готов что- нибудь спеть или подраться. Но сейчас ему казалось, что он отделен от всего мира. Приятно. Он знал, что может взлететь. Может делать что угодно. Однако он не видел никакой необходимости делать хотя бы что- нибудь. Даже думать становилось тяжело. Он сдался. Навалился на локоть, лениво глядя на кочевников. Одни, * * и он, лежали на кошмах. Другие переговаривались тихими, густыми, низкими голосами. Липоксай играл на костяной флейте. Ноты, сверкая в воздухе, увлекали Виридовикса за собой. Его глаза встретились с глазами Сейрем. Легкая улыбка скользнула по его лицу. Он был не прочь и поднапрячься... Но здесь был не рабский поселок, а Сейрем, к сожалению, не крестьянская девка, с которой можно развлекаться в свое удовольствие. - Какая досада! - сказал он по-кельтски. Борэйн заметила, какими жадными глазами кельт уставился на ее дочь. Она сказала что-то Сейрем - слишком быстро, чтобы Виридовикс мог разобрать. Обе громко рассмеялись. Хаморы, к удивлению Виридовикса, вообще оказались добродушным и жизнерадостным народом. Просто раньше у кельта не было возможности присмотреться к ним поближе. Сейрем спрятала лицо в ладонях и взглянула на Виридовикса сквозь раздвинутые пальцы. Знак безусловного внимания. Он заулыбался еще шире. - Что она тебе такого сказала, а? - спросил он. Обе женщины снова рассмеялись, Борэйн показала, что не имеет ничего против того, чтобы Сейрем ответила. Заливаясь смехом, Сейрем сказала: - Она повторила слова Азарми. Он у тебя такой же большой, как ты сам. Фраза была произнесена на чужом языке. В голове кельта бродил туман. Поэтому ему потребовалось время, чтобы сообразить, что все это значит и кто такой "он". Когда до Виридовикса наконец дошел смысл сказанного, он ухмыльнулся. - Прямо так вот и сказала? - Он уселся прямо, дабы показать, что рост у него действительно внушительный. У шатра загремели копыта. Часовые обменялись криками со всадниками. Затем один из них просунул голову в шатер и позвал своего господина. Для Виридовикса даже сидеть было нелегким делом. Однако Таргитай, громко выругавшись, тут же вскочил и, расталкивая в стороны людей, сгрудившихся у костра, быстрым шагом пошел к выходу. Когда он откинул полог, струя свежего воздуха коснулась ноздрей кельта. Он радостно и с облегчением вздохнул. Один из всадников кричал что-то вождю. Последовала пауза, а потом - страшный взрыв ругательств. Таргитай ворвался в шатер. - Вставайте, бездельники, ленивые ящерицы! Кто-то устроил набег на пастухов! Проклиная все на свете, кочевники стали подниматься на ноги. С молниеносной быстротой они начали срывать со стен шатра луки, колчаны со стрелами, мечи, доспехи из жесткой, вываренной кожи. Несколько человек надели металлические шлемы, но большинство просто нахлобучили меховые шапки. Широкое лицо Таргитая потемнело от гнева. Когда Виридовикс замешкался, вождь обжег его яростным взглядом. - Пойдем, я хочу, чтобы ты был с нами. Здесь пахнет Варатешем. x x x - Ну и ну... - Гуделин был одновременно и удивлен, и восхищен. - Кто бы мог подумать, что у варваров можно встретить такую роскошь, такое утонченное понятие об этикете? Это замечание было сделано sotto voce, когда видессианское посольство подходило к юрте Аргуна. Горгид не мог не согласиться с чиновником. Могущественный каган аршаумов развел впечатляющих церемоний ничуть не меньше, чем некогда губернатор города Имброс Раден Ворцез, который пытался поразить воображение римлян, когда те только что оказались в Видессе. Вместо зонтоносцев высокое положение владыки подчеркивал кочевник, стоявший с копьем в руке у входа в юрту. Под начищенным до блеска наконечником копья развевались три бунчука. Воин был неподвижен, как !`.-'." o статуя. Другие - не принимавшие такого явного участия в ритуале, но тем не менее охранники - находились здесь же, справа и слева, с луками наготове. В телегу с юртой была впряжена обычная степная лошадка, сейчас также неподвижная. Ее серая шкура была отмыта и начищена так, что отливала на солнце серебром, а негустая грива и хвост, тщательно расчесанные, украшены желтыми и оранжевыми лентами. Седло покрывал изумительный по красоте орнамент, а уздечка сверкала золотыми бляшками с узором в виде голов грифонов. Спину лошади покрыли великолепной мягкой оранжевой тканью, которая соединялась у груди, живота и хвоста животного застежками из позолоченной кожи. По краям попоны вились орнаменты: грифы, нападающие на козлов. Юрта стояла на двухколесной повозке. В отличие от других юрт, которые видел Горгид, эта была круглой только наполовину. У плоского входа висел черный шерстяной занавес. Еще три бунчука реяли на тонком шесте над самым входом. Воин с копьем повернулся и произнес несколько слов сквозь черный занавес. Горгид уловил фразу "посольство Видесса" - он уже слышал ее несколько раз с тех пор, как отряд пересек Шаум. Возникла пауза. Казалось, за занавесом вообще никого нет, но затем он откинулся в сторону. Пауза явно была рассчитана на то, чтобы произвести драматический эффект. Изнутри юрта была также выложена черной тканью. Из-за этого фигура Аргуна, сидевшего в кресле с высокой спинкой, казалась еще более впечатляющей. Аргун был суровым человеком, встретившим в жизни немало испытаний. Его сын Ариг, стоявший по правую руку от кресла и приветственно улыбавшийся входившим видессианам, был очень похож на отца. Теперь это сходство бросалось в глаза. У обоих - черные волосы и тонкие усы с серебристой сединой, но морщины на лице Аргуна были куда глубже. При виде Аргуна уже сейчас можно было догадаться, каков будет Ариг в старости. Аргун был одет в те же меха и украшенную бахромой кожаную куртку, что и его подданные. Одежда кагана была сделана искусно, но без лишней вычурности. Единственным знаком, подчеркивающим его высокое положение, был серый бунчук - символ клана, висевший у него на поясе. Слева от Аргуна стоял высокий худощавый юноша лет восемнадцати - явно из семьи кагана. Он имел сходство и с Аргуном, и с Аригом, но был куда более красив. Юноша, казалось, хорошо понимал это. Его глаза уверенно скользили по приближающимся посланникам. Он был одет в тунику и штаны, покрытые почти такой же тонкой бахромой, как одежда шаманов. На поясе поблескивали золотые бляхи, нефрит и яшма, а красивые кожаные сапоги были украшены узором из серебряных нитей. Острые скулы, чистая золотистая кожа, ноздри, изогнутые, как крылья чайки, - все это ударило Горгида, словно кулаком. Гуделин как глава экспедиции выступил вперед и преклонил перед Аргуном колено - не полная проскинеза, какой приветствовали Автократора Видессиан, но первый шаг к тому. Столь же низко поклонился Гуделин Аригу и незнакомому принцу, стоящему слева от трона. Скилицез, на котором лежала обязанность толмача, последовал примеру Гуделина. - Ваше Величество, величайший и могущественный каган, владыка Аргун, Ваше Высочество, достойный отпрыск и наследователь, принц Ариг, владыка... - Титулы с дивной легкостью срывались с губ Гуделина. Затем он запнулся, не зная, как титуловать стоящего слева от Аргуна юношу. Ариг тихо произнес несколько слов. Юноша наградил Гуделина улыбкой - немного кислой - и ответил короткой фразой. Его голос был высоким и приятным, но в нем звучали самоуверенные нотки. - Его зовут Дизабул, он сын Аргуна, - перевел Скилицез. - Младший сын, - прямо и с нарочитым презрением добавил Ариг, метнув на Дизабула неприязненный взгляд. Брат - видимо, великолепно сознающий свою красоту, - сделал вид, что Арига вообще не существует. Младший сын Аргуна держался с /.$g%`*-cb.) уверенностью. Не обратив внимания на эту маленькую семенную перепалку, Гуделин представил Аргуну и его сыновьям членов имперского посольства. Горгид удивился сам себе, когда склонился перед Дизабулом в низком поклоне. Ему хотелось снова и снова видеть это лицо, хотя красивые черты и были отмечены печатью заносчивости. Давно он не видел таких прекрасных лиц. Пока каган обменивался приветствиями с посланцами Автократора, остальные кочевники из клана Серой Лошади наблюдали за происходящим из юрт, стоящих на некотором расстоянии от обиталища их повелителя. Когда Скилицез начал переводить слова Гуделина на язык аршаумов, множество любопытных лиц показалось у пологов юрт и закрытых от солнца соломенными циновками окон. - Его Императорское Величество Автократор Видессиан Туризин Гавр присылает великому кагану эти дары. Несколько солдат Агафия Псоя выступили вперед и поднесли правителю аршаумов подарки Императора. Псой подчеркнул торжественность момента с той грубой простотой, которая живо напомнила Горгиду Гая Филиппа. Один за другим солдаты подходили к трону Аргуна и клали дары перед ним на пол юрты, а затем тотчас же отходили. - В знак нашей будущей дружбы Его Императорское Величество преподносит тебе золото. Маленький, но тяжелый кожаный мешочек мелодично звякнул. Ариг заговорил с отцом. Скилицез чуть дернул уголком рта в полуулыбке, когда перевел: - Это старые золотые монеты, Ариг сам их проверял. Ариг был достаточно умен, чтобы настоять на качестве золотых монет: войны и восстания, захлестывавшие Видесс на протяжении последних нескольких десятилетии, заставили имперские власти чеканить золотые с добавками меди или серебра. Судя по улыбке Аргуна, каган тоже знал об этом. Дизабулу церемония явно начала приедаться. Гуделин слегка замешкался, но быстро пришел в себя. - Серебро для великого кагана! Превалий, сын Хараваша, принес большой мешок и положил его позади первого. Металлическое пение монет было высокого тона, но не менее приятным. - Украшения для прекрасных женщин кагана, пополнение в его сокровищницу: рубины, топазы, опалы, горящие, как огонь, жемчуг, сияющий, словно лунный свет! Когда солдат поднес очередной дар, Гуделин открыл мешочек и показал на ладони сверкающую жемчужину. Горгид мысленно поставил ему высший балл за сообразительность: Аргун, который всю жизнь провел вдали от моря, вряд ли когда-нибудь видел жемчуг. Каган наклонился вперед, разглядывая жемчужину, удовлетворенно кивнул и снова откинулся на спинку стула. - Превосходные одеяния для величайшего кагана! Одни халаты были расшиты золотыми нитями, другие - бархатные или белоснежные, батистовые - украшены золотом и серебром, богатым орнаментом, драгоценными камнями. На этот раз подарки пробудили интерес Дизабула. Его отец остался к одеждам равнодушен. - И, наконец, последний дар, высочайший знак уважения. Автократор Видессиан преподносит великому кагану сапоги, окрашенные в императорский пурпур. Только Император Видесса имел право носить сапоги пурпурного цвета. Если он приглашал кого-то разделить с ним этот символ могущества, то только в знак величайшего уважения. Князь Томонд Намдаленский не носил пурпурных сапог. Переводя свои слова через Арига, Аргун отвечал: - Прекрасные дары. Сопровождают ли их какие-либо слова? - Слова? Будет ли петух кукарекать? Станет ли ворона каркать? - пробормотал Скилицез по-видессианскя, пока Гуделин набирал полную грудь воздуха, готовясь к новому извержению риторического вулкана. Ариг тоже усмехнулся, но, будучи сторонником Видесса, не стал переводить отцу o'"(b%+l-cn шутку Скилицеза. Гуделин зло покосился на своего товарища и приступил к торжественной речи, коею приготовлял не единый уж день: - О мужественный и наиславнейший Аргун! Наш великий Император, Автократор Видессиан, державный Туризин Гавр, через меня, своего посланника, желает, дабы удача всегда и вечно сопутствовала тебе во всех начинаниях твоих, равно как желает он и того, чтобы вечные узы дружбы соединяли тебя и наиславнейший клан твой с Империей Видесс! Сокровеннейшее желание моего владыки - дабы ты выказывал свою доброту также нам, посланникам великой Империи. Да поразишь ты смертью и поражением великим всех твоих врагов! Да наградишь ты любовью друзей своих! Пусть никогда не проляжет злая вражда между народами нашими, ибо неприязнь губительна для уз дружбы, в то время как... - Помедленнее, дьявол по твою душу! - отчаянно прошептал Скилицеэ. - Я давно уже перестал соображать, что ты там несешь. Как же мне переводить, да еще так, чтобы и они это поняли? - Им