ленарван закончил словами: - Теперь, друзья мои, подумаем о дальнейшем. Что было, то прошло, но будущее в наших руках. Поговорим о капитане Гарри Гранте. Завтрак был окончен. Все перешли в салон Элен Гленарван и разместились вокруг стола, заваленного картами и планами, и разговор тотчас же возобновился. - Дорогая Элен, - сказал Гленарван, - едва взойдя на борт "Дункана", я сказал, что хотя моряки, потерпевшие крушение на "Британии", не вернулись с нами, но у нас есть твердая надежда найти их. После перехода через Америку у нас создалось убеждение, больше того - уверенность в том, что катастрофа не произошла ни у берегов Тихого океана, ни у берегов Атлантического. Из этого вытекает, что мы ошибочно толковали документ во всем, что касается Патагонии. К счастью, наш друг Паганель, осененный внезапным вдохновением, понял ошибку. Он доказал, что мы идем по ложному пути, и так истолковал документ, что теперь содержание его не вызывает ни малейших сомнений. Я говорю о документе, написанном по-французски, и я прошу Паганеля разъяснить его вам, чтобы ни у кого из присутствующих не осталось ни тени недоверия к моим словам. Ученый не замедлил исполнить просьбу Гленарвана. Он убедительно и пространно рассуждал о словах gonie и _инди_; он ясно вывел из слова аустрал слово _Австралия_. Он доказывал, что судно капитана Гранта, отплыв от берегов Перу в направлении к Европе, потерпев аварию, могло оказаться в полосе южных течений Тихого океана, которые и увлекли его к берегам Австралии. В конце концов остроумные догадки ученого, его выводы были столь убедительны, что заслужили полное одобрение даже Джона Манглса, очень осторожного судьи в таких важных вопросах и человека, не склонного увлекаться игрой воображения. Как только Паганель окончил, Гленарван объявил, что "Дункан" тотчас же берет курс на Австралию. Однако майор, прежде чем будет дан приказ взять курс на восток, попросил разрешения сделать одно замечание. - Говорите, Мак-Наббс, - сказал Гленарван. - Моя цель, - начал майор, - заключается не в том, чтобы ослабить впечатление от доказательств моего друга Паганеля; еще менее собираюсь я опровергать их, так как нахожу их серьезными, мудрыми, вполне достойными нашего внимания, и, несомненно, они должны лечь в основу наших будущих поисков. Но я хотел подвергнуть их последней проверке, чтобы их смысл стал бесспорным и неопровержимым. Никто не понимал, куда клонит осторожный Мак-Наббс, все слушали его с некоторым беспокойством. - Продолжайте, майор, - сказал Паганель, - я готов отвечать на все ваши вопросы. - Вам будет это очень легко сделать, - промолвил майор. - Когда пять месяцев тому назад, в заливе Клайд, мы все изучали толкование этих трех документов, то нам казалось неоспоримым, что крушение "Британии" не могло произойти нигде, кроме как у берегов Патагонии. У нас не было и тени сомнения на этот счет. - Совершенно верно, - подтвердил Гленарван. - Позже, - продолжал майор, - когда Паганель благодаря своей благословенной рассеянности оказался на борту нашей яхты, документы были показаны ему, и он, не колеблясь, одобрил наше решение производить поиски у берегов Америки. - Правильно, - подтвердил географ. - И все же мы ошиблись, - закончил майор. - Мы ошиблись, - повторил Паганель. - Человеку свойственно ошибаться, но лишь безрассудный человек упорствует в своей ошибке. - Не горячитесь, Паганель! - промолвил майор. - Я вовсе не хочу сказать, что мы должны продолжать наши поиски в Америке. - Тогда чего же вы хотите? - спросил Гленарван. - Я хочу признания того, что Австралия кажется нам теперь единственно возможным местом крушения "Британии" совершенно так же, как некогда этим местом казалась нам Америка. - Охотно признаем это, - ответил Паганель. - Принимаю к сведению, - продолжал майор, - и пользуюсь случаем предостеречь вас от увлечения этой якобы "очевидностью". Как знать! А вдруг после Австралии какая-нибудь другая страна внушит нам такую же уверенность и новые поиски окажутся также неудачны, и тогда не станет ли в третий раз "очевидным", что их следует возобновить еще в какой-то другой стране? Гленарван и Паганель переглянулись - соображения майора поразили их. - Итак, - продолжал Мак-Наббс, - прежде чем мы отплывем в Австралию, я желал бы, чтобы произведена была последняя проверка. Вот документы, вот карты. Проследим последовательно все места, через которые проходит тридцать седьмая параллель, и посмотрим, не встретится ли нам другая страна, к которой можно отнести указания документа. - Это очень легко сделать, - заявил Паганель, - так как, на наше счастье, под этой широтой расположено сравнительно мало земель. - Посмотрим, - сказал майор, разворачивая английскую карту, вычерченную в проекции Меркатора [Меркатор (1512-1594) - фламандский географ-картограф; предложил новый метод составления географических карт; географические проекции Меркатора особенно важны в навигации; в картографии проекции Меркатора применяются и в настоящее время] и представлявшую изображение всего земного шара на плоскости. Карту разложили перед Элен, и все разместились так, чтобы следить за пояснениями Паганеля. - Как я вам уже говорил, - начал географ, - тридцать седьмая параллель, пройдя через Южную Америку, пересекает острова Тристан-да-Кунья. Я утверждаю, что в документе нет ни одного слова об этих островах. Все еще раз тщательно рассмотрели документы и признали, что Паганель прав. Предположение об островах Тристан-да-Кунья было единогласно отвергнуто. - Будем продолжать, - снова заговорил географ. - Выйдя из Атлантического океана, мы пройдем двумя градусами ниже мыса Доброй Надежды и попадем в Индийский океан. Только одна группа островов встречается нам по пути - группа островов Амстердамских. Обсудим вопрос и о них, как сделали мы это в связи с островами Тристан-да-Кунья. После внимательной проверки Амстердамские острова были также отклонены: ни одного слова, полностью или в обрывке, не было сказано ни во французском, ни в немецком, ни в английском документах об этой группе островов Индийского океана. - Теперь мы достигли Австралии, - продолжал Паганель. - Тридцать седьмая параллель вступает на материк у мыса Бернуилли и покидает его в заливе Туфолда. Вы согласитесь со мной, даже не проверяя текста документа, что английское слово stra и французское austral могут обозначать "Австралию"? Это настолько очевидно, что тут не о чем спорить. Все согласились с заключением Паганеля. Его предположение казалось всесторонне обоснованным. - Продолжайте, - сказал майор. - Охотно, - откликнулся географ, - ведь такое путешествие нетрудно. Покинув залив Туфолда, мы пересекаем пролив, омывающий восточные берега Австралии, и встречаем на пути Новую Зеландию. Тут я напомню вам, что обрывок слова contin во французском документе неопровержимо обозначает continent - "континент". Стало быть, капитан Грант не мог найти убежища в Новой Зеландии, которая, как известно, не что иное, как остров. А поскольку это так, то изучайте, сравнивайте, переставляйте слова на все лады, и вы убедитесь, что они не имеют ни малейшего отношения к этой стране. - Ни в коем случае, - согласился Джон Манглс после тщательного сличения документов и карты. - Нет, - подтвердили остальные слушатели Паганеля и даже майор. - О Новой Зеландии не может быть и речи. - Видите, - продолжал географ, - что на всем огромном пространстве, отделяющем этот большой остров от берегов Америки, тридцать седьмая параллель пересекает лишь один бесплодный и пустынный остров. - Как он называется? - спросил майор. - Взгляните на карту. Это остров Мария-Тереза, но нет никаких следов этого названия ни в одном из трех документов. - Никаких, - подтвердил Гленарван. - Итак, предоставляю вам, друзья мои, - закончил географ, - решить, справедливо ли предположение, что в документе речь идет об Австралии? - Несомненно, - единодушно ответили пассажиры и капитан "Дункана". - Джон, - сказал тогда Гленарван, - достаточно ли у нас съестных запасов и топлива? - Да, сэр, я сделал обильные запасы в Талькауано. Впрочем, если понадобится, мы легко сможем их пополнить в Капштадте. - В таком случае дайте приказ отплыть. - Еще одно замечание... - перебил своего Друга майор. - Говорите, Мак-Наббс! - Как бы мы ни были уверены, что успех ждет нас именно в Австралии, не следует ли все же, осторожности ради, на день-два сделать остановку на островах Тристан-да-Кунья и Амстердам. Они расположены на нашем пути и нисколько не удлинят его. Мы узнаем, не осталось ли там следов крушения "Британии". - Как вы недоверчивы, майор! - воскликнул Паганель. - Я забочусь, главным образом, о том, чтобы нам не пришлось возвращаться вторично по нашим собственным следам, если Австралия не оправдает наших надежд. - Эта предосторожность не кажется мне излишней, - заметил Гленарван. - И менее всего я склонен уговаривать вас отказаться от нее, - добавил Паганель, - напротив. - Итак, Джон, отдайте приказ плыть к островам Тристан-да-Кунья, - распорядился Гленарван. - Слушаюсь, сэр, - ответил капитан и поднялся на свой мостик. Роберт и Мери Грант горячо поблагодарили Гленарвана. Вскоре "Дункан" удалился от американского берега, держа курс на восток, разрезая своим форштевнем волны Атлантического океана. 2. ОСТРОВА ТРИСТАН-ДА-КУНЬЯ Если бы яхта шла по экватору, то сто девяносто шесть градусов, отделяющих Австралию от Америки (или, точнее, мыс Бернуилли от мыса Корриентес), составили бы переход протяжением в одиннадцать тысяч семьсот шестьдесят географических миль. Но при следовании вдоль тридцать седьмой параллели эти сто девяносто шесть градусов составляли всего лишь девять тысяч четыреста восемьдесят миль пути. От американского берега до Тристан-да-Кунья две тысячи сто миль - расстояние, которое Джон Манглс рассчитывал пройти в десять дней, если восточные ветры не замедлят хода яхты. Молодому капитану посчастливилось: к вечеру бриз заметно спал, потом вообще изменил направление. Море успокоилось, и "Дункан" снова смог показать свои высокие мореходные качества. Пассажиры в тот же день вернулись к своему обычному времяпрепровождению. Казалось, что они и не покидали судна на целый месяц. Вместо волн Тихого океана перед их глазами плескались теперь волны Атлантического океана, а за исключением некоторой разницы в оттенках все волны похожи друг на друга. Стихии, подвергшие наших путешественников стольким грозным испытаниям, казалось, соединили теперь свои усилия, чтобы им благоприятствовать. Океан был спокоен. Дул попутный ветер, и паруса "Дункана", вздувшись под западным бризом, помогали неутомимому пару, заключенному в котлах. Таким образом, этот переход закончился быстро, без злоключений и приключений. Все с доверием ждали австралийского берега. Надежду сменила уверенность. О капитане Гранте говорили так, будто яхта шла за ним в точно указанный порт. Уже были приготовлены каюта для него и койки для его двух товарищей. Мери Грант доставляло большую отраду самой устраивать отцовскую каюту, украшать ее. Мистер Олбинет уступил свою каюту, а сам перебрался к миссис Олбинет. Каюта, предназначенная для капитана Гранта, находилась рядом с знаменитой каютой номер шесть, заказанной Жаком Паганелем на пароходе "Шотландия". Ученый-географ сидел, почти все время запершись в ней. Он работал с утра до вечера над научным трудом, озаглавленным "Необычайные впечатления географа в аргентинских пампах". Часто можно было слышать, как он взволнованно декламировал свои изящные периоды, прежде чем перенести их на бумагу. И не раз восторженный ученый изменял музе истории Клио, обращаясь к божественной Каллиопе, музе аттических поэм. Паганель не скрывал того, что целомудренные дочери Аполлона охотно покидают ради него вершины Парнаса или Геликона. Леди Элен высказала ему свое восхищение, а майор поздравил его с этими мифологическими посетительницами. - Главное, берегитесь, дорогой Паганель, - говорил майор, - вашей рассеянности; если случайно вам придет фантазия овладеть австралийским языком, то не пытайтесь изучать его по китайской грамматике. Итак, на яхте все шло прекрасно. Лорд и леди Гленарван с интересом наблюдали за Джоном Манглсом и Мери Грант. Но так как порицать молодых людей было не за что, а Джон Манглс молчал, то они делали вид, что