Колин Уилсон. Метаморфозы вампиров-2 --------------------------------------------------------------- OCR: Serjio Kilinger --------------------------------------------------------------- - Какие еще возражения? - спросил Крайски на удивление ровным голосом. - Я думаю, доктор Карлсен понимает. - Ты понимаешь? - покосился Крайски. - Я вижу, - сказал Карлсен, - он в нем разуверился. - Почему? - голос у Крайски, хотя и ровный, выдавал любопытство. Монах промолчал, и ответил за него Карлсен. - Потому что секс основан на некоей незрелости. Мужчины и женщины считают, что желанны друг другу, потому что представляют друг для друга своеобразный вызов, где одолевается конкретная личность. Крайски перевел взгляд на Мэдаха. - Правда, - отреагировал тот. - Секс - это желание вторгнуться во внутреннюю сущность другого человека. То же, можно сказать, влечение, по которому взломщика тянет на взлом. Иными словами, по сути это влечение преступно. Крайски лишь недоуменно покачал головой. - Что в нем преступного? Ваши что, этим друг другу как-то вредят? - Нет, не вредят, - согласился монах. - Но зачем они хотят заниматься любовью? Тот же импульс, по которому шаловливые ребятишки играют в сексуальные игры. - По-твоему что, весь секс преступен? - По сути, да. Крайски растерянно развел руками. - Для меня твои слова такой абсурд, что ни в какие рамки не вписываются. Ты рассуждаешь, как какой-нибудь замшелый кальвинист. Мэдах лишь возвел брови. Карлсен понимал, почему он предпочитает в ответ молчать. Непонимание такое кромешное, что нет смысла чего-то доказывать. Прерывая затянувшуюся паузу, Крайски спросил: - Ну ладно, даже если, по-твоему, секс - это безнравственно, почему ты все-таки желаешь себе человеческого обличья? Объясни. - Я думал, что как раз этим сейчас и занимался. - У нас на Земле секс тоже существует, - напомнил Карлсен. - Но вы не выбрали его решением эволюционной проблемы. - А эвату, что ли, да? - Это и есть главный аргумент моей книги. Наши предки уяснили, что секс может повышать интенсивность сознания. Этот проблеск они развили с помощью логики, неотъемлемой частью своего толанского наследия. - Он словно цитировал по памяти. - Результат, как видим, был, безусловно, замечательный. Но в основе своей ошибочный. Ошибка лежала в предположении, что секс сам по себе может выводить ум к новым высотам озарения и духа. Они проигнорировали тот факт, что половое влечение основано на запретности, которая в свою очередь исходит от незрелости. Иными словами, наши предки на перекрестке эволюции свернули не туда. - И возвращаться теперь поздно? - заключил Карлсен. - Возможно, и нет. Но вы же видите, что это бесконечно сложно. Для моих сородичей-криспиян секс не просто главное удовольствие - это еще и их религия. Что мне, по-вашему - начать движение за запрет секса и разрушение храма Саграйи? До добра это не доведет. Да и чем им это заменить? Что им ежедневно прикажете делать в час Саграйи? - Но если вы видите, в чем здесь ошибка... - начал Карлсен. Мэдах с неожиданным норовом тряхнул головой. - Даже я не вижу возможности низложить культ Саграйи. Что ни сутки, то в полдень меня, как и всех, разбирает вожделение. Каждый день я гляжу на свою красотку-библиотекаршу и жадно ею насыщаюсь. И в Солярий когда иду и смотрю на женщин, то в голове одна мысль: чтобы час Саграйи длился месяц, чтоб я успел овладеть ими всеми - подряд, одну за другой. Пусть это меня погубит, но пыл такой неодолимый, что умереть я бы хотел за любовным актом. В этом городе есть отдельные мужчины, побывавшие действительно со всеми женщинами, и женщины, перебывавшие со всеми мужчинами. Сограждане их очень высоко чтят за такое рвение в служении Саграйе. Здесь это считается буквально святостью. Он смолк, и Карлсен вдруг осознал глубину его страданья. Вот почему, оказывается, Мэдаху по нраву выдавать себя за монаха и рядиться в коричневую сутану: это единственный способ выразить протест. Он считает себя аддиктом, безнадежно порабощенным наркотиком похоти. Эти слова открыли и кое-что еще. Теперь ясно, чем занимался монах, сидя в храме у статуи Саграйи: возносил молитву. Эмоциональный ее осадок все еще гнездился в его мозгу, точно как неловкость от скрюченной позы сказывалась в коленях и голенях. - Теперь-то ясно, почему мне нравится в человеческом теле? - воскликнул Мэдах. Карлсен кивнул. Обуревающие сейчас чувства и откровения были так сильны, что трудно было говорить. - Вы по-прежнему не возражаете против того, чтобы иной раз обмениваться телами? Карлсен кашлянул. - Конечно же. Мэдах медленно кивнул. Карлсен понимал, почему он молчит: размениваться на "спасибо" было бы просто ханжеством. - Ну что, готов? - словно из иного мира раздался вдруг голос Крайски. - Да. - Я вас оставляю, - спохватился Мэдах. - Мы еще встретимся, - сказал Карлсен - Хорошо, - монах повернулся уходить. - Еще один только вопрос! - окликнул вдогонку Карлсен. - Слушаю? - У вас в книге говорится что-нибудь о подлинной цели эволюции? - Да. Я утверждаю: "Сознание должно контролироваться знанием ума, а не реакциями чувств". Карлсен выжидательно молчал, но Мэдах, видимо, все, что нужно, уже сказал. Повернувшись, молча пошел, Карлсен взглядом проводил его спину, постепенно поглотившуюся теменью коридора. - Ты понял, о чем он? - после выжидательной паузы поинтересовался Крайски. - Безусловно. А ты? Крайски, поколебавшись, пожал плечами. - Похоже, понял. Только я вижу, вы оба с ним... ошибаетесь. (Наверняка хотел сказать: "Вижу, что вы оба сумасшедшие"). Карлсен промолчал. - Ну, пойдем, - встряхнувшись, сказал Крайски. Он направился к ведущему вниз проходу, Карлсен пошел следом. - А я понимаю, почему он это место недолюбливает, - гулко докатился откуда-то спереди голос Крайски. - Я сам его терпеть не могу. Порода под ногами была металлически гладкая, хотя стены по бокам покрывала сеть трещин и впадин. В жмущейся по стенам полутемени они прошли примерно сотню ярдов, после этого туннель взял вправо и они очутились в огромной пещере, залитой ровным свечением желтых кристаллов. Где-то на расстоянии смутно рокотало - похоже, бурный поток или водопад. Холодный сквозняк, казалось, веял в лицо откуда-то снизу. Своды такие высокие, что и не разглядишь. Идущий снизу сквозняк, между тем, все усиливался. Карлсен передвигался медленно, осторожно, чувствуя где-то впереди приближение пропасти. Расстояние от стен было уже такое, что и рук толком не видно, а полупрозрачного Крайски и подавно. Так что, облегчение наступило, когда впереди очертились две заостренных башенки - Карлсен сразу понял, что передатчики. По размеру они были гораздо крупнее тех, что на берегу Ригеля, но с виду похожи. Он зябко передернул плечами: руки-ноги от холода свело как каменные, трудно даже ступать. Ветер из по-прежнему неразличимой бездны тоже действовал на нервы. Звонкий шелест воды в ее пучине слышался теперь предельно ясно: сила течения, судя по всему, колоссальная. Что-то шевельнулось (Карлсен невольно вздрогнул). Оказывается, всего лишь дверь башенки, бесшумно распахнувшаяся впереди. Ступив внутрь, он оказался среди усеянных серебристыми точками стен, образующих безупречной формы цилиндр. Огоньки вокруг сновали пронырливыми светляками, опять нагнетая странную отстраенность. Хотя здесь что-то другое, не снование: "светляки", когда потрогал их пальцем, оказались вмурованы в стену. Спустя секунду дверь сзади замкнулась, прервав ровный шум воды. Почти мгновенно тело пробрало знакомое кружение. Одновременно с тем промозглость сошла, а с нею и скованность. За облегчением, как уже бывало прежде, повлекло вверх. Секундным всплеском донесся шум воды, мгновенно канувший в такт подъему по какому-то темному туннелю или трубе. Запрокинув голову, Карлсен сумел углядеть в вышине кружок бледного света, навстречу которому несся с огромной скоростью. Через несколько секунд он вынырнул на свет, продолжая взмывать, пока внизу не простерлась плоская белая поверхность какой-то планеты. Западный ее горизонт полыхал безжалостным сиянием, оттеняя небо подобием зеленоватых сумерек. Наружу Карлсен вышел через одну из тех дыр, что впервые увидел, когда приземлялся на Криспел. Он вздрогнул от неожиданности, заслышав короткий смешок Крайски. Прозвучало где-то в груди, так что не понять откуда, но оглядевшись, Карлсен увидел: вот он Крайски, висит ухмыляется - с виду нормальный, непрозрачный, только кожа в зеленоватом свете отливает странной белизной, будто снег. - Ну что, рай у нас позади", - подытожил Крайски с иронией, угадавшейся даже при телепатии. Посмотрев вниз на поверхность, Карлсен понял, что она перестала надвигаться и они сейчас виснут в воздухе. Странное ощущение: зависать в гравитационном поле луны, явно не испытывая ее воздействия. - Что теперь? - Ждать, пока вибрация у нас не подстроится под волны Ригеля; энергия Саграйи их временно нейтрализовала. В общей сложности займет минут пять. - А потом? - Потом наведаемся на Ригель-3, страну моих сородичей. - Ньотх-коргхаи? - Нет, нет. Там все давно ушло под воду. Ригель-3 - земля уббо-саттла. На нашем языке зовется Кайраксис. - Это что означает? - "Самая возвышенная". Хотя в основном ее называют "Дреда", то есть просто "почва". - Возвышенней, чем здесь? - спросил Карлсен. С такой высоты белое сияние равнины с куполами гор смотрелось крайне эффектно. - Если сравнивать, - сухо заметил Крайски, - то здесь перед тобой вообще детский лепет. Карлсен поглядел вниз на вершину горы, колпаком покрывающей подземный город, и удивленно заметил, что смотрит на кратер с милю шириной. И что более удаленные вершины тоже напоминают собой вулканы. - Я и не заметил, что это вулкан. - Он молчит уже с полмиллиона лет. - А почему поверхность такая плоская? - Потому что эвату весь свой инженерный опыт направили, чтобы ее максимально разгладить. - Ты вроде не говорил о ее рукотворной природе. - Ты меня не так понял. Криспел - осколок более крупной планеты, разорвавшейся в свое время от собственной вулканической активности. Он попал на орбиту Саграйи и стал спутником. Когда эвату впервые сюда пришли, здесь был типичный вулканический пейзаж. Они превратили его в зеркально гладкую поверхность. - Зачем? - Зачем вообще зеркало делают? Чтобы отражало свет. - Но для чего? - Пойдем, покажу. Делай как я. Крайски как пловец провернулся на пол оборота в воздухе, так что тело у него пришлось параллельно земле. Карлсен попробовал как он, но лишь перевернулся вверх тормашками. Лишенный веса, он не мог использовать силу гравитации для управления своими движениями. Лишь распластавшись, с крайней осмотрительностью сумел он принять одинаковое с Крайски положение. - Держи к свету, - велел Крайски. Он уже направлялся в сторону горизонта. Указание это было для Карлсена пустой звук, однако, стоило поднапрячься, и он сумел пристроиться следом. - Что нас двигает? - Ментальная сила. Мысль нагнетает давление, как солнечный свет. И вправду. Стоило жестче сконцентрироваться, и оказалось возможным управлять скоростью и нагнать Крайски. Как психолог, он частенько цитировал изречение - Мэплсона о том, что мысль - это разновидность кинетической энергии, сам при этом относясь к нему как к некоей метафоре. И тут, впервые убедившись в реальности этой фразы, потрясение представил себе ее потенциал. Саграйя все еще находилась ниже линии горизонта, хотя на востоке небо за саблезубыми пиками уже налилось пронзительным сиянием. Этот "восход солнца" смотрелся куда внушительнее, чем на Земле - видимо потому, что Саграйя находилась гораздо ближе к своему спутнику, а потому казалась намного крупнее земного светила. По мере того как отраженный свет становился все ярче, Карлсен почувствовал у себя на щеках рдеющее тепло и тот самый, знакомый уже, трепет. Похоже, это как-то связано с сонмищем ярких искорок, вихрящихся над ореолом восхода (эдакое полярное сияние в миниатюре), проявление электрической активности, наверное. Ощущение легко перетекло в паховую область, преобразовавшись в сексуальное желание, близкое к эрекции. Невольно подумалось о