не обязательно понимать все это в точных деталях, - ответствовал Гуделин и торжественно взмахнул рукой. - Я всего лишь произношу то, что необходимо в подобных случаях. - Он снова поклонился Аргуну. - Люди клана Серой Лошади и все чада твои и домочадцы, какие только есть у тебя, величайший каган, - все они приятны сердцам нашим и близки душам нашим. Пусть же неприязнь никогда не закрадывается в наши отношения, равно как и в отношения между нашими державами. Он отступил на шаг в знак того, что речь его закончена. - Очень красиво, - произнес Ариг. Годы, проведенные в Видессе, помогли старшему сыну кагана лучше оценить риторические перлы Гуделина, чем это могли сделать его отец или брат. - Я... - перебил его каган. Ариг кивнул, немного растерявшись. В присутствии Аргуна он был всего лишь почтительным сычом - от чего также немного отвык, находясь в столице Империи в качестве высокого посла могущественного народа аршаумов. - Мой отец желает отвечать вам через меня. Не обижайся, Ланкин. Ты хорошо говоришь на нашем языке, но... - Разумеется, - быстро согласился Скилицез. - Это высокая честь для нас - услышать ответ кагана, - добавил Гуделин изысканно. Горгид приготовился выслушать еще одну высокопарную речь. Но Аргун произнес две лаконичные фразы и замолчал. Его сын перевел: - Приношу свою благодарность за подарки. Я приму окончательное решение после того, как выслушаю слова, присланные мне из Иезда. Гуделин разинул рот. - И это все? - пискнул он. Чиновник растерялся до такой степени, что разом позабыл и манеры, и риторику, и красивые слова. Он выглядел так, словно его пырнули ножом. Затем, опомнившись, Гуделин медленно, с поклонами, отступил в сторону. - "Приношу свою благодарность за подарки". И все! - Бюрократ выругался так сочно, словно всю жизнь провел в казарме. - Ты говорил очень хорошо. Аргун ответил тебе так кратко, потому что стиль кочевников отличается от имперского, - сказал Гуделину Горгид. - Кочевники умеют наслаждаться видессианским красноречием не хуже имперцев. Вспомни Олбиопа! Аргун, как мне кажется, умный и хитрый вождь. А ты что, ждал, что он сразу скажет тебе "да" или "нет", не выслушав предварительно обе стороны? Гуделин, немного утешенный, покачал головой. - Я бы очень хотел этого, - сказал Скилицез. Боргаз, посол из Иезда, уже сходил в юрту кагана. Скилицез провожал его таким гневным взглядом, будто они встретились на поле битвы. Как и Гуделин, посол Иезда преклонил перед Аргуном колено, но величие момента немного нарушила мелкая неприятность: черная шелковая шапочка упала с головы Боргаза. Однако йезд быстро пришел в себя и заговорил с каганом на языке аршаумов. - Чума! - одновременно произнесли Горгид и Гуделин. Затем грек сказал: - Но одного этого недостаточно, чтобы заставить Аргуна склониться на его сторону. - Ш-ш!.. - Скилицеэ послушал немного и добавил: - Все не так уж плохо. У негодяя довольно жесткий хаморский акцент. Этого вполне достаточно, чтобы заставить любого аршаума смотреть на него сверху вниз. - О чем он говорит? - спросил Гуделнн. - Та же чушь, что молол ты, Пикридий. Дружба, приязнь... А, нет, подожди-ка. Что-то новенькое. Он говорит, что Вулгхаш - чтоб его заморозил Скотос! - знает, какой великий воин - вождь Аргун, и посылает ему дар, достойный воина. Повинуясь властному, отточенному жесту Боргаза, один из йездов положил перед каганом ножны из полированной бронзы, украшенной разноцветной эмалью. Бросив взгляд на лучников-аршаумов, посол Иезда вытащил из ножен кривой меч и показал его Аргуну. Это было прекрасное, смертоносное оружие, великолепное изделие искусного мастера. Рукоять меча была обвита золотым шнуром, оканчивающимся у самого основания сверкающей стали. После долгой цветистой речи Боргаз снова вложил меч в ножны и протянул его кагану. Аргун вынул меч, посмотрел, удобно ли он лежит в руке, хорошо ли сбалансирован, а затем улыбнулся и пристегнул ножны к поясу. Боргаз улыбнулся в ответ и с поклоном подал такие же мечи сыновьям кагана. Они отличались от первого только тем, что шнур, обвивающий рукоять, был не золотым, а серебряным. Принимая оружие от иезда, Дизабул облизал сухие губы. Даже Ариг взял меч, не колеблясь. На мгновение все забыли о видессианах. Имперцы ревниво наблюдали за реакцией семьи кагана на дары Вулгхаша. Скилицез скрежетал зубами от злости. - Мы должны были подумать об этом. - Да, - горестно согласился Гуделин. - Эти простые степные варвары - суровый народ. Они с большей радостью видят оружие, нежели парадные одежды. Горгид, как всегда, пустился в рассуждения. - Не следует судить других по себе. Например, мы, греки, обыкновенно сжигаем своих умерших, в то время как в Индии... Он умолк на полуслове и покраснел: Индия, Греция - в этом мире их имена были пустым звуком. Боргаз продолжал выкладывать перед каганом дорогое оружие: кинжалы с позолотой на лезвии, украшенные чеканкой, изображающей охотничьи сценки; двойные луки, укрепленные рогом, отполированные и покрытые сверкающим лаком; стрелы из кленовой древесины, украшенные перьями фазана и вложенные в колчаны из змеиной кожи; высокие остроконечные шлемы, усыпанные драгоценностями. Днзабул надевал на себя все доспехи и оружие, предложенное ему. К тому времени как Боргаз откланивался, младший сын кагана был похож на ходячий оружейный склад. Нежно поглаживая рукоять нового меча, Дизабул горячо заговорил с отцом. Его голос звучал высоко и возбужденно: он явно пытался в чем-то убедить Аргуна. Боргаз ухмыльнулся видессианам. Он был доволен. Скилицез стиснул зубы так, что на скулах у него выступили белые пятна. Он едва сдерживался, чтобы не броситься на йезда. - Этот щенок хочет выкинуть нас из земли своего отца, а еще лучше - бросить в яму. Он ужасно доволен своими новыми игрушками. Он именует нас самыми бесполезными дураками, каких только сумел откопать в Видессе бездельник и неженка Ариг. Старший сын Аргуна в ответ на это оскорбление вспыхнул. Каган рявкнул на обоих сыновей. Дизабул пытался что-то говорить еще и замолчал, лишь когда Аргун привстал на троне. Боргаз сделал вид, что ничего не заметил. Однако самоуверенность йезда поутихла, когда Аргун отпустил его с таким же кратким "напутствием", что и Гуделина. - Подарки великолепны, говорит он, - доложил Скилицез, - но для b.#., чтобы заключить союз, нужно некоторое время. Он хочет все серьезно обдумать. Видессианский офицер, казалось, едва верил собственным ушам. - Он действительно умный вождь, - сказал Горгид. - Да уж. Доит двух коровок, не отдавая предпочтения ни одной из них, - заметил Гуделин. В его тоне звучало облегчение. - Тем лучше. Игра пока что идет на равных. Издав громкий стон, Виридовикс неуклюже спрыгнул с коня. Три дня, проведенных в седле, утомили его так, что он готов был взорваться по любому пустяку. Как и прежде, он искренне восхищался выносливостью кочевников. Едва они вскакивали в седло, как, казалось, превращались в этих... Как там называл их Горгид?.. Которые наполовину лошадь, наполовину человек?.. Не сумев вспомнить мудреное греческое слово, кельт пробормотал ругательство. Впрочем, то, что они увидели, мало располагало к размышлениям. Ветер доносил тошнотворно-сладкий густой запах тления. Смерть смердела. Таргитай мрачно смотрел по сторонам, пока кельт прыгал, стараясь восстановить кровообращение в онемевших ногах. - Еще один такой поход, и я стану кривоногим, как ваши хаморские дамы. Шутка не слишком позабавила вождя кочевников. - Побереги остроты для женщин. Тут не место смеяться. Виридовикс густо покраснел. Но Таргитай не заметил этого. Его взгляд был прикован к побоищу. Неделю назад, когда пастухи нашли это в степи, все здесь, должно быть, выглядело куда ужасней. Но даже теперь, когда вороны, грифы и гиены вдоволь насытились падалью, того, что еще оставалось, было достаточно, чтобы кровь заледенела в жилах. "Бойня" - слишком мягкое слово для обозначения той резни, что произошла здесь. Пятьдесят коров. Пятьдесят. Земля была все еще темной от крови, вытекшей из перерезанных жил. Что-то зловещее, необъяснимое чудилось в этом бандитском налете на стадо. Зачем убивать? Убивать так бессмысленно? Стада существуют для того, чтобы давать пищу и одежду. Их крали, но никогда не резали попусту. Жизнь в степи слишком скудна и сурова, чтобы убивать ради убийства. Даже во время войны победители лишь отбирали стада у побежденных врагов. Коровы и овцы - не мишень, а цель войны. Богатство. Так было всегда. Но не здесь и не сейчас. Несчастные животные, лежавшие там, где застигла их смерть, были зрелищем даже более горестным, чем павшие на поле боя воины. У животных нет выбора. Они не имеют ни одного шанса уйти от злой судьбы. А судьба их оказалась жестокой, невероятно жестокой. Трупы изрезаны, в большие раны втерта грязь, чтобы испортить мясо. Шкуры облиты каким-то вонючим маслом, чтобы и их нельзя было использовать. Клан Таргитая не сумел бы найти применения заколотым животным даже в том случае, если бы обнаружил их через час после бойни. Сын вождя, Батбайян, переходил от туши к туше, качая головой и дергая себя за бородку. Он безуспешно пытался осознать увиденное. Наконец он беспомощно повернулся к отцу. - Должно быть, они сошли с ума или заболели бешенством, как собаки! - вырвалось у него. Вождь ответил печально: - Хотел бы я, чтобы ты был прав, сынок. Это работа Варатеша. Он хочет запугать меня. Чтобы я пожалел, что мы взяли к себе чужеземца. Он мотнул головой в сторону Виридовикса. Этот жест был общим у отца и сына. Холодная жестокость, которую увидел здесь кельт, вызвала у него иное воспоминание: тело убитого часового у стен Видесса во время осады столицы. Тогда легионеры вместе с Туризином Гавром пытались выбить из города узурпаторов Сфранцезов. Изуродованное тело Дукицеза, кроме прочих увечий, несло на себе еще одну примету. Имя, вырезанное на лбу ножом: "Ршава". Потребовалась простая перестановка букв, чтобы прочитать имя c!()fk... - Авшар. Это дело рук Авшара, - сказал кельт. - Я пытался рассказать тебе о нем раньше, но ты не слушал меня. Свидетели боги, не могу винить тебя за это! Ты еще не встречался с ним. Выслушай меня теперь! Путая хаморские и видессианские слова, кельт поведал Таргитаю обо всем, что знал: о Дукицезе, о поединке князя-колдуна со Скавром в первые дни жизни римлян в столице, о битве под Марагхой, о том, что случилось после битвы, о голове Маврикия, о Тронной Палате и колдовстве Авшара, сделавшем бандитов неуязвимыми для стали... Грязь и жестокость последнего поступка потрясли кочевников. - Он сотворил чары, изувечив и убив женщину? - переспросил Таргитай, как бы сомневаясь в том, что понял правильно. Казалось, вождь не верит своим ушам. - И ее нерожденное дитя, вырванное из чрева матери, - подтвердил кельт. Кочевник содрогнулся. Резня скота вызвала у него холодную ненависть. Но теперь он понял, что столкнулся со злодеянием, хуже которого помыслить было невозможно. Батбайян закричал: - Так избавимся же от него! Спалим его в шатре, а заодно и всех его прихвостней! Глядя на павшее стадо и думая о словах Виридовикса, которые все еще звучали в ушах, хаморы согласно зашумели: - Смерть ублюдку! Наконец Таргитай тоже сказал "да", но очень тихо. Там, где его люди видели только ужас, он увидел могущество. - Да, - сказал вождь и добавил: - Если сумеем. - Он мрачно поглядел на Виридовикса. - Вижу, настало время поднимать кланы на Варатеша и этого твоего Авшара. - Давно пора, - тут же согласился Виридовикс. Батбайян яростно кивнул. Но, несмотря на громовые обещания Таргитая выступить в поход против бандитского вожака, неделя проходила за неделей, а никаких изменений не происходило. - Ты - из Видесса, чужеземец, там каган... э-э... император, он говорит людям: "Делайте так" - и они делают так. Иначе - теряют голову. В степях все не так. Хорошо. Я пойду к Ариапиту из клана Реки Огл, я пойду к Анакару из клана Пятнистых Котов, я пойду к Кробузу из клана Прыгающих Козлов. Я скажу им: надо подстричь шерсть у Варатеша. Сделаем вместе! Они спросят сразу: "Кто поведет людей?" Я скажу: "Я поведу людей". Они скажут: "Вот Таргитай, он хочет бросить