ничего не замечают. - Что сказал бы капитан Грант по этому поводу? - спросил однажды жену Гленарван. - Он решил бы, что Джон вполне достоин Мери, дорогой Эдуард, и не ошибся бы, - ответила Элен. Тем временем яхта быстро приближалась к цели. Спустя пять дней после того, как скрылся из виду мыс Корриентес, а именно 16 ноября, подули сильные западные ветры, те самые, которые чрезвычайно благоприятствуют судам, огибающим южную оконечность Африки, где обычно дуют ветры юго-восточные. "Дункан" распустил паруса и под фоком, контр-бизанью, марселем, брамселем, лиселями, верхними парусами и стакселями полетел вперед, держась левым галсом, так быстро, что винт еле успевал касаться бегущих волн, рассекаемых форштевнем. Можно было подумать, что "Дункан" мчится за призом на гонках Темзинского Королевского яхт-клуба. На следующий день увидели, что океан покрыт громадными водорослями и похож на огромный, заросший травами пруд. Казалось, то было Саргассово море, покрытое обломками деревьев и растений, унесенных волнами океана с соседних материков. Впервые обратил на них внимание мореплавателей ученый Мори. "Дункан" как бы скользил по громадной равнине, которую Паганель сравнил с пампой, и движение яхты от этого несколько замедлилось. Прошли еще сутки, и на рассвете вдруг послышался голос вахтенного матроса. - Земля! - крикнул он. - В каком направлении? - спросил Том Остин, стоявший на вахте. - Под ветром! - ответил матрос. При этом всегда волнующем известии палуба яхты немедленно наполнилась людьми. Из люка показалась подзорная труба. За ней следовал Жак Паганель. Ученый направил свой инструмент в указанном направлении, но не увидел там ничего похожего на землю. - Взгляните на облака, - посоветовал ему Джон Манглс. - Действительно, - сказал Паганель, - там вырисовывается нечто вроде утеса. - Это Тристан-да-Кунья, - объявил Джон Манглс. - В таком случае, если память мне не изменяет, - продолжал ученый, - мы находимся в восьмидесяти милях от острова, ибо вершина Тристан, высотой в семь тысяч футов, показывается над горизонтом именно на этом расстоянии. - Совершенно верно, - подтвердил капитан Джон. Прошло несколько часов, на горизонте уже вполне отчетливо можно было различить группу высоких скалистых островов. Коническая вершина выделялась темным силуэтом на голубом фоне неба, озаренная лучами восходящего солнца. Вскоре в общем скалистом массиве выступил главный остров, расположенный у вершины направленного на северо-восток треугольника. Остров Тристан-да-Кунья находится под 37ь8' южной широты и 10ь44' западной долготы от Гринвича. В восемнадцати милях к юго-западу от него находится остров Инаксессибл, а в десяти милях на юго-восток - остров Найтингел, замыкающий этот маленький заброшенный в Атлантическом океане архипелаг. Около полудня яхта миновала две главные местные достопримечательности, которые служат морякам опознавательными пунктами, а именно: скалу на острове Инаксессибл, похожую на судно с распущенным парусом, а к северу от острова Найтингел - два островка, напоминающих развалины небольшой крепости. В три часа "Дункан" вошел в бухту Фалмут острова Тристан-да-Кунья, защищенную от западных ветров горой Гельп. Там дремало на якоре несколько китоловных судов, занимающихся ловлей тюленей и других морских животных, которыми изобилуют эти берега. Джон Манглс занялся поисками надежного места для стоянки "Дункана", так как эти открытые гавани представляют большую опасность для судов при северном и северо-западном ветрах. Именно в этой бухте затонул в 1829 году английский бриг "Джулия" с командой и грузом. "Дункан" бросил якорь в полумиле от берега, на каменистое дно глубиной в двадцать саженей. Пассажиры и пассажирки тотчас сели в спущенную для них большую шлюпку и вскоре высадились на берег, покрытый мелким черным песком - мельчайшими остатками пережженных, выветрившихся известковых скал. Столицей архипелага Тристан-да-Кунья является небольшой поселок, расположенный в глубине бухты близ широкого шумного ручья. Поселок насчитывает полусотню очень опрятных домиков, расположенных с той геометрической точностью, которая является последним словом английского градостроительства. За этим миниатюрным городком расстилается равнина величиною в полторы тысячи гектаров, окаймленная высокой насыпью из остывшей лавы. А над этой плоской возвышенностью подымается на семь тысяч футов вверх коническая вершина горы. Гленарван был принят губернатором английской колонии и тотчас же осведомился у него относительно Гарри Гранта и "Британии". Но эти имена оказались совершенно неизвестными здесь. Острова Тристан-да-Кунья находятся вдалеке от обычного пути судов и редко посещаются ими. Со времени известного кораблекрушения английского судна "Блендон-Голл", разбившегося в 1821 году у скал острова Инаксессибл, только два судна потерпели кораблекрушение вблизи острова: в 1845 году "Примоге" и в 1857 году трехмачтовый американский корабль "Филадельфия". Этими тремя катастрофами ограничивалась местная статистика кораблекрушений. Гленарван и не надеялся получить здесь более точные сведения, а расспрашивал губернатора только для очистки совести. Из тех же соображений он послал шлюпки объехать вокруг острова, окружность которого не превышает семнадцати миль. Ни Лондон, ни Париж не поместились бы на нем, будь он даже втрое больше. Пока производились разведки, пассажиры "Дункана" прогуливались по поселку и окрестностям. Население Тристан-да-Кунья состоит из ста пятидесяти человек. Это англичане и американцы, женатые на негритянках и капских готтентотках, славящихся своим исключительным безобразием. Дети от этих смешанных браков являют собой какую-то непривлекательную смесь саксонской сухости и африканской черноты. Наши туристы были так рады, что у них под ногами твердая почва, что продолжали прогулки до той части берега, к которому прилегает долина, единственное обработанное место на этом острове. Все остальное пространство покрыто застывшей лавой. Остров пустынен и бесплоден. Там живет множество огромных альбатросов и сотни тысяч глупых пингвинов. Путешественники, осмотрев эти вулканического происхождения скалы, снова спустились в долину. Там журчали многочисленные быстрые ручьи, питаемые вечными снегами горных вершин. Пейзаж оживляли зеленые кусты, на которых порхало множество птичек. Казалось, что их столько же, сколько цветов. Среди зеленеющих пастбищ возвышалось единственное дерево из семейства рожковых, футов в двадцать вышиной, и гигантское _туссе_, растение с древовидным стеблем, _ацена_ с колючими семенами, могучие ломарии с переплетающимися волокнистыми стеблями, многолетние кустарниковые растения, ануэрии, распространяющие одуряющий аромат, бальзамический мох, дикий сельдерей, папоротники - все это составляло, правда, немногочисленную, но роскошную флору острова. Чувствовалось, что на этом благодатном острове царит вечная весна. Паганель с жаром утверждал, что это и есть знаменитый остров Огигия, воспетый Фенелоном, и предложил леди Гленарван отыскать грот и последовать за пленительной нимфой Калипсо, а для себя мечтал лишь о роли нимфы-прислужницы! Так, беседуя и любуясь окружающим, путешественники вернулись обратно на яхту лишь с наступлением ночи. В окрестностях поселка паслись стада быков и баранов; ржаные, маисовые поля, огородные растения, вывезенные сюда лет сорок тому назад, составляли главное богатство населения; ими засеяно было все вокруг, чуть ли не самые улицы столицы. Как раз в тот момент, когда Гленарван возвращался на яхту, к ней подплыли и шлюпки, которые успели в несколько часов объехать кругом весь остров, но ни малейших следов "Британии" не обнаружили. Это "кругосветное путешествие" имело единственный результат: острова Тристан-да-Кунья были окончательно исключены из программных поисков. "Дункан" мог тотчас же покинуть эту группу африканских островов и продолжать свой путь на восток. Если он не снялся с якоря в тот же вечер, то только потому, что Гленарван разрешил своей команде заняться охотой на тюленей, несметные полчища которых под названием морских коров, львов, медведей и морских слонов наводняли бухту Фалмут. Когда-то здесь водились киты, но их истребляли в таком количестве, что они почти совсем исчезли. Тюлени, те встречались целыми стадами. Экипаж яхты решил охотиться всю ночь и весь следующий день, чтобы пополнить запас жиров. Таким образом, отплытие "Дункана" было назначено на послезавтра, то есть на 20 ноября. За ужином Паганель сообщил своим спутникам несколько интересных сведений об островах Тристан-да-Кунья. Они узнали, что архипелаг был открыт в 1506 году португальцем Тристаном да Кунья, одним из спутников д'Альбукерка, и в течение более ста лет оставался неисследованным. Эти острова, не без основания, считались "приютом бурь" и пользовались не лучшей репутацией, чем Бермудские острова. Поэтому к ним избегали приближаться, и ни одно судно добровольно не бросало возле него якоря, если его не принуждали к этому бури Атлантического океана. В 1697 году три голландских судна Ост-Индской компании пристали к островам Тристан-да-Кунья, они определили координаты этих островов, а в 1700 году астроном Галлей внес в эти вычисления свои поправки. В период от 1712 до 1767 года с архипелагом Тристан-да-Кунья ознакомились несколько французских мореплавателей. Особенно много внимания уделил ему Лаперуз, побывавший тут, согласно полученным инструкциям, во время своего знаменитого путешествия 1785 года. Эти острова, столь редко посещаемые, были необитаемы вплоть до 1811 года, когда американец Джонатан Ламберт колонизировал их. В январе 1811 года он высадился здесь с двумя товарищами, и они мужественно принялись за работу. Английский губернатор мыса Доброй Надежды, узнав, что остров колонизирован, предложил им протекторат Англии. Джонатан согласился и поднял над своей хижиной британский флаг. Казалось, Джонатан должен был бы мирно и безмятежно царствовать над своими "народами" - стариком итальянцем и португальским мулатом, но однажды, исследуя берега своей "империи", он утонул или был утоплен, что доподлинно неизвестно. Настал 1816 год. Наполеон был заключен на острове св.Елены, и Англия, дабы бдительнее охранять его, поставила гарнизон - один на Тристан-да-Кунья, другой на острове Асенсьон. Гарнизон Тристана состоял из роты артиллеристов с мыса Доброй Надежды и отряда готтентотов. Он оставался здесь до самой смерти Наполеона, до 1821 года, а затем был переведен обратно на мыс Доброй Надежды. - Здесь остался тогда один только европеец, - добавил Паганель, - капрал, шотландец... - А! Шотландец! - повторил майор, которого всегда особенно интересовали его соотечественники. - Звали его Вильям Гласе, - продолжал географ, - он поселился на острове со своей женой и двумя готтентотами. Вскоре к шотландцу присоединились два англичанина: один матрос и один рыбак с Темзы, экс-драгун аргентинской армии. Наконец, в тысяча восемьсот двадцать первом году один из потерпевших крушение на "Блендон-Голле" вместе со своей молодой женой нашел пристанище на острове. Итак, население острова в тысяча восемьсот двадцать первом году состояло уже из шести мужчин и двух женщин. В тысяча восемьсот двадцать девятом году там было уже семь мужчин, шесть женщин и четырнадцать детей. В тысяча восемьсот тридцать пятом году цифра эта поднялась до сорока, а теперь она утроилась. - Так зарождаются нации, - сказал Гленарван. - Скажу еще, чтобы дополнить историю Тристан-да-Кунья, - продолжал Паганель, - что этот остров кажется мне вполне достойным, подобно острову Хуан-Фернандес, называться островом Робинзонов. И действительно, если на Хуан-Фернандес забросило одного за другим на произвол судьбы двух моряков, то такая же участь едва не постигла на Тристан-да-Кунья двух ученых. В тысяча семьсот девяносто третьем году один из моих соотечественников, естествоиспытатель Обер Дю-Пти-Туар, увлеченный собиранием гербария, заблудился и смог добраться до своего судна лишь в тот момент, когда капитан уже давал приказ сняться с якоря. В тысяча восемьсот двадцать четвертом году один из ваших соотечественников, дорогой Гленарван, искусный рисовальщик Огюст Эрл, был покинут там на целых восемь месяцев. Капитан судна, забыв о том, что Эрл остался на берегу, отплыл без него к мысу Доброй Надежды. - Вот это уж действительно рассеянный капитан, - отозвался майор. - Без сомнения, это был один из ваших родичей, Паганель? - Нет, майор, но во всяком случае он вполне достоин этой чести, - ответил географ и этим положил конец разговору. Ночная охота команды "Дункана" оказалась удачной: убито было пятьдесят крупных тюленей. Разрешив охоту, Гленарван не мог запретить матросам извлечь из нее пользу. Поэтому следующий день был посвящен вытапливанию тюленьего жира и обработке шкур этих ценных животных. Само собой разумеется, что пассажиры и второй день использовали для экскурсии в глубь острова. Гленарван и майор захватили с собой ружья, чтобы поохотиться за местной дичью. Гуляя, туристы спустились до самой подошвы горы, где вся земля усеяна бесформенными обломками скал, шлаком, кусками черной пористой лавы и прочими вулканическими извержениями. Подножие горы представляло хаос шатких камней. Трудно было ошибиться в происхождении этого огромного конуса, и английский капитан Кармайкел имел полное основание утверждать, что это потухший вулкан. Охотники набрели на несколько кабанов. Пуля майора уложила на месте одного из них. Гленарван подстрелил несколько черных куропаток, из которых судовой повар приготовил превосходное рагу. На высоких горных площадках резвилось множество коз. Было на острове множество одичавших кошек - гордых, отважных и сильных животных, страшных даже для собак, они размножались и в будущем обещали развиться в великолепных хищных животных. В восемь часов вечера все возвратились на яхту, а ночью "Дункан" навсегда покинул остров Тристан-да-Кунья. 