лодки, которые должны были доставить их вниз по  Гангу  в
Аллахабад. Но едва лодки отчалили от берега, как сипаи открыли по ним огонь.
Посыпался дождь пуль и картечи.
     Одни лодки пошли ко дну,  другие  загорелись.  Одной  из  них  удалось,
однако, уплыть  на  несколько  миль  вниз  по  реке.  Это  была  лодка,  где
находилась леди Мунро и ее мать. Они  могли  считать  себя  некоторое  время
спасенными. Но солдаты Нана Сахиба  гнались  за  ними,  овладели  лодкой  и,
захватив пассажиров, возвратили  их  в  казарму.  Там  сортировали  пленных.
Мужчины  были  немедленно  расстреляны,  женщин  же  и  детей  поместили   с
остальными женщинами  и  детьми,  уцелевшими  во  время  резни  27  июня.  В
сложности это составило двести  жертв,  на  долю  которых  выпала  медленная
агония в бенгало, носившем имя Виби-Гар.
     - Но откуда вы знаете все эти ужасные подробности? - спросил я Банкса.
     - От одного старого сержанта тридцать  второго  королевского  полка,  -
ответил инженер. Человек этот, спасшийся каким-то чудом,  был  укрыт  раджой
Раишвараха (одной из провинций королевства Ауд), который обошелся с ним и  с
несколькими другими беглецами с величайшим человеколюбием.
     - А что сталось с леди Мунро и ее матерью?
     - Милый мой друг, - продолжал  Банкс,  -  с  этой  минуты  прекращаются
показания очевидцев, но  легко  представить  себе  ход  событий  со  времени
роковой минуты. Сипаи стали хозяевами города. Канпур  был  в  их  власти  до
пятнадцатого июня, и в течение этих девятнадцати дней - девятнадцати веков -
злополучные жертвы ждали помощи, явившейся слишком  поздно.  Генерал  Гавлок
выступил из Калькутты на помощь Канпуру и,  разбив  несколько  раз  по  пути
мятежников, прибыл семнадцатого июля в город. За два дня до его прихода Нана
Сахиб, узнав, что королевские войска переправились через  реку  Панду-Надди,
решился ознаменовать последние часы своего владычества  страшной  расправой.
Он  считал  все  дозволенным  относительно  завоевателей  Индии!   Несколько
пленников, разделявших узничество затворниц Биби-Гара, были приведены к нему
и убиты на его глазах. В живых оставалась толпа женщин и детей, и в числе их
леди  Мунро  с  матерью.  Взвод  шестого  полка  сипаев  получил  приказание
расстрелять их в Биби-Гара. Началась экзекуция, но так как она  продвигалась
недостаточно быстро, по мнению Нана Сахиба, опешившего  отступить,  то  этот
кровожадный принц прикомандировал к  офицерам  своей  гвардии  мусульманских
мясников... началась бойня!.. На следующий день живых  и  мертвых  женщин  и
детей бросили без разбору в колодец, и когда солдаты Гавлока  подоспели,  от
колодца, переполненного до краев телами, еще валил пар!
     Наступило возмездие.  Несколько  человек  мятежников,  единомышленников
Нана Сахиба, попалось в руки генерала Гавлока. Последний издал приказ, текст
которого я никогда не забуду.  Он  гласил  следующее:  "Колодец,  содержащий
останки бедных женщин, детей, убитых по  распоряжению  злодея  Нана  Сахиба,
заровнять до краев в форме могилы. Отряду европейских солдат исполнить  сего
дня вечером этот благочестивый долг. Дом и комнаты,  в  которых  совершалось
избиение, не очищать единоплеменникам жертв. Генерал требует,  чтобы  каждая
капля невинно пролитой крови была вычищена и вылизана языком преступников до
их казни, соразмерно с кастовым рангом и доли участия каждого в резне.
     Каждый из осужденных после вынесения смертного приговора будет  отводим
в дом, где совершено избиение, и принуждаем к чистке известной  части  пола.
Принять  меры  к  тому,  чтобы  исполнение  этой  задачи  было   как   можно
возмутительнее  для  религиозных   убеждений   подсудимого,   и   в   случае
необходимости не щадить ударов плетьми для принуждения к работе преступника.
По окончании работы  исполнить  приговор  на  виселице,  воздвигнутой  подле
дома".
     - Таково было содержание приказа, - говорил сильно взволнованный Банкс.
- И он был исполнен в точности. Но это не спасло несчастных жертв. Они  были
убиты, изувечены, разорваны на части! Когда  несколько  дней  спустя  прибыл
полковник Мунро и захотел отыскать какие-нибудь  останки  леди  Мунро  и  ее
матери, он не мог найти ничего!
     Это все было рассказано Банксом до приезда в Канпур, и теперь полковник
направился к месту действия всех этих безобразных преступлений.
     Прежде всего он хотел  посетить  бенгало,  где  жила  леди  Мунро,  где
провела свою молодость, где он увидал ее впервые и  на  пороге  которого  он
простился с ней в последний раз.
     Бенгало  этот  находился  недалеко  от  города  и  близко  от   военных
поселений. Развалины, почерневшие остатки стен, несколько высохших деревьев,
валявшихся на земле, - вот все, что сохранилось от прежнего жилья. Полковник
не допустил никакого ремонта. Бенгало остался в течение шести лет в  том  же
виде, в какой его привела рука поджигателей.
     Мы пробыли час в этом печальном месте. Сэр Эдвард  молча  бродил  между
развалинами,  которые  будили  в  нем  столько  воспоминаний!  Он   мысленно
воскрешал картины счастья, утраченного им навсегда.  Он  снова  видел  перед
собой  молодую  девушку,  счастливую  в  доме,  где  она  родилась   и   где
познакомилась с ним,  и  иногда  зажмуривал  глаза,  словно  стараясь  яснее
припоминать ее черты!
     Наконец, как бы делая над собой усилие, он обернулся к нам и  предложил
идти дальше.
     Банкс вадеялся, что полковник ограничится посещением бенгало.  Но  нет!
Сэр Эдвард Мунро решил испить до дна горькую чашу своих воспоминаний.  После
жилища леди Мунро он хотел  увидеть  казарму,  где  столько  жертв,  помогая
которым самоотверженно трудилась  энергичная  женщина,  испытали  все  ужасы
осады. Казарма стояла в равнине, вне города, и во время нашего посещения  на
месте, служившем убежищем европейскому населению Канпура,  строили  церковь.
Мы шли туда по  вымощенной  дороге,  окаймленной  красивыми  деревьями.  Тут
произошло тогда  первое  действие  ужасной  трагедии.  Тут  жили,  страдали,
томились леди Мунро и ее мать до капитуляции, предавшей в руки  Нана  Сахиба
толпу несчастных.
     Вокруг неоконченной постройки видны были остатки кирпичных стен казармы
и укреплений, устроенных генералом  Уллером  с  целью  обороны  {С  тех  пор
церковь достроена. На мраморных досках начертаны  имена  инженеров  железной
дороги Eost - Indian, погибших от болезней или  от  ран  во  время  великого
восстания  1857  г.,  имена  офицеров,  сержантов  и  рядовых  34-го   полка
королевской армии, убитых в сражении 17 ноября под Канпуром, имена  Стюарта,
Блетона, офицеров, солдат и жен 32-го полка, умерших во время осады Лакнау и
Канпура  или  во  время  мятежа,  и,  наконец,  имена  мучеников  Биби-Гара,
избиенных в июле 1857 года.}.
     Полковник Мунро долго стоял молча перед развалинами. В его памяти  живо
рисовались ужасные сцены, происходившие в этих стенах. Вслед за бенгало, где
леди Мунро жила счастливой, вот и казарма, где она  испытала  страдания,  не
поддающиеся никаким описаниям.
     Оставалось еще посетить Биби-Гар, дом, превращенный Сахибом в тюрьму, и
находящийся рядом с ним колодец, на дне которого покоились жертвы.
     Когда Банкс увидел, что полковник намерен идти туда, он схватил его  за
руку, желая остановить.
     Сэр Эдвард посмотрел ему прямо в глаза и с устрашающим  спокойствием  в
голосе сказал:
     - Пойдемте.
     - Мунро, умоляю тебя...
     - Я один пойду.
     Противиться было бы бесполезно.
     Мы  направились  к  Биби-Гару  по  красиво  распланированному  саду   с
великолепными деревьями.
     Впереди возвышается готическая колоннада в  форме  откаэдра.  Колоннада
окружает место, где находился колодец, отверстие которого заложено каменными
плитами, служащими основанием для статуи  из  белого  мрамора,  изображающей
ангела милосердия, работы скульптора Марочетти.
     Этот памятник  воздвигнут  на  собственные  средства  лордом  Коннигом,
бывшим генерал-губернатором Индии, во время восстания 1857 года по  рисункам
инженера-полковника Юля. Перед этим колодцем, куда мать  и  дочь,  сраженные
обухом  магометанских  мясников,  были  брошены,  быть  может,  еще  живыми,
полковник Мунро не мог удержать слез. Он упал на колени у  подножия  статуи.
Мак-Нейль стоял подле него и тихо плакал.
     Сердце наше надрывалось, но мы не  находили  слов  для  утешения  этого
горя, надеясь, что сэр Эдвард выплакивает последние свои слезы.
     Ах! Если бы ему пришлось войти  с  первым  отрядом  королевской  армии,
проникшим в Биби-Гар после ужасной катастрофы, он не вынес бы этого зрелища.
     Вот рассказ об этом одного из английских офицеров, записанный Русселе.
     "Войдя  в   Канпур,   мы   кинулись   отыскивать   несчастных   женщин,
находившихся, как было нам известно, в руках жестокого Нана Сахиба, но скоро
мы узнали о страшной экзекуции. Терзаемые ужасной жаждой мести и проникнутые
сознанием невообразимых страданий, доставшихся на долю несчастных жертв,  мы
чувствовали  пробуждение  странных   и   диких   инстинктов.   Ожесточенные,
полубезумные, мы побежали к месту их казни. Запекшаяся  кровь,  смешанная  с
бесформенными остатками, покрывала  пол  слоем.  Длинные  пряди  шелковистых
волос, обрывки платьев, детские  башмачки,  игрушки  валялись  в  этой  луже
крови.  Забрызганные  стены  носили  следы  мучительной  агонии.  Я   поднял
небольшой  молитвенник,  на  первой  странице   которого   нашел   следующую
трогательную запись: "27 июня покинули лодки... 7 июля  взяты  в  плен  Нана
Сахибом... Роковой день..." Но этим не ограничивались все ужасы,  какие  нам
предстояло увидеть; ужаснее всего был вид  узкого  глубокого  колодца,  куда
были навалены обезображенные останки несчастных!"
     Сэра Эдварда Мунро не было тут в первые часы занятия  города  солдатами
Гавлока. Он приехал только через два дня после отвратительного  избиения!  А
теперь перед его глазами было лишь место над  отверстием  рокового  колодца,
служившего могилой двумстам жертв Нана Сахиба!
     Банкс и сержант Мак-Нейль увели его оттуда насильно.  Полковнику  Мунро
не суждено было забыть никогда слов, начертанных  штыком  одного  из  солдат
Гавлока на окраине колодца: "Remember Counpore"! "Помни Канпур"!
   
   
        ^TГлава одиннадцатая - ПЕРЕМЕНА МУССОНА^U   
   
     К одиннадцати часам мы вернулись на нашу стоянку  с  понятным  желанием
удалиться поскорее от Канпура.  Но  сделать  этого  раньше  следующего  утра
оказалось невозможным вследствие некоторых понадобившихся в машине починок.
     В моем распоряжении оставалось полдня. Я счел за лучшее употребить  его
на осмотр Лакнау. Банкс намеревался проехать мимо, не заезжая в  город,  где
полковника Мунро  снова  могли  посетить  воспоминания  о  главных  событиях
ужасной войны. И он был прав: для нашего спутника это были  слишком  тяжелые
впечатления.
     Покинув паровой дом в полдень, я сел на  железную  дорогу,  соединяющую
Канпур с Лакнау, и через два  часа  прибыл  в  столицу  королевства  Ауд,  о
которой мне хотелось составить общее впечатление.
     Я немедленно убедился в справедливости слышанного уже  мной  раньше  по
поводу  зданий  Лакнау,  выстроенных  в  XVIII  веке  во  время  владычества
мусульманских императоров.
     Строителем мнимых чудес столицы Ауда был  простой  солдат  армии  Лалли
Талендаля, француз из Лиона Мартен, сделавшийся любимцем короля в 1730 году.
Действительно, только капральское воображение могло  изобрести  эту  пеструю
смесь стилей, отличающую Кайзербаг, официальную резиденцию государей.
     Основное внимание уделено там  внешнему  виду  без  малейшей  заботы  о
внутренней планировке.  Внешность  эта  одновременно  индусская,  китайская,
мавританская и европейская. То же самое мы наблюдаем в Фарид-Бакхе, в другом
дворце, поменьше, построенном тем же  Мартеном.  Что  же  касается  Имамбры,
крепости, выстроенной лучшим индусским архитектором XXII века  Конфиатуллой,
то  это  действительно  великолепное  здание,  производящее   величественное
впечатление своими куполами и шпилями.
     Я не хотел покидать Лакнау, не посетив Константинова дворца работы того
же французского капрала, в честь его называющегося также дворцом Мартеньера,
и желал осмотреть близлежащий сад Секундр Баг, где были убиты  сотни  сипаев
за поругание праха незлобивого солдата.
     Имя Мартена - не единственное французское имя,  пользующееся  славой  в
Лакнау. Бывший унтер-офицер из африканских стрелков по имени Дюпра отличился
такой храбростью во  время  боев,  что  восставшие  предлагали  ему  принять
командование над ними. Дюпра благородно отказался, несмотря на  предложенные
ему богатства и последовавшие затем угрозы.  Он  остался  верен  англичанам.
После тщетных усилий склонить его к измене сипаи получили  приказ  направить
на него свои удары, и он был убит в схватке с восставшими.
     - Собака, - кричали мятежники, - мы тебя приобретем насильно!
     И они приобрели его мертвым.