волчью шкуру своего клана до Королевского Клана!" Никто не станет со мной разговаривать больше. - До Королевского Клана? - переспросил кельт. - А, не знаешь... Иногда один клан становится сильнее всех. Правит всей степью - иногда долго, иногда целую человеческую жизнь. Потом другие кланы сбрасывают иго его власти. - В глазах Таргитая затеплился жадный огонь. - Каждый каган мечтает основать Королевский Клан. Страшно, если сосед опередит тебя. Все следят друг за другом, чтобы никто не стал слишком сильным. - Вот оно что... Виридовикс ступил на знакомую почву. В Галлии, до прихода римлян, племена постоянно враждовали из-за главенства, вступая в схватки и плетя заговоры друг против друга. Клан эдуи прочно удерживал главенствующее положение в Галин, пока племена секванов и юбов с Рейна не объединились... Глаза кельта засияли зеленым огнем, он хлопнул в ладоши и громко вскрикнул от радости. От неожиданности Таргитай резко повернулся к нему, хватаясь за меч. - Ну а если ты скажешь этому старому Карабузу и его Пятнистым Хомякам, что Варатеш хочет основать Королевский Клак? Посадить над степью своих бандитов? Ведь это, кстати, правда. Карабуз скорее из кожи "k"%`-%bao, чем допустит такое! Кельт почти слышал, как мысли лихорадочно затопотали в голове у вождя. Наконец Таргитай взглянул на своего сына. Батбайян уставился на Виридовикса со смешанным выражением изумления и восхищения. Этого юношу еще можно удивить вещами, до которых он сам бы никогда не додумался. - Хм, - сказал наконец Таргитай. Кельт понял, что победил. - Поведи людей, отец, - воскликнул Батбайян, - и ты сам станешь великим королевским каганом! - Я? Чепуха! - ворчливо ответил Таргитай. Но Виридовикс видел, как эта мысль уже мелькнула в глазах вождя - прежде чем сын выразил ее словами. Кельт только усмехнулся. x x x Подцепив ножом последний кусочек тушеной зайчатины, Дизабул громко зачавкал - в степи это считалось признаком хорошего тона. На коленях у него лежала миска из проваренной кожи. После такой обработки кожа становилась жесткой, как камень. Младший сын кагана привстал. Слуга снял деревянными щипцами кусочки жарившегося над огнем мяса и наполнил миску доверху. Со словами благодарности Дизабул снова уселся. Повернувшись к Боргазу, он прошептал что-то и нежно погладил ножны изящного кинжала, который вручил ему на приеме у Аргуса посол Иезда. Сияющая улыбка осветила лицо Дизабула. Прихлебывая кумыс из золотого кубка, Горгид втайне восхищался юношей. Этот баловень неожиданно разбудил в его душе сладкую боль. По обычаю, Аргун дал видессианскому посольству несколько девушек. Хотя Горгид знал, что ради необходимости мог справиться с этим делом, женщины не доставляли ему удовольствия. Он вспомнил Квинта Глабрио, его тонкое, нервное лицо, и снова заныла незаживающая рана. Младший центурион, пошучивая и в то же время не скрывая неприязни, бывало, вспоминал время, проведенное с видессианской девушкой. "Дамарис заслуживала, мне кажется, чего-то иного, - сказал он однажды и добавил с сухим смешком: - Безусловно, она тоже так считала". Совместная жизнь Глабрио с Дамарис треснула, и довольно шумно, под грохот бьющейся посуды. Воспоминание о Глабрио помогло отвлечься от красавца Дизабула. Римлянин был другом, воином, мужественным человеком. Юный аршаум каждым своим жестом доказывал, что он не более чем себялюбивый, испорченный юнец, капризный и вспыльчивый. Горгид успел узнать, что у него были сын и две дочери от рабынь. Грек снова отпил из кубка... И все же он красив, как Александр Македонский!.. Погруженный в размышления о Дизабуле, Горгид почти не обращал внимания на большой шатер, где проходило пиршество. Это было несправедливо: великолепная юрта для торжеств была степным аналогом императорского дворца. Эта юрта была самой большой из всех, что греку доводилось видеть. В диаметре она достигала пятнадцати метров. Ее тянули двадцать две лошади. Снаружи мягкие покрывала были выкрашены в белый цвет, поэтому сна хорошо выделялась на фоне унылого степного пейзажа. На окнах внутри шатра висели шелковые занавески, такой же тонкой работы, что и изделия Империи - а Видесс славился своими шелками. По зеленой и оранжевой ткани неслись лошади, изображенные грубовато, схематично, но вместе с тем с немалой выдумкой. Аргун, его сыновья и оба соперничающих посольства сидели у огня на кошмах из толстой мягкой шерсти. Старейшины клана восседали, скрестив нот, вокруг кагана двумя большими кругами. Гости развалились, кто как хотел. Если с детства не привыкать к этой позе, то ноги здорово затекают, Ариг сидел справа от отца. Сперва он тоже скрестил ноги, но затем сдался и, резко качнув головой, уселся как все видессиане. Его колени сухо щелкнули, когда он с явным облегчением распрямил их. - Ты слишком много времени провел в Видессе, - сказал ему Скилицез. Дизабул метнул на брата взгляд, сказавший яснее всяких слов о том, gb. лично он был бы счастлив, останься Ариг в Империи навсегда. - Пока мы не прибыли в Аршаум, я даже не знал, что у тебя есть брат, - сказал Аригу Гуделин. Стало быть, не только Горгид заметил этот ядовитый взор. - Да я и сам почти забыл о нем, - отозвался Ариг, небрежно махнув рукой в сторону Дизабула. На скуластом лице юноши выступила краска. Он тихо зарычал. По сравнению с этим гневный взгляд, брошенный недавно, мог показаться просто дружеским. Слуги сновали взад-вперед, наполняя кубки кумысом из серебряных кувшинов и поднося блюда тем, кто сидел далеко от костра. После жареной зайчатины перед пирующими появилась жареная птица огромных размеров. - Что это? - спросил Горгид. Ариг ответил: - Аист. И неплохо приготовленный. Я не ел его мяса уже много лет. С этими словами Ариг стал жадно рвать мясо с ножки птицы. Как и все кочевники, старший сын кагана обладал крепкими белыми зубами. Грек держался куда более осторожно. Мясо аиста оказалось очень вкусным, что не помешало ему быть жестким, как вываренная кожа. Жареная говядина, баранина и тушеный говяжий желудок со специями понравились Горгиду куда больше. Не говоря уже о сырах, как твердых, так и мягких, нашпигованных сладкими голубыми ягодами. Кроме кумыса, на торжестве в изобилии подавали свежее коровье молоко, а также кобылье и козье. Ни один из этих напитков не привлекал Горгида. Сейчас он многое бы отдал за глоток настоящего вина и горсть соленых оливок. Когда грек сказал об этом Аригу, тот покачал головой с гримасой отвращения: - Вино - хорошая вещь. Но сколько я жил в Видессе, не успел привыкнуть к оливкам. Не очень-то они приятны. А имперцы суют их во все подряд. И оливковое масло страшно воняет. То, что жгли в светильниках аршаумы, греку, в свою очередь, казалось необычайно жирным и вонючим. Беседа в шатре угасла. Мешало не только незнание чужих языков. Ариг предупредил видессиан, что у аршаумов есть обычай: во время пиршества запрещается обсуждать серьезные дела. Боргаз, казалось, был наделен даром причинять неприятности и создавать скверные ситуации. Вот и сейчас он опасно лавировал на самом краю пропасти и, казалось, вот-вот нарушит запрет вести разговоры на важные темы. Не затрагивая вопроса о том, зачем он прибыл в степи, Боргаз стал хвастать могуществом Иезда и славой кагана Вулгхаша. Скилицез переводил его хвастливые речи. Гнев видессианского офицера нарастал с каждой минутой. Глаза у Боргаза искрились. Он продолжал расписывать подвиги великого Вулгхаша. Он ни слова не сказал против Видесса - о, нет! - но каждой фразой умело принижал достоинство Империи. Костяшки пальцев Скилицеза побелели, с такой силой видессианин сжал свой кубок. Старейшины уже начали пересмеиваться при виде ярости, которую тот еле сдерживал. - Сейчас я кое-что скажу этому грязному лжецу! - зарычал он. - Нет! - произнесли одновременно Ариг и Гуделин. - Если ты ему ответишь, - сказал Гуделин, - то выставишь себя в невыгодном свете, а он окажется героем. Разве ты не видишь этого? - А что, лучше пусть от тебя отгрызают кусочек за кусочком? Пусть тебя рвут на части подлыми словами? Удивляясь собственной смелости, Горгид произнес: - Я могу рассказать одну историю, которая быстро поставит его на место. Скилицез, Гуделин и Ариг ошеломленно уставились на него. Для видессиан грек был почти таким же варваром, как аршаумы. Его, собственно, даже не принимали всерьез. Ариг терпел его лишь потому, что маленький грек был другом Виридовикса. - Но не нарушай обычая, - предупредил аршаум. Горгид покачал головой: - Нет, это всего лишь байка. Гуделин и Скилицез переглянулись, пожали плечами... и кивнули, не найдя ничего лучшего. Боргаз, несомненно, говорил по-видессиански куда лучше, чем грек. Он выслушал этот диалог с удовольствием. Особенно йезду понравилось, что товарищи Горгида не слишком доверяют его эрудиции. Тяжелые миндалевидные глаза йезда на миг вспыхнули злобой, когда Горгид наклонил голову перед Аргуном и начал рассказывать свою притчу. Ариг переводил рассказ. - Великий каган! Этот человек из Иезда - превосходный собеседник, в чем никто не усомнится. Его слова напомнили мне одну историю, известную среди моего народа. До этого момента вождь аршаумов также не обращал на грека большого внимания, рассматривая его как незначительного человечка при видессианском посольстве. Теперь каган смотрел на Горгида с живым интересом. Среди кочевников, не имевших письменности, хороший рассказчик всегда в большом почете. - Давайте выслушаем его, - предложил Аргун. Старейшины затихли, ожидая интересного рассказа. Довольный тем, что Аргун проглотил приманку, Горгид начал: - Давным-давно, в одной стране под названием Египет, жил великий царь по имени Сесострис. - Он увидел, как аршаумы шевелят губами, пытаясь запомнить странные имена. - Этот Сесострис был могучим воином. Он победил множество врагов, подобно тому, как поражал их великий воин и повелитель нашего друга Боргаза каган Вулгхаш. Улыбка исчезла с лица йезда. Сарказм больно задел его - тем более что это был любимый прием самого Боргаза. - Итак, покорил Сесострис множество стран и царств. Он обращал в рабство владык и царей, чтобы показать им, сколь он могуч. Он надевал на них узду и заставлял их тащить свою юрту, словно они были лошадьми. - На самом деле в притче говорилось о колеснице, но Горгид вовремя внес изменения, чтобы слушателям было понятнее. - И вот однажды он заметил, как один из покоренных царей смотрит, не отрываясь, на вертящиеся колеса. Сесострис спросил: "Что интересного ты заметил, раб?" Плененный царь отвечал Сесострису: "Гляжу я, как крутятся и крутятся колеса. И думается мне: то, что когда-то было внизу, теперь наверху, а то, что было наверху, низвергнуто вниз, в грязь..." Сказав так, он отвернулся и снова пошел вперед. Но Сесострис понял его. Говорят, несмотря на свою непомерную гордыню, он больше никогда не заставлял царей возить свою юрту. Гул разговоров стал громче, когда аршаумы услышали перевод притчи и стали обсуждать ее между собой. Двое-трое с любопытством поглядывали на Боргаза, вспоминая его хвастовство. Аргун сохранял неподвижность. Не шевелясь, он сказал своему старшему сыну несколько слов. - Мой отец благодарит тебя за... м-м... интересный рассказ. - Я понял. Отвесив поклон кагану, грек повторил это на языке аршаумов. Аргун улыбнулся, поправил ошибку в произношении. Боргаз нацепил на себя непроницаемую личину дипломата. Его лицо стало будто высеченным из камня. Он глядел па Горгида большими темными глазами, точно змея, завораживающая птицу. Впрочем, грек был не из тех, кого можно было запугать взглядами. Однако Горгид понял, что отныне нажил себе смертельного врага. Глава девятая Все мятежи и междуусобицы, которые Марк повидал за два года жизни в Видессе, показались ему детскими игрушками по сравнению с тем, что он застал в Гарсавре. По дороге в этот город легионеры взяли в плен около тысячи намдалени, спасавшихся маленькими, плохо организованными группками, на которые всегда распадается побежденная армия. Примерно сотня островитян еще удерживали крепость неподалеку от Гарсавры, обороняя ее одновременно и от римлян, и от йездов. Трибун даже и не пытался взять эту крепость штурмом - она