одил взгляд с одного советника на другого. Судя по ухмылкам, мысли их совпадали с его собственными. Многие из присутствующих были в восторге от того, что ненавистная работа будет поручена другому - тому, кто тоже терпеть не может возню с бумажками. Туризин снова повернулся к Скаурусу. - Считай, что ты получил новое назначение. - И обращаясь к Ворцезу, добавил: - Ну, чернильная душа, что ты на это скажешь? Попробуй теперь валять дурака со своими цифрами и увидишь, что из этого выйдет. - Если это доставит удовольствие Вашему Императорскому Величеству, - пробормотал логофет без всякого энтузиазма. - Я не смогу заниматься только этим, мне нужно командовать моим отрядом, - заметил Скаурус. - Да, конечно, - кивнул Император. Дракс, Аптранд и Ономагулос тоже склонили головы в знак согласия. - Ты умный человек и вполне можешь справиться с обычными делами, - продолжал Туризин. - Потрать на бумаги столько времени, сколько сочтешь нужным, а я постараюсь найти для тебя какую-нибудь подобающую случаю пышную должность с соответствующей оплатой. Думаю, ты честно отработаешь свои деньги. - Этого вполне достаточно, - признал трибун. Генералы Туризина поторопились выразить Скаурусу свои соболезнования. Марк принял их утешения и сдержанно ответил на поток ядовитых шуточек. В действительности он вовсе не был расстроен так, как расстроился бы любой из них, получив такой пост. Он давно уже понял, что для командира наемных солдат существует определенный предел, выше которого ему не подняться. Планы на будущее, которые он строил в Риме, были больше связаны с политикой, чем с войной. Трибунат являлся шагом вперед для молодого человека, поднимающегося по служебной лестнице, но Марк не намеревался посвятить военной карьере всю жизнь. Он внес предложение и натолкнул Туризина на мысль использовать его на гражданском поприще. Теперь только от него зависит, сумеет ли он на нем чего-нибудь добиться. Ожидание перемен наполнило душу Скауруса. Несмотря на неприязнь, испытываемую знатью и солдатами к чиновникам Видессоса, они значили для Империи не меньше, чем армия. Подняв голову, Марк обнаружил, что принцесса наблюдает за ним с выражением иронии и легкого удивления на лице. Похоже, Алипия считает, что он зря принял новую должность. Ну что ж, будущее покажет. - Мне очень жаль, господин, - сказал секретарь Пандхелис кому-то, стоящему у двери кабинета, принадлежавшего теперь Марку. - Но у меня совершенно четкие инструкции - эпаптэса нельзя тревожить ни в какое время. Как и было обещано, Скаурус получил солидное звание - обозначавшее нечто вроде "инспектора". - Чтоб тебя чума взяла вместе с твоими инструкциями. Дверь широко распахнулась, и в маленькую комнату быстро вошел Виридовикс. Следом за ним появилась Хелвис. Увидев Скауруса, кельт хлопнул себя по лбу. - Где-то я уже видел этого человека, где-то я его встречал. Подожди, не говори мне, его имя уже крутится на кончике моего языка.. Через минуту я вспомню... так-так... - Он сморщил лоб и нахмурился, изображал глубокую задумчивость. - Простите, господин, но они не слушали меня... - ломая руки, обратился Пандхелис к трибуну. - Неважно. Я рад их видеть. Марк со вздохом облегчения бросил перо на стол. На пальце у него уже появилась привычная для писцов мозоль. Отодвинув в сторону многочисленные свитки, он оглядел своих гостей. - Что-нибудь серьезное? - Ничего. Мы пришли, чтобы забрать тебя отсюда, - твердо сказала Хелвис. - Сегодня День Зимы, время веселиться, объясняю на тот случай, если ты забыл. Веселиться, а не приковывать себя цепями к столу, словно ты какой-то раб. - Но... - начал было Марк. Почесал подбородок, потер красные глаза, уставшие от бесконечного ряда цифр, проходящих перед ним за день. Хватит на сегодня, подумал он, и решительно встал. - Хорошо, я твой. - Надеюсь, что так, - сказала Хелвис, и ее глаза засветились. - А то я уж стала сомневаться, помнишь ли ты об этом. - Хо-хо! - загрохотал Виридовикс и подмигнул трибуну. Его могучая рука схватила Скауруса за плечо и одним движением вытащила из-за стола. Не дав ему опомниться и переменить решение, кельт поволок его в коридор. - Идем, дорогой мой римлянин. Нас ждет такая добрая компания, что даже сухарь, вроде тебя, развеселится. Как обычно, первый глоток холодного воздуха заставил трибуна закашляться. Он выдохнул густое облако пара, радуясь тому, что решился покинуть осточертевший кабинет и заваленный свитками стол. Никто из чиновников не посмел остановить Марка. Левое крыло Тронного зала хорошо отапливалось, но от этого зима казалась потом вдвое холодней, и трибун поплотнее закутался в плащ. Лед сверкал на голых ветвях деревьев; газоны, такие зеленые и красивые летом, безжизненно серели вокруг. Где-то наверху послышался крик чаек, которые, в отличие от большинства других птиц, не улетели на зимовку в теплые края. Воры и собиратели объедков, они прекрасно вписывались в жизнь большого города. - Как твой малыш? - спросил Виридовикс, пока они шли к римской казарме. - Дости? Как нельзя лучше, - с гордостью ответил Марк. - У него уже прорезалось четыре зуба, два сверху и два снизу. Недавно он здорово тяпнул меня за палец. - Подумаешь, палец, - сказала Хелвис. - Не жалуйся, милый. Меня он кусает и побольнее. - Ужас! - посочувствовал Виридовикс и, поравнявшись с казармой, махнул кому-то в окне. - В какую ловушку ты меня завел? - поинтересовался Скаурус. - Скоро сам узнаешь, - ответил Виридовикс. Через минуту он крикнул, входя в казарму: - Плати золотой, Сотэрик, я привел его, как и обещал! Намдалени подбросил в воздух золотую монету: - Такое пари и проиграть не жаль. Я думал, он слишком влюблен в свои пергаменты и чернила, чтобы помнить, как простые ребята празднуют День Зимы. - А, убирайся к воронам, - сказал Марк тому, кто звался его шурином, и шутливо ткнул Сотэрика в живот. Виридовикс попробовал золотой на зуб. - Не самый лучший, но и не самый плохой, - заметил он философски и сунул монету в кошелек. Трибун не слишком много внимания уделял кельту, вместо этого он переводил взгляд с одного улыбающегося лица на другое. - Это и есть та компания, которую ты собрал, чтобы пить и веселиться? - спросил он Виридовикса. Кельт кивнул и ухмыльнулся. - Тогда пусть боги охраняют сегодня Видессос! - воскликнул Марк, чем вызвал радостные вопли со всех сторон. Тут был Тасо Ванес рука об руку с полногрудой видессианкой, возвышавшейся над ним как минимум на полголовы. Гавтруз из Татагуша стоял позади него, усердно потягивая вино из бурдюка. - Если ты пустишь этот бурдюк по рукам, остальные не будут в обиде, - прямо сообщил Гай Филипп послу. - Что такое бурдюк вина для одного человека? - пробормотал Гавтруз и вновь припал к горлышку. Через минуту он оторвался от бурдюка, но только для того, чтобы рыгнуть. Сотэрик привел Файярда и Тургота из Сотевага. Турготу уже не требовалось ни глотка, он и так не слишком твердо стоял на ногах. Его подругой была намдалени, блондинка по имени Гравия, на вид ей нельзя было дать больше пятнадцати лет. В земле, где у большинства людей волосы были темные, ее светлая копна блестела, как золотая монета в куче старых медяков. Файярд приветствовал Хелвис на островном диалекте; ее покойный муж был некогда его командиром. Она улыбнулась, отвечая ему на том же языке. Ариг, сын Аргуна, как раз дошел до середины неприличной истории, которую он рассказывал трем подругам Виридовикса. Марк в который раз удивился, каким образом кельту удавалось удерживать своих красоток от потасовок. Возможно, этому способствовало то, что сам Виридовикс совершенно не был ревнив. Рассказ Арига подошел к концу, и все три девицы взорвались хохотом. Квинт Глабрио что-то тихо сказал Горгидасу, тот улыбнулся и кивнул в ответ. Рядом с ними нетерпеливо задвигался Катаколон Кекаменос из Агдера. - Кажется, все уже собрались? - спросил он. - Тогда приступим. Его акцент был столь же архаичным, как старинная литургия. Агдер, являвшийся когда-то частицей Империи, был отрезан от нее много лет назад, и с тех пор старовидессианский язык, на котором продолжали говорить его жители, почти не изменился. Кекаменос был крепко сложенный человек с сухим жестким лицом. Куртка его была сшита из белого меха снежного барса, и в столице стоила небольшого состояния. Марк подозревал, что владелец ее заносчив, скучен и педантичен. Когда компания вышла из казармы, Скаурус спросил Тасо Ванеса: - Кто пригласил собаку в стадо овец? Цитата из Эзопа ничего не сказала катришу, и Скаурус должен был бы знать об этом. В такие минуты он чувствовал, что все его старания тщетны, ему никогда не стать своим в этом мире. Марк разъяснил собеседнику смысл метафоры. - Если уж на то пошло, его пригласил я, - ответил Ванес. Замешательство римлянина, похоже, забавляло его; он, как и Бальзамон, имел вкус к подобным шуткам и испытывал наслаждение, ставя людей в неловкое положение. - У меня есть на то свои причины. Агдер - далекая северная страна, и когда солнце начинает прибивать в середине зимы, для них это значит куда больше, чем для видессиан или для меня. Они всегда немного боятся, что солнце не вернется назад, и, видя, что оно возвращается, всегда поднимают за это тост, можешь мне поверить. Видессиане не сомневались, что солнце вернется, и тем не менее праздновали этот день тоже очень весело. Два зимних карнавала, на которых Марк уже присутствовал, происходили в провинциальных городках. Праздник в столице был не столь непосредственным и развеселым, зато отличался утонченностью и поражал размахом. Большой город, охваченный радостью, дал трибуну возможность ощутить себя в центре развлечений. Дни все еще были короткими, темнота быстро сгущалась, но факелы и свечи освещали все вокруг. На уличных перекрестках пылали костры, и горожане прыгали через них - удачный прыжок считался хорошим предзнаменованием. Хелвис высвободилась из рук Марка, обнимавшего ее за талию, подбежала к одному из костров и прыгнула через него. Волосы взвились, как темное облако, и, несмотря на то что Хелвис придерживала юбку, та, взлетев высоко, обнажила ее ноги. Кто-то невдалеке от костра присвистнул. Сердце трибуна забилось чаще. Хелвис вернулась к нему, раскрасневшаяся от прыжка и от мороза, глаза ее сияли. Когда он снова обнял ее, она крепко прижала его ладонь к своему бедру. Ничто не ускользнуло от орлиного взора Тасо Ванеса. Посмотрев с улыбкой на свою даму, которую звали Плакидия Телетце, он спросил у Скауруса: - Это, пожалуй, будет получше, чем рыться в бумажках? - Несравнимо, - ответил трибун и взял Хелвис за подбородок, чтобы поцеловать. Губы у нее были теплые. - На это просто невозможно смотреть спокойно! - пожаловался Виридовикс и, в подтверждение этого, нежно и страстно перецеловал трех своих подруг. Похоже, они остались довольны его грубоватой галантностью, Марку же все это показалось работой опытного мага, который в тысячный раз из ничего создавал золотое кольцо и подбрасывал его в воздух. Из Амфитеатра доносился громоподобный хохот, словно там веселились боги, - мимы Видессоса были, разумеется, самыми лучшими здесь, в столице. Наблюдая за тем, как угасает день и закатный свет быстро сменяется мраком, Горгидас сказал: - Становится уже слишком темно, чтобы начать следующую пантомиму. Как вы отнесетесь к тому, чтобы найти харчевню, где мы могли бы закусить, прежде чем толпа забьет их все до отказа? - Еда - всегда хорошая идея, - с жестким каморским акцентом произнес Гавтруз и хлопнул себя по большому животу. Возможно, он и на самом деле испытывал сейчас голод, но Скаурус знал, что его непосредственность и простота предназначаются в основном для тех, кто плохо знает посла из Татагуша. За грубоватой шутовской маской скрывался умный и хитрый дипломат. Здравый смысл Горгидаса привел друзей в небольшую полупустую харчевню, расположенную в нескольких кварталах от площади Паламас. Хозяин и служанка очистили и сдвинули для них два стола, но прежде чем перед ними появились первые кружки вина и пива, любителями которого были Сотэрик, Файярд и Катаколон Кекаменос, харчевня оказалась уже до предела набита посетителями. Хозяин выставил несколько столов на улицу и поставил на них толстые сальные