хорошенькой библиотекарше Кьере, и зависть пробрала к Мэдаху: надо же, обладает ею каждый день. Но тут, когда за хребтом саблезубых пиков взору открылся торцовый срез спутника, скальным отвесом обрывающийся во мглу, невольный ужас смел всякое возбуждение, показав всю его тривиальность. В этот миг предельно ясно раскрылась основа пристрастия, порабощающего обитателей Криспела: они нагнетают его сами, своей волей. Взору опять открылась мятущаяся поверхность Саграйи с ее неистовыми электрическими бурями и мглистыми смерчами, напоминающими вихри отдаленной пыли. С этого ракурса различалось, что Криспел не шар, а просто продолговатая глыбина породы, плоская и, словно, поддолбленная снизу резцом неуклюжего каменотеса. Этот самый низ, уныло черный и до странности пористый, напоминал чем-то жженый кокс. Скорее всего, луну эту швырнуло в космос каким-нибудь титаническим взрывом (хотя представить трудно: какой же силы должен быть вулкан, чтобы отколоть такой кусище!). Безусловно, есть во Вселенной силы, о которых земные астрономы не догадываются. Проплывая под нижней стороной Криспела, Карлсен уяснил, что выдолбленность представляет собой некую гигантскую воронку диаметром как минимум с полсотни миль. Тускло черные закраины сходились посередине к дыре, точащейся, казалось, к самой сердцевине луны; просто смотреть в нее, и то голова шла кругом. - Вот она, поверхность, вбирающая энергию Саграйи, - указал Крайски. - Когда Саграйя непосредственно вверху, эта воронка канализирует энергию через центр планеты и дальше наружу, на другую сторону. Вот тебе тот самый фонтан Саграйи. - И это все естественного происхождения? - Частично да, а частично уже довершено. Боже, какой безмерно грандиозный замысел! Пятисотмильную глыбу породы превратить в невиданных размеров солнечную батарею, верхнюю часть забелив, чтобы не уходила энергия... Если сравнить, то крупнейшие технические достижения человечества покажутся чем-то несущественным. Но уже проникшись соблазном предложить приземлиться на черную поверхность, он ощутил в себе то особое внутреннее напряжение, предупреждающее: что-то надвигается. Уши заложило как под местным наркозом, и голова закружилась. На секунду пронизала мысль о неистовом ветре, подхватившем его, Карлсена, словно перышко - вот-вот сейчас возьмет и ахнет о глыбу Криспела. И опять свет размазался, а тело будто вытянуло тугим жгутом, хотя и не так сильно, как бывало раньше. Сознание растворилось в некоем полусне, где все происходило с такой скоростью, что моментально забывалось - осенний мглистый ветер с лоскутьями мертвой листвы. Время пошло как бы урывками... Придя в чувство, он снова зажмурился от нестерпимого, слепящего света Ригеля - жесткие лучи обдавали тело словно водяные струи. Напор не ослабевал и тогда, когда Карлсен отвернул голову и притиснул к лицу ладони (терпеть уже сложно: ощущение на грани болевого). И тут дискомфорт неожиданно схлынул, сменившись умиротворенной тишиной. Все равно, что из- под хлещущего града нырнуть под навес. Он открыл глаза и понял, что причиной этого внезапного спокойствия была планета, отгородившая его, Карлсена, от солнца. С этого расстояния она смотрелась примерно вчетверо крупнее земной луны. Серого цвета и с вертикальными прожилками темных облаков, она походила на жемчужно- мраморный шар. Поверхность напоминала фотоснимки Сатурна. Секунду Карлсен недоумевал: как, интересно, планета различается, когда солнце находится сзади, но тут сообразил, что в небе еще как минимум три спутника, гигантскими зеркалами отражающих голубое сияние. Интриговало и то, что у темных прожилок вертикальная направленность (планета вращалась с севера на юг, под прямым углом к эклиптике спутников). Уже на его глазах темное пятнышко на северном полюсе неторопливо сместилось за горизонт. Видимо, Ригель-3 имел сходство с Венерой: его тоже покрывала плотная кора облаков. С приближением (спускались, судя по всему, со скоростью тысяч миль в минуту, хотя скорость ощущалась не больше чем на авиалайнере) Карлсен в районе экватора различил нечто, напоминающее обширную прогалину в облачном слое. Но когда повернул, было, в том направлении, в груди упредительно ожил голос Крайски: - Не туда. Нам на другую сторону планеты. Чуткое подрагивание - признак гравитационного поля планеты - указывало, что тяготение здесь гораздо сильнее земного. Может, именно поэтому по мере приближения нагнеталось какое-то неизъяснимое ощущение: зловещесть и поистине магнетическое влечение одновременно, словно затягивающие в водоворот. - А почему не через ту брешь в облаках? - поинтересовался Карлсен. - Это известило бы о нашем появлении. - Оно может кому-то не понравиться? - Местами, - тон Крайски не располагал к дальнейшим расспросам. По мере приближения, все больше впечатлял сам размер планеты. Вот уже четверть часа летели к ней, не снижая хода, а она, во всю ширь заполонив собой горизонт, так и не приближалась. Что-то в силе ее магнетизма наполняло душу странной беспомощностью, от чего вспоминалось детство. Наконец приблизились настолько, что в стратосфере стали различаться змеисто трепещущие языки молний, стомильной длины каждый. Временами облачный слой, казалось, разрывался вспышками напряженного огня - с шипением, как какое-нибудь опасное пресмыкающееся. Карлсена начали было разбирать опасения, но один взгляд на лицо спутника вселил уверенность, что бояться нечего. Неожиданно, они на лету упруго вошли в ватную серость (мелькнула мысль, что вода). Прошло несколько секунд, прежде чем дошло, насколько плотна здесь облачная взвесь: облака буквально, полужидкие. Поглядев мимолетом наверх, Карлсен заметил, как за ними обоими тянется сероватый истаивающий след: что-то вроде шлейфа пузырьков, стелящегося следом за ныряльщиком. Чем глубже проникали в атмосферу, тем темнее становилось вокруг. Крайски в какой-то момент сменил направление, и двигаться начали параллельно поверхности. Вскоре окунулись в черноту темнее ночи, и присутствие Крайски угадывалось лишь благодаря телепатической связи. Мрак, казалось, длился вечность. Наконец, к облегчению, забрезжили первые проблески света. Еще несколько минут, и вокруг занялось мутное белесое свечение, будто в толще океана. Тут Крайски снова сменил направление, и они начали терять высоту по наклонной. Удивительно то, что, несмотря на многомильный спуск через осязаемо плотный пар, свет не убывал. - У атмосферы высокая проводимость, - прочел его мысли Крайски, - и от этой статики возникает свечение, во многом, как неоновый свет. Совершенно неожиданно они вынырнули под облаком, милях в десяти над поверхностью, и от открывшегося вида Карлсен в благоговейном ужасе затаил дыхание. Во всех направлениях, куда ни глянь, тянулись заснеженные горы, разделенные широкими обледенелыми низинами. Только горы такие, каких он прежде не видел. В призрачном свете они смотрелись чернильно черными, и по высоте перекрывали высочайшие земные пики - у иных вершины терялись в облаках. Однако, в отличие от земных, эти были шероховаты, изогнуты, выщерблены и выскоблены так, будто созданы безумным скульптором в порыве самовыражения. Геолог впал бы в прострацию от такого вопиющего противоречия законам геологических формирований. Сама гротескность иных очертаний (звериные морды, уродливые людские силуэты) намекала, что порода здесь может быть только осадочная, вроде песчаника или мела, однако, встречались места, где она волокнисто вытягивалась подобием дьявольских языков, напоминая плавленную пластмассу или стекло. На других участках исполинские, забитые снегом зубья вершин напоминали гранит, источенный шквальными ветрами и градом. Один из принципов формирования гор мгновенно прояснился, когда облако вверху озарилось вдруг изнутри, словно магниевая вспышка, заставив невольно зажмуриться. Секунда, и вслед за жестоким взрывом внутри облака полыхнула молния, прямая как лазерный луч. Удар, взметнувший сноп синеватого дыма, пришелся на один из горных зубцов. Когда рассеялось, порода расщепилась на преострые пики, расплавленная порода стекла по отвесным склонам, взняв курящиеся султаны пара - странно змеистые, словно живое существо. - А что, если... - завершить мысль Карлсен не успел: белый жгут молнии, пронзив его тело, с сухим треском шарахнул внизу по вершине, от чего их обоих обдало клубами пара. Не было ни боли, ни шока, наоборот, молния наводнила шалой радостью, какая накатывает, когда на пляже с ног до головы окатит волна. Карлсен, переведя дыхание, безудержно захохотал. Состояние усугублялось еще и тем, что впервые после отлета с Земли тело ощущалось абсолютно нормальным. Хотя интуиция подсказывала, что все это из-за мощного притяжения планеты, при которой земное тело было бы несносным гнетом. Получается, ошибкой было считать, что "астральное тело" не подвержено гравитации. - И так у них по всей планете? - спросил Карлсен. - Нет. Массив этот зовется Горами Аннигиляции из-за... Еще одна вспышка молнии на полуслове обволокла его огнистым коконом. Крайски оказался вовсе не таким плотным, от молнии тело у него сделалось фактически прозрачным. - Надо двигаться, - поморщившись, сказал он и указал на горизонт, где небо начинало светлеть. - Днем здесь вообще неописуемо. Не дожидаясь, он начал удаляться в сторону светлеющего северного горизонта: корпус почти параллельно земле, руки притиснуты к бокам. Карлсену проще было лететь, вытянув руки впереди. Крайски скользил удивительно ходко, и не угонишься. Оказывается, притяжение на этой планете также влияет на способность передвигаться "ментальным давлением". Легкости и непринужденности в движении больше не было, требовалось одолевать встречное сопротивление, примерно, как в море. Видя, что Крайски отдаляется все сильнее, Карлсен раздраженно окликнул: - Куда спешка-то такая? Крайски слегка замедлил ход. - Опасно здесь. - Что опасно, как? Молния же на нас не действует. - Меня не молния волнует. - А что? - Пошевеливайся, - только и сказал Крайски. Через несколько минут рассвет заполонил северный небосвод действом, напоминающим фейерверк. Встающее солнце даже сквозь облака сияло голубизной, ярче раскаленного металла. Вокруг рассветным накалом пылали полукруглые кольца, пульсируя словно сердца. Крайние из них метали кривые искры-ракеты. Само небо бесконечно преломлялось, словно вот-вот взорвется. Эта гонка с неизменным отставанием начинала утомлять. - А что, помедленней нельзя? - Нельзя. На этом слове Карлсена резко накренило, словно они угодили в воздушную яму. Крайски ругнулся. Завертело будто рыбу от взрыва толовой шашки. - Давай за мной! - как бы издалека донесся голос Крайски, и тут Карлсена, схватив словно клещами за запястье, поволокло вниз. Опомнившись, он обнаружил, что навстречу с неистовой скоростью мчится земля. Далеко внизу по дну долины змеилась белая река. Карлсен не успел еще всполошиться, как отвесная стена утеса слева перестала нестись и он понял, что спуск замедляется, словно кто-то аккуратно подтормаживает. Еще в тысяче футов над землей они остановились и зависли в полутьме. - Что случилось? - Горный червь уловил наши вибрации. - Червь?? Крайски долго молчал, будто прислушиваясь. Когда заговорил снова, в голосе чувствовалось облегчение. - На языке коргхаи оно звучит как "нодрукир", земляная змея. Это простая форма вампира; живет тем, что поглощает жизнь. - Мы же бесплотны, как он нас улавливает? - Он улавливает любую форму жизни. Крайски, не договорив, снова начал снижаться, Карлсен следом. Вскоре они уже стояли на подобии жесткой травы - темно-синей, близкой по оттенку к индиго, и прихваченной изморозью. Вокруг - тонкая взвесь тумана. Зубастые пики были уже ярко озарены, отраженное сияние все заметнее сказывалось и на долине. Они стояли в сотне ярдов от широкой реки, несущейся с такой силой, что над водой клубилась завеса тумана. Оглушительный рев то и дело перемежался стуком и скрежетом, словно где-то работали жернова. Цепко вглядевшись в туман, Карлсен различил, что это огромные глыбы льда (иные с дом величиной), кружась по течению