я шепот Хенмер: - Серифис познает смерть. 8 Он безутешен. Хотя причина смерти Серифис не в нем, он чувствует свою вину. Ведь именно он разжег в ней непреодолимое любопытство своими рассказами о феномене неизбежности конца, и теперь пострадала вся шестерка. Весь долгий день он хандрил, бился о землю, будил спящие деревья. Оставшиеся члены шестерки долго совещались и, наконец, послали к нему Ти. - Позволь мне сделать тебя счастливым? Она была в своей женской форме. - Оставь меня, - пробормотал он, думая, что она предлагает свое тело. Ти поняла его мысли и поспешно превратилась в мужчину: - Я покажу тебе нечто интересное. - Покажи мне Серифис. - Серифис ушла от нас. Почему ты так скорбишь? - Должен же кто-то скорбить. У меня в этом больше опыта, чем у любого из вас. - Твоя скорбь делает нас несчастными. Разве смерть так ужасна, что небо тускнеет от грусти? - Она могла бы жить вечно. Она не должна была уходить. - Это делает ее уход еще прекраснее, - сказал Ти. Он крепко сжал руку Клея. - Пойдем со мной и позволь мне развлечь тебя. Мы ужасно хотели найти способ тебя развеселить. Если ты откажешь, мы очень расстроимся. Клей пожал плечами: - Что это? - Книги. - Правда? - И вещи. Старинные вещи, сделанные разными поколениями человечества. Он приподнялся, почти забыв о Серифис. Взглянув на Ти, он спросил: - Где? Далеко? - Идем. Идем. Ти побежал. Клей за ним. Они помчались мимо четверки Скиммеров, в расслабленных позах, с закрытыми глазами, лежавших на земле. Пока он бежал, Ти сокращал себе путь небольшими скачками. В одном таком скачке он превратился в женщину, которая была чуточку сладострастнее остальных. Более широкие бедра и почти совсем человеческие ягодицы, но конечно же, в целом тело ее оставалось для него чужим и странным. Он представил себе, что кости Ти служат больше для передачи ощущений и красок, чем для того, чтобы поддерживать тело. Вскоре перед ними выросли приземистые желтые деревья, растущие на небольшом склоне, земля вздымалась, словно приподнятая твердой рукой и из-под нее, как волосы гиганта, торчали серые стебли. Солнце уже висело низко, и у теней заострились края. Небо освещалось дрожащим красным светом. Примерно на середине подъема под аккомпанемент невидимых тромбонов, гнусавых фаготов и масляных саксофонов Ти стала взмахивать руками и прямо перед ними появился вход. Он вступил в круглый проход. Его высота вдвое превышала рост Клея и он вел глубоко в землю. Ти танцевала впереди. Он шел следом за ней. Кристаллические стены прохода светились внутренним светом, заливая их лица холодным зеленым сиянием. Тоннель изгибался и изгибался, пока не привел наконец в комнату с низким потолком, где эхо их шагов отдавалось и взмывало, словно тучи пыли. Клей увидел полки, тумбы, ящики. Оцепенев от удивления, он не в силах был двинуться с места. Ти открыла одну из стеклянных дверок и вытащила мерцающий рубином куб размером с ее голову. Осторожно взяв его в руки, Клей поразился его неожиданной легкости. Куб разговаривал с ним на незнакомом языке. Звучание его было весьма странным: льющийся, богатый анапестом ритм усиливали неожиданные вторжения, разбивавшие строчки, словно топором. Несомненно, это - поэзия, но не его времени. Раскручивался моток звуков. Он безуспешно пытался уловить хотя бы одно знакомое слово, но тщетно, это неуловимое бормотание было загадочнее бормотания финна во сне. - Что это? - решился он, наконец, задать вопрос. - Книга. Клей нетерпеливо кивнул головой, уже догадавшись: - Какая книга? О чем? - Древняя поэма. В те времена Луна еще светила в небе. - Это было давно? - Еще до Дыхателей. До Ожидающих. Может это поэма Заступников, но они не говорили на таком языке. - Ты понимаешь его? - О да, - ответила Ти. - Да, конечно! Как он прекрасен! - И что же значат эти слова! - Не знаю. Парадокс требовал некоторого времени на раздумье, и пока он занимался этим, она забрала от него куб и вернула его на место; тот словно растворился в сумерках пещеры. Теперь он получил какой-то гофрированный ящичек, сделанный, вероятно, из жестких пластиковых мембран. - Работа по истории, - объяснила она. - Хроники прошлых лет, описывающие развитие человечества вплоть до времен жизни их автора. - Как же их прочесть? - Вот так, - ее пальцы скользнули между мембран, слегка надавливая на них. Ящик издал низкий гудящий звук, который вскоре превратился в отдаленные слова. Клей повернул голову к ящику, пытаясь уловить хотя бы каплю смысла. Он услышал следующее: "Проглоченный приседающий металл пот шлем гигантский синий колеса меньше деревья скакать брови осоловеть разрушение легкий убитый ветер и между нежно тайна в раскинуться растущий ждущий живший соединенный над сверкающий рисковать спать звонит стволы теплый думать мокрый семнадцать растворенный мир размер гореть". - Здесь же нет никакого смысла, - пожаловался он. Ти, вздохнув, взяла из его рук ящик и поставила на полку. Подойдя к шкафчику, она вытащила набор блестящих металлических пластинок, скрепленных за один из углов. - Что это? - Очень древние, - ответила она. - Как же это называется? А, вот: "Технический проект массового транспорта в девятом веке". Пластинки оказались в его руках. Девятый век - интересно после чего? Покрытые от края до края крошечными иероглифами, пластинки переливались всеми цветами радуги в зависимости от угла наклона. Цвета оставляли в его создании некоторые картинки. Он увидел невиданные города с пронзающими небеса небоскребами, которые соединялись на невообразимой высоте висячими мостами; в пролетающих по мостам капсулах сидели карикатурные люди с лиловыми лицами и комковатыми телами, широкоплечие, с куполообразной головой и слабыми глазами. Картинки сопровождались словами, но их смысла он не улавливал. Сигнал за сигналом они отскакивали от его скул и лба, исчезая в темных углах зала. Немного погодя, он устал от созерцания пластин и вернул их Ти. Дальше она показала ему три небольших трубочки, сделанных из алмаза или чистого кварца, внутри которых переливалась маслянистая жидкость. Он тряс трубочки, и жидкость затекала то в один внутренний проход, то в другой. Тем временем Ти взяла откуда-то золотистую нить накала, изогнутую петлей, помещенную на тонкой серебряной дощечке. Она прикоснулась губами к дощечке, и нить засветилась холодным светом. - Держи трубочки против света, - подсказала Ти. Он так и сделал. Пройдя сквозь внутренний лабиринт прозрачных трубочек, луч донес информацию в его мозг. "Победа цветов". "Бесконечность тоже может быть влажной". "Остерегайся перемен, это парализует душу". "Вино в истине". "Череп смеется над хмуростью". - Что это? - спросил он. - Религиозный текст, - объяснила Ти. Метафазы заполняли его сознание, он весь дрожал, кожа его пылала. Через несколько минут Ти взяла трубочки и сунула их в шкафчик. - Покажи мне что-нибудь еще, - резко потребовал он. - Покажи мне все! Она протянула ему черный шлем, выточенный из одного полированного камня. Внутреннюю поверхность устилала какая-то масса, напоминавшая перья. Он примерил шлем, перья погрузились в его череп и внезапное сознание своих новых способностей потрясло его: он мог различать движение атомов и колебания молекул. Вселенная превратилась в пелену пляшущих бесцветных капель, блистающих в дымке туч и ослепляющих вспышками энергии. Он мог изучить структуры планеты: вот пятна голубого света, представляющие некую массу, а вот горящие шары, представляющие другую, вот серые прямоугольники, тесно набитые электронами. Ти отобрала шлем и поместила в него маленький сосуд, из которого начал изливаться поток палочек слоновой кости - они покрыли весь пол. Он закричал и палочки снова прыгнули в сосуд. Ти показала ему конструкцию из поющей проволоки, чьи концы перекрывали друг друга таким образом, что создавали маленький глазок в пересеченное ничто. Он заглянул туда и увидел оранжевое нутро какой-то звезды. Следующей игрушкой Ти стала тонкая желтая палочка, от одного конца до другого покрытая выгравированными параллельными линиями: это, объяснила она, последний ключ, сделанный на Земле. - И где же дверь, которую он открывает? Ти улыбалась, словно извиняясь, что двери больше нет. Затем он увидел медный диск, на котором помещались все написанные за десять тысяч лет ранней истории стихи. Но все это было позднее, чем его время. Ти разрешила ему потрогать рукоятки машины, превращающей озера в горы, а горы в облака. Когда рука Ти коснулась его лба, он осознал, что эта комната - не единственное хранилище древностей, что таких комнат много, они тянутся дальше и дальше и каждая из них от пола до потолка набита сокровищами прежних веков. Здесь и музыка, и поэзия, и художественная литература, и философия, науки и история цивилизаций, здесь техника различных видов человечества, здесь карты, указатели, каталоги, словари, энциклопедии, сокровища, своды законов, хроники династий, альманахи, алмагесты, подборки данных, записные книжки и коды. Пыльные комнаты полны археологических реликвий, собраний каждой цивилизации. Углубляясь в лабиринт помещений, он уловил знаки настоящих бумажных книг, бобин магнитной пленки, снимков и фильмов, всех записывающих приборов своего примитивного времени и содрогнулся при мысли, сколько тысячелетий пережили эти вещи. Тысяча тысяч вопросов заливали его сознание. Свои следующие три бесконечности он проведет в этой горе, раскапывая прошлое, чтобы узнать то, чего не хотели говорить ему здешние обитатели. Он соберет все данные об истории человечества от его времени до времени этих сынов человеческих, и порядок и ясность наконец восторжествуют. Ти убрала руку с его лба и мириады видений поблекли. - Можно ли осмотреть другие залы? В улыбке Ти почудилась грусть: - Может быть, в другой раз. А теперь мы должны уйти. Он не желал уйти. Покончив с неподвижностью, он бросился на колени перед шкафами и принялся разглядывать их содержимое, вытаскивать вещи с полок. Он весь горел при виде этих сокровищ ушедших тысячелетий. Что это? А это? А это? Как это работает? Откуда берутся эти звуки? Какие истины лежат за сверкающими стеклянными дверцами? А в этом гнезде из прутьев? Его руки полны всевозможных чудес. Он принесет из пещеры немало загадок и тайн. - Идем, - раздраженно зовет Ти. - Ты не должен требовать слишком многого. Это не просто. Он отталкивает ее. - Подожди. Что за спешка? Дай мне... В его руки попала мраморная плита, испещренная почти узнаваемыми символами. Комната потеряла вдруг симметрию, поскольку потолок сперва накренился, затем стал таять и исчез с одного угла. Полки подернулись пеленой тумана. Все предметы, только что чистые и ясные, словно созданные лишь вчера, утратили точность форм. Все померкло. - Пойдем, - шептала Ти. - Выходим, сейчас же. Мы слишком долго здесь были. Пол вздыбился, стены искривились. Он метнулся к Ти. Мысль о том, что какие-то подземные толчки могут разрушить все чудеса сейчас, когда он только что их обнаружил, словно металлическое копье пронзило его. Они карабкались к выходу, к спасению. Все объяла мгла. Огромные птицы с криками проносились мимо них. Он в ужасе оглянулся. Галерея исчезла. Сжав руку Ти, он закричал: - Что случилось? Все погибло? - Все уже давно погибло, - ответила Ти. Он ничего не понял, но не смог добиться от нее объяснений. Они шли к равнине прозрачных растений. Сейчас, в темноте ночи, они мерцали, наполняя воздух гудящим светом. Хенмер, Тинамин, Ангелон и Брил лежали там же, где их покинул Клей. Словно проснувшись от долгого сна, они потягивались, моргали и звали. Серифис с ними не было, и Клей понял, что совсем забыл о ее смерти, знакомясь с шедеврами прошлых лет. Он опустился на землю рядом со Скиммерами. Все еще возбужденный, он резко произнес: - Я видел такое! Чудеса! - Ты был там слишком долго, - с сожалением заметил Хенмер. - Как я мог уйти? Как я мог заставить себя уйти? - Конечно. Конечно. Мы прекрасно понимаем. Ты не виноват. Но нам было очень трудно, особенно в конце. - Что трудно? Вместо ответа Хенмер мягко улыбнулся. Скиммеры поднялись на ноги. Каждый осторожно сорвал по светящемуся стеблю. Растения издали звон, отрываясь от почвы. Клей чувствовал, что это для них не смерть, ими только немного попользуются. Хенмер сорвал лишний стебель и протянулся его Клею. Колонной по одному Скиммеры двинулись в ночь, неся в руках стебли, словно факелы. Все, кроме Хенмера, приняли женскую форму. Клей шел третьим, впереди него была Ти, а позади Нинамин. Она подошла вплотную к нему и в знак приветствия прижалась кончиками сосков к его голой спине: по позвоночнику побежал холодок. - Тебе лучше? Мы тебя жалели. Как ты переживал уход Серифис! - Чем дольше я живу здесь, тем меньше понимаю. - Тебе понравилось то, что показала Ти? - Чудесно. Если бы я только мог побыть там подольше, если бы я мог взять хоть бы несколько вещей из того, что... - О, нет. Это невозможно. - Почему? Нинамин поколебавшись, сказала: - Все это мы Для тебя придумали. Брил, Хенмер, Ангелон и я. Наши мечты. Чтобы сделать тебя счастливым. - Мечты? Это лишь мечты? - И они закончились, - сказала Нинамин. 