т. Она легла снова и увидела несколько пар смотрящих на нее глаз. Снова забулькал разговор двух корпусов лодки. Потом один из четверки скользнул к ней, неся кожаный мех с затычкой. Фляга. Эта тварь была больше других. Предводитель? Он придвинулся к Джоанне вплотную, приблизив горловину фляги к ее губам. Этот большой казался хитрее остальных и приближался к ней осторожнее. Глаза Джоанны скользнули вдоль боков его куртки. Ниже ее края шерсть зверя на заду была почти белая... и ее прорезал глубокий шрам в виде буквы "У". Это тот, который убил отца! Бросок Джоанны был неожиданным для нее самой, быть может, поэтому он так хорошо удался. Бросившись мимо фляги, она обхватила шею зверя свободной рукой, перекатилась на него, прижав тварь к днищу. Сам по себе он был меньше ее и не настолько сильным, чтобы сбросить ее с себя. Когти его скребли по одеялу, но почему-то Джоанну не ранили. Она навалилась всем весом зверю на хребет, вцепилась руками в то место, где сходились горло и челюсть, и стала вбивать голову зверя в дерево. Тут же на нее навалились остальные, рыла отталкивали ее снизу, челюсти тянули за рукав. Ряды игольчатых зубов пробили ткань. Тела их гудели звуком из ее бреда, который пронизывал все тело и громыхал в костях. Они оторвали ее руку от горла врага и стали выкручивать; Джоанна ощутила, как рвет изнутри мышцы наконечник стрелы. Но еще одну вещь Джоанна могла сделать: она оттолкнулась ногами, упершись головой в основание челюсти зверя, и вбила его голову в борт. Тела вокруг нее дернулись, и она шлепнулась на спину. Теперь она ощущала только боль. Ее не могли сдвинуть с места ни страх, ни ярость. Но какая-то часть ее сознания все еще следила за этой четверкой. Она сделала им больно. Сделала им больно. Сделала больно им всем. Остальные трое шатались, как пьяные, издавая свистящие звуки, которые на этот раз, кажется, исходят изо рта. Тот, со шрамом на заду, лежал на боку, подергиваясь. Она пробила ему на голове рану в форме звезды. Кровь стекала у него через глаза, как красные слезы. Шли минуты. Свистки прекратились. Четыре твари сбились в груду, и послышалось знакомое шипение. У Джоанны снова пошла кровь из раны на груди. Они смотрели друг на друга, потом Джоанна улыбнулась врагам. Они уязвимы. Уязвимы для нее, Джоанны. Ей стало лучше, чем за все время с момента приземления. 11 До начала движения Свежевателя самым знаменитым городом-государством к западу от Ледяных Клыков был город Резчиков. Основатель его насчитывал уже шестьсот лет. В те дни на севере жизнь была тяжелее, снег даже в долинах лежал почти весь год. Резчик начинал один - одинокая стая в маленькой хижине у края глубоко врезавшейся в материк бухты. Стая была столько же охотником и мыслителем, сколько художником. Жилья не было на сотни миль вокруг. Из хижины резчика вышло только с десяток его ранних статуй, но они породили начало его славы. И существовали до сих пор. Возле Длинных Озер был город, названный по имени одного из музеев Резчика. Со славой появились и ученики. Вместо одной хижины появилось десять, рассыпанных вдоль фиорда Резчика. Прошло столетие-другое, и Резчик медленно, но изменился. Он боялся этой перемены, ощущения, что душа его ускользает от него. Он старался сохранить себя - как почти всякий в той или иной степени. В худшем случае стая впадает в извращение, может стать лишенной души. Для Резчика сам поиск этот был изменением. Он изучал, насколько каждый элемент соответствует душе. Изучал щенков и их воспитание и прикидывал, что может дать новый элемент. Он научился формировать душу, тренируя ее элементы. Конечно, почти все это было не ново. Это было в основе почти всех религий, и каждый город имел своих советников по любви и знатоков-селекционеров. Подобные знания, верные или ошибочные, важны в любой культуре. Что сделал Резчик - это взглянул на все это в целом свежим глазом, без традиционных перекосов. Он осторожно экспериментировал на себе и на других художниках колонии. Следил за результатами, используя их для постановки новых экспериментов. И руководствовался тем, что видел, а не тем, во что хотелось бы ему верить. По любым стандартам его века все, что он делал, было ересью, или извращением, или просто сумасшествием. В ранние годы короля Резчика ненавидели так же, как через три столетия - Свежевателя. Но дальний север все еще страдает каждый год от суровой зимы. Нации юга не могли с легкостью посылать армии так далеко. Однажды попробовали и были разбиты наголову. А Резчик мудро не пытался обратить в свою веру юг - по крайней мере прямо. Но поселок его рос и рос, а слава его из-за статуй и мебели меркла перед прочими аспектами его репутации. Постаревший сердцем приходил в этот город и выходил не просто моложе, но умнее и счастливее. Город излучал идеи: машины для плетения, редукторы и ветряные мельницы, организация заводов. В этом месте родилось что-то новое. И это не были изобретения. Это был народ, рождению которого помог, как повитуха. Резчик, и созданное им мировоззрение. Викрэкшрам и Джакерамафан прибыли в город Резчика под вечер. Почти весь день шел дождь, но сейчас облака развеялись, и яркая голубизна неба радовала глаз после долгой череды пасмурных дней. Владения Резчика Страннику казались раем. Он устал от бесстайной и дикой местности. И устал волноваться за чужака. Последние несколько миль за ними насторожено плыли катамараны. Они были вооружены, а Странник и Описатель появились с очень подозрительной стороны. Но они были только вдвоем и явно не опасны. Глашатаи затрубили, передавая их рассказ. Когда они прибыли в гавань, они уже были героями - две стаи, укравшие неоценимое сокровище у орды северных негодяев. Они обошли волнолом, которого не было, когда Странник был тут последний раз, и привязались к причалу. Пирс был забит солдатами и фургонами. Горожане усыпали всю дорогу до самых городских стен. Это настолько было близко к своре, насколько это может быть, если сохранять место для ясной мысли. Описатель выпрыгнул из лодки и гордо прошелся с явным удовольствием под приветственные клики с холмов. - Срочно! Нам нужно говорить с Резчиком! Викрэкшрам подобрал брезентовый мешок, в котором лежал ящик с картинками чужака, и осторожно вылез из лодки. Он еще плохо двигался после трепки, которую задал ему чужак. Передняя мембрана Шрама была при нападении порезана. Тогда он на секунду перестал себя осознавать. Пирс имел странный вид - на первый взгляд каменный, но покрытый губчатым черным материалом, который Странник не видел со времен Южных Морей. Здесь он должен бы быть хрупким... Где я? Я должен чему-то быть рад, какой-то победе... Странник остановился перегруппироваться. Через секунду и боль, и мысли стали резче. Так будет еще несколько дней, не меньше. Теперь помочь чужаку. Вытащить его на берег. Лорд-камергер короля Резчика оказался щеголем, набравшим излишний вес. Странник не ожидал увидеть такое у резчиков. Однако этот парень немедленно стал доброжелателен, как только увидел чужака. Он привел врача взглянуть на Двуногого -а заодно и на Странника. Чужак за последние пару дней набрал немного сил, но попыток насилия больше не предпринимал. И на берег его переправили без хлопот. Он только смотрел на Странника, и тот уже научился узнавать на этом плоском лице выражение бессильной ярости. Он задумчиво тронул голову Шрама. Двуногий просто ждал более верного шанса нанести еще больше вреда. Через несколько минут путешественники сидели в запряженных керхогами повозках и катили по бугристой мостовой в сторону городских стен. Солдаты прокладывали путь сквозь толпу. Описатель Джакерамафан махал головами на все стороны - красавец герой. Сейчас Странник уже знал ту неловкую застенчивость, которая пряталась в душе Описателя. Может быть, она определяла его жизнь - до этой минуты. Сам Викрэкшрам, даже если бы хотел, не мог быть таким экспансивным. Учитывая раненую мембрану Шрама, резкие движения сбили бы его с мыслей. Он лег на сиденья повозки и посмотрел во все стороны. Если не считать изменений во внешней гавани, здесь все было так, как ему помнилось пятьдесят лет назад. Почти повсюду в мире мало что меняется за пятьдесят лет. Пилигрим, вернувшийся так быстро, подосадует на скуку неизменности. Но вот это... это почти пугало. Новый массивный волнолом. Почти вдвое больше пирсов, и мультилодки с флагами, которых он в этой части света и не видал. Дорога была и раньше, но узкая, и боковых подъездов было втрое меньше. И городские стены раньше годились лишь для того, чтобы удержать керхогов и фрогенов внутри, а не врагов снаружи. Теперь они поднялись до десяти футов в высоту, и черный камень тянулся, сколько хватал глаз. И в последний раз солдат было почти не видно, сейчас же они мелькали повсюду. Не слишком хорошая перемена. Странник ощутил сосущее чувство у Шрама под ложечкой. Солдаты и войны - это плохо. Они проехали в городские ворота, мимо лабиринта рынка, занимавшего несколько акров. Аллеи были всего пятьдесят футов в ширину и сужались там, где висели рулоны тканей, стояли образцы мебели или горы свежих фруктов. В воздухе висел аромат фруктов, пряностей и лака. Рынок был так забит народом, что торговля становилась почти что оргией, и Странник чуть не потерял сознание. Потом они выехали на узкую улицу, петлявшую среди рядов бревенчатых домов. Вдали над крышами нависали мощные укрепления. Еще через десять минуть процессия въехала во двор замка. Они вышли из повозок, и лорд-камергер велел пересадить Двуногого на носилки. - А как Резчик, он нас прямо сейчас примет? - спросил Описатель. Чиновник рассмеялся: - Не он, а она. Резчик сменил пол десять с лишним лет тому назад. Странник в изумлении дернул головами. А это что значит? Почти все стаи со временем меняются, но Резчик - это всегда был только "он". Странник с трудом заставил себя прислушаться к дальнейшей речи лорда-камергера. - И лучше того. Весь ее совет должен взглянуть на то, что вы привезли. Входите. Он жестом отпустил охрану. Они вошли в коридор, достаточно широкий, чтобы две стаи могли рассесться рядом. Впереди шел лорд-камергер, за ним путешественники и доктор с чужаком на носилках. Прием был куда торжественней прошлых... и это тоже беспокоило. Скульптур было очень мало, а те, что были, принадлежали предыдущим столетиям. Но были картины. Странник даже споткнулся, когда увидел первую, а за ним судорожно вздохнул Описатель. Страннику случалось видеть искусство всего мира. Орды тропиков предпочитали абстрактные фрески, мазки психоделических цветов. Островитяне Южных Морей так и не открыли законы перспективы - на их акварелях дальние предметы просто плавали в верхней половине картины. В Республике Длинных Озер был в почете репрезентализм - особенно мультиптихи с изображением целых стай. Но такого Странник не видел никогда. Картины были мозаичными, каждый кусочек плитки около четверти дюйма размером. На расстоянии нескольких футов зернистость скрадывалась и возникали такие пейзажи, которые Странник никогда в жизни не видел. Все это были виды с холмов вокруг города резчиков. Если бы не недостаток цвета, их можно было принять за окна. Нижний край каждой картины был ограничен прямоугольной рамой, но верх не имел правильной формы - мозаика просто обрывалась горизонтом. Там, где на картинах должно было быть небо, были занавешенные стены коридора. - Эй, друг! Я думал, ты хочешь видеть Резчицу? Это замечание было адресовано Описателю. Джакерамафан растянулся вдоль пейзажей, каждый из него сидел перед своей картиной. Он повернул одну голову в сторону лорда-камергера. И в голосе его прозвучало изумление. - Край души! Это как быть Богом. Будто мои элементы на каждом холме и я вижу все сразу. Все же он смог, подняться на ноги и поспешил, догоняя. Коридор открывался в зал заседаний такой величины, каких Странник никогда не видел. - Он большой, как в Республике, - сказал Описатель с явным восхищением, разглядывая три яруса балконов. Они вместе с чужаком стояли внизу. - Хм. Кроме лорда-камергера и врача, в зале было еще пять стай. Пока они смотрели, показалось еще несколько. Большинство было одето как дворяне Республики - меха и драгоценности. Еще несколько - в простые куртки, которые Странник помнил по прошлому