была скорее полезна ему, поскольку прикрывала город от кочевников, просачивающихся небольшими отрядами со стороны плато. Иезды были и в Гарсавре, однако они вовсе не контролировали город. Когда легионеры прибыли туда, Гарсавра была скорее ничейной территорией. Что, в свою очередь, означало, что никто не взял на себя труд изгнать оттуда кочевников. Нападать на них в то время, пока велись переговоры о заложниках, было бы неразумно. Поэтому трибун мудро сделал вид, будто не замечает йездов. Кстати, йезды относительно мирно шатались по городу, дивясь виду больших зданий. Рядом с городом Видесс или с Римом Гарсавра была всего лишь сонной провинциальной "столицей"; но для людей, которые всю жизнь проводили в шатрах, она представляла потрясающее зрелище. Иезды обменивали шкуры, шерсть, мед на всякие безделушки. Однажды Марк увидел кочевника, гордо нахлобучившего на голову ночной горшок. Этот предмет заменял йезду обычную меховую шапку. Трибун уже собирался сообщить йезду, что он нацепил себе на голову, но товарищи кочевника глядели на счастливца с таким нескрываемым восхищением и такой завистью, что Марк просто не решился вмешиваться. Кроме Скавра, немало горожан имели удовольствие насладиться этой картиной. Последнее обстоятельство породило новое прозвище для йездов. Это могло впоследствии принести немало бед. Однако злополучный приобретатель ночного горшка и связанные с ним беспокойства были наименьшей из тревог трибуна в вопросах взаимоотношений легиона и горожан. Как и гарсавране, Марк опасался нападения кочевников со стороны центрального плато. Поэтому поначалу Скавр - несколько наивно - ожидал, чтобы многие из горожан присоединились к его отряду или, по крайней мере, увидели в легионерах неожиданную помощь. Более того, Скавру позарез необходима была поддержка местного населения. Добыча Пакимера, взятая в Кизике, не помогла собрать шесть тысяч золотых - именно такую сумму Явлак потребовал за вождей мятежа, находившихся у него в плену. Для очистки совести Марк разослал по всему городу воззвания, однако он хорошо знал: в таком деле, коль скоро речь зашла об их кармане, имперцы не станут помогать ему добровольно. Туризин Гавр все еще воевал с пиратами на востоке, а кроме Императора, ни у кого в Видессе не было горячей охоты раскручивать скрипучие колеса бюрократического аппарата. Слишком хорошо, к сожалению, была знакома Скавру эта адская машина. Поэтому Марк принял единственное возможное решение: он собирался взять необходимую сумму у жителей Гарсавры и вернуть им долг позже - когда чиновники столицы сумеют наконец отправить золото на запад. Однако ожидать, чтобы гарсавране пошли на это с легкостью, было бы верхом наивности. Конечно, многие местные жители поддерживали Туризина. Во всяком случае, немалое их количество заявляло об этом во всеуслышание, пока имперские войска удерживали город. Но почти столько же до сих пор жалели о Баане Ономагуле. Обширные владения разбитого Драксом мятежника располагались совсем недалеко отсюда - к югу от Гарсавры. Баан был мертв, он погиб от руки ненавистных многим чужеземцев-наемников (прежде чем те пошли по его стопам). Теперь уже никто не вспоминал о том, что Ономагул был предателем. Самоуверенный, раздражительный, коварный, он каким-то чудом был произведен чуть ли не в святые. Полной противоположностью сторонникам Баана оказались те, кто жалел о поражении намдалени и восстановлении императорской власти в Гарсавре. Покойный Антакин говорил Марку о том, что островитяне довольно популярны в городах. Сообщение гонца оказалось чистой правдой. "Государство" Дракса было куда меньше Империи, поэтому барон не облагал города тяжелыми налогами, как это делал Туризин. Возможно также, мягкое отношение к городам было красивым жестом намдалени, которые не желали возбуждать против себя недовольство всего видессианского населения. Во всяком случае, эти действия - чем бы они ни были продиктованы - обеспечили Драксу поддержку у немалого числа гарсавран. Они даже начали перенимать обычаи победителей и ходили поклоняться Фосу в храме, который Dракс передал намдаленским жрецам (с точки зрения ортодоксальных видессиан - злостным еретикам!). Последнее обстоятельство особенно разъярило Стипия. Целитель не упустил случая вступить в громкие препирательства с одним намдаленским жрецом, когда увидел того на рыночной площади. Скавр в ту минуту увлеченно торговался над приглянувшимся ему поясом. Заслышав вопли, охваченный тревогой трибун поднял голову. - Сладкоречивый соблазнитель!.. Пес!.. Умаститель льда Скотоса!.. Багровый от ярости, со стиснутыми в праведном гневе кулаками, жрец- целитель протиснулся к намдалени. У того под мышками было по жирному гусю. - Клянусь Игроком! Ты, напыщенный индюк! Твой-то путь ведет прямо в ад! - закричал в ответ намдалени, глядя прямо Стипию в лицо. Жреческий плащ намдалени был более серого оттенка и напоминал скорее осеннее небо, но тоже отливал синевой. Жрец "Игрок" не выбривал головы, как это делали видессианские жрецы, в том числе и Стипий. Но в собственную непогрешимость он веровал не менее фанатично, чем его имперский коллега. - Прости, - тихо сказал Марк торговцу и бегом, будто в атаку, подлетел к двум жрецам, осыпающим друг друга проклятиями, точно двое пастухов. Успеть, остановить Стипия прежде, чем их спор превратится в драку, а драка - в бунт... Слишком поздно. Толпа уже окружила обоих жрецов. Но горожане хотели вовсе не бунта. - Дебаты! Дебаты! Идем слушать дебаты!.. Публичные теологические диспуты были еще одним развлечением видессиан. В Гарсавре они происходили и прежде, когда местные жрецы дискутировали с намдалени. Теперь горожанам не терпелось узнать, какие доводы приведет новый жрец. Стипий вспыхнул, будто не верил собственным ушам. Скавр был также скорее удивлен, нежели огорчен. В конце концов, возможно, все-таки обойдется без крови... Трибун усмехнулся, когда увидел, как Стипий драматически хлопнул себя по лбу и объявил: - Ложную веру надлежит выкорчевывать, но отнюдь не обсуждать. - Хо! Я готов потолковать с тобой об этом! - сказал намдалени. Жрецу-намдалени было около сорока лет. Глядя на его угловатое жесткое лицо и крепкую фигуру, Скавр скорее был склонен принять его за командира пехотинцев, нежели за священнослужителя. Почти такой же толстый, как Стипий, он был, в отличие от видессианского "коллеги", похож скорее на атлета, бросившего заниматься спортом, чем на обычного толстяка. Намдаленн отвесил жрецу-целителю иронический поклон. - Герунгус из Таппера, к твоим услугам. Стипий поперхнулся и закашлялся, наливаясь злобой. Толпа, к величайшему облегчению Марка, продолжала требовать дебатов. В конце концов жрец-целитель, весьма грубо, буркнул свое имя. - Поскольку ты - жалкий еретик, то я начну первым. А потом защищай свое лжеучение, насколько это тебе по силам. Герунгус пробормотал сквозь зубы что-то едкое, чего трибун не расслышал. Затем намдалени пожал широкими плечами и ответил безразлично: - Кто-то же должен начать. Видессианский язык жреца звучал почти без акцента. Стипий приступил: - Для начала я задам тебе такой вопрос. Каким это образом вы, намдалени, пришли к извращению святой веры Фоса? Кто дал вам право добавлять к нерушимому символу веры отвратительную фразу "...и на это мы поставим свои души"? Какой синод постановил искажать изначальные слова, завещанные от Фоса? Учение передано нам нашими святыми отцами. Оно должно храниться в чистоте и неприкосновенности. Добавлять же к святому символу веры пустые еретические фразы - святотатство! Марк удивленно поднял бровь. На своей территории, в пылу богословского спора, Стипий оказался куда более опытным бойцом, чем полагал трибун. Толпа разразилась одобрительными криками. Однако каждый видессианский жрец, который брался дискутировать с Герунгусом, бросал ему подобный вызов, и потому ответ намдалени был скорым: - Святые отцы древности жили в раю для индюков. Тогда рука Империи простиралась до самого Халогаланда, а зло Скотоса казалось неизмеримо далеким. Но имперцы были грешны и падали все ниже и ниже, и Скотос стал набирать силу, дабы показать мощь своей власти над вами. Именно поэтому варвары оторвали от вас Хатриш и Татагуш. Это Скотос привел из необъятных степей диких хаморов. Это Скотос отнял у вас силу, дабы вы не могли отразить их натиска. И вот, по грехам вашим, сила Скотоса росла, и вот стала она слишком могущественна, и ощутили вы ее дыхание на своем лице. Ныне Скотос близко! Кто уверен теперь, что Фос победит в конце концов и на закате всех времен? Теперь Стипий был уже не багровым, а белым, как стена. - Весовщик! - воскликнул он. Толпа недобро загудела. Для видессиан ересь весовщиков - вера хатришей в равновесие сил Добра и Зла - была еще хуже, чем та, которую исповедовали намдалени. - Вовсе нет. Позволь закончить, - спокойно возразил Герунгус. - Ни тебя, ни меня не будет здесь, когда разразится последняя великая битва между Фосом и Скотосом. Откуда же нам, слабым и грешным, заранее знать ее исход? Но мы должны жить так, словно мы твердо уверены в грядущей окончательной победе Добра. Иначе нам уготован вечный лед Скотоса. Не знаю, как ты, а я честно и с гордостью делаю свою ставку. Я ставлю душу на победу Добра. Он резко повернулся и огляделся по сторонам, словно бросая вызов толпе. Марк тоже стал приглядываться к людям. К своему удивлению, он обнаружил, что видессиане притихли. Это было непривычно. Герунгус выражался не столь цветисто, как Стипий, но его ораторские приемы были достаточно эффектны. Трибун заметил Неврат. Ее густые черные волосы копной падали на плечи. Когда глаза трибуна и молодой васпураканки встретились, ока улыбнулась и сделала легкое движение, как бы указывая на возбужденную толпу, затем показала на себя и Скавра и кивнула. Он кивнул в ответ. Марк отлично ее понял. Уроженка горного Васпуракана, Неврат имела свое представление о вере Фоса. А римлянин вообще стоял вне этой религии. Они были чужими в этой толпе, и это их объединяло. Стипий между тем пыхтел и пускал пузыри, как выброшенный на берег кит. - Очень красиво! - выдохнул он наконец, собравшись с силами для новой атаки. - Недостойно Фоса бросать кубики в игре со Скотосом на всю Вселенную! Или, по-твоему, они только и делают, что трясут стаканчик и смотрят, какие номера выпали - две единицы "Солнца" мира и порядка или две шестерки "демонов" голода, смерти и разорения? Азартная игра внесла бы смятение в сердце Фоса. Такого случиться не может. Нет, мой друг, - продолжал жрец-целитель, - не все так просто. Ведь и Скотосу не нужна игра в кости, дабы достичь своих гнусных целей и ввести людей в ересь, отвлекая их от истины. Каждый твой грех отмечают на своих дьявольских счетах демоны темного бога. О, они записывают все: существо греха, время его совершения, его тяжесть. Они станут свидетелями всех наших проступков. Только полное сердечное покаяние и истинная вера в Фоса могут снять клеймо грязи с отмеченного Скотосом человека. Только так можно припасть к вратам рая Фоса. Каждое богохульство, каждое святотатство, совершенное тобой, - это еще один шаг к вечному льду! Волнение Стипия было, безусловно, искренним, хотя логика его хромала. Жрец-целитель и его противник из Намдалена продолжали яростно спорить, но трибун перестал следить за ходом их дискуссии. Ему вдруг в голову пришла одна забавная мысль. Если заменить несколько слов, то образ демонов, подсчитывающих грехи на счетах, легко превращается в образ налоговых чиновников. Марк не думал, чтобы совпадение было чисто случайным. Интересно, задумываются ли над этим видессиане? Трибун усмехнулся. Поднимаясь по лестнице губернаторского дворца - большого здания из красного кирпича с беломраморными колоннами, - Скавр закашлялся: в городе еще что-то горело, и едкий дым жег горло. Тяжеловооруженные легионеры неподвижно стояли на рыночной площади. Римляне патрулировали главные улицы города. Скавр не собирался допустить, чтобы мятеж вспыхнул снова. Если бы только что подавленный бунт начался несколько дней назад, Марк мог бы тешить себя иллюзией, будто причиной его послужил бурный религиозный