3. ОСТРОВ АМСТЕРДАМ Джон Манглс намеревался запастись углем на мысе Доброй Надежды. Поэтому ему пришлось немного уклониться от тридцать седьмой параллели и подняться на два градуса к северу. "Дункан" находился ниже зоны пассатов и попал в полосу попутных западных ветров. Меньше чем в шесть дней он покрыл тысячу триста миль, отделяющих Тристан-да-Кунья от южной оконечности Африки. 24 ноября в три часа дня уже показалась гора Столовая, а немного позже яхта поравнялась с горой Сигналов, указывающей вход в бухту. "Дункан" вошел туда к восьми часам вечера и бросил якорь в Кейптаунском порту. Паганель, будучи членом Географического общества, не мог не знать, что южную оконечность Африки впервые увидел в 1486 году мельком португальский адмирал Бартоломей Диас, и только в 1497 году знаменитый Васко да Гама обогнул мыс. И как мог Паганель не знать этого, когда Камоэнс воспел великого мореплавателя в своей "Луизиаде". По этому поводу ученый сделал любопытное замечание: ведь если бы Диас в 1486 году, за шесть лет до первого путешествия Христофора Колумба, обогнул мыс Доброй Надежды, то Америка еще долго не была бы открыта. И в самом деле, путь мимо мыса был наиболее коротким и прямым путем в восточную Индию. А великий генуэзский моряк, углубляясь все дальше и дальше на запад, ведь искал кратчайшего пути в "страну пряностей". Итак, если бы мыс обогнули раньше, то экспедиция Колумба была бы излишней и он, вероятно, не предпринял бы ее. Город Кейптаун, основанный в 1652 году голландцем Ван-Рибеком, расположен в глубине Кейптаунской бухты. Это была столица очень значительной колонии, окончательно перешедшей к англичанам по договору 1815 года. Пассажиры "Дункана" воспользовались стоянкой, чтобы посетить город. В их распоряжении было всего лишь двенадцать часов, так как капитану Джону нужен был только день, чтобы возобновить запасы угля, и он собирался сняться с якоря 26-го утром. Впрочем, им и не понадобилось больше времени, чтобы обойти правильные квадраты шахматной доски, называемой Кейптауном, на которой тридцать тысяч белых и чернокожих жителей играли роль королей, королев, слонов, коней, быть может, пешек. По крайней мере таково было мнение Паганеля, и когда вы осмотрите замок, возвышающийся в юго-восточной части города, дворец и сад губернатора, биржу, музей, каменный крест, сооруженный Бартоломеем Диасом в честь своего открытия, и выпьете стакан понтейского вина, лучшего из местных вин, то вам не останется ничего больше делать, как отправляться в дальнейший путь. Так и сделали наши путешественники на рассвете следующего дня. "Дункан", поставив кливер, фок и марсель, снялся с якоря и несколько часов спустя огибал знаменитый мыс Бурь, который португальский король-оптимист Жуан II так неудачно назвал мысом Доброй Надежды. Две тысячи девятьсот миль, отделяющие мыс Доброй Надежды от Амстердамского острова, при спокойном море и попутном ветре можно пройти в десять дней. Мореплавателям больше повезло, чем путешественникам по пампе; им не пришлось жаловаться на неблагосклонность стихий. - О море, море! - повторял Паганель. - Что было бы с человечеством, если бы не существовало морей. Корабль - это настоящая колесница цивилизации! Подумайте, друзья мои, если бы земной шар был огромным континентом, то мы даже в девятнадцатом веке не знали бы и тысячной части его. Взгляните, что происходит в глубине обширных материков. Человек едва осмеливается проникнуть в сибирскую тайгу, в равнины Центральной Азии, в пустыни Африки, в прерии Америки, в обширные степи Австралии, в ледяные пустыни полюсов... Смелый отступает, отважный погибает. Эти пространства непроходимы, средства сообщения недостаточны. Зной, болезни, дикость туземцев создают непреодолимые препятствия. Двадцать миль пустыни больше отделяют людей друг от друга, чем пятьсот миль океана! Люди, живущие на противоположных побережьях, считают себя соседями, и они чужды друг другу, если их отделяет какой-нибудь лес. Англия граничит с Австралией, тогда как Египет словно отдален на миллионы лье от Сенегала, а Пекин является антиподом Петербурга! В наше время пересечь море легче, чем любую Сахару, и только благодаря морю, как правильно сказал один американский ученый [Мори (прим.авт.)], между пятью частями света установились родственные узы. Паганель говорил с таким жаром, что даже майор ничего не возразил против этого гимна океану. Если бы для поисков Гарри Гранта нужно было следовать вдоль всей тридцать седьмой параллели по суше, то это путешествие оказалось бы неосуществимым, но море было к услугам отважных путешественников, оно переносило их из одной страны в другую, и 6 декабря первые лучи солнца осветили гору, как бы выходящую из недр морских. Это был остров Амстердам, лежащий под 37ь47' южной широты и 77ь24' восточной долготы, конусообразная вершина его в ясную погоду виднеется на расстоянии пятидесяти миль. В восемь часов утра неопределенные очертания острова стали напоминать общий облик Тенерифе. - Он очень похож и на Тристан-да-Кунья, - заметил Гленарван. - Основательный вывод, - отозвался Паганель. - Он вытекает из геометрографической аксиомы: два острова, подобные третьему, подобны и между собой. Добавлю, что остров Амстердам так же, как и Тристан-да-Кунья, был богат тюленями и Робинзонами. - Значит, Робинзоны имеются повсюду? - спросила Элен. - Честное слово, сударыня, я очень мало знаю островов, где не бывало бы подобных приключений, - отозвался ученый, - сама жизнь уже ранее вашего знаменитого соотечественника Даниеля Дефо создала его роман. - Господин Паганель, - обратилась к нему Мери Грант, - разрешите задать вам один вопрос. - Хоть два, дорогая мисс. Я всегда готов на них ответить. - Скажите, вы бы очень испугались, если вдруг оказались бы на необитаемом острове? - Я? - воскликнул Паганель. - Не вздумайте, друг мой, уверять нас, что это ваша заветная мечта, - сказал майор. - Я не собираюсь уверять вас в этом, - ответил географ, - но подобное приключение не пугает меня: я начал бы новую жизнь - я стал бы охотиться, ловить рыбу, жил бы зимой в пещере, летом - на дереве, устроил бы склады для запасов. Словом, колонизировал бы весь остров. - В полном одиночестве? - Да, если б так сложились обстоятельства. Впрочем, разве на земле бывает полное одиночество? Разве нельзя найти себе друга среди животных, приручить молодого козленка, красноречивого попугая, милую обезьянку? А если случай пошлет вам товарища вроде верного Пятницы, то чего вам еще нужно? Два друга на одиноком утесе - вот вам и счастье. Вообразите себе: я и майор... - Благодарю вас, - сказал Мак-Наббс, - у меня нет ни малейшего желания разыгрывать роль Робинзона, я слишком плохо сыграл бы ее. - Дорогой Паганель, - вмешалась леди Элен, - снова ваше пылкое воображение уносит вас в мир фантазий. Но мне кажется, что действительность очень отличается от мечтаний. Вы воображаете себе каких-то вымышленных Робинзонов, которых судьба предусмотрительно забрасывает на превосходно выбранные острова, где природа лелеет их, словно избалованных детей. Вы видите только лицевую сторону медали. - Как! Вы не верите, что можно быть счастливым на необитаемом острове? - Нет, не верю. Человек создан для общества, а не для уединения. Одиночество породит в нем лишь отчаяние. Это только вопрос времени. Пусть вначале он поглощен повседневными нуждами и заботами, отвлекающими все мысли несчастного, едва спасшегося от морских волн, пусть мысль о настоящем удаляет от него угрозу будущего. Но впоследствии, когда он осознает свое одиночество, вдали от себе подобных, без всякой надежды увидеть родину, увидеть тех, кого любит, что должен он переживать, какие страдания? Его островок - это для него весь мир. Все человечество - это он сам, и когда настанет смерть, страшная одинокая смерть, то он почувствует себя как последний человек в последний день существования мира. Поверьте мне, господин Паганель, лучше не быть этим человеком. Паганель, не без сожаления, согласился с доводами Элен, и разговор о положительных и отрицательных сторонах одиночества продолжался до тех пор, пока "Дункан" не бросил якорь в миле расстояния от острова Амстердам. Этот уединенный в Индийском океане архипелаг состоит из двух островов, находящихся приблизительно в тридцати трех милях расстояния друг от друга, как раз на меридиане Индийского полуострова. На севере расположен остров Амстердам, или Сен-Пьер, на юге - остров Сен-Поль. Но следует отметить, что географы и мореплаватели часто путают их названия. Эти острова были открыты в декабре 1796 года голландцем Фламингом, затем их посетил д'Антркасто - командир кораблей "Эсперанс" и "Решерш", направленных на поиски без вести пропавшего Лаперуза. С этого времени начинается путаница в обозначении островов. Мореплаватель Берроу, Боуте-Бопре в атласе д'Антркасто, затем Горсбург, Пинкертон и другие географы, описывая остров Сен-Пьер, называют его островом Сен-Поль, и наоборот. В 1859 году офицеры австрийского фрегата "Наварра" во время своего кругосветного плавания избежали этой ошибки, которую Паганель непременно хотел исправить. Остров Сен-Поль, расположенный к югу от острова Амстердам, - необитаемый клочок земли, образованный высокой горой конической формы, видимо бывшим вулканом. Остров Амстердам, к которому шлюпка подвезла пассажиров "Дункана", имеет миль двенадцать в окружности. Его население состоит из нескольких добровольных изгнанников, привыкших к своей печальной жизни. Это сторожа рыболовных промыслов, принадлежавших, так же как и самый остров, некоему Отовану, коммерсанту с острова Реюньон. Этот не признанный великими европейскими державами властелин получает со своего владения до восьмидесяти тысяч франков в год от ловли, засолки и вывоза рыбы "чейлодактилис", в просторечии именуемой треской. Этому острову Амстердам суждено было принадлежать к французским владениям. Сначала он принадлежал Камини - судовладельцу из Сен-Дени, который поселился на нем первым. Впоследствии по какому-то международному соглашению остров переуступили поляку, который стал возделывать его при помощи рабов-мадагаскарцев. Что француз, что поляк - разницы никакой, поэтому остров снова попал в руки Отована и сделался французским. Когда 6 декабря 1864 года "Дункан" бросил якорь у острова, его население составляли три человека: один француз и два мулата; все трое были служащими коммерсанта-собственника Отована. Паганель, таким образом, мог пожать руку соотечественнику, почтенному господину Вио, человеку весьма преклонных лет. Этот "мудрый старец" чрезвычайно радушно принял путешественников. Тот день, когда