нием и теперь, готовясь перейти к делу, потирал руки. - Ныне, когда новый Королевский Клан поднялся над степью, настало время и остальным кланам в степи признать власть Варатеша. Мы решили начать с тебя. Ничто в мире, казалось, не могло ударить Таргитая больнее. Жизнь снова вернулась к вождю. Вскочив на ноги, он заревел: - Ах ты, ублюдок, овечье дерьмо, грязная лягушка! Нельзя оскорбить хамора страшнее. Бандит сжал губы. Таргитай продолжал сыпать проклятиями: - Убирайся к своему навозному Варатешу и скажи ему: пусть лижет мою задницу! Я никогда не приползу к нему! Хаморы одобрительно загудели. Пауза позволила человеку Варатеша прийти в себя. Вожак выбрал для поручения отнюдь не глупца. Когда крики поутихли, посланец примирительно поднял руки и заговорил так мягко, как только мог. - Кто говорит о том, что нужно ползти на брюхе? Кто требует вилять хвостом? Варатеш сильнее. Вы знаете это. Варатеш может раздавить вас, как ящерицу, вот так! - Он стиснул кулак. Виридовикс злобно оскалился при этом точном и грубом сравнении. Посланник медленно разжал пальцы. - Но Варатеш не хочет этого делать. Зачем? Ты станешь подчиняться ему. Лучше сделай это добровольно. - Поставить Волка под черный стяг? Никогда. - Ладно, - произнес бандит. У него был такой вид, будто он долго торговался и теперь проиграл в цене. - Он хотел сделать тебе подарок. Таргитай презрительно сплюнул в пыль: - Что же это должен быть за подарок, чтобы я взял его из рук Варатеша? - Он отдаст тебе всех пленников, которые мертвым грузом висят у него на шее. Он не возьмет за них выкупа. - Ты издеваешься надо мной, - проговорил Таргитаи. Грустные лица хаморов слабо осветились надеждой. - Издеваешься... - повторил Таргитаи, но теперь и в его голосе прозвучало сомнение. - Клянусь моим мечом! Я не издеваюсь. Я говорю правду. Кочевники притихли, переглядываясь. Среди их воинственного народа даже самый последний негодяй дважды подумал бы, прежде чем нарушить подобную клятву. Не в силах больше сдерживать себя, Таргитаи вскрикнул: - Есть ли среди них Батбайян? - Да. И он более удачлив, чем большинство. Клянусь мечом! Уныние наполнило душу Виридовикса, когда он увидел, что Таргитаи внимательно слушает бандита. - Да, конечно, - поспешно встрял кельт. - Но как ты можешь считать правдой слова негодяя? Что стоит слово Варатеша или Авшара? Несколько хаморов согласно кивнули. Но их было немного. Знать, что сын находится в руках Варатеша... Иметь соломинку, за которую можно ухватиться... Этого было довольно, чтобы Таргитаи ответил: - Вридриш, дважды я следовал твоим советам. Вот результаты. Галл только рот разинул. Слишком явной была несправедливость. Но Таргитаи говорил и говорил, и каждая его новая фраза убивала жестокостью: - Ты нашел в себе наглость снова давать мне советы? - Но... Таргитай остановил его резким движением руки, как бы нанося удар саблей. - Радуйся, что они не попросили в качестве платы твою голову. Я обменял бы на нее Батбайяна и моих людей. Кельт ошеломленно замолчал. У него не нашлось ответа. Решив договориться с врагами, Таргитаи пустил в ход весь свой опыт. Он старался выгадать для клана как можно больше. Хорошо, он задержит клан, он рискнет и подождет пленников. Вождь выторговывал у человека Варатеша обещание не приближаться к лагерю с колонной пленных. - Пленные будут безоружными и пешими. Надеюсь, это ты понимаешь, - предупредил бандит. - Да, да, - нетерпеливо сказал вождь. - Если бы победили мы, то тоже ограбили бы вас. Приняв решение, Таргитаи шел вперед без задержек. Виридовикс, стоя в толпе хаморов, мрачно наблюдал за ним. Теперь очень немногие заговаривали с кельтом. Впервые он почувствовал себя в клане чужим. Но Сейрем улыбалась ему по-прежнему: она не хотела отказываться от любимого человека. Как долго он сможет наслаждаться ее любовью теперь, когда ее отец обратился против него? Рамбехишт тоже подбодрил Виридовикса, бросив ему несколько хитрых фраз. - Может быть, в конце концов, вовсе не я сошел с ума, - сказал кельт самому себе, дергая рыжий ус. Договор был заключен. - Отправляйся быстрее, - говорил Таргитаи на прощание человеку Варатеша. - Мы не сможем ждать долго. Бандит ударил сапогами в бока своей лошади и помчался галопом, подняв на копье белый щит, чтобы разъезды Таргитая не напали на него, когда он будет возвращаться к своему повелителю. Легкий ветерок донес до хаморов его короткий смешок. x x x - Ну вот, теперь мы можем наконец отпустить их на свободу, - сказал Авшар. - Какие мы все-таки великодушные! Не снимая шлема, он цедил кумыс через полую соломину и рыгнул, как любой кочевник, наслаждающийся напитком. В эти страшные дни Варатеш начал страшно пить. Его терзало бесплодное сожаление. Хотел бы он повернуть назад и не отдавать тех приказов, которые были отданы вместе с решением освободить пленников. Сейчас было уже слишком поздно сожалеть. - Да, их можно отпустить... Дело было сделано. Отныне ему предстояло жить с сознанием того, что он сотворил. Дрожащей рукой Варатеш поднял бурдюк и поднес его ко рту. Он с жадностью начал глотать, даже не ощущая вкуса. - Идут! Они идут! - крикнул всадник, подъезжая к лагерю Таргитая. Хаморы разразились радостными криками. Каждый стоял у своего шатра: мужчины в полном вооружении, женщины в самых нарядных одеждах, в красивых головных повязках из ярких тканей, украшенных золотом, бирюзой или нефритом. День тоже казался подходящим для встречи с близкими. Было холодно, но ясно. Прошлой ночью гремела гроза, но она ушла, и вместе с ней к северу ушли все тучи. Напряжение и страх сменились радостью. Жены, дочери, братья пленных, те, кто надеялся, что их близкие живы, и те, кто знал, что, может быть, сейчас рухнет последняя надежда, - все они собрались вместе. - Ублюдки связали их, - доложил разведчик Таргитаю. - По двадцать человек или около того. Поднялся ропот, но Таргитай крикнул: - Главное, что они идут! Пусть даже связанные веревками. Позади Виридовикса послышался голос Сейрем; - Как они выглядят? Дочь вождя сжимала руку кельта так крепко, что у того онемела ладонь. Но он знал, как ей хочется спросить о Батбайяне, и восхищался ее выдержкой. Сейрем не решалась отвлекать разведчика частностями. Кельт крепко стиснул ее пальцы, как бы отвечая на ее безмолвный вопрос. Сейрем приняла этот знак сочувствия с теплой благодарностью. - Я был слишком далеко, - сказал разведчик. - Как только я увидел их, я сразу помчался сюда, чтобы доставить весть. - Идемте встречать их! - крикнул кто-то. Хаморы бросились вперед, но Таргитай остановил их. - По договору мы обязаны ждать их здесь. Мы сдержим слово. Мы слишком слабы и не можем позволить себе терять людей. Пока что... - добавил вождь. Дрожа от нетерпения, люди замерли на месте. Молчание затянулось. Затем послышались громкие крики. Первые пленники показались за небольшим холмом, недалеко от лагеря. Каган не в силах был больше сдерживать людей. Кочевники бросились навстречу своим близким. И тогда Таргитай тоже побежал... Все еще держась за руки, Виридовикс и Сейрем мчались в толпе. Кельт мог бы вырваться вперед, но ему пришлось подстраиваться под шажки своей подруги. Все больше и больше пленников, спотыкаясь, появлялись перед встречающими. Они были связаны, как и говорил разведчик. Виридовикс удивленно присвистнул, увидев, как много людей бандиты выпустили на свободу. - Ни за что бы не подумал, что негодяй сдержит обещание, - пробормотал он. Сейрем глянула на него с любопытством, и Виридовикс понял, что говорит по-кельтски. - Не обращай на меня внимания, любовь моя, - сказал он на языке кочевников. - Кажется, твой отец не ошибся. Я очень рад этому... - Я тоже, - сказала она. И добавила дрожащим голосом: - Смотри, вон Батбайян... Они были слишком далеко, чтобы Виридовикс мог разглядеть Батбайяна, но у Сейрем не было никаких сомнений. Она выкрикнула имя брата и ` $.ab-. замахала ему руками. Батбайян, дернув головой, обернулся на крик. Он заметил медноволосого Виридовикса и кивнул в знак того, что слышит. Когда пленники подошли ближе, Сейрем внезапно отшатнулась. - Глаза... - запнулась она, и слезы потекли по ее щекам. Пустая воспаленная впадина зияла под левой бровью Батбайяна. Веко бесполезно прикрывало ее. - Ох, девочка, это иногда случается... - ласково проговорил Виридовикс. - Благодарение богам, что у него остался второй глаз. Он вернулся домой, где сможет вылечиться. Рука Сейрем похолодела как лед. Но девушка собралась с духом и только кивнула в ответ. Она часто видела последствия войны и знала, какими страшными они могут быть. Пошатываясь, пленники брели вперед. Многие ковыляли из-за едва заживших ран. У многих осталась лишь одна рука, завязанная за спиной. Сейрем различала теперь все больше знакомых лиц. - Вон Эллак, он ведет другую колонну. Пусть духи смилостивятся над ним - он тоже потерял глаз. А там Майнак - у него такие кривые ноги... И он потерял один глаз! И Заберган, и вон тот здоровяк из клана Пятнистых Котов, и Нарсеф... Она посмотрела на Виридовикса. В ее глазах появился ужас. Страх охватил кельта. Под сердцем словно появился кусок льда. Он вспомнил, какого рода "подарки" любит раздавать Авшар. Толпа хаморов смешалась с толпой пленных. Приветственные крики быстро сменились воплями ужаса. Женщины рыдали и бились о землю, и мужчины в этот час оказались не крепче. Иные отходили в сторону, и их выворачивало. Один из хаморов выхватил саблю и разрубил веревку, которой его брат был привязан к остальным, а потом убил своего брата той же саблей. Прежде чем его успели остановить, он вонзил меч себе в сердце и упал, заливаясь кровью. То, что Сейрем увидела во главе каждой колонны, было пределом милосердия Авшара и Варатеша. Ведущие колонн были ослеплены только на левый глаз. Им предстояло провести остальных через степь. Остальные же, кто шел позади, были полностью ослеплены. Из пустых глазниц вытекал гной, словно слезы, которых те никогда больше не смогут пролить. Потребовалось немало времени, чтобы осознать всю безумную жестокость совершенного. Тысяча человек была ослеплена и только сто - оставлены с пятьюдесятью глазами, чтобы служить прочим поводырями. Липоксай утратил свой неизменный румянец во всю щеку. Шаман стал белее мела. Переходя от одного калеки к другому, энари накладывал повязки с целебными травами и ласково разговаривал с увечными. Может быть, последнее было еще важнее лекарств. Но сами чудовищные размеры задачи вскоре опустошили его торбу с лекарствами и истощили дух ясновидящего. Он рухнул в грязь и горько зарыдал. Это был плач человека, не привыкшего к слезам. Липоксая душило отчаяние. - Пятьдесят глаз! Я видел их! Я видел их и не понял! - кричал он горестно. - Я видел их! Видел! Волосы на затылке Виридовикса приподнялись дыбом. Он вспомнил видение энари. Что еще видел тогда Липоксай? Пятьдесят глаз, дверь в горах и два меча. Галл содрогнулся и сплюнул, чтобы отогнать дурное предзнаменование. Лучше бы ему никогда не иметь дела с предсказанием Липоксая. Таргитай замер, как человек, который, проснувшись, обнаружил себя все в том же кошмарном сне. - Мой сын!.. - простонал он. - Мой клан!.. Он схватился за голову, вскрикнув от неожиданной боли. Левая рука отказалась повиноваться. Покачнувшись, как старое дерево в бурю, Таргитай рухнул ничком. Сейрем бросилась к отцу. Виридовикс последовал за ней. Борэйн была уже рядом с мужем. Она ласково водила руками по его лицу и бороде, вытирая грязь рукавами нарядного платья. Липоксай, забыв о своем горе, спешил к вождю. - Освободите же меня, будь все проклято! - крикнул Батбайян, дергая связанными руками. Кто-то разрезал веревку. Лишенные своего зрячего товарища, пленники замерли на месте, боясь двинуться дальше. Батбайян, все еще со скрученными за спину руками, пробился сквозь толпу и неловко склонился над отцом. Правая сторона лица Таргитая перекосилась от муки, а левая стала вялой, как растопленный воск. Один зрачок был крошечным, другой расширился. Воздух хрипло вырывался из клокочущего горла. Хаморы и Виридовикс бессильно смотрели, как дыхание Таргитая становится все тише и тише... пока оно не замерло