словно лодчонки в бурю, бьются друг о друга, выстреливая искристые осколки - некоторые из них снежинками таяли у него на коже. Такая слепая сила вселяла ужас. Карлсен минут пять стоял, не отводя глаз, будто загипнотизированный этим буйством. Свет все прибывал, различалась уже каждая травинка под ногами, жесткая как провод. Холод стоял промозглый - хотя теперь, когда тело будто бы обрело нормальный вес, пробирало не так как на Криспеле. - Что теперь? - спросил Карлсен (если б не телепатия, голос бы утонул в немолчном грохоте). - Надо двигаться, пока не стало совсем светло. Позвав рукой, Крайски стад медленно подниматься в воздух. Освеженный короткой передышкой, Карлсен последовал за ним. Шум реки пошел на спад. Да-а, теперь и представить сложно, как можно будет свыкнуться со своей оболочкой на Земле, вновь под гнетом притяжения. Ближе к верхотуре, где-то в пяти тысячах футов над долиной, опять вырвались под солнце. Приятной неожиданностью было окунуться в жар синеватого света, чуть покалывающего занемевшую кожу. По обе стороны горизонт властно урезали зубастые пики, хотя, снижаясь, крутые стены полого сходили в долину. С такой высоты река внизу смотрелась серебристой ниточкой - видно, циклопический этот каньон вытачивался в породе сотни тысячелетий, и река изначально находилась на уровне их теперешнего полета. Почти уже поднявшись к вершине откоса, усаженной черными остробокими валунами, Крайски снизил скорость. Не добрав полусотни футов (гребень снизу смотрелся зазубренным ножом), остановился и вовсе, а затем тронулся вдоль, держась футах в десяти от стены. Карлсена начало разбирать неуемное любопытство, что же там наверху, однако чутье подсказывало: лучше на это не поддаваться. Пройдя примерно милю, они добрались до места, где в породе открывалась трещина, рассекающая стену с верхотуры до самой низины, словно от удара невиданного молота. Почти незаметная на расстоянии, сверху она разверзалась десятифутовой брешью, уходящей, казалось, в самую сердцевину горы. По ней Крайски проделал путь наверх, вместо ступеней используя клинья породы, засевшие в трещине. Облюбовав один из них под лежак, он осторожно выглянул сверху, после чего поманил Карлсена. - Вон, что зовется у нас нодрукиром. Карлсен взгромоздился на плиту у закраины бреши и выглянул в долину. Покачал головой: никакого червя и в помине нет. Лишь сизая от синего света порода, круто уходящая в голую низину, а посередине не то белая река, не то наледь, издали и не разберешь. - Где? - Голову пригни, - сердито зашипел Крайски. Карлсен, силясь побольше рассмотреть высунул и голову и плечи. - Не видно все равно, - сказал, нагнувшись, Карлсен. - Ты смотри внимательно, только не высовывайся. Ничего такого не замечаешь? Поизучав долину с минуту, Карлсен сообщил: - Ледник там какой-то странный. С низины до половины склона, по обе стороны. - Оно и есть, - кивнул Крайски. -- Нодрукир, можно перевести как "зоолит". Иными словами, форма жизни - нечто среднее между живым существом и минералом. - Но как... - Смотри. Он указал на север. Щурясь на солнце, Карлсен заметил в небе стаю крупных птиц. С приближением стали слышны их резкие крики, напоминающие лягушачье кваканье. Они летели на юго-запад, направляясь в сторону от долины. Но еще в двух милях стая сменила направление и взяла прямо на расселину. На более близком расстоянии Карлсен разглядел, что это не птицы, а скорее огромные летучие мыши с размахом крыла футов двадцать с лишним, нескладно хлопающие крылья выдавали вместе с тем недюжинную сноровистость. И тут дошло, что заставило их сменить направление. Он и сам почувствовал некую тягу, словно тело превратилось в металл и норовило прильнуть к плите. Ощущение не лишенное приятности: легкий трепет, от которого по коже волнами расходится тепло. Птицы опасности явно не чуяли: странные крики, вблизи напоминающие скорее отрывистое рявканье, служили тому, чтобы стае держаться скопом. Вытянутые за туловищем лапы поражали своей длиной, а когти такие, что уцепят барана. И вот, когда стая затмила небо, подул сильный ветер. Одновременно увеличилась магнитная сила, притиснув к камню так, что мышцы занемели. Ветер постепенно перерос в бурю, разметавшую птиц, словно осеннюю листву. Горы огласил заполошный клекот - сигнал тревоги. В этот момент произошло нечто неожиданное. Гогот становился все пронзительнее и назойливей, а разметанная было стая снова сбивалась в кучу. Совершенно неожиданно сумятица утихла и стая, сменив направление, взмыла единым согласованным порывом. Даже те из птиц, что потеряли ориентир, перестали пикировать в низину и быстро набирали высоту. С минуту Карлсен четко сознавал, что между совокупной волей стаи и силой, влекущей вниз, идет некая борьба: кто кого. Несколько секунд, и стая, заложив вираж на запад, скрылась за зазубренной кромкой откоса по ту сторону долины. Посмотрев вниз, Карлсен увидел, что несколько птиц вырваться не смогли - они отчаянно бились, продолжая между тем снижаться. Все дальше и слабее слышалось испуганное квохтанье. Через несколько минут все было кончено: они недвижно лежали, черными мотыльками распластавшись на наледи. - Они мертвы? - спросил Карлсен. - Нет, что ты. Жизнь из них убудет через несколько часов. Крайски начал выбираться, страхуя спуск руками. Карлсен попытался направиться следом, и тут с беспокойством заметил, что соскальзывает вбок. Плита, к которой он прижимался, имела покатость, вначале как бы и не существенную: удавалось упираться носками в трещину. Теперь этого не хватало: ветер гнал верхнюю половину тела к краю плиты. А уж там зоолит через брешь вытянет в смежную долину. - Крайски! Крайски, подняв голову, раздраженно фыркнул. Упираясь коленями в скалу, двинулся обратно. - Быстрее, держаться нет сил, - поторопил Крайски, стараясь голосом не выдать страха. Крайски будто не слышал - осмотрительно полз. Резкий порыв ожившего вдруг ветра безошибочно предназначался для Карлсена. Левой рукой он судорожно искал за что-нибудь ухватиться, но закраина плиты была округлой, и пальцы соскальзывали. Он что было силы притиснулся к гладкой поверхности, пытаясь обхватить ее руками, носки вогнав поглубже в трещину. Между тем корпус дюйм за дюймом смещался вправо, выворачивая обе лодыжки. Мышцы левой руки жгло от напряжения: удержаться! Почувствовав у себя на щиколотке хватку Крайски, он забеспокоился, что сейчас его потащит вперед ногами. А от этого держаться за камень еще трудней, и потянет дальше в сторону. - Да нет, не так... - Заткнись давай, и ноги вынь. Карлсен послушался, и его тут же буквально опрокинуло. Плита внизу мгновенно сдвинулась. Отпустись сейчас Крайски, и он вылетит как пробка из бутылки. Но Крайски прочно держал обеими руками с такой силой, что не ровен час кости хрустнут. В считанные секунды его стянуло с шаткой плиты и прижало к стене утеса, где появилась возможность зацепиться пальцами за шероховатую поверхность. Ветер усилился, но тем самым лишь сильнее прижимал Карлсена к утесу. От облегчения он закрыл глаза и припал щекой к скале будто к подушке. На секунду, показалось даже, задремал. Тычок снизу дал понять, что ветер прекратился, и пора двигаться. Он оттолкнулся от стены и начал спускаться. - Спасибо, - сказал он вниз. Крайски не ответил. Десятью футами ниже сила, прижимавшая к скале, также исчезла, отчего тело сделалось легким как воздушный шар. Тепло солнца показалось вдруг волшебным даром. - Может, отдохнем чуть-чуть? - спросил он у Крайски. - Нет. Отдыхать в этом краю опасно. С этими словами Крайски, повернувшись, легко толкнулся в воздух. Карлсен устало взлетел следом. Что угодно б сейчас отдал, лишь бы поспать на солнышке. Вскоре стало ясно, что Крайски держит курс на самый высокий из пиков, уходящий вершиной в серую кору облаков. Но еще задолго до того он отклонился к вершине поменьше, петушиной шпорой выпирающей из склона, и приземлился на ее заснеженную поверхность. - Вот здесь безопасно. Никаких тебе зоолитов, - сказал он, дождавшись, когда Карлсен опустится рядом. Карлсен посмотрел вниз, в долину, чьи похожие на седло склоны покрывала трава, манящая, словно теплая постель. - Куда нам? Крайски указал на равнину, едва различимую с такой высоты. Под голубым солнцем она отливала серебром. - Вон она, земля Хешмар. Видишь вон тот вырост, напоминает дерево? - (Карлсен покачал головой: свет слепил глаза). - Там внизу Хешмар-Фудо, город женщин. - Сколько до него? - Недолго. Только подходить надо осторожно, долина за долиной. - А напрямую пролететь нельзя? - Лети, если хочешь. Зоолиты тебя быстро проводят куда надо. Миль сто до серебристой равнины, никак не меньше. Карлсен вздохнул. - В таком случае мне надо отдохнуть. Сил уже не осталось. - Ладно, - Крайски покорно пожал плечами. - Полчаса. Облегчение от этих слов охватило неимоверное. Встреча с женщинами- груодами в теперешнем состоянии - перспектива мало заманчивая. Долина хотя и была залита светом, в самой низине воздух пока еще не прогрелся. Журчащий понизу ручеек наполовину был покрыт льдом, вытекал он из скважины в холме. На прихваченной инеем жесткой траве лежать было невозможно, но, пройдя немного вдоль ручья, Карлсен у истока набрел на толстый мох, похожий на синий бархат. Нагнувшись, пощупал: и вправду мягкий, вот удача-то. Распластавшись на спине, он закрыл глаза. - Я тут рядом поброжу, - сказал Крайски. Карлсен кивнул, уже разморенно. Но через несколько минут резко очнулся. Оказывается, безопасность чувствовалась лишь в присутствии Крайски, стоило остаться одному, и ее как не бывало. Карлсен открыл глаза навстречу серому небу, и нахлынула вдруг безмерная тоска по дому: ужасно тянуло обратно на Землю. Бескрайность Вселенной пугала, выбивая точку опоры из-под такой пустячной, погрязшей в себе безделицы, как человеческий род. Как-то разом, вдруг он почувствовал себя невыразимо одиноким, заброшенным. Понятно, причиной здесь было утомление - следствие только что пережитой опасности. Вместе с тем, напряжения и угнетенности это не снимало. Как ни внушай себе, что это глупо, страх все равно остается. Он повернулся на бок и попытался расслабиться, прогнав все мысли и слушая единственный в долине звук - звонкое журчание воды. Оно чем-то напоминало Землю, а потому успокаивало. Хотя и здесь крылось какое-то различие. Чего-то словно не хватало: какой-то земной размеренности, гладости шума. Или это просто чудится? Карлсен из любопытства пошевелился на спине и наклонил голову, чтобы лучше слышать. В чем различие? Может, лед на поверхности дает странно металлический отзвук, сродни колокольцам? Или вода течет через какой-нибудь полый камень? Карлсен, сев, вгляделся в ручей. Глубиной буквально с дюйм, на дне розовые камешки в медно-зеленую крапинку, задумчиво вьются в струях нити синих водорослей. Лед под солнцем начинал уже подтаивать, обламываясь слоинками слюды. Снова закрыв глаза, Карлсен внезапно уловил сходство звука со стрекотанием печатающей машинки - не сам по себе звук, а его распределение. У машинки стрекот механический, но если вслушаться, непременно станет заметна постоянная перемена в звучании - из-за того, что слова чередуются по длине. Примерно как в музыке: ритм кажется ровным, а мелодический рисунок - нет. Именно эта неровность, подобно речевому потоку, дает ощущение связности. Воздух постепенно прогревался, размаривало. Смежив веки, шум воды Карлсен воспринимал с каким-то отрадным чувством, словно слушал фугу Баха в великолепном, точном исполнении. Сознание незаметно изникало, сменяясь умиротворенностью, что иной раз навевается наступающим сном. Вместе с тем звук воды по-прежнему проникал в его дремоту, постепенно донося, что он и есть некий язык, причем, поддающийся пониманию. А доносил он своим шумом не то историю, не то сказку, и впечатление было, что началась она задолго до того, как в нее вслушаться. Ощущение связной речи было настолько сильным, что Карлсен вклинился с вопросом: "Где ты?" Не прерывая потока, голос откликнулся: "Разве в этом дело?" Слова не отделялись от общего потока, а как бы проступали