свечи, чтобы у пирующих было хоть какое-то освещение. - К утру они разнесут мое заведение, - услышал Марк жалобу хозяина, который бегал взад и вперед, помогая служанке обслуживать гостей. Приятные запахи неслись из кухни. Скаурус и его друзья ели засахаренные фрукты и беседовали, потягивая вино и пиво в ожидании обеда. Наконец служанка, сгибаясь под тяжестью своей ноши, поставила на стол большого жареного гуся. В свете факела блеснула сталь, когда она с большим искусством разрезала жирную птицу на куски. Трибуну нравилась видессианская кухня, и он с одобрением отнесся к обещанию хозяина подать им жаркое под собственным фирменным соусом, подобного которому уважаемым посетителям пробовать еще не доводилось. Однако, вонзив зубы в крыло гуся, он раскаялся в своей доверчивости. Птица была пропитана густым острым соусом, содержащим сыр, корицу и какую-то удивительно едкую приправу, от которой у Марка потекли слезы из глаз. Иногда случалось, что видессианские пристрастия к необычным соусам оказывались слишком сильными для трибуна. Гая Филиппа жаркое тоже разочаровало, зато остальные ели с большим энтузиазмом. Подавив вздох, трибун взял с блюда, где еще оставалась половина гуся, горсть миндальных орехов. Жалобный стон сорвался с уст Марка - орехи были посыпаны чесночным порошком! - Ты слишком мало ешь, - заметила Хелвис. - Угу, - пробормотал он. Впрочем, это и к лучшему - все дни он просиживал теперь в своем кабинете и прибавил в весе. Кроме того, так останется больше места для вина. - Сюда, красотка, присядь рядом! - приветствовал Гай Филипп девицу, одетую в платье, сшитое из множества желтых ленточек. Центурион придвинул к себе стул от соседнего стола. Владелец стула в этот момент вышел облегчиться, и друзья пьянчуги злобно заворчали, но открыто протестовать не решились - долгие годы службы и привычка командовать людьми придавали Гаю Филиппу несравненную уверенность в себе. Женщина присела на предложенный стул. На ее лице читалось явное желание как следует повеселиться в обществе этого бравого мужчины, а не просто заработать деньги, прыгнув в койку к кому попало. Она положила себе в тарелку кусок гуся и налила вина в кружку. Красивая девчонка, подумал Марк и порадовался за Гая Филиппа, вкус которого в подобных делах обычно был очень плохим. Цвет ее легкого, тонкого платья напомнил Марку прозрачный шелк рубашки, которую Варданес Сфранцез силой надел на Алипию Гавру. Мысль эта возбудила воображение трибуна и одновременно разозлила его. Он сидел сейчас рядом с Хелвис, шаловливо щекотавшей пальчиком его шею, и не должен был думать в ее присутствии о других женщинах. Тургот наклонился над столом, чтобы взять с блюда орехов, бросил несколько миндалин в рот и тут же выругался: - Проклятый чеснок! - Намдалени торопливо влил в горло добрый глоток вина. - Дома, в Княжестве, мы никогда не поганим еду такой дрянью! - Он снова выпил, и при мысли о родине его лицо на миг утратило жесткое выражение. - А мне такой миндаль нравится, - заявила Мавия, упрямо наклонив голову. В свете факелов ее волосы сверкали золотисто-красным и казались такими же яркими, как само пламя. Чтобы доказать, что она не шутит, девушка взяла несколько орешков и с удовольствием начала их жевать. Марк понял, что дочь наемника живет в Империи очень давно, скорее всего, она выросла здесь и привыкла к вкусам видессиан. Тургот, склонившийся над кружкой вина, стал вдруг печальным, усталым и постаревшим. Видессианин, чей стул стащил Гай Филипп, возвратился к своему столу. Постоял несколько секунд в замешательстве, выслушивая объяснения друзей и, покачнувшись, неловко повернулся всем корпусом к римлянину. Поворот был сделан с изрядным креном, так как судно было уже здорово нагружено. - Эй, что же эт-то ты делаешь... а-а?.. - начал он. - Иди домой и проспись, - мягко ответил Гай Филипп, он не хотел драться, на уме у него было совсем иное. Глаза центуриона жадно впились в темные соски девицы, отчетливо выступающие под полупрозрачным платьем. Зачарованный взгляд Виридовикса устремился туда же. Только когда пьяный видессианин снова принялся шумно возмущаться, кельт, похоже, заметил его и захохотал: - Вот хороший пример того, что случается, когда мужчина использует дарованную ему штуку лишь для того, чтобы ходить с ней в сортир. Он говорил по-видессиански, чтобы обе компании могли посмеяться вместе с ним. Слева эти были встречены хохотом, но пьяный, сообразив, о чем говорит Виридовикс, внезапно разозлился. Он замахнулся на кельта кулаком, но в пьяном порыве промахнулся как минимум на полметра. Виридовикс пружинисто вскочил на ноги, быстрый, как кошка, несмотря на то, что и сам выпил немало. Его зеленые глаза загорелись в предвкушении неожиданного развлечения. - О, тебе, право же, не следовало так поступать! - воскликнул он, схватил несчастного пьяницу и бросил в большой котел черепахового супа, стоящий посреди стола, за которым пировали товарищи видессианина. Крепкий стол даже не покачнулся, но брызги жирного зеленоватого супа и куски белого мяса разлетелись во все стороны. Пьяница вяло шевелил конечностями, пытаясь выбраться из котла, друзья его ругались и стряхивали с себя мясо. - Что ты делаешь, идиот!? - крикнула девица Гая Филиппа, стараясь очистить платье и не замечая, что кусочек мяса застрял в ее волосах. - Дурак! Навозная куча! Облитые супом видессиане двинулись на кельта, яростно размахивая кулаками. Первому из них Виридовикс угодил кулаком в нос, но второй обрушил на голову кельта кружку с вином. Пока тот, ошеломленный ударом, хватал ртом воздух, нападающий прыгнул ему на плечи, а через минуту еще один видессианин пришел на помощь товарищу. - Двое на одного - это нечестно, - сказал старший центурион все еще терпеливо, отшвыривая крепким кулаком в сторону одного из противников Виридовикса. Гавтруз из Татагуша тоже не теряй времени даром. Оба драчуна рухнули на стол, повалив при этом два стула вместе с сидящими на них едоками. Если они рассчитывали таким образом потушить скандал, то явно просчитались - упавшие тоже присоединились к потасовке. Маленькое недоразумение переросло во всеобщую драку. Дикий рев Виридовикса покрыл на мгновение грохот разбиваемой посуды и вопли сражающихся. Два стола стали крепостью, и казалось, все посетители харчевни пытаются взять эту цитадель штурмом. Марк и раньше слышал о том, что Виридовикс любит подраться в тавернах, но до этого момента не принимал участия в развлечениях кельта. Глиняная кружка просвистела мимо его уха и с треском раскололась о стену. Толстый видессианин ударил Марка кулаком в живот, тот застонал и согнулся пополам. Через секунду он выпрямился и отвесил толстяку такую затрещину, что тот кубарем покатился по полу и остался лежать без движения. - Извини, - сказал Тасо Ванес и нырнул под стол, увлекая за собой Плакидию Телетце. Та взвизгнула, но покорно последовала за ним. Это была самая добрая драка, какая только могла быть - то ли потому, что дерущиеся праздновали близкое наступление весны, то ли потому, что Виридовикс, который был славным человеком, наложил на драку отпечаток своей неповторимой личности. Но как бы там ни было, никто не хватался за нож, хотя у большинства оружие висело на поясе. Драчуны молотили друг друга кулаками с большим воодушевлением, однако крови не было. Скаурус работал кулаками, как бешеный. Кто-то разорвал ему ворот туники и бросил за шиворот горсть фруктового снега. Марк почувствовал, как тысячи холодных муравьев поползли по его спине. Хозяин таверны перебегал от одного драчуна к другому, крича: - Остановитесь! Немедленно остановитесь, говорю я вам! Никто не обращал на него никакого внимания, пока один из видессиан, раздраженный столь неуместными криками, не ударил миротворца по голове тыльной стороной ладони. Хозяин выскочил из комнаты и отчаянно завопил: - Стража! Стража! Вопли его затихали по мере того, как он бежал вниз по улице. Горожанин, размахивая кулаками, бросился на Арига, сына Аргуна, казавшегося лилипутом по сравнению с рослым видессианином. В воздухе мелькали руки и ноги, и Марк, занятый собственным противником, успел заметить только, что видессианин без чувств рухнул на пол. Какой бы ни была техника кулачного боя, применяемая Аригом, результаты она давала отличные. Еще одна тарелка разбилась у самого уха трибуна. Он резко повернулся и увидел видессианина, закрывавшего ладонями голову. Хелвис все еще держала в руке обломок тяжелого глиняного блюда. - Спасибо, дорогая, - поблагодарил ее Марк. Она улыбнулась и кивнула. Хелвис была не единственной способной постоять за себя женщиной. Мавия и девица Гая Филиппа катались по полу, наделяя друг друга тумаками, визжа и вырывая клочья волос, зубы и ногти тоже были пущены в ход. Белокурая намдалени явно одерживала верх, но противница ее не сдавалась. Когда старший центурион попытался вытащить ее из драки, она полоснула его ногтями по щеке, едва не зацепив глаз. - Тогда оставайся и дерись, проклятая шлюха! - заорал тот, разом забыв свои хорошие манеры. Катаколон Кекаменос сидел за столом, хладнокровно потягивая вино, - этакий островок спокойствия в бушующем море схватки. Один из драчунов решил, что его невозмутимость - признак трусости, и схватился за стул, на котором сидел Катаколон, с явным намерением выбить почву из-под фундамента агдерца. Кекаменос оказался на ногах прежде, чем видессианин успел дотронуться до него. Ударил задиру кулаком в лицо, затем в живот, поднял обмякшее тело над головой и вышвырнул в окно. После чего вновь опустился на место, спокойный и невозмутимый, как снежный барс, утоливший свой голод. Мощный удар в ухо высек из глаз трибуна искры и едва не свалил с ног. Противник его взвил и замахал правой рукой - один из пальцев оказался сломан. Скаурус имел опыт в кулачных боях и, прыгнув вперед, ударил своего врага в брюхо, тот сложился пополам, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом. Тургот и Гавтруз прыгнули на врага одновременно. - Немедленно прекратить драку! - раздался резкий голос, выговаривающий слова с жестким акцентом. - Остановитесь, или мы пустим в ход копья! Одетые в кольчуги и вооруженные копьями, васпуракане, расталкивая драчунов в стороны, вошли в харчевню. - Я сказал, хватит! - повторил офицер. Кто-то вскрикнул от боли, один из солдат выполнил угрозу, ткнув забияку древком копья в грудь. - Привет, Сенпат, - Марк потрогал пальцем шатающийся зуб и, сплюнув кровь, спросил: - Как поживает твоя жена? - Неврат? У нее все в порядке... - Юный васпураканин остановился на полуслове, удивленное выражение появилось на его красивом лице. - Скаурус, ты влез в пьяную трактирную драку? Ты, толковый, трезвый, разумный человек, умеющий уберечь людей от неприятностей? Клянусь Васпуром Перворожденным, я не поверил бы этому, если бы не увидел своими глазами. - Ересь, - пробормотал кто-то. Сказано это было впрочем, достаточно тихо - в таверну вошли пятнадцать вооруженных васпуракан, и связываться с ними не стоило. Трибун был так смущен, что на время забыл принципы стоиков, запрещавшие взваливать бремя вины на чужие плечи. - Это все Виридовикс. Он первый начал. - Не верь ему, мой дорогой Свиодо, - обратился кельт к Сенпату. - Он наслаждался боем так же, как и все остальные. Марк, все еще разгоряченный вином и потасовкой, не стал возражать. Хозяин таверны был в ужасе от вида разгромленного заведения: перевернутых столов, разбитых окон и посуды. Он издал горестный стон: харчевня его была разнесена вдребезги, да еще и проклятый Фосом чужеземец - начальник стражи - оказался приятелем драчунов! - Кто же будет платить за все это? - жалобно вопросил трактирщик. Наступила мертвая тишина. Люди молча переглядывались, бросая быстрые взгляды друг на друга, на друзей и врагов, распростертых на полу, на открытую дверь, в которой толпились васпуракане. - Кому-то лучше бы заплатить, - продолжал хозяин, - или весь город узнает, что случилось, и тогда... - Заткнись, - прервал его Скаурус; он видел мятежей против чужеземцев более чем достаточно, и меньше всего ему хотелось бы видеть еще один. Трибун потянулся к поясу. Глаза хозяина широко раскрылись от испуга - но Марк протянул руку