9 Их окутал плотный туман, стебли давали теперь розовый свет. Вскоре пошел дождик. Где-то вдалеке, возможно, высоко на невидимой горе, начала рыдать какая-то женщина, и эти звуки донеслись до их слуха, тревожа и наполняя сердца грустью. - Что это? - Это Неправедная плачет в горах, - ответил Хенмер. - Неправедная? - Неправедная. Одна из сил, которые мы стремимся умиротворить. - У вас есть боги? - У нас есть те, кто больше нас. Такие как Неправедная. - Почему она плачет? - Может от радости, - предположил Хенмер. Звук рыданий Неправедной замер, когда они двинулись вперед. Дождик закончился, и на землю спустилась влажное тепло, но промокший Клей все еще дрожал. Впервые с момента своего пробуждения он почувствовал усталость, какую-то страшную метафизическую усталость, которая его удивила. Все это время он не ел и не спал, но он не сонный и не голоден; пройдя огромное количество миль, он не ощущает мышечной усталости. Но кости его налились тяжестью, словно сделались стальными, голова тянет вниз, как тяжелая ноша, а все органы за стеной плоти съежились. Постепенно до него доходит, что это влияние окружения: эманация, некая радиоактивность, исходящая от камней и сочащаяся из почвы. Клей повернулся к Нинамин: - Я устал, а ты? - Естественно. Здесь это случается. - Почему? - Здесь самая старая часть мира. Годы тучами громоздятся вокруг нас. Мы не можем не дышать, и это нас утомляет. - Разве не безопаснее перелететь? - Нам это не вредит. Всего лишь преходящее неудобство. - Как называется это место? - Былое. Былое. Тело съежилось. Кожа сморщилась. Он нащупал грубые седые волосы на груди, животе и лоне. Гениталии усохли. Боль в коленях. Вены выпирают. Глаза слепнут. Дыхание стало короче. Спина сгорбилась. Сердце то спешит, то замедляет свое биение. Нос дышит шумно. Он пытается не дышать, опасаясь, что стареет от ядовитых дымов, но уже через минуту голова начинает кружиться, и он вынужден вдохнуть мрачный воздух. Его спутники также подверглись разрушительному действию воздуха. Гладкая восковая кожа Скиммеров теперь сморщилась, движения стали скованными, глаза потускнели. Груди женщин превратились в уродливые плоские мешочки с потемневшими сморщенными сосками. Рты открылись, обнажив серые беззубые десны. Происшедшие перемены беспокоят его. Если они неуязвимы для возраста, могут ли они стареть, пройдя по долине Былого? А может, они просто притворяются ради него, чтобы ему не стало стыдно за свой распад? Они так долго кормили его убаюкивающей ложью, что его доверие к им иссякло. Может, они снова мечтают для него? А может, все это приключение лишь сон Хенмера, длящийся от заката до рассвета? Он рванул вперед, беззвучно моля вытащить его из этого места. Как просто пройти эти бледные тучи и превратить разочарование в прекрасный полет! Но они настойчиво шли пешком. Движение все замедлялось и замедлялось. Сияющий стебель, освещавший ему дорогу, тоже заразился старением - он гнулся и клонился, его свечение поблекло. Тропинка шла в гору, и подъем этот становился все сложнее. В горле пересохло, и распухший язык громоздился во рту, как кусок старого тряпья. Клейкие слезы выкатились из глаз и покатились по щекам. Он напоминал гнусного козлочеловека, покрытого пеной. До его слуха доносились какие-то звуки, издаваемые животными. Слабеющий свет стебля показал ему разинутые зубастые пасти у каждого дерева вдоль тропы. Темные цветы распространяли запах желудочного сока. В висках стучало, внутри разлился холод. Дважды он падал и дважды поднимался на ноги без посторонней помощи. Былое. Былое. Былое. Сама Вселенная умирала, солнца гаснут, молекулы замерли, энтропия выиграла свою долгую войну. Сколько еще идти? Невыносимо больше видеть собственное тело постаревшим и, содрогнувшись, он отбросил прочь свой стебель, радуясь избавлению от света. Но Брил, подобрав стебель, снова вложила его в руку Клея и сказала: - Ты не должен обрекать его остаться в таком месте. Душа Клея наполнилась стыдом и сожалением, он сжал стебель, стараясь не смотреть на себя и своих спутников. Все краски вылиняли. Все казалось оттенками черного цвета, даже мерцание стебля. Кости гнулись с каждым шагом. Кольца его внутренностей залатаны. Легкие содрогаются. В яростном рывке он попытался догнать Хенмер и пробормотал: - Мы здесь умрем! Нельзя ли поскорее убраться отсюда? - Худшее уже позади, - негромкий голос Хенмер звучал спокойно. Так и было. Кругом все еще царила ночная мгла, но Былое уже ослабило свою хватку. Воскрешение было долгим и постепенным. Дрожь и одышка медленно прекратились, симптомы психического разложения минута за минутой угасали. Тело Клея выпрямилось. Взгляд прояснился. Кожа разгладилась. Вернулись зубы. Все мужское триумфально росло. Хотя даже твердость его флагштока не могла стереть воспоминаний о том, где он был и через что прошел. Он живо ощущал еще на своем плече когти времени и не забыл подробностей своего спуска в век привидений. Он шел очень осторожно и экономил силы и дыхание. До чего же хрупко его внутреннее устройство. Можно услышать, как кость трется о кость, как потоки темной крови рвутся по ставшим более толстыми артериям. В воскрешение верилось с трудом. Может это все лишь сон во сне? Нет. К нему действительно вернулась молодость, хотя и придавленная печалью смертности. - Много ли в мире таких мест? - спросил он, и Нинамин ответила: - Одно лишь Былое. Но есть и другие места, где испытываешь неудобства. - Как что? - Одно из них называется Пустота. Другое - Медлительность. Еще одно - Лед, еще - Огонь, Тьма, Тяжесть. А ты думал, что нашел мир - сплошной сад? - Откуда они взялись? - В старые времена они служили для обучения человечества. - Она засмеялась. - Тогда это было очень серьезно. - Но теперь-то вы обладаете силой, способной убрать подобные места, - предположил Клей. Нинамин снова разобрал смех: - Можем, но не сделаем. Они нам нужны. Мы тоже очень серьезны в такие дни. Тело Нинамин снова стало крепким и гибким. Высокая грудь и тугие бедра притягивали взор. Она снова двигалась легко и красиво, а золотисто-зеленая кожа словно светилась изнутри. К другим Скиммерам тоже вернулись их бодрость и энергия. Небо озарилось светом, но это был не восход. Если он еще не совсем утратил ориентацию, то получалось, что всю ночь они двигались на запад, но свет-то разгорался впереди. Зеленый светящийся конус поднимался от подножия склона, по которому они сейчас спускались и расширялся, занимая все больший участок неба - он был похож на гейзер бледного свечения. Ветер поднимал в нем вихри и воронки света внутри света. Вспышку света сопровождал торопливый, шелестящий звук, напоминавший Клею далекий шум воды. Он услышал еще и какой-то замогильный смех, звучный и скользкий. Еще несколько минут спуска - и он отчетливо увидел, что их ждет впереди. Там, где гора встречалась с долиной, землю покрывало нечто блестящее. Казалось, вся долина запечатана стеклом, тянущимся до горизонта. В центре него из круглого дымохода исходил поток зеленого света. За колеблющимся, мерцающим светом он смутно различил некую массивную тень, возможно низкую широкую гору. Насколько хватало глаз не было видно никакой растительности. Все какое-то суровое и неземное. Он обратился было за объяснениями к Скиммерам, но их лица сосредоточенно застыли, они шли, словно в трансе, и он не решился прерывать вопросом их медитацию. В полной тишине процессия достигла подножия склона. Наконец своими босыми ногами он ощутил скользкий холод стекла. Каждый Скиммер, перед тем как ступить на стекло, останавливался и оставлял на границе земли и стекла свой стебель-факел. Клей повторил то же самое. Корни стремились войти в землю еще прежде, чем растение касалось ее. Растения сажали себя сами, и в свете зеленого, поднимающегося кверху облака, их прозрачность приобрела утонченную свежесть. Скользя по отполированному полу, они двигались к арке, окружавшей дымоход. Теперь он увидел все отверстие, оно казалось до странности маленьким для такого грандиозного эффекта, в диаметре не больше ширины раскинутых рук и обнесенное оправой в фут высотой. Сквозь отверстие вырывалась пульсирующая зеленая яркость вспышек, словно в коре земли ритмично работала некая фабрика. Здесь все казалось искусственным, созданным одним из видов сынов человеческих, возможно с точки зрения Скиммеров и древних, но несомненно более развитых, чем люди эпохи Клея. И вот они оказались в самом зеленом облаке. Воздух вокруг наэлектризован, в ноздри устремляется кисловатый запах. Обнаженное тело потеет. Тишина и уединение. Скиммеры все еще не в себе, и он уважительно относится к их настроению удаленности от мира. Группа расположилась примерно параллельно дымоходу. Когда он прошел мимо и вошел в дальний край зеленого конуса, он смог наконец с большей ясностью осмотреть массивную тень на западе. Это - не гора, хотя в целом это некий монолит плоти, этакий гигантский живой Молох, приземистый и громадный, сжавшийся за зеленью. Существо сидело на колоссальной изогнутой плите, вроде бы металлической и темно-алой, которая удерживала его выше уровня земли. Отблески зеленой тучи скользили по бокам этой чаши, пятная алый цвет зеленым и создавая в местах соприкосновения ошеломляющий коричневый. Таким же коричневым было и скорбевшее создание. Клей видел его толстую блестящую кожу, рубчатую, как у рептилии. По своим очертаниям существо напоминало лягушку, но лягушку из сна: без глаз, без конечностей, с высокой сводчатой спиной, жирными боками, выпирающим животом. Он сидел неподвижно, словно идол. Не заметно было даже признаков дыхания, хотя что-то убеждало в том, что он живой. Отдыхая в зеленом блеске тысячелетия, он безусловно, стал мудрым наблюдателем, спокойным колоссом. Конец его морды поднимался над землей по крайней мере на пятьсот футов. Гигантская задняя часть терялась в тени. Если бы существо задвигалось, оно потрясло бы всю планету. Громадная, чудовищная живая гора с ледяным спокойствием охраняла стеклянную долину. Что это? Откуда взялось? Он старался припомнить полученные от Квоя знания: может это Ждущий? Заступник? Разрушитель? Какой-то неизвестный ему вид? Вообще с трудом верилось, что эту штуку можно причислить к сынам человеческим. Хотя на протяжении долгих лет люди могли изменить себя, превращаясь в козлов и сфероидов, невозможно было представить себе, что они мечтали стать горами. Должно быть, это некий синтетический урод или некий гость из другой галактики, задержавшийся на земле, а может, отголосок мечтаний Скиммеров, случайно оставшийся в реальном мире. Хенмер прокладывал путь. Они осторожно двигались вдоль южной кромки гигантского блюда-платформы, на которой покоилось существо. Цвета дрожали, покрывая тела идущих потеками красного, зеленого и коричневого. Когда они уже почти миновали его, чудовище проявило наконец признаки жизни: оно издало ужасный грохочущий рев, потрясший землю. Клей услышал в этом реве боль - подобные крики издавали попавшие в капкан животные. Спросив Хенмера, когда они уже были вне опасности, он получил ответ: - Бог, - сказал ему Хенмер, - оставшийся от прошлого. Несчастное существо. - Бог, - недоверчиво повторил Клей. - Разве боги такие? - Этот такой. - Каковы же были те, что поклонялись ему? - Такие же, - ответил Хенмер. - Только меньшего размера. Они жили одиннадцать эр назад. До моего времени. - Но после моего. - Само собой. Они создали себе бога по своему образу и подобию. Он остался сидеть здесь на площади. Все вокруг застеклено, красивые световые эффекты. Эти люди понимали толк в строительстве, и их произведения удивительно долговечны; мир так изменился, а это осталось. Но все же их нет. - Это люди? - Можно сказать и так. Клей обернулся и увидел гейзер зеленого света и могучие очертания брошенного бога. Земля дрогнула, словно божество снова закричало. Из глаз Клея хлынули слезы. Его охватило какое-то неистовое желание поклоняться божеству и он перекрестился, словно стоял перед алтарем. Этот жест удивил его самого, поскольку он никогда не считал себя христианином, тем не менее акт покорности свершился, и в воздухе светились следы движений его руки. Вскоре гора-лягушка заревела снова, даже еще ужаснее. Земля задвигалась, камни стали падать с невозможным грохотом, круша сверкающее стекло долины. За чудовищным богом вновь послышались рыдания Неправедной, и в небесах раздался смех. Его охватил страх. Не в силах двигаться, он ощутил, как по его ногам течет собственная горячая моча. Сейчас начнется землетрясение. В его запястье вцепились руки: Нинамин, Ти, Брил. - Идем, - звали они. - Идем. И снова: - Идем. Его подняли и понесли прочь, когда первые утренние лучи озарили окрестности. 