то другая пара глаз поворачивалась к телефону, висящему на стене. Бизли уже звонил доктору Стилману раз семь за этот вечер и не получил никакого ответа. Теперь он разговаривал по телефону с оператором дальней связи в Нью-Джерси. - Да, - сказал Бизли, и остальные игроки напряженно слушали. - Ну, - не выдержал Лягушачий Рот. - Как он? Бизли покачал головой. - Я не знаю. Оператор все еще не может пробиться. Монк, самый лучший принимающий "Доджеров", поднялся со скамьи. - Может быть, там как раз операция в самом разгаре, - предположил он. Лягушачий Рот обернулся к нему, свирепо сверкнув глазами. - Итак, у него операция в самом разгаре! Он что, не может одной рукой снять телефонную трубку? - Он посмотрел на стенные часы, потом устрашающе выпятил челюсть и обвел взглядом скамью с сидящими на ней игроками. - Мы не можем больше ждать, - заявил он. - Я должен укомплектовать команду на сегодняшнюю игру. Коррриган, - сказал он, указывая пальцем на одного из игроков, - сегодня ты будешь подавать. А теперь, все остальные! - Он засунул пальцы в задний карман и стал расхаживать перед ними взад и вперед, подражая Пэту О'Брайену. - Ну парни, - сказал он жестко. - Ну! - Он перестал расхаживать и направился к двери. - Там соперник, - провозгласил он, голос его слегка дрожал. - Это "Нью-Йоркские Гиганты". - Он произносил слова так, как если бы они были синонимами социальной опасности. - И пока мы играем, - голос его снова дрогнул, - на столе лежит большой парень по имени Кейси и борется за жизнь. Слезы заблестели в глазах Монка, когда этот большой специалист ловить мячи представил себе храброго парня, лежащего на операционном столе. Джипи Резник, третий игрок, уткнулся в носовой платок, словно горький ком застрял у него в горле. Бертрам Бизли всхлипнул, прикинув, сколько зрителей было за шесть недель, пока они играли с Кейси, сделал некоторый прогноз о том, что было бы без Кейси, и всхлипнул еще раз. Мак-Гэри Лягушачий Рот ходил взадвперед перед строем игроков. - Я знаю, - заговорил он сладким голосом, в котором чувствовались едва сдерживаемые рыдания. - Я знаю, что последними словами, перед тем, как кож вошел ему в грудь, были: "Идите, "Доджеры", и победите! Победите ради большого славного парня Кейси!" Последние слова этой тирады были задушены слезами, хлынувшими из глаз Лягушачьего Рта, и рыданиями, перехватившими ему грудь. Дверь с улицы в раздевалку открылась, и вошел доктор Стилман, за ним шествовал Кейси. Но внимание всех игроков было приковано к Мак-Гэри, который добрался до грандиозной финальной части своей речи. - Я еще кое-что хочу сказать вам, ребята! Отныне... - громко завопил он, - отныне здесь всегда будет присутствовать душа. Каждый раз, когда вы поднимаете биту, смотрите туда, где обычно сидел Кейси, - потому что его душа будет поддерживать вас и ободрять, кричать вам: Давайте, "Доджеры", давайте! - Мак-Гэри обернулся и посмотрел на Кейси, который улыбался ему. Лягушачий Рот небрежно кивнул. - Привет, Кейси, - сказал он и повернулся к команде. - Теперь я собираюсь еще кое-что сказать вам об этом большом парне. У парня есть сердце. Не такое, как у нас, но этот парняга, который лежит сейчас на операционном столе с дыркой в груди... Нижняя челюсть Лягушачьего Рта отвисла дюймов на семь, когда он медленно повернулся и посмотрел на Кейси. Но сказать по этому случаю он ничего не успел, потому что команда оттеснила его в сторону. Все бросились к герою, тряся руку, колотя по спине, тормоша и хватая его, каждый хотел крикнуть что-то, и поэтому гам поднялся невообразимый. Лягушачьему Рту потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя, после чего он крикнул: - Ну хватит! Замолчите! Тихо! ТИХО! Он оттащил игроков от Кейси и наконец пробился к рослому подающему. - Ну? - спросил он. Стилман улыбался: - Иди, Кейси. Скажи ему. Именно в этот момент все в комнате обратили внимание на лицо Кейси. Он улыбался. Это была большая улыбка. Широкая улыбка. Завораживающая улыбка. Она разлилась по всему лицу вверх и вниз. Она светилась в его глазах. - Послушайте, мистер Мак-Гэри, - гордо сказало он и показал пальцем себе на грудь. Лягушачий Рот приложил ухо и услышал устойчивое "тик", "тик", "тик". Тут Лягушачий Рот отступил назад и взволнованно закричал: - У тебя появилось сердце. Реплики игроков слились в восхищенный хор, который Бизли, едва стоящий на ногах от волнения, пытался утихомирить. - А посмотрите на эту улыбку, - сказал Стилман, перекрывая общий шум. - Это единственное, чего я не смог дать ему раньше, - улыбка! Кейси обнял старика. - Это здорово. Это просто здорово. Теперь я чувствую себя... чувствую себя... как единое целое! Команда взревела от переполнявших ее чувств, а Бертрам Бизли взобрался на массажный стол, сложил рупором руки и прокричал: - Прекрасно, "Доджеры" - на поле. Команда - вперед! Кейси сегодня начинает. Новый Кейси! Команда шумно выбежала на поле, отбросив Мак-Гэри в сторону и заглушив первую часть его новой речи, которую он начал так: - Ну, парни! Весело, энергично, напористо... - Ему не удалось закончить речь, потому, что Монк, Резник и Инфилд в едином порыве вынесли его за дверь. Когда Кейси был объявлен стартером команды "Доджеров" в этой игре, толпа изрыгнула рев, который мог заглушить любой раскат грома из тех, какие когда-либо громыхали здесь или в окрестностях Нью-Йорка. А когда Кейси вышел на поле и направился к насыпи, 75833 человека встали и как один зааплодировали, и только второй игрок, который в это время нес мяч подающему, заметил, что в глазах могучего Кейси были слезы, а выражение его лица такое, что второй игрок остановился. Поистине, он никогда не видел НИКАКОГО выражения на лице Кейси прежде, а сейчас он остановился и потом, когда шел к своей линии, несколько раз оглянулся. Судья крикнул: "Игра", и Доджеры начали шумно переговариваться, что всегда предшествовало первой подаче. Монк подал сигнал, а затем выставил рукавицу, ожидая мяч. Начинать надо с быстрого мяча, подумал он. Следует дать им понять, против кого они играют, подзадорить их немножко. Ошеломить. Заставить из нервничать. Вот как планировал Монк свою стратегию за площадкой. Такая стратегия и не была особенно необходима, когда подавал Кейси, но всегда неплохо было продемонстрировать с самого начала тяжелую артиллерию! Кейси кивнул, крутнулся и бросил. Спустя двенадцать секунд у женщины в квартире на третьем этаже в трех кварталах от стадиона бейсбольным мячом, пролетевшим более семисот футов, было выбито стекло в спальне. Тем временем толпа на трибунах сидела, молча разинув рты, глядя, как стартер с битой из команды "Нью-Йоркских Гигантов" вразвалочку шел по полю прямо в распростертые объятия товарищей по команде, приветствующих его после такого удачного начала. Мак-Гэри Лягушачий Рот в этот момент почувствовал, что такого разочарования, какое постигло его только что, он еще раз просто не переживет. Если бы он мог заглянуть в ближайшее будущее, то понял бы, что этот прогноз совершенно ошибочен. Он бы предвосхитил ощущения от подач номер два, три и четыре, после которых первая подача была не более ошарашивающей, чем таблетка аспирина на пустой желудок. А уж как плохо ему стало через сорок пять минут, когда Кейси промазал девять раз, прошел шестерых, сделал две какие-то совершенно сумасшедшие подачи и пропустил бросок на холм, отчего Мак-Гэри заорал на скамье благим матом: - Такой поймал бы и паралитик - ветеран Гражданской войны, потерявший руку при Геттисберге. На седьмой подаче Мак-Гэри Лягушачий Рот в пятый раз прошел по холму и на этот раз не возвращался на тренерскую скамью, пока не сходил к скамейке