ему довелось оказать гостеприимство любезным и к тому же культурным европейцам, был для него счастливым днем. Остров Сен-Пьер обычно посещают лишь охотники за тюленями и реже китобои - люди грубые и неотесанные. Вио представил гостям своих подчиненных - обоих мулатов. Трое этих людей, несколько диких кабанов и множество водящихся в глубине острова простодушных пингвинов составляли все население острова. Домик, в котором жили трое островитян, был расположен в юго-западной части острова, в глубине естественной бухты, образовавшейся вследствие обвала горы. Еще задолго до "царствования" Отована I остров Сен-Пьер служил убежищем для потерпевших кораблекрушение. Паганель очень увлекательно рассказал об этом своим слушателям, озаглавив свой первый рассказ: "История двух шотландцев, покинутых на острове Амстердам". - Дело было в тысяча восемьсот двадцать седьмом году. Английский корабль "Пальмира", проходя мимо острова, заметил поднимавшийся к небу дымок. Капитан приблизился к берегу и вскоре увидел двух человек, подававших сигналы бедствия. Он отправил за ними шлюпку, которая доставила на корабль Жака Пэна, двадцатидвухлетнего юношу, и Роберта Прудфута, мужчину сорока восьми лет. Эти двое несчастных почти потеряли человеческий облик. Они прожили на острове восемнадцать месяцев, страшно бедствуя, почти лишенные пресной воды, питаясь ракушками, вылавливая изредка на крючок из согнутого гвоздя рыбу или питаясь мясом убитого кабаненка, порой голодая по трое суток. Охраняя, подобно весталкам, костер, разожженный при помощи последнего куска трута, они не давали ему ни на мгновение угаснуть, а уходя, брали с собой горящий уголек, словно какую-нибудь драгоценность. Так жили они, страдая, лишенные всего. Пэн и Прудфут были высажены на остров шхуной, охотившейся за тюленями. Согласно обычаю рыбаков, оставленные на острове должны были прожить на нем месяц, и, ожидая возвращения шхуны, топить жир тюленей и запасать шкуры. Но шхуна за ними не вернулась. Пять месяцев спустя к острову пристало английское судно "Гойе", направлявшееся в Ван-Димен. Капитан судна по какому-то необъяснимому жестокому капризу отказался принять шотландцев на свое судно. Он отплыл, не оставив им ни одного сухаря, ни огнива; и, несомненно, двое страдальцев вскоре погибли бы, если бы проходившая мимо "Пальмира" не подобрала их. Второе приключение, записанное в истории острова Амстердам, - если только подобный утес может иметь историю, - это приключение капитана Перона, на этот раз француза. Началась эта история так же, как и предшествующая история двух шотландцев, и закончилась так же добровольное пребывание на острове, затем свое судно, которое не возвращается, а через сорок месяцев к берегам острова случайно, по воле ветров, заносится чужое судно. Но пребывание капитана Перона на острове ознаменовалось еще кровавой драмой, странно похожей на те события, которые пережил герой романа Даниеля Дефо. Капитан Перон приказал ссадить себя на остров с четырьмя матросами - двумя англичанами и двумя французами. Он намеревался охотиться в течение целых пятнадцати месяцев на морских львов. Охота была исключительно удачной, но когда истекли пятнадцать месяцев, то судно не возвратилось, а запасы провизии мало-помалу подошли к концу и между островитянами резко обострилась национальная рознь. Двое англичан взбунтовались против капитана Перона, и он неминуемо погиб бы, если бы матросы-соотечественники не пришли к нему на помощь. С той поры обе враждующие стороны день и ночь следили друг за другого. Не расставаясь с оружием, то побежденные, то победители, они влачили жизнь, полную лишений и тревог. Несомненно, в конце концов одна партия покончила бы с другой, если бы какое-то английское судно не подобрало и не доставило на родину этих несчастных, которых разделила на скале Индийского океана жалкая национальная рознь. Таковы были эти приключения. Дважды остров Амстердам служил как бы отечеством заброшенным на него морякам, которых провидение дважды спасло от мук, голода и смерти. Но с той поры ни одно судно не потерпело крушения у этих берегов. Волны вынесли бы, конечно, на берег какие-нибудь обломки судна, а люди как-нибудь добрались бы на шлюпках до рыболовных промыслов господина Вио. А между тем старец, много лет пребывавший на острове, ни разу не имел случая оказать гостеприимство потерпевшим крушение. О "Британии" и капитане Гранте он ничего не знал. Очевидно, эта катастрофа не произошла ни у острова Амстердам, ни у острова Сен-Поль, часто посещаемого рыбаками и китоловами. Гленарвана не удивил и не огорчил этот ответ. Он и его спутники искали не столько те места, где капитан Грант побывал, сколько те, где его не было. Они хотели установить тот факт, что на этих точках тридцать седьмой параллели Гарри Гранта нет, вот и все. Поэтому отплытие "Дункана" было назначено на следующий день. До вечера путешественники бродили по острову, очень живописному, но настолько бедному флорой и фауной, что перечисление их не заполнило бы и страницы записной книжки самого многословного естествоиспытателя. Четвероногие, пернатые, рыбы и китообразные были представлены только дикими кабанами, белыми как снег буревестниками, альбатросами, окунями и тюленями. Там и сям из-под темной застывшей лавы били горячие ключи и железистые источники, и густые пары их клубились над вулканической почвой. Вода некоторых источников была высокой температуры. Джон Манглс погрузил в один из источников термометр Фаренгейта, и тот показал сто семьдесят шесть градусов [+80ьC]. Рыба, пойманная в море почти в нескольких шагах от источника и брошенная в его почти кипящую воду, через пять минут была уже сварена. Это побудило Паганеля отказаться от мысли искупаться в источнике. После хорошей прогулки, уже в сумерки, путешественники распрощались с почтенным господином Вио. Все горячо пожелали ему всяческого счастья на его пустынном острове, а старик в свою очередь пожелал полного успеха экспедиции. Затем шлюпка с "Дункана" доставила путешественников обратно на корабль. 4. ПАРИ ЖАКА ПАГАНЕЛЯ И МАЙОРА МАК-НАББСА 7 декабря в три часа утра "Дункан" стоял уже под парами. Заработала лебедка. Якорь вырвали из песчаного дна маленького порта, и он лег обратно в свое гнездо на борту. Лопасти винта стали бурлить воду, и яхта направилась в открытое море. Когда пассажиры в восемь часов утра поднялись на палубу, остров Амстердам уже таял на туманном горизонте. То была последняя стоянка вдоль тридцать седьмой параллели до самых австралийских берегов; теперь предстоял переход в три тысячи миль [4800 км]. При попутном ветре и благоприятной погоде за двенадцать дней "Дункан" достиг бы Австралии. Мери Грант и Роберт не могли без волнения смотреть на волны, которые, вероятно, за несколько дней до Крушения бороздила "Британия". Быть может, здесь капитан Грант на потерпевшем аварию судне с остатками своей команды боролся со страшными ураганами Индийского океана, сознавая, что его корабль с непреодолимой силой увлекает к берегу. Джон Манглс показал девушке на морской карте течения и объяснил ей их постоянное направление. Одно течение пересекает весь Индийский океан к Австралийскому материку, и оно ощущается не только в Тихом, но и в Атлантическом океане. Если "Британия" во время урагана потеряла мачты и руль и таким образом оказалась безоружной против натиска волн и ветра, то она неминуемо должна была быть выброшена на берег и разбиться. Однако тут возникло сомнение. Последнее известие о капитане Гранте имелось из Кальяо 30 мая 1862 года в газете "Mercantile and Shipping". Каким же образом 7 июня, через восемь дней после отплытия от берега Перу, "Британия" оказалась в Индийском океане? Спрошенный по этому поводу Паганель дал на вопрос настолько ясный ответ, что удовлетворил даже самых придирчивых. Прошло шесть дней с тех пор, как "Дункан" покинул остров Амстердам. Был вечер 12 декабря. Эдуард, Элен Гленарван, Мери и Роберт Грант, капитан Джон, Мак-Наббс и Паганель беседовали на палубе. По обыкновению, разговор шел о "Британии", ибо все мысли путешественников всегда были сосредоточены на ней. Случайно коснулись вышеупомянутого факта, и он тотчас посеял тревогу во всех умах. Паганель, услыхав это замечание Гленарвана, встрепенулся и, ни слова не говоря, отправился за документом. Вернувшись, он молча пожал плечами, как человек, которому стыдно, что он мог хоть на мгновение взволноваться из-за такого пустяка. - Хорошо, друг мой, - проговорил Гленарван, - но дайте нам хоть приблизительное объяснение. - Нет, - ответил Паганель, - я задам только один вопрос и задам его капитану Джону. - Я вас слушаю, господин Паганель, - ответил Джон Манглс. - Может ли быстроходное судно за один месяц проплыть расстояние от Америки до Австралии? - Да, если будет проходить по двести миль в сутки. - Разве это рекордная скорость? - Нисколько. Парусные клиперы часто идут значительно быстрее. - В таком случае допустите, что морская вода смыла одну цифру, и вместо "7 июня" читайте "17 июня" или "27 июня", тогда все станет ясным. - В самом деле, - сказала Элен, - от тридцать первого мая до двадцать седьмого июня... - ...Капитан Грант легко мог пересечь весь Тихий океан и очутиться в Индийском, - докончил за нее Паганель. Слова ученого были радостно встречены всеми. - Итак, еще одно место документа выяснено, - сказал Гленарван, - и снова мы обязаны этим нашему ученому другу. Теперь нам остается достигнуть лишь берегов Австралии и начать поиски следов "Британии" на ее западном побережье. - Или на ее восточном побережье, - добавил Джон Манглс. - Да, вы правы, Джон: в документе нет никаких указаний на то, что катастрофа произошла у западных, а не у восточных берегов, - из этого следует, что наши поиски должны быть направлены и на восточный и на западный берег обоих побережий, там, где проходит тридцать седьмая параллель. - Значит, вам еще не ясно, на каком побережье следует искать? - спросила Мери. - О нет, мисс! - поспешил прервать девушку Джон Манглс, желая рассеять ее беспокойство. - Мистер Гленарван, конечно, согласится с тем, что если бы капитан Грант высадился на восточном побережье Австралии, то получил бы там всяческую помощь и поддержку. Все это побережье населено англичанами - оно, так сказать, кишит колонистами. Команда "Британии" встретила бы соотечественников, не пройдя и десяти миль. - Правильно, капитан Джон, - подтвердил Паганель, - я присоединяюсь к вашему мнению. На восточном побережье, в заливе Туфолда или в городе Идеи, Гарри Грант нашел бы не только убежище в какой-нибудь английской колонии, но и корабль, на котором мог бы вернуться в Европу. - Но, очевидно, в той части Австралии, куда плывет "Дункан", потерпевшие крушение не могли бы найти такую помощь? - спросила Элен. - Нет, миссис, эти берега пустынны, - ответил Паганель. - Оттуда нет никаких дорог ни в Мельбурн, ни в Аделаиду. Если "Британия" разбилась о тамошние береговые рифы, то ей неоткуда было ждать помощи, точно так же как если бы это случилось у негостеприимных берегов Африки. - Но тогда какая же судьба постигла моего отца за эти два года? - промолвила девушка. - Дорогая Мери, - отозвался Паганель, - ведь вы уверены в том, что капитану Гранту после кораблекрушения удалось добраться до австралийского берега? Не так ли? - Да, господин Паганель, - ответила девушка. - Давайте же разберемся в том, что могло случиться с капитаном Грантом? Тут могут быть только три предположения: либо Гарри Грант и его спутники добрались до английских колоний, либо они попали в плен к туземцам, либо, наконец, заблудились в необъятных пустынях Австралии. Паганель умолк, ожидая прочесть в глазах своих слушателей одобрение. - Продолжайте, Паганель, - сказал Гленарван. - Продолжаю, - ответил географ, - и прежде всего отвожу первую гипотезу, ибо если бы Гарри Грант добрался до английских колоний, то он давным-давно бы, здоровый и невредимый, вернулся к своим детям, в свой родной город Дунде. - Бедный отец! - прошептала Мери Грант. - Вот уже два года, как он в разлуке с нами! - Не перебивай, сестрица, господина Паганеля! - остановил ее Роберт. - Он сейчас скажет нам... - Увы, нет, мой мальчик! Единственное, что я полагаю, это то, что капитан Грант находится в плену у австралийцев