10 Наступил день. Он застал их в великолепном ущелье, где они расположились на выступающем черном камне над бегущей далеко внизу речкой. Воздух здесь был влажен и сладок. Птицы кружили в голубой плоскости неба. Тяжелое солнце низко стояло над горизонтом. - Сейчас мы сделаем, - объявил Хенмер, - ритуал Подъема Моря. Клей кивнул. С восходом солнца усталость и ужас покинули его, он чувствовал себя бодрым, восприимчивым, открытым новому опыту. Вновь созрело в нем и сексуальное желание. Интересно, сможет ли он убедить одного из Скиммеров соединиться с ним? Вся их группа с момента исчезновения Серифис вела себя очень целомудренно. Преднамеренное воздержание? Или просто много других дел? Перекатываясь с боку на бок в окружении соблазнительных грудей, бедер и ягодиц, он ощутил небывалый подъем сексуальности. Скиммеры все еще казались ему незнакомыми пластиковыми манекенами, но поток страсти вовсю овладел его сознанием. И все же они могли добиться того, чтобы показаться ему людьми. Неужели он реагировал бы так же и на другие виды? Засунул бы свой жесткий стержень в желеобразную гавань сфероида? Втиснулся в вонючую плоть козложенщины? Отключился вместе с девушкой-лягушкой? Хенмер обратился к нему: - Ты примешь участие в ритуале, друг? - Если смогу. - Сможешь. Здесь требуется лишь терпение и сдержанность. Он дал обещание. Нинамин, Ангелон и Ти, которые этим утром были в женской форме, растянулись на уступе лицом вниз и с изящной мягкостью изогнули свои тела петлей, головы доставали до кончиков ступней, колени согнуты невозможным для Клея образом, ягодицы вывернуты в откровенном предложении. - Мы должны соединиться с ними, - заметил Хенмер и шагнул к Нинамин. Его член появился из укрытия и скользнул в открытую щель Нинамин. Хенмер проделал это холодно, словно пахарь, и крепко схватил Нинамин, чтобы удержать ее в этой позе. Брил так же спокойно вошел в тело Ангелон. Хенмер нетерпеливо помахал рукой Клею. - Да, понял, понял, - отозвался тот и, смерив взглядом пухлую задницу Ти, забил гол в ворота. Она издала мягкий звук. Он наклонился вперед, возмещая недостаток гибкости превосходством в размерах, и вдавил себя в нее до самого конца. Вшестером они образовали странную группу на возвышающемся уступе, табло акробатической эротики. Они замерли, словно статуи бесстрастных духов. Видя, что Брил и Хенмер не делают никаких движений, а просто стоят позади партнерш, он сделал то же самое. Он ждал. Где же сигнал? Когда начнется ритуал? Все началось незаметно. Скиммеры издали гудящий звук, такой слабый, что он скорее был внутри вселенной, чем вне ее. Их песня достигала ширины молекулы, когда Клей начал сознавать ее существование, но звук закрадывался в мир, обретая форму, цвет и массу по мере вторжения, углублялся в тембре, поднимался так, что постепенно над ущельем выросла громоподобная колонна, молот серо-черного звука поднимался и падал, крещендо все продолжалось, песня каждую минуту разрасталась, становясь более округлой, яркой, словно в ней загорались фонари, и Клей, испугавшись, что ее вес раздавит его, если он не защитится, присоединился к ней, найдя свободную ступень в этой восхитительной массе и прославляя ее. Когда он влился в общую песню, он неуверенно глянул на своих товарищей, опасаясь, что мешает им, но увидел их одобряющие улыбки. Хенмер, Брил, даже изогнувшиеся женщины нежно кивали ему. Он ощутил прилив невиданной радости и позволил выплеснуться наружу всем своим эмоциям. Купол его черепа усиливал мощные звуки, проходящие сквозь него. Он слился с ними и понял это единство, более тесное, чем единство Дыхателей в их отдельных прудах. Теперь, уже войдя в круг, он не боялся сфальшивить. Почувствовав внутренние спазмы Ти, он принял их сложный и изысканный ритм, но интуитивно понял, что ему двигаться не следует. Он остался неподвижным, позволив ей двигаться вокруг оси, данной ей его телом. Физические ощущения обострялись, но он сдерживал себя с неведомым до сей поры терпением, и когда ему казалось, что больше он не может удержаться от движения, иначе он упадет, ему просто нужно было выплеснуть излишки возбуждения в песне Хенмеру или Брилу, которые помогали ему. Он ждал. Ти двигалась. На уступе возникла живая машина: он был одной из шести ее частей. Вот он прошел пик стимуляции - все его тело дрожит и светится, но он абсолютно тих. Сексуальная энергия разлилась по всем уголкам тела. Пенис поглотил его целиком, Клея больше не было, остался просто один стержень, стоящий член, погруженный в плоть. Затем исчезло даже осознание сексуальности. Он - смесь черных линий и белых капель. Он - острие карандаша. Он - сила без массы. Он - масса без измерения. Он - ускорение без скорости. Он - мощь Он - потенциал. Он - ответ. Он - создание. Настало время Подъема Моря. Розовые ленты развернулись с уступа и, кувыркаясь, устремились к огромному зеленому шару воды. Он поспешил за ними. Он стал рекой чистых ощущений, сверкающими зигзагами бегущей к устью. Вот и море, спящий гигант, крушащий свою кровать. Клей обнял его. Он почувствовал все: тяжесть, зелень, соленость, вихри, спокойствие, тепло, прохладу. Волны лижут прозрачный пляж. Таинственные долины и горные пики. Чернота. Блеск. Вот свет, танцующий в глубине. Вот создания вечной ночи, пришедшие из ночного кошмара. Вот некие сыны человеческие, огромные, прячущиеся в глубинах. Вот звуки, оплетающие планету. Слои души. Крылатые твари в зыбучих песках. Черные спины, взбирающиеся на позеленевшие камни. Случайные когти хватающие трепещущую плоть. Пасти. Зубы. Массы потревоженной воды. Молчаливо скользящие события. Балет планктона. Симфония китов. Вес. Вес. Вес. Морские шумы, озадачивающие вторгающихся. Все, как и должно быть. Ритуал необходим. Тот, кто вышел из моря, должен вернуться к истокам. Руки касаются каменистого ложа океана. Тела становятся упругими. О, да, да, да! Море поднялось! Легко, горделиво, доверчиво они подняли его и держали высоко над головой. Начался соленый дождь. Выпадали водоросли, но их водружали на место. Жидкое солнце купалось в булькающем дне. Виднелись обнаженные корни земной коры. Голос моря присоединился к их песне, перекрывая ее своим низким мощным звучанием и нежным гулом. Сладко пели трубы. Скиммеры ликовали. Они продемонстрировали мощь сынов человеческих. Круг времени замкнулся. На поверхность поднятой морской сферы вздымались протуберанцы, нарушая ее гармонию. Теперь сфера опустилась, а поднявшие ее восторженно собрались в математическом центре и легко приняли море на свои плечи. Соревновались ли они в этот момент? Нет. Нет. Еще нет. Море оседало. Отдаленное бормотание его плоти стало еще слабее. Оно вернулось в свое ложе. Легко, легко, легко, с невидимым содержанием, с огромными существами, плавающими во тьме, затонувшими древними городами, кораблями прошедших тысячелетий, укрытых илом. Требования ритуала выполнены. Те, кто поднимал, теперь могли свободно обрести свои индивидуальности и преследовать свой экстаз. Он свободен от соединявшей его с другими связи. Освобожденный океан мягко рокотал, растекаясь по своим прежним пределам. Выйдя из состояния статичности, он был готов выполнить свое предназначение. Тело его еще соединялось с телом Ти. Она двигалась, двигался и он, начались страстные движения. Согласно скользнули они на землю. Его ноги раздвинулись, спина выгнулась, он ощутил давление ее веса на своем теле, ее холодные губы на своих губах. Руки Ти стиснули его грудь и ласкали его твердеющие соски. Ти вонзается в него, скользя снова и снова по смазанной щели, входя все глубже, стучась в ворота его матки, никогда прежде он не испытывал подобного вторжения, оно пугало и удивляло его, но все же он получал и удовольствие. Задыхаясь, он ласкал сильную мускулистую спину Ти, ее крепкую талию и плоские ягодицы. Он подтянул к себе колени, чтобы их единство стало еще полнее. Камни холодили его спину. Любопытное чувство неопределенности беспокоило его. Бедра выступали, таз тяжелел. Из лона исходили волны восторга, заставлявшие содрогаться его бедра, живот, грудь. Он словно захлебнулся, взорвался от бури новых ощущений. Но это было еще не все. Ти может продолжать? Да: готовит его к следующему взрыву. Тело Ти яростно обрушивается на него. Грудь ее прижимается к его груди, твердый стержень неуклонно сверлит его. Еще один взрыв. Да. Да. Хватит! Он растерян, смущен, озадачен. Обвив бедрами тело Ти, он требует окончания. Ти пронзает его глубже, чем когда-либо, добираясь до самых почек, яичников, кишок, всего скрытого механизма внутренней плоти, и вот из члена Ти вырывается поток жидкости, она льется каскадом и поражает его неожиданной удивительной мощью. Он покорился, сдался и разрешает полному наслаждению захватить себя. Все закончилось. Ти угасла. Немного погодя, она скатилась с него, он же остался лежать по-прежнему вверх животом, с согнутыми коленями, раздвинутыми ногами и старался понять причины этого чувства дезориентации, поглотившего его после окончания ритуала Подъема Моря. Постепенно он осознал природу ситуации: он принял женскую форму. 11 Лишенный своего мужского состояния, он поднялся, чтобы докопаться до природы вещей. Как он понял, ритуал преобразил их всех: Хенмер и Брил были теперь женщинами, а Ангелон, Нинамин и Ти - мужчинами. Для них в этом, конечно, не было ничего удивительно, но не для него. Он обследовал себя. Рост уменьшился, наверное, дюймов на шесть - теперь он не выше Хенмер, и угол видения мира тоже изменился. На бедрах наросла плоть. Он ощупал руками свои контуры от подмышек к низу и поразился происшедшим переменам. Он сжал пальцами мясо и смутно нащупал спрятанные внутри кости. Теперь у него появилась грудь. Когда он двигал плечами, грудь колыхалась. Сверху форма грудей казалась грушевидной, заканчивающейся маленькими темными сосками. Ему показалось, что груди раздвинуты слишком далеко друг от друга. Покопавшись в своей памяти, он старался вспомнить, действительно ли грудь располагается по углам, выступая почти из-под мышек? Конечно же он преувеличивал. Все в порядке, они размещались нормально. Просто прежде он никогда столь тщательно не изучал этот вопрос. Не с такого угла. Он положил руки на груди. Сжал их. Потер пальцами соски. Сдвинул горы плоти вместе, так что между ними образовалась глубокая обманчивая долина. Приподнял снизу, ощутив их тяжесть. С момента своего пробуждения, он не прикасался к настоящей женской груди и теперь понял, насколько плоть женщин-Скиммеров отличается от плоти Homo sapiens. Но чрезмерного подъема он не испытал. Ведь эта грудь была его собственной. Он отпустил грудь и погладил руками нежную округлость живота. Как таинственна теперь его внутренняя анатомическая путаница: яичники, трубы, матка, шейка. Интересно, можно ли его оплодотворить? Конечно, Ти это не под силу (как они вынашивают потомство? есть ли у них вообще потомство?), но в ловушку времени может попасться новый пленник, он сможет взять его, войти в