диспут. Но сейчас... Марк всерьез подозревал, что главными зачинщиками мятежа были богатые купцы и местная знать. Именно эти люди и ожидали его сейчас у губернатора. На их золото Скавр и собирался выкупить у йездов Дракса и его соплеменников. Расчет мятежников был очень прост. Если гарсавранам удастся выгнать римлян из города, то это спасет от посягательств толстую мошну наиболее состоятельных местных жителей. Не говоря уже о том, что многие из них с самого начала поддерживали намдалени. Словом, Марк был рад тому, что идет на эту встречу вместе со своими офицерами. Все римляне были вооружены и одеты в доспехи; короткие красные плащи развевались, кольчуги начищены до блеска. Все это должно было произвести надлежащее впечатление. За Марком следовал буккинатор, державший свою трубу, как меч. Скавр снова и снова перебирал в памяти заготовленные заранее слова. Подготовить речь ему помог Стипий. Правда, по своему обыкновению, жрец весь изворчался. Марк довольно сносно изъяснялся по-видессиански. Но что неплохо для обычной беседы, никуда не годится для официальной речи. Церемониальный язык отличался от простого разговорного, как день от ночи. Оба Гавра - и старший, и младший - порой уклонялись от этой традиции и обходились своей солдатской прямотой. Но Гавры - другое дело; все знали, что при случае они могут прибегнуть и к высокому слогу. Если бы трибун заговорил сейчас с надменными и коварными имперцами таким же простым языком, это, несомненно, охарактеризовало бы командира римлян как неотесанного варвара. А Скавр должен был выступить представителем имперского правительства и с самого начала не допустить, чтобы ему прилепили личину вымогателя. Измучив Скавра, Стипий продолжал зудеть, что речь чересчур проста. Однако она достигла того предела замысловатости и вычурности, дальше которого терпение римлянина лопалось. Гаю Филиппу довелось выслушать "черновое" выступление. Закончив репетицию, Скавр спросил своего старшего офицера: - Ну, что сказал бы об этом Цицерон? - Кто, этот толстый пердун? Кому какое дело? Один Цезарь стоил пяти цицеронов. Цезарь говорил то, что думал. Вот уж Цезарь бы плюнул ему на тогу. - Вряд ли я стал бы винить его за это. Я чувствую себя просто Ортайясом Сфранцезом. - Ну, это не настолько же плохо!.. - быстро сказал Гай Филипп. Оба рассмеялись. Ортайяс никогда не произносил одно слово, если была возможность сказать десять. При этом восемь из десяти как бы тонули в тумане неопределенности. Скавр пропустил буккинатора вперед: трубач должен был возвестить о прибытии римлян. Офицеры, гремя сапогами, двинулись по длинному коридору и вошли в приемный зал. Марк быстро оглядел представителей местной знати. Их собралось около двадцати человек. Они оживленно переговаривались, обмахиваясь опахалами в попытке спастись от духоты. Резкая нота трубы оборвала их беседу. Некоторые даже подскочили от неожиданности. Они разом повернулись и вытянули шеи в сторону входной двери. Не глядя по сторонам, Скавр прошел к высокому губернаторскому креслу и уселся, положив руки на стол, богато украшенный резьбой. В последние годы это кресло сменило немало хозяев. Один-два ' *.--ke губернатора, Ономагул, Дракс, возможно, Метрикий Зигабен... И вот теперь - Скавр. Но пусть уж лучше Скавр, чем Явлак, подумал трибун. Офицеры встали у него за спиной: Гай Филипп, Юний Блез, Секст Муниций... Вядессиан в отряде римлян представлял Ситта Зонар. Многие взгляды привлек к себе Гагик Багратони - внушительный, могучий, в полном вооружении, в васпураканскнх доспехах. Лаон Пакимер поглядывал по сторонам с таким видом, будто увидел нечто забавное. Наконец Марк поднялся, обвел глазами собравшихся. Гарсавране ответили ему молчаливыми взглядами. На некоторых, как и надеялся Марк, демонстрация произвела соответствующее впечатление. Другие же глядели с откровенной скукой. Несколько человек были настроены явно враждебно. Что ж, совсем неплохо. Смешанная компания. Ничуть не хуже той, с которой он сталкивался в городском совете Медиолана. (Кажется, минула вечность, так давно это было!..) Марк глубоко вздохнул. На мгновение его охватил ужас, когда он вдруг понял, что забыл начало речи. Но вот он заговорил и сразу успокоился: - Многоуважаемые владетели! Я призвал вас сегодня на совет и потому прошу чрезвычайно внимательно выслушать все то, что будет вам сообщено. Коварством и предательством еретики-намдалеки подчинили себе западные земли - неотъемлемую часть Империи Видесс. Их барон Дракс собирал с вас дань. Он жег и грабил ваши деревни, он наложил руку на ваш прекрасный город во время своего подлого мятежа. Он высасывал соки из крестьян, он пытал и убивал невинных людей. И посему странно мне видеть, как вы столь легко позволили ему обмануть себя. Он ввел вас в заблуждение. Он хотел, чтобы вы оплатили ему деньгами то, что уже было оплачено вами - кровью! Намдалени причинили вам немалый ущерб. Какие же "блага" может принести вам мятеж - какие "блага", кроме убийств, грабежей и пожаров? Марк едва сдержал смех, когда случайно взглянул на толстяка - это был богатый виноторговец, - выпучившего глаза от изумления. Бедняга никогда не слыхивал, чтобы чужеземец был в состоянии выговорить что- нибудь более связное, нежели "налей мне еще одну кружечку". Трибун ощутил подъем. - Теперь же напасть усугубилась. Те, кто помогал намдалени, подверг вас вторичному разорению. Подумайте! При этом они сохранили свою собственность в целости и невредимости. Эта фраза была рассчитана на то, чтобы посеять в рядах гарсавран взаимную подозрительность. - Одновременно с тем они продолжают выпрашивать защиты у Империи, а ответственность за свои действия стремятся переложить на невиновных. Ну так что? Какая вам выгода, многоуважаемые владетели, позволять тем, кто зажирел под крылом мятежника, наживаться за ваш счет? Так, с благословения Фоса, - продолжал Марк фразой, которую присоветовал ему Стипий и до которой сам трибун вряд ли бы додумался, - этот подлый предатель-намдалени попался в руки наших смертельных врагов. Мы избавлены от его зла, но где уверенность в том, что он не выскользнет, как дым из печи? Где гарантии, что он не вырвется и не обратит на нас свои коварные помыслы? Ныне же те, кто схватил его, назначили за него цену. Увидев, что Скавр подошел к главному, гарсавранские богатеи напряглись. - Если бы Его Императорское Величество Автократор не был занят военными действиями столь далеко отсюда, если бы грязный варвар Явлак дал мне отсрочку, я непременно поспешил бы в столицу и собрал там необходимую для выкупа сумму. Но вы сами видите - это невыполнимо. Всех необходимых для этой цели денег у меня сейчас нет. Поэтому выход лишь один: каждый из вас должен пожертвовать некоторым количеством ваших - я надеюсь, немалых - средств, исходя из индивидуальных возможностей каждого. Иначе йезды, ожидая выплаты, расклюют ваши земли, точно грифы. Ситуация именно такова, объявляю о сем официально и со всей ответственностью. Взятые сейчас государством взаймы деньги будут возвращены вам Императором. Он сел. Гарсавране явно не желали расставаться со своим золотом. Впрочем, этого и следовало ожидать. Толстый виноторговец выразил общее мнение одной фразой: - Что?.. Вернет нам наши деньги? Спроси стригаля, возвращает ли он овцам назад их шерсть. Марк отметил, что в этих словах имелась изрядная доля правды. Как всякое государство, Видесс куда охотнее брал, нежели отдавал. Но ответил виноторговцу так: - У меня есть кое-какое влияние в столице. Я не имею обыкновения забывать о тех, кто мне помог однажды. Это они поняли. Отношения "патрон - клиент" были в Видессе менее распространены, чем в Риме, но они существовали. Однако собравшиеся в губернаторском дворце люди обладали и властью, и богатством. Им не очень-то улыбалось попасть в зависимость от кого бы то ни было. И уж тем более - от чужеземца-наемника. Тогда заговорил Ситта Зонар: - У этого человека есть странная привычка выполнять обещания. Он рассказал о том, как легионеры сдержали намдалени, не пустив их на холмы. И о том, как была организована партизанская война в долинах для сопротивления захватчикам... - Это мало похоже на казнокрадство, - добавил Зонар. - Нет ничего более невозможного, чем обчистить казну, - заявил виноторговец и неприятно засмеялся. Но его сотоварищи выслушали повесть Зонара внимательно. Зонар был видессианином. Они были склонны поверить ему скорее, чем трибуну. Один из местных землевладельцев, тощий, почти совершенно лысый, согбенный от старости, с кряхтеньем поднялся на ноги, опираясь на посох. Старик гневно уставил на Скавра высохший палец. - Так это ты научил наших крестьян заниматься грабежами!.. - завизжал он. Кривой нос и легкий белый пух на голове придавали ему почти забавное сходство с разъяренным старым грифом. - Два моих колодца испорчены, несколько стад похищено, моего управляющего выкрали и поставили ему клеймо на лоб, как быку. Так вот кто обрушил на меня все эти беды!.. Он даже выпрямился и потряс посохом. Из угла кто-то громко произнес: - Помолчи, Скептидий. Будь ты почестнее и помягче со своими крестьянами хотя бы последние пятьдесят лет, тебе не пришлось бы сейчас плакаться. - Что?.. - Не расслышав ядовитой реплики, Скептидий снова накинулся на Скавра. - Вот что я тебе скажу, господин хороший: да я лучше снюхаюсь с намдалени, чем стану иметь дело с тобой, ты!.. Забери меня Скотос под лед, если я так и не поступлю. Не желаю иметь никаких дел с тобой и тебе подобными! Он заковылял прочь. Двое или трое видессиан последовали за ним. - Постарайтесь отговорить его от столь опрометчивого шага, - сказал Марк. - Чем большее число кредиторов разделят между собой сумму, тем меньше придется платить каждому. - А как ты поступишь, если мы откажемся? - спросил один из купцов. - Возьмешь наше золото силой? Ну?.. Что ты будешь делать? Трибун ждал этого вопроса. - Ничего, - быстро сказал он. - Коль скоро вы в вашей великой мудрости решитесь не помогать мне вообще, то я тоже вообще ничего не буду делать. Эти слова привели слушателей в полное замешательство. Гарсавране начали недоуменно переговариваться, перебивая друг друга и как будто забыв о трибуне. - Он не заставит нас платить? - Не станет вымогать? - Вот это да! Что это за хитрость? - Да провались он под лед!.. - Пусть платит варварам из своего кармана! Последняя фраза высказывалась особенно настойчиво. Только у толстого виноторговца хватило ума осведомиться у римлянина: - Что ты хочешь этим сказать - "я тоже вообще ничего не буду делать"? - Только одно. - Марк был воплощенная невинность. - Я уйду и уведу моих солдат в Видесс, поскольку мои дела на Западе окончены. Во всяком случае, мне так кажется. Это заявление вызвало еще большее замешательство. - Но кто же в таком случае защитит нас от йездов? - выкрикнул кто- то. - Почему я? - резко спросил в ответ Марк. - Клянусь Фосом! - воскликнул один из видессиан. - Ты потратил достаточно красивых слов, расписывая свою великую преданность Империи. За спиной Скавра усмехнулся Гай Филипп. - А теперь, когда речь заходит о защите граждан Империи, ты трусливо удираешь? Знать и купцы одобрительно загудели. Все, кроме виноторговца. Толстяк глядел на трибуна с неохотным одобрением. Человек острого ума, он не мог отказать в уважении этому наемнику. - Да? Вы - граждане Империи? Что-то незаметно. Если вы действительно граждане, то и действовать должны соответственно, - сурово ответил Марк и хлопнул ладонью по столу. - Ваша драгоценная Империя наливала вас жирком. Она хранила ваше процветание дольше, чем вы даже можете припомнить. Сомневаюсь, чтобы у вас была причина жаловаться на это. И вот пришла беда, потребовалась ваша помощь. Что же вы делаете? Вы пищите, как телята, потерявшие свою мамашу. Клянусь вашим Фосом, друзья мои, если вы сами не хотите пальцем шевельнуть, почему другие должны оказывать вам какое-то содействие? Вот что я скажу вам. Если через десять дней я не получу необходимой суммы, пусть даже не будет доставать одного золотого, клянусь - я действительно уйду отсюда. И тогда вы сможете вести переговоры с Явлаком, как вам вздумается. Всего