запасных, чтобы заменить Кейси. Заменой был очень энергичный парень, хотя и несколько нервный, который непрерывно жевал табак и который почувствовал себя очень плохо, потому что, подойдя к третьей линии, от волнения проглотил весь кусок. Надсадно кашляя он взошел на насыпь и взял мяч у Лягушачьего Рта. Кейси торжественно засунул перчатку в боковой карман и с чувством выполненного долга двинулся к душевым. За десять минут до полуночи раздевалка опустела. Все игроки, кроме Кейси, вернулись в гостиницу. Бертрам Бизли отбыл еще раньше - шестая подача Кейси уложила его на носилки. В раздевалке находились только тренер, который время от времени по-волчьи взрыкивал и дергал головой взад и вперед, да добродушный седовласый старик, строивший роботов. Кейси вышел из душевой, завернутый в полотенце. Он мягко улыбнулся Лягушачьему Рту, а потом подошел к своему шкафчику и как ни в чем ни бывало начал одеваться. - Ну, - заорал на него Лягушачий Рот. - Ну? Первую минуту он прямо-таки как богини судьбы, все три вместе взятые, а еще через минуту - кузен каждому "Нью-Йоркскому Гиганту". Это прямо-таки какой-то сосуд скудельный. Дыра-дырища! Ну, ладно, может быть, ты что-нибудь скажешь, Кейси? Может, объяснишь? Мог бы для начала сказать мне, как один человек может пропуделять девять мячей, профукать четыре одиночных, два двойных, тройную и две в собственном доме? Вопрос остался без ответа. Стилман взглянул на Кейси и очень мягко произнес: - Сказать ему, Кейси? Кейси виновато кивнул. Стилман повернулся к Мак-Гэри. - У Кейси теперь есть сердце, - сказал он спокойно. Лягушачий Рот вспылил. - Да? У него есть сердце! Да, я знаю, что он заполучил сердце! Поэтому это не новость, профессор! Объясните мне, в чем дело! - Дело в том, - сказал Кейси, и это был первый раз, когда он сказал больше трех предложений кряду, с того момента, как Мак-Гэри встретил его. - Дело в том, мистер Мак-Гэри, что я просто не могу выбивать этих бедных ребят. Во мне не было желания делать то... ну, ущемлять их чувства. Я чувствовал - я чувствовал жалость! - Он посмотрел на Стилмана, как бы ища поддержки. Стилман кивнул. - Вот что он обрел, мистер Мак-Гэри. Жалость. Посмотрите, как он улыбается. Кейси согласно кивнул. Он выглядел очень счастливым, а Стилман улыбнулся ему. - Видите, мистер Мак-Гэри, - продолжал он. - Человек получает сердце, особенно такой, как Кейси, который пробыл здесь не настолько долго, чтобы понять такие вещи, как соперничество, или стремление первенствовать, или эгоизм. Видите, - пожал плечами, - вот что получается в этом случае. Лягушачий Рот плюхнулся на скамью, открыл бутылку с пилюлями и обнаружил, что она пуста. Он бросил ее через плечо. - Вот что получается с НИМ, - с горечью сказал он. - Сказать тебе, что со мной случится? Я снова стану тренером девяти развалин, настолько дряхлых, что должен буду натирать их формальдегидом и оживлять в промежутках между подачами. - Он вдруг задумался и посмотрел на Кейси. - Кейси, - спросил он, - а "Бруклинских Доджеров" тебе не жалко? Кейси снова посмотрел на него с улыбкой. - Простите, мистер Мак-Гэри, - сказал он. - Дело как раз в том, что я вообще не хочу выбивать парней. Я не хочу, чтобы из-за меня портилась карьера. Доктор Стилман полагает, что теперь мне лучше заняться благотворительной деятельностью. Я хотел бы помогать людям. Правильно, доктор Стилман? - Правильно, Кейси, - ответил Стилман. - Вы уходите? - спросил Кейси у Мак-Гэри, когда увидел, что тренер направляется к двери. Лягушачий Рот повернулся к нему. Усмешка на его лице была усмешкой умирающего человечества. - Не стоит благодарности, - ответил он. Он глубоко вздохнул и вышел в темный августовский вечер, а черные заголовки газет на стенде сразу на выходе из стадиона кричали ему: - МЫ ЖЕ ГОВОРИЛИ! и - он прочел это по слогам - "КЕЙС