него и наполнить своей спермой, возникнет зародыш, матка начнет увеличиваться - возможно ли это? Он весь дрожал. Дотронувшись до атласно-гладких бедер, он, минуту поколебавшись, потянулся четырьмя пальцами правой руки к паху. Отсутствие привычных гениталий встревожило его гораздо меньше, чем можно было ожидать. Знакомые болтающиеся органы исчезли, оставив открытое пустое место, но все же там что-то было. Он сунул руку между бедрами, нащупывая щель, выпуклость, влажную внутреннюю поверхность, говоря себе: это малые губы, это должно быть клитор, это большие губы, это вагинальное отверстие. Теперь я должен присесть, чтобы пописать. В меня будут вторгаться, а я не буду. Он словно увидел это наяву: его тело плотно прижатое к другому телу, и толстый длинный предмет погружается в его глубину, раздвигая внутренние органы. Как странно. Он разобрал грамматику произошедшей метаморфозы: не трахать, а быть оттраханным, вот как это будет. Я должен научиться долго держать бедра раздвинутыми; я должен владеть внутренними мышцами, я должен приучить спину к новому горизонтальному положению. Будут ли у меня месячные? Больно ли это? Женственна ли моя походка? Следует ли семенить и прискакивать? Рано ли появятся морщины? Когда я привыкну к новому положению? Он закрыл глаза и, наклонившись, пробежался руками по груди, животу, бедрам, лону. Он менялся прямо на глазах. Вспомнив Ти верхом на себе и то, как она вторгалась в него, он задумался, так ли воспринимают это все его подружки по женскому полу? Вторжение Бодающий рог? Должно быть, им это нравится. Миллион миллионов миллионов лет они занимаются этим, моя реакция не может быть типичной. Это результат мужской ориентации. Или просто первичная враждебность бывшей девственницы. Но даже я получил от этого удовольствие. Хотя и чувствовал себя оскорбленным и изнасилованным. Переменюсь ли я когда-нибудь в обратную сторону? Он положил обе руки на пах и постарался вспомнить утраченную мужественность. Как приятно было становиться твердым! Это щекочущее предвкушение, пульсация, удары молота. Все ушло! Теперь он всегда будет мягким и текучим и будет получать. Хенмер в мужской форме приблизился к нему. - Как ты прекрасно выглядишь, - сказал он. - Как необычно. Как элегантно. Клея охватило желание спрятаться. Хенмер придвинулся ближе: - Можно мне прикоснуться к тебе? Можно осмотреть тебя? Мы восхищаемся твоим другим Я, но можем оценить и новый облик. Он точно соответствует оригиналу? Клей издал в знак согласия какой-то звук. - Я люблю тебя, - спокойно сказал Хенмер. - Пожалуйста. - Нам нужно отпраздновать успешный Подъем Моря еще раз. - Может быть в другой раз. - Откладывать жестоко. Сейчас. Сейчас. - Хенмер дотронулся до груди Клея. Маленькие тонкие пальцы обвивались вокруг его сосков. Он выказал свое неудовольствие, и Хенмер погрустнел. - Мы должны разделять ощущения, - произнес он. - Иди. Дай мне войти в тебя, как однажды и ты вошел в меня. Клей вдруг все вспомнил: Хенмер обернулся женщиной вскоре после их встречи и стал теплым и нежным, правда быстро исчезнувшим, другом. Тогда Клей не возражал против его транссексуальности. Ему не казалось ненормальным совокупляться с тем, кто еще недавно был мужчиной. Но теперь, когда они поменялись местами, он не в силах отдаться. Он не отдастся. Твердое решение. Железная дева. Он попытался прикрыть наготу, спрятав колышущуюся грудь одной рукой, а другой закрыв низ живота. Образец целомудрия. Улыбка Хенмер наполнилась меланхолическим разочарованием, он был сражен благоразумным отступлением в лице непоколебимого девичества. Он не заставит его, потому что игра, может, не стоит свеч. Ну? Ну? Глаза Клея заморгали. Вокруг головы жужжали золотые пчелы. Он отвернулся и помчался прочь. Вниз по тропинке к реке у подножия утеса. Ветка стегнула по мягкой груди и оставила красную полоску. Он мчался со скоростью ветра. Тропинка петляла и изгибалась так, что иногда он не видел уступ, на котором остались лежать Скиммеры. Они его не преследовали. Обнаженный, слишком мясистый, он сбегал вниз. На последних метрах своего пути он упал и замер. Поднявшись, он понял, что остался один. Собравшись с силами, огляделся вокруг. Над ним, словно плиты черного стекла, возвышались стены ущелья. Небо виднелось в далекой трещине. Здесь не росли деревья, лишь на берегу реки рассыпались маленькие красные грибки. Он осторожно пошел между ними, опасаясь раздавить их ногой. Река не отвечала его представлениям о реке. Ее основной голубой цвет причудливым образом переплетался с яркими вкраплениями красного, желтого и зеленого, словно по реке плыли некие цветные частицы. Река переливалась, словно в ней утонула радуга. Там, где поток рассекали клыки торчащих из воды камней, в воздух взмывали пенные буруны. На самом берегу Клей опустился на колени и наклонился поближе к воде, чтобы хорошенько все рассмотреть. Да, окрашенные частицы, ясные и отдельные, несомненно, были в воде. Может, это вода, но в ней были пассажиры. Поток желеобразной рыбы? Он зачерпнул воду ладонью. В ней играли мерцающие огоньки, какие-то вспышки. Однако вскоре краски угасли. Вода, сочащаяся между пальцев, имела обычный цвет воды и не больше. Вылив воду, он попробовал зачерпнуть еще. Снова то же самое: ему удается что-то подцепить, но оно не остается в руке. Придерживаясь руками за камни, он приблизил лицо к потоку. Теперь он услышал смутное бормотание, словно река монотонно говорила сама с собой. Краски сверкали. Казалось, их несли не частицы в реке, а они сами были компонентами реки. Он вдруг посмотрел на реку как на живое существо, некую границу между одушевленным и неодушевленным. Вот ее клетки, ее тельца, ее гомункулусы. Войти в нее? Вот и вполне подходящее место. Берег здесь песчаный и приятный. Зайдя в воду по щиколотку, он наблюдал, как рыскают вокруг его ног щекочущие цвета. Его словно приглашали войти дальше. Глубже. Вода теперь доходит до бедер. Он плещет водой, омывая грудь и плечи, затем лицо. Еще шаг. Дно реки гладкое и твердое. Вода касается ягодиц. Лона. Приди, говорит он реке, верни мне мои яйца. Темный треугольник волос на лобке сверкает красками реки. С ногами творится что-то странное, но они больше не видны. Он зашел глубже, по пояс. Его бьет дрожь. Его поднимает и выбрасывает. С сильным всплеском он падает лицом вниз на водяной поток. Грудь погрузилась в воду. Да, сожги их, убери их! Он забил ногами и поплыл! Потом расслабился. Зачем трудиться? Все равно он плыл по течению. Настроение немного улучшилось. Теперь осталось легкое сожаление о том, что он захотел так быстро избавиться от своей вновь приобретенной женственности. К чему паниковать? К чему ненавидеть? Не следовало ли ему сначала научиться жить в этом новом теле? Раньше он был очень восприимчив к новому опыту и гордился этим. Разве совсем недавно он не стремился понять, как происходят такие изменения? А теперь это случилось с ним. И он борется с этим. Его оглушило то, что Ти засунула в него нечто. Отверг Хенмера. Угрюмо, невеликодушно. Сука. Задира. Внезапно его охватила печаль. Он не начал использовать возможности этого тела. Разве отдаваться страшнее, чем брать? Тебя потрясло, что после стольких лет, когда пахал ты, вспахали тебя? Ты не в состоянии привыкнуть? Ты тверд в своих убеждениях? Почему бы не лечь, не раздвинуть ноги и позволить войти в себя? Расширь границы своего сознания. Пойми и другую сторону. Отдайся. Отдайся. Отдайся. Когда-нибудь твой клюв вернется к тебе. Он сделал попытку выбраться из реки. Как же трудно плыть к берегу. Он яростно колотил ногами, махал руками, словно мельница, рассекал воду ладонями и все-таки продолжал плыть по течению. Сверкающий каменистый берег не приблизился. Он искал дно ногами, пытаясь за что-нибудь зацепиться, но дна не было. Он плыл вперед. Даже когда борьба стала еще яростнее, результат остался тем же. Он совсем выбился из сил. Жажда стала такой сильной, что казалось можно выпить море. Сияющие корпускулы реки впитались во внутренности. Он погрузился в водоворот красок. Река не давала ему уходить, она сковала его бедра цепью. Но впереди появился шанс спастись: посередине реки вырос гладкий серый купол камня. Он даст воде прибить себя к камню и как-нибудь вскарабкается на него. На камне можно отдохнуть и набраться сил для борьбы с течением. Да. Камень приблизился. Нужно подготовиться к столкновению, выставить вперед плечо, чтобы защитить чувствительную грудь. Он увидел себя налетевшим на камень, куча раненых конечностей, белого мяса, темных волос, розовых сосков, пустоты в мошонке. Бум. Бум. Но ничего подобного не произошло. Стремительно летя к каменной массе, он съежился, но тело его разделилось без всякой боли - одна его часть проплыла слева от валуна, другая - справа, за камнем он соединился и продолжал свое пассивное путешествие. Теперь все понятно. Река его поглотила. Это тело, этот набор органов, плоти, мышц и костей, эта гора кальция, фосфора, водорода и тому подобного, всего лишь иллюзия. Грудь - иллюзия, пухлая соблазнительная попка - иллюзия. Треугольник волос - иллюзия. Он влился в мерцающий поток, пожертвовав своим телом. Теперь оно состояло из тех же мерцающих частиц, составляющих границу между жизнью и не-жизнью, которая так восхитила его при первом приближении к реке. Теперь невозможно отделить себя от частиц. Все они едины в этом потоке жизни. Возможно ли спасение? Спасение невозможно. Он будет плыть и плыть, порожденный стремительным течением, пока не вольется в море, которое так недавно помогал поднимать. Он вольется в него и распространится в его обширности. Останется ли его сознание неприкосновенным, когда он разделится на миллион миллионов цветных пятен в его неизмеримых глубинах? Он уже утратил себя. Множество крошечных вспышек чужого огня уже смешались с его субстанцией. Он разбавлен. Растворен. Утратил всякое представление о себе как о мужчине или женщине и с трудом может вспомнить себя как организм с обменом веществ. Исчезли груди, мошонка, глаза, пальцы ног, остались лишь мерцающие корпускулярные частицы. Умереть такой бессмысленной смертью безумие! Потеряться в спешке ослепительных огней! Вселенная мерцала. Он терпел броуновское движение души и отдаленно осознавал миграцию своих бывших составляющих сквозь тело реки: одна уплыла по течению, другая затонула, третья попала в водоворот. Река текла по разным местностям. Ущелье исчезло позади и теперь река двигалась по плоской равнине, огибая препятствия, образуя островки посреди течения. Наступила ночь. Воды спешили. Он был лишен членов, разъединен, расселен, вскрыт, расчленен, размешан, разрушен, разведен, разделен. Река яростно сверкала в темноте; ее свет озарял все окрестности. Он спускался к морю. Оно было уже близко. Река вошла в дельту. Что она внесет в море? Какой ил взбаламутит? Впереди лежало множество каналов; поток же нашел дорогу прямо к Матери Морю. Там он разделился еще больше. Он растворился совсем. Вода пела. Дрожь с блестящей яростью и яростным блеском. Соседние корпускулы кричали. Здесь судьба. Впереди мир. Врозь, один, неподвижный. Сейчас он плыл. Nunc dimittis. Здесь путешествие заканчивалось и начиналось новое. Сынам человеческим - прощайте! Иди. Иди. Расставайся. Воздух ярок, повсюду огни. Огни! Какое прекрасное свечение. Это мои краски. Этот красный, зеленый, желтый, синий, фиолетовый. Легко, легко, облегчая мой путь в ночи, вниз, вниз, не сопротивляясь, последняя яркая вспышка, прежде чем уйти. Что это? Что здесь выпало? Моя тяжесть. Масса. Грубость. Я - ил. Я в дельте. Может ли быть так? Да. Да. Да. Да. Прилип здесь. Затвердел. Сгустился. Связался. Здесь. Здесь. Здесь. Я сгущаюсь. Аккумулируюсь. Укрепляюсь. Объединяюсь. Включаюсь. Что-то неожиданное заставляет его опасть. Головокружительное путешествие в море быстро подошло к концу. Он выпал из несущего потока и, замедлив движение, частица за частицей, падал и громоздился на пустынном берегу маленького островка. Собрав свои части, он не соединился, не обрел форму мужчины или женщины; сейчас он едва напоминал холмик постиранных обрывков, словно крохотные личинки ракообразных, вынесенные на берег приливом. В эту груду вместе с его частицами замешались и принесенные сюда чужие частицы; они