     Имена этих двух французов были  соединены  в  одном  возмездии.  Сипаи,
осквернившие  могилу  одного  и  ввергшие  в  могилу  другого,  были  избиты
беспощадно.
     Полюбовавшись парками, огибающими поясом зелени и цветов обширный город
с полумиллионом жителей, прокатившись на слоне по главным улицам и красивому
бульвару Газре-Ходж, я вернулся в тот же вечер по железной дороге в Канпур.
     На следующий день, 31 мая, с рассветом мы пустились в путь.
     - Наконец-то! - воскликнул капитан Год. - Мы отделались от  Аллахабада,
Канпура, Лакнау и прочих городов, которые все, по-моему, стоят не больше чем
разбитый пистон.
     - Да, Год, мы покончили с ними, - ответил Банкс, - а теперь  отправимся
прямо на север, к подножию Гималаев.
     -  Браво!  -  подхватил  капитан.  -  Я  называю  настоящей  Индией  не
провинции, усеянные городами, населенные индусами, а страну,  где  живут  на
свободе мои приятели - слоны, львы, тигры, пантеры, барсы, медведи,  буйволы
и змеи! Только там и раздолье! Вы убедитесь в  этом,  Моклер,  и  не  будете
жалеть о чудесах долины Ганга!
     - В вашем обществе, капитан, - возразил я, -  я  ни  о  чем  жалеть  не
стану.
     - Однако, - сказал Банкс, - и на северо-западе есть интересные  города:
Дели, Агра, Лахор...
     - Ах, мой друг Банкс, кто же заботится об этих жалких трущобах!
     - Жалкие трущобы! Что с вами, Год? Да это великолепные  города!  Будьте
покойны, мой друг, - прибавил инженер, - обращаясь ко  мне,  мы  постараемся
показать вам все это, не нарушая охотничьих планов капитана.
     - Прекрасно, Банкс!  -  отозвался  Год,  но  я  считаю,  что  только  с
нынешнего дня мы действительно начинаем путешествовать.
     Затем, повысив голос, он крикнул: "Фокс!"
     - Здесь, - отвечал, вбегая, денщик.
     - Фокс, чтобы ружья, карабины и револьверы были у тебя в порядке.
     - Все в порядке.
     - Осмотри курки и приготовь патроны.
     - Все уже сделано.
     - Все ли готово?
     - Все.
     - Тридцать восьмой не замедлит занять место в  списке  твоих  подвигов,
Фокс.
     - Тридцать восьмой! - воскликнул денщик, глаза которого сверкнули. -  Я
приготовлю ему хорошенькую разрывную пулю, которой он останется доволен.
     - Слушай же, Фокс, к делу, ступай!
     Фокс приложился по-военному и, повернувшись направо кругом,  отправился
в свой арсенал.
     Маршрут  второй  половины  нашего  путешествия  был  следующий.   Около
семидесяти километров мы должны были подниматься  вверх  по  течению  Ганга,
направляясь к северо-западу; затем ехать  прямо  на  север  между  одним  из
притоков Ганга и крупной рекой, впадающей в Гушни.
     Таким образом, мы миновали значительную сеть рек, извивающихся  направо
и налево, и через Бисвах прямо достигли первой линии холмов Непальских  гор,
следуя через западную часть королевства Ауд и Рохилькенд.
     Этот  путь  был  тщательно  продуман  инженером,  чтобы  избежать   все
затруднения. Может  быть,  нам  трудно  будет  встретить  жилье  в  северном
Индостане, но зато не будет недостатка в дровах. Что же  касается  железного
слона, ему станет легко идти каким бы  то  ни  было  аллюром  по  прекрасным
дорогам, пролегающим по великолепнейшим лесам Индийского полуострова.
     От  Бисваха  нас  отделяло  расстояние   приблизительно   в   девяносто
километров. Мы условились совершить  этот  переезд  с  умеренной  скоростью,
полагая на него шесть  дней.  Это  дозволяло  остановки  в  местах,  которые
понравятся, и охотникам давало простор для их подвигов. Кроме того,  капитан
Год, денщик Фокс, к которым охотно присоединился Гуми, могли охотиться вдоль
опушки леса, пока железный слон двигался размеренным шагом  по  дороге.  Мне
также не запрещалось участвовать  в  этих  экскурсиях,  хотя  я  был  плохим
охотником; время от времени я отправлялся побродить с ружьем в их обществе.
     Должен сказать, что со времени вступления нашего  путешествия  в  новую
фазу полковник Мунро менее чуждался нас. Он сделался  более  общителен,  как
только мы удалились от черты городов Гангской долины и перенеслись в  полосу
лесов и равнин. Повидимому, при этих условиях к нему возвращалось  спокойное
настроение его прежней жизни в Калькутте. А между тем мог ли он забыть,  что
подвижной дом приближался к северу Индии, куда его влекла роковая сила.  Как
бы ни было, но разговор его оживился во время обедов, и он  часто  продолжал
беседу допоздна в чудные теплые ночи,  которые  держались  в  последние  дни
ясной погоды.
     Что же касается Мак-Нейля, он казался мрачнее обыкновенного.  Посещение
Биби-Гара словно пробудило в нем еще сильнее старую месть,  которую  он  все
еще мечтал насытить.
     - Невозможно, - сказал он однажды, - чтобы они  убили  Нана  Сахиба!  Я
этому не верю!
     Первый день путешествия прошел без особенных приключений. Капитану Году
и Фоксу не удалось сделать ни одного выстрела по хищникам.
     Было  от  чего  прийти  в  отчаяние,  этот   факт   наводил   даже   на
предположение, не спугивает ли зверей наш "Железный великан". Действительно,
мы проезжали подле джунглей, служащих обыкновенно жилищем  тиграм  и  другим
видам этого семейства,  но  не  видали  ни  одного  из  его  представителей.
Охотники уходили на расстояние мили или двух от поезда, не встречая  никого.
Им пришлось покориться обстоятельствам и  взять  с  собой  Блана  и  Фана  и
настрелять по крайней мере мелкой дичи, которой ежедневно требовал  Паразар.
Наш чернокожий повар и слушать не  хотел  рассуждения  о  тиграх,  барсах  и
других несъедобных животных. Он презрительно пожимал плечами на речи Фокса и
говорил:
     - Все это негодно для стола!
     В этот вечер мы остановились под группой гигантских бананов. Ночь,  так
же как день, прошла безмятежно. Тишина не нарушалась даже ревом аверей. Огни
были погашены, и, в угоду капитану Году,  Банкс  не  включил  электрического
тока, превращавшего глаза слона в яркие фонари. Но и это не помогло.
     То же повторилось 1 и 2 июня.
     - Мне подменили королевство Ауд! - повторял Год.  -  Перетащили  его  в
Европу. Здесь столько же тигров, сколько в шотландских низменностях!
     - Очень может быть, милый Год, что в этой  местности  были  охотники  и
звери убежали дальше.
     Не отчаивайтесь, подождите, мы  приедем  к  горам  Непала,  и  там  вам
удастся применить к делу ваши охотничьи таланты.
     - Будем надеяться, полковник, - ответил Год,  качая  головой,  -  иначе
пришлось бы переливать наши пули в мелкую дробь.
     День 3 июня был одним из самых жарких,  какие  пришлось  нам  испытать.
Если бы дорога не была защищена тенью  высоких  деревьев,  мне  кажется,  мы
буквально испеклись бы в нашем подвижном доме. Термометр в тени  доходил  до
сорока семи градусов без малейшего ветра. Следовательно, могло  существовать
предположение,  что  хищники  при  такой  раскаленной  атмосфере  просто  не
выходили из своих логовищ даже ночью,
     На следующее утро, при восходе  солнца,  в  первый  раз  западный  край
горизонта был подернут мглой. И мы в первый раз были зрителями великолепного
явления миража,  называемого  в  некоторых  частях  Индии  "мкош",  то  есть
воздушные замки, а в других местностях  носящего  имя  "дессазур",  то  есть
призрак. Увиденное нами представляло целую цепь низеньких холмов, увенчанных
фантастическими  замками,   что-то   вроде   Рейнской   долины,   окруженной
возвышенностями, с гнездящимися на них  жилищами  древних  феодалов.  Мы  не
только в мгновение ока перенеслись в романскую часть старой  Европы,  но  на
пятьсот лет назад, прямо в Средние века.
     Мираж,  отличавшийся  необычной  отчетливостью,  имел   весь   характер
действительности.  И  железный  слон  в   доспехах   современной   механики,
шествующий по направлению к городу XI  века,  казался  мне  гораздо  большим
анахронизмом, чем в то время, когда он бежал по стране Вишну и Брамы.
     - Благодарю тебя, матьприрода! - воскликнул капитан Год. -  После  всех
минаретов и куполов, мечетей и пагод ты наконец веселишь мое зрение зрелищем
старинного города с его романскими и готическими башнями!
     - В каком поэтическом настроении сегодня наш  друг  Год!  -  воскликнул
Банкс. - Уж не начитался ли он баллад?
     - Смейтесь, Банкс, труните на здоровье! - возразил капитан  Год.  -  Но
смотрите,  предметы  растут!  Кустарники  превращаются  в  деревья,  холмики
разрастаются в горы, и...
     - ...и кошки, если бы тут были кошки, сделались бы тиграми,  не  правда
ли Год?
     - Ах, Банкс, это было бы недурно!.. Но вот мои рейнские замки  рушатся,
город уничтожается, и мы возвращаемся к действительности, к обычному пейзажу
королевства Ауд, в котором не хотят более жить хищники!
     Солнце, поднимаясь над горизонтом, мгновенно изменило игру  преломления
лучей. Замки развалились, как карточные домики, вместе с поддерживавшими  их
холмами, сравнявшимися с уровнем долины.
     - Мираж пропал, - объявил Банкс, - а вместе с ним пропало и поэтическое
настроение капитана Года. Хотите знать, что предвещает это явление?
     - Говорите, инженер! - поощрил его капитан.
     - Оно означает скорую перемену погоды, - ответил Банкс.  -  Впрочем,  в
начале июня перемещение муссона повлечет за собой период дождей.
     - И мы ведь под крышей, милый мой Банкс, - сказал я, - не так ли? Пусть
льет себе дождь: хотя бы он грозил потопом, он не хуже жары...
     - Вы будете удовлетворены, мой  друг,  -  ответил  Банкс.  -  Дождь  не
заставит себя ждать, и я  думаю,  что  мы  скоро  увидим  первые  облака  на
юго-западе.
     Банкс  не  ошибся.   К   вечеру   западная   часть   горизонта   начала
заволакиваться мглой, предвещая, что в  ночь,  как  это  бывает  по  большей
части, установится муссон.
     В течение дня показались и другие признаки, относительно которых не мог
ошибиться англоиндиец. Во время хода поезда несколько раз взвивались  столбы
густой пыли.
     Движение колес локомотива и платформы - движение, впрочем, небыстрое  -
могло, конечно, поднять пыль, но не такую. Эта  пыль  напомнила  облака  тех
пушинок, какие летают вокруг приведенной в  движение  электрической  машины.
Почву можно было сравнить с обширным приемником, набравшим  электричества  в
продолжение нескольких дней. Эта пыль, кроме того, окрашивалась  желтоватыми
оттенками самого необычайного вида, и в каждой молекуле  блестела  небольшая
светлая точка. Были минуты, когда казалось, будто наш поезд двигается  среди
пламени, хотя пламя это не распространяло тепла и не имело ничего общего  ни
по цвету, ни по яркости с огоньками, вспыхивающими иногда  на  море  наверху
мачт.
     Скорр рассказывал нам, что ему случалось  видеть,  как  поезд  идет  по
рельсам между двумя шпалерами светящейся  пыли,  и  Банкс  подтвердил  слова
механика. В течение четверти часа я сам мог наблюдать это  явление  из  окон
башенки, откуда видна была дорога на расстоянии пяти или  шести  километров.
Обнаженная  пыльная  дорога  накаливалась  отвесными  лучами   солнца.   Мне
казалось, что зной атмосферы превосходил жар печи локомотива. Поистине,  это
было  невыносимо,  и  я,  совсем  задыхаясь,  вернулся  подышать   воздухом,
несколько освеженным колыханием пунки.
     Вечером, часов около семи,  паровой  дом  остановился.  Местом  стоянки
Банкс избрал опушку леса бананов, тянувшегося, как казалось, на  неизмеримое
пространство. По лесу пролегала  дорога,  сулившая  нам  на  следующий  день
приятный путь под тенью высоких сквозных сводов зелени.
     Бананы,  эти  великаны  индусской  флоры  -   настоящие   деды,   главы
растительных  семейств,  окруженные  детьми  и  внуками.   Молодые   побеги,
выходящие из общего корня, возвышаются независимо  вокруг  главного  ствола,
вплетаясь вершинами в ветви центрального дерева. Они действительно похожи на
цыплят,  вырастающих  под   крыльями   наседки.   Это   придает   совершенно
разнообразный характер столетним  банановым  лесам.  Старые  деревья,  точно
стропила, поддерживают громадный свод, тонкий переплет которого опирается на
молодые бананы, на будущие столпы растительного храма.
     В этот вечер кочевье было устроено старательнее, чем всегда. В  случае,
если бы завтрашний день оказался таким  же  знойным,  как  прошедший,  Банкс
думал продлить остановку, с тем чтобы наверстать потерю времени ночью.
     Полковник Мунро охотно соглашался провести  несколько  лишних  часов  в
чудесном, тенистом и спокойном лесу.  Все  присоединились  к  этому  мнению;
одни, чувствуя потребность в отдыхе,  другие  в  надежде  встретить  наконец
добычу, достойную выстрелов Андерсона и Жерара.
     Лишним было бы называть, кто принадлежал к числу последних.
     - Фокс и Гуми, теперь всего только семь часов! - крикнул капитан Год. -
Пройдемтесь в лес до наступления ночи. Не пойдете ли вы с нами, Моклер?
     - Мой милый Год, - заметил Банкс, не дав мне времени на ответ, -  лучше
бы вам не удаляться от лагеря. Небо  хмурится,  началась  гроза,  вам  будет
трудно отыскать дорогу домой. Вы отправитесь завтра,  если  мы  пробудем  на
месте.