окончательно. Липоксай закрыл остановившиеся глаза. Борэйн со стоном обняла мужа, пытаясь вдохнуть в него жизнь, но все уже было бесполезно. Глава тринадцатая После того как Марк прошел испытание наркотиком правды, Император долго не вызывал его к себе. Туризин - не Вардан Сфранцез; Гавр не мог наслаждаться видом человека, которого унизил. Трибун, со своей стороны, был рад, что его оставили в покое. Он наконец завершил свой бесконечный рапорт и отправил его Автократору. Записка с уведомлением о том, что рапорт получен, вернулась к Марку в тот же день. Гарсавра оставалась в крепких руках Гая Филиппа. Йезды Явлака пробовали было грабить окрестные деревни. Об этих происшествиях старший центурион отписал своему командиру с предельной лаконичностью: "Явлак приходил. Разбит вдребезги". Известие о победе обрадовало трибуна. Впрочем, еще больше оно обрадовало бы его несколько недель назад. Мир чиновников - обитателей Большой Тронной Палаты - был отделен от шума битв и сражений тихим, неумолчным шуршанием пергаментов. Легионеры неплохо справлялись и без Марка. Мысль об этом еще острее заставила Скавра ощущать свою бесполезность. Большую часть времени Марк проводил за письменным столом той комнаты, которую занимал. Он намеренно сужал свой мир как только мог. Сейчас в Видессе было очень немного людей, с которыми он мог общаться. Как-то раз, идя по коридору, он заметил одного из слуг Алипии Гавры - тот стучал в дверь комнаты Марка. Марк тихо отошел за угол и притаился там, пока слуга не удалился, ворча себе что-то под нос. Если бы не Сенпат и Неврат, Скавр полностью замкнулся бы в своем крошечном безотрадном мирке. Когда они в первый раз явились навестить его, он даже не собирался открывать им. - Я знаю, ты там, Скавр, - сказал Сенпат через дверь. - Ну поглядим, кто дольше не выдержит. Я все равно буду стучать. Не без помощи своей жены Сенпат поднял такой барабанный бой, что у трибуна зазвенело в ушах. Он сдался. - У тебя крепкие нервы, - заметила Неврат. - Я уж решила, что мы проторчим у тебя под дверью всю ночь и вымокнем до нитки. - Простите меня, - сказал Марк не слишком искренне. - Входите. Вам и вправду надо обсушиться. - Нет уж. Это ты сейчас пойдешь с нами, - заявил Сенпат. - Я нашел таверну, где есть достаточно сухое вино. Такое, как тебе нравится. Ну а если я ошибся - просто выпей побольше, чтобы не обращать на это внимания. - Я и так пью больше, чем следовало бы. Сухого, сладкого, кислого и всякого. Так что благодарю за приглашение, - ответил Марк. Он еще не утратил надежды отвязаться от своих друзей. Капли дождя, размеренно стучащие в окно, одиночество и сок виноградной лозы приносили ему столь желанный покой. Но Неврат уже вцепилась в локоть Марка: - Пить наедине с собой - совсем не то, что посидеть за кувшинчиком с друзьями. Теперь трибуну пришлось бы вырываться силой. Поэтому он сдался и поплелся следом за васпураканами. Таверна обнаружилась поблизости от дворцового комплекса. Скавр одним духом осушил кружку вина, скорчил гримасу и уставился на Сенпата Свиодо гневным взглядом. - Только васпураканин мог назвать этот сироп "сухим вином", - обвиняюще произнес он. "Принцы" предпочитали еще более густые и сладкие вина, чем даже видессиане. - Ну так чем же это вино отличается от любого другого? - Насколько мне известно, ничем, - весело сказал Сенпат. Марк вытаращил глаза - такой наглости он не ожидал. - Зато мне удалось соблазнить тебя обещанием доброй выпивки и вытащить из норы. - А твоя жена схватила меня за руку. Что тоже имеет отношение к делу. - Ты, кажется, хочешь сказать, будто она владеет чарами, которых я лишен? - Сенпат, драматически размахивая руками, показал, что Марк поразил его в самое сердце. - Ну тихо, тихо, - остановила разбушевавшегося мужа Неврат и повернулась к Скавру. - Что толку в друзьях, если они не приходят к тебе на помощь в трудную минуту? - Спасибо, - вымолвил трибун. Он поднялся из-за стола и коснулся руки молодой женщины, с явной неохотой выпустив ее через мгновение. В эти тяжелые дни даже такое малое проявление доброты сильно трогало Марка. - Друзья нужны также для того, чтобы замечать, когда кружка их друга пустеет, - заявил Сенпат и махнул рукой слуге. Неврат оказалась права. Когда Марк тянул из кувшина, сидя взаперти, в маленькой конуре, он накачивался до изумления и в конце концов начинал ощущать лишь забвение и пустоту. Напиваясь сейчас с друзьями, он по- настоящему расслаблялся. Выпивка позволяла ему принимать их сочувствие - Марк непременно отверг бы его, будь он трезвым. Скавр даже сделал попытку подхватить песню, когда один из посетителей - медник - затянул пьяные куплеты. Сенпат скорчил ужасную рожу. Скавр засмеялся. Ну да, конечно. Музыкальный слух трибуна находился все в том же плачевном состоянии. - Надо будет как-нибудь еще раз... повторить... - услышал Марк собственный голос. Трибун стоял, покачиваясь, у входа в свою комнату. - Обязательно. Но при условии, что ты не будешь петь. С пьяным размахом Марк неловко обнял Сенпата и Неврат: - Вы действительно хорошие друзья. - В таком случае мы должны дать тебе отдохнуть, - сказала Неврат. Трибун с грустью посмотрел вслед молодым васпураканам. Они тоже слегка покачивались, когда брели по коридору к лестнице. Сенпат обнимал жену за талию. Марк прикусил губу и затворил за собой дверь. Но легкий укол зависти не испортил хорошего вечера. В эту ночь Скавр спал глубоко и спокойно. Он проснулся отдохнувшим. Головная боль казалась совсем небольшой ценой за это. Приступая наутро к работе, трибун приветливо кивнул чиновникам, которые находились у него в подчинении. За довольно долгий срок это был первый дружеский жест с его стороны. Сейчас Марку было куда легче надзирать над работой бюрократов, чем год назад. Ни один из нынешних не был наделен талантами Пикридия Гуделина, чтобы достаточно умело жонглировать цифрами. Все они к тому же знали, что Марк умел составлять документы почти наравне с хитроумными имперцами. Более того, несколько раз Скавр разоблачал хитроумные уловки Гуделина. Это не только не вызвало злобы Пикридия. Напротив - римлянин заслужил уважение прожженного интригана и бюрократа. Нет, чиновники не осмеливались жульничать при Марке. Проверяя налоговые документы лист за листом, свиток за свитком, трибун не видел не на своем месте ни одной серебряной монеты. В своем роде это был положительный сдвиг в его работе. Но это же делало ее изнуряюще скучной. Трибун выполнял свои обязанности машинально. Технология проверок была отработана им до мелочей. С другой стороны, монотонность также была для него сейчас целительна. Заметив, что Скавр - наконец-то! - в относительно приличном - ab`.%-((, один из чиновников приблизился к нему. - В чем дело, Итзалин? - спросил Марк, подняв голову от счетов. Даже не глядя от них, он отсчитывал цифры с поразительной ловкостью: долгая практика с костяшками счетов сделала трибуна таким же умелым в обращении с ними, как любого счетовода. - Нечто забавное, - сказал Итзалин, протягивая ему пергаментный свиток. Итзалин был худым человеком неопределенного возраста с болезненно- желтоватым лицом. Он изъяснялся на специфическом чиновничьем жаргоне даже в тех случаях, когда говорил о вещах, не имеющих ни малейшего отношения к финансам. Вероятно, он разговаривает так, даже когда занимается любовью, презрительно думал Марк. Скавру стало любопытно: что смешного мог откопать в документах этот человек с рыбьей кровью. - Ну показывай. Что там такое? Итзалин развернул свиток: - Обрати внимание на печати. Если судить по внешнему виду, это правильно составленный документ. Однако посмотри, какая неопытная рука его писала. Текст детски простой, грамматика явно хромает. А смысл документа сводится к тому, чтобы вытребовать у столицы некую сумму для покрытия оперативно израсходованных фондов провинциального городишки... Итзалин даже рассмеялся, что случалось нечасто. Шутка была, с его точки зрения, замечательная. Скавр проглядел документ и внезапно разразился хохотом. На мгновение лицо Итзалина просияло: похоже, вышестоящий изволил оценить шутку. Затем бюрократ занервничал. Трибун смеялся что-то слишком долго. Наконец чиновник проговорил: - Прошу прощения... Мне показалось, ты нашел здесь еще больше смешного, чем заметил мой непосвященный взгляд... Ты не поделился бы с нами?.. Марк все еще не мог говорить. Он просто ткнул пальцем в подпись. Глаза Итзалина последовали за его пальцем... и кровь медленно отхлынула от лица бюрократа. - Твоя подпись?.. - пролепетал он почти неслышно и испуганно уставился на меч Скавра. Он не привык видеть оружие здесь, в финансовом отделе, где строились куда более коварные ловушки из чернильниц и гусиных перьев. - Ну да, конечно. - Скавр наконец взял себя в руки. - Поищи-ка среди документов. Там должен быть императорский рескрипт, сопровождающий мою просьбу. Жители Гарсавры сослужили Империи большую службу, пожертвовав свои личные средства, чтобы выкупить у Явлака пленных намдалени. Простая справедливость требует вернуть им деньги. - Да, конечно, конечно. Я сделаю все, что от меня зависит, дабы ускорить процесс погашения задолженности... - Попав, мягко говоря, в затруднительное положение, Итзалин запинался и лепетал, чего обычно за ним не водилось. - Великодушный господин, ты, я надеюсь, то есть ты понимаешь... ибо я не намеревался нанести оскорбление... отнюдь... когда высказал свою мысль в форме, коя могла на первый взгляд показаться слегка... э-э... пренебрежительной... - Пустяки, - отмахнулся Скавр. Он встал, похлопал несчастного чиновника по плечу. Сейчас Марк не мог объяснить, что испытывал к Итзалину горячую признательность: даже с Сенпатом и Неврат он, кажется, так не смеялся. - В таком случае я составлю меморандум, и средства будут перечислены и отправлены со всевозможной оперативностью, - сказал Итзалин. Он был счастлив отыскать предлог и улизнуть от римлянина. - Да, пожалуйста, сделай это, - сказал Марк ему вслед. - Гарнизоном Гарсавры командует сейчас Гай Филипп, а у него терпения куда меньше, чем у меня. Медленная ретирада Итзалина превратилась в паническое бегство. Покачав головой, трибун опустился на стул. Хотел бы он сейчас быть в Гарсавре, среди своих. Как ему надоело болтаться одиноким и неприкаянным под присмотром Императора в столице. Он снова вспомнил о том, как /.+cg(+ намдалени из рук Явлака. И обо всем, что произошло потом... Через несколько дней весь финансовый отдел гудел от веселья. Входя, Марк успел услышать обрывки грязных шуточек... - ...знает, с какой стороны намазывать хлеб маслом, вот уж точно... - ...