вам доброго. Желаю удачи. Он вышел из зала в сопровождении своих офицеров, оставив позади себя гробовую тишину. - Выпороть бы тебя за велеречивость, - заметил Гагик Багратони, когда они вышли на улицу, залитую полуденным солнцем. - Да, они довольно долго наливались жирком. Это ты правильно заметил. Думаю, они заплатят. - Не стоило мне унижать тебя, ввязывая в это дело, - сказал накхарару Марк. - Васпуракан - пограничная страна. Вы хорошо знаете, как поступают настоящие люди в трудную минуту. - Скавр вздохнул. - Если я восхищаюсь Империей, которая сумела так долго охранять безопасность своих подданных, то, наверное, мне не стоит винить имперцев за то, что они так эгоистичны. У них никогда не было причин думать иначе... Уголком глаза Скавр уловил какое-то странное движение. Он резко повернулся к Гаю Филиппу. - Во имя всех богов!.. Что ты делаешь? Старший центурион виновато поджал губы. Тонкое острое лезвие кинжала осталось в зазоре между мраморными блоками колонны у входа в здание. - Я давно собирался проверить, - сказал он сердито. - Ты, наверное, и сам не раз слышал, как солдаты говорили, будто эти колонны так великолепно созданы, что между блоками и ножа не просунешь? Я всегда считал, что это вранье. Он вытащил из зазора кинжал. Марк воздел глаза к небу. - Твое счастье, что с нами нет Виридовикса. Если бы он тебя увидел, его насмешкам не было бы конца. Колонны!.. Боги милосердные!.. Всю дорогу назад, пока они шли к лагерю легионеров, Скавр тихонько усмехался себе под нос. На следующее утро пред очи трибуна явилась весьма представительная делегация гарсавран. Доложили, что возникли трудности. Денег может не хватить. Обман был таким наивным, что Марк едва не расхохотался им в лицо. - Идемте, друзья мои. Они направились в резиденцию губернатора. Бедные гарсавранские богатей не знали, конечно, что наемник-варвар провел всю зиму над налоговыми ведомостями столицы и излазил все ловушки имперской финансовой системы. Марк распутал местные денежные бумаги с такой легкостью, будто это было детской игрой. Через полтора часа он вышел из налогового ведомства и вручил горожанам свиток. Те не зря нервничали: вся сумма была обнаружена и указана вплоть до последней мелкой монетки. В глазах гарсавран появилось и так и не исчезло изумление. Они взяли документ и ушли. Через две недели после этого Скавр получил всю сумму целиком. x x x В последние месяцы трибун, поглощенный кампанией против намдалени, мало времени проводил с семьей. Он знал, конечно, что уделяет Хелвис недостаточно внимания. Но иногда ему казалось, что она ничего не имеет против одиночества. По крайней мере, пока они были врозь, они не ссорились. Хелвис так и не смогла побороть неприязни к выбору мужа. Кроме того, по мере того как развивалась ее беременность, ослабевало ее влечение к нему. То же самое было и раньше, когда она носила Дости. Скавр переносил это как умел. Но однажды, когда они с Хелвис сидели вдвоем в палатке в полевом лагере, разбитом у Гарсавры, им волей-неволей пришлось заговорить друг с другом. Было слишком глупо делать вид, будто ничего не происходит. Хелвнс тревожилась за Сотэрика, который находился в плену у йездов. В тот день Скавр отправил хорошо вооруженный отряд к кочевникам. Легионеры сопровождали мешки с золотом, на которые следовало выкупить пленных намдалени у Явлака. - Когда они попадут к тебе в руки, - начала Хелвис, - мой брат и другие... Что ты собираешься делать с ними? - Держать в плену. Отправлю донесение Туризину. Пусть он и принимает решение. Марк ожидал вспышки гнева. Но по лицу Хелвис потекли слезы. Марк был ошеломлен. С трудом поднявшись на ноги, Хелвис обняла его и прошептала дрожащим голосом: - Спасибо, спасибо!.. - Ну, ну... Что ты плачешь? - Марк взял ее за плечи и слегка отодвинул от себя, чтобы видеть ее лицо. - Неужели ты подумала, что я убью их на месте? - Откуда мне знать?.. После того, что ты сказал тогда, в лагере... после битвы... - Хелвис не сумела найти нужных слов и начала по-иному. - После той битвы я боялась... Я боялась, что ты это сделаешь... Ее взгляд скользнул по иконе святого Нестория, стоявшей на походном алтаре. - Благодарю тебя, - прошептала она святому, - благодарю за спасение Сотэрика. Марк ласково взъерошил ее волосы. - Тогда я сказал это в гневе. Дурные страсти не могут служить оправданием, и я стыжусь необдуманных слов. Хелвис, у меня духа не хватит стать мясником. Я, честно говоря, думал, что ты это хорошо знаешь. - Я тоже раньше думала... что достаточно тебя знаю... Она придвинулась ближе, коснувшись его животом и грудью. Вглядываясь в лицо Марка, Хелвис попыталась прочесть его мысли. - Мы столько времени прожили вместе... Но иногда я думаю, что до сих пор совсем, совсем тебя не знаю, Марк. Он крепко обнял ее. Он и сам чувствовал то же самое. Холодность и отчуждение последних дней не помогли им встать ближе друг к другу. Но даже сейчас Марк не сказал ей всего, что было у него на уме. Туризин Гавр, Автократор Видессиан, вряд ли проявит снисходительность по отношению к пленным вождям мятежа. Милостей святого Нестория явно не хватит для того, чтобы спасти Сотэрика от возмездия. "Выкуп доставлен. Будем в Гарсавре через три дня". Записка была написана по-латыни, лаконично и ясно. Марк перечитал ее дважды, прежде чем обратил внимание на то, что латинская буква "А" была заменена видессианским эквивалентом. Медленно, но верно Империя накладывала на римлян свой неизгладимый отпечаток. На утро третьего дня хатриш доложил трибуну, что легионеры и выкупленные пленники находятся в двух часах пешего перехода от Гарсавры. - Отлично! - выдохнул Марк с облегчением. Значит, Явлак все-таки не нарушил условий договора. Что ж, еще одно препятствие долой. Желая припугнуть упрямых намдалени, засевших в крепости, Марк прошагал мимо них маршем. В городе осталось лишь небольшое число солдат, чтобы в случае вылазки из крепости отбить нападение. Люди Княжества наблюдали за действиями римлян со стен своей крепости. Ничего, голубчики, скоро вы здорово проголодаетесь. Вот тогда мы с вами и покончим, думал Марк. На небольшом удалении от Гарсавры местность начала подниматься. Солдаты Скавра двигались к центральному плато. Аранд, тихий и величавый в долине, теперь бурно кипел, проносясь через бесконечные пороги. Громадные камни исчезали в клочьях белой пены. Гарсавра стояла на месте слияния Аранда и его самого большого притока - Эризы, бежавшей с севера. Проводник вел Скавра по южному берегу Аранда. В летнее время реки были единственным источником воды на плато. И вот впереди заклубилось широкое, низкое облако пыли, вздымавшееся над пешей колонной. Марк с улыбкой переглянулся с хатришем. Тот поднял вверх большой палец - Пакимер, а за ним и его солдаты переняли у римлян этот одобрительный жест. Построившись в каре, легионеры поместили выкупленных в центре. С флангов отряд прикрывали лучники-хатриши, одинаково готовые защитить колонну от нападения всадников, буде те появятся, и пристрелить любого пленного намдалени, если у того хватит дурости совершить попытку к бегству. Юний Блез отдал честь трибуну. У младшего центуриона был такой вид, будто он безмерно счастлив снять с плеч тяжелую ношу. - Они все здесь. Все, кто еще жив. Так... триста и э-э... Да, триста семнадцать. Двадцать два человека умерли по дороге. Они были тяжело ранены. Не думаю, чтобы йезды хорошо ухаживали за ними. Я решил не оставлять их тела, - добавил Блез возбужденно. - Ты поступил совершенно правильно, - сказал Марк и увидел, как широкое крестьянское лицо Юния Блеза осветилось радостью. Да, пожалуй, Блез боится поручений, чреватых большой ответственностью. Итак, свершилось. Намдалени в руках Марка. Теперь они мало походили на тех алчных, горделивых воинов, что собирались оторвать от Видесса плодородные западные провинции. Клочковатые бороды, бледные, измученные лица... Многие пленники держались неестественно прямо. Марк видел, каких трудов стоило им не терять мужества. Почти все хромали - одни от ран, но большинство потому, что йезды сняли с них сапоги. Ноги пленных, обмотанные тряпками, кровоточили. Одежда превратилась в лохмотья. Кольчуги стали добычей кочевников. Когда намдалени, один за другим, проходили мимо Скавра, глаза их были пустыми и равнодушными. Вот он, вкус победы. Марк чувствовал себя кем-то вроде пожарника Красса - тот тоже умел извлекать сверхдоходы из чужих несчастий, скупая по дешевке сгоревшие дома. Взгляд поневоле задерживался то на одной, то на другой необычной фигуре. Метрикий Зигабен сохранил щегольские черные усики, но выражение полного отчаяния, застывшее на его лице, выделяло несчастного узурпатора даже в этом море страдания. Он не поднял головы, когда Скавр окликнул его. За Зигабеном ступал Дракс. Короткая бородка барона порыжела, словно была выпачкана в крови, левая рука обмотана грязной тряпкой. Дракс встретился со Скавром глазами. Взгляд побежденного был почти безжизненным. Среди ковылявших пленников резко выделялся старый вояка Файярд, *.b.`k) служил когда-то под началом Xемонда. Он шагал прямо и ровно и отдал трибуну четкий салют, сопроводив его пожатием плеч, как бы желая сказать: "Знал я, что мы снова встретимся, да только вот не ведал, что при таких поганых обстоятельствах..." Каким-то образом этому человеку удалось оставаться истинным воином - что бы ни ждало его впереди, он держался молодцом. Сотэрик будто шест проглотил. Иездам не удалось выбить из него упрямства и жесткости, которые поразили Марка еще в первую их встречу. Борода и оборванный вид добавили ему возраста - Сотэрик выглядел намного старше своих неполных лет. Брат Хелвис пронзил Скавра яростным взглядом. Сам отнюдь не мягкий человек, он не ожидал сочувствия по отношению к себе. - Предатель! - выкрикнул он. Трибун ни секунды не сомневался в том, что брат Хелвис считает легионеров отступниками. Странное слово в устах Сотэрика - особенно после битвы при Сангарии. Но брат Хелвис был воистину преисполнен уверенности в своей непогрешимости. Чувство собственной правоты ослепляло его. Кое-что из этого было и в Хелвис. Но, к счастью, не так уж много, подумал Марк с благодарностью. - Стипий, - обратился трибун к жрецу-целителю, - прошу тебя, сделай для них все возможное. Не все раны были получены островитянами на поле боя. То и дело Марк видел следы от ударов бича, раскаленного железа - йезды все-таки пытали некоторых пленников. - Не слишком ли много ты от меня хочешь? - заворчал жрец. Сейчас его тон странным образом напомнил Скавру обычное ворчание Горгида. - Многих я вылечить не смогу. Раны воспалились... К тому же они наши враги и еретики... - Было время, когда они сражались за Империю, - напомнил Марк. - Многие сделают это снова - с твоей помощью. Стипий оскалился. Скавр уже приготовился вступить в долгий спор, но тут жрец повернулся к нему спиной и, расталкивая легионеров Блеза, поспешил к раненым намдалени. Гай Филипп изо всех сил прятал улыбку. - Что это с ним? Неужто ему всегда надо порычать на здоровых, прежде чем накинуться на больных? - Ты и сам, как я погляжу, веселый собеседник. Пусть боги помогут легионеру, который попался тебе под руку в дурную минуту, - усмехнулся Скавр. День уже клонился к вечеру, когда легионеры и их пленники подходили к Гарсавре. Скавр нарочно провел их мимо намдаленской крепости как живую угрозу. Он желал намекнуть защитникам последнего оборонительного рубежа намдалени, что эти пленные могут стать, в случае чего, заложниками римлян. Однако расчет Марка не оправдался. При виде крепости пленные испустили вопль радости. Со стены понеслись ответные крики. Сотэрик бросил на Марка торжествующий взгляд. Раздраженный, трибун провел отряд по центральной улице Гарсавры к рыночной площади, желая устроить зрелище для горожан. Но и это решение было не слишком удачным. Гарсавране любили подобные зрелища куда меньше, нежели избалованные столичные жители. Улицы были полупустыми. Отряд шагал мимо общественных бань, мимо резиденции местного прелата, к кирпичному зданию, выкрашенному в желтый цвет и увенчанному золотым куполом, - оно было не менее внушительным, чем