     - Завтра будет светло, - ответил  Год,  -  а  теперь  для  охоты  время
удобное,
     - Знаю, Год, знаю, наступающая ночь не обещает ничего хорошего. Если вы
непременно хотите идти, по крайней мере не уходите далеко. Через час  совсем
стемнеет, и, может быть, вам труднее будет вернуться, чем вы думаете.
     - Будьте покойны, Банкс. Теперь  семь  часов,  я  прошусь  в  отпуск  у
полковника только до десяти.
     - Отправляйтесь, Год, - ответил полковник Мунро, - но не  пренебрегайте
советами Банкса.
     - Слушаю, полковник.
     Капитан  Год,  Фокс  и  Гуми,   вооруженные   прекрасными   охотничьими
карабинами, покинули кочевье и исчезли под высокими  бананами,  окаймлявшими
правую сторону дороги.
     Я так был утомлен знойным днем, что предпочел остаться дома.
     По приказанию Банкса огонь в топке  не  был  погашен  настолько,  чтобы
сохранить в котле одну  или  две  атмосферы  давления.  Инженер  хотел  быть
готовым ко всем случайностям. Сторр и Калуф занялись  возобновлением  запаса
воды и топлива. Небольшой ручей,  протекавший  налево  от  дороги,  доставил
воду, а крайние деревья - дрова, необходимые для  нагрузки  тендера.  В  это
время Паразар убирал со стола остатки еды, обдумывая меню завтрашнего обеда.
     Было еще довольно светло. Полковник Мунро, Банкс, сержант Мак-Нейль и я
пошли отдохнуть к берегу ручья, течение которого освежало удушливый воздух.
     Солнце еще не село. Его лучи придавали синеватый отлив темным  облакам,
сгущавшимся над сводом  прозрачной  листвы.  Тучи  ползли,  словно  движимые
собственной силой, без малейшего ветра.
     Наша беседа продолжалась приблизительно до восьми часов.
     По временам Банкс уходил к опушке  леса,  прямой  линией  пересекавшего
равнину на четверть мили от места стоянки - оттуда небо  было  виднее,  -  и
всякий раз при возвращении он встревоженно покачивал головой.
     В последний раз и мы пошли с ним. Под тенью бананов становилось  темно.
Дойдя до опушки, я увидел обширную равнину,  тянувшуюся  к  западу  до  цепи
низеньких холмов, смутные очертания которых сливались с облаками.
     Листья на деревьях не шевелились. Но это  не  был  тихий  сон  природы,
воспетый поэтами, - напротив, сон был тяжелый, гнетущий. Я не могу подыскать
лучшего сравнения для напряжения, чувствовавшегося в  воздухе,  как  сравнив
его с состоянием паровика, в котором  слишком  сгущенные  пары  готовятся  к
взрыву.
     Взрыв был неизбежен. Грозные тучи плыли высоко, как обыкновенно  бывает
в равнинах, и представляли широкие, резко очерченные края. Они  разрастались
в объеме, уменьшаясь в числе, и, очевидно, скоро должны были слиться в  одну
сплошную массу и этим  увеличить  плотность  грозовой  тучи.  Мелкие  тучки,
подчиняясь притяжению, сталкивались, расходились  и  под  конец  терялись  в
пространстве.
     В половине девятого сверкнула молния, вычерчивая острые углы.
     Шестьдесят пять секунд спустя грянул гром.
     - Двадцать  один  километр,  -  произнес  Банкс,  глядя  на  часы.Почти
максимум расстояния, на каком слышится гром. Но гроза,  разыгравшись,  скоро
приблизилась и не заставит себя долго ждать. Отправимтесь домой, друзья мои.
     - А капитан Год? - спросил МакНейль.
     - Гром прикажет ему вернуться, - ответил Банкс, - и я надеюсь,  что  он
его не ослушается.
     Через пять минут мы дошли до поезда и расположились  на  веранде  около
гостиной.
   
   
        ^TГлава двенадцатая - ПОЖАР^U   
   
     Ни одна страна в мире, за  исключением  некоторых  частей  Бразилии,  в
частности Рио-де-Жанейро, не может соперничать с Индией по части гроз. Между
тем как во Франции, Англии и Германии, то  есть  в  средней  полосе  Европы,
насчитывается не более  двадцати  гроз  в  году,  на  Индийском  полуострове
количество их в каждом году превышает пятьдесят.
     Это правило по общей метеорологии. Относительно же данного случая, судя
по всем условиям, мы должны были ожидать жесточайшей грозы.
     Немедленно по возвращении в паровой дом я справился с барометром. Ртуть
сразу упала на два дюйма - с двадцати девяти на двадцать семь.
     Я обратил на это внимание полковника Мунро.
     - Меня сильно беспокоит отсутствие капитана Года  и  его  товарищей,  -
ответил он. - Гроза неминуема, темнота наступает  быстро;  охотники  заходят
всегда далее, чем обещают, и даже чем хотят.
     Как они отыщут дорогу впотьмах!
     - Сумасшедшие! - воскликнул  Банкс.  -  Их  невозможно  было  уговорить
остаться! Конечно, было бы во сто раз лучше, если бы они не уходили!
     - Без сомнения, Банкс, но они ушли, - возразил  полковник  Мунро,  -  и
необходимо, чтобы они вернулись.
     - Нельзя ли придумать  способа  указать  место,  где  мы  находимся?  -
спросил я инженера.
     - Такую услугу могут нам оказать наши  электрические  фонари,  свет  их
очень силен и виден издалека. Я сейчас пущу ток.
     - Прекрасная мысль, Банкс.
     - Не прикажете ли мне пойти поискать капитана? - спросил сержант.
     - Нет, старик, - ответил  полковник,  -  ты  не  найдешь  их  и  только
заблудишься сам.
     Банкс принялся прилаживать электрическую батарею.
     Он соединил элементы, и  через  несколько  мгновений  глаза  "Железного
великана" засветились как маяки, длинными полосами  света,  освещая  лес  на
большое расстояние.
     Положительно огни должны были быть видны издали и могли показать дорогу
охотникам.
     Но в ту же минуту разразилась страшная буря. Она  разъединила  верхушки
деревьев и загудела между стволами бананов, словно перебирая  звонкие  трубы
органа.
     На дорогу посыпался град сухих сучьев и листьев, и на  крышах  парового
дома началась немилосердная трескотня, напоминавшая барабанный бой.
     Нам пришлось уйти в гостиную и запереть все окна.
     Дождя еще не было.
     - Это "тафон", - сказал Банкс.
     Индусы   называют   этим   именем   внезапные   и   сильные    ураганы,
преимущественно посещающие горные местности.
     - Сторр, - крикнул Банкс механику, - плотно ли заперты окна на башне?
     - Будьте покойны, господин Банкс, с этой стороны нет опасности.
     - Где Калуф?
     - Он складывает дрова в тендере.
     - Завтра не нужно рубить дров! Ветер потрудится сделать эту  работу  за
нас! Сторр, поддержи давление и ступай под крышу.
     - Сейчас, господин инженер.
     - Налиты ли у тебя чаны, Калуф? - спросил Банкс.
     - Да, - ответил кочегар, - запас воды готов.
     - Хорошо, идите скорей домой. Механик и кочегар вошли в дом.
     Молнии следовали одна за другой, и гром глухо рокотал.
     Тафон не освежал воздуха. Ветер  был  удушлив  и  жег,  словно  дул  из
раскаленной печи.
     Полковник Мунро, Банкс, Мак-Нейль и я  приютились  в  гостиной,  но  по
временам выходили на веранду.
     Черным кружевом выступали на огненном фоне неба высокие ветви  бананов.
Вслед за каждой молнией на расстоянии нескольких секунд следовал удар грома.
Не успевал замолкнуть первый удар, как  раздавался  второй.  Неумолкаемо  по
лесу гудел густой бас  эха,  покрываемый  через  короткие  промежутки  более
резким звуком сухих ударов грома,  так  справедливо  уподобленных  Лукрецием
шуму раздираемой бумаги.
     - Как это гроза не вернула их домой? - волновался полковник Мунро.
     - Может быть, - заметил сержант, - капитан Год и его товарищи  укрылись
в дупло старого дерева или пещеру и вернутся  только  утром!  Лагерь  всегда
будет к их услугам!
     Банкс  покачал  головой.  По-видимому,  он  не   разделял   уверенности
Мак-Нейля.
     Было около десяти часов, начался сильный дождь.  К  дождю  примешивался
крупный град, барабанивший по крыше с таким грохотом,  что  невозможно  было
расслышать разговоров, если бы даже гром и не заглушал голосов. Срываемые  с
деревьев листья кружились в пространстве.
     Не имея возможности объясняться словами среди этого ада, Банкс протянул
руку и показал нам на градины, хлеставшие по бокам "Железного великана".
     Трудно  было  верить  глазам!  Все  светилось  от  градин.  Можно  было
подумать,  что  с  облаков  падали  капли  расплавленного  металла,  которые
исчезали при ударе о железную обшивку.  Это  явление  указывало  на  степень
пресыщения  атмосферы  электричеством.  Ежеминутно  вспыхивала   молния,   и
казалось, будто весь воздух сейчас загорится.
     Банкс пригласил нас знаком уйти в гостиную и запер  за  нами  дверь  на
веранду. Положительно было опасно подвергаться под открытым  небом  действию
электричества.
     Мы удалились в комнату, совершенно темную, из которой внешнее освещение
казалось еще ярче. Каково  было  наше  удивление,  когда  мы  заметили,  что
светится даже слюна наша. Это было прямым доказательством, до чего  мы  сами
пропитаны электричеством.
     "Мы плевали огнем", по  техническому  выражению,  характеризующему  это
явление, встречающееся редко и всегда нагоняющее страх.  Действительно,  при
беспрерывном сверкании внешнего и внутреннего огня, среди неумолкаемого гула
и грохота громовых ударов самому храброму  сердцу  мудрено  воздержаться  от
усиленного биения.
     - А наших все нет! - проговорил полковник Мунро.
     - Все нет и нет... - отдавался Банкс.
     Мы были в мучительной тревоге. Идти  на  помощь  капитану  Году  и  его
товарищам, находившимся в серьезной опасности, не было никакой возможности.
     Действительно, если они нашли  убежище,  то  только  под  деревьями,  а
известно, каким опасностям подвергается в этих  условиях  человек  во  время
грозы.
     Где же могли они, в этом густом лесу, найти точку,  удаленную  на  пять
или шесть метров от вертикальной линии,  проходящей  от  оконечностей  самых
длинных ветвей, как  благоразумие  предписывает  людям,  застигнутым  грозой
около деревьев?
     Все эти соображения приходили мне в  голову,  когда  раздался  громовой
удар сильнее предыдущих. Между ним и молнией прошло не больше полсекунды.
     Паровой дом затрясся и  подскочил  на  рессорах.  Я  думал,  что  поезд
опрокинется.
     В то же время резкий запах распространился в воздухе - наверное, анализ
дождя, собранного в эту грозу,  указал  бы  на  присутствие  в  его  составе
большого количества окиси азота.
     - Молния ударила. -.. - сказал МакНейль.
     - Скорр! Калуф! Паразар! - позвал Банкс.
     Все трое вбежали в комнату. По счастью, все были целы. Инженер  отворил
дверь веранды и вышел на балкон.
     - Смотрите! Вон куда она ударила! - вскричал  он.  В  десяти  шагах  от
дороги был разбит громадный банан. Беспрерывное сверкание освещало  предметы
как днем. Гигантский ствол, который не в силах были сдержать боковые побеги,
свалился поперек.
     Во всю длину кора была ободрана, и длинная полоса ее, извиваясь  змеей,
трепалась в воздухе. Вероятно, дерево расщепило снизу вверх сильным ударом в
корень.
     - Чуть-чуть не попало в паровой дом! - отметил, "инженер. -  Останемся,
однако, на месте, здесь все же безопаснее, чем под деревьями.
     - Останемся, - ответил полковник. Как  раз  в  это  мгновение  раздался
крик.
     Уж не возвращаются ли наши охотники?
     - Это голос Паразара, - сказал Сторр.
     Действительно, оказалось, что с веранды второго дома нас звал повар.
     Мы тотчас отправились к нему.
     Менее чем на расстоянии ста метров от лагеря  загорелся  лес.  Верхушки
бананов исчезали в пламени. Пожар распространялся с неимоверной быстротой  и
приближался к паровому дому.
     Опасность была очевидна. Продолжительная засуха, повышенная температура
трехмесячного лета высушила деревья, кустарники и  траву.  Пожар  завладевал
беспрепятственно легковоспламеняемым материалом. Весь лес мог сделаться  его
добычей, как это нередко бывает в Индии.
     В самом деле, огонь захватывал все больше и  больше  пространства.  Ему
стоило добраться до лагеря,  чтобы  погубить  в  одно  мгновение  оба  дома,
которые не могла защитить их тонкая железная обшивка.
     Мы молча смотрели на приближение опасности.  Полковник  Мунро  скрестил
руки.
     - Банкс! - сказал он просто.Теперь твое дело выручать нас.
     - Да, Мунро, - ответил инженер,  -  и  так  как  мы  не  имеем  средств
потушить пожара, то принуждены бежать.
     - Бежать пешком? - спросил я.
     - Нет, на поезде.
     - А капитан Год и его товарищи? - спросил Мак-Нейль.
     - Мы бессильны помочь им! Если они не вернутся до  нашего  отъезда,  мы
уедем без них!
     - Нельзя же покинуть их! - воскликнул полковник.
     - Мунро, - возразил Банкс, - когда поезд будет  вне  черты  пожара,  мы
вернемся и обыщем лес, пока не найдем их.
     - Делай как знаешь, Банкс, -  ответил  полковник  Мунро,  полагаясь  на
мнение инженера, представлявшее действительно единственно возможный исход.
     - Сторр, - скомандовал Банкс, - ступай к машине; Калуф,  отправляйся  к
паровику и прибавь дров! Что показывает манометр?