сказали бы лучше: "намазанная маслом задница" - вот более точное прозвище... Когда бюрократы увидели Марка, в комнате воцарилось неловкое молчание. После катастрофы, постигшей Итзалина, они старались при Скавре не давать волю острословию. Марк прошел на свое место (чиновники избегали встречаться с ним глазами). Разговоры тут же сделались исключительно деловыми. Марк открыл папку и принялся подсчитывать длинные столбцы цифр. Эта работа требовала внимания и сосредоточенности. Как раз то, что необходимо, когда хочешь отвлечься от горьких мыслей. x x x - Сыграй еще, васпураканин! - выкрикнул кто-то, перекрывая громким голосом шум рукоплесканий. Человек двадцать подхватили этот возглас - и вот уже вся таверна зазвенела от крика. Сенпат Свиодо положил лютню на колени и стал сжимать и разжимать пальцы. Он бросил комически-унылый взгляд туда, где сидели Марк и Неврат. Неврат крикнула ему что-то на своем языке. Сенпат кивнул. - Прости, - сказала Неврат Скавру, вновь переходя на видессианский. - Я сказала ему, что он мог бы сейчас сидеть с нами и спокойно пить вино, если бы оставил свою ненаглядную лютню дома. - По-моему, он наслаждается игрой, - заметил Марк. Неврат подняла бровь: - Я тоже люблю сладкие сливы, но если съем целую корзину, то лопну. Сенпат, конечно, собирался сыграть одну-две песни для собственного удовольствия, но вдруг обнаружил, что аудитория с горячей благодарностью слушает музыку. Далеко не последним из его слушателей был трактирщик. Он так высунулся из-за стойки, что едва не рухнул на пол. Васпураканская шапка Сенпата лежала рядом с певцом, перевернутая. Сенпат пел уже почти два часа. Возбужденная толпа густо окружала его, не позволяя уйти. Первые такты знакомой песенки понеслись по таверне. Загремели рукоплескания. Толпа подхватила припев: "А мы пьяней, пьяней вина!.." - Ему надо бы завести эту песню на полчаса, не меньше, - заметил Марк. - Может быть, тогда они упьются, свалятся под стол и позволят ему уйти к нам. Трактирщик, похоже, держался того же мнения. Два его племянника наливали по очереди всем слушателям, стоявшим вокруг Сенпата. Еще двое помощников тащили тяжелые бочонки, разливая вино посетителям, сидящим за столами. Неврат подставила свою кружку, Скавр отказался - у него еще оставалось. Неврат заметила это. - Ты жульничаешь. - Тебе ли не понимать меня - с твоими сладкими сливами и полной корзиной... - Пожалуй, это честно, - улыбнулась она. Затем посерьезнела, изучая его лицо, как теолог - трудный текст. Но когда она заговорила, голос ее прозвучал ровно: - Ты ведь довольно много пил в последнее время? - Наверное. Ее лицо прояснилось. - Я тоже об этом подумала. По правде сказать, я сомневалась, имею ли право говорить об этом... Хотя, - добавила она быстро, как бы желая подчеркнуть, что ни в коем случае не хотела его обидеть, - невозможно винить тебя, особенно после того, как... - Да, после того, как, - подтвердил трибун. - Но даже "после того, как" ты можешь смотреть на мир из горлышка винного кувшина лишь до определенного момента. А потом все, что ты будешь видеть, - это только кувшин. Он помрачнел. Темные брови Неврат сошлись у переносицы. Она коснулась его руки: - Все еще так плохо? - Прости... - Ему потребовалось усилие, чтобы прийти в себя. - Я не знал, что все это отражается у меня на лице. - Ну, случайный прохожий, вероятно, ничего бы не заметил, - сказала Неврат. - Но мы-то с тобой знаем друг друга уже давно... - Да. Верно. Марк вдруг сообразил, что знает Сенпата и Неврат, пожалуй, так же хорошо, как и других своих знакомых неримлян. Из всех женщин этого мира Неврат, пожалуй, была для него самой близкой, если не считать Хелвис... При мысли о Хелвис Марка опять передернуло... И Алипии. Но, в отличие от племянницы Туризина, Неврат не отделяли от Марка никакие титулы. Прежде чем Скавр сообразил это, его рука уже стиснула ее ладонь. Было что-то очень странное в прикосновении женской руки, покрытой такими же мозолями от рукояти сабли, как и его собственная. Поводья и тетива закалили пальцы Неврат. Она поглядела на Марка с удивлением, но не отпрянула и не отняла руки. Как раз в этот момент Сенпат закончил песню. Он соскочил со стойки, невзирая на вопли, требующие еще песен, и сказал: - Нет, нет, друзья мои! На сегодня хватит! Достаточно! Я тоже хочу пить! Звук его голоса, не сопровождаемый лютней, заставил Марка отдернуть руку, как будто ладонь Неврат обожгла его. - Так-так. Что тут происходит? - осведомился Сенпат, пробившись наконец сквозь густую толпу к маленькому столику. - Что вы тут оба замышляете? Ничего хорошего, не сомневаюсь. Трибун был рад, что в его кружке еще плескалось вино. Он осушил остатки, уходя от ответа. После маленькой паузы Неврат сказала: - И не сомневайся. Она говорила тем же ровным тоном, что и с Марком несколько минут назад. Должно быть, совесть ужалила Марка, потому что он вздрогнул. Но Сенпат ничего не заметил. Он тряхнул шапкой, в которой зазвенели медные и серебряные монетки - подарки благодарных слушателей. - Вот видишь? - сказал он. - Все-таки мне надо было стать бродячим музыкантом. Неврат фыркнула. - Положи деньги в кошелек, - сказала она. - Шапка тебе еще понадобится. Там опять пошел дождь. - Неужели он никогда не кончится? Сенпат нахлобучил шапку на голову. Две монетки скатились со стола на пол. - Пусть остаются, - сказал он, когда Неврат наклонилась было их поднимать. - Это осчастливит подметальщика. Он положил лютню в кожаную торбочку и бегло поглядел на Марка. - Ей будет суше, чем тебе. Ты-то ходишь без шапки. - Ей будет суше, чем любому из нас. - Марк надеялся, что его голос прозвучал не слишком фальшиво. Лаконичные фразы имеют свои преимущества. Совесть все еще укоряла его. - Порой мне кажется, что ты бережешь ее больше, чем меня, - заметила Неврат, подтрунивая над мужем, как обычно. - Почему бы и нет? - возразил Сенпат. - Ты вполне в состоянии беречь себя сама. - Рада, что ты так думаешь. - Неврат говорила довольно едким тоном. Сенпат только ухмыльнулся. - Яд у нее с язычка сегодня так и капает. - Он показал, как падает от укуса змеи. Неврат сделала вид, что хочет бросить в него тарелку, но и она засмеялась. Марк улыбнулся. Сенпат неисправим. Молодой васпураканин перекинул торбочку с лютней через плечо и, лихо сдвинув на затылок треух, направился к выходу. Неврат шла следом. Скавр тащился сзади. Он думал поначалу остаться в таверне, пока не кончится дождь, но дождь мог зарядить на целую неделю. К тому же, как он cам признавался, через некоторое время пьянство превращается в тяжелую болезнь. Марк знал об этом слишком хорошо. Один видессианин попытался схватить Неврат и обнять ее. Она вывернулась, выхватив кружку с вином из его руки и, сладко улыбаясь, вылила ему на голову. - Не обращай внимания, - сказала она Сенпату, который схватился за кинжал. - Я ведь и сама могу позаботиться о себе. - Вижу. Сенпат настороженно замер, опасаясь, что кто-нибудь решится начать драку. Марк продирался к друзьям, чтобы помочь, если возникнет необходимость. Облитый вином видессианин кашлял и ругался на чем свет стоит, но парень, оказавшийся рядом, сказал ему: - Уймись, болван. Ты этого заслужил. Нечего валять дурака и приставать к чужой женщине. Кутила огляделся по сторонам в поисках поддержки, но не встретил понимания. Сенпат с его чудесной музыкой был героем этой ночи. Сегодня никому в таверне не было дела до того, что "принцы" исповедуют "еретическое" учение. Хлебнув холодного воздуха, Марк раскрыл рот и тут же пожалел о своем решении покинуть таверну. Он поднял воротник, чтобы немного спастись от пронизывающего ветра. Лужи на мостовой стремительно увеличивались. Дождь немилосердно поливал Скавра. Сенпат и Неврат хлюпали по лужам, опустив головы, чтобы вода не заливала глаза. Скавр то и дело возвращался взглядом к Неврат. Тот человек в таверне, который одернул приставшего к Неврат видессианина, вполне мог обратить свои слова к Марку. С другой стороны, Марку-то Неврат не плеснула вином в физиономию... Трибун смутно сообразил, в каком же плачевном состоянии он находится, если даже такая мелочь послужила причиной для оптимизма. Дождь сменился мокрым снегом. Промокший насквозь курьер доставил трибуну документы в его рабочий кабинет. - Сейчас у тебя более высокая должность, чем в Гарсавре, - заметил он, передавая Скавру пергаменты. Марк не сразу заметил, что это был тот самый человек, который доставил ему письмо от Туризина с приказом лично доставить пленных в столицу. Трибун взломал печать - и его охватила радость: он увидел угловатые латинские буквы вместо замысловатых видессианских закорючек. Радость - и одиночество. Кроме Марка, здесь, в столице, римлян больше не было, а легионеры - далеко, в Гарсавре... Как всегда, письмо Гая Филиппа было верхом лаконичности и деловитости - старший центурион находил писанину слишком изнурительным занятием, чтобы предаваться ей долго. "Гарсавране получили свои деньги. От неожиданности многих чуть не хватил удар. Знать бы еще, куда подевалось наше жалованье?" Трибун черкнул заметку, чтобы не забыть об этом. Когда он поднял голову, гонец все еще стоял перед ним и явно чего-то ждал. - Чем могу быть полезен? - спросил трибун. Гонец переступил с ноги на ногу, хлюпнув мокрыми сапогами. - В прошлый раз ты угостил меня горячим вином, - напомнил он прямо. Марк покраснел. Конечно, он тут же налил курьеру своего лучшего вина и дал ему сухую одежду. Трибун не поленился несколько раз извиниться за невежливость. Нет, он не подумал о насквозь промокшем и усталом человеке вовсе не потому, что испытывал к нему неприязнь - ведь тот опять напомнил ему об ужасном путешествии в Видесс... Марк просто забыл позаботиться о гонце. В своем роде это было даже хуже - здесь уже попахивало черствостью. Наконец курьер отправился разносить другие послания. Совесть Скавра немного успокоилась, но он дал себе слово больше не допускать такой небрежности по отношению к людям. - Я только что получил послание из Гарсавры о том, что деньги, задолженные государством частным лицам, получены, - сказал Марк Итзалину. - Хочу поблагодарить тебя за оперативность. Ты прекрасно справился. - Едва только ты напомнил мне о важности и спешности сего неотложного дела, я тотчас же приложил все усилия, дабы выполнить твое поручение, - ответил бюрократ. "А что мне оставалось, когда ты висел у меня над душой, зануда?" - молчаливо говорили его глаза. Марк поджал губы. Урок номер два за сегодняшний день. Иной раз вежливость может быть воспринята как признак слабости. Ну хорошо же. В голосе трибуна появился металл. - Полагаю, ты будешь настолько же точен и пунктуален в вопросе выплаты жалованья гарнизону Гарсавры. Я хотел бы, чтобы мои солдаты получили деньги вовремя. Мне очень нежелательно видеть их жалованье в списке просроченных платежей. - Военные расходы проходят по другим расчетным ведомостям, - предупредил Итзалин. - Фонды столь часто переходят с место на место, что мне трудно заранее сказать, может ли этот запрос выполнен столь же скоро... Расчетные ведомости зачастую становились для бюрократов более живыми и реальными, нежели люди. Регулярные походы в налоговое ведомство помогли трибуну понять эту особенность бюрократической психологии. Чиновники жили в своем замкнутом мирке и плохо представляли себе, какие лютые ветры дуют за пределами хорошо натопленных комнат, где шуршат пергаменты. Однако Гай Филипп мог иметь совершенно иное мнение. - Гарсавра - оплот Империи на Западе, - сказал Марк. - Она сдерживает йездов и не допускает их на равнины. Императору сильно не понравится, если он узнает о том, что солдаты в Гарсавре чем-то недовольны. Я хорошо знаю моих римлян. Сейчас ими командует человек, которого я никому не посоветую иметь своим врагом. - Я сделаю все, что от меня зависит. - Отличная мысль. Ты неплохо поработал для граждан Гарсавры. Если ты проявишь столько же усердия ради нужд гарнизона, то, уверен, скоро мои солдаты получат свое жалованье. Марк вежливо кивнул Итзалину и возвратился к своему столу. Итзалин еле заметно улыбнулся. По этой мимолетной улыбке трибун понял, что предупреждение воспринято не слишком всерьез. Несмотря на плохое настроение, Марк усмехнулся. Итзалин, вероятно, считает его надоедливым занудой. После одной только встречи с Гаем Филиппом бедный чиновник с воем бросился бы наутек. x x x - Три серебряных? - Лицо кожевника выражало презрение. - Это отличный кожаный пояс, чужеземец. Видишь бляшки? Какая работа! Видишь, какой он крепкий? Он несколько раз дернул пояс, щелкнул им, согнул и разогнул жесткую кожу. - Он не развалился у тебя в руках, это я вижу, - сухо заметил Скавр. - Если бы такое хоть раз случилось, тебя давно разорвали бы на кусочки и ты не торчал бы за прилавком, пытаясь меня надуть. - Мне показалось, что ты назвал меня жуликом. По-моему, это ты пытаешься ограбить меня. Только подумай! Я заплатил за шкуру, я вложил столько трудов и времени в эту работу... Да я обобрал бы собственных детей, если бы продал его тебе дешевле, чем за семь серебряных. В конце концов они сговорились на шести монетах, что составляло одну четверть золотого. Марк был недоволен. Будь он в настроении, он, скорее всего, выторговал бы пять. Но сегодня ему это было безразлично. В эти дни вообще нашлось бы не много вещей, которые были ему дороги. По крайней мере, он купил пояс. Прежний уже потрескался. Марк отстегнул старый пояс, снял ножны с мечом и приставил их к левой ноге. Удерживая штаны одной рукой, он начал продевать новый пояс в лямку. Пока трибун возился, чей-то веселый голос проговорил: - А, хороший поясок. Знаешь, это