или... - А эти туземцы, - поспешно перебила его Элен, - опасные люди? - Успокойтесь, миссис, - ответил ученый, понявший тревогу леди Элен, - эти туземцы, правда, люди дикие и стоят на самой низшей ступени развития, но кроткие и не кровожадные, как их соседи новозеландцы. Поверьте мне: если потерпевшие крушение на "Британии" попали к ним в плен, то их жизни никогда не грозила никакая опасность. Все путешественники единодушно утверждают, что австралийцы не любят кровопролития и часто новозеландцы помогали им отражать нападения действительно жестоких беглых каторжников. - Вы слышите, что говорит господин Паганель? - обратилась Элен к Мери Грант. - Если ваш отец находится в плену у туземцев, - а в документе есть на это указания, - то мы найдем его. - А если он заблудился в этой огромной стране? - спросила молодая девушка, вопрошающе глядя на Паганеля. - Ну и что же! - уверенно воскликнул географ. - Все равно и тогда мы разыщем его! Не правда ли, друзья мои? - Конечно! - подтвердил Гленарван, желая дать беседе менее грустное направление. - Но я не допускаю, чтобы он заблудился. - Я также, - заявил Паганель. - А велика ли Австралия? - спросил Роберт. - Австралия, мой мальчик, занимает около семисот семидесяти пяти миллионов гектаров, иными словами - это примерно четыре пятых площади Европы. - Она так велика? - удивленно проговорил майор. - Да, Мак-Наббс, это совершенно точно. Полагаете ли вы, что подобная страна вправе именоваться континентом, как ее именуют в документе? - Конечно, Паганель. - И добавлю еще, - продолжал ученый, - что история почти не знает случаев, когда путешественники совершенно исчезали в этой огромной стране. Кажется, что Лейхардт - единственный, чья судьба неизвестна, да и то незадолго до моего отъезда мне сообщили в Географическом обществе, будто Мак-Интри напал на его следы. - Разве не все области Австралии исследованы? - спросила Элен Гленарван. - Нет, - ответил Паганель. - Этот континент исследован не более, чем центральная часть Африки, несмотря на то, что недостатка в предприимчивых путешественниках не было. С тысяча шестьсот шестого по тысяча восемьсот шестьдесят второй год более пятидесяти человек занимались исследованием прибрежных и внутренних областей Австралии. - Неужели пятьдесят? - недоверчиво переспросил майор. - Да, Мак-Наббс, именно столько. Я говорю о мореплавателях, пускавшихся в опасные плавания вдоль неведомых австралийских берегов, и о путешественниках, осмелившихся углубляться в эту огромную страну. - И все же я не верю, что их было пятьдесят, - заявил майор. - В таком случае я докажу вам! - воскликнул географ, всегда волновавшийся, когда ему противоречили. - Докажите, Паганель! - Если вы мне не доверяете, то я сейчас же перечислю вам все эти пятьдесят имен. - Ох, эти ученые! - спокойно промолвил майор. - Как смело решают они все вопросы! - Майор, согласны вы держать со мной пари? Ставка - ваш карабин "Пурдей, Моор и Диксон" против моей подзорной трубы фирмы Секретана. - Отлично, если это доставит вам удовольствие, Паганель! - ответил Мак-Наббс. - Хорошо, майор, - воскликнул ученый, - вам больше не придется убивать серн или лисиц из этого карабина! Разве только если я одолжу его вам, что, впрочем, я сделаю охотно. - Паганель, - ответил серьезно майор, - когда вы будете нуждаться в моей подзорной трубе, она всегда будет к вашим услугам. - Так начнем! - воскликнул Паганель. - Милостивые государи и государыни, будьте нашими судьями, а ты, Роберт, веди счет очкам. Лорд Эдуард и Элен Гленарван, Мери и Роберт, майор и Джон Манглс, которых этот спор забавлял, приготовились слушать географа. Ведь речь шла об Австралии, куда направлялся "Дункан", и рассказ Паганеля был особенно кстати. Итак, его попросили немедленно начать рассказ. - Мнемозина! - воскликнул ученый. - Богиня памяти, праматерь целомудренных муз, вдохнови твоего верного и горячего почитателя! Друзья мои, двести пятьдесят восемь лет назад Австралия не была еще открыта. Правда, предполагали наличие какого-то обширного материка. Две карты тысяча пятьсот пятидесятого года, хранящиеся в вашем Британском музее, дорогой Гленарван, указывают, что к югу от Азии есть большая земля под названием "Великая Ява португальцев". Но эти карты не вполне достоверны. Вот почему я перехожу к семнадцатому веку, именно к тысяча шестьсот шестому году, когда испанский мореплаватель Квирос открыл неизвестную землю, которую назвал "Australia de Espiritu Santo", что значит "Южная земля святого духа". Некоторые авторы утверждали, что Квирос открыл не Австралию, а Ново-Гебридские острова. Я не буду обсуждать здесь этот спорный вопрос. Засчитай мне, Роберт, Квироса, и перейдем к следующим. - Один! - объявил Роберт. - В том же году Луис Вас-де-Торрес, младший командир эскадры Квироса, продолжил к югу исследование новооткрытых земель. Но честь открытия Австралии принадлежит голландцу Теодориху Гартогу, который высадился на западном берегу Австралии под двадцать пятым градусом широты и дал новой земле имя "Эндрахт" в честь своего корабля. После Гартога идет целый ряд мореплавателей. В тысяча шестьсот восемнадцатом году Цихен открывает на северном побережье земли Арнхемленда и Ван-Димена. В тысяча шестьсот девятнадцатом году Жан Эделье дает свое имя части западного побережья. В тысяча шестьсот двадцать втором году Левэн спускается до мыса, носящего теперь его имя. В тысяча шестьсот двадцать седьмом году де Нуитц и де Витт - первый на западе, второй на юге - дополняют открытия своих предшественников. За ними следует командующий эскадрой Карпентар, который входит со своими судами в огромный залив, и поныне носящий название залива Карпентария. Наконец, в тысяча шестьсот сорок втором году знаменитый мореплаватель Тасман огибает остров Ван-Димен и, принимая за часть материка, называет его именем генерал-губернатора Батавии. Впоследствии история справедливо переименовала остров в Тасманию. Таким образом, австралийский материк мореплаватели обогнули со всех сторон и выяснили, что его омывают воды Тихого и Индийского океанов. В тысяча шестьсот пятьдесят пятом году этот громадный южный остров был назван Новой Голландией. Но названию этому не суждено было сохраниться за ним, ибо как раз в это время роль голландских мореплавателей начала снижаться. Сколько я назвал имен? - Десять, - отозвался мальчик. - Хорошо, ставлю крестик и перехожу к англичанам. В тысяча шестьсот восемьдесят шестом году корсар Вильямс Дампьер, один из знаменитых флибустьеров южных морей, член "Берегового братства", после множества приключений, то веселых, то печальных, причалил на своем судне "Лебедь" к северо-западному берегу Новой Голландии, под шестнадцатым градусом пятидесятой минутой широты. Он вступил в сношения с туземцами и весьма подробно описал их нравы, их нищету и жизнь. В тысяча шестьсот девяносто девятом году он вернулся в тот залив, где некогда высадился Гартог, но уже не как пират, а как командир "Ребука", корабля, входящего в состав королевского флота. До сих пор открытие Новой Голландии представляло интерес лишь чисто географический. Никто не намеревался колонизировать страну, и в течение семидесяти одного года, с тысяча шестьсот девяносто девятого по тысяча семьсот семидесятый год, ни один мореплаватель не пристал к ее берегам. Но вот появился самый знаменитый в мире капитан Кук, и новый материк начинает быстро заселяться европейскими колонистами. Во время своих трех путешествий Джеме Кук трижды высаживался в Новой Голландии. В первый раз тридцать первого марта тысяча семьсот семидесятого года. После удачного наблюдения на Таити прохождения Венеры [прохождение через солнечный диск планеты Венеры должно было произойти в 1769 году; это довольно редкое явление представляло большой интерес для астрономов; и действительно, оно должно было способствовать точному определению расстояния между Солнцем и Землей (прим.авт.)] через солнечный диск Кук направил свое небольшое судно "Попытка" в западную часть Тихого океана. Здесь, открыв Новую Зеландию, он поплыл к восточному побережью Австралии и бросил якорь в одном из тамошних заливов, который оказался столь богатым неизвестными растениями, что Кук назвал его Ботанический залив. Он и поныне называется Ботани-бэй. Сношения Кука с местным туземным населением малоинтересны. Из Ботанического залива Кук поднялся к северу и под шестнадцатым градусом широты, против мыса Скорби, его судно "Попытка" наткнулось на коралловый риф в восьми лье от берега. Судну грозила опасность затонуть. Но Кук приказал сбросить в море орудия и съестные припасы; в следующую ночь прилив поднял облегченное судно с рифа, и если корабль не затонул, то только потому, что кусок коралла, застрявший в пробоине, очень уменьшал течь. Куку удалось ввести свое судно в маленькую бухту, в которую впадает река, названная - Попытка. Здесь в течение трех месяцев, на протяжении которых длилась починка судна, англичане пытались завязать сношения с туземцами, но безуспешно. Заделав пробоину, корабль поплыл дальше на север. Кук хотел узнать, существует ли пролив между Новой Гвинеей и Новой Голландией. После ряда опасностей, сотни раз рискуя своим кораблем, мореплаватель увидел на юго-западе широкий простор океана. Итак, пролив существовал! Кук проходит им и высаживается на маленьком острове, вступив от имени Англии во владение открытой им землей. Он дает ей типично британское название: Новый Южный Уэльс. Три года спустя отважный моряк командовал уже двумя судами: "Открытие" и "Решение". Капитан Фюрно поплыл на корабле "Приключение" обследовать землю Ван-Димена и, вернувшись, высказал предположение, что она является частью Новой Голландии. Лишь в тысяча семьсот семьдесят седьмом году, во время своего третьего путешествия, Кук сам посетил землю Ван-Димена. Его два судна, "Решение" и "Открытие", бросили якорь в бухте Авантюр. Оттуда Кук отплыл на Сандвичевы острова, где был убит дикарями. - Это был великий человек, - сказал Гленарван. - Величайший из всех мореплавателей. Бенкс, один из его спутников, подал английскому правительству мысль основать у Ботанического залива колонию. После Кука к новому материку устремились мореплаватели всех стран. В последнем полученном от Лаперуза письме, отправленном из Ботанического залива седьмого февраля тысяча семьсот восемьдесят седьмого года, несчастный мореплаватель извещает о своем намерении посетить залив Карпентария и все побережье Новой Голландии вплоть до земли Ван-Димена. Лаперуз отплыл в море и не вернулся. В тысяча семьсот восемьдесят восьмом году капитан Филипп основал в порту Джексон первую английскую колонию. В тысяча семьсот девяносто первом году Ванкувер объезжает довольно большую часть южного побережья материка. В тысяча семьсот девяносто втором году д'Антркасто, посланный на поиски Лаперуза, объезжает кругом Новую Голландию, плывя с запада на юг, открывая по пути ряд новых островов. В тысяча семьсот девяносто пятом и тысяча семьсот девяносто седьмом годах двое отважных молодых людей, Флиндерс и Басс, плывут в лодке длиною в восемь футов, продолжая обследование южного побережья, а в тысяча семьсот девяносто седьмом году тот же Басс проплывает между землей Ван-Димена и Новой Голландией проливом, носящим теперь его имя. В том же году Фламинг, открывший остров Амстердам, находит на восточном побережье Новой Голландии реку Сван-Ривер, где водились прекраснейшие черные лебеди. Что касается Флиндерса, то в тысяча восемьсот первом году он возобновил свои интересные исследования и под тридцать пятым градусом сороковой минутой широты и сто тридцать восьмым градусом пятьдесят восьмой минутой долготы его судно встречается в бухте Свидание с "Географом" и "Натуралистом" - двумя французскими судами, которыми командовали Боден и Гамелен. - А, вы назвали капитана Бодена? - переспросил майор. - Да. Почему это вас заинтересовало? - удивился географ. - Просто так! Продолжайте, дорогой Паганель. - Хорошо. К именам упомянутых мною мореплавателей прибавлю имя капитана Кинга, который с тысяча восемьсот семнадцатого по тысяча восемьсот двадцать второй год дополнил исследования субтропических зон Новой Голландии. - Господин Паганель, я записал уже двадцать четыре имени, - предупредил Роберт. - Хорошо! - отозвался