не к мечу, а к кошельку. - Мы все приняли участие в драке и потому оплатим убытки совместно, - сказал он, и его острый взгляд включил всех, кто находился в таверне. - А я-то тут при чем? - недовольно спросил Горгидас. - Я и пальцем не шевельнул. Это было истинной правдой: грек терпеть не мог драк и оставался в стороне от безобразия, учиненного Виридовиксом. - Тогда назови это платой за то, что ты струсил! - прогудел Виридовикс. - Если уж ты хочешь чистеньким выскочить из этого дела, то что может остановить этих олухов? Они тоже отмажутся, каждый по-своему. Горгидас гневно посмотрел на кельта и раскрыл было рот, чтобы возразить, но Квинт Глабрио коснулся его руки. Младший центурион тоже не любил драки, однако распухшая губа и синяк на скуле свидетельствовали о том, что, тем не менее, он не сидел сложа руки. Глабрио что-то сказал врачу так тихо, что никто не расслышал его слов, и тот неохотно наклонил голову в знак согласия, продолжая, тем не менее, всем своим видом выражать неудовольствие. Больше никто не спорил, и Скаурус снова повернулся к хозяину. - Ну, а теперь скажи мне честно, в какую сумму ты оцениваешь свои убытки? Грех было не обдурить глупого наемника, и хозяин удвоил стоимость понесенного им ущерба. В ответ на это трибун только рассмеялся: обманывать того, кто целые месяцы просидел над денежными и налоговыми бумагами, было сущим идиотизмом. После ответного предложения трактирщик воздел руки к небу и призвал в свидетели Фоса, но цену снизил. Очень скоро они договорились. - Не забудь того парня, что лежит на снегу, - очень кстати добавил Сенпат. - Чем больше людей будут включены в долю, тем меньше придется платить каждому из них. Три васпураканина вытащили пострадавшего из сугроба, внесли в таверну и плеснули ему в лицо воды. Это заняло несколько минут, и Марк порадовался тому, что Кекаменос был в числе его друзей. - Как будто всех сосчитали, - сказал он, обводя глазами побоище. - Пожалуй, - согласился Гай Филипп, но тут вмешался Гавтруз: - А Ванес, где же он? - Толстое лицо посла сияло. Он любил подколоть своего приятеля. Катриша нигде не было видно. И тут Виридовикс вспомнил: - Он спрятался, и я, кажется, знаю где, - хитро улыбнулся кельт, приподнимая свисавшую до пола скатерть. Плакидия Телетце вскрикнула. Более решительный и более сообразительный Ванес вырвал скатерть из рук Виридовикса и прикрыл ею свою подругу. - О, прошу прощения, - извинился Виридовикс так вежливо, словно сам был послом. - Когда вы закончите ваши дела, будьте добры уделить присутствующим минутку внимания, они хотели бы перекинуться с вами словечком. Кельт еле удерживался от смеха, но в конце концов дал себе волю и громко расхохотался. Ванес появился из-под стола, невозмутимый, как всегда. - Это совсем не то, что вы могли вообразить, - спокойно сказал он. - Простое совпадение, вы, конечно, понимаете. Мы просто случайно упали под стол. - Застегни штаны, Тасо, - ухмыляясь, прервал его Ариг. - Ах да, верно. - Смутить Ванеса было совершенно невозможно. - А теперь, господа, какова моя доля в вашем празднестве? Плакидия вылезла из-под стола и шарахнулась от своего приятеля как от чумного. По знаку Сенпата Свиодо солдаты расступились, давая ей возможность пройти. - Нам ты совсем ничего не должен, - усмехнулся Виридовикс. Скаурус встряхнул кошелек и высыпал на ладонь горсть серебра. Он насчитал семнадцать серебряных монет. Нужно было набрать двадцать четыре, чтобы сравнять счет, так как трибун видел, что несколько горожан бросили монеты Ортайяса, считавшиеся в четыре-пять раз дешевле монет Туризина и его предшественников. Но даже когда требуемая сумма была набрана, хозяин харчевни имел несчастный вид. Заметив это, Гай Филипп сузил глаза. - Ты мог получить вместо золота простую сталь, - заметил он, касаясь рукояти меча. По лицу центуриона было видно, что ему доводилось участвовать в драках, которые заканчивались именно так, как он говорил. Хозяин нервно пересчитал монеты и кивнул в знак согласия. В действительности он был более чем удовлетворен: угрозы слишком часто были единственным возмещением ущерба, получаемым им за драки, происходившие в харчевне. - Загляни к нам в казарму, когда у тебя будет время, - попросил Марк Сенпата Свиодо, когда они вышли на улицу. - Мы редко видимся в последние месяцы. - Обязательно загляну, - пообещал молодой дворянин. - Я сделал бы это и раньше, но я все время смотрел на город. Здесь так много интересного, глаза разбегаются. Словно дверь в другой мир. Скаурус кивнул, вполне понимая его состояние, - по сравнению с Видессосом, города Васпуракана казались простыми деревушками. Девица в желтом платье пыталась было заговорить с Гаем Филиппом, но тот, все еще красный, с расцарапанной щекой, ответил ей еще более резко, чем хозяину таверны. Девица показала ему два пальца - жест, который знал каждый видессианин, и обратила свои призывные взоры на толстого горожанина, ударившего Марка в живот. Через минуту рука об руку они вышли из таверны. Старший центурион мрачно проводил их глазами. - С тобой каши не сваришь, - хмыкнул Виридовикс. - Ты зря потратил драгоценное время, у этой девки по жилам огонь течет, а не кровь. Она задала бы тебе хорошую скачку, не хуже доброй лошади. Скаурус подумал, что такие речи в устах кельта звучат довольно странно. Его подруги были красивы и грациозны, но ни одна не отличалась страстным темпераментом и сильной волей. - Женщины, - сказал Гай Филипп, как бы объясняя все одним словом. - Тебе просто нужно получше узнать их, и тогда они перестанут казаться тебе такими уж странными, - возразил Виридовикс. - И кроме того, они дарят столько наслаждения. Не так ли, мои милые пташки? Он обнял всех трех своих подружек, и по тому, как они тесно прижались к нему, можно было судить о царившем среди них согласии. Гай Филипп сделал все возможное, чтобы сохранить невозмутимость. Марк, вероятно, был единственным, кто заметил, как сжались его челюсти и похолодели глаза. На этот раз насмешки кельта глубоко задели центуриона, хотя Виридовикс этого и не понял. Кельт раскрыл было рот, чтобы выдать очередную шутку, но трибун поспешно наступил ему на ногу. - Ой! Чтоб ты провалился, неуклюжий бык! - заорал Виридовикс, прыгая на одной ноге. - Ты что, не видишь, куда ступаешь? Скаурус извинился, почти искренне: в спешке он наступил на ногу шутника несколько сильнее, чем хотел. - Да ладно, чего уж там, - сказал кельт и с наслаждением потянулся. - Хорошая драка - совсем недурная вещь, чтобы начать вечерок, хотя она могла бы быть и погорячей. Ну что ж, идем в другую таверну и начнем все сначала... Ах, негодяй, это была не неловкость! - взревел Виридовикс, когда трибун наступил ему на другую ногу. Кельт нагнулся, набрал снега и кинул римлянину в лицо. Марк бросил снежок в ответ, его поддержала Хелвис, и через минуту все кидались снежками, хохоча и радостно вскрикивая при удачных попаданиях. Марк был доволен: бросаться снегом куда более безопасное развлечение, чем затевать драки по харчевням. Сидя в столице, легко было думать, что Империя все еще контролирует свои земли. Это было бы совсем просто, если бы Скаурусу не приходилось постоянно воевать с налоговыми документами. В кабинете у него висела карта западных провинций, на которой били показаны города, поставляющие налоги. Большинство городов и поселков на побережье были отмечены маленькими бронзовыми гвоздиками, обозначавшими, что имперские агенты собрали причитающиеся с них налоги. Однако центральное плато, бывшее привычным местом кочевья каздов, до сих пор оставалось местом для имперских чиновников недоступным. Хуже всего было то, что территории, занятые кочевниками, протянулись на восток едва ли не до долины реки Арандос, откуда уже рукой подать до Гарсавры. Если город падет, это откроет захватчикам путь на побережье. Баанесу Ономагулосу горькая правда была известна не хуже, чем Скаурусу. Земли этого богатого магната были расположены у самой Гарсавры, и его терпение подвергалось испытанию при каждом новом донесении о продвижении каздов к городу. Император знал о причинах беспокойства Ономагулоса и полностью разделял его тревоги. Он бросил в долину Арандоса все свободные войска, по мнению Марка, даже больше, чем мог позволить себе Видессос, которому со всех сторон угрожали враги. На на каждом императорском совете Ономагулос просил отправить к Гарсавре все новые и новые отряды. Через шесть дней после Дня Зимы Туризин, в ответ на очередную просьбу первого маршала послать подкрепление в долину Арандоса, заявил: - Баанес, я не располагаю неограниченным числом солдат, а Гарсавра - не единственное слабое звено Империи. Кочевники пробиваются через Васпуракан к Питиосу, жгут города и селения на юге западных провинций. Зимнего холода достаточно, чтобы сковать льдом реку Астрис, каморы вполне могут пощупать нас на юге. Отряд, который я послал на запад десять дней назад, вероятно, будет последним. Ономагулос провел рукой по макушке - жест, как предположил Марк, вошедший у него в привычку еще с тех времен, когда у маршала была густая шевелюра. - Двести семьдесят пять солдат. Ура, - сказал он кисло. - Бог знает, сколько наемников-намдалени и прочих чужеземцев, - он покосился на Скауруса, - сидят здесь, в городе, и жрут, как стадо свиней. Баанесу ответил Дракс, и в словах барона была холодная логика наемника, которую давно замечал за ним Скаурус. - Зачем Его Величество будет бросать моих людей в бой, к которому они не приспособлены? Наше вооружение и доспехи значительно тяжелее видессианских, обычно это очень помогает нам, но в глубоком снегу мы неповоротливы и станем легкой добычей для кавалерии кочевников. - То же самое можно сказать и о моих легионерах, но нам придется еще хуже, ведь мы пехотинцы, - добавил Марк. На этом спор мог бы и прекратиться, поскольку Баанес сам был солдатом и мог понять доводы военных. К несчастью, случилось так, что на этом совете Аптранда замещал Сотэрик. Аптранд свалился с сухим кашлем и высоким жаром. Горячий и нетерпеливый шурин Скауруса принял заявление Баанеса слишком близко к сердцу и ответил ему не менее резко. - Значит, мы свиньи? Если бы ты, проклятый индюк, хоть немного знал, как нужно воевать с кочевниками, то не попался бы в ловушку под Марагхой и не сидел здесь, лепеча о помощи, которая потребовалась из-за твоей же собственной глупости! - Вонючий варвар! - рявкнул Ономагулос. С треском опрокинув свой стул, он вскочил на ноги, ища рукой меч. Но искалеченная нога подвела его, и, чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за край стола. Эту рану он получил в том бою, о котором говорил Сотэрик, и насмешка намдалени ужалила его вдвойне. - Следи за своим ядовитым языком, - прошипел Скаурус своему родственнику. Дракс предупреждающе положил руку на плечо Сотэрика, но тот резким движением сбросил ее. Ни он, ни Аптранд не питали к барону большой любви. Ономагулос наконец утвердился на ногах и выхватил саблю из ножен. - Ну, иди сюда, ублюдок! - заорал он вне себя от ярости. - Я и на одной ноге разделаюсь с сопливым щенком, как ты! Сотэрик вскочил со стула, но Скаурус и Дракс, сидевшие по обе стороны от него, схватили буяна за плечи, и тут боевой клич Туризина пригвоздил всех к месту. - Довольно! - рявкнул Император. - Довольно, во имя святого света Фоса! Оба вы не лучше мальчишек, передравшихся из-за конфеты! Метрикес, дай Баанесу стул. - Зигабенос бросился выполнять приказание. - Так, а теперь сядьте и сидите спокойно до тех пор, пока у вас не появится что-нибудь умное в голове, то, что не стыдно произнести при всех. Под его гневным взором оба спорщика сели. Сотэрик, слегка сконфуженный, Баанес, все еще разъяренный я едва скрывающий свою злость. Он не нашел в себе сил помолчать и спустя насколько минут вновь обратился к Гаврасу, разговаривая с императором, как с маленьким ребенком: - В Гарсавру нужно послать еще солдат, Туризин. Это очень важный город, и сам по себе, и как стратегический пункт. Император напрягся: Баанес так и не удосужился сменить тон, которым разговаривал с ним много лет. Гаврас, однако, все еще пытался держать себя в руках и терпеливо ответил: - Баанес, я дал Гарсавре по