сквозь него. Смешение рационального и иллюзорного было точно как во сне. Повременив несколько секунд, Карлсен снова вставил вопрос: "Чего ты хочешь?" "Сказать, что ты прав. Ты глуп." "Почему?" "На этой планете глупо страшиться. Страх привлекает опасность. Безопасность твоя единственно в том, чтобы не страшиться." Логика какая-то странная... "А если опасность все же наступит?" "Безопасность единственно в том, чтобы не страшиться", - повторил голос". "Но..." "Лучше не задавать вопросов. Вопросы лишь порождают смятенье". "Tы, по крайней мере, можешь сказать, где ты?" "В этом нет смысла". "Или как тебя называть?" "Йекс", - произнес голос после некоторой паузы. Прозвучало гулко, будто эхо в пещере. "Йекс?" Ответа не последовало. "Йекс?", - повторил еще раз Карлсен и тут же поймал себя на том, что проснулся. Не смолкая, журчала вода, только смысла уже не было. - Пора вставать, - послышался голос Крайски. Солнце стояло уже высоко: судя по всему, прошел как минимум час. Карлсен сел, зевая и протирая глаза. - Ну как, спалось нормально? - поинтересовался Крайски. - Да, спасибо. Даже очень. У этой долины есть название? - Я что-то не знаю. Эта вот гора зовется Джираг, "сторожевая башня". Главная вершина - Мадериг, высочайшая во всем хребте. А что? - Сон был приятный. Сдерживая очередной зевок, он заметил, что Крайски покосился как-то странно. Карлсен лег на живот возле ручья и плеснул в лицо пригоршню воды. Холод такой, что заломило лоб. У воды был характерный грунтовый привкус. Он еще раз вгляделся в каменную скважину. Родник как родник, хрустально чистый, течет себе откуда-то из черноты. - Э-эй! - сложив ладони рупором, крикнул Карлсен. Голос раздвоился эхом, будто в пещере. - Ты чего? - удивленно спросил Крайски. - а Карлсен пожал плечами. - Эхо пробую. Крайски поднял брови, но ничего не сказал. Небо выцвело почти добела, лишь вблизи светила облака полыхали синим цветом, отдаленно напоминая облачный закат на Земле. Ригель смотрелся внушительно, во много раз крупнее земного солнца и, видимо, гораздо жарче. Зной становился все более гнетущим. - Уходить пора, - знающе сказал Крайски. Прижав руки к бокам, движением ныряльщика он взмыл в воздух - без рисовки, но с некоей животной грацией. Карлсен толкнулся следом, вытянув руки над головой - в сравнении с Крайски, понятно, угловато и неумело. Однако, само ощущение полета наполняло светлым восторгом. С необыкновенной силой и ясностью представилось, что именно для полета рожден человек, а прикованность к земле для него, наоборот, противоестественна. Так одолели более десятка миль, проплыв в одном месте над полным зеленой воды вулканическим кратером и каменистой долиной, такой глубокой, что не видно и дна. Судя по прямоте маршрута и уверенности Крайски, маршрут уже разведанный. Крайски, похоже, направлялся к холму с округлыми боками и плоской вершиной: ни дать ни взять полувкопанное яйцо с обрезанной макушкой. Склоны покрывали синие космы травы. Зависнув над плоской седловиной, он опустился на нее обеими ногами. - Ну вот, пока хватит. Площадка в пятьсот ярдов была утыкана валунами. - И что нам теперь? Крайски подошел к северной закраине. - Видишь вон то? - Что? - Да вон же оно, на свившуюся змею походит! - Не вижу. - Вон там видишь камень, на черепаху похож? А теперь от него чуть левее. Ну, теперь различаешь? - Да вроде... (Ага, различишь здесь: наворочено черт знает что). Крайски склонился над округлым камнем. - Помоги-ка мне сдвинуть. Камень, хотя и размером с пушечное ядро, оказался на удивление тяжелым: подкатить его к краю плато стоило труда. От дружного толчка он набирая скорость покатился по склону - гораздо быстрее, чем на Земле. Мчался он прямиком на ту самую "черепаху" и шарахнул по ней так, что долину огласило эхо, камень раскололся надвое. И тут, ярдах в сорока, неожиданно взметнувшись, чутко закачался золотисто-коричневый силуэт. На них была повернута длинная, узкая голова. - Боже, что это?! - По-нашему каплана, "зверь о тысяче лап". - Она же к нам сейчас полезет! - И хорошо. Ты помогай, помогай. Тревога придала силы: несколько секунд, и по склону скатился еще один камень. Этот налетел на какое-то невидимое препятствие и сшибся на сторону, слегка разминувшись со змеевидной тварью. Та гневно зашипела и с неожиданной прытью устремилась в их сторону. Карлсен попытался отпрыгнуть, но ноги отяжелели, будто свинцовые. Повернувшись к Крайски, он с удивлением увидел, что тот распластался на земле. - Что делать-то?! - Ничего не делай. Просто стой как приманка, и все. Он на корточках торопливо засеменил к дальнему краю плато и где-то на закраине скрылся из виду. Карлсен с тревогой следил, как тварь хлопотливо ползет навстречу, извилисто колыхая спиной. Крайски хотя и приободрил, скорость-то вон какая... С этого расстояния уже различалось, почему создание "о тысяче лап". Потому что не змея, а какая-то тысяченожка или проволочник с сотнями кривых лапок по бокам плоского, сегментного брюха. Глаза были вплотную уставлены в него, и к месту пригвождала некая волевая сила. Взбираясь на крутизну, каплана чуть замедлилась, растянувшись во всю свою длину (под сотню футов!) с когтистым, как у скорпиона, хвостом. При таком темпе долезет не сразу. Глядя сверху в алчно поблескивающие оловяшки глаз и усердно семенящие лапы, он вдруг вспомнил о немом диалоге с ручьем. Одновременно всплыли те самые слова: "Безопасность единственно в том, чтобы не страшиться... " Неимоверным мышечным усилием удалось поднять одну ногу, лицо, между тем, сосредоточенно насупив так, что со стороны можно и усомниться: в своем ли уме. Едва это произошло, как тварь, похоже, поколебалась, словно почуяв перед собой неожиданно серьезного противника. И Карлсен понял, что обрел решающее преимущество. Тут стал виден Крайски, парящий в воздухе в полусотне футов позади капланы. Карлсен не ослабил концентрации и тогда, когда тварь уже одолевала кручу, гнал всякое от себя сомнение. Хотя Крайски был с голыми руками: что у него на уме, непонятно. Краем глаза тварь заметила Крайски и повернула голову. Гвоздящая к месту сила тотчас ослабла, и Карлсен волоча ноги (все еще как каменные) отодвинулся от края. Спустя секунду-другую над ним выросла голова - длинная, заостренная, с глазами-оловяшками и какой-то пикой вместо носа. Пасть без зубов, лишь черный язык торчком. Вместо того чтобы перелезать, каплана продолжала вздыматься, пока не выросла над Карлсеном на двадцать футов. Голова качнулась назад, готовясь прянуть, напряженно подрагивал черный язык. Дыхание попросту разило невыносимым смрадом. Тут Крайски, вынырнув сзади, дерзко ринулся каплане прямо на голову. Глаза у твари гнездились по бокам, и она уловила маневр - резко крутнувшись, прянула, чуть не поймав Крайски в щелкнувшие челюсти. Крайски улизнул и тут же кинулся снова, на этот раз с затылка. Дыбясь над закраиной плато, каплана не могла развернуться, не потеряв при этом равновесия (короткие лапы смотрелись нелепо) - вместо этого она лишь сильнее вытянулась при броске. Какую-то секунду туловище с кривыми шпильками лап во всю длину прогибалось в воздухе, и тут что-то сухо треснуло. В тот же миг Карлсен почувствовал раскрепощающую легкость. Толкнувшись словно пловец, он взвился на полсотни футов в воздух. Тварь внизу, покачнувшись, наконец лишилась равновесия и грянулась с хлестким звуком, напоминающим удар бича. Скатившись по склону, она завалилась на спину, дрыгая ногами как при беге. Крайски приземлился возле, наблюдая за агонией с мрачным удовлетворением. Карлсен приближался более осторожно, чувствуя при этом муку и смятение существа, будоражащие словно эфирные волны. Судя по голове, откинувшейся под неестественным углом, у капланы была сломана шея. Снизу в землю впитывалась желтая жидкость. Подойдя с другого бока, он увидел, что из плоти выпирает кость. Глаза уже подергивались пленкой, а из угла пасти сочилась все та же желтая жидкость. Голова в длину была шесть с лишним футов. - У нас говорят: "Поганый как каплана". Понимаешь, почему? Карлсен кивнул, передернувшись от отвращения. Кровь смердела не так как дыхание, но все равно приятного мало. - Шея у нее слабое место, - со смаком сказал Крайски. - Стоит вынудить ее резко дернуть головой, как верхние позвонки лопаются. - Ты такое прежде проделывал? - Многократно, - ухмыльнулся Крайски. Карлсен отвел взгляд, чтобы скрыть неприязнь. Что-то в глазах Крайски (эдакая грубая удаль) смутно тревожило. Минут десять стояли ждали, пока каплана затихнет - она была еще жива: золотистая кровь по-прежнему выходила толчками. Был момент, когда скорпионий хвост, взвившись, прыснул липкой зеленью, трава от которой почернела как от кислоты. Карлсен пошел под ветер, подальше от вони. - Куда побежал, - окликнул Крайски, - еще не закончили. - Разве нет? - Я ее что, по-твоему, смеха ради убил? (Карлсен почему-то думал, что именно поэтому). Крайски подошел к шее капланы и, протянув руку, взял на палец вытекшей крови и размазал по груди. - Ты что делаешь?? - вскинулся Карлсен. - Гарантия, что нас не засосет зоолит. - Зачерпнув целую пригоршню, он отер все тело. - Давай-ка присоединяйся. - Меня-то, надеюсь, ты эту мразь втирать не заставишь? - А чтоб заживо сожрали, не хочешь? - Крайски стоял в позе, в какой намыливаются под душем. С особым удовольствием он, похоже, втирал жидкость себе в гениталии. Карлсен приблизился, сдерживая брезгливость. - Что, в самом деле необходимо? - Ты живым отсюда желаешь выбраться или нет? - Ну ты и спросил. - Тогда необходимо. - К гадливому удивлению Карлсена, он натер еще и волосы. - Делай как я. Карлсен осторожно протянул ладонь под капающую кровь. Думал, что будет липко, а она оказалась маслянистой. Задержав дыхание, он втер ее в бедра и живот. Секунды не прошло, как легонько защипало. Вспомнилось, как однажды случайно перепутал противоартритную мазь с кремом для рук. Беспокойство мелькнуло, когда пощипывание переросло в жжение, но оно тут же сгладилось в приятно возбуждающее тепло. Как будто тело обрело чувствительность наравне с языком и пробовало теперь на вкус некую искристую жидкость. Понятно, почему Крайски втер ее в гениталии: ощущение определенно сексуальное. Крайски с легкой усмешкой смотрел, как он, собрав кровь в пригоршню, стал растирать ее по груди и плечам. От приятности даже запах не казался уже таким нестерпимым: какая-нибудь растительная гниль, вполне переносимая - пил же сам когда-то на Аляске экстракт рыбьего жира, чтобы не простудиться. Крайски между тем натирался по второму кругу. - Интересно, откуда это... ощущение? - полюбопытствовал Карлсен. - Жизненная сила. У капланы жизненная энергия хранится в кровеносной системе. - А у нас нет, что ли? - И у нас, только в меньшей степени. А то чревато Почему, выяснять не было необходимости. Жизненная сила капланы, по- своему хмеля, впитывалась напрямую в кровь. Потому, видимо, и запах такой отталкивающий, чтобы отпугивать всяких кровососов. Кстати, при втирании в гениталии чувственного эффекта не возникло - просто поток тепла и жизни, от которого буквально перехватывало дыхание. - А оно что, правда защитит нас от зоалита? - Так мне рассказывали. Самому удостовериться не было случая. Кровь из раны перестала течь. Когда Карлсен, набрав последнюю пригоршню, растер ее по ягодицам, пощипывания не ощутилось. Существо было явно мертво. - Идем, - позвал Крайски. Взлетая следом, на лежащую внизу каплану он посмотрел с некоей приязненностью. Невозможно было чувствовать враждебность, ощущая у себя в жилах ее жизненную силу. Курс опять был на север. Посвежев после отдыха, Карлсен мог теперь оценить диковинную разнообразность горного пейзажа. Он знаком был с Гималаями и хребтом Кимберли в западной Австралии, но эта их превосходила - и по причудливости отрешенных гор, и по глубине обширных каньонов, и по величавости ледников. Один гигантский водопад, шлейфом стелясь с десятимильной (никак не меньше) высоты, еще задолго до дна распушался султаном серебрящейся пыли. На другом участке некий циклопический взрыв, в куски