географ. - Половина карабина майора уже моя. Теперь я покончил с мореплавателями и перехожу к сухопутным исследователям. - Прекрасно, господин Паганель! - воскликнула Элен. - У вас удивительная память! - Что очень неожиданно, - добавил Гленарван, - у человека такого... - Такого рассеянного, хотите вы сказать? - прервал его Паганель. - Но, увы, у меня память лишь на даты и имена. - Двадцать четыре имени, - повторил Роберт. - Хорошо. Двадцать пятым был лейтенант Даус. Это происходило в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, спустя год после основания колонии в Порт-Джексоне. Уже совершено было плавание вокруг нового материка, но что находится в глубине его, никто не мог сказать. Длинная цепь гор, параллельная восточному побережью, казалось, преграждала доступ внутрь страны. Лейтенант Даус после девятидневного пути вынужден был вернуться в Порт-Джексон. В том же году капитан Тенч столь же безуспешно пытался перевалить через эту высокую горную цепь. Обе эти неудачи отбили на три года у других исследователей охоту браться за это трудное дело. В тысяча семьсот девяносто втором году полковник Патерсон, отважный исследователь Африки, снова попытался проникнуть внутрь материка, но и он потерпел неудачу. Зато в следующем году мужественный Гаукинс, простой боцман английского флота, пробрался на двадцать миль дальше, чем все его предшественники. В течение следующих восемнадцати лет лишь двое - мореплаватель Басс и инженер Барелье - пытались пробраться внутрь материка, но столь же безуспешно, как и их предшественники. Наконец, в тысяча восемьсот тринадцатом году проход в горах был найден к западу от Сиднея. В тысяча восемьсот пятнадцатом году губернатор Макари воспользовался им, чтобы перебраться по ту сторону Голубых гор, и заложил там город Батерст. С той поры ряд путешественников обогащает географическую науку новыми данными и способствует процветанию колоний. Начало кладет в тысяча восемьсот девятнадцатом году Тросби, затем Окслей, проникший на триста миль внутрь страны, за ним Говель и Гун, отправившиеся как раз из залива Туфолда, где проходит тридцать седьмая параллель. В тысяча восемьсот двадцать девятом и тысяча восемьсот тридцатом годах капитан Штурт исследует течения рек Дарлинга и Муррея... - Тридцать шесть, - сказал Роберт. - Прекрасно! Я выиграю пари, - ответил Паганель. - Упомяну для полноты Эйре и Лейхрдта, объехавших часть страны в тысяча восемьсот сороковом и тысяча восемьсот сорок первом годах; о Штурте - он путешествовал по Австралии в тысяча восемьсот сорок пятом году; о братьях Грегори и Гельпмане, обследовавших в тысяча восемьсот сорок шестом году западную часть материка; о Кеннеди, исследователе в тысяча восемьсот сорок седьмом году реки Виктория, а в тысяча восемьсот сорок восьмом году - северной части Австралии; о Грегори - в тысяча восемьсот пятьдесят втором; Остине - в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом; снова о братьях Грегори - с тысяча восемьсот пятьдесят пятого по тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год изучавших на этот раз северо-западную часть материка; о Бебедже, прошедшем от озера Торренс до озера Эйр, и, наконец, о знаменитом в летописях Австралии путешественнике Стюарте, который трижды отважно пересек материк. Первая экспедиция Стюарта в глубь страны относится к тысяча восемьсот шестидесятому году. Позже, если пожелаете, я расскажу вам, каким образом Австралия была четырежды пересечена с юга на север, а сейчас ограничусь тем, что закончу этот длинный перечень именами смелых бойцов за науку от тысяча восемьсот шестидесятого до тысяча восемьсот шестьдесят второго года: братья Демпстер, Кларксон и Харпер, Берк и Уилс, Нейлсон, Уокер, Ленсбор, Мак-Кинлей, Говит... - Пятьдесят шесть! - крикнул Роберт. - Прекрасно! Видите, майор, я щажу вас, - продолжал Паганель. - Ибо еще не упомянул ни Дюпера, ни Бугенвиля, ни Фиц-Роя, ни Штока... - Довольно! - взмолился Мак-Наббс, подавленный количеством имен. - ...ни Перу, ни Куайе, - продолжал Паганель, не в силах остановиться, как экспресс на полном ходу, - ни Бенне, ни Киннингема, ни Нутчела, ни Тьера... - Пощадите! - ...ни Диксона, ни Стрелецкого, ни Рейда, ни Вилкса, ни Митчеля... - Остановитесь, Паганель! - вмешался хохотавший от души Гленарван. - Не добивайте злополучного Мак-Наббса. Будьте великодушны! Он признает себя побежденным. - А его карабин? - торжествующе спросил географ. - Он ваш, Паганель, - ответил майор. - И мне очень жаль его, но у вас такая память, с которой можно выиграть целый артиллерийский музей. - Действительно, невозможно лучше знать Австралию, - заметила Элен. - Не забыть ни одного имени, ни одного самого незначительного факта... - Ну, положим, относительно незначительных фактов... - сказал майор, сомнительно покачав головой. - Что такое? Что вы хотите этим сказать, Мак-Наббс? - воскликнул Паганель. - Я хочу только сказать, что, вероятно, вам неизвестны некоторые подробности открытия Австралии. - Например? - высокомерно спросил Паганель. - А если я вам укажу неизвестную вам подробность, вернете ли вы мне мой карабин? - Немедленно. - По рукам? - По рукам! - Прекрасно! Знаете ли вы, Паганель, почему Австралия не является французским владением? - Но, мне кажется... - Или, вернее, известно ли вам, какое объяснение дают этому англичане? - Нет, майор, - с некоторой досадой ответил Паганель. - Так вот: Австралия только потому не принадлежит Франции, что капитан Боден, бывший, однако, далеко не робкого десятка, в тысяча восемьсот втором году так испугался кваканья австралийских лягушек, что поспешил поднять якорь и бежал оттуда навсегда. - Как! - воскликнул ученый. - Но это злая шутка! - Очень злая, согласен, - ответил майор, - но в Соединенном королевстве ее считают историческим фактом. - Это недостойно! - воскликнул патриот-географ. - Неужели об этом говорят серьезно? - К сожалению, вполне серьезно, дорогой Паганель, - ответил среди общего хохота Гленарван. - Неужели вы не знали этой подробности? - Решительно ничего не знал. Но я протестую! Сами англичане зовут нас "лягушатниками", а разве можно бояться лягушек, которых ешь? - Тем не менее это так, - ответил, скромно улыбаясь, майор. Таким образом, знаменитый карабин "Пурдей, Моор и Диксон" остался во владении майора Мак-Наббса. 5. ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН БУШУЕТ Спустя два дня после этого разговора Джон Манглс, сделав в полдень наблюдения, сообщил, что "Дункан" находится под 133ь37' долготы. Пассажиры, справившись по карте, с радостью убедились, что яхта отстоит лишь в пяти градусах от мыса Бернуилли. Между этим мысом и мысом д'Антркасто австралийский берег описывает дугу, которая стягивается, словно хордой, тридцать седьмой параллелью. Если бы в то время "Дункан" поднялся вдоль экватора, то быстро достиг бы мыса Шатам, оставшегося от него в ста двадцати милях к северу. Яхта в то время плыла по той части Индийского океана, которая омывает Австралийский материк. Итак, можно было надеяться, что дня через четыре на горизонте покажется мыс Бернуилли. До сих пор ходу яхты благоприятствовал попутный западный ветер, но за последние дни он начал мало-помалу стихать и 13 декабря совсем спал. Паруса бессильно повисли вдоль мачт, и если бы у "Дункана" не было его мощной машины, то он был бы скован океанским штилем. Такое состояние погоды могло продержаться неопределенно долгое время. Вечером Гленарван заговорил об этом с Джоном Манглсом. Молодой капитан, видя, как быстро опустошаются угольные камеры, казалось, был очень раздосадован этим штилем. Он приказал поднять все паруса на судне, вздернуть вверх лиселя и укрепить штаг, чтобы использовать даже ничтожное дуновение ветра, но, выражаясь по-матросски, "ветра не хватало наполнить даже шляпу". - Во всяком случае, не следует слишком роптать, лучше штиль, чем встречный ветер, - заметил Гленарван. - Вы правы, сэр, - ответил Джон Манглс, - но именно подобное затишье обычно предвещает перемену погоды, а мы ведь плывем у границы муссонов [муссоны - ветры, дующие с чрезвычайной силой в Индийском океане; их направление различно в зависимости от времени года (прим.авт.)], которые с октября по апрель дуют в северо-восточном направлении, и если они нас захватят, то сильно задержат в пути. - Ничего не поделаешь, Джон. Если такое препятствие возникнет, придется покориться. В конце концов ведь это только задержка. - Конечно, если только не разыграется буря. - Разве вы опасаетесь бури? - спросил Гленарван, оглядывая совершенно безоблачное небо. - Да, - ответил капитан, - я говорю это вам, сэр, но не хочу тревожить леди Гленарван и мисс Грант. - Правильно, Джон, но что вас тревожит? - Верные признаки надвигающейся бури. Не доверяйте, сэр, безоблачному небу. Оно очень обманчиво. Вот уже два дня, как барометр сильно понижается. В настоящий момент он стоит на двадцати семи дюймах [73,09 сантиметра; нормальная высота столбика в барометре 76 сантиметров]. Это грозное предупреждение, которым я не могу пренебречь; особенно страшны бури южного океана - мне уже приходилось вступать в борьбу с ними. Водяные пары, сгущающиеся в большом количестве над огромными пространствами предполярных льдов, создают здесь сильное движение воздуха. Отсюда борьба экваториальных ветров с полярными, порождающая циклоны, ураганы и бури, с которыми кораблю очень трудно бороться. - Джон, - ответил Гленарван, - "Дункан" - прочное судно, а его капитан - искусный моряк. Пусть разразится ураган, мы сумеем справиться с ним. Сначала Джон Манглс строил свои опасения только на инстинкте моряка. Он был, как говорят англичане, искусным знатоком погоды - "weather-wise". Но упорное падение барометра заставило молодого капитана принять все необходимые меры предосторожности. Джон Манглс ждал сильнейшей бури, хотя небо и не предвещало еще этого, но непогрешимый барометр не мог ввести капитана в заблуждение. Воздушные потоки устремляются из мест с высоким атмосферным давлением в места, где атмосферные давления ниже. Чем ближе друг к другу эти места, тем больше скорость ветра. Джон Манглс провел на капитанском мостике всю ночь. Около одиннадцати часов южная сторона неба начала заволакиваться тучами. Джон Манглс вызвал наверх всю команду и приказал спустить верхние паруса. Он оставил лишь фок, контр-бизань, марсель и кливера. В полночь поднялся свежий ветер и быстро стал крепчать: скорость ветра достигла шести туазов в секунду. Треск мачт, шум, производимый работой команды, сухое щелканье парусов, скрип внутренних переборок яхты - все это дало понять пассажирам, что происходит что-то необычное. Паганель, Гленарван, майор, Роберт появились на палубе: одни из любопытства, другие - готовые принять участие в работе. Небо - ясное и звездное вечером - было затянуто теперь густыми облаками, пересечено пятнистыми полосами, напоминая шкуру леопарда. - Ураган? - коротко спросил Гленарван Джона Манглса. - Еще нет, но он близок, - ответил капитан. Он приказал взять один риф у марселя. Матросы бросились исполнять его приказание. Не без труда, борясь с ветром, они уменьшили площадь паруса, подтянув его рифсезнями к спущенной рее. Джон Манглс хотел сохранить возможно большую парусность, чтобы сделать яхту более устойчивой и уменьшить качку. Приняв эти предосторожности, капитан отдал приказ Остину и боцману приготовиться к урагану, который вот-вот мог разыграться. Найтовы шлюпок и крепления запасного рангоута были удвоены. Укрепили боковые тали пушки. Туго натянули ванты и бакштаги. Задраили люки. Джон Манглс как офицер, стоящий над пробитой в укреплениях брешью, не покидал наветренной стороны яхты и, находясь на юте, словно пытался вырвать у грозового неба его тайну. Барометр упал до двадцати шести дюймов: то был редкий случай. Штормгласс [стеклянный сосуд, содержащий смесь, изменяющую цвет в зависимости от направления ветра и насыщенности атмосферы электричеством (прим.