все напоминает мне те дни, когда я носил штаны, а не монашеский плащ. - Нейп!.. - ошеломленно сказал трибун, поворачиваясь, и тут же схватился за штаны, чтобы не заголиться прямо на рынке. Битва со штанами завершилась тем, что ножны с лязгом упали на мостовую. Пунцовый от смущения, Марк наклонился за мечом и чуть было снова не уронил штаны. - Позволь, я помогу. Нейп поднял с мокрой мостовой меч и кинжал Скавра и подержал их, покуда трибун не застегнул свой новый пояс. - Спасибо, - сказал Марк сухо. Он не желал иметь с Нейпом никакого дела после того, как тот накачал его наркотиком, и поневоле выслушал все откровения трибуна. И Алипия тоже была там!.. Если Нейп и уловил холодок, то не подал вида. - Очень рад тебя видеть, - сказал жрец. - Тебя довольно трудно поймать в последнее время. Ты стал скрытен, как таракан. Открой мне тайну: ты крадешься вдоль стен или залезаешь под плинтус? - В последнее время у меня нет большого желания видеться с людьми, - вяло пояснил Марк. - Что ж, это вполне объяснимо. После всего, что случилось... - Увидев, как окаменело лицо римлянина, Нейп вдруг понял, какую грубую бестактность только что допустил. - Ох, друг мой дорогой, прости... - С твоего позволения, я, пожалуй, пойду домой. - Голос Скавра прозвучал безжизненно. - Подожди!.. Постой!.. Во имя Фоса, умоляю!.. Марк нехотя остановился. Нейп был не из тех, кто поминает своего Бога каждую минуту, по делу и без дела. Если жрец произнес имя Фоса, значит, у него была на то важная причина... - Что ты еще от меня хочешь? - Горечь переполняла Марка. - Разве ты еще не насытился зрелищем?.. - Друг мой... Ты позволишь мне так себя называть? - Нейп помедлил, ожидая от Скавра какого-нибудь знака, но трибун был как будто высечен из камня. Печально вздохнув, жрец продолжил: - Позволь мне выразить сожаление... Мне действительно жаль, что дело приняло такой оборот. Могу, кстати, добавить, что Туризин также сожалеет об этом. - С какой радости? Ему-то что? Нейп сдвинул брови: ему не понравилось, что Марк говорит о Туризине в таком тоне. Однако жрец не остановился. - Унизив тебя, он оскорбил самого себя. Император имеет право знать, не вовлечен ли его офицер в заговор, но когда допрос поневоле затронул такие... интимные чувства... - Нейп запнулся. Он не мог найти нужных слов, чтобы не коснуться слишком больного места, и потому заключил просто: - Туризин должен был остановиться раньше. - Он этого не сделал, - сказал Марк. - Не сделал. И, как я тебе уже говорил, весьма сожалеет о своей несдержанности. Но он упрям. Вспомни хотя бы дело Тарона Леймокера, если не доверяешь мне. Туризин никогда не торопится признать свою ошибку. И все же ты должен был заметить, что он доверил тебе важный пост. - Но менее ответственный, чем гарнизон Гарсавры, - отозвался трибун. Он все еще не желал верить услышанному. - Работай в налоговом ведомстве честно, не возбуждай лишних подозрений - и я смело могу предположить, что как только начнутся военные действия, ты получишь назад свой легион. - Легко тебе говорить. Посмотрю, как еще поступит Туризин. Нейп снова вздохнул: - До чего же ты упрям, Скавр. И в горе, и в иных вещах, как я погляжу. Что ж, оставлю тебя. Только напоследок позволь дать маленький совет: суди по случившемуся, а не по предполагаемому. Вот это да. Нейп раздает советы, достойные философа-стоика!.. Пока Скавр хлопал ресницами, жрец низко поклонился и ушел. Слабое зимнее солнце сверкнуло на бритой макушке служителя Фоса. Скавр, хмурясь, глядел ему вслед. Возможно, с точки зрения Нейпа, трибун был угрюмым пессимистом. Однако сам толстенький жрец казался таким жизнерадостным и беззаботным. Вполне вероятно, жизнь вообще предстает ему в розовом свете, так что хорошие вести о Туризине, которые передавал Нейп, следует еще поделить надвое. Нет, Марк все еще был в опале. Последуем совету Нейпа и будем судить по тому, что уже случилось. Раздумывая обо всем этом, трибун невесело покачал головой. И вдруг заметил в толпе еще одно знакомое лицо. Провк Марзофл был довольно рослым молодым человеком, возвышающимся над остальными, - как и Марк. Этот красавец аристократ неподвижно стоял среди людей, кишевших на площади Паламы, и... Марк напрягся. Внезапно в нем проснулась долголетняя солдатская настороженность. Да, нет сомнений: Марзофл следит за Нейпом. Жреческий плащ и бритая голова делали жреца легкой мишенью для соглядатая. Затем пристальный взгляд Марзофла перешел на трибуна. Марк встретился с кавалеристом глазами и нарочно кивнул. Марзофл отвернулся и вступил в торг с рыбаком, который выставил на продажу большую корзину креветок. Любопытно... Марк направился в сторону дворцового комплекса. Через минуту он повернулся, как будто что-то потерял. Марзофл держал жареную креветку за хвост и облизывал губы. Он, несомненно, следил за трибуном. Их разделяло всего несколько десятков шагов. Убедившись в том, что Скавр раскусил его, Марзофл остановился, не скрывая досады и замешательства. Сперва римлянин не на шутку разозлился, убежденный в том, что это Туризин Гавр отправил Марзофла выслеживать его. Однако затем ему в голову пришло нечто обратное. Император не стал бы посылать такого неумелого шпиона. Если бы Туризин хотел тайно проследить за Скавром, то Марк никогда не узнал бы об этом. Тогда - в чем дело? Единственное объяснение, которое пришло ему на ум, состояло в том, что Марзофл ревновал к влиянию Скавра на Императора. Он заметил, как Марк разговаривает с Нейпом (а к мнению профессора Видессианской Академии Туризин, несомненно, прислушивается). Это встревожило честолюбивого аристократа. Вдвойне любопытно. Марзофл пользуется сейчас большим влиянием при дворе. Если он полагает, что Скавр может быть его соперником, то... То вполне вероятно, что так оно и есть! Садовники убирали последние жухлые листья с газонов, окружающих дворцы. Они почтительно поклонились трибуну, когда он проходил мимо. Впрочем, это не имело никакого значения. Садовники - слуги; вряд ли они решатся проявить неуважение к офицеру, даже опальному. А вот ревность Марзофла была, пожалуй, первой хорошей новостью за все это время. И... Марк резко обернулся. Провк Марзофл остановился на расстоянии полета стрелы от него - молодой кавалерист внезапно обнаружил что-то необычайно интересное в дереве с опавшими листьями. Он не заметил - или сделал вид, что не замечает, - как Скавр весело машет ему рукой. Марку было странно ощущать на своем лице улыбку. Хорошее настроение не оставляло его весь день. Он даже добился ответной улыбки Итзалина - что было немалым достижением. Бюрократ рассказал ему анекдот. Марк был поражен: он не предполагал, что Итзалин вообще знает подобные вещи. Правда, рассказывал чиновник не слишком умело, но событие в любом случае стоило того, чтобы отметить его про себя. Обед также не принес разочарования. Жареный барашек действительно оказался барашком, а не залежалой козлятиной. Горошек и луковки были пропечены в самый раз. В этот день выпало достаточно снега, чтобы трактирщик мог подать на десерт лед, политый сладким сиропом. Незадолго до заката Скавр возвратился к себе, чувствуя, что прожил лучший день с тех пор, как возвратился в столицу. Поздней осенью темнота сгущалась быстро. Но трибун не чувствовал себя усталым и не хотел спать. Он запалил несколько светильников и извлек из-под завала вещей "Историю" Горгида. Его мысли ушли далеко от шумной и суетной столицы. Как-то идут сейчас дела у Виридовикса и Горгида? Что они поделывают в степи? С виноватой улыбкой Скавр признался себе, что почти не вспоминал о своих друзьях с тех пор, как... (Он все еще искал способ безболезненно называть это.) С тех пор, как все пошло вкривь и вкось. Марк склонился над рукописью, разбирая замысловатые греческие фразы. Кто-то постучал в дверь. Поначалу Марк даже не расслышал стука. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то вмешивался в его вечернее уединение. Греческий был достаточно труден для Марка и требовал полной сосредоточенности. - Слушай, ты теперь всегда будешь делать вид, что тебя нет дома? Я вижу под дверью свет! Марк вскочил, отложил в сторону рукопись. - Прости, Неврат. Я не ждал вас с Сенпатом сегодня... Он широко распахнул дверь. - Благодетель. - Неврат вошла в комнату. - Всегда приятно навещать тебя. Чернильные души хорошо топят. Она сняла теплую шерстяную шаль, которую носила в эти дни вместо своего любимого яркого шелкового платка, расстегнула плащ. Марк все смотрел в пустой коридор. - А где Сенпат? - вырвалось у него. - Полагаю, дерет глотку и пьянствует в той таверне, которую мы навещали втроем. Я решила туда не ходить. - А, - сказал Скавр из вежливости. Он пока что ничего не понимал. Поколебавшись, он спросил: - Сенпат знает, что ты здесь? - Нет. Это слово, казалось, повисло в воздухе. Марк хотел было закрыть дверь, но помедлил: - Может быть, оставить дверь открытой? - Да нет, можешь закрыть. Неврат забавлялась, как дитя. Она обвела взглядом комнату трибуна, почти пустую, остановила взгляд на рукописи, которую Марк так поспешно отложил. Греческие буквы не были похожи ни на видессианске, ни на васпураканские. Неврат сдвинула брови. Хелвис тоже хмурилась, когда видела труд Горгида, вспомнил Марк. При этой неожиданной мысли он прикусил губу. - Хочешь вина? - спросил он Неврат, спеша отвлечься от горьких воспоминаний. Она села на единственный стул, кивнула. Из маленького деревянного сундучка, стоящего в изголовье кровати, Марк достал кувшин и глиняную кружку, налил вина и подал гостье. Сам уселся на кровать, откинувшись спиной к стене. Неврат изогнула бровь. - Разве ты не будешь пить? Ты говорил, что теперь почти не пьешь, но не до такой же степени? Или ты теперь у нас трезвенник? - Не приведи боги, такой ужас мне и в голову не приходил! - воскликнул он. - Но понимаешь, такое дело... У меня всего одна кружка. - Тогда будем пить по очереди. - Передавая ему кружку, она коснулась его руки. - Я не думал, что буду принимать здесь гостей, - пояснил Марк. - Вижу, - просто отозвалась Неврат. - Твоя убогая нора не похожа на логово опытного пожирателя сердец. - В таком случае она действительно мне подходит. Я ведь не пожиратель сердец. Он снова наполнил кружку и предложил ее девушке. Она взяла ее в ладони, но не стала пить, а глянула вдруг на Скавра с таким забавным выражением лица, что Марк покраснел. - Я не это имел в виду... - неловко начал он. - Я знаю. Ты не хотел сказать ничего дурного. - Неврат поднесла кружку к губам, потом передала ему и добавила: - Марк, ты дорог мне с того дня, как мы познакомились. - А ты мне, - кивнул он. - И эти последние несколько недель... Без тебя они были бы... Ну, скажем, гораздо хуже... Я в неоплатном долгу перед тобой, Неврат. Она отмахнулась: - Не болтай глупостей, Скавр. Сенпат и я всегда рады помочь тебе чем можем. Марк нахмурился: впервые за весь вечер она упомянула о своем муже. А безумные надежды уже начинали тлеть... Марк вспомнил анекдот, который слышал от Итзалина. Зная, что у Неврат хорошее чувство юмора, он рассказал его, причем гораздо лучше, чем чиновник. - Забавная история, - засмеялась она. - Как там? "...