крайней мере две с половиной тысячи солдат. Вместе с защитниками города, твоими подданными и слугами, пришедшими из поместий, этого должно быть более чем достаточно, чтобы удержать город до весны. Ты прекрасно знаешь, что кочевники не могут летать над снегом, они проваливаются в сугробы так же, как и все остальные. Когда наступит весна, я собираюсь ударить по врагу и не намерен разбрасывать солдат туда-сюда, пока у меня вообще никого не останется. Ономагулос упрямо выставил вперед дрожащую острую бороду: - Мне нужны еще люди для защиты города, говорю я тебе. Почему ты не понимаешь очевидных вещей? Никто из сидящих за столом не решался взглянуть в этот момент на Туризина, которому так бесцеремонно читали нотацию. - Ты их не получишь, - просто сказал Гаврас, и все присутствующие услышали в его голосе предупреждение - все, кроме Ономагулоса. - Твой брат дал бы их мне! - гневно воскликнул маршал. Марку хотелось провалиться сквозь землю: ничего худшего Баанес сказать не мог. Ревность Туризина к дружбе между Маврикиосом и Ономагулосом была более чем очевидна. Забыв о приличиях и своем императорском достоинстве, Гаврас подался вперед и заорал: - Он дал бы тебе! Он дал бы тебе по шее за твою наглость, паршивый пес! - Неоперившийся птенец, щенок, у тебя еще глаза не прорезались, чтобы увидеть мир таким, как он есть! - Забывшись, Баанес кричал не на Автократора видессиан, а на младшего братишку своего покойного друга. - Кусок вонючего навоза! Ты думаешь, что твои драгоценные земли стоят больше, чем вся Империя! - Я менял твои мокрые пеленки, сосунок! Не обращая внимания на окружающих, они выкрикивали оскорбления и проклятия целую минуту. Наконец Ономагулос снова поднялся из-за стола, крикнув напоследок: - Гарсавра получит еще одного человека, клянусь Фосом! Я не останусь в одном городе с тобой - ты смердишь на всю столицу, и здесь невозможно дышать! - Этого более чем достаточно, - парировал Гаврас. - Убирайся ко всем чертям! Видессос обойдется без твоей помощи! Пора бы уже мне привыкнуть к виду людей, убегающих с императорского совета, подумал Скаурус. Баанес Ономагулос, правда, не бежал, а ковылял, но это ничего не меняло. Подойдя к дверям из полированной бронзы, маршал повернулся и, сердито зарычав, гневно помахал Туризину кулаком, на что Император ответил непристойным жестом. Баанес сплюнул на пол, как делали все видессиане перед едой и питьем, проклиная Скотоса. После этого он распахнул двери и с грохотом захлопнул их за собой. - Так. На чем же мы остановились? - спросил Император. Марк ожидал, что вскоре Баанес опять будет в милости: гнев Императора поднимался, как паводок, и так же быстро спадал. На этот раз, однако, вышло иначе. Через два дня после бурной сцены на совете Ономагулос сдержал обещание: переправился через Бычий Брод и двинулся к Гарсавре. - Мне это не нравится, - сказал трибун, узнав о действиях маршала. - Он уходит и фактически плюет Императору в лицо. Марк был у себя в казарме и все же осмотрелся, прежде чем заговорить: жизнь в Империи научила его высказывать некоторые соображения приглушенным голосом. - Боюсь, что ты прав, - согласился Гай Филипп. - Будь я на месте Гавраса, давно уже приказал бы привести его закованным в цепи. - Вы оба мелете чепуху, - пожаловался Виридовикс. - Гаврас сам приказал ему убираться. - Приказал провалиться сквозь землю или убираться к дьяволу - возможно, - поправил кельта Горгидас. - Когда ты наконец поймешь, что слова могут звучать одинаково, а означать разное? - Ты думаешь, что ты очень хитрый грек. Вот что я тебе скажу. Если бы мой дом был в опасности, я отправился бы туда или, вернее, полетел на крыльях и плевал бы на тех, кто хочет меня остановить, будь то даже сам император. Кельт скрестил руки на груди, словно бросал вызов любому, кто станет с ним спорить. Гай Филипп презрительно фыркнул. - Скорее всего, ты бы так и сделал. И, возможно, потерял бы свой дом и дома своих соседей в подачу. Именно так и происходит, если сперва думаешь о себе и только потом о друзьях. Как ты полагаешь, почему Цезарь разбивает кельтские кланы поодиночке? Виридовикс задумчиво пожевал длинный ус. Выпад старшего центуриона был близок к правде. Потом усмехнулся и махнул рукой: - В конце концов, это не важно. Разделенные или объединенные, мы когда-нибудь прогоним вас, и вы улизнете в ваш Рим, зажав хвосты между ног. - Этого не будет никогда, - заявил Гай Филипп, и их старый спор возобновился. С тех пор как римляне попали в Видессос, центурион и Виридовикс ругались до хрипоты, выясняя, кто выиграет Галльскую войну, причем оба относились к этому вопросу очень серьезно. Не слишком интересуясь их спором, Марк подошел к своему кабинету, расположенному в отведенном для чиновников левом крыле Тронного зала. Проблемы, с которыми он сталкивался здесь, были совсем не похожи на те, что занимали его друзей, но надежды удовлетворительным образом решить их у трибуна было не больше, чем у них. Пандхелис принес ему пачку новых донесений и списков, которым, похоже, не предвиделось конца. Очень часто они больше запутывали дело, чем проясняли его. Видессианские бюрократы гордились тем, что умели запутывать самые простые мысли. Пытаясь пробиться сквозь дебри словесных хитросплетений, смысл которых был едва уловим, Скаурус подумал: зачем вообще делать политическую карьеру? Утомленный горой документов, исписанных так мелко, словно писец поставил перед собой задачу доконать того, кто решится их читать, он заснул за своим письменным столом. Легионеры были уже на тренировочном поле, когда трибун возвратился в казарму. Он пошел вниз по Средней улице, чтобы присоединиться к ним, позавтракав по дороге жестким ржаным коржом, политым медом, который купил на площади Паламас. Был холодный ветреный день, колючие снежинки кружились в воздухе и таяли, опускаясь на лицо. Когда трибун подошел к городским баням, фасад которых был отделан плитами из золотистого песчаника и белого полированного мрамора, ему почему-то расхотелось идти к легионерам. Бумажная работа сводила Марка с ума, и он подумал, что не худо бы ему хоть немного расслабиться. Владелец бани принял медную монету и широко улыбнулся, показав рукой в сторону раздевалки. Скаурус дал еще один медяк мальчику-слуге, поручил присматривать за одеждой и быстро разделся, сложив на длинную скамью куртку из бараньей шерсти, тунику и штаны. Его тянуло к голосам, доносившимся из зала. Видессианские бани, так же как и римские, служили местом встреч и центром культурной жизни. Продавцы сосисок, вина и булочек выкликали свои товары, а рядом зазывали клиентов специалисты по удалению волос. Скаурус услышал легкий стон одного из посетителей - цирюльник принялся выдергивать у него волоски из-под мышки. Обычно трибун в полном соответствии со своими стоическими принципами ограничивался холодным душем, но после ледяного воздуха даже мысль об этом была невыносима. Он провел несколько минут в парной, выгоняя холод из костей, и почувствовал необходимость освежиться. Марк вылез из холодного бассейна, когда начал замерзать, и растянулся на лавке на несколько минут, прежде чем погрузиться в теплую воду. - Не желаете ли пемзу? - обратился к нему молодой человек с изогнутым скребком в руке. - Пожалуй, - отозвался трибун; у него было немного мелочи, и он мог позволить себе такую роскошь. Марк вздохнул от удовольствия, ощущая приятную шершавость скользящей по коже пемзы. Рядом с ним несколько толстых сорокалетних мужчин занимались гирями. Массажисты, усердно разминавшие свои стонущие жертвы, походили на барабанщиков. Три молодых парня играли в видессианскую игру, называемую тригон, перебрасывая мяч от одного игрока к другому. Они делали ложные выпады и что-то выкрикивали каждый раз, когда кто-нибудь ронял мяч и терял таким образом очко. В ближайшем углу группа мужчин бросала кости, с тем чтобы убить часок-другой утреннего времени. Рядом послышался громкий всплеск, кто-то тяжело плюхнулся в бассейн с теплой водой. Сидящие рядом люди раздраженно закричали - их обрызгало. Но пловец не смутился ни на секунду и, вынырнув, принялся петь во все горло довольно приятным баритоном. - Каждый полагает, что в бане у него прорезается великолепный голос, - критически заметил парень, растиравший Скауруса пемзой, и склонил голову, прислушиваясь. - Должен признать, он не так уж плох, хотя и акцент у него забавный. - Да, не плох, - согласился Марк. Его музыкальный слух был настолько неразвит, что он с трудом отличал плохое пение от хорошего. Зато он точно знал, что только один человек в Видессосе обладает таким голосом. Бросив парню последнюю медную монетку, трибун поднялся и поискал глазами Виридовикса. Кельт уже поднимался из бассейна по ступенькам и громко распевал, но, увидев трибуна, прервал свое пение. - А, вот и наш друг появился в бане, чтобы смыть с себя чернила и порастрясти жирок! - крикнул он. Скаурус посмотрел на свой живот. Он чувствовал, что пояс становится теснее с тех пор, как, перестав тренироваться вместе с легионерами, он сел за письменный стол, но не подозревал, что это так бросается в глаза. Раздраженный, трибун сделал три шага вперед и нырнул в теплую воду, причем сделал это более ловко, чем Виридовикс. Бассейн был неглубокий, всего полтора метра. Виридовикс плюхнулся рядом. Римлянин с кельтом были как две белые вороны среди темноволосых, с оливковой кожей видессиан. Волосы у Марка были темно-русые, лицо, руки и ноги - бронзовыми от загара, оставшегося после летнего похода. Виридовикс обладал молочно-белой, местами сожженной солнцем кожей, а волосы у него были медно-красные. - Опять увиливаем от службы, - сказали они одновременно и рассмеялись. Ни один не спешил возвращаться в зимний холод. Бассейн был хорошо прогрет, вода теплая, но не горячая. Марк вспомнил о пронзительном ледяном ветре и решил не спешить. Маленький мальчик, возможно привлеченный странной внешностью кельта, подплыл к нему сзади и плеснул водой. Виридовикс развернулся и увидел смеющуюся мордашку. - А ну, давай еще! - проревел он и плеснул в ответ. Они брызгались до тех пор, пока за мальчиком, которому вовсе не хотелось уходить, пришел отец. Виридовикс махнул им на прощание рукой. - Славный парнишка, и мы неплохо провели время, - сказал он Скаурусу. - Поглядеть на тебя, так еще лучше ты провел время прошлой ночью, - бросил ему трибун, с удивлением глядя на спину и плечи Виридовикса, покрытые царапинами, оставленными, несомненно, женскими ногтями. Она, должно быть, разодрала его до крови, подумал Скаурус. Несколько глубоких царапин были еще красными. Виридовикс пригладил усы, с которых капала вода, и прежде чем вернуться к латыни, которую он все еще предпочитал видессианскому, произнес несколько фраз на своем родном языке. - Это была настоящая дикая кошка, поверь мне, - сообщил кельт, улыбаясь своим воспоминаниям. - Ты не видишь под волосами, но под конец она чуть не откусила мне ухо. - Которая же из них сделала это? Марк не мог представить, чтобы хоть одна из подруг кельта проявила подобную ярость. Все три казались слишком спокойными для таких вспышек страсти. - Это не они, - ответил Виридовикс, отлично понимая вопрос и не уклоняясь от ответа; он явно был не прочь похвастаться своими любовными успехами. - Они хорошие девчонки, не могу отрицать, но бывает, что и сахар надоедает. А эта новая женщина, уф! Она худущая, дикая и бесстыдная, как волчица во время случки. - Рад, что ты нашел подходящую, - улыбнулся Скаурус, подумав, что Виридовикс, скорее всего, присоединит свою новую подругу к прежним. - Ага. Как раз такую я и искал, - радостно согласился кельт. - С того момента, как она положила глаз на меня там, на туманном берегу, я знал, что будет совсем нетрудно заманить ее под одеяло. - Тем лучше для... - начал было трибун и в ужасе остановился, поняв смысл сказанного Виридовиксом. Он повел по сторонам глазами, проверяя, не слушает ли их кто-нибудь, прежде чем сообразил, что они говорят по-латыни. - Ты хочешь сказать, что задираешь юбку Комитте Рангаве? - Верно, да не совсем. Она сама задирает свою юбку, я тут ни при чем. Смею тебя заверить - такой жадной до любви девки мне еще тут не попадалось. - Ты что, с ума сошел, парень? Ты проводишь время с любовницей Императора, вместо того чтобы тискать шлюх по тавернам? - Ну и что с того? Она подходит кельтскому вождю больше, чем эти грязные девки, - гордо ответил Виридовикс. - Кроме того, если Туризин не желает, чтобы я развлекался с его дамой, пусть сделает так, чтобы она захотела спать с ним самим и не искала утешений на стороне. - Неужели из-за этой потаскухи ты готов рисковать своей головой? Ведь он в конце концов узнает кукушку по ее перьям. Виридовикс хмыкнул: слова трибуна не убедили его, он остался при своем мнении. Кельт привык жить днем сегодняшним, не слишком задумываясь о том, что будет завтра. Он снова запел веселую песню о любви, и несколько видессиан присоединились к нему. Марк подумал о том, что лучше всего было бы утопить Виридовикса в бассейне прямо сейчас и тем избавить себя и других от многих неприятностей в грядущем. 