разметав гору, оставил на ее месте кажущуюся бездонной воронку, расшвыряв вокруг осколки породы (иные величиной с пригорок) на десятки миль. Прямой удар пришелся на один каменный шпиль, верхняя половина которого, обломившись, рухнула словно срезанная молнией верхушка дерева и воткнулась концом в землю. Поглощенный разглядыванием этого чуда природы, он оторопел от совершенно внезапного головокружения: откуда-то снизу их учуял зоолит. Опять зарябило и сужающейся воронкой потянуло вниз, все равно, что воду в сливное отверстие. Вон он, зоолит - с тысячефутовой высоты смотрится, словно извилистый снежный нанос там, в самой низине. Отчасти предусматривая уже такую встречу, ощущение Карлсен раскладывал более подробно. Сама тяга не такая уж и мощная, вместе с тем растерянность и дезориентация нагнетали свойственную сну иллюзорность, дрожащую дымку нереальности, от которой воля к сопротивлению ослабевала. Очевидно, зоолит насылал некую гипнотическую силу, от которой в ушах шумело как от кровяного давления. - А ну-ка, - отрывисто бросил Крайски. Раскрылиа руки, он пикировал вниз (ну не верх ли безрассудства!). И тут снова ожило: "Безопасность лишь в том, чтобы не страшиться", и как тогда он пересилил себя, видя приближение капланы. Направив волю на одоление растерянности, Карлсен даже удивился: не только страх, но даже беспокойство не донимает. От перелившейся из капланы жизненности в теле искрились радость и уверенность в своих силах. Падение до зубовного скрежета резко прервалось, когда они уже поравнялись с вершиной каньона. Что-то крупно дернуло, будто сверху раскрылся парашют, и стало тормозить как при лыжном спуске. Брошенной бутылкой лопнула дезориентирующая сила. И тут все равно, что угодили в воздушную струю, настолько резко подкинуло вверх. Рядом, кувыркаясь купидоном, раскатисто хохотал Крайски. Ощущение забавное, озорное, будто на водяных горках в игровом аттракционе. Стена каньона находилась в полумиле - не столкнешься - так что можно было свободно кувыркаться, как волан на ветру. Умора, с каким ворчливым негодованием оттолкнул их зоолит. Когда сила его брезгливости перестала гнать вверх, они выровнялись, как пловцы в волнах прилива. Крайски все никак не мог отойти от смеха. - Откуда у него такая ненависть к каплане? - спросил Карлсен. - Так и не ясно. Коргхайские ученые полагают, он в качестве защиты выработал некую антиэнергию. Вон, видишь? - он указал на ту бездонную воронку, что уже позади. - Его работа. Зоолита оглушили излучением, а там сбросили на него дюжину каплан. Рванул как бомба, вон какой кратер образовался. И ученых всех накрыло, что делали эксперимент. Не ожидали, что такая будет реакция. - Бог ты мой! (От одного размера дух захватывает). Утро было уже в разгаре, солнце стояло высоко. Свет цедился сквозь облачность, поэтому виделось лишь сияние, вроде синего неона. По какой-то причуде атмосферы горизонт переливчато мерцал фиолетовым - от этого все казалось несколько сюрреальным, как в застывшем сполохе молнии. Следующие полчаса они дважды попадали в "водоворот" зоолита, но оба раза их выбрасывало, стоило снизиться на сотню футов - как будто тот, первый разослал предостережение. Горы резко обрывались живописным отвесом из темно-зеленого, похожего на мрамор камня: стена, - куда ни посмотри, одинаково бескрайняя, - под крутым углом сходила в раскинувшуюся внизу равнину. Свет здесь был ярче, из-за облаков яснее различались и контуры светила. Плавно круглящаяся холмами равнина была покрыта синей травой, среди которой оранжевыми вкраплениями выделялись отдельные кусты и деревца. Прогалинами смотрелись овальные островки пурпурного цвета, чуть темнеющие под дуновением ветра. На расстоянии, милях в тридцати, отчетливо виднелось то, что Крайски назвал деревом. В высоту, должно быть, миля с лишним, а с земным деревом сходство чисто условное. Ствол вздымается немного наискось - с одного бока выступов нет вообще, зато с другого "сучья" похожи больше на железные балки, идущие параллельно земле. Вообще напоминает какую-нибудь огромную абстрактную скульптуру. Внизу - голубой простор, скорее всего, озеро (свет отражается), самый яркий объект на равнине. А в самой дали, на северном горизонте, снова горы, только уже красного цвета, причем не песчаник, а что-то ближе к алому. Крайски, окончательно замедлив ход, ткнулся оземь у подножия скалы. - Теперь осторожно. - А мы что, не в город разве идем? - Мысль о городе исключительно с женским населением вызывала любопытство. - Нас туда доставят. А пойдем без спроса, тут нам и конец. - Они что, так ненавидят мужчин? - Есть тому причина, - знающе кивнул Крайски. Вблизи на скалах различались глубокие язвины и впадины, а также множество пещер. У входа в одну из них громоздилась та самая птица- нетопырь. Со сложенными крыльями она странно напоминала высокого, с орлиным профилем, лысача, сцепившего руки за спиной. Завидев идущих, она тревожно рявкнула, отчего из пещер стали вытесняться десятки ее сородичей: дескать, что там происходит. Но, несмотря на грозный вид, враждебности в них не было, и удостоверясь, что летучие чужаки ничего дурного не думают, птицы ретировались в свои пещеры. Пурпурные овалы-островки оказались чем-то вроде колосящихся злаков - точнее початков, плотных и глянцевитых. Земля у подножия, черная и странно влажная, была усажена темно- зелеными осколками породы (некоторые острые как рубило). Запах специфический - едкий, можно сказать, лекарственный. Стоять босиком было отрадно мягко и прохладно. Там, где начиналась трава, торчал высокий, с дерево, куст с плодами - похоже на яблоки, только синие. - Съедобные? - кивком указал Карлсен. - Да. Попробовать хочешь? Вдвоем они подошли к кусту. Синие плоды, напоминающие скорее фиги, были мягки на ощупь. Но сорвать хоть один никак не получалось, даже двумя руками. Крайски покачал головой. - Не так надо. Смотри. Поднявшись на высоту в полсотни футов, он резко нырнул и, проносясь мимо куста, сорвал один плод -- на удивление тяжелый, будто из свинца. - Надо быстро, чтобы он не успел напрячься. Карлсен попробовал надкусить: кожура жесткая как резина. Крайски хохотнул. Высмотрев камень поострее, он сноровисто прижал плод к земле и надсек. Кожура вскрылась как рана, обнажив мясистую желтоватую мякоть. Запах густой, аппетитный. - Точно съедобный? - переспросил Карлсен. - Точно. Только знай наперед: как съешь - летать больше не сможешь. - Это почему? - Летаешь ты потому, что у тебя полярность противоположна полярности этой планеты. Но стоит лишь усвоить здешнюю пищу, как перенимается и здешняя полярность. (Вот тебе и поел... А хочется). Карлсен разочарованно положил плод на землю. - А я, тем не менее, вкушу, - улыбнулся Крайски. Опустившись на корточки, он камнем ковырнул мякоть. Взыскательно осмотрев, словно дегустатор блюдо, одобрительно кивнул. - Ты же летать не сможешь! - спохватился Карлсен. - В Хешмаре это даже к лучшему. Не ровен час, можно поплатиться жизнью. Он, выпрямившись, протянул плод Карлсену. Тот приняв было его на ладонь, поспешно обронил: плод сделался теплым как кровь. - Ты попробуй, - как ни в чем не бывало сказал Крайски. Карлсен, подняв, осмотрительно поднес плод ко рту. Мякоть оказалась плотной, сытной, хотя с каким-то непонятным фруктовым привкусом: не то перезрелая черника, не то земляника с малиной. Вкуснее, казалось, нет ничего на свете. Проходя по пищеводу, пища вызывала знакомый трепет, свойственный жизненной энергии. Карлсен куснул еще раз. - Не увлекайся, - предостерег Крайски. - Он слегка хмелит, а навеселе нам быть ни к чему. - Прелесть какая. Я и не чуял, что так голоден. - Тогда тебе лучше вон того попробовать. Крайски подвел его туда, где в сотне-другой ярдов покачивались на высоченных - в рост человека - стеблях пурпурные початки, и молниеносным усилием оторвал один из них. Карлсен взялся было подражать, но проворства не хватило: получилось все равно, что сгибать стальной прут. Крайски, рассмеявшись, повторил прием, все тем же молниеносным движением сорвав еще один початок. - Это тебе не комара газетой хлопнуть! Тут на планете и плоды и растения борются, чтоб не достаться на съедение. Опять же, пурпурный початок показался на удивление тяжелым, по земным меркам, кусок гранита. - И как его едят? - Просто надкуси как следует. Смотри-ка. Крайски, взяв початок обеими руками, впился в него зубами. Затем, сплюнув себе на ладонь горсть семян, резко растер их друг о друга. Вытянув сложенные ладони, продемонстрировал: шелуха отделилась. Шелуху Крайски сдул, а семена стал жевать. Стиснув початок в ладонях, Карлсен сжал челюсти - не семена, а гравий какой-то, даже за зубы боязно. Но стоило отделиться нескольким, как остальные посыпались уже сами собой, став теплыми и податливыми. Подражая Крайски, он растер их в ладонях; шелуха отделилась на удивление легко. Сдул ее, и вот они семена - мясистые, с сытным, прямо-таки мясным вкусом, да еще и теплые. Всякий раз, когда он подносил початок ко рту, семена сопротивлялись, все равно, что напрягая мускул. Но стоило надкусить как следует, и напряжение пропадало. Карлсен попробовал выскрести все семена наружу острым камнем - оказалось, так быстрее и проще. После некоторого упорства все семена высыпались совершенно свободно. Удалив шелуху, он стал жадно насыщаться. И опять показалось, что приятней пищи нет. - А почему теплые-то? - Они всю свою жизненность сплотили на сопротивление. Стоит его сломить, как она переходит в тепло. Зерна оказались на редкость сытными, только вызывали странноватую тяжесть. Действительно возникало ощущение, что прибываешь в весе. Доев, Карлсен вернулся к оранжевому кусту и смахнул еще один плод. С обретенной сноровкой это давалось легче: ребенком он горазд был ловить мух на лету - занятие сродни этому. Хотя здесь открылось, что плоды еще и телепаты: напрягаются до того, как поднял руку, так что надо лишь смахивать их сразу, пока не отреагируют. Нажевавшись сочной мякоти, Карлсен удовлетворенно вздохнул. Прав Крайски: слегка пьянит. Тепло прямиком передалось в пах, вызвав неуемную эрекцию. Перспектива встречи с женщинами наполняла томным вожделением (причина, видимо, в только что поглощенной, энергии), как у чующего еду голодного животного. Вольготно растянувшись на спине, Карлсен заложил руки за голову. Да, веса несомненно прибавилось, но ничего неприятного в этом нет, даже наоборот. Он зевнул. - А теперь что? - Ждем, - коротко ответил Крайски, сидящий спиной к деревцу. - Ты уверен, что им про нас известно? - Абсолютно. - А откуда? - Для начала, им все должен сообщить джерид, - он кивком указал на "дерево", виднеющееся на горизонте. - Что-то вроде системы раннего оповещения? - И гораздо больше. - Ты сказал, у женщин есть причина ненавидеть мужчин. Из-за чего? Карлсен посмотрел на него, подняв брови. - Ты все еще не понял? - Не забывай, я с этим местом едва знаком. - Какая разница. Есть же логика. Вдумайся: когда на Земле примечаешь какую-нибудь красотку, чего тебе хочется? Поцеловать, приобнять, затащить в постель. Ты ее, попросту говоря, почитаешь за пищу. Половой акт приносит удовлетворение не хуже еды. Теперь доходит? На Дреде мужчина, добиваясь женщины, хочет поглотить ее, съесть, осушить словно бокал вина. - И что, при этом обязательно с ней что-нибудь такое, сотворить? - Нет, конечно. Чаще обходится без этого. Но для них в этом какая-то неполнота... как если бы мужчине на Земле позволялось лишь гладить женщину по волосам, но никак не целовать или тем более любиться. Разумеется... Он осекся так внезапно, что Карлсен распахнул глаза и поспешно сел. В нескольких футах находилась женщина. Она пристально смотрела на них из какого-то приземистого транспортного средства, белого, похожего на машину с откидным верхом, только без колес. -- Чего вам надо? - резко спросила она. Язык совершенно незнакомый, но мысль так отчетлива, будто произнесена на английском. - А-а, Логайя, - сказал Крайски с несвойственной ему робостью. - Рад снова тебя видеть. Рыжие волосы женщины были подстрижены очень