Чтоб его взял Скотос"? Марк повторил заключительную фразу анекдота, и Неврат снова засмеялась. Ее черные глаза сияли, улыбка была широкой и счастливой. Неврат - одна из тех редких женщин, которые становятся краше, когда оживляются, подумал Марк. Светильник погас. Марк поднялся и, взяв бутылочку с маслом, заправил светильник. Ему пришлось пройти совсем близко от Неврат. Внезапно он протянул руку и коснулся ее вьющихся черных волос. На ощупь они оказались жестче, чем он предполагал. Неврат тоже встала и посмотрела ему прямо в лицо. Марк шагнул вперед, желая обнять ее. - Марк, - сказала она. Она произнесла его имя так, словно держала в руках голову Горгоны. Марк застыл, будто превратился в каменную статую. Мгновение назад он был готов сжать Неврат в объятиях... Неврат глядела на него с нежностью и острым состраданием, но на ее лице Марк не прочел ни следа того желания, которое сжигало сейчас его. - Это ведь нехорошо? - тупо спросил он, заранее зная ответ. - Прости, но это так. Она хотела положить руку ему на плечо, но остановилась. Это было даже хуже слов. - Я должен был знать заранее... - Он отвел взгляд в сторону, иначе не смог бы договорить до конца. - Ты всегда так тепло относилась ко мне, так сочувственно... Я надеялся... Я думал... Я разрешил себе поверить, что... - Что за дружеским теплом скрывается нечто большее, - заключила она. Марк кивнул, все еще избегая ее взгляда. - Я видела, - сказала Неврат. - Я все видела. Я не знала, что делать. Но в конце концов решила просто поговорить. Я не хочу никого, кроме моего Сенпата. Правда, Марк. - Вы оба такие счастливые, - сказал Марк. - Я думал об этом много раз. Он пытался удержать дрожь в голосе, но это оказалось не легче, чем сражаться, получив смертельную рану. - Я знаю, что мы счастливы, - отозвалась она тихо. - Поэтому я пришла к тебе сегодня, чтобы сказать то, что должна сказать. А не просто по-дружески поболтать, как обычно. Эта смешная история о богаче, который хотел стать актером... - Она мимолетно улыбнулась. - Я просто хотела бы оставить все, как прежде. Но тогда, в таверне... - Я все испортил. - Нет! - В первый раз Неврат рассердилась. - Я не обвиняю тебя. Какое я имею право?.. Что удивительного в том, что ты пытался найти новое счастье? У тебя была любовь, но ты потерял ее. Нет дурного в том, чтобы искать ее вновь. Мне так жаль, что я причинила тебе боль. Особенно сейчас. Поверь, это последнее, чего бы я хотела... - Неважно. Я сам во всем виноват. - Важно. Может быть, мы все-таки сможем остаться друзьями? - Она, должно быть, хорошо чувствовала его настроение, потому что быстро добавила: - Подумай, прежде чем сказать "нет". Кроме того, как мы объясним это Сенпату? Трибун вдруг, словно со стороны, услышал свой голос. Кажется, он обещал не разрывать дружбу. К своему удивлению, он обнаружил, что верит в это. Друзей у него было не много. И он слишком дорожил теми немногими, которые у него все-таки были. Не имеет значения, какие чувства он испытывает к Неврат сейчас. Не первый год они берегут друг друга. - Вот и хорошо, - сказала она оживленно. - В таком случае наша следующая встреча не отменяется? - Нет. - Через три дня? Марк кивнул. - Тогда до встречи. Я буду очень рада увидеть тебя. Верь этому! Всегда. Неврат улыбнулась - немного более осторожно, чем раньше. Но не слишком. Марк смотрел, как она закрывает дверь, слушал, как затихают ее шаги. Скавр положил кувшин обратно в сундучок. Пожалуй, все к лучшему. Сенпат - хороший человек, близкий друг трибуна. Какое Марк имеет право наставлять ему рога? В глубине души он и сам хорошо все знал. Выпрямившись, Марк с силой пнул сундучок. Вывихнутый палец пронзила боль. Глиняный кувшин разбился. Проклиная судьбу, вино и больную ногу, Марк взял тряпку и принялся вытирать большую лужу. К счастью, вина в кувшине оставалось совсем немного. Марк потушил лампу и забрался в постель. Его сотрясал горький смех. Ему следовало знать заранее!.. И нечего воображать, будто у него сегодня был хороший день. С тех пор как Хелвис оставила его, у него не могло больше быть хороших дней. Большой палец правой ноги распух и стал в два раза больше, чем следовало бы. Кроме того, он приобрел фиолетово-желтую окраску. В первый же день один из чиновников вежливо поинтересовался, почему господин эпаптэс хромает. - Я дал хорошего пинка своему гардеробу, - ответствовал Скавр, пожимая плечами и предоставляя бюрократу гадать, что имеется в виду. Иногда правда бывает куда лучше самой замысловатой лжи. Двумя днями позднее, видя, что мысли эпаптэса чем-то отвлечены, один из писцов довольно неловко попытался покрыть мелкую кражу хитроумными расчетами. Марк легко обнаружил уловку, подхватил пачку нужных счетов и с шумом, поднимая пыль, обрушил их на стол несчастного чиновника. - Жулик, - презрительно сказал он. - Прошлой зимой Пикридий Гуделин прибегал к этому фокусу, чтобы нацепить себе на палец кольцо с изумрудом, который был достаточно велик, чтобы им можно было подавиться. А ты пытаешься сделать то же самое, чтобы спереть какие-то два золотых. - Что... что ты теперь со мной сделаешь, высокочтимый господин? - задрожал бюрократ. - За два золотых? Если они тебе так нужны, можешь их взять на бедность. Но если в следующий раз я обнаружу в твоих документах пропажу хотя бы одного медяка, ты на своей шкуре изведаешь, как тепло и уютно в тюряге, что под государственными архивами на Срединной улице. Относится ко всем, - добавил Марк. Чиновники напряженно прислушивались к этому разговору, хотя виду не подавали. - Благодарю, благодарю тебя, великодушный господин, - лепетал воришка, все еще не веря в свое спасение. Марк коротко кивнул ему и направился к своему столу. Проходя мимо Итзалина, он задержался: - Ты подготовил ведомости для выплаты жалованья римлянам в Гарсавре? - Мне необходимо... э-э... проверить некоторые данные, чтобы быть уверенным... - осторожно ответил Итзалин. "Не подготовил", - без труда перевел эти слова Марк. Он глубоко вздохнул. - Итзалин, друг мой. Я был с тобой терпелив. Если ты выведешь из себя Гая Филиппа, вряд ли он проявит столь же великую кротость. Я знаю этого человека, ты - нет. Прими эти слова как предостережение, друже, ибо я желаю тебе добра. - Разумеется. Будет выполнено немедленно. - Я проверю. Трибун скрестил руки на груди и стал ждать. Когда Итзалин уяснил, что римлянин не собирается уходить, он отложил в сторону документы, над которыми работал, и снял с полки книгу, где были перечислены все расходы на войска в западных провинциях. Окунув перо в чернильницу, Итзалин .g%-l медленно начал выводить, буква за буквой, разрешение на выплату денег. Марк наконец отошел. Град забарабанил по стеклу. От неожиданности трибун вздрогнул. Больная нога тут же напомнила о себе и заставила пожалеть о резком движении. Зима уже близко, подумал Марк. Газоны у дворца покрыты легким снежным одеялом. А Марк так надеялся, что плохая погода продержится еще немного. Несмотря на то что он дал обещание Неврат, он чувствовал, что не готов встретиться с ней так быстро - то есть уже завтра. Может быть, снегопад заставит васпуракан отложить встречу. Комната, где жил Марк, была теплой. Да, хорошо, что чиновники так жарко топят в своем крыле Большой Тронной Палаты. Марк невольно посочувствовал своим друзьям, затерянным в необъятной степи. И - эгоист! - еще больше порадовался тому, что сидит в тепле и уюте. Глава четырнадцатая Глухо завывая бешеным псом, ветер бросал комья снега в лицо Батбайяна, превращал густые усы Виридовикса в сосульки. Борода покрывала подбородок и щеки кельта - он не брился уже много дней и не знал, удастся ли сделать это когда-нибудь снова. Ледяной ветер пробрался под меховую куртку, холодной струей погладил спину. Виридовикс выругался. Эта куртка была ему маловата. Она принадлежала одному из всадников Варатеша, но вряд ли когда-либо потребуется этому негодяю теперь. Виридовикс шумно вздохнул. Дыхание белым паром вырвалось у него изо рта. Поневоле он вспомнил "пуховой шатер" Тартигая. Сам Таргитай, шатер вождя - все шатры его клана - все уже превратилось в пепел... Безжалостный и точный, Варатеш дал клану ровно три дня, чтобы хаморы могли позаботиться о тысяче ослепленных, беспомощных людей. Люди обезумели от горя. Племя Таргитая, потерявшее вождя, обремененное слепцами, не успело уйти. И Варатеш нанес ему окончательный удар, уничтожив клан до последнего человека. Виридовикс и Батбайян пасли овец далеко от шатров, иначе они, несомненно, погибли бы вместе с остальными. Вечером, когда они вернулись, их встретило ужасное зрелище, от которого кровь стыла в жилах и душа переворачивалась. Да, Варатеш в своем роде талант, прирожденный вождь. Он умудрился добиться железной дисциплины среди своих отщепенцев и убийц. Клан Волка был вырезан за несколько часов. Когда двое уцелевших возвратились к шатрам, бандиты уже исчезли. Все было кончено. Кончено навсегда. Виридовикс и Батбайян медленно ехали сквозь мертвящую, неправдоподобную тишину. Негромкие слова отдавались в этой пустыне страшным эхом. Перебиты были все - даже маленькие собачки, что перебегали от шатра к шатру, подбирая объедки. Виридовикс странно притих и замолчал. Лицо Батбайяна исказилось от муки. Горе было слишком глубоко для слов. То и дело один безмолвно кивал другому, когда видел труп кого-нибудь из близких. У шатра вождя лежал Рамбехишт со стрелой под лопаткой. Рядом валялись три мертвых бандита - молчаливые свидетели того, что суровый хамор дорого продал свою жизнь. Может быть, он действительно хотел как- нибудь отплатить Виридовиксу за то давнее поражение в кулачном бою? Никогда уже Рамбехишт не сможет сквитаться с верзилой-кельтом... Желтый халат энари Липоксая промок от крови. Служанка Азарми лежала лицом вниз. Рядом валялась сорванная с нее одежда. Окончив потеху, бандиты пронзили женщину саблей. Одно и то же страшное предчувствие охватило друзей. Они соскочили с коней и побежали к тому, что осталось от шатра Таргитая. Каркас пьяно накренился, половина деревянного основания была сломана. Худшие их опасения подтвердились. Мертвая Борэйн все еще сжимала в кулаке кинжал. Лезвие было в крови. Старая женщина сражалась, прежде чем умереть. Но она была уже в годах и располнела. Бандиты Варатеша просто зарезали ее. Сейрем так легко не отделалась. Снова и снова проклинал свою память Виридовикс. Мука терзала его $chc, пылая красным огнем. Время шло, но легче от этого не становилось. Он слишком хорошо помнил, как увидел тело Сейрем... Если бы им не знать тех немногих дней любви. Если бы только умереть вместе с той, что подарила ему счастье. - Грош цена моим пожеланиям, - сказал он самому себе. - О, будь же все проклято! Горькая слеза скатилась по щеке Виридовикса. Батбайян повернулся на звук голоса. - Нет смысла, - сказал он каменно. - Слеза замерзнет на лице. Будет больно. Нынешним летом сын кагана еще был восторженным юнцом. За несколько недель он постарел лет на десять. Его лицо осунулось, морщины залегли на лбу и в углах рта... В тот день Батбайян предложил Виридовиксу поджечь лагерь Таргитая. - Это предупредит других пастухов. Кто-то еще мог остаться в живых, - сказал сын вождя. - Кроме того, огонь может приманить псов Варатеша. Холодное жадное пламя загорелось в его единственном глазу. Он похлопал по своему луку. Тогда они нашли удобное для засады место. Они хотели дорого отдать свои жизни и забрать с собой как можно больше врагов. Но бандиты не вернулись. Когда наконец стало ясно, что Варатеш не придет, Батбайян вскочил и сорвал с изувеченного глаза повязку. - Когда я буду убивать их, - сказал он, бросив ее на землю, - пусть знают, кто я такой! Он убил четверых, одного - вчера. Кельт - на одного меньше. Они жили изгоями. Наименьшая из всех превратностей судьбы, что постигли их после того, как война против Варатеша обернулась катастрофой. Бандитский вожак и его головорезы владычествовали над степью. Как шакалы, преследовали они бывших вождей кланов. Но ни Виридовикса, ни сына Таргитая они так и не поймали. А те появлялись и исчезали, как призраки. Исчезнувший козел здесь, убитый воин там, еще в одном месте пропажа двух лошадей. И метель заносила все следы... Виридовиксу еще никогда не доводилось жить столь суровой и тяжелой жизнью. И все-таки это была жизнь. На ночь они с трудом поставили палатку. Руки в толстых рукавицах слушались плохо. Несмотря на то что палатка была разбита с подветренной стороны большого сугроба, сильный северный ветер проникал сквозь войлок. Закутавшись в одеяла, они придвинулись ближе к огню, на котором жарили куски баранины. Держать мясо свежим всю зиму совсем нетрудно, подумал Виридовикс. Главная трудность - разморозить его перед тем, как съесть. Кельт обтер жир с подбородка и облизал пальцы. Попробовали бы римляне жить в такой холодине со своими сухими хлебцами и жиденькой кашкой. Красное мясо - вот единственное, что поддерживало здесь человеческую жизнь. Вместо того чтобы вытереть жир, Батбайян растер его по лицу. - Так не обморозишься. - В эти дни он говорил мало и только по