11 - Куда ты дел свитки с налогами из Кибистры, Пандхелис? - спросил секретаря Скаурус. Тот порылся в бумагах и с сожалением развел руками. Пробормотав ругательство, Марк встал из-за стола и направился к Пикридиосу Гуделесу, чтобы узнать, не у него ли находится нужный документ. Толстый чиновник поднял голову от свитков и кивнул вошедшему в кабинет трибуну. С тех пор, как трибун стал инспектировать работу чиновников, они с Гуделесом старались не слишком мешать друг другу. - Какие трудности возникли у вас сегодня? - спросил он. Гуделес добросовестно поискал потерянную бумагу. Не обнаружив искомого, чиновник раздраженно нахмурился и позвал двух клерков, велев посмотреть, нет ли документа в соседних кабинетах. Клерки вернулись с пустыми руками. Раздражение Гуделеса усилилось. - Мышка унесла, - хмуро пошутил он. - Ты, вероятно, и подбил ее на это, - ответил Марк. Когда римлянин только приступил к работе, порученной ему Императором, Гуделес проверил его, прислав целую кучу ничего не значащих бумажек. Трибун вернул их, не сказав ни слова, и взамен получил нечто похожее на настоящее сотрудничество. Он подумал, не была ли история с этим свитком другой, более хитрой ловушкой, но Гуделес казался и в самом деле озадаченным. - Этого документа, скорее всего, у нас не было, - сказал он медленно и почесал аккуратно подстриженную бородку. - Он, вероятно, находится в архивах, в здании на Средней улице. Вообще-то, его там быть не должно, он слишком свежий, но кто знает? В любом случае, у меня его нет. - Ну что ж, попробую поискать там. Не худо поработать ногами и размяться после бесконечного сидения на одном месте. Спасибо за совет, Гуделес. Тот вяло махнул рукой. Странный человек этот Гуделес, подумал трибун, он выглядел и действовал как настоящий чиновник, и в то же время он обладал достаточным мужеством и силой воли, чтобы, встретившись лицом к лицу с Туризином, отстаивать свои убеждения. М-да, похоже только в пьесах у людей простые и однозначные характеры. Флаги, свисающие из окон дворцового комплекса, были влажными и тяжелыми, а газоны вокруг серыми и грязными. Снег уже почти растаял, солнце начинало припекать по-весеннему. Трибун с сомнением посмотрел на небо. Такие дни уже случались, обещая, казалось бы, близкое потепление, но вскоре снова начинались морозы и снегопады. Впрочем, на этот раз, похоже, весна и правда не за горами. Трибун прекрасно знал, как его встретят в имперском архиве, и не обманулся в своих ожиданиях. Чиновники гоняли его от одной горы пыльных свитков к другой, пока он не начал ненавидеть самый запах хранилища. Но нигде не было и следа нужного ему документа. Самые свежие свитки были трех-четырехлетней давности. Остальные еще более старые - один из документов упоминал о Намдалене как о части Империи, хотя выцветшие чернила и архаичный язык сделали текст почти неудобочитаемым. Когда он показал старинный свиток секретарю, сидевшему в комнате, тот равнодушно пожал плечами: - Что же еще может быть в архиве, кроме старых документов? - Чиновника шокировала сама мысль, что кто-то мог надеяться найти здесь свежие документы. - Я обошел все три этажа этого здания, - сказал Скаурус, теряя терпение, но все еще пытаясь держать себя в руках - Есть ли еще место, где могла затеряться проклятая бумага? - Полагаю, что она может находиться в подвале, - ответил секретарь, всем своим видом показывая, что там ее, скорее всего, быть не может. - Это место, куда складывают что попало, и найти там можно все что угодно. Это возле тюрьмы. - Попробую посмотреть там. - Возьмите с собой лампу, - посоветовал секретарь, - и держите наготове меч. Внизу много крыс, их никто не травит и они могут оказаться очень агрессивными. - Замечательно, - пробормотал трибун Он знал, что в одном из казенных зданий находится тюрьма, но понятия не имел, что под тюрьмой помещался архивный подвал. Скаурус проверил лампу и долил в нее масла. Предосторожность оказалась не лишней: спустившись на один лестничный марш, он оказался в кромешной тьме. Дневной свет не проникал сюда, а металлические держатели, с воткнутыми в них чадящими факелами были укреплены на стенах слишком далеко друг от друга. Грубые каменные глыбы, из которых была сложена тюрьма, покрылись толстым слоем сажи, которую не счищали десятилетиями. Шагая по извилистому коридору, Скаурус едва не столкнулся с тюремщиками, разносившими по камерам обед. Два ленивых стражника толкали по камням скрипучую тележку, еще двое с утомленными от безделья лицами раздавали миски с дурно пахнущей рыбой, ломти хлеба и глиняные корчаги с водой. Еда была отвратительной, но заключенным, жадно сгрудившимся у окошек, выбирать не приходилось. Один из них, попробовав вонючую похлебку, скорчил выразительную гримасу и проворчал: - Ты опять мыл в ней ноги! - Давно уже собирался это сделать, - ответил стражник равнодушно. Трибун попросил разрешения пройти в подвальные архивы, миновал длинный ряд тюремных камер и оказался у маленькой двери, над которой, как и над многими другими дверями и воротами имперских зданий, висело изображение Императора. Скаурус удивленно посмотрел на чеканку круглое лицо, короткая бородка. Кто же это? Он поднял лампу повыше и прочитал надпись: "Фос да благословит и защитит Автократора Стробилоса Сфранцеза". Прошло уже больше пяти лет с тех пор, как Стробилос не был Императором. Ступив на нижнюю ступеньку лестницы, Марк понял, что нужной бумаги ему тут не найти, даже если бы она здесь и была. Маленькая глиняная лампа плохо освещала дорогу, но света было достаточно, чтобы он мог разглядеть громоздящиеся друг на друга ящики, забитые документами. Некоторые из них были опрокинуты, а содержимое их, покрытое плесенью, грудами валялось на полу. В воздухе висел стойкий запах сырости и гнили. Огонек лампы дрогнул. Скаурус почувствовал, как екнуло у него в груди. Ничего хуже и придумать нельзя, как потеряться в этой страшной зловонной дыре, одному и без света, в кромешной тьме. Хотя нет, он был тут не совсем один - лампа снова вспыхнула и дрожащий огонек отразился в десятках горящих глаз, следивших за трибуном. Некоторые из них, беспокойно подумал Марк, были уже не похожи на глаза нормальных людей. Он медленно отступил и, закрыв за собой скрипучую дверь, задвинул засов. Стробилос равнодушно смотрел на Марка со стены. Даже придворный художник не сумел придать его лицу величавость. Бывший император напоминал не то базарного торговца, не то мелкого жулика. Верхний этаж тюрьмы с чадящими у камер факелами казался чуть ли не уютным по сравнению с жутким подвалом. Стражники продолжали толкать свои тележки: пока что они раздали еду только в шесть или семь камер. Движения их были отработаны почти до автоматизма: миска похлебки налево, краюха хлеба направо, по кувшину с водой в обе стороны, и тележка скрипнула, процедура повторяется. - Эй ты! - крикнул кто-то из ближайшей камеры. - Да, ты, чужеземец! Марк хотел уже продолжать свой путь - он был уверен, что здесь с ним никто не заговорит, - но повторный возглас остановил его. Он с любопытством огляделся и не сразу узнал Тарона Леймокера в ветхой одежде заключенного. Бывший адмирал здорово исхудал, а его волосы и борода превратились в грязную и всклокоченную гриву. Месяцы, проведенные в полумраке, лишили его знаменитого морского загара, но когда Скаурус подошел ближе, то увидел, что Леймокер по-прежнему подтянут, как и полагалось моряку. Камера была аккуратной и, насколько это возможно, чистой. Если уж на то пошло, она была чище, чем лестница и коридор. - Что тебе нужно от меня, Леймокер? - спросил трибун не слишком дружелюбно. Человек, стоящий за ржавой решеткой, чуть не убил его в морском сражении и был брошен сюда за попытку убить Императора, которого поддерживал римлянин. - Я хочу, чтобы ты передал Гаврасу мою просьбу, если сможешь, - сказал адмирал. Он просил, но его глубокий хриплый голос каким-то образом превратил эту просьбу в подобие команды. Марк промолчал, и Леймокер, прочитав на его лице колебания, продолжал: - Я не такой идиот, чтобы попросить его выпустить меня на свободу. Я знаю, что это невозможно. Но передай ему, чужеземец, что он держит за решеткой невинного человека. Клянусь Фосом и его лучезарным светом, надеждой на рай и страхом перед адским льдом Скотоса, клянусь прахом моих родителей и памятью предков - я невиновен. - Он очертил знак солнца на груди и хрипло повторил: - Он держит в неволе невиновного человека! Заключенный из соседней камеры, тощий человек с узким и хитрым лицом, сладенько ухмыльнулся Скаурусу: - Ага, мы все тут невинные! - Его смешок превратил это слово в грязную насмешку. Римлянин заколебался. Леймокер был грязен и бос, но говорил все так же уверенно и был убежден в своей правоте. Как и в первую их встречу, он показался Марку не способным на предательство, и слова его не были похожи на ложь. Они встретились глазами, и трибун первым отвел взгляд. Тележка с едой скрежеща покатилась дальше. - Я попробую что-нибудь сделать, - сказал Марк. Леймокер кивнул и прижал правую руку к сердцу - имперский салют старшему по званию. Если это было актерской игрой, подумал Скаурус, то она заслуживала награды. Он стал жалеть о своем обещании, еще прежде чем вернулся во дворец. Словно без этого у него не было причин для головной боли... А теперь ему предстоит убедить Гавраса в том, что тот допустил ошибку. Туризин не доверял своим советникам, больше, чем Маврикиос, и имел на то веские причины. Трибун боялся даже подумать о том, что произойдет, если император узнает о его намерении дезертировать вместе с намдалени... Можно, правда, попробовать действовать через Алипию Гавру, это умерит подозрение Туризина, так как просьба будет исходить от двух человек. По крайней мере, это позволит трибуну узнать, что думает принцесса об экс-адмирале, и лучше судить о Леймокере. Возможно, она даже знает, где находится этот проклятый налоговый документ, подумал Марк. Мизизиос, прислужник-евнух, ушел, неслышно касаясь сандалиями мозаичного пола. Маленький дворец этот служил личными покоями императорской семье, и пол и стены его были богато украшены слоновой костью и красным деревом. - Да, конечно, впусти его, - услышал Скаурус голос принцессы. Мизизиос поклонился и повернул серебряную ручку двери, открывая ее перед Скаурусом. Евнух последовал было за трибуном в комнату, но Алипия знаком приказала ему удалиться. - Дай нам поговорить наедине, - приказала принцесса и, увидев, что тот заколебался, добавила: - Иди, иди, моя честь в полной безопасности. В ее голосе горечи не меньше, чем властности, подумал Марк. Алипия, впрочем, была достаточно приветлива и, предложив римлянину стул, угостила его пирожными, булочками и бокалом вина. - Благодарю, Ваше Высочество, и прошу извинить за то, что я вторгся к вам без предупреждения. Марк с удовольствием откусил от булочки. Она была начинена изюмом и орехами, приправами куда более приятными, чем те, которыми нашпиговал гуся хозяин таверны. Этот жареный гусь все еще отзывался недоброй памятью в его желудке. - Мой дядя сказал вам, что все, связанное с чиновничьими делами, должно иметь для вас первостепенное значение, не так ли? - сказала Алипия, слегка приподняв брови. Было это выражением удивления или