     - Давление двух атмосфер, - ответил механик.
     - Чтобы через десять минут было  четыре!  По  местам,  друзья  мои,  по
местам!
     Механик и кочегар не  теряли  ни  минуты.  Вскоре  столб  черного  дыма
повалил из хобота слона и смешался С потоками ливня. Точно  вызывая  на  бой
грозные силы природы, великан  сыпал  клубами  искр  в  ответ  на  сверкание
молний.
     Полковник Мунро, Банкс и я оставались на задней  веранде  наблюдать  за
успехами пожара. Зрелище было ужасное. Большие деревья валились в  громадный
костер, сучья издавали треск, как выстрелы револьверов, лианы корчились  под
огнем, перенося пламя от одного дерева к другому.  Через  пять  минут  пожар
продвинулся еще на пятьдесят метров, и косматое пламя,  раздуваемое  во  все
стороны ветром, высоко взвивалось, осыпая все кругом искрами.
     - Мы должны двинуться через пять  минут,  или  все  погибло!  -  сказал
Банкс.
     - Пожар шагает быстро, - заметил я.
     - А мы пойдем быстрее его.
     - Ах, если бы Год и его спутники были с нами, - вздохнул полковник.
     - Необходимо дать свисток! - вскрикнул Банкс. - Авось они услышат его!
     Он кинулся на башню,  и  скоро  в  воздухе  раздались  резкие  свистки,
отчетливо отделявшиеся от раскатов грома и  слышные,  вероятно,  на  далеком
расстоянии.
     Представить себе наше положение еще возможно, но описать его нельзя.  С
одной стороны, необходимость бежать как можно скорее, с другой - долг  ждать
недостающих товарищей!
     Банкс вернулся на заднюю веранду. Черта  пожара  находилась  теперь  не
далее как в пятидесяти футах от парового дома.
     Жар  был  нестерпимый,  и  скоро  предвиделась  опасность  задохнуться.
Головни сыпались уже на нашу крышу. К счастью, проливной дождь не  давал  им
Разгораться.
     Машина продолжала пронзительно свистеть. Ни Год, ни Фокс,  ни  Гуми  не
показывались.
     В это мгновение механик подошел к Банксу.
     - Пары разведены, - сказал он.
     - Так в путь, Сторр! -  ответил  инженер,  -  но  пускай  машину  тихим
ходом!.. Продвигайся лишь настолько, чтобы уйти от огня.
     - Подожди, подожди еще немного, Банкс! - умолял полковник,  не  решаясь
покинуть стоянку.
     - Еще три минуты отсрочки, Мунро, - холодно сказал Банкс, - и больше не
проси. Через три минуты задняя платформа загорится.
     Прошло две минуты. Нельзя было стоять  на  веранде.  Нельзя  было  даже
прикоснуться рукой к железной обшивке,  начинавшей  вздуваться  пузырями  от
жара. Оставаться долее было крайне неосторожно.
     - В путь, Сторр! - приказал Банкс.
     - Ах! - вскрикнул Мак-Ней ль.
     - Они... - возвестил я.
     Капитан Год и Фокс показались по правую сторону дороги.  Они  несли  на
руках Гуми, лежавшего неподвижно, и приблизились к заднему вагону.
     - Убит! - крикнул Банкс.
     - Нет, только оглушен ударом, раздробившим в его руках  ружье;  у  него
парализована левая нога, - ответил капитан Год.
     - И то слава Богу! - сказал полковник Мунро.
     - Спасибо, Банкс! - прибавил капитан,  без  ваших  свистков  мы  бы  не
отыскали стоянку.
     - В путь, в путь! - закричал Банкс.
     Год и Фокс прыгнули на поезд, а Гуми, потерявшего сознание,  уложили  в
его каюту.
     - Какое давление  показывает  манометр?  -  спросил  Банкс,  подойдя  к
машинисту.
     - Около пяти атмосфер, - ответил механик.
     - В путь! В путь! - повторил Банкс.
     Было половина одиннадцатого. Банкс и Сторр отправились в башню, открыли
регуляторы, пар наполнил цилиндры, послышалось пыхтение локомотива, и  поезд
двинулся тихим ходом  при  тройном  свете  пожара,  молнии  и  электрических
фонарей.
     Капитан Год рассказал в нескольких словах свой приключения. Ни  он,  ни
его товарищи не встретили даже следов добычи.  Благодаря  приближению  грозы
темнота наступила быстрее, чем они ожидали. Первый удар грома застал их  уже
на расстоянии трех миль от лагеря. Они хотели вернуться тотчас, но, несмотря
на все старания набрести на дорогу,  только  путались  в  чаще  бананов,  не
находя никакой руководящей нити.
     Гроза  скоро  усилилась.  Находясь  вне  фокуса  электрического   света
фонарей, они не могли направиться  прямо  к  паровому  дому.  Дождь  и  град
пронизывали листву, под сводами которой они  не  находили  защиты.  Внезапно
раздался громовой удар одновременно с продолжительной молнией, Гуми  упал  к
ногам капитана и Фокса. От ружья, бывшего  у  него  в  руках,  остался  один
приклад. Ствол, курок - словом, все металлические части были оторваны.
     Товарищи думали, что он убит, но, к счастью, ошиблись; одна левая нога,
хотя и не задетая непосредственно молнией, была парализована. Несчастный  не
мог ступить, пришлось поднять его на руки. Он просил, чтобы  его  бросили  и
пришли за ним после. Но товарищи не согласились и понесли его, взяв один  за
плечи, другой за ноги. Около двух часов бродили  они  на  авось  по  темному
лесу, останавливаясь, сбиваясь и не находя дороги к паровому дому.
     Наконец свистки направили их к  "Железному  великану".  Через  четверть
часа все трое добрались до места стоянки.
     Между тем поезд хотя и  бежал  исправно  по  ровной  и  широкой  лесной
дороге, но не удалялся от догонявшего пожара.
     Ветер изменил направление, как это  часто  бывает  во  время  грозы,  и
увеличивал опасность. Он дул теперь не  сбоку,  а  нам  в  спину  и  ускорял
горение.
     Банкс это видел, да если бы и не видел, то чувствовал бы  по  зловещему
движению воздуха.
     Усилили ход машины, хотя это было опасно по неизвестной дороге, тем  не
менее машина, вследствие глубоких рытвин, промытых  ливнем,  не  могла  идти
полным ходом, как этого желал инженер.
     Около половины двенадцатого последовал опять оглушительный удар  грома.
Мы вообразили, что Сторр и Банкс убиты на башне, откуда они управляли  ходом
машины.
     Но это несчастье миновало нас. Молния ударила в нашего слона,  повредив
ему кончик уха.
     По счастью, это  нимало  не  попортило  машину,  и,  по-видимому,  лишь
раззадорило вашего слона, который в ответ  на  удар  громапринялся  усиленно
трубить.
     - Ура! - кричал капитан Год. - Ура! Обыкновенный слон свалился  бы  под
ударом. Тебе же все нипочем, ничто тебя не остановит!  Ура,  железный  слон,
ура!
     В течение получаса поезд удерживал постоянное расстояние между собой  и
пожаром. Боясь столкновения с  неожиданным  препятствием,  Банкс  не  пускал
машину скорее, чем это было нужно, для того чтобы уберечься от огня.
     С веранды, где мы поместились  с  полковником  Мунро  и  капитаном,  мы
видели громадные скачущие тени, пробегавшие  мимо  нас.  Наконец  показались
хищники!
     Капитан Год из предосторожности  достал  ружье,  могло  случиться,  что
испуганные звери бросятся на поезд, думая найти в нем убежище.
     Действительно, один огромный тигр пустился на эту приманку, но,  сделав
гигантский прыжок, повис, ущипленный за шею двумя молодыми  бананами.  Ветер
нагнул в это мгновение центральное дерево, и  боковые  побеги,  натянувшись,
как канаты, задушили зверя.
     - Бедное животное! - вздохнул Фокс.
     - Да, - заметил с негодованием капитан, -  хищники  созданы  для  того,
чтобы гибнуть от одной ружейной пули! Бедное животное!
     В самом деле, судьба издевалась над капитаном. Пока  он  искал  тигров,
они прятались, а когда перестал  их  искать,  они  мчались  мимо  него,  вне
выстрела, или дохли как мыши, попавшие в мышеловку.
     Шальные вихри, крутившиеся во всех  направлениях,  перекинули,  однако,
огонь дальше, и мы очутились между двумя пожарами.
     Но если молния и гром становились реже и дождь  мало-помалу  ослабевал,
то ветер по-прежнему свирепствовал неистово.
     Во что бы то ни стало нужно  было  ускорить  ход  поезда,  рискуя  даже
наткнуться на препятствия или попасть в глубокую промоину.
     Банкс отважился на этот решительный шаг с  удивительным  хладнокровием,
но во все время не отрывал глаз от оконного стекла башни и не  отнимал  руки
от регулятора.
     Дорога пролегала между двумя огненными стенами, но казалась  свободной.
Нужно было пройти.
     Банкс смело пустил поезд со скоростью от шести до семи миль в час.
     Я думал, что мы сложим тут наши головы, особенно в одном переходе,  где
дорога суживалась на пространстве пятидесяти метров.
     Колеса завизжали по горячим углям, устилавшим почву, и  удушливая  гарь
спирала дыхание. Мы проехали!
     Наконец, к двум часам ночи, мерцание удалявшейся грозы осветило окраину
леса. За нами расстилалась обширная  огненная  панорама.  Пожар  должен  был
прекратиться не ранее как уничтожив все до последнего дерева.
     На рассвете поезд наконец остановился, гроза рассеялась, и  мы  сделали
привал.
     Слона подвергли тщательному осмотру. Конец уха был пробит в  нескольких
местах, и края отверстий были вогнуты внутрь.
     Под подобным ударом всякое другое животное упало бы замертво,  а  поезд
сделался жертвой огня!
     В шесть часов утра, позавтракав на скорую руку, мы  пустились  снова  в
путь и в полдень стали лагерем в окрестности Реваха.
   
   
        ^TГлава тринадцатая - ПОДВИГИ КАПИТАНА ГОДА^U   
   
     Вторую половину дня 6 июня и  следующую  ночь  мы  провели  на  привале
спокойно. После продолжительного утомления и многих опасностей мы  заслужили
этот отдых.
     Перед нами теперь  уже  не  лежали  богатые  равнины  королевства  Ауд.
Паровой  дом  проходил  по   территории   Рохилкенда,   местности   довольно
плодородной, но изрезанной оврагами, или "нуллахами".  Поверхность  Барельи,
главного  города  этой  обширной  береговой  полосы,  образующей  квадрат  в
пятьдесят  пять  миль,  усеяна  чудесными  манговыми  деревьями  и   густыми
тростниковыми зарослями, постепенно уступающими место обработанным полям.
     Эта местность была  центром  восстания  после  взятия  Осла  и  служила
театров действия одного из  походов  сэра  Коллина  Кэмпбелла;  тут  колонна
Уольноля понесла в начале неудачу, где погиб один из приятелей сэра  Эдварда
Мунро, полковник шотландского  93-го  полка,  отличившийся  в  двух  штурмах
Лакнау.  Для  нашего   способа   путешествовать   условия   этой   местности
представляли выгоды. Ровные и широкие дороги, мелкие,  с  отлогими  берегами
реки, протекающие между двумя главными  реками,  идущими  с  севера,  -  все
способствовало легкому выполнению этой части нашего маршрута. Нам оставалось
пройти лишь несколько сотен километров до первых холмов, соединяющих равнину
с горами Непала.
     Только  теперь,  с  приближением  периода  дождей,  следовало  дорожить
Временем.
     Муссон, дующий с северо-востока на юго-запад в течение  первых  месяцев
года, уже переместился. Дожди гораздо сильнее  на  окраинах,  чем  в  центре
полуострова, и начинаются позднее благодаря тому, что тучи уже в  истощенном
виде  достигали  Средней  Индии.  Кроме  того,  направление   их   несколько
изменяется высокой цепью  гор,  производящих  нечто  вроде  атмосферического
водоворота. На Малабарском берегу муссон  начинается  в  мае;  в  средних  и
северных провинциях он становится ощутим  несколькими  неделями  позднее,  в
июне. Теперь же стоял уже июнь, следовательно, наше  дальнейшее  путешествие
должно  было  совершаться  при   этих   особенных,   хотя   и   предвиденных
обстоятельствах.
     Прежде всего я должен сказать, что со следующего же дня нашему честному
Гуми, так грубо обезоруженному молнией, стало лучше. Паралич левой ноги  был
только временный. От него не осталось и следа, но тем не менее мне казалось,
что Гуми сохранил недобрую память о грозе.
     Охота капитана Года, в сопровождении Фана и Блана, 6-го  и  7-го  числа
шла удачнее. Ему  удалось  застрелить  пару  антилоп,  называемых  туземцами
"нилью". ,  Они  же  именуются  у  индусов  голубыми  быками,  хотя  гораздо
правильнее было бы называть их оленями, так как  у  них  несравненно  больше
сходства  с  последними,  чем  с  египетским  богом  -  Аписом.  Однако   же
утверждают, что у некоторых из этих  красивых  животных  с  прямыми  острыми
рожками шерсть действительно принимает голубоватый цвет -  цвет,  в  котором
природа отказала четвероногим. Но антилопы все-таки были не то, о чем мечтал
капитан, у которого из головы не выходили хищники. Однако "нилью" хотя и  не
хищный, но очень  опасный  зверь,  и  если  ранен,  он  легко  бросается  на
охотника. Но  пули  капитана  и  Фокса  сразу  уложили  этих  двух  чудесных
животных. Они были подстрелены как бы на лету. Впрочем, Фокс и глядел на них
как на пернатую дичь.
     Зато Паразар был совсем другого мнения, а превосходное  филе,  поданное
им к нашему столу, заставило и нас присоединиться к нему.