делу. - В другой раз, парень. Виридовикс извлек свой меч и посмотрел, нет ли ржавчины. Из-за постоянной влажности она легко расползалась по металлу. Галл заметил на клинке маленькое красное пятнышко, но не понял, что это было: ржавчина или засохшая кровь. - Не помешает смазать жиром и меч. Где-то далеко завыл волк. Голос зверя звучал холоднее самой ночи. Одна из лошадей нервно захрапела. - Утром опять пойдем на север? - спросил Виридовикс. Губы Батбайяна растянулись: - Где еще мы сможем зарезать двух-трех вонючих собак, как не на севере? И стад там больше. Его единственный глаз сверкнул в отблеске костра. Вторая глазная впадина тонула в тени. Угнетающее чувство бессмысленности охватило галла. Даже убивая врагов, они не могли вернуть к жизни того, кого потеряли. - Неужели во всем этом есть какая-то польза? - в отчаянии закричал Виридовикс. - Мы рыщем вокруг, мы притворяемся, будто совершаем нужное дело, убивая этих негодяев по одному, по двое! Но клянусь богами, это всего лишь маленькая взятка нашей гордости. Мы так же способны причинить им большой вред, как одна мышка в хлеву может заставить крестьянина голодать. - А что ты сделаешь? Сложишься пополам и подохнешь? - презрительно спросил Батбайян. Он свой выбор сделал: мстить до конца. - Мы не единственные в Пардрайе, кто с радостью удавил бы Варатеша его собственными кишками. - Близко к истине, дружище. Они пытались разбить его в бою. И где теперь все эти вожди? А у прочих воли что у твоей овцы. Они последуют за тем, кто возьмет на себя труд их погонять. Кто посмеет сейчас напасть на победителя? - Если хочешь - уходи! - сказал Батбайян. - Я выбрал. Я пойду по этой дороге один. По крайней мере, умру как мужчина. Если ты уйдешь, я не останусь без товарищей. Пардрайя велика. - Но недостаточно велика, - возразил Виридовикс, уязвленный презрением хамора и желая, в свою очередь, уязвить его. - Недостаточно велика... - повторил он мягче и задумался. Его глаза расширились. - Скажи-ка мне, дружище Батбайян, смог бы ты сейчас отлепиться от Варатеша, если бы знал, что так твоя месть будет более полной? Покинул бы ты этого бандита - и Авшара тоже, - если бы я обещал тебе впоследствии их верную смерть? А может быть, и твою жизнь? Батбайян пронзительно посмотрел на кельта, словно желая вырвать у него смысл этих слов. - Мне не важно, когда умереть: сейчас или позже. Но заставь меня поверить, что кровная месть свершится - и я последую за тобой до края Пардрайи... - Именно это тебе и придется сделать, - сказал галл. - Проклятие! - вскрикнул Горгид, хватаясь за свою новую шапку из меха выдры. Поздно. Ледяной ветер сорвал ее с головы и покатил по земле. Ругаясь, грек побежал следом. Его уши жгло морозом. Один из аршаумов засмеялся: - Убей ее! Стреляй из лука! Скорее, не то убежит совсем! Проткни ее мечом! Подняв убежавшую шапку, грек отряхнул снег, несколько раз ударив ею о колено. Затем нахлобучил по самые уши и снова выругался - предательский холодный комок выпал из шапки и покатился по шее. Скилицез дернул углом рта, а Гуделин даже и не пытался скрыть усмешку. - Теперь ты видишь, почему все кочевники - что к востоку от Шаума, что к западу - клянутся духами ветров. Гуделин хотел всего лишь пошутить, но Горгид внезапно заинтересовался: - А ведь верно! Так они и говорят. Я не обратил внимания. Он снял восковую табличку, висевшую у него на правом боку, где большинство носило кинжал, и осторожно нацарапал заметку. На таком морозе кусочки воска кололись, отваливаясь от деревянной основы. Когда Горгид пожаловался Аригу на погоду, старший сын кагана фыркнул: - А, все это ерунда. В одну из таких зим, много лет назад, один всадник отправился в путь без запасных лошадей. И вот его лошадь сломала ногу. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но в степи было так холодно, что никто не услышал его, пока не настала весна и крик не оттаял. Правда, тогда было уже слишком поздно. Ариг поведал эту историю со столь многозначительным видом, что Горгид решил записать ее. Правда, грек добавил: - Не очень-то я верю тебе. С другой стороны, Геродот немало подобных историй протащил в свою книгу. Стало быть, и для Горгида сгодится. Из палатки, ковыляя и опираясь на плечи Дизабула, вышел Аргун. Ариг !`.a(+ на брата недоверчивый взгляд и громко закричал, требуя тишины. Всадники кольцом окружили своего вождя. Остальные аршаумы, привлеченные происходящим, подошли ближе. Через толпу провели лошадь кагана. - Поглядим, сможете ли вы хоть раз действовать заодно, - сказал Аргун своим сыновьям. Дизабул дернул губой, Ариг сжал зубы. Но вдвоем они дружно усадили отца в седло. Руки Аргуна ласково погладили поводья - он не мог прикасаться к ним так долго! Ноги все еще не повиновались старому кагану. Ариг помог отцу вдеть их в стремена, а после привязал, чтобы они не выскальзывали. Но, несмотря на это, гордая улыбка скользила по лицу кагана. Громкие радостные крики понеслись по рядам кочевников, когда они вновь увидели своего вождя на коне. Для аршаумов человек, который не мог сесть в седло, жив лишь наполовину. - Принеси штандарт! - велел Аргун воину, который подал ему копье с длинным черным халатом Боргаза. Аргун поднял его так высоко, что даже самые отдаленные зрители смогли увидеть это знамя. - На Машиз! - крикнул Аргун. Аршаумы мгновение молчали, а потом отозвались на боевой клич, взметнув в воздух луки, сабли и копья. - На Машиз! На Машиз! На Машиз! Крики звенели в ушах Горгида. - Ма-шиз! Ма-шиз! Ма-шиз! Кочевники помчались к своим коням, оставив истоптанным большое пространство. Скилицеэ, улыбаясь, сел в седло. - В конце концов, не так уж важно, возьмут они Машиз или нет, - сказал он Гуделину. - Вулгхаша в любом случае прошибет пот, когда он выступит против нас. - В такую погоду никого не может прошибать пот, - убежденно сказал бюрократ, вскарабкиваясь на коня. - Лучше бы нам все-таки не подохнуть и не отморозить себе ничего... Иначе моя любовница будет очень разочарована. - Любовница? А как насчет твоей жены? - Жена! Она-то по завещанию получит все мое добро. Скилицез хотел добавить что-то еще, но новые крики кочевников заглушили его слова. Со штандартом в руке Аргун двинулся на восток, держась в высоком седле очень прямо. Только крепко сжатые губы выдавали, как трудно давалась старому кагану эта величавая осанка. Как обычно, оба его сына скакали по правую и левую руку от отца. Возможно, подумал Горгид, каждый из них не хотел оставлять другого с отцом наедине. Аршаумы, по одному и отрядами, следовали за вождями. Гуделин очень хотел ехать на крытой телеге позади кагана, но Скилицез был решительно против. Несмотря на свою железную волю, Аргун не выдержал такой скачки слишком долго и поехал медленнее. По дороге Аргун забрасывал Скилицеза вопросами о земле, расположенной к востоку от Шаума. Разговоры о методах ведения войны в горах и степи вскоре осточертели Горгиду. Несмотря на то что каган проводил своего спасителя разочарованным взглядом, грек решительно отправился на поиски Толаи. Он хотел бы вдоволь наговориться с шаманом о лекарственных растениях. Такая тема куда ближе его сердцу. - Одни из корней, что ты мне дал, пахнет как... - Горгид запнулся: он не мог подобрать слова на языке аршаумов. - Он оранжевый, вот такой длины и чуть толще большого пальца. - Морковь, - понял шаман. - Спасибо. У нас ее только едят. Больше ничего. А вы - для чего используете? - Смешиваем с ночным суланумом и корнями руты, еще туда - дикий мед. Лечит от... - Толаи произнес слово, которого грек не знал. Шаман усмехнулся и сделал жест, после которого сомнений не осталось. - От геморроя, понимаю. Для аршаумов, которые не слезали с седла, эта болезнь могла стать $.".+l-. крупной неприятностью. Грек уточнил: - Эту мазь вы принимаете внутрь... едите? Или... э-э... Кладете туда, где... м-м... где болезнь? - Делаем кашицу, кормим больных. А чтобы класть туда, где болезнь, есть мазь из гусиного жира, яичного белка и сока диких роз. Растираем больное место. Смягчает. Горгид наклонил голову в знак согласия. - Попробуй добавлять к этому снадобью немного меда. Мед обычно очень помогает. Это очень хорошее противовоспалительное. Подобные беседы доставляли греку куда больше удовольствия, чем ожесточенные споры о том, как лучше перебить какую-нибудь засаду на горной тропе. Спустя некоторое время Горгид ощутил чувство вины. Все-таки он явился в степи как историк, а не как врач. И потому перевел разговор на другую тему. - Скажи, Толаи, почему ваш народ и хаморы так не похожи друг на друга? Толаи нахмурился. - Зачем народу аршаумов быть сходным с "волосатыми"? - В его голосе прозвучало столько же пренебрежения, сколько в тоне Горгида, когда тот говорил о "варварах". - Я не хочу обидеть. Мне интересна причина, - поспешно сказал Горгид. - Я чужеземец. Я вижу: вы живете в степи. Одна местность, один климат. Мне удивительно, почему вы столь не похожи - и внешне, и обычаями. Если доктрина Гиппократа, изложенная в трактате "Воздух, вода, местность", правильна, то хаморы и аршаумы должны быть похожи между собой. А в теории Гиппократа Горгид всегда свято верил. Однако Толаи основывался на совершенно иных теоретических предпосылках. Убедившись в том, что грек не хочет задеть его самолюбия, шаман охотно разъяснил: - Я расскажу почему. Мы, аршаумы, - первая раса людей, появившихся в степи. И вот один из наших мужчин тосковал без жены. Он переспал с козой. От этого союза родились все хаморы. Вот почему они так отвратительно волосаты. Вот почему! Горгид внезапно пожалел о том, что отрастил бородку. Он записал рассказ Толаи, раздумывая о том, что Гиппократ в очередной раз не слишком преуспел: великий медик писал, что степные кочевники - плотные, полноватые люди с бедной растительностью на лице и красноватой кожей. Хаморы соответствовали первой половине характеристики, аршаумы - второй. Но ни одно из племен не подпадало под описание целиком. Грек задумчиво потер ложбинку между большим и указательным пальцем. - Знаешь что, Толаи... Расскажи мне побольше об этой козе! x x x Виридовикс пытался рассмотреть Шаум сквозь воющую метель. - Где же кончается эта проклятая река? - крикнул он возмущенно, будто Батбайян нарочно спрятал противоположный берег Шаума. - О, - отвечал хамор, - там, где ей надо. Пройти по льду легко. Трудно уговорить дьяволов на том берегу не убивать нас. Предложение Виридовикса просить помощи у аршаумов ужаснуло молодого хамора, хотя, казалось бы, теперь на всем белом свете не осталось такого, чего бы он испугался. Страшными сказками об аршаумах хаморские матери издавна пугали непослушных детей. Галл сделал вид, будто не замечает мрачного настроения друга. - Сперва одна забота, потом другая. Перейдем на тот берег - тогда и будем думать о тех, кто живет на той стороне. Он не дал Батбайяну времени возражать. Просто пригнулся к гриве коня и поскакал к Шауму. Покачав головой, Батбайян последовал за ним. Будь Виридовикс более опытным всадником, он не помчался бы галопом вниз по склону через метель. Земля была покрыта густым снежным одеялом. Bиридовикс летел под уклон, к реке. Лошадь дико заржала, когда ее копыто провалилось в невидимую нору, и повалилась набок, увлекая за собой всадника. Виридовиксу повезло: хотя дыхание его пресеклось, когда он ударился о землю, снег смягчил падение. Галл отделался ушибами. Но он услышал, как хрустнула нога лошади. Пока Виридовикс барахтался в снегу, неловко поднимаясь, Батбайян успел соскочить с седла и прикончить несчастное животное. Над горячей кровью поднялся пар. Батбайян повернулся к галлу: - Помоги разделать. Мы возьмем, сколько сможем унести. Виридовикс вытащил из ножен кинжал. Он не слишком жаловал жесткое клейкое лошадиное мясо, но это было куда лучше, чем пустой желудок. Когда мрачная работа была закончена, Батбайян сказал только: - Будем ехать по очереди. Конный проложит дорогу пешему. Он не стал тратить времени на то, чтобы устроить Виридовиксу выволочку. Кельт и сам хорошо понимал, чего стоило им его легкомыслие. Теперь они обречены тащиться со скоростью пешего, а единственная лошадь понесет