легкого сарказма? Марк не умел читать мысли принцессы и подумал, что у нее есть большое преимущество перед ним: она-то, похоже, видела его насквозь. - Если я помешал вашим занятиям... - начал он. - Ничего, что не могло бы подождать. - Алипия указала на стол, заваленный книгами и свитками документов, точно так же, как и его рабочий стол. Скаурус прочитал набранное золотом заглавие одной из книг в кожаном переплете - "Хроника семи царей". Принцесса проследила за его взглядом и кивнула: - История - занятие, требующее особого отношения и времени. Стол сделан был из простой сосны, но выглядел лучше, чем тот, что стоял у Марка. Остальная мебель, в том числе и стулья, на которых сидели Алипия и трибун, выглядела более чем скромно. Единственным украшением в комнате было висевшее над столом изображение Фоса, сухое, суровое лицо божества. На первый взгляд принцесса казалась такой же сухой и строгой. Одета она была в простую широкую блузу и темно-коричневую юбку. Драгоценностей на ней не было, волосы стянуты на затылке узлом. Но в глазах Алипии, редкостного для видессианки зеленого цвета, поблескивали иронические огоньки, и это скрадывало ее напускную суровость. - Ну и о каком же чернильном деле мы будем сейчас говорить? - спросила она насмешливо. - Дело пустяковое, - признался Марк. - Не можете ли вы мне сказать, куда пропали донесения из Кибистры? - Не знаю. Но ведь ты можешь попросить мага помочь отыскать их. - Конечно! - сказал Скаурус, пораженный простотой решения. Мысль эта совсем не приходила ему в голову. Он жил в Видессосе уже не первый год, видел немало чудес и волшебства, но в глубине души все еще сомневался в них и не думал использовать магию в своей работе. Поразительно, что, живя среди народа, который принимал магию как должное, сам он так и не приучился пользоваться ею. Сколько же волшебства проходит мимо него, и он ничего не замечает! Марк тряхнул головой и перешел к главной теме своего визита. - Вообще-то я пришел сюда не из-за бумаги. - Он в нескольких словах рассказал о своем посещении тюрьмы и просьбе Тарона Леймокера. Алипия стала серьезной. Выражение, появившееся на ее лице, очень шло ей. Сейчас принцесса напоминала Марку Богиню Минерву. Выслушав его рассказ, Алипия, помолчав, спросила: - Ну и что ты думаешь о его словах? - Не знав, чему верить. Все улики против него и все же.. В первый раз, когда я услышал его голос, мне показалось, что этот человек неспособен на ложь и предательство. Вся эта история тревожит меня. - Охотно верю. Я знаю Леймокера пять лет, с тех пор как мой отец стал Императором, и никогда не замечала за ним бесчестных поступков или лжи. - Рот принцессы дрогнул в горькой улыбке. - Он даже обходился со мной так, будто я действительно была императрицей. Надо быть очень простодушным человеком, чтобы верить в это. Скаурус уперся подбородком в ладонь и посмотрел на пол: - Тогда мне лучше поговорить об этом с вашим дядей? Идея эта не слишком вдохновляла его. Туризин все еще впадал в ярость при одном только упоминании о Леймокере. Алипия тоже понимала это. - Я пойду с тобой, если это поможет. - Это будет замечательно, - сказал трибун честно. - В таком случае меня могут и не принять за изменника. Алипия улыбнулась: - О, это вряд ли. Может быть, нам нужно пойти к нему прямо сейчас? Тени от деревьев были уже длинными. - Пожалуй, лучше сделать это завтра. Я хотел бы еще увидеть моих солдат. К сожалению, теперь я не уделяю им столько внимания, сколько должен. - Хорошо, - согласилась Алипия. - Мой дядя любит рано утром ездить верхом. Я встречу тебя завтра возле Тронного зала. Она встала, аудиенция была окончена. - Спасибо, - сказал трибун и тоже поднялся. Взял еще одну булочку с эмалевого подноса и улыбнулся, вспомнив, что уже пробовал их однажды и знал, кто их приготовил. - Они такие же вкусные, как и в прошлый раз. В первый раз он увидел, что холодность принцессы дала трещину. Ее глаза слегка расширились, а рука задрожала. - Тогда до завтра, - произнесла она тихо. - До завтра. Вернувшись в казарму, трибун застал спор в полном разгаре. Горгидас сделал большую ошибку, попытавшись внушить Виридовиксу греческую идею демократического правления. Он добился лишь того, что кельтский вождь пришел в ужас. - Это несправедливо! - возмущался Виридовикс. - Сами Боги установили, что избранные люди должны владычествовать над простым народом. Ариг, сын Аргуна, зашедший навестить кельта и успевший уже хлебнуть немало вина, усердно кивал головой, слушая эти рассуждения. - Чепуха, - вмешался Скаурус. - Римские патриции пытались когда-то подчинить себе народ Италии, но прошли века с тех пор, как этот фокус сработал у них в последний раз. Горгидас повернулся к нему и сердито поинтересовался: - С чего ты взял, что мне нужна твоя помощь? Твоя драгоценная Римская Республика тоже имеет свою знать, хотя ваши аристократы покупают себе знатность, вместо того чтобы получить ее при рождении. Почему это Красс заслуживает того, чтобы его слушали? Ха! Если бы он не был мешком с деньгами, никто и не обратил бы на него внимания. - О чем вы тут бормочете? - нетерпеливо спросил Ариг. Все эти имена ничего не значили для него, еще меньше значили они для Виридовикса. Но Ариг был сыном вождя и понимал, что именно имеет в виду грек. - У клана есть знать, и она нужна народу, так же как армии - генералы. Когда приходит беда, люди знают, за кем следовать. - Зачем же следовать за кем-то только потому, что он родился знатным? Следовать за умным - куда более правильно, - возразил Горгидас. - Если человек умен и мудр - этого еще недостаточно, чтобы скрыть сапоги, заляпанные навозом. Никто не захочет слушать его мудрые слова, - заявил Виридовикс. Плоское лицо Арига отразило всю его неприязнь к крестьянам. Он был целиком на стороне кельта. - Погоди, чужеземец, дай мне рассказать тебе одну правдивую историю, чтобы ты понял, что я имею в виду, - произнес Ариг, выговаривая слова с жестким цокающим акцентом. - Историю? Подожди-ка минутку. Врач побежал к себе и вернулся с восковой табличкой и стилосом. Единственное, что могло поколебать заядлого и упрямого спорщика, - это желание побольше узнать о мире, где он очутился. Он положил табличку на колени и взял в руки стилос. - Рассказывай, слушаю. - Это случилось несколько лет назад, понимаешь? - начал Ариг. - Среди аршаумов, которые шли за стягом Черного Барана, - это соседи клана моего отца. Один из их вождей был безродный пес по имени Куюк, который рвался к власти. Ему удалось без труда сбросить вождя клана, но так как он был сыном бедняка, знать не любила его. Но он был умен, этот Куюк, и придумал одну хитрость. После падения вождя клана ему досталась золотая ванна: знатные люди мыли в ней ноги и иногда облегчали в нее свой мочевой пузырь. Куюк приказал расплавить ванну и сделать из этого золота изображение Бога Ветров. Он поставил идола между палаток в центре лагеря, и все люди клана Черного Барана принесли ему жертвы. - Звучит, как легенда из книги Геродота, - заметил Горгидас, быстро записывая его слова. - Откуда? Ну ладно. Так вот, Куюк приносил жертвы идолу в течение некоторого времени, а потом созвал знатных людей на совет. Он сказал им, откуда взялся этот идол, и добавил: "Вы раньше мыли ноги в этой ванне, плевали в нее и бросали туда грязь. Теперь вы приносите ей жертвы, потому что она приняла форму Бога. Так же случилось и со мной. Когда я был простым воином, вы презирали меня, но теперь я вождь клана и заслуживаю почтения из-за своего высокого положения". - Хитрый парень! - воскликнул Виридовикс восхищенно. - Это должно было заставить их уважать его. - Вовсе нет! Один из недовольных, по имени Мутуген, вонзил нож в Куюка. А потом все вожди знатных родов окружили его и оросили труп. "Золото есть золото, - сказал Мутуген, - независимо от формы, в которую оно отлито, а безродный ублюдок останется безродным ублюдком, даже если на голове у него корона". Сын Мутугена, Тутукан, стал вождем клана Черного Барана - люди не пошли за безродным псом. - Это правда, ваша знать не пойдет, - согласился Марк. - Ну, а как насчет остальных людей клана? Жалели они о смерти Куюка? - Кто знает? Да и какое это имеет значение? - спокойно ответил Ариг. Виридовикс хлопнул его по спине в знак одобрения. Горгидас, растерявшись, развел руками. И все же ему легче было присоединиться к Скаурусу, чем к кельту и кочевнику. - Не давай им овладеть твоей душой и убедить тебя, римлянин, - сказал он. - У них не было опыта демократии, и они понимают ее примерно так же, как слепец понимает живопись. Виридовикс победоносно улыбнулся: - Ариг, не пойти ли нам в хорошую аристократическую таверну, где можно выпить кувшинчик-другой знатного виноградного вина? Рослый кельт и маленький кочевник плечом к плечу отправились в город. Заметки, которые делал Горгидас во время рассказа Арига, визит к Алипии Гавре - все это напоминало Марку о другом увлечении грека. - Как продвигается твоя историческая книга? - Потихоньку, Скаурус, медленно, но продвигается. - Можно взглянуть на нее? - спросил римлянин. - Мои познания в греческом языке невелики, но я хотел бы освежить их, если ты не возражаешь. - У меня только один экземпляр. - Горгидас заколебался, но в Империи был лишь один человек, способный прочитать его труд в оригинале и оценить по достоинству. Грек понимал, что видессианский перевод, даже если он когда-нибудь и появится, не будет таким точным и подробным. - Хорошо, я дам тебе рукопись, но будь с ней осторожен и смотри, чтобы твой пацаненок не вздумал попробовать на ней свои острые зубки. - Разумеется, я присмотрю за этим, - успокоил его Скаурус. - Ну что ж, ладно. Я дам тебе ее на время. По крайней мере, те части, которые закончены. Нет, оставайся здесь, я сам принесу. Грек вернулся с двумя свитками и с некоторым вызовом протянул их Марку. - Спасибо, - сказал трибун, но Горгидас только отмахнулся. Марк знал, что лучше не приставать к нему с добрыми словами - врач был человеком великодушным, но не желал признаваться в этом даже самому себе. Скаурус принес свитки в свою комнату, зажег лампу и уселся на кровать. По мере того как сгущалась темнота, ему становилось все труднее разбирать написанное. Он вспомнил о жреце Апсимаре в Имбросе, о сиянии, исходившем от его рук, которое он вызывал одним словом. Иногда магия бывает очень кстати, хотя Апсимар наверняка обвинил бы Марка в колдовстве, если бы тот попросил жреца послужить ему лампой... Трибун сосредоточился на рукописи, и вскоре все эти мысли куда-то исчезли. Сначала дело шло медленно - Скаурус не читал греческие тексты уже несколько лет и с грустью констатировал, что многое успел позабыть. Однако чем дальше он углублялся в историю, тем больше понимал, что создал Горгидас. Как говорил Фукидид: _к_т_э_м_а _э_с _а_э_и_ - "вещь на все времена". К счастью, стиль Горгидаса был очень доступным, он писал на гладком греческом койне, лишь изредка употребляя слова из своего родного дорийского диалекта. Его "История" не только описывала увиденное. Горгидас, а это было куда более существенно, стремился проникнуть за внешнюю сторону событий, свидетелем которых он стал. Вероятно, во многом его взгляд на вещи определялся врачебной практикой, ибо врач всегда стремится узнать причины болезни, а не просто лечить уже созревший нарыв. Так, описывая намдаленские погромы в Видессосе, он между прочим заметил: "Городская толпа любит беспорядки, это у нее в крови, причем гражданское неповиновение может быть более опасным, чем чужеземное нашествие". Это было абсолютной правдой и относилось не к одной только Империи. Обрывая нить размышлений Марка, в комнату вошла Хелвис. На руках она держала Дости, а рядом шел Мальрик. Вырвавшись от матери, он подскочил к Скаурусу. - Мы гуляли на крепостной стене у самого залива, - начал рассказывать он с энтузиазмом пятилетнего мальчика, - а потом мама купила мне колбаску и мы смотрели, как корабли отплывают из порта. Марк вопросительно поднял бровь. - Бурафос, - пояснила Хелвис. Трибун кивнул. Давно пора было уже послать помощь Питиосу, оборонявшемуся от каздов, а дрангариос флота мог добраться до любого видессианского порта куда быстрее, чем