     С  нашей  стоянки,  устроенной  рядом  с   небольшой   деревушкой   под
Рохилкендол, мы двинулись в путь на рассвете 8 июня. Наш поезд шел умеренным
ходом по дорогам, размытым  дождем.  Кроме  того,  вода  в  ручьях  начинала
подниматься, и переправа нескольких бродов отняла много времени.  Во  всяком
случае, мы опоздали не более как на одни или двое суток.  Мы  были  уверены,
что до конца июня достигнем гористой местности, где предполагалось прожить в
нашем паровом доме несколько месяцев летнего сезона. Следовательно,  с  этой
стороны заботиться было не о чем.
     Восьмого июня капитану Году пришлось пережить неудачу.
     Дорога проходила по густой бамбуковой  заросли,  какие  часто  окружают
селения, выглядывающие оттуда, точно цветы из корзины. Это не были настоящие
джунгли в том смысле,  какой  придается  этому  термину  индусами.  Так  они
называют бесплодную сухую степь, поросшую сероватым  кустарником.  Напротив,
мы  находились  в  обработанной  равнине,  покрытой  болотистыми  квадратами
рисовых полей.
     Руководимый Сторром железный слон плавно шел вперед, выпуская  красивые
клубы  белого  дыма,  расстилавшегося  по  придорожным  бамбукам.   Внезапно
какое-то животное с необычайной ловкостью прыгнуло на шею нашему слону.
     - Чита, чита! - крикнул механик.
     Капитан Год, услыхав этот возглас, выбежал на балкон, захватив с  собой
ружье, всегда бывшее у неге под рукой и наготове.
     - Чита! - воскликнул и он в свою очередь.
     - Стреляйте! - закричал я ему.
     - Поспею! - отозвался капитан Год, прицеливаясь.
     Чита, род леопарда, водящийся в Индии, немного меньше тигра,  но  почти
так же опасен благодаря своему проворству, гибкости спины и силе мускулов.
     Полковник Мунро, Банкс и я, стоя на веранде, наблюдали за  ним,  ожидая
выстрела капитана.
     Очевидно, леопард был введен в  заблуждение  видом  слона.  Он  отважно
кинулся на него, но там, где думал найти живое мясо, в которое можно было бы
запустить зубы и когти, он встретил одно железо, недоступное  ни  зубам,  ни
когтям. Взбешенный  ошибкой,  он  цеплялся  за  длинные  уши  искусственного
животного и готовился уже соскочить обратно на землю, когда увидел нас.
     Капитан Год держал его под прицелом своего ружья, как охотник, желающий
попасть в зверя в надлежащее место и в надлежащий момент.
     Леопард вытянулся и зарычал. Без сомнения, он чуял опасность, но бежать
не хотел. Быть может, он выжидал только удобной минуты,  чтобы  прыгнуть  на
веранду.
     Действительно, он скоро пополз по голове слона, обхватив лапами  хобот,
заменявший трубу, и поднялся почти до отверстия, из которого клубился дым.
     - Стреляйте, Год! - повторил я.
     - Поспею, -снова  ответил  капитан,  не  спуская  глаз  с  леопарда,  и
прибавил, обращаясь ко мне:
     - Вы никогда не стреляли по чите?
     - Никогда...
     - Хотите попробовать?
     - Капитан, - сказал я,  -  мне  не  хотелось  бы  лишать  вас  хорошего
выстрела.
     - В этом выстреле для охотника нет ничего заманчивого! Берите  ружье  и
цельтесь через впадину слонового плеча. Если вы дадите промах, я  покончу  с
ним.
     - Хорошо!
     Фокс, присоединившийся к обществу, подал мне двухствольный  карабин.  Я
взвел курок, навел дуло на указанную впадину и выстрелил.
     Зверь, слегка задетый, сделал гигантский скачок и перелетев через башню
механика, опустился на первую крышу парового дома.
     Капитан Год, несмотря на всю охотничью сноровку, не  успел  перехватить
его по пути.
     - К делу, Фокс, к делу! -  воскликнул  он.  И  бегом  они  пустились  с
веранды на башню. Леопард, расхаживавший взад и вперед, вдруг перепрыгнул на
крышу второго дома.
     В ту минуту, когда капитан Год готовился уже спустить  курок,  животное
сделало второй скачок вниз и, быстро встав на ноги, скрылось в джунглях.
     - Стоп, стоп! - закричал Банкс механику, мигом остановившему машины.
     Капитан и Фокс прыгнули на дорогу и бросились в заросли догонять читу.
     Прошло несколько минут. Мы прислушивались не без волнения. Но выстрелов
не было, и охотники вернулись с пустыми руками.
     - Исчез! - воскликнул капитан Год. - Да и на  траве  нет  ни  малейшего
следа крови.
     - Моя вина, - заметил я капитану. - Лучше бы вы сами стреляли  в  читу!
Тогда ему не уйти.
     - Вы, однако, попали, - сказал капитан, -  в  этом  я  убежден,  но  не
попали в надлежащее место.
     - Не ему суждено  сделаться  моим  тридцать  восьмым  или  вашим  сорок
первым! - заметил Фокс, видимо смущенный.
     - Ба! -  возразил  с  напускной  небрежностью  Год,  чита  не  тигр!  В
противном случае, милый Моклер, я не уступил бы вам.
     - Пойдемте есть, друзья мои, - пригласил  полковник  Мунро,  -  Завтрак
готов, и он утешит вас...
     - Тем более, - вставил Мак-Нейль, - что виноват во всем Фокс.
     - Я виноват?  -  спросил  денщик,  очень  удивленный  этим  неожиданным
заключением.
     - Конечно, ты, Фокс, - продолжал сержант.  -  Карабин,  поданный  тобой
господину Моклеру, был заряжен дробью.
     И Мак-Нейль показал нам второй патрон, вынутый им из ружья,  служившего
мне для выстрела.
     Действительно, в нем оказалась только маленькая дробь.
     - Фокс! - возгласил капитан Год,
     - Что угодно, капитан?
     - Двое суток гауптвахты.
     Фокс отправился в свою каюту с твердым решением не показываться  никому
на глаза в течение двух дней. Он был пристыжен своей ошибкой.
     На следующий день, 9 июня, капитан Год, Гуми и я отправились бродить по
равнине, пользуясь сроком, назначенным для остановки. Целое утро шел  дождь,
но к полудню небо немного прояснилось и можно было рассчитывать на несколько
часов хорошей погоды.
     На этот раз Год позвал меня на охоту в качестве охотника за  дичью.  Он
отправился бродить по окраинам рисовых полей с ружьем и  собаками,  заботясь
об интересах нашего продовольствия. Паразар поручил доложить  капитану,  что
кладовая опустела и он ожидает от его чести, что его  честь  примет  меры  к
пополнению запасов.
     Капитан Год покорился, и мы  отправились  в  путь,  вооружась  простыми
охотничьими  ружьями.  В   течение   двух   часов   весь   результат   наших
странствований состоял в том, что мы спугнули нескольких куропаток и зайцев,
но на такое расстояние, что при всем усердии собак  пришлось  отказаться  от
преследования.
     Капитан Год находился в самом дурном расположении духа.  К  тому  же  в
обширной равнине, где не было ни джунглей, ни кустарников  и  попадались  на
каждом шагу деревни и фермы, он не мог рассчитывать встретить  какого-нибудь
хищника в вознаграждение за вчерашний промах. Он отправился на охоту,  желая
пополнить запасы продовольствия, и думал, как примет его  Паразар,  если  он
вернется с пустой сумкой.
     Однако же вины с нашей  стороны  не  было.  До  четырех  часов  нам  не
представилось ни одного случая разрядить ружья.
     - Положительно,  не  везет,  друг  мой,  -  сказал  Год.  -  Уезжая  из
Калькутты, я наобещал вам диковинных охот, а какое-то постоянное  несчастье,
в котором я ровно ничего понять не могу, мешает мне сдержать слово!
     - Не отчаивайтесь, капитан. Если я сожалею об  этом,  то  скорее  из-за
вас, чем из-за себя!.. Мы вознаградим себя за все в горах Непала.
     - Да, в первых возвышенностях Гималаев условия будут выгоднее.  Знаете,
Мокдер, я готов держать пари, что наш поезд  со  всеми  его  вычурностями  и
пыхтением, и в особенности с железным слоном, пугает проклятых зверей.  Этот
леопард, нужно отдать  ему  справедливость,  был  шальной.  Вероятно,  голод
замучил его до смерти, если  он  бросился  на  нашего  слона,  и  заслуживал
вполне, чтобы его уложили на месте! Негодяй Фокс! Никогда я  не  забуду  ему
этого. Скажите, который час?
     - Около пяти.
     - Уже пять, а мы все еще не разбили ни одного пистона!
     - Нас ждут домой не ранее семи. Выть может, к тому времени...
     - Нет, счастье против нас, - воскликнул капитан, - а счастье на охоте -
половина дела!
     - Настойчивость тоже идет в счет, - возразил я. - Давайте условимся  не
возвращаться в лагерь с пустыми руками?
     - Браво, - воскликнул Год. - Умрем, но сдержим слово!
     - По рукам.
     - Видите ли, Моклер, я готов лучше  принести  домой  летучую  мышь  или
белку, чем прийти без ничего.
     Капитан Год, Гуми и я находились в таком состоянии, что обрадовались бы
всякой добыче. Охота продолжалась с упорством, достойным лучшей  участи.  Но
казалось, что самые наивные пичужки и те понимали наши замыслы. Ни  одна  не
допускала нас к себе на расстояние выстрела.
     Мы шатались то по одной стороне дороги, то  по  другой,  вдоль  рисовых
полей, то возвращались вспять, чтобы не уйти далеко от стоянки, но все  было
напрасно. В половине седьмого заряды наши были еще целы.
     Я взглядывал украдкой на капитана Года. Он шел, стиснув  зубы,  на  лбу
легла между бровями глубокая  складка,  обнаруживая  сдерживаемый  гнев.  Он
бормотал сквозь зубы какие-то безвредные угрозы. Очевидно, истощив терпение,
он способен был разрядить ружье в какую-нибудь неодушевленную цель, в дерево
или камень: ружье жгло ему руки. Это было заметно. Он то нес его в руке,  то
вскидывал на ремень или невольным движением поднимал приклад к лицу.
     Гуми тоже поглядывал на него.
     - Капитан помешается, если это продлится, - сказал он, качая головой,
     - Да, - ответил я, - охотно бы  я  дал  тридцать  шиллингов  за  самого
паршивого домашнего голубя,  которого  подсунула  бы  ему  теперь  в  жертву
благодетельная рука!
     Но ни за тридцать шиллингов, ни за сумму вдвое или втрое больше,  негде
было бы достать самую дешевую дичь. Кругом  нас  все  было  пусто:  фермы  и
деревни скрылись из виду.
     Шутки в сторону; будь малейшая возможность, я, кажется, не задумываясь,
послал бы Гуми купить какую-нибудь птицу, хоть бы ощипанного цыпленка, чтобы
только найти исход досаде несчастного капитана.
     Между  тем  вечерело.  Через  час  наступление  сумерек   должно   было
прекратить наше бесплодное скитание. Мы дали себе слово  не  возвращаться  с
пустыми ягдташами, но чтобы не заночевать в  поле,  приходилось  подчиниться
судьбе.  К  тому  же  небо  хмурилось,  предвещая  дождливую  ночь,  а  наше
отсутствие должно было беспокоить полковника Мунро и Банкса.
     Капитан Год, расширив  глаза  и  окидывая  взглядом  дорогу  направо  и
налево, как испуганная птица, шел шагах в  десяти  впереди,  по  направлению
далеко не приближавшему нас к паровому дому.
     Я только что намеревался прибавить шаг и  убедить  его  бросить  борьбу
против преследующей нас неудачи, когда услыхал отчетливый шелест крыльев.  Я
оглянулся. Беловатая масса медленно поднималась над  кустарником.  Живо,  не
дав времени обернуться капитану, я приложился к  прикладу  и  выстрелил  два
раза.
     Странная дичь тяжело опустилась у окраины поля.
     Фан одним прыжком полетел к птице, ухватил ее в зубы я принес капитану.
     - Наконец-то! - воскликнул Год. - Ну если и  теперь  Паразар  не  будет
доволен, пусть сам лезет в свой котел!
     - Съедобна ли по крайней мере дичь? - поинтересовался я.
     - Конечно... за неимением лучшей, - пояснил капитан.
     - Ваше счастье, Моклер, никто не  видел,  как  вы  выстрелили,  -сказал
Гуми.
     - Да что же я сделал предосудительного?
     - Убили павлина, а их убивать запрещено, птица считается  священной  во
всей Индии.
     - Черт побери всех священных птиц и всех, кто освящал их! -  воскликнул
капитан Год. - Птица убита и будет съедена...  Мы  съедим  ее  благоговейно,
если так нужно, а все-таки съедим!
     Со времени похода Александра Великого в Индию,  когда  эта  птица  была
завезена на полуостров, павлин считается священным на земле браминов. Индусы
превратили ее в эмблему богини Саравасти, покровительницы рождений и браков.
Законом  положены  наказания  за  истребление  этих  представителей  куриной
породы. Экземпляр, радовавший сердце  капитана  Года,  был  великолепный,  с
темно-зелеными крыльями, блестевшими металлическим  отливом  и  окаймленными
золотым ободком. Пушистый, красиво  очерченный  хвост  ниспадал  шелковистым
веером.
     - В путь! В путь! - крикнул капитан.  -  Завтра  Паразар  накормит  нас
жареным павлином назло всем браминам Индии! Хотя павлин только претенциозный
цыпленок, а все-таки блюдо, артистически  убранное  его  нарядными  перьями,
будет эффектно за нашим столом.
     - Наконец вы довольны, мой милый капитан.
     - Доволен... вами - не собой, милый мой друг, моя несчастная полоса все
еще не кончилась, и нужно ее переупрямить.
     - Ну-с, трогайтесь в путь.
     И мы отправились обратно к нашему кочевью, от которого ушли,  вероятно,
на расстояние миль  трех.  По  дороге,  извивавшейся  среди  густой  заросли
бамбуков, мы шагали гуськом - капитан впереди, за ним следом  я,  а  Гуми  с
павлином сзади.
     Солнце  не  село,  но  было  скрыто  густыми  облаками,  и  приходилось
отыскивать дорогу в полутьме.