разу. Да уж. Маленький поселок резчиков вырос в большой город, а теперь - в нацию-государство. Странник подумал, есть ли теперь у короля - то есть у королевы - реальная власть. Он повернул одну голову к Описателю и сказал высокой речью: - Ни слова пока про ящик с картинками. Джакерамафан принял вид одновременно недоуменный и заговорщицкий. И ответил тоже на высокой речи: - Ага... ага. Козырь в рукаве? - Что-то в этом роде. Странник обвел глазами балконы. Почти все стаи входили, демонстрируя спешку, вызванную сознанием собственной важности. Он улыбнулся про себя. Одного взгляда в яму было достаточно, чтобы эта важность слетала с них напрочь. Воздух над ним наполнился гулом разговора. Ни одна из стай на Резчика не походила. Но ведь в ней мало должно было остаться прежних элементов, ее можно будет узнать лишь по манере и поведению. И это не важно. Иногда он мог хранить дружбу дольше времени жизни любого элемента. Но с другими получалось так, что друг сам меняется за десятилетие, меняются его взгляды, преданность превращается в единодушие. Вот так, он считал, было и с Резчиком. Но теперь... Коротко протрубили фанфары, почти как призыв к порядку. Главные двери нижнего балкона отворились, и вошла пятерка. Странник на мгновенье ужаснулся. Это действительно был Резчик, но как-то... очень не в порядке. Один элемент бьы так стар, что остальным приходилось ему помогать. Двое других еле вышли из щенячьего возраста, и один постоянно пускал слюни. Самый большой элемент был слеп - на глазах жемчужные бельма. Такое можно было видеть только в прибрежных трущобах или в последнем поколении инцеста. Она глядела на Странника сверху и улыбалась, будто узнала его. Когда она заговорила, это говорил слепой. Но голос был ясен и тверд. - Продолжай, Хранитель. Лорд-камергер склонил головы. - Как прикажете, ваше величество. - Он показал вниз, на чужака. - Вот причина нашего срочного собрания. - Диковины можно смотреть в цирке, Хранитель. Этот голос исходил от пышно одетой стаи на верхнем балконе. Судя по поднявшимся крикам, это было мнение меньшинства. Одна стая на нижнем балконе перепрыгнула через перила и попыталась отогнать доктора от носилок чужака. Лорд-камергер поднял голову, призывая к молчанию, и полыхнул взглядом на того, кто перепрыгнул через перила. - Будь добр сохранять терпение, Тщательник. Все смогут посмотреть. Названный этим именем испустил несколько ворчливых шипящих звуков, но отошел. - Хорошо. - Все внимание Хранителя было теперь направлено на Странника и Описателя. - Ваша лодка обогнала новости с севера, друзья мои. Никто, кроме меня, вашего рассказа не знает, да и у меня только кодовые сообщения от стражи, переданные рогом через залив. Вы говорите, это создание слетело с неба? Это было приглашение к рассказу. Странник предоставил говорить Описателю Джакерамафану - тот это любил. Он рассказал о летающем доме, о засаде и убийствах, о спасении чужака. Он показал свой глазной прибор и объявил себя секретным агентом Республики Длинных Озер. Ну какой настоящий шпион такое сделает? Все стаи совета смотрели на чужака - кто со страхом, кто, как Тщательник, с непобедимым любопытством. И лишь Резчица смотрела только парой голов. Остальные, быть может, спали. Она была такой усталой на вид, каким Странник ощущал себя внутри. Он свои головы положил на лапы. Боль в Шраме пульсировала, и легко было бы заставить этого элемента заснуть, но тогда он бы очень мало что понял из сказанного. Э! А эта идея все же неплохая. Шрам отключился, и боль стихла. Разговор шел еще несколько минут, но тройка, которой стал Викрэк, уже не очень понимала его смысл. Хотя тоны голосов он улавливал. Тщательник - та стая на полу - несколько раз нетерпеливо на что-то пожаловался. Хранитель что-то ответил, соглашаясь. Доктор отступил, и Тщательник подошел к чужаку. Странник пробудил себя полностью. - Осторожно! Это создание отнюдь не дружелюбно! - Твой друг мне уже один раз это говорил, - огрызнулся Тщательник. Он обходил вокруг носилок, глядя на коричневое безволосое лицо чужака. Тот глядел бесстрастно. Тщательник осторожно подался вперед и потянул чужака за одежду. Опять никакой реакции. - Видишь? - спросил Тщательник. - Оно понимает, что я не желаю ему вреда. Странник не стал его поправлять. - Оно в самом деле ходит только на этих задних ногах? - спросил кто-то из советников. - Вообразите только, как бы оно над нами громоздилось! Смех. Странник вспомнил, как эти похожие на богомолов чужаки выглядят, когда стоят прямо. Тщательник сморщил один из носов. - Ну и грязное же оно! - Он весь расположился вокруг нее - поза, которая, как знал Странник, чужой не нравилась. - Эту стрелу, знаете ли, надо вынуть. Кровь почти остановилась, но если мы хотим, чтобы это создание прожило подольше, нужна будет медицинская помощь. Он укоризненно посмотрел на Странника и Описателя, будто ставя им в вину, что они не сделали эту операцию на борту катамарана. Вдруг что-то привлекло его внимание, и тон его резко изменился. - О Стая Стай! Вы посмотрите на эти передние лапы! - Он ослабил веревки, связывающие передние лапы чужака. - Две такие лапы не хуже, чем пять пар губ! Вы только подумайте, на что может быть способна стая таких созданий! И он приблизился к одной из пятищупальцевых лап. - Осто... - начал Странник. Но чужак резко сложил свои щупальца в клубок, передняя нога дернулась под немыслимым углом, вбивая лапу точно в голову Тщательника. Удар не мог быть особенно сильным, но попал точно в мембрану. - Ау! Вау-вау-вау! Тщательник отскочил назад. И чужак тоже кричал. Это был чисто ротовой шум, высокий и тонкий. Зловещий этот крик заставил подняться все головы, даже головы Резчицы. Странник уже слышал его много раз. Он не сомневался - это была межстайная речь чужаков. Через несколько секунд звук сменился регулярными резкими выдохами и затих. Долго никто не говорил ничего. Затем Резчица частично поднялась на ноги и посмотрела на Тщательника: - Ты не пострадал? Она заговорила впервые с начала собрания. Тщательник облизывал лоб. - Да нет. Этот элемент вполне соображает. - Когда-нибудь твое любопытство тебя погубит. Тщательник возмущенно фыркнул, но был явно польщен таким предсказанием. Королева Резчица окинула взглядом своих советников: - Я вижу один существенный вопрос. Тщательник утверждает, что один элемент чужака может быть столь же искусен, сколь целая стая нас. Это так? Вопрос был адресован Страннику и Описателю. - Да, ваше величество. Если бы чужак мог дотянуться до узлов веревок, он бы их развязал. - Он знал, к чему ведет, ведь сам до этого три дня доходил. - И эти звуки кажутся мне координированной речью. Когда это дошло до других, говор взметнулся волной. Артикулирующий элемент часто способен выдавать полуразумную речь, но обычно за счет ухудшения координации движений. - Именно так. Это создание не похоже ни на что из нашего мира, и лодка его спустилась с неба. Я боюсь думать, каков должен быть разум такой стаи, если один элемент столь же разумен, как целая стая нас? Ее слепой, говоря эти слова, оглядывался вокруг, будто видел. Двое других обтирали морду слюнявому. Королева не представляла собой вдохновляющего зрелища. Тщательник приподнял одну голову. - Я не слышал ни намека на звук мысли. И передней мембраны у нее нет. - Он показал на разорванную одежду возле раны чужака. - И никаких признаков плечевой мембраны. Может быть, эта стая, которая разумна даже в виде синглета... А может быть, это и все, на что эти чужаки способны. Странник про себя улыбнулся. Тщательник, конечно, беспокойный дурак, но явно не из тех, кто держится традиции. Уже столетия ученые спорили, в чем разница между людьми и животными. У некоторых животных мозг больше, у некоторых лапы или губы куда более умелые, чем у элемента стаи. В саваннах Восточной Долины есть создания, похожие на элементы стай и держащиеся группами, но без особой глубины мысли. Кроме разумных стай, бывали только еще волчьи гнезда и стаи китов. Координация мысли между элементами - вот что давало им превосходство. Теория Тщательника была ересью. - Но мы слышали звуки мысли, и громкие, когда на них напали из засады, - сказал Джакерамафан. - Может быть, вот этот - вроде наших грудных, еще не умеющих думать... - И уже такой разумный, как целая стая, - мрачно закончила за него Резчица. - Если эти существа не умнее нас, мы можем усвоить их умения. Не важно, насколько они велики, мы можем в конце концов стать им равными. Но если этот элемент - всего лишь кусочек сверхстаи... Минуту не было слышно разговора, только приглушенный звук мысли советников. Если эти чужаки - сверхстаи, и если их посланец был убит, - возможно, уже никому спасения не будет. - Итак. Наша главная задача - спасти это создание, подружиться с ним и узнать его истинное имя. Головы Резчицы склонились, казалось, она забылась совсем - или просто устала. Вдруг несколько голов ее повернулись к лорду-камергеру. - Доставить это создание в мои покои. Хранитель чуть не подпрыгнул от удивления. - Как можно, ваше величество! Мы же видели, насколько оно враждебно. И ему нужна медицинская помощь! Резчица улыбнулась, голос ее стал шелковым. Странник помнил этот тон по прежним временам. - Ты забыл, что я владею хирургией? Ты забыл, что я - Резчица? Хранитель облизал губы и поглядел на других советников. Секунду помолчав, он сказал: - Никак нет, ваше величество. Будет исполнено, как вы сказали. Чувство, которое испытал Странник, можно было назвать радостью. Может быть, Резчица еще здесь все-таки правит. 12 На следующий день Странник сидел на ступеньках своей квартиры, когда Резчица пришла его навестить. Она пришла одна, в тех же простых зеленых куртках, которые он помнил по прошлому разу. Он не поклонился и не вышел ей навстречу. Она минуту холодно смотрела на него, а потому уселась всего в нескольких ярдах. - Как Двуногий? - спросил Странник. - Я вынула стрелу и зашила рану. Думаю, он выживет. Мои советники были довольны: это создание действовало не как разумное существо. Оно билось, даже когда его привязали, будто у него понятия нет о хирургии. Как твоя голова? - Все в порядке, пока я не двигаюсь. - Остальная часть его (Шрам) лежала за дверью в темноте комнаты. - Мембрана заживает отлично, и я думаю, что буду через несколько дней здоров. - Ну и хорошо. Выведенная из строя мембрана могла вызывать постоянные ментальные проблемы или необходимость замены элемента, при этом возникала болезненная задача: куда девать обреченного на молчание синглета. - Я помню тебя, пилигрим. Все элементы новые, но ты все тот же Странник. У тебя были прекрасные рассказы. Я рада была твоему визиту. - А я был рад видеть великого Резчика. Поэтому я и вернулся. Она с усмешкой наклонила голову: - Великого Резчика прежних дней, а не эту старую развалину? Он пожал плечами и спросил: - А что случилось? Она ответила не сразу. Какое-то время они сидели молча и смотрели на город. Было облачно, срывался иногда дождь. Холодный ветер с канала покусывал глаза и губы. Резчица поежилась и вспушила мех. Наконец она сказала: - Эта душа у меня уже шестьсот лет - если считать по когтям. По-моему, ясно, что со мной случилось. - Раньше извращение тебе не вредило. Обычно Странник так прямо не говорил. Но что-то в собеседнице вызывало на откровенность. - Да, обыкновенный инцест доходит до моего состояния за пару столетий и становится идиотом гораздо раньше. Мои методы были куда умнее. Я знала, кого с кем скрещивать, каких щенков оставлять, а каких отдавать другим. И всегда выходило, что мои воспоминания несет моя же плоть, а душа остается чистой. Но я недостаточно хорошо понимала - или пыталась сделать невозможное. Выбор становился все труднее и труднее, и наконец пришлось выбирать между умственными и физическими дефектами. - Она утерла слюну, и все, кроме слепого, оглянулись на город. - Сейчас самые лучшие дни лета. Жизнь становится зеленым безумием и рвется ухватить последний кусочек тепла перед зимой. И действительно, казалось, зелень хочет покрыть все. Перистая трава сбегала по холмам в город, папоротники лезли на вершину, вереск укрывал серые кроны гор по ту сторону канала. - Мне здесь нравится. Никогда Странник не думал, что ему придется утешать Резчицу