полководец, ведущий армию по суше. Мальрик продолжал весело болтать; Скаурус слушал его вполуха. Хелвис осторожно опустила Дости на пол. Он попытался встать, упал и пополз к отцу. Вспомнив наполовину шутливое предупреждение Горгидаса, Марк подхватил пергамент с пола. Лицо ребенка, подбиравшегося к свитку, сморщилось от обиды, но Марк несколько раз подбросил малыша в воздух, и тот снова заулыбался. - И меня тоже, - потребовал Мальрик, дергая трибуна за рукав. Скаурус старался не делать различия между Дости и своим приемным сыном. - Хорошо, герой, но ты стал тяжеловат и мне придется встать. Он спрыгнул с постели, отдал малыша Хелвис и несколько раз подбросил Мальрика в воздух. - Хватит, - остановила его Хелвис. - Иначе он не удержит колбаску, которую съел днем. - И добавила, обращаясь к сыну - Хватит, молодой человек. Тебе пора в постель. После обычных протестов Мальрик снял штанишки и рубашку и юркнул под одеяло. Через минуту он уже сладко спал. - Что это ты спас из его лапок? - спросила Хелвис, укачивая Дости. - Неужели ты читаешь налоговые документы даже в постели? - Боги мои, нет! - воскликнул Марк - такое извращение не пришло бы в голову даже Варданесу Сфранцезу. Трибун показал Хелвис рукопись Горгидаса, и странные буквы заставили ее нахмуриться. Она не умела читать по-видессиански, но могла различать буквы и удивилась, увидев, что совершенно другой по начертанию алфавит мог создавать слова. Что-то похожее на страх прозвучало в ее голосе, когда она сказала: - Иногда я забываю, что ты прибыл из далеких краев, а затем что-то опять напоминает мне об этом. Ты читаешь свою латынь? - Не совсем, - ответил трибун и попытался объяснить, но это вызвало у Хелвис недоумение. Она также не понимала его интереса к прошлому. - Это ушло, и ушло навсегда. Что может быть бесполезнее? - Но как ты можешь надеяться понять то, что случится потом, если не знаешь того, что случилось прежде? - Что случится, то случится, независимо от того, понимаю я это или нет. Настоящего для меня вполне достаточно. Марк покачал головой. - Боюсь, что в тебе все еще сидит маленький варвар, - сказал он весело. - Ну и что, если так? - Она вызывающе посмотрела на него и уложила Дости в постель. Марк обнял ее. - Я же не говорю, что это мне не нравится. Скауруса забавляли преподаватели и студенты Видессианской Академии - они всегда оборачивались и провожали его взглядами. Кто угодно мог оказаться в этом святилище науки - жрец или аристократ, седобородый ученый или одаренный сын крестьянина, но всех их вид идущего по коридору Академии капитана наемников заставлял с любопытством глазеть на него. Он был рад, что Нейпос обычно встает рано; если повезет, маленький жрец сможет помочь ему найти пропавший документ еще до того часа, на который назначено свидание с Алипией Гаврой. Сначала трибуну показалось, что сделать это будет нетрудно. Нейпос встал даже раньше, чем он ожидал. Когда Марк заглянул в рефекторию, сонный студент сказал ему: - Да, он был здесь, но уже ушел читать лекцию. Куда он пошел? Думаю, в одну из аудиторий на третьем этаже. К сожалению, не знаю, в какую именно. Юноша вернулся к утренней трапезе - перловой каше, приправленной медом, а трибун поднялся по лестнице, заглянул в одну из открытых дверей и наконец нашел того, кого искал. Марк сел в кресло в дальнем конце аудитории. Нейпос широко улыбнулся ему, но продолжал читать лекцию. Около дюжины студентов быстро записывали его слова на листах пергамента. Время от времени кто-то задавал вопрос, Нейпос отвечал, в конце пояснения непременно спрашивая: "Теперь ты понимаешь?" На это Скаурус мог бы ответить только одно: "Нет". Похоже, жрец говорил о предмете, стоящем на грани между теологией и магией, и для римлянина все сказанное им было, разумеется, темным лесом. Тем не менее жрец произвел на него впечатление великолепного оратора, весьма образованного и очень логичного. - Пожалуй, на сегодня хватит, - сказал Нейпос, заметив, что Марк начал нетерпеливо ерзать на стуле. Большинство слушателей покинули аудиторию сразу; несколько человек остались, чтобы задать вопросы. Они тоже с любопытством поглядывали на Скауруса. Наконец ушли все, кроме Нейпоса и Марка. - Так, так, - сказал он, пожимая руку трибуна. - Что же привело тебя сюда? Конечно же, не проснувшийся вдруг интерес к тому, что соединяет силы величия Фоса и правильное толкование закона соприкосновения? - Нет, - подтвердил Скаурус. Однако, когда он объяснил свое дело Нейпосу, тот так развеселился, что толстые щеки его покрылись румянцем. Трибун не видел в своем деле ничего смешного, о чем сообщил жрецу. - Прости. У меня были две причины для смеха. - Нейпос щелкнул пальцами. - Во-первых, для такой легкой задачи тебе вряд ли нужна помощь профессора Академии, любой уличный чародей найдет твой потерянный свиток за две серебряных монетки. - Ох. - Марк почувствовал, что краснеет до корней волос. - Но я не знаю никого из уличных чародеев, зато знаю тебя. - Да, да, абсолютно верно. Пойми меня правильно, я с удовольствием помогу тебе. Но маг моих знаний и силы нужен тут не более, чем молот кузнеца, чтобы забить маленький гвоздик. И это забавно. - Но я же не говорю, что разбираюсь в магии. А что же еще заставляет тебя смеяться? - трибун нахмурился, пытаясь скрыть свое замешательство. - Только то, что сегодняшняя тема лекции оказалась связанной с твоим делом. Благодаря всеобъемлющему добру Фоса, все вещи связаны друг с другом и связь эту можно уловить. У тебя есть налоговый документ из города, расположенного поблизости от Кибистры? - Да, я работал с бумагами из Доксона, - сказал Скаурус, подумав. - Я не очень хорошо знаком с этой частью Империи, но, судя по карте, эти два города находятся на расстоянии дня пути. - Великолепно! Мы используем этот свиток для того, чтобы найти другой, и тем усилим заклинание. У меня нет никаких планов до полудня, и все это не займет много времени, обещаю тебе. Шагая через дворцовый комплекс, жрец рассказывал о студентах, о погоде, о слухах, распространяемых в Академии и совершенно ничего не говорящих Скаурусу, и вообще обо всем, что приходило ему в голову. Нейпос любил поговорить, а римлянин был гораздо более интересным собеседником, чем большинство видессиан, предпочитавших слушать самих себя. Марк подумал о том, что они с Нейпосом составляют странную пару - такую же странную, как Виридовикс и Ариг толстый выбритый жрец с курчавой черной бородой и высокий светловолосый наемник, превратившийся в надзирателя за чиновниками. - Ну и как, эта работа нравится тебе больше, чем полевые занятия? - спросил Нейпос, когда трибун привел его в свой кабинет. Увидев голубой плащ жреца, Пандхелис вскочил со стула и очертил знак солнца на груди. Нейпос ответил ему тем же знаком. - Трудно сказать. Результатов этой работы пока еще не видно, - Скаурус не хотел говорить больше, чем сказал, потому что его мог услышать Пандхелис, и вернулся к делу, из-за которого и обратился к жрецу. Документ из Доксона был там же, где он его и оставил, - на краю стола. - Нужно ли тебе что-нибудь особенное для твоего заклинания? - Нет, не надо ничего. Только несколько щепоток пыли, которые послужат символическим звеном между тем, что потеряно, и тем, что поможет найти пропажу. Пыль, мне кажется, достать в этом здании совсем нетрудно. Жрец хмыкнул. Марк тоже усмехнулся. И даже Пандхелис, прирожденный чиновник, позволил себе улыбнуться. Нейпос взял щепотку пыли с подоконника и осторожно положил ее на середину пергамента. - Для заклинания используются разные методы, - объяснил он Скаурусу. - Если потерянный предмет рядом, пыль превратится в стрелку, указывающую направление, где лежит пропажа. Если же расстояние большое, пыль сложится в слово и назовет место, где находится твоя вещь. В Риме трибун подумал бы, что все это чушь и бессовестное надувательство, но здесь он уже не раз был свидетелем могущества магии... Нейпос начал нараспев читать заклинание на архаическом, теперь уже редком старовидессианском диалекте. Он держал свиток из Доксона в правой руке, а полные пальцы левой быстро и уверенно делали в воздухе странные движения. На лице жреца расцвела улыбка удовольствия - Марк подумал о виртуозе-музыканте, который забавляется, играя для ребенка простую мелодию, Нейпос произнес последнее слово заклинания с особенным ударением, как бы повелевая, и ткнул указательным пальцем в пыль. Палец стал быстро крутиться в пыли, во ни стрелки, ни букв на пергаменте не появилось. Нейпос фыркнул, как это сделал бы созданный воображением Скауруса виртуоз, случайно дав фальшивую ноту. Почесав подбородок, Нейпос взглянул на римлянина в некотором смущении. - Прими мои извинения. Думаю, я где-то ошибся, хотя и не знаю, где именно. Попробую еще раз. Вторая попытка оказалась не более удачной, чем первая. Пыль шевельнулась и снова замерла без движения. Жрец внимательно осмотрел свои пальцы, явно недоумевая, почему они предали его во второй раз. - Как интересно, - пробормотал он. - Твоя рукопись не уничтожена, в этом я уверен, иначе пыль бы не шелохнулась. Но теперь у меня к тебе новый вопрос. Ты уверен, что свиток находится в городе? - Где же ему еще быть? - удивился Скаурус, не в силах представить, что кто-нибудь может украсть такой никому не нужный документ. - Это я как раз и попытаюсь узнать, - сказал Нейпос. "Попытаюсь" - это было преувеличением, Нейпос уже проверял свою котомку в поисках предметов, необходимых для заклинания. Вытащив маленькую стеклянную бутылочку, сделанную в виде цветочного семени, он открыл флакон и вылил несколько капель густой жидкости на ладонь, потом попробовал ее на язык, скорчив при этом ужасную гримасу, - на вкус капли были омерзительными. - А вот это знает далеко не каждый волшебник, так что, в конце концов, ты сделал правильно, что обратился ко мне. Это снадобье освобождает и очищает мысли от всего лишнего и усиливает заклинание, давая возможность видеть гораздо дальше. - Что это? - спросил Скаурус. Нейпос поколебался - ему не хотелось открывать секреты своего мастерства, но зелье уже действовало. - Сок мака и белладонны, - ответил он вяло. Зрачки его сузились и стали размером с острие булавки, но голос и движения рук, отработанные годами практики, оставались твердыми. Палец снова коснулся горсти пыли. Марк широко раскрыл глаза, видя, что пыль начала извиваться, как клубок змей, и вдруг распалась на буквы, формируя какое-то слово. Нейпос вышел победителем из этого поединка. - Как интересно, - сказал жрец, хотя снадобье оглушало и притупляло все чувства, в том числе и любопытство. - Никогда бы не подумал, что твоя пропажа окажется в Гарсавре. - Великолепно, мне бы такая мысль тоже не пришла в голову. - Скаурус почесал в затылке, удивляясь случившемуся. Факт поразительный, но, в конце концов, Ономагулос всегда может отослать документ назад, в столицу. Трибун попросил Пандхелиса проводить Нейпоса до римских казарм и уложить в постель. Жрец не сопротивлялся. Зелье, которое он принял, очень утомило его. Он шел на ватных ногах и был на редкость молчалив. - Не беспокойся обо мне. Скоро действие лекарства иссякнет, - заверил Нейпос Скауруса, пытаясь подавить зевок. Он высвободился из рук Пандхелиса, который поддерживал его за локоть. Марк выглянул в окно и быстро сбежал вниз по лестнице следом за секретарем и жрецом. Приближался полдень, и он не хотел заставлять Алипию Гавру ждать его слишком долго. Он обнаружил ее стоящей у Великих ворот, однако она не выглядела рассерженной или огорченной, поскольку была погружена в беседу с четырьмя римскими часовыми, охраняющими ее дядю Императора. - Это правда, ваш бог велик, - говорил Муниций. - Но мне все же очень не хватает орла нашего легиона. Старая птица не раз выручала нас из беды. Товарищи легионера кивнули в знак согласия. Алипия сделала то же самое, словно пытаясь запомнить замечание Муниция. Марк не смог удержаться от улыбки: он слишком часто видел это выражение на лице Горгидаса - историк за работой. Заметив командира, Муниций вытянулся, поставив свое копье прямо. Легионеры приветствовали Скауруса римским салютом, выброшенным на уровне груди сжатым кулаком. - Как