губернаторский дворец. Стук подбитых гвоздями сапог по каменной мостовой почти заглушался аплодисментами - немногочисленные прохожие рукоплескали пленным. Большинство же горожан вообще усиленно не обращало внимания на весь этот парад. Но всеобщее "безразличие" отнюдь не означало, что гарсавране не заметили прибытия пленников-намдалени. Город начал тяжело дышать, как человек, наевшийся волчьих ягод. То и дело на улицах вспыхивали короткие схватки. Одна группа воинственно настроенных горожан пыталась тут же, на месте, растерзать пленных мятежников. Марк не без отвращения обнаружил среди возмущенных патриотов не только тех, кто ненавидел намдалени открыто и с самого начала, но и тех, кто сотрудничал с ними, пока те удерживали Гарсавру. Видимо, последние желали убрать свидетелей своего предательства. - Они, похоже, были бы рады лизать сапоги самому Явлаку, - заметил трибун. - А мы на что? - резонно возразил Гай Филипп. - Мы здесь как раз и нужны для того, чтобы у них не появилось такой возможности. Старший центурион обладал достаточным запасом цинизма, чтобы не огорчаться при виде человеческой низости. Но если половина горожан рвалась поджарить намдалени на медленном огне, то другая половина столь же яростно мечтала освободить их и вновь зажечь пламя мятежа. Марк уже начал подумывать о том, чтобы покончить с проклятой крепостью намадалени - сколько бы человек ни пришлось положить под ее стенами. Он был уверен, что время от времени люди из этого укрепления проникают в город. У Гарсавры не было стен, а у Марка недоставало людей, чтобы перекрыть лазутчикам кислород. Да и далеко не все горожане поддерживали римлян. Присутствие в городе большого количества намдалени постоянно напоминало теперь Гарсавре об их кратком правлении. Казалось, каждый третий дом украсился надписью углем: "Дракс - защитник". Трибун спешил подготовить пленников для скорейшей отправки на восток. Пока они были больны и истощены, это было бессмысленно - многие погибли бы по дороге. Марк справедливо полагал, что, как только основная масса пленных покинет Гарсавру, беспорядки поутихнут. При этом Марк намеревался продемонстрировать горожанам, что сами островитяне склоняются перед властью Империи. На эту мысль его навели некоторые римские и видессианские традиции. Скавр замыслил впечатляющую церемонию. На рыночной площади он установил два римских копья, соединил с ними третье, создав таким образом ворота. Верхняя перекладина лежала чуть ниже человеческого роста. На этом сооружении он установил портрет Туризина Гавра. Затем собрал всех пленников-намдалени, за исключением Дракса, его старших командиров и несчастного Метрикия Зигабена, и выстроил их перед изображением Императора. Легионеры с обнаженными мечами и хатриши с луками наготове стояли между колонной пленных и горожанами, наблюдавшими со стороны. - Как вы наклоняете голову, проходя под этим ярмом, - сказал Скавр пленным (и горожанам!), - так вы склонитесь перед законным Автократором Видессиан, Туризином Гавром! Один за другим намдалени наклонялись перед римским копьем, на котором стояло изображение Императора. Когда они появлялись на другой стороне "ворот", Стипий приводил их к присяге. Островитяне произносили проклятие на себя, свою семью и род, которое постигнет их, если они вновь поднимут оружие на Империю или допустят, чтобы это сделали другие. И один за другим намдалени громко, отчетливо произносили: "...И на это мы ставим свои души". Жрец злобно смотрел на каждого еретика, однако молчал. Марк был доволен. Люди Княжества будут держаться клятвы, данной согласно их собственным обычаям. Если бы они клялись теми словами, к которым вынудили их имперцы, они могли бы счесть себя вправе объявить впоследствии такую клятву недействительной. Обряд покорности прошли уже две трети пленных, когда Стипий вдруг качнулся посреди присяги и мешковато рухнул на землю. Поскольку на церемонии он то и дело нализался вином, Марк обозлился не на шутку. Двое римлян оттащили жреца в сторону. Несколько легионеров бросились за прелатом Гарсавры. Он пришел - седобородый, вежливый старик по имени Лавр. Намдалени смеялись и перешучивались. Лавр быстро проглядел глазами присягу, после чего кивнул и начал читать ее вслух с самого начала. Файярд крикнул: - Святой отец, это мы уже говорили! - Не думаю, что тебе повредит, если ты повторишь это еще разок, - невозмутимо отозвался Лавр. Наконец настал благословенный день, когда Скавр отправил в столицу почти всех пленных намдалени. Их сопровождал отряд в тридцать хатришей. Лучники следили за тем, чтобы никто из пленных не бежал. Кроме того, они должны были защищать их от партизан Расса Симокатты. Намдалени, проходившие по сельской местности безоружными или малочисленными, подвергали свою жизнь смертельной опасности. То и дело трибуну вспоминался разговор с Баили, когда тот приходил к нему на холмы, полный горечи и недоумения. Да, отчасти Баили был прав. Дракс разбит, но партизаны и не думают прекращать свою деятельность. Что ж, сказал себе Скавр, вспоминая мудрое присловье Лаона Пакимера, сперва одна война, потом другая. Баили и другие командиры мятежа представляли собой отдельную проблему. И немалую. Марк не отослал их вместе с остальными на восток. Он опасался, как бы этим людям не удалось освободиться. Они слишком опасны, чтобы позволить им разгуливать на свободе. Поэтому Скавр содержал их под замком в губернаторской резиденции. Их судьбу должен будет решить Туризин. Но и этот выход был не идеален. Едва гарсавране узнают, где находятся Дракс и другие, город может взорваться новым мятежом, который станет продолжением всех старых. Метрикий Зигабен прислал Скавру просьбу отделить его от намдалени, которые силой навязали ему роль узурпатора. Трибун согласился. Зигабену он сочувствовал от души - в отличие от Дракса и Сотэрика. Единственный намдалени, который вызывал у Марка сострадание, был Тургот из Сотэвага. Тот просто места себе не находил, тоскуя по своей подруге Мавии. Скавр вспомнил ее - красивую белокурую девушку. Она была почти в два раза моложе Тургота. Когда островитяне отправились в поход на йездов, Мавия оставалась с другими женщинами в Гарсавре. Узнав о разгроме намдалени, Мавия, скорее всего, бежала из города. Это тоже было частью жизни наемника. Марк узнал об этой стороне своей новой жизни после Марагхи. Но Тургот даже слышать о таком не желал. Он клялся, что Мавия обещала ждать его... Неделя таких разговоров - и терпение Дракса лопнуло. - Ну, и чего стоят бабские обещания? - спросил он резко. Об этом споре часовые рассказали Марку. Трибун вдруг подумал, что слова Дракса внезапно приоткрыли более глубокую натуру, чем обычно позволял увидеть барон. Слишком умело он прятал свои чувства под фасадом невозмутимости. У римлян не практиковались длительные тюремные заключения. Обычно римское правосудие прибегало к плетям, штрафу или ссылке. Легионеры не были опытными тюремщиками, и порой им приходилось дорого платить за обучение. Однажды утром часовой разбудил Скавра и доложил, что камера Метрикия Зигабена пуста. - Проклятие!.. - Трибун вскочил с постели. Хелвис что-то сонно пробормотала. Трибун набросил на плечи плащ и выскочил из палатки, закричав буккинаторам, чтобы те вставали и трубили тревогу. Когда послышался первый плач испуганного Дости, Марк уже бежал по лагерю, раздавая приказы поисковым группам. При этом он мрачно думал о том, что бродить по Гарсавре, обшаривая дом за домом, - занятие безнадежное. Но когда легионеры отыскали беглеца - довольно быстро, кстати, - ситуация проще не стала. Зигабен обнаружился коленопреклоненным у алтаря главного храма Фоса в Гарсавре. Храм находился неподалеку от резиденции гарсавранского прелата. Вцепившись в алтарь побелевшими пальцами, бывший узурпатор кричал: "Убежище!" Он повторял это слово снова и снова. Возле храма собрались горожане. Эти благочестивые люди явно не хотели бы видеть, как Зигабена силой оторвут от алтаря и поволокут обратно в тюрьму. Да и сами легионеры не слишком рвались входить в храм. Некоторые уже начали поклоняться Фосу. Святыни Фоса были убежищем для любого - сходный обычай имелся и в Риме. Прелат Лавр, потирая глаза, подошел к храму одновременно с Марком. Завидев трибуна, Лавр преградил ему путь. Обведя круг у груди, прелат громко сказал: - Ты не имеешь права забрать отсюда этого человека. Он просит убежища у Доброго Бога. - Могу я, по крайней мере, войти и поговорить с ним? - спросил Скавр. - Я войду один. Мягкость его тона удивила прелата. Лавр на миг призадумался, потирая бритую макушку. - Пожалуй, да... Только оставь оружие. Марк заколебался. Ему очень не хотелось расставаться с галльским мечом. Наконец он снял пояс и ножны и передал их командиру римского взвода, силачу по имени Флор. - Побереги их, - сказал трибун. Флор кивнул и, когда жрец отступил в сторону, быстро шепнул Марку: - Зачем тебе это? Марк пожал плечами. Когда он входил в храм, за спиной он слышал приглушенный смех. Гарсавранский храм, как все святыни Фоса, имел купол. Скамьи, расположенные амфитеатром, окружали алтарь, находившийся в центре. Купольная мозаика была жалким подобием великолепного украшения столичного Собора. Гарсавранский Фос - как и Видесский, грозный судия - не был, однако, тем величавым властелином духа, который подавлял воображение и заставлял задумываться о тщете земного существования. Пока Скавр медленно шел к алтарю, его пробирала нервная дрожь. Если Знгабен сумел каким-то образом вооружиться... Но несчастный узурпатор только крепче обхватил алтарь, продолжая взывать: - Убежища!.. Во имя милосердного Фоса, убежища!.. - Здесь только я, Метрикий, - сказал Марк. Он развел руками, чтобы показать, что они пусты. - Можно мне поговорить с тобой? Зигабен обратил на него усталые глаза. Марка поразило выражение горечи, застывшее в них. Оно было заметно даже в бледном мерцающем свете свечей. - Ну, предположим, я скажу "да". Ведь ты потащишь меня к палачу? Так почему я должен облегчать твою совесть? Ветеран дворцовых интриг, Зигабен слишком хорошо знал, сколь печальна участь побежденных мятежников. Марк безмолвно ждал. Горестный вздох вырвался из груди Зигабена. Его плечи поникали. Чем дольше молчал трибун, тем яснее понимал Метрикий Зигабен, как безнадежно его положение. - Будь ты проклят!.. - выговорил он наконец треснувшим голосом. - В конце концов, к чему этот фарс? Голод и жажда скоро выгонят меня отсюда. Что ж, я твой пленник. Забирай меня. Надеюсь, это доставит тебе радость. Он отступил от алтаря. Скавр видел темные пятна пота, оставшиеся на полированном дереве. Умный, отважный Зигабен сдался на волю судьбы. Трибун был потрясен до глубины души. У него невольно вырвалось: - Но ведь у тебя был какой-то план? Зачем ты пришел сюда? - Да, был, - ответил видессианин. Его губы тронула горькая улыбка. - Я хотел остричь волосы и стать монахом. Даже Автократор трижды подумает, прежде чем подослать наемных убийц к человеку, который посвятил свою жизнь Фосу. Но я пришел сюда слишком рано. Храм был темен и пуст. Я не нашел здесь ни одного жреца, который мог бы постричь меня. А теперь... Вместо жрецов явился ты. Я всегда считал тебя хорошим солдатом, Скавр. Хотел бы я ошибаться. Марк почти не услышал комплимента. - Лавр! - крикнул он во все горло. Прелат почти бегом ворвался в храм. Он тревожился за судьбу Зигабена, и это заставило Лавра изменить своему обычному сдержанному дружелюбию. - Только не убеждай меня сладкими речами, что этот несчастный передумал!.. - Но я действительно передумал, святой отец... - начал Зигабен. - Вовсе нет, - перебил Скавр. - Пусть будет так, как он задумал. Позови людей. Пусть они увидят, как человек, которого вынудили играть роль Автократора, облачится в голубые одежды служителей Фоса. Лавр уставился на трибуна с нескрываемой радостью, Метрикий Зигабен - с откровенным изумлением. Затем жрец низко поклонился Скавру и направился к выходу, созывая горожан, столпившихся у двери. - Ты позволишь мне?.. - прошептал Зигабен, до сих пор не веря. - Конечно. Как еще лучше убрать тебя с политической сцены навсегда? - Туризин