вонзились в него, словно лезвие. Остров подозрительно напоминал груду отбросов, и его грудь не была собственно грязью, но разрушенным органическим веществом, как он сам. Что теперь? Остаться здесь, чтобы гнить в темноте? С одного бока его еще омывали воды реки, но уже не размывали, не разрушали: его выгнали. Мог ли он двигаться? Нет. Что-то различать? Только смутно. Помнить? Да, помнить он мог. Будет ли его природа изменяться и дальше? Он не знал. Отдых. Развалины. Он подождет дальнейшего развития. - Я тоже жду, - объявил могучий голос. Кто это сказал? Где? Еще один обломок, выброшенный рекой? Как ему ответить? Отвечать он не мог. Если я слышу, настаивал он внутри, то могу и говорить. А я слышу. И тогда он сказал: - Помогите. Скажите мне, кем я стал? - Ты - чистый потенциал. - А ты? - Я жду. - Дай мне посмотреть на тебя, - попросил Клей. Пришло видение: он увидел огромного размера создание, посаженное на красноватую песчаную почву острова. Над поверхностью поднимались лишь голова и плечи. На плоской, широкой голове были одни глаза и ничего больше. Голова без шеи росла прямо из широченных плеч. Он увидел и ту часть создания, что была погребена в земле. Длинная, без всяких конечностей с грубой, пористой кожей и мантией из отростков, которые исполняли роль корней, добывая из почвы нитраты. Клей узнал в создании одного из Ждущих, о которых слышал от Квоя Дыхателя. Несмотря на весь свой растительный вид, это было животное и даже более того, один из нескольких сосуществующих в эту эпоху видов людей. Изображение поблекло и исчезло. - Я тоже человек, - сказал Клей. - Был. - И сейчас еще. - Но что я теперь? - Созвездие возможностей. Ты еще движешься по своему пути. Кем бы ты стал? - Самим собой. - Ты и так ты. - Но это не моя истинная форма. Казалось Ждущий смеется. - Как можно говорить об истинной форме? - Истинная форма та, в которой я начал свое путешествие. Ждущий показал ему ряд сменяющих друг друга форм: младенец Клей, подросток Клей, взрослый Клей, Клей спящий, Клей бодрствующий, Клей бодрый, Клей скучный, Клей голый, Клей одетый, Клей, выбирающийся из очищающего ручья, Клей Дыхатель в пруду Квоя, Клей женщина, Клей, растворенный в живой реке, Клей, громоздящийся в дельте. - Который из них ты? - спросил Ждущий. - Все. - Те и другие. Зачем ограничивать себя? Принимай опыт таким, каков он есть. Кем бы ты стал? - Выбирай ты, - ответил Клей и превратился в Ждущего. 12 Местом жительства его стала влажная холодная грязь. Двигаться он не мог, даже мысль о том, что можно двигаться, казалась ему странной. Довольный своим прочным положением, он впитывал через свои волокнистые корни все необходимые питательные вещества и наблюдал великолепные переливающиеся оттенки речной зыби. Другой Ждущий жил неподалеку. Клей постоянно сознавал мысли Ждущего: великая сила, горделивое спокойствие, страстный интеллект и оказывающая на все влияние степень каменистой меланхолии, грусть о вещах вещей. Он не знал возраста Ждущего, но очень быстро понял, что спрашивать об этом глупо, поскольку время интересовало Ждущего только его отрицанием. - Мы изучили достоинство безвременности. Он даже не пытался узнать и то, в какой момент человеческой истории созрела мысль принять данную форму и по какой причине. Он пассивно принимал все и научился ожидать неопределенное разнообразие. Пассивность рождает пассивность. - Какова твоя цель? - спросил он Ждущего. - Ждать. - Вас много? - Много. - Ты контактируешь с другим Ждущими? - Редко. - Ты ощущаешь здесь свое одиночество? - Я ощущаю свободу. Вопросы Клея закончились. Лучше изучать реку. Глаза, словно антенны, принимали изображения со всех сторон; он видел горы, море, тучи, бархатные туманы. Солнце всходило и садилось, всходило и садилось, но эти перемены не воспринимались как течение времени. Всего лишь феномены освещения. Время не текло. Не-минута перетекала в не-минуту, а не-минуты громоздились в не-часы, которые складывались в не-годы и нестолетия. Промежутки безвременности случайно прерывались какой-то неповоротливой мыслью, которая медленно пробивалась из глубин сознания. Новый порядок вещей не оскорблял. Оказалось вполне приятно, великолепно, прекрасно жить именно так, с тех пор как появилась возможность изучать каждый аспект идеи, поворачивания ее так и этак, потирая, разминая, щупая. Постепенно между Ждущим и ним установилась глубокая связь. Много говорить не было необходимости. Нужно было лишь думать, рассматривать, воспринимать и понимать. Из разума ушла куча ненужного хлама. Отброшено заблуждение поступательного движения, абсурдность стремлений, глупость агрессивности, идиотизм приобретательства, ошибка прогресса, ошибочность скорости, отклонение гордости, галлюцинация любопытства, иллюзия завершения, мираж порядка и еще многое из того, что он слишком долго таскал с собой. Крепко посаженный, имеющий достаточное питание, всецело довольный своим положением, он пассивно постигал ослепительную вселенную мыслей. Среди его новых взглядов были и такие: Все моменты сходятся на настоящем. Статика содержит и окружает динамику. Ошибочно представлять, что существует линейное согласование событий. Сами события - это просто случайные скопления энергии, из которых мы извлекаем наше ошибочное ощущение формы. Сражаться с энтропией значит вырывать собственные глаза. Все реки возвращаются к истокам. Единственная доктрина более поддельная, чем детерминизм, это доктрина свободной волны. Память - зеркало неправды. Создавать физические объекты из заданных чувственных данных - приятное времяпрепровождение, но такие объекты не имеют достоверного содержания и следовательно нереальны. Мы должны сознавать a priori, что всем идеям о природе вселенной присуща фальшь. Нет необходимых условий и причинных отношений, следовательно логика - это тирания. С тех пор как он пришел к пониманию этих истин, вся нетерпеливость покинула его. Он жил в мире. Никогда прежде он не был так счастлив, как в форме Ждущего, ибо он понял, что радость и печаль - лишь аспекты одного заблуждения, не более запутанного или важного, чем электроны, нейтроны или мезоны. Можно было обойтись без всех ощущений и жить в окружении чистой абстракции: без текстуры, цвета, тона, вкуса и определенной формы! Трудно отвергнуть послания чувств, но все же он отвергал их реальность. В новой атмосфере спокойствия он быстро узнал, что Ждущие должны считаться наивысшим аспектом человеческой жизни, ибо они наиболее полно являлись хозяевами окружения. Тот факт, что человеческий род продолжал изменяться после появления Ждущих, есть тривиальный парадокс, основанный на ошибочном понимании случайности событий и не стоило тратить времени на его изучение. Все эти Скиммеры, Дыхатели, Едоки, эти поздние формы, к сожалению не сознают, что не имеют отношения к не-структуре не-вселенной. Он никогда не оставит этот мир. Тем не менее в самодовольстве развились любопытные наблюдения. Например, соседний Ждущий часто изучал скучные сомнения, что было странным для философии Ждущих. Иногда река разливалась и выбрасывала облака мерцающих частиц к тому месту, где закрепился в земле Клей, эти испарения моментально блокировали его чувственное восприятие и он оставался чрезвычайно озабоченным важностью осознания. Хотя он преодолевал такие трудности, его волновала фундаментальная неопределенность цели, которая вступала в конфликт не только с сознанием несуществования цели, но и с сознанием несуществования конфликта. Он миновал этот непонятный вопрос, не стараясь разрешить его. Безвременно проходило время, проявлялось в серии самопожиравшихся концентрических серых раковин. Он не различал больше утро и вечер. Он не возвращался к линейной схеме событий до того самого дня, когда на острове появились представления о текстуре и плотности и смогли проникнуть в его изоляцию. Он различил мягкость внутри твердости. Он различил овал в прямоугольнике. Он различил звук в тишине. Он услышал, как грубый голос произнес: - Тебя ищут друзья. Ты вернешься к ним? Клей позволил этому совпадению стать иллюзией действительности. И вот можно было уже различить его воскресшего спутника, сфероид. Он увидел розовое желеподобное существо в сверкающей металлической клетке. - Но ведь это не правда... Я не понимаю твою речь. - Вечных барьеров не существует, - возразил сфероид. - Я уже настроился на язык этой эпохи. - Зачем ты здесь? - Чтобы помочь тебе. Это мой долг, ведь ты вернул мне жизнь. - Никаких долгов. Жизнь и смерть - неразличимые состояния. Я просто помог тебе. - И тем не менее. Разве ты хочешь и дальше оставаться здесь, приросшим корнями к земле? - Я путешествую в свое удовольствие и не покидая своего места. - Я не могу тебя судить, но боюсь ты - не хозяин сам себе. Мне кажется, ты нуждаешься в спасении. Разве ты остаешься в песке по собственной воле? - Позволь мне объяснить, что значит свободная воля, - попросил Клей и заговорил. Он говорил долго, а сфероид тем временем подкатился к нему поближе. Клей дошел только до внутренней природы кажущейся линейности событий, когда сфероид начал излучать яркое кольцо золотистого свечения, которое скользнуло в землю вокруг Клея и заключило его в энергетический конус. Глубоко во влажном песке кольцо прижало все отростки его корней. Обескураженный Клей возмутился: - Что ты делаешь? - Спасаю тебя, - спокойно ответил сфероид. Но Клей не желал, чтобы его спасали. - Нарушение физической цельности. Антисоциальное поведение. Противоречие ненасилию, обычному для этой эпохи. Измена против меня во имя меня же, против моей воли. Прошу тебя. Ты не имеешь права. Во имя твоего долга передо мной. Оставь все как есть. Насилие. Оставь меня. Почему ты не оставишь меня? Одного? Это насилие. Принуждение - бомба в войне с энтропией. Уходи. Прочь. Но ничего не могло отвлечь сфероид от выполнения своей задачи. Энергетический конус быстро вращался. Ионизированный воздух гудел. Клей почувствовал головокружение. Напрасно взывал он к Ждущему. Тот бездействовал. Клей поднимался. Раздался звук, словно из бутылки выскочила пробка и он вырвался из песка. Лежа а береговой кромке, словно гигантский стержень, выброшенный на мель, он едва шевелил корнями и вращал огромными глазами. - Ты ошибаешься, - сказал он сфероиду, - я не хотел этого. Я уже совсем привык к состоянию покоя. Твое вторжение. Я ужасно обижен, потому что не в состоянии продолжать свои последние исследования. Я настаиваю на возвращении. Тихонько гудя, сфероид протянул вырост розовой плоти к морщинистому, горячему лбу Клея. Его заволокла голубая дымка. Щупальца серого дыма скользнули в поры. - Непростительно, - продолжал возмущаться Клей. - Непроизвольное прекращение изменения. Чистый биологический фашизм. Сфероид плакал. Теперь Клей менялся. Его бил озноб. Какую форму я принимаю? Красные жабры, лиловые щупальца? Вялые кольца дряблого мяса? Зеленые ручки, растущие из гребня черепа? Можно пошевелиться, сесть. Ноги - между ними мягкий вырост органов. К нему вернулся прежний пол. Руки. Пальцы. Уши. Губы. Сад эпителия. В кишках бурчало; скрытая микрофлора подвержена приливам и отливам. Война белых кровяных телец. Он снова стал самим собой. Маслянистым потоком нахлынула благодарность. Сфероид спас его от пассивности. Вскочив на ноги, он пустился в пляс по грязной равнине. Обезумев от радости, он попытался обнять сфероид в его клетке и получил несколько слабых щекочущих ударов. - Я мог бы остаться здесь до конца дней. Растением. Погруженный в землю Ждущий выразил неодобрение Клею. - Конечно, - добавил Клей, - я получил много ценной информации о действительности и иллюзии. Наморщив лоб, он попытался дать несколько примеров своих взглядов сфероиду. Но видения не приходили, и это его огорчило. Так значит, все ушло - чудесный поток философии, золотые знания? Неужели его осознание иллюзии лишь заблуждение? На какой-то миг его охватило искушение снова зарыться в песок и еще раз погрузиться в обманчивую мудрость. Но он этого не сделал. Спасти его было очень трудно и от этого он испытывал огромную теплоту, почти сексуальную любовь к своему спасителю. Всех людей объединяла врожденная человечность. Сфероид - мой брат, которого я не должен отвергать. И услышал грустные слова Ждущего: - Я - тоже человек. Клей растворился в сознании своей вины, понимая, как он был жесток. - Прости, - пробормотал он. - Я должен сделать выбор. Одной мудрости недостаточно. Опыт тоже считается. И все же, - с надеждой, - может, я и вернусь. Когда увижу побольше. Я ухожу не навсегда. - Вряд ли. Ты в пути. Делай что хочешь, ты волен в этом. У Клея закружилась голова и, споткнувшись, он чуть не свалился во все растворяющую реку. Упав на колени всего в нескольких футах от потока, он немного прополз вдоль берега и в тревоге и расстройстве растянулся на песке. Небо потемнело. Солнце словно уменьшилось. Вдавил в песок пенис. Вонзил в него пальцы. Набрал полный рот песка и принялся перемалывать зубами его частицы: кисловатый кварц, пушистый силикат, перевариваемый кальций, останки прошлых лет, лежащие на берегу, кусочки городов, автострад, старых космических спутников, лунные обломки, все тщательно промытые и обкатанные рыдающим морем и выброшенные затем сюда - он хотел бы обнять это все. Слабая тень сфероида упала на него. - Идем? Клей покосился: - Откуда исходит твой голос? - требовательно спросил он. - Рта у тебя вроде бы нет. Да и вообще никаких телесных отверстий. Что за черт? Как может существовать человек без единого отверстия? Сфероид ответил мягко: - Хенмер надеется, что ты вернешься. Ти, Серифис, Нинамин, Ангелон, Брил. - Серифис умерла, - Клей поднялся и стряхнул с себя песок. - Но других мне хочется увидеть снова. В общем-то я и не хотел убегать от них. Пойдем. 