видите, здесь есть человек, стоящий выше меня по званию, - сказал он солдатам и поклонился Алипии. - Не позволяйте мне становиться между вами и вашими легионерами, - сказала она. - Нет, нет, все в порядке. В армии Цезаря даже самое небольшое нарушение дисциплины сильно бы расстроило трибуна. Но вот уже два с половиной года он был наемником, и это научило его видеть различие между тем, что он действительно должен делать, и тем, что требовали от него служебные обязанности. Римляне начали хорошо различать внешний лоск и настоящую дисциплину, необходимую для того, чтобы выжить. - Ваше Высочество, где же ваши сопровождающие? - спросил дворецкий, стоявший у Великих ворот. - Ушли по своим делам, я полагаю. Мне они абсолютно ни к чему, - вежливо ответила принцесса, делая вид, что не замечает негодования дворецкого. Скаурус уловил нотку раздражения в голосе Алипии: ее врожденное стремление к независимости и одиночеству могло быть только усилено пленом у Варданеса Сфранцеза. Дворецкий пожал плечами, но поклонился и пропустил их. Пока они шли через Тронный зал, трибун обратил внимание на то, что разрушения, произведенные прошлым летом во время боя, были уже ликвидированы. Новые ковры и гобелены висели на стенах, а трещины и сколы колонн били залечены камнем соответствующего цвета. Впрочем, чуть позже Скаурус убедился, что восстановить удалось не все и одна из яшмовых плит прекрасно отполированного пола отличалась от других тем, что была более темной и матовой. Должно быть, здесь, подумал он, прошлым летом Авшар разжег свой дьявольский костер. Интересно, куда же забросило князя на этот раз его колдовство? Уже миновала зима, но об Авшаре ничего не было слышно, он как сквозь землю провалился. Глаза Алипии ничего не выражали, но чем ближе они подходили к трону и к маленькой двери с лестницей, расположенной позади него, тем бледнее становилось ее лицо, тем сильнее закусывала она губу. Навстречу им в сопровождении еще одного дворецкого шел после аудиенции у Императора Катаколон Кекаменос. Посол из Агдера сухо улыбнулся Скаурусу и сдержанно поклонился Алипии Гавре. Как только они отошли достаточно далеко, она прошептала: - Можно подумать, ему приходится платить за каждое сказанное им слово! Провожатый их распростерся на полу перед троном и, все еще лежа перед владыкой, провозгласил: - Ее Высочество принцесса Алипия Гавра! Эпаптэс и командир ринлян Скаурус! Марк подавил жгучее желание дать ему пинка под зад. Неужели видессиане никогда не научатся произносить это слово правильно?.. - О, дурень, во имя света Фоса, я знаю, кто они такие! - прорычал Император, все еще не привыкший к дворецкому этикету. Дворецкий поднялся и широко разинул рот, увидев, что трибун все еще стоит на ногах. Алипия была из императорской семьи, и в ее жилах текла та же кровь, что и у Гавраса, но почему этот чужеземец удостоен такой привилегии? - Не обращай внимания, Кабасилиас, - обратился к нему Туризин. - Мой брат разрешал ему это, и я тоже разрешаю. В большинстве случаев он заслуживает такой чести. Кабасилиас поклонился и, пятясь, ушел, но его кривившиеся губы ясно свидетельствовали о полном несогласии с таким пренебрежением к императорскому сану. - Ну, эпаптэс и командир Скаурус, как там поживают наши любезные чернильные души? - Гаврас приподнял бровь и взглянул на трибуна. - Все еще покупают себе грифельные доски, украшенные золотом, и счеты с костяшками из рубинов и серебра? - Что касается досок и счетов, то подобных растрат мною не обнаружено, однако прочее мне не так легко выяснить. Марк рассказал Императору о потерянном налоговом документе, подумав, что лучше начать с легкого разговора, чтобы затем уже плавно перейти к трудному, из-за которого он, собственно, и явился. - Я думал, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы не приходить сюда с такой чепухой, - нетерпеливо сказал Туризин, едва дослушав трибуна. - Если тебе угодно, можешь послать донесение Баанесу, только не трать мое время на эту чушь. Скаурус терпеливо выслушал Императора. Как и Маврикиос, его младший брат ценил прямоту. Марк приступил к главной, волновавшей его теме. Но едва он упомянул имя Тарона Леймокера, Туризин вскочил с трона и закричал громовым голосом: - Нет, клянусь навозной бородой Скотоса! Неужели и ты стал предателем? Его гневный голос заполнил Тронный зал; дворецкий от неожиданности выронил красивую толстую свечу, которую держал в руке. Свеча потухла. Ругательство, произнесенное тонким голосом евнуха, эхом отозвалось на проклятия Туризина. Муниций просунул голову в полуоткрытую дверь, чтобы узнать, не случилось ли чего. - Именно вы говорили мне, что Леймокер не способен на ложь, - настаивал Марк. Будь на его месте человек, родившийся в Империи, он уже отступил бы. - Да, я говорил это и чуть не заплатил жизнью за свою глупость, - возразил Туризин. - А теперь ты хочешь, чтобы я опять сунул себе змею за пазуху, чтобы она смогла укусить меня, на этот раз смертельно. Пусть гниет под землей и молится Фосу, чтобы смерть пришла к нему скорее. - Дядя, я думаю, что ты неправ, - произнесла молчавшая до этой минуты Алипия. - Единственное доброе чувство ко мне во время правления Сфранцезов - видит Фос, я мало видела тогда доброты! - исходило от Леймокера. Если не считать его драгоценных кораблей, он сущий ребенок и понимает в политике не больше, чем приемный сын Марка. Трибун моргнул, услышав, что она говорит о Мальрике и запросто называет его самого по имени. Такое обращение принято только между очень близкими друзьями, хотя принцессе, возможно, не знаком этот римский обычай. - Ты ведь знаешь, что я говорю правду, дядя, - продолжала Алипия. - Сколько лет ты знаешь Леймокера? Больше пяти, не так ли? Тебе известно, что он за человек. Неужели ты действительно думаешь, что он может вести двойную игру? Император с силой ударил кулаком позолоченный подлокотник старинного трона, и тот, не привыкший к такому жестокому обращению, застонал в знак протеста. Туризин подался вперед, чтобы придать своим словам еще больше силы. - Человек, которого я знал, не мог нарушить слова. Но Леймокер сделал это, и значит, я совсем его не знал. От кого больше зла - от того, кто показывает свою подлость всему миру, или от того, кто скрывает ее до случая, чтобы выплеснуть на доверчивых дураков? - Хороший вопрос для жреца, - кивнула Алипия, - но не слишком уместный, если Леймокер невиновен. - Я _б_ы_л _т_а_м_, девочка, я дрался с наемниками и видел свеженькие золотые Сфранцезов в кошельках убийц. Пусть твой Леймокер объяснит, откуда они взялись, и тогда я отпущу его на свободу. Император засмеялся, но в его горьком смехе прозвучала боль. Марк знал, что бесполезно возражать ему в эту минуту; уверенный в том, что был предан человеком, которого считал честным, Гаврас не мог согласиться ни с одним доводом в его защиту. - Благодарю вас, по крайней мере, за то, что выслушали меня, - сказал трибун. - Я дал слово, что расскажу вам все, о чем он просил. - В таком случае, ты только напрасно потерял время. - Я этого не думаю. - Бывают минуты, чужеземец, когда ты испытываешь мое терпение, - сказал Император с опасной ноткой в голосе. Скаурус встретил его взгляд, подавив вспыхнувший в нем на мгновение страх. Многое в том положении, которое он занимал в Видессосе, держалось на том, чтобы не дать императорской власти согнуть себя. Человеку, родившемуся в республиканском Риме, это давалось проще, чем видессианину, но столкнуться лицом к лицу с разгневанным Туризином - и не уступить, не опустить глаз - для этого нужно было иметь мужественное сердце. Гаврас тяжело и разочарованно вздохнул. - Кабасилиас! - позвал он, и дворецкий появился рядом с ним еще до того, как его имя перестало отдаваться эхом в высоком Тронном зале. Император резко мотнул головой в сторону своей племянницы и трибуна, предоставив Кабасилиасу самостоятельно решать, какой именно смысл вложен в это простое движение. Дворецкий сделал все, что было в его силах, однако его поклоны и пышные фразы, казалось, только подчеркивали грубость Императора. Придворные повытягивали шеи, размышляя о том, много ли потеряли посетители в глазах Императора. Вероятно, многим кажется, что я впал в немилость, подумал Марк и засмеялся беззвучным смехом - фатализм, достойный халога. Когда они вновь проходили через Великие ворота, Алипия остановилась, чтобы поговорить с легионерами, после чего направилась к императорскому дворцу. Скаурус пошел к себе, чтобы продиктовать письма Баанесу Ономагулосу; почерк Пандхелиса был куда более разборчивым, чем его собственный. После того как дело было закончено, он облегченно улыбнулся и двинулся к казарме. Но хорошее настроение трибуна длилось недолго. Навстречу ему с кувшином вина в руке и улыбкой ожидания на лице шел Виридовикс. Кельт весело помахал Марку рукой и нырнул в маленькую дверь, ведущую в другое крыло дворца. Может быть, я все-таки должен был утопить его, сердито подумал трибун. Неужели Виридовикс не понимает, что играет с огнем? Осторожностью он был наделен в той же мере, в какой Тарон Леймокер - хитростью. Что он будет делать дальше? Попросит у Туризина ключи от его спальни? Скаурус поежился и решил даже в шутку не произносить этих слов - Виридовикс мог пошутить подобным образом с самим Императором. Несмотря на то что кельт ушел, его приятель Ариг все еще находился в казарме. Он снова разговаривал с Горгидасом; грек что-то записывал. - Кто же тогда лечит ваших больных? - оторвавшись от своих записей, спросил врач. Вопрос показался Аригу скучным. Он почесался под туникой и равнодушно ответил: - Шаманы отгоняют злых духов и демонов. Что касается легких ран и болезней, то старые женщины знают какие-то травы. Спроси меня о войне, и я расскажу тебе куда больше... - Кочевник хлопнул себя по бедру, на котором висела кривая сабля. К ним подошел Квинт Глабрио. Центурион улыбнулся, махнул рукой Горгидасу, не желая прерывать его беседу, и обратился к Марку: - Хорошо, что ты здесь. Двое моих солдат ссорятся, и я не могу докопаться, из-за чего они переругались. Может быть, ты их утихомиришь? - Сомневаюсь, раз даже ты не смог этого сделать, - сказал трибун, но все же пошел с Глабрио. Легионеры стояли с напряженными лицами. Марк предупредил, чтобы они не позволяли взаимной неприязни отразиться на их службе. Они кивнули в знак согласия, но Скаурус не был настолько наивен, чтобы его могло обмануть их притворное смирение; если младший центурион не сумел излечить болезнь, то короткое вмешательство трибуна едва ли возымеет какое-нибудь действие; формально они, во всяком случае, предупреждены. Когда он вернулся в казарму, Ариг уже исчез. Горгидас работал над своими заметками, стирая отдельные слова и вписывая на их место что-то новое. - Виридовикс, наверное, подумал, что ты хочешь украсть его друга, - сказал трибун. - Какое мне дело до того, что подумает этот верзила? - ответил Горгидас равнодушно, но не сумел скрыть раздражения. Иногда Виридовикс поступал так, что друзьям хотелось сломать ему шею, но все-таки, несмотря ни на что, они оставались его друзьями. - По крайней мере, кочевник может кое-чему научить меня. В голосе грека прозвучала горечь. Марк знал, что тот продолжал встречаться с Нейпосом и другими жрецами, все еще пытаясь обучиться их искусству, но пока безрезультатно. Неудивительно, что все свое внимание он обратил теперь на историю - медицина уже не могла приносить ему прежнего удовлетворения. Скаурус зевнул и потянулся под теплым шерстяным одеялом. Ровное дыхание Хелвис, лежавшей рядом с ним, свидетельствовало о том, что она уже спит. Ее рука покоилась у него на груди. Мальрик спал справа от нее, а Дости сопел в своей колыбельке, но дыхание его было хриплым - малыш простудился, и Марк, засыпая, подумал о том, как бы ему самому не заболеть. Однако заснуть трибуну не удалось: что-то тревожило его, не давало покоя. Он перебрал в уме события прошедшего дня. Была ли его вина в том, что Император не простил Тарона Леймокера? Туризин был близок к тому, чтобы сдаться, но Марк не рассчитывал выиграть эту битву, он с самого начала настроился на поражение. А был ли у него шанс победить? Он снова вспомнил