на себе вооружение и припасы. Шаум был медленной рекой. Зимой его воды сковывал лед. Но в середине оставалась полоска воды - около двухсот метров шириной. Куски льда с шуршанием и треском наползали друг на друга. Течение относило их дальше, на юг. Кельт содрогнулся, глядя на черную воду. - Нет смысла и пытаться переплыть, - сказал он. - Мгновение - и ты еще одна льдинка. - Посмотри туда, - сказал кочевник, указывая чуть ниже по течению реки. Большая льдина плыла по стремнине, едва не касаясь края ледяного поля на их стороне. Вода перекатывались через нее. Льдинки поменьше ударялись о ее края. И все же все вместе они составляли своеобразный мост. - Мы не сможем перетащить лошадь, - сказал Виридовикс. - Нам это не удалось бы в любом случае. Она провалится под лед там, где человек распластается на животе и проползет. Ты все еще веришь в свой безумный план? - Да. Батбайян соскочил со своей лошади и ласково коснулся ее ноздрей. Прежде чем Виридовикс сообразил, что он хочет делать, хамор перерезал ей горло. Животное закашлялось, страшно напоминая предсмертный хрип человека. Ноги лошади подогнулись, она рухнула в снег. - Ты рехнулся? - закричал Виридовикс. - Нет. - Интонация Батбайяна вдруг странно напомнила Виридовиксу о рассудительных римлянах. - Лошадь не сможет перейти с нами за реку. Мертвая, она принесет нам больше пользы, чем живая. Не стой, как дурак, с разинутым ртом. Помоги снять шкуру. Нож Батбайяна уже делал свою работу. Виридовикс помогал ему. Он все же серьезно подозревал, что друг сошел с ума. Но Батбайян хорошо знал, что делал. В снятую шкуру, как в мешок, он сложил мясо, палатку и вещи - свои и кельта. Завязав мешок сыромятной веревкой, Батбайян прикинул его на вес. - Легче человека, - сказал он удовлетворенно. Добавил еще связку веревок. - Видишь? Мы потащим его за собой, чтобы меньше давить на лед. - Ты просто умница, не так ли? - восхитился Виридовикс. В своих галльских лесах он смог бы импровизировать не хуже. Но здесь, в степи, нужно быть хамором, чтобы обходиться тем немногим, что у них имелось. Батбайян только отмахнулся. Похвала была для него пустым звуком. Он потащил мешок вниз по течению Шаума, пока не дошел до места, где лед наползал на берег. Виридовикс следовал за ним. На самом краю реки хамор передал ему веревку. - Держись за нее. Я пойду первым. Отгребу снег. Надо посмотреть, крепок ли лед. - Может, лучше мне идти первым? - спросил галл, желая сделать хоть что-нибудь важное. Но Батбайян просто сказал: - Я легче. На это у кельта возражений не нашлось. Хамор осторожно ступил на лед. Замерзшая река могла нести на себе человека, но Батбайян шел очень медленно, ставя ноги на скользкий лед как можно аккуратнее. - Если я поскользнусь, ничего хорошего не выйдет, - проговорил он с напускной беззаботностью. - Точно, - сказал Виридовикс. Он изо всех сил старался подражать хамору. Позади послышалось громкое рычание. Стая голодных волков набросилась на останки мертвой лошади. Галл оглянулся, но в пурге не увидел зверей. Слышал только, как кости хрустят на зубах. - Ты не мог бы идти немного быстрее, мой милый Батбайян? - Нет. - Кочевник даже не повернул головы. - Лед опаснее волков. Звери не станут преследовать нас. У них есть две лошади. - Надеюсь, ты прав. Если меня сожрут, никогда тебе не прощу. На всякий случай кельт посмотрел, хорошо ли меч выходит из ножен. Мысль о том, что придется схватиться с голодными волками на предательски скользком льду, пробрала его холодом. Она пронизывала хуже колючего северного ветра. Вот хищники нашли вторую лошадь. Все больше и больше волков подбегало к неожиданному пиршеству. Виридовикс отчетливо слышал за спиной их рычание. Теперь он мог и увидеть их на берегу. Выругавшись, кельт наполовину вытащил меч из ножен, когда серая тень метнулась к замерзшей реке. Лапы зверя разъехались на льду, и он растянулся на брюхе. С воем волк отскочил назад и вернулся на берег. - Тебе здесь нравится не больше, чем мне, ты, зверюга, - обратился к нему Виридовикс. - Помолчи, - бросил Батбайян. - Не отвлекайся. Здесь становится опасно. Они вышли на середину реки. Хамор выбирал дорогу как можно осмотрительнее. В полыньях чернела вода. Хамор тщательно обходил их, выискивая лед, достаточно крепкий для человека. Наконец он вздохнул. Шаум побеждал. - Похоже, дальше хорошей дороги нет, - сказал упрямый Батбайян и распластался на льду всем телом. Толстая куртка спасала от холода живот Виридовикса, но колени обожгло прикосновение льда. Холод пробрался даже сквозь одежду. Память на миг вернула кельта в те давние дни, когда он вместе с другими ребятишками катался на салазках по замерзшему пруду. Он вспомнил радостные крики детей, голые ветви деревьев... Но здесь не было никаких деревьев. Виридовикс пополз, извиваясь, чтобы догнать Батбайяна. Они были уже совсем близко друг от друга. Наконец оба друга достигли края ледяного поля. На близком расстоянии льдины казались куда менее надежным "мостом", чем виделось с берега. Батбайян махнул кельту рукой, чтобы тот остановился. - Нам нужно перебираться как можно быстрее. Не знаю, как долго выдержит нас лед. - А что, если мы разломаем его пополам? Хамор пожал плечами: - Тогда у нас будет плот. Может, сумеем подгрести к тому берегу. И Батбайян приготовился к прыжку. Он приземлился на большую льдину, застонавшую под тяжестью человека. Вторым отчаянным прыжком он перебрался на следующий кусок льда. Как только кочевник перепрыгнул, на первую льдину, волоча за собой мешок, вскарабкался Виридовикс. Льдина угрожающе накренилась. Неожиданное движение напомнило галлу о шаткой палубе корабля. - Только не сейчас, - сказал он себе, пытаясь подавить дурноту. Ледяная вода промочила его штаны. Он взвыл и двинулся вперед. Тонкий лед трещал под тяжестью кельта. Сеть трещин быстро разбегалась по льдине. Собрав все свои силы, кельт неловко перескочил на a+%$cnicn льдину. Между обломками той льдины, откуда только что выбрался кельт, быстро росли полосы черной воды. Батбайян ехидно наклонил голову: - Что оборачиваешься? Забыл там что-то ценное? - Только наковальню. - Виридовикс слабо улыбнулся. Новый кусок льда оказался толще предыдущих, что не делало его менее опасным. Льдина закрутилась под тяжестью двух человек. Батбайян перескочил на большую толстую льдину, которая была частью берегового льда, и удовлетворенно крякнул. Он протянул руку Виридовиксу, помогая тому перебраться. - Прими мою благодарность, - сказал галл. - Одна ладонь совсем деревянная от холода. - Если древесина не промокла, будет огонь на том берегу, - обещал Батбайян. Впервые за время их опасной переправы в его голосе прозвучала уверенность в том, что они действительно сумеют что-то сделать. У Виридовикса был жуткий момент, когда вся его левая рука провалилась по плечо сквозь тонкий лед и погрузилась в холодную воду Шаума. Он ожидал, что мешок сейчас уйдет под воду и утянет его за собой. Но тонкое место во льду, по счастью, оказалось небольшим. Виридовикс засунул онемевшую руку под теплую куртку, чтобы согреть ее хоть немного. Потом до него донесся голос Батбайяна. Тот кричал: - Берег! Виридовикс выскочил на берег, рухнул в снег и лежал, как рыба, широко раскрывая рот. Хамор принялся развязывать мешок. Лошадиная шкура стала на морозе почти каменной. Батбайян забил рукояткой кинжала колышки палатки. Земля тоже окаменела подо льдом. Виридовикс пытался помогать правой рукой. Кое-как они натянули на колышки свою войлочную палатку, а затем залезли в нее и застонали от облегчения. Наконец хоть что-то укрывает их от нескончаемого холодного ветра. Работая в толстых рукавицах на удивление аккуратно, Батбайян открыл костяную коробку, где хранил кору и сухие листья, и внимательно осмотрел содержимое. - Ага, - сказал он. Поворошив свои вещи, он нашел кресало и трут. Затем разгреб снег, подобрал два плоских камня и положил на них кору, чтобы та не стала влажной от сырой почвы. После нескольких попыток хамору удалось разжечь огонь. Он наскреб жир со стен мешка из лошадиной шкуры, добавил немного жира, снятого с кусков мяса. Жир плавился, вонял, но горел. - Чего бы я сейчас не отдал за несколько горстей кизяка, - сказал Батбайян. Виридовикс придвинулся ближе к огню, пытаясь согреть промокшую левую руку. - Срежь немного мяса и поджарь, - сказал он, стуча зубами. - Даже лошадиное мясо согреет мое голодное брюхо. А если тебе охота помечтать о сухом дерьме, что ж - полный вперед, желаю успеха и много радости. Лично я намерен грезить о горячем пряном вине, благодарю покорно. На восточном берегу Шаума волк настороженно поднял голову. Глухое рычание вырвалось из его горла. Зверь ощерился, а шерсть на загривке поднялась дыбом. Потом рычание оборвалось. Волк заскулил и отскочил от приближающегося всадника. Стая рассыпалась и помчалась по берегу замерзшей реки. Всадник соскочил с коня. Белоснежные одежды, развевающиеся в вихре пурги, сами почти превратились в неистово летящий снег. Подбоченясь, он уставился вдаль. Конечно, отсюда он не мог разглядеть маленькую войлочную палатку, Но он знал: она там. На этот раз могучий рост и тяжелые доспехи обернулись против него. Такому тяжелому человеку не перейти сейчас Шаум. Он мысленно прощупал лед, ощутил его холод и хрупкость. Нет, не выдержит. Авшар выругался, сперва на гортанном хаморском языке, потом на архаическом видессианском - медленно, с ненавистью. - В таком случае мою работу завершит зима, - произнес он на том же языке. - Скотос, полагаю, окажет такую малую услугу своему преданному слуге. Он вскочил в седло, резко повернул коня и понесся на восток. Волки не скоро еще вернутся на это место. x x x Связанные вместе, чтобы не потерять друг друга в буране, Батбайян и Виридовикс тащились на запад. Шаумкиил лежал перед ними, такой же ровный и безмолвный, как Пардрайя. По крайней мере, здесь не было опасности, что они станут ходить кругами. Пока они держатся ветра, дующего в правый бок, они не могут сильно ошибаться в направлении. Аршаумов они до сих пор не встретили. Виридовикса это бесило, а Батбайяну доставляло тайное облегчение. В глубине души молодой хамор до сих пор верил в то, что аршаумы имеют три метра росту, а изо рта у них выступают клыки. Возможно, аршаумы и могут съесть в один присест барана и выплюнуть после этого череп и позвоночник. Но они, во всяком случае, пасут овец. И этим не слишком отличаются от хаморов. Путники набрели на дюжину овец, видимо, отбившихся от большого стада. Виридовикс ел жареную баранину так долго, что с отвращением вернулся потом к конине. Батбайян сшил из овечьих шкур два плаща, которые можно было накинуть поверх полушубков. Немного дополнительного тепла было просто необходимо. Нынешняя зима оказалась самой лютой на памяти Батбайяна. Для Виридовикса их ледяной переход превратился в нескончаемый кошмар. Только снег, только жестокий ветер, леденящий тело, только бесконечные пустые дни. И ни единого проблеска солнца или звезд - все скрыто густыми темными облаками. На видессианском плато случались ураганы и покрепче. Но то были просто ураганы. Они имели начало и конец. Этот же снежный буран длился бесконечно, как будто весна никогда больше не вернется в мир. - Мне кажется, что буран идет за нами по пятам! - крикнул Виридовикс, пытаясь перекрыть вой метели. - Что?! - крикнул в ответ Батбайян. Их разделял всего метр, но ветер унес слова кельта. - Я говорю, буран хочет нас добить, когда мы устанем. Виридовикс предполагал выразиться в переносном смысле, но внезапно подумал: это может оказаться и правдой. Батбайян повернулся и произнес чье-то имя. Галл не расслышал. Но он знал. Его пробрала дрожь. Он снова подумал о том, чтобы выбросить зачарованный меч. Никогда еще Виридовикс не был так близок к тому, чтобы расстаться с галльским оружием. Буря сделалась еще яростнее, словно перед всеми желала признать Авшара своим творцом. Колючий снег летел в глаза Виридовиксу. Он закрывался рукавицами, пробираясь вперед, как слепой. Ураганный ветер мешал каждому шагу. Они брели точно сквозь океанский прибой. Наконец жестокий порыв ветра остановил путников. Идти стало практически невозможно. - Палатка! - крикнул кочевник. - Ураган убьет нас, если мы не укроемся. Виридовикс бранился, пытаясь вбить колышки. Земля замерзла так, как будто не желала принимать их. Наконец им с Батбайяном удалось натянуть войлок. Как животные, заползающие в логово, они забрались в укрытие. Беснующийся ветер, казалось, завыл еще громче, едва только жертвы скрылись от его ярости. Виридовикс несколько раз ударил сапогами о землю. Хотя обувь была выложена изнутри войлоком в четыре ряда, пальцы онемели. - Теперь я понимаю, почему ты грезил о кизяке, - сказал Виридовикс. - Костер из овечьего дерьма лучше, чем никакого. - Этот костер все равно будет последним, - спокойно сказал Батбайян. К большому удивлению кельта, кизяк горел дольше и чище, чем жир. Виридовикс колебался почти целый день, прежде чем начать есть мясо, /.