коротко, можно сказать, бриты. Лицо красивое и очень сильное, с неподвижным взглядом, под которым глаза у Крайски начинали бегать. - Ты знаешь, что вас сюда никто не звал. - Извиняюсь. Я не знал, что... - Крайски звучал провинившимся школьником. - Кто этот человек? - она перевела взгляд на Карлсена. - Я назначен его учителем. - Вот как, - это ее, похоже, удовлетворило. - И зачем ты его сюда привел? - Показать вашу планету. Она продолжала молча их разглядывать, очевидно полностью владея ситуацией - судья, в силах которого казнить или миловать. - Я возьму вас, - произнесла она наконец. - Но не могу гарантировать, что вас примут. - Спасибо тебе, - смиренно кивнул Крайски. - Полезайте. Сойдя со своего сиденья, она жестом указала на заднюю, открытую часть машины. Удивительно: роста в ней было всего около пяти футов - властный вид словно придавал ей размеров. На ней было практичное одеяние в коричневую и черную полосу - без рукавов, длиной чуть ниже колена. Фигура ладная, только шире и сильнее, чем у земной женщины. Силы явно хватает, чтобы каждого из них поднять одной рукой. Задние сиденья были низкими (уселись практически на полу) и покрыты пурпурным материалом, по виду, кожей того плода. Женщина забралась на переднее сиденье. Как только устроилась, машина взнялась в воздух и рванула с такой скоростью, что их придавило к стенке. Двигалась она абсолютно бесшумно. Ясно теперь, как ей удалось незаметно приблизиться чуть ли не вплотную. Непонятно, как она управлялась с вождением: ни руля не было заметно, ни каких-либо кнопок. Странно то, что, несмотря на скорость, ветер не бил в лицо. Вытянув руку, Карлсен наткнулся на невидимый барьер: понятно, что какое-то силовое поле. - Ригмар вам не обрадуется, - не оборачиваясь, сказала она. - Она велела мне дать вам от ворот поворот. - Извини, - промямлил Крайски. - Твой товарищ гребир? - Нет, землянин. - А-а, понятно, - произнесла она вроде чуть приветливей. Впечатление подтвердилось, когда спустя секунду она бросила совсем другим тоном: - Вы оба смердите. - Пришлось натереться кровью капланы... - Да уж вижу, - оборвала она. Крайски поспешно смолк. Неслись так быстро (где-то сотню миль в час), что пейзаж по обе стороны сливался в рябь - в основном просторы синей степи с островками пурпурных початков. Через какое-то время мимо замелькали возделанные угодья с ярко-желтыми листьями, только слишком быстро, плодов не различить. Потянулись поля - красные побеги, питонами путающиеся по земле. Свыкнувшись уже с тем, что зеленой растительности здесь нет, Карлсен неожиданно увидел ярко-зеленые участки с зародами какой-то травы - длинные скатки, напоминающие колонны античного храма. В сравнении с земной растительностью зелень была гуще, сочнее. Небо к этой поре выцвело до слепяще-белого, от чего все цвета обрели варварскую роскошь тропиков. Пастельных тонов в этом мире не было. На подъезде к дереву открылась его истинная высота: миля с лишним. Причем именно дерево, а не какая-нибудь абстрактная скульптура. Необычное расположение сучьев стало ясно, когда из облаков верхушку ствола полоснул зигзаг молнии. В небо взвился сноп черного дыма, а верхушку на несколько секунд опоясал огненный венец. - Как ему удается уцелеть? - спросил он у Крайски. - Посередине ствола у него проходит своего рода естественный громоотвод. Большинство деревьев на этой планете имеют защиту от электричества. Скорость начала замедляться над одним из полей, и тогда на деревьях стали различаться черные округлые плоды размером с яблоко. Через несколько минут они выехали на плоскую равнину с милю шириной. По ту сторону открывалось широкое голубое озеро (на Земле такими бывают искусственные водохранилища). В центре озера раскинулся город. Первое впечатление разочаровывало. Он ожидал чего-нибудь экзотичного, невиданного, с величавыми зданиями вроде солярия на Криспеле. А впереди за длинным плавучим мостом теснился городок с невысокими строениями, чьи серебристые крыши отражали свет. Если б не последние, то вообще можно было подумать, что приехали в летний поселок где-нибудь в лесной зоне Калифорнии. Обильно пушились деревца с золотистыми соцветиями. Единственное, что впечатляло, это странно абстрактный силуэт вздымающегося дерева - смотрелось нелепо, как какой-нибудь небоскреб на фоне хижин. Карлсен так увлекся панорамой, что буквально вздрогнул, когда машина неожиданно встала. Они находились в полусотне ярдов от моста, где к озеру полого сходил белый песчаный берег: вода лазоревая, ласковая. Силовое поле исчезло - это стало ясно по внезапно ожившему теплому ветерку, приятно пахнущему чем-то вроде лимона и сирени. - Вот здесь омоетесь, - указала Логайя. По удивительно прохладному песку они прошли к воде. Карлсен с интересом убедился, что голубизна у нее естественная, словно с примесью соли меди или кобальта. Солнце и белое песчаное дно придавали озеру поистине чарующую привлекательность. Он ступил в мелкую воду: ого! - оказывается, густая, как желе. Причем такая, что и войдешь не сразу. Крайски, забавляясь, наблюдал, очевидно предугадывая его реакцию. - Вот это и есть тяжелая вода. - Ты серьезно? - Да нет, шучу. Только в самом деле -- тяжелая, почти, как ртуть на Земле. Медленно добредя туда, где вода по колено, он запрокинулся на спину: она подперла его снизу как надувной матрац. Карлсен брел с трудом - еще голени не скрылись, а уже норовило опрокинуть. Нагнувшись, он попробовал плеснуть себе на бедра: с тем же успехом можно было пытаться выкупаться в густом масле. Последовав примеру Крайски, он улегся на поверхность; тело погрузилось на несколько дюймов. Оказалось достаточным, чтобы окатить себя всего и очиститься от крови капланы. Вода, попав на волосы, склеила их как гель. Попало еще в рот: как ни странно, на вкус вода как вода - ни соли, ни горечи, разве что чуть пенистей обычного. Когда отмылся дочиста, телу стало на редкость прохладно и свежо. Трепет возбуждения в паху, и тот исчез. Логайя, сидя вполоборота на сиденье, терпеливо за ними наблюдала. Возвращаясь по песку к машине, Карлсен, чувствуя влагу на своей коже, спохватился, что совершенно гол. Юбка у нее хотя и поднялась изрядно выше колена, он не испытывал и намека на соблазн: так же неуместно, как подростку чувствовать вожделение к школьной директрисе. Когда пересекали мост, Карлсен вскинув, голову проводил взглядом дерево-исполин. Не дерево -- башня, просто ум заходится. Вздымающийся с западной стороны озера покатый ствол (несколько сот метров в диаметре!) был покрыт какой-то синей плесенью. Непосредственно вверху простирались четыре черных сука, один длиннее другого, концы как будто опалены и расщеплены молнией. Зачарованный рассматриванием, Карлсен не заметил, как остался позади мост. Неожиданно до него дошло, что машина-то уже едет по улице, мощенной каким-то бледно-синим материалом, а прохожие вокруг - исключительно женщины. На машину смотрели с нескрываемым любопытством, улыбались Логайе, та в ответ тоже улыбалась, махала рукой. Оказывается, женщины здесь различались между собой не меньше, чем в любом городе на Земле (он почему-то думал, что все будут походить на Логайю, чисто по логике: высокая гравитация Дреды как бы предполагает некий усредненный тип - мускулистые, охватистые). А между тем оказалось, что при среднем росте встречаются здесь и стройняшки, и вообще, хрупкие. Остановились на небольшой площади (одноэтажные здания здесь покрупнее, чем на центральном проспекте). Силовое поле снова исчезло, и повеяло странно приятным запахом, вызывающим ассоциацию с весенним утром. Удивляла и отрадная прохлада. - Ждите здесь, - велела водительница и выйдя из машины, скрылась в ближайшем здании. - Ну, как тебе Хешмар-Фудо? - повернулся Крайски. - По-моему, очень приятно. Чем-то напоминало Скандинавию: такая же опрятность, продуманность. У дерева, под которым припарковались, листва была золотистого цвета, среди нее благоухали белые цветки-звездочки - запах вроде лимона с сиренью, хотя и ни то и ни это. Одноэтажные дома, построенные, похоже, по типовому проекту, радовали разнообразием оттенков (преобладали голубой и желтоватый) и по архитектуре тоже слегка различались: вон тот, впереди, как бы объят пятнистым розовым спрутом. В обтекаемых крышах зеркально отражалось небо. На улицах немноголюдно, даже на самой площади прохожих всего десятка три. Одеты просто (в фаворе, судя по всему, туника без рукавов), хотя по цвету и фасону разнообразие впечатляющее. Часто встречался и однотонный наряд вроде купальника, во множестве цветовых вариантов. Карлсен сразу сообразил, что стиль одежды здесь - своего рода искусство. Женщины в основном красотой не блистали - у многих лица достаточно простые. Хотя всех отличал характерно прямой взгляд и до странности твердая походка. - Ну, какое у тебя о них мнение? -- поинтересовался Крайски. - Знаешь... почему-то смотрю, и ассоциация возникает со здоровыми животными. Действительно, впечатление такое, будто попал на лыжный курорт, где женщины сплошь спортсменки-рекордсменки. При более пристальном взгляде (сами женщины, проходя, чужаков нарочито игнорировали) он сделал вывод, что из внешности у них больше всего выделяются волосы. Фасоны варьировались от короткой стрижки, как у их водительницы, до тех, что по плечи, а то и по пояс. У одной стройной блондинки шлейф волос был ярчайше желтым, контрастируя со строгой черной туникой. У многих прически отливали серебром, отражая свет. - Какая жалость... - Ты о чем? - спросил Крайски. - Что никто из мужчин этого не видит, чтобы оценить. Карлсен хмыкнул. - Они так не считают. Мужчины у них называются "гребирами" - непереводимое словечко, можно сказать, оскорбительное. - А вон там разве не мужчина? - спохватившись, указал рукой Карлсен. - Где? - Мне показалось, мужчина. Вон в ту галерею зашел. - Мужчин в Хешмаре нет. Он не в серой тунике был? - Именно. - А, тогда это каджек. Странноватые такие создания с планеты Каджан. Как бы бесполые, в математике просто гении. - А что они... Договорить не удалось. Вернулась водительница, а вместе с ней какая-то женщина в белой тунике и с броскими рыже-золотистыми волосами (стрижка похожа на плотно пригнанный шлем). Крайски поспешно вылез из машины. - Ригмар! Рад тебя видеть. Рыжеволосая без слов вперилась в него, затем перевела взгляд на Карлсена. - Ты кто? Как и тогда с водительницей, голос раздался с удивительной силой и четкостью. - Я Карлсен, психолог. В сравнении с ней прозвучало слабо, ущербно, все равно, что с заиканием. Буквально чувствовалось ее нетерпение. - Ты груод? Четкость такая, что кажется, губы движутся. - Нет, я землянин. - Зачем ты привел его сюда? - спросила она у Крайски. - Он недавно обнаружил, что стал боуркабом. Я назначен его каапо. Мы уже побывали на Ригеле-XVII и Криспеле. - Но чего вам надо здесь? - Я хотел, чтобы он увидел Хешмар-Фудо. - Очень хорошо, это ему уже удалось. Что теперь? Сейчас, наверное, скомандуют: "Кругом, шагом марш". Неловко как-то. А город просто очаровывает. - Ему можно как-нибудь повидать вашу лабораторию? - Мне только и дела, что строить из себя экскурсовода. Сидеть сжавшись было уже невмоготу. Карлсен, побарахтавшись, поднялся. И тут, взглянув себе под ноги, невольно ахнул. В глаза ему пялилась крупная рыбина, беззвучно пожевывая челюстями. Оказывается, голубой "тротуар" представлял собой некое стекло, сквозь которое проглядывало озеро (синий цвет давала сама вода). Среди змеящихся там древесных корней мелькала стая пестрых рыбок. Эта секундная оторопь позабавила обеих женщин, и они улыбнулись (Ригмар даже хохотнула). - Что, лабораторию хочется посмотреть? - взглянула она более дружелюбно. - Э-э... да. Неуверенность Карлсена была ей понятна. - Ты, я вижу, впервые о ней слышишь? Ничего, покажу. - Она повернулась к Логайе. - Вот этого, - она кивком указала на Крайски, - приткни куда- нибудь, пусть подождет за зофией и кайо. Только сначала что-нибудь надеть. - По щелчку ее пальцев из здания вышла женщина, с виду сестра Логайи (видимо, дожидалась сигнала) и подала им белые одеяния