народа резчиков. - Ты совершила чудо. Я слыхал о нем всю дорогу с другой стороны мира. И я ставлю что угодно, что половина стай здесь в родстве с тобой. - Да-да, я пользовалась таким успехом, который ни одному распутнику даже не снился. Недостатка в любовниках у меня не было, хотя не всех щенят могла использовать я сама. Иногда я думаю, что мои побеги - это и был мой величайший эксперимент. Тщательник и Хранитель - в основном мои отпрыски. Но и Свежеватель тоже. Ха! Вот этого Странник не знал. - За последние лет сорок я более или менее смирилась со свой судьбой. Вечность не перехитрить, и когда-нибудь мне придется дать моей душе спокойно заснуть. Совет все больше и больше перебирает дел на себя - как могу я претендовать на власть, когда я больше не я? Я вернулась к искусству - ты видел эти черно-белые мозаики? - Да. Они прекрасны. - Я тебе покажу как-нибудь другие мои работы. Процедура эта скрупулезная, но почти автоматическая. Отличное было бы дело для последних лет моей души. Но ты с твоим чужаком все смешал. Черт побери, почему бы этому не случиться лет сто назад? Что бы я из этого сделала! Мы поиграли с твоим "ящиком картинок", ты знаешь. Они немножко похожи на мои мозаики - как солнце на светлячка. Там каждая картинка складывается из миллионов цветных точек, таких мелких, что их без линз Описателя не рассмотреть. Я за многие годы работы сложила десятки мозаик. Этот картиночный ящик делает бесконечные тысячи так быстро, что они даже движутся. Твои чужаки превратили дело моей жизни в царапанье грудного щенка на стенах колыбели. Королева резчиков тихо плакала, но в голосе ее слышалась злость. - И теперь весь мир собирается перемениться, и слишком поздно для такой старой развалины, как я! Практически не думая. Странник протянул одного из своих элементов в ее сторону. Тот подошел очень близко: восемь ярдов, пять. Мысли внезапно загудели в интерференции, но было слышно, что она успокаивается. Резчица неясно рассмеялась: - Спасибо. Странно, что тебе приходится мне сочувствовать. Величайшая проблема моей жизни - для пилигрима пустяки. - Тебе было больно... Ничего другого он не придумал сказать. - Вы, пилигримы, меняетесь, меняетесь и меняетесь бесконечно. Она придвинула к нему один из своих элементов, они почти соприкасались, и думать стало еще труднее. Странник заговорил, сосредотачиваясь на каждом слове, стараясь не забыть, что хочет сказать. - Но я сохраняю что-то от души. Части, которые остаются пилигримом, должны иметь определенное мировоззрение. Иногда величайшее озарение приходит в шуме боя или близости. Сейчас наступил такой момент. - И я думаю, что сам мир сейчас созрел для перемены души, раз к нам с неба свалился двуногий. Разве будет для Резчицы лучшее время, чтобы расстаться со старым? Она улыбнулась, и неразбериха мыслей стала громче, но она была приятной. - Я не думала об этом в таком аспекте. Да, сейчас время перемены... Странник вошел в ее середину. Две стаи минуту стояли обнявшись, мысли сливались в сладкий хаос. Последнее, что они ясно помнили, как шли вверх по лестнице в его апартаменты. К вечеру того же дня Резчица принесла картиночный ящик в лабораторию Тщательника. Сам Тщательник и Хранитель уже были там. И Описатель Джакерамафан тоже там был, но держался от других дальше, чем могла бы требовать вежливость. Появление Резчицы прервало какой-то спор. Несколько дней назад такая свара ее бы расстроила. А теперь она просто втянула в комнату своего хромого, посмотрела на всех глазами слюнявого - и улыбнулась. Ей было хорошо, как не было уже много лет. Резчица приняла решение и проводила его в жизнь, и теперь ее ждали новые приключения. При ее появлении Описатель расцвел. - Вы были у Странника? Как он? - Отлично, просто отлично. - Стоп! Незачем им показывать, насколько на самом деле отлично. - Я имею в виду - он оправится полностью. - Ваше величество, я благодарен вам и вашим врачам. Викрэкшрам - отличная стая, и... я хочу сказать, что даже пилигрим не может менять элементы ежедневно, как костюмы. Резчица небрежно махнула головой в знак согласия. Потом подошла к середине комнаты и поставила на стол картиночный ящик чужака. Он был больше всего похож на большую розовую подушку, только с висячими ушами и вышитым на ней странным зверем. Резчица, провозившись с этим прибором полтора дня, здорово научилась... его открывать. Как всегда, появилось лицо двуногой, производящее ротовой шум. Как всегда. Резчица благоговейно восхитилась видом движущейся мозаики. Для создания этой иллюзии нужно было синхронно двигать миллион мельчайших "плиток". И все равно она каждый раз повторялась. Резчица повернула экран так, чтобы Тщательник и Хранитель тоже видели. Джакерамафан пододвинулся ближе и вытянул пару голов, чтобы видеть. - Ты все еще думаешь, что этот ящик живой? - спросил он Хранителя. - Дашь ему чего-нибудь сладкого, и он откроет свои секреты, да? Резчица улыбнулась про себя. Описатель не был пилигримом. Пилигримы слишком зависимы от чужой доброй воли, чтобы подкалывать тех, кто у власти. Хранитель просто не обратил на него внимания. Все его глаза смотрели на Резчицу. - Ваше величество, прошу не принимать за оскорбление. Я - то есть мы, члены совета, должны снова вас попросить. Этот ящик с картинками слишком важная вещь, чтобы оставлять его в пастях одной стаи, даже столь великой, как вы. Просим вас. Оставьте его нам всем, по крайней мере на время вашего сна. - За оскорбление не принимаю. Если вы настаиваете, можете принять участие в моих исследованиях. Дальнейшие уступки не рассматриваются. Резчица посмотрела на Хранителя невинным взглядом. Хранитель был знаток в вопросах шпионажа, посредственный администратор и никуда не годный ученый. Лет сто назад она бы отправила такого, как он, ухаживать за посевами, если бы он вообще решил остаться. Сто лет назад не было нужды в шпионах и контрразведчиках и вполне хватало одного администратора. Как все изменилось. Она машинально ткнула ящик носом - может быть, все опять изменится. Тщательник на вопрос Описателя ответил серьезно: - Я вижу, милостивый государь, несколько возможностей. Первая: это волшебство. - Хранитель отвернулся, недовольно поморщившись. - Я имею в виду, что этот ящик настолько превосходит наши возможности понимания, что является магическим. Но это ересь, которую никогда не примет Резчица, и я ее вежливо опускаю. - Он мелькнул в сторону Резчицы сардонической улыбкой. - Вторая: это животное. В совете многие так и подумали, когда Описатель впервые заставил его заговорить. Но оно похоже на взбитую подушку, даже с этой забавной вышитой на боку фигурой. Что еще важнее, оно отвечает на раздражители с абсолютной повторяемостью. А это - то, что я могу распознать. Это поведение машины. - Это ваша третья возможность? - спросил Описатель. - Но ведь быть машиной - это значит иметь движущиеся части, а здесь, кроме... Резчица резко махнула хвостом. Тщательник мог говорить так часами, а Описатель явно того же типа стая. - А я так скажу: сначала надо больше узнать, потом рассуждать. Она похлопала по углу ящика - точно так же, как Описатель на первой демонстрации. Лицо чужака с картинки исчезло, сменившись вертящимся цветным узором. Раздался всплеск звука, затем - ничего, кроме гудения, которое всегда издавал ящик в открытом виде. Они знали, что ящик умеет воспринимать низкие звуки и что он ощущает прикосновения к квадратной платформе у себя внизу. Но эта платформа сама была чем-то вроде экрана для картинок: определенные команды преобразовывали решетку точек прикосновения в совершенно другие формы. Первый раз, когда они это сделали, ящик отказался отвечать на все дальнейшие команды. Хранитель был тогда уверен, что они "убили маленького чужака". Но когда они закрыли ящик и открыли его вновь, он вел себя по-прежнему. Резчица была почти уверена, что никакие касания или слова не смогут причинить этой штуке вред. Она повторила известные сигналы в обычном порядке. Результаты были зрелищными и идентичными предыдущим. Но если изменить их порядок, эффект был другой. Резчица не была уверена, что согласна с Тщательником. Да, ящик ведет себя с повторяемостью машины... но такое разнообразие ответов гораздо более свойственно животному. У нее за спиной Описатель и Тщательник выдвинули вперед по элементу. Те выставили головы повыше, чтобы ясно видеть экран. Шум их мыслей становился сильнее и сильнее. Резчица пыталась вспомнить, что она планировала дальше. Но шум стал наконец слишком силен. - Не будете ли вы столь добры отодвинуться?! Я своих мыслей не слышу! И вообще тут вам не хор. - Ох, простите! Так достаточно? Они отодвинулись футов на пятнадцать. А друг от друга эти элементы были на расстоянии двадцати футов. Да, наверное, Тщательник и Описатель очень хотят видеть экран. Хранитель держался на соответствующем расстоянии с видом настороженного энтузиазма. - У меня есть предложение, - сказал Описатель. Голос его дрожал в попытках сосредоточиться и отвлечься от мыслей Тщательника. - Когда вы касаетесь квадратика три/четыре и говорите... - он воспроизвел звуки чужака, что было очень легко, - экран показывает набор картинок. Они явно соответствуют квадратикам. Я думаю, что нам дается выбор. Хм. - Так этот ящик в конце концов будет нас учить? - Это машина, придется найти новые определения. - Ладно, давайте поиграем. Прошло три часа. К концу их даже Хранитель выдвинул одного своего элемента к экрану. Шум в комнате гудел на грани умалишенного хаоса. И каждый предлагал "скажи это", "нажми то", "когда он последний раз это говорил, мы поступили так-то"... Появлялись интригующие цветовые образы, зарисованные чем-то, очень похожим на письменную речь. По экрану метались крошечные двуногие фигурки, сдвигая символы, открывая окошки... Идея Описателя Джакерамафана оказалась верной. Первые картинки в самом деле были вариантами выбора. И варианты разворачивались дальше - как дерево, сказал Описатель. Он был не совсем прав - иногда они возвращались к уже пройденному. Это была метафора сетки улиц. Четыре раза они оказывались в тупике и должны были начинать сначала, закрыв ящик. Хранитель отчаянно чертил карты путей. Это помогло, теперь можно было распознать места, которые они хотели видеть снова. Но даже он понимал, что здесь есть бесчисленные иные пути и места, куда никогда не попасть методом слепого поиска. А Резчица бы отдала добрую часть своей души за картинки, которые уже видела. Звездные поля, луны, сияющие голубым и зеленым, луны с оранжевыми поясами. Движущиеся картины чужих городов, тысячи чужаков так близко друг к другу, что они просто соприкасались! Если они объединяются в стаи, то стаи эти больше, чем где бы то ни было, даже в тропиках. А может быть, вопрос этот не имел смысла. Города превосходили ее воображение. Наконец Джакерамафан отвалился от экрана и собрался вместе. Голос его дрожал. - В этой штуке - целая вселенная. Мы можем изучать ее вечно и никогда не узнаем... Она оглянулась на остальных двоих. Хранитель уже не смотрел всезнайкой, все губы его были в чернилах. Письменные скамейки вокруг были усеяны десятками зарисовок, одни четче, другие неразборчивей. Он бросил перо и тяжело вздохнул. - По-моему, надо взять, что у нас уже есть, и изучить. - Он стал собирать зарисовки, складывая в аккуратную стопку. - Завтра, когда хорошо отоспимся, с ясными головами... Тщательник отступил назад и растянулся. - Все так, но оставь эти рисунки, друг Хранитель. - Он резко ткнул в листы. - Вот видишь - здесь и здесь? Ясно, что наше слепое блуждание дало нам кучу пустых результатов. Иногда картиночный ящик просто отключается, но чаще вот такая картинка: никаких вариантов, и только пара чужаков танцуют в лесу и издают ритмичные звуки. И тогда, если сказать... - он воспроизвел последовательность звуков, - мы получаем вот эти картинки с кучками палочек. На первой одна, на второй две и так далее. Резчица это тоже заметила. - Да, и выходит фигура, показывает на каждую из них и для каждой издает короткий шум. Они с Тщательником смотрели друг другу в глаза: радость понимания, нахождения порядка там, где был сплошной хаос. Уже сотни лет с ней такого не бывало. - Чем бы эта штука ни была, она пытается учить нас языку двуногих. В