авт.)] показывал бурю. Был час ночи. Элен и Мери Грант, которых жестоко качало в их каютах, отважились подняться на палубу. Ветер дул со скоростью четырнадцати туазов в секунду. Он бешено свистел в снастях. Металлические тросы звенели, словно струны, по которым ударил чей-то гигантский смычок. Блоки сталкивались друг с другом. Снасти с режущим свистом двигались по своим шероховатым желобам. Паруса оглушительно хлопали, как пушечные выстрелы. Чудовищные валы уже шли на приступ яхты, которая, как бы издеваясь над ними, словно морская ласточка, взлетела на их пенившиеся гребни. Завидев пассажирок, Джон быстро подошел к ним и попросил вернуться в кают-компанию. Волны хлестали уже через борт и могли ежеминутно разлиться по палубе. Грохот разбушевавшихся стихий был столь оглушителен, что Элен едва расслышала просьбу молодого капитана. - Опасности нет? - успела она спросить в минуту относительного затишья. - Никакой, - ответил Джон Манглс. - Но ни вам, ни мисс Мери нельзя оставаться на палубе. Элен Гленарван и Мери Грант не стали противиться приказу, скорее походившему на мольбу, и возвратились в кают-компанию как раз в ту самую минуту, когда чудовищная волна с такой яростью обрушилась на корму яхты, что в их каюте задрожали стеклянные иллюминаторы. Ярость ветра удвоилась. Мачты гнулись под тяжестью парусов, и яхта, казалось, взлетала над волнами. - Фок на гитовы! - скомандовал Джон Манглс. - Спустить марсель и кливера! Матросы кинулись выполнять приказание. Фалы ослабили, гитовы подтянули, и кливера были спущены с таким грохотом, что заглушили даже рев бури, и "Дункан", изрыгавший клубы черного дыма, судорожно пенил воду винтом, лопасти которого порой вздымались над водой. Гленарван, майор, Паганель, Роберт с восхищением, смешанным с ужасом, наблюдали эту борьбу "Дункана" с волнами. Крепко уцепившись за планки фальшборта и не будучи в состоянии обменяться ни единым словом, они следили за стаями буревестников, зловещих птиц, носившихся в воздухе, словно тешась неистовством бури. Вдруг пронзительный свист заглушил рев бури. Это со страшной силой вырвался пар, но не через пароотводную трубу, а из предохранительных клапанов котла. Резко прозвучал тревожный свисток. Яхту сильно накренило, и Вильсон, стоявший у штурвала, был сбит с ног внезапным ударом румпеля. Никем не управляемый "Дункан" пошел поперек волны. - Что случилось? - крикнул Джон Манглс, бросаясь на мостик. - Судно ложится на бок, - ответил Том Остин. - Руль сломался? - К машине, к машине! - послышался голос механика. Джон помчался по трапу. Все машинное отделение было заполнено густым паром. Поршни цилиндров бездействовали. Шатуны не вращали гребного вала. Механик, видя полную аварию машины и боясь взрыва котлов, выпустил из них пар через пароотводную трубу. - В чем дело? - спросил капитан. - Винт испортился, то ли погнулся, то ли задел за что-то, - ответил механик. - Он перестал вращаться. - А разве невозможно его очистить? - Невозможно. Не время было думать о починке, факт был налицо: винт не работал, и пар поэтому вырывался через предохранительные клапаны. Джону пришлось снова прибегнуть к помощи парусов и превратить ветер, который был его наиболее грозным противником, в союзника. Он поднялся на палубу, в двух словах изложил лорду Гленарвану положение дел и стал настаивать, чтобы он вместе с остальными пассажирами спустился в кают-компанию. Гленарван хотел остаться на палубе. - Нет, сэр, - решительным тоном заявил Джон Манглс, - на палубе должен остаться я с моей командой. Уходите. Палубу может залить волна, и вас беспощадно смоет. - Но мы можем быть полезны... - Уходите, уходите, сэр, так нужно! Сейчас я хозяин судна. Уходите, я требую этого! Очевидно, положение было критическим, если Джон Манглс мог так повелительно говорить с Гленарваном. Тот понял, что ему надлежит подать пример послушания. Он покинул палубу, за ним последовали его трое спутников, и все присоединились к пассажиркам, тревожно ожидавшим в кают-компании развязки борьбы со стихиями. - А мой Джон - человек энергичный, - проговорил, входя в кают-компанию, Гленарван. - Да, - отозвался Паганель. - Он напоминает мне того боцмана в драме вашего великого Шекспира "Буря", который кричит королю, находящемуся на его корабле: "Вон отсюда! Молчите! Ступайте в каюту! Если вы не в силах усмирить стихии, то замолчите! Прочь с дороги, говорю вам!" Тем временем Джон Манглс, не теряя ни секунды, пытался вывести судно из того опасного положения, в которое его поставила порча винта. Он решил лечь в дрейф, чтобы как можно меньше уклониться от курса. Следовало сохранить хоть некоторые паруса и повернуть судно в направлении бушевавшего ветра. Поставили марсель, взяв на нем риф, подняли нечто вроде фок-стакселя на грот-мачте, и "Дункан" стал носом к ветру. Яхта, отличавшаяся блестящими мореходными качествами, описала дугу, как скаковая лошадь, которой всадили шпоры в бока, и повернулась крамболом к ветру. Но выдержат ли паруса? Правда, они были сделаны из лучшей шотландской парусины, но какая ткань сможет сопротивляться такому чудовищному напору! Избранный капитаном маневр давал яхте то преимущество, что она подставляла теперь волнам свои наиболее прочные части и держалась нужного направления. Однако ей грозила опасность попасть в огромный провал, зиявший между валами, и уже больше не всплыть. Но у капитана не было выбора, и он решил дрейфовать до тех пор, пока будут целы мачты и паруса. Команда находилась у него на глазах, готовая ежеминутно броситься туда, где она была необходима. Джон Манглс, привязав себя к вантам, наблюдал за разъяренным океаном. В таком положении прошла ночь. Все надеялись, что буря стихнет к рассвету. Напрасная надежда! Около восьми часов утра ветер еще усилился: теперь скорость его достигла восемнадцати туазов в секунду. Это был ураган. Джон Манглс молчал, но втайне трепетал за судно и за пассажиров. "Дункан" получил ужасающий крен. Его пиллерсы трещали, и порой оконечность фока-рея касалась гребня волн. Был момент, когда вся команда "Дункана" думала, что яхта не поднимется. Матросы с топорами в руках уже бросились рубить ванты грот-мачты, как вдруг паруса сорвались с мачт и улетели, словно гигантские альбатросы. "Дункан" выпрямился, но, лишенный опоры, плыл вслепую, его стало так сильно качать, что мачты каждую минуту грозили рухнуть. Яхта не в состоянии была долго выдержать подобную качку; мачты расшатывались, борта давали трещины, швы расходились, казалось, сквозь них вот-вот хлынут волны. Джону Манглсу оставалось одно: установить форстеньги-стаксель и идти по ветру. На это потребовалось несколько часов усилий: двадцать раз приходилось начинать уже почти законченную работу. Лишь к трем часам пополудни удалось закрепить парус на штаге фок-мачты, и он надулся. "Дункан" сразу помчался, подгоняемый дующим в корму ветром. Буря несла яхту к северо-востоку. Следовало во что бы то ни стало сохранить наибольшую скорость, ибо лишь от этого зависело ее спасение. Порой, опережая волны, катившиеся в том же направлении, "Дункан" разрезал их своим заостренным носом, зарываясь в них, подобно огромному киту, и волны перекатывались через палубу. Порой яхта плыла столь же быстро, как волны, тогда руль переставал действовать и яхта начинала метаться из стороны в сторону, рискуя стать поперек волн. Наконец, было и так, что ураган гнал волны быстрее "Дункана", тогда они перехлестывали через корму, перекатываясь через всю палубу. В этом жутком положении, то надеясь, то отчаиваясь, провели путешественники весь день 15 декабря и всю ночь на 16-е. Джон Манглс ни на минуту не покидал своего поста и ничего не ел. Хотя его мучила страшная тревога, лицо его сохраняло бесстрастное выражение. Он напряженно вглядывался в глубь туманов, скопившихся на севере горизонта. И в самом деле, молодой капитан имел основание опасаться худшего. "Дункан", отброшенный ураганом в сторону от своего пути, несся к австралийскому берегу с бешеной скоростью. Джон Манглс инстинктивно чувствовал, что его яхту несет какое-то необыкновенно быстрое течение. Каждую минуту он опасался того, что яхта налетит на подводные скалы и разобьется вдребезги. По расчетам молодого капитана берег должен был находиться в каких-нибудь двенадцати милях под ветром, а суша - это крушение, это - гибель судна. Во сто крат лучше было бы находиться в открытом океане, с яростью которого судно могло бы бороться, хотя бы уступая ей; но когда буря бросает судно на берег, оно гибнет. Джон Манглс пошел к лорду Гленарвану и поговорил с ним наедине. Он ничего не скрыл от него, хладнокровно, как истый моряк, описал положение и в заключение предупредил Гленарвана, что, возможно, придется выброситься на берег. - Чтобы попытаться, если это будет возможно, спасти пассажиров, - закончил он. - Хорошо, Джон, - ответил Гленарван. - А леди Элен? А мисс Грант? - Я предупрежу их в самую последнюю минуту, когда уже исчезнет всякая надежда на спасение. Уведомьте меня. - Я уведомлю вас, сэр. Гленарван вернулся к пассажиркам. Обе они, хотя и не представляли себе, как велика опасность, все же догадывались о ней. Они проявляли большое мужество, не уступавшее мужеству их спутников. Паганель излагал Роберту теории о направлении воздушных течений, проводя интересные сравнения между бурями, циклонами и ураганами. Майор ждал конца с фатализмом мусульманина. Около одиннадцати часов ураган как будто начал стихать. Влажный туман немного рассеялся, и Джон смог в просвете разглядеть милях в шести под ветром какой-то низменный берег. "Дункан" полным ходом несся прямо к нему. Чудовищные волны бушевали в море, взлетая до высоты в пятьдесят футов и более. Джон понял, что глубина здесь не велика, иначе волны не достигали бы такой высоты. - Здесь, очевидно, песчаные отмели, - сказал он Остину. - Я того же мнения, - ответил его помощник. - Все в божьей воле, - продолжал Джон Манглс. - Если он не укажет нам пути между этими мелями, то мы погибли. - Сейчас прилив, капитан. Быть может, нам удастся пройти над отмелями? - Но взгляните, Остин, на ярость волн. Какое судно в силах противостоять им? Тем временем "Дункан" под фор-стеньги-стакселем продолжал нестись к берегу со страшной быстротой. Вскоре он приблизился на расстояние двух миль. Туман ежеминутно заволакивал берег, однако Джону удалось разглядеть за пенившейся полосой прибоя более спокойный бассейн. Там "Дункан" был бы в относительной безопасности. Но как добраться туда? Капитан вызвал пассажиров на палубу. Он не хотел, чтобы в час крушения они оказались запертыми в кают-компании. Гленарван и его спутники окинули взором грозно бушующее море. Мери Грант побледнела. - Джон, - тихо сказал Гленарван молодому капитану, - я попытаюсь спасти жену или погибнуть вместе с ней. Позаботьтесь о мисс Грант. - Хорошо, сэр, - ответил Джон Манглс, поднося руку к козырьку фуражки. "Дункан" находился всего в нескольких кабельтовых от края отмели. Высокая вода прилива дала бы, конечно, возможность яхте пройти через эти опасные мели. Но огромные волны, то поднимавшие, то опускавшие яхту, должны были неминуемо ударить ее килем о дно. О, если бы возможно было ослабить бушующие волны, замедлить бег бесконечно малых водяных частиц - одним словом, успокоить этот разъярившийся океан. Джона Манглса внезапно осенила мысль о возможности найти выход. - Жир! - крикнул он матросам. - Жир тащите, ребята, жир! Команда сразу поняла мысль капитана. Он хотел пустить в ход средство, которое дает иногда прекрасные результаты. Можно умерить ярость волн, покрыв их слоем жидкого жира. Этот слой всплывает на поверхность воды и умеряет их удары. Средство это оказывает свое действие немедленно, но оно очень кратковременно. Едва успеет судно проскользнуть по такому искусственно спокойному морю, как волны начинают бушевать еще яростней, и горе тому, кто отважился плыть вслед за первым судном [поэтому морской устав запрещает капитанам пускать в ход это средство, если вслед плывут другие суда (прим.авт.)]. Команда, силы которой удесятерились сознанием опасности, мгновенно поставила на бак бочонки с тюленьим жиром. Из них топорами вышибли днища и подвесили бочонки над перилами правого и левого бортов. - Готовься! - крикнул Джон Манглс, выжидавший благоприятного момента. Через двадцать секунд яхта достигла края отмели, где бурлил и ревел прибой. Момент наступил. - С богом! - крикнул молодой капитан. Бочонки были опрокинуты, и из них полились потоки жира. Маслянистый слой мгновенно сковал пенившуюся поверхность моря. "Дункан" понесся по успокоившимся водам и вошел в тихий залив по ту сторону грозных мелей, а за его кормой снова с неописуемой яростью забушевал освободившийся от пут океан. 