вроде античной туники. Как и все на этой планете, одежда была непривычно тяжелой: не туника, а кольчуга какая-то. - А я что, получается... - вскинулся было Крайски. Ригмар ожгла его таким взглядом, что он мгновенно смолк. - Не знаю, куда ты копаешь, но доверия у меня к тебе нет. Идем, - кивнула она Карлсену, к Крайски повернувшись спиной. Карлсен украдкой мелькнул взглядом на Крайски (тот лишь беспомощно поднял брови) и следом за Ригмар пошел в здание. Матово-серебристые стены и потолок казались металлическими. Нелегко было свыкнуться с прозрачностью пола, открывающего под ногами бездну. Чистая голубая вода просвечивала вниз на много саженей. Встречалось несколько разновидностей рыб, в основном, большая, с глазами-плошками, вроде ската в буро-желтую полосу. Было еще полупрозрачное, вроде морской змеи или угря - длиной футов двадцать - с легкостью свиваясь в грациозные петли, оно затем единым движением расправлялось. Вода была насыщена светом, поэтому освещения как такового не требовалось. Стены и потолок подсвечивались блесткими каплями, отражающими нижний свет. Вот и причина общей прохлады в городе: солнечный свет, не нагревая тротуаров, проходил насквозь. Карлсен, собравшись с духом, задал вопрос: - У вас город по какой-то причине построен на озере? - Безусловно, - обернулась женщина удивленно. - Оборона. - Вы уж простите мою наивность, но я, видите ли, совершенно незнаком с вашей планетой. - Понятно, - (тон вежливый, дружелюбный, хотя чувствуется, что собеседник интересен ей постольку поскольку). - Но ты, должно быть, в курсе, что мужчины и женщины здесь живут в разных полушариях? - Даже этого не знаю. Они шли по широкому - вроде больничного - коридору, когда из неожиданно распахнувшейся двери чуть ли не выскочил человек в серой тунике (Карлсен едва успел увернуться). - Ой, извините, - вздрогнув, спохватился тот, округлившимися глазами уставясь на Карлсена. - Вы кто? - Я с Земли. - Ой, а вы мне вообще показались прозрачным. Да, действительно, сходство с мужчиной чисто условное. Лицо человеческое, только голова грушевидной формы, как бы с обрезанной верхушкой, и едва заметным подбородком. Серый нарост вверху напоминал скорее гриб, чем волосы. Странной деталью внешности смотрелись зеленоватые глаза - можно сказать, вообще без углов, овальные как прорези в капюшоне. Пол определить затруднительно: голос мягкий, женственный, а черты (в особенности узкая щелка рта) будто специально лишены половых признаков. Но самое необычное - это огромный лоб, плоский и совершенно гладкий, словно вытесанный из куска мрамора, с лицом до странности вытянутым, как подтаявший воск. - С Земли? Откуда именно? - спросил человек, улыбнувшись с грустной добротой, с какой старушка улыбается малому дитю. - Из Нью-Йорка. - Вы знаете Иммануэля Грауна? - Слышал о нем (Граун считался одним из самых выдающихся математиков в мире). - Карлсен сделал вывод, что перед ним сейчас один из тех самых "каджеков", о которых упоминал Крайски. Ригмар молча ждала, хотя чувствовалось ее нетерпение. Каджек этого, похоже, не замечал. - Вы понимаете его "теорему Геделя"? Глаза у него при разговоре периодически подергивались полупрозрачной пленкой - судя по всему, что-то сродни морганию. - В принципе, понимаю... - Вам никогда не казалось, что его трактовка метаматематики относится также и к метафизике? - Граун недавно то же самое сказал на математической конференции. - В самом деле? - лицо расплылось в поистине обаятельной улыбке. - Я бы с удовольствием с вами побеседовал. Вы что сейчас делаете? - Вообще-то я пыталась показать ему лабораторию, - вмешалась Ригмар. - Чудесно. Превосходная идея. Может, я этим займусь? Секунду казалось, что она уступит, но нет - покачала головой. - Лучше я. - Ладно, ладно, - досадливо согласился каджек. И тут же, преобразившись от яркой улыбки: - Рад познакомиться. Увидимся. - Повернувшись, он шагнул обратно в дверь, через которую вышел, вслед за чем появился снова, забыв, очевидно, куда направлялся. Карлсена случайная встреча порадовала: каджек чем-то напомнил ему университетского преподавателя философии в Оберлине, известного своей редкостной рассеянностью. Да и Ригмар как-то подобрела. - Меня что, насквозь видно? - поинтересовался он. - Насквозь. Он оглядел собственное тело: совершенно не просвечивает. - Хочешь узнать, коково здесь жить? - Д-да, - кивнул Карлсен без особой уверенности. - Идем. Она завела его в помещение - по виду лаборатория (внешне оборудование мало о чем говорит) с кушеткой, изголовье которой снабжено циферблатами. Вдоль стен по верху светились синим стеклянные трубки, от которых книзу ответвлялись гибкие отростки, смыкаясь с приборами на серебристых металлических скамьях. Прибор разом и привлекал и настораживал: ажурное переплетение изящных стеклянных трубок придавало ему сходство с произведением абстракциониста. - Это энергия? - указал Карлсен на одну из потолочных трубок. - Энергия. Только на Земле вы используете электричество, а мы здесь - биоэлектричество. Ригмар подвела его к прозрачному розоватому конусу футов семь высотой. Прикосновение к пульту на соседней скамье, и конус сам собой поднялся в воздух. - Становись вон туда. Когда он занял место, конус снова опустился. Ригмар, повернувшись к скамье, склонилась над пультом. Внезапно Карлсена объял синеватый, до странности холодный, свет, пронизавший кожу холодными искрами - даже в волосах зачесалось. Чем дальше, тем сильнее пробирало: глянув себе на грудь, он оторопело увидел на ней слой инея. Он тщетно попытался поднять руку, чтобы постучать по стеклу - губы, и те онемели. Тело на миг перестало ощущаться вовсе, будто под наркозом. Теперь от холода окаменели и глаза, а губы вообще сковало металлом. Карлсен подумал было, что сейчас остановится сердце, но тут свинцовость пошла вдруг на спад. Одновременно с тем облегченно почувствовалось, что сердце по- прежнему бьется. Когда конус поднялся снова, столбняк сошел. Но все равно что-то не так: нервы, все равно что колкие спицы, а туловище - колода железного дерева. В попытке удержаться он оперся о стену. - Что это со мной? Как будто кто свинцом залил. - Это твоя нервная система фокусничает. Попробуй-ка, пройдись. Неприятное покалывание прекратилось, сменившись несусветной тяжестью. Отяжелело все: ступни, ладони, вплоть до век. Шагнуть удалось, но ощущение при этом было как в средневековых доспехах. Карлсен уже привычным усилием сдержал вспышку паники. - Вот так вы себя и ощущаете? - Ощущать не ощущаем, а просто весим втрое больше вашего. - О Господи! - несколько шагов он сделал уже без малого со смехом, забавляясь самим весом своих конечностей. - Я присяду, ничего? - Пожалуйста, - она указала на стул. - Впрочем, обойдусь. А то потом, не ровен час, не встану. От этих слов она почему-то рассмеялась (впервые за все время). - Ковыляй-ка лучше обратно. На это он и надеялся. Конус снова опустился. Сразу же начало прерывисто колоть, только теперь так глубоко и резко, что Карлсен чуть не вскрикнул. Хорошо, что тело опять сковала немота, - постепенно, от скул и ниже, ниже. На миг сделалось дурно, и обдало волной болезненного жара. Странно: сознание, как бы вот-вот готовое раствориться, вдруг с ошеломляющей внезапностью выправилось. Карлсен с невыразимым облегчением опять стал собой. - Теперь ты уяснил, что именно на Земле обстоит не так, - сказала Ригмар, когда он выходил из-под конуса. - В каком смысле? - не понял он. - Ваша гравитация слишком слаба. Уровень эволюции на планете всегда примерно равен силе ее гравитационного поля. Представляешь, каково бы жилось на нашей планете вам? Встать поутру - и то бы не хотелось. Волоклись бы кое-как, напрочь вымотанные. От любой нежелательной мелочи впадали бы в отчаянье. Согласен? Карлсен с угрюмым пониманием кивнул. - Похоже на то. - Так вот, все на этой планете училось тому, как справляться с высокой гравитацией. Потому все здесь наделено повышенной жизненностью. Растительный мир у нас по уровню ближе к животному, минералы приближены к уровню растений. Почва, и та насыщена более сильной жизненной энергетикой в сравнении с Землей. - Получается, по-вашему, эволюция на Земле достигла мертвой точки? - С окончательным выводом я бы не спешила, но, похоже, близко к тому. Особи в основном завершают свое развитие на уровне одолеваемых препятствий. - А как же эволюция разума? - Разум не может развиваться в вакууме. Ему нужны свои препятствия. Каджеки у нас изучали историю мысли на Земле и уверяют, что всякий поступательный шаг разума у вас делался в рамках своей эпохи. - Но существуют же, наверное, и другие пути, по которым можно эволюционировать. - Мне на ум приходит только один - увеличить гравитацию вашей планеты, как сделали у себя криспиане. А и вправду: откуда у такого недоростка, как Криспел, явно ненормальная гравитация? Как-то даже и не задумывался. - И как они это сделали? - В центр их спутника, по-видимому, впрессован кусок метеорита из какой-нибудь плотной материи. - Они сами все сделали? - Или для них кто-нибудь. При нынешней галактической технологии это не проблема. - И на Земле такое тоже возможно? - Думаю, да. - А кто бы нам в этом помог? - Здесь я ответить не могу, - покачала Ригмар головой. - Может, у того недавнего каджека есть кое-какие соображения. - Как его звать? - Его называют К-97. Имен у каджеков не бывает, они считают это чересчур интимным, - она почему-то улыбнулась. - Ну ладно, идем дальше? Карлсену очень не хотелось бросать начатую тему. - Позвольте еще один вопрос. - Ригмар ждала. - Вы говорите, уровень эволюции пропорционален уровню гравитации? - Иного мне не видится. - Ну, а ваша планета? Вы достигли своего эволюционного потолка? - В основном да. Как особь мы не меняемся вот уж несколько тысячелетий. - Не меняетесь? Или застыли? Ригмар пожала плечами (одна из немногих проявленных эмоций). - Не вижу в стабильности ничего дурного. - Неужто вас это удовлетворяет? И нет желания эволюционировать? Судя по всему, ее терпение было на исходе. - Надо считаться с фактами. Отвергать их не сулит ничего хорошего. Карлсен подавил в себе растущую тоскливую безнадегу. - Да нет, я так. Согласен. Ригмар почувствовала, что это не так, и всмотрелась в него с особенной проницательностью. Видно, что решается: смолчать или все же сказать. - Есть и еще одна причина, почему мы прекратили развитие, - сказала наконец она. - Наша особь к тому же достигла сексуального предела. - Это как? - Ты считаешь, почему мы живем по разные стороны планеты? - Я ничего не знаю о вашем народе, - скованно признался Карлсен. - Мы держимся от гребиров подальше, потому что, живи мы вместе, они бы нас извели. Незыблемая уверенность, с какой она это произнесла, слегка пугала. - Но ведь это же в ущерб продолжению рода? - Да уж, безусловно, в ущерб, - губы ей покривила улыбка. - Особенно учитывая, что мы предпочитаем оставаться в живых. - Не понимаю. К чему мужчинам вас уничтожать? Ригмар вновь раздумчиво посмотрела на него. - Идем со мной. Вместе они прошли через лабораторию, Ригмар остановилась перед выпуклым экраном. - Грубиг! - позвала она. Голубой экран потускнел. Когда прояснилось, стал виден лежащий на кровати мужчина в короткой черной тунике. На секунду показалось, что Крайски: такой же формы голова, то же мощное сложение. Отличался единственно нос, приплюснутый и курносый. - Грубиг, - обратилась она, - мне нужно, чтобы ты сюда подошел. - Зачем еще? - нарочито помедлив, недовольно спросил тот. Норов, пожалуй, покруче чем у Крайски: вон какие глазища пронизывающие. - Нужно, чтобы вы обменялись телами с нашим гостем. Карлсен уставился на Ригмар не веря глазам; то же самое и мужчина. - Ты что, рехнулась? - Ты отказываешься? - Ясное дело! - не сказал, отрезал тот. - Ты же знаешь, я и заставить могу (мужчина в ответ лишь вызывающе вызверил глаза). - Ну давай же, - сказала Ригмар уже более мирным тоном. - Это ненадолго. - На сколько? - На десять минут. Поднявшись, тот нехотя подошел, пока курносое лицо не заполнило экран. Таких разбойничьих глазищ (темные с