последующие дни у Джоанны Олсндот хватало времени на размышления. Боль в груди и плече постепенно проходила. Если двигаться осторожно, это было всего лишь пульсирующее покалывание. Стрелу вынули и рану зашили. Она никогда так не пугалась, как в тот момент, когда они привязали ее и собрались вокруг с ножами в пастях и сталью на когтях. Потом они начали резать; Джоанна представить себе не могла, что бывает такая боль. Вспомнив ее, она содрогнулась. Но эта боль не являлась ей в кошмарах, как являлись... Мама и папа погибли. Она собственными глазами видела их смерть. А Джефри? Джефри, быть может, жив. Иногда Джоанну целый день не оставляла надежда. Она видела, как горели дети в гибернаторах вне корабля, но те, что внутри, могли остаться в живых. Потом ей вспоминалось, как неумолимо шли нападающие, круша и сжигая все на своем пути и убивая всех вокруг корабля. Она - пленница. Но сейчас она нужна убийцам живой и здоровой. Охранники не вооружены - если не считать зубов и когтей. И стараются держаться подальше от нее. Они знали, что она может быть опасной. Джоанну держали в большой темной комнате. Когда она оставалась одна, она бродила туда-сюда. Эти собакоподобные - варвары. Хирургия без обезболивания, быть может, даже не была намеренной пыткой. Не было воздушных судов, не было никаких признаков электричества. Туалет был просто щелью в мраморной плите. Была она так глубока, едва был слышен плеск на дне. Но все равно она воняла. Эти создания были такими отсталыми, как люди в самые темные века Ньоры. У них никогда не было техники, либо она была полностью забыта. Джоанна чуть не улыбнулась. Мама любила романы о кораблекрушениях, где героини оказывались в забытых колониях. Главной работой всегда было изобрести технологию и починить корабль. Мама всегда так погружена... была погружена в историю науки, она в этих романах любила подробности. Что ж, теперь Джоанне приходится переживать это в жизни. Она хотела спасения, но еще она жаждала мести. В этих тварях нет ничего человеческого. Она даже не может припомнить, чтобы читала о чем-нибудь подобном. Можно было бы посмотреть в компьютере, если бы эти твари его не отобрали. Ха. Пусть поиграются. Быстро налетят на ее ловушки, и их просто выбросит. Сначала у нее были только одеяла. Потом ей дали одежду, скроенную по образцу ее костюма, но сделанную из пушистых лоскутков. Одежда была теплая и прочная, а сшита с такой аккуратностью, какую нельзя было ожидать от шитья без машины. Теперь Джоанна могла спокойно гулять снаружи. Больше всего ей нравился сад рядом с ее домом. Это был квадрат со стороной примерно сто метров, и за ним лежала круча холма. В саду было полно цветов и деревьев с перистыми листьями. По мшистому дерну извивались выложенные плитняком дорожки. Мирное было место, если бы Джоанна мечтала о мире - как задний двор дома на Страуме. Были тут и стены, но с высокого конца сада можно было заглянуть за них. Стены изгибались в разные стороны, и кое-где можно было видеть другую сторону стены. Бойницы окон были как в уроках по истории: через них можно было пускать стрелы или пули, не подставляясь под выстрел самому. Когда солнце заходило, Джоанна любила сидеть там, где запах перистых листьев был сильнее всего, и смотреть на залив поверх нижних стен. Что именно она видит, она не знала. Это было похоже на гавань. Лес мачт и рей, почти как морской пейзаж на Страуме. Улицы города широкие, но вьются зигзагом, а дома стоят вкривь и вкось. Просто каменный лабиринт, нагромождение крыш. А еще есть другая стена - виляющая полоса, тянущаяся, сколько хватает глаз. Дальние холмы со скальными вершинами покрыты пятнами снега. А внизу в городе ходят собакоподобные. Если смотреть их по одному, можно почти что принять их за собак (только со змеиными шеями и крысиными головами). Но если смотреть на них издали, то видна их истинная природа. Они всегда передвигаются небольшими группами, редко больше шести особей. Внутри одной стаи они касаются друг друга и помогают друг другу с продуманной грацией. Но Джоанна никогда не видела, чтобы одна группа подходила к другой ближе десяти метров. Отсюда, издали, члены одной стаи, казалось, сливаются, и будто движется один зверь с множеством конечностей, тщательно старающийся не столкнуться с другим таким же. Вывод был неизбежен: одна стая - один разум. Разум настолько злобный, что не может вынести присутствие другого. Пятый выход в сад был самым приятным, почти близким к радостному. Цветы выбрасывали в воздух пушистые семена. Свет низкого солнца вспыхивал на тысячах парящих в легком бризе пушинках - цукатах в невидимом сиропе. Джоанна представила себе, как бы повел тут себя Джефри. Сначала напустил бы на себя взрослое достоинство, а потом запрыгал бы на одной ножке. А под конец побежал бы вниз по холму, стараясь поймать как можно больше пушинок. И смеялся бы... - Здравствуйте, как поживаете? - раздался позади нее детский голос. Джоанна подпрыгнула так резко, что чуть не разошлись швы на ее ране. Конечно, за ней стояла стая. Они - оно? - это была стая, которая вырезала у нее стрелу. Вшивая компания. Вся пятерка припала к земле, готовая тут же удрать. И вид у них был такой же пораженный, как была поражена сама Джоанна. - Здравствуйте, как поживаете? - снова повторил голос. Повторил точно, как звукозапись, только звук издавал один из стаи с помощью своих гудящих пятен на плечах, на холке и на голове. Джоанна видала животных, повторяющих звуки, как попугаи. Но на этот раз слова были почти к месту. Голос был не ее, но эту мелодию она уже слышала. Джоанна положила руки на бедра и уставилась на стаю. Двое животных посмотрели на нее в ответ, остальные, казалось, любовались пейзажем. Один нервно вылизывал себе лапу. Двое задних тащили ее компьютер! Джоанна сразу поняла, откуда они взяли песенку-обращение. И она знала, чего они ждут в ответ. - Спасибо, хорошо. А как вы? Глаза стаи почти комически вытаращились. - И я тоже. Рады познакомиться! На этом игра кончилась, и раздался взрыв бульканья. Снизу с холма кто-то ответил. Там была другая стая, прятавшаяся в кустах. Джоанна знала, что пока она остается возле первой, вторая не подойдет. Значит, шипастые - так назвала Джоанна их за шипы на когтях передних лап, которые она никогда не забудет, - играли с Розовым Олифантом и не попали ни в одну ловушку для дураков. Это лучше, чем получалось у Джефри. Очевидно было, что они попали в языковую программу детского режима. Это можно было предусмотреть. Компьютер долго получал дурацкие ответы, и он переключился сначала в режим для малышей, а потом - для малышей, которые даже не говорят по-самнорски. Если Джоанна немножко поможет, эти стаи смогут выучить ее язык. Хочет ли она этого? Стая подошла поближе; как минимум двое членов стаи все время следили за Джоанной. Они уже не были так готовы броситься наутек, как раньше. Ближайший плюхнулся на брюхо и посмотрел на Джоанну снизу вверх. Очень симпатичный и беспомощный, если не смотреть на когти. - Меня зовут... - Джоанна услыхала короткое бульканье с такими обертонами, от которых у нее загудело в голове. - А как тебя зовут? Джоанна помнила, что это часть сценария обучения языку. Эта тварь никак не могла бы понять значение отдельных слов. Эта пара сочетаний - "меня зовут, тебя зовут" - повторялась в детской программе вновь и вновь. Даже растение в конце концов поняло бы смысл. Но произношение у шипастых была такое четкое... - Меня зовут Джоанна. - Джоуанна, - повторила стая голосом Джоанны, вставив лишнюю гласную. - Джоанна, - поправила Джоанна. Имя шипастого она даже не пыталась повторить. - Здравствуй, Джоанна. Давай поиграем в названия! Это тоже было частью сценария и произносилось с дурацким энтузиазмом. Джоанна села. Конечно, знание самнорского даст шипастым над ней преимущество... но только так она сможет узнать о них, только так сможет услышать что-нибудь о Джефри. А если они и Джефри убили? Что ж, тогда она узнает, как наказать их посуровее, как они заслужили. 13 В королевстве Резчицы - а через несколько дней и на Скрытом Острове Свежевателя - кончился длинный день полярного лета. Сначала появились легкие сумерки точно в полночь, когда даже самые высокие холмы покрывала тень. И быстро стали нарастать часы темноты. День бился с ночью, и ночь побеждала. Перистые деревья в долинах приняли осенний цвет. Глядя днем на фиорд, можно было заметить красно-оранжевые пятна на ближайших холмах, а выше - зелень вереска, незаметно переходящую в серость лишайника и черноту скал. Снежные пятна ждали своего времени, и оно было уже близко. На закате, наступающем каждый день на несколько минут раньше, Тиратект обходила бастионы крепостной стены Свежевателя. Идти нужно было три мили. Нижние уровни охранялись линейными стаями, но наверху было лишь несколько смотровых постов кругового обзора. Когда она подходила, они отступали в сторону с военной четкостью. И даже более чем военной - проходя, она замечала их страх. К этому трудно было привыкнуть. Сколько она могла ясно помнить - почти двадцать лет, - Тиратект жила в страхе перед другими, в стыде и вине, в поисках того, за кем можно следовать. Теперь все перевернулось. Теперь она знала, нутром знала, какое зло она себе причинила. И знала, почему боятся ее часовые. Для них она и была Свежевателем. Конечно, она даже намеком не выдавала такие мысли. Жизнь ее в безопасности лишь до тех пор, пока не раскроется ее обман. Тиратект трудно было подавить естественные, застенчивые манеры. Не раз она с момента прибытия на Скрытый Остров ловила себя на старой привычке опускать головы и закрывать глаза. Но теперь у Тиратект был взгляд Свежевателя - и она его использовала. Обход ее по внешней стене был незаметным и зловещим - как у Свежевателя. Она оглядывала свои - его - владения его прежним взглядом - все головы устремлены вперед, будто видят то, что недоступно жалким умам последователей. Никто не должен догадаться о причине ее вечерних обходов: в это время здесь дни и ночи были как в Республике. Она даже почти представляла себе, что она снова дома, еще до Движения и резни на площади Парламента, до того, как ей перерезали глотки и обвенчали куски Свежевателя с обрубками ее души. В золотых и охряных полях за каменными стенами крестьяне возились с посевами и стадами. Власть Свежевателя распространялась далеко за пределы видимости, но ему никогда не приходилось ввозить еду. Зерно и мясо в хранилищах создавались в пределах двух дней пути от проливов. Стратегический смысл этого был ясен, но сейчас это лишь было мирным вечерним зрелищем, навевающим воспоминания о родном доме и школе. Солнце зашло за горы, на поля легли длинные тени. Замок Свежевателя остался островом в море теней. Тиратект чуяла холод. Сегодня ночью снова будет морозно. Завтра с утра поля покроет иней, который исчезнет через час после восхода. Тиратект плотнее запахнула куртки и подошла к восточной обзорной площадке. На той стороне проливов один из ближних холмов еще купался в солнце. Там и приземлился корабль чужаков. Он и сейчас там стоял, но за оградой из камня и дерева - Булат стал строить ее сразу после приземления. В карьерах на северной оконечности Скрытого Острова работа кипела сильнее, чем при Свежевателе. Постоянно шли через пролив баржи с камнем. Даже сейчас в меркнущем свете дня непрерывно шла работа на стройке Булата. Его Посещения и инспекции чиновников поменьше были суровее, чем Свежеватель когда-либо устраивал. Властитель Булат был убийцей, хуже того - манипулятором. Но с момента приземления в нем было еще одно, и Тиратект это знала: смертельный страх. И по очень основательной причине. Хотя она знала, что народ, которого боится Булат, может убить их всех, в глубине затаенной души Тиратект желала этому народу победы. Булат и свежеватели налетели на звездных пришельцев без предупреждения, скорее из жадности, чем из страха. На их совести десятки существ. В некотором смысле эти убийства были хуже того, что Движение сделало с ней. Тиратект пошла за Свежевателем по собственной воле. У нее были друзья, которые предупреждали ее не лезть в Движение. О Свежевателе ходили черные слухи, и не все из них были чистой пропагандой. Но она так хотела идти за ним, отдать себя