13 Насколько мог определить Клей, они двигались на север. Сфероид был не слишком разговорчив, и Клей развлекал себя, пытаясь рационально проанализировать свой опыт со времени своего пробуждения. Он составил итоговый список категорий, припомнил все разнообразие встреченных им так называемых человеческих форм, все метаморфозы, которые с ним произошли, все подробности каждого путешествия, которые были вне нормальных сенсорных способностей человека двадцатого века, и попытался различить - были ли эти приключения иллюзией или действительностью? Он раздумывал над такими феноменами, присущими этому времени, как двусмысленность пола и непостоянность смертности. Во время этого осмысления, которое потребовало немалой концентрации, он не слишком много внимания обращал на окрестности, и прошло немало времени, прежде чем он обнаружил, что место, где они идут, уныло и безрадостно. Наступила ночь и спрятала от него мрачный пейзаж, но от земли поднималось слабое лиловое свечение, достаточное для того, чтобы видеть окрестности. Плоская, бесплодная равнина, сухая почва хрустит под ногами, крошечные острые камешки ранят ступни. На горизонте виднелись огромные каменные клинья. Никакой растительности - даже типичных для пустынь колючек. Неприятный жужжащий звук, словно о стекло билась муха, исходил из отверстий под ногами; встав на колени перед одним из них, чтобы прислушаться получше, он уловил зловещий гул в подземной норе. Возникло чувство невыносимой сухости. Ночное небо подернулось какой-то тонкой дымкой, скрывающей звезды. Может это еще один земной ад, о которых рассказывала Нинамин, собрат Былого. Может это место называется Пустота? Или Медленное? Или Тяжелое? Или Мрачное? Осторожно брел он по песчаной лиловой равнине, опасаясь споткнуться. Неподходящее место для ночных прогулок в голом виде. - Как называется это место? - немного погодя спросил он у сфероида. Но тот был чужд и этому времени и этому месту. Ответа не последовало. В горле пересохло. Кожа покрылась налетом каменистой пыли. Когда он моргал, веки царапали зрачки. Клея охватила осторожность и подозрительность, за каждым валуном мерещилось чудовище. Что это за звуки? Шорох скорпиона? Острый хвост скребет по гальке? В кишках рептилии перемалываются камни? Но вокруг ничего не было, кроме ночи и тишины. Сфероид, резво кативший вперед, намного опередил Клея. Тот старался ускорить шаг, рискуя поранить ноги о камни на тропе. - Подожди! - хрипло закричал он. - Я же не на колесах. Я не могу идти так быстро. Но сфероид словно забыл язык этой эпохи, он не обратил внимания на призыв Клея и вскоре исчез за дымным горизонтом. Остановившись, Клей принялся искать свободную от острых камней тропинку. Лиловое свечение - возможно местная радиоактивность - стало настолько тусклым, что он почти ничего не различал и решил не двигаться до утра. Риск провалиться в какую-нибудь расщелину вовсе не привлекал. Будет ли сложный перелом ноги здесь так же неприятен, как если бы действие происходило в старой Аризоне? Неизвестно. Может, обломки быстро срастутся, а повреждения кожи и тканей заживут словно во сне, но он не желал бы попробовать этого. Дурной сон мог окончиться, но не все же сон, даже здесь, и он вовсе не старался оказаться в подобной ситуации. Он подождет до рассвета. Фантомы плясали вокруг в бессонной ночи. Мелькали видения, звенящие, как проволока. Слышалось рычание и отдаленные рыдания. Какой-то хор больших черных жуков. Ветер нес холод и пыль. Прозрачные пальцы щекотали разум в поисках входа. Он был оплетен медленными спиралями чистого страха. Дымка в небе исчезла, возможно поглощенная неким бороздящим небеса существом, и засияли незнакомые звезды. Они не доставили удовольствия: наш свет льется для Земли времени автомобилей и водородных бомб, он льется движением танцующих меж галактик молекул, и вот он, а вот ты. Бедный голый дурачок. Когда же наступит утро? Кто это бегает по пальцам ног? Рой насекомых? Почему темнота надвинулась на меня? Наконец появились первые проблески света. В небо скользнули раскаленные добела прутья. С запада примчался горячий ветер. Краснота заполнила все, поглощая влагу мира, вплоть до самого горизонта. Сухо. Сухо. Сухо. Уродливые ржавые звуки. Свет. Небо плавилось, медь, бронза и цинк с вкраплениями молибдена, магнезии и свинца. Камни залили вольфрамовые лужи. Рассвет слепил сиянием. Клей отвернулся от него, прикрыв лоб козырьком ладони, и крался, словно попавший в кастрюлю несчастный красный рак. Воздух напоминал отраженное море с расплывающимися зелеными, желтыми и коричневыми кругами, перекрывающимися и смешивающимися друг с другом. Мир сбился с пути. В глаза Клея ударили пять первичных цветов, никогда прежде не виденных им. Как их назвать? Как он назовет этот глубокий холодный оттенок? А этот жесткий прямолинейный тон, такой поучающий и запрещающий? Этот мягкий и чувствительный, этот грубый и распухший, этот сложный, заставляющий умолкнуть. Цвета смешивались, перемешивались, сталкивались. Утро засияло в полную силу. Теперь стало понятно, что в этой пустыне, словно жар от камней, поднимаются и галлюцинации. Рассудок был ясен, а восприятия точны. Все, что он испытал, было вокруг него, а не внутри. Он медленно пошел вперед. Камни превратились в яркие источники чистой энергии, чья красная поверхность дрожала, постоянно изменяясь. С одной стороны каждой каменной массы он видел кружащиеся золотые огни. С другой - не прекращаясь, рождались и вылетали в воздух бледные голубоватые сферы, тихо поднимались на высоту примерно десяти футов и исчезали. Все гудело. Все сияло внутренним светом. Голая почва ожила, покрылась цветами, растущими в лад с неким космическим потоком дыхания. Иссякающее царствование. Кожа словно лабиринт. Руки - молоты. Пульсирующий голубой шланг свисает между ног. Пальцы ног заканчиваются когтями. На коленях глаза без бровей. Язык атласный. Слюна как стекло. Кровь как желчь, а желчь как кровь. Страстно живой ветер рождает жизнь там, где касается земли, разбрасывая полыхающие красные бутоны. Время стало растяжимым, секунда растянулась до таких невероятных размеров, что кажется невозможным почувствовать ее, а затем целый век сжался в один стыдливый вздох. И пространство подвержено расширению и сжатию. Небо выпирает и надувается, становясь агрессивным в своих размерах, вжимая обитателей соседних континуумов в крошечные кармашки действительности. Затем все это падает, обрушивая каскады комет и астероидов. Несмотря на окружающий хаос, Клей упрямо пробивается вперед. Большая часть из того, что он видит, прекрасна и вдохновляет его, хотя предназначена для того, чтобы внушить ужас. Он кричит среди фанфар и остается бесстрашным. Но есть жуткие моменты: горизонт опоясали зеленые дуги, словно предвещая Судный День, издавая поразительное крещендо скользящих звуков. Распустился лес враждебных зонтов. В небесах разверзлась бездна, из которой посыпался град серебряных ножей. Землю тошнило. Он настойчиво шел вперед. Пустыню сменила черная грязь и шепчущийся тростник. Его хватали крокодилы, ласкали какие-то скользкие твари. Чувство неизбежного наказания обрушивается на него. Он пробирается через озеро. Солнце обжигает бедра и пожирает ягодицы. Темные пирамиды хоронят его. Он измучен раком, наползающим из туманных складок, и высмеивает его мужское достоинство. Сделанные из вертикальных ребер серых хрящей создания ухают над ним. Войдя в комнату, он заметил нечто зеленое, терпеливо поджидающее в углу, сопя и пыхтя. Гигантское нахмуренное лицо занимало полнеба. Этому сну не хватало красоты, и он заподозрил, что это - не сон. Но все же продолжал идти. Под аккомпанемент незримого хора прошептал нежный голос: - Мы хотим тебя обескуражить. Если нужно, мы - ампутируем. Мы знаем, как растревожить душу. Мы не испытываем угрызений совести. Нас ничто не остановит. У нас нет колебаний. Невидимые руки ласкали его половой член и оставляли зеленые отпечатки. За три минуты в него пять раз скользнул катетер. Он попытался сопротивляться, сжав канал и семенные протоки, но ему ответили, раздолбив его, превратив в раковину, которая каждую минуту подвергалась опасности уплыть к всепожирающему мечу солнца. Он приспособился к своей плавучести и даже приветствовал ее, но постепенно обрел вес и стал куском железа; почувствовав стальной привкус во рту, он понял, что если попытается убежать, его превратят в металлическое кольцо. Спастись можно было, лишь сбросив свое тело. - Следовательно, обманем тебя великолепием, - сказали ему, и послышались слабые звуки музыки. В мягкой мешанине минорных нот дышала гармония, вызывающая в душе восторг. Орган с регистром сапфира и диапазоном опала нес от звезды к звезде бесконечные октавы. Струи в виде лунных капель согласно вибрировали, и чарующий унисон вливался в уши. Как можно устоять перед ним? Магия мелодии околдовала душу. Он стал взмывать в воздух. Музыка становилась все прекраснее, она поднимала его выше и выше, и он летал в гармонии с бесконечностью - в бирюзовых небесах, где сверкали капли ртути. Он поворачивался. Крутился. Вертелся. Таял. Бледнел. Растворялся. Он вспоминал строки любимых стихов и декламировал их. Он видел ясный свет. Чувствовал признаки земли, утонувшей в воде. Ощутил взгляд Истины, утонченный, мерцающий, яркий, ослепительный, великолепный и благоговейный, словно мираж, продвигающийся сквозь пейзаж в едином непрерывном потоке вибраций. Он видел божественный синий свет. Видел скучный белый свет. Ослепительный белый свет. Он видел тусклый свет цвета дыма, исходящий из Ада. Он видел ослепительный желтый свет. Тусклый голубовато-желтый свет человеческого мира. Он видел красный свет. Он видел нимб радуги. Он видел тусклый красный свет. Он видел ослепительный красный свет. Он вошел в мир тьмы, постепенно сгущающейся тьмы, в которой он узнал полярную ночь и вечную зиму. Оттуда он перешел в девственный тропический лес. Душа приобрела растительную сущность, он - гигантский папоротник, раскинувший широкие перистые листья, качающийся и помахивающий ими в пряном воздухе. Диковинный, невообразимый восторг охватил его. Теперь он близок к концу этого прохода сквозь путаницу. Он оторвался от темной лесной почвы и пробирается к верхнему слою звука и света. Он увидел три колоссальных источника света, три арки, вздымающиеся из глубин моря без волн. Средняя арка самая высокая; те две, что по краям, одинаковые. Они образовали портал грандиозного помещения, чей купол поднимается в небеса и скрывается за облаками. С двух сторон его обступили стены из камня. Из них по всей высоте, насколько хватает глаз, выступают сталактиты всех мыслимых форм и очертаний. Он направляется к отверстию пещеры, и его оглушает звучный