прозеленью) Карлсен еще не видел. - Обещаешь? - Я слова никогда не нарушаю. Экран опустел. - Я б не хотел... вызывать проблем, - неуверенно произнес Карлсен. - Понять ты сможешь единственно так, - пояснила она. - Что представляет собой этот Грубиг? - заполнил Карлсен короткую паузу. - Груод с той стороны Гор Аннигиляции. Их мы называем "бараш" - "агрессивный, враждебный" на их языке. - Он пленник? - Да. Дверь на том конце комнаты отворилась, и вошел Грубиг. На поверку он оказался кряжистей и приземистей, примерно на фут ниже Крайски. Походка выдавала вкрадчивую, тигриную мощь, от которой Карлсену стало слегка не по себе. Он исподлобья посмотрел на Ригмар - на Карлсена даже не взглянул. - Так десять минут. - Да. Лицо и жестокое, и вместе с тем странно привлекательное; эдакий обветренный первопроходец, привыкший к опасностям и невзгодам. - А потом отпустите меня? - Ты же знаешь, это не от меня зависит. - Но ты могла бы... - Нет! - спокойно, но властно отрезала она. - Пустой разговор. Грубиг взметнул бровищи. - Ну ублаженьице, хоть какое-нибудь! - Посмотрим. Грубиг вперился ей прямо в глаза: между ними явно происходил какой-то обмен. Тут, к удивлению, лицо у Ригмар зарделось. - Еще раз так сделаешь - я тебе знаешь что устрою! - Эх, да посмачнее бы, - распутно осклабился Грубиг (видно, все нипочем). Он впервые перевел взгляд на Карлсена. - Откуда будешь? - С Земли. - Гм! - лишь презрительно хмыкнул тот. - Мы попусту теряем время, - одернула их Ригмар и указала жестом на дверь. Небольшая комнатка с обшивкой из матово-серебристого металла напоминала чем-то ту, что на квартире Крайски в Бауэри. Широкие стеклянистые столпы из пола в потолок - и те знакомые, только эти цилиндрические и более прихотливого вида, со стеклянными подиумами и рядом соединительных трубок. Грубиг открыл дверь и шагнул в столп с таким видом, будто уже знаком с процедурой. Линия, составляющая кромки двери, моментально исчезла из виду, словно стекло заплавилось и слилось воедино. Едва войдя в соседний столп, Карлсен увидел, как Ригмар переключает что-то на пульте управления. Вокруг ног и головы у него сгустился красный туман, перетекший постепенно в оранжевый, желтый, синий. В этот миг приятная сладость расслабила в ощущение доверия и приятия. Время как бы замедлилось, затем потекло вспять - любопытный эффект, все равно, что перематывать жизнь наоборот. С возвращением сознания Карлсен он моментально ощутил силу и удовлетворенность вроде тех, когда у них с Аристидом был обмен в солярии. Веса значительно прибавилось (по земным меркам, никак не меньше трех центнеров), но мышцы играли силой куда большей, чем требуется для поддержания веса. Слева, когда оглянулся, ничего не оказалось. Столп стоял теперь справа, и в нем находилось его, Карлсена, собственное тело - странно застывшее, с закрытыми глазами. Ригмар открыла дверь и выпустила его. Карлсен изумленно увидел, что и женщина изменилась - он даже подумал было, что на ее место пришла какая- нибудь помощница. Она наблюдала за его изумлением. - Ну, что? - Ты... выглядишь иначе. Он понимал, что ухватывает ее реальность совершенно по-иному, а следовательно и видит ее другим человеком. Никогда еще с такой ясностью не ему приходилось убеждаться, что восприятие каждого имеет сугубо свой ракурс. - Как именно? Если б не самоконтроль, Карлсен бы сейчас вспыхнул до корней волос. - Ты можешь быть откровенен, - подсказала она. - Более того, в этом вся и суть. Вздохнув всей грудью, Карлсен попытался вызвать в себе отстраненность ученого. - Когда я находился в своем теле, - заговорил он медленно, - ты мне виделась довольно чопорной, вроде школьной директрисы. Теперь, - он прокашлялся, - мне хочется тебя изнасиловать. Выражение он намеренно смягчил. На самом деле возобладать ею жаждалось так, как изголодавшемуся тигру вонзить клыки в кус мяса. Хорошо хоть, короткая туника скрывает то, что там творится ниже пояса. - Я знаю, - сказала Ригмар. - Мы и с ним менялись телами. От изумления даже неистовое желание чуть приослабло. - Вы с ним?? Как? - Мне надо было узнать, что значит быть особью мужского пола. - И как оно было? - Неприятное было ощущение, - взвешенно сказала она, - видеть женщин добычей, которую тянет сожрать, поглотить. У меня потом кошмары были. - Но что, разве нельзя что-то с ним сделать?.. - Карлсену подумалось о чем-нибудь вроде кастрации, допустим, вживлении женских гормонов. Ригмар покачала головой. - Это невозможно, по двум причинам. Прежде всего, телами можно меняться только по согласию - иначе есть риск серьезного повреждения. Я пообещала, что не изменю его нервной системы. Во-вторых, изменение зависит от ума. Если я не могу изменить ему ум, то это напрасная трата времени. Понятно, почему. Штат Теннеси как-то принял закон о кастрации сексуальных преступников. Оказалось, бесполезно: они так и продолжали заниматься тем же самым. Они не видели себя иначе, а то, как человек себя видит, составляет его наисущественную часть. - У нас не так много времени. Мы с ним условились, только на десять минут. Так, вначале давай проверим твои соматические реакции. Ты чувствуешь какую-нибудь явную разницу между восприятием своим и Грубига? Карлсен оглядел лабораторию. - Да нет... в целом никакой. Белые предметы, разве что, по краям окружены как бы спектром. - Ладно. Подойди теперь к окну. Он послушно подошел. Окно выходило в сад за лабораторией. Само обилие красок от цветущих кустов и клумб вызвало волну восхищения. Краски словно живые. - Чудесно! Техниколор какой-то. - Это потому, что ощущения у него острее твоих. Карлсен оглядел до едкости броские, пестрящие цвета - даже сосредоточиться трудно. - Как тебе вон тот куст? - указала Ригмар. Посмотрев по ее пальцу, Карлсен ошеломленно покачал головой. - Это что за цвет?? - Мы зовем его "криль", - с улыбкой сказала она. - На Земле он известен, как инфракрасный. - Тепло? - Почти. Цветовой спектр у нас шире вашего. Одно из следствий повышенной гравитации. Теперь туда взгляни. И опять странная роскошь темных соцветий в окружении голубоватых листьев: сплошное изумление. Приняв их поначалу за темно-синие, сейчас он различил, что такого цвета на Земле не существует: глубже индиго или фиолетового, и в то же время явно не тот и не другой. - Называется "дельфан". У вас зовется ультрафиолетом. - А вон там что? - он указал на цвет не то оранжевый, не то желтый, хотя так же отстоящий от них по цветовой гамме, как зеленый отстоит от синего. - Мы зовем его "галлекс". Что-то из средних волн. Некоторые мужчины на этой планете различают, помимо этих, еще пять. То же самое в отношении вкуса и запаха. По вкусу у нас гораздо больший диапазон, чем у вас на Земле. Сводить бы тебя на плодовый рынок, показать... Ладно, переходим к тестам. Идя за ней в следующую комнату, он поражался такому зверскому напору желания: пах чуть ли не судорогой сводило при виде ее стройной шеи и эффектных бедер. Вожделение такое, что казалось, можно взорваться от одного лишь прикосновения губ к ее плечу. Однако чувствовалось и то, что бросаться на Ригмар гибельно: у женщины есть сила, способная его уничтожить. Причем, что интересно - смесь похоти и боязливой осторожности совершенно не касалась лично Карлсена, будучи лишь инстинктом тела, в которое он сейчас был ввергнут. Ригмар указала на кушетку в углу. - Давай-ка, приляг. Он рад был вытянуться и расслабиться - это хоть как-то сглаживало неистовое вожделение. Хотя и сейчас близость жизненного поля Ригмар, как бы сочащегося из нее потаенным теплом, оставалась сущей пыткой. Чувствовал он и то, что вполне способен это жизненное поле поглощать - так же естественно, как вдыхать воздух, пить воду. Ее равнодушие к этой нужде казалось поистине садизмом, ответом которому может быть только садизм. Впервые за все время Карлсен с полной ясностью понял, какой мукой исходят сексуальные преступники в Ливенуорте. Удивительно было лежать в чужом теле, лелея мысль о насилии и уничтожении, и одновременно приходить от этой мысли в ужас. Никогда еще он не чувствовал такой раздвоенности. Ригмар приладила к его темени и голеням влажные электроды (прикосновение прохладных пальцев сказывалось просто невыносимо). Пенис так разбух от вожделения, что казалось, жил обособленной жизнью. - Сейчас, когда будет записываться психограмма, надо, чтобы ты все внимание переводил на различные части своего тела, начиная с головы. Начни с того, что закрой глаза, открой, и смотри на экран. Экран, о котором шла речь, находился на стене, в одном футе над кушеткой. В данную минуту он был пуст. - Для начала сфокусируйся на голове. Я сперва хочу снять психограмму твоего ума. Закрой глаза. Представь, что остального тела у тебя как бы не существует. Когда почувствуешь, что внимание зафиксировано, глаза открой. Хорошо, отлично. - Экран постепенно затопила лазоревая синева. - В алхимии синий - традиционный цвет интеллекта. Могу сказать, что интеллект у тебя значительно сильнее, чем у Грубига. В душе неудержимо шевельнулась гордость. - А у Грубига какой цвет? - Я покажу. - Она коснулась пульта. Экран сделался грязно-серым, с невнятным оттенком голубизны. - Примерно того же цвета, что у идиота. - Странно. Мне он идиотом не показался. - Это потому, что ты интеллект путаешь с хитростью. Теперь надо, чтобы ты внимание перевел на сердце. Нет, вначале глаза закрой. Так, теперь открой. - Экран закраснел (по краям чуть блеклый, до розового). - Красный, можно сказать, цвет самосохранения, необходимость оставаться сильным и здоровым. Для человека у тебя примерно средний. - А у Грубига? Она показала. Экран стал пронзительно-алым. - Так что сам видишь, - улыбнулась она, - у барашей самосохранение развито очень даже сильно. Интриговала сама интенсивность цвета: красный просто наичистейший, никакой блеклости по краям. - Теперь твое солнечное сплетение. - На этот раз экран заволокла дымчатая желтизна с коричневатым оттенком. - Это источник интуиции. - Ну как, хорошая или не очень? - Серединка наполовинку. А вот у Грубига. Экран вспыхнул яркой желтизной. - Бог ты мой! - Да, у барашей интуитивность очень мощная. Хотя сильно не расстраивайся. Просто они котируются первыми на этой планете. - Экран снова погас. - Теперь надо, чтобы ты сконцентрировался у себя на половых органах. Закрой глаза. До этой минуты интерес к происходящему отодвигал вожделение на задний план, теперь оно возвратилось с мрачной неутоленностью, от которой гормоны лавиной хлынули в кровяное русло. - Открой глаза. Экран представлял собой прихотливую, похожую на абстрактную живопись сумятицу кроваво-красных и черных пятен; под неподвижным взглядом они беспрестанно двигались, как рябь на воде. - Красные, - указала Ригмар, - это мужская сексуальная энергия, животный гон продолжать род. - А черные? - Чистого вида деструктивность, тяга насиловать и убивать. Карлсен что было сил старался смотреть отчужденно, но никак не удавалось. Слишком сознавалась связь между вожделением к Ригмар и пляшущим двуцветием на экране. Он намеренно избегал на нее смотреть. - Смущаться ни к чему. Я сама ощущала черную энергию, когда находилась в теле Грубига. Он протяжно вздохнул, чтобы хоть как-то испустить напряжение. - И подумать-то страшно. Получается, он что-то вроде закоренелого сексуального маньяка. - Не "что-то вроде", а именно закоренелый сексуальный маньяк, - она выключила экран. - И таких на этой планете миллион с лишним. Потому нам, как видишь, и нужна сильная оборонительная система. Карлсена от этих слов заполонило горькое, на грани отчаянья, сожаление (непонятно, Грубига реакция или его самого). - Благодарю, - сказала Ригмар. - На этом хватит. Карлсен, поднявшись, отправился было в соседнюю комнату. - Хотя за мной еще одно обещание Грубигуг - Грубигу? - недопонял он. Ригмар указала на розовый конус. - Встань-ка туда еще раз. Недоумевая, в чем дело, Карлсен взошел под конус. Из-под него он видел, как Ригмар проделала что-то за пультом, после чего цветность в конусе сменилась на синий, затем на фиолетовый. Одновременно тело прониклось теплом