Чему-то Большему... Они использовали ее-в буквальном смысле - как свой инструмент. Но у нее была возможность этого избежать. У звездных людей такой возможности не было - Булат просто устроил им бойню. Значит, теперь Булат трудится из страха. За первые три дня он укрыл летающий корабль крышей: вдруг, откуда ни возьмись, дурацкий крестьянский дом на холме. Вскоре после этого корабль чужаков скрылся за каменными стенами. Под конец эта крепость может оказаться больше той, что на Скрытом Острове. Булат понимал, что если его злодейство его не уничтожит, оно сделает его самой властительной стаей мира. И потому Тиратект и оставалась на острове, продолжая свой маскарад. Но вечно он длиться не мог. Рано или поздно другие фрагменты доберутся до Скрытого Острова, Тиратект будет уничтожена, и Свежеватель возродится полностью. Может быть, она и до этого не доживет. Ведь двое ее - это Свежеватель. Хозяин просчитался, думая, что они вдвоем одолеют троих. Вышло же так, что сознание трех овладело блестящими способностями двух. Она помнила почти все, что знал великий Свежеватель, все его хитрости и предательства. Эти двое дали ей такую энергию, которой она никогда не знала раньше. В каком-то смысле она обрела то, ради чего так наивно пошла в Движение, и великий Свежеватель допустил ту самую ошибку, которую в своем самодовольстве считал невозможной. Пока она держит этих двух под контролем, у нее есть шанс. Пока она вся бодрствует, это не представляет трудности - она по-прежнему ощущает себя как "она", все еще помнит свою жизнь в Республике яснее, чем жизнь Свежевателя. Во сне же - дело другое. Секс во сне должен быть умиротворением, для нее же он был битвой. Она просыпалась избитая и измятая, будто отбивалась от насильника. Если эти двое когда-нибудь вырвутся на свободу, если она проснется и почувствует, что теперь она не "она", а "он"... Этим двоим понадобится секунда, чтобы разоблачить ее маскарад, еще чуть больше, чтобы убить остальных троих и поместить элементы Свежевателя в более управляемую стаю. И все же она оставалась. Булат собирался использовать чужаков и их корабль, чтобы распространить по миру кошмар свежевателей. Но план его был уязвим, рискованный на каждом шагу. И если есть что-то, что она может, чтобы уничтожить его и Движение Свежевателя, она это сделает. На той стороне замка только западная башня еще была освещена солнцем. В оконных щелях не было видно лиц, но глаза смотрели внимательно: Булат наблюдал за Фрагментом Свежевателя - Свежевателем-в-Ожидании, как он себя называл, - внизу, на бастионах. Фрагмента признали все его командиры. Фактически они оказали ему то же почтение, что и полному Свежевателю. В некотором смысле Свежеватель создал их всех, потому и не странно, что их пробирала дрожь от присутствия Хозяина. Даже Булату становилось не по себе. Формируя его, Свежеватель заставлял нарождающегося Булата пытаться его убить; и каждый раз, когда попытка проваливалась, самых слабых элементов подвергали пытке. Булат знал, что вбитое тогда все еще сидит в нем, и это знание помогало ему с этим бороться. Как бы там ни было, говорил он себе, Фрагмент Свежевателя из-за этого в еще большей опасности: если он попытается сделать ставку на страх, Булат может просто не рассчитать и действовать сильнее, чем надо. Рано или поздно Булату придется принять решение. Если он не убьет Фрагмент раньше, чем остальные фрагменты доберутся до Скрытого Острова, то весь Свежеватель соберется воедино. Если даже два его элемента смогли подчинить себе правление Булата, то все шесть просто сотрут его. Хочет ли он смерти Хозяина? И если да, есть ли надежный и безопасный способ? Эти вопросы пульсировали в уме Булата, когда он смотрел на одетую в черное стаю. Булат привык играть по крупной. Он был рожден для такой игры. Но таких высоких ставок не бывало еще никогда. Свежеватель был близок к тому, чтобы обратить величайшую нацию континента, и мечтал о том, чтобы править миром... Властитель Булат глядел на склон холма на той стороне проливов, на новый замок, который он строил. В его теперешней игре мировое господство будет простым следствием победы, а следствием поражения будет крушение мира. Вскоре после нападения Булат побывал у летающего корабля. От земли все еще шел пар. И с каждым часом, казалось, он становился горячее. Материковые крестьяне говорили о разбуженных демонах земли, от советников Булата тоже было мало пользы. Белым курткам, чтобы подойти ближе, приходилось надевать обмотанные тканью сапоги. Булат не обратил внимания на пар, отказался от сапог и подошел к закругленному корпусу. Снизу он был очень похож на корпус лодки, если не считать стоек. Возле центра было выпячивание, похожее на сосок, земля под ним булькала расплавленной скалой. Вверх по холму от корабля отходили ряды выгоревших гробов. Извлекли и отправили на анатомирование несколько трупов. Советники первые часы были переполнены фантастическими теориями: богомолы - это были воины, бегущие от битвы, чтобы похоронить своих мертвых. До сих пор никто не смог как следует осмотреть внутренность корабля. Серые ступеньки были сделаны из материала, прочного, как сталь, но намного легче. Однако это определенно были ступеньки, хотя и довольно высокие для элемента средних размеров. Булат вскарабкался наверх, оставив Теневика и еще одного советника снаружи. Он просунул в люк одну голову - и резко ее отдернул. Акустика была убийственная. Теперь он понял, на что жаловались белые куртки. Как это чужаки выносили? Элемент за элементом он заставил себя войти внутрь. Эхо просто орало - хуже, чем от незанавешенного кварца. Булат заставил себя успокоиться, как часть делал в присутствии Хозяина. Эхо ослабело, но все равно стены гудели струной. Такого даже лучшая белокурточная стая больше пяти минут не выдержит. Эта мысль заставила Булата подобраться. Дисциплина. Тишина не обязательно означает покорность - бывает, что она означает охоту. Булат оглянулся вокруг, игнорируя ревущее бормотание. Свет исходил от голубоватых полос на потолке. Когда глаза привыкли. Булат увидел то, что описывали его люди: внутри было всего две комнаты. Он стоял в большей из них - грузовой трюм? В дальней стене был люк, а за ним - вторая комната. Стены не имели стыков - с виду, по крайней мере. Они сходились под углом, не соответствовавшим внешнему корпусу - там должно быть мертвое пространство. Вокруг комнаты веял ветер, но воздух был намного теплее наружного. Никогда еще не был Булат в таком месте, которое так излучало бы силу и зло, как это. Очевидно, все дело в акустике. Когда здесь навесят поглощающую обивку и поставят рассеиватели, это чувство уйдет. И все же... Комната была уставлена гробами, и эти были несожженными. Воздух вонял запахом тел чужаков. В каком-то смысле это успокаивало: чужаки дышат и потеют, как все живые существа, и при всех своих замечательных изобретениях не способны держать свое логово в чистоте. Булат прошел вдоль гробов. Ящики были смонтированы в стойках с рельсами. Когда те, что снаружи, тоже были здесь, комната была забита очень плотно. Неповрежденные гробы были шедевром ремесла. Из щелей на боках стоек дул теплый воздух. Булат принюхался: сложный, немножко тошнотворный, но точно не запах смерти. И не отсюда шел все заглушающий запах пота богомолов, заполнявший все. У каждого гроба на боку было окошко. Ну и почести для останков одиночного элемента! Булат подскочил и заглянул в одно из них. Труп полностью сохранился. В голубом свете он казался замороженным. Булат наклонил вторую голову над краем ящика, получив двойное изображение лежащего внутри существа. Оно было намного меньше, чем двое, убитые при нападении. Даже меньше, чем то, которое захватили в плен. Некоторые советники Булата считали, что маленькие - это щенки, может быть, еще грудные. В этом был смысл: пленник ни разу не издавал звуков мысли. Частично ради самодисциплины Булат заставил себя долго смотреть на странное плоское лицо чужака. Эхо мысли было непрекращающейся болью, съедавшей внимание, требовавшей, чтобы он отсюда выбрался. Ничего, пусть болит. Ему приходилось выносить и худшее, и пусть все стаи снаружи знают, что Булат сильнее их всех. Он умеет преодолевать боль, и его проницательность непревзойденна. А потом они тут поработают, устанавливая обивку и изучая содержимое комнат. И Булат, почти без мыслей, смотрел в это лицо. Вопль стен несколько утих. Ну и уродливое же лицо! Булат уже видел обугленные трупы снаружи, заметил мелкие челюсти и странно деформированные зубы. Как эти существа едят? Прошли минуты, уродство и шум сливались в одно, как во сне... И посреди транса Булата вдруг ударил ужас кошмара: лицо шевельнулось. Перемена была небольшая и произошла очень, очень медленно, Но за несколько минут лицо изменилось. Булат упал с гроба, стены отразили вопль ужаса. Несколько секунд Булату казалось, что шум его убьет. Потом он снова обрел способность мыслить тихо. И снова залез на ящик. Все его глаза смотрели сквозь кристаллическую стену, он застыл в ожидании, как стая на охоте... Изменение было регулярным. Чужак в гробу дышал, но в пятьдесят раз медленнее любого нормального элемента. Булат перешел к другому ящику и стал смотреть в него. Каким-то образом они все живы. В этих ящиках просто замедлялась жизнь. Почти не видя, он поднял глаза от ящиков. Зло, излучаемое этой комнатой, было звуковой иллюзией... и чистой правдой. Богомолоподобные чужаки высадились вдали от тропиков, вдали от коллективов. Может быть, они думали, что северо-запад Арктики - необитаемая глушь. И прибыли на корабле, набитом щенками богомолов. Эти ящики - как коконы личинок: стая приземляется, выращивает детенышей до взрослого состояния - подальше от цивилизации... При этой мысли шерсть у Булата встала дыбом. Если бы стаю богомолов не захватили врасплох, если бы войска Булата были хоть чуть менее агрессивны... это мог быть конец мира. Булат, шатаясь, добрался до внешнего люка, и страх его отражался от стен все громче и громче. Но даже при этом он все равно на момент остановился во тьме и в крике. Когда все его элементы сошли по лестнице, он двигался спокойно, каждая куртка точно на месте. Вскоре его советники узнают об опасности, но его страха они не увидят никогда. Булат легкими шагами прошел дымящийся дерн, вышел из-под корпуса. Но даже он не смог удержаться от короткого взгляда на небо. Здесь был один корабль, одна стая чужаков. Ему не повезло, что он налетел на Движение. И даже при этом его поражение зависело от слепой удачи. А сколько еще сядет кораблей или уже сели? Есть ли время чему-то научиться от своей победы? Разум Булата вернулся к настоящему, к орлиному гнезду над замком. Первая встреча с кораблем была много декад тому назад. Угроза еще оставалась, но теперь он лучше ее понимал. И, как любая великая опасность, она открывала и великую перспективу. На бастионе Свежеватель-в-Ожидании скользил вдоль стены в сгущающихся сумерках. Глаза Булата следили, как движется эта стая под факелами и исчезает один за другим на ведущей вниз лестнице. Чертовски много от Хозяина было в этом фрагменте; он многое понял о приземлении чужаков раньше всех прочих. Булат бросил последний взгляд на темнеющие холмы, повернулся и пошел по винтовой лестнице вниз. Спуск был искривленный и крутой - обзорная площадка находилась на вершине сорокафутовой башни. Ширина лестницы еле достигала шестнадцати дюймов, а потолок нависал над лестницей в тридцати дюймах. Со всех сторон обступал плотный камень - настолько близко, что мысли не путались эхом, но при этом настолько близко, что разуму приходилось вытягиваться в длинную линию. Подъем по винтовой лестнице требовал вывернутой напряженной позы, которая делала любого атакующего легкой добычей защитников башни. Особенности военной архитектуры. Для Булата же ползание в искривленной темноте было приятной тренировкой. Лестница выходила в общий коридор десяти футов шириной с закутками каждые пятьдесят футов. Там его ждали Теневик и телохранитель. - Последние известия из королевства Резчицы, - сказал Теневик. Он держал свиток шелковой бумаги. В свое время то, что второго чужака упустили в руки Резчицы, казалось страшным ударом. Лишь постепенно Булат сообразил, как