тебе за это спасибо не скажет. - Да? На себя пусть поглядит. Он напялил голубой плащ на Ортайяса - и это после того, как сопляк причинил ему столько зла. Почему он должен отнимать твою жизнь? Ты верно служил ему, пока твоя судьба не выбросила две шестерки. Ввернув в свою речь этот чисто видессианский оборот, Марк ощутил странное удовольствие. - Я сам выбросил своих "демонов", доверившись намдалени. - Туризин тоже допустил эту ошибку, - напомнил трибун. В первый раз с тех пор, как Скавр выкупил Зигабена у йездов, тот слабо улыбнулся. Больше времени для разговора у них не было. Храм заполнился оживленно переговаривающимися горожанами. Скавр уселся на скамью в первом ряду. Зигабен остался у алтаря один. В грязных лохмотьях, бывший узурпатор казался особенно жалким в великолепном храме, где тускло мерцали бронза и серебро. Лавр исчез всего на несколько минут и вскоре возвратился, держа в руках большие ножницы и бритву, сверкавшую в огнях свечей. Его сопровождал второй жрец, толстый и неуклюжий. Он нес чистый голубой плащ и Священное Писание Фоса, переплетенное в красную кожу. Когда жрецы подошли к алтарю, горожане затихли. Зигабен склонил голову. Защелкали ножницы, срезая густые черные волосы. Сверкнула бритва. Вскоре голова Зигабена уже блестела. По сравнению с обветренным, загорелым лицом она казалась особенно белой. Толстяк протянул ему Священное Писание. - Прими же закон, которому ты станешь повиноваться, буде изберешь его для себя. Если в глубине души своей ты чувствуешь, что сможешь соблюдать его нерушимо, вступи в монашескую жизнь. Если же ты найдешь в душе своей сомнение, скажи об этом сейчас. Опустив голову, Зигабен ответил: - Я буду соблюдать его нерушимо. Жрец повторил свое предостережение еще дважды. После каждого нового согласия его голос набирал силу. Когда Зигабен в третий раз поклялся соблюдать монашеский закон, толстяк передал книгу Лавру и набросил на плечи нового брата голубой плащ. - Как голубые одежды прикрывают твое бренное тело, так пусть святая истина Фоса прикроет твою душу и защитит твое сердце от зла. - Да будет так, - прошептал Зигабен. Толпа повторила его слова. Лавр безмолвно сотворил молитву, а потом произнес: - Не хочешь ли ты, брат Метрикий, помолиться вместе с этими благочестивыми прихожанами? - Я могу?.. - спросил Зигабен... Нет, не Зигабен - теперь только Метрикий, ибо видессианские монахи отрекались от родовых имен, оставляя себе только личные. В голосе нового священнослужителя звучала искренняя благодарность. Трибун еще не встречал видессианина, который легкомысленно относился бы к своей вере. Метрикий, стоящий у богато украшенного алтаря в простом голубом плаще... Это зрелище казалось трибуну трогательным и странным. На чисто выбритой голове новообращенного выступила капелька крови - там, где лезвие зацепило кожу. Но даже безбожник Скавр почувствовал искреннее волнение, когда Зигабен начал читать на архаическом видессианском языке: - Фос, владыка благой и премудрый, милостью твоей заступник наш, пекущийся во благовремении, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать. - Аминь, - заключили прихожане. Марк вдруг поймал себя на том, что /."b.`o%b это слово вместе со всеми. Лавр объявил: - Служба закончена. Люди начали расходиться. Метрикий подошел к Скавру и сильно сжал ему руку. - Пойдем, брат, - сказал Лавр, - я познакомлю тебя с твоими новыми братьями в Фосе. Высоко подняв голову, не оглядываясь, Метрикий ушел с Лавром. Но столь удачно разрешенный кризис был лишь частью общей проблемы, куда более сложной. Через неделю после того, как Зигабен стал братом Метрикием, толпа попыталась взять штурмом губернаторскую резиденцию и освободить Дракса. Разгоняя бунтовщиков, легионеры пустили в ход оружие. Двадцать человек были убиты, многие получили ранения. Римляне потеряли двоих. После этого солдаты стали ходить по улицам Гарсавры только взводами. Через три дня горожане повторили попытку. На этот раз Марк хорошо подготовился. Лучники-хатриши, стреляя с крыш, рассеяли толпу еще до того, как атака набрала силу. Никто из солдат трибуна не пострадал. Однако Марк хорошо знал, что у него не хватит солдат, чтобы вечно сдерживать толпу. И одновременно с тем необходимо было следить за Явлаком... Он принял решение и встретился с вождями намдалени в их тюрьме. Сотэрик отвесил ему иронический поклон. - Ты оказываешь нам великую честь, шурин, - язвительно сказал он. - Я уже видел несколько раз мою сестру, однако ты наносишь нам визит впервые. Баили фыркнул. - Надеюсь, тебя до сих пор прошибает пот. Он до сих пор не простил Марку партизан. Дракс и Тургот не произнесли ни слова. Марк предположил, что Тургот был погружен в апатию. Но Дракс... Молчание Дракса, скорее всего, объяснялось его опытом интригана. - Да, - сказал трибун, обращаясь к Баили, - меня все еще прошибает пот. Не хотел бы я пережить третью такую ночь. - Он обвел глазами пленников, задерживая взгляд на каждом по очереди. - С вами, друзья мои, надо что-то делать. Проще всего было бы отрубить вам головы и выставить их на рыночной площади. - Ублюдок, - сказал Сотэрик. Дракс шевельнулся. Он явно насторожился. - Если бы ты действительно собирался это сделать, ты не пришел бы сюда и не стал бы говорить с нами об этом. - Я это сделаю, если у меня не будет выбора, - просто ответил Марк. В который раз он поразился сообразительности барона. - Если говорить начистоту... Да, я очень не хочу вас убивать. Вашу судьбу должен решить Туризин. Пусть берет это на свою совесть. С другой стороны, не могу же я допустить, чтобы горожане вас освободили. Вы слишком опасны для Империи, чтобы гулять на свободе. Дракс слегка поклонился. - Но что же в таком случае ты нам оставляешь? - резко спросил Сотэрик. В его голосе отчетливо слышалась ненависть. - Ваши жизни, проклятие, если они вам еще нужны! Марк замолчал, ожидая ответа. Один за другим вожди намдалени кивали ему в знак согласия. x x x - Ты набираешься опыта. Скоро ты будешь настоящим мастером подобных цирковых представлений, - сказал Гай Филипп, почти не разжимая губ. - Теперь местные жители дважды подумают, прежде чем бунтовать. На рыночной площади Гарсавры неподвижно стояло каре легионеров. Солдаты в полном боевом облачении, упирая в землю древки копий, невозмутимо смотрели на враждебные лица видессиан, как будто желая бросить им вызов своей дисциплиной. Холодный северный ветер трепал наброшенные на плечи плащи. - Хорошо, что нет дождя, - сказал Марк. Северный ветер обещал скорое приближение дождя и снега. Стоя в центре каре у маленького костра, трибун тихо радовался тому, что может немного согреться. Искра попала ему на ногу. Трибун выругался и потер колено. Прозвучал громкий сигнал трубы. На площадь скорым шагом вышла еще одна манипула. Солдаты бежали с обнаженными мечами. Дракс, Баили, Сотэрик и Тургот были выше ростом своих стражей римлян, и потому их легко было распознать в центре строя. Марк бросил взгляд на Ансфрита - командира тех намдалени, что продолжали удерживать крепость невдалеке от Гарсавры. Трибун нарочно пригласил Ансфрита на церемонию и гарантировал ему безопасность. Ансфрит дрожал всем телом. Казалось, еще миг - и он один бросится на легионеров Скавра, чтобы только вызволить своих соплеменников. Манипула присоединилась к каре, стоявшему на площади. Пленников подвели к трибуну. Справа и слева от каждого из них стояли по солдату. Возглавлял маленькую процессию Зеприн Красный. Громадный халогай в сверкающей кирасе имперских гвардейцев отдал Скавру римский салют, выбросив вперед правую руку со сжатым кулаком. - Смотрите же все! - проревел Зеприн густым басом. Его голос громом покатился по площади. Трясущиеся под холодным ветром в тонких серых туниках, босые на холодных камнях, пленные ожидали казни. Повисло тяжкое, гнетущее молчание. Затем горожане расступившись, словно шарахаясь от какой-то заразы, и пропустили вперед одинокую фигуру. Видессианские палачи, подобно спартанским гоплитам, носили красную одежду, чтобы пятна крови не были на ней заметны. Только сапоги палача были не в цвет крови, а в цвет земли - черные. В толпе были и йезды; трибун видел, как кочевники с восхищением таращатся на угловатую фигуру палача в маске с прорезями для глаз. Да уж, в пышности и жестокости римлянам впору сравниться теперь с иездами, подумал Скавр с невольным отвращением. Но чувствительность сегодня работала против него, и потому Скавр усилием воли отогнал эти мысли. Он должен был сделать то, что задумал. - Слушайте меня, жители Гарсавры! - начал он. Стипий с превеликим удовольствием пособлял трибуну составлять эту речь. - Предатели и мятежники, поднявшие руку на Его Императорское Величество Автократора Видессиан Туризина Гавра, эти ничтожные негодяи заслуживают немедленной смерти. И лишь мое милосердие ограждает их от столь плачевной и злосчастной участи. - Дождавшись, чтобы лица слушателей просветлели, Скавр завершил сурово и мрачно: - Но за свои злодеяния против Империи они должны понести справедливое наказание. Дабы остальные извлекли урок из их безумия и не помышляли более поднимать мятеж, да погаснет навеки свет их очей! Пусть с этих пор видят они лишь мрак Скотоса! У толпы вырвался стон, но все голоса перекрыл горестный и гневный вопль Ансфрита. Гарсавране шевельнулись, двинулись было вперед, но римские копья немедленно ощетинились и угрожающе поднялись. Четверо пленных, заключенных в прямоугольнике каре, вздрогнули, будто на них плеснули кислотой. - Я лучше умру!.. - взвыл Дракс. На какой-то миг им удалось вырваться. Но, несмотря на яростное сопротивление, легионеры повалили их на землю, удерживая за руки. На лица пленных наложили черные кожаные повязки, закрывая им глаза. Тихо напевая гимн Фосу, палач опустил в костер длинный железный стержень. Время от времени он приподнимал его и смотрел, достаточно ли накалено орудие пытки. Толстые рукавицы из красной кожи защищали руки палача от жара. Наконец он удовлетворенно хмыкнул: - Кто из них будет первым? - На твой выбор. Ближайшим к палачу стоял Баили. Он дергал руками, пытаясь вырваться ( закрыть лицо, но легионеры держали его крепко. Не без сочувствия палач обратился к своей жертве: - Если можешь, постарайся не дергаться. Тебе будет немного легче. - Легче!.. - процедил Баили сквозь сжатые зубы. Пот ручьями стекал по его лицу. Затем раскаленное железо прошло сквозь кожаную повязку, наложенную на глаза Баили. Раз, другой. Гордый намдалени, потеряв самообладание, отчаянно закричал. Воздух наполнился острой вонью паленого мяса. Баили обвис на руках легионеров. Палач снова положил прут на горящие поленья. Последовательно были ослеплены Тургот, Дракс и, наконец, Сотэрик. Брат Хелвис кричал, проклиная Марка, но тот стоял, не шелохнувшись, и только ответил: - Ты сам навлек на себя это несчастье. Запах горелого мяса был таким резким, что казалось, будто кто-то забыл на огне кусок свинины. Легионеры подняли рыдающих пленников, закутали их в покрывала, чтобы скрыть работу горячего железа. - Покажите их народу! - велел Скавр. - Пусть все видят, что ожидает бунтовщиков, которые вздумают противиться законному повелителю. Солдаты расступились, чтобы толпа могла видеть. - Уведите, - приказал трибун. Никто не поднял руки, чтобы защитить ослепленных. Стражи увели их обратно в губернаторскую резиденцию. Несчастные брели, спотыкаясь и налетая друг на друга. - Ансфрит, - окликнул Марк своего гостя. Он читал на лице намдалени страх и ярость, однако не дал ему времени собраться с духом. - Сдай мне крепость в течение дня. Иначе, когда мы возьмем ее - а ты хорошо знаешь, что я могу это сделать, - клянусь, я ослеплю всех. Сдайся сейчас. Я обещаю вам безопасность. - Я думал... Я думал, ты не такой, как эти видессианские мясники... Но похоже, пес превзошел хозяина. - Возможно, - невозмутимо отозвался трибун. - Ну так что, ты сдаешься? Или мне попросить этого парня, - он кивнул в сторону палача, - продолжать греть железо? Рот палача под блестящей кожаной маской оскалился в ухмылке. Ансфрит непроизвольно отшатнулся. - Будь ты проклят, - сказал он Скавру в бессильном гневе. - Да. Я