     Внезапно из соседней чащи, по правую сторону дороги,  раздалось  Мощное
рычание, которое так поразило меня, что я невольно остановился.
     Капитан Год схватил мою руку.
     - Тигр! - сказал он и не мог удержаться, чтобы не выругаться.
     - Какая скверность! - воскликнул он. -  Ружья-то  наши  заряжены  одной
дробью!
     Это была совершенная правда. Ни у Гумиу ни  у  меня  не  было  с  собой
необходимых патронов. Вдобавок мы не успели бы даже зарядить наших ружей.
     Десять минут после того, как раздался рев, зверь  выскочил  из  чащи  и
одним прыжком очутился в двадцати шагах от нас, на краю дороги.
     Это был величественный тигр из вида, называемого индусами "людоедами" -
"mean cater"  -  отличающегося  самой  свирепой  кровожадностью  и  ежегодно
губящего сотни жертв.
     Положение было крайнее.
     Я смотрел на тигра, впился в  него  глазами  и  чувствовал,  как  ружье
дрожит в моих руках. Ростом он был от девяти до десяти футов  длины,  а  мех
ярко-оранжевого цвета, с белыми и черными полосами.
     Он смотрел прямо на  нас.  Его  кошачьи  глаза  блестели  в  полусвете.
Хвостом  он  лихорадочно  бил  землю,  подбирался  и   обмахивался,   словно
приготовляясь к разбегу. Год не потерял хладнокровия. Он  целился  в  тигра,
бормоча с непередаваемым выражением:
     - Как подумаешь только, что надо стрелять в тигра  дробью!  Если  я  не
попаду ему прямо в глаз, то мы все...
     Он  не  успел  договорить.  Тигр  приближался,  не  вскачь,  а  мелкими
шажками...
     Гуми, припав на колено за спиной Года, тоже  прицеливался,  хотя  ружье
его было тоже заряжено мелкой дробью. Что касается меня, то мое  ружье  было
просто разряжено.
     Я хотел достать патрон из сумки.
     - Не шевелитесь! - шепнул мне капитан на  ухо.  -  Вы  можете  испугать
тигра и заставить его прыгнуть, а этого делать не следует!
     Мы стояли не шевелясь.
     Тигр  медленно  подходил.  Голова,  которой  он  тряс  перед  этим,  не
двигалась. Глаза  смотрели  неподвижно,  но  как  бы  исподлобья.  Громадная
полуоткрытая пасть, опущенная к земле, казалось, вдыхала запах почвы.
     Скоро между страшным чудовищем и капитаном  осталось  не  более  десяти
шагов расстояния. Год твердо стоял на  ногах,  неподвижный  как  статуя,  он
сосредоточил все свои силы во взгляде.
     Ужас предстоящей борьбы даже не заставил его сердце биться сильнее.
     Я думал с минуту, что тигр прыгнет. Он подступил еще шагов на пять. Мне
пришлось напрячь всю энергию, чтобы не крикнуть Году: "Стреляйте же!"
     Но, как сказал капитан, у нас оставалось одно спасение - выстрел  прямо
в глаз, а для этого необходимо было стрелять в упор.
     Тигр еще шагнул три раза и присел для скачка...
     Раздался громкий выстрел, а за ним второй.
     Второй выстрел произошел в теле животного; прыгнув два или три раза,  с
болезненным ревом, тигр повалился на землю бездыханный.
     - Чудо! - воскликнул капитан Год. - Мое ружье было  заряжено  пулей,  и
вдобавок разрывной! Ну, на этот раз спасибо Фоксу. Спасибо!
     - Да может ли это быть! - воскликнул я.
     - Глядите! - Опустив ружье, капитан  вынул  из  левого  дула  патрон  и
показал его мне.
     Оказалось, пуля. Все объяснилось.
     У капитана были двухствольный  карабин  и  двухствольное  ружье  одного
калибра. Фокс по ошибке зарядил карабин дробью, а охотничье ружье  разрывной
пулей. И если эта ошибка спасла накануне  жизнь  леопарда,  то  сегодня  она
оказала ту же услугу нам.
     - Да, - заметил капитан Год, - никогда я не бывал так близко к смерти!
     Через полчаса мы  были  дома.  Год  позвал  Фокса  и  рассказал  ему  о
случившемся.
     - Капитан, - сказал денщик, - это  доказывает,  что  вместо  двух  дней
ареста я заслужил четыре: я ошибся дважды.
     - Я того же мнения, - отвечал капитан, - но  так  как  благодаря  твоей
ошибке я застрелил сорок первого, то, по моему мнению, следует подарить тебе
за это гинею...
     - А по-моему - принять ее, - ответил Фокс,  опуская  в  карман  золотую
монету.
     Таковы были подробности, сопровождавшие встречу капитана  с  его  сорок
первым тигром.
     Вечером  12  июня  наш  поезд  останавливался  вблизи   незначительного
городка, а на следующий день мы двинулись в путь к горам Непала, от  которых
нас отделяло расстояние всего в сто пятьдесят километров.
   
   
        ^TГлава четырнадцатая - ОДИН НА ТРОИХ^U   
   
     Через несколько дней мы должны были  достигнуть  первых  возвышенностей
северных областей Индии, которые идут от уступа к уступу, от холма к  холму,
от горы к горе, вершины которой самые высокие на земном шаре.
     Погода стояла дождливая, но температура - средняя и сносная. Как ни был
тяжел наш поезд, дорога хорошо выдерживала  широкие  его  колеса;  если  они
врезались слишком глубоко в каком-нибудь овраге, Сторр прибавлял пару и  без
труда устранял препятствие.
     До сих пор мы только могли благодарить  за  этот  способ  передвижения.
Перед  нашими  глазами  беспрерывно  менялись  картины,  открывались   новые
горизонты, и теперь это была уже не та громадная равнина, расстилающаяся  по
берегам Ганга до территории Ауда и Рохилькенда.
     Вершины Гималайских гор образовывали на  севере  гигантскую  кайму,  на
которую наталкивались тучи, гонимые юго-западным ветром. Мы  продвигались  к
границе Тибета, обработанных полей виднелось гораздо  менее,  местность,  по
которой мы проезжали, становилась все более дикой.
     Пальмы исчезли и заменились великолепными бананами и группами бамбуков,
ветви которых раскидывались серпом  на  сто  футов  выше  земли.  Тут  также
виднелись магнолии с большими  цветами,  наполнявшими  воздух  благоуханием,
великолепные клены, разнообразных видов дубы, каштановые деревья,  громадные
сосны, похожие на панданусы; небольшие, но очень яркие герани, рододендроны,
лавры, грядами расположенные вдоль дороги.
     Изредка показывались деревни с соломенными  или  бамбуковыми  хижинами,
две или три фермы, но при приближении к горам мы все реже и  реже  встречали
людей.
     В продолжение шести дней июня дождь шел беспрерывно, у нас  не  было  и
полдня затишья, и поэтому мы принуждены были оставаться в гостиной  парового
дома и разгонять скуку курением, разговорами и игрой в вист.
     К величайшему неудовольствию  капитана  Года,  это  время  было  полным
отдыхом для ружей, но два открытых шлема, которые он сделал  в  один  вечер,
возвратили ему его обычное хорошее расположение духа.
     - Тигра можно убить всегда, а шлем  -  дело  нешуточное,  а  главное  -
редкое.
     На такое справедливое и так ясно выраженное предложение  отвечать  было
нечего. 17 июня мы остановились у бенгало, специально  предназначенного  для
путешественников. Погода несколько  прояснилась,  и  железный  слон,  сильно
потрудившийся в эти четыре дня, требовал если не отдыха, то по крайней  мере
некоторой заботы. Поэтому  мы  условились  провести  здесь  половину  дня  и
следующую ночь.
     Бенгало, или караван-сарай, на больших дорогах полуострова представляет
собой четырехугольник из невысоких зданий с башенками, окружающих внутренний
двор, что придает ему совершенно восточный оттенок. Прислуга в  этих  сараях
состоит  из  "бгисти"  или   водовоза,   повара,   этого   благодетеля   тех
нетребовательных   путешественников,   которые   доводьствуются   яйцами   и
цыплятами, и "кансами" поставщика провизии.
     Сторож сарая - "пеон" - агент компании, которой в  большинстве  случаев
принадлежат эти заведения. Главный же надзор  за  ними  поручается  инженеру
округа.
     В этих заведениях существует довольно странное, но  строго  соблюдаемое
правило: всякий путешественник  может  занимать  сарай  в  течение  двадцати
четырех часов; если же он желает остаться далее, должен получить  позволение
от инспектора, и если такового не имеется, первый  приезжий  англичанин  иди
индус может потребовать уступки места.
     Понятно, как только мы приехали, железный слон  произвел  свой  обычный
эффект. Тем не менее я должен сознаться, что занимавшие  сарай  смотрели  на
него скорее с презрением - презрением, выказываемым так сильно, что вряд  ли
оно могло быть искренним.
     Правда, мы имели дело не с  простыми  смертными,  путешествующими  ради
удовольствия или торговыми целями.  Речь  идет  не  об  английском  офицере,
отправлявшемся в гарнизон на непальскую границу, не об индо-станском  купце,
ведущем свой караван в афганские степи за Лахор или Пешавар.
     Это был не кто иной, как принц Гуру-Синг, сын независимого гузератского
раджи,  путешествующий  е  большим   великолепием   по   северу   Индийского
полуострова.
     Этот принц занимал не только три или четыре залы  в  сарае,  но  и  все
службы, которые были устроены так, что могли поместить всю его свиту.
     Я никогда еще не видел путешествующего раджу. Поэтому,  как  только  мы
устроили нашу стоянку на четверть мили от сарая, на берегу  небольшой  речки
под тенью великолепных панданусов, я вместе  с  капитаном  Годом  и  Банксом
отправились посмотреть стоянку принца Гуру-Синга.
     Сын раджи не может переезжать с места на место в единственном числе,  и
если есть  люди,  которым  я  не  завидую,  то  это  те,  которые  не  могут
пошевелиться, не приведя тотчас в движение несколько сот человек. Лучше быть
простым пешеходом с котомкой на спине, с палкой в руке, с ружьем за плечами,
чем принцем, путешествующим по Индии со всем церемониалом, который  налагает
на него его звание.
     - Это не человек переезжает из одного города в  другой,  -  сказал  мне
Банкс, - а целое местечко, переменяющее свои географические условия.
     - Я предпочитаю паровой дом, - ответил я, - и ни за что не поменялся бы
с сыном раджи.
     - Легко может быть, - возразил капитан, -  и  принц  предпочел  бы  наш
подвижной дом всем этим громоздким дорожным принадлежностям.
     - Ему стоит только сказать слово, а главное, заплатить что  следует,  -
закричал Банкс, - и я ему устрою паровой дворец! Но в  ожидании  его  заказа
посмотрим его кочевье.
     В свите принца насчитывалось не менее  пятисот  человек!  Под  большими
деревьями  в  равнине  были  симметрично,  как  палатки  в  большом  лагере,
расставлены до двухсот повозок; в одних запряжены быки,  в  других  буйволы,
кроме того три великолепных слона, несших  на  спине  необыкновенно  богатые
паланкины и двадцать верблюдов, приведенных из западных стран  Индостана.  В
караване не было недостатка ни в чем: ни в музыкантах, услаждавших слух  его
светлости, ни  в  баядерках,  очаровывавших  его  глаза,  ни  в  фокусниках,
развлекавших его в праздные часы. Триста носильщиков и  двести  алебардщиков
дополняли личный состав  прислуги,  жалованье  которой  истощило  бы  всякий
кошелек, кроме кошелька независимого индийского раджи.
     Музыканты с бубнами, цимбалами, тамтамами  принадлежали  к  той  школе,
которая заменяет звуки  шумом.  Между  фокусниками  были  заговорщики  змей,
которые своими  заговорами  прогоняют  и  привлекают  пресмыкающихся,  очень
искусные в упражнениях саблями акробаты, танцующие на слабо натянутом канате
с пирамидой глиняных горшков на голове и  в  обуви  из  буйловых  рогов,  и,
наконец, те фокусники, которые по  желанию  зрителей  могут  старые  змеиные
шкуры превращать в ядовитых кобр.
     Баядерки принадлежали к классу тех  хорошеньких  женщин,  которыми  так
дорожат для вечеров или отелей, где  они  исполняют  двойную  роль  певиц  и
танцовщиц. Очень прилично одетые, одни в кисею, вышитую  золотом,  другие  в
юбки со складками и в шарфах, которые они раскидывают в танцах, эти балерины
были богато разукрашены дорогими браслетами на руках, золотыми перстнями  на
руках и ногах и серебряными погремушками на икрах.  В  таком  наряде  они  с
грацией и удивительной ловкостью исполняют знаменитые танцы. Я надеялся, что
мне придется восхищаться ими по собственному приглашению раджи.
     Затем, в составе караванной прислуги было несколько  мужчин,  женщин  и
детей, имевших неведомое назначение. Мужчины были закутаны в длинную  полосу
материи, называемую "доти" , или в рубашки  "ангарка""  и  в  длинное  белое
платье "дзкама", что составляет крайне живописный костюм.
     На женщинах было "чоли", нечто  вроде  кофт  с  короткими  рукавами,  и
"сари", которую они заворачивают вокруг талии, а конец кокетливо набрасывают
на голову
     Индусы, растянувшись под деревьями в ожидании обеда,  курили  папиросы,
завернутые в зеленый лист, или "гаркули", нечто вроде  черноватого  варенья,
составленного из табака,  патоки  и  опиума.  Другие  жевали  смесь  листьев
бетеля,  арекового  семени  и   гашеной   извести,   смесь,   способствующую
пищеварению и крайне полезную в жарком индийском климате.
     Все  эти  люди,  привыкшие  к  движению  каравана,  жили   согласно   и
высказывали одушевление  только  в  часы  празднества  и  в  этом  отношении
напоминали театральных фигурантов, впадающих в полнейшую апатию,  когда  они
сходят со сцены.