это здорово можно использовать. У него были агенты среди резчиков. Сначала он намеревался приказать убить чужака - это было так просто сделать. Но просочившаяся на север информация была интересной. Среди резчиков были сообразительные ребята. Они додумались до того, что ускользнуло от Булата и Хозяина - фрагмента Хозяина. Фактически у Резчицы оказалась дополнительная лаборатория Булата по изучению чужака, и враги Движения служили ему, как любой другой инструмент. Непобедимая ирония. - Отлично, Теневик. Давай это в мое логово. Я там скоро буду. Булат махнул белым курткам в сторону резервного закутка, они забились туда, а он прошел мимо. Прочесть рапорт за хорошей выпивкой - неплохая награда после трудового дня. А пока - другие обязанности и другие удовольствия. Хозяин начал строительство Замка на Скрытом Острове уже больше ста лет назад; и Замок все еще рос. В самых старых строениях, где обычный правитель разместил бы тюрьмы, находились первые лаборатории Свежевателя. Хотя многие из них можно было принять за тюремные камеры - что и делали их обитатели. Булат осматривал лаборатории не реже раза в декаду. Сейчас он обходил самые нижние этажи. От света факелов, которые нес телохранитель, разлетались в разные стороны сверчки. Пахло гниющим мясом. Иногда лапы Булата скользили на покрытом слизью камне. В полу через правильные расстояния были проделаны дыры. В каждой мог находиться один элемент, тесно прижав ноги к телу. Каждый был накрыт крышкой с небольшими отверстиями для воздуха. Средний элемент сходил с ума через три дня подобной изоляции. Результирующий "сырой материал" можно было использовать для построения стай с чистым разумом. Обычно получались стаи, способные на чисто растительную жизнь, но от некоторых Движение большего не требовало. А иногда из этих ям выходили замечательные вещи. Например, Теневик. Как его называли некоторые, Теневик Бесцветный. Теневик Бесстрастный. Стая, живущая вне боли и вне желаний. Его надежность была надежностью часов, но созданных из плоти и крови. Он был не гений, но Булат отдал бы одну из восточных провинций за еще пятерых таких. Ожидание еще большего успеха заставляло Булата использовать изоляторные ямы снова и снова. На такую переработку он отправил большинство переживших засаду обломков... Булат выбрался обратно на верхние уровни, где шли по-настоящему интересные эксперименты. Весь мир смотрел на Скрытый Остров с восхищенным ужасом. Потому что слышали о нижних уровнях. Но большинство не сознавало, насколько малую роль играли они в науке Движения. Чтобы должным образом вскрыть душу, нужно больше, чем скамьи с кровавыми потрошителями. Результаты с нижних уровней были всего лишь первым шагом интеллектуального поиска Свежевателя. В мире были великие вопросы, которые будоражили умы стай уже тысячелетия. Как мы думаем? Почему мы верим? Почему одна стая - гений, а другая - тупица? До Свежевателя философы вели нескончаемые споры и никогда близко не подходили к правде. Даже Резчик танцевал вокруг этих тем, не желая отказаться от традиционной этики. А Свежеватель был готов к тому, чтобы получить ответы. В этих лабораториях допросу подвергалась сама природа. Булат прошел по камере шириной в сто ярдов, где крышу поддерживали десятки каменных колонн. С каждой стороны там были темные отделения, керамические стены, поставленные на колесики. Пещера могла быть перегорожена любым образом, превращаясь в лабиринт любого рисунка. Здесь Свежеватель экспериментировал с любыми позами мысли. Столетия до него было лишь несколько эффективных поз: инстинктивная - головы вместе, кольцевой часовой, различные рабочие позы. Свежеватель испробовал дюжины других: звезды, кольца, решетки. Большинство их было бесполезно и путало мысль. В звезде только один элемент мог слышать всех остальных, которые слышали только его. Фактически все мысли должны были проходить через этого осевого элемента. Осевой мог вообще не давать никакого разумного вклада, но стоило ему неверно что-то понять, мысль тут же искажалась бесповоротно. Получался пьяный бред... Конечно, этот эксперимент был обнародован для внешнего мира. Но по крайней мере один из прочих - все еще секретный - работал до странности хорошо. Свежеватель расставил по кругу восемь стай, отделил их одну от другой шиферными перегородками, а затем установил связь между членами каждой стаи и соответствующими им членами трех других. В сущности, он создал стаю восьми стай. Булат все еще продолжал этот эксперимент. Если связные были достаточно совместимы (а это и было главной трудностью), результат оказывался умнее кольцевого часового. Во многих смыслах стая не была так умна, как единая стая со сдвинутыми головами, но иногда ее посещали исключительные озарения. До ухода к Длинным Озерам у Хозяина были планы перестройки зала совета так, чтобы заседания проходили в этой позе. Булат не стал осуществлять эту идею. Слишком рискованно: превосходство Булата над другими не было столь полным, как у Хозяина... Не важно. Были другие, более значительные проекты. Находящиеся впереди комнаты были истинным сердцем Движения. В этих комнатах родилась душа Булата, все величайшие творения Свежевателя пошли отсюда. Последние пять лет Булат продолжал эту традицию и улучшал ее. Он миновал коридор, связывающий отдельные комнаты. На каждой был золотом выложен ее номер. Каждую дверь он открывал и частично заходил внутрь. Сотрудники оставляли у двери свой отчет о работе за последние десять дней. Булат кратко его пробегал, затем высовывал нос на балкон взглянуть на эксперимент внизу. Балконы были хорошо звукоизолированы и защищены. Оттуда легко было наблюдать незамеченным. Одной из слабостей Свежевателя (по мнению Булата) была идея создать сверхсущество. Уверенность Хозяина в себе была столь велика, что он верил, будто каждый такой успех он сможет применить к собственной душе. У Булата таких иллюзий не было. Это общеизвестно, что создания - ученики, отделенные дети, приемыши - кто угодно - превосходят учителей. И он. Булат, - блестящая тому иллюстрация, хотя Хозяин об этом пока не знает. Булат был намерен создавать существа, которые будут сверхсуществами каждое в своем единственном роде - а в остальных аспектах слабыми и недоразвитыми. В отсутствие Хозяина он начал группу экспериментов. Булат начинал с нуля, определяя наследственные линии независимо от членства в стае. Его агенты покупали или крали щенят, которые могли оказаться перспективными. В отличие от Свежевателя, который вливал щенков в существующие стаи подобно природе. Булат создавал свои стаи полностью новорожденными. Его стаи щенков не имели воспоминаний или фрагментов души. Полный контроль с самого начала принадлежал Булату. Разумеется, много таких конструкций быстро погибало. Щенков приходилось отбирать от маток, пока они еще не восприняли часть сознания взрослых: Новую стаю учили только речью и письменным языком. Вся входная информация контролировалась. Булат остановился перед дверью номер тридцать три: Эксперимент Амдиранифани, математическое совершенство. Это была не единственная попытка в этом направлении, но намного более успешная, чем остальные. Агенты Булата обшаривали Движение в поисках стай, способных к абстракции. Они заходили и дальше: самый знаменитый математик мира жил в Республике Длинных Озер. Стая была готова к делению; у нее было несколько щенков от себя самой и математически одаренного любовника. Булат сумел изъять этих щенков. Они настолько хорошо сочетались с другими приобретениями, что он решил сделать восьмерку. Если получится, эта стая по разумности превзойдет все возможное. Булат жестом приказал телохранителю затенить факелы. Открыв дверь тридцать третьей, он на цыпочках вывел одного своего элемента на балкон. Посмотрел вниз, тщательно заглушив переднюю мембрану этого элемента. Свет был тусклым, но ясно были видны щенки, сбившиеся в кучу... со своим новым другом. Богомолом. Безмятежность - так можно было бы назвать это все. Награда, приходящая к исследователю после долгой, тяжелой, тщательной работы. Раньше у него было две проблемы. Первая: Амдиранифани постепенно угасал, его элементы впадали в обычный аутизм полностью новорожденной стаи. Вторая - это был пленный чужак. Был он огромной угрозой, огромной загадкой и огромной возможностью. Но как с ним общаться? Возможности манипуляции без общения очень ограничены. И вдруг по слепой прихоти судьбы решение обеих проблем указал нерадивый Слуга. Глаза Булата привыкли к темноте, и под кучей щенков он смог рассмотреть чужака. Когда Булат впервые услышал, что это создание поместили в эксперимент, от гнева он чуть не потерял способность думать. Допустившего ошибку Слугу пустили в переработку. Но бежали дни, и эксперимент Амдиранифани стал демонстрировать такую живость, которой не было у него с самого момента отнятия щенков от маток. Очень быстро выяснилось - из результатов вскрытия других чужаков - что богомольский народец не живет в стаях. У Булата в руках был полный чужак. Чужак пошевелился во сне и издал Низкий шум ртом. Никаких других звуков он издавать не умел. Щенки сдвинулись, приспосабливаясь к его новому положению. Они тоже спали, неясно думая между собой. На нижнем конце спектра этих звуков слышалась точная имитация звуков чужака. И это был самый большой прорыв из всех. Эксперимент Амдиранифани осваивал речь чужака. Для стаи новорожденных это была всего лишь иная форма межстайной речи, и, очевидно, его друг-богомол был интереснее, чем появлявшиеся на балконе учителя. Фрагмент Свежевателя утверждал, что здесь все дело в физическом контакте - щенки реагируют на чужака как на суррогатного родителя, хотя он совершенно безмысленен. Но это все не важно. Булат высунул на балкон еще одну голову. И стоял тихо, ни один элемент не обращался мыслью непосредственно к другому. В воздухе стоял странный запах - смесь запаха щенков и пота богомола. Эти двое были величайшим сокровищем Движения. Ключом к выживанию, а то и больше. Теперь Булат уже знал, что летающий корабль не был частью флота вторжения. Скорее гости были похожи на собравшихся впопыхах беженцев. Ниоткуда не было вестей о других приземлениях, хотя шпионы Движения были повсюду. Победа над чужаками висела тогда на волоске. Одно их оружие перебило почти весь полк. В хороших челюстях оно сможет повергнуть армии. Булат не сомневался, что в корабле есть куда более мощные убивающие машины - причем еще функционирующие. Жди и смотри, посоветовал сам себе Булат. Пусть Амдиранифани найдет рычаги, которыми управляется этот чужак. Призом будет целый мир. 14 Когда-то мама говаривала про что-нибудь, что это "забавнее, чем полная корзина щенят". У Джефри Олсндота никогда не было больше одного зверька одновременно, и только раз это была собака. Но теперь он понимал, что имела в виду мама. С самого первого дня, когда он был такой уставший и перепуганный, восемь щенят привели его в восторг. А он - их. Они лезли на него, тянули за одежду и прыгали вокруг. Все время на него смотрели трое или четверо из них. Глаза у них были сплошь розовые или коричневые и для таких голов казались слишком большими. С самого-начала эти щенки его передразнивали. И умели делать это куда лучше певчих птиц Страума - все его слова немедленно повторялись, будто эхом, или воспроизводились потом. А когда он плакал, щенки часто тоже плакали и собирались вокруг него. Были и другие собаки, большие, которые ходили в одежде и появлялись в дверях на высоких балконах. Они спускали в комнату еду, а иногда издавали странные звуки. Но вкус у еды был мерзкий, а большие собаки его словам не подражали. Прошло два дня, потом неделя. Джефри уже обследовал всю комнату. На самом деле это не была тюремная камера - слишком большая. А кроме того, пленникам не разрешают держать зверей. Джефри понял, что мир этот не цивилизован, не является частью Царства и, может быть, даже к Сети не подключен. Если мамы, папы и Джоанны поблизости нет, то, быть может, некому даже будет научить собак самнорскому. Значит, придется это делать Джефри Олсндоту, и ему же придется искать свою семью. Теперь, когда на угловые балконы выходили собаки в белых куртках, Джефри выкрикивал им вопросы. Но это не очень помогало. Не отвечал