хор, отдающийся во всей вселенной. Он вошел внутрь. Воздух здесь был прохладен и нежен, и медленно зародилась мысль, что он наконец покинул пустыню галлюцинаций и вошел в настоящую пещеру. Хотя пальцы нереальности преследовали его даже здесь, мелькая у входа в сознание, и он не мог наверняка отличить правду от лжи даже здесь. Дверь за ним закрылась. Он оказался перед сводчатым потолком, стенами из плит, возвышающимся помостом черной слоновой кости. Расположенные в арках сиденья загромождали вход. Тяжелые панели стен украшали гротесковые фрески: птицы, звери, и чудовища этого времени, которые постоянно находились в дрожащем движении, вечно изменяли форму, словно в калейдоскопе. Вот стены ощетинились зубами, вот безвкусные птицы с бриллиантовыми когтями закивали с насестов и залетали изумрудные цикады; вот зачихали и засопели Дыхатели и Ждущие. Все течет. Все удваивается. Все сливается. Он протиснулся меж золотистых веревок и ступил вперед. Вскарабкался на помост. За ним чернел тоннель, из которого тянул безмятежный ветерок. Осторожно приблизившись к дальнему концу помоста, он вступил в тоннель. Ему показалось, что он шел целый час, ничего не различая во тьме. Наконец появился слабый проблеск света. Каждые несколько сотен ярдов воздух становился ярче. Лихорадка охватывает его, голова словно плывет. Неужели галлюцинации преследуют его и здесь, глубоко под корой планеты? Внезапно изменилась структура дна: оно было гладким, словно мрамор или полированный сланец, а теперь напоминало грубую плоскость бетона. В то самое мгновение, когда он ступил на эту новую поверхность, свет ярко вспыхнул, и он обнаружил себя стоящим в вестибюле просторного готического зала, чьи своды уходили ввысь. То, что стояло на полу этого величественного помещения, было явным анахронизмом: какие-то машины и двигатели, выкрашенные в основном в ярко-зеленый цвет. Место было похоже на завод двадцатого века, если не считать того, что у приборов не было колес, кабелей, блоков, рычагов, турбин, поршней, котлов, компрессоров и прочих приспособлений, которые помнил Клей в механизмах своего времени. И все же эти машины, казалось, работали. Из этой сумятицы внизу доносились шум, содрогания и гул, а некоторые кабели извивались, словно по ним что-то текло. Слева от Клея по стене взбиралась лестница. Он задумчиво стал подниматься по ней, аккуратно перебирая узкие перекладины. Поднявшись примерно футов на сто над уровнем всех механизмов, он обнаружил, что лестница внезапно оборвалась; если бы он сделал еще один шаг, то шлепнулся бы вниз. Посмотрев вверх, он увидел выше на стене второй пролет лестницы. По нему, затаив дыхание, медленно поднимался голый человек. Клей нахмурился и немедленно оказался тем самым голым человеком на втором пролете лестницы. Ступеньки снова привели к краю бездны; снова взглянул он вверх, снова обнаружил выше еще один пролет лестницы и поднимающегося по ней себя, и снова присоединился к себе самому и взобрался по третьему пролету. Он лез выше и выше, удваиваясь и удваиваясь в бесконечности ступеней, и потерялся во мраке громадного зала. Он преклонил колена на широкой плите розового мрамора. Капли горячего пота заливали глаза. Он задыхался, кашель рвал легкие. Он пыхтел. Наклонившись над краем плиты, он с удивлением увидел далеко внизу месиво конечностей работающих машин. Он увидел несколько лестниц и несколько взбирающихся по ним Клеев. Он махал руками и выкрикивал подбадривающие слова. Прилив новой энергии всколыхнул его; он поднялся, прошелся по карнизу вдоль самого верха огромного помещения и подошел к люку, который, казалось, взывал о том, чтобы его подняли. Открыв люк, он увидел зеленую матовую дымку с ароматом корицы. Он просунул руку вглубь, готовый к тому, что ее могут обглодать до костей, но нет, рука лишь почувствовала тепло. Забирайся сюда, взывал люк. Это сделано для тебя, для тебя! Иди вниз. Приятное погружение. Он вошел внутрь. Дымка сомкнулась вокруг него, словно нежно взяла в кулак. Мятные испарения. Слабые прикосновения зелени застенчиво обвили его гениталии. Он поплыл. Вниз по горке, вниз, вниз, спускаясь, по крайней мере, настолько, насколько он раньше поднялся, и еще дальше, в тоннель, лежащий ниже уровня машинного зала. Гравитации не стало. Падая, он кружился и вертелся вверх тормашками, его вялый орган все же стоял, и в конце концов он легко коснулся земли. Он сошел с горки, которая убралась за ним с хлопающим звуком. Вокруг сверкали огни. Подземный город, улица за улицей, все освещено, все благоухает. В воздухе горят молочно-белые огни, холодные, восхитительные. Галереи убегают вдаль. Он уже был здесь раньше. Этот мир тоннелей был построен как жилье для человечества в те времена, когда поверхность Земли оказалась непригодной для жизни. Он припомнил, что во время обряда Открытия Земли он уже проходил этот уровень, но пробыл здесь недолго, скользнув глубже. Сейчас можно обстоятельно все осмотреть. Он пошел вперед и тут же наткнулся на мрачное зрелище. За поворотом тоннеля лежало повернутое вверх животом тело козлочеловека. Часть шкуры была оторвана и внутренности обнажены. Внутренние органы вытащены, но крови нет, словно труп был лишь ловкой подделкой. Но Клей ясно различил запах козла, запах гниения. Смерть наступила недавно. Оставь надежды, кто? Внезапно раздвинулась блестящая стена и выкатился металлический человек. Он был ниже ростом и шире, чем Клей; тело представляло собой просто конус обгоревшей голубой стали, усеянный на вершине датчиками - зрительными, слуха, температурными и тому подобное - датчики занимали почти всю окружность. Из кольца на уровне груди торчали разнообразные конечности. Ног не было, он передвигался на колесиках. Таких роботов Клей тоже видел: жалкие слуги, заброшенные и забытые, вечно стоящие в ожидании. - Друг человека, - объявил робот ржавым голосом, исходившим из узкой разговорной щели. - Принимаю старые обязательства. Служить. Исполнять приказания. Клей не узнал язык, но слова понял. - Друг человека, - передразнил он. - Да. Чудо современного мастерства. - Разве друзья людей могут вредить людям? - Поясните? Клей указал на ободранного козла. - Это - человек. Кто его вскрыл? - Не отвечает человеческим параметрам. - Посмотри внимательно. Сосчитай хромосомы. Рассмотри гены. Это - человек, согласен ты или нет. Генетически принявший, Бог знает зачем, эту форму. Кто его убил? - Мы запрограммированы удалять все потенциально враждебные организмы низшего порядка. - Кто его убил? - Слуги, - кротко ответил робот. - Навредили человеку. Не слишком, хорошему, но все же человеку. Что бы вы сделали, если бы сюда спустился Скиммер? Дыхатель? Ждущий? - Вопрос. Голос Клея звучал уже властно. - Слушай, мир полон человеческих существ, не отвечающих параметрам людей, живущих здесь. Некоторые из них могут случайно оказаться здесь. Я не хочу, чтобы вы их убивали. - Изменение в программе? - Расширение. Переопределение человека. Где можно отдать приказ? - Я передам на центральную, - обещал робот. - Ну, ладно. Отныне человеком называется любой организм, ведущий свою генетическую линию от Homo sapiens, который определяется как вид, построивший этот мир тоннелей. Под этим понимается, что слуги мира-тоннеля не будут пытаться нанести ущерб таким организмам, если они сюда попадут. - Конфликт. Конфликт. Конфликт. На морде робота вспыхнула красная лампочка. - В чем дело? - Мы предназначены для защиты людей. Но мы же предназначены и для защиты города. Если появится враждебный человек-организм? Инструкции? Определения? Клей понял суть проблемы. - Насколько возможно защищайте тоннель-мир от вторжения человеческих форм. Можно их изолировать и выдворить, но не причиняя вреда. - Передано. Принято. - Я - Клей. Я - человек. Ты будешь мне служить. - Наша старая обязанность. Клей изучал робота, удивляясь свой способности общаться с ним. - Ты понимаешь, - помедлив, произнес он, - что ты, возможно, старейший из существующих вещей, созданных человечеством? Ты практически мой современник. А все остальное утрачено. Когда построили город? - В восемнадцатом веке. - Держу пари, что не в моем восемнадцатом веке. В восемнадцатом веке после чего? - В восемнадцатом веке, - самодовольно повторил робот. - Хотите получить доступ к справочному? - Ты имеешь в виду машину? - Правильно. - Это могло бы помочь, - Клей был обнадежен. - Я должен разобраться в истории. Помоги мне воссоздать ее. Где это? Как задавать вопросы? - Следуйте за мной. Робот развернулся и покатил вниз по серебристому коридору. Клей зашагал следом, разглядывая странные приборы сквозь окна в стенах. Перед одним из приборов, напоминавшем выросший из колонны серый цветок, робот остановился. - Справочное, - заворковала машина, маня Клея мягким мерцающим светом. - Привет, - сказал Клей. - Послушай, я попался в ловушку времени и мне нужна информация. О развитии цивилизации, о ходе истории. Я прибыл из двадцатого века после Рождества Христова, но не смог найти зацепки, чтобы связать свое время с каким-нибудь другим, даже с тем, когда был построен тоннель-мир, может ты поможешь мне соединить данные. Даже если ты не сможешь рассказать о событиях последующих за цивилизацией тоннель-мира, то, по крайней мере, расскажи, что происходило между твоим и моим временем. Да? Ты меня слышишь? Я жду. Молчание. - Давай. Я жду. Из серой чаши донеслись клацанье и ворчанье. Скрежет и свист. Несколько слов он различил, но они были непонятны. Пробные попытки. Затем: - Результатом заката первой постиндустриальной эры явились катастрофические социальные сдвиги, проявившиеся в тотальном уничтожении всех построений и предположений, на которых работали старые урбанистические общества. Эпоха перестройки, известная как конечный хаос крушения. Новые понятия в архитектонике. Наша настоящая система с этой точки времени. Тем не менее, наследник объявил себя сторонником подъема фундаментального освещения хронологии. Возможно с точностью установить социальные рамки событий восемью-десятью веками. Проникать в более древние слои мира нежелательно. К счастью, навыки и техника сделали возможным для новой урбанистической системы намного более устойчивое положение, не ведущее к человеческому апокалипсису. Использование поверхности, накопление механизмов, создание и разветвление сети подземных городов в конце восемнадцатого столетия привели к тому, что началось изменение населения, сопровождающееся мудрой генетической линией, социальными пятнами, появлением болезней и других нежелательных явлений. Теперь мы улучшаем человеческую инфраструктуру. Мы - жизнестойкость вида, и все мыслимые катастрофы не могут существенно повредить нам. В этом наша гордость. Созданы обновленные, которые говорят: нам дана надежда, ждите нас в последующих эпохах. После небольшой паузы Клей грустно поблагодарил машину и отвернулся. Робот подкатился ему под локоть. - Бесполезно, - пробормотал Клей. - Какая к черту польза. Как всегда. - Одеть голого, - произнес робот. - Еще одна срочная обязанность. Тебе нужна одежда? - Разве я так уж уродлив? - На улицах люди укрывают свое тело. Тем, у кого нет одежды, помогаем мы. Клей не ответил, и робот принял молчание за согласие. За спиной Клея раскрылась секция стены и появился второй робот. Он поднял какой-то шланг и мгновенно обрызгал Клея пигментом и тканью. Очнувшись от изумления, Клей обнаружил, что он одет в узкую золотую тунику, туфли, напоминавшие прозрачные оболочки, и шляпу. Давно привыкнув к своей наготе, он чувствовал себя в одежде неловко. Но не желая никого обидеть, он остался одетым. Когда он пошел по коридору, за ним последовал первый робот, спрашивая: - Еда? - Жилье? - Помыться? - Развлечения? Клей на все отвечал: - Нет. - Никаких желаний? - Одно. Одиночество. Уходи. Когда ты понадобишься, я свистну. - Вопрос. - Позову. Громко крикну. Лучше? А теперь иди, пожалуйста. Очень тебя прошу. Далеко не уходи, но так, чтоб я тебя не видел. Повернулся. Понял. Робот покатился прочь. Клей заглядывал в комнаты и магазины. Везде очень чисто, двери не заперты. В одном месте экран типа телевизионного предлагал вниманию протуберанцы в трех измерениях, вскипающие в расплавленной лаве. Дальше он увидел восьмиугольную ванну, чьи фарфоровые стенки