     Тем не менее; как только  мы  подошли  к  каравану,  индусы  поспешили,
кланяясь до земли, приветствовать нас словом "салам". Большая часть кричала:
"Сахиб! Сахиб!", что значит: "Господин! Господин!"
     В свою очередь мы отвечали им дружелюбными знаками.
     Я надеялся,  что  принц  Гуру-Синг  даст  в  нашу  честь  один  из  тех
праздников,  на  которые  раджи   не   скупятся.   Большой   двор   бенгало,
предназначенный для празднеств, показался мне прекрасно приспособленным  для
тайцев баядерок, чар колдунов, шуток акробатов.
     Я сообщил мою мысль товарищам, но они, разделяя  со  мной  желание,  не
поверили его осуществлению.
     - Гузератский раджа, - сказал мне  Банкс,  -  независим,  он  с  трудом
покорился после подавления восстания, во время которого его  поведение  было
по меньшей мере двусмысленно. Он не любит англичан,  и  сын  его  ничего  не
сделает ради нашего удовольствия*
     - Ну,  мы  обойдемся  и  без  его  почестей!  -  ответил  капитан  Год,
презрительно пожав плечами.
     Так и вышло, нас даже не допустили осмотреть внутренности сарая.  Может
быть, принц Гуру-Синг ждал официального визита  полковника.  Но  сэр  Эдвард
Мунро ничего не ждал от принца и потому не беспокоился.
     Мы  вернулись  в  паровой  дом  и  сделали  честь  превосходному  обеду
Паразара, главную основу которого составляли  консервы,  так  как  несколько
дней скверная погода не допускала мысли об охоте;  впрочем,  наш  повар  был
человек искусный, и под его опытной рукой мясо и овощи в консервах сохранили
свою свежесть и свой природный вкус.
     Что бы ни говорил Банкс, но в течение всего вечера я ждал  приглашения.
Капитан Год  подсмеивался  над  моим  пристрастием  к  балетам  на  открытом
воздухе, а благодаря нелюбезности принца надежды мои не оправдались.
     На следующий  день,  18  июня,  все  было  готово,  чтобы  с  рассветом
двинуться дальше. В пять часов Калуф начал разводить пары, а мы  отправились
побродить па берегу реки; Через полчаса; когда пары были уже  разведены,  мы
увидели, что к нам приближается группа индусов.
     Человек пять или шесть в богатых белых  одеждах,  шелковых  туниках,  в
чалмах с золотой вышивкой, а за ними двенадцать человек стражи,  вооруженной
мушкетами и саблями. Один из этих солдат нес венок из золотых  листьев,  что
показывало присутствие какого-нибудь важного лица.
     И действительно, в группе находился сам принц  Гуру-Синг,  человек  лет
тридцати пяти, с надменным лицом, потомок легендарных раджей.
     Принц, как будто не примечая  нас,  сделал  несколько  шагов  вперед  и
приблизился к гигантскому слону, которого Сторр приготовлялся уже двинуть  в
путь, и начал осматривать чудище не без некоторого любопытства.
     - Кто сделал эту мащину? - спросил он  у  Сторра.  Машинист  указал  на
инженера, стоявшего в нескольких шагах.
     - Это  вы?  -  обратился  к  Банксу  принц,  едва  шевеля  губами,  но,
по-видимому, свободно объясняясь на английском языке.
     - Да, я, - ответил Банкс.
     - Если не ошибаюсь, это была фантазия покойного бутанского  раджи,  как
мне говорили.
     Банкс сделал утвердительный знак.
     - К чему делать механического слона, когда имеешь в своем  распоряжении
живых? - продолжал принц, пожимая плечами.
     - Вероятно, потому, - ответил Банкс, - что этот слон сильнее всех  тех,
которые были в употреблении покойного раджи.
     - Сильнее! - презрительно произнес Гуру-Синг, выпятив губу.
     - Гораздо сильнее!
     - Ни  один  из  ваших,  -  вмешался  капитан  Год,  сильно  недовольный
обращением раджи, - ни один из ваших не  в  состоянии  сдвинуть  ногу  этого
слона, если он того не захочет.
     - Как вы сказали? - спросил принц.
     - Мой друг уверяет, -ответил инженер, - и я подтверждаю это, что нашего
слона не могут сдвинуть десять пар лошадей, а три ваших слона, запряженных
     вместе, не заставят его продвинуться ни на один шаг.
     - Я этому положительно не верю, - ответил принц.
     - Напрасно, заметил капитан Год.
     - И если ваша светлость захочет  уплатить  мне  что  следует,  я  готов
сделать вам слона, который будет иметь силу двадцати слонов, выбранных между
самыми лучшими в ваших конюшнях.
     - Это только так говорится, - сухо заметил Гуру-Синг.
     - И делается, - прибавил Банкс.
     Принц начал волноваться. Очевидно, он нелегко сносил противоречия.
     -  Опыт  можно  сделать  здесь  же?  -  спросил  он   после   минутного
размышления.
     - Можно, - ответил инженер.
     - И даже сделать из этого опыта значительное пари, если вы не побоитесь
проиграть, как, без сомнения, побоялся бы ваш слон,  если  бы  ему  пришлось
бороться с моими.
     - Стальной гигант  побоится!  Кто  смеет  утверждать  это?  -  вскричал
капитан Год.
     - Я, - ответил Гуру-Синг.
     - А какое пари предлагаете  вы,  ваша  светлость?  -  спросил  инженер,
скрестив руки.
     - Четыре тысячи рупий!
     Это составляло около десяти тысяч франков, ставка была значительна, и я
видел, что Банкс, несмотря на свою уверенность, не хотел рисковать  подобной
суммой.
     - Вы отказываетесь! - сказал принц, который легко  мог  бросить  четыре
тысячи рупий на мимолетную прихоть.
     - Я держу ваше пари! - вмешался полковник  Мунро;  подойдя  к  нам,  он
вставил только эти, имевшие свою цену слова.
     - Полковник Мунро держит пари в четыре тысячи рупий?  -  спросил  принц
Гуру-Синг.
     - И даже в десять тысяч, если угодно вашей светлости.
     - Согласен, - ответил Гуру-Синг.
     Спор становился интересным; пожав  руку  полковника,  инженер  от  души
поблагодарил Мунро за то, что тот не дал гордому  радже  оскорбить  его.  Но
между тем брови инженера нахмурились, и я спрашивал себя: не слишком  ли  он
преувеличил возможности своего аппарата; Капитан Год сиял от удовольствия и,
подойдя к стальному гиганту, весело закричал:
     - Не зевай, голубчик! Надо потрудиться для чести старой Англии.
     Все наши люди стали в ряд с одной стороны  дороги.  Около  ста  индусов
прибежали из сарая, желая присутствовать при состязании.
     Банкс отправился  в  башенку  к  Сторру,  который  искусственной  тягой
усиливал огонь, выпуская клубы пара в хобот стального гиганта.
     В это время по знаку принца Гуру-Синга несколько слуг пошли в  сарай  и
привели трех слонов, с которых было снято все дорожное снаряжение. Это  были
три экземпляра великолепных животных родом из Бенгалии;  они  были  в  самом
расцвете и внушили мне некоторое опасение.
     Когда эти слоны прошли мимо его  светлости,  самый  большой  из  них  -
настоящий гигант, остановился,  преклонил  оба  колена,  приподнял  хобот  и
поклонился принцу, как хорошо выдрессированный придворный. Потом  он  вместе
со своими товарищами подошел к  стальному  гиганту,  на  которого  все  трое
посмотрели с удивлением, смешанным с некоторым испугом.
     Толстые железные цепи  прикрепили  к  крюкам,  утвержденным  в  помосте
тендера. Признаюсь, у меня забилось сердце, а капитан Год дергал  усы  и  не
мог оставаться в покое. Но полковник Мунро, как  мне  показалось,  был  даже
спокойнее принца Гуру-Синга.
     - Мы готовы, - сказал инженер. - Когда будет угодно вашей светлости?
     - Мне угодно сейчас, - ответил принц.
     Гуру Синг сделал знак. Магу свистнул каким-то  особенным  образом,  три
слона уперлись в землю своими могучими ногами и дружно дернули  машину.  Она
отодвинулась на несколько шагов.
     У меня вырвался крик. Год толкнул ногой.
     - Затормози колеса! - просто сказал инженер, обернувшись к машинисту.
     Одним быстрым движением  это  было  исполнено,  пар  зашипел,  стальной
гигант остановился и не двигался  более.  Магу  подстрекал  слонов,  которые
напрягли мускулы и сделали новое усилие. Оно было бесполезно: наш слон будто
прирос к земле. Принц Гуру-Синг закусил себе  губы  до  крови.  Капитан  Год
захлопал в ладоши.
     - Вперед! - крикнул Банкс.
     - Да, вперед, - повторил  капитан,  -  вперед!  Регулятор  был  открыт,
большие клубы пара один за другим вырвались из хобота; колеса, освобожденные
от тормоза, медленно повернулись, и вот три  слона,  несмотря  на  отчаянное
сопротивление, должны были пятиться, глубоко взрывая землю.
     - Вперед, вперед! - ревел капитан Год.
     И стальной гигант все шел вперед, он протащил  трех  громадных  зверей,
упавших набок, шагов двадцать, и как будто и не заметил этого.
     - Ура! Ура! - кричал капитан Год, не владея уже собой. - К этим  слонам
можно присоединить весь сарай его светлости; все же для нашего  молодца  это
не будет тяжелее перышка.
     Полковник Мунро сделал знак рукой, Банкс закрыл  регулятор,  и  аппарат
остановился.
     Три слона его светлости представляли жалкий вид, не зная,  куда  девать
хоботы,  вздернув  кверху  ноги,  они  барахтались,  как  гигантские   жуки,
опрокинутые на спину.
     Раздраженный и пристыженный принц ушел, не дождавшись даже конца опыта.
Трех слонов отпрягли. Они приподнялись, очевидно униженные своим поражением.
Когда они проходили мимо  стального  гиганта,  самый  большой,  несмотря  на
своего вожатого, преклонил колена и поклонился  хоботом  нашему  слону,  как
принцу Гуру-Сингу.
     Четверть часа спустя  индус  "камдар",  или  секретарь  его  светлости,
принес полковнику мешок с четырьмя тысячами рупий - проигранное пари.
     Полковник Мунро презрительно бросил мешок, сказав:
     - Прислуге его светлости!
     После чего спокойно направился  к  паровому  дому.  Нельзя  было  лучше
отделать высокомерного принца, который так надменно оскорбил нас.
     Так как стальной гигант был  запряжен,  Банкс  тотчас  подал  сигнал  к
отъезду, и среди громадной толпы восхищенных индусов наш поезд отправился  в
дальнейший путь, и мы довольно скоро, при повороте дороги потеряли  из  виду
сарай принца Гуру.
     На следующий день паровой  дом  начал  подниматься  на  первые  уступы,
связывающие равнину с подножием границы Гималайских  гор.  Это  было  пустой
забавой для нашего  стального  гиганта,  которому  двадцать  четыре  лошади,
заключенные в его недрах, позволили без труда бороться  против  трех  слонов
принца Гуру-Синга. Он легко поднимался по восходящим дорогам  этой  области,
так что не было необходимости увеличивать нормальное давление пара.
     Действительно, любопытное зрелище представлял колосс, изрыгающий  искры
и с пыхтением тащивший две громадные  колесницы.  Зазубренные  ободья  колес
врезывались в гравий, который скрипел, осыпаясь.
     Надо признаться, наш тяжелый зверь оставлял после себя глубокие рытвины
и портил дорогу, уже размокшую от проливных дождей.
     Как бы  то  ни  было,  паровой  дом  поднимался  мало-помалу;  панорама
расширялась сзади, равнина уходила вниз, к югу,  горизонт,  развертывавшийся
все более и более, отдалялся на необозримое  пространство.  Эффект  был  еще
заметнее, когда в продолжение нескольких  часов  дорога  шла  под  деревьями
густого леса.
     Это   восхищение,   прерываемое    остановками    более    или    менее
продолжительными, смотря по обстоятельствам, и  ночлегами,  продолжалось  не
менее семи дней, с 19 до 25 июня.
     - С терпением, - говорил капитан Год,  -  наш  поезд  дойдет  до  самых
высоких вершин Гималаев.
     - Не будьте так честолюбивы, капитан, - ответил инженер.
     - Дойдет, Банкс.
     - Да, Год, дошел бы, если бы скоро не прекращалась  проезжая  дорога  и
если бы мы могли взять с собой достаточно топлива, которое он не найдет  уже
на ледниках, и воздуха, которым можно дышать, а его не будет на высоте  двух
тысяч сажен над уровнем моря. Да нам и ни к  чему  переходить  за  обитаемый
пояс  Гималайских  гор.  Когда  стальной  гигант  достигнет  средней  высоты
здоровой местности, он остановится в каком-нибудь  приятном  местоположении,
на рубеже леса.
     Наш друг Мунро перенесет свое калькуттское бенгало в непальские горы, и
мы там останемся, пока ему будет угодно.
     Место, где мы должны были стоять несколько месяцев,  по  счастью,  было
найдено 25 июня. В течение последних двух суток дорога становилась все менее
удобной; стальному гиганту пришлось потрудиться, но он  отделывался,  только
истребляя несколько больше топлива.
     В эти дни поезд наш шел по пустынной  местности;  местечек  и  деревень
более не встречалось, а если и виднелись, то какие-нибудь отдельные  жилища,
иногда фермы среди больших сосновых лесов, покрывающих южный хребет передних
гор. Изредка встречавшиеся горцы  приветствовали  нас  своими  восторженными
восклицаниями.
     Наконец 25 июня Банкс в последний раз сказал нам: "Стой!" - и это слово
кончило первую часть нашего путешествия в Северную Индию. Поезд  остановился
среди обширной прогалины, возле потока  чистой  воды,  которой  должно  было
хватить для всех потребностей кочевья на несколько  месяцев.  Оттуда  взгляд
мог обнять равнину миль в пятьдесят или шестьдесят в окружности.
     Паровой дом находился тогда за триста двадцать пять миль от  Калькутты,
на две тысячи метров над уровнем моря и у подножия того Давалагири,  вершина
которого теряется в облаках, на высоте двадцати пяти тысяч футов.