даже тот, что с красными полосами. Зато отвечали щенки. Они кричали вместе с Джефри, иногда повторяя его слова, а иногда производя бессмысленный шум. Джефри быстро сообразил, что щенят ведет единый разум. Когда они вокруг него бегали, некоторые всегда сидели на расстоянии, их грациозные шеи изгибались в разные стороны - и бегающие точно знали, что видят сидящие. Если кто-то стоял сзади, от остальных тоже ничего нельзя было спрятать за спиной. Поначалу Джефри думал, что они как-то разговаривают. Но это было больше, чем разговор: когда он видел, как они расстегивают его ботинки или рисуют, головы, пасти и лапы действовали совместно так точно, как пальцы одной руки. Джефри не формулировал это словами, но через некоторое время стал воспринимать щенков как единого своего друга. При этом он заметил, что Щенки составляет фразы из его слов - и иногда даже получается смысл. - Ты я играть. Эта фраза звучала как набор слов, но обычно предшествовала бешеной игре и скаканию по мебели. - Ты я рисовать. Метр стены внизу вокруг всей комнаты был закрыт грифельной доской. Такого устройства отображения Джефри в жизни не видел: грязное, неточное, с плохим стиранием, без возможности сохранения. И Джефри оно нравилось. Его руки и лицо - и почти все губы Щенков - были покрыты пятнами мела. Они рисовали друг друга и сами себя. Щенки не рисовал точные картины, как Джефри; у нарисованных им фигур собак были большие головы и лапы, а тела слипались вместе. Когда он рисовал Джефри, руки всегда получались большими, а каждый палец тщательно прорисован. Джефри рисовал свою семью и пытался дать Щенкам понять. День за днем солнечный луч поднимался по стене все выше. Теперь иногда в комнате было темно. По крайней мере раз в день приходили стаи говорить со Щенками. Это была одна из немногих вещей, которые могли отвлечь малышей от Джефри. Щенки сидел под балконом, пища и крякая в сторону взрослых. Это был школьный класс! Они спускали свитки, чтобы он на них смотрел, и вытаскивали те, на которых он писал. Джефри сидел тихо и наблюдал за уроком. Он ерзал, правда, но учителям больше ничего не кричал. Еще немного, и он сможет говорить со Щенками. Еще немного, и Щенки узнает для него, где мама, папа и Джоанна. Бывает, что ужас и боль - не самые лучшие приводные ремни. Обман, когда он срабатывает, - самая элегантная и недорогая манипуляция из всех. Как только Амдиранифани бегло овладел языком богомолов. Булат объяснил ему насчет "трагической гибели" родителей и однопометницы Джефри. Фрагмент Свежевателя против этого возражал, но Булат хотел достичь быстрого и несомненного контроля. Теперь ему казалось, что фрагмент, быть может, был прав. По крайней мере нужно было оставить надежду, что однопометница выжила. Булат серьезно смотрел на Эксперимента Амдиранифани: - Чем мы можем помочь? Юная стая доверчиво смотрела вверх. - Джефри очень расстроен из-за родителей и сестры. Амдиранифани употреблял много богомольских слов, часто без надобности: сестра вместо "однопометница". - Он мало ест. Не хочет играть. Я очень огорчен. Булат не спускал пары глаз с дальнего балкона. Там стоял фрагмент Свежевателя. Он не прятался, хотя почти все его лица были в тени. До сих пор его догадки были удивительны. Но сейчас взгляд фрагмента был как в старые времена, когда ошибка означала увечье или того хуже. Что ж, пусть так. Ставки сейчас выше, чем были когда-нибудь, и если страх у глоток Булата может помочь - пусть будет страх. Булат отвернулся от балкона и напустил на все лица выражения нежного сочувствия горю Джефри. - Ты просто должен сделать так, чтобы он понял. Никто не сможет оживить его родителей или сестру. Но мы знаем, кто убийцы. И делаем все, что можем, чтобы от них защититься. Скажи ему, как это трудно. Резчики - это империя, которой сотни лет. В бою мы им противостоять не можем. Вот почему нам нужна вся помощь, которую он нам может оказать. Нам нужно, чтобы он научил нас пользоваться кораблем своих родителей. Щенячья стая наклонила одну голову. - Да, я попробую, только... Трое элементов возле Джефри издали низкий хрюкающий звук в его сторону. Богомол сидел со склоненной головой, лапы со щупальцами он прижимал к глазам. Так он сидел уже несколько дней и отстранялся все больше и больше. Теперь он энергично потряс головой и издал несколько резких звуков повыше своего обычного регистра. - Джефри говорит, что он не понимает, как работают вещи на корабле. Он просто маленький... - Стая поискала перевод. - Он очень молод еще. Понимаете, как я. Булат с пониманием кивнул. Это было простым следствием одиночной природы чужаков, но все равно дико: каждый из них начинал со щенячьего возраста. Каждый был как щенячья стая из экспериментов Булата. Знания родителей передавались эквивалентом межстайной речи. Поэтому-то это создание и было таким простодушным, но сейчас, черт побери, это было неудобство. - И все же, есть ли что-нибудь, что он может объяснить? Еще хрюканье в сторону богомола. Булату надо будет выучить этот язык. Звуки простые: эти жалкие создания говорят ртом, как птицы или лесные улитки. Сейчас он в зависимости от Амдиранифани. Пока в этом ничего нет плохого, щенячья стая ему доверяет. Еще одно наитие. С некоторыми из предыдущих экспериментов Булат попытался использовать любовь вместо традиционной связки Свежевателя "страх-любовь". Был призрачный шанс, что это улучшит результат. По необыкновенной удаче Амдиранифани попал в эту группу. Даже его инструкторы избегали отрицательных стимулов. Стая поверит всему, что он скажет... а вместе с ней, надеялся Булат, поверит и богомол. Амдиранифани переводил: - Есть еще кое-что, о чем он меня спрашивал раньше. Джефри знает, как разбудить других детей (Амдиранифани буквально сказал: "стаи щенков"), которые на корабле. Вы удивлены, господин Булат? Хотя Булат больше не думал с ужасом о чудовищных умах, ему тем не менее не было нужно, чтобы вокруг бегала еще сотня чужаков. - Я не думал, что их можно так легко разбудить. Но сейчас этого делать не надо. Нам и так непросто найти еду, которая годится для Джефри. - Это было правдой: существо было в еде необыкновенно капризно. - Вряд ли мы сможем прокормить прямо сейчас еще нескольких. Еще хрюканье. Еще резкие выкрики Джефри. Потом: - Есть еще одна вещь, господин. Джефри считает, что можно использовать корабельный ультраволновик для вызова на помощь других, подобных его родителям. Фрагмент Свежевателя выдернулся из тени. Пара голов уставилась вниз, на богомола, а еще одна смотрела прямо на Булата. Булат не реагировал: он умел сохранять хладнокровие лучше любой растянутой стаи. - Здесь есть о чем подумать. Может быть, тебе стоит поговорить об этом с Джефри. Я не хочу ничего предпринимать, пока не буду уверен, что мы ничего в корабле не сломаем. Слабо. Булат заметил, как дернул мордой фрагмент, с интересом наблюдая. Он говорил, а Амдиранифани тут же переводил. Джефри ответил почти сразу: - А, тут ничего страшного. Он имел в виду специальный вызов. Он говорит, что корабль давно передает сигнал... еще с момента посадки. Булат подумал, случалось ли ему слышать смертельную угрозу, произнесенную с такой простодушной невинностью. Джефри и Амди стали выпускать наружу поиграть. Сначала Амди из-за этого нервничал. Он не привык носить одежду. Вся его жизнь - все его четыре года - прошла в одной большой комнате. Он читал о наружном мире и любопытствовал, но все равно немножко боялся. А человеческий мальчик явно этого хотел. Каждый день он все больше уходил в себя и плакал тише. В основном он плакал из-за родителей и сестры, но иногда из-за того, что его так глубоко заперли. Так что Амди поговорил с господином Булатом, и теперь они выходили почти каждый день, по крайней мере во внутренний двор. Сначала Джефри просто сидел, не гладя вокруг. Но Амди обнаружил, что ему самому нравится гулять, и каждый раз заставлял своего друга играть чуть больше. По углам стояли и смотрели стаи учителей и охранников. Амди - а потом и Джефри - очень забавлялся, заставляя их волноваться. Внутри, на полу комнаты, они этого не понимали, но большинство взрослых к Джефри относились нервно. Мальчик был высок, как нормально стоящий элемент стаи. Когда он подходил ближе, обыкновенная стая хотела собраться вместе и отступить. Им не нравилось смотреть на него снизу вверх. Глупо это, думал про себя Амди. Джефри такой высокий и тощий, что кажется, будто он вот-вот опрокинется. А когда он бежал, казалось, что он на каждом шаге старается удержать себя от падения, и это получается плохо. И потому самой любимой игрой у него вначале были пятнашки. Когда была его очередь догонять, он загонял Джефри на белые куртки - на тех из них, у кого был самый строгий вид. Если все получалось, как задумано, игра становилась куда интереснее. Амди гоняется за Джефри, а белые куртки мечутся, уклоняясь от них обоих. Иногда Амди было жалко этих белокурточников. Они такие чопорные и взрослые. Неужто они не понимают, как это весело - иметь друга, который бежит рядом с тобой, которого можно тронуть? Теперь почти все время была ночь. Дневной свет появлялся и держался лишь пару часов до и после полудня. Рассвет и сумерки были такими яркими, что затмевали звезды и полярное сияние, но слишком тусклыми, чтобы видны были цвета. Хотя Амди всю свою жизнь провел в помещении, он достаточно понимал геометрию, чтобы понять причину явления, и любил наблюдать изменения света. Джефри же не очень нравилась зимняя тьма... пока не выпал первый снег. Амди получил свой первый комплект курток. А господин Булат распорядился сделать специальную одежду для человеческого мальчика. Эта пушистая ткань облегала все его тело и сохраняла тепло лучше, чем хороший мех. На одной стороне двора снег собрался слоем глубже шести дюймов, зато в других местах намело сугробы выше голов Амди. В защищенные от ветра ниши стен вставили факелы, и их свет отражался на снегу золотом. Амди знал про снег, хотя никогда раньше его не видел. Он любил рассыпать его по какой-нибудь своей куртке. Он смотрел и смотрел, стараясь разглядеть снежинки, и чтобы они не таяли от дыхания. От их шестиугольного узора почти на грани возможностей его глаз трудно было отвести взгляд. Но теперь в пятнашки уже было не поиграть: человек бегал по сугробам, где Амди приходилось барахтаться. И еще человек умел делать удивительные вещи. Он делал из снега шарики и бросал. Стражникам это очень не нравилось, особенно когда Джефри залепил по нескольким элементам. Тогда он впервые увидел, как они сердятся. Амди метался по выметенной снегом стороне двора, уворачиваясь от снежков и досадуя. Эти человеческие руки - злая, злая штука. Как бы он хотел иметь пару таких - а лучше четыре пары! Наконец он зашел с трех сторон и бросился прямо на человека. Джефри метнулся к глубокому снегу - но поздно. Анци стукнул его сверху и снизу, опрокинув в сугроб. Была потешная битва, руки и ноги против хлопающих губ и лап. Но теперь Амди торжествовал победу. И человеку пришлось заплатить за свои снежки изрядным количеством засунутого ему за шиворот снега. Иногда они просто сидели и смотрели на небо так долго, что крестцы и ноги начинали затекать. Сидя за самым большим сугробом, они были закрыты от факелов замка и ясно могли рассмотреть свет неба. Сначала Амди был зачарован полярным сиянием. И даже некоторые из его учителей - тоже. Они говорили, что в этой части света свечение неба лучше всего видно. Иногда оно было настолько слабым, что его затмевал даже свет факела, играющий на снегу. А бывало, что оно повисало от горизонта до горизонта, зеленый свет с розовыми краями, и он качался, будто его раздувало вьюгой. Амди и Джефри теперь свободно разговаривали, хотя всегда на языке Джефри. Человек не мог воспроизвести ни одного звука межстайной речи, даже имя Амди в его произношении было едва узнаваемым. Зато Амди отлично понимал самнорский. Это был их секретный язык. На Джефри полярное сияние не производило особого впечатления. - У нас дома такого полно. Это просто свет от... Он произнес новое слово и посмотрел на Амди. Смешно, как этот человек умеет смотреть только в одном направлении. Поэтому у него голова и глаза все время дергались. - ...