6. МЫС БЕРНУИЛЛИ Первой заботой Джона Манглса было стать на два якоря на глубине пяти саженей. Дно оказалось пригодным - оно состояло из твердого гравия и отлично держало якоря. Таким образом, судну не грозила опасность быть унесенным в открытое море или сесть на мель. После стольких часов борьбы с грозной опасностью "Дункан" оказался наконец в маленькой бухте, защищенной от океанских ветров высокой дугообразной косой. Лорд Гленарван пожал руку молодому капитану. - Спасибо, Джон, - сказал он. И Джон Манглс почувствовал себя щедро вознагражденным этими двумя словами. Гленарван сохранил в тайне пережитые им душевные муки: ни Элен, ни Мери Грант, ни Роберт не подозревали, какой страшной опасности они только что избежали. Оставалось выяснить одно существенное обстоятельство: в какое место побережья был заброшен "Дункан" этой страшной бурей? На сколько отклонился он от тридцать седьмой параллели? На каком расстоянии на юго-западе находится мыс Бернуилли? Вот первые вопросы, которые были обращены к Джону Манглсу. Он тотчас же занялся наблюдениями и вычислениями и результаты их отметил на судовой карте. Выяснилось, что "Дункан" не слишком уклонился от намеченного пути: всего на два градуса. Он находился под 136ь12' долготы и 35ь07' широты, у мыса Катастроф, на южном побережье Австралии, в трехстах милях от мыса Бернуилли. Мыс Катастроф, носящий такое зловещее название, расположен против мыса Борда на острове Кенгуру. Между этими двумя мысами проходит пролив Инвестигейтор, ведущий к двум довольно глубоким заливам: на севере - к заливу Спенсера, на юге - к заливу Сент-Винсент. На восточном берегу этого последнего расположен порт Аделаида, столица провинции Южная Австралия. Город основан в 1836 году и имеет сорок тысяч жителей. Это довольно богатый город, но жители его больше заняты обработкой плодородной земли, приносящей им богатые урожаи винограда, апельсинов и других сельскохозяйственных продуктов, нежели промышленностью. Поэтому среди населения инженеров меньше, чем агрономов, а торговля и индустрия там не процветают. Сможет ли "Дункан" исправить здесь свои повреждения? Вопрос этот надо было выяснить. Джон Манглс, желая знать, в чем именно заключаются повреждения, приказал водолазам спуститься за корму яхты, и те доложили ему, что одна из лопастей винта погнулась и задевала за ахтерштевень [деревянная часть, которой оканчивается корма судна (прим.авт.)], вследствие чего винт не мог вращаться, Повреждение признано было серьезным, настолько серьезным, что починка требовала такого оборудования, которого, конечно, в Аделаиде не было. Гленарван и капитан Джон после зрелых размышлений приняли такое решение: "Дункан" пойдет под парусами вдоль австралийского берега, разыскивая попутно следы крушения "Британии", затем сделает остановку у мыса Бернуилли, наведет там заключительные справки и продолжит плавание до Мельбурна, где повреждения яхты легко могут быть исправлены. Когда винт будет исправлен, то "Дункан" снова будет крейсировать вдоль восточных берегов, где и закончит свои поиски. План этот был одобрен. Джон Манглс решил сняться с якоря, воспользовавшись первым попутным ветром. Ждать пришлось недолго. К вечеру ураган совершенно стих. Легкий юго-западный бриз сменил его. Стали готовиться к отплытию. Поставлены были новые паруса. В четыре часа утра матросы взялись за шпиль, якорь вырвали из грунта, подняли наверх, и "Дункан" под фоком, марселем, брамселем, кливерами, контр-бизанью и топселем плавно пошел вдоль австралийских берегов. Через два часа мыс Катастроф скрылся из виду, и яхта плыла мимо пролива Инвестригейтор. Вечером обогнули мыс Борда и прошли вдоль острова Кенгуру. Этот остров, самый большой из австралийских островов, являлся местом, где укрывающиеся преступники пользуются неприкосновенностью. Вид острова очарователен. Бесконечные ковры зеленой растительности спускаются к прибрежным слоистым скалам. По равнинам и в лесах, как в 1802 году, в пору открытия острова, еще резвятся неисчислимые стада кенгуру. На следующий день, в то время как "Дункан" крейсировал вдоль побережья, на остров были посланы шлюпки с командой для осмотра крутых берегов Кенгуру. Яхта находилась под тридцать шестой параллелью, а Гленарван хотел, чтобы были обследованы все берега вплоть до тридцать восьмой параллели. Днем 18 декабря яхта, лавировавшая, как настоящий клипер, прошла вблизи берега бухты Энкунте, куда в 1828 году попал путешественник Штурт после открытия Муррея, самой большой реки в Южной Австралии. Но берега этой бухты нисколько не напоминали цветущие берега острова Кенгуру, это были берега мрачные, бесплодные, плоские и изрезанные, подобно берегам полярных земель. Лишь кое-где однообразие нарушалось то серым утесом, то бугристым песчаным мысом. Команда шлюпок несла во время этого плавания тяжелую работу, но никто не роптал. Почти всегда моряков сопровождали на берег Гленарван, неразлучный с ним Паганель и юный Роберт. Они хотели лично участвовать в поисках "Британии". Но самые тщательные розыски ничего не обнаружили. Австралийские берега были столь же немы, как и прерии Патагонии. Все же не следовало терять надежды до тех пор, пока не будет достигнут тот пункт, который был указан в документе. Поиски в этих местах производились лишь как добавочная мера предосторожности, чтобы застраховать себя от какой-либо случайности. Ночью "Дункан" дрейфовал, чтобы, по возможности, держаться на том же месте, где его настигли сумерки, а днем на берегу производились самые тщательные поиски. 20 декабря путешественники поравнялись с мысом Бернуилли, не обнаружив на своем пути ни малейших признаков крушения "Британии". Но безуспешность поисков ничего не доказывала. Ведь с момента катастрофы прошло два года, за это время море могло и даже должно было сорвать с подводных камней, разбросать и уничтожить все обломки трехмачтового судна. К тому же туземцы, чувствующие кораблекрушение, как коршун чует падаль, несомненно, подобрали мельчайшие части "Британии". А Гарри Грант и оба его спутника, попав в плен в ту минуту, когда волны выбросили их на берег, были, конечно, уведены в глубь материка. Однако тогда теряла смысл одна из остроумных гипотез Жака Паганеля. Пока речь шла об Аргентине, ученый вправе был утверждать, что цифры, указанные в документе, относятся не к месту кораблекрушения, а к месту нахождения пленных. Конечно, в пампе большие реки с их многочисленными притоками легко могли вынести в море драгоценный документ. Здесь же, в этой части Австралии, реки, пересекающие тридцать седьмую параллель, немногочисленны. К тому же Рио-Колорадо и Рио-Негро текут к корю по пустынным побережьям, негодным для жилья и незаселенным, тогда как главные австралийские реки Муррей, Ярра, Торренс, Дарлинг - либо впадают одна в другую, либо несут свои воды в океан через устья, которые стали крупными гаванями, оживленными портами. Трудно было предположить, что по этим водам, где непрестанно движутся суда, такая бутылка могла беспрепятственно проникнуть в Индийский океан! Это соображение не могло ускользнуть от людей проницательных. Гипотеза Паганеля, оправданная в условиях аргентинских провинций Патагонии, была неприемлема в Австралии. Паганель согласился с этими соображениями, когда их выдвинул майор Мак-Наббс. Стало очевидным, что градусы, о которых упоминалось в документе, относились только к месту крушения "Британии" и что бутылка была брошена в море у западного побережья Австралии. Тем не менее, как справедливо заметил Гленарван, это толкование документа не исключало гипотезы, что капитан Грант находится в плену. Он сам наводит на эту мысль следующей фразой документа "...где они попадут в плен к жестоким туземцам". Поэтому искать пленных именно на тридцать седьмой, а не на какой-либо другой параллели, не было больше никаких оснований. Так был разрешен этот долго обсуждавшийся вопрос. Окончательный вывод был таков: если вблизи мыса Бернуилли не удастся найти следов "Британии", то Гленарвану останется только вернуться в Европу. Правда, поиски окажутся бесплодными, но долг свой он добросовестно и мужественно выполнил. Тем не менее это решение чрезвычайно огорчило пассажиров "Дункана", а Мери и Роберта привело в отчаяние. Съезжая на берег вместе с Эдуардом и Элен Гленарван, Джоном Манглсом, Мак-Наббсом и Паганелем, дети капитана Гранта говорили себе: вопрос о том, спасся их отец или нет, будет теперь решен бесповоротно. Да, бесповоротно! Ибо во время предыдущего обсуждения Паганель совершенно основательно доказал, что на восточном берегу не могло быть крушения, так как если бы судно разбилось там о подводные камни, то капитан Грант давно нашел бы возможность вернуться на родину. - Надейтесь, надейтесь, не переставайте надеяться, - повторяла Элен сидевшей подле нее Мери, в то время как шлюпка шла к берегу, - бог нас не покинет! - Да, мисс Мери, - сказал капитан Джон, - когда люди исчерпают все свои возможности, тогда им на помощь приходит провидение и открывает пути, до сей поры им неведомые. - Пусть вас услышит бог! - ответила Мери Грант. Берег был уже близко - до него оставалось не больше одного кабельтова. Он полого спускался к воде у оконечности мыса, вдававшегося на две мили в море. Шлюпка причалила к берегу в маленькой природной бухте, образованной двумя коралловыми отмелями, - из таких отмелей со временем должен был возникнуть вокруг южного берега Австралии пояс из рифов. Да и теперь уже эти рифы были крайне опасны для кораблей, и, может быть, о них и разбилась "Британия". Пассажиры яхты беспрепятственно высадились на совершенно пустынный берег. Вдоль него тянулся, ряд слоистых утесов вышиной от шестидесяти до восьмидесяти футов. Трудно было бы одолеть без лестниц и крюков это естественное укрепление, но Джон Манглс обнаружил очень кстати полумилей южнее брешь, образовавшуюся, видимо, вследствие частичного обвала. Несомненно, морские волны, особенно мощные во время равноденствий, разбивались об это рыхлое заграждение из туфа и своими ударами подмывали верхние слои этого массива. Гленарван и его спутники углубились в пролом и взошли по довольно крутому склону на вершину утеса. Роберт, словно котенок, первый вскарабкался туда к полному отчаянию Паганеля, чувствующего себя униженным тем, что двенадцатилетний мальчуган опередил его, длинноногого сорокалетнего мужчину. Но зато географ оставил далеко позади себя безмятежного майора; тот остался к этому глубоко равнодушен. Вскоре маленький отряд, собравшийся на вершине утеса, стал рассматривать расстилавшуюся перед ним равнину. Это был обширный невозделанный участок земли, поросший низкими кустами и густым колючим кустарником; бесплодная местность, которая Гленарвану напомнила глены Шотландии, а Паганелю - неплодородные ланды Бретани. Но если местность казалась необитаемой у побережья, то несколько построек, видневшихся вдали, свидетельствовали о присутствии не дикаря, а цивилизованного человека. - Мельница! - крикнул Роберт. И действительно, милях в трех крутились крылья ветряной мельницы. - Да, это мельница, - подтвердил Паганель, посмотрев в свою подзорную трубу. - Вот маленькое сооружение, и скромное и полезное. Вид такой мельницы всегда радует меня. - Она напоминает мне колокольню, - сказала леди Элен. - Да, мадам, и если одна перемалывает пищу для тела, то другая перемалывает пищу для души. - Идем на мельницу, - сказал Гленарван. Двинулись в путь. После получасовой ходьбы началась местность, возделанная руками человека. Переход от бесплодной степи к возделанным полям был резкий. Вместо чащобы кустарников вдруг - зеленая живая изгородь, окружавшая, видимо, недавно выкорчеванный участок. Несколько быков и с полдюжины лошадей паслись на лугах, обсаженных раскидистыми акациями - питомцами обширных рассадников острова Кенгуру. Затем показались посевы злаков, местами начинавшие уже золотиться, стога сена, высившиеся, словно громадные ульи, за новыми оградами - фруктовые сады, достойные Горация, в которых прекрасное сочеталось с полезным. Дальше - сараи и другие надворные постройки, разумно расположенные, наконец, простой уютный жилой дом, за которым, лаская его скользящей