$& `%--.% на огне из дерьма, но в конце концов голод взял свое. От костра начало распространяться тепло. Сосульки, повисшие на рыжих усах, стали оттаивать. Виридовикс вытер лицо рукавом. Шерсть полушубка была грязной и жирной, но это его уже не беспокоило. - Опять конина, - проворчал кельт. - Она тоже кончается, - заметил Батбайян. - Тебе она понравится больше, чем пустой желудок. - И то правда, - отозвался Виридовикс. Он отрезал кусочек мяса и подержал его на ноже над огнем. В животе забурчало. - Ну вот, мое брюхо тоже так думает. В этот момент плохо забитый колышек выскочил из земли. Ветер метнул его в стену палатки, как камень, запущенный из плащи. Батбайян тревожно вскинул голову. - Надо вбить его обратно! - крикнул он. - Иначе... Вылетел второй колышек. Батбайян резко вскочил на ноги. Снежная буря взревела и подняла войлок. Виридовикс попытался схватить его. На миг ему это удалось. Затем с издевательским хохотом ветер вырвал палатку из его рук и понес ее по степи, как большого воздушного змея. - За ней! - отчаянно крикнул Батбайян. - Мы и дня без нее не проживем! И исчез в гудящем буране. Виридовикс бросился следом. Но он не прошел и двадцати шагов, когда понял, что попал в беду. Снова и снова он звал хамора. Батбайян был совсем рядом, но он словно исчез с лица земли. В отчаянии Виридовикс принялся вопить, как кричат кельты на поле боя. Ему никто не ответил. Ветер уносил его голос. Тогда он побежал назад. В этом буране Батбайян мог находиться у него за плечом и не видеть его. Наконец Виридовикс остановился, растерянный. Если Батбайян схватил улетевшую палатку, то как он поступит? Останется на месте и будет ждать Виридовикса? Или понесет ее к тем колышкам, которые остались вбитыми в землю? - Чума на этот проклятый буран, - пробормотал кельт. - Что бы я ни решил, все будет неправильно. Он полез за пазуху и вытащил халогайскую монетку, которую выиграл в кости и хранил на счастье. Когда он разжал пальцы, ему ухмыльнулся дракон с обратной стороны монеты. - Тогда - к колышкам. Ледяной ветер обжигал хуже огня. Хотел бы Виридовикс, чтобы борода у него отросла погуще! Кельт пытался идти по своим следам, но пурга уже почти замела их. С каждым шагом они становились все менее заметными. Виридовиксу казалось, что колышки близко, но тут следы исчезли совсем. Виридовикс подавил подступающую панику. Ведь должен быть какой-то выход! Ветер! Если направление ветра неизменно, им можно пользоваться как компасом и пойти назад по прямой. Но ветер, должно быть, сменил направление. Через некоторое время Виридовикс понял, что ушел слишком далеко. Теперь кельт слепо брел наугад, надеясь, что удача поможет там, где бессилен рассудок. Но и этого не случилось. Виридовикс остановился, скрестив на груди руки. Он понятия не имел, что делать. Ни еды, ни огня, ни укрытия. Тепло постепенно уходило из тела. Батбайян прав: буря может убить человека. Если бы только прекратился густой снегопад, если бы только можно было видеть, что делается в двух шагах от тебя! Виридовикс замотал головой, как растерянный медведь. Снежная пурга, похоже, собирается выть вечно. Пытаясь найти защиту от страшного урагана, Виридовикс начал разрывать сугроб. Однако ветер почти сразу разметал его. Минут через десять упорных трудов кельт соорудил стенку высотой почти по грудь и скорчился за нею. Самодельное укрытие не спасет, если ураган не окончится скоро. Виридовикс знал об этом. Смерть подкрадывалась к нему незаметно. Он едва понял, что не чувствует уже носа и ступней. В своем роде это было облегчение: по крайней мере, теперь они не болели. Мысли стали вялыми. Кельт провалился в безразличие. Он знал, что умирает, но сил бороться больше не имел. Он "a%#$ полагал, что будет сражаться со смертью до конца. Но холод сорвал одну за другой все линии обороны и в конце концов не оставил Виридовиксу ничего. Кельт не заметил, как закрыл глаза. На что ему было смотреть? Он заснул, погрузившись в ледяное оцепенение. - Какой ужасный буран! - Гуделин с трудом перекрикивал вой ветра. - Ты-то что жалуешься, Пикридий? - спросил Скилицез. - Тебе с твоим жирком теплее, чем любому из нас. Офицер наклонился в седле, пригибаясь к правому боку лошади, чтобы хоть немного укрыться от ветра. Жестокая сила степной зимы холодила сердце Горгида, как ветер студил его тело. Сын теплого Средиземноморья, он плохо был подготовлен к бесконечным милям по льду и снегу. Они страшили его больше, чем внезапная смерть на поле боя. Ничего удивительного, если видессиане изображают обиталище Скотоса эдаким ледяным логовом. Повернувшись к Аргуну, грек спросил: - Эти бураны у вас всегда такие свирепые? Лицо кагана, как и его собственное, было смазано таким густым слоем жира, что лоснилось даже в пасмурном свете. - Я видел несколько таких же сильных буранов за жизнь, - ответил каган. - Но не помню, чтобы ураган длился так долго. И он становится все хуже, чем дальше мы двигаемся на восток. Это очень странно. И непонятно. Обычно самая суровая зима - на западе. Метель осыпала Аргуна снегом. Каган закашлялся, плотнее заворачиваясь в длинную шубу из овечьей шерсти. После отравления Аргун ощущал холод сильнее, чем его соотечественники. Но с губ владыки не сорвалось ни единой жалобы. Он ни разу не попросил, чтобы армия замедлила продвижение. Двое разведчиков промчались назад через ряды кочевников - один чуть позади другого. Они направлялись к кагану. Один из них наклонил голову и заговорил с легким презрением к своему сообщению: - Мы нашли в снегу "косматого", повелитель. Он спал. Рядом с ним чужеземец. Тоже спал. Брови Аргуна взметнулись вверх: - Хамор? На нашем берегу Шаума? - Бандит? - резко спросил Скилицез. - А, у него нет лошади. Не так давно он потерял глаз. Отвратительная морда. Просто косматый дурак, завернутый в войлок. - Пес с ним, - вырвалось у другого разведчика, когда он подъехал к кагану. Он был моложе, и в глазах у него искрилось веселье. - Расскажи лучше об огненном демоне! Первый разведчик сказал грубо: - Провались под лед с твоим огненным демоном! Если он и демон, то буря покончила с ним навеки. Он замерз насмерть! Чему тут удивляться. Лег в снег в одном только полушубке. Дурак! - Нет, дай сказать. Он необычный, - настаивал младший. - Где ты видел таких людей, чтобы волосы - как бронза, чтобы усы - как медь? Горгид, Скилицез и Гуделин в голос вскрикнули. Разведчик вздрогнул. Он явно не ожидал такой реакции на свое сообщение. От дружного вопля лошадь Аргуна слегка попятилась. - Наш это... Там - друг! - сказал Горгид кагану, от возбуждения перезабыв все правила грамматики. - Да, это может быть только он, - кивнул Скилицез. Горгид резко повернулся к разведчикам. - Вы оставили его там замерзать, кретины? - Пошел бы ты сам под лед и подальше, хвостом быка твою мать! - отреагировал старший разведчик. - Какое нам дело до чужаков на земле аршаумов? Судя по злому взгляду, которому он удостоил грека, было ясно: Горгид включен в число презренных "чужаков на земле аршаумов". Но тут Аргун заревел громовым голосом: - Придержи язык, собака! Эти чужеземцы - наши союзники! Этот человек спас мою жизнь! Если их друг умрет, ты пожалеешь, что родился на свет! - Проводите меня к нему, - быстро сказал Горгид. Разведчики безмолвно повернули лошадей. - Галопом, будьте вы прокляты! - прикрикнул грек. Все трое пришпорили коней. Снег полетел из-под копыт. Гуделин и Скилицез неслись следом. Они миновали авангард и погрузились в гудящую снежную пыль. Горгид пытался понять: как это кочевники разбирали дорогу? Откуда им знать, куда ехать - в этой бесконечной завывающей белой пустыне? Они ориентировались по ветру и каким-то только им одним известным приметам. Ветром жгло глаза. Горгид смахнул набежавшую слезу. Нос уже казался сосулькой, несмотря на толстый слой жира. Все эти плосколицые кочевники куда лучше приспособлены для суровой степной зимы. - Там! - сказал один из разведчиков, указывая на столбы взвихренного снега. Сначала грек заметил коней, затем - соскочивших с них аршаумов. Подойдя ближе, грек обнаружил, что один из стоявших людей был хамором - судя по густой бороде. Но Горгид мгновенно забыл о человеке из Пардрайи. Если этот парень еще достаточно жив, чтобы шевелиться, то в ближайшие несколько минут явно не помрет. - Прочь с дороги! - крикнул грек, спрыгивая с лошади. Трое аршаумов, стоящих возле неподвижной фигуры, простертой на снегу, вскочили, хватаясь за сабли. Разведчики, прибывшие с Горгидом, закричали - видимо, объясняя товарищам, кого привезли с собой. Горгид уже ничего не видел и не слышал. Он склонился над застывшим Виридовиксом. Когда он осторожно перевернул кельта на спину, ему показалось, что тот умер. Кожа была бледной и холодной, голова безвольно моталась, как у младенца. Похоже, он не дышал. Грек взял лицо Виридовикса в ладони. Точно так же держал он Квинта Глабрио, когда шальная стрела убила его друга. Он ничего не мог сделать. Только беспомощно сидеть рядом и проклинать свои знания и опыт. И вот другой человек, который тоже ему дорог. И снова Горгид не в силах его спасти. Проклятие, на роду ему, что ли, написано оставаться ни на что не годным костоправом? Горгида охватил гнев. Вся прожитая жизнь предстала ему бессмыслицей и тщетой. Внезапно ему показалось, что он чувствует слабое биение пульса на горле Виридовикса. Пульс был почти незаметным, Горгид едва поверил в чудо... Впоследствии он так никогда и не понял, что делал дальше. Некогда упрямая приверженность голой логике приводила в отчаяние Нейпа, когда жрец пытался обучить рационалиста-грека видессианскому искусству исцеления. "Перестань думать! Выброси из головы все как и почему! - заорал на него однажды Нейп, обычно такой терпеливый. - Ты должен просто знать, что можешь это сделать! Только тогда ты сделаешь это!" Для грека подобное объяснение было хуже, чем никакого. Он ни разу не добился успеха. Может быть, окажись Квинт Глабрио тяжело ранен, Горгид сумел бы вырваться за жесткие рамки рационализма и перестал бы наконец везде искать причины и следствия. Но Глабрио был мертв, а даже видессианские жрецы-целители не умели возвращать мертвых к жизни. И тогда Горгид отвернулся от их искусства - как он тогда думал, навсегда. Но теперь отчаяние подняло его душу из тех мрачных глубин, где он ее похоронил, и смело все преграды. Осталось одно - жгучее и яростное желание спасти друга. Увидев, как Горгид замер над Виридовиксом, Гуделин остановил аршаума, который уже собирался тронуть грека за плечо. - Шаман, - сказал чиновник, указывая на Горгида. - Оставь его. Раскосые глаза аршаума расширились. Он кивнул и отступил на шаг. Горгид, уставившийся в белое лицо кельта, даже не расслышал этого короткого диалога. Он чувствовал, как воля собирается в узкий пучок. Он концентрировал силу, точно собирал линзой солнечные лучи. Это был тот самый первый шаг, на котором раньше грек всегда спотыкался. Его воля рванулась вперед прежде, чем он попытался направить ее на больного. Он стал посредником, проводником энергии. Сейчас он ощущал слабеющее тело Виридовикса как свое собственное. Его леденил холод, мороз сковывал его пальцы и лицо, проникал до самых внутренностей. По его жилам медленно текла охладевшая кровь. Первый головокружительный порыв е