от таких мест, где люди делают всякие вещи. Это выдуваются отработанные газы, и солнце их подсвечивает. - Места, где люди делают всякие вещи? В небе? У Амди был глобус, он знал размер мира и его ориентацию. Если это отражение солнца, то эти штуки должны быть на сотни миль над землей! Амди откинулся назад на куртку Джефри и свистнул совсем по-человечески. Географию он знал куда как хуже, чем геометрию, но... - Стаи не работают в небе, Джефри. У нас даже летающих лодок нет. - Да, это правда, у вас нет... Тогда не знаю. Но мне эта штука не нравится. Она звезды заслоняет. Амди все знал про звезды, Джефри ему говорил. Где-то там живут друзья родителей Джефри. Джефри несколько минут молчал. И больше не смотрел на небо. Амди придвинулся чуть ближе, глядя на меняющийся в небе свет. Заостренный ветром гребень сугроба у них за спиной отсвечивал желтым светом факелов. Амди понимал, о чем думает Джефри. - А эти коммуникаторы, они в самом деле не годятся, чтобы позвать на помощь? Джефри хлопнул ладонью по земле. - Нет, я же тебе говорил! Это просто радио. Я могу заставить их работать, а что толку? Ультраволновая аппаратура на корабле, и она большая, ее не вытащишь. Не понимаю, почему господин Булат не хочет пускать меня на борт? Я же уже большой, мне восемь лет! И я могу понять, как она работает. Мама ее настроила как раз перед... перед тем... Слова затихли в знакомом отчаянном молчании. Амди потерся одной головой о плечо Джефри. У него была теория, почему господин Булат не хочет, но Джефри он этого раньше не говорил. - Может быть, он боится, что ты просто улетишь и нас бросишь. - Глупости! Я тебя никогда не брошу. А кроме того, на этом корабле так просто не полетаешь. Он вообще не для посадки на планеты. Джефри говорил иногда странные вещи, подчас Амди даже понимал его неправильно. Но иногда их надо было понимать буквально. Неужели у людей были корабли, которые никогда не приземлялись? А куда же они летали? Амди почти чувствовал, как у него в уме складывались новые понятия. Глобус господина Булата представлял не мир, а лишь какую-то малую, очень малую часть истинного положения вещей. - Я-то знаю, что ты нас не бросишь. Но понимаешь, господин Булат этого боится. Он же даже разговаривать с тобой может только через меня. Мы должны ему показать, что нам можно доверять. - Наверное. - Если мы с тобой заставим работать эти радиоштуки, это может помочь. Я знаю, что мои учителя в них не разобрались. Одна у господина Булата, но не думаю, что он ее понял. - Ага. Мы можем заставить работать вторую... В этот день стражам повезло: их подопечные убрались с холода рано. А откуда такое везение - стражи не интересовались. Логово Булата когда-то принадлежало Хозяину. Оно было совсем не похоже на зал собраний замка. Без объединения в хор здесь могла уместиться только одна стая. И не потому, что помещение было мало. В нем было пять комнат, не считая ванной. Но ни одна из них, кроме библиотеки, не была длиннее пятнадцати футов. Низкий потолок нависал в пяти футах над полом, и места для гостевых балконов не было. Слуги дежурили в двух коридорах, имеющих общую стену с комнатами. В столовой, спальне и ванной были люки поменьше, как раз для того, чтобы отдать Приказ, или получить еду и питье, или использовать как гардероб. Главный вход охранялся снаружи тремя солдатскими стаями. Конечно, Хозяин никогда не стал бы жить в логове с одним выходом. Булат нашел восемь потайных люков (три в спальных комнатах). Открывались они только изнутри и вели в лабиринт, который Свежеватель велел построить в стенах замка. Протяженности лабиринта не знал никто, даже сам Хозяин. После ухода Свежевателя Булат перестроил те части лабиринта, что вели к этому логову. Логово было почти неприступно. Даже если бы замок пал, в кладовых хватило бы запасов на полгода, вентиляцию обеспечивала сеть каналов почти столь же обширная, как секретные выходы Хозяина. И при всем при том Булат ощущал здесь лишь относительную безопасность. Всегда была возможность, что секретных ходов больше восьми и, быть может, один открывается снаружи. И уж конечно, вопрос о хоре даже не стоял, ни здесь, ни где-либо. Единственный секс вне стаи, который Булат себе позволял, - это только с синглетами. Слишком опасно дать своему "я" сливаться с другими. После обеда Булат перебрался в библиотеку и расположился за читальным столом в свободных позах. Двое его пили бренди, а еще один курил южную траву. Для удовольствия, но также и по расчету: Булат точно знал, какие вредные привычки и в чьем исполнении заводят его воображение до предельной остроты. ...И он все больше и больше убеждался, что в теперешней игре воображение уж по крайней мере не менее важно, чем сам по себе разум. Стол в его середине был покрыт картами, донесениями с юга, рапортами внутренней безопасности. Но посреди всех этих шелковых свитков, как яйцо слоновой кости в гнезде, лежало радио чужака. С корабля таких предметов вынесли два. Булат поднял эту штуку, провел одним из носов по гладкой, закругленной поверхности. Лишь самое дорогое дерево - то, что идет на музыкальные инструменты или скульптуры, - могло сравниться по изяществу с этим предметом. А богомол утверждал, что с помощью такой штуки можно разговаривать через десятки миль со скоростью солнечного луча. Если так... Булат подумал, сколько могло бы быть выиграно проигранных битв, сколько завоеваний сделано без труда. А если научиться делать такие вещи... Сателлиты Движения, раскиданные по всему свету, были бы так же близко, как охранники возле логова. Ни одна сила в мире против них не устоит. Булат взял последнее донесение из королевства Резчицы. Они во многих отношениях достигли со своим богомолом большего успеха, чем Булат со своим. Очевидно, у них был взрослый экземпляр. Еще важнее, что при нем была чудесная библиотека, которую можно расспрашивать, как живое существо. Были еще три других компьютера. Белые куртки Булата нашли их обгорелые остатки в обломках вокруг корабля. Джефри говорил, что процессоры корабля похожи на компьютеры, "только глупее" (так перевел Амди). Но пока что эти процессоры тоже бесполезны. Но из персонала Резчицы несколько стай уже выучили язык богомолов. Они за день узнавали о цивилизации чужаков больше, чем Булат за десять. Он улыбнулся. Им было невдомек, что все наиболее важное немедленно сообщается на Скрытый Остров. Пусть пока играют со своей игрушкой и своим богомолом. Они заметили несколько моментов, которые от Булата иначе ускользнули бы. Не было бы счастья... Булат пробежал донесение. Отлично. Чужак у резчиков все еще не хочет сотрудничать. Булат почувствовал, как улыбка переходит в смех. Дело было в мелочи: слово, которым чужак называл стаи. В донесении была попытка изобразить его буквами. Но не в этом дело. Переводилось это как "шипы" или "стальные когти". Богомол особенный ужас испытывал перед накладными шипами на когтях солдат. Булат задумчиво облизал лак на ухоженных когтях. Интересно. Когти, оказывается, могут быть источником страха, но они - часть того, что составляет личность. А сталь - это их механическое дополнение, от которого они еще страшнее. Такое название может навести на мысль об элитных подразделениях убийц, но не обо всех стаях. В конце концов, в расе стай есть слабые, благодушные, несчастные, наивные - но есть и такие, как Булат или Свежеватель. То, что в качестве характеристики стай существо выбрало стальные когти, говорит кое-что о его психологии. Булат отодвинулся от стола и поглядел на пейзаж, нарисованный на стенах библиотеки. Это был вид с башен замка. За картинами стены были выложены слюдой, кварцем и волокном; эхо звучало подобно тому, что можно услышать, оглядывая камень и пустоту. Такая аудио-визуальная комбинация в замке встречалась редко, а эта была сделана особенно хорошо. Булат всегда отдыхал, глядя на нее. Он на секунду отпустил мысль, давая волю воображению. Стальные когти. А мне это нравится. Этот образ придумал чужак, но для расы Булата он подходил. Жалкие его советники - а иногда даже фрагмент Свежевателя - боялись звездного корабля. Конечно, в этом корабле была сила, превосходящая все известное в мире. Но после первого приступа паники Булат понял, что чужаки не являются сверхъестественно одаренными. Они просто ушли по пути прогресса - в том смысле, которому такое значение придавала Резчица - куда дальше, чем современная наука мира стай. Конечно, цивилизация чужаков сейчас абсолютно неизвестна. Конечно, у нее может хватить сил испепелить этот мир начисто. Но чем больше Булат видел, тем больше он понимал, насколько природа чужаков ниже его собственной. Странный выкидыш: раса разумных синглетов. Каждый из них должен вырасти из ничего, как полностью новорожденная стая. Память передается только письмом и голосом. Каждое создание рождается, старится и умирает как единое целое. Против воли Булат вздрогнул. Булат прошел долгий путь от начального недопонимания и первых страхов. Теперь он уже более тридцати дней строил планы использования звездолета для власти над миром. Богомол говорит, что корабль передает сигналы другим. У некоторых Слуг недержание началось бы от страха. Что ж, раньше или позже прибудут еще корабли. Теперь власть над миром не была конечной целью. Пришло время метить выше, к таким целям, которые Хозяин и вообразить не мог. Отбери техническое преимущество - и народ богомолов останется сбродом жалких и хрупких созданий. Даже они, кажется, это понимают. Они называют нас "Стальные Когти". Да будет так. Настанет день, когда Стальные Когти пройдут меж звезд и установят свой порядок. Но до того пройдут годы, полные опасностей. Весь потенциал Булата в любой момент, как новорожденная стая, может быть уничтожен одним легким ударом. Выживет ли Движение - выживет ли мир, - зависит от превосходства разума, воображения, дисциплины, коварства. К счастью, всего этого Булату не занимать. Булат мечтал в полумраке свечей... разум, воображение, дисциплина, коварство. Если ими правильно распорядиться... убедить чужаков устранить всех врагов Булата... и подставить ему глотки? Это было дерзновенно, почти безрассудно, но ведь может найтись способ... Джефри говорил, что с сигнализатором корабля он может работать. Булат сомневался. Чужак был тщательно дезинформированным, но не слишком умелым. Амдиранифани - другое дело. Он проявлял все стороны гения своей породы. И принципы преданности и жертвенности, вбитые в него учителями, тоже были крепки, хотя он и был слегка... ну, несерьезен. Не было в его повиновении той четкости, которую дает страх. Но не важно. Как орудие он стоит куда больше многих других. Он понимал Джефри и, кажется, понимал в изделиях чужаков больше, чем сам богомол. Рисковать придется. Этих двух надо будет допустить на борт судна. И они отправят его послание вместо автоматического сигнала бедствия. Что же в нем будет? Слово за словом составится самое важное, самое опасное, такое, чего никогда не говорила ни одна стая. Тремя ярдами дальше в глубине экспериментального крыла мальчик и стая щенят нашли неожиданную удачу: незапертую дверь, а за нею - шанс поиграть с коммуникатором Джефри. Телефон был не самым простым из всех возможных. Он предназначался для работы в полевых и госпитальных условиях, и не только для передачи речи, но и для дистанционного управления устройствами. Но Джефри и Амди методом проб и ошибок постепенно определили его возможности. Джефри Олсндот показал пальцем на цифры, появившиеся в окошке. - По-моему, они значат, что мы соединились с каким-то приемником. Он нервно оглянулся на дверь. Что-то ему говорило, что им здесь находиться не следует. - Они точно такие же, как на радио у господина Булата, - ответил Амди. У него даже ни одна из голов не смотрела на дверь. - Спорить могу, если мы вот это нажмем, по радио будет слышно все, что мы скажем. И он узнает, что мы сможем ему помочь... Так что нам делать? Трое из Амди бегали по комнате, как собаки, которым надоели разговоры. Джефри уже знал, что это эквивалент человеческого бормотания себе под нос. И еще один жест он знал - вот этот взгляд под углом, который означал хитрую расплывающуюся улыбку. - Я думаю, нам надо его удивить. Он всегда такой серьезный! - Ага, - отозвался Джефри. Господин Булат был очень мрачным. Но все вз