истекали влагой при нажатии на кнопку. Зеленые, наверное, сосиски выдавливались из мешанины металлических трубок над, возможно, плитой. Кровать изменяла размер и очертания, становясь больше, меньше, круглой, прямоугольной. Из центра черного пола, покрытого плитами, вздымался зловещий в своей жизнеспособности колоссальный розовый фаллос. Стена растворялась в душ мозаичных изразцов. Растущие, словно поганки, насадки вдоль окна, снабжали духами, специями, мазями и какой-то розовой жидкостью, за пару секунд растворившей его одежду. Возвращение к наготе было восхитительно, хотя он задержался перед насадками слишком долго и одна из них прыснула на кожу красную масляную анестезирующую жидкость. Он потрогал пальцем ухо: ничего. Осторожно царапнул грудь: ничего. Сжал в кулак пенис: ничего. Он не чувствовал, что его босые ноги касаются неровностей пола. Неужели это навсегда? Тогда можно ведь истечь кровью, случайно наткнувшись на острый предмет и даже не заметив этого. Или ободрать плоть до самый костей. - Робот? - позвал он. - Эй, робот, помоги мне! Но еще до того как появился механический человек, еще две насадки опрыскали его, и он почувствовал, что его нервные окончания ожили с такой чудесной интенсивностью, что он в тот же момент испытал оргазм. Немного отдышавшись, он двинулся прочь, отвергнув помощь робота. Пробираясь дальше, он очутился между двух зеркальных стен и оказался в ловушке. Он метался меж зеркалами, а они поворачивались, наклонялись, изгибались. Наконец, упав на пол, он выполз из этого ада. Как могло все это сохраниться, если мир пережил столько геологических сдвигов, если сами континенты изменили свои очертания? Он пришел к заключению, что весь этот тоннель-мир только иллюзия. Передвинувшись в другое скопление улиц и галерей, он увидел совсем иную архитектуру, более жесткую, менее впечатлявшую, чем предыдущая, но украшения и поверхностная структура построек несомненно была более высокого порядка. Из каждого угла выкатывались роботы, предлагая свои услуги, но он помнил о своем роботе, следующим за ним на почтительном расстоянии, и не смотрел на других. - Куда ушли люди? Почему покинули города? Когда? Робот задумался: - Однажды их не стало. Клей милостиво принял этот ответ. Он дотронулся до кнопки, и из флуоресцентного проектора каскадом полился абстрактный фильм, снятый в трех измерениях. Когда он отпустил кнопку, вихрь цветовых пятен втянулся обратно в проектор с гудящим звуком. Другая комната оказалась игорным залом: хлопающие доски, вращающиеся по ненадежным орбитам колеса, жетоны, маркеры, фишки, эбеновые кости, игральные карты, которые таяли едва он касался их. Дальше какой-то гигантский аквариум, но без рыб. Затем детские игрушки, пустая клетка, маленький запечатанный ящик. Он шел вперед. Струи живого потока предупредили его не пытаться войти в комнату с губчатыми стенами. Он хотел было спуститься по лестнице в нижний уровень, но не прошел и трех ступенек, как оттуда поднялись клубы зеленой пыли, заставивший его ретироваться. Вот место, где роботы разбирали роботов. Он обнаружил мощный экран, показывающий вид мира на поверхности: мягкие холмы и долины, никаких следов мрачной пустыни галлюцинаций, по которой он прошел. Наконец, он наткнулся на дверь, сделанную из толстого металла, похожего на алюминий, она безмолвно отворилась, а подоспевший робот предупредил: - Дальше охраны нет. - Как это понимать? - Если вы продолжите путь в этом направлении, мы не сможем защитить вас. Клей вгляделся в открывшийся коридор, в значительной степени похожий на предыдущие, но все же более яркий и привлекательный. Изящные здания с фасадами, сверкавшими отраженным огнем прекрасных рубинов, в одном из близлежащих дворов звучит музыка. Он пойдет труда. Робот повторил предупреждение, а Клей ответил: - И тем не менее я рискну. И вот сделан уже первый шаг в запретную зону. Вспомнив о чем-то, Клей обернулся к роботу: - Когда я зайду сюда, дверь закроется? - Утвердительно. - Нет. Я не хочу. Я приказываю тебе оставить ее открытой, пока я не вернусь. - Строжайшие инструкции во избежание влияния обитателей... - Забудь. Это - приказ. Сейчас я - единственный человек на планете, и все это построено, чтобы служить людям, а ты всего лишь машина, сконструированная, чтобы делать жизнь людей счастливее и легче, и будь я проклят, если позволю тебе спорить со мной. Дверь остается открытой. Понятно? Колебание. Конфликт. - Утвердительно, - произнес наконец робот. Клей вошел в коридор за дверью. На шестом шаге он резко повернулся. Дверь оставалась открытой, а робот ждал возле нее. - Хорошо, - похвалил Клей. - Запомни: я - хозяин. Она остается открытой. Во время исследования классических фасадов в этой части тоннеля-мира он пришел к убеждению, что немеханическая жизнь в любом месте подземного убежища забыта. У входа в сияющий дворец лежали восемь маленьких зеленых горошин. Наверно, уронены каким-то грызуном. Там, куда не входят роботы, брала свое дикая жизнь. Подкравшийся поближе Клей разглядел возможного производителя горошин: животное типа хорька, двигающееся на коротеньких ножках и тянущее по земле голый лиловый хвост. Спина усажена глазами. Клей осознал жестокий и целенаправленный разум в этой твари. Еще один сын человеческий? Нет. В нем нет ни грамма человечности. Животное побежало в глубь прохода. Клей преследовал его. Внезапная атака. Возможно, невидимая охота? Хорек вцепился всеми ногами и хвостом, погрузил челюсти. Стал жевать. Очевидное наслаждение. Несчастная маленькая жертва, пиршество. Наконец все кончено; тварь затащила свою невидимую жертву в альков и появилась, уронив еще несколько зеленых горошин. Поспешно удрала. Клей двинулся далее. В этом месте роботы не поддерживали порядок. Влажный, густой воздух напоминал протоплазму. Со стен свисала паутина, в центре ее затаились хищники: волосатый синий омар. Голодно улыбнулся. Проскользнув мимо его логова, Клей вошел в великолепный двор, где мурлыкал и блистал фонтан излучения. Здесь множество машин, похожих на те, что остались за дверью, хотя двух одинаковых он еще не видел. Перед ним появилось изогнутое зеркало, чья глубина казалась соблазнительно мягкой и гудящей, как вход в сказочную страну. Он протянул вперед пальцы, чтобы потрогать шелковистое стекло, но, подумав, отдернул их. - Что ты делаешь? - спросил он машину. - Вещи должны иметь на себе наклейки типа "Выпей меня" или "Для галлюцинаций нажми эту кнопку" или что-то в этом роде. Нельзя ожидать, что незнакомцы догадаются о предназначении машин. Они могут навредить. Или что-то сломать. Когда он закончил говорить, послышалось скрежетание, ворчанье, бульканье, оформившееся наконец в исходящий изнутри зеркала звук его собственного голоса, переделанный, отраженный и заключенный в форму кричащей сложной симфонии: - Галлюцинации наклейки иметь словно незнакомцы нельзя ожидать "Нажми эту кнопку" или или или должны иметь "Выпей" вещи повредить повредить повредить догадаются могут догадаться догадаться догадаться сломать или "Нажми" "Нажми" "Нажми" словно незнакомцы здесь на себе на себе "Для" что-то в этом роде наклейки "Кнопка" повр нак ожид нег ело не дать то мать вредить "Нажми эту кнопку" а а а а редить "Галлюцинаций" накомцы. Затем наступила тишина. Потом машина все повторила. Тройная фуга. Модуляция в миноре. Спикатто. Ослепительная доминанта. Кодетта перед вступлением третьего голоса. Транспозиция тональности. Аллегро нон джокозо. В комнате раздавалось эхо музыки его слов. - "Нажми!" Оод! Люцина! Пей! Вариации ad libitum. - Оо оо оо оо оо оо оо. Соната квази и фантазия. Портаменто. Сфорцандо. Сфогато. Фортиссимо. Он побежал. Музыка преследовала его в коридоре. Легато! Долорозо! Даль сеньо! Ажитато! - Повредить! Повредить! Повредить! Он бежал, спотыкаясь, поднимаясь, снова бежал. Записывающая машина извергала раскалывающие воздух звуки. Он завернул за один угол, другой, третий, продолжая бежать, даже когда звуки замерли вдали. Резко затормозив, он заскользил по полу. Коридор перекрыл крупный зверь. Он походил на палатку: зеленая кожа свисала складками, а размерами вдвое превосходил Клея. Зверь переваливался на крошечных желтых лапах, похожих на лапы утки. Из груди выступали до смешного маленькие ручки; над ними виднелась щель рта и два больших блестящих глаза. Глаза смотрели на Клея: в их подмигивании чувствовался юмор и несомненный разум и холодная злоба. Зверь и Клей молча смотрели друг на друга. Наконец Клей смог произнести: - Если ты - человеческая форма, то я претендую на родство. Я - более древний вид, прародитель. Пойманный временной ловушкой. Глаза еще более оживились и удивились, но ответа не последовало. Создание все приближалось. Несмотря на свою величину, оно казалось безвредным, тем не менее голый и невооруженный Клей из осторожности потихоньку отступал. Не поворачивая головы, он нащупал дверь, открыл ее и шагнув через порог, захлопнул и навалился на нее, наблюдая в большое окно за передвижениями твари по коридору. Огромный зверь не сделал попытки открыть дверь. Очевидно у него были сейчас другие намерения, ибо он обратил внимание на прикрепленное к колонне в дальнем конце коридора гнездо. Щель рта раскрылась и оттуда показался черный язык, похожий на хобот, в несколько ярдов длиной, на конце которого торчали три скрюченных пальца. Он ощупал ими гнездо, построенное из блестящих полосок пластика. Когда пальцы постучали по гнезду, оттуда выскочили головы: возможно детеныши того животного, напоминавшего хорька. Шесть черных мордочек разъяренно извивались. Они атаковали язык, один из их спрыгнул на язык и вонзил в него свои ярко-желтые клыки, затем прыгнул обратно. Крупный зверь немного втянул язык, охлаждая его на воздухе. Потом язык вернулся к гнезду и возобновил свои исследования. Молодые хорьки подпрыгивали и кружились, но в это время язык резко схватил одного из них поперек живота и потащил к ждущему рту. Маленькие жестокие коготки напрасно скребли и царапали язык. Он уже был во рту, когда с охоты вернулась мать-хорек и, оценив всю сцену, бросилась на огромного хищника. Через дверь до слуха Клея донесся визг, но он не понял чей. Разгневанная мать кусалась, царапалась, дралась. Извивающийся, как возбужденная змея, язык поднимался и опускался, пальцы нащупывали хорька, стараясь отбросить его прочь. Но маленький зверек двигался слишком быстро. Стремительно прыгая, он ускользнул от слепых пальцев, кусая их, когда они приближались слишком близко. Хорек обнаружил, что его враг легко уязвим, в нескольких местах проткнул его кожу и наконец проделал под одной из верхних лап крупного зверя отверстие, достаточное для того, чтобы пролезть в него. Он забрался в плоть зверя, словно планируя добраться до желудка и освободить проглоченного щенка. Теперь ход борьбы изменился. Морда, плечи, половина туловища хорька исчезли в теле врага. Глаза зверя-палатки утратили свой плутоватый юмор - в них сверкала агония. Высунутый на всю свою огромную длину язык конвульсивно хлестал стену. Зверь подпрыгивал на утиных лапах, он безуспешно пытался достать зубастого захватчика маленькими бесполезными ручками, он терся о колонны, издавал крики боли, в жутком расстройстве катался с боку на бок. Его гибель была неизбежной. Но гибель пришла совсем с другой стороны. Внезапно в коридоре появилось третье существо - рептилия, почти динозавр. Оно передвигалось на колоссальных, словно стволы деревьев, ногах с когтями на концах и тащило за собой мясистый хвост. Передние лапы чудовища были короткие, но мощные, морда выдавалась вперед. Зубы, а вернее жуткие клыки, были так многочисленны, что преувеличивали смертельную опасность вновь прибывшего, вобрав все наиболее жестокое в его природе. Над мешаниной зловещих лезвий сверкали ледяным блеском два больших ярких глаза. Кто этот гнусный тиранозавр? Что за шутка эволюции, повернувшей вспять, сделавшей петлю в этих ухоженных коридорах? Монстр взревел, его голова касалась потолка, он поднял зверя-палатку, словно тот ничего не весил. Два надменных удара передних когтей и несчастный зверь раскололся надвое. Освобожденный хорек, залитый черной кровью, скользнул в свое гнездо. Динозавр, ссутулившись, принялся пожирать зверя, отправляя в свою