   
   
        ^TГлава пятнадцатая - ТАНДИТСКИЙ ПАЛ^U   
   
     Надо оставить на некоторое время  полковника  Мунро  и  его  спутников,
инженера Банкса, капитана Года, француза Моклера  и  прервать  на  несколько
страниц рассказ об этом путешествии, первая часть которого, включая  маршрут
от Калькутты до индо-китайской границы, кончается у подножия Тибетских гор.
     Читатели помнят происшествие, случившееся  при  проезде  парового  дома
через Аллахабад. Номер городской газеты от 25 мая сообщил полковнику Мунро о
смерти Нана Сахиба.
     Было ли  достоверно  теперь  это  известие,  часто  распространяемое  и
постоянно  опровергаемое?  После  таких  точных  подробностей  мог  ли   еще
сомневаться сэр Эдвард Мунро и не должен  ли  он  был  отказаться  от  мести
мятежнику 1857 года?
     Пусть читатели судят сами.
     Вот что случилось в ночь с 7  на  8  марта,  в  которую  Пана  Сахиб  в
сопровождении своего брата Балао-Рао, верных сподвижников по оружию и индуса
Калагани покинул пещеру Аджунта.
     Шестьдесят часов спустя набоб  достиг  узких  ущельев  Сатпурских  гор,
проехав Тапи, которая стремится к западному берегу полуострова возле Сурата.
Он находился тогда в ста милях от Аджанта, в малопосещаемой части провинции,
что пока обеспечивало ему безопасность. Место было выбрано удачно.
     Невысокие Сатпурские горы возвышаются  к  югу  над  бассейном  Нарбады,
северная  граница  которого  оканчивается  Виндхийскими  горами.   Но   если
Виндхийские горы на  23<sup>o</sup>  широты  перерезают  Индию  от  запада  к  востоку,
составляя одну из больших сторон центрального треугольника  полуострова,  то
Сатпурские не заходят далее 75<sup>o</sup> долготы и примыкают к ним у горы Калигонг.
     Здесь, у  входа  в  страну  гондов,  грозных  племен  древнего  народа,
находился Нана Сахиб. Территория в двести квадратных  миль,  народонаселение
более чем в три миллиона - такова Гондвана, жителей которой  Русселе  считал
еще в первобытном состоянии, всегда готовых к восстанию.  Эта  важная  часть
Индостана только номинально находится под  владычеством  англичан.  Железная
дорога из Бомбея в Аллахабад проходит  через  эту  страну  от  юго-запада  к
северо-востоку, есть даже ветвь до центра Нангапурской провинции, но племена
остались дикими, не поддаются цивилизации, с негодованием несут  европейское
иго. Словом, с ними трудно справиться в их горах, и Нана Сахиб это знал.
     Здесь он искал убежища от английской полиции в ожидании момента,  когда
сможет поднять мятеж. Если гонды восстанут  на  зов  набоба,  мятеж  мог  бы
быстро принять широкий размах.
     На севере Гондваны, в горах, покрытых девственными лесами, живет  народ
бундела, коварный и жестокий,  у  которого  все  преступники  ищут  и  легко
находят  убежище;  там,  на  пространстве  28000  кв.  километров,   кучится
народонаселение в два с половиной  миллиона  человек;  там  страна  осталась
варварской, там живут еще старые партизаны, боровшиеся  против  завоевателей
под начальством Тантиа Сахиба; там появились знаменитые душители - туги, так
долго наполнявшие ужасом Индию, фанатические  убийцы,  которые,  никогда  не
проливая крови, убили бесчисленное множество людей; там  почти  безнаказанно
совершали свои гнусные убийства шайки киндарьев; там кишат страшные дакоиты,
идущие по следам тугов, - секта отравителей; туда же, наконец,  укрылся  сам
Нана Сахиб, ускользнув от королевских войск, там он  сбил  с  толку  погоню,
прежде чем отправился искать более верного убежища на неприступных  вершинах
индо-китайской границы.
     На восток от Гондваны  находится  Кундистан,  или  страна  кундов.  Так
называются свирепые поклонники Тадо  Пеннора,  бога  земли,  и  Маунка-Соро,
красного бога битв, кровавые адепты "мериа" человеческих жертвоприношений, с
таким трудом уничтоженных англичанами,  дикари,  которых  можно  сравнить  с
жителями самых варварских Полинезийских островов, против которых с  1840  по
1854  год  генерал-майор  Кэмпбелл,  капитаны  Макферсон,  Маквикар  и  Фрай
предпринимали  трудные  и  продолжительные  экспедиции,  фанатики,   готовые
осмелиться на все, когда под каким-нибудь религиозным  предлогом  чья-нибудь
сильная рука двинет их вперед.
     На запад от Гондваны обитают бичли, когда-то могущественные в Мальве  и
Радапутане,  теперь  разделенные  на   кланы,   распространенные   по   всей
Виндхийской области; почти всегда пьяные,  но  храбрые,  смелые,  проворные,
всегда чуткие к кличу войны и грабежа.
     Выбор Нана Сахиба был  хорош.  В  этой  центральной  части  полуострова
вместо простого бунта на этот раз он надеялся вызвать национальное движение,
в котором должны были участвовать индусы всех каст.
     Но прежде чем предпринять что-нибудь, надо было поселиться в этом  краю
и  действовать  на  народонаселение  в  той  степени,  в   какой   позволяли
обстоятельства. Следовательно, было необходимо найти  надежное  убежище,  по
крайней мере на время.
     Такова была первая забота Нана Сахиба. Индусы, следовавшие  за  ним  из
Аджанта, могли свободно ездить по всей  провинции.  Балао-Рао,  которого  не
касалась прокламация губернатора,  мог  бы  даже  безнаказанно  пользоваться
свободой, если бы ему не мешало поразительное сходство с братом.  После  его
побега на непальской границе на него не  обращали  внимания  и  имели  повод
считать его умершим. Но если бы его  приняли  за  Нана  Сахиба,  он  был  бы
арестован, а этого следовало избегать во что бы то ни стало.
     Итак, для двух братьев, шедших к одной цели,  было  необходимо  и  одно
убежище. В ущельях Сатпурских гор найти его было недолго и нетрудно.
     В самом деле, это убежище тотчас указал один из гондов,  знавший  самые
дальние вертепы в долине.
     На правом берегу небольшого притока Нарбады  находился  брошенный  пал,
называемый Тандитским.
     Пал - это меньше чем деревня или поселок. Пал - это несколько хижин,  а
часто даже  одинокое  жилище.  Кочующая  семья  сжигает  кусок  леса,  пепел
оплодотворяет землю на короткую пору, семья строит жилище  и  поселяется  на
время. Но, так как  страна  небезопасна,  то  дом  принимает  вид  небольшой
крепости. Его окружает  ряд  палисадников,  и  он  может  защищаться  против
нечаянного нападения. Притом дом прикрыт какой-нибудь  густой  чащей  и  его
найти нелегко.
     Чаще всего пал находится на пригорке, на покатой окраине  узкой  долины
между двух утесистых гор, среди  непроницаемой  чащи.  Кажется  невозможным,
чтобы человеческие существа нашли  там  убежище.  Дорог  туда  нет  никаких,
тропинок не видится и следа. Чтобы достигнуть его,  иногда  надо  пройти  по
углубленному руслу потока, где вода  уничтожает  всякий  след.  Кроме  того,
лавина скал, которые может сдвинуть  рука  ребенка,  раздавит  всякого,  кто
покусился бы дойти до пала против воли его обитателей.
     Так как гонды не одиноки в  своих  неприступных  орлиных  гнездах,  они
могут быстро переходить от одного пала к другому.
     С высоты этих неровных Сатпурских хребтов  сигналы  распространяются  в
несколько минут на  двадцать  миль  в  окружности.  Сигналом  служит  огонь,
разведенный на вершине  острой  скалы,  дерево,  превращенное  в  гигантский
факел, простая ракета, взлетевшая на вершине горы. Это означает  присутствие
врага, то есть  отряда  солдат  королевской  армии  или  агентов  английской
полиции, который вошел в  долину  и  идет  по  течению  Нарбады  осматривать
ущелья, отыскивая какого-нибудь  злодея,  которому  этот  край  охотно  дает
убежище. Военный  клик,  столь  знакомый  слуху  горцев,  становится  криком
тревоги.
     Человек посторонний примет  его  за  крик  ночных  птиц  или  за  свист
пресмыкающегося, но гонд не ошибется. Подозрительные палы бросаются, их даже
сжигают, так что агенты власти в большинстве случаев находят только пепел  и
развалины.
     Нана  Сахиб  и  его  товарищи  приехали  просить  убежища  в  одном  из
тандитских палов. Туда привел  их  верный  гонд,  преданный  душой  и  телом
набобу, и там они поместились 12 марта.
     Первым старанием обоих братьев, как только они поселились в  Тандитском
пале,  было  заботливо  осмотреть  окрестности.  Они  заметили,  по   какому
направлению и как далеко мог простираться враг. Они заставили  указать  себе
самые ближайшие жилища и осведомились о тех, кто  их  занимал.  Они  изучили
позицию этого уединенного хребта, на котором среди густых деревьев находится
Тандитский пал, и окончательно убедились в невозможности иметь к нему доступ
иначе как по руслу Надзурского потока, по которому они сами прошли.
     Следовательно, Тандитский пал представлял все условия безопасности, тем
более что возвышался над подземельем, тайные выходы которого вели  на  откос
передней горы и в случае необходимости давали возможность к бегству.
     Нана Сахиб и его брат  не  могли  найти  более  надежного  убежища.  Но
Балао-Рао недостаточно было знать, каков Тандитский пал в  настоящее  время,
он хотел узнать, чем он был прежде, и  в  то  время,  как  набоб  осматривал
внутренность маленькой крепости, Балао-Рао продолжал расспрашивать гонда.
     - Еще несколько вопросов, - сказал он, - когда брошен этот пал?
     - Больше года, - ответил гонд.
     - Кто в нем жил?
     - Кочующая семья в течение нескольких месяцев.
     - Почему же она оставила его?
     - Земля не могла ее прокормить.
     - А после их ухода никто не искал здесь убежища?
     - Никто.
     - За ограду этого пала не переступали ни солдат королевской  армии,  ни
полицейский агент?
     - Ни тот, ни другой.
     - И никакой иностранец не посещал его?
     - Никто, - ответил гонд, - кроме одной женщины.
     - Женщины? - живо спросил Балао-Рао.
     - Да женщина, которая около трех лет странствует по Нарбадской долине.
     - Кто же эта женщина?
     - Не знаю, откуда она, и не могу сказать, и во  всей  долине  никто  не
знает больше меня.
     Подумав с минуту, Балао-Рао спросил:
     - Что делает, чем занимается эта женщина?
     - Ходит туда и сюда и живет единственно милостыней. Во  всей  долине  к
ней имеют суеверное уважение. Несколько раз я сам принимал ее в  собственном
пале. Она не говорит ни слова, и можно подумать, что она немая. По ночам она
расхаживает, держа в руке  зажженный  смолистый  факел,  вследствие  чего  и
известна под названием "Блуждающего огонька".
     - Но если эта женщина знает Тандитский пал, - заметил Балао, - может ли
она вернуться сюда, пока мы его занимаем, и не  можем  ли  мы  подвергнуться
опасности?
     - Не беспокойтесь, - ответил гонд. - Эта женщина не в своем уме,  глаза
не видят того, на что смотрят, уши не понимают того,  что  слышат,  язык  не
умеет произнести ни одного слова.
     Гонд  на  языке,  свойственном  горным   индусам,   нарисовал   портрет
"Блуждающего огонька", странного существа, хорошо  известного  в  Нарбадской
долине.
     Это была женщина с бледным,  все  еще  прекрасным  лицом,  но  лишенным
всякого выражения, так что на нем нельзя было  определить  ни  возраста,  ни
происхождения, как будто ее глаза навсегда отказались  от  умственной  жизни
после какой-нибудь ужасной сцены.
     Это безвредное и  лишенное  рассудка  существо  горцы  приняли  хорошо.
Сумасшедшие для  этих  гондов,  как  и  для  всех  диких  народов,  существа
священные, защищаемые суеверным уважением. Поэтому "Блуждающий огонек" везде
был принимаем радушно. Ни один пал не запирал перед ней двери.  Ее  кормили,
укладывали спать, не ожидая  благодарности,  которую  уста  не  могли  более
произносить.
     Откуда взялась эта женщина? Когда явилась в Гондвану?  Определить  было
трудно, точно так же неведомым оставалось, куда она  исчезала,  пропадая  на
несколько месяцев. Несколько раз думали, что она умерла, так  долго  длилось
ее отсутствие, но нет, она являлась все той же, ни усталость, ни болезнь, ни
лишения не могли сломить, по-видимому, такую слабую физически организацию.
     Балао-Рао слушал индуса чрезвычайно  внимательно,  спрашивая  себя,  не
было ли опасности в том, что "Блуждающий  огонек"  знала  Тандитский  пал  и
могла в него вернуться,  он  снова  спросил  гонда,  знает  ли  он  или  его
товарищи, где находится теперь сумасшедшая.
     - Нет, - ответил гонд, - полгода уже, как никто не видел ее  в  долине.
Может быть, она и умерла. Но если бы  она  и  вернулась  в  Тандитский  пал,
опасаться нечего: это живая статуя. Она вас не увидит, не услышит, не  будет
знать, кто вы; войдет, побудет у очага день или два, потом опять зажжет свой
смолистый факел и начнет бродить из дома в дом.  В  этом  и  вся  ее  жизнь;
наконец, она давно что-то не являлась и, по всей вероятности, умерла.
     Балао-Рао не счел нужным сказать  об  этом  Нана  Сахибу  и  скоро  сам
перестал приписывать этому обстоятельству важность.
     Прошел месяц с их прибытия в  Тандитский  пал,  а  никто  в  Нарбадской
долине не видел "Блуждающего огонька".
   
   
        ^TГлава шестнадцатая - "БЛУЖДАЮЩИЙ ОГО